автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Таджикская идентичность и государственное строительство в Таджикистане

Полный текст автореферата диссертации по теме "Таджикская идентичность и государственное строительство в Таджикистане"

На правах рукописи

Шозимов Пулат Давронович

Таджикская идентичность и государственное строительство в Таджикистане

Специальность 09.00.11 - «Социальная философия»

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

ДУШАНБЕ - 2006

Работа выполнена в Отделе социальной философии Института философии Академии наук Республики Таджикистан

Научный консультант: академик М. Д. Диноршоев

Официальные оппоненты: доктор философских наук,

профессор А.Х. Самиев

доктор философских наук, профессор K.P. Расулов

доктор философских наук, Л.Ю. Николаева

Ведущая организация: Российско-Таджикский (славянский) университет, кафедра философии и политологии

¿>е>

Защита диссертации состоится «^hü^pCfl-S 2006г. в « $ » часов на заседании диссертационного совета Д 047.005.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук в Институте философии Академии наук Республики Таджикистан по адресу: 734025, г Душанбе, проспект Рудаки, 33.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Академии наук РТ им. И. Ганди.

Автореферат разослан О » ßJQf*! $ 2006г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор философских наук, доцент £ Идиев X. У.

Общая характеристика работы

Актуальность темы. После обретения национальной независимости, Таджикистан прошел нелегкий путь становления своей государственности. Проблемы, с которыми столкнулся Таджикистан, во многом были связаны с теми экономическими и геополитическими реалиями, которые возникли сразу после разрушения Советского Союза.

До сих пор существуют неоднозначные ответы относительно того, почему в Таджикистане началась гражданская война? Какие причины обусловили эту войну? Не менее важными для мирового сообщества стали такие вопросы, как: каким образом удалось остановить эту кровопролитную гражданскую войну? Что обеспечивает устойчивость мирного договора, который был подписан в 1997г. между Правительством Республики Таджикистан и Объединенной Таджикской Оппозицией? Этот опыт тщательно изучается международным научным сообществом. Нестабильность в мире стала все более нарастать в результате усиливающегося кризиса политических институтов, включая ООН, ориентирующихся на поиске мирных средств для разрешения конфликтных противостояний. Данный кризис происходит на фоне прямо пропорционального усиления направления, - связанного с военным и насильственным решением, вокруг возникающих в мире конфликтов.

Решение поставленных проблем зависит от исследования их в системном параметре, который включает в себя методологические, исторические, культурологические и социально- философские аспекты.

В ходе государственного строительства в Таджикистане огромную роль играет формирование и конструирование новой символической истории таджикского народа, которая напрямую связана с проблемой таджикской идентичности. Модификация символических параметров в пространстве политического центра является тем индикатором, который показывает изменения в политических стратегиях центральной власти, что позволяет сделать выводы для ответа на вопросы, поставленные выше.

Не менее важное значение для современного Таджикистана играет методологическое осмысление тех процессов, которые происходят как в социально-политической, так и в культурной сферах. Это связано с нарастающим интересом таджикских исследователей, которые пытаются осмыслить и категоризовать эти процессы, исходя из существующей реальности.

В настоящее время возникла необходимость в выработке новых концептуальных подходов с целью анализа социально-политической и культурной реальности своего общества. Прежние инструментарии не всегда позволяют адекватно осмысливать процессы, происходящие в пространстве современного Таджикистана. Многие подходы, используемые в международном научном мире при объяснении социальных, политических и

культурных процессов, до сих пор являются закрытыми для большинства исследователей не только Таджикистана, но и Центральной Азии, Это приводит к тому, что попытки центрально-азиатских интеллектуалов выразить свои идеи в иной концептуальной конструкции не всегда находят свое понимание в западноевропейских научных кругах.

В диссертации проведена категоризация основных западноевропейских концептуальных подходов, которые были соотнесены с контекстом Центрально-азиатского исследовательского пространства.

О связи с этим обстоятельством сегодня настала необходимость выработать собственный теоретический взгляд в отношении этих подходов, на основе тщательного их сопоставления с социально-политическим и культурным контекстами Таджикистана. Это влечет за собой и деконструирование некоторых компонентов традиционных теоретических конструктов, которые являлись результатом иной социально - политической реальности.

Степень паюаботапности проблемы. Проблема, связанная с изучением этноса и нации, активно разрабатывалась в советский период.

Сегодня произошел сдвиг от направления изучения проблем нации, этноса в сторону исследования новых возникших социальных явлений таких как: национализм, этноцентризм, идентичность и т.п.

Основными причинами этих изменений являлись не только внешние факторы, которые стали результатом встречи центрально-азиатских интеллектуалов с новыми конструкциями западноевропейской мысли, но и внутренние. Практически всем странам на постсоветском пространстве пришлось столкнуться с новыми социальными феноменами, появившимися в результате новой социальио-шшпической реальности.

Проблемы нации и этноса в советский и постсоветский периоды рассматривались преимущественно в трудах: С,Арутюнова, Ю.Бромлея, А.Дашдамира, М.Джунусова, А.Здравомыслова, С.Калтахчана, В.Козлова, П.Кушнера, М.Мнацаканяна, П.Рогачева, М.Свердлина, С.Токарева, Н.Чебоксарова, С.Широкогорова и др.

Изучение этногенезиса таджикского народа рассматривалось, главным образом, в работах: М.Андреева, М.Асимова, А.Аскарова, В.Бартольла, А.Богоутдинова, Ю.Бурякова, Б.Гафурова, Ш.Имомова, Б.Искандарова, Н.Кислякова, Б.Литвинского, В.Масона, Л.Моногарова, Н.Негматова, Н.Ханы кова, Т.Ходжаева, М.Шукурова и др.

Работы, посвященные современным социально- политическим проблемам Таджикистана, связанные с такими социальными формами мобилизации общества как местничество, регионализм и национализм разрабатывались такими исследователями как С.Абашин, К.Абдуллоев, И.Асадуллаев, М.Асимов, С.Ахмедов, А.Ашуров, В. Буш ков, К.Гиеев, М.Диноршоев, Х.Додихудоев, Х.Идиев, Ш.Имомов, А.Кузьмин, З.Мадамиджанова, Р.Масов, Д.Микульский, Н.Негматов, М.Олимов,

С.Поля ков, Р.Рахимов, Х.Саидмурадов, А.Самиев, С.Сафаров, А.Турсунзод, Л.Чвырь, И.Чернышев, И.Шарипов, и др.

Рассматривая проблему нации, национализма и идентичности в зарубежных научных исследованиях, можно выделить три ведущих направления.

• Теория рационального выбора (или рационального инструментализма) Г.Бейкера, М.Бэнтона, Б.Миллера, Д,Стиплера, М.Хечтера, М.Чви, Д.Чонга, Дж.Шоберлайна и др., в основе которой заключены такие параметры как предпочтения, стимулы и интересы индивидуумов, используемые при объяснении вопросов, связанных с вышеназванными понятиями.

• Теория примодиализма, с которой связаны такие имена как: К.Гирц, Д.Кэмбэлл, Б.Рочстейн, Э.Смит, Ф.Фукаяма, С.Хантингтон, Р.Ховард, Э.Шилз. В основе этой теории лежит концептуальная идея о том, что идентичность превосходит интересы и предпочтения в объяснении того, как происходит социальная мобилизация в таких социальных общностях, как этнос и нация. С точки зрения примодиализма вера, ценностные нормативы, исторические ритуалы, символы предопределяют стимулы и интересы. Для примодиал исто в этнические категории изначальны и связаны с внерассудочной идентификацией людей со своей этнической группой.

• Теория конструктивизма Б.Андерсона, Э.Геллнера, Р.Йосифа, Ш.Крочера, Б.МсСвини, Л.Престона, В.Типгкова, Э.Хобсбаума и др., для которых появление наций суть недавнего происхождения, которые к тому же были сконструированы и сознательно созданы.

Необходимо отметить исследования, которые прорывают узкие границы отдельных методологических западноевропейских школ мысли и отражают многоуровневый подход, включающий в себя разные методологические направления: В.Биман, Р.Бэйтс, М.Вебер, К.Коллинс, М.Кэхлер, М.Леви, М.Личбач, М.Субрата, Ф.Фукаяма, А.Халид, Дж.Чекель и др.

Исследование проблем, связанных с анализом опыта межтаджикского мирного договора, атакже поиска баланса между религиозными и светскими параметрами в Таджикистане, показывает, что данная проблема еще не достаточно изучена.

В настоящее время этот аспект исследования рассматривается в отечественных отдельных статьях М.Кабири, С.Олимовой, Х.Рахнамо, А.Сатторзода, С.Сафарова, Д.Усмона, И.Усмонова, М.Химмматзода и др.

Крайне слабо исследованной оказывается соотношение проблем идентичности с ходом государственного строительства в Таджикистане в разных ее измерениях: культура и идентичность, религия и идентичность.

Также недостаточно разработана методологическая часть, связанная с исследованием адекватных теоретических подходов применительно к контексту Центральной Азии, в частности, к Таджикистану относительно исследований таких социальных явлений как местничество, регионализм, национализм, этноцентризм и конфессионалнзм.

До сих пор отсутствует целостная концептуальная работа о таджикской идентичности и ее влияния на ход государственного строительства в Таджикистане, включающая в себя методологический, исторический, социально-политический и социально — философский аспект.

Объектом исследования стали политические, региональные и конфессиональные элиты, включенные в процесс конструирования как исторической, так и современной таджикской идентичности, атакже средние и нижние страты общества, раскрывающие разницу своих представлений о том, что есть таджикская идентичность.

Предметом исследования является изучение того, как осуществлялся процесс образования социально-политических конструкций на территории Центральной Азии, в частности, в Таджикистане, выраженных как в историческом, так и современном параметре. В предмет исследования также входят процесс категоризации Центрально-азиатского пространства, и то, каким образом эта категоризация влияла и предопределяла социально-политические процессы.

При этом характер конструирования современного символического пространства и его связь с ходом государственного строительства в Таджикистане также входят в предмет исследования.

Цель и задачи исследования. Целью данной работы является определение структуры и функции национальной таджикской идентичности в социально-политическом, культурном и социально-философском контексте Центрально-азиатского региона, а также их влияния на ход государственного строительства в Таджикистане.

Поставленная цель определяет следующие задачи исследования:

• Определение характера взаимоотношений различных категориальных подходов, связанных с такими социальными понятиями как нация, этнос, национализм и идентичность,

• Определение места и роли идентичности в системе социальных наук.

• Выявление природы советской социальной конструкции таджикской нации, осуществленной в период национального размежевания.

• Определение роли, которую сыграли политические и интеллектуальные элиты (на примере джадидов) в ходе национального размежевания, обусловившего кардинальное изменение политической карты Центрально-азиатского региона.

• Раскрытие формы социальной конструкции Таджикистана, осуществленной в период советской власти, которая стала катализатором начала гражданской войны в Таджикистане.

• Показ деконструирования прежней советской социальной конструкции и начало создания новой консолидирующей концепции в конце гражданской войны, основывающейся на иной социально-политической и культурной конфигурации сил в Таджикистане,

• Раскрытие современной дилеммы таджикской идентичности и ее влияния на характер и форму развития процесса государственного строительства в Таджикистане.

Теоретико-методологическая основа исследования. Основным методом данного исследования выступает контекстуальное использование таких подходов к изучению проблем этноса, нации, национализма и идентичности как: теория рационального выбора (рационального инструментализма), теория примодиализма и теория конструктивизма. При этом автор также активно использовал принцип историзма и диалектический метод.

Автор ориентировался на таких исследователей как: Б.Андерсон, Г.Бейкер, В.Биман, Ю.Бромлей, Э.Геллнер, К.Гирц, А.Дашдамиров, А.Здравомыслов, Д.Кэмбэлл, Э.Смит, Д.Стиглер, В.Тишков, Ф.Фукаяма, Э.Хобсбаум, Э.Шилз, С.Широкогоров.

Информационная база диссертации была основана на таких антропологических и социологических методах исследования как: наблюдение, беседа, интервьюирование и социологический опрос. Работая над конкретным эмпирическим материалом, использовались труды видных специалистов в области политологии, истории, культуры и религии (М.Андреева, М.Асимова, В.Бартольда, А.Богоутдитова, В.Бушкова, Б.Гафурова, М.Диноршоева, БЛитвинского, Р.Масовз, Д.Микульского, Н.Негматова, М.Шукурова).

Научная новизна работы определяется совокупностью поставленных задач, включающих как теоретико-методологическое, так и конкретно-эмпирическое изучение такого социального феномена как таджикская идентичность и ее взаимоотношение с ходом государственного строительства в Таджикистане. Отсутствие специальных монографических работ по данной проблеме, а также изучение ее в системном аспекте, который включает как теоретические, так и практические параметры, позволяет рассматривать представленную работу как обладающую научной новизной. Теоретическая и практическая новизна работы заключается в следующем:

• Впервые переосмыслены и категоризованы такие понятия как: этнос, нация, идентичность, местничество, национализм, этническое и национальное самосознание в контексте социокультурной реальности современного Таджикистана.

• Впервые на примере современных западноевропейских методологических подходов выявлены контексты, которые обуславливают преимущественные стороны, а также недостатки этих подходов при изучении проблемы нации, национализма и идентичности.

• Впервые выявлена междисциплинарная связь между философскими, социальными и психологическими категориями в вопросе об идентичности.

• Выявлены причины того, почему джадиды (таджики по происхождению) ^ак и не смогли отстоять национальные интересы таджикского народа в ходе первого национального размежевания.

• Раскрыта взаимосвязь социально-политических и культурных конструкций, концептуализирующих Центрально-азиатский регион в досоветский, советский и постсоветский период.

• Впервые показана связь социальной конструкции, созданной политическими и интеллектуальными элитами в ходе социалистического строительства республик Центральной Азии, в частности, Таджикистана, с тем, каким образом эта конструкция стала мобилизирующим фактором начала гражданской войны в Таджикистане.

• Раскрыт процесс деконструирования прежней социальной системы взаимоотношений на территории Таджикистана (1989-1997гг.).

• Впервые раскрываются проблемы, связанные с ходом конструирования современной таджикской идентичности на примере исследования таких символических форм как: национальный язык, памятники, улицы, символы денежной номинации и государственная символика герба Республики Таджикистан.

• Впервые раскрывается борьба между культурными и конфессиональными элитами за национальную идентичность в таджикском обществе и отражение ее в изменениях стратегии государства, влекущих за собой также и изменение социальных ролей элит, включенных в эту борьбу.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Нация есть продукт современности, в которой принцип социальной универсальности, выраженный в формах государственных атрибутов власти, находится в соответствии с культурной особенностью той или иной социальной общности. В отличие от государства, нации обращают внимание на сохранение баланса между территориальными и культурными особенностями своего общества. Если этносы существуют, государства образуются, то нации конструируются.

2. Граница разделения нации и этноса определяется посредством функциональной связи между государством и культурой. Если в этносе границы государства определяются границами культуры, то в нации границы культуры определяются границами государства,

3. Формы социальной мобилизации общества, такие как местничество, регионализм и национализм выражаются через следующие свои характеристики. Местничество, рассматриваемое в границах индивидуального (субъектного) сознания, работает в позитивном социальном параметре и рассматривается как субэтнический патриотизм, включающий в себя такой элемент, как любовь к своей "малой родине", выраженный в качестве своего физически-духовного хронотопа. Местничество, рассматриваемое в границах коллективного (объектно-социального) сознания, работает в негативном социальном параметре и рассматривается собственно в качестве равного самому себе. Таким образом, субэтнический патриотизм, выраженный сквозь призму индивидуального сознания (позитив), и местничество, выраженное сквозь призму коллективного сознания (негатив), являются элементами этнического самосознания.

4. При переходе этнического самосознания на более высокий уровень социальной организации происходит трансформация его в национальное самосознание. Так, субэтнический патриотизм трансформируется в национальный патриотизм, а местничество - в национализм. Таким образом, национальный патриотизм и национализм являются структурообразующими элементами национального самосознания.

5. Идентичность есть параметр сознания, включающий в себя как рассудочные, так и внерассудочные уровни, фиксирующие отождествление субъекта или группы с важными социо-кулътурными и политическими событиями рода, этноса и нации, закрепленные в ритуалах, мифах, что ведет к установлению моделей для их социального действия.

Идентификация в отличие от идентичности есть способ, посредством которого осуществляется отождествление чего-либо с чем — либо.

Существуют следующие подходы к исследованию проблемы идентичности: идентичность как данное (теория примодиализма); идентичность — избираемая (теория рационального выбора или рационального инструментализма) и идентичность конструированная (теория конструктивизма).

6. Главная проблема, с которой сталкиваются большинство исследователей относительно вопроса теории этноса, нации, национализма и идентичности, связана с тем, что одним теоретическим подходом пытаются объяснить все процессуальные феномены социальных объектов.

Теория рационального выбора (рационального инструментализма), теория примодиализма и теория конструктивизма не относятся в равной мере к одним и тем же социальным объектам исследования. Каждый из подходов СТ01ПГ использовать в том контексте, в котором он будет наиболее эффективен: теория рационального выбора для исследования проблем индивидуальных интересов и стимулов в ходе трансформации социально-политических систем; теория примодиализма дня рассмотрения этноса и этшгчности, и, наконец, теория конструктивизма - для изучения проблем нации и национализма.

7. Социальная теория рационального выбора, конструктивизма и примодиализма соотносима и имеет непосредственную связь с такими ключевыми философскими категориями как: единичное, особенное и всеобщее.

Итак, исходя из вышеизложенного, стоит отметить следующее:

• теория рационального выбора соотносится с категорией единичного, где превалирование интересов, предпочтений, стимулов в большей мере связано с ролью индивидуальностей или личностей и той ролью, которую они играют в изменении окружающей их социальной реальности;

• теория конструктивизма соотносится с философской категорией особенного в силу того обстоятельства, что в конструировании каких-либо социальных образований и идентичности вовлечены элиты;

• теория примодиализма связана с категорией всеобщего. В данной теории важную роль играют не индивидуальности и элиты, а всеобщий

народный дух, который выражен в обших культурных нормативах, заданных историей.

8. Джадиды, особенно, их радикальные члены, реализующие программы пантюркизма, были в тисках концептуализированной реальности в термине «Туркестанский край», который был сформулирован российской этнографической школой имперского периода в 1867г.

В дальнейшем многие среднеазиатские интеллектуалы использовали дашшй конструкт, который во многом предопределил судьбу Центральной Азии, Таджики были тем народом, который, с одной стороны, должен благодарить судьбу за то, что Россия дала возможность обрести свою государственность, пусть с урезанными границами и недостаточной независимостью после образования Таджикской Советской Социалистической республики, с другой, - таджики стали жертвой той концептуализации Средней Азии, которая была осуществлена в 70- е годы Х1Хв, Российской этнографической школой.

9. Гражданская война в Таджикистане стала результатом той конструкции, которая была заложена при Союзном центре по формуле: Россия- Узбекистан (с центром Ташкент)- Таджикистан (с опорой на политическую элиту Ленинабадского региона, контролирующего восточный и южные регионы).

Социальная мобилизация в ходе гражданской войны осуществлялась посредством племенных связей узбекских субэтнических групп через следующую конструкцию: Узбекистан — Таджикистан {Худжанд-Куляб -Курган-тюбе). Эта коалиция была закреплена посредством межбраковых связей па уровне как формальных, так и неформальных элит.

10. Борьба политических элит за контроль над основными символическими ресурсами Таджикистана прослеживается в том, как распределяются национальные символы в структуре центр- периферия. Центральные пространства социальной реальности становятся ареной борьбы различных программ культурных элит. Смена на центральной площади памятника В.И.Ленина на памятник А.Фирадавси в 1989г. означала начало деконструкции советской таджикской идентичности и конструкции новой идентичности, основанной на совпадении ее с проиранским культур пьем пространством в связи с приходом движения культурно-националистической элиты «Растохез». В дальнейшем, смена памятника А.Фирдавси на памятник И.Сомони стала предзнаменованием смены культурологической элиты политической.

11. Политическая элита Таджикистана ориентирована на закреплении связи между культурным символическим пространством и территориальным в границах современного Таджикистана, несмотря на то, что многие символы выходят за пределы современных границ страны. Данная тенденция прослеживается на примере статуса государственного таджикского языка. Исключение А.Рудаки из денежной номинации страны связано с именем С. Айн и, символ которого ознаменовал совпадение культурных границ с

современным пространством Таджикистана. В отличие от А.Рудаки, который является основоположником классического таджике ко-персидского языка, С.Айни является основоположником современного таджикского языка на основе графики кириллицы. Это сегодня особо ярко прослеживается в дискуссии о языке между таджикскими академиками М.Шукуровым и Р.Масовым.

Ориентация на проиранскую таджикскую идентичность показывает, что сегодня среди ее сторонников идет активный поиск скорее этнической таджикской идентичности, нежели национальной, которая ориентирована на «браке между государством «религией» (Э.Геллнер), являющимся основным постулатом сегодняшней политической элиты Таджикистана.

12. Нельзя исключать и потенциал транснациональной идентичности, которая будет ориентироваться в большей степени на общецивилизационную иранскую идентичность, включающую символическое культурное пространство современных территорий Таджикистана, Ирана и Афганистана.

Научно - практическая значимость. Основные положения и выводы диссертации могут быть использованы для дальнейшего решения проблем идентичности и национализма.

Результаты, полученные в диссертации, явились определенным вкладом в методологическую проблематику, связанную с контекстуальной реализацией теоретических подходов в специфических социально-политических и культурных контекстах стран Центрально-азиатского региона.

Некоторые выводы работы могут быть использованы в качестве показательных примеров в учебных программах, демонстрирующих сложный характер протекания социальных процессов в Таджикистане.

Ряд инновационных идей диссертационной работы может быть предметом для развития их в новое научное направление.

Полученные в диссертации результаты могут быть также использованы в соответствующих спецкурсах в преподавании социальной философии, социологии, социальной антропологии, культурологии и политологии в высших учебных заведениях.

И, наконец, результаты работы могут быть реализованы в качестве рекомендаций, как для Правительства Республики Таджикистан, так и для стран Центрально-азиатского региона.

Апробация исследования. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на расширенном заседании Отдела социальной философии Института философии Академии наук Республики Таджикистан. Основные положения и результаты диссертации излагались в виде лекций, докладов и сообщений на Ученом Совете Института философии АН РТ, теоретических семинарах Отдела социальной философии Института философии АН РТ, а также Браунского и Колумбийского Университетов США.

Основное содержание диссертации отражено в монографии, статьях и учебно-методических разработках.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Основное содержание работы

Во введении обоснованы выбор темы и ее актуальность, определена степень ее разработанности, намечены цель и задачи диссертационного исследования.

В первой главе «Методологические проблемы теории нации» рассматриваются проблемы, связанные с определением места и характера взаимоотношений между такими понятиями как этнос, нация и идентичность, а также связи и различия между этническим, национальным самосознанием и идентичностью.

Первый параграф «Методологические проблемы нации: вопрос идентичности» направлен на поиск адекватного понимания категориального аппарата социальных и политологических дисциплин, который сегодня для современного Таджикистана имеет немаловажное значение. Многие социальные понятия, такие как нация, этнос, идентичность и др. характеризуются до настоящего времени все еще в терминах «советской методологической школы». В советской этнологии такие понятия, как этнос, народ, нация рассматривались, главным образом, субстанционально. В ходе дискуссий относительно дефиниций этих понятий и их различий, многие характеристики этноса были схожи с характеристиками нации. Единственное существенное различие было связано с тем, что этнические целостности рассматривались в диахронной плоскости, тогда как параметры нации — в синхронной.

Как показывает анализ, тесная связь нации с этносом действительно обнаруживается. Однако это не связано с тем, что понятие этноса и нации лежат в одном семантическом поле. Основная проблема заключалась в том, что нация рассматривалась лишь как высшая социальная форма по сравнению с этносом, при чем все это выводилось, исходя из принципа историзма. Этого не достаточно для определения этих различий.

Наличие стандартного определения нации, данное классиками марксизма, стало стандартом и для интеллектуалов обществоведов советского времени. Различия носили скорее количественный, нежели качественный характер.

Автор выдвигает собственное определение наши: нация есть продукт современности, в котором принцип социальной универсальности, выраженный в формах государственных атрибутов власти, соответствует культурной особенности той или иной социальной общности.

В отличие от этноса, нации обращают внимание на сохранение баланса между территориальными и культурными особенностями своего общества.

Так, если этносы существуют, государства образуются, то нации конструируются.

Если в этносе границы государства определяются границами культуры, то в нации границы культуры определяются границами государства.

Автор вступает в дискуссию с позицией об исключении понятия нации из языка науки в силу того, что этот термин в большей мере связан с идеологическим конструктом, состоя из суммы парадоксов и противоречий.

В параграфе подчеркивается, что парадоксальность понятия «нация» показывает его особенный характер; особенный, но не исключительный. Нации, с точки зрения автора, существуют и функционируют достаточно объективно. Необходимо иметь в виду, что между фактом и объяснением этого факта лежит огромная, порой непреодолимая пропасть, изобилующая парадоксами.

Объективность, фактичность нации выражается в том, что она обладает своими реальными признаками, которые можно отнести к материальному внешнему измерению нации: территория, государство, атрибуты власти, политический суверенитет, социальные стандартизированные механизмы государственного управления и т.п. При этом эти характеристики, выражающие материальное, внешнее измерение нации, обладают своей целостностью и универсальностью, характерной почти для всех без исключения наций. Особо следует подчеркнуть, что данное «внешнее» измерение нации является обязательным и всеобщим структурным принципом, характерным для любой нации, в то время как для этноса оно может выражаться только некоторым образом, т.е. не всегда тот или иной компонент является особо необходимым для образования этноса. Внешнее, материальное измерение нации, являясь всеобщим универсально-структурообразующим принципом современных национальных образований, обладает устойчивыми, константными характеристиками. Это, несмотря на то, что материальное измерение, в силу своих базисных форм является текучим и дискретным. Тем не менее, мы обнаруживаем основные её характеристики именно через внешнее, материальное измерение нации. Это связано с тем, что дискретность и изменяемость не могут быть выражены через самих себя, а только через свою противоположность: устойчивость и константность.

Вторым (внутренним) измерением нации является её духовное основание. Оно выражается через мифы, ритуалы, обряды, символы, язык, традиции и т.п. В этом случае духовное измерение нации выражает себя через структурообразующий принцип. Таким образом, внешнее измерение наиии выражает её устойчивость, прежде всего по отношению ко всему внешнему миру, по отношению к другим социально-политическим образованиям, имеющим те же характеристики, что и у окружающих её национальных образований. То есть гарантом устойчивости нации являются другие нации, которые построены по одному и тому же принципу; однако, внутренним структурообразующим принципом является духовное измерение, которое

выражает внутреннюю целостность и дает возможность нашш успешно функционировать во внутреннем своем поле. То, что обладает устойчивостью и является основанием для внутреннего национального поля, во внешнем измерении носит дифференцирующий характер, отличая одну нацию от другой. Поэтому диалог разных национальных образований происходит, главным образом, на внешнем уровне, то есть на том уровне, где у них существуют общие «правила игры». И духовное измерение нации в этом случае становится причиной культурных различий, тем самым, выступая в качестве нациодифференцирующего принципа.

Парадокс заключается в том, что духовное измерение нации, обладая в своем основании универсальными, константными характеристиками, выражается в нации всегда особенным образом, отличая одну нацию от другой. Несмотря на свои универсальные характеристики, оно выражается всегда дискретно; а материальное измерение нации, включающее в свои основания дискретность, выражается во внешнем измерении социально-политических образований константными и универсальными формами.

Как рассмотрено выше, причина такого парадокса заключается в том, что основные измерения нации (материальное и духовное) выражают себя через свою противоположность, так как проявление через самих себя является для них невозможным.

В данном параграфе рассматриваются такие важные параметры этноса и нации, как этнопсихологические и ментальные т характеристики. Эти параметры являются непременным атрибутом дискуссионных проблем, связанных с характером становления современных наций на постсоветском пространстве Центрально-азиатского региона. В первом параграфе раскрывается вопрос о том, насколько этнопсихологические признаки того или иного этноса или нации являются унаследованными или сконструированными?

В данном вопросе автор придерживается той идеи, что развитие и устойчивость этнопсихологических стереотипов являются результатом структурного расположения той или иной группы в системе распределения тех или иных социальных ролей. К примеру, ориентированность этнической группы к какой- либо социальной, политической, экономической сфере может быть связана с тем, что ей был закрыт доступ к определенным секторам (например, экономическому и политическому). Это, естественно, приводило к тому, что данная этническая группа начинала концентрировать свои усилия в других секторах общества (например, культурных или образовательных). В этом случае, наличие того или иного этнопсихологического характера может быть связано не с унаследованными чертами, а сконструированными.

Дискурс вокруг понятий этноса, нации н национализма является ограниченным без постановки вопроса об идентичности. В настоящее время происходит смещение проблемы о самоназвании этноса или нации в сторону вопроса о самосознании и идентичности, которые включают в себя помимо сознательных, также и бессознательные параметры человека.

Во втором параграфе «Теория идентичности в западноевропейски исследованиях» автор показывает, что исследования, проводимые в Таджикистане, уделяют большое внимание проблеме ментальности, однако, исследователи недостаточно обращают внимание на изучение трансформации в нерассудочных форм в рациональные и категориальные формы, позволяющие более выпукло и ясно отражать социо-культурную реальность. Категоризация этого многообразия форм идентичности позволяет создавать категориальную картину мира современного Таджикистана, а также условия для деконструирования тех конструктов, в тисках которых до сих пор находится сегодня Таджикистан.

Автор подчеркивает, что идентичность как понятие стоит отличать от термина идентификация, так как идентификация есть способ, посредством которого проявляется идентичность.

Идентичность есть параметр сознания, фиксирующий отождествление субъекта или группы с важными социо-культурными историческими событиями, мифами и ритуалами своего рода и этноса, что ведет к установлению моделей для социального поведения и действия субъектов или групп, включенных в процесс поиска своей идентификации.

Стоит отметить, что попытка определить объективные параметры идентичности в советское время привела исследователей к тупиковой ситуации, так как не все аспекты сознания человека можно свести к объективным характеристикам идентичности, выраженной в языке, культуре и территории. Поиск по направлению к объективизации идентичности выражен в таком современном концептуальном подходе как примодиализм.

Идентичность в отличие от национального и этнического самосознания включает в себя не только рациональные параметры сознания, но и внерассудочные (ментальные). В связи с этим, в современных исследованиях идентичность в большей мере выражается через функциональный подход, нежели понятийный. Важно определить не то, что есть идентичность, а как она образуется. Оттого, какой подход используется при определении понятия идентичности и определяется само его содержание и функция.

Идентификация (от латинского ¡<1етШса1е- отождествлять) в отличие от идентичности есть способ, посредством которого осуществляется отождествление чего-либо с чем — либо.

Существуют следующие подходы к исследованию проблемы идентичности: идентичность как данное (теория примоднализма); идентичность - избираемая (теория рационального выбора или рационального инструментализма) и идентичность конструированная (теория шнетру кгивизма).

Автор замечает, что рассматриваемые подходы в западноевропейских исследованиях помогают понять развитие отдельных социально-политических процессов в Таджикистане. Однако, при применении этих подходов к Центрально-азиатскому контексту, необходимо учитывать следующее обстоятельство. Подходы должны носить больше контекстуальный

характер, нежели формальный. В противном случае, концептуальная конструкция может рассыпаться, не успев дойти до своего эксплицитного выражения в реальности.

К примеру, в Таджикистане влияние культурных элит на политическую власть и интеллектуалов в выборе своих национальных символов и традиций показывает направление развития социально-политической жизни. Многие параметры теории рационального выбора, связанные с интересами, предпочтениями и стимулами часто не определяют действия социальных субъектов, но скорее сами детерминированы культурным семантическим полем, которое позволяет ослаблять или усиливать тот или иной стимул или интерес по отношению к тому или иному социально- политическому действию.

Автор полагает, что теория рационального выбора в большей мере относима к объяснению индивидуальных побуждений, интересов и стимулов, но в меньшей степени она будет полезна при объяснении проблем, связанных с этпичностью и образованием наций.

В то время как теория примодиализма в большей мере будет полезна при объяснении проблем этничности и этноса, н в меньшей степени вопросов, связанных с индивидуальностью и нацией.

Теория конструктивизма является более эффективной при объяснении проблем, связанных с нацией и в меньшей степени полезна при объяснении проблем индивидуальности и этноса.

Таким образом, каждый из подходов стоит использовать в том контексте, в котором оп будет наиболее эффективен: теория рационального выбора -для исследования проблем и ндив и дуальности; примодиализм - для рассмотрения этноса и этничности; и, наконец, теория конструктивизма - для изучения проблем нации и национализма.

Главная проблема, с которой сталкиваются практическое большинство исследователей относительно проблем теории этноса, нации, национализма, идентичности и теории социальной мобилизации, связана с тем, что одним подходом пытаются объяснить все процессуальные феномены социальных объектов.

С целью нахождения не только различий, но и связей между этими подходами существует необходимость переведения их в философское категориальное пространство. Это позволит многим исследователям увидеть то, каким образом каждый из подходов может соотноситься друг с другом, при этом, не подавляя и не умаляя важности других сосуществующих теорий, претендующих на исчерпывающее объяснение социо-кулыурной реальности.

Автором выдвигается следующий тезис: социальные теории рационального выбора, конструктивизма и примодиализма соотносимы и имеют непосредственную связь с такими ключевыми философскими категориями как: единичное, особенное и всеобщее.

Итак, исходя из вышеизложенного, стоит отметить следующее:

• теория рационального выбора соотносится с категорией единичного, где превалирование интересов, предпочтений, стимулов в большей мере связаны с ролью индивидуальностей или личностей и той ролью, которую они играют в изменении окружающей их социальной реальности;

• теория конструктивизма соотносится с философской категорией особенного в силу того обстоятельства, что в конструировании каких-либо социальных образований и идентичности вовлечены элиты;

■ теория примодиализма связана с категорией всеобщего. В данной теории важную роль играют не индивидуальности и элиты, а всеобщий народный дух, который выражен в общих этических нормативах, заданных историей.

Стоит отметить, что данная классификация подходов к своему социально-политическому и культурному контексту не создает разграничительных границ между собою. Категории единичного, особенного и всеобщего и их связь с теориями рационального выбора, конструктивизма и примодиализма являются диалектически взаимосвязанными. При рассмотрении, например, категории единичного, надо иметь в виду, что в данное понятие включены также и философские категории особенного н всеобщего, но доминирующим параметром и свойством в нем является категория единичного, в то время как другие свойства, отражающие категории особенного и всеобщего, играют подчиненную роль. То же самое рассмотрение относимо и в отношении других философских категорий.

Автором предложена структура, позволяющая проследить междисциплинарные связи, при исследовании такого социально-философского феномена как идентичность.

Метод Примояиаивзма Метод рационального выбора (инструментализм) Метод конструктив юма

Параметры:

I.1Философские Всеобщее Единичное Особенное

2. Социальные Народ Индивидуальность Элита

3. Рациональные Рассудок Способность суждения Разум

4. Внерассудочмы с Память, восприятие, представление Страсть, аффекты Воображение

5. Логические Тезис (простое, абстрактное тождество) Антитезис (различие) Синтез (снятое тождество)

6 Социальид-правовые Традиция (нравственные нормативы) Революций (революционное социальное изменение- анархизм) Эволюция (эволюционное социальное изменение - закон, право)

7. Психологические «Оно» (биологический детерминизм) «Я» (выбор) «Сверх Я» (социальный детерминизм)

Религиозные Фундаментализм; Панисламизм, Традн ционалюм Политический Ислам Официальный Ислам

Соотношение социальных, психологических н философских категорий показывает нам, что характер социальных методологически! подходов при анализе проблем идентичности во многом связан с характером и логикой существующих категориальных систем в психологии и философии.

В третьем параграфе первой главы «Формы и функции социальной мобилизации: местничество, регионализм, конфес^ионал шм и национализм» автор подчеркивает необходимость определения границ функционирования этшгческого и национального самосознания, в параметрах которых и будут определены существенные характеристики таких понятий как: местничество, регионализм и национализм.

Для раскрытия данной проблемы, автор предлагает следующий тезис: местничество, рассматриваемое в границах индивидуального (субъектного) сознания, работает в позитивном социальном параметре и рассматривается уже не как "местничество", а как субэтнический патриотизм, включающий в себя такой элемент патриотизма, как любовь к своей "малой родине", выраженный в качестве своего физического духовного хронотопа. Местничество, рассматриваемое в границах коллективного (объектно-социального) сознания, работает в негативном социальном параметре и рассматривается собственно в качестве равного самому себе, В попытке выйти за свои границы субэпгический патриотизм трансформируется в местничество и начинает играть в общественном сознании негативную роль. Это связано с попыткой перевода своих ценностных ориентаций на более широкий соииумный уровень. Здесь происходит столкновение данных ориентаций, и целое, выраженное через "Центр", вытесняет периферийные ценностные

ориентации, пытаясь выработать свой собственный стиль ориентации, выражающийся в выработке общих культурных стандартов и символов.

Таким образом, субэтнический патриотизм, выраженный сквозь призму индивидуального (субъектного) сознання (позитив), и местничество, выраженное сквозь призму коллективного (объектный уровень) сознания (негатив), являются элементами этнического и субэтнического самосознания. При переходе данного понятия (этнического самосознания) на более высокий уровень социальной организации происходит трансформация этнического самосознания в национальное. Так, субэтнический патриотизм трансформируется в национальный патриотизм, а местничество трансформируется в национализм. Сумма двух моментов национального патриотизма и национализма образует такое понятие как национальное самосознание. Для национального патриотизма является характерным такой признак, как любовь к большой Родине "вообще", образуемый посредством общих стандартных форм культурной самоидентификации и единых символов и традиций. Здесь происходит социализация периферийных "энергий", традиций, обычаев. Характерным признаком национализма является возведение идеологии на более высокий уровень социальной организации, а именно, на уровень государства. Национализм является одним из моментов национального самосознания, выраженного во всеобщей своей форме. Так, если национальный патриотизм есть выражение индивидуального самосознания, хотя и выраженного в любви к "Большой Родине", то национализм есть отражение коллективного сознания. Национализм может функционировать только в рамках государственной политики, и выражается он как негативный элемент в системе общественного сознания не со стороны господствующей идеологии, а со стороны других социальных систем (государств).

Таким образом, определены границы функционирования этнического сознания в следующих терминах:

• субэтнический патриотизм, выраженный через свою субъективность (индивидуальность), т.е. чем корпоративнее группа, чем меньше выражены индивидуальные различия в ценностных ориентациях внутри той или иной группы, тем более индивидуальный, особенный характер она имеет, когда выходит за свои пределы в качестве единых ценностных установок;

• местничество, выраженное через свою объективность (коллективное, общественное сознание). Понятие местничества возникает, когда субэтническая ориентация выходит за свои пределы и выступает в качестве объектного фактора. Диалектика субъективного (субэтнического патриотизма) и объективного (местничества) образует элементы и границы такого понятия, как "этническое самосознание". На определенном этапе социальной организации местничество является важным структурообразующим фактором стабилизации общества, закрепленным традициями, обычаями, общими ценностными установками, посредством своей системообразующей обьектносги. В рамках социальной организации этноса оно непосредственно

отражало объективный фактор существования основ самого этноса, выражающийся в этническом сознании и, конечно же, в своей этнической само идентификации. Однако когда социальная организация усложняется, появляются совершенно иные интегрирующие предпосылки для консолидационных процессов (имеется в виду появление такой формы социальной структуры, как нация). Возникает интересная ситуация: когда субэтносы достигают своей самоидентификации, они начинают отпочковываться от своей первоначальной игнорированной группы к другим этносам, появляется множество центров со своими ценностными установками. В этих условиях этническая самоидентификация, являясь положительным фактором в границах этнического поля, становится тормозом в границах национального поля. В национальных социальных образованиях интегрирующие основы лежат совершенно в иных плоскостях, нежели те, на которые ориентировались этнические социальные организации. Объективная претензия каждого этноса на сохранение и распространение своих ценностных ориентации отражала лишь их объективность, во не отражала объективности новой социальной реальности. В новой реальности складывается такая ситуация, когда количество этносов со стороны своей этнической самоидентификации преобразуется в качественные центры "монады". Без решения данной проблемы этносы разбиваются на субэтносы и так далее, пока не достигают своей границы, за которой возникает необходимость в новой социальной организации, основанной не только на этнических факторах, но и национальных (государственных). Появляются общенациональные идеи, новые традиции, символы, которые уже на новых условиях структурируют общество. В этих условиях появляется объективная необходимость в новом понятии, отражающем новую реальность, а именно в понятии "национальное сознание". Местничество, являющееся в этническом измерении элементом этнического сознания и обеспечивающее объективное функционирование этноса в его собственном измерительном поле, в национальном измерении играет уже негативную роль. Здесь оно уже осуждается как фактор, подрывающий основание новой социальной организации, именуемой нацией.

На этой границе происходит трансформирование этнического (само)сознания в собственно национальное (само)сознание. Субэтнический патриотизм преобразуется в национальный патриотизм (субъектность), а местничество (объектность) в национализм. Таким образом, национальный патриотизм и национализм являются элементами (границами) национального самосознания.

Во пторой главе «История н теория таджикской идентичности» рассматриваются проблемы, связанные с семантическим изменением этнонима «таджик» в различные периоды его развития. Раскрываются различные коннотации этнонима «таджик» с 8 по 17вв.

В данной главе показывается борьба за идентичность, связанная с контролем властвующих этнических групп за основные сектора власти:

политической, экономической, культурной и религиозной. В этой связи раскрываются неформальные сектора, которые становятся теми нишами, благодаря которым таджикн выживали и сохраняли свою идентичность в условиях, когда их вытесняли из ключевых официальных секторов власти.

Во второй главе раскрывается то, каким образом осуществлялась советская конструкция таджикской идентичности, а также ответ на вопрос, почему таджики так и не смогли сформулировать свою национальную позицию в ходе национального размежевания в 1924 и 1929 гг. и, как результат, остались без своих культурных исторических центров. Все эти причины раскрываются посредством использования теории конструктивизма.

В первом параграфе.второй главы «Таджикская идентичность: исторический контекст» автор отмечает основные этапы изменения семантической нагрузки этнонима «таджик» как со стороны своего самоименования, так и со стороны других этнических групп.

Первая интерпретация, которая основывается на структурном различии номадического способа жизни (тюркские племена) и оседлого (иранцы и таджики), была отражена в компендиуме тюркского поэта 11 века Махмуда Кашгари. Он, в частности, отметил: «Как не существует кепки без головы, так и не существует тюрка без тата (иранца)».1

Это утверждение отражает взгляд представителя номадической культуры, который, по всей видимости, выделял иранцев (Тат) не только по способу экономической и политической жизни, но и по их культуре. В этом утверждении еще не присутствует негативное отношение к земледельческим народам, с которыми кочевые тюркские племена уже начали входить в тесное взаимоотношение.

Исторические события показывают, что Центральная Азия с б века до н.э. и до 11 века н.э. была заселена такими оседлыми народами, как согдийцы и хорезмийцы. Активное включение тюркских народов в процесс массовой миграции вземледелшескиеобластиЦентральнойАзииначннаетсяс 11 века. При этом не стоит забывать, что по территории Центральной Азии проходил также Шелковый путь, который создавал ситуации встречи различных цивилизаций в данном пространстве. Культурный обмен идеями проходил не только между земледельческими народами Центральной Азии. Поток различных идей из Китая в Римскую империю и обратно создавал уникальный обмен не только идеями и культурными ценностями, но и различным укладом жизни (имеется в виду активизация диалога между оседлыми и номадическими народами), что отразилось в культуре данного региона. Специфическая культура Центральной Азии даже сегодня сохраняет следы сосуществования многообразных культурных форм и традиций по всей территории.

Достоинство таджиков оценивалось с 11 по 15 века по уровню их

1 Uht. nokh.: Subtenly M.E. The Symbiosis of Turk and Tajik I Central Asia in Historical Perspective. - Westview Press, 1994. - P. 103.

компетентности и знаний, и они выступали в таких социальных ролях как: визири, учителя, поэты, суфийские шейхи, администраторы, улемы. Усиление культурной тюркской элиты и постепенная замена таджикских представителей па тюркских создавали ситуацию соперничества с использованием тюрками политических механизмов для дискредитации таджиков и их исключения из секторов, которые, в основном, традиционно занимали таджики.

Автор выделяет следующие этапы изменения семантической нагрузки этнонача «таджик»:

1) Таджик как самоназвание (антропоним). 8 век. С нейтральной, безоценочной окраской.

2) Таджик как этническое самоименование. 11 век (А. Бейхаки). Положительная оценочная коннотация.

3) Тат (ираноязычный, таджик), отличающийся от тюрков по способу ях жизни (оседлый), а также по языку (персидский). Пвек (Кашгари). Оценочной окраски не имеет.

4) Таджик как этническая и стратификационная категория в государственной системе монгольского государства. 13 век (Рашид-ад-Дин), Оценочная окраска - положительная.

5) Таджики - это сарты. 15 век (А.Навои). Оценочная окраска отсутствует или близка к положительной.

6) Начало противопоставления тюрков таджикам. 16-17вв, (Бахадур Хан). Этноним «таджики» употребляется с негативной оценочной окраской, что связано с появлением культурной протюркской узбекской элиты (появление стандартного староузбекского языка - чагатайский диалект -А.Навои). С этого момента противопоставление узбеков таджикам становится видимым.

Еще одним маркером этнонима «таджик» является социально-экономическая и культурная группа «сарт», которую можно хронологически обозначить следующим образом:

• после падения Самапидского государства (конец 10в.) часть таджиков, вытесняемая тюрками из политических, военных и, главное, из экономических секторов переходит в неформальные сектора экономики. Это приводит к тому, что уже в 12 -13вв. часть таджиков, включенных в экономические неформальные сектора, называются со стороны других этнических групп сартами (купцы). К этому времени тюрки относили к сартам всех городских жителей. При этом стоит отметить, что купцы по роду своей деятельности не могли рассматриваться исключительно как городские жители по той причине, что они всегда находились в пути. Единственно, что могло их связывать с городскими центрами, так это то, что караван - сараи находились в чертах города (на его окраине). Именно в этих местах также концентрировались суфийские ханака и братства, которые непосредственно были связаны также не только с ремесленническими секторами, но и торговыми, через которые они расширяли зону своего влияния.

• После появления на политической арене Средней Азии Шейбанидов в конце 15 начале 1бвв., мы замечаем, что узбеки уже начинают противопоставлять себя таджикам. Это связано, конечно же, с появлением культурной тюркской элиты и как результат вытеснения таджиков из их привычных секторов образования и культуры. В то же время: «Абулгази (в XVIIb.) называет сартами только среднеазиатских горожан, противополагая их узбекам и туркменам и нисколько не сближая их с «кызылбашами» (персами).

...Под влиянием завоевателей сами горожане-туземцы стали называть себя сартами; но племенное различие между тюрками и таджиками так велико, что представители обоих народов не могли называть себя одним и тем же именем. Так как большинство оседлого населения теперь говорило по-тюркски, то сартами стали называться только горожане-тюрки, в противоположность не только кочевникам, но и таджикам, и теперь жители, например, Ташкента прямо говорят о са рте ком языке, в противоположность таджикскому. Таким образом установилась разница между терминами сарт и таджик, которые некогда были синонимами».2

Автор выделяет следующие интерпретации термина сарт:

- Сарт как индикатор различия иранцев (таджиков) от тюрков. А.Навои (5 5 век);

- Сарт есть не этническая категория, а социо-культурная группа;'

- Сарты - оседлые или ведущие полуоседлый образ жизни тюрки или доузбекские тюркские племепа. При этом данное наименование они получили со стороны самих узбеков, которые прибыли в Центральную Азию в конце 15 - начале 16 веков;*

- Сарты - это симбиоз таджикской и узбекской ндентичлостей.5

Решение вопроса относительно термина «capí» лежит в рассмотрении

его не как константной этнической или социо-культур ной единицы, а в параметре изменения его значения в разные исторические периоды.

Во втором параграфе второй главы «Советская конструкция таджикской идентичности» раскрывается то, что советская конструкция таджикской идентичности во многом была определена тем социально-политическим контекстом Центральной Азии, который существовал еше в 19 веке. Девятнадцатый век стал для Центральной Азии той границей, которая резко изменила вектор направленности ее развития. С 1860 по 1880-е гг. Центральная Азия была завоевана Россией. Территория Кокандского

1 Бартольд В.В. Сочинения.-М„ 1964. -Т. II. - ч.2. - С. 313.

3 Fragner B.G. The Nationalization of the Uzbeks and Tajiks H Muslim Communities Reemerge: Historical Perspectives on Nationality, Politics, and Opposition in the Former Soviet Union and Yugoslavia / Ed. A. Kappeler, G. Simon, О. Brunner, E. Allworth. -Durham: Dude Univereily Press, 1994. - P. 15.

* Бэртольд B.B. Указ. соч. - С. 313, 528.

s Гафуров Б.Г. Таджики. Кн. П.- Душанбе: Ирфон, 1989. - С. 292-293; Subtetoy М.Е. Ibid. - p.49;Roy О. The New Central Asia. The Creation of Nations. New York University Press,2000. -P.17.

ханства была присоединена к России, также как и часть Бухарского эмирата и Xивинского ханства. На завоеванной территории российское правительство в 1865 году образовало Туркестанскую область Российской империи, которая в 1867 году была преобразована в Туркестанское генерал-губернаторство. Бухара и Хива, по мирному договору с Россией, стали протекторатами и попали в вассальную зависимость от России.

После завоевания, Центральная Азия впервые столкнулась с модернизационными процессами. Выход ряда интеллектуалов Средней Азии за свои пределы, а также встреча их внутри своих собственных границ с новыми технологиями и идеями вызвали сильное интеллектуальное брожение в умах людей данного региона. Первые, кто с воодушевлением воспринял эти новоявления в жизни Средней Азии, были просветители. К их числу можно отнести: Ахмада Доииша (1827-1897), Мнрзо Сироджа (1877-1914), Мирзо Соми (1837-1903), Чокан Валиханова(1835-18б5), ИбрайАлтынсарина(1841-1889), Абая Кунанбаева (1845-1904), Закирджона Холмухаммедова (Фуркат) (1858-1909), Мунаввара Кары Абдурашид хана (1878 - 1913) и др. Часто их именуют джадидами, хотя между просветителями и джадидами существует различие. Дело в том, что просветители в большей мере были культурно-образовательным движением, тогда как джадиды были в большей мере связаны с политическими платформами, несмотря на то, что на начальном этапе их деятельность носила просветительский характер. Рассматривая просветительское движение в Средней Азии, необходимо отметить, что многие его представители со временем переходили на политические платформы, тем самым, сближаясь с джадидами. Хотя, на мой взгляд, как просветительство, так и джадиды являются двумя сторонами одного и того же модернизированного движения центрально-азиатских интеллектуалов под названием «джадидизм».

С чем было связано такое энергичное отстаивание идеи создания «Великого Туркестана» джадидскими интеллектуалами? Было ли оно заложено в самих концептуальных основаниях социально-политического и культурного движения джадидизма, или же оно было сконструировано политическими элитами, вначале - Российской империи, а в дальнейшем -советской политической номенклатурой? Может быть, джадиды хотели создать нечто иное, но у них не получилось в результате сложившихся политических обстоятельств?

Полагаю, что 1917г. стал той критической точкой, которая разъединила движение панисламизма от пантюркизма, приведшей пантюркистов в дальнейшем к узбекскому национализму.

Итак, исходя из вышеизложенного, можно выдвинуть тезис, который объясняет причину появления столь радикального движения как пантюркизм и, особенно, узбекский национализм в границах Средней Азии, выраженный в качестве воображаемого сообщества «Великого Туркестана» в ходе национального размежевания в 1924г.

Полагаю, что джадиды, особенно, его радикальные члены, реализующие программы пантюркизма, были в тисках концептуализированной реальности в терминах российской этнографической школы имперского периода. Этот концепт был сформулирован в 18б7г„ с момента создания Туркестанского края, в который были включены две области Сырдарья и Семиречье, позже Самарканд и Ферганская область, земли, которые были аннексированы у Бухарского эмирата и Кокандского ханства. В дальнейшем, многие среднеазиатские интеллектуалы использовали конструкт, который во многом предопределил судьбу Центральной Азии. Таджики были тем народом, который, с одной стороны, должен был благодарить судьбу, что Россия дала возможность вновь обрести свою государственность, пусть с урезанными границами и недостаточной независимостью после образования Таджикской Советской Социалистической республики, с другой, таджики стали жертвой той концептуализации Средней Азии, которая была осуществлена в 70-е годы Х1Хв. Российской этнографической школой.

Генерал-губернатор Туркестанского края К.П. Кауфман видел основную угрозу для национальных интересов России в оседлых народностях, главным образом, проживающих в городах, которые, по его мнению, были ярыми приверженцами ислама. Критика К.П. Кауфмана была направлена на своих предшественников периода Екатерины II, которые толерантно относились к исламу и обеспечивали ему помощь в создании исламской структуры в границах Российской Империи, что, с его точки зре!шя, только усиливало Ислам и подрывало основы Российской государственности. Он отмечал: «Нахождение того, что Ислам укоренен к жизни через тесную свою связь с государством и использование государственной власти в своих собственных целях, привело к осознанию местной администрации того, что лучшим способом борьбы с ним [исламом] должно быть полное его игнорирование. В этом случае, государство не позволяет исламу объединяться под его знамя, что постепенно приводит к процессу его [ислама] упадка».4 Эта помощь была оказана кочевым народностям. Ориентация на помадические народы проявилась в появлении новых городов в Туркестане: Верный (Алматы); Пишкек (Бишкек); Ашхабад.

Здесь возникает вопрос о том, насколько категоризация Средней Азии в качестве термина «Туркестан» была связана с Российской Империей? Или этот термин был механически взят российскими этнографами Х1Хв. из прошлой истории данного региона? Проблема заключается в том, насколько совпадало значение «Туркестанский край» в Российском кнгтексте Х1Хв. и в историческом в 15-16вв.?

Термин «Туркестан» упоминается в произведении Бабура «Бабур-Наме» и Бинои «Шейбани-Наме». Однако стоит отметить, что при переводе на русский язык часто происходило наложение современного категориального (ориенталистского) аппарата на исторические события и географические

* См. Quoted in Beiiavskii, Materialy po Turkestanu (St. Petersburg, 1884), 59. / Khalid A. The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia. - Berkeley - Los Angeles — London: University of California Press, 1998. - P. 53,

места, которые не всегда совпадали. Это можно проследить на примере некоторых частей из произведения «Шейбани - Наме» Б мной.' Применение термина «Туркестан» на всю Центральную Азию было напрямую связано с политикой пантюркистов, которые до сих пор продолжают манипулировать данным термином.

Бабур также не раз использует термин «Туркестан» в русском переводе, однако в то же время он различает его от «Мавераннахра».®

Нет сомнения, что Туркестан отражал лишь какую-то часть региона Средней Азии. Возможно, под «Туркестаном» понимался город Туркестан, который сегодня находится между Узбекистаном и Казахстаном, или же обозначалась территория, которая находится ближе по направлению к Кашгару.

Таджикские интеллектуалы до сих пор сопротивляются относительно данной категориальной тотализации в отношении Центральной Азии. Однако этот термин «Туркестан» до сих пор еще не вышел из словарного употребления со стороны многих радикально-настроенных протюркских идеологов Центрально-азиатского региона.

В ходе национального размежевания судьба таджиков практически была предопределена тем, что элитная часть таджикских интеллектуалов приняла протюркскую программу, а оставшиеся интеллектуалы оказались в меньшинстве и не были способны противостоять данной категоризации («Туркестанский край»),

В дальнейшем, эта категоризация была наложена на советскую конструкцию таджикской идентичности с той лишь разницей, что контроль над Таджикистаном осуществлялся по-новому: Россия - Узбекистан (с центром Ташкент) - далее Худжанд (северный регион Таджикистана), контролирующий южные и восточные регионы Таджикистана.

В третьей главе «Современная конструкция таджикской идентичности» раскрывается то, каким образом категоризация и конструирование территориального пространства советского Таджикистана стали катализатором гражданской войны в Таджикистане. Немаловажное значение в данной главе отводится тому, как и каким образом происходила борьба за идентичность между различными элитами, и как эта борьба влияла на ход государственного строительства в Таджикистане,

Первый параграф третьей : «Гражданская война в Таджикистане; вопрос идентичности» показывает, что официальная политическая элита испытывает острую потребность в анализе причин гражданской войны в Таджикистане, основанном не на мифологическом представлении, а с позиции научного и объективного исследования.

С первого взгляда, рассматривая динамику гражданской войны в

'Бинаи А. Шайбани-Наме//Материалы по истории казахских ханств ХУ-ХУШ веков (извлечение из персидских и тюркских сочинений). - Алма-Ата: Наука, 1969.-С. 91127.

" Бабур-Наме. Записки Бабура.-Ташкент: Изд. Академии наук Узбекской ССР, 1958.-С. 58.

Таджикистане, обнаруживаешь очевидную связь конфликта со структурным столкновением региональных интересов. Причем эта структура, действительно, была функционирующей во времена Советов. Куляб в 1973 г. и Курган-Тюбе в 1977г. становятся самостоятельными административными единицами наряду с ЛенинабадскоЙ областью и Горно-Бадахшаиской Автономной областью, статус которой мог изменить только центр - Москва. Региональный союз Легошабадской, Кулябской и Курган-Тюб инской областей был противопоставлен регионам Гарма и Горного Бадахшана. Эта внешняя конструкция не объясняет нам, почему именно Куляб, а не Гарм и не Бадахшан занял позицию клиентства по отношению к ЛенинабадскоЙ области. Почему именно данная конфигурация была создана или она была создана на основе случайных обстоятельств? Ответ на данный вопрос напрямую связан с вопросами идентичности, которые стали важным мобилизирующим фактором в Таджикистане. Это особо прослеживается на примере ре концептуализации Кулябской области в терминах ее структурных взаимоотношений с ЛенинабадскоЙ областью.

Это позволяет увидеть то, каким образом возникли различные региональные элиты, которые были сконструированы в период советской власти, и как они спровоцировали конфликте Таджикистане. Впоследствии, именно данный конфликт, выразившийся в гражданском противостоянии, создал условия для начала деконструкции этой контролирующей структуры, созданной по схеме: Россия—Узбекистан-Таджикистан. Этот процесс особо выпукло отразился в ходе переговоров между правительством Таджикистана и Объединенной Таджикской Оппозицией (ОТО). Здесь важным является также вопрос о том, насколько сохранились прежние региональные конфигурации в современной политической жизни Таджикистана? Если они изменились, означает ли это, что таджикская идентичность существует лишь в сфере конструктов, созданных вначале политической элитой советской власти, а в последующем - современными элитами Таджикистана (19942001 гг.)? Или же таджикская идентичность имеет свои сущностные кр!гтерии, которые образуют ее целостность? Этот аспект постоянно создает дискуссионное напряжение среди исследователей, анализирующих природу таджикской идентичности.

Колхозы и совхозы, напрямую связанные с традишкмшыми институтами сельских районов и функционирующие на неформальных принципах коммуникации, были распределены между двумя формами авторитета: партийными аппаратчиками и религиозными лидерами. События в Таджикистане показали, что основными регионами, которые были связаны с партийной номенклатурой, являлись Кулябскнй и Курган-Тюбинский. Эта связь осуществлялась через общины, которые имели тесные отношения с тюркскими кланами и племенами. Региональная связь между Худжандом, Кулябом, Курган-Тюбе и Гиссаром показывает нам, что эти районы были связаны через традиционные институты, которые в большей мере имеют отношение к тюркской социальной и экономической конфигурации, учитывая,

что исторически именно в этих регионах проживали узбеки. Основным дифференцирующим критерием, отделяющим таджиков от тюркских племен, является отсутствие у таджиков структурной племенной организации в социокультурной и экономической жизни. Несмотря на это, провести четко обозначенную грань между таджиками и тюрками, основываясь на этом критерии, в отдельных случаях достаточно нелегко. Данный анализ проводится с целью определения, каким образом кулябцы оказались в одной группе с представителями Ленинабадского, Курган-Тюбинского и Регарского регионов? И почему так оказалось, что после прихода к власти Кулябского региона, последний резко отошел от прокоммунистического и тюркского политического альянса (Ленинабад, Курган-Тюбе и Гиссар) и обратился к поиску собственно таджикской идентичности? Сегодня можно сказать, что именно Кулябский регион является ведущим в определении направления в процессе формирования общетаджикской идентичности.

Что касается таких регионов как Гарм и Бадахшан, то они не потому оказались рядом, что здесь более «чистые» таджики, но потому, что они в меньшей степени были связаны с партийной номенклатурой из-за отсутствия у них структурных связей на уровне племенных структур. Мобилизация ленинабадской номенклатурой Кулябского и Курган-Тюбинсшго регионов объясняется общей системой связей между ними. Эта связь осуществлялась не только на официальном, но и на неформальном уровне, активно используя как исторические коллективные формы идентичности (авлод, кавм), так и остаточные формы племенных отношений. Неслучайно Куляб и Курган-Тюбе получили самостоятельные административные статусы в 80-е годы. Интересно отметить, что в Ку рган-Тюбинском регионе основными силами, поддержавшими коалицию Ленинабад - Куляб, были представители локайского племени и арабы, у которых также сильны племенные структурные связи. Данное рассмотрение не говорит о том, что Куляб основан на племенных формах связей с сетью традиционных неформальных институтов, на которых основываются тюркские племена, но о том, что кулябская идентичность была искусственно сконструирована, причем при использовании структурных (племенных) каналов влияния, партийной номенклатурой Таджикистана, имевшей тесные связи с Ташкентом, который также был традиционно контролируем московским центром. Советские официальные лица контролировали Таджикистан не только на официальном уровне, но, главным образом, используя структурное манипулирование регионами, которые были построены по региональным характеристикам, и также были усилены влиянием местной политической номенклатуры.

Неслучайно, как только рухнула власть коммунистов, вследствие распада Союза, а вместе с ней и ленинабадской номенклатуры, кулябцы постепенно стали менять направление своей идентификации в сторону общетаджикской идентичности, в особенности, после своего освобождения от опеки северного региона к началу завершения гражданской войны. Такая быстрая смена сам о идентификации и ориентации кулябского региона говорит о том, что

вместе с исчезновением структуры (ленинабадского центра), которая сконструировала «фиктивную идентичность» кулябцев, исчезла и причина ее появления.

Отключенность представителей Гармского региона от власти перевела их в неформальный и нелегальный сектор экономики, что логически привело гармиев к связи с неофициальным духовенством. Можно сказать, что формирование контрэлиты Гарма не было отделено от формирования ее идеологии - ислама, которая родилась совместно с самим структурным положением представителей Гармского региона. Это положение давало им единственную возможность влиять на ситуацию только посредством использования неформальных систем связей. Это объединяло их также с Бадахшаном.

Следующим объединяющим фактором между ними являлось то, что формы их мобилизации лежали не только в традиционных каналах влияния, а на базе более широкой идеологии: демократической (Бадахшан) и исламской (Гарм). Несмотря на то, что авлодная система у них ярко выражена, мы, тем не менее, можем отметить, что мобилизация проходила на основе политических программ, осуществлявшихся на базе неформальных секторов, непосредственно связанных с этими регионами.

Интересно, как только распалась старая система патронимических связей (Ленинабад - Куляб - Курган-Тюбе), сразу же начался процесс деконцептуализации прежней структуры и создания новой концептуализации пространства на территории Таджикистана на иных критериях.

Можно сказать, что политика ленинабадской номенклатуры была основана на тех же основаниях, что и купябская, с единственным различием, что на нее накладывались также и традиционные структурные связи. Несмотря на то, что Куляб был в политическом альянсе с Худжандским, Курган-тюбинским и Гиссарским регионами при поддержке Узбекистана, па последней фазе военных действий верх взяли политические (национальные интересы) таджикского военно-политического альянса. Это связано было с тем, что основной формойевязи между Узбекистаном и проправительственным таджикским альянсом во главе с Кулябом являлись в большей мере структурно-политические формы, скрепленные семейными и клановыми связями, нежели культурные. Это привело к тому, что на заключительной стадии Кулябский военно-политический альянс отошел от Узбекистана и его союзников, которые в большей мере были представлены Худжандским, Курган-тюбинеким и Гиссарским областями. Приоритеты личных выгод, привилегий и интересов (теория рационального выбора) стали той границей, которая де конструировал а прежние социальные объединения и союзы.

Примодиальные компоненты таджикской реальности в ходе гражданской войны были лишь формами для манипуляции ими различных политических групп в целях достижения тех или иных выгод, выраженных особенно на последней стадии конфликта в Таджикистане.

Таким образом, можно заключить, что таджикское государство с момента его образования прошло несколько этапов:

1.Этап советской конструкции таджикской нации с 1924г. по 1989г.

2. Начало этапа рекоииептуализации советской конструкции таджикской нации с 1989г. до полной ее деконструкции с момента завершения гражданской войны в Таджикистане в 1997г.

3.Начало конструкции новой таджикской государственности и нации с 1997г. по настоящее время.

Итак, можно заключить, если теория конструктивизма объясняет причины создания государства и нации; теория рационального выбора (рационального инструментализма) выясняет причины деконструкции государства - нации, то теория примодиализма объясняет причины ее устойчивости.

Во втором параграфе третьей главы «Современные дилеммы таджикской идентичности: вопрос культурной идентификации» рассматривается то, как происходила и происходит борьба культурной и политической элиты за конструкцию, а в некоторых случаях и деконструкцию современной таджикской идентичности.

С 1989 до середины 1992гг. культурная {универсалистская с элементами националистической) и конфессиональная элиты заняли ключевые позиции в политической системе контроля, как над распределением, так и конструированием ресурсов, включая символические, в Таджикистане, Единственно, что им не удавалось контролировать — это большую часть экономических ресурсов, которые располагались в северной части Таджикистана.

В этот период многие культурные движения постепенно трансформировались в политические платформы, которые пытались деконструировать символическое пространство Таджикистана в новых терминах, связанных с поиском новой идентичности.

Основные маркеры, измеряющие параметры направленности таджикской идентичности, можно очертить через культуру и религию.

Это направление было связано с поиском общих и культурных универсальных связей. Культурная элита Таджикистана нашла ее в общеиранском цивилизационном пространстве. Это привело к закреплению в Конституции Таджикистана, где государственным языком являлся уже не просто таджикский язык, но таджикский (форси).

С конца 1992г. до 1997г. военно-политическая и культурно-националистическая элиты сменили прежние элиты: культурно - универсальную к конфессиональную (мютитаргоованны й Ислам).

Интеграция 30 % представителей ОТО (Объединенной Таджикской Оппозиции) во властные структуры Таджикистана во многом также снизила роль региональных элит в Правительстве.

Сегодня можно отметить два концептуальных направления в Таджикистане, которые соперничают в борьбе за идентичность: государственное (светское) и религиозное.

Однако стоит отметить, что недоверие между светской и религиозной сторонами до сих пор до конца не преодолено.

Первая волна культурной элиты — движение «Растохез» пыталось расширить интерпретацию таджикской национальной идентичности до совпадения ее с проиранским культурным пространством. Это отразилось через языковой индикатор, который указывал на эту связь как посредством совпадения таджикского и персидского языков, так и началом ре концептуализации символического пространства Таджикистана, не столько в терминах собственно таджикской культуры, сколько персидской.

Однако современная иранская культура связана с религиозным шиитским направлением в исламе, тогда как таджикская культура - с суннитским направлением (более 90% исповедуют суншггский Ислам).

Компромисс между универсалистской (проиранской) и национальной (таджикской) был найден первым движением культурной и лингвистической элиты. Главный проспект им. В.И. Ленина был переименован на проспект им. А.Рудаки, так как он обеспечивал связь таджиков с культурным иранским пространством. Эта связь была найдена через языковой индикатор -таджикский (форси). А.Рудаки был некоторым компромиссом между культурным соответствием таджикской и иранской идентичпостямн.

В ходе гражданской войны в Таджикистане с ослаблением влияния культурных элит после 1992-1993гг., политическая элита заменила в Конституции Таджикистана статью о государственном языке, где «таджикский - форси» был заменен на «таджикский язык». Это, конечно же, было связано с новой стратегией государства, связанной с попыткой найти соответствие между культурным и территориальным пространством современного Таджикистана. Другая причина состояла также в том, чтобы диета!тироваться от самого Ирана, который с официальной точки зрения проправительственных сил был связан с развязыванием конфликта в Таджикистане.

Интересно, что как только был подписан межтаджикский договор между Правительством РТ и ОТО в 1997г. наметилась сразу же другая тенденция.

Сегодня Конституция Таджикистана в вопросе о государственном языке вновь внесла поправки и восстановила тот вариант, который бьш внесен в Конституцию Таджикистана первой волной таджикской культурной элиты (движением «Растохез»), а именно, таджикский (форси). Это несомненно отражает изменение в структуре самих культурных элит Таджикистана в системе политической власти.

В 2000г. вышла новая валюта «Сомони», которая была предзнаменована в честь выдающегося политического деятеля — Исмолла Сомони. Источники таджикской идентичности во многом связаны с образованием Саманидского государства с девятого по конец десятого века, именно при этом государстве

произошла консолидация таджиков. Помимо исторических личностей были представлены также деятели советского Таджикистана. Это следующие имена: 1 сомони: Мирзо Турсун-заде 5 сомоии: Садриддин Айни 10 сомони: Хамадани 20 сомони: Абуали ибн Сино 50 сомони: Бободжон Гафуров 100 сомоии: Исмонл Сомони.

Здесь возникает вопрос: почему были отобраны именно эти личности, а не другие?

Во время телевизионной пресс-конференции*, связанной с ответами на вопросы относительно новой денежной номинации, один из вопросов, который прозвучал со стороны граждан Таджикистана, был следующим: «Почему А.Рудаки не был включен в денежную номинацию Таджикистана?» Заместитель Председателя Национального Банка Таджикистана ответил, что причина заключалась в том, что А.Рудаки был слеп и показывать его на обозрение общественности в такой форме было неприлично.

Необходимо отметить, что эти причины связаны с двумя основными интерпретациями: социально-политическими и культурологическими.

Сошшльно-полнтическая интерпретация

Заместитель Председателя Национального Банка Таджикистана был частично прав, когда сказал о том, что А.Рудакн был слеп. Но здесь возникает вопрос: он был слеп от рождения или его о слепил и? Самый распространенный ответ: А.Рудаки был ослеплен внуком Исмоила Сомони. С этой точки зрения, включение А.Рудаки в денежную номинацию 2000г. могло бы постоянно напоминать населению Таджикистана о той роли, которую сыграл внук Исмоила Сомони, подписавший приказ об ослеплении А.Рудаки. Даже если это было связано с давлением тюркских военачальников и религиозного духовенства на внука Исмоила Сомони, которые обвиняли А.Рудаки в его связях с Карматским движением, оно, тем не менее, негативно влияет на политический имидж Исмоила Сомони.

Существует другая версия. Она основана на том, что А.Рудакибыл слеп с самого своего рождения. Эта точка зрения не поддерживается многими ведущими специалистами. В интервью с академиком Н.Негматовым были высказаны сомнения относительно его врожденной слепоты. Как объяснить, что Рудаки постоянно участвовал в пирах и выражал в своих стихотворениях те детали, которые указывают на то, что он не был слеп?10

К тому же нельзя не принимать тот факт, что большинство населения

' Телевизионная пресс-конференция. Ответы на вопросы Зам, Председателя Национального Банка Таджикистана на вопросы телезрителей. Душанбе, ноябрь, 2000г.

" Интервью с академиком Негмэтовым Н,- Душанбе, 30 сентября, 2003г.

32

продолжает верить, что Рудаки ослепили. Эта версия вдобавок подкреплена известным таджикским фильмом «Смерть поэта», который часто показывают по национальному таджикскому телевидению, (фильм был создан еше в советское время).

Несмотря на вышеприведенное замечание, стоит отметить, что национальный символ Исмоила Сомони действительно является прекрасным выбором для современного таджикского государства.

Во-первых, это связано с тем, что именно при нем начался процесс консолидации таджиков в пространстве Саманидского государства.

Во-вторых, в этот период прекрасно сосуществовали светское и религиозное мировоззрения.

В-третьих, в его время процветала наука, культура и при этом свободно сосуществовали религиозные различные конфессии: мусульманская и христианская, зароастрийская и иудейская.

И, наконец, по последним социологическим данным этот символ поддерживает 64,4% населения Таджикистана."

Что касается ослепления А.Рудаки, то он был ослеплен не самим Исмоилом Сомони, а его внуком, при котором начался процесс активизации религиозной нетерпимости и усиления позиции милитаризированной протюркской элиты.

Символ Исмоила Сомони олицетворяет в себе как военную силу, так и миролюбивость по отношению к своим противникам. Учитывая то, что роль символов является важным для политических элит Таджикистана, образ И.Сомони может сыграть важную роль в стабилизационном процессе в Таджикистане.

Культурологическая интерпретация

Другой причиной, почему А.Рудаки был исключен из банковской номинации, являлась ориентация политического руководства и интеллектуальных элит в 2000 —2001гг. на сохранение соотношения культурной идентичности с национальными стандартами, то есть на совпадение культурного и политического пространства. Это положение мы можем рассмотреть на примере языка. А.Рудаки был основоположником таджике ко-пер с ид с кого языка (форси), с которым связана таджикская культура. Сам А.Рудаки был из Пенджикента, который сегодня находится в границах современного Таджикистана. И, конечно, не включение А.Рудаки в денежную номинацию вызвало много недоумений.

Одним из таких примеров может послужить позиция таджикского академика в области таджикской филологии М.Шукурова, который указывает на то, что советские руководители, поддерживая концепцию классовости

11 Социологическое исследование, проведенное социологической группой «Афкор» в девяти городах Таджикистана; Душанбе, Курган-Тюбе, Куляб, ТУрсун-заде, Вахдат, Бохтар, Худжанд, Hay и Исфара. Выборка - Республиканская, № 1000, - Душанбе, июль 2003г.

языка, боролись против классического таджикского (форси) языка. Это привело, по его мнению, к тому, что многие таджикские интеллигенты стали говорить на языке своего региона, кишлака. В итоге это привело к краху классического таджикского языка, а вслед за ним и к краху таджикской нации.

Полагаю, что причина лежит в другой личности, которая была включена в банковскую номинацию - С. АЙни. Подобно А. Рудаки, он был основоположником языка, но в отличие от А.Рудаки, С.Айни был основоположником современного таджикского языка (на основе графики кириллицы).

Даже если бы была дополнительная банковская номинация, мы не увидели бы А.Рудаки до той лоры, пока национальная стратегия не изменит своей ориентации на Иран. Но здесь дилемма выбора идентичности сохранит свое напряжение. Несмотря на то, что в новой Конституции Таджикистана государственным языком вновь стал таджикский (форси) и отношения с Ираном изменились к лучшему, культурная универсалистская элита (проиранская) постепенно влияет на выбор и ре концептуализацию проиранских форм идентичности. А.Рудаки остается все еще на периферии во взшядах политических элит Таджикистана. Даже, несмотря на то, что недавно были выпущены в ограниченном количестве монеты в честь юбилея А.Рудаки, многие граждане Таджикистана так и не смогли их увидеть. Дилемма между культурным и территориальным параметрами языка: таджикский и таджикский (форси) еще до сих пор стоит на повестке дня современного Таджикистана.

Сегодня мы можем отметить резкую критику современного таджикского языка с графикой кириллицей. Эта критика косвенно направлена на легитимность самого С.АЙни, который является основоположником современного таджикского языка на основе не только графики кириллицы, но и включением в таджикский язык богатых народных говоров и диалектов Таджикистана.

В настоящее время по социологическим данным рейтинг А.Рудаки среди респондентов выше, чем у С.Айни 11,4% к 8,3% и А.Фирдавси—11,4% к 2,6%.

Фактически символ А.Рудаки идет после символа Исмоила Сомони, уступая ему намного 11,4% к 64%. Вторую позицию символ А.Рудаки разделяет с Б.Гафуровым 11,4% к 11,4%.11

Это показывает, что большинство респондентов поддерживают, главным образом, национальные символы, связанные с балансом, выражающимся через совпадение территориального национального пространства и проиранского. Хотя ориентация на совпадение культурного и территориального пространства внутри собственных границ в созна-

" Социологическое исследование, проведенное социологической группой «Афкор» в девяти городах Таджикистана: Душанбе, Курган-Тюбе, Куляб, Турсун-заде, Вахдат, Бохтар, Худжанд, Hay и Исфара. Выборка - Республиканская, №1000. — Душанбе,

июль 2003г.

нии действующих политических элит и населения Таджикистана, за исключением проиранской культурной элиты, является преобладающей.

В заключительном третьем параграфе «Современные дилеммы таджикской идентичности; религиозный вопрос» рассматривается то, что национализм, регионализм и этноцентризм стали в Центральной Азии первыми формами, на которых начали конструироваться нации и идеологические платформы республик Центральной Азии. Свою идентичность страны Центрально-азиатского региона стали искать в историческом прошлом. При чем каждая из республик ориентировалась на тезисе: чем древнее ее культура, традиции и государственность, тем более она обладает легитимностью на свое существование, тем более она является достойной. Все это напоминает средневековые средства доказательства того, что тот предает является истинным, который ближе находится к своему источнику. Не вдаваясь в оценку относительно современных форм национального самоутверждения государств в мире, хотелось бы отметить то, что они создают условия для появления такого фактора как синхронизация действий и аргументов, как национализма, так и исламизма, который также обращается к прошлому, «золотому» своему веку. Все это создает прекрасную почву для объединения ислама и государства. Средства одни и те же, цели разные. Нации обращаются к прошлому, чтобы приблизить настоящее к прошлому, тогда как фундаменталисты обращаются к прошлому, чтобы прошлое приблизить к настоящему. Эссеншиализм становится той органический формой, которая создает предпосылки для их объединения. В то время как в западноевропейских моделях национализма религия отделена от государства, национализм в мусульманских государствах имеет более тесную связь с религией. Это имеет свои объяснения, связанные с тем, что в исламе граница между светским и религиозным не так сильно очерчена, как в христианской традиции.

По мнению многих экспертов основы ханифитской юридической школы суннитского направления, которого придерживается около 90% мусульманского населения Таджикистана, дает больше свободы для адаптации религиозных положений ислама к реальности с использованием кыяс (аналогии) и предпочтения (истихсан).

Представители традиционного ислама обвиняют Исламскую Партию Возрождения Таджикистана (ИПВТ) в том, что они связаны с радикальной политической партией панисламисте кого толка Хизб-ут-Тахрир. В то время как представители ИПВТ обвиняют традиционный ислам в этой же связи.

Наиболее ярко различия между традиционным и политическим исламом выражены на примере двух кишлаков «Сурх» и «Чоркух», которые находятся в нескольких десятках километров от города Исфары.

Авторитет ИПВТ среди чоркуховцев15 сохраняется. Нет сомнения, что

13 Кишлак «Чоркух» находится в 100 км. от г. Исфары. Сами жители г. Исфары с

опаской смотрят на чоркуховцев, рассматривая их как радикально - настроенных

исламистов.

ИПВТ сдерживает радикалов в Чоркухе, тем самым, играя положительную роль. Кроме явно выраженной жесткой позиции религиозных представителей Чоркуха по отношению к традиционным культурным формам Таджикистана, они все же имеют направленность на сохранение национальных ценностей.

Это подтверждается входе интервью с одним из представителей Медресе «Салмоии Форс» к. «Чоркух», который работает на добровольной основе.

«...мы таджики и имеем свои ценности. Мы не являемся арабами и не можем быть ими. Наша задача сохранить все то, что определяет нас как таджиков»,5 4

Итак, можно сказать, что кишлак «Чоркух» идеологически не связан с Партией Хизб-ут-Тахрир, а ориентация на национальные ценности сближает их с позициями ИПВТ,

Кишлак «Сурх» отличает крайняя бедность. Многие жители уехали в Россию на заработки. Многие социальные сферы находятся в бедственном состоянии. В чайхане находится хозяин, который не имеет даже лепешек и постоянно готового чая для клиентов. На вопрос о значении национальных символов Таджикистана на флаге, который развевался недалеко от него, он не мог не только интерпретировать, но и не смог вспомнить, сколько звезд на нем (флаге).

В ходе беседы с имамом мечети «Сурх» можно отметить сильный традиционализм и недоверие к религиозным представителям кишлака «Чоркух». Сам имам «Сурха» имеет всего четыре класса образования. Свое назначение на должность имама, по его словам, он получил по наследству и, благодаря своему почтенному возрасту. Представление о жизни у него исходит исключительно от религиозного образования. Богатство для него явление преходящее, когда он переводит разговор о достатке кишлака «Чоркух». По-видимому, в идеологическом плане кишлак «Сурх» не сможет долго противостоять кишлаку «Чоркух» с его отлаженной идеологической и финансовой структурой, В то же время из двух действующих партий в кишлаке «Сурх» сторонников Народно-Демократической Партии Таджикистана больше, чем у Исламской Партии Возрождения Таджикистана.

Стоит выделить две формы панисламизма. Первая форма — неофундаментализм, представляющий радикальное крыло в движении панисламизма. К нему относятся: Аль Каида, движение «Талибан» и ИДУ (Исламское Движение Узбекистана).

Вторая форма панисламизма в большей мере связана с ненасильственными методами достижения своих целей (Партия Хизб-ут-Тахрир). Цель у обоих направлений является одна, средства для ее достижения - разные.

Оба направленна панисламизма не ориентированы на построение какого-либо государства, в особенности, национального, так как они являются продуктами не национализма, но глобализма. Этого принципа они

" Интервью с жителем кишлака «Чоркух».- Душанбе, июль 2003г.

36

придерживаются и в отношении к национальным традициям и культурам. Как движение «Талибан», так и Партия Хизб - ут -Тахрир атаковали прежде всего национальные традиции, которые якобы являются препятствиями для объединения всех истинных мусульман. Государства, традиции, культуры, то есть все, что не связано конкретно с исламом как религией, должны, с их точки зрения, быть отвергнуты. Оба направления обращаются к социальной справедливости и построению на ее основе справедливого общества. Главным источииком для обоих направлений является Коран.

Это обстоятельство привело к тому, что политический и традиционный Ислам пытаются найти точки соприкосновения для своего объединения, возможно для того, чтобы противостоять новой невидимой, но все более расширяющейся партии панисламизма (Хизб-ут-Тахрир). В этой борьбе политический Ислам пытается найти общие позиции с традиционным умеренным исламом, так же как панисламизм старается перевести приверженцев традиционного ислама в свое измерение.

Именно традиционный Ислам станет тем объектом, за который будут бороться как политический Ислам, так и панисламизм.

По-видимому, это обстоятельство вынудит ИПВТ к более тесному сотрудничеству с традиционным исламом, который отличается большей мобильностью в условиях неформальной сети и изнутри сдерживает натиск панисламизма.

Кто имеет больше шансов на успех? Политическая научная элита, знакомая с базовыми основами ислама, видит в политическом исламе тот заслон, который сможет сдержать атаку исламских радикалов на политическую власть. Исламоведы Таджикистана также рассматривают себя как сдерживающий фактор радикализации ислама в регионе.

Однако ИПВТ думает иначе, понимая, что без подключения традиционного ислама и его влияния на народ, ИПВТ и интеллигенция (исламоведы) потерпят поражение.

Все это создает ограничение интерпретации ислама и может закончиться усилением движения панисламизма, который в ответ на глобализацию мировой экономики, политики, культуры попытается использовать их в целях глобализации самой исламской идентичности, используя неформальные сектора.

Автор считает, что проблемы современной таджикской идентичности наиболее выпукло выражены во взглядах трех таджикских академиков: Р.Масова, М.Шукурова, и Н.Негмаггова. На мой взгляд, именно они являются основными конструкторами современной таджикской идентичности. Каждый из них проводит в жизнь свою стратегию: Р.Масов, помимо иных культурных и социальных пластов включает в таджикскую идентичность наследие советского времени и отстаивает его в вопросе о национальном языке на основе кириллицы; М.Шукуров настаивает на включенность иранского культурного наследия в таджикскую идентичность, при этом подвергая сильной критике советский период развития таджикского народа, что особо

проявляется в его дискуссии с Р.Масовым в вопросе о языке.; Н.Негматов в поисках таджикской идентичности идет в глубь истории, пытаясь найти более древний ее пласт, а, именно в домусульманекой эпохе. Зороастризм и арийский вопрос его волнует больше, нежели отстаивание вопроса о персидском языковом наследии.

Таким образом, включенность в таджикскую идентичность таких ее измерений как; доисламское, таджикско-персидское и советское показывают избегание открытого вопроса, связанного с мусульманской идентичностью.

Стоит отметить позицию академика М.Динорошоева, который включает в идентичность таджиков мусульманскую традицию суннитского толка (ханифитской юридической школы), так как, по его мнению, более 90% таджиков относятся к данному направлению.'1 Стоит заметить, что официальная власть избегает этого вопроса по той причине, что принятие данного положения фактически признает то, что основная часть бадахшанцев, исповедующих исмаилизм, не относится к единому таджикскому этносу. Это не входит в стратегию государства, которое ищет другие объединяющие параметры, конструирующие таджикскую нацию.

Насколько религиозная идентичность может быть препятствием для таджикского государства в конструировании национальной идентичности таджиков является до сих пор открытым вопросом. До сегодняшнего времени государство старается сохранить баланс между собственно национальными ценностями и религиозными.

Все это показывает, что Таджикистан имеет ряд ключевых дилемм, которые нужно или преодолевать, или строить идентичность на их основе. Насколько можно примирить доисламское и исламское культурное наследие? Таджикско-персидское с советским культурным наследием, выраженным через вопрос о языке? И, наконец, дилемма таджикско - п ерсидского наследия, заключающаяся в том, что в настоящий момент Иран относится к шиитскому направлению ислама, тогда как более 90% населения Таджикистана исповедуют суннизм.

Автор полагает, что поиск формы сосуществования этих пластов будет наиболее эффективным для заложения основ таджикской идентичности, способной на адекватное реагирование вызовов, исходящих из современной социальной и культурной реальности.

Еще одна проблема, связанная с таджикской идентичностью, заключается в движении панисламизма, которое представляет угрозу не только для светской формы ориентации Республики Таджикистан, но и для конструкции того, что есть таджикская идентичность. В настоящий момент проблемы между политическим, традиционным исламом (в официальной его форме) и государством не могут быть непреодолимыми, так как все они, каждый по-своему, толерантно и уважительно относятся к своему историческому прошлому. В отличие от них, пан исламистское движение

" Из выступления на международной конференции, посвященной теме: «Проблемы консолидации таджикской нации»,- Душанбе, ноябрь 1997.

«Хизб-ут-Тахрир» разрушает не только легитимность государства, но и национальные традиции.

Автор считает, что в настоящее время политическая элита не позволит проиранской культурной и религиозной элитам серьезно влиять на символическое и культурное пространство Таджикистана. Поиск таджикской идентичности и борьба за нее все еще продолжается.

В заключении подводятся основные итоги проделанной работы и намечаются проблемы, решение которых выходит за рамки настоящей диссертации.

Основное содержание диссертации изложено в следующих публикациях и выступлениях автора:

1. Таджикская идентичность и государственное строительство в Таджикистане. - Душанбе: Ирфон, 2003. (12,5 пл.)

2. Введение к кн.: Государство и религия: поиск путей продолжения диалога. Материалы семинара/Отв. ред. Шозимов П., Хайдаров Р.-Душанбе: Ирфон, 2005. (0,5 п.л.)

3. Введение к кн.: Динамика развития национальных и религиозных проектов в Центральной Азии. Материалы семинара/Отв. ред. Шозимов П., Хайдаров Р. - Душанбе: Ирфон, 2006. (0,5 п.л.)

4.Характер изменений национальных ирелигиозных проектов в современном Таджикистане: вопрос идентичности. / Динамика развития национальных и религиозных проектов в Центральной Азии. Материалы семинара / Отв. ред. Шозимов П., Хайдаров Р. - Душанбе: Ирфон, 2006. (0,5 п.л.)

5. Переосмысление символического пространства узбекской идентичности// Этнографическое 0бозрение.-2005. №1. (0,3 п.л.)

6. Методологические проблемы теории нации: вопрос идентичности // Известия АН РТ. Серия: философия и правоведение. - 2003. № 3-4. (1 п.л.)

7. Различные уровни идентичности в контексте современного Таджикистана // Фонус. - 2001. №2. (0,4п.л.)

8. Национальная сплочённость и традиционные институты в Таджикистане / / Таджикистан. Отчет по человеческому развитию ПРООН,- 1998. (0,5 пл.)

9. Структура и границы функционирования этнического и национального самосознания в контексте культурной парадигмы / Местничество и пути его преодоления, - Душанбе, 1997. (0,7 п.л.)

10. Нация со стороны стабилизирующих социо-культурных факторов / Местничество и пути его преодоления. - Душанбе, 1997. (1,2 п.л.)

11. Проблема человека в «Восточной» и «Западной» культурной парадигмах / Культура: прошлое, настоящее и будущее. — Худжанд, 1997. (0,5 пл.)

12. Основания социо-культурных факторов в Таджикистане / Влияние общественного мнения на признание человеческих прав и развития демократии в современном мире. — Душанбе, 1997. (0,5 п.л.)

13. Значение человеческого самосознания в контексте культурной парадигмы //Известия АН РТ. Серия: философия и правоведение. - 1994. ЛИ. (0,5 пл.)

14. Человек в терминах духовного и социального измерений: Сб. науч. статей.

- Алматы, 1993. (0,5 п.л.)

15. Смысл и значение идеи переходного периода в историческом и культурном процессе // Известия АН РТ. Серия: философия, экономика, правоведение. -1993. Ха 1.(0,5 п.л.)

16. Функционирование идеального в культуре // Известия АН РТ. Серия: философия, экономика, правоведение. - 1992. № 2 (0,5п.л.)

17. Европа и Азия: проблемы интеграции культур / Национальные процессы в Казахстане и пути урегулирования их. - Алматы, 1992. (0,6 пл.)

18. Учебный материал проекта Ага-хана «Человековедение», - Душанбе, 2001г.-Т.1. (2 п.л.)

19. Учебный материал проекта Ага-хана «Человековедение». - .Душанбе, 2002,- Т.2. (2 пл.)

Публикация научных работ на английском языке:

1. The Different Views of Political and Cultural Elites on the Problem of Identity and State Building in Tajikistan //The World Forum on the Problem of Nationalities.

- New York, Columbia University, 2001. (0,5 пл.)

2. The Different Forms of Community Life in Tajikistan// Published by Counterpart and World Bank in Tajikistan. - Dushanbe, 2004. (2 пл.)

3.Tajikistan: Cultural Heritage and the Identity Issue // Central Asia and the Caucasus. Journal of Social and Political Studies. - Sweden, 2004. (1 п.л.)

4. Revolt in Kyrgyzstan and Political Situation in Tajikistan // Central Asia Caucasus Analyst. - 2005. April. (0,2 п.л.)

5. 'Arian Year' of Civilization in Tajikistan: Struggle of Ideologies// Central Asia Caucasus Analyst. - 2005. October. (0,2 п.л.)

6. Social Science Research Isolation and Tajikistan // SA1S Review. — Summer -Fall 2005. - Vol. 25. Number 2. (0,8 п.л.)

Сдано в печать 15.0S.66. Подписано е печать 16.03.06. Бумага офсетная. Печать офсетная. Формат 60x841/46 Объем 2,5 п.л. Гарнитура Times New Roman. Тираж 100 экз. Заказ ЛЬ 55

Отпечатано ООО "Авесто" г. Душанбе, нр.Рудаки, 20

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Шозимов, Пулат Давронович

Введение

Глава I. Методологические проблемы теории нации

1. Методологические проблемы теории нации: вопрос идентичности 2. Теория идентичности в западноевропейских исследованиях

3. Формы и функции социальной мобилизации: местничество, регионализм, конфессионализм и национализм

Глава II. История и теория таджикской идентичности

61. Таджикская идентичность: исторический контекст

62. Советская конструкция таджикской идентичности

Глава III. Современная конструкция таджикской идентичности

1. Гражданская война в Таджикистане: вопрос идентичности

2. Современные дилеммы таджикской идентичности: вопрос культурной идентификации

3. Современные дилеммы таджикской идентичности: религиозный вопрос

Введение диссертации2006 год, автореферат по философии, Шозимов, Пулат Давронович

Актуальность темы. После обретения национальной независимости, Таджикистан прошел нелегкий путь становления своей государственности. Проблемы, с которыми столкнулся Таджикистан, во многом были связаны с теми экономическими и геополитическими реалиями, которые возникли сразу после разрушения Советского Союза.

До сих пор существуют неоднозначные ответы относительно того, почему в Таджикистане началась гражданская война? Какие причины обусловили эту войну? Не менее важными для мирового сообщества стали такие вопросы, как: каким образом удалось остановить эту кровопролитную гражданскую войну? Что обеспечивает устойчивость мирного договора, который был подписан в 1997г. между Правительством Республики Таджикистан и Объединенной Таджикской Оппозицией? Этот опыт тщательно изучается международным научным сообществом. Нестабильность в мире стала все более нарастать в результате усиливающегося кризиса политических институтов, включая ООН, ориентирующихся на поиске мирных средств для разрешения конфликтных противостояний. Данный кризис происходит на фоне прямо пропорционального усиления направления, связанного с военным и насильственным решением, вокруг возникающих в мире конфликтов.

Решение поставленных проблем зависит от исследования их в системном параметре, который включает в себя методологические, исторические, культурологические и социально-философские аспекты.

В ходе государственного строительства в Таджикистане огромную роль играет формирование и конструирование новой символической истории таджикского народа, которая напрямую связана с проблемой таджикской идентичности. Модификация символических параметров в пространстве политического центра является тем индикатором, который показывает изменения в политических стратегиях центральной власти, что позволяет сделать выводы для ответа на вопросы, поставленные выше.

Не менее важное значение для современного Таджикистана играет методологическое осмысление тех процессов, которые происходят как в социально-политической, так и в культурной сферах. Это связано с нарастающим интересом таджикских исследователей, которые пытаются осмыслить и категоризовать эти процессы, исходя из существующей реальности.

В настоящее время возникла необходимость в выработке новых концептуальных подходов с целью анализа социально-политической и культурной реальности своего общества. Прежние инструментарии не всегда позволяют адекватно осмысливать процессы, происходящие в пространстве современного Таджикистана. Многие подходы, используемые в международном научном мире при объяснении социальных, политических и культурных процессов, до сих пор являются закрытыми для большинства исследователей не только Таджикистана, но и Центральной Азии. Это приводит к тому, что попытки центрально-азиатских интеллектуалов выразить свои идеи в иной концептуальной конструкции не всегда находят свое понимание в западноевропейских научных кругах.

В диссертации проведена категоризация основных западноевропейских концептуальных подходов, которые были соотнесены с контекстом Центрально-азиатского исследовательского пространства.

В связи с этим обстоятельством сегодня настала необходимость выработать собственный теоретический взгляд в отношении этих подходов на основе тщательного их сопоставления с социально-политическим и культурным контекстом Таджикистана. Это влечет за собой и деконструирование некоторых компонентов традиционных теоретических конструктов, которые являлись результатом иной социально - политической реальности.

Степень разработанности проблемы. Проблема, связанная с изучением этноса и нации, активно разрабатывалась в советский период. Сегодня произошел сдвиг от направления изучения проблем нации, этноса в сторону исследования новых возникших социальных явлений таких как: национализм, этноцентризм, идентичность и т.п.

Основными причинами этих изменений являлись не только внешние факторы, которые стали результатом встречи центрально-азиатских интеллектуалов с новыми конструкциями западноевропейской мысли, но и внутренние. Практически всем странам на постсоветском пространстве пришлось столкнуться с новыми социальными феноменами, появившимися в результате новой социально-политической реальности.

Проблемы нации и этноса в советский и постсоветский периоды рассматривались преимущественно в трудах: Арутюнова С.А., Бромлея Ю.В., Дашдамира А.Ф., Джунусова М.С., Здравомыслова А.Г., Калтахчана С.Т., Козлова. В.И., Кушнера П.И., Мнацаканяна М.О., Рогачева П.М., Свердлина М.А., Токарева С.А., Чебоксарова H.H., Широкогорова С. М. и др. Изучение этногенезиса таджикского народа рассматривалось, главным образом, в работах: Андреева М.С., Асимова М.С., Аскарова. A.A., Бартольда В.В., Богоутдинова A.M., Бурякова Ю.Ф., Гафурова Б.Г., Имомова. Ш., Искандарова Б.И., Кислякова H.A., Литвинского Б.А., Масона В.И., Моногарова Л.Ф., Негматова H.H., Ханыкова.Н., Ходжаева Т.К., Шукурова. М. Ш., и др.

Работы, посвященные современным социально- политическим проблемам Таджикистана, связанные с такими социальными формами мобилизации общества как местничество, регионализм и национализм разрабатывались такими исследователями как Абашин С., Абдуллоев К., Асадуллаев И., Асимов М., Ахмедов С., Ашуров А., Бушков В., Гиеев. К., Диноршоев М., Додихудоев X., Идиев X., Имомов Ш., Кузьмин А., Мадамиджанова 3., Масов Р., Микульский Д., Негматов Н., Олимов М., Поляков С., Рахимов Р., Саидмурадов X., Самиев А., Сафаров С., Сусаров А., Трофимов Д., Турсунзод А., Чвырь Л., Чернышев И., Шарипов И., и др.

Рассматривая проблему нации, национализма и идентичности в зарубежных научных исследованиях, можно выделить три ведущих направления:

• Теория рационального выбора (или рационального инструментализма) Бейкера Г.С., Бэнтона М., Миллера Б., Стиглера Д., Хечтера. М., Чви М. С., Чонга Д., Шоберлайна Дж. и др., в основе которой заключены такие параметры как предпочтения, стимулы и интересы индивидуумов, используемые при объяснении вопросов, связанных с вышеназванными понятиями.

• Теория примодиализма, с которой связаны такие имена как: Гирц К., Кэмбэлл Д., Рочстейн Бо., Смит Э., Фукаяма Ф., Хантингтон С., Ховард Росс., Шилз Э. В основе этой теории лежит концептуальная идея о том, что идентичность превосходит интересы и предпочтения в объяснении того, как происходит социальная мобилизация в таких социальных общностях, как этнос и нация. С точки зрения примодиализма вера, ценностные нормативы, исторические ритуалы, символы предопределяют стимулы и интересы. Для примодиалистов этнические категории изначальны и связаны с внерассудочной идентификацией людей со своей этнической группой.

• Теория конструктивизма Андерсона Б., Геллнера Э., Йосифа Р., Крочера Ш., МсСвини Б., Престона П.В., Тишкова В., Хобсбаума Э., и др., для которых появление наций суть недавнего происхождения, которые к тому же были сконструированы и сознательно созданы.

Необходимо отметить исследования, которые прорывают узкие границы отдельных методологических западноевропейских школ мысли и отражают многоуровневый подход, включающий в себя разные методологические направления: Биман.В., Бэйтс Р., Вебер М., Коллинс К., Кэхлер М., Леви М., Личбач М Субрата М., Фукаяма Ф., Халид А., Чекель Дж и др.

Исследование проблем, связанных с анализом опыта межтаджикского мирного договора, а также поиска баланса между религиозными и светскими параметрами в Таджикистане, показывает, что данная проблема еще не достаточно изучена.

В настоящее время этот аспект исследования рассматривается в отечественных отдельных статьях Кабири М., Олимовой С., Рахнамо X., Сатторзода А., Сафарова С., Усмона Д., Усмонова И., Химмматзода М., и др. Крайне слабо исследованной оказывается соотношение проблем идентичности с ходом государственного строительства в Таджикистане в разных ее измерениях: культура и идентичность, религия и идентичность.

Также недостаточно разработана методологическая часть, связанная с исследованием адекватных теоретических подходов применительно к контексту Центральной Азии, в частности, к Таджикистану относительно исследований таких социальных явлений как местничество, регионализм, национализм, этноцентризм и конфессионализм.

До сих пор отсутствует целостная концептуальная работа о таджикской идентичности и ее влияния на ход государственного строительства в Таджикистане, включающая в себя методологический, исторический, социально-политический и социально - философский аспект.

Объектом исследования. Объектом данного исследования стали политические, региональные и конфессиональные элиты, включенные в процесс конструирования как исторической, так и современной таджикской идентичности. В ходе работы объектом исследования становились не только действующие элиты, но и средние и нижние страты общества, раскрывающие разницу своих представлений о том, что есть таджикская идентичность.

Предметом исследования является изучение того, как осуществлялся процесс образования социально-политических конструкций на территории Центральной Азии, в частности, в Таджикистане, выраженных как в историческом, так и современном параметре. В предмет исследования также входит процесс категоризации Центрально-азиатского пространства, и то, каким образом эта категоризация влияла и предопределяла социально-политические процессы в нем.

При этом характер конструирования современного символического пространства и его связь с ходом государственного строительства в Таджикистане, также входят в предмет исследования.

Цель и задачи исследования. Целью данной работы является определение структуры и функции национальной таджикской идентичности в социально-политическом, культурном и социально-философском контексте Центрально-азиатского региона, а также их влияния на ход государственного строительства в Таджикистане.

Поставленная цель определяет следующие задачи исследования:

• Определение характера взаимоотношений различных категориальных подходов, связанных с такими социальными понятиями как нация, этнос, национализм и идентичность.

• Определение места и роли идентичности в системе социальных наук.

• Выявление природы советской социальной конструкции таджикской нации, осуществленной в период национального размежевания.

• Определение роли, которую сыграли политические и интеллектуальные элиты (на примере джадидов) в ходе национального размежевания, обусловившего кардинальное изменение политической карты Центрально-азиатского региона.

• Раскрытие формы социальной конструкции Таджикистана, осуществленной в период советской власти, которая стала катализатором начала гражданской войны в Таджикистане.

• Показ деконструирования прежней советской социальной конструкции и начало создания новой консолидирующей концепции в конце гражданской войны, основывающейся на иной социально-политической и культурной конфигурации сил в Таджикистане.

• Раскрытие современной дилеммы таджикской идентичности и ее влияния на характер и форму развития процесса государственного строительства в Таджикистане.

Теоретико-методологическая основа исследования. Основным методом данного исследования выступает контекстуальное использование таких подходов к изучению проблем этноса, нации, национализма и идентичности как: теория рационального выбора (рационального инструментализма), теория примодиализма и теория конструктивизма. При этом автор также активно использовал принцип историзма и диалектический метод.

Автор ориентировался на таких исследователей как: Андерсон Б., Бейкер Г., Биман В., Бромлей Ю., Геллнер Э., Гирц К., Дашдамиров А., Здравомыслов А., Кэмбэлл. Д., Смит Э., Стиглер Д., Тишков В., Фукаяма Ф., Хобсбаум Э., Шилз Э., Широкогоров С.

Информационная база диссертации была основана на таких антропологических и социологических методах исследования как: наблюдение, беседа, интервьюирование и социологический опрос. Работая над конкретным эмпирическим материалом, использовались труды видных специалистов в области политологии, истории, культуры и религии (Андреева М., Асимова М., Бартольда В., Богоутдитова А., Бушкова В., Гафурова Б., Диноршоева М., Литвинского Б., Масова Р., Микульского Д., Негматова Н., Шукурова М.).

Научная новизна работы определяется совокупностью поставленных задач, включающих как теоретико-методологическое, так и конкретно-эмпирическое изучение такого социального феномена как таджикская идентичность и ее взаимоотношение с ходом государственного строительства в Таджикистане. Отсутствие специальных монографических работ по данной проблеме, а также изучение ее в системном аспекте, который включает как теоретические, так и практические параметры, позволяет рассматривать представленную работу как обладающую научной новизной. Теоретическая и практическая новизна работы заключается в следующем:

• Впервые переосмыслены и категоризованы такие понятия как: этнос, нация, идентичность, местничество, национализм, этническое и национальное самосознание в контексте социокультурной реальности современного Таджикистана.

• Впервые на примере современных западноевропейских методологических подходов выявлены контексты, которые обуславливают преимущественные стороны, а также недостатки этих подходов при изучении проблемы нации, национализма и идентичности.

• Впервые выявлена междисциплинарная связь между философскими, социальными и психологическими категориями в вопросе об идентичности.

• Выявлены причины того, почему джадиды (таджики по происхождению), так и не смогли отстоять национальные интересы таджикского народа в ходе первого национального размежевания.

• Раскрыта взаимосвязь социально-политических и культурных конструкций, концептуализирующих Центрально-азиатский регион в досоветский, советский и постсоветский период;

• Впервые показана связь социальной конструкции, созданной политическими и интеллектуальными элитами в ходе социалистического строительства республик Центральной Азии, в частности, Таджикистана, с тем, каким образом эта конструкция стала мобилизирующим фактором начала гражданской войны в Таджикистане;

• Раскрыт процесс деконструирования прежней социальной системы взаимоотношений на территории Таджикистана (1989-1997гг.).

• Впервые раскрываются проблемы, связанные с ходом конструирования современной таджикской идентичности на примере исследования таких символических форм как: национальный язык, памятники, улицы, символы денежной номинации и государственная символика герба Республики Таджикистан;

• впервые раскрывается борьба между культурными и конфессиональными элитами за национальную идентичность в таджикском обществе и отражение ее в изменениях стратегии государства, влекущих за собой также и изменение социальных ролей элит, включенных в эту борьбу.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Нация есть продукт современности, в которой принцип социальной универсальности, выраженный в формах государственных атрибутов власти, находится в соответствии с культурной особенностью той или иной социальной общности. В отличие от государства, нации обращают внимание на сохранение баланса между территориальными и культурными особенностями своего общества. Если этносы существуют, государства образуются, то нации конструируются.

2. Граница разделения нации и этноса определяется посредством функциональной связи между государством и культурой. Если в этносе границы государства определяются границами культуры, то в нации границы культуры определяются границами государства.

3. Формы социальной мобилизации общества, такие как местничество, регионализм и национализм выражаются через следующие свои характеристики. Местничество, рассматриваемое в границах индивидуального (субъектного) сознания, работает в позитивном социальном параметре и рассматривается как субэтнический патриотизм, включающий в себя такой элемент, как любовь к своей "малой родине", выраженный в качестве своего физически-духовного хронотопа. Местничество, рассматриваемое в границах коллективного (объектно-социального) сознания, работает в негативном социальном параметре и рассматривается собственно в качестве равного самому себе. Таким образом, субэтнический патриотизм, выраженный сквозь призму индивидуального сознания (позитив), и местничество, выраженное сквозь призму коллективного сознания (негатив), являются элементами этнического самосознания.

4. При переходе этнического самосознания на более высокий уровень социальной организации происходит трансформация его в национальное самосознание. Так, субэтнический патриотизм трансформируется в национальный патриотизм, а местничество - в национализм. Таким образом, национальный патриотизм и национализм являются структурообразующими элементами национального самосознания.

5. Идентичность есть параметр сознания, включающий в себя как рассудочные, так и внерассудочные уровни, фиксирующие отождествление субъекта или группы с важными социо-культурными и политическими событиями рода, этноса и нации, закрепленные в ритуалах, мифах, что ведет к установлению моделей для их социального действия.

Идентификация в отличие от идентичности есть способ, посредством которого осуществляется отождествление чего-либо с чем -либо.

Существуют следующие подходы к исследованию проблемы идентичности: идентичность как данное (теория примодиализма); идентичность - избираемая (теория рационального выбора или рационального инструментализма) и идентичность конструированная (теория конструктивизма).

6. Главная проблема, с которой сталкиваются большинство исследователей относительно вопроса теории этноса, нации, национализма и идентичности, связана с тем, что одним теоретическим подходом пытаются объяснить все процессуальные феномены социальных объектов.

Теория рационального выбора (рационального инструментализма), теория примодиализма и теория конструктивизма не относятся в равной мере к одним и тем же социальным объектам исследования. Каждый из подходов стоит использовать в том контексте, в котором он будет наиболее эффективен: теория рационального выбора для исследования проблем индивидуальных интересов и стимулов в ходе трансформации социально-политических систем; теория примодиализма для рассмотрения этноса и этничности, и, наконец, теория конструктивизма - для изучения проблем нации и национализма.

7. Социальная теория рационального выбора, конструктивизма и примодиализма соотносима и имеет непосредственную связь с такими ключевыми философскими категориями как: единичное, особенное и всеобщее.

Итак, исходя из вышеизложенного, стоит отметить следующее:

• теория рационального выбора соотносится с категорией единичного, где превалирование интересов, предпочтений, стимулов в большей мере связано с ролью индивидуальностей или личностей и той ролью, которую они играют в изменении окружающей их социальной реальности;

• теория конструктивизма соотносится с философской категорией особенного в силу того обстоятельства, что в конструировании каких-либо социальных образований и идентичности вовлечены элиты;

• теория примодиализма связана с категорией всеобщего. В данной теории важную роль играют не индивидуальности и элиты, а всеобщий народный дух, который выражен в общих культурных нормативах, заданных историей.

8. Джадиды, особенно, их радикальные члены, реализующие программы пантюркизма, были в тисках концептуализированной реальности в термине «Туркестанский край», который был сформулирован российской этнографической школой имперского периода в 1867г.

В дальнейшем многие среднеазиатские интеллектуалы использовали данный конструкт, который во многом предопределил судьбу Центральной Азии. Таджики были тем народом, который, с одной стороны, должен благодарить судьбу за то, что Россия дала возможность обрести свою государственность, пусть с урезанными границами и недостаточной независимостью после образования Таджикской Советской Социалистической республики, с другой, -таджики стали жертвой той концептуализации Средней Азии, которая была осуществлена в 70- е годы Х1Хв. Российской этнографической школой.

9. Гражданская война в Таджикистане стала результатом той конструкции, которая была заложена при Союзном центре по формуле: Россия- Узбекистан (с центром Ташкент)- Таджикистан (с опорой на политическую элиту Ленинабадского региона, контролирующего восточный и южные регионы).

Социальная мобилизация в ходе гражданской войны осуществлялась посредством племенных связей узбекских субэтнических групп через следующую конструкцию: Узбекистан - Таджикистан (Худжанд-Куляб -Курган-тюбе). Эта коалиция была закреплена посредством межбраковых связей на уровне, как формальных, так и неформальных элит.

10. Борьба политических элит за контроль над основными символическими ресурсами Таджикистана прослеживается в том, как распределяются национальные символы в структуре центр- периферия. Центральные пространства социальной реальности становятся ареной борьбы различных программ культурных элит. Смена на центральной площади памятника В. И. Ленина на памятник А. Фирадавси в 1989г. означала начало деконструкции советской таджикской идентичности и конструкции новой идентичности, основанной на совпадении ее с проиранским культурным пространством в связи с приходом движения культурно-националистической элиты «Растохез». В дальнейшем, смена памятника А. Фирдавси на памятник И. Сомони стала предзнаменованием смены культурологической элиты политической.

11. Политическая элита Таджикистана ориентирована на закреплении связи между культурным символическим пространством и территориальным в границах современного Таджикистана, несмотря на то, что многие символы выходят за пределы современных границ страны. Данная тенденция прослеживается на примере статуса государственного таджикского языка. Исключение Рудаки из денежной номинации страны связано с именем С. Айни, символ которого ознаменовал совпадение культурных границ с современным пространством Таджикистана. В отличие от А. Рудаки, который является основоположником классического таджикско-персидского языка, С. Айни является основоположником современного таджикского языка на основе графики кириллицы. Это сегодня особо ярко прослеживается в дискуссии о языке между таджикскими академиками Шукуровым М. и Масовым Р.

Ориентация на проиранскую таджикскую идентичность показывает, что сегодня среди ее сторонников идет активный поиск скорее этнической таджикской идентичности, нежели национальной, которая ориентирована на «браке между государством и религией», являющимся основным постулатом сегодняшней политической элиты Таджикистана.

12.Нельзя исключать и потенциал транснациональной идентичности, которая будет ориентироваться в большей степени на общецивилизационную иранскую идентичность, включающую символическое культурное пространство современных территорий Таджикистана, Ирана и Афганистана. Научно- практическая значимость. Основные положения и выводы диссертации могут быть использованы для дальнейшего решения проблем идентичности и национализма.

Результаты, полученные в диссертации, явились определенным вкладом в методологическую проблематику, связанную с контекстуальной реализацией теоретических подходов в специфических социально-политических и культурных контекстах стран Центрально-азиатского региона.

Некоторые выводы работы могут быть использованы в качестве показательных примеров в учебных программах, демонстрирующих сложный характер протекания социальных процессов в Таджикистане.

Ряд инновационных идей диссертационной работы может быть предметом для развития их в новое научное направление.

Полученные в диссертации результаты могут быть также использованы в соответствующих спецкурсах в преподавании социальной философии, социологии, социальной антропологии, культурологии и политологии в высших учебных заведениях.

И, наконец, результаты работы могут быть реализованы в качестве рекомендаций, как для Правительства Республики Таджикистан, так и для стран Центрально-азиатского региона.

Апробация исследования. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на расширенном заседании Отдела социальной философии Института философии и права АН Республики Таджикистан. Основные положения и результаты диссертации излагались в виде лекций, докладов и сообщений на Ученом Совете ИФиП АН РТ, теоретических семинарах Отдела социальной философии ИФиП АН Республики Таджикистан.

Основное содержание диссертации отражено в монографии, статьях и учебно-методических разработках в общем объеме более 40 печатных листов. Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Таджикская идентичность и государственное строительство в Таджикистане"

Заключение

В первой главе «Методологические проблемы теории нации» рассматриваются проблемы, связанные с определением места и характера взаимоотношений между такими понятиями как этнос, нация и идентичность, а также связи и различия между этническим, национальным самосознанием и идентичностью. При этом данные понятия были рассмотрены сквозь призму различных концептуальных подходов.

Первый параграф «Методологические проблемы нации: вопрос идентичности» направлен на поиск адекватного понимания категориального аппарата социальных и политологических дисциплин, который сегодня для современного Таджикистана имеет немаловажное значение. Многие социальные понятия, такие как нация, этнос, идентичность и др. характеризуются до настоящего времени все еще в терминах «советской методологической школы». В советской этнологии такие понятия, как этнос, народ, нация рассматривались, главным образом, субстанционально. В ходе дискуссий относительно дефиниций этих понятий и их различий, многие характеристики этноса были схожи с характеристиками нации. Единственное существенное различие было связано с тем, что этнические целостности рассматривались в диахронной плоскости, тогда как параметры нации - в синхронной.

Как показывает анализ, тесная связь нации с этносом действительно обнаруживается. Однако это не связано с тем, что понятие этноса и нации лежат в одном семантическом поле. Основная проблема заключалась в том, что нация рассматривалась лишь как высшая социальная форма, по сравнению с этносом, при чем все это выводилось, исходя из принципа историзма. Этого не достаточно для определения этих различий.

Наличие стандартного определения нации, данное классиками марксизма, стало стандартом и для интеллектуалов обществоведов советского времени. Различия носили скорее количественный, нежели качественный характер.

Одна из проблем, которая прослеживается в исследовательском пространстве советского периода, заключается в неясном разграничении этнических и национальных параметров.

Вопрос заключается в том, что данный подход может быть эффективным для изучения этноса, но когда он экстраполируется на понятие нации, то он перестает быть эффективным. Главной причиной этого явилось некритическое принятие германской традиции 19 в., где понятие нации рассматривалось сквозь призму этно-культурных дифференцирующихся признаков. Другая причина заключалась в том, что советская идеология не достаточно обращала внимание на субъективные (внерассудочные) параметры этноса и нации. Вопрос идентичности практически исключался, или же, в лучшем случае, рассматривался в объективированных параметрах языка или культуры.

Это привело к тому, что после распада Союза, современные российские антропологи, связанные с направлением радикального конструктивизма поставили под сомнение понятия этноса и нации. Радикальный конструктивизм новой российской научной элиты низвел эти понятия лишь к идеологическим лозунгам, исключая их тем самым из научной категориальной системы. Этот вызов практически поставил под сомнение объективность данных понятий и тем самым поднял вопрос о том, существуют ли тогда иные понятия, которые могут заменить такие термины как этнос и нация.

Автор вступает в дискуссию с данной позицией, акцентируя первоначально свой взгляд на обнаружение границ между этносом и нацией. Им выдвигается следующий тезис: если в этносе границы государства определяются границами культуры, то в нации - границы культуры определяются границами государства. (То есть современный национализм требует совпадения территориальных границ государства с культурными).

Далее автор дискутирует относительно идеи исключения понятия этноса и нации из научного языка. С этой точки зрения объективность понятия нации заключается в том, что оно обладает своими реальными признаками, которые можно отнести к материальному внешнему измерению нации: территория, государство, атрибуты власти, политический суверенитет, социальные стандартизированные механизмы государственного управления и т.п. При этом характеристики, выражающие материальное, внешнее измерение нации, обладают своей целостностью и универсальностью, характерной почти для всех без исключения наций. Особо следует подчеркнуть, что данное «внешнее» измерение нации является обязательным и всеобщим структурным принципом, характерным для любой нации, в то время как для этноса оно может выражаться только некоторым образом, т.е. не всегда тот или иной компонент является особо необходимым для образования этноса. Внешнее, материальное измерение нации, являясь всеобщим универсально-структурообразующим принципом современных национальных образований, обладает устойчивыми, константными характеристиками. Это несмотря на то, что материальное измерение, в силу своих базисных форм является текучим и дискретным. Тем не менее, мы обнаруживаем основные её характеристики именно через внешнее, материальное измерение нации. Это связано с тем, что дискретность и изменяемость не могут быть выражены через самих себя, а только через свои противоположности: устойчивость и константность.

Вторым (внутренним) измерением нации является её духовное основание. Оно выражается через мифы, ритуалы, обряды, символы, язык, традиции и т.п. В этом случае духовное измерение нации выражает себя через структурообразующий принцип. Таким образом, внешнее измерение нации выражает её устойчивость, прежде всего по отношению ко всему внешнему миру, по отношению к другим социально-политическим образованиям, имеющим те же характеристики, что и у окружающих её национальных образований. То есть гарантом устойчивости нации являются другие нации, которые построены по одному и тому же принципу; однако, внутренним структурообразующим принципом является духовное измерение, которое выражает внутреннюю целостность и дает возможность нации успешно функционировать во внутреннем своем поле. То, что обладает устойчивостью и является основанием для внутреннего национального поля, во внешнем измерении носит дифференцирующий характер, отличая одну нацию от другой. В этой части работы автор предлагает свое определение нации.

Во втором параграфе «Теория идентичности в западноевропейских исследованиях» рассмотрены основные теории идентичности: теория примодиализма, теория конструктивизма и теория рационального выбора (инструментализма). При анализе данных подходов автор выявил проблему, которая заключается в том, что многие исследователи пытаются одним подходом объяснить все процессуальные социальные феномены. В связи с этим автор считает, что каждый из подходов необходимо использовать в определенном контексте: теорию примодиализма в контексте изучения проблем этноса; теорию рационального выбора при изучении проблем индивидуальности, ее движущих мотивов и интересов; теорию конструктивизма при изучении проблем нации.

При этом была предложена структура, отображающая связь не только трех основных подходов в вопросе об идентичности, но и показана междисциплинарная связь социальных, философских и психологических наук. Методы примодиализма, рационального выбора и конструктивизма связаны через следующие свои параметры: всеобщее, единичное и особенное (философские); народ, индивидуальность и элиты (социальные); рассудок, способность суждения и разум (рациональные); Память, страсть и воображение (внерассудочные параметры сознания); Тезис (абстрактное тождество), антитезис (различие) и синтез (снятое тождество) - (логические); традиция (нравственные нормативы, анархизм (революционное социальное изменение) и закон (эволюционное социальное изменение)- (правовые); «Оно», «Я» и «Сверх Я» (психологические).

Соотношение социальных, психологических и философских категорий показывает нам, что характер подходов к анализу социальной реальности во многом связан с логикой существующих категориальных систем в психологии и философии.

В третьем параграфе: «Формы и функции социальной мобилизации: местничество, регионализм, конфессионализм и национализм» автор показывает неоднозначную интерпретацию таких понятий как местничество и регионализм. Несмотря на то, что данные социальные феномены большинство таджикских интеллектуалов рассматривают в негативном параметре, некоторые таджикские исследователи продолжают видеть в них важные элементы, выраженные в любви к своей «малой» родине. Отталкиваясь от данных интерпретаций, автор пытается категоризовать данные рассуждения и перевести их с мифологической составляющей к рациональной.

В данном параграфе определяются основные элементы этнического и национального самосознаний. Если для этнического самосознания основными элементами являются: субэтнический патриотизм (субъектный уровень сознания)- позитив и местничество (объектный уровень сознания) - негатив, то для национального самосознания основными элементами являются: национальный патриотизм (субъектный уровень сознания)- позитив и национализм (объектный уровень сознания) - негатив.

Автором показывается, что феномен общинного сознания не является исключительно социальным явлением, которое присуще таджикам, эта форма отражается и в западноевропейском обществе. В фундаментальной работе немецкого ученого 19 века Ф. Тонниса «Община и общество» раскрываются концептуальные различия между общиной (аскрептивной- предписанной, заданной) формой связи людей и общественной (универсальной) формой. В мусульманском мире эти формы связи отражены в работе известного исламского мыслителя Ибн Халдуна в его работе «Мукадима», где рассматриваются такие социальные явления как «ассабийя» и «умран», являющиеся эквивалентами понятий общины и общества.

Далее автор переходит к анализу современных исследователей российской философской и антропологической школы мысли относительно вопроса об этническом и национальном сознании. Акцент в данном направлении смещается с вопроса о самоназвании этноса или нации в сторону самосознания (идентичности) человека. Данное изменение связано с усилением направления конструктивизма, который больше обращает внимание на самосознание, нежели на поиск объективных характеристик социальных форм связей.

Однако и в этом случае сами российские исследователи подчеркивают неясность данного вопроса. Часто конструктивисты незаметно для себя переходят на позиции примодиалистов, тогда как примодиалисты переходят на позиции конструктивистов.

Это связано, по мнению автора, с тем обстоятельством, что данные подходы работают эффективно лишь в своих социальных, исторических и культурных контекстах.

Во второй главе: «История и теория таджикской идентичности» исследуется вопрос таджикской идентичности, взятый в его историческом срезе. Основными объектами анализа данной главы являются характер изменения семантической нагрузки таких понятий как таджик и сарт в разные исторические периоды. Также подвергаются анализу различные социально-политические и идентификационные конструкции, в тисках которых до сих пор находится Таджикистан.

В первом параграфе второй главы: «Таджикская идентичность: исторический контекст» раскрываются две противоположные концептуальные позиции относительно истории вопроса таджикской идентичности. Первая позиция связана с именем Б. Гафурова, которая была до 1989г. стандартом в определении места, времени и значения этнонима «таджик». После 1989г., а именно, после с момента построения современной конструкции таджикской идентичности, появилась альтернативная позиция относительно вопроса о том, что есть таджикская идентичность. С точки зрения таджикского академика языковеда) Шукурова М., современная территория Таджикистана и есть Хорасан, продолжение границ которого выходит за пределы Таджикистана.

Если позиция Б. Гафурова в большей мере соотносит вопросы таджикской нации с современной территории и лишь в косвенной форме обращается к исторической общности таджиков, которые выходили за пределы современного Таджикистана (умеренная форма примодиализма с компонентами конструктивизма), то позиция М. Шукурова напрямую обращена к исторической общности таджиков, выходящей за пределы современных границ Таджикистана (радикальная форма примодиализма). Если в позиции Б. Гафурова советская конструкция таджикской нации являлась положительным моментом в истории таджиков, то с точки зрения М. Шукурова, напротив, советская конструкция разрушила единую этно-культурную общность таджиков.

Рассматривая исторический срез таджикской идентичности в контексте изменения семантической нагрузки понятий таджик и сарт, автор показывает следующую его эволюцию:

• Таджик как самоназвание (антропоним) - 8 век. С нейтральной, безоценочной окраской.

• Таджик как этническое самоименование в 11 в. (А. Бейхаки). Положительная оценочная коннотация.

• Тат (ираноязычный, таджик), отличающийся от тюрков по способу их жизни (оседлый), а также по языку (персидский) в 11 в. (Кашгари). Оценочной окраски не имеет.

• Таджик как этническая и стратификационная категория в государственной системе монгольского государства в 13 в. (Рашид-ад-Дин). Оценочная окраска - положительная.

• Таджики - это сарты в 15в. (А.Навои). Оценочная окраска - отсутствует или близка к положительной.

• Начало противопоставления тюрков таджикам в 16-17вв. (Бахадур Хан) Этноним «таджики» употребляется с негативной оценочной окраской.

Во многом изменения семантической нагрузки с положительной или нейтральной в сторону негативной в 16-17вв., которые связаны с появлением культурной тюркской элиты во главе с А. Навои и созданием стандартного староузбекского языка, в результате которого таджики стали вытесняться из привычных для них секторов.

Те же изменения коснулись и сартов. Если до 16-17вв. сарты ассоциировались с персо-таджикским населением, то уже 18 -19вв. сарты рассматривались в качестве городского населения без учета этнической принадлежности.

Сарты, как правило, занимали экономические ниши государства, которые в большей мере были связаны не столько с официальными структурами, сколько с неофициальной экономической сетью, проходящей по всей территории торговых линий Шелкового пути. С начала 16 века, караванные пути смещаются с сухопутной линии, проходящей через Центральную Азию, на морские, которые шли в обход ее. Этот фактор отразился на изменении социальных и экономических позиций, занимаемых сартами в Центральной Азии. Что привело к фундаментальным сдвигам в интерпретации понятия сарт от его первоначальной социально-экономической и культурной коннотации в сторону этнической. Это также вызвано и ослаблением экономической независимости сартов и изменением их социальных ролей. Неопределенность позиции сартов, связанная с утратой доминирующих позиций в стратификационной системе общества, а также с началом изменения характеристик их идентичности, приводила все больше сартов в города, где они чувствовали свою нишу (оседлости). Постепенный переход их из транскультурных и трансэкономических зон создавали предпосылки для их структуризации и постепенной потери той гибкой и многоуровневой идентичности, которой они (сарты) обладали во времена активного функционирования торговых линий Шелкового пути. Термин сарт необходимо рассматривать не как константную этническую категорию, а в качестве подвижной социально-экономической и культурной группы. Если таджики жили в городах, узбеки в сельских местностях, то сарты занимали промежуточное пространство, выраженное как в территориальном, экономическом, так и культурном параметрах. Если таджиков и узбеков можно категоризовать в большей мере в официальных и формальных терминах, то сартов в неофициальных и неформальных.

Во времена советской конструкции наций на территории Центральной Азии, сарты были насильственно переведены в параметры узбекской идентичности.

Во втором параграфе второй главы: «Советская конструкция таджикской идентичности» раскрывается то, что советская конструкция таджикской идентичности во многом была определена тем социально-политическим контекстом Центральной Азии, который существовал еще в 19 веке. Девятнадцатый век стал для Центральной Азии той границей, которая резко изменила вектор направленности ее развития. С 1860 по 1880-е гг. Центральная Азия была завоевана Россией. Территория Кокандского ханства была присоединена к России, также как и часть Бухарского эмирата и Хивинского ханства. На завоеванной территории Российское правительство в 1865 году образовало Туркестанскую область Российской империи, которая в 1867 году была преобразована в Туркестанское генерал-губернаторство. Бухара и Хива, по мирному договору с Россией, стали протекторатами и попали в вассальную зависимость от России.

После завоевания, Центральная Азия впервые столкнулась с модернизационными процессами. Выход ряда интеллектуалов Средней Азии за свои пределы, а также встреча их внутри своих собственных границ с новыми технологиями и идеями вызвали сильное интеллектуальное брожение в умах людей данного региона.

Рассматривая просветительское движение в Средней Азии, необходимо отметить, что многие его представители со временем переходили на политические платформы, тем самым, сближаясь с джадидами. Хотя, как просветительство, так и джадиды являются двумя сторонами одного и того же модернизированного движения центрально-азиатских интеллектуалов под названием «джадидизм».

Автором раскрывается, что джадиды, особенно, их радикальные члены, реализующие программы пантюркизма, были в тисках концептуализированной реальности в термине «Туркестанский край», который был сформулирован российской этнографической школой имперского периода в 1867г.

В дальнейшем многие среднеазиатские интеллектуалы использовали данный конструкт, который во многом предопределил судьбу Центральной Азии. Таджики были тем народом, который, с одной стороны, должен благодарить судьбу за то, что Россия дала возможность обрести свою государственность, пусть с урезанными границами и недостаточной независимостью после образования Таджикской Советской Социалистической республики, с другой, - таджики стали жертвой той концептуализации Средней Азии, которая была осуществлена в 70- е годы Х1Хв. Российской этнографической школой.

Автор поднимает вопрос о том, насколько категоризация Средней Азии в качестве термина «Туркестан» была связана с Российской Империей? Или этот термин был механически взят российскими этнографами Х1Хв. из прошлой истории данного региона? Проблема заключается в том, насколько совпадало значение «Туркестанский край» в Российском контексте Х1Хв. и в историческом в 15-16вв.?

Термин «Туркестан» упоминается в произведении Бабура «Бабур-Наме» и Бинои «Шейбани-Наме». В работе подчеркивается, что при переводе на русский язык часто происходило наложение современного категориального (ориенталистского) аппарата на исторические события и географические места, которые не всегда совпадали. Это можно проследить на примере некоторых частей из произведения «Шейбани -Наме» Бинои. 159 Применение термина «Туркестан» на всю Центральную Азию было напрямую связано с политикой

159 Бинаи. А. Шайбаии-Наме. Материалы по истории казахских ханств ХУ-ХУШ веков (извлечение из персидских и тюркских сочинений).- Алма-Ата, 1969. - С. 91-127. пантюркистов, которые до сих пор продолжают манипулировать данным термином.

В третьей главе «Современная конструкция таджикской идентичности» раскрывается то, каким образом категоризация и конструирование территориального пространства советского Таджикистана стали катализатором гражданской войны в Таджикистане. Немаловажное значение в данной главе отводится тому, как и каким образом происходила борьба за идентичность между различными элитами, и как эта борьба влияла на ход государственного строительства в Таджикистане.

Первый параграф третьей главы: «Гражданская война в Таджикистане: вопрос идентичности» показывает, что официальная политическая элита испытывает острую потребность в анализе причин гражданской войны в Таджикистане, основанном не на мифологическом представлении, а с позиции научного и объективного исследования.

С первого взгляда, рассматривая динамику гражданской войны в Таджикистане, обнаруживаешь очевидную связь конфликта со структурным столкновением региональных интересов. Причем эта структура, действительно, была функционирующей во времена Советов. Куляб в 1973г. и Курган-Тюбе в 1977г. становятся самостоятельными административными единицами наряду с Ленинабадской областью и Горно-Бадахшанской Автономной областью, статус которой мог изменить только центр - Москва. Региональный союз Ленинабадской, Кулябской и Курган-Тюбинской областей был противопоставлен регионам Гарма и Горного Бадахшана. Эта внешняя конструкция не объясняет нам, почему именно Куляб, а не Гарм и не Бадахшан занял позицию клиентства по отношению к Ленинабадской области. Почему именно данная конфигурация была создана, или она была создана на основе случайных обстоятельств? Ответ на данный вопрос напрямую связан с вопросами идентичности, которые стали важным мобилизирующим фактором в Таджикистане. Это особо прослеживается на примере реконцептуализации

Кулябской области в терминах ее структурных взаимоотношений с Ленинабадской областью.

Это позволяет увидеть то, каким образом возникли различные региональные элиты, которые были сконструированы в период советской власти, и как они спровоцировали конфликт в Таджикистане. Впоследствии, именно данный конфликт, выразившийся в гражданском противостоянии, создал условия для начала деконструкции этой контролирующей структуры, созданной по схеме: Россия - Узбекистан - Таджикистан.

Гражданская война в Таджикистане стала результатом той конструкции, которая была заложена при Союзном центре по формуле: Россия- Узбекистан (с центром Ташкент)- Таджикистан (с опорой на политическую элиту Ленинабадского региона, контролирующего восточный и южные регионы).

Социальная мобилизация в ходе гражданской войны осуществлялась посредством племенных связей узбекских субэтнических групп через следующую конструкцию: Узбекистан - Таджикистан (Худжанд-Куляб -Курган-тюбе). Эта коалиция была закреплена посредством межбраковых связей на уровне, как формальных, так и неформальных элит.

Во втором параграфе третьей главы «Современные дилеммы таджикской идентичности: вопрос культурной идентификации» рассматривается то, как происходила и происходит борьба культурной и политической элиты за конструкцию, а в некоторых случаях, и деконструкцию современной таджикской идентичности.

Борьба политических элит за контроль над основными символическими ресурсами Таджикистана прослеживается в том, как распределяются национальные символы в структуре центр- периферия. Центральные пространства социальной реальности становятся ареной борьбы различных программ культурных элит. Смена на центральной площади памятника В. И. Ленина на памятник А. Фирадавси в 1989г. означала начало деконструкции советской таджикской идентичности и конструкции новой идентичности, основанной на совпадении ее с проиранским культурным пространством в связи с приходом движения культурно-националистической элиты «Растохез».

В дальнейшем, смена памятника А. Фирдавси на памятник И. Сомони стала предзнаменованием смены культурологической элиты политической.

Политическая элита Таджикистана ориентирована на закреплении связи между культурным символическим пространством и территориальным в границах современного Таджикистана, несмотря на то, что многие символы выходят за пределы современных границ страны. Данная тенденция прослеживается на примере статуса государственного таджикского языка. Исключение Рудаки из денежной номинации страны связано с именем С. Айни, символ которого ознаменовал совпадение культурных границ с современным пространством Таджикистана. В отличие от Рудаки, который является основоположником классического таджикско-персидского языка, С. Айни является основоположником современного таджикского языка на основе графики кириллицы. Это сегодня особо ярко прослеживается в дискуссии о языке между таджикскими академиками М. Шукуровым и Р. Масовым.

Ориентация на проиранскую таджикскую идентичность показывает, что сегодня среди ее сторонников идет активный поиск скорее этнической таджикской идентичности, нежели национальной, которая ориентирована на «браке между государством и религией», являющимся основным постулатом сегодняшней политической элиты Таджикистана.

В заключительном третьем параграфе «Современные дилеммы таджикской идентичности: религиозный вопрос» автор выделяет два ключевых направления ислама в Таджикистане, которые влияют на характер борьбы в вопросе о таджикской идентичности: панисламизм и политический ислам.

В панисламизме автор выделяет его две формы. Первая форма -неофундаментализм, представляющий радикальное крыло движения панисламизма. К нему относятся: Аль Каида, движение «Талибан» и ИДУ (Исламское Движение Узбекистана).

Вторая форма панисламизма в большей мере связана с ненасильственными методами достижения своих целей (Партия Хизб ут-Тахрир). Цель у обоих направлений является одна, средства для ее достижения - разные.

Оба направления панисламизма не ориентированы на построение какого-либо государства, в особенности, национального, так как они являются продуктами не национализма, но глобализма. Этого принципа они придерживаются и в отношении к национальным традициям и культурам. Как движение «Талибан», так и Партия Хизб- ут -Тахрир атаковали прежде всего национальные традиции, которые якобы являются препятствиями для объединения всех истинных мусульман.

Это обстоятельство привело к тому, что политический и традиционный Ислам пытаются найти точки соприкосновения для своего объединения, возможно для того, чтобы противостоять новой невидимой, но все более расширяющейся партии панисламизма (Хизб-ут-Тахрир). В этой борьбе политический Ислам пытается найти общие позиции с традиционным умеренным исламом, так же как панисламизм старается перевести приверженцев традиционного ислама в свое измерение.

Именно традиционный Ислам станет тем объектом, за который будут бороться как политический Ислам, так и панисламизм.

Это обстоятельство вынудит ИПВТ к более тесному сотрудничеству с традиционным исламом, который отличается большей мобильностью в условиях неформальной сети, и, таким образом, изнутри сдерживать натиск панисламизма.

Политическая научная элита, знакомая с базовыми основами ислама, видит в политическом исламе тот заслон, который сможет сдержать атаку исламских радикалов на политическую власть. Исламоведы Таджикистана также рассматривают себя как сдерживающий фактор радикализации ислама в регионе.

Однако ИПВТ думает иначе, понимая, что без подключения традиционного ислама и его влияния на народ, ИПВТ и интеллигенция (исламоведы) потерпят поражение.

Все это создает ограничение интерпретации ислама и может закончиться усилением движения панисламизма, который в ответ на глобализацию мировой экономики, политики, культуры попытается использовать их в целях глобализации самой исламской идентичности, используя неформальные сектора.

Итак, исходя из вышеизложенного, автор приходит к выводу, что проблемы современной таджикской идентичности наиболее выпукло выражены во взглядах трех таджикских академиков: Р.Масова, М.Шукурова, и Н. Негматова. Каждый из них проводит в жизнь свою стратегию: Р. Масов, помимо иных культурных и социальных пластов включает в таджикскую идентичность наследие советского времени и отстаивает его в вопросе о национальном языке на основе кириллицы; М.Шукуров настаивает на включенность иранского культурного наследия в таджикскую идентичность, при этом подвергая сильной критике советский период развития таджикского народа, что особо проявляется в его дискуссии с Р.Масовым в вопросе о языке; Н.Негматов в поисках таджикской идентичности идет в глубь истории, пытаясь найти более древний пласт, а именно, в домусульманской эпохе. Зароастризм и арийский вопрос его волнует больше, нежели отстаивание вопроса о персидском языковом наследии.

Таким образом, включенность в таджикскую идентичность таких ее измерений как: доисламское, таджикско-персидское и советское показывают избегание открытого вопроса, связанного с мусульманской идентичностью.

Стоит отметить позицию академика М.Динорошоева, который включает в идентичность таджиков мусульманскую традицию суннитского толка (ханифитской юридической школы), так как, по его мнению, более 90% таджиков относятся к данному направлению.160 Стоит заметить, что официальная власть избегает этого вопроса, по той причине, что принятие данного положения фактически признает то, что основная часть бадахшанцев, исповедующих исмаилизм, не относятся к единому таджикскому этносу. Это не входит в стратегию государства, которое ищет другие объединяющие параметры, конструирующие таджикскую нацию.

Насколько религиозная идентичность может быть препятствием для таджикского государства в конструировании национальной идентичности таджиков является до сих пор открытым вопросом. До сегодняшнего времени государство старается сохранить баланс между собственно национальными ценностями и религиозными.

Все это показывает, что Таджикистан имеет ряд ключевых дилемм, которые нужно или преодолевать, или строить идентичность на их основе. Насколько можно примирить доисламское и исламское культурное наследие? Таджикско-персидское и советское культурное наследие, выраженное в вопросе о языке? И, наконец, дилемма таджикско-персидского наследия, заключающаяся в том, что в настоящий момент Иран относится к шиитскому направлению ислама, тогда как более 90% населения Таджикистана исповедуют суннизм.

Автор полагает, что поиск формы сосуществования этих пластов будет наиболее эффективным для заложения основ таджикской идентичности, способной на адекватное реагирование вызовов, исходящих из современной социальной и культурной реальности.

Еще одна проблема, связанная с таджикской идентичностью, заключается в движении панисламизма, которое представляет угрозу не только для светской формы ориентации Республики Таджикистан, но и для конструкции того, что есть таджикская идентичность. В настоящий момент, проблемы между политическим, традиционным исламом (в официальной его форме) и

160 Из выступления на международной конференции, посвященной теме: «Проблемы консолидации таджикской нации»,- Душанбе, ноябрь, 1997. государством не могут быть непреодолимыми, так как все они, каждый по-своему, толерантно и уважительно относятся к своему историческому прошлому. В отличие от них, панисламистское движение Хизб-ут-Тахрир разрушает не только легитимность государства, но и национальные традиции.

Автор считает, что в настоящее время политическая элита не позволит проиранской культурной и религиозной элитам серьезно влиять на символическое и культурное пространство Таджикистана Поиск таджикской идентичности и борьба за нее все еще продолжается.

Список научной литературыШозимов, Пулат Давронович, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Абу- л фазл Бейхаки. История Масуда(1030 -1041). Пер. А.К. Арендса. - Ташкент: Госиздат, 1962. - 890 с.

2. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истории и распространении национализма. Пер. с англ. В.Г. Николаева. М.: Канон-Пресс Ц. Кучковое Поле, 2001.- 277 с.

3. Андреев М. С. Таджики долины Хуф (Верховья Аму Дарьи).-Сталинабад: Изд. Академии Наук Тадж. ССР, 1953.- 247 с. Арутюнов С.А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие./ Отв. ред. Ю.В. Бромлей,- М.: Наука, 1989.- 244 с.

4. Асадуллаев И.К. Таджикистан: Пограничная зона и экспансия подобия. -Душанбе, 2000. 105с.

5. Асимов М.С. Историко-культурные аспекты этногенеза народов Средней Азии/ Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана. Выпуск 1.- М.: Наука, 1990.- 118 с.

6. Бабур-Наме. Записки Бабура. Ташкент: Изд. Академии Наук Узбекской ССР, 1958.-528с.

7. Бартолъд В.В. Сочинения в девяти томах. М.: Изд. Восточной литературы, 1963.-Т.1 .760 с.

8. Бартолъд В.В. Сочинения в девяти томах.- М.: Изд. Восточной литературы, 1963.- Т.2.-4.1.-1020 с.

9. Бартольд В.В. Сочинения в девяти томах.- М.: Наука, 1971.- Т.7.-663 с. Бартолъд В.В. История Туркестана. Ташкент: Туркестанское гос. Изд., 1922. -50с.

10. Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. СПб., 1909.-139 с. Бейхаки Абу-л-фазл. История Масуда. 1030-1041. Пер. А.К. Арендса.-Ташкент,1962. - 748с.

11. Бертелъс Е.Э. История персидско-таджикской литературы. Избранные труды. -М., 1960.-556с.

12. Бертелъс Е.Э. Суфизм и суфийская литература.- М., 1965. 534с.

13. Бинаи. А. Шайбани-Наме. Материалы по истории казахских ханств XV-XVIIIвеков (извлечение из персидских и тюркских сочинений).- Алма-Ата, 1969,- С.91.127.

14. Богоутдинов A.M. Очерки по истории Таджикской философии. Сталинабад: Таджикский Госиздат, 1961.-332 с.

15. Богоутдинов A.M. Избранные произведения. /Отв. ред. Ашуров Г.А.- Душанбе: Дониш, 1980.-415 с.

16. Брагинский КС. Очерки из истории таджикской литературы.- Сталинабад, 1956.-453с.

17. БромлейЮ.В. Этнос и этнография. М: Наука, 1973.- 230 с.

18. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. Очерки теории и истории.1. М.:Наука. 365 с.

19. Бушков В. И., Микульский Д.В. Анатомия гражданской войны в Таджикистане.

20. Этно социальные процессы и политическая борьба, 1992-1996.- М., 1997.

21. ВамбериА. Путешествие по Средней Азии,- СПб., 1865.-210 с.

22. Вахабов М. Формирование узбекской социалистической нации.- Ташкент:

23. Государственное издательство Уз ССР, 1961. 587с.

24. ГафуровБ. Г. Таджики. Книга 1.- Душанбе: Ирфон, 1989. -384 с.

25. Гафуров Б. Г. Таджики. Книга 2.-Душанбе: Ирфон, 1989. 479с.

26. Гумилев Л.М. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд. Ленингр-го унив-та, 2-еизд., испр., 1989. 496 с.

27. Иванов П. Очерки по истории Средней Азии XVI- середины XIX в.- М.: Изд-во восточной литературы, 1958.

28. Восточная Бухара и Памир в период присоединения Средней Азии к России. -Душанбе: Тадж. Гос. Изд., 1960. 212 с.

29. Искандаров Б. И. Восточная Бухара и Памир во второй половине 19 века. 4.2. -Душанбе: Изд. АН Тадж. ССР, 1963,- 290 с.

30. Искандаров Б. И. Трудный путь к знанию. М.: Изд. МГУ, 1999.- 160 с. История народов Узбекистана с древнейших времен до начала 16 века. Под ред. Проф. С.П. Толстова и проф. Захидова. Том 1. - Ташкент.: Изд. Ан. Уз. ССР.,1950,- С. 269.

31. Калтахчян С.Т. Марксистко-ленинская теория нации и современность. М.: Политиздат, 1983.-367с.

32. Кисляков H.A. и Писарчик А. К. Таджики Каратегина и Дарваза.-Душанбе: Дониш, 1966.- 245 с.

33. Козлов В. О понятии этнической общности.- М.: Наука, 1974. Козлов В. Динамика численности народов. Методология исследования и основные факторы. М., 1969.- 328с.

34. Кушнер П.И. Этнические территории и этнические границы.- М.: Наука, 1975.45 с.

35. МасовР.М. История топорного разделения.-Душанбе: Ирфон, 1991.-189с. Масов P.M. Таджики: история с грифом «совершенно секретно». Душанбе: Центр издания культурного наследия, 1995.- 200 с.

36. Моногарова Л. Ф. Преобразования в быту и культуре припамирских народностей. М.: Наука, 1972.- 225с.

37. Негматов Н. Государство Саманидов.- Душанбе: Дониш,1977.- 279 с. Негматов Н. Таджикский феномен: история и теория.- Душанбе: Оли Сомон,1997.-406 с.

38. Олимов К. Межтаджикский диалог: путь к миру.- Душанбе: Ирфон,1998.

39. Остороумов Н.П. Пословицы туземного населения Туркестанского края,- Ташкент, 1888.- 48 с.

40. Остроумов Н. П. Сарты. Этнографические материалы,- изд. 3-е., Ташкент., 1908.

41. Радлов В. В. Из Сибири. М.: 1989,- 567с.

42. Рашид ад -Дин Фазлуллах. Джами - ат - таврих. Сборник летописей. Т.З. Пер. с пер. яз. Ак. Арендсаб.- Баку, 1957. - 727с. Рыбаков С. Философия этноса.- М., 2001.- 305с.

43. Семенов A.A. Шейбани-хан и завоевание империи Тимуридов.- «Материалы по истории таджиков и узбеков Средней Азии», вып. 1. Сталинабад, 1954 (Тр.АН. Тадж. ССР, т. XII.

44. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М.: ООО Изд-во ACT, 2002,- 669 с. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. Пер. с англ. Т. Велимеева, Ю. Новикова,- М.: ООО Изд-во ACT, 2003,- 603 с.

45. Ханыков Н. Записки по этнографии Персии. М.: Главная редакция Восточной лит-ры.-150 с.

46. Чебоксаров H.H. Проблемы типологии этнических общностей в трудах современных ученых,- М.: Наука, 1978,- 99 с.

47. Чебаксаров H.H. Проблемы происхождения древних и современных народов. Доклады на III Международном конгрессе антропологических и этнологических наук. М.: Наука, 1964. - 75 с.

48. Шарипов И. Ш. Развитие национальных отношений в Таджикистане. -Душанбе, 2002.

49. Шукуров М. «Шах-Наме» Фирдоуси и ранняя иллюстративная традиция: текст и иллюстрации в системе иранской культуры XI- XIV веков. М.: Наука, 1983.176 с.

50. ЭлёзА. Критика этнологии.- М., 2001,- 215с.

51. Якубовский А.Ю. К вопросу об этногенезе узбекского народа,- Ташкент: Фан, 1941.

52. Статьи из журналов и газет

53. Абашин С. Археология среднеазиатских национализме в// «Ab Imperio".- 2003. №1.- С.497-522.

54. Абашин С. Свой среди чужих, чужой среди своих (этнографические размышления по поводу новеллы А. Волоса «Свой»)// ЭО.- 2003. №2. Абашин С. О самосознании народов Средней Азии (как Александр Игоревич поспорил с Джоном)//Восток,- 1999. №4.- С.207-220.

55. Бромлей.Ю.В. К разработке понятийно-терминологических аспектов национальной проблематики// Советская этнография. -1986. № 6.- С. 3-17. Бромлей Ю.В. Еще раз о многообразии этничности // Расы и народы. -1989. Вып. 19.-С.28.

56. Бушков В.И., Микульский Д.В. Этнокультурные особенности таджикского народа и их влияние на современную общественно-политическую жизнь// Центральная Азия. -1996. №6.- С.31.

57. Додихудоев X. Регионализм как феномен общинного сознания. Душанбе: Известия Академии Наук Республики Таджикистан. Серия: Философия и Правоведение.- 2001. №1-4,- С. 31-42.

58. Заринов Ю. Исторические рамки феномена этничности // ЭО. 1997, №3. Здравомыслов А.Г. Фундаментальные проблемы социологии конфликта и динамика массового сознания// Социологические исследования. 1993. № 8.- С. 12-21.

59. Ильхамов А. Археология узбекской идентичности// <http://ula.uzsci.net/portal/library/atlas/php> (2003).

60. Калтахчян С.Т. К вопросу о понятии «нации»// Вопросы философии. -1966. №6.

61. Кармышева Б.Х. Этнографическая группа «тюрк» в составе узбеков (историко-этнографические данные)// СЭ.-1960. №1.

62. Козлов В. И. Типы этнических процессов и особенности их исторического развития //Вопросы истории -1968. № 9.

63. Козлов. В. И. Некоторые проблемы теории нации// Вопросы философии,- 1967. №1.

64. Козлов В. И. Проблематика «этничности» // ЭО.- 1995. №4.

65. Крюков М. Этничность, безэтничность, этническая непрерывность// Расы инароды.-1989. Вып.19.

66. Кузнецов А. О соотношении понятий «общество» и « этническая общность»// СЭ.- 1989. №4.

67. Лагофет Д.Н. Кулябское бекство и его поселение //Туркестанские ведомости,-1905. №5.

68. Лифшиц В. Политическая ситуация в Таджикистане (лето 1993г.)// Россия и мусульманский мир.-1993. №11.

69. Медведев В. Сага о Бобо Сангаке // Дружба народов.- 1993. Июнь.

70. Самиев А. X. Национальная идея и тенденция развития духовной жизнисовременного Таджикистана,- Народная газета. 14 июля 2004.

71. Самойлович Е.Д. К вопросу о сартах // ЖС,Х1Х, 1910. Вып. III.

72. Семенов A.A. История Шугнана // Протоколы заседаний и сообщений членов

73. Туркестанского кружка любителей археологии.-Ташкент, 1917.

74. Семенов A.A. Первые Шейбаниды и борьба за Мавераннахр//Материалы поистории таджиков и узбеков Средней Азии.- 1954.- Вып.1. Сталиннабад.

75. Тишков В. От этнического к гражданскому национализму. // Отечественнаяистория. 1996. № 6.

76. Тишков В. О. феномене этничности // ЭО.- 1995. №5.

77. Тишков В.И. Социальное и национальное в антропологической перспективе// Вопросы философии.-1990.№12.

78. Токарев С.А. Проблема типов этнических общностей //К методологическим проблемам этнографии. 1964. № 11.

79. Трофимов Д. Центральная Азия: проблемы этно-конфессионального развития// Исследование Центра международных исследований МГИМО, 1994. №3-С. 19. Прим. 13.

80. Шоберлейн Д. Перспективы становления национального самосознания узбеков //Восток,- 1997. №3.

81. Шукуров Ш., Шукуров Р. Воля к культуре // Центральная Азия и Кавказ.-1998. №1.- С.166.

82. Материалы по истории таджиков и узбеков Средней Азии. Вып. И. Труды, том XXV АН Тадж. ССР. Институт истории, археологии и этнографии. -Сталинабад: Изд. АН Тадж. ССР, 1954,- 69 с.

83. Местничество и пути его преодоления. Материалы семинара. ( Ноябрь 1996г.-май 1997г.).- Душанбе: Таджикский центр гражданского образования, 1997. -184с.

84. Фитрат А. Автобиография //Диалог.- Ташкент, 1991. №7, 76 с. Иностранная литература

85. Akiner S. Islamic Peoples of the Soviet Union.- London, 1983.

86. Akiner S. Tajikistan: Disintegration of Reconciliation? Central Asian and Caucasian

87. Prospects. -London: The Royal Institute of International Affairs, 2001.

88. Atkin M. Tajiks and the Persian World. Conflict, Cleavage and Change in Central Asia and Caucasus. / In B. Manz ed. Cambridge, 1997. Atkin M. The Subtlest Battle. Islam in Soviet Tajikistan. Foreign policy research institute.- Philadelphia, 1989.

89. Arthur Bonner. Islam and the State in Central Asia: A Comparative Essay. Central Asia Monitor 6, 1995. P. 27-37.

90. Bloom William. Personal Identity, National Identity and International Relations. -Cambridge: Cambridge University Press, 1990.

91. Campbell D. Violent Performances: Identity, Sovereignty, Responsibility. The Return of Culture and Identity in IR Theory/ Ed. Yosef Lapid and Friedrich Kratochwil.-Boulder: Lynne Rienner, 1997.

92. David I. Kertzer. Ritual, Politics and Power. New Haven: Yale University Press, 1988.

93. Dudoignon S. Communal Solidarity and Social Conflicts in Late 20th Century Central Asia: The Case of the Tajik Civil War/ Islamic Area Studies Working Paper Series. -No. 7. -Tokyo, Japan: Islamic Area Studies Project, 1998.

94. Eickelman Dale F. and Piscatori James. Muslim Politics.- Princeton University Press, 1996.

95. Gross Jo-Ann. Central Asian Muslims. Expressions of Identity and Change.- Duke University Press, 1992.

96. Kathleen A. Collins. Clans, Pacts, and Politics: Understanding Regime Transition in Central Asia. (Ph.D).- Stanford University, 1999.

97. Khalid, Adeeb. The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia. -Berkeley: University of California Press, 1998.

98. McSweeney, Bill. Security, Identity and Interest: A Sociology of International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

99. Oliver Roy. The New Central Asia. The Creation of Nations.- New York University Press, 2000.

100. Ross, Marc H. The Cultural Dynamics of Ethnic Conflict. Culture in World/ PoliticsEdited by Dominique Jacquin-Berdal, Andrew Oros, and Marco Verweij.-New York: St. Martin's Press, 1998.

101. Rashid, Ahmed. Jihad: the rise of militant Islam in Central Asia. New Haven and London: Yale University Press, 2002.

102. Subrata Mitra. The Rational Politics of Cultural Nationalism: Subnational Movements of South Asia in Comparative Perspective// British Journal of Political Science. 1995. -P. 25, 57-78. Historical Perspective

103. John O. Voll. Central Asia as a Part of the Modern Islamic World in Central Asia/ In ed. Beatrice F. Manz.-Boulder: Westview Press, 1994.-P.45-61.

104. Tishkov Valery. Ethnicity, Nationalism and Conflict in and after the Soviet Union. International Peace Research Institute. Oslo, 1997.

105. Handbook of Language and Ethnic Identity/ Edited by Joshua A. Fishman.- New York: Oxford University Press, 1999. 468 p.

106. Ethnic Adaptation and Identity /Ed. by Charles F. Keyes.- Institute for the Study of Human Issues, 1979.

107. Ethnic Groups and Boundaries. The Social Organization of Culture Difference/Ed by Frederik Barth. Waveland Press, 1998.

108. Tajikistan: A Roadmap for Development. ICG Asia Report №51,24 April 2003. Radical Islam in Central Asia: Responding to Hisb ut-Tahrir. ICG Asia Report № 58.30 June 2003.

109. Central Asia: Islam and the State: ICG Asia Report №59. 10 July 2003.