автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Существительное и его семантико-грамматические классы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Существительное и его семантико-грамматические классы"

САРАТОВСКИЙ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО

На правах рукописи УДК 808. 2— 22:882. 82. 075 (092 Вознесенский)

РУДЕЛЕВА Ольга Алексеевна

СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ И ЕГО СЕМЯНТИКО-ГРЯММЯТИЧЕСКИЕ КЛЯССЫ (НЯ МЯТЕРИЯЛЕ ПОЭЗИИ ЯНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО)

10.02.01 — русский язык

Явтореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Саратов 1990

Диссертация выполнена на кафедре общего языкознания факультета русского языка и литературы Саратовского ордена Почета государственного педагогического института имени К. А. Федина

Научный руководитель -

ОфищЛльные оппоненты -

доктор филологических наук, профессор М. В. ЧЕРЕПАНОВ

доктор филологических наук, профессор М. Б. БОРИСОВА; кандидат филологических наук О. Ф. ЖОЛО-БОВ

• Ленинградский университет

государственный

Защита состоится „ " 1990 года

в (У часов на заседании специализированного совета

К 063.74.01 по присуждению ученой степени кандидата филологических наук по специальности 10.02.01 - русский язык в Саратовском ордена Трудового Красного Знамени государственном университете им. Н. Г. Чернышевского (410600, г. Саратов, ул. Радищева, 41)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Саратовского государственного университета.

Автореферат разослан „ ^ ^ "

1990 г.

Ученый секретарь

специализированного совета ,-'

кандидат филологических наук, доиент "¿У ^^ И. И. Прибыток

Русское существительное изучено и описано более в формальном отношении, чем в семантическом, хотя приоритет содержания диктуется основными положениями марксистско-ленинской диалектики. После известных работ Ф. Ф. Фортунатова, давших образец формального анализа, были еще новаторские работы Л. В. Цербы и В. В. Виноградова, которые привлекли семантику к исследованию частей речи. Эти работы стали основополагающими в советской русистике, но в них, как и в их продолжениях, лишь декларировался приоритет семантики, а фактически анализ продолжал оставаться формальным, и'только упоминание на первом месте значения стало неотъемлемым атрибутом нынешних исследований частей речи.

Действительно, определяя "как существительные формы типа „доброта", „бег", „семерка", „весна", составители фундаментальных грамматик исходят из грамматических категорий числа, падежа и рода, свойственных всем перечисленным формам, предполагая, что если это так, то и предметное (субстантивное) значение безусловно присутствует в каждой из них. Однако из того, что субстанциональные слова непременно имеют категории числа, падежа, рода, вовсе не следует, что все это слова непременно субстантивного класса.

В связи с этим с конца 70-х годов намечается совершенно новый . подход к материалу," который издавна относили к существительным (В. Г. Руделев, Н. В. Челюбеева, О. А. Дриняева). Его суть заключалась в том, что важным объявлялись не только границы между существительным и другими частями речи русского языка, но и механизмы взаимодействия частей речи. Для описания таких взаимодействий оказалось вполне достаточно теории оппозиций, разработанной Н. С. Трубецким. Чрезвычайно важным моментом теории Н. С. Трубецкого является также учение о нейтрализациях.

То, что вызывало наибольшие трудности у исследователей со стороны трактовки семантики, удало.сь представить как результаты нейтрализаций частеречных оппозиций, немаркированным элементом которых почти всегда оказывается существительное. Учение о нейтрализациях на уровне частей речи и выявление мимикричес-ких форм глагола, прилагательного, числительного и наречия позволяет превратить теорию частей речи в динамичную, теоретико-информационную модель. Несмотря на некоторое накопление работ в этом плане, исследованиям области частей речи оппозитив-ным методом продолжают оставаться актуальными. Особенно важно исследовать отношения между существительным и наречием.

Объектом исследования в нашей работе явля; 1тся существительные и субстантивные (мимикрические) формы других частей речи, представленные в поэтических произведениях Андрея Вознесенского. Картотека, которая образовалась в результате предварительной обработки упомянутых текстов, составила более 2000 единиц. Материала оказалось вполне достаточно для осмысления и разре-

шения всех возникших в ходе исследования вопросов.

Целью нашего исследования является представление лексической системы русского языка в действии. Мы даем себе полный , отчет в том, что поэтические тексты - это еще не все реализации языка, но мы не сомневаемся в том, что это его лучшие реализации. Преломление языковых средств в поэтическом тексте может быть самым неожиданным и даже малопонятным неподготовленному читателю. Между тем ничего экстраординарного, не предусмотренного языком в поэтической речи быть не может. Задача исследователя - всего лишь снять так называемую „окказиональность", найдя ее узуальные, т. е. чисто языковые корни.

План применения избранного нами оппозитивного метода сводится к трем моментам:

1. Описание начинается с констатации условий, в которых уменьшено число противопоставлений единиц данного уровня (в наших условиях - лексем), т. е. с выявления нейтрализации ^установления позиций, в которых увеличивается число омонимов).

2. Нейтрализация дает возможность исследователю установить список интересующих его оппозиций. Одновременность нейтрализации - хороший показатель пропорциональных оппозиций, т. е. корреляции.

3. Порядок нейтрализации, их увеличение от позиции к позиции, отражает порядок (степень информационной важности) оппозиций, корреляций и дифференциальных признаков. Чем неустойчивее дифференциальный признак, тем важнее он в системе.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней нетрадиционно рассматриваются существительное и другие части речи русского языка: во-первых, переносится акцент с грамматики на семантику, и такие формы, как „доброта", „бег", „семерка", объявляются лишь субстантивными формами несубстантивных частей речи -прилагательного, глагола и числительного, но не изначальными субстантивами. То же самое мы утверждаем и относительно форм „гора", „зима", „квадрат", которые оказываются 'наречными словами, но имеют мимикрические субстантивные формы.

Оппозитивной обработке подвергаются нами не только части речи, но и более конкретные классы внутри класса „Существительное" и подклассы этих классов. Это тоже является новым, поскольку известные классификации существительных представляют по сути классификации реалий, а не самих слов (в свое время Л. В. Церба выступал против подобных семасиологических исследований).

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что существительное русского языка рассмотрено не изолированно, а в связях с другими частями речи, в оппозициях его к глаголу, прилагательному, наречию и числительному. Теория оппозиций и нейтрализации позволяет не просто описывать семантико-грам'матические классы и подклассы, она позволяет их „взвешивать", выявлять 4

/

наиболее важные из них и „пустые" в семантическом отношении. Теория оппозиций и нейтрализации позволяет вернуться к рассуждениям Л. В. Цербы об уникальности лексического значения, она позволяет довольно часто за кажущейся полисемией слова увидеть всего лишь омонимию форм, принадлежащих словам, которые относятся к разным семантико-грамматическим классам.

Практическое значение работы заключается в том, что механизмы взаимодействия лексических классов (одновременно и содержательных и формальных), опознанные и изученные, дают носителям языка возможность активно и рационально пользоваться своим коммуникативным орудием. Мы сводим результаты внедрения нашего исследования в практику к следующим возможным моментам:

1) к пересмотру существующих ныне учебников по русскому языку и введению в них понятия мимикрической формы;

2) к обучению носителей русского языка механизмам нейтрализации на уровне частей речи и более конкретных классов слов, к практическому опознанию мимикрии, к ее осознанному, разумному использованию в целях усиления скорости коммуникации, к бережному хранению всего лексического богатства языка, которое должно сочетаться с активным его расходом в творческом говорении;

3) к новым требованиям применительно к поэтическому творчеству, стилистике, культуре речи и т. д.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Существительное, являясь семантико-грамматическим классом слов, противопоставлено в русском языке аналогичным и маркированным по отношению к нему классам (глаголу, прилагательному, наречию и числительному), каждый из которых имеет свои мимикрические субстантивные формы. Алгоритм отличия этих форм от подлинных субстантивов схвачен поэтом Вознесенским и умело используется им при создании поэтических композиций.

2. Будучи нулевым (в смысле семантики и грамматики) классом слов сравнительно с глаголом, прилагательным, наречием и числительным, существительное „набирает" положительную семантику и грамматику в противопоставленности своих (субстантивных) семан-тико-грамматических классов. В системе их важное место занимает класс „Человек", маркированный по отношению ко всем иным классам: „Животные", „Растения", „Предметы", „Вещества".

3. Весьма сложны между собою отношения классов „Животные", „Растения", „Предметы". В этом перечне наиболее информационным оказывается класс „Предметы", который образует подклассы, словно повторяющие отношения между собою основных субстантивных классов: „Роботы", „Машины", „Артефакты".

4. Наименее информационным (абсолютно немаркированным) является субстантивный класс „Вещества". Это периферия субстантивной семантии и самая неяркая область применения субстантив-

ной грамматики. Материал длч построения поэтического образа, тем не менее, й здесь огромен.

Основные положения работы докладывались и обсуждались на межвузовской научной конференции „Функциональное взаимодействие формы и содержания языковых единиц в Воронежском университете 1-3 октября 1987 года, на областной научной конференции „Проблемы деривации и номинации в русском языке" в Омском университете 4-6 мая 1988 года, на Всесоюзной конференции „Методология и методика историко-рловарных исследований, историческое изучение языков, славянской письменности и культуры (К 175-летию со дня рождения академика II. И. Срезневского)" в Ленинградском университете 26-29 января 1988 года, а также на внутривузовских научных конференциях в г. Тамбове (в 1989 и 1990 гг.)."

Диссертация обсуждалась на кафедре общего языкознания Саратовского педагогического института и кафедре русского языка Саратовского университета.

По теме диссертации имеется 6 публикаций.

Объем и структура диссертации. Общий объем диссертации - 193 страницы машинописного текста. Список литературы состоит из 390 названий на русском и иностранных языках.

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключений к каждой из глав и общих выводов. Во введении дается обоснование актуальности темы диссертации, ставятся цели и задачи исследования, описывается избранный метод обработки материала, формируются основные положения, выносимые на защиту. В первой главе работы обсуждаются принципы определения частей речи русского языка, дается их классификация, исследуются отношения между существительными и другими частями речи. Во второй главе описываются основные субстантивные классы, их взаимодействие в плане содержания и формы. Подклассы русских субстантивов, их системные (теоретико-информационные) ценности. В обоих заключениях и общих выводах подводятся итоги исследования, формируются окончательные определения, касающиеся русского имени, его отношения к предикативным словам (глаголам, прилагательным, числительным и наречиям), определяется план дальнейших исследований в области частей речи и их реализаций в поэтических текстах.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Наиболее трудным материалом для классификаций, словарных толкований и вообще какого-либо осмысления были те слова, относимые -традиционно к существительным, в которых оказывалось не 'предметное', а 'процессуальное', 'качественное', 'количественное' или 'обстоятельственное' ('темпоральное', 'локальное' и иное) значение, т. е. слова типа „бег", „глупость", „семерка", „весна", „город" и т. п. Трудности эти усугублялись тем фак-6 -

том, что и среди субстантивов, не дублирующих глагольное, адъективное, наречное и иное чуждое субстантиву значение, не все легко и безупречно укладывалось в понятийное ложе „предметности" (невозможно под понятие „предметность" подвести такие существительные, как „человек", „зверь", „дерево", если иметь в виду исконные значения.этих слов).

Отмеченные трудности стало возможно устранить с переводом теории частей речи на позиции оппозитивной методологии, предполагающей не только исследование противопоставлений различных частей речи, но и нейтрализации этих противопоставлений в слабых позициях.

В таком случае стало ненужным делом подтягивать семантику форм типа „бег", „глупость", „весна", „семерка" под субстантивное содержание, оказалось вполне достаточным констатировать здесь нейтрализации с существительным глагола („бегать"), прилагательного („глупый"), наречия („весной") и числительного („семь").

Теория нейтрализации на уровне частей речи, как и весь оппози-тивный метод, требовала, уточнения некоторых моментов, до сих пор казавшихся несущественными: прежде всего того, что части речи - семантико-грамматические классы слов, т. е. в них самым главным является семантика, а грамматика служит лишь выражением, шифром семантики (В. Г. Руделев, А. Л. Шарандин и др.); важным оказалось, далее, место каждой части речи в системе (для существительного, в частности, это - нулевое положение, в результате чего все русские части речи производны от субстантива, содержание же и грамматика последнего исчисляются вычитанием релевантных признаков плана содержания и плана выражения из глагола, прилагательного, числительного и наречия). Однако самым главным уточнением является констатирование мимикрических форм глагола, прилагательного, числительного и наречия, которые только содержанием отличаются от подлинных субстантивов. Алгоритм отличения мимикрических субстантивных форм от несомненных существительных не всегда прост, однако он все же может быть установлен в результате исследования механизмов нейтрализации.

Механизм нейтрализации глагола и существительного заключается в следующем: рематическое сказуемое-глагол, становясь темой следующего в цепи высказываний предложения, приобретает мимикрическую форму существительного. Ср. у А. Вознесенского: „Перенапрягаются души" и „Перенапряжение души порождает новое познанье..."

Языку чрезвычайно важно сохранить возможность корректировки мимикрических субстантивных форм глагола - для более экономного представления слов в словаре, для сохранения четкой противопоставленности глагола существительному в сильных позициях и т. д. Корректировка такого рода, т. е. представление мимикрической субстантивной формы глагола именно как глагола,

а не как сущестьительного, возможна на основе трех показателей: 1) тематичности субстантивной мимикрической формы, которой в предшествующем высказывании соответствует рематичность базисной глагольной формы; 2) дистрибутивной скованности мимикрической субстантивной формы, ее непременной представленности в именном словосочетании, которое тождественно по значению предложению и легко преобразуется в него; 3) тождеству лексической основы мимикрической и базисной глагольных форм.

По каждому из этих трех показателей может быть отклонение, которое затрудняет корректировку и, следовательно, опознание мимикрической формы глагола, ее представление как не субстан-тиез, а глагола. Ср. представленность мимикрических субстантиб-ннх форм глагола в рематической части предложения: „Искусство - всегда преодоление барьеров". Еще больше затрудняют описанную корректировку неполные, эллиптические словосочетания, которые подчас трудно и представить в качестве таковых. Ср.: „Поэты падают, дают финты меж сплетен, патоки и суеты..." II все же особые трудности в корректировании мимикрических субстантивных форм создает нарушение третьего показателя, когда пропадает материальная связь между базисной и мимикрической глагольными формами. В таком случае налицо то, что можно называть супплетивным формообразованием. Ср. „Я думаю о нем" и „Моя . мысль о нем". Есть и еще один факт, который затрудняет коррекцию. Он связан с иллюзией производности некоторых базисных форм глагола от мимикрических, субстантивных. Ср. в словарях: „лаять" - 'издавать лай', „лгать" - 'говорить ложь'. В действительности „лаять" и „издавать лай", „лгать" и „говорить ложь" -стилистические и иные дублеты одной и той же базисной глагольной формы, а ее субстантивной (мимикрической) надстройкой в любом случае оказывается „лай" или „ложь" и т. п.

Механизмы нейтрализации прилагател'-ного и существительного аналогичны, и очень подобны рассмотренным правила коррекции мимикрических субстантивных форм, в которых выступают прилагательные. Правда, в данном случае коррекция затруднена более всего вариативностью мимикрических форм, т. е. обилием суффиксов, участвующих в строении мимикрической формы. Ср.: „Крутизной дорога права", „Высота как глоток колодезьный, холодна", „Тишины хочу, тишины" , „Вместо каменных истуканов стынет стакан синевы без стакана" и т. д.

Наиболее трудны и противоречивы отношения между существительным и наречием, а нейтрализации наречия с существительным могут описываться по-разному. Так, мы уже встретились с попыткой трактовать форму „весной" как мимикрическую (наречную) форму субстантива „весна" (В. Г. Руделев). Нам такая трактовка не кажется убедительной, поскольку тождество семантики в обеих формах несомненно, но речь может идти о семантике не субстантивной, а наречной ('темпоральной'). Мимикрической формой, с нашей 8

точки зрения, следует считать форму „весна", а форму „весной" -базисной, наречной. Наше утверждение более соответствует лексикографической практике, ибо в словарях обычно форма „весной" подается как наречие, впрочем - как единственная наречная форма. Но наше рассуждение предполагает наречную парадигму, т. е. систему падежных форм, характерных для слов с наречным значением и не характерных для субстантивов. Парадоксальным, может быть, покажется то, что за начальную форму наречия мы принимаем форму именительного падежа, т. е. ту, которая демонстрирует нейтрализацию наречия и имени и которую следует считать мимикрической. Мы решаемся на этот шаг ради единообразия подачи слов в словаре, но не видим в нем каких-либо существенных нарушений правил выбора начальной формы, поскольку значение, характерное для наречия, сохраняется во всех его формах, в том числе и мимикрических.

Наречия с локальным значением еще более нуждаются в словарных представлениях через мимикрическую форму именительного падежа, хотя такая подача создает опасность восприятия омонимии форм как полисемии. Ср. наречие „дом" 'жилое помещение' и существительное „дом г 'жилое строение'". Наречное слово „дом" характеризуется своей падежной парадигмой, в состав которой эходят такие формы, как „дома" и „на дому"; субстантивное омонимичное слово также может иметь специфические падежи, но в основном его парадигма содержит формы, допустимые и в наречном слове.

Необыкновенно интересна реализация пространственных наречных слов в поэтических текстах. Оно очень далеко от традиционных представлениях о наречиях, но оно несомненный факт, который необходимо отражать в словарях. Дело в том, что нет просто наречных слов, а есть всегда их некоторая система, способная выражать отношения типа: 'пространстве) - точка', „плоскость -точка", „линия - точка". Ср. в стихотворении „Бьют женщину": „Она как озеро лежала стояли очи как вода и не ему принадлежала как просека или звезда".

Говоря о последней (условно) частеречной оппозиции (существи- Ч Б, ^

тельного с числительным), следует I 2

«отметить стилистический характер С -* - Г » "

нейтрализации количественного ело- Г Б 2

ва и субстантива: "три лошади" и Н

„тройка борзых лощадей".

Приведенная (выше) схема отношений между частями речи русского языка состоит из символов: „Ч" - числительное, „С" - существительное, „Н" - наречие, „Г" - глагол, „П" - прилагательное. Признаки: А-, - 'предикативность', А2- 'процессуальность', Б, - 'количество', Б2- 'обстоятельственность' (т. е. 'время' , 'пространство'; 'форма'). Каждый из упомянутых признаков имеет

9

оригинальное грамматическое выражение: признак А-| шифруется зеркальными (отражательными) категориями лица, рода, числа, падежа - в разных комбинациях; признак Агвыражен категориями вида и залога, признак Б1 связан с нулевой парадигмой числа; признак Бгзашифрован особой падежной парадигмой, включающей, в частности, второй предложный („местный") падеж и т. д. (А. А. Зализняк).

Все части речи, противопоставленные существительному в качестве маркированных оппозитов, имеют субстантивные (ми-микрические) формы, которые требуется отличать от подлинных субстаНтивов и не включать в какие-либо классификации.

Что же касается подлинных существительных, то они распределяются по нескольким семантико-грамматическим классам, важнейшим из которых является класс „Человек". Речь идет не о каком-то идеологическом или ином выделении этого почетного класса, речь идет о чисто языковом (в духе Л. В. Щербы) явлении, которое выражается в нейтрализации гомических и негомических имен (С. Карцевский). Весь словарный состав русского языка словно существует для того, чтобы обозначать (символизировать) разные качества человека и вместе с этим - отражать существующий вне человека мир: „Подонок, как он бил подробно, стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!" (речь идет не о лошади-тяжеловесе, а о человеке - с позволения сказать!); „Я ненавижу вас, люди-резины, вы растяжимы на все режимы" и т. д.

Семантический признак .'гомичность', выделящий субстантивный класс „Человек", имеет уникальное грамматическое выражение - особую супплетивную парадигму числа, в которой формы ед. и множ. числа семантически не тождественны (форма „человек" подчеркивает биологическое начало в человеке, а форма „люди" -социальное).

Суперлексема „человек" оказывается единственной в своем классе: все остальные гомические имена - дериваты слова „человек", имеющие отличительные признаки 'пола' или 'парентнос-ти - инфантности' („мужчина", „женщина", „дети", „родители"). Эти признаки в комбинации с признаками 'хороший', 'плохой' образуют глубинные классификации имен-предикатов, составляющих имена профессий, различных черт характера человека и всего подобного. Внутренней формой имен-предикатов (по Гумбольдту) оказываются лексемы из классов, противопоставленных имени: глагола, прилагательного, числительного и наречия.

Отношения между классом „Человек" и иными субстантивными классами: „Бог" (Б), „Животные" (Ж), „Растения" (Р), „Предметы" (П), „Вещества" (В) - можно представить в схеме на стр. 11.

Признаки: А1 - 'гомичность', А2- ,'неодушевленность', А3-'реальность', Б1- .'предметность', Бг- 'исчисляемость''.

Неожиданной оказалась подтвержденная нейтрализациями маркированность неодушевленных имен (в первую очередь - наз-10

ваний ' растений); анималистические термины в системе субстантивов русского языка - один из двух доминантных классов, в нем отрицательное значение получают почти все семантические признаки русских имен. Грамматическим шифром признака 'неодушевленности'. является падежная парадигма с формой винительного падежа, омонимичной именительному.

Признак А з 'реальность'' выражен на уровне грамматики органичной парадигмой числа, в которой формы ед. и множ. числа коррелируют между собою (при значительных семантических сдвигах, отмечаемых в форме множ. ч.!). Неорганичная парадигма числа, характерная для слов типа „бог", предполагает реализацию по сути дела лишь одной формы ед. ч.: „И от малой той шестеренки начиналось удесятеренно сумасшествие звезд и блох. Ибо все, что живтзе, - Бог". Что же качается формы множ. числа, то это по сути плюралиа тантум, т. е. самостоятельное слово.

Признак 'предметность' шифруется немотивированной категорией рода, которая не способна создавать лексические оппозиции по признакам 'пола'. Можно, однако, представить себе таковыми же и названия 'растений', но это не так: имя 'дерева' в поэзии всегда соотнесено с.'полом'1 - и „береза", и „яблоня", и „черемуха" для Вознесенского - имена женщин, отсюда и его неологизм „дево-деревья". II, разумеется, это не индивидуально, но соответствует общенациональным представлениям, поскольку отражено в текстах, существовавших ^о Вознесенского.

Признак Б2 'исчисляемость' отличает класс „Предметы" от класса „Вещества". Грамматически он выражен двучленной парадигмой числа, в то время как имена 'субстанций' - почти всегда сингулярна тантум.

Итак, основные субстантивные классы - это такие разряды слов, которые, подобно частям речи, являются и семантическими и грамматическими. Таковыми же в принципе являются и их подклассы (определить их по данным словаря невозможно, ибо это будет не классификация русских лексем, а классификация научных понятий; поэзия же дает для естественных и чисто языковых классификаций самый подходящий материал). Так, в классе „Животные" (само слово „животные" - результат креолизации русского языка и языка науки - в духе П. А. Флоренского), в отличие от класса „Человек", имеется несколько лексем с общим значением, т. е. суперлексем, в частности - „Зверь", „Птица", „Гад", „Рыба". Противопоставленность их в тексте очевидна: „Окстись, палач зверей и птиц, развившаяся обезьяна!" В то же время отмечаются тексты, в которых ядерное слово „зверь" заменяет собою все иные имена животных (стихотворение „Пир"), т. е. происходит нейтрали-

11

а Б

А3 ^ А1 Ч

I Б1

Ж><

•II-

Б

2

зация суперлексем „птица : зверь", „гад : зверь" и „рыба : зверь". Разумеется, это свидетельство соответствующих оппозиций с маркированными элементами „птица", „гад", „рыба" и немаркированным „зверь". При этом на основе признаков „ 'хорошее' и 'плохое' образуется трехчленная оппозиция с антонимическими пиками „птица" - „гад". А вот суперлексема „рыба" образует оппозицию с суперлексемой „зверь" на основе какого-то иного признака - нам больше известно его грамматическое и деривационное выражение. Последнее связано с тем, что у слова „рыба" нет деривационных коррелятов по признакам 'инфантности' и 'парентности'.

Класс „Растения" обнаруживает некоторый изоморфизм классу „Животные" в смысле подклассов. Аналогичен подклассу „Птицы" подкласс „цветущих растений" („деревьев" и „трав"). Подобием „Гадов" оказываются „растения-паразиты", змееподобные „плющи" и ядовитые „волчьи ягоды". Ядерное слово „трава" морфологически весьма напоминает слово „рыба" - та же сингулярна тантум и та же счетная форма (ср. „травинка" и „рыбина"). И то же самое' неопределенное, „бросовое" значение у сдова „трава", что и у слова „рыба". Для Вознесенского, по крайней мере, при всем обилии ботанических символов, вроде „сирени Парижа", „трава" -субстанция весьма ординарная, приевшаяся „Вокруг планеты зеленой люстрой промеж созвездий и деревень свистит трассирующая сирень! Смешны ей - почва, трава, права".

Наиболее интересно и неожиданно организован субстантивный класс „Предметы" - в нем подклассы как бы повторяют общие классы субстантивов: „Человек", „Животные", „Растения" и т. д.

Так, общему классу „Человек" в классе „Предметы" соответствует подкласс „Роботы". Человек начал моделировать сам себя, слепив „Снежную бабу" - „Снегурку". Это был древний безмолвный робот, первое слово в самом важном подклассе „предметных" слов. Насколько осмыслен акт создания подкласса „гомических" слов в классе „предметных" имен, можно судить по тому, как настойчиво рекомендуется „включать роботы" и „покупать компьютеры". Только дети упорно укладывают спать „кукол" и „матрешек11, хотя из радиопередач и телевизионных программ приходится слышать: „изготовили матрешки". Существует и отражается в поэтических текстах не только эволюция человекообразных механизмов („Устарел, как Робот-6, когда Робот-8есть"), существует и некоторое преобразование подлинного человека - в робот. ' У Вознесенского это - „Зомби" (подобие „манкуртов" Ч. Айтматова): „Ты живешь как под кайфом, машинальная зомби".

.'Машинальность' „зомби" - нечто подобное 'звероподобию' „человека". Существует как бы корреляция: „человек" : „зверь" = „зомби" (= „робот") : „машина". Таким образом, „Машины" - это тот подкласс класса „Предметы", который коррелирует с классом „Животные". Насколько четко представлена оппозиция „машина -животное" в поэтических текстах Вознесенского, свидетельст-12

вует неологизм „антимашины" („Нет женщин - есть антимужчины, в лесах ревут антимашины").

Классу „Растения" в „предметных" словах соответствует подкласс, который можно было бы назвать тем же именем - „растения". Но это - „растения" не живые: сорванные или сделанные из бумаги. Нейтрализация оппозиции „предметы": „растения", в результате которой у ботанических слов образуются „предметные" значения, воспринимается поэтом Вознесенским как „Похороны цветов" („Хороните цветы - убиенные гладиолусы, молодые тюльпаны, зарезанные до звезды").

Наконец, есть такой подкласс класса „Предметы", который соответствует самому себе. Этот подкласс можно назвать именем „Артефакты", имея в виду 'предметы как таковые', т. е. не 'машины', не 'роботы' и т. д.

Субстантивный класс „Вещества" оказывается наименее информационным классом системы. Об этом может свидетельствовать классификационная модель, построенная исключительно на материале нейтрализаций:

Символы: „Ч" - „Человек", „Б" - „Бог", „Р" - „Растения", „П" - „Предметы", „Ж" - „Животные", „В" - „Вещества".

Признаки: А, 'гомичность', А2 'неодушевленность', А3.'реальность', Беспредметность', Б2„'исчисляемость'.

Изучение названий „веществ" не по словарям, а непосредственно по текстам дает возможность представить их отдаленность от тех панхронических схем, на которые опираются словари, даже самые совершенные. Если сравнить современный набор „вещественных" терминов с тем, что было, допустим, в XIX веке, то вовсе не в новых словах типа „радий" или „асфальт" будет разница, а в том, как представляли себе носители языка то же слово „вода". „Вода", с точки зрения современного русского человека, есть нечто, что подается и отключается, а вовсе не то, что приносится в ведрах с реки или достается из колодца с журавлем (ср. у Вознесенского: „Отключится вода, и включится звезда"). Что же касается такой „субстанции", как „мясо", то здесь уж вовсе какие-то невероятные перемены (ср. поэму Вознесенского „Вечное мясо": „В том мясе, розовато-матовом, таилась некая странность, едва его нож отхватывал, оно на глазах срасталось. Чем больше рвали от мамонта - тем больше его оставалось". Разумеется, новые словари должны каким-то образом отражать упомянутые „коннотации", иначе в них

I \ ! ^

Ч Б Р II Ж В

просто нет никакого смысла: можно переиздавать старые.

Подводя итог многим приведенным здесь рассуждениям, хочется сказать лишь о самом главном. Представленная нами модель русского субстантива, начиная от самых абстрактных, частереч-ных классов и кончая подклассами непосредственно субстантивных классов, адекватна в основном той интуитивной системе имен, которой руководствуется' поэт Вознесенский при создании поэтического образа. Такое совпадение говорит об объективном характе ре теории оппозиций и нейтрализации применительно к содержательному языковому материалу. '

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Некоторые аспекты русского словообразования: На материале тамбовских говоров. // Опыт исследования южнорусских говоров Тамбовского края. - Тамбов: Тамб. гос. пед. ин-т. - 1985. -С. 57-72.

2. Фонологические методы, их универсальность и применимость за пределами фонологии // Исследования по русской фонологии. -Тамбов: Ин-т языкознания АН СССР и Тамб. гос. пед. ин-т. - 1987. -С. 147-152.

В соавторстве с О. А. Дриняевой и Н. В. Каменской.

3. Назначение лексической деривации // Общие проблемы деривации и номинации: Словообразование в аспекте взаимодействия разных уровней языка. Областная научная конференция „Проблемы деривации и номинации в русском языке". Тезисы докладов. - Омск: Омск. гос. ун-т. - 1988. - С. 67-70.

В соавторстве с В. Г. Руделевым.

4. Объективные показатели лексической оппозиции // Тезисы докладов на межвузовской научн. конф. „Актуальные проблемы общей семантики и семантики русского языка". - Ташкент: Узб. респ. пед. ин-т, Ин-т русск. яз. и лит., Пед. общ-во Узб. ССР. -1988. - С. 97-98.

В соавторстве с В. Г. Руделевым.

5. Назначение лексической деривации Ц Функциональное взаимодействие формы и содержания языковых единиц. - Воронеж: Воронежск. ун-т. - 1988. - С. 38-41. Депонировано: ШШОН 03.11.88, № 36008.

В соавторстве с В. Г. Руделевым.

6. Субстантивные формы наречий в поэтических>>произведениях А. Вознесенского. В печати (1 п. л.).