автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Стратегии персонализации в институциональном дискурсе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Стратегии персонализации в институциональном дискурсе"

На правах рукописи

ШЕМЯКИНА Алина Валерьевна

СТРАТЕГИИ ПЕРСОНАЛИЗАЦИИ

В ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ

(на материале английских и русских перформативных высказываний)

10.02.20 — сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Волгоград — 2004

Работа выполнена в Волгоградском государственном университете.

Научный руководитель доктор филологических наук,

профессор ВладимирИльич Карает.

Официальные оппоненты:

Ведущая организация

доктор филологических наук, профессор Вячеслав Борисович Кашкин;

кандидат филологических наук ЕкатеринаБорисовна Иванова.

Саратовский государственный университет им. Н. Г.Чернышевского.

Защита состоится февраля 2004 г. в _ 'К час. на заседа-

нии диссертационного совета Д 212.027.01 в Волгоградском государственном педагогическом университете (400131, г. Волгоград, пр. им. В. И. Ленина, 27).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан января 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

Н. Н. Остринская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

2004-4 26372

Данная работа выполнена в русле коммуникативных исследований и посвящена стратегиям персонализации в английском и русском, институциональном дискурсе применительно к перформативным высказываниям.

Объектом изучения являются явление перформативности и явление персонализации в их взаимодействии. В качестве предмета исследования рассматриваются семантические и прагматические характеристики персонализированных перформативных высказываний, в институциональном дискурсе (в сопоставительном аспекте).

Актуальность работы обусловлена следующим:

1) несмотря на широкое освещение перформативных речевых актов в современной лингвистике, их функции и прагматические характеристики определены недостаточно; причины и степень вариативности перформативных речевых актов еще не были, по нашим данным, предметом специального исследования;

2) стратегии персонализации играют исключительно важную роль в общении, однако характеристики этих стратегий в институциональном дискурсе еще не рассматривались применительно к конкретным жанрам этого типа дискурса;

3) освещение стратегий персонализации перформативности в межкультурном и межъязыковом сопоставлении представляется важным для понимания специфики английской и русской лингвокультур.

В основу предпринятого исследования положена следующая гипотеза: перформативные высказывания в реальном общении подвергаются смысловой модификации — персонализации, которая имеет особые языковые средства выражения, характеризуется лингвокуль-турной спецификой и распадается на определенные типы.

Цель работы состоит в характеристике стратегий персонализа-ции в институциональном дискурсе применительно к перформатив-ным высказываниям. Достижение поставленной цели* предполагает решение следующих задач:

1) выявить функции и характеристики перформативного высказывания;

2) определить лингвистическую сущность персонализации;

3) установить типы стратегий персонализации перформативности;

4) описать языковые средства персонализации перформативности в институциональном дискурсе (на

тивно-делового и юридического дискурсов в английской и русской лингвокультурах);

5) установить лингвокультурную специфику стратегий персона-лизации перформативности в английском и русском коммуникативном поведении.

Научная новизна работы состоит в определении сущности персо-нализации перформативности в институциональном дискурсе, в построении классификации персонализированных перформативных высказываний, в установлении лингвокультурной специфики персо-нализации перформативности в английском и русском коммуникативном поведении.

Теоретическая значимость работы заключается в развитии праг-малингвистики применительно к перформативным высказываниям, в уточнении понятия персонализации как разновидности модуса и в определении: вариативности-персонализации в различных жанрах институционального дискурса.

Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в лекционных курсах общего языкознания, стилистики и интерпретации текста, межкультурной коммуникации; теории перевода; в спецкурсе по лингвокультурологии, в практическом курсе английского языка как основного иностранного, а также в курсах социопсихологии и этнопсихологии.

Материалом исследования послужили 840 текстов на английском и русском языках, найденных в сетях «Интернет», общим объемом, около 150 печатных листов. Общий объем проанализированного материала составляет около 38300 стратегий персонализации; установленных в 17 000 перформативных высказываний.

В работе использовались следующие методы исследования: общенаучный метод понятийного моделирования (с учетом интроспективного анализа), интерпретативный анализ элементы дефиниционно-го, контекстуального и количественного анализа.

Теоретической основой исследования послужили следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:

1. Дискурс — текст, погруженный в ситуацию общения, — характеризуется особыми признаками, отражающими такую ситуацию, и обладает социокультурной спецификой (Н.Д. Арутюнова, 1990; А.Г. Баранов, 1993,1997; В.Г. Бороботько, 1998; В.И. Карасик, 2002; Е.С. Кубрякова, 2000; М.Л. Макаров, 1998; В.Я. Мыркин, 1994; К.Ф.Седов, 1999; Г.Г.Слышкин, 2000).,

2. Институциональный дискурс — это дискурс, определяемый типами сложившихся в обществе социальных институтов, специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые строят его в соответствии с нормами данного социума (Т.Н. Астафурова, 1997; И.В. Алещанова, 2000; Л .С. Бейлинсон, 2001; О.В. Коротеева, 1999; Н.А. Красавский, 1999; Е.В. Михайлова, 1999; О.С. Сыщиков, 2000; Е.И. Шейгал, 2000).

3. Речевой акт — это минимальный отрезок процесса речевой деятельности, который совершается определенным субъектом по отношению к определенному адресату в определенных условиях и с определенными намерениями (Дж. Остин, 1986; Дж. Серль, 1986; Г.Г. Кларк, Т.Б. Кларсон, 1986; P.F. Strawson, 1964; В.Б. Кашкин, 2003).

4. Речевой жанр понимается лингвистами как единица высокого уровня, которая стирает границы между речевым и языковым, привнося в речь и коммуникацию системность, как реплика, целое высказывание в диалоге, факт социального взаимодействия людей, соотношение и взаимодействие смысловых позиций при равной степени важности фактора адресанта и фактора адресата (В.В. Дементьев, 2000; М.М. Бахтин, 1996; Т.О. Багдасарян, 2000; Г.И. Богин, 1997; М.Н. Кожина, 1999; О.Б.Сиротинина, 1999).

5. Модус есть представление действительности с точки зрения субъекта речи, но с точки зрения типизированной, объективированной раз и навсегда — для данного состояния языка — средствами самого языка (Ш. Балли, 1955; Ю.С. Степанов, 1981; Н.Е. Петров, 1982; И. Пете, 1970; А.Г. Баранов, 1993; А Wierzbicka, 1967).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Персонализация перформативности представляет собой вносимую субъектом высказывания личностную квалификацию в институциональное коммуникативное действие, которое закрепляет социально-ролевые позиции участников этого действия.

2. На основании происхождения перформативных высказываний выявляются три их типа: институционально-ритуальные, обиходно-ритуализованные и заклинательные.

3. На основании функций персонализации перформативности (функции обозначения объективности, статусного распределения, проявления вежливости) выделяются коммуникативные стратегии

фактуальности, интенсивности, волитивности, эмотивности, самопринижения и принижения адресата. Каждая из этих стратегий выражается предельно широким набором языковых средств.

4. Персонализация перформативности в английском и русском институциональном дискурсе применительно к жанрам заявления, приказа, официального письма и устного выступления официального лица имеет лингвокультурную специфику: отношение к факту в русском институциональном дискурсе более формализовано и обезличено, чем в английском; саморепрезентация в английском институциональном дискурсе более детализирована, чем в русском; стратегии принижения статуса адресанта и адресата более значимы в английском институциональном дискурсе, чем в русском. Русский институциональный дискурс является болееритуализованным, чем английский.

Результаты исследования получили апробацию на научных конференциях: «Философия жизни волжан» (Волжский, 2000), Всероссийской научно-методической конференции (Пенза, 2002), Всероссийской научно-практической конференции (Ульяновск, 2002). Результаты исследования докладывались на заседаниях научно-исследовательской лаборатории «Аксиологическая лингвистика» в Волгоградском государственном педагогическом университете (2000—2003). Материалы диссертации представлены в пяти публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и приложения, содержащего таблицы со статистическими данными.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Перформативное высказывание как коммуникативный феномен» устанавливается место перформативного акта среди речевых актов, определяются его характеристики и обязательные конститутивные признаки.

Перформативное высказывание, будучи единичным, максимально однозначным социальным действием, реализацию которого необходимо рассматривать в контексте сиюминутной ситуации, функционирует как ритуал, этически и ценностно-важный для социума, которому принадлежат (или хотят показать, что принадлежат) его участ-

ники. Перформативные высказывания предлагается разделить на институционально-ритуальные, обиходно-ритуализованные и закли-нательные.

Институционально-ритуальные перформативные речевые акты, характеризуясь принадлежностью к определенному ритуальному жанру определенного институционального дискурса, предполагают обязательное присутствие главных участников ритуала, зачастую место ритуала, возможно, сакральные предметы (Библия, Конституция и т. д.). Институционально-ритуальные перформативные акты отличаются формульными фразами, часто не допускающими вкрапления в свою клишированную форму или изменения ее.

Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

Обиходно-ритуализованные перформативные речевые акты, для которых вполне обычна подвижность не только между жанрами внутри одного, например, статусно-ориентированного или личностно ориентированного дискурса, но и между этими дискурсами, направлены на создание ощущения общинного присутствия при отсутствии обязательных участников, места и ситуативной клишированности. Таковы просьбы, извинения, поздравления, восхваления, соболезнования, осуждения, обещания, приветствия, прощания, требования и т. д. К обиходно-ритуализованным мы относим также перформатив-ные речевые акты, участвующие обычно в формировании информационных жанров. Их можно объяснить с позиций осуществления существующих в обществе этикетных норм, если вспомнить первобытное отношение к языку как сугубо функциональному набору действий: «Прошу...», «Ярекомендую...», «Ясоветую», «Япредставляю Вам...», «Я предлагаю», в том числе и фразеологические перформативные высказывания, например, «Порукам», сниженные сленговые перформа-тивные речевые акты и т. д.

Обиходно-ритуализованные перформативные речевые акты характеризуются в отличие от обрядово-ритуальных перформативных речевых актов широкой сетью синонимов внутри поля перформатив-ности. Так, жанр приветствий реализуется через ряд обиходно-риту-ализованных перформативных актов: «Приветствую Вас», «Здравствуй», «Доброеутро».

Заклинательные перформативные речевые акты имеют место при условии веры участников общения в сверхъестественные силы, обращения к которым при определенном усилии воли достаточно для реализации этих речевых действий.

К заклинательным перформативным речевым актам мы относим группу речевых формул, среди которых можно выделить речевые акты пожелания, напутствия, клятвы, проклятия.

Желаю вам в семьемира. Будьте здоровы и счастливы.

С точки зрения лексико-семантического содержания, перформа-тивные акты без глагола-перформатива могут быть выражены: 1) существительным, представляющим сокращенную форму от перформа-тива или перформативного высказывания {«Привет» - «Приветствую»; «Вот те крест» - «Крестом клянусь»); 2) глаголом в форме императива, прямое значение которого перформативно; 3) эллиптической конструкцией обычно с существительным ("Goodnight", «Виновен», «Типун тебе наязык»).

Не ограничивая перформативное высказывание формальным критерием обязательного присутствия глагола-перформатива или строгой семантико-грамматической структуры, мы выделяем обязательную общую семантическую основу у перформативных высказываний: «Я говорю и этим здесь и сейчас совершаю социальное действие, которое направлено на демонстрацию социальной идентичности и воспринимается как прямой и эксплицитный речевой способ этого социального действия».

Функции перформативного высказывания в совокупности с его общей семантической основой определяют его обязательные характеристики: 1) добровольное и сознательное совершение действия (параметр волеизъявления), 2) эгоцентрический дейксис (параметр «здесь и сейчас»), 3) параметр коллективного соприсутствия, 4) приоритетность социума по отношению к индивидууму (параметр этического измерения), 5) параметр однозначности интерпретации, 6) статусное неравноправие участников общения (параметр вертикального дистанцирования).

Выделение данных параметров аксиоматически предполагает, что исполнитель перформативного высказывания может искренне использовать перформативный речевой акт, переживая его сверхценность, либо лишь продемонстрировать переживание сверхценности для того, чтобы подтвердить свою принадлежность социуму и не быть изгнанным из него.

Институционально-ритуальные перформативные речевые акты, приобретая качество демонстративности, непременно ведут к дери-туализации дискурса. Стирание искренности переживания при выполнении языческого (и реже ритуального) перформативного рече-

вого акта ведет к переходу данного перформативного акта в группу обиходно-ритуализованных перформативных актов.

Так, этимологически «спасибо» имеет религиозные корни и представляет собой сжатие фразы «Спаси тебя Бог», которая от своей современной формы и значения отделена тремя этапами; речевой акт молитвы — прямой перформативный акт пожелания.«Спаси Христос/Бог» — перформативный акт благодарности «Спасибо».

С точки зрения семантико-грамматического содержания, можно говорить лишь о классическом перформативном акте, который, с позиций времени, есть действие, одновременное с моментом речи, а с позиций вида—действие, начавшееся и закончившееся в момент речи (точнее, в интервале, занимаемом речевым актом). С формальной-точки зрения, в русском и английском языках перформатив — это глагол в 1-м лице настоящего времени несовершенного вида в индикативе (в английском языке — the Simple Present).

Существование речевых ситуаций, для реализации которых не существует перформативного глагола, прямо выражающего цели и замысел говорящего, свидетельствует о социокультурной дискриминации, закрытости некоторых тем и запрете на некоторые поступки, т. е. их табуированности. Таковым, например, является речевой акт упрека, который может быть выражен и через перформативный акт благодарности:

A. Благодарствую—обращаясь к В.

B. Уж от тебя. В., я этого не ожидал.

В соответствии с общим семантическим определением перформативного высказывания его произнесение должно однозначно интерпретироваться всем языковым сообществом как некоторое закрепленное за ним действие. Поэтому перформативными могут быть и те конвенциональные высказывания, прямое значение лексического содержания и формы которых не воспринимаются как собственно пер-формативы, но произнесение которых фактически меняет действительность (а не описывает ее и не выражает лишь желание эту действительность изменить).

Любое изменение семантико-грамматических условий при сохранении прагматического перформативного смысла свидетельствует о включении некоторого модального персонализатора в перформатив-ное высказывание.

Для успешной реализации перформативных речевых актов обычно предполагается наличие однозначной ситуативной интерпретации»

поэтому ситуативная двусмысленность, баланс между перформатив-ностью и информативностью, позволяет добиться снижения экспли-цитности за счет взаимоперехода из одного языкового состояния в другое в процессе речевой деятельности.

Транспонирование перформативных актов, их выражение через другой речевой акт (например, приказ в виде просьбы) является часто реализацией стратегий персонализации. Но если эти выражения становятся устойчивыми, явление транспонирования свидетельствует, на наш взгляд, о первоначально сакральном характере некоторых языковых поступков и постепенном выхолащивании исходного содержания.

Во второй главе «Явление персонализации: характеристики и типы» определяются основные функции явления персонализации, определяется роль и место персонализаторов в разных дискурсах и жанрах, выделяются основные функциональные типы стратегий пер-сонализации.

Используемые в данной работе термины «персонализация» и «пер-сонализатор» соотносятся с принятыми в англоязычной научной традиции понятиями "hedging" и "hedge", хоть и не совсем точно отражают весь объем смыслов соответствующих понятий.

Поскольку модус понимается как отношение говорящего к адресату, ситуации и предмету речи в самом общем смысле, то он предстает зонтичным термином, а стратегии персонализации — его частью. Их цель состоит не в том, чтобы передать собственно отношение говорящего к действительности, а в том, чтобы через передачу отношения говорящего к действительности определить и выразить отношение говорящего к ответственности за речевое действие. Функция определения ответственности, которая трактуется в рамках данного исследования как главная функция стратегий персонализации, включает функции обозначения объективности, статусного распределения и проявления вежливости.

В данной работе стратегии персонализации выделяются на основании следующих критериев:

— отношение говорящего к предмету речи;

— отношение говорящего к себе, саморепрезентация;

— отношение говорящего к адресату.

Эти отношения являются сложными и неоднозначными, в каждом из них можно выделить две частные стратегии, которые рассматриваются как полностью независимые

Выражая свое отношение к предмету речи, говорящий может продемонстрировать стремление представить предмет речи максимально объективно, предоставив ряд фактов, либо заявить свое собственное субъективное отношение к предмету речи. В первом случае реализуется персонализирующая стратегия фактуальности, во втором — персонализирующая стратегия интенсивности. Различие функциональных установок диктует выбор разных средств для их реализации.

Саморепрезентация может касаться как восприятия внешнего проявления себя в социуме, так и восприятия своего внутреннего мира. Персонализирующие стратегии волитивности раскрывают то, как говорящий воспринимает (или заявляет, что воспринимает) себя в окружающем мире, внутри коллектива и по отношению к коллективу. Персонализирующие стратегии эмотивности, обнажая (или лишь демонстрируя) эмоции и переживания говорящего, апеллируют к эмоциям и чувствам адресата.

Отношение говорящего к адресату в своей основе включает статусные характеристики и не предполагает в качестве непременного условия искренность чувств. Более того, стратегии, выражающие данное отношение, по природе своей манипулятивны. Выделяемые здесь персонализирующие стратегии самопринижения и принижения адресата выполняют прямо противоположные функции. Реализация первой стратегии предполагает демонстрацию крайнего уважения к адресату, реализация второй стратегии направлена не только на выражение критической оценки адресата, но и на скрытое унижение его.

Персонализирующие стратегии фактуальности позволяют говорящему оговорить границы и область ответственности за сказанное им. Границы могут быть как жесткими, так и размытыми:

- Знаете, а вас студент ы межсобо й называют по имени без отчества. То есть относятся как к своей, как к такой же, как они.

A reduced speed limit might/could result infewer highway injuries -(It isprobable/likely that a reduced speed limit willresult infewer highway injuries.)

Персонализирующие стратегии интенсивности направлены на то, чтобы продемонстрировать, насколько субъективно значимой является передаваемая информация или совершаемое речевое действие для говорящего. Иначе говоря, степень значимости для говорящего ответственности за совершаемое речевое действие ставится в прямую зависимость от степени важности темы для говорящего. Значимость

и важность цели разговора, ответственности может 1) подчеркиваться и возлагаться на собеседника; 2) сниматься, скрываться или не акцентироваться; 3) размываться (что ведет к возникновению двусмысленности). В следующем примере степень ответственности лишь снижается говорящим, за счет чего последний оставляет себе право на неточность информации.

УПушкина тоже была красивая жена. Говорят, даже самая красивая в Петербурге. Но его донжуанский список, еслия не ошибаюсь, — 126 женщин.

В основе выделения персонализирующих стратегий волитивности лежит изъявление воли на взятие ответственности, которое может исходить от 1) собственно говорящего; 2) самого говорящего, но под напором третьей стороны; 3) самого говорящего, но вместе и наравне с другими; 4) собеседника, т. е. второй стороны.

— Ты дойдешьли домой?

— Не дойду, так доползу, алия неказак/(М. Шолохов).

Персонализирующие стратегии эмотивности апеллируют к эмоциональному настрою и отношению к необходимости нести ответственность. Соответственно эмоциональное отношение к ответственности бывает положительным и отрицательным:

Ярад приветствовать всех присутствующих в этом зале...

Мне приходится/я вынужден констатировать...

Персонализирующие стратегии самопринижения образуют группу средств, с помощью которых говорящий берет всю ответственность на себя.

—И, вообще, мне кажется, я плохой знаток психологии, особенно женской. Яхотел, чтобыу нас было дружеское знакомство, а вы как-то сразу замкнулись. Иэтомоя, дурака,вина. Честно говоря, когдая встречаю таких ярких женщин, я робею и часто беру неправильный тон. Особенно когда на столе пусто (Э. Тополь).

Приведенный пример интересен тем, что, построив манипулятив-ное высказывание практически полностью на самоуничижительных стратегиях персонализации, говорящий заканчивает свою реплику интенсивными стратегиями персонализации, благодаря которым ответственность за неудачное начало переносится на отсутствующего подчиненного («Особенно когда на столе пусто»)

Активизация персонализирующих стратегий самопринижения потенциально опасна и для слушающего. Они заставляют его разделить ответственность с говорящим либо пойти на компромисс, т. е.

лишают слушающего возможности отказа без одновременного нарушения правил вежливости. После такой реплики говорящего собеседнику сложнее выразить собственное раздражение и недовольство.

Более того, чем больше ответственности демонстративно берет на себя говорящий, чем более сильные эмоционально-оценочные пер-сонализаторы употребляются им, тем большая ответственность возлагается на собеседника, точнее, на третьего участника, пассивного наблюдателя данной коммуникативной ситуации. Именно этим объясняется частотность речевой конструкции с союзом «но...» после самоуничижительной реплики в вышеприведенном высказывании.

Персонализирующие стратегии принижения адресата позволяют говорящему полностью переложить ответственность с себя или на собеседника, или на третью сторону.

Вы вродеумный человек, образованный, а такие вещи говорите.

Ни один лингвистический термин не является по своей природе персонализирующим, но может приобрести это качество в зависимости от взаимодействия «автор — реципиент», от коммуникативного контекста или сопровождающего текста. Стратегии персонализации могут осуществляться как посредством аффиксальных и фонетических изменений внутри одного слова, так и через сложное контекстное оформление на протяжении всего текста. Так, обычный речевой' акт просьбы может предваряться подготовительными и наводящими отступлениями в сторону, порой замысловатыми, в том числе анекдотическими, вкраплениями.

Ориентация на жанр и дискурс, в которых реализуются стратегии персонализации, является важным и необходимым условием для адекватного анализа данного, феномена в межъязыковом сравнительном аспекте, особенно в тех случаях, когда анализируемое явление не ограничивается рамками одного высказывания и в плане «географической» распространенности, и в плане влияния на смыслы в дискурсивном тексте.

Третья глава «Стратегии персонализации перформативности в институциональном дискурсе русского и английского языков» посвящена анализу влияния стратегий персонализации на основные выделенные параметры перформативности в рамках четырех жанров институционального дискурса, а именно в жанрах заявления, официального письма, приказа и устного выступления официального лица в официальной ситуации.

Статистический анализ влияния средств персонализации на параметры перформативности в институциональном дискурсе не выявил очевидных различий между текстами русского и английского языков, поскольку жанры институционального дискурса, в первую очередь, подвергаются влиянию явления глобализации, охватившего многие языки и культуры. Обнаружено некоторое преобладание перформативных речевых актов в английском институциональном дискурсе, однако оно компенсируется большим количеством случаев персонализации этих перформативных актов, и соотношение между перформативными актами и стратегиями в английском и русском языках остается приблизительно одинаковым.

Установлено, что в английском и русском языках присутствуют некоторые специфические общеинституциональные и частножанро-вые особенности в комбинаторике стратегий и их частотности.

Русский институциональный дискурс характеризуется большей подверженностью персонализирующим стратегиям фактуальности по сравнению с английским институциональным дискурсом (33% и 23%). Более того, если сравнивать общее процентное соотношение случаев передачи стратегиями персонализации отношения к факту и отношения к себе и адресату, то обнаружится, что в русском институциональном дискурсе стратегиями персонализации чаще представлено отношение к факту (58% по сравнению с 42% случаев передачи отношения к себе и адресату).

Так, совместные межгосударственные декларации и заявления обычно предваряются обоснованием важности сотрудничества. Все предваряющие собственно перформативные акты тексты подобного рода относятся к персонализирующим средствам стратегии факту-альности. В этих функциях она имеет тенденцию представать в своем максимально широком пределе (если говорить о градации средств выражения в рамках данной стратегии).

Российская Федерация и Республика Индия, исходя из того, что стратегическоепартнерствомежду Россией иИндией основывается на [...];

выражаярешимость поднять свое стратегическое партнерство на еще более высокий и качественно новый [...];

признавая, чтоуважение принципов национального суверенитета [...] служит краеугольным камнем стабильного и прочногомногопо-лярногомира; настоящим заявчяют о намерении обеих стран [...] (2002; www.georgia.mid.ru/Georgia/press2002/97.html#s2 #s2).

Персонализирующее предисловие входит в качестве составной части в перформативный речевой акт, однако значительное различие в объемах собственно перформативной и вводной частей дает основания предполагать определенные смысловые и ценностно-зна-чимостные смещения в пользу преамбулы. В этом проявляется дополнительная реализация стратегии фактуальности, которая снижает ценностную и смысловую значимость перформативного речевого акта, подчеркивая тем самым его глубоко формальный ритуальный характер.

В английском институциональном дискурсе не наблюдается столь явных предпочтений к раскрытию отношения к факту (51%) или отношения к участникам (49%) перформативной ситуации. Однако в английском институциональном дискурсе отношение к факту чаще передается персонализирующими стратегиями интенсивности (27%), которые в большей степени раскрывают субъективно-личностную шкалу важности внешних по отношению к говорящему событий. В следующем примере стратегии интенсивности усиливают параметр-этического измерения, расставляя акценты на том, что является важным в системе ценностей исполнителя перформативного действия.

The Court: Goodmorning, ladiesandgentlemen. Welcome back. About the best we can say about thepadres 'performancesince you left is that the football season is about ready to start. Okay. Since you were last here, a number ofthings have occurred. So let me bring you up to speed (2002; www.signonsandiego.com/news/metro/danielle/transcripts. html).

Фраза "Okay", выделенная интонационно, а на письме — в отдельное высказывание, создает переход от неформального к формальному, от бытового и радостного к этически ценностному, но безрадостному, к совершению правосудия. Персонализирующие стратегии интенсивности обыгрывают параметр этического измерения, базируясь на вышеупомянутом противопоставлении: «Я вас сейчас введу в курс дела всех событий, которые произошли с тех пор, как вы в последний раз были на судебном заседании. Начало футбольного сезона является самой лучшей новостью, которая, однако, не относится к теме нашего дальнейшего разговора».

При равном процентном присутствии модусного отношения к факту в текстах одного жанра, представленных на английском и русском языках, в английском языке это отношение чаще реализуется стратегиями интенсивности, а в русском — стратегиями фактуально-сти, что свидетельствует о большей значимости перформативного

параметра однозначности в русском институциональном дискурсе по сравнению с английским.

Передача отношения к адресату часто связана с манипуляциями в институциональном дискурсе, при этом целью манипуляций является изменение статусных отношений участников общения в сторону понижения статуса адресата. Персонализирующие стратегии самопринижения и принижения адресата строятся по принципу противопоставления: транспонирования перформативного акта, или из кон-стативного высказывания, или антонимичного ему перформативно-го акта, из намеренного создания двусмысленности при сохранении прагматических перформативных функций.

Стратегии самопринижения направлены на то, чтобы продемонстрировать высокий официальный статус адресата, уважение и лояльность к нему и тем самым смягчить реакцию адресата на действие перформативного акта. Так, следующее высказывание имеет форму и структуру повествования, которое раскрывает течение мысли говорящего, однако прагматически функционирует как перформативный акт просьбы.

MR. FREDERICK: In fact, I wouldjust say, if I could add, the findings...the proposed Findings of Fact that we submitted are quite voluminous on everything that the District Court found (2001; www.microsoft.com/presspass/trial/transcripts/defaultsasp).

Персонализирующие стратегии самопринижения в английских текстах институционального дискурса часто представлены сослагательным наклонением и условными придаточными предложениями, например: "I wouldjust... ", "iflcould... ". В этом случае модификации подвергается параметр вертикального дистанцирования перформа-тивного высказывания. Данные формы помогают представить действие как мечтание о невозможном в силу зависимости говорящего от решения и мнения адресата.

Реализация в перформативном акте персонализирующей стратегии принижения адресата ставит под вопрос незыблемость определенных ритуалов и социокультурных ценностей.

Mr. Воусе: I think through ourpapers we are requestingan evidentiary, an actualevidentiary hearingon the Phillips motion,your Honor,because of the nature ofsome ofthe things that have beenpresented in that motion

The Court: All right. Well, that's correct. And the court can obviously entertain that motion on Tuesday. This other motion I'llprovide a window

of opportunity on Itjustseems that we can accomplish all ofthat on Monday (1998; www.tobacco.org/Documents/980126 minnesota.html).

Реализовать принижающие адресата стратегии можно, либо описывая некоторые отрицательные качества адресата как врожденные, либо ассоциируя некоторые ошибки и промахи только с этим человеком. Так, в данном отрывке говорящий придерживается стратегии «тот плох, кто не с нами». Произнося «я думаю, что из документов очевидно...», адвокат манипулирует аудиторией и судьями, поскольку смысл фразы таков: «Вы видите очевидное и соглашаетесь со мной, в противном случае вы либо манкируете своими обязанностями, не изучаете документы, либо являетесь недалекими людьми». Эмфатическая конструкция "evidentiary, actually evidentiary "создает еще одно манипулятивное противопоставление: «Мы — действительно доказательные слушания» и «Они — бездоказательные слушания».

Возможность реализации подобных манипулятивных стратегий свидетельствует о большей подверженности английского институционального дискурса влиянию и вкраплениям неинституционального дискурса. Постоянная актуализация присутствия индивида с его системой ценностей при совершении перформативного речевого действия ведет к ослаблению ритуальной природы английского перфор-мативного высказывания в институциональном дискурсе, поскольку переводит его из ситуации социально ориентированной в личностно ориентированную.

Анализ влияния разных стратегий на параметр волеизъявления (характеристика добровольного и сознательного совершения действия) в английском и русском языках обнаруживает, что стратегии фактуальности преобладают в русском языке (19%), в то время как в английском языке их низкий процентный состав (9%) компенсируется более высокой частотностью (по сравнению с русским языком) персонализаторов интенсивности (10%) и персонализаторов эмотив-ности (8%).

Эмотивные стратегии персонализации, делая ссылку на эмоциональные ощущения источника волеизъявления при совершении пер-формативного речевого акта (например, сема положительной оценки в глаголах "to value", "to take satisfaction", "to applaud", "to commend"), не отрицают самого совершения перформативного действия. Этим объясняется частое сосуществование в одном перформа-тивном высказывании сразу двух лексических эмотивных средств персонализации.

В следующем примере с помощью глагола "to welcome"— "to show pleasure or satisfaction at something" (OSDCE) — говорящий передает положительную оценку действий адресата, дополняемую скрытым значением готовности поддержать действия адресата. Несмотря на то, что сема одобрения дублируется в глаголе "to endorse " в значении "to approve", т. е. "to think well of; commend; admire; applaud; esteem; favor" (CGDT), она оказывается вторичной по отношению к семе «поддерживать словесно, выражать поддержку», которая активизирует совершение социально-ценностного ритуального перформатив-ного акта единения.

We also welcome theprogressmade in о therareasofEco techWe endorse the A PEC StrategyforCombatinglnfectious Disease and callon members and relevantfora to implement its recommendations (2001; www.yale.edu/ Iawweb/avalon/intdip/formulti/eu005.htm).

Вследствие того, что для письменного документа не существует ситуативного контекста, в текстах официальных заявлений, приказов, а также в русских текстах официальных писем всегда присутствует дата и место подписания бумаг в начале и конце документа. Преобладание случаев уточняющей персонализации параметра «здесь и сейчас» в русских текстах по сравнению с аналогичными случаями в английском институциональном дискурсе свидетельствует, на наш взгляд, о большей ритуализованности русского институционального дискурса и в конечном итоге — о его большей обезличенности по сравнению с английским институциональным дискурсом.

Появление индивида в тексте приводит к ослаблению параметра «здесь и сейчас» и к усилению семы неопределенности. Например, глагольная приставка "re-" в значении "again" в выражениях "to reiterate (ourfirm commitment) ", "to reaffirm "и "to re-institute military police investigations' 'предполагает повторное совершение тогожедей-ствия. Однако главное в семе «еще раз» — не повторение, а функция политического действия, которое заключается в демонстрации сохранения верности той же социальной группе и приверженности тем же нравственным идеалам. Прагматическая специфика перформативных действий такого рода, при совершении которых не изменяется социальная действительность, а лишь указывается на готовность эту социальную действительность изменить, объясняет специфичность их речеязыковой формы выражения, не соответствующей классическим представлениям о формальной структуре перформативного речевого акта. Стратегии интенсивности, подвергая изменениям параметр

«здесь и сейчас», в первую очередь реализуют индивидуально-личностную оценку степени важности совершения перформативного действия именно здесь и сейчас, т. е. с точки зрения его места во временном пространстве.

В русском институциональном дискурсе параметр коллективного соприсутствия чаще усиливается через приведение фактических подтверждений (2% всех случаев персонализации параметра коллективного соприсутствия) либо через субъективное, бездоказательное утверждение интенсивными персонализаторами участия или незримого присутствия социума при совершении перформативного речевого действия (6% всех случаев персонализации параметра коллективного соприсутствия). Стратегии интенсивности тяготеют к лекси-ко-семантическим средствам, которые обычно усиливают и повторяют в словесной форме параметр «коллективного соприсутствия» и параметр «этического измерения»: «теснее сотрудничат ь», «созида -тельного партнерства», «важность», «высоко оценивать», «универсальные ценности свободы», «углубление взаимопонимания», «согласованные действия».

В следующем примере интенсивные стратегии персонализации, реализуясь посредством синонимического ряда лексических средств с общей семой «право» («2. охраняемая государством, узаконенная возможность, свобода что-нибудь делать, осуществлять; 4. основание, причина» (СРЯ)), не только помогают создать впечатление исчерпывающей информации, но и способствуют созданию более категоричной модальности волеизъявления. Кроме того, общая сема «право» подразумевает и обязательное присутствие коллектива в лице государства.

«а) Япония, признавая независимость Кореи, отказывается от всех прав, правооснований и претензийна Корею, включая островаКвель-парт, порт Гамичътон иДагечет» (1951;www.embjapan.ru).

Следует особенно отметить тот факт, что в русских текстах жанра приказа полностью отсутствуют случаи персонализации параметра коллективного соприсутствия стратегиями интенсивности в отличие от текстов этого жанра в английском языке (6%). Предпочтение в русских текстах жанра приказа отдается стратегиям фактуальности.

В английском институциональном дискурсе параметр коллективного соприсутствия более полно раскрывается волитивными стратегиями персонализации: 660 (т. е. 3,2%) случаев по сравнению с 270 (1.5°о) случаями в русском институциональном дискурсе. Волитив-

ные стратегии персонализации часто оговаривают официальный и коллективный характер происходящего действия, сохраняя при этом говорящего как личность с его мнениями, чувствами и внутренними ценностями.

I am writing on behalf ofKerr-McGee Corporation in response to the "Notice of Inquiry" by the Department of Energy ("DOE") seeking comments to assist in the preparation of a report (1998; www.gc.doe.gov/ price-anderson/public-cornments/Kerr-McGee%20 Corporation/ DOECOM.pdf).

Говорящий, не отрицая своего присутствия как личности, словосочетанием "on behalf of ("for; in the interest of; as the representative of) указывает на то, что источником волеизъявления при совершении перформативного действия является Корпорация Керр-МакДжи, а говорящий лишь представляет их интересы и озвучивает их волю.

В английских текстах жанра заявления более частотным является местоимение "we", которое сигнализирует об отсутствии разногласий между договаривающимися сторонами, в то время как существительное «сторона», частотное в русских текстах данного жанра, представляется нейтральным языковым средством, способствующим созданию большей официальности ситуации.

«Стороны пришли к единому пониманию о необходимостирасши-рения иуглубления взаимного сотрудничества в торгово -экономической области по следующий основным направлениям» (www.embjapan.ru).

Употребление прошедшего времени и the Present Perfect tense в перформативных речевых актах не является нарушением семантико-грамматических показателей перформативного речевого акта (при условии сохранения основных его параметров), а есть проявление персонализирующих стратегий волитивности, направленных на устранение неравноправия участников общения, другими словами, на акцентуацию дружественных и неформальных отношений между ними.

Преобладание случаев коллективного соприсутствия над стратегиями фактуальности в русском институциональном дискурсе свидетельствует о том, что исполнитель перформативного действия думает о коллективе как о данности и принимает его как нечто естественное, от индивида не зависящее. Предпочитая интенсивные (7,8% всех случаев персонализации) и волитивные стратегии персонализации, исполнитель перформатлвного действия в английском институцио-

нальном дискурсе заявляет о своем отношении к коллективу и своей воле присоединиться к этому коллективу.

Тесно связан с параметром коллективного соприсутствия параметр этического измерения, поскольку этика есть совокупность норм поведения какой-либо общественной группы. Любое проявление настойчивости или эмоциональности в контексте официальных отношений должно иметь достаточные основания морально-этического или социального характера. Поэтому в институциональном дискурсе независимо от анализируемого жанра наиболее распространенным представляется эксплицитное описание ценностной значимости и важности анализируемого перформативного действия. Параметр этического измерения в перформативных речевых действиях институционального дискурса подвергается влиянию стратегий персонализации с приблизительно одинаковыми частотностью и речеязыковой формой представления независимо от того, какой анализируется документ. Некоторый процентный дисбаланс в пользу русского институционального дискурса (8% и 11%) образуется за счет количественного преобладания случаев персонализации данного параметра в жанрах заявления и официального письма;.

Часто в тексте предисловия или вводной части перформативного высказывания расставляются лексические акценты, маркирующие введение принятых в социуме морально-нравственных отношений: "in this regard"; "in view of the critical role that"; "bearing in mind the fundamentalimportance "; «движимые стремлением к...»; «убежденные в...»; «подтверждая...».

Параметр этического измерения часто подразумевает выход на духовное, абстрактное при условии, что данный этический компонент воспринимается как мера отсчета, например "a milestone", "symbolize", «искренний», в которых сочетаются семы «важный, эталонный» и «нематериальный, духовный». В прилагательном «справедливый», т. е. «осуществляемый на законных и честных основаниях» (СРЯ), за меру измерения духовных отношений берется закон.

Стратегии персонализации могут демонстрировать включенность личной системы ценностей говорящего в систему ценностей социума. В этом случае в тексте будут присутствовать семы сакральности, священности. В русском институциональном дискурсе в этом случае обычно употребляются стратегии интенсивности. Например, во фразе «пользуясь торжественным случаем» прилагательное «торжественный», представленное следующей словарной дефиницией —

«2) важный, величавый, серьезный; 3) несокрушимый, священный» (СРЯ)», — подразумевает не только серьезность происходящей ситуации, но и момент сопереживания ее всем коллективом, который ведет себя подавно установленным ритуальным канонам.

В английском институциональном дискурсе сема сакральности появляется в институционально-ритуальных перформативных актах жанра устного выступления и реализуется волитивными стратегиями персонализации. Трансформация параметра этического измерения происходит за счет использования формы заклинательного пер-формативного акта, для которого первостепенной является информация о системе этических и культурных ценностей индивидуума.

MR. MONICA: May it please the court. Good afternoon, ladies and gentlemen (2001; www.tobacco.org/Documents/980126minnesota.html).

В русском жанре выступления важность параметра этического измерения, напротив, обычно преуменьшается за счет добавления в общий смысл перформативного высказывания семы ординарности и обыденности.

Параметр однозначности представлен стратегиями персонализа-ции в процентном соотношении во всех проанализированных жанрах русского институционального дискурса чаще, чем в соответствующих жанрах английского дискурса, за исключением жанра устного выступления. Максимальной экспликации стратегиями фактуально-сти параметр однозначности подвергается в русских жанрах приказа. В остальных жанрах параметр однозначности может подвергаться изменениям как в сторону усиления, так и в сторону смягчения.

Использование любых средств, по своим прагматическим функциям противопоставляемых и антонимичных перформативным языковым средствам, ведет к ослаблению параметра однозначности. Данная персонализирующая стратегия фактуальности является отличительной чертой перформативных речевых действий в жанре заявления институционального дискурса, в котором глаголы и выражения такого рода являются клишированными действиями, за которые Стороны несут ответственность. Так, в следующем примере придаточное предложение не поясняет, на чем основано умозаключение или отношение, заданное в главном предложении, а скорее отвечает на вопрос «с какой целью?», который предполагает совершение действия в главном предложении.

«...Премьер-министрЯпонии иПрезидент Российской Федерации понимают важность сотрудничества, связанного с островами Иту-

руп, Кунашир, 'Шикотан и Хабомаи с тем чтобы способствовать углублению взаимопонимания[...]и создатьусловия для скорейшего заключения мирного договора» (1998;www.embjapan.ru).

Английский институциональный дискурс отличается сосредоточенностью случаев влияния стратегий интенсивности на параметр однозначности (8%) в жанре устного выступления. Для привлечения внимания к своим словам после монотонного повествования говорящий оформляет по содержанию констативное или императивное высказывание в перформативное. Далее он использует различные стилистические средства (например, инверсии или пояснения) для того, чтобы внимание адресата было сфокусировано не на совершении действия говорящим, а па содержании и/или эмоциональной стороне данного перформативного действия.

COURT: So whatI tell Jurors todo, especially thoseofyou thathave never had this experience before to do, issit back, relax, absorb as much of this material as you can, & realize that a copy of these instructions will be in the jury room with you during your deliberations (2002; www.signonsandiego.com/news/metro/danielle/transcripts.html).

Если в английском жанре устного выступления, выражая несогласие с адресатом, говорящий реализует такие средства волитивно-сти, как сослагательное наклонение, модальный глагол "may" и глагол "to permit" со значением покровительственного разрешения, а также пассивный залог, лишающие субъект действия воли, то в русских текстах аналогичного жанра предпочтение отдается бездоказательному утверждению однозначности перформативного действия. В первом случае реализуется волитивная стратегия персонализации, которая направлена на параметр вертикального дистанцирования для того, чтобы продемонстрировать уважительное и почтительное отношение говорящего к адресату волеизъявления. Во втором случае говорящий наделяет себя правом и властью, которые предполагают определенную социальную роль с той целью, чтобы обозначить свое превосходство над адресатом.

Назаров: Однозначно говорю, что свидетелем такогояне быч (2002; www.zhakiyanov.info/wrb/stena.html).

Употребление наречия «однозначно» в подобном контексте является достаточно частотным в современном разговорном языке, особенно в жанре «разборки» — выяснения отношений в криминальной среде. Совершается последовательность действий, обратная той, которая необходима для совершения перформативного акта: не перфор-

мативное действие совершается, потому что есть перформативная ситуация, обусловленная сложившимися в социуме ценностями и нормами, с распределенными социальными ролями, а, наоборот, создается демонстративная перформативная ситуация за счет произнесения перформативного или псевдо-перформативного речевого акта.

Что касается параметра вертикального дистанцирования, то более развитая система модусных средств в английском языке позволяет более детально определять статусную дистанцию и отношения между участниками перформативной ситуации.

Результаты нашего исследования свидетельствуют о более сильном нивелировании личностного компонента в русском институциональном дискурсе и в конечном счете—о сохранении его связи с примитивным классическим перформативным актом, который предполагает большую ритуализованность и сакральность всей ситуации. В английском языке, напротив, на наш взгляд, следует говорить о более ровном проявлении субъективно-личностного компонента и в институциональном, и в неинституциональном дискурсах.

Перспективы исследования мы видим в освещении стратегий пер-сонализации в персонально ориентированном дискурсе, в характеристике явлений, смежных с персонализацией, в установлении этнокультурных речеповеденческих формул, выражающих данные стратегии применительно к типам и жанрам институционального и персонального дискурсов в различных языках.

По теме исследования опубликованы следующие работы:

' 1. Ренц Т.Г., Шемякина А.В. Функция полиремности в побудительных предложениях художественных текстов // Материалы научно-практической конференции «Философия жизни волжан» (весна 2000). — Волжский, МЭИ (ТУ) ВФ, 2000. — С. 69 (0,1 п.л.).

2. Шемякина А.В. Национальное самосознание в категории времени // Вопросы филологии и лингводидактики: Сб. науч. ст. — Волгоград: Изд-во Волгогр. гос. ун-та, 2001. — С. 5—11 (0,4 п.л.)

3. Шемякина А.В. Национально-культурные характеристики модальности в статике и динамике//Языковые и культурные контакты различных народов: Сб. материалов Всерос. науч.-метод. конф. — Ч II. — Пенза: Приволжский Дом знаний, 2002. — С. 126—128 (0,2 п.л.).

4. Шемякина А.В; Модус как предмет изучения когнитивной лингвистики // Теория и практика германских и романских языков: Ст. по материалам III Всерос. науч.-практ. конф./Отв.ред. Г. А. Калмыкова. — Ульяновск: УлГПУ, 2002. — С.52—55 (0,3 п.л.).

5. Шемякина А.В. Перформатив как коммуникативный феномен // Антропологическая лингвистика: вопросы теории дискурса, перево-доведения; стилистики, семантики и грамматики: Сб. науч. тр. / Под ред. проф. Н.А. Красавского, проф. В.П. Москвина. — Вып. 2. — Волгоград: Колледж, 2003. — С. 17—22 (0,4 п.л.).

Научное издание

ШЕМЯКИНА Алина Валерьевна

СТРАТЕГИИ ПЕРСОНАЛИЗАЦИИ В ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ (на материале английских и русских перформативных высказываний)

Автореферат

Подписано к печати 26.12.2003 г. Формат 6СХ84Д6. Печать офс Бум. офс. Усл. печ. л. 1,4. Уч.-изд. л. 1.5. Тираж 100 экз Заказ d..

ВГПУ. Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131. Волгоград, пр. им. В. И Ленина, 27

РНБ Русский фонд

2004-4 26372

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Шемякина, Алина Валерьевна

Введение

Глава I. Перформативное высказывание как коммуникативный феномен

1.1. К определению понятия "перформативное высказывание1'

1.2. Прагматические характеристики перформативного высказывания

1.3. Лексико-семантические характеристики перформативного высказывания

1.4. Семантико-грамматические характеристики перформативного высказывания 36 Выводы к Главе I

Глава II. Явление персонализации: характеристики и типы 42 II. 1. К определению понятий "персонализатор" и "стратегии персонализации"

11.2. Стратегии персонализации в разных типах и жанрах дискурса

11.3. Типы стратегий персонализации 64 Выводы к Главе II

Глава III. Стратегии персонализации перформативности в институциональном дискурсе русского и английского языков 72 III. 1. Персонализирующие стратегии фактуальности

111.2. Персонализирующие стратегии интенсивности

111.3. Персонализирующие стратегии волитивности

111.4. Персонализирующие стратегии эмотивности

111.5. Персонализирующие стратегии самопринижения

111.6. Персонализирующие стратегии принижающие адресата 158 Выводы к Главе III 162 Заключение . 167 Библиография 174 Список текстового материала 188 Словари 194 Приложение

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Шемякина, Алина Валерьевна

Данная работа выполнена в русле коммуникативных исследований и посвящена стратегиям персонализации перформативности в английском и русском институциональном дискурсе.

Объектом изучения являются явление перформативности и явление персонализации в их взаимодействии. В качестве предмета исследования рассматриваются семантические и прагматические характеристики персонализированных пер-формативных высказываний в институциональном дискурсе (в сопоставительном аспекте).

Актуальность работы обусловлена следующими моментами:

1) несмотря на широкое освещение перформативных речевых актов в современной лингвистике, их функции и прагматические параметры определены недостаточно. Причины и степень вариативности перформативных речевых актов еще не были, по нашим данным, предметом специального исследования;

2) стратегии персонализации играют исключительно важную роль в общении, однако характеристики этих стратегий в институциональном дискурсе еще не рассматривались применительно к конкретным жанрам этого типа дискурса;

3) освещение стратегий персонализации перформативности в межкультурном и межъязыковом сопоставлении представляется важным для понимания специфики английской и русской лингвокультур.

В основу предпринятого исследования положена следующая гипотеза: пер-формативные высказывания в реальном общении подвергаются смысловой модификации - персонализации, которая имеет особые языковые средства выражения, характеризуется лингвокультурной спецификой и распадается на определенные типы.

Цель работы состоит в комплексной характеристике стратегий персонализации перформативности в английском и русском институциональном дискурсе.

Для достижения поставленной цели в ходе исследования были поставлены следующие задачи:

1) выявление функций и характеристик перформативного высказывания;

2) определение сущности явления персонализации как разновидности модуса;

3) построение классификации стратегий персонализации перформативности;

4) описание языковых средств персонализации перформативности в институциональном дискурсе (на материале жанров административно-делового и юридического дискурса в английской и русской лингвокультурах);

5) установление лингвокультурной специфики стратегий персонализации перформативности в английском и русском коммуникативном поведении.

Научная новизна работы состоит в определении сущности персонализации перформативности в институциональном дискурсе, в построении классификации персонализированных перформативных высказываний, в установлении лингвокультурной специфики персонализации перформативности в английском и русском коммуникативном поведении.

Теоретическая значимость работы заключается в развитии прагмалингви-стики применительно к перформативным высказываниям, в уточнении понятия персонализации как разновидности модуса и в определении вариативности персонализации в различных жанрах институционального дискурса.

Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение в лекционных курсах общего языкознания, стилистики и интерпретации текста, межкультурной коммуникации, теории перевода, в спецкурсе по лингвокультурологии, в практическом курсе английского языка как основного иностранного, а также могут быть полезны в таких нелингвистических дисциплинах, как социопсихология и этнопсихология.

Материалом исследования послужили 840 текстов на английском и русском языках, найденных в сетях Интернет, общим объемом около 150 печатных листов. Общий объем проанализированного материала составляет около 38300 стратегий ограничивания, установленных в 17000 перформативных высказываниях.

В работе использовались следующие методы исследования: общенаучный метод понятийного моделирования (с учетом интроспективного анализа), интер-претативный анализ, элементы дефиниционного, контекстуального и количественного анализа.

Теоретической основой исследования послужили следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:

1. Дискурс - текст, погруженный в ситуацию общения - характеризуется особыми признаками, отражающими такую ситуацию, и обладает социокультурной спецификой (Н.Д. Арутюнова, 1990; А.Г. Баранов, 1993, 1997; В.Г. Борботько, 1998; В.И. Карасик, 2002; Е.С. Кубрякова, 2000; М.Л. Макаров, 1998; В.Я. Мыркин, 1994; К.Ф. Седов, 1999; Г.Г. Слышкин, 2000).

2. Институциональный дискурс - это дискурс, определяемый типами сложившихся в обществе социальных институтов, специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые строят его в соответствии с нормами данного социума (Т.Н. Астафурова, 1997; И.В. Алещанова, 2000; JI.C. Бейлинсои, 2001; О.В. Коротеева, 1999; Н.А. Красавский, 1999; Е.В. Михайлова, 1999; О.С. Сыщиков, 2000; Е.И. Шейгал, 2000).

3. Речевой акт - это минимальный отрезок процесса речевой деятельности, который совершается определенным субъектом по отношению к определенному адресату в определенных условиях и с определенными намерениями (В.Б. Кашкин, 2003; Г.Г. Кларк, Т.Б. Кларсон, 1986; Дж. Остин, 1986; Дж. Серль, 1986; P.F. Straw-son, 1964).

4. Речевой жанр понимается лингвистами как единица высокого уровня, которая стирает границы между речевым и языковым, привнося в речь и коммуникацию системность, как реплика, целое высказывание в диалоге, факт социального взаимодействия людей, соотношение и взаимодействие смысловых позиций при равной степени важности фактора адресанта и фактора адресата (М.М. Бахтин, 1996; Т.О. Багдасарян, 2000; Г.И. Богин, 1997; В.В. Дементьев, 2000; М.Н. Кожина, 1999; О.Б.Сиротинина, 1999).

5. Модус есть представление действительности с точки зрения субъекта речи, но с точки зрения типизированной, объективированной раз и навсегда - для данного состояния языка - средствами самого языка (Ш. Балли, 1955; Ю.С. Степанов, 1981; Н.Е. Петров, 1982; И. Пете, 1970; А.Г. Баранов, 1993; A. Wierzbicka, 1967).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Персонализация перформативности представляет собой вносимую субъектом высказывания личностную квалификацию в институциональное коммуникативное действие, которое закрепляет социально-ролевые позиции участников этого действия.

2. На основании происхождения перформативных высказываний выявляются три их типа: институционально-ритуальные, обиходно-ритуализованные и закли-нательные.

3. На основании функций персонализации перформативности (функции обозначения объективности, функции статусного распределения, функции проявления вежливости) выделяются коммуникативные стратегии фактуальности, интенсивности, волитивности, эмотивности, самопринижения и принижения адресата. Каждая из этих стратегий выражается предельно широким набором языковых средств.

4. Персонализация перформативности в английском и русском институциональном дискурсе применительно к жанрам заявления, приказа, официального письма и устного выступления официального лица имеет лингвокультурную специфику: отношение к факту в русском институциональном дискурсе более формализовано и обезличенно, чем в английском; саморепрезентация в английском институциональном дискурсе более детализирована, чем в русском; стратегии принижения статуса адресанта и адресата более значимы в английском институциональном дискурсе, чем в русском. Русский институциональный дискурс является более ритуализованным, чем английский.

Апробация работы. Теоретические положения диссертации изложены в 5 публикациях, фрагменты ее содержания докладывались на научной конференции "Философия жизни волжан" (Волжский, 2000), на Всероссийской научно-методической конференции "Языковые и культурные контакты различных народов" (Пенза, 2002), на III Всероссийской научно-практической конференции "Теория и практика германских и романских языков" (Ульяновск, 2002), а также на заседаниях научно-исследовательской лаборатории "Аксиологическая лингвистика" в Волгоградском государственном педагогическом университете (2000-2003).

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, Библиографии и Приложения, содержащего таблицы со статистическими данными.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Стратегии персонализации в институциональном дискурсе"

Выводы к Главе III

В жанре заявления институционального дискурса анализ персонализированных перформативных высказываний на базе английского и русского языков не выявляет практически никаких особенностей, свойственных лишь одной культуре, поскольку тексты жанра юридического межгосударственного урегулирования отношений тяготеют к однотипности, к аутентичности в разных языках. Одна из главных задач этих текстов состоит в том, чтобы быть однозначно понятыми независимо оттого, на какой язык их перекладывают.

Установлено, что на структуру текста жанра заявления, его форму, применяемые стратегии персонализации, влияет в большей степени английский язык, поскольку он часто избирается как язык, на котором ведутся переговоры.

Соответственно, среди главных характеристик можно отметить очень высокую клишированность и однотипность текстов русского и английского языков. Параметры перформативности подвергаются влиянию стратегий персонализации приблизительно в одинаковой степени (единственным исключением можно назвать параметр однозначности). Однако этого нельзя сказать о сочетаемости стратегий персонализации, то есть о распределении их влияния на каждый параметр.

Любые стратегии персонализации также входят в клишированную форму на правах обязательных элементов и направлены на то, чтобы продемонстрировать свободу, суверенность и равные права сторон, вступивших в диалог, и, кроме того, открытость, отсутствие имплицитных целей и подтекстов. Однако достигается эта цель за счет акцентуации разных смыслов.

Так, максимальному влиянию стратегий персонализации подвергается параметр волеизъявления (см. Приложение, до 66% всех стратегий направлено на его интенсификацию), при этом в основном оговаривается социальный статус источника волеизъявления. Кроме того, в жанре заявления перформативный параметр коллективного соприсутствия подвергается довольно мощному влиянию стратегий интенсивности. Объясняем мы это тем, что главной целью подобных документов является урегулирование межгосударственных отношений, поэтому перформативные высказывания-действия должны поддерживаться проявлениями дружественности обеих сторон и постоянными напоминаниями важности происходящего события.

В ходе нашего исследования мы, тем не менее, обнаружили некоторые нюансы, которые раскрывают разные социокультурные основания в жанре заявления в двух языках. Русский жанр отличается очевидным преобладанием влияния на перформативные акты стратегий фактуальности (см. Приложение, 33% по сравнению с 16% в английских текстах), которые раскрывают, какие объективные обстоятельства, по мнению говорящего, лежат в основе совершения перформативного действия. Особенно очевидно это различие проявляется в персонализации параметра волеизъявления (см. Приложение, 19% по сравнению с 10% в английских текстах). Данный дисбаланс компенсируется в английском жанре заявления большей (см. Приложение, в 2 раза по сравнению с русскими текстами) частотностью стратегий интенсивности, которые основаны на субъективном восприятии необходимости совершения перформативного действия.

Следует отметить разное влияние волитивных стратегий персонализации на английские и русские тексты жанра заявления. В английском жанре заявления стратегии волитивности дополняют перформативные акты семой "отсутствие разногласий между договаривающимися сторонами", в то время как в русском жанре заявления реализация стратегий волитивности способствует созданию большей официальности ситуации.

Статистический анализ жанра заявления выявил интересную особенность: параметр однозначности в три раза чаще подвергается различным модификациям со стороны персонализации в русских перформативных актах, чем в английских перформативных актах. Однако практически все случаи в русском институциональном дискурсе относятся к видоизменению параметра однозначности стратегиями фактуальности, что доказывает правильность нашего вывода об элиминации личностного фактора в русском жанре заявления.

Статистические результаты, полученные в данной работе по жанру приказа, обнаруживают значительную однообразность, императивность и шаблонность всего перформативного текста на русском языке, минимально осложненного стратегиями персонализации (см. Приложение, 500 стратегий персонализации в текстах русских документов по сравнению с 3250 стратегий в текстах английских документов).

В английских текстах приказов стратегии персонализации направлены в основном на уточнение отношения к себе (см. Приложение, 55% всех случаев персонализации перформативных высказываний в данном жанре). В частности, на определение социального и статусного положения источника и адресата волеизъявления (см. Приложение, 28%), и в результате на то, чтобы четко оговорить и уточнить статусно-иерархическое положение, занимаемое каждым участником. В этом случае перформативный акт не осложняется обычной для других жанров семой уважительного отношения к адресату.

В русском жанре приказа, в первую очередь, отражается отношение к факту (см. Приложение, 75% всех случаев персонализации). Перформативное действие приказа определяется как объективная данность (см. Приложение, 54%) ("существует этот ритуал, и он должен исполняться"), в первую очередь, и как важное действие с точки зрения его исполнителя, который является единицей социума (см. Приложение, 20%), во вторую очередь.

При анализе английского и русского жанров приказа обнаруживается интересная специфическая особенность влияния стратегий персонализации на перформативный параметр коллективного соприсутствия. В русском жанре приказа параметр коллективного соприсутствия подвергается видоизменению со стороны стратегий фактуальности, которые сводятся к приведению ряда фактов объективной действительности (5%), доказывающих соприсутствие социума при совершении данного перформативного действия. В английском жанре приказа параметр коллективного соприсутствия усиливается персонализирующими стратегиями волитивности (см. Приложение, 11%), благодаря которым исполнитель перформативного действия заявляет о себе как о выразителе решения целого коллектива, и стратегиями интенсивности (см. Приложение, 6%), которые отражают субъективное мнение исполнителя перформативного действия относительно важности мнения и поддержки коллектива. Иначе говоря, через видоизменение параметра коллективного соприсутствия стратегиями персонализации в английском жанре приказа проявляется внимание к индивиду с его субъективно-личностной системой оценок и взглядов, в то время как в русском жанре приказа происходит максимальное нивелирование индивида как личности и подмена его безличной социальной единицей.

Анализ английских и русских текстов жанра официального письма выявляет, прежде всего, их большое сходство с точки зрения их структуры, синтаксиса и лексических оборотов.

Изучение русских текстов выявило, что многие документы, несмотря на присутствие в них обиходно-ритуализованных перформативных актов, действуют как институционально-ритуальные тексты с ограниченным количеством повторяющихся без изменения из текста в текст клише, штампов и формул с уже устоявшимися стратегиями персонализации в них.

Параметр волеизъявления в два раза сильнее (по сравнению с русским жанром официального письма) видоизменен стратегиями персонализации в жанре официального письма английского институционального дискурса: уместность совершения перформативного действия подкрепляется объективными фактами (см. Приложение, 8%), личным отношением (см. Приложение, 13%), оценкой говорящего и его эмоциональным состоянием (см. Приложение, 18%). Кроме того, оговаривается в обязательном порядке (см. Приложение, 13% в русских текстах, 12% в английских текстах), какой социальный коллектив представляет говорящий, совершая перформативное действие. Стратегии волитивности, упомянутые последними, составляют ровно половину случаев персонализации параметра волеизъявления в русском языке. Однако дистантным, не переходящим в межличностные, отношениям, которые подчеркиваются вышеупомянутыми стратегиями, противостоят 13% случаев персонализации параметра волеизъявления стратегиями интенсивности и стратегиями эмотивности (см. Приложение). Благодаря последним безличность в русском жанре официального письма несколько снижается.

Для жанра официального письма параметр коллективного соприсутствия представляет интерес лишь с точки зрения единения в душевном сопереживании, поэтому обнаруживается влияние на данный параметр лишь стратегий волитивности и эмотивности. При этом стратегии волитивности преобладают в английских текстах, а стратегии эмотивности в 3 раза чаще встречаются в русских текстах (см. Приложение).

Мы не обнаружили существенных предпочтений персонализации другими стратегиями перформативного акта в русских и английских текстах официальных писем. Отметим более высокую частотность случаев персонализации параметра вертикального дистанцирования в русском жанре официального письма (28%) по сравнению с аналогичным английским жанром (20%) (см. Приложение).

Кроме того, параметр "здесь и сейчас" в русском жанре официального письма значительно сильнее представлен реализацией общего отношения к факту, как обоснованного объективной реальностью (8%), так и выделенного на основе субъективных ценностей и взглядов (9%) (см. Приложение). При этом стратегии интенсивности дополняют перформативный параметр "здесь и сейчас" в русском жанре официального письма преимущественно семой "стремление к идеальному". В английском жанре официального письма затрагиваются те же стратегии, но в меньшем процентном составе, кроме того, обнаружены случаи смягчения данного параметра. Анализ практического материала выявил взаимосвязь: чем сильнее оговорен и уточнен параметр "здесь и сейчас" стратегиями персонализации, тем более высокая степень ритуализованности и официальности отличает анализируемый жанр.

Данные результаты свидетельствуют о более сильных связях русского жанра письма с ритуалом. Параметр этического измерения в жанре письма представлен в обоих языках стратегиями фактуальности, при слабой реализации стратегий интенсивности (см. Приложение, до 2% всех стратегий в этом жанре). Параметр этического измерения представлен в русских текстах жанра письма значительно сильнее: 18% по сравнению с 10% в английских текстах. В русском языке параметр этического измерения оговаривается в основном стратегиями фактуальности (6%) и стратегиями эмотивности (11%) (см. Приложение).

В русском жанре письма стратегии эмотивности содержат и передают сему искренности переживания, в то время как стратегии эмотивности в английском жанре письма при меньшем процентном содержании передают сему важности и серьезности происходящего.

Жанр устного выступления, будучи на грани между институциональным дискурсом и неинституциональным дискурсом, дает для некоторых перформативных параметров процентные соотношения, противоречащие или общим результатам анализа институционального дискурса, или частножанровым результатам, рассматриваемым по отдельности и в совокупности. Результаты исследования пограничного жанра устного выступления дают нам возможность предположить с некоторой долей уверенности, какие параметры перформативности будут чаще подвергаться персонализации в неинституциональном дискурсе каждого языка.

Так, жанр устного выступления интересен с точки зрения влияния стратегий интенсивности на перформативный параметр вертикального дистанцирования. В отличие от других жанров институционального дискурса он не дополняется персонализирующими семами, которые бы делали акцент на статусных различиях между участниками перформативной коммуникации.

Параметр "здесь и сейчас" во всех жанрах институционального дискурса, кроме жанра устного выступления, усиливается стратегиями персонализации одинаково и в английском, и в русском языке, или с преобладанием в русских текстах. В жанре заявления - по 4% в обоих языках, в жанре приказа - 17% в английских и 23% в русских текстах, в жанре официального письма - 8% в английских и 18% в русских текстах (см. Приложение). Однако общее процентное соотношение случаев персонализации параметра "здесь и сейчас" на уровне дискурса обнаруживает перевес в английских текстах, который обусловлен результатами пограничного жанра устного выступления (см. Приложение, 11% в английских текстах, 5% в русских текстах).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Данная диссертационная работа посвящена исследованию персонализован-ных перформативных высказываний и их анализу в русском и английском институциональном дискурсе.

Перформативные речевые акты понимаются как речевые действия, воспроизведение которых в определенной и узнаваемой всем социумом ситуации есть одновременное осуществление некоторого социального действия, которое характеризуется ценностью для данного социума. Присутствие ценностной составляющей в перформативных речевых актах объясняется, на наш взгляд, их институционально-ритуальным, заклинательным или обиходно-ритуализованным происхождением.

Главной характеристикой институционально-ритуального перформативного речевого акта является его принадлежность конкретному ритуалу. Фасцинативная сторона ритуала и закрытость ритуального текста предполагают высокую жесткость этих речевых актов, другими словами, запрет на проявление любых эмоциональных и личностных вкраплений в данный перформативный акт. И, наоборот, чем больше допускается вкраплений, персонализирующих институционально-ритуальный перформативный акт, тем больше есть оснований говорить о деритуа-лизации обсуждаемого дискурса. При большой формализации дискурса и его фактической деритуализации может постепенно произойти потеря неразрывной связи данного дискурса и лежащего в его основе институционально-ритуального перформативного акта за счет перехода последнего в группу обиходно-ритуализованных перформативных актов.

Обиходно-ритуализованные перформативные речевые акты, функция социальной идентификации которых помогает индивиду осознавать свою статусную принадлежность, проявляют себя в любых дискурсах, как в статусно-ориентированных институциональных и неинституциональных, так и в личностно-ориентированных бытовых и бытийных дискурсах. Реализация обиходно-ритуализованных перформативных речевых актов в разных социальных слоях социума предполагает существование синонимичных средств для выполнения одного и того же социального перформативного речевого действия. Другими словами, социальная принадлежность участников общения диктует выбор от перформативных актов высокого стиля с минимальным вкраплением в семантику высказывания элементов, персонализирующих социообразующий параметр перформативности, до сниженно-сленговых перформативных актов, формирование которого идет от личностного компонента к институциональному.

Заклинательные перформативные речевые акты, основанные на верованиях, существующих в социуме, способствуют тому, чтобы свои личные переживания человек оценивал и рассматривал через призму духовной культуры своей общины. Для актуализации этих перформативных речевых актов необходимо виртуальное присутствие некоторых сверхъестественных сил, к которым и направлено данное действие. При потере или снижении общинной веры в нечто сверхъестественное, заклинательные перформативные речевые акты, этой верой обусловленные, могут сохраняться, но при этом переходить в разряд обиходно-ритуализованных.

На основе выделенных функций и общей семантической основы, присущей любому перформативному речевому акту, в работе устанавливаются шесть обязательных параметров перформативного высказывания: 1) волеизъявление (добровольное и сознательное совершение действия), 2) эгоцентрический дейксис "здесь и сейчас", 3) коллективное соприсутствие, 4) этическое измерение (приоритетность ♦ социума по отношению к индивидууму), 5) однозначность интерпретации, 6) вертикальное дистанцирование (статусное неравноправие участников общения).

Персонализация перформативности представляет собой вносимую субъектом высказывания личностную квалификацию коммуникативного действия, которое закрепляет социально-ролевые позиции участников этого действия.

Стратегии персонализации являются по природе своей модусными, поскольку могут проявляться через любые составляющие модус отношения индивида. Главной функцией стратегий персонализации мы считаем определение отношения ответственности говорящего за высказываемое им пропозициональное содержание.

Мы выделяем шесть стратегий персонализации. Персонализирующие стра-Щ тегии фактуальности и персонализирующие стратегии интенсивности выражают отношение к факту. Персонализирующие стратегии волитивности и персонализирующие стратегии эмотивности реализуют отношение к себе. В персонализирующих стратегиях самопринижения и персонализирующих стратегиях принижения адресата проявляется отношение к адресату.

Ограничителем может стать любая единица и с точки зрения ее объема (от морфологической частицы, фонетической единицы до текста и макротекста), и с точки зрения представленности ее на разных уровнях языка и речи (от синтаксического до прагматического). Качество персонализации не является "врожденным" для речеязыковой единицы, оно приобретается в зависимости от ряда факторов, в том числе и от коммуникативной ситуации в самом общем ее понимании.

Распространенность и частотность как явления перформативности, так и явления персонализации варьируется в зависимости от дискурса и жанра. В работе проанализированы четыре жанра институционального дискурса: 1) заявление, 2) приказ, 3) официальное письмо и 4) устное выступление официального лица в официальной ситуации.

Статистический анализ влияния средств персонализации на параметры перформативности в институциональном дискурсе не выявил очевидных различий между текстами русского и английского языков, поскольку жанры институционального дискурса в первую очередь подвергаются влиянию явления глобализации, охватившему многие языки и культуры. Обнаружено некоторое преобладание перформативных речевых актов в английском институциональном дискурсе, однако оно компенсируется большим количеством случаев персонализации этих перформативных актов, и соотношение между перформативными актами и стратегиями в английском и русском языках остается приблизительно одинаковым.

Установлено, что в английском и русском языках присутствуют некоторые специфические общеинституциональные и частножанровые особенности в комбинаторике стратегий и их частотности. Кроме того, обращает на себя внимание то, какие параметры перформативности более задействованы и актуализованы в сравниваемых языках, поскольку явление перформативности всегда социокультурно обусловлено.

Так, русский институциональный дискурс характеризуется большей по сравнению с английским институциональным дискурсом подверженностью персонализирующим стратегиям фактуальноети (см. Приложение, 33% и 23%), которые свидетельствуют о стремлении говорящего представить свое мнение и действия, как обусловленные объективными фактами.

Если сравнивать общее процентное соотношение случаев передачи стратегиями персонализации отношения к факту и отношения к себе и адресату, то обнаружится, что в русском институциональном дискурсе стратегиями персонализации чаще представлено отношение к факту (см. Приложение, 58% по сравнению с 42% случаев передачи отношения к себе и адресату).

В английском институциональном дискурсе не наблюдается столь явных предпочтений к раскрытию отношения к факту (51%) или отношения к участникам (49%) перформативной ситуации (см. Приложение). Однако в английском институциональном дискурсе отношение к факту чаще передается персонализирующими стратегиями интенсивности (см. Приложение, 27%), которые в большей степени раскрывают субъективно-личностную шкалу важности внешних по отношению к говорящему событий.

При равном процентном присутствии модусного отношения к факту в текстах одного жанра, представленных на разных языках, в одном языке это отношение может реализоваться стратегиями интенсивности, а в другом - стратегиями фактуальности. В этом случае, на наш взгляд, можно сделать вывод о том, что данное обстоятельство раскрывает разное отношение к другой обязательной перфор-мативной характеристике - параметру однозначности. Перформативный параметр однозначности близок и пересекается с такими концептами, как прямолинейность и вежливость.

Передача отношения к адресату часто связана с манипуляциями в институциональном дискурсе, при этом целью манипуляций является изменение статусных отношений участников общения в сторону понижения статуса адресата. В русском институциональном дискурсе обнаружено лишь 0,16% подобных случаев, причем все они представлены персонализирующими стратегиями принижения адресата (см. Приложение). В английском институциональном дискурсе представлены и стратегии самопринижения (см. Приложение, 0,53%), и стратегии принижения адресата (см. Приложение, 0,34%). На наш взгляд, возможность реализации подобных манипулятивных стратегий свидетельствует о большей подверженности английского институционального дискурса влиянию и вкраплениям неинституционального дискурса. В результате мы делаем вывод о меньшей клишированности английского институционального дискурса и большей свободе выражения в нем субъективно-личностных позиций. В конечном счете, постоянная актуализация присутствия индивида с его системой ценностей при совершении перформативного речевого действия ведет к ослаблению ритуальной природы английского перформативного высказывания в институциональном дискурсе, поскольку переводит его из ситуации социально-ориентированной в личностно-ориентированную.

Сравнивая процентное соотношение влияния разных стратегий на параметр волеизъявления в английском и русском языках мы обнаруживаем, что стратегии фактуальности преобладают в русском языке (19%), в то время как в английском языке их низкий процентный состав (9%) компенсируется более высокой частотностью (по сравнению с русским языком) персонализаторов интенсивности (10%) и персонализаторов эмотивности (8%) (см. Приложение). Иначе говоря, обезличен-ность, официальность и претензия на объективность совершения перформативной ситуации в русском институциональном дискурсе противопоставляется личностному присутствию, сопереживанию исполнителем перформативного действия.

Преобладание случаев уточняющего персонализации параметра "здесь и сейчас" в русских текстах по сравнению с аналогичными случаями в английском институциональном дискурсе является, на первый взгляд неожиданным результатом, противоречащим предшествующим работам (Н.Д. Арутюнова; В.И. Карасик), в которых обосновывалась первостепенность для русского сознания концепта "неопределенность", предполагающего отвлеченность от временной оси в противовес английскому стилю общения. Однако, по нашему мнению, результаты данной исследовательской работы лишь уточняют вышеупомянутые работы, поскольку свидетельствуют, на наш взгляд, о большей ритуализованности русского институционального дискурса, и в конечном итоге, о его большей обезличенности по сравнению с английским институциональным дискурсом. Другими словамй, индивид с его личным и этнокультурным отношением ко времени максимально элиминируется из русского перформативного речевого действия. Появление индивида в тексте 4 приведет к ослаблению параметра эгоцентрического дейксиса "здесь и сейчас" и к усилению семы неопределенности. Соответственно, русское перформативное речевое действие институционального дискурса более ритуализовано, а также в большей степени ориентировано на социум, а не на его отдельных участников, как это происходит в английском перформативном речевом действии институционального дискурса.

В русском институциональном дискурсе параметр коллективного соприсутствия чаще усиливается через приведение фактических подтверждений (см. Приложение, 2% всех случаев персонализации параметра коллективного соприсутствия), либо через субъективное, бездоказательное утверждение интенсивными пер* сонализаторами участия или незримого присутствия социума при совершении перформативного речевого действия (см. Приложение, 6% всех случаев персонализации параметра коллективного соприсутствия).

В английском институциональном дискурсе параметр коллективного соприсутствия, напротив, максимально полно раскрывается волитивными стратегиями персонализации: 660 (т.е. 3,2%) случаев по сравнению с 270 (1,5%) случаев в русском институциональном дискурсе (см. Приложение). В этом случае не происходит полного стирания говорящего как индивида из перформативного действия: он как независимая личность совершает перформативное действия от лица коллектива. Среди других частотных средств влияния на перформативный параметр коллективного соприсутствия в английском институциональном дискурсе следует отметить интенсивные стратегии персонализации (см. Приложение, 1600 (7,8%) случаев в английском институциональном дискурсе).

На наш взгляд, сущность стратегий персонализации перформативности такова: стратегии фактуальности передают ту информацию, которая воспринимается индивидом как объективная, стратегии интенсивности отражают мнение, стратегии волитивности - волю, стратегии эмотивности - эмоции, а стратегии принижения -манипулирование/ жонглирование фактами, своим мнением, волей и своими эмоциями для воздействия на мнение, волю и эмоции адресата. В этом случае результаты исследования случаев персонализации параметра коллективного соприсутствия можно прокомментировать следующим образом: исполнитель перформативного действия в русском институциональном дискурсе думает о коллективе как о данности и принимает его как нечто естественное, от индивида независящее. Исполнитель перформативного действия в английском институциональном дискурсе, напротив, заявляет о своей воле присоединиться к коллективу.

Параметр этического измерения в перформативных речевых действиях институционального дискурса подвергается влиянию стратегий персонализации с приблизительно одинаковой частотностью и с приблизительно одинаковой речея-зыковой формой представления, независимо от того, какой анализируется документ. В английских документах институционального дискурса было обнаружено, что все случаи модификации параметра этического измерения составляют 8%, в то время как в русском институциональном дискурсе они чуть превышают 11% (см. Приложение). Рассматриваемый некоторый процентный дисбаланс образуется за счет количественного преобладания случаев персонализации данного параметра в жанре заявления и жанре официального письма. С точки зрения выбора речеязыко-вых средств персонализации мы не можем отметить никаких специфичных особенностей.

Параметр однозначности представлен стратегиями персонализации в процентном соотношении чаще во всех русских жанрах, за исключением жанра устного выступления. Общие результаты по институциональному дискурсу сохраняют перевес случаев персонализации данного параметра в русских текстах, хотя и не такой очевидный, как в отдельных институциональных жанрах заявления, приказа и письма. Другими словами, статистические результаты по жанру устного выступления несколько затушевывают важность параметра однозначности для русского институционального дискурса.

Усиление параметра однозначности волитивными стратегиями персонализации ведет к закономерному усилению параметра вертикального дистанцирования и, наоборот, параметр вертикального дистанцирования будет тем слабее эксплицирован, чем неопределеннее будет представлен волитивными стратегиями персонализации параметр однозначности.

Что касается параметра вертикального дистанцирования, то более развитая система модусных средств в английском языке позволяет более детально определять статусную дистанцию и отношения между участниками перформативной ситуации.

Результаты нашего исследования свидетельствуют о более сильном нивелировании личностного компонента в русском институциональном дискурсе, и, в конечном счете, о сохранении его связи с примитивным классическим перформативным актом, который предполагает большую ритуализованность и сакральность всей ситуации. В английском языке, напротив, на наш взгляд, следует говорить о более ровном проявлении субъективно-личностного компонента и в институциональном, и в неинституциональном дискурсах.

Перспективы исследования мы видим в освещении стратегий персонализации в персонально ориентированном дискурсе, в характеристике явлений, смежных с персонализациям, в установлении этнокультурных речеповеденческих формул, выражающих данные стратегии применительно к типам и жанрам институционального и персонального дискурса в различных языках.

Список научной литературыШемякина, Алина Валерьевна, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Алещанова И.В. Цитация в газетном тексте (на материале современной английской и российской прессы): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2000; 18с.

2. Апресян Ю.Д. Глаголы моментального действия и перформативы в русском языке. // Русистика сегодня. Язык: система и ее функционирование. М.: Наука, 1988.-С. 57-78.

3. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энцикл., 1990. С.136-137.

4. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. 2-е изд., испр. - М.: "Языки русской культуры", 1999.-I-XV, 896с.

5. Астафурова Т.Н. Лингвистические аспекты межкультурной деловой коммуникации. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 1997. - 108 с.

6. Астафурова Т.Н. Стратегии коммуникативного поведения в профессионально-значимых ситуациях межкультурного общения (лингвистический и дидактический аспекты): Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 1997. 41с.

7. Багдасарян Т.О. 2000 Тональный компонент модальности в коммуникации (на материале английского и русского языков): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Краснодар, 2000.23 с.

8. Бакумова Е.В. Ролевая структура политического дискурса: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2002. 21с.

9. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка / Пер. с фр. — М.: Изд-во иностр. лит., 1955.-416с.

10. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. — Ростов-на-Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1993. 182с.

11. Баранов А.Г., Когнитипичность текста. К проблеме уровней абстракции текстовой деятельности // Жанры речи. Саратов: Колледж, 1997. - С.4-12.

12. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров. Из архивных записей к работе "Проблема речевых жанров". Проблема текста // Бахтин М.М. Собр. соч.: в 5т. -М., 1996. Т5. Работы 1940-х-начала 1960-х годов. -С150-183.

13. Бейлинсон Л.С. Характеристики медико-педагогического дискурса (на материале логопедических рекомендаций): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2001.-20с.

14. Березовчук Л.Н. Телевещание как средство ритуализации массового сознания // Ритуальное пространство культуры. Материалы международного форума26 февраля 7 марта 2001г. - Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

15. Блохин И.Н. Изучение роли телевидения в формировании этнических стереотипов. // Тезисы научно-практической конференции: Средства массовой информации в современном мире, СПб, 2001. с. 65-67.

16. Богин Г.И. Речевой жанр как средство индивидуализации // Жанры речи. -Саратов: Изд-во ГосУНЦ "Колледж", 1997. С. 12-23.

17. Борботько В.Г. Общая теория дискурса (принципы формирования и смысло-порождения): Автореф. дис. д-ра филол. наук. Краснодар, 1998. 48с.

18. Вежбицкая А. Речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 16. Лингвистическая прагматика М.: Прогресс, 1985. - С. 251-275.

19. Веретенников А. Остин Дж. Избранное.// http://wvvw.ruthenia.ru/logos/ number/20014/12.htm-M.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999.

20. Виноградова Л.Н. Новобрачная в доме мужа: стереотипы этикетного и ритуального поведения // Логический анализ языка: языки этики (Отв. Ред. Арутюнова Н.Д. и др.). М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 325-332

21. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград: Перемена, 1997. - 139с.

22. Володина Л.В. Ритуальная коммуникация // Ритуальное пространство культуры. Материалы международного форума 26 февраля - 7 марта 2001г. - Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

23. Гофман Э. Ритуал взаимодействия. Пер. с англ. — М.: Рефл. Букс, 2001. — 345с.

24. Грайс Г.П. Логика и речевое общение. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. - с. 217-237.

25. Грязнов А. Джон Сёрл и его анализ субъективности (предисловие к публикации) // http://www.ruthenia.ru/logos/number/20014/03.htm, 2001.

26. Гурочкина А.Г., Давыдова Л.З. Функционирование формул речевого этикета в акте вербальной коммуникации // Логико-семантические и прагматические проблемы текста: Сб. науч. тр. Красноярск: Краснояр.гос.пед.ин-т, 1990. - С.47-53.

27. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1989.-312с.

28. Дементьев В.В. Изучение речевых жанров. Обзор работ в современной русистике // Вопросы языкознании. 1997b. -№ 1.-С.112-114.

29. Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры / Под ред. В.Е. Гольди-на. Саратов: Изд-во Сарат. Ун-та, 2000. - 248 с.

30. Дементьев В.В. Фатические и информативные коммуникативные замыслы и коммуникативные интенции: проблемы коммуникативной компетенции и типология речевых жанров // Жанры речи. Саратов: Изд-во ГосУНЦ "Колледж", 1997а. -С.34-44.

31. Дементьева Е.Ю. Речевые жанры в сфере торговли // http://tpll999.narod.ru/WebStudl/SbornikStl-l.htm Воронеж: Воронежский государственный университет, 2000. - 195 Kb.

32. Дённингхаус С. "Прямая" ли научная коммуникация? // Прямая и непрямая коммуникация: Сб. науч. статей. Саратов: Изд-во ГосУНЦ "Колледж", 2003. 354с.

33. Жуков И. Война в дискурсе современной прессы http://teneta.rinet.ru/rus/ii/ iliazhukovwar.htm

34. Карасик В.И. Язык социального статуса. М.:Ин-т языкознания РАН; Вол-гогр. гос. пед. ин-т, 1992. - 330с.

35. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. - 447 с.

36. Кашкин В.Б. Введение в теорию коммуникации: Учебное пособие / В.Б. Кашкин. Воронеж: Воронежский государственный университет, 2003. - 2-е изд., репринтное. - 175с.

37. Кларк Г.Г., Кларсон Т.Б. Слушающие и речевой акт // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. - М.: Прогресс, 1986. - С.270-321.

38. Кожина М.Н. Стиль и жанр: их вариативность, историческая изменчивость и соотношение // Stylistika VIII. -Opole, 1999. С.16-33.

39. Коротеева О.В. Дефиниция в педагогическом дискурсе: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 1999. 24с.

40. Красавский Н.А. Оценочная лексика в рекламном тексте (на материале немецкоязычной прессы) // Номинация и дискурс. Рязань: изд-во Рязан. гос. пед. ун-та, 1999. - С.44-47.

41. Кубрякова Е.С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике (Обзор) // Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты: Сб. обзоров. М.: ИНИОН РАН, 2000. - С.7-25.

42. Макаров М. JI. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь: Изд-во Твер.ун-та, 1998. - 200с.

43. Малькова В.К. Образы этносов в современных российских СМИ. // Тезисы научно-практической конференции: Средства массовой информации в современном мире, СПб, 2001. с. 79.

44. Метелица Е.В. Дискурс дипломатического протокола в англоязычной ритуальной коммуникации: Автореф. дис. канд. филол. наук. Волгоград, 2002. -20с.

45. Михайлова Е.В. Интертекстуальность в научном дискурсе (на материале статей): Автореф. дис. канд. филол. наук. Волгоград, 1999. -22с.

46. Мыркин В.Я. Язык речь - контекст - смысл: Учеб. пособие. - Архангельск: Изд-во Поморск. ун-та, 1994. - 97с.

47. Никонова А.А. „Kinder, Kurche, Kirche" // Ритуальное пространство культуры. Материалы международного форума 26 февраля 7 марта 2001 г. Санкт-Петербург 2001. - СПб, Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001.-453с.

48. Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. - С.22-129.

49. Олянич А. В. Драматургия ритуальной коммуникации. 2003. -http//teneta.rinet.ru/articles/html

50. Падучева Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). М.: Школа "Языки русской культуры", 1996. - 464с.

51. Пете И. Типы синтаксической модальности в русском языке. Stadia Slavica, Budapest, 1970, v.16, № 3-4. - P. 20-37.

52. Петров H.E. О содержании и объеме языковой категории модальности. -Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1982. С.37-50.

53. Плотникова С.Н. Неискренний дискурс (в когнитивном и структурно-функциональном аспектах). Иркутск: Изд-во Иркут. гос. лингв, ун-та, 2000. -244с.

54. Почепцов Г.Г. Информационные войны. М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2000. - 576 с.

55. Почепцов Г.Г. Психологические войны. М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2000. -523 е.: ил., табл.

56. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1988. - 182 с.

57. Руднев В. Язык и смерть (Психоанализ и "картезианская" философия языка XX века) // http://vvww.ruthenia.ru/logos/number/2000l/ 20001 l.html, 2000.

58. Саракаева Э.Ф. Психолингвистический анализ миссионерских текстов: Автореф. дис. .канд. филол. наук. Астрахань, 2000. 24с.

59. Седов К.Ф. Становление дискурсивного мышления языковой личности: психо- и социолингвистические аспекты. Саратов: Изд-во Сарат. Ун-та, 1999. -180с.

60. Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. - С.170-194.

61. Сиротинина О.Б. Некоторые размышления по поводу терминов "речевой жанр" и "риторический жанр" // Жанры речи-2. Саратов: Изд-во ГосУНЦ "Колледж", 1999.-С.27.

62. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000. - 128с.

63. Степанов Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения (Семиологическая грамматика). М.: Наука, 1981. - 360с.

64. Сыщиков О.С. Имплицитность в деловом дискурсе (на материале текстов коммерческих писем): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2000. 22с.

65. Уздина Е.М. О национально-культурной обусловленности флирта // Жанры речи: Сборник научных статей. Вып. 3. Саратов: Изд-во ГосУНЦ "Колледж", 2002. - С. 289-296.

66. Федосюк М.Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопросы языкознания. 1997. — №5. - С. 102-120.

67. Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып. 35. М., 1997. -С.354.

68. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса: Монография / Ин-т языкознания РАН; Волгогр. Гос. Пед. Ун-т. Волгоград: Перемена, 2000. - 368с.

69. Шмелева Т.В. Модель речевого жанра// Жанры речи. Саратов: Колледж, 1997. - С.218-225.

70. Ainsworth, J.E. In a different register: The pragmatics of powerlessness in police interrogation. // Yale Law Journal November, 103(2) Yale, 1993. - P. 259-322.

71. Allan K. Linguistic Meaning. Vol.1. - London: Routledge and Kegan Paul, 1986.-452p.

72. Allan K. Performative clauses. // Encyclopedia of Language and Linguistics, ed. by Ron Asher. Vol.6 Oxford: Pergamon Press, 1994c. - p.3001.

73. Allan K. Speech act classification and definition. Encyclopedia of Language and Linguistics, ed. by Ron Asher. Vol.8 Oxford: Pergamon Press, 1994a. - pp.4124- 27.

74. Allan K. Speech act theory An overview. // Encyclopedia of Language and Linguistics, ed. by Ron Asher. Vol.8 - Oxford: Pergamon Press, 1994b. - pp.4127- 38.

75. Austin J. L. How to Do Things with Words. Oxford: Oxford Univ. Press, 1962. - 167p.

76. Bach K. Conversational impliciture // Mind & Language 9. userwww.sfsu.edu/~kbach/spchacts.html.- 1994-P. 124-62.

77. Bach, K., Harnish R.M. Linguistic Communication and Speech Acts Cambridge, Mass.: MIT Press, 1979. - xvii, 327 p., ill.; 24 cm.

78. Ballmer T.T., Brennenstuhl W. Speech Act Classification: A Study in the Lexical Analysis of English Speech Activity Verbs. Berlin: Springer-Verlag, 1981. - 274p.

79. Banks D. Hedges and how to trim them. // Brekke, A.M., Dahl Т., Myking (Eds.) Applications and Implications of Current LSP Research. Proceedings of the 9th European Symposium on LSP. Vol. II Bergen: Fagbokforlaget, 1994.- P.587-592.

80. Bardovi-Harlig K. Exploring the interlanguage of interlanguage pragmatics: A research agenda for acquisitional pragmatics.// Language Learning, 49(4). 1999,- P.23-24.

81. Bardovi-Harlig K., Hartford B. S. Learning the rules of academic talk. // Studies in Second Language Acquisition, 15. 1993. - P.279-304.

82. Bazerman C. Shaping Written Knowledge: The Genre and Activity of the Experimental Article in Science. Madison: WI: University of Wisconsin Press, 1988. - xi, 356 p.; 24 cm.

83. Bazerman C. The Languages of Edison's Light. Chicago: University of Chicago Press, 1998. -Cambridge, Mass.: MIT Press, cl999. - 416 p.: ill.; 24 cm.

84. Biber D. Variation across Speech and Writing. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1988. -xiii, 299 p.: ill.; 24 cm.

85. Blum-Kulka S. Learning to Say what You Mean in a Second Language // Applied Linguistics 3/1. 1984. - P.29-59.

86. Blum-Kulka S. Modifiers as Indicating Devices: the Case of Requests // Theoretical Linguistics 12:2/3. 1985. - P.213-229.

87. Blum-Kulka S., Olshtain E. Requests and Apologies. A Cross-Cultural Study of Speech Act Realization Patterns // Applied Linguistics 5/3. 1984. - P. 196-213.

88. Brown P., Levinson S. Politeness. Some Universals in Language Usage. Cambridge: Cambridge University Press, 1987 - 345 p.

89. BuBmann H. Heckenausdruck // BuBmann H.: Lexikon der Sprachwissenschaft. -Stuttgart: Kroner, 1990.-P.304-305.

90. Butler J. Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity. N.Y.:?, 2000.-P. 17.

91. Bybee J. L., Fleischman S. (eds). Modality in Grammar and Discourse Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins, 1995. - viii, 575 p.: ill.; 23 cm.

92. Bybee J.L., Perkins R., Pagliuca W. The Evolution of Grammar: Tense, Aspect, and Modality in the Languages of the World. Chicago: Chicago University Press, 1994. -xxii, 398 p.: ill.; 24 cm.

93. Cameron D. Not Gender Difference But the Difference Gender Makes-Explanation in Research on Sex and Language // International Journal of the Sociology of Language 94. 1992 b. - P. 13-26.

94. Cameron D. The feminist critique of language, 2nd ed. New York: St. Martin's Press, 1992 a. - x, 247 p.; 22 cm.

95. Cameron D., McAlinden F., O'Leary K. Lakoff in context: the social and linguistic function of tag questions. // Coates J., Cameron D. (ed.). Women in their Speech Communities: New Perspectives on Language and Sex. London: Longman, 1988. - P.74-93.

96. Chen R. Responding to Compliments: A Contrastive Study of Politeness Strategies between American English and Chinese Speakers // Journal of Pragmatics 20. -1993. -P.49-75.

97. Coates J. Women's Speech, Women's Strength? // York Papers in Linguistics 3. -1989. -P.65-76.

98. Conley J.M., O'Barr W.M. Just words: Law, language, and power. Chicago: University of Chicago Press, 1998. - xvi, 168 p.; 24 cm.

99. Crismore A., Vande Kopple W. J. Rhetorical Contexts and Hedges, Rhetoric Society Quarterly 20. 1990, №1. - P.49-59.

100. Crismore A., Vande Kopple W.J. Readers' Learning from Prose: The Effects of Hedges // Written Communication 5. 1988, №2. - P. 184-202.

101. Crosby F., Nyquist L. The Female Register: An Empirical Study of Lakoffs Hypothesis // Language in Society 6.- 1977,№3. P.313-322.

102. Damerau F. J. On 'Fuzzy' Adjectives // Linguistics 196:3. 1977. - P. 57-64.

103. Danet, В., Bogoch B. From Oral Ceremony to Written Document: The Transitional Language of Anglo-Saxon Wills // Language and Communication 12. 1992, №2. -P.95-122.

104. Darian S. Hypotheses in introductory science texts // IRAL, Vol. XXXIII/2. -1995.-P.83-108.

105. Falkenberg G. Epistemische Operatoren und illokutionare Kraft // Hindelang G., Zillig W. (eds.): Sprache. Verstehen und Handeln. Bd.2. Tubingen: Niemeyer, 1981. -P. 193-203.

106. Flowerdew J. Pragmatic Modifications on the 'Representative' Speech Act of Defining//Journal of Pragmatics 15.- 1991.-P.253-264.

107. Fraser B. An Approach to Discourse Markers // Journal of Pragmatics. 14:3. -1990. -P.383-395.

108. Fraser B. Hedged Performatives // Cole P., Morgan J. L. (eds.): Syntax and Semantics. Vol. 3. New York: Academic Press, 1975. -P.187-210.

109. Gans E. Sacred Text and Secular Culture.// To Honor Rene Girard. Saratoga: Anma Libra, 1986.-P.51-46.

110. Gippert J. Heckenausdruck // Gluck H. (ed.): Metzler Lexikon Sprache. Stuttgart: Metzler, 1993.-P.243.

111. Girard R. Violence and the Sacred. / Trans. Patrick Gregory. Baltimore: Johns Hopkins UP, 1977.-451 p.

112. Givon T. English Grammar: A Function-Based Introduction. Amsterdam; Philadelphia: J. Benjamins Pub. Co, 1993. -2 v.: ill.; 23 cm.

113. Grice H.' P. Studies in the Way of Words. Cambridge MA: Harvard University Press, 1989. - viii, 394 p.; 25 cm.

114. Grice P. Logic and Conversation. // Cole P., Morgan J. (Eds.), Syntax and Semantics. New York: Academic Press, 1975. - pp. 41-58.

115. Gu Y. Politeness Phenomena in Modern Chinese // Journal of Pragmatics 14. -1990, №2. P.237-257.

116. Holmes J. An introduction of sociolinguistics. New York: Longman Publishing, 1992.-xvi, 406 p.: ill.; 24 cm.

117. Holmes J. Doubt and Certainty in ESL Textbooks // Applied Linguistics 9. 1988, №1. -P.21-44.

118. Holmes J. Expressing Doubt and Certainty in English // RELC Journal 13. -1982b, №2. P.9-29.

119. Holmes J. Functions of'You Know' in Women's and Men's Speech // Language in Society 15.- 1986,№1.-P.1-21.

120. Holmes J. Hedges and Boosters in Women's and Men's Speech // Language and Communication 10.- 1990, №3.-P. 185-205.

121. Holmes J. New Zealand Women are Good to Talk to: An Analysis of Politeness Strategies in Interaction // Journal of Pragmatics 20. 1993. - P.91-116.

122. Holmes J. The Functions of Tag Questions // English Language Research Journal 3.- 1982a.-P.40-65.

123. House J. Developing pragmatic fluency in English as a foreign language: Routines and metapragmatic awareness.// Studies in Second Language Acquisition, 18. 1996. -P.225-252.

124. House J., Kasper G. Politeness Markers in English and in German // Coulmas F. (ed.): Conversational Routines. The Hague: Mouton de Gruyter, 1981 -P.157-185.

125. House J., Vollmer H. J. Speech Act Performance in German: On the Realization of the Speech Actions 'Request' and 'Apology' // Linguistische Berichte 114. 1988. -P.l14-133.

126. Hiibler A. Understatements and Hedges in English. Amsterdam: John Benjamins, 1983.-vii, 192 p.: ill.; 22 cm.

127. Hyland K. Disciplinary discourses: social interactions in academic writing. -Harlow, England: Longman, 2000a. -xxi, 211 p.; 24 cm.

128. Hyland K. Hedges, boosters and lexical invisibility. Noticing modifiers in academic texts. // Language Awareness. 9. 2000b, №4. - P. 179-197.

129. Hyland K. Hedging in academic writing and EAP textbooks. // English for Specific Purposes. 13. -1994, №3. P.239-256.

130. Hyland K. Hedging in scientific research articles. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins Pub. Co., 1998. - ix, 307 p.: ill.; 23 cm.

131. Hyland K. Nurturing hedges in the ESP curriculum. // System. 24. 1996c, №4. -P.477-490.

132. Hyland K. Talking to students: metadiscourse in introductory course books. // English fo Specific Purposes. 18. 1999, №1. - P.3-26.

133. Karkkainen E. Episteemisen modaalisuuden funktioista englanninkielisessa keskustelussa // Acta Universitatis Ouloensis, В 14. 1988. - P.147-160.

134. Karkkainen E. Face Saving and Epistemic Modality // Nyyssonen H., Kuure L., Karkkainen E., Raudaskoski P. (eds.): Proceedings from the Second Finnish Seminar on Discourse Analysis. Oulu: University of Oulu, 1990. - P.64-76.

135. Kasper G. Pragmatic transfer. Second Language Research, 8. 1992, №3. -P.203-231.

136. Kasper G. Teaching-induced aspects of interlanguage discourse. // Studies in Second Language Acquisition, 4. 1982. - P.99-113.

137. Kasper G., Schmidt R. Developmental issues in interlanguage pragmatics. Studies in Second Language Acquisition, 18. 1996.-P.149-169.

138. Koch W. Das Modalverb als Handlungsevaluator // Akten des VII. Internationalen Gemanisten-Kongresses Gottingen. Tubingen: Niemeyer, 1985. -P.381-392.

139. Lakoff G. Categories and Cognitive Models (Series A. Paper No. 96). Printed by G. Lakoff and Reproduced by L. A. U. T. Trier, 1982. - 357p.

140. Lakoff G. Frame Semantic Control of the Coordiante Structure Constraint // Papers from the Parasession on Pragmatics and Grammatical Theory at the Twenty-Second Regional Meeting of the Chicago Linguistic Society 22. Chicago, 1986, №2. -P. 152-167.

141. Lakoff G. Lexicography and Generative Grammar. Hedges and Meaning Criteria // Zgusta L. (ed.): Probleme des Worterbuchs. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1973.-P. 150-161.

142. Lakoff G. Women, Fire and Dangerous Things: what categories reveal about the mind. Chicago: The University of Chicago Press, 1987. xvii, 614 p.; 27 cm.

143. Lavandera B.R. The Social Pragmatics of Politeness Forms // Ammon U., Dittmar N., Mattheier K. (eds.): Sociolinguistics. Soziolinguistik. Berlin, New York: Walter de Gruyter, 1988.- 1196-1205p.

144. Leech G.N. Meaning and the English Verb. London: Longmann, 1975. - 13 lp.

145. Leech G.N. Principles of Pragmatics. London: Longman, 1983. - 250p.

146. Levinson S. Pragmatics. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. - 420p.

147. Liiger H.-H. Sprachliche Routinen und Rituale (Werkstattreihe Deutsch als Fremdsprache 36). Frankfurt am Main ; New York: Peter Lang., - 1992. - 182 p. : ill.; 21 cm.

148. Lyons J. Semantics. Cambridge: Cambridge University Press, 1981. - In 2 vol. -897p.

149. Maeshiba N., Yoshinaga N., Kasper G., Ross S. Transfer and proficiency in interlanguage apologizing. // S. Gass and J. Neu (Eds.), Speech acts across cultures: Challenge to communication in a second language. 1996. - P. 155-187.

150. Maier P. Politeness Strategies in Business Letters by Native and Non-Native English Speakers // English for Specific Purposes 2. 1992, №3. - P.l89-205.

151. Markkanen R. Cross Language Studies in Pragmatics (Jyvaskyla Cross Language Studies 11). Jyvaskyla: University of Jyvaskyla, 1985. -99 p.: ill.; 21 cm.

152. Markkanen R. Hedging and Modality. // Jantti, A. (ed.): Probleme der Modalitat in der Sprachforschung. Jyvaskyla: University of Jyvaskyla, 1989. - P.137-148.

153. Markkanen R. Metadiscourse in Intercultural Communication // Eriskoiskielet ja kaannftsteoria. VAKKI-seminaari XI. Voyri. 09.-10.02.1992. Vaasan yliopisto: Kielten laitos, 1991.-P. 186-194.

154. Markkanen R., Schroder H. Hedging as a Translation Problem in Scientific Texts // Lauren C., Nordman M. (eds.): Special Languages: From Humans Thinking to Thinking Machines. Clevedon / Philadelphia: Multilingual Matters, 1988. - P.l71-175.

155. Markkanen R., Steffensen M.S. Metadiscourse in Persuasive Writing: A Study of Texts Written by American and Finnish University Students // Written Communication, 10. 1993, №1. -P.39-71.

156. Markkannen R.; Steffensen M., Crismore A. Quantitative contrastive of Metadiscourse. Problems in Design and Analysis of Data // Papers and Studies in Contrastive Linguistics 28. 1993.-P.137-151.

157. Meyer H.-J. Functions of Modal Verbs in Physics Texts // Fachsprache. International Journal of LSP 12. 1990, №1-2. - P.58-73.

158. Myers G.A. Textbooks and the sociology of scientific knowledge // English for Specific Purposes. 11.- 1992, №1.-P.3-17.

159. Myers G.A. The pragmatics of politeness in scientific articles // Applied Linguistics. 10.- 1989, №1.-P.l-35.

160. Namsaraev V. Linguistic Realisation of Hedging in Russian Scientific Text // Erikoiskielet ja kaanosteoria. Vakki seminaari. XI. 1991.-P. 195-207.

161. Nicoloff F. Threats and Illocutions // Journal of Pragmatics 13. 1989. - P.501-522.

162. O'Barr W.M. Linguistic evidence: Language, power, and strategy in the courtroom. New York; San Diego CA: Academic Press Limited, 1982. - xv, 192 p.; 24 cm.

163. O'Barr W.m., Atkins. B. Women's language" or "powerless language // McCon-nell-Ginet S., Borker R., Furman N. (eds.), Women and Language in Literature and Society. Chicago: University of Chicago Press, 1998. - xvi, 168 p.; 24 cm.

164. Palmer F.R. Mood and ModaIity2nd ed. Cambridge; New York: Cambridge University Press, xxi, 236 p.; 24 cm.

165. Panther K.-U. Einige typische indirekte sprachliche Handlungen im wissenschaftlichen Diskurs // Bungarten, T. (ed.): Wissenschaftssprache. Munchen: Fink, Perkins, M., 1981. - P.231-260.

166. Preisler B. Linguistic Sex-Roles in Conversation: Social Variation in the Expression of Tentativeness in English. Berlin: Mouton de Gruyter, 1986. - 347p.

167. Prince E. F. The Syntax and Semantics of Neg-Raising, with Evidence from French // Language 52. 1976, №2. - P.404-426.

168. Prince E., Bosk C., Frader J. On Hedging in Physician-Physician Discourse. // Pietro J., Linguistics and the Professions. Norwood / New-Jersey: Ablex, 1982. - P.83-97.

169. Rolf E. Indikatoren zur Quantifizierung von AuBerungen, mit denen sprachliche Informationshandlungen realisiert werden konnen // Krenn H., Niemeyer J., Eberhardt U. (eds.): Sprache und Gesellschaft. Tubingen: Niemeyer, 1984. - P.53-62.

170. Rosch E. Natural Categories // Cognitive Psychology 4. 1973. - P.328-350.

171. Rosch, E. Principles of Categorization // Rosch E., Lloyd B. (eds.): Cognition and Categorization. Hillsday/New Jersey: Erlbaum Ass, 1978. - P.27-48.

172. Ross J.R. On declarative sentences. In: Readings in English transformational grammar/Ed. R.Jacobs, P.S.Rosenbaum. Walthamm (Mass.): Ginn, 1972. - 212p.

173. Rounds P.L. Hedging in Written Academic Discourse: Precision and Flexibility. -Ann Arbor: University of Michigan, 1982. P. 78-84.

174. Russel B. Human knowledge. // Рус. Пер.: Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. М.: Изд-во иностр. Лит., 1957. - Р. 18-34.

175. Salager-Meyer F. A Text-Type and Move Analysis Study of Verb Tense and Modality Distribution in Medical English Abstracts // English for Specific Purposes 11.1992, №2. P.93-113.

176. Salager-Meyer F. Discoursal Movements in Medical English Abstracts and Their Linguistic Exponents: A Genre Analysis Study // Interface 4. 1990, №2. - P.107-124.

177. Salager-Meyer F. Hedges and textual communicative function in medical English written discourse// English for Specific Purposes. 13. 1994, №2. - P. 149-170.

178. Salager-Meyer F.; Salas J. C. A Genre-Based and Text-Type Analysis of Hedging in Written Medical English Discourse (1980-1990) // Interface 6. 1991, №1. - P.33-54.

179. Schiffrin D. Discourse Markers. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1987. - x, 364 p.; 24 cm.

180. Schroder H. Gesellschaftswissenschaftliche Fachtexte und Interkulturelle Fachkommunikation: Probleme fur den Fremdsprachenlerner und Ubersetzer // Neuphilologische Mitteilungen 89. 1989. №4. -P.559-566.

181. Simpson P. Modality in Literary-Critical Discourse // Nash W. (ed.): The Writing Scholar: Studies in Academic Discourse. Newbury Park: Sage, 1990. - P.63-94.

182. Skelton J. Comments in academic articles // Grunwell P. (ed.) Applied linguistics in society. British Studies in Applied Linguistics 3. London: CILT/BAAL, 1988b. -P.98-108.

183. Skelton, J. The care and maintenance of hedges // ELT Journal, 42. 1988a, № 1. -37-43.

184. Sokeland W. Erklarungen und Argumentationen in wissenschaftlicher Kommunikation // Bungarten T. (ed.): Wissenschaftssprache. Mtinchen: Fink, 1981 — P.261-293.

185. Spillner B. Methodische Aufgaben der Fachsprachforschung und ihre Konsequenzen fiir den Fremdsprachenunterricht // Kelz H.P. (ed.): Fachsprache 1: Sprachanalyse und Vermittlungsmethoden. Bonn: Dummler, 1983. - P. 16-39.

186. Stolze R. Hermeneutisches Ubersetzen. Linguistische Kategorien des Verstehens und Formulierens beim Ubersetzen. TObingen: Narr, 1992. - 388 p.: ill.; 21 cm.

187. Strawson P. F. Intention and convention in speech acts // Philosophical Review 73. 1964. - P.439-60.

188. Stubbs M. 'A Matter of Prolonged Field Work': Notes toward a Modal Grammar of English// Applied Linguistics 7.- 1986.-P. 1-25.

189. Svartvic J., Quirk R., Investigating linguistic acceptability The Hague: Mouton, 1966.- 117, l.p., illus. 23 cm.

190. Swales J.M. Genre analysis: English in academic research settings. Cambridge; New York: Cambridge University Press. 1990. - xi, 260 p.; 24 cm.

191. Thomas J. Cross-cultural pragmatic failure // Applied Linguistics, Vol. 4. 1983. -P.91-112.

192. Van Oort R., Anthropoetics // The Electronic Journal of Generative Anthropology, Vol. II, http://www.humnet.ucla.edu/humnet/anthropoetics/- 1997, №2. 37p.

193. Vande Kopple W. Some exploratory discourse on metadiscourse // College Composition and Communication 36. 1985. - P.82-93.

194. Vande Kopple W.; Crismore A. Readers reaction to Hedges in a Science Textbook // Linguistics and Education 2. 1990, №4. - P.303-322.

195. Vendler Z. Res Cogitans: an essay in rational psychology Ithaca N.Y.: Cornell University Press, 1972. - ix, 225 p. 22 cm.

196. Weinreich U. On the Semantic Structure of English // Greenberg J.H. (ed.): Universal of Language. Second Ed. Cambridge/Mass.: MIT Press, 1966. - P.142-217.

197. Werlen I. Vermeidungsritual und Hoflichkeit: Zu einigen Formen konventionalisierter indirekter Sprechakte im Deutschen // Deutsche Sprache 11. 1983. -P. 193-218.

198. Wierzbicka A. Cross Cultural Pragmatics. The Semantics of Human Interaction. -Berlin: Mouton de Gruyter, 1991. xiii, 502 p.; 24 cm.

199. Wierzbicka A. Negation A study in the deep grammar. MIT. - 1967. - P.36.

200. Wierzbicka A. Precision in Vagueness: The Semantics of English 'Approxima-tives' // Journal of Pragmatics 10. 1986. - P.597-614.

201. Wierzbicka, Anna. English Speech Act Verbs: A Semantic Dictionary. Sydney: Academic Press, 1987. - 397p.

202. Wittgenstein L. Philosophical Investigations / translated by G.E.M. Anscombe Philosophische Untersuchungen. English and German. New York: Macmillan, 1953. -x, x, 232 p. 22 cm.

203. Wright J.W. II; Hosman L.A. Language Style and Sex Bias in the Courtroom: The Effects of Male and Female Use of Hedges and Intensifiers on Impression Information // The Southern Speech Communication Journal 48.- 1983, №2. P. 137-152.

204. Zadeh L.A. Fuzzy Sets // Information and Control 8. 1965. - P.338-353.

205. Zadeh L.A. The Concept of a Linguistic Variable and its Application to Approximate Reasoning-I // Information Sciences 8 1975, №3. - P.199-249.

206. Zadeh, L.A. Fuzzy-Set Theoretic Interpretation of Linguistic Hedges // Journal of Cybernetics 2. - 1972, №3. - P.4-34.

207. Zuck J.G., Zuck L.V. Hedging in Newswriting // Cornu A.; Vanpaijs J.; Delahaye M.; Baten L. (eds.): Selected Papers from the Fifth European Symposium on LSP. Leu-ven: OUP, 1987.-P. 172-180.

208. Список текстового материала

209. Florida Supreme Court hears Gore challenge to election// CNN.com -www.edition.cnn.com/2000/L A W/12/07/gore.arguments.pol/

210. Gore brief in Florida Supreme Contest appeal -www.i.cnn.net/cnn/ELECTION/2000/resources/00-2431 iniGore.pdf

211. Supreme Court orders granting & denying certiorari // CNN.com law center> supreme court, November 24, 2000. wvvw.i.cnn.net/cnn/ELECTION/2000/ re-sources/scotus. 1124.pdf

212. Answer to Preparation of Report to Congress on Price-Anderson Act, 62 Fed. Reg. 68,272, December 31, 1997. www.gc.doe.gov/price-anderson/public-comments/Kerr-McGee%20Corporation/DOECOM.pdf

213. Address to a Joint Session of Congress and the American People (As Delivered Before Congress) 9:00 P.M. EDT; September 20, 2001. http://www.yale.edu/lawweb/ avalon/septl 1 /president025.htm

214. Cairo Declaration // Africa-Europe Summit under the Aegis of the OAU and the EU : Cairo, 3-4 April 2000.http://www.yale.edu/lawweb/avalon/intdip/formulti/eu003.htm

215. Cairo Plan of Action // Africa-Europe Summit under the Aegis of the OAU and the EU : Cairo, 3-4 April 2000. http://www.yale.edu/lawweb/avalon/intdip/formulti/ eu004.htm

216. APEC Economic Leaders' Declaration Shanghai, China; October 21, 2001. -http://vvww.yale.edu/lawweb/avalon/intdip/formulti/eu005.htm

217. Executive Order blocking property & prohibiting transactions with persons who commit, threaten to commit, or support terrorism; September 24, 2001. -http://www.yale.edu/ lawweb/avalon/septl 1/execord924.htm

218. Executive Order establishing the Office of homeland security & the homeland security Council; October 8, 2001. http://www.yale.edu/lawweb/avalon/septll/ exe-cord100801.htm

219. Joint statement on counterterrorism by the President of the United States & the President of Russia; October 21, 2001. http://www.yale.edu/lavvweb/avalon/septll/ usrussianstatement.htm

220. September 11, 2001: Attack on America a Collection of Documents -http://www.yale. edu/lawweb/avalon/septl l/septl l.htm

221. Sharm el-Sheikh Fact-Finding Committee // the Mitchell Plan; April 30, 2001. -http://www.yale.edu/lawweb/avalon/mideast/mitchellplan.htm

222. The Sharm el-Sheikh Memorandum on implementation timeline of outstanding commitments of agreements signed &the resumption of permanent status negotiations; September 4, 1999. http://wwvv.yale.edu/lavvweb/avalon/mideast/mid024.htm

223. Sharm el-Sheikh Remarks by President Clinton & President Mubarak in delivery of joint statements at the conclusion of the Middle East Peace Summit; October 17; 2000. - http://www.yale.edu/lavvweb/avalon/mideast/mid022.htm

224. The Tenet Plan: Israeli-Palestinian Ceasefire & Security Plan, proposed by CIA Director George Tenet; June 13, 2001. http://www.yale.edu/lawweb/avalon/ mideast/mid023 .htm

225. Executive Order Amending Executive Order 13212, Actions to Expedite Energy-Related Projects http://www.whitehouse.gov/news/orders/

226. Executive Order Amendment to Executive Order 10448, Establishing the National Defense Service Medal http://www.whitehouse.gov/news/orders/

227. Executive Order Activities to Promote Personal Fitness http://www.whitehouse.gov/news/orders/

228. Council of Europe in Respect of the Group of States Against Corruption -http://www.whitehouse.gov/news/orders/

229. Tobacco trial transcript, Minnesota vs. Tobacco (In the United States Court of appeals for the district Court County of Ramsey Second Judicial district), January 26, 1998. http://www.tobacco.org/documents/980126minnesota.html

230. Transcript of David Westerfield trial // Signonsandiego, California -http://www.signonsandiego.com/news/metro/danielle/transcripts.html

231. An Open Letter to the President of the Federal Republic of Nigeria by Emmanuel Aigbokhan, Ph.D., Miami Valley African Organization, Francis Myadze, Full Life Ministry, Inc. eaigb001@msn.com

232. Open Letter to the people of Bosnia & Herzegovina, September 17, 2001. -http://drs.yahoo.com/S=2766679/K=open+letter+of+condolence+/=2/SID=e/|=WSl/ R=17/H=0/ http://sarajevo.useembassy.gov/hlights010917e0.html

233. A Condolence Letter to the American People watcorg@palnet.com www.pal-watc.org

234. An appeal for the protection of Palestinian children www.palwatc.org/leaflet/ watcpress.html

235. Gore and Bush Exchange E-mail Congratulations, March 16, 2000. -www.thegreenpapers.com/News/20000316-0.html

236. Пресс-релиз Посольства России № 97 6 декабря 2002 года (специальный выпуск) http://www.georgia.mid.ru/Georgia/prcss2002/97.html

237. Заявление Президента Российской Федерации В.В.Путина для прессы и ответы на вопросы по окончании российско-индийских переговоров Ныо-Дели 04 декабря 2002 года http://www.georgia.mid.ni/Georgia/prcss2002/97.html#sl#sl

238. Делийская декларация о дальнейшем упрочении стратегического партнерства между Российской Федерацией и Республикой Индией Нью-Дели, 4 декабря 2002 года http://www.georgia.mid.ni/Georgia/prcss2002/97.html#s2#s2

239. Совместная декларация об укреплении и наращивании экономического и научно-технического сотрудничества между Российской Федерацией и Республикой Индией Нью-Дели, 4 декабря 2002 года http://www.georgia.mid.ru/Georgia/ press2002/97.html#s3#s3

240. Меморандум о взаимопонимании между Правительством Российской Федерации и Правительством Республики Индии о сотрудничестве в борьбе с терроризмом http://www.georgia.mid.rU/Georgia/press2002/97.html#s4#s4