автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Типологический синтаксис скандинавских языков

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Циммерлинг, Антон Владимирович

Настоящая работа посвящена типологии простого повествовательного предложения в скандинавских языков и эволюции его структуры по мере распада скандинавской языковой общности и формирования литературных скандинавских языков. Актуальность избранной темы для германского и типологического языкознания определяется тем, что на протяжении последнего тысячелетия скандинавские языки демонстрируют переход от синтетического строя к аналитическому. Этот обстоятельство дает основания исследовать связь между динамикой развития синтаксических структур и процессами на других уровнях языковой парадигматики.

Эволюция скандинавских языков протекает на фоне распада скандинавской языковой общности и становления национальных норм. Современные скандинавские литературные языки и территориальные диалекты обнаруживают значительное разнообразие синтаксических систем, поэтому одной из главных задач исторической грамматики скандинавских языков остается объяснение дивергенции первоначально близкородственных диалектов и, в конечном счете, определение факторов, детерминирующих эволюцию языка в том или ином направлении.

Фундаментальная трудность, возникающая при реконструкции синтаксической парадигматики, состоит в том, что дистрибуция моделей предложения и словосочетания вполне выявляется лишь на уровне связного текста. При работе с древними языками исследователи вынуждены оперировать памятниками, не дающими полной картины языкового узуса своего времени. Так, к началу письменной эпохи на большей части Скандинавии нарративные памятники почти не записывались, поэтому общескандинавские синтаксические закономерности обычно иллюстрируют примерами из древнеисландских текстов оригинального жанра (саги, эддическая и скальдическая поэзия). Тем самым, состояние, исторически засвидетельствованное для конкретного диалекта, признается стадией, через которую должны были пройти все скандинавские диалекты.

Выявление закономерностей эволюции синтаксического строя скандинавских языков возможно в рамках типологии родственных языков - направления, связанного с отечественной германистике с работами М.М.Гухман. М.И.Стеблин-Каменского, С.Д.Кацнельсона, О.А.Смирницкой, Ю.К. Кузьменко. В последнее время достигнуты важные результаты, позволяющие уточнить основные вехи развития фонематики, просодики и морфологии скандинавских языков. При этом синтаксис остается наименее разработанным разделом скандинавистики: в то время как набор морфологических категорий (падеж, число, определенность/неопределенность, залог, наклонение и т.д.) устанавливается относительно единодушно, состав и природа синтаксических категорий являются предметом спора. Типологический подход к избранной проблеме предполагает, что релевантные черты структуры предложения выявляются не только путем перебора множества из строго ограниченного числа близкородственных скандинавских и германских языков, но и путем процедуры, позволяющей установить принадлежность данного скандинавского языка к некоторому типу (открытому классу), складывающегося из языков мира, имеющих общие синтаксические характеристики по проверяемым признакам, но не обязательно являющихся генетически родственными или развивающимися в контактных условиях. Для более точного определения самих синтаксических типов в диссертации учитывается материал различных индоевропейских и неиндоевропейских языков. Данные обстоятельства позволяют говорить о новизне диссертационного исследования. Новизна избранного подхода определяется также тем, что непосредственным объектом описания служат не поверхностно-синтаксические схемы, но стоящие за ними синтаксические ограничения.

Основная цель диссертационного исследования - выявить типологически релевантные параметры синтаксических структур, представленных в скандинавских языках за последнее тысячелетие, опираясь на проблему соотношения синтаксиса текста и синтаксиса языка, - может быть конкретизирована в следующих специальных задачах:

- Установить парадигматические ограничения на состав элементов и порядок развертывания предложения в синтаксисе древнейших памятников.

- Определить строевые черты простого предложения в скандинавских языках и установить значение синтаксических позиций.

- Установить происхождение характерных для скандинавских языков моделей предикации и проследить их эволюцию.

- Выявить связь между субъектно-предикатными и субъектно-объектными отношениями, с одной стороны, и линейной упорядоченностью элементов в синтаксических цепочках, с другой.

- Объяснить происхождение формально-синтаксических ограничений и механизмов коммуникативного выделения в скандинавских языках.

- Выявить синтаксические категории, релевантные для развертывания скандинавского предложения в разные эпохи.

- Исследовать роль парадигматических и синтагматических факторов при порождении предложений определенной семантики, содержательно объяснить статус синтаксических запретов и ограничений на использование структурных схем.

- Выявить синтаксические категории, выполняющие текстообразующие функции, исследовать зависимость синтаксической парадигматики от способа построения текста и от его жанра.

Основные теоретические проблемы, решаемые в диссертации, связаны: 1) с построением объяснительной теории линейных ограничений в синтаксисе 2) с теорией синтаксических отношений и проблематикой неуниверсальности синтаксического членения. В работе отстаивается точка зрения о существовании топологической (линейной) структуры предложения и доказывается тезис о том, что нормативные ограничения на развертывание предложения и перестановку его составляющих отражают не операции над отдельными словоформами, но тс или иные отношения категорий плана содержания. В связи со второй проблемой, в работе отстаивается точка зрения о неуниверсальности плана выражения субъектно-предикатных отношений в языках мира и об отсутствии единых критериев подлежащности. Вместе с тем, в работе опровергается выдвинутый рядом отечественных и зарубежных ученых тезис о том, что скандинавские языки на ранней стадии своего развития не имели подлежащего или маркировали его не именительным падежом. Доказательство данных положений обусловливает теоретическую значимость диссертационного исследования для германского, общего и типологического языкознания.

Практическая значимость работы и её эвристическая ценность определяются тем, что она предлагает единообразные критерии описания синтаксических структур простого предложения и синтаксических отношений во всех древних и новых скандинавских языков. Тем самым, заполняется лакуна, сложившаяся в лингвистической практике: представители ни одного из течений и школ в языкознании не оставили полного описания скандинавского синтаксиса с позиции защищаемых ими теоретических доктрин.

Большинство работ скандинавских авторов ( в том числе, классические труды А.Торпа -Х.Фалька, М. Нюгора, Г. Индребю, Э.Вессена) ограничено фактами одного языка; их ценность в том, что они дают очерк литературной нормы одной системы - датского, шведского, норвежского, исландского языков - и/или её предыстории. С другой стороны, в работах, целью которых является реконструкция индоевропейского синтаксиса (У.Ф.Леманн, П.Хоппер и их последователи), факты скандинавских языков призваны иллюстрировать дедуктивные схемы, рассчитанные на более широкий круг языков. Выбор языкового материала при этом неизбежно оказывается произвольным. Кроме того, анализ базируется на ряде обязывающих допущений типа "линейный порядок синтаксических элементов непосредственно отражает характер субъектно-объектных отношений"; последние не выглядят безусловными и сами нуждаются в критическом осмыслении. В работах представителей порождающей грамматики (К. Платцак,

А.Хольмберг, Т.Офарли, Т.Таральдсен, Х.А.Сигурдссон) предложена модель скандинавского синтаксиса как "системы принципов и параметров". Сдвиги в порядке слов, вытеснение безличных предложений, развитие эксплетивного подлежащего, становление новых союзных слов и т.п. объясняются при этом изменением исходного набора параметров. При несомненных плюсах такого подхода, остаются и существенные огрехи: игнорируются факторы макролингвистического плана, не учитывается варьирование, создается иллюзия абсолютной жесткости грамматических норм в разные периоды существования языка; не всегда учитывается различие между системами с запретами на заполнение синтаксических позиций, системами с запретами на вакантные синтаксические позиции и системами с факультативным заполнением синтаксических позиций. Кроме того, метаязык порождающей грамматики имеет ряд минусов, что заставляет прибегать к мистифицирующим объяснениям и делать спорные допущения об изоморфизме предикатных узлов разных уровней.

Результаты работы могут найти применение (и уже частично нашли) в лекционных курсах по истории скандинавских языков, сопоставительному и сравнительно-историческому синтаксису германских языков. Кроме того, они могут быть учтены при комментировании и переводе скандинавских литературных памятников. Наконец, некоторые разделы диссертации могут быть использованы при написании синтаксической репрезентации в работах по прикладной лингвистике.

Методы исследования. В работе используются различные методы и приемы исследования: метод синхронного анализа текста, метод лингвистического эксперимента (для современных языков), метод моделирования правильных синтаксических структур, метод вычисления синтаксических альтернаций, сравнительно-исторический метод (внешняя и внутренняя реконструкция), метод параметрического описания синтаксиса. Набор параметров, значение которых проверяется в избранном круге языков, устанавливается как при помощи метода синхронной типологии (процедура конструирования синтаксических типов, охватывающих все языки мира или открытые классы языков, независимо от их генетического родства), так и на основе метода контрастивной лингвистики (процедура вывода параметров на основе материала строго заданного множества из конечного числа языков).

Автор работы не является сторонником какого-либо одного направления в рамках формальной или функциональной грамматики и не связывает себя с их программными декларациями. В связи с этим, теоретические положения, отстаиваемые в работе, как правило, доказываются, а не принимаются в качестве исходных допущений, предшествующих анализу. Автор стремится к созданию объяснительной теории синтаксиса и не стремится к полной формализации изложения. Вместе с тем, отдельные фрагменты исследования могут быть использованы для формализации обсуждаемых синтаксических явлений в прикладной лингвистике.

Материал. Непосредственным материалом работы является простое повествовательное предложение в древних и новых скандинавских языках. Понятие "скандинавские языки" имеет в работе следующий объем: а) современные литературные языки скандинавской группы германских языков — шведский, датский, норвежский, исландский, фарерский б) древнескандинавские диалекты (языки) — древнеисландский, древненорвежский, древнешведский, древнегутнийский, древнедатский в) языки скандинавских памятников переходного периода — среднешведский, средненорвежский, среднедатский, среднеисландский. Понятие "языки скандинавских памятников переходного периода" для континентальных скандинавских памятников имеет следующее хронологическое содержание: период от 1350 г. до 1600 г. Понятие "древнескандинавский язык" является обобщением для пяти языков древнейших скандинавских памятников древнеисландского, древненорвежского, древнешведского, древнегутнийского, древиедагского и основано на принятой в скандинавской традиции конвенции о том, что к моменту появления первых рукописных памятников данных языков различия между ними не превышают характер диалектных. В то же время, при анализе древнескандинавских памятников везде указывается, какой язык (диалект) они представляют. Понятие "современный норвежский язык" относится к обеим разновидностям норвежской нормы — букмолу и нюнорску — что соответствует традиции, принятой в последней академической грамматике норвежского языка.

Синтаксис других германских и индоевропейских языков (в нескольких случаях также неиндоевропейских языков) привлекается тогда, когда необходимо точнее определить статус обсуждаемых явлений в скандинавских языков в рамках того или иного типологического исчисления в языках мира. В разные периоды своего развития скандинавские языки обнаруживают типологические пересечения с языками с фиксированным и свободным порядком слов, с языками номинативного и неноминативного строя. В этих случаях мы считаем необходимым проверять модели объяснения, разработанные на материале других языков, например, древнеиндийского или современного русского. В то же время мы никоим образом не ставим себе целью последовательное описание синтаксиса данных языков или последовательное выявление всех их отличий от соответствующих фрагментов скандинавского синтаксиса.

В ряде случаев логика исследования требовала выхода за пределы простого повествовательного предложения и изучения материала других предикатных синтагм. Такая необходимость возникает в двух ситуациях: 1) при выявлении синтаксических ограничений, специфичных для простого повествовательного предложения; 2) при выводе производных синтаксических структур, источником которых служит простое предложение — общевопросительного предложения, придаточного предложения. В этой связи было принято следующее решение: линейная структура придаточного анализируется в работе, поскольку существует возможность связать построение структуры придаточного и построение структуры главного предложения с действием общих синтаксических ограничений. В то же время, структурно-семантические разряды придаточных и характер выражаемых ими значений специально не рассматриваются, поскольку их анализ выходит за рамки задач, решаемых в диссертации. Структура непредикатных групп (атрибутивной, детерминативной, посессивной и т.п.) специально не рассматривается.

В ряде случаев оказалось необходимо учесть вербальный контекст некоторых синтаксических конструкций, включающими анафорические или дейктические элементы или элементы-актуализагоры. Связь между элементарным предложением и структурой дискурса особенно существенна для анализа древнескандинавских памятников, поскольку она помогает выявить коммуникативное предназначение высказывания. Проблематика соотношения элементарного предложения и более крупных синтаксических единиц — периодов речи —в диссертации учитывается; вместе с тем. специальное описания условий сегментации изученных текстов на элементарные предложения и на периоды речи выходит за рамки данного исследования.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, четырех глав, Заключения, Списка использованной литературы и Приложения. В первой главе предложен теоретический аппарат для описания топологии синтаксических структур. Во второй главе критически оценивается вклад различных синтаксических концепций в описание явлений порядка слов в скандинавских языках и отбираются наиболее перспективные модели объяснения. Третья

глава содержит развернутое описание синтаксиса порядка слов в пяти современных скандинавских

Глава 1

Порядок слов как объект исследования: базовые идеи и инвентарь объяснений

0. Компетенция синтаксиса и лингвистическая терминология.

Синтаксис принадлежит к разделам языкознания, наиболее интенсивно разрабатывавшихся в XX в. представителями разных научных школ. Тем не менее, консенсуса о предмете синтаксиса и границах синтаксической теории по-прежнему нет, ср. обсуждение в [Кузнецов 1984: 36-43; Поливанова 1999 Реферовская 1989: 34-36; Арутюнова 1990; 449-451; Nedergaard Thomsen 1998].

В научной литературе вопрос о предмете синтаксиса ставится либо как вопрос о месте синтаксического компонента в том механизме распознавания и порождения, который принято называть грамматикой, либо как вопрос о специфике синтаксических единиц (предложения, словосочетания и т. п.) или синтаксических отношений (например, субъектно-предикатных, субъектно-объектных .отношений или отношений управления и согласования и т.п.). В первом случае принято говорить об уровневой концепции языка, во втором - об аспектной [Кузнецов 1984: 36-43] *.

Авторы большинства работ дают определения синтаксиса в рамках некоторой глобальной доктрины (грамматика Хомского, модель"Смысл =>Текст", функционализм, когнитивизм и т.п.), предположительно пригодной для описания всех языков мира, ср. [Ries 1931; Пешковский 1938: 64; Хомский 1972: 19-21, 71-74; Мельчук 1974: 207-219; Бенвенист 1974: 138-140; Теньер 1988: 22-24; Арутюнова 1990; 449-451; Anderson 1993]. Но такие определения непосредственно отвечают лишь на вопрос о задачах синтаксиса в данной доктрине, и их можно отвергнуть, отказавшись от лежащих в её основе исходных допущений. К примеру, Н.Хомский в работах разных лет настаивал на том, что роль синтаксиса состоит в построении упорядоченного дерева предложения с бинарным членением из заданного в словаре исходного набора морфологически ^охарактеризованных элементов (т.н. базовый компонент синтаксиса) [Хомский 1965; Хомский 1972]. Этот подход был опробован на материале английского языка и одновременно заявлен в качестве метода построения универсальной грамматики. Многие противники Хомского отметили, что при описании других языков информацию о согласовательных свойствах слов проще ввести в разделе морфологии [Поливанова 1999: 104], а эвристический прием ввода морфологических категорий в процессе

1 При последовательном проведении уровневого подхода к грамматике внутри каждого уровня (морфология, синтаксис) возможно выделение подуровней, например, "глубинного" и "поверхностного" синтаксиса, "глубинной" и "поверхностной" морфологии и т.д. По такому типу строятся Стандартная Теория П. Хомского и модель "Смысл=>Текст" [Хомский 1972; Мельчук 1974]. При последовательном проведении аспектного подхода внутри каждого уровня может быть выделен как "морфологический", так и "синтаксический" аспект. Такой подход порождения синтаксических деревьев удобен из-за специфических черт английского языка -малого числа морфологических показателей, жесткого порядка слов, где смежные элементы регулярно оказываются в иерархических отношениях [Nash 1985: 154; Мельчук 1974: 269-270]. Если отрицать существование морфологически неохарактеризованных элементов, часть синтаксических правил в хомскианском понимании термина становится ненужной [Nash 1985: 13]. Очевидно, что такое решение, в свою очередь, не удовлетворит тех, кто отвергнет допущение о том, что грамматические правила действуют над словами, которые имеют полный набор аффиксов и флексий и которым уже приписано некоторое значение.

Некоторые ученые предлагают отталкиваться от материала конкретных языков и подбирать для него ту теорию, которая проще и объясняет большее количество фактов. Радикальное проведение подобного подхода сводится к тезису о том, что единого определения синтаксиса нет [Поливанова 1999: 99], и что его компетенция зависит от типа языка (флексия, агглютинация, корнеизоляция, инкорпорация, фиксированный/свободный порядок слов) [Поливанова 1999: 105; Hale 1984; Anderson 1993: 69, 84, 89, 95]. В работах этого толка можно встретить эпатирующие тезисы вида "в языке К есть и морфология и синтаксис", "в языке L нет синтаксиса", "в языке М нет морфологии", так как "информацию, называемую в описании языка К "правилами синтаксиса" при описании языка L удобно дать в разделе о классах слов"2, а при описании языка М, напротив, всю информацию о классах слов вводить правилами синтаксиса3. Данный путь возводит удобство описания в ранг главного принципа грамматики, что делает перспективы общего синтаксиса туманными. ,

Остается третий путь - определить круг понятий, необходимых для общей теории синтаксиса и максимально независимых от выбора глобальной лингвистической доктрины; при данном подходе правомерно выдвинуть требование, чтобы теория синтаксиса не зависела от решения вопроса об автономности формы языка от значения, ср. дискуссию между генеративистами и структуралистами [Хомский 1962: 449, 518; Якобсон 1985: 237]. Полезным ориентиром при этом может стать сравнение синтаксиса естественных и искусственных языков.

Греческий термин oi5vxa^i<; означает "упорядоченный строй", "составление", "построение". В формальных языках, примерами которых служат языки комбинаторной логики и алгоритмические языки, под "синтаксисом" понимают совокупность правил вывода и теорем о свойствах данной аксиоматической системы [МЭ 1984: 1182-1185]. В естественных языках "синтаксисом" обычно называют совокупность правил, позволяющих строить правильные с пропагандирует С.Андерсон [Anderson 1993: 69, 80-90, 95]. Более ранние концепции критически обсуждаются в [Кузнецов 1984: 37-38].

2 Подобные утверждения нередко делают ученые, описывающие флективные языки с большим числом словоизменительных показателей (санскрит, варльпири, русский). Выражается мнение о том, что ряд языков лишен "синтаксических правил" [Kibrik 1997; 299] или "синтаксических отношений" [Kibrik 1997; 287].

3 По данному шаблону выстроена гипотеза К.Хейла о т.н. конфигурациональных языках [Hale 1984; Nash 1986: 154, 163]. К.Хейл предлагает делить языки на два класса, исходя из того, легко ли построить для них упорядоченное дерево предложения с бинарным членением. Если нет, то язык объявляется лишенным "базового компонента синтаксиса". Недостатки такого подхода к описанию предикатно-аргументных отношений обсуждаются в гл. 4. точки зрения носителя данного языка сложные объекты ("предложения", "правильно построенные синтаксические структуры"), состоящие из слов или блоков слов ("элементарных составляющих", "синтаксических групп") данного языка. Из этого видно, что общим для синтаксиса формального и естественного языков служит понятие исчисления (цепочек символов, высказываний, предикатов), опирающееся на оценку правильно/неправильно. Оценка правильно/неправильно распространяется именно на сложные синтаксические объекты, которые могут быть оценены как неправильные, даже если их элементы аномалий не содержат4. Данный факт является главным основанием в пользу признания двухуровневой природы синтаксиса; чтобы процедура порождения/распознавания правильно построенных структур работала эффективно, нужно ввести уровень элементарных составляющих, сохраняющих свою дискретность в составе сложных объектов [Harris 1963: 6]. Дискретность, т.е. принципиальная вычленимость элементов - специфическая черта синтаксиса как уровня организации естественного языка, а не свойство формализма; с помощью порождающей грамматики можно порождать не только предложения, но и любые другие структурные объекты, например слоги, морфемы или словоформы [Гладкий, Мельчук 1963: 28, 34-36]. Однако по отношению к системам с элементарными объектами меньше слова условие дискретности не соблюдается. Так, русское предложение Васька вчера поиадкусывал котлет на кухне задает целый ряд иерархических отношений (между подлежащим и сказуемым, между основным глаголом и обстоятельством времени и т.д.) и линейных отношений (данное предложение начинается с подлежащего Васька, предлог на непосредственно предшествует существительному кухня и т.д.), причем все слова данного предложения остаются его непосредственными составляющими, т.е. показывают нижний предел синтаксической членимости. Нетрудно убедиться, что сложное выражение понадкусывал, состоящее из сегментов по-, над-, кус-, ьгва-, -л, не удовлетворяет критерию дискретной вычленимости морфов. Приставка по- присоединяется слева не к корню -кус- и даже не к соседней приставке -над-, а к производящей основе надкусывать [над[кусывать]] —» [по[над[кусывать]]], нет и не может быть такого уровня организации словоформы понадкусывал, на котором две приставки по- и над- одновременно присоединяются

4 Ср. прежде всего аномальные цепочки из реально существующих слов. Н.Хомский приводит примеры, где неправильность возникает из-за нарушения линейного порядка, ср. англ. *sincerity frighten may boy the, англ. *boy the frighten may sincerity [Хомский 1972: 72]. Более отдаленное отношение к данной проблеме имеют конструкты с правильно построенными цепочками из фиктивных словарных единиц, имеющих реально представленные в данном языке грамматические показатели вроде рус. Глокая куздра штеко бодланула бокра (Л.В.ГЦерба), англ. Pirots karulize elatically или конструкты с правильно построенными цепочками из реально существующих словарных единиц, лишенными стандартной семантической интерпретации вроде англ. Colorless green ideas sleep furiously, букв. "Бесцветные зеленые идеи яростно спят" (Н.Хомский). Статус таких выражений как правильных/неправильных интуитивно неочевиден и зависит от соглашений, принимаемых в данной грамматической теории. Н.Хомский в работе 1957 г. "Синтаксические структуры" пытался с помощью таких конструктов доказать автономность формы от значения [Хомский 1962: 449, 518]. Р.О.Якобсон, критикуя Хомского со структуралистских позиций, утверждал, что любое грамматически правильное предложение осмысленно [Якобсон 1985: 237]. По нашему мнению, подобные конструкты непосредственно иллюстрируют постулат о примате грамматического значения над лексическим значением, а к обоснованию специфики синтаксиса прямого отношения не имеют. к основе *кусывать; равным образом, грамматически правильное выражение покусывал (ср. рус. Васька несильно покусывал своего хозяина) не может быть признано непосредственной составляющей выражения понадкусывал несмотря на то, что все его составные части являются морфами этого слова5. Столь же иллюзорна провозглашенная Е.Куриловичем [Курилович 1962: 35] аналогия между предложением и слогом: слог как интегральная сущность несводим к линейной последовательности экспонентов фонем, а фонемы не являются дискретными, однозначно вычленимыми, отрезками звучащей речи.

0.1. Ранги и единицы синтаксиса.

В большинстве работ, в том числе, в ранних версиях грамматики Хомского, допускается, что сложные синтаксические объекты (в традиционной грамматике называемые конструкциями) обладают нетривиальными свойствами, не выводимыми из свойств составляющих, но обусловленными функцией или значением данного класса выражений, отсюда термины вроде предикатная / атрибутивная конструкция, конструкция пассива, конструкция придаточного, посессивная конструкция, адресатиая конструкция и т.п. Вместе с тем, в некоторых концепциях необходимость выделения двух рангов в синтаксисе отрицается. Это возможно либо за счет того, что информация об элементах предложения, касающаяся их способности формировать некоторый набор "конструкций" в языке L, закладывается в определение словарных единиц данного языка (сочетаемостные ограничения, модель управления, перечень занимаемых позиций, стандартная ролевая семантика и т.д.), ср. [Адмони 1988: 147, 161; Мейе 1938: 360; Nash 1986: 13, 164], либо за счет того, что все свойства синтаксических структур в языке L выводятся из правил универсальной грамматики, ср. [Chomsky 1995; Бейлин 1997: 52-55] б. Значимость противопоставления между двух- и одноранговыми концепциями синтаксиса, ср. обзор в [ФНСАЛ 1997: 386], с нашей точки зрения, преувеличена. Расхождения между ними касаются не столько статуса синтаксических единиц, сколько соотношения между синтаксисом и морфологией. Редукционистские концепции первого типа, объявляющие синтаксические структуры проекцией морфологических или лексических ограничений языка L, предлагают рассматривать правила построения словосочетаний и предложений в разделе морфологии, а редукционистские концепции второго типа, напротив,

5 Данный пример наглядно показывает, что при рассмотрении сегментных единиц морфологии (морфов, словоформ) нельзя отвлечься от их плана содержания [Зализняк 1967: 22-33].

6 Любопытно, что редукционистские теории двух данных типов внешне имеют мало общего. Теории первого типа (т.н. концепции "автономности", ср. о них ниже в гл. 2. п. 2.5. и гл. 4. п.

4.3.) служат для обоснования специфики языков со свободным порядком слов и богатой морфологией, их авторы подчеркивали, что в таких языках элементом построения предложений служат отдельные взятые морфологически охарактеризованные слова, а группы членов предложения ("глагольная группа", "именная группа") неразвиты [Мейе 1938: 363; Nash 1986: 13, 164]. Теории первого типа имеют дескриптивную ориентации: число субстанциональных элементов предложения может быть большим, набор формальных классов слов определяется для каждого языка отдельно. Теории второго типа развиваются в рамках универсальной грамматики, их авторы постулируют существование строго ограниченного числа субстанциональных элементов ("лексических категорий"), которые трактуют как группы -"глагольная группа", "именная группа", "группа прилагательного", "предложная группа" [Chomsky, Lasnik 1993: 513], утверждается, что предложения всегда складываются из предварительно упорядоченных групп. стремятся свести всю грамматику к синтаксису. Концепций, где отрицалась бы дискретность элементарных синтаксических единиц, как будто, не существует. Вместе с тем, статус минимальных единиц синтаксиса может определяться по-разному. Большинство ученых признает минимально возможной составляющей предложения словоформу, т.е. некоторый устойчивый комплекс морфем, способный формировать осмысленное сообщение в изолированном употреблении и линейно не разложимый на меньшие компоненты, обладающие указанным свойством7 [Мельчук 1997: 158]. С.Андерсон учитывает в качестве синтаксических элементов также клитики, которые он трактует как значащие элементы, переходные между морфемами, т.е. минимальными значащими единицами и словоформами [Anderson 1993: 76-81]. В рамках морфологической теории В.А.Плунгян выделяет еще большее количество промежуточных ступеней, постулируя наличие "линейно-синтагматического континуума" между между словоформой и аффиксальной морфемой [Плунгян 2000: 32-34]. Представляется, что для большинства областей синтаксиса представление о континууме значимых единиц не нужно. В настоящей работе мы, в соответствии с традиционной точкой зрения, везде признаем минимальной единицей синтаксиса словоформу, а не морфему8 и соответственно, трактуем сентенциальные клитики и частицы (ср. рус. ли, же, не, дат. ikke, дрисл. nú, дрдат. tha и т.д.) как словоформы, если они занимают некоторую позицию в линейной или иерархической структуре предложения.

Для целей данной работы редукция грамматики к единственному компоненту, будь то синтаксис или морфология, не нужна, поэтому мы при описании конкретных языков признаем реальность "конструкций" и символически записываем их в виде структурных схем типа Nnom -V fin - Nacc, V|ink - Pred и т.п9. По соглашению, все синтаксические единицы, как элементарные,

7 Данный критерий, впрочем, является слишком сильным, что побуждает И.А.Мельчука допустить разные степени коммуникативной самостоятельности словоформ и выделять разные степени "автономности", т.е. способности к самостоятельному употреблению. Так, в русском примере Профессор читает газету все три словоформы признаются "сильно автономными", поскольку они могут формировать однословные сообщения (ср. Что делает профессор ? -Читает.), а в его французском соответствии фр. Le professeur lit un journal такому критерию удовлетворяют лишь обе ИГ, в то время как глагол Ht "читает" признается "слабо автономным", как "остаток от полного высказывания после вычитания из него всех сильно автономных знаков" [Мельчук 1997: 160, ср. Бенвенист 1974: 134]. Нетрудно заметить, что критерий "слабой автономности" основан на допущении о том, что все элементы "полных высказываний" принадлежат одному уровню, а такое знание, вопреки И.А.Мельчуку, может быть получено только путем синтаксического анализа, т.е. построения дерева предложения, а не путем перебора "полных высказываний" как синтагматических объектов.

8 Ср. "слово выступает как морфологическая единица соотносительно с морфемой, но как синтаксическая единица соотносительно с предложением,., синтаксис представляет собой средний грамматический ярус, к компетенции которого относится исследования слова в его отношении к единицам высшего порядка и исследование предложения —в отношении к единицам низшего порядка" [Кузнецов 1984: 38].

9 О понятии "структурная схема" в русской грамматической традиции см. [Грамматика 1970:544545]. Следует иметь в виду, что структурная схема в цитированном издании отождествляется с формой конкретного предложения как "самостоятельной синтаксической единицей сообщения", а грамматическим значением конкретного предложения называется общее значение "предикативности". В нашей работе структурная схема выделяется не только у конкретных предложений, но и у классов предложений, а грамматическим значением мы признаем общее таксономическое значение данного типа предикации, например, значение "состояния, так и сложные, трактуются нами как двусторонние. Планом выражения элементарных синтаксических единиц мы признаем словоформы и группы словоформ, занимающих единую позицию в дереве предложения, а планом содержания - те необходимые для построения предложения категории, которые они в данной позиции выражают, например "подлежащее", "прямое дополнение" и т.д. Планом выражения сложных синтаксических единиц мы признаем структуры определенного вида - "предложения", "именные группы" и т.д., а планом содержания

- таксономическое предикатное или термовое значение, например "действие", "состояние", "агенс", "адресат" и т.д. В редукционистских концепциях (ср. грамматика Хомского) вопрос о значении синтаксических выражений заменяется вопросом об их категориальной маркировке (ср. ниже гл. 1,

§ 2.1), единицы синтаксиса трактуются как односторонние сущности.

Термин "уровень" в синтаксической литературе обычно используется не для изучения соотношения элементарных и сложных единиц, но для изучения отношения синонимии или близости предложений; имеющих разную внутреннюю форму, например, рус. у него есть дом и он имеет дом, англ. John built the house и The house is built by John. Для описания преобразований, связывающих между собой подобные предложения, Н.Хомский ввел понятие глубинной структуры [Хомский 1972], которое нашло применение в отечественной лингвистике [Падучева 1974: 14-36]. Обычно глубинная структура понимается как инвариант относительно всего множества синтаксических преобразований предложения, ср. однако возражения, выдвинутые против этой точки зрения в [Падучева 1974: 23]ш. Допущение о наличии языка глубинных структур необязательно; в последних версиях грамматики Хомского его нет (см. гл.

2, § 6.3.). В настоящей работе представление о глубинной структуре как особом уровне синтаксиса не используется.

0.2. Аспекты и области синтаксиса.

Выделяются три основных аспекта синтаксиса по типу отношений между единицами: иерархические отношения, линейные отношения и отношения части и целого (полноты/неполноты). Линейным отношениям в настоящей работе отведены главы и 3, иерархические отношения и отношения части и целого анализируются в гл. 4. настоящей работы. Некоторые авторы резервируют термин "синтаксические отношения" только для иерархических отношений, ср. [Kibrik 1997; 287] и гл.

§ 2; в нашей работе такая терминологическая конвенция не принимается и все языковые механизмы, регулирующие отношения линейного порядка элементов и необходимости их эксплицитного наличия/отсутствия считаются собственно синтаксическими. Данные механизмы носят запретительный характер [Ross 1967], блокируют появление структур определенного вида и могут быть названы синтаксическими ограничениями (constraints, conditions). ограниченного единственным актанта", "посессивное отношение между двумя актантами”, "действие, затрагивающее три актанта, один из которых имеет значение адресата" и т.п.

10 Следует заметить, что понятие синонимии предложений, используемое для обоснования понятия глубинной структуры Е.В.Падучевой, само существенно опирается на презумпцию существования уровня, на котором происходит отождествление смыслов предложений, имеющих разный состав и /или порядок элементов.

Понятие синтаксического ограничения является краеугольным камнем любой теории синтаксиса, понимаемого как процедура исчисления сложных объектов, складывающихся из дискретных элементов. Понятие грамматического как регулярного и обязательного11, необходимое для адекватного описания грамматических значений и значений морфологических категорий, ср. [Якобсон 1985: 233-234; Зализняк 1967: 25; Плунгян 1994: 151], для описания синтаксических явлений - слишком слабое средство, что показано ниже в гл. 1. При выделении синтаксических категорий12 критерий грамматическое = обязательное уместен; можно постулировать категорию "синтаксического наклонения", принимающую значения "сообщение", "вопрос", "императив", "восклицание", и доказывать, что она присуща предложению англ. John often kisses Магу в силу того, что любое законченное предложение английского языка является сообщением или вопросом или императивом или восклицанием. Однако описать за счет введения новых категорий запрет на вставку в вышеназванном предложении обстоятельства often между финитным глаголом kisses и прямым дополнением Магу не удается. Если изучать множество линейных перестановок элементов данного предложения, сохраняющих смысл "Джон часто целует Мэри", то окажется, что одной аномальной комбинации *John kisses often Магу соответствует более одной грамматичной, ср. John often kisses Mary, John kisses Mary often. Отсюда следует, что критерий обязательности по отношению к форме сложного синтаксического выражения не всегда проходит: наличие запрета на некоторое сочетание элементов не означает, что лишь одно сочетание тех же элементов будет правильным. В свою очередь, чисто формальная модель грамматики как системы запретов не годится для морфологии, так как игнорирует проблему грамматического значения. Тем самым, морфология и категориальная грамматика, с одной стороны, и теоретический синтаксис, с другой, опираются на разные критерии грамматической правильности.

Иногда против представления о синтаксисе как системе нормативных запретов выдвигают тот довод, что при перестановке элементов некоторого предложения или их опущении порой возникают грамматичные предложения [Поливанова 1999: 100]. Это недоразумение: понятие грамматического запрета должно применяться для отсева неправильно построенных структур, а не для доказательства того, что данная цепочка элементов является единственно возможной. Исследователи древних и младописьменных языков часто выдвигают иное возражение: степень кодификации языков мира различна, в условиях отсутствия или слабости национальной письменной литературной нормы речевые произведения обычно оцениваются не по бинарной схеме "да/нет", а по градуированной шкале вида "хорошо -приемлемо - менее приемлемо", где жестких запретов нет. Но и в этом случае синтаксические ограничения можно выявить путем изучения узуса или корпуса текстов данного языка; данная процедура, разумеется, трудоемка технически, так как требует статистического анализа и

11 См. эксплицитное определение критериев обязательности и регулярности в [Зализняк 1967:

25].

12 Выделение синтаксических категорий имеет давнюю традицию, см. [Пешковский 1938: 5961]. объяснения причин, по которым некоторые комбинации элементов имеют ничтожно малую частотность.

Все теоретики признают, что синтаксис должен изучать правила построения сложных объектов, однако в вопросе об основной единице мнения расходятся. А.М.Пешковский определял синтаксис как "отдел грамматики, в котором изучаются формы словосочетаний" [Пешковский 1938: 62-66]. Другие авторы признают теории словосочетания и предложения подразделами синтаксиса, ср. [Арутюнова 1990: 448-449; Кузнецов 1984: 39]. Некоторые представители грамматического редукционизма, как отмечено выше, объявляют основной единицей синтаксиса слово (словоформу), но оговаривают, что такой подход годится не для любого языка [Мейе 1938: 360; Nash 1986: 13, 164]. Напротив, основоположники европейского структурализма (Е.Курилович, Э.Бенвенист, П.Дидериксен) считали основной единицей синтаксиса элементарное, т.е. независимое монопредикатное предложение и отмечали особый статус предложения как максимальной единицы языка и минимальной единицы речи, обладающей предикативностью, т.е. соотнесенной с внеязыковой действительностью [Бенвенист 1974: 138-139], ср. [Реферовская 1989: 36]. Е.Курилович и П.Дидериксен особо настаивали на том, что законченное предложение является замкнутой структурой и не может выступать в качестве элемента другой структуры [Курилович 1962; Diderichsen 1976]; при таком подходе им, естественно, пришлось делать специальную оговорку о том, что части сложноподчиненного предложения структурной замкнутостью не обладают.

Стремясь обосновать специфику предложения, Э.Бенвенист писал, что в отличие от "фонемы, морфемы и слова (лексемы)", имеющих "дистрибуцию на своем уровне и употребление на высшем", "для предложений не существует ни законов дистрибуции, ни законов употребления" [Бенвенист 1974: 139]. Он утверждал также, что предложение "не составляет класса различимых единиц", что все типы предложений сводятся к одному - "предложению с предикативностью" и что "разных видов предикации не существует". Эти положения Бенвениста очевидно неприемлемы. Чтобы объяснить воспроизводство предложений в любом языке, нужно изучать их форму и понять запреты, накладывающиеся на их дистрибуцию; так, в руском языке структурная схема Ndatpcrs - Viink - Pred, ср. рус. ему было весело, предполагает, что позиция Ndat pers занята одушевленным существительным. Чтобы понять значение предложения рус. мне было весело, нужно, кроме того, отвергнуть тезис о том, что разных видов предикации не существуют и выделять разновидности предикации, различающих предложения вроде рус. ему весело, он веселый, он веселится, что задолго до появления обсуждаемой работы Бенвениста (1962 г.) было сделано Л.В.Щербой [Щерба 1974: 90] - статья Л.В.Щербы вышла в 1928 г. Данная иллюстрация показывает, что помимо конкретных, актуализованных в речи, предложений, разбором которых предлагал ограничиться Бенвенист, необходимо изучать абстрактные предложения как грамматические шаблоны, порождаемые по определенным правилам: в отечественной лингвистике это было впервые последовательно сделано в вышедшем под редакцией Н.Ю.Шведовой труде [Грамматика 1970: 541-595], где было создано исчисление структурных схем русских предложений и обосновано понятие парадигмы предложения как совокупности его форм.13

Во многих работах последней трети XX в. теорию актуализованных предложений предлагали считать особым разделом языкознания. Н.Д.Арутюнова называет его "синтаксисом текста" [Арутюнова 1990: 449], а С.Н.Кузнецов - "дискурсивной грамматикой" [Кузнецов 1984: 38]. Все авторы согласны с тем, что отдельное актуализованное предложение - минимальная единица сегментации речи, иерархически подчиненная более крупной единице сегментации -сверхфразовому единству. В том же разделе предлагается изучать особенности законченных речевых произведений, т.е. устных и письменных текстов.

Между синтаксисом языка и синтаксисом текста есть область пересечения. Большинство авторов исходит из того, что все тексты характеризуются двойной членимостью как на предложения, так и на сверхфразовые единства [Danes 1974]. Эта точка зрения может быть названа гипотезой об универсальности синтаксического членения. Противоположная ей гипотеза о неуниверсальности синтаксического членения, обсуждаемая ниже в гл.4., раздел 4.2., утверждает, что в бесписьменных и младописьменных языках сверхфразовые единства не всегда эксплицитно членятся на элементарные предложения и что феномен двойного членения текста возникает в результате длительного воздействия письменной традиции. Умеренные сторонники этого взгляда ограничиваются требованием признать соотносительность предложений и сверхфразовых единств [Сильман 1967; Реферовская 1989: 35], а радикальные настаивают на том, что сверхфразовые единства в бесписьменных и младописьменных языках обладают большим числом формальных признаков, нежели предложения [Кузьменко 1991; Гурочкина 1991]. В теоретическом плане это равносильно требованию признать полипредикатные комплексы более базовой единицей синтаксиса, чем монопредикатные. В наших статьях [Циммерлинг 1993; Циммерлинг 1999] мы обсуждали плюсы такого подхода. Однако проведенное исследование показало, что исчисление элементарных предложений может быть успешно построено и для языка младописьменных древнескандинавских памятников, где основной единицей сегментации служит сверхфразовое единство. В этой связи мы более не считаем необходимым пересматривать соотношение синтаксиса языка и синтаксиса текста и постулировать существование языковых единиц больше предложения. В то же время, целесообразно признать соотносительность предложений как единиц построения и сверхфразовых единств как единиц сегментации и изучать его как фактор порождения предложений, что сделано в гл. 4.

13 Термин "парадигма предложения" иногда используется в литературе не только по отношению к множеству преобразований форм конкретного предложения, сохраняющих тождество его структурной схемы (ср. рус. мне холодно, мне было холодно, мне будет холодно, мне должно быть холодно и т.д.), но и по отношению к множеству структурных схем, исчерпывающему правильные типы предложений в языке. Синтаксическая парадигматика в этом значении термина сводится к анализу регулярных соответствий между обобщенной предикатной семантикой класса предложений и структурной схемой и условий их воспроизводства, например, условий воспроизводства эргативной и номинативной конструкции в некотором языке. См. ниже гл. 4.

В последние десятилетия языковые механизмы интенсивно исследуются в плане соответствия когнитивным, ср. обзор современной литературы в [ФНСАЛ 1997: 276- 389]. Авторы, настаивающие на то, что форма языка мотивирована внеязыковой действительностью, нередко говорят о том, что язык кодирует, т.е. воплощает те или иные понятийные и когнитивные категории и/или свойства денотативной ситуации. Понятие кодирования неспецифично для синтаксиса, но оно может найти себе применение в моделях, признающих двусторонний характер синтаксических единиц. В настоящей работе термин "кодирование" используется не для описания любого соответствия между планом содержания и планом выражения языковых единиц, а для характеристики 1) механизмов, порождающих классы предложений и регулярно воспроизводящих некоторое устойчивое соотношение между предикатной семантикой и структурной схемой; 2) замкнутых подсистем синтаксиса (порядок элементов предложения, предикатно-аргументные отношения).

Итак, синтаксис естественного языка строится как процедура исчисления сложных структурных объектов, складывающихся из дискретных языковых единиц. Минимальной синтаксической единицей является словоформа. Условие дискретности элементарных единиц не всегда соблюдаются на других уровнях организации языка.

Максимальной единицей синтаксиса служит предложение, изучаемое в двух основных аспектах: как конкретная единица и как член класса единиц. В компетенцию синтаксической теории входит изучение всех аспектов, касающихся линейного развертывания, иерархической организации и отношений типа часть - целое, устанавливающихся внутри предложения, а также изучение всех факторов порождения классов предложений, в том числе, анализ соотношения предложений и сверхфразовых единств, предложений и групп меньше предложения, а также анализ регулярных соответствий между структурными схемами классов предложений и сущностями плана содержания.

Специфическим для синтаксиса является понятие грамматического запрета. Порождение конкретных предложений и воспроизводство классов предложений обеспечивается системой запретов. Понятия грамматически правильного как обязательного для синтаксической парадигматики недостаточно. И наоборот, чисто формальная модель грамматики как системы запретов не годится для морфологии, так как игнорирует проблему грамматического значения. Данный факт служит серьезным аргументом против редукционистских концепций грамматики, сводящих порождающее/ распознающее устройство либо только к синтаксису, либо только к морфологии и отрицающих двухуровневую организацию синтаксиса.

1. Линейный и структурный порядок.

1.1. Синтаксические и асинтаксические сообщения. Линейная упорядоченность -фундаментальное свойство естественного языка. Без двухместного отношения "X до/ после У-а" или "X следует за У-м" или "X непосредственно предшествует У-у/следует за У-м" построение синтаксической структуры невозможно. Сделанная оговорка выглядит схоластической, так как в устной коммуникации слушающий редко подвергает сомнению, что воспринимаемая им последовательность слов, например, Кот любит молоко, однозначно упорядочена во времени и совпадает с той последовательностью, в которой эти слова расположил говорящий: допущение о том, что пространство высказывания для говорящего и всех потенциальных слушателей едино, обычно предшествует анализу информации, а не служит его итогом. При работе с письменным текстом данное допущение уже нетривиально, так как заранее неизвестно, что данная последовательность знаков имеет коммуникативное предназначение и является записью звучащей речи. Композиция из морфологически охарактеризованных словоформ может формировать осмысленное сообщение, не обладая синтаксической организацией. Пример нелинейной композиции из словоформ естественного языка, по мнению О.А.Смирницкой, дают германские надписи старшими рунами [Смирницкая 1990], см. ниже гл. 2, раздел 4. Историк языка не защищен от опасности столкнуться с асинтаксическими текстами из общеязыковых знаков. В то же время, для первых рукописных памятников скандинавских языков вероятность этого невелика, так как есть доказательства коммуникативности жанров, которые они представляют (нарративная и юридическая проза). В дальнейшем наличие линейного порядка для обсуждаемых в диссертации письменных текстов специально оговариваться не будет.

1.1.1. Базовые термины. Хотя термин "порядок слов" является традиционным, в него порой вкладывают весьма различное содержание. По В.Г.Гаку, "порядок слов - определенное расположение слов в предложении или синтаксической группе"[ЛЭ 1990: 388]. Из данного определения неясно, подразумеваются ли под "словами в предложении" словоформы как таковые, или же классы слов, которые они представляют. Представление о том, что порядок словоформ характеризует преимущественно или исключительно ось синтагматики, является довольно распространенным. Между тем Е.В.Падучева полагает, что порядок слов и интонация "фиксированы в предложении, а не только в высказывании" [Падучева 1985: 39], а И.А.Мельчук убежден, что теория порядка слов как словоформ вообще невозможна, так как "сначала словоформы упорядочиваются в группы (= "члены предложения"), а в пределах простого предложения упорядочиваются уже эти последние" [Мельчук 1995: 274]. Поскольку И.А.Мельчук исходит из того, что механизмы расстановки словоформ действуют в несколько шагов, он отрицает, что структура предложения создает фиксированные места для слов разных синтаксических классов. Такой вывод тесно связан с выделением разных уровней синтаксической репрезентации. Напротив, в негенеративный концепции П.Дидериксена делается прямо обратное предположение, о том, что место элемента может быть установлено не только по отношению к месту другого элемента, но и по отношению к границам синтаксической структуры [Б1<1епс118еп 1946]. Дидериксен и его последователи доказывают, что алгоритм развертывания синтаксических категорий является внутренним свойством предложения - его "линейной" или "позиционной" структурой, отличной от реляционной структуры, т.е. дерева зависимостей [Кузнецов 1984; Heltoft, Hansen 1994]. Сходная гипотеза выдвигается Дж. Гринбергом [Гринберг 1963/1970], который в отличие от Дидериксена, принимает в расчет места не всех категорий, но лишь трех - Субъекта, Объекта и Финитного глагола; если теория Дидериксена имеет узкую эмпирическую базу и применяется в основном для описания близкородственных скандинавских языков, то теория Гринберга рассчитана на типологическое описание языков мира независимо от их родства.

Состоятельность концепций Гринберга и Дидериксена ставит под сомнение С.К.Шаумян, так как "к грамматическому значению нельзя прийти путем изучения линейных перестановок" [Shaumyan 1987]. На первый взгляд, расхождения в трактовке понятия порядка слов отражают лишь особенности разных общелингвистических концепций: действительно, грань между "предложением" и "высказыванием", "реляционной" и "позиционной" структурой может проводиться по разному, в зависимости от принятой терминологической конвенции. В то же время, теории с разной аксиоматикой могут предлагать идентичные решения: так, вывод об автономности механизмов линеаризации от механизмов, выстраивающих дерево зависимостей, делается в теории Дидериксена и теории Управления и Связывания Н.Хомского на основе совершенно различных исходных допущений (см. подробнее раздел 3.) Поэтому обзор теорий порядка слов стоит начать с базовых идей, а не с лингвофилософских деклараций.

Работы, посвященные разным аспектам словопорядка, фактически представляют смежные области исследования. Принципиальными служат два признака, дающие матрицу из двух столбцов: 1) изучается ли порядок слов на уровне речи или на уровне языка ? 2) изучается ли порядок слов в рамках определенной синтаксической структуры ?

Синтагматика ; Парадигматика

Развертывание произвольной цепочки : . .R. В

Развертывание синтаксической структуры С W

На синтагматическом уровне внутренний параметр сообщения - порядок словоформ внутри данной цепочки - сопоставляется с внешними параметрами речевой ситуации (теории типов А и С). На парадигматическом уровне порядок словоформ изучается в связи с линейными преобразованиями, сохраняющими тождество смысла (теории типа В) или тождество синтаксической структуры (теории типа Б); при этом оценивается грамматичность, т.е. степень допустимости/уместности тех или иных порядков словоформ, в частном случае - наличие запретов на те или иные порядки. Наиболее популярны теории А и Б, однако теории В и С, по-видимому, тоже логически непротиворечивы.

Если произвольную последовательность словоформ изучать прежде всего как фрагмент языкового сообщения, то есть на уровне речи, то порядок словоформ естественно сопоставить с последовательностью событий или с порядком поступления информации (теория А). При совпадении денотативной последовательности с её языковым представлением иногда говорят об "иконичности" синтаксиса, ср. название сборника [Iconicity in Syntax 1986]. В принципе, соотношение денотативного и синтаксического времени можно исследовать и в рамках более крупного речевого произведения — связного текста (теория В), но это сопряжено с трудностями, поскольку развертывание текста обеспечивается сигналами, указывающими на повторяемость информации и на логические связи высказываний. Такие сигналы часто ассоциируются со служебными словами, например, "вот", тут", "потом", "вдруг"; сферой действия таких слов служит референтная ситуация, соотнесенная не с одним, а с несколькими высказываниями. Дистрибуция коннективных сигналов в тексте и во фразе - вполне законная задача исследования. При теории А в центре внимания - когнитивные, а при теории В -текстообразующие (дискурсивные) функции порядка слов. Все же отнесение дискурсивных сигналов к парадигматике спорно, так как оно зиждется на постулате о существовании уровня репрезентации с единицей больше предложения - сверхфразовых единств. Хотя теория сверхфразовых единств сделала большой шаг вперед, ср. [Сильман 1967], [Ван Дейк 1989], полностью сложившейся её признать пока нельзя.

Развертывание синтаксической структуры более естественно изучать на уровне парадигматики, в соответствии с ограничениями на альтернативное расположение составляющих (теория D). В то же время на уровне синтагматики можно изучать распределение компонентов смысла по длине синтаксической структуры (теория С)14. Если под "смыслом" понимать коммуникативную перспективу высказывания, то "компонентами смысла" будут коммуникативно охарактеризованные составляющие - тема, рема, фокус контраста и т.д., что предполагает анализ В.Г.Адмони [Адмони 1988: 136]. Однако такой подход не является единственно возможным - коммуникативные составляющие можно анализировать и как чисто формальные [Фаулер 1997], и как двусторонние единицы [Янко 1999]. Теория С навязывает предвзятое представление о порядке обработки информации в дискурсе: вначале якобы декодируется лексико-синтаксическая структура предложения, а затем происходит его спецификация в акте произнесения (на данной стадии вводится информация о коммуникативных статусах слов).15 Теории В и С можно назвать конструктивными: они работают при условии, что синтаксические объекты имеют указанную природу и опираются на обязывающие постулаты о принципах сегментации речи: напротив, теории А и D можно назвать глобальными: они не выдвигают предварительных условий об устройстве своего объекта. По нашему мнению, теории В и С реально востребованы лишь в рамках лингвистики текста, в то время как теории А и D важны для синтаксиса языка.

1.2. Топология предложения и топология групп. Описание порядка слов в границах предложения, и шире - топология синтаксических структур - главная, но не единственная

14 В книге В.Д.Адмони для данного аспекта порядка слов вводится термин "батизматические отношения в синтаксисе" [Адмони 1988: 194-205].

15 Такой порядок обработки информации предполагает также, что анализ связного текста начинается с разбивки на предложения, и что текст при любых условиях эксплицитно членится на элементарные предложения. задача теории порядка слов; линейный порядок можно изучать и как план выражения тех или иных синтаксических отношений, независимо от свойств синтаксического целого. При таком подходе основной акцент переносится на поиск бинарных групп вида определяющее / определяемое и изучение условий их развертывания [Теньер 1988: 36; Гринберг 1963]; ср. [Мельчук 1995: 277]. Поверхностно-синтаксические отношения между элементами мотивированы иерархией лексической вершины (англ. head) и зависимого слова (англ. complement). Л.Теньер противопоставлял группы "с левым развертыванием" (в англоязычной традиции - параметр complement —> head, left branching) и "правым развертыванием" (параметр head —> complement, right branching).Более тонкая классификация поверхностно-синтаксических отношений дается в работе И.А.Мельчука, который выделяет три случая: (1) положение лексической вершины, и положение зависимого слова фиксированы. Ср. группы "предлог —> существительное" в русском языке: на стол / на красивый стол / на стол брата. (2) Задано направление развертывания зависимого слова, но не его место в группе. Ср. рус. Автобус на Петербург фирмы "Финнорд" ~ Автобус фирмы "Финнорд" на Петербург. (3) Направление развертывания не задано. Ср. группы "сказуемое - > подлежащее" и "сказуемое —» обстоятельство" в русском языке (подробнее см. раздел 6. 6.). Правила типа (1) являются локальными и бесконтекстными. Правила типа (2) - их И.А.Мельчук называет "квазилокальными" - требуют для упорядочения А —» В рассмотрения всех других групп, которые могут зависеть от А, например А —» Z, А —» W, и определения порядка В. Z, В. W. Правила типа (3) являются, по И.А.Мельчуку, "глобальными", так как они требуют для упорядочения А —» В рассмотрения всей фразы [Мельчук 1995: 278].

Переход от локальных правил к глобальным представляет собой нетривиальную задачу, которая в рамках различных концепций решается по-разному. В концепции Дж. Гринберга порядок развертывания категорий предложения (SOV, VSO, SOV) выводится из данных о развертывании локальных групп типа OV ~ VS на основе индуктивных обобщений (см. подробнее гл. 2, раздел 4.), а в позднем формализме Хомского выдвигается гипотеза об изоморфности всех полных составляющих - к позициям вершины (head) и зависимого слова (complement) из априорных соображений добавляется позиция высшего фразового зависимого (Specifier, Spec), см. подробнее ниже раздел гл. 2, раздел 6.4. Последователями Хомского создана также общая теория отношений между элементами речевой цепи, где последовательно вводятся понятия иерархии (= "доминации"), структурного приоритета и управления (см. ниже гл. 2., раздел 6.5.).

1.3. Принципы и правила расстановки словоформ. Для анализа линейных отношений важно, рассматривается ли порядок словоформ как проекция древесной структуры предложения, или как план выражения тех или иных сущностей плана содержания (предикатноаргументных отношений, семантических категорий и т.д.). Хотя названные подходы не являются полностью взаимоисключающими, целесообразно рассмотреть отдельно гипотезы и методы описания, преимущественно связанные с первым из них (1.3 -1.8.) и премущественно связанные со вторым из них (2.1.-2.6.).

1.3.1. Принципы-предпочтения. Критерий проективности. Ключевым понятием топологии предложения является предсказуемость порядка словоформ. Расстановка синтаксических элементов обеспечивается либо (а) правилами порождения, либо ((3) принципами селекции. Правила порождения лингвоспецифичны: они опираются на нормативные запреты, действующие в данном языке L. Принципы селекции цепочек словоформ можно задать как в грамматике языка L (по данному пути идет модель Смысл <=> Текст), так и в универсальной грамматике (путь, избранный в позднем формализме Хомского). Различаются принципы-предпочтения и принципы-ограничения (conditions, constraints). Принципы-предпочтения могут носить как формальный, так и смешанный характер, принципы-ограничения носят формальный характер. Главный принцип-предпочтение известен под названием критерия проективности. Критерию проективности отвечают высказывания без разрывных составляющих, и соответственно, без наложения линий поверхностно-синтаксических связей от главного слова к зависимому. Однако критерий проективности, как все принципы-предпочтения, дает лишь разбиение высказываний языка L на проективные и непроективные, но не запрещает последние. Правда, при анализе по непосредственным составляющим (и всех теориях, его использующих, включая ранний и поздний варианты доктрины Хомского) разрывные составляющие игнорируются и принимается презумпция, что дерево составляющих всегда развертывается проективно. Эмпирическое основание для данного упрощения в том, что проективные конструкции в европейских языках нового времени составляют ядро, т.е. наиболее важную часть языка, в то время как непроективные конструкции можно объяснять, вводя специальные контрправила, т.е выводя их из проективных конструкций на основе правил преобразования. Критики метода анализа по непосредственным составляющим, получившего особое распространение в англоязычной лингвистике, неоднократно обращали внимание на то, что он мотивирован специфическими свойствами английского языка, благоприятствующего иерархическим отношениям между смежными элементами в речевой цепи [Мельчук 1974; Кузнецов 1984; Никуличева 1997]. Вместе с тем, А.В. Гладкий и И.А.Мельчук признают, что непроективные конструкции не редкость и в английском языке16. Систематическое отступление от принципа проективности знаменует т.н. закон Ваккернагеля, действующий в ряде древних и новых индоевропейских языков (см. ниже гл. 2, раздел 5). Весьма вероятно, что преобладание проективных конструкций в парадигматике и проективных высказываний в синтагматике - не просто статистический феномен, а показатель культурного состояния языка. А.А.Зализняк отмечает тенденцию к ограничению непроективных словопорядков в истории русского языка в результате давления письменной книжной нормы [Зализняк 1995: 172]. Не исключено, что та же тенденция действовала и в истории скандинавских языков.

Таким образом, критерий проективности трудно интерпретировать как глобальное правило в терминах модели Смысл <=> Текст. В то же время, возможна ситуация, когда в языке L есть только один способ упорядочения компонентов бинарных групп определенного вида,

16 Ср. их пример A theorem is stated, which describes the properties of this function [Гладкий, Мельчук 1969: 96], ср. также [Melcuk, Percov 1987: -186] например, глагол + постверб, а альтернативный способ (контактное/ дистантное размещение) запрещен либо нетипичен. В этом случае, видимо, допустимо говорить о "принципе катенации" и "рамочном принципе" как о топологических тенденциях языка L [Никуличева 1997: 18]. Очевидно, что при таком подходе различие между лингвоспецифическим правилом и лингвоспецифическим принципом несущественно: принцип легко переформулировать в виде правила, если ввести запрет на альтернативный порядок.

1.3.2. Принципы-ограничения. Данное понятие было введено в аппарат синтаксической теории сравнительно недавно; пионерами здесь являются Дж. Росс и Н.Хомский [Ross 1967; Chomsky 1973]. В основу положена идея о том, что правила преобразования синтаксических структур (= трансформации) действуют в рамках универсальных топологических ограничений, блокирующих некоторые типы непроективных конструкций. Первоначально Дж.Росс сформулировал четыре ограничения: (а) Ограничение сложной именной группы (Complex NP Constraint) (^Ограничение сочинительной конструкции (Coordinate Structure Constraint), (у) Ограничение на левое ветвление (Left Branching Constraint), (5) Ограничение сентенциального подлежащего (Sentential Subject Constraint). Проверим постулаты Росса на материале скандинавского языка, допускающего наибольшее число альтернаций - исландского.

Ограничение (а) блокирует вынесение какой-либо части из предложения, являющегося дополнением доминирующей именной группы с лексической вершиной в виде существительно го. ,j. Англ. *[ NP who] do you believe [the rumors [s that Bill sawt]]17 , производное от гипотетической проективной последовательности *You believe fNP the rumors] [s that ©ill; saw who]]?

Исл. *|м> hvern| triidu |kvittunum [s at Bragi sa]| производное от гипотетической проективной последовательности *Truftu [м> kvillunumj [s ad Bragi sa hvern]] ?

Ограничение ((3) блокирует вынесение конъюнктов и их частей из сочинительной конструкции. * Англ. *[Np what] was John eating beans] and производное от *John was eating

Ni. [ \}> beans] and what]] .’ : ^ ^. ; Щ Г ^ . . "" " 'l*;: г

Щ 1IJ 11|- ::iip ill I- И W v If * .'|l: Щ |i| Щь

§*■ i

§: ,;*■■■ в S.W .|||. I s :: Исл, *SNi> hva5] bordadi Jon [np[np baun] og] производное от *5.Jombordadibpb# baun] oghvad]] ? 1

Ограничение (у) блокирует вынесение из именной группы другой именной группы, определяющей первую именную группу слева.

Англ. *[NI, whose] did you buy [N1>| KPbook] ? производное от *You bought [N)> whose book J? u Исл. *[ да hvers] keyptirdu Ьд> Imp bok]'} производное от [Hvers bok] keyptir5u ? 4

17 Пустой символобозначает место элемента на начальной стадии порождения предложения.

18 В русском языке, как отмечает Дж.Бейлин, данное ограничение не действует, ср. альтернации: Чью книгу ты читал —> чью ты читал книгу [Бейлин 1997: 28].

Ограничение (8) блокирует вынесение элемента из зависимого предложения, занимающего в главном предложении позицию подлежащего, а Дш.1. *|NI>\vhat| |N|.[s that John will eat 1] is possible ? производное от *¡N1. [s that John will eat what J is jjbssibfe ]

§(■ I ¡ .

Исл. * [NphvaS] • s á® Jón bordadiJ] er hasgt ? производное oí» *|;M, |s a5 JónsborSadi hvÉ5 ] Я hsegf ? ]i;í '* : ®t ! ::ВД!: ; :™r ® -. . . .

Принципы Росса имеют тот недостаток, что они содержат слишком много информации о синтаксической конфигурации. Кроме того, они оставляют противникам понятия глубинной структуры возможность считать, что подлинная причина недопустимости соответствующих структур - в невозможности реализации деривационных конструктов типа англ. *that Bill saw who, исл. *ad Bragi sé hvern на поверхностном уровне. В 1970-1980 гг. Н.Хомскому и его сторонникам удалось устранить эти недостатки, что бесспорно является интеллектуальным достижением. Вместо множества лингвоспецифических трансформаций вводится единственная операция передвижения произвольного элемента вверх по дереву составляющих, a-movement (символ a означает здесь: "произвольная синтаксическая категория"), а условия применения данной операции регулируются принципами, ограничивающими сферу действия или "дальность" передвижения. Первоначально предлагались формулировки, ограничивающие длину передвижения рамками одного предложения, но они явно неадекватны даже для английского языка, ср. контрпримеры с вынесением вопросительного слова: англ. Who do you think |swill come]? .(■ T; f i "f. * ' *r исл. liver heldiirdu |s.i’ctur komiO] ? ! англ. Whom do you believe [s John to love | ? исл. Iivernheldurdu [s.Jónelska|?

Тем самым, объяснительная сила принципов-ограничений определяется не только тем, что они запрещают неграмматические порядки слов, но и тем, что они разрешают грамматически правильные порядки слов в любом языке L. В большей степени данным задачам соответствует т.н. принцип прилегания (Subjacency Condition), по которому трансформация действует только внутри одного узла (синтаксической группы, поддерева составляющих) или двух смежных узлов.

Принцип прилегания: Ни одно правило не может связывать X и Y в структуре .Х.| | р. Y или в структуре Y .| а.| р. X, где каждый из узлов а, Р есть либо пре;шожение. либо именная группа.

Согласно принципу прилегания, передвижение элемента не может за один шаг пересекать два ограничивающих узла. Это предсказание в целом подтвердилось на типологическом материале. Вместе с тем, выяснилось, что набор ограничивающих узлов не универсален. Так, в ряде языков с подвижным порядком слов, в том числе в итальянском и в исландском, в роли ограничивающего узла выступает только сложное (узел S’), а не элементарное предложение (узел S) [Казенин, Тестелец 1997: 75]. Ср. грамматичный исландский пример с вынесением элемента из состава относительного придаточного:

Brööir jiinn, [s-fhverjumj [s eg veit ekki [s{hvaöa sögiirj voru sagdar tjtj ]]] var mjög vonsvikinn

Твой брат, которому я не знаю, , ЧШ: за истории.были рассказаны/ был очень

19 '■'#.(< I разочарован jr ; jf ¡j ;

Обоснование других принципов-ограничений, выдвинутых в рамках генеративной грамматики в 1980-е гг, тесно связано с понятием нулевой синтаксической категории и с дополнительной классификацией тех позиций, которые служат мишенями передвижения, и тех позиций, откуда осуществляется передвижение. Эту группу принципов (т.н. принцип пустой категории, принципы А - С т.н. теории связывания) нецелесообразно рассматривать в отрыве от других постулатов доктрины позднего Хомского; кратко они упоминаются ниже в гл. 2, раздел

6.5., ср. также детальный обзор в статье К.Г.Казенина и Я.Г.Тестельца [Казенин, Тестелец 1997: 80- 106].

1.3.3. Понятие инверсии и его формализация. Базовый порядок слов.

Понятие инверсии широко используется в нормативном синтаксисе, содержащим рекомендации типа "в повествовательном предложении английского/немецкого/датского языка порядок слов должен быть прямым, в общевопросительных предложениях - обратным (англ. inverted, нем. invertiert)", в работах младограмматиков и, отчасти, структуралистов. Термин "инверсия" в узком смысле слова подразумевает зеркальное обращение порядка подлежащего и сказуемого, принятого в нейтральных повествовательных предложениях данного языка. В широком смысле слова инверсией называют любое отступление от нейтрального порядка слов: такое понимание отражено в книге И.И.Ковтуновой, которая различает "полную инверсию", когда некоторая составляющая целиком переносится на другое место в предложении, и "частичную инверсию" или дислокацию, когда возникают разрывные составляющие [Ковтунова 1976: 98-131]. Синонимами термина "инверсия" в расширенном его понимании являются термины "альтернация позиций" и "линейные преобразования", завоевавшие признание в европейской традиции. Понятие дислокации позволяет удобно объяснить многие отклонения от проективного порядка слов дистантным расположением частей сложной коммуникативной составляющей. Дислоцированные схемы часто используются в языках с подвижным порядком слов, например, в современном русском или в древнеисландском. Ср. дислокацию рематической составляющей дрисл. |haerinn ä Gizka| brann "[хутор в Гицкар] горел" —>

Konungr sagdi | at bairinn | brann | ä Gizka | ; T* "I" 'II ** ';'*i W !‘lr ill iiP* ’IIP ‘*111 IIP SfJ* ;ii ffe Щ' 1

T R w R

Конунг сказал, что (эго) хутор горел в Г ицкар.

В частном случае, дислокации могут подвергаться несколько составлящих одновременно (например, как тема, так и рема). Ср. в древнеисландском: тpeir broedr] varu [r eigi kvangaöir] "Эти братья (букв, они братья) не были женаты Eigi väru petr kvangaöir braidr "не были они женаты, братья". \

19 Аналогичное обобщение справедливо по отношению к датскому языку, ср.: Din broder, hvem jeg ved ikke hvilke historie de havde sagt, var meget frustreret.

Понятие инверсии теоретически непроблематично до тех пор, пока наличие нейтрального или базового порядка слов в предложении принимается за данность. Сложности возникают при попытке вывести нейтральный порядок из дедуктивных принципов. Для коммуникативно охарактеризованных составляющих такой порядок уместно связать с развертыванием высказывания от Темы - к Реме [Ковтунова 1976: 15]. Для некоммуникативных составляющих предложения гипотеза о проективности как о естественном состоянии языка выглядит менее убедительно ввиду правил-ограничений типа "финитный глагол стоит не дальше второго места предложения", "сентенциальная клитика стоит после первого ударного слова", "дополнение стоит в контактной постпозиции к глаголу" и т.п.: именно ограничения подобного рода конституируют языковую парадигматику в языках мира. Тем самым, требуются статистические, стилистические и трансформационные критерии, подтверждающие первичность какого-то одного порядка слов в составляющих языка L по сравнению с другими порядками. По понятным причинам, трансформационные критерии легче поддаются формализации, чем статистико-стилистические, хотя за последние пол-века во всех направлениях достигнут заметный прогресс. Одна из попыток сводится к распространению понятия немаркированного члена оппозиции на совокупность линейных или линейно-акцентных преобразований (парадигме предложения в терминах Н.Ю.Шведовой и Е.В.Падучевой)20. Е.В. Падучева определяет нейтральный член "коммуникативной парадигмы" как такое расположение интонационно охарактеризованных элементов, при котором вклад линейно-акцентных средств в семантическое представление предложения минимален [Падучева 1985: 108]. В соответствии с таким критерием, в норвежском языке XVII в. порядок Наречие - Глагол - Подлежащее следует признать нейтральным, а порядок Наречие - Подлежащее - Глагол маркированным, так как он передает особый коммуникативный смысл:

AíJVmod j ‘^пот Viím i : :: : : Advnll4¡ Vt'-n Snom : a) DÓ% hanvaar ilde saar (б) dos vaar han ilde saar однако он был сильно ранен !: однако был он сильно ранен. :

Ассертивное значение (а) и (б) идентично. В то же время, (а) указывает, что за истинность сообщаемого несет ответственность сам говорящий, а (б) имеет нейтральный повествовательный модус и близко к несобственной прямой речи.21

Трансформационный критерий основан на представлении о том, что одни конструкции (не только порядки слов, но синтаксические структуры, классы высказываний !) являются более базовыми по отношению к другим: так, повествовательное предложение признается базовым по сравнению с вопросительным, активный залог по сравнению с пассивным и т.д. [Хомский 1972:

20 Камнем преткновения, однако, служит то обстоятельство, что стандартная модель привативной оппозиции предполагает единственность маркированного члена, в то время как в линейно-акцентной парадигме роль выделенного элемента играет нейтральный, т.е. стилистически немаркированный порядок слов, а маркированных порядков может быть больше одного.

21 Альтернация порядков Наречие - Глагол и Глагол - Наречие свойственна также современному шведскому языку, где она, однако, возможна лишь внутри придаточного предложения [ЕкекМ: 1995: 89].

128]22. Отметим, что асимметрия правил преобразования может обосновываться несинтаксическими доводами. Так, в ряде германских языках глагол обычно занимает вторую позицию в простом невопросительном предложении, но перемещается в начало фразы в вопросительных и бессоюзных условных предложениях. Ср. распределение порядков Глагол -Подлежащее (8У) и Подлежащее - Глагол (УБ) в некоторых типах шведских предложений, которое можно объяснять через понятие иллокутивной иерархии: утверждения > неутвердительные высказывания

Утверждение Общий вопрос Союзное условное придаточное Бессоюзное условное придаточное

SV VS Comp SV # VS швед. Han kommer Kommer han ? От han kommer, sá gár jeg Kommer han, sä gár jeg он придет Он придет ? Если он придет, я пойду Придет он, я пойду

Инверсия 8У —» УБ реализуется в тех шведских высказываниях, которые не имеют утвердительного модуса. При таком подходе, однако, неясно, почему наличие или отсутствие условного союза от - деталь, не влияющая на иллокутивное предназначение высказывания -тем не менее влияет на порядок слов. Кроме того, закрепление порядка УБ в общих вопросах само по себе не доказывает, что формула 8У оптимально описывает порядок слов в шведских высказываниях-утверждениях. В самом деле, если для вывода порядка слов в общих вопросах из невопросительного порядка слов достаточно учитывать относительное расположение двух позиций (глагола и подлежащего), то для выводов о месте подлежащего и глагола в высказываниях-утверждениях требуется по крайней мере три позиции (плюс граничный символ #). Если предложение начинается с второстепенного члена (дополнения или обстоятельства), подлежащее механически перемещается в постпозицию глаголу # V Ас1у —» #Ас1у У8. швед. Han kom inte i dag ;4 л > dag кот han ¡me , : ; Сегодня он не пришел он сегодня не пришел " : ' ’ —> Inte кот han i dag “ í: .; Не пришел он сегодня

Тем самым, на основе чисто дистрибутивных критериев вывод о том, что шведское препозитивное подлежащее "исконнее" постпозитивного, получить вряд ли возможно: в пределах простого утвердительного предложения позиция финитного глагола служит константой, а позиции подлежащего альтернируют. Возникает вопрос: почему порядок Adv VS в таком случае считают инвертированным ? Ответ ясен - потому, что начальная позиция предложения (#.) а priori отводится подлежащему. Если снять этот постулат, порядки #Adv

22 Понятие трансформации часто ошибочно отождествляют с генеративным подходом. В действительности генеративисты заимствовали представление о трансформациях, т.е. об ассиметрии правил преобразования, из традиционного языкознания, о чем неоднократно говорит сам Н. Хомский , ср. [Хомский 1972, 111; Chomsky, Lasnik 1993: ].

VS и #SV будут в равной степени базовыми: такую интерпретацию предлагает, например, теория П. Дидериксена, в которой начальная (= предфинитная) позиция скандинавского предложения считается изначально вакантной [Diderichsen 1946; Кузнецов 1984: 71; Ekerot 1995: 76; Faarlund,

23

Lie, Vannebu 1997: 859] . Чем больше членов предложения допускают вариантное размещение, тем больше альтернирующих порядков и тем труднее обосновать правомерность выделения одного базового. Так, в древнескандинавских языках финитный глагол в утвердительном предложении мог занимать не только второе, но и первое место, при этом порядки #Adv SV, #VS

Adv, #SVAdv коммуникативно равноценны, а порядок #AdvVS стилистически маркирован. В связи с этим А.Хойслер отказался при описании древнеисландского синтаксиса от гипотезы о нейтральном порядке и об инверсии, заменив её моделью предложения как совокупности

24 взаимно выводимых линейных последовательностей [Heusler 1913] .

Иерархия порядков слов в разных классах высказываний не всегда столь прозрачна, как в случае с общими вопросами и утверждениями. Так, в древнескандинавских памятниках глагол в придаточном часто несет ударение и стоит после своих дополнений, а в главном предложении глагол обычно безударен и стоит перед ними. Неочевидно, в каком направлении действует линейное (или линейно-акцентное) преобразование: можно выводить позицию глагола в главном из его позиции в придаточном (#.OV.# —> # . VO.#), или наоборот, принять порядок в главном за основу (# .VO.# -> #. OV.#). За последние сто лет была предложена масса лингвистически содержательных аргументов в пользу каждого из. этих решений и обосновано третье - считать порядки в придаточном и в главном взаимно невыводимыми25. Можно, конечно, ввести иерархию независимое предложение > зависимое предложение и на этом основании считать порядок OV в придаточном производным (выбор большинства младограмматиков и структуралистов). Однако с равным успехом можно ввести иерархию ударный глагол > безударный глагол и считать порядок VO в главном производным (что и сделали Б.Дельбрюк, Х.Кун и У.Ф. Леман). Не вдаваясь в эмпирику (ср. разбор в гл. 2, раздел 4.), отметим, что произвольность в описании возникает из-за ложной постановки вопроса: подвижным элементом в группе OV ~ VO заранее признают глагол, а не его дополнения. Между тем, позиция справа от глагола в главном предложении является собственным местом дополнения, а позиция слева от глагола в придаточном предложении таковой не является - её с равным успехом может занимать подлежащее, обстоятельство, предикатив, постверб. Расхождение между линейной структурой главного и придаточного обусловлено не свойствами

23 Отсюда неизбежно следует, что заполнение вакантной позиции само по себе есть трансформация - вывод, который сторонники Дидериксена не делают, но который естественно вытекает из их исходных посылок. В генеративной грамматике операция заполнения начальной позиции скандинавского предложения не слишком удачно названа "топикализацией" [MIS 1990: 32].

24 Модель А.Хойслера (подробнее о ней в гл. 2) предвосхищает понятие линейно-акцентной парадигмы у Е.В.Падучевой, с тем отличием, что Хойслер отказывается от поиска немаркированного члена.

25 Ср. недавнюю работу [Willliams 1998: 198], где на материале современных западногерманских языков подробно обсуждаются все три гипотезы. самого глагола, а вставкой (insertion) дополнения или любой другой произвольной категории (ХР) между позициями союза (Comp) и финитного глагола (Vfm) в придаточном. Тем самым, за основу нужно брать порядок V+0 в главном предложении.

Rel Antecedent Comp. ХР. YP svä sem meö spjóti hefbi lagt verit как будто копьем был нанесен удар hvat al' ]эеш1 varö — что с ними стало — hest {Dann er ek átta i dag того коня которым я владел сегодня

1.4. Окрестностная модель инверсии. Теоретическое обобщение, которое можно сделать на основе подобных иллюстраций, состоит в том, что понимание инверсии как единовременной замены одной последовательности словоформ (XYZ) другой последовательностью (2УХ, Х2У .) и основанные на данном понимании термины "прямой/обратный порядок слов" не вполне удовлетворительны. При изучении линейных перестановок имеет смысл выделять внутри бинарных групп активный элемент X, подвергающийся перемещению, и пассивный элемент У (содержательно - константа изменения), меняющий свое расположение во фразе лишь благодаря перемещению Х-а. При переходе от порядка слов в шведских утверждениях к порядку слов в общих вопросах (8У —> УБ) мы имеем дело не с перемещением подлежащего, а с выносом глагола в начало фразы.26 При переходе от порядка слов в главных предложениях древнеисландского языка к порядку слов в придаточных (УО —> ОУ) происходит не перемещение глагола, а вставка произвольной синтаксической категорий перед глаголом. В приведенных примерах место активного элемента X определяется относительно У-а (X + У ув У+Х), в то время как место У-а определяется не только по отношению к месту X -а, но и относительно границ синтаксической структуры (т.е.,

27 относительно других потенциальных составляющих ). Заметим, что для вывода одной бинарной последовательности из другой допущение тотальной топологической упорядоченности структуры предложения не нужно: при порождении общих вопросов из утверждений рабочим участком фразы является отрезок Субъект - Глагол, а при порождении

26 Справедливость данного вывода легко проверить с помощью теста на образование общего вопроса с порядком УБ от утвердительных предложений с предфинитным и постфинитным подлежащим:

Han hai umgätts med diverse löst folk i Malmö I-Iar han umgätts med diverse leist folk i Malmö ? *1 Malmö har han umgätts med diverse lost folk?

I Malmö har han umgätts med diverse löst folk Har han umgätts med diverse löst folk i Malmö ? *1 Malmö har han umgätts med diverse löst folk?

27 Т.е. составляющих, которые необязательно присутствуют, но могут быть добавлены во фразу, содержающую составляющие X и У в заданном порядке. Понятие потенциальной составляющей в указанном понимании эквивалентно понятию пустой (вакантной) синтаксической позиции в модели Дидериксена и в модели позднего Хомского. линейной схемы придаточного из схемы главного рабочим участком является отрезок Глагол

Объект. Операция пересечения точек, принадлежащих отрезкам Субъект - Глагол и Глагол

Объект и отождествление "главного" предложения с "утверждением", разумеется, возможна, но она основана лишь на соображениях удобства и не вытекает из потребностей самого исчисления.

Модель инверсии с различением активного и пассивного элементов порождаемых цепочек можно назвать "окрестностной": роль топологической константы выполняет пассивный элемент У, а окрестность У-а образуют левое и правое вхождения X, а также некоторые точки синтаксические категории) Ъ, и, которые могут размещаться между X и У. Хотя соображения, лежащие в основе модели, довольно просты, формализована она была лишь в конце XX в.

Р.Фиенго в рамках Теории Управления и Связывания [Fiengo 1977]. Более того, аргументация в её пользу, ср. [ФНСАЛ 1997: 42], во многом уводит в сторону от проблем поверхностного синтаксиса. Поэтому необходимо особо подчеркнуть те аспекты феномена синтаксической подвижности, которые прямо не связаны с построением дерева составляющих.

1.5. Вакантные позиции и вектор перемещения. Как известно, базовый компонент любой формальной грамматики основан на правилах переписывания вида А —» В. Цепочки с перестановками элементов могут порождаться частным классом грамматик неукорачивающими грамматиками, т.е. грамматиками с такими правилами, правая часть которых содержит по крайней мере столько же символов, сколько левая. Грамматика непосредственных составляющих (НС), т.е. грамматика, меняющая за один шаг лишь один символ, не может порождать языки с перестановками символов ХУ —» УХ, так как перестановка есть многоместная операция. Вместе с тем, для любой неукорачивающей грамматики может быть построена эквивалентная ей НС-грамматика [Гладкий, Мельчук 1969: 54]. Введя два дополнительных символа, нетрудно разбить один шаг перехода ХУ —> УХ на четыре: ХУ—» У,

1У—» 2, 12—> У 2, У —> УХ . Здесь и - новые вспомогательные символы, причем есть оператор, убирающий X с его первоначального места, - оператор, убирающий У с его 28 первоначального места . Тем самым перестановку ХУ —> УХ можно представить как конъюнкцию двух правил, воздействующих на Х-а и на У-а: (X —» 1—> У) & (У —» -> X ).

Сходный эвристический прием применяется для описания альтернаций в естественном языке: аналогами добавленных символов служат два вхождения перемещаемого элемента X - слева и 29 справа от У-а . Так, в шведском языке прямое дополнение (X) обычно стоит перед обстоятельством места (У), однако если прямое дополнение представлено развернутой группой слов, оно может размещаться как перед обстоятельством, так и после него [Екего! 1995: 80]. Ср.

28

А также: У - оператор убирающий с места, X — оператор, убирающий с места. Т.о., за один шаг убирается только один элемент со своего места, будь то новый или старый символ.

29 Главное отличие в том, что при элиминации перестановок ХУ —> УХ за счет ввода новых символов в грамматику непосредственных составляющих подвижными считаюся оба символа, в то время как в моделях поверхностно-синтаксических отношений в естественном языке позиция

У-а считается неподвижной. a) Pippi plockade fram [bröd och ost och smör och skinka och kall stek och mjölk ] ur skafferiet "Пиппи вынула [хлеб и сыр и масло и ветчину и отбивную и молоко] из холодильника" х ::: " X . hröd och ost och smör och skinka och kall stek och mjölk ur skafferiet b) Pippi plockade fram ur skafferiet [bröd och ost och smör och skinka och kall stek och mjölk] "Пиппи вынула из холодильника [хлеб и сыр и масло и ветчину и отбивную и молоко]".

X Y.: v“: X ur skafferiet :■ hr(xl och.ost och smör och skinka och kall stek och mjölk

Таким образом, идея подвижности Х-а при неподвижности Y-a эквивалентна идее о пустых синтаксических позициях: X.|Y|. X. Понятие пустых мест в линейной схеме было впервые введено в т.н. моделях позиционного синтаксиса (см. подробнее в гл. 2, раздел 3), оперирующих утверждениями типа "прямое дополнение в немецком языке занимает четвертое место", "нефинитный глагол в датском/шве деком языке стоит на пятом месте". Если дополнение или нефинитный глагол в данной фразе стоят на п мест раньше или вообще отсутствуют, это объясняется незаполнением соответствующего числа мест [Кузнецов 1984: 138]. Недостаточность моделей подобного рода в том, что они не указывают вектора изменения. Между тем, для большинства альтернаций его можно и нужно определить. Так, в вышеприведенном шведском примере порядок Obj -Loe следует признать исходным, так как при коротких дополнениях контактный порядок Loc-Obj запрещен30. Тем самым устанавливается направление линейной трансформации: слева направо, т.е. Obj—> Loe —» Obj. Существующие теории позиционного синтаксиса не дают и могут дать ясного ответа, какие сущности обеспечивают онтологическую реальность пустых позиций, поскольку они не различают случаи незаполнения позиций в результате отсутствия элемента в лексическо-синтаксической схеме высказывания (нет дополнения при непереходном глаголе и т.п.) и случаями, когда элемент есть, но занимает не свое, неканоническое, место.

В 1977 г. американский лингвист Р. Фиенго предложил интерпретировать перемещение синтаксического элемента как бинарное отношение между его конечной и исходной позициями (a, t), где а - произвольная синтаксическая категория, a t (trace) - "след" её пребывания в исходной позиции. Математически след интерпретируется как связанная переменная, а а - как оператор, её связывающий. Лингвистически след интерпретируется как нулевая словоформа с

30 Запрет действует лишь для постфинитных дополнений и обстоятельств, стоящих контактно,

SVLoc—Ю, *||Han |täg fram| ur skafferiet| bröd och mjölk|[. В то же время при дистантном порядке с выносом объекта в начало фразы препозиция дополнения обстоятельству разрешена: OVSLoc ||bröd och mjölk|[ tag |han| fram| ur skafferiet||. Для такой альтернации нужно ввести линейное правило, действующее справа налево: OVS <— Loe. некоторыми свойствами анафорического местоимения, а а - как антецедент данной словоформы [Chomsky, Lasnik 1993: 521; ФНСАЛ 1997: 90]. Идея Р.Фиенго перспективна. Вместе с тем, аналогия между анафорическим местоимением и следом перемещения слишком навязчива и подталкивает к представлению, что антецедент всегда располагается раньше своего следа. Последний тезис равносилен требованию, что трансформация перемещения действует лишь в одном направлении - справа налево и, что то же самое, снизу вверх по дереву составляющих [Fiengo 1977; ФНСАЛ 1997: 42]. При такой постановке вопроса не все виды перемещений оказываются формализуемы (ср. выше шведский пример с выносом дополнения в конец фразы), и, с другой стороны, в качестве перемещений описываются такие топологические правила, которые на интуитивном уровне как перестановки не воспринимаются. Так, например, ограничение "финитный глагол на втором месте", действующее в простых утвердительных предложениях во всех германских языках, кроме английского, трактуется как результат перемещения глагола (verb movement) справа налево из конца фразы, где он якобы порождается [Platzack 1986; Vikner 1995]. Тем самым, объектом приложения генеративной теории инверсии (a-move) отчасти оказываются не реальные альтернации, а деривационные конструкты, вид которых зависит от постулатов синтаксической доктрины. Однако главный минус теории a-move в том, что анализ альтернаций как таковых вообще не является её главной задачей - таковой является выявление фиксированного порядка следований лексических категорий (включая нулевые словоформы ) по всей длине синтаксической структуры.

1.6. Оценка моделей инверсии. Подведем предварительные итоги. На сегодняшний день задачи объяснения линейных перестановок и определения базового порядка слов в языке полностью не разделены. Метод иерархии линейных порядков сам по себе не обеспечивает наилучшего описания альтернаций элементов предложения. Современному пониманию инверсии отвечает модель перемещения с выделением активного и пассивного элемента в бинарных группах. Для формализации данной модели требуется три постулата: о наличии вакантных позиций, о наличии фиксированного порядка категорий в области перемещения, и о наличии подвижности. Перемещение Х-а есть операция, имеющая своё означаемое (грубо говоря - цель перемещения), сдвиг Y-а не имеет своего означаемого. Разным является и способ задания расстояния. Координаты X -а определяются относительно Y (слева /справа), в то время как координаты Y-a определяются не только по отношению к левому и правому вхождению Х-а, но и отношению к некоторым Z,U, упорядоченным по отношению к Х-у. В частном случае, место Y-a задается относительно границ синтаксической структуры, ср. утверждения типа "прямое дополнение стоит на четвертом месте в предложении языка L", однако для описания большинства альтернаций такой способ задания расстояния не является необходимым.

1.7. Другие подходы к исчислению порядка слов.

1.7.1. КЗ-правила. Простым методом описания линейного порядка является применение контекстно-зависимых правил (КЗ-лравил). Обобщенная символическая запись КЗ-правила ZiCZ2 —» Z,WZ2 означает, что в контексте Zi.Z2 происходит замена символа С символом W. Под С и W можно понимать произвольные сущности, например цепочки словоформ или отдельные элементы предложения. В теорию порядка слов метод КЗ-правил не привносит нового, он лишь формализует заимствованную из дескриптивной лингвистики идею об иерархии базового правила и контрправил. Метод КЗ-правил играет большую роль в работах школы Гринберга [Вардуль 1989, 26] и в ранних версиях генеративной грамматики [Хомский 1972: 84; Partee 1979: 8]. Многие объяснения младограмматиков равнозначны объяснениям в терминах КЗ-правил: образцом служат упоминавшиеся выше формулировки типа "если предложение в скандинавском языке начинается с дополнения или обстоятельства, подлежащее стоит после глагола". В большинстве теорий модель инверсии как единовременной замены одной последовательности словоформ (XYZ) другой последовательностью (ZYX, XZY .) эквивалентна переходу от контекстно-свободного правила к КЗ-правилу, но есть одно исключение. В ранних версиях доктрины Хомского не только "дочерний", но и "материнский" порядок слов вводится при помощи КЗ-правил. Примеры того, как такая теория работает на германском материале, приводятся ниже в гл. 2, раздел 6. В поздних версиях грамматики Хомского КЗ-правил нет вовсе.

1.7.2. Вставка. Еще один метод линеаризации основан на вставке синтаксических элементов между другими элементами. Допущение вставок в уже порожденные цепочки словоформ предполагает, что не всем элементам предложения приписывается одинаковый ранг. Такой метод ни в одной из концепций не является основным; обычно он используется для описания локальных частиц (ср. рус. а, же, и, даже), которые могут стоять между разными

31 членами предложения в зависимости от целей актуального членения [Падучева 1985, 110].

Данный подход применяется в недавней академической грамматике норвежского языка для описания наречий berre "только", "лишь", ogsá "также", "и", sjolv "сам", "даже" [Faarlund, Lie,

Vannebo 1997: 915-920]; правда, поскольку те же наречия могут выступать и в качестве самостоятельных членов предложения, авторам приходится уточнять позиции, в которых berre,

32 ogsá и sj0lv функционируют как выделительные частицы' .

1.7.3. Топологические константы. Эшелонированный подход. Возможна ситуация, когда места одних составляющих фиксируются более жестко, чем места других. Так, в ряде древних и новых индоевропейских языков в соответствии с законом Ваккернагеля сентенциальные клитики, если они есть в составе высказывания, занимают позицию после первого ударного слова, в то время как полноударные члены предложения могут занимать разные места. В данных языках правило размещения клитик — формальное ограничение, обладающее приоритетом над правилами размещения полноударных аргументов, которые

31 Как подчеркивает Е.В.Падучева (ук.соч.), метод вставки представляет необходимую основу для формализации тезиса И.И. Ковтуновой о том что частицы являются "дополнительным средством выражения актуального членения" [Ковтунова 1976: 11]. С другой стороны, локальные частицы логично определить на основе позиционного критерия как класс слов, которые могут стоять между любыми членами предложения (A.A.Зализняк, устное сообщение).

32 Так, в норв. Berre du fär vere med "Лишь бы ты сумел прийти" авторы считают berre фокусной частицы прежде всего потому, что она не вызывает инверсии подлежащего *Berre du fär, а в Vi har berre sungi litt. "Мы просто немного попели" считают berre членом предложение потому, что оно замещает позицию сентенциального наречия. регулируются тема-рематическими факторами. В подобном случае расстановку слов можно

34 проводить, по выражению И.А.Мельчука, эшелонированно : вначале устанавливается константа предложения, а затем заполняются другие позиции. Точно так же можно трактовать финитное предложение в германских языках с ограничением V2 , поскольку ограничение на место финитного глагола приоритетно по отношению ко всем прочим (на место подлежащего, дополнения, обстоятельств и т.д.).

В поздних версиях грамматики Хомского ограничения на место германского глагола и на место сентенциальной клитики в языках, подчиняющихся закону Ваккернагеля, вводятся трансформацией, перемещающей данные элементы справа налево. Это решение позволяет сохранить эшелонированный принцип расстановки слов, но в отличии от дескриптивных описаний, топологическая константа вводится не в начале процедуры, а в её конце. Практика, при которой нормативный линейный порядок выводится из конструкта *Han ikke har kommet —» Han har ikke kommet [Platzack 1986: 167], показывает издержки формализма,- но между генеративной и дескриптивной грамматикой расхождений по существу здесь нет. Метод эшелонированной расстановки представляет собой альтернативу рекурсивной, т.е. одновременной расстановке элементов предложения. Тот факт, что данный метод не декларуется открыто некоторыми теориями, которые фактически его применяют — ср. теорию Дидериксена — объясняется тем, что данные теории вообще обходят вопрос о порождении предложения.

1.7.4. Дублирование составляющей. Данный метод представления носит вспомогательный характер и предназначен для описания плеонастических конструкций, обычно занимающих маргинальное положение в языке. Как дублирование интерпретируют местоименные повторы вроде норв. Ibsen var ein stor dramatiker "Ибсен был великий драматург" —> Ibsen, han var ein stor dramatiker "Ибсен, он был великий драматург" швед. Se Svarta Rudolf han dansar ! букв. "Глянь, Черный Рудольф, он танцует !" [Ekerot 1979: 94]. В скандинавских языках такие конструкции обычно имеют топикальную семантику ~ "Что касается Ибсена/, то он был великий- драматург". Два вхождения элемента [NP, pro] логично трактовать как один расщепленный терм.

Менее тривиальный случай связан с выносом коммуникативно выделенного глагола в начало фразы в германских языках, ср. разг. швед. [Läser boken] gör han nu. "Он сейчас ЧИТАЕТ КНИГУ" букв. "[Читает книгу] делает он сейчас". Данная конструкция была недавно проанализирована в статье [Källgren, Prince 1989], где защищается тезис о том, что повтор смыслового глагола эксплетивным глаголом göra "делать" есть операция, меняющая структуру предложения. Доводом служит то, что при выносе глагольной группы в предфинитную позицию вставка других членов предложения между эксплетивом göra и вынесенной группой невозможна, следовательно вынесенная группа является аргументом эксплетивного предиката: * [Laser boken] han gör nu; * [Laser boken] nu gör han. Однако даже в субстандартном шведском

33 Подробнее о законе Ваккернагеля ниже в гл. 2., раздел 5.

34 Термин взят нами из работы [Мельчук 1974: 279]. языке обсуждаемая конструкция носит маргинальный характер; наряду с ней, как отмечают Г.Чельгрен и Э.Принс, зафиксирована похожая конструкция с двумя эксплетивами -местоименным и глагольным: [Läser boken] det gör han nu букв. "[Читать книгу], это делает он сейчас". В этом случае вынесенная глагольная группа уже не является аргументом глагола göra. Тест показывает, что таковым является эксплетивное местоимение del "это": * [Läser boken] gör det han nu. Ввиду этого неясно, имеем ли мы дело с одной расщепленной глагольной составляющей, или уже с двумя разными. Данный экскурс показывает, что каждый случай дублирования должен быть тщательно доказан.

1.8. Выводы к разделу 1. Рассмотренные в данном разделе модели расстановки слов основаны на допущении о том, что линеаризация есть эффективная функция, за один или несколько шагов развертывающая уже построенное дерево составляющих (или дерево зависимостей). Минусом такого подхода служит то, что тем самым de facto признается первичность древесного представления по отношению к линейному. Чтобы преодолеть данный изъян, во многих доктринах механизмы, выстраивающие дерево составляющих, совмещаются с механизмами линеаризации, а линейному порядку элементов предложения приписываются черты топологической структуры. Такое решение правомерно, но имеет оборотную сторону: когда объяснение порядка слов не является приоритетной задачей, приемы линеаризации плохо осознаются и эксплицитно не декларируются. Наиболее перспективны модель подвижности с различением активного и пассивного элемента (теория перемещений) и модель эшелонированной расстановки. Модель синтаксической подвижности формализует вектор перемещения, а модель эшелонированной расстановки формализует разный удельный вес ограничений на перемещения в пределах одного языка. Иерархия разных линейных порядков (метод глобального отображения одной цепочки на другую) и представление о контексте изменения (метод КЗ-правил) тоже важны, но привлечение их в качестве единственного принципа описания не дает хороших результатов. Модели вставки элементов и дублирования составляющей носят вспомогательный характер.

2. Порядок слов как совокупность стратегий кодирования.

Допущение о первичности древесного представления для многих задач синтаксиса не нужно. Порядок слов можно изучать не только как проекцию древесной структуры, но и как интерфейс, на котором отражаются предикатно-аргументные отношения, морфологические, семантические, прагматические категории и даже денотативные реалии. Нашей задачей является не обзор функций порядка слов и не классификация сущностей, которые он способен

35 отражать , а построение топологии предложения, поэтому мы уделим основное вниманию природе синтаксических позиций и определению синтаксических расстояний.

2.1. Необходимость категориальной маркировки. Четкая постановка вопроса о том, что слова представляют в предложении сущности, относящиеся к плану выражения синтаксиса, т.е. служат позициями определенных категорий - частей речи, членов предложения, семантических ролей и т.п. - во многом заслуга работы Дж. Гринберга. Название статьи Дж.Гринберга, по общепринятым меркам, посвященной "поверхностному" синтаксису, не случайно говорит не о порядке слов, а о порядке "значимых элементов" [Гринберг 1963/ 1970]. В этом случае грамматика нуждается в правилах размещения категорий, а не в принципах упорядочения словоформ.

Встает вопрос, можно ли обойтись без категориальной маркировки. Очевидно, что если совсем снять постулат о том, что словоформы представляют в предложении классы слов, порядок словоформ будет непредсказуем. Такой итог для любой теории неприемлем. Допустим, что грамматичность цепочек оценивается без предварительного соглашения о том, что словоформы имеют какую-либо маркировку. Тогда правила будут играть роль фильтра, отсеивающего не встречающиеся в данном языке цепочки. В частном случае, допускаются все комбинации. Так, у русского предложения скорее налей котенку в мисочку теплого молока, количество тактических вариантов равно числу различных комбинаций из шести элементов: !

35 Детальную классификацию функций порядка слов дает В.Г.Гак [ЛЭ 1990: 388], который различает семантические, смыслоразличительные и структурно-грамматические функции. К первичным семантическим функциям он относит 1) Зависимость между последовательностью поступления информации и последовательностью событий 2) Логико-связующие функции — принцип развертывания от Темы к Реме, вынос в начало предложения коннективных слов. К вторичным семантическим функциям В.Г.Гак относит иерархизацию информации, эмфазу (приводятся примеры постановки дифференцирующего видового члена перед родовым). Смыслоразлительные функции — коммутация цепочек с общим составом, но разным порядком слов — рус. Часа два - два часа. Структурно-грамматические функции иллюстрируются примерами, где порядок слов, по мысли автора, выявляет синтаксическую роль актанта, ср. рус. Бытие определяет сознание. Мать любит дочь, или тип фразы: англ. has he a sister ? (инверсия глагола показывает иллокутивное предназначение — повествовательное/неповествовательное высказывание). Кроме того, в статье упоминаются "ритмические" и "стилистические" функции. Русские примеры в статье В.Г.Гака неудачны — неоднозначность фраз Мать любит дочь, дочь любит грузин (пример С.А.Крылова) линейный порядок отнюдь не снимает, главную роль в разрешении неоднозначности здесь играют акцентные (просодические) средства. Вероятно, в русском языке порядок слов вообще лишен структурно-грамматических функций в смысле

В.Г.Гака. В то же время, примеры, где порядок слов указывает на синтаксическую роль элемента, часто встречаются в других языках, в том числе, в скандинавских, см. ниже раздел 2.9. 720. В то же время, аналогичное датское предложение имеет не более шести тактических вариантов36:

1.Skaenk varm maclk i maelkskalen til kattekillingen Snart ! ; | :

2.Skaenk varm maslk til kattekillingen i maslkskalen snart!

3. Skanik Snart varm maslk i maelkskalen til kattekillingen!.

4. Skaenk Snarl . varm maslk til kattekillingen i ma'lkskalen !

5. Snart skaenk varm maslk til kattekillingen i maelkskalen!

6. Snart skaenk varm maslk i maelkskalen til kattekillingen !

При интерпретации правил линеаризации лишь как ограничений на взаимное расположение элементов вопрос о допустимости тех или иных цепочек нужно решать для каждого высказывания отдельно. Кроме того, информация о количестве составляющих и об их природе (например, тот факт, что предлог и существительное рус. в мисочку, дат. i maelkskalen в приведенных выше примерах трактуются как единая составляющая), каким-то образом должна быть доступна до начала расстановки словоформ. Чтобы при оценке грамматичности цепочек избежать аппеляции к интуиции, нужно либо ввести информацию о порядке развертывания в определение самих конфигураций языка L - путь, по которому пошел Хомский в 1950-60 гг., -либо ввести топологические ограничения в аппарат универсальной грамматики - итог, к которому пришла грамматика Хомского в 1970-1980 гг., ср. обзор в [Бейлин 1997: 26- 32] и ниже раздел 6. Поздние версии доктрины Хомского близки к идеалу исчисления линейных порядков, максимально независимому от информации о функции словоформ в предложении. Тем не менее приближение не является полным. Во-первых, словоформам на входе приписывается исходная маркировка - "глагол", "существительное", "прилагательное", "предлог" [Chomsky, Lasnik 1995: 517]. Во-вторых, синтаксические элементы подразделяются на конституирующие ("аргументы") и неконституирующие - "адъюнкты"; так, группа предлог + существительное (ср. выше рус. в мисочку, дат. i maslkskalen) в роли обстоятельства места и времени трактуется как адъюнкт [Бейлин 1997: 37]. В-третьих, формулировка принципов, запрещающих невозможные цепочки словоформ, отсылает к некоторым функциональным понятиям, например, "ни одно правило не может связывать X и Y в структуре .X. [а Z. Y.], где Z - лексически выраженное подлежащее в а" [Казенин, Тестелец 1997: 67], выделение наше -А.Ц.

Итак, маркировка словоформ индексами тех или иных категорий - техническая необходимость. Важно, является ли маркировка тривиальной, т.е. выводимой из принципов универсальной грамматики, или нет. Тривиальная маркировка отсылает к закрытому списку категорий, позиции которых позволяют строить схему предложения во всех языках. Так

36 Тактические варианты 5- с выносом обстоятельства snart “быстро”перед формой императива одобряются не всеми информантами. Варианты и с выносом локативного дополнения перед бенефактивным признаются допустимыми, хотя не совсем естественными, а вариант с работают поздние версии доктрины Хомского. Так же устроена теория Гринберга, где диагностических категорий всего три — Субъект, Объект и Глагол. Нетривиальная маркировка предполагает, что не только порядок развертывания категорий, но и их состав специфичен для данного языка.

2.2. Нетривиальная маркировка. Позиции, синтаксические функции и члены предложения. При определении нетривиальной маркировки состав позиций предложения предварительно вычисляется при помощи формального критерия (обычно — тестом на коммутацию составляющих), а затем выясняется, какие категории за этими позициями стоят. Нередко эти категории отождествляют с членами предложения, т.е. с синтаксическими функциями. Однако теоретики позиционного синтаксиса требуют различать члены предложения и позиции линейной структуры [Гош^й 1938; Кузнецов 1984: 70]. Данное требование можно эксплицитно выразить в виде трех постулатов:

1) Все словоформы в предложении представляют те или иные лексико-грамматические классы слов, но не все лексико-грамматические классы слов имеют собственные позиции в линейной схеме.

2) Один и тот же член предложения может занимать разные позиции в линейной схеме.

3) Один член предложения может одновременно занимать более одной позиции в линейной схеме, и наоборот, несколько членов предложения могут занимать единую позицию.

37

Для скандинавских и других германских языков сделанные уточнения полезны . Вместе с тем, они не являются основанием для отказа от гипотезы о том, что позиции линейной схемы ассоциируются с одной или несколькими синтаксическими функциями, поскольку понятие синтаксической функции явно шире понятия члена предложения. Так, нет такого члена члена предложения как "финитный глагол", хотя есть ограничение на место финитного глагола. Функциональная категория финитности, между тем, имеет решающее значение для организации глагольного предложения в германских языках, поскольку последнее обязательно предицирует несколько финитных субкатегорий — время, наклонение, в ряде языков также лицо и число [Кузнецов 1984: 131]. Ограничение на место словоформы, компактно выражающей релевантный набор субкатегорий, мы вправе считать таном выражения категории финитности, т.е. её позицией в линейной схеме предложения. Определение позиции финитного глагола в германских языках непроблематично по двум причинам. Во-первых, в силу глобального характера категории финитности позиция глагола может быть задана относительно границ синтаксической структуры как "вторая позиция предложения", без рассмотрения мест других категорий. Во-вторых, выносом обстоятельства впаЛ “быстро” в конец фразы, по О. Недергорду Томсону (устное сообщение) является эмфатичным.

37

Все германские языки допускают альтернации хотя бы нескольких позиций. Главный случай бипозиционности члена предложения — аналитические глагольные формы и конструкции перфекта, пассивного залога, футурума, коньюнктива, допускающие дистантное расположение [Кузнецов 1984: 142]. Стандартный случай размещения нескольких членов предложения в одной позиции — группы из подлежащего и приложения. Ср. также ниже примеры размещения групп разных членов предложения в предфинитной позиции в разделе 2.3. словоформу финитного глагола обычно легко идентифицировать морфологически, т.е. имеет место не только синтаксическое, но и морфологическое индексирование финитности. Для других позиций эти два условия не всегда выполнимы. Так, в современных континентальных скандинавских языках субъектные и объектные ИГ морфологически не охарактеризованы, но это не значит, что норвежское, шведское и датское предложение нечувствительно к категориям подлежащего и дополнения: на первый план выходит механизм обратной связи, когда категориальная маркировка элемента определяется исходя из места, которое он занимает, т.е. на основе ограничений на взаимное расположение самих категорий. Например, известный тест X. Вивеля показывает, что в датском языке подлежащная ИГ стоит перед отрицанием, а объектная ИГ - после [Wiwel 1901: 31; Кузнецов 1984: 150].

ХР Vf а NP а la) MandenSub slog ikke drengen0b —

Мужчина бил не мальчик —

Мужчина не бил мальчика м

MandenC)b slog — drengenSub ikke

Мужчина бил — мальчик не

Мужчину мальчик не бил"

Диагностирующим для идентификации постфинитных ИГ фактором служит их расположение по отношению к сентенциальному отрицанию ikke "не". Поэтому отрицание ikke (или шире, сентенциальное наречие) — тоже синтаксически значимая категория. Вместе с тем, если нашей целью является выяснение собственных мест подлежащего и дополнения, мы должны допустить альтернацию мест отрицания. Тем самым, для выяснения собственной позиции отрицания данных примеров недостаточно: нужно изучать высказывания с другим лексическим составом и набором категорий. Одно из решений сводится к определению собственного места отрицания в датском языке как "контактной постпозиции постфинитному подлежащему", ср. MandenSub ville ikke slâ drengen0b "Мужчина не хотел бить мальчика" и Manden0b ville drengenSub ikke slâ "Мужчину мальчик бить не хотел". В этом случае, однако, придется ввести вакантную позицию отрицания в описание высказывания Manden0b slog

38 drengenSub ikke, где отрицание сдвинуто вправо' . Из данных примеров видно, что собственное место датского подлежащего легче определить не относительно отрицания, а относительно глагола, как "контактную постпозицию финитному глаголу", а собственное место датского дополнения — как "контактную постпозицию нефинитной форме глагола". Разумеется, можно вслед за П.Дидериксеном воспользоваться ранее введенным представлением о вакантных позициях и ретроспективно задать место датского подлежащего относительно границ синтаксической структуры как "третью позицию от начала предложения", а место датского дополнения как "шестую позицию от начала" [Diderichsen 1946], но этот эвристический прием

38 В генеративной грамматике данная альтернация могла бы быть представлена с помощью следа в виде Manden slog t\ drengen ikke,, Manden¡ ville drengen ikke slâ Ц , но этому мешает постулат, запрещающий сдвиги вправо, см. обсуждение в разделе 1.5. выше. не должен заслонять тот факт, что идентификация подлежащего и дополнения все равно осуществляется с опорой на позиции некоторых других категорий, а не на границу предложения.

Собственные места категорий предложения, в которых происходит их идентификация, в теории С.Н.Кузнецова называются сильными позициями [Кузнецов 1984: 149]. Неполным аналогом понятия сильной позиции в теории Хомского служит понятие позиции базового порождения категории, в которой словоформа получает свои характерные морфосинтаксические свойства. Выделение сильной позиции не означает, что у данной категории нет других позиций; в этом случае, однако, хотя бы часть их должна быть слабыми, т.е. ассоциированными более чем с одной категорией. Допущение нескольких сильных позиций для одной категории при наличии слабой позиции непротиворечиво, но в большинстве теорий, в том числе в теории С.Н.Кузнецова и теории Хомского, принимается соглашение о единственности сильной позиции.

2.3. Допущение произвольной категории. В ряде случаев в линейную схему предложения целесообразно ввести произвольные синтаксические категории. Для скандинавских и германских языков таковой может быть признана предфинитная позиция, которая замещается словами разных лексико-грамматических классов. Существенно, что элементы, занимающие предфинитную позицию, трактуются как единый блок, хотя при размещении его после глагола цельность блока может нарушаться. Ограничения на заполнение предфинитной позиции специфичны для разных скандинавских языков и будут рассмотрены ниже в гл. 3. Языки, допускающие перед финитным глаголом развернутые группы, дают дополнительный довод в пользу того, что между позициями линейной схемы и синтаксическими функциями нет однозначного соответствия, так как вынесенные в начало предложения элементы не всегда выступают как единый член предложения:

Фар. \\Men av allari rúgvuni av línufiski is ids tu vihu | var| meginparturin hysa.

Но из всего улова траловой рыбы на прошлой неделе| была основной долей пикша|| Нисл. ||Rádamenn NATO iheimsókn íKOSOVO ígasr\ sáu ástseóu til a5 hvetja íbúana til ай binda enda. ||

Советники НАТО во время визита в Косово вчера ¡усмотрели основания призвать жителей положить конец.

Сршвед. ||¿En от thasn tima j egyptu lande\ haffdo diseffla mykit wald — (MS 183)

IНо в то время в стране египетской| имели дьяволы большую власть||

Подобные примеры показывают, что при заполнении начальной позиции в скандинавских языках не действует правило, сохраняющее границы составляющей при её переносе в другое место. Этот факт служит серьезным аргументом в пользу признания особого статуса предфинитной позиции как позиции, не связанной с определенной синтаксической функцией. Соответствующее соглашение принято в теориях П.Дидериксена, С.Н.Кузнецова и в

39 В данном предложении имеется также разрывная составляющая «сгг^трагШгт. сп> а11ап гщтт т ИпиА8к1 >"большая часть. из всего улова траловой рыбы", выделенная часть которой вынесена в предфинитную позицию, а другая часть остается в постфинитной. работах европейских генеративистов. С точки зрения структурализма, которую озвучивает

С.Н.Кузнецов, позиция произвольной категории, или слабая позиция, — это позиция нейтрализации противопоставлений между категориями [Кузнецов 1984: 159]. В работах генеративистов предфинитная позиция понимается как "максимальная проекция предложения"; элементы, заполняющие её, должны порождаться в других позициях и перемещаться в начало фразы трансформацией "топикализации" [Sigurдsson 1990].

2.4. Позиционная структура предложения.

2.4.1. Операции над элементами и над позициями. Если линейная последовательность позиций предложения обладает свойствами структуры, как утверждают современные теоретики, ср. [Кузнецов 1984: 215], она должна допускать операции, сохраняющие синтаксическую маркировку. Стандартные операции, сохраняющие тождество линейной позиции, состоят в свертке/ развертке и субституции элементов. Группа, занимающая единую позицию, может быть свернута до одной словоформы. Так, в древнедатском примере

Ра\¥т 11а\уп | а11цт огБШит таппит | йэгЫиШи 1егпЬ\УЛ11 "Папа запретил всем христианам несение раскалённого железа" ИГ а11ит спешит таппит "всем христианам" может быть без ущерба для маркировки позиции свернута до словоформы а11ит "всем", группы слх1пит

40 таппит "христианам" или заменена словоформой Бапит "датчанам". Несущественно, занимал ли элемент, к которому свертывается группа, вершинное положение в группе, или нет.

Понять, какую категорию представляет группа аПигп спзишт таппит, путем субституции и свертки нельзя; для этого надо проверить, в частности, возможность её альтернативного размещения относительно категорий Иачук и ГогЫиЛн, представляющих компоненты формы перфекта. Древнедатский язык допускал и порядок с компактным размещением компонентов транзитивного перфекта Ра\ут /итчг /огЫшки | аПит сттит таппит | ¡егпЬ\У11Ь [Некой 1995: 148]. Если ограничиться лишь этими двумя примерами, то категорию аПит спвйгит таппит можно определить как "косвенное дополнение" или "адресат". Обобщение о развертывании категорий древнедатского предложения будет иметь такой вид:

Косвенное дополнение может стоять как после финитного, так и после нефинитного компонента перфекта. Запреты на контактное или дистантное размещение компонентов перфекта отсутствуют.

Такой вывод недостаточно содержателен, поскольку он дублирует информацию, полученную при анализе по членам предложения. Чтобы добиться большего, нужно рассмотреть другие высказывания с близким, но не идентичным составом. Для древнедатского языка это сделал Л.Хельтофт (ук. соч.), который пришел к выводу, что позиция, которую в упомянутом примере занимает группа аПит спешит таппит неспецифична для косвенного дополнения — её могут занимать и подлежащее, и косвенное дополнение, и даже более одного аргумента сразу,

40 Мы, разумеется, не касаемся семантической оправданности и прагматической обоснованности такой замены в тексте памятника: распоряжение папы не ограничивалось датчанами и не распространялось на язычников. ср. Tha deme thingmaen bondanum uth sina virthning "Тогда пусть выплатит вече бонду полностью всю стоимость". В этом случае категория, которую представляет allum cristnum mannum, будет обобщена как "именной аргумент глагола", а вывод о порядке слов будет иметь следующий вид:

Составное глагольное сказуемое может стоять контактно, а может разрываться именными аргументами. Между финитным и нефинитным компонентами составного сказуемого может стоять более одного аргумента.

Такой вывод более интересен, но при этом в одну клетку попадают (т.е. подводятся под общую категорию), с одной стороны, все именные аргументы, а с другой — нефинитные формы глагола (forbiuthit) и поствербы (uth). Поэтому неясно, уместно ли обрывать процедуру уточнения маркировки на данном шаге анализа, как это делает Л.Хельтофт. В любом случае, процедура определения маркировки зависит от полноты охвата материала и от конвенции о том, какие элементы образуют единый дистрибутивный класс. Можно заключить, что понятие позиции линейной схемы — результат многократного применения процесса абстракции, позволяющего выделить важное для развертывания предложения топологическое ограничение.

2.4.2. Неустранимость позиции. Позиция линейной схемы — парадигматическое обобщение. Но это не значит, что оно произвольно. Так, в современном датском языке есть все основания обобщить релевантное свойство слов ikke "не", jo "ведь", пи "теперь", altid "всегда" стоять между финитной и нефинитной формами глагола, как свойство сентенциального наречия, поскольку оно задает дистрибутивный класс — другие датские наречия данную позицию занимать не могут.42 Соответствие элемента занимаемой им позиции может быть каноническим, либо неканоническим. В каноническом случае функционально-синтаксическая категория ("сентенциальное наречие", "подлежащее", "финитность" и т.д.) представлена одной словоформой, удовлетворяющей её классификационным признакам. В неканоническом случае категория представлена цепочкой словоформ или группой.

Дат. Jeg har ud fra den tidlige arkxologiske datering antaget at der er brugt gennemstreget a og gennemstreget n

Я исходя из ранней археологической датировки предположил, что [в надписи] употреблено перечеркнутое а и перечеркнутое п"

Выделенную группу ud fra den tidlige arkaeologiske datering в роли заполнителя позиции можно заменить словоформами модальных наречий dog "однако" или alligevel "все же" или jo "ведь", (ср. Jeg har dog antaget "Я, однако, предположил, что .), хотя они не эквивалентны семантически. Более того, позиция сентенциального наречия в датском языке допускает одновременное появление нескольких элементов:

Дат. Jeg har dog ud fra den tidlige arkaxlogiske datering antaget.

Я, однако, исходя из ранней археологической датировки предположил."

41 В данном примере имеется составное сказуемое с финитным глаголом dnme и поствербом uth.

42 Например, нельзя сказать *Han har i Danmark boet "Он в Дании жил".

Элементы, одинаково реагирующие на топологическое ограничение, должны иметь нечто общее и в плане содержания. В нашем примере, наречие dog "однако", обстоятельство причины ud fra den tidlige arkasologiske datering и отрицание ikke "не" нетрудно подвести под логико-семантическую категорию ограничительных выражений, относящихся к сфере действия всей предикации. Для нас, однако, важнее подчеркнуть другой аспект. В языке, маркирующем функционально-синтаксические категории, словоформа служит своего рода мерой, мастшабом системы, а операции, приравнивающие словоформу к группе, показывают тождество позиции.

Цепочки и группы часто допускают операцию, невозможную для отдельных словоформ альтернацию с разрывом составляющих. Так, древнедатский язык позволял разместить группу allum cristnum mannum дистантно:

Дрдат. Pawin hawir forbiuthit | allum cristnum mannum | iernbwrth —> \Allum |hawir pawin forbiuthit \cristnum mannum | iernbwrth.

Папа запретил |всем христианам | несение железа —> |Всем ¡запретил папа | христианам | несение железа

В грамматической терминологии понятие позиции используется не только применительно к порядку слов, но и применительно к древесному представлению предложения, ср. обсуждение в книге С.Н.Кузнецова [Кузнецов 1984: 67]. Различия между двумя употреблениями термина очевидны. Укажем лишь на одно. В синтаксисе реляционных отношений обязательной будет считаться та категория, позиция которой в предложении должна быть заполнена. В линейной схеме обязательной, неустранимой, будет та категория, которая репрезентирует синтаксическое ограничение. Так, категория сентенциального наречия будет признана в датском языке неустранимой не потому, что без слов dog "однако" или jo "ведь" предложение неграмматично (это не так), но потому, что данная категория определенным образом упорядочена по отношению к другим категориям предложения — при её наличии в синтагматике не все порядки словоформ будут грамматичны: jeg har dog antaget i artiklen, dog har jeg antaget i artiklen, i artiklen har jeg dog antaget, *i artiklen har dog jeg antaget. Тем самым, можно сделать вывод о том, что позиция словоформы в линейной схеме всегда является планом выражения некоторого синтаксического ограничения.

2.5. Стратегии кодирования. Не существует языков, в которых порядок составляющих не отражал бы те или иные категории. Вместе с тем, языки мира можно разбить на несколько типов, исходя из того, к категориям какого рода они чувствительны.

I. Все приведенные выше рассуждения в разделах 2.2.-2.4. опираются на материал языков, где топологические ограничения связаны с размещением составляющих предложения, имеющих одинаковое синтаксическое предназначение, например, "подлежащной ИГ", "финитного глагола", "постверба", "предикатива" и т.д. Ограничение можно считать формальным, если все члены класса выражений, выполняющих общую функцию в предложении, занимают одно и то же место в линейной схеме, независимо от своего коммуникативного статуса и ударности/безударности. Наличие ограничений на места хотя бы нескольких членов предложения, как указывает И.Ф. Вардуль [Вардуль 1989: 25], является необходимым и достаточным основанием утверждать, что порядок элементов в данном языке кодирует синтаксические функции. Соотношение формы и содержания в системе подобного рода можно представить в виде тройки:

Дистрибутивные классы <— Функционально-синтаксические —» Топологические слов категории ограничения

Выделение трех уровней репрезентации практически неизбежно, хотя разные школы в лингвистике предпочитают моделировать синтаксис по разному43. В грамматике Хомского, особенно в её позднейшем варианте, т.н. минимализме, выбирается путь Категории —» Ограничения, отсюда тезис, что синтаксис есть "проекция лексических ограничений" [Хомский, Лэсник 1993]. В датском структурализме, напротив, предпочитается путь Ограничения —> Категории.

В ряде работ последнего десятилетия планом содержания позиций линейной схемы предлагается считать не топологические ограничения, а такие логико-семантические категории, как "иллокутивное предназначение", "индикативность", "модальность", "локуция", "топик", "пресуппозиция", "фокус" [Anderson 1993: 82, 88-89; Nedergaard Thomsen 1998; Nedergaard Thomsen 2000 (in press)]. Плюсом такого подхода является то, что удается представить блоки позиций, соответствующих названным категориям, как двусторонние единицы и, тем самым, провести аналогию между структурой слова, способного принимать максимум п аффиксов (morpheme order chart), и линейной схемой предложения, состоящей максимум из п клеток (sentence linear template). Не случайно С.Андерсон прямо называет свой подход "морфологическим", а К.Хейл и Д.Нэш подчеркивают сходство между схемами цепочки клитик языка варльпири и цепочки глагольных превербов языка навахо [Nash 1986: 59]. Однако идея о том, что логико-семантические категории, приписываемые предложению в целом, локализованы в его отдельных сегментах, неприемлема. Неясно, что мы выигрываем, снабдив все позиции, связанные с формальными классами слов и определяемые на основе топологических запретов ("подлежащная ИГ всегда стоит в языке L контактно с финитным глаголом", "перед финитным глаголом в языке L может быть не более одного члена предложения" и т.п.) индексами коммуникативных и референциальных категорий — их привлечение только затушевывает разницу между языками, где топологические ограничения связаны с формальными составляющими и языками следующего типа.

II. В части языков порядок развертывания предложения нечувствителен к таким категориям, как "подлежащее", "дополнение", "финитный глагол", "сентенциальное наречие" и т.п. В этих языках ограничений на места глагола и его аргументов нет, но составляющие предложения получают индексы коммуникативных категорий — Темы и Ремы, Фокуса

43 Тот же подход оправдан и по отношению к нелинейным ограничениям. Так, принадлежность предикативных форм солнечно и весело к разным лексико-синтаксическим классам в русском языке обнаруживается при тесте на сочетаемость с дат.п. лица: мне весело, но *мне солнечно. Если доказать, что все единицы класса весело обладают общим категориальным значением, отсутствующим у единиц класса солнечно, и наоборот, то синтаксическую сочетаемость следует признать планом выражения противопоставления данных семантических категорий.

Контраста, Эмфазы и т.п.44 Систему данного типа условно называют свободным порядком слов; синонимом будет термин кодированиие коммуникативных категорий. Классическим представителем типа является современный русский язык [Ковтунова 1976; Падучева 1984; Фаулер 1997]. Германских языков, принадлежащих к этому типу, видимо, нет. Вместе с тем, кодирование коммуникативных категорий средствами порядка слов широко представлено и в языках с кодированием синтаксических функций, что учитывали уже еще младограмматики.

III. Помимо кодирования функционально-синтаксических и коммуникативных категорий в литературе обсуждался еще один вид кодирования: кодирование тактовых групп. Примером служат уже упоминавшиеся "ваккернагелевские" языки с ограничением на место сентенциальных клитик. Это ограничение непосредственно формулируется не в терминах темы-ремы, а в терминах фразовой просодии: слабоударные элементы фразы, независимо от своей синтаксической функции, занимают позицию после первого ударного слова45, независимо от функции последнего образуя с ним единую тактовую группу. При этом позиция после первого ударного слова может быть занята как одиночной клитикой, так и целой цепочкой клитик, таким образом, все слабоударные слова в "ваккернагелевском языке" имеют тенденцию размещаться в спаде предложения [Зализняк 1993: 283]. Кодирование тактовых групп представлено в древних и новых германских языках в большей мере, чем это принято считать.

Поскольку языки, подчиняющиеся закону Ваккернагеля, не всегда вычленяются в особый тип в литературе о порядке слов, имеет смысл охарактеризовать их подробнее. Закон Ваккернагеля действовал в гомеровском древнегреческом, ведическом, авестийском [Wackernagel 1892], хеттском, древнерусском новгородском [Зализняк 1993: 280-298], действует в большинстве современных западно- и южнославянских языков, в том числе в сербохорватском, болгарском, чешском и словацком [Clitics 1999] и ряде неиндоевропейских языков, из которых лучше всего описан австралийский язык варльпири (семья Пама-Ньюнган) [Nash 1986: 55-64, 185-187]. Материал всех этих языков ясно показывает, что принцип размещения клитик после первого ударного слова характеризует не произвольные отрезки речи, но синтаксически организованные сообщения46. Перед сентенциальной клитикой/цепочкой может стоять одна и только одна нечленимая составляющая: ср. хорв. Ivan ga je cesto citao букв. "Иван это (связка-) часто читает" Cesto ga ie Ivan, Citao ga je Ivan cesto, но не *Ivan cesto ga je

44 Не следует подменять тезис о том, что развертывание фразы в языках со свободным порядком регулируется коммуникативными факторами, неадекватным тезисом о том, что в языках со свободным порядком высказывание якобы всегда начинается с темы и завершается ремой — т.н. "тема-рематический принцип", ср.формулировку в работе [Екего! 1979: 89].

45В ряде языков сентенциальные энклитики могут ставиться после проклитик, ср. дррус. новг. се (прокл.) есмь (энкл.) далъ [Зализняк 1993: 289], болг. диал. не (прокл.) со (энкл.) и върнала "она не вернулась" В тактовой группе проклитика + энклитика ударение может падать на энклитику, как в последнем примере (А.Н.Соболев, устное сообщение). Ср. сюда же совр. рус. если бы да кабы.

46 Ср. примеры из сербского десятисложника, в котором конец стиха всегда совпадает с концом предложения. Здесь сентенциальные энклитики могут стоять во второй половине строки только тогда, когда она открывается предикативной группой: србхорв. диал.И видимо [што му ситно пише] "И увидел, [что ему кратко пишут], сербхорв. диал. Боже мир, [од ког’ ли 1е града] ? "Боже милый, из которого же (есть) города ? citao [Clitics 1999: 429]. Тем самым, правила, регулирующие дистрибуцию клитик в "ваккернагелевском языке", одновременно ограничивают количество категорий предложений, предшествующих клитикам. Это позволяет обобщить начальную позицию в "ваккернагелевском языке" как позицию произвольной категории, т.е. также как предфинитную позицию в германских языках [Wackernagel 1892: 405; Anderson 1993: 94]. В этой связи не остается сомнений в том, что топологическое ограничение на место слабоударных элементов отражает операции не только над их фонетической формой, но и над составом категорий предложения. Поэтому принятый нами термин "кодирование тактовых групп" должен пониматься как сокращение для "принципа размещения категорий предложения, представленных слабоударными словоформами, после произвольной категории, открывающей предложение".

Для выявления "ваккернагелевских" языков, кодирующих тактовые группы, мы предлагаем следующее определение и типологические импликации:

Def 1: Сентенциальные энклитики - просодически ослабленные (безударные и слабоударные) слова, семантически относящиеся к сфере действия вершинного предиката некоторой пропозиции47, но синтаксически независимые от него и при отсутствии возмущающих явлений занимающие место после первого ударного слова / первого члена предложения и образующие с предыдущим словом единую тактовую группу.

Def 2: Язык считается "ваккернагелевским", если в нем нет более грамматикализованного механизма расстановки слов, нежели механизм размещения сентенциальных клитик после первой ударной составляющей. i) Если язык является "ваккернагелевским", то сентенциальные клитики обязательно обнаруживаются в рамках независимого повествовательного предложениях (сообщения, declaratives), а не только в вопросительных, побудительных предложениях и прочих специальных иллокуциях48. и) Если язык принадлежит к Ваккернагелевскому типу и сентенциальные клитики обнаруживаются в независимом повествовательном предложении, то их состав не может ограничиваться частицами и обязательно должен включать аргументные (местоимения) и предикатные (связки, служебные глаголы) слова.

47 Сентенциальные энклитики в строгом смысле термина — глагольные клитики, характеризующие сферу действия глагольного предиката данной предикации в целом. Сентенциальные энклитики в расширенном смысле термина — клитики, занимающие место после первого слова предложения и эксплицирующие статус данной предикации (например, то, что данная предикацая является придаточным относительным или вопросом или побуждением). Только под второе, расширенное определение подпадают древнерусские частицы-релятивизаторы то, же, ти и скандинавские частицы-релятивизаторы som, der (швед, vem som, дат. hvem der), ср. дррус. новг. коли то еси приходиле, оже то еси казале [Зализняк 1995: 176]. А.А.Зализняк не включает релятивизаторы то, же, ти в число древнерусских сентенциальных клитик, так как они формально соотнесены с ИГ в составе главного предложения.

48 Обратная импликация не проходит: есть языки, использующие сентенциальные клитики, занимающие второе место от начала предложения, только в качестве показателей специальных иллокуций. Ср. вопросительные частицы рус. ли, гот. -u [Streitberg 1910: 218]: других клитик, дистрибуция которых ограничена второй позицией предложения, в данных языках нет. ш) Сентенциальные клитики являются словами с заданным коммуникативным статусом анафорической или подавленной темы и не допускают логико-семантических операций, несовместимых с данным статусом - контрастивного выделения, противопоставления, сопоставления, эмфазы.

0у) Сентенциальные клитики могут иметь полноударные дублетные формы, выражащие те же синтаксические категории и допускающие операции контрастивного выделения, противопоставления, сопоставления, эмфазы. у) В "ваккернагелевском" языке всегда действует правило рангов энклитик, упорядочивающих их в том случае, когда они стоят контактно. Цепочки энклитик в спаде предложения отражают застывшие шаблоны построения сообщения в устной речи. Ср. пример из языка варльпири.

ХР) Начальная группа Цепочки клитик (CL) (YP) варл. Kurdu=patu=ku ребенок=мн.=дат. ка (1) - та (2)-jana-(3) ría (4) през(1) - я (2)-их (З)-ради (4) karli=ki warri=rni бумеранг=дат искать=непрш.

Я (сейчас) ищу бумеранг для детей"

Miirnta=janka простуда=результ. mayi (1)- ка (2)-пра (3) вероятно (1)- през-(2)-ты(3) kiri=jarri=mi waninja49 полосато=инх.=непрш. Горло

Вероятно, твое горло охрипло от простуды"

Для языка варльпири, согласно К.Хейлу и Д.Нэшу [Nash 1986: 59, 187], правило рангов имеет следующий общий вид: модальные связки субъектные объектные дативные частицы местоимения местоимения показатели

Длинные цепочки сентенциальных энклитик обнаруживаются и в индоевропейских языках: хет. N11 (О)-уаг (1)-дл' (2)-ти (3)-га(4)-кап (5) "а/ну (0)-мол(1)-он (2)-ми/мя (3)- ся (4)-же{5)", дррус. новг. ако же (1) ми (2) ся (3) еси (4) сам въреють.

Генетическая и географическая близость между "ваккернагелевскими" языками не служит гарантией того, что они используют одни и ту же правила рангов. Так, в современном болгарском языке правило рангов энклитик имеет вид ли + вспом.гл/связка."быть" + дат.п + вин.п. [Clitics 1999: ], а в современном сербохорватском языке - ли + вспом.гл + дат.п + вин.п. + связка "быть" [Clitics 1999: 109]. vi) В "ваккернагелевском" языке может быть два типа правил, способных отодвигать сентенциальные клитики дальше второй позиции - правша барьера и запреты на разрыв составляющих. vii) Барьером может быть а) начальная группа, маркированная коммуникативно т.е. выражающая значения выделенного топика, фокуса контраста или эмфазы б) определенная

49 Цит. по [Nash 1986: 187; 219]. категория предложения, смещающая все или некоторые энклитики вправо. Примеры коммуникативного барьера: дррус. новг. на молодогъ (1) // далъ (2) рсемь (3) рубель, "на солод

3) // выделил я-связка (3) рубль" = "что касается солода, то я выделил.";србхорв. [и njegovi motornom symbol сатси] // (1) se-Cl (2) mogu odvesti izwan grada букв, “[на его моторной лодке] (1) ся (2) можно отправить из города” —» [u njegovi motornom camcu] (1) // [mogu] (2) se-Cl (3) odvesti izwan grada. Примеры грамматикализованного барьера: отрицание в современном болгарском. Ср. болг. Диал. Majka (1) go-Cl (2) ne (3) pusta “мать (1) его (2) не (3) отпустила” —» болг. Majka (1) [ne (2)] go-Cl (3) pusta “мать (1) /[ne (2)]/ не (3) его (2) отпустила”50. viii) В "ваккернагелевском" могут быть правила, блокирующие разрыв составляющих: в этом случае сложная начальная составляющая может целиком предшествовать сентенциальной клитике. Ср. србхорв. [Djevojka¡ [koju¡ Ivan voli]] (1) je-Cl-AUX (2) fina “[Девуш^ [которую¡ Иван любит] (1) связка (2) хорошенькая”, но He*[Djevojka¡ (1) je-Cl-AUX (2 ) [koju¡ Ivan voli] ]) fina.

Наряду с чистыми представителями выделенных типов встречаются языки со смешанным кодированием, одновременно использующие разные механизмы расстановки элементов, без явного предпочтения какой-то одной стратегии. Поэтому классификация языков мира по выделенному признаку требует разделения действующих в данных топологических ограничений на чисто формальные и смешанные. Первые воплощают одно-однозначные соответствия между синтаксической функцией класса выражений и позицией данного класса выражений, которые соблюдаются при любом коммуникативном статусе или просодической реализации, возможной для членов данного класса, вторые воплощают зависимости между разными коммуникативными статусами/просодической реализацией и разными позициями — например, в языке L нерематическое подлежащее должно стоять контактно с глаголом, а рематическое может стоять дистантно, см. примеры ниже в гл. 3. Предварительные наблюдения над теми германскими языками, где явно преобладает кодирование синтаксических функций — английским, датским, нидерландским — показывают, что реально не все топологические ограничения полностью формализованы, в частности, расстановка некоторых разрядов обстоятельств зависит от их коммуникативного статуса (ср. иллюстрацию ниже в гл. 3.,

§ 1.7.). Это позволяет постулировать иерархию ограничений вида

Чистые формальные ограничения > смешанные ограничения > чистые коммуникативные & просодические ограничения.

50 То, что отрицание может вести себя как барьер, отодвигающий местоименные клитики на шаг вправо было известно уже Я. Ваккернагелю, который интерпретировал примеры vüv (1)6’ (2)/о ü-Neg (3)/ oi (4) Р не как исключение, а как частный случай реализации своего закона. [Wackemagel 1892: 336]. Ср. также воздействие отрицания не на русскую клитику ли: рус. * не

1) ли (2) стыдно (3) тебе ? —»/не (1)/стыдно (2) ли (3) тебе ? В других языках, например в старославянском и варльпири, отрицание не является обязательным барьером для сентенциальных энклитик. Ср. варл. Kula (1) ка (2) ngana=ngku (3) marda=rni (4) puku (5) nyampu (6) "Ни у кого нет этой книги", букв, "ни (1) през-кл.(2) кто=эрг.(3) иметь=непрш. (4) книга (5) эта (6)" [Nash 1986: 187; 236].

При традиционном способе описания данных языков по модели Хомского или модели Дидериксена принимается, что каждая категория предложения имеет ровно одно фиксированное место в линейной схеме. Между тем, до сих пор реально не описан ни один язык, удовлетворяющий подобному идеалу. Выход из положения, как видится, состоит в пересмотре процедуры построения линейной схемы — в ней следует учитывать позиции только тех категорий, которые необходимы для демонстрации всех формальных ограничений, действующих в данном языке. Плюсы и минусы подобной программы исследования можно видеть на примере анализа в гл. 3.

2.6. Синтаксическое расстояние. Еще один типологический параметр связан с понятием синтаксического расстояния. Возможны минимум три способа задания расстояния: 1) относительно определенных синтаксических категорий, ср. "перед прямым дополнением", "непосредственно перед финитным глаголом", 2) относительно произвольных синтаксических категорий — "после первого ударного слова", 3) относительно границ синтаксической структуры, ср. "в начале/ в конце предложения". В пределах одного языка разные позиции могут вычисляться по-разному. Так, южно- и западно-славянские сентенциальные клитики и финитные формы глагола в германских языках (кроме английского), служат константой предложения и кодируются относительно его начала — они занимают "вторую" позицию, в то время как сама начальная позиция может быть занята произвольной категорией 51. Такое положение подталкивает к эшелонированному применению правил линеаризации (см. выше раздел 1.7.З.)52.

У исследователя скандинавского синтаксиса обычно есть более одного способа задать расстояние. Для типолога ценен тот способ, который лучше передает специфику данного языка. Сопоставление датского языка с норвежским показывает, что задание позиции подлежащего относительно глагола имеет большую объяснительную силу, чем отсчет позиций от начала фразы. Датский язык требует контактного положения подлежащего и финитного глагола, норвежский язык допускает вставку между ними словоформы сентенциального наречия:

Дат.

ХР VP ':'ff Advl1«:' YP53

Nu kan :: alle j°' :;2 vinne i Lotto теперь могу т * I % Btifjp '1: ведь выиграть в JIotto

51 В современном исландском и в языке идиш финитный глагол может также занимать первую позицию в простом повествовательном предложении. Для этих языков, а также для древнегерманского языка, главное топологическое ограничение имеет вид: "финитный глагол не может уходить вправо дальше второй позиции".

32 Если использовать понятие кодирования не только для языковых систем, но и для метаязыковых представлений о порядке слов, то можно сказать, что подавляющее большинство теорий ориентированы на кодирование позиций, в то время как Теория Управления и Связывания ориентирована на кодирование синтаксических расстояний: альтернация позиций описывается данной теорией как соотношение структур до и после применения трансформации.

53 Сокращения означают: S - подлежащее, Spr011 - местоименное подлежащее, SNP -неместоименное подлежащее, V -финитный глагол, Advl - сентенциальное наречие, ХР, YP -произвольные группы.

Nu kan vi ,j° vinne i Lotto теперь можем МЫ ВеДЬ^:»ач Ы| J выиграть в Лотто

Норв. рр . vffj, liili Adv 1/ Sprm, S\p/Adv1 YP

Nä kan j° alle vinne i Lotto теперь могут ведь все выиграть в Лотто ра кЩй?1 vs'ip vi j:: Hi ;рг . jf. vinne i Lotto теперь можем мы ведь выиграть в Лотто

Если мы глубже изучим данные примеры и попытаемся объяснить, почему в одних случаях постпозитивное подлежащее в норвежском языке стоит контактно, а в другом — нет, то получим неочевидный результат. В самом деле, в норвежском языке ударное постфинитное подлежащее должно стоять дистантно, а безударное местоименное постфинитное подлежащее должно стоять контактно [Faarlund, Lie, Vannebo 1997: 715]. Таким образом, из двух сопоставляемых языков лишь датский демонстрирует кодирование функций "подлежащее", "сентенциальное наречие" в чистом виде. В норвежском принцип кодирования тактовых групп подлежащее-клитика образует с предшествующим глаголом единый такт — в данном случае преобладает над принципом единообразного кодирования данных функций. Вместе с тем, кодирование тактовых групп не является главным принципом развертывания норвежского предложения, оно лишь влияет на порядок его отдельных фрагментов.

Может возникнуть соблазн объявить дистантную постпозицию собственным местом норвежского подлежащего, а контактную постпозицию местоименного подлежащего задать

54 контрправилом, т.е. считать альтернацией <*nä kan jo vi> —> <nä kan vi jo>. Однако при таком описании исчезает возможность объяснить своеобразие датской и норвежской систем — они кодируют не вполне идентичные сущности. Другой соблазн состоит в том, чтобы объявить частицу jo элементом низшего ранга и задать её операцией вставки уже после того, как глагол и подлежащее упорядочены относительно друг друга <kan. vi> —> <kan jo vi>. Такое решение тоже не вполне удовлетворительно, поскольку игнорируется различие между контактной и дистантной позицией, релевантное для других категорий. Кроме того, те же линейные свойства, что и у модальной частицы jo, в норвежском имеет и сентенциальное отрицание ikke/ikkje "не", позиция которого в датском языке по схеме П.Дидериксена считается фиксированной (ХР —Vf s — AdvSent). Но главный минус ввода контрправила <*nä kan jo vi> —> <nä kan vi jo> в том, что при ранжировании категорий норвежского предложения не будет учтен тот факт, что каждая из них нормально выражается одной словоформой — и за счет этого достигается общая разметка синтаксического пространства.

54 Заметим, что для расчета собственного места подлежащего это не нужно, поскольку подлежащее все равно обладает большей топологической свободой, чем глагол - оно может стоять как слева, так и справа от него.

2.7. Типология линейных отношений и метаязык синтаксиса.

При изучении языков с разными стратегиями кодирования встает проблема выбора оптимальной метатеории. Спорными остаются критерии определения "позиционной структуры" предложения и границы применимости этого понятия.

В теориях Хомского (а-тоуетеш) и Дидериксена принимается тезис о том, что каждая категория предложения имеет свое фиксированное место, где происходит её идентификация. Общим для данных теорий, кроме того, является то, что они порождают линейную схему предложения с позициями всех категорий за один шаг. Модель Дидериксена носит статический характер, альтернации позиций не допускаются в ней вовсе. Модель Хомского носит динамический характер и допускает большое число операций над базовым порядком; перемещения элементов допускаются только в одном направлении — из позиций базового порождения справа налево (постулат Фиенго).

Представление о линейной схеме как о необходимой для производства правильно построенных предложений системе топологических запретов на перестановку категорий, неприменимо к языкам, кодирующим коммуникативные составляющие. Возможность его применения для описания "ваккернагелевских" языков, кодирующих тактовые группы, связана с отказом от двух постулатов, принятых в моделях Хомского и Дидериксена — о единовременном развертывании позиционной структуры за один шаг и о наличии у каждой категории фиксированного места. Имеющиеся факты позволяют считать, что в "ваккернагелевских" языках, с одной стороны, реально имеет место отсчет позиций слева направа от начала предложения и справа налево от сентенциальных энклитик к предшествующему фрагменту, но с другой стороны, большинство категорий не имеет фиксированного места, если они представлены полноударными словоформами.

Итак, мы приходим к выводу, что оптимальной методикой определения позиционной схемы является эшелонированное, поэтапное определение позиций, где ориентиром служат вхождения категорий, находящиеся на строго заданном расстоянии от границ синтаксической структуры (ср. финитный глагол в германских языках, сентенциальные энклитики в "ваккернагелевских языках" и т.п.). При таком подходе позиционная структура соответствует такой стадии упорядочения предложения, когда мы получаем более одного ограничения на взаимное расположение категорий. В отличие от моделей Хомского и Дидериксена, определяющее значение при описании альтернаций приобретают не сильные, а слабые позиции категорий, т.е. те вхождения, которые связаны с редкими и коммуникативно маркированными линейными порядками; одному маркированному порядку может соответствовать более одного немаркированного. Нет оснований ограничивать вектор альтернации одним направлением.

Минусом защищаемого подхода является то, что позиционная структура предстает не как данность, а как итог процесса абстракции, который может быть оборван на разных шагах. Тем не менее, гипотеза о том, что для любого языка, кодирующего функциональносинтаксические категории, релевантный набор ограничений может быть задан относительно небольшим числом позиций, остается вероятной. Её эмпирическое обоснование — в том, что даже в тех языках, на которых разрабатывались модели Хомского и Дидериксена, топологические ограничения на размещение данной категории могут быть выявлены даже тогда, когда она не имеет одного жестко фиксированного места. Так, невозможность вставки обстоятельства often между основным глаголом и дополнением англ. John often kisses Mary *John kisses often Mary показывает, что последовательность Подлежащее — Глагол не является контактной, а последовательность Глагол — Дополнение является, при том, что само обстоятельство often не упорядочено относительно мест подлежащего и дополнения (ср. англ. Often John kisses Mary, John kisses Mary often). Таким образом, понятие топологического ограничения является более фундаментальным для синтаксиса линейных отношений, чем понятие единственности исходной позиции порождения категории.

Одной из главных проблем описания языков, кодирующих коммуникативные составляющие, является отсутствие надежных дефиниций свободного порядка слов. В настоящей работе предлагается считать, что свободный порядок имеет тот язык, который допускает перестановки двух любых произвольных категорий предложения X и Y относительно друг друга [X > Y] —>[Y > XJ. Эта идея развивается ниже в гл. 3., где доказывается, что язык может иметь свободный порядок слов при наличии отдельных формально-синтаксических ограничений. Данному состоянию удовлетворяет древнескандинавский язык, что показано в гл.

3. §3.12.

Материал свидетельствует о наличии корреляций между стратегией кодирования и воспроизводством некоторых лексико-синтаксических группировок. В языках, кодирующих тактовые группы, всегда выделяется словарный класс сентенциальных энклитик. В языках, кодирующих синтаксические функции, почти всегда выделяются позиции категорий, ассоцированные не с членами предложения, а с определенными формальными классами слов (ср. финитный глагол, постверб в германских языках). Наконец, в языках, кодирующих коммуникативные составляющие, воспроизводятся устойчивые шаблоны типа Компонент Ремы

- Анафорическая Тема - Компонент Ремы, которые объединяют предложения с разным лексикосинтаксическим составом (см. ниже гл 2.

§ 2.8. и гл. 3.

§ 3.12).

2.8. Выводы к разделам 2.1-2.7. Понятие позиции линейной схемы является парадигматическим обобщением. Реальность позиций определяется тем, что они репрезентируют ограничения на взаимное расположение категорий предложения, т.е. составляющих, обладающих общими дистрибутивными свойствами. Тождество позиции поддерживается операциями, приравнивающими одиночную словоформу к цепочке или группе. Данные операции связаны с построением дерева зависимостей и групп зависимостей (членов предложения), т.е. блоков слов, выполняющих ту или иную синтаксическую функцию. Вместе с тем, позиций линейной схемы, которые могли бы заполняться только группами и не могли бы заполняться одиночными словоформами, видимо, не существует.

Категории предложения имеют собственные, т.н. сильные позиции в линейной схеме, где происходит их идентификация и приписывание морфосинтаксических свойств. Если сильная позиция не является единственной, имеют место альтернации позиций данной категории. Для определения вектора альтернации необходимо, чтобы хотя бы одна из позиций была слабой, т.е. связанной более чем с одной категорией. Различение сильных и слабых позиций под разными названиями учитывается многими теориями синтаксиса.

Исчисление категорий может осуществляться как на основе априорных критериев (тривиальная маркировка), так и индуктивно (нетривиальная маркировка). Выявление нетривиальной маркировки сопряжено с техническими трудностями, но сулит определенные перспективы, особенно при сопоставительном подходе. Гипотеза о том, что порядок слов не всегда кодирует сущности одного плана, позволяет выделить несколько типов. Лучше изучены языки, где порядок слов кодирует синтаксические функции (функционально-синтаксические категории) и топологические ограничения приурочены к формальным классам словоформ. Другие типы языков связаны с кодированием коммуникативных категорий и кодированием тактовых групп. Есть основания предполагать, что "чистые" языки, единообразно кодирующие все категории предложения, встречаются редко. Для скандинавских языков фактором, создающим множественность описания, служит то, что позиции разных категорий упорядочены в терминах синтаксических расстояний по-разному: места некоторых категорий (финитность) определяются относительно границ синтаксической структуры, а места других — относительно других категорий. Такая ситуация благоприятствует методу эшелонированной расстановки при формальном порождении предложения; вместе с тем, этот метод, как и метод ранжирования категорий с вставкой категорий низшего ранга, следует применять осторожно, дабы избежать интуитивно неприемлемых следствий.

2.9. Эволюционные импликации. Конспективно изложим достижения в сфере изучения синтаксиса древних языков и вывода эволюционных импликаций. Будем учитывать лишь результаты, полученные из описания конкретных языков, а не с помощью реконструкции не засвидетельствованных состояний языка. Наиболее перспективной (и традиционной) областью поиска остается генезис топологических ограничений в языках, имеющих длинную письменную историю. При современном подходе генезис ограничений должен изучаться в связи с эволюцией стратегий кодирования. Реконструция синтаксиса праязыка остается конечной задачей компаративиста, но продвинуться в её решении можно, с нашей точки зрения, лишь решив первые две задачи.

Синтаксис индоевропейских языков, подчиняющихся закону Ваккернагеля или сохранивших его реликты, изучен неплохо (ср. обзор в гл. 2., раздел 5.). В самой общей форме можно сказать, что стратегия кодирования тактовых групп, свойственная устному праязыку, сменяется стратегией кодирования синтаксических позиций в ходе письменной истории отдельных диалектов. Вместе с тем, существуют современные литературные языки, где по сей день действует закон Ваккернагеля - сербохорватский, словенский [Eichler 1997; Clitics 1999 J , и есть примеры древних младописьменных языков, почти утративших принцип кодирования тактовых групп (древнеанглийский). Неверно также, что языки всегда эволюционируют в сторону усиления топологических ограничений: так, в древнерусском их больше, чем в современном русском [Зализняк 1993: 283].

В начале XX в. получила широкое распространение концепция А.Мейе о том, что индоевропейский праязык характеризовался свободным порядком слов, т.е. кодировал коммуникативные категории [Мейе 1938: 369, 374]. Этот тезис Мейе комбинировал с глобальными утверждениями об эволюции индоевропейского предложения - т. н. теория синтаксической автономности, согласно которой предложение в бесписьменном праязыке не обладает полной структурной замкнутостью. Гипотеза Мейе о синтаксической автономности как исходном состоянии индоевропейских языков развивалась на разном материале И. Зубаты, Б. Гавранком, В.Г. Адмони [Havranek 1973; Адмони 1988: 162]. Независимым ответвлением концепции автономности является гипотеза А.Хойслера о том, что при переходе от устного состояния к письменному меняются принципы сегментации, и что в языке древнегерманских памятников, восходящих к дописьменной эпохе, элементарное предложение еще не стало основной единицей синтаксиса. Хойслер подкреплял свою гипотезу выводом об отсутствии базового порядка слов в древнеисландском языке (см. обсуждение в гл. 2, раздел 2. ниже). Точка зрения Хойслера никогда не пользовалась популярностью среди компаративистов, хотя последние разделяли убеждение Хойслера в том, что древнегерманские поэтические памятники и древнеисландские саги дают необходимые основания для реконструкции порядка слов в устном германском праязыке. Б. Дельбрюк и X. Кун стремились доказать, что древнегерманские языки, как и германский праязык, подчинялись закону Ваккернагеля, а У.Ф.Леман и П.Хоппер пытались доказать, что прагерманский был языком с конечным расположением глагола (тип SOV). Итоги данных попыток нельзя считать удовлетворительными, что аргументируется ниже в гл. 2, разделы 4-5.

Серьезный недочет в концепции Мейе и его последователей состоит в том, что они некритически используют понятие "свободного порядка" и не отличают кодирование коммуникативных категорий от кодирования тактовых групп. Между тем, доказать, что индоевропейский язык не имел никаких топологических принципов, кроме коммуникативных стратегий, нельзя, и дело здесь не в недостататке данных: все древние индоевропейские языки в той или иной мере сохранили следы закона Ваккернагеля, и есть все основания отнести его действие к праязыку, хотя, как полагает К.Уоткинс, не к самому раннему его состоянию, а к периоду, непосредственно предшествующему выделению индоевропейских диалектов (Уоткинс 1963). Закон Ваккернагеля пытались использовать для доказательства тезиса о том, что индоевропейский праязык характеризовался порядком SOV: глагол-энклитика занимает место после первой ударной категории, в то время как собственное место ударного глагола якобы в конце предложения, после его аргументов [Lehmann 1974]. Этот вывод, равно как и корректность приведенного аргумента, остается спорным. В любом случае, доказать, что праиндоевропейский был языком с жестким (rigid order) порядком SOV трудно, поскольку мнение о жесткости порядка слов даже в тех древних индоевропейских языках, которые описываются как наиболее последовательные языки SOV - латинском и хеттском - на поверку оказывается иллюзией, ср. статью об альтернации позиций глагола в данных языках (Лураги 1995). Привлекательной стороной концепции У.Ф.Лемана является то, что она стремится объяснить реально засвидетельные топологические ограничения на место глагола - начальное, как в кельтских языках (#V.) или второе, как в германских языках (# ХР V.) - как результат исторического процесса, затрагивающего разноплановые параметры грамматического строя. Но избранный им метод объяснения - от жесткого порядка SOV к жестким порядкам SVO и VSO -недостоверен. При историко-типологическом подходе к проблеме кодирования порядка слов неизбежно встает вопрос, в силу каких причин в данном языке в данную эпоху возможно жесткое кодирование синтаксических функций. Ответа на этот вопрос теория Лемана дать не может.

Большинство компаративистов не подвергает сомнению возмущающую роль письменной традиции на изменения порядка слов. Наивно думать, что индоевропейские языки синхронно утрачивают стратегию кодирования тактовых групп: условия и время перехода от дописьменного состояния к письменному для разных языков различны. Сопоставим родственные языки, развивающиеся параллельно в одном ареале. A.A. Зализняк (ук. соч.) показал, что древнерусский (новгородский) язык в XI - XIV вв. еще подчинялся закону Ваккернагеля, при этом новгородская традиция берестяных грамот обнаруживает значительную близость к диалогической речи. Можно было ожидать, что в первые века после распространения письменности в Скандинавии, в тех же XIII - XIV вв., древнеисландский язык не успеет столь быстро утратить кодирование тактовых групп. Если закон Ваккернагеля здесь не действует, это значит, что в германских языках, в отличие от славянских, он перестал действовать уже в дописьменный период.

В диахронической перспективе переход от кодирования тактовых групп к кодированию синтаксических функций может быть понят как аналогический процесс. Еще раз вернемся к ситуации с кодированием подлежащего в современном норвежском языке, где безударное подлежащее стоит непосредственно после глагола, но предшествует сентенциальному наречию, а ударное подлежащее следует за ним (см. выше раздел 2.6.), и сравним её с ситуацией в близкородственном датском языке, где любое постфинитное подлежащее стоит контактно к глаголу. Правомерен вывод, что в датской норме порядок [подлежащее + сентенциальное наречие] обобщен по варианту с безударным подлежащим.

ХР VP . s ' ,f Adv YP дат. Her har Karen/hun ikke ryddet op

Здесь имеет-всио.-w. Карен/она не убрать-прич. за собой ? ла г. Nu kan l’igeme/ de jo . vinnc i Lotto

Т елерь могут |

§;: левочки/они ведь выиграть в Лотто

Сопоставление подтверждает, что норвежская норма ближе к устной речи, чем датская: она сложилась позже и ориентируется на территориальные диалекты. Но сохранение тактовых групп с безударным подлежащим свидетельствует не об иконическом следовании устной речи, а только о том, что ограничения на место подлежащего сформировались еще до появления нынешней письменной нормы.

Диалектный материал доказывает, что возможно выравнивание топологической схемы и по ударному варианту [сентенциальное наречие + подлежащее]: это характерно для ряда диалектов Западной Норвегии [Faarlund, Lie, Vannebo 1997: 716]. Таким образом, ходячее представление о том, что аналогические ограничения возникают лишь в письменный период, несостоятельно.

ХР VP Adv S\p/ Spron YP

Her har ikkje du rydda etter seg

Здесь имеет-«с«ам. ne . ты : убрать-прш. за собой

Her J. f har : : :;if * J! tiiäfiif : "5 '5 rydda etter deg

Здесь v;:' имеет-всиам. ne Kap и убрать-я/л«. за тобой

Как с точки зрения типологии, так и с точки зрения компаративистики крайне желательно доказать, что ограничение на место германского глагола возникло путем аналогии принципиально так же, как ограничение на место подлежащего в датском языке. Данная проблема является в историческом германском синтаксисе одной из ключевых. Рабочая гипотеза, высказанная около назад Б. Дельбрюком, состоит в том, что второе место финитного глагола - рефлекс закона Ваккернагеля. В большом числе случаев финитный глагол, занимает в древнегерманском предложении позицию после первого ударного слова и представляет коммуникативно наименее ценный фрагмент сообщения. Вместе с тем, и в новых, и в древних германских языках немало случаев, когда стоящий на втором месте глагол несет фразовое ударение и является коммуникативно выделенным. Поэтому эффекты закона Ваккернагеля в древнегерманском можно выявить, лишь доказав, что спад предложения мог быть занят словами других классов, помимо глагола. Попытка продвинуться в этом направлении предпринята в 3-й главе диссертации.

Из нашего обзора видно, что в литературе представлены три точки зрения на исходное состояние индоевропейского и германского синтаксиса - 1) гипотеза Мейе и Хойслера о том, что порядок слов в обоих праязыках был свободным и кодировал преимущественно коммуникативные категории; 2) гипотеза Ваккернагеля - Уоткинса - Дельбрюка - Куна о том, что порядок слов в обоих праязыков кодировал преимущественно тактовые группы, и наконец,

3) гипотеза Лемана о том, что оба праязыка имели фиксированный порядок ЭОУ и кодировали синтаксические функции. Наряду с работами, где эти гипотезы представлены в чистом виде, есть работы, где утверждается, что при переходе от индоевропейского состояния к общегерманскому способ кодирования сменился. В непосредственные задачи настоящего диссертационного исследования реконструкция индоевропейского и общегерманского синтаксиса не входит55 . В то же время, ретроспективный анализ топологических ограничений в исторически

55 Для решения данной задачи потребовался бы выход за пределы скандинавских языков и анализ древних западногерманских языков, готского языка и языка старших рунических надписей. засвидетельствованных скандинавских языках и варьирование параметров в родственных скандинавских диалектах может выявить этапы становления синтаксической нормы и, тем самым, дать аргументы в пользу одной из гипотез глубокой реконструкции.

3. Дистинктивные функции порядка слов. Два подхода к топологическому кодированию.

В настоящей главе основное внимание было уделено интегральным принципам размещения словоформ в предложении, а также синтаксическим ограничениям, отражающим правила упорядочения категорий. Именно эти две области анализа, связанные с операциями над отдельными элементами предложения (идентификация позиции некоторой категории, субституция элементов) и операциями над его линейной схемой (альтернации позиций, инверсия), специфичны для топологии синтаксических структур. Наряду с этим есть еще один существенный для грамматики аспект линейных отношений, когда порядок словоформ выполняет дистинктивную функцию и характеризует высказывание или синтагму как единый знак, в противоположность другому знаку того же типа ср. рус. два часа ~ часа два. Хотя способность поддерживать противопоставления означающих — не собственно синтаксическое, а общесемиотическое свойство, в ряде структуралистски ориентированных работ смыслоразличительная функция порядка слов выдвинута на первый план.

Для определения дистинктивной функции порядка слов соглашение о том, что синтаксические элементы представляют в предложения те или иные категории ( классы слов) не требуется - достаточно считать их просто словоформами. Вместе с тем, для грамматики наиболее важен тот случай, когда сами противопоставления разных цепочек словоформ с общим составом, но разным порядком, возникают не "вслепую", а отражают противопоставления определенных классов высказываний. Очевидно, что чем меньше морфологических признаков имеют словоформы и чем выше синтаксическая омонимия, тем более шансов столкнуться с такой ситуацией. Обзор контекстов, где это происходит в шведском языке56, дает Л.Э.Экерут [Екего! 1995: 67]. В большинстве примеров порядок словоформ эксплицирует статус группы: иллокутивное предназначение или ранг в синтаксической иерархии

Швед.

Коммутируемые цепочки Статус групп Порядок словоформ

1. Kalle har kommit ~ Har Kalle kommit ? утверждение ~ вопрос 12(3) -> 21(3)

2. Vilket skrivbord har du ? -Vilket skrivbord du har ! вопрос ~ восклицание (12)34 -> (12)43

3. Bokenjag köpte av Kalle ~ "книгу (что) я купил у Калле" boken köpte jag av Kalle "книгу я купил у Калле" реляционное отношение ~ предикативное отношение (1)23(4)—> (1)32(4)

56 Большинство контекстов характерно также для датского и норвежского языков.

4. Hon ville inte komma sâ Главное предложение ~ (1)23(45) ->(1)32(45) tidigt. ~ (Lisa sa) hon inte ville придаточное предложение. komma sä tidigt.

В самом интересном случае порядок словоформ сигнализирует синтаксическую роль:

5. Fisken [ät upp] Kalle Подлежащее +. дополнение ~ (12)34 —> (12)43

Рыба съела Калле" ~ дополнение + .подлежащее

Fisken [ät] Kalle [upp] "Рыбу Калле съел"

Трудно отрицать, что между проблемой кодирования категорий и возможностью коммутации цепочек словоформ есть связь. Для шведского языка факторами, способствующими коммутации, во всех приведенных контекстах служат, во-первых, слабая морфологическая охарактеризованность именных групп (отсутствие категории падежа), во-вторых, фиксированный порядок развертывания во всех группах. В последнем примере оба фактора проявляются в том, что ИГ с ролью подлежащего не может стоять в главном предложении после постверба, а ИГ с ролью дополнения может, при этом морфологически они неотличимы.

В экстремальном случае в языке вообще может не быть.никаких других ресурсов, кроме топологических, чтобы определить категории и статус группы. Такая ситуация реализуется в древнекитайском языке, где, по мнению С.А. Старостина, деление на части речи отсутствует

Старостин 1994:102]. В такой системе, где предикатные слова и имена лишены аффиксов, слово

57 mhan /ван / может выражать как предметное значение "сеть", так и предикатные значения "быть пойманным в сеть" и "ловить кого-либо в сеть" — непереходное значение реализуется в конструкции с единственным актантом A mhan/A ван / "А пойман в сеть", а переходное значение A mhan В /А ван В / "А поймал В в сеть". Слово sràt /ша/ "убийство" передает также предикатные значения A srât / А ша/ "А убит" и A sràt В / А ша В / "А убил В". Для той группы слов, к которой принадлежат mhan и srât, значение целиком зависит от того, какую позицию в высказывании они занимают. Простое предложение имеет в древнекитайском языке твердый порядок Субъект-Предикат (SP). В двучленной структуре субъект, согласно С.А.Старостину, всегда является "логическим пациенсом", в трехчленной структуре Субъект-Предикат-Объект (SPO) субъект может быть "логическим агенсом" (см. примеры выше), но может, при предикате с другим значением, быть и логическим пациенсом, в этом случае Объект будет "логическим сирконстантом": SP nin sij /жэнь сы/ "Человек умер", SPO nin sij kwêk /жэнь сы го/, "Человек умер за страну"/ [Старостин 1994: 120]. Исключительно топологическими средствами маркируются: 1) Субъектно-предикатное отношение: Tïu paj /няо фэй/ "Птица летит", kwèk bat го фа/ "Страна подверглась нападению", 2) Объектное отношение: tîu paj thïn /няо фэй тянь /

Птица летит по небу ", mrân kwèk bat / мань фа го/ "Варвары напали на страну"; 3)

Предикативно-атрибутивное отношение: paj tîu /фэй няо/ "летящая птица", bat kwék /фа го /

57 Все древнекитайские примеры мы приводим по статье С.А.Старостина в его транскрипции. Символы А и В подставлены на место актантов. страна, на которую напали" или "напавшая страна". Актантно-атрибутивное отношение может иметь маркер t8 /чжи /: tïu paj te / няо чжи фэй/ "полет птицы”, "то, что птица летит", kwék ta bat го чжи фа/ "то, что на страну напали", mrän ta kwak bat /мань чжи фа го/ "то, что варвары напали на страну". Противопоставления вида /няо фэй/ ~ /фэй няо/ ~ / няо чжи фэй/, /го фа/ ~ /фа го /~/ мань фа го/~ /мань чжи фа го/, судя по всему, аналогичны противопоставлениям вида Kalle har kommit ~ Har Kalle kommit ?, Boken jag köpte av Kalle ~ boken köpte jag av Kalle в шведском языке. Ни в древнекитайском, ни в шведском языке эти противопоставления нельзя признать подлинными альтернациями: разный порядок словоформ указывает на то, что коммутирующие группы имеют разный статус или выражают разные граммматические отношения. Порядок слов SPO в древнекитайском языке был жестким, но в редких случаях, как пишет С.А.Старостин, все же альтернации допускал; так, постановка объекта перед предикатом в предикативной группе, которая сама управляется служебным глаголом та /у/, дифференцирует функцию данного глагола. При порядке РО высказывание с данным глаголом будет иметь экзистенциальное значение dar\h ma gwij lü / шан у куй дао / "среди правителей нет таких, которые следовали бы пути", а при порядке ОР — поссессивное dar\h ma lu gwij Ihiâj /шан y дао куй ю/ "у правителя нет пути, которому он следует" [Старостин 1994: 122]. Тем самым, позиция одной категории (объекта) позволяет уточнить значение другой (предиката). Этот пример служит частичной аналогией шведскому примеру Fisken [ât upp] Kalle "Рыба съела Калле" ~ Fisken [ât] Kalle [upp] "Рыбу Калле съел", где, наоборот, дистантное / контактное размещение предиката [ât upp] позволяет выявить роль актантов.

Опыт изучения языков мира свидетельствует о том, что использование топологических ресурсов для маркировки грамматических отношений или отдельных категорий не ограничено изолирующими языками и возможно везде, где есть развитый аналитизм. По общепринятому мнению, скандинавские языки постепенно утрачивают черты флективного строя и эволюционируют в сторону аналитической морфологии и синтаксиса [Haugen 1984: 360; Плоткин 1984, 24; Кузнецов 1989, 163; Кузьменко 1991, 254], поэтому популярная сейчас гипотеза Я.Т. Форлунда о том, что данные языки в ходе своей эволюции меняют стратегию кодирования — на смену "прямой морфологической маркировке" позиций приходит "топологическое кодирование" — не кажется парадоксальной. Среди фактов, призванных подкрепить этот вывод, почетное место занимают обсуждавшиеся выше коммутации типа швед. FiskenSub ât upp Ка11е0ь ~ Fisken0b ât KalleSub upp или дат. MandenSub slog ikke drengen0b ~ Manden0b slog drengenSub ikke. Я.Т. Форлунд и Э. Мёрк констатируют, что в древнескандинавских языках подлежащее и дополнение маркировались особыми падежами и могли занимать разное место в предложении, в то время как в современных континентальных скандинавских языках возможность падежной маркировки актантов утрачена или почти утрачена, зато развились топологические ограничения на места подлежащего и дополнений [Faarlund 1990; M0rk 1991: 59], ср.также [Heltoft 1995: 158]. Поэтому вывод о том, что пропорция между морфологией и синтаксисом меняется в пользу синтаксиса и что становление жесткого порядка слов является своего рода компенсацией за оскудение флексии, тоже выглядит просто констатацией факта. Тем не менее, тезисы о функциях языковых подсистем и о цели их эволюции стоит оценивать не только с точки зрения здравого смысла, но и с точки зрения эксплицитных критериев.

Если мы еще раз рассмотрим пару шведских примеров FiskenSub ät upp Ка11е0ь ~ Fisken0b ät Kallesub upp с точки зрения кодирования актантов, то корректный вывод будет состоять в том, что словоформа Kalle вне топологического контекста действительно лишена

58 признаков подлежащего и дополнения (это ясно и без синтаксического анализа !). Утверждение же о том, что синтаксические функции подлежащего и дополнения не имеют в шведском языке никакого плана выражения, кроме порядка слов, некорректно: релевантность противопоставления подлежащего дополнению проявляется в процессах пассивизации,

59 рефлексивизации, контроля за эллипсисом . Однако пассивизация, рефлексивизации и прочие явления, обсуждаемые в качестве тестов на подлежащность [Кинэн 1982: 264; Mtark 1991: 89]) не являются операциями над словоформой Kalle "Калле" — они суть операции над категорией Подлежащее, которую данная словоформа может представлять в предложении. В шведском языке, в отличие в от древнекитайского, топологическая идентификация категорий нужна для маркировки их позиций в предложении, но не для доказательства реального бытия самих категорий. Тем самым, контраст "морфологического" кодирования актантов в древнескандинавском и их "топологического" кодирования в современном шведском не абсолютен — в обоих случаях кодируются сущности одного и то же плана, а именно синтаксические функции. В классификации А.Е.Кибрика оба языка будет отнесены к одному классу — " языков с ролевым кодированием предикатных аргументов" [Kibrik 1997: 330]. Классификация А.Е.Кибрика созвучна классификации Ч.Ли - С.Томпсон, где "языки с выдвижением подлежащего" (-'языки с ролевым кодированием" у А.Е.Кибрика) противопоставляются "языкам с выдвижением топика" [Ли, Томпсон 1982: 194].

Итак, мы столкнулись с тем, что термин "топологическое кодирование" может пониматься двояко. При глобально-типологическом подходе морфологическое и топологическое кодирование синтаксических функций понимаются как разновидности или ингредиенты ролевого кодирования. При чисто синтаксическом подходе противопоставляется удельный вес топологических и морфосинтаксических средств при маркировке позиций синтаксических категорий в предложении. В работах скандинавских лингвистов представлено второе понимание термина.

58 Их будет, конечно, лишена и словоформа Калле при переводе данного имени собственного на русский язык, так как имя Калле не склоняется.

59 Э.Мёрк de facto учитывает это, сопоставляя в своей статье условия эллипсиса и рефлексивизации и другие тесты на подлежащность для древнескандинавского и для современного норвежского (ук.соч., 59-86).

4. Топология предложения: выводы к главе 1.

1) Рассмотренные в данной главе базовые идеи и методы описания линейных отношений в синтаксисе убеждают в том, что порядок слов в предложении обладает свойствами структурного объекта. Данное представление используется в ряде современных концепций синтаксиса и доказало свою продуктивность; явных эмпирических возражений против него нет. Если линейная структура предложения — особый языковой объект со своими характерными свойствами, должна существовать теория, его объясняющая, — топология синтаксических структур. Пока она полностью не сложилась, но развивается быстрыми темпами. Фундаментальными для данной теории являются понятия синтаксического ограничения, линейной позиции, альтернации позиций, категориальной маркировки, стратегии кодирования. Линейная структура предложения в любом естественном языке разрешает одни операции над её элементами и запрещает другие. Задачей топологии предложения является не только предсказание грамматичности тех или иных цепочек словоформ, но и объяснение причин, в силу которых они грамматичны, т.е. интерпретация ограничений, действующих в данном языке. Порядок слов предсказуем в силу того, что словоформы или более крупные составляющие представляют в предложении классы слов, т.е. категории. Исчисление порядка словоформ без категориальной маркировки последних невозможно. Поэтому операции над словоформами и позициями, которые те занимают, целесообразно считать планом выражения операций над нелинейными сущностями. В настоящей работе избран именно такой взгляд на линейные позиции и на синтаксические ограничения, которые мы трактуем не как чисто формальные, а как двусторонние явления, имеющие свой план содержания и план выражения. Релевантность порядка слов для грамматической теории состоит в том, что он служит своебразным "экраном", на котором отражаются (не всегда прямо) операции по выстраиванию дерева предложения и стратегии кодирования морфосинтаксических, коммуникативных и семантико-прагматических категорий. Именно эту, моделирующую, функцию порядка слов мы считаем для грамматики главной, поскольку она отражает взаимодействие структуры предложения и его элементов. Смыслоразличительная функция при коммутации высказываний и групп, когда линейный порядок характеризует высказывание как цельный синтаксический знак, для большинства языков является маргинальной.

2) В большинстве грамматических теорий расстановка словоформ понимается как побочная, промежуточная или даже прикладная задача. При такой практике методы линеаризации не всегда четко осознаются, кроме того, исследователи склонны переоценивать особенности своего формализма и выдавать их за особенности объекта описания. Этот упрек следует адресовать не только конкретным лингвистам, но и целым научным направлениям — грамматике Хомского (жестко привязывает механизмы расстановки словоформ к механизмам, выстраивающим дерево составляющих, из априорных соображений ограничивает перемещения элементов предложения только одним направлением), модели "Смысл <=> Текст" Мельчука (стремится свести исчисление порядка слов к правилам расстановки бинарных групп, игнорирует проблему топологических ограничений), позиционного синтаксиса датских структуралистов (отрицается связь между топологическими ограничениями и синтаксическими функциями, обходится вопрос о категориальной маркировке). Вместе с тем, в работах сторонников данных направлений предложено столько важных идей и эвристически ценных приемов, что игнорировать их было бы непозволительной роскошью. Материал данной главы показывает, что для объяснения многих аспектов линейных отношений необходимо использование двух моделей, которые нередко считаются взаимоисключающими — модели линейного порядка как развертки древесной структуры предложения (она была подробно рассмотрена в разделах 1.З.-1.8.) и модели линейного порядка как отображения категорий плана содержания (рассмотрена в разделах 2.1. - 2.8.). Данные модели могут быть достаточными для решения других задач грамматической теории, но для топологии предложения они, как показывает наш анализ, являются взаимодополнительными. Модель линейного порядка как развертки древесной структуры необходима для формализации понятия подвижности, векторности линейных преобразований. Модель линейного порядка как отражения операций над категориями предложения необходима для того, чтобы провести разметку синтаксического пространства и установить собственные места категорий, в которых происходит их топологическая идентификация. При объединении данных моделей создается возможность учесть как представление о "фиксированное™", т.е. неслучайности, порядка слов, так и представление о его "свободе", т.е. об альтернациях. Первая модель вводит в синтаксическую репрезентацию представление о движущемся элементе, в то время как вторая вводит представление о трассе, или траектории движения.

3) Типологический подход к проблеме кодирования отличается от универсалистского прежде всего в двух отношениях — а) набор категорий не считается заранее известным, Ь) признается, что порядок слов может кодировать категории различного типа. Лучше всего описаны три случая — кодирование синтаксических функций, кодирование тактовых групп и кодирование коммуникативных категорий. Все эти возможности реализуются в индоевропейских языках в синхронии и диахронии. При диахроническом исследовании наиболее продуктивным направлением поиска остается генезис топологических ограничений в истории языка. Вместе с тем, чисто ретроспективный подход недостаточен, так как в ходе эволюции языка может смениться стратегия кодирования, тем самым, например, большая или меньшая вариативность позиций подлежащего в современном языке и в праязыке может отражать разные принципы упорядочения всего предложения. Для германских языков гипотеза о смене стратегии кодирования остается в силе — трудности с её доказательством носят не теоретический, а скорее эмпирический характер: компаративистам разных школ не удалось достичь бесспорных успехов в реконструкции синтаксиса прагерманского языка и предложить надежное описание синтаксиса древнегерманских языков.

Глава Порядок слов в скандинавских языках: традиции анализа.

Сравнительно-историческое изучение германских языков, в целом, справедливо считается консервативной дисциплиной, аккумулирующей результаты, полученные учеными предшествующих поколений, и настороженно воспринимающей модные теории. Однако работы по эволюции германского предложения, и в особенности, эволюции синтаксических ограничений, никогда не были вполне отделены от описательной грамматики древних и новых германских языков ввиду того, что сравнительно-исторический синтаксис изначально не имел особого аппарата и специфических задач реконструкции. Такой аппарат и идеология реконструкции сложились лишь в результате интенсивного взаимодействия с синхронной лингвистикой в структуралистский и постструктуралистский период.1 Конвенция о том, что должно быть предметом синтаксической реконструкции — топологическая схема предложения, его лексико-синтаксический состав, субъектно-предикатные отношения, падежная маркировка актантов или что-то иное — в эпоху младограмматиков отсутствовала2, несмотря на индивидуальные искания таких выдающихся ученых, как А.Мейе, Б. Дельбрюк, Я. Ваккернагель,

А.Хойслер.

Исторический синтаксис скандинавских языков как область исследования всегда был чувствителен к смене научных парадигм. Библиография работ обширна; один её обзор мог бы стать темой отдельного исследования. Цель данной главы — оценить вклад разных доктрин, от младограмматизма до генеративизма и функционализма в изучение порядка слов в скандинавских языках. Все эти направления предлагали свою программу или методику описания порядка слов в синхронии или диахронии, но по разным причинам эти программы не были доведены до конца и не воплотились в сопоставительных работах обобщающего плана. Частные исследования гетерогенны, и инвентаризация их выводов невозможна без учета допущений, ценой которых они получены. Одной из задач главы является отделение результатов, полученных применением заявленной процедуры анализа, от разнообразных экстраполяций, делаемых авторами работ. Другой задачей является выявление слабостей и недочетов самих научных теорий, обнаруживаемых при столкновении с материалом скандинавских языков.

Ниже разбираются работы младограмматиков от Г.Пауля до Э.Вессена (раздел 1.), работы европейских структуралистов первой половины XX в. (раздел 2.), работы датских структуралистов по диахроническому синтаксису (раздел 3.), типологические работы школы Дж. Гринберга - У.Ф.Лемана (раздел 4.), традиция синтаксической реконструкции, связанная с

1 Как отмечает Ю.С. Степанов, "в середине [XX] века исследование порядка слов из сферы сравнительно-исторического языкознания переместилось в общий синтаксис и оттуда снова вернулось в индоевропейский синтаксис уже в преобразованном виде" [Степанов 1989, 226].

2 Ср. определение предложения, которое дает А.Мейе: ".предложение может быть определено как группа связанных между собою грамматическими отношениями артикуляций, которые, не именами Я.Ваккернагеля и К.Уоткинса (раздел 5.), генеративный синтаксис (разделы 6.-7.) и работы по коммуникативному синтаксису (раздел 8.). Данные подходы представляют значительную часть синтаксических теорий, но не охватывают весь их спектр; к примеру, мы не рассматриваем теорию Л. Теньера и работы американских дескриптивистов. Наш обзор не претендует ни на роль путеводителя по синтаксису, ни на систематическое изложение истории лингвистических идей. Учитывались, прежде всего, работы, выполненные на скандинавском материале, но в ряде случаев рассматривать труды скандинавистов в отрыве от общегерманской и индоевропейской проблематики было непродуктивно. Кроме того, мы сочли неуместным исключать из рассмотрения некоторые идеи отечественных и зарубежных ученых, которые еще не были апробированы на материале скандинавских языков, но представляются важными для теории порядка слов.

1. Проблематика порядка слов в работах младограмматиков.

1.1. Проблемы синтаксической членимости и порядка слов в работах Г. Пауля.

Книга Г. Пауля "Принципы истории языка" [Paul 1880/1960] оказала значительное влияние на несколько поколений языковедов. Нередко её признают манифестом младограмматического направления вообще, подведшим теоретическую базу под появившиеся позднее описательные грамматики конкретных языков, ср. [Алпатов 1998, 104]. Вместе с тем, синтаксическая концепция Пауля содержит ряд оригинальных черт, которые не были востребованы его непосредственными продолжателями, но зато оказались созвучны подходам, получившим распространение в середине XX в. Сюда можно отнести прежде всего теорию психологической членимости предложения [Пауль 1960: 338-361], предвосхищающую коммуникативный синтаксис пражской школы, ср. [Реферовская 1989] и представление об исторической изменчивости синтаксических единиц.

Пауль определяет предложение, как грамматическую форму выражения предикации (последняя понимается как "соединение в психике нескольких представлений"), т.е. исходит из глубинной двусоставности любого высказывания. Вместе с тем, Пауль, в отличие от многих его последователей, не склонен отождествлять предложение как единицу языка с какой-либо её канонической формой, например, с ядерной группой им.п. + спрягаемый глагол. Для Пауля предложение - вообще любое высказывание, которое производится по продуктивной модели.

Введя разграничение грамматического и психологического подлежащего [Пауль 1960: 146], Пауль положил начало уровневому подходу в синтаксисе; в русле этой концепции находятся также [Якобсон 1935], [Шахматов 1941] и, с некоторыми модификациями, [Есперсен 1958] и [Парти 1979, 15-16].

В числе специальных терминов, введенных Паулем в репертуар синтаксической теории, следует отметить термин "ударение" (Betonung - м.б. лучше передать как "интонация" ). Под завися грамматически ни от какой другой группы, довлеют сами по себе. Число и природа элементов, составляющих эту группу, могут изменяться бесконечно." [Мейе 1938, 359]. силой ударения" Пауль понимает прежде всего логическое выделение ключевого слова3; такое понимание смыкается с современными терминами "акцентное выделение" [Николаева 1982, 10] или "рематический акцент". Говоря о "ритмике фразы" как о синтаксическом факторе, Пауль и некоторые его последователи фактически утверждали, что коммуникативное выделение может быть главенствующим принципом связи слов в предложении [Пауль 1960 : 149]. Однако поскольку сам Пауль отвергал принцип формальной замкнутости предложения, он не смог предложить какого-либо систематического исчисления порядка слов. Этот пробел был частично заполнен в работах Бертольда Дельбрюка [Delbrück 1888; 1911].

Одной из трудных проблем грамматической теории, которую пришлось решать Паулю, было описание безличных предложений. Исходя из требований универсальной грамматики, Пауль постулировал их двусоставность: это сближает его подход с программой позднейших структуралистов и хомскианцев4. Правда, в отличии от позднейших формалистов, Пауль исходит из идеи первичности предикации как бинарного членения высказывания, а не из идеи формальной замкнутости элементарного предложения как синтаксической структуры, характерной для Куриловича или Ельмслева, и тем более не из идеи изоморфности всех полных составляющих, лежащей в основе теорий генеративистов. Его современник Б. Дельбрюк (1881), напротив, открыто встал на позиции индуктивной типологии и признал многообразие конструкций предложения в индоевропейских языках.

Как ни странно, книге Пауля не чужды элементы концепции неуниверсальности синтаксического членения. Постулируя глубинную двусоставность любой предикативной синтагмы, Пауль, вместе с тем, соглашается считать форму поверхностного предложения, т.е. репертуар средств субъектно-предикатного членения, продуктом исторической эволюции (данной проблематике специально посвящены главы об эволюции согласования (Пауль 1960: 362-371) и об экономии языковых средств. Пауль специально отмечал, что в первых письменных памятниках германских языков предложение лишено как верхнего, так и нижнего предела: нет четкой грани между сложным и распространенным предложением, а порой и между простым предложением и словосочетанием [Пауль 1960: 169,172,177, 354, 374].

Правда, эта группа проблем осталась в его творчестве неразработанной. Свое дальнейшее продолжение она нашла в трудах ученика Пауля, крупнейшего филолога

3 Термин "сильное ударение" использовал позднее и В.Матезиус.

4 Ср. также концепцию А.А.Шахматова о том, что предикативность всегда является бинарным отношением, но предикативное отношение реализуется не только тогда, когда оба главных члена предложения выражены внешне, но и тогда, когда присутствует лишь один из них [Шахматов 1941, 41]. Близкий тезис (без ссылки на Пауля и Шахматова) выдвинул Р.О.Якобсон: в современном русском языке вообще нет односоставных предложений, в безличных предложениях присутствует нулевое подлежащее [Якобсон 1935, 21]. Данную идею P.O. Якобсона сочувственно цитирует И.А.Мельчук [Мельчук 1995, 203]. При этом Якобсон предлагал диахроническое объяснение: нулевое подлежащее - не универсалия, а специфическая черта русского языка, утратившего местоименные клитики, в общеславянском односоставные предложения были. Прямо противоположный тезис отстаивал пражский структуралист Б.Гавранек: в современных славянских языках односоставные глагольные высказывания есть, а в общеславянском их якобы еще не было [Гавранек 1962, 75-76]. И Якобсон, и Гавранек германиста первой половины XX в. Андреаса Хойслера (1870 -1941). К сожалению, работы Хойслера оказались в стороне от основной линии развития европейской грамматической традиции.

1.2. Концепция А. Хойслера. С работами младограмматиков связаны попытки отказа от принципа универсальной членимости речи. Важнейший шаг в этом направлении сделал Андреас Хойслер. Около века назад он выдвинул тезис, что в языке древнегерманских эпических памятников основной синтаксической единицей является их композиционный эпизод, в то время как отдельные предложения структурированы слабо [Heusler 1913]. Подход Хойслера основан на признании соответствия между сверхфразовыми единствами и темами эпоса [Heusler 1969, 404] и предвосхищает выдвинутую позже гипотезу М.Перри - А.Б.Лорда о том, что эпический текст воспроизводится с точностью до последовательности формул, т.е. ритмико-синтаксических шаблонов [Lord 1960]. Если это верно, предел членимости прямо характеризует способ бытования текста и косвенно - условия передачи информации в обществе.

Концепция Хойслера изложена в ряде его работ конца XIX - начала XX в. В "Грамматике древнеисландского языка" (1913) условиям реализации предложений в составе более крупных отрезков текста целиком посвящены главы XXXVII-XXXVIII [Heusler 1913, -211]. Здесь Хойслер основное внимание уделяет доказательству эквивалентности разных порядков слов друг другу и одинаковой степени их контекстной зависимости; к сходным выводам о порядке слов в языке древнеисландской прозы до Хойслера пришел Б. Дельбрюк [Delbrück 1911]. То же утверждается и о соотношении полных и эллиптических вариантов высказываний [Heusler 1913:202]. В этой связи Хойслер указывает на текстообразующую роль инверсии глагола и его актантов [Heusler 1913: 202-206].

Период речи в сагах трактуется прежде всего как ритмико-синтаксическое единство: на с. говорится, что линейное расположение элементов синтагмы в типичном случае предполагает несколько равноправных вариантов, не нарушающих тождественности логического содержания, и что решающее значение при этом получают "осознанные или неосознанные ритмические тенденции". Тот же принцип распространяется далее и на сам состав синтагмы, ср. сказанное в ' об эллипсисе [Heusler 1913: 202] . Для правильного понимания термина "ритмический" следует иметь в виду, что Хойслер исходит из того, что прозе присуща имманентная ритмическая организация 5. Этот взгляд представлен уже в работе 1889 г. цит. по: [Heusler 1969 11:695 -696], ср. также работу 1915 г. [Heusler 1969 II: 296, 307].

В работе "Происхождение исландской саги", впервые опубликованной в 1913 г., Хойслер указывает, что период соотнесен с законченным сообщением, составляющим этап повествования [Heusler 1969 II: 404-406] - на конкретном примере показывается, что правильная отталкиваются от представления о том, что языки могут переходить от состояния, где бинарная природа предикации отражается последовательно, к односоставным схемам, или наоборот.

5 Современным аналогом понятия "ритмический" у Хойслера является понятие "линейноинтонационные преобразования" или "линейно-акцентные преобразования", разработанное Е.В. Падучевой [Падучева 1984, 108]. Ср. также близкое понятие "коммуникативной парадигмы сегментация текста на периоды есть условие его правильного понимания. Согласно Хойслеру, членение саги на эпизоды необходимо задается структурой целого [Heusler 1969 II: 450-451], и определяется техникой устного рассказа [Heusler 1969 II: 447,454,458].

Наконец, в работах разных лет Хойслер указывал на отдельные черты синтаксиса саг, прямо связанные с организацией периода: использование эпических частиц [Heusler 1913, ' 480, с. 195-196], употребление исторического презенса [ibid., " 497-502, с. 207-211], плеоназм глаголов говорения [Heusler 1969 II, 671-672, 686], синтагматическую зависимость отдельных типов безличного предложения и переходные случаи между эллипсисом и безличностью [Heusler 1913, " 489, 490.2, с. 202, 204] .

Гипотеза Хойслера подкрепляется прежде всего анализом исландских саг, хотя сам Хойслер, видимо, распространял свой подход и на древнегерманские поэтические памятники6. Недавно к анализу древнеисландской прозы обратился Ю.К. Кузьменко [1985; 1991]. Он акцентирует внимание на трех положениях: 1) эксплицитная членимость текста на структурно полноценные предложения - результат кодифицирующего влияния письменной традиции на речевую деятельность коллектива; 2) объединение синтагм в потоке речи - универсальная черта устной речи; 3) саги - тексты с перспективой устного исполнения. При такой постановке вопроса синтаксическое выделение крупных фрагментов текста - "периодов саги" - в ущерб отдельным предложениям перестает быть маргинальным фактом и может быть понято как общая черта младописьменных языков. В нашей работе [Циммерлинг 1993] период саги определялся как полипредикатная единица, описывающую одну общую референтную ситуацию. Отказ от универсалистского подхода, при котором предложение а priori признается базовой единицей языка, важен для стадиальной типологии, так как он позволяет надеяться отделить параметры, унаследованные из праязыка, от тенденций, проявившихся в ходе индивидуальной письменной истории отдельных диалектов.

Концепция Хойслера может быть успешно применена и в сопоставительных исследованиях по проблеме сегментации текста: структурная незамкнутость предложения прямо связана с ориентацией на широкий вербальный контекст, и опосредованно - с устной формой передачи информации. Однако слишком узкая эмпирическая база, жанровая специфика памятников и неблагоприятная научная конъюнктура - выдвижение структуральных концепций, априори объявивших предложение базовой единицей сегментации, помешали европейским ученым сделать общелингвистические выводы из работ Хойслера. Для большинства предложения" у И.И. Ковтуновой [Ковтунова 1976, 36]. Об истории термина "ритм" в европейской науке см. [Бенвенист 1974, 382-383].

6 Так, анализируя в работе 1902 г. язык древнеанглийских поэм, Хойслер признает ключевым вопросом "соотношение метрического и синтаксического периода" [Неи«1ег 1969 11:651]. В той же работе несколько строф "Прорицания Вёльвы" трактуются как единый период со своими характерными синтаксическими особенностями [НеивЬг 1969 II: 653-654]. В работе 1917 г. Хойслер обращает внимание на такие признаки сверхфразовых единств в строфичной аллитерационной поэзии, как анафора, эпифора, инверсия и видит в них критерий для реконструкции исконной структуры текста [Неивкг 1969 II: 198]. германистов его имя ассоциируется почти исключительно с созданной им концепцией эволюции древнегерманской литературы.

1.3. Б. Дельбрюк. Крупнейший специалист по индоевропейскому синтаксису Бертольд Дельбрюк (1842 - 1927) оставил ряд работ по германским языкам. Дельбрюку принадлежит известная монография по теории германского падежа (1907). Проблеме порядка слов посвящена серия эссе под сводной рубрикой "Германский синтаксис". Наибольшее теоретические значение имеет второй том "К позиции глагола" (1911). В начале работы обсуждаются понятия порядка слов, инверсии и вводится базовое разграничение между пост- и препозицией элементов относительно друг друга и позицией элемента относительно места во фразе. Положение спрягаемого глагола определяется Дельбрюком относительно места во фразе. Опираясь на более ранние работы И. Риса об инверсии глагола в древнеанглийском и древнесаксонском языках, Дельбрюк впервые формулирует правило "второго положения глагола" как константы древнегерманского предложения: дальше второго места от начала фразы спрягаемый глагол уходить не может, начальная позиция является резервом для перемещения глагола, отличие древнегерманских языков от современных в том, что это перемещение часто происходит в неволросительных предложениях. Древнескандинавский синтаксис признается ключом к общегерманскому (поскольку он наименее затронут латинским влиянием). Дельбрюк склонен принять гипотезу о базовом порядке слов 8У, а отклонения от него объяснять различными коммуникативными установками и разной дистрибуцией в тексте. При таком подходе порядок АУБ признается инверсией (?), однако коммуникативно он скорее нейтрален. Порядок слов УБ в большинстве контекстов не вызван содержательным выделением глагола и скорее мотивирован местом самой фразы внутри текста. В целом порядок германского предложения фиксированный, но не жестко, так как в большинстве случаев допустим альтернативный порядок. Слово имеет своё нормальное место в повествовательном предложении. Большинство инверсий, кроме инверсии самого глагола, коммуникативно выделены и встречаются достаточно редко, чтобы их можно было трактовать как отступления от нормального порядка слов. Придаточное характеризуется тенденцией к конечному размещению глагола, в чем можно видеть черту, унаследованную из индоевропейского синтаксиса.

Дельбрюк допускал, что рамочное размещение глагола в придаточном в литературном немецком языке непосредственно отражает общегерманские закономерности. Этот тезис был впоследствии опровергнут историками немецкого языка, ср. [Адмони 1963; 1966], подробно исследовавшими ситуацию в период становления немецкой национальной нормы. Второе место финитного глагола внутри фразы Дельбрюк связывал с действием закона Ваккернагеля: в независимом предложении глагол ведет себя как энклитика, в зависимом предложении он получает фразовое ударение7. Последний вывод вызвал скептическую реакцию многих

7 В последних работах генеративистов ограничения на размещение глагола в германских языках и ограничения на размещение "ваккернагелевских" клитик в славянских языках вводятся при помощи правил одного и того же вида ("продвижение в позицию СОМР"), см. ниже раздел 6. германистов: так, Э. Вессен считал, что уже общегерманский язык мог не подчиняться законам индоевропейской акцентуации [Вессен 1965: 225].

1.4. Скандинавские младограмматики.

1.4.1. М. Ню гор. В начале XX века появились две монографии по историческому синтаксису скандинавских языков — древнеисландского [Nygaard 1906] и датско-норвежского (Falk, Тогр 1900). Книга М.Нюгора целиком посвящена синтаксису древнеисландских прозаических памятников (тому же автору принадлежит и вышедший ранее очерк о синтаксисе "Старшей Эдды"), лишь изредка в ней встречаются указания на минимальные различия между узусом древненорвежских и древнеисландских памятников. Книга X. Фалька и А. Торпа носит сопоставительный характер: общескандинавские закономерности иллюстрируются примерами из древнеисландского языка и из древнейших датских памятников, отклонения от них -примерами из датских и норвежских памятников XIV-XVI вв. Такой подход имеет серьезный методологический изъян, до сих пор не вполне осознанный в скандинавистике: состояние, реально засвидетельствованное для одного диалекта, приписывается всем остальным в качестве исходной точки развития. При этом заранее отметается возможность серьезных диалектных расхождений в эпоху, предшествующую появлению первых письменных памятников скандинавских языков.

Норвежский лингвист Мариус Нюгор был крупнейшим авторитетом в области скандинавского синтаксиса. Его обширная монография (1906) учитывает данные максимально большого числа саговых памятников, описанных к тому времени, и до сих пор сохраняет свое значение как подробное систематическое описание синтаксиса классической древнеисландской прозы. Нюгор по темпераменту систематик. Он придерживается представления о наличии базового порядка слов в синтагме и фразе [Nygaard 1906, 343], ср. также статью [Nygaard 1900] отклонения от признаваемым стандартным словопорядка он чаще склонен объяснять формальными (морфологический тип словоформы), нежели коммуникативно-семантическими причинами. Нюгор подробно анализирует субъектно-предикатные, субъектно-объектные, атрибутивные отношения, обсуждает соотношение паратаксиса и гипотаксиса.

Главным недостатком книги является слабость её теоретической программы: автор экстраполирует почерпнутые из описаний современных европейских языков представления о составе главных членов и о характере грамматических отношений на язык памятников, близких к дописьменной эпохе - критику Нюгора с данной точки зрения см. в [Кацнельсон 1949, 332]. Это мешает Нюгору адекватно решить вопрос о разграничении неполных и безличных высказываний, точно выделить субъектную составляющую и сформулировать критерии согласования. Кроме того, автор склонен к излишней рубрикации, что часто не позволяет ему увидеть и сформулировать инвариантные значения синтаксических позиций, морфологических категорий и формальных классов слов. С другой стороны, факты, приводимые для иллюстрации программного тезиса, порой неоднородны - иллюстративный материал не везде укладывается в предложенную автором схему. Таким образом, книга Нюгора является не только ценным компендием фактов, но и собранием стереотипов, нуждающихся в критическом переосмыслении.8

Теоретическая программа книги Фалька и Торпа менее обязывающая, и композиция её лучше продумана. Вместе с тем, книга не опирается на репрезентативную подборку материала и не дает полной картины развития датского, тем более - норвежского - языка.

В работах начала XX проводится важное для синтаксиса различение между скандинавскими памятниками "ученого" и "народного" стиля: первые представлены жанрами, заимствованными вместе с латинской письменностью, вторые - памятниками оригинального жанра, восходящими к устной традиции, прежде всего - с сагами и областными законами. Непосредственно данное различение касается западноскандинавских памятников, однако нередко оно переносится и на датские и шведские памятники. В работах Нюгора, Хойслера и Р.Майсснера (1902) были выделены характерные формальные признаки "ученого" и "народного" стиля в сфере грамматики и лексике; ср. также детальный обзор в [Клэ^ашвоп 1972,252- 291].

1.3.2. Специальные исследования. К началу XX в. шведская лингвистическая школа была, пожалуй, самой сильной в Скандинавии. Тем удивительнее, что в первые десятилетия XX в. не появилось обобщающих работ по синтаксису древнешведского языка; правда, ряд сведений об реализации грамматических форм в составе предложения содержится в грамматиках Адольфа Нурена [1Чогееп 1904; 1Чогееп 1923]. Третий том "Истории шведского языка" Элиаса Вессена - "Синтаксис" - вышел в свет лишь в 1965 г. Вместе с тем, было издано значительное число работ, посвященных частным аспектам скандинавского синтаксиса. Следует отметить в первую очередь книгу Акселя Линдквиста (1912) по теории безличного предложения, исследования Карла Ларссона (1931) и Вальтера Окерлунда (1943) о позиции глагола в древнескандинавских языках, монографии Гюннара Лейстрома (1934) об эволюции неопределенного артикля и Гюстава Линдблада (1943) об относительном предложении. Особо следует отметить пионерскую работу Линдквиста о безличных предложениях. Уже её название

- "Изменение соотношения между психологическим и грамматическим субъектом" - отражает попытку применения уровневого подхода к синтаксису предложения. В статье [Бипёшап 1985] работа Линдквиста небезосновательно оценивается как ранний опыт исчисления предикатноаргументных отношений.

1.5. Элиас Вессен.

Особое место в скандинавистике занимает фундаментальная работа Э.Вессена [\Vessen 1965]. Хотя автор порой ссылается на специальные исследования 40- гг. и даже вскользь упоминает гипотезу о сдвиге БОУ > БУО ^еввеп 1965: 223], концептуальный аппарат работы целиком лежит в русле младограмматического направления. Синтаксические идеи, высказанные в работах по общему синтаксису — Дидериксена, Теньера, Хомского, не находят в тексте книги

8 Ср. детальный разбор вгзлядов Нюгора в статье [Кшюпхеп 1996]. К.Е. Кристенсен сообщает, что первым критиком, отметившим, что книга Нюгора дает описание, но не предлагает подлинных объяснений, был её немецкий рецензент Г.Неккель (1908). никакого отражения. Если монографии X.Фалька - А.Торпа и М.Нюгора открывают младограмматический этап в изучении синтаксиса скандинавских языков, то книга Вессена его завершает.

Как и Нюгор, Вессен был крупнейшим специалистом по стилистике древнескандинавских памятников: в числе его публикаций - работы по древнешведской литературе, рунологии, поэтике. Теоретические воззрения Вессена на проблематику порядка слов близки к взглядам Нюгора и Хойслера.

Глава о порядке слов в предложении [Wessén 1965: -225] содержит богатый фактический материал и много тонких наблюдений. Однако рабочие термины раздела отклоняются от общепринятых в европейской лингвистике дефиниций и не всегда удачны. Например, говоря о регулярности в синтаксисе, Вессен объявляет воспроизводство высказываний по определенной модели "аналогией" (!) Между тем из содержания абзаца следует, что речь идет о структурных схемах предложения, порождающих грамматически правильные последовательности слов, а вовсе не о влиянии одного конкретного высказывания как цельного синтаксического знака на другие высказывания [Wessén 1965: 203]. Разбирая отклонения от порядка "глагол на втором месте во фразе" в поэзии, автор называет порядок слов с глагольной рамкой свободным [Wessén 1965: 204]. Из контекста ясно, что подразумевается возможность перемещения глагола в конец фразы, которая в разговорном новошведском языке утрачена. Однако порядок элементов, при котором место одного из элементов жестко фиксировано, считать "свободным" абсурдно.

Подход Вессена к порядку слов можно назвать историко-филологическим. Он исходит не из требований структуры предложения, а из действия трех макросинтаксических факторов: грамматической традиции, потребности выразить определенное содержание, ритма фразы. Подобная позиция типична для младограмматиков: за исходное состояние берется язык древнейших письменных памятников со свободным порядком слов, а позднейшие ограничения на инверсию объясняются влиянием письменной традиции.

После беглого обзора типов высказывания (вопросительные, побудительные, желательные, повествовательные) Вессен переходит к анализу повествовательных высказываний. Термины "прямой" и "инвертированный" порядок, как и в большинстве работ младограмматиков (кроме Хойслера) применяются не отношению в предложению в целом, а только по отношению к его главным членам. Прямой порядок (rak ordföljd) - это последовательность Субъект - Глагол (SV) а обратный порядок - Глагол-Субъект (VS). В отличие, например, от Дидериксена, Вессен везде называет порядок Наречие - Субъект -Глагол (Adv SV) прямым, а порядок Наречие - Глагол - Субъект (Adv VS) обратным, несмотря на редкость и маркированность первого [Wessén 1965: ].

9 В качестве иллюстрации Вессен приводит рамочную конструкцию, сохранявшуюся в шведской поэзии XVIII - XVI вв. : I trädgärdstäppan med blomster och frukt snart äppelträden sig täkka (Levertin); Vi länge väntat dig hade (Snoylski).

Вессен спорит с Дельбрюком, объяснявшим второе место глагола в простом предложении атоничностью финитного глагола, который энклитически примыкает к начальному члену предложения. По мнению Вессена, глагол скорее ведет себя как проклитика, примыкая к ударному третьему члену - дополнению [Wessén 1965: 206]. Тем не менее, гипотеза Дельбрюка в качестве теоретического построения лучше поправки Вессена. Во-первых, Дельбрюк определял место глагола по отношению к фразе в целом, в то время как Вессен определяет его относительно дополнения или подлежащего. Во-вторых, известно, что энклитика может примыкать к любому начальному элементу фразы, независимо от того, падает ли на него сильное ударение и является ли последний аргументом глагола. Таким образом, ссылка на то, что древнегерманское предложение часто начиналось безударной местоименной словоформой в позиции подлежащего, тезиса Дельбрюка поколебать не может. Кроме того, сомнительно, что порядок SVO всегда предполагает коммуникативное выделение того дополнения, которое стоит контактно к глаголу.

В главах книги затрагивается широкий спектр проблем поверхностного синтаксиса. Ответы, которые предлагает Вессен, характеризуют не только его индивидуальный подход, но и репертуар объяснений, накопленный в период младограмматизма. Разбирая ритм в цепочке однородных синтагм с общим субъектом, автор приводит пример из "Дальского Права".

SV,-0, + 02-V2 (O3-V3)

Bondit \fôrpu s tu к oc sten oc grundwal growu oc kirkio giôrpu ](DL)

Крестьяне [ принесли раствор и камень и яму вырыли и церковь сделали]

Вессен констатирует, что такой принцип дислокации глагольно-объектных синтагм ("хиазм") постепенно изживается. Однако вывод, что смена порядка ос kirkio giôrpu на ос 0 giôrfm kirkio связана со снятием фразового ударения с глагола, который якобы автоматически становился ударным в постпозиции объекту, вытекает не из фактов языка, а из произвольных допущений о роли ударения. Интерпретация коммуникативной ценности инвертированных высказываний Вессеном вообще выглядит спорной: дело здесь не в понимании памятников - тут с Вессеном соперничать трудно - а в методологическом просчете. Вессен прямолинейно отождествляет ударность/безударность элемента с его местом в схеме предложения, т.е. подходит к древнешведскому материалу с мерками современного шведского языка.

Обсуждая вынос актантов в начало предложения, автор не проводит различения между инвертированными дополнениями и семантическими субъектами безличных конструкций.

Вессен высказывает свое мнение и о причинах инверсии глагола после союза ок. Он отвергает точку зрения X. Фалька [Falk 1923: 68], что такая инверсия связана с ориентацией на предшествующий контекст. Взамен предлагается считать, что обратный порядок слов - рефлекс общегерманского состояния, когда слово аик было еще существительным со значением "прибавка" [Wessén 1965: 208]. Эту идею следует отвергнуть ipso facto: хотя союз ok действительно имеет ударный коррелят - наречие ок "также", основная проблема заключается в воздействии безударного союзного слова на порядок главных членов в древнескандинавской прозе. К тому же гипотеза Вессена объясняет нарративную инверсию как внутреннее свойство предложения, а не как черту широкого вербального контекста, что само по себе спорно. Вессен со ссылкой на К.И. Столе [Stähle 1958: 116] отвергает генетическую преемственность древнескандинавской Айк-инверсии с ос/г-инверсией в новошведский период - последняя, по его мнению, утвердилась под немецким влиянием и представляет собой канцеляризм.

Разбирая вопрос о позиционной лабильности частицы пи "вот, сейчас, теперь", нарушающей непрерывность грамматических связей в предложении (конструкция Gudh hjalpi sjal пи hans букв. "Бог да поможет душе вот его) Вессен предлагает фантастическое объяснение: чтобы не потерять ударение (!), наречие пи перемещается вглубь фразы. Между тем из примеров видно, что частица пи ведет себя в данных контекстах как энклитика.

Весьма любопытен анализ механизмов акцентного выделения. Вессен оперирует понятием "эмфазы" (по О. Есперсену). Эмфаза понимается им как "выделение элемента фразы на логических или эмоциональных основаниях". Древнешведские примеры, которые приводит Вессен, неоднородны, что автор не учитывает, так как он исходит из представления, что одному и тому же линейному порядку всегда сопутствует один и тот же механизм выделения.

1) |Byskupo I | scal| genyärd gärä| DL букв. "Епископу следует платить налог на освящение церкви" ;

2) \А pingi r |skal| owormaghe köpe lysä| букв. "На тинге следует несовершеннолетнему сделку объявлять".

В обоих случаях перед нами безличная модальная конструкция seal + инфинитив, в начало фразы вынесено дополнение инфинитива. Однако в примере (1) начальный элемент Byskupo (адресатное дополнение) тематичен, ремой является составляющая genyärd gärä "платить налог". Напротив, в примере (2) локативное дополнение A pingi "на тинге" рематично

- высказывание отвечает на вопрос "ГДЕ следует объявлять несовершеннолетнему о сделке ?"10

Предлагая общую интерпретации случаям инверсии актантов, Вессен не учитывает их семантической роли. Между тем, при вынесении в начало предложения аргументов со значением объекта действия и со значением семантического субъекта возникают разные коммуникативные эффекты.

Данные коммуникативные стратегии прослеживаются и в других древнескандинавских языках. Так, в древнеисландской поэзии - "Речи Высокого" — мы находим те же два акцентных варианта при внешне омонимичной линейной структуре, ср. два примера безличной модальной конструкции:

1) At kveldi (R) seal dag leyfa (Hav 81) "День хвали к вечеру" - рематический акцент на начальной соста ляющий; в том же памятнике есть формально омонимичный тип с акцентно выделенной темой :

2) meyjar огдит (Т ) seal manngi maör trua (R) (Häv 84) "девы словам никто доверять не должен ".

В первом примере вынесенное вперед дополнение не совпадает с новой темой (её роль играет другое дополнение - dag "ДЕНЬ", ср. порядок слов в русском переводе), а во втором именно оно и заявляет тему - "слова девы ”.

3) Klockarenom | seal fôjra fa DL "Звонарю/для звонаря следует принести еду" или "Звонарь должен получать еду". - Во фразе нет номинативного подлежащего, аргумент в дат.п. не соотнесен однозначно с глаголом fa, который употребляется как в значении "получать", так и в значении "принимать". Ср. русский перевод, где постановка рематического акцента на начальную ИГ проясняет её статус ремы, а снятие акцента - указывает роль субъекта модального предиката. В древнешведском примере эмфазы нет; фраза, скорее всего, нейтральна.

4) Klâpsins bande | a klokkarin \уафа Ôgl "Веревку для колокола должен звонарь охранять". Фраза эмфатична.

Используя термины Т.М. Николаевой, мы могли бы сказать что различие между примерами 3) и 4) связано с несовпадением фразового ударения и акцентного выделения [Николаева 1982: 94]. Первый параметр в примерах совпадает, а второй - нет, так как начальная группа выделена лишь в (4), но не в (3).

Подробный обзор посвящен инверсии главных членов в повествовательном предложении ("нарративной инверсии") #VS—>VS. Вессен отмечает, что вынос глагола в начало фразы сопряжен с разными коммуникативными задачами: I) чистое присоединение к предыдущему сообщению (встречается редко); II) постпозиция безударного местоименного субъекта (встречается часто); III) ввод нового (неместоименного субъекта) Flôg vp / HANI "взлетел ПЕТУХ" - примерно соответствует выделительной конструкции в современном шведском, ср. швед Det /flôj ирр // EN TUPP букв. "Это взлетел ПЕТУХ" [Wessén 1965: 216218].

Классификация Вессена неудачна, так как выделенные типы перекрещиваются. Невысокий процент "присоединительной инверсии" в корпусе областных законов объясняется прежде всего тем, что это не повествовательные тексты и в них нет наррации в чистом виде. Фактор II) обобщен неверно - релевантна не безударность субъекта, а его коммуникативность (1-2 л.) - все примеры взяты из прямой речи ! Кроме того, в ряде диалогических контекстов инверсия не ограничена самой первой фразой реплики. Наконец, тезис о том, что препозитивное личное местоимение всегда остается ударным, явно несостоятелен.

Идя по стопам Хойслера, Вессен допускает, что нарративная инверсия, порядок следования актантов, порядок главного и придаточного предложений и прочие формальные механизмы могут в языке древнешведских памятников приводится в действие общей текстообразующей стратегией [Wessén 1965:221]. Однако эта мысль в его книге не развивается.

Заключительные замечания главы о порядке слов посвящены происхождению древнескандинавской схемы предложения. Гипотеза Дельбрюка отвергается, автор выражает скепсис в отношении того, можно ли по старшим рунам вычислить общегерманский словопорядок. Порядок слов в дописьменную эпоху, по Вессену, не мог быть жестким. Если же придавать при реконструкции синтаксиса решающее значение фразовой акцентуации, надо помнить о том, что германское ударение резко изменило унаследованный индоевропейский контур фразы [Wessén 1965: 222-225].

Значительное место в книге Вессена занимает обсуждение проблем предикации и реляционной структуры предложения; эта часть его работы, как нам представляется, устарела в меньшей степени и по-прежнему представляет большой интерес для скандинавского синтаксиса.

2. Порядок слов в теориях структуралистов

2.1. Е. Курилович. Программные установки раннего структурализма в области синтаксиса наиболее четко отразились в работах Ежи Куриловича, Вигго Брёндаля, P.O. Якобсона. В известной статье Ежи Куриловича [Курилович 1936/1962] защищается гипотеза об изоморфизме слога и предложения как структур, складывающихся из сегментных единиц того же уровня репрезентации. Статья повторяет некоторые базовые идеи Дельбрюка: Курилович вводит понятие синтаксического расстояния и различает относительную и абсолютную позицию элемента.

В течении всей своей жизни Курилович возвращался к проблемам индоевропейского и германского синтаксиса. Он первым интерпретировал закон Ваккернагеля как явление, относящееся к компетенции типологии, а не компаративистики11; впрочем, такое толкование остается наиболее разумным и для большинства других классических законов индоевропеистики: претензия на то, что обозначаемые ими факты уникальны, незаконна.

2.2. Позиционный синтаксис. Основные теоретики структурализма не предложили исчисления порядка слов. Этот пробел был частично заполнен в других работах 1930-40 гг. [Drach 1937; Fourquet 1938; Diderichsen 1946]. Работа Ж. Фуркэ - единственная из них, которая выполнена на древнегерманском материале.

Недовольство структуралистов вызвала практика младограмматиков сводить анализ порядка слов к правилам относительной и абсолютной препозиции. Новым для структуралистского этапа является стремление считать структуру предложения инвариантом относительно всех возможных перестановок его элементов. Практически ни одна из современных синтаксический теорий не подвергает сомнению существование линейной структуры высказывания, но название "позиционный синтаксис" (фр. syntaxe de position у Ж. Фуркэ), связано с гипотезой о том, что в составе предложения кодируются не только отдельные члены предложения, но и пустые места, отвлеченные от конкретного наполнения или ассоциирующиеся одновременно с целым набором наполнителей: данные места, называемые "позициями" или "полями", согласно некоторым сторонникам позиционного синтаксиса, обладают своей собственной абстрактной семантикой12.

11 Значительно позже аналогичное толкование закона Ваккернагеля предложил американский типолог Стивен Андерсон, который, в частности, обсуждает правила размещения сентенциальных клитик после первой ударной составляющей в языках варльпири, майя, кваквала и ягуа [Anderson 1993: 72-83].

12 С данной установкой связан и сам ключевой термин "позиция" как элемент линейной структуры высказывания - фр. Position // дат. position // нем. Platz (ср. также обозначения формальных слов как "заполнителей позиции" или "операторов порядка позиций" - нем.

Методика "позиционного синтаксиса" строится на представлении об отсутствии однозначной связи между местом элемента в предложении и его грамматической функцией (ср. [Fourquet 1938; Кузнецов 1984, 70], и более определенно, на принципе бипозиционности всех или большинства предикатных аргументов (условие открыто кладется П. Дидериксеном в основание его синтаксической теории). Следовательно, естественной эмпирической базой теорий позиционного синтаксиса являются именно языки V2 типа немецкого, где линейная структура предложения автономна по отношению к реляционной. Напротив, методика непосредственных составляющих, как утверждают И.А. Мельчук и С.Н. Кузнецов, мотивирована свойствами современного английского языка [Мельчук 1974, 270; Кузнецов 1984, 68].

2.2.1. Э. Драх. Работа Эрика Драха [Drach 1937] идейно близка идеям Г. Пауля о психологическом членимости высказывания. В работе последователя Пауля Г. Аммана [Ammann 1928] идея о членимости на психологический субъект и психологический предикат была скомбинирована с тезисом о том, что аргумент, стоящий перед финитным глаголом, в нормальном случае является темой, а аргумент, стоящий после финитного глагола - ремой.

Терминология Драха импрессионистична. Предложение строится по общему плану (Satzplan). Глагол разделяет предложение на два поля - начальное (Vorfeld) "поле выражения" (Ausdrucksstelle) и конечное (Nachfeld) "поле впечатления" (Eindruckstelle). Поля различаются не по грамматической (так как любой член предложения бипозиционен), а по мыслительной функции (Denkfunktion). На первый взгляд, оппозиция полей по Драху совпадает с делением на тему/рему у пражской школы, но это не совсем так. Переднее поле показывает, что говорящий делает исходной точкой высказывания (ср. обозначение темы как vychodisko "Ausgangspunkt" у

В. Матезиуса (1947) или fundament "фундамент" у П. Дидериксена (1946), а заднее поле показывает, что говорящий стремится внушить адресату. Однако, по Драху, коммуникативная цель высказывания может состоять в выделении не только конечного, но и начального поля.13

Platzfüller, Platzhalter, швед, platshällare. Сюда же относится термин Feld "поле", получивший особое распространение в немецкой лингвистике. П. Дидериксен (1946) и его последователи в Скандинавии используют как термин "поле" (feit), так и термин "позиция" (position), что основано на презумпции о том, что ансамбли позиций образуют самостоятельные грамматические сущности - "поля". Реальность полей доказывается тем, что порядок позиций в них, точнее, в двух из них, якобы изоморфен. Специфической эмпирической предпосылкой такого подхода является дистантное размещение финитного и нефинитного глагола в скандинавском предложении (см. ниже).

13 Теорию Драха можно переформулировать в терминах коммуникативного синтаксиса. 1) Правило, согласно которому предложение должно непременно начинаться с подлежащего, в немецком языке не действует 2) Начальная позиция (тема) отражает операции говорящего по выбору предмета сообщения, она ориентирована на говорящего 3) Рема ориентирована на адресата речи, она отражает стремление говорящего внушить адресату речи определенное содержание 4) Рематический акцент может падать и на начальную составляющую, например, в случае эмфатического ударения. 5) Структура предложения является генерализацией стратегии, при котором тема стоит до глагола, а рема - после. Правда, принципы 5) и 4) у Драха противоречат друг другу, так как он настаивает на том, что начальное и конечное поля сохраняют свою семантику независимо от коммуникативной перспективы высказывания.

I;/Endlich] kam| die ersehnte Nachrichtj "Наконец пришло долгожданное известие". В русской фразе рематический акцент на начальной составляющей Наконец (наконец-то ?) сделать нельзя.

Nach langwierigen Untersuchungen [erging |das Urteil| "После длительный расследований решение было объявлено"; В русской фразе требуется иной порядок слов для выделения рематического подлежащего.

Четкая формулировка о том, что начальная позиция предложения в германских языках -это позиция нейтрализации, у Драха и Ж. Фуркэ отсутствует.

2.2.2. Ж. Фуркэ. Центр тяжести исследования Жана Фуркэ (1938) состоит в описании порядка слов в древнегерманских языках, прежде всего в древнескандинавском14. Говоря о синтаксической программе книги, С.Н. Кузнецов подчеркивает несовпадение позиционных и реляционных понятий в концепции автора и ставит это ему в заслугу [Кузнецов 1984, 70]. По Фуркэ, "элемент фразы" не тождествен члену предложения. Элемент фразы -слово или группа слов, которое может перенесено из одной позиции в другую. Глагол - центр предложения. "Позиции" - блоки, из которых состоят предложения. В качестве иллюстрации разбирается инверсия в современном немецком языке:

1 5 la) #Er zog am Tage vor Ostern in das neue Haus ein #

16) #In das neue Haus H>g : . Щ am Tage vor Ostern

По схемам позиций можно вывести линейную трансформацию, приводящую высказывание (1а) к (16): 1-2-3-4-5 —»4-2-1-3-5. Однако в отличие от П. Дидериксена, Фуркэ и Драх прямо не оговаривают существования нулевых синтаксических позиций. На наш взгляд, это объясняется прежде всего тем, что ни Фуркэ, ни Драх не проводят различия между позицией и комплексом позиций, "полем". Такое решение мотивировано спецификой языков, которые исследовали Фуркэ и Драх - ни современный немецкий, ни древнегерманский не дают оснований думать, что каждый член предложения имеет свое фиксированное место, которое можно считать его собственным. Применительно к немецкому языку тезис об отсутствии в нем позиций, ассоциированных с конкретными аргументами глагола, при делении предложения на несколько "полей" уже высказывался [Аскедаль 1986,32].

14 Значительное место в работе Фуркэ отводится гипотезе о связи порядка слов с фразовым ударением. Автор критикует исследование X. Куна [Kuhn 1933] за методологический просчет: соответствие между интенсивностью слога и значимостью элемента фразы настолько естественно для говорящих по-немецки, что они не осознают его как исторического своеобразия своего языка, как продукт длительной эволюции. Именно развитие сильного экспираторного ударения закладывает единство слова со фразой: главный акцент делается на семантически значимых словах/слогах. Германский стих "корнесчитающий", поэтому Кун мог назвать термином "словесное ударение" ударение фразовое ! Аналогично поступил в своей ранней работе У.Ф. Леман [Lehmann 1956].

2.3. Концепция П. Дидериксена.

2.3.1. Базовые понятия. Наиболее глубокая структуралистская теория предложения, последовательно разграничивающая функциональный и топологический аспекты синтаксиса, создана членом Копенгагенского лингвистического кружка Паулем Дидериксеном (1905-1964). Концепция Дидериксена, сформулированная им в 1940-е гг., представляет собой наиболее значительный вклад копенгагенских структуралистов в теорию синтаксиса вообще, поскольку В. Брёндаль и J1. Ельмслев не оставили сколько-нибудь значительных работ по проблеме порядка слов, ср. сходные оценки в [Heltoft 1995, 145; Кузнецов 1984, 27; Gregersen 1986, 191]. Теория Дидериксена оказала большое влияние на скандинавское языкознание и по сей день остается главной синтаксической парадигмой в датской традиции, ср. [Hansen 1963; Heltoft 1992; Brandt 1992]; обзор работ по шведскому и норвежскому синтаксису, а также контрастивных исследований, опирающихся на теорию Дидериксена - см. [Ekerot 1979; Vive Larsen 1986, 147; Faarlund, Lie, Vannebo 1997: 922]. Среди отечественных лингвистов в русле позиционного синтаксиса работают С.Н. Кузнецов и Д.Б. Никуличева. Место теории Дидериксена в европейской лингвистике и границы её применения обсуждаются в [Кузнецов 1984, 73-76; Sastningsskemaet 1986; Никуличева 1997, 29-30].

Вначале мы рассмотрим ключевые моменты синтаксической программы Дидериксена, представленной в "Основах Датской Грамматики" (Elementasr Dansk Grammatik) 1946 г. Непосредственным приложением теории Дидериксена является синтаксис современного литературного датского языка. Эмпирическая база теории Дидериксена - принцип дистантного размещения членов глагольной группы, который приобретает в континентальных скандинавских языках нового времени характер твердого правила [Faarlund 1986, 112; Faarlund 1990].

Дидериксен не ограничивается традиционным положением о "втором месте финитного глагола" как константе германского предложения, но формулирует гипотезу о том, что в линейной структуре предложения глагольные и неглагольные позиции регулярно чередуются. Координатой, стержнем, pivot, по выражению Л.Хельтофта, [Heltoft 1995, 149] служат три глагольные позиции - финитного глагола, нефинитного глагола (инфинитива либо причастия прош.вр.) и постверба, места же аргументов - подлежащего, дополнений и обстоятельств -кодируются по отношению к глагольным позициям. С.Н. Кузнецов [Кузнецов 1984: 141] справедливо относит модель Дидериксена к вербоцентричным концепциям, так как глагол в ней представлен как единственный организующий центр предложения. Вместе с тем, нужно отметить, что отдельные скандинавские лингвисты, опираясь на гипотезу Дидериксена о том, что каждый именной аргумент имеет собственное место в структуре предложения и кодируется как "элемент, находящийся на определенном расстоянии справа от глагольной позиции", приходят к выводу, что правило размещения подлежащего либо непосредственно за финитным глаголом, либо за комплексом глагол + сентенциальное наречие при порядке а Vf S или а Vf а S является основным средством выражения субъектно-предикатной связи, приходящим на смену прямой падежной маркировке подлежащего [Faarlund 1990].

2.3.2. Исчисление позиций. Вакантные позиции. Модель Дидериксена предполагает рекурсивное, циклическое, чередование глагольных и именных позиций по длине фразы, что сближает её с порождающей грамматикой. Это впечатление усиливается благодаря тезису об изоморфизме структуры предложения. Дидериксен отталкивается от параллелизма в оформлении финитного и нефинитного глагола: оба глагольных вхождения определяют место еще двух позиций - именной и наречной. При этом последовательность именного и наречного элемента одинакова: |[ vsa || VSA. Трехчленный комплекс глагол + имя + наречие (глагол + субъект + наречие в номенклатуре Дидериксена) Дидериксен назвал "полем"; структура главного, или "нексусного" поля (neksusfeltet) задается последовательностью финитный глагол + подлежащее + сентенциальное наречие; ей соответствует последовательность нефинитный глагол + дополнение + наречие образа действия в финальном поле или "поле содержания" (inholdsf eltet).

Признание сентенциального наречия конституирующим элементом фразы оправдано со смыслоразличительной точки зрения, поскольку позиция такого наречия бывает быть нужна для идентификации ИГ в качестве подлежащего. На данный феномен впервые обратил внимание предшественник Дидериксена, датский лингвист формального направления Х.Г. Вивель (1851 -1910). Ср. известные примеры Вивеля с минимальной парой предложений [Wiwel 1901, 31], которые обсуждает в своей книге С.Н. Кузнецов [Кузнецов 1984: 151]: одно начинается с подлежащего, другое - с инвертированного ударного дополнения (представляющего собой контрастную тему).

F Vf a NP la) MandenSub slog ikke drengen0b —

Мужчина бил не мальчик — "Мужчина не бил мальчика"

16)Manden0b slog — drengenSub ikke

Мужчина бил — мальчик не "Мужчину мальчик не бил"

Концепция Дидериксена опирается на ряд фундаментальных идей, представляющих значительный интерес для общего синтаксиса. При определении инвариантной структуры предложения модель Дидериксена берет за основу реализации с максимально полным набором элементов. В соответствии с этим, сторонники Дидериксена утверждают, что значение синтаксической позиции (подлежащего, неличного глагола, наречия) сигнализируется независимо от того, заполнена ли она в конкретном высказывании или нет. Иными словами, выдвигается гипотеза, что слова разных синтаксических (а отчасти, и морфологических - в той мере, в которой поведение словоформы задается её морфологией) классов имеют своё постоянное место в линейном развертывании датского предложения. При этом одной из главных задач позиционного синтаксиса становится объяснение инверсии и опущения элементов (в не полностью насыщенных реализациях структурной схемы). Модель Дидериксена предлагает нетипичное для лингвистики первой половины XX в. решение: наличие базового порядка слов не подвергается сомнению, но одновременно постулируется мобильность ряда членов предложения, их способность занимать в схеме предложения более одной клетки [Diderichsen

1946; Кузнецов 1984: 145]. Тем самым, Дидериксен de facto вводит в описание предложения понятие "синтаксического нуля", что сближает его подход с поздними версиями генеративной грамматики, начиная с "теории управления и связывания" Н. Хомского [Chomsky, Lasnik 1993; ФНСАЛ 1997]. Правда, адепты этой доктрины обычно не ссылаются на Дидериксена как на своего предшественника; среди исключений - шведский генеративист К. Платцак [Platzack 1986, 169].

Подраздел генеративной грамматики - теория о перемещении лексических категорий в пределах фразы (movement) утверждает, что при перенесении элемента из прототипической для него позиции в ней остается так называемый "след" (trace). По Дидериксену тоже получается, что при перенесении элемента из клетки, в которой он кодируется, высказывание сигнализирует информацию о том, что эта клетка не заполнена. Так, в примерах (2аб), где место расположение отрицания и ИГ min broder "мой брат" проясняет распределение подлежащего и дополнений, теория позиционного синтаксиса усматривает не перестановку элементов относительно друг друга, а перемещение в (2а) ИГ Den mand "этот человек" из позиции подлежащего в предфинитную позицию F, позиция подлежащего вакантна (пример 2а); в (26) позиция подлежащего заполнена ИГ min broder, зато позиция косвенного дополнения вакантна, поскольку соответствующий ей элемент перемещен в начальную позицию.

2.3.3. Фундамент. Начальную позицию предложения Дидериксен трактует как позицию нейтрализации и выделяет её в особое "поле", называемое им "полем фундамента" (fundament). Для сторонников позиционного синтаксиса порядок aVS является не инвертированным, а прямым, поскольку место слева от глагола является, согласно их воззрениям, не собственным местом подлежащего, но позицией исходной точки высказывания. Попытка H.A. Нильсена [Nielsen 1975] примирить теорию Дидериксена с представлениями о базисности порядка SV вызвали негативную реакцию как сторонников позиционного синтаксиса [Nielsen 1986, 129], так и их оппонентов [Braunmüller 1986: 88].

Понятие фундамента перекликается с понятием "темы" высказывания у лингвистов Пражского кружка [Матезиус 1947]. Идея фундамента наиболее ярко воплощает характерную для германоязычной германистики тенденцию жестко связать коммуникативное выделение

15 Для последовательного описания подобных примеров в терминах перемещения и нулевых позиций необходимо добавить еще правило о передвижения наречия, так как оно может стоять в разных позициях при простом и составном сказуемом - Han gav den mand pengene ikke (порядок

S - Vf - IO - DO - Neg) но Han har ikke givet den mand pengene (порядок S - Vf - Neg - IO - DO

- Vinf), чего Дидериксен не делает; на данное обстоятельство обращает внимание Э.В. Ларсен [Vive Larsen 1986, 143].

F Vf s a S NP

2a)Den mand gav S / e ikke min broder pengene

Этот человек дал e не мой брат деньги "Этот человек не дал моему брату денег" Den mand gav min broder ikke e

26) Этот человек дал мой брат деньги не "Этому человеку мой брат не дал дене!. элемента с его местом во фразе. Для 1930-х -1940х гг. понятие фундамента было большим шагом вперед в понимании как коммуникативных, так и структурных аспектов высказывания. В то же время, стремление отождествить коммуникативные составляющие с элементами позиционной структуры предложения представляется заведомо неправомерным не только для языков со свободным порядком слов, но и для языков с частично фиксированным порядком слов, к которым относятся современные скандинавские и большинство западногерманских языков. Показательно, что авторы последней академической грамматики норвежского языка, синтаксический раздел которой написан в духе Дидериксена [Faarlund, Lie, Vannebo 1997: 855] вполне резонно отступают от принципа тема = фундамент и разбирают случаи, когда тематические составляющие размещаются в других узлах предложения [Faarlund, Lie, Vannebo 1997: 908-913].

Среди других идей Дидериксена следует упомянуть введенное им понятие "соединительного поля" (forbinderfeltet), аналогичное узлу Comp в порождающей грамматике. Особенности трактовки узлов Fb и Comp и преимущества подхода Дидериксена применительно к датскому синтаксису обсуждаются в статье JI. Хельтофта [Heltoft 1986, 117].

2.3.4. Эмпирическая база модели Дидериксена. Оценивая теорию Дидериксена в метатеоретическом плане, приходится признать, что она базируется на ряде весьма общих постулатов, но при этом имеет узкую эмпирическую базу и по сути дела является экспликацией достаточно распространенного в языках мира, но отнюдь не универсального принципа дистантного размещения ядерного и зависимого компонентов сочетания - "рамочного" принципа, по Д.Б. Никуличевой [Никуличева 1997, 18]. В той мере, в которой этот принцип грамматикализован и регулярно проведен в структуре полной составляющей (словосочетания и предложения), методика Дидериксена пригодна для описания древних и новых германских языков, однако наиболее естественной областью её применения остается синтаксис современных норвежского и шведского языков. Довольно резкая критика попыток применения таксономии Дидериксена к описанию немецкого языка дается в работе [Braunmiiller 1986: -88].

Теоретические допущения, лежащие в основе модели Дидериксена, уязвимы не только с позиций типологии. Концептуальные и технические проблемы, возникающие при применении модели к материалу датского языка и его ближайшей истории, послужили стимулом для частичной ревизии схемы предложения в работах 1980х- 1990х гг. Кратко остановимся в этой связи на работах С.Н. Кузнецова и Л. Хельтофта.

2.4. Теория С.Н.Кузнецова.

Оригинальная версия теории Дидериксена разработана С.Н. Кузнецовым [Кузнецов 1984]. Автор оставляет постулат о существовании линейной структуры предложения как упорядоченного набора из конечного числа позиций (для повествовательного предложения в датском языке их число равно десяти), но выдвигает более строгие требования к понятию позиции: одна позиция должна объединять слова с общими дистрибутивными свойствами, сводная же рубрика "наречный член" в классификации Дидериксена этому критерию не удовлетворяет. Автор делает вывод о том, что гипотеза об изоморфизме полей эмпирически не обоснована, так как поле нефинитного глагола содержит заведомо большее число позиций, чем поле финитного (ук. соч., 76). Такое решение объективно сближает модель С.Н. Кузнецова с традиционной грамматикой. Вместе с тем, в некоторых пунктах автор делает шаг навстречу генеративной грамматике. Это касается прежде всего принятия уровневого подхода к синтаксису. С.Н. Кузнецов признает существование предповерхностной структуры высказывания ("протоструктуры" в терминах автора), в которой все элементы стоят на сильных постфинитных позициях, т.е. там, где они кодируются в парадигматике (ук. соч., 160). Порядок aVS С.Н. Кузнецов, как и Дидериксен, считает прямым, а не "обратным"; более того, инверсия глагола в общевопросительных предложений с его точки зрения, реализует тот же базовый порядок, что и второе место глагола в повествовательном предложением. Вслед за Вивелем и Дидериксеном С.Н. Кузнецов обсуждает вопрос о выводимости порядка слов в придаточном (дислокация наречия) из порядка слов в главном han har aldrig gjort det —» Han sagde, at han aldrig \har gjortl det и приходит к выводу, что порядок слов в придаточном является более базовым, так как в придаточном глагольное ядро высказывания восстанавливает свою целостность - так, в данном примере компоненты аналитического перфекта rhar gjortl стоят контактно (ук. соч., 186). В отличие от Вивеля и Дидериксена, С.Н. Кузнецов защищает тезис о перемещении не сентенциального наречия, а самого финитного глагола; практически то же решение предлагает в рамках генеративной грамматики К. Платцак [Platzack 1986, 168: 1988, 242]. Вместе с тем, С.Н. Кузнецов отвергает многие методологические посылки генеративной грамматики, в частности, отказывается выводить специальный вопрос типа швед. Vad säger flickan ? "Что говорит девочка ?" из конструкта *flickan säger vad "*девочка говорит что" [Кузнецов 1984:65]. Несколько раз автор возвращается к мысли о том, что анализ в терминах непосредственных составляющих, получивший особое распространение в англоязычной литературе, мотивирован специфическими свойствами английского языка, а именно, тем, что в нем невозможна альтернация позиций [Кузнецов 1984: 68, 160].16

2.5. Программа JI. Хельтофта. Если монография С.Н. Кузнецова воплощает стремление интегрировать модель Дидериксена в рамках мировой науки, то многочисленные работы Л. Хельтофта интересны как попытка реализовать программные установки датского структурализма еще более последовательно, чем это сделано самим Дидериксеном. Как и С.Н. Кузнецов, Хельтофт пересматривает структуру финальной части датского предложения, т.е. поля нефинитного глагола; в данном отношении Л. Хельтофт и С.Н. Кузнецов следуют за Эриком Хансеном [Hansen 1970], который, в свою очередь, развивает мысли, высказанные в поздней статье самого Дидериксена [Diderichsen 1968].

Выделенная частная проблема хорошо иллюстрирует кардинальную трудность, с которой сталкиваются все приверженцы позиционного синтаксиса: число позиций в

16 Данный тезис, однако, является слишком сильным, ср. примеры инверсии подлежащего в английских повествовательных предложениях структуры Adv - Vf - S: Not for nothing |took | he [ максимальной схеме предложения нельзя установить, не опираясь на априорные представления о структуре предложения и на конвенции о том, какие именно свойства словоформ синтаксически релевантны для их выделения в особый класс. Так, Дидериксен помещает предикативы (blive student "стать студентом", vasre meget dygtig "быть очень способным" в ту же клетку именных аргументов S, что и все дополнения - ср. (glemt paraplyen "забывши зонтик") на том основании, что они стоят справа от нефинитного глагола и могут считаться его валентностями.

F vf s a V1"' : IS . : A sâ havde han jo : glemt Paraplyen igen hun skulle — jo blive Student i âr hun mâ — : ogsa vasre j meget dygtig - :

Напротив, Хельтофт [Heltoft 1992; Heltoft 1995, 164; Heltoft 1998: 11] и С.Н. Кузнецов [Кузнецов 1984: 138] отводят предикативам отдельную клетку, занимающую в линейном развертывании датского высказывания место слева от еще одной не учтенной схемой Дидериксена позиции - поствербов. С.Н.Кузнецов разграничивает предикативы и наречия образа действия за счет устранения последних из схемы предложения: обстоятельства помещаются по его версии в абсолютный конец фразы - позицию "внерамочных адъюнктов" глагола. Однако такое решение игнорирует возможность размещения наречий образа действия непосредственно перед предикативами, что побуждает Л. Хельтофта поместить последние в ту же клетку (MA), что и поствербы (см. нижеследующую схему). При этом, однако, создается интуитивно неприемлемый разрыв между функциональными и топологическими характеристиками элемента; так, в примере (6) "Одиссей вернулся домой живой" наречие hjem "домой", являющееся частью выражения vende hjem "вернуться домой" квалифицируется как предикатив (sic), а реальный кандидат на роль предикатива levende "живой" считается наречием (!). Хельтофт пытается обосновать предикативность именного компонента аналитической формы пассива его топологией [Heltoft 1995: 151]. При этом, однако, получается, что причастие hugget "отрублен" и постверб af "прочь", стоящие друг за другом, попадают в примере (7) в одну клетку.

F Vf S a V i n Г .S MA Post A

1 sâ havde han jo glemt parap- lyen irdr —J igen

2 . sii havde hun ; — ; V"!:i ' bragt ;;i :: : päräp-lyen hurtigl tilbage igen

3 vil du g°dt : stâ tidligt op ?

4 hun skulle blive :: forst student i âr

5 ■ f ; ;:=a ; skal vi тт:; !|â ; : cykel hjem J # »

6 Odys- seus var — — vendt - levende hjem — residense in a slide area. Поэтому утверждать, как это делает С.Н. Кузнецов, что "предфинитная позиция всегда является в английском языке позицией подлежащего" (ук. соч.), нельзя.

7 Trællen havde Tuet hânden hugget af :

Последовательность двух именных аргументов (косвенное дополнение + прямое дополнение, прямое дополнение + предикатив) С.Н. Кузнецов предпочитает описывать как комплекс из двух позиций, а скандинавские лингвисты - как одну общую, ср. [Heltoft 1998: Faarlund, Lie, Vannebo 1997, 894], иначе [Hansen 1970], несмотря на то, что имеются факты колебаний в порядке элементов внутри постулируемого блока - ср. норв. du mâ gj0re leksene fer dig ~ du mâ gj0re ferdig leksene "ты должен приготовить уроки", букв, "ты должен сделать уроки готовыми".

Одной из причин возникающих трудностей заключается в том, что для последователя Дидериксена статус члена предложения в отдельно взятом высказывании зависит от того, сколько вакантных позиций (пропусков мест) он постулирует в соответствии с избранной им структурной схемой, а последняя устанавливается с опорой на наиболее насыщенные реализации с наименьшим числом пропусков. Еще одна причина, на которой справедливо акцентирует внимание Э.В. Ларсен [Vive Larsen 1986: 143], состоит в том, что теории позиционного синтаксиса игнорируют различие между нейтральным и эмфатическим употреблением элементов; так высказывание с контрастивным подлежащим PETER // tob ud af huset "(Это) Петер (Рема ) // выбежал из дома (Тема)" можно с равным успехом описывать как + PETER tob + -s- ud af huset (фундамент пуст) или как PETER -н lob + + + ud af huset (эмфатический элемент переносится в абсолютное начало фразы).

Большинство грамматических теорий испытывает затруднения при выводе распространенных и производных типов предложения из ядерных; мы видим, что и путь, избранный Дидериксеном - от распространенных реализаций к сокращенным - отнюдь не является панацеей.

3. МОДЕЛЬ ДИДЕРИКСЕНА-ХЕЛЬТОФТА В ДИАХРОНИИ

ЗЛ. Ретроспективный подход. Дидериксен не оставил связного изложения эволюции датского синтаксиса и ограничился сопоставлением современной нормы с синтаксисом "Сконского Права" - древнейшего рукописного памятника датского языка, датируемого второй половиной XIII в. Если основной труд Дидериксена "Основы датской грамматики" [Diderichsen 1946] апеллирует к нормативному сознанию носителя современного датского языка, то исследование [Diderichsen 1941] опирается на статические выкладки. Данная работа в течении полувека оставалась вообще единственным опытом применения методики позиционного синтаксиса к древнескандинавскому памятнику. Лишь в 1980-е гг. её идеи были востребованы в историческом языкознании. Особое значение имеет статья Л. Хельтофта [Heltoft 1995: 143-157], уточнившего ряд выводов Дидериксена.

3.2. П.Дидериксен (1941). В начале работы о "Сконском Праве" Дидериксен обсуждает полемику Фуркэ с Куном и принимает сторону Фуркэ. Автор утверждает, что полевая организация предложения была присуща уже древнедатскому языку, и что большинство позиций предложения достаточно жестко кодировались в структуре предложения относительно начала и конца его "полей". Отличия от современного порядка слов, согласно его концепции, невелики. Автор объясняет их тем, что в древнескандинавскую эпоху между словами в цепочке речи могли возникать особые коллокации (ср. группу глагол + постверб в liggi withasr hans frith букв. "лежит близь его безопасность"-), что служило дополнительным фактором для контактного размещения элементов (Дидериксен 1941, 36-37). Анализ примеров, однако, подводит к выводу, что расхождения между ново- и древнедатским порядком слов лучше объяснять различиями в инвентаре самих синтаксических конструкций, например тем, что именная группа в непрямом падеже могла быть не объектом, а подлежащим посессивной конструкции. Дидериксен осторожно отнесся к определению статуса позиционных альтернаций

- ср. его замечание о неприменимости теста на коммутацию в языке, где линейные преобразования предложения обусловлены коммуникативно - [Diderichsen 1941: 11], что вызвало негативную реакцию Л.Хельтофта [Хельтофт 1995, 145]. Но критика последнего справедлива лишь отчасти. Проблема не только в том, что методика Ельмслева мало пригодна для построения парадигмы предложения (что подчеркнул Хельтофт), но и в том, что Дидериксен проявил в данном вопросе здоровую интуицию и присоединился к Хойслеру - Дельбрюку, а не к крайним глоссематикам. Правда, объяснительная сила модели убывает из-за того, что Дидериксен, постулировав наличие базового порядка, отказался обсуждать вопрос о выводимости ненейтральных порядков. Тем самым, гипотеза о наличии фиксированного порядка повисает в воздухе.

Дидериксен установил, что места постверба и нефинитного глагола не были в древнедатском фиксированы относительно друг друга - т.н. зеркальный принцип (spejlvendingsprincip) - см. [Diderichsen 1941: 49]. Но он неверно оценил степень закрепленности подлежащего относительно места финитного глагола: примеры, где подлежащее размещается не после финитного глагола, а после инфинитива - не редкость:

ЛЗп urn duct [vil dylia\ arfui hans. at lianum dulhum. SkKl В 74: kap GL: "А ежели это захочет скрыть наследник его, после его смерти".

Тем самым, позиция нефинитной формы древнедатского глагола, в отличие от современного языка, не может диагностировать синтаксический ранг именной группы: подлежащее = ИГ 1-го ранга vs дополнение = ИГ 2-го ранга [Heltoft 1995: 143, 146, 151]. Данная особенность формулируется в качестве типологического параметра также Я.Т. Форлундом [Faarlund 1990; 1995].

3.3. JI. Хельтофт (1995). Как и Дидериксен, Хельтофт определяет позиционную схему древнедатского предложения с опорой на реализации с максимальным числом элементов [Хельтофт 1995: 149]. Каноническим примером признается следующий:

Wil hin ser mylni á азу taka stiborth sit vp ofna pingis dag aftnj SkL В 74: kap GO: "Если владелец мельницы не хочет поднять задвижку шлюза к сочельнику на троицу", букв. "Хочет тот, кто мельницей владеет не брать задвижку шлюза свою наверх к троицы дня вечеру" Роспись позиций древнедатского предложения, по Хельтофту, выглядит так:

Древнедатский: Т || F Vf X.X || VVpart Y. Y VVpart Y.Y

Датский: E || F Vf S V || DO P MO/L

Основные отличия, таким образом, сводятся к отсутствию позиционного кодирования подлежащего (в связи с этим в нотации Хельтофта отсутствуют символы для подлежащего и дополнений), и к организации финального поля. Последнее, согласно Хельтофту, имеет рекурсивный характер: если в высказывании есть две неличных формы глагола, или неличная форма + постверб, каждая форма открывает пространство для своих дополнений. Т.о., две глагольные позиции при наличии дополнений могут стоять дистантно. Такой порядок обычно реализуется при инверсии подлежащего, ср. 1) han tok <--> up/?up <-Hok stiborth sit ofna pingis dag aftnj 2) han bath <-4 staefna thiufi til annars things - han bath til annars things thiufi stiefna.

При исчислении позиций древнедатского предложения Хельтофт сталкивается с теми же трудностями, что и авторы, описывающие современные языки. Стремясь доказать, что постверб занимает ту же позицию ограничителя, что и неличная форма глагола, он сводит к единой формуле разнородные конструкции [Heltoft 1995, 150]:

F Vf X: . X” VVpart Y1 .Y"

1) tha dame thingmacn bondanum uth sina virthning

2) Pawin hawir allum cristnum mannum forbiuthit iernbiwrth

3) tha ma han halfwan gifwa clostre

4) warthasr thraeli hand af hoggen

Сомнительным выглядит объединение в одном блоке подлежащего и косвенного дополнения в 1), подлежащего с прямым дополнением в 3). В примерах 2) и 3) прямое и косвенное дополнение соответственно стоят в финальной позиции отдельно от первых ИГ. Интерпретация 4) сомнительна как с точки зрения размещения af hoggen в одной позиции (один или два элемента ?), так с точки зрения объединения аргументов в среднем поле. В посессивных конструкциях типа 4) фокус - не объект обладания/манипуляции, а вся составляющая hand af hoggen, как часть посессивного предиката. Ср. рус. у меня картошка сварена. Объединение в одну клетку аргументных составляющих у меня и картошка продиктовано гипнозом схемы (тезис о чередовании аргументных и предикатных позиций), а не коммуникативной перспективой высказывания.

3.4. Анализ дискурсивных явлений. Наиболее ценный аспект концепции Хельтофта - попытка ввести дискурсивные параметры в теорию предложения. Однако он излишне прямолинейно отождествляет информационную структуру (противопоставление данное : новое4) с бинарным делением на тему и рему. Со ссылкой на оставшуюся нам недоступной работу X. Дювека [Dyvek 1980] Хельтофт относит древнескандинавский к языкам с выдвижением топика; классическим топиком он признает выносимый влево элемент, не управляемый предикатом высказывания [Heltoft 1995: 140-142]. Примеры частично пересекаются с теми, которые приводит на древнешведском материале Вессен [Wessén 1965, 215]. Автор обращает внимание на употребление частицы tha как маркера процесса топикализации: n. alla andra sakir. tha standa til biscop kumbær i the bygd SkKl В :kap. GL: букв, "Но все другие случаи, то остаются до приезда епископа", перевод Хельтофта "теп hvad angâr andre tilfælde й henstâr de til biskoppcn kommer til den landsby"

Экстрапозиция и топикализация - явления одного рода (экстрапозицией Хельтофт называет конструкцию с неуправляемыми топиком). Приведенный выше пример признается переходным между двумя разрядами топикальных конструкций, так как выделенный топик alla andra sakir (мн.ч. им. -вин.п. ж.р.) одновременно является подлежащим предиката standa til (мн.ч.).

Спорным выглядит утверждение автора, что выделение ремы имело фиксированную позицию - после отрицания. [Heltoft 1995: 153-155]. Неверным представляется само допущение, будто рема - это определенная линейная позиция, совпадающая с одним элементом. В трех из пяти примеров на стр. 157, призванных доказать, что актант (новый референт дискурса !) попадает в фокус, когда он стоит после узла VVpart, с нашей точки зрения, рема занимает две позиции - предшествующую позицию V'/part + следующую позицию. Неудачна также формулировка, что такой вынесенный вправо элемент - не "обязательно рема, но никак не фон (baggrund)".

3.5. Слабости работы Хельтофта. Недостатки теоретической программы Хельтофта особенно рельефно обнаруживаются, когда он обсуждает изменение соотношения коммуникативных и топологических характеристик высказывания в истории датского языка. Если Вессен и другие младограмматики, как было отмечено выше, подходят к древнескандинавскому с мерками современных языков и склонны отождествлять линейное перемещение с акцентным выделением элемента, то Хельтофт впадает в другую крайность и интонацию как самостоятельный фактор вообще игнорирует. Автор исходит из ложной презумпции о том, что в языках, допускающих линейные перестановки, последние якобы иконически отражают стратегию выделения перемещаемого элемента, в то время как в современном датском языке порядок слов грамматикализован и такая возможность утрачена; при этом он упускает из виду, что перемещение элемента может быть связано не с акцентным выделением, а с интегральными принципами объединения синтагм и более крупных отрезков в тексте, и что границы рематической составляющей далеко не всегда совпадают с границами выделенного элемента.

Так, обсуждая тезис о изоморфизме частиц - поствербов и неличных форм глагола, -Хельтофт описывает размещение и тех, и других в терминах перемещения, отрыва от управляемого слова. Однако сходство здесь чисто внешнее - при дистантном размещении частиц и неличных форм глагола имеют место разные процессы. Частица сдвигается влево и, отрываясь от своих дополнений, попадает в позицию акцентного выделения: tha d0me thingmæn bondanum uth sina virthning "тогда (при)судят граждане этому крестьянину частица установленную ими компенсацию".

Напротив, при дистантном размещении компонентов бивербальных сочетаний мы имеем дело не с перемещением инфинитива или причастия в позицию акцентного выделения, а с перемещением безударных тематических дополнений в позицию перед финальной ремой: Pawin hawir allum cristnum mannum forbiuthit iernbiwrth "Папа имеет всем христианам несение железа запретивши". В данном предложении ремой является вся составляющая перфектное причастие + дополнение, а тематический компонент покрывает три начальные позиции.

Рассматривая случаи об употреблении формальных слов thasr "там", thast "оно, это", отодвигающих подлежащее в конец фразы, Хельтофт трактует выносимую в конец ИГ как рему [Heltoft 1995: 154-155]: поскольку такой порядок по его схеме является производным, он должен быть "иконичным". Контексты этого не подтверждают:

Mr hun eig mseth barne ос asr thaer gothra quinnee withni til. Tha skiftis.SkL В кар GL:19 "если она не беременна и есть там добрых женщин свидетельство на (то). Тогда распределяется."

В данном примере ремой является не ИГ, а весь экзистенциальный предикат (выделен). Формальное слово thaer "там" служит антецедентом ремы, т.е. формальной темой.

Аналогично в следующем примере:

Witi thaet barns fathaer masth thing withni sinu Ski В kap DgL I 1, 206

Пусть засвидетельствует это отец ребенка со своими положенными по закону поручителями"

Здесь анафорическое местоимение ср.р. thast "это" отодвигает подлежащее вправо. Вряд ли можно считать подлежащее ИГ barns fathaer "отец ребенка" ремой (сомнителен и статус данной ИГ как новой информации); скорее здесь модальная (верификативная) рема охватывает всю глагольную группу.

Таким образом, тезис о том, что в древнедатский период рематический член имел фиксированную позицию в предложении, на поверку оказывается мифом. Кроме того, определение коммуникативных статусов элементов проведено некорректно. Во-первых, смешиваются понятия ремы и нового. Во-вторых, сомнительно, что финальная ИГ всегда представляют подлинно новую, а не активированную в составе дискурса информацию. В третьих, смешиваются понятия ремы и контраста - автор не отличает рему от контрастной темы. В- четвертых, автор не учитывает несовпадения ремы и собственно ремы, т.е. носителя рематического акцента (focus vs focus proper).

3.6. Попытки типологических исследований. Если Хельтофт развивает идеи Дидериксена в русле традиционных установок датского структурализма, то норвежский языковед Я.Т.Форлунд использует доводы позиционного синтаксиса для выявления сдвигов в грамматическом строе [Faarlund 1990; 1995]. По его мнению, в древнескандинавском не было бинарной членимости высказывания на субъектную и предикатную составляющую (S — VP). Одним из аргументов в пользу отсутствия предикатной синтагмы как единой составляющей (verbalhelhet) является то, что предлоги/послелоги и неличные формы глагола не имели фиксированного места в предложении и могли стоять далеко от слов, которыми они управляли, ср. [Heltoft 1995: 147-148]. С другой стороны, место подлежащего жестко не кодировалось (см. выше), в отличие от современных скандинавских языков, как континентальных, так и островных. Само наличие подлежащего не было грамматикализовано (var optionel) - [Faarlund 1995, -122]. С этим соглашается и Хельтофт [Heltoft 1995: 139-142]. Отсюда делается несколько неожиданный вывод о том, что все аргументы принадлежит тому же уровню, что и сам предикат (параметр non-configarationality). Альтернативный вывод, больше соответствующий духу теории позиционного синтаксиса, состоял бы в том, что субъектная валентность не входит в ближайшее синтаксическое окружение предиката, т.е. в признании вершинной роли глагола в языке младописьменной эпохи. Насколько нам известно, данный тезис в скандинавской науке активно не обсуждался.

Возможность адаптации методики позиционного синтаксиса в целях синхронной типологии обсуждается в статьях Й.У. Аскедаля (1986) и К. Браунмюллера (1986). Оба автора делают вывод о том, что идея Дидериксена о раздельном кодировании аргументных и предикатных позиций в предложении может быть реализована при построении типологического исчисления. Аскедаль делает оговорку, что модель "полевого синтаксиса" оправдана при условии, что место предиката кодируется более жестко, нежели места аргументов; так, русский язык этому условию не удовлетворяет. В норвежском, немецком и японском полевая структура высказывания может быть выделена, однако эти языки различаются по тому, насколько жестко они кодируют места аргументов; в норвежском (равно как датском, шведском) порядок позиций внутри каждого "поля" кодируется, в немецком и японском - нет [Askedal 1986: 32, 47]. Соответственно, двойное членение топологической схемы предложения как на "поля", так на "позиции" - специфическая черта скандинавских языков, по крайней мере, на фоне других германских.17

Отдельный вопрос, который Аскедаль в упомянутой статье не ставит, заключается в том, представляет ли такое членение высказывания инновацию континентальных скандинавских языков, или же их исконное состояние. Как мы видели выше, Дидериксен и Хельтофт полагают, что древнедатский синтаксис следует описывать на принципиально тех же основаниях, что и современный. Однако их собственный анализ показывает, что они испытывают большие трудности при выводе реально засвидетельствованных в синтагматике порядков из постулируемого ими базового порядка; особенно проблематичен анализ с выделением нулевых позиций. Все существующие теории позиционного синтаксиса опираются на нормативные запреты; их применение к языку древнейших письменных памятников скандинавских языков, где понятие о грамматичности / неграмматичности регулируется не нормой, а устоявшейся культурной традицией, жанровым каноном в терминах Ю.М. Лотмана [Лотман 1973], строится лишь на допущении об иконичности порядка слов.

По данным причинам мы считаем нецелесообразным при анализе древнескандинавского памятников идти по пути позиционного синтаксиса от максимальных реализаций к

17 Имеет смысл обсудить типологическую импликацию: если в языке есть кодирование позиций, то обязательно имеется и кодирование аргументных и предикатных полей; обратная импликация не проходит, что показывают немецкий и другие западногерманские языки. сокращенным. По нашему убеждению, выяснение границ элементарного предложения, его верхнего и нижнего предела в древнескандинавском, должно предшествовать определению синтаксической парадигмы: последняя должна явиться результатом анализа, а не приниматься заранее на основе априорных допущений.

4. Линия Гринберга - Лемана

4.1. Дж. Гринберг (1963). Признание поверхностного синтаксиса полноправным объектом лингвистической типологии во многом связано с пионерской работой Дж. Гринберга [Greenberg 1963/1970]. Гринберг исходит из того, что отношения линейного порядка кодируют функциональные отношения между элементами фразы; тот же постулат выдвигался в рамках других ответвлений структурализма, ср. [Теньер 1988: 30-35, 43]. В основе подхода Гринберга лежит гипотеза о том, что отношение определяемое : определяющее является в языке базовым и характеризует все бинарные группы, независимо от их статуса в предложении. В соответствии с этим, делаются предположения о том, что порядок ядерного и зависимого компонента в группах глагол + дополнение, существительное + прилагательное, главное предложение + придаточное, существительное + предлог/послелог, существительное + генетивное определение в каждом конкретном языке отражают общую стратегию линейного упорядочения составляющих элементарного предложения. Его релевантными конституентами признаются подлежащее, прямое дополнение и глагол (символы S, О, V). Тип языка задается порядком, в котором они располагаются внутри простого повествовательного предложения. Возможно комбинаций, но, по мнению Гринберга, встречается лишь три - SVO, SOV, VSO, что позволяет сделать важный вывод о том, что порядок кодирования актантов (в парадигматике) отражает их грамматический ранг [Гринберг 1970: 118]. Тип языка (позиция двухместного глагола по отношению к его актантам) позволяет предсказать, использует ли данный язык предлоги или послелоги, предшествует ли в нем прилагательное существительному, или стоит постпозитивно. Предсказания формулируются в виде импликативных обобщений, например "Языки с доминирующим порядком VSO характеризуются наличием предлогов" (№ 3). Гринберг называет импликативные обобщения данного вида "универсалиями", что не совсем точно, поскольку они носят индуктивный, статистический характер, вследствие чего их окончательная формулировка зависит от полноты перебора материала18. Так, в языках, первоначально исследованных Гринбергом, не было языков VSO с послелогами, зато среди противоположного типа SOV

8 Кроме того, надежность гипотез снижается из-за разной частотности сопоставляемых явлений, а также из-за возмущающих факторов, порождающих исключения [Козинский 1985, 139]. Многие постулаты Гринберга, в той форме, в которой они были выдвинуты, вообще не являются верифицируемыми утверждениями математической статистики, так как они не учитывают контрпримеров и фактора случайности: тем не менее им можно придать строгий вид. Важные соображения на этот счет содержатся в цитированной статье И.Ш. Козинского: по мнению последнего, вообще все индуктивные универсалии должны иметь исключения, и "коль скоро исключения к некоторой универсалии обнаружены, следует избирать для нее такую формулировку и такие определения исследуемых признаков, при которых число исключений будет максимальным" [ук. соч., 141]. нашлись языки с предлогами. Отсюда формулировка универсалии № "С вероятностью, гораздо большей, чем случайная, языки с нормальным порядком SOV имеют послелоги". Правда, Гринберг стремится подвести теоретическую базу и под это статистическое распределение и приходит к выводу, что типы SOV и VSO отличны тем, что в языках SOV позиция глагола кодируются не только по отношению к его аргументам S и О, но и по отношению к концу фразы в целом, поскольку другие элементы глагольной группы тоже размещаются перед ним; напротив, в языках VSO глагол ставится перед S и О, но не обязательно начинает предложение, перед ним может размещаться наречие [Гринберг 1970: 121]. Однако такие поправки, строго говоря, не выводимы из начального формализма модели и даже представляют для нее определенную угрозу, поскольку предсказания о порядке развертывания в непредикативных группах (атрибут + существительное, посессор + объект обладания и т.п.) выводятся не из расположения подлежащего, дополнения и глагола относительно друг друга, а из полученных эмпирически сведений о структуре предложения в изученных языках SOV или VSO. ИЗ универсалий Гринберга утверждают связь между двумя явлениями синтаксиса, между параметрами синтаксиса и морфологии, например: "если язык имеет порядок подлежащее

- глагол, он почти всегда имеет падежную систему" (№41).

4.2. Критика теории Гринберга.

4.2.1. Доказательная сила теории. Гипотеза Гринберга является приложением математической теории ветвления (branching) к синтаксическим структурам. Так как языков с последовательно правым ветвлением (ядерный элемент всегда предшествует зависимому, порядок Head —» Specifier) и языков с последовательно левым ветвлением (зависимый элемент всегда предшествует ядерному, порядок Specifier —> Head) немного, ставится задача объяснить отклонения как закономерные, связав их с типом языка, т.е. с общей формулой предложения, задаваемой относительным расположением элементов S, О и V. При этом выясняется, что наилучшие предсказания можно получить, скомбинировав несколько параметров, т.е. выделяя подтипы: можно различать, например, "языки VSO с препозитивным прилагательным" и "языки VSO с постпозитивным прилагательным".

У гипотезы Гринберга всегда было много критиков: возражения можно разделить на две группы - эмпирические и методологические. Поиск контрпримеров обусловлен узостью первоначального списка языков; так, сразу было замечено, что многие языки с предлогами (скандинавские, балтийские) имеют, вопреки универсалии № 2, порядок развертывания генетив + существительное. Однако такие уточнения указывают не столько на "действительные пробелы в типологической теории", как полагает Ю.С. Степанов [Степанов 1989, 227], сколько на её зависимость от полноты перебора материала. Наиболее неприятное из возражений этого рода состоит в обнаружении языков с порядком VOS (Глагол + Дополнение + Подлежащее), OVS (Дополнение + Глагол + Подлежащее) и, возможно, OSV (Дополнение + Подлежащее + Глагол)

- [ОТПС 1989, 22-24]; тем самым, тезис Гринберга о том, что порядок кодирования актантов отражает их грамматический ранг, оказывается несостоятелен, и приходится постулировать заведомо большее число типов и пересматривать критерии, на которых они выделяются. Дж.

Хокинс [Hawkins 1983], учитывающий данные языков, ограничивается четырьмя, а И.Ф. Вар дуль [Вар дуль 1989, 22-23] обосновывает необходимость выделять девять.

4.2.2. Концептуальные возражения. Концептуальная критика гипотезы Гринберга направлена против априорных допущений, предшествующих обработке языковых данных, а также против избранной методики анализа. Бросается в глаза, что исчисление порядка слов выстраивается как совокупность бинарных правил, в то время как в начальной синтаксической категории - предложении - приходится выделять не две, а три позиции [Алпатов, Айхенвальд 1989: 5]. При этом неясно, насколько уместно определять место глагола в тех же терминах относительной пост- / препозиции, что и места его аргументов, так как в большинстве языков место глагола кодируется относительно начала и конца фразы, т.е. абсолютно. De facto Гринберг учитывает это обстоятельство (см. выше его комментарий о различии языков SOV и VSO), но в аксиоматике теории оно не отражено. Пафос его подхода в том, что все комбинации параметров в конкретном языке (развертывание именной, глагольной и прочих групп) признаются закономерными и оправдываются ссылкой на принадлежность к некоему типу и на формулу предложения. Последняя определяется - явно - исходя из относительного расположения элементов, а неявно - из эмпирических данных о синтаксических ограничениях внутри каждого типа. Тем самым трехбуквенные цепочки символов стоило бы помещать в кавычки, так как их интенсионал шире содержания, предписываемого дефиницией.

По схеме Гринберга получается, что в каждом языке есть только один базовый (доминирующий, в терминологии автора) порядок слов, который может быть однозначно установлен. В отличие от авторов ряда позднейших работ Гринберг определяет "доминирующий" порядок не просто как наиболее частотный и стилистически нейтральный, ср. [Козинский 1980], но с опорой на грамматический запрет - "невозможность рецессивного порядка" - [Гринберг 1970: 143]. Это делает его теорию уязвимой сразу для двух возражений. Во-первых, она не учитывает существования языков с нефиксированным, свободным, порядком слов. Во-вторых, она не учитывает возможности параллельного существования двух и более базовых порядков в одном языке. Так, хорошо описанный в литературе венгерский язык демонстрирует при грамматически неопределенном дополнении порядок SOV, а при грамматически определенном - порядок SVO [Айхенвальд 1989, 45]. Квалификация древнескандинавского как языка SVO тоже основана лишь на допущении, что широко представленный в нем порядок VSO является производным, что, по крайней мере, для некоторых конструкций не подтверждается статистическими выкладками [Platzack 1985]); о трактовке древнескандинавского как языка SOV см. ниже. Гринберг и его последователи считают подобные явления "альтернациями", т.е. реализациями базового порядка, однако это объяснение является чисто циркулярным - оно, свою очередь, держится на тезисе, что больше одного базового порядка быть не может, так как стратегия линеаризации компонентов предложения является его имманентным парадигматическим свойством. Даже если принять последний тезис, остаются сомнения, насколько хорошо расположение аргументов глагола S и

О диагностирует специфику позиционной схемы предложения. Так, для континентальных скандинавских языков, как было показано Дидериксеном и его последователями, диагностическими являются не столько места подлежащего и дополнений, сколько места элементов глагольной группы и сентенциального наречия, а для санскрита, хеттского и древнеирландского, по мнению К. Уоткинса [Watkins 1963], константами предложения служат места глагола, преверба и других фразовых частиц.

Что касается понятия "свободный порядок слов", то оно тоже не является вполне ясным

- ср., например, мнение A.A. Зализняка, что древнерусский язык, допускавший большое число альтернаций, имел фиксированный порядок [Зализняк 1993, 289]. Однако встав на точку зрения классической теории Гринберга, свободный порядок определить как раз нетрудно: существует немало языков, где из шести мыслимых порядков S, О, V ни один не является запретным, "рецессивным". Сюда относятся не только современный русский, но и разговорный турецкий. Тот факт, что Гринберг отнес турецкий к строгим языкам S О V ( sic !) объясняется, как пишет П.И. Кузнецов, искусственным ограничением материала памятниками одного жанра [Кузнецов 1989, 34-36]. Если подобный казус возможен для языка европейского государства, то возникают опасения, что аналогичные накладки неизбежны при стремлении выделить базовый порядок в экзотических бесписьменных языках, сведения о которых типолог черпает из вторых, а то и третьих, рук.

Наконец, следует упомянуть еще одну проблему, редко обсуждаемую в связи с анализом порядка слов, но тем не менее носящую фундаментальный характер. Какие сущности стоят за символами S (субъект) и О (объект) - синтаксические функции или семантические роли ? Подавляющее большинство сторонников Гринберга исходят из первой альтернативы, что объясняется их верой в универсальность функций подлежащего и прямого дополнения. В то же время в работах 1970-1990 гг. были накоплены аргументы против некритического принятия постулата об универсальности подлежащего и описаны языки без отношения структурного приоритета именных групп [Ли, Томпсон 1976; Кибрик 1994]. Отсюда опасность, что при сопоставлении языков с разной техникой кодирования актантов термин "подлежащее" во многих случаях окажется ширмой либо для "темы" (топика), либо для "агенса" [Алпатов, Айхенвальд 1989: 16; Kibrik 1997, 287]. Так, в дагестанских языках эргативного строя, традиционно относимых к рубрике S О V, ни один из аргументов переходного глагола - ни производитель действия, ни его объект - не является, по мнению А.Е. Кибрика, подлежащим. Безусловно, вывод, что в некотором языке более активный из актантов помещается перед менее активным, важен; тем не менее его приходится приспосабливать к данным других языков, где подлежащее может быть инактивным.

Гипотеза Гринберга имеет большое число сторонников среди ученых разных школ. Мы подробно остановились на её первоначальном варианте потому, что именно он (через посредство работ У.Ф. Лемана [Lehmann 1974] и П. Хоппера [Hopper 1975] ) оказал наибольшее влияние на германское языкознание. Ученые - традиционалисты относят все германские языки к типу SVO в то время как X. Кун [Kuhn 1933], У.Ф. Леман и У. Г. Аскедаль [Askedal 1986, 48] усматривают в современном немецком черты порядка S О V. Л. Хельтофт считает возможным отнести датский язык к порядку SVO, если символ О понимать расширительно как место всякого управляемого глагольного аргумента [Heltoft 1986, 125; Heltoft 1992]. На наш взгляд, принципам позиционного синтаксиса более соответствовала бы квалификация континентального скандинавского типа как #.VSO.

4.3. Доминантный порядок и рецессивный порядок. Хотя концепция Гринберга сложилась в рамках дескриптивной лингвистики, ей присущи отдельные черты трансформационного подхода, прежде всего, постулат о базовом порядке. Ревизия схемы Гринберга в 1970 - 1980 гг. связана либо с усилением её трансформационного компонента, либо с пересмотром сетки критериев в рамках функциональной грамматики. Примером первого служат работы У. Ф. Лемана (1974) и Дж. Хокинса (1983), примером второго — очерк И. Ф. Вар дуля (1989). Большинство авторов стремится учесть коммуникативные факторы и относит порядок слов в нейтральных и эмфатических высказываниях к разному иерархическому уровню.

У. Ф. Леман и Дж. Хокинс сохраняют постулаты о единственности базового порядка. При этом Хокинс несколько расширяет схему Гринберга, легализуя понятие абсолютной позиции, в то время как Леман сужает её до предела и стремится исчерпать формулу предложения относительным расположением глагола и прямого дополнения: VO ~ OV. Напротив, Дж. Хокинс ставит во главу угла положение предиката относительно начала и конца фразы: #V. ~ .V#. Насколько нам известно, позиция глагола в середине фразы (#.V. #) никем из последователей Гринберга в качестве абсолютной не рассматривается, что следует занести им в пассив; по крайней мере для германских языков такое решение представляется совершенно правомерным.

Большинство отечественных лингвистов, разрабатывавших гипотезу Гринберга, стремились выделить языки со "свободным порядком слов" в особый класс, что вполне естественно ввиду тех трудностей, которые представляет определение отношения базового порядка в русском языке. С формальной точки зрения противопоставление языков с фиксированным и свободным.порядком опирается либо на отмену постулата об обязательности рецессивного порядка, либо на отмену более сильного постулата об единственности доминантного порядка. И.Ш. Козинский ограничивается отменой первого требования [Козинский 1980, 11-14], а И.Ф. Вардуль снимает оба. В схеме И. Ф. Вардуля разграничиваются не только абсолютная и относительная, но и контактная и дистантная позиция элементов. Выделяется девять исходных типов, включая языки без топологического кодирования ("свободный порядок"). Внутри группы с фиксированным порядком различаются языки с одним (SOV, SVO, SOV, VSO, VOS, OVS, OSV) и с двумя доминирующими порядками - SOV/OSV и VSO /VOS. Нетрудно заметить, что выделение двух последних типов (их можно было бы записать в виде SoO|| V и V|| S<-^0 ) реализует критерий позиционного синтаксиса: "поле" глагола кодируется более жестко по сравнению с "полем" его аргументов, ср. [Askedal 1986, 47]. Вслед за Дж. Пуллумом И.Ф. Вардуль относит правила, порождающие отклонения от базового порядка, к иерархически более низкому уровню "контрправил": естественной сферой применения последних признается логическое выделение, ср., например, преобразование англ.

Mary bought this book "Мэри купила эту книгу —> THIS BOOK // Mary bought "ЭТУ КНИГУ купила Мэри", где контрастная рема выделяется и линейно, и акцентно [Вардуль 1989: 26], ср. [Чейф 1975]. Перенос внимания на звучащую речь и стремление учитывать коммуникативные факторы отвечает тенденциям современной лингвистики, хотя в ряде случаев грань между "контрправилом" и "базовым правилом" оказывается весьма зыбкой. Так, автор пишет, что инверсия главных членов SV —» VS в вопросительных предложениях английского языка реализует альтернативный порядок слов [Вардуль 1989, 29], что представляет собой явный шаг назад как по сравнению с традиционной, так и по сравнению с трансформационной грамматикой: по такой логике пришлось бы признать, что порядок слов в вопросе Has Магу bought this book ? и ответе Mary has bought this book взаимно не выводим. Выглядит спорным и тезис о том, что если базовый порядок слов никак не выявляется на топологическом уровне, он может быть обнаружен на коммуникативном; с равным успехом можно было бы утверждать (и утверждали) обратное. Так, П. Рестан вслед за Р. Якобсоном и A.B. Исаченко доказывал принадлежность русского языка к типу SVO тем, что на уровне "контекстно- несвязанных высказываний" (ср. рус. Вася съел арбуз - пример наш, А.Ц.) такой порядок является единственно возможным, в то время как контекстные факторы обуславливают разные линейные перестановки [Рестан 1985, 476]. На это можно заметить, что если бы во всех языках порядок слов изучался только на тех предложениях, которые способны формировать законченный однофразовый текст, сама типология имела бы существенно иной вид и была бы обращена на жанровые особенности текста, а не на синтаксические структуры. Представляется, что выход из тупика состоит не в том, чтобы постулировать различные уровни или "ярусы" синтаксиса и списывать все отклонения от базового порядка на возмущающее влияние контекста, но в разработке интегральной модели предложения. Для удовлетворительного обоснования тезиса о наличии доминирующего порядка в языках типа современного русского, где позиция глагола является нефиксированной, "плавающей", требуется отделить проблему ограничений на линейное развертывание составляющих предложения от проблемы относительного расположения S, О и V. Однако на сегодняшний день в типологической литературе этого не сделано.

4.4. У.Ф.Леман (1974). Оригинальная адаптация исчисления Гринберга к нуждам исторической типологии была предпринята У.Ф. Леманом в упоминавшейся выше работе [Lehmann 1974]. Непосредственным предметом анализа является эволюция индоевропейского синтаксиса; последний восстанавливается на основе постулатов о порядке слов, которым автор приписывает статус универсальных законов. У. Ф. Леман еще более решительно, чем Гринберг, формулирует импликации, связывающие отношения линейного порядка с параметрами морфологического строя, и даже с просодикой слова и фразы. Главный параметр для Лемана -направление развертывания глагольной группы: VO ~ OV. Порядок ГЛАГОЛ + ДОПОЛНЕНИЕ ассоциируется в его концепции с номинативным строем и развитой категорией залога, порядок ДОПОЛНЕНИЕ + ГЛАГОЛ - с эргативным строем и отсутствием залога. Многие из тезисов Лемана, относящиеся к синхронной части его работы, недоказуемы или прямо ошибочны. Так,

М.С. Полинская обращает внимание на то, что есть много языков SOV без эргативности и существуют эргативные языки с другими базовыми порядками, в том числе с начальным положением глагола (майя, тонганский, самоанский) и с разным направлением развертывания в переходном и непереходном предложении SVO / VS (никобарский язык), OVS / SV (карибский язык макуши) - [Полинская 1989, 207].

Эволюцию синтаксиса в индоевропейских диалектах после распада праязыка Леман сводит к смене формулы предложения SOV > SVO, которая, по его мнению, проливает свет на все накопленные в компаративистике за полтора столетия сведения об отличиях в синтаксисе древних и новых индоевропейских языков. Наиболее важным автор признает сдвиги в бинарных порядках дополнение + глагол > глагол + дополнение, имя + послелог > предлог + имя, препозиция прилагательного и относительного придаточного > постпозиция, генетивное определение + имя > генитивное определение + имя, а также структуру сравнительных конструкций. Если значение параметра в ранний индоевропейский период не подтверждено корпусом текстов, оно восстанавливается по косвенным данным. Порядок V S О, генерализованный в кельтских языках, признается продуктом дальнейшей эволюции "среднеиндоевропейского" типа S V О. Материал древних германских языков занимает важное, хотя и не решающее, место в обосновании концепции Лемана. Защищается тезис о том, что порядок S О V сменился порядком S V О уже после распада германского праязыка; следы порядка S О V усматриваются в памятниках двух архаических жанров - в старших рунических надписях и, в германской аллитерационной поэзии. Те же утверждения о месте глагола в прагерманскую эпоху делаются в вышедшей практически одновременно с монографией Лемана работе П. Хоппера [Hopper 1975] и в рунической грамматике Э. Антонсена [Antonsen 1975].

Выход гипотезы о базовом порядке за пределы чистой дескриптики в область объяснительной типологии, с нашей точки зрения, естественно вытекает из её аксиоматики. У.Ф. Леман, как и Дж. Гринберг и Дж. Хокинс, исходит из единственности доминирующего порядка в синхронии. Если правила развертывания непоследовательны, причину остается искать либо в межъязыковых контактах - путь, по которому идет Хокинс, либо в том, что язык переходит с одной стадии эволюции к другой - путь, избираемый Леманом. Для того, чтобы совместить свои детерминистские установки со статистическим распределением, Леман, кроме того, прибегает к понятию "языка - эталона", реализующего правила развертывания в максимально чистом виде: импликации, выведенные на базе таких языков, он признает наиболее важными. К сожалению, без должной проверки подобный подход часто оборачивается экстраполированием специфических свойств "языка-эталона", что отмечено в [Алпатов, Айхенвальд 1989, 13]

4.5. Критика реконструкции Лемана. Исследование Лемана вызвало широкий отклик среди индоевропеистов, что является свидетельством важности поднятых в нем проблем. Абсолютно негативистское отношение выразил лишь К. Уоткинс, назвавший поиски базового порядка в протоиндоевропейском "псевдопроблемой" [Watkins 1976]; по собственной теории Уоткинса, позиции аргументов вообще нельзя считать константами индоевропейского предложения. Большинство других компаративистов приняло выводы Лемана с большим или меньшим числом оговорок. Тезис, о том, что протоиндоевропейский был последовательным языком S О V, оказались не готовы разделить даже ученые, симпатизирующие гипотезе Лемана, ср. [Иванов 1"988, 17]; свою роль здесь сыграли значительные расхождения между данными разных древних индоевропейских языков и сомнения в их относительной архаичности. Подробное обсуждение всех возражений выходит за рамки нашей работы. Отметим лишь принципиальную трудность, выявляемую именно в диахронической перспективе: порядок развертывания в бинарной группе может отражать её синтаксический ранг. Так, в древнескандинавском нейтральным порядком была постпозиция прилагательного [Гвоздецкая 1974], что, как убедительно показал С.Д. Кацнельсон [Кацнельсон 1949, 183-184, 267, 324], отражает синкретизм предикативных и атрибутивных отношений; напротив, регрессивное развертывание атрибутивных синтагм в современных скандинавских языках отражает их размежевание. Тем самым, препозиция атрибутивного (слабого) прилагательного в скандинавских языках является не пережитком или проявлением непоследовательности языкового типа, как утверждает Леман, а наоборот, результатом вторичного грамматического процесса. Порядок частей относительного придаточного в большом числе случаев скоррелирован не с порядком развертывания глагольной группы, а с уровнем развития средств гипотаксиса и регулируется культурно-историческими факторами. Как показали A.A. Зализняк и Е.В. Падучева, конкурирующие модели относительного предложения часто представлены в одном синхронном срезе [Зализняк, Падучева 1974: 91, 99]; их распределение порой зависит от жанра памятника либо подвержено диалектному варьированию. По-видимому, именно так обстояло дело в древнескандинавском [Андреева 1988; Äfarli 1996].

4.6. Прагерманский как язык S О V.

4.6.1. Язык старших рунических надписей. В то время как индоевропейская часть реконструкции Лемана не получила безоговорочной поддержки, германисты восприняли её с энтузиазмом. Помимо П. Хоппера и Э. Антонсена к тезису о том, что ранний германский отражает переход S О V > S V О присоединяются, например, К. Ёсида [Joshida 1982], К. Браунмюллер [Branmüller 1982], Й. У. Аскедаль [Askedal 1986, 48], Я.Т. Форлунд [Faarlund 1990: 50; 1995: 117]. Э. Хауген [Haugen 1984: 161] тоже повторяет в своем компендии (со ссылкой на Лемана) точку зрения, что общегерманский язык характеризовался базовым порядком S О V. Из отечественных германистов данный тезис защищает Т.В. Топорова [Топорова 1990]. Между тем его обоснованность вызывает серьезные сомнения.

Найти порядок S О V в корпусе старших рунических надписей действительно нетрудно, так как в них нет ограничений на продвижение глагола в конец фразы, ср. хрестоматийный пример ek hlewagastiR holtiaR homa tawido "Я X.X. рог сделал" (надпись на роге из Галлехуса). Однако жанр старших рунических надписей нерепрезентативен, поскольку они лишены коммуникативной функции; членение надписей на "синтаксические" и "асинтаксические" не может быть обосновано филологическими критериями [Смирницкая 1990]. Как указывает O.A. Смирницкая, проблематично даже понятие "рунического предложения", так как наличие линейного порядка для жанра надписи старшими рунами неочевидно: имеется по крайней мере столько же оснований предполагать в рунических текстах нелинейную композицию, в центре которой помещено имя собственное определенной морфологической и просодической структуры - двухчастный изосиллабический композит с двумя ударениями [Смирницкая 1990: 202, 206], а на периферии - все остальное, в том числе простые имена и глагол. При этом говорить о фиксированном месте последнего бессмысленно: даже если допустить, что в руки лингвиста каким-то образом попал алгоритм расположения слов на поверхности камня, например, только слева направо или справа налево, приходится признать многообразие порядков

- SOV, SVO, OVS, VOS [Топорова 1990: -220]19. Все, что можно сказать в этих условиях -это то, что в корпусе старших рунических надписей нет ограничений на позицию глагола (имеющихся во всех других древнегерманских памятниках) и его аргументов, и это при допущении о том, что часть надписей старшими рунами является записью звучащих предложений германской речи - допущении, для которого нет достаточных филологических оснований !

4.6.2. Язык древнегерманской аллитерационной поэзии. Второй аргумент в пользу отнесения общегерманского языка к типу SOV Леман, Хоппер и их сторонники видят в правиле вынесения глагольного сказуемого или его части в конец придаточного предложения в германской аллитерационной поэзии. Тот факт, что в прозаических памятниках это правило не действует, истолковывается как проявление безусловной архаичности поэтической традиции. Идея о том, что порядок слов в придаточном является более базовым по сравнению с порядком слов в главном предложении, неявно опирается на трансформационный критерий и подразумевает наличие правила, приводящего последовательность SOV к виду SVO в главном. Данное правило было впервые сформулировано в классической работе X. Куна [Kuhn 1933]: ударный глагол занимает конечную позицию в предложении, безударный глагол перемещается в позицию после первого ударного слова. Однако аргумент малоубедителен. Рамочное положение глагола в древнегерманских поэтических памятниках служит показателем синтаксической зависимости предложения и отражает операции над его смыслом; особенно это хорошо видно в тех случаях, где выдвижение древнескандинавского глагола в конец фразы сочетается с употреблением фразовых частиц of и um [Смирницкая 1994: - 323]. Как показала O.A. Смирницкая, предложения с рамочным

19 г'

Ср. характерные примеры:

OVS makija marida iala (Vimose)

Меч раскрасил Иала"

VOS wurte runoR an walhakurne HeldaR Kunimundiu (Tjurkö)

Начертал руны на вальском зерне Хельдар для Кунимунды"

SVO ek HagustaldaR hlaaiwido magu minino (Kjolevik)

Я Хагустальдар похоронил сына моего" :

SOV ek hlewagastiR holtiaR horna tawido (Gallehus)

Я Хлевагастир из Хольта (?) рог сделал''

Тексты надписей мы даем с тем порядком слов, с которым они выписаны в цитированной работе Т.В.Топоровой. Надпись из Vimose мы разбиваем на слова как marida # расположением глагола являются в древнеанглийских и древнескандинавских памятниках не нейтральными, а стилистически выделенными и отражают различные коммуникативные цели рассказчика [Смирницкая 1994: 320, 323]. В части примеров с of / um, приводимых O.A. Смирницкой, можно констатировать установку на эмфатическое выделение предшествующего глаголу элемента:

Fyrr muntu Guömundr, / geitr um halda HH II 22.2 букв. "Сперва должен ты, Г. /коз частица держать"

В вводимых частицей формулах с конечным положением модального глагола Part - Vinf

- Vfc, mod тоже имело место выделение элемента, занимавшего позицию перед рамочным глаголом: of vida skyldi YT 1.8 "част, умертвить должен- был"-, употребление частицы, передвигающей инфинитив vida в метрически сильную позицию, фокусирует внимание на его лексической семантике. Иное толкование требуется для случаев, где глагол стоит в метрически слабой позиции, ср. es at Fiölni кот YT 1,4 "когда к Фьёлльниру пришел". Примеры подобного рода широко представлены в придаточных предложениях древнескандинавской прозы и известны как "конструкция с килем". Выдвижение ИГ at Fiölni в предглагольную позицию мотивировано здесь не потребностями акцентного выделения, а ритмической иерархией частей речи в соответствии с их семантической ценностью - глагол, как наименее ценный компонент смысла, отодвигается ближе к концу фразы. Сопоставление конструкций позволяет уточнить параметры инверсии: в структуре с "килем" перемещаемый элемент кодируется относительно места глагола, а в конструкции с эмфатическим выделением - относительно конца фразы (позиция непосредственно перед конечным элементом). Правда, данное разграничение полностью оправдывается лишь при сличении памятников разных жанров: в скандинавской прозе структура с килем открывает перед глаголом одну и только одну позицию [ Platzack 1988: 242] в то время как в поэзии такого ограничения нет, ср. ok landherr / af lifs vönum / dreyrug vöpn/ Dómalda bar YT V "и войско / от жизни лишенного / кровавое оружие / Домальди отняло". С другой стороны, в прозаических памятниках нет ограничения на заполнение постфинитного пространства, которое, по-видимому, действует в метрических памятниках. Ср. пример из древнешведских законов - цит. по [Brylla 1996, 57]: huar sum ei halder kumingx dom (MEL) там где не соблюдается право конунга".

O.A. Смирницкая обращает внимание на методологические изъяны в гипотезе Куна; один из наиболее существенных состоит в том, что Кун не везде отличает конец строки от конца предложения [Смирницкая 1994: 317]. Полностью присоединяясь к критике Смирницкой, мы бы хотели подчеркнуть, что даже если считать анализ Куна филологически безупречным, он свидетельствует против исходных посылок Лемана. Оставаясь на строго синхронном уровне, порядок .OV# в древнегерманской поэзии нужно признать производным, а не базовым. Для эмфатических конструкций это очевидно непосредственно. Для конструкций с килем в принципе iala, а не maridai # ala, как читает Т.В.Топоровой. При любом чтении предполагаемое подлежащее находится в конце надписи. можно выводить как место глагола в главном из места глагола в придаточном (#.OV.# —» # . VO.#), так и наоборот; если, однако, исходить из того, что перемещаемым элементом является не глагол, а дополнение, лучше принять в качестве исходного порядок в главном, так как дополнение занимает в придаточном место сразу после союзного слова (узла Comp). Начальная позиция придаточного не является собственным местом дополнения, так как в ней могут стоять наречие или подлежащее, ср. J^ars Frööi bjö YT 1,2 "там, где Фроди жил". В тех древнескандинавских памятниках, где принцип киля выдержан последовательно, возможны предложения вида Comp — Adv —Vfin —Sh Comp— S— Vfm —Adv, jiars aldri bjö Frööi "где никогда не жил Фроди". и bars Frööi bid aldri, но не *Comp— Vfm —S —Adv * Jiars bjö Frööi aldri.

4.7. Оценка гипотезы Лемана. Подытоживая сказанное, мы приходим к выводу, что теория Лемана не заслуживает репутации, которой пользуется. Не вызывает доверия использование разноплановых аргументов для доказательства принадлежности древнегерманского к типу S О V. При обращении к старшим руническим надписям с их рудиментарной синтаксической организацией принимается дескриптивный подход и произвольно отбирается одна из многих возможных комбинаций расположения слов, а при обращении к поэтическим памятникам постулируется трансформационное правило, связывающее структуру главного со структурой придаточного. Тезис об германском как языке S

О V едва ли можно защитить данными синхронии - он зиждется на убеждении, что праиндоевропейский тоже был языком S О V, и что следы этого состояния неминуемо должны сохраниться в разных языковых семьях, а это убеждение, в свой черед, покоится на вере в универсальную силу постулатов о порядке слов.

Мы не можем согласиться с теми, кто считает реконструкцию базового порядка в германском и индоевропейском праязыке "псевдопроблемой". Наши претензии к теории Лемана

- Хоппера мотивированы тем, что она предлагает псевдорешение. Анализ Лемана страдает всеми недостатками, присущими ранним работам последователей Гринберга, выполненных на синхронном материале, и усугубляет их тем, что не полностью отвечает требованиям компаративистской процедуры. Особенно рискованным выглядит стремление автора приписать порядку слов роль магического зеркала и протащить контрабандой априорную концепцию эволюции грамматического строя в целом. Реконструкция позиционной схемы предложения в бесписьменных праязыках на основе анализа древнейших памятников отдельных диалектов остается важной задачей исторической лингвистики, но она требует тщательного учета жанровой специфики дошедших до нас текстов и широкого обсуждения критериев описания, а не апологетического сопровождения или корпоративного поношения.

5. Линия Ваккернагеля - Уоткинса

5.1. Я. Ваккернагель (1892). Наряду с теориями, сводящими формулу предложения к линейному расположению аргументов глагола, в индоевропейском языкознании издавна разрабатываются теории, объясняющие порядок составляющих с опорой на понятие фразового ударения. Данное направление берет начало со знаменитой статьи швейцарского компаративиста Якоба Ваккернагеля [Wackernagel 1892].

Статья Ваккернагеля во многом опирается на выводы Дельбрюка об акцентуации древнеиндийского глагола и близка к работам Дельбрюка по духу. Впервые показано, что служебные слова в индоевропейском предложении стремятся занять вторую позицию в предложении, т.е. позицию после первого самостоятельного слова. Тот факт, что данную позицию порой занимает финитный глагол, может толковаться как свидетельство его энклитичности. В то же время данные метрических памятников - древнеиндийских и древнегреческих - свидетельствуют, что глагол тоже может нести ударение; но в этом случае, как указал Ваккернагель, он занимает иное место во фразе, чаще всего - финальное. Служебные слова, обладающие позиционной лабильностью и подчиняющиеся правилу Ваккернагеля, получили название фразовых частиц. Фразовые частицы ориентированы на высказывание в целом и не обязательно образуют грамматическое единство с тем членом предложения, к которому они примыкают как клитики.

Ваккернагель заметил, что слова данного типа могут образовывать цепочки в спаде предложения, т.е., в современных терминах, составлять единую тактовую группу с начальным словом. При этом порядок клитик в цепочке не является произвольным, для каждого древнего индоевропейского языка его можно установить.

5.2. Х.Кун (1933). Спустя лет после открытия закона Ваккернагеля немецкий германист Ханс Кун предпринял попытку доказать, что закон действовал и в древнегерманском. Материалом для его анализа послужили памятники аллитерационного стиха. В работе 1929 г. Кун разбирает правила употребления частиц of, um в роли глагольных модификаторов в корпусе "Старшей Эдды" и приходит к выводу, что данные частицы лишены семантической функции: их единственное назначение - заполнять метрически слабые позиции (спады стиха) и выделять ударный глагол. Примеры, где глагол занимает конечную позицию в скандинавской разновидности аллитерационного стиха, по мнению Куна, подтверждают акцентологическую бивалентность глагола, которая является рефлексом индоевропейского состояния. В работе 1933 г., носящей название "К вопросу о порядке слов и словесном ударении в древнегерманском", Кун делает вывод, что германский аллитерационный стих прямо отражает правила общеязыковой акцентуации и подчиняется закону Ваккернагеля. Германский глагол Кун трактует как разряд слов, промежуточных между чистыми клитиками и знаменательными словами: в структурно независимом предложении глагол ведет себя как фразовая частица, в зависимом - как знаменательное слово; в первом случае он безударен, во втором - становится предметом акцентного выделения.

Работы Куна имели значительный резонанс в германском языкознании. Наиболее подробный критический разбор его гипотезы с позиций современной лингвистической теории дает в своей книге О.А. Смирницкая [Смирницкая 1994: 111, 115, 315, 317]. Существенное логическое противоречие в теории Куна было вскрыто уже Ж. Фуркэ [Fourquet 1938]. Хотя Кун связывает правила порядка слов с унаследованными древними германцами законами фразовой акцентуации, он отождествляет фразовое ударение с внутрисловным и даже называет его словесным (Wortbetonung) ! Между тем, как указал Фуркэ, ситуация, при которой выделение вершинного слога внутри словоформы одновременно равнозначно выделению ключевого слова фразы (т.е. Акцентному Выделению в терминах Т.М. Николаевой [Николаева 1982], focal accent в европейской традиции), является германской инновацией, а отнюдь не индоевропейским архаизмом. Кун же исходит из примата словесного ударения над фразовым: каждое слово, по Куну, имеет свою естественную акцентуацию - является либо ударным, либо клитикой. В данном пункте Кун опирается на идею метрических рангов Э. Зиверса [Sievers 1893] и постулирует постоянную шкалу ударности для различных частей речи в древнегерманском языке. Точно так же поступает в своей ранней работе У. Ф. Леман [Lehmann 1956], которого следует считать прямым продолжателем Куна. Стремясь вывести особенности германской метрики из постулируемых ими параметров древнегерманского ударения, оба исследователя игнорируют специфику поэтического языка, что убедительно показывает О. А. Смирницкая [Смирницкая 1994: 116, 125-128]. По мнению Смирницкой, "действие правила Куна. обусловлено эддической метрикой и дает мало информации о нестихотворном синтаксисе" [Смирницкая 1994: 315]. К этому можно добавить, что позиция V # определена в схеме Куна -Лемана недостаточно эксплицитно - рамочное расположение глагола покрывает разные виды инверсии (примеры см. выше в разделе 4.4.4.). Остается спорной и предложенная Куном трактовка частиц of, um как семантически пустых слов [Кацнельсон 1960; Смирницкая 1994: 333].

И Кун, и Леман видят в законе Ваккернагеля подтверждение того, что порядок слов в индоевропейском праязыке был жестким. Их работы остались в стороне от основной линии сравнительно-исторического синтаксиса, где линейные перестановки изучались с опорой на правила ударения. Кратко остановимся на работах К. Уоткинса и А.А. Зализняка.

5.3. К.Уоткинс (1963). Оригинальная модель индоевропейского предложения сформулирована в докладе американо-ирландского компаративиста Кэлверта Уоткинса на 9. Конгрессе лингвистов (1963). Автор рассматривает данные пяти языков - ведийского, хеттского, древнегреческого, латинского и древнеирландского.

Уоткинс делает оговорку, что синтаксический элемент не всегда равен слову как словарной единице. Реконструкция структуры фразы возможна в том случае, если будут определены её релевантные параметры. Для индоевропейского такими являются позиция глагола и фразовых частиц, но не места субъекта и объекта. Используется набор символов # NEPV# , где N - союзное слово или частица-ограничитель предложения, Е - энклитическое местоимение, Р - преверб, V - финитный глагол, #., . # - знаки начала и конца фразы. Подход Уоткинса можно назвать исторически ориентированным: он отталкивается не от типологической сетки, единой для языков разных типов и разных эпох, но от синтаксических ограничений, реально засвидетельствованных в древнейших индоевропейских письменных памятниках.

5.3.1. Категории индоевропейского предложения и их позиции. Схема Уоткинса учитывает как позицию элементов относительно друг друга, так и из место в абсолютном конце или в абсолютном начале предложения. Если У.Ф. Леман критикует Б. Дельбрюка за то, что тот не сделал вывода о принадлежности ведийского языка к типу ОУ [Леман 1974, ' 2.1.], то Уоткинс ставит это Дельбрюку в заслугу: Дельбрюк, по его мнению, верно разграничил позицию простого и префиксального глагола. Утверждать, что в индоевропейском глагол занимает "конечную позицию", не определив его положение по отношение к фразовым частицам N. Е, Р, бессмысленно: при таком подходе маскируются важные различия между языками. Так, в языке бурушаски порядок #.ЕУ# (безударное местоимение стоит в контактной препозиции к глаголу), а в индоевропейском порядок #Е.У (местоимение стоит дистантно).

Анализ расположения Ы, Е, Р, V приводит автора к выводу, что ни финитный глагол, ни фразовые частицы не имели фиксированного места в структуре индоевропейского предложения. Даже в ведийском языке, где порядок слов наиболее жесткий, финитное предложение допускает

4 топологических варианта:

I. Простой глагол: v а ) # V(E). # (маркированный порядок слов) b ) # (E).V # (нейтральный)

II. I 'л а гол с превербом: c) # P(E).V # (т.н. тмесие) ; d) # (Е) PV# (т.н. универбация).

Разные языки демонстрируют разные стратегии размещения N, Е, Р. В ведийском безударный союз-частица sá предшествует местоимению, но в других древних индоевропейских языках это правило соблюдается не везде: засвидетельствованы цепочки # N (Е) ; #PN(E); # VN (Е) и даже дублирование частицы-союза #NN. Кроме того, генетическая общность фразовых частиц не гарантирует её принадлежности к одному и тому синтаксическому классу: так, чистые дейктические основы могли эволюционировать в сторону местоимений или вовлекаться в парадигму глагола [Watkins 1963, ].

Выделяя класс N (чистые дейктические основы), Уоткинс опирается на работу М. Диллона [Dillon 1947], где начальные древнеирландские частицы были сопоставлены с их хеттскими аналогами: при этом прощупывается общий порядок # NE. PV#: хетт, nu-mu d’iSTAR kanissan harta "теперь меня Иштар в почете держит", ср. дрирл. по-т coimdiu coína "част, меня милует Господь"

Другой класс фразовых частиц составляют глагольные превербы (Р): традиция рассматривать их в качестве элементов фразы имеет в индоевропеистике давние корни, ср. [Мейе 1938: 371]. Для превербов возможны две основные позиции - контактно с глаголом #. PV#, либо в начале фразы, дистантно, с т.н. тмесисом (разрывным расположением составляющей) #P.V#. В придаточном уже в языке Ригведы происходит универбация, т.е. сращение преверба с глаголом - PV#, * P.V# , что постепенно становится нормой и для главного предложения, по изживании в нем тмесиса. Однако #P.V# даже в составе тмесиса составляют, по Уоткинсу, единое "семантическое слово" [Watkins 1963: 1039]. Универбация приводит к уменьшению числа позиций и к нивелированию различий между простым и префиксальным глаголом: PV = V. В латыни это произошло еще в дописьменную эпоху, сохранились лишь отдельные пережитки тмесиса (ср. известный пример sub vos placo букв, "при вам зову" в Гимне Арвальских Братьев при supplico vos "призываю вас" в классическом языке). Постпозицию Р в цепочке #.VP.# автор считает греческой инновацией.

Закон Ваккернагеля, по которому клитики, включая и сам глагол, нормально занимают позицию после первого самостоятельного слова - позднеиндоевропейское явление. В то же время этот закон рано перестал действовать в индоевропейских диалектах. Чем архаичнее индоевропейский памятник, тем выше доля высказываний с глаголом в конце фразы. В ведийском порядок слов жестче всего. Хеттский, и особенно древнегреческий (микенский и гомеровский) эволюционировали в сторону снятия синтаксических ограничений, что в целом можно считать инновацией. В данном пункте Уоткинс расходится с Мейе, который полагал, что "греческий язык лучше всего сохраняет индоевропейский обычай ставить на первом месте главное слово" [Мейе 1938, 369]. Возможность начального положения финитного глагола в качестве стилистически маркированного порядка (narrative or continuous style) следует считать для праиндоевропейского языка исконной. В кельтских языках эта стратегия была генерализована и стала из маркированной нейтральной. В то же время в доклассическом древнеирландском еще встречаются отклонения от принципа начального размещения глагола (т.н. правило Бергина).

Конечный вывод Уоткинса сводится к тому, что ни одна из позиций предложения не является твердой [Watkins 1963: 1042]. Этот вывод почти буквально повторяет тезис Мейе о том, что "ни у одного слова не было в индоевропейском своего определенного и постоянного места" [Мейе 1938, 369]. Своеобразие подхода Уоткинса по сравнению с точкой зрения Мейе в том, что Уоткинс допускает эволюцию в направлении от более жесткого порядка слов к менее жесткому (ср. выше расхождения ученых в оценке сравнительной архаичности ведийского и древнегреческого синтаксиса). В остальном, теория Уоткинса выглядит прямым продолжением стадиальной доктрины Мейе, согласно которой исходным для индоевропейских языков было состояние, при котором ни одна из позиций предложения не является "собственным местом" слов определенного морфологического класса. Мейе и его последователи утверждали, что в той мере, в какой "словоизменение указывает ту роль, которую каждое слово играет в предложении", слово "самостоятельно и способно само указать свой смысл и свою роль в речи" [Мейе 1938: 360, 374]. Если для Куна и Лемана правила размещения фразовых частиц и правила размещения полноударных слов в равной мере отражают базовый порядок, то для Мейе и Уоткинса порядок безударных слов составляет первичный каркас, на которых наслаиваются вторичные правила расположения глагольных аргументов, включая подлежащее: место члена предложения определяется по разному, в зависимости от того, представлен ли он акцентно самостоятельной словоформой, или клитикой.

5.3.2. Полемика Уоткинса с Леманом. В 1970 - гг. Уоткинс, как отмечалось выше, в резкой форме подверг сомнению состоятельность концепции Гринберга - Лемана [Watkins 1976]. Конфронтация структуралистов и компаративистов поучительна тем, что она обнажает значительный разрыв в использовании ключевых понятий синтаксического описания исследователями разных школ. Для сторонника Гринберга наличие в синтагматике нескольких комбинаций S, О, V не является препятствием для определения приоритетной комбинации при условии, что будет доказано, что другие порядки слов являются производными или маркированными. Напротив, для Уоткинса само отсутствие запретов на линейное расположение элементов фразы оправдывает отказ от поиска приоритетной стратегии. Поэтому дискуссия напоминает разговор глухих: если сторонники Гринберга стремятся сформулировать критерии базового порядка, то Мейе и Уоткинс считают его антитезу "свободный порядок” интуитивно ясной. Между тем, из их работ видно, что в термин вкладывается специфический смысл: имплицитно утверждается, что в таких языках, как древнегреческий или современный русский, линейные перестановки не являются внутренним свойством предложения, иначе говоря, в языках данного типа исчисление синтаксической парадигматики невозможно. Эмпирическая обоснованность такого вывода требует подробного обсуждения. Во всяком случае, ясно, что понятие "свободный порядок слов" оказывается таким же конструктом, как и понятие "базовый порядок слов".

Работа Уоткинса совмещает в себе черты младограмматического и структуралистского подхода: её ценность в том, что она отражает не только оригинальное видение автора, но и преемственность идей в историческом синтаксисе. С учетом сделанного уточнения, её основной тезис может быть переформулирован так:

DEF Принципы размещения членов предложения, экспонентом которых являются полноударные слова и клитики, относятся к разному уровню: правила размещения фразовых частиц отражают интегральную ритмизацию элементарного предложения, а правила размещения акцентно самостоятельных аргументов отражают требования вербального контекста (ср. начальное расположение глагола) или коммуникативные операции по выделению элементов. Синтаксис предложения в древних индоевропейских языках является коммуникативно проницаемым: правила передвижения полноударных элементов — не свойство самого предложения, а свойство контекста (для большинства младограмматиков и для Уоткинса) или сверхфразовых единств (в концепции Хойслера).

5.3.2. Русские компаративисты. В отечественной индоевропеистике и германистике проблематика фразовых частиц отражена относительно мало. Ю.С. Степанов [Степанов 1989: 225-226] приводит два дополнения к закону Ваккернагеля, со ссылкой на ранние работы французской школы. Явления энклизы на материале широкого круга индоевропейских языков освещаются в статье К.Г. Красухина [Красухин 1997]. O.A. Смирницкая сопоставляет префикс ga/ge с генетически родственной хеттской частицей кап и показывает, что генетическое сходство дополняется функциональным: ga/ge ведет себя в поэтических памятниках как фразовая частица [Смирницкая 1994: 275- 334]. В диссертации Н.Л. Огуречниковой [Огуречникова 1994, 5-6] представлены аргументы в пользу того, что в древнейших западногерманских памятниках деление на послелоги и предлоги еще не вполне установилось: слова to, be, ymb, по мнению автора, ведут себя в древнеанглийском языке как фразовые частицы, сохраняя лабильность в смысле Ваккернагеля - Уоткинса20. Сходное описание можно предложить для выявленных JI. Хельтофтом случаев синкретизма древнедатских наречий, предлогов и союзов til, um, at, sum, пит, utan [Heltoft 1995: 134]. Изучение топологии слабоударных слов представляется перспективным разделом германского синтаксиса. Вместе с тем, описания германских языков и диалектов, где расположение клитик целиком подчиняется закону Ваккернагеля, пока что отсутствуют (о работе Куна см. выше).

5. 4. A.A. Зализняк (1993). Новые важные данные о роли закона Ваккернагеля в моделировании контура фразы представлены в работе A.A. Зализняка [Зализняк 1993:280 - 308]. Опираясь на материал новгородских берестяных грамот и диалогические фрагменты в языке древнерусских летописей, автор доказал, что порядок слов в разговорном древнерусском языке подчинялся закону Ваккернагеля. Вдвойне важно, что релевантность закона в древнерусском подтверждается неметрическими памятниками, отражающими естественную ритмическую иерархию разговорной речи. Напротив, в книжных памятниках и в нарративных фрагментах летописей закон Ваккернагеля уже не действует.

5.4.1. Область действия закона Ваккернагеля по А.А.Зализняку. Областью действия закона Ваккернагеля является элементарное предложение; вместе с тем, требование ограничить материал только рамками финитного предложения неправомерно: одинаковое расположение энклитик после финитного глагола и после причастий и инфинитивов дополнительно подтверждает, что нефинитные формы могли в древнерусском выступать в качестве ядра предложения [Зализняк 1993: 281].

Главное правило размещения энклитик в древнерусском, как и в ранее исследованных последователями Ваккернагеля древних индоевропейских языков, касается принципа их дислокации в первой тактовой группе, после начального элемента фразы, но перед второй тактовой группой, т.е. перед вторым ударным элементом. Первый спад может занимать как одиночная энклитика, так и их цепочки. При этом блестяще подтверждается гипотеза, что расположение энклитик в цепочке подчиняется строгим правилам: имеются основания выделять по крайней мере восемь рангов. Имея в виду данный факт, Зализняк выражает мнение, что древнерусский следует относить скорее к языкам с фиксированным, нежели к языкам со свободным порядком слов [Зализняк 1993: 281]. Однако этот тезис специально не развивается, а из материала, приводимого автором, можно сделать прямо обратный вывод, ср. факты,

20 В то же время, собранные Н.Л.Огуречникой примеры свидетельствуют о том, что древнеанглийские модификаторы глагола, способные выступать в роли предлогов/послелогов/поствербов, на синхронном уровне не удовлетворяют критерию Ваккернагеля, так как между ними и другими слабоударными элементами фразы могут помещаться ударные члены предложения. Ср. наряду с him beah |о"ему (под)чинился под", him tö bugon "ему под чинились", пример ond him beah eall folc to "и им (под) чинился весь народ под", где между Е = him, V = beah и Р = to стоит именная группа eall folc "весь народ". говорящие о возможности выдвижения разных членов предложения в начальную позицию и о нефиксированном положении финитного глагола и ударных именных групп в позиции его аргументов [Зализняк 1993: 287].

5.4.2. Сентенциальные клитики. В отличие от других языков, в древнерусском частицы, относящиеся к сказуемому, могли выступать только в роли энклитик, а не проклитик. Во многом это объясняется тем, что индоевропейские превербы окончательно превратились в праславянском в глагольные приставки, ср. [Мейе 1952]. Специализированы в функции проклитик предлоги и союзы.

Автор определяет "Ваккернагелевские" энклитики как относящиеся к сказуемому, и одновременно, - ко всей фразе в целом [Зализняк 1993: 282]. Такие энклитики удобно назвать нелокальными. Наряду с этим, имеются локальные энклитики, стоящие контактно после опорного слова, и отражающие логические операции над выражаемым им смыслом -релятивизатор то, детерминатив сь, отождествительное же.

Граница между локальными и нелокальными энклитиками не является совершенно жесткой. Автор приводит примеры князя/ ли хочете убиты, сына/ же оставил в городе, где с современной точки зрения частица служит показателем контраста и относится к ИГ, вынесенной в начало фразы. Однако по логике синхронного описания древнерусских памятников такие энклитики относятся к группе сказуемого (хочете убити, оставил) и смысл их можно передать сентенциальными парафразами "верно ли, что вы хотите убить самого князя (именно князя) ?" и "однако верно то, что сына он оставил в городе".

5.4.3. Состав клитик. В роли нелокальных энклитик выступают собственно частицы (же, ли, бы, бо), объектные формы личных местоимений вин. и дат. п. и презентные формы связки быть. Частица ти по своему происхождению является старой энклитической местоименной формой "свободного" дат.п. [Зализняк 1993: 299], а частица бы восходит к старой форме аориста глагола "быть". В позднедревнерусском формировались и частицы на основе перфектных форм глагола "быть" - был, было. В то же время, энклитика -ся тяготеет к фиксированной постпозиции и в дальнейшем превращается в возвратный суффикс глагола. Тем самым, лишь часть энклитик принадлежит старому индоевропейскому фонду; главным подтверждением закона Ваккернагеля является не генетический состав служебных слов, а принцип размещения всех нелокальных энклитик в первой тактовой группе. Выбор начального слова не играет никакой роли, поэтому цепочки энклитик нарушают принцип проективности во всех случаях, кроме того, когда фраза начинается с глагола.

5.4.4. Дистрибуция клитик в предложении и в тексте.

А.А. Зализняк показвал, что многие факты размещения энклитик дальше первого спада не противоречат закону Ваккернагеля, поскольку при этом имеет место несовпадение начала синтаксической и фонетической фразы. Для данного эффекта автор вводит термин "барьер": если стоящий в начале предложения элемент несет эмфатическое ударение или является топиком (терминология наша - А.Ц.), то энклитики уходят вправо и попадают в следующий такт, ср. в недоборехъ // тати ми са животиною. Имеются барьеры, влияющие лишь на часть энклитик, что приводит к эффекта расщепления цепочек или, реже, к дублированию энклитики по длине предложения [Зализняк 1993: 288].

Одним из наиболее ценных результатов A.A. Зализняка является установление зависимости между употреблением фразовых частиц и структурой текста. Как показывает автор, многие энклитики закономерно сохраняют в древнерусском языке полноударные дублеты, ср. ти - тобе, тя - тебя, есмъ -я. Фразы с энклитиками в аргументных позициях почти не допускают логических операций над составляющими - сочинения, противопоставления, отрицания: посредством употребления энклитических форм нельзя выразить смыслы дал Х-у, а Y-y не дал или дал X тебе и Y мне [Зализняк 1993: 290-291]. Такая дистрибуция дублетов позволяет дает ключ к пониманию феномена цепочек энклитик типа же ти ми ся дал, занимавшего индоевропеистов со времен Дельбрюка и Ваккернагеля: цепочку оказывается возможно интерпретировать как нарративный стереотип, генерализующий наиболее типичную коммуникативную стратегию. Тем самым, программный тезис Уоткинса о том, что изучая фразовые частицы, мы "реконструируем не саму фразу, а её структуру" [Watkins 1963: 1035], нуждается в уточнении. Порядок фразовых частиц в "ваккернагелевском" языке, так же, как линейные перестановки элементов - параметр, отражающий зависимость фразы от широкого контекста.

Особую проблему составляет вопрос о применимости анализа Зализняка к живым индоевропейским языкам. Автор отмечает, что поведение энклитик в современном русском языке уже не регулируется законом Ваккернагеля, хотя имеются пережитки прежнего состояния, - употребления частиц же, бы и ли [Зализняк 1993: 298]. В то же время в ряде славянских языков "до сих пор существуют системы энклитик, типологически и генетически близкие к древнерусской" [Зализняк 1993: 297]. Особенно интересен сербохорватский язык, сохранящий цепочки сентенциальных клитик. Показательно, что система рангов в языках не совпадает: в древнерусском связка занимает место правее прочих энклитик, в сербохорватском связки (кроме формы л .je) стоят левее других частиц.

6. Проблемы порядка слов в генеративной грамматике

6. 1. Ранние версии доктрины Хомского. Б. Парти (1965).

В ранних версиях генера тивной грамматики (Standard Theory, Extended Standard Theory) специальная теория порядка слов отсутствует. По точному замечанию И.А. Мельчука, в [раннем] формализме Хомского "операции над синтаксической структурой и операции линеаризации поверхностно-синтаксической структурой" не разделены [Мельчук 1995, 276].

Вместе с тем, соотношение различных "поверхностных" порядков принимается в расчет при описании процессов деривации, т.е. вывода производных синтаксических структур (nonkernel sentences) из базовых (kernel sentences). Особенности процедуры можно проиллюстрировать на материале диссертации Б.Х. Парти "Подлежащее и дополнение в современном английском языке (21979 = 11965), опубликованной практически одновременно с "Аспектами теории синтаксиса" Н. Хомского (1965). Одной из проблем, которую решает автор, является относительное расположение прямого и косвенного дополнения. Как известно, косвенное (адресатное) дополнение выражается в английском языке либо формой объектного падежа местоимения, либо предложной группой (to + NP/ for + NP). Из четырех тактических вариантов допустимы три:

Oblnd + ObDir ObDir + Oblnd

1. John wrote us a new play. 3.*John wrote a new play us.

2. John wrote for us a new play. 4. John wrote a new play for us.

Аналогичные свойства присущи конструкциям с предлогом to:

Oblnd + ObDir ObDir + Oblnd

1. John wrote Mary a postcard. 3. *John wrote a postcard Mary

2. John wrote to Mary a postcard. 4. John wrote a postcard to Mary.

Традиционная грамматика констатирует, что в препозиции прямому дополнению может стоять как предложная, так и беспредложная форма, а в постпозиции только предложная. Условием препозиции косвенного дополнения является его одушевленность. Напротив, местоименность/ неместоименность или ударность/безударность структурным ограничением не являются. Для сторонника генеративного подхода подвижность косвенного дополнения и факультативность предлога (в препозиции) оказываются признаками трансформаций, запрещающих (3) и делающих правильно построенные (1) , (2), (4) вариантами единой глубинной структуры. Кроме того, при описании английской грамматики генеративисты принимают тезис о том, что переходные глаголы имеют только одну валентность [Partee 1979: 29]; таким образом, все структуры с двумя дополнениями признаются производными.

Оба явления - передвижение косвенного дополнения влево и опущение предлога можно описывать по отдельности, но с точки зрения экономности описания, как указывает Парти, удобнее сформулировать общее правило линеаризации [Partee 1979: 59]. Оно имеет следующий вид (символ V обозначает глагол, символ NP - именную группу, символы переменных X, Y, Z -гнезда аргументов, символ - операцию стирания составляющей в процессе порождения предложения): i) X - V - Y - {to/for} - NP- NP - Z => 1-2-3- -5-6-7

1 3 5 7 Содержательно данное правило означает, что вариант (2) John wrote for us a new play признается канонической (underlying) структурой для (1) и (4). Источником поверхностных структур в процессе порождения высказывания признается конструкт, где все места заполнены за счет многократного вхождения именной группы:

John wrote/ us to us a new play I to us

12 4 6 7

При описании других конструкций, где предложная группа не обладает подвижностью, нужно объяснять другой феномен - контактное положение глагола и прямого дополнения. Для этого постулируется другая трансформация, выводящая поверхностную структуру John broke the window with the hammer "Джон сломал окно молотком" из конструкта John broke with the hammer the window (основания для этого дает диатезная специфика глагола break, позволяющая породить предложение The hammer broke the window "молоток сломал окно", а также селективное ограничение на семантику инструментального дополнения ("1одушевленность"), блокирующее предложение *The hammer broke the window with John "*Молоток сломал окно Джоном" [Partee 1979: 31]. ii) V Prep NP-NP =>1-3-2

1 3

Очевидно, что правила нельзя применять рекурсивно, так как они противоречат друг другу. Следовательно, нужно задать правильный алгоритм: правило (i) действует до правила (ii). Полный список трансформаций составляет для английского языка, согласно более поздней работе, трансформаций, порядок которых строго регламентирован (Бейлин 1997, 24). Дж. Бейлин справедливо замечает, что такая процедура не даст ответа на вопрос, как усваивается родной язык, поскольку список трансформаций и порядок их применения будет для разных языков разным.

Так, например, в современном даатском языке в препозиции прямому дополнению может стоять только местоименная беспредложная форма, ср. тактические варианты предложений "Йенс дал ей яблоко" и "Йенс дал яблоко Нине":

Oblnd + ObDir ObDir + Oblnd

1. Jens gav hende et asble. 3.* Jens gav et aeble hende

2. *Jens gav til hende et азЫе. 4. Jens gav et aeble til hende.

5. *Jens gav Nina et aeble. 7. *Jens gav et asble Nina

6. *Jens gav til Nina et aeble. 8. Jens gav et aeble til Nina.

В норвежском языке в препозиции прямому дополнению может стоять и именная группа, ср. Eva gav Adam eit eple/ Eva gav eit eple til Adam "Ева дала Адаму яблоко/ яблоко Адаму", однако возможность коммутации предложного и беспредложного дополнения зависит от модели управления конкретных глаголов [Faarlund, Lie, Vannebo 1997: 725-730], в силу чего вывод общего правила возможен лишь при более дробной классификации последних.

Ранние версии генеративной грамматики особенно уязвимы для обвинений в англоцентризме: под видом универсалий обобщались специфические свойства того языка, который служил метаязыком описания. Для обобщении позиции косвенного дополнения в датском языке, как видно из приведенных примеров, достаточно сформулировать зависимость между ударностью/ безударностью элемента и его пост/препозицией: именно по этому пути идут датские грамматисты, ср. [Heltoft 1995: 162].

Протест вызывает также процедура, при которой правильно построенные фразы выводятся из конструктов (ср. выше *John broke with the hammer the window => John broke the window with the hammer), реальность которых обосновывается лишь тем, что вся грамматика является непротиворечивой и полной. Но из того, что "на выходе" порождающая грамматика дает верные результаты, еще не следует, что правила трансформаций являются чем-то большим, нежели экспликацией шагов машинного перевода ! В 1960 -70 гг. онтологический статус конструктов был предметом раздора между сторонниками и противниками доктрины Хомского.

В настоящее время вопрос практически снят с повестки дня в связи с эволюцией самой генеративной грамматики и устранением из нее правил как таковых.

6.2. Синтаксис линейных отношений в генеративной грамматике Хомского в 1970-1990 гг. Современные версии теории Хомского (Government and Binding Theory, Minimalist Program) реализуют стремление совместить универсальную грамматику с элементами типологического подхода. Вместо открытого списка лингвоспецифичных правил постулируется небольшое число универсальных принципов, которые формулируются как ограничения (conditions, contraints) на построение синтаксических структур. В связи с этим значительное место уделяется правилам линеаризации, анафорического повтора и эллипсиса: проблемы порядка слов оказываются помещены в самый центр синтаксической теории. Наиболее подробно они освещаются в специальных разделах генеративной грамматики -Теории Управления и Связывания в узком смысле (Government and Binding Theory), являющейся аналогом теории референции в традиционной грамматике, Теории Перемещения (a-movement), представляющей собой формализацию понятия инверсии в рамках т.н. Теории Ограничивания (Bounding Theory), изучающей условия, при которых Перемещение имеет место, а также в Теории Полной Составляющей (X - bar theory), которая исследует статус синтаксических позиций и проективные свойства элементов предложения.

6.2.1. Уровневый подход. Последние версии генеративной грамматики (т.н. минимализм) сохраняют базовое различение Словаря и Грамматики (Вычислительной Системы), однако Поверхностные и Глубинные структуры как два уровня репрезентации более не выделяются (Хомский 1993). Уровневый подход сохраняется, так как в центре внимания по-прежнему остается т.н. сильная порождающая способность (strong generative capacity), т.е. воспроизведение деривационной истории предложения, его "структурной дескрипции" - ср. [Хомский 1965, 57; Chomsky, Lasnik 1993,508]. Структурная дескрипция понимается как упорядоченная тройка (s, р, /), где s - синтаксическое представление, полученное путем применения Вычислительной Системы к Словарю данного языка, а р и / - независимые отображения s, соответственно, на уровень Фонетической Формы (Phonetic Form, PF) и Логической Формы (Logical Form, LF). Под Фонетической Формой понимают материальное, ненулевое, выражение синтаксической категории. Защищается тезис, что если явление, по тем или иным причинам признаваемое универсалией, например, продвижение вопросительного слова в начало фразы, в некоторых языках (китайский, японский и т.д.) на уровне Фонетический Формы не выражено, оно тем не менее имеет место на уровне Логической Формы [Chomsky, Lasnik 1993: 513, 535; Бейлин 1997: 52]. Такой подход возвращает к универсальным грамматикам XVII в. - теории Пор-Рояля, Лейбниц. Впрочем, Хомский и его единомышленники ставят это себе в заслугу, считая себя правопреемниками "неосхоластической" линии в языкознании [Хомский 1965, 43; Хомский 1972, 16-30; Chomsky, Lasnik 1993, 515]. Ограничиваться этой констатацией вряд ли уместно, поскольку на современном этапе универсалистская доктрина обосновывается с помощью достижений лингвистического структурализма, в частности, теории индексных выражений и представлении о синтаксическом нуле.

6.2.2. Онтологические допущения. Нулевые категории. Поздние версии грамматики Хомского базируются на двух онтологических допущениях о синтаксической парадигматике. Утверждается, во первых, что никакие трансформации не могут создавать или создавать синтаксические позиции ("требование сохранения структуры"), во- вторых, что никакие трансформации не могут включать замену одной лексемы на другую ("лексикалистская гипотеза"). Содержательно первый постулат означает, что набор позиций есть инвариантное свойство предложения и любой другой синтаксической структуры: соответственно, вакантная (пустая) синтаксическая позиция является столь же фундаментальной сущностью, как и заполненная, поскольку она манифестирует возможность перемещения составляющей внутри предложения. Второй постулат означает, что замена имени местоимением является не трансформацией, а функциональным отношением, где местоимение играет роль логической переменной, а его антецедент - оператора, связывающего переменную. Делая естественный, хотя и логически не необходимый вывод из данных посылок, Хомский и его сторонники признают реальность не только пустых синтаксических позиций, но и пустых элементов, их заполняющих [Chomsky, Lasnik 1993: 518]. Это дает возможность объяснить инверсию так же, как отношение между именем и местоимением: любое перемещение понимается как операция, оставляющая в исходной позиции нулевой элемент, помечаемый как "след" (trace, /)• Более того, распространение на нулевые элементы различения анафорических и дейктических местоимений позволяет выделить внутри рубрики Пустая Категория (Empty Category, е) четыре разных синтаксических сущности, что является бесспорным достижением генеративной грамматики.

Комбинации признаков [+ анафора, + местоимение] соответствует нулевой субъект вставленной предикации в высказываниях с формой активного залога: John, expected [е/ to hurt himself], ср. John/ expected [Billy to hurt himself]. Для данного класса элементов используется нотация PRO. Традиционная грамматика говорит в этом случае об эллипсисе или об устранении кореферентной составляющей в позиции повторной номинации.

Обратной комбинации признаков [-анафора, -местоимение] соответствует след ИГ, устраняемой в позиции повторной номинации. На английском материале данный класс нулевых элементов иллюстрируется, главным образом, пассивными высказываниями: John; was expected \е to hurt himself]. Главное отличие от предыдущего класса состоит в том, что ИГ John не "контролирует" свой след в том смысле, что она не является семантическим субъектом глагола be expected, и "наследует" роль подлежащего лишь по кореферентности опущенному субъекту глагола hurt из вставленной предикации [Chomsky, Lasnik 1993: 519]. Аналогично анализируется пара примеров Your friends, hoped [PRO, to finish the meeting happy] "Ваши друзья, надеялись [PRO, закончить прием удачно]" vs Your friends seemed |/ to finish the meeting happy] "Ваши друзья, казалось, закончат прием удачно", букв. "Ваши друзья казались [t закончить прием удачно]". В первом случае подлежащее Your friends "Ваши друзья" является семантическим субъектом глагола hope "надеяться", а нулевой элемент (PRO) - семантическим субъектом глагола finish "заканчивать"; тем самым нулевой элемент контролируется ИГ Your friends. Во втором случае глагол seem "казаться" не приписывает никакой семантической роли своему подлежащему, значит, нулевой элемент не контролируется, т.е. является следом.

Традиционная грамматика не разграничивает контролируемые и неконтролируемые нулевые элементы в позиции повторной номинации. Обращает на себя внимание, что векторность синтаксических связей диагностируется в поздних версиях генеративной грамматики при помощи не только синтаксических, но и семантических критериев. Тезис о том, что неопределенно-личные подлежащие типа англ. one, нем. man, фр. on составляют поверхностные аналоги PRO [Chomsky, Lasnik 1993: 521], остается спорным; сам же принцип единообразно описывать внешне выраженные и нулевые элементы перспективен.

Комбинации признаков [- анафора, + местоимение] соответствует нулевое местоимение (pro). Класс pro обобщает случаи опущения неанафорического субъекта. Языки относятся либо к типу pro- drop, если они допускают pro, либо к типу non pro-drop, если они требуют заполнения позиции субъекта в неанафорических контекстах. Английский язык принадлежит к типу non prodrop, высказывания типа The people that prot taught admired John, "Люди, которых proj учил, обожали Джона," неграмматичны. Русский, итальянский относятся к типу pro-drop. Древнескандинавский, а отчасти современные исландский и фарерский, тоже относятся к типу pro-drop [Barnes 1986: 44]. Нулевые местоимения не являются контролируемыми элементами и в этом смысле близки к следам [Chomsky, Lasnik 1993: 518; Franks 1995: 288].

Выделение pro является формализацией идей, широко обсуждавшихся в рамках традиционной грамматики в начале XX в, ср. тезис Г. Пауля о двусоставности любого предложения и поиски структурных эквивалентов "безличного es" в древних индоевропейских языках [Brugmann 1917; Кацнельсон 1936]. Недостатком теории Хомского является то, что она не рассматривает эксплетивные местоимения типа англ. it, нем es как поверхностные аналоги pro ,ср. [Chomsky, Lasnik 1993: 523, 539] и уклоняется от изучения связи между эллипсисом и элиминацией субъекта: остается необъясненной возможность порождения безличных высказываний типа дрисл. sa skip, "корабля не было видно", букв. "proj не увидел корабль/'. В работах скандинавских генеративистов этот пробел частично восполнен, ср. формулировку параметра "нулевого субъекта" у Кр. Платцака [Platzack 1985], учитывающую как отсутствие эксплетивного местоимения, так и факультативность субъектной составляющей.21 Кроме того, первоначальная формулировка Хомского неприемлема в том отношении, что она ограничивает дистрибуцию pro позицией подлежащего и игнорирует наличие нулевых дополнений - ср. [Rognvaldsson 1990: 374].

Четвертая комбинация признаков [-анафора, -местоимение] соответствует следам линейного перемещения элементов (place holders), ср. Who, did he say [that Bill saw i,J букв.

21 Утверждение И.А.Мельчука о том, что понятие нулевого субъекта у хомскианцев не имеет ничего общего с его теорией нулевой лексемы [Мельчук 1995: 204], заслуживает специального разбора (см. ниже гл. 4), а мнение, будто "нулевой субъект у генеративистов никоим образом не является особой лексемой со своими .собственными синтаксическими свойствами" (ук.соч. ), неадекватно.

Кого, он сказал, [что видел Билла Как указывалось выше, след выступает в роли логической переменной, а его антецедент Who, играет роль операторного слова. Место следа определяется однозначно, ср. неграмматичное предложение с тем же набором позиций в другом порядке: Who did he say [that t saw Bill] букв. *"Кто он сказал, [что t Билл видел]".

Следы перемещений в подобных примерах повторяют свойства тех элементов предложения (имен, глаголов и т.п.), которых они замещают, и в этом плане противостоят другим нулевым сущностям, которые близки по свойствам к местоимениям; тем самым, аналогия между местоимениями и следами перемещения в формализме Хомского не является полной. В поздних версиях правила употребления местоимений задаются постулатами Теории Связывания, а правила перемещения - Принципом Пустой Категории (Empty Category Principle), который гласит, что каждый след должен "жестко управляться" своим антецедентом [Бейлин 1997, 43]; о смысле, вкладываемом в понятие "жесткое управление", ср. ниже. Тем не менее, граница между двумя группами явлений проходит скорее внутри класса Пустых Категорий, нежели между пустыми и поверхностными элементам [Казенин, Тестелец 1997, 91].

6. 3. Устранение понятия конструкции. Разработка гипотезы о том, что любое перемещение оставляет след в исходной позиции, привела к отказу от выделения разных трансформаций: для исчисления оказалось достаточно единственного правила - "передвинь а", где а - произвольная категория. Это дало возможность устранить само понятие "синтаксическая конструкция" из инвентаря универсальной грамматики [Chomsky, Lasnik 1993: 513]. De facto, разумеется, хомскианцы вынуждены принимать в расчет то обстоятельство, что ограничения на построение синтаксических структур варьируют не только в разных языках, но и нередко в пределах одного языка. Так, приведенный в предыдущем параграфе тест показывает, что английский язык блокирует извлечение подлежащего из зависимого предложения, вводимого союзным словом, но допускает извлечение прямого дополнения - т.н. эффект "that + след" (that-trace filter). Этот результат в равной мере важен как для типологии, так для процедуры исчисления высказываний. С одной стороны, внешнее сопоставление показывает, что в языках с богатой согласовательной морфологией подлежащее обычно обладает большей подвижностью, чем в языках с бедной. Кр. Платцак (1985) включил отсутствие ограничения "that + след" в состав комплексного параметра "нулевого субъекта", изменившего значение в истории скандинавских языков: если в древнескандинавском эффекта "that + след" нет, то в большинстве современных языков он присутствует. Вместе с тем, значение параметра иногда варьирует и в языках со сходными морфосинтаксическими характеристиками. Так, новоисландский язык допускает извлечение подлежащего, ср. нисл. Hver sagöir Jjú [at t vaeri kominn til Reykjavikur] "Кто, сказал ты, [что / прибыл в Рейкьявик ? ]", в то время как близкородственный фарерский язык аналогичное предложение блокирует: фар. ::llv0i м-yi'i ni. I at / v;ii- kominn til HaMi.ir| "Kio скам.1 ii.i. |чк> I прибыл в Торсхавн? ]" [Barnos 1986,411.

Углубленное изучение фарерского материала, показывает, однако, что расхождение здесь мнимое: при добавлении наречного элемента, занимающего место непосредственно за союзным словом, извлечение подлежащего допустимо: фар. IJvw segôi tú. lat nu t var kominn til flavnar] ? "Кто сказал 'ты*:ЭДЬ1 теперь прибыл в Торсхавн ?" [Barnes 1986.42].

Таким образом, отличие фарерского придаточного от исландского не в том, что союзное слово служит барьером для извлечения подлежащего, а в том, что оно открывает в фарерском, но не в исландском, дополнительную позицию после союзного слова, которая обязательно должна быть заполнена (к сожалению, М. Барнз, у которого мы заимствовали пример, этот вывод не делает). Выведенная структура обладает теми же свойствами, что и древнескандинавская конструкция с дистантным расположением союзного слова и финитного глагола (с "килем"), разобранная выше в разделе 4.4.4. при обсуждении гипотезы X. Куна.

С другой стороны, имеет смысл задуматься над тем, в силу каких причин высказывания, нарушающие правило "that + след", неграмматичны в английском языке. Подобные вопросы важны не столько для описания самого английского языка, сколько для решения программной задачи грамматики Хомского - построения объяснительной типологии синтаксических ограничений. Для этого постулируется Принцип Пустой Категории, блокирующий часть перемещений: выдвигается требование, чтобы слева от следа был элемент, который может быть представлен в качестве управляющего слова. Это условие позволяет отсеять неправильное предложение *Who did he say Гthat t will come] букв. "Кто он сказал [t что придет]", поскольку позиция слева от следа (узел СОМР) уже занята союзным словом. В правильном предложении Who did he say [/ will come] "Кто он сказал [/ что придет]" след сам стоит в позиции союзного слова и остается в пределах досягаемости своего антецедента. Согласно принятой в генеративной грамматике точке зрения, перемещение элемента за пределы зависимого предложения осуществляется в два шага, через узел СОМР. Эта трактовка отражена в дефиниции двух разновидностей "жесткого управления": случай, когда след непосредственно управляется перемещенным словом, определяется как "лексическое" управление, а управление через пустой узел СОМР — как "антецедентное" [Казенин, Тестелец 1997, 92].

6.4. Предикативное отношение. Аргументные и неаргументные позиции. Классическая версия Теории перемещения сложилась на базе английского языка. Она исходит из посылки, что предложение состоит из фиксированного набора "лексических категорий", и что все линейные перестановки объясняются в терминах бинарных отношений между перемещаемой категорией и её следом. Позиции подразделяются на аргументные (А -позиции ) и неаргументные (А' - позиции). Аргументными признаются позиции прямого дополнения и подлежащего, где происходит приписывание семантических (0-roles) ролей, к неаргументным относятся позиции адьюнктов и позиция СОМР. Особых комментариев требует позиция подлежащего; по современным версиям генеративной грамматики, подлежащее получает семантическую роль не от финитного глагола, а из позиции IP (Inflectional Phrase, Флексия финитной формы), являющейся предикативным ядром предложения. Аналогичная позиция Aux (Auxiliary, Вспомогательная) присутствовала и в схемах 1960-1970 гг., но там она была скорее техническим приемом, оправдывавшим переход от слова как единицы словаря к слову как грамматически охарактеризованной словоформе. С принятием новой теории значения позиция IP осмысляется как вместилище всех финитных категорий, проецируемых по всей длине предложения. Признание асимметричной структуры предложения, в которой дополнение управляется глаголом, а подлежащее - нет, и тезис о несовпадении вершины предложения ни с глагольной, ни с субъектной составляющими, знаменуют важный шаг в сторону традиционной грамматики. Это позволяет обсуждать в рамках теории Хомского такие проблемы, как природа предикативного отношения: является ли отношение между подлежащим и глаголом односторонним или двусторонним. X. А. Сигюрдссон [Sigurôsson 1991; 1991а, 46-52 ] приходит к выводу, что для исландского языка предпочтительно второе решение, но допускает, что параметр не имеет единого значения в языках мира.

Необходимо уточнить, что сближение теории Хомского с традиционным языкознанием не безусловно, хотя в ряде областей она фактически предлагает формализацию идей, высказывавшихся ранее. В пособиях по генеративной грамматике принято подчеркивать, что подлежащее и дополнение - понятия функциональные, а не категориальные [Chomsky, Lasnik 1993: 511; Казенин, Тестелец 1997, 89]. Само исчисление высказываний основано на априорном допущении - т.н. Принципе Расширенной Проекции (Extended Projection Principle), о том что полные составляющие изоморфны, и в структуре любой полной составляющей есть позиция наиболее высокого "фразового" зависимого - т.н. спецификатора (Specifier, Spec). Тем не менее, принятый формализм, и, в частности, разрабатываемые сегодня версии Теории полной составляющей (X - bar theory), оставляют исследователю значительный простор для освоения функциональных понятий из инвентаря традиционного языкознания.

6.5. Постулат об универсальности синтаксического членения. Функциональные категории и их позиции. Теория полной составляющей строится как учение о проективных свойствах категорий. В качестве терминальных лексических категорий (primes) признаются существительное, глагол, прилагательное, предлоги/послелоги, способные выступать в роли ядерного слова (вершины, head) бинарной группы. Проекцией первого уровня называются сочетания ядерного слова с зависимым (complement): рус. кусать ногти, после ужина, недоволен собой, мячик кота. Порядок ядерного и зависимого компонента зависит не от их собственных свойств, но от параметра, задающего направление ветвления [Chomsky, Lasnik 1993: 518, 562]. Этот постулат заимствован из теории Гринберга; соответственно, хомскианцам приходится сталкиваться с теми же эмпирическими трудностями, что сторонникам Гринберга и Лемана, так как в большинстве языков ветвление не является последовательным. Проекция второго уровня включает позицию спецификатора (элемента, доминирующего над сочетанием в целом), и таким образом, совпадает с полной составляющей: рус. начал кусать ногти, сразу после ужина, очень недоволен собой, этот мячик кота. Прочие элементы, расширяющие сочетание, считаются неконституирующими, т.е. адъюнктами (adjuncts): кусать отросшие ногти, после ужина в семь часов и т.п. Очевидно, что при таком подходе в языке с правым ветвлением спецификатором, т.е. "подлежащим составляющей" может быть признан лишь элемент, стоящий слева от вершины. Таким образом, теория полной составляющей эксплуатирует гипотезу, что порядок слов по всей длине предложения является проективным. Что касается самого предложения как полной составляющей, то оно признается проекцией вершины IP (предикативного ядра). Зависимое предложение признается проекцией вершины союзного слова СР. Узлы IP и СР - важнейшие, но не единственные функциональные категории, вводимые в схему предложения. Требования эмпирической адекватности привели к необходимости отделить выражение согласовательной морфологии от выражения категорий времени и вида и признать разные категории AgrP (группа согласования) и ТР (группа времени), ср. [Pollock 1989], [Chomsky, Lasnik 1993: 530, 562], а в ряде случаев и раздельное выражение категорий времени и вида [Исакадзе, Кобозева 1997, 158]. Кроме того, были выделены группы DP (группа детерминатива), PredP (предикативная группа) и иные функциональные категории [Бейлин 1997,39].

Допущение функциональных категорий в аппарате грамматики Хомского является серьезным осложнением её исходного формализма, отражающим необходимость адаптации теории для нужд типологических исследований22. Наиболее заманчивым, хотя и спорным моментом здесь представляется попытка локализовать вершины функциональных категорий, т.е. абстрактные сущности, в рамках конкретных позиций синтаксической структуры. Кратко остановимся в этой связи на статье Ж. И. Поллока [Pollock 1989], где была поставлена проблема подвижности глагола (Verb Movement).

6.6. Сильное и слабое значение признаков как отражение векторности преобразований. Ж.И. Поллок обратил внимание на то, что переходное предложение в английском и французском языках устроено по-разному, что выявляется при расширении схемы наречной позицией. Оба языка допускают вынесение наречия в конец фразы (примеры 1а, 2а), но английский язык блокирует структуру S — V — Adv — О, пример 2Ь) не грамматичен; напротив, французский язык блокирует структуру S — Adv — V — О, пример 1с) неграмматичен. Отсюда автор делает вывод, что перемещаемым элементом в обоих языках является глагол, причем движение глагола по дереву составляющих вверх необходимо для получения им флективных категорий. Во французском языке перемещение выражено внешне и глагол попадает в контактную постпозицию подлежащему, а в английском языке перемещение глагола остается "скрытым", т.е. структурной потенцией, вследствие чего между подлежащим и глаголом возможна вставка наречия (пример 2с) грамматичен). Данное различие Поллок предлагает объяснять тем, что вершинная категория Согласования во французском языке является "сильной", а в английском — "слабой".

22 Как замечают, сопоставляя констекстно-свободные и контекстно-связанные грамматики,

A.B.Гладкий и И.А.Мельчук ".чем меньше мы хотим использовать контекст, тем больше категорий приходится ввести, и наоборот" [Гладкий, Мельчук 1969: 90]. Эта констатация, разумеется, относится не только к функциональным категориям, но и ко всем промежуточным шагам вывода.

Линейный порядок Французский язык. Английский язык.

S -V О — Adv la. Jean embrasse Marie souvent 2a. John kisses Mary often.

S—V —Adv — О lb. Jean embrasse souvent Marie | |H ::: S: j ; ;;liy 2b.*John kisses often Mary.

S —Adv —v-.-o n: ! н lc.*Jean souvent embrasse Marie 2c. John often kisses Mary.

Если отделить результаты Поллока от поднятых им проблем уровневой репрезентации предложения, то они сводятся к тому, что во французском языке контактной является последовательность S - V, а в английском — последовательность V - О. Расширение схемы позицией согласования влечет анализ контактной постпозиции как S - Agr + - V (сильное согласование), а дистантной постпозиции как S - Agr“ - У(слабое согласование). Встает вопрос, как объяснить в терминах поверхностного синтаксиса конструкт Agr. Наиболее естественная трактовка состоит в том, что он формализует векторные свойства элементов фразы; именно так понимают его роль принявшие выводы Ж. И. Поллока Н. Хомский и Г. Лэсник: "либо язык понижает флексию до Глагола (lowers inflections to V) как английский), либо поднимает Глагол до флексии (raises V to inflection) как французский и вспомогательные глаголы в английском" [Chomsky, Lasnik 1993: 562], выделение наше — А. Ц.). Символическая запись этой формулировки могла бы выглядеть так: S - Agr ~ —> V (английский) vs S - Agr+ <— V (французский). В то же время, введение признака векторности в аппарат грамматики Хомского затруднено тем, что в ней есть ограничение, по которому любое перемещение направлено вверх по дереву [Бейлин 1997, 42]. Это является одной из причин, по которым хомскианцы вынуждены помимо перемещений (movement) вводить другие операции над синтаксической структурой - проверку признаков (checking) и лицензирование (licensing).

Если анализ Поллока верен, в английском и французском должны найтись и другие тесты, выявляющие разную организацию цепочки V - О. Прогноз подтверждается: в английских предложениях с каузативным глаголом дополнение (субъект каузируемой конструкции) помещается сразу после финитного глагола, ср. англ. I make Mary run (пример 1а. на схеме ниже), а во французском между ними вклинивается форма инфинитива, ср. фр. Je fais courir Marie (пример 2a.). Более того, как показал Б. Комри, морфологическая маркировка субъекта каузируемой конструкции зависит во французском не от валентных свойств финитного глагола, а от валентных свойств инфинитива: если глагол вставленного предложения является переходным, субъект каузации не может иметь ту же маркировку, что дополнения инфинитива [Comrie 1976], [Куликов 1994, 53].

Конструкция Французский язык. : :! ^Английский язык.

Каузативация непереходного предложения S “ raus ~ [ V inf intr * ^1 1 la. Je fais ; courir Marie : :: S - ! Vfca:i' " ^ inl'ir.tT 2a.I make Mary run.

Каузативация переходного s -[Vfcaus-[Vinfintr- o2]- Oj] S - [Vfcaus- [Or Vjjjfmtj-Cy] предложения с одним дополнением lb. Je fais manger les gâteux à Marie 2b. I make Mary eat the biscuits.

Каузати нация переходною предложения с двумя дополнениями S -1 V!C!,.,.S-| Y:,,, ¡rr Or 0;|- ©ifil le. Je fais écrire une letter au directeur par Marie f -1 Vf OUII4- [Op Vi„i i!llr-()j| - ()?] 2c. I make Mary write a letter to the director.

Из результатов, полученных Поллоком и Комри, можно извлечь вывод о том, что признаки Согласования и Падежа в английском и французских языках противонаправлены: в английском согласование "слабое", а падежное управление "сильное", а во французском — наоборот. Подобное обобщение, при его очевидной содержательности, в работах генеративистов, тем не менее, найти нельзя по двум причинам. Во-первых, понятиям "падеж", "управление" придается значительно более абстрактный смысл [Бейлин 1997, 45], что препятствует рассмотрению Падежа как функциональной категории того же уровня, что Согласование. Во-вторых, грамматика Хомского, как и любая теория, сохраняющая принцип непосредственных составляющих, не может поставить знак равенства между обычными реализациями переходного глагола и каузативными структурами: так, если признать форму Магу в примере (2а) валентностью финитного глагола, её придется отнести одновременно к составляющей [make Магу], и к составляющей [Mary run].

Рассмотренный пример свидетельствует, что результаты, полученные при освоении поверхностного синтаксиса генеративной грамматикой в последние десятилетия, представляют интерес не только для тех, кто заранее готов разделить её исходные теоретические посылки. Вместе с тем, не все лингвистически содержательные интерпретации данных результатов востребованы в самой генеративной грамматике, по крайней мере, в рамках господствующего её направления, представленного работами Хомского и его последователей.

6.7. Отношения между смежными элементами. Понятие структурного приоритета. Модель порядка слов как перемещений лексических категорий рассматривает все допустимые перемещения как реализации базового порядка. Удобным объектом приложения такой теории остается английский язык, где большинство перемещений ограничены рамками финитного предложения, а имеющиеся запреты удобно формулировать в терминах иерархических отношений между смежными элементами, что и было сделано в 1970-80 гг. В качестве первичного концепта, отражающего иерархические связи элементов по "горизонтали", используется введенное Р. Лэнгэкером и модифицированное Т. Райнхарт понятие структурного приоритета или с - команды (constituent command)23.

23 Дефиниция отношения структурного приоритета дается с опорой на понятие доминации (подчинения). Категория (узел дерева подчинения) а обладает структурным приоритетом над категорией (узлом) [3>, если а не доминирует над [2>, и любая вышестоящая категория Y, доминирующая над а, доминирует также над (S: [Chomsky, Lasnik 1993: 518]. Понятие управления (government) определяется с помощью понятия структурного приоритета. Категория а управляет |3>, если а имеет структурный приоритет над [2>, и если в дереве подчинения между узлами а и нет узла 5, такого, что а обладает структурным приоритетом над [Chomsky, Lasnik 1993:540].

Введение данного понятия позволило объяснить ряд запретов на дальние перемещения нарушением условий локальности. Так, вопрос англ. *Whom, does his* mother love ?, ? *"Koro, его, мать любит tt ?" аномален при кореферентности вопросительного местоимения Whom, ИГ his, mother "его, мать". Традиционное языкознание считает данную аномалию семантической или прагматической; грамматика Хомского объясняет её структурными причинами: между вопросительным местоимением и его следом не может стоять кореферентное им местоимение — т.н. Эффект Переезда (Crossover Effect). Такое местоимение ведет себя как ограничивающий фактор или "барьер", блокирующий неправильную структуру24. Грамматика Хомского позволяет толковать Эффект Переезда не только как свойство самого вопросительного слова, но и как характеристику места, которое оно занимает. В самом деле, в структурах, где перемещенный элемент попадает в аргументную позицию, данного ограничения нет, ср. пример, где ИГ John "Джон" попадает в позицию подлежащего: ср. англ. John, seems to his, mother i, to be intelligent, букв. "Джон, кажется своей, матери быть t, интеллигентным". Ценой данного различения является признание за следами перемещений в аргументные (А) и неаргументные (А') позиции разных свойств и введение разных групп правил, регулирующих два типа перемещений [Казенин, Тестелец 1997: 82, 94].

Заметим, что вывод о разном статусе позиций перемещенного вопросительного слова и перемещенного аргумента сам по себе не проясняет вопроса о том, которая из позиций предшествует другой: в приведенных примерах и Wh - слово, и подлежащее продвигаются в начало фразы, перед финитным глаголом. Решение зависит не только от конвенции о том, куда относится узел Comp - в начале 1970-х гг. его включали в состав простого предложения [Bresnan 1970], а в конце 1970-4 гг. вынесли за его пределы [Казенин, Тестелец 1997, 75] - но от того, в узел какой категории попадает перемещенное слово. Данная проблема была осознана европейскими генеративистами в начале 1980-4 гг., которые вышли за пределы английского и обратились к другим германским языкам, где действует правило "V2= глагол не дальше второго места". Для этих языков оказалось удобным описание, согласно которому финитный глагол продвигается не в предикативное ядро (IP), а еще левее в узел Comp, а позицию спецификатора функциональной категории CP (SpecCP) занимает произвольная категория ХР, продвигаемая либо из позиции подлежащего, либо из состава глагольной группы [Den Besten 1983; Platzack 1986: 168]. Подобный анализ, по сути дела, представляет собой перевод структуралистского понятия "фундамент предложения" на язык генеративной грамматики, что открыто признает К. Платцак в цитированной выше статье. Непосредственно видно, что интерпретация Ден Бестена -Платцака требует помещения категории СР (группа союзного слова) в вершину всего предложения. Для английского, где правило "V2" не выдерживается, такой анализ не обязателен. Вместе с тем, Н.Хомский и Г.Лэсник примирительно допускают, что "общегерманская"

24 В общей форме "барьер" определяется через понятие управления как такой промежуточный узел на пути от а к [2> в дереве подчинения, что 1) а обладает структурным приоритетом над (т.е. а не управляет ß - см. предыдущее примечание) и 2) доминирует над ß. Содержательные стратегия развертывания предложения остается маргинальной возможностью и в английском языке, ср. их анализ вопроса who has John met как [cp who has John t [Vpmet tu], где t - след глагола has, a tw - след вопросительного слова who [Chomsky, Lasnik 1993: 528].

На сегодняшний день, теория ограничений на перемещения (Bounding Theory) - самый англоцентричный раздел концепции Хомского. Полученные на материале английского языка индуктивные обобщения оказались слишким жесткими, чтобы их можно было механически применять к другим языкам в качестве универсалий. Вместе с тем, данный раздел представляет совершенно необходимый ингредиент генеративной грамматики, так как при освоении лингвоспецифических свойств результаты должны оставаться предсказуемыми с точки зрения некоторых общих принципов. В статье К.Г. Казенина и Я.Г. Тестельца дается подробный обзор попыток вывести такие принципы на основе отношения смежности: в 1970 - гг. последовательно выдвигались, например, условие, по которому любая трансформация действует в рамках финитного предложения (Tensed Subject Constraint), условие цикличности, по которому любая трансформация действует поэтапно, последовательно поднимаясь от самого нижнего вставленного предложения или ИГ к иерархически более высоким предложениям или ИГ (Strict Cyclicity Condition), условие прилегания, согласно которому перемещение действует либо внутри одного узла, либо в пределах двух смежных (Subjacency Condition), принцип Пустой Категории, объясняющий асимметрию в извлечении дополнений и обстоятельств (см. выше, раздел 6.3.1.)25. Против каждого из этих принципов имеются эмпирические контрпримеры, которые заставляют ставить вопрос об их "параметризации", т.е. зависимости от некоторых других условий. С другой стороны, универсальная грамматика, как и любая аксиоматическая теория, стремится к минимизации своих правил. С начала 1990-х гг. наиболее популярна следствия введения понятия барьера в аппарат грамматики Хомского обсуждаются в [Казенин, Тестелец 1997: 96-97], ср. также выше раздел 6.3.

25 К.И.Казенин и Я.Г.Тестелец (ук.соч., 93) утверждают, что не существует структур, допускающих извлечение адъюнктов, но блокирующих извлечение аргументов. Это не вполне верно. В фарерском языке, где, как было указано в разделе 6.3., эффект "that + след" не действует, обстоятельственные элементы оказываются более подвижными, чем аргументы. Из предложения (1а) можно извлечь как обстоятельство, ср. (16), так и прямое дополнение, ср. (1в): (la) Jögvan (Nom) sigur, [at Kjartan (Nom) keypti ost (Acc)i gjâr]. букв. "Иегван- им.п. говорит, [что Кьяртан-шг.я. купил сыр- вин.п. вчера]"

16). Î gjâr sigur Jögvan (Nom), [at Kjartan (Nom) keypti ost (Acc) t], букв. "Вчера говорит Йегван-гш.я., [что[Кьяртан-гш.я. купил сыр-вин.п. t\"

1в). Ost (A) sigur Jôgvan (Nom), [at Kjartan (Nom ) keypti t i gjâr]. букв. "Сыр-вин.п. говорит Йегван-гш.и., [что Кьяртан-гш.я. купил t вчера ]"

Однако извлечение подлежащего из придаточного в (За) недопустимо. Не допускается также инверсия дативного дополнения и подлежащего в придаточном в примере (36), при том, что независимое предложение (2) с порядком OVS грамматично:

2) Kjartani^ (Dat) rakaôi Haraldur (Nom) tKi gjâr .

Кьиртшпк-дат.п. побрил Хеаральдюр-гш.я. tK вчера". (tK - след инвертированного дополнения Kjartani)

За). *НагаЫигя (Nom) sigur Jögvan (Nom), [at tn Kjartani (Dat) rakaôi tK i gjâr], (tк - след дополнения Kjartani, tH- след подлежащего Haraldur)

Хеаральдюря-гш.я. говорит Иегван-гш.и., что [Кьяртана-ддаи.и. побрил вчера]"

36) *Jôgvan (Nom) sigur, [at Kjartani (Dat) rakaôi Haraldur (Nom) tK i gjâr]. "Йегван-гш.и. говорит, что [Кьяртана-дада.я. побрил Хеаральдюр-гм/.п. 1Квчера]". комбинация Принципа А Теории связывания ("след перемещения в аргументную позицию находится в рамках того же предложения или ИГ, что его антецедент") с Принципом Пустой Категории. Неприятный момент здесь в том, что набор аргументных позиций универсалией не является. Так, вывод, что Wh - слово передвигается в языке хинди в аргументную позицию [Кондрашова 1997: 119], сам поддерживается лишь тем, что данное перемещение (в отличие от английского языка) подчиняется принципам теории связывания.

6.8. Типология линейных отношений в работах генеративистов. В качестве альтернативы для языков с нефиксированным порядком выдвигается т.н модель. Скрэмблинга или "перемешивания" аргументов (scrambling). Разработка её, с нашей точки зрения, вызвана не столько тем, что классическая модель лучше подходит для языков с фиксированным порядком слов, а модель Скрэмблинга - для языков со свободным, как утверждает Н.Кондрашова [Кондрашова 1997, 112], сколько тем, что они преследует разную цель: классическая модель направлена на выявление базового порядка, а модель скрэмблинга -на описание альтернаций. Теорию Скрэмблинга нельзя считать полностью сложившейся, и она пока не может конкурировать с классической моделью. Симптоматично, что для многих языков, на примере которых предлагалось изучать скрэмблинг, успешно разрабатывается классическая модель; в первую очередь это относится к германским языкам, ср. [Den Besten 1983; Platzack 1986; Vikner 1995]. Предпочтение, которое отдается классической модели, не случайно: вместо лингвистически содержательного анализа с локализацией перемещаемых элементов в узлах функциональных категорий, сторонники скрэмблинга предлагают чистую комбинаторику. Ссылка на то, что скрэмблинг, т.е. линейное перемещение, “напрямую взаимодействует со структурой фокуса в предложении” (Кондрашова 1997, 139) не убеждает, так как тему и рему (фокус) можно трактовать не только как значения, но и как формальные составляющие либо как двусосторонние единицы: тем самым, развертывания коммуникативной схемы высказывания может изучаться точно также, как развертывание лексико-синтаксических категорий в классической теории Хомского - см. статью Дж. Фаулера о актуальном членении [Фаулер 1997: 401] и более раннюю работу И. А. Мельчука [Мельчук 1974: 282- 285].

Заключение научной работыдиссертация на тему "Типологический синтаксис скандинавских языков"

6. Выводы к главе 4. 659

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 667