автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Стихия вопрошания" в романе Л.Н. Толстого "Война и мир"

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Стихия вопрошания" в романе Л.Н. Толстого "Война и мир""

На правах рукописи

Бужинская Дарья Сергеевна

«СТИХИЯ ВОПРОШАНИЯ» В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР»

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискаиие ученой степени кандидата филологических наук

Магнитогорск 2004

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы Магнитогорского государственного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор

ВЛАСКИН Александр Петрович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

ЮРЬЕВА Ольга Юрьевна

Ведущая организация: Челябинский государственный

Защита состоится 10 декабря 2004 года в 10,00 часов на заседании диссертационного совета К 212.112.02 в Магнитогорском государственном университете по адресу: 455038, г. Магнитогорск, пр. Ленина, 114, ауд. 211.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Магнитогорского государственного университета.

кандидат филологических наук, СОЛОВЬЕВА Ирина Евгеньевна

педагогический университет

Автореферат разослан

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

2 f-У

2ГЗ/ 35"/

К великому произведению Л.Н.Толстого «Война и мир» до сих пор остается множество вопросов — главным образом потому, что и сам роман обращен к читателям своей многогранной вопрошающей природой. Сходное явление обнаружено недавно А.П.Власкиным в художественном мире Достоевского и названо «стихией вопрошания». Можно полагать, что стихия эта, во-первых, сказывается не только у Достоевского и носит общезначимый характер. И во-вторых, «стихия вопрошания» имеет отношение как к результатам художественного творчества, так и к его начальным стимулам. Ибо, по утверждению А.П.Чехова, действия любого художника в основе своей предполагают вопрос.

В настоящем исследовании мы исходим из того, что функциональный статус вопрошания актуализирует внимание к нему применительно к условиям любого масштабного художественного мира. Последние наглядно выражаются в «Войне и мире» Л. Н. Толстого, что и обусловило наш интерес к выявлению форм вопрошания в этом великом произведении.

Предмет исследования определяется как «стихия вопрошания» - феномен, в котором различима двойственность его природы. С одной стороны, он принадлежит сфере литературоведческих понятий и в таком случае обозначает явление, составляющее специфическую черту поэтики. С другой стороны, гораздо важнее и для научного рассмотрения продуктивнее художественная природа «стихии вопрошания», придающая её бытованию универсальный характер.

Объектом исследования в общем виде является художественный материал романа Л. Н. Толстого «Война и мир». Однако особенности избираемого фронтального анализа текста, значительный объем произведения, а также разнообразие воплощений «стихии вопрошания» в художественном мире произведения заставили выделить в обширном материале единую доминанту внимания - образ Пьера Безухова. Выбор продиктован следующими соображениями по поводу этого образа:

- он традиционно рассматривается как alter ego автора;

- это единственный герой, представленный в романе от первых до последних глав;

- он наделен подчеркнуто ищущим, «вопрошающим» мировоззрением;

- герой этот оказывается участником максимального количества продуктивных диалогов, насыщенных вопросно-ответными формами разных типов.

Предполагаем, что такое сужение объекта исследования не привело к искажению предмета анализа. Целесообразность же подобного подхода обусловлена достигаемым аналитическим углублением в логику художественного материала.

В соответствии с обозначенным предметом сформулирована цель исследования - выявление и систематизация форм вопрошания в тексте романа, рассмотрение особенностей их художественного функционирования.

! 4

Цель исследования предопределяет постановку следующих задач:

- проанализировать вопросно-ответные структуры диалогов «Войны и мира», прояснить специфику их воплощения в художественном мире произведения, их влияние на образную и композиционную систему романа;

- рассмотреть специфику постановки и трансформации мировоззренческих вопросов главного героя, их включенность в общую концепцию романа;

- выявить нюансы толстовского психологизма, открывающиеся в свете реализованной в тексте «Войны и мира» стихии вопрошания.

Научная новизна и актуальность обусловлены своеобразием предмета, цели и задач исследования, которые являются принципиально новыми по своей ориентации на целостное рассмотрение проявлений вопрошания в романе Толстого. До сих пор, как мы полагаем, лингвистика фактически инвентаризировала различные грамматические формы вопросительного, безотносительно к содержанию произведения. Литературоведение, в свою очередь, породило обстоятельнейшую критическую литературу по проблематике этого произведения, т.е. в конкретном выражении - по разнообразным поставленным в нем вопросам. Ни один серьезный исследователь не обошел вниманием и комментариями конкретные вопросно-ответные формы, но лишь как частный материал для прояснения другой тематики. Фронтальный филологический анализ соответствующих структур как целостной художественно значимой системы предпринимается в настоящей работе впервые и может стать шагом к формированию нового аспекта текстологического анализа.

Методология работы продиктована характером поставленных задач и спецификой предмета. В общем виде предпринят системный подход к «Войне и миру» как уникальному художественному явлению в соответствии с возможностями современных методик филологического анализа. Наиболее адекватно нашим задачам отвечали рекомендации структурно-семантического анализа.

Теоретическую основу диссертационного исследования составили идеи М. М. Бахтина и Ю. М. Лотмана. Первый из них утверждал принципиальную значимость вопроса или ответа как организующего начала диалогических отношений любого уровня; второй побудил нас к «знаковому» прочтению многих вопросительных структур текста. Историко-литературоведческой базой анализа «Войны и мира» явились труды Н. Н. Арденса, В. Ф. Асмуса, Я. С. Билинкиса, Б. И. Бурсова, П. П. Громова, Э. В. Зайденшнур, Е. Н. Ку-преяновой, Г. Б. Курляндской, К. Н. Ломунова, Т. Л. Мотылевой, А. А. Сабурова, А. П. Скафтымова, М. Б. Храпченко, Б. М. Эйхенбаума и др.

В работе учтен опыт работы литературоведов, методологические позиции которых оказали влияние на аналитический характер применяемого нами фронтального текстуального анализа и комментария романа: С. Г. Бочарова, Г. Я. Галаган, Л. Я. Гинзбург, В. И. Камянова, Л. М. Лотмац,

В. Е. Хализева и С. Й. Кормилова. Особенное значение имели работы О. В. Сливицкой и В. Д. Днепрова, развивающие направление «человековедения» и многое определившие в нашем подходе к отбору литературного материала и его интерпретации.

Характер рассматриваемой проблемы и специфика исследуемого материала позволили обратиться к опьгху лингвистических изысканий. В рамках нашей темы продуктивными оказались методики исследований по теории и прагматике текста (Р. И. Гальперин, С. А. Васильев, М. Я. Дымарский, Н. А. Купина, Л. М. Лосева и др.), по коммуникативным аспектам русского синтаксиса (Г. А. Золотова, С. В. Андреева, Н. А. Андромонова, Н. И. Голу-бева-Монаткина, Р. Конрад, Л. В. Цурикова и др.) и психолингвистике (А. А. Леонтьев, Р. М. Фрумкина). Не переводя методологию языковедческих работ в собственное исследование, мы сочли необходимым учесть представленный ими опыт для наиболее адекватной интерпретации вопросительной грамматики в структуре диалогов.

Особое значение в качестве теоретического и методологического ориентира для нашей диссертации имели работы А. П. Власкина, предопределившие выбор предмета и цели для проведенного исследования.

Практическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что его материалы могут быть использованы в курсе русской литературы XIX в., в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Л. Н. Толстого, в курсах филологического анализа, а также при разработке тематики курсовых и дипломных работ.

Апробация: диссертация обсуждалась на заседании кафедры русской классической литературы Магнитогорского государственного университета. Материалы исследования нашли отражение в докладах на международных Ручьевских чтениях и на внутривузовской научной конференции МаГУ в 2004 г. Основные положения работы изложены в трех публикациях.

Предлагаемая диссертационная работа состоит из Введения, двух глав, Заключения и Списка использованной литературы (всего 193 наименования). Общий объем диссертационной работы составил 203 страницы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы, раскрывается ее актуальность и научная новизна, определяется объект и предмет исследования, формулируются цели и задачи работы, а также ее методологическая база.

В частности, при обосновании выбора темы и ее актуальности, во введении дается обзор существующих в толстоведении подходов к «вопросительной тематике», сопряженной с объектом нашего исследования. Широко используется традиционное в науке понимание вопроса как темы или проблемы, представленной в художественном произведении. Именно в таком значении трактует понятие «вопрос» сам Л. Н. Толстой в главах философии истории и в незаконченном, генетически связанном с «Войной и миром» романе «Декабристы».

В литературоведческих работах выявляется широкий перечень социально значимых «вопросов» романа, чрезвычайно разных по критерию их выделения и по степени разработанности. Обширный, хотя и неполный список таких «вопросов» представлен в диссертации. Структурирование этой парадигмы «вопросов» само по себе может составить задачу для специальной работы. Подобная работа отчасти осуществлена в трудах Е. Н. Купреяновой, включающей большинство выявленных в толстоведении вопросов в общую систему толстовской эстетики и философии, а также в исследовании Я. С. Лурье, который составил обзор предлагавшихся в науке трактовок практически всех вопросов философии истории Л. Н. Толстого.

Отдавая должное значимости традиционного понимания вопросов как социальных проблем и глубине научных изысканий в этом аспекте, отметим, что терминологическому выражению «стихия вопрошания» ближе замеченная исследователями принципиальная значимость сомнения и поиска, характерных для лучших героев романа «Война и мир». В толстоведении неоднократно отмечалось, что интеллектуальное беспокойство и напряженная умственная работа представлены в «Войне и мире» как неоспоримая жизненная ценность, дающая основания для характеристики и дифференциации героев. Высокий статус этой ценности подтверждается и явной авторской сопричастностью «вопрошанию» героев. Обзор литературоведческих работ по «Войне и миру» свидетельствует о том, что принципиальное значение поиска, размышления, вопроса в структуре отдельных образов, всего романа в целом, в творческом методе Толстого вообще констатировалось многими учеными, но лишь эпизодически становилось предметом анализа. Однако собственно вопросительные формы, представленные в романе, специальному рассмотрению не подвергались. Даже в работах о языке прозы Толстого упоминается лишь несколько вопросительных предложений (как сырье для анализа других языковых пластов). Такое пренебрежение синтаксически выраженным «вопрошанием» при анализе толстовских текстов, вероятно, отчасти предо-

пределялось выраженной у многих исследователей убежденностью в «антн-диалогичностн», «антидраматургичности» повествования у Толстого, особенно в сравнении с романами Достоевского. Возможно, именно общепризнанная эпичность «Войны и мира» обусловила некоторое невнимание к внутренним и внешним монологам и диалогам героев этого произведения. К тому же вопросительные конструкции могут казаться недостаточно показательными в силу их количественной ограниченности и чрезвычайно редкой повторяемости в толстовском тексте.

В этой связи нам представилось актуальным и перспективным провести исследование многообразных прямых и косвенных, озвученных и подразумеваемых вопросов и столь же разновариантных ответов, качественные и количественные характеристики которых могут стать инструментом проникновения в художественный мир Л. Н. Толстого.

В первой главе «Вопрошающее общение в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» мы рассматриваем многочисленные диалогические конструкции «Войны и мира». Материалы исследования позволяют убедиться в «стихийности» вопрошания как одного из первоэлементов текста, во всепрони-занности вопросительными значениями представленных в романе форм человеческого общения.

Параграф первый «Вопрошающая стихия диалога» исследует про-блемность и специфичность общения в изображении Толстого, наглядно проявленные в вопросно-ответных элементах.

«Стихию вопрошания» открывает само появление Пьера Безухова в гостиной А. П. Шерер в первых главах романа, так как герой представляется хозяйке, обществу (как следствие - читателю), - двойным вопросом. От него со страхом ждут чего-то неизвестно-непривычного, он сам с радостным волнением ждет приобщения к новому. Взаимные «вопросы ожидания» определяют содержательно атмосферу вечера у Шерер, а структурно они определяют II-VI главы 1ч. 1т. Во II главе характер психологического несовпадения механизма светского общения и логики душевных движений главного героя определен грамматически - противопоставлением формального вопроса и реально-информативного эмоционально-значимого ответа. Следующая глава будет развернутой иллюстрацией к этому заявленному несовпадению. Именно вопросно-ответные формы речи персонажей проявляют тип общения, свойственный каждому из них. И смена характера вопроса, как и характера ответа, может подспудно или демонстративно указывать на изменение типа коммуникации. Примером служат два последовательно представленных вопроса к аббату: Пьером - о европейском равновесии и Анной Павловной - о климате. Озвученные ответы и толстовские комментарии к их невербальному сопровождению ярко характеризуют смену не только вопроса и его субъекта, но и самого типа общения.

Еще более показательны для типологии коммуникации светского общения ответные реакции князя Андрея на немногочисленные вопросы Щерер, княгини Лизы и Пьера. На каждого из собеседников Болконский реагирует по-разному. В результате краткие диалоги представляют: формальное светское общение по регламентированным правилам; общение без понимания, на грани конфликта и с демонстрацией отказа разговаривать; наконец, общение с глубоким пониманием, без учета формального выражения.

Кроме того, здесь мы впервые встречаем неоднократно используемый Толстым в «Войне и мире» прием : вопрос одного из персонажей продуцирует не только ответ или умолчание другого действующего лица, но и членение текста, когда автор словно «крупным планом» демонстрирует нам в последующей главе (или отбивке,) значительность обозначенного вопросно-ответным ходом.

Ярчайшим образцом членения текста на вопросно-ответной основе служит разделение глав V и VI в 1ч. 1т., граница между которыми разрывает последовательное течение беседы, единый временной и пространственный континуумы. При этом в одной главе соединяются, казалось бы, гораздо более обособленные эпизоды. Анализ текста дает основания утверждать, что вся глава является развернутым ответом автора на вопрос персонажа, а толстовский прием «вопросительного» членения текста помогает обнаружить коммуникативную направленность речи, указывает на смысловое ядро текста, направляет движение мысли от известного к неизвестному. Поскольку как минимум 60 графически проявленных разделений текста (от отбивок внутри глав до отделения 4 тома от эпилога) имеет вопросно-ответное обоснование, то композиционная функция форм «вопрошания» может быть признана проявленной в тексте и заслуживающей внимания исследователей. Приведенные примеры наиболее очевидных вопросно-ответных членений текста убеждают в этом.

Возвращаясь к анализу первых глав романа, отмечаем другое концептуально значимое проявление вопрошания - внутренний вопрос героя, впервые представленный в VI главе 1ч. 1т. Анализ соответствующих форм в тексте «Войны и мира» приводит нас к выводу, что одним из оснований дифференциации действующих лиц может служить наличие или отсутствие в их сознании внутреннего вопроса, фиксируемого автором романа. Содержание такого вопроса создает принципиальные основы для понимания образа. Движение внутренних вопросов главного героя способно принимать форму внутреннего диалога, который отражает столь принципиальные особенности мышления и мировосприятия Безухова, что подводит нас к необходимости рассматривать мировоззренческие вопросы Пьера в отдельной главе.

Соотношение внутреннего и внешнего вопросов тоже является средством раскрытия внутреннего мира героя. Например, в сцене дуэли с Долохо-вым, синхронное представление несовпадающих внутренних и внешних во-

просов Пьера демонстрирует несоответствие личности и социальной роли героя.

Кроме того, как внутренние, так и внешние вопросы действующих лиц получают сюжетную функцию, тезисно фокусируя в себе основные этапы движения внешней или внутренней жизни героев. Так, и сюжетное развитие, и психологический механизм женитьбы Пьера проходит несколько ключевых этапов, каждый из которых определяется вопросом, «запускающим в ход действие» или характеризующим внутреннее состояние Пьера. Фразы, являющиеся «вопросительными узлами», принадлежат Шерер, Элен и самому Пьеру.

Сюжетная линия курагинской экспансии в судьбе Пьера представляет испытание героя отсутствием вопросов, сомнений, демонстрирует его попытку существовать в чуждой системе координат. Не только вопросы, но и их отсутствие характеризует персонажей «Войны и мира» и определяет некоторые этапы внутренней жизни даже у самых «вопрошающих» героев.

Деление персонажей на «косных», то есть не ведающих сомнения, и на ищущих, «вопрошающих» проявлено в романе не менее определенно, чем, к примеру, дифференциация «мирных» и «военных» характеров. Вся система образов романа может быть поверена этим противоположением, что дает богатый материал для анализа и типизации.

В авторской системе психологической характеристики персонажей через градацию свойственных или недоступных им вопросов представлена и другая парадигма. Самые обычные вопросительные реплики героев могут быть определены как прямые или косвенные высказывания, акцентируя внимание читателя и исследователя на коммуникативном мотиве их порождения. Например, манипулятивными или оскорбительными воспринимаются косвенные вопросы Курагиных. Эти реплики соответствуют жанру упрека или побуждения к действию и тем самым противопоставлены откровенным вопросам Пьера, направленным именно на постижение другого человека.

Не менее показательны ответы на вопросы. Тонким и точным инструментом анализа психологии и сознания героя служат озвученные или внутренние реплики, формально собеседником не спровоцированные, а потому указывающие на существование «подтекстового» вопроса. Анализ таких форм в речи героев поднимает проблему искренности человека с самим собой. Подобное «лукавство с самим собой» проявляют диалоги Пьера с князем Андреем и княгини Марьи с Пьером. В обеих беседах декларируется позитивная оценка возможной свадьбы Болконского с Наташей. Только пристальное внимание к вопросно-ответным ходам беседы обнаруживает у героев внутреннее противление-ревность.

Примечательно, что коррективы во внутренний диалог героя может вносить сон, указывающий действительное направление движения в его внутреннем поиске. Именно вопросы-ответы Баздееву во сне Пьера проявляют

начавшееся движение героя к восстановлению отношений с Элен, чего наяву он старательно не понимает.

Среди используемых Толстым способов психологической характеристики героев еще более существенным является определение положительного или отрицательного заряда их «человеческого ядра», что проявляется в общении, а именно - в преобладании определенной интенции в вопросах и в способе реагирования на «отрицательные» вопросы. Ненастроенность Безу-хова на интонацию недоброго намека проявлена в романе многократно: в приемной Растопчина, в гостиной у Жголи. Утрированная форма вопроса-укола вложена в уста старой графини Ростовой в эпилоге романа. Адресатом этих реплик тоже является Пьер, который не способен продуцировать «вопросы-разрушения» и не ожидает их от собеседника.

Эпилог представляет и другой полюс человеческого общения - абсолютное понимание, без учета формального выражения, когда беседа идет по нестандартным внутренним законам, оставляя без ответа вербализованный вопрос и отвечая внутреннему интересу собеседника. Такие разговоры ведут супруги Безуховы.

Анализу поступательного движения диалогов героев к вершинам взаимопонимания посвящен второй параграф первой главы «Отвечающая природа образа: Наташа Ростова».

Объект внимания определяется особым местом образа Наташи, включенного в систему вопросов и ответов, обнаруживаемых в художественном мире романа. Героиня если и не отвечает на изнуряющий вопрос Пьера о смысле жизни, то разрушает умозрительные основания его постановки, вводит человека в состояние гармонии с собой и с миром. «Вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее» [т.З, 83 - выделено Толстым].

Отношение к Наташе - прямое или заочное - неоднократно служит «катализатором» вызревания новых состояний. Для князя Андрея, для Николая Ростова и многих других присутствие Наташи становится мощнейшим аргументом самоценности жизни, ее безусловной гармоничности, не требующей обосноваЕШЙ.

Для Пьера, в силу особенностей его духовной жизни, образ Наташи приобретает значение отмены вопроса о смысле жизни. Одинаковыми конструкциями представлены два ответа на этот вопрос. Первый - смыкающий взор: «Только бы не видать ее, эту страшную ее [жизнь, уподобленную смерти]» [т.2, 310 - выделено Толстым]. Второй - новый взгляд: «...вопрос... заменился представлением ее» [т.З, 83 - выделено Толстым].

Внимание к вопросно-ответным формам в вербализованных и подтек-стовых дистантных диалогах Наташи не только проявляет поступательное

движение отношений героев к абсолюту их взаимопонимания, но и позволяет расширить трактовку образа. Последней фразой четвертого тома романа, подводящей читателя к эпилогу, будет реплика героини, формально адресованная Болконской, на деле - продолжающая дистантный диалог с Пьером и внутренний диалог с собой: «Только отчего же в Петербург!... - Нет, нет, это так надо... Да. Мари? Так надо» [т.4, 245]. Реплика, звучащая реминисценцией к прежней реакции девушки на отъезд первого жениха, приобретает символическое значение, сопоставляя две программы поведения, две иерархии в системе ценностей. Прием вопросительного членения текста отделяет последний том от эпилога указанием на крупный план изображения: как надо. Анализ текста приводит к мысли, что образ Ростовой должен служить для Пьера, читателя и самого автора олицетворенным ответом на вопрос о роли и месте женщины в мире.

Следует отметить «отвечающую», разрешающую окрашенность образа Безухова, проявленную в эпизоде «посткурагинского» кризиса Наташи.

Сюжетный и психологический рисунок сближения героев ярко проявляется в их диалогах, протянувшихся через всю эпопею. Анализ этих текстов вновь обнаруживает «вопросно-ответные узлы», способные составить тезисный конспект развития отношений на протяжении романа.

К проявлению стихии вопрошания можно отнести используемые Толстым изобразительные приемы:

- прямая номинация персонажа ответом на внутренний вопрос другого действующего лица (например, параллельно с внутренним вопросом Пьера о том, что случилось с гостившей у Ахросимовой Наташей, в его сознании фиксируется лицо встречного ездока: «Анатоль»);

- дистантный диалог героев, в том числе - ответ действием на внутренний вопрос адресата (так, просьба Безухова к Болконскому пригласить «мою протеже» на танец словно отвечает на внутренний вопрос Наташи: «Неужели гак никто не подойдет ко мне ...»; Пьер действием реагирует на невербализо-ванную озабоченность девушки, с которой даже еще не поздоровался);

- разрешение внутреннего вопроса через устранение внешнего (именно так приходит понимание Пьером своего чувства к Наташе - через узнавание ее в инкогнито).

Вторая глава «Вопрошающее мировоззрение» посвящена анализу мировоззренческих вопросов героя, их сопряжению с общей тематикой и проблематикой романа. Первый параграф «Вопрошающая стихия жизненных истин: Пьер Безухов» содержит наблюдения над движением мировоззренческих исканий героя вплоть до 1812 года, когда назреет необходимость изменить сам метод разрешения вопросов.

Результаты исследования позволяют считать, что в первых главах романа - в частности, в эпизоде приема у А. П. Шерер - автором задается «вопросительная программа» развития образа центрального героя (возможно, и не-

которых других). Развитие этой программы получает воплощение в соответствующих композиционных структурах «Войны и мира». Так, легко дав утвердительный ответ на вопрос о праве на убийство (при обсуждении деятельности Наполеона), Пьер Безухов на протяжении романа многократно экзаменуется практическим решением этого вопроса. Испытание составляют: спровоцировавшая первый «винт» кризисных вопросов дуэль с Долоховым, замысел убить Наполеона, реальная опасность быть расстрелянным самому и т.д.

Практически все вопросы, возникающие в празднословном формате светской беседы у Шерер, становятся для действующих лиц отправной точкой разного рода поисков, испытаний и получают в романе столь же многовариантное разрешение. «Вопросительная программа развития образов» находит отражение в композиции романа, поскольку некоторые эпизоды книги являются развернутыми ответами на конкретный вопрос. К примеру, трижды декларированный в первых главах поиск проекта «вечного мира» заставляет героя дважды давать варианты решения. Таковыми можно считать программную речь преобразователя масонства на заседании ложи и суждения члена тайного общества в эпилоге.

Глубина этого и других мировоззренческих вопросов героя не исчерпывается предложенными Пьером вариантами ответов на них, а число подобных вопросов неуклонно растет. Поэтому в парадигму ответов романа в целом включаются и толстовские «уроки» философии истории, изложенные в эпилоге. Авторские установки завершить то, что не может сделать ни один из героев на основе своего личного опыта, не реализуются в рамках «Войны и мира». Замечания исследователей эстетики Л. Н. Толстого, в частности Е. Н. Купреяновой, о многовариантных решениях этих вопросов в более поздних произведениях писателя позволяют видеть перспективу перехода «вопросительной программы развития образа» в «вопросительную программу развития творчества».

Упоминавшийся утвердительный ответ о праве на убийство после перепроверки реальностью оборачивается в сознании героя «скручивающимся винтом» неразрешимых вопросов. На постоялом дворе в Торжке герой погружается в первый кризис. «Винт вопроса» о смысле жизни обращается от личного ко всеобщему, от конкретного к абстрактному. С. Г. Бочаров сформулировал: «Собственная жизнь Пьера должна быть оправдана целесообразностью всего мира, отсутствие этой целесообразности - суть личной трагедии». «Винт свернулся» - наблюдения и выводы, мотивы и поступки, - все в сознании героя словно разорвано. Восприятие мира через призму неразре-шающегося вопроса практически парализует героя.

Анализ первого и второго кризисного витка вопросов о смысле жизни, обнаруживает психологическую закономерность в духовном поиске Пьера. По формулировке В. И. Камянова, герой «с одной стороны не может прекра-

тить поиски нравственного абсолюта,... с другой - напряжение поисков, несогласие с собой, внутренняя дисгармоничность, неуловимость искомого угнетают его». Когда мысль героя «прокручивается» на свернутой резьбе винта «вопрошания» о смысле жизни, он стремится устранить проблему, убежать от вопроса двумя способами. Безухову доступно либо принять истину старшего друга (Болконского, Баздеева, позже - Каратаева), либо изменить фокус взгляда, симулировать интеллектуальную близорукость, глядя прямо перед собой. Однако следует иметь в виду, что, например, форма разумных доводов Баздеева - это всё те же вопросы, которые к определенным ответам подталкивают. Таким образом, подобные вопросы даруют счастье иллюзии владения истиной и одновременно указуют направление возможного дальнейшего поиска.

При рассмотрении первого тупика вопросов Безухова обнаруживается параллелизм описания кризисных состояний Пьера и Николая Ростова. Этическая неопределенность «мирской жизни», ее нравственная неупорядоченность мучит обоих. Для проигравшегося гусара это становится проблемой практической морали: «За что же такое несчастье? Разве я убил, пожелал зла?..». Пьер формулирует ее метафизически: «Что хорошо? Что дурно?».

Еще более значительным представляется нам явное сходство «винта вопросов» Пьера с теми образами, которыми автор романа значительно позже, в «Исповеди», будет характеризовать собственный поиск смысла жизни. Спустя почти два десятилетия Толстой писал: «Вопрос мой - тот, который в пятьдесят лет привел меня к самоубийству, был самый вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребенка до мудрейшего старца,.. : «Зачем мне жить, зачем чего-нибудь желать, зачем что-нибудь делать?».

Наблюдение за работой мысли главного героя убеждает нас в том, что внутренняя речь Безухова имеет организующее вопросно-ответное смысловое ядро. По нашим наблюдениям, центром своеобразной «воронки», в которую устремляется вихревое кружение слов и мыслей, нарушающих семантическую последовательность привычного синтаксического и фразеологического ряда, всегда является какой-то более или менее четко очерченный вопрос. Скудная определенность вопросительного синтаксиса в тексте второго «кризисного рассуждения» только подтверждает эту мысль.

Некоторые коррективы в традиционные исследовательские споры о мировоззренческих установках, озвученных Болконским и Безуховым в Богу-чаровском споре, вносит прочтение этих реплик именно как вопросов и ответов, - не воспроизводимых и создаваемых в ориентации на конкретного собеседника в конкретных обстоятельствах. Такая трактовка реплик вскрывает внутренние механизмы беседы как спора не столько с другом, сколько с самим собой, устраняет возможность однозначного прочтения декларируемой мысли и дает перспективу анализа диалогов, уже многократно в критической литературе прокомментированных. Сам эпизод (в сопровождении

порожденного им спора исследовательских трактовок) представляется нам авторской декларацией вечного поиска истины и невозможности вынесения однозначного и универсального ответа.

В первой главе диссертации мы отметили возможность дифференцировать действующих лиц эпопеи по наличию и характеру внутреннего вопроса в их сознании. Прежде это наблюдение обосновывало для нас психологические особенности отдельных персонажей. Внимание к многократно представленному вопросу Пьера о смысле всего происходящего привело к заключению, что по потребности и способности задать себе вопрос: «Зачем?» или усомниться: «А не ерунда ли все то, что я говорю, думаю и делаю?» дифференцируется большинство героев романа. Наличие и характер вопросов и ответов сопрягается и с авторской концепцией истории.

Во втором параграфе «Герои и автор в кругу вопросов и ответов» характер нашего подхода и угол зрения остаются прежними, внимание лишь переводится на новый художественный материал - анализу подвергается текст третьего и четвертого томов романа. При этом обнаруживается, как движение мировоззренческих вопросов главного героя неуклонно вливается в некое единое русло основной проблематики и проясняет авторскую концепцию романа.

Выезжая из Можайска, Пьер пытается оценить тех, в ком отражается образ всего народа. Безухова ведет озабоченность наличием или отсутствием в массовом солдатском сознании вопроса, который самому герою представляется естественнейшим и принципиальнейшим. Представленная на протяжении многих глав длительная эволюция главного вопроса «Почему солдаты идут на смерть и не думают о ней?», а затем и разрешение этого вопроса постепенно проявляют уже не только психологические и мировоззренческие доминанты образа Безухова. Теперь они служат формулировкой проблемы эпопеи в целом и вскрывают художественными средствами авторскую концепцию философии истории. По утверждению автора эпопеи, с разрешением этого вопроса герой уяснил себе и смысл, значение Отечественной войны в целом и предстоящего Бородинского сражения в частности. Движение этой мысли определяет содержательно несколько глав эпопеи - только после беседы с Болконским в тушинско-тимохинской атмосфере вопрос Пьера окончательно перерастет в убежденность «мы выиграем завтра это сражение». (А ощущение внутренней исчерпанности диалога с князем Андреем, равно как и смерть Баздеева, свидетельствует, с точки зрения В. И. Камянова, о необходимости менять метод разрешения вопросов, приобретать новый навык постижения).

Во взаимных внутренних вопросах Пьера и солдат накануне Бородинской битвы проявляется психологическое противостояние двух систем миропонимания: рассудочной и интуитивной.

Примечателен прием, использованный Толстым. Степень концептуальной важности вопроса, который ведет мысль Пьера накануне Бородина, подчеркнута неспособностью героя адекватно реагировать на реальный вопрос, заданный ему теми, чья внутренняя озабоченность ему столь важна.

В следующих главах обнаруживается еще одно «вопросительное» средство разработки характера. Таковым мы считаем решение вопроса о поведении накануне решающего сражения, через которое проводятся многочисленные персонажи эпопеи, включенные в прсдбородинское поле зрения Пьера и экзаменуемые предлагаемыми обстоятельствами.

Многочисленные частные вопросительные реплики Пьера на поле Бородина и подчеркнутое недоумение неуместностью его присутствия там отражают и абсурдность, и противоестественность войны как таковой. Все разнообразие этого «вопрошания» переплавляется в один ответ, ответ войне: «Нет». Но с Бородинского поля определится направление движения и к утвердительному ответу - на вопрос, нашел ли Пьер своих. С этого момента в сознании героя многовариантный вопрос о цели личного существования, вопрос «Куда мне деваться?», разрушающий все в сознании героя как в Торжке, так и накануне 1812 года, начинает перерождаться в ответ: решение личного вопроса достигается участием в общем деле. В стремлении иметь связь с общим, встраивать в него личное, потерять чувство обособленности, тягостное самолюбие прорастает в один из основных вопросов романа и творчества Толстого вообще - вопрос о свободе и необходимости. В формулировке «Сопрягать надо!» развивается когда-то принятая от благодетеля Баздеева мысль о жизни не личными страстями, а интересами других людей. Во сне, тоже составляющем элемент внутреннего поиска, читателю и самому герою указано направление интуитивного движения к «сгустку смысла», еще не сформулированному ответу на приоритетный в данный момент вопрос. Сны в романе представляют собой особую форму вопросно-ответных движений в сознании и подсознании действующих лиц.

Навеянная внешним вторжением в беспокойный сон, истина, пришедшая к Пьеру во сне, ускользает с пробуждением. Она станет предметом анализа самого автора в эпилоге, позже - в «Исповеди». Пьер ощущает необходимость сопрягать собственный интеллектуальный опыт, ценность образования и культуры с воззрениями и нравственностью народа. Потребность в таком сопряжении является, с точки зрения Е. Н. Купреяновой, вариантом психологического решения центрального вопроса в творчестве Л. Н. Толстого -вопроса о соотношении дворянской образованности и народной нравственности.

В, И. Камянов полагает, что в этом «ускользающем» ответе Пьера самому себе отражен и главный предмет поиска лучших героев эпопеи. Все они так или иначе пытались открыть закон сопряжения всего и себя со всем. По мнению исследователя, напряженный разновариантный поиск такого «со-

пряжения» многими героями Толстого проявляет стремление писателя увести читателя от невозмутимости аксиоматичного мышления», напоминая о несовершенстве любых «неподвижно-рассудочных схем».

Среди требующих сопряжения оказываются жизнь и смерть. Впечатления и рассуждения, наполнившие Пьера накануне и во время Бородинской битвы, порождают у него ответ на прежний вопрос о беспечности идущих на смерть. Безухову открывается: «Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти».

В целом, не только в романе, но и во всем творчестве Л. Н. Толстого вопрос, как почувствовать себя объединенным с другими людьми, останется открытым.

Интересен развернутый, отчасти образно воплощенный вариант внутреннего диалога Пьера, представляющий спор с самим собой. Так нами трактуется длительный выбор героем про1раммы действий в оккупированной Москве. Это спор с собственным бонапартизмом. Особое значение придано образам Рамбаля и сумасшедшего брата Баздеева. Например, в реплике последнего: «Ты кто? - Бонапарт», - ответ не только пародирует намерение Пьера, но и символически отражает оценку Наполеона в толстовской концепции истории. Внутренний спор Безухова с собой проявляется во внешних реакциях, прежде всего - в диалогах с Рамбалем.

Концептуально важными для героя окажутся вопросы, заданные ему в суде. Недоумение от их бессмысленности усилится допросом у Даву. Ведомый на предполагаемую казнь, Пьер вопрос о личной судьбе переводит в плоскость системы человеческих отношений в целом: «Да кто же все это делает?». Этот вопрос объединит в следующей главе всех присутствующих на казни и породит третий, самый тяжелый кризис героя. Впервые Безухов чувствует, что в основе его сомнений лежит не личная вина, и это убеждает его в невозможности ответить. Объединенность всех действующих лиц сцены одним вопросом указывает на необходимость принципиально нового характера ответа, дать который может только коллективный субъект.

Именно олицетворенным ответом на бессмыслицу вопросов судебного следствия предстает в сознании Пьера образ Платона Каратаева. Позже он станет образно воплощенным ответом на вопрос: «Как существовать в подобных обстоятельствах?». Исследователи обнаруживают в этом образе один из вариантов решения вопроса «Как сопрягать все?», неокончательный в романе и творчестве Толстого, но спасительный для Пьера на данном этапе.

В авторских комментариях к изменениям, происходящим с Безуховым под влиянием Каратаева, мы открываем для себя новое значение названия романа и суть всего «ищущего вопрошательства» героя. Смысл поиска - нахождение мира с самим собой.

Давление действительной опасности для жизни устраняет вопрос о ее цели и ценности. До совершенства доводится навык самосохранения прими-

рением со всем и вся, соотнесения себя со всем. Устраняется преграда между душой героя и живой жизнью, внешний мир переходит в интимно-личный, а личный расширяется до бесконечного. В это время в сознании героя больше нет вопроса «зачем», а есть универсальный ответ «затем, что есть бог, тот бог, без воли которого ни один волос не спадет с головы человека».

По мере того, как с души снимается ограничитель реальной опасности, от пробуждения личного и глубокого чувства исчезает безграничная свобода, и Безухов снова погружается в стихию частных и вечных общих вопросов. В эпилоге романа все вопросы, прежде витавшие в голове юного Пьера на вечере у Щерер, затем протянувшиеся экзаменующими нитями через всю эпопею, многократно решавшиеся, восстают с новой остротой в сознании теперь уже - Николеньки Болконского.

В заключении, подводя итоги исследования, мы приходим к следующим выводам:

«Стихия вопрошания» получает многовариантнос воплощение в системе образов «Войны и мира», как через дифференциацию всех героев романа на «вопрошающих» и «косных», так и олицетворением вопросно-ответных функций в образах некоторых персонажей. Кроме того, образы центральных героев имеют некую «вопросительную программу развития», что получает воплощение в композиционных формах. Композиционная система романа в целом обнаруживает вопросительно-ответные основания для членения текста. Конкретные реплики действующих лиц приобретают при этом символическое значение.

Внимание к художественно выраженной у Толстого стихии вопрошания позволяет многое уточнить в трактовке образов героев и прояснить в новых нюансах авторскую концепцию «Войны и мира». К уже известным в литературоведении методам и средствам толстовского изображения диалектики души, диалектики поступка и диалектики авторского отношения следует добавить и многочисленные приемы, основанные на использовании разного рода вопросительных форм. Систематизация и типизация вопросно-ответного многообразия в толстовском повествовании, анализ генезиса вопросно-ответных решений в образной системе произведения могуг стать задачей исследования других художественных текстов Толстого. Выраженность «стихии вопрошания» в композиционной структуре романа проявляет авторскую концепцию в постановке «первых вопросов». Это дает новые перспективы для анализа толстовских произведений с иной, публицистической природой.

По материалам диссертации опубликовано 3 работы:

1. Вопросительные основания актуального членения романа Л.Н.Толстого «Война и мир» // «Благословенны первые шаги...»: Сборник

работ молодых исследователей / Под ред. С.Г.Шудежковой. Магнитогорск: МаГУ, 2004. Вып. 5. С.78-85.

2. «Стихия вопрошания» в романе Л.Н.Толстого «Война и мир» // УП Ручьевские чтения. Литературный процесс в зеркале рубежного сознания: Философский, лингвистический, эстетический, культурологический аспекты: Сборник материалов международной научной конференции I Под ред. М.М.Полехиной. М.; Магнитогорск: МаГУ, 2004. С. 107-110.

3. Сквозь призму вопросительного // «Три века русской литературы»: актуальные аспекты изучения / Под ред. Ю.И.Минералова и О.Ю.Юрьевой. М.; Иркутск: Иркутск, ун-т, 2004. Вып. IX. С. 53-62.

í

РНБ Русский фонд

-4

Регистрационный номер № 0363 от 02.04.2001 г. Подписано в печать 1.11.2004 г. Формат б0х84'/к;. Бумага тип № 1. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,0. Уч. -изд. л. 1,0. Тираж 100 экз. Заказ № 481. Бесплатно.

Издательство Магнитогорского государственного университета 455038, Магнитогорск, пр. Ленина, 114 Типография МаГУ

0 3 '¿п

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Бужинская, Дарья Сергеевна

Введение.

Глава 1. Вопрошающее общение.

1.1.Вопрошающая стихия диалога.

1.2.0твечающая природа образа: Наташа Ростова.

Глава 2. Вопрошающее мировоззрение героя.

2.1. Вопрошающая стихия жизненных истин: Пьер Безухов.

2.2. Герои и автор в кругу вопросов и ответов.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Бужинская, Дарья Сергеевна

Роман JI. II. Толстого "Война и мир", явившийся узловой точкой в развитии не только русской, но и мировой литературы, вызвал к жизни огромное количество литературоведческих работ и рассматривался, кажется, со всех сторон. Но исследования романа не теряют научной актуальности. Особенно продуктивным сегодня оказывается взгляд на эпопею как на "энциклопедию коммуникабельности", например, в работах О. В. Сливицкой [149: 3]. (В литературоведении при указании жанра "Войны и мира" встречаются два определения: роман и эпопея. В специальных исследованиях доказывается обоснованность использования каждого из них. Не делая вопрос о жанре произведения предметом нашего интереса, мы позволим себе пользоваться обоими терминами). О разнообразии показанных в романе форм общения В. В. Ермиловым сказано: "Изображение общения людей - самое главное для Толстого. Эта особенность его художественного метода и дала ему возможность создать в своем романе целый, необъятный, как океан, волнующийся, живой, необычайно сложный, разветвленный мир человеческих отношений, колоссальный образ человечества и - вместе с тем - образ именно русского народа" [69: 56]. Это океанически необъятное многообразие видов и типов представленных в эпопее вербальных и, отчасти, невербальных коммуникаций, их движущих механизмов рассматривалось в литературоведении. Однако перспективы для таких исследований еще открыты, так как, по выражению О. В. Сливицкой [149: 4], ". идея общения доминирует и в этике Толстого, и в его эстетике. Ведущей функцией искусства для него является функция коммуникативная".

Отраженный свет на проблемы человековедения вообще и проблемы общения в частности может бросать опыт других больших художников, что хорошо показано в книгах В. Д. Днепрова "Идеи. Страсти. Поступки: Из художественного опыта Достоевского" и "Искусство человековедения: из художественного опыта Льва Толстого", в которых очерчиваются контуры понятий "человек Толстого" и "человек Достоевского" [см. 64].

Творчество Достоевского позволяет исследователям сегодня обратить внимание на явления, безусловно, выходящие за пределы художественного мира этого писателя. Таковой нам представляется в первую очередь "стихия вопрошания" (терминологическое понятие А. П. Власкина).

Работа А. П. Власкина "Судьбы героев - под вопросом" [44] открывает новое направление в "человековедении". Ученый убедительно доказывает и ярко раскрывает существование "стихии вопрошания" в художественном наследии Ф. М. Достоевского: ". вопрошание - это не просто интонация или форма мысли; это некая принципиальная стихия. И как таковая, она, скорее всего, не подлежит завершающему учету. Сколько бы градаций вопрошания у Достоевского мы ни выделяли, - в его текстах найдутся новые примеры, размывающие рамки классификации. В этом вопрошание подобно диалогизму, широкие видоизменения которого убедительно показаны М. М. Бахтиным. Наряду с диалогизмом, стихия вопрошания может считаться универсальной для художественного мира Достоевского. Дело в том, что она различима и важна как в содержании, так и в форме, - по-своему объединяет эти измерения и в каждом имеет богатые нюансы выражения.

Объективности ради следует учитывать, что функциональный статус вопрошания в художественном мире имеет значение не только применительно к Достоевскому. "Художник, - писал Чехов, - должен быть не судьею своих персонажей и того, о чем говорят они, а только беспристрастным свидетелем. Художник наблюдает, выбирает, догадывается, компонует - уже одни эти действия предполагают в своем начале вопрос; если с самого начала не задал себе вопроса, то не о чем догадываться и нечего выбирать" [44].

Представляется, что в эпопее, созданной, безусловно, великим художником, «стихия вопрошания» нашла свои воплощения и может быть проанализирована. Однако следует оговорить аспект, избираемый нами для работы над романом, поскольку в многочисленных исследованиях "Войны и мира" понятие "вопроса" уже использовалось, и весьма активно.

О принципиальных для творчества JI. Н. Толстого и отразившихся, в частности, в романе "Война и мир" вопросах в критике высказывались многие, по-разному при этом используя понятие "вопроса". Чаще всего "вопрос" синонимичен "теме" и "проблеме". Такое понимание бытует и у самого Толстого в главах философии истории эпилога "Войны и мира" и в "Декабристах": ". когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эмансипационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотел исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге" [3: 401 - выделено JI. Н. Толстым].

Именно такое понимание "вопроса" унаследовало от писателя и тол-стоведение. Предлагаем здесь ряд цитат, в которых затрагивается интересующая нас тема.

Абсолютно согласно толстовской трактовке использует понятие вопроса для характеристики творчества писателя исследователь К. Н. Ломунов: "Толстым создано эстетическое учение, в котором коренные вопросы искусства поставлены в свете бурных событий "конца века" [106: 478]. Непосредственно об интересующем нас произведении писателя замечено Н. Н. Арденсом: "На всем протяжении романа длится сложный внутренний монолог писателя, скрывающегося за своими героями и подымающего сотни общественно-глубоких вопросов, порожденных и историей, и современностью" [12: 293].

Определенно связывается «вопрос» с тематикой и проблематикой произведения в суждении Л. Л. Сабурова: "Война и мир" имеет тематику, т.е. систему тем, вопросов, предметов изображения." [141: 32].

В этой же традиции понимания "вопроса" лежит и высказывание И. Л. Потапова, характеризующее широкий спектр проблематики "Войны и мира": "Писатель - мыслитель, философ, глубоко задумывавшийся над судьбами человечества, JT. Н. Толстой и в романе о прошлом не мог уйти от вопросов, волновавших его поколение" [130: 3]. Конкретизируя эту мысль, исследователь называет: вопрос о роли личности в истории [130: 6], вопрос о роли народных масс [130: 30], религиозный вопрос [130: 26]; вопрос о материализме [130: 30]; вопрос о перспективах развития человечества [130: 35]; крестьянский вопрос [130: 36]; Кроме того, в рамках названных "глобальных" наднациональных, надвременных проблем, И. А. Потапов указывает еще и частные вопросы: кто победил в Бородино? [130: 114]; вопрос об оставлении Москвы [130: 120]; вопрос о Кутузове [130: 124]; вопрос об ответственности Наполеона [130: 177]; вопрос о равенстве мужчин и женщин [130: 250].

Это очень широкий перечень социально значимых "вопросов" романа, чрезвычайно разных по критерию их выделения исследователем, по степени их разработанности и разрешенности в "Войне и мире". В нашу задачу не входит полный анализ видения исследователями общих и частных решаемых или только поставленных Л. Н. Толстым "вопросов". Мы склонны ограничиться только демонстрацией традиционности такой трактовки понятия и широты ее использования в толстоведческом литературоведении. Не структурируя вопросы-проблемы по разным критериям, представим их неполный перечень в исследовательской литературе для подтверждения мысли об обстоятельности разработки этой стороны интересующего нас термина. б

Кроме перечисленных И. Л. Потаповым, можно указать и иные "вопросы" (проблемы), анализируемые другими исследователями.

Например, Л. Л. Сабуров ряд названных уже проблем дополняет вопросом о противоборстве любви и страсти [141: 271]; вопросом о роли дворянства в развитии русской культуры [141: 19]; вопросом о власти [141: 304].

Г. Я. Галаган обстоятельно анализирует постановку и решение Толстым нескольких вопросов: о свободе и необходимости [47: 76]; какая сила "развязала" кровавое движение народов с запада на восток? ради какой цели оно осуществлялось? [47: 76, 124]; каким образом христиане могли совершить эти злодейства [47: 76, 95]; каким образом люди отступили от существенных свойств человеческой природы, что нужно было человеку, стоящему во главе этого движения, как представляется общее благо и пути его достижения [47: 76]. В своей работе исследователь серьезнейшим образом анализирует своеобразие подхода Толстого к этим вопросам в рамках его эстетической системы и ее включенности в историю философской мысли вообще.

По-своему подходя к трактовке тех же вопросов, А. В. Гулыга утверждает: "Толстой поставил вопрос "Какая сила движет народами?" Своим решением он показал сложность проблемы, показал, что "причинное" (т.е. сводящее все дело к воле отдельной личности, духовному ее миру и т.д.) объяснение в истории недостаточно. Народ - это огромное целое, где человек живет "роевой" жизнью, где гаснут личные черты. Толстому удалось лишь прочертить контуры этой роевой жизни. Потому ответ на вопрос - какая сила движет народами - нельзя считать исчерпывающим. Зато Толстой дал полный ответ на другой, не менее важный вопрос: какая сила движет человеком? Это тоже вопрос философии истории. Ибо любой человек не просто раб истории, но и ее творец" [60: 200].

С. Г. Бочаров многообразие уже названных выше "вопросов" соединил в одном, универсальном, с его точки зрения, и, глубоко анализируя его воплощение на страницах романа, затронул в своем исследовании и многие "частные" аспекты этой "общей" проблемы романа: "Как из многих жизней отдельных людей, с их всецело личными интересами, целями, складывается общая жизнь человечества, образуются "людские сцепления", движущие историю? Этот вопрос разбирает Толстой - теоретик и публицист" [28: 37].

Парадигма "вопросов" "Войны и мира" может быть расширена почти безгранично. Среди привлекших наше внимание литературоведческих анализов, рассматривающих вопросы более узкие, чем уже упомянутые нами, можно отметить несколько, касающихся "социально-политических" проблем.

Так, М. Б. Храпченко среди поднятых писателем в "Войне и мире" называет: вопрос о судьбах дворянства [173: 79]; вопрос о причинах бедствий простых людей, об истоках власти господствующих классов [173: 525].

Следуя той же логике, В. И. Камянов в ряду принципиально важных называет крестьянский вопрос ("Ты проснешься ль, исполненный сил?") [78: 270].

Другими исследователями на первый план выдвигаются вопросы "че-ловековедческого" направления", интерес, ориентированный на внутренний мир человека, на структуру личности. К таким вопросам можно отнести названный В. Д. Днепровым вопрос о возможности подлинной искренности [64: 102]. Продолжить этот ряд может вопрос о том, "что такое глубинное ядро человеческой личности", который формулирует Г. Б. Курляндская [94: 108]. Оговорим при этом, что вообще в своей работе исследователь отмечает ". разнообразие и широту этических позиций Толстого в "Войне и мире" [94: 149] и указывает широкий спектр вопросов, поднятых в романе.

Некоторые подходы к изучению наследия Толстого поистине "антро-поцентричны", включают все многообразие поставленных в творчестве вопросов в область личностной характеристики деятельности человека.

К примеру, рассматривая мировоззрение Jl. Н. Толстого в целом, В. Ф. Лсмус приходил к выводу: ". для Толстого существует только один вопрос познания - вопрос о том, в чем назначение и благо человека. Может быть, после Сократа никто не пытался с такой силой, как это сделал Толстой, свести всю философию к этому вопросу" [13:52]. Организующим и художественное изображение, и фштософско-исторические рассуждения писателя в "Войне и мире" исследователь назвал ". вопрос о существе власти", о непротивлении как единственно правильном действии человека, испытывающего насилие власти [13: 71].

Отчасти сопрягается со сформулированными В. Ф. Асмусом центральными вопросами романа и затрагивающий другую грань этого же тематического пласта указанный Д. С. Мережковским вопрос о преступности героев [115: 188].

В ряду частных подходов к общей проблеме войны и общественной жизни следует упомянуть еще несколько избираемых исследователями аспектов. К примеру, Г. Н. Фейн рассматривает вопрос совмещения гуманизма со справедливой войной [166: 254]. А в популярной книге о "Войне и мире" Н. Г. Долинина помимо уже указанных нами отмечает и вопрос о том, что такое патриотизм [65: 199].

Позволим себе закрыть ряд указаний на библиографию "вопросов", понимаемых как тема или проблема романа. При этом кое-что отметим. Во-первых, список частных вопросов, обнаруживаемых учеными в тексте романа, можно продолжать почти бесконечно. Во-вторых, следует указать особое место в ряду исследовательской литературы двух научных трудов, исключительных по широте выделяемого в них списка вопросов и глубине их рассмотрения.

Основательно рассматривая почти все указанные выше вопросы в их взаимодействии, включая их в общую систему толстовской эстетики и современной философии, Е. Н. Купреянова конкретизирует их рядом частных вопросов, например, о народной нравственности и дворянской образованности [93: 235]. Это беспримерное по содержательности исследование представляет читателю один из наиболее полных перечней вопросов творчества писателя и, одновременно, один из наиболее целостных подходов к их рассмотрению.

Другого рода колоссальный материал представлен в работе Я. С. Лурье, которым дан обзор серьезнейших трактовок учеными практически всех вопросов философии истории Льва Толстого [112: 7-36].

Отдавая должное принципиальной значимости перечисленных "вопросов" и глубине научных изысканий в этом аспекте, все же позволим себе упомянуть высказывание самого Л. Н. Толстого, процитированное С. Г. Бочаровым, : "Цель художника не в том, чтобы неоспоримо разрешить вопрос, а в том, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех ее проявлениях. Ежели бы мне сказали, что я могу написать роман, которым я неоспоримо установлю кажущееся мне верным воззрение на все социальные вопросы, я бы не посвятил и двух часов труда на такой роман, но ежели бы мне сказали, что то, что я напишу, будут читать тепе-ришние дети лет через двадцать и будут плакать и смеяться и полюблять жизнь, я бы посвятил ему всю свою жизнь и все свои силы" [28: 18].

Понимание вопросов как социальных проблем вполне традиционно, но мы пока оставим его за рамками нашего внимания и обратимся к замечаниям о принципиальной значимости сомнения и поиска в романе "Война и мир" (что, очевидно, ближе терминологическому выражению Л. В. Власкина "стихия вопрошапия"). Суждения о проявленности такого вопрошания в образах лучших персонажей эпопеи высказывали некоторые исследователи.

Еще Л. Л. Сабуровым было замечено, что "Положительные герои Толстого - особенно герои "Воины и мира" - отличаются важной чертой - активностью интеллекта, постоянным беспокойством и неустанными поисками новых путей решения встающих в жизни вопросов" [141: 175]. Ученый подчеркивал принципиальную важность сомнения и поиска как оснований оценки и дифференциации героев: "Коренная разница между ними [образами положительными и отрицательными]. состоит в том, что одним свойственна внутренняя борьба или внутреннее развитие, а другим - нет" [141: 509].

Созвучно этому мнение В. Е. Хализева и С. И. Кормилова о том, что интеллектуальное беспокойство и напряженная умственная работа представлены в "Войне и мире" как неоспоримая жизненная ценность [172: 31].

Высокий статус этой ценности подтверждается в исследовательской литературе и указанием на толстовскую авторскую сопричастность этому вопрошанию. Например, Е. А. Маймин отмечает: ". и в "Войне и мире" Толстой никогда не бывает нравственно безразличным к своим героям. Подобно Пьеру Безухову, он постоянно задается вопросами: "Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? это самые коренные вопросы художественного мировоззрения Толстого." [113: 84].

Близкое к предыдущему суждение высказывает Г. Я. Галаган, также включающая вопрошание героев в круг поисков самого писателя: "Вопрос -как войти в эту общую жизнь всем существом, - который встал перед Пьером после Бородина, был по существу главным и в жизни самого Толстого" [46: 825].

В этом же направлении Г. Н. Фейн определяет суть поиска истины как героями "Войны и мира" и самим писателем, так и многочисленными их литературными и реальными последователями: "От озлобления против мира лжи и мелкого эгоизма к открытию истины человеческой жизни идет князь

Андрей. От радостного предчувствия счастья к открытию той же истины придет Пьер. В этих разных путях к одной истине, может быть, и заключается ответ на вопрос, который будет мучить одного из героев блоковской драмы "Роза и крест":

Что ж пророчит странная песня?

Сердцу закон непреложный

Радость - страданье одно!" [166: 110].

Принципиальная важность сомнения и поиска подчеркнута в утверждении Г. Н. Фейна: "Толстой в "Войне и мире" все время показывает, как мучительно незнание истины и как счастлив человек, нашедший истину, подчас даже ложную" [166: 210]. Этот исследователь так трактует толстовское понимание истины: "Жизнь, настоящая жизнь, говорил нам Толстой в первых трех томах, состоит в искании истины, а истина - в единении людей." [166:213].

Близкое приведенному суждению о "пожизненности поиска истины" высказывание принадлежит В. И. Камянову: "Ежели бы только человек выучился не судить и не мыслить резко и положительно и не давать ответа на вопросы, данные ему только для того, чтобы они вечно оставались вопросами!" - восклицал герой-повествователь в "Люцерне", стоящий - духовно и биографически - вплотную к автору" [78: 5]. Объективная неразрешимость этих вопросов и их нервостепенность для лучших героев Толстого Камяно-вым подчеркивается неоднократно: ". теснота и дисгармония общественного бытия давили на душу многим, но именно для Пьера и князя Андрея они становились духовной проблемой, не находившей разрешения" [78: 220]. Интересны наблюдения этого исследователя над интеллектуальным своеобразием персонажей "Войны и мира", отличающем их от героев романов Ф. М. Достоевского: ". для его [Толстого] мыслящих героев характерно не мнение, а скорее сомнение (вспомним: "А не вздор ли все то, что я думаю?"), не мировоззрение, а мироощущение. Ум сердца имеет над ними нсизмеримо большую власть, нежели "ум ума"." [78: 118 - выделено Камяно-вым].

Чаще и подробнее других исследователей останавливает свое внимание на вопросительности толстовского текста С. В.Бочаров. Определеннее многих формулирует он пронизанность романа "вопрошанием": ". есть ли внутренняя, необходимая мера в человеческой жизни, есть ли между ее явлениями, между людьми целесообразная связь, или связь эта хаотична, случайна? В чем смысл активности человека, жизненных усилий его? Вопросы эти решаются всем романом Толстого, каждым его эпизодом. Путь, который проходят в романе важнейшие герои его, - это поиски, не одним разумом, а жизнью, судьбой, ответов на главные эти вопросы" [28: 44]. Этим же исследователем замечено: ". общий вопрос о целесообразности миропорядка и человеческой жизни, о свободе и необходимости в этой жизни - главный вопрос, который исследуется и выясняется каждой строчкой книги Толстого" [28: 56].

Именно С. Г. Бочаров указал на вопросно-ответные суждения героев как не просто характеристичные, а определяющие строй самой личности и ее восприятие мироустройства в данный момент: " Есть ли единая, объясняющая все отдельные факты необходимость, пружина, которой все движется, или только разрозненность и случайность. У героев Толстого, Безу-хова и Болконского, от того, как ими этот вопрос решен - не одним рассудком, а всем существом и чувствами, - зависит внутренний "мир", душевный, - согласие, мир человека с самим собой" [28: 74].

С. Г. Бочаров анализирует природу не только главного вопроса человеческой жизни, но и искомого ответа: "Зачем?" - вот великий вопрос, вопрос о цели, о назначении человека, жизни его, событий, истории. Человеку недостаточно факта события, он хочет узнать: зачем? Этот вопрос вырастает из отношения фактов, из связи явлений; собственно, не человек его задает объективному миру, а мир задает человеку и обязывает решать. Но ежели так, если этот вопрос: зачем? - не произвольная выдумка, не субъективное нечто, если он объективно глубок, жизнь своим ходом сама вырабатывает и поднимает его, - значит, жизнь в своем ходе должна содержать и ответ, ибо жизнь перестала бы быть серьезной, когда б начала задавать человеку вопросы, на которые не существует ответов" [28: 75].

Несколько замечаний, близких уже приведенным, сделан М. Б. Храпченко: ". главным, определяющим в его [Толстого] творчестве были поиски путей возрождения человечества" [173: 345]; центральное место в романе занимают характеры. людей пытливой мысли" [173: 159];

Одну из характерных черт толстовских "беспокойных" героев составляет неприятие ими исхоженных троп в жизни. Вступая в то или иное противоречие с социальным миром, с господствующими воззрениями и нормами, "беспокойные" герои стремятся отыскать свое собственное решение жизненных проблем" [173: 379]. одним из движущих противоречий его [Толстого] эпического повествования являются нравственные искания героев, пристально всматривающихся в окружающий мир, постоянно анализирующих существующие формы жизни, те духовные ценности, которыми располагает их среда, народ, человечество. И если жизнь, ее движение изменяют человека, то, в свою очередь, перемены в духовном строе личности ведут к открытиям новых качеств, свойств действительности" [173: 416-417].

Пожалуй, как никто другой глубоко оценил концептуальную важность вопрошания для самого Толстого и всех его центральных героев В. Тендряков, развивший эту мысль до полемической заостренности: "Что бы мы ни взяли в творчестве Льва Толстого - . - всюду мы сталкиваемся со всеобъемлющими вопросами "отчего?". Отчего жизнь такая, а не иная, отчего мир противоречив, что толкает человека к добру и злу, что истино, а что ложно в мире сем? Вопросы вопросов! . мне кажется, что ни Бальзак, ни

Достоевский не ставили перед собой вопрос вопросов: отчего жизнь именно такая, а не иная?. Герои же Толстого не столько озабочены самозащитой, сколько желанием понять - отчего происходят все болезненные явления. Жизнь не столько пугает их своей агрессивностью, сколько невыносима ее загадочность. Человек по своей природе не терпит никаких загадок, любыми путями всегда стремится объяснить их. даже путем самообмана. Именно этой - самой характерной человеческой чертой в высшей степени, как ни у кого, наделены герои Толстого, целиком подчиненные активной страсти познания. Не все загадки способен решить человеческий ум, существуют вопросы, на которые нет ответов. В чем смысл жизни? Куда стремится страждущее человечество?. Поставить вовремя вопрос, привлечь к нему внимание - ничуть не менее важно, чем найти правильное решение, совершить открытие." [159: 197-201].

Идея В. Тендрякова, высказанная им в небольшой журнальной публикации, более всего соответствует избираемой нами концепции, концентрируя свое внимание именно и только на вопросительной насыщенности толстовского текста. Ни у кого из исследователей вопросы такой центробежной силой не наделялись, хотя их значимость в ряду других черт толстовской манеры отмечалась.

Так, даже в популярных изданиях для старшеклассников принципиальная важность поиска и сомнения героев подчеркивалась, например, Н. Г. Долининой: "Так с первых глав "Войны и мира" я, читатель, заражаюсь отношением Толстого к его героям. Вместе с ним я презираю людей, которые не ищут, не мучаются, вместе с ним я сочувствую тем, кого понимает и любит он" [65: 11].

Очевидно, что принципиальное значение поиска, размышления, вопроса в структуре отдельных образов романа "Война и мир" в целом, а также вообще в творческом методе Л. Н. Толстого констатировалось многими исследователями, иногда подвергалось некоторому анализу.

Однако, насколько нам известно, собственно вопросительные формы, представленные в романс, объектом специального рассмотрения еще не становились. Даже в работах о языке прозы Толстого. Например, в важной для толстоведения и лингвистики художественного текста работе В. В. Виноградова [42], как и в обстоятельных трудах Н. М. Фортунатова и Н. М. Шанского [170 и 180] вопросительному синтаксису внимание почти не уделяется. Например, В. В. Виноградов выделил все особенности внутренней речи героев Толстого, в том числе эллиптичность синтаксиса, но к наличию в таких монологах организующего вопросно-ответного смыслового ядра он только подошел в своих наблюдениях, но не назвал самого явления [42: 181-188]. В трудах Н. Н. Арденса [12: 270-287], А. А. Сабурова [141] и А. В. Чичерина [178] языковым особенностям толстовских текстов отводится серьезная роль, но из вопросительных форм упоминается лишь несколько вопросительных предложений (как сырье для анализа других языковых пластов). На наш взгляд, ничуть не в большей степени оперируют этим материалом и другие исследователи.

В какой-то степени к теме грамматически проявленного вопрошания у Толстого подходит Б. Ф. Игнатов [75]. Ученый обращает внимание на то, что 1 том романа содержит 540 вопросительных высказываний, что составляет 7,37% от общего количества; 2 том - 626 (8,21%); 3 том - 497 (6,25%); 4 том - 341 (5,65%). Всего в романе исследователем обнаружены 2004 вопросительные конструкции, составляющие 7,02% всех высказываний. Ученый отмечает: пунктуационно особая эмоциональность вопросительных конструкций подчеркивается всего 12 раз, и объясняет столь малое количество преимущественной для Толстого передачей эмоциональности через лексические средства. Б. Ф. Игнатов констатирует, что у Толстого смысл высказывания формируется в единстве лексики, синтаксиса и интонации, при этом каждая из составляющих может усилить, по может и изменить информацию, передаваемую другими средствами. Однако анализа собственно вопросительных структур и их принципиальной значимости исследователь не проводит.

Такое пренебрежение синтаксически выраженным вопрошанием при анализе текстов Толстого, вероятно, отчасти предопределялось высказанной многими убежденностью в "антидиалогичности", "антидраматургичности" его повествования, особенно в сравнении с романами Достоевского. Так, М. Б. Храпченко отмечает: "Произведения Достоевского подчеркнуто проблемны. На страницах его романов неизменно ведутся горячие споры, развертываются страстные дискуссии по сложнейшим социальным, философским и многим иным вопросам. Страстность споров, столкновение происходит оттого, что для героев Достоевского общая идея не есть нечто абстрактное, обособленное от их жизни. Эпическим произведениям Толстого не в меньшей мере, чем романам Достоевского, присуще "многоголосие", но оно имеет у него совершенно иной характер. "Многоголосие" это выражается в изображении разнообразных потоков жизни, образующих мощное течение, в обрисовке многоликости окружающей человека действительности" [173: 522-3]. Этому же ученому принадлежит замечание: "Характерную особенность изображения людей Достоевским составляет постоянное ощущение тайны, которая окружает их действия, их внутреннюю жизнь. Каждый человек загадка для других; загадкой являются все те, с кем герой сталкивается. Но таинственность возникает не только из-за обособленности людей, но и вследствие того, что сама по себе внутренняя жизнь человека, по убеждению писателя, таит в своих глубинах много неизвестного, неожиданного. герои Достоевского постоянно заняты разгадкой реальных намерений, реальных чувств и побуждений друг друга. При всей сложности духовной жизни человека, какой воссоздает ее Толстой, для него в психологии людей нет той загадочности, таинственности, которые так привлекают Достоевского. Толстой неизменно подчеркивал непроизвольность, стихийность процессов, происходящих во внутреннем мире человека. Но раскрытие этой стихийности не ведет, однако, к признанию загадочности человеческого "я", его психологии. Важнейшее значение при этом имеет то обстоятельство, что Толстой изображает психическое в тесной связи с эпическим" [173:454-5].

Очень категорично сформулировал эти особенности стиля писателей Д. С. Мережковский: "Война и мир", "Анна Каренина" - действительно романы, подлинный "эпос". Здесь, как мы видели, художественный центр тяжести не в диалогах действующих лиц, а в повествовании; не в том, что они говорят, а лишь в том, что о них говорится; не в том, что мы ушами слышим, а в том, что мы глазами видим" [115: 108].

Среди многочисленных суждений, близких по идее к процитированным выше, отличается образностью и четкостью формулировки мысль, выраженная С. Г. Бочаровым: ". романы Достоевского помнятся как грандиозно разросшиеся диалоги, испытания точек зрения, истин, идей и жизненных вер. мы все-таки в них помним прежде всего основную линию спора, диалога истин. "Война и мир" вспоминается яркостью эпизодов, отдельных картин. В общем плане романа эпизод важен не только как определенная ступень к определенному итогу, он не только продвигает действие и является средством, чтобы "разрешить вопрос", - он задерживает ход действия и привлекает наше внимание сам по себе, как одно из бесчисленных проявлений жизни, которую учит любить нас Толстой" [28: 19-20 - выделено С. Б.].

Другую грань противопоставленности толстовской эпичности и диало-гичностн Достоевского подчеркивал А. В. Чичерин: "У Достоевского поэтическое слово звучит иначе, чем у Толстого, более ударно, более сгущенно, и в связи с этим в сложном строении его речи ни связи, ни вхождение одного предмета в другой, ни сцепление в одной фразе разных концов романа такого значения не имеют. Не эпическое, а трагедийное начало, страстность монолога и диалога определяют строение речи" [ 178: 174].

Возможно, именно общепризнанность эпичности толстовского повествования обусловила некоторое невнимание к внутренним и внешним монологам и диалогам его героев. Более ли диалогичны и вопрошающи тексты Достоевского, судить сложно в силу отсутствия или субъективности выбираемого критерия оценки. Число вопросов во внутренней и внешней речи персонажей у Толстого - меньше, чем в текстах Достоевского, а качество вопросов - просто иное и заслуживающее рассмотрения.

К тому же вопросительные конструкции могут казаться недостаточно показательными в силу их количественной ограниченности и чрезвычайно редкой повторяемости в толстовском тексте. Прокомментируем это сделанным по другому поводу высказыванием И. А. Потапова: "Этот прием типизации [поступок героя] не отмечался в должной мере литературоведением, может быть, потому, что однородные по своей положительности поступки как бы унифицируют характеры и не служат в той мере, как характерные портретные детали, целям индивидуализации образа. Кроме того, портретные детали могут повторяться в произведении бесчисленное количество раз, а поступок упоминается лишь однажды" [130: 260].

Пожалуй, эти слова в полной мере можно отнести не только к поступкам, но и к внутренним и внешним вопросам героев. Безусловно, повтор вопроса покойной княгини Лизы: "За что вы это со мной сделали?" - не менее характеристичен, чем многократное упоминание беличьего выражения ее вздернутой губы, как и параллелизм вопросов Наташи при расставании с обоими женихами: "Отчего же год?"; "Для чего же в Петербург?". Свернувшийся в голове Пьера винт вопроса о бессмысленности и несправедливости жизни экзаменует своим наличием или отсутствием, а также вариантами ответов большинство персонажей эпопеи. Кроме того, сам по себе этот вопрос уже может быть призмой для рассмотрения движения характеров и логики сюжета. Ответ Анатоля на вопрос Долохова о том, что же будет после похищения Наташи, ответ взглядом на часы: "А? Не знаю. Пора!" - может быть назван символом этого образа - жить одной минутой, не задумываясь и не отвечая. Изобилие вопросов в солдатских полилогах, предваряющих одни батальные сцены, и их полное отсутствие в изображении других сражений может дать нам почувствовать и понять то, на чем построена авторская "философия истории". Вопросы Веры к Болконскому о Наташе на вечере у Бергов предваряют для читателя развитие логики образа Наташи в этой сюжетной линии. В конце концов, частные вопросы персонажей могут дать нам ценный фактический материал. Например, вопрос князя Андрея к Пьеру после знакомства с Наташей: "Ты знаешь наши женские перчатки?." -это единственное в романе определенное указание на принадлежность Болконского к масонству, что позволяет нам спорить с некоторыми исследователями [например, 130: 192], которые утверждают, что тщательно проработанная в черновиках тема масонства Болконского исключена из окончательной редакции романа в связи с резким разграничением направленности стремлений главных героев.

В этой связи нам представляется актуально-перспективным провести исследование многообразнейших прямых и косвенных, озвученных и подразумеваемых вопросов и столь же разновариантных ответов. Эти вопросно-ответные формы разворачивают поступательное движение романа к его главам "философии истории", выступающим как авторский дидактический вариант ответа на главные вопросы "Войны и мира". Внутреннее движение характеров действующих лиц романа воплощается в смене внутренних вопросов, ведущих героя на определенном этапе, а также в обретаемых им вариантах ответов. Взаимодействие персонажей тоже иногда получает характер образно воплощенных ответов или вопросов друг другу. Мы полагаем, что стать инструментом для проникновения в художественный мир Толстого могут не только качественные, но и количественные характеристики форм вопрошания. К таким следует отнести: частотность использования внешних и внутренних, вербализованных и "непроявленных", мировоззренческих и частных вопросов, а также концентрацию вопросов в отдельных главах и сценах, их движение, определяющее логику развития характеров и сюжета.

Предмет нашего исследования определяется как "стихия вопрошания" - феномен, в котором различима двойственность его природы. С одной стороны, он принадлежит сфере литературоведческих понятий и в таком случае обозначает явление, составляющее специфическую черту поэтики. С другой стороны, гораздо важнее и для научного рассмотрения продуктивнее художественная природа "стихии вопрошания", придающая ее бытованию универсальный характер.

Объектом исследования является роман JI. Н. Толстого "Война и мир". Учитывая как особенности избираемого нами фронтального анализа текста, так и значительный объем произведения, предполагая большое разнообразие в воплощении указанного предмета исследования, мы находим невозможным охватить нашим вниманием все, потенциально входящее в этот объект. Поэтому мы избираем для себя одну постоянную доминанту - образ Пьера Безухова, так как предполагаем, что такое сужение объекта исследования не повлечет трансформации предмета анализа. Выбор образа продиктован следующими соображениями:

Во-первых, Безухов является главным героем эпопеи, единственным, представленным в ней от первой до последней главы.

Во-вторых, он продуктивно общается с самыми разными типами людей и вовлекается в максимальное по сравнению с другими героями количество диалогов.

В-третьих, Пьер видится нам самым ищущим героем "Войны и мира", самым беспокойно вопрошающим на всех этапах своей духовной жизни. Поэтому он представляет для анализа самый широкий спектр мировоззренческих вопросов.

В-четвертых, этого героя традиционно воспринимают как alter eqo автора, что дает основания искать взаимосвязь между вопросами, "ведущими" героя, и вопросами, лежащими в авторской концепции произведения.

В соответствии с обозначенным предметом может быть сформулирована цель исследования - выявление, систематизация форм вопрошания в тексте романа, определение их типов и функций.

Цель предопределяет постановку следующих задач:

- проанализировать вопросно-ответные структуры диалогов "Войны и мира", прояснить специфику их воплощения в художественном мире произведения, их влияние на образную и композиционную систему романа;

- рассмотреть специфику постановки и трансформации мировоззренческих вопросов главного героя, их включенность в общую концепцию романа;

- выявить нюансы толстовского психологизма, открывающиеся в свете реализованной в тексте "Войны и мира" стихии вопрошания.

Научная новизна и актуальность во многом определены предметом, целями и задачами исследования, которые являются принципиально новыми по своей ориентации на целостное рассмотрение проявлений вопрошания в романе Толстого. До сих пор, как мы полагаем, лингвистика инвентаризировала грамматические формы вопросительного безотносительно к содержанию произведения в целом, а литературоведение составило обстоятельнейшую библиографию о проблематике (то есть о вопросах) эпопеи, многократно декларировало принципиальную значимость поиска у лучших героев писателя. Ни один серьезный исследователь не обошел своим комментарием конкретные вопросно-ответные формы, но лишь как частный материал для прояснения другой тематики. Фронтальный филологический анализ соответствующих структур как целостной художественно значимой системы, насколько нам известно, предпринимается впервые и может стать шагом к формированию нового аспекта текстологического анализа.

Методология работы будет обусловлена научными задачами и спецификой объекта. Ракурс исследования предполагает системный подход к уникальному художественному явлению в соответствии с положениями современного филологического анализа и с учетом теоретических концепций и методологических подходов, разработанных литературной наукой в последние десятилетия. Особенно мы намерены учитывать рекомендации структурно-семантического анализа.

Теоретическую основу диссертационного исследования могут составить труды литературоведов: М. М. Бахтина, неоднократно подчеркивавшего принципиальную значимость вопроса или ответа как организующего начала диалогических отношений любого уровня [см. 20: 441, 445, 446, 460463, 471-500]; Ю. М. Лотмана, побуждающего нас к "знаковому" прочтению многих вопросительных структур текста [см. 109: 125-127, 430, 467, 482-483, 524, 566, 659]. Историко-литературоведческой базой анализа "Войны и мира" могут явиться труды Н. Н. Арденса, В. Ф. Асмуса, Я. С. Билинкиса, Б. И. Бурсова, П. П. Громова, Э. В. Зайденшнур, Е. Н. Купреяновой, Г. Б. Курляндской, К. Н. Ломунова, Т. Л. Мотылевой, А. А. Сабурова, А. П. Скафтымова, М. Б. Храпченко, Б. М. Эйхенбаума и др.

В работе, возможно, будет учтен опыт работы литературоведов, методологические позиции которых могут оказать влияние на аналитический характер применяемого нами фронтального текстуального анализа и комментария романа: С. Г. Бочарова, Г. Я. Галаган, Л. Гинзбург, В. И. Камянова, Л. М. Лотман, В. Е. Хализева и С. И. Кормилова. Особенное значение, как мы полагаем, будут иметь работы О. В. Сливицкой и В. Д. Днепрова, развивающие направление "человековедения" и способные многое предопределить в нашем подходе к отбору литературного материала и его прочтению.

Характер рассматриваемой проблемы и специфика исследуемого материала, возможно, потребуют от нас обратиться к опыту лингвистических изысканий. Особенно продуктивными в рамках нашей темы может стать приложение исследований по теории и прагматике текста (Р. И. Гальперин, С. А. Васильев, М. Я. Дымарский, Н. А. Купина, JI. М. Лосева и др.), по коммуникативным аспектам русского синтаксиса (Г. А. Золотова, С. В. Андреева, Н. А. Андромонова, Н. И. Голубева-Монаткина, Р. Конрад, Л. В. Цурикова и др.) и психолингвистике (А. А. Леонтьев, Р. М. Фрумкина). Не переводя методологию языковедческих работ в собственное исследование, мы считаем возможным учесть представленный ими опыт для наиболее адекватной интерпретации вопросительной грамматики в структуре диалогов.

Особое значение в качестве теоретической и методологической основы нашей диссертации будет иметь работа А. П. Власкина, предопределившая предмет и цель проводимого нами исследования.

В структуре работы мы предполагаем выделить две главы. Первая посвящена анализу вопросно-ответных форм в разных диалогах "Войны и мира" и отражению в них психологических особенностей общения героев и типологии коммуникаций, представленной автором романа. Вторая глава будет ориентирована на рассмотрение мировоззренческих исканий главного героя, развитие, разрешение, трансформацию и смену его внутренних вопросов. В заключении сформулируются выводы, которые будут получены в ходе исследования.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Стихия вопрошания" в романе Л.Н. Толстого "Война и мир""

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В ходе текстологического анализа в избранном нами аспекте мы стремились определить степень актуальности такого подхода к толстовским произведениям и обнаружить своеобразие использования писателем художественно значимых форм проявления "стихии вопрошания". Результаты исследования дают нам основания утверждать, что внимание к вопросно-ответным структурам текстов Л. Н. Толстого может служить принципиально важным, насущным аспектом их интерпретации. Обобщая сделанные нами наблюдения, мы приходим к следующим выводам:

Стихия вопрошания" получает многовариантное воплощение в системе образов "Войны и мира".Наличие или отсутствие вопроса, поиска, сомнения характеризует, дифференцирует всех героев романа, определяя систему их отношений и место каждого в авторской концепции. Деление на "ищущих, вопрошающих" и "косных, не ведающих сомнений" не менее проявлено в тексте, чем противоположение "военных" и "мирских" характеров, а потому дает огромный материал для анализа и типизации. Более того, закономерности духовного поиска главного героя приводят нас к новому варианту прочтения названия эпопеи, так как основным предметом исканий героев оказывается скрытый за вопросом о смысле жизни поиск мира с самими собой.

Влияние "стихии вопрошания" на систему образов романа сказывается в том, что, образы некоторых персонажей несут в себе олицетворенные варианты вопросно-ответных функций. Так, Наташе Ростовой дано на определенном этапе "снимать", устранять многовариантный вопрос Безухова о смысле жизни, а Баздеев и Каратаев появляются в судьбе и сознании героя как олицетворенный ответ на искания данного момента. В свою очередь, сам Пьер часто предстает олицетворенным вопросом: в гостиной Шерер, на поле Бородина, на допросе у Даву, в плену - он генерирует в себе разной глубины и напряженности идейные, нравственные и другого рода поиски у

186 своего визави, зачастую "катализируя" вызревание еще скрытого подсознательного вопроса или ответа.

Вопрошание" организует систему образов романа и сюжетно: в первых главах романа, например, в эпизоде светского приема у Л. П. Шерср, задается некая "вопросительная программа" развития образов центральных героев. Так, легко дав утвердительный ответ на вопрос о праве па убийство (при обсуждении деятельности Наполеона), Пьер Безухов на протяжении романа многократно экзаменуется праюическим решением этого вопроса (например, спровоцировавшей первый винт кризисных вопросов дуэлью с Долоховым, замыслом убить Наполеона, реальной опасностью быть расстрелянным и т.д.). Практически все вопросы, возникающие в празднословном формате светской беседы у Шерер, становятся отправной точкой разного рода экзаменов действующих лиц и получают в романе столь же многовариантное разрешение. В том числе - в виде прямых толстовских дидактических "уроков" в главах философии истории, о которых сам писатель говорил, что более всего ценит читателя, который не будет нуждаться в морализаторстве этих глав, который способен понять все то же через образную и композиционную систему романа.

Поэтому в композиционной системе романа "Война и мир" вопросно-ответные структуры представлены не менее обширно, чем в системе образов. Так, обнаруженная нами "вопросительная программа" развития образов получает воплощение и в композиционных формах. Некоторые эпизоды книга являются развернутыми ответами на конкретный вопрос. К примеру, трижды декларированный в первых главах поиск проекта "вечного мира" заставляет героя дважды давать варианты решения: в программной речи преобразователя масонства на заседании ложи и в суждениях члена тайного общества в эпилоге.

Кроме того, в композиционной логике романа обнаруживаются вопросительные основания для актуального членения отбивок, глав, частей и да

187 же томов. Завершающий отдельную структуру вопрос - реплика персонажа "крупным планом" указывает объект авторского анализа в следующей, наполняя формальные признаки композиционного построения содержательными художественными реалиями. По нашим наблюдениям, минимум 60 композиционных членений текста романа имеют вопросно-ответную природу. По сверхзадаче комментария к конкретному вопросу или ответу отделяются как отбивки внутри главы, так и 4 том от эпилога.

Очевидно, что конкретные вопросно-ответные реплики действующих лиц романа приобретают при этом символическое значение. Так, два варианта развития Наташей вопроса "Зачем в Петербург?" при ее прощании с женихами отражают две программы поведения, две иерархии в системе ценностей. А обмен взаимными внутренними вопросами Пьера и солдат накануне Бородинской битвы воплощает психологическое противостояние двух систем миропонимания (рассудочной и интуитивной). Трансформация вопроса Безухова "Почему солдаты идут на смерть и не думают о ней?" с поиском ответа уводит читателя от психологической характеристики героя к формулировке проблемы эпопеи. Как следствие - пристальное внимание к вопросам, которыми живут герои, внимание к логике соотношения этих вопросов позволяет сделать уточнения как в судьбах героев, так и в нюансах авторской концепции "Войны и мира". Некоторые коррективы в традиционные исследовательские споры о мировоззренческих установках героев романа (например, в трактовки положений Богучаровского спора) может вносить их лингвистическое прочтение именно как вопросов и именно как ответов, не воспроизводимых и создаваемых в ориентации на конкретного собеседника в конкретных обстоятельствах, что вскрывает механизмы спора не столько с другом, сколько с самим собой, устраняет возможность однозначного прочтения декларируемой мысли и даст перспективу анализа диалогов романа, уже многократно прокомментированных.

К многочисленным известным литературоведению методам и средствам толстовского изображения диалектики души, диалектики поступка и диалектики авторского отношения следует добавить н требующие отдельной проработки-классификации использования разного рода вопросительных форм. В "Войне и мире" мы обнаруживаем прием прямой номинации персонажа ответом на внутренний вопрос другого действующего лица. Многократное повторение одного вопроса или типичность ответа могут служить символами отдельного образа, характеризуя его не менее повторяющейся портретной детали. Авторская психологическая характеристика персонажей может базироваться на дифференциации свойственных их общению или мышлению вопросов. Так, сравнительно немногие персонажи наделены внутренними вопросами. Разные типы светского общения ориентированы на использование прямых или косвенных вопросов. Неизменяемое в обстоятельствах "человеческое ядро личности" [выражение О. В. Сливицкой 149] проявляется в преобладании отрицательно или положительно заряженных вопросов к собеседнику. Очень тонким и точным инструментом анализа психологии и сознания героя служат формально не спровоцированные собеседником реплики-ответы, которые указывают на существование "подтекстового" вопроса. Показательно, что такие "иодтек-стовые", вербально не оформленные вопросы могут быть во внутренней речи персонажен, поднимая например, проблему искренности героя с самим собой. Чрезвычайно важно, что внутренние диалоги, дарованные только лучшим героям эпопеи, всегда имеют организующее вопросно-ответное смысловое ядро. Сны в "Войне и мире" тоже составляют элемент внутреннего поиска, указывая самому герою и читателю направление интуитивного движения к "сгустку смысла" еще не сформулированного ответа на приоритетный в данный момент вопрос.

Многообразные варианты сочетания внешних и внутренних вопросов персонажей дают писателю целую палитру изобразительных средств. На

189 пример, синхронное представление несовпадающих внутренних и внешних вопросов Пьера на дуэли демонстрирует несоответствие самоощущения личности и социальной роли, те есть антипараллель вопросов является средством раскрытия образа. Степень концептуальной важности вопроса, который ведет мысль Пьера накануне Бородина, вопроса о внутренней озабоченности идущих на смерть солдат, подчеркнута неспособностью героя адекватно реагировать на внешний вопрос этих солдат к нему. В сцене послевоенного свидания Безухова и Ростовой через устранение внешнего вопроса (узнавание Наташи в инкогнито) разрешается подтекстовый внутренний вопрос (признание себе самому в любви к девушке). Средством разработки характеров становится и решение вопроса о поведении накануне решающего сражения многочисленных персонажей эпопеи, включенных в поле зрения Пьера и экзаменуемых предлагаемыми обстоятельствами. А объединенность всех присутствующих на расстреле одним внутренним вопросом: "Кто же это делает?" - предопределяет для читателя катастрофичность грядущего как реально-бытового испытания героя, так и самого тяжелого его духовного кризиса, на этот раз не имеющего в своей основе чувства личной вины. К авторским средствам, раскрывающим психологию развития отношений, можно отнести и "дистантные диалоги" некоторых героев, действия одних как ответ на удаленный во времени и пространстве внутренний вопрос других. Заслуживает внимания и возможность заключить развитие некоторых сюжетных линий романа в тезисный конспект из вопросительных реплик - "психологических узлов".

Все это многообразие вопросно-ответных элементов толстовского повествования нуждается в систематизации, типизации и достойно быть включенным в литературоведческие представления о методе писателя, что представляется нам возможной перспективой анализа стихни вопрошания в других художественных произведениях Толстого. Указанные выше особенности вопросно-ответной организации образной системы романа достаточно

190 значительны и явны по своему воплощению, что позволяет нам предположить наличие генезиса таких авторских решений. Поиск соответствующих форм, использованных Толстым в ранних произведениях, обнаружение развития, разработки приемов "Войны и мира" в последовавших за эпопеей романах может стать предметом нового исследования. Влияние стихии вопрошания на композиционные структуры романа чрезвычайно продуктивно представляет авторскую позицию в постановке "первых вопросов". Возможно, анализ не только художественных, но и публицистических произведений классика углубит или расширит наши наблюдения в этой сфере.

Список научной литературыБужинская, Дарья Сергеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Толстой JI. Н. Война и мир. // Собрание сочинений в 22 томах. М: Худож. лит-ра, 1981. тт. 4-7.

2. Толстой JI. Н. Война и мир. Неизданные тексты. Публикация Г. Волкова. С.285 -380. //Литературное наследство тт.35-36. Л. Н. Толстой, кн 1. - М.: Изд-во АН СССР, 1939.

3. Толстой Я. Н. Декабристы // Собрание сочинений в 14 томах. М : ГИХЛ, 1952. т 3. -С. 400-433.

4. Толстой JI. Н. Исповедь. Л.: Худож. лит-ра, 1991. - 416с.

5. Авилова Н. С. Перечитывая "Войну и мир" Л. Толстого: Об ассоциативных связях в тексте романа. // Русская речь 2001. - № 5. - С. 36-40

6. АйзерманЛ. С. Русская классика накануне ХХГ века- Утопии и антиутопии в снах героев русской литературы // Литература в школе. 1997. - №1. - С. 111-116; № 2.1. С 36-40, 90-95.

7. Айхенвальд Ю. И. Лев Толстой, гл. // Айхенвальд Ю И Силуэты русских писателей -М,- Республика, 1994. С. 217-242

8. Андреев Ю. От романа на злобу дня к произведению на вечные темы (об эволюции "Войны и мира" в читательском восприятии) гл //Волшебное зрение Л.: 1990 -С 415-425

9. Андреева С. В. Трансформация вопросительных высказываний в речевом общении // Вопросы стилистики, вып № 27. Саратов. СГУ, 1998. - С. 94-103.

10. Андромонова Н. А. Синтаксические особенности внутренней речи произведений Толстого. // Толстой и проблемы современной филологии. Казань, КГУ, 1991. -С. 48-55.

11. Анненков П. В. Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого "Война и мир" // Литература. приложение к газете "Первое сентября". - 1996. - № 34 - С. 9-10.

12. АрденсН. Н.(Апостолов Н.) Творческий путь Л. Н. Толстого. М.: Изд-во АН СССР, 1962. - 680с.

13. Асмус В. Ф. Мировоззрение Л. Толстого.: Литературное наследство т.69. кн.1. М, 1961. - С. 35-102

14. Арутюнова Н. Д. Диалогическая цитация (к проблеме чужой речи). И Вопросы языкознания. 1986. № 1,- С. 50-64.

15. Бабаев Э. Г. Очерки эстетики и творчества Л. Н. Толстого. М.: МГУ, 1981. - 198с.

16. Бабаев Э. Г. Тон правды (о романе Л. Н. Толстого "Война и мир") // Знамя. 1987. -№ 8. - С. 129-134.

17. Балаян А. Р. Основные коммуникативные характеристики диалога: Автореферат дис. канд. филол. наук. М.: МГУ, 1971. - 20с.

18. Балонов Ф. Иже имать ум да почтет: ( о мистическом исчислении по Апокалипсису в романе JL Н. Толстого "Война и мир" // Нева. -1996. № 8. - С. 237-9.

19. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Ху-дож. лит-ра, 1975. - 810с.

20. БахтинМ. М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит-ра, 1986. - 543с.

21. Безрукова 3. П. Л. Н. Толстой. М.: МГУ, 1956.

22. БердникЛ. Ф. Вопросительные предложения с повествовательным значением в современном русском языке. Автореферат дис. канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 1974. - 18с.

23. Билинкис Я. С. О творчестве Л. Н. Толстого. Очерки. Л.: Советский писатель, 1959. - 414с.

24. Билинкис Я. С. Производство форм человеческого общения // Метод и мастерство, вып №1. Вологда, 1970. - С. 207 -222.

25. Билинкис Я. С. Творческий путь Л. Н. Толстого. Л : Общ-во по распространению политических и научных знаний РСФСР, 1957. - 67с.

26. БойкоМ. Н. "Война и мир" Л. Толстого и "Воспитание чувств" Постава Флобера: опыт сопоставления двух этико-эстетических систем // Художественные процессы в русской культуре второй половины Х1Хв. М.: 1984. - С. 52-82.

27. Борисова И. Н. Замысел разговорного диалога в структуре коммуникации. // Культурно-речевая ситуация в современной России. Екатеринбург: УрГУ, 2000. - С. 241271.

28. Бочаров С. Г. Роман Л. Толстого "Война и мир". М.: Худож. лит- ра,1987. - 156с

29. Булыгина Т. А. Шмелев А. Д. Вопрос о косвенных вопросах: является ли установленным фактом их связь с фактивностью? // Логический анализ языка. Знание и мнение. М. Наука, 1988. С. 46 - 63.

30. Булыгина Т. В. Шмелев А. Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики) // серия Язык. Семиотика. Культура. М.: Школа "Языки русской культуры", 1997. - С. 246 - 475.

31. Курсов Б. И. Лев Толстой и русский роман. M.-JI.: Изд-во ЛН СССР, 1963. - 151с

32. Бырдина Г. В. Конструктивная роль исходной реплики в диалогическом вопросно-ответном единстве. Автореферат дисс.канд. филол. наук. -Воронеж, 1985. 19с.

33. Бычков С. П. JI. Н. Толстой. Очерк творчества. М.: Гослитиздат, 1954. - 480с.

34. Бялыи Г. А. Проза 60-х (общий обзор) // История русской литературы т.VIII Литература 60-х годов.ч. 1. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 227-316.I

35. В мире Толстого: Сб. статей. Сост. Симашинский. М.: Советский писатель, 1978. -528с

36. Валюсин'ская 3. В. Вопросы изучения диалога в работах современных лингвистов. // Синтаксис текста. М,: Наука, 1979. - С. 299-313.

37. Васильев JI. Г. Функционально-аргументативный анализ текста // Коммуникатвно-функциональный аспект языковых единиц. Тверь, 1993. - С. 22-31.

38. Васильев С. А. Синтез смысла при создании и понимании текста. Киев, 1988. -240с.

39. Вересаев В. В. "Да зравствует весь мир" (о Толстом) С. 59-189. /гл / // Вересаев В. В. Живая жизнь: О Достоевском и Толстом: Аполлон и Дионис (о Ницше) -М.: Политиздат, 1991. - 336с.

40. Верещагин Е. М, Костомаров В. Г. В поисках новых путей развития лингвострано-ведения: концепция рече-поведенческих тактик. М, 1999. 80с.

41. Виноградов Б. С. О некоторых художественных особенностях романа-эпопеи

42. Л Н. Толстого "Война и мир" // Ученые записки Грозненского госпединститута. -1953. -№ 8. С. 41-72.

43. Виноградов В.В. О языке Толстого (50 60е г.г.) // Литературное наследство тт.35 -36. Л. Н. Толстой, кн. 1. - М.: Изд-во АН СССР, - 1939. - С. 117-220.

44. ВласкинА.П. Взгляд и нечто в художественном мире Достоевского. Вестник МаГУ. Вып. 2 .- Магнитогорск, 2002. С.7-10.

45. Власкин А. П. Судьбы героев под вопросом. — Маг-ск: Изд-во МаГУ, 2003г. 64с.

46. ВласкинА.П. Творчество Достоевского и народная религиозная культура. Магнитогорск: Изд-во ЧГУ/МГПИ, 1994 - 196с.

47. АбТачаган Г. Я. Л. Н. Толстой // История рус. лит-ры в 4 тт. Т. 3 Гл. 24, АН СССР Институт рус. литературы (Пушкинский дом) Л. :Наука, 1982, С. 797-851.

48. Гпаган Г. Я. Л. Н. Толстой. Художественно-этические искания. Л.: Наука, 1981. -174с.

49. Гальперин Р. И. Членимость текста // Гальперин Р. И. Текст как объект лингвистического исследования. М: Наука, 1981. - 140с.

50. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. — JI.: Советский писатель, 1979. -222с.

51. Гинзбург ЛЯ. О психологической прозе. Л.: Худож. Лит-ра, 1977. - 443с.

52. Голубева-Монаткина Н. И. Классификационное исследование вопросов и ответов в диалогической речи // Вопросы языкознания. 1991. № 1. - С. 125-134.

53. Горная В. 3. "Война противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие". // Русская словесность. - 1999. - № 5. - С. 2-12.

54. Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике., вып № 16. М., 1985.-С. 217-237.

55. Громов П. П. О стиле Льва Толстого. Л.: Худож. лит-ра, 1971. - 391с.

56. Громов П. П. О стиле Льва Толстого: Диалектика души в "Войне и мире". Л.: Худож. лит-ра, 1977. - 484с.

57. Громова-Опулъская Л. Д. Национальное, народное и всемирное в книге "Война и мир" // Литература в школе. 2003. - № 3. - С. 8-11.

58. Гудзий Н. К. Лев Толстой. Критико-биографический очерк. М.: Худож. лит-ра, 1960. -215с.

59. Гулин А. В. Поэзия правды: О путях преображения исторического материала в "Войне и мире" // Русская словесность. 1994. - № 5. - С. 3-10.

60. Гулок А. Т. Развенчанный Тулон: Об одной особенности стиля Л. Н. Толстого. // Русская речь. 2001. - № 5. - С. 41-46.

61. ГулыгаА. В. Перечитывая "Войну и мир". // Уроки классики и современность. М.: Худож. лит-ра, 1990, - С. 182-202.

62. Гусев Н. Н. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого 1828 -1890. М.: Гослитиздат, 1958. - 836с.

63. Данилов С. Ю. Стереотипизация вопроса как элемента жанровой структуры // Стереотипность и творчество в тексте: Межвузовский сб науч. трудов. Пермь, 2002. -С. 262-286.63 .Дементьев В. В. Непрямая коммуникация и ее жанры. Саратов: СГУ, 2000. - 245с.

64. Днепров В. Д. Искусство человековедения (из художественного опыта Льва Толстого). Л.: Советский писатель, 1985. - 288с.

65. Долинина Н. Г. По страницам "Войны и мира". Л.: Дет. лит-ра, 1989. - 256с.

66. Духовная трагедия Л. Толстого / Сост. А.Н.Стрижев. М.: Отчий дом, 1995. - 320с.

67. Дымарский М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст ( на материале русс, прозы XIX XX в.в.). - СПб, 1999. - 284с.

68. Еремина JI. И. Рождение образа. М.: Наука, 1983. - 191с

69. Ермилов В. В. Толстой художник и роман "Война и мир". - М.: Худож. лит-ра, 1961.-359с.

70. Есин А. Б. Психологизм "Войны и мира" JI. Н. Толстого. // Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы. М.: 1988. - С. 120-139.

71. Есъкова Н. О каком мире вдет речь в "Войне и мире"? // Наука и жизнь. 2002. - № 6 - С. 26-27.

72. Жданов В. А. Любовь в жизни Льва Толстого. М.: Планета, 1993. - 304с.

73. Зайденшнур Э. В. "Война и мир" Л Н. Толстого. М.: Книга, 1966 - 403с

74. Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М.: Наука, 1976. -317с.

75. Игнатов Б. Ф. Интонационные значения в романе Толстого "Война и мир". // Толстой и проблемы современной филологии Казань: КГУ, 1991. - С 98-106

76. Изучение языка произведений Л. Н. Толстого: Межвузовский сборник научных трудов. Тула* ТГПИ, 1987. - 160с

77. ИщукГ. Н. Лев Толстой Диалог с читателем М : Книга, 1984. - 191с

78. Камянов В. И. Поэтический мир эпоса (о романе Л Толстого "Война и мир"). М ' Советский писатель, 1978 - 295с

79. Кандиев Б. И. Роман эпопея Л. Н. Толстого "Война и мир". Комментарий. - М.: Просвещение, 1967. - 390с.

80. Кантор В. Лев Толстой: Искушение неисторией: Самый, самый, самый, или Толстой contra Гете // Вопросы литературы. 2000. -№ 4. - С. 120-181.

81. Капитонова Л. А. Л. Н. Толстой в жизни и творчестве. М.: Русское слово, 2000. -87с.

82. Карлова Т. С. Мастерство психологического анализа в ранних произведениях Л. Н. Толстого. Казань: Изд-во Каз. ун-та, 1964. - 100с.

83. Карпов А. Н. Стилистический синтаксис Л. Толстого. Тула: ТГПИ, 1987. - 76с.

84. Касьян Н. И. Проблема свободы и необходимости в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина» и ее интерпретация российскими учеными. Автореферат дисс. канд фи-лол. наук. Орел, 2002. - 24с.

85. Ковалев В. А. Поэтика Льва Толстого: Истоки. Традиции. М.: МГУ, 1983. - 176с.

86. Козлов Н.С. Лев Толстой как мыслитель и гуманист. М.: МГУ, 1985. - 136с.

87. Колокольцева Т. Н. Антропоцентризм диалога (коммуникативы в диалоге) // Вопросы стилистики: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. № 28. Саратов: СГУ, 1999. - С. 14-25.

88. Конрад Р. Вопросительные предложения как косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. вып. № 16. - С. 349-383.

89. Краснов Г. В. Герой и народ. О романе Толстого "Война и мир". М.: Советский писатель, 1964. - 272с.

90. Култышева Е.Г. Публицистика JI. Н. Толстого 1890-1910 г.г. Темы. Проблемы Стиль. Автореферат дисс. канд филол. наук. — Волгоград, 2001. — 20с.

91. Купина Н. А. Смысл художественного текста и аспекты лингвосмыслового анализа -Красноярск, 1983. 160с.

92. Купреянова Е. Н. "Война и мир" и "Анна Каренина" Льва Толстого. С. 270 - 349 // История русского романа в 2 томах. - М,- Л.: Наука, - 1964. - 642с.

93. КупреяноваЕ. Н. Эстетика Л. Н. Толстого. М- Л.: Наука, 1966. - 324с.

94. Курляндская Г. Б. Нравственный идеал героев Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского М.: Просвещение, 1988. - 255с

95. Л. Н Толстой" Сб статей/ Ред Н. К. Гудзий. М. МГУ, 1959. - 216с.

96. Л Н Толстой в русской критике : Сб статей/ Ред С П. Бычков М ■ Гослитиздат, 1960 -631с

97. Л Н. Толстой и проблемы современной филологии Казань: КГУ, 1991. - 145с

98. Л. Н. Толстой и русская литературно-общественная мысль: Сб. ст. АН СССР, Инст-т рус. лит-ры/ Ред. Г. Я.Галаган. Л.: Наука, 1979. - 296с.

99. Леннерт У. Проблемы вопросно-ответного диалога // Новое в зарубежной лингвистике. вып.ХХШ. М. 1988. - С. 258-280.

100. Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. М.: Смыл, 1997. - 287с.0\. Леушева С. И. Роман Л. Н. Толстого "Война и мир". М.: Учпедгиз, 1957. - 310с.

101. Ли Ко Концепция «Войны и мира» в «Севастопольских рассказах» Л. Н. Толстого. Автореферат дисс. канд. филол. наук. Воронеж, 2003. — 16с.

102. Линков В. Я. Мир и человек в творчестве Толстого и Бунина М.: МГУ, 1989. -172с.

103. Ломунов К. Н. Жизнь Льва Толстого. М.: Худож. лит-ра, 1981, - 255с.

104. Ломунов К. Н. Лев Толстой в современном мире. М.: Современник, 1975. 493с

105. Ломунов К Н. Эстетика Льва Толстого. М : Современник, 1972. - 479с.

106. Лосева JI. М. Как строится текст. М.: Просвещение, 1980. - 94с. 108 Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. - JI.: Наука, 1974. -350с.

107. Лотман Ю.М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Статьи. Исследования. Заметки. С.Пб.: Искусство Спб, 2000. - 705с.

108. Лукин В. А. Художественный текст: Основы лингвистической теории и элементы анализа. М.: Ось -89, 1999. - 191с.

109. Лурье Я. С. "Дифференциал истории" в "Войне и мире".// Русская литература. -1978. -№3. С. 43-60.

110. Лурье Я. С. После Льва Толстого: Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. СПб : Дмитрий Буланин, 1993. - 166с.

111. Маймин Е. А. Лев Толстой: Путь писателя. М.: Наука, 1978. 191с.

112. МакаровМ.Л. Коммуникативная структура текста. Тверь, 1990. - 52с.

113. Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. - 623с

114. Мишланова В. А. О деривации риторического вопроса // Фатическое поле языка -Пермь, 1998 С. 68-76.

115. МоруаА. О "Войне и мире" Л Н. Толстого. // Звезда 1978 - № 8 - С 164-168

116. Мотылева Т. Л. "Война и мир" за рубежом. Переводы, критика Влияние М Советский писатель, 1978 - 438с.

117. Мотылева Т. Л. О мировом значении Л. Н Толстого. М.: Советский писатель, 1957. - 726с.

118. Никитин В. "Богоискательство" и богоборчество Толстого // Прометей. Т. 12 М 1980.-С. 113-137.

119. Николаева Е. В. Некоторые черты древнерусской литературы в романе-эпопее Л. Н. Толстого "Война и мир". // Литература Древней Руси. вып. № 2 / Ред.

120. Н. И. Прокофьев. М.: Изд-во МГПИ им. В. И. Ленина, 1978. С. 96-114.

121. О религии Льва Толстого (сб. второй). М.: Типография императорского Моск. унта, - 1912.

122. Одинокое В. Г. Поэтика романов Л. Н. Толстого. Новосибирск: Наука, 1978. -160с.

123. Одинцов В. В. Приемы "срывания масок": Об особенностях стилистического мастерства Л. Н. Толстого. // Русская речь. 1978. - Л'« 4. - С 21-28

124. Пажитнов JI. Н. Слово и дело Толстого: Искусство и этика. М.: Дет. лит-ра, 1979. -221с.

125. Паршина О. Л/. Тексгообразующне функции вопросительных предложений // Вопросы стилистики. вып.№24. Саратов, 1992. - С. 96-103.

126. Полтавцев А. С Философские мировоззрение Л. Н. Толстого. Харьков: Вища школа, 1974. - 152с.

127. Понимание интерпретации текста. / Сб. науч. трудов. Тверь: ТГУ, 1994. 167с.

128. Попов К. Художественная стилистика эффективный мост между лингвистами и литературоведами. // Стереотипность и творчество в тексте: Межвуз. сб. науч. тр. -Пермь, 2002. - С. 228-238.

129. Потапов И. А. Роман Л. Н. Толстого "Война и мир". М.: Просвещение, 1970. -302с.

130. ПоцепняД. М. Образ мира в слове писателя. СПб.: Изд-во СПб -го ун-та, 1997. -262с.

131. Птичникова Э. М. Некоторые наблюдения над приемами создания образов в романе Толстого "Война и мир". И Л. Н. Толстой: Сб. ст. о творчестве Л. Н. Толстого -М.: МГУ, 1956. С. 34-61.

132. Проблемы языка и стиля Л Н. Толстого. Тула: Т111 И, 1975. - 131с.

133. Разумихин А. Портрет счастливого мечтателя: Пьер II Литература прилож. к газете "Первое сентября". - 2004. янв. № 3. - С. 9-14, 19-26.

134. Разумихин А. Портрет счастливой женщины. Наташа. // Литература прилож. к газете "Первое сентября". - 2003 ноябрь№ 44. - С. 2-17.

135. Ранчин А. "Старое барство" в романе Льва Толстого "Война и мир", или как Хле-стова и Ноздрев стали положительными героями. // Литература прилож. к газете "Первое сентября". - 2003. - ноябрь № 44. - С. 18-21.

136. РодионовН. С. РаботаЛ. Н. Толстого над рукописями "Войны и мира" //Яснополянский сборник. Л1ггературно-критические статьи и материалы ожизни и творчестве Л. Н. Толстого. Тула: Тульское книж. издат-во, 1955. - С. 54-69.

137. Розанова С. А. Л. Толстой и пушкинская Россия. М.: Флинта, 2000. - 287с.

138. Роман Л. Н. Толстого "Война и мир" в русской критике: Сб. статей/ Сост. И. Н. Сухих. -Л.: ЛГУ, 1989. 407с.

139. Рытникова Я. Т. Семейная беседа: обоснование и риторическая интерпретация жанра. Автореферат дис. .канд. филол. наук. Екатеринбург, 1996. - 20с.

140. Сабуров А. А. "Война и мир" Л. Н. Толстого. Проблематика и поэтика. М: МГУ, 1959.-602с.

141. Семантические и прагматические аспекты высказывания: Межвуз, сб. науч. трудов.- Новосибирск: НГПИ, 1991. 164с.

142. Семикина Ю.Г. Художественная танатология в творчестве Л. Н. Толстого 1850-60х г.г.: образы и мотивы. Автореферат дисс. канд. филол.наук. — Волгоград, 2002. — 27с.

143. Сергеева Ю. М. Внутренний диалог как языковое явление и как литературно-художественный прием. Автореферат дисс. .канд филол. наук. М.: МПГУ, - 1996. -18с.

144. Синтакис и стилистика. М.: Наука, 1976. -317с.

145. Синтакис текста: Сб. ст. АН СССР, Инст-т рус. яз. М.: Наука, 1979. - 368с.

146. Скат Т. Н. Метакоммуникация как средство организации диалога (на материале оппозитивного диалога) Автореферат дис. канд. филол. наук М.: Изд-во МГУ, 1991.-21с.

147. СкафтымовА. П. Образ Кутузова и философия истории в романе Л. Толстого "Война и мир". // Нравственные искания русских писателей. М. 1972. - С. 182 -217.

148. Ошвищая О. В. "Война и мир" Л. Н. Толстого. Проблемы человеческого общения- Л : ЛГУ, 1988. 192с

149. Сливняк Д. И. Категория импульса в диалоге // Вопросы диалогической речи; II Международный симпозиум, Тбилиси, 21-23 окт. 1980. Тбилиси, 1983,- С. 70-79.

150. СоболенкоВ. Н. Жанр романа-эпопеи: опыт сравнительного анализа "Войны и мира" Л. Н. Толстого и "Тихого Дона" М. Шолохова. М.: Худож. лит-ра, 1986. - 205с.

151. Солганик Г. Я. Стилистика текста. М.: Флинта, Наука, 2001. - 253с.

152. Степанов А. В. Язык Льва Толстого. // Русский язык в школе. 1998. - № 4. - С. 5869.

153. Стернин И. А. Коммуникативные аспекты толерантности. Воронеж: Истоки, 2001.- 135с.

154. Страхов И.В. Психологический анализ в литературном творчестве/ в 3 частях. — Саратов, 1973.

155. Тарасов А. Б. Какую правду проповедовал Толстой? // Литература в школе. 2003. -№3.-С. 12-18.

156. Тарасов А. Б. Проблема праведничества в "Войне и мире"; Своеобразие положительных героев романа JL Н. Толстого. // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2001 J& 4. - С. 17-22.

157. Творчество Л. Н. Толстого: Сб. статей/ Ред. Д. Д. Благой. М.: Гослитиздат, 1959. -559с.

158. Тендряков В. Божеское и человеческое Льва Толстого. // Звезда. 1978. - №8. - С. 196-206.

159. Толстовский сборник № 6: Доклады и сообщения XEI и XIII Толстовских чтений. -Тула: ТГПИ, 1976. 168с.

160. Толстой художник.: Сб.статей. - М.: Изд-во АН СССР, 1961. - 462с.

161. Толстой и наше время : Сб. статей АН СССР, Институт мировой лит-ры им. А. М. Горького / Ред. К. Н. Ломунов. М.: Наука, - 1978. - 366с.

162. Томилина Г. Я. Структурно-семантические особенности периода в романе Толстого "Война и мир". // Толстой и проблемы современной филологии. Казань: КГУ, 1991. - С. 112-115.

163. Трофименко В. П. Социальная функция формул речевого этикета в романе

164. Л. Н. Толстого "Война и мир". // Материалы XII Толстовских чтений. Проблемы языка и стиля Л. Н Толстого. Тула: ТГПИ, 1974. - С. 70-78.

165. Тюриков И. А. Фольклор как средство психического анализа в романе

166. Л. Н. Толстого "Война и мир". И Проблемы психологического анализа в литературе: Межвуз. сб. науч. тр.,- Л.: ЛГПИ им.Герцена, 1983. С. 72-85.

167. Фейн Г'. Н. Роман Л. Н. Толстого "Война и мир". М.: Просвещение, 1966. - 275с.

168. Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности. Екатеринбург, УрГУ, 2003. - 550с.

169. Фойер 1С Генезис "Войны и мира". СПб.: Академический проспект, 2002. - 332с.

170. Форманюк Г. А. Структура и семантика диалога в художественном тексте. Автореферат дис. канд. фнлол. наук. М.: МГУ, 1995. - 19с.

171. Фортунатов Н. М. Творческая лаборатория Л. Толстого: Наблюдения и раздумья. -М.: Советский писатель, 1983. 320с.

172. Фрумкина Р. М. Психолингвистика. М.: Академия, 2001. - 316с.

173. Хализев В. Е. Кормилов С. //. Роман Л. Н. Толстого "Война и мир". М.: Высшая школа, 1983,- 112с.

174. Храпченко М. Б. Лев Толстой как художник. М.: Худож. лит-ра, 1978. - 581с.

175. ЦуриковаЛ. В. Вопрос и прагматический диапазон вопросительного предложения. Автореферат дисс. канд. филол. наук. Воронеж, 1992. - 20с.

176. ЧеремисинаН. В. Вопросы эстетики русской художественной речи. Киев: Выща школа, 1981. -240с.

177. Чернец Л. В. Иностранная речь в "Войне и мире" Л. Н. Толстого. // Вестник Моск. ун-та. Серия 9. Филология. 2002. - № 5. - С. 26 - 42.

178. Чернухипа И. Я. Элементы организации художественного прозаического текста. -Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 1984. 115с.

179. Чичерин А. В. Возникновение романа эпопеи. - М.: Советский писатель, 1975. -376с.

180. Чичерин А. В. О языке и стиле романа-эпопеи "Война и мир". Львов: Из дат-во Львовского ун-та, 1956,- 160с

181. Шанский Н. М. О языке романа Л. Н. Толстого "Война и мир" С. 165-202Л Шанский Н. М. Лингвистический анализ художественного текста. Л.: Просвещение, 1990.-415с.

182. Шатуноеский И. Б. Основные коммуникативные типы полных (общих) вопросов в русском языке // Русский язык: пересекая границы. Дубна, 2001. - С. 246 -265.

183. Шепелева Э. С. Л. Н. Толстой. Краткий очерк жизни и творчества. М.: Московский рабочий, 1960. - 279с.

184. Шкловский В. Б. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 1967. - 655с.

185. Шураев А. Любить Бога во всех проявлениях: Земное воплощение инопланетной сущности героев Л. Н. Толстого в романе "Война и мир". // Литература. приложение к газете "Первое сентября". - 2002. 41. - С. 9.

186. Щербаков В. И. Неизвестный источник "Войны и мира": (о прототипе Пьера Безухова). // Новое литературное обозрение. 1996. - № 21. - С. 130-151.

187. Эйдельман Н. Из биографии Петра Кирилловича Безухова. // Звезда. 1978. -№8,-С. 89-101.

188. Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой 60-ые годы. кн.2. Л.-М.: ГИХЛ, 1931. - 424с.

189. Экштут С. Страсти по мыльному пузырю: Граф Толстой против князя Вяземского и экс-министра Норова. О полемике по роману "Война и мир". // Родина. 2002. - № 8.-С. 122-129.

190. Язык и стиль Л. Н.Толстого: Республ. сб. ст. Тула: ТГПИ, 1976. - 123с.

191. Язык Л. Н. Толстого: Сб. ст. / Ред. А. Н. Кожин. М.: Высшая школа, 1979. - 240с.

192. Япчулева Р. Эпическое начало в творчестве Л, Н. Толстого 1850-60х г.г.: (К истокам романа "Война и мир"). Автореферат дисс. канд. филол. наук. М.: МГУ, 1979. -21с.

193. Ячевский В.В. Общественно-политические и правовые взгляды Л. Н. Толстого. -Воронеж: ВГУ, 1983. 167с.

194. TEXT US Принципы и методы исследования в филологии: конец XX века. СПб. -Ставрополь: Изд-во Ставроп. гос. ун-та, 2001. - 680с,