автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Среднее Поволжье в годы Новой экономической политики

Полный текст автореферата диссертации по теме "Среднее Поволжье в годы Новой экономической политики"

На правах рукописи

Гатауллина Ирина Алексеевна ии3458521

Среднее Поволжье в годы Новой экономической политики: Социально-экономические процессы и повседневность

Специальность 07.00.02 — отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Казань-2009 \

003458521

Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Казанский государственный архитектурно-строительный университет» на кафедре истории и культурологии

Научный консультант: Смыков Юрий Ильич - доктор исторических наук,

профессор (Казань)

Официальные оппоненты: Рогалина Нина Львовна - доктор исторических наук,

профессор (Москва)

Кабытов Петр Серафимович - доктор исторических наук, профессор (Самара)

Точёный Дмитрий Степанович - доктор историческ наук, профессор (Ульяновск)

Ведущая организация: Институт истории имени Ш.Марджани Академии наук

Республики Татарстан (Казань)

Защита диссертации состоится 29 января 2009 года в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.081.01 по историческим наукам в Казанском государственном университете им. В.И.Ульянова-Ленина по адресу: г.Казань, ул.Кремлевская, 18, корп. 2, ауд. 1112.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. Н.И.Лобачевского Казанского государственного университета, читальный зал № 1 по адресу: г.Казань, ул.Кремлевская, 35.

Автореферат разослан « ^^ » & ¡Г^?-!!^- 2008_г.

Ученый секретарь диссертационного Совета, кандидат исторических наук, доцент

Хайрутдинова Д.Р.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность. Эпоха НЭПа всегда привлекала внимание ученых своей теоретической и научной значимостью. Не будет преувеличением считать, что сегодня, пожалуй, впервые в отечественной истории изучение опыта 1920-х годов приобретает прикладное, практическое значение.

В современной, постсоветской России, в третий раз вступившей на путь масштабных либеральных преобразований1 и на этом крутом повороте в достаточной мере испытавшей сложности переходного периода, во всей полноте и неоднозначности встал вопрос необратимости реформ, связанный с центральной проблемой истории вообще и истории НЭПа в частности - взаимоотношений власти и общества, власти и рынка. Именно это обстоятельство актуализирует тему настоящего исследования с точки зрения анализа уроков НЭПа - политических, экономических, социальных, гуманитарных (в смысле гуманитарной катастрофы), а также повседневной жизни населения, с целью категорического недопущения повторения исторических ошибок, учет которых призван обеспечить движение страны в модернизационном направлении, где оптимальное соотношение собственности, свободы и справедливости выступает гарантом стабильности общества, а значит, необратимости преобразований.

Объект исследования - принципы новой экономической политики, реализуемые населением региона в различных областях его жизнедеятельности.

Предмет - социально-экономические процессы и повседневность2, в концентрированном виде отражающие сущностные черты НЭПа.

Цель - воссоздание картины жизни средневолжского населения в 1920-е годы на основе комплексного изучения промышленных, сельскохозяйственных, рыночных и бытовых проблем НЭПа. Её достижение представляется на основе решения следующих задач:

• раскрыть историографическую и источниковедческую базу исследования;

• показать институциональные условия взаимоотношений власти и рынка, их влияние на хозяйственную жизнь региона;

• рассмотреть плановую и рыночную составляющие процесса развития средневолжской промышленности;

• определить место и роль экономического районирования Среднего Поволжья в формате НЭПа;

1 Первая попытка была сделана Россией во II пол. XIX в. после отмены крепостного права в 1861 г., а вторая - в результате краха «военного коммунизма» в период новой экономической политики 1920-х годов.

2 Выбор в пользу широко трактуемой истории повседневности основан на представлении последней как месте пересечения «объективного» и «субъективного», на её определении как «культурно оформленного взаимодействия действий и интерпретаций «действительности», специфического для различных слоев, на которое решающее влияние все же оказывают материальные условия и их изменение //См.: Нарский И. Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М.: РОССПЭП, 2001. С. 22.

• исследовать аграрные преобразования в средневолжской деревне и положение крестьянства в условиях допуска рынка;

• проанализировать трансформацию рыночных отношений от конъюнктуры к конъектуре;

• выявить особенности повседневной жизни городского и сельского населения региона в изучаемый период.

Хронологически исследование охватывает весь период 1920-х годов: с момента введения НЭПа в 1921 г. и до времени его изживания к 1929 г. согласно представлению, сложившемуся и утвердившемуся в исторической науке в конце 80-х начале 90-х годов XX века. Следует иметь в виду, что период НЭПа неотделим от предшествующего этапа - первых послереволюционных лет, ведь его введение было обусловлено противоречиями и кризисными явлениями российского общества в результате политики «военного коммунизма». Поэтому в исследовании анализируется политическая обстановка в регионе в 1920 году, а также приводятся сравнительные данные по социально-экономическому состоянию Поволжья в конце XIX - начале XX вв.

Географически данный регион для 1920-х годов нас интересует в составе Татарской республики, Ульяновской, Самарской, Саратовской губерний по соображениям: схожести исторического прошлого этих районов, долгое время являвшихся как бы внутренними колониями (в экономическом смысле) центральной России; однотипности их хозяйственного развития как, главным образом, аграрных областей; многонационального состава населения; местонахождения большей части районов в центре Волжско-Камского бассейна; идентичности природных и климатических условий на основной территории региона и некоторым другим. Общие естественно-географические, исторические, экономические черты определили взаимосвязь и целостность указанных территорий. Не случайно большая их часть вошла в состав Средне-Волжского округа, который был официально определен в ходе Всесоюзной переписи населения3.

На защиту выносятся следующие положения выполненного исследования:

1. Изучение социально-экономических процессов и повседневности на основе человеческого измерения преобразований 1920-х годов позволяет определить даже на средневолжском региональном уровне изъяны НЭПа как органические пороки системы централизованного планирования, по сути не способной обеспечить эффективное действие хозяйственного механизма и достичь качественного уровня жизни широких слоев населения.

3 См.: Всесоюзная перепись населения 1926 г. М.: ЦСУ СССР, 1929.

2. Сложности восстановления региональной промышленности и низкие показатели трестированных предприятий следует считать закономерным результатом вышеуказанного обстоятельства, когда фактическое право собственности на редкие в тех условиях ресурсы принадлежало бюрократии в лице сначала главков, потом - синдикатов и непосредственно руководителей производственных объединений, которые в условиях непрозрачности системы распределения доходов так бесконтрольно распоряжались прибылями, дискредитируя принцип самостоятельности предприятий, что за весь период НЭПа им не удалось не только интенсифицировать производство, но в отдельных случаях даже его наладить. НЭПовская схема организации промышленности не решала задачи удовлетворения растущего спроса населения на товары: она была материальной базой формирующейся партийно-производственной номенклатуры, ставшей впоследствии «государством в государстве».

3. Продразверсточный характер продналога, сохранявшийся таковым весь период НЭПа, стал непреодолимым препятствием на пути увеличения доходности крестьянских хозяйств, их вовлеченности в рынок. Все усилия средневолжского крестьянства были направлены на решение потребительской задачи, выполнение которой для основной его массы давалось очень тяжело. Перманентно голодное состояние сельского населения как основная причина негативного отношения крестьян к власти, протестных настроений в Среднем Поволжье, было логическим завершением политики выдавливания из хозяйственной жизни крепких крестьянских хозяйств, компенсируемого преференциями и скудным финансовым вспомоществованием беднейшим слоям.

4. Институциональная незащищенность рынка не позволила полностью реализоваться предпринимательскому потенциалу региона, особенно сильному в Татарской республике. В результате политики огосударствления созданная частным капиталом экономическая конъюнктура сменилась конъектурой - плановым ведением торговли для ослабления конкуренции, - разрушившей хрупкую систему хозяйственных связей, способствовавшей замедлению темпов накопления, сокращению доходности, кредитоспособности, непосредственно влиявших на снижение уровня качества жизни населения региона.

5. Неустойчивый характер социально-экономического развития, обусловленный данными факторами, вызвал нестабильность повседневной жизни, выраженной отсутствием предметов первой необходимости, продовольственной напряженностью, нарастанием жилищной катастрофы, безработицей, усилением кризиса семейных отношений и множеством мелких житейских проблем, которые человеку приходилось разрешать, вырабатывая индивидуальную стратегию выживания на основе каждодневной практики применения классовых норм.

6. Яркая внешняя сторона НЭПовской повседневности не совпадала с её внутренним содержанием как психоментальным основанием действительности. Чувства и восприятия простых людей, отражающие их глубо-

кое разочарование в новой реальности из-за несбывшихся, прежде всего, социальных ожиданий, являются индикатором состояния социальной атмосферы, подающим скрытые, но важные сигналы радикализации общественного сознания и возможности резких социодинамических изменений в стране.

7. Следует признать, что низкая эффективность НЭПовской экономики, не имевшей возможности выбирать лучший вариант хозяйствования, и неудовлетворительный уровень качества жизни людей в 1920-е годы -объективное основание для отказа от всякого рода радикальных преобразований в пользу постепенных изменений, щадящего режима перехода от традиционности к модернизации с учетом неизбежных материальных и психоэмоциональных затрат человека, который должен «выдержать реформу», став её целью, а не жертвой.

Научная новизна исследования выражается в комплексном анализе узловых проблем НЭПа, в исследовательской доминанте человеческого измерения социально-экономических преобразований, в изучении граней повседневности в средневолжском регионе в 1920-е годы и состоит в следующем:

• на основе введения в научный оборот значительного количества неопубликованного архивного материала и опубликованных документов выстроена широкая панорама жизни населения с опорой на динамические ряды разнообразных показателей в хозяйственной и повседневной сферах (в результате авторских подсчетов данных по состоянию промышленного производства, торговой сети, доходно-расходных статей бюджетов городского и сельского населения, их питанию);

• вся документальная база оценена через призму научной критики с предпочтением критериев искренности и достоверности, как максимально выявляющих противоречивую природу советских источников для воссоздания наиболее адекватной, а значит, достоверной картины 1920-х годов;

• в рамках анализа институциональных условий реализации принципов НЭПа восстановление промышленности, сельского хозяйства, торговли представлено как сложный процесс противоборства власти и рынка вследствие вынужденного «допуска» частного капитала в хозяйственную сферу, а затем грубого выдавливания его из системы экономических отношений;

• нестабильность в результате неустойчивого социально-экономического развития определяется как основная черта повседневности; некоторые параметры качества жизни, например, по питанию, оцениваются выше у горожан, чем у сельских жителей, но её низкий уровень в целом характеризуется как главный итог НЭПа, обосновывается как доказательство неспособности системы централизованного планирования создавать благоприятные условия жизнедеятельности;

• государственный произвол, правовая незащищенность, отсутствие реальной опоры в новой действительности и осознание собственного

бессилия что-либо изменить в ней обосновываются как факторы, формирующие устойчивую рефлексию человека, полную сомнений и разочарований в новой и сожалений об утрате прежней жизни;

• крайняя форма несогласия - протестные настроения средне-волжского населения - квалифицируется как знак системного сбоя, где противостояние власти и общества есть следствие противоборства власти и рынка;

• отсутствие правовой защищенности частного капитала, не сумевшего реализовать свой потенциал в ходе восстановления, лишило плановую экономику возможности двигаться к достижению стратегических, модернизационных целей, где задача улучшения качества жизни, как условие её стабильности - одна из основополагающих.

Важно отметить, что в таком масштабе исследование состояния и развития Среднего Поволжья в период НЭПа выполнено в отечественной историографии впервые.

Методологическую основу исследования составили принципы исторического познания: историзм, объективность, комплексность научного анализа, наряду с которыми использовались методы систематизации, периодизации, репрезентативности, массовости, а также проблемно-хронологический, сравнительно-сопоставительный, системно-структурный, конкретно-исторический и критический подходы к источникам и историографии по исследовательской тематике.

Теоретическая значимость работы обеспечена: приращением нового знания через введение в научный оборот солидного объема архивного материала; использованием комплексного подхода, включающего разработку малоизученной сферы НЭПа — повседневной жизни населения, наряду с традиционно исследуемыми аспектами проблемы; обоснованным выбором и опорой на принципы многомерной методологии и научной критики, раскрывающими историю региона во всём многообразии происходивших явлений и поэтому воссоздающих максимально правдивую картину прошлого.

Практическое значение состоит в том, что обширные экономические сведения и статистические данные, результаты всевозможных исследований и аналитических обзоров могут быть использованы для сравнительного изучения динамических рядов современной и НЭПовской хозяйственной деятельности, при подготовке различного рода справочной литературы, а также в создании крупных обобщающих трудов, учебников, где средневолжский регион будет осмыслен в свете новой информации, существенным образом расширяющей известные представления о нём.

Апробация исследования. Диссертация рассматривалась на кафедре истории и культурологии Казанского государственного архитектурно-строительного университета, дважды обсуждалась на кафедре Современной отечественной истории Казанского государственного университета. Автор внимательно отнеслась к высказанным пожеланиям и замечаниям, значительную часть которых ей удалось реализовать. Основные положения

и выводы исследования отражены в изданиях ВАК, монографии, научных публикациях.

Структура. Диссертация состоит из введения, пяти глав, содержащих 86 таблиц, заключения, 15 приложений, списка использованных источников и литературы. Общий объем работы - 565 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Во введении обосновывается актуальность проблемы, выделение её в самостоятельную тему; дается общая природно-климатическая, экономическая, социодемографическая4, а также национального состава населения характеристика региона; определяются хронологические рамки, цель, объект, предмет и задачи, методологическая основа, теоретическое и практическое значение работы.

Первая глава «Историография и источники» раскрывает эволюцию взглядов политиков, историков, экономистов, публицистов на проблематику НЭПа, формировавших определенные направления историографической мысли в разные периоды отечественной истории; освещает источниковую базу исследования на основе актуальных подходов научной критики.

Первый параграф «Обзор литературы» построен на характеристике двух этапов в историографии НЭПа: первого, советского - с 1920-х по 2-ю половину 1980-х годов; второго, постсоветского - с начала 1990-х годов по настоящее время.

Анализ выполнен с опорой на наиболее крупные историографические обзоры5, в которых разнообразные оценки НЭПа рассматриваются как последовательная смена интерпретаций ленинско-сталинской концепции советского периода и как попытка многомерного осмысления этого сложного политико-экономического и социокультурного феномена современного этапа российской историографии.

Уже в 1920-е годы появилось огромное количество исследовательской, научно-популярной и всякого рода пропагандистской литературы, отразившей сложности социально-экономического и политического преобразования России, а также разные взгляды на этот процесс теоретиков и практиков социалистического строительства. Данные работы условно делятся на две группы: исследования либеральной ориентации и литературу формирующегося ленинского направления.

4Состав городского и сельского населения Татарской республики, Самарской, Саратовской, Ульяновской губерний в 1926 г. см.: приложение 1 в наст. дисс. С. 519.

5См.: Берхин И. Б. Некоторые вопросы историографии новой экономической политики в СССР //Вопросы истории. 1961. № 3. С. 28-45; Климов Ю.Н. Историография новой экономической политики //Вопросы истории КПСС. 1966. № 5. С. 128-132; Дмитренко В.П. Проблемы НЭПа в советской историографии 1960-1970-х годов //Новая экономическая политика. Вопросы теории и истории. М.: Наука, 1974. С.260-302; Данилов В.П. НЭП и его судьба //Историки спорят. Тринадцать бесед. М., 1988. С. 122-190; Алексеева Е.А. НЭП в современной историографии: Дис.... канд. ист. наук. М., 1995; Орлов И.Б. Современная отечественная историография НЭПа: достижения, проблематика, перспективы //Отечественная история. 1999. № 1. С. 102-117.

Если представители либерального вектора общественной мысли не питали иллюзий по поводу перспектив НЭПа и подвергали острой критике новый политический курс6, то авторы работ традиционалистски-марксист-ского направления в своих суждениях были не столь категоричны и в рамках установившихся доктринальных установок анализировали реально протекающие политико-экономические и социальные процессы как в масштабе страны7, так и на региональном уровне8.

Литература 1920-х годов стала исследовательским фундаментом истории НЭПа. Будучи его современниками, авторы вышеперечисленных работ волей-неволей были «вынуждены идти не от абстрактных идей к жизни, а от самой жизни». Сочинения последующих десятилетий I этапа отечественной историографии отражают движение исследовательской мысли в обратном направлении, основательно деформировавшим научные разработки 1920-х годов. Возникла так называемая ленинско-сталинская концепция НЭПа, в рамках которой были выдержаны все публикации 1930-1940-1950-х годов.

В 1960-е годы активно разрабатывался ленинский тезис о НЭПе как

9

«отступлении» от генеральной линии социалистического строительства , в 1970-е годы акцент был перенесен на исследование проблемы госкапитализма, товарно-денежных отношений10, но фактическое содержание работ историков этого времени подчинялось главному положению сталинской концепции - принципу классовой борьбы, который, надо признать, и отражал реальную историю 1920-х годов.

6 См.: Бруцкус Б. Аграрный вопрос и аграрная политика. Петербург: Право, 1922; Сорокин П. Россия после НЭПа. Крестьянская Россия. Прага, 1923//Вестник Российской Академии наук. 1992. X» 2; Статьи А.Рафаповича, В.Чубутского, В.Штейна //Экономист. 1922. № 2; Статьи С.Прокопоаича, С.Кона, Л.Пумпянского, А.Югова, С.ШерманаПНЭП: взгляд со стороны. М., 1991 и др.

7 См.: Бухарин Н. Избранные произведения. М.: Наука, 1988; Большаков A.M. Деревня 1917-1927 гг. М., 1927; Кактынь А. Новая экономическая политика и «Ножницы». М.: Красная новь, 1924; Кабо £ Питание русского рабочего до и после войны. М.: Вопросы труда, 1926; Крицман Л. Классовое расслоение в советской деревне. М., 1926; Литошенко Л.Н. Эволюция и процесс крестьянского хозяйства. М., 1923; Ларин Ю. Советская деревня. М., 1925; Макаров И.П. Организация сельского хозяйства. М., 1926; Первушин С.А. Обследование питания населения и его значение. М., 192!; Преображенский Е.А. Новая экономика: Опыт теоретического анализа советского хозяйства. 2-е изд. Т. I. Ч. 1. М., 1926; Рыков A.M. Избранные произведения. М„ 1990; Сокольников Г.Я. Государственный капитализм и новая финансовая политика. М., 1922; Струмияин С. Бюджет времени русского рабочего и крестьянина в 1922—1923 году: Статистико-экономический очерк. М., Л.: Вопросы труда, 1924; Студенский Г.А. Проблемы организации крестьянского сельского хозяйства. Самара, 1927; Феноменов М.Я. Советская деревня. М., 1926; Хрящева А.И. Группы и классы в крестьянстве. 2-е изд. М., 1926; Чаянов A.B. Избранные труды. М., 1991; Юровский Л. Наше хозяйственное положение и ближайшие задачи экономической политики. М., 1926 и др.

8 См.: Алексеев А. Об областном промышленном районировании //Нижнее Поволжье. 1925. № 1; Артищев Р.Т. Бюджеты самарских рабочих. Самара, 1925; Баскин Г.И. Средне-Волжская область и её границы. Самара, 1925; Винавер И. Промышленность Саратовской губернии за 8 лет //Нижнее Поволжье. 1925. № 10; Ермолаев В.И Сельское хозяйство TP за 10 лет //Труд и хозяйство. 1927. № 10; Мшовзоров А.Ф. Рыночный оборот в крестьянских хозяйствах Саратовской губернии. Саратов, 1925; Малое П.Н. Состояние торговли Самарского округа //Среднее Поволжье. 1928. № 4; Раскин Я.М. Промышленность Средне-Волжской области //Среднее Поволжье. 1928. № 3; Спектор Г.В. Пять лет землеустройства в Самарской губернии. Самара, 1925; Усольцев В.Ф. Как живет и питается рабочий г.Казани. Казань, 1926 и др.

9 См.: Берхин И.Б. Указ. соч.

10 См.: Дмитренко В.П. Указ. соч.

Несомненно, литература 1970-х годов создавалась на более расширенной источниковой основе, о чем свидетельствует количество (свыше 500) вышедших в свет всевозможных публикаций, а также кажущееся тематическое разнообразие НЭПовской проблематики". Однако фактографический материал был подчинен тенденциозному подбору, обосновывающему роль Коммунистической партии в осуществлении НЭПа. Это являлось главной задачей историков, для решения которой им пришлось пожертвовать научными принципами. Кардинальные проблемы истории НЭПа потонули в мелкотемье, хронологической дробности, а скудость источниковой базы исследований и непрерывное комментирование теоретических положений вождей и решений партии неизбежно определили схоластический характер литературы этого периода. Данные наиболее характерные проявления исследований советского этапа объективно сформировали её главную черту - регрессивность, выраженную в искусственном сдерживании научного поиска, слепом следовании догме и вере в непогрешимость воззрений вождей. Эти факторы негативно повлияли не только на нэповскую проблематику. Они обусловили трагическую судьбу советских историков, лишенных возможности альтернативной постановки исследовательских задач, под страхом жесточайших наказаний и отлучений от науки. Но все вышеперечисленные черты первого периода историографии были категорически вызваны условиями советско-коммунистического режима тех лет.

Истекшее двадцатилетие, безусловно, представляет самостоятельный этап отечественной историографии, основу и логику которого определяет процесс движения учёных «к историческому синтезу, отходящему от идеологической тенденциозности и предвзятости, схематического изложения событий, лишенных культурно-исторического контекста»12. Новый этап положил начало переосмыслению НЭПа с позиций альтернативности13, многовариантности путей развития советского общества в контексте цивилизационной парадигмы14, модернизационного подхода15, на основе анализа массового сознания15, постановки проблемы его маргинальное™ и в целом его тоталитарной направленности1 . В последние годы XX - нач. XXI вв. интенсивно разрабатывается исследовательское поле социальной

" См.: Там же.

12 Соколов А.К. Об изучении социальных преобразований советской власти (1917-1930-е годы) //Россия в XX веке. Реформы и революции. В 2-х тт. М.: Наука, 2002. Т. 1. С. 110.

13 См.: Данилов В.П., Дмитренко В.П., Лельчук B.C. НЭП и его судьба //Историки спорят. Тринадцать бесед. М„ 1988.

14 См.: Бордюгов Г.А., Козлов В.А. Поворот 1929 г. и альтернатива Бухарина //Вопросы истории КПСС. 1988. № 8; Гордон Л., Клопов Э. Тридцатые-сороковые //Знание сила. 1988. № 2; Лацис О. Перелом// Знамя. 1988. № 6; Ученые обсуждают: История - процесс? История - драма? //Знание-сила. 1988. №7.

15 См.: Козлова H.H. Как мы делали наш выбор //Свободная мысль. 1991. № 17; См.: Лацис О. НЭП: цивилизационный аспект//Свободная мысль. 1991. № 18; Черняк Е.Б. Цивилизации и революции //Новая и новейшая история. 1993. № 4.

" См.: Ибрагимова ДЛ. Социально-аграрная политика государства в массовом сознании сельского населения в условиях перехода к рынку. М., 1995.

17 См.: Алексеева Е. Указ. соч. С. 78.

истории 1920-х годов18, истории повседневности НЭПа19, требующее своего освоения и на региональном уровне.

Со второй половины 1990-х годов учёные Среднего Поволжья

начали активную разработку таких вопросов НЭПовской проблематики,

20

как государственная и частная промышленность , крестьянские хозяйства, налогообложение крестьянства и аграрная политика советского государства21, социальная и финансовая политика, развитие культуры средне-волжского региона22 и др.

Интересны материалы 3-й Всероссийской летней школы23, посвященные изучению многообразия дискурсивных практик и исторических проявлений провинциальной городской повседневности 1920-х годов24; заслуживают внимания доклады и сообщения участников региональной научной конференции в январе 2003 г.25, свидетельствующие о росте исследовательского интереса ученых Среднего Поволжья к социальным вопросам истории 1920-х годов26.

Освоение новых подходов подготавливает почву для комплексного анализа региональной истории НЭПа, в котором наряду с традиционно изучаемыми вопросами (промышленность, сельское хозяйство, торговля и проч.), рассматриваются проблемы человека 1920-х годов, его «окрестностей» - быта, ментальности, интересов, мотивации (Н.Л. Рогалина). Как справедливо замечает И.Б.Орлов, то, что планировалось в Центре, именно

18 См.: Соколов А. К. Указ. соч.

" См.: Козлова H.H. Горизонты повседневности советской истории. М.; 1996;Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии 1920-1930 годы. СПб., 1999. Нарский П.И. Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М.: РОССПЭН, 2001; Безгин В.Б. Крестьянская повседневность (Традиции конца XIX нач. XX вв.). М. Тамбов, 2004; Данихно С.Н. Рабочие Юго-Востока России в годы НЭПа: История генерации и многомерность повседневной жизни социальной группы. Ростов-на-Дону, 2007 и др.

20 См.: Лютое Л. Государственная промышленность в годы НЭПа. Саратов. 1996; Он же. Частная промышленность в годы НЭПа (1921-1929 гг.). Саратов, 1994; Коломыц О.Г. НЭП в промышленности Татарской республики: Дис.... канд.ист.наук. Казань, 1995.

21 См.: Вещева О.Н. Аграрная политика советского государства в 1917-1927 гг. (на материалах Самарской, Симбирской губерний): Дис. ... канд.ист.наук. Самара, 2000; Давыдов Д. В. Крестьянство Татарстана в 1920-е годы: Историко-демографическая характеристика: Дис. ... канд.ист.наук. Казань, 2000; Марискин О.И. Государево тягло: Налогообложение крестьянства России во второй половине XIX - первой трети XX века (по материалам Среднего Поволжья). Саранск, 2004; Садыкова Р.Б. Крестьянство Татарии накануне коллективизации (1925-1928 гт.). Анализ и характеристика источников: Дис. ... канд.ист.наук. Казань, 1997; Шайдумин Р. Крестьянство Татарстана: экономический и общественно-политический аспекты (1920-1929 гг.). Казань: ФЭН.2004.

22 См.: Кузнецова Л.О. Социальная политика в отношении рабочих и служащих в годы НЭПа (по материалам Республики Татарстан): Дис. ... канд.ист.наук. Казань, 1996; Чуткое И.А. Финансовая политика местных органов власти Среднего Поволжья (ноябрь 1917-1929 гг.): Дис. ... докт.ист.наук. Казань, 2001; Он же. Советская экономика в 1920-е годы: новый взгляд (по материалам Среднего Поволжья). М„ 2001; Кочепасова Т.Ю. Развитие культуры в Среднем Поволжье. 1921-1925 гг.: Дис. ... канд.ист.наук. Ульяновск, 1997.

23 См.: Повседневность российской провинции: история, язык, пространство. Материалы 3-й Всероссийской летней школы «Провинциальная культура России: подходы и методы изучения истории повседневности». Казань: Новое знание, 2002.

24 См. статьи А.Сальниковой, С.Ю.Малышевой //Там же.

25 См.: Социальная структура и социальные отношения в Республике Татарстан в первой половине XX века. Сб. научных статей и сообщений. Казань, 2003.

24 См. статьи И.А.Гтауллиной, Л.С.Тимофеевой, Н.А.Федоровой, Р.В.Шайдуллина и др. //Там же.

в провинции отливалось в законченные формы27, добавим, модифицировалось на свой страх и риск. Сегодня нужно признать необходимым разработку и создание обобщающего исследования по истории НЭПа в российских регионах, среди которых Среднему Поволжью исторически определена роль уникального природно-климатического, этносоциального, экономического образования.

Второй параграф «Характеристика источников». Классификация использованных в работе документов проведена в соответствии с современными подходами и уровнем источниковедческого анализа28, с акцентом на двух важных критериях научной критики: искренности и достоверности, имеющих цель - выявление ложных заблуждений и утверждений29. Их использование позволяет глубже понять особую природу советских источников, подвергшихся в 1920-е годы сильнейшей идеологизации. Весь имеющийся в нашем распоряжении источниковый материал разделен, условно говоря, на пять видов:

I - законы и нормативные акты,

II - статистические данные,

III - делопроизводственные документы,

IV - периодическая печать,

V - материалы личного происхождения.

Первая группа отражает институциональные условия реализации НЭПа. Законодательная база была фундаментом практической политики правящей партии и соответственно имела достоверный характер. На этой основе принимались решения, выполнение которых обеспечивало движение страны в заданном направлении.

Вторая группа источников фиксирует экономические и социальные процессы в 1920-е годы, формирующие закономерности жизни во всем её многообразии, включая культуру и повседневность. Статистические данные, извлеченные из фондов архивов Татарской республики, Ульяновской, Самарской, Саратовской областей, составили основу настоящего исследования. На наш взгляд, наиболее полные данные представлены в фонде Ульяновского губстатуправления (Р-101), где всё - сведения по моральной статистике, по посевным площадям, количеству скота в различные периоды, об острозаразных заболеваниях или результаты бюджетных обследований крестьянских хозяйств - имеет четкое обоснование источника, его обстоятельный анализ и обязательное сравнение исследуемых показателей с дореволюционным временем. Ярко выраженная аналитичность документов — отличительная черта материалов этого фонда. Документы систематизированы, разнообразны, хорошо сохранены, за исключением нескольких дел фонда, частично поврежденных из-за пожара.

Материалы фонда статистического управления Татарской республики (Р-1296) не столь разнообразны. В основном это сведения по учету

27 См.: Орлов И.Б. Указ. соч. С 112.

28 См.: Источниковедение новейшей истории. М.: РОССПЭН, 2004.

25 См.: Про Л. Двенадцать уроков по истории. М., 2000. С. 64.

мелкой и цензовой промышленности, о зарплате рабочих и служащих, о ценах, о количестве разного рода скота в крестьянских хозяйствах, разби-вочные сведения по обследованию питания в 1921/22 гг. Информационный дефицит был восполнен данными из ф. (Р-1488) Наркомата по внутренней торговле ТАССР и ф. (Р-2727) Волжско-Камского областного отделения государственной экспертно-импортной торговой конторы «Госторга» в Казани, содержащими материалы по торговле и экономике средневолжс-кого края, включая сведения по Ульяновской губернии.

Самая скудная статистика - в фонде Саратовского статуправления (Р-1). В нем в основном представлены данные о количестве крестьянских и частновладельческих хозяйств, городского и сельского населения. Поэтому дополнительная информация по состоянию экономики губернии была извлечена из фондов по торговле (Р-441) и Рабоче-Крестьянской инспекции (Р-338). В последнем были использованы материалы по частной промышленности, работе товарных бирж. Однако сведений по питанию и моральной статистике в этих фондах обнаружить не удалось, и показатели качества жизни населения Саратовской губернии не нашли отражения в исследовании.

Фонд Самарского губстатуправления (Р-76) также недостаточно полон сведений о состоянии экономики губернии. Источником статистических данных стали конъюнктурные обзоры народного хозяйства, представленные в виде докладов, стенографических отчетов заседаний за 1925, 1926 гг., находящиеся в фонде (Р-81) Протоколов Президиума Губиспол-кома XIII созыва, с 1924/25 по 1927 гг.

Таким образом, материалы республиканского и губернских стат-управлений составляют один из главных источников настоящего исследования. Статистические сведения вносят определенный порядок и ясность в поток разнообразной информации о Среднем Поволжье, лежат в основе ряда таблиц. Это позволило автору с некоторой долей условности выявить формирующиеся тенденции развития экономики региона, определить состояние той или иной её области.

Огромный пласт информации содержат фонды Наркоматов внутренней торговли. Наиболее информационно емким является фонд Комвнуторга ТАССР (Р-1488). В нем имеются сводные ведомости по выборочному учету частной торговли, обзоры торговой сети в кантонах, сведения о покупательном фонде деревни, внешнем товарообороте республики. Анализ документов показывает, что вопросы торговли в республике постоянно находились в поле зрения местных властей, их рассмотрению уделялось большое внимание. Фонд по торговле и кооперации Ульяновской области (Р-283), в основном, содержит сведения о состоянии и развитии волостных уездных и губернских ярмарок, тогда как информацию об оборотах бирж, торговых организаций, количестве выданных патентов пришлось извлекать из фонда Ульяновской губернской плановой комиссии (Р-334), в котором также сосредоточены сведения по государственной и частной промышленности, имеются разнообразные дан-

ные по экономическому положению Симбирска и губернии в целом. Изучение перспективных планов, полугодовых отчетов, конъюнктурных месячных обзоров, ведомостей по выборочному учету розницы позволило автору представить состояние и уровень торговли в Самарской (ф. Р-839) и Саратовской (ф. Р-441) губерниях. Фонд Саратовского губвнуторга (Р-441) наряду со сведениями по кооперативной, государственной и частной торговле, потреблению продуктов питания, экономике крестьянства, а также организации текстильного рынка, располагает сравнительными данными по торговле Татреспублики, Саратовской и Самарской губерний. На этой и вышеуказанных фондов основе составлены динамические показатели торговой сети Среднего Поволжья в целом30. Состояние товарных бирж региона изучалось, в основном, по сведениям фондов Саратовской губернской (Р-322) и Казанской (Р-102) бирж. Эти материалы важны для понимания конъюнктурных и конъектурных процессов региональной торговли.

В фондах центральных российских архивов анализировались обобщающие сведения по состоянию экономики региона. Нормативные и протокольные документы, информационные сообщения, отчетные материалы фонда ВСНХ (Р-3429) Российского архива экономики отражают озабоченность местных властей тяжелым состоянием промышленности в начале 1920-х годов, отсутствием финансовых возможностей и технических средств для выхода из кризиса региональной экономики, для поиска эффективных методов её оздоровления. Протоколы совещаний СНХ фондов Госплана РСФСР (Р-4372), Особой комиссии СТО при Госплане СССР (Р-7019) содержат информацию об организации трестов в Среднем Поволжье, о материальном положении рабочих и служащих, их тяжелом повседневном существовании. Документы фондов Главкустпрома РСФСР (Р-1691), Союза съездов сельскохозяйственной кооперации СССР (Р-3983) раскрывают состояние дел в кустарной и мелкой промышленности, а также в промысловой кооперации Среднего Поволжья. Материалы фонда Комиссии по внутренней торговле РСФСР статистико-экономического управления (Р-8151) интересны сводными данными по региональной патентной ярмарочной торговле, а в фондах партийных органов центрального (Р-17) Российской Федерации и местных Республики Татарстан (Р-15), Республики Чувашии (Р-1) архивов социально-политической информации и исполнительных комитетов советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов государственных архивов Республики Чувашии (Р-125), Республики Мари Эл (Р-250), а также губернской плановой комиссии Ульяновской области (Р-334) сосредоточена ценная информация по экономическому районированию Волжско-Камского края, отразившему неоднозначность позиций Центра и региона в связи с необходимостью хозяйственного укрупнения района.

30 См.: приложение 9, 10, 11,12 в наст. дисс. С. 530 - 537.

Сведения, извлеченные из фондов Татарского Совета Народного хозяйства (Р-787), Народного комиссариата финансов ТАССР, ТатЭКОСО и бюджетных совещаний (Р-3452), а также Рабоче-Крестьянской инспекции (НАРТ Р-990; ГАСам. О. Р-796; ГАСар. О. Р-338), дополнили источни-ковую базу исследования. Обзоры по состоянию частной промышленности, аналитические записки по деятельности частного капитала выявляют место и роль последнего в региональной экономике; материалы разного рода обследований, экспертные заключения определяют качество и уровень жизни населения региона, а письма, жалобы и заявления в инспектирующий орган отражают удручающую картину их быта, повседневности.

Материалы этнографических экспедиций в российские деревни в 1923-1926 гг.31 содержат уникальную информацию о жизни населения НЭПовской России, как срезе социокультурной ткани общественных, социально-экономических, бытовых и прочих отношений людей. Зафиксированные фрагменты их жизни в переходный период помогают лучше понять и яснее увидеть скрытые за завесой революционного пафоса процессы трудного вживания людей в совершенно новую обстановку. Содержание этого источника позволяет согласиться с выводом, сформулированным В.Г.Тан-Богоразом: «Революция больше разорвала, нежели создала что-то новое»32. Любопытны материалы фонда письменных источников Национального музея Республики Татарстан33. Афиши, рекламные проспекты, пригласительные билеты, программы концертов, торжественных, официальных или спортивно-развлекательных мероприятий -всё это «источниковые залежи» (И. Нарский), позволяющие восстановить те грани повседневности, которые не может зафиксировать делопроизводственная документация. Особой ценностью обладают фотоматериалы, так как передают дух эпохи, содержание и ритм повседневности.

Политические обзоры и ежедневные сводки ОГПУ34, входящие в третью группу источников, отражают как общественные настроения, так и социально-экономическую обстановку в стране в интерпретациях спец-

3,См.: Старый и новый быт: Сб. под ред В.Г.Тан-Богораза. Л., 1924; Революция в деревне: Очерки под ред. В.Г.Тан-Богораза. 4. 1. М., Л., 1924; 4.2. М., Л., 1925; Обновленная деревня: Сб. под ред. В.Г.Тан-Богораза. Л., 1925; Комсомол в деревне: Очерки. Под ред. В.Г.Тан-Богораза М., 1926 г.; Материалы обследования селений Ульяновской губернии, с.Епьшинка, Синельниково (Саратовская губерния), с.Майна (Самарская губерния), проведенного студентами педагогического института им.Герцена (Ленинград) в 1926 г. под рук. проф. Е.О.Зейлигер //См.: Крестьянский ребенок: Сб. статей. М.: Госиздат, 1928; Материалы экспедиции проф. В.В.Буша в Саратовскую губернию (Вольский уезд) в 1925/26 гг. //См.: Нижнее Поволжье. 1927. № 10.

32 Тан-Богораз В.Г. Предисловие //Революция в деревне. С. 17.

33 См.: Национальный музей Республики Татарстан. Фонд письменных источников: П. 163. Промышленность Татарии 1920-1927 гг.; П. 165. Торговля 1920-1927 гг.; П. 168*. Культура Татарии 1920-1927 гг.; П. 176. Здравоохранение в ТАССР. Благоустройство. Транспорт. 1920-1927 гг.

34 См.: «Совершенно секретно...»: Лубянка - Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). Сост. Л.Л.Колодникова и др. М.: Изд. Центр Инс-таросс. истории РАН. Т. 1. Ч. 1: 1922-1923 г.; Т. 2. 4. 1: 1924 г. М, 2001; Т. 3 в 2-х ч.: 1925 г. М„ 2002; Т. 4 в 2-х ч.: 1926 г. М., 2002; Т. 5: 1927 г.; Т. 6: 1928 г.; Т. 7: 1929 г. М., 2003; Крестьянское движение в Поволжье. 1919-1922: Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2002; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. М., 1998; Лубянка, Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 - декабрь 1936: Документы. М„ 2003 и др.

служб, которые в целях безопасности могли пренебречь в передаваемой ими информации критерием достоверности. «Сгущение красок» в анализе происходящего в регионах, в частности, в Среднем Поволжье, представляется средством умышленным, чаще всего искажающим реальную картину35. Поэтому массив разнообразной аналитической информации ОГПУ как источник с точки зрения критерия искренности небезупречен, но от этого не менее важен.

С этих позиций как неоднозначная оценивается периодическая печать (четвертая группа источников), воспроизводящая не только событийную сторону, но социокультурную атмосферу периода НЭПа.

Здесь обнаруживается общее свойство всех документов 1920-х годов: периодика первой половины представляется более искренней по сравнению с тем, что печаталось в прессе во второй половине 1920-х годов. Критический подход в освещении проблем хозяйственной жизни, быта городского и сельского населения сменяется залакированными материалами, отражающими контуры желаемой, а не реальной действительности. Предметом газетных восторгов становятся образы новой деревни, с сознательной молодежью, посещающей избы-читальни, с сознательным мужиком, улучшающим своё хозяйство день ото дня; нового города, с не менее сознательными рабочим и работницей, уверенно смотрящими в будущее и создающими новую жизнь. Надо признать, что все эти факты имели место в нэповской реальности, но их количество было столь незначительное, что все «новое» попросту «тонуло» в омуте беспросветных проблем «старого». Находясь в сетях непреодолимых сложностей бытия, человек чаще всего испытывал глубокое разочарование, совсем не подвигавшее его к оптимистическому восприятию действительности.

Наконец, V группу источников представляют материалы личного происхождения. Благодаря выходу в свет документальных сборников36, содержащих различные формы апелляций граждан к государству, этот вид источника получил условный термин «письма во власть» и стал основой для изучения динамики общественного сознания в постреволюционный период, выявления особенностей специфической формы диалога между властью и обществом, властью и отдельным человеком, как суррогатного заменителя демократического механизма их взаимодействия.

Критически оценивая данный источник, можно утверждать, что огромная масса населения вряд ли лукавила, прося о насущном - работе, жилье, обещанной революцией справедливости и т.д. Жалобы по сути

3S Представляется, что в данном источнике критерию искренности наиболее соответствуют те материалы, которые отражают общественно-политическую обстановку в стране конца 1920-х - начала 1921 г. Материалы «Совершенно секретно» свидетельствуют, что реальность была страшнее всякого вымысла. Поэтому в главе Ш. посвященной анализу средневолжской деревни в годы НЭПа, приводятся весьма обширные фрагменты из этих документов, отражающих накал протесгных настроений крестьянского населения, вызвавший масштабное противостояние власти и общества в России накануне НЭПа.

См.: Голос народа: Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. М.: РОССПЭН, 1998; Письма во власть. 1917-1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М.: РОССПЭН, 1998; Дети Гулага. 1918-1956: Документы. М., 2002; Крестьянские истории: Российская деревня 1920-х годов в письмах и документах. М.: РОССПЭН, 2001 и др.

своей - акт искренности. Что касается высшей власти, возможно, и она была искренней, но только в отдельных случаях37, строго ситуативно, поскольку не могла решить житейские вопросы миллионов людей за такой короткий период. Ведь эти проблемы касались разрешения глобального противоречия между традиционно-патриархальными основами жизни большинства населения и целями, способами форсированного преобразования общества. Доктриальные установки диктовали правила игры, её начало, продолжение и конец. По мере свертывания НЭПа потребность в диалоге со стороны государства исчезала, а коварство и расчет власти становились её очевидными характеристиками.

В исследовании, наряду с опубликованными, использовались архивные документы, в частности, материалы фонда Рабоче-Крестьянской инспекции НАРТ (Р-990) - заявления, прошения и письма, являющиеся своего рода зеркалом психоменталитета общества. Они не только отражают отношение населения к власти, как центральной, так и на местах, к наследию революции в сравнении с тем, что имелось в дореволюционной жизни. Их содержание вырисовывает главную фигуру НЭПовской эпохи -образ простого, удаленного от власти человека, и все то, что было «окрест» его.

Кроме указанных документов автор включает устные истории и воспоминания современников 1920-х годов (в форме интервью) - жителей Республики Татарстан, сообщивших наиболее запомнившиеся им факты социально-экономической и повседневной жизни. Несмотря на пожилой возраст интервьюированных, можно утверждать, что они были искренни в своих высказываниях, а сообщенные ими сведения - достоверны, так как в большинстве случаев они подтверждаются результатами исследования. Данные свидетельства позволили расставить личностные акценты в интерпретации действительности, усилив тем самым адекватность её отражения.

Комплекс представленных групп источников обеспечивает изучение социально-экономических процессов и повседневности НЭПа в регионе, в большинстве своем соответствуя критериям искренности и достоверности.

Во второй главе «Восстановление региональной промышленности и пути её развития» состояние средневолжской материальной базы в 1920-е годы исследуется через призму коренной российской проблемы - пределов и степени вмешательства государства в рыночный процесс. Последний, являясь важным условием эффективного функционирования производства, выступает как фактор нового экономического районирования, которое, в свою очередь, позволяет формировать оптимальные векторы промышленного развития.

Первый параграф «Организационные формы и деятельность промышленных предприятий». Развитие основных производств в Среднем

17 Формой обратной связи являлись, например, «Письма в деревню» А.И.Рыкова, составленные по записям его речей, произнесенных на крестьянских сходах во время съезда представителей поражённых недородом волжских губерний //Рыков А.К Избранные произведения. С. 375-385.

Поволжье в годы НЭПа осуществлялось на дореволюционной основе, когда в процессе капитализации российской экономики в одном из крупнейших регионов была создана достаточно разветвленная фабрично-заводская сеть заведений обрабатывающей и пищевой промышленности. Своеобразие Симбирской губернии определяло шерстообделочное, Саратовской — кожевенное, Казанской - кожевенно-текстильное и химическое, а Самарской - собственно пищевое мелкие и средние производства, ставшие результатом эволюции хозяйственной деятельности, главным образом, 10

крестьянского населения .

Однако промышленную базу отдельных территорий составили немногочисленные, но наиболее сильные предприятия (казанские производства - мыловаренное — братьев Крестовниковых, оснащенное передовой техникой кожевенное - Алафузовых, акционерная компания Ушковых; симбирские суконные фабрики Акчурина; самарский завод братьев Маминых по механическому ремонту сельскохозяйственной техники и др.), которые представляли для власти ценность в смысле их реформирования в новых экономических условиях.

В начальный период НЭПа ввиду снятия предприятий с государственного снабжения, при истощенных запасах сырья и топлива, а также скудных финансовых возможностях, важно было сосредоточить все имеющиеся ресурсы на максимально меньшем их количестве, но наиболее крупных, оборудованных и рентабельных. Однако в новых условиях этим предприятиям не удалось полностью реализовать свой потенциал из-за противоречивости институциональной политики, в которой легализация рыночных отношений в экономике ставилась в жесткую зависимость от господствующей роли государства. Реорганизация средневолжской промышленности показала, что трест является наиболее предпочтительной формой предприятий, позволяющей подчинить утратившие производственную, коммерческую и юридическую самостоятельность заведения единому управлению, что отвечало требованию момента39.

Несмотря на стремительные темпы промышленной перестройки, когда всего за полтора года была сформирована новая структура предприятий, последние не смогли начать производственную деятельность: проблема финансового обеспечения была насущной. Выделяя деньги на организацию предприятий союзного значения, государство, тем не менее, вынуждено было признать, что «развить промышленность на такие средства вряд ли возможно»40. В результате фосфоритные рудники треста «Фосфатотук» не функционировали, Бондюжский и Кокшанский предприятия, в основном, простаивали, едва вырабатывая 50% довоенного

31 Роспись губернских производств и сведения по отраслям в довоенный период см.: приложение 2, 3 наст, дисс, С. 520-522.

39 См.: РГАЭ. Ф. 7019. Оп. 1. Д. 1. Л. 15.

40 Там же. д. 131. Л. 3.

объема продукции, а трест «Симбирсклес» так и не сумел развить коммерческую деятельность вплоть до 1924 г.41.

Если организация трестов обеспечивалась центральным финансированием, то предприятия местного подчинения начинали свою работу «без копейки субсидий»42. В этих сложных условиях, например, Татсиликат-трест был не в силах не только удовлетворить растущий спрос на стеклопосуду, но и приступить к налаживанию производства. Привязка трестов сначала к главкам, потом к синдикатам, обладавшим реальным правом распоряжения сырьём, реализацией продукции и, соответственно, средствами предприятий, делала последние изначально зависимыми от центральных структур.

Так, от излишней «опеки» синдиката «страдал» казанский мыловаренный завод, предприятия татарского кожевенного, фабрики Симбирского суконного (далее: ССТ) трестов. Срывы сырьевых поставок, острая продовольственная проблема, отсутствие надлежащей помощи предприятиям в ремонте производственного хозяйства вызывали острую критику управляющих ведомств со стороны руководства предприятий. «Топливный кризис наглядно показал, сколько вреда наносят промышленности разные Гублескомы, Губторфы, Губтопы, которые совершенно не заинтересованы в её работе»,43 - отмечалось в докладе председателя Правления о работе ССТ от 9 мая 1922 г.

Декрет СНК и ВЦИК СССР о развитии коммерческой деятельности трестов, направленный на развитие самостоятельности предприятий в торговых операциях, вызвал оживление производства, способствовал усилению восстановительных тенденций. Анализ работы трестов, тем не менее, показывает, что этот процесс был неустойчивым, а вхождение трестированной промышленности в рынок носило искусственный характер. Функционирование производства обеспечивалось так называемыми запродажами, когда ссуды, кредиты, необходимые для приобретения сырья и топлива, строительства и выплаты зарплаты, предприятия получали в счет планируемой к выпуску продукции. Доходы предприятий от коммерческой деятельности распределялись нерационально, когда их большая часть шла на содержание центральных управляющих структур, а также на дополнительные выплаты определенным категориям рабочих и служащих, устанавливаемые по «классовому принципу» .

Непрозрачность системы использования финансовых средств не только сдерживала восстановительный процесс. Отчисление прибылей предприятий в СНХ «превращало властный орган в «государство в государстве», с которого те получали еще больше общегосударственных средств»45. Хронический недостаток последних, некредитоспособность

41 См.: Там же. Л. 61.

42 НАРТ. Ф. 787. Оп. 1. Д. 497. Л 8.

43 РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 2. Д. 958. Л. 2 (об.).

44 См.: НАРТ. Ф. 990. Оп. 1.Д. 105. Л. 75.

" НАРТ. Ф. 3452. Оп. 1. Д. 365. Л. 17.

производств и, как следствие, завышенные цены на производимую продукцию отражались на показателях трестированной промышленности, которая по валовому обороту и объемам реализации значительно уступала нетрестированным производствам46. Среди последних рыночный ресурс НЭПа наиболее полно был использован в мельничном хозяйстве. Быстрый оборот средств и отсутствие больших вложений обеспечивали высокую доходность средневолжских мельниц, аренда которых составляла 69% от всех производств этой группы. Однако быстро распознав бесперспективность развития рынка вообще и в мельничном хозяйстве в частности, предприниматели действовали по принципу «хоть день - да мой, а там -трава не расти!»47. Мотив «снятия жира» в виде неучтенного материала был основным для них, так как позволял арендаторам «долго задаром жить, но частью которого приходилось кое с кем делиться»48.

Во второй половине 1920-х годов Мельтрест монополизировал право на ведение этой деятельности, мельницы были полностью огосударствлены. Но наиболее тяжелым следует признать положение акционерных обществ, которые из-за подчиненности трестам также были лишены свободы в своей хозяйственной деятельности.

История «Акмарчувлеса», а также «Казлеспрома» показывает, как, будучи рассчитанными на постепенное вхождение в систему рыночных координат, даже при наличии незначительного капитала, акционерные общества могли решать сложные хозяйственные задачи, выстраивая последовательную цепочку операций от частника-лесоруба до крупных лесозаготовительных организаций. Вторжение государства в работу акционерных обществ с целью распоряжаться их доходами нарушало действие собственно рыночного механизма, приводило сначала к их огосударствлению, а потом к ликвидации.

Второй параграф «Основные направления промышленного развития» раскрывает положение региональных производств во второй половине 1920-х годов, когда обострились имеющиеся и возникли новые проблемы, связанные с углублением действия рыночных начал в экономике.

Трестированная промышленность функционировала нестабильно. Так, металлтресты не удовлетворяли крестьянский спрос на плуги и сельскохозяйственные машины даже при предоставлении им заказов, долгосрочных банковских кредитов и материалов на их изготовление. Цены на промышленную продукцию «кусались» (например, при покупательной способности населения региона в 1924/25 гг. в 4 р. 81 коп. за плуг однолемешный нужно было заплатить 27 руб.)49, сельхозорудия пылились на складах, а возросшая к середине 1920-х годов товарность

46 См.: приложение 5 в наст. дисс. С. 524-527. 4' Рафалович А. Указ. соч. С. 125. 41 Там же.

45 НАРТ. Ф. 990. Оп. 1. Д. 242. Л. 56.

крестьянского хозяйства не обеспечивалась увеличением объема промышленного производства.

Трестам кожевенному, химического направления, напротив, удавалось интенсифицировать производственный процесс. Так, мыловаренный завод, «Пищетрест» к концу 1926 г. давали прибыль в бюджет Татреспублики, намечая расширение производства. Но государство, с одной стороны, было заинтересовано в коммерческой деятельности трестов и распоряжении их прибылью, а с другой, стремилось обуздать децентра-лизаторскую тенденцию в экономике, с помощью синдикатов ограничивая действие рыночного механизма. Став пайщиком Всесоюзного масложир-синдиката, мыловаренный завод уже не мог выходить за пределы плановых заданий по производству и сбыту всех своих товаров. Более того. Республика утратила способность самостоятельно выступать на сырьевом рынке из-за монопольного права Всесоюзного Кожсиндиката на заготовительные операции. Именно синдикаты лишали предприятия возможности свободного выбора покупателя и свободного согласования с ним цены продаж - двух фундаментальных образующих рыночного механизма. Тресты вырывались из этой зависимости и практически доказывали абсолютную ненужность посреднических структур. Но это были тщетные усилия. Огосударствление трестов, цензовых заведений было закономерным следствием централизованного планирования, формировавшего органические пороки экономической системы в целом.

Сложнее было управлять арендованными и частными заведениями. С одной стороны, за счет наличных средств частника государство решало текущие хозяйственные задачи, с другой - грубо ограничивало его деятельность, вводя запрет на приобретение сырья, расширение производства, использование наемной силы. Снижение доли частного капитала в промышленности региона к середине 1920-х годов подтверждает общую тенденцию по стране. Активное сопротивление средневолжского предпринимателя государственному диктату характеризует особенности взаимодействия власти и рынка в этот период.

Так, деятельность татарских заготовителей и распространение кожпродукции арендованных заводов в Среднем Поволжье были столь масштабными, что синдикатам приходилось буквально отвоевывать кожевенные рынки, а государственно-кооперативные организации и вовсе не имели доступа к ним. Сокращение кредитования, налоговый пресс, угрожающие предписания Губфинотделов о запрете деятельности частников «выдавливали» последних из производственного процесса, и они, маскируясь под кооперативные артели, уходили в мелкое производство50. Но и кустарно-ремесленные заведения оказались временным прибежищем для частника. Налоговое давление доходило до такого предела, что дальнейшая хозяйственная деятельность была невозможна. Поэтому частный капитал «крутился» в сфере снабженческо-сбытовых операций кустарной

50 См.: ГАСар. О. Ф.441. Оп. 1.Д. 10. Л. 59.

промышленности, обеспечивая её функционирование как таковое. Но слабая втянутость в рынок обусловила низкие показатели кустарного производства по сравнению с крупным, хотя объективно оно играло не менее важную роль как в вопросе поглощения избыточного населения деревни, так и в деле борьбы с безработицей в городе.

В целом промышленность Среднего Поволжья не решала главной на тот момент задачи - удовлетворение возрастающего спроса крестьянства на промышленные товары. Обрабатывающие и пищевкусовые производства, как наиболее соответствующие имеющимся в регионе ресурсам и сформировавшие в дореволюционный период добротные основания для их последующей капитализации и технической модернизации, существовали обособленно от рыночного процесса, лишь в слабой мере удовлетворяя насущные потребности населения. Идеологические приоритеты постепенно вытесняли экономическую целесообразность, «брали верх» над объективной реальностью и задавали ориентиры форсированного развития с опорой на тяжелую промышленность.

В третьем параграфе «Проблема районирования республик и областей в новых экономических условиях» анализируются сложности взаимодействия государства и рынка через призму неоднозначности подхода Центра и региона к вопросу о перспективах развития Среднего Поволжья и его отдельных территориально-административных единиц.

Необходимость укрупнения созданных в 1920-е годы национальных образований была насущной задачей НЭПа: рынок по природе своей не терпит национальных рамок. В этих условиях возникла значимая историческая интрига: какого масштаба должны быть создаваемые районы? Поскольку пестрый этнический состав населения являлся одной из специфических черт Среднего Поволжья, постольку национальный фактор играл огромную роль при обсуждении вопроса о наиболее эффективном пути экономического развития региона, когда для субъектов Российской Федерации нужно было принять или отвергнуть тот или иной вариант укрупнения. Так, когда Госплан РСФСР в 1921 г. выдвинул идею создания новых районов в виде производственного комбината, она встретила сопротивление со стороны партийных и хозяйственных органов образованных республик и областей Среднего Поволжья. На ход экономического районирования, совпавшего по времени с национально-государственным строительством, стало влиять национальное самоопределение татар, мари, .чувашей и многих других народов, живших компактной группой на некогда единой экономической территории, которую ещё в феврале 1920 г. . административная комиссия ВЦИК определила как Поволжский экономический район в составе бывших Казанской, Симбирской, Самарской, Саратовской и Астраханской губерний.

... ; Первоначальная районная сетка Госплана определила так назы--Баемую Средне-Волжскую область с центром в Самаре. Реакция входивших в неё республики, областей и губерний была неоднозначной. В частности, советские органы и общественность ТАССР, живо поддержав-

шие идею экономического районирования и одними из первых начавшие работу по её практической разработке, не выразили своего положительного отношения. В 1922 г. правительство республики выдвинуло альтернативный проект по созданию Волжско-Камской экономической области с центром в Казани в составе Татарской АССР, Чувашской, Марийской и Вятской автономных областей; стало вести активную работу по его реализации, изучая материалы плановых и хозяйственных органов, регулярно совещаясь с представителями предполагаемых к вхождению автономий, внимательно относясь к их нередко колеблющейся позиции.

В 1923 г. в Самаре центральные органы проводили свои съезды, где обосновывались преимущества Средне-Волжской экономической области с точки зрения «безболезненного разрешения национального вопроса, скорейшего подъема национальных меньшинств»51. Однако от широких первоначальных планов Центру пришлось отказаться: позиция планируемых к вхождению в область субъектов страдала неустойчивостью. С одной стороны, их беспокоили неизбежный разрыв «исторически сложившейся экономической связанности» территорий, а также образование лишних бюрократических учреждений в этой связи52; с другой, возможное вхождение в Волжско-Камский район всякий раз оговаривалось условиями, выставляемыми автономиями перед Татреспубликой, которая должна была финансировать их строительные проекты, решать жилищный вопрос, оказывать помощь в поставке оборудования, двигательной техники и т.п.

Вмешательство центральных ведомств в спор между Марийской областью и Чувашской республикой из-за малонаселенной территории с лесным массивом в размере 180 ООО десятин, некогда входившей в состав Чебоксарского уезда Казанской губернии, а с 1920 г. - Чувашской области, где из 5200 чел. населения 4500 чел. были марийцами, определило отношение автономий к проекту Центра и выработало их позицию по поводу их вхождения в Волжско-Камский экономический район. Отторжение от Чувашии 75000 десятин леса учитывало волеизъявление марийцев, живущих на территории Чувашской республики, но стремившихся войти в Марийскую область5. Однако Чувашия чувствовала себя уязвленной. «Как в интересах 4500 марийцев Левобережья можно пренебречь интересами 200 000 чувашей Правобережья?»54 - резонно задавал вопрос секретарь Чувашобкома РКП(б) Томасов в своих многочисленных докладных записках в ЦК партии. Недоумевало и крестьянство, связавшее отход Левобережья с неспособностью автономий отстоять их интересы, а следовательно, бессмысленностью её существования. По их мнению, в царское время интересы крестьян удовлетворялись, а с образованием автономий стали попираться55.

51 РГАЭ. Ф. 4372. On. 15. Д. 27. Л. 90.

я См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 15. Д. 72. Л. 58.

53 См.: Там же. Оп. 68. Д. 330. Л. 67.

54 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 68. Д. 330. Л. 86.

55 См.: Там же. Л. 93.

Решение партии укрепило позиции МАО: она стала ориентироваться на мнение центральных плановых органов. Чувреспублика в этой непростой для неё ситуации решила войти в состав Волжско-Камского района, хотя в идеале предпочла бы никуда не входить56.

Борьба мнений Центра и региона за реализацию собственных замыслов шла на протяжении шести лет. За этот период неизменность своей позиции подтвердила только Татреспублика. Заметим, не без оснований. Проект ТР был направлен на сохранение национальной целостности народов мари, чувашей, татар, вотяков и их территорий во избежание разного рода конфликтов. Практика взаимного общения в процессе хозяйственного взаимодействия на протяжении столетий, несомненно, пошла бы на пользу в рамках создаваемого экономического района. Полагаем, что в условиях НЭПа были возможны компромиссные решения, направленные на получение взаимной выгоды, извлекаемой в результате совместной, прежде всего, производственной деятельности на данной территории. Но проект не осуществился. Центр, увидев в нем «угрозу национализма», объявил его реакционным. Краевым объединением в Поволжье стала Средневолжская область с центром в Самаре. Марийская автономная область и Чувреспублика постановлением ВЦИК от 14 января 1929 г. вошли в образованную Новгородскую область, а Татреспублика осталась самостоятельным экономическим районом57.

Не принижая значимости включения национальных автономий в состав крупных экономических единиц, представляется, что в основе политики и практики Центра по отношению к ним лежала идея государственного социализма, где всеобщее регулирование и централизация преобладают над экономической целесообразностью, а особенности национально-государственного устройства не учитываются. Объективно данные противоречия отражали проблемы развивающейся страны, вступавшей на путь масштабного индустриального развития.

В третьей главе «Средневолжская деревня в годы НЭПа» рассматривается сложный процесс возрождения хозяйственной жизни и восстановления крестьянских хозяйств в регионе 1920-е годы.

В первом параграфе «Крестьянство и власть: на грани продовольственной и политической катастрофы» представлена кризисная картина общественно-политической обстановки в Среднем Поволжье накануне перехода к НЭПу.

Реквизиционные методы изъятия продразверстки, отчаянная борьба крестьян за физическое выживание вследствие военно-коммунистической политики были причинами сначала негативного отношения крестьян к власти, а потом собственно крестьянских восстаний в Поволжье. «Вилочный мятеж» и «чапанная война», охватившие, главным образом, уезды Казанской, Симбирской и Самарской губерний, уже в 1920 г. показали всю

56 См.: Там же. Оп. 67. Д. 299. Л. 37.

37 См.: ЦГАИПД РТ. Ф. 15. Оп. 2. Д. 626. Л. 73.

глубину противоречий между властью и обществом, переросших в их противостояние. Драматические события начала 1921 г. не оставляют никаких сомнений в том, что власть стремительно утрачивала не только способность контролировать политическую ситуацию в регионе, но и доверие населения. Будучи «поставленной крестьянством на колени» (В. Булдаков), она вынуждена была ввести новую экономическую политику.

Ряд декретов, положений, вышедших после X съезда РКП(б), направленных на разрешение гнетущей атмосферы, не сразу успокоили население. «Правильное и спокойное ведение хозяйства на основе свободного распоряжения земледельца продуктами своего труда»58 декретировалось и декларировалось как приоритетная политическая линия новой власти. Анализ социально-экономического положения в регионе показывает, что продналог снял общественное напряжение, свободный обмен одобрялся крестьянами, но настороженность к нововведениям сохранялась из-за продолжающейся практики карательного способа изъятия у них продуктов, зерна, семян.

В результате весной 1921 г. в средневолжских селениях поля засеивать было нечем. Это предопределило начало голода, когда уже с осени питание населения строилось на суррогатной основе. Но сбор продналога проходил без учета этого обстоятельства. «Берут налог, а выходит хуже прошлогодней разверстки! Все основано на обмане. Указано, что излишки - на улучшение своего хозяйства, а здесь выходит совершенно другое»59.

Отождествляя продналог с продразверсткой, крестьяне не понимали смысла новой политики. Сбор обязательного платежа с урожая 1922 г. вызвал тяжелый продовольственный кризис и стал единственной причиной ухудшения положения крестьян60, которые не только не стремились к «наибольшему вложению в землю затрат»6, а, напротив, сокращали посевные площади, продавали или забивали скот.

Фактически, политический кризис 1921 г. перерос в продовольственную катастрофу 1921/22 гг., показавшую, во-первых, невозможность введения рынка директивным способом; во-вторых, отсутствие институциональной защищенности собственности, деформирующее любые попытки её реализации.

В результате продналог действительно превратился в продразверстку, и все последующие законодательные акты были направлены на то, чтобы приостановить разрушительное действие порочной практики изъятия сельхозпродукции «до последнего зернышка».

Во втором параграфе «Крестьянское хозяйство: восстановительные тенденции и их результаты» анализируется ситуация в селениях Среднего Поволжья после принятия Земельного Кодекса (в нём переуступка прав на

58 Собр. Узак. 1921. №26-147. С. 153.

59 Письма во власть: 1917-1927. М.: РОССПЭН, 1998. С. 278.

60 См.: «Совершенно секретно...» Т. 1. Ч. 1. С. 487.

" См.: НАРТ. Ф. 1296. Оп. 2. Д. 387. Л. 1; ГАУО. Ф. 101. Оп. 2. Д. 189. Л. 1; ГАСам. О. Ф. 839. Оп. 2. Д.

39. Л. 6.

землю допускала сдачу земли в трудовую аренду за уплату деньгами, применение наёмного труда) и в условиях действия Декрета ВЦИК «О едином сельскохозяйственном налоге»62. Нововведения власти в сфере использования земли вызвали определенные изменения в сельском хозяйстве, выразившиеся, прежде всего, в увеличении посевных площадей, но не в результате качественного улучшения обработки земли, а из-за необходимости потребительски застраховать себя как на случай неурожая, так и разверсточных норм продналога.

Законодательные акты 1923 г. по освобождению от уплаты налога беднейших слоев населения, сложению недоимок по натуральному налогу 1921/1922 гг., задолженности по семссудам или её отсрочке63 объективно были направлены на совершенствование налоговой политики в деревне. Но фактически этими действиями власть страховала от голодной смерти лишь беднейшие слои населения, тем самым стимулируя их вступление в кооперацию.

Обследование средневолжских деревень специальными комиссиями местных властей летом 1923 г. показало, что крестьянские хозяйства после пережитых испытаний были очень слабы и, конечно, стремились объединиться в артели, коммуны, товарищества, чтобы получить технику, орудия, рабочий скот для обработки земли. Однако эффективность этих объединений была низкой. Сельхозинвентаря не хватало, средств на его приобретение не было. В кооперативных лавках сырьё и продовольствие отсутствовали. «Частник и торгаш», приходившие на помощь сельчанам в решении насущных хозяйственных задач, ослабляли положение кооперации и делали её совершенно непопулярной в крестьянской среде.

1923 сельскохозяйственный год, считавшийся урожайным по сравнению с предшествующим периодом голода, излишков не дал. Поэтому очередной сбор продналога вызвал волну протестных настроений. Грубое обращение продинспекторов, простаивание в очередях у налоговых касс по 6-7 суток и порча находящегося все это время под открытым небом сдаваемого зерна были серьезным основанием для категорического отказа крестьян выполнять налоговые обязательства. Подобные факты заставляли их усомниться в искренности намерений властей, порождали безразличное отношение к НЭПу. «Часть крестьян смотрят на НЭП как на поворот к старому, другие как на временную меру»64, отмечалось в сводках ОГПУ.

Законодательство 1924 г. вновь обратило внимание местных властей на дальнейшее развитие кооперирования, но не для улучшения сельскохозяйственного производства, а «для борьбы с частным капиталом» в деревне с помощью предоставления беднейшим слоям кредитов, налоговых льгот65. Но и эти средства не были действенными. Наметившаяся тенденция увеличения посевных площадей была ослаблена засухой, а затем недо-

61 См.: Собр. Узак. 1923. № 42. Ст. 451. ю См.: Собр. Узак. 1923. № 97-969.

64 «Совершенно секретно...» Т. 1. Ч. II. С. 722.

65 См.: Собр. Узак. 1924. № 2. Ст. 261.

родом 1924 г., вызвавшими резкое снижение урожайности и, как следствие, сокращение скотоводства, поголовье которого стало постепенно увеличиваться после голода 1921/22 гг. В результате продовольственная обстановка в регионе снова ухудшилась. В начале 1925 г. 85% населения Самарской губернии питалось суррогатами, а 50% жителей Саратовской губ. - голодало66. Все это ставило под удар доходность -главный показатель крестьянского хозяйства, который, например, в Симбирской губернии снизился на 50% по сравнению с дореволюционным периодом67. Толь ко к концу 1925 г. определилась рыночная направленность средневолжских хозяйств, о вовлеченности которых в денежный оборот свидетельствуют данные крестьянских бюджетов.

Среди рассматриваемых районов наибольший капитал в 648,3 руб. на 1 хозяйство имела Самарская губерния, которая занимала лидирующие позиции и в условно-чистом доходе на I хозяйство и на душу, составив 419,0 и 68,8 руб. соответственно. По показателю капиталов на 1 дес. сельскохозяйственной площади первое место занимала Ульяновская губ. (73,8 руб.), за которой шла ТАССР (62,1 руб.), потом Самарская губ. (27,2 руб.)6 . Однако в пересчете на душу населения доходность в регионе была низкой и составляла 29 руб., тогда как в Центрально-промышленном районе - 42,4 руб.69. Душевые нормы приобретений товаров в крестьянских хозяйствах характеризуют губернии Среднего Поволжья как слабых потребителей, когда на 100 душ приобреталось 10 пар обуви или аршин шерстяной ткани70.

Доходность крестьянских хозяйств обеспечивалась количеством землепользования, которое к середине 1925 г. сформировало в регионе преимущественно их середняцкий состав, в большинстве случаев обеспеченный инвентарем и землей71. Считавшийся устойчивым, этот тип хозяйств, тем не менее, чаще всего эволюционировал в бедняцкую группу, которая занимала вторую позицию в количественном отношении. В этих хозяйствах всегда имелся избыток рабочей силы и едоков при недостатке площади пашни. При нехватке средств для ведения хозяйства им приходилось продавать живой и мертвый инвентарь либо за деньги, либо за обработку. Не справляясь с землей, они сдавали её в аренду за плату более сильным хозяйствам, что и составляло их главный доход.

Зажиточная часть крестьянства количественно была наименьшей группой. Она производила излишки хлеба, скота, пользовалась наемным трудом и соответственно имела тесную связь с рынком. Однако многосемейность этой группы заставляла снижать её доходность до уровня

66 См.: «Совершенно секретно...» Т. 3. Ч. 2. С. 335.

67 См.: ГАУО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 95. Л. 5.

68 См.: Труд и хозяйство. 1928. № 3-4. С. 41.

" См.: Студенский Г.А. Рента в крестьянском хозяйстве и принципы его обложения. М., 1925 г. С. 63.

70 См.: ЛитошепкоЛ. Емкость крестьянского рынка. М., Л., 1927. С. 10.

71 См.:НАРТ. Ф. 1296. Оп. 2. Д.362.Л. 16; ГАУО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 101. Л. 97.; ГАСар.О. Ф.441,Оп. 1.Д. 228. Л. 113.

середняцкой или, как, например, в Татреспублике, даже ниже середняцкого хозяйства72.

Самыми многоземельными считались кулацкие хозяйства, которые по сравнению с вышеперечисленными были и самыми сильными, но слабее своих дореволюционных предшественников. Их главной целью было не накопление в своих руках земельной собственности, а концентрация денежного капитала путем торговых и промышленных операций, кредитования местного населения, отдачи в аренду инвентаря, скота и прочее73. С каждой из этих групп власть выстраивала особую систему взаимоотношений: на основе преференций с беднейшими слоями и запретов разного рода с зажиточными группами.

Такая избирательность вызывала протестную ответную реакцию последних в периоды налоговых сборов. Вырастив хороший урожай, получив излишки хлебной продукции, но не имея возможности их выгодно продать, крестьяне саботировали сдачу сельхозналога. Совпадение его со сбором семссуды и по страхованию, ошибочное определение доходности в сторону её увеличения и соответственно неправильное составление окладных листов вызвало недовольство всех слоев населения. Резко отрицательное отношение крестьян к продналогу подогревалось отсутствием в кантонах и уездах промышленной продукции либо её дороговизной.

Данные обстоятельства обусловили провал заготовительной кампании и экспортно-импортного плана 1925/26 гг., который завязал основной узел противоречий, получивший свою драматическую развязку во II половине 1920-х годов.

В третьем параграфе «Крестьянство в обстановке угасания НЭПа» показана картина нарастания социальной напряженности, ставшей закономерным результатом действия двух разновекторных тенденций восстановительного процесса: одной, ориентированной на использование административных принципов хозяйствования, и другой, рыночной, направленной на эволюционирование хозяйственной жизни в регионе.

Не видя в новой власти помощника в деле подъема своих хозяйств и уже не надеясь на её содействие, разочаровавшееся в проводимой политике крестьянство обратилось к идее создания крестьянского союза, который, по мнению зажиточных слоёв, «не только защитит их интересы, но позволит политически влиять на власть»74.

Эти мысли активно циркулировали в селениях Поволжья, усиливая тем самым новую волну протестных настроений в регионе. Власть же, напротив, последовательно проводила линию избирательной поддержки «бедного и убогого мужика», видя в увеличивающейся доходности крепких хозяйств опасность для бедняцко-середняцких слоев крестьянского населения.

72См.: Штуцер И. К вопросу о расселении крестьянства в ТР //Труд и хозяйство. 1926. № 4. С. 27.

73См.: Большаков А. Указ. соч. С. 65.

^«Совершенно секретно...» Т.4. Ч. 1. С. 590.

Во второй половине 1920-х годов издаются новые законодательные акты, направленные на создание благоприятных условий хозяйствования именно слабых и «впавших в нужду» середняцких групп75. Но эти меры были не эффективны, так как ни кооперация, ни комитеты взаимопомощи как основные рычаги реализации этой политики по-прежнему не имели ни средств, ни орудий. Налоговые преференции бедняцким хозяйствам лишь усиливали раздражение остальных групп крестьянства, которые уже перестали проявлять заинтересованность в работе. Поэтому к 1928 г. главной стала проблема роста хозяйств, расширения посевных площадей, увеличения урожайности. Постоянная подвижность величины налога, признававшаяся даже руководителями центральных ведомств как недопустимая мера, усиливала негативный настрой крестьян. Рост недоверия к власти порождали слухи о переходе к продразверстке, из-за чего крестьяне на сходах принимали решения о том, чтобы хлеб не вывозить, а излишки закапывать7 .

В этих условиях административный нажим и угрозы по отношению к держателям излишков превращались в основное средство сбора всякого рода платежей. Описывалось имущество, последняя корова или лошадь, а при отказе добровольной сдачи хлеба циркулярно предписывалось «мести под метелку»77.

Так, в конце 1920-х годов в средневолжской деревне вновь, как и в начале 1921 г., возникло противостояние власти и крестьянства, которое, судя по настроениям масс, напомнило партийным руководителям канун вилочного восстания. Реализация рыночных начал в экономике, происходившая в условиях их постоянного отторжения, стала не созидательным, а деструктивным фактором нэповских преобразований. Решительно поддержав аграрную революцию, средневолжское крестьянство оценило её результаты как проигрышные в сравнении с их жизнью в дореволюционный период, надежда на возврат которой исчезала по мере угасания НЭПа.

В главе четвертой «Рынок и торговля в регионе: от конъюнктуры к конъектуре» прослежен процесс реализации принципов новой экономической политики в условиях нарастающего действия государства на рыночный механизм посредством регулирования цен.

Первый параграф «Власть и рынок: институциональные условия и особенности взаимодействия» раскрывает положения классической критики социализма и современных концепций рынка, согласно которым правительства не могут управлять рыночным процессом. Напротив, рынок должен управлять их деятельностью, максимально содействуя её эффективности. С этой точки зрения обосновывается тактика В.И.Ленина, который, признав ошибочной политику уничтожения рынка, «ввел НЭП» и

75 См. Собр. Узак. 1928: № 47. Ст. 349; № 85. Ст. 566; № 90. Ст. 586; № 117. Ст. 737.

,6 См.: «Совершенно секретно...» Т. 6. С. 273.

77 Там же. С. 124.

допустил торговлю78. Именно разрешительно-регулирующие меры характеризуют институциональные условия реализации принципов НЭПа.

Законодательство начального периода уже заложило основы и отразило приоритет административного регулирования торговой деятельности предприятий как следствие объективной необходимости из-за остановки производства, отсутствия товарооборота и его условий (транспорта, связи, сети торговых заведений). Но по мере восстановления промышленности и крестьянских хозяйств, когда материальные условия обмена стали задавать рыночные векторы хозяйственной жизни, выяснилось, что «уменье торговать заключается в том, чтобы заместить частный капитал во всех областях, не сокращая торгового оборота»79.

Данный концепт стал основой резолюции XIII съезда «О внутренней торговле», которая определила её главную задачу - организацию «правильного снабжения потребителей», а мерой руководящего влияния государства - степень регулирования им рыночных цен. Для этого основная масса товаров концентрировалась в государственно-кооперативном секторе в соответствии с декретом о его преимущественном праве80, частник же, занимая подчиненную к данным контрагентам позицию, должен был бороться за выживание, всегда рискуя быть уличенным в нарушении законодательства. Рынок вырывался из административных тисков, заставляя власть ослаблять контроль, что способствовало динамичному развитию хозяйственного механизма в целом. При усилении управления рынок хирел, что сразу негативно отражалось на состоянии формирующейся экономики 1920-х годов.

Во втором параграфе «Рыночная конъюнктура начала НЭПа» представлен процесс высвобождения региональной экономики из жестких рамок рационирования эпохи «военного коммунизма». Рыночный старт, данный X съездом РКП(б), совершенно не означал моментального складывания рыночной конъюнктуры. Её важные составляющие отсутствовали, производство было парализовано, сельское хозяйство — обескровлено нещадными реквизициями, а население выживало благодаря мешочничеству. Голод в Среднем Поволжье поднял рейтинг вольного рынка, где, по сообщениям командированных из Москвы представителей центральных ведомств, «из продуктов всегда можно было приобрести все, кроме, разве что птичьего молока», а из промтоваров - одежду, занимавшую остродефицитную позицию в товарообмене81. В условиях абсолютно разлаженного рыночного механизма, нехватки и ограниченного распределения продуктов единственным спасительным средством, «рефлексом самосохранения» от физической гибели было воровство, следствием которого стали расстрелы по приговорам.

п См.: Прокопович С. Указ. соч. //НЭП. Взгляд со стороны. С. 20.

" Стенографический отчет XIII съезд ВКП(б): 1924 г. М., 1963. С. 386.

!0 См.: Советская товарная биржа. 20-е годы. Документы и материалы. М.: Дело, 1992. С. 24.

81 См.: РГАЭ. Ф. 1691. Оп. I. Д. 67. Л. 1.

Свободный товарообмен, закон 1922 г. о выпуске банковских билетов, направленный на урегулирование денежного обращения и восстановление финансовой системы, сделали определяющим фактором рыночной конъюнктуры цены, которые постепенно установили денежную торговлю, ускоренную налоговым законодательством. Все торговые заведения при налогообложении делились на пять разрядов, что упорядочивало стихию рынка, структурировало его в рамках государственного, кооперативного и частного секторов. Такое деление, отсутствовавшее в дореволюционной России, позволяло власти оценить возможности обобществленной торговли и силу частного капитала, который в первые годы НЭПа не имел себе равных в розничном товарообороте. Несмотря на то, что торговая сеть в регионе из-за голода стала формироваться на два года позднее, чем по стране, она проявила тенденцию стремительного роста. Лидирующие позиции частного сектора Татреспублики были особенно выразительны, что объяснялось завидной активностью в торговых операциях татарских предпринимателей по причине знания языков своих соседей82. Это позволяло им осуществлять свои интересы в региональном масштабе как до революции, так и в годы НЭПа83.

В I половине 1920-х годов сформировались продовольственный, галантерейный, мануфактурный, кожевенный рынки. Но складывание цен определял хлебный рынок, который из-за низкой урожайности первых лет НЭПа был напряженным. Яичный и мясной рынки считались наиболее динамичными. Восстанавливающиеся после голода куроводство и скотоводство в крестьянских хозяйствах задавали рыночные параметры этого направления торговли. Возрождались средневолжские ярмарки. Но тяжесть налогового бремени, смена районов экономического тяготения вызвали сокращение объемов ярмарочных продаж до 50% довоенного

84

уровня .

В условиях сложностей восстановительного периода, слабой связи промышленности и сельского хозяйства торговля в целом носила примитивный, подавленный характер, который стал меняться в сторону большей централизации и упорядоченности, а на первых порах и динамики, в связи с возникновением товарных бирж, «возродившихся не единым приказом из Центра, а движением снизу»85. Их деятельность вносила ясность в торговую конъюнктуру, формировала представления о состоянии рынка, выявляла спрос и предложение. Именно благодаря биржевой торговле к середине 1920-х годов сформировалась ценовая политика, появилось понятие рыночной цены, как эквивалентного соотношения пуда ржи и важнейших товаров широкого потребления, стимулирующего устойчивый спрос на крестьянском рынке.

82 См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 15. Д. 72. Л. 207.

83 См.: РГАЭ. Ф. 43Т2. Оп. 15. Д. 1060. Л. 16.

84 См.: ГАУО. Ф. 101. Оп. 1. Д. 910. Л. 77,102; ГАСар. О. Ф. 441. Оп. 1. Д. 309. Л. 7,21.

85 См.: Веигеров В. Товарные биржи в Союзе советских республик //Советская товарная биржа. - С. 93.

Сильное действие конъюнктуры в результате хорошего урожая 1925 г. способствовало не только стремительному подъему товарооборота в этот период, но и оздоровлению экономической ситуации в регионе. Цены на сельхозпродукцию росли, на промтовары - снижались, покупательная способность населения улучшалась. Но это состояние было неустойчивым, и ко второй половине 1920-х годов баланс государственно-кооперативного и частного секторов начинает меняться в пользу первого.

В третьем параграфе «Формирование конъектурных тенденций в региональной торговле» исследуются последствия административного влияния торговой политики на рыночный процесс. Основной тенденцией II половины 1920-х годов стал рост крупно-оптового товарооборота, сформировавший совершенно новую ситуацию в региональной торговле. В купле и продаже крупных партий товаров частный капитал имел большие шансы укрепить свое влияние в противовес госторговле и кооперации, что не могло не беспокоить регулирующие органы.

Задачу уничтожения мелкого оптовика, поставленную XIII съездом партии, власть решала комплексно, проводя в отношении частника жесткую кредитную и налоговую политику, ограничивая его деятельность на биржах, вводя регулирование цен. Но, несмотря на запретительные меры, он проникал в сферу оптовых операций, имел высокие показатели удельного веса в общих оборотах, например, 29,3% в Татреспублике против 21,5% по СССР86. Это доказывает силу предпринимательского сектора средневолжской торговли, которую можно характеризовать как её региональную особенность. Но положение частника было сложным. Политика твердых закупочных и розничных цен позволяла госорганам теснить его на хлебном и мясном рынках. Создание монополистических объединений типа «Мельтрест», «Мясотрест» укрепляло позиции обобществленного сектора, усиливало конъектурные тенденции в торговле во II половине 1920-х годов. Чрезмерные суммы обложения вынуждали владельцев частных торговых заведений либо приостанавливать на время торговлю, либо «в целях снижения налоговых сборов менять их вывески», либо возвращать выбранные патенты и прекращать свою работу87. Наиболее полно программа вытеснения предпринимателя из оптовой торговли реализовалась на кожевенном рынке, где деятельность заготовителей, особенно татарских, была наиболее активной88.

Мероприятия регулирующего характера с целью планирования оптового оборота резко изменили характер биржевой торговли, где выросла доля дефектных сделок. В условиях запрета операций с частником, госорганы и кооперация, тем не менее, стремились к сделкам именно с ним, но во внебиржевом секторе, уклоняясь от их регистрации на бирже. Мотив ясен: частник был надежным партнером, операции с ним сулили реальную выгоду.

16 См.: НАРТ. Ф. 1488. Оп. 2. Д. 166. Л. 55.

87 См.: ГАУО. Ф. 101. Оп. 1.Д. 1218. Л. 7.

83 См.: ГАСар. О. Ф. 441. Оп. 1.Д.217.Л. 15,

В зоне повышенного внимания Губхорготделов была хлебная торговля. Твердые цены, запрет на размол частного зерна на госмельницах и скупку предпринимателями зерна сверх определенного количества, с целью «положить конец всем их ухищрениям», имели тяжелые последствия для экономики региона. В 1928 г. на почве продовольственных затруднений начались массовые выступления крестьянского населения, оценившего создавшуюся ситуацию так: «Теперь хуже, чем в 1921 году»89.

Институциональная незащищенность собственности обусловила слабую результативность НЭПа и печальную судьбу рынка. Жесткий контроль всех его составляющих (опт, розница, биржи, ценообразование), преференции государственно-кооперативному и ущемление частного секторов - фактор, не только разрушивший хрупкую систему хозяйственных связей, но лишивший страну выбора наиболее эффективного способа экономического развития. Региональный рынок, как в годы НЭПа, так и в последующие десятилетия советской эпохи, характеризовался замедленными темпами накопления, бескредитностью, пониженной доходностью населения и хронической продовольственной напряженностью.

Глава пятая «Повседневность» посвящена анализу провинциальной «житейщины» в 1920-е годы. Быт, мотивация, ментальность, интересы горожан и сельских жителей рассматриваются под углом зрения решающего влияния на «окрестности» человека материальных условий.

В первом параграфе «Проблема выживания населения в годы НЭПа» исследуется комплекс проблем повседневной жизни, среди которых основополагающей стала проблема питания. На основе анализа данных определены динамические ряды потребления городского и сельского населения в годы НЭПа. В соответствии с уровнем физиологической нормы произведен расчет основных компонентов калорийности, снижение которой означало наступление голода в регионе в 1921-1922 гг.

Среди городского населения90 данные демонстрируют преимущественные позиции потребления рабочих в сравнении со служащими. Вместе с тем, выявляется, что при низком удельном весе количества потребляемых продуктов в целом, питание служащих было более сбалансированным: содержало больше белков и жиров. Расчеты показывают, что в 1921-1922 гг. рабочие и служащие питались лучше сельских жителей, но по физиологической норме уровень потребления горожан был в 2-3 раза меньше необходимого минимума.

Самая низкая норма потребления, стоявшая на угрожающем уровне в июне 1922 г. и составлявшая в день на 1 едока в Казани 2,490ф (996,0 г) или 1035 ккал91, стала выравниваться к октябрю 1922 г., и только с зимы 1922/23 гг. закончился период хлебного голодания. Главной причиной установления полноценного питания к середине 1920-х годов стало

" «Совершенно секретно...» Т. 6: 1928. С. 369.

90 Подробную роспись социального состава городского населения Татарской АССР, Ульяновской,

Самарской, Саратовской губерний см.: приложение 15 наст. дисс. С. 540. " См.: НАРТ. Ф. 1296. Оп. 2. Д. 203. Л. 22.

восстановление крестьянских хозяйств, которые, оправившись от голода, стали поставлять городу продукты сельского хозяйства.

С октября по февраль 1925 г. горожане увеличили норму потребления белков животного происхождения, повысили величину потребления жиров и к маю достигли баланса питательных веществ в своем рационе. Выборочное обследование питания городского населения в 1926 году рисует довольно благостную, но неровную картину потребления. Рацион семьи учительницы или страхового агента в г.Самаре мог быть разнообразен и насыщен по калорийности, составлявшей в среднем 3041 кал на человека, тогда как многодетная семья бухгалтера питалась на порядок хуже и имела всего 1752,2 кал на едока92. Данные диспропорции формировали общую тенденцию снижения величины потребления городского населения, которая уже в феврале 1927 г. составила 41% от уровня 1925 г. по всем видам продуктов93. Весной 1928 г. в ряде средне-волжских городов происходит переход на нормированное снабжение населения хлебом, предельный уровень которого постоянно снижался. Весь период НЭПа потребление сельского населения существенно не дотягивало до нормы и потому резко контрастировало с потреблением горожан. Недостаток жиров в питании горожан, мяса - у крестьян свидетельствовал о серьезных сбоях в экономической сфере, а благополучие городского населения носило относительный характер. Поэтому наметившаяся тенденция постепенного снижения уровня питания как тех, так и других, логически завершается продовольственным кризисом, когда, например, в Ульяновске в марте 1928 г. хлебная норма для работающих составляла 300 г, а для бедняцких хозяйств в деревне - от 100 до 200 г в

94

день .

Проблема исследуется в контексте анализа данных по доходам и расходам отдельных групп городского и сельского населения, сравнительных показателей бюджетов отдельных административно-территориальных единиц, позволяющих наиболее полно показать низкий уровень жизни простых слоев средневолжского общества и складывающуюся привилегированность региональной номенклатуры. Широкое распространение проституции и безработица дополняли сложную социально-экономическую обстановку в регионе, в котором росла волна протестных настроений рабочих и крестьян к новой власти.

Во втором параграфе «Средневолжский город-, жилищный вопрос, досуг, семейные отношения» рассматривается городская действительность 1920-х годов, отражающая переходное состояние общества от традиционности к новой социальности.

В центре внимания - жилищная проблема, уплотнительная политика властей и житейские коллизии в этой связи. Особенно сложной была ситуация в Татарской республике. Если в Самаре, согласно данным городской

п См.: ГАСам. О. Ф. 76. Оп. 1. Д. 3312. Д. 4.

и См.: Там же. Оп. 2. Д. 1426. Л. 8.

м См.: «Совершенно секретно...» Т. 7: 1929. С. 14, 15.

переписи населения 1923 г., на 1 комнату приходилось 2,2 души при средней площади на 1 жителя в 10 кв. аршин95, то в Казани только 10% населения жили по 1 человеку в комнате, которая составляла 8,5 кв. аршин на 1 жильца96. В 3 924 г. в обращении к V Всетатарскому съезду Советов отмечалось, что жилищная проблема приобрела катастрофический харак-

97

тер .

Жилообеспеченность как главный критерий оценки жилищной ситуации, а не количество проживающих в отдельных комнатах, качество строений или их комфортность, лежал в основе жилищного кризиса в средневолжских городах. Разрешить его не представлялось возможным не только в 1920-е годы, но и в последующие десятилетия до хрущевского периода массовой застройки, а в отдельных случаях - до последнего времени. Беседы с современниками НЭПа свидетельствуют, что, например, некоторые казанцы жили в постройках 1920-х г. вплоть до начала реализации республиканской программы Татарстана по ликвидации ветхого жилья конца 1990-х годов98.

Кризисные явления в семейной сфере, взаимоотношения полов, сложное положение женщины, выступающей в роли матери и работницы одновременно, рассматриваются как неизбежные спутники переходного периода, исследуются с опорой на свидетельства современников, а также с использованием художественно-эстетического метода описания «житей-щины».

Через призму культурологического анализа изучаются разнообразные формы организации досуга. Он выступает как признак упорядочения жизни, в котором наряду с внешней стороной повседневности отражается её внутреннее содержание как психоментальное основание действительности. Чувства и переживания простых людей говорят об их глубоком разочаровании в новой жизни как результате несостоявшихся, прежде всего, социальных ожиданий. Реальность оказалась ловушкой для основной их массы. Старый мир был разрушен, новый - предстояло построить. В ситуации неясности и неопределенности гражданам новой России приходилось выстраивать индивидуальную стратегию элементарного выживания. Блеск и веселье города эпохи НЭПа, так же, как и витрины магазинов с изысканной снедью, были лишь видимой завесой его пороков и зол: безработицы, ужасных жилищных условий, продовольственной напряженности.

Третий параграф «Быт средневолжской деревни» освещает крестьянскую повседневность в постреволюционный период.

Расстроенный быт, архаизация социальных взаимосвязей, отсутствие предметов первой необходимости были характерными её чертами на протяжении всего периода НЭПа. Растительное существование в голодные

'5 См.: Артищев Р.Т. Указ соч. С. 72.

% См.: Усолы/ееВ.Ф. Указ. соч. С. 89.

57 См.: Труд и хозяйство. 1924. С. XI.

98 См.: Интервью с современниками 1920-х годов //Архив автора.

годы сменилось относительным благополучием к середине 1920-х годов, но тяжесть налоговой политики консервировала потребительскую направленность средневолжских хозяйств, не позволяла деревне капитализироваться и модернизироваться. Поэтому крестьяне хлеб убирали серпами, обмолачивали цепами. Работая с утра и до ночи, они еле сводили концы с концами: голодали, экономили на всем, живя в лачугах с соломенными крышами, как правило, вместе со скотом. Керосин и глиняные чашки нарасхват в кооперативной лавке по случаю ярмарки в с. Павловка Самарской губернии осенью 1929 г. - результат десятилетнего строительства социализма в средневолжской деревне, которая есть «бедность изо всех щелей»99. Единственным средством выживания в этих условиях были взаимовыручка, готовность прийти на помощь ближнему, сельская солидарность, которые также, как самочинные суды, всплески коллективной агрессии имели вековую традицию. Анализ бытовой составляющей жизни средневолжской деревни выполнен с использованием художественных приемов культурологического дискурса, а также интервью с современниками 1920-х годов.

Сельская повседневность отражала контуры глубоких социально-экономических противоречий, затянувших деревню в тугой узел трудноразрешимых проблем. Все это оказало деструктивное воздействие на утверждение новой экономической политики в качестве долговременного принципиального курса, способствуя возвращению советско-партийного государства к «военно-коммунистической» идеологии, основанной на насилии политики в области аграрных отношений.

Заключение.

1. Опыт 1920-х годов показывает, что НЭП в специфических политико-экономических условиях советской системы стал символом торжества естественно-исторического процесса, пробившего себе дорогу, словно трава сквозь асфальт, после драматических военно-коммунистических лет.

2. Анализ опыта НЭПа в Среднем Поволжье выявляет прецедент грубого отношения власти к рынку. Регулирующие функции государства легко сменялись административными, вызывавшими негативные последствия в промышленности, сельском хозяйстве, в торговой сфере.

3. История НЭПа подтверждает, что рынок в условиях «допуска» не может выполнить свою функцию полностью и выступает неэффективным инструментом хозяйствования, средством манипуляции в руках государства для решения тактических экономических задач.

4. Опыт НЭПа доказывает, что степень и пределы вмешательства государства в экономику определяются и корректируются собственно рыночным процессом, все участники которого выступают равноправными партнерами, а не контрагентами. Институциональная и правовая защищенность частной собственности есть гарантия от государственного про-

" Акульшш Р. Зарисовки // Красная новь. 3 кн. 1929. С. 192.

извола, условие, предупреждающее формирование антирыночной менталь-ности - спутника классовой борьбы.

5. Человеческое измерение преобразований 1920-х годов выявляет равнодушие власти к человеку. Её апеллирование к представлениям о счастье, всеобщем равенстве и справедливости было неискренним, так как не согласовывалось с реальной действительностью. Множество насущных житейских проблем размывало морально-психологические основания реформ, сначала замедляя их продвижение, а затем сводя к отрицательным значениям.

6. Главным итогом социально-экономических преобразований в регионе стала нестабильность жизни, выражением которой являются про-тестные настроения населения, как показатель отрыва реформ от реальности и превращение их в чисто политическое мероприятие. Потеря жизненного равновесия вызывала у людей ощущение разочарования в НЭПе, который не реализовал их надежду на возврат стабильного миропорядка.

7. Региональный опыт НЭПа убеждает, что человек с его сложным восприятием изменений и трудной вживляемостью в процесс реформирования должен быть признан главным критерием оценки преобразования. Пренебрежительное отношение государства к человеку, а более широко — к рынку - оборачивается колоссальной потерей материального и человеческого ресурса, становящейся впоследствии антимодернизаци-онным фактором.

Положения настоящего исследования отражены в следующих публикациях:

В изданиях, рекомендованных ВАК

1. Гатауллина И. А. Новые источники по социально-политической истории Средневолжского региона в 1920-е годы /И.А.Гатауллина //Известия Самарского научного центра РАН. 2008. № 1(23). С. 192 -198.

2. Гатауллина И.А. Региональная история 1920-х годов: к вопросу о методологии и методике преподавания /И.А.Гатауллина //Казанский педагогический журнал. 2008. К» 1. С. 38-46.

3. Гатауллина И.А. Власть и рынок в Средневолжском регионе в годы НЭПа: институционные условия и опыт взаимодействия /И.А.Гатауллина //Вестник Челябинского государственного университета. 2008. № 18. Вып. 25. Сер. История. С. 85-97.

4. Гатауллина И.А. Питание городского и сельского населения Средневолжского региона в 1920-е годы /И.А.Гатауллина //Омский

научный вестник. 2008. № 5. С. 44-52.

5. Гатауллина И.А. Государственное регулирование промышленности в Средневолжском регионе в годы НЭПа: Опыт и уроки /И.А.Гата-уллина //Омский научный вестник. 2008. № 6.

6. Гатауллина И.А. Городская повседневность Среднего Поволжья в 1920-е годы /И.А.Гатауллина //Известия Алтайского государственного университета. 2008. № 4/3. Сер. История. Политология. С. 52-62.

7. Гатауллина И.А. Крестьянская повседневность: быт средневолжской деревни в 1920-е годы /И.А.Гатауллина //Ученые записки Казанского государственного университета. 2008. Том 150. Кн. 1. Сер. Гуманитарные науки. С. 156-164.

В других изданиях

8. Апайчева И.А. Хозяйственное взаимодействие республик Среднего Поволжья в годы НЭПа: история, опыт, проблемы. (Монография). Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1993. 98 с.

9. Гатауллина И.А. НЭП в Поволжье: из опыта регионального реформирования / И.А.Гатауллина //Россия в XX веке. Реформы и революции. В 2-х тт. М.: Наука, 2002. Т. 2. С. 124-127.

10. Гатауллина И.А. Повседневность как отражение качественных характеристик жизни населения Поволжья в годы НЭПа /И.А.Гатауллина //Проблемы и тенденции современного развития стран СНГ в условиях глобализации. Сб. материалов международной научно-практической конференции. Пенза, 2002. С. 37-41.

11. Гатауллина И.А. Российская семья 20-х и конца 90-х годов XX столетия: особенности переходного состояния /И. А.Гатауллина //Актуальные проблемы семьи в современной России. Сб. материалов Всероссийской научно-практической конференции. Пенза, 2002. С. 89-91.

12. Гатауллина И.А. Социально-демографическая характеристика населения Среднего Поволжья в годы НЭПа /И.А.Гатауллина //Социальная структура и социальные отношения в Республике Татарстан в первой половине XX в. Сб. научных статей. Казань: Изд-во Казан, унта, 2003. С. 190-198.

13. Гатауллина И.А. Население Среднего Поволжья в 1920-е годы через

призму повседневности ¡И.АГатауллина //Историк и время. Проблемы социально-экономического и политического развития. Сб. научных статей. Казань, 2003. С. 78-86.

14. Гатауллина И.А. Власть и рынок в годы НЭПа: советская практика регулирования /И.А.Гатауллина //Роль государства в становлении и регулировании рыночной экономики. Сб. научных статей. Пенза, 2003. С. 106-109.

15. Гатауллина И.А. Историография НЭПа: методологические акценты /И.А.Гатауллина //Совершенствование преподавания в высшей школе. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 2004. С. 48-58.

16. Гатауллина И.А. Политика районирования в Среднем Поволжье в годы НЭПа: экономика и этничность /ИАГатауллша //Трагедия великой державы: национальный вопрос и распад Советского Союза. М.: Изд-во «Социально-политическая мысль», 2005. С. 282-299.

17. Гатауллина И.А. Средневолжская деревня в годы Новой экономической политики /И.А.Гатауллина //Деп. в ИНИОН РАН № 59324 от 22.06.2005. 99 с.

18. Гатауллина И.А. Проблемы повседневности в Средневолжском регионе в 1920-е годы /И.А.Гатауллина //Деп. в ИНИОН РАН № 59346 от 30.06.2005.97 с.

19. Гатауллина И.А. НЭПовская повседневность Поволжья: социально-психологический анализ «массовой маргинальное™» в контексте модернизационной перспективы /И.А.Гатауллина //НЭП: Экономические, политические и социокультурные аспекты. М.: РОССПЭН, 2006. С. 481-501.

20. Гатауллина И.А. Среднее Поволжье в годы Новой экономической политики: социально-экономические процессы и повседневность. (Монография). Казань: Изд-во Казан, ун-та, 2007. 431 с.

ГАТАУЛЛИНА ИРИНА АЛЕКСЕЕВНА

Среднее Поволжье в годы Новой экономической политики: Социально-экономические процессы и повседневность

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Корректура автора Подписано в печать 28.11.2008. Форм. 60x84 1/16. Печать ризографическая. Бумага тип №1. Печ. л. 2,5. Тираж 120. Заказ

ПМО КГАСУ 420043, Казань, Зеленая,!

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Гатауллина, Ирина Алексеевна

Введение 3

Глава I Историография и источники 18

§1 Обзор литературы 18

§2 Характеристика источников 61

Глава II Восстановление региональной промышленности 79и пути её развития

§1 Организационные формы и деятельность 84промышленных предприятий

§2 Основные направления промышленного развития 134

§3 Проблема районирования республик и областей 171в новых экономических условиях

Глава III Средневолжская деревня в годы НЭПа 197

§1 Крестьянство и власть: на грани продовольственной и 197политической катастрофы

§2 Крестьянское хозяйство: восстановительные тенденции и 231их результаты

§3 Крестьянство в обстановке угасания НЭПа 274

Глава IV Рынок и торговля в регионе: от конъюнктуры к 304^ конъектуре

§1 Власть и рынок: институциональные условия и особен- 304ности взаимодействия

§2 Рыночная конъюнктура начала НЭПа 315

§3 Формирование конъектурных тенденций в 356региональной торговле

Глава V Повседневность 401

§1 Проблемы выживания населения в годы НЭПа 403

§2 Средневолжский город: жилищный вопрос, 457досуг, семейные отношения

§3 Быт средневолжской деревни 488

Введение диссертации2009 год, автореферат по истории, Гатауллина, Ирина Алексеевна

Без сомнения, двадцатые годы XX в. занимают особое место в советской истории, а проводившаяся тогда новая экономическая политика является наиболее значимой её страницей. Многие современники увидели в социально-экономических и политических процессах, происходивших в России в этот период, «догорающие огни мировой революции». Представители самых разных идейно-политических направлений единодушно пришли к выводу, что грядет «термидор», который вернет общественную жизнь в прежнее «нормальное» русло. Однако история распорядилась по-иному. На развалинах новой экономической политики утвердилась небывалая социально-экономическая система, которая до сих пор вызывает острые споры и серьезные размышления как в научном мире, так и в политических кругах. Как тогда, так и сегодня, для одних НЭП предстает «неким оптимумом», как историческое доказательство возможности реформировать коммунистическую систему; другие, напротив, полагают, что развал НЭПа является как раз свидетельством невозможности фундаментальных изменений государственно-монопольных, этатистских структур изнутри. Кажется, только в одном тезисе сходятся сегодня как сторонники («оптимисты»), так и противники («пессимисты») реформирования 1920-х годов: Россия нэповская, родившаяся на стыке царской и социалистической эпох, представляла собой тугой узел политических, социально-экономических, нравственно-этических противоречий, ставших следствием глубокого кризиса российского общества. Заметим сразу, что именно противоречивая сущность НЭПа исключает возможность как бездоказательных суждений об этом периоде как «золотом веке» советской истории1, так и безапелляционно категорических заявлений, что, дескать, «никакого НЭПа не было!» .

1 См.: «Россия НЭПовская: политика, экономика, культура» //Отечественная история.- 1992,- № З.-С. 218.

2 См.: Россия в XX веке. Реформы и революции: В 2-х томах. — Т. I. — М.: Наука, 2002.-С.28.

Подобные, скорее эмоциональные, нежели аналитические оценки НЭПа формировались под мощным воздействием общественного интереса, который, возрастая на крутых поворотах советской истории, способствовал такой популяризации этой темы, что не рассуждал о ней только ленивый. Такие всплески необычайного интереса к НЭПу понятны и, как нам представляется, объективны: через разнообразные оценки новой экономической политики российское общество как бы опосредованно выражает свою неудовлетворенность тем, как вообще в России, стране, всегда «испытывавшей жгучую нужду почти во всем», осуществляются реформы. Как в 1920-е годы, так и спустя свыше восьмидесяти лет, российские граждане испытывают острое желание в налаживании нормальной достойной человека жизни, и по мере того, как решаются социально-экономические проблемы, в обществе формируется отрицательное или, напротив, позитивное восприятие реформ вообще, нэповских преобразований, в частности. Благодаря этим обстоятельствам, НЭП стал одной из немногих проблем советской истории, о которой сегодня осведомлена в той или иной степени широкая общественная аудитория. Между тем, нэповская тематика является серьезной научной проблемой, «обросшей» солидной историографией, нуждающейся в осмыслении и оценке не менее, а быть может, более, чем собственно феномен НЭПа. Ведь феномен советской историографии в соответствии с одним из радикальных подходов к ней состоял в цепной реакции фальсификаторства, обусловленного, с одной стороны, регрессированностью научной мысли, с другой, регрес-сированностью того, во что она превратилась. По мнению В.П.Булдакова, это «цикл взлетов и падений постреволюционного мифотворчества, которое неизбежно должно было иссякнуть по мере того, как общество удалялось от своих революционных истоков»1.

1 См.: Булдаков В.П. Красная смута. - М.: РОССПЭН, 1997. - С. 294, 298.

Сегодня интерес общества к нэповской проблематике заметно снизился по сравнению с предшествующим десятилетием, что было отмечено на международной конференции «Россия в XX веке: реформы и революции» (Москва, апрель 2002 г.). Нынешнее возрождение рыночных начал и их более свободная реализация в условиях отсутствия жесткой централизации власти по сравнению с периодом НЭПа, который, как известно, был детерминирован большевистской идеологией, лишило актуальности проблему рынка как таковую. Но это на первый взгляд. Современная ситуация создает, к сожалению, лишь кажущееся представление об оздоровлении экономики и предпринимательской задействованности в ней населения, которое на этой ниве якобы улучшает свое благосостояние и качество жизни. Несмотря на низкие показатели экономики 20-х годов по сравнению с дореволюционной, результативность хозяйственной системы НЭПа на основе использования рыночных принципов к 1925/26 гг. представляется позитивно и стабильно более выраженной, нежели результативность современной постперестроечной экономики. Во всяком случае, решение продовольственной проблемы к середине 1920-х годов, всего за три-четыре года после военно-коммунистических лет и голода, свидетельствовало о высоком частнопредпринимательском потенциале российской экономики, который наиболее полно реализовывал себя в условиях ослабления государственного контроля.

Экономические проблемы современной России представляются куда более сложными, для решения которых одного и весьма ограниченного возрождения рынка оказалось недостаточно. Россияне все более утрачивают надежду на позитивное изменение жизни, которое менее всего связывается с рыночной экономикой; большая их часть склонна считать, что жизнь при советском социализме была стабильной и разрушать её на самом деле было не к чему.

Что ж, есть определенный резон в данных рассуждениях, но не в том, что социализм лучше капитализма, а в том, что любая модернизация сопряжена не только с материальными, а, прежде всего, с моральными издержками, влечет утрату одних ценностей, замену их другими. Необходимость и неотвратимость модернизации, как комплексного социально-экономического преобразования традиционного общества по пути просвещения, демократии, упорядоченного обмена ценностями и, в целом, обновления, как тогда в 20-е годы, так и сегодня, к сожалению, носит не эволюционный, а революционный характер. Сначала укротив, а затем раздавив рынок в 1920-е годы, мы с той же решительностью внедряем его сегодня, избрав в очередной раз в качестве основного средства осуществления модернизации — человека. За это приходится платить высокую цену, выраженную в разрушении целостности и органичности культурной и психологической структуры последнего. Выбиваясь из традиционной социальной ячейки, он неизбежно превращается в абсолютно одинокого и растерянного в смысле осознаваемых и исполняемых им ролей и функций. Ведь подобно главному герою романа Л.Леонова «Вор» бывшему комиссару Дмитрию Векшину многие люди не смогли осмыслить переход к НЭПу и не сумели найти места в будничной повседневной жизни. Из протеста против ненавистного им мира нэпманов, мещан и спекулянтов не только Век-шин стал вором. К концу XX в. коррумпированной, по сути, воровской, расколовшейся на антагонистические слои общества, а не зажиточной и процветающей, стала вся страна.

Представляется, что жестокость процесса материализации, тогда -большевистских идей, а сегодня — рыночно-либеральных ценностей есть не злой умысел вождя или нерадивых политиков, а сущность и следствие противоречия между традиционными основами жизни большинства населения России с целями и способами форсированного преобразования общества: тогда в виде сталинской индустриализации, сегодня — путинской вестернизации. Данное противоречие всегда влечет за собой формирование перманентно развивающегося и всевозрастающегося кризиса. Последний охватывает все сферы бытия: политическую, экономическую, социокультурную, в котором кризис ментальности является, пожалуй, наиболее тяжелым следствием этого процесса. В этой ситуации под ударом находится не только человек, но, прежде всего, те самые либеральные ценности, которые он провозгласил, стоя на обломках поверженного им тоталитаризма. Преобразования последних десятилетий XX века в сторону рынка, согласно современному расхожему взгляду, не приблизили человека к решению насущных проблем, а лишь в очередной раз усугубили их, закрепостив его и сделав снова заложником псевдовестернистской модернизации. Результаты выборов в 4-ю Государственную Думу подтверждают этот взгляд: масса отвергает либеральные ценности и все более склонна поддерживать авторитарный режим власти.

В этом смысле история 1920-х годов содержит чрезвычайно богатый для осмысления нынешних реалий материал не только с точки зрения уже достаточно исследованной сегодня проблемы, касающейся того, «что большевистские теоретики не прилетели с Марса, что сталинизм нарождался и укреплялся в «теплой плоти повседневного существования», по меткому выражению философа Н.Козловой1. Для понимания того, что приходится терять человеку в переходные эпохи, какова цена этой потери, что он чувствует в этот момент важно изучение истории повседневности. Более того. Сегодня постепенно приходит понимание того, что человек и его «окрестности» — быт, менталитет, интересы, мотивация — являются значимым фактором исторического процесса, а его морально-психологическое состояние становится индикатором качественности и эффективности модернизационных преобразований. Однако этот аспект истории периода НЭП ясен лишь отчасти, поскольку именно человеческий фактор продолжает оставаться не только малоисследованным, а прежде всего, малоинтересным для политиков объектом исторического процесса.

1 См.: Козлова Н. Социология повседневности: переоценка ценностей // Общественные науки и современности—1992.—№-Зг—С-49.------

Представляется, что именно психоментальный фактор стал пределом современных реформ и главной причиной их пробуксовки. Поэтому изучение разнообразных аспектов жизнедеятельности человека, живущего на стыке эпох и мужественно выдерживающего их разломы, является наиболее востребованной исследовательской задачей. Ведь также, как власть предержащие периода НЭПа вынуждены были считаться со сложной социокультурной средой дореволюционной России, входившей в непримиримое противоречие с целями и * способами форсированного преобразования общества в большевистском духе1, современным реформаторам нельзя не учитывать особенности ментально-сти российского населения, большинство которого продолжает, как в годы советской эпохи, ориентироваться на традиционные социальные ценности.

В свою очередь исследование психоментальных и более широко -со-циокультурных - аспектов позволяет глубже понять центральную проблему истории вообще и истории периода НЭПа в частности: проблему взаимоотношений власти и рынка, власти и общества. Ведь свобода, даже в том усеченном, отчасти только в экономическом виде допущенная, в условиях НЭПа создала прецедент трудноразрешимого противоречия между ними. Являясь партнерами в начале преобразований, по мере углубления реформ власть и общество дистанцировались друг от друга к концу 1920-х годов настолько, что, как и накануне НЭПа, стали антагонистами. Суть этого противостояния - в абсолютно разном представлении властных структур и широких слоев населения о том, что такое свобода и справедливость, и как должны соотноситься эти понятия по мере того, как неизбежно увеличивается собственность и соответственно материальные т блага одних, и сокращаются возможности справедливого их распределения для других социальных групп. Всеобщий правительственный контроль

1 См.: Russia in the Era of NEP/Exploration in the Soviet Society and Culture/ Ed, ву. Blomington and Undianapolis, 1991, p. 3. //Цит. по: Письма во власть. 1917-1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевист-— -ским вождямг---М:: РОССПЭНг1998. -------над экономикой и обществом, был вероятно, единственным средством разрешения данного противостояния, а также, надо признать, одним из способов осуществления модернизации. Однако крах советской системы не позволяет признать достойными её результаты именно по причине небрежного отношения власти к человеческому фактору. За переход в мир индустриальной современности общество 1920-1930-х гг. заплатило высокую цену, выраженную в низком уровне качества жизни, среды обитания, правовой защищенности и прочих показателях «нормальности» жизни. Россия на рубеже XX начала XXI вв., предпринимая попытку разворота к рынку, снова, как в годы НЭПа, пока не в состоянии разрешить проблему соотношения собственности, свободы и справедливости. В современной России, как и в России НЭПовской, большинство населения разочаровано в реформах. По данным Независимого Института социальных проблем1, только 20% российских граждан сумели адаптироваться в рыночных условиях, 10% - категорически отрицают новые реалии, а 70% - так и не определились в своем выборе модели общественного развития именно по причине уязвленности своего положения из-за потерянной работы, отсутствия возможности получать достойную зарплату, утраченных социальных гарантий — реалий, поставивших эту самую многочисленную часть общества на грань элементарного выживания.

Таким образом, схожесть социально-экономических проблем периодов НЭПа и современного при абсолютном несоответствии их технологических характеристик очевидна. Она обусловливает актуальность избранной темы, определяемой важностью учета, прежде всего, человеческого измерения проводимых реформ, когда показатели уровня жизни людей, их психологическое равновесие и желание двигаться по пути дальнейшего углубления преобразований или, напротив, их протестные настроения выступают основным индикатором качественности реформ.

1 См.: Комсомольская правда. — 2005. - 15 мая.

Поскольку тотальный этатизм это обстоятельство не учитывал и сегодня рассматривается как историческая ошибка, постольку возникает необходимость в поиске веских аргументов для оправдания иного порядка во взаимоотношениях власти и общества, основанного, по мнению ЭКрейна, на «добровольности, на ограничении и его юридическом закреплении насильственной власти правительства задачами обороны государства, полицейской охраны против внутреннего насилия, воровства, мошенничества и чрезмерного загрязнения среды, организации судебной системы для разрешения конфликтов»1.

Сегодня эти задачи стоят и перед российским обществом, граждане которого более не желают быть подъяремными государства, сковывавшего свыше восьмидесяти лет их свободу. Поскольку нэповский период содержит опыт как ослабления государственного давления на возрождающиеся рыночные структуры, так и усиления диктата власти по отношению к рынку вплоть до чрезвычайных мер, направленных на его удушение, постольку возникает острая потребность в изучении этого опыта с точки зрения недопущения повторения исторических ошибок.

Реализация НЭПа в регионах России отражала общие для всей страны как позитивные, так и негативные тенденции. Однако при этом региональный НЭП имел ряд существенных особенностей, что и позволяет выделить эту проблему в самостоятельную тему исследования, проведенного на материалах Республики Татарстан, Самарской, Ульяновской (б.Симбирской) и Саратовской губерний .

1 См.: Крейн Э. Рыночный либерализм и постсоветский выбор //От плана к рынку.

Будущее посткоммунистических республик. - М., 1993. - С. 7. 2

В научной литературе нет единого мнения о составе Среднего Поволжья в XIX - начале XX в., почти каждый исследователь представляет его по своему. Однако большинство историков считает, что территории именно этих районов региона, включая Пензенскую губернию, имели общие естественно-географические, исторические черты // Подробный анализ дискуссии о границах Поволжья см.: Савельев П.И. Пути аграрного развития капитализма в России. XIX в.: На материалах Поволжья. - Самара, 1994. - С. 78-89.

Нас интересует этот регион для 1920-х годов в составе Татарской Автономной Советской Социалистической республики, Самарской, Симбирской и Саратовской губерний по следующим соображениям: схожесть исторического прошлого этих районов, долгое время являвшихся как бы внутренними колониями (в экономическом смысле) цешральной России, однотипность их экономического развития как, главным образом, сельскохозяйственных областей, многонациональный состав населения, географическое положение в цешре Всшжско-Камского бассейна, схожесть природных и климатических условий на основной территории региона и некоторым другим. Не случайно большая часть указанных территорий вошла в состав Средне-Волжского округа, который был официально определен в ходе Всесоюзной переписи населения//См.: Всесоюзная перепись населения 1926 г. -М., ЦСУ СССР, 1929.

Население региона издавна существовало в рамках некой единой «мульти-этничной и поликонфессиональной» общины, сформировавшей достаточно эффективный механизм хозяйственного взаимодействия с преимуществом аграрных занятий. Несмотря на довольно пеструю социокультурную среду обитания, ни религиозный, ни этнический факторы никогда не выступали системообразующими данную региональную общность компонентами. Таковым выступал фактор экономической целесообразности, взаимодействия, предпринимательства, торговли. Вкупе с природно-климатической составляющей фактор экономической целесообразности ещё со времен ранней российской колонизации сформировал данную территорию в хозяйственно самодостаточный регион, но без признаков автаркии.

Идиллическая картина региональной самодостаточности после 1917 года сменилась серией непрекращающихся насильственных акций новой власти по отношению к провинции. Создание новых административно-территориальных и национальных образований вызвало неоднозначные политико-экономические процессы в регионе. Его этносоциальная общность распалась на отдельные сегменты, а веками складывавшийся механизм хозяйственного взаимодействия разрушился, породив в сознании жителей региона сложное, по сравнению с дореволюционным периодом, восприятие новых, прежде всего, экономических реалий. В частности, тезис о том, что Поволжье всегда по праву считалось зажиточным, а в 1920-е годы превратилось в голодное, на обывательском уровне, с точки зрения повседневности, превращался в весомый аргумент для претензий населения как к местной, так и центральной властям.

Вышеперечисленные моменты позволяют рассматривать реализацию НЭПа в средневолжском регионе как сложный процесс возрождения сознательно разрушенного властями хозяйственного механизма, сопряженный с насилием, с преодолением искусственно созданных трудностей (межэтнические конфликты на пограничных территориях), вызывавших социальные, а также национальные противоречия в местах компактного проживания народностей.

В 1926 г. площадь Средневолжского региона в составе вышеуказанных республики и губерний составляла 296 797 кв.км., где Самарская губерния располагалась на территории в 102 855 кв.км., Саратовская - 91 236 кв.км., Татарская республика - 68 622 кв.км., а Ульяновская губерния -34 084 кв.км.1. Согласно Всероссийской переписи 1926 г. население Средневолжского региона составило 9 272 122 человек обоего пола, из них сельское — 8 080 965 чел., а городское - 1 191 189 чел. , или 13% городского и 87% сельского по отношению к общему числу жителей. Самой многочисленной была Саратовская губерния, в которой из 2 891 404 человек городское население составляло 436 539 чел., а сельское - 2 454 865 чел., или 15,2 и 84,8% соответственно. Далее определилась Татарская республика, в которой проживало 2 589 645 чел. Из них 275 952 чел. городского или 10,8%, и 2 313 693 чел. сельского или 89,2% населения. В Самарской губернии из 2 409 773 человек горожан было 315 420 чел. или 13,2%, а сельчан - 2 094 385 чел. или 86,8% к общему числу. Самой малочисленной в регионе была Ульяновская губерния, в которой проживало 1 381 300 чел., из которых городское население - 163 278 чел. - составляло 12%, а сельское - 1 218 022 чел. - 88% от общего числа . Всего по Средне-Волжскому региону было учтено 72 народности, из которых представители 53-х проживали в сельской местности. Русская, татарская, чувашская, мордовская и украинская народности считались основными и представляли 97,6% сельского населения4. Самой многочисленной общностью региона являлись

1 См.: «Совершенно секретно: Лубянка - Сталину о положении в стране». - М, 2003. - Т.6:1928. - С. 787-788.

2 См.: Всесоюзная перепись населения. 17 декабря 1926 г. Вып.1. Городское и сельское население по уездам и округам. - М.: ЦСУ, 1927. - С. 20-21.

3 Там же. - С. 22-23,24—25. Более подробные сведения о городском и сельском населении в указанных административно-территориальных единицах см.: приложение 1. — С. 519.

4 См.: Федорова H.A. Сельское население Среднего Поволжья накануне коллективизации. - Казань, 1990. - С. 59. русские, составлявшие 68,7% от всего числа населения. Самая высокая доля великорусской народности отмечена в Саратовской губернии - 80,9%; 80,1% русских проживали в Ульяновской, а 75% в Самарской губернии. Самая низкая доля русских жителей в регионе отмечена в Татарской республике, где их распределение по народности и языку составляло 43,13 и 43,4% соответственно. Далее определилась народность татар, составившая 16% к общему числу проживающих в регионе. На территории Татарской республики татары были самыми многочисленными, составлявшими по признаку «народность» - 44,8%, а по «языку» - 48% населения. Шесть процентов населения региона приходилась на мордву. Характерно, что если у русских и татар соотношение распределения населения по народности и языку усиливается в сторону последнего, то у мордвы, напротив, в сторону первого показателя и составляет 6,7% и 6,5% соответственно. Та же картина наблюдается по чувашам, составлявшим по народности и по языку 3% и 2,9% соответственно. Остальные 563 168 чел. жителей региона или 6% составили вотяки, украинцы и прочие малочисленные этнические группы, компактно проживавшие на всей территории региона1.

Таким образом совокупность природно-климатических, экономических, социодемографических и этнических особенностей сформировала в Средневолжском регионе устойчивые хозяйственные и социокультурные комплексы традиционного общества. Данные особенности выступали в роли основных факторов развития этой территории в 1920-е годы, неизбежно подвергаясь корректировке в процессе модернизационных воздействий.

Хронологические рамки исследования охватывают весь период 1920-х годов: с момента введения НЭПа в 1921 г. и до времени его изживания, угасания и окончания к 1929 г. согласно представлению, сложившемуся и утвердившемуся в исторической науке в конце 80-х нача

1 Подсчитано по данным: ЦСУ СССР. Всесоюзная перепись населения. 17 декабря 1926 г. Вып. VI. Народности и родной язык населения СССР. -М., 1928. - С 65, 67-69. ле 90-х годов XX века. Необходимо отметить, что период НЭПа неотделим от предшествующего этапа — первых послереволюционных лет, а его введение во многом было обусловлено противоречиями и кризисными явлениями в российском обществе в результате политики «военного коммунизма». Поэтому в исследовании анализируется политическая и социально-экономическая обстановка в регионе в 1920 году, а также приводятся сравнительные данные по дореволюционному периоду.

Проблема новой экономической политики столь многообразна и многолика, что понять её суть и увидеть подлинную физиономию эпохи можно, исследуя всю совокупность политических, социально-экономических, социокультурных, психологических, бытовых и прочих аспектов. Вместе с этим, именно многоаспектность НЭПа делает весьма затруднительным изучение в одной работе всех этих проблем. Эта сложность всегда ощущалась учёными и просматривалась в их исследованиях по НЭПовскому периоду. Причем, если в эпоху советской истории акцент ставился на политические аспекты истории НЭПа, то сегодня явственно обозначился крен в прямо противоположную сторону - историю повседневности, создавая, тем самым, опасную тенденцию сужения исследовательского поля по данной проблеме.

По мнению авторитетного представителя французской школы анналов Ф.Броделя явления общественной жизни нужно изучать в их совокупности, на многоуровневой вертикали «от земли до надстройки» и только в этом случае можно наиболее адекватно восстановить картину прошлого'. Руководствуясь мыслью французского классика, мы избрали для исследования два центральных аспекта: социально-экономический и повседневный. Первый позволяет представить реально протекающие

См.: Бродель Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное. - М.: Прогресс, 1986.-С. 27-28. и процессы в ходе реформ, второй - определить влияние этих преобразований на качество жизни населения региона.

Цель исследования — воссоздание картины жизни средневолжского населения в 1920-е годы на основе комплексного изучения промышленных, сельскохозяйственных, рыночных и бытовых проблем НЭПа.

Объект исследования - принципы новой экономической политики, реализуемые населением региона в различных областях его жизнедеятельности.

Предмет исследования - социально-экономические процессы и повседневность2 населения.

Достижение поставленной цели представляется на основе решения следующих задач:

- раскрыть историографическую и источниковедческую основу исследования;

- показать институциональные условия взаимоотношений власти и рынка, их влияние на хозяйственную жизнь региона;

- рассмотреть плановую и рыночную составляющие процесса восстановления и развития промышленности;

- определить место и роль экономического районирования региона в новых условиях;

- исследовать аграрные преобразования в средневолжской деревне и положение крестьянства в условиях допуска рынка;

1 Под социально-экономическими процессами понимается последовательная смена качественных состояний промышленного, сельскохозяйственного, торгового развития, как следствие оптимального сочетания управления рыночным механизмом с его внутренней самоорганизацией, должная мера которого обеспечивает позитивный экономический результат, а нарушение этого соотношения вызывает тяжёлые, прежде всего, социальные последствия.

2 Автор сделал выбор в пользу широко трактуемой истории повседневности, когда последняя, рассматриваемая как место пересечения «объективного» и «субъективного», определяется как «культурно оформленное взаимодействие действий и интерпретаций «действительности», специфическое для различных слоев, на которое решающее влияние все же оказывают материальные условия и их изменение»// См.: Нарский И. Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917-1922 гг. - М.: РОССПЭН, 2001.-С.22.

- проанализировать трансформацию рыночных отношений от конъюнктуры к конъектуре как фактор ухудшения социально-экономической обстановки в целом, и снижения уровня качества жизни в частности;

- выявить особенности повседневной жизни городского и сельского населения региона.

Цель исследования и поставленные задачи определили его структуру, состоящую из пяти глав, введения и заключения. Организационные формы предприятий, основные направления промышленного развития и проблема районирования рассматриваются во второй главе. В третьей главе исследуются тенденции аграрных преобразований, а в четвертой - рыночных отношений в сфере торговли в период НЭПа. Наконец, разнообразные проблемы повседневности средневолжского населения анализируются в пятой главе.

Решение этих задач невозможно без выявления искреннего и лживого в истории 1920-х годов1, для чего в первой главе дается обзор и оценка всей предшествующей историографии и характеристика источниковой базы настоящего исследования.

Методологическую основу исследования составляют важнейшие принципы исторического познания: научность, историзм, объективизм, комплексность научного анализа. Наряду с ними применяются принципы систематизации, периодизации, репрезентативности, массовости, типичности, а также проблемно-хронологический, сравнительный, системно-структурный, конкретно-исторический и критический подходы к источникам и историографии по исследовательской тематике.

Работа выполнена на основе широкого круга архивных источников, опубликованных документов, материалов периодической печати, а также мемуарной, художественной и личного происхождения литературы, характеристика которых представлена во втором параграфе первой главы.

Имеется в виду современный метод оценки источников //См.: Про А. Двенадцать уроков по истории. - М., 2000. - С. 64.

Теоретическая значимость работы определяется: приращением нового знания через введение в научный оборот солидного объёма архивного материала; использованием комплексного подхода, включающего разработку малоизученной сферы НЭПа — повседневной жизни населения, наряду с традиционно исследуемыми аспектами проблемы (промышленность, сельское хозяйство, торговля); обоснованным выбором и опорой на принципы многомерной методологии, раскрывающей историю региона во всём многообразии происходивших явлений и поэтому воссоздающей максимально адекватную картину прошлого.

Практическое значение состоит в том, что обширные экономические сведения и статистические данные, результаты всевозможных исследований и аналитических обзоров могут быть использованы для сравнительного изучения динамических рядов современной и НЭПовской хозяйственной деятельности, при подготовке различного рода справочной литературы, а так же в создании крупных обобщающих трудов, учебников, где средневолжский регион будет осмыслен в свете новой информации, существенным образом расширяющей известные представления о нём.

Апробация исследования. Диссертация рассматривалась на кафедре истории и культурологи Казанского государственного архитектурно-строительного университета, дважды обсуждалась на кафедре Современной Отечественной истории Казанского государственного университета.

Автор внимательно отнеслась к высказанным пожеланиям и замечаниям, значительную часть которых ей удалось реализовать.

Основные положения и выводы исследования отражены в научных публикациях, изданиях ВАК, монографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Среднее Поволжье в годы Новой экономической политики"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Представляется, что во все времена советской истории исследователи, изучавшие НЭПовскую проблематику, испытывали сложные чувства, выявляя эффективность преобразований в 1920-е годы или, напротив, пытаясь доказать их бесперспективность. На наш взгляд, с этой задачей оказывается труднее всего справиться именно сегодня, так как, переживая эпоху ренессанса рыночных отношений, приходится оценивать НЭП не абстрактно-теоретически, а, что называется, по «живому нерву» происходящего.

В самом деле, легко рассуждать о рынке и радужных либеральных перспективах развития и совсем не просто жить в условиях рынка, подчиняясь его жестким правилам и переживать изломы судьбы. В России, стране с ярко выраженной антикапиталистической ментальностью основной массы населения, проблемы подобного рода возводятся в ранг судьбоносных, от решения которых зависит либо положительный, либо отрицательный исход преобразований.

Можно до бесконечности спорить о том, какой это был период, но сегодня очевидно и бесспорно самое главное: НЭП стал символом торжества естественно-исторического процесса, всегда пробивающего себе дорогу, прерывать который болезненно, а восстанавливать — ещё сложнее. НЭП в определенном смысле стал возвратом к буржуазно-либеральным ценностям, но в специфических условиях диктатуры пролетариата и его идеологии, задававших его пределы и возможности. Естественно, исторический процесс пробил себе дорогу после драматических военно-коммунистических лет, словно трава, проросшая через асфальт. Неизбежность этого поняли большевики и, прежде всего, Ленин, нашедший в себе силы признать историческое поражение и повернуть вспять, назад, вводя новую экономическую политику. В этом величие НЭПа и одновременно его трагедия, так как он допускался на время, «надолго, но не навсегда».

Тем не менее, вопрос о критериях эффективности НЭПа в этих специфических условиях его реализации продолжает сохранять свою актуальность и научную значимость. В современных условиях, когда государство, отправившись в рыночное плавание, сняло с себя какую-либо ответственность за судьбы людей, перестав не только вмешиваться, но и регулировать общественно-экономические процессы, опыт взаимодействия государства и рыночных структур в его не только положительном, но и отрицательном смысле приобретает особое значение. Однако здесь возникает не менее сложная проблема: какова степень вмешательства государства в экономику, но главное - какова цена преобразований?

Вступив на путь модернизации, огромная страна и её регионы, по сути, сделали социальный выбор, который предполагал преодоление экономической и технической отсталости, разрешение конфликта желаний и возможностей, но не застраховывал от неудач, провалов и разочарований. Что получилось в результате? Анализ опыта НЭПа в Среднем Поволжье позволяет нам сформулировать ряд обобщений.

Промышленность региона, сформированная в довоенный период и восстановленная в 1920-е годы, сохраняла свою специфику: в ней преобладали отрасли пищевкусового и обрабатывающего производств как реальной основы модернизации, ориентированной на постепенное, эволюционное преобразование технологической базы Среднего Поволжья. Однако уже в ходе её восстановления среди множества проблем на передний план выдвинулась главная — проблема ограниченного действия рыночного механизма, ставшая камнем преткновения на пути модернизации. С одной стороны, государство, сделав ставку на частный капитал, с его помощью вызволяло экономику из кризиса, с другой - регламентировало его работу в пользу государственно-кооперативного сектора настолько жестко, что дальнейшая частно-предпринимательская деятельность не была возможна. Между тем, именно частный капитал создавал ту связь промышленности и сельского хозяйства, которая обеспечивала их пропорциональное, сбалансированное развитие. Однако пищевая (особенно мукомолье), шерстеотделочная и кожевенная отрасли средневолжского производства, в которых возникли хрупкие ростки рыночного механизма, и частный капитал был особенно силен, подверглись наибольшему административному нажиму. Их динамичное развитие на фоне проблемного состояния региональной промышленности в целом, рассматривалось, как опасное явление. Деятельность же организованных «сверху» трестов, производственных комбинатов и объединений с их жесткой привязкой к синдикатам обеспечивала в лучшем случае частичное решение собственно восстановительных задач. Постоянная нехватка средств, отсутствие сырья и жесткий контроль за коммерческой деятельностью сдерживали развитие производственных структур региона и превращали их в жалкие подобия тех мощных производств, которые возникли в Среднем Поволжье в довоенный период. Все это затрудняло определение путей развития промышленности, которые в центре и в регионе виделись по-разному. В результате вопрос экономического районирования, на получив адекватного разрешения, не стал фактором модернизации, так как соприкоснулся со сложностями национально-государственного строительства, вызванного новыми политическими реалиями.

Постепенное отстранение частного капитала от хозяйственного процесса создало прецедент грубого вмешательства государства в экономику, вызвавшего серьезные негативные последствия в сельском хозяйстве. Аграрная революция не принесла желаемых результатов. Реформирование деревни «сверху» лишило её возможности естественно-эволюционного преобразования, когда потери человеческого и природного ресурсов неизбежны, но не являются главным результатом реформ. Именно так произошло в средневолжском регионе, где непомерные, реквизиционного характера налоги сдерживали инициативу крестьян и не позволяли им вырваться из потребительских тисков своего хозяйства. Допущение собственности на землю в рамках её институциональной незащищенности привело к постепенной ликвидации «корней НЭПа»в Среднем Поволжье, что было равносильно смертельному удару. Борьба крестьян за выживание в условиях циничной политики социальных преференций по отношению к кооперации в противовес зажиточным слоям формировала атмосферу раздражительности и нервозности в деревне. Нестабильная обстановка в ней была предлогом для беспрепятственного вторжения власти в сферу сельского хозяйства и использования насильственных методов её регулирования. В итоге, средне-волжская деревня была вогнана в депрессивное состояние.

Уродливые явления в промышленности и сельском хозяйстве отчетливо отразила торговля, которая не переросла в региональный рынок. Под контролем государства находились все его составляющие: опт и розница, механизм ценообразования, товарные биржи. Разделение на государственно-кооперативный и частный сектора, когда первый получал преимущества в реализации товаров, а второй, напротив, всячески ущемлялся, разрушало хрупкую систему хозяйственных связей как внутри административно-территориальных образований, так и в региональном экономическом пространстве. Однако специфика Среднего Поволжья состояла в том, что частная торговля региона все же была серьезным препятствием для власти на пути всеобщего регулирования рыночным механизмом. Особенно силен был частник-торговец в Татреспублике, который, благодаря опыту предпринимательства в довоенный период, сумел продержаться на региональном рынке до 1928 г.* Но это не могло существенно изменить ситуацию. Рынок характеризовался пониженными доходами населения и хронической продовольственной напряженностью.

Хозяйственная и социально-экономическая жизнь средневолжского региона в 1920-е годы представляла собой клубок противоречий, которые, как в зеркале, отразились в НЭПовской повседневности. Её видимая часть -это удручающий быт, жилищная и продовольственная проблемы, безработица. Исследование тонкого механизма восприятий людей по поводу этих проблем помогает увидеть скрытую, чаще незамечаемую сторону повседневности, которую можно назвать её драмой. Переживания человека и его

Хотя предел росту частника в стране был положен в сфере оптовой торговли в 1922 г., в области кредитных отношений - в 1924 г., а в розничной торговле - в 1926 г. анализ происходящего были в пользу прошлой, дореволюционной, а не настоящей действительности. Рассмотрение средневолжской повседневности как некоего миропорядка, окружающего человека и воздействующего на него, так же высветило её региональные особенности. Если до революции содержание повседневности российской провинции определялось через соотношение в ней рутины и казуса, то в послереволюционный период, когда произошел слом оснований бытия, вырвавший людей с корнем из привычной жизни, это содержание наполнилось осознанной рефлексией, острым желанием понять, что же произошло и на что нужно опереться в этой новой жизни, главная черта которой - нестабильность? Мощное протестное движение в Поволжье накануне принятия НЭПа явилось ярким свидетельством готовности населения защитить не довоенный миропорядок, а именно его стабильность, надежда на возрождение которой появилась в сознании людей с введением НЭПа. Однако НЭП посеял в их сердцах разочарование, так как обернулся окончательной потерей политического, экономического и жизненного равновесия. В борьбе за выживание население утратило способность воздействия на власть для преодоления этой неустойчивости и постепенно превратилось в объект манипуляций.

Таким образом, главным итогом социально-экономических преобразований в регионе стала нестабильность жизни населения, превращавшая повседневность как выражение «нормальность» бытия в его «ненормальность», когда не само понятие жизнь, а стратегия выживания - есть главная цель человека.

Региональный опыт НЭПа доказывает, что мерилом, критерием оценки преобразований должен стать человек с его сложным восприятием изменений и трудной вживляемостью в процесс реформирования. Когда он задавлен непомерными налогами, не имеет работы, не получает зарплату, лишен возможности удовлетворить самые насущные свои потребности и устремляет энергию на дележ жилищных саженей - всё это не только разрушает условия повседневного существования, делая его попросту невыносимым, а размывает морально-психологические основания реформ, сначала замедляя их продвижение, а затем сводя к отрицательным значениям. Если это так, следовательно возникает вопрос: нужны ли такие преобразования, если в результате страдает человек как главный движитель реформирования? С этой точки зрения центральный вопрос НЭПа о непропорциональном развитии промышленности и сельского хозяйства, их дисбалансе должен принимать человеческое измерение и ни какое другое. Рост протестных настроений в обществе - сигнал нестабильности, показатель отрыва реформ от реальности и превращение их в чисто политическое мероприятие, ведущее в никуда.

Поразителен тот факт, что спустя свыше 80 лет с момента принятия НЭПа в России мало что изменилось в этом отношении: человек продолжает быть малозначимым фактором преобразований. Тогда, в 1920-е годы, понятно, такое отношение к нему было основано на коллективистских представлениях о счастье, всеобщем равенстве и справедливости. А сегодня? Невнимание или попросту пренебрежение властей к тому, что чувствует и как живёт человек в условиях сильных общественных потрясений можно расценивать, как доказательство всё той же оторванности реформ от человека, обосновывающихся жесткими законами рынка, в котором выжить суждено сильнейшему.

Представляется, что причина такой похожести вобщем-то совершенно различных исторических эпох в том, что либеральные ценности - свобода и собственность, - во имя которых собственно и был разрушен прежний порядок, продолжают носить декларативный характер. Именно потому, что человек не стал ни свободным, ни собственником, ощущая себя марионеткой, заложником, опять же средством в руках политиков, а не целью преобразований, он ненавидит и эти понятия, и эти преобразования и, самое страшное, эту власть, которой выражает свой протест.

Все эти отрицательные моменты наиболее отчетливо проявились в средневолжском регионе в 1920-е годы, необходимость втягивания котоporo в модернизационный процесс была очевидной, но потеря материального и человеческого ресурсов в ходе преобразований - абсолютно неоправданной.

Таким образом, оценивая НЭПовские преобразования, приходится с сожалением отмечать, что это был горький опыт пренебрежительного отношения государства к человеку. Именно здесь пробуксовывает современная реформа, и как важно тем, кто её осуществляет, учесть этот весьма поучительный урок собственной истории. «Не тот народ имеет будущность, который умеет умирать в битвах, на виселице и в каторгах, а тот, который умеет переродиться и вынести реформу». Эта мысль известного общественного деятеля 40-50-х годов XIX в., профессора Московского университета К.Д.Кавелина абсолютно справедлива и актуальна, как никогда. Как важно это не только знать и понимать, а действительно прилагать всемерные усилия к тому, чтобы человек стал союзником, а не оппозиционером государства в настоящих и грядущих преобразованиях.

Городское и сельское население Татарской республики, Самарской, Саратовской, Ульяновской губернии в 1926 г.*

Татарская АССР Всего населения В том числе городского В том числе сельского муж. жен. обоего пола муж. жен. всего муж. жен. всего

1 201416 (27,6) 1 388 229 (28,1) 2 589 645 (27,9) 127 466 (23,1) 148 486 (23,1) 275 952 (23,1) 1 073 950 (28,3) 1 239 743 (28,9) 2 313 693 (28,6)

Самарская губерния 1 128 818 (25,9) 1 280 895 (25,9) 2 409 773 (25,9) 145 688 (26,4) 169 732 (26,5) 315 420 (26,4) 983 190 (25,9) 1 111 163 (25,9) 2 094 385 (25,9)

Саратовская губерния 1 371 910 (31,5) 1 519 494 (30,8) 2 891 404 (31,1) 202 358 (36,7) 234 181 (36,5) 436 539 (36,6) 1 169 552 (30,8) 1 285 313 (29,9) 2 454 865 (30,3)

Ульяновская губерния 640 607 (14,7) 740 693 (15,0) 1 381 300 (14,8) 75 336 (13,6) 87 942 (13,7) 163 278 13,7) 565 271 (14,9) 652 751 (15,2) 1 218 022 (15,0)

Всего: 4 342 811 4 929 311 9 272 122 550 848 640 341 1 191 189 3 791 963 4 288 970 8 080 965

Составлено и подсчитано по данным: Всесоюзная перепись населения 17 декабря 1926 г. Городское и сельское население по уездам и округам. I выпуск. -М.: ЦСУ, 1927. - С. 20-21,22-23, 24-25.

Промышленные заведения в средневолжском регионе в 1908 г.*

Наименование губернских производств Казанская Симбирская Самарская Саратовская Итого В % к итогу

Обработка хлопка 1—заведений 2 — рабочих Удельный вес 1 — 2- 3 116 100% 100% 3 116 100% 100% 0,4 0,2

Обрабогка шерсти 1 — 2 — Удельный вес 1 — 2 - 5 1882 20% 15,8% 18 9559 72% 80,5% 2 436 8% 3,7% 25 VI I 11877 100% 100% 2,9 16,4

Обработка липы, пеньки 1 — 2- Удельный вес 1 — 2- — 1 30 33,3% 2,6% 2 1114 66,7% 97,4% 3 X 1144 100% 100% 0,4 1.6

Обрабсггка раэл. матери- 1 — алов из волокнистых 2 — веществ Удельный вес 1 — 2 - — — 1 33 100% 100% 1 33 100% 100% 0,001% 0,04%

Бумажное и пол игра фи- 1 — ческое производство 2 — Удельный вес 1 — 2- 12 483 48% 38,4% 6 402 24% 31,9% 7 373 28% 29,7% 25 VI IX 1258 100% 100% 2,9 1,7

Обрабогка дерева и из- 1 — делий из него 2 — Удельный вес 1 — 2 - 28 1503 30,8% 44,2% 34 1299 37,4% 38,1% 29 601 31,8% 17,7% 91 II V 3403 100% 100% 10,6% 4,7%

Обработка металла 1 — 2 - Удельный вес 1 — 2- 9 716 27,3% 38,4% 5 78 15,2% 4,2% 19 1069 57,5% 57,4% 33 V VI 1863 100% 100% 3,9 2,6

Обработка минеральных 1 — веществ 2 — Удельный вес 1 — 2 - 21 896 39,6% 48,9% 8 255 15,1% 13,9% 24 680 45,3% 37,1% 53 IV VII 1831 100% 100% 6,2 2,5

Обработка животных 1 — продуктов 2 — Удельный вес 1 — 2- 18 9754 75% 97,3% 1 14 4,2% 0,2% 5 253 20,8% 2,5% 24 VII II 10021 100% 100% 2,8 13,9

Окончание приложения 2

Наименование губернских производств Казанская Симбирская Самарская Саратовская Итого В % к итогу

Обработка питательных 1 — 29 45 79 153 I 17,9 и вкусовых веществ (не 2 — 1126 1106 3488 III 5720 7,9 обл.акц.) 18,9% 29,4% 51,7% 100%

Удельный вес 1 -2- 19,8% 19,3% 60,9% 100%

Обработка питательных 1 — 26 40 24 90 III 10,5 и вкусовых веществ 2 — 1309 984 3149 IV 5442 7,5 облаг.акц.) 28,9% 44,4% 26,7% 100%

Удельный вес 1 -2- 24,1% 18,1% 57,8% 100%

Казенные винные склады 1 — 3 3 8 14 IX 1,6

2 - 376 500 467 VIII 1343 1,9

Удельный вес 1 - 21,9% 21,4% 57,2% 100%

2 - 28% 37,2% 34,8% 100%

Химическое 1 - 6 6 3 15 VIII 1,7 производство 2- 342 375 190 XI 907 1,3

Удельный вес 1 - 40% 40% 20% 100%

2- 37,8% 41,3% 20,9% 100%

Производства, не 1 — 3 — — 322 325 38,0 вошедшие в предыдущие 2 — 108 27.181 27289 37,8 группы 0,9% 99,1% 100%

Удельный вес 1 -2 - 0,4% 99,6% 100%

Итого 1 - 163 167 203 322 855 100%

2- 18611 14602 11853 27.181 72247 100%

Удельный вес 1 - 19,1% 19,5% 23,7% 37,7% 100% —

2 - 25,8% 20,2% 16,4% 37,6% 100% —

Составлено и подсчитано по данным: НАРТ. Ф. 990. Оп.1. Д. 233. - Док. Проект районирования Казанского края. Л. 14; Статистические сведения по обрабатывающей фабрично-заводской промышленности России за 1908 г. под ред. В.Е.Варзара // Динамика российской и советской промышленности в связи с развитием народного хозяйства за сорок лет (1887-1926 гг.). С. 14; ГА Сар. О. Ф. 338. Оп. 1. Д. 500. Л. 15. Разбивочных данных по производствам Саратовской губернии автору найти не удалось.

Ценность продукции, выработанной предприятиями средневолжского региона в 1908 г. (в тыс. руб.)*

Наименование губернских производств Казанская Самарская Симбирская Саратовская Итого В % к итогу

Обработка хлопка 1 — сумма (абс. в %) 2 — удельный вес 698,8 (2,1) 100% — — — 698,8 100% 0,3

Обработка шерсти 1 - 2- 1380,8(4,1) 10,8% 317,2 (0,6) 2,5% 11119,3(34,6) 86,7% V 12817,3 100% 6,2

Обработка липы, пеньки 1 - 2- 652,7 (1,3) 96,3% 25(0,1) 3,7% 677,7 100% 0,3

Производство разл. материа-1 -лов из волокнистых веществ 2 - — 20,0 (0,05)-100% — 20,0 100% 0,01

Бумажное и полиграфическое 1 -производство 2 - 292,2 (0,9) 27% 465,9 (0,9) 43% 325,7 (1,0) 30% 1083,8 100% 0,5

Обработка дерева и изделий 1 -из него 2- 1495,3 (4,5) 34,2% 1186,4 (2,3) 27,1% 1695 (5,3) 38,7% 4377,6 100% 2,1

Обработка металла 1 - 2- 585,7 (1,7) 38,5% 869,6 (1,7) 57,2% 65,0 (0,2) 4,3% 1520,3 100% 0,7

Обработка минеральных 1 -веществ 2 - 518,2 (1,5) 48,1% 310,9 (0,6) 28,9% 247,1 (0,8) 23% 1076,2 100% 0,5

Обработка животных 1-продуктов 2 - 12892,5 (38,4) 90,2% 534,1 (1,0) 3,7% 80,8 (0,3) 0,6% 779,9 (0,9%) 5,5% IV 14287,3 100% 6,9

Обработка питательных и вку-1 -совых веществ (не обл.акц.) 2 - 7138,4(21,3) 14,3% 30454,4(59,1) 61,2% 12222,2(38,0) 24,5% I 49815,0 100% 24,1

Обработка питательных и1-вкусовых веществ (облаг.акц.) 2 - 3105,8 (9,3) 21,4% 9474,8 (18,4) 65,4% 1911 (5,9) 13,2% III 14491,6 100% 7,0

Казенные винные склады 1 - 2- 4406,5 (13,1) 28,1% 7142,1 (13,9) 45,5% 4132,3(12,9) 26,4% II 15680,9 100% 7,6

Химическое производство 1 - 2- 325,4 (1,0) 45% 101,3 (0,2) 14% 298,9 (0,9) 41% 725,6 100% 7,6

Производства, не вошедшие в1 -предыдущие группы 2- 723,7 (2,1) 0,8% — — 88754,4(99,1) 99,2% 89478,1 100% 43,3

Итого 1 - 2- 33563,3 (100%) 16,3% 51529,4 (100%) 24,5% 32123,2 (100%) 15,5% 89534,3(100%) 43,3% 206750,2 100% 100,0 доставлено и подсчитано по данным: НАРТ. Ф. 990. Оп.1. Д. 233. Л. 15, 16; Стат. сведения по обрабатывающей фабрично-заводской промышленности России за 1908 г. под ред. В.Е.Варзара // Динамика российской и советской промышленности в связи с развитием народного хозяйства за сорок лет (1887-1926 гг.). С. 14; ГА Сар. О. Ф. 338. Оп. 1. Д. 500. Л. 16.

Разбивочных сведений по производствам Саратовской губернии в полном объеме автору обнаружить не удалось.

Список научной литературыГатауллина, Ирина Алексеевна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Сборники документов и материалов, стенографические отчеты.

2. Братское содружество народов СССР. 1922—1936: Сб. документов и материалов. М., 1964. - 439 с.

3. Военно-конская перепись. 1924. М., 1927. - 259 с.

4. Видимые хлебные запасы СССР на 1925/26 год. М., 1927.

5. Всесоюзная перепись мелкой промышленности 1929-1930 гг. Инструкция ЦСТ. -М., 1929.

6. Выставка Государственного и свечного завода им.М.-Нур-Вахитова. -Казань, 1929.-26 с.

7. Голос народа: Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. -М.: РОССПЭН, 1998.-325 с.

8. Дети Гулага. 1918-1956: Документы.-М., 2002.-611 с.

9. Динамика российской и советской промышленности в связи с развитием народного хозяйства за сорок лет (1887-1926 гг.). Т. I. Ч. I. Промышленность. -М., Л.: Госиздат, 1929. 328 е.; Ч. III. - 1930.-251 с.

10. Животноводство СССР. 1919-1938 гг. -М., Л., 1940.-220 с.

11. Животноводство Средней Волги. Самара, 1935. - 249 с.

12. Земельный Кодекс РСФСР. М.: Новая деревня, 1929. - 85 с.

13. Законодательство о трестах, синдикатах, органах регулирования промышленности. -М., 1924. — 338 с.

14. Индустриализация СССР. 1926-1928 гг.: Документы и материалы. -М.: Наука, 1969. -535 с.

15. Индустриализация Татарской АССР. 1926-1941: Сборник. Казань, 1968.-607 с.

16. Итоги разработки денежных балансов крестьянских хозяйств в 1923-1926 годах. -М., 1926.

17. Итоги Всесоюзной городской переписи 1923 г. Ч. I. — М., 1924. 89 с.

18. К вопросу о социалистическом переустройстве сельского хозяйства: Математические исследования НК РКИ СССР. М.,Л., 1928. - 450 с.

19. Крестьянские бюджеты, 1924-1925 гг. М.: ЦСУ, 1928. - 263 е.; 1925/26 гг. -М.: ЦСУ, 1929.-206 с.

20. Контрольные цифры народного хозяйства СССР на 1925-1926 гг. -М., 1926.-101 с.

21. Контрольные цифры народного хозяйства СССР на 1926-1927 гг. -М.: Плановое хозяйство, 1926. 395 с.

22. Контрольные цифры народного хозяйства СССР на 1927-1928 гг. — М.: Плановое хозяйство, 1928. — 587 с.

23. Кооперация в 1923-1924 и 1924^1925 годах. -М., 1928.-230 с.

24. Крестьянские бюджеты по Саратовской губернии за 1925-1926 гг. — Саратов, 1928.-336 с.

25. Крестьянские бюджеты по Ульяновской губернии за 1923/24 гг. -Ульяновск, 1926.-45 с.

26. Крестьянское движение в Поволжье. 1919-1922: Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2002. - 943 с.

27. Крестьянские истории: Российская деревня 1920-х годов в письмах и документах. М.: РОССПЭН, 2001. - 232 с.

28. Лубянка, Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 декабрь 1936: Документы. - М., 2003. - 910 с.

29. Материалы по комплексному обследованию цензовых предприятий в районах Татреспублики. Казань, 1931.

30. Материалы по районированию и организации Средне-Волжской области. — Самара, 1925. 295 с.

31. Материалы обследования кооперативного развития крестьянского хозяйства. Т. 1. — М., 1928.

32. Народное хозяйство РСФСР в 1924/25 гг.: Сборник обзоров по важнейшим отраслям народного хозяйства РСФСР в 1924/25 гг. М., 1926. - 136 с.

33. Обзор деятельности объединения Бондюжских химических им.Л.Я. Карпова заводов за 1922-1925 гг. -М., 1925. 132 с.

34. Промысловое обложение. Патентный сбор. Уравнительный сбор. -М., Л., 1924.- 192 с.

35. Посевная площадь СССР: Статистический справочник. — М., Л., 1939.

36. Поволжье, Нижнее и Среднее: Материалы по районированию промышленности СССР. М., 1925. - 56 с.

37. Письма во власть. 1917-1927: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. — М.: РОССПЭН, 1998.-664 с.

38. Перспективы развития народного хозяйства СССР на 1926-1927 -1930-1931.-М.: Госплан, 1927.-218 с.

39. Рыночный оборот крестьянских хозяйств. Вып. 1-2. -М., 1927.

40. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. 1917-1967 гг.: Сборник документов. В 5 тт. Т. 1.: 1917-1928 гг. - М.,1967.-783 с.

41. РКП(б). Съезд, 12-й. Москва. 1923: Стенографический отчет. М.,1968.-903 с.

42. РКП(б). Съезд, 10-й. Москва. 1921: Стенографический отчет. -М., 1963.-915 с.

43. РКП(б). 13-я конференция. Москва. 1924: Резолюции. -М., 1924. -48 с.

44. РКП(б). 13-й съезд. 1924: Стенографический отчет. — М., 1963. -883 с.

45. РКП(б). 14-я конференция. Москва. 1925: Стенографический отчет. -М., 1925.-335 с.

46. РКП(б). 14-й съезд. Москва 1925: Стенографический отчет. — М.,Л.,1926.-1024 с.

47. ВКП(б). Конференция, XV. 1926: Стенографический отчет. М.,Л.,1927. 845 с.

48. ВКП(б). Съезд, 15-й. Москва. 1927: Стенографический отчет. Ч. 1-2.-М., 1961-1962.-1722 с.

49. Статистический ежегодник за 1924 г.: Самарская губерния. Ч. 1-П. -Самара, 1925; То же за 1925 г.; Вып. 1-П. 1926; То же за 1926 г. Самара, 1927.

50. Статистический ежегодник по Татарской социалистической советской республике: Вып. 1-5. Казань, 1928-1929. - 230 с.

51. Статистический справочник по промышленности ТССР. Казань, 1924.

52. Собрание кодексов РСФСР. Т. I. 2-е изд. М., 1923. - 560 е.; 3-е изд.-М., 1926.- 140 е.; Изд. 1927 г.-М., 1928. - 116 е.; Изд. 1928 г.-М., 1929.-120 с.

53. Статистический справочник по Ульяновской губернии. Ульяновск, 1925.

54. Сборник статистических сведений по Самарской губернии. Самара, 1924. - 286 е.; 1925 г. - 222 с.

55. Социальный состав членов сельскохозяйственных кооперативов (по материалам сельскохозяйственной динамической переписи 1924 г.). — М., 1926.

56. Сельское хозяйство СССР. 1925-1926 гг. М., 1926; в 1926/27 г. -М., 1929; в 1927/28 г. - М., 1930.

57. Советская товарная биржа: Документы и материалы. 1920-е годы. -М.: Дело.-1999.

58. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939 гг. Документы и материалы в 4 т. М.: РОССПЭН, 2000

59. Торговля РСФСР (1925-1928). Л., 1929.-480 с.

60. Торгово-промышленный бюллетень Казанской товарной биржи. -Казань, 1927.

61. Труд в б. Казанской губернии и за 5 лет существования Татреспуб-лики (1921-1925 гг.). Казань, 1925.-72 с.

62. Тяжесть обложения в СССР: Доклад комиссии СНК СССР по изучению тяжести обложения населения Союза. — М., 1929.30. Периодическая печать.

63. Деревенские думы. —Казань: Крестьянская газета. — 1920.

64. Известия. Самара: Орган Самарского губернского комитета РКП(б). -1921.

65. Известия ТатЦИКа и ТатОбкома РКП(б): Ежедневная газета. -1921-1924.

66. Известия. Чистополь: Орган Чистопольского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и комитета РКП(б). - 1921-1924.

67. Кооперация. Самара: Орган Самарского губернского Союза потребительских обществ. - 1920-1931.

68. Кооперативная связь Татреспублики. Казань: Вестник ТатСоюза. -1925-1930.

69. Красная новь. — Москва: Журнал художественной литературы, критики и публицистики. 1921-1932.

70. Нижнее Поволжье. Саратов: Ежемесячный журнал областной Ниж-не-Волжской и Саратовской губернской плановых комиссий. — 1924—1934.

71. Среднее Поволжье. Самара: Ежемесячный планово-экономический журнал. -1928-1931.

72. Труд и хозяйство. Казань: Ежемесячный журнал Экономического совещания при CHX ТАССР. - 1921-1929.40. Диссертации.

73. Абрамова И.Е. Социально-экономическое развитие деревни в условиях НЭПа (1921-1927 гг.): дис. . канд. ист. наук. Зерноград, 2000. -232 с.

74. Алексеева Е.А. НЭП в современной историографии: дис. . канд. ист. наук. -М., 1995. -214 с.

75. Архипов P.A. Политика советского государства по отношению к частной торговле и промышленности в период НЭПа: дис. . докт. ист. наук. -М., 1982.-395 с.

76. Белокопытов В.И. Борьба с голодом и его последствия в Татарии (1921-1923): дис. . канд. ист. наук. Казань, 1978. - 197 с.

77. Ванярин И.Я. Борьба Татарской партийной организации за укрепление союза рабочего класса и крестьянства в первые годы НЭПа (19211923): дис. . канд. ист. наук. Казань, 1961.-385 с.

78. Вещева О.Н. Аграрная политика советского государства в 1917— 1927 гг. (на материалах Самарской, Симбирской губерний): дис. . канд. ист. наук. Самара, 2000.

79. Воронов И.Е. Осуществление новой экономической политики на селе во Владимирской, Калужской и Рязанской губерниях в 1921-1927 гг.: дис. . канд. ист. наук. Рязань, 1993. -221 с.

80. Виноградов C.B. Становление и развитие смешанной экономики в условиях НЭПа, 1921-1927 гг.: дис. . канд. ист. наук. М., 1992. - 226 с.

81. Гатауллин Р.В. Воплощение ленинских принципов контроля в деятельности ОКК РКИ Татарии в восстановительный период (1921—1926 гг.): дис. . канд. ист. наук. Казань, 1966. - 400 с.

82. Голубев Е.Е. Уровень жизни советских рабочих в годы новой экономической политики (1921-1927. На материалах Верхнего Поволжья): дис. . канд. ист. наук. Ярославль, 1995.-228 с.

83. Гончарова И.В. НЭП в Орловской губернии (политический и социально-экономический аспекты): дис. . канд. ист. наук. — Орел, 2001. — 290 с.

84. Григорьева И.И. Коммунисты Урала в условиях перехода к новой экономической политике: дис. . канд. ист. наук. — Челябинск, 1991. 233 с.

85. Громова JLE. Современная французская буржуазная историография новой экономической политики в СССР: дис. . канд. ист. наук. — М., 1987.-273 с.

86. Давыдов Д.В. Крестьянство Татарстана в 20-е годы: историко-демографическая характеристика: дис. канд. ист. наук. Казань, 2001. - 208 с.

87. Дмитренко В.П. Политика советского государства в области торговли в первые годы НЭПа: дис. . канд. ист. наук. — М., 1966 — 614 с.

88. Ибрагимова Д.Х. НЭП и перестройка: Социально-аграрная политика государства в массовом сознании сельского населения в условиях перехода к рынку: дис. . канд. ист. наук. -М., 1997.

89. Каторгин И.И. Исторический опыт КПСС по осуществлению новой экономической политики (1921-1925 гг.): дис. . канд. ист. наук. -М., 1969.-1044 с.

90. Климов Ю.Н. Большевики Северо-Западной области в борьбе за проведение новой экономической политики в 1921—1925 гг.: дис. . докт. ист. наук. М., 1968.-713 с.

91. Коломыц О.Г. НЭП в промышленности Татарской республики (1921-1926 гг.): дис. . канд. ист. наук. Казань, 1995. -259 с.

92. Кочепасова Т.Ю. Развитие культуры в Среднем Поволжье. 19211925 гг.: дис. . канд. ист. наук. Ульяновск, 1997.-218 с.

93. Кузнецова JI.O. Социальная политика в отношении рабочих и служащих в годы НЭПа (по материалам Республики Татарстан): дис. . канд. ист. наук. Казань, 1996. - 276 с.

94. Корольков О.П. Современная советская историография экономических проблем НЭПа: дис. . канд. ист. наук. -М., 1990. -250 с.

95. Кристкалн A.M. Голод в 1921 г. в Поволжье: Опыт современного изучения проблемы: дис. . канд. ист. наук. -М., 1977. -223 с.

96. Лаврик Л.А. Политические настроения дальневосточного крестьянства в годы новой экономической политики, 1922-1927 гг.: дис. . канд. ист. наук. СПб, 1995.

97. Лившиц А.Э. Деятельность партийных организаций Поволжья по осуществлению новой экономической политики в годы восстановительного периода (1921-1925 гг.): дис. . докт. ист. наук. -М., 1976.-421 с.

98. Лютов Л. Реформирование промышленности России в годы НЭПа (1921-1929 гг.): дис. . докт. ист. наук. Саратов, 1997. - 369 с.

99. Орлов И.Б. Новая экономическая политика: Государственное управление и социально-экономические проблемы, 1921-1928 гг.: дис. . докт. ист. наук. -М., 2000. 365 с.

100. Поляков Ю.А. Переход к НЭПу и советское крестьянство: дис. . докт. ист. наук. -М., 1965. 845 с.

101. Садыкова Р.Б. Крестьянство Татарии накануне коллективизации (1925-1928 гг.). Анализ и характеристика источников: дис. . канд. ист. наук. Казань, 1997. - 243 с.

102. Селиванов A.M. Социально-политическое развитие российской деревни в первые годы новой экономической политики: дис. . докт. ист. наук. Ярославль, 1994. - 576 с.

103. Северьянов М.Д. Социально-политические аспекты новой экономической политики в Сибири, 1921-1929 гг.: дис. . докт. ист. наук. Иркутск, 1994.-459 с.

104. Скрыпников A.B. Взаимоотношения города и деревни в 1921— 1927 гг. на материалах Центрально-Черноземной области: дис. . канд. ист. наук. Воронеж, 1993. -222 с.

105. Сутырина О.Н. Социально-экономическое развитие Марийской автономной области в условиях новой экономической политики. 19211928 гг.: дис. . канд. ист. наук. Казань, 1997.-332 с.

106. Парамонова Р.Н. Развитие системы кооперации Среднего Поволжья в условиях новой экономической политики, 1921—1928 гг.: дис. . канд. ист. наук. Самара, 2001. - 239 с.

107. Уразова С.А. НЭП и развитие легкой и перерабатывающей промышленности. 1921-1928 гг. (На материалах политических и общественных организаций Среднего Поволжья): дис. . канд. ист. наук. Самара, 1993.- 192 с.

108. Цыбульский В.А. История взаимоотношений города и деревни в первые годы НЭПа (1921-1924 гг.): дис. . докт. ист. наук. Л., 1972.

109. Чуканов И.А. Финансовая политика местных органов власти Среднего Поволжья (1917-1929): дис. . докт. ист. наук. Казань, 2001.-452 с.

110. Шайдуллин Р.В. Крестьянские хозяйства Татарстана в 1920-х годах: дис. . докт. ист. наук. Казань, 2003. - 415 с.

111. Шаронов П. Деятельность Самарской (Средневолжской) Контрольной комиссии рабоче-крестьянской инспекции по осуществлению ленинского плана строительства социализма (1923—1929 гг.): дис. . канд. ист. наук. Тольятти, 1968.

112. Юдина T.B. Социально-экономическое положение рабочих Нижнего Поволжья в период НЭПа, 1921-1928 гг.: дис. . канд. ист. наук. -Волгоград, 1997.-231 с.50. Обобщающие работы.

113. История Татарской АССР в 2-х тт. Т. 2. От Великой Октябрьской социалистической революции до наших дней. - Казань, 1960. - 584 с.

114. История Татарской АССР. Казань, 1980. - 256 с.

115. История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. Вторая половина XIX начало XX века. - М.: Наука, 2000. - 236 с.

116. История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. XX век (1918-1998). М.: Наука, 2000.-231 с.

117. История Саратовского края. 1917-1965. Саратов, 1967. - 445 с.

118. Исторический опыт КПСС в осуществлении новой экономической политики. -М.: Политиздат, 1972. 328 с.

119. Основные закономерности построения социалистической экономики. М.: Наука, 1967. - 434 с.

120. От капитализма к социализму: Основные проблемы истории переходного периода в СССР: 1917-1937гг.-В 2-XTT.-M.: Наука, 1981.-Т. 1.-519 с.

121. Построение фундамента социалистической экономики в СССР: 1926-1932.-М., 1960.-574 с.

122. СССР в период восстановления народного хозяйства (1921-1925 гг.). -М,: Госиздат, 1955. 596 с.

123. Советская страна в период восстановления народного хозяйства (1921-1925 гг.).-М., 1975.-692 с.

124. Советское народное хозяйство в 1921-1925 гг. -М., 1960. 559 с.

125. Статьи, монографии, сборники статей.

126. Алексеев А. Об областном промышленном районировании //Нижнее Поволжье. 1925. - № 1. - С. 22-25.

127. Анисимов Н.Г. Казанский льнокомбинат. Казань, 1960. - 262 с.

128. Апайчева И.А. Хозяйственное взаимодействие республик Среднего Поволжья в годы НЭПа: история, опыт, проблемы. — Казань: Изд-во КГУ, 1993.-96 с.

129. Артищев Р.Т. Бюджеты самарских рабочих. Под ред. Г.И.Баскина. -Самара, 1925.-92 с.

130. Архангельский П.А. Самара: Исторический очерк. Самара, 1923. -40 с.

131. Архипов P.A., Морозов Л.В. Борьба против капиталистических элементов в промышленности и торговле в 1920-е нач. 1930-х гг. - М., 1978.

132. Асанов Т., Бергер А. Перспективы развития сельского хозяйства Татарстана в период 1928-1940 гг.//Труд и хозяйство. 1927. -№ 3—4. - С. 25-91.

133. Баскин Г.И. Бюджеты рабочих и служащих членов Самарского губотдела Союза совработников. - Самара, 1924. — 120 с.

134. Баскин Г.И. Средне-Волжская область и её границы. Самара, 1925.-22 с.

135. Баскин Г.И. Современная дифференциация и современные типы крестьянских хозяйств //Вестник Среднего Поволжья. 1926. - № 1. - С. 9-47.

136. Бахтин М.И. Союз рабочих и крестьян в годы восстановления народного хозяйства (1921-1925). -М., 1961.-292 с.

137. Бекстон Ч. В русской деревне. Пер. с англ. С.В.Антропова. М.-Пг., 1923.-95 с.

138. Беленький С. От НЭПа к социализму. M.-JL: Молодая гвардия,1924.-101 с.

139. Белокопытов В.И. Лихолетье: Из истории борьбы с голодом в Поволжье 1921-1922 гг. Казань, 1978.-166 с.

140. Белоусов Р. НЭП: Политика, логика, методы//Вопросы экономики. -1987.-№7.-С. 46-49.

141. Белялов У.Б. Руководство Коммунистической партии социалистической индустриализацией в национальных республиках Среднего Поволжья (1926-1940 гг.). Казань, 1978.-389 с.

142. Берхин И.Б. Некоторые вопросы историографии новой экономической политики в СССР //Вопросы истории. 1961. - № 3. - С. 28-45.

143. Бетке П. Банкротство политической экономики и правительственного регулирования на Востоке и Западе //От плана к рынку. Будущее посткоммунистических республик. М., 1993. - С. 295-307.

144. Богомолова Е.В. Управление советской экономикой в 20-е годы: Опыт регулирования и самоорганизации. -М., 1993.

145. Бокарев Ю.П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство СССР в 20-е годы: источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. М.: Наука, 1989. - 310 с.

146. Большаков A.M. Современная деревня в цифрах. Экономический и разнообразный быт деревни за революционный период. Л.: Прибой,1925.- 112 с.

147. Большаков A.M. Советская деревня (1917-1925 гг.). 2-е изд. Л.: Прибой, 1925.-264 с.

148. Большаков A.M. Деревня 1917-1927 гг. -М., 1927.-471 с.

149. Борисов А.И. Борьба Коммунистической партии за социалистическую индустриализацию страны и подготовку сплошной коллективизации сельского хозяйства (1926-1929 гг.). М.: Изд-во МГУ, 1980. - 29 с.

150. Бордюгов Г.А., Козлов В.А. Поворот 1929 г. и альтернатива Бухарина //Вопросы истории КПСС. 1988. № 8. - С. 15-33.

151. Бородкин Л.И., Свищев М.А. Социальная мобильность в период НЭПа. К вопросу о росте капитализма из мелкого производства //История СССР.- 1990.-С. 105-121.

152. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв.: (В 3-х тт.). Т. I. Структура повседневности: возможное и невозможное. М.: Прогресс, 1986. - 622 с.

153. Бруцкус Б. Аграрный вопрос и аграрная политика. Пг.: Право,1922.-235 с.

154. Бруцкус Б. Экономия сельского хозяйства. Народнохозяйственные основы. Пг.: Право, 1924.-248 с.

155. Бруцкус Б. О новой экономической политике. Из книги «Экономическое планирование в Советской России» //ЭКО. 1989. -№ 10. - С. 84-93.

156. Булдаков В.П., Кабанов В.В. «Военный коммунизм»: идеология и общественное развитие //Вопросы истории. — 1990. — № 3. — С. 40—58.

157. Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. -М.: РОССПЭН, 1997. 376 с.

158. Булдаков В.П. XX век российской истории и посткоммунистическая советология //Российская империя, СССР, Российская Федерация. История одной страны. Прерывность и непрерывность отечественной истории XX века. М., 1993.

159. Бухарин Н.И. Политическое завещание Ленина. М.: Правда и Беднота, 1929.-31 с.

160. Бухарин Н.И. Избранные произведения. М.: Наука, 1988. - 497 с.

161. Бухарин Н.И. Избранные произведения. — М.: Экономика, 1990. 540 с.

162. Валентинов Н. (Вольский). НЭП и кризис партии: Воспоминания. Нью-Йорк, 1991.-257 с.

163. Ванярин И.Я. Укрепление союза рабочего класса и крестьянства при переходе к НЭПу в Татарии //Коммунист Татарии. Казань, 1960. - № 12.-С. 22-48.

164. Вр.Василевские Л.А., JI.M. Проституция и Новая Россия. Тверь,1923.-84 с.

165. Василевский JI.M. По следам голода //Экономист. 1922. - № 5. -С. 229-248.

166. Венгеров В. Товарные биржи в Союзе Советских республик // Советская товарная биржа. М.: Дело, 1991. - С. 93-114.

167. Весь Саратов. Альманах-справочник за 1925 год. Саратов, 1925.-531с.

168. Верменичев И., Гайстер А., Раевич Г. 710 хозяйств в Самарской деревне. М., 1927. - 139 с.

169. Винавер И. Перспективы промышленности Саратовского ГСНХ на 1925/26 гг.//Нижнее Поволжье. 1925. - № 9. - С.42-43.

170. Винавер И. Промышленность Саратовской губернии за 8 лет. Характеристика и материалы //Нижнее Поволжье. 1925. - № 10. - С. 7-13.

171. Вопросы экономического районирования СССР. Сборник материалов и статей (1917-1929 гг.). -М., 1957.-343 с.

172. Вопросы экономического районирования применительно к Волж-ско-Камскому краю. Казань: Красный печатник, 1928. - 80 с.

173. Восленский М. Номенклатура. 1991. - 620 с.

174. Вся Самара и губерния на 1926 г. Адресно-справочная книга. Самара, 1926.-520 с.

175. Вылцан М.А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. -М., 1982. 399 с.

176. Габидуллин X. Татарстан за семь лет. 1920-1927. -Казань, 1927. 92 с.

177. Гайстер А. Расслоение советской деревни. — М., 1928. 141 с.

178. Генкина Э.Б. Переход Советского государства к новой экономической политике (1921-1922 гг.). -М.: Госиздат, 1954. 504 с.

179. Генкина Э.Б. К вопросу о ленинском обосновании новой экономической политики //Вопросы истории КПСС. 1967. -№ 1. — С. 58-71.

180. Гимпельсон Е.Г. Политическая система и НЭП: неадекватность реформ //Отечественная история. — 1993. № 2. — С. 29—44.

181. Говоров A.C. Ивановка. Монографическое описание села Екатерининской волости Самарской губернии. — Самара, 1926. 97 с.

182. Голанд Ю.М. Валютное регулирование в период НЭПа. М., 1993.- 104 с.

183. Голанд Ю.М. Политика и экономика: Очерки общественной борьбы 1920-х годов //Знамя. 1990. - № 3. - С. 116-152.

184. Головничер Я.М. Симбирская губерния накануне перехода к мирной работе по восстановлению народного хозяйства (1920 март 1921 гг.) // Краеведческие записки. - Вып. I. - Ульяновск, 1953. - Вып. 2. - С. 263-287.

185. Головничер Я.М. Борьба с трудностями восстановления народного хозяйства Симбирской губернии в 1923 г.//Краеведческие записки. -Вып. 2.-Ульяновск, 1958.-С. 127-159.

186. Голосовкер С.Я. О проституции. Казань, 1925. - 19 с.

187. Гордон JL, Клопов Э. Тридцатые сороковые //Знание - сила.1988. № 2. - С. 28-56; № 3. - С. 1-7; № 4. - С. 22-31.

188. Гордон JL, Клопов Э. Что это было? (Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы). М.: Политиздат,1989.-319 с.

189. Горинов М.М. НЭП: поиски путей развития. -М.: Знание. 1990. 62 с.

190. Горинов М.М. Советская страна в конце 1920-х нач. 1930-х годов // Вопросы истории. 1990. -№ 11. - С. 31-47.

191. Грегори П., Зотеев Г. Экономический рост. Сравнительный анализ хозяйственных систем (Россия- СССР) //Коммунист. -1991.-№1.-С. 65-76.

192. Грегори П. Еще раз о коллективизации //Экономические науки.1990.-№ 12. — С.79-88.

193. Гуткин А.Я. Задачи современного общества в борьбе с проституцией. Оренбург, 1924. - 38 с.

194. Данилов В.П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР. М., 1957.

195. Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: Социальная структура, социальные отношения. — М., 1979. 359 с.

196. Данилов В.П., Дмитренко В.П., Лельчук B.C. НЭП и его судьба. // Историки спорят. Тринадцать бесед. -М., 1988. С. 122-190.

197. Данилов В.П. Коллективизация сельского хозяйства в СССР // История СССР. 1990. - № 5. - С. 7-30.

198. Данилов В.П. Современные концепции аграрного развития // Отечественная история. 1994. - № 4/5. С. 46-78.

199. Деревня при НЭПе. -М.: Красная новь, 1924. 104 с.

200. Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992. - 539 с.

201. Дмитренко В.П. Политика советского государства в области торговли в первые годы НЭПа. М., 1966.

202. Дмитренко В.П. Торговая политика советского государства после перехода к НЭПу. 1921-1924 гг. -М., 1971.-271 с.

203. Дмитренко В.П. Проблемы НЭПа в советской историографии 1960-1970-х годов //Новая экономическая политика. Вопросы теории и истории. М.: Наука, 1974. - С. 260-302.

204. Дмитренко В.П., Морозов Л.Ф., Погудин В.И. Партия и кооперация. -М., 1978.-296 с.

205. Дмитренко В.П. Переход к новой экономической политике. М., 1986.-63 с.

206. Дмитренко В.П. Сущность НЭПа, диалектика его развития // Историки спорят. Тринадцать бесед. -М., 1988. С. 27-41.

207. Дмитренко В.П. Четыре измерения НЭПа //Вопросы истории КПСС. 1991.-№3.-С. 125-138.

208. Дмитренко В.П. Советская модель социализма //Россия в XX веке: историки мира спорят. М.: Наука, 1994. - С. 533-547.

209. Дорн Дж.А. Рыночно-либеральная революция //От плана к рынку. Будущее посткоммунистических республик. — М., 1993. — С.13-32.

210. Дробижев В.З., Ковальченко И.Д., Муравьев A.B. Историческая география. М., 1973.-319 с.

211. Дубровин П. Промышленность автономных областей и республик к десятилетию Октября // Труд и хозяйство. 1927. - № 10. - С. 72-96.

212. Дэвис Р. Советская экономическая реформа в исторической перспективе //НЭП: приобретения и потери. М.: Наука, 1994. - С. 7-26.

213. Дэвис Р., Гатрелл П. От царизма к НЭПу //Вопросы истории. -1992.-№8-9. -С. 30-51.

214. Евстигнеев В.Е. Политическая экономия и политический выбор: возвращаясь к истокам //Вопросы экономики. 1990. - № 3. - С. 24-36.

215. Ермолаев В.М. Торговля Татарстана //Труд и хозяйство. 1923. -№7.-С. 120-125.

216. Ермолаев В.М. Краткая характеристика сельского хозяйства Татарстана в 1925 // Труд и хозяйство. 1925. - № 8. — С. 3-21.

217. Ермолаев В.М. Демографическая перепись. — Казань, 1924. 256 с.

218. Журавлев В.В.Учит ли нас исторический опыт?//Кентавр. 1993. -№ 5. - С. 69-74.

219. Журавлева Н.С. Восстановление и развитие сельского хозяйства в восстановительный период: 1921-1926 гг. (По материалам Самарской губернии) //Исторические записки. Т. 56. 1956. - С. 265-277.

220. Железнов Б.Л. Автономия подлинная и мнимая. Казань, 1981. -127 с.

221. Жиромская В.Б. Демографическое эхо гражданской войны // Россия в XX веке. Реформы и революции. Т. I. М.: Наука, 2002. - С. 449-457.

222. Загайнов А.Я. Борьба за хлеб в Симбирской губернии в 1917-1929 гг. // Сб. студ. работ Ульяновского пед. ин-та. Вып. 1. Ульяновск, 1956. - С. 3-19.

223. Залялов А. Социалистическое преобразование сельского хозяйства в Татарии (1917-1937 гг.). Казань, 1974. - 326 с.

224. Художественная литература.

225. Альманах «Поволжье». Кн. I. Самара, 1923. - 43 с.

226. Анциферов Н.П. Город, как выразитель сменяющихся культур. -JL: Брокгауз-Ефрон, 1926. 224 с.

227. Бедный Д. Эп!. Эп!. Стихи про НЭП. -М.;Л., 1926.-49 с.

228. Будрин В.А. Крестьянская хрестоматия: быт крестьян в произведениях русской литературы. Ч. II. Л., 1925. - 236 с.

229. Волжский А. Бытовое. Рассказы. М.: Новая Москва, 1924. - 40 с.

230. Зайцев Б. Эклер при НЭПе //Улица Святого Николая. Повести и рассказы. -М.: Художественная литература, 1989.

231. Леонов Л. Вор. Роман. -М.: Советский писатель, 1961. 630 с.