автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Тема детства в творчестве К.Д. Воробьева

Полный текст автореферата диссертации по теме "Тема детства в творчестве К.Д. Воробьева"

На правахрукописи

ЗИМИН ВЛАДИМИР ЯКОВЛЕВИЧ

ТЕМАДЕТСТВА В ТВОРЧЕСТВЕ К.Д. ВОРОБЬЕВА

Специальность 10.01.01. - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Орёл-2004

Работа выполнена в Курском государственном университете

Научный руководитель - кандидат филологических наук, доцент

Филиппов Юрий Леонидович

Официальные оппоненты - доктор филологических наук, профессор

Михеичева Екатерина Александровна

- кандидат филологических наук, доцент Пушкарева Вера Степановна

Ведущая организация - Елецкий государственный университет

им. И. А. Бунина

Защита состоится «25» мая 2004 г. в 11 часов 00 мин. на заседании диссертационного совета К 212.183.02 в Орловском государственном университете по адресу: (302026) г. Орёл, ул. Комсомольская, 95.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Орловского государственного университета

Автореферат разослан «_»_2004 г.

Учёный секретарь диссертационного совета

Вельская А.А.

Общая характеристика работы

Онтология воробьёвского «детства» вполне определённо укладывается в существующую идейно-художественную систему, в основе которой лежит многовековое представление народа о детстве как о неотъемлемом звене жизни каждого человека и человечества в целом,- как о её истоке и залоге непрерывного развития. Обращаясь к теме детей и детства, К.Д. Воробьёв продолжает традицию русской классической литературы, имеющей богатейший опыт познания и философско-художественного осмысления особого мира ребёнка, в недрах которого зарождаются начала всякой «взрослой» жизни.

Актуальность данного диссертационного исследования определяется необходимостью нового, более объективного и целостного подхода к осмыслению творчества К. Воробьёва, вызванного изменившимися социально-политическими условиями в России. К числу актуализирующих заявленную тему факторов относится и недостаточное освещение её в современной критике, а также отсутствие монографического исследования жизни и творчества самобытного художника слова. Имеющаяся литература явно не отражает объективно существующую многоплановость творческой концепции и глубину художественного мира писателя.

В условиях, когда вечные образы детства и детской души, «увиденные поверх литературных конвенций, осознаются как новая и не вполне ожиданная тема современной прозы» (О. Лебёдушкина), изучение темы детей и детства в творчестве К. Воробьёва приобретает особую актуальность. Его можно считать переходным звеном от традиционного представления о детях как кротких судьях несовершенного мира (русская классическая литература) к представлениям о них как о грозных нарушителях норм, потенциальных преступниках и бунтарях с ярко выраженным девиантным поведением (проза последних десятилетий XX века). «Ребёнок в стиле модерн действительно из Кандида-простодушного превратился в существо иррациональное, мистическое и уже поэтому анормальное». (О. Лебёдушкина)

Научная новизна предлагаемой работы обусловлена попыткой впервые выделить и рассмотреть тему детей и детства в художественной прозе К. Воробьева как самостоятельную и эстетически значимую, учитывая расширенный историко-литературный контекст.

Основные положения, выносимые на запциту:

1. Объективное существование темы детства в творчестве К. Воробьёва, подтверждаемое художественным материалом и отдельными положениями в критических работах Ю. Томаииишш и. НцЦ^к^^^'ролотусского. С. Журавлёва, J1. Лавлинского, В. Enli доШЕКЮва 1 др.

2. Тема детства в творчестве К. Воробьёва - продолжение сложившейся в отечественной литературе многовековой традиции изображения детей и детства как наиболее яркого показателя духовно-нравственного состояния общества.

3. Детство как часть особой духовной памяти писателя, основанной на богатой эмоциональной культуре русского народа, свободной от идеологических наслоений.

4. Представление К. Воробьёва о детстве как о своеобразной предыстории человеческого характера, подвергающегося постоянному влиянию природной и социальной среды.

5. Природа и малая родина как субстанциональные опоры детства, обладающие, по Воробьёву, притягательностью возвращения и энергией нравственного очищения.

Цель диссертационной работы - исследование художественной концепции детства в прозе К. Воробьева в рамках многовековой традиции изображения образа детства в русской классической литературе.

Исходя из данной цели, формулируются следующие задачи исследования:

проследить общие контуры развития темы детства в русской классической литературе;

- рассмотреть произведения о детстве и детях в системе нравственно-этических и эстетических представлений К. Воробьёва;

- истолковать детство как социокультурный ориентир и источник духовно-нравственного становления характера героев в произведениях Воробьёва;

- раскрыть истоки детскости в мироощущении писателя;

- проанализировать, как раскрываются в творчестве художника его представления о первородных связях детства с природой, «малой родиной»;

- доказать, что писатель видит в детстве своеобразную предысторию человеческой жизни, разворачивающуюся не только во времени и пространстве, но и в характере человека.

Методологическими основами диссертационного исследования являются принципы сравнительно-исторического и текстологического анализа, позволяющие рассматривать тему детей и детства в творчестве К. Воробьёва в общем русле русской литературы, имеющей многовековую традицию изображения детства. В работе мы опираемся на произведения отечественной классики, труды Н.А.Бердяева, Вл.С.Соловьева, В.В.Розанова, Н.К.Рериха, И.А.Ильина, С.А.Франка, К.Юнга, А.Н.Веселовского, Ф.И.Буслаева, А.Н.Афанасьва, Д.С.Лихачева, М.М.Бахтина, Л.Я Гинзбург, М.Е.Мелетинского, Л.С.Выготского, Д.Б.Эльконина критические статьи современных авторов о жизни и

творчестве К.Воробьева: Ю.Томашевского, И.Дедкова, И.Золотосского, В.Чалмаева, Л.Лавлинского, В.Енишерлова, С.Журавлева, Н.Кузина, А.Панкова, М.Лобанова и других.

Практическое значение диссертационной работы состоит в том, что её отдельные положения могут быть использованы при составлении вузовского лекционного курса истории литературы XX века, посвященного прозе о Великой Отечественной войне, спецсеминара по творчеству К. Воробьёва, подготовки материалов к докладам и рефератам по теме «Дети и детство как вечная тема в русской литературе», для краеведческой работы и уроков внеклассного чтения в средней школе, в исследовательских и литературно-критических работах.

Апробация диссертации - Основные положения работы изложены в докладе на научно-методической конференции КГПУ на тему: «История и культура: прошлое и современность» (1999г.) и четырёх публикациях в различных сборниках научных трудов /См. список работ/. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры литературы Курского государственного университета (25 декабря 2003 г.).

Структура и объем диссертации Работа состоит из введения, двух исследовательских глав, заключения и библиографического списка, состоящего из 175 наименований. Объём работы -181 страница, не включая библиографический список.

Основное содержание работы

Во введении даётся общая характеристика и тематическая направленность творчества К. Воробьёва, освещается историко-литературная ситуация, сложившаяся вокруг имени писателя, определяются цель и задачи работы, актуальность и научная новизна избранной темы.

В последние десятилетия XX века имя К. Д. Воробьёва стало всё чаще появляться на страницах критических сборников и журналов. В1993 году вышло в свет трёхтомное собрание его сочинений, продолжали печататься отдельные повести, рассказы, письма, дневники и записные книжки писателя.

Но и теперь произведения К. Воробьёва живут своей, как бы несколько обособленной, жизнью. Литературная критика по-прежнему незаслуженно мало внимания уделяет творчеству писателя, хотя существующая библиография насчитывает более сорока наименований разрозненных статей, опубликованных в газетах и журналах в основном в шестидесятые-восьмидесятые годы. Однако при всей сегодняшней очевидности того, что сделано Воробьёвым (не по объёму написанного, а по уровню созданного им образа недавнего исторического и современного времени), о нём как о писателе, отразившем в своём художественном сознании не только тему войны, написано крайне недостаточно, а то, о чём написано, не систематизировано. До сегодняшнего дня нет монографического

исследования его творчества.

Несмотря на очередную высокую оценку творческих заслуг писателя - присуждение ему в 2000-ом году премии А. И. Солженицына -исследователи литературы в последние годы почти не обращаются к воробьёвским произведениям. Очевидно, и сейчас среди критиков ещё не изжита инерция известной осторожности и боязни той глубины и многогранности, которые на самом деле хранят в себе рассказы и повести К. Воробьёва. Очевидно также и то, что наступившая в стране демократия и связанная с нею свобода слова и мысли, по-прежнему не преодолела общепринятые в критике 60-х - 80-х годов стереотипы в оценке личности и творчества писателя.

Отсутствие динамики или даже определённый застой в изучении творческого наследия теперь уже известного и признанного художника слова предположительно свидетельствует о некоторой утрате актуальности и снижении общественного интереса к теме войны, находившейся в центре внимания воробьёвской прозы и которая целые десятилетия оставалась главной, элитной темой русской советской литературы.

Вполне справедливо, что многие известные авторы существующих работ: И. Дедков «Отвергнутая «ничья», Ю. Томашевский «Право на возвращение», И. Золотусский «Очная ставка с памятью», Л. Лавлинский «Биография подвига», С. Журавлёв «Выстраданное слово», В. Чалмаев «Слово, не сорвись на стон...», М. Лобанов «Правда войны», О. Михайлов «В час мужества», В. Камянов «Доверие к сложности», В. Енишерлов «Мужественные книги» и другие современные литературоведы, - видят в нём яркого и своеобразного художника, который прочно занял место именно в «обойме военных писателей» (Ю.Томашевский). Более того, приведённые обстоятельства стали достаточным основанием для некоторых критиков считать К. Воробьёва писателем одной главной темы - темы войны.

Но, ассоциируя имя К. Воробьёва прежде всего с прозой о войне, литературная критика тем самым как бы вполне оправдано, заранее сужает границы своих исследований и экстраполирует свой в некоторой степени ослабевающий интерес к теме войны вообще на творчество писателя в частности.

Пристальный интерес К. Воробьёва к теме войны вряд ли можно объяснить только фактами биографии. Являясь его «духовной родиной» (В. Камянов), война для писателя всегда оставалась ещё и субъективно-объективным фактом отечественной истории, сконцентрировавшей в себе кульминацию сложнейших общественно-политических и социально-психологических процессов, протекавших в стране и мире. События войны требовали от художника слова всестороннего и глубокого объяснения, опоры на истоки, народные традиции и ярко выраженную эмоциональную

культуру, носителями которой, безусловно, являлись как сам писатель, так и его герои. Реализовать такую установку можно было лишь через память, которая не ограничивалась только воспоминаниями о боях и ужасах плена, а охватывала «территорию» предвоенных лет и проистекала из самого детства.

Очевидность взаимосвязей, а, точнее, взаимообращённости событий военного и довоенного времени, истоками которых была и личная судьба К. Воробьёва, позволяете качестве самостоятельной темы в его творчестве выделить и тему детей и детства. Следует также подчеркнуть, что эта тема самодостаточна ещё и потому, что она является жанрообразующей (произведения К. Воробьёва, благодаря данной теме, очень близки лирическим автобиографиям Л. Н. Толстого, С. Т. Аксакова) и сюжетообразующей, так как многие его повести и рассказы построены на сюжете возвращения героев в прошлое, в детство. Исследование данной темы, до сих пор не привлекшей должного внимания критиков и литературоведов, является одним из способов проникновения в художественный мир писателя. А ведь эта тема крайне важна для понимания не только стиля, идейного замысла и приёмов художественного решения отдельных воробьёвских произведений, но и становится основой формирования принципов «социально-этического моделирования личности» (Л. Гинзбург), под знаком которой существует всё его творчество.

Стремясь познать всю глубину важнейших в жизни страны и человека исторических событий, К. Воробьёв обращается к их предыстории, где существенную роль играет детство, как наиболее полное воплощение природного, изначального в человеке и человечестве, как пространство наибольшего заострения нравственных коллизий времени.

Тема детства, возникшая в самом начале писательского пути (первый сборник рассказов 1956 года «Подснежник»), связала в единое целое всё его творчество, став «первоэлементом», из которого была выстроена художественная концепция самобытного художника слова. Повторенная многократно и выраженная в многообразии форм, тема детей и детства убеждает в том, что оно (детство) становится для К. Воробьёва «одной из ключевых опор, придающих прочность существованию, мировосприятию» (Е.Зубарева) и имеет первостепенное значение в понимании эманации личности, названной писателем «сутью и основанием жизни» (К. Воробьёв). Детство для него, безусловно, не только поэтический образ прошлого и предмет изображения, но и особая нравстенно-зрячая духовная память, средство проникновения в самую суть человеческих взаимоотношений, тот фундамент, на котором строятся образы и сюжеты.

К. Воробьёв рассматривает детство как своеобразную предысторию в

диалектике человеческой души, как особый вид духовной памяти, соединяющей прошлое с настоящим, «когда биография не развёртывается в пространстве, а становится как бы единственным пережи-ванием»(В.Якименко), способствует в повестях и рассказах Воробьёва созданию определённой ситуации нравственного выбора.

В художественном мире писателя детство складывается из многообразия тем, мотивов, образов, проявляющихся почти в каждом его произведении. Как способ мировосприятия, детство проявляется в рассказах «Первое письмо», «Настя», «Трое в челне», «Костяника», «Два Гордея», как истоки нравственности и патриотизма - в повестях и рассказах «Убиты под Москвой», «Крик», «Чёртов палец», «Ермак», психологически достоверно выписаны детские типы в повестях «Сказание о моём ровеснике», «Друг мой Момич», «Синель», как образ-символ - в рассказах «Подснежник», «Хи Вон», как душа и совесть «взрослых» героев писателя - в повестях «Генка, брат мой», «Вот пришёл великан», «Почём в Ракитном радости».

Детство в образах ребёнка-сироты, «чужака», обусловленных фактами собственной биографии, особенно ярко проявилось в рассказах «Ничей сын» и «У кого поселяются аисты». Детство и родина, детство и природа, детство и национальный характер, детство и война, детство и память, детство и будущее - вот те генетически связанные духовно-нравственные ориентиры, определяющие многомерность темы детей и детства в прозе К. Воробьёва.

Всё его творчество есть убедительное доказательство того, что детство является одним из глубинных законов, на основе которых составляется сложная картина мира. Она совершенно немыслима без присутствия в ней детей. Вот почему писатель огромное значение придаёт символике детства: играм и забавам, животным, природе, разным «мелочам», по которым мы безошибочно узнаём о присутствии детей. Желание этого присутствия особенно ярко проявляется в заключительных строках повести «Почём в Ракитном радости»: «Мне хотелось рассыпать тут на чёрной пахучей дороге крашеную скорлупу,- ничего не будет радостнее этой находки для завтрашнего пешехода, ничего! Увидит и обязательно подумает, что это дети насорили. И куда это они только шли? В гости, что ли? Или из гостей?..» (К.Воробьёв).

«Не всякая тема,- пишет А. Коган,- становится для писателей судьбой; но если и становится, то далеко не всегда через эту личную «тему-судьбу» отражается время. Во всяком случае - главное во времени» (А.Коган). Тема детей и детства у К. Воробьёва - это тема, в которой правдиво отразилась целая эпоха, то, что было с нами лично, начиная от первого мига появления на свет и то, что было с другими людьми, нашим народом. Его отношение к детству было постоянной «эмоциональной величиной»

и не менялось в зависимости от времени. Менялась лишь глубина изображения, ставшая показателем возросшего мастерства писателя.

Без Аксакова, Толстого, Достоевского не было бы Горького, Короленко, Бунина и Шмелёва, не было бы целого ряда писателей, поставивших в центр своего творчества тему детей и детства. К. Воробьёв - один из них, и он сумел привнести в её освещение иной взгляд, иной угол художественного зрения. И поэтому эта тема может быть до конца понята и оценена только в общем контексте русской классической и современной литературы.

На фоне глубоких и всесторонних исследований темы детей и детства в отечественной литературе данная тема в творчестве известного писателя не только не изучена, но и не обозначена как самодостаточная, хотя почти все известные литературоведы, изучающие его творчество, так или иначе ассоциируют детство с прошлым и видят в нём тот фундамент, на котором строится будущее здание «взрослой» жизни.

Первая глава работы—«Детство как социокультурный феномен и объект философско-художественного осмысления в контексте русской литературы» - состоит из двух разделов. В первом из них - «Эволюция представлений о детстве в общественном и художественном сознании»— высказывается мнение о том, что детство - это объективно существующая пора в жизни человека любой национальности и социальной принадлежности, для которой характерно особое состояние души и видение мира.

Предметом исследования данного раздела стала попытка проследить движение детства от его выделения из общего потока человеческой жизни и признания его совершенно особой сферой человеческого бытия до философского и художественного осмысления в литературе.

Ребёнок, как объект художественного изображения, начал интересовать литературу значительно позже, несмотря на то, что детство в течение множества веков являлось питательной средой социализации многих поколений. Но уже в «самую раннюю эпоху своего бытия,-считает Ф. Буслаев,- народ имеет... все главнейшие нравственные основы своей национальности в языке и мифологии, которые состоят в теснейшей связи с поэзией, правом, с обычаями и нравами. Народ не помнит, чтоб когда-нибудь изображал он свою мифологию, свой язык, свои законы, обычаи и обряды»(Ф. Буслаев).

То же и с детством. Детство, как известно, с древних времён жило в обычаях и обрядах. Но выход детства в духовное пространство культуры, как и начало поэтического творчества, по Буслаеву, теряется в тёмной, доисторической глубине, когда созидался сам язык. Сформировавшись в древности и оставаясь частью прошлого, детство стремится к будущему, но навсегда сохраняет в себе притягательность возвращения. Не случайно

К. Юнг стремление человека вернуться в детство наряду со стремлением вернуться в чрево матери считает одним из самых ранних мифологических архетипов. Мотив возвращения в детство особенно часто использует в своём творчестве К. Воробьёв.

Детство, как и другие архетипы, являясь продуктом бессознательной деятельности человеческого духа, обладает колоссальной энергией творчества. На их основе возникают мифология, религия, искусство. Литература, связанная прежде всего со словом, является концентрацией ассоциативных представлений, вызванных первичным словом. По мнению Выготского, первичное слово - это «скорее образ, скорее картина, умственный рисунок понятия, маленькое повествование о нём. Оно -именно художественное произведение»(Л. Выготский).

Исходя из этого, слово «детство», неся в себе признаки самостоятельного художественного произведения, разрастается до понятия космического масштаба. Глубина и неиссякаемость этого понятия рождает многообразие подходов к его художественному осмыслению, и всякая новая эпоха и всякое новое поколение наполняют его ранее не известным содержанием, облекают в форму, наиболее соответствующую требованиям времени.

Но главным и самым значимым в образе детства всегда было, есть и остаётся его духовно-нравственное содержание. Не случайно великий русский философ Вл. Соловьёв писал: «Когда дело идёт о первоначальном образовании какого-нибудь основного понятия в человеческом сознании, нужно иметь в виду не взрослого человека, а ребёнка...»(Вл.Соловьев). Ведь дети всегда были в своём времени и пространстве, в своём мире и природе. Они были прочным связующим звеном между поколениями, они оказывали существенное влияние на формирование духовного пространства культуры. Заняв своё место в этом пространстве, детство активно продолжает жить в объединяющем всех слове.

Во втором разделе - «Тема детства как традиционная тема отечественной литературы» — детство рассматривается как художественный образ, имеющий богатейшую традицию изображения. Доминирующей мыслью данного раздела выступает мысль о том, что истоки своеобразия темы детства в творчестве К. Воробьёва, бесспорно, восходят к традиции изображения ребёнка русскими и советскими писателями. Главными опорами его концепции детства можно считать автобиографическую прозу, литературу, которая ставила в центр своего внимания проблемы сиротства (беспризорничества), социально-исторического и природного окружения ребёнка, трагической несовместимости войны и детства.

Являясь одной из самых значимых в отечественной литературе, тема

детства постоянно волновала русских писателей и на разных этапах развития решалась по разному, с позиций разных направлений, своеобразных писательских индивидуальностей. Объясняя особый интерес к этой теме, М. Цветаева писала:«... все мы в долгу перед собственным детством, ибо никто из нас (кроме, быть может, одного Гёте) не исполнил того, что обещал себе в детстве, в собственном детстве, - и единственная возможность возместить несделанное -это своё детство воссоздать»(М.Цветаева).

Воссозданию детства, этой загадочной и неповторимой поры в жизни каждого человека, посвятили свои произведения многие великие русские писатели: СТ. Аксаков, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.А. Некрасов, И.С. Шмелёв, АЛ. Чехов, Ф.К. Сологуб, И.А. Бунин, A.M. Горький, М.А. Шолохов и др. Именно в их творениях детство обрело свой привлекательный и правдивый облик, заговорило тем истинным и чистым языком, который понятен всему миру. «В течение столетий русское детство было: 1) сословным; 2) семейным, т.е. выпестованным многолюдным родовым гнездом; 3) мирским, т.е. включённым в естественную социальную общность; 4) трудовым, участвующим в посильной и необходимой работе в своём (мирском) хозяйстве; 5) верящим в Бога (т.е. в высшие смыслы жизни)» (В. Акимов).

Таким образом, русская культура и особенно русская литература создала свой оригинальный художественный портрет детства, который активно влиял и не перестаёт влиять на формирование русского национального характера.

Свой весомый вклад в развитие традиции изображения детства внесли древнерусская литература и литература XVIII века. Но наиболее полное и многоаспектное художественно-философское осмысление темы детей и детства в отечественной словесности произошло в XIX веке. С учётом уже накопленного опыта изображения детства в предшествующей литературе и литературе XVIII в., в XIX веке он развивался от «очертания характеров» у Пушкина к их анализу у Лермонтова, достигающему у Толстого возможности показать «диалектику души», к психологизму Достоевского»(У.Фохт). При всей неоспоримости того, что к XIX веку в России вполне сложилась традиция изображения детства в искусстве и особенно в литературе, она (эта тема) получила дальнейшее развитие и оказалась неисчерпаемой ни по содержанию, ни по форме.

Обладая мощной энергией социально-эстетического моделирования личности, эпоха XIX века открывала новые горизонты в познании человеческого характера, его зависимости от эмоционально-культурной базы, которая закладывается в младенчестве, детстве, юности и пополняется в молодости.

Наличие отмеченных обстоятельств позволяет утверждать, что тема

детства в известной степени стала всепроникающей и всеохватной темой. Детство, имеющее исключительно важное значение в жизни отдельного человека и народа в целом, в изображении русских писателей выросло до всемирно-исторического значения.

Пожалуй, главная портретная черта русского детства в литературе XIX века - это убеждённость в том, что дети - судьи, детское сознание - мерило нравственности, ребёнку, как естественному человеку', открыта глубинная правда жизни. Подобное отношение к детям, детству как нельзя лучше отражает состояние детскости, которое несли в себе все русские писатели.

Образ детства является одним из центральных, эстетически значимых образов отечественной литературы. Его с полным правом можно отнести к эпохальным образам, во все времена отражавшим самые важные концепты российской действительности, в которой особенно обнажённо выступали «принципы понимания человека и связь этих принципов с современными политическими, историческими, психологическими, эстетическими воззрениями» (Л.Гинзбург). В исполнении русских писателей XIX века изображение детства достигло такой высоты, что в некотором смысле стало почти образцовым для писателей последующих поколений. Таким образом, в 50-60-е годы девятнадцатого столетия усилиями Л.Н. Толстого и СТ. Аксакова было положено начало новому направлению в развитии литературы о детях.

После Октябрьской революции выпестованное многовековыми семейными традициями, детство в одно мгновение оказалось вырванным из привычной природной и социальной среды. Если раньше детство развивалось по законам естественной эволюции и на протяжении многих столетий сохраняло присущие ему главные черты, то теперь, активно вовлекаемое в историю, оно подверглось насильственным переменам и наполнилось новым идеологизированным содержанием. Оно рассматривалось как послушный материал, из которого можно создать «нового человека» для нового коммунистического общества. В «Чевенгуре» А. Платонова революционный учитель говорит своим ученикам, что они «вонючее тесто», а он из них сделает «сладкий пирог».

Революция, гражданская война, а затем и коллективизация проявили самые разные формы насилия над детьми. Иногда оно совершалось сознательно, по классовым соображениям. Любые жертвы, в том числе и гибель детей, оправдывались служением великой идее. Ослеплённый революционной яростью и классовой ненавистью, Макар Нагульнов из «Поднятой целины» М. Шолохова кричит пожалевшему детей Андрею Размётнову: «Как служишь революции? Жа-ле-ешь? Да я... тысячи станови зараз дедов, детишек, баб... Да скажи мне, что их в распыл... Для революции надо... Я их из пулемёта... всех порежу !»(М.Шолохов).

Обобщая ситуацию о судьбе детей в годы коренных, революционных преобразований, можно сделать вывод о том, что именно в эти драматические моменты состояние детства является ярким и наиболее точным показателем благополучия всего общества. Настоящим приговором российскому революционному обществу звучат слова одного из центральных героев платоновского «Чевенгура»: «Какой же это коммунизм? - Окончательно усомнился Копёнкин и вышел во двор, покрытый сырой ночью,- от него ребёнок ни разу не мог вздохнуть, при нём человек явился и умер. Тут зараза, а не коммунизм. Пора тебе ехать, товарищ Копёнкин, отсюда- вдаль»(А. Платонов).

Созвучные времени новые образы и идеи построения социализма и воспитания нового человека требовали иных подходов к изображению детей и детства. Образ ребёнка у писателей Советской России стал воплощением коренных перемен в жизни страны. Тема детства в их творчестве связывалась с наиболее жгучими проблемами революционной современности.

Центральной темой советской литературы 30-х годов была тема социалистических преобразований в городе и деревне. Дети изображались активными участниками этого процесса. В жёстких рамках советского бытия 30-х годов образы детей несли в себе философско-нравственную нагрузку, оттеняли правду или ложь общественного или личного опыта взрослых. И, видимо, нет ничего случайного в том, что именно ребёнок становится критерием жизненности и прочности нового мира. «Вощев («Котлован») стоял в недоумении над этим утихшим ребёнком, он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет сначала в детском чувстве и в убеждённом впечатлении? Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением?»(А.Платонов).

Своеобразие темы детства в годы Великой Отечественной войны состояло в том, что она раскрывалась в общем потоке литературы, изображавшей подлинную жизнь народа на войне. Сложность и глубина детских переживаний в эти годы находят отражение в жанровом многообразии произведений. Характерной деталью литературы этих лет было взаимопроникновение одного жанра в другой.

Отмечая несовместимость войны и детства, советские писатели вместе с тем показывали, как юные герои вместе с отцами и братьями встали на борьбу за независимость Родины. В тылу и на фронте они, по словам А. Гайдара, «Не болтались под ногами, не сидели сложа руки, а чем могли помогали своей стране в её тяжёлой и очень важной борьбе с человеконенавистным фашизмом»(А.Гайдар).

Интерес к теме детства, несколько угасший в военное и послевоенное

время, в 60-е-80-е годы вновь возрастает. В творчестве В. Астафьева, К. Воробьёва, Е. Носова, П. Проскурина, Ф. Абрамова, В. Белова, Ю. Трифонова, В. Тендрякова, В. Шукшина обнаруживается отчётливая связь темы детства с более углубленной и более последовательной разработкой темы народного и национального самосознания. Их взаимопроникновение, восходящее к традициям русской классической литературы XIX века, усиливается благодаря принципиально новому воплощению мотива, памяти.

В пространстве прошлого писатели 60-х-80-х годов чаще всего выделяли войну и детство как наиболее яркие жизненные впечатления. В пристальном внимании к истокам, к процессам формирования общенародной нравственности, кроме всего прочего, проявилась особая совестливость прозы 60-х-80-х годов. Обращённость к детству согласуется в ней с народным мироощущением, в соответствии с которым детство содержит в себе огромное очистительное начало. Вот почему желание В. Астафьева вернуться в детство через пространство и время воспринимается как вполне естественное и закономерное желание. «Память моя!.. - обращается он к самому себе,-... воскреси, - слышишь! - воскреси во мне мальчика, дай успокоиться и очиститься возле него»(В.Астафьев).

В потоке прозы последних лет XX века отчётливо проявляется стремление к обновлению и выходу художественного сознания из сферы застывших, неполных представлений о мире и человеке - с одной стороны, и тенденция к сохранению традиций, «фонда преемственности» (В. Чалмаев)- с другой стороны. Конец века покончил с уверенностью в незыблемость мира. Он-то как раз и оказался достаточно хрупким и недолговечным. Ребёнок представляется уже не кротким судьёй несовершенного мира, а грозным нарушителем его правил и установок, склонным к бунтарству, способным к социальной мимикрии. «Новая русская литература засомневалась во всём без исключения: в любви, детях, вере, церкви, культуре, красоте, благородстве, материнстве, народной мудрости...»(В.Чалмаев). Судьба ребёнка, изображаемая в океане насилия, жестокости, унижения и беспредела, выразила ощущение «тотального неблагополучия современной России» (В.Чалмаев). На фоне детства отчётливо видно ухудшающееся качество взрослого человека. Изображение детства воспринимается как протест памяти против бесконечного тупика, нравственного оскудения и утраты культурной почвы.

Свободный от ложной идеологии и прошлых заблуждений литературный процесс нового века не сохранил целостного, духовно-нравственного образа не только взрослого человека, но и не создал правдивого образа ребёнка. Определив роль личности и народа в истории, общество XXI века пока ещё не разобралось с вопросом о роли в новой

истории детей. Ребёнок в этой истории выходит далеко не героем, деятелем и влиятельной фигурой, вокруг которой складываются коренные, основополагающие вечные человеческие ценности. Он - жертва этой истории, маленький человек в полном объёме этого понятия, существо обделённое вниманием и несправедливо страдающее от неустройства мира.

Таким образом, на рубеже двух тысячелетий детство, входящее в современный мир, испытывается на прочность предельными состояниями, проверяется на наличие в нём той путеводной нити, которая в конечном счёте может вывести заблудшую человеческую душу на свет. Не выдержав испытания детством, общество в очередной раз обращается за спасением к нему же. В этой ситуации слова В. Крупина «Дети спасут, дети спасут!»(В.Крупин) - наполняются особой надеждой и воспринимаются как желаемая путеводная нить.

Во второй главе работы -«Эстетическая модель детства в творчестве К. Воробьёва», состоящей из 6 разделов, - раскрываются истоки темы детства и её взаимосвязь с важнейшими социально-природными ориентирами, формирующими характер человека. По мнению писателя, детство -это посох, с которым вступают в жизнь.

Обращаясь к теме детства, К. Воробьёв продолжает художественные размышления русских писателей, своих предшественников, о золотой поре человечества. Открывая в ней новые черты, писатель вместе с тем следует в русле духовных и поэтических традиций изображения детства, вышедших из самых недр русского народного творчества и обогатившихся опытом многовекового осмысления образа ребёнка в отечественной литературе.

1.Социально-биографические предпосылки темы детства. Среди жизненных обстоятельств, сыгравших первостепенное значение в формировании художественного сознания и в творческом самоопределении К. Воробьёва, следует назвать, в первую очередь, его собственные впечатления детства и воспоминания о Великой Отечественной войне.

Чувство сиротства стало одним из самых значимых переживаний в жизни писателя и на нём, собственно говоря, держится тема детства, воплощённая в его творчестве. «Героям рассказов и повестей К. Воробьёва,- пишет И. Дедков,- было неведомо благополучное детство. Кого из них ни вспомни, у всех позади- безотцовщина, ранние мытарства, детские дома. И тем дороже всем им - Шелковки, Камышинки, Ракитные, - их начальные сельские места, которые они имеют право назвать родиной, тем дороже люди, кому они хоть какое-то, пусть недолгое, но счастливое время были «своими», «родными» (И .Дедков).

Осмысление сиротства, преломляясь через тему детства, в творчестве

писателя было сложным и многоликим. Сиротство в его произведениях оценивалось им как серьёзное социальное бедствие, вызванное массовым истреблением невинных людей во время Октябрьской революции, коллективизации, сталинских репрессий, в годы Великой Отечественной войны. С учётом масштабности и социальных последствий этого явления сиротство воспринимается нами как целое осиротелое поколение, «знамение времени, укор обществу» (В. Воробьёва).

В художественном сознании К. Воробьёва сиротство - это не только безотцовщина. Сиротство приобретает у него символический смысл. Его личная сиротская судьба, его восприятие жизни, связанное с детством, совпадают в своих основных чертах с народным мироощущением. В детские годы сирота, по его мнению,-это чужак, это другой, не похожий на правильных, своих, с отцами. И всё же, несмотря на трудности сиротства, герои произведений К. Воробьёва никогда не порывают духовного родства с детством. Для них нет той черты, прейдя которую, они позабыли бы об этом родстве. Их характер формируется под влиянием возникшего ещё в детстве ощущения причастности к родному дому, близким людям, родственности ко всему живому.

2. Детство как социокультурный ориентир. Определяя место детства в цепи человеческой жизни, можно не преувеличивая сказать, что оно является главнейшим звеном, связывающим человека с прошлым, настоящим и будущим. Рассматривая детство как социокультурный ориентир, мы прежде всего исходим из понимания детства как начала, близкого к природному, естественному и потому - идеальному. Человек рождается с душой, готовой принять в себя огромный мир, но с рождения он беззащитен перед выбором плохого и хорошего. Поэтому решающим фактором в формировании характера человека в этот период являются природа и люди, которые его окружают.

Рядом с детьми К. Воробьев всегда изображает простых русских людей, имеющих глубинные народные и культурные корни. Все они имеют «свой сучковатый, законный, на всю жизнь» (К. Воробьёв) посох, с которым идут по этой земле. Таким же посохом эти люди вооружают и детей, которые обычно в произведениях Воробьева сироты.

Среди первых, кто идет по жизни рядом с детьми, назовем, безусловно, тетку Егориху и Момича из повести «Друг мой Момич», деда Матвея Егоровича из повести «Сказание о моём ровеснике» и деда Васака из рассказа «Ничей сын», автора-повествователя из рассказов «Первое письмо», «Настя» и «Большой лещ».

Характерным для произведений К. Воробьёва является то, что дети у него - это не только объект, который подвергается воздействию окружающей среды но и субъект, оказывающий активное духовно-

нравственное влияние на характеры и поступки тех, кто в силу жизненных обстоятельств оказываются рядом с детьми. Писателю близка мысль Ф. М. Достоевского, который считает, что дети «учат нас многому и ... делают лучшими уже одним только нашим соприкосновением с ними, они очеловечивают нашу душу одним только своим появлением между нами»(Ф. Достоевский).

Вспомним, как сдержан и великодушен в своих речах и поступках в присутствии ребенка Момич («Друг мой Момич»), каким застенчивым и виноватым чувствует себя перед сыном разгульный и беззаботный Ермак («Ермак»), как смягчаются суровые души партизан с появлением в отряде малыша.(«Подснежник»). Философскую глубину обретают рассуждения о жизни главного героя неоконченного романа «... И всему роду твоему» Сыромукова, когда он думает о сыне. Чувствуя себя в ответе за судьбу ребенка, прерывает свои отношения с любимым человеком Ирена Лозинская («Вот пришел великан»). Деликатен и настороженно чуток в отношениях с детьми рассказчик в таких произведениях, как «Первое письмо», «Два Гордея», «Настя», «Трое в челне». Через эти произведения мы достаточно ясно представляем себе и авторскую позицию по отношению к детству и детям.

Но, пожалуй, самым ярким в этом смысле примером является эпизод расстрела белогвардейцами Матвея Егоровича и матроса, с недавно родившимся сыном на руках. «Не открывая глаз, он торкнулся на голос ребенка, схватил его и приподнял навстречу конвоирам, как икону.

-Люди!.. Люди!..

Ему хотелось сказать конвоирам о какой-то великой и единственной правде на земле, которую сам он только что постиг в эти секунды и смысл которой выразить словами было нельзя.

- Люди! - шептал одно это слово Матвей Егорович, крест-накрест поводя перед собой ребенком» (К.Воробьёв). И белогвардеец опустил поднятую для выстрела винтовку. Здесь ребенок, дитя становится мерой, точкой отсчета милосердия человеческого.

Соприкосновение с только что народившейся детской жизнью до предела обостряет восприятие всего живого Матвеем Егоровичем, раскрывает его сердце навстречу добру: «Он никогда не подозревал о своих огрубевших руках той вдумчивой ласковости, с которой обнимали они теперь крохотное тельце ребенка; никогда его взгляд не был таким внимательным и пытливым, а слух так обострен и очищен... Было удивительно то внутреннее напряжение, с которым Матвей Егорович улавливал движение окружающего мира: сердце его слышало шорох роста травинок, а мохнатый коричневый шмель, хлопотавший у его ног над бутоном клевера, наполнял, казалось, лес тугим медным

гупом»(К. Воробьёв)

Желание сохранить жизнь беспомощного младенца, идущее откуда-то из глубины души, стало точкой нравственного возвышения героя. Оно было сильнее страха и смерти, оно было равносильно всепобеждающей жизни: «Освобожденный от страха и уже дивясь ему, он был наполнен теперь глубокой и какой-то светлой печалью, перед которой отступили и померкли все те радости и горести, что довелись ему за всю его жизнь»(К.Воробьёв).

С приходом в жизнь Матвея Егоровича ребенка происходит обновление и очищение его души. Он по-детски удивляется и восторгается всему: «И чего только нетути на белом свете! И хорошего и плохого. А всё же хорошего куда-а больше, ежели нутром видеть его...» (К. Воробьёв).

Вот и К. Воробьёв главным содержанием всякой человеческой жизни считает способность «нутром видеть» хорошее. Такая способность, по его мнению, закладывается в детстве. И в этом смысле детство является социокультурным ориентиром человечества. И именно поэтому взрослые герои рассказов и повестей К. Воробьёва возвращаются к детству и сверяют по нему верность жизненного курса.

З.Природное и социальное окружение детства в прозе К.Воробьёва. В системе социокультурной ориентации наиважнейшее значение имеет неразрывная связь детства с природой. Детское прошлое для К. Воробьёва не замирает, не аккумулируется в своей возрастной скорлупе, оно прорастает в сегодняшней жизни героев и живет в теплых воспоминаниях о природе родного курского края. Мир детских впечатлений представал перед ним почти всегда летними днями: «Две сотни белых хат двумя посадами рассыпались над речкой, кишащей пескарями и пиявками. Берега речки заросли ивовой дремучью, хаты тонут в садах, а вокруг—безбрежный океан созревающего хлеба, дрожащая синь знойного марева и никогда не потухающее солнце...» (К. Воробьёв).

В произведениях К. Воробьёва природа курской земли является той первородной естественной средой, которая формирует такие основополагающие понятия, как малая родина, родной дом, родственные узы. У Воробьева мир природы, соприкасаясь и переплетаясь с детством, составляет одно огромное и цельное чувство Родины. Как признание в любви звучат заключительные строки из повести «Сказание о моем ровеснике». В них, кажется, заключено то общечеловеческое и сокровенное, что всю жизнь носит в тайниках своей души каждый человек: «Потом, годами позже, Алешка понял, что в жизни нельзя уйти куда-нибудь всему разом, потому что тогда не с чем будет жить памяти. Видно, поэтому позади у него остался грустный неуют двора и дряхлый бродяга мерин, заглохший сад и таинственная Бешеная лощина, горячий лепет Любача и пасмурное затишье Устиньина лога, жуткое Уручье и манящие костры стойла, лютая

оскомина от украденных яблок и липовый дух скошенных лугов. Все - все это, пополам с живой памятью о деде, осталось там, где ему и положено быть, и, причудливо - тесно вместившись в Алешкино сердце, навсегда стало для него тем, что люди извечно называют любовью к Родине» (К.Воробьёв).

Начинаясь с детства, каждый человек становится сперва частью природы, а потом и частью общества. Глубоко понимая красоту живого мира, К. Воробьёв легко и гармонично соединяет его с миром детства. Здесь писатель разделяет мысль М. Горького о том, что окружающий мир во многом является продолжением человека.

Детство, как уже подчёркивалось, является важнейшим звеном в цепи перехода человека от природного к социальному. Природа и детство в рассказах и повестях К. Воробьева сосуществуют на равных правах. Возвращаясь памятью в детство, писатель неизменно вспоминает и ощущения, связанные с природой. Память художника связывает детство и картины природы в единую гармоничную «картину души» (К. Воробьев), излучающую энергию любви к родине, домашнему очагу, к землякам.

Обращением к детству и его многообразным связям с действительностью, в том числе с природой и социумом, К. Воробьёв поддерживает высокую степень интереса отечественной литературы к проблемам формирования национального характера и истокам особого мирочувствования русского человека, которым обладал и сам писатель, и его герои. В одной из заметок, вошедших в архив писателя, он записал: «У меня было достаточно времени для дум и размышлений, и я всегда радостно дивился красоте и светлой шири души русского человека. Как это она ещё не захлебнулась в багровом потоке виденного и пережитого несчастья! Как не утеряла способности и охоты выбирать в нём и прятать для потомков окровавленные осколки человеческих идеалов и красоты, беречь и верить в их возрождение и бессмертие?!» (Воробьёв).

Поставив в основу поэтического постижения мира детство, К. Воробьёв создал поэтику наибольшей выразительности, той образной ёмкости, которая гармонирует с чувствами, переживаниями и коллизиями. Выраженное через природу и общество, детство давало ему ощущение своего начала, своих истоков, своей родины.

К. Воробьёв убеждён, что русская природа и взращённое в её лоне детство являются важнейшими истоками национального характера, что любовь к природе и незатухающая память о детстве - это обязательные условия внутренней красоты человека. Но она проявляется и по достоинству оценивается только тогда, когда становится социальным явлением, когда каждый человек, будучи одновременно частью природы и частью общества, воспринимает её как залог нравственного развития.

Особое чувство родства и своей причастности к природе, к истории народа, его корням вселяли в писателя патриотическую гордость. «Не знаешь ли ты, мученическая душа твоя русская, отчего нас невозможно пронять, отчего мы, несмотря на трёхсотлетнее ярмо татар, розги Салтычихи, лагеря Берии и Сталина, - сохранили живой, честный ум и весёлый смех! - писал Воробьёв Виктору Астафьеву. - Нет, живы мы - столбовые русские смерды и дворяне, и никому, никогда не отдадим свой летучий -для нас неминучий - гений, всеохватную душу свою, умеющую любить, терпеть, прощать и помнить» (К. Воробьёв).

Диалектика художественной мысли К. Воробьева такова, что она чутко и естественно улавливает основное: первородную связь детства с природой и обществом, определяет их непосредственную связь с характером человека.

В рассказе «Синель» (1955 г.) К. Воробьёв обращается к теме детства, чтобы показать, как по мере взросления ребёнка природные начала в нём постепенно вытесняются официальной идеологией, ставшей фактом коллективистского сознания. В небольшом по объёму произведении писатель выявляет скрытую энергию событий, накладывающих на героя некую одинаковость и однотипность мышления и поведения, так как сталинская эпоха, как производство, требовало выпуска продукции по строгому идеологическому шаблону. Степень воздействия идеологии на личность настолько сильна и агрессивна, что отождествляется с грубым механическим воздействием на душу человека: «Теперь я, кажется понимаю: тут что-то похожее на Робота, и ещё пуще: государственный Робот механизировал самые души, и мало того, что заставил их работать по-своему, по-своему, как надо, и говорить, и мало того: ночью себе самому так говорить, как велено Роботом» (М.Пришвин).

Влияние «робота» на характеры детей - Дарьи (Синели) и Сергея настолько велики, что Сергей в конце концов подчиняется жёстким требованиям комсомольско-партийной жизни и фактически предаёт детство и любовь.

4.Тема детства как один из способов выражения авторской позиции в повести «Друг мой Момич». Тема детства как один из способов передачи авторской позиции наиболее полно нашёл своё отражение в повести «Друг мой Момич» (1965г.). В одном из своих писем автору данного диссертационного исследования В.В. Воробьёва заметила, что Константин Дмитриевич обращался к теме детства и как к возможности выразить трагедию времени через детское восприятие событий, устами ребёнка сказать то, что при других обстоятельствах, безусловно, расценивалось бы как его прямое мнение и послужило бы поводом для окончательного «погребения своего имени при жизни» (К.Воробьёв), как это было с

М. Булгаковым, А. Платоновым, М. Цветаевой, О. Мандельштамом, М. Зощенко и др.

М. Бахтин справедливо утверждал, что не во всякую эпоху возможно было прямое авторское слово, ибо такое слово предполагало обязательное наличие «авторитетных отстоявшихся идеологических оценок». Детерминированная жёсткими идеологическими требованиями, литература этого периода выражала авторские мысли и оценки, прибегая к «чужому слову».

Передавая право вести повествование ребёнку, К. Воробьёв тем самым утверждает право на то, что детское чувство, детский взгляд на вещи также полновесен, как и авторский взгляд: «То лето было для меня самым большим и длинным во всём детстве, - я многое тогда подглядел и подслушал» (К.Воробьёв). Этот живой взгляд успевал захватывать и пёстрые характеры деревенских жителей, и подлинные сцены народной жизни. В произведениях К. Воробьёва герой-ребёнок не отделён от автора «твёрдой дистанцией наблюдения» (В.Камянов). Писатель умело показывает внутренний, душевный мир ребёнка под двойным углом зрения. С одной стороны, жизнь ребёнка раскрывается перед нами непосредственно, с другой - эта жизнь изображена в восприятии взрослого, автора. При этом иллюзия детского восприятия не разрушается и не нарушается художественная целостность произведения. И «хотя умельство у К. Воробьёва никогда не бросалось в глаза, не тщилось быть замеченным, отдельным от сути» (И.Дедков), а проза в целом не претендовала на эпическую полноту изображения народной жизни, судьба его героев часто повторяет его собственную и тесно переплетается с общей судьбой страны, отражая её сущность и драматизм.

История детства, представленная в повести «Друг мой Момич», коротка, но за то время, которое автор отводит ему, мы многое узнаём и понимаем и в детском характере, и в характере взрослого человека и в характере самой эпохи. Настойчивое присутствие автора в этом произведении смягчается тем, что суждения о происходящих событиях пропускаются через детскую душу. Судьба ребёнка оказывается очень прочно увязанной со временем, и в этом смысле можно утверждать, что в «Момиче» детство нашло своё глубокое отражение в истории, а «принцип выражения авторского сознания» (Л. Гинзбург) гармонично совмещает в себе лирическое начало, связанное с детством, и социальное начало, связанное с историей, эпохой. Выраженная через детское восприятие коллективизация правдиво показана как разорение, а «коллективизаторы» - как грабители и разрушители опор крестьянского общежития.

5.Детскость как свойство характера и мировидения писателя. С особым, тонким лиризмом тема детства раскрывается в цикле

воробьёвских рассказов о детях («Подснежник», «Хи Вон», «Первое письмо», «Настя», «Трое в челне», «Два Гордея», «Картины души», «Волчьи зубы» и др.). В письме Н.Д. Костржевской в 1964 году К. Воробьев пишет: «В «М. г.» я дал семь или восемь рассказов о детях» (К. Воробьёв). В них писатель обращается не просто к изображению детских характеров, детской психологии, но и показывает, как активно ребёнок влияет на поведение взрослого человека и пробуждает в нём совершенно особое мировидение, восходящее к детству, близости к природе, постоянной потребности родства с миром, людьми. Своеобразие этого мировидения можно определить понятием «детскость».

В творчестве К. Воробьёва детскость воспринимается как яркая разновидность этико-эстетического восприятия, благодаря которой усваиваются нравственные ценности, не охватываемые взрослым сознанием. Именно благодаря детскости, скрытые от обычного взора явления действительности открываются художнику, подобно тому, как пелена привычности рассеивается перед острым взглядом ребёнка. В системе нравственно-психологических категорий писателя детскость не сводится к литературному инфантилизму, неумению понять законы «взрослой» жизни, нежеланию принять «правила» сложного социального поведения. Детскость выступает в прозе К. Воробьёва синонимом душевной чистоты, привлекательной нравственной нерастраченности. Герои его произведений и сам писатель совершают открытие самых простых вещей, первооснов бытия, сохраняют постоянную способность удивляться: «Цыплята- всё одно, что вербные кытечки, или почки по-правильному. С ними и мшгуты не вытерпишь, чтоб не взять на руки и не погладить. А им много надо, что ли? Зажмуриваются после этого и лежат...Потом они оживали, конечно. В решете на окне, где солнышко» («У кого поселяются аисты» - К.Воробьёв). Именно в таком семантическом объёме детскость получила своё выражение в рассказах «Первое письмо» (1956 г.) и «Настя» (1956 г.).

Концепция детства у К. Воробьева некоторым образом совпадает с концепцией детства А. Платонова, считавшего, что детство - это процесс открытия мира и «процесс превращения в человека». В соответствии с этим в панораме огромного мира какое-нибудь житейское впечатление маленького ребенка приобретает значение открытия. Так, Настя («Настя») радостно сообщает автору-повествователю о том, что встреченная ими на лугу белая лошадь с жеребёнком носит «жеребёнкино молочко» в чёрной резиновой сумочке, которую она сама потрогала руками. В искренность и значимость для неё этого открытия невозможно не поверить. Глядя на девочку, писателю кажется, что это открытие способно изменить весь мир и наполнить его ощущениями счастья и радости: «И тогда Настя повалилась

в траву и начала смеяться тем счастливым и бездумно-ликующим смехом детей, от которого взрослым бывает очень хорошо и почему-то немножко грустно» (К. Воробьёв). Совместное восприятие окружающего мира ребёнком и взрослым приобретает для писателя какой-то сокровенный смысл, а умение понимать детей, быть похожим на них К. Воробьёв уподобляет поиску верных слов для своих произведений и оправдания доверия ребёнка к взрослому человеку. «Я долго и трудно искал редкие слова, - пишет он в рассказе «Первое письмо», - чтобы достойно ответить Трофимычу на его первое в жизни письмо» (К. Воробьёв).

б.Война и детство в произведениях К. Воробьёва. Трагические черты приобретает тема детствау К. Воробьёва, когда детство в ней соприкасается с войной. Детство и война - тема известная, и К. Воробьёв не пытается открыть в ней что-то новое. И всё же, ещё раз обозначая своё отношение к этой теме, он, как нам кажется, акцентирует внимание на том, что именно война, будь то война гражданская («Сказание о моём ровеснике», «Ничей сын») или война Отечественная («Подснежник», «Крик», «Генка, брат мой...», «Большой лещ»), является истоком целого «сиротского» поколения.

Маленькие герои его повестей и рассказов, кроме Яши Ларве из «Большого леща» и корейского мальчика из «Хи Вон» обычно не являются участниками военных действий. Они живут, как живётся, в привычном для них мире, организуя его по законам добра и любви. Война нарушает привычное движение детской жизни. Она отнимает у них любимые вещи, любимые игры и любимых людей. Дети не способны противостоять всеразрушающей силе войны, и оттого она у К. Воробьёва кажется ещё безжалостнее и страшнее. Война приводит к потере семей, разрушен домов и, как правило, к сильному изменению социально-нравственны ориентиров. Семью подменяет государство, а родной дом - коммуна ил детский дом. «Когда мы говорим о « трудном военном детстве», - пише критик А. Ланщиков, - то в первую очередь имеем в виду не конкретны трудности, что выпали на долю тогдашних подростков, а ту ломку их судеб которая очень часто и сопрягалась с этими конкретными трудностями) (А.Ланщиков).

Тема войны, как и тема детства, стала важнейшим нравственны\ ориентиром в творчестве К. Воробьёва. Высокий уровень нравственност основывается у него на жестокой правде и ответственности пере будущими поколениями за каждое сказанное слово.

Обнажённая суть войны, её бесчеловечность особенно отчётлив проступают на фоне детства. К. Воробьёв остро ощущает трагизм детско судьбы в дни войны. Уже в первых рассказах (1956г.) писатель подчёркивае генетическую несовместимость войны и детства. Совпавшее с войно

детство он изображает намеренно скупо и буднично. И всё же, по мнению К. Воробьёва, детство нельзя отменить ни природными стихиями, ни социальными катаклизмами, ни войной. Соприкасаясь с реальными событиями, детство продолжает существовать и проявляться, неся на себе отпечаток этих событий. Дети безоглядно впитывают в себя радость и горе, не умея корректировать их даже в условиях войны. В военное время детство не прекращается, а как бы замедляет свое течение, утяжеляясь под воздействием общей беды. Война лишает детства привычно ярких красок.

В заключении определяется место темы детства в творчестве К. Воробьёва и его вклад в традицию изображения образа детства в русской литературе. В общей эволюции представлений о детстве опыт К.Д. Воробьёва самостоятелен и значим.

Постоянную ориентацию К. Воробьёва на детство как процесс становления человеческой личности можно рассматривать как тип художественного мышления и принцип анализа действительности. В. Ходасевич справедливо замечал: «Каждое вскрытое пристрастие - к теме, к приёму, к образу, даже к слову-лишняя черта в образе самого художника. Черта тем более достоверная, чем упорнее высказано пристрастие» (В.Ходасевич). Обрамлённая конкретным историко-социальным контекстом, тема детства наравне с темой войны стала одной из главных тем в творчестве К. Воробьева.

Анализ имеющихся в истории отечественной литературы подходов к художественному исследованию детства выявляет связь К. Воробьёва с традицией досоветской литературы. Для К. Воробьева, как и для рассматривавших природу детства с различных философско-эстетических позиций СТ. Аксакова, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, Н.А. Некрасова, М. Горького, А.П. Платонова, М.А. Шолохова и др., глубинная суть социокультурного феномена детства заключается в том, что оно является первичной формой осознания действительности, существует в культуре как особый способ освоения мира и непосредственно влияет на социализацию человека.

Модель детства, представленная К. Воробьевым в таких произведениях, как «Друг мой Момич», «Почём в Ракитном радости», «Ермак», «Синель», «У кого поселяются аисты», «Ничей сын», «Первое письмо», «Настя», «Подснежник» и др., обнаруживает самостоятельно выработанный концептуальный слой. «Детский взгляд», «детское сознание», «детское ощущение» привлекают Воробьева тем, что в ситуации тотального идеологического влияния на общество - это социально неизвращенная форма мировосприятия. При этом писатель прочно увязывает детскую тему с диалектикой социальных изменений, происходивших в стране в послереволюционный период.

Образы детей приобретают у него характер социального явления, очень важного для понимания совершающихся событий. Так, «В сказании о моём ровеснике» судьба ребёнка Алёшки Ястребова начинается в годы гражданской войны. Конфликт повести, сотканный прежде всего из социально-психологических отношений между героями, не заслоняет собой образ детства, в котором, как в зеркале, глубоко отразился трагизм времени.

Детство Саньки Письменова из повести «Друг мой Момич» выпало на эпоху коренных преобразований в деревне (коллективизацию). Вести рассказ о происходящих событиях К. Воробьёв доверяет ребёнку. Его правдивый и непредвзятый, но острый взгляд выявил многое из того, что оставалось незамеченным «взрослым» зрением. Писателю важно добиться правдивости и искренности поступков и жестов своего персонажа, так как, в конечном счёте, его глазами он смотрит на события и его устами он даёт им оценку.

Занимая в творческом сознании писателя особое место, тема детства, вместе с тем, органично входит в целостную идейно-художественную систему, состоящую из ряда важнейших структурных элементов (природа, родной дом, мать, малая родина, долг, воспоминания), непосредственно связанных с образом детства. Постоянную ориентацию К. Воробьёва на детство как процесс становления человеческой личности можно рассматривать как тип художественного мышления и принцип анализа действительности. Детство у К. Воробьёва не просто наполняется конкретным жизненным смыслом, оно становится философской и нравственной вехой, определяющей самую суть мироощущения и мировосприятия писателя и героев его произведений. Соединение правды действительности и памяти детства - это особый духовный сплав, представляющий собой совершенно иной образец соединения темы детства с прошлым, настоящим и будущим. Кроме того, детство в художественном сознании К. Воробьева - это не только способ судить себя за прошлые поступки («В Ракитное я еду как на суд»), это еще и способ пережить эмоциональный катарсис; «возвращение в детство» снимает непереносимость душевной боли, накопившиеся стрессы, смягчает потрясения. Оно дает надежду и облегчение, освобождает от чувства вины, тягот ответственности (эпизод с воровством петуха или встречи с дядей Мироном в повести «Почём в Ракитном радости»). В целом же в творчестве К. Воробьёва тема детства представляет собой правдивый образ времени, образ поколения, чьё детство отмечено «коренными преобразованиями» в доколхозной деревне и трагедией военных и послевоенных лет.

Таким образом, новизна темы детства в творчестве К. Воробьёва

заключается в том, что писатель рассматривает детство как главный социокультурный ориентир, как первоэлемент, находящийся в основе нравственного благополучия его героев. Детство, природа, Родина выступают у него как единое целое. Органично входя в это целое, они представляют собой нерушимые ценности народного бытия, благодаря которым осуществляются и историческая преемственность поколений, и органическое течение жизни. Данное обстоятельство позволило ему создать свою индивидуальную этико-эстетическую модель «золотой поры», главной составляющей которой является архетипический мотив обязательного возвращения в детство, способного нести в себе мощную энергию нравственного очищения.

1. Нравственные истоки прозы К.Д. Воробьёва // Труды СГУ. Выпуск 15.-Москва: СГУ, 1999.-С. 124-131.

2. Детство как социокультурный ориентир (По творчеству К.Д. Воробьёва) // История и культура: прошлое и современность. - Курск, 1999.-С.27-33.

3. Детство и природа в творчестве К.Д. Воробьёва // Писатель, творчество: современное прочтение. - Курск. КГПУ, 2000. - С. 79-94.

4. К.Д. Воробьев. Жизнь на тему... // Курские тетради: Курск и куряне глазами учёных: тетрадь четвёртая. - Курск: КГПУ, 2002..- С. 123-133.

Список публикаций потеме диссертации:

Отпечатано: ЧП Гнездилов Ю. Л. «Копир-Центр» г. Железногорск, ул. Курская, 33 Тираж 100 экз. Заказ 10658

»-7997

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Зимин, Владимир Яковлевич

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. Детство как социокультурный феномен и объект художественно-философского осмысления в контексте русской литературы.

1. Эволюция представлений о детстве в общественном и художественном сознании.

2. Тема детства как традиционная тема отечественной литературы.

2.1.Традиция изображения ребёнка в автобиографической прозе.

2.2.Традиция изображения детства в социальном и природном окружении.

2.3.Тема сиротства (беспризорничества) в отечественной литературе.

2.4.Тема войны и детства в советской литературе.

2.3.Тема сиротства (беспризорничества) в отечественной литературе.

ГЛАВА И. Эстетическая модель детства в творчестве К.Д. Воробьёва.

1. Социально-биографические предпосылки темы детства.

2. Детство как социокультурный ориентир.

3. Детство и природа в творчестве К. Воробьева.

4. Тема детства как способ выражения авторской позиции в повести «Друг мой Момич».

5. Детскость как свойство характера и мировидения писателя.

6. Война и детство в произведениях К. Воробьёва.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Зимин, Владимир Яковлевич

В последние десятилетия XX века имя К. Д. Воробьёва стало всё чаще появляться на страницах критических сборников и журналов. В 1991 году вышло в свет трёхтомное собрание его сочинений, продолжали печататься отдельные повести, рассказы, письма, дневники и записные книжки писателя. Создаётся впечатление о вполне благополучной писательской судьбе, до недавнего времени бывшей ещё как бы второстепенной и не столь значимой в современной отечественной литературе. Факт, безусловно, отрадный, как отрадно всё то, что служит справедливому признанию действительных заслуг К. Воробьёва как человека, гражданина и писателя.

Отмечая закономерность этого признания, нельзя всё же с некоторой долей сожаления не заметить то, что оно (признание) приходит к нему значительно позже, чем следовало бы того ожидать. Причины такой задержки кроются не только в социально-политической обстановке той эпохи, в которую пришлось жить и писать К. Воробьёву. Ведь в одно время с ним жили и писали В. Астафьев, Е. Носов, В. Кондратьев, В. Быков, Г. Бакланов, В. Некрасов и другие, чьи произведения печатались и доходили до читателя обычно в свои положенные сроки. Дело здесь, наверное, в первичности и тяжести той правды, которую попытался поднять, как целину, К. Воробьёв, и в той напряжённой интонации, что взял он с первого своего произведения. Его повести «Убиты под Москвой», «Крик», «Почём в Ракитном радости» и особенно «Это мы, Господи!» «резанули» не только по идеологическим установкам и моральным принципам советского строя, но и по душам людей, не всегда готовых ещё принять и понять ту правду, которую принял и понял писатель - очевидец и участник описываемых событий.

Кроме того, психология подавляющего большинства издателей и критиков послесталинской эпохи была ориентирована на неприятие всякого инакомыслия во всех сферах общественной и политической жизни и подчинялась начальствующему окрику главного идеолога страны М. Суслова, запретившего имя К. Воробьёва даже к упоминанию.

Однако, как считал известный критик И. Дедков, «этическая сила таких талантов особенно значительна и активна» [Дедков 1978: 160]. Преодолев время и запреты, она поставила фамилию Воробьёва «рядом с фамилиями Булгакова и Платонова, мастеров прозы» [Смирнов 1989: 5]. Это явление, безусловно, обогатило всю отечественную литературу, открыло новые страницы истории, освещенные богатым личным опытом К. Воробьёва, основанном на прочных связях писателя с народными традициями.

Запоздалое признание истинного и искреннего таланта К. Воробьёва — это не только акт раскаяния за долгие годы замалчивания и непечатания, но и внесение его произведений в скрижали вечных ценностей, по которым человечество будет учить добру и красоте многие поколения. С большой степенью уверенности можно сказать, что, придя в «русскую вечность», книги К. Воробьёва будут всегда востребованы, потому что они несут в себе мощный нравственный заряд, накопленный про запас, рассчитанный на будущее.

Но даже и теперь произведения К. Воробьёва живут своей, как бы несколько обособленной, жизнью. Литературная критика по-прежнему незаслуженно мало внимания уделяет творчеству писателя, хотя существующая библиография насчитывает более сорока наименований разрозненных статей, опубликованных в газетах и журналах в основном в шестидесятые- восьмидесятые годы. Однако при всей сегодняшней очевидности того, что сделано Воробьёвым (не по объёму написанного, а по уровню созданного им образа недавнего исторического и современного времени), о нём как о писателе, отразившем в своём художественном сознании не только тему войны, написано крайне недостаточно, а то, о чём написано, не систематизировано. До сегодняшнего дня нет монографического исследования его творчества. Даже сведения о его жизни крайне скупы: они изложены в автобиографической повести жены Константина Дмитриевича Веры Викторовны Воробьёвой «Розовый конь». Повесть вошла в подготовленный ею трёхтомник и восстанавливает не только факты личной жизни, но и позволяет также понять, при каких условиях биографическая правда, личные настроения в художественном слове достигают уровня исторической правды.

Несмотря на очередную высокую оценку творческих заслуг писателя — присуждение ему в 2000-ом году премии А. И. Солженицына - исследователи литературы в последние годы почти не обращаются к воробьёвским произведениям. Очевидно, и сейчас среди критиков ещё не изжита инерция известной осторожности и боязни той глубины и многогранности, которые на самом деле хранят в себе рассказы и повести К. Воробьёва. Очевидно также и то, что наступившая в стране демократия и связанная с нею свобода слова и мысли, по-прежнему не преодолели общепринятые в критике 60-х — 80-х годов стереотипы в оценке личности и творчества писателя.

Отсутствие динамики или даже определённый застой в изучении творческого наследия теперь уже известного и признанного художника слова свидетельствует о некоторой утрате актуальности и снижении общественного интереса к теме войны, находившейся в центре внимания воробьёвской прозы и целые десятилетия остававшейся главной, элитной темой русской советской литературы. Определяя своё отношение к теме войны, А. Адамович писал: «Литература о Великой Отечественной войне — одна из главных «опор», на которых держится в общем высокий уровень современного искусства. Поэтому так интересно и важно всё, что в ней происходит-копится, меняется, набухает, заново ищет само себя.» [Адамович 1981: 36]. В ней была запечатлена подлинная жизнь народа на войне, в ней был создан идеал служения Родине, народу и с разной степенью глубины и достоверности раскрыта психология народа-победителя. Лучшие книги о войне, опиравшиеся на историческую правду и личный опыт, рассказывали «не только о том, как мы победили, но кто мы и почему мы снова непременно должны победить» [Каверин 1977: 203].

На этот, главный для себя вопрос, честно и правдиво, тщательно выверяя свои мысли перед собственной совестью, пытался ответить и К. Воробьёв. И, наверное, вполне справедливо, что многие известные авторы существующих работ: И. Дедков «Отвергнутая «ничья», Ю. Томашевский «Право на возвращение», И. Золотусский «Очная ставка с памятью», Л. Лавлинский «Биография подвига», С. Журавлёв «Выстраданное слово», В. Чалмаев «Слово, не сорвись на стон.», М. Лобанов «Правда войны», О. Михайлов «В час мужества», В. Камянов «Доверие к сложности», В. Енишерлов «Мужественные книги» и другие современные литературоведы - видят в нём яркого и своеобразного художника, который прочно занял место именно в «обойме военных писателей» [Томашевский 1986: 142]. Скажем больше: приведённые обстоятельства стали достаточным основанием для некоторых критиков считать К. Воробьёва писателем одной главной темы - темы войны.

Но, ассоциируя имя К. Воробьёва прежде всего с литературой о войне, литературная критика тем самым как бы вполне оправдано, заранее сужает границы своих исследований и экстраполирует свой в некоторой степени ослабевающий интерес к теме войны вообще на творчество писателя в частности. С этим трудно согласиться, так как К. Воробьёв принадлежит к числу таких писателей, чьи произведения основаны на беспощадной и бескомпромиссной памяти, проверенной не только собственной жизнью, собственными страданиями, но и временем. «Тут каждое слово — правда — и вся правда», — считает И. Золотусский [Золотусский 1989: 6-20]. Глубина и направленность этой памяти значительно расширяют проблематику его произведений, рамки конфликтов, мотивов, систему художественных образов. В них отразились и неизбывная боль сиротства, выпавшего на годы гражданской войны и коллективизации, и трагическая правда о Великой Отечественной войне, и связанные со стержневыми историческими событиями такие всеобъемлющие понятия, как «детство» и «любовь» (любовь к Родине, любовь к родной природе, любовь к отчему дому, любовь к матери, любовь к женщине). Эта память генерирует мощное нравственное пространство. Не случайно в статье «Очная ставка с памятью» вышеупомянутый критик пишет, что «в нравственном поле воробьёвской прозы всё перенапряжено, всё жжёт и горит и требует в ответ жжения и горе-ния»[Золотусский 1983: 38].

Неудержимое желание оставить память о пережитом незамутнённой, лишённой всяких идеологических наслоений — главное стремление писателя, его сверхзадача, суть которой заключается в том, чтобы дать представление об истоках, реальном развитии отечественной истории от 20-х до 70-х годов.

Прямое соотнесение меры личной ответственности героев К. Воробьёва («Всё. За это нас нельзя простить. Никогда!.» - «Убиты под Москвой» [Воробьёв 1991: 1: 194] с мерой вины официальных лиц, тех, кто более всего обязан был предвидеть, предугадать, подготовиться («Мерзавец! Ведь всё это давно было показано нам в Испании!» - [Воробьёв 1991: 1: 194] - факт, свидетельствующий об особом внимании автора к нравственно-этическому содержанию жизни человека на войне, факт, на основе которого, в том числе, уже в 60-е — 70-е годы был сделан непростой вывод: победили не благодаря, а вопреки Сталину, «победили вопреки тому, что армия и флот перед боем оказались обезглавлены. Военачальников погибло перед войной больше, чем Россия потеряла их за всю историю ведения ею войн, включая Великую Отечественную. От командующих округами до командиров полков почти все были уничтожены по ложным обвинениям. Победили не потому, что нам сопутствовала удача (этого фатально не было), а потому, что нас невозможно было уничтожить. Сделано было, казалось бы всё, чтобы мы потерпели поражение. И изнутри, и извне. А этого не произошло!» [Куницын 1988: 298-299]. Произошло другое: «Народ утверждается как большая родня, а семья - как символ народа, его сплочённости и монолитности» [Пискунов 1982: 39]. Объединившись перед лицом гитлеровского нашествия в единое целое, народ закрыл собою Родину, преодолел неимоверные трудности, выстоял и победил.

Произведения К. Воробьёва, как и произведения Е. Носова, согласно определению жюри, присудившего им премию А. Солженицына, «в полновесной правде явили трагическое начало Великой войны, её ход, её последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебрежённых ветеранов» [Солженицын 2001: 1]. Эту формулировку отличает достаточно жёсткая общественная направленность, которая отчётливо проявилась в его представлениях о войне как об особой исторической эпохе в её общенациональном и общечеловеческом содержании и значении. К. Воробьёв рассматривал войну как духовный факт человеческой жизни, как источник личного, индивидуально-неповторимого опыта и главную часть биографии. Однако это был взгляд на события и поведение людей, продиктованный опытом нравственности, этическим чутьём и общедемократической культурой. И поэтому, как писатель, он хорошо понимал, что «вся правда о войне настолько многогранна и громадна, что её, видимо, познает только народ на протяжении долгой истории. Война, правда о войне, понимание войны — вещи настолько несоизмеримые с возможностями личности, что отдельный человек органически не способен объять стихию войны» [Куняев 1988: 226]. К. Воробьёв пришёл в литературу со своим пониманием правды, но оказался намного ближе к ней, чем другие, так как приблизился к её народному ощущению, толкованию, осмыслению.

Шагнув в литературу прямо из окопов, он «не пережёвывал» всем знакомые проблемы и сюжеты, а шёл своим, трудным путём и умел «чувствовать и воспроизводить войну адекватно её трагедийной природе.» [Камянов 1984: 186]. В послесловии к книге «Вот пришёл великан» Юрий Томашевский писал: «И вот в то время, когда писатели из «его полка» писали об испытанном ими в последние годы войны, он писал о первом» [Томашевский 1986: 81-115]. В сумятице первых дней фашистского нашествия К. Воробьёв не растерялся и не смалодушничал, даже когда оказался в плену. Честь офицера и чувство долга (как здесь не вспомнить особую любовь будущего писателя к книге о прославленных русских генералах «Отечественная война 1812 года»!) были изначально ориентированы у него на победу, на сохранение человеческого достоинства при любых обстоятельствах.

Человеческое видение трагедии, ощущения человека, попавшего в смертельную мясорубку первых дней войны, сливаются у него с писательским взглядом на драматические события и судьбы людей. Именно в этом слиянии в 1943-ом году (!) рождается повесть-мольба, повесть-крик «Это мы, Господи!», которая свидетельствовала о смелости писателя, открывшего современникам практически запретную страницу войны. В более поздних произведениях: «Убиты под Москвой», «Крик», «Почём в Ракитном радости», «.И всему роду твоему» - впервые была высказана мысль о том, что война ясно обозначила глубокую пропасть между исконными стремлениями сражающегося народа и целями тоталитарного государства.

Закрепляя интерес к теме, они обнаруживали новые аналитические возможности писателя, его интерес к целостному восприятию «войны и мира». В результате формировался особый тип художественного сознания с повышенной долей раздумий «о времени и о себе», широкими временными и пространственными границами, с явным вниманием к социально-политической, исторической области бытия. Подчеркнём высказанные положения и обратим внимание на то, что после «Это мы, Господи!», одновременно с «Криком», «Убитыми под Москвой» им, по свидетельству жены и друга писателя Веры Викторовны Воробьёвой, задумывались новые, самостоятельные замыслы крупных произведений о войне, где, безусловно, усилилась бы наметившаяся тенденция.

Столь пристальный интерес К. Воробьёва к теме войны вряд ли можно объяснить только фактами биографии. Являясь его «духовной родиной» (В. Камянов), война для писателя всегда оставалась ещё и субъективно- объективным фактом отечественной истории, сконцентрировавшим в себе кульминацию сложнейших общественно-политических и социально-психологических процессов,, протекавших в стране и мире. События войны требовали от художника слова всестороннего и глубокого объяснения, опоры на истоки, народные традиции и ярко выраженную эмоциональную культуру, носителями которой, безусловно, являлись как сам писатель, так и его герои. Реализовать такую установку можно было лишь через память, которая не ограничивалась только воспоминаниями о боях и ужасах плена, а охватывала «территорию» предвоенных лет и проистекала из самого детства.

По мнению К. Воробьёва, трагические события военного времени созрели задолго до 1941 года и своими корнями уходят в трагедию гражданской войны, коллективизации и сталинских репрессий 37-го года. Это явление «не мира» внутренней войны с мнимыми «врагами народа») в советском обществе предшествовало войне с внешним врагом и во многом определило неудачи первых месяцев кровопролитных боёв.

Следуя традициям великого JI. Толстого, К. Воробьёв считает, что война действительно является продолжением мира и на неё люди шли со взглядами, убеждениями и опытом мирного времени. Генезис такого опыта главным образом восходит к предвоенному детству. Отсюда устойчивый, вполне оправданный и прослеживаемый в художественной концепции интерес писателя к истокам характера, высокому человеческому началу.

Очевидность взаимосвязей, а, точнее, взаимообращённости событий военного и довоенного времени, истоками которых была и личная судьба К. Воробьёва, позволяет в качестве самостоятельной темы в его творчестве выделить и тему детей и детства. Следует также подчеркнуть, что эта тема самодостаточна ещё и потому, что она является жанрообразующей (произведения К. Воробьёва, благодаря данной теме, очень близки лирическим автобиографиям JI. Н. Толстого, С. Т. Аксакова) и сюжетообразующей, так как многие его повести и рассказы построены на сюжете возвращения героев в прошлое, в детство. Исследование данной темы, до сих пор не привлекшей должного внимания критиков и литературоведов, является одним из способов проникновения в художественный мир писателя. А ведь эта тема крайне важна для понимания не только стиля, идейного замысла и приёмов художественного решения отдельных во-робьёвских произведений, но и становится основой формирования принципов «социально-этического моделирования личности» (JI. Гинзбург), под знаком которой существует всё его творчество.

Стремясь познать всю глубину важнейших в жизни страны и человека исторических событий, К. Воробьёв обращается к их предыстории, где существенную роль играет детство, как наиболее полное воплощение природного, изначального в человеке и человечестве, как пространство наибольшего заострения нравственных коллизий времени.

Тема детства, возникшая в самом начале писательского пути (первый сборник рассказов 1956 года «Подснежник»), связала в единое целое всё его творчество, став «первоэлементом», из которого была выстроена художественная концепция самобытного художника слова. Повторенная многократно и выраженная в многообразных формах, тема детей и детства убеждает в том, что оно (детство) становится для К. Воробьёва «одной из ключевых опор, придающих прочность существованию, мировосприятию» [Зубарева 1995: 168-172] и имеет первостепенное значение в понимании эманации личности, названной писателем «сутью и основанием жизни» (К. Воробьёв). Детство для него, безусловно, не только поэтический образ прошлого и предмет изображения, но и особая нравстенно-зрячая духовная память, средство проникновения в самую суть человеческих взаимоотношений, тот фундамент, на котором строятся образы и сюжеты. У этой темы свойство острого и сосредоточенного взгляда, что неспешно и основательно, но с детской непосредственностью и правдивостью, открывает сложный и многообразный мир, вместивший в себя добро и зло, которые не перестали быть полярностями и по-прежнему чётко очерчены писателем. Данный взгляд не соответствует мнению JI. Н. Толстого, утверждавшего: «Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть всё: все возможности, есть текучее вещество.» [Толстой 1936: 53: 185]. Достаточно строгое вычленение К. Воробьёвым добра и зла в человеке и мире, очевидно, обусловлено более жёсткой детерминацией эпохи, его личной памятью и болью сиротского детства.

Онтология воробьёвского детства вполне определённо укладывается в существующую идейно-художественную систему, в основе которой лежит многовековое представление народа о детстве как о неотъемлемом звене жизни каждого человека и человечества в целом, как о её истоке и залоге непрерывного развития. Обращаясь к теме детей и детства, писатель продолжает традицию русской классической литературы, имеющей богатейший опыт познания и художественного осмысления особого мира ребёнка, в недрах которого зарождаются начала «взрослой» жизни.

К. Воробьёв рассматривает детство как своеобразную предысторию в диалектике человеческой души, как особый вид духовной памяти, соединяющей прошлое с настоящим, «когда биография не развёртывается в пространстве, а становится как бы единственным переживанием» [Якименко 1982: 133], способствует в повестях и рассказах Воробьёва созданию определённой ситуации нравственного выбора.

В обстановке, когда государство выстраивает новую модель детства, писатель хранит о нём свою особенную, личную память, не обусловленную идеологией. Такая память о детстве, которое стало у Воробьёва одним из «индикаторов» неблагополучия общества, была опасной. В отличие от личной, коллективная память способствовала развитию представления о детстве как собственности государства. Оно, перестав быть «собственностью», органической частью природы, семьи, народа, стало служить механизму, по заданному образцу изготавливавшему «нового человека». Сталинская эпоха превратилась в плодородную почву для искажения не только детской, но и взрослой души. Она разорвала естественный круг природных отношений, сконцентрировала историю вокруг личности вождя, навязав её и отношение к ней как единственную универсальную форму личных и общественных отношений. Тоталитарная идеология стремилась не только оторвать ребёнка от родного дома, семьи, привычной обстановки, но и стереть личную память, уничтожить личные привязанности «через окончательное погружение человека в жизнь коллектива, вплоть до уничтожения личного сознания» [Бердяев 1990: 179].

Очевидно, имея ввиду именно подобную ситуацию, С. Куняев писал: «Я думаю, что лишь при длительном и настойчивом создании такой атмосферы, при пропаганде таких взглядов, воспитавших целое поколение, через десятилетие стали возможными процессы того же 37-го года. Почва для них была подготовлена.» [Куняев 1990: 162]. Так, герой «Синели» Сергей, выросший в деревне, приезжает в город и, попав под давление мощной идеологической системы, фактически предаёт не только любимую девушку, но и детство, проведённое вместе.

В художественном мире писателя тема детства складывается из многообразия тем, мотивов, образов, проявляющихся почти в каждом его произведении. Как способ мировосприятия, детство проявляется в рассказах «Первое письмо», «Настя», «Трое в челне», «Костяника», «Два Гордея», как истоки нравственности и патриотизма - в повестях и рассказах «Убиты под Москвой», «Крик», «Чёртов палец», «Ермак», психологически достоверно выписаны детские типы в повестях «Сказание о моём ровеснике», «Друг мой Момич», «Синель», как образ-символ - в рассказах «Подснежник», «Хи Вон», как душа и совесть «взрослых» героев писателя - в повестях «Генка, брат мой», «Вот пришёл великан», «Почём в Ракитном радости».

Детство в образах ребёнка-сироты, «чужака», связанных с фактами собственной биографии, особенно ярко проявилось в рассказах «Ничей сын» и «У кого поселяются аисты». Детство и родина, детство и природа, детство и национальный характер, детство и война, детство и память, детство и будущее -вот те генетически связанные духовно-нравственные ориентиры, определяющие многомерность темы детей и детства в прозе К. Воробьёва.

Всё его творчество есть убедительное доказательство того, что детство является одним из глубинных законов, на основе которых составляется сложная картина мира. Она совершенно немыслима без присутствия в ней детей. Вот почему писатель огромное значение придаёт символике детства: играм и забавам, животным, природе, разным «мелочам», по которым мы безошибочно узнаём о присутствии детей. Желание этого присутствия особенно ярко проявляется в заключительных строках повести «Почём в Ракитном радости»: «Мне хотелось рассыпать тут на чёрной пахучей дороге крашеную скорлупу,— ничего не будет радостнее этой находки для завтрашнего пешехода, ничего! Увидит и обязательно подумает, что это дети насорили. И куда это они только шли? В гости, что ли? Или из гостей?.» [Воробьёв 1991: 1: 478].

Символика детства для Воробьёва — это непрерывная, но постоянно эволю-ционизирующая константа, связанная с яркостью красок, света, близостью к природе и себе. Детство — одна из самых любимых «картин души» писателя, которую, как он считал, «надо рисовать розовым, синим и золотым» [Воробьёв 1991: 3: 205]. В противовес взрослому, — наносному, искусственному, потерявшему связь с исконно необходимым — детство само символизирует что-то истинное, важное, изначально близкое к природе и является наиболее правдивой частью истории человека.

Воспользуемся определением М. Цветаевой и отметим, что К. Воробьёв, в этом смысле, безусловно, принадлежит к писателям с историей, вобравшей в себя богатую эмоциональную культуру и древние народные традиции, накопленные многими поколениями. «Для поэтов с историей,— писала М. Цветаева,— нет посторонних тем, они сознательные участники мира. Их «я» равно миру. От человеческого до вселенского» [Цветаева 1991: 103-121].

Человеческая и творческая истории К. Воробьёва складывались на ярких, незабываемых впечатлениях и воспоминаниях о детстве и войне. Применив выражение Ф. М. Достоевского, скажем, что они, эти впечатления и воспоминания, были «действительными переживаниями», на основе которых написаны все произведения К. Воробьёва. В них особую роль играют такие судьбоносные в его жизни понятия, как мать, родина, отчий дом, родная природа, детство, сиротство, война, плен, честь и достоинство, память и совесть. Они воспринимаются как своего рода субстанциональные опоры, представляющие неделимое ядро личности. Особое отношение к ним писателя позволило утверждать, что «имя К. Воробьёва сделалось в литературе символом чести» [Золотусский 1989:

7].

Не всякая тема,- пишет А. Коган,— становится для писателей судьбой; но если и становится, то далеко не всегда через эту личную «тему-судьбу» отражается время. Во всяком случае - главное во времени» [Коган 1988: 228]. Тема детей и детства у К. Воробьёва — это тема, в которой правдиво отразилась целая эпоха, то, что было с нами лично, начиная от первого мига появления на свет и то, что было с другими людьми, нашим народом. Его отношение к детству было постоянной «эмоциональной величиной» и не менялось в зависимости от времени. Менялась лишь глубина изображения, ставшая показателем возросшего мастерства писателя.

Без Аксакова, Толстого, Достоевского не было бы Горького, Короленко, Бунина и Шмелёва, не было бы целого ряда писателей, поставивших в центр своего творчества тему детей и детства. К. Воробьёв - один из них, и он сумел привнести в её освещение иной взгляд, иной угол художественного зрения. И поэтому эта тема может быть до конца понята и оценена только в общем контексте русской классической и современной литературы.

На фоне глубоких и всесторонних исследований темы детей и детства в отечественной литературе данная тема в творчестве известного писателя не только не изучена, но и не обозначена как самодостаточная, хотя почти все известные литературоведы, изучающие его творчество, так или иначе ассоциируют детство с прошлым и видят в нём тот фундамент, на котором строится будущее здание «взрослой» жизни. В подтверждение данной мысли проведём краткий обзор критических работ, авторы которых тесно связывают детство с художественным миром писателя и внутренним миром героев его произведений.

Л. Лавлинский в статье «Биография подвига» выделяет в творчестве К. Воробьёва «совершенно отдельный, своеобразный цикл воробьёвских рассказов о детях», отличающийся тонким лиризмом. Во всех произведениях, рассказывающих о детстве героя, он отмечает ту пору, которая «заронила в душу что-то необходимое и прочное, что прорастёт потом в зрелом человеке, не даст ему сломиться, потерять себя в бурях грозного века» [Лавлинский 1985: 167-179].

Об истоках же формирования личности пишет и В. Енишерлов, утверждающий, что детство воробьёвских героев приходится на трудные и голодные годы в курской деревне, которая переживала сложное время ломки старого и строительства нового быта. «Судьбы этих детей были если не типичными, то вовсе не исключительными для своего времени. И как важно, что писатель, рисуя их характеры, показывает, что те семена добра и человечности, которые успели запасть в мальчишеские души, не исчезли.» [Енишерлов 1980: 502-507].

В работе «Отвергнутая ничья» И. Дедков говорит, что «писатель своим личным опытом и памятью - прямо или косвенно - как бы удостоверяет правду рассказанного» [Дедков 1978: 159]. Не рискуя исказить смысл приведённой цитаты, можно параллельно сформулировать мысль о том, что К. Воробьёв и детством тоже удостоверяет правдивость своих произведений. И. Дедков очень убедителен и в своих рассуждениях, из которых следует, что именно в детстве необходимо «дать чувство рода и родины» каждому человеку, потому что «те мальчики - безотцовщина, сиротство - вырастали в книгах К. Воробьёва в людей совершенно определённого стиля или образа жизни, в людей действия» [Дедков 1978: 171].

И. Золотусский («Очная ставка с памятью») считает детство частью памяти о прошлом, которая, как и проза К. Воробьёва, «точна и жестока в подробностях. и в целом» [Золотусский 1983: 15]. Она, вбирая в себя детство, «ищет свои истоки, хочет воссоединиться с ними, прилепиться к ним. Память наводит мосты, соединяет разорванное, латает провалы в сознании, провалы и обрывы во времени. Она и всей жизни, прожитой не зря, придаёт смысл» [Золотусский 1989: 10]. Вот почему так нужна героям очная ставка с этой памятью.

В работе «Выстраданное слово» С. Журавлёв также связывает детство и память в единое нравственно-этическое пространство и подчёркивает, что «крупные и художественно сильные произведения несут два, а то и три временных плана: современность — война - детство. Детство для героя Воробьёва — время святое и светлое. Оно осталось в его памяти как вечное, тёплое и ласковое лето. И потому так стремится он в тяжёлые минуты жизни вернуться в своё детство, прикоснуться к нему хоть на миг мыслью и памятью припасть уставшей и настрадавшейся душой к его чистому, светлому, живительному роднику» [Журавлёв 1984: 153].

В послесловии к книге К. Воробьёва «Вот пришёл великан» Ю. Томашев-ский подчёркивает важную роль детства в обретении героями воробьёвских произведений духовного равновесия. Они возвращаются в детство, чтобы «разобраться в себе тогдашнем и в себе сегодняшнем, отыскать точки совмещения двух себя» [Томашевский 1986: 81-115], всё поставить на свои места.

Ту же мысль мы находим и у В. Камянова («Доверие к сложности»). Объявляя войну «духовной родиной» героев, он под духовной оглядкой понимает оглядку их на детство. А герой-повествователь из рассказа «Первое письмо» говорит: «Я долго и трудно искал редкие слова, чтобы ответить Трофимычу (мальчику) на его первое в жизни письмо» [Воробьёв 1991: 3: 151]. Критик Н. Кузин считает, что «у этих слов (как, в прочем, и у всего творчества Воробьёва.- В. 3.) есть и свой чёткий определённый исток: страна детства, родная курская земля, где это детство прошло.» [Кузин 1984: 2-8].

По мнению А. Панкова («Всё видеть»), «художественный мир» К. Воробьёва - это проникновенное, исповедальное сказание о людях своего поколения, и в первую очередь - о деревенских мальчишках, ставших волею судьбы защитниками родины» [Панков 1989: 162-168].

Е. Джичоева («Память общества») слова Родиона Сыромукова из неоконченного романа «. И всему роду твоему» о том, что «жестокость и недобро сами собой не рождаются в человеческом сердце» [Воробьёв 1993: 2: 277], соотносит с детством, и поэтому так важны они в духовном завещании сыну Денису: «. никогда, ни на один день, ни на час и ни на миг не стал бы довольным» [Воробьёв 1993: 2: 257].

В книге А. Кедровского «Земляки: творчество К. Д. Воробьёва и Е. И; Носова» есть непосредственное упоминание о теме детей и детства в творчестве К. Воробьёва как о самостоятельно существующей теме и подчёркивается к ней особый интерес писателя. А. Кедровский напрямую связывает становление характеров героев с природно-социальным содержанием детства, определяет его как истоки народной духовности. «Обладая большой эмоциональной культурой, Синель и Санька Письменов, как главные герои произведений о детстве, открыты всему современному миру, доброму и злому. Отсюда особый драматизм положения этих детей и подростков. Поведение Даши-Синели с самого детства,- пишет автор,— отличается неподражаемой естественностью, будто завещанной ей самой природой, традициями крестьянского общежития, возможно, даже инстинктами женской натуры» [Кедровский 2000: 25].

Приведённые выдержки и положения свидетельствуют о том, что существует определённое сцепление понятий «дети» и «детство» в произведениях с различными более или менее значимыми проблемами, проявляющими суть творчества К. Воробьёва и особенности его художественного стиля. Проясняя высказанное положение, обратим внимание на то, что К. Воробьёв принадлежит к числу таких писателей, творчество которых необходимо рассматривать именно в тесном взаимодействии с пониманием стиля их произведений. Особенностью этого стиля является то, что обращение К. Воробьёва к детству не только усиливает лирическое, исповедальное начало его повестей и рассказов, но и сохраняет тот же глубокий драматизм, что наблюдается и в произведениях о войне. Введение детства в ткань повествования воспринимается читателем как органичное и естественное жизненное основание, придающее ему искренний и проникновенный характер. В рассказе «Трое в челне» К. Воробьёв пишет: «Тогда против воли в памяти оживает только светлое и радостное, чему ты был свидетелем или участником, а так как этого не слишком много оказывается по близости, то тебе невольно приходится устремляться в даль своих дней — в детство. Там, за что ни возьмись, всё годится для благодарной дани этому вселенскому торжеству покоя и порядка, оттуда можно брать это - светлое радостное - целыми охапками, зажмурясь, потому что, как сказано, там всё годится;.» [Воробьёв 1991:3: 196].

Устремлённость писателя к детству Вера Воробьёва объясняет в письмах автору данного диссертационного исследования. Она считает, что такая устремлённость определяется «рядом побуждений: устами ребёнка можно говорить то, что не дозволено взрослому (цензура); зрячесть чистой души ребёнка заставляет читателя задуматься о многом; вполне осознанное использование возможности говорить больше, смелее, правдивее и честнее о том, о чём взрослому и думать не дозволено, ибо всё сказанное взрослым приписывалось прямолинейно писателю. Интуитивно это желание возникало по велению сердца. Его чуткое сердце и какой-то феноменальный нравственный слух уже в детстве постигали то, что не могут многие постичь и сейчас. И вот это детское постижение рвалось на бумагу. С детства сложилось непримирение с ложью, преступлением, жестокостью.» [Воробьёва 2000: Письма].

И всё же, несмотря на постоянную обращённость к детству и детям, писатель не делает детей идеальными героями. Они слишком земные, но, видимо, именно в этом смысле их можно считать идеальными. Идеальный здесь - значит равный природному, чистому, незамутнённому. Но социализация ребёнка сопровождается обязательным и очень сильным влиянием со стороны общества. Дихотомия детства нарушается с течением жизни. Природное в нём постепенно оттесняется социальным. И наоборот, «. удаляясь от условий общества, мы невольно становимся детьми: всё приобретённое отпадает от души, и она вновь делается такою, какой была некогда, и, верно будет когда-нибудь опять» [Лермонтов 2000: 216].

Обладая первоначальной энергией движения, детство по законам эволюции развивается от простого к сложному. Жизнь ребенка, вливаясь в общий жизненный поток, у К. Воробьёва часто утяжеляется сиротством, накладывающим на детей свой неизгладимый след, и драматизмом происходящих событий. Однако, неся на себе отпечаток времени и сиротства, дети у него никогда не теряют своих «детских» качеств. В них нет той беззаботности и лёгкости, с какой воспринимают окружающий мир дети толстовских и аксаковских произведений, в них нет также и трагичности, присущей маленьким героям Достоевского. Художник не утяжеляет душу ребёнка сложными переживаниями, не заставляет рассуждать умнее своих лет, до него социальное доходит через человеческое, через радость и боль людей, с которыми сводит его жизнь. Он не делает ребёнка взрослее раньше своего времени. Только однажды в рассказе «Ничей сын» К. Воробьёв скажет о своём герое: «Мишка рос торопливо. В четыре года он казался шестилетним.» [Воробьёв 1991: 3: 6].

Дети и детство для Воробьёва - самостоятельный жизненный мир со своей психологией, интересами и возможностями. Образы детей играют не только вспомогательную роль, проясняющую суть той или иной жизненной коллизии, но и несут в себе самостоятельную эмоциональную и смысловую нагрузку, позволяющую воспринимать детство как точку отсчёта в критериях и оценке нравственного благополучия взрослых героев. В этом смысле подтверждающим высказанную мысль будет суждение Ф. М. Достоевского о том, что человек-наклонен отмечать как бы точки в своём прошедшем, чтобы по ним потом ориентироваться в дальнейшем.

В ряде произведений К. Воробьёва: «Синель», «Настя», «Первое письмо», «У кого поселяются аисты» и др. — дети являются главными героями, в других -они равноправные действующие лица рядом со взрослыми («Сказание о моём ровеснике», «Друг мой Момич», «Ермак»). Наполненное особым нравственным светом, исходящим из глубины души самого автора, детство приобретает в его творчестве смысл глубокого философского обобщения и понимается им как основная жизненная опора, которой наделяется каждый человек от природы. «Детство - посох, с которым человек входит в жизнь» [Воробьёв 1993: 1: 417],-пишет он в повести «Почём в Ракитном радости».

В условиях, когда вечные образы детства и детской души, «увиденные поверх литературных конвенций, осознаются как новая и не вполне ожиданная тема современной прозы» [Лебёдушкина 2001: 190], изучение темы детей и детства в творчестве К. Воробьёва приобретает особую актуальность. Его можно считать переходным звеном от традиционного представления о детях как кротких судьях несовершенного мира (русская классическая литература) к представлениям о них как грозных нарушителях норм, потенциальных преступниках и бунтарях с ярко выраженным девиантным поведением (проза последних десятилетий XX века). «Ребёнок в стиле модерн действительно из Кандида-простодушного превратился в существо иррациональное, мистическое и уже поэтому анормальное» [Лебёдушкина 2001: 190].

Актуальность данного диссертационного исследования определяется необходимостью нового, более объективного и целостного подхода к осмыслению творчества К. Воробьёва, вызванного изменившимися социально-политическими условиями в России. К числу актуализирующих заявленную проблему факторов относится и недостаточное освещение её в современной критике, а также отсутствие монографического исследования жизни и творчества самобытного художника слова. Имеющаяся литература явно не отражает объективно существующую многоплановость творческой концепции и глубину художественного мира писателя.

Научная новизна предлагаемой работы обусловлена попыткой впервые выделить и рассмотреть тему детей и детства в художественной прозе К. Воробьева как самостоятельную и эстетически значимую, учитывая расширенный историко-литературный контекст.

Основной целью данной работы является исследование художественной концепции детства в прозе К. Воробьева в рамках многовековой традиции изображения. детства в русской классической литературе.

Исходя из данной цели, формулируются следующие задачи исследования: проследить общие контуры развития темы детства в русской классической литературе;

- рассмотреть произведения о детстве и детях в системе нравственно-этических и эстетических представлений К. Воробьёва;

- истолковать детство как социокультурный ориентир и источник духовно-нравственного становления характера героев в произведениях Воробьёва;

- раскрыть истоки детскости в мироощущении писателя;

- проанализировать, как раскрываются в творчестве художника его представления о первородных связях детства с природой, «малой родиной»;

- доказать, что писатель видит в детстве своеобразную предысторию человеческой жизни, разворачивающуюся не только во времени и пространстве, но и в характере человека.

Методологической основой диссертационного исследования являются принципы сравнительно-исторического и текстологического анализа, позволяющими рассматривать тему детства в творчестве К. Воробьёва в общем русле русской литературы, имеющей многовековую традицию изображения детства. В работе мы опираемся на произведения отечественной классики, труды Н.А. Бердяева, B.C. Соловьёва, В.В. Розанова, Н.К. Рериха, И.А.Ильина, С.А. Франка, К. Юнга, А.Н. Веселовского, Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, В.Я. Проппа, Д.С. Лихачёва, М.М. Бахтина, Л.Я. Гинзбург, Е.М. Мелетинского, Л.С. Выготского, Д.Б. Эльконина, критические статьи современных авторов о жизни и творчестве К. Воробьёва: Ю. Томашевского, И. Дедкова, И. Золотусского, В. Чалмаева, Л. Лавлинского, В. Енишерлова, С. Журавлёва, Н. Кузина, А. Панко-ва и др.

Практическое значение диссертационной работы состоит в том, что её отдельные положения могут быть использованы при составлении вузовского лекционного курса истории литературы XX века, посвящённого прозе о Великой Отечественной войне, спецсеминара по творчеству К. Воробьёва, подготовки материалов к докладам и рефератам по теме «Дети и детство как вечная тема в русской литературе», для краеведческой работы и уроков внеклассного чтения в средней школе, в исследовательских и литературно-критических работах. Апробация диссертации - Основные положения работы изложены в докладе на научно-методической конференции КГПУ на тему: «История и культура: прошлое и современность» (1999г.) и в четырёх публикациях в различных сборниках научных трудов. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры литературы Курского государственного педагогического университета (25 декабря 2003 г.).

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, двух исследовательских глав, заключения и библиографического списка, состоящего из 175 наименований. Объём работы - 181 страница, не включая библиографический список.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Тема детства в творчестве К.Д. Воробьева"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Традиция художественного осмысления детства начинается с выделения детства как самостоятельной социокультурной категории. В общей эволюции представлений о детстве художественный опыт К.Д. Воробьева самостоятелен и значим. С одной стороны, анализ имеющихся в истории отечественной литературы подходов к художественному исследованию детства выявляет связь К. Воробьева с традицией досоветской («внесоветской») литературы. Для К. Воробьева, как и для рассматривавших природу детства с различных философско-эстетических позиций С.Т. Аксакова JI.H. Толстого, Ф.М. Достоевского, Н.А. Некрасова, М. Горького, А.П. Платонова, М.А. Шолохова и др., глубинная суть социокультурного феномена детства заключается в том, что оно является первичной формой осознания действительности, существует в культуре как особый способ освоения мира и непосредственно влияет на социализацию человека. Во все времена детство оставалось неизменно притягательным объектом для философского и художественного осмысления.

С другой стороны, модель детства, представленная К. Воробьевым в таких произведения как «Друг мой Момич», «Почём в Ракитном радости», «Ермак», «Синель», «У кого поселяются аисты», «Ничей сын», «Первое письмо», «Настя», «Подснежник» и др. обнаруживает самостоятельно выработанный концептуальный слой. «Детский взгляд», «детское сознание», «детское ощущение» привлекают Воробьева тем, что в ситуации тотального идеологического влияния на общество - это социально неизвращенная форма мировосприятия. При этом писатель прочно увязывает детскую тему с диалектикой социальных изменений, происходивших в стране в послереволюционный период. Образы детей приобретают у него характер социального явления, очень важного для понимания совершающихся событий. Так, «В сказании о моём ровеснике» судьба ребёнка Алёшки Ястребова начинается в годы гражданской войны. Конфликт повести, сотканный прежде всего из социально-психологических отношений между героями, не заслоняет собой образ детства, в котором, как в зеркале, глубоко отразился трагизм времени.

Детство Саньки Письменова из повести «Друг мой Момич» выпало на эпоху коренных преобразований в деревне (коллективизацию). Вести рассказ о происходящих событиях К. Воробьёв доверяет ребёнку. Его правдивый и непредвзятый, но острый взгляд выявил многое из того, что оставалось незамеченным «взрослым» зрением. Писателю важно добиться правдивости и искренности поступков и жестов своего персонажа, так как, в конечном счёте, его глазами он смотрит на события и его устами он даёт им оценку.

В рассказе «Ермак» маленький герой Петька Выходов, от лица которого также ведётся повествование, участвует в раскулачивании не по классовым убеждениям, а потому, что это кажется ему интересным: «И три дня я почти не ночевал дома, свозя добро раскулаченных в сельский кооператив. С этим делом я справлялся легко и радостно, - в моей жизни мало было развлечений, захватывающих дух, - разве только качели? А на четвёртый день наша бригада во главе с Хомутовым собралась в Кашару» [Воробьёв 1991: 3: 114]. И хотя авторская позиция здесь также не отделена от позиции повествователя дистанцией наблюдения, писатель не спешит со своими прямыми оценками. Приметы времени, подмеченные героями-детьми, хорошо знакомы К. Воробьёву, чьё детство совпало с изображаемыми событиями. Но приоритетным и наиболее искренним в данной ситуации писатель считает именно детское восприятие. «Детскость» поверяет меру нравственной достаточности советского общества. В этом случае для него, как и для Достоевского, детское значит - истинное. В связи с этим устойчивым мотивом, актуализирующимся К. Воробьевым, становится мотив детского (юношеского) выбора («Синель», «Почём в Ракитном радости», «Большой лещ» и др.)

Эмоционально-ценностные представления, формирующиеся на грани бессознательного и сознательного, чувственно-дорефлективном уровне освоения мира, являются для его героев условиями и ориентирами поведения, позволяющими выжить, сохранить себя в самых сложных жизненных ситуациях.

Детство задает столь мощный, независимый контекст восприятия бытия, что ограждает их духовную сущность от влияния государства, общества, иной морали и т.д.

Постоянную ориентацию К. Воробьёва на детство как процесс становления человеческой личности можно рассматривать как тип художественного мышления и принцип анализа действительности.

Обращение к теме детства начиналось с рефлексии собственных ранних жизненных впечатлений, поэтому почти все герои К. Воробьева прошли через сиротское детство. Мотив сиротства сопряжен с проблемой его «преодоления». Благодаря воспоминаниям о детстве, острое переживание личного сиротства отчасти компенсируется чувством общности с родом, с судьбой поколения. Для Ивана Кондратьева («Чертов палец»), Павла «Костяника» важно восстановить утраченные духовные связи с людьми, малой родиной, вошедшими в его жизнь в детстве. «Нет, за новым и молодым от меня не скрылась моя изумрудная песенная сторона. На встречу с ней я несколько дней шёл пешком. Я весь был бархатный пыли, и когда ложился отдохнуть, то долго ощущал, как звонко и отрадно гудят мои ноги» [Воробьёв 1993: 3: 178].

Особую роль «хранителей мира» автор отводит героям (дед Матвей, тётка Егориха, Момич, дед Васак, Никифор Хомутов, Потапыч, молодой лейтенант, принявшим на себя заботу о сироте или просто сохранивших о нем добрую память. За ними авторский протест против обезличивания социальных отношений, родовой отчужденности. В художественной системе Воробьева важна и такая трансформация мотива детского сиротства как покаяние перед сиротой, метафизическое осознание собственной вины за его трагическое детство.

Занимая в творческом сознании писателя особое место, тема детства, вместе с тем, органично входит в целостную идейно-художественную систему, состоящую из ряда важнейших структурных элементов (природа, родной дом, мать, малая родина, долг, воспоминания), непосредственно связанных с образом детства.

Связь темы детства и природы проявляется в том, что детство предстает частью «вечной природы». Природный мир - фильтр, через который детское сознание пропускает всю информацию об окружающей жизни. Воспоминание о детстве по преимуществу проявляет себя как пронзительно поэтичное воспоминание о природе родных мест. Доверительно воспринятый и духовно освоенный опыт общения с миром природы оказывается универсальным. Его книги, по словам Е. Носова, «обильно сочились» неиссякаемой любовью «к малой своей родине», «к породившей его земле».

Смысловая многогранность темы детства и детскости может проявлять себя в том, что реконструкция социального и нравственного идеала идет посредством детской игры, соблюдения обычаев, ритуалов, сохраняющихся в детской среде и навсегда вошедших в благодарную память взрослого человека как «основание жизни» и лучшие «картины души». Отсюда внимание к детской атрибутике, символические детали (костяника, чертов палец, крашеная яичная скорлупа и т.д.). Детские занятия, забавы оборачиваются и значимыми элементами формирования национального самосознания, общественного менталитета и способом их интерпретации.

Функциональный статус детской темы может расширяться до телеологического (детское понимание мира понятно лишь самому ребёнку или Богу -вспомним маленькую девочку из рассказа «Настя»), На основе ярких прямолинейных детских образов Воробьев задает набор насущных целей, смыслов жизни нации («Хи Вон»).

Кроме того, детство в художественном сознании К. Воробьева — это не только способ судить себя за прошлые поступки («В Ракитное я еду как на суд»), это еще и способ пережить эмоциональный катарсис; «возвращение в детство» снимает непереносимость душевной боли, накопившиеся стрессы, смягчает потрясения. Оно дает надежду и облегчение, освобождает от чувства вины, тягот ответственности (эпизод с воровством петуха или встречи с дядей Мироном в повести «Почём в Ракитном радости»).

Художественный мир К. Воробьёва основан на прочных связях личной памяти не только с детством, но и с войной. Сталкиваясь с войной, детство обретает черты всеобщей народной беды. Тема детства в произведениях К. Воробьева о войне проявляет себя менее прямолинейно. Это объясняется тем, что войну писатель встречает, будучи молодым офицером Красной армии, и самые яркие впечатления от тех трагических событий связаны именно с двадцатилетним возрастом. Тем не менее, герои его книг - вчерашние мальчишки - вступают в войну с понятиями и представлениями мирной жизни, основную часть которой составляло детство. Оно вновь выступает как своеобразный определитель эпохи, способ видения мира и способ выражения авторской позиции.

Постоянное духовное соприкосновение героев со своим детством является источником мужества, стойкости и героизма Сергея Кострова («Это мы, Господи!.», Алексея Ястребова («Убиты под Москвой»), Сергея Воронова и Николая Васюкова («Крик»), Кузьмы Останкова («Почём в Ракитном радости»), Родиона Сыромукова («.И всему роду твоему»). Рассматривая проблемно-тематический комплекс «ребенок в воине», его связь с основными идеологическими установками, военной доктриной советского государства, писатель подчеркнуто оппозиционен. Мифу о герое-ребенке он противопоставляет мысль о трагизме военного детства.

В произведениях «Подснежник», «Большой лещ», «Хи Вон», «Крик», «Генка, брат мой» - дети показаны как невинные жертвы войны. Детство здесь не только выявляет её страшные приметы, но и резко контрастирует с войной по сути и по форме социального бытия.

Более скупую информацию о приметах времени мы получаем там, где детство соприкасается с современностью. Какие-то общие черты эпохи проступают в рассказах «Первое письмо», «Настя», «Волчьи зубы», «Два Гордея», «Костяника», «Чёртов палец», «Большой лещ». Этот факт можно объяснить достаточно сложными взаимоотношениями с современной действительностью самого писателя. Всякое суждение о современности могло быть использовано властями против художника. В целом же в творчестве К. Воробьёва тема детства представляет собой правдивый образ времени, образ поколения, чьё детство отмечено «коренными преобразованиями» в доколхозной деревне и трагедией военных и послевоенных лет.

Детство у К. Воробьёва не просто наполняется конкретным жизненным смыслом, оно становится философской и нравственной вехой, определяющей самую суть мироощущения и мировосприятия писателя и героев его произведений.

Соединение правды действительности и памяти детства — это особый духовный сплав, представляющий собой совершенно иной образец соединения темы детства с прошлым, настоящим и будущим.

Таким образом, новизна темы детства в творчестве К. Воробьёва заключается в том, что писатель рассматривает детство как главный социокультурный ориентир, как первоэлемент, находящийся в основе нравственного благополучия его героев. Детство, природа, Родина выступают у него как единое целое. Органично входя в это целое, они представляют собой нерушимые ценности народного бытия; благодаря которым осуществляются и историческая преемственность поколений, и органическое течение жизни. Данное обстоятельство позволило ему создать свою индивидуальную этико-эстетическую модель «золотой поры», главной составляющей которой является архетипический мотив обязательного возвращения в детство, способного нести в себе мощную энергию нравственного очищения.

В своей книге «Уроки памяти» А. Коган писал: «.Когда размышляешь об ушедшем человеке, очень важно определить его место в жизни. Когда думаешь об ушедших писателях, очень важно определить его место в литературе, а тем самым и в жизни» [Коган 1988: 75] И в литературе, и в жизни Константин Дмитриевич Воробьёв был честным и правдивым человеком, прошедшим через трудное сиротское детство, коренные преобразования в деревне, ужасы фашистского плена, социальное отчуждение и надежды хрущёвской оттепели.

И всё же природный оптимизм, неиссякаемая жизненная энергия позволили К. Воробьёву перенести все удары писательской судьбы, выстоять, сохранить свой требовательный талант и способность к активному творчеству. Не объём, а идейно-нравственная глубина и художественные достоинства написанных им произведений сделали имя К. Воробьёва «символом чести».

Оценивая значимость К. Воробьёва в истории отечественной литературы, А. Солженицын пишет, что Константин Воробьёв является одним «из наиболее значительных художников слова второй половины XX века, и отрицать этого никто не может»[Солженицын 2001: 1].

Список научной литературыЗимин, Владимир Яковлевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абраменкова В.В. Социальная психология детства: развитие отношений ребёнка в детской субкультуре // Журнал прикладной психологии. 1999. № 5. -С. 25-36.

2. Адамович A.M. О современной военной прозе. М.: Советский писатель, 1981.- 294 с.

3. Акимов В. Из размышлений о русском детстве // Детская литература. — 1998. -№ 5-6.-С. 6-8.

4. Акимов В. Преодолеть «синдром ненужности» // Детская литература. 1999. -№ 1. С. 24-27.

5. Акимова А., Акимов В. Семидесятые, восьмидесятые.- М.: Детская литература, 1989.-258 с.

6. Аксаков С.Т. Детские годы Багрова-внука /Предисл., примеч. и словарь В. Богданова; Ил. А. Иткина. М.: Дет. лит., 1986. — 318 с.

7. Александровский В. Стихотворения и поэмы. Вступ. ст. С. Родова, М., 1957. -218с.

8. Архангельский А. У парадного подъезда. Собеседник: Литературно-критический ежегодник. М.: Современник, 1991. - Выпуск № 2. - 318 с.

9. Астафьев В.П. Перевал. Кража: Повести. М.: Дет. лит., 1988 - 303 с. Ю.Астафьев В.П. Ясным ли днём: Сб. -М.: Сов. Россия, 1989. - 668 с.

10. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избранные статьи / Подготовка текста и ком-мент. Ю.М. Медведева, вступит, статья Б.П. Кирдана. -М.: Современник, 1983. 464 с. (Библиотека «Любителям российской словесности»).

11. Афанасьева Т.М. Толстой и детство. М.: Знание, 1978. - 96 с.

12. Бальмонт К.Д. Под новым серпом. Берлин. 1923. - 282 с. М.Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1963.- 320 с. 15.Белых Г., Пантелеев Л. Республика Шкид: Повесть / Рис. Н. Тырсы. - Пере-изд. - Л.: Дет. лит., 1988. - 272 с.

13. Бердяев Н.А. Судьба России. Опыт по психологии войны и национальности / Предисл. JT. Полякова. Репринт, воспроизвед. изд. 1918 г. - М.: Изд-во МГУ, 1990.-240 с.

14. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж, 1955-382 с.

15. Бердяев Н.А. О назначении человека: Сб./ Авт. вступ. ст. П.П. Гайденко; примеч. Р.К. Медведевой. -М.: Республика, 1993. 382 с.

16. Бердяев Н.А. Судьба России: Сочинения. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс; Харьков: Изд-во Фолио, 1998.- 736 с. (Серия «Антология мысли»).

17. Богданов В. Становление человека / В кн.: Аксаков С.Т. Детские годы Багрова-внука-М.: Дет. лит., 1986.-С. 5-16.2Г.Богомолов В.О. Иван. Зося: Повести7 Предисл. И. Дедкова. — М.: Дет. лит., 1985.- 127 с.

18. Бунин И.А. Жизнь Арсеньева. Роман. Рассказы / Сост. и авт. сопровод. текстов А. Саакянц; Худож. Г. Новожилов. М.: Мол. гвардия, 1987. — 541 с.

19. Буслаев Ф.И. Эпический период жизни. Поэт и народ // Воскресенский В.А. Поэтика. - С-Пб., 1885. - С. 324-334.

20. Буслаев Ф.И; Общие понятия о свойствах эпической поэзии / Русское народное поэтическое творчество: Хрестоматия по фольклористике. — М.: Высшая школа, 1986. —536 с.

21. Буслаев Ф.И. Русский богатырский эпос. Русский народный эпос. — Воронеж: Центр.-Чернозём. кн. изд-во, 1987. — 255 с.

22. Вересаев В.В. Воспоминания / Предисл. JT.А. Иезуитовой: — М.: Правда, 1982.-544 с.

23. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940. - 647 с.

24. Веселовский А.Н. Синкретизм древней поэзии и начала дифференциации поэтических родов / Русское народное поэтическое творчество: Хрестоматия по фольклористике.-М.: Высшая школа, 1986.-536 с.

25. Веселовский А.Н. Мерлин и Соломон: Избранные работы. М.: Издательство ЭКСМО-Пресс; СПб.: Terra Fantastika, 2001.- 864 с.

26. Волгин И.Л. Последний год Достоевского: Исторические записки. М.: Сов. писатель, 1991. - 544 с.

27. Волошин М. Лики творчества. М., 1988. 848 с.

28. Воробьёв К.Д. Собр. соч. в 3 т. / Сост. В.В. Воробьёва — М.: Современник, 1991.

29. Воробьёв К.Д. Заметы сердца: Из архива писателя. М.: Современник, 1989. -238с.

30. Воробьёва В.В. Письма. 14.01. 2000.

31. Воробьёва В.В. Розовый конь // Воробьёв К.Д. Собр. соч.: В 3 тт. Т. 3. Рассказы, из архива писателя, письма, приложение / Сост. В.В. Воробьёва. М.: Современник, 1991. С. 362-494.

32. Воронский А.К. Искусство видеть мир. М., 1987. - 348 с.

33. Воронский А.К. в кн.: Советская детская литература. / Учеб. пособие для библ. фак. ин-тов культуры и пед. вузов. Под. ред. В.Д. Разовой. М., Просвещение, 1978.-496 с.

34. Выготский Л.С. Мышление и речь. М., Л.: Соцэкгиз, 1934. 416 с.

35. Гайдар А.П. Собр. соч. в 4-ёх т.т./ Рис.А. Веркау. М.: Дет. лит., 1980. - Т.2. Автобиография. Рассказы. Киносценарии. Пьеса. Публицистика.- 558 с.

36. Гайдар А.П. Собр. соч.: В 4-ёх т-Т.2. -М.: Детская литература, 1972 -430 с.

37. Гамара П. Читая и перечитывая. — М., 1985. — 162 с.

38. Гамзатов Р. Собр. соч.: В 5-ти т. Т. 5: Стихотворения; Поэмы; Литературно-критические статьи и выступления. - М.: Худож. лит., 1980-1982. - 575 с.

39. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Сов.писатель, 1971.-463 с.

40. Горький М. Избранное. -М.: Просвещение, 1983.-288 с.

41. Горький М. Собр. соч.: В 30-ти т. Т. 27. / Статьи, доклады, речи, приветствия 1933-1936. - М;: Государственное изд-во художественной литературы, 1953.-с. 589.

42. Горький М. Несвоевременные мысли // Литература в школе. № 1. - 1991. -С. 30-50.

43. Горький М. Доклад о советской литературе: Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 / Стенографический отчёт. М.: Сов. писатель, 1990. — С. 5-15.

44. Горький М. О детской литературе: Статьи, высказывания, письма / Сост., вступ.ст., коммент. Н.Б. Медведевой. Изд. 3-е, перераб. — М.: Дет. лит., 1968. — С. 5-26.

45. Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., Т. 30. М., 1955. 502 с.

46. Гуковский Г.А. Русская литература XVIII века. М., 1998. - 438 с.

47. Гумилёв JI.H. Этногенез и биосфера Земли. — М.: ООО «Издательство ACT», 2001.-560 с.

48. Дедков И. А. Литературно-критические статьи. М.: Современник, 1978. -319 с.

49. Дедков И.А. / В кн.: Богомолов В.О. Иван. Зося: Повести. М.: Дет. лит., 1985.-С. 3-8.

50. Дедков И. Возвращение к себе.- М., 1978. С. 27-31.

51. Достоевская А.Г. Воспоминания. -М.: Худож. лит., 1981.-518 с.

52. Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 7 т.-Т. 7. Братья Карамазовы: Роман в четырёх частях с эпилогом; повесть, рассказы, очерки.-М., Лексика, 1994. 576 с.

53. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.:В 30 т.-Т. 25-Л.:Наука, 1972.-534 с.

54. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы: Роман в 4-х ч. с эпилогом.-ч. 3-4-Л.: Худож. лит., 1970.-527 с.

55. Достоевский Ф.М. Подросток: Роман в 3-х ч.-ч. 2.-М.: Современник, 1985. -544 с.

56. Енишерлов В. Мужественные книги. Послесловие в кн.: Воробьёв К.Д. Повести и рассказы. (Избранное) / Худож. Н. Лавецкий. М.: Сов. Россия, 1980. -512 с.

57. Ерёмин И.П. Древнерусская литература. М.: Олимп; ООО «Фирма «Издательство ACT», 1999. - 608 с. - (Школа классики).

58. Ильин И. А. Духовный мир сказки // Литература в школе. — 1992. — № 1. — С. 3-10.

59. Ильин А. Одинокий художник. М., 1993. - С. 121.

60. Каверин В.А. Избранные произведения. В 2-х т. Т. 2. М.: Худож. лит., 1977.- 766 с.

61. Камянов В. Доверие к сложности. Современность и классика. — М.: Сов. Писатель, 1984. 234 с.

62. Карамзин Н.М. Избранное / Прим. П. Беркова и Г. Макогоненко; Ил. В. Ио-вика.-М.: Правда, 1984.- 464 с.

63. Кедровский А.Е. Земляки: творчество К.Д. Воробьёва и Е.И. Носова. -Курск: Изд-во КГПУ, 2000. 126 с.

64. Коган А.Г. Уроки памяти. Литературно-критические очерки. М:: Худож. лит., 1988.-479 с.

65. Кожинов В. Семейная хроника Аксаковых // Литература в школе. 1995. -№ 1.-С. 19-25.

66. Кожинов В.В. Размышления о русской литературе. М., 1991. 160 с.

67. Кошелев В.А. Время Аксаковых//Литература в школе.-1993.-№ 4 — С. 9-16.

68. Круглов Ю.Г. Русские народные сказки в кн.: Сказки: Кн. 1-3. кн.1. — Л.: Сов. Россия, 1988.-С. 5-50.

69. Кравцов Н.И. Фольклорное произведение как художественное целое / Русское народное творчество: Хрестоматия по фольклористике. — М.: Высшая школа, 1986. 536 с.

70. Крупин В.Н. Свет любви: Книга прозы / Худож. С.А. Астраханцев. М.: Современник, 1990.-589 с.

71. Кудрявцев В.Т. Как и почему возникло детство у человека // Журнал прикладной психологии. 1999. -№ 2. - С. 44-66.

72. Кудрявцев В.Т., Уразалиева Г.К. Социальный и психологический смысл явлений детской субкультуры // Журнал прикладной психологии. — 1999. № 1. — С. 64-78.

73. Кузин Н.Г. Мужество таланта. О творчестве Константина Воробьёва // Литература в школе. 1984. - № 5. - С. 2-8.

74. Кузьмичёв И. Литература и нравственное воспитание личности. — М.: Просвещение, 1980.- 174 с.

75. Куницын Г. Пришло ли времечко? // Позиция: Опыт критического ежегодника. Литературная полемика/Сост. В.Г. Бондаренко. -М.: Сов. Россия, 1988. — Вып. 1. — 512 с.

76. Куняев Ст. Ради жизни на земле. // Позиция: Опыт критического ежегодника. Литературная полемика / Сост. В.Г. Бондаренко. М.: Сов. Россия, 1988. — Вып. 1.-512 с.

77. Куняев Ст. Всё начинается с ярлыков. // Позиция: Опыт критического ежегодника. Литературная полемика / Сост. В.Г. Бондаренко. — М.: Сов. Россия, 1990. Вып. 2.-560 с.

78. Лавлинский Л. Биография подвига. О прозе Константина Воробьёва. В кн.: Литература великого подвига. Великая Отечественная война в советской литературе. Вып. 4. / Сост. Ю. Идашкин, А. Коган. М.: Худож. лит., 1985. - 343 с.

79. Ланщиков А. Ищу собеседника: О прозе 70-80-х годов.-М.: Сов. писатель, 1988.-с. 366 с.91 .Литературное наследство, Т. 77, М., 1973. С. 59-66.

80. Лебедев Ю.В. «Наш любимый, страстный к страданию поэт» // Литература в школе. 1996.-№6.-С.4-18.

81. Лебёдушкина О. Детский мир // Дружба народов. 2001. - № 5. - С. 190-200.

82. Леви-Строс К. Структурная антропология. -М.: Наука, 1983. 536 с.

83. Леонов Л. Раздумья у старого камня. М.: Худож. лит., 1987. - 94 с.

84. Лермонтов М.Ю. Поэмы. Герой нашего времени.-М.: «Издательство Аст-рель», «Издательство «Олимп», «Фирма«Издательство ACT»,2000.-240 с.

85. Лиханов А. Кричал и буду кричать // Детская литература. 2000. - № 5-6. -С.81-91.

86. Лиханов А. Никто // Наш современник. 2000. -№ 7-8. - С. 3-68, 45-130.

87. Лихачёв Д.С. Земля родная. -М.: Просвещение, 1983. 256 с. ЮО.Лихоносов В. Память народная. — В кн.: Писатель и время. — М.: Сов. Писатель, 1985.-380 с.

88. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранняя классика /Вступ. ст. А.А. Тахо-Годи.-М.: ООО «Издательство ACT»; Харьков: Фолио, 2000.-624 с.

89. Машинский С. С.Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М.: Худож. лит., 1961.— 544 с.

90. Ю8.Некрасов Н.А. Стихотворения и поэмы. / Предисл. М. Бойко, примеч. А. Гаркави. / М., Худож. лит., 1980. 559 с.

91. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла: Сочинения. М.: Изд-во Эксмо; Харьков: Изд-во Фолио, 2002. - 848 с.

92. Н.Панкин Б. Время и слово. М.: Дет. лит., 1973. - 286 с.

93. Панков А. Всё видеть. Уроки одной писательской судьбы // Дон. — 1989. — №7.-С. 162-168.1. б.Пантелеев Л. Избранное. Л., Дет. лит. - 1978. - 607 с.

94. Паустовский К.Г. Муза дальних странствий./ Вступ. ст. А.И. Павловского. -М.: Сов. Россия, 1988. 384 с.

95. Первые люди. М.: Мир, 1978. (Сер. возникновение человека.), с. 98. И9.Пискунов В. Написано войной // Сверстники: Сборник статей молодых критиков / Сост. и автор предисл. В.В. Дементьев. - М.: Современник, 1982. -317 с.

96. Пискунов В. Пробуждённые революцией силы / В кн.: Сейфуллина Л.Н. Повести и рассказы. М.: Худож. лит., 1982. - С. 3-18.

97. Платонов А. Избранные произведения. -М.: Экономика, 1983. 880 с.

98. Платонов А.П. На заре туманной юности: Повести и рассказы / Сост. М.В. Долотцева. Сов. Россия, 1990. - 480 с.

99. Платонов А.П. Песчаная учительница: Рассказы / Худож. В.Ю. Михайлов. -М.: Современник, 1990. 60 с.

100. Платонов А.П. Чевенгур: Роман / Сост., вступ. ст., коммент. Е.А. Яблокова. М.: Высш. шк., 1991. - 654 с.

101. Платонов А.П. Чевенгур: Роман и повести. М.: Советский писатель, 1990. -656 с.

102. Плотин. Три ипостаси и учение об эманации. — В кн.: Антология мировой философии в 4-ёх т. Т. 1. - М., 1969. - С. 550.

103. Пришвин М. Дневник 1937 года // Октябрь.-1995.-№ 9.-11. С. 152-221.

104. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки / Вступ. ст. В.И. Ерёминой.-Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.-364 с.

105. Пушкарёва B.C. Дети и детство в творчестве Ф.М. Достоевского и русская литература второй половины XIX века. Белгород, 1998. - 104 с.

106. О.Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. Пер. Н. Любимова. М., 1966. - С. 193-194.

107. Распутин В. Уроки французского: Повести и рассказы. М.: Худож. лит., 1987.-479 с.

108. Распутин В.Г. «В руках у учителя литературы самое богатое наследие.» // Литература в школе. 1997. - № 2.- С. 58-63.

109. Рерих Н.К. Избранное. / Сост.и вступ. ст. В.М. Сидорова; Примеч. Д.Н. Попова. М.: Правда, 1990. - 528 с.

110. Розанов В.В. Сумерки просвещения / Сост. В.Н. Щербаков. М.: Педагогика, 1990.-624 с.

111. Рубинштейн С.Л. Человек и мир. М., 1976.-318 с.

112. Руссо Ж.Ж. Исповедь. Прогулки одинокого мечтателя. - М;, 1949. — 402 с.

113. Сейфуллина Л.Н. Повести и рассказы / Сост. и вступ. статья В. Пискунова. М.: Худож. лит., 1982. - 543 с.

114. Сигаева Т. Три «детства» в русской литературе // Литература. — 1999. — № 3. -С. 5-12.

115. Симонов К.М. Если дорог тебе твой дом.: Поэмы. Стихотворения. Повесть / Сост. Л. Жадовой. Послесл. Т. Бек и Л. Лазарева. М.: Мол. гвардия, 1982.-479 с.

116. НО.Смирнов В. Слово о гордом и трудном человеке // К.Д. Воробьёв. Заметы сердца-М.: Современник, 1989.-С. 3-22.

117. Советская детская литература. Учебное пособие для библ. фак. ин-тов культуры и пед. вузов / Под ред. В.Д. Разовой.- М.:Просвещение, 1978.-496 с.

118. Солженицын А.И. Присуждена премия Солженицына // Литературная газета.-2001.- №9.-С. 1.143 .Соловьёв В л. С. Оправдание добра: Нравственная философия // Соловьёв Вл.С. Сочинения: В 2 т. Т. 1. -М: Мысль, 1988. С. 47-548.

119. Толстой JI.H. Детство. Отрочество. Юность.-М.: Правда, 1980.-496 с.

120. Толстой Л.Н. Дневники // Собр. соч.: В 22 т. Т. 21. - М., 1987. - 568 с.

121. Толстой J1.H. Об истине, жизни и поведении. М.: Изд-во Эксмо, 2002. -1040 с. (Серия «Антология мысли»).

122. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т.т. Т. 53. - М., 1936. - С. 185.

123. Томашевский Ю.В. Вчера и сегодня: Критико-публист. сюжеты. М. Сов. писатель, 1986.-221 с.

124. Топер П.М. Ради жизни на земле: Литература и война: Традиции. Решения. Герои. 3-е изд. доп. - М.: Сов. писатель, 1985. - 651 с.

125. Флоренский П.А. Христианство и культура / Вступ. ст. и примеч. А.С. Фи-лоненко. М.: ООО «Издательство ACT», Харьков: «Фолио», 2001.-672 с

126. Фохт У.Р. Пути русского реализма. -М.: Сов. писатель, 1963. 264 с.

127. Франк С.А. Сочинения. Мн.: Харвест, М.: ACT, 2000. - 800 с.

128. Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии: Пер. с англ. М.: Политиздат, 1980.-831 с.

129. Ходасевич В. Собр. соч. в 4-х т.т. -Т.З. -М.: Согласие, 1997. 592 с.

130. Цветаева М. Наталья Гончарова // Прометей. 1969. - № 7. — С. 181-191.

131. Цветаева М.И. Об искусстве. М.: Искусство, 1991. - 479 с.

132. Цветаева М. Стихотворения. Поэмы / Вступ. ст., сост. и комм. А.А. Саа-кянц.-М.: Правда, 1991.-688 с.

133. Цит. по: Творчество Н.А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины XX века / Редкол.: Михайлов О.Н., Николаев Д.Д., Трубилова Е.М.-М.: Наследие, 1999.-348 с.

134. Чалмаев В.А. Русская проза 1980-2000 годов на перекрёстке мнений и споров // Литература в школе. 2002. - № 4. - С. 18-23.

135. Чалмаев В.А. «Слово, не сорвись на стон.» // Литература в школе. — 1998. -№ 4. С.62-75.

136. Чернышевский Н.Г. О классиках русской литературы. М.: Детская литература, 1971.-223 с.

137. Чуковский К. Борис Житков. В кн.: Чуковский К. Из воспоминаний. - М.: Сов.писатель, 1959. - С. 3-26.

138. Шадриков В.Д. Происхождение человечности: Учеб. пособие для студентов высш. уч. завед.-М.: Издательская корпорация «Логос», 1999. 200 с.

139. Шмелёв И.С. Избранное. М.: Правда, 1989. - 686 с.

140. Шолохов М.А. Донские рассказы / Рис. И. Година. Переизд. - М.: Дет. лит., 1984.- 192 с.

141. Шолохов М.А. Поднятая целина: Книга I и II. Роман / Рис. О. Верейского. Предисловие Ю. Лукина. М.: Дет. лит., 1978. - 638 с.

142. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск: ВО «Наука», 1993. - 592 с.

143. Шукшин В.М. Собр. соч.: В 3-х т. -Т.З. Рассказы 1972-1974 годов. Повести. Публицистика / Сост.Л.Федосеева-Шукшина; Коммент. Л. Аннинского, Л. Федосеевой-Шукшиной.-М.: Мол. гвардия, 1985.-671 с.

144. Эйхенбаум Б.М. О литературе. -М.: Сов. писатель, 1987. -544 с. 170.Эльконин Д.Б. Психология игры. М., 1978. -214 с.

145. ЭпштейнМ., Юкина Е. Образы детства // Новый мир, 1979, № 12.- С. 238244.

146. Эренбург И.Г. Летопись мужества. М.: Сов. писатель, 1974. — 384 с.

147. Юнг К. Архетип и символ. М., 1991. 209 с.

148. Юм. Д. О человеческой природе / Пер. с анг. С.И. Церетели-СПб.: Азбука, 2001.-320 с.

149. Якименко В. Вечность. Время. Судьба // Сверстники: Сборник статей молодых критиков / Сост. и автор предисл. В.В. Дементьев. М.: Современник, 1982.-317 с.