автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Социальные аспекты модуса в современном русском языке

Полный текст автореферата диссертации по теме "Социальные аспекты модуса в современном русском языке"

На правах рукописи

ГОРОБЕЦ ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА

□03472436

СОЦИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ МОДУСА В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ (НА ОСНОВЕ РЕЧЕВОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ «СТАРШИХ» И «МЛАДШИХ» В ПЬЕСАХ А.Н. ОСТРОВСКОГО)

10.02.01 - Русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук .

Ставрополь - 2009

1 1 ИЮН 2009

003472436

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Ставропольский государственный университет»

Научные руководители

доктор филологических наук профессор

Леденев Юрий Иванович

доктор филологических наук профессор Штайн Клара Эрновна

Официальные оппоненты

доктор филологических наук профессор Манаенко Геннадий Николаевич

кандидат филологических наук доцент Красса Сергей Иванович

Ведущая организация

Таганрогский государственный педагогический институт

Защита состоится 30 июня 2009 г. в И часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций ДМ 212.256.02 при Ставропольском государственном университете по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1 -а, ауд. 416.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Ставропольского государственного университета по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1.

Автореферат разослан 28 июня 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета доктор филологических наук профессор

Т.К. Черная

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. В настоящее время особую значимость приобретают исследования социальных аспектов языковых явлений, которые предполагают учет не только лингвистических, но и экстралингвистических факторов. В языкознании возрастает интерес к изучению социального модуса в рамках социолингвистики, лиягвокультурологии, теории дискурса, социальной феноменологии.

Исследование художественных текстов XIX века позволяет рассмотреть не только функциональный план социальных аспектов модуса, но и представить лингвокулыурологический контекст речевого взаимодействия. Слово, выходящее из глубины веков, видоизменяет свое значение, не теряя при этом памяти о своих предшествующих смыслах, и передается будущим поколениям. Это побуждает обратиться к изучению социальных отношений, принятых в обществе XIX века, которые существенно отличаются от современных взаимоотношений между людьми. Представляется перспективным анализ драматургических текстов А.Н. Островского в контексте современного научного лингвистического знания с одновременной ориентацией на коммуникативную реальность его времени.

Исследование особенностей социального взаимодействия «старших» и «младших» в XIX веке на основе художественных произведений А.Н. Островского позволяет увидеть забытые, «старые» тексты по-новому. Текст драматурга — это текст особого рода, знаковая система, в которой бытовое и бытийное неразделимы. В пьесах А.Н. Островского, представляющих собой экспрессию живого русского разговора, достоверно отражены речевые особенности социального взаимодействия «старших» и «младших», зафиксированы изменения форм общения, связанные с социальными аспектами модуса. Художественная типизация как способ познания мира драматургом в процессе творчества позволяет увидеть национальную и социокультурную специфику социально ориентированного речевого общения, обусловленного сословным, групповым сознанием людей XIX века.

Объектом исследования являются социальные аспекты модуса в драматургическом тексте; предметом - языковые особенности социального взаимодействия «старших» и «младших» по данным драматургических текстов А.Н.Островского.

Цель работы - выявить и описать лингвистические средства реализации социальных аспектов модуса в художественном тексте А.Н. Островского.

На достижение цели направлены следующие задачи:

1) рассмотреть социальные аспекты модуса в лингвокулыурологичес-кой перспективе;

2) определить зависимость проявления модуса высказывания (текста) от социальных характеристик участников эстетического события;

3) выявить языковые особенности социально ориентированного общения, отображенные в художественных текстах А.Н. Островского;

4) рассмотреть способы лингвистического представления социальных аспектов модуса в драматургическом тексте в различных измерениях;

5) выделить и описать основные типы речевого жанра беседы, использующиеся участниками социального взаимодействия в процессе развертывания речевого события;

6) рассмотреть лингвистические средства выражения (вербальные и невербальные) социальных аспектов модуса на различных уровнях языка и выявить особенности их употребления в социальном взаимодействии «старших» и «младших» в драматургических текстах А.Н. Островского.

Основным материалом исследования послужили драматургические тексты А.Н. Островского. Фактический материал отбирался методом сплошной выборки диалогической речи персонажей (42 пьесы, более 180 интеракций, представляющих собой развернутые диалоги и минидиалоги; в процессе выборки использованы пьесы, опубликованные в издании: Островский А.Н. Полное собрание сочинений. В 12-ти т. - М.: Искусство, 1973— 1980). В процессе исследования привлекались метапоэтаческие данные, представляющие интерпретацию АЛ Островским собственного творчества: письма, дневники, материалы для словаря русского народного языка, статьи о театре.

Методы исследования. В работе используются описательно-аналитический, структурно-семантический методы анализа текста, трансформационный метод, элементы конверсационного анализа; применяется компонентный, контекстуальный анализ, а также сопоставление, обобщение.

Теоретическая основа исследования. Работа опирается на фундаментальные положения современной лингвистики о диалектике всеобщей взаимосвязи языковых и внеязыковых явлений. Теоретической основой исследования послужили труды В.В. Виноградова, Н.Ю. Шведовой, Ю.Д. Апресяна, Т.В. Шмелевой, A.B. Бондарко, Е.В. Падучевой, Н.Д. Арутюновой, Ш. Балли, И.Р. Гальперина, К.Э. Штайн, М.Я. Дымарского и др., посвященные общетеоретическим вопросам языка, исследованиям в области семантики, коммуникативной и функциональной грамматики, теории текста. Изучение интеракциональной деятельности говорящих осуществляется в ракурсе исследований социальной феноменологии (И. Гофман, А. Щюц), анализа дискурса (Т.А. Ван Дейк, МЛ. Макаров и др.). Используются положения, выработанные в рамках теории речевого акта Дж. Остина, Дж. Серля, П. Грайса, речевого жанра М.М. Бахтина, В.В. Дементьева, К.Ф. Седова, А.Н. Байкуловой.

При исследовании социально ориентированного общения учитывались труды А.Д. Швейцера, Л.П. Крысина, В.И. Карасика, Н.И. Формановской и других, посвященные изучению речевого этикета, социолингвистических проблем речевой коммуникации. При изучении художественных текстов А.Н. Островского определяющей явилась лингво культурологическая концепция Ю.М. Лотмана. Привлекались работы по теории драмы МЛ. Полякова, Т.Г. Винокур, С. Вайма-на, В.П. Ходуса, а также исследования Л.М. Лотман, Е.Г. Холодова, А.И. Ревяки-на, В.Я. Лакшина, посвященные творчеству А.Н. Островского.

Исследование особенностей речевого взаимодействия «старших» и «младших», основанного на нормах, традициях, функционирующих в обществе XIX века, проводится с опорой на «Полное собрание законов Российской Империи, повелением Государя Николая Павловича составленное (1649-1825)», «Памятники русского права», «Домострой», «Жизнь в свете, дома и при дворе» (свод правил речевого этикета, предназначенных для высших слоев российского общества конца XIX века), на работу Е.П. Карновича «Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими», воспоминания современников драматурга А.Н. Островского, а также на труды Ю.М. Лотмана «Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века)», «Роман A.C. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий», Ю.А. Федосюка «Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века».

Гипотеза диссертационной работы. Характер речевого общения «старших» и «младших» в XIX веке был обусловлен существовавшими в рамках данного языкового коллектива более жесткими социокультурными конвенциями, чем в настоящее время. Нормы, правила речевого поведения «старших» и «младших» не предполагали сословно лимитированного адресата: они относились ко всем членам общества. Ритуализация их социального взаимодействия охватывала все области коммуникативной деятельности. Это относится и к бытовой, повседневной сфере общения XIX века как глубинной реальности социальной жизни прошлой эпохи, отображенной в драматургических текстах А.Н. Островского.

Научная новизна исследования. В диссертационной работе показано, что процесс социального взаимодействия обусловлен лингвокультуроло-гическим контекстом и ярко представлен в речевом общении персонажей в произведениях А.Н. Островского. В работе впервые предпринята попытка многомерного, многоуровневого и динамического исследования социальных аспектов модуса на основе драматургических текстов А.Н. Островского. Комплексный подход к изучению социального взаимодействия сквозь призму творчества драматурга позволил: I) рассмотреть способы лингвистического

представления социально-психологических ролей участников речевого события в различных измерениях; 2) описать речевые действия и речевые жанры беседы, отражающие динамику развития интеракциональной деятельности героев и способствующие созданию языкового образа «старших» и «младших» как говорящих персонажей в художественных текстах А.Н. Островского; 3) рассмотреть «старшего» и «младшего» как языковые личности с учетом лингвистических и экстралингвистических параметров и определить особенности речевого употребления ими лингвистических средств. Исследование показывает, что творчество А.Н. Островского является отображением целого пласта дворянской, помещичьей, крестьянской, мещанской и, в первую очередь, купеческой культуры, которая мало интересовала его современников. Обладая особым слухом и зрением, драматург был способен воспроизвести устойчивость быта нескольких сословий и сделать его предметом искусства.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней определены лингвистические особенности экспликации социально-психологической личности «старшего» и «младшего» и описаны средства их речевой реализации в текстах А.Н. Островского; рассмотрены особенности социального взаимодействия неравноправных участников коммуникации, связанные с правилами, нормами и традициями речевого поведения «старших» и «младших», принятыми в XIX веке. Изучаются наиболее значимые вербальные и невербальные средства реализации социального модуса в драматургических текстах А.Н. Островского, которые в традиционных лингвистических трудах в качестве средств выражения модуса, как правило, не рассматриваются. Показано, что передаваемое с помощью невербальных знаков отношение говорящего к собеседнику придает большинству из них символический характер, отличающий их от утилитарных незнаковых употреблений. Результаты исследования позволяют углубить представление об особенностях социального устройства действительности, отображенной в драматургических текстах А.Н. Островского и обусловливающей языковое сознание людей XIX века.

Практическая значимость работы связана с возможностью использования материалов и результатов исследования в практике вузовского преподавания: при чтении курсов (лексикологии, лингвистического анализа текста, стилистики, истории современного русского языка), спецкурсов по лингвокулыурологии, социолингвистике.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Социальные аспекты модуса характеризуются исторической изменчивостью средств и способов выражения модусных значений, особенностей

их употребления, а также зависимостью основных модусов от мировоззрения говорящего, автора текста. Изображение «синтетической картины русской жизни» различных сословий XIX века - это особый взгляд на мир, который был результатом новых эпистемологических, культурных, социальных установок прошлого времени и лингвистических воззрений драматурга, непосредственно обращенного к «простонародному» читателю и зрителю как важнейшей стихии общенациональной жизни.

2. «Иерархизация» социальных отношений между Неравными партнерами коммуникации в XIX веке носила более строгий, чем в настоящее время характер. Социальное взаимодействие «старших» и «младших» было ритуализованным: оно обусловлено традицией, обычаем, которые заключались в «непререкаемости» речевого поведения «младших» по отношению к «старшим». Вербальное и невербальное поведение людей предписывалось общественными, культурными нормами, и это касалось не только придворной, светской, но и повседневной сферы общения.

3. Способы представления социально-психологических ролей «старших» и «младших» в художественном тексте А.Н Островского определяются диалогическим типом мышления драматурга, обусловливающим речевую активность персонажа в диалоге за счет снижения авторитетности авторского слова. Это обеспечивает относительное равноправие ценностно ориентированных точек зрения разных субъектов сознания - автора, персонажа, читателя. Участниками эстетического события изображаются особенности социального взаимодействия между персонажами, динамика иХ речевой деятельности, многоаспектная социально-психологическая характеристика героев, выполняющих социальные роли «старших» и «младших».

4. Отражая в художественных текстах повседневный мир дворянства, купечества и других сословий, А.Н. Островский воссоздает модель социокультурной реальности, основанной на «иерархизации», противопоставленности сословий, социальных групп, что находит языковое воплощение в семантических оппозициях «важный» - «неважный», «богатый» — «бедный», «старый» - «молодой». Способы представления социально мотивированного характера персонажей реализуются в таких изобразительных языковых средствах, как говорящие фамилии, имена, прозвища, манеры речи, поведения, героев, портретные черты (лицо, одежда, голова, прическа, знаки отличия). Элементы вещного мира, воплощенного в языке, несут в себе культурные смыслы, становясь знаками-символами, и рассматриваются как часть семиосферы в соотношении с языковыми знаками.

5. Социальные позиции «старших» и «младших» наиболее полно раскрываются в диалоге-беседе. «Старший» как доминантная языковая личность в

процессе социального взаимодействия играет ведущую роль в коммуникативной деятельности и осуществляет ее контроль на различных этапах развертывания речевого события, оставляя инициативу говорения за собой. Для беседы драматурга характерен эксплицитный модус, постоянно вводимый в процессе диалога. Говорящие стремятся к шаблону, стандартизации, основанной на правилах речевого поведения «старших» и «младших», принятых в XIX веке. Уход от условностей речевого общения проявляется в языковой игре, «словопрении». Несовпадение точек зрения говорящих на жизнь порождает «конфликтную беседу», которая имеет более сниженную семиотичность речевого поведения.

6. Исследование речевого взаимодействия «старших» и «младших» позволяет установить связь с языковым сознанием людей XIX века, которое находит выражение в том, что каждый персонаж соотносит себя с референтной группой «старших» или «младших». Указание на коллективное знание, мировоззрение осуществляется в текстах с помощью транспозиционных значений языковых единиц, ориентации на «других», на «чужое слово», выражающее точку зрения какой-либо социальной группы, сословия. Многие знаки вербального и невербального общения «старших» и «младших» своим существованием показывают «уход» языка за пределы материализованных знаков, в социальную область. Они являются важными социальными, культурными и семиотическими фактами жизни людей эпохи XIX века.

Апробация результатов исследования. Отдельные положения данного исследования были представлены в докладах на Х1-й, ХП-й Международных научных конференциях студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» и «Актуальные проблемы социогуманитарного знания» (Москва, 2004,2005), на Международной научно-практической конференции «IX Невские чтения» (Санкт-Петербург, 2007), на научно-практических конференциях «Университетская наука - региону» (Ставрополь, 2004 - 2009), на Международных научно-практических конференциях «Фундаментальные и прикладные исследования в системе образования» и «Современная наука и образование. Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии» (Тамбов, 2004, 2007) и отражены в 12 публикациях, в том числе в двух статьях в журналах из перечня, утвержденного ВАК.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературных источников, словарей и энциклопедий, использованной литературы, примечания и приложения. Общий объем диссертационной работы 260 страниц машинописного текста, в том числе списки словарей, использованной литературы (273 наименования).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются предмет и объект научного поиска, выдвигается гипотеза, формулируются цель и задачи исследования, раскрывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, характеризуется методологическая база исследования, сформулированы положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Социальные аспекты модуса и их реализация в драматургических текстах А.Н. Островского» излагаются основные теоретические положения, послужившие исходной базой при исследовании социальных аспектов модуса; содержится определение понятий «старшие» и «младшие»; анализируется зависимость протекания речевой деятельности персонажей от социальных характеристик участников общения; выявляются особенности социально ориентированного общения между «старшими» и «младшими» в XIX веке.

«Социоцентрический» подход (А.А. Буров) к языковой сущности модуса способствует расширению его семантической сферы. Модус представляет собой взаимодействие ингеракционного и интерпретационного значений, весь комплекс субъективных смыслов высказывания и текста, включая в себя установку говорящего по отношению к содержанию высказывания и текста, к участникам общения, модус референции, субъективно-предикативные отношения, социолингвистические роли собеседников. В модусе проявляются социальные, психологические, национальные и ментальные характеристики человеческого «я», которое реализуется в художественном тексте в тем или ином его состоянии.

Речь, произносимая в процессе развертывания речевого события, обусловлена ситуативными параметрами социального взаимодействия. Главными элементами, составляющими структуру речевой ситуации и определяющими ее в социально ориентированном общении, необходимо считать ее участников. Говорящим осуществляется отбор одного из возможных путей продолжения коммуникации, соответствующих языковых средств в данной ситуации, в чем и заключается «модусность» высказывания (текста). Выбор детерминируется существованием нескольких социальных областей действования и отношениями между участниками речевого события, определяемыми их социальными различиями. Социальные аспекты модуса — это такие аспекты, которые выражают отношения, определяемые постоянными и ситуативными социальными признаками языковых личностей, участвующих в процессе речевого взаимодействия.

Модус наводит онтологические мосты между текстом и социальной реальностью. Сквозь призму человеческого «я», воплощенного в художественном тексте в той или иной его ипостаси, представлены различные сферы языковых явлений, свойственных не только современности, но и неизведанному

прошлому. Драматургические тексты А.Н. Островского, отражающие речевую реальность его времени, являются уникальным источником, свидетельствующим не только о быте, нравах, культуре различных сословий эпохи XIX века, но и фиксирующим историческую изменчивость способов и средств реализации социальных аспектов модуса. В художественном тексте социальные аспекты модуса должны рассматриваться на оси «автор - читатель» и «автор - текст». Поэтика драматургических текстов А.Н. Островского реализует его представление об авторе «предвосхищаемого» слова — зрителе или читателе. Творческая манера художника проявляется в организации и отборе языковых средств, выражающих отношение автора к содержанию текста. Благодаря этому проявляется рефлексия драматурга над окружающей его социальной реальностью XIX века, отображенной в художественном тексте. Взаимодействие участников речевого события опосредовано позицией художника слова: читателю даются те фрагменты художественного мира, отражающие бытовую, повседневную речевую реальность XIX века, которые лежат в его кругозоре.

Для драматургических текстов А.Н. Островского характерна высокая степень диалогической активности персонажей, их речевого «самосознания». Отношения между ними прямо и опосредованно зависят от социальной принадлежности персонажей к тому или иному классу, сословию, социальной группе, а также сферы речевого общения. В художественном произведении социально-психологические характеристики участников речевого взаимодействия даны разными субъектами сознания в частях текста. Социальные аспекты модуса связаны с изображением словесных и несловесных речевых действий, отраженных в письменном художественном тексте и актуализирующих перцептивные модусы читателя. :

Социально-ролевой характер интеракции детерминируется временем, эпохой и национальными особенностями коммуникации. Интерпретация художественных текстов А.Н. Островского проводится с учетом экстралингвистических параметров, в первую очередь, лингвокультурологического контекста (культурно-историческая эпоха, отраженная в художественном произведении; принадлежность к определенному социальному слою, среде; социальное положение героев). По социальной принадлежности персонажи художественных текстов драматурга являются представителями дворянства (помещики, чиновники) и третьего непривилегированного сословия (купечества, мещанства, крестьянства и других). В девятнадцатом веке эталон русской речи задавали дворяне, и к ним в этом отношении тянулись все остальные сословия.

Категории «старших» и «младших» (начальник - подчиненный, «отцы» и «дети»), отношения между которыми изучаются в диссертационной ра-

боте, выступают скорее как обобщенные социальные позиции, чем определенные роли. Их позиции - это то, что создается в процессе и посредством разговора, когда говорящие и слушающие постепенно выявляют себя как языковые личности. Понятие «старшие» и «младшие» в отношении начальников и подчиненных, а также «отцов» и «детей» существовало в языковом сознании людей XIX века. По исследованиям Ю.М. Лотмана (1994), они употребляются в документах, воспоминаниях современников А.Н. Островского. «Старшие» и «младшие» являются обобщенными понятиями, включающими в себя несколько семантических признаков, обозначающих социальный стаус - возраст, экономическое положение, положение в социальной иерархии (чин, звание, титул), определяющее правовые возможности персонажей. Данные значения зафиксированы в словаре русского языка под редакцией А.П. Евгеньевой (далее MAC). Это находит отражение в речи персонажей А.Н. Островского: «Кабанова (одна). Молодость-то что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта: ничего-то не знают, никакого порядка... Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дам-то и держится, пока живы... Так-то вот старина-то и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется... Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю» (II, 96). «Старшие» и «младшие» в текстах драматурга выражают коллективное сознание. «Старшие» выступают как хранители «старины», культурных традиций, являясь носителями житейской мудрости, знаний философии жизни.

В драматургических текстах А.Н. Островского отражается мышление, духовный мир людей эпохи XIX века, вступающих в социальное взаимодействие, определяемое традициями, нормами и правилами речевого поведения. Ритуальность речевого общения «старших» и «младших» в XIX веке касалась не только придворной и светской жизни, но и повседневной, домашней. Особенности современной речевой ситуации связаны с ослаблением этикетных норм общения, в настоящее время нет единых оснований, которые бы жестко предписывали правила поведения и контролировали все сферы речевого взаимодействия, в том числе и повседневную сферу общения людей.

Во второй главе «Способы лингвистического представления социальных аспектов модуса в художественных текстах А.Н. Островского: социальное взаимодействие «старших» и «младших»» рассматриваются способы представления социально-психологических ролей «старших» и «младших» в драматургических текстах; характеризуются типы речевого жанра беседы, в которых воплощается языковой образ персонажей, исполняющих социальные роли «старших» и «младших».

В художественном тексте А.Н. Островского социальные аспекты модуса реализуются тремя способами: 1) характеристика высказываний героя, дан-

ная автором ремарки; 2) информация о личности героя, представленная в частях произведения другими субъектами сознания; 3) «саморепрезентация» персонажа в процессе речевого общения. В ремарке и/или метаречи автора/персонажа представлена информация о различных характеристиках протекания речевой деятельности героев. Все персонажи А.Н. Островского постоянно говорят об условиях и условностях речевого общения.

Речевое взаимодействие «старших» и «младших» (начальник - подчиненный, «отцы» и «дети») в пьесах А.Н. Островского необходимо рассматривать в двух измерениях: 1) в социальном измерении - это социальные роли, которые играют участники коммуникации; 2) в психологическом -индивидуальные, типовые характеры. Социальные роли «старших» и «младших» представлены в художественных текстах в двух планах: 1) бытовом и 2) бытийном, символическом. А.Н. Островский приходит к «пониманию быта как бытия, как непреложной формы существования человека, вообще людей, в конце концов - общества» (Журавлева 1986:62). Каждый герой у него разыгрывает какую-либо одну или несколько ролей в бытовом плане (роли «мужа», «родителя», «сродственника», «племянника», «дяди», «соседа», «хозяина» и т.д.), поскольку в текстах представлены ситуации из повседневной, бытовой жизни. В символическом плане «старшие» и «младшие» - это иносказание «бедных» и «богатых», «образованных» и «необразованных», «старого» и «молодого» поколения, «старого» и «нового» времени.

Социальная реальность ХЕК века характеризуется сосуществованием разных укладов жизни нескольких сословий. Рост капиталистических отношений поставил на арену жизни нового человека, энергичного и предприимчивого, которым мог быть представитель любого сословия. В результате образовался кричащий конфликт между новой и старой, привычной формой жизни. Изображаемая А.Н. Островским социальная конфликтность выражается в особенностях представления социально-психологических ролей «старших» и «младших». Социальные роли представлены в текстах А.Н. Островского через семантические оппозиции «важный» - «неважный», «богатый, разбогатевший (купец, дворянин и т.д.)» — «бедный, промотавшийся (дворянин, купец и т.д.)», «старый» — «молодой» и др. Например, Меропия Давыдовна Мурзавецкая -«особа, имеющая большую силу в губернии», Глафира Алексеевна — «бедная девица, родственница Мурзавецкой», Михаил Борисович Лыняев - «богатый, ожиретиий барин, почетный мировой судья» («Вояки и овцы», IV, 144). Данные оппозиции организуют образную структуру художественного целого и находят отражение в «самосознании», речи героев.

В пары «старших» и «младших», вступающих в диалогические отношения, вписана целая история жизни. История социального происхождения, «взлета» и «падения» представлена «саморепрезентацией» героя или

в речи других персонажей. Так, различные этапы развития социальных типов встречаются в «Свои люди - сочтемся». Реализация социальных аспектов модуса осуществляется в реальном и ирреальном планах. В мире реального пересекаются прошлое, настоящее и будущее, которые поглощаются житийным временем. Так, как рассказывает сваха Устинья Наумовна, купец Самсон Силыч Большое югда-то «гтщами торговал на Балчуге; добрые люди Самсошкою зваш Подзатыльниками кормили» (1,117); в разговоре с Большовым приказчик Под-халюзин замечает: «Мне, Самсон Сшыч, окрамя вашего спокойствия, ничего не нужно-с. Как жимши у вас с малолетства и видемши все ваши благодеяния, можно сказать, мальчишкой взят-славки подметать, следовательно, должен чувствовать» (1,106). Реально прошедшие действия образно представляются так, как будто они происходят на глазах говорящего и слушающего, временная отнесенность целиком отдается на долю контекста, речевой ситуации. Место Подха-люзина занял теперь малшик в доме купца Большова Тишка. Сгремпёние изменить или укрепить свое социальное положение находит языковое воплощение в том, что многие герои представляют свою социальную роль в ирреальном мире. Так, Тишка мечтает, что когда-нибудь с ним будут разговаривать талью так: «Здравствуйте, Тихон Севастьяныч! Как вы поживаете? Всели слава богу?» («Свои люди—сочтемся», ], 107), высказывание сопровождается авторской ремаркой «лезет на стул и смотрит в зеркало». Глаголы несовершенного вида в ремарке обозначают одновременность наблюдаемого действия процессу зрительного восприятия, отнесенного к настоящему времени. Налицо комплексная транспозиция, образное участие говорящего в реальной сгггуации, так как он представляет свою социальную роль, проектируя модели высказываний, с которыми к нему обращаются, в мире «возможном», «желательном» (Я. Хипгикка 1980).

При взаимодействии социальных ролей «старших» и «младших» наблюдается некоторая «экспансия» физических и речевых действий «старших». Так, Кабанова, Дикой, Гит Титыч Брусков, Уланбекова и другие пытаются доминировать в разговоре и как можно дальше распространить свою власть. Богатая помещица Уланбекова, например, «и на чужих па всех свою заботливость простирает» и «очень уж сердятся, когда без их спросу делается» («Воспитанница», И, 173). В словесной схватке «старшие» стремятся найти возможность «поставить на место» собеседника, для чего и служит речевая субординация. Например, Дулебов, Мавра Тарасовна, Барабошев, Ахов не могут предоставить своим собеседникам равные возможности в словесных прениях, чтобы не быть «побитыми». Они обозначают свою социальную позицию в речи: «Вы еще очень молоды, чтобы так разговаривать», — заявляет князь Дулебов актрисе Негиной. Негина точно расшифровывает смысл слов «старшего»: «Вот это мило. «Вы ще молоды!»... Значит, молодых можно обижать, сколько угодно, онидол-

жны молчать» ((«Таланты и поклонники», V, 223), - говорящему действительно хотелось привести свою собеседницу к покорному молчанию; в тексте пьесы «Правда - хорошо, а счастье — лучше» Мавра Тарасовна говорит своей внучке: «Уж очень ты разговорилась, а птица ты еще не велика, и не пристало мне с тобой много разговорных слов говорить» (IV, 269), — бабушка не хочет говорить с внучкой «разговорных слов», то есть не желает вступать с ней в диалог. Смысл высказывания такой: «Я тебе буду говорить (« указывать), а с тобой разговаривать не стану».

Художественные тексты драматурга показывают особенности социального взаимодействия «старших» и «младших» в XIX веке, которые были обусловлены более жесткими предписанными нормами и правилами речевого поведения, и это касалось не топью придворной, светской, но и повседневной жизни. Социальная роль «детей» определяется многовековой нормой: «...первый долг, чтобы дети слушались родителей. Это не нами заведено, не нами и кончится» («Свои люди—сочтемся», I, 132); «Ах, молчи, сделай милость! Какой там еще закон! Один только закон и есть: «чтоб дети повиновались своим родителям». И никаких других законов нет. А если и есть, так я га знать не хочу» («Не от мира сего», IV, 453); «А теперь из воли родительской мне выходить не должно. На то есть воля батюшкина, чтобы я шла замуж. Должная ему покориться, такая наша доля девичья. Так, знать, таму и должно, так уж оно заведено исстари. Не хочу я супротив отца идти, чтоб про меня люди не говорили да в пример не ставили Хоть я, может быть, сердце свое надорвала через это, да по крайности я знаю, что я по закону живу, никто мне в глаза насмеяться не смеет» («Бедность не порок», I, 367). Социальные отношения между неравноправными участниками коммуникации в XIX веке носили характер ритуала, они определялись традицией, которая имела длительную историю и заключалась в «непререкаемости» поведения «младших» по отношению к «старшим», что выражается сквозь призму деонтического модуса

Социально мотивированная психологическая характеристика участников коммуникации (говорящие имена, фамилии, прозвища) способствует более полному восприятию читателем особенностей социального взаимодействия «старших» и «младших». Представляет интерес соотнесенность характеристики героя с теми или иными зооморфными параметрами: Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), Савел Прокофьич Дикой -(«Гроза»), У ар Киржыч Бодаев («Лес»), Мокий Парменыч Кнуров («Бесприданница»), Африкан Савич Коршунов («Бедность не порок») и др. Социально-психологическая характеристика персонажей может быть лаконично представлена в антропониме или описательно в диалоге персонажей. Зооморфная соотнесенность характера персонажа позволяет:

1) «емко», «метко» и «ярко» охарактеризовать героя (название животного оказывает сильное воздействие на перцепцию читателя, актуализируя в его сознании определенный фрейм, какую-то часть информационной структуры), 2) образно представить его социальную позицию в структуре художественного целого, 3) предугадать роль коммуниканта в процессе социального взаимодействия и его влияние на развитие интеракции.

Стремление изобразить синтетическую картину социального мира формирует особую заданность текста А.Н. Островского - в нем отражаются мельчайшие детали повседневного мира, которые характеризуют личности «старших» и «младших» через манеры речи, поведения, движения героев, портретные характеристики (лицо, одежда, голова, прическа, знаки отличия, украшения). Портрет персонажа является «частью структуры образа, одним го звеньев наращиваемого единства и служит важным средством раскрытия характера» (Сырица 1986: 56). Распределение и роль портретных доминант детерминируются как мировоззренческой позицией автора, так и идейно-художественной задачей, поставленной в произведениях:

/. Одезкда в эпоху, описанную в данных художественных произведениях, носила сословный характер. Наряду с другими деталями портрета описание одежды у художника выполняет функцию яркого социального противопоставления. Принцип контраста находит отражение в отборе деталей, что подчеркивает социальное положение персонажа. С одной стороны, описывается одежда богатых с доминантными определениями богатый, чистый, блестящий, с другой — одежда бедных с доминантными определениями бедный, грязный, оборванный. Так, Анисья Давыдовна (Аксюша), дальняя родственница богатой помещицы Гурмыжскон, «одета чисто, но бедно, немного лучше горничной» («Лес», Ш, 250); Нешигентов, «приказный, очень грязный молодой человек» («Воспитанница», II, 169). Иногда в описании одежды ярко проглядывает несоответствие реального и «видимого» социального положения героя. Так, в «Воспитаннице» старый дворецкий Потапыч, одетый в белый галстук, жилет и черный фрак, только «с виду важен». Некоторые части одежды представлены детально: в «Бедной невесте» Купавина, сваха по купечеству, «в платочке», а вот Панкратьевна, сваха по дворянст ву, «в чепчике» (1,192): «чепец» - 'легкий женский головной убор, обычно в виде капора, который носили в 18-19 вв. Из дома ее не выгнали, но разжаловали из экономок в швеи и велели ей вместо чепца носить на гачове платок. Тургенев, Дворянское гнездо' (MAC). «Чепец» выступает как знак принадлежности к определенной социальной среде. Интерес представляет «диалог-перебранка» двух персонажей, в котором ярко представлены социальные роли и принад лежность или «претензия» на принадлежность собеседников к определенному социальному слою: «Панкратьевна. Невежа!

Я с тобой и говорить-то не хочу/ Карповна Ха, ха, ха, ха... Ты, что ль, бстыю веяслива! Ты вот с дворянами водишься, аходшиъ ощипанная да обдерганная, страм смотреть-то; а я с купечеством, да своим дамам живу, не хуже кого другого, и в лачбарте есть. Напялта чепчик-то, так и на поди, думаешь, что тебя и рукой не достанешь!... Да я копи захочу, так в nai-apuama вз()обрю. (Смеется). Еще важней тебя буду!» («Бедная невеста», I, 200). Все герои произведений А.Н. Островского стараются одеваться «по тогдашней моде», которая задавалась западноевропейской культурой и к которой в первую очередь были приобщены дворяне, а на них ориентировались другие сословия.

2. Лицо: тип лица, отдельные черты его: Уланбекова «старуха лет под 60, высокого роста, худая, с большим носом, черными густыми бровями; тип лица восточный, небольшие усы» («Воспитанница», II, 169), которая постоянно напоминает своим подчиненным: «и ты помни свое ничтожество, и из какого ты звания» (II, 174); Василиса Перегриновна в «Воспитаннице» «постоянно коварно улыбается и страдает зубамю> (II, 170); небогатый учитель Корпелов в «Трудовом хлебе» «лысый, преждевременно состарившийся и сгорбившийся, но всегда улыбающийся человек» (IV, 74).

3. Голова, прическа: богатые соседи помещицы Гурмыжской в «Лесе» представлены автором так: Милонов - «гладко причесан, одет изысканно, в розовом галстуке», Бодаев - «седой, гладко стриженный, с большими усами и бакенбардами, в черном сюртуке, наглухо застегнутом, с крестами и медалями, по-солдатски, с костылем в руке» (III, 250).

4. Рост, контур тела: многие богатые люди, представленные в текстах художника слова, отличаются объемными телесными параметрами. Возможно, что «полнота» в таких случаях является символом зажиточности. Так, Карп Карпович Толстогораздов в «Не сошлись характерами» (II, 142) - «купец, седой, низенький, толстый» (семантика фамилии мотивирована внешними чертами персонажа).

5. Знаки отличия, украшения могут быть свидетельством зажиточности, высокого положения, занимаемого человеком в обществе, даже если они принадлежат лицам, не обозначенным именем собственным. Так, в «Шутниках» фигурируют:«Солидный человек, низенький, толстый; на шее толстая золотая цепь, на руках перстни, палка с золотым набалдашником»; «Важная особа, в шинели нараспашку, на шее орден, тугой белый галстук и очень высокие воротнички» (II, 509). Значимость данных «атрибутов» отражена в диалоге персонажей: «Переярков [чиновник]. <...>(Обращаясь к проходящему). Потише, милостивый государь! Потише, говорю я вам! / Проходящий. Извините/ Переярков. Надо различать людей. (Показывая на свой орден). Видите, милостивый государь!» («Пучина», 11, 594—595),

- взаимодействие речевого и жестового поведения говорящего акцентирует внимание адресата (слушающего и читателя) на конкретном значимом предмете -. орден. Внимание к детали не случайно. Награды-вещи были знаком личного преуспевания по службе (Лотман 1994; Федосюк 2006).

Детальная характеристика внешности персонажей дает представление о их внутреннем духовном содержании. Она образно раскрывает социальные роли, которые герои выполняют в структуре художественного целого.

. Рефлексия над речевой деятельностью персонажей отражена в мета-речевых комментариях. Описание манеры речи может быть лаконично представлено в авторской ремарке либо пространно в косвенном дискурсе героя: «[лакей Мардарий о барине:] А Ардалиону Мартынычу стеснять себя какая оказия, коли у них состояние даже сверх границ! И характер у них такой: что им в голову пришло, сейчас подай! О цене не спрашивают. Тоже иногда послушаешь их разговор-то... уж оченно хорошо, барственно разговаривают. Спрашивают как-то барин у Ардалиона Мартыныча: «А ведь ты, должно быть, в год много денег промываешь?» А Ардалион Мартыныч им на ответ: «А почт я знаю. Я живу, как мне надобно, ауж там в конторе сочтут, сколько я прожил. Мне до этого дела нет». Так и отрезали; значит, шабаш, кончен разговор. Благородно...» («Не от мира сего», V, 427), — представлен субъективный способ интерпретации чужих высказываний с уточнением отдельных участников ситуации и эксплицированием авторства информации. Реализуется модусно-прагматическая интерпретация объекта, в качестве которого выступает не внеязыковая действительность, а речевая деятельность «другого».

Наиболее полно социальные позиции говорящих раскрываются в диалоге-беседе, отражающей динамику речевого общения «старших» и «младших». По способу представления в тексте А.Н. Островского речевой жанр беседы можно разделить на группы: институциональная беседа (отношения между «старшими» и «младшими» в социальной иерархии) и семейная (отношения «отцов» и «детей»). Первый тип беседа имеет более жесткий характер с точки зрения следования нормам ситуации социального взаимодействия по сравнению с семейной речью, для нее свойственна большая этикетизация речевого общения. По степени формализованнос-ти институциональная беседа может быть: 1) с жесткой формой общения и 2) относительно свободной формой общения. В системе семейных бесед по форме выделяется открытый и закрытый (интимный) типы беседы.

Беседы А.Н. Островского совмещают в себе информативное и фатичес-кое общение. Они характеризуются полисубьекшостью, политематичностью, наставительностью, поучительностью. Говорящие стремятся к стандартизации,

шаблону, основанному на принятых в XIX веке правилах речевого поведения «старших» и «младших» в процессе разговора. В обыденном языковом сознании XIX века процесс «говорения» традиционно ассоциировался с верховенством и властью «старших». В диалогах А.Н. Островского модус выражен эксплицитно, он постоянно вводится собеседниками в процессе речевого взаимодействия: порядок включения, передачи коммуникативной роли, выхода из общения контролируется говорящим. Произвольное включение «младшего» в диалог сопровождается отрицательной реакцией со стороны собеседника и пресекается «старшим». В процессе беседы наблюдается уход от рутины и скуки с помощью своеобразной языковой игры, «словопрения». В результате коммуникации осуществляется постоянная трансляция социальной информации, передача знаний, опыта «младшим».

Речевой жанр беседы отражает ситуацию социального взаимодействия «старших» и «младших», и нормативность данного жанра общения в значительной мере зависит от нормативности поведения участников коммуникации. В беседе «старшие» осуществляют контроль — интеллектуальный, эмоциональный, поведенческий, чутко реагируя на ненормативное поведение «младших». Несовпадение жизненных позиций «старших» и «младших» рождает конфликтную форму общения, которая воспринимается как «естественная», единственно возможная.

В процессе конфликта обеими сторонами рассматриваются одни и те же истинные ценности: семья, музыка, образование — но нормативные ориентиры поколений разные. Коммуникативная норма, и даже шире - культурная - пересекается с представлением о должном, которое втягивается в концептуальное пространство добра, блага, любви. Рефлексия персонажей над должным, нормативным образует метаречевой компонент модуса. Конфликтная противоположность нетождественных ориентиров смыслообразо-вания в тексте задает родовую схему текстопостроения. На ее основе выявляется глубина семантики текста - субъективно-ценностные реальности, лежащие в основе суждения о качествах окружающего мира и человека в нем. Диалог-беседа в текстах А.Н. Островского предстает как «апогей самозарождающегося внимания» к «другому»: в реплики собеседников включаются речевые формы различных субъектов, элементы несобственно-прямой речи. Субъективация повествования свидетельствует о повороте говорящих личностей к внешнему миру: участники общения постоянно представляют собой референтную группу членов социума, общественную организацию.

В третьей главе диссертации «Лингвистические средства выражения социальных аспектов модуса в драматургических текстах А.Н. Островского» описываются лингвистические средства выражения социальных аспек-

тов модуса на различных уровнях языка и выявляются особенности их речевого употребления в социальном взаимодействии «старших» и «младших» в художественных текстах А.Н. Островского.

Описание речевого общения «старших» и «младших» необходимо проводить с учетом экстралингвистических и лингвистических параметров исследования. Экстралингвистические параметры определяют выбор тех или иных языковых средств говорящими в социальном взаимодействии. Лингвистические параметры необходимы для изучения вербального уровня описания языковой личности на различных ярусах языка.

На фонетическом и фоносемантическом уровне языка важной особенностью в речи персонажей, имеющих более низкое социальное положение, является добавление в конце слов звука «с», который в таком употреблении стал символом культуры, свойственной эпохе XIX века. Право на «говорение» у «старших» было непререкаемым, что проявляется в следующем: 1) тональности общения - возможность говорить на повышенных тонах отдана «старшим»; 2) имеющие «право» осуществляют осознанный контроль над своей речью (молчание и говорение с определенной целью) и речью собеседника -могут добровольно передавать инициативу в руки партнеру («младшему»).

На лексико-семантическом уровне речь персонажей характеризуется употреблением специальных групп обращений, которые включают термины родства (батюшка, матушка, папаша, папенька, тятенька, маменька, брат, братец), используемые в различных функциях, а также подгруппу официальных титулов (ваше превосходительство, ваше благородие и др.), которые варьируются в зависимости от того, какой чин, социальное положение занимает лицо, о котором идет речь. К особой группе именований в функции обращения относятся барин, барыня, барышня, сударь сударыня, к барчукам - сударик, ваша барственность, благодетельница, благодетель, ваша милость, ваше степенство, которые принадлежат персонажам более низкого по социальному статусу сословию. Речевые формулы обращения, принятые в XIX веке и отраженные в драматургических текстах А.Н. Островского, имеют особую значимость. Они представляют собой объективно оценочные номинации, так как своим существованием выражают социальные отношения. Оценка же «...всегда предполагает интерпретацию речевого акта по его перлокутивному эффекту...»(Дорошенко 1990:89). В процессе социального взаимодействия «старших» и «младших» внимание читателя акцентируется не столько на его перлокутивном эффекте (Дж. Остин), сколько говорящий пытается «повысить» социальную значимость «старшего», косвенно «понижая» свою («игра на понижение», по О.С. Иссерс). При частом употреблении говорящими в тексте таких обращений выражается субъективно-оценочное отношение к собеседнику.

Дня речи «старших» (реже «младших») характерен прием «самоназывания» в третьем лице с помощью существительных с положительной или отрицательной окраской. Акт «самоназывания» осуществляется персонажами осознанно. С помощью перехода от одной семантической струетуры к другой, то есть «семантической трансформации» (В.Г. Гак), или «семантической транспозиции» (А.В. Бондарю, К.Э. Штайн), осуществляется идентификация личности говорящих персонажей в текстах А.Н. Островского по постоянному социальному признаку (возраст, пол, образование, сословие) либо по социальной роли (начальник, подчиненный, родитель): «Кабанова. Мать стара глупа; ну, а вы молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать» («Гроза», II, 217); «Большое. ...То-то вот и беда, что наш брат, купец, дурак, ничего он не понимает, а таким пиявкам, как ты, это и на руку. Ведь вот ты теперь все пороги у меня обобьешь таскамшись-то» («Свои люди - сочтемся», I, 99); «Мамаев [Глумову]. Гимназист бежит недавно чуть не бегам из гимназии; я его, понятное дело, остановил и хотел ему, знаете, в шутку паучете прочесть... Другой бы еще благодарил, что для него, щенка, солидная особа среди улицы останавливается, да еще ручку бы поцеловал; а он что ж!» («На всякого мудре1{а довольно простоты», ///, 14—15).

В репертуар общения «старших» как доминантных языковых личностей входят глаголы повелительного наклонения, реже изъявительного и сослагательного. От младших по возрасту, чину, общественному положению правила речевого этикета требовали подчеркнуто уважительного отношения к старшим, которым разрешалась несколько пренебрежительная манера обращения к «младшим». Начиналось это уже с семьи. Употребление личного местоимения «вы» в речи «младших» свидетельствует о почтительности и уважении к «старшим»: оно употреблялось не только при обращении подчиненного к начальнику; но и детей к родителям, что считалось в XIX веке нормой.

Основу речевого взаимодействия «старших» и «младших» в драматургических текстах А.Н. Островского составляют глаголы и личные местоимения, употребленные в транспозиционных значениях. Разнообразные транспозиции личных глагольных форм и местоимений всегда связаны с «приращением» смысла. Они подчеркивают коллективный характер действий персонажей и жизненность обычаев, традиций: «Нет, воспитание дочерей неблагородное дело! Вырастишь, взлелеешь подле себя, и потам отдай чужому человеку... останься сиротой... ужасно!» («Доходноеместо», II, 70); «[мать сыну] Если родительница, что и когда обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести <„> Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, это нынче не нравится...» («Гроза», II, 217); «Должен исполнять, что мать говорит» («Гроза», И, 230). В речи персонажей транспозиции вызваны праг-

магическими установками: обычно говорящий отождествляет себя с референтной группой «старших», «имеющих право», реже «младших».

Значимо противопоставление местоимений «я» - «ты», «я» - «вы», «ты» - «вы», «мы» - «вы», «мы - они». Оппозиции являются реализацией противоположных точек зрения, интересов, стилей поведения «старших» и «младших», а также групп сословий. Например, в «Бедной невесте» дочь отказывается выходить замуж за богатого старого человека: «Анна Петровна. Завтра надо сказать Максиму Дорофеичу, что мы согласны/Марья Андреевна Нет, маменька, это выше сил моих!/.'Анна Петровна Ну, так живи, как знаеи1ь! Мне теперь до тебя и дела нет. Я тебя растила, я тебя воспитывала, хлопочу, ни дня, ни ночи покою себе не имею, а ты меня знать не хочешь! Для тебя мать-то дешевле всякого, прости господи! Я теперь тебе слова не скажу, повесничай с кем хочеись! Ты мать позабыла, ты для матери ничего не хочешь сделать; авось, добрые люди найдутся, не оставят старуху. Пойдемте, Платон Макарыч, ко мне в комнату. (Встает и идет). Видно, уж мне, старухе, век горе мыкать/Анна Андреевна (за ней). Маменька!/ Анна Петровна Ты не ходи за мной! Я_теперь тебя и видеть не хочу. (Уходит)» (I, 246). Местоимение «мы»-совместное, употребленное в первой реплике матери, является выражением общности с собеседником: включая в активный процесс адресата, говорящий я выступает как активное действующее лицо по отношению к адресату, чтобы тот полностью принял эти действия в собственных интересах. В последующих репликах «мы»-совместное распадается на два противоположных полюса я <-> ты, создавая атмосферу отчужденности. «Я» не представляет собой единственный конструируемый мир (старшее поколение), оно противопоставляется миру «ТЫ» (младшее поколение). Нередко в общении с детьми представление говорящего осуществляется через номинацию социальной роли (я=она): семантическая интерпретация говорящим местоимения «я» и «ты» осуществляется по средством соотнесения их с референтным значением эксплицитно выраженного слова «мать» и эксплицированного слова «дочь», обозначающих соответственно социальный статус коммуникантов. Субституция личного местоимения первого лица существительным «мать» в процессе развертывания ингеракции является результатом отстранения говорящего от собственного «я». Оппозиция я <-> ты «обостряется» при настойчивом повторении местоимений и отрицании. «Право быть первым лицом» предопределяется социально-ролевой сущностью персонажа

На синтаксическом уровне основу речевого поведения «старших» как активных коммуникантов составляют побудительные и вопросительные предложения, меньшая употребительность данных коммуникативных типов предложений свойственна для «младших», что порой указывает на «внешнюю» пассивность в ведении диалога, о чем свидетельствует смена манеры речи говорящего в зави-

симости от социального статуса слушающего. Идентификации социальной позиции говорящих в речи способствует модус утверждения/отрицания. Синтаксические значения утверждения/отришния в социальном контексте расширяют объем, приобретая новые интеракционалъные значения и выполняя не свойственные функции в речи взаимодействующих коммуникантов. В речи «младших» наблюдается сознательное или преднамеренное занижение собственной социальной позиции в процессе диалога с помощью отрицательных предложений. В текстах А.Н. Островского самоуничижение - характерный прием идентификации личности, занимающей низкое социальное положение.

В текстах А.Н. Островского особую роль играет повтор и антитеза. Они усложняют высказывания, увеличивают их протяженность и, как следствие, являются средством удержания инициативы «говорения» в руках «старших», что не противоречит нормам речевого поведения, предписанным в XIX веке. В социальном взаимодействии повторы связаны с внеязыковы-ми, прагматическими установками: они используются как «старшими» при наставлениях, поучениях, приказах, советах, так и «младшими» при просьбах, мольбах, жалобах, манипуляциях с целью достижения желаемого для говорящего результата. С помощью повторов акцентируется внимание на смыслах, которые выражают мировоззренческие, нравственные, жизненные позиции, свойственные двум противоположным «лагерям» «старших» и «младших». Обычно они противопоставляются или навязываются «младшим». Повтор и антитеза в текстах драматурга выступают как условие синтаксической связности текста и как принцип его семантической организации. Конструирование социальной действительности XIX века, отображенной в текстах А.Н. Островского, покоится на антитезах, или семантических оппозициях: бедные / богатые, благородные / неблагородные, своевольные / безвольные, старые / молодые, которые, взаимодействуя с повторами, составляют «архитектонику» художественного текста.

В текстах А.Н. Островского фиксируется распространение институциональной речи в культурной среде XIX века. Новый язык не только создается персонажами вновь, но и распространяется в процессе социального взаимодействия. Он не просто входит в повседневность, он - ее значимая симптоматика. Этому языку усердно учатся все персонажи драматурга - как «старшие», так и «младшие». Представители непривилегированного сословия, независимо от принадлежности к старшему или младшему поколению, стремятся говорить «как барин». Претензии купцов и мещан на «образованность» и «внешний лоск» детерминируют их обращение к языку «моды»: «Устинья Наумовна. А есть у меня теперь жених, вот точно такой, как ты, брилияи-товая, расписываешь: и благородный, и рослый, и брюле / Липочка. Ах, Устинъя Наумовна! Совсем не брюле. а брюнет /Устинья Наумовна Да, очень

мне нулсно, на старости лет. язык-то ломать по-твоаму: как сказалось, так и живет. И крестьяне есть, и орген на шее; ты вот поди оденься, а мы с маменькой потолкуем об этом деле» («Свои люди - сочтемся!», I, 94). Искажение слова свидетельствует о недостаточной освоенности его персонажем. Неверно произнесенное слово «брюнет», употребленное в инициальной реплике необразованной свахи, сразу же вызывает бурную реакцию со стороны молодой и более образованной купчихи. Попытка Липочки научить Устинью Наумовну «на старости лет язык ломать» профанируется последней. Полный отказ «старшего» говорить по-другому утверждается употреблением в следующих высказываниях другого искаженного слова орген, а далее некатегорического приказа по отношению к Липочке. Высказывания, комментирующие стилистически маркированное слово, это своеобразные «вкрапления», «вставки» в единое повествование Устиньи Наумовны о выгодном женихе.

Дня персонажей А.Н. Островского характерна открытая рефлексия над словом, его употреблением в той или иной ситуации. Языковая рефлексия служит своеобразным «социальным маркером» (H.A. Николина), обозначающим принадлежность героев к различным слоям общества, социальным группам. «Старшие», принадлежащие к сословию «образованных», не понимают или отвергают чужеродные, просторечные слова, а в устах «необразованных», стремящихся «подражать» первым, новый язык звучит как искаженная цитация «другого», «чужого» языка.

Особым средством выражения социальных аспектов модуса в текстах А.Н. Островского являются языковые единицы, обозначающие невербальное поведение «старших» и «младших». Невербальное взаимодействие, так же как и вербальное, обусловливалось принятыми в XIX веке нормами и правилами поведения. А.Н. Островский называл актера «пластическим художником»: краски его «палитры»—это жесты (X 526). Персонажи А.Н. Островского говорят-движутся словами-жестами, что создает эффект многократного «сопереживания» ситуации собеседником, читателем или зрителем. Описание речевой деятельности коммуникантов в драматургических текстах А.Н. Островского представлено в ремарках, обрамляющих высказывания героев: 1) либо в начале любого звена рубрикационного членения текста, 2) либо при характеристике непосредственного речевого взаимодействия персонажей. Например, сцена появления властной помещицы Мурзавецкой в «Волках и овцах»: «Чугунов встает со стула и становится невдалеке от двери в гостиную, за ним по линии к выходной двери становятся: подрядчик потом староста, потом маляр и столяр. Мурзавецкая одета в черную шелковую блузу, подпоясанную толстым шелковым шнурком... в левой руке черная пачка с белым, слоновой кости, костылем. Проходит медленно и не глядя ни на кого, от дверей передней в гостиную. Все стоящие в зале поочередно целуют ее правую руку. За

ней, в двух шагах, проходит, опустя глаза в землю, Глафира, одета в грубое черное шерстяное платье; потом две приживалки, одетые в черное. Павлин [дворецкий] идет елевой стороны Мурзавецкой и, почтительно согнувшись, несет на руке что-то вроде черного плаща. Корнтий [лакей], пропустив всех, входит в гостиную и затворяет двери» (IV, 118), - в структуре драматургического текста данная сцена выделена в третье явление первого действия. Введение персонажа в художественное целое таким способом позволяет акцентировать внимание на социальном статусе главных героев, образно установить их социальную иерархию и показать «кто в доме хозяин».

Авторские ремарки, обозначающие невербальное поведение, сопровождают реплики героев при непосредственном социальном взаимодействии. Так, например, обмениваются утренними приветствиями два говорящих героя - один «очень молодой человек», а другой «пожилой человек, с громадным состоянием». Первый - Вожеватов — скажет «почтительно кланяясь»: «Мокий Парменыч, честь имею кланяться!». Второй — Кнуров — ответит, «подавая руку»'. «А! Василий Данилыч!» («Бесприданница», V, 9). Здороваются не просто два человека одного круга. Это целый ритуал, который непременно предполагает, что младший поздоровается первым, а старший и более богатый сделает вид, что не сразу его заметил, и согласно которому младший почтительно поклонится, но не рискнет первым протянуть руку, а старший, протянув руку, выразит этим свою благосклонность.

Информация о невербальных компонентах обычно дается в авторских ремарках (реже в речи персонажей), которые обозначают следующие компоненты высказывания: для «младших» характерно употребление таких невербальных средств общения — «поклониться», «снять шляпу», «шаркать ножкой», «поцеловать руку», «приложиться в ручке», «потупя таза», «потупившись», «смотрит в землю», «оглядываясь», «в сторону», «стоять, сложа руки на груди», «стоять, заложив руки назад», «стоять на коленях», «падать на колено»; «старшим» свойственны - «ударить кулаком», «топнуть ногой», «погрозить пальцем», «указать пальцем». Например, в пьесе А.Н. Островского «Гроза» в сцене прощания: «Кабанов (подходя к матери). Прощайте, маменька! / Кабанова (жестам показывая в землю). В ноги, в ноги! / Кабанов кчаняется в ноги, потам целуется с матерью/Прощайся с женой! /Катерина кидается ему на шею / Кабанова. Что на шею-то виснешь, бесстыдница! Не с любовником прощаешься! Он тебе муж - глава! Аль порядку не знаешь ? В ноги кланяйся! /Катерина кланяется в ноги / Кабанов. Прои{ай, сестрица! (Целуется с Варварой.) Прощай, Глаша!/(Целуется с Глашей.) Прои^айте, маменька! (Кланяется.) / Кабанова Прощай! Дальние проводы -лишние слезы» (II, 232-233), -жесто-вость представляется не только как иллюстрация-упроение устной речи, она предшествует созданию знака (смысла) в ходе коммуникации. Указующий жест

имеет пространственную характеристику («жестом показывая в землю»), а слова свекрови «Он тебе муж—глава! Аль порядку не знаешь? В ноги кланяйся!» свидетельствуют о предписанной норме поведения для «младшего», поэтому вторичное употребление «жестовой» авторской ремарки было бы избыточным, и вместо него - приказ поклониться в нога.

Невербальные средства языка - это важная и неотъемлемая часть речевого взаимодействия «старших» и «младших» в XIX веке. Они являются семиотическими фактами данной культуры, отображаемой в драматургических текстах А.Н. Островского. Социальные знаки вербального и невербального общения людей усваивались с детства и имели массовую представленность: их форма, манера исполнения и семантика были известны всем членам русской языковой общности. Пластическое изображение движений персонажей актуализирует перцептивные модусы читателя или зрителя. Многоаспектное воспроизведение социального взаимодействия отражает социально обусловленный фон поведения людей в определенной ситуации, предоставляя знания о существовавших формах общения, традициях, нравах эпохи XIX века, получивших художественное воплощение в драматургических текстах А.Н Островского.

В заключении подведены итоги исследования, которые сформулированы в автореферате в виде положений, выносимых на защиту.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. ГоробецО.С. Лингвофипософские аспекты функционально-семантической категории модуса // Вестник Ставропольского государственного университета. - Выпуск 60. - 2009. - С. 38-44. Журнал рекомендован ВАК (0,4 пл.).

2. Горобец О.С. Невербальные средства реализации социальных аспектов модуса (на материале художественных текстов А.Н. Островского) // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. № 101: научный журнал,—СПб.: Книжный дом, 2009. -С. 140-146. Журнал рекомендован ВАК (0.6 п.л.).

3. Горобец О.С. Особенности речевой реализации социальных категорий модуса // Материалы XI Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». - Выпуск 12. - М.: Изд-во МГУ, 2004. - С. 167-168 (0, 15 пл.).

4. Горобец О.С. Аспекты изучения модуса в русском языке // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. -Выпуск 13. - М.: «Век книги-3», 2004 (0,2 пл.).

5. Горобец О.С. Идентификация социального статуса человека посредством речевой ситуации // Сборник тезисов XII Международной научной

конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». -Выпуск 13. - М.: Изд-во МГУ, 2005. - С. 200-201 (0,15 пл.).

6. Горобец О.С. К вопросу о категориях модуса // Актуальные проблемы социогуманитарнош знания. Сборник научных трудов. - Выпуск 14. -Москва: «Век книги - 3», 2005. - С. 51-52 (0,2 пл.).

7. Факультативные способы маркирования социального статуса человека // Филология, журналистика, культурология в парадигме современного научного знания: Материалы 51-й научно-методической конференции преподавателей и студентов «Университетская наука - региону». 4.IV. - Ставрополь, 2006. - С. 54-57 (0,25 пл.).

8. Горобец О.С. Обращение в семантической структуре предложения (социолингвистический аспект) // Альманах современной науки и образования. Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии. В 3 ч.—42: Межвузовский сборник научных трудов. - Тамбов: Грамота, 2007. - С. 91-93 (0,22 пл.).

9. Горобец О.С. Речевая манипуляция как способ выражения социальных категорий модуса // Язык и культура - основа общественной связности. Научная сессия «IX Невские чтения». Материалы международных научно-практических конференций. - СПб.: Изд-во «Остов», 2007. - С. 56-58 (0,25 пл.).

10. Горобец О.С. Социальные отношения в интерактивной модели коммуникации: индуктивно-дедуктивный характер речепроизводства // Филология, журналистика, культурология в парадигме современного ночного знания: Материалы 52-й i гаучно-методической конференц ии преподавателей и студентов «Университетская наука-региону». 4.V. - Ставрополь, 2007. - С. 31-34 (0,2 пл.).

11. Горобец О.С. Идентификация социального статуса человека посредством лексической номинации и синтаксических структур // Системные отношения в языке: Материалы Интернет-конференции (20 мая - 20 июня 2007 года), посвященной 80-летию со дня рождения доктора филологических наук профессора Ю.И. Леденева. - Ставрополь, 2008. - С. 81-82 (0,14 пл.).

12. Горобец О.С. Типология речевых актов, выражающих социальный статус человека // Филология, журналистика, культурология в парадигме современного научного знания: Материалы 53-й научно-методической конференции преподавателей и студентов «Университетская наука - региону». - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. - С. 419-426 (0,44 пл.).

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Горобец, Ольга Сергеевна

Введете

Глава I. Социальные аспекты модуса и их реализация в 13 драматургических текстах А.Н. Островского

1.1. Социальные аспекты модуса в 13 лингвокулыурологической перспективе

1.2. Экстралингвистические параметры исследования 27 социальных аспектов модуса в художественных текстах А.Н. Островского

1.3. Особенности социально ориентированного 37 общения в XIX веке и их отображение в. драматургических текстах А.Н. Островского

Выводы по первой главе

Глава II. Способы лингвистического представления социальных 53 аспектов модуса в художественных текстах А.Н. Островского: социальное взаимодействие «старших» и «младших»

2.1. Представление социальных ролей «старших» и 53 «младших» в драматургических текстах А.Н. Островского

2.2.Социально-психологические характеристики 67 неравноправных участников речевого взаимодействия

2.3. Манеры речи, поведения, движения, портретные 77 характеристики персонажей, выполняющих социальные роли «старших» и «младших»

2.4. Речевой жанр беседы в аспекте социальных 88 категорий модуса

Выводы по второй главе

Глава III. Лингвистические средства выражения социальных 134 аспектов модуса в драматургических текстах А.Н.

Островского

3.1. Фонетические и фоносемантические особенности

3.2. Лексико-семантические особенности

3.3. Морфологические особенности

3.4. Синтаксические особенности

3.5. Стилистические особенности

3.6. Невербальные средства выражения социальных 194 аспектов модуса

Выводы по третьей главе

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Горобец, Ольга Сергеевна

Актуальность исследования. В настоящее время особую значимость приобретают исследования социальных аспектов языковых явлений, которые предполагают учет не только лингвистических, но и экстралингвистических факторов. В языкознании возрастает интерес к изучению социального модуса в рамках социолингвистики, лингвокультурологии, теории дискурса, социальной феноменологии.

Исследование художественных текстов XIX века позволяет рассмотреть не только функциональный план социальных аспектов модуса, но и представить лингвокультурологический контекст речевого взаимодействия. Слово, выходящее из глубины веков, видоизменяет свое значение, не теряя при этом памяти о своих предшествующих смыслах, и передается будущим поколениям. Это побуждает обратиться к изучению социальных отношений, принятых в обществе XIX века, которые существенно отличаются от современных взаимоотношений между людьми. Представляется перспективным анализ драматургических текстов А.Н. Островского в контексте современного научного лингвистического знания с одновременной ориентацией на коммуникативную реальность его времени.

Исследование особенностей социального взаимодействия «старших» и «младших» в XIX веке на основе художественных произведений А.Н. Островского позволяет увидеть забытые, «старые» тексты по-новому. Текст драматурга - это текст особого рода, знаковая система, в которой бытовое и бытийное неразделимы. В пьесах А.Н. Островского, представляющих собой экспрессию живого русского разговора, достоверно отражены речевые особенности социального взаимодействия «старших» и «младших», зафиксированы изменения форм общения, связанные с социальными аспектами модуса. Художественная типизация как способ познания мира драматургом в процессе творчества позволяет увидеть национальную и социокультурную специфику социально ориентированного речевого? общения; обусловленного;сословным; групповым;сознаниемлюдей:Х1Х века.

Объектом5 исследования: являются социальные: аспекты- модуса в драматургическом тексте; предметом - языковые особенности социального взаимодействия «старших» и «младших» по данным драматургических текстов А.Н. Островского.

Цель работы; — выявить и описать лингвистические средства реализации- социальных аспектов; модуса в художественном тексте А.Н. Островского: .;

На достижение цели направлены следующие задачи: :

1) рассмотреть социальные аспекты; модуса;- в лингвокультурологической перспективе; ,

2) определить зависимость проявления, модуса высказывания ' (текста) от социальных характеристик участников эстетического события;

3) выявить языковые; особенности социально ориентированного общения, отображенные в художественных текстах A.Hi. Островского;

4) рассмотреть способы лингвистического1 представлениям социальных аспектов модуса в драматургическом тексте в различных измерениях; 1

5) выделить и описать основные типы речевого жанра, беседы, использующиеся участниками социального взаимодействия в процессе развертывания речевого события; ;

I • >

6) рассмотреть лингвистические средства выражения (вербальные и невербальные) социальных аспектов; модусаша различных уровнях, языка, и выявить особенности их употреблениям в - социальном взаимодействии «старших» и «младших» в'драматургических текстах А.Н- Островского:

Основным материалом исследования1, послужили драматургические тексты А.Н: Островского. Фактический материал отбирался' методом сплошной выборки диалогической речи - персонажей (42 пьесы;, более 180 интеракций, представляющих собой развёрнутые диалоги и минидиалоги; в процессе выборки использованы пьесы, опубликованные в издании: Островский А.Н. Полное собрание сочинений. В 12-ти т. — М.: Искусство, 1973-1980). В процессе исследования привлекались метапоэтические данные, представляющие интерпретацию А.Н. Островским собственного творчества: письма, дневники, материалы для словаря русского народного языка, статьи о театре.

Методы исследования. В работе используются описательно-аналитический, структурно-семантический методы анализа текста, трансформационный метод, элементы конверсационного анализа; применяется компонентный, контекстуальный анализ, а также сопоставление, обобщение.

Теоретическая основа исследования. Работа опирается на фундаментальные положения современной лингвистики о диалектике всеобщей взаимосвязи языковых и внеязыковых явлений. Теоретической основой исследования послужили труды В.В. Виноградова, Н.Ю. Шведовой, Ю.Д. Апресяна, Т.В. Шмелевой, Г.А. Золотовой, A.B. Бондарко, Е.В. S

Падучевой, Н.Д. Арутюновой, Ш. Балли, И.Р. Тальперина, К.Э. Штайн, М.Я. Дымарского и др., посвященные общетеоретическим вопросам языка, исследованиям в области семантики, коммуникативной и функциональной грамматики, теории текста. Изучение интеракциональной деятельности говорящих осуществляется в ракурсе исследований социальной феноменологии (И. Гофман, А. Щюц), анализа дискурса (Т.А. Ват Дейк, M.JI. Макаров и др.). Используются положения, выработанные в рамках теории речевого акта Дж. Остина, Дж. Серля, П. Грайса, речевого жанра М.М. Бахтина, В.В. Дементьева, К.Ф. Седова, А.Н. Байкуловой. При исследовании социально ориентированного общения учитывались труды А.Д. Швейцера, Л.П. Крысина, В.И. Карасика, Н.И. Формановской и других, посвященные изучению речевого этикета, социолингвистических проблем речевой коммуникации. При изучении художественных текстов А.Н. Островского определяющей явилась лингвокультурологическая концепция Ю.М. Лотмана.

Привлекались работы по теории драмы М.Я. Полякова, Т.Г. Винокур, В.П. Ходуса, а также исследования JI.M. Лотман, Е.Г. Холодова, А.И. Ревякина, В.Я. Лакшина, посвященные творчеству А.Н. Островского.

Исследование особенностей речевого взаимодействия «старших» и «младших», основанного на нормах, традициях, функционирующих в обществе XIX века, проводится с опорой на «Полное собрание законов А

Российской Империи, повелением Государя Николая Павловича составленное (1649-1825)», «Памятники русского права», «Домострой», «Жизнь в свете, дома и при дворе» (свод правил речевого этикета, предназначенных для высших слоев российского общества конца XIX века), на работу Е.П. Карновича «Родовые прозвания.и титулы в России и слияние иноземцев с русскими», воспоминания современников драматурга А.Н. Островского, а также на труды Ю.М. Лотмана «Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века)», «Роман A.C. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий», Ю.А. Федосюка «Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века».

Гипотеза диссертационной работы. Характер речевого общения «старших» и «младших» в XIX веке был обусловлен существовавшими в рамках данного языкового коллектива более жесткими социокультурными конвенциями, чем в настоящее время. Нормы, правила речевого поведения «старших» и «младших» не предполагали сословно лимитированного адресата: они относились ко всем членам общества. Ритуализация их социального взаимодействия охватывала все области коммуникативной деятельности. Это относится и к бытовой, повседневной сфере общения XIX века как глубинной реальности социальной жизни прошлой эпохи, отображенной в драматургических текстах А.Н. Островского.

Научная новизна исследования. В диссертационной работе показано, что процесс социального взаимодействия обусловлен лингвокультурологическим контекстом и ярко представлен в речевом общении персонажей в произведениях А.Н. Островского. В работе впервые предпринята попытка; многомерного, многоуровневого1 и динамического исследования! социальных аспектов; модуса? на основе; драматургических текстов? А.Н; Островского; Комплексный подход к изучению социального взаимодействия сквозь призму творчества, драматурга, позволил: 1) рассмотреть; способы лингвистического . представления; социально-психологических ролей! участников речевого события в; различных измерениях; 2) описать речевые действия? и речевые жанры- беседы, отражающие динамику развития« интеракциональнои- деятельности? героев^ и способствующие: созданию? языкового- образам «старших» и «младших» как говорящих персонажей в художественных текстах А.Ы. Островского;- 3) рассмотреть, «старшего» и «младшего» как языковые личности с учетом лингвистических и экстралингвистических; параметров): и определить особенности речевого употребления ими лингвистических средств. Исследование показывает, что творчество А.Н. Островского является отображением целого- пласта дворянской*, помещичьей, крестьянской, мещанской, и; в: первую* очередь, купеческой; культуры, которая мало интересовала его современников? Обладая особым слухом и; зрением, драматург был. способен: воспроизвести устойчивость быта; нескольких сословий и сделать его предметом искусства.

Теоретическая значимость работы заключается* В1 том; что> в ней определены лингвистические особенности экспликации, социально-психологической личности «старшего» и «младшего» и описаны средства их речевой реализации; в текстах А.Ы. Островского; рассмотрены особенности социального взаимодействия? неравноправных участников коммуникации;, связанные с правилами, нормами и традициями речевого! поведения «старших» и «младших», принятыми в XIX веке. Изучаются наиболее значимые вербальные и невербальные средства реализации социального модуса /в драматургических текстах А.Н. Островского,; которые в традиционных лингвистических трудах в* качестве- средств выражения модуса,^ как правило; не рассматриваются. Показано^ что передаваемое с помощью невербальных знаков отношение говорящего к собеседнику придает большинству из них символический характер, отличающий их от утилитарных незнаковых употреблений. Результаты исследования позволяют углубить представление об особенностях социального устройства действительности, отображенной в драматургических текстах А.Н. Островского и обусловливающей языковое сознание людей XIX века.

Практическая значимость работы связана с возможностью использования материалов и результатов исследования в практике вузовского преподавания: при чтении курсов (лексикологии, лингвистического анализа текста, стилистики, истории современного русского языка), спецкурсов по лингвокультурологии, социолингвистике.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Социальные аспекты модуса характеризуются исторической изменчивостью средств и способов выражения модусных значений, особенностей их употребления, а также зависимостью основных модусов от мировоззрения говорящего, автора текста. Изображение «синтетической картины русской жизни» различных сословий XIX века — это особый взгляд на мир, который был результатом новых эпистемологических, культурных, социальных установок прошлого времени и лингвистических воззрений драматурга, непосредственно обращенного к «простонародному» читателю и зрителю как важнейшей стихии общенациональной жизни.

2. «Иерархизация» социальных отношений между неравными партнерами коммуникации в XIX веке носила более строгий, чем в настоящее время характер. Социальное взаимодействие «старших» и «младших» было ритуализованным: оно обусловлено традицией, обычаем, которые заключались в «непререкаемости» речевого поведения «младших» по отношению к «старшим». Вербальное и невербальное поведение людей предписывалось общественными, культурными нормами, и это касалось не только придворной, светской, но и повседневной сферы общения.

3. Способы представления социально-психологических ролей «старших» и «младших» в художественном тексте А.Н Островского определяются диалогическим типом мышления драматурга, обусловливающим речевую активность персонажа в диалоге за счет снижения авторитетности авторского слова. Это обеспечивает относительное равноправие ценностно ориентированных точек зрения разных субъектов сознания - автора, персонажа, читателя. Участниками эстетического события изображаются особенности социального взаимодействия между персонажами, динамика их речевой деятельности, многоаспектная социально-психологическая характеристика^ героев, выполняющих социальные роли «старших» и «младших».

4. Отражая в художественных текстах повседневный мир дворянства, купечества и других сословий, А.Н. Островский воссоздает модель социокультурной реальности, основанной на «иерархизации», противопоставленности сословий, социальных групп, что находит языковое воплощение в семантических оппозициях «важный» - «неважный», «богатый» — «бедный», «старый» — «молодой». Способы представления социально мотивированного характера персонажей реализуются в таких изобразительных языковых средствах, как говорящие фамилии, имена, прозвища, манеры речи, поведения, героев, портретные черты (лицо, одежда, голова, прическа, знаки отличия). Элементы вещного мира, воплощенного в языке, несут в себе культурные смыслы, становясь знаками-символами, и рассматриваются как часть семиосферы в соотношении с языковыми знаками.

5. Социальные позиции «старших» и «младших» наиболее полно раскрываются в диалоге-беседе. «Старший» как доминантная языковая личность в процессе социального взаимодействия играет ведущую роль в коммуникативной деятельности и осуществляет ее контроль на различных этапах развертывания речевого события, оставляя инициативу говорения за собой. Для беседы драматурга характерен эксплицитный модус, постоянно вводимый в процессе диалога. Говорящие стремятся к шаблону, стандартизации, основанной на правилах речевого поведения «старших» и «младших», принятых в XIX веке. Уход от условностей речевого общения проявляется в языковой игре, «словопрении». Несовпадение точек зрения говорящих на жизнь порождает «конфликтную беседу», которая имеет более сниженную семиотичность речевого поведения.

6. Исследование речевого взаимодействия «старших» и «младших» позволяет установить связь с языковым сознанием людей XIX века, которое находит выражение в том, что каждый персонаж соотносит себя с референтной группой «старших» или «младших». Указание на коллективное знание, мировоззрение осуществляется в текстах с помощью транспозиционных значений языковых единиц, ориентации на «других», на «чужое слово», выражающее точку зрения какой-либо социальной группы, сословия. Многие знаки вербального и невербального общения «старших» и «младших» своим существованием показывают «уход» языка за пределы материализованных знаков, в социальную область. Они являются важными социальными, культурными и семиотическими фактами жизни людей эпохи XIX века.

Апробация результатов исследования. Отдельные положения данного исследования были представлены в докладах на Х1-й, ХП-й Международных научных конференциях студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» и «Актуальные проблемы социогуманитарного знания» (Москва, 2004, 2005), на Международной научно-практической конференции «IX Невские чтения» (Санкт-Петербург, 2007), на научно-практических конференциях «Университетская наука — региону» (Ставрополь, 2004 — 2009), на Международных научно-практических конференциях «Фундаментальные и прикладные исследования в системе образования» и «Современная наука и образование. Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии» (Тамбов, 2004, 2007) и отражены в 12 публикациях, в том числе в двух статьях в журналах из перечня, утвержденного ВАК.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературных источников, словарей и энциклопедий, использованной литературы, приложения. Объем диссертационной работы 260 страниц машинописного текста, в том числе списки словарей, использованной литературы (273 наименования).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Социальные аспекты модуса в современном русском языке"

Выводы по третьей главе

Строгая «иерархизация» отношений между «старшими» и «младшими» определяла доминантную позицию «старших», проявляющуюся в особенностях употребления коммуникантами различных языковых средств в процессе диалога. На фонетическом и фоносемантическом уровне языка важной особенностью в речи персонажей, имеющих более низкое социальное положение, является добавление в конце слов звука «с», который стал в таком употреблении символом культуры эпохи XIX века. Высокий тон общения характерен для «старших», которые стремились призвать к молчанию «младших» и контролировали не только их речь, но и свою собственную. В процессе диалога «старшие» часто используют такой прием, как недоговаривание. С помощью недоговаривания или преднамеренного молчания «старший» повышает интерес к своей личности или к сообщаемой им в высказывании информации и тем самым удерживает внимание собеседника либо дает возможность домыслить сказанное, то, что в силу обстоятельств, говорящий не может или не хочет выразить до конца

На лексико-семантическом уровне отмечается употребление персонажами существовавших в XIX веке особых: речевых формул (ваше благородие, ваше сиятельство, ваше превосходительство, батюшка, матушка, маменька и других), обозначающих социальные отношения и подчеркивающих уважительность, почтительность к собеседнику, в первую очередь, вышестоящему лицу. «Старшими» эффективно используется прием «самоназывания» своей социальной роли и роли «другого» с помощью транспозиционных значений языковых единиц. Говорящие представляют себя как членов определенной социальной группы, сословия, показывая коллективность своих действий.

Для «старших» характерно употребление императивных форм глаголов. Местоимение «вы» в речи персонажей используется по отношению к начальнику, родному отцу или матери, и «ты» к подчиненному, детям. Особенности функционирования глаголов и личных местоимений в драматургических текстах связаны с их употреблением в речи персонажей в транспозиционных, обобщенных значениях, которые соотносят личность говорящего с той или иной референтной социальной группой, сословием.

Основу речевого поведения «старших» на синтаксическом уровне составляют побудительные высказывания, с помощью которых обозначается социальная позиция говорящего персонажа, а таюке повторы и антитезы, расширяющие сферу их речевого действия. «Старшие» как говорящие языковые личности в текстах А.Н. Островского играют ведущую роль в коммуникативной деятельности на различных этапах диалога по сравнению с «младшими». Они «подчиняют» себе слова, организуя их в единое целое в соответствии со своими замыслами, что проявляется в повторении смыслов, отражающих их мировоззренческие, нравственные, жизненные позиции, которые противопоставляются или навязываются «младшим». Повторы и антитеза создают «архитектонику» художественного текста.

Героям А.Н. Островского свойственна языковая рефлексия над стилистически маркированным словом, которая является своеобразным «социальным маркером», характеризующим «старших» или «младших» как представителей определенной общности, коллектива. Не понимают или отвергают чужеродные, просторечные слова «старшие», принадлежащие к сословию «образованных», а в устах «необразованных», стремящихся «подражать» первым, новый язык звучит как искаженная цитация «другого», «чужого» языка. Тенденция отвержения слов или непонимания выражений чужого социально-речевого стиля отражает реальные общественные противоречия XIX века и объясняется языковой ситуацией того времени.

Невербальные средства языка - это важная и неотъемлемая часть речевого взаимодействия «старших» и «младших» в XIX веке. Они актуализируют перцептивные модусы читателя или зрителя, выражая социальные отношения между участниками коммуникации, и носят характер ритуала. Невербальные знаки являются важными семиотическими фактами эпохи XIX века.

Заключение

Художественные тексты, являющиеся ключом к пониманию духовного, социального, культурного богатства прошлой эпохи, представляются удобным «полигоном» для выявления особенностей реализации социальных аспектов модуса. Они дают представления о социальном характере взаимодействия «старших» и «младших», о вербальных и невербальных формах общения, принятых в XIX веке и получивших художественное воплощение.

Модус наводит онтологические мосты между текстом и социальной реальностью. Сквозь призму человеческого «я», воплощенного в художественном тексте в той или иной его ипостаси, могут быть представлены сферы языковых явлений, свойственных не только современности, но и неизведанному прошлому. Драматургические тексты А.Н. Островского, отражающие коммуникативную реальность его, времени, являются уникальным источником, свидетельствующим не только о быте, нравах, философии жизни, культуре различных сословий эпохи XIX века, но и фиксирующим историческую изменчивость способов и средств реализации социальных аспектов модуса. Социальный модус необходимо рассматривать на осях «автор - текст» и «автор - читатель». В художественном тексте он реализуется тремя способами: 1) характеристика высказываний героя, представленная в авторской ремарке (ориентация на читателя или зрителя); 2) информация о личности героя, данная в частях произведения другими субъектами сознания; 3) «саморепрезентация» говорящего героя в процессе речевой коммуникации. В ремарке и/или метаречи автора/персонажа представлена информация о различных характеристиках протекания речевой деятельности героев. Все персонажи А.Н. Островского постоянно говорят об условиях и условностях речевого общения. Социальные роли «старших» и «младших» представлены в художественных текстах в двух планах: 1) бытовом и 2) бытийном, символическом.

Социальная реальность XIX века характеризуется сосуществованием разных укладов жизни нескольких сословий (дворянства, купечества, крестьянства, мещанства и других), отображаемых в художественных текстах А.Н. Островского. Рост капиталистических отношений поставил на арену жизни нового человека, энергичного и предприимчивого, которым мог быть представитель любого сословия. В результате чего образовался кричащий конфликт между новой и старой, привычной формой жизни. Изображаемая А.Н. Островским социальная конфликтность выражается в особенностях представления социально-психологических ролей «старших» и «младших». Социальные роли представлены в текстах А.Н. Островского через семантические оппозиции «важный» — «неважный», «богатый» — «бедный», «старый» — «молодой».

В пары «старших» и «младших», вступающих в диалогические отношения, вписана целая история жизни. История социального происхождения, «взлета» и «падения» представлена «саморепрезентацией» героя или в речи других персонажей. Стремление изменить или укрепить свое социальное положение находит языковое воплощение в том, что все герои представляют свою социальную роль в мире возможном, желательном, то есть ирреальном мире.

Художественные тексты драматурга показывают особенности социального взаимодействия «старших» и «младших» в XIX веке, которые были обусловлены более жесткими предписанными нормами и правилами речевого поведения, и это касалось не только придворной, светской, но и повседневной жизни. Социальные отношения между неравноправными участниками коммуникации в XIX веке носили характер ритуала и заключались в «непререкаемости» поведения «младших» по отношению к «старшим», что выражается сквозь призму деонтического модуса.

Социально мотивированная психологическая характеристика участников коммуникации (имена, фамилии, прозвища) способствует более полному восприятию читателем особенностей социального взаимодействия старших» и «младших» в XIX веке. Стремление изобразить синтетическую картину социального мира формирует особую заданность текста — в нем отражаются мельчайшие детали повседневного мира, которые характеризуют личности «старших» и «младших» через манеры речи, поведения, движения героев, портретные характеристики (лицо, одежда, голова, прическа, знаки отличия, украшения). Распределение и роль портретных доминант детерминируются как мировоззренческой позицией автора, так и идейно-художественной задачей, поставленной в произведениях. Детальная характеристика внешности персонажей, играющих социальные роли «старших» и «младших», дает представление об их внутреннем духовном содержании. Она образно раскрывает социальные роли, которые герои выполняют в структуре художественного целого.

В обыденном сознании XIX века процесс «говорения» традиционно ассоциировался с верховенством и властью, поэтому доминантная позиция «старших» проявляется в процессе диалога-беседы. Беседы в драматургических текстах А.Н. Островского характеризуются полисубъектностью, политематичностью, наставительностью, поучительностью. Своеобразие их проявляется в разнонаправленном стремлении говорящих к стандартизации, шаблону, основанному на принятых в XIX веке правилах речевого поведения «старших» и «младших» в процессе разговора. Для бесед А.Н. Островского характерен эксплицитный модус, постоянно вводимый собеседниками в диалог (полилог). В процессе разговора «старшие» осуществляют контроль - интеллектуальный, эмоциональный, поведенческий, чутко реагируя на ненормативное поведение «младших».

В процессе беседы наблюдается уход от рутины и скуки с помощью своеобразной языковой игры, «словопрения». В результате коммуникации осуществляется постоянная трансляция социальной информации, передача знаний, опыта «младшим». Несовпадение точек зрения на те или иные стороны жизни рождает конфликтную форму общения. Рефлексия персонажей над должным, нормативным образует метаречевой компонент модуса. В процессе конфликта обеими сторонами рассматриваются одни и те же истинные ценности: семья, музыка, образование, — но нормативные ориентиры поколений разные. Коммуникативная норма и даже шире -культурная - пересекается с представлением о должном, которое втягивается в концептуальное пространство добра, блага, любви. Конфликтная противоположность нетождественных ориентиров смыслообразования в тексте задает родовую схему текстопостроения. На ее основе выявляется глубина семантики текста — субъективно-ценностные реальности, лежащие в основе суждения о качествах окружающего мира и человека в нем. Жанровые формы общения между «старшими» и «младшими», отраженные в художественных текстах А.Н. Островского, воспринимаются как «естественные», единственно возможные, нормальные. Диалог-беседа в текстах драматурга предстает как «апогей самозарождающегося внимания» к «другому» (или «другим»), что выражается в субъективации повествования: участники общения постоянно представляют собой референтную группу членов социума, общественную организацию.

Описание социального взаимодействия «старших» и «младших» необходимо проводить с учетом экстралингвистических и лингвистических параметров исследования. Экстралингвистические параметры определяют выбор тех или иных языковых средств неравноправными участниками коммуникации при социальном взаимодействии. Лингвистические параметры, необходимые для изучения вербального уровня описания языковой личности, характеризуют «старших» и «младших» с учетом фонетических и фоносемантических особенностей, лексико-семантических, морфологических, синтаксических, стилистических особенностей.

Важной особенностью в речи персонажей, имеющих более низкое социальное положение, является добавление в конце слов звука «с», который в таком употреблении стал символом культуры, свойственной эпохе XIX века. Право на «говорение» у «старших» было непререкаемым, что проявляется в следующем: 1) тональность общения - возможность говорить на повышенных тонах отдана «старшим»; 2) имеющие «право» осуществляют осознанный контроль над своей речью (молчание и говорение с определенной целью) и речью собеседника — могут добровольно передавать инициативу в руки партнеру («младшему»).

На лексико-семантическом уровне речь персонажей характеризуется употреблением специальных групп обращений, которые включают термины родства (батюшка, матушка, папаша, папенька, тятенька, маменька, брат, братец), используемые в различных функциях, а также подгруппу официальных титулов (ваше превосходительство, ваше благородие и др.), которые варьируются в зависимости от того, какой чин, социальное положение занимает лицо, о котором идет речь. К особой группе именований в функции обращения относятся барин, барыня, барышня, сударь, сударыня, к барчукам — сударик, ваша барственность, благодетельница, благодетель, ваша милость, ваше степенство, которые принадлежат персонажам более низкого по социальному статусу сословию. Некоторые из них (барин и его производные), употребляясь чаще в речи «младших», получили отрицательную коннотацию. Речевые формулы обращения, принятые в XIX веке и отраженные в драматургических текстах А.Н. Островского, являются объективно оценочными, так как своим существованием они выражают социальные отношения. Для речи «старших» (реже «младших») характерен прием «самоназывания» в третьем лице с помощью существительных с положительной или отрицательной окраской. Акт «самоназывания» осуществляется персонажами осознанно. Идентификация личности говорящих персонажей в текстах А.Н. Островского происходит по постоянному социальному признаку (возраст, пол, образование, сословие) либо по социальной роли (начальник, подчиненный, родитель). Эти номинации подчеркивают социальную значимость персонажа, обозначая его принадлежность к какому-либо сословию, социальной группе.

В репертуар общения «старших» как доминантных языковых личностей входят глаголы повелительного наклонения, реже изъявительного и сослагательного. От младших по возрасту, чину, общественному положению правила речевого этикета требовали подчеркнуто уважительного отношения к старшим, которым разрешалась несколько пренебрежительная манера обращения к «младшим». Начиналось это уже с семьи. Употребление личного местоимения «вы» в речи «младших» свидетельствует о почтительности и уважении к «старшим»: оно употреблялось не только при обращении подчиненного к начальнику, но и детей к родителям, что считалось в XIX веке нормой.

Основу речевого взаимодействия «старших» и «младших» " в драматургических текстах А.Н. Островского составляют глаголы и личные местоимения, употребленные в транспозиционных значениях. Разнообразные транспозиции личных глагольных форм и местоимений всегда связаны с приращением» смысла. Они подчеркивают коллективный характер действий персонажей и жизненность обычаев, традиций. В авторской речи они вызваны прагматическими установками: обычно говорящий отождествляет себя с референтной группой «старших», «имеющих право», реже «младших». Значимо противопоставление местоимений «я» — «ты», «я» - «вы», «ты» - «вы», «мы» - «вы», «мы - они». Такая оппозиция является реализацией противоположных мнений, интересов, оценок, стилей поведения «старших» и «младших», а также групп сословий.

На синтаксическом уровне основу речевого поведения «старших» как активных коммуникантов составляют побудительные и вопросительные предложения, меньшая употребительность данных коммуникативных типов предложений свойственна для «младших», что порой указывает на «внешнюю» пассивность в ведении диалога, о чем свидетельствует смена манеры речи говорящего в зависимости от социального статуса слушающего. Идентификации социальной позиции говорящих в речи способствует модус утверждения/отрицания. Синтаксические значения утверждения/отрицания в социальном контексте расширяют объем, приобретая новые интеракциональные значения и выполняя не свойственные функции в речи взаимодействующих коммуникантов. В речи «младших» наблюдается сознательное или преднамеренное занижение собственной социальной позиции в процессе диалога с помощью отрицательных предложений. В произведениях драматурга самоуничижение — характерный прием идентификации личности, занимающей низкое социальное положение.

В текстах А.Н. Островского особую роль играет повтор и антитеза. Они усложняют высказывания, увеличивают их протяженность и, как следствие, являются средством удержания инициативы «говорения» в руках «старших», что не противоречит нормам речевого поведения, предписанным в XIX веке. В социальном взаимодействии повторы связаны с внеязыковыми, прагматическими установками: они используются как «старшими» при наставлениях, поучениях, приказах, советах, так и «младшими» при просьбах, мольбах, жалобах, манипуляциях с целью достижения желаемого для говорящего результата. С помощью повторов акцентируется внимание на смыслах, которые выражают мировоззренческие, нравственные, жизненные позиции, свойственные двум противоположным «лагерям» «старших» и «младших». Обычно они противопоставляются или навязываются «младшим». Повтор и антитеза в текстах драматурга выступают как условие синтаксической связности текста и как принцип его семантической организации. Конструирование социальной действительности XIX века, отображенной в текстах А.Н. Островского, покоится на антитезах, или семантических оппозициях: бедные / богатые, благородные / неблагородные, своевольные / безвольные, старые / молодые, которые, взаимодействуя с повторами, составляют «архитектонику» художественного текста.

В произведениях А.Н. Островского фиксируется распространение институциональной речи в культурной среде XIX века. Новый язык не только создается персонажами вновь, но и распространяется в процессе социального взаимодействия. Он не просто входит в повседневность, он — ее значимая симптоматика. Этому языку усердно учатся все персонажи драматурга — как «старшие», так и «младшие». Представители непривилегированного сословия, независимо от принадлежности к старшему или младшему поколению, стремятся говорить «как барин». Претензия купцов и мещан на «образованность» и «внешний лоск» детерминирует их обращение к языку «моды». «Старшие», принадлежащие к сословию «образованных», не понимают или отвергают чужеродные, просторечные слова, а в устах «необразованных», стремящихся «подражать» первым, новый язык звучит как искаженная цитация «другого», «чужого» языка. Для персонажей А.Н. Островского характерна открытая рефлексия над стилистически маркированным словом, его употреблением в той или иной ситуации в художественном тексте Островского. Языковая рефлексия служит своеобразным «социальным маркером», обозначающим принадлежность героев к различным слоям общества.

Особым средством выражения социальных аспектов модуса, в текстах А.Н. Островского являются языковые единицы, обозначающие невербальное поведение «старших» и «младших». Невербальное взаимодействие, как и вербальное, обусловливалось принятыми в XIX веке нормами и правилами поведения. Описание речевой деятельности коммуникантов в драматургических текстах А.Н. Островского представлено в ремарках, обрамляющих высказывания героев: 1) либо в начале любого звена рубрикационного членения текста, 2) либо при характеристике непосредственного речевого взаимодействия персонажей. Авторские ремарки, обозначающие невербальное поведение, сопровождают реплики героев при непосредственном социальном взаимодействии. Информация о невербальных компонентах обычно дается в авторских ремарках (реже — в речи персонажей), которые обозначают следующие компоненты высказывания: для «младших» характерно употребление таких невербальных средств общения - «поклониться», «снять шляпу», «шаркать ножкой», «поцеловать руку», «приложиться в ручке», «потупя глаза», «потупившись», смотрит в землю», «оглядываясь», «в сторону», «стоять, сложа руки на груди», «стоять, заложив руки назад», «стоять на коленях», «падать на колено»; «старшим» свойственны - «ударить кулаком», «топнуть ногой», «погрозить пальцем», «указать пальцем».

Невербальные средства языка - это важная и неотъемлемая часть речевого взаимодействия «старших» и «младших» в XIX веке. Они являются семиотическими фактами данной культуры, отображаемой в драматургических текстах А.Н. Островского. Социальные знаки вербального и невербального общения усваивались с детства и имели массовую представленность: их форма, манера исполнения и семантика были известны всем членам русской языковой общности. Пластическое изображение движений персонажей актуализирует перцептивные модусы читателя или зрителя. Многоаспектное воспроизведение социального взаимодействия отражает социально обусловленный фон поведения людей в определенной ситуации, предоставляя знания о существовавших формах общения, традициях, нравах эпохи XIX века, получивших художественное воплощение в драматургических текстах А.Н Островского.

Список научной литературыГоробец, Ольга Сергеевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Домострой. СПб.: Наука, 1994. - 135 с.

2. Островский А.Н. Полное собрание сочинений. В 14-ти тт. М.: Искусство, 1973-1980 (При ссылке на данное издание указывается только том и страница).

3. Сологуб В.А. Сотрудники или чужим добром не наживешься // Русская драма эпохи А.Н. Островского. М.: Изд-во Московского университета, 1984.-463 с.

4. Тургенев И.С. Рудин. Дворянское гнездо. Накануне. Отцы и дети. Повести. — М.: Художественная литература, 1983. 544 с.

5. Тургенев И.С. Собрание сочинений. В 12-ти тт. М.: Художественная литература, 1976.1. СЛОВАРИ И ЭНЦИКЛОПЕДИИ

6. Апресян Ю.Д. Новый объяснительный словарь русского языка. М.: Школа «Языки славянской культуры», 2003. - 1488 с. (СА)

7. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Советская энциклопедия, 1966. — 607 с.

8. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: Прогресс, 1994. (СД)

9. Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник / Под ред. Л. Ю. Иванова, А.П. Сковородникова, Е.Н. Ширяева. М.: Флинта: Наука, 2003. - 840 с.

10. Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2002. — 709 с.

11. Метапоэтический словарь-конкорданс драматического текста А.П. Чехова / Сост. и вступит. Статья В.П. Ходуса. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. -416 с. (МС)

12. Ожегов С.И. Словарь русского языка: Ок. 57 000 слов/ Под ред. докт. филол. наук проф. Н.Ю. Шведовой. М.: Русский язык, 1983. - 816 с. (СО)

13. Словарь русского языка: В 4 т./ Под ред. А.П. Евгеньевой. — М.: Русский язык, 1981-1984. (MAC)

14. Фразеологический словарь русского языка: Свыше 4 000 словарных статей / Под ред. А.И. Молоткова. М.: Русский язык, 1986. — 543 с. (СМ)1. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

15. Аверинцев С. Горизонт семьи. О некоторых константах традиционного русского сознания // Новый мир. — 2000. № 2. - 170-175.

16. Акишина A.A. и др. Жесты и мимика в русской речи. — М.: Русский язык, 1991.- 144 с.

17. Акопова С.Л. Лексико-семантическое образование существительных со значением лица (на основе метафоризации) // Русский язык в школе. — 1985. — № 6.-С. 84-91.

18. Алефиренко Н.Ф. Современные проблемы науки о языке: Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2005. - 416 с.

19. Алефиренко Н.Ф. Спорные вопросы семантики: Монография. — Волгоград: Перемена, 1999. — 305с.

20. Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Избранные труды. Т. 2. - Интегральное описание языка и системная лексикография. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. - С. 629-650.(а)

21. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. -М.: Наука, 1974.-367с.

22. Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря // Избранные труды. Т. 2. - Интегральное описание языка и системная лексикография. -М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. - 135-155с.(б)

23. Арама Б.Е. Психолингвистическое исследование модальности // Филологические науки. 1997. — №1. - С. 45 - 54.

24. Арутюнова Н.Д. Диалогическая цитация (к проблеме чужой речи) // Вопросы языкознания. 1986. - № 1. - С. 50 - 64.

25. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. М.: Наука, 2003. - 384 с.

26. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М.: Наука, 1988.-341 с.

27. Арутюнова Н.Д. Язык цели // Логический анализ языка: Модели действия. М.: Наука, 1992. - С. 14 - 23.

28. Байкулова А.Н. Семейная беседа // Хорошая речь / Под ред. М.А. Кормилицыной и О.Б. Сиротининой. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. - С. 151-163.

29. Байрамуков Р. М. Первичные и вторичные речевые жанры в художественной сфере общения // Язык и текст в пространстве культуры. Сб. ст. научно-методического семинара «Textus». Вып. 9. — СПб. Ставрополь, 2003.-С. 43-48.

30. Байрамуков P.M. Речевое действие угрозы в рассказах В. М. Шукшина: Автореферат дис. . канд. филол. наук. Ставрополь: СГУ, 2001. - 23 с.

31. Балакай А.Г. Пустое «вы» и сердечное «ты» // Русская речь. 2004. - № З.-С. 25-28.

32. Балаян А.Р. К проблеме функционально-лингвистического изучения диалога // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. — 1971. В. 4. Т. 30.-С. 325-333.

33. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М.: Иностранная литература, 1955. — 416 с.

34. Баранов А.Н., Крейдлин Г.Е. Структура диалогического текста: лексические показатели минимальных диалогов // Вопросы языкознания. — № З.-С. 84-93.

35. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. — М.: Художественная литература, 1975. 504 с.

36. Бахтин М.М. Работы 20-х годов. Киев: «Next», 1994. - 383 с.

37. Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 т. М.: Русские словари, 1997. -Т. 5. Работы 1940-х - 1960-х годов. - 732 с.

38. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. -М.: Художественная литература, 1990. 543 с.

39. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1979. — 424 с.

40. Белл Р.Т. Социолингвистика. Цели, методы, проблемы / Пер. с англ. — М.: Международные отношения, 1980. 318с.

41. Беляева E.B. Модальность в различных типах речевых актов // Филологические науки. 1987. - № 3. - С. 64 - 69.

42. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. — 447 с.

43. Богданов В.В. Функции вербальных и невербальных компонентов в речевом общении // Языковое общение: единицы и регулятивы. — Калинин, 1987.-С. 18-25.

44. Бондаренко В.Н. Виды модальных значений и их выражение в языке // Филологические науки. — 1979. № 2. С. 54 — 61.

45. Бондарко A.B. К проблеме соотношения универсальны и идиоэтнических аспектов семантики: интерпретационный компонент грамматических значений // Вопросы языкознания. 1992. - № 3. - С. 5-20.

46. Бондарко A.B. Теория значения в системе функциональной грамматики: На материале русского языка. М.: Языки славянской культуры, 2002. —736с.

47. Борисова И.Н. Непрямая коммуникация в речевой систематике // Прямая и непрямая коммуникация: Сборник научных статей. — Саратов: Изд-во СГУ, 2003.-С. 61-12.

48. Борисова М. Искусство диалога в драматургии А.Н. Островского // Вопросы стилистики. Вып. 9. Саратов, 1975. — С. 14-27.

49. Брайт У. Введение: Параметры социолингвистики // Новое в лингвистике. Вып. VII.Социолингвистика. — М.: Прогресс, 1975. С. 34-41.

50. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Диалогические функции некоторых типов вопросительных предложений // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Том 41.-№4.- 1982.-С. 314-326.

51. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Ментальные предикаты в аспекте аспектологии // Логический анализ языка: Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. — М.: Прогресс, 1989. — С. 31—54.

52. Буров A.A. Метаязыковые и метамодальные аспекты фразовой номинации // Язык. Текст. Дискурс: Научный альманах Ставропольского отделения РАЛК / Под ред. Г.Н. Манаенко. Вып. 5. Ставрополь: Изд-во ПГЛУ, 2007. С. 238 - 247.

53. Вайман С. Неевклидова поэтика. Работы разных лет. М.: Наука, 2001. -479 с.

54. Ваулина С.С. Языковая модальность как функционально-семантическая категория (диахронический аспект). Калининград: Калининградский ун-т, 1993. — С.16 - 17.

55. Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С.403-422.

56. Вежбицкая А. Речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. — М.: Прогресс, 1985. С. 251-275.

57. Вежбицкая А. Язык. Познание. Культура. М.: Наука, 1996. - 416с.

58. Вендлер 3. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. -М.: Прогресс, 1985. -С.156-163.

59. Вепрева И.Т. Метаязыковой аспект непрямой коммуникации // Прямая и непрямая коммуникация. Сборник научных статей. Саратов, 2003. - С. 5661.

60. Веретенкина Л.Ю. Языковое выражение межличностных манипуляций в драматургии Островского: Дис. . канд. филол. наук. Пенза, 2004. — 216 с.

61. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. О своеобразии отражения мимики и жестов вербальными средствами (на материале русского языка) // Вопросы языкознания. 1981. -№ 1. - С. 36-47.

62. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура: Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. — М.: Русский язык, 1983. 269 с.

63. Виноградов В.В. Грамматика русского языка: Синтаксис. — М.: Высшая школа, 1954.-443 с.

64. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке // Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. — М.: Наука, 1975. — С. 63 88.

65. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М.: Гослитиздат, 1959. - 654 с.

66. Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка.-М., 1978.

67. Винокур Г.О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. — М.: Наука, 1990.-452 с.

68. Винокур Т.Г. Информативная и фатическая речь как обнаружение разных коммуникативных намерений говорящего и слушающего // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. -М.: Наука, 1993.-С. 5-29.

69. Винокур Т.Г. К характеристике говорящего. Интенция и реакция // Языковая личность. М.: Наука, 1989. - С. 11-23.

70. Винокур Т.Г. О языке современной драматургии // Языковые процессы современной русской художественной литературы: Проза. М.: Наука, 1977. -С. 130-197.

71. Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. / Пер. с нем. — М.: Гнозис, 1994.

72. Волкова В.В. Невербальный компонент коммуникации в системе педагогической деятельности // Сборник научных трудов. Серия «Гуманитарные науки». Вып. № 10. Ставрополь: Изд-во СевКавГТУ, 2003. -С. 18-22.

73. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М.: Наука, 1985. -230с.

74. Всеволодова М.В. Теория функционально-коммуникативного синтаксиса: Фрагмент прикладной (педагогической) модели языка: Учебник. М.: Изд-во МГУ, 2000. - 102 с.

75. Гак В.Г. О категориях модуса предложения // Предложение и текст в семантическом аспекте. Калинин: Изд-во КГУ, 1973. - С. 19—26.

76. Гак В.Г. Семантическая структура слов как компонент семантической структуры высказывания // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования. -М.: Наука, 1971. С. 78-96.

77. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М.: Наука, 1981.- 139 с.

78. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. — Л.: Советский писатель, 1979. — 224 с.

79. Гольдин В.Е. Обращение: теоретические проблемы. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1987. - 129 с.

80. Гончаров Ю.М. Купеческая семья второй половины XIX начала XX вв. — М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 1999. - 244 с.

81. Горбенко В.Д. Невербальные компоненты коммуникации как средство выражения модально-оценочного значения достоверности: Дис. . канд. филол. наук. СПБ., 2007. - 209 с.

82. Горелов И., Енгалычев В. Безмолвный мысли знак: Рассказы о невербальной коммуникации. М.: Молодая гвардия, 1991. - 240 с.

83. Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. — М.: Наука, 1980.

84. Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта. -М.: Ин-т РАН: Ин-т фонда «Общественное мнение», 2004. 752 с.

85. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. - 304 с.

86. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. — М., 1985. — С. 217 — 237.

87. Грамматика русского языка: В 2-х т. — Т.2. — Ч. 1: Синтаксис. М.: Наука, 1960.-704 с.

88. Григорьева B.C. Дискурс как элемент коммуникативного процесса: прагмалингвистический и когнитивный аспекты: Монография. — Тамбов: Изд-во Тамб. гос. техн. ун-та, 2007. 288 с.

89. Григорьева С.А., Григорьев Н.В., Крейдлин Г.Е. Словарь русских жестов. — Москва-Вена: Языки русской культуры; Венский лингвистический альманах, 2001. -256 с.

90. Девкин В.Д. Метакоммуникация // Иностранный язык в школе. 1987. -№5.-С. 31-36.

91. Девяткин A.A. Явление социальной установки в психологии XX века: Монография. Калининград: Изд-во Калинингр. ун-та, 1999. - 309 с.

92. Дейк ван Т. А. Язык. Познание. Коммуникация: Сборник работ. М.: Прогресс, 1989.-312 с.

93. Дементьев В.В. Изучение речевых жанров: обзор работ в современной русистике // Вопросы языкознания. 1997. — № 1. — С. 109-119.

94. Дементьев В.В. Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. -1999.-№ 1.-С. 29-36.

95. Демьянков В. 3. Понимание как интерпретирующая деятельность // Вопросы языкознания. 1983. - № 6. - С. 58-67.

96. Дешериева Т.И. О соотношении модальности и предиката // Вопросы языкознания. 1987. - № 1. - С. 105-114.

97. Джаубаева Ф.И. Гармония поэтического текста A.C. Пушкина: Полисиндетон. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. - 256 с.

98. Добролюбов H.A. Статьи об Островском. М.: Гослитиздат, 1956. -270с.

99. Дорошенко A.B. Побудительные речевые акты в косвенных контекстах // Логический анализ языка: Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. — М.: Наука, 1990. С. 76-91.

100. Дубинская А.И. Драматургическое мастерство Островского. Характеры и конфликты // Наследие А.Н. Островского и советская культура. — М.: Наука, 1974. С. 220-230.

101. Дубровская О.Н. Коммуникативные и социально-коммуникативные роли участников сложных речевых событий // Языковая личность: система, норма, стиль: Тез. докл. науч. конф. Волгоград: Перемена, 1998. - С. 35-36.

102. Жизнь в свете, дома и при дворе. М.: Издательство ЛКИ, 2007. - 144с.

103. Журавлева А.И. Драматургия А.Н. Островского. Учебное пособие к спецкурсу. М.: Изд-во МГУ, 1974. - 104 с.

104. Журавлева А.И., Некрасов В.Н. Театр А.Н. Островского: Книга для учителя. М.: Просвещение, 1986. — 205 с.

105. Завьялова О.Н. Речевое (языковое) манипулирование // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. — М.: Флинта: Наука, 2003.-С. 566-570.

106. Зайченко Н.Д. Прагматический потенциал категории модальность: Учебное пособие. Хабаровск: Изд-во ХПГУ, 1997. - 78 с.

107. Зеленщиков A.B. Пропозиция и модальность. СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1997. — 244 с.

108. Зиновьева Е.И. Формулы речевого этикета обиходного языка Московской Руси // Проблемы семантики языковых единиц в контексте культуры (лингвистический и лингвометодический аспекты). — М.: Издательство «Элпис», 2006. С. 593-604.

109. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. — М.: Наука, 1973.-356 с.

110. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М.: Наука, 1998. - 356 с.

111. Иванчикова Е. А. Синтаксис текстов, организованных авторской точкой зрения // Языковые процессы современной русской художественной литературы: Проза. М.: Наука, 1977. - С. 198-240.

112. Ивин A.A. Основания логики оценок. М.: Изд -во Моск. ун-та, 1970. — 230 с.

113. Ильенков Э.В. Что такое личность // С чего начинается личность. М., 1984.-345 с.

114. Илюшин A.A. Глаголы жеста у Ф.М. Достоевского // Русская речь. — 1969,-№6.-С. 20-25.

115. Ионин Л.Г. Социология культуры: Учеб. пособие. М.: Логос, 1996. — 280с.

116. ЮЗ.Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М., 2003.-284 с.

117. Исупова О.Г. Конверсационный анализ: представление метода // Социология: 4M. 2002. - № 15. - С. 33-52.

118. Капанадзе Л.А. Семейный диалог и семейные номинации // Язык и личность. -М.: Наука, 1989. С. 100-104.

119. Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: Гнозис, 2002. - 330 с.

120. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — Волгоград: Перемена, 2004. 477 с.

121. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. — М., 2004. — 264с.

122. Карнович Е.П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. — М.: Изд-во ЛКИ, 2007. — 256 с.

123. ПО.Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. М.: Наука, 2002.-216 с.

124. Климкова Л.А. Ассоциативное значение слов в художественном тексте // Филологические науки. 1991. - № 1. - С. 45-54.

125. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебник. — М.: КомКнига, 2007.-352 с.

126. ПЗ.Коломлина H.A. Игровая поэтика комедий А.Н. Островского рубежа 1860-х— 1970-х годов: Дис. . канд. фил. наук. — Тамбов, 2007. — 192с.

127. Колшанский Г.В. К вопросу о содержании языковой категории модальности // Вопросы языкознания. 1961. - №1. - С. 94 — 98.

128. Комлев Н.Г. Компоненты содержательной структуры слова. М.: КомКнига, 2006. - 192с.

129. Пб.Копытов О.Н. Взаимодействие квалификативных модусных смыслов в тексте (авторизация и персуазивность): Автореф. дис. . докт. филол. наук. — Владивосток, 2003. — 28 с.

130. Костылев А.О. К вопросу о модальных потенциях обращения // Модальность в ее связях с другими категориями: Межвуз. сб. науч. тр. — Новосибирск: Изд-во НТПИ, 1992. 140с.

131. Коццолино М. Невербальная коммуникация. Теория, функции, язык и знак. X.: Гуманитарный центр, 2009. - 248 с.

132. Кравченко A.B. Что такое коммуникация? (очерк биокогнитивной философии языка) // Прямая и непрямая коммуникация: Сборник научных статей. Саратов: Изд-во СГУ, 2003. - С. 27-39.

133. Крейдлин Г.Е. Национальное и универсальное в семантике жеста // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М.: Индрик, 1999.-С. 170-185.

134. Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика. Язык тела и естественный язык. М.: Новое литературное обозрение, 2004. - 592 с.

135. Крейдлин Г.Е., Морозова Е.Б. Внутриязыковая типология невербальных единиц: бытовые поклоны // Вопросы языкознания. 2004. — №4. - С. 34-47.

136. Кристева Ю. Жест: практика или коммуникация? // Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М.: Изд-во РОССПЭН, 2004. — С. 114-135.

137. Крысин Л.П. Русское слово, свое и чужое: Исследования по современному русскому языку и социолингвистике. М.: Языки славянской культуры, 2004. - 888 с.

138. Крысин Л.П. Социальный компонент в семантике языковых единиц // Русский язык в школе. 1983. - № 3. - С. 78-84.

139. Крючкова Т.Б. Социолингвистический аспект исследования языковой вариативности // Вопросы филологии. — 2007. № 1 (25). - С. 24-31.

140. Кукушкина Е.Ю. «Домашний язык» в семье // Язык и личность. — М.: Наука, 1989.-С. 96-100.

141. Лабов У. Исследование языка в его социальном аспекте // Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. - М.: Прогресс, 1975. - С. 96181.

142. Лакшин В.Я. Александр Николаевич Островский. — М.: Искусство, 1982. -568 с.

143. Латынина О.В. Идиомы и экспрессивная функция языка // Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. М.: Наука, 1991. -С. 136-157.

144. Лебедев A.A. Драматург перед лицом критики. Вокруг А.Н. Островского и по поводу его. Идеи и темы русской критики. Очерки. М.: Искусство, 1974.- 190 с.

145. Леденев Ю.И. Антропоцентрические и социоцентрические аспекты языка и речи // Антропоцентрическая парадигма в филологии: Материалы Международной конференции. 4.2. Лингвистика. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2003.-С. 3-11.

146. Леденев Ю.И. Избранные труды по языкознанию / Под ред. докт. филол. наук проф. К.Э. Штайн. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2007. - 456с.

147. Леонтьев A.A. Психофизиологические механизмы речи // Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка. — М.: Наука, 1970.-С. 314-370.

148. Лотман Л.М. А.Н. Островский и русская драматургия его времени. -МЛ.: Изд-во Академии наук СССР, 1961. 360 с.

149. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века (истоки и эстетическое своеобразие). — Л.: Наука, 1974. 350 с.

150. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). - СПб.: Искусство - СПб, 1994. - 399с.

151. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. — СПб.: Искусство-СПб, 1996. 846 с.

152. Лотман Ю.М. Портрет // Лотман Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства. — СПб.: Академический проект, 2002. С. 349-375.

153. Лотман Ю.М. Роман A.C. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. -Л.: Наука, 1983.-416 с.

154. Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб.: «Искусство - СПБ», 1998. - С. 14-285.

155. Ляпон М.В. К вопросу о языковой специфике модальности // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1971. - В. 3. Т. 30. - С. 230-239.

156. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: Гнозис, 2003. - 280с.

157. Макаров М.Л. Социально-дейктическое измерение стиля // Языковое общение: Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. трудов. Калинин, 1988. -132с.

158. Макаров М.Л. Языковой дискурс и психология // Язык и дискурс: Когнитивные и коммуникативные аспекты: Сборник научных работ. — Тверь: Изд-во ТГУ, 1997. С. 34-45.

159. Мальковская И.А. Знак коммуникации: Дискурсивные матрицы. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. - 240 с.

160. Маркелова Т.В. Взаимодействие оценочных и модальных значений в русском языке // Филологические науки. 1996. - №1. — С. 80-89.

161. Маслов В.Г. О русском языке // Проблемы семантики языковых единиц в контексте культуры (лингвистический и лингвометодический аспекты). — М.: ООО «Издательство «Элпис», 2006. С. 627-630.

162. Матвеева T.B. Беседа деловая. Беседа разговорная // Культура русской речи: энциклопедический словарь-справочник. — М.: Флинта: Наука, 2003. -С. 93-95.

163. Матвеева Т.В. Спор // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. — М.: Флинта: Наука, 2003. — С. 666-667.

164. Мечковская Н.Б. Семиотика: Язык. Природа. Культура: Курс лекций: Учеб. пособие для студ. филол., лингв, и переводовед. фак. высш. учеб. заведений. М.: Академия, 2004. - 432 с.

165. Мещеряков В.Н. К вопросу о модальности текста // Филологические науки. № 4. - С. 99-105.

166. Милевская Т.В. Грамматика дискурса. — Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского университета, 2003. — 312 с.

167. Милехина Т.А. Светская беседа // Хорошая речь / Под ред. М.А. Кормилицыной и О.Б. Сиротининой. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. - С. 131-151.

168. Михальская А.К. Основы мастерства беседы и спора // Михальская А.К. Основы риторики. М.: Просвещение, 1996. - С. 319-364.

169. Михальская А.К. Основы риторики. — М.: Просвещение, 1996. — 416 с.

170. Михальская АК. Педагогическая риторика: история и теория. М.: Академия, 1998. - 432 с.

171. Мишин A.B. Невербальные средства коммуникации и их отражение в художественном тексте: Дис. . канд. филол. наук. — М., 2005. 176 с.

172. Можаева Н.Б. Сваха у Островского как просторечно-профессиональный тип старой Москвы // Язык и личность. М.: Наука, 1989. - С. 53-58.

173. Муханов И.Л. Жест и мимика в обучении эмоциональным интонациям (устная и письменная речь) // Русский язык за рубежом. — 1989. № 2. — С. 11-19.

174. Накашидзе Н.В. Кинесика и ее вербальное выражение в характеристике персонажей художественного произведения (на материале англоамериканской художественной прозы XX века): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1981. - 22 с.

175. Наследие А.Н. Островского и советская культура. — М.: Наука, 1974. — 352 с.

176. Недобух A.C. Вербальные сигналы мены коммуникативных ролей // Языковое общение: Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. трудов. -Калинин, 1988.-С. 107-117.

177. Немец Г.П. Актуальные проблемы модальности в современном русском зыке. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1991. — 188 с. \

178. Николаева Ю.В. Функциональные и семантические особенности иллюстративных жестов в устной речи (на материале русского языка) // Вопросы языкознания. 2004. - № 4. - С. 48-67.

179. Николина H.A. Языковая и речевая рефлексия в пьесах А.Н. Островского ' // Русский язык в школе. 2006. - № 3. — С. 62-68.

180. Никольский Л.Б. О предмете социолингвистики // Вопросы языкознания. 1974. — №1. - С. 60-67.

181. Ницше Ф. Человек в своих отношениях с другими людьми. Женщина и ребенок.-М.:МПОМЕТТЭМ, 1991.-32 с.

182. Одинцов В.В. Стилистическая структура диалога // Языковые процессы современной русской художественной литературы: Проза. -М.: Наука, 1977. -С. 99-130.

183. Олянич A.B. Драматургия непрямого воздействия // Прямая и непрямая коммуникация: Сборник научных статей. — Саратов: Изд-во СГУ, 2003. С. 212-220.

184. Останин А.И. Целевая соотносительность обращения и высказывания (на материале русской разговорной речи) // Филологические науки. — 1998. — № 1.-С. 65-72.

185. Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII: Теория речевых актов. -М.: Прогресс, 1986. С. 22-31.

186. Пави И. Жест // Пави П. Словарь театра. М.: Прогресс, 1991. - С. 99 -101.

187. Падучева Е.В. Прагматические аспекты связности диалога // Известия

188. A.Н. СССР. Серия литературы и языка. Том 41. № 4. - 1982. - С. 305-313.

189. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений). М.: Наука, 2004. -288 с.

190. Падучева Е.В. О семантике синтаксиса (материалы к трансформационной грамматике русского языка). М.: Наука, 1974. — 292 с.

191. Падучева Е.В. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. — М.: Языки русской культуры, 1996.- 464с.

192. Падучева Е.В. Ситуация. Ситуация речевая // Русский язык: Энциклопедия. -М.: Флинта, 1997. С. 479-481.

193. Панфилов В.З. Категория модальности и ее роль в конструировании структуры предложения и суждения // Вопросы языкознания. 1977. — № 4. — С. 37-48.

194. Пеньковский А.Б., Шварцкопф Б.С. Типы и терминологии ремарок // Культура речи на сцене и на экране. — М., 1989.

195. Пеппель JI. Фигура умолчания в политическом дискурсе // Логический анализ языка: языки этики. — М.: Языки русской культуры, 2000. С. 306312.

196. Петрушина М.В. Семантико-грамматическая функция высказываний с модальным значением неодобрения // Филологические науки. — 2003. — № 5.- С. 58-67.

197. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. — М.: Учпедгиз, 1956. 511 с.

198. Пиванова Э.В. Гармония художественного текста в метапоэтике

199. B.Набокова. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. 216 с.

200. Плотникова Н.С. Непрямое общение в беседе // Прямая и непрямая коммуникации: Сборник научных статей. — Саратов: Изд-во СГУ, 2003. С. 265-275.

201. Поварнин С.И. Спор. О теории и практике спора. М.: Флинта: Наука, 2002.- 120 с.

202. Полищук Г.Г., Сиротинина О.Б. Разговорная речь и художественный диалог // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. - С. 188-199.

203. Поляков М.Я. О театре: поэтика, семиотика, теория драмы. М.: Международное агентство «А. Д. и Театр», 2000. - 384 с.

204. Поспелова А.Г., Шустрова E.H. Косвенные комплексные единицы, связанные с манипулированием и мистификацией // Прямая и непрямая коммуникация: Сборник научных статей. Саратов: Изд-во СГУ, 2003. - С. 220-227.

205. Потебня A.A. Мысль и язык. М.: Лабиринт, 2007. - 256 с.

206. Почепцов Г.Г. Теория и практика коммуникации. — М.: Центр, 1998. — 352 с.

207. Разлогова Е.Э. Когнитивные установки в прямых и непрямых ответах на вопрос // Логический анализ языка: Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. М.: Прогресс, 1989. — С. 133—155.

208. Ревякин А.И. А.Н. Островский. Жизнь и творчество. — М.: Знание, 1989. -412с.

209. Ревякин А.И. Драматургия А.Н. Островского. — М.: Знание, 1974. 64с.

210. Ревякин А.И. Искусство драматургии А.Н. Островского. М.: Просвещение, 1987. - 334 с.

211. Речевой этикет: Справочник / Под ред. Н.И. Формановской, С.В. Шевцова. М: Наука, 1990. - 150 с.

212. Романов А.Ю. Межпоколенческая коммуникация. — М.: Книжный дом «ЛИБРИКОМ», 2009. 256 с.

213. Руднев А.Г. Синтаксис русского языка. Учебное пособие для студентов университетов и педагогических институтов. М.: Наука, 1967. — 364 с.

214. Рузин И.Г. Когнитивные стратегии именования: модусы перцепции (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус) и их выражение в языке // Вопросы• языкознания. 1994. - № 6. - С. 79-100.

215. Русская грамматика: В 2 т. — М., 1982. — Т. 1. Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Основные понятия морфемики. Словообразование. Морфология. 784 с. (а)

216. Русская грамматика: В 2 т. М., 1982. — Т. 2. Синтаксис. - 712 с. (б)

217. Русский язык и культура речи: Учебник / Под ред. проф. В.И. Максимова. — М.: Гардарики, 2000. 412 с.

218. Рябцева Н.К. Коммуникативный модус и метаречь // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994. — с. 82-92.

219. Седов К.Ф. Жанр и коммуникативная компетенция // Хорошая речь / Под ред. М.А. Кормилицыной и О.Б. Сиротининой. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. -С. 107-117.

220. Седов К.Ф. Жанры повседневного общения // Хорошая речь / Под ред. М.А. Кормилицыной и О.Б. Сиротининой. -М.: Изд-во ЛКИ, 2007. С. 118— 131.

221. Серль Дж. Классификация иллокутивных речевых актов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII: Теория речевых актов. — М.: Прогресс, 1986.-С. 170-194.

222. Серль Дж. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII: Теория речевых актов. -М.: Прогресс, 1986. С. 151 - 169.

223. Сиротинина О.Б. Сфера повседневного общения // Хорошая речь / Под ред. М.А. Кормилицыной и О.Б. Сиротининой. — М.: Изд-во ЛКИ, 2007. С. 103-107.

224. Сковородников А.П. Диалогизация монологической речи // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. — М.: Флинта: Наука, 2003.-С. 157-158.

225. Смирнова Н.И. Невербальные аспекты коммуникации (на материале русского и английского языков): Автореф. дис. . канд. филол. наук. — М., 1973.-21 с.

226. Современный русский язык: Учеб. для филол. спец. ун-тов. — М.: Высшая школа, 1989. 800 с.

227. Солганик Г.Я. Стилистика текста: Учебное пособие. М.: Наука, 2001. — 256 с.

228. Степанов Ю.С. Имена, предикаты, предложения (семиологическая грамматика). М.: Едиториал УРСС, 2002. — 360 с.

229. Сумникова Т.А. Термины родства и свойства в современном русском языке // Русская речь. 1962. - № 6. - С. 117-122.

230. Сусов И.П. Прагматическая структура высказывания // Языковое общение: единицы и регулятивы. — Калинин, 1986. С. 5-13.

231. Сухих С.А. Структура коммуникантов в общении // Языковое общение: Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. трудов. — Калинин, 1988. С. 22-29.

232. Сырица Т.С. По одежке встречают. (Изобразительная роль описания одежды персонажей в романах JI.H. Толстого «Война и мир» и «Воскресенье») / Русский язык в школе. — 1986. — № 2. — С. 56-60.

233. Тарасова И.П. Структура личности коммуниканта и речевое воздействие // Вопросы языкознания. 1992. - № 5. - С. 70-81.

234. Телия ВН. Механизмы экспрессивной окраски языковых единиц // Человеческий фактор в языке: языковые механизмы экспрессивности. М.: Наука, 1991.-С. 36-67.

235. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвистический аспекты. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. — 288 с.

236. Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. — М.: Прогресс, 1988. -654с.

237. Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. A.B. Бондарко. СПб.: Наука, 1991. - 370 с.

238. Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность / Отв. ред. A.B. Бондарко. Л.: Наука, 1990. - 263с.

239. Тихова В.В. Фатическая речь как дидактическая единица // Проблемы семантики языковых единиц в контексте культуры (лингвистический и лингвометодический аспекты). -М.: Изд-во «Элпис», 2006. — С. 782—790.

240. Труфанова И.В. О разграничении понятий: речевой акт, речевой жанр, речевая стратегия, речевая тактика // Филологические науки. — 2001. — № 3. — С. 56-65.

241. Тураева З.Я. Лингвистика текста и категория модальности // Вопросы языкознания. 1994. -№3. - С.105-120.

242. Успенские Л. и В. Островский — языкотворец // А.Н. Островский. Сборник статей и материалов. — М.: Всероссийское театральное общество, 1962.-С. 184-262.

243. Федосюк М:Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопросы языкознания. 1997. - № 5. - С. 102-120.

244. Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. М.: Флинта: Наука, 2006. - 264 с.

245. Фефилов А.И. Модально-прагматическая интерпретация чужого высказывания // Филологические науки. 1991. - № 1. — С. 64-73.

246. Филиппов Вл. Язык персонажей Островского // А.Н. Островский-драматург. -М.: Искусство, 1983.-С. 100-135.

247. Филлмор Ч. Дело о падеже // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. X. Лингвистическая семантика. -М.: Прогресс, 1981. С. 369-495.

248. Флоренский П.А Тайна имени. М.: Мартин, 2007. - 384 с.

249. Формановская Н.И. Концепты русского речевого этикета. Благодарность как концепт // Обретение смысла. Сб. статей. М.: Флинта: Наука, 2006. - С. 71-83.

250. Формановская Н.И. Культура общения и речевой этикет. М.: Изд-во ИКАР, 2004. - 236 с.

251. Формановская Н.И. Речевое взаимодействие: коммуникация, и прагматика. М: Изд-во ИКАР, 2007. - 480 с.

252. Формановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. — М.: Высшая школа, 1989. 156 с.

253. Хаймс Д.Х. Этнография речи // Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. - М.: Прогресс, 1975. — С. 45-95.

254. Химик В.В. Категория субъективности в современном русском языке. — Л.: Наука, 1992.

255. Хинтикка Я. Логико-эпистемиологические исследования: Сб. избр. ст. — М., 1980.-447 с.

256. Ходус В.П. Импрессионистичность драматургического текста А.П. Чехова: Монография. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006. - 176 с.

257. Ходус В.П. Метапоэтика драматургического текста А.П. Чехова: Монография. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. 416 с.

258. Холодов Е.Г. Мастерство Островского. М.: Искусство, 1967. - 544с.

259. Холодов Е.Г. Язык драмы. Экскурс в творческую лабораторию А.Н. Островского. М.: Искусство, 1978. - 240 с.

260. Человеческий фактор в языке: коммуникация, модальность, дейксис. — М.: Наука, 1992.-282 с.

261. Чемоданов Н.С. Проблемы социальной лингвистики в современном языкознании // Новое в лингвистике. — Вып. VII. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. - С. 5-33.

262. Чулкина Н.Л. Мир повседневности в языковом сознании русских: Лингвокультурологическое описание. — М.: Издательство ЛКИ, 2007. 256 с.

263. Шабес В.Я. Событие и текст: Монография. М.: Высшая школа, 1989. -175 с.

264. Шаймиев В.А. Метадискурсивность научного текста (на материале лингвистических произведений). СПБ.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 1999.-281 с.

265. Шатуновский И.Б. Пропозициональные установки: воли и желание // Логический анализ языка: Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. -М.: Прогресс, 1989.-С. 155-185.

266. Шатуновский И.Б. Семантика предложения и нереферентные слова (значение, коммуникативная перспектива, прагматика). — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 400 с.

267. Шведова Н.Ю. Грамматика современного русского языка. — М.: Наука, 1970. 762 с.

268. Швейцер А.Д. К проблеме социальной дифференциации языка // Вопросы языкознания. 1982. — № 5. - С. 39-48.

269. Швейцер А.Д. Современная социолингвистика: Теория, проблемы, методы. -М.: Наука, 1977. 176 с.

270. Шмелев Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка. — М.: Наука, 2008.-248 с.

271. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. М.: Едиториал УРСС, 2006.

272. Шмелева Т.В. Модус и средства его выражения в высказывании // Идеографические аспекты русской грамматики. — М.: Наука, 1988. — С. 34 — 50. (а)

273. Шмелева Т.В. Речевой жанр // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник. — М.: Флинта: Наука, 2003. — С. 573-574.

274. Шмелева Т.В. Семантический синтаксис: Текст лекций. — Красноярск: Изд-во КГУ, 1988. 54 с. (б)

275. Штайн К.Э. Жизнь и речь // Золотые россыпи русского разговора: Пословицы, поговорки, меткие выражения. Ставрополь: Ставропольское книжное издательство, 1998. — 365 с.

276. Штайн К.Э. Морфема в гармонической организации поэтического текста // Русский текст. 1996. - № 4. - С. 93-106.

277. Штайн К.Э. Системный подход к изучению динамических явлений на синхронном срезе языка: Учебное пособие. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006. 292с.

278. Штайн К.Э. Художник как субъект деятельности в метапоэтическом дискурсе // Антропоцентрическая парадигма в филологии: Материалы международной научной конференции / Под ред. Л.П. Егоровой. -Ставрополь: Изд-во СГУ, 2003. 4.1. - С. 39-50.

279. Штайн К.Э., Петренко Д.И. Лермонтов и барокко. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2007. - 454 с.

280. Штейн А.Л. Мастер русской драмы. Этюды о творчестве Островского. — М.: Советский писатель, 1973. — 432 с.

281. Щелгунова Л.М. Способы передачи рече-жестового поведения персонажей в повествовательном художественном тексте // Филологические науки. 1991. -№ 4. -С. 61-70.

282. Щюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М.: Российская политическая энциклопедия, 2004. - 1056 с.

283. Эрвин-Трип С.М. Язык. Тема. Слушатель. Анализ взаимодействия // Новое в лингвистике. — Вып. VII. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. — С. 336-362.

284. Якобсон Р. Речевая коммуникация // Избранные работы по лингвистике. -М.: Прогресс, 1985.-С. 306-318.

285. Янко-Триницкая H.A. «Ты» и «Вы» // Русский язык в школе. — 1983. — №1. С. 63-68.

286. Ярцева В.Н. Проблема связи языка и общества в современном зарубежном языкознании // Язык и общество. М.: Наука, 1968. - С. 39-54.

287. Антип Антипыч Пузатое, купец, 35 лет.

288. Матрена Савгшша, жена его, 25 лет.

289. Марья Антиповна, сестра Пузатова, девица, 19 лет.

290. Степанида Трофимовна, мать Пузатова, 60 лет.

291. Дарья, горничная Пузатовых.

292. Комната в доме Пузатова, меблированная без вкуса. У окна, за пяльцами, сидит1. Марья Антиповна.

293. Марья Антиповна (шьет и поет вполголоса) <.> Голос из передней: "Жена! а, жена! Матрена Савишна!" Входит Антип Антипыч.1. М. С. Что там?

294. А. А. Здравствуй!. А ты думала, бог знает что! (Целуются.) Поцелуй еще. (Заигрывает.)

295. М. С. (жмется). Полно дурачиться-то, Антип Антипыч! перестань! Э! как тебе не стыдно!<.>

296. А. А. Хорошо бы теперь чайку выпить-с. (Смотрит в потолок и отдувается.)

297. М. С. Дарья! Давай самовар, да спроси ключи у Степаниды Трофимовны.

298. Дарья уходит. Молчание. Марья Антиповна сидит за пяльцами; Матрена Савишна подле нее. Антип Антипыч смотрит по углам и изредка вздыхает.

299. А. А. (грозно). Жена! поди сюда!1. М. С. Что еще?

300. А. А. Поди сюда, говорят тебе! (Ударяет по сголу кулаком.)

301. М. С. Да что ты, очумел, что ли?

302. А. А. Что я с тобой исделаю! (Стучит по столу.)

303. М. С .Да что с тобой? (Робко.) Антип Антипыч!

304. А. А. А! испугалась! (Смеется.) Нет, Матрена Савишна, это я так шутки шучу. (Вздыхает.) Что же чайку-то-с?

305. М. С. Сейчас! Ах, батюшки, авось, не умрешь!

306. А. А. Да что ж так-то сидеть! скука возьмет.

307. Входит Степанида Трофимовна. Дарья несет самовар.

308. А. А. Что ж! Ничего! Что за важность! Не хмельное! Пили-с. Вот с Брюховым ходили, ходил с Саввой Саввичем. Что ж! Отчего с хорошим человеком чайку не попить? А я нынче, матушка, Брюхова-то рублев на тысячу оплел. (Берет чашку.)

309. М.С. Уж вы теперь начнете!

310. М. С. Что ж, не в платочке лее мне ходить, и то сказать!

311. С. Т. А ты, сударыня, своим званием не гнушайся.

312. М. С. Уж ты, Антип Антипыч, заврался, кажется.

313. М. А. Как вам, братец, не стыдно? всегда конфузите.

314. А. А. Чтоб она меня, молодца такого, да променяла на кого-нибудь, красавца-то этакого! (Разглаживает усы.) Ну-ка, Матрена Савишна, поцелуйте-с!

315. Матрена Савишна целует его с притворною нежностью.

316. С. Т. Эх, дитятко, враг-то силен! Мы с покойником жили не вам чета: гораздо-таки полюбовнее, да все-таки он меня в страхе держал, царство ему небесное! Как ни любил, как ни голубил, а в спальне, на гвоздике, плетка висела про всякий случай.

317. М. С. Уж вы меня всегда с муэ/сем расстраиваете: что я вам за злодейка такая!

318. С. Т. А ты, матушка, молчи лучше!

319. М. С. Как же! стану я молчать! дожидайтесь!. Я, слава богу, купчиха первой гильдии: никому не уступлю!

320. С. Т. Великая важность! купчиха ты! Видали и почище вас. Я и сама от семисобак отгрызусь.

321. М. С. А все-таки молчать не заставите! Не родился тот человек на свет, чтобы меня молчать заставил.

322. С. Т. А ты думаешь, мне очень нужно! А бог с вами; живите, как знаете: свой разум есть. А уж к слову придется, так не утерплю: такой характер. Не переделаться мне для тебя.

323. Молчание. Все сидят надувшись.

324. Да вы у меня и Машутку-то вот избаловали совсем.

325. А. А. А что, Маша, хочешь, я тебе жениха найду?

326. С. Т. Давно бы тебе пора хватиться-то: ты, каэюется, и забыл, что у тебя сестра девка на возрасте.

327. М. А. Что вы, маменька! все "на возрасте да на возрасте!" Мне ведь не бог знает сколько.

328. С. Т. Пото модничать-то, сударыня! Я по четырнадцатому году замуж шла; а тебе ведь стыдно при людях сказать — двадцать лет.

329. А. А. Хочешь, Маша, Косолапова посватаю?

330. Марья Антиповна. Ах, братец, да от него и в мясоед всегда луком пахнет, а в пост-то так просто ужасть.

331. А. А. Ну, Перепяткина: чем не жених? (Смеется.)

332. М. А. Да вы, братец, это нарочно мне все уродов навязываете.

333. А. А. Что ж. Ничего. Хорошие женихи, Маша, хорошие! (Смеется.) Важные женихи!

334. М. А. Да вы это все насмех! (Чуть не тачет.)

335. А. А. Уж будто, матушка, промежду благородных-то и путных нет совсем. Нет, что ж, бывают. (Смеется.)

336. С. Т. Как, батюшка, не быть: во всяком сословии есть. Да уж всякому свое. Отцы-то наши не хуже нас были, да в дворяне не лезли.

337. А. А. Что же, отчего за благородного не отдать? Ничего. Можно. Что за важность!

338. Да нечего и говорить: всякий знает. моэюет, они по службе-то своей, у долэюности, и хорошие люди, дельные, да нам-то, сударь ты мой, дело неподходящее. То ли дело, Маша, купец-то хороший!

339. А. А. Знаешь ли, Маша, гладкий да румяный вот как я. Уж и любить-то есть кого, не то что стракулист чахлый. Так ли, Маша, а?

340. М. А. Да что вы, да я не знаю. (Потупляет глаза.)

341. А. А. Пора не знать! Ну, вот Матрена Савишна знает. Правду я говорю, Матрена Савишна, ведь купец лучше, а?

342. М. С. Уж ты наладишь одно и то же!

343. С. Т. Что ж, Маша, известное дело: уэю и приласкать есть кого.

344. М. А. Ах, маменька! Да что вы, ей-богу! Я уйду. Пойдемте, сестрица. (Убегает, за ней Матрена Савишна.) («Семенная картина», I, 66-74).

345. Аграфена Кондратьевна мать. (входя). Так, так, бесстыдница! Как будто сердце чувствовало: ни свет ни заря, не поемши хлеба божьего, да уж и за пляску тотчас!

346. Липочка дочь. Как, маменька, я и чай пила, и ватрушку скушала. Посмотрите-ка, хорошо? Раз, два, три. раз. два.

347. А. К. (преследуя ее). Так что ж, что ты скушала? Нужно мне очень смотреть, как ты греховодничаешь!. Говорю тебе, не вертись!.

348. Л. Что за грех такой! Нынче все этим развлекаются. — Раз. два.

349. А. К. Лучгие об стол лбом стучи, да ногами не озорничай! (Бегает за ней.) Да что ж ты, с чего ж ты взяла не слушаться!

350. Л. Как не слушаться, кто вам сказал! Не мешайте, дайте кончить, как надобно! Раз. два. три.

351. А. К. Долго ль же мне бегать-то за тобой на старости лет! Ух, замучила, варварка! Слышишь, перестань! Отцу пожалуюсь!

352. Л. Сейчас, сейчас, маменька! Последний крулсок! Вас на то и бог создал, чтоб жаловаться. Сами-то вы не очень для меня значительны! Раз, два.

353. А. К. Как! ты еще пляшешь, да еще ругаешься! Сию минуту брось! Тебе эгс будет хуже: поймаю за юбку, весь хвост оторву.

354. Л. Ну, да рвите на здоровье! Вам же зашивать придется! Вот и будет! (Садится.) Фу. фу. как упаточилась, словно воз везла! Ух! Дайте, маменька, платочка пот обтереть.

355. А. К. Постой, уэ/с я сама оботру! Ишь, уморилась! А ведь и то сказать, будто неволили. Коли уж матери не почитаешь, так стен-то бы посовестилась!., ты тут скачешь, как юла какая!

356. Л. Подите вы с своими советами! Что ж мне делать, по-вашему!. Ух! Что это у вас за отвратительные понятия!! Право, мне иногда краснеть приходится от ваших глупостей!

357. А. К. Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать, как она мать-то честит! Ах ты, болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить родителей? Неужто я затем тебя на свет родила, учила да берегла пуще соломинки?

358. А. К. Уймись, эй, уймись, бесстыдница! Выведешь ты меня из терпения, прямо к отцу пойду, так в ноги и брякнусь, житья, скажу, нет от дочери, Самсонушко!

359. Л. Да, вам житья нет! Вообраэюаю. — А мне есть от вас житье? Зачем вы отказали жениху? Чем не бесподобная партия? Чем не капидон? Что вы нашли в нем легковерного?

360. А. К. А то и легковерного, что зубоскал! Приехал, ломался, ломался, вертелся, вертелся. Эка невидаль!

361. А. К. Да, хорош душка! Скажите, поэюсихуйста! Жалко, что не отдали тебя за шута за горохового. Ведь ишь ты, блажь-то какая в тебе; ведь это ты назло матери под нос-то шепчешь.

362. Л. Видимый резон, что не хотите моего счастия. Вам с тятенькой только кляузы строить да тиранничать.

363. Я. Да, легко вам разговаривать, а позвольте спросить, каково мне-то ?

364. А. К. Разве мне тебя не жаль, ты думаешь? Да что делать-то! Потерпи малость, уж коли много лет ждала. Ведь нельзя же тебе вдруг жениха найти.;

365. А. К. Что, что, беспутная! Кто вбил в тебя такие скверности! Владыко милосердый, не могу с духом собраться. Ах ты, собачий огрызок! Ну, нечего делать! Видно, придется отца позвать.

366. Л. Только и ладите, что отца да отца; бойки вы при нем разговаривать-то, а попробуйте-ка сами!

367. Л. Как же! Позволю я над собой командовать! Вот еще новости!

368. Л. (плача). На что мне сережки ваши, у меня и так полон туалет. А вы купите браслеты с изумрудами.

369. А. К. Куплю, куплю, только ты плакать-то перестань!

370. Л. Осквозь слезы). Тогда я перестану, как замуж выду. (Плачет.)

371. А. К. Выдешь, выдешь, голубчик ты мой! Ну, поцелуй меня! Целуются. Ну, Христос с тобой!. Вот нынче хотела Устинья Наумовна прийти, мы и потолкуем.

372. Л. (голосом, еще не успокоившимся). Ах! кабы она поскорей пришла! («Свои люди — сочтемся», I, 87-91).

373. Подхалюзин приказчик. Помилуйте, Самсон Силыч, заведение было у нас такое превосходное, и теперь должно все в расстройство прийти.

374. Болыиов купец. А тебе что за дело? Не твое было. Ты старайся только от меня забыт не будешь.

375. Болынов. А что такое произойти может? Я один в ответе.

376. Болыиов. Да об чем же ты плачешь-то?

377. Подхалюзин. Конечно, Самсон Силыч, я это к примеру говорю в добрый час молвить, в худой промолчать, от слова не станется; а ведь враг-то силен - горами шатает.

378. Болыиов. Что ж делать-то, братец, уж, знать, такая воля божия, против ее не пойдешь.

379. Болыиов. Как назад? Да с чего это ты выдумал?

380. Подхалюзин. Я, Самсон Силыч, не выдумал, — вы спросите Устиныо Наумовну. Должно быть, что-нибудь прослышал, кто его знает.

381. Болынов. А ну его! По моим делам теперь не такого нужно.

382. Болыиов. Ну, а не хочет, так и не надо, не заплачем! <.> только ведь и надеэюды-то теперь, что ты. Сам я стар, дела подошли тесные. Погоди: может, еще такое дело сделаем, что ты и не ожидаешь.

383. Болыпов. Неужто и в свете нет? Уж ты, брат, не того ли?.

384. Подхалюзин. Чего-с?. Нет, я ничего-с!.

385. Большое. То-то, брат, ты уж лучше откровенно говори. Влюблен ты, что ли, в Алимпияду Самсоновну?

386. Подхалюзин. Вы, Самсон Силыч, может, шутить изволите.

387. Большое. Что за шутка! Я тебя без шуток спрашиваю.

388. Подхалюзин. Помилуйте, Самсон Силыч, смею ли я это подумать-с.

389. Болыпов. А что ж бы такое не сметь-то? Что она, княжна, что ли, какая?