автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Становление и эволюция модально-оценочной лексики русского языка

Полный текст автореферата диссертации по теме "Становление и эволюция модально-оценочной лексики русского языка"

На правах рукописи

ии^икТВОБ

Дронова Любовь Петровна

СТАНОВЛЕНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ МОДАЛЬНО-ОЦЕНОЧНОЙ ЛЕКСИКИ РУССКОГО ЯЗЫКА: ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

10.02.20 - сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

ТОМСК - 2006 [/

003067805

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Томский государственный университет»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Резанова Зоя Ивановна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Варбот Жанна Жановна

доктор филологических наук, профессор Гридина Татьяна Александровна

доктор филологических наук, профессор Рут Мария Эдуардовна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Новосибирский государственный

университет»

Защита состоится 02 марта 2007 г. в /-3 часов на заседании диссертационного совета Д 212.283.02 при ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет» по адресу: 620017, г. Екатеринбург, пр. Космонавтов, 26, ауд. 316.

С диссертацией можно ознакомиться в диссертационном зале научной библиотеки Уральского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан ¿^Д января 2007 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Пирогов Н.А.

Общая характеристика работы

Диссертация посвящена проблеме выявления истоков и путей формирования лексической репрезентации той части сложнодетерминированной категории модальности как фрагмента языковой картины мира, которую представляет собой предметная модальность, указывающая на способ существования события, включая основные его предпосылки (возможность, необходимость, желательность), и аксиологическая модальность. Исследование направлено на определение наличия/отсутствия следов исторических отношений, возможных генетических связей и их глубины, ареально-типологической, национально-культурной специфики в лексической реализации этих видов модальности, их взаимодействия и культурной детерминированности в рамках рассматриваемого фрагмента русской языковой картины мира.

Актуальность темы

В настоящее время в лингвистике все большее распространение получает представление о невозможности адекватного объяснения языковых процессов в ходе раздельного их рассмотрения в синхронном и диахронном аспектах, о необходимости эти процессы рассматривать в рамках единой динамической, подвижной во времени системы. Сторонники такой точки зрения настаивают на том, что соотношение синхронии и диахронии есть методологическое отражение фундаментального свойства языка - временнбй динамики, которая является проявлением историчности его существования как одного из общественных институтов. Чреватый негативными последствиями отрыв синхронии от диахронии, возникший в первые десятилетия распространения в лингвистической науке идей Ф. де Соссюра, был преодолен с помощью типологии как способа упорядочивания языкового материала. Развернувшееся в XX веке типологическое изучение языков позволило увидеть в истории языков эволюцию их систем (фонологических, грамматических, лексических) и понять, что магистральные линии в историческом движении языков - это закономерности именно типологического масштаба (Одри, 1988).

Становление антропоцентрической лингвистики, активно осмысляющей свои задачи и возможности, способствовало актуализации проблемы соотнесенности синхронной и диахронной стороны рассмотрения фактов изменчивого в историческом времени языка. Как отмечает В.А. Плунгян, «для когнитивной теории диахронический аспект описания языка становится едва ли не более важным, чем синхронный аспект: во многом возвращаясь к принципам лингвистики XIX в., это направление провозглашает, что для объяснения языковых явлений апелляция к происхождению этих фактов становится одним из основных исследовательских приемов» (Плунгян, 1998). И в настоящее время

обращение к фактам диахронии в синхронном семантическом описании определяется как идея, которая «носится в воздухе» (Зализняк Анна А., 2001).

Усилению внимания к проблеме соотношения синхронии и диахронии несомненно способствовали успехи современной семантики. Как подчеркнул В.Н. Топоров, определяя характерную черту современной лингвистики, «семантика все более приближается к острию стрелы развития гуманитарных наук и разгадке той тайны человека, которая отделяет его от других живых существ. Само же развитие этой области знания носит интенсивный характер, и в ней можно со временем ожидать прорыва в новые сферы, в частности начала экспериментальных работ по формированию смыслов и их целенаправленному изменению» (Топоров, 2005). В свете такой эвристической значимости семантики и этимология как один из аспектов изучения изменчивых во времени языков определяется не просто как отрасль исторического языкознания, фиксирующая некоторое исходное состояние фактов языка, но как «смыслостроительная» дисциплина, получающая объяснительную силу через выявление, конструирование связей внутри семантической структуры слова.

В настоящее время исследователи разных стран все чаще высказывают мнение о важности соотнесения результатов семантических исследований с потребностями и возможностями этимологии как научной дисциплины. Свидетельством понимания значимости эвристических возможностей этимологии, необходимости на современном этапе развития лингвистики обобщить наработки в области семантической деривации в синхронии и диахронии служат заявленные крупные проекты, такие как «Каталог семантических переходов» (Зализняк Анна А.), «Исторический словарь современного русского языка» (Е.Э. Бабаева, А.Ф. Журавлев, И.И. Макеева).

На проходившей в сентябре 2005 года в Брно очередной международной встрече этимологов славянских стран было особо подчеркнуто усиление интереса к интердисциплинарному подходу, основанному на соотнесении и сочетании данных смежных наук. Повышенное внимание исследователи оказывают тем аспектам анализа языковых фактов, которые способствуют выявлению скрытых резервов этимологического анализа и, тем самым, помогают углубить общий контекст исследования.

Задачи проведения междисциплинарных исследований с неизбежностью ставят перед научным сообществом проблему дальнейшего развития их теоретической базы, обсуждения эффективности интегрирования разных (и определенных) методов и подходов при анализе фактов языка, обращения к ожидаемой эвристичности интегративного метода в решении вопросов интерференции (конвергентной стороны развития языка) не только применительно к отдельным ареалам (например, карпато-балканскому), но и в отношении разных этапов формирования языка народности (этноса).

В связи с укоренением в современной лингвистике когнитивного подхода к фактам языка и обозначившейся важностью междисциплинарного подхода актуализируется еще одна проблема комплексного лингвистического исследования. Представление о том, что языковые процессы не могут быть адекватно объяснены при их разделении на синхронные и диахрон-ные, определяет не только методику, но и методологию исследований, поскольку адекватность описания языкового факта не может быть достигнута без преодоления жесткого разграничения, противопоставленности внутреннего и внешнего в языке, в условиях игнорирования культурной преемственности фактов языка и целых этапов его развития (ср. Е.С. Яковлева, 1998: анализ понятия «культурная память» в применении к семантике слова; Т.М. Николаева, 2002: постановка проблемы «скрытая память» языка), вообще без учета фундаментального онтологического свойства языка - его глобальной непрерывности. Проведение исследования как интегрального, целостного (в синхронной и диахронной проекции), при восприятии факта языка одновременно и как факта культуры, попытка представить «культурно-языковой портрет описываемого объекта» (Е. Бартминский) в развитии определили заявленную этнолингвистическую проблематику данной работы.

Обозначенное новое понимание комплексного междисциплинарного подхода применено в реферируемой работе к исследованию становления и эволюции модально-оценочной лексики, культурномаркированной и весьма важной в системе любого языка, но ставшей особенно значимой в связи с обращением современного лингвистического интереса к антропоцентрической стороне языке, проявленности в нем субъективного (человеческого) начала. Вслед за рядом ученых оценочность нами рассматривается как вид модальности: оценка во многих случаях входит как один из компонентов в конструкции, в основе которых лежат другие виды модальности.

Присутствие оценочных значений в модальной зоне есть следствие того, что модальность является одним из основных «эгоцентрических» механизмов естественных языков. И именно поэтому лексика с общеоценочным значением, фиксирующая выбор, предпочтения определенного времени через обобщение конкретного признака до максимально значимого и мотивирующего общую оценку, особенно важна в лингвокогнитивном аспекте. Лексика эта изначально идеологична, поскольку несет информацию о характерных для данного этапа развития культуры представлениях о том, что хорошо и что плохо, а следовательно, что желательно и что должно. Это, в свою очередь, свидетельствует о тесной связи оценочности с модальностью необходимости: оценка соотносится с долженствованием прежде всего в социальном аспекте, отражая принятые стереотипы суждений о действительности и поведении. «К существенным моментам, одновременно отсылающим как к материальной, так и к духовной культурным традициям, следует причислить аксиологические установки, свойственные данному

человеческому сообществу. Последние, однако, чрезвычайно нечасто затрагиваются в связи с реконструкцией особенностей той-или иной этнической культуры через языковые свидетельства» (А.Ф. Журавлев, 1999).

Проблема модальности как языковой категории является предметом многолетних дискуссий, в ходе которых были высказаны различные, порой противоположные точки зрения на ее семантику и структурную организацию. Значительность расхождений во мнениях ученых связана с функционально-семантической сложностью, многоаспектностью этой категории. В традиционно широком понимании (идущем еще от В.В. Виноградова и Ш. Балли), характерном для многих отечественных (Петров, 1982; Бондар-ко, 1990; Нагорный, 2000 и др.) и зарубежных ученых (Балли, 1955; Есперсен, 1958; Адамец, 1968; Бенвенист, 1974 и др.), модальность - это широкоохватная категория, включающая и семантические составляющие эмоционального плана, коммуникативно-прагматического уровня, детерминации (утверждение — вопрос - побуждение, реальность - достоверность -вероятность - нереальность, утверждение - отрицание, необходимость -возможность - намерение и т.п.).

Однако при таком подходе увеличивается «расплывчатость» семантического объема категории модальности, в последнее время намечается тенденция к предельному расширению границ этой категории и смыканию ее с понятием субъективности (Т.В. Шмелева, 1984). Это, в свою очередь, вызывает стремление исследователей ограничить или дифференцировать понятие модальности, установить функциональную иерархию в структуре предложения отдельных семантических пластов, связанных со «строевой ролью» модальности, сузить понятие модальности, хотя при этом осознается связанная с недооценкой диалектической связи номинативного и прагматического аспектов высказывания опасность подобного сужения, могущего повлечь за собой немотивированный отказ от общепризнанного представления о многоуровневом характере категории модальности (Колшан-ский, 1975; Арутюнова, 1976; Ваулина, 1988).

В этом плане представляется, что существенное прояснение причин сложности структурирования категории модальности, неоднозначности в определении ее семантического объема может быть достигнуто при более активном обращении к истории этой языковой категории через выявление ее «языкового следа» на разных этапах истории лексики русского языка, через динамику ее представления на лексическом уровне, через обнаружение «пересечения» лексических показателей модальности (в данном случае - предметной) и оценки (аксиологической модальности) как результата объединения объективного и субъективного начал в целостную категорию, именуемую модальностью.

Объектом данного исследования является модальная сторона языковой картины мира.

Предмет исследования составляет лексическая экспликация аксиологической и предметной модальности в ее историко-культурной детерминированности.

Цель данного исследования - представить через лексическую экспликацию этапы становления этноспецифичной когнитивной модели аксиологической и предметной модальности в истории русского языка.

Для достижения поставленной цели необходимо было решить следующие задачи:

1. Выявить основной фонд модально-оценочной лексики русского языка в ее историческом развитии от древнерусского к современному русскому языку.

2. Выработать оптимальные параметры интердисциплинарного диа-хронного исследования с опорой на имеющиеся достижения в области изучения современных и исторически отмеченных лексических средств представления общей положительной и отрицательной оценки (аксиологическая модальность) и предметной модальности (модальность возможности, необходимости, желания) в рамках различных научных школ и направлений.

3. Обосновать теоретически и проверить на конкретном материале (модально-оценочная лексика) координируемость результатов разных методов анализа семантики в синхронии и диахронном построении (реконструкции), акцентируя внимание не только на объяснительном потенциале диахронии по отношению к синхронным явлениям, но и на возможности выводов синхронного семантического исследования выступать в качестве верификационного средства по отношению к диахронному построению, возможности, обусловленной современным уровнем семантических исследований.

4. Доказать в рамках данной работы как интердисциплинарного исследования значимость приема корреляции лингвокультурологического, этимологического (сравнительно-исторического) и когнитивного аспектов рассмотрения предмета исследования.

5. Изучить функционально-семантическую специфику, особенности семантической и формальной деривации лексики субстратно-суперстратного происхождения, фиксирующей содержание категории модальности и являющейся результатом конвергентной стороны развития языка.

6. Реконструировать мотивационные отношения единиц модально-оценочной лексики в рамках этимологических гнезд, в составе которых сформировалась эта лексика. Решение данной задачи дает возможность выявить типологию дескриптивных (мотивационных) семантических признаков модальных слов, легших в основу функционально-семантической специфики данной лексической группы, что позволяет через учет генети-

ческих связей определить историко-ареальное и культурное взаимодействие восточных славян.

7. Исследовать истоки становления (с учетом хронологических и историко-культурных параметров), особенности семантической трансформации и причины возникающей многофункциональности лексических средств, реализующих в языке рассматриваемые виды модальности.

8. Обозначить миромоделирующие возможности модально-оценочной лексики русского языка.

Материалом исследования послужила модально-оценочная лексика русского языка в ее историческом развитии от древнерусского до современного русского языка, в дефинициях и определении границ которой мы следовали прежде всего за Е.М. Вольф, Н.Д. Арутюновой, С.С. Ваулиной. А именно: источником предназначаемой для анализа лексики послужили, во-первых, толковые словари русского литературного языка (БАС, MAC, Ожегов, Ушаков) и его территориально ограниченных вариантов (СРНГ, СРДГ, СРГК, псковский обл. словарь, новгородский обл. словарь, Мельниченко Г.Г., Слоушк беларуских гаворак и др.) в сопоставлении с данными толковых словарей других славянских языков (А. Дювернуа, Б.Д. Гринчен-ко, И.И. Носович, макед.-рус. словарь, с.-хорв.-рус. словарь, большой словацко-рус. словарь, W. Doroszewski, и др.); словари, отражающие парадигматические связи в этих языках (словари синонимов, антонимов: краткий словарь шести слав, языков Ф. Миклошича, словари М.К. Клышки, JI. На-нова, C.D. Buck, Dajkovic и др.), во-вторых, исторические словари русского языка и других славянских языков (СлРЯ XI-XVII вв., СлДрЯ XI-XIV вв., СлРЯ XVIII в., СНРР, пстарычны слоушк беларус. мовы, Е. Тимченко, J. Gebauer, Slownik polszczyzny и др.), в-третьих, этимологические словари славянских и других и.-е. языков (М. Фасмер, ПЛ. Черных, А.Г. Преображенский, Э ССЯ, В .И. Абаев, И.М. Стеблин-Каменский, ЕСУМ, ЭСБМ, БЕР, F. Bezlaj, P. Skok, V. Machek, Е. Fraenkel, W. Lehmann и др.), в-четвертых, картотека Словарного сектора Института лингвистических исследований РАН, картотека кабинета им. Б.А. Ларина СПбГУ и картотека Словаря древнерусского языка и Словаря XI-XVII вв.

Решению поставленных задач способствовало использование результатов исследования лексических средств представления модальности в памятниках письменности С.С. Ваулиной, рассмотревшей так называемую предметную модальность (модальность возможности, необходимости, желательности) с точки зрения эволюции средств ее выражения в русском языке на протяжении XI-XVII веков (Ваулина, 1988), были учтены также отдельные наблюдения по этому вопросу, сделанные в работах O.A. Черепановой, К.Н. Озолиной, С.И. Небыковой, O.JI. Кочетковой (Черепанова, 1965; Озолина, 1970; Небыкова, 1973; Кочеткова, 1996). Кроме того, для реализации интегративного метода важное значение имел результат исследований, рассматривающих особенности современного функционирования

этой группы лексики в русском языке и на пространстве славянских языков (в рамках анализа функционально-семантического поля, построения соответствующего концепта и др.). Это работы Р.В. Алимпиевой (1986, 2001), С.М. Толстой (2003), Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева (1991) и др. Из предшествующих исследований лексических средств представления аксиологической модальности следует назвать прежде всего кандидатскую диссертацию O.A. Фелькиной, целью которой было установление основных закономерностей становления и развития лексико-семантической группы общей оценки на протяжении всей истории русского языка - от выделения его из праславянского и до современности (Фелькина, 1990). В реферируемой работе учтены выводы исторического анализа производных отдельных этимологических гнезд, включающих интересующий нас материал. Речь идет о диссертационном исследовании Л.А. Балясниковой (1974), рассмотревшей лексико-семантическое развитие слов с этимологическим корнем доб- и Ю.К. Хачатуровой (1999), проанализировавшей функционально-семантических особенности слов с корнем год-. С типологической точки зрения интересен ономасиологический взгляд на лексику со значением 'хороший' и 'плохой' древнеиндийского и древнеиранского языков, данный в давней, но сохраняющей значимость работе Э. Швицера (Schwyzer, 1919).

Общеоценочные лексемы выражают основные мировоззренческие категории, положительное и отрицательное отношение к явлениям действительности, не удивительно поэтому, что отдельные слова с семантикой общей оценки привлекли внимание целого ряда исследователей (Обнорский, 1929; Варбот, 1980; Шрам, 1983 - хороший; Филин, 1962 - плохой и хороший; Сороколетов, 1966 - лихой; Соколовская, 1967, 1970 - добрый, хороший; Прохорова, 1968 - благой; Петлева, 1981, Сумникова, 1986 - лютый; Берестнев, 1999; Вендина, 2002 - добро, благо, зло и нек. др.).

Таким образом, для проведения исследования из разных источников извлечено для интердисциплинарного диахронного анализа ок. 50 лексем, рассмотренных в составе производящих этимологических гнезд общеславянского и индоевропейского уровня (27 ЭГ).

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые осуществляется интегративный подход к интердисциплинарному диахронному представлению модально-оценочной лексики русского языка. Суть подхода и его новизна заключаются в следующем:

1. В диссертации разработаны и актуализированы теоретико-методологические основания, определены оптимальные параметры для комплексного диахронного исследования как интердисциплинарного по своей сущности и интегративного. Интегративность в данном случае выражается в доказательстве автором важности на отдельных этапах исследования привлечения приемов разных подходов, методов при системности исследования. Собственно другой стороной интегративности является ин-тердисциплинарность, поскольку при этимологизировании слова важен по-

иск пересечения координат не только разных языковых, но и историко-культурных систем.

2. Впервые в диссертационном исследовании модально-оценочная лексика русского языка представлена в комплексном диахронном исследовании, в котором проводимый системный историко-этимологический анализ на уровне этимологических гнезд, учитывающий в ряде случаев и их синонимические отношения, дополнен обязательностью историко-ареальной квалификации. В результате чего в интерпретационной части работы «центр тяжести» смещен с установления собственно языковых фактов - генетических связей членов описываемой лексической группы - на определение границ изоглоссы, на интердисциплинарную оценку культурного ареала, очерченного лексической изоглоссой, и выявление соответствия/несоответствия данной семантической модели определенной «парадигме эпохи» (термин «парадигма эпохи» употребляем в трактовке Ю.С. Степанова). С другой стороны, выводы такого диахронного рассмотрения соотносятся с логико-семантической, синхронно-когнитивной, характеристикой того же материала с целью верификации результатов диахронного анализа синхронным: синхрония как факт реализовавшейся диахронии.

3. Заявленный методологический подход дал возможность определить, с одной стороны, исходное (синкретичное) языковое представление «возможных миров», наличие и степень взаимодействия разных видов модальности, взаимосвязь у исконной лексики значений общей положительной оценки и значения долженствования. С другой стороны, этот ракурс исследования дал основание предложить новые этимологические решения для части модально-оценочной лексики, основывающиеся на учете типичности/нетипичности семантической модели для данной лексической группы, совместимости/несовместимости предполагаемой историко-культурной парадигмы и хронологических параметров.

4. Новый подход позволил выявить историко-культурные корни становления категории модальности, основных ее видов. Предложенная типизация лингвистического материала через историко-культурные схемы («культурно-обусловленные сценарии») дала возможность увидеть историческую устойчивость структуры некоторых представлений и через тысячелетия, корреляцию логики формирования модально-общеоценочных смыслов и определенных историко-культурных континуумов, представленную в типологических и генетических, лексико-семантических, изоглоссах, «возмущающее» инокультурное влияние в процессе осмысления славянами таких культурнозначимых категорий, как 'хорошее', 'плохое', 'должное', 'возможное', 'желаемое'.

Методы и приемы исследования

Цель и задачи исследования определили круг методов и приемов анализа языкового материала. Метод научного описания, ориентированный на

выявление многообразных связей и отношений лексических единиц, их классификацию и теоретическое обобщение, использовался с целью представить модально-оценочную лексику как фрагмент лексической системы языка. В рамках описательного метода применялись общенаучные приемы непосредственного наблюдения, систематизации, интерпретации. Кроме того, делалась попытка учесть результаты разных современных методов и методик анализа семантики в синхронии (логический, концептуальный и другие виды анализа языковой семантики).

Синхронное описание проводится вне всяких исторических соображений. И вместе с тем, синхронное описание современного состояния языка есть не что иное, как проникновение через непосредственно наблюдаемые и подвижные факты в систему этого языка, скрытую от непосредственного наблюдения. Тем самым синхронное описание современного состояния языка, выявляющее систему языка, оказывается первым этапом исторической реконструкции. Из этого следует единство синхронного описания и исторической реконструкции, единство современного и исторического. Современная система какого-либо языка - это последний этап развития предыдущей системы. Хотя «все синхронные соотношения в принципе вовсе не обязательно должны совпадать целиком с диахронными отношениями предыдущих этапов» (Степанов, 2002).

Основным методом данного исследования стал сравнительно-исторический метод, поскольку именно при помощи этого метода главным образом выясняется эволюция единиц языка. Восстановление сложных единиц языка-основы (морфем, лексем) позволяет проследить судьбу их изменений в разных языках, следовательно, объяснить со всей полнотой исторических данных единицы современных языков. «Сравнительно-исторический метод обращен на современные языки: чем более в глубь истории прослежена судьба какого-либо языка, тем более обстоятельно и широко освещено его современное состояние» (Рождественский, 2000).

Основные направления развертывания сравнительно-исторического метода - внутренняя и внешняя реконструкция. Всякая внутренняя реконструкция, по мере того как она отдаляется от современного исследователю момента времени, постепенно переходит во внешнее сравнение. Если синхронное описание совпадает с начальным этапом внутренней реконструкции, то внутреннюю реконструкцию можно рассматривать как обобщение фактов исследуемого материала во времени, а внешнюю как обобщение данных в пространстве.

Общий принцип лингвистического единства «языковая система - пространство - время», принимаемый нами в интерпретации Ю.С. Степанова, предполагает возможность корректировки результатов внутренней реконструкции данными внешней. Но в современной лингвистике осознается и возможность обратного направления такой корректировки «Не менее важно подчеркнуть, так как на это не обращалось достаточного внимания, что

тот же принцип (лингвистического единства. ~Л.Д.) позволяет корректировать внешнее сравнение и сравнительно-исторический метод вообще данными внутренней реконструкции» (Степанов, 2002). Такое направление верификации диахронного построения принципиально важно для данного рассмотрения модально-оценочной лексики.

Тот же общий принцип лингвистического единства «языковая система -пространство - время» обозначает как необходимый компонент в историческом компаративном анализе лингвогеографический метод, позволяющий дать ареальную историко-культурную оценку выявленной изоглоссе. Рожденный в лоне индоевропейской компаративистики в середине XIX в. в качестве дополнения к сравнительно-историческому методу, он стал основным методом отдельной лингвистической дисциплины - ареальной лингвистики, объект исследования которой - языковой ландшафт, цель -его содержательная (историческая и структурная) интерпретация.

На стыке сравнительно-исторического и историко-культурного рассмотрения определяется и когнитивная модель эксплицированного в языковом материале объекта исследования. Метод моделей в исторических реконструкциях весьма актуален, в трактовке его содержательной стороны мы следуем за Ю.С. Степановым: лингвистическая модель - это «воспроизводство динамического аспекта структуры естественного языка или ее относительно самостоятельного фрагмента в каком-либо материальном предмете или, вместо воспроизводства, обнаружение сходства в динамике преобразования их структур».

Когнитивный подход позволил рассматривать картину лексико-семантического поля модально-оценочной лексики, преимущественно ядерная часть которой была предметом анализа данного исследования, как результат, отражающий развитие познавательной деятельности человека и, следовательно, развитие той части лексико-семантической системы языка, которая связана с модальной стороной языковой картины мира.

На современном этапе развития лингвистики обязательным спутником сравнительно-исторического метода является типологический метод. Особенно сближают компаративистику и типологию понятия праязыка и языка-эталона. Применение типологического метода дает «подсказку» возможных путей формальных и семантических изменений. «Типологические ограничения значительно снижают степень произвольности диахронических построений. Требование типологической правдоподобности, согласно которому реконструкция не должна по крайней мере противоречить тому, что нам известно о фактах живых или хорошо засвидетельствованных языков, ограничивает область выбора возможных решений» (Чекман, 1979).

Сравнительно-исторический и типологический методы могут быть представлены как составная часть более общего метода - сопоставительного. Сопоставительный метод, применяемый к генетически разнородным языкам, не имевшим общего праязыка, не может дать представления об

эволюции языковых единиц, языкового строя. Поэтому выясняемые с его помощью закономерности касаются структурных характеристик элементов и системы языка при их влиянии друг на друга в условиях языковых контактов (в нашем случае, например, славянских и финно-угорских).

Таким образом, определив основной ряд методов и приемов современного диахронного анализа и отметив точки их сопряжения, можем в целом это обозначить вслед за О.Н. Трубачевым как интегрированный метод. «Любой метод, как мы знаем, не безграничен, нужно от каждого метода брать лучшее и не пугать жупелом эклектичности ни себя, ни других, помня, что сложность языковых явлений, вообще - явлений действительности, превосходит возможности любого метода. Неслучайно наука нового времени все более склоняется к интегрированному методу, куда входят 1) генетическое сравнение, 2) внутренняя реконструкция, 3) структурная типология» (Трубачев, 2004: 514). Другой стороной такого исследования является его междисциплинарность, что в данной работе сказалось в привлечении аргументов специалистов смежных наук (истории, археологии, антропологии, этнографии).

В методическом отношении нам близки принципы диахронного исследования, определяемые В.В. Мартыновым в ряде его работ и еще раз обозначенные в новом издании книги «Язык в пространстве и времени. К проблеме глоттогенеза славян» (2004). Такое исследование предполагает, во-первых, строгую ретроспективу при анализе материала (типологический принцип Бодуэна де Куртенэ): для ранних (доисторических) состояний языков не должно реконструироваться ничего такого, что не наблюдалось бы прямо или косвенно в исторический период их существования. Во-вторых, поиску этимона всегда должна предшествовать пространственно-временная стратификация слова, это, в свою очередь определяет приоритет лингвогеографической эвристики относительно эвристики поиска этимона. И третье. Значимое место в таком исследовании занимает учет возможностей лексического взаимопроникновения древнейшей поры, учет специфики лексики (шире - языкового явления), возникшей в условиях субстратно-суперстратных отношений. Как инструмент определения стратификации результатов этноязыковых контактов рассматривается ареально-генетическая характеристика лексем одинаковой или близкой понятийной отнесенности (синонимический ряд, семантическое поле). Кроме того, позиции комплексного диахронного исследования, безусловно, укрепляет методический прием диахронного анализа рассматриваемой лексики в составе этимологического гнезда (Варбот, 1990).

Теоретическое значение исследования определяется вкладом в разработку теории и методики интердисциплинарного диахронного исследования, в определение исторических основ представления категории модальности на лексическом уровне.

В диссертационной работе предложены параметры комплексного интердисциплинарного подхода, основанного на преодолении разрыва между синхронией и диахронией (акцент на верифицируемость диахронного построения функционально-семантической характеристикой синхронного плана для языковой единицы) и на соотнесении и сочетании данных смежных наук, обоснованном наличием триады действительность - культура -язык. Теоретическое значение имеет определение тех аспектов, которые способствуют выявлению скрытых резервов этимологического анализа и тем самым помогают углубить общий контекст исследования.

Результат проведенного исследования вносит определенный вклад в разработку теории контактологии, в евроазийскую проблематику славян и древнерусского этноса, показывая зависимость результата контактирования не только от его длительности, интенсивности, но и культурного «вызова» эпохи. Автором выявлена диагностичность обнаружения «слома» в закономерном развитии исходной семантики, нарушения логики мотивацион-ных связей как показателя субстратно-суперстратных отношений, конвергентной стороны развития языка. Это можно рассматривать как вклад в теорию субстратно-суперстратных отношений, являющуюся самостоятельной частью общей науки контактологии.

Диахронное исследование модально-оценочной лексики позволило показать неслучайность теоретически неоднозначных решений относительно содержания и структуры категории модальности (и в широком, и в узком понимании), глубину межкатегориальных связей. Таким образом подтверждается необходимость, значимость соотнесения результатов синхронного представления объекта исследования с выводами диахронного построения и применительно к теории модальности выявляются причины сложной детерминированности категории модальности, влияние на ее содержательную и функциональную неоднородность этой категории историко-культурных факторов.

Вкладом в теорию номинации являются определяемые в работе семантические модели и их типология в лексической экспликации общей положительной и отрицательной оценки, семантические модели и их эволюция в лексическом представлении модальности необходимости, возможности, желательности. Эти результаты исследования важны для обоснования значимости диахронного аспекта когнитивных исследований на уровне реконструкций в рамках системного комплексного интердисциплинарного исследования.

Практическая значимость работы определяется прежде всего из проведенного историко-этимологического анализа обширного и систематизированного лексического материала с привлечением новых лексикографических данных по территориально ограниченным вариантам национального русского языка, некоторых других славянских языков и с учетом предлагающихся в последнее время новых этимологических подходов. Результа-

ты собственно лингвистических процедур были соотнесены с историко-культурными и ареальными ситуациями, что позволило предложить ряд новых вариантов решения относительно происхождения и культурной обусловленности становления, эволюции модально-оценочной лексики.

Материалы диссертации могут быть использованы как в исторической лексикологии, так и в исследованиях культурологического, когнитивного характера, в лексикографических описаниях историко-этимологического, этнолингвистического типа. Также материалы работы могут найти применение и в учебно-педагогической практике: в преподавании курсов лексикологии (литературного и диалектного языка), спецкурсов и спецсеминаров по проблемам лексической и когнитивной семантики, теории мотивации, лингвокультурологии и этнолингвистики, могут использоваться в курсах, предполагающих сопоставление фрагментов русской языковой картины мира с инославянскими, другими индоевропейскими, привлекаться в практике преподавания русского языка иностранцам.

Основные положения, выносимые на защиту

1. В акте освоения окружающего мира познание и оценка неотделимы, следствием этого является вероятность связи истоков общей положительной оценки и категории бытийности, существования в ее антропоцентрической представленности (прежде всего в варианте партисипации): то 'хорошо', что есть 'сущее/существующее' и присвоенное субъектом (реально или виртуально), 'свое'.

2. Средства лексической экспликации модальности необходимости, возможности, желательности лишь в незначительной части являются ре-гионализмами индоевропейского уровня. В представлении аксиологической модальности практически нет лексических средств, по своему происхождению относящихся к столь глубокому хронологическому уровню, хотя в сфере представления общей отрицательной оценки славянская традиция, возможно, продолжает индоевропейскую, образуя представление о плохом из исходного 'недостаток/излишек/непарность' (при отсутствии прямых продолжений и.-е. *с!из- в славянских языках). Этот семантический признак не представлен и не определяет семантическую эволюцию только в заимствованных лексемах.

3. Значительная часть лексической экспликации рассмотренных видов модальности сформировалась в праславянский и общеславянский периоды, в том числе в результате диалога славянской и соседних культур:

а) формирование той части аксиологической модальности, которую представляет собой общая оценка, сохраняет следы разных этапов европейской и евразийской истории славян, имеет определенные следы взаимодействия с кельтами, отражает тесное взаимодействие славян с германцами (близость, но не тождество в слав. *§о<1-~ герм. *§б<1-; отдельные заимствования; типологические схождения), но более всего прослеживается воздействие иранской лингвокультуры (прежде всего, скифо-сарматского суб-

страта), при этом балтийские языки остаются в стороне от этого процесса (за исключением неясных балтийских корреспонденций у прилагательного ладный и диал. благой 'плохой');

б) лексические средства представления модальности необходимости/долженствования в сравнительно-историческом аспекте позволяют увидеть, с одной стороны, близость используемых лексических средств на ранних этапах взаимодействия славян и германцев, западных балтов, с другой - следы общего историко-культурного контекста славян и балтов, иранцев и с третьей - вероятность кельтского влияния субстратно-суперстратного характера;

в) исторически основное и устойчивое лексическое средство экспликации модальности возможности продолжает традицию представления о возможном, сложившуюся и закрепившуюся в славяно-германском ареале, претерпевшую определенные изменения в балтийской культурно-языковой традиции;

г) экспликация модальности желательности демонстрирует определенное сходство средств и способов ее выражения в древнерусском (славянских) и балтийских языках.

4. Формирование и эволюция лексических средств выражения общей положительной оценки в истории русского языка происходила по определенным семантическим моделям: 1) (синкретичная) утилитарно-нормативная//эстетическая оценка —> общая оценка, 2) эстетическая оценка —* общая оценка, 3) сенсорно-вкусовая оценка —► общая оценка (? усвоенная из субстрата модель), 4) общая оценка —► общая оценка (в случае заимствования).

5. Динамическая модель общей положительной оценки позволяет увидеть этапы участия славян в евроазиатском фронтире и результаты гармонизации, освоения/присвоения в новом культурном пространстве (выделение двух хронологических пластов в исследуемой лексике, средневекового и предшествующего ему раннеславянского, как отражение перехода от исходно европейского к более позднему евроазиатскому этапу истории славян, сопровождающемуся сменой основания оценки): семантическая модель прагматическая/Уэстетическая оценка —> общая оценка эволюционирует в направлении эстетическая оценка —> общая оценка. Типичное направление развития общей оценки (от частнооценочного значения к общеоценочному) нарушается в случаях, когда языковое представление общей оценки является следствием межкультурного взаимодействия.

6. В модальности возможности становление понятия «мочь» определяется через соотнесение первоначально с признаком наличествующей физической силы, а затем происходит осмысление значимости духовной силы, крепости и далее следует виток рационального представления понятия «мочь» (через такие параметры, как целеустремленность действия, его обеспеченность интеллектуальным потенциалом).

7. Основные лексические средства выражения семантики желания исторически являются региональными континуантами, имеющими генетические связи в балтийских, германских и древнегреческом языках. Развитие понятия «желать» на древнерусском уровне заключается в рациональном осмыслении 'желать' как акта ментальной деятельности, как дискретного процесса, сопровождающихся эмоциональными переживаниями.

8. Лексические средства выражения модальности необходимости демонстрируют:

а) близость семантических процессов в славяно-западнобалтско-германском ареале, наиболее раннее и архаическое противопоставление, представляющее необходимость еще в рамках потребности как инициированной субъектом, так и внеположенной причинно по отношению к субъекту; исторически структуру семантического поля модальности необходимости можно представить следующим образом: 'необходимо' то, что

1) 'есть нужда, принуждение извне, не оставляющее выбора для субъекта',

2) 'является внутренней, жизненно важной потребностью субъекта',

3) 'возмещение вины/проступка' и 4) 'соответствует принятой норме/обычаю (виду, образу, способу действия, порядку вещей)';

б) языковое выражение персонально осознаваемого долга закрепляется за долженъ, рано теряет функцию выражения модальности необходимости имамь, вероятно, в силу своей многофункциональности и неспособности выражать деонтическую модальность, как и повиненъ, семантика которого отражает архаическую стадию правовых отношений;

в) в исторической перспективе по нарастающей идет, с одной стороны, взаимодействие и взимопроникновение объективного и субъективного видов модальности необходимости, с другой стороны, к новому времени усиливаются средства представления деонтической модальности.

9. Исследование в заявленном ракурсе определило исходную синкре-тичность в языковом представлении «возможных миров», наличие и степень взаимодействия разных видов модальности, тесную взаимосвязь у исконной лексики значений общей положительной оценки и значения долженствования. Когнитивная основа развития лексико-семантических микрополей, представляющих аксиологическую и предметную модальности, их способность адаптироваться к потребностям более точного и нюансированного отражения модальных аспектов речи находит выражение в функционально-семантической дифференциации образующих эти микрополя единиц. В целом эту широкую тенденцию можно охарактеризовать как определившееся к XVI в. стремление освободиться от синкретизма представления модальных, субъекта представляющих сторон языка, добиваясь их более четкого, дискретного отражения в процессе уточнения соотношения между элементами, принадлежащими к центру и периферии.

10. Эвристичность системного и семантико-типологического подхода к рассматриваемому материалу обусловила возможность предложить новые

этимологические решения для части модально-оценочной лексики (типичность/нетипичность семантической модели, совместимость/несовместимость предполагаемого решения с историко-культурной парадигмой и хронологическими параметрами).

11. Типизация лингвистического материала через историко-культурные схемы («культурно-обусловленные сценарии») позволила увидеть историческую устойчивость, насчитывающую тысячелетия, структуры представлений, корреляцию логики формирования модальных смыслов и определенных историко-культурных континуумов, представленную в лексико-семантических изоглоссах типологического и генетического характера, «возмущающее» инокультурное влияние в процессе осмысления славянами таких культурнозначимых категорий, как 'хорошее', 'плохое', 'должное', 'возможное', 'желаемое'

12. Реализация интегративного и интердисциплинарного подхода в диахроническом исследовании выявила глубокие историко-культурные корни становления категории модальности, ее основных видов - аксиологической модальности, модальности необходимости, возможности, желательности, этапы становления этноспецифичной когнитивной модели аксиологической и предметной модальности в ее лексической экспликации в истории русского языка.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена на кафедре общего, славяно-русского языкознания и классической филологии Томского государстенного университета (июнь 2006 г.). Основные положения и результаты исследования были апробированы при обсуждении научных докладов на 14 международных, 9 всероссийских, 3 региональных научных конференциях, на лингвистическом семинаре в РГГУ (январь 2006 г.). В числе конференций I Всероссийская конференция по проблемам сравнительно-исторической индоевропеистики (Москва, МГУ, 3-6 февраля 1997 г.); Международная конференция «Проблемы сравнительно-исторического языкознания в сопряжении с лингвистическим наследием Ф.Ф. Фортунатова» (Москва, МГУ, 27-29 января 1998 г.); Международная конференция «XXII Дульзоновские чтения: Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур» (Томск, ТГПУ, 27-29 июня 2000 г.); III и IV Славистические Чтения памяти проф. П.А. Дмитриева и Г.И. Сафронова (СПб., СПбГУ, 12-14 сентября 2001 г. и 2002 г.); IV Международная научная конференция «Русская диалектная этимология» (Екатеринбург, УрГУ, 22-24 октября 2002 г.); Международная научная конференция «Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы» (Москва, МГУ, 22-24 января 2003 г.); Всероссийское совещание славистов «Российское славяноведение в начале XXI века: задачи и перспективы развития» (Москва, институт славяноведения, 23-24 октября 2003 г.); Всероссийская конференция «Мировоззренческие реконструкции традиционного сознания в евроазиатском сообществе: сте-

реотипы и трансформация» (Томск, ТГУ, 2-4 декабря 2003 г.); Международная научная конференция «Актуальные проблемы русистики: языковые аспекты регионального существования человека» (9-11 ноября 2005 г.); V Международная научная конференция по сравнительно-историческому языкознанию «Лингвистическая компаративистика в культурном и историческом аспекте» (Москва, МГУ, 31 января - 3 февраля 2006 г.) и другие.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех основных разделов, Заключения, списка словарей и использованной литературы, списка сокращений, приложения, состоящего из схем и карт.

Основное содержание работы

Во Введении дается краткое историографическое представление об изучении модально-оценочной лексики, обосновывается актуальность работы, ее новизна, теоретическое и практическое значение, формулируются цели и задачи, определяются объект и предмет исследования, описывается материал, методы и приемы его изучения, излагаются основные положения, выносимые на защиту.

Раздел I «Методология и методика интердисциплинарного исследования: взаимодействие подходов и методов» состоит из четырех глав, в которых рассматриваются важные для данной работы теоретические, мето-долого-методические вопросы, дается анализ современных воззрений на категорию модальности, соотнесение модальности и оценочности, а также определяется значимость для предлагаемого типа исследования учета динамики историко-культурных параметров носителей анализируемого языка, формирующихся во взаимодействии с традициями других культур, и особенностей функционирования лексики субстратно-суперстратного происхождения.

В первой главе «Синхрония и диахрония в контексте современной научной парадигмы и проблема методов исследования» в центре внимания - проблема соотношения синхронного и диахронного этапов исследования. Ф. де Соссюр впервые противопоставил синхронию и диахронию («Курс общей лингвистики», ч. 1, гл. 3). Разграничение как противопоставление синхронии и диахронии уже с самого начала не было поддержано рядом видных лингвистов (О. Есперсен, Дж. Ферс, В. фон Вартбург). В России идеи Соссюра нашли не слишком много поклонников. «Относительно прошумевшей посмертной книги де Соссюра можно уверенно утверждать, что в ней нет никаких новых положений, которые не были бы нам уже известны из учения Бодуэна де Куртенэ», - отмечал известный лингвист Е.Д. Поливанов (1968: 185). Противопоставлением синхронии и диахронии тяготились даже сторонники структурной лингвистики. Члены Пражского лингвистического кружка (Р. Якобсон, Н.С. Трубецкой) высту-

пали против дихотомии синхрония - диахрония, против отождествления синхронии и статики.

Актуализации проблемы соотношения синхронного и диахронного аспектов рассмотрения языковых явлений в практической плоскости в конце XX в. предшествовало признание этого соотношения «узловым вопросом всего теоретического языкознания» на дискуссии 1957 года, поскольку за этим противопоставлением стоит разное понимание природы языка. Опубликованные материалы разноаспектно представляют предмет дискуссии: единство синхронии и диахронии как следствие специфики языковой структуры, синхрония и диахрония и вопросы реконструкции и т.п. Обобщающее мнение участников дискуссии сформулировано в докладе Б.В. Горнунга: «...каждый факт языка и существует, и может быть понят в системе только при определении его двумя типами связей - связей с другими Элементами системы, в которую он входит в данный исторический момент, и связей с предыдущим и последующим состоянием самого этого факта». Материалы этой дискуссии сохраняют свою значимость и для лингвистики наших дней.

Необходимость преодоления раскола между так называемой синхронной и диахронной лингвистикой была очевидна для многих авторитетных представителей сравнительно-исторического языкознания (Э. Бенвенист, В.Н. Топоров, О.Н. Трубачев и др.). О.Н. Трубачев (1998) свой обзор сравнительно-исторической проблематики на международных съездах славистов заканчивает вопросом: «Кто знает, не сочтут ли - в свою очередь -наши потомки великой ересью нашего XX века эту обременительную дихотомию синхронии - диахронии?».

Актуализированная с разных сторон значимость соотнесения результатов синхронного и диахронного рассмотрения языковых фактов требует осмысления способов преодоления сложившегося раскола, используемых при этом методов. Решение данного вопроса видится на пути использования в исследовании языка интегративного метода и целостного представления слова как факта культуры. В качестве доказательства, подтверждающего возможность и эффективность применения интегративного метода, в работе дается сопоставление выводов А. Вежбицкой по культурноспеци-фичному концепту «свобода» в латинском, английском, русском и польском языках с результатами анализа сравнительно-историческим методом лексической экспликации этого концепта.

Продолжением исследования рассматриваемой в 1-ой главе проблемы является обращение во 2-ой главе Древнерусский язык - наследник праславннской и индоевропейской лингвокультурной традиции: проблемы пространственно-временной локализации праславянского и истории формирования восточнославянского этноязыкового континуума» к теме значимости для комплексного диахронного исследования решения вопроса пространственно-временной локализации праславянского и

исторических судеб его диалектов. В работе представлен анализ современного состояния решения этого вопроса по данным ряда смежных наук (истории, археологии, этнографии, антропологии). Анализируется, конечно, не вся проблематика этого многоаспектного и сложного вопроса, а прежде всего та сторона, которая напрямую связана с заявленными установками работы на выявление очерчиваемого генетическими связями лексемы историко-культурного ареала и его квалификацию.

Такой анализ представлений о пространственно-временной локализации праславянского важен и с теоретической (что есть праславянский: продолжение и развитие определенной группы индоевропейских диалектов или вариант окраиннобалтского, древний или относительно новый язык?), и с практической точек зрения. Так, например, чтобы понять ареальные связи фактов языка восточных славян (носителей праславянского), их относительную хронологию, для нас принципиально важен ряд положений современных отечественных и зарубежных археологов относительно пше-ворской культуры (конец II до н.э. — V в. н.э., Висло-Одерский регион ), с которой связывают генезис праславянской общности, Черняховской и зару-бинецкой культур, в формировании которых участвовали расселявшиеся по восточной Европе славянские племена. Пшеворская культура была довольно неоднородна по своему составу: отдельные ее элементы являются явно местными, другие находят кельтские параллели, третьи связываются с германцами. В связи с этим допускают, что «пшеворская культура была немо-ноэтничной, в ее ареале проживали и наследники племен культуры под-клешевых погребений, и вторгшиеся германские племена, и кельты, и их ассимилированные потомки» (Седов, 2002).

Начальный этап формирования Черняховской культуры на рубеже II и III вв. н.э. на обширной территории от нижнего Дуная на западе до Север-ского Донца на востоке совпадает с проникновением в Севернопричерно-морский ареал носителей вельбарской культуры - готов. Население Черняховской культуры долго оставалось пестрым в этническом отношении (сарматские, пшеворские, вельбарские и гето-дакийские культурные элементы). В разных регионах Черняховской территории этноязыковые и ассимиляционные процессы протекали неодинаково. К этногенезу славян имеют отношение два региона Черняховской культуры - Верхнеднестровский и Подольско-Днепровский. Верхнеднестровский регион в позднем римском периоде был заселен преимуществено славянами. Подольско-Днепровский регион характеризовался славяно-иранским симбиозом.

Значительную роль в формировании раннесредневековых древностей сыграла также киевская культура. Основу этой культуры составило местное позднезарубинецкое население. В свою очередь, Припятский и Верхнеднепровский регионы зарубинецкой культуры обнаруживают преемственность с милоградской (балтской) культурой.

Особенности материальной культуры, их изменение в связи с заселением славянами новых территорий, возникновением тесных- контактов с другими культурами как свидетельства исторических вариантов реалий, выявление культурных изотипов, - вся эта информация весьма значима для нашего вида исследования.

Учитывая столь «пеструю» историю славян, восточных - в первую очередь, в третьей главе «Диалог культур в зеркале языка: конвергентная сторона развития языка, или специфика лексики субстратно-суперстратного происхождения» рассматривается вопрос о существовании в языке следов тесного взаимодействия носителей разных культур, расселяющихся на одной территории, возникающей ситуации массового двуязычия, следов субстрата или суперстрата в результатах ассимиляции -иначе говоря, следов конвергентной стороны развития языка славянского и восточнославянского этноса в связи с изучаемым фрагментом их лексической системы.

В теоретическом плане никто не сомневается в существовании двух сторон - дивергентной и конвергентной - в процессе формирования любого этноса. Но если первая сторона доступна исследовательскому вниманию давно (этому служат прежде всего приемы анализа языкового материала сравнительно-исторического метода), то отследить наличие конкретных результатов конвергентной стороны процесса становления языка весьма сложно. Сторонники классической теории субстрата определяли очень прямолинейно все процессы языковых взаимодействий, искусственно противопоставляя внутренние закономерности языка влиянию субстрата, не учитывая, что язык ассимилированного населения (субстрат) мог преобразовать самую внутреннюю структуру и заложенные в ней тенденции развития языка-победителя, что не был пассивен и суперстрат.

Достижения языкознания второй половины XX в. в изучении закономерностей языковых контактов связаны с именами У. Вайнрайха, Дж. Гринберга, Э. Хаугена, А. Мартине, Э. Петровича и других ученых. На многих примерах из разных языков ими было доказано, что процессы взаимодействия языков чрезвычайно сложны и многообразны, представляют собой различного рода интерференцию языков, которая существенно преобразует внутреннюю структуру и заложенные в ней тенденции самого, развития взаимодействующих языков. По оценке С.Б. Бернштейна (1976), «теперь можно говорить о теории интерференции языков, которая гораздо глубже может объяснить механизм и последствия языковых контактов. Вместе с тем я бы не противопоставлял так резко старую теорию субстрата и новую теорию интерференции... Теория интерференции - это современный этап развития теории субстрата».

Теория и практика интерференции развивается применительно к карпатскому (карпато-балканскому) ареалу и в определенной степени на основе изучения литовско-славянского пограничья (Т.М. Судник, А.П. Непо-

купный и др.). Выделение самостоятельного раздела в языкознании - карпатского - связано с именами С.Б. Бернштейна, рассматривавшего генетические связи юго-западных украинских говоров с южнославянскими языками как часть большой проблемы карпатского языкознания и предложившего разграничивать карпатизмы и балканизмы, и В.М. Иллич-Свитыча, опубликовавшего «Лексический комментарий к карпатской миграции славян».

Дальнейшее развитие этой проблематики представлено в работах Г.П. Клепиковой, И.А. Дзендзелевского, В.В. Усачевой и др. В процессе лингвогеографических исследований были выявлены соответствия карпатским словам и в других говорах восточнославянских языков, прежде всего в говорах Полесья, фундаментально обследованных коллективом лингвистов под руководством Н.И. Толстого. Были выявлены южнославянско-карпатские изоглоссы, островные восточнополесско-карпатско-лужицкие. Вопросы теории и практики исследования языковых контактов обсуждались в тематических сборниках, например «Славянское и балканское языкознание: проблемы интерференции и языковых контактов» (М., 1975), «Славянское и балканское языкознание: проблемы языковых контактов» (М., 1983) и др. Большая работа проведена по созданию «Общекарпатского диалектологического атласа».

Проблема специфики лексической системы языковых общностей, возникающих вследствие конвергентного развития (близко)родственных и неродственных языков в менее явном виде существует и для других ареалов славянского мира, прежде всего - восточнославянского, на более ранних и менее известных этапах их истории. Поэтому представляется, что нужно выделять не два, а три типа лексики в зависимости от ее происхождения -исконную, заимствованную и лексику субстратно-суперстратного характера происхождения, возникшую в условиях активной интерференции и массового двуязычия (многоязычия). В качестве доказательства в главе приводится анализ семантической истории и этимологии слова господь в рамках его функциональной нагруженности - участии в становлении концепта «хозяин» в истории русского языка. При анализе становления модально-оценочной лексики (разделы 2 и 3) в категорию лексики, возникшей в условиях активной интерференции, попадает ряд лексем (хороший, благой 'хороший' и благой 'плохой', худай, красный, долг).

Первая, вторая, третья главы, таким образом, посвящены разным аспектам методологии и методики исследования, общего подхода к решению поставленных задач. В четвертой главе «Категория модальности как объект лингвистического исследования: аксиологическая модальность и основные виды предметной модальности (модальность необходимости, возможности, желательности)» содержится характеристика объекта исследования, проблем определения его границ и структуры, выделяемого фрагмента (видов модальности) рассмотрения, степени его исследованно-

сти в историческом и когнитивном аспектах. Модальность определяется как «строевая» категория языка. Именно в категории модальности проявляется одна из существенных сторон, определяющих осмысленность и эффективность процесса коммуникации: с помощью модальных средств говорящий соотносит содержание высказывания с реальной внеязыковой ситуацией и выражает свое субъективное отношение к сообщаемому, дает оценку.

Предметная модальность указывает на способ существования события, включая его предпосылки - возможность, необходимость, желательность. Оценки появляются в любых модусах, так или иначе связанных с желанием, возможностью. В то же время оценка сложными способами связана с модальностью долженствования: переход от фактического высказывания к высказыванию долженствования и императиву проходит через промежуточный этап высказывания с оценочным значением, которое определяет выбор. Оценочная модальность, таким образом, оказывается связующим звеном между ассерторической и деонтической модальностями. Это позволяет предположить, что почти любая неиндикативная модальность так или иначе включает оценочный элемент и что взаимодействие оценочной модальности с другими модальностями представляет закономерность (Вольф, 2002). Таким образом, оценка может рассматриваться как один из видов модальности (аксиологическая модальность), которые накладываются на дескриптивное содержание языкового выражения.

Выделение этапов эволюции части прилагательных от нейтральнооце-ночной до общеоценочной (эволюции, выстраивающейся как следствие изменения соотношения дескриптивного и оценочного компонентов значения) основывается на представлениях в современной лингвистике о месте оценки в структуре лексического значения. Эти представления дают основание предполагать теоретически возможное определение для общеоценочных слов исходного, дескриптивного, компонента значения как мотива, основания оценки. Выделяемое дескриптивное значение диагностично как коррелят «вызова» определенного этапа историко-культурного процесса (какой признак, свойство и в какое время был маркирован как социально значимый и обобщен до общеоценочного). В свете проведенного исследования представляется нужным подчеркнуть важность и необходимость учета типологии дескриптивных признаков в значениях, сформировавших общую оценку, с точки зрения их историко-культурной вероятности/обусловленности.

Обратиться к этой стороне вопроса об оценочном значении нас побудили, с одной стороны, цели нашего исследования. С другой стороны, этот момент не привлекал внимания в диахронических построениях, о чем свидетельствует сделанный без всякой оговорки вывод В.И. Абаева при выяснении этимологии осет. хогг|хлуатг 'хороший, добрый': «Любое приятное качество может быть обобщено до уровня 'хорошего' вообще, а любое не-

приятное - до уровня 'дурного'» (Абаев, 1989). Представляется, что этот вывод справедлив, если рассматривать мотивационный признак лишь с точки зрения многообразия культур во времени и пространстве. Фактически же только определенный признак, отмеченный в культуре (сознании) этноса, способен через устойчивую маркированность в социуме стать знаком частной и/или общей оценки. Поэтому столь диагностичны в историко-культурном отношении семантические модели, по которым возникли общеоценочные значения.

Разделы II и III представляют практическую реконструкцию особенностей становления и этапов эволюции лексических средств выражения аксиологической и предметной модальности. Раздел II «Аксиологическая модальность: история становления и особенности эволюции ценностной картины мира древнерусской этнокультурной общности как части славянского мира» содержит три главы.

В главе первой «Аксиологическая модальность как отражение базовой оппозиции «свой-чужон» анализируются имеющиеся результаты исследований, позволяющих ответить на вопрос, сохранил ли язык какие-то следы возникновения категории оценочности еще на заре эпохи человека разумного, ее возможных (по статусу оценки) отношений с категорией бы-тийности, выделения метаоппозиции я/сам-другой, «запустившей механизм отчуждающей дуализации» (я/сам-другой/иной, свои-посторонний/чужой и т.п.). В реферируемой главе решается проблема смысловой зоны тождества и подобия оценки, еще формирующей свои специальные языковые средства выражения.

Ссылаясь на достаточно известных компаративистов (Й. Фридрих, Э. Швицер, Ф. Бадер, Э. Френкель, М. Фасмер и др.), можно заключить, что изначально осознание мира, бытия, вероятно, выражалось в его оценке по отношению к своей социальной группе: 'свой': 'сущий' ~ 'истинный, настоящий' и 'хороший'. И проблема этноидентичности как выражение базовой оппозиции «свой - чужой» на уровне языка может быть увидена как рефлексия по поводу этнодифференциальных признаков, этноидентифика-ции (распадение исходно синкретичного «свой», «свои/мы»), развертывание «свой» в «иной, другой» и «чужой» и, наконец, как общность истоков становления оппозиции «свой - чужой» и категории оценочности. Для нашего же исследования это возможная предыстория, отдельные отголоски которой выявляются в реконструкции.

К какому времени относится становление общеоценочной оппозиции? Какова динамика языковых средств представления этой оппозиции? Что за нею стоит, какие социально значимые признаки окружающего мира или отношений между людьми были «канонизированы», востребованы определенной историко-культурной ситуацией? В аспекте этих вопросов во второй главе «Общая положительная оценка: истоки, корреляция с другими модусами, динамика, закономерности развития и историко-культурная

детерминированность» проанализированы лексические средства выражения общей положительной оценки на разных этапах истории русского языка (добрый; годный, гожий; благой; лепый; ладный; красный; хороший). Полученные результаты интерпретированы с точки зрения их ареально-временной характеристики, историко-культурной и когнитивной, типологической.

Проведенный историко-этимологический анализ позволил определить хронологические и ареальные параметры формирования лексических средств выражения общей положительной оценки русского языка как наследника древнерусской и праславянской традиций: наибольшая временная глубина и, соответственно, наиболее древними элементами рассматриваемой лексической группы являются языковые единицы, которые значение общей положительной оценки демонстрируют еще на праславянском уровне. В эту группу входят продолжения праслав. *ёоЬ-(г)- и *§ос!-п-. При этом производные *god-(n)-, имея близкородственную, сохраняющую формальную и семантическую близость лексику в балтийских, албанском, германских языках (исторически развивавшихся в зоне тесных контактов), в общеоценочном значении образуют славяно-германскую лексико-семантическую изоглоссу (герм, *gбd-: *god-), неполную вследствие формальной вариативности.

Праслав. *(1оЬгь, наряду с *(1оЬа '(нечто) соответствующее (мере, норме)', вероятно, обособилось из регионального (славяно-балто-германского) образования *бЬаЬЬ-го- 'подходящий, соответствующий' (возможно из 'подходящий, соответствующий по виду, форме, мере', 'делать подходящим' как продолжение конкретного производственного термина со значением вроде 'придавать вид, форму') и имеет исторически (хронологически и историко-культурно) не очень ясное схождение с лат. ГаЬег, арм. сЬгЫп. Общеоценочное значение же формируется только у праславянских кон-тинуантов, прежде всего, у «специализированного» в этом отношении слав. *боЬгь.

На рассмотренном материале делается вывод, что добрый и годный, на общеславянском уровне являясь синонимами ('соответствующий, подходящий'—»'хороший'), возможно, разнодиалектными (ср. широкое употребление в древнерусских текстах добрый и единичное годный, чаще год£), имеют определенную разницу в семантике: в одном случае возникновение частнооценочного значения (а затем и общей оценки) определяется сигнификатом, закрепившим в этом знаке общее представление о соотнесенности с нормой (*ск>Ьа, *(1оЬ-г), а в другом - с представлением о наличии определенных признаков/качеств в денотате, маркируемых прагматической оценкой «годный» (*£0с1-п-). Иначе говоря, в первом случае общая оценка связана с общим представлением о (принятой) мере/способе/виде действия (*по доб£), во втором - с наличием в предмете/явлении *года/годности, то есть качества, отвечающего требованиям (ср. отдать вь годы 'отдать на

выучку' (Даль); рус. (приходный и чеш. hodnotny 'ценный, доброкачественный' и т.п.). Возможно, этим объясняется тот факт, что производные от *god- теснее связаны с семантикой времени.

Остальные лексемы рассмотренной группы, вероятно, получили (уточнили) общеоценочное значение позднее, на этапе расселения славян в Восточной Европе и на Балканах: лЁпый - общеславянское, уточнившее основание оценки, благой с южнославянским, видимо, эпицентром формирования, гожий, красный, ладный (>? и польское) - древнерусские образования, хороший - исходно представленное больше в восточной части древнерусского языка (единичные употребления в письменности конца древнерусского, чаще в великорусский период).

Названные лексемы русского языка достаточно проблемны с точки зрения их исторического развития. Особенно это относится к определению исторической вариативности формы и содержания лексем благой, красный, хороший.

Слав. *bolgb(jb) обычно сопоставляется с предполагаемыми однокорневыми образованиями в других индоевропейских языках со значениями 'воздавать почести', 'ритуал, обычай', 'молитва' или 'блеск, свет' (М. Фасмер, Ю. Покорный и др.). Однако проекция такой реконструкции на южнославянский ареал предполагает в этом случае исходить из сужения общеоценочной семантики до 'сладкий' или 'жирная (молочная и мясная) пища' (ср. болг. благ 'благой, милостивый, кроткий, мягкий' и 'сладкий, вкусный', 'скоромный', с.-хорв. благ, блага, -го (например, благо млгуеко) 'сладкий, хороший' и 'мягкий, нежный, ласковый' (благ глас, блага клгша), болг. благина 'скоромная, жирная пища (масло, молоко, сыр и др.)', с.-хорв. диал. благшьа 'жир для мыловарения' и т.д.). Вариант 'хороший, добрый' —► 'жирная пища' —» 'сладкий' так же нереален с типологической и общекультурной точки зрения. Наличие же общебалканской изосемии в виде 'сладкий' —*■ 'получать удовольствие, наслаждаться' подтверждают исследования балканской лексики в ареально-типологическом аспекте (К. Сандфельд, А.Н. Соболев).

Слабой стороной этого предположения, построенного преимущественно на учете результатов семантической и историко-культурной реконструкции, является наличие закономерных последствий метатезы в *tolt (=*bolg-) - рус. болого, польск. blogi. Этот факт ослабляет обсуждаемое предположение, но не опровергает его. Дело в том, что преобразования дифтонгических сочетаний типа *tort, *tolt, являвшиеся последним этапом в реализации тенденции открытого слога, как полагают, начались в тот период истории праславянских диалектов, когда славяне заселили Карпаты, Паннонию, когда завершилось заселение современной Чехословакии и когда установился тесный контакт между предками чехов и словаков с предками словенцев, хорватов и сербов. Слово, усвоенное в это время из суб-

страта, могло пережить те же фонетические изменения, что и лексика, относящаяся к исконной.

Системное и диахронное рассмотрение лексических средств выражения общей положительной оценки показывает специфику усвоения лексемы в результате субстратно-суперстратных отношений (по сравнению с заимствованием): благой, вероятно, усвоенное из субстрата с частнооценочным значением ('вкусный'/'приятный', 'доставляющий удовольствие'), сохраняет связь с дескриптивным значением, на основе которого возникло частно-оценочное значение, - 'молочная и мясная (скоромная) пища', что отразилось в лексике южнославянских языков, на почве которых и происходило усвоение. Получив общеоценочное значение, закрепленное в литературном старославянском языке, благой, благо перешло в другие славянские языки, не сохраняя, как и полагается заимствованию, прежних лексико-семантических связей.

Выявленная изосемия этимологических гнезд *kras- и *kvet- (С.М. Толстая) позволила выделить общее значение 'цветной' и таким образом определить производящее значение для старшего значения красный - 'красивый'. В связи с этим выводом привлекает к себе внимание региональный иранский материал, имеющий отношение к Восточной Европе (согд. krsn 'вид, внешность, облик', krsn'vv 'красивый', qrän'wty 'красота' и претерпевшее значительные фонетические изменения однокорневое осет. xyz|xuz 'цвет, вид, образ'). Предлагаемое включение слав. *krasbrib в этимологическое гнездо и.-е. *kps-no- (:*kers-), объясняющее при наличии семантической корреспонденции сближаемых лексем северо-восточной группы иранских и славянских языков ('цветной' и 'красивый') семантическую предысторию прилагательного красный, в то же время возвращает к вопросу о формальной стороне реконструкции. Причина возникшей «незакономерности» в оформлении структуры корня слова красный видится в историко-культурной ситуации южной части Восточной Европы и прилегающей к ней Балкано-Карпатской зоны периода расселения здесь славян. Впрочем, по мнению Г. Хольцера (Holzer 1989), исследовавшего балтийские и славянские слова, в которых нарушаются регулярные соответствия с другими индоевропейскими языками (в частности, отмечается «отклоняющийся» рефлекс в продолжении /--слогового как го/га при балт. ir/ur , слав, ьг/ъг ), в таком случае имеем дело с заимствованием в прабалтийский и праславян-ский из некоего еще неизвестного индоевропейского языка, не сохранившегося в памятниках и не имеющего ныне существующих потомков.

Происхождение хороший (вслед за С.П. Обнорским, Вяч.Вс. Ивановым) рассматривается в работе как наследие какой-то части скифо-сарматских языков, субстратных для южнорусской (причерноморской) группы славян, где слово \otzJxopc имело уже установившееся общеоценочное значение.

В целом для лексики общей положительной оценки характерно то, что не отмечены «встречи» с лексикой, представляющей общую положительную

оценку в балтийских языках (ср. лит. géras 'хороший, добрый', 'приятный', 'прекрасный', gerèsnis 'лучше, лучший' при girti 'хвалить, прославлять', однокорневые образования - лат. gràtus, рус. жрец, жертва и т.д.; лит. Iâbas 'добрый'; 'благо', lôbis 'богатство, сокровище', lâbinti 'приветствовать', лтш. labs 'хороший, добрый, благой' при предполагаемом соответствии др.-инд. lábhate, lámbhate 'берет, получает', 'обладает', греч. /»árpupov 'добыча').

Анализ системных и межсистемных лексико-семантических связей, ис-торико-этимологическое рассмотрение лексических средств выражения общей положительной оценки на уровне праславянского и древнерусского в контексте ареальной историко-культурной ситуации показывает определенные семантические модели (и стоящие за ними культурные схемы), унаследованные древнерусским сознанием из славянской истории. Это следующие модели выражения общей положительной оценки:

1) (синкретичная) утилитарно-нормативная//эстетическая оценка —> общая оценка в вариантах а) 'соответствующий (норме)/подходящий (по своим качествам)' обобщается как 'соответствующий/подходящий' - 'правильный, подобающий' —► 'хороший'/Лкрасивый' (собственно славянская модель для добый, добрый и региональная славяно-германская модель для годный); б) 'прилипающий, льнущий' —* 'соответствующий/подходящий' ~ 'правильный, подобающий' —> 'хороший'//'красивый' (собственно славянская модель, реализованная в лепый); в) 'упорядоченный//красивый' ~ 'правильный, подобающий' —► 'хороший' (ладный, представленое в восточно- и западнославянских языках);

2) эстетическая оценка —► общая оценка в вариантах

а) (*'мазаный/*выделенный цветом' —+) 'украшенный/красивый' —» 'хороший' (лепый] ареал южнославянских и древнерусского языков);

б) (""пестрый/цветной' —►) 'красивый' —» 'хороший' (красный-, ареал преимущественно древнерусского языка);

3) (?усвоенная из субстрата модель) сенсорно-вкусовая оценка —► общая оценка: (*'молоко/*(вкусная)пища' —*) 'сладкий'-* 'приятный'-* 'хороший' (благой)-,

4) (заимствование) общая оценка —> общая оценка (хороший).

Описанные исторические изменения в группе лексических экспликато-

ров значения общей положительной оценки, касающиеся хронологических параметров, пространственной ориентации, содержательной типологии, позволяют сопоставить два хронологических пласта в рассмотренной лексике, средневековый и предшествующий ему раннеславянский (I и II этап праславянской истории, по Ф.П. Филину) как отражение исходно европейского и следующего евроазиатского этапа истории славян. Основополагающей чертой средневекового мировидения, по наблюдениям историков культуры, является «цельность миросозерцания» (А.Я. Гуревич), следствием чего является его специфическая недифференцированность, невычле-ненность его отдельных сфер, сочетающаяся с уверенностью в единстве

мироздания. Из цельности миросозерцания этой эпохи проистекает и сопряженность нравственных и правовых категорий, имевших эстетический оттенок.

Как показывает семантико-типологический анализ, семантическая эволюция в первом, хронологически старшем, слое рассматриваемой лексической группы может быть представлена как 'соответствующий (нор-ме)/подходящий, годный (по своим качествам)' —» 'правильный, подобающий // красивый' —»'хороший', где 'красивый' - само собой разумеющийся семантический компонент правового и морально-этического определения с положительной коннотацией (типа с.-хорв. §ос!ап 'годный', 'способный' и 'приятный, угодный', 'красивый'). На другом этапе славянской истории, связанном с расселением на евроазиатских территориях, с вхождением в зону влияния византийской культуры, когда восточные славяне только что вышли из варварства и включились в развитие новой для них культуры «средиземноморского типа», продолжающееся формирование лексических средств выражения общей оценки демонстрирует как следование принятому культурному сценарию в случае с 'упорядоченный//красивый' (ладный) —♦ 'приличествующий, хороший', так и иные ориентации, возрастание значимости эстетической оценки. Так, лепый исходно как 'прилипающий, льнущий' и 'соответствующий, подходящий' дополняется линией семантического развития 'мазаный/*выделенный цветом, украшенный/красивый' —» 'подобающий' и 'хороший', а красный как 'цветной/красивый' —* 'хороший' (это наблюдение и предположение сделано на небольшом, хотя и весьма значимом, фрагменте лексической системы).

Исследование истории языковых средств выражения общей положительной оценки выявило и такую особенность, как формирование общеоценочного значения во взаимодействии со значением модальности необходимости: истоки их синкретичны, совпадают у исконных по происхождению прилагательных, наречий (прежде всего в роли сказуемых), приобретших общеоценочное значение еще в праславянский период (добрый, добрЪ, годный, годЬ, гожий, гоже, лЪпый, л ¿по), слабее оно выражено у поздно отмеченного в текстах с общеоценочным значением ладный, у субстратного по происхождению хороший (с исходным общеоценочным значением) за счет дифференциации и специализации в современном употреблении лексических средств выражения разных видов модальности и рано утрачено у ставшего цветообозначением красный, такого модального значения не имеет благой (белого, болозЪ).

В целом же результаты отмеченных славяно-балто-германских схождений согласуются с выводами, полученными в последнем по времени обсуждении вопроса о индоевропейском наследии и типологическом сходстве славянских и германских языков: с одной стороны, длительные и интенсивные славяно-германские контакты, с другой - вывод, что эти контакты происходили после длительного независимого развития как прагерманско-

го

го, так и праславянского языка (Бурлак С.А., Мельников A.C., Циммер-линг A.B., 2002). Похожие выводы следуют из рассмотренного материала и относительно балто-славянских схождений, хотя они будут более полными лишь после исторического анализа данных семантических полей в германских и балтийских языках.

В третьей главе «Общая отрицательная оценка: истоки, корреляция, динамика, закономерности развития и историко-культурная детерминированность» материал анализируется под тем углом зрения, который позволяет выявить признаки, маркированные нашими предками и обобщенные до общеотрицательных.

Ареально-временная характеристика лексических средств выражения общей отрицательной оценки в истории русского языка обнаруживает следующие пласты наследия как результата разновременных и разнорегио-нальных этапов славянской истории. Наиболее древним элементом рассматриваемой лексической группы является злой (*гь1ъ). В частнооценоч-ном значении 'жестокий, злой' слав. *гь1ъ ближе однокорневым балтийским соответствиям ('наглый, дерзкий; грубый, жестокий'). Общеоценочное значение - семантический регионализм праславянского периода, периода тесных взаимоотношений с частью иранского (скифско-сарматского) мира, свидетельством чего является наличие однокорневого осет. (ирон.) jevzser 'плохой'.

Основным «конкурентом» для злой в народно-разговорной речи было худой (слав. *xudb), истоки которого, вероятно, связаны с иранским субстратом (ср. осет. fud|fyd 'плохой, дурной' < *ри- 'гнилой, плохой'). Полагаем, что в силу совпадения историко-культурной детерминированности во взаимодействующих языковых средах (скифо-сарматская и славянская) представления «плохости» в человеке (и животном) через внешнее ее проявление (ср. подобно 'кривой, косой' как выражение внешней ущербности) худой стало совмещать исходное значение общей отрицательной оценки с обозначением слабого телосложения («худосочности»).

Определение исторической глубины формирования лексики с общеоценочным значением оказывается одним из аргументов для того, чтобы не согласиться с широко распространенным в этимологической литературе мнением о принадлежности рус. худой, изолированно стоящего на прасла-вянском уровне реконструкции, к производным и.-е. *ksoudo- и сближением его с др.-инд. käödati 'толочь, дробить', ksudrä- 'маленький, мелкий' (Потебня, Педерсен, Фасмер) или с др.-инд. ksiidhyati 'ощущает голод, голодает' и ksudhä 'голод' (Machek, Mayrhofer). И при всем правдоподобии семантического перехода 'маленький, скудный' —» 'плохой' такое семантическое изменение не поддерживается типологически другими лексемами со значением общей отрицательной оценки.

Как общую восточно-западнославянскую семантическую изоглоссу можно определить слав. *Hchb в значении общей отрицательной оценки.

По наличию общеоценочного значения лютый, является, очевидно, древнерусской семантической инновацией. Дурной в значении общей отрицательной оценки - образование, попавшее в письменную речь в великорусский период истории русского языка. Диалектное благой и лоишй хронологически неясны и сложно что-либо сказать об их семантической эволюции (последнее, возможно, экспрессив, сходный по внутренней форме с рус. дрянной).

Дальнейшим развитием символизированного в славянской культуре соотношения 'физически недостаточный' ~ 'нравственно ущербный' является активная реализация в языковых средствах представления общей отрицательной оценки на протяжении от праславянского к великорусскому семантической модели 'чрезмерный'/'недостаточный' —<• 'плохой' (особенно наглядно в продолжениях *Нхъ, а также в дурной, благой).

Культурный сценарий, подобный представленному в языковых средствах экспликации общей отрицательной оценки в древнерусском языке (в значительной части - и в целом в славянских языках), определяется и в германских языках: он нашел выражение в семантической структуре образований от прагерманской основы *ubila- 'плохой, дурной, злой, bad' (гот. ubils, ubilaba, др.-англ. yfel, англ. evil, нем. übel и т.п.), продолжившей и.-е. *upélo-, производное от и.-е. *upó-, *up-. В семантике образований от этого корня в разных индоевропейских языках сосуществуют значения 'выше' и 'ниже' (напр., лат. sub- super, исл. ofan 'сверху, на поверхности' и 'вниз по (с)' или нем. üppig 'пышный, роскошный, изобилующий' и др.-в.-нем. üppig 'ничтожный, незначительный, пустой, напрасный' и др.), а в прагерманском этот признак был обобщен по отношению к норме, соотнесен с представлением о недостаточном /чрезмерном как о 'плохом'.

Прилагательное плохой, поздно появившееся в исьменных источниках, в великорусский период имело статус диалектно-просторечного, уступая в активности синонимам худой и дурной до XIX века.

Новое время требовало максимального проявления деловых качеств индивидуума. Об этом свидетельствует то, что негативирующая семантика плохой (как и у дурной) исходно связана с определенным типом человека -«негодящего» к делу ('легкомысленный, несобранный, неделовой') - и определяет положительный идеал своего времени - человек «неплошающий». Возникающий «разрыв» в развитии семантики у плохой от определяемого этимологически 'страх, боязнь', 'боязливый, пугливый' к 'плохой' становится понятен при учете факта межкультурного и языкового взаимодействия в польско-литовско-русском регионе в средние века, при сохранении у диалектных соответствий значений 'беззаботный, легкомысленный, несметливый'.

В данном случае, как и в отношении определения внутренней формы для худой, сталкиваемся с проблемой историко-культурной детерминированности того дескриптивного признака, который, сформировав частно-

оценочное значение, был обобщен до общеоценочного. Так, например, не соотносится с уровнем сознания средневекового носителя древнерусского языка признак 'пугающий, устрашающий' в качестве мотивирующего общую отрицательную оценку, равно как неактуальна в таком случае (для этого времени и культурной ситуации) и негативация признака 'плоский' (две традиционно предлагаемые этимологии слова плохой).

Каждый новый этап этнокультурной истории обновлял и «усиливал» столь функционально значимые лексические средства языка, каковыми являются слова со значением общей оценки. Лексема с общеотрицательным значением, рассмотренная в историческом развитии и на фоне этимологического гнезда, в рамках которого произошло его становление, несет ценную историко-культурную информацию о приоритетах разных периодов истории русской, древнерусской, общеславянской. Рассмотренный материал позволил выделить следующие семантические модели образования общей отрицательной оценки:

*'(в природе) физический признак, (о человеке) физический недостаток' ('косой, кривой') —* * 'нравственная, моральная ущербность' ('наглый, дерзкий; грубый; злой, бесчеловечный' или 'обманный, ложный') —► злой 'плохой, дурной';

■"'плохой, дурной' —»худой 'плохой, худой, слабый' (усвоено из иранского субстрата; традиционно это расценивается иначе: 'худой, слабый' —* 'плохой, дурной');

♦'излишний, чрезмерный/недостаточный' —> лихой 'плохой, дурной'. Семантическое новообразование древнерусского периода - лютый в общеоценочном значении - возникает, возможно, в результате семантического изменения ""(сильно) крепкий, жесткий' —► ""(очень) сердитый, жестокий' —> 'плохой, дурной' (неясными остаются его возможные региональные внеславянские отношения).

К великорусскому периоду относится реализация историко-культурных схем (семантических моделей) *'(на)дутый' —> 'своенравный, своевольный; глупый' —» дурной 'плохой' и ['неосмотрительный, беспечный, легкомысленный'—»] ""допускающий оплошность; нестоящий, недостойный; недостаточный в каком-л. отношении' —> диал., прост, 'плохой' (вероятно, как результат взаимодействия восточнопольских и северо-западных русских диалектов) —* плохой. «Не помнящее родства» слово плохой, не имея «шлейфа» частнооценочных значений, становится однозначнотерминоло-гичным и основным средством выражения общей отрицательной оценки (то же самое относится и к хороший).

Раздел третий «Другие модальности, близкие оценочной: история становления и особенности эволюции в зеркале языка» представлен в работе двумя главами.

В главе «Модальность необходимости/долженствования» проведенный историко-этимологический анализ позволяет определить хронологиче-

ские и ареальные параметры формирования лексических средств выражения модальности необходимости русского языка как наследника древнерусской и праславянской традиций. Наибольшая временная глубина обнаруживается у языковых единиц, которые значение модальности необходимости демонстрируют еще на праславянском уровне. В эту группу входит, во-первых, mpi6t (потребив, потрЪба), исторически являющееся частью славяно-западнобалтско-германской лексико-семантической изоглоссы как следствия тесного культурного взаимодействия (формирование этой изоглоссы, вероятно, можно отнести к последним векам до н.э.- первым векам н.э., к периоду ранних тесных контактов праславянского с прагерманским в междуречье Вислы и Одера). Исходно обозначающее внутреннюю (физиологическую, прежде всего) потребность субъекта, освященную обычаем, социальной нормой, mpi6t, nompt6a становится языковым знаком выражения объективно-субъективного вида модальности необходимости, ср. в значении 'надо, нужно' укр. треба, блр. трэба, болг. трябва 'нужно', с,-хорв. треба, требаю, чеш. tfeba, польск. (po)trzeba (при только древнерусском надоб&надо).

Во-вторых, близкие функционально-семантически к трЪбЪ, потрЪба {есть) др.-рус., цслав. нужный/нуждный, нужнЪ, нужно, нужа/нужда (есть), связанные со слав. *nudjbrvb, *nuditi ('мучить' ~ 'принуждать', 'вынужденный' ~ 'необходимый'), также представляет собой часть славяно-западнобалтско-германской лексико-семантической изоглоссы, отражающей разновременные этапы взаимодействия славян и германцев (*nudjbm> и *пШ0)ьпъ).

В группу общеславянских языковых средств представления модальности необходимости мы включаем и глагол имЪти (*jbm5ti) (модальное значение, кроме древнерусского, отмечается у этого глагола в старославянском, чешском, словацком, староукраинском). Судя по подобной семантической деривации у лат. habere ('брать' - 'держать' — 'иметь' - 'долженствовать'), «инкорпорация» значения 'долженствовать' в семантическую структуру глагола со значением 'иметь' - явление известное и исторически оправданное, отражающее, вероятно, процесс имущественного расслоения славянского общества, формирование частной собственности.

В эту же категорию следует, видимо, включить и повиньнъ, представленное в восточно- и западнославянских языках. Учитывая актуальность и тесную взаимосвязь категории вины и долга (долга христианина) в доктрине христианства, закономерно, что повинный - это 'виновный, виноватый', 'заслуживающий (наказания)' и 'подвластный, покорный', 'тот, кто преступил закон людской и божеский', в краткой форме повиньнъ - это 'обязан, должен', а существительные повинность и провинность разводят эти значения.

Осмысление «долга» как «наказания, искупления» представлено и в другой части восточного ареала индоевропейских языков: авест. pairyete

'быть возмещенным' и 'быть осужденным', äpSroti 'наказание, искупление' (то есть 'фактически уплаченный долг') и однокорневое образование в армянском языке (<*pftu-) с суффиксом -tu- (указывающим на способность или возможность) и значением 'обязанность, долг' как 'то, что еще предстоит выплатить'. Подобная архаическая модель осмысления понятия «долг» ('иметь вину' ~ 'иметь долг') представлена в германских языках, балтийских языках (ср. нем. Schuld 'долг, обязательство; вина', англ. shall, родственное нем. sollen, выражающему долженствование и возможность, вероятность и др. при лит. skeleti 'быть должным, виноватым', др.-прус. skellänts 'должный, виноватый' и т.д.). О том, что это не единственный способ осмысления понятия «вина/проступок» у славян, свидетельствует сербское и хорватское крив 'кривой', 'неправильный, ложный' и 'виновный, виноватый', крйвина 'кривизна' и 'вина', крйвица 'вина, преступление'.

Остальные лексические средства выражения модальности необходимости древнерусского языка по времени становления относятся к более позднему периоду, периоду расширения праславянского ареала в восточном и южном направлениях. Сюда относится должно, долженъ - славяно-кельто-готская лексическая изоглосса, возникшая, как полагаем, в результате суперстратных отношений части восточного ареала кельтских языков и праславянского и заимствования из кельтских в готский (восточногерманские языки). Формирование данного схождения, вероятно, следует вести ко II—I вв. до н. э. (по данным историков и археологов, в I в до н. э. кельты, расселившиеся в южной части праславянского ареала были ассимилированы праславянами). К этому времени можно отнести закрепление словом долг (*ch>lgb), его производным долженъ, должно представления о долге-задолженности (преимущественно, в денежном выражении), о долге-обязанности как о чем-то внешнем (по отношению к человеку), заставляющем субъекта сделать что-л. Формирование же представления о долге как моральной норме, о долге, которому повинуются в соответствии со своей совестью, следует соотнести с христианской, соответственно, старославян-ско-церковнославянской традицией.

Предлагаемое решение относительно хронологии и определения исконности/неисконности слав. *dblgb является неоднозначным. С одной стороны, слав. *dtlgb, гот. dulg- (сохранилось в форме род.п. dulgis и в сложном слове dulgahaitja 'кредитор'), ирл. dligid (act.) 'иметь право, заслуживать', (pass.) 'быть должным' и dliged 'закон, право, долг' выглядят как закономерные продолжения и.-е. *dhlgh- и, следовательно, исконные в данных языках. С другой стороны, признанию этих лексем исконными во всех трех языках противоречит историко-культурная детерминированность и особенности функционирования их в славянских и готском. Относительно готского dulg- можно сослаться и на мнение Э. Бенвениста (1995): «Слово skulan само по себе, как и его производные, не могло обозначать специаль-

но денежный долг; и чтобы точно обозначить этот смысл, пришлось прибегнуть к заимствованию из ирландского языка имени со значением «долг». Объяснение этого противоречия видим в возможности субституции в славянских и готском кельтского однокорневого образования с другой огласовкой корня, подобного ирл. dlug, dluig (<*dhlogh-) 'побуждение, motif, 'право, право собственности, droit, droit de propriété', a также 'судьба, участь, доля, destin', 'желание, désir', 'возможность, способ, moyen' (родство ирл. dligid и dlug, dluig у П. Ламбера). В семантической структуре однокорневых слов в кельтских языках значение 'долг' коррелирует с 'закон', 'право', 'заслуга'. То есть здесь в понятии долга акцентируется правовая регламентация аспекта социальных отношений (логически это можно истолковать так: долг - это по праву, по закону получаемое/возвращаемое, компенсируемое), как две стороны медали: 'иметь право на'/'выполнять обязательства' (как 'реализовать право другого человека')'.

В древнерусском языке еще ряд лексем со значением модальности долженствования является церковнославянизмами: подобати, достояти, довлШи, лёпо, неволя (есть). Под воздействием морально-этических установок христианства актуализируется этическая категория должного в сознании древнерусского общества. Как полагаем, это приводит не только к заимствованиям из старославянского вышеназванных лексем, но и к активизации собственных языковых ресурсов древнерусского, тех языковых знаков, внутренняя форма которых так или иначе выражает понятие нормы (надобЁ/надо, добро, годитися/годовати, годствовати) - древнерусская семантическая инновация.

Динамика развития лексической группы со значением модальности необходимости демонстрирует удивительную (и, вероятно, не случайную) устойчивость ядерных элементов семантического поля модальности необходимости (по крайней мере, на протяжении тысячелетия письменной истории русского языка). С одной стороны, надобЬ/надобно/ надо стабильно и активно представляет, начиная с ранних памятников древнерусского письма и до нынешнего времени, модальное значение необходимости, а с другой стороны, это глагол подобает, занимавший лидирующее положение в этой лексической группе до начала формирования национального русского языка и утративший свое лидирующее положение как стилистически маркированный (церковнославянизм), он сохраняет определенную функциональную значимость и в современном русском языке.

С точки зрения происхождения надобУ надо и подобает - однокорневые лексемы, производящее праслав. *dob-, вероятно, служило выражением идеи нормы как образа/образца, меры, способа (действия), ср. др.-рус. подоба 'способ (действия, употребления)', 'вид, облик', 'подобие, сходство' и 'то, что подобает, потребно, нужно'. Это и была «стержневая», исходно смыслоформирующая семантика модальности необходимости: 'то необходимо, что соответствует установленному виду, образу (предмета),

способу (действия, использования)'. Такой вывод подтверждает еще и исходная семантика (внутренняя форма) значительной части лексических средств, представляющих семантическое поле модальности необходимости - добро, ni.no, годитнся/годовати/ годствовати, достояти, довл£ти, неволя есть, врАмя быти (приити, приспЪти).

В новое время, отражая новые культурные ориентиры, значимым (информативно более востребованным) становится, как представляется, маркировка (акцентация) степени необходимости, ср. ряды, где эта степень выражена по нарастающей: надо - нужно - необходимо, должен - обязан -вынужден и где не столь очевидно представлена внутренняя/внешняя каузация (хотя приоритет внешней перед внутренней явен). То есть нарастает значение деонтической модальности, утрачивается представление о долге как следствии вины, нарушения закона.

Со временем лексическая группа средств выражения модальности необходимости значительно увеличивается, и чтобы убедиться, что это не просто совокупность лексем, передающих некую расплывчатую массу сходных значений (с неопределенными границами мевду ними), а определенным образом организованное целое, нужно выявить в этом целом структурирующие его оппозиции. Учитывая то, что специфика «своего» лучше видна на фоне «чужого», оправданным представляется соотнесение структуры лекси.-. ко-семантического поля модальности необходимости со структурой понятия «необходимость» в латинской языковой картине мира, структурой, представленной общими и частными оппозициями, организующими семантическое поле предикатов необходимости латинского языка (М.А. Таривер-диева, 2005).

Несмотря на все сложности соотнесения сходных фрагментов в языковой картине мира этносов, столь далеко отстоящих друг от друга по культурно-пространственно-временным параметрам, это сопоставление представляется интересным по выявляемым сходствам и несовпадениям. В частности, следует отметить особую значимость с точки зрения истории духовной культуры факта выявляемого параллелизма в путях формирования лексических экспликаторов модальности необходимости в русском и латинском языках: оппозиции, структурирующие понятие «необходимость» в латинском языке, актуальны и в русском, наличие общих смысловых точек отсчета у пар ЬаЬео — (1еЬео и имЪти, имамъ - долженъ, отсутствие значения деонтической модальности у ёеЬео и имамь и количественная асимметрия в привлечении лексики, внутренней формой своей маркирующей соответствие нормам общественной морали, в выражении модальности необходимости (с1есе1 - подобает, надобЪ, достоит/достойно, годити-ся/годовати/годствовати, лЪпо, добро, повиненъ).

В главе второй «Модальность возможности и желательности» рассматривается процесс формирования лексических средств представления

модальности возможности и желательности с точки зрения историко-ареальной, этимологической, когнитивной.

Основное и устойчивое лексическое средство экспликации модальности возможности в русском и древнерусском языках глагол мочи/мочь продолжает формально и семантически праслав. *mogt'i, наследует традицию выражения представления о возможном, сложившуюся в славяно-балто-германском ареале и опирающуюся, в свою очередь, на индоевропейскую -и.-е. *magh- 'быть сильным, мочь'.

Различия в реализации и.-е. наследия в указанном ареале определяются тем, что в древнерусском (как наследнике общеславянской традиции) глагол мочи/мочь демонстрирует полифункциональность в сфере выражения модального значения: способен был выражать не только значение модальности возможности, но и необходимости и желательности. В германских языках этот глагол представляет преимущественно модальность возможности (ср. англ. may '(с)мочь, иметь разрешение') и желательности (ср. нем. mögen, который в качестве модального глагола выражает желание, возможность, вероятность, предложение сделать что-л. или угрозу, а также имеет значение 'любить, нравиться'), в балтийских же преимущественно связан со значением желательности (ср. литов. megti 'любить, быть расположенным к кому-л., быть желанным, находить удовольствие', magiis 'привлекательный, желаемый' и т.п.). То есть по функционально-семантической характеристике, степени участия в формировании категории модальности (прежде всего, возможности) славянским ближе германские языки.

Взаимосвязанность, взаимопроницаемость семантических структур языковых единиц, выражающих разные виды модальности (возможности, необходимости, желательности), демонстрируют в своей специфике употребления и глаголы им%ти и терпЬтн/търпЪти в сочетании с зависимым инфинитивом (семантическое развитие имЪти в диахронии: 'взять/брать' —»'иметь' —* 'быть в состоянии/иметь силу (не разграничивая физическую и духовную силы)' —» 'мочь' и 'быть в состоянии/иметь силу' —► 'желать, хотеть', 'быть в состоянии/иметь силу' —»'быть необходимым'; похожим образом развивалось значение и терпЪти). Видимо, можно согласиться с мнением, что значение возможности занимает приоритетное положение среди модальных: прежде всего значение возможности противопоставляется значению действительности (непосредственная модальность), в то время как желательность и необходимость могут быть условием реализации возможности, способом превращения возможности в действительность (С.С. Вау-лина).

Глаголы смЪти (посмЪти), дерзати в значении 'мочь' также являются собственно славянскими образованиями. Мотивационные отношения в этимологических гнездах, к которым принадлежат эти глаголы, показывают, что дерзнути, как и мочи, своей внутренней формой фиксируют становление понятия «мочь» через соотнесение с наличием физической силы,

крепости (ср. далее мощьнъ, можно, недужь), в то время как смШи/сметъ обозначило важность здесь признака духовной силы (смелости, храбрости).

Использование глаголов ycntmu, npucntmu, достигнуты в сочетании с инфинитивом для выражения модальности возможности ('мочь' как 'достигать цели'), наряду с глаголами y.wimu, недоумЬти, демонстрирует новый уровень рационального осмысления понятия «мочь» (значимость такого параметра, как целеустремленность действия и его обеспеченность интеллектуальным потенциалом).

Среди экспликаторов модальности желательности на протяжении всего периода от церковнославянской, древнерусской письменности до современного русского языка лидирующее положение занимает глагол xomtmu -собственно славянское образование, допускающее этимологическую связь с хватать (< *xvot-:*xvöt-). Типологически возможность такого образования подтверждает наличие лтш. gribet 'хотеть' и grelbt 'хватать' и прус. kackTnt 'хватать' при слав. *öekati, öakati 'ждать'.

Самые глубокие исторические корни и широкая представленность через соответствия в модальном значении желательности у глаголов волити, изво-лити (семантическое развитие: 'хотеть, желать' < 'предпочитать, избирать') и искати (развитие семантики: 'искать/желать' из ""стремиться, быстро, стремительно двигаться (имея намерение)'). Значительное изменение (или региональный архаизм?) претерпела древняя исходная семантика 'хотеть, желать' у глагола искати в древнерусском языке, сузившаяся до 'искать в голове насекомых' - как выражение особого доверия, благорасположения (часть семантической изоглоссы, включающей западнославянские, балтийские и, видимо, кельтские языки).

Глаголы желать и жадати в разных вариантах, с разной стилистической маркировкой выступают в литературной или диалектной традиции славянских языков и являют надежные генетические внеславянские связи (с германскими и балтийскими континуантами и другими и.-е.), тем не менее функционально-семантически русское (resp. славянское) желать соотносится только с греч. (е)9сХсо, а жадати с литов. gedäuti, греч. яобёсо 'желаю, томлюсь', ябОод. Имея исторически сходную мотивировку - '(страстно) желать, стремиться, ждать', эти глаголы обнаруживают отличающуюся реализацию исходной семантики: жадати '(страстно) желать' своей исходной семантикой больше обращено к эмоциональной сфере ('очень ждать, тосковать', 'просить умолять', 'быть жаждущим/жадным'), семантика глагола желать (и его соответствий) 'хотеть, стремиться', видимо, формировалась через семантику медиальных форм: 'кидать, бросать'; 'стремиться, нестись' > med. 'принимать, брать что-л. себе в душу, к сердцу', 'думать и помнить о ком/чем-л.' (и 'стремиться к...').

Относительно желать следует сказать и о специфике его употребления в древнерусском, известной и другим славянским языкам, заключающейся в том, что др.-рус. желати могло означать не только 'хотеть, испытывать

потребность', но и 'жалеть о ком-л., скорбеть', желание 'желание' и 'печаль, скорбь, горесть', желЪти 'оплакивать умершего, печалиться, сокрушаться, скорбеть', рус. диал. жалеть 'жалеть о ком-л., о чём-л., скорбеть' и 'любить'. Вероятно, дело здесь не только в характере самого чувства-состояния и, безусловно, сильном влиянии христианских этических норм, но и в собственно языковых (фонетических) процессах (смешение *2е1ёй, *2е1ай, происходящего из и.-е. *§\уЬе1- 'желать, хотеть' и *2аШ, *гаИи из и.-е. *{>\уе1- 'жалить, мучить').

Несобственно модальные глаголы, более поздние средства экспликации модальности желательности, для которых значение 'желать' вторично демонстрируют примерно тот же круг исходных значений, мотивировок, что и выше рассмотренные собственно модальные глаголы. Так, внутреннюю форму глагола желать, имеющего и.-е. корни, можно представить как 'брать/взять себе в голову, стремиться'. Эта семантическая модель была продолжена на славянском уровне в глаголах думати, мыслити, мнити, решити, исходно связанных с обозначением ментальной деятельности, что, в свою очередь, свидетельствует об усилении рационального начала в осмыслении желательности. К этой же группе примыкает тщатися, потща-тися ('заботиться' как 'беспокоиться, волноваться' —► 'желать, стремиться') и покушатися (окушатися, искушатися) 'пытаться, замышлять'. 'Желать' как вариант представления действия в будущем тесно связано со значением 'ждать', о чем свидетельствуют этимологические связи слав. *гьйай. Наличие близких отношений между значениями 'желать' и 'ждать' объясняет употребление глаголов над£ятися, чаяти в значении 'желать'.

На фоне этих семантических моделей представления понятия 'желать' на славянском уровне, продолживших семантические отношения более глубокого историко-культурного пласта, инновацией (регионализмом) выглядит предполагаемая модель формирования семантики глагола хотеть — основного экспликатора модальности желательности (при том, что эта же модель явно просматривается в балтийском материале).

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования становления и эволюции в истории русского языка модально-оценочной лексики. Сравнительно-исторический анализ выявленной лексики со значением общей положительной и отрицательной оценки, модальности возможности, необходимости, желательности позволил реконструировать мотивацион-ные отношения в рамках этимологических гнезд, в составе которых сформировалась модально-оценочная лексика. Результаты этого анализа, в свою очередь, стали условием, определившим возможность выявления типологии дескриптивных, мотивационных, признаков, формирующих основу функционально-семантической специфики рассматриваемой лексической группы, имеющих историко-культурную диагностичность и определяющих своими генетическими связями и типизацией историко-ареальное и куль-

турное взаимодействие в данном случае восточных славян и славян в целом.

Определившаяся на стыке сравнительно-исторического и историко-культурного рассмотрения языкового материала, представляющего объект исследования, когнитивная модель лексико-семантического поля модальности русского языка воспроизводит этапы развития познавательной деятельности его носителей через представление динамического аспекта структуры той части лексико-семантической системы языка, которая связана с модальной стороной языковой картины мира.

Средства лексической экспликации предметной модальности лишь в незначительной части являются регионализмами индоевропейского и/или древнеевропейского уровня. Аксиологическая же модальность практически не представлена лексикой, происхождение которой бы имело столь глубокий хронологический уровень: а) предполагаемые «окаменелые» следы и.-е. *5и- не проявляются в морфологической структуре слов явно, даются только в реконструкции; б) в сфере представления общей отрицательной оценки славянская традиция, возможно, продолжает индоевропейскую, образуя представление о плохом на основе исходного значения 'недостаток/излишек/непарность'.

Значительная часть рассмотренной модально-оценочной лексики сформировалась в праславянский и общеславянский периоды. Поскольку славянский мир тех времен был открытым многим культурным и языковым влияниям был динамичным, меняющим свои пространственно-временные границы, то и процесс становления и эволюции модально-оценочной лексики отразил разновременные приоритеты культурного взаимодействия славян с иными этносами:

• Динамическая модель общей положительной оценки фактов действительности через смену основания оценки позволяет увидеть переход от исходно европейского к более позднему евразиатскому этапу культурной истории славян, вхождение в пространство культур «средиземноморского типа». Семантическая модель общей отрицательной оценки фактов действительности демонстрирует свою стабильность на разных этапах культурно-языковой истории славян, и она не определяет семантическую эволюцию модального значения только в заимствованных лексемах худой, плохой. Следствием диалога восточнославянской и соседних культур являются отмеченные в лексических средствах русского языка представления аксиологической модальности слов - следы значительного влияния в восточнославянском регионе скифо-сарматского (иранского) субстрата и тесного взаимодействия с германцами. Определенную специфику получает лексика субстратно-суперстратного происхождения, формировавшаяся в условиях длительного периода двуязычия носителей языка.

• Генетические связи и особенности функционирования лексических средств представления модальности возможности и необходимо-

сти/долженствования свидетельствуют о близости социокультурных истоков формирования представления о возможном и должном у славян и германцев и об определенном сходстве в языковой интерпретации этой понятийной сферы славян с балтами и кельтами. Лексическая экспликация модальности желательности демонстрирует определенное сходство средств и способов ее выражения в древнерусском (славянских) и балтийских языках.

Системный и семантико-типологический подходы к рассматриваемому материалу обусловили предлагаемые в данной работе новые этимологические решения для части модально-оценочной лексики русского языка. Это стало возможным, в частности, в результате понимания и учета повышенной актуальности параметра типичность/нетипичность семантической модели общей оценки (при решении вопроса о происхождении лексем благой, красный) или совместимость/несовместимость предполагаемой историко-культурной парадигмы и хронологических параметров (что реализовалось применительно к этимологии лексем худой, плохой; долг/должен).

Типизация языкового материала, реализующего категорию модальности, с помощью историко-культурных схем («культурно-обусловленных сценариев») позволила доказать историческую устойчивость структуры некоторых модальных языковых представлений (так называемая «скрытая память языка»), коррелятивность логики формирования модально-общеоценочных смыслов и границ определенных историко-культурных континуумов, представленную в типологических и генетических изоглоссах этих континуумов, инокультурное влияние (особенно «возмущающее» в случае субстратно-суперстратных отношений) в процессе осмысления славянами таких культурнозначимых категорий, как 'хорошее', 'плохое', 'должное', 'возможное', 'желаемое' (уточним: инокультурное влияние на славянские языки просматривается, в основном, в формировании их лексических средств выражения общей оценки).

Диахроническое исследование интегративного и интердисциплинарного типа позволило выявить глубокие историко-культурные корни становления категории модальности, взаимодействие ее основных смысловых видов -аксиологической модальности и модальности необходимости, возможности, желательности - в истории русского языка.

Основное содержание работы отражено в публикациях:

Публикации в изданиях, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией

1. Дронова Л.П. Языковые контакты и проблемы реконструкции концептов // Вестник Томского государственного университета. Серия «Философия. Культурология. Филология». - 2003. - № 277. - С. 172— 177 (0,6 пл.).

2. Дронова Л.П. Общеотрицательная оценка в зеркале языка (лингво-когнитивный аспект) // Сибирский филологический журнал. - 2003.-№ 1. -С. 130-137(0,45 пл.).

3. Дронова Л.П. Поиски оптимизации семантической реконструкции // Вестник Томского государственного университета. Серия «Философия. Культурология. Филология». - 2004. - № 278. - С. 212-215 (0,4 пл.).

4. Дронова Л.П. Ранний этап истории общей оценки в германских языках // Вестник ТГПУ. - 2005. Вып. 4 (48). - Серия гуманитарные науки (Филология: Индоевропейские и сибирские языки). - С. 32-35 (0,4 пл.).

5. Дронова Л.П. Прилагательное благой в историко-культурном контексте //Известия Уральского государственного университета. -2005.-№ 39-Гуманитарные науки. Вып. 10. - С. 185-190 (1 пл.).

6. Дронова Л.П. Откуда пришло должное? (К проблеме языкового отражения евроазиатского культурного диалога) // Вестник Томского государственного университета. Серия «Филология». - 2006. - № 291. - С. 157164 (0,9 пл.).

7. Дронова Л.П. Языковая история понятия «хороший» и «плохой» славянской традиции в контексте евроазиатского диалога // Вестник НГУ. Серия: лингвистика и межкультурная коммуникация. - Т. 4, вып. 1. - Новосибирск, 2006. - С. 70-79 (0,85 пл.).

Монографии

8. Дронова Л.П. Становление и эволюция модально-оценочной лексики русского языка: этнолингвистический аспект. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2006.-256 с. (16 пл.).

9. Дронова Л.П. История становления общеоценочной лексики русского языка: семантика положительной оценки // Картины русского мира: аксиология в языке и тексте / Л.П. Дронова, Л.И. Ермоленкина, Д.А. Катунин и др.; Отв. ред. З.И. Резанова. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005. - С. 13110 (5 пл.).

Публикации в других изданиях

10. Дронова Л.П. Семантическая реконструкция и проблемы этимологии славянского *gospodb // Первая Всероссийская конференция по про-

блемам сравнительно-исторической индоевропеистики. Тезисы докладов. -М.: Диалог-МГУ, 1997. - С. 9-10 (0,2 п.л.).

11. Дронова Л.П. Термины торговли в германской языковой традиции // Романо-германские лингвистические исследования и методика преподавания иностранных языков: Материалы международной конференции (часть 2).-Томск, 1997.-С. 28-31 (0,3 п.л.).

12. Дронова Л.П. О морфосемантических полях иноязычной лексики // Материалы всероссийской конференции, посвященной 120-летию Томского университета (27-29 марта 1998 г.). - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1998. -С. 216-218 (0,25 п.л.).

13. Дронова Л.П. Концепция фронтира в сопряжении с лингвистической проблематикой // Европейские исследования в Сибири. Материалы Всероссийской научной конференции «Американский и сибирский фронтир» (6-8 февраля 2001 г.). - Томск: ТГУ, 2001. - С. 229-233 (0,25 пл.).

14; Дронова Л.П. Из истории слов общей оценки в славянских языках // III Славистические Чтения памяти профессора П.А. Дмитриева и профессора Г.И. Сафронова. Материалы международной конференции (12-14 сентября 2001 г.) - СПб.: СПбГУ, 2002. - С. 40- 42 (0,2 п.л.).

15. Дронова Л.П. Концепт «любовь» в зеркале диалектов и этимологии // Русская диалектная этимология. Материалы IV Международной научной конференции (22-24 октября 2002 г.). - Екатеринбург: УрГУ, 2002. -С. 118-120 (0,25 п.л.).

16. Дронова Л.П. Из истории прилагательных общей положительной оценки древнерусского языка // Картина мира: модели, методы, концепты. Материалы Всероссийской международной школы молодых ученых «Картина мира: язык, философия, наука» (1-3 ноября 2001 г.) / Под общ. ред. проф. З.И. Резановой. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. - С. 6873 (0,35 п.л.).

17. Дронова Л.П. Исторический и ареальный аспекты концепта «любовь» // Сравнительно-историческое исследование языков: Современное состояние и перспективы. Тезисы докладов международной научной конференции (22-24 января 2003 г.). - М.: МГУ, 2003. - С. 49-51 (0,25 пл.).

18. Дронова Л.П. Лексика общей отрицательной оценки русского языка // IV Славистические Чтения памяти профессора П.А. Дмитриева и профессора Г.И. Сафронова. Материалы международной научной конференции (12-14 сентября 2002 г.). - СПб.: СПбГУ, 2003. - С. 42-44 (0,25 пл.).

19. Дронова Л.П. Лингвистическая контактология как развитие интегра-тивной направленности современной науки о языке // Теоретические и прикладные аспекты филологии. Сборник научных трудов, посвященных 10-летию кафедры русского языка и литературы института языковой коммуникации Томского политехнического университета. - Томск: Изд-во ТПУ, 2003. - С. 12-14 (0,25 пл.).

20. Дронова Л.П. Концептуальный анализ в диахронных исследованиях // Миромоделирование в языке и тексте: сборник научных трудов / Под ред. З.И. Резановой. -Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003. - С. 8-18 (0,5 пл.).

21. Дронова Л.П. История становления общей отрицательной оценки в зеркале польского языка // Методика преподавания славянских языков как иностранных с применением технологий диалога культур. Материалы международной конференции(18-19сентября2003 г.).-Томск:ТГПУ,2004-С. 118-121 (0,25 п.л.).

22. Дронова Л.П. Языковая история становления оппозиции «свой -чужой» и категории оценочности // Европейские исследования в Сибири. Вып. 4. Материалы международной научной конференции «Американский и сибирский фронтир» (апрель 2003 г.). - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. -С. 267-280 (0,8 п.л.).

23. Дронова Л.П. История становления общеоценочной оппозиции в русском языке как факт межкультурного взаимодействия // Межрегиональная конференция славистов «Российское славяноведение в начале XXI века: задачи и перспективы развития» / Материалы Всероссийского совещания славистов (23-24 октября 2003 г.). -М.: Ин-т славяновед-я РАН, 2005.-С. 354-363 (0,5 п.л.).

24. Дронова Л.П. Синхрония и диахрония в контексте современной научной парадигмы // Языковая концепция регионального существования человека и этноса: Материалы II Всероссийской конференции, посвященной памяти проф. И.А. Воробьевой (Барнаул, 7-9 октября 2004 г.) / Под ред. Л.И. Шелеповой. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2005. -С. 194-205 (0,6 п.л.).

25. Сравнительно-исторический взгляд на взаимодействие общей оценки и модальности долженствования (на материале славянских языков) // Лингвистическая компаративистика в культурном и историческом аспекте: Тезисы докладов международной научной конференции (Москва, 31-3 февраля 2006 г.) / Сост. В.К. Казарян. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. -С. 22-23 (0,2 п.л.).

26. Дронова Л.П. Синхрония и диахрония: лицом к лицу (к проблеме методологии интеграции) // Филология и философия в современном культурном пространстве: проблемы взаимодействия / Под ред. В.А. Суханова. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2006. - С. 24-41 (0,75 пл.).

Отпечатано на участке оперативной полиграфии редакционно-издательского отдела ТГУ Лицензия ПД № 00208 от 20 декабря 1999 г.

Заказ № ¿Цот«!£».

2006 г. Тираж Ш экз.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Дронова, Любовь Петровна

ВВЕДЕНИЕ.

РАЗДЕЛ I. МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДИКА ИНТЕРДИСЦИПЛИНАРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ: ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПОДХОДОВ И МЕТОДОВ.

Глава 1. Синхрония и диахрония в контексте современной научной парадигмы.

Глава 2. Древнерусский язык - наследник праславянской и индоевропейской лингвокультурной традиции: проблемы пространственно-временной локализации праславянского и исторической судьбы восточнославянских диалектов.

Глава 3. Диалог культур в зеркале языка: конвергентная сторона развития языка, или специфика лексики субстратно-суперстратного происхождения.

Глава 4. Категория модальности как объект лингвистического исследования: аксиологическая модальность и основные виды предметной модальности (модальность необходимости, возможности, желательности).

РАЗДЕЛ II. АКСИОЛОГИЧЕСКАЯ МОДАЛЬНОСТЬ: ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И ОСОБЕННОСТИ ЭВОЛЮЦИИ ЦЕННОСТНОЙ КАРТИНЫ МИРА ДРЕВНЕРУССКОЙ ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ОБЩНОСТИ КАК ЧАСТИ СЛАВЯНСКОГО МИРА.

Глава 1. Модально-оценочная лексика как отражение базовой оппозиции «свой-чужой».

Глава 2. Общая положительная оценка: истоки, корреляция, динамика, закономерности развития и историко-культурная детерминированность.

2.1. Добры й: историко-этимологическая и ареалыю-историческая характеристика.;.

2.2. Го д н ы й: историко-этимологическая и ареалыю-историческая характеристика.

2.3. Б л а г ой: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

2.4. JI -&пы й: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

2.5. Я ад и ы й: историко-этимологическая и ареалыю-историческая характеристика.

2.6. Кр а с н ы й: историко-этимологическая и ареалыю-историческая характерист ика.

2.7. Хо роший: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

2.8. Славный, правильный, пут ныйидр.: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

ВЫВОДЫ.

Глава 3. Общая отрицательная оценка: истоки, корреляция, динамика, закономерности развития и историко-культурная детерминированность.

3.1. Зл о й: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

3.2. Ху д о й: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

3.3. Лих о й: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

3.4. Ду р но й: историко-этимологическая и ареалы ю-историческая характеристика.

3.5. Пл ох ой: историко-этимологическая и ареальная характеристика.

3.6. Л ю т ы й: историко-этимологическая и ареалы ю-историческая характеристика.

3.7. Я о ши й: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

ВЫВОДЫ.

РАЗДЕЛ III. ДРУГИЕ МОДАЛЬНОСТИ, БЛИЗКИЕ ОЦЕНОЧНОЙ: ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И ОСОБЕННОСТИ ЭВОЛЮЦИИ КАТЕГОРИИ НЕОБХОДИМОСТИ/ДОЛЖЕНСТВОВАНИЯ В ЗЕРКАЛЕ ИСТОРИИ ЯЗЫКА.

Глава 1. Модальность необходимости/долженствования.

1.1. II о д о б а т и, по д о б а, по д о б ьн о; и ад о 6í, н ад о, д о б р о: историко-этимологическая и ареалы ю-историческая характеристика.

1.2. Достоит и, достоят и, достойно: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.3. Л i пый, л-kn о: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.4. Г о д и т и с я, г о д о в а т и, г о д с т в о в а т и: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.5. Д о в л-km и, н е в о л я: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.293

1.6. До л ж н о, дол же н ъ: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.7. Им -к т и: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.8. Ну ж и о (нужд но), ну жен ъ: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.9. Повинен ъ: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.10. Tpi6í, п о тр i б н о, п о mpi6 а: историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

1.11. Н а д л е жит; н е о бх о д им (а, о); с л е ду е т; о б я з ан (а, о): историко-этимологическая и ареально-историческая характеристика.

ВЫВОДЫ.

Глава 2. Модальность возможности и желательности: история становления и особенности эволюции в зеркале языка.

2.1. Модальность возможности.

2.2. Модальность желательности.

ВЫВОДЫ.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Дронова, Любовь Петровна

Диссертация посвящена проблеме выявления истоков и путей формирования лексической репрезентации той части сложнодетерминированной категории модальности как фрагмента языковой картины мира, которую представляет собой предметная модальность, указывающая на способ существования события, включая основные его предпосылки (возможность, необходимость, желательность), и аксиологическая модальность. Исследование направлено на определение наличия/отсутствия следов исторических отношений, возможных генетических связей и их глубины, ареальпо-типологической, национально-культурной специфики в лексической реализации этих видов модальности, их взаимодействия и культурной детерминированности в рамках рассматриваемого фрагмента русской языковой картины мира.

Актуальность темы

В настоящее время в лингвистике все большее распространение получает представление о невозможности адекватного объяснения языковых процессов в ходе раздельного их рассмотрения в синхронном и диахрониом аспектах, о необходимости эти процессы рассматривать в рамках единой динамической, подвижной во времени системы. Сторонники такой точки зрения настаивают на том, что соотношение синхронии и диахронии есть методологическое отражение фундаментального свойства языка - временной динамики, которая является проявлением историчности его существования как одного из общественных институтов. Чреватый негативными последствиями отрыв синхронии от диахронии, возникший в первые десятилетия распространения в лингвистической науке идей Ф. де Соссюра, был преодолен с помощью типологии как способа упорядочивания языкового материала. Развернувшееся в XX веке типологическое изучение языков позволило увидеть в истории языков эволюцию их систем (фонологических, грамматических, лексических) и понять, что магистральные линии в историческом движении языков -это закономерности именно типологического масштаба (Одри Ж. 1988).

Становление антропоцентрической лингвистики, активно осмысляющей свои задачи и возможности, способствовало актуализации проблемы соотнесенности синхронной и диахронпой стороны рассмотрения фактов изменчивого в историческом времени языка. Как отмечает В.А. Плунгян, «для когнитивной теории диахронический аспект описания языка становится едва ли не более важным, чем синхронный аспект: во многом возвращаясь к принципам лингвистики XIX в., это направление провозглашает, что для объяснения языковых явлений апелляция к происхождению этих фактов становится одним из основных исследовательских приемов» (Плунгян 1998). И в настоящее время обращение к фактам диахронии в синхронном семантическом описании определяется как идея, которая «носится в воздухе» (Зализняк Анна А. 2001).

Усилению внимания к проблеме соотношения синхронии и диахронии несомненно способствовали успехи современной семантики. Как подчеркнул В.Н. Топоров, определяя характерную черту современной лингвистики, «семантика все более приближается к острию стрелы развития гуманитарных наук и разгадке той тайны человека, которая отделяет его от других живых существ. Само же развитие этой области знания носит интенсивный характер, и в ней можно со временем ожидать прорыва в новые сферы, в частности начала экспериментальных работ по формированию смыслов и их целенаправленному изменению» (Топоров 2005). В свете такой эвристической значимости семантики и этимология как один из аспектов изучения изменчивых во времени языков определяется не просто как отрасль исторического языкознания, фиксирующая некоторое исходное состояние фактов языка, но как «смыслостроительиая» дисцилина, получающая объяснительную силу через выявление, конструирование связей внутри семантической структуры слова.

В настоящее время исследователи разных стран все чаще высказывают мнение о важности соотнесения результатов семантических исследований с потребностями и возможностями этимологии как научной дисциплины. Свидетельством понимания значимости эвристических возможностей этимологии, необходимости на современном этапе развития лингвистики обобщить наработки в области семантической деривации в синхронии и диахронии служат заявленные крупные проекты, такие, как «Каталог семантических переходов» (Зализняк Анна А.), «Исторический словарь современного русского языка» (Е.Э. Бабаева, А.Ф. Журавлев, И.И. Макеева).

На проходившей в сентябре 2005 года в Брно очередной международной встрече этимологов славянских стран было особо подчеркнуто усиление интереса к интердисциплинарному подходу, основанному на соотнесении и сочетании данных смежных наук Повышенное внимание исследователи оказывают тем аспектам анализа языковых фактов, которые способствуют выявлению скрытых резервов этимологического анализа и тем самым помогают углубить общий контекст исследования.

Задачи проведения междисциплинарных исследований с неизбежностью ставят перед научным сообществом проблему дальнейшего развития теории таких исследований, обсуждения эффективности интегрирования разных (и определенных) методов и подходов при анализе фактов языка, обращения к ожидаемой эвристичности интегративного метода в решении вопросов интерференции (конвергентной стороны развития языка) применительно не только к отдельным ареалам (например, карпато-балканскому), но и в отношении разных этапов формирования языка народности (этноса).

В связи с укоренением в современной лингвистике когнитивного подхода к фактам языка и обозначившейся важностью междисциплинарного анализа актуализируется еще одна проблема комплексного лингвистического исследования. Представление о том, что языковые процессы не могут быть адекватно объяснены при их разделении на синхронные и диахронпые, определяет не только методику, но и методологию исследований, поскольку адекватность описания языкового факта не может быть достигнута без преодоления жесткого разграничения, противопоставленности внутреннего и внешнего в языке, при условии игнорирования культурной преемственности фактов языка и целых этапов его развития (ср. Е.С. Яковлева 1998: анализ понятия «культурная память» в применении к семантике слова; Т.М. Николаева 2002: постановка проблемы «скрытая память» языка), вообще без учета фундаментального онтологического свойства языка - его глобальной непрерывности. Проведение исследования как интегрального, целостного (в синхронной и диахронной проекции) с восприятием факта языка одновременно и как факта культуры, попытка представить «культурно-языковой портрет описываемого объекта» (Е. Бартминский) в развитии определили заявленную этнолингвистическую проблематику данной работы.

Обозначенное новое понимание комплексного междисциплинарного подхода применено в реферируемой работе к исследованию становления и эволюции модально-оценочной лексики, культурномаркированной и весьма важной в системе любого языка, но ставшей особенно значимой в связи с обращением современного лингвистического интереса к антропоцентрической стороне языке, проявленности в нем субъективного (человеческого) начала. Вслед за рядом ученых оценочность нами рассматривается как вид модальности: оценка во многих случаях входит как один из компонентов в конструкции, в основе которых лежат другие виды модальности.

Присутствие оценочных значений в модальной зоне есть следствие того, что модальность является одним из основных «эгоцетрических» механизмов естественных языков. И именно поэтому лексика с общеоценочным значением, фиксирующая выбор, предпочтения определенного времени через обобщение конкретного признака до максимально значимого и мотивирующего общую оценку, особенно важна в лингвокогнитавном аспекте. Лексика эта изначально идеологична, поскольку несет информацию о характерных для данного этапа развитая культуры представлениях о том, что хорошо и что плохо, а следовательно, что желательно и что должно. Это, в свою очередь, свидетельствует о тесной связи оценочности с модальностью необходимости: оценка соотносится с долженствованием прежде всего в социальном аспекте, отражая принятые стереотипы суждений о действительности и поведении. «К существенным моментам, одновременно отсылающим как к материальной, так и к духовной культурным традициям, следует причислить аксиологические установки, свойственные данному человеческому сообществу. Последние, однако, чрезвычайно нечасто затрагиваются в связи с реконструкцией особенностей той или иной этнической культуры через языковые свидетельства» (А.Ф. Журавлев 1999).

Проблема модальности как языковой категории является предметом многолетних дискуссий, в ходе которых были высказаны различные, порой противоположные точки зрения на ее семантику и структурную организацию. Значительность расхождений во мнениях ученых связана с функционально-семантической сложностью, многоаспектпостыо этой категории. В традиционно широком понимании (идущем еще от В.В. Виноградова и Ш. Балли), характерном для многих отечественных (Петров 1982; Бондарко 1990; Нагорный 2000 и др.) и зарубежных ученых (Балли 1955; Есперсен 1958; Адамец 1968, Бенвенист 1974 и др.), модальность - это широкоохватная категория, включающая и семантические составляющие эмоционального плана, коммуникативно-прагматического уровня, детерминации (утверждение - вопрос - побуждение, реальность - достоверность -вероятность - нереальность, утверждение - отрицание, необходимость - возможность - намерение и т.п.).

Однако при таком подходе увеличивается «расплывчатость» семантического объема категории модальности, в последнее время намечается тенденция к предельному расширению границ этой категории и смыканию ее с понятием субъективности (Т.В. Шмелева 1984). Это, в свою очередь, вызывает стремление исследователей ограничить или дифференцировать понятие модальности, установить функциональную иерархию в структуре предложения отдельных семантических пластов, связанных со «строевой ролыо» модальности, сузить понятие модальности, хотя при этом осознается опасность, связанная с недооценкой диалектической связи номинативного и прагматического аспектов высказывания, подобного сужения, могущего повлечь за собой немотивированный отказ от общепризнанного представления о многоуровневом характере категории модальности (Колшанский 1975; Ару-понова 197б,Ваулина 1988).

В этом плане представляется, что существенное прояснение причин сложности структурирования категории модальности, неоднозначности в определении ее семантического объема может быть достигнуто при более активном обращении к истории этой языковой категории через выявление ее «языкового следа» на разных этапах истории лексики русского языка, через динамику ее представления на лексическом уровне, через обнаружение «пересечения» лексических показателей модальности (в данном случае - предметной) и оценки (аксиологической модальности) как результата объединения объективного и субъективного начал в целостную категорию, именуемую модальностью.

Объектом данного исследования является модальная сторона языковой картины мира.

Предмет исследования составляет лексическая экспликация аксиологической и предметной модальности в ее историко-культурной детерминированности.

Цель данного исследования - представить через лексическую экспликацию этапы становления этпоспецифичной когнитивной модели аксиологической и предметной модальности в истории русского языка.

Для достижения поставленной цели необходимо было решить следующие задачи:

1. Выявить основной фонд модально-оценочной лексики русского языка в ее историческом развитии от древнерусского к современному русскому языку.

2. Выработать оптимальные параметры интердисциплинарного диахронного исследования с опорой на имеющиеся достижения в области изучения современных и исторически отмеченных лексических средств представления общей положительной и отрицательной оценки (аксиологическая модальность) и предметной модальности (модальность возможности, необходимости, желания) в рамках различных научных школ и направлений.

3. Обосновать теоретически и проверить на конкретном материале (модально-оценочная лексика) координируемость результатов разных методов анализа семантики в синхроиии и диахронном построении (реконструкции), акцентируя внимание не только на объяснительном потенциале диахронии по отношению к синхронным явлениям, но и на возможности выводов синхронного семантического исследования выступать в качестве верификационного средства по отношению к диахронному построению, возможности, обусловленной современным уровнем семантических исследований.

4. Доказать в рамках данной работы как иптердисциплинарного исследования значимость приема корреляции лингвокультурологического, этимологического (сравнительно-исторического) и когнитивного аспектов рассмотрения предмета исследования.

5. Изучить функционально-семантическую специфику, особенности семантической и формальной деривации лексики субстратно-суперстратного происхождения (фиксирующей содержание категории модальности) как результата конвергентной стороны развития языка.

6. Реконструировать мотивационные отношения единиц модально-оценочной лексики в составе этимологических гнезд, в которых сформировалась эта лексика. Решение данной задачи позволит выявить типологию дескриптивных (мотивационных) семантических признаков модальных слов, легших в основу функционально-семантической специфики данной лексической группы, что позволяет через учет генетических связей определить историко-ареальное и культурное взаимодействие восточных славян.

7. Исследовать истоки становления (с учетом хронологических и историко-культурных параметров), особенности семантической трансформации и причины возникающей многофункциональности лексических средств, реализующих в языке рассматриваемые виды модальности.

8. Обозначить миромоделирующие возможности модально-оценочной лексики русского языка.

Материалом исследования послужила модально-оценочная лексика русского языка в ее историческом развитии от древнерусского до современного русского языка. В дефинициях и определении границ этой лексики мы следовали прежде всего за Е.М. Вольф, Н.Д. Арутюновой, С.С. Ваулипой. Источником предназначаемой для анализа лексики стали, во-первых, толковые словари русского литературного языка (БАС, MAC, Ожегов, Ушаков) и его территориально ограниченных вариантов (СРНГ, СРДГ, СРГК, Псковский обл. словарь, Новгородский обл. словарь, Мельниченко Г.Г., Слоушк беларуских гаворак и др.) в сопоставлении с данными толковых словарей других славянских языков (А. Дювернуа, Б.Д. Гринченко, ИИ Носович, Макед.-рус. словарь, С.-хорв.-рус. словарь, Большой словацко-рус. словарь, W. Doroszewski, и др.); словари, отражающие парадигматические связи в этих языках (словари синонимов, антонимов - Краткий словарь шести слав. яз. Ф. Миклошича, словари М.К. Клышки, J1. Наиова, C.D. Buck, Dajkovic и др.), во-вторых, исторические словари русского языка и других славянских языков (СлРЯ XI-XVII вв., СлДрЯ XI-XIV вв., СлРЯ XVIII в., СНРР, Е. Тимченко, Пстарычны слоушк беларус. мовы, J. Gebauer, Slownik polszczyzny и др.), в-третьих, этимологические словари славянских и других индоевропейских языков (М. Фасмер, П.Я. Черных, А.Г. Преображенский, ЭССЯ, В.И. Абаев, И.М. Стеблип-Каменский, ЕСУМ, ЭСБМ, БЕР, F. Bezlaj, P. Skok, V. Machek, Е. Fraenkel, W. Lehmann и др.), в-четвертых, картотека Словарного сектора Института лингвистических исследований РАН, картотека кабинета им. Б.А. Ларина СПбГУ и картотека Словаря древнерусского языка и Словаря XI-XVII вв.

Решению поставленных задач способствовало использование результатов исследования лексических средств представления модальности в памятниках письменности С.С. Ваулиной, рассмотревшей так называемую предметную модальность (модальность возможности, необходимости, желательности) с точки зрения эволюции средств ее выражения в русском языке на протяжении XI-XVII веков (Ваулина 1988), были учтены также отдельные наблюдения по этому вопросу в работах O.A. Черепановой, К.Н. Озолниой, С.И. Небыковой, O.JI. Кочетковой (Черепанова 1965; Озолина 1970; Небыкова 1973; Кочеткова 1996). Кроме того, для реализации интегративного метода важное значение имел результат исследований, рассматривающих особенности современного функционирования этой группы лексики в русском языке и на пространстве славянских языков (в рамках анализа функционально-семантического поля, построения соответствующего концепта и др.), - работ Р.В. Алимниевой (1986, 2001), С.М. Толстой (2003), Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева (1991) и др. Из предшествующих исследований лексических средств представления аксиологической модальности следует назвать прежде всего кандидатскую диссертацию O.A. Фелькиной, целыо которой было установление основных закономерностей становления и развития лексико-семантической группы общей оценки на протяжении всей истории русского языка - от выделения его из праславянского и до современности (Фелькина 1990). Учтены выводы исторического анализа производных отдельных этимологических гнезд, включающих интересующий нас материал. Речь идет о диссертационном исследовании Л.А. Балясниковой (1974), рассмотревшей лексико-семантическое развитие слов с этимологическим корнем доб-и Ю.К. Хачатуровой (1999), проанализировавшей функционально-семантических особенности слов с корнем год-. С типологической точки зрения интересен ономасиологический взгляд на лексику со значением 'хороший' и 'плохой' древнеиндийского и древнеиранского языков, данный в давней, но сохраняющей значимость работе Э. Швицера (Schwyzer 1919).

Таким образом, для проведения исследования из разных источников извлечено для интердисциплинарного диахронного анализа ок. 50 лексем, рассмотренных в составе производящих этимологических гнезд общеславянского и индоевропейского уровня (27 ЭГ).

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые осуществляется интегративный подход к интердисциплинарному диахронному представлению модально-оценочной лексики русского языка. Суть подхода и его новизна заключаются в следующем:

1. В диссертации разработаны и актуализированы теоретико-методологические основания, определены оптимальные параметры для комплексного диахронного исследования как интердисциплинарного по своей сущности и интегративного. Интегративность в данном случае выражается в доказательстве автором важности на отдельных этапах исследования привлечения приемов разных подходов, методов при системности исследования. Собственно другой стороной интегративности является интердисциплинарность, поскольку при этимологизировании слова важен поиск пересечения координат не только разных языковых, но и историко-культурных систем.

2. Впервые в диссертационном исследовании модально-оценочная лексика русского языка представлена в комплексном диахронном исследовании, в котором проводимый системный историко-этимологический анализ на уровне этимологических гнезд, учитывающий в ряде случаев и их синонимические отношения, дополнен обязательностью историко-ареальной квалификации. В результате этого в интерпретационной части работы «центр тяжести» смещается с установления собственно языковых фактов - генетических связей членов описываемой лексической группы - на определение границ изоглоссы, на интердисциплинарную оценку культурного ареала, очерченного лексической изоглоссой, и выявление соответствия/несоответствия данной семантической модели определенной «парадигме эпохи» (термин «парадигма эпохи» употребляем в трактовке Ю.С. Степанова). С другой стороны, выводы такого диахронного рассмотрения соотносятся с логико-семантической, синхронно-когнитивной, характеристикой того же материала с целью верификации результатов диахронного анализа синхронным: синхрония как факт реализовавшейся диахронии.

3. Заявленный методологический подход дал возможность определить, с одной стороны, исходное (синкретичное) языковое представление «возможных миров», наличие и степень взаимодействия разных видов модальности, взаимосвязь у исконной лексики значений общей положительной оценки и значения долженствования. С другой стороны, этот ракурс исследования дал основание предложить новые этимологические решения для части модально-оценочной лексики, обусловленные учетом типичности/иетипичности семантической модели для данной лексической группы, совместимости/несовместимости предполагаемой историко-культурной парадигмы и хронологических параметров.

4. Новый подход позволил выявить историко-культурные корни становления категории модальности, основных ее видов. Предложенная типизация лингвистического материала через историко-культурные схемы («культурно-обусловленные сценарии») дала возможность увидеть историческую устойчивость структуры некоторых представлений и через тысячелетия, корреляцию логики формирования модально-общеоценочных смыслов и определенных историко-культурных континуумов, представленную в типологических и генетических, лексико-семаитических, изоглоссах, «возмущающее» инокультурное влияние в процессе осмысления славянами таких культурнозначимых категорий, как 'хорошее', 'плохое', 'должное', 'возможное', 'желаемое'.

Методы и приемы исследования

Цель и задачи исследования определили круг методов и приемов анализа языкового материала. Метод научного описания, ориентированный на выявление многообразных связей и отношений лексических единиц, их классификацию и теоретическое обобщение, использовался с целью представить модально-оценочную лексику как фрагмент лексической системы языка. В рамках описательного метода применялись общенаучные приемы непосредственного наблюдения, систематизации, интерпретации. Кроме того, делалась попытка учесть результаты разных современных методов и методик анализа семантики в синхронии (логический, концептуальныйи другие виды анализа языковой семантики).

Синхронное описание проводится вне всяких исторических соображений. И вместе с тем, синхронное описание современного состояния языка есть не что иное, как проникновение через непосредственно наблюдаемые и подвижные факты в систему этого языка, скрытую от непосредственного наблюдения. Тем самым синхронное описание современного состояния языка, выявляющее систему языка, оказывается первым этапом исторической реконструкции. Из этого следует единство синхронного описания и исторической реконструкции, единство современного и исторического. Современная система какого-либо языка- это последний этап развития предыдущей системы. Хотя «все синхронные соотношения в принципе вовсе не обязательно должны совпадать целиком с диахронными отношениями предыдущих этапов» (Степанов 2002).

Основным методом данного исследования стал сравнительно-исторический метод, поскольку именно при помощи этого метода главным образом выясняется эволюция единиц языка. Восстановление сложных единиц языка-основы (морфем, лексем) позволяет проследить судьбу их изменений в разных языках, следовательно, объяснить со всей полнотой исторических данных единицы современных языков. «Сравнительно-исторический метод обращен на современные языки: чем более в глубь истории прослежена судьба какого-либо языка, тем более обстоятельно и широко освещено его современное состояние» (Рождественский 2000).

Основные направления развертывания сравнительно-исторического метода -внутренняя и внешняя реконструкция. Всякая внутренняя реконструкция, по мере того как она отдаляется от современного исследователю момента времени, постепенно переходит во внешнее сравнение. Если синхронное описание совпадает с начальным этапом внутренней реконструкции, то внутреннюю реконструкцию можно рассматривать как обобщение фактов исследуемого материала во времени, а внешнюю как обобщение данных в пространстве. >

Общий принцип лингвистического единства «языковая система - пространство -время», принимаемый нами в интерпретации Ю.С. Степанова, предполагает возможность корректировки результатов внутренней реконструкции данными внешней. Но в современной лингвистике осознается и возможность обратного направления такой корректировки «Не менее важно подчеркнуть, так как на это не обращалось достаточного внимания, что тот же принцип (лингвистического единства - Л. Д.) позволяет корректировать внешнее сравнение и сравнительно-исторический метод вообще данными внутренней реконструкции» (Степанов 2002). Такое направление верификации диахрониого построения принципиально важно для данного рассмотрения модально-оценочной лексики.

Тот же общий принцип лингвистического единства «языковая система -пространство - время» обозначает как необходимый компонент в историческом компаративном анализе лингвогеографический метод, позволяющий дать ареальную историко-культурную оценку выявленной изоглоссе. Рожденный в лоне индоевропейской компаративистики в середине XIX в. в качестве дополнения к сравнительно-историческому методу, он стал основным методом отдельной лингвистической дисциплины - ареальной лингвистики, объект исследования которой - языковой ландшафт, цель - его содержательная (историческая и структурная) интерпретация.

На стыке сравнительно-исторического и историко-культурного рассмотрения определяется и когнитивная модель эксплицированного в языковом материале объекта исследования. Метод моделей в исторических реконструкциях весьма актуален, в трактовке его содержательной стороны мы следуем за Ю.С. Степановым: лингвистическая модель - это «воспроизводство динамического аспекта структуры естественного языка или ее относительно самостоятельного фрагмента в каком-либо материальном предмете или, вместо воспроизводства, обнаружение сходства в динамике преобразования их структур».

Когнитивный подход позволил рассматривать картину лексико-семантического поля модально-оценочной лексики, преимущественно ядерная часть которой была предметом анализа данного исследования, как результат, отражающий развитие познавательной деятельности человека и, следовательно, развитие той части лексико-семантической системы языка, которая связана с модальной стороной языковой картины мира.

На современном этапе развития лингвистики обязательным спутником сравнительно-исторического метода является типологический метод. Особенно сближают компаративистику и типологию понятия праязыка и языка-эталона. Применение типологического метода дает «подсказку» возможных путей формальных и семантических изменений. «Типологические ограничения значительно снижают степень произвольности диахронических построений. Требование типологической правдоподобности, согласно которому реконструкция не должна по крайней мере противоречить тому, что нам известно о фактах живых или хорошо засвидетельствованных языков, ограничивает область выбора возможных решений» (Чекман 1979).

Сравнительно-исторический и типологический методы могут быть представлены как составная часть более общего метода - сопоставительного. Сопоставительный метод, применяемый к генетически разнородным языкам, не имевшим общего праязыка, не может дать представления об эволюции языковых единиц, языкового строя. Поэтому выясняемые с его помощью закономерности касаются структурных характеристик элементов и системы языка при их влиянии друг на друга в условиях языковых контактов (в нашем случае, например, славянских и финно-угорских).

Таким образом, определив основной ряд методов и приемов современного диахронного анализа и отметив точки их сопряжения, можем в целом это обозначить вслед за О.Н. Трубачевым как интегрированный метод. «Любой метод, как мы знаем, не безграничен, нужно от каждого метода брать лучшее и не пугать жупелом эклектичности ни себя, ни других, помня, что сложность языковых явлений, вообще -явлений действительности, превосходит возможности любого метода. Неслучайно наука нового времени все более склоняется к интегрированному методу, куда входят 1) генетическое сравнение, 2) внутренняя реконструкция, 3) структурная типология» (Трубачев 2004: 514). Другой стороной такого исследования является его междисциплинарность, что в данной работе сказалось в привлечении аргументов специалистов смежных наук (истории, археологии, антропологии, этнографии).

В методическом отношении нам близки принципы диахронного исследования, определяемые В.В. Мартыновым в ряде его работ и еще раз обозначенные в новом издании книги «Язык в пространстве и времени. К проблеме глоттогенеза славян» (2004 г.). Такое исследование предполагает, во-первых, строгую ретроспективу при анализе материала (типологический принцип Бодуэна де Куртенэ): для ранних (доисторических) состояний языков не должно реконструироваться ничего такого, что не наблюдалось бы прямо или косвенно в исторический период их существования. Во-вторых, поиску этимона всегда должна предшествовать пространственно-временная стратификация слова, это, в свою очередь определяет приоритет лингвогеографической эвристики относительно эвристики поиска этимона. И третье. Значимое место в таком исследовании занимает учет возможностей лексического взаимопроникновения древнейшей поры, учет специфики лексики (шире - языкового явления), возникшей в условиях субстратно-суперстратных отношений. Как инструмент определения стратификации результатов этноязыковых контактов рассматривается ареально-генетическая характеристика лексем одинаковой или близкой понятийной отнесенности (синонимический ряд, семантическое поле). Кроме того, позиции комплексного диахронного исследования, безусловно, укрепляет методический прием диахропиого анализа рассматриваемой лексики в составе этимологического гнезда (Варбот 1990).

Теоретическое значение исследования определяется вкладом в разработку теории и методики интердисциплииарного диахронного исследования, в решение спорных вопросов категории модальности.

В диссертационной работе предложены параметры комплексного интердисциплинариого подхода, основанного на преодолении разрыва между синхронией и диахронией (акцент на верифицируемость диахронного построения функционально-семантической характеристикой синхронного плана для языковой единицы) и на соотнесении и сочетании данных смежных наук, обоснованном наличием триады действительность - культура - язык. Теоретическое значение имеет определение тех аспектов, которые способствуют выявлению скрытых резервов этимологического анализа и тем самым помогают углубить общий контекст исследования.

Результат проделанного исследования вносит определенный вклад в разработку теории контактологии, в евразийскую проблематику славян и древнерусского этноса, показывая зависимость результата контактирования не только от его длительности, интенсивности, но и культурного «вызова» эпохи. Автором выявлена диагностичность обнаружения «слома» в закономерном развитии исходной семантики, нарушения логики мотивационных связей как показателя субстратно-суперстратных отношений, конвергентной стороны развития языка. Это можно рассматривать как вклад в теорию субстратно-суперстратных отношений, являющуюся самостоятельной частью общей пауки контактологии.

Диахрониое исследование модально-оценочной лексики позволило показать неслучайность теоретически неоднозначных решений относительно содержания и структуры категории модальности (и в широком, и в узком понимании), глубину межкатегориальных связей. Таким образом подтверждается необходимость, значимость соотнесения результатов синхронного представления объекта исследования с выводами диахронного построения и применительно к теории модальности выявляются причины сложной детерминированности категории модальности, влияние на ее содержательную и функциональную неоднородность этой категории историко-культурных факторов.

Вкладом в теорию номинации являются определяемые в работе семантические модели и их типология в лексической экспликации общей положительной и отрицательной оценки, семантические модели и их эволюция в лексическом представлении модальности необходимости, возможности, желательности. Эти результаты исследования важны для обоснования значимости диахронного аспекта когнитивных исследований на уровне реконструкций в рамках системного комплексного интердисциплинарного исследования.

Практическая значимость работы определяется прежде всего из проведенного историко-этимологичсского анализа обширного и систематизированного лексического материала с привлечением новых лексикографических данных по территориально ограниченным вариантам национального русского языка, некоторых других славянских языков и с учетом предлагающихся в последнее время новых этимологических подходов. Результаты собственно лингвистических процедур были соотнесены с историко-культурными и ареальными ситуациями, что позволило предложить ряд новых вариантов решения относительно происхождения и культурной обусловленности становления, эволюции модально-оценочной лексики.

Материалы диссертации могут быть использованы как в исторической лексикологии, так и в исследованиях культурологического, когнитивного характера, в лексикографических описаниях историко-этимологического, этнолингвистического типа. Также материалы работы могут найти применение и в учебно-педагогической практике: в преподавании курсов лексикологии (литературного и диалектного языка), спецкурсов и спецсеминаров по проблемам лексической и когнитивной семантики, теории мотивации, лингвокультурологии и этнолингвистики, могут использоваться в курсах, предполагающих сопоставление фрагментов русской языковой картины мира с инославянскими, другими индоевропейскими, привлекаться в практике преподавания русского языка иностранцам.

Основные положения, выносимые на защиту

1. В акте освоения окружающего мира познание и оценка неотделимы, следствием этого является вероятность связи истоков общей положительной оценки и категории бытийности, существования в ее антропоцентрической представленности прежде всего в варианте партисипации): то 'хорошо', что есть 'сущее/существующее' и присвоенное субъектом (реально или виртуально), 'свое'.

2. Средства лексической экспликации модальности необходимости, возможности, желательности лишь в незначительной части являются регионализмами индоевропейского уровня. В представлении аксиологической модальности практически нет лексических средств, но своему происхождению относящихся к столь глубокому хронологическому уровню, хотя в сфере представления общей отрицательной оценки славянская традиция, возможно, продолжает индоевропейскую, образуя представление о плохом из исходного 'недостаток/излишек/непарность' (при отсутствии прямых продолжений и.-е. *dus- в славянских языках). Этот семантический признак не представлен и не определяет семантическую эволюцию только в заимствованных лексемах.

3. Значительная часть лексической экспликации рассмотренных видов модальности сформировалась в праславяпский и общеславянский периоды, в том числе в результате диалога славянской и соседних культур: а) формирование той части аксиологической модальности, которую представляет собой общая оценка, сохраняет следы разных этапов европейской и евразийской истории славян, имеет определенные следы взаимодействия с кельтами, отражает тесное взаимодействие славян с германцами (близость, но не тождество в слав. *god— герм. *god-; отдельные заимствования; типологические схождения), но более всего прослеживается воздействие иранской лингвокультуры (прежде всего, скифо-сарматского субстрата), при этом балтийские языки остаются в стороне от этого процесса (исключая балтийские корреспонденции прилагательного ладный и диал. благой 'плохой'); б) лексические средства представления модальности необходимости/долженствования в сравнительно-историческом аспекте позволяют увидеть близость используемых лексических средств на ранних этапах взаимодействия, с одной стороны, славян и германцев, западных балтов, с другой -следы общего историко-культурного контекста славян и балтов, иранцев и с третьей -вероятность кельтского влияния субстратно-суперстратного характера; в) исторически основное и устойчивое лексическое средство экспликации модальности возможности продолжает традицию представления о возможном, сложившуюся и закрепившуюся в славяно-германском ареале, претерпевшую определенные изменения в балтийской культурно-языковой традиции; г) экспликация модальности желательности демонстрирует определенное сходство средств и способов ее выражения в древнерусском (славянских) и балтийских языках.

4. Формирование и эволюция лексических средств выражения общей положительной оценки в древнерусском, в истории русского языка происходила по определенным семантическим моделям: 1. (синкретичная) утилитарно-нормативпая//эстетическая оценка —► общая оценка, 2. эстетическая оценка —» общая оценка, 3. сенсорно-вкусовая оценка —> общая оценка (? усвоенная из субстрата модель), 4. общая оценка —> общая оценка (в случае заимствования).

5. Динамическая модель общей положительной оценки позволяет увидеть этапы участия славян в евроазиатском фронтире и результаты гармонизации, освоения/присвоения в новом культурном пространстве (выделение двух хронологических пластов в исследуемой лексике, средневекового и предшествующего ему раннеславянского, как отражение перехода от исходно европейского к более позднему евроазиатскому этапу истории славян, сопровождающемуся сменой основания оценки): семантическая модель прагматическая//эстетическая оценка —» общая оценка эволюционирует в направлении эстетическая оценка —» общая оценка. Типичное направление развития общей оценки (от частпооценочиого значения к общеоценочному) нарушается в случаях, когда языковое представление общей оценки является следствием межкультурного взаимодействия.

6. В модальности возможности становление понятия «мочь» определяется через соотнесение первоначально с признаком наличествующей физической силы, а затем происходит осмысление значимости духовной силы, крепости и далее следует виток рационального представления понятия «мочь» (через такие параметры, как целеустремленность действия, его обеспеченность ипделлектуальным потенциалом).

7. Основные лексические средства выражения семантики желания исторически являются региональными континуантами, имеющими генетические связи в балтийских, германских и древнегреческом языках. Развитие понятия «желать» на древнерусском уровне заключается в рациональном осмыслении 'желать' как ментальной деятельности (кажется, без прямых внеславянских связей в этом значении), как дискретного процесса, сопровождающихся эмоциональными переживаниями.

8. Лексические средства выражения модальности необходимости демонстрируют: а) близость семантических процессов в славяно-западнобалтско-германском ареале, наиболее раннее и архаическое противопоставление, представляющее необходимость еще в рамках потребности как инициированной субъектом, так и впеположенной причинно по отношению к субъекту, исторически структуру семантического поля модальности необходимости можно представить следующим образом: 'необходимо' то, что 1) 'соответствует принятой норме/обычаю (виду, образу, способу действия, порядку вещей)', 2) 'является внутренней, жизненно важной потребностью субъекта', 3) 'есть нужда, принуждение извне, не оставляющее выбора для субъекта'и 4) 'возмещение вины/проступка'; б) языковое выражение персонально осознаваемого долга закрепляется за долженъ, имамь рано теряет функцию выражения модальности необходимости, вероятно, в силу своей многофункциональности и неспособности выражать деонтическую модальность, как И повинень, семантика которого отражает архаическую стадию правовых отношений; в) в исторической перспективе по нарастающей идет, с одной стороны, взаимодействие и взимопроникновеиие объективного и субъективного видов модальности необходимости, с другой стороны, к новому времени усиливаются средства представления деонтической модальности.

9. Исследование в заявленном ракурсе определило исходную сипкретичность в языковом представлении «возможных миров», наличие и степень взаимодействия разных видов модальности, тесную взаимосвязь у исконной лексики значений общей положительной оценки и значения долженствования. Когнитивная основа развития лексико-семантических микрополей, представляющих аксиологическую и предметную модальности, их способность адаптироваться к потребностям более точного и нюансированного отражения модальных аспектов речи находит выражение в функционально-семантической дифференциации образующих эти микрополя единиц. В целом эту широкую тенденцию можно охарактеризовать как определившееся к XVI в. стремление освободиться от синкретизма восприятия модальных, субъекта представляющих сторон языка и добиться их более четкого, дискретного отражения в процессе уточнения в соотношении между элементами, принадлежащими к центру и периферии.

10. Эвристичностъ системного и семантико-типологического подхода к рассматриваемому материалу обусловила возможность предложить новые этимологические решения для части модально-оценочной лексики (типичность/нетипичностъ семантической модели, несовместимость/несовместимость предполагаемого решения с историко-культурной парадигмой и хронологическими параметрами).

11. Типизация лингвистического материала через историко-культурные схемы («культурно-обусловленные сценарии») позволила увидеть историческую устойчивость, насчитывающую тысячелетия, структуры представлений, корреляцию логики формирования модальных смыслов и определенных историко-культурных континуумов, представленную в типологических и генетических, лексико-семантических, изоглоссах, «возмущающее» инокультурное влияние в процессе осмысления славянами таких культурнозначимых категорий, как 'хорошее', 'плохое', 'должное', 'возможное', 'желаемое'

12. Реализация интегративпого и интердисциплинарного подхода в диахроническом исследовании выявила глубокие историко-культурные корпи становления категории модальности, ее основных видов - аксиологической модальности, модальности необходимости, возможности, желательности, этапы становления этноспецифичной когнитивной модели аксиологической и предметной модальности в ее лексической экспликации в истории русского языка.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждалась на кафедре общего, славяно-русского языкознания и классической филологии Томского государстенного университета (июнь 2006 г.). Основные положения и результаты исследования были апробированы при обсуждении научных докладов на 14 международных, 9 всероссийских, 3 региональных научных конференциях, на лингвистическом семинаре в РГГУ (январь 2006 г.). В числе конференций I Всероссийская конференция по проблемам сравнительно-исторической индоевропеистики (Москва, МГУ, 3-6 февраля 1997 г.); Международная конференция «Проблемы сравнительно-исторического языкознания в сопряжении с лингвистическим наследием Ф.Ф. Фортунатова» (Москва, МГУ, 27-29 января 1998 г.); Международная конференция «XXII Дульзоновские чтения: Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур» (Томск, ТГПУ, июнь 2000 г.); III и IV Славистические Чтения памяти проф. П.А. Дмитриева и Г.И. Сафронова (СПб., СПбГУ, 12-14 сентября 2001 и 2002 гг.); IV Международная научная конференция «Русская диалектная этимология» (Екатеринбург, УрГУ, 22-24 октября 2002 г.); Международная научная конференция «Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы» (Москва, МГУ, 22-24 января 2003 г.); Всероссийское совещание славистов «Российское славяноведение в начале XXI века: задачи и перспективы развития» (Москва, институт славяноведения, 23-24 октября 2003 г.); Всероссийская конференция «Мировоззренческие реконструкции традиционного сознания в евроазиатском сообществе: стереотипы и трансформация» (Томск, ТГУ, 2-4 декабря 2003 г.); Международная научная конференция «Актуальные проблемы русистики: языковые аспекты регионального существования человека» (9-11 ноября 2005 г.); V Международная научная конференция по сравнительно-историческому языкознанию «Лингвистическая компаративистика в культурном и историческом аспекте» (Москва, МГУ, 31 января - 3 февраля 2006 г.) и другие.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех основных разделов, Заключения, списка словарей и использованной литературы, списка сокращений, приложения, состоящего из схем и карт.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Становление и эволюция модально-оценочной лексики русского языка"

ВЫВОДЫ

Таким образом, основное и устойчивое лексическое средство экспликации модальности возможности в русском и древнерусском языках глагол мочи/мочь продолжает формально н семантически праслав. *mogt'i, наследует традицию выражения представления о возможном, сложившуюся в славяпо-балто-германском ареале и опирающуюся, в свою очередь, па индоевропейскую - и.-с. *magh- 'быть сильным, мочь, помогать' (следует заметить, однако, что по грамматическому формообразовательному способу представления модальности через образования на *-1- (моглъ) праславянский образует общую изоглоссу с хеттским, тохарским, армянским ). Различия в реализации и.-е. наследия в указанном ареале определяются тем, что в древнерусском (как наследнике общеславянской традиции) глагол мочи/мочь демонстрирует полифункциональность в сфере выражения модального значения: способен был выражать не только значение модальности возможности, но и необходимости и желательности. В германских языках этот глагол представляет преимущественно модальность возможности (ср. англ. may '(с).мочь, иметь разрешение') н желательности (ср. нем. mögen, который в качестве модального глагола выражает желание, возможность, вероятность, предложение сделать что-л. или угрозу, а также имеет значение 'любить, нравиться'), в балтийских же преимущественно связан со значением желательности (ср. литов. megti 'любить, быть расположенным к кому-л., быть желанным, находить удовольствие', magus 'привлекательный, желаемый' и т.п.). То есть по функционально-семантической характеристике основное языковая единица, представляющая модальность возможности в русском н славянских языках ближе к германскому эквиваленту.

Среди экспликагоров модальности желательности на протяжении всего периода от церковнославянской, древнерусской письменности до современного русского языка лидирующее положение занимает глагол хотЬти (< ? 'хватать') - собственно хРок. Bd. 1. S. 16; ЭССЯ. Вып. 8. С. 238-239; Черных. Т. 1. С. 357; Расторгуева, Эдельман. Т.1. С. 124.

2 Гаикрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. 1. С. 393. славянское образование, имеющее типологические параллели в славянских и балтийских языках.

Самые глубокие исторические корни и широкая представленность через соответствия в модальном значении желательности у глаголов солити, изволити (семантическое развитие: 'хотеть, желать'< 'предпочитать, избирать') и искати (развитие семантики: 'искать/желать' < 'стремиться, быстро, стремительно двигаться (имея намерение)"). Значительное изменение, сужение (или сохранение регионального архаизма?), претерпела древняя исходная семантика 'хотеть, желать' у глагола искати.

Глаголы желать н жадати в разных вариантах, с разной стилистической маркировкой выступают в литературной или диалектной традиции славянских языков и являют надежные генетические виеславянские связи (с германскими и балтийскими континуантами и другими индоевропейскими), тем пе менее функционально-семантически русское (rcsp. славянское) желать соотносится только с греч. (е)ОеХсо, жадати с лит. ucdanti, греч. яоОесо 'желаю, томлюсь', 710О09 'желание (страстное), любовь'. Имея исторически сходную мотивировку - '(страстно) желать, стремиться, ждать', эти глаголы обнаруживают отличающуюся реализацию исходной семантики: жадати '(страстно) желать' своей исходной семантикой больше обращено к эмоциональной сфере (с'очепь ждать, тосковать', 'просить умолять', 'быть жаждущим/жадным'), семантика глагола желать (и его соответствий) 'хотеть, стремиться', формировавшаяся, видимо, через семантику медиальных форм ('кидать, бросать'; 'стремиться, нестись' > медиальное 'принимать, брать что-л. себе в душу, к сердцу', 'думать и помнить о ком/чем-л.', 'стремиться к .') направлена в сферу рационального.

Собственно славянскими образованиями, представляющими дальнейшее развитие представления о категории возможности, являются глаголы смЬти (посмЬти), дерзати в значении 'мочь'. Мотивационпые отношения в этимологических гнездах, к которым принадлежат эти глаголы, показывают, что дерзнути, как и мочи, своей внутренней формой фиксируют становление понятия «мочь» через соотнесение с наличием физической силы, крепости (ср. далее мощьнъ, можно, недужь), в то время как смЬти/сметь обозначило важность здесь признака духовной силы (смелости, храбрости).

Использовапнс глаголов успЬти, приспШи, достигнуты в сочетании с инфинитивом для выражения модальности возможности ('мочь' как 'достигать цели'), наряду с глаголами умЬти, недоумЬти, демонстрирует новый уровень рационального осмысления понятия «мочь» (значимость такого параметра, как целеустремленность действия и его обеспеченность интеллектуальным потенциалом).

В целом, динамика лексических средств представления модальности возможности в русском как наследнике праславянской традиции демонстрирует глубокие корни на уровне ареальных схождений индоевропейского и/или древнеевропейского периодов, более тесные связи с германскими и балтийскими языками и принадлежность большей части этой лексики к собственно славянским образованиям, которые показывают продолжение процесса дискретизации понятия «возможность» и становление его языкового лексико-грамматнческого статуса.

В представлении па лексическом уровне общеславянского периода категории желательности участвуют несобственно модальные глаголы, более поздние средства экспликации модальности желательности, для которых значение 'желать' вторично, они демонстрируют примерно тот же круг исходных значений, мотивировок, что и собственно модальные глаголы желать, жадоватъ. Так, внутреннюю форму глагола желать, имеющего индоевропейские корни, можно представить как 'брать/взять себе в голову, стремиться'. Эта семантическая модель была продолжена па славянском уровне в глаголах думати, мыслити, мнити, реишти, исходно связанных с обозначением ментальной деятельности, что, в свою очередь, свидетельствует об усилении рационального начала в осмыслении желательности. К этой же группе примыкает тщатися, потщатися ('заботиться' как 'беспокоиться, волноваться' —► 'желать, стремиться') и покушатися (окушатися, искушатися) 'пытаться, замышлять' (из кусити <'откуситъ, попробовать'). 'Желать' как вариант представления действия в будущем (ср. использование глаголов со значением модальности желательности как формообразующих для форм будущего времени) тесно связан со значением 'ждать' (ср. лит. gcísti, geidzш 'страстно желать', (ра)§е1<3аи!1 'желать', др.-прус, gëide 'ждать' и слав, Наличие близких отношений между значениями 'желать' и 'ждать' объясняет употребление глаголов надМтися, чаяти в значении 'желать'.

На фоне этих семантических моделей представления понятия 'желать' на славянском уровне, обобщивших семантические отношения более глубокого историко-культурного пласта, инновацией (регионализмом) выглядит предполагаемая модель формирования семантики глагола хотеть - основного экспликатора модальности желательности (при том, что эта же модель явно просматривается и в балтийском материале).

Выявленная глубина формирования лексических средств экспликации модальности возможное™ позволяет увидеть и исторически засвидетельствованную фактами языка взаимосвязь, взаимодействие видов предметной модальности. Взаимосвязанность, взанмонропицаемость семантических структур языковых единиц, выражающих разные виды модальности (возможности, необходимости, желательности), показывают в специфике своего употребления глаголы имЬти, мочи, терпЬти/търпЬти в сочетании с зависимым инфинитивом и краткое прилагательное готовь. Семантическое развитие имЬти в диахронии можно схематически представить след)ющим образом: 'взять/брать' —> 'иметь' —> 'быть в состоянии/иметь силу (не разграничивая физическую и духовную силы) ' —► 'мочь' и 'быть в состоянии/иметь силу' —► 'желать, хотеть', 'быть в состоянии/иметь силу' —> 'быть необходимым'. В эту схему семантического развитая вписываются и мочи, и терпЬти (с предполагаемой эволюцией от 'коченеть', 'цепенеть' к 'твердеть, крепнуть' и (как результат) 'иметь возможность переносить тяготы (тяжести, трудности, длительное ожидание). Учитывая типологический аргумент (связь лексики со значением 'готовый' с глаголами движения), полагаем, что развитие значения готовь происходило в направлении от 'подходящий' к 'возможный' и, следовательно, 'желательный' и 'необходимый'. Из этого следует вывод, что исходной, базовой в формировании полифункциоиальности ряда лексических единиц выражения предметной модальное™ является семантика возможности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В акте освоения окружающего мира познание и оценка неотделимы, это побуждает исследователей искать в фактах языка аргументы в пользу вероятной связи истоков общей (прежде всего, положительной) оценки и категории бытийиости, существования г» ее антропоцентрической представленности. Определенные результаты, достигнутые в этом направлении, позволяют предполагать, что изначально осознание мира, бытия, вероятно, было осознанием и оценкой его по отношению к своей социальной группе: 'свой': 'сущий' ~ 'истинный, настоящий' и 'хороший' и, возможно, 'пе-близкий, чужой' ~ 'плохой'.

Изученная в диссертационном исследовании модалыю-оценочпая лексика не обнаружила столь глубокой исторической перспективы. Средства лексической экспликации предметной модальности лишь в незначительной части являются регионализмами индоевропейского и/или древпесвропейского уровня. Аксиологическая же модальность практически ие представлена лексикой, происхождение которой бы имело столь глубокий хронологический уровень: а) предполагаемые отдельные «окаменелые» следы и.-е. *зи- не проявляются в морфологической структуре слов явно, даются только в реконструкции; б) в сфере представления общей отрицательной оценки славянская традиция, возможно, продолжает индоевропейскую, образуя представление о плохом па основе исходного значения 'недостаток/нзлишек/пепарностъ'.

Значительная часть рассмотренной модально-оценочной лексики сформировалась в праславянский и общеславянский периоды, затем этот процесс продолжился активно в древнерусском и преимущественно завершился на великорусском этапе н в XVIII веке (петровская эпоха). Поскольку славянский мир всех времен был открыт многим культурным и языковым влияниям, динамичен, менял свои пространственно-временные границы, то и процесс становления и эволюции модально-оценочной лексики отразил разновременные приоритеты культурного взаимодействия славян с иными этносами:

Динамическая модель общей положительной оценки фактов действительности через смену основания оценки позволяет увидеть переход от исходно европейского к более позднему евроазиатскому этапу культурной истории славян, вхождение в пространство культур «средиземноморского типа».

Семантическая модель общей отрицательной оценки фактов действительности демонстрирует свою стабильность на разных этапах культурно-языковой истории славян, и она не определяет семантическую эволюцию модального значения только в заимствованных лексемах. Следствием диалога восточнославянской и соседних культур являются отмеченные в лексических средствах представления аксиологической модальности русского языка следы зпачнтелыюго влияния в восточнославянском регионе скифо-сарматского (иранского) субстрата и тесного взаимодействия славян с германцами. В связи с этим определяется специфика лексики субстратпо-суперстратпого происхождения, формировавшейся в условиях длительного двуязычия носителей языка.

Генетические связи и особенности функционирования лексических средств представления модальности возможности и необходимости/долженствования свидетельствуют о близости социокультурных истоков формирования представления о возможном и должном у славян и германцев и об определенном сходстве в языковой интерпретации этой понятийной сферы у славян с балтами и кельтами. Лексическая экспликация модальности желательности демонстрирует определенную близость средств и способов ее выражения в древнерусском (славянских) и балтийских языках.

Типологическая верификация структуры и содержания лексико-семантического поля, представляющего модальность необходимости в русском языке, через сопоставление с аналогичным полем латинского языка обнаружила, с одной стороны, параллели',м в логике семантических оппозиций (babeo - clebeo и имамъ, имШи - должень), с другой стороны, асимметрию в привлечении лексики, маркирующей своей внутренней формой соответствие нормам общественной морали (лат. decet - нрц др.-рус. подобает, над об i, достоит/достойно, годитися/годовати/годствовати, лЬпо, добро, повиненъ). Представляется, что это явление есть следствие влияния морально-этических установок христианства, актуализировавших этическую категорию должного в древнерусском языке, в результате чего происходит не только усвоение ряда церковнославянизмов, но и активизация собственных языковых ресурсов, семантических новаций в лексемах, которые своей внутренней формой связаны с выражением понятия нормы (надобЬ/надо, годчтися/годоеатн/годствовати).

Системный и ссмаитико-типологический подходы к рассматриваемому материалу обусловили предлагаемые в данной работе новые этимологические решения для части модалыю-оцепочиой лексики русского языка. Это стало возможным, в частности, в результате понимания и учета повышенной актуальности параметра типпчиость/истииичпость семантической модели общей оценки или параметра совместимость/несовместимость предполагаемой историко-культурной парадигмы и хронологических параметров.

Типизация языкового материала, реализующего категорию модальности, с помощью историко-культурных схем («культурно-обусловленных сценариев») позволила доказать историческую устойчивость структуры некоторых языковых представлений модально оценочных смыслов, коррелятивность логики формирования модально-общеоцеиочиых смыслов и границ определенных историко-культурных континуумов, соотносительность, представленную в типологических и генетических изоглоссах этих континуумов, инокультурпое влияние (особенно «возмущающее» в случае субстратио-супсрстратных отношений) в процессе осмысления славянами таких культурпозпачнмых категорий, как 'хорошее', 'плохое', 'должное', 'возможное', 'желаемое' (уточним: инокультурпое влияние на славянские языки просматривается в основном в формировании их лексических средств выражения общей оценки).

Реализация нптегратнвного и иитердисциплинариого подхода в диахроническом исследовании выявила глубокие историко-культурные корни становления категории модальности, взаимодействие ее основных видов - аксиологической модальности, модальности необходимости, возможности, желательности, проявившееся на языковом уровне в полифуикционалыюсти и семантической подвижности некоторой (старшей) части лексических средств представления рассмотренных видов модальности. Определившаяся па стыке сравнительно-исторического и историко-культурного рассмотрения языкового материала, представляющего объект исследования, когнитивная модель лексико-семантического поля модальности русского языка иптенретнрует этапы развития познавательной деятельности его носителей через представление динамического аспекта структуры той части лексикосемантической системы языка, которая связана с модальной стороной языковой картины мира.

Список научной литературыДронова, Любовь Петровна, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Абаев В.И. О происхождении языка // Язык в океане языков / Сост. O.A. Донских. 11овосибирск, 1993. - С. 12-19.

2. Агеева P.A. Предисловие // Язык: история и реконструкция/ Сборник науч.-аналит. обзоров. -М, 1985. С. 4-7.

3. Алексеева Т.И. Антропологическая характеристика восточных славян эпохи средневековья в сравнительном освещении // Восточные славяне: Антропология н этническая история (глава IX). -М: Научный мир, 1999. -С. 160-169.

4. Алимпиева Р.В. Семантическая значимость слова и структура лексико-семантическон группы. На материале прилагательиых-цветообозиачений русского языка. JL: Изд-во ЛГУ, 1986. - 181 с.

5. Алимпиева Р.В. Внутренняя форма слова и проблемы лексической синонимии // Семантика русского языка в диахронии: Сб. науч. тр./ Калинипгр. ун-т. Калининград, 1996. - С. 3-7.

6. Алимпиева Р.В. О концептуальном пространстве «добро» «зло» в древнерусском языке XI-XIV вв. // Семантика языковых единиц и категорий в диахронии: Сб науч. тр. - Калининград, 2001. - С. 3-11.

7. Алефирепко П.Ф. Спорные проблемы семантики. М: Гнозис, 2005. -326 с.

8. Аникин А.Е. Некоторые теоретические аспекты этимологизации омонимов в связи с реконструкцией ираславяиского лексического фонда // Этимология. 1984. -М., 1986.- С. 27-32.

9. Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря // Избранные труды: В 2 тт. -М., 1995. Т. 2 С. 135-155.

10. П.Арутюнова Н.Д. К проблеме функциональных типов лексического значения // Аспекты семантических исследований. М., 1980. - С. 156-249.

11. Арутюнова II.Д. Аксиология в механизмах жизни и языка // Проблемы структурном лингвистики. 1982. -М., 1984. С. 5-23.

12. Арутюнова II.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт / Отв. ред. Г.В. Степанов. М., 1988. - 338 с.

13. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки рус. культуры, 1999. -895с.

14. Арутюнова Н.Д. Истина. Добро. Красота: Взаимодействие концептов // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. -М.: Индрик, 2004. -С. 5-29.

15. Арциховскин A.B., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956-1957 гг.). -М.: Изд-во АН СССР, 1963. 328 с.

16. П.Бабаева Е.Э., А.Ф. Журавлев, И.И. Макеева. О проекте «Исторического словаря современного русского языка» // ВЯ. 1997. - № 2. - С. 34-46.

17. Балалыкнпа Э.А. Развитое противоположных семантических оттенков в пределах одного слова в истории русского языка // Семантика русского языка в диахронии: Сб. науч. тр./ Калшпшгр. ун-т. Калининград, 1994. - С. 3-10.

18. Балясникова Л.А. Лексико-семантическое развитие слов с этимологическим корнем доб- (из истории корнеслова русского языка): Дис. . канд. филол. наук.-Л, 1974.-274 с.

19. Барцева Т.Б., Вознесенская Г.А., Черных E.H. Металл Черняховской культуры. М.: Наука, 1972. 119 с.

20. Бенвенист Э. Общая лингвистика: Пер. с фр. / Под ред., с вступ. ст. и ком. Ю.С. Степанова. М.: Прогресс, 1974. - 445 с.

21. Березип Ф.М. О парадигмах в истории языкознания XX в. // Лингвистические исследования в конце XX века / Сб. обзоров. М., 2000. -С. 9-25.

22. Березович E.J1. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. -Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2000. 532 с.

23. Бернштейн С.Б. Проблемы интерференции языков карпато-дунайского ареала в евете данных сравнительной диалектологии // Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М.: Паука, 1973. -С. 25-41.

24. Бернштеш1 С.Б. Интерференция языков карпатского ареала // Балканские исследования: Проблемы истории и культуры. -М.,1976. С. 202-228.

25. Берестпев Г. И. Иконичность добра и зла // Вопр. языкознания.- 1999.- № 4-С. 99-113.

26. Бирнбаум X. Славянская прародина: новые гипотезы (с заметками по поводу происхождения индоевропейцев) // Вопр. языкознания. 1988. - № 5. - С. 34-49.

27. Бирпбаум X. Еще раз о завоевании северовосточной Европы славянами и о вопросе финно-угорского субстрата в русском языке // Uralo-indogermanica. Балто-славяпскне языки и проблема урало-индоевропейских связей: В 2 ч. -М., 1990. Ч. 1.-С. 4-11.

28. Бородина М.А., Гак В.Г. К типологии и методике исторнко-семаптических исследований (на материале лексики французского языка). Л.: Паука, 1979. -232 с.

29. Боярская Е.Л. Когнитивные основы формирования новых значений полисемантичных существительных современного английского языка: Автореф. дне. . канд. филол. паук. -М., 1999. 20 с.

30. Будагов P.A. Несколько замечаний о проблеме формы и значения в науке и языке // Восточнославянское и общее языкознание. М., 1978. - С. 230236.

31. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Концепт долга в поле долженствования // Логический анализ языка. Культурные концепты. -М., 1991. С. 14-21.

32. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Русская языковая картина мира в зеркале системных связен: феномен «народной этимологии» // Русский язык сегодня,- М„ 2003. Вып. 2. С. 66-74.

33. Бурлак С.А., Старостин С.А. Сравнительно-историческое языкознание. -М.: Академия. 2005. 432 с.

34. Бычков В.В Русская средневековая эстетика XI-XVII вв. Изд. 2-е. М., 1995. -638 с.

35. Варбот Ж. Ж. О словообразовательном анализе в этимологических исследованиях // Этимология. Исследования по русскому и другим языкам. -М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 194-212.

36. Варбот Ж.Ж. О словообразовательной структуре этимологических гнезд // Вопр. Языкознания.- 1967-№4-С. 67-74.

37. Варбот Ж.Ж. Древнерусское именное словообразование. Ретроспективная формальная характеристика. -М.: Наука, 1969. -231 с.

38. Варбот Ж.Ж. Хорохориться и хороший // Рус. речь. 1980,- №1. - С. 138— 141.

39. Варбот Ж.Ж. О возможностях реконструкции этимологического гнезда на семантических основаниях // Этимология. 1984. М., 1986. - С. 33-40.

40. Варбот Ж.Ж. Лехитскне этимологии (krasaki и krasic, кашуб.-словии. -scitac, serbac) // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. 1985-1987. М., 1989. С. 259-263.

41. Варбот Ж.Ж. О соотношении структурного и семантического аспектов в этимологии // Славистика. Индоевропеистика. Ностратика. К 60-летию со дня рождения В.А. Дыбо: Тез. конф. / Институт славяноведения и балканистики. -М., 1991. С. 181-186.

42. Варбот Ж.Ж. Морфо-семантическое поле лексемы в этимологическом словаре и возможности его реконструкции // Филол. науки. Сер. лит. и яз. 1995. Т. 54. .N'24.- С. 60 -65.

43. Васильев М.А. Этпогеистичсские и раииеэтноисторические процессы в славяпоязычно.м мире в поздперимское и рапнесредневековое время: анты и словеие // Славяио-германские исследования: В 2 тт. М., 2000. Т. 1 - С. 412-435.

44. Василенко В.А. Ценность и оценка: Автореф. дис. . каид. филол. наук. -Киев, 1964.-19 с.

45. Васильков Я.В. Индоевропейская поэтическая формула в мордовском обрядовом тексте // ПОЛУТРОПОЫ. К 70-летию Владимира Николаевича Топорова. М., 1998. - С. 352-369.

46. Ваулииа С.С. Об особенностях реализации модального значения необходимости в древнерусском языке XI-XIV вв. // Вопросы семантики: Сб. ст. Калининград, 1983. - С. 125-130.

47. Ваулииа С.С. Эволюция средств выражения модальности в русском языке (XI-XVII ш;). Л.: Изд-во Леиингр. ун-та, 1988. - 143 с.

48. Велюс Н. О семантике припева lado в литовских сутартиисс // Балто-славянские исследования 1998-1999. XIV: Сб. науч. тр. -М., 2000. С. 187196.

49. Вендипа Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. -М: Индрнк, 2002.-336 с.

50. Вендипа Т.И. Прекрасное и безобразное в русской традиционной духовной культуре // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арупонова. М, 2004. С. 143— 161.

51. Вендлер З.О. О слове good // Новое в зарубежной лингвистике. М, 1981. Вып. 10.-С. 531-554.

52. Виноградов В.В. О категории модальности в русском языке // Труды института русского языка. Т.2. М; Л., 1950. - С. 38-79.

53. Вольф Е.М. О соотношении квалификативпой и дескриптивной структур в семантике слова и высказывания // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1981. Т. 40. № 4. - С. 391-397.

54. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. Изд. 2-е, доп. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 261 с.

55. Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В.Т. Пашуто/ Под ред. Т.Н. Джаксоп, Е.А. Мельниковой. -М.: Языки рус. культуры, 1999. -307 с.5 8. Восточнославянские изоглоссы. 1995. -М.: Наука, 1995. 112 с.

56. Восточные славяне: Антропология и этническая история / Отв.ред. Т.И. Алексеева. М.: Научный мир, 1999. - 335 с.

57. Вранска Ц. Думите добро и зло и други близки до тях по значение думи в българското народно поетичио твочество// Сб. в чест на академик Александър Теодоров-Балан по случай девегдесет и пстата му годишнина. -София, 1995. С. 171-184.

58. Вригт Г.Х. <1)ои. Логико-философские исследования: Пер. с англ.- М.: Прогресс, 1986. -594 с.

59. Гамкрелидзс Т.В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: В 2 тт. Тбилиси, 1984."-Т. 1-2.

60. Гаспаров Г>.\. Система языковых ареалов и ее значение для тииологии культуры // Семиотика культуры: Труды по знаковым системам. X. / Учен. зап. Тартус. Гос. ун-та. Вып. 463. Тарту, 1978. - С. 34-59.

61. Герд A.C. К реконструкции диенровско-двинской диалектной зоны // Псковские говоры в их прошлом и настоящем Л., 1988 — С. 118-122.

62. Герд A.C. Введение в этнолингвистику: Курс лекций и хрестоматия. -СПб.: Изд-во С.-Петсрб. ун-та, 2001. 488 с.

63. Геродот. История в девяти книгах/Пер. и примеч. Г.А. Стратановского. Под общ. ред. СЛ. Утчепко. Л.: Наука, 1972. - 600 с.

64. Гессен Д., Стынула Р. Большой польско-русский словарь: В 2тт. М; Варшава, 1980.

65. Горнупг Б.В. Единство синхронии и диахронии как следствие специфики языковой структуры // Соотношение синхронного анализа и исторического изучения языков. -. М, 1960. С. 5-20.

66. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд., испр. и доп. -М.: Искусство, 1984. - 350 с.

67. Дини П.У. Балтийские языки / Пер. с итал. М.: ОГИ, 2002. - 544 с.

68. Дмитриев II.К. О тюркских элементах русского словаря // Лексикограф, сб. М., 1958. Вып. 3,-С. 3-47.

69. Добродомов И.Г. Еще раз об исторической памяти в языке // Вопр. языкознания. 2002. - К° 2. - С. 103-108.

70. Дронова Л.П. Термины торговли в германской языковой традиции // Романо-германские лингвистические исследования и методика преподавания иностранных языков: Материалы международной конференции (часть 2). -Томск, 1997. С. 28-31.

71. Дронова J1.I1. Из истории слов общей оценки в славянских языках // III Славистические чтения памяти П.А. Дмитриева и Г.И Сафропова. Материалы международной научной конференции,- СПб., 2002. С. 41-43.

72. Дронова Л.П.Синхропия и диахрония в контексте современной научной парадигмы ,'/' Материалы II Всероссийской конференции, посвященной памяти проф. И.А. Воробьевой. К 75-летию со дня рождения. Барнаул, 2005.-С. 194-205.

73. Дыбо В.А. Язык-этпос-археологическая культура (несколько мыслей по поводу индоевропейской проблемы) // Язык-культура-этнос / С.А. Арутюнов, A.C. Багдасаров и др. -М., 1994. С. 39-51.

74. Дыбо A.B. Семантическая реконструкция в алтайской этимологии. Соматические термины (плечевой пояс). М: Языки рус. культуры, 1996. -389 с.

75. Журавлев Л.Ф. Заметки на полях «Этимологического словаря славянских языков»// Этимология. 1988-1990. -М., 1992. С. 77-88.

76. Журавлев А.Ф. Ой дид-ладо и его аналогии // ПОЛУТРОПОЫ. К 70-летию Владимира Николаевича Топорова. -М., 1998. -С. 226-234.

77. Журавлев Л.Ф. Древпеславяиская фундаментальная аксиология в зеркале праславяпскоп лексики // Славянское и балканское языкознание. Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М., 1999. - С. 732.

78. Зализняк A.A. Проблемы славяно-иранских языковых отношений древнейшего периода // Вопр. слав, языкознания. М., 1962. Выи. 6. - С. 2845.

79. Зализняк A.A. О характере языкового контакта между славянскими и скифо-сарматски.мн племенами // Славянское языкознание / Крат, сообщ. ин-та славяноведения. № 38. -М., 1963. С. 1-22.

80. Зализняк Анна А. Семантическая деривация в синхронии и диахронии: проект «Каталога семантических переходов» // Вопр. языкознания. -2001. -№2.-С. 13-25. •

81. Зеленин Д. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. Л., 1939. 4.2. - 166 с.

82. Иванов Вяч. Не., В.II. Топоров. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974. - 343 с.

83. Иванов Вяч. Вс. К проблеме 'лютого зверя' // Балто-славянские исследования. 1984. -М.: Наука, 1986. С. 79-80.

84. Иванов Вяч. Вс. Современное индоевропейское сравнительно-историческое языкознание // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.21. Новое в современной индоевропеистике / Сост., вступ. ст. и общ. ред. Вяч. Вс. Иванова. М, 1988. - С. 5-23.

85. Иванов Вяч. Вс. Славяно-арийские (индоиранские) лексические контакты// Славянская языковая и этноязыковая системы в контакте с неславянским окружением. ~М., 2002.-С. 17-51.

86. Ивин A.A. Основания логики оценок. ~М., 1970. 230 с.

87. Ильенко B.B. Диалектная лексика в языке общерусских летописных сводов XV-XVII в.в. Л., 1961. - 18 с.

88. Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М.: Наука, 1999. - 526 с.

89. Касевич В.Б. О когнитивной лингвистике // Общее языкознание и теория грамматики: Материалы чтений, посвященных 90-летию со дня рождения С.Д. Кацнельсона / Ин-т лингв, исследований РАН. СПб.: Наука, 1998. - С. 14-21.

90. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М.: Гнозис, 2004. - 390 с,

91. Клепикова Г.П. Карпатская лексика и ее отношение к лексике иных зон славянского мира // Славянское и балканское языкознание: проблемы языковых контактов. М., 1983, С. 216-228.

92. Клепикова Г.П. К истории изучения славянской диалектной семантики (метод «семантического поля» Н.И. Толстого) // Вопр. языкознания. 1999. - № 5.-С. 64-72.

93. Клычков Г.С. Индоевропеистика: гипотезы и реальность модели и интерпретации - традиции и тенденции развития // Язык: история и реконструкция. Сборник научно-аналитических обзоров. - М., 1985. - С. 8-32.

94. Кобозева ИМ., Лауфер Н.И. Семантика модальных предикатов долженствования // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991.-С. 169-175.

95. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб.: Филф СПбГУ, 2000. - 325 с.

96. Колшапский Г.В. Объективная картина мира в познании и языке. М.: Наука, 1990. - 108 с.

97. Копорский С.А. Из истории лексики руского литературного языка. XVIII-XIX вв. (изменение значений славянизмов) // Рус. язык в школе. 1955. №3. -С. 17-23.

98. Котков С И. Очерки по лексике южновеликорусской письменности XVI-XVIII веков. М., 1970. - 317 с.

99. Корш Ф. ЗамЬтка о словЬ «хорошо» // Московские университетские известия. 1866-1867. № 12.-М., 1867.-С. 1250-1251.

100. Кочеткова О.Л Лексика с модальным значением необходимости в русском языке второй половины XVII-начала XVIII века // Семантика русского языка в диахронии: Сб. науч. ст. / Kaninninqj. ун-т. -Калининград. 1996. С. 40 -45.

101. Красухип К.Г. Дейктические показатели в категориях времени и наклонения (на материале древних индоевропейских языков) // Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, депксис. -М., 1992.-С. 243-266.

102. Кузнецова В.А. Категория отрицательной оценки и ее выражение в системе глагола современного английского языка: Автореф. дис. . канд. филол. наук. JI. 1982. -21 с.

103. Кулнгипа Т.И. Категория оценки и средства ее выражения в современном немецком языке: Автореф. дне. . канд. филол. паук. Л., 1985.- 15 с.

104. Куркнна Л.В. Диалектная структура праславянского языка но данным южнославянской лексики. Любляна, 1992. - 260 с.

105. Куркнна Л.В. К реконструкции древних форм земледелия у славян (на материале лексики подсечпо-огневого земледелия) // Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов: Доклады российской делегации. М., 1998. - С. 381-397.

106. Куркнна Л.В. К этимологии слав. *pr?tati // Балто-славяпские исследования. XV. Сборник научных трудов. -М., 2002. С. 194-203.

107. Ланшнпа М.Н. Семантическая деривация в когнитивном аспекте (на материале английского языка): Автореф. дне. . д-ра филол. наук. -СПб., 1996. -32 с.

108. Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка (Х-сер. XVIII в.). -М., 1975.-320 с.

109. Лаучюге Ю.-С. А. Ареальный аспект в изучении балто-славянских контактор, // Этнические контакты и языковые изменения: Этнолингвистические исследования.-СПб.: Наука, 1995. С. 61-88.

110. Лебедев М.В. Стабильность языкового значения. М.: Эдиторнал УРСС, 1998.- 168 е.

111. Левоитппа И.Б. ДОБРО 1, БЛАГО 1 // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Первый выпуск. 2-е изд., испр. Авторы: Ю.Д. Апресян, O.IO. Богуславская, И.Б. Левоитппа и др. Под общим рук. акад. Ю.Д. Апресяна. -М, 1999. С. 79-82.

112. Липгвокультурология в конце XX в.: итоги, тенденции, перспективы // Лингвистические исследования в конце XX века / Сб. обзоров. М., 2000. -С. 26-55.

113. Литвнпсико В.Е. О семантических диалектизмах в русских говорах // Лексический атлас русских народных говоров: Материалы и исследования. 1998. -СПб., 2001. С. 186-199.

114. Лифпшц Г.М. Виды многозначности в современном русском языке. На материале оценочных имен прилагательных. М.: МАКС Пресс, 2001. - 200 с.

115. Ломтев T.1I. Сравнительно-историческая фамматика восточнославянских языков (морфология). -М.: Высшая школа, 1961. -323 с.

116. Лукьянова H.A. О соотношении понятий «экспрессивность», «эмоциональность», «оцеиочность» // Актуальные проблемы лексикологии и словообразования. Новосибирск, 1976. Вып. 5. - С. 3-21

117. Лыонс Г., Псдерсен X. Краткая сравнительная грамматика кельтских языков: Пер. с апгл./Ред., предисл. и примеч. В.Н. Ярцевой. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1954. - 534 с.

118. Ляпоп М.В. Из истории выражения модальности в русском языке (на материале сочинений Курбского): Автореф. дне. . канд. филол. наук. М., 1971. -!9 с.

119. Макаев Э.А. Синхрония и диахрония и вопросы реконструкции // Соотношение синхронного анализа и исторического изучения языков. -. М., i960.-С. 144-152.

120. Макеева PI.И. Б/4ше же лицьмь красыгь.(Эстетическая оценка в древнерусском словесном портрете) // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М., 2004. - С. 428-436.

121. Маркелова Т.В. Семантика оценки и средства ее выражения в русском языке: Авторсф. дне. . д-ра филол. паук. -М., 1993. 47 с.

122. Маркелона Т.В. Семантика и прагматика средств выражения оценки в русском языке // Филол. науки. -1995 № 3. - С. 67-79.

123. Матвеепко В.А. Красота мира в древнерусских религиозных контекстах // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М., 2004. - С. 6478.

124. Мачипскпй ДА. О культуре Среднего Подпепровья на рубеже скифского и сарматского периодов // Крат, сообщ. Ип-та арх. М., 1973. Вып. 133. - С. 3-9.

125. Мене А. Общеславянский язык / Пер. и прим. П.С. Кузнецова. М.: Изд-во иностр. лнт-ры, 1951. -491 с.

126. Мелышчук A.C. Об одном из важных видов этимологических исследований /7 Этимология. 1967. М.: Наука, 1969. - С. 57-67.

127. Меркулова В.А. Народные названия болезней (на материале русского языка). IV. /7 Этимология. 1986-1987. М., 1989. - С. 140-152.

128. Михайлова Т.А. Кровь на снегу // Вест. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. -1996. 2.-С. 48-55.

129. Михайловская Н.Г. К проблеме нормы древнерусского языка // Вопросы языкознания. -1975. № 3. - С. 119-129.

130. Мокиеико В.М Искажение фразеологического образа и семантическая динамика фразем // Проблемы русской фразеологии: семантика фразеологических единиц. Тула, 1975. - С.33-44.

131. Невская Л.Г. К семантике пестрого и балто-славянском // Этимология. 1984.-М.: Паука, 1986. -С. 151-154.

132. Ненокунный А.П. Балто-севернославянские языковые связи. Киев: Наук, думка, 1976.-227 с.

133. Никонов П.А Поиски системы. // Этимология. Исследования по русскому и другим я зыкам. М., 1963. - С. 217-235.

134. Николаева Т.М. «Скрытая память» языка: попытка постановки проблемы //Вопр. языко знания. 2002. - № 4. - С. 2-41.

135. Нормапская Ю.В. Историко-типологический анализ цветообозпачений в древних индоевропейских языках: Дис. . канд. филол. наук. М., 2002. -250 с.

136. Носовнч PI.И. Словарь бЪлорусскаго нарЬчия. СПб.: Тип. Импер. АН, 1870.- 756 с.

137. Обнорский С. Прилагательное хороший и его производные в русском языке //Язык п литература. Я, 1929. Т. 3. - С. 241-257.

138. Общая лексика германских и балто-славянских языков. Киев, 1989.

139. Одри Ж. Типология и реконструкция // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXI / Сост., вступ. ст. и общ. ред. Вяч. Вс. Иванова. М., 1988. - С. 183-200.

140. Озолипа К.Н. Выражение модального значения долженствования-необходимости в древнерусском языке // Тр. Иркут. гос. ун-та им. A.A. Жданова. Том 73. Серия языкознания. Вып. 5. -Иркутск, 1970. -С. 104-111.

141. Основы славянской акцентологии / Ин-т славяноведения и балканистики АН СССР: отв. ред. Р.В. Булатова. -М.: Наука, 1990. -284 с.

142. Остапенко A.A. Функционирование эмоционально-оценочной лексики с интегральным компонентом «прекрасный» в русском литературном языке XVIII века (па материале художественных текстов). Калининград, 2002. -176 с.

143. Откупщиков Ю.В. Словообразовательные модели и этимология // Этимология. 1967. -М: Наука, 1969. С. 80-87.

144. Откупщиков Ю.В. Литовский язык и нраславянскис реконструкции // Baltistica. X (1). -1974. - С. 7-20.

145. Откупщиков Ю.В. Из истории индоевропейского словообразования. 2-е изд., исир. и дон. - СПб.: Филолог, фак-тет СПбГУ; М.: Академия, 2005. -320 с.

146. Папчепко 11.А. К типологии семантических сдвигов (па материале славянской правовой лексики) // Лингвистические исследования: Типология. Диалектология. Этимология. Компаративистика: Сб. ст. -М., 1984. Ч. 2. С. 46-53.

147. Пелипепко A.A., Яковепко И.Г. Культура как система. -М., 1998. 364 с.

148. Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // Проблемы структурной лингвистики 1985-1987. М., 1989. - С. 5482.

149. Петлсва И.II. Этимологические заметки по славянской лексике. X (слав. *l'utb) // Этимология. 1979. М.: Наука, 1981. - С. 42-50.

150. Петрова З.М. Развитие лексического состава русского языка XVIII в.: Имена прилагательные: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Л., 1983. -40 с.

151. Пимепова М.В. Эстетическая оценка в древнерусском тексте: Дис. . д-ра филол. паук. СПб., 2000. - 418 с.

152. Пимепова М.В. Семантический синкретизм и сипкретсемия в древнерусском языке. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2000. - 16 с.

153. Писапова 'Г.В. Национально-культурные аспекты оценочной семантики (эстетическая и этическая оценки): Дис. . д-ра филол. паук. М., 1997. -393 с.

154. Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в проблематику. М.: Эдиторнал УРСС, 2000. - 384 с.

155. Погодин А. Следы корней-основ в славянских языках. Варшава: Тип. Варшав. учеб округа, 1903. - 312 с.

156. Поливанов П. Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. - 376 с.

157. Попова Н.П. Историческое развитие словосочетаний с зависимым инфинитивом: на материале памятников письменности XI-XVII вв.: Автореф. дне. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1965. - 21 с.

158. Порохом О.Г. Из истории лексики. Слова с корнем благ- (блаж-) в русском языке /-' Слово в русских народных говорах. Л., 1968. - С. 181-202.

159. Проблемы лингвистической коитактологнн 1999 / Материалы рабоч. конф. -М„ 1999.-60 с.

160. Прохорова II.B. О словах с противоположными значениями в русских говорах // Филол. науки. 1961. - № 1. - С. 122-127.

161. Пятаена Н.В. История синонимичных гнезд *еш- и *Ьег- в русском языке: Автореф. дне. . канд. филол. наук. Уфа, 1995. - 19 с.

162. Рахилниа Е.В. Основные идеи когнитивной семантики // Современная американская лингвистика: фундаментальные направления. Изд. 2-ое, доп. - М., 2002.-С. 370-389.

163. Римантспе Р. Роль пеманской культуры в образовании балтов // Проблемы этногенеза и этнической истории балтов. Вильнюс: Мокслас, 1985.-С.

164. Рождественский Ю.В. Лекции по общему языкознанию. М.: Добросвет. 2000. - 344 с.

165. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. / Отв. ред. Б.А. Серсбрепннков. -М.: Наука, 1988. -215 с.

166. Ромашко С. А. Язык текст - культура: проблемы реконструкции // Язык: история п реконструкция / Сб. науч.-аналнт. обзоров. - М., 1985. - С. 120147.

167. Рут М.Э. Русская народная астрономия на общеславянском фоне // Славянское языкознание. XIII Международный съезд славистов. М., 2003. С. 524-533.

168. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1981. - 782 с.

169. Сабаляуекае А. Литовское liulas 'лев' // Балто-славянские исследования. 1984.-М., 1986. -С. 78-79.

170. Сараджева JI.A. Рождение цвета. (К эволюции черного, белого и красного цветов в индоевропейских культурно-языковых традициях) //

171. Эколингвистика: теория, проблемы, методы / Межвуз. сб. науч. тр. под ред. A.M. Молоднипа. Саратов, 2003. - С. 121-126.

172. Сараджева JT.A. Славянское *bolgo «благо» (к соотношению смысловой структуры) // Языковая деятельность: переходность и синкретизм: Научно-методический семинар «Tcxlus» / Сб. ст. к 75-летию В.В.Бабайцевой. -Москва-Ставрополь, 2001. Вып. 7. С. 44-46.

173. Сахарова О.В. Прекрасное/безобразное в формировании этносоцнокулы урной модели языка // Логический апалнз языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. Ред. Н.Д. Арутюнова. М, 2004. - С. 562-572.

174. Седов В.В. Происхождение и ранняя история славян. М.: Паука, 1979.— 156 с.

175. Седов В.В. Этногенез славян по археологическим данным // Славянская археология. 1990: Этногенез, расселение и духовная культура славян. Материалы по археологии России. М.: Наука, 1993. Вып. 1.- С. 34-55.

176. Седов В.В. Славяне. Историко-археологнческое исследование / Ип-т археологии Рос. академии паук. М.: Языки слав, культуры, 2002. - 622 с.

177. Семантика и категоризация / P.M. Фрумкнна, A.B. Михеев и др. М.: Наука, 1991. 168 с.

178. Ссмсреньн О. Славянская этимология па индоевропейском фоне // Вонр. языкознания. 1967. - N° 4. - С. 3-25.

179. Сепкевнч В.И. Категория оценки в белорусском и русском языках (на материале названии лица): Авторсф. дне. .канд. филол. паук,- Минск, 1987.-23 с.

180. Сергеева Л.А. Качественные прилагательные со значением оценки в современном русском языке. Автореф. дне. . канд. филол. паук. -Саратов, 1980.-21 с.

181. Силина В.П. Семантическая структура словообразовательного гнезда (слова с корнем *lich- в славянских языках) // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. 1975. М.: Наука, 1977. Вып. 9. - С. 34-56.

182. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 3 тт. / Под общей ред. Н.И. Толстого. М.: Междупар. отношения, 1995-2004. - Т. 1-3.

183. Смирнова О.И. Один случаи эпаптносемии // Лексикология и словообразование древнерусского языка,- М., 1966. С. 56-67.

184. Соболев А.Н. Балканская лексика в ареальном и ареалыю-типологическом освещении // Вопр. языкознания. 2001. - № 2. - С. 5993.

185. Соболевский А.И. Этимологические заметки // Журнал министерства народного просвещения 1886, сентябрь. С. 143-157.

186. Соколов О.М. Эиаитиосемня в кругу смежных явлений // Филол. науки. -1980. -Л» 6. С. 36-42.

187. Соколовская Ж.П. Семантическое развитие общеславянского *dobrbjb в русском и польском языках // Учен. Зап. Кишинев, ун-та. Т. 84 (филологический). 1967.-С. 102-113.

188. Соколовская Ж.П. Синонимические связи имен прилагательных со значением обобщенной положительной качественной оценки (на материале современного русского литературного языка): Лвтореф. дис. . канд. филол. наук. Киев, 1970. -23 с.

189. Сороколетов Ф.П. Из истории лексики (слова с корнем лих- в русских народных говорах и в литературном языке) // Лексика русских народных говоров. М.;Л, 1966. - С. 151-174.

190. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. Изд 3-е, стереотипное. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 312 с.

191. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. Изд. 2-е, испр. и доп. - М: Академ. Проект, 2001. - 990 с.

192. Столовпч JI.H. Ценностная природа категории прекрасного и этимология слов, обозначающих эту категорию // Проблема ценности в философии / Глав, ред А. Г. Харчев. -М; Л., 1966. С. 65-80.

193. Сумникова Т.А. О словосочетании лютый зверь в некоторых памятниках восточнославянской письменности // Балто-славянские исследования. 1984. -М.: Наука, 1986.-С. 59-77.

194. Супруи Л.Е. Системность лексики и этимология // Этимология. 1967. -М.: Наука, 1969.-С. 88-97.

195. Тарасов Е.Ф. Межкультурное общение новая онтология анализа языкового сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания. - М. 1996.-С. 7-22.

196. Теория и методология языкознания. Методы исследования языка,- М., 1989.

197. Тернер В. Проблема цветовой классификации в примитивных культурах (на материале ритуала ндембу) // Семиотика и искусствометрня. М., 1972. -С. 50-81.

198. Толстая С.М. Играть и гулять: семантический параллелизм // Этимология. 1997-1999.-М., 2000.-С. 164-171.

199. Толстая С.М. Слово в контексте народной культуры // Язык как средство трансляции культуры. -М., 2000а. С. 101 - 111.

200. Толстая С.М. Семантическая реконструкция и проблемы синонимии в праславяпской лексике // Славянское языкознание. XIII Международный съезд славистов. М., 2003. - С. 549-563.

201. Толсти к С. А. Семантическое поле 'худой' в русском языке: эволюция концепта. Автореф. дне. . канд. филол. паук. Томск, 2004. -25 с.

202. Толстой ГШ. Из опыта типологического исследования славянского словарного состава // Вопр. языкознания. -1963. №1. - С. 29-46.

203. Толстой Н.И. Из географии славянских слов. 3. Правый- левый; 4. хорохориться; 5. класть II Общеславянский лингвистический атлас. М., 1965.-С. 133-147.

204. Толстой Н.И. Некоторые проблемы сравнительной славянской семасиологии // Славянское языкознание. VI Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1968. - С. 339-365.

205. Толстой Н.И. Некоторые проблемы и перспективы славянской и общей этнолингвистики // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. М., 1982. Т. 40. -№5. -С. 397-405.

206. Толстой И.И. О предмете этнолингвистики и ее роли в изучении языка и этноса // Ареальныс исследования в языкознании и этнографии. Язык и этнос. Л. 1983. - С. 181-190.

207. Толстой Н.И. Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин // Толстой Н.И. Язык и народная кулыура. Очерки по славянской мифологии п этнолингвистике. -М., 1995. С. 27-40.

208. Топоров В.II. О некоторых теоретических основаниях этимологического анализа // Вопр. языкознания. -1960. № 3. - С. 44-59.

209. Топоров В.II. К этимологии слав. тувЬ. // Этимология. Исследования по русскому и другим языкам. -М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 5-13.

210. Топоров В.Н. Еще раз о некоторых теоретических аспектах этимологии // Этимология 1984. -М., 1986. С. 4-47.

211. Топоров В.Н. Вокруг «лютого зверя» (голос в дискуссии) // Балто-славяискнс исследования. 1986. -М., 1988. С. 249-258.

212. Топоров В.Н. В какой мерс оправдана метафора зеркала при исследовании контактов между разными языковыми и этнокультурными традициями? /У Славянские языки в зеркале неславянского окружения. М., 1996.-С. 68-74.

213. Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т.1: Теория и некоторые частные ее приложения. М.: Языки слав, культуры, 2005. - 816 с.

214. Трубачев О.Н. Происхождение названий домашних животных в славянских языках (этимологические исследования). -М.: Изд-во АН СССР, 1960.- 115 с.

215. Трубачев О.Н. Задачи этимологического исследования в области славянских языков // Актуальные проблемы славяноведения (Краткие сообщения института славяноведения. 33-34). -М., 1961. С. 202-210.

216. Трубачев 0.11. Из славяно-иранских лексических отношений // Этимология. 1965. \1, 1967. - С. 3-81.

217. Трубачей О.Н. Рец. на «L. Sadnik R. Aitzetmüller. Vergleichendes Wörterbuch der slavischen Sprachen» // Этимология. 1970. - M., 1972. - C. 373-374.

218. Трубачей О.Н. Этимологические исследования и лексическая семантика Л Принципы и методы семантических исследований. М., 1976. - С. 147 -180.

219. Трубачей О.Н Реконструкция слов и их значений // Вопр. языкознания. -1980. -Л»3. С. 3-14.

220. Трубаче в О.Н. О семантической теории в этимологическом словаре. Проблема омонимов подлинных и ложных и семантическая типология // Теория и практика этимологических исследований. . М, 1985. - С. 7-15.

221. Трубачев 0.11. Синхрония, диахрония und kein Ende. (маргиналии по русскому историческому словообразованию) // Исследования по историческому словообразованию.-М., 1994.-С. 16-28.

222. Трубачев О.Н. Славянская филология н сравнительиость. От съезда к съезду// Вопр. языкознания. -1998. 3. -С. 3-25.

223. Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян: ,• Лингвистические исследования. Изд. 2-ое, доп. - М., 2002. - 489 с.

224. Уилрайт Ф. Метафора и реальность // Теория метафоры / Общ. ред. Н.Д. Арутюновой и М.А.Журинской. М, 1990. - С. 82-109.

225. Урысон К.В. Эстетическая оценка тела человека в русском языке // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного н безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М., 2004. - С. 471486.

226. Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII пека) // Избранные труды. Том 1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 218 - 253.

227. Успенский Ф.Б. Лютый зверь на Руси и в Скандинавии // Славяноведение. 2004. - № 2. - С. 88-106.

228. Фелькииа O.A. Развитие семантики славянских прилагательных общей оценки в русском языке: Автореф. . канд. филол. наук. Минск, 1990. -20 с.

229. Фелькипа O.A. Развитие семантики славянских прилагательных общей оценки в русском языке: Дис. . канд. филол. наук. Минск, 1990. - 197 с.

230. Филин (Р.П. Образование языка восточных славян. М.; JL, 1962. - 294 с.

231. Фрнлпнг Г, Ауэр К. Человек цвет - пространство. - М., 1973. - 117 с.

232. Фрумкнна P.M. Цвет, смысл, сходство (аспекты психолингвист ичсского анализа). М., 1984. 176 с.

233. Хабургаеи Г.А. Этнонимия «Повести временных лет». М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979.-232 с.

234. Хачатуроиа Ю.К. Функционально-семантические особепиостп слов с корневым год- в русском языке: Дис. . канд. филол. паук. Казань, 1999.- 186 с.

235. Хелимскни Е.А. Компаративистика, уралистика: Лекции и статьи. -М.: Языки рус. культуры, 2000. 639 с.

236. Хидекель С.С., Кошель Г.Г. Природа и характер языковых оценок // Лексические и грамматические компоненты в семантике языкового знака. -Воронеж, 1983.-С. 11-16.

237. Чекман В.Н. Исследования по исторической фонетике нраславянского языка: Типология и реконструкция. Минск: Наука и техника, 1979. -216 с.

238. Черепанова O.A. Лексико-грамматнческие средства выражения модальности в русском языке XI-XVII вв.: Дис. .канд. филол. наук.-Л, 1965. -23с.

239. Черненко Л.О. Концепция лексического значения Д.Н. Шмелева с позиций структурной и когнитивной семантики // Русский язык сегодня: Сб.ст. / Отв. ред. JI.I1. Крысин. М., 2003. Вып. 2. - С. 284-295.

240. Черпякова Т.А. Закономерности формирования и развития оценочного значения (па материале имен прилагательных) // Имя и глагол в исторической перспективе: Научные груды. Т. 558: Славянская филология. Рига, 1991.-С. 72-81.

241. Чупрына О.Г. Sabl и mael в концептосфере Беовулъфа // Атлантика: Записки по исторической поэтике. Вып. IV. М.: Изд-во МГУ, 1999. - С. 141-153.

242. Шальтяпитс А.П. О семантической структуре словообразовательно-этимологических гнезд глаголов с этимологическим значением драть в русском языке // Этимология 1986-1987. М.: Наука, 1989. - С. 212-220.

243. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики (па материале русского языка). -М, 1973. -280 с.

244. Шрамм А.Н. Очерки по семантике качественных прилагательных (на материале современного русского языка). JL: Изд-во ЛГУ, 1979. -134 с.

245. Шустер-Шевц X. Древнейший слой славянских социально-экономических и общественно-институциональных терминов и их судьба в серболужнцком языке // Этимология. 1984. М.: Наука, 1986. - С. 224-238.

246. Щукин М.Б. Кельты, германцы и исчезнувшие бастарпы // Язык и культура кельтов / Материалы VII Коллоквиума (Санкт-Петербург, 29 июня-1 июля 1999 г.). СПб.: Наука, 1999. - С. 54-63.

247. Эдсльмап Д.И. Иранские и славянские языки: Исторические отношения. -М.: Вост. лит. 2002.-230 с.

248. Этнокультурная карта территории Украинской ССР к I тыс. н.э. Киев: Наукова думка, 1985. -184 с.

249. Язык и наука конца 20 века: Сб. ст. / Под ред. Ю.С. Степанова. М.: Изд. центр РГГУ, 1995.-420 с.

250. Язык как средство трансляции культуры: 1 часть. Язык и культура. — М.: Наука, 2000.-311 с.

251. Язык: теория, история, типология. Сб. ст., посвящ. памяти В.Н. Ярцевой / Отв. ред. Н.С. Бабеико. -М.: Эдиториал, 2000. 510 с.

252. Яковлева Е.С. О понятии «культурная память» в применении к семаитике слова //Вопр. языкознания. 1998. - №3. - С. 43-73.

253. Якубииская-Лемберг Э.А. Этимология слова "доба" // Проблемы языкознания. Сб. в честь ак. И.И. Мещанинова / Учен. Зап. ЛГУ. № 301. Сер. филол. наук. Вып. 60. Л., 1961. - С. 244-257 с.

254. Anstatt Tanja. 'Zeit'. Motivierungen und Strukturen der Bedeutungen von Zeitbczeichnungen in slavischen und anderen Sprachen // Specimina philologiae slavicae. Suppl. 43. München, 1996. - 262 S.

255. Bader Г. Etydes del composition nominale en micenien. 1: Les préfixés melioratifs du Grec. Roma, 1969. - 103 p.

256. Berlin В., Key P. Basic color terms. Bcrklcy, 1969. - 178 p.

257. Fracnkel F. Zur baltischen Wortforschung und Syntax. 1. Spuren von idg. su- "gut" im slavischen und baltischen // Acta jutlandica.(Mélanges Pedersen). 1937.-S. 443-455.

258. Friedrich J. Einige hcthitische Etymologien // Indogermanische Forschungen. 41 (1923). S. 369-378.

259. Geeraerts D. Diachronic prototype semantics. A contribution to historical lexicology. Oxford: Clarendon Press, 1997. - 207 c.

260. Hävers W. Neuere Litcrature zum Sprachtabu. Wien, 1946.

261. Holzer G. Entlehnungen aus einer bisher unbekannten indoeuropäischen Sprache im Urbaltischen und Urslavischcn. Wien: Verl. der Ostern Akad. derWiss., 1989.-231 S.

262. Jëgers B. Verkannte Bcdeutungsvenvandschaften baltischer Wörter // KZ. Bd. 80 (1966). -S. 54-56.

263. Lambert P.-Y. Étymologies //Études celtiques. 17. 1980. P. 169-180.

264. Meillet A. Le vocabulaire slave et le vocabulaire indo-iranien // Revue des Études slaves. T. VI. 1926. -Fasc. 3-4,-P. 165-174.

265. Mrâzek Roman. Рабочие итоги симпозиума // Otazky slovanské syntaxe: О 3 d. D. III (Sbomik symposia "Modalne vystavba vypovëdi v slovanskych jazycich"). Brno, 1973. С. 393

266. SchmaLstieg W.R. E. Fraenkel. Litauisches etymologisches Wörterbuch // Word.-12. Л» 2 (1956).

267. Schwyzer E. Die altindischen und altiranischen Wörter für gut und böse // Festgabe Adolf Kacgi von Schülern und Freunden dargebracht zum 30. September 1919. -Frauenfeld, 1919. S. 12-28.

268. Stang Clir.S. Lexikalische Sonderübereinstimmungen zwischen dem Slawischen. Baltischen und Gennanischen. Oslo-Bergen-Tromso, 1971. - 95 S.

269. Swectscr Eve. From Etymology to Pragmatics. Metaphorical and Cultural Aspects of Semantic Structure. Cambridge Studies in Linguistics. -Cambridge U'n-ty Press. - 1990. - 174 p.

270. Thumwald R. Psychologie des primitiven Menschen. München, 1922. -246 S.списокиспользованных словарей

271. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка: В 4 тт. -М.; Л.: Наука, 1958-1989. Т. 1-4.

272. Аникин А.Е. Этимология и балто-славянское лексическое сравнение в праславяпскоп лексикографии. Материалы для балто-славяпского словаря. -Новосибирск: Сибирский хронограф, 1998. Вып. 1. (*а- *go- ). - 478 с.

273. Байкоу М., Некра1пзв1Ч С. Беларуска-расшск1 слоунж. Мепск, 1925.

274. Белорусско-русский словарь / Под ред. К.К.Крапивы. М: Изд-во иностр. и нац. словарей, 1962. - 1048 с.

275. Бенвеннст Э. Словарь пндоевопейских социальных терминов. Пер. с фр. / Общ. ред. и вступ. ст. Ю.С. Степанова. М.: Прогресс-Уннверс, 1995. -453 с.

276. Бериштейи С.Б. Болгарско-русский словарь. 3-е изд. М.: Русский язык, 1988.

277. Большой словацко-русский словарь. Братислава: Веда, 1979.

278. Български етпмологпчеп речник: В Зтт. / Съст. Вл. Георгиев, Ив.Гълъбов, И. Займов, Ст. Илчев. София, 1982-1986. - Т. 1-3.

279. Пстарычны слоушк беларускай мовы / Рэд. A.M. Булыка. Минск.: Навука i тэхшка, 1982-1990. - Вып. 1-10.

280. Ю.Грипченко Словарь украннскато языка, собранный редакцией ж. «Невская старина»: В 4 тт. / Редактировал, с добавлением собственных материалов Б. Д. Гринчеико. - Кшв, 1907-1909. - Т. 1-4.

281. Гурт А. Словарь русско-галицюй: В 4 тт. Вена, 1896-1899. - Т. 1-4.

282. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 тт. 3-е испр. и дои. изд. иод ред. И.А. Бодуэиа де Куртенэ. - СПб.; М., 1903-1909 (1994).

283. Дворецкий И.Х Древпсгрсчсско-русский словарь: В 2 тт.-М., 1958. -Т. 1.

284. Дювернуа А. Словарь болгарскаго языка по памятникам народной словесности и пропзведениямъ новЬйшсй печати: В 2 вып. М.: Университет, тип., 1885-1889.-Вып. 1-2.

285. Етимолопчипй словник украшсыом мови: В 3 тт.-Кшв, 1982-1989. -Т. 1-3.

286. Иваннцький С., Шумляиський Ф. Росшско-украшсышй словник. Т. 1-2. -Винннця, 1918.-528 с.

287. Клышка М.К. Слоушк сшошмау i бл1зказиачпых слоу. Mincic: Вышэйшая школа, 1976.

288. Кочергииа В.Л. Сапскритско-русский словарь / Под ред. В.И. Кальянова. -3-е изд., испр. и доп. -М.: Филология, 1996. -943 с.

289. Краткий словарь шести славянских языков (рус., цркслав., болг., серб., чеш. и польск.), а также фрапцузс1а1Й и немецкий / Под ред. Ф. Миклошича. СПб., М., Вена, 1885. - 955 с.

290. Куликовский Г.И. Словарь областного олонецкого наречия. СПб, 1898.

291. Ларин Б.Л. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса (1618-1619 гг.). Л., 1959.-423 с.

292. Латышско-русский словарь / Сост. О. Логинова, А. Гутманис, П. Рогозниннков. 4-е пепр. и доп. нзд-е. - Рига: Авотс, 1990.-311 с.

293. Либернс А. Литовско-русский словарь / Под ред. X. Лемхепаса. Вильнюс: Гос. изд-во полит, и науч. лит-ры, 1962 (1989). -747 с.

294. Лисенко П.С. Словник полюыох говор1в Кпв: Наук, думка, 1974. -260 с.

295. Македонско-русский словарь/ Сост. Д. Толовски и В.М. Иллнч-Свитыч. Под ред. Н.И. Толстого. -М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1963. -576 с.

296. Мельниченко Г.Г. Краткий ярославский областной словарь, объединяющий материал ранее составленных словарей (1820-1956 гг.). Ярославль, 1961. -224 с.

297. Нанов Л. Еългарски еннонимен рсчпик. 4-е изд. София: Наука и изкуство, 1963.-628 с.

298. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Первый выпуск. 2-е изд., исир. Авторы: Ю.Д. Апресян, О.Ю. Богуславская, И.Б. Левонтина и др. Под общим рук. акад. Ю.Д. Апресяна. М.: Языки рус. культуры, 1999.

299. Носовнч И.И. Словарь белорусского наречия. СПб.,1870.

300. Онишкевич М. Й. Словник бойювських гов1рок. Kimb: Паукова думка, 1984.

301. Подвысоцкнй А. Словарь областного архангельского наречия. СПб, 1885.

302. Полный словарь сибирского говора: В 4 тт. Томск, 1995.

303. Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. Т.1-2. М., 1910-1914. Вып. последний Тр. Ин-та рус. яз., 1949, т.1.- М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1958.

304. Псковский областной словарь с историческими данными. Вып. 1-12. Л.-СПб., 1967-1996.

305. Расторгуев П.А. Словарь народных говоров Западной Бряпщипы. Минск: Наука и техника, 1973. -294 с.

306. Расторгуева B.C., Эдельман Д.И. Этимологический словарь иранских языков: В 2 гг. М.: Вост. лит., 2000-2003. - Т. 1-2. .

307. Русско-болгарский словарь: В 2 тт. София, 1986. - Т. 1-2.

308. Русско-белорусский словарь. Минск, 1982.

309. Русско-литовский словарь в 2-х томах / Сост. В. Баронас, В. Галииис. Под ред. Б.А. Ларина. Вильнюс, 1967. - Т. 1-2.

310. Русско-литовский словарь в 4-х томах / Сост. Я. Кардялнте, Й. Мацайтис, А. Маикавнчепе. Вильнюс, 1982-1985. - Т. 1-4.

311. Русско-польский словарь. М., 1964.

312. Русско-сербохорватский словарь. -М.; Нови Сад, 1988.

313. Русско-словацкий словарь. -М.; Братислава 1989.

314. Русско-украинский словарь: В 3 тт. 2-ое изд. Киев, 1982-1983.

315. Славянские древност и. Этнолингвистический словарь: В 5 тт./Под ред. Н.И. Толстого. М., 1995. - Т. 1.

316. Словарь древнерусского языка (XI-XIVbb.): В 10 тт. -М., 1988-. Т.1—3.

317. Словарь народно-разговорной речи г. Томска XVII-начала XVIII века / Под ред. В.П. Палагипой, JI.A. Захаровой. -Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002.-336 с.

318. Словарь русских говоров Алтая: В 4 тт. Барнаул, 1993-1998.

319. Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей: В 5-ти выпусках / Гл. ред. А.С.Герд. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. - Вып. 4.-685 е.

320. Словарь русских говоров Среднего Урала: В 7 тт. Свердловск, 1962-1988.

321. Словарь русских донских говоров: В 3 тт. / Ред. кол. Т.А. Хмелевская, В.С.Овчинникова п др. Ростов/па/Д.: Изд-во Ростов, ун-та, 1975-1976. - Т. 1-3.

322. Словарь русских народных говоров/ Глав. ред. Ф.П. Филин (Вып. 1-23), Ф.П. Сороколетов (Вып. 2-37). Л.-СП6., 1965-2003.

323. Словарь русского языка: В 4-х тт. / Глав. ред. А.П. Евгепьева. Изд. 2-е, спр., доп. - М: Русский язык, 1981-1984. Т. 1-4.

324. Словарь русского языка XI-XVII вв. -М: Наука, 1975-2002. Выи. 1-26.

325. Словник староукрашсько1 мовн XIV-XV ст. у двох томах. Кшв: Наукова думка, 1977-1978.-Т. 1-2.

326. Слоушк беларускнх гаворак паупочна-заходпяй Benapyci i яе паграшчча: В 2 тт. Mincic Навука i тэхшка, 1979-1980. - Т. 1-2.

327. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка: В 3 тт. -СПб., 1893-1903.-Т. 1-3.

328. Старославянский словарь (по рукописям X-XI веков) / Под ред. P.M. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. 2-е изд., стереотип. - М., 1999. -842 с.

329. Стеблии-Камеискнй И.М. Этимологический словарь вахапского языка. -СПб.: Петербург, восгоковед-е, 1999. -480 с.

330. Тимченко Е. Русско-малороссшский словарь: В 2 тт. KicB, 1897. Т. 1-2.

331. Страбоп. География в 17 книгах // Под общей ред. СЛ. Утчепко. М.: Ладомпр, 1994 (репринт 1964). - 945 с.

332. Топоров В.Н. Прусский язык. Словарь. Т. 1 (A-D), 2 (E-II), 3 (I-K ), 4 (К-L), 5 (L). -М., 1975-1990.-Т. 1-5.

333. Украинско-русский словарь / Под ред. B.C. Ильина. Киев: Наукова думка, 1971,- 1064 с.

334. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 тт. M., 1964 -1973,- Т. 1 4.

335. Философский энциклопедический словарь -М., 1983. 839 с.

336. Цыганспко Г.П. Этимологический словарь русского языка. Киев: Радяиська школа, 1970. - 599 с.

337. Черных ПЛ. Исторнко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 тт. М, 1994. - Т. 1-2.

338. Шатэршк М.В. Краевы слоушк Чэрвеншчыны. -Менск, 1929.

339. Энциклопедия «Слова о нолкуИгореве»: В 5 тт. -СПб., 1995. -Т. 1-5.

340. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. / Под ред. О.Н. Трубачева. М., 1974-2005. Вып. 1-32.

341. Этымалапчиы слоуиик беларускай мовы / Рэд. В.У. Мартынау: В 7 тт. -Минск: Навука i тэхшка, 1978-1991. Т. 1-7.

342. Юшкевич A.B. Литовский словарь с толкованием на русском и польском языках. СПб., 1904-1922. - Т. 1-2.

343. Bemeker Е. Slavisehes etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1908-1913. Lief. 1-9.

344. Bezlaj F. Etimoloski slovar slovenskega jezika. Ljubljana, 1976-1982. Knj. 1-2

345. Brückner A. Slownik etymologiczny jçzyka polskiego. 2. wyd. Warszawa, 1957.

346. Buck C.D. A dictionary of selected synonyms in the principal Indo-European languages. A contribution to the history of ideas. Chicago, 1949. - 1515 p.

347. Chantrainc P. Dictionnaire étymologique de la langue grecque. Histoire des mots. -Paris, 1968-1980. T. 1-4.

348. Dajkovic J. Recnik sinonima i antonima engelsko-srpski, srpsko-engelski. Sesto izdanje. Beograd, 2001. 778 c.

349. Etymologicky slovnik jazyka staroslovenského. -Praha, 1989-1990. T. 1-2.

350. Etymologie / Hrsg. von R. Schmitt. Dannstadt, 1977. - 467 S.

351. Etymologisches Wörterbuch der Deutschen / W. Pfeifer etc. 1-2 Bde. Berlin, 1993.-Bd. 1-2.

352. Fick Л. Vergleichendes Wörterbuch der indogermanischen Sprachen. 4-te Aufl. Göltingen, 1890. - 580 c.

353. Fraenkel E. Litauisches etymologisches Wörterbuch. Heidelberg; Göttingen 1955. Bd. 1-2.

354. Gebauer J. Slovnik staroccsky. Praha: Academia, 1970. - Dil I—II.

355. Иордан. О происхождении и деяниях гетов. «Getica» / Вступ. ст., пер., коммент. Е.Ч. Скржнпской. -М.: Изд-во воет, лит-ры, 1960. -436 с.

356. Jungmann J. Slownik cesko-némecky. Djl. 1, \v Praze. 1835.

357. Lehmann W.P. A gotliic etymological dictionary. Leiden: E.J.Brill, 1986. -413 S.

358. Lexique étymologique de l'irlandais ancien de J. Vendryes. Lettre B. Par les soins de E. Bachellery et P.-Y. Lambert. Dublin; Paris, 1981. - 119 p.

359. Lexique étymologique de l'irlandais ancien de J. Vendryes. Lettre D. Par les soins de P.-Y. Lambert. Dublin; Paris, 1996. -230 p.

360. Linde S.B. Slownik jezyka polskiego. -Lwow, 1854-1860. T. 1-6.

361. Machek V. Etymologicky slovnik jazyka ceskeho a slovenskeho. Praha, 1957. -627 c.

362. Mann St.E. An indo-european comparative dictionary. Hamburg, 1984 -1987. -Fase. 1-11.

363. Mayrhofer M.Kurzgcfasstcs etymologisches Wörterbuch des Altindisches. -Heidelberg, 1956-1980. Bd. 1-4.

364. Miklosich F. Etymologisches Wörterbuch der slavischen Sprachen. Wien, 1886.

365. Pala K., Vsiansky J. Slovnik ceskych synonym. Praha, 1994.

366. Paul H. Deutsches Wörterbuch. 5-te Aufl. bearb.von A.Schirmer. Halle, 1956. -781 S.

367. Plinius Secundus C. Naturalis historia. III. // Свод древнейших письменных известий о славянах. (I-VI вв.) М., 1991. - T. 1.-С. 18-36.

368. Puhvel J. On the Origin and Congeners of Hittite assu- good // Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen, begründet von A. Kuhn. Bd. 94. (1980). S. 65-70.

369. Puhvel J. Hittite etymological dictionary. Berlin; New Jork, 1984. - 504 p.

370. Pokoniy J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. Bern, 1959.

371. Sadnik L., Aitzetmiiller R. Vergleichendes Wörterbuch der slavischen Sprachen. Wiesbaden, 1963-1973. Lfg. 1-6.

372. Schuster-Sewc H. Historisch-ctymologisches Wörterbuch der ober- und niedersorbischen Sprache. Bautzen: VEB Domowina-Verlag, 1978-1989. Bd. 1-4.

373. Skok P. Etimologijski rjeenik hrvatskoga ili srpskoga jezika- Zagreb, 1971-1974. Kn. 1-4.

374. Slawski F. Slownik etymologiczny jçzyka polskiego. Krakow, 1953— 1979. T. 1-5.

375. Slownik praslowianski / Pod red. F. Slawskiego. Wroclaw etc., 1974— 1995.-T. 1-7.

376. Slownik jçzyka polskiego / Red. naez. W. Doroszewski. Warszawa, 1964. T. 6.

377. Slownik polszczyzny XVI wieku. Warszawa, 1996. T. 24,- 458 S.

378. Slovniik spisovného jazyka ceského. Ceskoslovenskâ Akademie Véd. Praha, 1958. Ses. 4.

379. Vcndryes J. Lexique étymologique de l'irlandais ancien. Lettres MNOP. -Dublin, Paris, 1960. 155 p.

380. Walde A. Vergleichendes Wörterbuch der indogermanischen Sprachen, hgb. J. Pokomy. 3 Bde., Berlin-Leipzig, 1928-1932. Bd. 1-3.

381. Walde A. Lateinisches etymologisches Wörterbuch. 3-te, neubearb. Aufl. von Hol mann J.B. - Heidelberg, 1938-1954. Bd. 1-2.