автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Социально-политическая, экономическая и культурная адаптация прибалтийских поселенцев в Сибири

Полный текст автореферата диссертации по теме "Социально-политическая, экономическая и культурная адаптация прибалтийских поселенцев в Сибири"

На правах рукописи

ЛОТКИН Илья Викторович

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ, ЭКОНОМИЧЕСКАЯ И КУЛЬТУРНАЯ АДАПТАЦИЯ ПРИБАЛТИЙСКИХ ПОСЕЛЕНЦЕВ В СИБИРИ (1920-1940 гг.)

Специальность 07.00.02 - отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

1 2 ДПР 20¡2

005019776

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Омский государственный университет путей сообщения»

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Амелин Веналий Владимирович

доктор исторических наук, профессор Вибе Петр Петрович

доктор исторических наук Ярков Александр Павлович

Ведущая организация: Учреждение Российской академии наук

Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН

Защита состоится 27 апреля 2012 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.274.04 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при ФГБОУ «Тюменский государственный университет» по адресу: 625003, г. Тюмень, ул. Ленина, 23, ауд. 516.

С диссертацией можно ознакомиться в Информационно-библиотечном центре ФГБОУ ВПО «Тюменский государственный университет».

Автореферат разослан 26 марта 2012 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета,

доктор исторических наук, профессор

З.Н. Сокова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследуемой темы. Крупные перемены, происходящие во всех областях общественной жизни страны в последние десятилетия, заставляют вновь обратиться к истории советского прошлого, его проблемам и достижениям. Очевидно, что без исследования явлений и процессов предыдущих исторических периодов невозможно правильно оценить причины многих перемен в общественной жизни страны. Одной из самых актуальных проблем является изучение этнической истории. А поскольку этническая история любого народа имеет, кроме географического и временного, еще и социальное измерение, то мы можем говорить об этносоциальной истории.

В настоящее время межнациональные отношения на постсоветском пространстве резко обострились. Межгосударственные отношения между Россией и странами Балтии также омрачаются взаимными обвинениями и претензиями, корни которых зачастую уходят в историческое прошлое. В этих условиях формированию полноценной модели взаимоотношений между народами и национальными группами как стран Балтии, так и России может служить опыт двухвекового мирного существования, экономического и культурного развития выходцев из Прибалтики в Сибири и их взаимоотношений с другими этносами нашего региона.

В объяснении причин межнациональных конфликтов в свое время был сделан крен в область социально-экономических проблем сегодняшнего дня, а в последнее время и в область политических проблем. И здесь по-прежнему сохраняется задача изучения этноцентризма, выражающегося в формировании представлений о людях других национальностей, их образе жизни и других культурных ценностях через призму оценок образа жизни и культуры своей этнической общности.

Усиление этноцентризма в этих представлениях ведет к преувеличению ценностей своего народа и может способствовать и его крайней форме развития национализма - шовинизма. Изучение механизма формирования этноцентризма, видимо, может способствовать выработке методов его измерения, своевременному выявлению его деформаций и осуществлению краткосрочного прогноза, а, значит, и оперативной разработке мер по снижению этноцентристской напряженности и недопущению межнациональных конфликтов1.

Позитивные и негативные аспекты социально-политической, экономической и культурной адаптации прибалтийских национальных групп в Сибири могут быть использованы при разработке национальной политики как на федеральном, так и на региональном уровнях.

Объектом нашего исследования является латышское (включая латгальцев), эстонское и литовское население, сформировавшееся в Сибири путем административной, уголовной или политической ссылки и добровольного кресть-

1 Томилов H.A. Культура и этнокультурное развитие России (в связи с завершением работ по программе «Народы России») // Вестник Омского отделения Академии туманитарньгх наук. Омск, 1998. № 3. С.97-98.

янского переселения в ХЕХ - начале XX вв. (Впрочем, литовцев мы будем касаться лишь эпизодически, поскольку большая их часть покинула Сибирь в ходе-оптационной кампании 1920-1923 гг.). Этнические группы этих народов в рассматриваемый нами период проживали на территории современных Иркутской, Кемеровской, Новосибирской, Омской, Томской областей, а также Алтайского и Красноярского края. По итогам Всесоюзной переписи населения 1926 г., в сельских районах Сибирского края проживало 22 860 латышей, 7 911 латгальцев и 27 847 эстонцев2.

В качестве предмета данной диссертации выступают особенности социально-политической, экономической и культурной адаптации прибалтийских национальных групп к общественным изменениям в Сибири в 1920-х - 1930-х годах.

Историография. В историко-этнографической литературе проблемы истории и социального развития различных групп латышей и эстонцев, живущих за пределами основной территории расселения своих этносов, получили определенное освещение.

Первые сведения о лютеранских колониях на р. Оми и в Минусинской котловине появляются в печати во второй половине XIX в. в статьях В. Гаупта, Н.М. Ддринцева и Н. Лассмана3. По мнению Н. Лассмана и Н. Ддринцева, прибалтийские колонисты питали отвращение к честному труду. Идеолог сибирского областничества Н. Ядринцев назвал лютеранские колонии на Оми «пандемониумом несчастий и преступлений». Приводимые им сведения о быте латышских и эстонских колонистов зачастую носят неправдоподобный, а иногда и гротескный характер. Но основным недостатком вышеупомянутых публикаций является то, что они носят отрывочный и чисто описательный характер.

На рубеже XIX-XX вв. в связи с ростом добровольного переселения жителей Прибалтики во внутренние районы России в Прибалтийском крае усилился интерес к своим соотечественникам, покинувшим родину. Здесь необходимо выделить работы Й. Меомуттеля и А. Ниголя4. Несмотря на определенную отрывочность, эти работы в целом позволяют проследить общую картину переселения эстонцев в Сибирь.

Советские историки стали проявлять интерес к истории прибалтийских поселений в первой половине 1920-х годов.

В январе 1923 г. в журнале «Жизнь национальностей» был опубликован ряд научно-публицистических статей, посвященных истории, культуре и быту народов СССР. Несколько публикаций достаточно подробно осветили пробле-

2 Цит. по: Коровушкин Д.Г. Латыши и эстонцы в Западной Сибири: расселение и численность в конце XIX -начале XXI века. Новосибирск, 2008. С. 104, 112.

5 Гаупт В. Колония ссыльных лютеранского исповедания в Шушенской волости Минусинского округа // Русское географическое общество. Записки Сибирского отдела. Иркутск, 1864. № 7. С.16-31; Он же. Состояние колоний ссыльных лютеранского исповедания в Шушенской волости Минусинского округа. 1850-1865 ir. // Вторая памятная книга Енисейской губернии на 1865 и 1866 гг. СПб, 1865. С.58-78; Ядринцев Н.М. Рига, Ревель, Нарва и Гельсингфорс в Сибири II Неделя. 1878. Х° 3 ; Лассман Н. Минусинский округ - сибирская Италия II Прибалтийский листок. 1895. J& 1.

4 Meomuttel J. Eesti asunikud laialises Vene riigis. Esimene katse s6mimid keikide Eesti asunduste Ule tuua. Jurjevis (Tartus), ]900;№golA. Eesti asundused ja asupaigad Venemaal. Tartas, 1918.

мы этнического развития этнических групп советских латгальцев, эстонцев и литовцев5.

В 1925 г. в Советском Союзе было создано Эстонское научное общество, которое поставило цель изучить также экономику, быт и культуру эстонцев, проживавших в СССР. Председателем общества был избран Я. Анвельт. На заседании 10 января 1932 г. аспирант Э. Паклар представил рукопись монографии «Поселения эстонцев в СССР». Впоследствии Э. Паклар продолжал работать над этой темой, однако в конце 1930-х годов он и его научный руководитель, профессор X. Пегельман, были репрессированы. Рукопись и архив автора до сих пор не обнаружены. Из исследований Э. Паклара опубликованы только сведения о численности эстонских поселений (498) и крестьянских хозяйств (22265) накануне коллективизации6.

В 1931 г. латышский советский историк К. Шкилтерс издал в Минске монографию «РПэо^и как ип Ы^и ко1ошзй 1917.-1921. («Гражданская война и латвийские колонисты в 1917 - 1921 гт.:>)7, где уделил немалое внимание партизанскому движению в Восточной Сибири, в котором принимали участие также переселенцы из Латвии.

В 1932 г. Я. Баллод и А. Эйсуль опубликовали в «Сибирской Советской энциклопедии» обзорные статьи по этнической истории латышей и латгальцев Сибири8. В работе Я. Баллода также значительное внимание уделяется социальному расслоению среди латышского крестьянства в Сибири и участию латышей в гражданской войне. В статье А. Эйсуля наиболее ценными нам представляются приведенные автором сведения о хозяйстве и традиционной культуре латгальцев в Сибири. Так, например, он писал о широком распространении знахарства у этой национальной группы.

Интерес к своим соотечественникам, переселившимся в Сибирь проявляли также историки Латвийской республики. Результаты их исследований по этому вопросу были опубликованы в многотомном издании «ЬаЫеЗи копуегеасцаз \'аг<Мса» в 1933 и 1939 гг.9 В данных статьях приведены подробные сведения по расселению и численности латышей в различных регионах России, в том числе и в Сибири, при этом в статье «Ко1опуаз 1аЪлеш» («Латышские колонии») приведен полный перечень латышских поселений Российской империи за пределами Латвии, что делает данную статью ценным историческим источником, не утратившим своей актуальности и по сей день.

В конце 1930-х гг. по Сибири прокатилась волна репрессий, были закрыты латышские и эстонские школы, чуть позже были ликвидированы газеты и

' Путан A.C. Латгальцы и Октябрьская Революция // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.209-212; Аллерман С. Эстонцы за 5 лет Октябрьской революции // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.212-216; Мщкевт-КапсукасВ. Литовцы за 5 лет Октябрьской революции // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.220-227.

6 Маамяги В Эстонцы в СССР. 1917-1940 гг. М, 1990. С.5.

7 Stüters К. Pilsoiju kar2 un latvju kolonisti 1917.-1921. gg. Minska, 1931.

s Баллод Я. Латыши // Сибирская Советская энциклопедия. М., 1932. Т.З. С.26-28; Эйсуль А. Латгальцы // Си-

бирская Советская энциклопедия. T.III. М, 1932. С.25-26.

* Kolomjas latvieiu-// Latvieäu konversäcijas vardnlca. R., 1933. 9. sEj. 17113.-17142. sl.; Rizkova И Latvieäu konversäcijas vardnTca. R„ 1938.-1939. 18. sSj. 36375.-36376. sl.

журналы, и следующие публикации о сибирских латышах и эстонцах появились только четверть века спустя.

Началом следующего этапа изучения истории эстонского национального меньшинства следует считать 1960-е годы. В 1961 г. В. Маамяги поднял вопрос о целесообразности изучения эстонского советского национального меньшинства в 1917-1940гг.10

Из работ по истории лютеранских колоний в Западной Сибири, написанных в этот период, можно отметить статью В. Злобиной". По ее мнению, первыми прибалтийскими колонистами в Сибири были ингерманландские финны, сосланные из Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии.

В 1977 г. вышла в свет монография В. Маамяги «Эстонские поселения в СССР (1917-1940 гг.)», где значительное место уделено хозяйственному, партийному и культурному строительству в сибирской эстонской деревне. На эстонском языке эта монография вышла в 1980 г. под названием «Строя новую жизнь. Эстонское национальное меньшинство в Советском Союзе (1917-1940)»12.

Эта монография впервые в советской историографии освещает историю возникновения эстонских поселений в России. На основании широкого круга источников автор говорит о причинах возникновения переселенческого движения, анализирует экономическую жизнь и развитие социальных отношений. В результате плодотворной исследовательской и научно-организаторской деятельности в эстонской советской историографии в тот период определилось направление, изучающее историю эстонских национальных групп в Советском Союзе.

В 1990 г. автор выпустил второе издание своего труда, куда включил также материалы по традиционной культуре эстонских поселенцев в СССР и сталинским репрессиям конца 1930-х гг.13

В 1994 г. новосибирский исследователь М.Н. Колоткин, ранее изучавший деятельность эстонских и латышысих секций партии большевиков в Сибири в 1920-х - 1930-х гг., выпустил две монографии . Особенно интересна работа автора «Балтийская диаспора в Сибири: Опыт исторического анализа 20-30-х годов», в которой М.Н. Колоткин, используя материалы государственных и партийных архивов Сибири, а также русскоязычную прессу рассматриваемого периода, проанализировал политическое, экономическое и культурное развитие балтийских колоний в Сибири вплоть до конца 1930-х гг.

История прибалтийских национальных групп непосредственно связана с переселенческим движением. Список работ этого направления открывает монография известного дореволюционного исследователя переселенческих про-

Быйме Л. Эстонские поселения на Черноморском побережье Кавказа (вторая половина XIX века - 1929 г.) Автореф. дисс. канд. ист. наук. Таллии, 1975. С.1.3.

" Злобима В. Кто такие корлаки? // Сов. финно-угроведение. 1971. №2. С.87-91.

12 Маамяги В. Эстонские поселенцы в СССР (1917-1940 гг.). Таллин, 1977; Maamàgi V. Uut élu ehitamas. Eesti vâhemusrahvus NSV Liidus (1917-1940). Tallinn, 1980.

13 МаамягиВ. Эстонцы в СССР. 1917-1940 гг. M., 1990.

14 Колоткин М.Н. Балтийская диаспора Сибири: Опыт исторического анализа. Новосибирск, 1994; Он же. Лат-

гальские поселенцы в Сибири. Новосибирск, 1994.

блем А.А. Кауфмана «Переселение и колонизация»15, в которой отмечается, что выходцы из Балтии в Сибири заселяли примерно треть лесных, степных и лесостепных участков.

Из работ, вышедших в 1920-х гг. особый интерес представляет монография уже упоминавшегося нами К. Шкилтера «Latkoloniju vesture» («История латышских колоний»)16. В этой работе, по мнению Е.И. Муравской, К. Шкил-терс положил начало исследованиям всех поселений латышских крестьян в России, за пределами Прибалтийских губерний и дал ценные фактические данные об этих поселениях, а также объяснил причины ухода крестьян на переселение и обозначил дальнейшие пути изучения хозяйственного развития латышских поселенцев на казенной, удельной и частно-владельческой землях17.

В 1957 г. Б.П. Суриков в монографии «Zaldatu un matrozu revolucionara kustiba Latvija 1905. - 1907.» («Революционное движение солдат и матросов в Латвии в 1905 - 1907 гг.»)18 детально рассмотрел предпосылки aipapHoro переселения латышских крестьян и батраков во внутренние районы России. Этот процесс, на его взгляд, был вызван высокой степенью социального расслоения латышского крестьянства и большим удельным весом безземельных крестьян в Латвии в конце XIX - начале XX вв.

Следующая фундаментальная работа по этой тематике появилась в 1975 г., когда член-корреспондент Академии наук ЭССР А. Вассар закончил основательное исследование о переселенческом движении в Эстонии - монографию «Uut maad otsimas. Agraarne umberasumisliikumine Eestis kuni 1863» («В поисках новых земель. Аграрное переселенческое движение в Эстонии до 1863 г.») . В этой работе отмечается, что в рассматриваемый период переселенческое движение значительно превышало создаваемую капитализмом миграцию. Автор подчеркивал, что переселенческое движение представляло собой одну из форм классовой борьбы крестьянства.

В первой половине 1980-х годов немало внимания переселенческому движению в Латвии, в том числе и в Сибирь было уделено в работах Е.И. Муравской20. К сожалению, автор почти ничего не говорит об этнокультурных контактах прибалтийских крестьян-переселенцев со старожильческим русским и коренным населением Сибири.

Из недавних публикаций по этой тематике следует отметить работы П.П. Вибе и И.В. Нам21, в которой авторы упоминают об участии переселенцев из Прибалтики в хозяйственном освоении Сибири в конце ХЕХ - начале XX вв.

" Кауфман A.A. Переселение и колонизация. СПб., 1905. " $kilters К. Latkoloniju vesture. М„ 1928.

17 Муравская ЕМ. Миграция прибалтийского крестьянства во второй половине XIX - начале XX вв. Рига, 1986.

С.97.

" SWi/Ьтог Ä Zaldätu un mairofci revolutionär kustiba Latvijä 1905.- 1907. Riga, 1957. " Vassar A. Uut maad otsimas. Agraame umberasumisliikumine Eestis kuni 1863 aastani. Tallinn, 1975.

20 Муравская EM. Организация ходачества прибалтийских поморов в конце 90-х годов XIX в. // Вопросы аграрной истории Прибалтики. Рига, 1982. С.136-156; Оиаже. Прибалтийские крестьяне-рыбаки в переселенческом движении на рубеже XIX-XX вв. // Вопросы аграрной истории Латвии. Рига, 1984. С.55-78; Она же. Миграция прибалтийского крестьянства во второй половине XIX - начале XX вв. Рига, 1986.

Вибе П.П. Крестьянская колонизация Тарского округа Тобольской губернии в конце XIX - начале XX вв. // Таре - 400 лет: Проблемы социально-экономического освоения Сибири. Омск, 1994. 4.1. С.102-108; Он же.

Перечень работ, посвященных изучению расселения и численности прибалтийских переселенцев в Сибири открывает опубликованная в 1966 г. статья А.Д. Колесникова «О национальном составе населения Омской области» . Автор подчеркивает, что к началу Великой Октябрьской социалистической революции на территории современных Калачинского и Оконешниковского районов жили представители 16 национальностей, включая переселенцев из Прибалтики23.

В 1992 г. выпускник Тартуского университета X. Кулу опубликовал свою работу «Еез^авесг тааНлш. 1Леуаас1е агуикивезг ja ра1кпегтзезЬ> («Эстонцы в мире. Обзор численности и расселения»), в которой представил скрупулезный этнодемографический анализ численности и расселения эстонских эмигрантов в России, Швеции, США, Канаде, Австралии и других странах в XIX - XX вв. По мнению автора, в ближайшем будущем быстрыми темпами пойдет процесс утраты национального языка, на котором будут говорить лишь представители старшего поколения, и последующей за этим этнической ассимиляции эстонцев за рубежом24.

В 1997 г. X. Кулу выпустил монографию о возвращении эстонцев из Западной Сибири на этническую родину в 1940-1989 гг., где автор не только скрупулезно рассматривает этнодемографические процессы, происходившие в сибирской эстонской деревне в рассматриваемый период, но также затрагивает проблемы экономического, политического и культурного развития сибирских эстонцев в 1920-1940 гг.25

Важной вехой в исследовании динамики расселения и численности прибалтийских национальных групп Сибири стала монография Д.Г. Коровушкина «Латыши и эстонцы в Западной Сибири: расселение и численность в конце XIX - начале XXI века», в которой автор исследует изменение численности прибалтийского населения Сибири, начиная с 1897 г. Заслуживает внимания вывод о том, что «...что снижение переписной численности является индикатором смены официального этнического самосознания» .

Исследование сибирских эстонцев во второй половине 1980-х гг. неразрывно связано с работами таллиннского лингвиста Ю. Вийкберга . На огром-

Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект. Омск, 2007; Нам И.В. Этнический фактор формирования рабочего класса в Сибири в конце XIX - начале XX вв. // Актуальные вопросы истории Сибири; Седьмые научные чтения памяти профессора А.П. Бородавкина. Барнаул, 2009. С.124-125.

22 Колесников АД. О национальном составе населения Омской области // Материалы к третьему науч. совещанию географов Сибири и Дальнего Востока. Омск, 1966. Вып. И. С.88-104.

23 Там же. С.102.

" Kulu Н. Eestlased maailmas. Ulevaade arvukusest ja paiknemisest. Tartu, 1992. 142 Ik. " KuluH. Eestlaste tagasirSnne 1940-1989. UUine-Siberist parit eestlaste naitel. Helsinki, 1997.

25 Коровушкин Д.Г. Латыши и эстонцы в Западной Сибири: расселение и численность в конце XIX - начале XXI

века. Новосибирск, 2008. С.79.

27 Бийкберг Ю. Эстонские языковые острова в Сибири: (Характер изменений, языковые контакты.) // Материалы пятой республик, науч. конф. молод, лингвистов. Ереван, 1986. С.136-137; Он же. Эстонские языковые островки в Сибири.. (Возникновение, изменения, контакты.): АН Эстон. ССР. Отд-ние обществ, наук. Таллин, 1986; Он же. Смена языка - «против» и «за» (на примере сибирских эстонцев) // Материалы шестой республик. науч. конф. молод, лингвистов. Ереван, 1988. С.164-165; Он же. Сибирские эстонцы и языковая политика // Билингвизм и диглоссия.: Конференция молодых ученых. М., 1989. С.13-14; Он же. Эстонские языковые островки в Сибири: (возникновение, развитие, контакты): Автореф. дисс... канд. филолог, наук. Тарту, 1989 и др.

ном фактическом материале он исследов;ш языковые контакты сибирских эстонцев с русскими, финнами и другими народами и этническими группами, а также выявил факторы, способствовавшие сохранению или утрате ими национального языка. Можно согласиться с Ю. Вийкбергом в том, что лексическое вторжение русских слов и выражений в эстонский язык буквально во всех сферах общественной жизни было следствием эстонско-русских культурных контактов, особенно расширившихся после коллективизации в сибирской эстонской деревне. Впоследствии лексические заимствования привели к фонетическим и синтаксическим изменениям в эстонском языке.

В 1996 г. в Институте этнологии и антропологии РАН вышла работа О.В. Курило «Очерки по истории лютеран в России (ХУ1-ХХ вв.)»28. Большая часть этой монографии посвящена истории немецких лютеранских колоний, но в нескольких главах автор описывает финские, шведские, ингерманландские, латышские и эстонские колонии. Однако серьезным недостатком данной монографии, на наш взгляд, является преувеличение религиозного фактора в жизни прибалтийских колонистов.

Интересные исследования в 1990-х годах проводили и эстонские ученые. В середине 1990-х годов сотрудники Эстонском литературного музея (Тарту) А. Корб и А. Юргенсон написали ряд^абот, посвященных традиционной культуре и фольклору сибирских эстонцев .

В 2001 г. была напечатана работа новосибирского исследователя А.Ю. Майничевой «Эстонцы в верхнем Приобье в конце XIX - первой трети XX вв.:

„ 30

особенности поселении и домостроения» .

Полевые работы автора позволили в какой-то мере восполнить имеющийся пробел и проследить особенности культуры жизнеобеспечения эстонцев в Сибири на примере формирования поселений и домостроения. Особо отметим тезис А.Ю. Майничевой о том, что «В местах проживания эстонцев складывалась особая смешанная, подворно-общественная система землепользования и создавалось два вида хозяйств - мызных и подворных. При этом мызные хозяйства составляли большинство и представляли собой группы отдельных хозяйств или хуторов, в которых вокруг усадеб сосредоточиваются все земли крестьян»31.

Самым важным событием 2002 г. в изучении традиционной культуры сибирских латышей стала защита в Новосибирске кандидатской диссертации омского этнографа А.Б. Свитнева «Поселения и усадьбы латышей и латгальцев

28 Курило О В. Очерки по истории лютеран в России (XVI-XX вв.). М., 1996.

29 Jürgenson А. Emakeele osast Siberi eestlaste etnilises identiteedes // Eesti kultuur vBSrsil. Loode-Venemaa ja Siberi asundused Tartu, 1998. Lk.126-140; Korb A„ Peebo К Eesti asundused I. Siin Siberi maa peal kasvanud. Tartu, 1995; Korb A. Eesti asundused II. Ei oska rääkimise möödi kSnelda. Tartu, 1996; Korb A. Eesti asundused III. Seitse kllla Siberis. Tartu, 1998; Korb A. Eesti asundused IV. Taaru-tagusedja stepiasukad. Tartu, 1999.

30 Майничева А.Ю. Эстонцы в верхнем Приобье в конце XIX - первой трети XX вв.: особенности поселений и домостроения // Этнография Алтая и сопредельных территорий: Материалы науч.-практ. конф. Вып.4. Барнаул, 2001.0.80-83.

31 Там же. С.81.

Западной Сибири (конец XIX - XX вв.)»32, где автор исследовал изменения в планировке усадеб данных национальных групп.

В 2004 г. в Новосибирске была написана, хотя и не защищена докторская диссертация Д.Г. Коровушкина «Этнокультурная адаптация поздних переселенцев в Западной Сибири (конец XIX - первая четверть XX вв.)», где автор на большом фактическом материале исследовал основные закономерности этноязыковых и этнокультурных процессов у малых этнических групп Западной Сибири (немцы, чуваши, латыши и эстонцы)33.

В 2010 г. в Таллинне был опубликован сборник научных статей «Eestlased ja eesti keel valismaal» («Эстонцы и эстонский язык за рубежом») под редакцией К. Праакли и Ю. Вийкберга34. На материале Аргентины, Бразилии, Великобритании, Германии, Дании, Канады, Латвии, России, США, Финляндии и Швеции авторы статей рассмотрели следующие вопросы: а) формирование эстонской диаспоры; б) языковая политика в данных государствах; в) взаимосвязь между владением эстонским языком и сохранением этнической идентичности эмигрантов; г) языковые контакты и произошедшие изменения в эстонском языке за рубежом и д) владение эстонскими эмигрантами родным языком.

В 1970-х гг. резко возрос интерес к деятельности латышских и эстонских партийных и комсомольских организаций в России в годы гражданской войны и восстановительного периода. Эти вопросы частично освещены в в монографии Л.Ш. Шарапова, диссертации Л.А. Голишевой, а также в работах В.А. Демидова35.

В эти же годы появились публикации А. Бейки о латышских партийных секциях Сибири36, а в 1973 г. им была защищена кандидатская диссертация «Латышские секции РКП(б) и РКСМ в Сибири (конец 1919 г. - 1922 г.)»37. Изучив материалы Алтайского, Иркутского, Красноярского, Новосибирского, Омского и Томского партийных архивов, автор впервые в историко-партийной литературе осветил один из периодов деятельности латышских партийных секций сибирского региона.

В 1977 г. в Институте истории партии при ЦК Компартии Эстонии в Таллине была защищена докторская диссертация В. Раевского «Латышские секции РКП(б) (1917-1925 гг.)». Годом раньше в Риге автором была издана од-

" Сеитнев А.Б. Поселения и усадьбы латышей и латгальцев Западной Сибири (конец XIX - XX в.): Дисс. ...канд. ист. наук. Омск, 2002.

33 Коровушкия Д.Г. Этнокультурная адаптация поздних переселенцев в Западной Сибири (конец XIX - первая четверть XX вв.): Дисс... д-ра ист. наук. Новосибирск, 2004.

" ЕезИа!ес1]а ееяЧ кее!\йШтаа1. Та11тп, 2010.

35 Шарапов ЯШ. Национальные секции РКП(б). Казань, 1967; Голишева ПА. Национальные отделы в Сибири и их деятельность (конец 1919-1923 гг.): Автореф. дисс. канд. ист. наук. Томск, 1970; Демидов В.А. Октябрь и национальный вопрос в Сибири. Новосибирск, 1973; Он же. Октябрь и национальный вопрос в Сибири (19171922 гг.). Изд.2. Новосибирск, 1983.

36 Бейка А. С коммунистами на переднем крае // Коммунист Советской Латвии. 1973. № 3. С.79-81; ВеИсаА. Та-

15]а БШтр//Рааопуи ЬаП-Цаз 51еу1е1е. 1970. К>2. 6.-8. 1рр.; БеИсаА. Ьа№ю5и ра^пуч вШа ЗйТгуа// 5ко1а ип

Утеае. 1973. № 4.44.-46.1рр.

" Бейка А. Латышские секции РКП(б) и РКСМ в Сибири (конец 1919-1922 гг.): Автореф. дисс. кади. ист. наук. Рига, 1973. ;

ноименная монография38. В отличие от JI.A. Голишевой, В.А. Демидова и особенно Я.Ш. Шарапова, которые в основном занимались разработкой вопросов «партийного строительства и воплощения в нем принципов пролетарского интернационализма» (формулировка В. Раевского)39, автор дал развернутую оценку такого специального учреждения партии, как национальные секции.

В 1987 г. в Риге вышла монография латышского историка А. Спреслиса «Latviesu sarkangvardi cTpä par padomjirvaru 1917.-1918. gada» («Латышские красногвардейцы в борьбе за Советскую власть в 1917-1918 гг.»), в которой немалое место уделено участию латышских переселенцев в гражданской войне в Сибири40. Автор в своей работе продолжил традицию, заложенную в работах А. Бейки и В. Раевского - анализ деятельности латышских трудящихся, коммунистов и красных стрелков по установлению и защите Советской власти за пределами Латвии. Заслуживает внимания вывод автора о том, что в Февральской революции в Сибири приняли активное участие группа латышских большевиков, политические заключенные и ссыльные, а также беженцы. Также в этот период

41

в политическую жизнь начали включаться латышские колонисты .

Из недавних работ этого направления можно выделить две монографии омских ученых - А.П. Михеева и А.А Штырбула42. А.П. Михеев выделяет среди политических ссыльных, отбывавших наказание на Тобольской каторге, большую группу участников революционных событий в Прибалтике, многие из которых были членами ЛСДРП. A.A. Штырбул в монографии «Политическая культура Сибири: Опыт провинциальной многопартийности (конец XIX - первая треть XX в)» пишет не только о прибалтийских секциях и группах, действовавших в Сибири при местных комитетах РСДРП, но упоминает также о других левых литовских и эстонских политических организациях. О деятельности прибалтийских политических организаций в Сибири в годы гражданской войны упоминается также в докторской диссертации И.В. Нам43.

Первой научной работой, всецело посвященной вопросам экономического развития прибалтийских поселений в Сибири в 1920-х - 1930-х годах можно считать статью Л.В. Малиновского «Сельское хозяйство западных национальных меньшинств в Сибири (1919-1928 гг.)»44. По его мнению, к моменту коллективизации у сибирских латышей и эстонцев сложилось развитое хуторское хозяйство капиталистического типа45.

Процессы, происходившие в латышских колониях в России в годы нэпа, были детально проанализированы в статье Я. Бебера «Расслоение латышского

3! Раевский В. Латышские секции РКЩб). Рига, 1976; Он же. Латышские секции РКЩб) (1917-1925 гг.). Авто-

реф. дисс... докт.. ист. наук. Таллин, 1977.

19Раевский В. Латышские секции РКЩб). Автореф. дисс...СЛ.

<0SpreslisA. LatvieSu sarkangvardi cSjäparpadomju varu 1917.-1918. gada. Riga, 1987.

41 Turpat 253.1pp.

" Михеев А.П. Тобольская каторга. Омск, 2007; Штырбул A.A. Политическая культура Сибири: Опыт провинциальной многопартийности (конец XIX-первая треть XX в.). 0мск,2008.

43 Нам И.В. Национальные меньшинства Сибири и Дальнего Востока в условиях революции и гражданской войны (1917 - 1922 гг.); Автореф. дисс... докт. ист. наук. Томск, 2008.

44 Малиновский Л.В. Сельское, хозяйство западных национальных меньшинств в Сибири (1919-1928 гг.) // Вопросы истории Сибири. Томск, 1967. Вып.З. С.202-213.

Там же. С.212.

крестьянства накануне коллективизации (1925-1928 гг.)», опубликованной в 1982 г. в сборнике «Вопросы аграрной истории Прибалтики»46.

Очень важным мы считаем утверждение Я. Бебера об определенной экономической нестабильности среди поселенцев-середняков. По его мнению, «наблюдается уклон зажиточной части в сторону кулачества, ибо на определенной ступени развития хозяйству уже не обойтись без наемных рабочих (если не пойти по пути коллективизации)»47.

В пост-перестроечный период вопросы экономического развития бывших прибалтийских колоний нашли отражение в краеведческой литературе. В 1994 г. омский исследователь М. Саньков в книге «Марьяновский меридиан» посвятил немало страниц хозяйственному устройству латышской коммуны «Курземе», существовавшей на территории нынешнего Марьяновского района Омской области в 1920-х гг.48 Проблемы становления и функционирования прибалтийских колхозов на территории современного Венгеровского района Новосибирской области в 1930-х гг. затронуты в работе П.М. Пономаренко49. Особое внимание в монографии уделено хозяйствам «Литовский труд» и «Литовская победа» - первым литовским колхозам в Сибири.

Перечень работ, посвященных проблемам культурно-просветительной работы у прибалтийских национальных групп Сибири открывают несколько работ, опубликованных в 1923 г.:о В этих статьях впервые подробно описывается структура прибалтийских культурно-просветительных учреждений как в Сибири, так и в целом по СССР в начале 1920-х гг.

В 1932 г. в журнале «Просвещение национальностей» вышла статья А. Бруцера «Культработа среди латышей»51, в которой автор уделил большое внимание состоянию народного просвещения и культурного строительства у латышей и латгальцев в СССР в конце 1920-х - начале 1930-х гг. По мнению А. Бруцера, маленькая смешанная однокомплектная школа в тот период уже была не в состоянии справиться с задачами в области коммунистического воспитания и политехнизации и для латышского населения необходимо было организовать районные школы с общежитиями, интернатами, рабочими комнатами и мастерскими52.

Особое значение имеет кандидатская диссертация Дз. Виксны «Латышская советская культура в Советском Союзе в 20-30-х годах»53. Правда, материалы о культуре сибирских латышей, представленные в этой работе, немного-

46 Беберс Я. Расслоение латышского крестьянства накануне коллективизации (1925-1928 гт.) // Вопросы аграрной истории Прибалтики. Рига, 1982. С.174-181.

47 Там же. С. 180.

,s Санъков М. Марьяновский меридиан. Омск, 1994.

49 Пономаренко П.М. Отчий край: очерки по истории Венгеровского района Новосибирской области. Новосибирск, 2005.

30 Куджиев В. К практической постановке национальной проблемы в Омской губернии II Изв. Омск, губкома РКП(б). 1923. № 7. С. 11-28; Мазудре. Культурные достижения латышей РСФСР // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.207-209; Шамматов М. Просвещение национальных меньшинств в Сибири // Жизнь Сибири. 1923.№6-7(10-11). С.176-180.

31 Бруцгр А. Культработа среди латышей // Просвещение национальностей. 1932. № 2-3. С.57-64.

32 Там же. С.59. '

33 ВикснаД. Латышская советская культура в Советском Союзе в 20 - 30-х годах.: Автореф. дисс... канд. ист. наук. Рига, 1967.

численны и отрывочны, но зато даются исчерпывающие сведения о строении и функционировании латышских культурно-просветительных организаций в СССР в 1920-1930-х гг. Серьезное внимание в этой работе уделено распространению латышско-русского двуязычия в этот период.

О культурном подъеме в сибирской деревне в 1920-1930-х годах рассказывает статья В. Грюнберга «Об одной сибирской эстонской газете», опубликованная в журнале «Коммунист Эстонии»54. Автор анализирует структуру и содержание газеты «БЛеп ТббНпе» (впоследствии «ЭЛеп Теага]а» и «Копитшпааг») и ее роль в хозяйственном и культурном просвещении эстонских колонистов.

Ценное сравнительное значение для нас имеет монография М.Н. Губогло и Ф.Г. Сафина «Принудительный лингвицизм. Социологические очерки об эт-нополитической ситуации в СССР в 1920 - 1930-е годы»55. В книге подробно рассматривается этноязыковая ситуация и функционирование национальных культурно-просветительных учреждений в Башкирской АССР в 1920 - 1930-х годах.

Таким образом, в исследовании прибалтийских национальных групп Западной Сибири можно условно выделить три этапа.

1. Середина 1870-х - 1918 год - отрывочные сведения русских и прибалтийских ученых, а также периодических изданий по численности, расселению, хозяйству и быту данных этнических групп.

2. 1918 - конец 1930-х годов - появление статей и монографий по этнической истории выходцев из Прибалтики в Сибири.

3. Середина 1960-х - начало XXI в. - работы историков, этнографов, лингвистов по проблемам истории (в том числе новейшей), хозяйства, традиционной культуры, религии, языковых взаимосвязей и современных этнических процессов у латышей и эстонцев Сибири.

В результате этих исследований к началу XXI века сравнительно неплохо изучена этническая история данных национальных групп (особенно вопросы расселения и численности), история создания и функционирования национальных партийных организаций в Сибири, языковые контакты сибирских эстонцев, но очень слабо исследована еще традиционная культура выходцев из Прибалтики и проблемы социально-культурной адаптации прибалтийских переселенцев в Сибири.

Хронологические рамки исследования. В данной работе мы рассматриваем этническое развитие переселенцев из Прибалтики на протяжении краткого исторического периода - в 1920-х - 1930-х гг. Именно в это время произошло историческое размежевание между теми прибалтийскими переселенцами, кто желал вернуться на родину, и теми, кто хотел остаться в Сибири (оптация гражданства прибалтийских государств в 1920-1923 гг.); в этот период существовали национальные прибалтийские партийные, хозяйственные и культурно-просветительные структуры, и, наконец, борьба с «национальным демократиз-

54 Грюнберг В. Об одной сибирской эстонской газете И Коммунист Эстонии. 1967. №4. С.44-49.

55 Губогло М.Н., Сафин Ф.Г. Принудительный лингвицизм. Социологические очерки об этнополитической ситуации в СССР в 1920 - 1930-е годы. М., 2000.

мом» в 1937-1938 гг. и окончательная ликвидация хуторской системы в 1940 г. послужили катализатором для дальнейшего усиления этнических контактов выходцев из Прибалтики с окружающими их этносами и этническими группами. Все вышесказанное позволяет нам считать 1920-е-30-е гг. ключевым периодом в этнической истории сибирских латышей, литовцев и эстонцев.

Также поскольку история прибалтийской диаспоры в Сибири всегда прямо или косвенно была связана с историей Прибалтики, неизбежны исторические экскурсы в историю этого регаона.

Территориальные рамки исследования включают в себя районы компактного проживания выходцев из Прибалтики на территории Западной и Восточной Сибири в рассматриваемый нами период (территория нынешних Алтайского и Красноярского краев, Иркутской, Кемеровской, Новосибирской, Омской и Томской областей).

Источники. При изучении темы использовался обширный круг письменных источников. В зависимости от происхождения, способа использования и формы отражения исторических реалий, можно выделить следующие их виды:

1) неопубликованные источники (материалы государственных архивов Российской Федерации, Латвии и Эстонии, а также архивов ЗАГС Кемеровской, Новосибирской, Омской и Томской областей);

2) законодательные источники, документы советского и российского государства, работы руководителей Коммунистической партии СССР и советского правительства, а также деятелей коммунистического движения в Прибалтике;

3) библиографические указатели и справочная литература;

4) периодические издания (газеты и журналы на русском, латышском и эстонском языках).

Из неопубликованных источников нами задействовано 52 фонда 15 отечественных и зарубежных архивов. К отечественным архивам относятся: Государственный архив Красноярского края (ГАКК), Государственный архив Новосибирской области (ГAHO), Государственный архив Омской области (ГА-00), Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), (г. Москва); Государственный архив Томской области (ГАТО), Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), (г. Москва), Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИ ИО), Центр документации новейшей истории Омской области (ЦДНИ 00), Центр документации новейшей истории Томской области (ЦДНИ ТО), Центр хранения архивного фонда Алтайского края (ЦХАФ АК), Центр хранения и изучения документов новейшей истории Красноярского края (ЦХИДНИ КК).

Из зарубежных неопубликованных источников автором были привлечены материалы Центрального государственного архива Эстонии (ERA) и его филиала (ERAF), Государственного исторического архива Эстонии (ERAA) и Центрального государственного исторического архива Латвии (LWA).

Значительная часть неопубликованных источников из государственных архивов впервые вводится автором в научный оборот.

В нашей работе большое внимание удалено деятельности национальных партийных секций. Материалы, посвященные этим организациям, можно разделить на следующие группы: положения о национальных секциях, инструкции, циркуляры ЦК РКП(б) и Сиббюро ЦК РКП(б); переписка секций с губкомами партии и с центральными органами; протоколы заседаний подотделов национальных меньшинств и заседаний национальных секций, отчеты о работе подотделов, секций, отдельных работников. Эти материалы хранятся в фондах губернских, окружных и уездных партийных комитетов, а также региональных и краевых исполнительных комитетов сибирских архивов, центральных архивов (ГА РФ, Ф. 1235 - Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, Ф. 1318. - Наркомнац; РГАСПИ, Ф. 17. - Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)), а также филиала Центрального государственного архива Эстонии (ERAF, F. 40 - Фонд сибирского бюро эстонской секции ЦК РКП(б)).

Видное место среди неопубликованных источников занимают мемуары: воспоминания участников и свидетелей гражданской войны в Сибири И. Лео-ска и А. Стальберга (ЦДНИ 00, Ф. 19 - Омский истпарт).

Большое значение имеют архивные материалы Сибирского отдела народного образования (ГАНО, Ф. 1053), и опубликованные фактические и статистические сведения губернских и окружных управлений народного образования (ГАОО, Ф. 318, 1152). Именно они позволили восстановить историю национальной школы балтийских национальных групп в Сибири.

Большую важность представляют также материалы сибирских архивов, среди которых мы можем найти результаты всеобщих и локальных переписей населения (ГАНО, Ф. Р-859 - Редакция газеты «Taisneiba» («Правда»); ГАОО, Ф.ЗЗ - Статистическое бюро Омского губернского революционного комитета, с 1 сентября 1920 г. - Статистическое бюро Исполкома Омского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов; и др.), отчеты полицейских и землеустроительных организаций по переселению и землеустройству выходцев из Прибалтики (ERA, F. 337. - Фонд полицейского управления Выру-маа; ГАОО, Ф. 20. - Волостные правления Омского, Тюкалинского и Тарского уездов и др.), а также сведения по эвакуации населения, оптировавшего гражданство своих национальных государств в 1920-1923 гг. (ГАОО, Ф. 135. - Омское линейное управление по эвакуации населения Сибирского управления по эвакуации населения ERAA, F. 957 - Фонд Сибирской контрольно-оптационной комиссии; F. 33 - Фонд Министерства иностранных дел Эстонии; LWA, 2570. f. - Фонд отдела беженцев и военнопленных Административно-юридического департамента министерства иностранных дел Латвии и др.).

Следующей важной группой источников являются законодательные источники и документы советского и российского государства,, а также работы руководителей Коммунистической партии СССР и советского правительства, а также деятелей коммунистического движения в Прибалтике. Здесь мы выделяем доклад В.И. Ленина с оценкой Тартуского мирного договора, и статью В.

Кингисеппа, посвященную деятельности национальных культурно-просветительных учреждений у эстонских этнических групп в России56.

Большая часть используемых нами законодательных источников, а также документов дореволюционного и советского периода носит второстепенный характер, создавая фон общественно-политической жизни в регионе и в стране в целом. Исключение составляет сборник томских исследователей А.А Кутило-вой, И.В. Нам, Н.И. Наумовой и В.А. Сафонова «Национальные меньшинства Томской губернии. Хроника общественной и культурной жизни. 1885-1919»57, в котором авторы на материалах периодической печати конца XIX - начала XX вв. показали сложную, а порой и противоречивую картину становления и развития культурной жизни народов и этнических групп Сибири этого периода, включая и переселенцев из Прибалтики.

Кроме того, с эстонского на русский язык нами были переведены материалы двух сборников, посвященных событиям гражданской войны в Эстонии «Гражданская война и иностранная интервенция в Эстонии. 1918-1920: документы и материалы» и «Революция, гражданская война и иностранная интервенция в Эстонии (1917-1920 гг.)»58.

В справочной литературе дореволюционного периода важное место занимает работа С.К. Патканова «Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и род инородцев (на основании данных специальной разработки материала переписи 1897 г.)»59, вышедшая в Санкт-Петербурге в 1911 г. Характерно, что автор приводит данные по численности и расселению населения Сибири не только по конфессиональному, но и этническому и даже субэтническому признакам.

Из справочных материалов 1920-х годов нам хотелось бы выделить опубликованные статистико-демографические материалы60, позволившие не только уточнить и конкретизировать численность и расселение выходцев из Прибалтики как накануне оптационной кампании, так и после ее завершения, но и определить основные типы поселений латышских, латгальских и эстонских колонистов.

Для определения уровня хозяйственного развития латышей и эстонцев, проживавших на территории Тарского округа в конце 1920-х годов ценным историческим источником являются «Материалы для изучения переселенческих хозяйств Тарского округа», изданные в Новосибирске в 1928 г.61 В этой работе

56 Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК и Совнаркома на первой сессии ВЦИК VII созыва 2 февраля 1920 г. // Поли. собр. соч. - Т.40 (Декабрь 1919 - апрель 1920 гг.). М., 1974. С.87-110.; Kingisepp Г. Seltsid ja ühingud // Kiir. 1913.26 veebr.

" Kymwtoea A.A., Нам КВ.. Наумова Н.И., Сафонов В.А. Национальные меньшинства Томской губернии. Хроника общественной и культурной жизни. 1885-1919. Томск, 1999.

5! Kodusöda ja valisriikide mtervenlsioon Eestis. 1918-1920: Dokumente ja mateijale. Kalles köites. I köide. Tin., 1984; Revolutsioon, kodusöda ja välisriikide interventsioon Esstis. (1917-1920). II köide. Tin., 1982.

" Патканов C.K. Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и род инородцев (на основании данных специальной разработки материала переписк 1897 г.). СПб., 1911. Т.П.

Итоги демографической переписи населения 1920 г. по Омской губернии. Возрастной и национальный состав населения с подразделением по полу и грамотности. Омск, 1923. Вьш.2; Список населенных мест Сибирского края. Новосибирск, 1928.

Материалы для изучения переселенческих хозяйств Тарского округа. Под ред. Д.В. Доброго, Н. Я. Ново-мбергского, H.C. Юрцовсксго. Ч. 1. Новосибирск, 1928.

дается не только полное описание хозяйств западных национальных меньшинств Тарского округа, но и приводятся интересные сравнительные данные по хозяйственному состоянию поселений в различных природно-климатических зонах этого региона.

Диссертант использовал также печатные источники, среди которых фигурируют как дореволюционные издания и печатные издания времен гражданской войны и 1920-х - 1930-х годов, так и периодическая печать второй половины XX - начала XXI вв.

• Интересный фактический материал о жизни латышских и эстонских поселенцев в Сибири в 1920-1930-е гг. регулярно появлялся на страницах латышских газет «Кпеуцаэ Снта» («Борьба России»), «ЬаЫеБи гешшекв» («Латышский крестьянин»), «БМ-уаз Сща» («Борьба Сибири»), эстонских «БЛеп ТббНпе» («Сибирский рабочий»), «ЗПэеп Teataja» («Сибирский вестник»), «Котяшпааг» («Коммунар») и др., а также латгальской <Лш5пе1Ьа» («Правда»). Отметим еще, что прибалтийская пресса в Сибири не только публиковала интересный материал о жизни эстонских, латышских и латгальских колонистов, но и создавала для этих национальных групп единое информационное пространство.

Начиная с середины 1960-х годов начинает проявляться новая тенденция: в газетах и журналах появляются статьи ученых (А. Бейки, А.Д. Колесникова, М.Н. Колоткина, X. Строда и др.) по истории прибалтийских переселенцев в Сибири. Характеристики данных работ приведены нами в историографическом обзоре.

Целью нашей работы является выявление особенностей этнического развития и анализ проблем социально-политической, экономической и культурной адаптации дисперсно расселенных этнолокальных групп выходцев из Прибалтики, сформировавшихся в результате уголовной и политической ссылки и массовых переселений в Сибирь в XIX — первой четверти XX вв., в течение 1920-х - 1930-х гг.

Для достижения поставленной цели в диссертации предстоит решить ряд

задач:

1) выявить основные этапы истории появления первых прибалтийских колонистов в Сибири, их расселения, динамики и численности до 1917 г.;

2) охарактеризовать ход и основные направления процессов оформления организационных структур среди балтийских поселенцев;

3) выявить причины, ход и последствия оптационной кампании 19201923 гг.;

4) отметить особенности проблем экономического и политического развития прибалтийских колоний в Сибири в период перехода от «военного коммунизма» к нэпу а также участия прибалтийских колонистов в восстановлении социально-экономического потенциала Сибири в 1920-1925 гг.;

5) проследить процессы становления прессы на языках балтийских народов;

6) выделить основные параметры культурного развития выходцев из Балтии в Сибири в восстановительный период;

7) определить специфику экономического развития прибалтийских колоний в Сибири в 1926-1929 гг., а также сложного и противоречивого процесса кооперирования крестьянских хозяйств прибалтийских национальных групп;

8) охарактеризовать развитие социальной ситуации и политической борьбы в прибалтийских колониях Сибири во второй половине 1920-х годов;

9) выявить опыт развития локальных субэтнических групп латгальцев и сету Сибири во второй половине 1920-х годов;

10) выделить успехи и проблемы, возникшие при проведении коллективизации у прибалтийских национальных групп Сибири;

11) выявить особенности становления и развития народного образования и культурного строительства в прибалтийской сибирской деревне в 19261940 гг.

Методология исследования включает общефилософский, теоретико-концептуальный и методический уровни познания объекта.

Общефилософский уровень методологии предполагает рассмотрение изучаемых проблем с диалектических позиций. Исследование строится на основе принципов историзма, объективности, системности, методологического плюрализма.

Теоретико-концептуальный уровень методологии включает в себя совокупность теоретических концепций, представлений и подходов, изложенных в имеющейся литературе по данному вопросу, ставшую исходной в разработке и решении проблем, затрагивающих плоскость адаптации иноязычного и инокультурного населения к природно-географическим, политическим, экономическим и культурным условиям Сибири в 1920-е - 1930-е гг.

В целом мы разделяем основные положения марксистской концепции истории России в оценке взаимодействий и взаимовлияний социально-экономических, политических и этнических процессов.

Говоря о социально-культурной адаптации малых этнических групп, очень важно определить модель этой адаптации, которой следовало государство на различных исторических эгапах. Нам представляется наиболее точной классификация данных моделей, выработанная израильским исследователем А.Эпштейном. Модели «сепаратного плюрализма», «этнографического мульти-культурализма» и «временного мультикультурализма» представляют последовательную цель аккультурации малых этнических групп62.

Кроме того, важное методологическое значение для нас имеют работы ведущих российских этнографов, в первую очередь В.А. Тишкова и С.А. Арутюнова.

По мнению В. А. Тишкова, ключевую роль в конструировании этнично-сти и мобилизации членов этнической группы на коллективные действия играют политические лидеры, преследующие политические цели63. Данное положение имеет прямое отношение к выходцам из Прибалтики, поскольку нельзя недооценивать роль национальных партийных секций в хозяйственном и куль-

62 Эпштейн А. Репатриация и интифада // Вестник ЕАР (Еврейское агенство в России). Ноябрь 2002. № 3 (68).

Тшикое В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003. С.106-107.

турном строительстве и политическом воспитании в латышских, латгальских, литовских и эстонских колониях в Сибири.

С.А. Арутюнов считал, что для эффективного выполнения своих адаптивных функций культура должна быть способной нести в себе необходимые потенции для достижения адаптивного эффекта в новых, порой резко изменяющихся условиях64. В качестве такой потенции в условиях общественных трансформаций в советской Сибири в 1920-х - 1930-х годах можно назвать стремление прибалтийских национальных групп к сохранению своей этнической специфики в сфере образования, культурной жизни, а также религиозных особенностей (главным образом у латгальцев и сету).

Методический уровень методологии предполагает выделение способов, операций и процедур достижения целей и задач диссертации.

Специфика конкретно-исторического исследования этносоциальной адаптации прибалтийских национальных групп повлекла за собой необходимость совмещения методов исторической, политической и социологической науки. В работе используются методы исторического описания и конкретного анализа, а также структурно-функциональный и проблемно-хронологический методы.

Методы исторического описания и конкретного анализа в диссертации использовались при решении всех поставленных задач. Их применение дало возможность диссертанту последовательно двигаться от генезиса к развитию изучаемых процессов, выявить общее и особенное в процессах адаптации прибалтийских национальных групп.

Структурно-функциональный метод применим при изучении организации деятельности национальных политических и культурно-просветительных организаций. С его помощью оказалось возможным проследить необходимость возникновения различных структур и определить выполняемые ими функции.

Проблемно-хронологический метод позволил распределить изучаемый материал в соответствии с решаемыми задачами, определить этапы развития исторических процессов.

Для более глубокой проработки поставленных в исследовании задач использовался метод анализа статистических материалов. Он, в частности, применялся при изучении динамики экономического развития прибалтийской сибирской деревни в 1920-х - 1930-х гг.

Научная новизна и теоретическая значимость настоящего исследования заключается в следующем:

- установлены основные этапы миграций прибалтийского крестьянства в Сибирь в конце XIX - начале XX вв. и проанализированы процессы оформления организационных структур среди балтийских поселенцев.

- доказано, что причины, ход и последствия оптационной кампании 19201923 гг. были обусловлены не только политическими, но также экономическими и культурными условиями, существовавшими в Сибири и прибалтийских государствах.

64 Арутюнов С. А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989. С. 152-153.

19

- выявлена специфика становления и развития народного образования и формирование , сети культурно-просветительных учреждений в прибалтийской сибирской деревне в 1926-1940 гг. С одной стороны, уровень грамотности в большинстве прибалтийских колоний был в целом выше, чем в окружающих русских деревнях, а с другой - в течение почти всего рассматриваемого периода наблюдалась тенденция культурного обособления выходцев из Прибалтики от других народов и национальных групп Сибири.

- охарактеризованы проблемы адаптации традиционного хозяйства и материальной культуры к природно-климатическим условиям и иноэтничному окружению. Изучены вопросы развития национальных языков и языковой адаптации переселенцев в иноязыковой среде в условиях дисперсного проживания в преобладающей массе русского населения.

- установлены закономерности развития субэтнических групп латгальцев и сету, которые, с одной стороны, отличались достаточно консервативными чертами хозяйства и духовной культуры, а с другой - их языковое и культурное своеобразие и отличие соответственно от латышей и эстонцев ускоряли процесс сближения с окружающим русским населением.

И, наконец, в отличие от отечественных и прибалтийских исследователей (М.Н. Колоткина, Ю. Вийкберга, В. Маамяги и др.) автор установил, что приобщение прибалтийских национальных групп к советским социокультурным ценностям проходило не только форсированными темпами в результате коллективизации и политических репрессий конца 1930-х годов. По нашему мнению, это был длительный процесс, происходивший на протяжении всего рассматриваемого периода, который к концу 1930-х годов уже вошел в завершающую фазу.

Практическая значимость работы. Фактический материал диссертации может быть полезен при подготовке крупных обобщающих трудов по истории Сибири, в создании энциклопедических изданий, освещающих проблемы межнациональных отношений в России. Результаты исследования могут послужить основой для разработки специальных курсов для студентов вузов. Также использованный в диссертации материал может быть востребован в научной работе, использован для разработки учебных и методических пособий.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных исторических источников и исследовательской литературы.

(

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность темы, дается общая характеристика степени ее изученности, определяются объект, предмет, научная новизна и практическая значимость исследования, представлен анализ источнико-вой базы диссертации.

Первая глава «Формирование прибалтийских национальных групп в Сибири и образование организационных политических структур среди переселенцев из Прибалтики» содержит два параграфа.

В первом параграфе дается краткий исторический обзор образования первых прибалтийских колоний в Сибири, расселения колонистов и динамики их численности до 1917 года.

Первой лютеранской колонией в Сибири стала деревня Рыжково, основанная в начале XIX в. в Пановской волости Тюкалинского уезда Тобольской губернии.

К сожалению, до сих пор точно не установлены ни дата основания колонии, ни национальность ее первых поселенцев. На наш взгляд, первую лютеранскую колонию в Западной Сибири основали ссыльные видземцы - участники Каугурского восстания 1802 г. Позже в Пановскую волость прибыли ингер-манландцы из Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии. В 1845 г. по указу царя Николая I все ссыльные лютеранского происхождения должны были переселиться в Рыжково и впредь селиться только в этой деревне, хотя до указа лютеране приписывались к Рыжковской колонии добровольно.

Однако население Рыжково постоянно пополнялось. По одним данным, в 1846 г. там жили 900, а в 1859 г. 1653 человека65, а по другим - в 1859 г. в колонии проживало 1300 жителей, и ежегодный прирост составлял 50-60 человек . При таком перенаселении колонистам не хватало не только земли, но и необходимого инвентаря, а также рабочего скота и лошадей. Кроме того, ссыльные разных национальностей не уживались друг с другом.

Поэтому в 1861 г. часть ссыльнопоселенцев была отправлена на новое место жительства, в Еланскую волость Тюкалинского уезда Тобольской губернии, где возникло 4 поселения - Ревель, Рига, Гельсингфорс и Нарва.

Появились в Еланской колонии и ссыльные. Это были в большинстве своем эстонские крестьяне, участники антикрепостнических выступлений 1858 г. Наибольшим размахом и ожесточенностью отличалось выступление крестьян в местечке Махтра в Северной Эстонии. Для его подавления правительство направило крупные воинские части. По распоряжению царя Александра II участники восстания были преданы военному суду и направлены на поселение в Сибирь.

В 1840-1850-х гг. возникли эстонские и латышские поселения и в Восточной Сибири: в Минусинском уезде Енисейской губернии были основаны деревни Верхний Суэтук, Верхняя Буланка и Нижняя Буланка. Так же, как и в Рыжково, представители разных национальностей (ссылаемые властями административные и уголовные ссыльные) здесь не ладили между собой. При этом часть ссыльных отправлялась на заработки на золотые прииски, часть нанималась в качестве ремесленников, часть просто бродяжничала.

В 1880-1890-х гг. начался этап добровольного переселения крестьян в Сибирь.

" Колесников А.Д. О национальном составе населения Омской области... С. 100; БткбергЮ. Эстонские языковые островки в Сибири... Таллин, 1986. С.4.

66ГАОО. Ф.З. Оп.З. Д.4936. Л.138.

В 1896-1897 гг. переселенческое движение из Латвии в Сибирь достигло своего апогея. В 1897 г. в России возникло 73 латышских колонии, (а всего за период с 1890 по 1899 гг. в России было образовано латышами 189 колоний, из которых 126 (66,7%) были в Сибири.

Переселялись в Сибирь в эта годы и латгальские крестьяне. В конце XIX в. в районах Минусинска, Красноярска, Томска, Барабинска и Ачинска возникло немало колоний, основанных переселенцами из Латгалии. В 1896-1900 гг. через Челябинск в Сибирь проследовало более 43 тыс. поселенцев и ходоков из Витебской губернии, многие из которых были из Латгалии.

Активно шел процесс переселения и из Эстонии. В 1895-1900 гг. в России было основано 23 эстонских деревни, а в 1899 г. эстонцы дошли до побережья Тихого океана, где образовалась деревня Новая Ливония (Liivkula).

Столыпинский указ от 9 ноября 1906 г., разрешавший выход крестьян из общины, придал новый импульс добровольному переселению в Сибирь. Хотя Прибалтийский край относился к старым районам хуторского расселения, переселение из Прибалтики в Сибирь в 1907-1909 гг. значительно возросло. А. Ни-голь выделяет 1907-1909 гг. в особый этап. По его словам, именно в это время после прихода к власти реакции, карательных, экспедиций и дальнейшего перераспределения земли в Эстонии в пользу немцев, народ окончательно потерял надежду на обретение «земли и воли» на родине, и началось массовое переселение в Вологодскую губернию и в Сибирь67.

Действительно, в эти три года в Западной Сибири возникли крупные эстонские колонии. В Тобольской губернии в 1907 г. появились деревни Березовка (Kasekiila), Розенталь и Нарва, в 1908 г. - Семеново и поселок Калачевский, в 1909 г. - Васюган, Арукюла и Высокогривенск. В Томской губернии в 1907 г. было основано село Медодат, в 1908 г. -Вамбола, Койдула, Мальково, Будово и др. Всего же в России в первое десятилетие XX в. возникло 75 эстонских колоний, 44 из которых (58,7%) было в Сибири.

Кроме того, в 1900-1909 гг. в России возникло 102 латышских колонии, из которых 39 (38,2%) было в Сибири. Самой крупной из вновь образованных поселений была Латышская деревня (Latviesu ciems) в Томской губернии.

Крестьянство Литвы, которая в конце ХЕХ века включала Ковенскую губернию, три уезда Виленской, пять уездов находившейся в подчинении варшавского генерал-губернатора Сувалкской, а также небольшую часть Курлянд-ской и Гродненской губерний, также испытывало трудности с землей. По этой причине за 1868 - 1915 гг. из Литвы эмигрировало около четверти населения. Характерной особенностью проживания литовцев в Сибири являлось их преимущественное оседание в городах.

В 1910-1914 гг. несмотря на возникновение новых прибалтийских поселений в Сибири увеличился удельный вес обратного переселения. В указанный период из Прибалтийских губерний в Сибирь прибыло 4274 человека, а обратно уехали 1248 человек, что составило 29,2% от числа всех прибывших. Переселенческое движение в этот период идет на убыль. Основной причиной, за-

67 Nigol Л. Eesti asundused... 1] lk. ___

22

ставлявшей прибалтийских переселенцев покидать Сибирь, была неразвитая инфраструктура края, удаленность переселенческих участков от крупных населенных пунктов.

В ходе Первой мировой войны в Сибирь из Прибалтийских губерний стали прибывать беженцы. Так, по данным А. Спреслиса, в 1916 г. во внутренних губерниях России насчитывалось 492954 беженца из Латвии. Из них в Сибири и на Дальнем Востоке находилось 3208 беженцев, что составляло 0,65% от их общего числа68.

Таким образом, в 1802-1917 гг. в Западной Сибири в основном сложился массив прибалтийских колоний. Он складывался за счет уголовной и политической ссылки, добровольного крестьянского переселения в Сибирь и в меньшей степени за счет иммиграции беженцев первой мировой войны. В общей сложности в 1917 г. в Сибири находилось 73-74 тыс. ссыльных, беженцев и переселенцев из Латвии, что составляло примерно 8,4% от общего числа латышей, находившихся в России за пределами основной этнической территории. Из 415 латышских колоний, возникших в России в 1850 - 1917 гг., в Сибири было основано 186, что составляло 44,8%. Что же касается эстонцев, то всего в 1860 -1917 гг. из 231 колонии с указанным годом основания в Сибири за данный период возникло 73 (31,6%).

Второй параграф посвящен характеристике процесса формирования организационных структур среди балтийских поселенцев в Сибири.

Материалы параграфа позволили прийти к следующим выводам.

1. Создание латышских социал-демократических групп при сибирских организациях РСДРП ни в коей мере не носило отпечатка федерализма и национального сепаратизма. Ни одна латышская группа не выдвигала претензий на экстерриториальность и национальную замкнутость. Все подобные группы считали себя подчиненными местным комитетам, безукоризненно выполняли решения местных организаций. Они прочно стояли на интернационалистских позициях, никогда не отгораживались от социал-демократов других национальностей, зачастую включая в свои ряды и русских большевиков.

2. После февральской революции 1917 г. большинство национальных групп балтийских поселенцев первоначально не имели четко выраженной политической позиции. Во многом это было связано с тем, что на первое место выдвигались вопросы, связанные с национальным самоопределением народов Прибалтики, по которым программы всех социалистически?: партий в основном совпадали.

3. После победы Октябрьской революции резко возросла численность национальных групп и секций РКП(б) из балтийских поселенцев. Однако развернуть активную пропагандистскую работу среди населения в первой половине 1918 г. эти группы не успели, поскольку в результате белочешского мятежа и выступления внутренней контрреволюции советская власть в Сибири в мае-июне 1918 г. была свергнута. Как следствие, работа с прибалтийскими диаспорами была отдана на откуп буржуазно-националистическим организациям -

а ЗргезШ А. Ьатегц аагкаг^уагсП сГца раг рас!от]и уаги...23.-29.1рр.

23

«Сибирскому литовскому нациошшьному совету», «Эстонскому национальному совету», «Сибирскому латышсвсому национальному совету» и др.

4. В условиях шовинистической политики в национальном вопросе сначала Временного сибирского правительства, а затем колчаковской диктатуры политическая деятельность прибалтийских национальных объединений становилась фикцией, а принимавшиеся ими. решения были очень далеки как от практических нужд сибирских латышей, литовцев и эстонцев, так и от политических и экономических реалий Сибири 1918-1919 гг. Следствием этого стало массовое участие прибалтийского населения Сибири в подпольном и партизанском движении.

5. После восстановления советской власти в Сибири была воссоздана сеть национальных секций РКП(б). В то же время в середине 1920-х гг. наметилась тенденция перетока прибалтийских партийных кадров из деревни в город, что зачастую приводило к разграничению партийной и комсомольской работы по линии «город - село», а также к консервации в прибалтийских колониях мелкобуржуазных, а иногда и антисоветских настроений.

В целом прибалтийские национальные организации в Сибири независимо от их политической ориентации занимались как агитационно-пропагандистской, так и культурно-просветительной работой среди населения. В то время они в какой-то степени играли роль центров, объединяющих людей одной национальности.

Вторая глава «Участие выходцев из Балтии в оптационной кампании и восстановлении социально-экономического потенциала Сибири (1920-1925 гг.)» состоит из двух параграфов.

В первом параграфе анализируются изменения в политических установках прибалтийского населения Сибири, связанные с оптационной кампанией 1920-1923 гг.

В 1920 г. в отношениях России с балтийскими государствами наметилось новое важное направление. Подписание мирных договоров с правительствами этих стран дало возможность вернуться на родину десяткам тысяч бывших военнопленных и беженцев империалистической войны. Согласно статьям этих договоров, проживавшие на территории Советской республики лица эстонского, латышского и литовского происхождения получили право выбора гражданства (оптации) этих государств.

В Россию прибыли, получив разрешение, официальные представители буржуазных государств, которые повели агитацию, направленную на массовый выезд трудящихся в Прибалтику. Методы были самые разнообразные, но основная ставка делалась на разжигание националистических настроений. В листовках и воззваниях оптационных комиссий, прибывших в Сибирь, печатались многочисленные призывы «проявить патриотизм» и вернуться на родину.

Перед десятками тысяч людей стояла нелегкая проблема: остаться ли в Советской России или вернуться в родные места. При этом сложном выборе приходилось считаться не только с политическими симпатиями: у многих в Прибалтике остались родные и близкие, нуждавшиеся в помощи. Кроме того,

часть эвакуированных рабочих и демобилизованных красноармейцев испытывала большие трудности с устройством на работу в городах из-за безработицы, порожденной хозяйственной разрухой.

Уже в 1921 г. оптационная кампания пошла на убыль, чему во многом способствовали поступавшие из Прибалтики сообщения о незавидном положении вернувшихся. Большинству из вернувшихся на родину оптантов оставалось либо пополнять ряды городских безработных, либо подаваться в батраки к «старым» или «новым» землевладельцам.

В 1922-1923 гг. масг.гтым явлением стало возвращение граждан из Прибалтики (главным образом Латвии) в Россию. Всего в 1920-1923 гг. из Латвии в Россию выехало 15 984 человека. В основном это были добровольные переселенцы и высланные коммунисты.

6 декабря 1922 г. Сибревком огласил постановление, согласно которому граждане, проживавшие в РСФСР до и посл е 1914 г., приписанные к местностям территорий Польши, Литвы, Латвии и Эстонии, но не желавшие оптировать гражданство данных государств, считались гражданами РСФСР. Наряду с постановлением «О приобретении прав Российского 1ражданства» 1918 г. этот документ послужил юридической базой для принятия советского гражданства теми оптантами, кто передумал возвращаться в Прибалтику.

В целом, оптационная кампания не достигла цели, которую ставили ее организаторы - полного переселения прибалтийских национальных групп на историческую родину, хотя латышское, эстонское, а особенно литовское население Сибири значительно сократилось. Но «оптационная лихорадка» оказала сильное влияние не только на численность, но и на компактность расселения прибалтийских поселенцев в Сибири. Уже к концу 1920-х годов ни литовцы, ни латыши, ни эстонцы в районах своего компактного проживания в среднем не составляли и 50% от общей численности населения.

Во втором параграфе данной главы анализируются проблемы экономического и политического развития прибалтийских колоний в Сибири в период перехода от «военного коммунизма» к нэпу.

По данным Сибревкома, только ущерб, нанесенный хозяйству Омской губернии в ходе Гражданской войны, оценивался на общую сумму в 1 467 910 294 рубля 98 копеек, а в целом убытки сибирских губерний от послевоенной разрухи составили около 4 миллиардов рублей в довоенных ценах69.

Однако, кроме непосредственного влияния войны на хозяйство крестьян западных национальностей были и косвенные причины, которые действовали в период 1914 - 1919 гг. и подготовляли дальнейшее снижение уровня национальной деревни в 1921 - 1922 гг. Это были: а) отсутствие массового сбыта сельскохозяйственных продуктов, затруднения в реализации своего дохода; б) обесценение денег, полученных за сельскохозяйственную продукцию, что не позволяло обновлять основной капитал; в) отсутствие или сильное сокращение продажи сельхозмашин и запчастей к ним, массовым потребителем которых

69 Сибирский революционный комитет. Август 1919 - декабрь 1925 гг. Сборник документов и материалов. Новосибирск, 1959. С.119-120.

было немецкое и латышское крестьянство, и связанный с этим усиленный износ оборудования.

На рубеже 1920-1921 гг. крестьянство начало активно выражать свое недовольство экономической политггкой советской власти, свертыванием товарно-денежных отношений, рынка, кооперации, попытками навязывания коллективных форм хозяйствования. Социальная политика, порожденная экстремальными условиями Гражданской войны, затрудняла решение сложнейшего вопроса о форма?: и способах сочетания частнохозяйственного интереса непролетарских слоев трудящихся с интересами государственными. В первую очередь возникла потребность в таких формах объединения, которые бы обеспечивали крестьянам сбыт юс продукции, кредитование, закупку промышленных товаров. Вместе с тем сбыто-снабженческая и кредитная кооперации создали основу для развития простейших форм производственных кооперативов: различного рода товариществ, сельхозартелей, коммун.

К середине 1920-х гг. прибалтийские поселенцы в Сибири, преодолев тяжелое наследие Гражданской войны - разруху, голод и бандитизм и постепенно втягиваясь в потребительскую и производственную кооперацию, почти восстановили довоенную экономическую мощность своих хозяйств. При этом, несмотря на то, что большая часть выходцев из Прибалтики работали в индивидуальных крестьянских (в основном хуторских) хозяйствах, в восстановительный период в латышских и эстонских деревнях возникают коммуны и сельскохозяйственные артели.

Третья глава «Культурное развитие прибалтийских поселенцев в Сибири в 1920-1925 гг.» состоит из двух параграфов.

Первый параграф посвящен становлению прессы на языках балтийских народов.

Важную роль в формировании советской политической культуры у наций, народностей, этнических и национальных групп Сибири играли газеты и журналы, издававшиеся как на русском, так и на национальных языках.

Но с введением в стране нэпа пресса была переведена на хозрасчет и принцип самоокупаемости. Одновременно отменялось существовавшее до тех пор бесплатное распространение печатных изданий. Как следствие, к середине 1922 г. объем издаваемых в России печатных изданий резко сократился.

Уже с апреля 1921 г. «БПэеп ТобНпе» вместо двух раз выходила только один раз в неделю. А в марте 1922 г. выпуск эстонской и латышской газет был приостановлен.

Сокращение печатных издании рельефно отобразило слабость многих национальных периодических изданий. Их страницы были заполнены материалами центральной печати и недостаточно учитывали местную специфику. Отсутствовала тесная связь с читателями. Посылавшаяся пресса нередко оседала в губернских и уездных секциях и не доходила до рядового читателя. Имелись случаи, когда часть посланной газетной продукции попадала не по назначению. В ряде местностей Сибири население отказывалось выписывать газеты, опасаясь преследований со стороны противников советской власти.

Но уже к концу восстановительного периода национальная печать стала очень важным средством влияния на прибалтийские колонии и одновременно барометром их состояния. Пресса, созданная в начале 1920-х гг. под патронажем национальных партийных секций, не только была принята прибалтийскими поселенцами, но и стала неотъемлемой частью их духовной культуры. Вокруг газет постепенно сложился круг рабочих и крестьянских корреспондентов, писавших из всех городов и сел Сибири, где проживали выходцы из Прибалтики. Поэтому национальные газеты были не только рупором национальных партийных секций, но и зеркалом прибалтийских поселений. Пресса выступала инициатором многих начинаний, школой развития общественного сознания народа, постоянно расширяя его духовные запросы. Она помогала читателям повышать свой культурный и духовный уровень, давала конкретные рекомендации по целому ряду проблем. Результатом охвата национальной прессой мест компактного проживания переселенцев стала активизация общественно-политической жизни, создание единого информационного пространства для всех латышей и эстонцев, проживавших в СССР и массовое привлечение трудящихся прибалтийских национальностей к советской политической культуре.

Кроме того, национальная пресса до сих пор она является важным источником по этнической истории выходцев из Прибалтики. На страницах прибалтийских газет неоднократно поднимались вопросы борьбы с самогоноварением, освещались межнациональные отношения в сибирской деревне, развитие кооперации и др.

Необходимо отметить, что во многих прибалтийских деревнях жители начали выписывать в этот период не только национальную, но и русскую прессу, что свидетельствовало о начале становления реального двуязычия у прибалтийских национальных групп.

Во втором параграфе данной главы анализируется культурное просвещение балтийских поселенцев в восстановительный период.

Одной из важнейших задач прибалтийских секций РКП(б) и РКСМ стало возрождение сети национальных школ. Уже в 1920 г. в Сибири работала 41 латышская школа, где учились 1625 школьников. 18 школ находилось в Омской губернии, 13 - в Енисейской, 5 — в Томской, 4 — в Алтайской и 1 - в Иркутской. Кроме эстонских школ, возобновивших после Гражданской войны свою деятельность, в 1920 г. были открыты новые школы: в селах Рыжково, Новый Ревель, деревне Власинская Омской губернии и в ряде других населенных пунктов.

Многие латыши и эстонцы, окончившие школу, имели возможность продолжить свое образование в национальных средних специальных учебных заведениях. Кроме латышского и эстонского педагогических техникумов, был открыт также латышский сельскохозяйственный институт в Петрограде, первый набор в который был произведен в декабре 1921 г.

В 1920-1921 учебном году латышские школы в Сибири охватывали 1012% детей школьного возраста, эстонские - 18-20%. По сравнению с другими национальными и этническими группами это был очень невысокий показатель. Для сравнения: у татар национальные школы в этот период охватывали уже 3527

40% детей, а у немцев - 55-60%, что было самым высоким показателем в Сибири.

Получили широкое распространение латышские и эстонские драматические кружки, которые создавались как в городах, так и в деревнях и на хуторах. Так, в 1920 г. в Сибири работало 30 латышских драмкружков, самым популярным из которых была омская драматическая группа - первый профессиональный латышский театр в Сибири.

В начале восстановительного периода в прибалтийских колониях создавалась и библиотечная сеть. Библиотеки были бесплатными, существовали либо самостоятельно, либо при каких-либо учреждениях, как правило при школах первой ступени, реже - при рабочих клубах. В библиотеках имелись книги как на национальных, так и на русском языках.

Центрами культурно-просветительной работы стали национальные клубы, которые сочетали чисто просветительские и политико-воспитательные аспекты работы, придавая собственно культурному просвещению политический характер. Во многих деревнях при клубах существовали также литературные, хоровые, музыкальные кружки, принимавшие активное участие в организации общесоветских и народных праздников.

В 1924 г. кампания по ликвидации неграмотности у сибирских латышей и эстонцев в ряде регионов Сибири вступила в решающую фазу. К этому моменту латыши и эстонцы достигли значительных успехов в борьбе с неграмотностью и опередили по этому показателю другие так называемые нацменьшинства Сибири. Так, неграмотных среди эстонцев Омского округа было 10% (у латышей этот процент был, вероятно, еще меньше), среди евреев - 22%, среди поляков и немцев-колонистов — 48%, среди украинцев - 65%, татар — 71%, киргизов — 93%. Поэтому из 45 открытых в округе школ ликбеза было 14 татарских, 13 украинских, 11 немецких и только 3 эстонских и 3 латышских.

Отметим, что разнообразие форм работы и дифференцированный подход к различным группам и слоям бгытийских поселенцев позволили охватить самые широкие круги. Интенсивная: клубная работа и деятельность театральных драматических студий способствовали повышению их общественно-политической активности и расширению кругозора, облегчали ликвидацию национальной отчужденности.

• В то же время, идеально вписавшись в модель «сепаратного плюрализма», национально-культурные учреждения несли в себе серьезное противоречие. Приобщая прибалтийских поселенцев к нормам и ценностям советского общества, они, базируясь на национальном языке, объективно затрудняли горизонтальную и вертикальную мобильность колонистов, по большому счету ограничивая возможности их самореализации рамками национальных поселений.

Четвертая глава «Прибалтийские поселенцы в 1926-1940 годах» состоит из пяти параграфов.

Первый параграф посвящен анализу процессов экономического развития прибалтийских колоний в Сибири в 1926-1929 гг. и кооперирования крестьянских хозяйств.

В середине 1920-х годов основными сферами хозяйственной деятельности прибалтийских колонистов в Сибири были земледелие и скотоводство. Большинство хозяйств были хуторскими, а некоторые наиболее зажиточные хозяева сдавали свои хутора в аренду.

В 1926 г. наблюдался заметный подъем хозяйств балтийских поселенцев. Определяющим фактором развития экономики западных нацменьшинств в конце восстановительного периода была механизация сельского хозяйства на единоличной и кооперативной основе, которая внедрялась здесь значительно быстрее и в более широких масштабах по сравнению с русской деревней.

При оценке экономического положения национальных меньшинств отдел национальностей ВЦИК подразделял их в основном на три группы. К первой относились эстонцы, латыши, поляки и некоторые другие народности. Для этой группы были характерны крепкие хозяйственные традиции, сложившиеся в результате их трудовой деятельности. На Всесоюзном совещании уполномоченных по работе среди национальных меньшинств в 1928 г. эту группу оценили как образцовую.

Отметим, что экономический рост происходил исключительно в деревнях, основанных в свое время добровольными переселенцами. В бывших же лютеранских колониях царила экономическая и культурная отсталость.

На фоне достигнутых успехов и нерешенных проблем государственные и партийные органы Сибири стремились придать экономическому развитию национального крестьянства направленный и дифференцированный характер. В ноябре 1927 г. состоялось первое окружное совещание национальных меньшинств Красноярского округа Сибирского края, где была выработана специальная программа, включавшая в себя четыре основных положения:

1. Землеустроительная политика предусматривала доведение размера землепользования хозяйств балтийских поселенцев до среднерайонного уровня.

2. Организация сельскохозяйственных курсов по введению многопольных севооборотов, создание опытных показательных участков.

3. Долгосрочное кредитование хозяйств, осуществляющих выведение продуктивного скота.

4. Дальнейшее развитие простейших сельскохозяйственных кооперативов -

животноводческих, семенных и т.д. Создание системы молочной коопе-

70

рации .

Отметим, что в Сибири уровень кооперирования балтийских народов был одним из.самых высоких по региону. К 1927-1928 гг. у них сложилась крепкая система потребительской и сельскохозяйственной кооперации, дополненная кустарно-промысловой системой.

Таким образом, во второй половине 1920-х годов прибалтийская сибирская деревня находилась в процессе экономического роста. Росла товарность хозяйств, применялись сельскохозяйственные машины, внедрялись новые прогрессивные методы земледелия и животноводства. Многие зажиточные хозяева обзавелись тракторами. Развивались различные формы кооперации.

70 ГАНО. Ф.1. Оп.2. Д.2422. Л.157.

Однако уравнительное землепользование не могло привести к социальному равенству в деревне, . поскольку оно сохраняло товарно-капиталистические отношения. Для выхода советской деревни на более высокий уровень развития было необходимо широкомасштабное становление коллективных хозяйств.

С другой стороны, более экономически развитое население, хуторской тип ведения хозяйства, больший удельный вес кулацкой верхушки, хозяйственный и личный индивидуализм, присущий выходцам из прибалтийских губерний, затрудняли как процесс приобщения сибирских латышей к коллективным формам ведения хозяйства в целом, так и ход коллективизации у данной национальной группы в частности.

Развитие товарно-денежных отношений в прибалтийской деревне и связанное с ним социальное расслоение неизбежно должны были привести не только к экономическому, но и политическому противостоянию между различными социальными группами латышского, латгальского и эстонского крестьянства.

Второй параграф посвящен характеристике социальной ситуации и политической борьбы в прибалтийских колониях Сибири во второй половине 1920-х годов.

Реализация «Декрета о земле» 1917 г. в конечном итоге привела к развитию не социалистических, а капиталистических отношений в сельском хозяйстве, а поскольку самые передовые производственные технологии того времени были сосредоточены в кулацких хозяйствах (они же обладали и наиболее высокой товарностью), то это рано или поздно должно было привести к экономическому, а в перспективе и к политическому доминированию сельской буржуазии.

Подобная тенденция в полном объеме проявилась и в прибалтийской сибирской деревне. И безземельные, и малоземельные крестьяне в большей или меньшей мере подвергались эксплуатации со стороны зажиточной верхушки. Некоторые хозяйства стремились эксплуатировать наемную рабочую силу, не заключая трудового договора.

Таким образом, в сибирских латышских и эстонских поселениях экономический рост во второй половине 1920-х гг. привел к сильному социальному расслоению среди колонистов. Но в то же время процесс развития колоний носил неустойчивый и противоречивый характер. Имелись существенные различия в уровне и темпах экономического и культурного развития прибалтийских поселений и деревень соседнего, главным образом русского, населения, прибалтийских колоний в различных регионах СССР, и, наконец, бывших колоний административных ссыльных и деревень, образованных добровольными переселенцами, в Сибири. При этом зачастую были размыты критерии социальной стратификации - вместо учета степени эксплуатации наемного труда и сельскохозяйственного инвентаря выводы о характере хозяйств поселенцев делались на основе количества земли, скота, применяемой сельскохозяйственной техники и т.д. А эксплуатация труда батраков, значительную часть которых состав-

ляли люди разных национальностей, создавала предпосылки для возникновения не только социальных, но и национальных конфликтов.

Политическая борьба в прибалтийских деревнях в рассматриваемый период действительно протекала в достаточно острой форме, поскольку зажиточное крестьянство, несмотря на свою малочисленность, сумело навязать свою идеологию большинству колонистов.

В заключение данного параграфа автор приходит к выводу, что большинство хозяйств сибирских латышей и эстонцев были не капиталистическими, а мелкотоварными с ограниченным применением наемного труда. Но продолжение нэповской политики неизбежно должно было привести к втягиванию большинства крестьянских хозяйств в рыночные отношения, их дальнейшей социальной дифференциации и, как следствие, развитию капиталистических отношений у переселенцев из Прибалтики.

Третий параграф данной главы характеризует опыт развития локальных субэтнических групп латгальцев и сету Сибири во второй половине 1920-х годов.

Среди латышей и эстонцев, переселившихся в Сибирь в конце XIX - начале XX вв., выделялись субэтнические группы этих прибалтийских народов -латгальцы и сету, сохранившие и в Сибири языковую и культурную специфику.

Латгальцы - потомки древних латгалов, говорящие на верхнелатышском диалекте латышского языка. По мнению А. Путана, латгальское наречие, являясь в корне латышским, отличается однако от последнего многими словами, позаимствованными из русского, польского и литовского языков . С древнейших времен латгальцы были тесно связаны со славянскими народами, что нашло отражение во всех сторонах их быта и культуры.

Большинство верующих латгальцев - католики, тогда как большинство верующих латышей - лютеране. Как следствие, иногда в деревнях со смешанным латышско-латгальским населением латгальцы при самоидентификации делали акцент не на этнический, а на конфессиональный признак. Так, в 1930-х гг. латгальцев при вступлении в брак в графе «национальность» очень часто писали «католик». А поскольку Латгале не имеет выхода к Балтийскому морю, остальных переселенцев-латышей в документах латышских партийных секций иногда называли в противовес латгальцам латышами-балтийцами.

Исследуя переселения латышей в другие районы России, в том числе и в Сибирь на рубеже XIX - XX вв., исследователи выделяли латгальские поселения в особую группу. Латгальские колонии существовали в Омском, Красноярском, Ачинском и некоторых других округах, но особенно много латгальцев проживало в Томской губернии, где в 1925 г. из 9 тыс. латышей 7,5 тыс. человек составляли латгальцы и только 1,5 тыс. - латыши-балтийцы.

Латгальские колонии Сибири в середине 1920-х гг. характеризовались экономической и культурной отсталостью. А. Эйсуль отмечал: «Латгальцы существуют за счет скудно обрабатываемых клочков земли, занимаются кустарным промыслом, как-то: бондарством, пилкой теса и пр. Среди таежников-

71 Путай А.С. Латгальцы и Октябрьская Революция...С.209.

31

латгальцев найдете немало также крестьян, которые зачастую не имеют ни молока, ни мяса и питаются весьма и весьма скудно»72.

Что же касается культурно-просветительной работы среди латгальского населения, то необходимо отметить, что трудности, связанные с преодолением неграмотности у латгальцев, возникли еще в начале 1920-х гг., когда многие латгальские крестьяне в совершенстве не владели ни русским, ни латышским языком, а для обучения на верхнелатышском диалекте не было ни учебных пособий, ни специалистов.

К концу 1920-х гг. латгальцы, как и латыши-балтийцы (особенно в Томском и Ачинском округах), перешли к хуторской системе землепользования. Более того, эта система стала для них одним из этномаркирующих элементов. Но, с другой стороны, переход латгальцев Сибири, к хуторскому типу Поселения стал основным тормозом становления у них сельхозартелей.

В Восточной Сибири, кроме эстонцев, поселились также представители субэтнической 1руппы эстонского народа — сету. От остальных эстонцев они отличаются конфессиональной принадлежностью (верующие сету - православные), а также языковым и культурным своеобразием.

Культурная жизнь сету в середине 1920-х гг. затруднялась всеобщей неграмотностью населения. В целом у сету Красноярского округа неграмотность превышала 90%73.

Таким образом, и латгальцы, и сету, будучи по происхождению выходцами из Прибалтики, в языковом и культурном отношении сильно отличались от латышей и эстонцев-балтийцев. Их отличала культурная отсталость (подавляющее большинство латгальцев и сету были неграмотными), связанная с этим повышенная религиозность, закреплявшаяся конфессиональным отличием от лютеран-латышей и эстонцев, а также экономическая стагнация в некоторых колониях латгальцев и сету. Отметим также, что языковые различия между латгальцами и латышами, с одной стороны, и сету и эстонцами-балтийцами - с другой, ускоряли переход представителей этих балтийских субэтносов в Сибири к русскому функциональному моностилизму.

В четвертом параграфе освещаются успехи и проблемы коллективизации у прибалтийских национальных групп Сибири.

Всеобщая коллективизация, означавшая переход социалистических преобразований на селе на качественно новый уровень, охватила и прибалтийские деревни Сибири. Но сплошная коллективизация высветила массу проблем, и в первую очередь - неготовность значительной части крестьянских масс к переходу на коллективные формы работы. Причиной левацких перегибов в сельском хозяйстве было не только давление со стороны крестьянских низов, но и деятельность руководителей вновь образованных колхозов, среди которых было немало и эксплуататорских элементов, которые,

72 ЦДНИ ОО. Ф.940. Оп. I. д.76. Л. 19.

15 ЦХИДНИ КК. Ф.Ю. Ол.1. Д.Э77. Л.30.

прикрываясь «левой» фразеологией, дискредитировали саму идею колхозного строительства.

Развитие сплошной коллективизации проходило в условиях острой классовой борьбы. Становлению колхозного строя ожесточенно сопротивлялись кулаки. То в одном, то в другом поселении от их рук гибли селькоры и инициаторы колхозного движения, пылали колхозные постройки, уничтожалось общественное имущество.

В сельских советах. прибалтийских деревень было немало кулаков и середняков, причем последние при решении политических и хозяйственных вопросов ориентировались на зажиточную часть деревни. При этом под кулацким влиянием нередко оказывались и местные партячейки. Всеми силами эти «советские» работники стремились затормозить процесс коллективизации, а если это не удавалось, то пытались дискредитировать в глазах крестьян колхозное строительство. Жертвами же «советско-кулацких» элементов в основном становились проводники политики партии на селе - учителя, селькоры, колхозные активисты.

Несмотря на высокие темпы коллективизации, к началу 1934 г. в ЗападноСибирском крае вне колхозов находилось 31,8% хозяйств, т.е. по чти треть. Таким образом, ни о какой форсированной коллективизации не могло быть и речи. Причиной этого был значительный вес хуторских хозяйств, распространенных в значительной степени и среди западных национальных групп (немцы, латыши и эстонцы). Из 5444 хуторских хозяйств по краю состояло в колхозах 795 хуторов, или 14%. При этом объединенные в колхозы хуторские хозяйства существовали только в четырех из семнадцати районов края - Тайгинском, Томском, Любинском и Боготольском. А остальные районы, включая места компактного проживания латышей, латгальцев и эстонцев (Тарский, Мариинский, Зырянский, Кыштовский, Болотнинский, Кривошеинский), коллективизация вообще не затронула.

Несмотря на трудности организационного периода, уже к началу 1934 г. прибалтийские колхозы в Сибири во многом продемонстрировали преимущества новых форм хозяйствования. Во многом улучшение положения было связано с разрешением иметь в домашнем хозяйстве крупный рогатый скот и поощрением работы на приусадебных участках.

Таким образом, с точки зрения этносоциальной адаптации, коллективизация в прибалтийской сибирской деревне оказалась ключевым звеном в процессе перехода к модели «этнического мультикультурализма», так как даже при существовании национальных колхозов выходцы из Прибалтики оказались втянуты в общегосударственную производственную систему, которая в конкретно-исторических условиях Сибири 1930-х гг. объединяла людей разных национальностей. Однако пока у прибалтийских переселенцев сохранялась хуторская система, говорить о завершении этого перехода было бы преждевременным.

Пятый параграф данной главы посвящен проблемам народного образования и культурного строительства в прибалтийской сибирской деревне в 19261940 гг.

1926 год стал во многом переломным в деле становления народного образования у балтийских национальных групп Сибири. После принятия 18 июня 1926 г декрета Совнаркома РСФСР «По докладу народного комиссариата просвещения о просветительной работе среди национальных меньшинств» в качестве главных задач подъема культурного уровня национального населения было намечено «расширение сети школ первой ступени, увеличение числа дошкольных учреждений, а также укрепление кадрового состава преподавате-

- 74

леи» .

Впоследствии при решении этих проблем были достигнуты определенные успехи. Так, исполкомы Советов разработали планы ликвидации неграмотности среди отдельных национальностей с указанием возможных конкретных сроков окончания работы. По Западной Сибири намечалось закончить ликвидацию неграмотности среди «западных» национальностей к октябрю 1931 г., а в Восточной Сибири - к октябрю 1932 г.75 Задача была вполне реальной, так как в 1928 г. неграмотность среди взрослого населения, к примеру, у латышей Омского округа составляла всего 20%, а у эстонцев - 15%.

К середине 1930-х гг., несмотря на серьезные проблемы в сфере народного образования и организации культурно-просветительной работы, прибалтийские поселения в Сибири обладали разветвленной сетью национальных школ, культурно-просветительных учреждений (клубы, избы-читальни, библиотеки, кружки и пр.), национальной прессой и сравнительно высоким культурным уровнем населения.

В целом, конечно, квалификация учителей и работников культуры была недостаточной. В процессе поисков только вырабатывалась методика обучения, не было четких критериев оценки знаний. Вместе с тем важнейшим успехом можно считать то, что к концу 1930-х гг. Сибирь стояла на пороге превращения в край сплошной грамотности, а балтийские поселенцы региона вместе со всеми трудящимися активно приобщались к культурным ценностям.

Значительное место в параграфе уделено также языковой ситуации у балтийских национальных групп. И у латышей, и у эстонцев владение русским языком было четко разграничено как по линии «город - село», так и по степени удаленности прибалтийских поселений от крупных населенных пунктов и основных коммуникаций.'

В конце 1920-х - начале 1930-х гг. произошли события, оказавшие существенное влияние на развитие процессов этносоциальной адаптации прибалтийских национальных групп Сибири. Во время реорганизации аппарата ЦК и местных комитетов ВКП(б) национальные секции прекратили свое существование.

В 1937-1939 гг. по стране прокатилась волна репрессий. Под ширмой борьбы против «национального демократизма» было покончено с изданием учебников и художественной литературы. Вынуждены были прекратить свою

74 Культурное строительство е РСФСР. 1917-1927гг. Т.1. 4.2. Документы и материалы. М., 1984. С.23.

11 КалоттнМ.Н. ЕалтийскаядиаспораСибири...С.123.

деятельность латышские и эстонские общественные объединения, а также учебные заведения.

Несомненно, что ликвидация национально-культурных учреждений у балтийских национальных групп явилась сильнейшим культурно-адаптационным механизмом этих групп к конкретно-историческим условиям 1930-х гг.

В Заключении диссертации сформулированы основные тенденции социально-политической, экономической и культурной адаптации прибалтийских национальных групп в Сибири и представлены положения, выносимые на защиту.

В результате решения поставленных в диссертации задач автор пришел к ряду выводов, которые представляет на защиту.

1. В результате добровольных и вынужденных переселений в XIX - начале XX вв. в Сибири сложились национальные группы латышей, литовцев и эстонцев с самобытной материальной и духовной культурой и устойчивым этническим самосознанием. Однако они образовывали лишь совокупность колоний, что изолировало их от окружающего населения. Однако колонии прибалтийских поселенцев сыграли и положительную роль, поскольку способствовали сохранению их этнической и культурной идентичности.

2. Оптационная кампания 1920-1923 гг. не достигла цели, которую ставили ее организаторы, - полного переселения прибалтийских национальных групп на историческую родину, хотя латышское, эстонское, а особенно литовское население Сибири значительно сократилось. Но оптация оказала сильное влияние не только на численность, но и на компактность расселения прибалтийских поселенцев в Сибири. За редким исключением выходцы из Прибалтики уже в первые же годы после оптационного размежевания жили и работали бок о бок с людьми других национальностей, что создавало предпосылки для этносоциальной адаптации представителей данных национальных групп.

В то же время значительная часть прибалтийских колонистов не торопилась покидать Россию. Они вполне адаптировались в новых климатических и социально-экономических условиях, обзавелись крепким хозяйством, а политика нэпа их вполне устраивала. То есть в оптационной кампании существовал, помимо политического, еще и ярко выраженный адаптационный характер.

Т.е. с одной стороны, период оптации гражданства прибалтийских государств стал рубежом окончательного размежевания между теми, кто искал в Сибири временное убежище от социальных катаклизмов, происходивших на этнической родине в 1915-1920 гг., и теми, кто обрел за Уралом «вторую родину» и хотел бы остаться здесь навсегда. С другой стороны, мы можем считать окончание оптации началом социальной интеграции оставшихся в Сибири представителей прибалтийских народов в советский социум.

3. Система культурно-просветительных учреждений, созданная в начале 1920-х гг. под патронажем национальных партийных секций, не только была принята прибалтийскими поселенцами, но и стала неотъемлемой частью их духовной культуры. Именно эстонские и латышские секции РКП(б), а впоследствии ВКП(б), через национальные школы, клубы, газеты и другие культурные

институты сумели вовлечь основную массу переселенцев в процесс социалистического переустройства общества.

4. Несмотря на серьезные хозяйственные успехи, достигнутые прибалтийскими поселенцами в годы нэпа, процесс развития колоний носил неустойчивый и противоречивый характер. Имелись существенные различия в уровне и темпах экономического и культурного развития прибалтийских поселений и деревень соседнего, главным образом русского, населения, прибалтийских колоний в различных регионах СССР, и, наконец, бывших колоний административных ссыльных и деревень, образованных добровольными переселенцами, в Сибири.

Все это объективно затрудняло для советских и партийных органов не только социальную идентификацию хозяйств прибалтийских колонистов, но и выработку стратегии их дальнейшего развития. Автор считает, что большинство хозяйств переселенцев из Прибалтики в годы нэпа носило исключительно мелкотоварный характер.

5. На протяжении всего рассматриваемого нами периода у прибалтийских национальных групп в Сибири существовало две противоположных тенденции. С одной стороны, дисперсное расселение латгальцев, латышей, литовцев и эстонцев и существовавшие языковые и культурные барьеры, отделявшие представителей этих групп от лиц других национальностей, закрепляли у колонистов модель «сепаратного плюрализма». Но набирала силу и другая тенденция - политическое, экономическое и культурное сближение выходцев из Прибалтики с другими народами, чему способствовала проводимая в СССР национальная политика.

В условиях интернационализации этнического состава бывших прибалтийских колоний в результате коллективизации, сопровождаемых увеличением числа национально-смешанных браков и постепенного перехода к русскому функциональному моностилизму в 1937-1938 гг. были ликвидированы большинство латышских и эстонских культурно-просветительных учреждений. Ликвидация же хуторской системы в Сибири в 1940 г. окончательно покончила с относительной изоляцией прибалтийских национальных групп. А вступление прибалтийских государств в состав СССР создало необходимые условия для усиления культурных и родственных связей прибалтийского населения Сибири с соотечественниками, живущими в Прибалтике.

АПРОБАЦИЯ РЕЗУЛЬТАТОВ ИССЛЕДОВАНИЯ

Основные положения диссертации были доложены, обсуждены и получили одобрение представителей научного сообщества:

- на международных научных конференциях: «Демократия и этнополити-ка» (Рига (Латвия), 1992)), Международной научно-практической конференции «Индустриальные тенденции современной эпохи и гуманитарное образование» (Омск, 1992), VI Европейском психологическом конгрессе (Рим (Италия), 1999)), и конференции «Балтийские архивы за рубежом (Тарту (Эстония), 2006));

- на П Всероссийской научной конференции «Культура и интеллигенция России в эпоху модернизаций (ХУШ-ХХ вв.)» (Омск, 1995), а также на Всероссийских конференциях «Немцы Сибири: история и современность» (Омск, 1995) и «Россия и Восток: археология и этническая история» (Омск, 1997) и др.

Содержание диссертации отражено в следующих основных научных публикациях:

Статьи, опубликованные в ведущих научных журналах, определенных ВАК Министерства образования и науки РФ:

1. Лоткин И.В. Исследование прибалтийской диаспоры Сибири российскими и зарубежными учеными // Известия Томского политехнического университета. Томск, 2005. Том 308. № 4. С.207-211 (0,6 п.л.).

2. Лоткин И.В., Свитнев А.Б. Колонии латышей в Западной Сибири (XIX - XX вв.): механизмы формообразования и развития // Вестник Красноярского государственного аграрного университета. Красноярск, 2005. Вып. 9. С.301-308 (0,4 п.л.).

3. Лоткин И.В. Оптационная кампания и эвакуация граждан прибалтийских государств на историческую родину в начале 1920-х гг. // Вестник Красноярского государственного университета. Красноярск, 2005. № 6. Гуманитарные науки. С.23-28 (0,6 пл.).

4. Лоткин И.В. Становление прессы на языках балтийских народов в Сибири в 1920-1925 гг. // Омский научный вестник. Омск, 2006. № 2 (35). С.123-128 (0,9 п.л.).

5. Лоткин И.В. Культурное просвещение прибалтийских поселенцев в Сибири в 1920-1925 годах: проблемы и пути их решения // Вестник Челябинского государственного университета. Челябинск, 2008. Вып.34. С.160-171 (1,0 п.л.).

6. Лоткин И.В. Проблемы экономического и политического развития прибалтийских поселений в Сибири в период перехода от «военного коммунизма» к НЭПу // Вестник Поморского государственного университета, Архангельск, 2008. Вып.12. С.67-74 (0,7 п.л.).

7. Лоткин И.В. Проблемы формирования прибалтийских поселений в Сибири в XIX - начале XX вв. // Известия Алтайского государственного университета. Барнаул, 2009. Вып.4/2. С.118-125 (0,8 п.л.).

8. Лоткин И.В. Социальная ситуация и обострение политической борьбы в прибалтийских колониях Сибири во второй половине 1920-х годов // Вестник Томского государственного университета. История. Томск, 2010. № 2. С. 18-31 (0,7 п.л.).

Монографии:

9. Лоткин И.В. Прибалтийские диаспоры в Сибири (1920-1930-е годы): аспекты этносоциальной истории. Омск, 2006. 348 с. (20,1 п.л.).

Статьи и тезисы докладов:

10. Лоткин И.В. Расселение, численность и этнические контакты сибирских прибалтов (по материалам исследования в таежной зоне Новосибирской и Омской областей) // Роль этнографии в идеологической работе и а ускорении социально-экономического развития общества. Омск, 1987. С.146-147 (0,2 п.л.).

11. Лоткин И.В. Некоторые направления современных этнических процессов среди латышей и эстонцев Омской области // Проблемы этнографии и социологии культуры: Тез. докл. Омской областной научной конференции «История, краеведение и музееведение Западной Сибири». Омск, 1988. С.16-17 (0,2 пл.).

12. Лоткин И.В. Этнические процессы у латышей и эстонцев Омской области // Этнография, антропология и смежные дисциплины:, соотношение предмета и методов. М., 1989. С. 190-200 (0,5 п.л).

13. Лоткин И.В. Отражение этнических контактов сибирских латышей и эстонцев в названиях населенных пунктов // Традиции в многонациональном обществе: Тез. докл. Всесоюзной научной конференции. Минск, 1990. С.110-111 (0,2 п.л.).

14. Лоткин И.В. Современные этноязыковые процессы у сибирских латышей и эстонцев // Этнические и социально-культурные процессы у народов СССР: Тез. докл. Всесоюзной научной конференции «Национальные и социально-культурные процессы в СССР». Омск, 1990. Кн. I. С.69-71 (0,2 п.л.).

15. Лоткин И.В. Факторы, влияющие на миграцию жителей национально-смешанных селений юга Западной Сибири // Этническая история и культура народов Советской страны. Омск, 1991. С.69-71 (0,2 п.л.).

16. Лоткин И.В. Национальные установки латышей и эстонцев Западной Сибири // Индустриальные тенденции современной эпохи и гуманитарное образование: Тез. докл. Международной научно-практической конференции. Омск, 1992. Т. I. С.34-36 (0,2 п.л.).

17. Лоткин И.В. Современные этнические процессы у латгальцев и эстонцев Западной Сибири // К новым подходам в отечественной этнологии. Грозный, 1992. С.70 (0,2 п.л.).

18. Лоткин И.В. Этническое самосознание и национальные установки сибирских латышей и эстонцев // Latvijas Zinat^u Akademijas Vestis. 1992. № 10.61.-70. lpp. (1,1 пл.).

19. Lotkin I. Siberian Estonians // Encyclopedia of world cultures. Volume VI. Russia and Eurasia / China. Boston, Massachusetts, 1992. P. 335-337 (0,4 пл.).

20. Лоткин И.В. Динамика русско-эстонских браков в Западной Сибири в 1935-1980-х годах // Духовное возрождение России. Омск, 1993. С.140-142 (0,25 пл.).

21. Лоткин И.В. Данные исторической демографии как источник по истории малых этнических групп Западной Сибири II Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории: Тезисы докладов и сообщений региональной научно-методической конференции. Омск, 1993. С.116-117 (0,2 пл.).

22. Лоткин И.В. Современные этнокультурные процессы в материальной культуре латышей Западной Сибири // Региональные проблемы межнациональных отношений в России. Омск, 1993. С.181-183 (0,2 пл.).

23. Томилов H.A., Ахметова Ш.К., Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Патрушева Г.М., Реммлер В.В. Изучение динамики этнических процессов как необходимое условие прогнозирования и программирования устойчивого развития народов Сибири // Россия и Сибирь: поиск путей устойчивого развития. Новосибирск, 1994. С.1-11 (0,2 п.л.).

24. Лоткин И.В. Бытование традиционной народной одежды у сибирских латышей и эстонцев // Художественное моделирование и народные традиции. Омск, 1995. 4.1. С.39-41 (0,2 п.л.).

25. Лоткин И.В. Влияние урбанизации на этнические процессы у латышей и эстонцев Западной Сибири в 1960-1980-х годах//Урбанизация и культурная жизнь Сибири: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Омск, 1995. С.218-220 (0,2 п.л.).

26. Лоткин И.В. Возрождение эстонской традиционной культуры в Западной Сибири (проблемы и перспективы) // Культура и интеллигенция России в эпоху модернизаций (XVIII-XX вв.): Материалы II Всерос. науч. конф. Омск, 1995. T.I. С.261-262 (0,2 пл.).

27. Лоткин И.В. Национально-смешанные браки сибирских латышей и эстонцев с немцами в 1935-1980-х годах // Немцы Сибири: история и современность: Материалы Международной научно-практической конференции. Омск, 1995. С.74-75 (0,2 п.л.).

28. Лоткин И.В. Современные этнокультурные процессы в сфере материальной культуры западносибирских латышей и эстонцев // Материальная культура народов России. Новосибирск, 1995. С.88-96 (0,5 п.л.).

29. Ло-псин И.В. Этническое самосознание сибирских латышей и эстонцев //Народы Сибири и сопредельных территорий. Томск, 1995. С. 112-123 (0,8 пл.).

30. Лоткин И.В. Деятельность общества российских латышей в Западной Сибири // Вестник Омского университета. 1996. Спец. вып. 3. С. 19 (0,2 пл.).

31. Лоткин И.В. Функционирование и развитие латышских и эстонских культурных институтов в Западной Сибири: XIX - первая половина XX в. // Из прошлого Сибири. Новосибирск, 1996. Вып. 2. Ч. 2. С. 130-144 (0,8 пл.).

32. Лоткин И.В. Формирование эстонских поселений на Алтае (к постановке проблемы) // Россия и Восток: археология и этническая история: Материалы IV Международной научной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». Омск, 1997. С.188-191 (0,3 пл.).

33. Лоткин И.В. Переход от монолингвизма к билингвизму как катализатор ассимиляционных процессов у малых этнических групп (на примере сибирских эстонцев) // Вестник Омск. отд. Академии гуманит. наук. Омск, 1998. № 3. С.79-88 (0,8 пл.).

34. Лоткин И.В. Современные этнокультурные процессы у балтийских национальных групп Сибири // III Конгресс этнологов и антропологов России. Тезисы докладов. М., 1999. С.187 (0,2 пл.).

35. Lotkin I. The national orientations of Baltic minorities in the Western Siberia // VI European Congress on Psychology. Rome, 1999. P.828 (0,2 пл.).

36. Коровушкин Д.Г., Лоткпн И.В., Смирнова Т.Б. Приспособление жилища поздних переселенцев в Западной Сибири к природно-климатическим условиям как фактор этнокультурной адаптации // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий (Материалы Годовой сессии Института археологии и этнографии СО РАН. Декабрь 2001 г.). Новосибирск, 2001. С.525-528 (0,2 пл.).

37. Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Неславянские этнодисперсные группы в Западной Сибири: история изучения // Истор. ежегодник. Спец. вып. Посвящ. 60-летию проф. H.A. Томилова. Омск, 2001. С.119-135 (0,3 пл.).

38. Коровушкин Д.Г.; Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Языковая адаптация неславянских переселенцев в иноэтничной язьжовой среде Западной Сибири 11 Проблемы межэтнического взаимодействия народов Сибири. Новосибирск, 2002. С.53-71 (0,3 пл.).

39. Лоткин И.В. Латышская социал-демократическая рабочая партия и ее роль в организации революции 1905-1907 гт. в Латвии // Первая российская революция и буржуазно-демократический этап развития Российской империи. Омск, 2005. С. 123-128 (0,4 пл.).

40. Лоткин И.В. Материалы по этносоциальной истории сибирских эстонцев в Центре документации новейшей истории Омской области // International Conference on the Baltic Archives Abroad. Tartu, 2006. P.40-41 (0,3 пл.).

41. Лоткин И.В. Освещение проблем прибалтийских диаспор Сибири в трудах отечественных и зарубежных ученых // VIII Конгресс этнологов и . антропологов России. Тезисы докладов. Оренбург, 2009. С.373 (0,1 пл.).

42. Лоткин И.В. Латыши и латгальцы в Сибири // Историческая энциклопедия Сибири. Т.2. Новосибирск, 2009. С.264-266 (0,4 пл.).

43. Лоткин И.В. Эстонцы в Сибири // Историческая энциклопедия Сибири. Т.З. Новосибирск, 2009. С.584-586 (0,4 пл.).

44. Лоткин И.В. Оптация и эмиграция эстонского населения Сибири в 1920 - 1923 гт. - проблема экономического и политического выбора // Rahvusest riigiks. Tallinn, 2010. Lk. 59-64 (0,5 пл.).

45. Лоткин И.В. Прибалтийские национальные группы Сибири: формирование и проблемы межэтнического взаимодействия в XIX - начале XX вв. // Европейские общины в российской провинции во второй половине XIX — начале XX вв. Барнаул, 2010. С.20-35 (1,0 пл.).

46. Лоткин И.В. Прибалтийские национальные группы Сибири: проблемы межэтнического взаимодействия // Россия и славянский мир в контексте моно-гополярности: материалы VII международной научной конференции. Часть I. Раздел I. Славянск-на-Кубани, 2010. С.103-109 (0,6 пл.).

Типография ОмГУПСа, 2012. Тираж 100 экз. Заказ 42. 644046, г. Омск, пр. Маркса, 35.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Лоткин, Илья Викторович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ФОРМИРОВАНИЕ ПРИБАЛТИЙСКИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ГРУПП В СИБИРИ И ОБРАЗОВАНИЕ ОРГАНИЗАЦИОННЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ СТРУКТУР СРЕДИ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ ИЗ ПРИБАЛТИКИ.

1.1. Переселение прибалтийских колонистов в Сибирь, их расселение и численность до 1917 г.

1.2. Образование организационных политических структур среди прибалтийских переселенцев в первой четверти XX в.

ГЛАВА 2. УЧАСТИЕ ВЫХОДЦЕВ ИЗ БАЛТИИ В ОПТАЦИОННОЙ КАМПАНИИ И ВОССТАНОВЛЕНИИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОТЕНЦИАЛА СИБИРИ (1920-1925 гг.).

2.1. Оптационная кампания и эвакуация прибалтийских поселенцев на этническую родину: причины, ход, результаты.

2.2. Проблемы экономического и политического развития прибалтийских поселений в Сибири в период перехода от «военного коммунизма» к НЭПу.

ГЛАВА 3. КУЛЬТУРНОЕ РАЗВИТИЕ ПРИБАЛТИЙСКИХ ПОСЕЛЕНЦЕВ В СИБИРИ В 1920-1925 гг.

3.1. Становление и развитие прессы на языках народов Прибалтики.

3.2. Культурное просвещение прибалтийских поселенцев.

ГЛАВА 4. ПРИБАЛТИЙСКИЕ ПОСЕЛЕНЦЫ В 1926-1940 гг.

4.1. Экономическое развитие прибалтийских колоний в Сибири в 19261929 гг. Кооперирование крестьянских хозяйств.

4.2. Социальная ситуация и обострение политической борьбы в прибалтийских колониях Сибири во второй половине 1920-х годов.

4.3. Латгальцы и сету Сибири во второй половине 1920-х годов (опыт социальной адаптации и межнациональных контактов локальных субэтнических групп).

4.4. Коллективизация у прибалтийских национальных групп Сибири в первой половине 1930-х годов: успехи и проблемы.

4.5. Достижения и проблемы народного образования и культурного строительства в прибалтийской сибирской деревне в 1926-1940 гг.

Введение диссертации2012 год, автореферат по истории, Лоткин, Илья Викторович

Актуальность темы. Бурные политические события последних десятилетий XX века, становление и развитие национальных и национально-сепаратистских движений, их участие в общественной и политической жизни СССР и посткоммунистической России и, наконец, борьба за возможность привлечения на свою сторону различных групп граждан, заставляют исследователей, журналистов и политиков по-новому взглянуть на роль и место национальных процессов в жизни современного общества. Как следствие -повышение интереса специалистов к различным национальным группам, их общественным и политическим организациям, стоящим на различных идеологических и нравственных позициях и проводящих свою работу на различных этапах истории нашей страны.

При рассмотрении национальных проблем и национальных отношений в России нужно, на наш взгляд, четче сказать о явлениях национальной и национально-культурной дискриминации и изучить эту проблему. Она есть, особенно ярко проявляется сейчас (например, в спорах по вопросу о сохранении в паспортах графы национальности, о выделении групп традиционных и нетрадиционных конфессий и т.д.), и нужно не отмахиваться от данной проблемы, не затушевывать ее, а серьезно заняться ее представителям разных наук, главным образом, социологам, правоведам, историкам, этнографам и др.

В объяснении причин межнациональных конфликтов в свое время был сделан крен в область социально-экономических проблем сегодняшнего дня, а в последнее время и в область политических проблем. Но без понимания исторических, социально-биологических и, что особенно важно, гносеологических и этнопсихологических корней нам не понять глубоко и суть современной национальной обстановки.

И здесь по-прежнему сохраняется задача изучения этноцентризма, выражающегося в формировании представлений о людях других национальностей, их образе жизни и других культурных ценностях через призму оценок образа жизни и культуры своей этнической общности.

Усиление этноцентризма в этих представлениях ведет к преувеличению ценностей своего народа и может способствовать и его крайней форме развития национализма - шовинизма. Изучение механизма формирования этноцентризма, видимо, может способствовать выработке методов его измерения, своевременному выявлению его деформаций и осуществлению краткосрочного прогноза, а, значит, и оперативной разработке мер по снижению этноцентристской напряженности и недопущению межнациональных конфликтов1.

Итак, как было сказано выше, без исследования явлений и процессов предыдущих исторических периодов невозможно правильно оценить причины многих перемен в общественной жизни страны. Одной из самых актуальных проблем является изучение этнической истории.

В отечественной этнографии давно уже довольно четко определился интерес к понятию «этническая история», ее объектной и предметной областям. В последние десятилетия это связано с углублением теоретических разработок в данном научном направлении. В ноябре 1987 г. в Звенигороде на эту тему была организована всесоюзная школа-семинар «Методология и методика изучения этнической истории»2.

Сведения о появлении термина «этническая история» в 1930-х гг., о его трактовках содержатся в статье Н.Г. Волковой, посвященной содержанию понятий этнической истории3. Это во многом избавляет нас от освещения историографии данной проблемы.

Традиционно под этнической историей понимаются процессы формирования и этнического развития тех или иных этнических общностей или

1 Томилов Н.А. Культура и этнокультурное развитие России (в связи с завершением работ по программе «Народы России») // Вестник Омского отделения Академии гуманитарных наук. Омск, 1998. № 3. С.97-98.

2 Яблонский Л.Т. Всесоюзная школа-семинар «Методология и методика изучения этнической истории» // СЭ. 1989. № 1. С.149-153.

3 Волкова Н.Г. Этническая история: содержание понятий // СЭ. 1985. № 5. С.16 - 25. населения каких-либо регионов. Часто в литературе можно встретить соединение понятий «этногенез» и «этническая история». В работе Р.Ф. Итса «Введение в этнографию» этногенез и этническая история выделяются в качестве одного из основных разделов этнографии, дающего «.возможность решить вопрос о происхождении самого этноса, изменениях этнических общностей, проследить процессы и результаты межэтнических отношений»4. Впоследствии в противовес такому соединению стала усиливаться мысль о необходимости разграничения этих понятий, образующих якобы разные области этнографических знаний5.

В то же время в работах историков и этнографов этого направления расставляются несколько разные акценты. Так, историки большое внимание уделяют конкретной истории этногенеза, прошлому этнических компонентов. Их интересуют прежде всего результаты миграций, демографических процессов, социально-экономической и политической истории этнических общностей, результаты межэтнических контактов, взаимосвязь этнических процессов с историей стран и регионов с моноэтническим и полиэтническим составом населения, вопросы периодизации и хронологических этапов этногенеза и т.д., а в итоге - роль тех или иных народов в общем ходе истории. Историков интересуют и вопросы генезиса этносов как этносоциальных организмов - эсо, по терминологии Ю.В. Бромлея6, а также их дальнейшее развитие. Чаще эти вопросы они рассматривают в тех случаях, когда на основе эсо возникает политическое (государственное) объединение или когда эсо более или менее монолитно с какой-либо административно-территориальной структурной единицей. Меньше историки затрагивают в своих работах вопросы, связанные с собственно этническими аспектами - с формированием и

4 Итс Р.Ф. Введение в этнографию. Д., 1974. С. 13.

5 Хомич JI.B. Проблемы этногенеза и этнической истории ненцев. JL, 1976. С.3-4; Томилов H.A. Проблемы этнической истории. (По материалам Западной Сибири). Томск, 1993. С.8; и др.

6 Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии: (Очерки теории и истории). М., 1981. С.31-32. п развитием этиикосов - этносов в узком значении этого термина , оформлением и проявлением их этнических свойств. И наоборот, внимание этнографов сосредотачивается прежде всего на проблемах генезиса и динамики этнических образований как на уровне этникосов, так и на уровне эсо. В этнографии рассматривается ход самих этнических процессов, протекающих в результате спонтанного развития, межэтнических контактов и синтеза этих двух (внутренней и внешней) сторон. По-видимому, можно заметить и некоторые другие различия в подходе к проблемам этнической истории этнографов и историков, в их источниковедческой базе, но в целом же, и подчеркнем это еще раз, здесь наблюдается значительное совпадение целей, методов и содержания исследования. Это и понятно, так как этнография представляет собой главным образом историческую область научных знаний.

Однако, на наш взгляд, этническая история малых этнических групп, оторванных от основного этнического ядра, имеет свою специфику. Находясь в иноэтничном и инокультурном окружении, эти группы, с одной стороны, долгое время сохраняют языковую и культурную самобытность, особенно если между данными группами и окружающими их этносами существуют культурные и языковые барьеры. С другой стороны, с течением времени происходит усиление межэтнических контактов, а после «прорыва эндогамии» малых этнических групп их последующая ассимиляция - лишь вопрос времени. Исходя из этого, мы можем рассматривать этническую историю малых этнических групп, как процесс природно-климатической, языковой, культурной и политической адаптации за пределами проживания их основного этнического ядра.

В настоящее время межнациональные отношения на постсоветском пространстве резко обострились. Межгосударственные отношения между Россией и странами Балтии также омрачаются взаимными обвинениями и претензиями, корни которых зачастую уходят в историческое прошлое. В этих условиях формированию полноценной модели взаимоотношений между

7 Там же. С. 27. народами и национальными группами как стран Балтии, так и России может служить опыт двухвекового мирного существования, экономического и культурного развития выходцев из Прибалтики в Сибири и их взаимоотношений с другими этносами нашего региона.

Позитивные и негативные аспекты социально-политической, экономической и культурной адаптации прибалтийских национальных групп в Сибири могут быть использованы при разработке национальной политики как на федеральном, так и на региональном уровнях.

Объектом нашего исследования является латышское (включая латгальцев), эстонское и литовское население, сформировавшееся в Сибири путем административной, уголовной или политической ссылки и добровольного крестьянского переселения в XIX - начале XX вв. (Впрочем, литовцев мы будем касаться лишь эпизодически, поскольку большая их часть покинула Сибирь в ходе оптационной кампании 1920 - 1923 гг.). Малоизученные этнические группы этих народов в рассматриваемый нами период проживали на территории современных Иркутской, Кемеровской, Новосибирской, Омской, Томской областей, а также Алтайского и Красноярского края. По итогам Всесоюзной переписи населения 1926 г., в сельских районах Сибирского края проживало 22 860 латышей, 7 911 о латгальцев и 27 847 эстонцев .

В качестве предмета данной диссертации выступают особенности социально-политической, экономической и культурной адаптации прибалтийских национальных групп к общественным изменениям в Сибири в 1920-х- 1930-х годах.

Оторвавшись от основного этнического массива сравнительно недавно (первые прибалтийские поселенцы появились в Сибири в начале XIX в.), сибирские латыши, литовцы и эстонцы представляют значительный интерес для анализа изменений, происшедших за этот период в их традиционной культуре, языке и самосознании в результате контактов с окружающими их о

Цит. по: Коровушкин Д.Г., Латыши и эстонцы в Западной Сибири: расселение и численность в конце XIX - начале XXI века. Новосибирск, 2008. С. 104,112. народами и национальными группами - русскими, украинцами, немцами, казахами, татарами, чувашами, а также между собой.

Историография. В историко-этнографической литературе проблемы истории и социального развития различных групп латышей и эстонцев, живущих за пределами основной территории расселения своих этносов, получили определенное освещение. Используя проблемно-хронологический метод исследования, мы можем условно разделить всю литературу по этой проблеме на следующие группы: 1) Работы по этнической истории прибалтийских национальных групп в Сибири, затрагивающие также некоторые аспекты хозяйственной и культурной жизни этих групп; 2) работы, посвященные переселенческому движению выходцев из Прибалтики в Сибирь; 3) работы, посвященные расселению и численности прибалтийских колонистов непосредственно в Сибири; 4) работы сугубо «этнографо-лингвистического» блока, целиком посвященные вопросам развития языка, хозяйства, культуры и этнических процессов переселенцев из Прибалтики; 5) работы, отражающие процессы становления, развития и функционирования прибалтийских национальных - партийных организаций в Сибири; 6) работы по вопросам экономического развития прибалтийских поселений в Сибири в 1920-х - 1930-х годах; 7) работы, посвященные проблемам культурно-просветительной работы у сибирских латышей, латгальцев и эстонцев. Однако подчеркнем, что поскольку ряд рассматриваемых нами работ затрагивает сразу несколько проблем, то это деление условно.

Первые сведения о лютеранских колониях на р. Оми и в Минусинской котловине появляются в печати во второй половине XIX в. в статьях В. Гаупта, Н.М. Ядринцева и Н. Лассмана9.

9 Гаупт В. Колония ссыльных лютеранского исповедания в Шушенской волости Минусинского округа // Русское географическое общество. Записки Сибирского отдела. Иркутск, 1864. № 7. С. 16-31; Он же. Состояние колоний ссыльных лютеранского исповедания в Шушенской волости Минусинского округа. 1850-1865 гг. // Вторая памятная книга Енисейской губернии на 1865 и 1866 гг. СПб, 1865. С.58-78; Ядринцев Н.М. Рига, Ревель, Нарва и Гельсингфорс в Сибири // Неделя. 1878. № 3; Лассман Н. Минусинский округ - сибирская Италия // Прибалтийский листок. 1895. № 1.

Сведения о прибалтийских поселенцах, содержащиеся в этих работах, носят крайне противоречивый характер. Так, по мнению Н. Лассмана и Н. Ядринцева, прибалтийские колонисты питали отвращение к честному труду. Идеолог сибирского областничества Н. Ядринцев назвал лютеранские колонии на Оми «пандемониумом несчастий и преступлений». Приводимые им сведения о быте латышских и эстонских колонистов зачастую носят неправдоподобный, а иногда и гротескный характер. Например, он обвинил латышей в ограблении омского почтамта в 1877 г. Безусловно, Н. Ядринцев выражал интересы зажиточного сибирского крестьянства, которое со страхом и ненавистью относилось к «инородцам без креста». Однако нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что жители лютеранских колоний были административными ссыльными, и среди них действительно было немало лиц, склонных к правонарушениям.

Основным недостатком вышеупомянутых публикаций является то, что они носят отрывочный и чисто описательный характер.

На рубеже Х1Х-ХХ вв. в связи с ростом добровольного переселения жителей Прибалтики во внутренние районы России в Прибалтийском крае усилился интерес к своим соотечественникам, покинувшим родину. В 1900 г. в Тарту вышла работа кистера Й. Меомуттеля10, где он попытался обобщить сведения об эстонских колониях в России, а также о состоянии школьного и религиозного воспитания в этих колониях. Всего в труде Й. Меомуттеля упомянуто 125 эстонских поселений в России. В частности, что касается Западной Сибири, то, кроме старых лютеранских колоний, автор упоминает о деревнях Орава и Золотая Нива, основанных добровольными переселенцами.

В 1918 г. в Тарту вышла монография пастора А. Ниголя, где автор дал характеристику всем эстонским колониям в России. В его работе упомянуты

10 МеотШе11. Ееэй аБиткис! ЫаНэеБ Уепе г^э. Еэ^епе кагэе Бопигшс! кшЫёе Ееэ1л азипёи^е Ше Шиа. 1иг]еу1з (ТаЛш), 1900. 61 1к.

347 эстонских поселений, и в отличие от своих предшественников он также перечисляет города, где осели переселенцы из Эстонии11.

Вместе с тем в монографии А. Ниголя допущено немало фактических ошибок при указании местоположения эстонских поселений и дат их основания. Так, по его данным, колония Рыжково была основана в 1843 г., тогда как большинство авторов считает, что это поселение возникло в первом десятилетии XIX в., а село Поливановка, расположенное на территории нынешнего Азовского района Омской области, по мнению А. Ниголя,

12 находилось к западу от Омска . В монографии приводятся интересные сведения о природных и климатических особенностях регионов, в которых оказались выходцы из Эстонии, о хозяйственных занятиях и культурной жизни переселенцев. Основной вывод А. Ниголя, который впоследствии повторили большинство эстонских исследователей, заключается в том, что сохранение традиционной культуры той или иной этнической группы определяется ее величиной, географической компактностью и изолированностью от других групп.

Монография А. Ниголя (выпущенная в 1918 г., она, тем не -менее, базировалась на материалах, собранных до революции), таким образом, венчает дореволюционный период исследования прибалтийских колоний в Сибири. Несмотря на определенную отрывочность, исследования этого периода в целом позволяют проследить общую картину переселения эстонцев в Сибирь.

Советские историки стали проявлять интерес к истории прибалтийских поселений в первой половине 1920-х годов.

В январе 1923 г. в журнале «Жизнь национальностей» был опубликован ряд научно-публицистических статей, посвященных истории, культуре и быту народов СССР. Несколько публикаций достаточно подробно осветили

11 А. Еезй азипёшес! }а азира1£а<1 Уепешаа1. Тагйдэ, 1918.

12 №§о1 А. Еезй азипс1и5ес1.40, 43 1к. проблемы этнического развития этнических групп советских латгальцев, эстонцев и литовцев13.

В 1925 г. в Советском Союзе было создано Эстонское научное общество, которое поставило цель изучить также экономику, быт и культуру эстонцев, проживавших в СССР. Председателем общества был избран Я. Анвельт. На заседании 10 января 1932 г. аспирант Э. Паклар представил рукопись монографии «Поселения эстонцев в СССР». Впоследствии Э. Паклар продолжал работать над этой темой, однако в конце 1930-х годов он и его научный руководитель, профессор X. Пегельман, были репрессированы. Рукопись и архив автора до сих пор не обнаружены. Из исследований Э. Паклара опубликованы только сведения о численности эстонских поселений (498) и крестьянских хозяйств (22265) накануне коллективизации14.

В 1931 г. латышский советский историк К. Шкилтерс, накануне революции состоявший в Иркутской латышской социал-демократической группе, а на рубеже 1920-х - 1930-х гг. работавший научным сотрудником латышской и литовской секции Академии Наук Белорусской ССР15, издал в Минске монографию «Р1Ьопи каг§ ип 1а^и коЬшБй 1917.-1921. gg.» («Гражданская война и латвийские колонисты в 1917 -1921 гг.»)16, где уделил немалое внимание партизанскому движению в Восточной Сибири, в котором принимали участие также переселенцы из Латвии.

В 1932 г. Я. Баллод и А. Эйсуль опубликовали в «Сибирской Советской энциклопедии» обзорные статьи по этнической истории латышей и латгальцев

13 Путан A.C. Латгальцы и Октябрьская Революция // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.209-212; Аллерман С. Эстонцы за 5 лет Октябрьской революции // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.212-216; Мицкевич-Капсукас В. Литовцы за 5 лет Октябрьской революции // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.220-227. и Маамяги В. Эстонцы в СССР. 1917-1940 гг. М, 1990. С.5.

1э Viksna Dz. Latviesu kultüras un izglltlbas iestädes Padomju Savienibä 20. - 30. gados. Riga, 1972. 12. lpp.; Spreslis A. Latviesu sarkangvardi сща par padomju varu 1917.-1918. gadä. Riga, 1987. 252. lpp.

16 Stüters K. Pilsonu kars un latvju kolonisti 1917.-1921. gg. Minska, 1931.

Сибири . В работе Я. Баллода также значительное внимание уделяется социальному расслоению среди латышского крестьянства в Сибири и участию латышей в гражданской войне. В статье А. Эйсуля наиболее ценными нам представляются приведенные автором сведения о хозяйстве и традиционной культуре латгальцев в Сибири. Так, например, он писал о широком распространении знахарства у этой национальной группы.

Интерес к своим соотечественникам, переселившимся в Сибирь проявляли также историки Латвийской республики. Результаты их исследований по этому вопросу были опубликованы в многотомном издании

• — ♦ • 10

Ьа1У1е§и копуегБасуаБ уагёпТса» в 1933 и 1939 гг. В данных статьях приведены подробные сведения по расселению и численности латышей в различных регионах России, в том числе и в Сибири, при этом в статье «Ко1опцаз 1аиае§и» («Латышские колонии») приведен полный перечень латышских поселений Российской империи за пределами Латвии, что делает данную статью ценным историческим источником, не утратившим своей актуальности и по сей день. Во многом перекликается со статьями в вышеуказанном энциклопедическом издании вышедшая в 1938 г. в Риге монография В. Краснайса «ЬаЫе§и ко1опуа8»19, в которой автор детально рассматривает не только процесс формирования латышских поселений за пределами Латвии, но в частности затрагивает вопросы политической, хозяйственной и культурной жизни латышей, проживавших в Сибири. К сожалению, в работе не указаны источники, на которые ссылался В. Краснайс при подготовке своего труда, что во многом снижает научную ценность данного исследования.

В конце 1930-х гг. по Сибири прокатилась волна репрессий, были закрыты латышские и эстонские школы, чуть позже были ликвидированы

17 Баллод Я. Латыши // Сибирская Советская энциклопедия. М., 1932. Т.З. С.26-28; Эйсуль А. Латгальцы // Сибирская Советская энциклопедия. ТЛИ. М, 1932. С.25-26. о

Коктуаэ кЫеёи // Ьаиче§и копуегзасуаэ уагскнса. Я., 1933. 9. эе]. 17113.-17142. эк; йлйкоуа // ЬаЫе§и копуегзасуаБ уагёпТса. Я., 1938.-1939. 18. 36375.-36376. вк

19 Кгаэгшз V. ЬаЫе§и ко1опуаБ. Я., 1938. газеты и журналы, и следующие публикации о сибирских латышах и эстонцах появились только четверть века спустя.

Началом следующего этапа изучения истории эстонского национального меньшинства следует считать 1960-е годы. В 1961 г. В. Маамяги поднял вопрос о целесообразности изучения эстонского советского национального

20 меньшинства в 1917 - 1940 гг.

Из работ по истории лютеранских колоний в Западной Сибири,

21 написанных в этот период, можно отметить статью В. Злобиной . По ее мнению, первыми прибалтийскими колонистами в Сибири были ингерманландские финны, сосланные из Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии.

Важное сравнительное значение для нашего исследования имеет защищенная в 1975 г. диссертация Л. Выйме по истории этнической группы

22 абхазских эстонцев . Опираясь на фонды государственных архивов РСФСР, Грузинской ССР, Эстонской ССР, рукописные материалы Государственного исторического музея ЭССР и Литературного музея им. Ф.Р. Крейцвальда Академии наук ЭССР и ряд других источников, автор проанализировал процессы формирования эстонских поселений в Абхазии, участия эстонских колонистов в революционных событиях 1917 г. и гражданской войне, а также экономического и культурного развития этих поселений в 1920-х гг. Л. Выйме отметил, что своеобразным явлением в общественно-политической жизни эстонских поселений на Черноморском побережье в предшествующие Первой мировой войне годы и во время войны было все более крепнущие связи верхушки поселенцев с эстонскими буржуазными кругами родины и Петербурга, что способствовало распространению среди поселенцев националистической идеологии23.

90

Выйме Л. Эстонские поселения на Черноморском побережье Кавказа (вторая половина XIX века- 1929 г.) Автореф. дисс. канд. ист. наук. Таллин, 1975. С. 13.

21 Злобина В. Кто такие корлаки? // Сов. финно-угроведение. 1971. № 2. С.87-91.

22 Выйме Л. Эстонские поселения на Черноморском побережье Кавказа (вторая половина XIX века- 1929 г.) Автореф. дисс. канд. ист. наук. Таллин, 1975.

23 Там же. С.38.

В 1977 г. вышла в свет монография В. Маамяги «Эстонские поселения в СССР (1917-1940 гг.)», где значительное место уделено хозяйственному, партийному и культурному строительству в сибирской эстонской деревне. На эстонском языке эта монография вышла в 1980 г. под названием «Строя новую жизнь. Эстонское национальное меньшинство в Советском Союзе (1917-1940)»24.

Эта монография впервые в советской историографии освещает историю возникновения эстонских поселений в России. На основании широкого круга источников автор говорит о причинах возникновения переселенческого движения, анализирует экономическую жизнь и развитие социальных отношений. На основании всего этого автор доказывает наличие социальной дифференциации в поселениях, которую националистическая пропаганда в период существования Эстонской буржуазной республики старалась не замечать. В результате плодотворной исследовательской и научно-организаторской деятельности в эстонской советской историографии в тот период определилось направление, изучающее историю эстонских национальных групп в Советском Союзе.

В 1990 г. автор выпустил второе издание своего труда, куда включил также материалы по традиционной культуре эстонских поселенцев в СССР и сталинским репрессиям конца 1930-х гг.ь

Из трудов зарубежных авторов первой половины 1980-х гг. можно отметить монографии финского исследователя А. Юнтунена, посвященные ссылке финнов в Сибирь, где он также упоминает о прибалтийских ссыльных в 26

Сибири .

24 Маамяги В. Эстонские поселенцы в СССР (1917-1940 гг.). Таллин, 1977; Maamàgi V. Uut élu ehitamas. Eesti vâhemusrahvus NSY Liidus (1917-1940). Tallinn, 1980.

25 Маамяги В. Эстонцы в СССР. 1917-1940 гг. М., 1990.

Ofs

Juntunen A. Suomalaisten karkotamminen Siperiaan autonomian aikana ja karkotetut Siperiassa. Turku-Helsinki: Siirtolaisuustut-rimiksia A 10, 1983; Юнтунен А. Ссылка финнов в Сибирь из автономного Великого княжества Российской империи и ссыльные в Сибири. Хельсинки, 1984.

В 1994 г. новосибирский исследователь М.Н. Колоткин, ранее изучавший деятельность эстонских и латышских секций партии большевиков в Сибири в 1920-х - 1930-х гг. (о чем будет сказано ниже), выпустил две монографии27. Особенно интересна работа автора «Балтийская диаспора в Сибири: Опыт исторического анализа 20-30-х годов», в которой М.Н. Колоткин, используя материалы государственных и партийных архивов Сибири, а также русскоязычную прессу рассматриваемого периода, проанализировал политическое, экономическое и культурное развитие балтийских колоний в Сибири вплоть до конца 1930-х гг.

Структура работы М.Н. Колоткина, в которой выделены главы по переселению выходцев из Прибалтики в Сибирь, участию литовских, латышских и эстонских колонистов в событиях Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны, культурному развитию балтийских поселенцев, представляется нам оптимальной. Однако историческая концепция новосибирского исследователя не свободна от недостатков. Судя по содержанию монографии, М.Н. Колоткин - человек левых политических убеждений, он с большой симпатией пишет об экономических и культурных преобразованиях у прибалтийских колонистов в советское время. В то же время он разделяет и некоторые исторические иллюзии, свойственные ученым перестроечной и отчасти постперестроечной эпохи - идеализация нэпа как экономической пасторали и крайне негативное отношение к коллективизации. Сосредоточив внимание на действительно имевших место у выходцев из Прибалтики (и не только у них) левацких перегибах в ходе коллективизации, автор монографии упускает из вида главное: коллективизация в СССР покончила с самым многочисленным эксплуататорским классом - кулачеством и вывела отечественное сельское хозяйство на качественно иной, более высокий технический уровень. Так, М.Н. Колоткин отмечает следующее: «Хозяйства населения балтийской диаспоры в

27 Колоткин М.Н. Балтийская диаспора Сибири: Опыт исторического анализа. Новосибирск, 1994; Он же. Латгальские поселенцы в Сибири. Новосибирск, 1994.

Сибири, как и на исторической родине, были хуторские. И хотя в целом уровень экономического развития их был выше относительно других национальностей, однако хозяйствование на мелких клочках земли с помощью простейших орудий труда обрекало крестьян на тяжелый ручной труд, обеспечивая им всего-навсего поддержание существования, бесконечное воспроизводство все тех же отсталых условий труда и быта. Поэтому к концу 1920-х - началу 1930-х гг. объективный ход социально-экономического развития поставил на повестку дня вопрос о кооперировании крестьянских хозяйств и коллективизации» . Но этот правильный вывод, приведенный М.Н. Колоткиным в заключении, к сожалению, не вытекает из содержания его монографии.

Основной недостаток работы новосибирского историка - фрагментарное рассмотрение межэтнических контактов и языкового формата функционирования образовательных и культурно-просветительных учреждений прибалтийских национальных групп в Сибири. Игнорирование социально-адаптационных процессов, происходивших на протяжении рассматриваемого периода, приводит автора к скоропалительным и непродуманным выводам. Так, в заключении монографии утверждается, что «.в современных условиях одним из способов решения проблемы национальных меньшинств предлагается в осуществлении принципа национально-персональной автономии при добровольной самоидентификации»29. Т.е. автор является сторонником культурной консервации национальных и этнических групп, что и в настоящее время является довольно рискованной затеей, а в конкретно-исторических условиях 1920-х - 1930-х годов было невозможно, да и вряд ли необходимо.

Также несколько снижают впечатление от работы М.Н. Колоткина ряд фактических ошибок и неточностей. Например, автор анализирует экономическую ситуацию «.в двух близлежащих эстонских селах

Колоткин М.Н. Балтийская диаспора Сибири.С.137.

29 Там же. С. 138.

Поливановка и Ивановка Калачинского уезда Омского округа в конце 1927

30 г.» . Но, во-первых, Омский округ, был разделен не на уезды, а на районы, во-вторых, село Поливановка находилось не в Калачинском, а в Сосновском районе, в-третьих, расстояние между двумя «близлежащими» селами каких-то 150 километров.

История прибалтийских национальных групп непосредственно связана с переселенческим движением. Список работ этого направления открывает монография известного дореволюционного исследователя переселенческих проблем A.A. Кауфмана «Переселение и колонизация» изданная в Санкт-Петербурге в 1905 г., в которой отмечается, что выходцы из Балтии в Сибири заселяли 35,9% лесных, 35,1% степных и 29,0% лесостепных участков. «В среде переселенцев - писал он,- действительно, встречаются такие, которые ведут образцовое, даже и не только для своего района, хозяйство. В глухом тарском урмане мне пришлось попасть в только что за год пред тем возникшие латышские поселки: за один год латыши расчистили из-под глухого леса широкие квадраты пахотных полей - и не только расчистили, но сняли покрывавший почву густой войлок мертвой травы и мха, который, перепрев, должен был пойти на удобрение почвы. .На усадьбах, кроме чистых и просторных жилых домов, у некоторых были готовы теплые хлева и сеновалы, словом, можно было вообразить себя где-нибудь в окрестностях Дерпта или в имении новгородского помещика, раздавшего землю под хутора эстонцам и латышам»31.

Из работ, вышедших в 1920-х гг. особый интерес представляет монография уже упоминавшегося нами К. Шкилтера «Latkoloniju vesture» («История латышских колоний»), вышедшую в 1928 г. в латышском книжном издательстве «Прометей» . В этой работе, по мнению Е.И. Муравской, К. Шкилтерс положил начало исследованиям всех поселений латышских крестьян

30 Там же. С. 106.

Л 1

Кауфман A.A. Переселение и колонизация. СПб., 1905. С.242, 382.

32 Stüters К. Latkoloniju vesture. М., 1928. Кауфман A.A. Переселение и колонизация. СПб., 1905. С.242, 382. в России, за пределами Прибалтийских губерний и дал ценные фактические данные об этих поселениях, а также объяснил причины ухода крестьян на переселение и обозначил дальнейшие пути изучения хозяйственного развития латышских поселенцев на казенной, удельной и частно-владельческой землях33.

В 1957 г. Б.П. Суриков в монографии «Zaldátu un matrozu revolucionara kustlba Latvija 1905. - 1907.» («Революционное движение солдат и матросов в Латвии в 1905 - 1907 гг.»)34 детально рассмотрел предпосылки аграрного переселения латышских крестьян и батраков во внутренние районы России. Этот процесс, на его взгляд, был вызван высокой степенью социального расслоения латышского крестьянства и большим удельным весом безземельных крестьян в Латвии в конце XIX - начале XX вв. По подсчетам автора, накануне революции 1905 года в Латвии насчитывалось около 250 тыс. безземельных крестьян. Если же к безземельным добавить еще поденщиков, мелких арендаторов и пастухов, то сельскохозяйственный пролетариат и беднейшее л с крестьянство составляло 25% всех жителей Латвии (около 500 тыс. человек) .

Следующая фундаментальная работа по этой тематике появилась в 1975 г., корда член-корреспондент Академии наук ЭССР А. Ваесар закончил основательное исследование о переселенческом движении в Эстонии -монографию «Uut maad otsimas. Agraarne umberasumisliikumine Eestis kuni 1863» («В поисках новых земель. Аграрное переселенческое движение в Эстонии до 1863 г.»)36. В этой работе отмечается, что в рассматриваемый период переселенческое движение значительно превышало создаваемую капитализмом миграцию. Автор подчеркивает, что переселенческое движение представляло собой одну из форм классовой борьбы крестьянства.

В первой половине 1980-х годов немало внимания переселенческому движению в Латвии, в том числе и в Сибирь было уделено в работах Е.И.

33 Муравская Е.И. Миграция прибалтийского крестьянства во второй половине XIX - начале XX вв. Рига, 1986. С.97.

34 Surikovs В. Zaldátu un matrozu revolucionara kustlba Latvija 1905. - 1907. Riga, 1957.

35 Turpat. 12. lpp.

36 Vassar A. Uut maad otsimas. Agraarne umberasumisliikumine Eestis kuni 1863 aastani. Tallinn,

1975.

Муравской . В частности, нам представляется важным вывод о том, что «.расселение переселенцев или новоселов происходило среди коренного сибирского населения: хантов, эвенков, бурятов, якутов, но преимущественно на незаселенных, выделенных для переселенцев, участках и в старожильческих деревнях по приемным приговорам. Землепользование имело различные формы: общинную, подворно-наследственную и хуторскую. Названные формы зависели от множества причин, которые определялись почвенно-климатическими и природно-географическими факторами, а также

•зо особенностями общественного разделения труда» .

К сожалению, автор почти ничего не говорит об этнокультурных контактах прибалтийских крестьян-переселенцев со старожильческим русским и коренным населением Сибири.

Большой научный интерес представляет публикация омского историка П.П. Вибе, вышедшая также в 1994 г., о крестьянской колонизации Тарского округа Тобольской губернии, в которой автор анализирует ситуацию на переселенческих участках и говорит о западных переселенцах, в числе

39 которых были и латыши . В 2007 г. П.П. Вибе обобщил результаты своих исследований в монографии «Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект»40.

Из недавних публикаций по этой тематике следует отметить вышедшую в Барнауле статью И.В. Нам41, в которой автор указывает на роль латгальских от

Муравская Е.И. Организация ходачества прибалтийских поморов в конце 90-х годов XIX в. // Вопросы аграрной истории Прибалтики. Рига, 1982. С.136-156; Она же. Прибалтийские крестьяне-рыбаки в переселенческом движении на рубеже Х1Х-ХХ вв. // Вопросы аграрной истории Латвии. Рига, 1984. С.55-78; Она же. Миграция прибалтийского крестьянства во второй половине XIX - начале XX вв. Рига, 1986.

•3 о

Она же. Миграция прибалтийского крестьянства во второй половине XIX - начале XX вв.С.96-97.

39 Вибе П.П. Крестьянская колонизация Тарского округа Тобольской губернии в конце XIX -начале XX вв. // Таре - 400 лет: Проблемы социально-экономического освоения Сибири. Омск, 1994. 4.1. С.102-108.

40 Вибе П.П. Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект. Омск, 2007.

41 Нам И.В. Этнический фактор формирования рабочего класса в Сибири в конце XIX -начале XX вв. // Актуальные вопросы истории Сибири: Седьмые научные чтения памяти профессора А.П. Бородавкина. Барнаул, 2009. С. 124-125. переселенцев в строительстве Транссибирской и Амурской железнодорожных магистралей.

Перечень работ, посвященных изучению расселения и численности прибалтийских переселенцев в Сибири открывает опубликованная в 1966 г. статья А.Д. Колесникова «О национальном составе населения Омской области»42. Автор подчеркивает, что население Омской области в ее нынешних границах отличалось большой этнической пестротой. По его данным, к началу Великой Октябрьской социалистической революции на территории современных Калачинского и Оконешниковского районов русские составляли лишь 50% населения. Остальное население состояло из украинцев, белорусов, эстонцев, латышей, немцев, зырян, латгальцев, чувашей, мордовцев, литовцев, финнов, чехов, татар, казахов. Всего в этой части края жили представители 16 национальностей43.

В 1992 г. выпускник географического факультета Тартуского университета X. Кулу опубликовал свою дипломную работу «Eestlased maailmas. Ùlevaade arvukusest ja paiknemisest» («Эстонцы в мире. Обзор численности и расселения»), в которой представил скрупулезный этнодемографический анализ численности и расселения эстонских эмигрантов в России, Швеции, США, Канаде, Австралии и других странах в XIX - XX вв. При этом автор не ограничился исследованием динамики этнодемографических процессов, а в разделе «Mis saab edasi?» («Что дальше?») попытался дать прогноз дальнейшего развития национальных групп эстонцев за пределами этнической родины. По мнению X. Кулу, в ближайшем будущем быстрыми темпами пойдет процесс утраты национального языка, на котором будут говорить лишь представители старшего поколения, и последующей за этим этнической ассимиляции эстонцев за рубежом. Основными причинами этого процесса являются не только давление иноэтничного окружения, но и

42 Колесников А.Д. О национальном составе населения Омской области // Материалы к третьему науч. совещанию географов Сибири и Дальнего Востока. Омск, 1966. Вып. II. С.88-104.

43 Там же. С. 102. переселение эстонской молодежи в город, где ассимиляционные процессы идут быстрее44.

В 1997 г. X. Кулу выпустил монографию о возвращении эстонцев из Западной Сибири на этническую родину в 1940-1989 гг., где автор не только скрупулезно рассматривает этнодемографические процессы происходившие в сибирской эстонской деревне в рассматриваемый период, но также затрагивает проблемы экономического, политического и культурного развития сибирских эстонцев в 1920-1940 гг.45

Важной вехой в исследовании динамики расселения и численности прибалтийских национальных групп Сибири стала монография Д.Г. Коровушкина «Латыши и эстонцы в Западной Сибири: расселение и численность в конце XIX - начале XXI века», изданная в 2008 г. в Новосибирске. Автор, опираясь на солидную источниковую базу, исследует изменение численности прибалтийского населения Сибири, начиная с 1897 г. Заслуживает внимания вывод о том, что «.устойчивая тенденция к снижению численности латышского и эстонского национальных массивов в Западной Сибири, демонстрируемая результатами Всесоюзных переписей населения 1959, 1970, 1979, 1989 гг. и Всероссийской переписи населения 2002 г. по Новосибирской, Омской и Томской областям, не является следствием миграционных процессов, снижения рождаемости и естественной убыли населения. Основываясь на сопоставлении динамики внутрирайонных численных показателей различных этнических групп и русских в рамках общей численности населения, можно утверждать, что снижение переписной численности является индикатором смены официального этнического самосознания»46.

Перечень работ «этнографо-лингвистического» блока открывают опубликованные на Всесоюзной студенческой конференции в Вильнюсе в 1967

44 Kulu Н. Eestlased maailmas. Ulevaade arvukusest ja paiknemisest. Tartu, 1992. Lk.142.

45 Kulu H. Eestlaste tagasiranne 1940-1989. Laane-Siberist parit eestlaste naitel. Helsinki, 1997.

46 Коровушкин Д.Г. Латыши и эстонцы в Западной Сибири: расселение и численность в конце XIX - начале XXI века. Новосибирск, 2008. С.78-79. г. тезисы И. Тынуриста «Современные эстонцы и латыши Минусинска»47. Это -первая работа по этнографии сибирских латышей и эстонцев до сих пор представляет для нас большую научную ценность.

Исследование сибирских эстонцев во второй половине 1980-х гг. неразрывно связано с работами таллиннского лингвиста Ю. Вийкберга . На огромном фактическом материале он исследовал языковые контакты сибирских эстонцев с русскими, финнами и другими народами и этническими группами, а также выявил факторы, способствовавшие сохранению или утрате ими национального языка. Можно согласиться с Ю. Вийкбергом в том, что лексическое вторжение русских слов и выражений в эстонский язык буквально во всех сферах общественной жизни было следствием эстонско-русских культурных контактов, особенно расширившихся после коллективизации в сибирской эстонской деревне. Впоследствии лексические заимствования привели к фонетическим и синтаксическим изменениям в эстонском языке.

В то же время при рассмотрении исторического аспекта языковых контактов сибирских эстонцев, Ю. Вийкберг не во всем прав. По его мнению, в дореволюционное время сибирские эстонцы в основном не владели русским

47 Тынурист И. Современные эстонцы и латыши Минусинска // V Всесоюзная студенческая конференция. Тезисы докладов. Вильнюс, 1967. С. 39-41.

48

Вийкберг Ю. Эстонские языковые острова в Сибири: (Характер изменений, языковые контакты.) // Материалы пятой республик, науч. конф. молод, лингвистов. Ереван, 1986. С. 136-137; Он же. Эстонские языковые островки в Сибири. (Возникновение, изменения, контакты.): АН Эстон. ССР. Отд-ние обществ, наук. Таллин, 1986; Он же. Смена языка -«против» и «за» (на примере сибирских эстонцев) // Материалы шестой республик, науч. конф. молод, лингвистов. Ереван, 1988. С.164-165; Он же. Сибирские эстонцы и языковая политика // Билингвизм и диглоссия.: Конференция молодых ученых. М., 1989. С.13-14; Он же. Эстонские языковые островки в Сибири: (возникновение, развитие, контакты): Автореф. дисс. канд. филолог, наук. Тарту, 1989; Вийкберг Ю., Раннут М. Исторический аспект статуса языка (на материале эстонского языка): АН Эстон. ССР. Отд-ние обществ, наук. Таллин, 1988; Viikberg J. Uurimus Siberi soomlastest // Eesti NSV teaduste Akadeemia toimetused. Uheskonnateadused. 1985. № 3. Lk. 307-312; Viikberg J. Vanematest eesti asundustest Siberis // Keel ja kirjandus. 1988. № 5. Lk. 284-288; Viikberg J. Koodivahetus ja Siberi eestlased. Lahtekohti // Keel ja kirjandus. 1989. №4. Lk.202-205; Viikberg J., Vaba L. Siberi pohjaeestlasi konetamas // Keel ja kirjandus. 1984. № 3. Lk.145-156; № 4. Lk.210-223; Viikberg J. Finnish-Estonian contacts in Siberia // Symposium 1988. Abstracts. Turku, 1988. P. 113; Viikberg J. The Siberian Estonians and the language policy // Fourth international conference of minority languages. Leeuwarden, 1989. P. 175-180; Viikberg J. Estonian village in the Far East. Language community and contacts // Sixth Nordic conference on bilingualism. Vasa, 1990. P.57. языком. Как правило, у переселенцев, живших обособленно в деревнях и на хуторах, не возникало потребности учить язык окружающего населения. После же репрессий 1937 - 1938 гг. языковая и культурная жизнь эстонцев в Сибири оказалась практически парализованной, что в конечном итоге привело к их переходу к русскому функциональному моностилизму49.

Подобная жесткая схема практически не оставляет исследователям языковых контактов сибирских эстонцев возможности для маневра, поскольку невозможно проследить динамику этих контактов во время гражданской войны, нэпа и коллективизации. Вместе с тем, как мы увидим ниже, языковая ситуация у сибирских эстонцев в 1920-1930-х гг. была не столь однозначна, как считает Ю. Вийкберг.

В 1996 г. в Институте этнологии и антропологии РАН вышла работа О.В. Курило «Очерки по истории лютеран в России (ХУ1-ХХ вв.)»50. Большая часть этой монографии посвящена истории немецких лютеранских колоний, но в нескольких главах автор описывает финские, шведские, ингерманландские, латышские и эстонские колонии.

Опираясь на широкий круг источников (в основном на русском и немецком языках), О.В. Курило очень подробно анализирует историю лютеранских общин в России. Однако серьезным недостатком данной монографии, на наш взгляд, является преувеличение религиозного фактора в жизни прибалтийских колонистов.

Безусловно, первые колонии административных и уголовных ссыльных в Сибири создавались по конфессиональному признаку, а народное образование находилось под патронажем евангелическо-лютеранского духовенства. Но в 1885 г. народные школы были переданы в ведение Министерства народного просвещения, вследствие чего влияние в них духовенства было совершенно устранено и школа утратила свой церковный характер. Уже в апреле 1906 г.

49 Вийкберг Ю. Эстонские языковые островки в Сибири. Таллин, 1986. С.25; Вийкберг Ю., Раннут М. Исторический аспект статуса языка.С.24.

50 Курило О.В. Очерки по истории лютеран в России (ХУ1-ХХ вв.). М., 1996. предводитель лифляндского дворянства Ф. фон Мейендорф писал Николаю II: «Из числа латышских народных учителей 70% - совершенные атеисты»51.

Светский характер образования и всеобщая грамотность населения выгодно отличали латышей-лютеран от латгальцев-католиков. Как было сказано в докладной записке в Ленинградский областной политпросвет Выдана и Павлина от 30 июня 1928 г. «латгальцы, будучи экономически порабощены, подпав под полное влияние своих ксендзов, не менее бесправных основной массы, проповедующих награду в загробной жизни и ненависть к латышам-балтийцам, не соблюдающим постов и более свободомыслящим в вопросах религии и материалистического мировоззрения, в культурном отношении совершенно отстали»52. Как видно, ни о какой повышенной религиозности латышей-лютеран не может быть и речи.

Аналогичная ситуация была и у эстонцев. В опросном листе, напечатанном в 1918 г. в газете «81Ьеп Азишк» («Сибирский поселенец») и разосланном по эстонским колониям Сибири, насчитывалось 69 вопросов (Более подробно мы проанализируем этот документ в разделе «Источники -И.Л). Религиозному воспитанию колонистов были посвящены вопросы №№68 и 69, что свидетельствует о довольно прохладном отношении этого издания к вопросам веры. Но и ответы колонистов на вопрос «Как часто в деревню приходит священник?» были соответствующими: «Священник приходит 1 раз в год, редко 2» (деревня Островская Красноярского уезда Енисейской губернии), «Приходил 2 года назад» (деревня Лифляндка Змеиногорского уезда Алтайской губернии), «Священник приходил 1 раз за 10 лет» (деревня Арукюла Татарского уезда Тобольской губернии (это ошибка составителей анкеты: в 1917-1919 гг. Татарский уезд входил в состав Акмолинской области - И.Л.)53.

Однако необходимо отметить, что, хотя сибирские лютеране - латыши и эстонцы в отличие от католиков - литовцев и латгальцев и православных - сету

51 Письмо предводителя лифляндского дворянства Ф.ф. Мейендорфа императору Николаю II // Имперская политика России в Прибалтике в начале XX века. Тарту, 2000. С.83.

52 ГАНО. Ф.Р-859. Оп.1. Д.10. Л.106.

53 ГАНО. Ф.Р-724. Оп.1. Д.З. Л. 143, 149 об., 151 об.

- не отличались особой набожностью, они все-таки рассматривали религию как неотъемлемую часть национальной духовной культуры и в 1920-х годах они очень болезненно реагировали на вытеснение религии из общественной жизни. Так, например, в 1927 г. некоторые жители деревни Юрьевки Тарского округа заявляли, что «советская власть напрасно лишила избирательных прав лиц, которые по просьбе крестьян исполняют религиозные обряды»54.

Интересные исследования в 1990-х годах проводили и эстонские ученые. В 1997 г. в Эстонском литературном музее (Тарту) была проведена Международная научно-практическая конференция «Эстонцы на чужбине (Царство Русское)», где многие доклады были посвящены проблемам традиционной культуры сибирских эстонцев. В середине 1990-х годов сотрудники этого музея А. Корб и А. Юргенсон написали ряд работ, посвященных традиционной культуре и фольклору сибирских эстонцев55.

В 2001 г. была напечатана работа новосибирского исследователя А.Ю. Майничевой «Эстонцы в верхнем Приобье в конце XIX - первой трети XX вв.: особенности поселений и домостроения»56.

Полевые работы автора позволили в какой-то мере восполнить имеющийся пробел и проследить особенности культуры жизнеобеспечения эстонцев в Сибири на примере формирования поселений и домостроения. (Работа выполнена при поддержке РГНФ, № 99-01-00058 «Малочисленные этнические группы некоренных народов Сибири: проблемы развития культуры жизнеобеспечения (на примере греков, эстонцев, белорусов)» с использованием материалов Западносибирского этнографического отряда Института археологии и этнографии СО РАН, 1998-1999).

54 ЦДНИ ОО. Ф.940. Д.112. Л.162.

55 Jürgenson A. Emakeele osast Siberi eestlaste etnilises identiteedes // Eesti kultuur vöörsil. Loode-Venemaa ja Siberi asundused. Tartu, 1998. Lk.126-140; Korb A., Peebo K. Eesti asundused I. Siin Siberi maa peal kasvanud. Tartu, 1995; Korb A. Eesti asundused II. Ei oska rääkimise möödi könelda. Tartu, 1996; Korb A. Eesti asundused III. Seitse küla Siberis. Tartu, 1998; Korb A. Eesti asundused IV. Taaru-tagused ja stepiasukad. Tartu, 1999.

56 Майничева А.Ю. Эстонцы в верхнем Приобье в конце XIX - первой трети XX вв.: особенности поселений и домостроения // Этнография Алтая и сопредельных территорий: Материалы науч.-практ. конф. Вып.4. Барнаул, 2001. С.80-83.

Особо отметим тезис А.Ю. Майничевой о том, что «В местах проживания эстонцев складывалась особая смешанная, подворно-общественная система землепользования и создавалось два вида хозяйств - мызных и подворных. При этом мызные хозяйства составляли большинство и представляли собой группы отдельных хозяйств или хуторов, в которых вокруг усадеб сосредоточиваются все земли крестьян. Границы каждой мызы, поля и дороги обязательно огораживались изгородью; рогатый скот и лошади содержались в теплых рубленых помещениях. Современники писали, что мызное устройство поселений резко отличалось от русских сел»57.

Впоследствии автор данной статьи опубликовала еще несколько работ, посвященных изучению системы жизнеобеспечения малых этнических групп со

Западной Сибири, включая переселенцев из Прибалтики .

Самым важным событием 2002 г. в изучении традиционной культуры сибирских латышей стала защита в Новосибирске кандидатской диссертации омского этнографа А.Б. Свитнева «Поселения и усадьбы латышей и латгальцев Западной Сибири (конец XIX - XX вв. )»59. Она подвела итог многолетних работ автора по исследованию жилища сибирских-латышей60.

57 Там же. С.81.

58

Майничева А.Ю. Питание белорусов, греков и эстонцев Верхнего Приобья в первой половине XX в. // Традиционная пища как выражение этнического самосознания. М., 2001. С.99-111; Она же. Бытовая культура эстонцев Сибири (конец XIX - первая треть XX в.) // Диаспоры. М., 2002. № 3. С.153-164; Она же. Латыши // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.480; Она же. Литовцы // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.492; Она же. Эстонцы // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.997-998.

59 Свитнев А.Б. Поселения и усадьбы латышей и латгальцев Западной Сибири (конец XIX -XX в.): Дисс. .канд. ист. наук. Омск, 2002.

60 Свитнев А.Б. Хозяйство латышей южных районов Омской области // Тобольск, истор. сб. Вып. II, 4.2. Тобольск, 1997. С.97-100; Он же. Прибалтийские поселения на территории Западной Сибири // Ш конгресс этнографов и антропологов России. М., 1999. С. 191; Он же. Развитие прибалтийских поселений на территории Западной Сибири // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. V Международная конференция. Новосибирск, 1999. С.45-47; Он же. Из истории формирования и развития прибалтийских поселений на территории Омской области // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Омск, 2000. С. 171; Он же. Изменения в культуре латышей Омской области // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Омск, 2000. С. 172; Он же. Развитие сельского жилища латышей Омской области // Валихановские чтения V. Материалы республик, науч.-практ. конф. Т.П.Кокшетау, 2000. С. 112-113; Он же. К вопросу об исследовании поселенческо-усадебного комплекса латышей и латгальцев Западной Сибири // Культурологические исследования в Сибири. Омск, 2001. № 1. С.129-137; Он же.

В ходе исследований А. Свитнева было установлено, что к началу XX в., в Западно - Сибирском регионе у латышей и латгальцев сложилось четыре основных типа планировки усадеб: 1) замкнутая прямоугольная усадьба со службами, расположенными по периметру двора (П-образная); 2) Г-образная; 3) трехрядная; 4) свободная застройка двора. В своей вариативности они представляли сооружения: а) с крытым двором, б) с открытым двором. При исследовании звеньев, образующих застройку двора, установлено, что до сегодняшнего дня латышский и латгальский дворы делятся на «чистый двор» (seta, sete) и «хозяйственный двор» (lopa laiders)61.

В 2004 г. в Новосибирске была написана, хотя и не защищена докторская диссертация Д.Г. Коровушкина «Этнокультурная адаптация поздних переселенцев в Западной Сибири (конец XIX - первая четверть XX вв.)», где автор на большом фактическом материале исследовал основные закономерности этноязыковых и этнокультурных процессов у малых этнических групп Западной Сибири (немцы, чуваши, латыши и эстонцы) . Ранее несколько работ соискатель ученой степени написал в соавторстве с Т.Б. Смирновой и автором данной работы63.

О некоторых результатах исследования латышского и латгальского жилища в Западной Сибири // Материалы науч. молодеж. конф. «Молодые ученые на рубеже третьего тысячелетия». Омск, 2001. С.48-50; Он же. Хозяйственные постройки латышей и латгальцев Западной Сибири // Истор. ежегодник. Спец. вып. Посвящ. 60-летию проф. H.A. Томилова. Омск, 2001. С. 240-242; Свитнев А.Б., Лоткин И.В. Народное жилище сибирских латышей: эволюция и контакты // Народная культура Сибири. Материалы IX науч. - практ. семинара Сибир. регион, вузов, центра по фольклору. Омск, 2000. С.26-28.

61 Свитнев А.Б. Поселения и усадьбы латышей и латгальцев Западной Сибири.С.155.

62 Коровушкин Д.Г. Этнокультурная адаптация поздних переселенцев в Западной Сибири (конец XIX - первая четверть XX вв.): Дисс. докт. ист. наук. Новосибирск, 2004.

63 Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Приспособление жилища поздних переселенцев в Западной Сибири к природно-климатическим условиям как фактор этнокультурной адаптации // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий (Материалы Годовой сессии Института археологии и этнографии СО РАН. Декабрь 2001 г.). Новосибирск, 2001. С.525-528; Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Неславянские этнодисперсные группы в Западной Сибири: история изучения // Истор. ежегодник. Спец. вып. Посвящ. 60-летию проф. H.A. Томилова. Омск, 2001. С.119-135; Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Языковая адаптация неславянских переселенцев в иноэтничной языковой среде Западной Сибири // Проблемы межэтнического взаимодействия народов Сибири. Новосибирск, 2002. С.53-71; Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Неславянские этнодисперсные

При этом самого пристального внимания заслуживает следующий вывод автора, сделанный им в диссертации: «Традиционные формы хозяйства, присущие материнским этносам изучаемых нами групп, были практически без изменения перенесены в новые места хозяйственного освоения в Сибири. Но под воздействием специфических природно-климатических условий, широким влиянием иноэтничного (как правило, русского старожильческого) окружения, активного вмешательства государства в лице землеустроительных органов, новых рыночных экономических взаимоотношений, хозяйство переселенцев претерпело значительные (как это показано в соответствующих разделах диссертации) изменения, весьма активно адаптируясь к изменившимся условиям.

Адаптация традиционной материальной культуры (так же как и хозяйства) была достаточно стремительной. Но она, как это и предполагают принятые в отечественной науке теоретические подходы, имела свои особенности, обусловленные устойчивостью тех или иных элементов материальной культуры к внешнему воздействию. Так, наименьшим изменениям вплоть до последней четверти XX столетия подверглась основа системы жизнеобеспечения - пища. Наибольшим и быстрым - повседневный костюм, при этом праздничная одежда в условиях инонационального окружения приобрела функцию одного из главенствующих этнических определителей.

При этом необходимо отметить, что наибольшие изменения произошли в первые 10-15 лет после завершения процесса водворения переселенцев, т.е. быстрая адаптация жизнеобеспечивающих структур этнолокальных групп была необходимым условием если не выживания, то успешного их функционирования»64. группы Западной Сибири (формирование и этнокультурная адаптация). Новосибирск, 2003.

64 Коровушкин Д.Г. Этнокультурная адаптация поздних переселенцев в Западной Сибири.С.165-166.

В 2010 г. в Таллинне был опубликован сборник научных статей «Eestlased ja eesti keel valismaal» («Эстонцы и эстонский язык за рубежом») под редакцией К. Праакли и Ю. Вийкберга65. На материале Аргентины, Бразилии, Великобритании, Германии, Дании, Канады, Латвии, России, США, Финляндии и Швеции авторы статей рассмотрели следующие вопросы: а) формирование эстонской диаспоры; б) языковая политика в данных государствах; в) взаимосвязь между владением эстонским языком и сохранением этнической идентичности эмигрантов; г) языковые контакты и произошедшие изменения в эстонском языке за рубежом и д) владение эстонскими эмигрантами родным языком.

В 1970-х гг. резко возрос интерес к деятельности латышских и эстонских партийных и комсомольских организаций в России в годы гражданской войны и восстановительного периода. Эти вопросы частично освещены в в монографии Я.Ш. Шарапова, диссертации Л.А. Голишевой, а также в работах

B.А. Демидова66.

В эти же годы появились публикации А. Бейки о латышских партийных секциях Сибири67, а в 1973 г. им была защищена кандидатская диссертация «Латышские секции РКП(б) и РКСМ в Сибири (конец 1919 г. - 1922 г.)»68. Изучив материалы Алтайского, Иркутского, Красноярского, Новосибирского, Омского и Томского партийных архивов, автор впервые в историко-партийной литературе осветил один из периодов деятельности латышских партийных секций сибирского региона.

В 1977 г. в Институте истории партии при ЦК Компартии Эстонии в Таллине была защищена докторская диссертация В. Раевского «Латышские

65 Eestlased ja eesti keel valismaal. Tallinn, 2010.

66 Шарапов Я.Ш. Национальные секции РКП(б). Казань, 1967; Голишева Л.А. Национальные отделы в Сибири и их деятельность (конец 1919-1923 гг.): Автореф. дисс. канд. ист. наук. Томск, 1970; Демидов В.А. Октябрь и национальный вопрос в Сибири. Новосибирск, 1973; Он же. Октябрь и национальный вопрос в Сибири (1917-1922 гг.). Изд.2. Новосибирск, 1983.

67 Бейка А. С коммунистами на переднем крае // Коммунист Советской Латвии. 1973. № 3.

C.79-81; Beika A. Talaja Siblrija // Padomju Latvijas Sieviete. 1970. № 2. 6.-8. 1pp.; Beika A. Latviesu padomju skola Siblrija // Skola un gimene. 1973. № 4. 44.-46.1pp.

68 Бейка А. Латышские секции РКП(б) и РКСМ в Сибири (конец 1919-1922 гг.): Автореф. дисс. канд. ист. наук. Рига, 1973. секции РКП(б) (1917-1925 гг.)». Годом раньше в Риге автором была издана одноименная монография69. В отличие от Л.А. Голишевой, В.А. Демидова и особенно Я.Ш. Шарапова, которые в основном занимались разработкой вопросов «партийного строительства и, воплощения в нем принципов

7П пролетарского интернационализма» (формулировка В. Раевского) , автор дал развернутую оценку такого специального учреждения партии, как национальные секции.

На взгляд В. Раевского, национальные партийные секции выполняли три важнейшие функции: а) являлись закономерной организационной формой, возникшей в ходе партийного строительства в условиях многонациональной разноязычной страны, когда многие представители отдельных национальных меньшинств еще не владели языком межнационального общения; б) явились целесообразной формой привлечения коммунистов национальных меньшинств к активному участию в общепартийной работе, формой, содействовавшей развитию инициативы и идейному росту этих коммунистов; в) представляли весьма удобный аппарат для ведения агитации и пропаганды среди национальных меньшинств на их родном языке. Национальные коммунистические секции способствовали успешной борьбе партии с идеологией буржуазного национализма, с попытками националистов расколоть пролетарскую солидарность, разобщить национальности страны и посеять между ними рознь71.

Отдельные тезисы работ В. Раевского носят дискуссионный характер, и мы рассмотрим их в главе 4 диссертации.

69 Раевский В. Латышские секции РКП(б). Рига, 1976; Он же. Латышские секции РКП(б) (1917-1925 гг.). Автореф. дисс. докт. ист. наук. Таллин, 1977.

70 Раевский В. Латышские секции РКП(б). Автореф. дисс.СЛ.

71 Там же. С.39.

В 1980-е годы проблемы организационно-политической, хозяйственной и культурно-просветительной работы прибалтийских партийных секций Сибири

TJ в 1920-х - 1930-х годах исследовал упоминавшийся нами М.Н. Колоткин .

В 1987 г. в Риге вышла монография латышского историка А. Спреслиса «Latviesu sarkangvardi clna par padomju varu 1917.-1918. gada» («Латышские красногвардейцы в борьбе за советскую власть в 1917-1918 гг.»), в которой немалое место уделено участию латышских переселенцев в гражданской войне

73 в Сибири . Автор в своей работе продолжил традицию, заложенную в работах А. Бейки и В. Раевского - анализ деятельности латышских трудящихся, коммунистов и красных стрелков по установлению и защите советской власти за пределами Латвии. Заслуживает внимания вывод автора о том, что в Февральской революции в Сибири приняли активное участие группа

72

Колоткин М.Н. Эстонские секции партии большевиков в Сибири // Тр. Ин-та истории партии при ЦК КПЭ. Таллин, 1980. С.10-18; Он же. Страницы истории // Новосибирский агитатор. 1981. № 7. С.21-23; Он же. Национальные секции Сиббюро ЦК РКП(б) в Сибири и их идейно-организационное укрепление // Из истории идейного и организационного укрепления партийных организаций Сибири. Новосибирск, 1981. С.29-37; Он же. Деятельность национальных секций РКП(б) по развитию колхозно-кооперативного движения в национальной деревне Сибири (1920-1924 гг.) // Деятельность партийных организаций Сибири по социалистическому преобразованию и развитию деревни. Новосибирск, 1982. С. 14-21; Он же. Национальные секции партийных комитетов Сибири в борьбе с голодом (1921-1922 гг.) // Изв. СО РАН СССР. Сер. обществ, наук. 1982. № И. С.25-29; Колоткин М.Н., Демидов В.В. Эстонские секции партии большевиков в Сибири (1920-1930 гг.) // Тр. по истории ком. партии Эстонии. T.IX. Таллин. 1982. С.63-77; Колоткин М.Н. Деятельность национальных секций по развитию школьного строительства среди национальных меньшинств Сибири (1920-1923 гг.) // Деятельность партийных организаций Сибири по развитию общеобразовательной школы в период строительства и упрочения социализма. Новосибирск, 1982. С.44-53; Он же. Культурно-просветительная деятельность национальных секций Сиббюро ЦК РКП(б) и парткомов среди национальных меньшинств Сибири (1920-1924 гг.) // Партийные организации Сибири во главе культурного строительства. Новосибирск, 1982. С.45-54; Он же. Идейно-политическая работа клубов национальных секций РКП(б) в Сибири (1920-1924 гг.) // Партийное руководство культурным строительством в Сибири. Новосибирск, 1984. С.14-21; Колоткин М.Н., Демидов В.В. За власть Советов. Литовские интернационалисты в борьбе за упрочение Советской власти в Сибири (1917-1921 гг.) // Коммунист. Журнал ЦК КПЛ. № 11. Вильнюс, 1984. С.48-53; Они же. Партийная пресса на языках национальных меньшинств в Сибири (конец 1919 - 1936 гг.) // Изв. СО АН СССР: История, филология и философия. Вып.З. № 14. 1985. С.31-37; Колоткин М.Н. Национальные секции РКП(б) Сибири в борьбе с контрреволюцией в 20-е годы // Большевики Сибири в борьбе за победу Великой Октябрьской Социалистической революции. Новосибирск, 1987. С.99-106; Kolotkin М. Eesti sektsioonid Siberis // Küsimused ja vastused. Tallinn, 1981. Lk.31-34.

Spreslis A. Latviesu sarkangvardi clnä par padomju varu 1917.-1918. gada. Riga, 1987. латышских большевиков, политические заключенные и ссыльные, а также беженцы. Также в этот период в политическую жизнь начали включаться латышские колонисты74.

Из недавних работ этого направления можно выделить две монографии

•je омских ученых - А.П. Михеева и А.А Штырбула . А.П. Михеев выделяет среди политических ссыльных, отбывавших наказание на Тобольской каторге, большую группу участников революционных событий в Прибалтике, многие из которых были членами ЛСДРП. A.A. Штырбул в монографии «Политическая культура Сибири: Опыт провинциальной многопартийности (конец XIX -первая треть XX в)» пишет не только о прибалтийских секциях и группах, действовавших в Сибири при местных комитетах РСДРП, но упоминает также о других левых литовских и эстонских политических организациях.

Проблемы социально-политической адаптации прибалтийских национальных групп в Сибири и на Дальнем Востоке в 1917-1922 гг. затронуты в докторской диссертации И.В. Нам . В частности, представляется интересным раздел работы, посвященный национальным воинским формированиям в колчаковской армии - польским, украинским и латышским, создававшихся с двоякой целью: участия в борьбе с большевизмом и в строительстве национальной государственности. Однако в военном ведомстве считали, что национальные формирования порождают сепаратизм, что на фронте они «малоустойчивы и в политическом отношении малонадежны». Такой подход был причиной неоднократных попыток расформирования латышских и украинских частей77.

Первой научной работой, всецело посвященной вопросам экономического развития прибалтийских поселений в Сибири в 1920-х - 1930-х

74 Turpat. 253. lpp.

75 Михеев А.П. Тобольская каторга. Омск, 2007; Штырбул A.A. Политическая культура Сибири: Опыт провинциальной многопартийности (конец XIX - первая треть XX в.). Омск, 2008.

76 Нам И.В. Национальные меньшинства Сибири и Дальнего Востока в условиях революции и гражданской войны (1917 - 1922 гг.): Автореф. дисс. докт. ист. наук. Томск, 2008.

77 Там же. С.38-39. годах можно считать статью Л.В. Малиновского «Сельское хозяйство западных национальных меньшинств в Сибири (1919-1928 гг.)» . По его мнению, к моменту коллективизации у сибирских латышей и эстонцев

79 сложилось развитое хуторское хозяйство капиталистического типа . Мы впоследствии еще вернемся к этому выводу, но хотелось бы отметить, что говорить о «развитом хозяйстве капиталистического типа» у сибирских латышей и эстонцев вряд ли правомерно, поскольку такое хозяйство обычно характеризуется повсеместным применением наемной рабочей силы, а применение труда батраков в хозяйстве латышских и эстонских колонистов в 1920-х гг. было ограничено.

Процессы, происходившие в латышских колониях в России в годы нэпа, были детально проанализированы в статье Я. Бебера «Расслоение латышского крестьянства накануне коллективизации (1925-1928 гг.)», опубликованной в 1982 г. в сборнике «Вопросы аграрной истории Прибалтики» .

В результате исследования автор приходит к следующим выводам: а) в 1920-х годах в латышских поселениях, как и в стране в целом, происходил процесс расслоения крестьянства, который имел тенденцию углубляться; б) в основе экономических, социальных, культурных и исторических особенностей в латышских поселениях расслоение крестьянства имело свои особенные черты, которые проявлялись в отношении отдельных групп крестьянства и в их влиянии и силе (экономической и политической) а именно: более высокий процент кулачества; значительная группа зажиточных середняков, которая имела тенденцию примкнуть к кулачеству и составляла как бы резерв кулачества; в) в латышских поселениях удельный вес группы бедноты был зачастую ниже, чем у коренного населения, что обуславливало ее слабость в борьбе с

78

Малиновский Л.В. Сельское хозяйство западных национальных меньшинств в Сибири (1919-1928 гг.) // Вопросы истории Сибири. Томск, 1967. Вып.З. С.202-213.

79 Там же. С.212.

80

Беберс Я. Расслоение латышского крестьянства накануне коллективизации (1925-1928 гг.) // Вопросы аграрной истории Прибалтики. Рига, 1982. С.174-181. кулачеством (хотя одновременно имелись и поселения с очень высоким процентом бедноты); г) только вместе с середняками, которые являлись центральной фигурой в поселениях, беднота и батраки могли одержать верх над кулачеством. Успех коллективизации в поселениях, кроме всего прочего, во многом зависел от того, кто выиграет битву за середняка, ибо последние составляли основную массу 81 поселенцев .

Очень важным мы считаем утверждение Я. Бебера об определенной экономической нестабильности среди поселенцев-середняков. По его мнению, наблюдается уклон зажиточной части в сторону кулачества, ибо на определенной ступени развития хозяйству уже не обойтись без наемных

82 рабочих (если не пойти по пути коллективизации)» .

В то же время мы не можем в полной мере согласиться со следующим выводом латышского исследователя: «В поселениях влияние батраков было незначительно, несмотря на их относительно большое количество, что обуславливалось малым числом батраков-латышей и тем, что основная масса батрачества - представители других национальностей» . Как показало наше исследование, зажиточные крестьяне-латыши в Сибири часто нанимали в качестве батраков и своих соотечественников.

Экономическое развитие латышских колоний в Сибири рассматривали в од своей совместной работе К.В. Петроченко и С. Эглите . При этом они пришли к парадоксальному и достаточно сомнительному выводу о доминировании в латышской сибирской деревне в этот период натурального хозяйства. Более подробно мы остановимся на этом тезисе в главе 4.

В пост-перестроечный период вопросы экономического развития бывших прибалтийских колоний нашли отражение в краеведческой литературе. В 1994

81 Там же. С. 180-181.

82 Там же. С. 180.

83 Там же. С.181.

Петроченко К.В., Эглитэ С. Традиционная латышская деревня в Сибири. Конец XIX -первая четверть XX в. // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Омск, 2002. С.59-61. г. омский исследователь М. Саньков в книге «Марьяновский меридиан» посвятил немало страниц хозяйственному устройству латышской коммуны «Курземе», существовавшей на территории нынешнего Марьяновского района

85

Омской области в 1920-х гг. Проблемы становления и функционирования прибалтийских колхозов на территории современного Венгеровского района Новосибирской области в 1930-х гг. затронуты в работе П.М. Пономаренко86. Особое внимание в монографии уделено хозяйствам «Литовский труд» и «Литовская победа» - первым литовским колхозам в Сибири.

Перечень работ, посвященных проблемам культурно-просветительной работы у прибалтийских национальных групп Сибири открывают несколько

87 работ, опубликованных в 1923 г.°' В этих статьях впервые подробно описывается структура прибалтийских культурно-просветительных учреждений как в Сибири, так и в целом по СССР в начале 1920-х гг.

В 1932 г. в журнале «Просвещение национальностей» вышла статья А.

88

Бруцера «Культработа среди латышей» , в которой автор уделил большое внимание состоянию народного просвещения и культурного строительства у -латышей и латгальцев в СССР в конце 1920-х - начале 1930-х гг. По мнению А. Бруцера, маленькая смешанная однокомплектная школа в тот период уже была не в состоянии справиться с задачами в области коммунистического воспитания и политехнизации и для латышского населения необходимо было организовать районные школы с общежитиями, интернатами, рабочими

89 комнатами и мастерскими .

8э Саньков М. Марьяновский меридиан. Омск, 1994.

86 Пономаренко П.М. Отчий край: очерки по истории Венгеровского района Новосибирской области. Новосибирск, 2005.

Я7

Куджиев В. К практической постановке национальной проблемы в Омской губернии // Изв. Омск, губкома РКП(б). 1923. № 7. С. 11-28; Мазудре. Культурные достижения латышей РСФСР // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.207-209; Шамматов М. Просвещение национальных меньшинств в Сибири // Жизнь Сибири. 1923. № 6-7 (10-11). С.176-180.

88 Бруцер А. Культработа среди латышей // Просвещение национальностей. 1932. № 2-3. С.57-64.

89 Там же. С.59.

Особое значение имеет кандидатская диссертация Дз. Виксны «Латышская советская культура в Советском Союзе в 20-30-х годах»90. Правда, материалы о культуре сибирских латышей, представленные в этой работе, немногочисленны и отрывочны, но зато даются исчерпывающие сведения о строении и функционировании латышских культурно-просветительных организаций в СССР в 1920-1930-х гг. Серьезное внимание в этой работе уделено распространению латышско-русского двуязычия в этот период. Так, по данным Дз. Виксны, в 1927 г. в школах с полным или частичным преподаванием всех предметов на латышском языке учились 35,1% всех латышских детей школьного возраста, 61,8% - на русском, а 3,1% - на местных языках91. (У нас есть определенные сомнения в достоверности этих данных. Удельный вес преподавания на латышском языке в этот период был значительно выше - И.Л). Наверное, впервые в советской исторической литературе автор упоминает об уничтожении значительной части латышских

92 культурных кадров в конце 1930-х гг. в результате сталинских репрессий .

В 1972 г. на основе диссертации Дз. Виксна издала монографию на латышском языке «Latviesu kultüras un izglTtlbas iestades Padomju Savienibá 20. -30. gados» («Латышские культурные и просветительные учреждения в

93

Советском Союзе в 20-х - 30-х годах») , где автор развивает и конкретизирует ряд положений диссертационного исследования. В частности, интерес представляет тезис Дз. Виксны о том, что латышские культурно-просветительные организации являлись не только центрами просвещения латышских колонистов в Советской России (а позже в СССР), но и популяризировали латышскую национальную культуру среди русского населения. Так, например, в 1920 г. в Уфе на русском языке была

90 Виксна Д. Латышская советская культура в Советском Союзе в 20 - 30-х годах.: Автореф. дисс. канд. ист. наук. Рига, 1967.

91 Там же. С.15.

92 Там же. С.24.

93 Víksna Dz. Latviesu kultüras un izglítíbas iestades Padomju Savieniba 20. - 30. gados. Riga, 1972. опубликована пьеса Я. Райниса «Огонь и ночь» в переводе и с предисловием Я. Граунта94.

О культурном подъеме в сибирской деревне в 1920-1930-х годах рассказывает статья В. Грюнберга «Об одной сибирской эстонской газете», опубликованная в журнале «Коммунист Эстонии»95. Автор анализирует структуру и содержание газеты «81Ьеп ТббПпе» (впоследствии «81Ьеп Теа1а]а» и «Кошшипааг») и ее роль в хозяйственном и культурном просвещении эстонских колонистов.

Цели «81Ьеп ТббНпе», по мнению автора, были следующие:

1) защищать интересы рабочих и крестьян;

2) держать читателей в курсе событий общественной и политической жизни СССР и других государств;

3) освещать в статьях и обзорах вопросы политической и экономической жизни Советского государства;

4) давать эстонским поселенцам практические советы по вопросам сельского хозяйства, кооперативной и культурной работы;

5) отражать жизнь эстонских поселений и устанавливать связи со всеми эстонцами, проживающими в Советском Союзе;

6) освещать жизнь в Эстонии, показывая политическое банкротство белой

96

Эстонии .

В своей статье В. Грюнберг достаточно подробно описал изменение проблематики сибирских эстонских газет, он, в частности писал: «В дальнейшем, в период создания и укрепления основ социализма, газета помогала осуществлению таких задач, как восстановление разрушенного хозяйства, создание связей между городом и деревней, вытеснение капиталистических элементов из торговли и промышленности, кооперирование крестьянства, укрепление социалистического сектора, повышение культурного

94 Тигра!:. 80.1рр.

95 Грюнберг В. Об одной сибирской эстонской газете // Коммунист Эстонии. 1967. № 4. С.44-49.

96 Там же. С.45. уровня, разъяснение национальной политики, работа среди молодежи и

97 женщин и т.д.» . Но, к сожалению, из текста статьи неясно, как повлияло на содержание публикаций эстонской прессы прекращение деятельности эстонских секций ВКП(б) на рубеже 1920-х - 1930-х гг.

В 1999 г. Е.А. Съемщиков в сборнике научных трудов «Гуманитаризация высшей школы России на рубеже веков - взгляд в будущее», вышедшем в Новосибирске, опубликовал статью «Латгальская печать в Сибири»,

QO посвященную изданию в 1920-х - 1930-х гг. газеты «Taisneiba» . Четыре года спустя в энциклопедии «Новосибирск» появились его заметки о латгальском национальном колхозном передвижном театре, а также об ответственном редакторе газеты «Taisneiba» А. Эйсуле и его заместителе Д. Логине". В том же издании были опубликованы две заметки А.Л. Посадскова о прибалтийской периодической печати в Сибири100.

Ценное сравнительное значение для нас имеет монография М.Н. Губогло и Ф.Г. Сафина «Принудительный лингвицизм. Социологические очерки об этнополитической ситуации в СССР в 1920 - 1930-е годы»101, вышедшая в 2000 г-. -в Москве, в- Центре по изучению межнациональных отношений Института этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая Российской Академии Наук. В книге подробно рассматривается этноязыковая ситуация и функционирование национальных культурно-просветительных учреждений в Башкирской АССР в 1920 - 1930-х годах. Поскольку в республике кроме основных этносов - русских, татар, башкир - проживали также представители западных национальных групп (немцы, латыши, эстонцы), то авторы

97 Там же.

Qft

Съемщиков Е.А. Латгальская печать в Сибири // Гуманитаризация высшей школы России на рубеже веков - взгляд в будущее. Новосибирск, 1999. С.60-72.

99 Съемщиков Е.А. Латгальский национальный колхозный передвижной театр // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.479; Он же. Логин // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.493; Он же. Эйсуль // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.991.

100 Посадсков А.Л. «Сибирияс Циня» // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.767; Он же. «Тайснейба» // Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск, 2003. С.854.

101 Губогло М.Н., Сафин Ф.Г. Принудительный лингвицизм. Социологические очерки об этнополитической ситуации в СССР в 1920 - 1930-е годы. М., 2000. монографии подробно рассмотрели Постановление Бюро Башкирского обкома ВКП(б) от 19 марта 1938 г. «О реорганизации немецких, латышских и эстонских школ, существующих в Башкирской республике»102.

Таким образом, в исследовании прибалтийских национальных групп Западной Сибири можно условно выделить три этапа.

1. Середина 1870-х - 1918 год - отрывочные сведения русских и прибалтийских ученых, а также периодических изданий по численности, расселению, хозяйству и быту данных этнических групп.

2. 1918 - конец 1930-х годов - появление статей и монографий по этнической истории выходцев из Прибалтики в Сибири.

3. Середина 1960-х - начало XXI в. - работы историков, этнографов, лингвистов по проблемам истории (в том числе новейшей), хозяйства, традиционной культуры, религии, языковых взаимосвязей и современных этнических процессов у латышей и эстонцев Сибири.

В результате этих исследований к началу XXI века сравнительно неплохо изучена этническая история данных национальных групп (особенно вопросы расселения и численности), история создания и функционирования национальных партийных организаций в Сибири, языковые контакты сибирских эстонцев, но очень слабо исследована еще традиционная культура выходцев из Прибалтики и проблемы социально-культурной адаптации прибалтийских переселенцев в Сибири.

Хронологические рамки исследования. В данной работе мы рассматриваем этническое развитие переселенцев из Прибалтики на протяжении краткого исторического периода - в 1920-х - 1930-х гг. Именно в это время произошло историческое размежевание между теми прибалтийскими переселенцами, кто желал вернуться на родину, и теми, кто хотел остаться в Сибири (оптация гражданства прибалтийских государств в 1920-1923 гг.); в этот период существовали национальные прибалтийские партийные, хозяйственные и культурно-просветительные структуры, и, наконец, борьба с

102 Там же. С.288. национальным демократизмом» в 1937-1938 гг. и. окончательная ликвидация хуторской системы в 1940 г. послужили катализатором для дальнейшего усиления этнических контактов выходцев из Прибалтики с окружающими их этносами и этническими группами. Все вышесказанное позволяет нам считать 1920-е-30-е гг. ключевым периодом в этнической истории сибирских латышей, литовцев и эстонцев.

В своей работе мы не рассматриваем проблемы формирования прибалтийских поселений в Сибири и участия прибалтийских колонистов в гражданской войне, поскольку эти вопросы были достаточно хорошо освещены в монографиях И.В. Лоткина (1996) и М.Н. Колоткина (1994в). Но при рассмотрении ряда проблем, связанных с хозяйственным и культурным развитием прибалтийской сибирской деревни, нам придется затрагивать вышеуказанные вопросы.

Также поскольку история прибалтийской диаспоры в Сибири всегда прямо или косвенно была связана с историей Прибалтики, неизбежны исторические экскурсы в историю этого региона.

Территориальные рамки исследования включают в себя районы компактного проживания выходцев из Прибалтики на территории Западной и Восточной Сибири в рассматриваемый нами период (территория нынешних Алтайского и Красноярского краев, Иркутской, Кемеровской, Новосибирской, Омской и Томской областей). Более подробные данные по расселению и численности прибалтийских национальных групп в Сибири в 1920-х годах приведены в приложении 5 (С.423-426).

Источники. При изучении темы использовался обширный круг письменных источников. В зависимости от происхождения, способа использования и формы отражения исторических реалий, можно выделить следующие их виды:

1) неопубликованные источники (материалы государственных архивов Российской Федерации, Латвии и Эстонии, а также архивов ЗАГС Кемеровской, Новосибирской, Омской и Томской областей);

2) законодательные источники, документы советского и российского государства, работы руководителей Коммунистической партии СССР и советского правительства, а также деятелей коммунистического движения в Прибалтике;

3) библиографические указатели и справочная литература;

4) периодические издания (газеты и журналы на русском, латышском и эстонском языках).

Из неопубликованных источников нами задействовано 52 фонда 15 отечественных и зарубежных архивов. К отечественным архивам относятся: Государственный архив Красноярского края (ГАКК), Государственный архив Новосибирской области (ГAHO), Государственный архив Омской области (ГАОО), Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), (г. Москва); Государственный архив Томской области (ГATO), Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), (г. Москва), Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИ ИО), Центр документации новейшей истории Омской области (ЦЦНИ ОО), Центр документации новейшей истории Томской области (ЦЦНИ ТО), Центр хранения архивного фонда Алтайского края (ЦХАФ АК), Центр хранения и изучения документов новейшей истории Красноярского края (ЦХИДНИ КК).

Из зарубежных неопубликованных источников автором были привлечены материалы Центрального государственного архива Эстонии (ERA) и его филиала (ERAF), Государственного исторического архива Эстонии (ERAA) и Центрального государственного исторического архива Латвии (LWA).

Значительная часть неопубликованных источников из государственных архивов впервые вводится автором в научный оборот.

В нашей работе большое внимание уделено деятельности национальных партийных секций. Материалы, посвященные этим организациям, можно разделить на следующие группы: положения о национальных секциях, инструкции, циркуляры ЦК РКП(б) и Сиббюро ЦК РКП(б); переписка секций с губкомами партии и с центральными органами; протоколы заседаний подотделов национальных меньшинств и заседаний национальных секций, отчеты о работе подотделов, секций, отдельных работников. Эти материалы хранятся в фондах губернских, окружных и уездных партийных комитетов, а также региональных и краевых исполнительных комитетов сибирских архивов, центральных архивов (ГА РФ, Ф. 1235 - Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, Ф. 1318. - Наркомнац; РГАСПИ, Ф. 17. - Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)), а также филиала Центрального государственного архива Эстонии (ERAF, F. 40 - Фонд сибирского бюро эстонской секции ЦК РКП(б)).

Видное место среди неопубликованных источников занимают мемуары: воспоминания участников и свидетелей гражданской войны в Сибири И. Леоска и А. Стальберга (ЦДНИ ОО, Ф. 19 - Омский истпарт).

Большое значение имеют архивные материалы Сибирского отдела народного образования (ГAHO, Ф. 1053), и опубликованные фактические и статистические сведения губернских и окружных управлений народного образования (ГАОО, Ф. 318, 1152). Именно они позволили восстановить историю национальной школы балтийских национальных групп в Сибири.

Большую важность представляют также материалы сибирских архивов, среди которых мы можем найти результаты всеобщих и локальных переписей населения (ГAHO, Ф. Р-859 - Редакция газеты «Taisneiba» («Правда»); ГАОО, Ф.ЗЗ - Статистическое бюро Омского губернского революционного комитета, с 1 сентября 1920 г. - Статистическое бюро Исполкома Омского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов; и др.), отчеты полицейских и землеустроительных организаций по переселению и землеустройству выходцев из Прибалтики (ERA, F. 337. - Фонд полицейского управления Вырумаа; ГАОО, Ф. 20. - Волостные правления Омского, Тюкалинского и Тарского уездов и др.), а также сведения по эвакуации населения, оптировавшего гражданство своих национальных государств в 19201923 гг. (ГАОО, Ф. 135. - Омское линейное управление по эвакуации населения

Сибирского управления по эвакуации населения ERAA, F. 957 - Фонд Сибирской контрольно-оптационной комиссии; F. 33 - Фонд Министерства иностранных дел Эстонии; LWA, 2570. f. - Фонд отдела беженцев и военнопленных Административно-юридического департамента министерства иностранных дел Латвии и др.).

Одним из важнейших источников по истории экономического и культурного развития эстонских колоний в Сибири являются опросные листы эстонской газеты «Siberi asunik» («Эстонский поселенец»), распространенные редакцией в 1918 г., хранящиеся в государственном архиве Новосибирской области. Удивительно, что эти опросники оказались в материалах редакции газеты «Kommunaar» (ГАНО. Ф.Р-724. Оп.1. Д.З), включающем переписку о расследовании по газетным заметкам на эстонском и русском языке (протоколы бедняцких собраний рабселькоров, докладные записки и выводы по обследованию Мальковского сельсовета). Все материалы фонда, кроме вышеуказанных, относятся к 1934 году. Вероятно, составители фонда, не владевшие эстонским языком, автоматически включили анкеты на этом языке в материалы переписки редакции эстонской коммунистической газеты.

Данный опросной лист содержит 69 вопросов, разбитых на следующие блоки: 1) общие сведения о поселении; 2) сведения о жителях (район выхода, национальный состав, наличие национально-смешанных семей); 3) хозяйство (земледелие, скотоводство, торговля, ремесла); 4) культурная жизнь поселения.

Анкеты заполнялись очень обстоятельно, и в результате мы имеем достаточно полную картину хозяйственной и культурной жизни эстонской сибирской деревни. В то же время некоторые вопросы данного опросного листа, безусловно, нуждаются в конкретизации. Так, на вопрос № 40 «Mitu hobust on keskmiselt talus?» («Сколько лошадей в среднем во дворе?») и № 41 «Kui suur on keskmiselt kari (mitu lüpsi lehma, lammast, siga j.n.e.)» («Сколько в среднем скота (сколько дойных коров, овец, свиней и т.д.») жители деревни Березовка (Kaseküla) Троицкой волости Татарского уезда Томской (в тексте ошибочно Тобольской) губернии отвечали соответственно, что «в среднем на двор приходится 2 лошади и 3 коровы, 2 свиньи, 5 овец»103. Однако, учитывая существовавшее социальное расслоение у эстонских переселенцев, среднее количество скота, приходящееся на 1 хозяйство, вряд ли является показательным. Кроме того, было бы интересно узнать о хозяйственном состоянии соседских русских деревень, но этот вопрос в анкетах газеты «БПэеп азишк» отсутствует.

Видное место среди неопубликованных источников занимают материалы районных архивов ЗАГС Кемеровской, Новосибирской, Омской и Томской областей. Именно они позволили выделить этнолокальные группы в этнических массивах и определить их границы. В диссертации рассматриваются лишь материалы за 1935-1940 гг., а выводам по более поздним этапам региональной истории в нашей работе не отведено специального места, так как они были уже опубликованы ранее104.

Автор проанализировал мононациональные и национально-смешанные браки прибалтийских поселенцев за этот период, поскольку межнациональная брачность является одним из важнейших индикаторов хозяйственной и культурной адаптации выходцев из Прибалтики в инонациональной среде. Документ о заключении брака во второй половине 1930-х годов обычно включал фамилию, имя и отчество брачующихся, годы их рождения, национальность, место жительства и иногда профессию, хотя в сельских районах в графе «профессия» обычно писали «колхозник» или «колхозница».

Следующей важной группой источников являются законодательные источники и документы советского и российского государства, а также работы руководителей Коммунистической партии СССР и советского правительства, а также деятелей коммунистического движения в Прибалтике. Здесь нам бы хотелось выделить доклад В.И. Ленина о работе ВЦИК и Совнаркома на первой

103 ГАНО. Ф.Р-724. Оп.1. Д.З. Л.152.

104 Лоткин И.В. Современные этнические процессы у латышей и эстонцев Западной Сибири. М., 1996; Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Неславянские этнодисперсные группы. сессии ВЦИК VII созыва 2 февраля 1920 г.105, в котором руководитель Советского государства оценивает заключенный в этот же день Тартуский мирный договор между Советской Россией и Эстонией, как большой внешнеполитический успех; а также статью известного эстонского политического и общественного деятеля В. Кингисеппа «Seltsid ja ühingud» («Общества и объединения»), опубликованной в газете «Kür» («Луч») 26 февраля 1913 г.106 Пожалуй, впервые в данной статье был поставлен вопрос о двоякой роли национальных культурно-просветительных учреждений у эстонских этнических групп в России. С одной стороны, они поддерживали и развивали национальную духовную культуру переселенцев, с другой - В. Кингисепп не без оснований протестовал против распространения националистической идеологии среди эстонских колонистов.

Большая часть используемых нами законодательных источников, а также документов дореволюционного и советского периода носит второстепенный характер, создавая фон общественно-политической жизни в регионе и в стране в целом. Исключение составляет сборник томских исследователей А.А Кутиловой, -И.-В. -Нам, Н.И. Наумовой -и В.А. Сафонова «Национальные меньшинства Томской губернии. Хроника общественной и культурной жизни.

107

1885-1919» , в котором авторы на материалах периодической печати конца XIX - начала XX вв. показали сложную, а порой и противоречивую картину становления и развития культурной жизни народов и этнических групп Сибири этого периода, включая и переселенцев из Прибалтики.

Кроме того, с эстонского на русский язык нами были переведены материалы двух сборников, посвященных событиям гражданской войны в Эстонии «Гражданская война и иностранная интервенция в Эстонии. 1918

10э Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК и Совнаркома на первой сессии ВЦИК VII созыва 2 февраля 1920 г. // Поли. собр. соч. - Т.40 (Декабрь 1919 - апрель 1920 гг.). М., 1974. С.87

110.

106 Kingisepp V. Seltsid ja ühingud // Kiir. 1913. 26 veebr.

107 Кутилова A.A., Нам И.В., Наумова Н.И., Сафонов В.А. Национальные меньшинства Томской губернии. Хроника общественной и культурной жизни. 1885-1919. Томск, 1999.

1920: документы , и материалы» и «Революция, гражданская война и

108 иностранная интервенция в Эстонии (1917-1920 гг.)» .

В справочной литературе дореволюционного периода важное место занимает работа С.К. Патканова «Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и род инородцев (на основании данных специальной разработки материала переписи 1897 г.)»109, вышедшая в Санкт-Петербурге в 1911 г. Характерно, что автор приводит данные по численности и расселению населения Сибири не только по конфессиональному, но и этническому и даже субэтническому признакам. Так, например, в перечень переселенцев из Прибалтики С.К. Паткановым включены не только эстонцы, латыши и литовцы, но также жемайты - субэтническая группа литовцев, которые на момент переписи даже в Сибири еще сохраняли субэтническое самосознание.

Говоря о справочной литературе нельзя не упомянуть работу И. Голошубина «Справочная книга Омской епархии», вышедшую в Омске в 1914 г.110 Книга характеризуется не только подробным описанием православных приходов на территории Среднего Прииртышья, но и обзором хозяйственного состояния населенных пунктов, входящих в эти приходы. При этом автор увязывает экономическое развитие поселений с состоянием религиозной жизни поселенцев. Это объективно роднит книгу И. Голошубина с упоминавшимися выше работами И. Меомуттеля и А. Ниголя.

Из справочных материалов 1920-х годов нам хотелось бы выделить опубликованные статистико-демографические материалы111, позволившие не только уточнить и конкретизировать численность и расселение выходцев из

108

Kodusoda ja välisriikide interventsioon Eestis. 1918-1920: Dokumente ja materjale. Kahes köites. I köide. Tin., 1984; Revolutsioon, kodusoda ja välisriikide interventsioon Eestis. (19171920). II köide. Tin., 1982.

109 Патканов C.K. Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и род инородцев (на основании данных специальной разработки материала переписи 1897 г.). СПб., 1911. Т.П.

110 Голошубин И. Справочная книга Омской епархии. Омск, 1914.

111 Итоги демографической переписи населения 1920 г. по Омской губернии. Возрастной и национальный состав населения с подразделением по полу и грамотности. Омск, 1923. Вып.2; Список населенных мест Сибирского края. Новосибирск, 1928.

Прибалтики как накануне оптационной кампании, так и после ее завершения, но и определить основные типы поселений латышских, латгальских и эстонских колонистов.

Для определения уровня хозяйственного развития латышей и эстонцев, проживавших на территории Тарского округа в конце 1920-х годов ценным историческим источником являются «Материалы для изучения переселенческих хозяйств Тарского округа», изданные в Новосибирске в 1928

112 г. В этой работе дается не только полное описание хозяйств западных национальных меньшинств Тарского округа (белорусов, латышей, немцев и эстонцев), но и приводятся интересные сравнительные данные по хозяйственному состоянию поселений в различных природно-климатических зонах этого региона.

Интересный материал по истории гражданской войны в Прибалтике содержится в энциклопедическом издании «Гражданская война и военная

1 1 о интервенция в СССР»' . Статья о германской интервенции в Прибалтике и Белоруссии в 1918 г., включенная в нашу работу, подробно описывает политическую и экономическую ситуацию в Прибалтийском крае, а также повествует о массовой эмиграции латышей и эстонцев во внутренние районы России в этот период.

С 1936 г. в СССР под руководством нового наркома НКВД Н.И. Ежова проводилась массированная борьба со всеми оппозиционными группами. Под удар попали десятки тысяч граждан, как действительных оппозиционеров, готовых идти на террор, так и подозреваемых в этих намерениях1 и.

Ценным источником по истории политических репрессий среди прибалтийских переселенцев в Сибири является многотомное издание «Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской

112 Материалы для изучения переселенческих хозяйств Тарского округа. Под ред. Д.В. Доброго, Н. Я. Новомбергского, Н.С. Юрцовского. 4.1. Новосибирск, 1928.

113 Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1983.

114 Вторушин М.И. Очерки истории мирового и международного терроризма, государственного террора и контртеррора с древнейших времен до 1990-х гг. Омск, 2010. С.302. области»115. Специфика этого издания состоит в том, что в большинстве сибирских регионах аналогичные сборники составлены по хронологическому принципу, а в Омской области - по алфавитному. Материал, приведенный в данном издании, мог бы быть более информативным, если бы данные о репрессированных содержали бы конкретные пункты обвинения.

Диссертант использовал также печатные источники, среди которых фигурируют как дореволюционные издания и печатные издания времен гражданской войны и 1920-х - 1930-х годов, так и периодическая печать второй половины XX - начала XXI вв.

В дореволюционной периодической печати сведения о переселенцах из Прибалтики появлялись редко и не носили систематического характера. Исключением является статья Н.М. Ядринцева, упомянутая нами в историографическом обзоре. Впрочем, в первой половине 1860-х годов лютеранская колония на Оми, вероятно, еще не была «пандемониумом несчастий и преступлений». Так, в 1863 г. газета «Народное богатство» писала, что эстонские колонисты в деревне Ревель трудились охотно и прилежно116. Вероятно, автор заметки имел в виду все-таки не ссыльных, переселившихся в Омскую колонию из д. Рыжково, а сосланных в Сибирь участников восстания в Махтра в 1858 г., которые, в отличие от административных ссыльных, действительно отличались трудолюбием.

Мы не будем здесь затрагивать материалы периодических изданий, посвященные переселенческому движению конца XIX - начала XX вв., а также появлению в Сибири беженцев первой мировой войны, поскольку эти материалы упомянуты в первой главе данной работы.

После Февральской революции в материалах периодической печати, посвященных выходцам из Прибалтики, появляется освещение съездов и конференций, проводимых представителями данных национальных групп. Так, например, газеты «Сибирская жизнь» и «Голос Сибири» напечатали подробные

115 Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.1-9. Омск, 2000-2003.

116 Народное богатство. 1863. № 269. отчеты о состоявшемся 16 июня 1917 г. в Новониколаевске общего собрания

117

Литовского демократического союза , чуть раньше «Голос Сибири» дал информацию о собрании эстонцев г. Новониколаевска и о собрании латышской группы социал-демократической организации118, а в конце 1918-начале 1919 гг. на страницах газет «Голос народа» и «Голос Сибири» появились репортажи о работе Всесибирского эстонского конгресса, состоявшегося в Томске 8-11 декабря 1918 г.119

С восстановлением Советской власти в Сибири периодическая печать (газеты «Красное знамя» (Томск), «Красноярский рабочий», «Красный пахарь» (Иркутск), «Рабочий путь» (Омск), «Советская Сибирь» и другие издания) дает подробные отчеты о митингах с участием прибалтийских колонистов и беженцев, статьи о состоянии работы национальных партийных и комсомольских организаций, а также сельскохозяйственных коммун, образованных латышскими и эстонскими поселенцами.

Интересный фактический материал о жизни латышских и эстонских поселенцев в Сибири в 1920-1930-е гг. регулярно появлялся на страницах латышских газет «Krievijas CTna» («Борьба- России»), «Latviesu Zemnieks» («Латышский крестьянин»), «Siblrijas Ciña» («Борьба Сибири»), эстонских «Siberi Tóóline» («Сибирский рабочий»), «Siberi Teataja» («Сибирский вестник»), «Kommunaar» («Коммунар») и др., а также латгальской «Taisneiba» («Правда»), (Статьи большинства вышеупомянутых периодических изданий также были использованы в нашей работе - И.Л.). Отметим еще, что прибалтийская пресса в Сибири не только публиковала интересный материал о жизни эстонских, латышских и латгальских колонистов, но и создавала для этих национальных групп единое информационное пространство. Именно благодаря прессе выходцы из Прибалтики знали о своих соотечественниках, живущих в других районах как Сибири, так и Советского Союза в целом.

117 Сибирская жизнь. 1917. 14 июня; Голос Сибири. 1917. 17, 28 июня.

118 Голос Сибири. 1917. 2 апреля, 16 мая.

119 Голос народа. 1918. 10 декабря; Голос Сибири. 1919. 17 января.

О популярности национальных периодических изданий свидетельствуют приведенные Дз. Виксной данные о распространении в различных регионах СССР газеты «Komunäru Ciña» («Борьба коммунаров») за 1932 - 1936 гг. В 1933 г. общее число абонентов достигло 11887 человек, из них в Сибири на газету подписался 671 человек, к 1936 г. число подписчиков несколько упало, составив 11613 человек, но в Сибири общее количество подписчиков по

1 ?П сравнению с 1933 г. выросло более чем в 3 раза, достигнув 2029 человек .

Более подробно функционирование прибалтийских периодических изданий мы рассмотрим в разделе 3.1. «Становление и развитие прессы на языках народов Прибалтики» и отчасти в разделе 4.5. «Достижения и проблемы народного образования и культурного строительства в прибалтийской сибирской деревне в 1926-1940 гг.».

В разделе, посвященном периоду коллективизации в прибалтийской сибирской деревне, нами задействованы материалы двух районных газет - «За коллективизацию» (Татарский район Западно-Сибирского края) и

Коллективное животноводство» (Чановский район Западно-Сибирского края).

- Начиная с середины 1960-х годов-начинает проявляться новая тенденция: в периодической печати появляются статьи ученых по истории прибалтийских переселенцев в Сибири. Так, в 1964 г. в газете «Омская правда» была

121 напечатана статья А.Д. Колесникова «Как тебя звать, деревня?» , в которой также упоминались поселения, основанные латышами и эстонцами. 8 августа 1972 г. в печатном органе ЦК Коммунистической партии Латвийской ССР газете «СТпа» («Борьба») появилась статья латвийского историка А. Бейки 122 «Cilveks, kuru neaizmirst» («Человек, которого не забывают») об известном латышском революционере и общественном деятеле К. Карлсоне, а в январе

1989 г. другой латвийский историк X. Стродс опубликовал в «Lauku avlze»

Сельская газета») статью с устрашающим названием «Septltä plauja»

120 — • — —

Подсчитано автором по: Viksna Dz. Latviesu kultüras un ízglitibas iestädes Padomju

Savienibä 20. - 30. gados. Riga, 1972. 64. lpp.

121 Колесников А.Д. Как тебя звать, деревня? // Омская правда. 1964. 28 января.

122 Beika A. Cilveks, kuru neaizmirst // СТпа. 1972. 8.aug.

Седьмая сеча») , в которой шла речь о депортации латышей в Сибирь в 1940-х годах.

Но еще чаще в 1960-х - 1980-х годах статьи ученых по истории, этнографии и языковым контактам прибалтийских этнических групп Сибири появляются на страницах журналов. В общественно-политических («Коммунист Советской Латвии», «Коммунист Эстонии», «Новосибирский агитатор», «Padomju Latvijas Sieviete (Женщина Советской Латвии)», «Skola un gimene (Школа и семья)» и специализированных научных («Советское финноугроведение», «Eesti NSV teaduste Akadeemia toimetused. Uheskonnateadused (Труды АН Эстонской ССР. Общественные науки)», «Keel ja kirjandus (Язык и литература)» и др.) изданиях в эти годы появляются статьи А. Бейки, Ю. Вийкберга, В. Злобиной, М.Н. Колоткина, В. Раевского и ряда других авторов. Характеристики данных работ приведены нами в историографическом обзоре.

Целью нашей работы является выявление особенностей этнического развития и анализ проблем социально-политической, экономической и культурной адаптации дисперсно расселенных этнолокальных групп выходцев из Прибалтики, сформировавшихся в результате уголовной и политической ссылки и массовых переселений в Сибирь в XIX — первой четверти XX вв., в течение 1920-х - 1930-х гг.

Для достижения поставленной цели в диссертации предстоит решить ряд задач:

1) выявить основные этапы истории появления первых прибалтийских колонистов в Сибири, их расселения, динамики и численности до 1917г.;

2) охарактеризовать ход и основные направления процессов оформления организационных структур среди балтийских поселенцев;

3) выявить причины, ход и последствия оптационной кампании 19201923 гг.;

4) отметить особенности проблем экономического и политического развития прибалтийских колоний в Сибири в период перехода от «военного

123 Strods Н. Septlta plauja // Lauku avlze. 1989. 20. janv. коммунизма» к нэпу а также участия прибалтийских колонистов1 в восстановлении социально-экономического потенциала Сибири в 1920-1925 гг.;

5) проследить процессы становления прессы на языках балтийских народов;

6) выделить основные параметры культурного развития выходцев из Балтии в Сибири в восстановительный период;

7) определить специфику экономического развития прибалтийских колоний в Сибири в 1926-1929 гг., а также сложного и противоречивого процесса кооперирования крестьянских хозяйств прибалтийских национальных групп;

8) охарактеризовать развитие социальной ситуации и политической борьбы в прибалтийских колониях Сибири во второй половине 1920-х годов;

9) выявить опыт развития локальных субэтнических групп латгальцев и сету Сибири во второй половине 1920-х годов;

10) выделить успехи и проблемы, возникшие при проведении коллективизации у прибалтийских национальных групп Сибири;

11) выявить особенности становления и развития народного образования и культурного строительства в прибалтийской сибирской деревне в 19261940 гг.

Методология исследования включает общефилософский, теоретико-концептуальный и методический уровни познания объекта.

Общефилософский уровень методологии предполагает рассмотрение изучаемых проблем с диалектических позиций. Исследование строится на основе принципов историзма, объективности, системности, методологического плюрализма. Принцип историзма предполагает рассмотрение событий и фактов прошлого в контексте тех исторических условий, в которых они развивались. Принцип объективности ставит в качестве исследовательского приоритета всесторонний учет исторических фактов, составляющих предмет настоящей диссертации. Принцип системности позволяет рассматривать объект исследования как упорядоченную совокупность элементов, функционирующих в определенной взаимосвязи и взаимозависимости. Принцип методологического плюрализма предполагает использование теорий и концепций различных общественных наук, что дает возможность наиболее точно интерпретировать сущность изучаемого объекта.

Теоретико-концептуальный уровень методологии включает в себя совокупность теоретических концепций, представлений и подходов, изложенных в имеющейся литературе по данному вопросу, ставшую исходной в разработке и решении проблем, затрагивающих плоскость адаптации иноязычного и инокультурного населения к природно-географическим, политическим, экономическим и культурным условиям Сибири в 1920-е - 1930-е гг.

В целом мы разделяем основные положения марксистской концепции истории России в оценке взаимодействий и взаимовлияний социально-экономических, политических и этнических процессов.

В теоретическом плане большинство работ, прямо или косвенно связанных с этнической спецификой, основаны на теории этноса, разработанной в отечественной этнографической науке, в частности, ее положении о типах и видах этнических процессов, закономерностях их развития, а также положении о типах и видах этнических общностей и признаках, определяющих уровень их развития, о соотношении этногенеза и этнической истории и пр.

Но, говоря конкретно о социально-культурной адаптации малых этнических групп, на наш взгляд необходимо исходить не только из теории этноса как таковой, а из ее положений, применимых к адаптационным процессам. Так, например, очень важно определить модель адаптации, которой следовало государство на различных исторических этапах. Нам представляется наиболее точной классификация данных моделей, выработанная доктором А.Эпштейном (научный сотрудник Иерусалимского института «Шалем», Израиль).

По его мнению, идея так называемого «плавильного котла», бывшая крайне распространенной как в Израиле, так и в англосаксонских демократиях в 1950-е гг., предполагает, что вновь прибывшие полностью откажутся от бывшей социально-культурной идентификации и максимально быстро освоят язык и культуру доминантной группы новой для них страны: Согласно этой модели, благом (и для общества в целом, и для самих иммигрантов) является максимально быстрое приобщение иммигрантов к системе ценностей, принятых в новом обществе.

А. Эпштейну представляется, что данная модель отжила свой век: многие страны (и в их числе Израиль) фактически взяли на вооружение другие модели - «промежуточные» между моделью «плавильного котла» и ситуацией подлинного культурного плюрализма.

Первая из этих моделей может быть охарактеризована как «временный мультикультурализм». В этой ситуации признается временное сохранение иммигрантами культуры стран исхода, однако предполагается, что в обозримой перспективе иммигранты все же пройдут процесс аккультурации.

Вторая модель, которая может быть охарактеризована как «этнографический мультикультурализм», допускает сохранение иммигрантами отдельных, менее значимых компонентов идентичности, принятой в странах исхода (например, стиль одежды, любимые блюда и т.д.), при повсеместном принятии ими-основополагающих культурных ориентаций, нового общества.

Третья модель, определяемая как состояние «сепаратного плюрализма», не предполагает никакого взаимообмена между различными общинами внутри общества: каждая община сохраняет свою обособленность и свои специфические черты, не стремясь к конструктивному диалогу с представителями других общин. При этом отсутствует иерархия между культурами различных общин: каждая из них признается легитимной, обладающей равными правами в рамках данного социального пространства124.

Кроме того, важное методологическое значение для нас имеют работы ведущих российских этнографов, в первую очередь В.А. Тишкова и С.А. Арутюнова.

124 Эпштейн А. Репатриация и интифада // Вестник ЕАР (Еврейское агенство в России). Ноябрь 2002. № 3 (68).

В. А. Тишков - наиболее яркий российский сторонник теоретического направления социальной и культурной антропологии - конструктивизма. Согласно этому направлению политическая ассимиляция почти всегда идет впереди этнокультурной ассимиляции, а конструируемые культурные стандарты используются для оценки этнической принадлежности. Ключевую роль в конструировании этничности и мобилизации членов этнической группы на коллективные действия играют политические лидеры, преследующие 1 политические цели . Данное положение имеет прямое отношение к выходцам из Прибалтики, поскольку нельзя недооценивать роль национальных партийных секций в хозяйственном и культурном строительстве и политическом воспитании в латышских, латгальских, литовских и эстонских колониях в Сибири.

По мнению С.А. Арутюнова, локальное разнообразие культуры имеет важное адаптивно-эволюционное значение. Для эффективного выполнения своих адаптивных функций культура должна быть способной нести в себе необходимые потенции для достижения адаптивного эффекта в новых, порой

126 резко изменяющихся условиях . В качестве такой потенции в условиях общественных трансформаций в советской Сибири в 1920-х - 1930-х годах можно назвать стремление прибалтийских национальных групп к сохранению своей этнической специфики в сфере образования, культурной жизни, а также религиозных особенностей (главным образом у латгальцев и сету). При этом адаптивная функция культуры логически выводится из определения культуры как способа человеческой деятельности, которая имеет исходную адаптивную ориентацию127.

Из теоретических отечественных разработок последних лет заслуживает внимание тезис новосибирской исследовательницы С.А. Мадюковой о роли социокультурного неотрадиционализма в процессах социокультурной

1 -у с

Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М„ 2003. С.106-107.

126 Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989. С. 152-153.

127 Подмаскин В.В. Народные знания тунгусо-маньчжуров и нивхов: проблемы этногенеза и этнической истории. Владивосток, 2006. С. 14. адаптации. Она отмечает, что «.в синхронии социокультурный неотрадиционализм понимается как результат этнокультурных взаимодействий, в процессе которых привнесенные элементы другой этнической культуры выступают как инновации»128.

Методический уровень методологии предполагает выделение способов, операций и процедур достижения целей и задач диссертации.

Специфика конкретно-исторического исследования этносоциальной адаптации прибалтийских национальных групп повлекла за собой необходимость совмещения методов исторической, политической и социологической науки. В работе используются методы исторического описания и конкретного анализа, а также структурно-функциональный и проблемно-хронологический методы.

Методы исторического описания и конкретного анализа в диссертации использовались при решении всех поставленных задач. Их применение дало возможность диссертанту последовательно двигаться от генезиса к развитию изучаемых процессов, выявить общее и особенное в процессах этносоциальной адаптации прибалтийских национальных групп.

Структурно-функциональный "метод "применим при изучении организации деятельности национальных политических и культурно-просветительных организаций. С его помощью оказалось возможным проследить необходимость возникновения различных структур и определить выполняемые ими функции.

Проблемно-хронологический метод позволил распределить изучаемый материал в соответствии с решаемыми задачами, определить этапы развития исторических процессов.

Для более глубокой проработки поставленных в исследовании задач использовался метод анализа статистических материалов. Он, в частности, применялся при изучении динамики экономического развития прибалтийской сибирской деревни в 1920-х - 1930-х гг.

128 Мадюкова С.А. Социокультурный неотрадиционализм как как современная форма снятия противоречий традиций и новаций // VIII Конгресс этнологов и антропологов России. Тезисы докладов. Оренбург, 2009. С.228-229.

Диссертант использовал понятие этносоциальной адаптации, как приспособления прибалтийских национальных групп к меняющимся историческим и социальным условиям жизни посредством изменения стереотипов сознания и поведения, форм социальной организации и регуляции, норм и ценностей, образа жизни, способов жизнеобеспечения, механизмов коммуникации и трансляции социального опыта. Применительно к культуре данных национальных групп мы можем говорить об этнокультурной адаптации, как об одном из основных факторов изменчивости этнической культуры, порождения инноваций и иных процессов социокультурной трансформации, которые могут привести к утрате прежних культурных ценностей и переходу на новые129.

Научная новизна и теоретическая значимость настоящего исследования заключается в следующем:

- установлены основные этапы миграций прибалтийского крестьянства в Сибирь в конце XIX - начале XX вв. и проанализированы процессы оформления организационных структур среди балтийских поселенцев.

- доказано, что причины, ход и последствия оптационной кампании 19201923 гг. были обусловлены не только политическими, но также экономическими и культурными условиями, существовавшими в Сибири и прибалтийских государствах.

- выявлена специфика становления и развития народного образования и формирование сети культурно-просветительных учреждений в прибалтийской сибирской деревне в 1926-1940 гг. С одной стороны, уровень грамотности в большинстве прибалтийских колоний был в целом выше, чем в окружающих русских деревнях, а с другой - в течение почти всего рассматриваемого периода наблюдалась тенденция культурного обособления выходцев из Прибалтики от других народов и национальных групп Сибири.

- охарактеризованы проблемы адаптации традиционного хозяйства и материальной культуры к природно-климатическим условиям и иноэтничному окружению. Изучены вопросы развития национальных языков и языковой

129 Культурология. XX век: Энциклопедия в 2-х томах. Т.1. СПб., 1998. С.11. адаптации переселенцев в иноязыковой среде в условиях дисперсного проживания в преобладающей массе русского населения. установлены закономерности развития субэтнических групп латгальцев и сету, которые, с одной стороны, отличались достаточно консервативными чертами хозяйства и духовной культуры, а с другой - их языковое и культурное своеобразие и отличие соответственно от латышей и эстонцев ускоряли процесс сближения с окружающим русским населением.

И, наконец, в отличие от отечественных и прибалтийских исследователей (М.Н. Колоткина, Ю. Вийкберга, В. Маамяги и др.) автор установил, что приобщение прибалтийских национальных групп к советским социокультурным ценностям проходило не только форсированными темпами в результате коллективизации и политических репрессий конца 1930-х годов. По нашему мнению, это был длительный процесс, происходивший на протяжении всего рассматриваемого периода, который к концу 1930-х годов уже вошел в завершающую фазу.

Практическая значимость работы состоит в той роли, которую должны сыграть полученные результаты в создании оптимальных условий для сохранения и дальнейшего этнического развития описываемых этнических групп и их самобытных культур. На основе полученных данных разработаны рекомендации для органов исполнительной власти. Фактический материал диссертации может быть полезен при подготовке крупных обобщающих трудов по истории Сибири, в создании энциклопедических изданий, освещающих проблемы межнациональных отношений в России. Результаты исследования могут послужить основой для разработки специальных курсов для студентов вузов. Также использованный в диссертации материал может быть востребован в научной работе, использован для разработки учебных и методических пособий.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Социально-политическая, экономическая и культурная адаптация прибалтийских поселенцев в Сибири"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Известно, что часть населения Сибири издавна составляли ссыльные. С развитием капитализма малоземельные и безземельные крестьянские массы (украинцы, белорусы, чуваши, эстонцы, мордва, поляки, латыши, литовцы, немцы и др.) искали выход из тяжелого экономического положения в переселении и отходничестве. Сибирь в этом плане была благодатным краем. Переселение в Сибирь приняло широкий размах в конце 1890-х годов, но основной пик аграрных миграций приходится на 1907 - 1909 гг. как следствие столыпинской реформы.

Переселенцы-националы приносили с собой в новые места сложившиеся национально-бытовые привычки, традиции и особенности хозяйственного уклада, образуя, таким образом, замкнутые, обособленные в определенной степени от окружающего населения поселения, которые стали называться колониями. Термин «колония» в обозначениях немецких, латышских, эстонских, литовских, частично польских поселений получил широкое распространение в научной литературе, в документальных материалах и обыденной жизни и стал выступать в качестве отличительного признака деревень национальных и этнических групп от русских как в Центральной России, так и в Сибири.

Для нас в данном случае представляется важным, что термин «колония» несет двойную смысловую нагрузку - обособленность, близкая к изоляции, и самодостаточность. Однако уже перед Октябрьской революцией прибалтийские колонии стали утрачивать эти черты - их жители все в большей и большей степени стали втягиваться в торгово-экономические отношения с окружавшим их (в основном русским) населением. Можно сказать, что существовавшие в Сибири колонии в наибольшей степени олицетворяли модель «сепаратного плюрализма».

Миграции прибалтийского крестьянства в Сибирь определялись социально-экономическими, политическими, демографическими и культурными условиями, в которых находились прибалтийская и сибирская деревни.

В истории расселения выходцев из Прибалтики в Сибири можно выделить следующие основные этапы миграций.

1. 1802 г.- середина 1880-х годов - уголовная ссылка жителей Прибалтийских губерний в Сибирь.

2. Начало 1890-х годов - 1914 г.- добровольное переселение, часто сопровождаемое обратным возвращением и ссылка уголовных и политических преступников.

3. 1914-1917 гг.- эвакуация в Сибирь промышленных рабочих и беженцев из прифронтовых зон.

4. 1920-1923 гг.- оптация гражданства прибалтийских государств и выезд в связи с этим в Прибалтику, а также реоптация.

В результате добровольных и вынужденных переселений в XIX - начале XX вв. в Сибири сложились национальные группы латышей и эстонцев с самобытной материальной и духовной культурой и устойчивым этническим самосознанием (переселившиеся в Сибирь литовцы и финны- либо покинули край в основном в 1920-х годов, либо позднее ассимилировались).

Социально-экономическая и культурная адаптация прибалтийских переселенцев в Сибирском регионе, несомненно, определялась его основными признаками:

1. Большая территория. Простираясь на несколько тысяч километров с запада на восток и более чем на 2 тысячи километров с севера на юг, заселенная прибалтийскими переселенцами территория современных Омской, Новосибирской, северной части Кемеровской, южной и центральной части Томской областей, центральных и южных районов Красноярского края, территория Алтайского края, Хакассии и нескольких районов Иркутской области включает в себя степную, лесостепную и лесную зоны, а также таежную подзону. Это стало и позитивным фактором развития прибалтийских колоний (наличие природных ресурсов, разнообразие условий), и негативным низкая плотность населения, трудности взаимодействия жителей разных колоний, затраты на преодоление больших расстояний).

2. Суровая природа. Сибирь расположена в суровой по природно-климатическим условиям северо-восточной части страны.

3. Одномерность. Наиболее развитые в экономическом и культурном отношении районы Западной и Восточной Сибири притиснуты к Транссибирской железнодорожной магистрали. Как и контрасты размещения, это усугубляет негативное воздействие больших расстояний.

4. Сложность территориальной структуры - существование простоты и хаотичности. Здесь господствуют два правила. Во-первых, четко прослеживается закономерность «центр - периферия» - концентрация жизни в городах и падение плотности населения, хозяйственной активности по мере удаления от этих центров. (Наиболее высокая степень социального расслоения и экономического развития была в тех прибалтийских колониях, которые находились вблизи крупных городов или Транссибирской магистрали.) Во-вторых, часто отсутствует мезомасштаб: легко различить на территории региона крупные части (макромасштаб), каждый житель колонии хорошо знает район своего обитания (микромасштаб) (не случайно хутор был одним из главных этномаркирующих элементов как у латышей, так и у эстонцев), но части среднего уровня крайне редки.

5. Аспатиальность культуры - появление в Сибири ранее несвойственной для культуры жителей Прибалтики реакции на пространство (сравнительно слабое чувство расстояния, границы, места). Частично это связано с особенностями природы (расстояния слишком велики, природные рубежи не выражены). У прибалтийских колонистов это проявилось после окончательной ликвидации хуторской системы в конце 1930-х гг.

Империалистическая война привела к значительному росту численности переселенцев из Прибалтики в Сибири, когда сюда хлынул неорганизованный поток беженцев. Февральская, а затем Октябрьская революции ознаменовали собой крутой поворот в жизни России. Втянутые в водоворот политических конфликтов балтийские поселенцы не остались в стороне. Часть из них в период революции и Гражданской войны оказалась в лагере контрреволюции, другая часть активно участвовала в революционном подполье и партизанском движении, воевала в рядах Красной армии против Колчака.

Важным фактором политической жизни Сибири в первые годы после Гражданской войны стало созданий национальных секций, существовавших при партийных, советских, комсомольских и женских организациях, а также при комитетах народного образования. Именно через них шла вся деятельность в среде национальных и этнических групп. За годы работы секциями был накоплен огромный практический опыт дифференцированного подхода к каждой национальной группе. Своя специфика, помимо языковой, имелась у литовцев и эстонцев. Литовцы проживали в основном в городах, а эстонцы и латыши преобладали в сельской местности.

В то же время в середине 1920-х гг. тревожная тенденция перетока прибалтийских партийных кадров из деревни в город стала серьезной проблемой для дальнейшей деятельности национальных организаций. Часто в прибалтийских колониях в Сибири наблюдалась консервация мелкобуржуазных, а иногда и антисоветских настроений.

С окончанием Гражданской войны выходцы из республик Балтии получили возможность вернуться на родину, путем оптирования гражданства своих государств. При этом на «оптационную кампанию» 1920-1923 гг. нам хотелось бы обратить особое внимание, поскольку она послужила своеобразным водоразделом в истории прибалтийских колоний в Сибири. Очень часто вопрос выбора гражданства (советского или одного из прибалтийских государств) рассматривается исключительно с политической точки зрения. Однако это не совсем верно.

Известно, что в 1920-х гг. из Сибири в. Прибалтику уехали многие советские, партийные и комсомольские работники, а также демобилизованные красноармейцы. Голод и разруха, топливно-энергетический и финансовый кризисы, наличие в семьях пожилых людей и инвалидов, которым не могла быть оказана квалифицированная медицинская помощь, родственники в Эстонии, Латвии и Литве, нуждавшиеся в помощи, наконец, просто стремление попасть на родину, которую беженцы империалистической войны не видели 5-6 лет, а те, кто уехал в Сибирь добровольно, 10 и более лет - вот причины, заставлявшие прибалтийских колонистов возвращаться на этническую родину.

В то же время значительная часть прибалтийских колонистов, враждебно или нейтрально-враждебно относившихся к советской власти, не торопилась покидать Россию. Они вполне адаптировались в новых климатических и социально-экономических условиях, обзавелись крепким хозяйством, а политика нэпа их вполне устраивала. То есть в оптационной кампании существовал, помимо политического, еще и ярко выраженный адаптационный характер.

Осевшие в Сибири поселенцы активно участвовали в восстановлении социально-экономического потенциала своей «второй» родины, боролись с разрухой и голодом. И в России, и в Сибири к началу восстановительного периода принципиально изменился политический облик национального села -утвердилась власть Советов, заменившая чрезвычайные органы - ревкомы; возник социалистический уклад в земледелии, представленный колхозами и совхозами. Получили распространение у прибалтийских колонистов и коммуны. Однако на низком материально-техническом уровне объединение крестьян в коммуны означало лишь «равенство в нищете», а для вытеснения мелкотоварного парцеллярного крестьянского хозяйства необходима была высокоразвитая производственная база, которая возникла в стране лишь в ходе индустриализации.

Поэтому более приемлемой формой производственной кооперации становилась артель. Качественно новые процессы - осереднячивание и нивелировка - происходили в единоличном хозяйстве; велось культурное и политическое просвещение балтийских поселенцев в духе социализма.

Как уже отмечалось, будучи самодостаточной системой человеческих взаимоотношений, колония всячески старалась оберегать себя от вторжения извне. Хозяйственная замкнутость латышских, эстонских и латгальских колоний порождала индивидуализм и национальный эгоизм поселенцев, а достаточно высокий уровень экономического развития - высокомерное, а иногда и пренебрежительное отношение к окружающему русскому населению. Вследствие этого необходимым было не только создание единого информационного и культурного пространства прибалтийских поселений, но и укрепление межэтнических отношений выходцев -из Прибалтики с окружающими народами.

Большую роль в налаживании связей между различными этническими группами Сибири, росте национального самосознания людей сыграла пресса на языках балтийских народов. Эстонские «Siberi Tóóline», «Siberi Teataja» и «Kommunaar», латышская «Siblrijas Ciña», литовская «Kommunistu Tiesa», латгальская «Taisneiba» при активной поддержке органов власти и самого населения сумели выжить в условиях нэпа и приобщить десятки тысяч людей к новому укладу жизни. Вокруг газет постепенно сложился круг рабочих и крестьянских корреспондентов, писавших из всех городов и сел Сибири. Поэтому национальные газеты были не только рупором национальных партийных секций, но и зеркалом прибалтийских поселений. Результатом охвата национальной прессой мест компактного проживания переселенцев стала активизация общественно-политической жизни, создание единого информационного пространства для всех латышей и эстонцев, проживавших в СССР и массовое привлечение трудящихся прибалтийских национальностей к советской политической культуре.

Необходимо отметить, что во многих прибалтийских деревнях жители начали выписывать в этот период не только национальную, но и русскую прессу, что свидетельствовало о начале становления реального двуязычия у прибалтийских национальных групп.

В восстановительный период (1920-1925 гг.) важную роль играла культурно-просветительная работа среди выходцев из Прибалтики. Она осуществлялась под руководством большевистской партии и ее национальных секций. Была резко расширена сеть школ, клубов, дошкольных и внешкольных учреждений. Итогом затраченных усилий стал беспрецедентный в истории сибирского села рост массово-политической и культурно-просветительной работы.

Однако ситуация в Сибири в этот период складывалась во многом парадоксально: имея более высокий культурный и образовательный уровень, чем у других народов Сибири (русских, украинцев, татар, казахов и др.) по охвату школьной сетью детей школьного возраста латыши и эстонцы значительно уступали этим народам.

Безусловно, культурное просвещение балтийских поселенцев находилось в самой тесной связи с идеологическими установками партии большевиков и Советского государства. Культурно-просветительные учреждения в прибалтийских колониях содействовали формированию новой культуры -национальной по форме и советской по содержанию.

В ходе проведения нэпа в прибалтийской сибирской деревне так же, как и в русской, большинство хозяйств стали середняцкими. Прибалтийские поселенцы активно втягивались в наиболее доступные формы кооперации -кредитную, перерабатывающую, сбытовую, потребительскую и т.п. К концу 1920-х годов уровень кооперации прибалтийских национальных групп был одним из самых высоких в Сибири.

В то же время, несмотря на экономический рост, выйти на более высокий качественный уровень производства переселенцы из Прибалтики не смогли. И хотя в целом уровень экономического развития их был выше относительно других национальностей, однако архаические методы земледелия и скотоводства, слабая техническая оснащенность и удаленность большинства прибалтийских колоний от рынков сбыта объективно приводили к хозяйственной стагнации.

Кроме того, в сибирских латышских и эстонских поселениях экономический рост во второй половине 1920-х годов привел к сильному социальному расслоению среди колонистов. А эксплуатация труда батраков, значительную часть которых составляли люди разных национальностей, создавала предпосылки для возникновения не только социальных, но и национальных конфликтов.

Мы можем утверждать, что большинство хозяйств сибирских латышей и эстонцев были мелкотоварными, с ограниченным применением наемного труда. Но продолжение нэповской политики неизбежно должно было привести к втягиванию большинства крестьянских хозяйств в рыночные отношения, их дальнейшей социальной дифференциации и, как следствие, развитию капиталистических отношений у переселенцев из Прибалтики.

Особое внимание в работе уделено субэтносам латышей и эстонцев -латгальцам и сету, которые, будучи по происхождению выходцами из Прибалтики, в языковом и культурном отношении сильно отличались от латышей и эстонцев-балтийцев. Их отличала культурная отсталость (подавляющее большинство латгальцев и сету были неграмотными), связанная с этим повышенная религиозность, закреплявшаяся конфессиональным отличием от лютеран-латышей и эстонцев, а также экономическая стагнация в некоторых-колониях латгальцев и сету. Отметим также, что языковые различия между латгальцами и латышами, с одной стороны, и сету и эстонцами-балтийцами - с другой, ускоряли переход представителей этих балтийских субэтносов в Сибири к русскому функциональному моностилизму.

К концу 1920-х - началу 1930-х годов объективный ход социально-экономического развития поставил на повестку дня вопрос о коллективизации.

В переходе советского крестьянства к коллективным формам хозяйствования видят, в первую очередь, разрыв со всеми предшествовавшими экономическими и культурными традициями российской деревни. Особый упор при этом делается на факты идеологического диктата со стороны ВКП(б) и советского государства, а также на перегибы на местах, заключавшиеся в отказе от принципа добровольности при вступлении крестьян в колхозы и политического шельмования зажиточных сельских хозяев (кулаков и середняков). Однако коллективизация как в СССР в целом, так и в сибирских деревнях с прибалтийским населением, несмотря на имевшие место экономические и политические издержки, покончила с самым многочисленным эксплуататорским классом - кулачеством и вывела отечественное сельское хозяйство на качественно иной, более высокий технический уровень.

Отметим, что и в условиях колхозного строя часть переселенцев из Прибалтики вплоть до 1940 года продолжала жить на хуторах, а колхозы часто в деревнях с компактным латышским и эстонским населением возникали по национальному признаку, что, на наш взгляд, являлось проявлением модели «сепаратного плюрализма».

Во второй половине 1920-х годов культурно-просветительная работа среди прибалтийского населения Сибири вышла на качественно новый уровень. Маленькая смешанная однокомплектная школа в тот период уже была не в состоянии справиться с задачами в области образования и политехнизации, и для прибалтийского населения необходимо было организовать районные школы с общежитиями, интернатами, рабочими комнатами и мастерскими. Коллективизация дала эту возможность. Но культурное развитие продолжалось недолго. В конце 1930-х годов под ширмой борьбы против «национального демократизма» все национальные культурно-просветительные организации у латышей, латгальцев и эстонцев были ликвидированы.

В числе важнейших тенденций социально-политической, экономической и культурной адаптации автором определены:

1. Попытки расселения прибалтийских национальных групп в Сибири по конфессиональному признаку успеха не имели, поскольку языковые и культурные различия между ингерманландцами, финнами, шведами, латышами и эстонцами были так велики, что приводили лиц разных национальностей не только к самоизоляции, но и к конфликтам.

2. Между коммунистическими и буржуазно-националистическими политическими организациями в годы революции и гражданской войны существовали расхождения по ключевым вопросам - если первые считали, что прибалтийские поселенцы должны оставаться в Сибири и усваивать политические и культурные ценности Советской России, то вторые полагали непременным условием общественной самореализации этих групп их возвращение на историческую родину. Именно борьба между этими двумя направлениями во многом определила ход и парадигму процессов социально-политической адаптации в первой половине 1920-х годов.

3. Колония, будучи самодостаточной системой человеческих взаимоотношений, всячески старалась оберегать себя от вторжения извне. Хозяйственная замкнутость латышских, эстонских и латгальских колоний порождала индивидуализм и национальный эгоизм поселенцев, а достаточно высокий уровень экономического развития - высокомерное, а иногда и пренебрежительное отношение к окружающему русскому населению. Вследствие этого необходимым было не только создание единого информационного и культурного пространства прибалтийских поселений, но и укрепление межэтнических отношений выходцев из Прибалтики с окружающими народами.

4.-Традиционная духовная культура переселенцев из Прибалтики в 1920-х - 1930-х гг. несла в себе черты и развивавшейся советской культуры и культуры этнической родины дореволюционной эпохи. В условиях жесткого идеологического противостояния с национальными государствами Балтии последнее, наряду с иногда проявлявшимся национальным эгоизмом и бытовым национализмом выходцев из Прибалтики, могло послужить обоснованием для репрессий значительной части латышских и эстонских культурных кадров в конце 1930-х годов.

5. В конце 1930-х гг. культурное доминирование русского большинства сделало существование национальных школ, клубов, театров и других культурных учреждений лишенным исторической перспективы. С другой стороны, создание в СССР плановой экономики и обобществление производства, которое проявилось в сельской местности в форме создания колхозов и совхозов, поставило в повестку дня и унификацию культурной жизни прибалтийских национальных групп. Оборотной стороной этого процесса стала утрата прибалтийскими поселенцами литературной традиции национальных языков и многих черт традиционной материальной и духовной культуры, что дало возможность ряду исследователей говорить о политике «лингвацида» по отношению к прибалтийскому населению СССР в этот период.

В результате решения поставленных в диссертации задач автор пришел к ряду выводов, которые представляет на защиту.

1. В результате добровольных и вынужденных переселений в XIX -начале XX вв. в Сибири сложились национальные группы латышей, литовцев и эстонцев с самобытной материальной и духовной культурой и устойчивым этническим самосознанием. Однако они образовывали не единый этнический массив, а совокупность колоний, что обрекало их на изоляцию от окружающего населения. Однако колонии прибалтийских поселенцев сыграли и положительную роль, поскольку способствовали сохранению их этнической и культурной идентичности.

2. Оптационная кампания 1920-1923 гг. не достигла цели, которую ставили ее организаторы, - полного переселения прибалтийских национальных групп на историческую родину, хотя латышское, эстонское, а особенно литовское население Сибири значительно сократилось. Но «оптационная лихорадка» оказала сильное влияние не только на численность, но и на компактность расселения прибалтийских поселенцев в Сибири. Уже к концу 1920-х годов ни литовцы, ни латыши, ни эстонцы в районах своего компактного проживания в среднем не составляли и 50% от общей численности населения. За редким исключением выходцы из Прибалтики уже в первые же годы после оптационного размежевания жили и работали бок о бок с людьми других национальностей, что создавало предпосылки как для усиления межэтнических контактов литовцев, латышей и эстонцев с русскими, немцами, украинцами, татарами, казахами, так и для их приобщения к общесоветским материальным и духовным ценностям, т.е. для этносоциальной адаптации представителей данных национальных групп.

В то же время значительная часть прибалтийских колонистов, враждебно или нейтрально-враждебно относившихся к советской власти, не торопилась покидать Россию. Они вполне адаптировались в новых климатических и социально-экономических условиях, обзавелись крепким хозяйством, а политика нэпа их вполне устраивала. То есть в оптационной кампании существовал, помимо политического, еще и ярко выраженный адаптационный характер.

Т.е. с одной стороны, период оптации гражданства прибалтийских государств стал рубежом окончательного размежевания между теми, кто искал в Сибири временное убежище от социальных катаклизмов, происходивших на этнической родине в 1915-1920 гг., и теми, кто обрел за Уралом «вторую родину» и хотел бы остаться здесь навсегда. С другой стороны, мы можем считать окончание оптации началом социальной интеграции оставшихся в Сибири представителей прибалтийских народов в советский социум.

3. Система культурно-просветительных учреждений, созданная в начале -1920-х гг. под патронажем национальных партийных секций, не только была принята прибалтийскими поселенцами, но и стала неотъемлемой частью их духовной культуры. Причина этого, на наш взгляд, заключается в том, что эта система идеально вписалась в модель «сепаратного плюрализма», сумев соединить цели и задачи советского культурного строительства в городе и деревне с национальной спецификой, близкой и понятной колонистам.

Таким образом, подтвердилось теоретическое положение В.А. Тишкова о роли политических лидеров в мобилизации членов этнической группы на коллективные действия. Именно эстонские и латышские секции РКП(б), а впоследствии ВКП(б), через национальные школы, клубы, газеты и другие культурные институты сумели вовлечь основную массу переселенцев в процесс социалистического переустройства общества.

4. Несмотря на серьезные хозяйственные успехи, достигнутые прибалтийскими поселенцами в годы нэпа, процесс развития колоний носил неустойчивый и противоречивый характер. Имелись существенные различия в уровне и темпах экономического и культурного развития прибалтийских поселений и деревень соседнего, главным образом русского, населения, прибалтийских колоний в различных регионах СССР, и, наконец, бывших колоний административных ссыльных и деревень, образованных добровольными переселенцами, в Сибири.

Все это объективно затрудняло для советских и партийных органов не только социальную идентификацию хозяйств прибалтийских колонистов, но и выработку стратегии их дальнейшего развития.

Автор не разделяет ни точку зрения тех ученых, которые считали, что к моменту коллективизации у сибирских латышей и эстонцев сложилось развитое хуторское хозяйство капиталистического типа, ни позицию тех исследователей, которые считали, что у прибалтийских колонистов в этот период преобладало натуральное хозяйство. На наш взгляд, большинство хозяйств переселенцев из Прибалтики в годы нэпа носило исключительно мелкотоварный характер.

5. На протяжении всего рассматриваемого нами периода у прибалтийских национальных групп в Сибири существовало две противоположных тенденции. С одной стороны, дисперсное расселение латгальцев, латышей, литовцев и эстонцев и существовавшие языковые и культурные барьеры, отделявшие представителей этих групп от лиц других национальностей, закрепляли у колонистов модель «сепаратного плюрализма». Но набирала силу и другая тенденция - политическое, экономическое и культурное сближение выходцев из Прибалтики с другими народами, чему способствовала проводимая в СССР национальная политика. Рано или поздно данные тенденции должны были вступить в состояние непримиримого противоречия между собой.

К концу 1930-х гг. перед прибалтийскими поселенцами в СССР встал трагический и парадоксальный выбор: либо утрата национально-культурных институтов и перспектива языковой и этнической ассимиляции в обмен на невиданные ранее возможности вертикальной и горизонтальной мобильности, связанные с использованием русского языка в качестве lingua franka, либо сохранение своей самобытной материальной и духовной культуры, но в перспективе - стагнация экономической и культурной жизни и нарастающее отставание от других наций и народностей страны. Третий же путь - вторая волна оптации с последующим возвращением на историческую родину - в этот период был уже невозможен, так как отношения прибалтийских государств с Советским Союзом после установления в них авторитарных режимов резко ухудшились.

Выбор сделало государство - в условиях интернационализации этнического состава бывших прибалтийских колоний в результате коллективизации, сопровождаемых увеличением числа национально-смешанных браков и постепенного перехода к русскому функциональному моностилизму в 1937-1938 гг. были ликвидированы большинство латышских и эстонских культурно-просветительных учреждений. Ликвидация же хуторской системы в Сибири в 1940 г. окончательно покончила с относительной изоляцией прибалтийских национальных групп и сделала необратимым их переход к модели «этнографического мультикультурализма».

Таким образом, исследование подтвердило, что в ходе этносоциальных процессов в 1920-х-193 0-х гг. у прибалтийских диаспор Сибири произошел переход от модели «сепаратного плюрализма» к «этнографическому мультикультурализму», т.е. к концу рассматриваемого периода переселенцы из Прибалтики стали в полном объеме стали разделять социокультурные ценности советского общества, а бывшие прибалтийские колонии после ликвидации хуторской системы окончательно превратились в деревни с многонациональным, в т.ч. и с прибалтийским населением. А вступление прибалтийских государств в состав СССР в 1940 г. не только превратило национальные группы латышей, литовцев и эстонцев в этнические, но и положило конец временной изоляции этих групп от исторической родины, создав необходимые условия для усиления их культурных и родственных связей с соотечественниками, живущими в Прибалтике.

Список научной литературыЛоткин, Илья Викторович, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Неопубликованные источники

2. ГАИО Государственный архив Иркутской области

3. Ф. 145. Исполнительный комитет Иркутского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Оп. 1. Д. 303.

4. ГАКК Государственный архив Красноярского края

5. Ф. Р-53. Красноярский революционный комитет.

6. Оп.1. Д. 22, 24. Ф. 1763. Красноярский окружной прокурор. Оп. 1. Д. 44.

7. ГАНИ ИО Государственный архив новейшей истории1. Иркутской области

8. Ф. 1. Иркутский губернский комитет РКП(б). Оп.1. Д. 211,276,285,922, 936.

9. ГАНО Государственный архив Новосибирской области Ф. П-1. - Сибирское бюро ЦК РКП(б).

10. Оп. 1. Д. 98, 715, 790, 795, 955, 956, 1195, 1197, 1215, 1220, 1289, 1333, 1347, 1349, 1477, 1552, 1592, 1702, 1930, 2026, 2209. Оп. 2. Д. 4, 157. Оп. 3. Д. 2, 29, 64-6, в. Ф. П-2. Сибирский краевой комитет РКП(б).

11. Оп. 1. Д. 348, 355, 1007, 1013, 1020, 1025, 1037, 1039, 1043, 1654, 1656, 2417, 2422, 4003.1. Оп. 2. Д. 1630, 1654.

12. Ф. П-3. Западно-Сибирский краевой комитет ВКП(б). Оп. 9. Д.887.

13. Ф. П-5. Сибирская комиссия по изучению истории Коммунистической партии.1. Оп. 4. Д. 1628.

14. Ф. П-10. Новониколаевский губернский комитет РКП(б).

15. On. 1. Д. 510. Ф. П-19. Барабинский окружной комитет ВКП(б).

16. On. 1. Д. 25. Ф. П-187. Сибирское бюро ЦК РКСМ.

17. On. 1. Д. 106. Ф. Р-1. Сибирский революционный комитет.

18. On. 1. Д. 544, 741,785. Ф. Р-12. Западно-Сибирский краевой исполнительный комитет. Оп. 3. Д. 259.

19. Ф. Р-47. Исполнительный комитет Западно-Сибирского краевого Совета депутатов трудящихся.

20. On. 1. Д. 496, 663, 783, 785, 1519, 1599, 2151. Ф. Р-61. Западно-Сибирский краевой отдел народного образования.

21. On. 1. Д. 1234, 1323. Ф. Р-392. Исполнительный комитет Чановского районного Совета депутатов трудящихся.

22. On. 1. Д. 443,445. Ф. Р-724. Редакция газеты «Kommunaar» («Коммунар»).

23. Оп. 1.Д. 1,2,3. Ф. Р-859. Редакция газеты «Taisneiba» («Правда»).

24. On. 1. Д. 1, 10, 87, 194, 232. Ф. 1053. Сибирский отдел народного образования. On. 1. Д. 110, 177, 755.

25. ГАОО Государственный архив Омской области

26. Ф. 3. Главное Управление Западной Сибири в Омске. Оп.З. Д. 4936. Оп. 4. Д. 5677.

27. Ф. 20. Волостные правления Омского, Тюкалинского и Тарского уездов - Оп. 1.Д. 59.

28. Ф. 33. Статистическое бюро Омского губернского революционного комитета, с 1 сентября 1920 г. - Статистическое бюро Исполкома Омского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Оп. 1. Д. 33.

29. Ф. 135. Омское линейное управление по эвакуации населения Сибирского управления по эвакуации населения. Оп. 1. Д. 49, 100.

30. Ф. 224. Отдел народного образования исполкома Калачинского уездного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

31. Оп. 2. Д. 36, 39, 339. Ф. 318. Отдел народного образования исполнительного комитета Омского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

32. Оп. 1. Д. 128, 1128, 1139, 1143, 1149, 1152. Ф. 437. Исполком Омского областного Совета народных депутатов. Оп. 6. Д. 147.

33. Ф. 1152. Омский окружной Отдел народного образования. Оп. 1. Д. 54, 1166, 1167.

34. ГА РФ Государственный архив Российской Федерации (Москва)

35. Ф. 296. Иркутское губернское управление государственной охраны (19181919 гг.).

36. Оп. 1. Д. 3, 81, 87. Ф. 1235. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет.

37. Оп. 122. Д. 6, 145. Ф. 1318. Наркомнац.

38. Оп. 1. Д. 159, 620, 727, 822, 1646, 1650, 1662.

39. ГАТО Государственный архив Томской области

40. Ф. 3. Томское губернское управление.

41. Оп. 12. Д. 4339. Ф. 173. Томский губисполком.

42. Оп. 1. Д. 11. Ф. Р-53. Томский губревком. Оп. 1. Д. 44.

43. Ф. Р-96. — Исполком Томского губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов.1. Оп. 1. Д. 4.

44. Ф. Р-1362. Управляющий Томской губернией. Оп. 1. Д. 450, Д. 224.

45. РГАСПИ Российский государственный архив социально-политической истории (Москва)

46. Ф. 17. Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Оп. 3. Д. 994. Оп. 63. Д. 2, 3, 4, 34.

47. Оп. 64. Д. 1, 4, 8, 10, 54, 89, 98, 115, 121, 133.

48. ЦДНИ ОО Центр документации новейшей истории Омскойобласти

49. Ф. 1. Омский губернский комитет РКП(б). Оп. 1. Д. 84, 86, 89, 488. Оп. 2. Д. 454, 477. Оп. 3. Д. 379,397, 398.

50. Оп. 4. Д. 357, 360. Оп. 5. Д. 402.

51. Ф. 2. Омская контрольная губернская комиссия РКП(б).

52. Оп. 1. Д. 347. Ф. 7. Омский окружной комитет РКП(б). Оп. 2. Д.330, 333. Оп. 3. Д. 373. Ф. 19. - Омский истпарт.

53. Оп.1. Д. 187, 193,253. Ф. 940. Тарский окружной комитет РКП(б). Оп. 1. Д. 76; Оп. 2. Д. 107, 110, 111, 112.

54. ЦДНИ ТО Центр документации новейшей истории Томскойобласти

55. Ф. 1. Томский губернский комитет РКП(б).

56. Оп. 1. Д. 29, 1466, 1468, 1481, 1497, 1586, 1591, 1668.

57. ЦХАФ АК Центр хранения архивного фонда Алтайского края

58. Ф. 2. Алтайский губернский комитет РКП(б). Оп. 1. Д. 58, 274,311. Оп. 2. Д. 258, 261,291. Оп. 3. Д. 374, 392, 393, 397. Оп. 4. Д. 413, 420; Оп.5. Д.345.

59. ЦХИДНИ КК Центр хранения и изучения документов новейшей истории Красноярского края

60. Ф. 1. Енисейский губернский комитет РКП(б).

61. Оп. 1. Д. 7, 79, 94, 228, 236, 238, 395, 396, 583, 588. Ф. 6. Ачинский уком РКП(б). Оп. 1. Д. 461.

62. Ф. 7. Минусинский уком РКП(б).

63. Оп. 1. Д. 351. Ф. 10. Красноярский окружной комитет ВКП(б). Оп. 1. Д. 74,218,377, 730.

64. ЕАА Ееэй А.а1ооагЬну (Государственный исторический архив1. Эстонии) (Тарту)

65. Б. 337. Убгишаа роШэе! уаШзш (Верроское полицейское управление). N. 1. 8. 199.

66. ЕЯА- Еев^ Я^агИну (Государственный архив Эстонии)1. Таллинн)

67. Б. 33. 81Ьеп Коп1хо11-ор1ееп1Ш8е когг^оп (Сибирская контрольно-оптационная комиссия). N. 1. 8. 10, 11.

68. Б. 957. Еез1л УШ18гшт81еегшт (Министерство иностранных дел Эстонии). N 11. 8.451, 1048.

69. ЕЫАЕ ЕевН ППаа1 (Филиал Государственногоархива Эстонии) (Таллинн)

70. Г. 40 УК(Ь)Р КеБккоткее ЕевИ 8ек18юош 81Ьеп Вигоо. 1920-1929. (Сибирское бюро эстонской секции ЦК РКП(б).

71. N. 1. 8. 1, 3, 7, 10, 12, 15, 20, 30, 35, 32, 36, 45, 121.

72. Фонды архивов Зырянского, Кривошеинского, Первомайского районных ЗАГСов Томской области (1935-1940 гг.).

73. Законодательные источники, документы советского и российскогогосударства

74. Документы внешней политики СССР. Т.2. - М.: Госполитиздат, 1958. - 803 е.; Т.З. - М. Госполитиздат, 1959. - 723 с.

75. Документы героической борьбы. Сборник документальных материалов, посвященных -борьбе против иностранной интервенции и внутренней контрреволюции на территории Енисейской губернии (1918-1920 гг.). Красноярск: Красноярское книж. изд-во, 1959. - 564 с.

76. Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927-1932 гг. М.: Политиздат, 1989. - 526 с.

77. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Часть II. - М.: Политиздат, 1954. - 1204 с.

78. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.4. - М.: Политиздат, 1970. - 582 с.

79. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. -Т.4. М.: Политиздат, 1983. - 575 с.

80. Культурная жизнь в СССР. 1917-1927. Хроника. М.: Наука, 1975.768 с.

81. Культурное строительство в РСФСР. 1917-1927 гг. Т.1. - 4.2. -Документы и материалы. - М.: Изд-во «Советская Россия», 1984. - 364 с.

82. Культурное строительство в РСФСР. Т.2. 1928-1941. 4.1. Документы и материалы. - М.: Изд-во «Советская Россия», 1985. - 398 с.

83. Культурное строительство в Сибири. 1917-1941. Сборник документов. Новосибирск: Зап.-Сиб. книж. изд-во, 1979. - 367 с.

84. Кутилова A.A., Нам И.В., Наумова Н.И., Сафонов В.А. Национальные меньшинства Томской губернии. Хроника общественной и культурной жизни. 1885-1919. Томск: Изд-во ТГУ, 1999. - 298 с.

85. Победа Великого Октября в Сибири. 4.1. Февральская революция и двоевластие. - Томск: Изд-во ТГУ, 1987.-256с.

86. Сибирская Вандея. Сост. В.И. Шишкин. Т.1. 1919 - 1920. - М: МФД, 2000. - 662 е.; Т.2. 1920 - 1921. - М: МФД, 2001. - 774 с.

87. Сибирский революционный комитет. Август 1919 декабрь 1925 гг. Сборник документов и материалов. - Новосибирск: Книж. изд-во, 1959. - 658 с.

88. Съезды, конференции и совещания социально-классовых, политических, религиозных, национальных организаций в Томской губернии (март-ноябрь 1918 г.). 4.2. - Томск: Изд-во ТГУ, 1992. - С. 151-333.

89. Хроника революционных событий в Новониколаевске. Новосибирск: Новосиб. обком КПСС, Парт, архив, 1967. 151 с.

90. Kodusöda ja välisriikide interventsioon Eestis. 1918-1920: Dokumente ja materjale. Kahes köites. -1 köide. Tin., 1984. - 256 lk.

91. Revolutsioon, kodusöda ja välisriikide interventsioon Eestis. (19171920). II köide. - Tin., 1982. - 568 lk.

92. Труды теоретико-методологического характера

93. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М.: Наука, 1989. - 246 с.

94. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии: (Очерки теории и истории). М.: Наука, 1981. - 390 с.

95. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. - 283 с.

96. Волкова Н.Г. Этническая история: содержание понятий // СЭ. 1985. -№ 5. - С.16 - 25.

97. Демидов В.А. Октябрь и национальный вопрос в Сибири. -Новосибирск: Наука, 1973. 367 с.

98. Демидов В.А. Октябрь и национальный вопрос в Сибири (1917-1922 гг.). Изд.2. - Новосибирск: Наука, 1983. - 318 с.

99. Демидов В.А. Советское национально-государственное строительство в Сибири. Новосибирск: НГУ, 1981. - 84 с.

100. Итс Р.Ф. Введение в этнографию. JL: Изд-во ЛГУ, 1974. - 160 с.

101. Мадюкова С. А. Социокультурный неотрадиционализм как современная форма снятия противоречий традиций и новаций // VIII Конгресс этнологов и антропологов России. Тезисы докладов. Оренбург, 2009. - С.228-229.

102. Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003. - 544 с.

103. Томилов H.A. Культура и этнокультурное развитие России (в связи с -завершением работ по программе «Народы России») // Вестник Омского отделения Академии гуманитарных наук. Омск, 1998. - № 3. - С.97-105.

104. Томилов H.A. Проблемы этнической истории. (По материалам Западной Сибири). Томск: Изд-во ТГУ, 1993. - 220 с.

105. Работы руководителей Коммунистической партии СССР и советского правительства, а также деятелей коммунистического движенияв Прибалтике

106. Калинин М.И. Беседы с народом. М.: «Советская Россия», 1960.367 с.

107. Ленин В.И. Доклад о работе ВЦИК и Совнаркома на первой сессии ВЦИК VII созыва 2 февраля 1920 г. // Полн. собр. соч. Т.40 (Декабрь 1919 — апрель 1920 гг.). - М.: Политиздат, 1974. - С.87-110.

108. Ленин В.И. О кооперации // Поли. собр. соч. Т.45 (Март 1922 -март 1920 гг.). - М.: Политиздат, 1970. - С.369-377.

109. Мицкевич-Капсукас В. Литовцы за 5 лет Октябрьской революции // Жизнь национальностей. Книга первая. - Январь, 1923. - С.220-227.

110. Сталин И.В. Головокружение от успехов (К вопросам колхозного движения) // Вопросы ленинизма. М.: Госполитиздат, 1945а. - С.299-304.

111. Сталин И.В. О работе в деревне (Речь на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 11 января 1933 г.) // Вопросы ленинизма. М.: Госполитиздат, 19456.-С.398-409.

112. Kingisepp V. Seltsid ja ühingud // Kiir. 1913.-26 veebr.

113. Библиографические указатели, справочная литература

114. Административно-территориальное деление Сибири (август 1920 г. -июль 1930 г.), Западной Сибири (июль 1930 г. сентябрь 1937 г.), Новосибирской области (с сентября 1937 г.). Справочник. - Новосибирск: Зап.-Сиб. книж. изд-во, 1966. - 220 с.

115. Большая советская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1973.-Т.14.-624 с.

116. Всеобщая перепись населения Российской империи. Общий свод по империи результатов разработки данных первой Всеобщей переписи населения, произведенной 28.1.1897 года. СПб, 1905. - Т.2. - 417 с.

117. Голошубин И. Справочная книга Омской епархии. Омск: типография «Иртыш», 1914. 1250 с.

118. Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. -М.: Советская Энциклопедия, 1983. 704 с.

119. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т. 1. Омск: Книж. изд-во, 2000. - 478 с.

120. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.2. Омск: Книж. изд-во, 2001. - 390 с.

121. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.З. Омск: Книж. изд-во, 2001. - 448 с.

122. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.4. Омск: Книж. изд-во, 2001. - 432 с.

123. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.5. Омск: Книж. изд-во, 2002. - 432 с.

124. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.6. Омск: Книж. изд-во, 2002. - 440 с.

125. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.7. Омск: Книж. изд-во, 2003. - 424 с.

126. Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т.8. Омск: Книж. изд-во, 2003. - 408 с.

127. Забвению не подлежит. Книга памяти- жертв политических репрессий Омской области. Т.9. Омск: Книж. изд-во, 2003. - 288 с.

128. Итоги демографической переписи населения 1920 г. по Омской губернии. Возрастной и национальный состав населения с подразделением по полу и грамотности. Омск: Губстатбюро, 1923. - Вып.2. - 107 с.

129. Культурология. XX век: Энциклопедия в 2-х томах. Т.1. - СПб., 1998. - 447 с.

130. Материалы для изучения переселенческих хозяйств Тарского округа / Под ред. Д.В. Доброго, Н. Я. Новомбергского, Н.С. Юрцовского. 4.1. Новосибирск: Типография СибВО, 1928. - 121 с.

131. Новосибирск. Энциклопедия. Новосибирск: НКИ, 2003. - 1072 с.

132. Патканов С.К. Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и род инородцев (на основании данныхспециальной разработки материала переписи 1897 г.). СПб., 1911. - Т.П. -432 с.

133. Сборник статистических сведений по Союзу ССР (1918-1923 гг.). -М.: СССР. Тр. Центр, стат. управления, 1924. 481 с.

134. Сибирская Советская энциклопедия. Том I. - Новосибирск: Сибирское краевое изд-во, 1929. - 988 е.; Т.З. - Новосибирск: ЗападноСибирское отделение ОГИЗ, 1932. - 803 с.

135. Сибирский революционный комитет. Август 1919 декабрь 1925 гг. Сборник документов и материалов. - Новосибирск: Книж. изд-во, 1959. - 658 с.

136. Список населенных мест по сведениям 1868-1869 гг. Тобольской губернии. Спб.: Центральный статистический комитет министерства внутренних дел, 1871. - 196 с.

137. Список населенных мест Сибирского края. Новосибирск: Типография «Советская Сибирь», 1928. - 831 с.

138. Справочная книжка для ходоков по Томскому переселенческому району на 1914 г. Томск: Типо-литография Сибирского товарищества печатного дела, 1913. - 17 с.

139. Уровень нашей жизни. 1913-1993. Аналитический справочник. М.: Типография ИПО Профиздат, 1995. - 47 с.

140. Периодические издания А) Газеты61. Алтай. Бийск, 1917.

141. Алтайское дело. Новониколаевск, 1916.

142. Виленский курьер. -Вильнюс, 1920.

143. Власть труда Иркутск, 1920.

144. Голос народа. Томск, 1918.

145. Голос Сибири. -Новониколаевск, 1917, 1919.

146. Дело революции. -Новониколаевск, 1918.

147. Енисейская мысль. Красноярск, 1915.

148. За коллективизацию Татарск Западно-Сибирского края, 1931.

149. Забайкальская новь. Чита, 1919.

150. Знамя революции. Томск, 1918.

151. Известия Сибоблбюро РКП. Омск, 1920.

152. Коллективное животноводство. Чаны Западно-Сибирского края, 1931, 1932.

153. Коммунист. Иркутск, 1921, 1922.

154. Красное знамя. Томск, 1920.

155. Красноярский рабочий. Красноярск, 1923.

156. Красный пахарь. Иркутск, 1922.

157. Народная свобода. Омск, 1919.

158. Народное богатство. СПб, 1863.620. Неделя. СПб, 1878.621. Новая жизнь. Томск, 1917.622. Правда. М., 1921.

159. Прибалтийский край. Рига, 1900.624.-Прибалтийский-листок. Юрьев, 1895; Рига, 1899.

160. Путь народа, Томск, 1917, 1918.

161. Рабочий путь. Омск, 1924, 1925.627. Русская речь. Омск, 1919.

162. Сибирская жизнь.-Томск, 1899, 1916, 1917, 1918, 1919.

163. Советская Сибирь. Новониколаевск, 1920, 1921, 1922, 1924, 1925.

164. Ударник животноводства. Татарск Западно-Сибирского края, 1932.

165. Утро Сибири. -Томск, 1916.

166. Krievijas CTna (Борьба России). М., 1927.

167. Latviesu Zemnieks (Латышский крестьянин). М., 1926.

168. Siblrijas CTna (Борьба Сибири). Новониколаевск, 1924, 1925.

169. Kiir (Луч). -Narvas, 1913.

170. Kommunaar (Коммунар). Новосибирск, 1931, 1932.

171. Postimees (Почтальон). -Tartus, 1921.638. 8Пэеп Теа1а.а (Сибирский вестник). Новосибирск, 1926 - 1929.639. 81Ьеп ТббНпе (Сибирский рабочий). Омск, 1920, 1921; Новониколаевск, 1921.1. Б) Журналы

172. Вестник колонизации. СПб, 1912.

173. Жизнь национальностей. М., 1923.

174. Жизнь Сибири. Новониколаевск, 1923.

175. Известия Омского губкома РКП(б). Омск, 1923.

176. Известия Сиббюро ЦК РКП(б). Новониколаевск, 1922, 1923.7. Литература

177. Алдан-Семенов А.И. Поход за последним «тигром». М.: Политиздат, 1975. - 142 с.

178. Алексеева В.К. Превращение маслоделия в ведущую товарную отрасль сельского хозяйства Сибири (конец XIX начало XX вв.) // Бахрушинские-ч-тения. - Новосибирску 1974. - С. 134-139.

179. Аллерман С. Эстонцы за 5 лет Октябрьской революции // Жизнь национальностей. Книга первая. - Январь, 1923. - С.212-216.

180. Андреев В. Социализм что мы имели и почему потеряли // rksmb.ru/print.php7589.

181. Арсеенко А.Г. Сталинский план решения продовольственной проблемы в СССР в действии // Марксизм и современность. 2004. - № 3-4 (29-30).-С.11-16.

182. Баллод Я. Латыши // Сибирская Советская энциклопедия. М., 1932. - Т.З. - С.26-28.

183. Баркан Н.М. Восстановление промышленности Сибири. 19201925 гг. // Из истории партийных организаций Сибири. Науч. тр. НГПИ. -Вып.24. - Новосибирск, 1968. - С.77-82.

184. Баузе Р. Латышский рабочий в борьбе за идеи Октября // Жизнь национальностей. Книга первая. - Январь, 1923. - С.201-207.

185. Беберс Я. Расслоение латышского крестьянства накануне коллективизации (1925-1928 гг.) // Вопросы аграрной истории Прибалтики. -Рига, 1982. С. 174-181.

186. Безыменский Л.А. Особая папка «Барбаросса». М.: Изд-во агентства печати «Новости», 1972. - 342 с.

187. Бейка А. Латышские секции РКП(б) и РКСМ в Сибири (конец 19191922 гг.): Автореф. дисс. канд. ист. наук. Рига: Изд-во ЛГУ им. П.Стучки, 1973.-24 с.

188. Бейка А. С коммунистами на переднем крае // Коммунист Советской Латвии. 1973. - № 3. - С.79-81.

189. Боженко Л.И. Соотношение классовых групп и классовая борьба в сибирской деревне (конец 1919-1927 гг.). Томск: Изд-во ТГУ, 1969. - 210 с.

190. Борьба за власть Советов на Алтае. Барнаул: Алт. книж. изд-во, 1957.-463 с.715.-Брейзе A.A., Колоткин М.Н. Немецкая диаспора Сибири: 1920-1930-е гг. Новосибирск: СГГА, 1997. - 184 с.

191. Бруцер А. Культработа среди латышей // Просвещение национальностей. 1932. - № 2-3. - С.57-64.

192. Будет корм, будет корова, будет хлеб // Коллективное животноводство. 1931.-22 июля.

193. Вибе П.П. Крестьянская колонизация Тарского округа Тобольской губернии в конце XIX начале XX вв. // Таре - 400 лет: Проблемы социально-экономического освоения Сибири. - Омск, 1994. - 4.1. - С. 102-108.

194. Вибе П.П. Миграционная мобильность тобольских переселенцев в эпоху капитализма // История Западной Сибири в дореволюционный период. -Омск, 1988. С.22-25.

195. Вибе П.П. Немецкие и меннонитские колонии Омского Прииртышья в 1917 первой половине 1918 гг. // Культура. - № 7. - Октябрь 2004. - С.3-8.

196. Вибе П.П. Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2007. - 368 с.

197. Вийкберг Ю. Сибирские эстонцы и языковая политика // Билингвизм и диглоссия.: Конференция молодых ученых. М., 1989. - С. 13-14.

198. Вийкберг Ю. Смена языка «против» и «за» (на примере сибирских эстонцев) // Материалы шестой республик, науч. конф. молод, лингвистов. -Ереван, 1988. - С.164-165.

199. Вийкберг Ю. Эстонские языковые острова в Сибири: (Характер изменений, языковые контакты.) // Материалы пятой республик, науч. конф. молод, лингвистов. Ереван, 1986. - С.136-137.

200. Вийкберг Ю. Эстонские языковые островки в Сибири. (Возникновение, изменения, контакты.): Препринт ИЯО-41. АН Эстон. ССР. Отд-ние обществ, наук. Таллин, 1986. - 32 с.

201. Вийкберг Ю. Эстонские языковые островки в Сибири: (возникновение, развитие, контакты): Автореф. дисс. канд. филол. наук. -Тарту: Изд-во Тартуск. ун-та, 1989. 20 с.

202. Вийкберг Ю., Раннут М, -Исторический аспект статуса языка (на материале эстонского языка): Препринт ИЯЛ-52. АН Эстон. ССР. Отд-ние обществ, наук. Таллин, 1988. - 36 с.

203. Виксна Д. Латышская советская культура в Советском Союзе в 20 -30-х годах: Автореф. дисс. канд. ист. наук. Рига: Ин-т истории АН Латв. ССР, 1967. - 26 с.

204. Виллахов Е., Карнит А. Легендарная быль. Рига: Лиесма, 1971.291 с.

205. Врублевский А.П., Протько Т.С. Из истории репрессий против белорусского крестьянства, 1929 1934 гг. - Минск: Навука \ тэхшка, 1992. -144 с.

206. Вторушин М.И. Очерки истории мирового и международного терроризма, государственного террора и контртеррора с древнейших времен до 1990-х гг. Омск: ИПК Макшеевой Е.А., 2010. - 442 с.

207. Вторушин М.И. Социально-экономический и политический кризис 1920 начала 1921 гг. на территории Западной Сибири: Автореф. дисс. канд. ист. наук. - Омск, 2003а. - 22 с.

208. Вторушин М.И. Социально-экономический и политический кризис 1920 начала 1921 гг. на территории Западной Сибири. Дисс.канд. ист. наук. -Омск, 20036.-227 с.

209. Выйме Л. Эстонские поселения на Черноморском побережье Кавказа (вторая половина XIX века 1929 г.): Автореф. дисс. канд. ист. наук. -Таллин, 1975.-41 с.

210. Газеты // Сибирская Советская энциклопедия. Том I. -Новосибирск, 1929. - С.591-620.

211. Галущенко О.С. Из опыта межнациональных отношений в Молдавской АССР // Национальные отношения в Республике Молдова на современном этапе и пути их оптимизации: (Материалы «круглого стола»). -Кишинев, 1999. С.53-59.

212. Гаупт В. Колония ссыльных лютеранского исповедания в Шушенской волости Минусинского округа- // Русское географическое -общество. Записки Сибирского отдела. Иркутск, 1864. - № 7. - С. 16-31.

213. Гаупт В. Состояние колоний ссыльных лютеранского исповедания в Шушенской волости Минусинского округа. 1850-1865 гг. // Вторая памятная книга Енисейской губернии на 1865 и 1866 гг. СПб, 1865. - С.58-78.

214. Гильди Л.А. Печать в период восстановления народного хозяйства (1921-1925 гг.). (По материалам Сибири). Л.: Изд-во ЛГПИ, 1986. - 104 с.

215. Год 1937 .: Из истории земли Томской. - Томск: Изд-во «Водолей», 1998.-382 с.

216. Голишева Л.И. Деятельность национальных коммунистических секций по интернациональному воспитанию и сплочению нерусского населения Сибири после освобождения от колчаковщины // Вопросы истории Сибири. Томск, 1972. - Вып.7. - С.125-141.

217. Голишева J1.A. Национальные отделы в Сибири и их деятельность (конец 1919-1923 гг.): Автореф. дисс. канд. ист. наук. Томск: Изд-во ТГУ, 1970.-24 с.

218. Германская интервенция в' Прибалтике и Белоруссии, 1918 // Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М.: Советская Энциклопедия, 1983. - С. 146-147.

219. Грюнберг В. Об одной сибирской эстонской газете // Коммунист Эстонии. 1967. - № 4. - С.44-49.

220. Губогло М.Н., Сафин Ф.Г. Принудительный лингвицизм. Социологические очерки об этнополитической ситуации в СССР в 1920 1930-е годы. - М.: ЦИМО ИЭА РАН, 2000. - 316 с.

221. Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне (1926-1933 гг.). Новосибирск: НГУ, 1972.- 289 с.

222. Гущин Н.Я. Раскулачивание в Сибири (1928 1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск: Ин-т истории СО РАН, 1996. - 158 с.

223. Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму. (Социально-экономическое развитие сибирской деревни в годы социалистической реконструкции народного хозяйства. 1926-1937 гг.). Новосибирск: Наука, 1973. - 518 с.

224. Дать сокрушительный отпор классовому врагу // Коллективное животноводство. -1931.-11 мая.

225. Дубина И.Д. Партизанское движение в Восточной Сибири в 19181920 гг. Иркутск: Вост.- Сиб. книж. изд-во, 1967. - 149 с.

226. Дука О.Г. Эпистемологический анализ теорий и концепций исторического процесса с позиций вероятностно-смыслового подхода (на примерах современной российской историографии). Омск: Изд-во ОмГАУ, 2001.-220 с.

227. Емельянов Ю. Оккупация или революция? // Советская Россия. 2010. 19 июня.

228. Енисейский губотнац // Жизнь национальностей. Книга пятая. -1923. -С.123.

229. Епишкин А.П., Таскаев Н.Е. Партийное руководство деятельностью рабочих клубов Томской губернии в 1920-1925 гг.//Сибирь и Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. Томск, 1972. -Вып.6. - С.44-48.

230. Заподовникова А.Г. Ленинское учение о диктатуре пролетариата и борьба партийных организаций Западной Сибири за ее укрепление (1920-1921 гг.). Омск: Изд-во отд. пропаганды и агитации Ом. обкома КПСС, 1-968.-- 21 с.

231. Заявление 31-го члена Государственной Думы. 2 мая 1908 г.// Имперская политика России в Прибалтике в начале XX века. Тарту, 2000. -С.156-213.

232. Злобина В. Кто такие корлаки? // Советское финно-угроведение. -1971. № 2. - С.87-91.

233. Зутис Я.Я. Политика царизма в Прибалтике в первой половине XVIII в. М.: Государственное социально-экономическое изд-во, 1937. - 215 с.

234. Иванов Н.П. Антирелигиозная работа партийных организаций в национальных районах Сибири // Из истории партийных организаций Сибири. -Науч. труды НГПИ. Вып.24. - Новосибирск, 1968. -С.41-46.

235. Из книги анонимного автора «Прибалтийская смута». 1907 г. // Имперская политика России в Прибалтике в начале XX века. Тарту, 2000. -С.151-155.

236. Из опыта работы латсекции в Енисейской губернии // Изв. Сиббюро ЦК РКП(б). 1923. - № 63. - С.53-55.

237. Из отчета Совета национальных меньшинств при губоно о состоянии работы // Наш край: Омск, 1985. - 4.1. - С. 104-105.

238. История Коммунистической партии Советского Союза. М.: Политиздат, 1970. - T.V. - Кн. 1. - 723 с.

239. История Латвийской ССР (с древнейших времен до 1953 г.). Рига: Изд-во АН Латв. ССР, 1955. - 621 с.

240. История Эстонской ССР. Таллин: Ээсти раамат, 1966. - Т.2. - 794 с.

241. Касьян А.К. Социально-экономическое развитие деревни Юго-Западной Сибири в доколхозный период (конец 1919 1928 гг.). - Омск: Изд-во пед. ин-та им. A.M. Горького, 1976. - 108 с.

242. Кауфман A.A. Переселение и колонизация. СПб., 1905. - 349 с.

243. Кахк Ю.Ю. Крестьянство прибалтийских земель в XVII середине XIX в. // История крестьянства в Европе. - Т.З. Крестьянство Европы в период разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений. - М.: Наука, 1986,-С.285-293.

244. Колесников А.Д. Как тебя звать, деревня? // Омская правда. 1964. -28 января.

245. Колесников А.Д. О национальном составе населения Омской области // Материалы к третьему науч. совещанию географов Сибири и Дальнего Востока. Омск, 1966. - Вып. II. - С.88-104.

246. Коллективизация сельского хозяйства Западной Сибири (1927-1937). Томск: Зап-Сиб. книж. изд-во, 1972. - 333 с.

247. Колоткин М.Н. Балтийская диаспора Сибири: Опыт исторического анализа. Новосибирск: РИО СГТА, 1994. - 164 с.

248. Колоткин М.Н. Идейно-политическая работа клубов национальных секций РКП(б) в Сибири (1920-1924 гг.) // Партийное руководство культурным строительством в Сибири. Новосибирск, 1984. - С.14-21.

249. Колоткин М.Н. Латгальские поселенцы в Сибири. Новосибирск: РИО СГТА, 1994. - 67 с.

250. Колоткин М.Н. Национальные секции партийных комитетов Сибири в борьбе с голодом (1921-1922 гг.) // Изв. СО РАН СССР. Сер. обществ, наук. -1982. -№ 11. -С.25-29.

251. Колоткин М.Н. Национальные секции РКП(б) Сибири в борьбе с контрреволюцией в 20-е годы // Большевики Сибири в борьбе за победу Великой Октябрьской Социалистической революции. Новосибирск, 1987. -С.99-106.

252. Колоткин М.Н. Национальные секции Сиббюро ЦК РКП(б) в Сибири и их идейно-организационное укрепление // Из истории идейного и организационного укрепления партийных организаций Сибири. Новосибирск, 1981. -С.29-37.

253. Колоткин М.Н. Страницы истории // Новосибирский агитатор. -1981. № 7. - С.21-23.

254. Колоткин М.Н. Эстонские секции партии большевиков в Сибири // Труды Ин-та истории партии при ЦК КПЭ. Таллин, 1980. - С. 10-18.

255. Колоткин М.Н., Демидов В.В. За власть Советов. Литовские интернационалисты в борьбе за упрочение Советской власти в Сибири (19171921 гг.) // Коммунист. Журнал ЦК КПЛ. -№11.- Вильнюс, 1984. С.48-53.

256. Колоткин М.Н., Демидов В.В. Партийная пресса на языках национальных меньшинств в Сибири (конец 1919 1936 гг.) // Изв. СО АН СССР: История, филология и философия. -Вып.З. - № 14. - 1985. - С.31-37.

257. Колоткин М.Н., Демидов В.В. Эстонские секции партии большевиков в Сибири (1920-1930 гг.) // Труды по истории коммунистической партии Эстонии. T.IX. - Таллин. 1982. - С.63-77.

258. Кондратьев Н.Д. К вопросу об особенностях условий развития сельского хозяйства СССР и их значении // Изв. ЦК КПСС. 1989. - № 7. -С. 187-210.

259. Коровушкин Д.Г. Латыши и эстонцы в Западной Сибири: расселение и численность в конце XIX начале XXI века. - Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2008. - 248 с.

260. Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Неславянские этнодисперсные группы в Западной Сибири: история изучения // Истор. ежегодник. Спец. вып. Посвящ. 60-летию проф. H.A. Томилова. Омск, 2001. -С.119-135.

261. Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Неславянские этнодисперсные группы Западной Сибири (формированиеи этнокультурная адаптация). Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2003. - 272 с.

262. Коровушкин Д.Г., Лоткин И.В., Смирнова Т.Б. Языковая адаптация неславянских переселенцев в иноэтничной языковой среде Западной Сибири // Проблемы межэтнического взаимодействия народов Сибири. -Новосибирск, 2002. С.53-71.

263. Коровушкин Д.Г. Этнокультурная адаптация поздних переселенцев в Западной Сибири (конец XIX первая четверть XX вв.). Дисс. д-ра ист. наук. - Новосибирск, 2004. - 223 с.

264. Куджиев В. К практической постановке национальной проблемы в Омской губернии // Изв. Омск, губкома РКП(б). 1923. - № 7. -С. 11-28.

265. Кулак действует обрезом // За коллективизацию. 1931.-25 января.

266. Курило О.В. Очерки по истории лютеран в России (XVI-XX вв.). -М.: Ин-т этнологии и антропологии РАН, 1996. 182 с.

267. Кяупа 3., Мяэсалу А., Паюр А., Страубе Г. История балтийских стран. Вильнюс: Изд-во «Авита», 1999. - 222 с.

268. Лассман Н. Минусинский округ сибирская Италия // Прибалтийский листок. - 1895. - № 1.