автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Сюжетно-композиционная структура славяно-русской переводной агиографии Киевского периода

Полный текст автореферата диссертации по теме "Сюжетно-композиционная структура славяно-русской переводной агиографии Киевского периода"

□□34Э2612

На правах рукописи

СЕМЕНЮК Юлия Викторовна

Сюжетно-композиционная структура славяно-русской переводной агиографии Киевского периода

Специальность 10.01.01 - Русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Орел-2009

003492612

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы Х1-Х1Х вв. филологического факультета ГОУ ВПО «Орловский государственный университет»

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы XI-XIX вв. ГОУ ВПО «Орловский государственный университет» Антонова Мария Владимировна доктор филологических наук, профессор Дергачева Ирина Владимировна (Московский городской психолого-педагогический университет, Москва)

кандидат филологических наук, доцент Крутова Марина Семеновна (Российская государственная библиотека, Москва)

Ведущая организация:

Омский государственный университет

Защита диссертации состоится «18» декабря 2009 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.183.02 при Орловском государственном университете по адресу: 302026, г. Орел, ул. Комсомольская, д.41, ОГУ, филологический факультет, аудитория 318.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Орловский государственный университет».

Автореферат разослан / / ( /. £()/) У

Ученый секретарь диссертационного совета

еССо.

А. А. Вельская

Агиография, как известно, является одним из самых распространенных жанров средневековой литературы, в том числе и древнерусской. В числе первых произведений, пришедших на Русь вместе с крещением, были жития святых. Основным назначением жития является повествование о жизни святого, которое должно обосновать причину канонизации, описать подвиги, совершенные им во имя веры и церкви. Функция агиографии в христианской культуре не ограничивается использованием в церковной службе. По оценке О. В. Творогова, «Значение памятников переводной агиографии в древнерусской литературе исключительно велико: именно жития, наряду с книгами Священного писания и гомилетикой, формировали мировоззрение средневекового христианина, а жития при этом являлись и основным, рядом с хрониками, источником сведений по всемирной истории и истории церкви».1 Тем не менее именно представление о церковно-служебном, «деловом» характере жития влекло за собой стремление к строгому соблюдению канонов этого жанра.

Большинство дореволюционных ученых, рассматривавших оригинальные древнерусские жития, указывали на наличие в них элементов прямого и косвенного текстологического заимствования из предшествовавшей византийской агиографии. Представления отечественных медиевистов XIX века о своего рода «вторичности» древнерусской литературы объясняются, прежде всего, объективным отсутствием понимания того факта, что для средневековья вообще и русского в частности характерна эстетика «подражания» или «поэтика уподоблений», по точному определению О. В. Панченко.2 В настоящее время вслед за работами Хр. Лопарева в исследованиях древнерусских житий утвердилось представление о наличии так называемой «агиографической схемы» построения сюжета, которая включает в себя ряд обязательных и факультативных элементов.3 В то же время медиевистами осознан тот факт, что принципы построения житий связаны с наличием в сознании книжников так называемых «имитационных моделей», которые воспроизводятся в конкретных текстах. При отсутствии специальных теоретических сочинений, трактовавших правила составления агиографических сочинений, данные модели заимствуются из существующих предшествующих переводных и оригинальных текстов.

Именно поэтому исследование переводных житий, бытовавших на русской почве, представляется весьма важным и актуальным: рассмотрение закономерностей сюжет-но-композиционного строения текстов позволяет выявить инварианты модели жития, которые древнерусские агиографы могли положить в основу своих оригинальных произведений.

Научная новизна данной работы состоит в том, что нами предпринято исследование переводных и ряда славяно-русских памятников агиографии с точки зрения структуры сюжетно-композиционного поэпизодного строения в соотношении с «агиографической схемой», с одной стороны, и хронологической организацией текста - с другой.

1 Творогов О.В. Переводные жишя в русской книжности \I-XY веков. Каталог. - М., СПб., 2008. С.З.

2 См.: Панченко О.В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейкгике и гимнографии) // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН России (Пушкинский Дом). -СПб., 2003. Т.54. С. 491-534.

3 См.: Лопарев Хр. Византийские жития святых УШ-1Х веков II Византийский временник Т. XVII (1910 г.). - СПб., 19П; Дмитриев Л.А Житийные повести русского Севера как памятника литературы XIII-XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. - Л., 1973. С. 13-15; Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. - Л.. 1987. С.117-118 и пр.

Кроме того, нами выделено понятие сюжетного агиографического топоса и показана специфика функционирования некоторых топосов такого типа в рамках жития, а также проанализированы достаточно устойчивые литературные приемы сюжетосложения, которые оказывались допустимыми в пришедшей на Русь агиографической модели переводного жития.

Предметом исследования в настоящей работе являются устойчивые сюжетно-композиционные конструкции в переводных и некоторых славяно-русских житиях Киевского периода, которые явились моделью для древнерусского книжника при освоении агиографического канона для создания оригинальных сочинений.

Материалом для исследования послужили 31 произведение агиографического типа, в том числе жития в составе Успенского сборника (ХП-ХШ в.), а именно: Житие св. Афанасия Александрийского, Житие сев. Вита, Модеста и Крискентии, Житие св. Еразма, Житие св. Иринии, Житие св. Константина-Кирилла, Житие св. Мефодия, Житие св. Пахомия, Житие св. Февронии, Житие св. Феодосии, Житие св. Христофора, а также Повесть об Авраамии. К анализу были привлечены также два жития, составившие Выголексинский сборник: Житие св. Нифонта Констанцского, Житие св. Федора Студита. Выбор текстов доя анализа был обусловлен научной датировкой сборников, в которых они представлены, что убеждает в известности данных житий уже в Киевский период. Кроме того, к анализу были привлечены сочинения, ранняя датировка бытования которых на русской почве также не вызывает сомнений у исследователей: Георгиево мучение (Житие св. Георгия), Житие св. Алексия, человека Божьего, Житие св. Андрея Юродивого, Житие св. Василия Нового, Житие свв. Галактиона и Епистемии, Житие св. Дмитрия Солунского, Житие свв. Козмы и Дамиана, Житие св. Марии Египетской, Житие св. мученика Никиты, Житие св. Николая Мирли-кийского, Житие св. Саввы Освященного, Житие св. Симеона Столпника, Ипатиево мучение, Мучение св. Анастасии Селунянины, Мучение св. Варвары, Мученичество св. Арефы. Продуктивным представляется обращение к ряду сочинений, находящихся на периферии жанра и совмещающих в себе черты агиографии и апокрифа - Сказание о Макарии Римском, агиографии и беллетристического повествования - Сказание о Ев-стафии Плакиде.

Цель нашей работы состоит в определении общей сюжетно-композиционной модели переводного жития, которая была получена и освоена древнерусской литературой в начальный период своего развития.

Достижение поставленной цели основано на решении конкретных задач:

1. определение основных принципов сюжетно-композиционного строения переводного древнерусского жития в соотношении с «агиографической схемой»,

2. выявление закономерностей функционирования сюжетных топосов в древнерусских житиях (на примере «родительского» топоса и топоса «благовествования»);

3. анализ использования в переводной древнерусской агиографии ряда наиболее распространенных сюжетно-композиционных приемов (композиционный параллелизм, рассказ в рассказе, вопросно-ответная форма повествования).

Теоретической базой диссертационного исследования являются труды исследователей древнерусской литературы - от дореволюционных (В. О. Ключевский, Хр. Лопарев, Ив. Яхонтов и пр.) и советских (В. П. Адрианова-Перетц, И. П. Еремин, Д. С. Лихачев, Л. А. Дмитриев, В. В. Кусков, и др.) до отечественных и зарубежных медиевистов наше-

го времени (В. Н. Топоров, Р. Пиккио, Т. Р. Руди, О. В. Панченко и др.), стараниями которых создано современное представление об «агиографической схеме», «агиологиче-ском образце», «эстетике подобия» и ряде других теоретико-литературных и культурологических категориях, позволяющих создать целостное представление о закономерностях функционирования жанра жития в средневековых литературах.

В соответствии с современными теоретико-литературными представлениями сюжет понимается нами как «живая последовательность всех многочисленных и многообразных действий, изображенных в произведении <...> живая, развивающаяся последовательность действий и отношений, выражающихся в действиях».1 Предложенная Хр. Лопаревым «агиографическая схема» по существу представляет собою фабулу в чистом виде, конкретная же реализация данной схемы может иметь достаточно много особенностей и вариантов, однако в своих общих параметрах не выходить за ее рамки. Наша задача и состоит в том, чтобы выявить возможные версии (инварианты) сюжетос-ложения, которые были воприняты древнерусской литературой посредством включения в свой фонд переводных греческих житий.

Аналогичная задача связана и с анализом ряда композиционных приемов, характерных для ранних переводных житий. Рассмотрение композиции переводных житий, понимаемой нами как «состав и определенное расположение частей, элементов и образов произведения в некоторой значимой временной последовательности», которая «никогда не бывает случайной и всегда несет содержательную смысловую нагрузку», то есть обладает функциональностью,2 предполагает выявление приемов, повторяющихся в ряде текстов, воспринимаемых в качестве образца для оригинальной агиографии, что влечет за собой формирование представлений о композиционных нормах строения произведений данного типа в древнерусской литературе.

В работе использованы историко-функциональный, историко-генетический и сравнительно-типологический методы исследования. Положения, выносимые на защиту:

1. В соответствии с принципом подобия (имитации) Евангелие следует признать моделью (образцом) не только для создания образа главного действующего лица и «агиографической схемы» жития, но и для сюжетно-композиционной структуры, существенной особенностью которой является членимость на информационно-описательные и сюжетно-повествовательные эпизоды, объединяющиеся в относительно сюжетно завершенные части и имеющие определенную последовательность: хронологическую, ахронологическую, смешанную.

2. Продуктивным направлением исследования агиографической топики является изучение устойчивых сюжетно-повествовательных элементов в аспекте их собственного строения и в соотношении с общей композицией жития. «Сюжетный топос» организует вокруг себя повествовательный эпизод или ряд таковых. Выделенные для анализа «родительский» топос» и топос «благовествования» также в качестве основы для уподобления имеют евангельскую модель, однако, как и следует ожидать исходная модель расширяется и отчасти переосмысляется.

3. В переводной агиографии продуктивными являются следующие сюжетно-

' Кожгаюв В.В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры.-М., 1964. С.421.

2 Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведений. - М..2004. С. 127.

композиционные приемы: сюжеггно композиционный параллелизм, прием «рассказ в рассказе», принцип диалогического повествования, которые являются достаточно устойчивыми и входят в модель агиографического повествования. Апробация работы. Результаты исследования докладывались на международных и межвузовских конференциях: V, VI и VII Международных научных конференциях «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения») (Великий Новгород, 2005, 2006 и 2007); VII Международной научной конференции «Славянсюя лгсаратуры у какгэксце сусветнай» (Минск, 2005); VII Всероссийском Образовательном форуме, посвященном памяти свт. Феофана (Вышенского Затворника) с участием «Глинских чтений» «Православная и отечественная культура: наука, образование, искусство» (Орел, 2006); Грехневских чтениях (Нижний Новгород, 2008); Славянских чтениях (Орел, 2009); II Международной научно-практической конференции «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2009).

Практическая ценность работы заключается в том, что ее материалы могут быть использованы в дальнейших исследованиях по истории развития древнерусской агиографии в частности и истории русской литературы в целом, в работах по теории литературных жанров, в общих и специальных курсах в преподавании историко- и теоретико-литературных дисциплин в высших и средних специальных учебных заведениях.

Объем и струюура. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, насчитывающего 191 источник. Содержание работы изложено на 190 страницах.

Основное содержание работы Во Введении обоснован выбор темы, определены материал и предмет исследования, сформулированы цели, задачи, теоретико-методологические основы работы с агиографическими тестами.

Первая глава «Основные принципы построения древнерусского переводного жития» состоит из двух параграфов. В первом параграфе «Теоретические основы изучения строения древнерусского жития» рассматривается история исследования сюжетной «агиографической схемы», топики и имитационных моделей в древнерусской агиографии отечественными и зарубежными медиевистами.

Исследователи в настоящее время пришли к общему мнению, что древнерусская литература как часть средневековой культуры является литературой образца и основана на принципе подобия. Несомненно, это замечание более чем справедливо для агиографии, в которой принцип подобия организует все элементы художественной структуры. Неудивительно, что первые серьезные исследователи этого жанра увидели в древнерусском житии в основном черты сходства с византийскими образцами.

Так, Хр. Лопарёв, установил наличие и усвоение составителями текстов так называемой «агиографической схемы» и предложил на основании изучения житий византийских святых «теорию или схему похвального жития».1 В главной части жития исследователь обнаруживает ряд обязательных элементов: упоминания о предках (родителях) героя и о его родине, имя святого, посвящение, имущественное положение, обучение, отношение к браку, аскеза, историческая часть, кончина, чудеса. Хр. Лопарёв особо подчеркивает, что уже византийские агиографы, не обладая достаточными сведениями, на-

1 Лопарёв Хр. Византийские жития святых VIII-IX веков // Византийский временник. Т. XVII (1910 г.).- СПб., 1911. С. 15.

пример, о родителях или родине святого, тем не менее не пренебрегали указанными частями «агиографической схемы», но использовали некие общие отвлеченные выражения.

На сегодняшний день в литературной медиевистике общепризнано наличие в основной части житий общих мест. Наиболее конформной оказывается часть жития, посвященная конкретному подвижничеству святого. В диссертационном исследовании В, В. Кускова «Жанры и стили древнерусской литературы XI - первой половины XIII вв.» (1980) предлагается типология житий, основанная на разновидностях святости. Исследователь совершенно справедливо отметил существование определенной иерархии святых, возникшей на основании и в соответствии с иерархизмом средневекового мировосприятия. Особо обратим внимание на утверждение наличия особенностей струюуры жития, характерной для разных видов героя. Общим же принципом является чпенимость текста на рад эпизодов, которые, как правило, имеют разножанровую характеристику.'

Еще И. П. Еремин признавал стремление агиографа «устранить все черты индивидуального характера» героя, освободив его от «временного», «частного» и «случайного». Отсюда вытекает положение о том, что агиограф изображает не жизнь «в ее повседневном течении, а порожденные жизнью идеалы». По сути дела в житиях разных типов изображались разные «агиологические образцы» или агиотипы. Составитель жития действительно, чаще всего абстрагировался от индивидуального, исторического и зависел от образцов, входящих в «идеальную парадигму, описывающую воплощенные типы святости».3 По наблюдениям О. В. Панченко, агиограф зачастую опирался на некий «исходный» текст, в котором был представлен персонаж-образец и последовательно уподоблял ему своего героя, используя избранный текст в качестве «матрицы».4 Принцип подобия в средневековой культуре вообще достаточно широко исследуется на Западе и в России. Если на раннем этапе развития литературоведческой медиевистики работа зачастую сводилась к поиску образцов и моделей заимствования, подчас трактовалось как механическое, то более поздние труды опираются на прочную основу подробного рассмотрения мировоззрения человека и эстетической системы средневековья. Наиболее подробно и полно это сделано в книге В. Н. Топорова «Святость и святые в русской духовной культуре» (1995).

Священное Писание и прежде всего Евангелие исследователи совершенно правомерно рассматривают как архетип любого сакрального текста. Так, В. В. Кусков, указывая на иерархичность древнерусской системы церковных жанров, отмечал, что на высшей ступени находятся Евангелия. Ориентация на образец в плане содержания и идеологической декларации влекла за собой и установку на использование определенного текста (или группы текстов) в качестве модели. И здесь мы неизбежно подходим к проблеме топоса в агиографической традиции.

Мы принимаем точку зрения Т. Р. Руди, которая, основываясь на многочисленных исследованиях отечественных и зарубежных литературоведов, предлагает широкое тол-

1 Кусков В.В. Жанры h стили древнерусской литературы XI - первой половины XIII вв. Диссертация на соискание ученой сте-

пени доктора филологических наук. - M., 1980. С.57. Аналогичная точка зрения высказана C.B. Минеевой в статье «Истоки и традиции русского агиографического жанра» (Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2001. Ns I. С.21 -30).

3 Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. - Л., 1987. С. 117. ' Топоров В. Н. Святость и святые в русской ^ховной культуре.-М., 1995.T. 1.С.617.

4 См.: Панченко О.В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейктике и гимнографии) II Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН России (Пушкинский Дом). -СПб., 2003. Т.54. С. 493.

кование данного понятия: «топосом может быть любой повторяющийся элемент текста- от отдельной устойчивой литературной формулы до мотива, сюжета или идеи».1 Исследовательница полагает, что топика должна рассматриваться как элемент средневекового художественного канона. В частности, в житиях она основывается «на двух основных принципах: следование литературному этикету и ориентации на образцы (Ш-1агю)? Нам представляется весьма актуальной поставленная в заключении цитируемой статьи задача «исследования топосов, обслуживающих элементы житийной схемы».3

Таким образом, теоретические основы изучения структуры жития состоят в представлении о принципе уподобления в средневековой культуре и литературе, на котором основывается и устойчивость «агиографической схемы», и система топосов, и типы святости (или агиотипы), и композиционные особенности.

В параграфе втором «Общие принципы сюжетно-композиционного строения славяно-русских переводных житий», на основании вышеизложенных теоретических установок исследователей, показано, что основной имитационной моделью не только для создания агиотипов, но и для сюжетно-композиционного строения жития является Евангельский текст, который делится на относительно сюжетно завершенные эпизоды или части. Существенной особенностью агиографического произведения оказывается то, что оно членится на эпизоды двух типов, для которых мы используем следующие рабочие термины:

1 )информационно-описательные эпизоды,

2)сюжетно-повествовательные эпизоды.

Информационно-описательные эпизоды представляют собой перечисление событий, изложение фактов, имеющих отношение к агиобиографии или к сопутствующим историческим обстоятельствам. Сюжетно-повествовательный тип включает эпизоды, раскрывающие жизнь героя в сменяющих друг друга положениях и обстоятельствах. Он предполагает наличие изображения событий, сюжетной занимательности, диалогов, монологов персонажей, конфликтных отношений, реализующихся в развитии действия. Эпизоды в свою очередь объединяются в части, в которых мы и можем обнаружить обязательные структурные части сюжета в целом. По своему текстуальному объему эпизоды могут быть весьма краткими и пространными. Причем точного соотношения содержания, типа эпизода и места в сюжетгно-композиционной структуре мы не обнаружили. Например, в Житии Саввы Освященного выделяются весьма объемные сегменты текста, в которых содержится историческая информация о церковных спорах. В то же время в Житии Алексея человека Божия сюжетно-повествовательные эпизоды весьма краткие.

Устойчивые соответствия типов эпизодов с сюжетной агиографической схемой в нашем исследовании на обнаружены. Одни и те же сюжетные топосы (или устойчивые содержательные элементы) могут быть реализованы как информация и как сюжетное повествование. Например, рассказ о родителях и рождении агиографического героя, его детских годах, книжном учении и пр. (то есть начальная часть жития) выполняют функцию экспозиции, здесь в той или иной форме дается общее первоначальное представле-

1 Руди Т.Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. - СПб., 2005. С.61.

2 Там же. С.62.

'Там же. С. 101.

ние о персонаже. В Житии Дмитрия Солунского экспозиционная часть представляет собой серию информационно-описательных эпизодов. А, например, в Житии Иринии начальная часть представляет собой весьма развернутое многоэпизодное сюжетное повествование. В Житии Февронии в экспозиционной части происходит чередование информационно-описательных и сюжетно-повествовательных эпизодов. Сюжетный топос может «сворачиваться» до информационно-описательного эпизода или «разворачиваться» в сюжетно-повествовательный в зависимости от намерений автора, его творческих установок, объема информации и пр.

Мы полагаем, что не только сюжетная часть, но и эпизод имеет относительную повествовательную завершенность. Маркером конца одного и начала другого эпизода можно считать:

1)появление нового персонажа и возникновение новых конфликтных отношений;

2)изменение места действия;

3)обращение центрального персонажа к новому виду деятельности;

4)семантика, свойственная данному сегменту текста и отличная от предшествующего и последующего.

Если первые три признака могут характеризовать рубеж сюжетно-композиционной части, то последний относится только к началу нового эпизода. Так, в Житии Еразма две части, рассказывающие о конфликте героя и царя-мучителя Диоклетиана, делятся на значительное число эпизодов. Начало частей маркируется изменением места действия: Еразм на допросе перед царем, очевидно, в его палатах - Еразм в темнице. Следующая часть выделяется на основании смены места действия: святой переносится в город Лук-риду и т.д. Далее появляется новый антагонист - Максимиан, на основании чего можно говорить о начале следующей части. Третий из обозначенных нами признаков в данном случае также релевантен, поскольку меняется основное действие героя: прения или обличение - претерпевание мучений ради утверждения истинной веры - проповедь - прения и претерпевание мучений.

Границы эпизодов и даже частей в большинстве случаев условны. Однако неизменным является основной принцип деления жития на эпизоды, организованные в определенной последовательности.

Следует подчеркнуть, что конкретная композиционная структура отдельно взятого жития может не во всем соответствовать агиографическому плану: детские годы - «бла-говествование» - рассказ о подвиге святого - смерть святого - посмертные чудеса. Некоторые позиции часто оказывается невостребованными, другие же расширяются за счет дополнительных эпизодов, структура конкретного жития может отличаться большой сложностью, включать в себя большее или меньшее количество эпизодов, которые в свою очередь объединяются в относительно сюжетно завершенные части.

Эпизоды по нашим наблюдениям, объединяясь в относительно сюжетно завершенные части, имеют определенную последовательность: хронологическую, ахронологиче-скую, смешанную.

Житие святой Февронии может быть разделено на восемь частей, Житие Феодосии на три: Житие Вита и Модеста - на пять. Перечисленные жития относятся к разновидности мученических, но практически во всех этих текстах представлена полная агиобио-графия. Центральным событием и центральным конфликтом становится противостояние святого антагонисту-мучителю, поэтому именно эти эпизоды имеют наибольший

«удельный вес» в произведении. События разворачиваются в хронологической последовательности, причем имеет значение и последовательность событий, а значит и эпизодов, при описании «страстей». По крайней мере, в двух мученических житиях в составе Успенского сборника — Еразма и Иринии - демонстрируются последовательно возникающие конфликты с несколькими антагонистами. Можно сделать вывод о том, что развитие действия во времени, хронологическая цепь событий и эпизодов в данных произведениях является существенным повествовательным и композиционным приемом.

Существует некоторая зависимость выбора агиографом принципа следования сюжетных эпизодов от типа центрального героя. Как правило, хронологическая последовательность выбирается при построении мученического жития (Жития Христофора, Вита и Модеста, Иринии и мн.др.). Однако строгая хронологическая последовательность эпизодов выявляется и в житиях святительских (например, комплекс текстов, посвященных Епифанию Кипрскому в составе Успенского сборника), и в житиях Христа ради юродивых (Житие Алексия человека Божьего).

Смешанный вариант наиболее распространен и может быть использован для агио-биографического повествования о святых подвижниках с разными типами святости, определяющим в данном случае является идея обычности, повторяемости или вневремен-ности деяния героя (Жития Андрея Юродивого, Житие Саввы Освященного, Житие Нифонта Констанцского, Житие Мефодия и пр.).

Ахронологическая последовательность в строгом понимании практически не встречается, поскольку так или иначе начало и конец жития ограничены некими хронологическими рамками, связанными с рождением (или появлением) и успением святого. Определенных закономерностей в соотношении характера последовательности сюжетных эпизодов и имитационной модели нами не выявлено.

В главе второй: «"Сюжетные" топосы и эпизоды: соотношение и сюжетно-композиционная функция» вводится понятие сюжетной разновидности топоса. Как пишет М.Л. Гаспаров, топос - это «всякий устойчивый набор образов и мотивов, используемый при изображении ситуаций, часто повторяющихся в данной литературной системе...».1 Поскольку в агиографии для реализации сходного идейного содержания наблюдается достаточно устойчивое повторение тех или иных сюжетных ситуаций, повторяемое соотношение сюжетных мотивов и даже использование сходных языковых формул («общих мест»), то, с нашей точки зрения, можно говорить о наличии «сюжетных» топосов, которые организуют вокруг себя повествовательный эпизод или несколько эпизодов, так или иначе «встраиваемые» в структуру произведения. Задача данной главы состоит в том, чтобы на конкретных примерах «родительского» топоса и топоса «благовествования» показать, с одной стороны, типы их реализации, в связи с этим -специфику построения соответствующего эпизода (эпизодов, частей), а с другой стороны, место и роль эпизода (эпизодов, частей) в структуре конкретного жития.

Параграф первый «Святой и его родители» посвящен рассмотрению нак называемого «родительского» топоса. Как мы помним, наличие благочестивых (редко - нечестивых) родителей является одним из элементов «агиографической схемы». Конечно, далеко не всегда этот компонент оказывается реализован в сюжете жития, поскольку сведений о происхождении и семье святого попросту нет (в качестве примера сошлемся

1 Гаспаров М.Л. Общие места// Литературный энциклопедический словарь. -М.,1987. С.257.

на Житие Христофора). Тем не менее даже при отсутствии точных данных ссылка на благочестие родителей в агиографическом каноне является обязательной.

В переводной житийной литературе Киевского периода, как показывает анализ, достаточно большое место уделяется взаимоотношениям святого с родителями, что реализуется при помощи организации в сюжете системы повествовательных эпизодов, раскрывающих данную тематику. Это говорит о наличии в структуре жития так называемого «родительского» топоса. Восходя в своей основе к евангельской модели, «Родительский» топос в агиографии имеет те же черты, но в зависимости от качества взаимоотношений героя с родителями реализуется в тексте житий в трех версиях, каждая из которых состоит из ряда эпизодов, имеет вполне определенную структуру, выполняет определенные функции и занимает фиксированное местоположение в тексте жития.

Первая версия: родители (или один из них) являются язычниками, и святой вступает с ними в конфликт. Для данной разновидности характерны следующие признаки: 1 фиксированное место в тексте: с эпизода, раскрывающего взаимоотношения героя жития с родителями, как правило, начинается собственно биографическая повествовательная часть; 2)структура повествования аналогична структуре эпизода «страстей» (марти-рия); 3)во всех житиях подобная разновидность «родительского» топоса, имеет своей целью укрепление новой истинной веры в сознании народа; 4)эпизоды, связанные с родителями, выполняют единую функцию - показывают переход святого от одной формы существования к другой как первую ступень на пути к святости. Родителький топос в данной версии реализуется, например, в Житиях Иринии, Вита и Модеста, Варвары, Ге-оргиевом и Никтином мучениях.

В Житии Иринии «родительский» топос, состоящий из ряда эпизодов, открывает собственно житийную часть. Первый эпизод - решение отца героини до времени растить и воспитывать дочь в «столпе». «Родительский» топос прерывается рассказом о переходе героини в статус христианки. Заточая дочь в столп (пряча ее красоту до брака), отец помогает Иринии пройти традиционное для святого взросление: отрешение от земных радостей, книжное учение и быстрое постижение различных знаний, знамения, символизирующие будущую жизнь героини как борьбу с язычеством, и, наконец, познание истинности христианской веры. Второй эпизод по структуре и функциям представляет собой «страсти»: героиня на первом этапе своего становления как христианки вступает в конфликт с собственным отцом-язычником. Мотивом служит отказ Иринии от брака. Это завязка конфликта. Удивленный поведением дочери отец вызывает ее к себе и с этого момента читателю понятна суть противоречий - Ириния гневно обличает отца-язычника, проповедует истинную веру, призывает отца принять христианство. Структура эпизода представляет собой типичную для «страстей» схему и заканчивается полной победой Иринии над язычником: отец принимает крещение и уединяется в келье на горе, а народ той страны принимает христианство. Эпизод борьбы святой Иринии с собственным отцом-язычником - первое испытание героини. В композиции жития данный эпизод функционально очень важен: он открывает часть, посвященную деяниям святого.

Никитино мучение открывается информационной частью, затем следует эпизод «благовествования». Далее - часть, посвященная деяниям св. Никиты. Деяния святого Никиты также начинаются с эпизода, посвященного борьбе героя с собственным отцом-язычником царем Максимианом. В структурном плане данный эпизод представляет собой «страсти» с типичными элементами: обличение, проповедь, искушение, муки свято-

го, требование язычника принести жертву богам, чудо невредимости, уверование народа. Как и в случае со святой Иринией, с этого эпизода начинается путь св. Никиты как защитника новой веры. Борьба с отцом-язычником - первое из деяний, совершаемых святым на пути совершенствования духа.

Конфликт с родителем-язычником, не разделяющим веру героя и обрекающим его на мучения, может осложняться болезнью (увечьем) антагониста и чудесным его исцелением по молитве и вере святого (Житие Иринии, Георгиево мучение, Житие Вита и Модеста). Интересно, что конфликтные отношения у святых развиваются именно с отцами. Мать, как правило, изображается как женщина добродетельная, зачастую тайная христианка (Житие Иринии, Георгиево мучение).

Вторая версия «родительского» топоса: родители христиане, но заставляют детей жить «земной» жизнью. Однако и в этом случае родители, желая только добра, чинят разные препятствия герою на пути служения Господу. Основными признаками является: ^фиксированное место в тексте: начало текста, первое испытание героя, первое его деяние; 2)характерный набор эпизодов: благочестивые родители воспитывают героя в страхе Божием; возникновение разногласий в мировидении родителей и детей; уход от родителей и начало собственной деятельности; поиски родителями своего чада; приход родителей к пониманию правильности поступков святого; 3)функция данного варианта «родительского» топоса - преодоление героем первого препятствия на пути к святости -уход от родителей, символизирует преодоление святым притяжения плотского, суетного, уводящего от Бога земного бытия (Житие Алексия человека Божьего, Повесть об Ав-раамии, Житие Галактиона и Епистемии, Житие Симеона Столпника).

Так, в Житии Алексия, человека Божия после информационной части следует эпизод о родителях. Это благочестивые люди, которые молят Бога о рождении ребенка. «Чудесное» рождение - это еще один топос, который нередко сопутствует «родительскому». Родители воспитывают ребенка в соответствии с житийными традициями, однако, едва Алексий взрослеет, его собираются женить. Родители видят в нем обыкновенного человека, в то время как сам Алексий, изначально посланный на землю Господом, стремится всю свою жизнь посвятить служению Богу. Брак становится символом мирской жизни, отказ от которого показывает отрыв святого от тварного несовершенного мира. Родители, желая устроить жизнь сына, как это не парадоксально, вступают в конфликт с ним. Алексию как святому необходимо оторваться от всего мирского и идти своим особым путем. Именно поэтому сразу же после совершения таинства брака герой, не утратив девства, покидает родной город. Родители, как и брак, - элементы обыденной жизни, поэтому герой в прямом смысле бежит от этого. Противостояние между родителями и святым - первое испытание Алексия на пути к святости. В рассматриваемом житии мать и отец пытаются разыскивать сына, однако их усилия оказываются тщетными. Мать дает обет не выходить из своей комнаты вплоть до возвращения Алексия. Своеобразное возвращение к «родительскому» топосу представляет собой последняя часть Жития, в которой святой благочестиво умирает в доме своих родителей, где он проводит в качестве никем не узнанного нищего семь лет. И только смерть Алексия позволяет матери и жене узнать сына и мужа.

В Повести об Авраамии святой также склоняется родственниками к браку, однако, ведомый зажегшимся в сердце божественным светом, убегает из дому в некую заброшенную «храмину», где и начинает свое отшельническое подвижничество. Родители

святого, как подчеркивает агиограф, были не только весьма богаты, но и не в меру чадолюбивы и настойчивы в своем понимании сыновнего счастья. Они предпринимают поиски пропавшего, обнаруживают его обиталище, однако отступают от него, поняв, что решение посвятить свою жизнь Богу нерушимо.

Сходная конструкция «родительского» топоса обнаруживается, например, в Житии Галактиона и Епистемии. Родителям и истории рождения Галактиона в данном сочинении посвящена достаточно обширная начальная часть, в которой рассказывается о бездетности супругов, тайном крещении жены и обращении мужа, а затем и о рождении долгожданного ребенка. Как видим, здесь опять вклинивается топос чудесного рождения. Тем не менее, отец не мыслит для своего чада иного пути, кроме светской жизни, продолжения своего рода, и поэтому в 24 года, когда мать уже скончалась, склоняет Галактиона к браку. Юноша не противится отцу, однако тайно приобщает к христианству свою невесту Епистимию, с которой уговаривается бежать из дому и принять монашество. Как видим, конфликт в данном случае не выражен явно: активного противодействия воле молодых людей со стороны родителей нет в том числе и потому, что отец не при-едпринимает никаких попыток отыскать сына

Нередко «родительский» топос во второй версии оказывается «разделен» на несколько частей в связи с тем, что поиски героя, бежавшего от семьи и мирской жизни могут сильно затянуться во времени. Так происходит в уже упомянутом «Житии Алексия, человека Божия». Аналогичная ситуация имеет место в Житии Симеона Столпника. Причиной бегства в монастырь 18-летнего юноши Симеона является не угроза брака и потери невинности, как в других текстах, а удивительное воздействие, которое произвели на героя отрывок из Апостола «о воздержании души» и беседа в церкви со старецем о монашеском пути. После семидневного уединененного размышления и молитв в пустыне Симеон и отправляется в монастырь, где удивляет всех подвигами смирения и терпения. Возвращение к «родительскому» топосу происходит через 27 лет агиографического времени. Воссоединение с родителями, а точнее - с матерью, в бренном мире невозможно. Именно поэтому женщина, узнавшая, где «стоит» ее сын, не может его даже увидеть. Желание матери обрести свое дитя настолько велико, что она взбирается ограде, срывается с нее и, упав, разбивается, что в итоге приводит к смерти. Но в то же время оказывается, что смерть - это единственный путь, который может привести к соединению матери и сына.

Можно предположить, что во второй версии «родительского» топоса могут быть две разновидности разрешения конфликта между святым и его родителями. В первом случае либо родители (родственники) отступаются от святого (Повесть об Авраамии), либо о поисках святого семьей вообще не упоминается (Житие Галактиона и Епистимии). Во втором случае своего рода воссоединение и разрешение конфликта происходит, но оно посмертное. В Житии Алексия, человека Божия такое воссоединение становится возможным после смерти героя. В Житии Симеона Столпника - после смерти его матери. Причем в обоих произведениях обнаруживается своего рода сильная деталь, подчеркивающая снятие конфликта (грамота Алексия, написанная незадолго до смерти, молитва Симеона о матери).

Третья версия «родительского» топоса: родителями святого являются христиане, всецело поддерживающие свое чадо. Основными чертами третьей версии являются: 1 Характерный набор эпизодов: благочестивые родители (иногда опекуны) воспитывают

свое дитя по христианским законам; при достижении определенного возраста герой покидает свой дом, полностью предаваясь служению Господу, родители сами благословляют свое чадо на это; 2)фиксированное местоположение в тексте - начало собственно житийной части. Несмотря на бесконфликтность во взаимоотношениях героя с родителями, уход из дома обязателен, - это обязательный сюжетный ход, являющийся показателем духовного перелома (Житие Феодосии, Житие Косьмы и Дамиана, Житие Николая Мирликийского).

Так, в Житии Феодосии благочестивые супруги долго не могут иметь детей. Они отправляются в церковь, перед иконой мученицы Анастасии молятся о рождении ребенка, который и рождается через некоторое время. Как и положено, после смерти отца в возрасте семи лет «обетного» ребенка отдают в монастырь, где и воспитывается Феодосия. Когда девочке исполнияется десять лет, мать умирает, чем собственно исчерпывается «родительский» топос в данном тексте.

В Житии свв. Космы и Дамиана мать святых отличается благочестием и целомудрием. Она воспитала детей во всяком благочестии и обучила священному писанию. Когда святые выросли, они оставили отчий дом и стали служить Господу.

В Житии Николая Мирликийского (Симеона Метафраста) супруги Феофан и Нона также отличаются добронравием и держатся в правоверия. Именно это, по замечанию агиографа становится причиной рождения доброго сына. Участие родителей в правильном воспитании героя постоянно подчеркивается агиографом: отрок растет, собирая благие «обычаи», в том числе и научаясь от родителей; в необходимое время мать и отец позаботились о научении ребенка грамоте.

Как и в предыдущих двух версиях «родительского» топоса, в третьей эпизоды, связанные с родителями, имеют сходную структуру и функционально близки. Различие составляет то, что в последней версии отсутствует конфликтная ситуация: святой беспрепятственно покидает родительский дом и начинает свой собственный путь. При этом здесь остается та же идеологическая модель: святой оставляет родителей и дом, отрекается от всего мирского, полностью посвящая свою жизнь служению Господу.

Первая версия «родительского» топоса в рассмотренных текстах характерна практически только для мученических житий. Вторая версия встречается в житиях разного типа - преподобнических, столпников, Христа ради юродивых, однако не зафиксировано данной версии топоса в мученических житиях. Третья версия охватывает вновь жития разного типа, но на сей раз в перечень могут быть включены и мученические. Данные замечания, конечно, носят предварительный характер и требуют дополнительной проверки, однако, имея в виду налличие текстов с отсутствием рассматриваемого топоса, использованный для анализа объем текстов представляется нам достаточно репрезентативным.

Второй параграф «Эпизод "благовествования" в древнерусском переводном житии». В качестве одного из значимых компонентов структуры, влияющих на построение житийного текста, нами был выделен повторяющийся и обладающий сходными функциональными и композиционными качествами фрагмент текста, условно названный эпизодом «благовествования». Его содержание, как правило, сводится к следующему: некое высшее существо (Бог, ангел, архангел, святой) является герою в «тонком» сне, после молитвы или в иной ситуации и сообщает о том, какой путь ему надлежит выбрать или какой путь ему определен. По своему характеру и структуре агиографиче-

ские эпизоды «благовествования» схожи с известным евангельским эпизодом и, очевидно, генетически восходят к нему.

Мы можем отметить, что в Евангелиях эпизод «благовествования» по своей конструкции состоит из нескольких элементов: 1) явление ангела, посланного Богом с определенной целью; либо сам Глас Божий снисходит на избранного; 2) сообщение об избранности; 3) пророчество великих деяний. В конце эпизода отмечается, что все реченное сбылось. Справедливости ради надо отметить, что эпизод «благовествования» в Евангельских текстах соотносится с мотивом «чудесного рождения», тогда как в агиографии этот эпизод возникает на иных этапах повествования и с рождением героя связан достаточно редко.

С точки зрения композиции образов евангельские эпизоды двукомпонентны и внутренне диалогичны: представлены два субъекта общения - ангел (глас Божий), от которого исходит благая весть, и лицо, ее воспринимающее. Житийный эпизод «благовествования», кроме вышеуказанных компонентов, практически обязательно включает в себя молитву святого, с которой и начинается повествование и которая мотивирует последующие события - явление высшей силы, «глас», вещающий об избранности героя или о его дальнейшей судьбе. Дело в том, что начало диалога в Евангельском «благовество-вании», как правило, имеет имплицитно выраженную мотивировку, что оказывается невозможно в житиях и влечет за собой появление структурных отличий эпизода «благовествования» в повествовании о святом.

Так, в Житии Иринии эпизод благовествования начинается плача-обращения героини к богам языческим к к Христу за советом и помощью. Далее следует типичный набор компонентов: видение героиней ангела, который предсказывает великие деяния святой, отмечает ее избранность. После этого разворачивается сюжет, посредствам которого реализуется данное предсказание. Мы видим, что в данном случае дополнительным в сравнении с евангельскими текстами элементом структуры эпизода оказывается молитвенное обращение агиографического героя к Богу, что служит отправной точкой для возникновения диалогического общения персонажа и ангела или самого Господа.

Аналогичное строение имеет эпизод «благовествования» в других переводных мученических житиях Успенского сборника: Житии Феодосии, Житии Христофора, Житиии Вита и Модеста, а также в Житии Нифонта Констанцского (в составе Выголексинского сборника) Эпизод «благовествования», как правило, присутствует в начальной части произведения. Его основная функция состоит в мотивировке того жизненного пути, который суждено пройти святому.

Повествование о «благовествовании» не может иметь четкой жанровой характеристики, поскольку соединяет в себе элементы знамения, чуда и пророчества. Можно обозначить рассматриваемый тип эпизода как сюжетно-композиционный компонент, который выполняет ряд функций в структуре жития. Для того чтобы более полно определить эти функции, необходимо рассмотреть, какое место эпизод занимает в структуре всего жития. Так, в Житии Феодосии эпизод «благовествования» как бы предваряет развитие сюжетного действия, с него начинается собственно рассказ о святой. В данном случае его функция - быть начальным звеном, отправной точкой всего повествования. Именно с этого эпизода начинается путь героя как избранного Богом. Такую же функцию выполняет эпизод рассматриваемого типа в Житиях Еразма, Христофора, Вита и Модеста. Тем не менее, в ряде случаев данный эпизод может отсутствовать. Так, нет эпизода

«благовествования» в житиях Саввы Освященного, Феодора Студита, Мефодия и некоторых других. Рассматриваемый эпизод может быть редуцирован до нескольких строк, информирующих о существенном изменении жизни святого (по сути дела сюжетно-повествовательный эпизод превращается в информационный): Повесть об Авраамии, Житие Константина-Кирилла Однако рассматриваемый эпизод может и существенно расширяться и видоизменяться (Житие Андрея Юродивого - сонное видение о битве с бесами «на позорищи»).

Одна из смысловых и сюжетообразующих функций эпизода «благовествования» в рассматриваемых агиографических произведениях - обретение героем своего жизненного пути, получение некоего дара, о котором просит герой или который он внутренне готов принять, что и определяет дальнейшее развертывание сюжета в рамках всего текста Поскольку данная функция оказывает влияние на все дальнейшее повествование и организацию сюжета, то условно ее можно назвать «целостной сюжетообразующей».

В ряде случаев эпизод «благовествования» не только определяет в самых общих чертах путь подвижничества агиографического героя, но и «программирует» дальнейшее развитие действия. Так, в Ипатиевом мучении эпизод «благовествования» представляет собою пространную речь Господа, в которой довольно подробно перечисляются все подвиги святого, которые ему предстоит совершить. В Житии Пахомия (в составе Успенского сборника) в эпизоде «благовествования» ангел передает святому устав монастыря, который должен быть им организован. И, хотя, дальнейшего развития собственно агиография не получает, эпизод также «программирует» последующее содержание сочинения, так как в нем излагаются конкретные примеры следования Божественным правилам в монастырях, где житие иноков подчинено чудесным образом обретенному уставу.

В житийных произведениях с использованием композиционного приема «рассказ в рассказе» возникает удвоение эпизода «благовествования», связанное с удвоением сюжетных линий (Житие Марии Египетской - «благовествование» героине и и старцу Зо-симе, Сказание о Макарии Римском - «благовествование» Макарию и странствующим инокам).

Следует отметить, что эпизоды «благовествования» встречаются не только в начальной части рассказа о жизни святого и знаменуют не только обращение героя к тому или иному типу подвижничества «Благовествование» в ряде переводных славяно-русских житий ритмично повторяется на всем протяжении текста, отмечая поворотные моменты судьбы героя. Так, в Житии Вита и Модеста, кроме начального, есть еще два эпизода «благовествования», в которых святой слышит Глас Божий. Особенностью Жития Ераз-ма является наличие пяти эпизодов «благовествования», каждый из которых открывает новый этап пути святого, мотивирует дальнейшее развитие действия и перемещение героя в пространстве, которое осуществляется при непосредственной помощи сверхесте-ственного покровителя. Эту функцию повторяющихся на протяжении всего текста эпизодов «благовествования» мы условно назовем «локально сюжетообразующей». Примечательно, что эпизоду успения святого также зачастую предшествует «благовествование». Предсмертный эпизод «благовествования», естественно, чаще всего появляется в мученических житиях, где обращение к Богу с просьбой о поддержке мотивировано немыслимыми физическими страданиями (Георгиево мучение, Житие Христофора и пр). Наиболее показательна сюжетообразующая функция эпизода «благовествования» в

«Сказании о Евстафии Плакиде». В этом сочинении выделяются три эпизода «благове-ствования», в которых «разговор с Богом» (О.В. Гладкова) в целом определяет дальнейшую участь героев и развитие сюжета. Каждый из последующих эпизодов ставит Ев-стафием в ситуацию проверки прочности веры, причем Господь каждый раз определяет, какие лишения предстоит перенести герою. По существу это и есть предсказание подвижнического пути, однако подается оно в тексте как испытание, которое должно возвести Евстафия на определенную ступень духовного совершенства.

Глава третья «Сюжетно-композиционные приемы в переводных житийных произведениях» посвящена анализу наиболее часто встречающихся в агиографии уом-позиционных приемов.

Первый параграф «Прием сюжетно-композиционного параллелизма», рассмотренный в первом параграфе, наиболее часто встречается в мученических житиях. По сути дела эпизод «страстей» членится на более мелкие эпизоды, которые выстраиваются в «цепочки», имеющие идентичное сюетно-композиционное строение.

«Страсти» во всех мученических житиях членятся на ряд типичных по семантике и конструкции эпизодов. Начинается эта часть, как правило, со встречи мучителя и мученика, во время которой актуализируется конфликт. В состав «страстей» входят эпизоды прений, или суда (признание героя христианином, требование отречения от веры, обличительная речь или проповедь святого, отказ выполнить приказания мучителя), собственно страсти (искушения и мучения), молитва святого, чудо, моральное фиаско мучителя и его гибель (факультативно).

В составе «страстей» мы выделили эпизоды, названные нами «собственно страстями». Они могут быть подразделены на два типа: искушение и собственно мучение.

1. Искушение. Героя искушают богатством, властью, славой, плотскими утехами и т.д. Например, в Житии Христофора героя искушают женской красотой, когда к нему в темницу приводят девиц, которые должны совратить его. Однако результат оказывается совершенно противоположным, ибо девицы принимают христианскую веру.

В Житии Февронии героине предлагается стать женой молодого, богатого епарха. В Житии Вита и Модеста юноше сулят власть и богатства за отказ от своей веры и согласие поклониться языческим богам.

Искушение, как правило, включает в себя элемент плотского соблазна, растления, нечистоты. Так, Феврония не может стать невестой молодого правителя (несмотря на то, что он является тайным христианином и сочувствует ей), поскольку она предназначена иному жениху, она Христова невеста, инокиня.

2. Собственно мучение. Героя жестоко истязают, причем способы и средства причинения боли как физической, так и моральной оказываются невероятно изощренными. Примеры подобного рода можно найти в многочисленных мученических житиях - свв. Феодосии, Ипатия, Февронии, Иринии, Георгия, Арефы и многих других.

Есть жития, в которых два типа собственно страстей чередуются: в Житии Иринии в одном эпизоде героиню истязают, в другом - искушают, предлагая выйти замуж за царя и править страной, все это в обмен за отказ от веры Христовой. Такого же рода совмещение типов испытаний можно обнаружить в Житии Вита и Модеста, Житии Христофора, Житии Февронии и некоторых других.

Особенностью строения большого числа переводных мученических житий является

умножение «цепочек», что собственно, и составляет прием сюжетно-композиционного параллелизма. Так, в Житии Иринии мы семикратный сюжетно-композиционный параллелизм, в кагором каждый эпизод строится по модели: суд мучителя над святым (прения, включающие в себя проповедь или обличительную речь) — требование поклониться языческим богам — отказ — собственно страсти — молитва — чудесное спасение — победа святого + поражение / наказание мучителя. Место молитвы не всегда устойчиво, но упование на Господа, молитвенное обращение к нему присутствует в качестве обязательного компонента. Композиционная цепочка всегда ограничена двумя обязательными компонентами - суд (прения) и победа святого (уверование народа) + поражение / наказание мучителя. Кроме того, следует подчеркнуть, что каждая «цепочка» представляет собой отдельный новый этап в жизни и проповеди веры святой. Умножение же однотипных эпизодов выполняет вполне ясную идеологическую задачу. Многократная демонстрация силы духа и веры святой, с одной стороны, и слабости антагонистов, с другой, убеждает читателя в нравственной правоте героини и мощи христианского мировоззрения.

Анализ житийных текстов с точки зрения основного конфликта позволяет выделить несколько типов сюжетно-композиционного параллелизма, отличающихся маркерами начала и конца сюжетно-композиционной цепочки и принципами ее возникновения.

Первый тип: в основе лежит конфликт с одним мучителем, ему противостоит один или несколько героев (Мучение Анастасии Селуняныни, Житие Февронии, Мучение Варвары). Разновидностью этого типа сюжетно-композиционного параллелизма в мученических житиях следует признать такое строение, при котором сохраняется один и тот же персонаж-антагонист, но происходит последовательная смена героев-жертв (Геор-гиево мучение, Мучение Арефы). В некоторых житиях рассказы о страстях дополнительных героев вклиниваются в основную сюжетную линию, что позволяет говорить о вставных рассказах, с одной стороны, и существенно усложняет структуру сюжетно-композиционного параллелизма, с другой (Житие Христофора).

Второй тип: святой мученик последовательно вступает в конфликт с рядом антагонистов-мучителей. Ярким примером возникновения сюжетно-композиционного параллелизма на этом основании является Житие Иринии, к этому типу относятся также Ипа-тиево мучение, Житие Еразма. Смена антагонистов может происходить на основании специфики воплощения в житии «родительского» топоса (Мучение Варвары, Житие Вита и Модеста).

Прием сюжетю-композиционного параллелизма встречается не только в мученических житиях, но и в агиографических произведениях иных разновидностей. Поскольку данный прием служит накоплению информации о подвиге святого и в связи с этим усилению эмоционального и идеологического воздействия на читателя, то он вполне применим к любому житийному герою. В качестве примера можно указать на славянорусское Житие Константина-Кирилла. Деяния святого представляют собой цепь одно-структурных частей, связанных между собой единой идеей. При этом в содержании каждой последующей части меняется место действия и персонажи, за исключением главного лица - Константина. В целом же содержание и структура частей однотипны и представляют собой набор определенных сюжетных топосов: сообщение о ереси (язычестве) в определенной земле — царь отправляет в то место Константина, человека, способного в любом споре отстоять истинную веру, — прения в вопросно-ответной форме,

часто сюда вплетается проповедь — победа над оппонентом (возможна благодарственная молитва) — и, наконец, крещение народа или просто уверование во Христа. Иногда завязкой нового эпизода является возведение хулы на Константина (с традиционной подачи дьявола).

Во втором параграфе, озаглавленном «Рассказ в рассказе», рассматривается данный композиционный прием, который наиболее ясно и очевидно используется в препо-добнических житиях в виде вставных новелл, повествующих о подвижниках-насельниках того или иного монастыря, организуемого и управляемого святым. Так, в «Житии Пахомия», которое помещено в Успенском сборнике, читается рассказ о некоей юродивой инокине из Тавенисийского монастыря. Прием рассказа в рассказе использован как основа композиции в Житии Марии Египетской и Сказании о Макарии Римском. Характер вставного рассказа имеет повествование о юноше Несторе в Житии Димитрия Солунского. Сближается с типом вставного эпизода рассказ о двух праведницах, принявших мученическую смерть в Жиггии Христофора.

В «Житии Андрея Юродивого» обнаруживается большое количество эпизодов, в которых главным действующим лицом оказывается не святой Андрей, а его конфидент Епифаний. Ряд из них может быть рассмотрен как «рассказ в рассказе». Однако их многочисленность позволяет говорить о второй сюжетной линии, которая, несомненно, пересекается и переплетается с основной. В то же время в данном Житии есть эпизод, который с уверенностью может быть квалифицирован как вставной. Речь идет о рассказе, который в древнерусских рукописях получил название «О видиньи рая». Это рассказ Андрея Юродивого составителю жития Никифору о своем чудесном путешествии в рай, которое он осуществил с помошью Господа во время жестоких холодов. Христос спас своего угодника, дал ему «передышку» в его подвиге и показал все прелести рая. Е. В. Желтова полагает, что в «Житии Андрея Юродивого» можно обнаружить значительное число вставных рассказов: «Помимо введения второго персонажа Никифор украшает свое произведение вереницей историй - своего рода, вставных новелл, - которые вполне могли бы претендовать на роль самостоятельных рассказов: о могильном воре, о маге Вигрине, о мученике Феодоре из Антиохии и другие».1 Однако, как нам представляется, все указанные эпизоды нельзя расценивать в качестве «рассказов в рассказе», это эффект ахронологической композиции, характерной для анализируемого текста. Вставными можно считать, пожалуй, несколько рассказов, которые сам святой рассказывает Епифанию: о сатане в облике старика-араба, пространный рассказ Андрея о конце мира, рассказ святого Епифанию о мученике Феодоре. Данные эпизоды включаются в раму связного повествования о герое и, как правило, представляют собою его монологические высказывания.

Аналогия видению Андрея о рае рассказ в рассказе, имеющий отношение к потустороннему миру, фиксируется в Житии Василия Нового. Вставным рассказом в рассказе можно признать пространное монологическое повествование Феодоры о том, как она скончалась и как ее душа проходила мытарства. Интересно, что этот вставной эпизод связан с агиобиографией Василия Нового, поскольку именно святой приходит на помощь душе старицы, рассказывая ангелам о ее служении, дарует ей злато для откупа от злых духов, возливает на нее благовония. Далее следует повествование о мытарствах.

1 Желтова Е.В. О житиях юродивых и «Жиши Андрея Юродивого» //Житие Андрея Юродивого. - СПб., 2000. С. 15.

Некоторые грехи можно было искупить только с помощью даров святого Василия. Очень интересны беседы Феодоры с сопровождающими ее ангелами, экспрессивные описания потустороннего мира, поселений апостолов, пророков, мучеников и прочих святых и праведников и, наконец, покоев, уготованных святому Василию.

Итак, мы можем указать на наличие двух типов вставных рассказов в агиографических сочинениях: 1) вставное повествование, имеющее относительно завершенный сюжет, связанный с основным более или менее опосредованно; события в рассказах такого рода, как правило, рассматриваются не просто как реально бывшее, но как имеющие в том числе и земную основу; 2) вставное повествование, также имеющее относительно завершенный сюжет, но связанное с визионерским опытом персонажа; события в подобных рассказах имеют внебытовую, метафизическую природу и основание.

Параграф третий «Диалог и вопросно-ответная форма как сюжетно-композиционные приемы». Вопросно-ответная форма была хорошо известна в христианской книжности. Возникнув, вероятно, под влиянием античного диалога и византийских образцов ответов соборов по поводу канонических вопросов, жанр вопросно-ответной дидактической беседы стал одним из самых популярных в православной литературе. Диалогизм и вопросно-ответная форма как приемы непосредственно являются частью художественной ткани жития. Поскольку агиографический герой во многих жанровых разновидностях вступает в конфликтные отношения с антагонистами, то эта борьба, как правило, выражается не только в действии, но и в слове. Герой обличает нечестивых царей Максимилиана, Максимиана, Диоклетиана и других язычников в мученических житиях. В прениях сталкиваются идейные позиции протагониста и антагониста, в речах слышится непримиримая борьба интересов, в которой победа должна быть за святым, ибо он проповедует истину, но и язычник не собирается сдаваться.

Герой проповеднического жития также не раз вступает в споры со своими идеологическими противниками. Именно так ведет себя славянский просветитель Константин-Кирилл, которому неоднократно в различных землях приходится разъяснять не только основы вероучения, но и вести богословскую полемику. Таковы прения Философа с иудеями-хазарами, магометанами, язычниками-идолопоклонниками. Таковы и внутрицер-ковные споры по поводу триязычной ереси, в которых участвует святой Константин-Кирилл.

Если в мученических житиях диалог формально включает вопросы, касающиеся происхождения и имени, то в проповеднических агиографический герой вынужден именно отвечать на вопросы своих противников идеологического характера. Диалог (спор) в житиях — это своего рода испытание. Однако в мученических святой побеждает, то есть провоцирует принятие христианства жителями некоей страны, не только словом, но и делом, физической и духовной стойкостью в эпизодах страстей, чудесами и т.п. В проповеднических житиях именно слово является основным деянием, подвигом.

В ряде житий само повествование о жизни святого становится частью его диалога с неким праведником, который желает найти человека, превзошедшего его в своем служении Господу. Такова, например, структура «Сказания о Макарии Римском» или «Жития Марии Египетской», где агиографический герой рассказывает собеседнику (собеседникам) историю своей жизни.

Вопросы и ответы, диалог, в славяно-русских житиях появляются еще в одной ситуации — беседа с учеником, акт наставничества. Наиболее яркий пример — «Житие

Андрея Юродивого», в котором одна из частей представляет собою вопросно-ответную беседу героя и его конфидента Епифания о принципиальных проблемах вероучения.

Однако ни в одном из вышеупомянутых текстов наличие диалога или вопросно-ответных структур не оказывает решающего воздействия на жанровую природу. На фоне наличия в рамках агиографического текста родословия, проповеди, поучения, молитвы, видения, знамения, а также вставной новеллы, появление вопросно-ответной беседы или включение диалога (полилога) в повествование является вполне закономерным и естественным, особенно с учетом дидактической направленности жанра.

Совсем иного рода случай представляет собой «Житие Нифонта Констанцского», славяно-русской перевод которого известен уже к началу XIII века. Во вступлении агио-граф заявляет, что он пользуется личным опытом общения со святым и записывает то, что он него услышал. Такая позиция составителя может быть отнесена к разряду житийной топики, поскольку зачастую книжник стремится подчеркнуть достоверность сообщаемых сведений ссылками на очевидцев или личный опыт (например, комплекс текстов, посвященных Епифанию Кипрскому). Но в данном тексте этот прием становится сужетообразующим и определяет особенности композиции. После «благовествования» повествование о Нифонте в Выголексинском сборнике представляет собою чередование фрагментов, воспроизводящих беседы агиографа и его героя, и эпизодов, рассказывающих о чудесах и видениях святого. В основе композиции «Жития Нифонта» лежит ситуация общения агиографического героя и книжника. С одной стороны, все эпизоды бесед имеют вопросно-ответную структуру: автор задает вопросы и получает более или менее развернутые ответы. С другой стороны, все сюжетно-повествовательные эпизоды вводятся фразами, которые дают читателю понять, что они записаны со слов агиографического героя. В структуре авторского повествования о святом несомненна установка агиографа на воспроизведение ситуации личного общения с Нифонтом, которая реализуется как цепь эпизодов, имеющих характер вопросно-ответной беседы-поучения. Данные эпизоды чередуются с рассказами о подвигах и видениях святого, служащих конкретными примерами идеального праведного поведения или подтверждающих истинность наставлений героя. Разумеется, эта особенность композиции накладывает отпечаток на специфику жанра рассматриваемого жития.

Заключение. Результаты анализа 31 текста переводных и славяно-русских произведения агиобиографического типа, бытование которых на русской почве приурочено к начальному этапу развития книжности на Руси, позволяют сделать выводы о том, что корпус известных на Руси в Киевский период переводных агиографических житий представлял древнерусскому книжнику весьма гибкую модель, на основании которой следовало и было разрешено создавать оригинальные сочинения. Она включала в себя не только имитационные идеологические модели, которые столь успешно изучаются многими современными исседователями, но и сюжетно-композиционные структуры, реализуемые при помощи определенных принципов поэпизодного строения текста, организации эпизода (эпизодов) вокруг сюжетного топоса, приемов сюжетной композиции.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

Публикации в научных изданиях, рекомендованных ВАК РФ

1. Семенюк Ю.В. Особенности сюжетно-комтозиционного строения славянорусского Жития Константина-Кирилла// Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. № 99: Научный журнал. - СПб.: -2009. -С184-187.

Публикации в других научных изданиях

2. Заянцева Ю.В. (Семенюк Ю.В.) Эпизод «благовествования» в древнерусском переводном житии (на материале Успенского сборника) //Православная и отечественная культура: наука, образование, искусство: Материалы VII Всероссийского Образовательного форума, посвященного памяти свт. Феофана (Вышенского Затворника) с участием «Глинских чтений». Т.2. Орел, 2006. С.219-226.

3. Заянцева Ю.В. (Семенюк Ю.В.) Святой и его родители (на материале древнерусских переводных и оригинальных житий) II Духовные начала русского искусства и просвещения: материалы VII Международной науч.конф. «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения»), - Великий Новгород, 2007. С. 111-114.

4. Заянцева Ю.В. (Семенюк Ю.В.) Евангельский канон как модель композиции переводных древнерусских житий (на материале Успенского сборника) // Славянсюя лгтаратуры кантэксце сусветнай. VII Mi»nap. навук. канф., 12-14 кастр. 2005г., Míhck: зб.навук.арт. У 3 т. Т. 1. - Míhck, 2007. С. 105-109.

5. Заянцева Ю. В. (Семенюк Ю.В.) Композиционное своеобразие переводных мученических житий (на материале Успенского сборника) // Духовные начала русского искусства и просвещения: материалы VI Международной науч.конф. «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения»). Выпуск 2. - Великий Новгород, 2008. С.21-28.

6. Семенюк Ю.В. Общие принципы композиционного строения славяно-русских переводных житий Киевского периода // Ученые записки Орловского государственного университета. Научный журнал. Серия «Гуманитарные и социальные науки». - Орел, 2008. №1. С.147-155. (в соавторстве с Антоновой М.В., Vi).

7. Семенюк Ю.В. Вопросно-ответная беседа и житие: жанровое взаимодействие (на примере «Жития Нифонта Констанцского») // Грехневские чтения. Сборник научных трудов. Выпуск 5. - Нижний Новгород, 2008. С.311-317 (в соавторстве с Антоновой М.В, Vi).

8. Семенюк Ю. В. Сюжетнокомпозиционный параллелизм в Мучении святого Ипа-тия // Славянский сборник. Вып.7: Материалы VII Международных славянских чтений «Русская цивилизация: диалог в культурном пространстве», проведенных 30 апреля 2009 года. - Орел: ОГИИК, 2009. С.74-77.

Подписано в печать 10.11.2009 г. Формат 60x801/16 Печать ризо!рафия. Бумага офсетная. Гарнитура Times Обьем 1,5 усл. печ. л. Тираж 100 экз. Заказ № 583

Лицензия 11Д № 8-0023 от 25.09.2000 г. Отпечатано с готового оригинал-макета в ООО Полиграфическая фирма «Картуш» г. Орел. ул. Васильевская, 138. Тел./факс (4862) 74-11-52

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Семенюк, Юлия Викторовна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ПОСТРОЕНИЯ ДРЕВНЕРУССКОГО ПЕРЕВОДНОГО ЖИТИЯ

1.1. Теоретические основы изучения строения древнерусского жития

1.2. Общие принципы сюжетно-композиционного строения славянорусских переводных житий

ГЛАВА 2. «СЮЖЕТНЫЕ» ТОПОСЫ И ЭПИЗОДЫ: СООТНОШЕНИЕ И СЮЖЕТНО-КОМПОЗИЦИОННАЯ ФУНКЦИЯ

2.1. Святой и его родители

2.2. Эпизод «благовествования» в древнерусском переводном житии

ГЛАВА 3. СЮЖЕТНО-КОМПОЗИЦИОННЫЕ ПРИЕМЫ В ПЕРЕВОДНЫХ ЖИТИЙНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ

3.1. Прием сюжетно-композиционного параллелизма

3.2. Рассказ в рассказе

3.3. Диалог и вопросно-ответная форма как сюжетно-композиционные приемы

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Семенюк, Юлия Викторовна

Агиография, как известно, является одним из самых распространенных жанров средневековой литературы, в том числе и древнерусской. В числе первых произведений, пришедших на Русь вместе с крещением, были жития святых. Основным назначением жития является повествование о жизни святого, которое должно обосновать причину канонизации, описать подвиги, совершенные им во имя веры и церкви. «Житие святого, — как отмечает П. Знаменский, - само составляло принадлежность богослужения в день его памяти.» [Знаменский 1882: 300]. Функция агиографии в христианской культуре не ограничивается использованием в церковной службе. По оценке О. В. Творогова, «Значение памятников переводной агиографии в древнерусской литературе исключительно велико: именно жития, наряду с книгами Священного писания и гомилетикой, формировали мировоззрение средневекового христианина, а жития при этом являлись и основным, рядом с хрониками, источником сведений по всемирной истории и истории церкви» [Творогов 2008: 3]. Тем не менее именно представление о церковно-служебном, «деловом» характере жития влекло за собой стремление к строгому соблюдению канонов этого жанра.

Как было показано Д. С. Лихачевым, древняя русская литература появилась как результат «трансплантации» на русскую почву литературы византийской при древнеболгарском посредстве. Это обусловило появление большого количества текстов житий византийских святых, которые не только должны были занимать свое место в порядке церковной жизни, но и оказывать вполне определенное воздействие на нравственной воспитание русичей-неофитов [Лихачев 1973: 15-23].

Общеизвестно, что древнерусская литература, как и любая средневековая литература, довольно строго ориентирована на образец (канон, правило), по которому следует составлять сочинения того или иного жанра, что отражает, прежде всего, особенности мировоззрения средневекового человека.

Каноничность свойственна не только основным вероучительным сочинениям, но и в большой степени традиционным жанрам средневековой христианской книжности: житиям, поучениям, посланиям и пр. Однако в древнерусской литературе, как известно, длительное время не существовало каких-либо специальных трудов, касающихся правил составления сочинений различного назначения и жанра. Так, Т. В. Буланина указывает, что теоретические основы «содержались имплицитно в самих памятниках литературы, обращавшихся у восточных и южных славян на протяжении многих веков, и это позволяло средневековым писателям обходиться без теоретических руководств по литературе как искусству» [Буланина 1985: 14]. Сходную точку зрения высказывает итальянский исследователь Р. Пиккио, который полагает, что поэтика и риторика в Древней Руси не стали самостоятельными науками, так как они были неотделимы от религиозной доктрины. Вместо терминов «поэтика» и «риторика» исследователь предлагает термин «литературная доктрина», видя основную задачу последней в создании образцов для подражания, которыми были, в первую очередь, высоко авторитетные тексты [Рюсю 1984: 247-279].

Большинство дореволюционных ученых, рассматривавших оригинальные древнерусские жития, указывали на наличие в них элементов прямого и косвенного текстологического заимствования из предшествовавшей византийской агиографии. Представления отечественных медиевистов XIX века о своего рода «вторичности» древнерусской литературы объясняются, прежде всего, объективным отсутствием понимания того факта, что для средневековья вообще и русского в частности характерна эстетика «подражания» или «поэтика уподоблений», по точному определению О. В. Панченко [См.: Панченко 2003: 491-534]. В настоящее время вслед за работами Хр. Лопарева в исследованиях древнерусских житий утвердилось представление о наличии так называемой «агиографической схемы» построения сюжета, которая включает в себя ряд обязательных и факультативных элементов [См: Лопарев 1911; Лопарев 1914; а также: Дмитриев 1973а: 13-15; Еремин 1987: 117-118 и др.]. В то же время медиевистами осознан тот факт, что принципы построения житий связаны с наличием в сознании книжников так называемых «имитационных моделей», которые воспроизводятся в конкретных текстах. При отсутствии специальных теоретических сочинений, трактовавших правила составления агиографических сочинений, данные модели заимствуются из существующих предшествующих переводных и оригинальных текстов.

Именно поэтому исследование переводных житий, бытовавших на русской почве, представляется весьма важным и актуальным: рассмотрение закономерностей сюжетно-композиционного строения текстов позволяет выявить версии модели жития, которые древнерусские агиографы могли положить в основу своих оригинальных произведений.

В соответствии с теоретико-литературными представлениями сюжет понимается нами как «живая последовательность всех многочисленных и многообразных действий, изображенных в произведении <.> живая, развивающаяся последовательность действий и отношений, выражающихся в действиях» [Кожинов 1964: 421]. Предложенная Хр. Лопаревым «агиографическая схема» по существу представляет собою фабулу в чистом виде, конкретная же реализация данной схемы может иметь достаточно много особенностей и вариантов, однако в своих общих параметрах не выходить за ее рамки. Наша задача и состоит в том, чтобы выявить возможные версии сюжетосложения, которые были восприняты древнерусской литературой посредством включения в свой фонд переводных греческих житий.

Аналогичная задача связана и с анализом ряда композиционных приемов, характерных для ранних переводных житий. Рассмотрение композиции переводных житий, понимаемой нами как «состав и определенное расположение частей, элементов и образов произведения в некоторой значимой временной последовательности», которая «никогда не бывает случайной и всегда несет содержательную смысловую нагрузку», то есть обладает функциональностью [Есин 2004: 127], предполагает выявление приемов, повторяющихся в ряде текстов, воспринимаемых в качестве образца для оригинальной агиографии, что влечет за собой формирование представлений о композиционных нормах строения произведений данного типа в древнерусской литературе.

В настоящее время исследование «имитационных моделей» древнерусской агиографии в целом продолжает традиции литературной медиевистики прошлых лет: ученые сосредоточили свое внимание на выявлении в первую очередь текстологических совпадений, реализующих ту или иную каноническую черту текста. Так, интерес представляет изучение традиционной топики, понимаемой как «"типические черты", "общие места", клише, повторяющиеся мотивы, устойчивые (трафаретные) литературные формулы и т.п.» [Руди 2006: 432], в соотношении с типом святости, с определенным устойчивым сюжетным мотивом и пр. [См., например: Голоскова, Рыжова 1991: 6-7; Власов 1994: 53-75; Топоров 1995; Сапожникова О.С. 2004: 183-213; Рамазанова 2005: 3-36; Рыжова 2005: 160-194; Васильев 2007; Рыжова 2008: 422-440; Стародумов 2009 и пр.].

Научная новизна данной работы состоит в том, что нами предпринято исследование переводных и ряда славяно-русских памятников агиографии с точки зрения структуры сюжетно-композиционного поэпизодного строения в соотношении с «агиографической схемой», с одной стороны, и хронологической, организацией текста - с другой. Кроме того, нами выделено понятие сюжетного агиографического топоса и показана специфика функционирования некоторых топосов такого типа в рамках жития, а также проанализированы достаточно устойчивые литературные приемы сюжетосложения, которые оказывались допустимыми в пришедшей на Русь агиографической модели переводного жития.

Предметом исследования в настоящей работе являются устойчивые сюжетно-композиционные конструкции в переводных и некоторых славяно-русских житиях Киевского периода, которые явились моделью для древнерусского книжника при освоении агиографического канона для создания оригинальных сочинений.

Материалом для исследования послужили 31 произведение агиографического типа, в том числе жития в составе Успенского сборника (ХИ-ХШ в.), а именно:

• Житие се. Афанасия Александрийского,

• Житие сев. Вита, Модеста и Крискентии,

• Житие св. Еразма,

• Житие св. Иринии,

• Житие св. Константина-Кирилла,

• Житие св. Мефодия,

• Житие св. Пахомия,

• Житие св. Февронии,

• Житие св. Феодосии,

• Житие св. Христофора,

• а также Повесть об Авраамии.

К анализу были привлечены также два жития, составившие Выголексинский сборник:

• Житие св. Нифонта Констанцского,

• Житие св. Федора Студита.

Выбор текстов для анализа был обусловлен научной датировкой сборников, в которых они представлены, что убеждает в известности данных житий уже в Киевский период.

Кроме того к анализу были привлечены сочинения, ранняя датировка бытования которых на русской почве также не вызывает сомнений у исследователей:

• Георгиево мучение (Житие св. Георгия),

• Житие св. Алексия, человека Божьего,

• Житие св. Андрея Юродивого,

• Житие св. Василия Нового,

• Житие свв. Галактиона и Епистемии,

• Житие св. Дмитрия Солунского,

• Житие свв. Козмы и Дамиана,

• Житие св. Марии Египетской,

• Житие св. мученика Никиты,

• Житие св. Николая Мирликийского,

• Житие св. Саввы Освященного,

• Житие св. Симеона Столпника,

• Ипатиево мучение,

• Мучение св. Анастасии Селуиянины,

• Мучение св. Варвары,

• Мученичество св. Арефы.

Все эти произведения рассматриваются в качестве бытовавших в первые века распространения христианства на Руси авторами авторитетного «Словаря книжников и книжности Древней Руси», а также в каталоге О.В. Творогова «Переводные жития в русской книжности Х1-ХУ веков» [См.: Творогов 2008].

Продуктивным представляется обращение к ряду сочинений, находящихся на периферии жанра и совмещающих в себе черты агиографии и апокрифа — Сказание о Макарии Римском, агиографии и беллетристического повествования - Сказание о Евстафии Плакиде.

В своем исследовании мы обращаемся к опубликованным древнерусским текстам. Ряд изданий имеет характер современных научных публикаций. К ним относятся в первую очередь издания Успенского сборника (М., 1971) и Выголексинского сборника (М., 1977), а таюке издание текстов житий во 2 и 3 томах Библиотеки литературы Древней Руси (СПб., 2004), публикации текстов житий в отдельных изданиях, подготовленных А. М. Молдованом (Житие св. Андрея Юродивого), М. С. Крутовой (Житие св. Николая Мирликийского), И. В. Дергачевой (Житие Василия Нового).

В случае отсутствия современного научного издания мы пользовались текстами, изданными в Великих Минеях Четьях (конец XIX - начало XX вв.), в «Памятниках старинной русской литературы» Г. Кушелевым-Безбородко (СПб., 1862) и «Памятниках отреченной русской литературы» Н. М. Тихонравовым (М., 1863).

Цель нашей работы состоит в определении общей сюжетно-композиционной модели переводного жития, которая была получена и освоена древнерусской литературой в начальный период своего развития.

Достижение поставленной цели основано на решении конкретных задач: 1. определение основных принципов сюжетно-композиционного строения переводного древнерусского жития в соотношении с «агиографической схемой»,

2. выявление закономерностей функционирования сюжетных топосов в древнерусских житиях (на примере «родительского» топоса и топоса «благовествования»);

3. анализ использования в переводной древнерусской агиографии ряда наиболее распространенных сюжетно-композиционных приемов (композиционный параллелизм, рассказ в рассказе, вопросно-ответная форма повествования).

Теоретической базой диссертационного исследования являются труды исследователей древнерусской литературы - от дореволюционных (В. О. Ключевский, Хр. Лопарев, Ив. Яхонтов и пр.) и советских (В. П. Адрианова-Перетц, И. П. Еремин, Д. С. Лихачев, Л. А. Дмитриев, В. В. Кусков, и др.) до отечественных и зарубежных медиевистов нашего времени (В. Н. Топоров, Р. Пиккио, Т. Р. Руди, О. В. Панченко и др.), стараниями которых создано современное представление об «агиографической схеме», «агиологическом образце», «эстетике подобия» и ряде других теоретико-литературных и культурологических категориях, позволяющих создать целостное представление о закономерностях функционирования жанра жития в средневековых литературах.

В работе использованы историко-функциональный, историко-генетический и сравнительно-типологический методы исследования.

Практическая ценность работы заключается в том, что ее материалы могут быть использованы в дальнейших исследованиях по истории развития древнерусской агиографии в частности и истории русской литературы в целом, в работах по теории литературных жанров, в общих и специальных курсах в преподавании историко- и теоретико-литературных дисциплин в высших и средних специальных учебных заведениях.

Апробация работы. Результаты исследования докладывались на международных и межвузовских конференциях: V, VI и VII Международных научных конференциях «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения») (Великий Новгород, 2005, 2006 и 2007); VII Международной научной конференции «Славянсюя л^аратуры у кантэксце сусветнай» (Минск, 2005); VII Всероссийском Образовательном форуме, посвященном памяти свт. Феофана (Вышенского Затворника) с участием «Глинских чтений» «Православная и отечественная культура: наука, образование, искусство» (Орел, 2006); Грехневских чтениях (Нижний Новгород, 2008); Славянских чтениях (Орел, 2009); II Международной научно-практической конференции «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2009).

Материал, полученный в ходе диссертационного исследования, используется в проведении семинаров по курсу «Древнерусская литература» на филологическом факультете ГОУ ВПО «Орловский государственный университет».

Публикации. По теме диссертации опубликовано 9 работ, в том числе 1 в ведущем научном журнале, определенном ВАК РФ, общим объемом более трех печатных листов.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Сюжетно-композиционная структура славяно-русской переводной агиографии Киевского периода"

Заключение

Результаты анализа 31 текста переводных и славяно-русских произведения агиобиографического типа, бытование которых на русской почве приурочено к начальному этапу развития книжности на Руси, позволяют сделать ряд заключений.

В соответствии с принципом подобия (имитации) Евангелие следует признать моделью (образцом) не только для создания образа главного действующего лица и «агиографической схемы» жития, но и для сюжетно-композиционной структуры, существенной особенностью которой является членимость на информационно-описательные и сюжетно-повествовательные эпизоды, объединяющиеся в относительно сюжетно завершенные части и имеющие определенную последовательность: хронологическую, ахронологическую, смешанную. Существует некоторая зависимость выбора агиографом принципа следования сюжетных эпизодов от типа центрального героя. Как правило, хронологическая последовательность выбирается при построении мученического жития, смешанный вариант наиболее распространен и может быть использован для агиобиографического повествования о святых подвижниках с разными типами святости, определяющим в данном случае является идея обычности, повторяемости или вневременности деяния героя. Ахроно логическая последовательность в строгом понимании практически не встречается, поскольку так или иначе начало и конец жития ограничены некими хронологическими рамками, связанными с рождением (или появлением) и успением святого. Определенных закономерностей в соотношении характера последовательности сюжетных эпизодов и имитационной модели нами не выявлено.

Продуктивным направлением исследования агиографической топики является изучение устойчивых сюжетно-повествовательных элементов в аспекте их собственного строения и в соотношении с общей композицией жития.

Сюжетный топос» организует вокруг себя повествовательный эпизод или ряд таковых. Выделенные для анализа «родительский» топос» и топос «благовествования» также в качестве основы для уподобления имеют евангельскую модель, однако, как и следует ожидать, исходная модель расширяется и отчасти переосмысляется.

В «родительском» топосе мы можем выделить три версии реализации взаимоотношений родителей и детей. Хотя все они основаны на представлении о необходимости разрыва родственных, семейных связей и установлении иного типа родства - родства по вере, тем не менее конфликтная ситуация в этих версиях топоса различается: непримиримые противоречия с отцом-антагонистом -противостояние мирского у родителей и церковного у чада представления о праведной жизни - отсутствие конфликта, взаимопонимание детей и родителей.

Структурно «родительский» топос в зависимости от типа конфликта может занимать разное место в сюжете и реализоваться при помощи различных сюжетных элементов. Так, «родительский» топос в первой версии характерен для мученических житий и реализуется, как правило, как первая часть «страстей» святого. Во второй версии «родительского» топоса можно обнаружить зачастую две части, располагающиеся в начальной и заключительной частях жития, поскольку первая часть отражает возникновение противоречий между родителями и святым и его уход из дома, а вторая повествует о соединении семьи, как правило, посмертном. «Родительский» топос в третьей версии, по нашим наблюдениям, краток, мало распространен, поскольку бесконфликтность не способствует развитию сюжетного действия.

Можно отметить некоторые закономерности в соотношении версий рассматриваемого топоса и типами агиографических героев. Первая версия практически встречается только в мученических житиях. Вторая характерна для любых житий, кроме мученических. Третья оказывается возможной в житиях любого типа.

Топос «благовествования», имеющей своей моделью соответствующий евангельский сюжет, организует эпизоды с семантикой выбора пути, «перемены участи» (в том числе и успение), изменения места действия или смены антагониста. В связи с этим мы выделяем эпизоды «благовествования» с целостной и локальной сюжетообразующей функцией. Структура эпизода, организуемого данным сюжетным топосом в житии, подобно евангельскому тексту, обязательно включает в себя молитву святого, чудесное явление (видение) и глас, сообщающий о реакции божественных сил на молитвенное обращение. Результатом «благовествования» становится непосредственно вся подвижническая деятельность святого (при целостной сюжетообразующей функции в начальном эпизоде «благовествования») или развитие действия в последующей повествовательной части (при локальной сюжетообразующей функции).

В переводной агиографии используется ряд сюжетно-композиционных приемов, которые являются достаточно устойчивыми и входят в модель агиографического повествования. К таковым относятся прием сюжетно-композиционного параллелизма, прием «рассказ в рассказе», принцип диалогического повествования.

Прием сюжетно-композиционного параллелизма представляет собой развертывание действия в виде параллельных (однотипно построенных) частей, в которых многократно повторяются одни и те же событийные компоненты. Наиболее распространенным данный прием оказывается в мученических житиях, где параллельно выстроенные «цепочки» организуют повествование о страстях святого, испытаниях и искушениях, которые претерпевает герой последовательно во времени, в конфликтах с разными антагонистами и т.п. Сюжетно-композиционный параллелизм возможен и в житиях иного типа, поскольку данный прием служит накоплению информации о подвиге святого и усиливает эмоциональное и идеологическое воздействия на читателя.

Композиционный прием «рассказ в рассказе» реализуется через использование вставных новелл разной семантики и может быть обнаружен в житиях мученических, преподобнических, Христа ради юродивых и пр. Выделается два типа вставных новелл: 1) о событиях, имеющих реальную, в том числе земную основу; 2) о визионерском опыте, событиях, имеющих метафизическую основу.

Диалог и вопросно-ответная структура также являются одним из устойчивых сюжетно-композиционных приемов, что вполне объяснимо идеологической направленностью жития. Постоянные споры святого и антагониста-мучителя, святого и вероотступника или еретика обусловливают необходимость введения в текст большого числа диалогических эпизодов. В то же время в корпусе переводных житий есть примеры сочинения, в которых само повествование построено по принципу беседы, вопросно-ответной структуры.

Таким образом, можно сделать выводы о том, что корпус известных на Руси в Киевский период переводных агиографических произведений представлял древнерусскому книжнику весьма гибкую модель, на основании которой следовало и было разрешено создавать оригинальные произведения. Она включала в себя не только имитационные идеологические модели, которые столь успешно изучаются многими современными исследователями, но и сюжетно-композиционные структуры, реализуемые при помощи определенных принципов поэпизодного строения текста, организации эпизода (эпизодов) вокруг сюжетного топоса, приемов сюжетной композиции.

Список научной литературыСеменюк, Юлия Викторовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Георгиево мучение 2004 — Георгиево мучение // Памятники отреченной русской литературы / Собраны и изданы Н. Тихонравовым. М., 1863. Т.2. С. 100-111.

2. Житие Алексия человека Божьего 2004 — Житие Алексия, человека Божьего // Библиотека литературы Древней Руси. Том 2. XI-XII века. СПб., 2004. С. 244-253.

3. Житие Андрея Юродивог 2004 — Житие Андрея Юродивого // Библиотека литературы Древней Руси. Том 2. XI-XIII века. СПб., 2004. С. 330-359.

4. Житие Андрея Юродивого 2000 — Житие Андрея Юродивого // Молдован A.M. «Житие Андрея Юродивого» в славянской письменности. М., 2000. С. 159-457.

5. Житие Афанасия Александрийского 1971 — Житие Афанасия Александрийского // Успенский сборник. М., 1971. С. 38-42.

6. Житие Василия Нового 2004 — Житие Василия Нового // Дергачева И.В. Посмертная судьба и «иной мир» в древнерусской книжности. -М., 2004. С. 207-325.

7. Житие Вита и Модеста 1971 — Житие Вита, Модеста и Крискентии // Успенский сборник. -М., 1971. С. 220-229.

8. Житие Галактиона и Епистемии 1897 — Житие Галактиона и

9. Епистемии // Великие Минеи Четьи, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Ноябрь. Дни 1-12. СПб., 1897. Стб. 146147, 149-160.

10. Житие Дмитрия Солунского 2004 — Житие Дмитрия Солунского // Библиотека литературы Древней Руси. Том 2. Х1-ХН века. СПб., 2004. С. 176-189.

11. Житие Епифания Кипрского 1971 — Житие Епифания Кипрского // Успенский сборник. М., 1971. С. 253-269.

12. Житие Иринии 1971 — Житие Иринии // Успенский сборник. -М., 1971. С. 135-160.

13. Житие Козмы и Дамиана 1897 — Житие Козмы и Дамиана // Великие Минеи Четьи, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Ноябрь. Дни 1-12. СПб., 1897. Стб. 6-43.

14. Житие Константина-Кирилла 2004 — Житие Константина-Кирилла // Библиотека литературы Древней Руси. Том 2. Х1-ХШ века. СПб., 2004. С. 22-65.

15. Житие Марии Египетской 2004 — Житие Марии Египетской // Библиотека литературы Древней Руси. Том 2. Х1-ХП века. СПб., 2004. С. 190-215.

16. Житие Мефодия 2004 — Житие Мефодия // Библиотека литературы Древней Руси. Том 2. Х1-ХШ века. СПб., 2004. С. 6681.

17. Житие Мефодия 1971 —■ Житие Мефодия // Успенский сборник. -М., 1971. С. 188-198.

18. Житие Николая Мирликийского 1997 — Житие Николая Мирликийского // Крутова М.С. Святитель Николай Чудотворец в древнерусской письменности. М.,1997. С. 9-94.

19. Житие Нифонта Констанского 1977 — Житие Нифонта

20. Констанского // Выголексинский сборник. -М., 1977. С.69-133.

21. Житие Пахомия 1971 — Житие Пахомия // Успенский сборник. — М., 1971. С. 208-212.

22. Житие Саввы Освященного 1901 — Житие Саввы Освященного // Великие Минеи Четьи, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Декабрь. Дни 1-5. Вып. 10. СПб., 1901. Стб. 445-552.

23. Житие св. мученика Никиты 1862 — Житие св. мученика Никиты // Памятники старинной русской литературы, изданные графом Г. Кушелевым-Безбородко. Вып. 3-4. СПб., 1862. С. 146149.

24. Житие Симеона Столпника 1868 — Житие Симеона Столпника // Великие Минеи Четьи, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Сенетябрь. Дни 1-24. СПб., 1868. Стб. 8-20.

25. Житие Февронии 1971 — Житие Февронии // Успенский сборник. М., 1971. С. 229-248.

26. Житие Федора Студита 1977 — Житие Федора Студита // Выголексинский сборник. М., 1977. С. 134-409.

27. Житие Феодосии 1971. — Житие Феодосии //' Успенский сборник. -М., 1971. С. 248-253.

28. Житие Христофора 1971 — Житие Христофора // Успенский сборник.-М., 1971. С. 177-188.

29. Ипатиево мучение 1863 — Ипатиево мучение // Памятники отреченной русской литературы / Собраны и изданы Н. Тихонравовым. -М., 1863. Т.2. С. 121-145.

30. Мучение Анастасии Селунянины 1880 — Мучение Анастасии Селунянины // Великие Минеи Четьи, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Октябрь. Дни 19-31. Спб., 1880. Стб.1987-1992.

31. Мучение Варвары 1901 — Мучение Варвары // Великие Минеи Четьи, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Декабрь. Дни 1-5. М., 1901. Стб. 102-104.

32. Мучение Никиты 1863 — Мучение Никиты // Памятники отреченной русской литературы / Собраны и изданы Н. Тихонравовым. М., 1863. Т.2. С. 112-120.

33. Мученичество Арефы 1880 — Мученичество Арефы // Великие Минеи Четьи, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Октябрь. Дни 19-31. СПб., 1880. Стб. 1839-1863.

34. О Макарии Римском 1863 — О Макарии Римском // Памятники отреченной русской литературы / Собраны и изданы Н. Тихонравовым. — М., 1863. Т.2. С. 59-77.

35. Повесть об Авраамии 1971 — Повесть об Авраамии // Успенский сборник. -М., 1971. С. 474-488.

36. Повесть Поливия 1971 — Повесть Поливия о кончине Епифания Кипрского // Успенский сборник. М., 1971. С. 269-293.

37. Послание Поливия 1971 — Послание Поливия // Успенский сборник. -М., 1971. С. 293-294.

38. Послание Савина 1971 — Послание Савина // Успенский сборник. М., 1971. С. 294-297.

39. Сказание о Евстафии Плакиде 2004 — Сказание о Евстафии Плакиде // Библиотека литературы Древней Руси. Том 3. Х1-ХШ века. СПб., 2004. С. 10-27.

40. Сказание о Макарии Римском 2004 — Сказание о Макарии Римском // Библиотека литературы Древней Руси. Том 3. Х1-ХШ века. СПб., 2004. С. 322-337.1. Исследования

41. Адрианова-Перетц 1917 — Адрианова-Перетц В.П. Житие Алексея человека Божия в древней русской литературе и народной словесности. -Пг.,1917.

42. Адрианова-Перетц 1958 — Адрианова-Перетц В.П. Об основах художественного метода древнерусской литературы // Русская литература. 1958. №4. С.66-69.

43. Адрианова-Перетц 1964 — Адрианова-Перетц В.П. Задачи изучения «агиографического стиля» Древней Руси // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинского Дома). Л.,1964. Т.20. С.46-51.

44. Адрианова-Перетц 1967 — Адрианова-Перетц В.П. Из истории переводной литературы Киевской Руси // Историко-филологические исследования. Сборник статей к 75-летию акад. Н.И. Конрада. М., 1967.

45. Адрианова-Перетц 1970 — Адрианова-Перетц В.П. Сюжетное повествование в житийных памятниках XI-XIII в. // Истоки русской беллетристики. СПб., 1970. С. 67-107.

46. Александров 1997 — Александров A.B. Образный мир агиографической словесности: Статьи и материалы (1990-1997). -Одесса, 1997.

47. Антонова 1998 — Антонова М.В. Древнерусское переводное послание XI-XIII веков: формальные модели. — Орел, 1998.

48. Антонова 2005 — Антонова М.В. Об образах авторов комплекса текстов о Епифании Кипрском (на материале Успенского сборника) // Ученые записки Орловского государственного ун-та. Т. VII: Литературоведение. Фольклористика. Вып. 1. Орел, 2005. С. 3-12.

49. Архангельский 1889 — Архангельский A.C. Творения отцов церкви в древнерусской письменности: Извлечения из рукописей и опыты историко-литературных изучений. Казань, 1889. Т. 1-2.

50. Барсуков 1882 — Барсуков Н.П. Источники русской агиографии. -СПб., 1882.

51. Барсуков 1891 — Батюшков Ф. Спор души с телом в памятниках средневековой литературы. Опыт историко-сравнительного исследования. СПб., 1891.

52. Безобразов 1917а — Безобразов П. Византийские сказания. Юрьев, 1917.

53. Безобразов 19176 — Безобразов П. Древнейшие греческие жития // Журнал Министерства народного просвещения. 1917. Октябрь. Т.71. С.147-232.

54. Белоброва 1987а — Белоброва O.A. Житие Галактиона и Епистимии // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI- первая половина XIV в. Л., 1987. С. 143-144.

55. Белоброва 19876 — Белоброва O.A. Житие Феодора Едесского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI- первая половина XIV в. Л., 1987. С. 175-177.

56. Белоброва 1987в — Белоброва O.A. Мученичество Арефы и дружины его // Словарь книжников и книжности Древней Руси.

57. Вып. 1. XI- первая половина XIV в. Л., 1987. С. 273-274.

58. Берман 1982 — Берман Б.И. Читатель жития (Агиографический канон русского средневековья и традиция его восприятия) // Художественный язык средневековья. — М., 1982. С. 159-183.

59. Попов 1879, 1889 — Библиографические материалы, собранные Андреем Поповым // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских при Московском университете. М.,1879, Кн.1; М.,1889. Кн. 3.

60. Бицилли 1995 — Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995.

61. Бодянский 1865а — Бодянский О.М. Житие блаженного отца нашего и учителя Мефодия, архиепископа Моравского // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских при Московском университете. — М.,1865. Кн.1. С.1-4.

62. Бодянский 18656 — Бодянский О.М. Слово похвальное на память Кирилла и Мефодия // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских при Московском университете. -М.,1865. Кн.З. С.1-11.

63. Бугославский 1914 — Бугославский С.А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора // Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук.-СПб., 1914. Т. XIX. Кн. 1. С. 131-186.

64. Буланин 1986 — Буланин Д.М. Несколько параллелей к главам III-IV Жития Константина-Кирилла // Кирилло-Методиевски студии. София, 1986. Кн.З. С.91-107.

65. Буланин 1987 — Буланин Д.М. Мучение Димитрия // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI- первая половина XIV в.-Л., 1987. С. 260-265.

66. Буланина 1985 — Буланина T.B. Риторика в Древней Руси: Сведения о теории красноречия в русской письменности XI-XVI веков: Автореферат дисс. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. Л.,1985.

67. Буслаев 1881 — Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. — СПб., 1881. Т. 1-2.

68. Васильев 2000 — Васильев В.К. Сюжетная типология жанра жития в русской литературе XI-XVI веков. Автореферат дисс. на соиск.учен.степ. канд.филол.наук. 10.01.01 — Русская литература. — Томск, 2007.

69. Веселовский 1886 — Веселовский А.Н. Из истории романа и повести. Вып. 1. — СПб, 1886.

70. Вилинский 1907 — Вилинский С.Г. К литературной истории Жития Василия Нового. Одесса, 1907.

71. Вилинский 1911-1913 — Вилинский С.Г. Житие св. Василия Нового в русской литературе. Одесса, 1911-1913. 4.1-2.

72. Владимиров 1900 — Владимиров П.В. Древняя русская литература Киевского периода. Киев, 1900.

73. Власов А.Н. — Власов А.Н. Эпизод «преставления» святого как структурный элемент житийного текста // Смерть как феномен культуры. Межвузовский сборник научных трудов. Сыктывкар, 1994. С.53-75.

74. Воронин 1965 — Воронин H.H. Из истории русско-византийской церковской борьбы XII в. II. Праздник Покрова // Византийский временник. T.XXVI. 1965. С. 208-218.

75. Воронов 1877 — Воронов А.Д. Главнейшие источники для истории свв. Кирилла и Мефодия. Киев, 1877.

76. Выголексинский сборник 1977 — Выголексинский сборник /

77. Изд. подгот. В.Н. Дубровина, Р.В. Бахтурина, B.C. Голышенко / Под ред. С.И. Коткова. М., 1977.

78. Гаспаров 1987 — Гаспаров M.JI. Общие места // Литературный энциклопедический словарь. М.,1987. С.257.

79. Георгиев 1978 — Георгиев Е. Возникновение оригинальной староболгарской агиографии // Старобългаристика. 1978. Год. 2. Кн. 4. С. 3-23.

80. Голоскова, Рыжова 1991 — Голоскова H.A., Рыжова Е.А. Модель «смерти праведника» в древнерусской агиографии // Семиотика культуры. III Всесоюзная летняя школа-семинар. 15-20 сентября 1991 г. Сыктывкар, 1991. С.6-7.

81. Грегуар 1999 — Грегуар Р. Литературные и богословские модели в западной агиографии // Монастырская культура: Восток и Запад. Спб.,1999. С.75-85.

82. Грихин 1974 — Грихин В.А. Проблемы стиля древнерусской агиографии XIV-XV вв. М., 1974.

83. Демкова 1996 — Демкова Н.С. Средневековая русская литература: Поэтика, интерпретации, источники. Сборник статей.1. СПб., 1996.

84. Дергачева 2004 — Дергачева И.В. Посмертная судьба и «иной мир» в древнерусской книжности. М., 2004.

85. Дмитриев 1973а — Дмитриев JI.A. Житийные повести русского Севера как памятника литературы XIII-XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. — Д., 1973.

86. Дмитриев 19736 — Дмитриев JI.A. Литературные судьбы жанра древнерусских житий (Церковно-сюжетный канон и сюжетное повествование) // Славянские литературы. VII Международный съезд славистов. Варшава, август 1973 г. М.,1973. С.400-410.

87. Еремин 1958 — Еремин И.П. О художественной специфике древнерусской литературы // Русская литература. 1958. № 1.

88. Еремин 1963 — Еремин И.П. О византийском влиянии в болгарской и русской литературах IX-XII вв. // Славянские литературы. V Международный съезд славистов: Доклады советской делегации. -М., 1963.

89. Еремин 1966 — Еремин И.П. Литература древней Руси. (Этюды и характеристики). М., Л., 1966.

90. Еремин 1987 — Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л., 1987.

91. Есин 2004 — Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведений. М.,2004.

92. Желтова 2000 — Желтова Е.В. О житиях юродивых и «Житии Андрея Юродивого» // Житие Андрея Юродивого. СПб., 2000. С. 5-17.

93. Живов 2005 — Живов В.М. Ранняя восточнославянская агиография и проблема жанра в древнерусской литературе // Язык. Личность. Текст: Сборник статей к 70-летию Т.М. Николаевой.1. М., 2005.

94. Знаменский 1882 — Знаменский П. Сергей Шелонин, один из малоизвестных писателей XVII века // Православное обозрение. 1882. Февраль. С.300-301.

95. Иванов 1994 — Иванов С.А. Византийское юродство. М., 1994.

96. Иванов 2005 — Иванов С.А. Блаженные похабы. Культурная история юродства. М., 2005.

97. Иванов, Турилов 1996 — Иванов С.А., Турилов A.A. Переводная литература у южных и восточных славян в эпоху раннего средневековья // Очерки истории культуры славян. М., 1996.

98. Истоки русской беллетристики 1970 — Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. JL, 1970.

99. Истрин 1899 — Истрин В.М. Апокрифическое мучение Никиты. -Одесса, 1899.

100. Истрин 1906 — Истрин В.М. Исследования в области древнерусской литературы. СПб., 1906.

101. Кадлубовский 1902 — Кадлубовский А. Очерки по истории древнерусской литературы житий святых. Варшава, 1902.

102. Ключевский 1871 — Ключевский В. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871.

103. Ковалевский 1988 — Ковалевский И. Юродство о Христе и Христа ради юродивые восточной и русской церкви. М., 1988.

104. Кожинов 1964 — Кожинов В.В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры. М.,1964. С.408-485.

105. Конявская 2000 — Конявская E.JI. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI- середина XV вв.). М., 2000.

106. Крутова 1997 — Крутова М.С. Святитель Николай Чудотворец в древнерусской письменности. М.,1997.

107. Крушельницкая 1996 — Крушельницкая Е.В. Автобиография и житие в древнерусской литературе. Жития Филиппа Ирапского, Герасима Болдинского, Мартирия Зеленецкого, Сказание Елеазара об Анзерском ските: Исследование и тексты. СПб., 1996.

108. Кусков 1980 — Кусков В.В. Жанры и стили древнерусской литературы XI первой половины XIII вв. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. - М., 1980.

109. Кусков В.В. Характер средневекового миросозерцания и система жанров древнерусской литературы XI первой половины XIII века //Вестник МГУ. Серия9. Филология. 1981. №1. С.3-12.

110. Ламанский 1915 — Ламанский В. Славянское житие св. Кирилла как религиозно-эпическое произведение и как исторический источник. Пг., 1915.

111. Левшун 2001 — Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова XI-XVII веков. Минск, 2001.

112. Леонид 1881 — Леонид, архим. Житие и чудеса св. Николая Мирликийского и похвала ему. СПб., 1881.

113. Литературоведение. 2004 — Литературоведение как литература. Сборник в честь С.Г. Бочарова. М., 2004.

114. Лихачев 1958 — Лихачев Д.С. Человек в литературе древней Руси.-М., 1958.

115. Лихачев 1973 — Лихачев Д.С. Развитие русской литературы XXVII веков: Эпохи и стили. Л., 1973.

116. Лихачев 1979 — Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд., доп. М., Л., 1979.

117. Лихачев 1986 — Лихачев Д.С. Система литературных жанров Древней Руси // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе.-Л., 1986. С. 57-78.

118. Лопарев 1911 — Лопарев Хр. Византийские жития святых VIII-IX веков // Византийский временник. Т. XVII (1910 г.). СПб., 1911.

119. Лопарев 1914 — Лопарев Х.М. Греческие жития святых VIII и IX вв.-Пг., 1914. Ч. 1-2.

120. Лосева 2001 — Лосева О.В. Русские месяцесловы XI-XIV веков. М., 2001.

121. Матер1яли 1928 — Матер1яли з исторп в1зантшсько-слов'янсько1 лггератури та мови / Пщгот. А. В. Ристенко. Одеса, 1928.

122. Матхаузерова 1972 — Матхаузерова С. Функции времени в древнерусских жанрах // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом).- Л., 1972. Т.27.

123. Матхаузерова 1976 — Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага, 1976.

124. Мещерский 1964 — Мещерский H.A. Проблемы изучения славяно-русской переводной литературы XI-XV вв. // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). Л., 1964. Т. 20. С. 205-206.

125. Мещерский 1972 — Мещерский H.A. К вопросу об источниках «Изборника» 1076 г. // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). -Л.,1972. Т.27. С.321-326.

126. Мещерский 1978 — Мещерский H.A. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX-XV вв. Л.,1978.

127. Минеева 2001 — Минеева C.B. Истоки и традиции русского агиографического жанра // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2001. № 1. С. 20-31.

128. Молдован 2000 — Молдован A.M. «Житие Андрея Юродивого» в славянской письменности. М., 2000.

129. Молдован 2004 — Молдован A.M. Житие Андрея Юродивого [Комментарии] // Библиотека литературы Древней Руси. Том 2. XI-XIII века. СПб., 2004. С. 541-544.

130. Мурьянов 1968 — Мурьянов М.Ф. Алексей Человек Божий в славянской рецензии византийской культуры // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). Д., 1968. Т. 23. С. 109-126.

131. Мурьянов 1983 — Мурьянов М.Ф. Старославянские метаморфозы западного агиологического сюжета // Духовная культура славянских народов: Литература. Фольклор. История. Л.,1983. С.5-18.

132. Никольский 1907 — Никольский Н.К. Материалы для истории древнерусской духовной письменности. СПб., 1907.

133. Орлов 1934 — Орлов A.C. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства XII-XVII вв. Л., 1934.

134. Панченко 1984 — Панченко A.M. Юродство как зрелище // Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси.-Л., 1984. С. 81-116.

135. Панченко 1986 — Панченко A.M. Топика и культурная традиция // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М.,1986.

136. Пентковская 2004а — Пентковская Т.В. Древнейший перевод Жития Василия Нового и его греческий оригинал // Византийский временник. 2004. Т.63 (88). С.114-128.

137. Пентковская 20046 — Пентковская Т.В. Житие Василия Нового в Древней Руси: проблемы оригинала и перевода // Вестник МГУ. 2004. Серия 9. Филология. №1. С.75-96.

138. Петров 1872 — Петров Н. О влиянии западноевропейской литературы на древнерусскую // Труды Киевской духовной академии. 1872. № 4. С. 43-51.

139. Пиккио 2002 — Пиккио Р. История древнерусской литературы. -М., 2002.

140. Пиккио 2003 — Пиккио P. Slavia Orthodoxa и Slavia Romana // Пиккио P. Slavia Orthodoxa. Литература и язык. M., 2003. С. 3-82.

141. Подскальски 1996 — Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.) — СПб.,1996. (Subsidia Byzantinorossica. T.l).

142. Поленов 1862 — Поленов Д.В. Житие св. Нифонта Константиноградского по рукописи XII-XIII // Известия по русскому языку и словесности Императорской Академии наук. -СПб., 1862. Т. 10. Вып. 4. С. 374-387.

143. Полный месяцеслов Востока 1901 — Полный месяцеслов Востока. Т.2. Святой Восток. Изд.2-е. Владимир, 1901. 4.2. Заметки.

144. Полякова 1972 — Полякова C.B. Византийские легенды каклитературные явления // Византийские легенды. JL, 1972. С. 245273.

145. Полякова 1979 — Полякова C.B. Из истории византийского романа. М., 1979.

146. Пономарев 1890 — Пономарев А. Легенда о св. Алексее в сирийской и славяно-русской редакциях его жития // Живая старина. 1890. Вып. 2. С. 22-43.

147. Порошкина 1989 — Порошкина Е.А. Житие Нифонта Констанцского (проблемы изучения славянского текста памятника) // Устные и письменные традиции в духовной культуре Севера. Сыктывкар, 1989. С.46-61.

148. Порфирьев 1897 — Порфирьев И .Я. История русской словесности. Казань, 1897. 4.1.

149. Пыпин 1857 -— Пыпин A.M. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских. СПб., 1857.

150. Ранчин 2002 — Ранчин A.M. О «неявной» символике в древнерусской агиографии // Мир житий. Сборник материалов конференции. (Москва, 3-5 октября 2001 г.). -М., 2002. С.65-71.

151. Рамазанова 2005 — Рамазанова Н.В. Из Рима в Смоленск и Новгород // Святые русские римляне: Антоний Римлянин и Меркурий Смоленский / Подгот. текстов и исслед. Н.В. Рамазановой. - СПб., 2005. С. 3-36.

152. Робинсон 1980 — Робинсон А.И. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI-XIII вв. — М., 1980.

153. Рождественская 1989 -— Рождественская М.В. Мучение Никиты // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI- первая половина XIV в. Л., 1987. С. 266-268.

154. Рудаков 1917 — Рудаков А.П. Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии. — М., 1917.

155. Руди 2003а — Руди Т.Р. Imitatio Christi // Die Welt der Slaven. München, 2003. Bd 48. S. 123—134.

156. Руди 20036 — Руди Т.Р. «Imitatio angeli» (проблемы типологии агиографической топики) // Русская литература. 2003. № 2. С. 48—59.

157. Руди 2005 — Руди Т.Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005. С.59-101.

158. Руди 2006 — Руди Т.Р. О композиции и топике житий преподобных // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН России (Пушкинский Дом). — СПБ., 2006. Т.57. С.431-500.

159. Руди 2007 — Руди Т.Р. О топике житий юродивых // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН России (Пушкинский Дом). СПб., 2007. Т. 58. С. 443-484.

160. Руднев 1865 — Руднев В. Св. безсеребренники Козьма и Дамиан. -М., 1865.

161. Русское подвижничество 1996 — Русское подвижничество. -М.,1996.

162. Рыжова 2005 — Рыжова Е.А. Жанр видений в севернорусской агиографии // Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005. С.160-194.

163. Рыжова 2008 — Рыжова Е.А. Сюжетный мотив «выбор места для основания монастыря с помощью чудесных знамений» в севернорусской агиографии («глас-свет») // Книжные центры Древней Руси: Кирилло-Белозерский монастырь. СПб.,2008. С.422-440.

164. Рыстенко 1909 — Рыстенко A.B. Легенда о св. Георгии и драконе в византийской и славяно-русской литературах. Одесса, 1909.

165. Салмина 1987а — Салмина М.А. Апокриф о Макарии Римском // Словарь книжников и книжности Древней Руси. XI первая половина XIV в. - Л., 1987. С. 41-43.

166. Салмина 19876 — Салмина М.А. Мучение Феодора Тирона // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI- первая половина XIV в. Л., 1987. С. 272-273.

167. Сапожникова 2004 — Сапожникова О.С. Иоанн Златоуст и митрополит Филипп (к вопросу об образах, прообразах и моделях) // Книжные центры Древней Руси. Книжники и рукописи Соловецкого монастыря. СПб., 2004. С. 183-213.

168. Сахаров 1879 — Сахаров В. Эсхатологические сказания и сочинения в древнерусской письменности и влияние их на народные духовные стихи. Тула, 1879.

169. Смирнов 2000 — Смирнов И.П. О древнерусской культуре,русской национальной специфике и логике истории // Смирнов И.П. Мегаистория. К исторической типологии культуры. — М., 2000.

170. Соболевский 1903 — Соболевский А.И. Мучение св. Вита в древнем церковнославянском переводе // Известия Отделения руского языка и словесности Академии наук. 1903. Т.8. Кн.1. С.278-296.

171. Сперанский 1904 — Сперанский М.Н. Славянская метафрастовская минея-четья // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. СПб., 1904. Т.9. Кн. 4.

172. Сперанский 1960 — Сперанский М.Н. Из истории русско-славянских литературных связей. М., 1960.

173. Сумцов 1887 — Сумцов Н.Ф. Очерки истории южнорусских апокрифических сказаний и песен // Киевская старина. 1887. № 11. С. 405-408.

174. Творогов 1987а — Творогов О.В. Мучение Варвары // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI- первая половина XIV в. Л., 1987. С. 259-260.

175. Творогов 19876 — Творогов О.В. Мучение Ирины // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI- первая половина XIV в. Л., 1987. С. 265-266.

176. Творогов 1988 — Творогов О.В. Древнерусские четьи сборники XII-XIV вв. (Статья первая) // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский

177. Дом). Л., 1988. Т.41. С.197-224.

178. Творогов 1990 — Творогов О.В. Древнерусские четьи сборники XII-XIV вв. (Статья Вторая. Памятники агиографии) // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР.-Л., 1990. Т.44. С.196-225.

179. Творогов 2008 — Творогов О.В. Переводные жития в русской книжности XI-XV веков. Каталог. М., СПб., 2008.

180. Топоров 1995 — Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. — М., 1995. Т. 1-2.

181. Успенский сборник 1971 — Успенский сборник конца XII -начала XIII в. М., 1971. С.3-28.

182. Федотова 2003 — Федотова М.А. Житие святой Варвары в Древней Руси // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН России (Пушкинский Дом). — СПб., 2003. Т.53. С.76-98.

183. Христианство 1994 — Христианство. Словарь / Под общ. ред. Л.Н. Митрохина и др. М.,1994.

184. Шевырев 1887 — Шевырев С.П. История русской словесности. -СПб., 1887. Т. 1.

185. Шестаков 1910 — Шестаков Д. Исследования в области греческих народных сказаний о святых. Варшава, 1910.

186. Щеголева 2002 — Щеголева Л.И. Житие святого Афанасия Александрийского в переводной литературе Древней Руси // Мир житий. Сборник материалов конференции (Москва, 3-5 октября 2001 г.) М., 2002. С.12-25.

187. Яхонтов 1881 — Яхонтов Ив. Жития св. севернорусских подвижников Поморского края как исторический источник. — Казань, 1881.

188. Curtius 1984 — Curtius E.R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. Bern, München, 1984. 10 aufe. S. 89-115.

189. Piccio 1973 — Piccio R. Models and Patterns in the Literary Tradition of Medieval Orthodox Slavdom // American Contributions to the Seventh International Congress of Slavists. II. The Hague Paris, 1973. P. 439-467.

190. Piccio 1984 — Piccio R. The Impact of Ecclesiastic Culture of Old Russian Literary Technique // Medieval Russian Culture. Berkeley, Los Angelos, London, 1984. P.247-279.