автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.03
диссертация на тему: Терминология пространственных категорий в философии Плотина

Полный текст автореферата диссертации по теме "Терминология пространственных категорий в философии Плотина"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

Курдыбайло Дмитрий Сергеевич

Терминология пространственных

категорий в философии плотина

Специальность 09.00.03 - история философии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

3 ОКТ 2013

005534098

Санкт-Петербург 2013

005534098

Работа выполнена на кафедре истории философии философского факультета ФГБОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный университет»

Научный руководитель: доктор философских наук,

профессор Светлов Роман Викторович,

профессор кафедры истории философии философского факультета СПбГУ

Официальные оппоненты: доктор философских наук,

профессор Шахнович Марианна Михайловна, профессор, зав. каф. философии религии и религиоведения философского факультета СПбГУ

кандидат философских наук, доцент Мочалова Ирина Николаевна,

зав. каф. философии факультета философии, культурологии и искусства Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина

Ведущая организация: Российский государственный педагогический университет

им. А. И. Герцена

Защита состоится «2^» ОЧТясФЯ 2013 г. в ^ часов на заседании совета Д 212.232.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук, на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская линия, д. 5, философский факультет, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. А. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Автореферат разослан <Л »

О'МГяЦа 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета,

кандидат философских наук, доцент ^— ^ ^

iii.ii 7 1 Рукавишников А. Б.

Общая характеристика диссертации

Первая половина XX века показала себя не только средоточием катастрофических событий истории, но и многими признаками рождения новой эпохи в понимании человеком мира. Одним из таких признаков может служить сдвиг в понимании привычных смыслов, в неожиданном удивлении пред тем, что веками казалось очевидным. Сам мир предстаёт иначе: меняется, - пользуясь понятием Мартина Хайдеггера, - «картина мира»; быть может, мир даже перестаёт быть такой картиной,.. И пространство оказывается в XX веке в самом центре этих перемен.

С древности человек знал, что мир протяжён, что предметы имеют три измерения, ещё Аристотель в «Физике» объясняет что такое «место» и что такое «движение относительно места», как и два тысячелетия спустя Иммануил Кант вносит пространственность в число «априорных категорий». Но прежде поиск на этом и заканчивался. Именно в XX веке пространство становится подлинно загадочным, его «физике» и «метафизике» начинают посвящать целые научные исследования, а его существо осмысливается как всё и менее и менее понятное.

На путях «физики» основополагающую роль сыграло появление теории относительности: неоднородность и анизотропия пространства, обусловленная, с одной стороны, гравитационным взаимодействием (в рамках общей теории относительности), и, с другой, движением наблюдателя по отношению к заданной инерциальной системе отсчёта, - всё это открывает сферу явлений, удивительных и необъяснимых для традиционной (классической) «картины мира» Нового времени. Теория А. Эйнштейна, а также необходимые для её математического описания работы Г. Минковского, быстро легли в основание целого спектра современных естественных наук.

Пути же «метафизики» пространства в нашей стране первоначально были вдохновлены в значительной мере естественно-научной сферой - таковы знаменитый §9 «Мнимостей в геометрии» о. Павла Флоренского1 и развивающие его мысли страницы работы А. Ф. Лосева «Античный космос и современная наука»2. Но тема сразу же расширяется до подлинно философских горизонтов: они остро чувствуют появившиеся возможности преодоления «новоевропейского рационализма и позитивизма»3 и смело проводят мосты между неведомым миром, намечаемым новейшими открытиями, и самыми «старыми системами, которые давно всеми забыты и, можно сказать, совершенно не приходят никому на ум»4, т. е. прежде всего, с античной и средневековой метафизикой.5

1 Павел Флоренский, свящ. Мнимости в геометрии. Расширение области двумерных образов геометрии (Опыт нового истолкования мнимостей). - М.: Лазурь, 1991, сс. 44-51.

2 А. Ф. Лосев. Античный космос и современная наука. НА. Ф. Лосев. Бытие. Имя. Космос. - М.: Мысль, 1993, сс. 277-289, а также 214-216.

3 А. Ф. Лосев. Вещь и имя. // Там же, с. 857.

4 А. Ф. Лосев. Философия имени. // Там же, с. 615.

s А. Ф. Лосев утверждает, что физика после Эйнштейна гораздо ближе к Платону и Аристотелю, чем все построения классической науки Нового времени (см. си. 2 выше, а также сс. 227 и 883 в том же издании).

Западная философия, более консервативная и устойчивая в традиции, в широких масштабах пришла к проблематике пространства уже в послевоенные годы, и, по мнению L. М. Harrington, первостепенную роль здесь играют такие мыслители как Мирча Элиаде и Мартин Хайдеггер6. Оба они заложили основу философско-исторического подхода к теме выделенных пространств и областей, соотнесения священного места и профанной периферии, в целом - к экзистенциальному и религиозному переживанию пространственное™ мира. Антропоцентрический аспект их работ вдохновил на дальнейшее изучение социологической и политической роли места и пространства, среди основоположников которого нельзя не назвать Ханну Арендт7. Тема своеобразной «экологии» земного пространства, знакомая отечественному читателю по «Вопросу о технике» М. Хайдеггера, была во многом предвосхищена Карлом Ясперсом в его «Духовной ситуации времени»8. Наконец, проблемы пространства и пространственности нашли существенное освещение у М. Мерло-Понти, а упомянув труды М. Элиаде, нельзя не назвать и имени К. Леви-Стросс.

Как и при исследовании подавляющего большинства фундаментальных понятий человеческой мысли, обращаясь к пространству, невозможно обойтись без глубокого историко-философского анализа (именно в этом направлении ориентировано большинство работ двух последних десятилетий). И здесь обнаруживается, что в классической античности, как и в средневековье, представления о пространстве заметно менее насыщенны, чем яркие пространственные образы в мифологических сюжетах космогонии и космологии архаики. В самом деле, любое повествование о возникновении мира предполагает, что космос когда-то появился из ничего (или «чего-то» ему эквивалентного, будь то хаос, домирные воды и т. под.)9, то есть в некоей пустоте - если не пространственной, то смысловой и бытийной. И здесь необходимость объяснить, откуда взялось простирание мира, видимого нами в необъятности земли и неба, становится одной из самых насущных.

Анализу мифологических представлений о пространстве, равно как и пространственных парадигм в самых разных мифопоэтических контекстах посвящены работы таких отечественных исследователей как В. Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман, Т. Я. Елизаренкова и др. Что же касается вопроса пространственности в античной философии, то ему посвящено заметно меньше работ. Фундаментальный характер носит антология Sh. Sambursky10, но её охват ограничен лишь

6 Harrington L. М. Sacred Place in Early Medieval Neoplatonism. Palgrave Macmillan, New York, Basingstoke, 2004, p. 15.

' Заметим, что среди eí учителей были М. Хайдеггер и К. Ясперс. См. тж.: D. Macauley. Hannah Arendt and the Politics of Place: From Earth Alienation to Oikos. Capitalism, Nature, Socialism 3, no. 4 (December 1992), pp. 19-45.

! К. Ясперс. Духовная ситуация времени. // Он же. Смысл и назначение истории. - М.: Политиздат, 1991; см. глл. 1 и 2, passim.

* Ср.: Е. S. Casey. The Fate of Place. A Philosophical History. University of California Press, Berkeley, Los Angeles, and London, 1997, pp. 3-4.

10 Sh. Sambursky. The Concept of Place in Late Neoplatonism. Jerusalem, The Israel Academy of Sciences and Humanities, 1982.

поздним неоплатонизмом11. Не менее содержательна монография В. Morison, посвященная понятиям места, пространственного положения и движения у Аристотеля12, однако она почти не касается ни возможного предварения мысли Аристотеля Платоном, ни дальнейшей судьбы перипатетической «топологии». Достаточно кратко, но ёмко касается L. М. Harrington темы пространственное™ в «раннесредневековом неоплатонизме», включая сюда и христианских авторов, таких как свт. Василий Великий или (псевдо-Щионисий Ареопагит, однако тема его исследования сосредоточена специально на концепции «священного места». Нельзя не указать также работу Т. Торранса, недавно ставшей доступной русскому читателю'3, охватывающей широкий исторический отрезок в развитии христианского богословия Боговоплощения с точки зрения простран-ственности и временности земного мира.

Что касается раннего неоплатонизма, и в частности Плотина, то каких-либо монографических работ на тему пространственности в эту историческую эпоху нам не известно. В фундаментальной научной библиографии публикаций, посвященных Плотину за 1950-2000 годы14, нами найдено всего четыре статьи, касающиеся непосредственно пространственных понятий (включая движение) в Эинеадах и ещё две, опосредованно связанные с этой темой, - из списка, насчитывающего 1542 работы. За прошедшее десятилетие ситуация, насколько известно, почти не изменилась.

Сложность темы обусловлена тем, что древнегреческий язык не знает слова, сколь-нибудь близкого по значению к нашему «пространство» (и, пожалуй, даже к латинскому spatium). Греки могли говорить о месте (Tcmoç), области (хсора), границе (ôpoç, Jtépaç), о чём-либо охватывающем что-то иное (различные формы ЯЕргурскрш и jiEpiéxœ), о замысловатой аристотелевской категории места то лоО (субстантивированное «где?») и т. п., - но не о целостном концепте пространства или пространственности, - притом, что для обозначения времени такое абстрактное понятие имелось с глубокой древности - ô XP°V°Ç (было известно и божество с таким именем).

Для современного человека, привыкшего жить в едином пространстве-времени, такая понятийная асимметрия кажется странной. Но древнегреческая мысль, ориентированная на зрительную, фигурную, пластичную образность, с её геометрически-наглядным языком понятий (ведь даже

11 Впрочем, в этой работе находим и раздел, посвященный Плотину, которого принято считать основоположником неоплатонизма, но с удивлением обнаруживаем в этом разделе всего две краткие цитаты общей длиной в две строчки греческого текста, по которым никакого представления о мысли Плотина составить невозможно (op. cit., pp. 38-39). Однако заметим, что автор и не ставил своей задачей освещать ранний неоплатонизм, и материал Эннеад привлекается только в меру необходимости понимании последующего.

12 В. Morison. On Location: Aristotle's Concept of Place. Oxford University Press, 2002.

13 Т. Ф. Торранс. Пространство, время и воплощение. - M.: Библейско-богословский институт св. апостола Анд-

рея, 2010.

" R. Dufour and H. Teunissen. Plotinus: A Bibliography 1950-2000. Il Phronesis, Vol. 46, No. 3, (Aug., 2001), pp. 237-411.

фундаментальные термины платонизма eISoi; и ¡бот возводятся к е18ш, «вижу»), воспринимает эту наглядность, а значит и пространственность как нечто очевидное, тогда как течение времени, изменчивость мира и конечность человеческой жизни становились всё менее объяснимыми по мере погружения в них мысли, видимо, не для одного блаженного Августина, но, скажем, и для Платона, давшего, впрочем, определение времени как «образа вечности»15. Но уже Аристотель констатирует, «что время или совсем не существует, или едва [существует], будучи чем-то неясным»16...

В целом можно наблюдать, что различные аспекты темпоральности рефлексируются в античности, в том числе и в платонизме, гораздо ярче и интенсивнее, чем представления о месте и пространстве. Некоторым исключением оказывается IV книга аристотелевской «Физики», несколько глав которой посвящены тому, что такое «место», а также рассуждения о месте и движении неба в трактате «О небе». Однако эти рассуждения и у Аристотеля, и у перипатетиков так и остаются исключительно в области «физики», и, скажем, такой простой вопрос: «а откуда берётся, как возникает место?» - остаётся без ответа.

Вспоминая сложные построения платоновского «Тимея», где из треугольников с разным соотношением сторон и углов формируются объёмные многогранники, которые, в свою очередь, образуют четыре элемента (стихии) и, таким образом, лежат в основе всего материального мира17, у нас рождается ещё один вопрос: «как из чистых геометрических построений, не имеющих никакой вещественности, быть может, вообще никаких онтологических предикатов, рождается всё разнообразие зримых вещей?» — и он не только не находил ответа ни у Платона, ни у платоников дальнейших веков, но, кажется, даже никем и не задавался18.

И вот на этом историко-философском фоне мысль Плотина имеет несвойственные предшественникам черты. Формулируя своё учение об умопостигаемом мире и всё превосходящем, сверх-сущностном первоначале - едином, - он многократно подчёркивает, что ни единое, ни умные ипостаси —ум и мировая душа - не могут описываться никакими пространственными понятиями, они не могут находиться «где-то» и «в чём-то», и если очень настаивать на аристотелевской формуле ЬХКо ev йХХш, то скорее весь космос находится в душе мира, нежели она - в чём-либо вещественном. Плотин вводит весьма строгий апофатический язык по отношению к первым началам своей метафизики, и изрядная доля отрицаний относится именно к пространственным понятиям.

Надо полагать, Плотин был очень чуток к традиционным эллинским зрительно-пространственным интуициям, с лёгкостью переносимым в умопостигаемый мир, чего он старается всеми

ls ...aubviov eiicova, totjtov 5v 5f) xpovov шуоцакацеу, Plat. Tim. 37d7.

KArist. Phys. IV.10, 217b29-33, пер. В. П. Карпова.

" Plat. Tim. 53c4-89dl.

18 Ещё несколько подобных «вопросов к Платону» рождаются при прочтении работы: С. П. Лебедев. К проблеме платоновского учения о сущности пространства и природе пространственных измерений. // Акабцреш. Материалы и исследования по истории платонизма. Вып. 4. - СПб.: Изд. С.-Петербургского ун-та, 2003, сс. 3-13.

силами избегать. В этом стремлении и обнаруживается то новое, что вносит Плотин в античный платонизм: не столько последовательная апофатика, и даже не иерархия умных начал - здесь с Плотином можно сравнивать и Нумения, и Плутарха", - но скорее (среди прочего) рефлексия пространства, пространственности и соответствующих им понятий.

Однако Плотин не создаёт новых пространственных терминов, он пользуется языком Платона и Аристотеля, иногда сознательно архаизированным, и потому рождение новых понятийных конструкций сопровождается переосмыслением прежних, давно известных слов, что создаёт дополнительную сложность при анализе Эннеад.

Данная работа нацеленанато, чтобы показать глубину, которую достигает Плотин вразработке этой темы, выделить основные тематические и концептуальные паттерны, определяющие «пространственную» диалектику Плотина, и наметить её место в истории античной и раннесредневековой философии.

Тема настоящего исследования - система представлений Плотина о пространстве и пространственных понятиях, как она может быть реконструирована на основе философского материала Эннеад и релевантных источников.

Объект исследования - текст Эннеад Плотина, а также тексты как предшествующей традиции (преимущественно те из них, что комментируются Плотином - досократики в цитатах у Платона и Аристотеля; диалоги Платона; «Физика», «Метафизика», «О душе» и «О небе» Аристотеля; сочинения стоиков), так и последующей (либо непосредственно комментирующие Эннеады (как Ямвлих), либо развивающие темы, существенные для понимания Плотина, прежде всего, это «Элементы физики», «Первоначала теологии» и «Платоновская теология» Прокла, а также свидетельства Порфирия, близкого ученика, биографа Плотина и редактора его трактатов). В целях сравнительного анализа привлекаются тексты христианских писателей: свт. Василия Великого (омилии на Шестоднев), прп. Максима Исповедника (Амбигвы, Вопросоответы к Фалассию), корпус Ареопагитик. Все цитируемые переводы Плотина и большинство переводов остальных гре-коязычных авторов сверялись с греческими оригиналами.

Предмет исследования - онтологические, гносеологические, космологические и космогонические, натурфилософские взгляды и целостные концепции Плотина, насколько они даны или могут быть реконструированы из текста Эннеад, релевантных философских текстов и исторических свидетельств.

Цель исследования - сформировать целостную картину представлений Плотина о пространстве и пространственности в связи с его онтологией и космологией.

" См.: Р. В. Светлов. Пространство самопознания (Плотин. Первая эннеада). // Плотин. Первая эннеада. - СПб.: Изд. Олега Абышко, 2004, сс. 22-25; Дж. Диллон. Средние Платоники. - СПб.: Изд. Олега Абышко, 2002; Алетейя, 2002; сс. 219-221,388-393.

В соответствии с целью поставлены следующие задачи исследования:

- выделить основные пространственные термины в тексте Эннеад Плотина;

- выделить основные типы контекстов, в которых употребляется каждый из терминов;

- дать контекстный анализ семантики каждого пространственного термина;

- выделить семантическое ядро каждого термина, остающегося инвариантным во всех контекстах и установить причины и принципы контекстного варьирования семантики;

- выстроить целостную модель пространственных категорий в философии Плотина.

Научная новизна. В диссертации впервые:

- выполнен филологический анализ употреблений пространственной лексики во всём тексте Эннеад, сформированы принципы классификации выбранных лексем и контекстов, в которых они употребляются;

- показано, что традиционная пространственная лексика в Эннеадах привлекается для описания принципиально непространственных свойств умопостигаемых ипостасей, а также чистой материи;

- сформирована целостная диалектическая структура, связывающая между собой основные пространственные понятия, вскрыты мотивировки, обусловливающие вариативность семантики анализируемых понятий и устойчивость их употребления в различных контекстах;

- продемонстрирована определяющая роль учения об идеальных числах и примат структурно-числовых отношений в формировании онтологии Плотина в контексте пространственных представлений;

- показано, что в целом язык пространственных понятий может служить инструментом для систематического описания метафизики Плотина, диалектического разрешения её видимых противоречий, установления историко-философского преемства между Плотином и предшествующими и последующими представителями античной и раннесредневековой греческой философской традиции.

Также впервые с точки зрения диалектики (квази)пространственных понятий рассмотрены такие важные для Плотина темы как проблема соотношения тяжести и протяжения, учение о симпатических связях в чувственном космосе, степень преемства стоического учения о сперматиче-ских логосах в учении Плотина о «логосах в семени», дана оригинальная трактовка «умопостигаемого места», понятие «софия» введено в контекст диалектики места-толос, показана роль индоевропейского мифопоэтического архетипа мирового древа в формировании онтологической иерархии мироздания.

Теоретическая значимость работы в историко-философском отношении состоит в том, что выполненный анализ пространственных понятий в Эннеадах даёт целостную картину метафизики Плотина, собирая воедино разнообразные онтологические, космологические, антропологические

представления, разрозненные по отдельным трактатам. Обращаясь к выбранной теме, удаётся реконструировать важнейшие диалектические структуры философии Плотина: диалектику целого и частей, дискретного и непрерывного, апофатики и катафатики, онтологического иерархиз-ма и учения об идеальных числах, созданности и несозданности космоса, целый ряд антиномий в понимании материи. Выделение центральных парадигм Плотиновой диалектики, с одной стороны, снимает кажущуюся противоречивость отдельных мест Эннеад, а с другой - позволяет научиться воспринимать гибкий, изменчивый, нетерминологичный (в современном смысле) язык Плотина, для которого характерна постоянная неустойчивость смысла традиционных понятий. Язык Эннеад - язык переходной историко-философской эпохи, и через призму этого языка проявляется та новизна мысли Плотина, что часто скрыта за традиционными формами и темами.

В работе представлен обширный, систематически упорядоченный текстологический материал, который может быть использован при дальнейших исследованиях философии Плотина в самых разнообразных аспектах.

Практическая значимость работы: филологические результаты исследования и установленные принципы формирования понятийного аппарата у Плотина могут использоваться при создании новых переводов как самого Плотина, так и других современных ему мыслителей, прежде всего, неоплатонического круга. В образовательном процессе материалы и результаты исследования могут быть использованы для создания спецкурсов по философии раннего неоплатонизма (или специально Плотина) в рамках таких дисциплин как история философии, история и философия науки; в преподавании филологических дисциплин студентам философских специальностей высших учебных заведений.

Методология исследования основывается на лингвистическом принципе, сформулированном Э. Бенвенистом и заключающемся в том, что сложные «семантические категории,... с трудом поддающиеся объективации и формализации,... требуют прежде всего описания употреблений, которые только и позволяют определить данное значение»20. Исходя из того, что пространственные категории в языке Плотина отличаются концептуальной новизной, чтобы в полной мере уловить её, нельзя опираться на традиционные толкования слов, и тогда анализ словоупотреблений становится едва ли не единственным инструментом определения понятий.

Для проведения анализа, представленного в настоящей работе, были проведены следующие предварительные шаги:

- из анализа Эннеад, современной исследовательской литературы и наших предшествующих работ, сформирован список лексем, потенциально могущих нести пространственную семантику в языке Плотина. В него вошли: ра8о<; (14)21, [Шроу (8), рткгоо«; (1), 5шатШя> (3), Зшатгцш (94),

20 Э. Бенвенист. Семантические проблемы реконструкции. // Он же. Общая лингвистика. - М.: Прогресс, 1974, с. 349.

21 В скобках указывается число упоминаний слова или его производных в тексте Эннеад.

f,5pa (18), CKTcivra (20), eipe^fji; (89), tdjvr| (1), ksvöc; (37), цесттбю (7), цпко<; (8), букос; (122), оТкос; (3), opi^ü) (49), ncpiKXffl (55), rikäxoq (1), тёкцар (4), xönoq (297), хйра (34), xcopitoj (50), а также их грамматические формы и дериваты;

- из всего греческого текста Эннеад извлечены фрагменты, достаточные по объёму для установления контекста, содержащие каждое из указанных выше слов, каждому фрагменту сопоставлен русский перевод, основанный на доступных современных публикациях переводов Эннеад, сверенный с греческим текстом, исправленный и приведенный в терминологическое единообразие со всеми прочими фрагментами. Этим гарантируется, что одно и то же значимое для нашей темы греческое слово, употреблённое в разных местах Эннеад, всюду будет переведено одним и тем же русским словом;

- выделенные фрагменты сгруппированы по общности контекста, темы и предметов, к которым прилагаются пространственные описания; полученные группы выстроены в определённом логическом порядке, стремясь следовать пути развёртывания метафизического дискурса Плотина;

- полученная таким образом структура определила порядок изложения материала в приводимом далее тексте.

Для описанной филологической работы использовалось издание: Plotini opera. Ed. P. Henry and H.-R. Schwyzer. 3 vols. Leiden: Brill, 1951, 1959, 1973, переведенное в электронную форму, сверенное с версией TLG и опубликованное в электронном виде22. На основе электронного текста Эннеад составлен полный конкорданс и затем база данных, содержащая все указанные выше фрагменты с переводами. Общее число проанализированных фрагментов — 532, общее число употреблений выбранных лексем - 915.

Дальнейший анализ подготовленного материала проводился с использованием:

- традиционных принципов анализа имеющегося материала, выделения основных закономерностей и концептуальных схем, их сравнения в различных контекстах и обобщения для получения целостной картины; соответствующим образом применяется системный метод;

- исторического (историко-философского) метода, применяемого как в «узком» контексте -внутри корпуса трактатов Плотина (благодаря тому, что до нас дошла достаточно точная их хронология в передаче Порфирия), так и в «широком» контексте грекоязычной философской традиции античности и раннего Средневековья; учитываются как влияния предшествующих эпох на творчество Плотина (особенно представителей платонизма и стоицизма), так и опыт прочтения Плотина в последующий период;

- герменевтического метода, обусловленного тем, что сам Плотин использует элементы этого метода для толкования диалогов Платона, вводя символические и аллегорические конструкции,

22 На сайте проекта «Bibliotheca Augustana» (в редакции Ульриха Харша): http://www.hs-augsburg.de/~harsch/ graeca/ChronoIogia/S_post03/Plotinos/plo_enn0.html.

призванные выявить смыслы, скрытые за образно-мифологическим повествованием известных мест «Федра», «Тимея», «Государства» и т. д.;

- методов семиотики и структурного подхода, привлекая исследования Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Т. Я. Елизаренковой, Ф. Б. Я. Кёйпера, используя аналитические работы А. Ф. Лосева, С. С. Аверинцева и др. Для исследования генезиса некоторых мыслительных парадигм Плотина привлекаются данные по архаическим формам мифопоэтического мышления, реконструируемые на основе принципов семиотики;

- диалектического метода для установления взаимной связи и генезиса платонических и неоплатонических категорий. Следуя А. Ф. Лосеву23, в данной работе предполагается, что диалектический метод является завершающим и придающим окончательность и полноту всякому построению зрелой неоплатонической мысли24.

Положения, выносимые на защиту:

- такие традиционные для греческого языка пространственные понятия как бшстгща, ёкта-cnq, цг|ко<;, толо^, xtopi^co (а также более широкие по значению ёбра, ¿(pc^ffc opi^co, лфиг/са) в языке Плотина используются для описания онтологических характеристик умопостигаемых ипостасей. С другой стороны, Плотин неукоснительно отрицает любого рода пространственность умопостигаемого. Таким образом, означенные понятия изымаются из сферы их традиционной семантики и переосмысливаются;

- в метафизическом дискурсе эти понятия не приобретают терминологичности, их значения варьируются в зависимости от контекста, и неизменным у каждого остаётся только внутреннее смысловое ядро, имеющее чисто диалектическую формулировку и ответственное за единство употребляемой лексемы при всей пестроте семантики;

- каждый из таких смысловых инвариантов может быть понят в контексте учения Плотина об идеальных числах, из которого вытекают структурно-числовые отношения, пронизывающие все ступени онтологической иерархии. Сами пространственные и квазипространственные понятия в их чистом виде лежат за пределами какой-либо онтологической предикации: нельзя сказать, что «они есть» или «их нет», они могут лишь «полагаться» и «усматриваться»;

- начиная с самого понятия единого, структурно-числовые отношения в философии Плотина определяют характер сущего, его онтологическую специфику, поэтому отвечающий им (ква-зи)пространственный понятийный аппарат может служить языком, достаточным для выражения онтологии и космологии Плотина, упорядочения и приведения его метафизики в стройную, последовательную систему.

23 Ср., напр.: А. Ф. Лосев. Философия имени. // Он же. Бытие. Имя. Космос. - М.: Мысль, 1993, сс. 617-626.

24 Плотин утверждал, что «самое важное», или «ценное» (то ицштатоу) есть философия, а наиважнейшая («наиценнейшая») часть философии - это диалектика (Plot. Enn. 1.3.5.8-9).

Необходимо также отметить, что свойственное Плотину переосмысление и переобозначение традиционной лексики может свидетельствовать о том, что его творчество в историко-философском отношении имеет пограничный характер, ещё раз подтверждая общепризнанную роль Плотина как основоположника нового типа грекоязычной антично-раннесредневековой философской традиции — неоплатонизма.

Степень достоверности и апробация результатов. Достоверность полученных результатов определяется применением научно обоснованных и многократно проверенных методов и принципов исследования; достаточной широтой привлекаемых научно-исследовательских и справочных источников; использованием античных грекоязычных источников на языке оригинала, в составе современных критических изданий. Использование в филологическом анализе полного текста Эннеад и привлечение 532 фрагментов, в которых проанализировано 915 лексем, позволяет оценить статистическую достоверность первичных обобщений как достаточно высокую.

Основные положения исследования были представлены в докладах на историко-философских конференциях «Универсум платоновской мысли» (Санкт-Петербург, 2008, 2009, 2010, 2011 и 2012 гг.), на летних молодёжных научных школах «Платонополис» (Санкт-Петербург, 2008,2009), на международной конференции «Человек верующий в культуре России» в рамках Дней петербургской философии (Санкт-Петербург, 2010), на международной конференции «Платон и платонизм в европейской культуре» (Москва, 2012).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографического списка, включающего 138 источников. Текст диссертации изложен на 231 странице.

Основное содержание работы

Во Введении диссертации обосновывается актуальность выбранной темы и степень её разработанности в современной научной литературе, указываются специфические сложности, связанные с изучением темы в философском творчестве Плотина. Формулируются цели и задачи исследования, определяются его объект, предмет и методология, описываются принципы привлекаемого филологического анализа. Перечисляются тезисы, выносимые на защиту, описывается теоретическая и практическая значимость диссертационного исследования, приводятся сведения об апробации его результатов.

Основная часть диссертации состоит из пяти глав, из которых первые три сосредоточены на анализе «катафатических» высказываний Плотина, применяющих пространственные понятия к принципиально непространственным сущностям умопостигаемого мира. Четвёртая глава обращена к «апофатическому» языку Эннеад, специфическим образом отрицающему пространственные характеристики умопостигаемого. Пятая глава посвящена поиску синтеза «катафатическо-го» и «апофатического» моментов, в ней даются завершающие формулировки по основным проблемам, вскрытым в предыдущих главах.

В главе I «Онтологическая иерархия: протяжение „в высоту"» для систематического описания метафизики Плотина привлекается модель «великой цепи бытия», предложенная А. О. Лавджоем, содержащая три базовых принципа: «принцип изобилия», «принцип непрерывности» и «принцип линейной градации»25. Особенностям их применения к теме диссертационного исследования посвящен §1 «Три основополагающих принципа „великой цепи бытия"», где показывается, что в неоплатонизме «линейная градация» является прямым и очевидным следствием эманационной онтологии, не требует особенных пояснений и может рассматриваться совместно с первыми двумя принципами.

§2 «Пространственные понятия в описаниях онтологической иерархии, её протяжение „сверху вниз"» даёт ряд примеров пространственных высказываний в Эннеадах, подтверждая, что пространственная лексика интенсивно используется для характеристики онтологической иерархии, которая представляется протяжённой «сверху вниз». Вершине отвечает единое первоначало, а основанию, дну или бездне - материя, лишённость или чистое становление. Ориентация «верх -низ» задаёт первую квазипространственную оппозицию и первое «пространственное измерение» в речи об онтологических принципах, которые, строго говоря, совершенно непространственны.

Дальнейшие три параграфа уточняют принцип такого вертикального онтологического протяжения, выделяя три различных способа соотнесения «вертикально» соотнесенных между собой ипостасей. Первый тип отношения между ступенями иерархии — т5 ¿фЕ^; описан в §3, где отмечается дискретно-последовательное соположение бытийных единиц, которое наиболее точно отвечает представлению о «ступенях» онтологической иерархии. Протяжение в этом случае мыслится наиболее абстрактно, наподобие математического ряда натуральных чисел. Второй тип отношения между ступенями иерархии - то тгср1(1уоу и толо^ описан §4, где отражена интуиция концентрического охватывания (вбирания внутрь себя) низших ипостасей высшими, так что последние служат некиими вместилищами для первых. Указывается немногочисленный ряд случаев, когда в этом контексте используется слово толо?. Здесь интуиция протяжения «сверху вниз» дополняется представление об объёме охватывания как своеобразной «онтологической ширине», что позволяет провести связь с разбираемой в дальнейшем пространственной интерпретацией принципа изобилия. Третий тип отношения между ступенями иерархии - £бра описан в §5, где вскрывается предельный характер Ебра как крайней точки онтологической иерархии. В разбираемых контекстах такими пределами могут выступать, с одной стороны, единое как совершенная полнота бытия (или даже сверх-бытия) и, с другой стороны, материя как совершенная его лишённость. Тем не менее, понятие Ёбра как опоры или основания для всего впоследствии возникающего сущего позволяет сравнить между собой материю и единое, для чего требуется совершить переход от имплицитно принимавшегося в предыдущих параграфах космологического

25 См., соотв.: А. О. Лавджой. Великая цепь бытия, с. 55 и слл., 58 и слл., 62 и слл.

подхода к подходу космогоническому. "Ебра задаёт членение онтологической иерархии на крупные «отделы», внутри которых выделяется более тонкая структура. С точки зрения «вертикального» протяжения как лестницы ипостасей и «горизонтального» простирания как ширины или охвата первичным вторичного, £5ра определяет третье «измерение» пространственно-онтологических интуиции как своеобразную глубину бытия, уходящую вовнутрь и невидимую под «плоской поверхностью» эйдетического лика умной сущности.

Сочетание образов «высоты», «ширины» и «глубины» задаёт систему онтологических коррелятов привычного для нас пространственного протяжения, которые сохраняют ряд свойств физической действительности, но притом свободны от протяжения в его обыденном понимании. Центральным объединяющим моментом здесь остаётся принцип непрерывности, последовательного и не имеющего разрывов дискретного соположения онтологических ступеней, которое, будучи осмыслено в различных модусах, описывается соответствующими пространственными понятиями.

Глава II «Полнота и совершенство: „ширина" онтологической иерархии» посвящена раскрытию принципа изобилия в метафизике Плотина. В умопостигаемом мире «изобилие» как актуальная осуществлённость всех бытийных потенций оценивается эстетически как совершенство, этически как преизбыток бытия, но также и пространственно как широта и пространность. Материя, понимаемая по-аристотелевски как лишённость, есть с тем, соответственно и бытийная пустота (но не пространственная!). И если наполнение и опустошение в чувственном мире вполне ожидаемо ввиду его смешанной природы, то в умопостигаемом мире эта пара понятий менее ожидаема, но она совершенно необходима Плотиновой диалектике для выражения умного становления мирового ума и жизненного становления мировой души.

§1 «„Принцип изобилия", наполнение и опустошение» очерчивает типы бытийной полноты первых ипостасей: если полнота единого преизбыточествует, как бы переливаясь через край, то полнота ума имеет уже более сдержанный характер: он наполнен частными умами полностью и совершенно, но без преодоления собственных границ, и т. д. В целом, сам характер полноты или изобилия бытия в умопостигаемом мире имеет иерархический характер и, по мере нисхождения к чувственному, выявляет новые черты онтологических взаимоотношений. В мире чувственных вещей, составленных из сущего и не-сущего, нет чистой полноты или пустоты, но имеется наполнение и опустошение, чередующиеся во времени друг с другом. Полноте бытийной может быть сопоставлена полнота семантическая, то есть совершенство и завершённость (как целого) разнообразных черт, познаваемых нами в сущем - и умопостигаемом, и чувственном, когда последнее берётся как единый и целокупный космос.

Отдельно обсуждается «пустота» материи, чему посвящён §2. Как известно, античная физика не допускает существования совершенной пустоты как физического вакуума. Однако именно в речи о материи чаще всего идёт речь о пустоте, которая может обозначать то отсутствие каких

бы то ни было бытийных потенций материи, то пустоту мышления или представления о ней — она схватывается лишь «незаконорожденным умозаключением». При этом материя не имеет физических предикатов, не имеет размеров или протяжения. Лишь только когда лишённая всякой определённости материя «уловляется» пределом, её бытийная пустота обращается в пространственную пустоту свободного места. Примечательно, что беспредельная полнота единого при нисхождении её в определённость также рождает те или иные умопостигаемые ступени, к которым прилагается название места. Пустота материи мыслится, таким образом, как совершенная не-простран-ственность, стянутость в математическую точку, мрак, узость и теснота пустого не-бытия.

Характерные черты материи в контексте Энпеад отсылают к архаическим мифопоэтическим космогониям, образные отзвуки которых прослеживаются как в языке, так и в диалектических построениях Плотина. §3 «Об оставшемся за страницами Эннеад» кратко обозначает, в какой мере такие сопоставления вообще возможны, а §4 «Arbor mundi как модель онтологической иерархии Плотина» предлагает интерпретировать картину метафизики Эннеад в соотнесении с архетипиче-ским образом мирового древа, засвидетельствованного в целом ряде древних мифологий индоевропейского (и не только) происхождения. Это, разумеется, не означает, что Плотин осознанно следует тем или иным сюжетам древних космогоний, но поскольку образ мирового древа может рассматриваться как архетип, постольку возможно присутствие архетипических паттернов, моделирующих философский дискурс, который в Эннеадах насколько рационален, настолько же и склонен к метафоричности и пёстрой образности. Такие черты как вертикальная ориентация между двумя предельными точками, членение на три принципиально различных отдела (крона, ствол, корни), различная ширина онтологических ступеней (рапростертие кроны и корней древа), корреляция «ширины» и «высоты», различные классы живых существ, населяющих соответствующие отделы, и т. под. позволяет видеть в проводимой аналогии гораздо больше возможностей для систематизации онтологии и космологии Плотина, чем в выбранной изначально модели А. О. Лавджоя.

Это дополнение позволяет к означенным двум принципам непрерывности и изобилия добавить ещё один пункт, без которого философию Плотина невозможно изложить сколь-нибудь полно. Ему посвящена глава III «Диалектика целого и частей: „глубина" онтологической иерархии». Целое и части для Плотина - не просто одна из ряда категориальных пар, важных для логического дискурса; она имеет особое значение хотя бы потому, что, пожалуй, все самые смелые и спорные (уже в среде самих неоплатоников) концепции Плотина тесно связаны с этой диалектикой — это и учение о нисхождении низшей части души и не-нисхождении высшей, и проблема о симметрии отношения между частными душами с душой мира и частных умов с мировым умом, и иное, - вплоть до последних слов, произнесенных Плотином на смертном одре, о том, как он «сейчас попытается слить то, что было божественного в нём, с тем, что есть божественного во вселенной»...

В §1 этой главы даются Общие принципы диалектики целого и частей у Плотина. Прежде всего, целое всегда предшествует частям как в онтологической иерархии, так и в логическом порядке возникновения (или сотворения, если гипотетически допустить существование некоей де-миургической силы). В умопостигаемом мире целое и части пребывают в различествующем тождестве, так что целое в потенции есть свои части, а части в потенции суть целое. Целое и части находятся друг в друге, взаимно проникают друг в друга, различаясь между собой не сущностно, но в смысловом отношении. Диалектическое функционирование целого и частей как категорий, находящихся во взаимном переходе и движении осмысливается как умное созерцание и самосозерцание, и потому высшая и первейшая полнота этой диалектики являема умом и его частными умами (эйдосами). При переходе в чувственный мир различествующее тождество целого и частей разрушается, части обосабливаются друг от друга, и целое перестаёт быть отчётливо видимым в каждой из частей. Исключением здесь выступают души живых существ и космос, взятый как целое.

Одно из существенных следствий обособления частей в чувственном мире обсуждается в §2 «Пространственная раздельность чувственных вещей». Если умопостигаемые сущности непространственны и не разделены каким-либо протяжением, то в физической действительности каждая часть занимает какое-либо место и, находясь в нём, исключает нахождение там же какой-либо другой части того же целого. Поэтому разделение единого целого на множество частей одновременно означает и рассеяние в пространстве, установление сначала разобщённости как обособления частей друг от друга, а затем и установление их пространственного отдаления между собой. Оба эти момента передаются чаще всего греч. йюатаац, 8шатт|ца. То, что в одном месте не может находиться несколько вещей сразу, Плотин называет «выталкиванием», «враждой», «борьбой» за место в мире.

Обособленная часть целого обретает своё особое место, чему посвящён §3 «Обособление части, тбяо^ и понятие самости». Место вещи и его граница задают разделение всего пространства мира на «внутреннее», принадлежащее самой вещи и «внешнее», охватывающее снаружи. И если геометрически они совершенно однородны, то для понятия места-тояо<; существенно отличие «своего», «собственного», «усвояемого» вещью пространства в отличие от внешнего протяжения, которому граница толока полагает предел, границу и меру. С местом-то7го<; соотносится тяжесть-буко«;, взаимной связи которых посвящён §4 «Протяжение и тяжесть. Формулировка понятия буко?». Если продолжать диалектику распадения частей и отступления их от целостности по мере нисхождения в чувственный мир, то, приходя к чистой материи, возможно допустить обособление как раздельность, различённость бесконечного числа точек, взятых дискретно, то есть таким образом, что непрерывный переход между ними невозможен. Таковой и оказывается при первом рассмотрении тяжесть в контексте целого ряда построений Плотина.

Впрочем, это лишь предварительная формула, но необходимая для подготовки к следующему §5 «Самость, индивидуация и понятие топод». У Плотина имеется немало мест, где в самых

обыденных контекстах толо? выступает как принцип индивидуации, то есть как обозначение внешних, более или менее случайных обстоятельств, повлиявших на развитие каких-либо событий или на развитие какого-либо живого существа, особенно человека. Такой момент акцидентной индивидуации сопоставляется с принципом самости. Последний, как выясняется, отвечает за «усвоение» индивидуализирующего момента, то есть переводит внешне-акцидентные «влияния» в область сущностных индивидуальных качеств. Самость и усвоение, в свою очередь, возводятся к так называемой софийной сфере, в соответствии с понятием Плотина о столпа, сочетающим онтологическое, эстетическое и структурное значение. Плотин, говоря о внешнем смысловом лике эйдоса, противопоставляет ему неподвластную прямому умозрению бытийную глубину, которая отсылает к онтологической софийности. Усвоение и самость как момент перенесения качеств через сущностную границу экзогенного и эндогенного «пространств» знаменует структурную сторону софийности. Наконец, эстетический момент отвечает совершенству умного мира, жизни ипостаси ума, соединяющей его идеальное пребывание, инобытийную сферу и становление его в ней. Особо выделяется принцип «совпадения замысла и исполнения», из которого вытекает совершенство и нераздельность умного космоса, его органическое единство как завершение диалектики умной жизни. Наконец, используя проанализированные понятия, даётся первая предварительная формула тбяо^' «ограниченная сущностными границами частной сущности и усвоенная ею часть внутренней инобытийной сферы целого».

Последующие параграфы иллюстрируют положения «пространственной» диалектики целого и частей двумя важными сюжетами. Первый из них дан в §6 «Образ семени у Плотина. Сперма-тические логосы. Эмбриология», где обсуждается восхищающее Плотина свойство живого семени содержать в себе нерасчленённым образом логосы, предопределяющие всё дальнейшее развитие будущего живого существа. Семя, с одной стороны, не имея тонкой структуры, не многим отличается от чистых стихий (элементов), «влаги», как говорит Плотин, являя собой одну из самых примитивных ступеней оформления материи. С другой стороны, в нём непространственно, «не выталкивая» друг друга пребывают разнообразные логосы, что свойственно умопостигаемой действительности. Таким образом, семя выступает особой промежуточной ступенью, репрезентирующей в неслиянно-сти грубо материальную и чисто умопостигаемую сферы, соединяя их в одно простое целое.

В §7 «Учение о симпатических связях» обсуждается не вызывающий у Плотина ни малейших сомнений факт взаимодействия сродных по природе сущностей без посредства пространственной смежности и даже едва ли не «вопреки» ей. Такие связи существуют внутри живых существ, так что, например, рог и коготь испытывают нечто общее не ввиду близости друг другу, а ввиду общей природы. Аналогичные отношения должны пронизывать и весь космос, рассматриваемый как «всесовершенное живое существо». В отличие от магии, симпатические связи являются естественным проявлением единства частей по отношению к целому, которым в данном

случае выступает общая природа частных ипостасей. Истоком синтезирующей их диалектики лежит органический принцип - только в живом существе (и в живом космосе) симпатические связи проявляют себя.

Завершающий §8 «Диалектика целого и частей и онтологическая иерархия» показывает, как диалектика симпатических связей выводится из учения о семени и логосах, заключённых в нём. Именно принцип органической жизни позволяет целому энергийно присутствовать во всех частях, а частям - в целом: их диалектика основывается на софийном начале, вводящем жизнь (и умопостигаемую, и чувственную) в сферу чисто онтологическую, тем самым оправдывая установление целого в бытийной иерархии на позиции более высокой, чем соотнесенные с ним части.

Глава IV «Непространственная „пространственность" умопостигаемого мира» заново выстраивает диалектику пространственных понятий в метафизике Плотина, но теперь специально с точки зрения «апофатического» языка Эннеад, то есть в контексте отрицаний пространственных свойств умопостигаемых ипостасей, а также самого единого. Примечательно, что если в предыдущих главах контекст пространственных образов, сравнений, метафор, высказываемых положительно («катафатически»), предполагал существование трёх начал - единого, ума и души -как сопоставленных в один ряд (в известном порядке субординации), то теперь единое чаще всего описывается запредельным не только чувственному космосу, но и умопостигаемому миру. Наблюдается отчётливая взаимосвязь: «апофатический» язык в отношении пространственных понятий требует апофатизма и в речи о едином, равно как и «катафатизм» пространственный сочетается с катафатизмом онтологическим. Это ещё раз доказывает важность пространственных понятий для целостной интерпретации метафизики Плотина.

В §1 «Апофатика единого и определение последующих ипостасей» впервые делается отступление от принципа непрерывности, с точки зрения которого единое полагается в одном ряду со всеми последующими, эманирующими из него ипостасями. Диалектически это вполне очевидно: эманация может рассматриваться как в аспекте тождества с эмалировавшим её началом, так и в аспекте различия. Однако полагание единого как совершенно «запредельного сущему», непостижимого и беспредельного в преизбыточествовании своего бытия ставит вопрос о возникновении и связи с ним ума и прочего сущего. У Плотина здесь обнаруживается особый принцип, названный нами «эпистрофи-ческим опредёливанием», заключающийся в том, что эманация, уже как-то данная в самостоятельном существовании, совершает «обращение» (¿тиютр0фт|) к высшему бытийному пласту, в итоге к единому, через созерцание беспредельности которого сама обретает «и границу, и предел, и эйдос».

В §2 «„Непространственность" умопостигаемого мира» делается переход от единого к умопостигаемому миру в собственном смысле слова - куму, душе и их потенциям и энергиям. Анализируя суждения Плотина о том, что умопостигаемый мир не находится в месте, не имеет физического протяжения и т. п., показывается, что все подобные утверждения затрагивают по

преимуществу только один аспект: отсутствие континуального протяжения умных вещей, поскольку оно имплицировало бы возможность внесения в них внешнего, акцидентного членения («рассечения»), что невозможно ввиду неаффицируемости умопостигаемого. Иными словами под «непространственностью» умного мира Плотином понимается отсутствие физического протяжения и не более того.

Для дальнейшего прояснения вопроса в §3 «Непротяжённое протяжение» рассматривается одноимённая формула Плотина (бшсттчца абшсгтатоу), которая является не просто цитатой, но обобщением целого ряда антиномических формулировок. Показывается, что умопостигаемый мир, непротяжённый ни пространственно, ни как-либо иначе, тем не менее, может описываться словом бшсхтгща. Даются первичные положения, которые позволят в дальнейшем прояснить диалектику, породившую формулу «бкхатгцш абюсттатоу».

§4 «Пергою- диалектика „охватывания" в умопостигаемом мире» отдельно для миропо-го ума и для мировой души показывает не-пространственный характер охватывания «большим» «меньшего», а частного — целым. Показывается, что псрш/га может пониматься как обозначение диалектики целого и частей в связи с диалектикой энергии и потенции; как принцип смыслового (логосного) объединения структурно-различённых смыслов; как проявление софийно-органиче-ского представления об умопостигаемой жизни; как обозначение структурно-смысловых и идеально-числовых отношений в сфере генад и собственно ума. Все эти моменты относятся к чистой диалектике умопостигаемого и никак не связаны с обыденным представлением о пространствен-ности или протяжении. Применение здесь пространственной лексики Плотином уже по своей изначальной интенции имеет апофатический характер.

§5 посвящен излюбленному в неоплатонизме, вплоть до Прокла, понятию: уоцтб^ тояо<; -умопостигаемое место. Как тояо<; в собственном смысле, оно должно охватывать (лср^/ггу) мировой ум, принимая на себя диалектику, обозначенную в предыдущем параграфе. Однако у Плотина значение уот1тд<; тояо!; гораздо шире, однажды о нём говорится как о вводимом в само единое при экстатическом единении (ёуоктк;) с ним ума. В той мере, насколько уот|т6<; холод вообще рационализируем, он может быть описан с привлечением учения об идеальных числах и сопоставляемой им идеально-числовой инаковости, не имеющей онтологической предикации, но выступающей как принцип чисто числовой (неопределённости. Именно по отношению к ней мировой ум и его энергии формируют ту «равнину истины», которую ум «никогда не покидает».

В §6 «Умопостигаемое место, мировая душа и пространство чувственного мира» прослеживается переход диалектики умопостигаемого места от сферы ума к мировой душе, месту неба и понятиям места и пространственности в чувственном космосе. Понятие «находиться в месте», «находиться как в месте» привлекается для описания взаимной связи человеческих души и тела, равно как и мировой души с телом космоса, взаимного «положения» единой души и частных душ; даётся

различение отдельных областей чувственного космоса как особых «мест». Таким образом показывается, что диалектика умопостигаемого места может быть развита в определённую иерархическую структуру, дающую систему «мест» разного рода, соответствующих онтологической структуре мироздания. Единство этой структуры связует мир чувственный и мир умопостигаемый, так что даже разделяющий их онтологический «зазор» (букв, «расстояние», бихотгща) является её частью.

Глава V «Число, материя и пространство» посвящена построению завершающей диалектики пространственности, места, протяжения и связанных с ними понятий в связи, с одной стороны, с неоплатоническим учением о материи и, с другой стороны, с учением об идеальных числах. На этом этапе удаётся достичь окончательных формулировок, синтезирующих построения предыдущих глав.

В §1 «Идеальные числа и понятие тбтго9> обсуждается вводимое Плотином различение числа «прежде сущего», числа «в сущем» и числа «вместе с сущим», с помощью которого анализируется представление об идеальных единичностях (генадах) как «содержащих в себе место для всего, что будет на них основано». Показывается, что онтологическая непредицируемость и структурно-смысловая фигурность как характеристики идеальных чисел переносятся и на понятие тбло;.

§2 «Полагание предела и образование места» затрагивает ещё один момент, конституирующий место: это - предел или граница (яерск;, 5ро<;). Пифагорейское понимание числа как синтеза предела и беспредельного у Плотина существенно не только в идеально-числовой сфере, но и для возникновения различных пространственных и квазипространственных понятий. Глагол 6р1£ш и созвучное ему х<вр^ш симметрично сопоставляются с тояо<; и хшра.

§3 «„Топологическая структура" космоса» посвящен интерпретации Плотином аристотелевского учения о естественных местах. К физике Аристотеля Плотин присоединяет тонкое понимание структурно-смысловой упорядоченности мира и умного, и чувственного, где каждая сущность может иметь «своё», «особое» (ожею?) место, в котором ею достигается полнота её бытийной осуществлённости. В таком понимании актуализируется момент самости в понятии то-лод и связывается в единый порядок мироздания, соотносимый и с учением об идеальных числах, и о симпатических связях, и о нисхождении частных душ в тела.

Топологическая структура чувственного мира требует отыскания метафизического основания материальной пространственности и «топосности», чему посвящен ряд следующих параграфов, начиная с §4 «„Определивание" места и „определивание" материи». На самом первом шаге возникает проблема истолкования слов Плотина, связующих «силу» умопостигаемого мира с тяжестью, величиной и протяжением в материи. Язык Плотина позволяет постулировать некую квазиматериальную сферу, включающую не только чистую материю (как то цг) оу), но и материю, обладающую протяжённостью, тяжестью и т. д., но притом ещё не оформленной в самостоятельные вещи.

Такое различение предполагает две стадии оформления материи, подробно описываемые в §5. В Эннеадах есть пассаж, в котором описывается, как мировая душа «обращается с речью» или

«начинать говорить» с материей (которая каким-то образом уже положена) и оказывается не в силах внести в неё какой-либо предел или границу, она «растекается в неопределённости, ничего не ограничивая». Но в итоге материя, не приобретя формы или границы, становится уже не просто не-бытием, но обретает конституированную неопределённость в отношении границы и величины; приобретает тот модус инаковости, который Аристотель называет «великим-и-малым». Двойственный характер определения материи находится в тесной связи с «эпистрофическим самоопределением» ума и аналогичном определением души, о чём говорилось в §1 гл. IV. Именно благодаря ему материя может мыслиться обладающей неопределёнными тяжестью и протяжением, она может воспринимать величину и только теперь готова к следующей ступени оформления, на которой превратится в завершённые, определенные и относительно устойчивые вещи чувственного мира.

§6 «Материя и её протяжение» начинается вопросом о том, каким образом величина сообщается материи и как с этим соотносится представление о «великом-и-малом». Выделяется особый момент в осмыслении материи: потенция получить любую величину или, что то же, стать сколь угодно большой. Эта потенциальная бесконечность материи по отношению к величине и становится у Плотина тяжестью. Тяжесть, приобретшая конечную величину, в соединении с геометрическим протяжением (как чистой континуальностью, определённой идеально-числовой структурой) даёт физическое протяжение, «вытягивание» или «простирание» (ектаоц). Полученное определение «вытягивания» обобщается до той степени, когда оно может быть применимо и к чувственному, и к умопостигаемому миру. «Вытягивание», преодолевающее дискретность онтологически разобщённых сущностей, напоминает принцип симпатии, соединяющий пространственно разнесенные существа, и фактически лежит в его основании.

В §7 «„Место эйдосов": гЗХт) и тбтто^» на основании предшествующих построений даётся завершающая формулировка понятия толо«;, дополняемая представлением об устойчивости материи в составе оформленной чувственной вещи, границы которой конституируют её место в пространстве, так что тола; специально в отношении материи может быть назван ограниченной эйдетическим пределом и усвоенной материей, устойчивой в своей неопределённости по отношению к величине.

В завершающем §8 «О платоновской угара с точки зрения диалектики Плотина» предлагается подход к истолкованию именования материи словом х<*>Ра (следуя Платону в «Тимее»). У Плотина хюра - и не чистая материя, и не т6яо<;. По всей видимости, здесь мыслится некая «промежуточная», «подготовительная» стадия, когда материя уже «растянута» к соответствующей форме, но ещё не стала усвоенной, «пойманной в плен» протяжённостью и тяжестью. К сожалению, такая сложная трактовка, вполне допустимая для диалектики Плотина, не может стать аутентичным изъяснением смысла, вкладываемого в %о')ра в «Тимее» самим Платоном.

Заключение содержит ряд обобщений материалов, изложенных в предшествующих главах.

Во-первых, указываются главные принципы подхода к понятиям в философском языке Плотина: отмечается, что они не являются терминами, не имеют строгой смысловой ограниченности, и их значения могут варьироваться в разных контекстах, сохраняя, с одной стороны, внешнюю словесную форму и, с другой стороны, глубинное семантическое ядро.

Во-вторых, приводятся основные типы контекстов, в которых происходит наиболее заметное изменение значения одних и тех же пространственных понятий. Таковы суть: иерархическая модель онтологии; апофатическое описание единого и умопостигаемого мира; катафатическое описание умопостигаемого мира; пространственное описание материи; а также традиционные физические, астрологические, логические, бытовые употребления.

В-третьих, выделяются те смысловые инварианты, благодаря которым в самых разнообразных контекстах меняющиеся по значению пространственные понятия, тем не менее, сохраняют своё семантическое ядро. Они выстроены в семь ступеней: (1) дискретность и порядок идеальных чисел, обозначаемые через то ¿«рс^П? и Л (2) установление инаковости в идеально-числовой сфере, порождающие «тяжесть» (букос), «протяжение» (Зшоттща), «вытягивание» (ёктасц); (3) синтез дискретного числа и неопределённой величинности, обозначаемый понятием границы или протяжённого предела (бро<;, ор(£со и затем яер1ёхо>); (4) полагание в инаковости протяжённого предела (границы), дающее представление о пустоте (то кеуоу) и наполнении (цеотою); (5) из различия беспредельного и определенного образуется различение «внутреннего» и «внешнего», в приложении к мыслящему и самосознающему уму - «своего» и «чужого», внутри-сущностного и внешне-акцидентного; (6) это различение предполагает и возможность перехода из «внешнего» во «внутреннее» и обратно, «усвоение» и «отчуждение», чему сопоставляется самость, и далее огкешац, оТко; и £8ра; (7) как последнее и наиболее сложное понятие, синтезирующее предыдущие ступени, образуется тбггск; (используемое Плотином чаще, чем вся прочая пространственная и квазипространственная лексика).

В итоговых формулировках особо подчёркивается, что в основе Плотиновой пространственное™ лежит структурно-числовая установка, из которой строго диалектически разворачиваются все центральные категории в этой сфере.

Основные положения диссертации отражены в следующих научных работах, в том числе, в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ для публикации основных результатов диссертационных исследований:

1. КурдыбайлоД. С. Тоуо<; великой цепи бытия: «Оправдание материи» в трактате Плотина «Против гностиков». // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. -2010. - Т. 11. - Вып. 4. - С. 109-113 (0,25 п. л.).

2. КурдыбайлоД. С. Умопостигаемый топос, рождающийся из сущей нелепости. // Вестник Русской христианской гуманитарной академии.-2011.-Т. 12. -Вып. 4.-С. 160— 163 (0,25 п. л.).

3. Курдыбайпо Д. С. О происхождении этической семантики слова йтояос в некоторых византийских текстах. // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. -2012. - Т. 13. - Вып, 3. - С. 52-59 (0,5 п. л.).

4. Курдыоагто Д. С. Космогония Плотина и учение о сперматических логосах. // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. - 2013. - Т. 14. - Вып. 3 (в печати; 0,7 п. л.).

Другие публикации за период соискательства, где отражены основные положения диссертации:

5. Курдыоагто Д. С. Об онтологии игры в диалогах Платона. // Философское антиковеде-ние как междисциплинарный синтез философских, исторических и филологических исследований: Материалы У1-Й молодёжной школы Р1аюпороНа: Сборник статей. -СПб.: Изд-во РХГА, 2009. - С. 39-53 (1 п. л ).

6. Курдыбайпо Д. С. Об «умопостигаемом месте» в метафизике Плотиновых Эннеад. // Платон и платонизм в европейской культуре: Сборник материалов международной конференции. - М.: РГГУ, 2013 (в печати; 0,6 п. л ).

Материалы диссертации использовались при научном комментировании и редактировании разделов, посвященных философии неоплатонизма, в издании:

7. Пико делла Мирандола. Девятьсот тезисов. Тезисы 1-400. / Пер. с лат. Н. Н. Соколовой и Н. В. Миронова. Под ред. Д. С. Курдыбайло. - СПб.: Изд-во Русской христианской гуманитарной академии, 2010. - С. 83-129, 179-217.

Подписано в печать 02.07.2013г. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,3. Тираж 100 экз. Заказ №3142.

Отпечатано в ООО «Издательство "ЛЕМА"» 199004, Россия, Санкт-Петербург, В.О., Средний пр., д. 24 тел.: 323-30-50, тел./факс: 323-67-74 e-mail: izd_lema@mail.ru http://www.lemaprint.ru

Текст диссертации на тему "Терминология пространственных категорий в философии Плотина"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

т. ОЛ1 ii.iL а. ичси I rfUJt.it

Курдыбайло Дмитрий Сергеевич

Терминология пространственных

категорий в философии плотина

Специальность 09.00.03 - история философии

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание ученой степени кандидата философских наук

Научный руководитель: доктор философских наук, профессор Р. В. Светлов

Санкт-Петербург 2013

Оглавление

Введение...................................................................4

Глава I. Онтологическая иерархия: протяжение «в высоту»...............18

§1. Три основополагающих принципа «великой цепи бытия».............18

§2. Пространственные понятия в описаниях онтологической

иерархии, её протяжение «сверху вниз» .............................21

§3. Первый тип отношения между ступенями иерархии — то ¿ф£^г|<;.......24

§4. Второй тип отношения между ступенями

иерархии — то tieqiexov и топос,.....................................33

§5. Третий тип отношения между ступенями иерархии — ёдда............40

Глава II. Полнота и совершенство:

«ширина» онтологической иерархии.....................................58

§1. «Принцип изобилия», наполнение и опустошение....................58

§2. «Пустота» материи.................................................65

§3. Об оставшемся за страницами Эннеад................................71

§4. Arbor mundi как модель онтологической иерархии Плотина............74

Глава III. Диалектика целого и частей:

«глубина» онтологической иерархии.....................................80

§1. Общие принципы диалектики целого и частей у Плотина.............80

§2. Пространственная раздельность чувственных вещей...................88

§3. Обособление части, тотгос; и понятие самости.........................94

§4. Протяжение и тяжесть. Формулировка понятия букод.................97

§5. Самость, индивидуация и понятие холод............................102

§6. Образ семени у Плотина. Сперматические логосы. Эмбриология......117

§7. Учение о симпатических связях.....................................124

§8. Диалектика целого и частей и онтологическая иерархия..............126

Глава IV. Непространственная

«пространственность» умопостигаемого мира...........................129

§1. Апофатика единого и определение последующих ипостасей...........129

§2. «Непространственность» умопостигаемого мира.....................138

§3. «Непротяжённое протяжение».....................................145

§4. ПерьЕХШ' диалектика «охватывания» в умопостигаемом мире..........147

§5. №>г)тод тотгос; — умопостигаемое место..............................157

§6. Умопостигаемое место, мировая душа

и пространство чувственного мира.................................168

Глава V. Число, материя и пространство.................................176

§1. Идеальные числа и понятие тоттод..................................176

§2. Полагание предела и образование места............................183

§3. «Топологическая структура» космоса................................187

§4. «Определивание» места и «определивание» материи.................191

§5. Две стадии оформления материи...................................194

§6. Материя и её протяжение.........................................201

§7. «Место эйдосов»: иЛг) и топос,.......................................207

§8. О платоновской хмэа с точки зрения диалектики Плотина...........210

Заключение..............................................................213

Список использованной литературы.....................................221

Источники..........................................................221

Переводы...........................................................222

Словари и энциклопедии.............................................224

Исследования.......................................................225

Введение

Первая половина XX века показала себя не только средоточием катастрофических событий истории, но и многими признаками рождения новой эпохи в понимании человеком мира. Одним из таких признаков может служить сдвиг в понимании привычных смыслов, в неожиданном удивлении пред тем, что веками казалось очевидным. Сам мир предстаёт иначе: меняется, — пользуясь понятием Мартина Хай-деггера, — «картина мира»; быть может, мир даже перестаёт быть такой картиной... И пространство оказывается в XX веке в самом центре этих перемен.

С древности человек знал, что мир протяжён, что предметы имеют три измерения, ещё Аристотель в «Физике» объясняет, что такое «место» и что такое «движение относительно места», как и два тысячелетия спустя Иммануил Кант вносит простран-ственность в число «априорных категорий». Но прежде поиск на этом и заканчивался. Именно в XX веке пространство становится подлинно загадочным, его «физике» и «метафизике» начинают посвящать целые научные исследования, а его существо осмысливается как всё и менее и менее понятное.

На путях «физики» основополагающую роль сыграло появление теории относительности: неоднородность и анизотропия пространства, обусловленная, с одной стороны, гравитационным взаимодействием (в рамках общей теории относительности), и, с другой, движением наблюдателя по отношению к заданной инерциальной системе отсчёта, — всё это открывает сферу явлений, удивительных и необъяснимых для традиционной (классической) «картины мира» Нового времени. Теория А. Эйнштейна, а также необходимые для её математического описания работы Г. Минков-ского, быстро легли в основание целого спектра современных естественных наук.

Пути -же «метафизики» пространства в нашей стране первоначально были вдохновлены в значительной мере естественно-научной сферой — таковы знаменитый §9 «Мнимостей в геометрии» о. Павла Флоренского1 и развивающие его мысли стра-

1 Павел Флоренский, свящ Мнимости в геометрии Расширение области двумерных образов геометрии (Опыт новою истолкования мнимостей) — М Лазурь, 1991, сс 44-51

ницы работы А. Ф. Лосева «Античный космос и современная наука»2. Но тема сразу же расширяется до подлинно философских горизонтов: они остро чувствуют появившиеся возможности преодоления «новоевропейского рационализма и позитивизма»3 и смело проводят мосты между неведомым миром, намечаемым новейшими открытиями, и самыми «старыми системами, которые давно всеми забыты и, можно сказать, совершенно не приходят никому на ум»4, т. е. прежде всего, с античной и средневековой метафизикой.5

Западная философия, более консервативная и устойчивая в традиции, в широких масштабах пришла к проблематике пространства уже в послевоенные годы, и, по мнению L. М. Harrington, первостепенную роль здесь играют такие мыслители как Мирча Элиаде и Мартин Хайдеггер6. Оба они заложили основу философско-истори-ческого подхода к теме выделенных пространств и областей, соотнесения священного места и профанной периферии, в целом — к экзистенциальному и религиозному переживанию пространственности мира. Антропоцентрический аспект их работ вдохновил на дальнейшее изучение социологической и политической роли места и пространства, среди основоположников которого нельзя не назвать Ханну Арендт7. Тема своеобразной «экологии» земного пространства, знакомая отечественному читателю по «Вопросу о технике» М. Хайдеггера, была во многом предвосхищена Карлом Яспер-сом в его «Духовной ситуации времени»8. Наконец, проблемы пространства и пространственности нашли существенное освещение у М. Мерло-Понти, а упомянув труды М. Элиаде, нельзя не назвать и имени К. Леви-Стросс.

Как и при исследовании подавляющего большинства фундаментальных понятий человеческой мысли, обращаясь к пространству, невозможно обойтись без глубокого историко-философского анализа (именно в этом направлении ориентировано боль-

2 А Ф Лосев Античный космос и современная наука // А Ф Лосев Бытие Имя Космос — М Мысль, 1993, сс 277-289, а также 214-216

3 А Ф Лосев Вещь и имя // Там же, с 857

4 А Ф Лосев Философия имени // Там же, с 615

5 А Ф Лосев утверждает, что физика после Эйнштейна гораздо ближе к Платону и Аристотелю, чем все построения классической науки Нового времени (см сноску 2, а также сс 227 и 883 в том же издании)

6 Harrington L М Sacred Place m Early Medieval Neoplatomsm Palgrave Macmillan, New York, Basingstoke, 2004, p 15

7 Заметим, что среди ее учителей были М Хайдеггер и К Ясперс См тж D Macauley Hannah Arendt and the Politics of Place From Earth Alienation to Oikos Capitalism, Nature, Socialism 3, no 4 (December 1992), pp 19-45

8 К Ясперс Духовная ситуация времени // Он же Смысл и назначение истории — М Политиздат, 1991, см глл 1 и 2, passim

шинство работ двух последних десятилетий). И здесь обнаруживается, что в классической античности, как и в средневековье, представления о пространстве заметно менее насыщенны, чем яркие пространственные образы в мифологических сюжетах космогонии и космологии архаики. В самом деле, любое повествование о возникновении мира предполагает, что космос когда-то появился из ничего (или «чего-то» ему эквивалентного, будь то хаос, домирные воды и т. под.)9, то есть в некоей пустоте — если не пространственной, то смысловой и бытийной. И здесь необходимость объяснить, откуда взялось простирание мира, видимого нами в необъятности земли и неба, становится одной из самых насущных.

Анализу мифологических представлений о пространстве, равно как и пространственных парадигм в самых разных мифопоэтических контекстах посвящены работы таких отечественных исследователей как В. Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман, Т. Я. Елизаренкова и др. Что же касается вопроса пространственности в античной философии, то ему посвящено заметно меньше работ. Фундаментальный характер носит антология Sh. Sambursky10, но её охват ограничен лишь поздним неоплатонизмом11. Не менее содержательна монография В. Morison, посвящённая понятиям места, пространственного положения и движения у Аристотеля12, однако она почти не касается ни возможного предварения мысли Аристотеля Платоном, ни дальнейшей судьбы перипатетической «топологии». Достаточно кратко, но ёмко касается L. М. Harrington темы пространственности в «раннесредневековом неоплатонизме», включая сюда и христианских авторов, таких как свт. Василий Великий или (псевдо-) Дионисий Ареопагит, однако тема его исследования сосредоточена специально на концепции «священного места». Нельзя не указать также работу Т. Торранса, недавно ставшей доступной русскому читателю13, охватывающей широкий исторический

9Ср £ S Casey The Fate of Place A Philosophical History University of California Press, Berkeley, Los Angeles, and London, 1997, pp 3-4

10 Sh Sambursky The Concept of Place in Late Neoplatonism Jerusalem, The Israel Academy of Sciences and Humanities, 1982

11 Впрочем, в этой работе находим и раздел, посвященный Плотину, которого принято считать основоположником неоплатонизма, но с удивлением обнаруживаем в этом разделе всего две краткие цитаты общей длиной в две строчки греческого текста, по которым, разумеется, никакого представления о мысли Плотина составить невозможно (op cit, рр 38-39) Однако заметим, что автор и не ставил своей задачей освещать ранний неоплатонизм, и материал Эннеад привлекается только в меру необходимости понимании последующего

12 В Morison On Location Aristotle's Concept of Place Oxford University Press, 2002

13 T Ф Торранс Пространство, время и воплощение — М Библейско-богословский институт св апостола Андрея, 2010

отрезок в развитии христианского богословия Боговоплощения с точки зрения про-странственности и временности земного мира.

Что касается раннего неоплатонизма, и в частности Плотина,, то каких-либо монографических работ на тему пространственности в эту историческую эпоху нам не известно. В фундаментальной научной библиографии публикаций, посвящённых Плотину за 1950-2000 годы14, нами найдено всего четыре статьи, касающиеся непосредственно пространственных понятий (включая движение) в Эннеадах и ещё две, опосредованно связанные с этой темой, — из списка, насчитывающего 1542 работы. За прошедшее десятилетие ситуация, насколько известно, почти не изменилась.

Сложность темы обусловлена тем, что древнегреческий язык не знает слова, сколь-нибудь близкого по значению к нашему «пространство» (и, пожалуй, даже к латинскому spatium). Греки могли говорить о месте (тоттод), области (хсора), границе (ÓQog, 7i£Qag), о чём-либо охватывающем что-то иное (различные формы тсе^хурафсо и Tiepiéxw), о замысловатой аристотелевской категории места то tioü (субстантивированное «где?») и т. п., — но не о целостном концепте пространства или пространственности, — притом, что для обозначения времени такое абстрактное понятие имелось с глубокой древности — ó XQÓvog (было известно и божество с таким именем).

Для современного человека, привыкшего жить в едином пространстве-времени, такая понятийная асимметрия кажется странной. Но древнегреческая мысль, ориентированная на зрительную, фигурную, пластичную образность, с её геометрически-наглядным языком понятий (ведь даже фундаментальные термины платонизма £Í5og и LSéa возводятся к £Í6co, «вижу»), воспринимает эту наглядность, а значит и про-странственность как нечто очевидное, тогда как течение времени, изменчивость мира и конечность человеческой жизни становились всё менее объяснимыми по мере погружения в них мысли, видимо, не для одного блаженного Августина, но, скажем, и для Платона, давшего, впрочем, определение времени как «образа вечности»15. Но уже Аристотель констатирует, «что время или совсем не существует, или едва [существует], будучи чем-то неясным»16...

14 R. Dufourand Н. Teumssen. Plotinus: A Bibliography 1950-2000. // Phronesis, Vol. 46, No. 3, (Aug., 2001), pp. 237-411.

15. .aicóviov ELKÓva, toOtov ov £>r] xQÓvov covopáKapev, Plat Tim. 37d7.

16 ápubQwc, Anst Phys. IV10, 217b29-33, пер. В П. Карпова.

В целом можно наблюдать, что различные аспекты темпоральности рефлексируются в античности, в том числе и в платонизме, гораздо ярче и интенсивнее, чем представления о месте и пространстве Некоторым исключением оказывается IV книга аристотелевской «Физики», несколько глав которой посвящены тому, что такое «место», а также рассуждения о месте и движении неба в трактате «О небе». Однако эти рассуждения и у Аристотеля, и у перипатетиков так и остаются исключительно в области «физики», и, скажем, такой наивный вопрос: «а откуда берётся, как возникает место?» — остаётся без ответа.

Вспоминая сложные построения платоновского «Тимея», где из треугольников с разным соотношением сторон и углов формируются объёмные многогранники, которые, в свою очередь, образуют четыре элемента (стихии) и, таким образом, лежат в основе всего материального мира17, у нас рождается ещё один наивный вопрос: «как из чистых геометрических построений, не имеющих никакой вещественности, быть может, вообще никаких онтологических предикатов, рождается всё разнообразие зримых вещей?» — и он не только не находил ответа ни у Платона, ни у платоников дальнейших веков, но, кажется, даже никем и не задавался18.

И вот на этом историко-философском фоне мысль Плотина имеет несвойственные предшественникам черты. Формулируя своё учение об умопостигаемом мире и всё превосходящем, сверх-сущностном первоначале — едином, — он многократно подчёркивает, что ни единое, ни умные ипостаси — уми мировая душа — не могут описываться никакими пространственными понятиями, они не могут находиться «где-то» и «в чём-то», и если очень настаивать на аристотелевской формуле аААо ¿v аЛЛср, то скорее весь космос находится в душе мира, нежели она — в чём-либо вещественном19. Плотин вводит весьма строгий апофатический язык по отношению к первым началам своей метафизики, и изрядная доля отрицаний относится именно к пространственным понятиям.

Надо полагать, Плотин был очень чуток к традиционным эллинским зрительно-пространственным интуициям, с лёгкостью переносимым в умопостигаемый мир, чего он старается всеми силами избегать. В этом стремлении и обнаруживается то новое, что вносит Плотин в античный платонизм: не столько последовательная апофа-

17 Plat Tim 53c4-89dl

18 Еще несколько подобных «вопросов к Платону» рождаются при прочтении работы С П Лебедев К проблеме платоновского учения о сущности пространства и природе пространственных измерений // АкаЬгщаа Материалы и исследования по истории платонизма Вып 4 — СПб Изд С -Петербургского ун-та, 2003, сс 3-13

19 См сноски 133 и 134

тика, и даже не иерархия умных начал — здесь с Плотином можно сравнивать и Ну-мения, и Плутарха20, — но скорее (среди прочего) рефлексия пространства, простран-ственности и связанных с ними понятий.

Однако Плотин не создаёт новых пространственных терминов, он пользуется языком Платона и Аристотеля, и рождение новых понятийных конструкций сопровождается переосмыслением прежних, давно известных слов, что создаёт дополнительную сложность при анализе Эннеад.

Данная работа нацелена на то, чтобы показать глубину, которую достигает Плотин в разработке этой темы, выделить основные тематические и концептуальные паттерны, определяющие «пространственную» диалектику Плотина, и наметить её место в истории античной и раннесредневековой философии.

Тема настоящего исследования — система представлений Плотина о пространстве и пространственных понятиях, как она может быть реконструирована на основе философского материала Эннеад и релевантных источников.

Объект исследования — текст Эннеад Плотина, а также тексты как предшествующей традиции (преимущественно те из них, что комментируются Плотином — досо-кратики в цитатах у Платона и Аристотеля; диалоги Платона; «Физика», «Метафизика», «О душе» и «О небе» Аристотеля; сочинения стоиков), так и последующей (либо непосредственно комментирующие Эннеады (как Ямвлих), либо раз