автореферат диссертации по культурологии, специальность ВАК РФ 24.00.01
диссертация на тему: Трансформация модусов отрицания в русской культуре переходных эпох

Полный текст автореферата диссертации по теме "Трансформация модусов отрицания в русской культуре переходных эпох"

На правах рукописи

ОЛЬХОВА ЛЮДМИЛА НИКОЛАЕВНА

ТРАНСФОРМАЦИЯ МОДУСОВ ОТРИЦАНИЯ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ ПЕРЕХОДНЫХ ЭПОХ

доктора культурологии

Москва-2006

Работа выполнена на кафедре социологии Московского государственного института международных отношений (университета) МИД России.

Научные консультанты:

доктор философских наук,

профессор Зыбайлов Леонтий Константинович

доктор философских наук, профессор Кравченко Сергей Александрович

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор Пономарева Галина Михайловна

доктор философских наук, профессор Суворова Ольга Семеновна

доктор культурологии, профессор Александрова Екатерина Яковлевна

Ведущая организация:

Московский гуманитарный университет

Защита состоится «18 » сентября 2006 г. в 17°° часов на заседании диссертационного совета Д.212.154.14 при Московском педагогическом государственном университете, по адресу: 119992, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. 209.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета, по адресу: 119992, город Москва, ул. Малая Пироговская, д.1.

Автореферат разослан « И » июля 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного Совета

^ Горяинова О.И.

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования.. Современная социокультурная ситуация в России характеризуется нарастанием глобализационных и модернизационных воздействий, которые обусловили развитие транзитивных состояний и кризис идентичности.

Российская цивилизация неоднократно проходила этапы модернизаций, и каждый раз речь шла о выборе нового пути и о переоценке традиций. В данном контексте особое значение имели процедуры отрицания, способы и формы их манифестирования в культуре и языке. ''

На протяжении всего периода развития русской лингвокультуры категория «отрицание» и связанные с ней ментально-речевые и социокультурные особенности оказывали существенное влияние па характер мотивациошшх поведенческих стереотипов россиян и формы их объективации. Однако до сих пор последствия модернизационных процессов, рассмотрение их со стороны «негационного означивания» (термин А.Флабе), закрепленного и выраженного в языке, почти не исследованы. Это потребовало обращения к разностороннему анализу лингвоментальной экспликации категории «отрицание» в русской культуре на переломных этапах ее существования.

Изучение русской культуры в состоянии транзитивности ставит во главу угла проблему сохранения и функционирования национального языкового сознания. Значимость проблем, связанных с исследованием структуры, способов и механизмов лингвоментальных объективации национально-этнических архетипов (в том числе и архетипов отрицания), обусловлена, прежде всего тем, что специфика национальных культур и национальные интересы не могут не учитываться сегодня при решении любого вопроса, стоящего перед современным обществом. Экспликация категории «отрицание» позволяет проследить обратное влияние речевых стереотипов на культурнозначимые реакции и поведенческие акты россиян и построить прогностические модели социокультурных стратегий в контексте современного культурного универсума России.

В условиях поликультурного пространства быстро меняющегося мира Россия участвует в процессах интенсивной интернационализации и интеграции различных аспектов жизнедеятельности стран — членов мирового сообщества.

По мнению академика Д.С.Лихачева, место русской культуры определяется ее многообразнейшими связями с культурами многих других народов Запада и Востока. Россия во все времена служила и служит гигантским «мостом» между народами. В этих условиях важно определить статус русского языка и его роль в создании позитивного имиджа России: происходящие в стране трансформации могут стать основой для формирования ценностно-позитивного отношения русских к самим себе, своей истории, к миру, а также и мира к России, что должно найти

непосредственное выражение в слове как специфическом факторе социокультурного кодирования и способе передачи информации.

Исследование механизмов трансформации модусов отрицания в русской культуре в данном случае может рассматриваться как метод «самонаблюдения» и «самопрезентации» российского культурного семиозиса и его субъектов - носителей: анализ правил построения негационных текстов позволил более глубоко и разносторонне изучить интенции и поведение участников дискурса.

Указанный ракурс исследования русской культуры в кризисные (переходные) моменты ее бытия дает возможность на совершенно новом уровне прояснить сложные и глубинные явления, касающиеся речевой практики, культурных и языковых стереотипов, а, в конечном счете, -стереотипов мышления, характерных для определенной эпохи, для той или иной субкультурной группы или социальной страты.

Несмотря на относительную стабильность и неизменность национального культурного кода (что доказано исследователями данной проблемы) в эпохи глубоких и быстрых трансформаций необходимо укрепление идентичности человека и общества. Одно из проявлений кризиса идентичности заключается в неспособности среднего индивида выйти за рамки навязываемых ему форм восприятия реальности. Язык при этом рассматривается не просто как носитель смысла и значения, по и как социальное пространство действия и воздействия, попав в которое, человек утрачивает свободу. В этих условиях возрастает роль семиотических экспликаций, которые могут указать возможный выход из кризиса, осуществить функцию развенчания стереотипов и косных схем, определить возможные и допустимые границы выбора и механизмы преодоления социальной, психологической и культурной инерции.

Современные модернизационные воздействия привели к тому, что многие тексты культуры, еще недавно относящиеся к безусловным ценностям, к «золотой традиции», нуждаются сегодня в комментариях с учетом позиций, намерений и образа мыслей участников дискурса. Такие исследования, обращенные в прошлое, всегда представляют собой реконструкцию. Экспликации модусов отрицания в данном случае дают в руки специалистов важный метод исследования межкультурных переводов (как в синхронном, так и в диахрошюм планах), повышая степень достоверности анализа языковой, культурной и повсдснческой стереотипии, характерной для русской цивилизации.

Изучение русской культуры через экспликацию модусов отрицания позволяет проследить, как язык, даже если его используют в виде «орудия негации», вырабатывает защитные механизмы, охраняющие его пользователей и характеризующие их языковую (а, следовательно, и культурную) компетентность. Поэтому актуальность данной работы связана также с необходимостью поиска действенных способов приобщения к тем достижениям и текстам культуры, без которых немыслим процесс формирования личности и ее духовных ценностей. Это приобщение

сопряжено с необходимостью оградить поколение, выросшее в состоянии транзитивности, от ошибочного высокомерно-снисходительного отношения к ценностям отечественной культуры далекого прошлого как якобы утратившим свою актуальность и значимость для воспринимающего их современного сознания. Речь в данном случае идет о мере, степени, цене и последствиях процедур отрицания.

Наконец, актуальность темы диссертации обусловлена методологическим кризисом впутри отечественных гуманитарных наук и особой важностью межпредметных подходов к исследованию культурных и социальных феноменов.

В эпоху быстрой смены научных парадигм, исчезновения границ между изначально не связанными областями знаний, перехода от экстенсивного осмысления мира к его интенсивному изучению, сознательный отход от поверхностно наблюдаемых явлений в сторону исследования скрытых механизмов, лежащих в их основе, приносит значимые результаты. Сегодня понимание, осознание проблемы играет более важную роль, чем просто знание о ней, что стимулирует появление системных исследований взаимодействия по линии: язык - культура - социум - личность.

Изменение эпистемы конца XX века выдвинуло в центр интереса гуманитарных наук феномен текста и его возможные интерпретации. Под текстом сегодня понимаются любые знаковые системы, способные быть носителями смысловой информации и имеющие языковую природу. Понимание смысла текста, его «прочтение» и оценка требуют разработки общей теории интерпретации, в чем существенную помощь может оказать языкознание, семиотика.

Исходной посылкой семиотики является тот факт, что любые культурные феномены неизбежно закреплены в знаках и представляют собой знаковые механизмы, что значение можно и нужно эксплицировать и рационально объяснить. Экспликация принципов семиотической интерпретации, ориентирующей ее на эффективное использование в науке и практике не только с точки зрения истины, но и с точки зрения ценностных критериев, представляется весьма актуальной. Развитие семиотического подхода как специфического социокультурного образования, нацеленного на понимание природы и способов функционирования разнообразных механизмов культуры, организующих и перекомбинирующих человеческий опыт, дает возможность вписать его в контекст современного научного познания и выработать соответствующие ему нормы, требования, понятийный аппарат.

Степень теоретической разработанности проблемы.

Проблема семантических экспликаций культурозначимых понятий в контексте той или иной национальной культурной традиции сложна, многоаспектна и плохо изучена.

Ее исследование осуществляется в рамках нескольких предметных областей социогуманитарного знания, что обусловливает наличие целого спектра подходов и теоретико-методологических позиций.

Изучение категории отрицания в логико-гносеологическом дискурсе лучше всего проведено в рамках философского анализа А.Б. Авериным, Б.С.Болотовой, ■ К.С.Кезлиным, П.П.Колотовым, А.М.Кареевой,

B.А.Лекторским, А.Л.Никифоровым, А.С.Саровым, Н.М.Самарским,

C.А.Спеловой, Ю.И.Семеновым, В.С.Швыревым, Л.А.Яшуниным. Здесь «отрицание» выступает как философская универсалия, отражающая диалектический характер процесса познания и воплощающая результаты процедур рационализации и абстрагирования. Как философская категория «отрицание» сопрягается с проблемой истины (работы Д.В.Зайцева, П.А.Подороги, Л.С.Погорина, Л.Я.Япгука и др.), а в рамках различных логик (символической, неклассической, многозначной, паранепротиворечивой и т.п.) отрицание исследуется в сопряжении с процедурами формализации и атрибуции его различных свойств (работы Н.Белнапа, Н.Безье, А.Т.Ишмуратова, А.С.Карпенко, М.Карапанда, Н.К.Коста, Л.Ламбрюна, Г.Преста, В.М.Попова, Л.И.Розоноэра, Т.Стила, М.Сортра, М.Смандорга, О.Янсонса и др.). .

Признание обусловленности содержания категории «отрицание» процессом познания мира и его вербальной кодификацией обосновано в трудах П.Д.Арутюновой, А.И.Бахарева, В.Н.Бондаренхо, И.Н.Бродского, А.Т.Кривоносова, Л.А.Микешиной, В.З.Панфилова.

Причем языковое и логическое отрицание, при учете их связанности, рассматриваются как разные сущности (Ю.С.Степанов, В.Н.Бондаренко). Принципиальное отличие языкового отрицания от формально-логического видится исследователям в том, что в формальной логике каждое суждение имеет не только определенное содержание, но и определенную форму (В.Н.Бондаренко, И.Н.Бродский), в то время как в естественном языке отрицание связано с произвольными высказываниями, находящимися в некотором «универсуме рассмотрения» (термин А.Бергсона), где им соответствует множество ситуаций («возможных миров»), и где само отрицание может быть истинно. В данном случае категория и модусы отрицания связываются с антропоцентричностью языка, с языковой картиной мира и изучаются в контексте культурантропологических исследований (работы К.Леви-Строса, Б.Малиновского, М.Мид, Дж.Мида, К.Клакхона, К.Лоренца, С.Пинкера, П.Дэнниса, А.Альтбаума, С.Седера, П.Булье и др.).

С другой стороны, развитие антропологического поворота в современном гуманитарном знании позволило рассмотреть отрицание и его модусы в контексте таких значимых для развития культурологических наук второй половины XX века направлений, как «история ментальностей» и «историческая антропология». Здесь следует назвать труды Ф.Арьеса, Ю.Л.Бессмертного, М.Блока, П.Брауна, А.Я.Гуревича, Ж.Демомо, Ж.Ле Гоффа, Р.Мандру, Г.Маршала, Ж.Рсвеля, Л.Февра, Ж.К.Шмита.

Роль модусов отрицания в культуре повседневности анализируется в работах К.Гинзбурга, Э.Гренди, Л.Грандоля, А.Людтке, Х.Медвига, Д.Сэбьянда, С.Черутти, У.Чайза.

Процедуры и модусы отрицания применительно к проблемам инноваций и переозначивания традиций исследуются К.Клейном, Д.Леви, П.Нором, Дж.Уинтером, Л.Уайтом, Л.Уэтби, Д.Уорресом, М.Хальбваксом, Р.Шопом, В.Штрамом.

Диалектика различных форм отрицания в контексте сопряжения языковой и культурной картин мира рассматриваются в трудах Ф.Ф.Буслаева, В.В.Розанова, Н.С.Трубецкоого, Ф.Ф.Фортунатова, И.А.Бодуэна де Куртенэ, А.М.Пешковского, О.Есперсена, Ш.Балли, Ф. де Соссгора, Г.Гийома, Н.Хомского, А.Бергсона, Ж.Деррида, Ж.-Ф.Лиотара, М.Фуко, Б.М.Гаспарова, В.В.Иванова, М.М.Бахтина, У.Вайнраха, А.М.Пятигорского, А.Вежбицкой, А.Н.Караулова, В.В.Колесова, С.Г.Тер-Минасовой и др. .

Специфика отражения русской ментальности, культурной картины мира россиян в структурах языка глубоко и разносторонне изучена Ю.М.Лотманом, Д.С.Лихачевым, В.Г.Костомаровым, Б.Л.Успенским, А.А.Потебней, А.И.Афаяасьевым, Ф.Ф.Буслаевым, С.С.Аверинцевым, А.М.Панченко, В.З.Панфиловым, ВЛ.Проппом, Г.М.Прохоровым, С.Рахимовым, Ю.Н.Селезневым, В.Н.Топоровым, В.В.Бычковым.

Различные стороны национального характера и формы его семиосоциопсихологических проявлений помимо уже указанных специалистов анализировали Ю.В.Арутюнян, А.С.Ахиезер, А.О.Боронаев, Ю.В.Бромлей, Л.Н.Дробижева, М.Э.Каган, И.С.Кон, В.И. Кондаков, П.И.Кушнер, С.В.Лурье, В.В.Мавродин, Б.Ф.Поршнев, С.П.Токарсв,

A.Я.Флиер, И.Г.Яковенко и др.

Собственно лингвистическая парадигма, лежащая в основании экспликации модусов отрицания в русской культуре, сегодня претерпевает существенные изменения за счет быстрого развития таких направлений, как психолингвистика, когнитивная лингвистика, сициолингвистика, лингвокультурология.

Как языковая категория «отрицание» в настоящее время проанализировано и описано достаточно полно (А.И.Бахарев,

B.Н.Бондаренко, К.В.Габучан, В.Ф.Иванова, В.Н.Зенчук, Л.М.Зенчик, М.Л.Кусова, Л.Г.Лазуткина, Н.А.Лобанова, И.Г.Милославский, О.В.Озаровский, Н.Г.Озерова, М.Н.Орлова, В.З.Панфилов, К.В.Саматова, В.А.Трофимов, и др.)

Это позволяет более широко взглянуть на ранее определенную исследователями роль отрицания, объединив гносеологический и номинативный аспекты: «Отрицание реально существует как отношение несовместимости и как момент развития объектов реального мира. Эта реальность отрицания и отражается в языке» (Миллер). В данном контексте исследования отрицания обращены, прежде всего, к вершине в иерархии индикаторов отрицания — не, нет, что определяется частотностью данных

единиц и примитивностью их семантики. Доминирующие схемы изучения отрицания в языке: психологическая, прагматическая, а также такие, которые трактуют отрицание как «выражение объективной разъединенности», как «выражение отсутствия объективной связи», как «вид предикативности» и т.п. (В.Н. Бондаренко, В.Ф. Новодранова, В.З.Панфилов). Выделяются также два основных направления в изучении языкового отрицания: динамический и статический (М.Л. Кусова, Е.В. Падучева, В.Н. Шведова, А.Т. Кривоносов и ДР-)-

Некоторые специалисты трактуют модусы отрицания как социолингвистическое явление (Ю.Д.Апресян, В.Н.Бондаренко, В.З. Панфилов и др.), когда отрицательные единицы тяготеют к номинации социальных феноменов. К таким феноменам принято относить социально значимые правила и нормы, социально значимый статус и межличностные отношения, признаки, характеризующие человека и его поведение в обществе.

В современных социолингвистических исследованиях модусы отрицания связываются с антропоцентричностыо языка и его нормативностью (Н.И.Безлепкин, Д.Болинджер, Х.Вайнрих, Р.Блакар, Дж.Лакофф, Р.Фишер, Х.Перельман, Р.Абельсон, С.Норсмит, А.М.Камчатнов, Л.Найдич, Ю.И.Сватко, П.Серио, Т.де Мауро, В.В.Красных и др.).

Психолингвистические исследования экспликации модусов категории отрицания сопряжены с изучением глубинных языковых структур и процессов, которые могут объяснить существующие закономерности наблюдаемого поведения (Г.Аллпорт, Г.Бертлетт, Т.Бивер, А.Блюменталь, Т.Кертман, Дж.Грин, Д.Слобин и др.). В данном контексте категория «отрицание» и ее модификации трактуются как «психоглоссы» - единицы языкового сознания, обладающие высокой устойчивостью к вариациям, стабильностью во времени и связанные с когнитивной и вербальной сферами.

В рамках лингвокультурологии «психоглоссы» рассматриваются в тесном сопряжении с уточнением вопроса об их национальной сущности и роли в процессе межкультурных коммуникаций (В.Н.Абызова, Е.П.Акимова,

A.Г.Алейников, Ю.Д.Апресян, В.Б.Апухтин, В.Н.Базылев, В.В.Красных,

B.С.Библер, И.Е.Бобрышева, Г.И.Брутян, А.Бронн, С.Бергптадт, А.Вежбицка, В.А.Маслова, И.А.Мельчук, К.Менг, Т.В.Писанова, В.И.Постовалова и др.). В данном контексте проблематика лингвокультурологии напрямую связана с определением статуса ментально-речевых универсалий и модусов в картине русского культурного мира. Здесь отрицание рассматривается через сопряжение с другими категориями (например, с категориями модальности и предикативности), со спецификой проявления его модусов в коммуникативном процессе, с определением концептуального содержания, со взаимодействием ментально-речевого явления отрицания и прагматических факторов (А.Брендт, С.Бурествер, Г.Галлоп, В.Врон, Г.Драган, С.Юншмидт и др.).

В целом, исследования последних лет, посвященные экспликации модусов отрицания как лингвокультурологической проблемы, вносят принципиальные уточнения в вопрос об их национальной сущности. Данные лингвоментальные структуры соотносятся с логическими категориями, с внеязыковой действительностью и в то же время имеют собственные, отличительные признаки. Как показали исследования семантики модусов «отрицательных» языковых единиц, отрицание не операционный, не формальный признак, это не только компонент значения слов, фрагмент семантики предложений и текстов, но и способ номинации (кодирования) определенных явлений действительности.

Отмечая достаточно высокий уровень разработанности различных аспектов исследования процедур отрицания, следует констатировать, что, несмотря на наличие многочисленных работ по проблемам манифестации отрицания в языке и культуре, немало вопросов как общего, так и частного характера продолжают до настоящего времени оставаться дискуссионными, недостаточно проясненными.

До сих пор отсутствуют работы, где обосновывались бы культурологические представления о модусах отрицания и их трансформации как полифункционалыюм явлении в структуре социальной коммуникации.

Комплексный подход к анализу модусов отрицания предполагает изучение отражения в языке ряда антитез, манифестирующих оппозиции в структуре конкретных культур. Вследствие того, что такие логико-семантические противоречия могут быть разрешимыми и неразрешимыми, локальными и глобальными, в разных культурах они могут проявить себя по-разному, иметь различную степень актуальности. Кроме того, практически не изучено обратное влияние процедур отрицания на динамику лингвокультурных феноменов российской цивилизации.

Данная диссертация — одна из первых попыток восполнения указанных пробелов. Анализ процесса интерференции различных лингвистических систем, взаимокорреляции понятий, категорий, способов мышления могут привнести качественно новые моменты в раскрытие сущности русской культуры, взятой в ее исторической динамике.

Объектом диссертационного исследования является русская культура в состоянии транзитивных переходов, когда на первый план выходят проблемы лингвокультурной идентичности, смены дискурсивных практик и риторических моделей.

Предмет исследования трансформации модусов отрицания в русской культуре, посредством которой объективируются диалектические изменения в социолингвокультурной ситуации транзитивного типа.

Целью исследования является культурологическая экспликация процессов трансформации модусов отрицания в русской культуре, рассмотренной через атрибуцию ее транзитивных состояний. Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- раскрыть перспективы и научно-теоретический потенциал лингво-культурологического исследования русской цивилизации как комплекса интердисциплинарных процедур культурологического, исторического, философского, семиотического характера;

- выявить онтогносеологический статус модусов отрицания и результативность их использования в историко-культурологических экспликациях феномена русской этничности;

- раскрыть роль процедур отрицания в процессе формирования и развития русской этнической дискурсивности и проследить обратное влияние эгшлингвистических факторов на интерпретацию модусов отрицания в русской культуре в период ее транзитивных состояний;

- выявить и проанализировать закономерности, механизмы и формы объективации и манифестации модусов отрицания в русской культуре на уровне речеповеденческих, ментальных и ценностно-установочных структур;

- через исследование модусов отрицания проследить изменение характера соотношения языка, мышления, знания и понимания в русском культурном семиозисе и выявить динамику векторов отрицания в пространстве внешних и внутренних репрезентаций русской культуры;

- установить факторы, обеспечивающие актуализацию модусов отрицания в определенном режиме и содержательной полноте и влияющие на специфику закрепления категории «отрицание» в речевом сознании, речеповеденческой и речемыслительной практиках субъектов русской культуры на различных исторических этапах ее развития.

Методологические и теоретические основания исследовании

Анализ проблематики диссертации осуществляется на основе современных культурологических, лингвосемиотических, социально-психологических, когнитивных, психолого-анчропологических и историко-культурологических представлений о закономерностях и особенностях объективации ментальных феноменов в структурах языка, в семиосоциопсихологических и социокультурных контекстах определенного типа.

При написании работы совмещались исторический и логический подходы, принципы системности и конкретности, метод мыслительных реконструкций с конкретно-историческим анализом.

Широко использовались сравнительно-исторический, историко-генетический, историко-типологический, структурно-функциональный подходы. Особое значение имели также основные положения герменевтического, феноменологического и кросс-культурного анализов.

В работе учтены положения лингвистической философии, современные культурологические и философские подходы к проблемам языка и

мышления, наиболее важные положения теории ментальностей и теории познания в целом..

В исследовании учтены современные данные социолингвистики, психосемантики, а также результаты изучения процедур оформления смысла в различных лингвокультурных контекстах. При этом учтены и новейшие тенденции в изучении языка, который начинает рассматриваться как культурный код нации. Его исторические трансформации анализируются в диссертации в контексте эпилингвистической обусловленности, что позволило эксплицировать модусы отрицания на основании лингвоментальных (семиосоциопсихологических) коммуникативных моделей.

Особое значение для анализа выделенной в диссертации проблематики имели теоретические концепции К.О.Апеля, М.М.Бахтина, А.А.Брудпого, Л.С.Выготского, У.Вайнраха, В.Г.Гака, Т.М.Дридзе, Ю.Н.Караулова, В.В.Колесова, Е.С.Кубряковой, А.Р.Лурии, П.Мюльхауслера, В.Ю.Розенцвейга,' А.В.Смирнова, В.В.Сафоновой, П.В.Сысоева, С.Г.Тер-Минасовой, Ю.Н.Шведовой, Д.Н.Шмелева, Н.Хомского, Е.С.Яковлева.

Научная новизна исследования определяется развитием и последовательным применением лингвокультурологического подхода к анализу транзитивных состояний русской культуры, когда модусы отрицания приобретают доминантно-приоритетное значение.

Использование указанного подхода позволило получить следующие результаты:

1. Впервые транзитивные состояния русской культуры рассмотрены посредством лингвокультурологической экспликации трансформаций модусов отрицания.

Категория «отрицание» позиционируется как сложное семиосоциопсихологическое и социокультурное явление, историческая динамика модусов которого дала возможность выявить закономерности формирования русского этнического дискурса и эпилингвистические факторы, непосредственно и опосредованно влияющие на данный процесс. Под модусами отрицания понимается мера, образ, способ отрицания доминантных ценностей русской культуры; качество отрицания, присущее русской культуре лишь в некоторых (в данном случае - переходных) состояниях.

2. Семиосоциопсихологическая доминанта в трактовке модусов отрицания позволила проследить диалектику внешних и внутренних репрезентаций процедур легации с учетом их влияния на формирование, трансформацию и объективацию речеповеденческих, ментальных и ценностно-установочных стратегий субъектов русской культуры на разных этапах ее исторического существования.

3. Через обоснование онтогносеологического, социокультурного, коммуникативного статусов модусов отрицания впервые системно и

разносторонне раскрыты герменевтический и семиокультурологический аспекты процедур негации в русской культуре в эпохи транзитивности.

Данный подход дал возможность выявить специфику разноуровневой интерпретации модусов отрицания на языке стереотипов этнической дискурсивпости и показать их роль в формировании политико-идеологических конструктов определенного характера.

4. Рассмотрение модусов отрицания как своеобразной конденсированной программы русской культуры позволило установить логику развития русского культурного семиозиса и этнической дискурсивности, выявить и атрибутировать те способы, посредством которых данная культура воспринимает, организует и преобразует мир.

Лингвотекстологическое исследование историко-культурных доминант модусов отрицания способствовало выработке современной модели познания столь значимого явления, как картина русского мира. При этом экспликация модусов отрицания сводится к обоснованию системы концептуальных моделей, отображающих историко-генетические особенности эволюции данного феномена в русской культуре. Логика связей между семантическими полями структур лингвокультурных категорий отображает связи значимых историко-культурных периодов в жизни России. В результате оказалось возможным проследить историко-типологическую эволюцию процедур негации в жизни России с момента зарождения ее цивилизационных основ до завершения и смены цивилизационного цикла ~ в начале нового тысячелетия. Социодинамика и цикличность развития модусов отрицания в аспекте российской лингвокультуры проявляется в форме ментальных репрезентаций, трансформирующих и саму систему, и представления о ней. Однако ядерный семантический компонент модусов отрицания остается неизменным и транслируется от поколения к поколеншо.

5. Стратегия сближения культурологической, семиотической и герменевтической парадигм, осуществленная в диссертации и содействующая процессу интеграции различных семиотических теорий и практик на основе общего теоретического фундамента, позволила выявить особенности влияния модернизационных, глобализационных, информационных процессов на изменение места, роли и статуса модусов отрицания в ссмп.окультурных контекстах русской цивилизации. При этом динамические трансформации социокультурной специфики модусов отрицания как цивилизациоипо значимого, ментально-речевого феномена, отраженного в картине русского мира, личностном семантическом пространстве человека и речеповеденческих модулях субъектов русской культуры, впервые рассматриваются в контексте историко-культурной ретроспективы с целью моделирования и активизации ценностно-позитивных ментальных репрезентаций в жизнедеятельности современного российского общества.

Основные положения, выносимые на защиту

1. В лингвокультурологическом дискурсе категория «отрицание» может быть понята чрезвычайно широко: как комплекс семантико-символических, речементальных и речеповеденческих установок и практик, нацеленных, с одной стороны, на сохранение базовых структур традиционной идентичности (отрицание как отторжение чужого и чуждого), а с другой стороны, - на переоценку стереотипных ценностей и выбор нового пути или направления развития (отрицание как инновация).

Данный подход позволяет выявить динамику модусов отрицания в пространстве внутренней и внешней репрезентаций культуры и внутренней формы языка, что дает возможность трактовать отрицание как особую концептуальную единицу, отражающую социально-исторический процесс познания российской действительности и саморсфлексиго русской культуры. Кроме того, через и посредством манифестации модусов отрицания в языке диагностируются личностные смыслы субъектов русской культуры па различных этапах ее исторического бытия.

2. Актуализация содержательно-концептуальной стороны отрицания связана с переозначиванием историко-культурного опыта русского этноса, с переоценкой национального наследия, ценностных приоритетов и корректировкой адаптивно-адаптирующего потенциала культурной картины мира. Данные процессы могут быть понятны «через посредство ключевых слов», к которым с полным правом следует отнести «отрицание» и его синонимическое поле. Указанная закономерность позволяет обосновать применение модусов отрицания в рамках теории элементарных смыслов на примере квантитативного анализа тезауруса русского языка. Язык воплощает и национальный характер, и национальную идею, и национальные идеалы, которые в законченном виде могут быть представлены в традиционных символах определенной культуры. Поэтому способы, формы и механизмы манифестации отрицания в русской культуре служат определенными «маркерами», посредством которых можно диагностировать состояние русского общества и выявить доминантные (на тот или иной отрезок времени) и наиболее острые для него проблемы.

3. Категория «отрицание» рассматривается в тесном сопряжении с такими понятиями, как «культурный вызов», «культурный выбор», «негативизм», «разрушение», «насилие», «революция» и т.п. При этом семантическое поле данной категории меняется в зависимости от эпшшнгвистических факторов и отражает характер социокультурных состояний: стабильность, развитие, стагнация, переходность, кризис. Эпшшнгвистические факторы обусловливают формы и особенности актуализации, манифестирования и позиционирования модусов отрицания, их существование в лингвосоциокультурных контекстах в определенном режиме и содержательной полноте.

К эпилингвистическим факторам можно отнести изменяющуюся социальную реальность, изменения ценностных установок в культуре, трансформации окружающей среды, человека, общества, мира.

Рассмотрение содержательных, контекстологических, концептуальных, функциональных, коммуникативных, прагматических, праксеологических сторон процедуры отрицания в рамках семиозиса русской культуры позволило прояснить роль модусов отрицания в смене (целевой и нецелевой; планируемой и спонтанной) систем и комплексов культурных репрезентаций.

4. Культурная составляющая отрицания в аспекте ментальной реальности русской языковой личности отражает и языковое сознание лингвокультурного сообщества, т.е. коллективное языковое сознание. Если говорить о доминантах русского языкового сознания, то следует учитывать, что отраженные в языке и вербальном поведении эпилингвистические знания (культура сообщества, включающая его ценностные установки) определяют «корпус феноменов», которые в этом сообществе получают статус прецедентных и манифестируют основные интенции, восходящие к «большой традиции» в русской культуре и проявляющиеся в национальной ментальпости. В данном случае речь идет о концептуальных схемах в контексте проблем менталитета. Поэтому явление социокультурной легации анализируется па материале лингвоментальных коммуникативных моделей. Данные модели связаны с категорией действительности, моделированием концептуального пространства, функционированием концептуальных систем в контексте речеповедснческих модулей.

5. Смена культурных репрезентаций и лингвоментальных коммуникативных моделей наиболее ярко проявляется в транзитивные эпохи, к которым в рамках истории русской цивилизации целесообразно отнести время петровских преобразований, время «великих реформ» конца XIX - начала XX вв., революционный период и перестроечную эпоху. Липгвоментальные трансляторы модусов отрицания в историко-культурной ретроспективе отражают динамику концептуального видения социальных проблем субъектами русской культуры, а также фиксируют особенности российской эпилипгвистической реальности с учетом креативной семантики данного явления. Опыт транзитивных состояний закрепляется в ментально-речевых номинациях, частично находящих отражение в литературных текстах той или иной исследуемой эпохи.

6. Как ссмиосоциоцсихологическое и лингвокультурное явление модусы отрицания и первоначальные формы их манифестирования и трансформации заявили о себе как о своде констант уже на рашшх этапах существования Московского государства. В этот период решалась задача культурного самоопределения государства (общества) и человека (индивида), что выразилось в формировании сложной конфигурации общественного и личностного семантических пространств. Означивание указанных пространств осуществлялось посредством доминантных для данной эпохи концептов-трансляторов историко-культурной информации: бродячее население, нищие, бедность, разбой, война, опасность, поджог, пожар, плен,

массы, скоты, невежество, зложелательство, пасшие, пытки, расправа, выкуп, разбой, грабеж, государство, ужас, страх, насилие, распутство, корыстолюбие, бесчувствие к страданию ближних, лихоимство, бесправие, безответность, покорность, подлость, донос, убийство, гамена, казнь, опала, отчаяние, воровство, образец (закон) — мудрствование (инакомыслие), хозяин, холоп, тиран, угодливость, власть, Бог, Богово, царь-бог, государева милость. Означивание модусов отрицания происходило в данный период в координатах указанных концептов-трансляторов и несло па себе груз противоречивых и неоднозначных коннотаций, существенно затрудняющих консолидацию общества.

Концепты — трансляторы историко-культурной информации концентрируют и особым образом передают структурированное представление о мироздании, характерное для членов того или иного общества, народа. Это сквозные понятия, трансформация и модернизация которых не изменяет их ключевого значения для дапиой культуры.

7. Петровская эпоха принесла с собой возрастание интенсивности процедур отрицания и расширение границ его манифестирования. Это повлекло за собой изменения речеповеденческих модулей на основе языковых заимствований и формирования «культурного билингвизма». С другой стороны, изменение эпилингвистических факторов обусловило трансформацию содержания модусов отрицания и существенно повлияло на эмоционально-оценочный фон социокультурной идентификации, ментальности, характера и поведения россиян. Стали формироваться феномены дихотомичного языкового сознания, двоемыслия и «двойных стандартов».

8. Дальнейшее развитие русской культуры в «период великих реформ» конца XIX — начала XX вв. было подготовлено нигилизацией русских культурных контекстов, осуществленной в предшествующую эпоху. В данном процессе особую роль сыграла русская литература, закрепившая отрицательные тенденции в стереотипах русского сознания и речеповедетгческих практиках.

На протяжении почти сотни лет русская литература и литературная критика являлись основными проводниками идей, развитие которых повлекло за собой разрушение традиционной картины русского мира и как следствие — крах традиционного государственного устройства.

В рамках интегрального лингвокультурного направления можно выделить ряд функций русской литературы и литературной критики: сплочение русского общества как нации и одновременно его размежевание; беспрецедентное развитие литературных и языковых форм и одновременно популяризация идей, приведших российское общество к саморазрушению; развитие в обществе литературного и языкового вкуса, а также расширение круга лиц, проводимых в народ «разрушительные» идеи и т.п.

Процедуры негации затронули существенные ценности русской цивилизации, превратив стратегию нигилизма в общепринятую культурную установку. Динамика модусов отрицания сдвинулась в сторону резкого

расширения поля их коннотаций: начинает формироваться дискурс тотального отрицания. Результатом стало нарушение процедур социокультурной идентичности и акцентировка поведенческо-праксеологичсской стороны манифестирования негации.

Логическим итогом подобной трансформации можно считать утверждение в картине русского мира ряда доминантных концептов-трансляторов информации: непредсказуемость, неупорядоченность, иллюзорность, деформация, непостижимость и т.п. — и изменение языкового кода за счет неконтролируемых и чрезмерно широких языковых заимствований.

Между тем появление в социокультурном пространстве заимствованных иноязычных терминов приводит к тому, что в ходе коммуникации они проникают в различные сферы дискурса (политическую, финансово-экономическую, информационно-технологическую, социальную, бытовую) и входят в повседневную жизнь, речь и сознание носителей иной культуры.

Заимствования следует рассматривать не просто как единицы языка, но как культурные смыслы, единицы коммуникации, существенно влияющие на семиозис культуры, производящей заимствования. Они ведут к изменениям в ментальности, образе и стиле жизни, в речеповеденческих стратегиях, ценностных установках и процедурах идентификации, в характере деятельности людей и способах их взаимодействия друг с другом.

Применительно к манифестированию модусов отрицания в русском культурном универсуме это означало существенное усиление отрицания и расширение сферы его допустимых и возможных. объективаций. Индуцирование негации в те субсистемы русской культуры, которые еще не были ею затронуты, привели на пороге XIX - XX вв. к тотальному отказу от предшествующей культурной традиции и к формированию установки на кардинальное саморазрушение русского социума.

9. С конца 80-х годов XX века по начало XXI наблюдается новый виток трансформации модусов отрицания - от актуализации в условиях «новой цивилизации» до частичного отказа общества от процедур отрицания как основы национальной картины мира. Данный процесс связан, прежде всего, с осознанной «сменой» российским обществом собственной цивилизационной сущности, очередной попыткой отказа от традиционных основ своей цивилизации.

К концу XX века наметилось моделирование ценностно-позитивных ментальных репрезентаций модусов отрицания в национальном лингвокультурном универсуме современных россиян: от тотальной оппозиции к сдержанной преемственности.

Травматический опыт прошлого стал означиваться в более позитивной сетке лингвоментальных «координат». Однако в современной России довольно сильно деформированы социальные связи и отношения индивидов, парализованы проводники символического взаимодействия, а кризис культуры, ценностей и смыслов усугубляется отсутствием объединяющей

идеологии: сложившаяся система ценностей продолжает деформироваться от наложения новых норм поведения и влияния чужих цивилизационных стереотипов; отмечается растущая социальная дифференциация общества, что создает благоприятные условия для формирования протестной культуры нового типа.

10. В условиях сохранения социокультурной эклектичности и сложной динамики транзитивного социума лингвокультурная объективация модусов отрицания может служить основанием для разработки процедур диагностики состояний общественного сознания, направленности поведенческих и мотивационных установок россиян. Вот почему разностороннее изучение механизмов негации и их влияния на семиосоциопсихологические параметры современного российского общества позволит избежать многих отрицательных последствий быстрого формирования протестных практик.

Теоретическая и практическая значимость исследования

определяется принципиально новой трактовкой процедур отрицания и его модусов в хонтексте русской культуры, рассмотренной в процессе транзитивных переходов. Категория «отрицание» эксплицируется как особый семиосоциопсихологический и социокультурный феномен, несущий на себе отпечаток национальных особенностей русской культуры и, в свою очередь, обратно влияющий на специфику моделирования ценностно-позитивных ментальных репрезентаций в национальном лингвокультурном универсуме России на различных этапах его развития. При раскрытии сущностной и структурно-содержательной сторон этого явления выявлены новые перспективные направления для дальнейших исследований в данной области (в частности, сравнительный синхронный и диахронный анализ сходных процессов в различных семиокультурных ареалах; комплексный анализ транзитивных состояний в бинарно организованных лингвокультурных целостностях; фопосемантическое исследование различных форм семиосоциопсихологических объективации модусов отрицания; рефлексия позитивно-негативных информационно-кодовых моделей в процессе межкультурной коммуникации с участием россиян; изучение глубинных социопсихологических и лингвокультурных факторов этого явления).

Широкие возможности применения разработанных подходов для анализа культурологической тематики разнообразного спектра позволяют по-новому рассмотреть факторы динамических трансформаций русской культуры, построить прогностические модели модернизационных воздействий на русский культурный универсум и диагностировать их возможные последствия. Кроме того, материалы и выводы диссертационного исследования могут быть полезны в процессе изучения символико-семиотических, семиосоциопсихологических и социокультурных факторов современной глобализации.

Собранный и изложенный в диссертации материал может быть использован для дальнейшего исследования особенностей русской

менталыюсти и'их влияния на сохранение и изменение социокультурных традиций, поведенческих и мотивационных стереотипов.

Результаты диссертационного исследования имеют важное значение для более глубокого и разностороннего изучения русской культуры в контексте современной культурной и социальной антропологии, семантической, культурно-исторической и когнитивной психологии.

Выводы диссертационного исследования, а также собранные обширные историко-культурные и источниковедческие материалы, которые их подтверждают, могут применяться при подготовке и чтении курсов по культурологии, истории русской литературы, теории и истории культуры, философии культуры, культурной антропологии, культурно-исторической и когнитивной психологии, семиотике культуры.

Результаты диссертации могут служить теоретико-методологической основой при разработке вопросов социокультурного прогнозирования, социокультурного управления и моделирования.

Апробация работы. Основные положения диссертации успешно прошли апробацию как в научно-теоретическом, так и учебно-методологическом планах. Автор выступал с докладами и сообщениями по теме диссертации на международных конференциях, состоявшихся в Белграде, Москве, Санкт-Петербурге, Варшаве, Софии, Хельсинки, Лондоне, Брюсселе, на всероссийских, межрегиональных, республиканских конференциях и научных семинарах, проходивших в Москве, Санкт-Петербурге, Новгороде, Волгограде, Белгороде, Воронеже.

Материалы диссертационного исследования апробированы при чтении лекционных курсов по проблемам культурологии, лингвокультурологии, семиотике культуры, истории русской культуры в Московском государственном институте (университете) международных отношений.

Основные теоретические положения и выводы диссертации изложены в монографиях, многочисленных статьях и других публикащих автора общим объемом 82п.л.

II СТРУКТУРА И ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Структура диссертации определяется логикой исследования, его целями и задачами.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.

Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, характеризуется степень разработанности проблемы, формулируются цель и задачи исследования, определяются объект и предмет исследования, научная новизна и практическая значимость работы.

В первой главе «Категория отрицания и смена культурных парадигм» рассматриваются общетеоретические проблемы, связанные с

лингвоментальными и социокультурыми объективациями модусов отрицания.

В первом параграфе «Семиозис негативизма в эпоху транзитивности» проясняется содержание основных категорий, вводятся и обосновываются новые понятия, с помощью которых раскрываются особенности семиозиса негативизма в транзитивный период существования культуры.

В работе отмечается, что решение проблем, связанных с изуче1шем модусов отрицания и механизмов их трансформации в русской культуре, осуществляется на основе лингвоменталышх экспликаций. Исследование модусов отрицания сопрягается с анализом социолингвокультурной динамики «русского мира» в наиболее сложные для его развития периоды смены социокультурных парадигм.

Отмечается, что под «лингвоментальной экспликацией» целесообразно понимать процедуру истолкования, связанную с актуализацией определенной информационной модели и семантической интерпретации, соответствующих историческому когнитивному опыту индивидов и культурному контексту. При этом полагается, что сущностные характеристики мептальности того или иного этноса могут быть проявлены в языке с достаточной мерой достоверности и полноты.

В рамках развиваемого в диссертации подхода существенно расширяется понимание самой языковой способности. Она начинает трактоваться как способность порождать или понимать высказывания, не столько грамматически правильные, сколько действительно соответствующие контексту, в котором они появляются. Это значит, что модель носителя языка должна включать не только способность говорящего порождать все приемлемые предложения и операции выбора нужного предложения, но также и способность производить этот выбор с учетом собственного знания и знания собеседника о контексте (как «внешнем», так и «внутреннем»).

В этом случае речевое поведение трактуется как система актов, позволяющих индивиду овладевать и адекватно использовать структуры языка (включающие звуки речи, значения и сложные грамматические системы, связывающие звуки и значения) в реальном общении и социокультурной деятельности.

Таким образом, лингвоментальные экспликации позволяют, с точки зрения диссертанта, глубже и разностороннее исследовать мыслительные процессы, лежащие в основе овладения языком и культурой и их использования. Такой подход дает возможность выйти за рамки простого описания поведе1гческих и мотивационных стереотипов, присущих тому или иному этносу и постулировать глубинные структуры и процессы, которые могут объяснить несомненно существующие закономерности наблюдаемого поведения. Обоснованный в диссертации экспликационный подход дает возможность исследовать различия между наблюдаемым поведением и скрытыми структурами. Эти различия отражены в понятиях «язык» и «речь».

В диссертации развивается точка зрения, согласно которой речь условно трактуется как поведение, а язык как определенная сумма знаний, которой обладает каждый индивид, говорящий на данном языке и принадлежащий к соответствующему культурному семиозису.

Проявление' и закрепление в языке негативистских настроений общества в эпохи переходности требует особого внимания к модусам отрицания. Под модусом в диссертации понимается мера, образ, способ отрицания доминантных ценностей русской культуры в период системных кризисов; качество отрицания, присущее русской культуре лишь в некоторых (в данном случае — переходных) состояниях. Исследование модусов отрицания и механизмов их трансформации осуществляется в данной работе в рамках лингвокультуролоши.

В диссертации отмечается, что лингвокультурологическая экспликация модусов отрицания предполагает ответы на следующие вопросы: что отрицается; кто олицетворяет отрицаемое или порождает отрицание определенного типа; какие ментальные, поведенческие, мотивационные установки в данный момент времени объективируются с помощью процедур отрицания; как осуществляется отрицание.

Предметом современной лингвокультурологии является изучение культурной семантики языковых знаков, которая формируется при взаимодействии разных кодов, что выражается в способности языка отображать культурно-национальную мснтальность его носителей. Язык в диссертации трактуется (по Ю.С.Степанову) и как «дом духа», и как «дом знания», и как «дом философствования». В данном контексте изучение модусов отрицания помогает вскрыть логику развития русской культуры, специфику ее самосознания и саморепрезентации.

В разные исторические периоды существования культуры язык изучался по-разному, и в поле зрения специалистов оказывались разные функции языка, разные его свойства и особенности. Все зависело от точки зрения на язык, а значит, в зависимости от этого фактора в языке виделось не только «разное», но и «большее или меньшее». Лингвокультурология открывает широкие перспективы видеиия языка во всех его разнообразных и многообразных связях с человеком, с его интеллектом, разумом, опытом, со всеми мыслительными и познавательными процессами, им осуществляемыми и, наконец, с теми механизмами и структурами, что лежат в их основе и отражают особенности национального характера и оценки явлений внешнего и внугреннего мира человека, определяя во многом особенности его социального поведения. В данном контексте исследование трансформации модусов отрицания в русской культуре переходных эпох позволяет проследить динамические изменения во всех указанных сферах, а также вскрыть сложную диалектику субъект-объектных и субъект-субъектных отношений в ссмиосфере «русского мира».

Во втором парафафе «Динамика лингвокультурных установок: от частичного неприятия до контркультурной оппозиции» анализируются механизмы изменения модусов отрицания.

В работе обращается внимание на то, что культурная составляющая модусов отрицания в аспекте ментальной реальности русской языковой личности отражает и языковое сознание лингвокультурного сообщества, т.е. коллективное языковое сознание. Если говорить о доминантах русского языкового сознания, то следует учитывать, что отраженные в языке и вербальном поведении эпилингвистические знания и факторы определяют «корпус феноменов», которые в этом сообществе получают статус прецедентных и манифестируют основные интенции, восходящие к «большой традиции» в русской культуре и проявляющиеся в национальной ментальности.

Исходя из теории изоморфизма, можно обнаружить единую логику объективации модусов отрицания в различных системах. Однако данную теорию нельзя признать универсальной, особенно в отношении контекстологической актуализации отрицания. Следует отметить, что если сугубо лингвистическое описание указанного явления русской языковой картины является полным и многоуровневым, то научное исследование и описание модусов отрицания в сфере линвокультуры еще не началось.

Разделяя точку зрения ряда ученых по поводу того, что культура есть информационное поле, можно предположить, что в центре внимания исследователей должно быть не языковое оформление / выражение определенных «культурных смыслов», а культурологическое осмысление составляющих лингвокультурного универсума, воспринятых пе как определенная заданность, а как развивающаяся система при учете сохранности ядерных элементов. Определяя статус явления отрицания в картине русского мира, мы считаем, что отрицание — его социокультурная составляющая. Анализ фрагментов русской истории с учетом функциональной специфики данного явления позволяет обозначить систему взаимозависимых компонентов, представляющих российскую действительность. В русской истории события, связанные с манифестацией явления отрицания, как иллюстрирующие национальную уникальность «упорядочивания» действительности, носят надвременной характер. Отрицание человеком неприемлемой действительности, дискомфортной и бесперспективной, нередко от возражения и протеста вырастало до разрушения, самоотрицания, наконец, всеобщего отрицания, что влекло за собой отречение.

В диссертации осуществлен подробпый анализ выделенных концептов, посредством которых происходит переозначивание культурно-исторического опыта «русского мира» и прослеживается динамика лингвокультурных установок. При этом отмечается, что отрицание как категория, означающая контрфактическую позицию в отношении отраженной в языке сущности материального или духовного порядка, является признаком любой развитой знаковой системы. В языке она подчиняется выработанным правилам логики, грамматики, синтаксиса, в культуре — динамике протестных ориентации и критических оппозиций.

В русском лингвокультурном универсуме, который может быть определен как многоплановая, многовекторная и находящаяся в непрерывном развитии абстракция, явление отрицания реализует свое значение посредством семантического концептуального поля. В разные историко-культурные периоды концептуальное поле отрицания отличалось по ряду характеристик, однако неизменными оставались основные смыслы, «ядра», модусы, «базовые элементы». Поставленная задача: анализ как поверхностных, так и глубинных изменений базовых для русской культуры модусов отрицания не может быть разрешима в условиях, когда ее «эволюционная траектория» будет рассматриваться лишь как слагаемое множества циклов, периодов, расположенных в четко хронологизированном порядке. Необходим учет особенностей динамических (транзитивных) переходов, когда модусы отрицания наиболее полно и ярко проявлены.

Модусы отрицания охватывают обширный круг явлений жизни русского человека: закон, власть, веру (религию), идеологию, быт, просвещение, науку, культуру, повседневность, - и опираются на ряд доминантных • концептов бытия. Языковые единицы, репрезентирующие данное явление, связаны с человеком и опосредованно, через его познавательную деятельность, в движении от «незнания» к «знанию». В семантическом поле человека модусы отрицания взаимодействуют с концептами «существование — несуществование», «бытие - небытие» и др. Для отрицательных концептов значимо отсутствие жизни, бытия, отсутствие существования вообще («нежизнь», «смерть»). Однако идея «несуществования», «небытия» не получает развития в эксплицитно проявляемых отрицательных единицах «русского мира».

Модусы отрицания репрезентируют значимые для человека явления, состояния, отношения, указывая на существование, бытие, противоположное небытию: «неприятие», «независимость», «нигилизм», «недовольство», «необходимость», «неуемность», «необузданность», «неприкаянность», «непривычность» и пр.

В данном контексте модусы отрицания напрямую связаны с понятием «неприемлемости», и «отречение» обязательно заменяется чем-то иным, структурирующим действительность иначе.

Однако, как доказывает анализ, в эпохи переходности трансформация модусов отрицания может осуществляться и осуществляется через акцентировку тотального неприятия («бойкота») реальности, что означивается в координатах «инобытия» — как «небытия», «недеяния». При этом изменяется содержание и векторность процессов концептуализации негативистских установок и негативистского опыта. Результатом становится трансформация системы концептов, фиксирующих процедуры отрицания.

Под концептами в исследовании понимаются смыслы, которыми оперирует человек в процессах мышления и которые отражают содержание опыта и знания, содержание всей человеческой деятельности и процессов познания мира в виде неких «квантов знания».

Подобно языковым единицам, концепты не существуют изолированно, а представляют собой элементы системного характера. Отдельные концепты и концептуальные поля, которые они образуют, отличаются объемом и характером составляющих. При этом возможны переходы концептов из одного поля в другое, а также взаимопроникновение и взаимодействие концептов.

В диссертации подчеркивается, что в переходные эпохи негагивистски окрашенный дискурс достигает в своей динамике апогея, закрепляя взаимное неприятие и отторжение субъектов культуры и способствуя ее деструкции.

В третьем параграфе «Факторы трансформации «негативистского тезауруса» рассматривается факторальная обусловленность процедур отрицания. Имманентные особенности «негативистского тезауруса» определяются культурно-исторической спецификой того общества, которому он соответствует. Однако в исследовании отмечается, что спонтанность изменения системы смыслов отрицания связана с внешним воздействием реального мира па абстрактный мир идей и понятий и с внутренними закономерностями развития культурной «семиосферы».

К наиболее важным факторам, оказывающим воздействие на трансформацию модусов отрицания, относятся:

- характер власти, ее легитимность, особенности ее персонификации и сакрализации;

- образ истории, означивание модусов культурно-исторического времени, присущие данному лингвоментальному сообществу;

- образ будущего развития, характер целеполагания, эсхатологические модели;

- доминирующая модель человека;

- представления о «своем» и «чужом»;

- соотношение традиций и новаций;

- характер внутрикультурной коммуникации.

Подробное исследование выделенных факторов, проведенное в диссертации, показало, что особым значением при анализе модусов отрицания и механизмов их трансформации обладает коллективное когнитивное пространство - определенным образом структурированная совокупность знаний и представлений членов того или иного социума. При этом следует учитывать, что указанные знания и представления национально детерминированы и ценностно окрашены. Поэтому можно сказать, что национальное культурное пространство, внутри которого происходят модификации «негативистского тезауруса», предстает как «информационно-эмоциональное» поле-(«семиосфера»), совокупность всех индивидуальных и коллективных когнитивных пространств, многообразие реально существующих и потенциально возможных знаний, представлений, установок, ценностей всех носителей ментально-лингвального комплекса (например, «русского мира»).

Факторы трансформации «негативистского тезауруса» условно можно разделить на эпшшнгвистические (о которых речь шла выше), когнитивные, семантические и собственно лингвистические.

Проведенный их подробный анализ показывает, что для понимания механизмов трансформации модусов отрицания большое значение имеет диалектика знаний - концептов - представлений. Знания о практиках и модусах отрицания могут быть как «культурно-нейтральными», так и национально-культурно маркированными. Концепты же лишены образной прототипичности, но включают в себя соответствующие коннотации.

Манифестация стереотипов и концептов в негативистски ориентированных культурных контекстах актуализирует определенные поведенческие сценарии, что может привести к нежелательным результатам. Как отмечается в исследовании, наличие в культуре базовых традиций, во многом предопределяющих поведение человека и требующих соблюдения определенных ритуалов, значительно усложняет избирательность по отношению к «негативистскому тезаурусу».

Традиционность культуры, ее закрытость от «чужих», внутренняя дихотомичность, полярность и социальная дифференцированность также не способствуют изживанию негативистских устремлений и преодолению установок негативизма.

Во второй главе «Социокультурная обусловленность семиозиса отрицания в русском культурном универсуме» прослеживается эпилингвистическая детерминация трансформации модусов отрицания в русском культурном мире в процессе его формирования и развития.

В первом параграфе «Становление процедур отрицания в русской культуре допетровского времени» выявляются наиболее важные факторы, приведшие к складыванию семиотических стереотипов и модусов отрицания, характерных для русской культуры на раннем этапе ее существования, когда она впервые испытывала транзитивное состояние (эпоха Ивана Грозного).

На основании проведенного анализа можно сделать вывод, что на становление процедур отрицания и специфику их модальной выраженности в русском культурном универсуме данного времени приоритетное влияние оказали следующие эпилингвистические факторы:

• освобождение от золотоордынского ига, что повлекло за собой изменение доминант этнического самосознания и возрастание значения консолидирующих ценностей;

• формирование и означивание нового хронотопического позиционирования; изменение семантико-символических границ «земли русской» и переоценка местоположения Руси в новых координатах «свойскости - чуждости», что привело к переозначиванию образа врага;

• складывание нового образа государственности, сакрализация власти, формирование новых идеологических приоритетов, что отразилось в

перекомбинации традиционных для русской культуры мифологии и в

актуализации новых символических порядков.

В данном контексте вектор отрицания сохраняет направленность «во вне», его субъектом выступает «государь», а объектом - все «чужое», «чуждое», «иное», «не-мсстнос».

Модусы отрицания в данном культурном контексте были связаны, в первую очередь, с неприятием сложившейся ситуации и с отрицанием неясного будущего. Однако лингвоментальный анализ показал, что это неприятие носило пассивный, неперсонифицированный характер. Стратегии решения негативных проблем были связаны с тактикой их «втягивания» внутрь ситуации и примирения с ними. Стереотипы поведения, обусловленные такими стратегиями, не были поняты и приняты инокультурными наблюдателями, что подтверждает анализ источников.

Именно в этот период закладывается ярко выраженная негативная оценка русской культуры и русских, которая характерна для представителей западноевропейской цивилизации вплоть до настоящего времени. Отсутствие корректирующих контекстов приводит к ее закреплению и неоправданно широкой экстраполяции на весь спектр русской культурной жизни. Скрытое отрицание «русского мира», наблюдающееся в анализируемых текстах, приводит к взаимоотторжению и закреплению латентной враждебности и непонимания с обеих сторон, что возможно только на основе доминирования необъективных и нетолерантных оценок. С другой стороны, выраженный негативизм как комплексное неприятие «русского мира» прослеживается и в текстах русской государственной элиты. Это позволяет диагностировать формирование и закрепление в отечественном 'культурном семиозисе «символического слома», нарушившего целостность русской культуры и воплотившегося в традиционной враждебности (как реальной, так и мнимой) «верхов» и «низов».

Модусы отрицания в данную историческую эпоху актуализируются как универсальные «установки» взаимной враждебности, отторжения, противостояния.

Такая специфика процедур отрицания привела к формированию негативно окрашенной идентичности русского этноса, описываемой в текстах культуры данного времени через атрибуцию не столько положительных, сколько отрицательных черт. Воплощением данных трансформаций стало понятие «холопа», «холопства», отождествленное с образом «русского мужика», к ментальным и поведенческим особенностям которого были сведены доминантные особенности русского этноса в целом.

Как культурная и поведенческая стратегия, отрицание впервые трансформируется в данный период в латентное неприятие значимости «метрополии», «культурных норм», «культурного центра»; с XVI века наблюдается складывание общекультурной тактики «перемещения за фронтир», что отражается в языке особым значением терминов побег, переселение, уход, исход, изгнание, изгойство. Данная тактика, направленная

вовне, дополняется акцентировкой «внутреннего бегства»: в текстах эпохи Ивана Грозного, описывающих реалии русской жизни, начинают господствовать семиотические поля, сопряженные с концептами насилие, грабеж, убийство, пытки. «Война внешняя» превращается в «войну внутреннюю», что символизировало начало тотального террора как привычной для русского государства стратегии отрицания надежд, потребностей и идеалов русского населения.

Анализ культурных текстов эпохи показал, что благодаря такому означиванию «семиозис отрицания» стирает границу между нормальным и анормальным, допустимым и недопустимым, моральным и аморальным, человеческим и нечеловеческим. Через речевое поведение закрепляются ментальные установки россиян этого времени, когда господствовало «зложелательство», в силу которого «вошло... в обычай взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому, так что... убивают Дфуг друга взаимной клеветой». 1

Таким образом, лингвоментальная экспликация феномена отрицания в эпоху Ивана Грозного показывает закрепление определенных стратегий самополагания русского этноса в условиях культурного «межвременья», транзитивного перехода к новому порядку и новым ценностным иерархиям имперского типа.

Во втором параграфе «Социокультурные особенности негативистского тезауруса русской культуры петровской эпохи»

отмечается, что дальнейшая трансформация модусов отрицания в контексте культуры «русского мира» связана с процессами становления имперской организации российской цивилизации.

Относительное изменение содержания модусов отрицания было обусловлено смертью «царя-тирана» и сложным и неоднозначным приходом к власти «царя-реформатора», целенаправленно внедрившего в русскую цивилизацию систему европейских ценностей, институтов и приоритетов развития.

К эпилингвистическим факторам, повлиявшим на лингвоментальную ситуацию петровского и постпетровского времени, следует отнести:

• фактор «смуты», трактуемый в самом широком историко-культурном смысле;

• развитие модернизационных процессов, приведших к болезненному слому ценностных иерархий и культурных приоритетов предшествующей эпохи;

• организация интенсивного потока инокультурных влияний западного и прозападного характера;

• формирование билингвистического семиотического поля, начало генезиса феномена языкового отчуждения;

• победа имперской идеолопш на фоне процессов секуляризации и глубокого кризиса православной веры;

1 Новые известия о России времени Ивана Грозного. — Л., 1934. с. 19

• актуализация мифологем о «царе-антихристе», «народном царе», «потерянном царе», закрепивших дальнейший раскол русской культуры и санкционирующих символически противостояние «народа» и «власти», а также право народа на поиск «своего русского царя» и его утверждение.

В диссертации подчеркивается, что после Петровских преобразований в русской культуре стало нормой не считаться с особенностями правосознания народа и его психологией. Данная имманентная общекультурная стратегия «русского мира» проявилась с наибольшей полнотой ' в процессе репрессивных языковых заимствований целенаправленно внедрявшихся Петром I и его окружением.

Лингоментальный код эпохи строится, как отмечено в диссертации, вокруг таких доминантных концептов, как насилие и польза. Соединение данных концептов в одном семантическом пространстве привело к утверждению цинизма и нигилизма как базовых социокультурных стратегий данного времени. Баланс традиций и новаций рушился за счет полного игнорирования и тотального отрицания традиций, т.е., фактически, за счет разрушения символико-семантического ядра русской культуры.

Исследование наиболее репрезентативных культурных текстов эпохи позволило сделать в диссертации вывод, что реформы Петра I не привели к созданию нового образа России и россиян, породив феномен т.н. «размытой» или «транзитивной идентичности». Данные процессы усугублялись деконструкцией традиционного для русской культуры хронотопа и переозпачиванием символического содержания модусов времени. Ведущим стал семиозис «будущего», означивающий глубинный разрыв с прошлым и полное игнорирование цены и ценности настоящего.

Анализ текстов позволил сделать вывод о том, что стратегия самоуничижения сменяется стратегией самовозвеличивания, что еще больше усугубило разрыв с инокультурным окружением России и акцентировало необъективность самооценок «русского мира». При этом в диссертации подчеркивается, что «западничество» не воспринималось как «самоотрицание», скорее как «самодополнеиие», «самовозрастание» или как вынужденная необходимость: новое обретение собственной сущности в заимствованных культурно-цивилизационных формах рождало у российских правящих слоев ощущение «приобщенности» и «единства» с Европой.

Сложившаяся в петровскую эпоху семиотическая система, содержащая глубинные внутренние противоречия, могла существовать только за счет внешних скреп, функцию которых выполняли абсолютистские государственные институты и бюрократия.

В диссертации обращается внимание на специфику русской «чиновничьей культуры», отраженную в присущем ей лексиконе и доминантных лингвоментальных концептах. В этой связи подчеркивается, что в русской культуре петровского времени сосуществовали несколько конкурирующих и взаимно-дополнительных лексиконов, конвертация и

нормирование которых во многом осуществлялось согласно практике соответствующих государственных указов.

На основе анализа выделенных в диссертации лексиконов показано, что усвоение западной культуры в этот период русской истории было основано (в рамках патриархального, малообразованного русского общества) не на адаптации высших достижений западного мира, а на приспособлении к усредненным ценностям достаточно низкого, нарочито массового уровня. Лингвокультурный анализ показал, что в результате такой формы модернизации относительное «отставание» России от Запада не только не было преодолено, но усугубилось, что выразилось в наличии постоянных латентных противоречий, до конца не преодоленных до сих пор.

В таких условиях вектор отрицания может постоянно меняться, а его объекты, как и субъекты, трудно определяемы и почти непрогнозируемые.

Установившаяся в петровской России лингвоментальная реальность объективировалась через систему поведенческих и мотивационных стратегий, в основе которых базировались следующие доминантные концепты: идеократш, автократия, движение в будущее ценой прошлого и настоящего, цена преобразований за счет современности, отступничество, право на насилие, безурядица, власть, сила, вольномыслие, просвещение, народная польза, закон.

В диссертации отмечается, что данные концепты своеобразно преломились в постпетровскую эпоху, актуализировались в таком своеобразном явлении екатерининского «золотого века», как «дворянская культура» и «дворянская фронда».

На основе подробного анализа инокультурных текстов и текстов, саморепрезентирующих русское дворянство, диссертант приходит к выводу о том, что импульс петровских изменений в рамках лингвометнальной ситуации быстро сошел на нет: постпетровское время привело к реанимации традиционного патриархального семиозиса и к направлению вектора отрицания «вовне». Адаптация достижений западно-европейской культуры продолжала оставаться поверхностной, а липгвокультурные стратегии приобрели ярко выраженный и утрированно-охранительный характер, что способствовало развитию стагнационных процессов и соответствующего им официального лексикона.

В третьем параграфе «Процессы ннгилизации общественного сознания в России в пореформенный период» исследуются принципы изменения содержания и направленности процессов отрицания в русском культурном универсуме указанного времени. К эпилингвистическим факторам данного явления следует отнести:

• победу над войсками Наполеона в Отечественной войне 1812 года и означивание русского народа как «народа-победителя», «народа-богоносца», что резко повысило символический статус русского этноса и сказалось на его самосознании. Впервые субъектом исторических изменений объявлялся русский народ, традиционные «недостатки» которого были переосмыслены как его «достоинства»;

• массовое и непосредственное знакомство с культурой Европы в период с 1813 по 1815 гг. привело к широкому распространению либеральных идей и глубокому осознанию отсталости и «дикости» России;

• быстрое развитие конфликта между обществом и властью, который носил не столько социальную, сколько этнокультурную и даже языковую направленность;

• кризис православной веры; просвещенное русское общество прошло искушение католичеством и протестантизмом;

• кризис традиционной модели человека, развитие индивидуализирующих практик и моральных ценностей индивидуализма;

• конфликт «франкофилов» и «англофилов» как проблема выбора дальнейшего пути развития «русского мира»;

• дворянская фронда и проблема освобождения крестьян, новая теория народного духа и роли народа в истории;

• влияние Великой французской революции и процессы капитализации хозяйства;

• кризис абсолютизма.

Изменение социокультурной ситуации в 20-х годах XIX века отразилось в лингвокультурном контексте эпохи через доминирование совершенно новых концептов и связанных с ними семиотических полей.

Лингвокультурая экспликация декабристских текстов показала, что вектор отрицания, ярко в них выраженный и сознательно утрированный, был направлен на тотальное разрушение русской государственности и русской культурной традиции. Отрицаемое явно перевешивало позитивное, что делало негативистские ориентации декабристов особенно выраженными и элитарными. Анализ данного явления русской культуры показал, что именно с эпохи декабристов отрицание власти (независимо от ее природы и сущности) становится непременным атрибутом «русского мира», его скрытой стратегией самореформирования вплоть до саморазрушения. Именно декабристы стали означивать отрицание в контркультурных коннотациях. «Отрицание» в этом смысле приобретает структурные и сущностные черты, семантически приближающиеся к «разрушению».

Опыт отрицания, оставленный декабристами, был тесно сопряжен с романтическими ценностями и культурными стереотипами, что нашло свое наиболее полное и законченное выражение в литературных текстах и практиках указанного времени.

В диссертации подчеркивается, что «русский романтизм» имел свою выраженную специфику и в западном понимании романтизмом не был. Отрицание действительности предполагало здесь не уход от нее, а ее тотальное неприятие, разрушение и построение нового мира. Стратегия «до основанья, а затем...» обусловила возникновение русского нигилизма — самого беспощадного явления в русском культурном универсуме XIX — первой половины XX вв.

Лингвомецтальные экспликации модусов отрицания в русской культуре данного времени показывают, что нигилизм был закономерной реакцией на государственно-правительственную идеологию, зародившуюся в период николаевской России и утверждавшую превосходство православно-самодержавного «русского мира» над гибнущим либеральным Западом,

Противостояние охранительных и нигилистических установок составляло «культурный нерв» эпохи и отразилось в многочисленных текстах этого времени.

Лингвоментальный анализ показывает, что процессы отрицания, начиная с 60-х гг. XIX в., становятся все более последовательными, жесткими и непримиримыми. Их вектор устремляется вертикально вверх: наблюдается переозначивание субъекта и объекта отрицания.

Симптоматичным в этом плане является творчество П.Я.Чаадаева, в котором впервые в законченной и последовательной форме был обоснован «особый статус» русской культуры, ничего не давшей миру, но продемонстрировавшей, «как не надо делать».

Наличие данного дискурса связано, с нашей точки зрения, с закреплением разрушительных и саморазрушительных лингвоментальных установок, отражающихся в речевом сознании и в речевом поведении россиян и влияющих на их контркультурные ориентации.

Наблюдается и другая тенденция: трансформация модусов отрицания в рамках «русского мира» XIX — начала XX вв. тесно связана с компенсаторными стратегиями. В определенной мере в этом состояла трагедия русской культуры: отрицание становилось оппозицией правительству и официозу, а маргинальные и контркультурные практики объявлялись единственным достойным прибежищем для честных, думающих, талантливых «липших людей».

В исследуемый период модусы отрицания были связаны с маргинализацией лингвоментальных практик, что закреплялось в литературных текстах и через свое художественное оформление оказывало разрушающее воздействие на массовое сознание.

Расширение негативистского дискурса привело к быстрому распространению' ценностей протестной культуры как в центральных городах России, так и в провинции. Дашше процессы способствовали выравниванию и активизации протестных настроений в русском обществе и к унификации лингвоментальных установок соответствующего типа.

Трансформация модусов отрицания в русской культуре конца XIX -начала XX вв. обусловила тотальное неприятие этнонациональных оснований цивилизации и национальных традиций власти, то есть фактически способствовала самоотрицанию «русского мира». Включенная в качестве латентной установки в общественное сознание, данная экспликация модусов отрицания не могла не привести к организации соответствующего семиозиса, в рамках которого стали вырабатываться поведенческие и мотивационные стратегии строго определенного «разрушительного» типа. Таким образом, эволюция модусов отрицания в пореформенную эпоху,

связанная с динамикой инновационного развития русского общества, на пороге XIX - начала XX вв. трансформировалась в скрытую общекультурную нигилистическую установку, запускающую трудно контролируемый механизм саморазрушения «русского мира».

В третьей главе «Место и роль отрицания в русской культуре конца

XIX - XX вв.» прослеживается специфика трансформаций модусов отрицания в предреволюционную, революционную и постреволюционную эпохи.

В первом параграфе «Отрицание как контркультурный феномен: время «великих реформ» исследуются последствия развития тех негативистских тенденций, которые сложились в качестве доминантных в предшествующий период.

В диссертации отмечается, что эпилингвистическими факторами в данном случае выступали:

• военные поражения России, вызвавшие резкий подъем национального самосознания и утверждение ценностей «всеобщего»;

• растянутые во времени последствия «Александровских реформ», обусловившие лавину «непредсказуемых освобождений», когда «каждый освобождался, где и как он мог, и от чего ему было нужно»;2

• как результат - нарастание взаимного отчуждения и формирование устойчивых элементов транзитивности, трансформировавшихся, в конечном итоге, в стагнацию и репрессивную систему социальных отношений вертикального характера;

• сложная диалектика личного и общественного; приватная сфера вытеснила общественные интересы, что создавало чрезвычайно противоречивую обстановку, в которой существовали конкурирующие между собой картины мира; утратилась вера в силу и подлинность слова, доминантные ценности девальвировались, господствовали деструктивные настроения и установки;

• формирование новых приоритетов и целей социально-утопического характера, носителями которых была русская интеллигенция, вставшая в непримиримую оппозицию к власти и взявшая на себя функцию последовательного и жестокого отрицания всего, что от нее исходило;

• устойчивый кризис государственных институтов; секуляризация; деструкция культурной и социальной роли русской православной Церкви; девальвация православных ценностей «русского мира»;

• быстрое «просвещение» масс и их окончательный выход на арену русской истории.

В этих условиях отрицание означивается, в первую очередь, как социальная и культурная стратегия, нацеленная на революционное изменение общества. Принципиально новым стало то, что впервые негативистские настроения охватили все общество (а не отдельных

2 Михайловский Н.К. Литературная критика и воспоминания. М., 1995. С. 333.

индивидов, группы или страты) и не были связаны с реформационными целями преобразовательного характера. Отрицание окончательно утратило связь с коннотацией «улучшения». Быстрая дифференциация российского общества, его многоукладность и капитализация привели к кризису адаптивного потенциала массового сознания. В данном контексте постепенно менялось означивание нишлизма: он все чаще понимался как концепция, требовавшая быстрой и последовательной практической реализации. В диссертации делается вывод, что в предреволюционную, эпоху сложилась ситуация, когда социокультурный феномен отрицания выступил в единстве трех своих «ипостасей»: как совокупность настроений и установок, как теоретическая программа и как практически ориентированная технология разрушения. Изменился субъект отрицания — им стало все общество, объектом же полагалась, в первую очередь, государственно-политическая система России и все, что с ней исторически, политически и культурно было связано.

Данные изменения сразу отразились в лингвоментальных структурах. Частотный анализ показывает резкое увеличение интенсивности употребления негативистски-ориентированной терминологии в текстах самого различного характера.

Модусы отрицания впервые стали сопрягаться с пересмотром концепта русскость: на первый план вышли его социально-политические, а не культурно-исторические коннотации. С этим было связано новое означивание «своего», «чужого», «иного» и «чуждого». Весь правящий слой стал наделяться качествами «враждебного», «вражеского», «чужого», «иного», «чуждого», «нерусского». В семиотическом поле данного времени происходящие трансформации зафиксированы широким употреблением понятий «община», «мир», противостоящих понятиям «общество», «цивилизация», «государство».

Изменение вектора идентификации интеллигенции привело к быстрому формированию тотального противостояния в координатах «мы — они», что свидетельствовало о явном регрессе общественного массового сознания и его архаизации.

Образ «врага» в русской картине мира нашел законченное воплощение: его качествами стали наделяться все, кто имел хоть какое-то отношение к власти, политике, государству. Такое означивание выводило «власть» из семантического поля «наших» и ставило ее вне закона: нигилизм постепенно трансформировался в терроризм (70-е годы ХГХв.), что четко диагностируется благодаря лингвоментальным экспликациям.

Умозрительное самоотрицание общества, характерное для предшествующего периода, перешло в стадию практической реализации. Это сразу проявилось в языке: наблюдается четко выраженное доминирование глагольных форм, идет быстрое внедрение иноязычных терминов,' семантически связанных с революцией и насилием, тексты приобретают характер прокламаций, лингвоментальные экспликации модусов отрицания позволяют диагностировать быстрое нарастание негативистского пафоса:

«нигилизм» стал четко противопоставляться «царизму», «кровь» связывалась с «почвой», «жертва» перестала восприниматься как метафора. Нигилистические установки, обогащенные особым разрушительным потенциалом, привели к формированию совершенно новой стратсгсмы. Вместо концептов уход и исход утверждаются концепты - хождение, возвращение, экспроприация, возврат долгов.

Отрицание стало синонимом оправданной внутренней агрессии, идеи уничтожения. При этом агрессия, уничтожение, насилие имели и суицидальный вектор, рассматриваемый как последний «аргумент» в споре с российской действительностью.

Проведенный анализ показывает, что процедуры отрицания в конце XIX — начале XX вв. затронули все сферы российского общества (религию, право, мораль, искусство, политику, военное дело, повседневную культуру) и все его базовые ценности. Кроме того, общекультурный кризис совпал с кризисом того типа личности, который был характерен для «русского мира».

Исследование процедур и модусов отрицания в русской культуре периода «великих реформ» показало, что к началу XX века «русский мир» подошел без общенациональной модели своего будущего развития.

Во втором параграфе «Отрицание в контексте социолингво.ментальпой эмансипации россиян в революционную эпоху» через анализ языкового сознания и речевого поведения исследуются процессы трансформации модусов отрицания в революционный период российской истории.

В диссертации отмечается, что в революционную эпоху наблюдалось упрощение картины мира. Это повлекло за собой концентрацию вектора отрицания через жесткое определение его целевой направлешюсти и нормативное означивание. В работе развивается теория Ю.М.Лотмана о наличии двух типов культур, одна из которых позиционирует себя как «сумму прецедентов, употреблений, текстов», а другая — как систему норм и правил. «В первом случае правильно то, что существует, во втором — существует то, что правильно... В первом случае предписания имеют характер разрешений, во втором - запретов».3

Русскую культуру революционного и постреволюционного периодов можно отнести ко второму типу - «культуре запретов». В данном контексте отрицание эксплицируется именно как «запрет», приобретая значение «тоталитарной коннотации».

Через анализ лингвоментальных экспликаций модусов отрицания мы показываем, как в революционную эпоху проходило изменение в сознании людей критериев их восприятия и оценок действительности. Концептами, отражающими этот процесс, стали: новый путь, светлый путь, особый путь, равенство, братство, справедливость, свобода, отмщение, диктатура, оправданный террор, проклятое прошлое, родимые пятна капитализма,

3 ЛотманЮ.М. Труды по знаковым системам. Т.5.-Тарту, 1917.-С.148, 150.

права трудящихся, рабочая солидарность, отщепенство, фанатизм, насилие, ненависть, разрушение, право на возмездие, насилие ради будущего.

Исследование процессов трансформации модусов отрицания в революционную эпоху показывает, что процедуры отрицания сводились только к деструктивному содержанию, не имеющему положительных коннотаций и отсылки к прошлому. Отрицание отожествлялось с разрушением и тотальным воздаянием, понятым как оправданное насилие.

В это время продолжает доминировать теория «управляемого отрицания», а его субъектами остаются все слои населения. Все это привело к тому, что интеллигенция, народ, большевики, другие социальные группы страты и партии стали, в итоге, «взаимоотрицающими сущностями». С нашей точки зрения, именно данный факт обусловил особый драматизм революционной эпохи.

Отрицание стало означиваться как раскол «русского мира», причем, этот раскол позиционировался, в первую очередь, как взаимоотторжение между народом и культурным слоем русского общества. В результате, доминирующей стратегией русского социума стала стратегия эмансипации общественного сознания от культурных установлений, норм и ценностей, что привело к «отсутствию морали» и безжалостному отношению к жизни народных масс. Отрицанию впервые в таком масштабе подверглись витальные ценности «русского мира». Отрицалось само право русского народа на автономное существование при сохранении им исконной самобытности.

Революция породила новый тип человека — революционера-организатора и практика, для которого отрицание стало синонимом оправданного и целенаправленного разрушения. Модусы отрицания затронули политику и социальное управление, приобретя статус «государственного строительства». Отрицание начинает коннотироваться как оправданная классовыми интересами ненависть. При этом концепт ненависть позиционировался в качество базового принципа «новой цивилизации». В диссертации прослеживается, как данные установки воплощаются в текстах и речевой культуре эпохи , а также вскрываются механизмы их постоянного воспроизведения.

Анализ текстов данного времени показывает, что в семантическое поле отрицания стали включаться концепты: уклон, очищение, контроль, наказание, самоочищение, сплоченность, единственно верный путь и т.п.

Исследование лексикона, фразеологии и речевых характеристик данного времени позволяет сделать вывод о том, что отрицание все чаще приобретает выраженную антигуманную коннотацию, сопрягаясь с семантикой авторитаризма и диктатуры масс. Модусы отрицания начинают сопрягаться с «прожектерством и фантазерством», подвергаясь выраженным процедурам утопического соотнесения с глобальной перестройкой мира. Как социокультурный феномен отрицание начинает эксплицироваться в виде всеобщего мирового закона (закон отрицания отрицания), регулирующего и

социальную, и природную, шире - космическую - жизнь. Закон двойного отрицания трактовался в этот период как кодовый ключ, способный дать истинное знание о механизмах развития мира и его кардинальной трансформации. Поэтому политические проекты данного времени укоренялись в утопическом дискурсе и были похожи на вариант фантастических произведений (типа «Красной Звезды» А.А.Богданова).

Указанные установки были призваны ликвидировать дихотомии «русского мира», создав из него новую монолитную «цивилизацию единомышленников». Средством осуществления данной задачи была избрана политика переозначивания и переименования: формировался новый «пролетарский» язык эпохи, связанный с эмансипацией сознания масс, с освобождением от опыта прошлого, с формированием новых правил коммуникации, с иными ценностными иерархиями, соответствующими новому семиозису русской культуры.

В третьем параграфе «Отрицание как манипуляция: формирование нового семиотического пространства» проводится сопоставительный анализ механизмов трансформации модусов отрицания в постреволюционную эпоху и в период «перестройки».

Анализ трансформации модусов отрицания в указанные периоды показал, что внутренние отношения в российском обществе означивались с помощью концептов «противостояние» и «взаимное неприятие». Однако, если концепт «противостояние» семантически отражал борьбу старого и нового довольно абстрактно, то концепт «взаимное неприятие» пес семантику личностных установок по отношению к конкретным явлениям, институтам, людям и укоренялся в субкультурной дифференциации. Модусы отрицания в рамках исследуемых транзитивных периодов русской культуры имели общую субъективную основу, но быстро меняющуюся систему объектов, на которые было направлено негативистское неприятие. Кроме того, резко менялась векторная направленность процедур отрицания: от «внешнего» к «внутренному». Закономерной стала смена семаптико-символических акцептов, выстроенная по принципу контрарных означиваний: то, что наделялось положительной коннотацией, в процессе трансформации модусов отрицания переозпачивалось с противоположным знаком. Данная тенденция обрела универсальный характер, что способствовало быстрой девальвации ценностей предшествующего периода и складыванию амбивалентный системы ценностного самоопределения: значение норм, идеалов, целей, ценностей определялось в данные периоды ситуационно и было сопряжено с феноменом так называемого «размытого нормирования». Описанная ситуация закрепляла феномен транзитивности, резко снижая адаптивный потенциал культуры.

«Рассыпание» культурных порядков было сопряжено с особой стратегией позиционировании модусов отрицания в исследуемые периоды, что выражалось в следующем:

• культурные тексты данного времени содержали избыточную экспликацию ключевых концептов, описывающих референтную ситуацию;

• наблюдалось обязательное сопровождение доминантных концептов отрицательными оценочными номинациями, что сообщало им характер негативистских экспликаций и укореняло в системе другой концептуальной семантики, не обладающей свойствами новизны; '

• релевантность данной семантики заключалась в манифестации узнаваемых отрицательных оценок и коннотаций оппозиционного характера;

• прослеживалась редукция фактологической, конкретной семантики; интерпретационное означивание преобладало над фактом, а функции речевого воздействия — над информированием об истинном положении дел;

• объектом обсуждения служили не актуальные события, а само отрицание постоянных для российской действительности семантических конситуаций (темы коррупции, предательства, жизни первых лиц государства и т.п.): эти темы раскрывались путем намеренного контрастно-отрицательного соотношения высказывания с действительностью, наблюдалось сознательное насаждение и распространение эрзац-информации;

• процедуры отрицания тесно сопрягались с тактикой тотального осмеяния, сатир1гческого означивания, что сопровождалось широким распространением фольклорных форм негативизма (анекдоты, былички, слухи, афоризмы, бытовые максимы, частушки и т.п.), сопряженных с культурными стратегиями карнавализации; наблюдалось понижение статусов важнейших символов и культурных смыслов эпохи;

• негативистские обличения обретали форму прямых издевательств, оскорблений и уничижений («антиэтикет»), противостоять которым было фактически невозможно;

• складывалась особая поэтика, система приемов отрицательного означивания, связанная со специфическим оформлением передаваемой информации (т.н. «антиэстетика» и контрастивная полисемия): все типы культурных текстов содержали не только сообщения, но и латентные и аксиологические высказывания или их компоненты, способствующие нарастанию возмущения (как мотивированного, так и немотивированного).

Общая стратегия построения негативистского дискурса и в постреволюционную и в перестроечную эпохи была связана с имплицитной глобализацией конфликта с реальным или иллюзорным оппонентом, с позиционированием, исключающим поиск взаимопонимания или сближения концептуальных установок и жизненных миров. В условиях взаимного отрицания реальный или мнимый оппонент становился самостоятельным

объектом негативистской оценки, при этом интерпретация его действий и высказываний подменялась интерпретацией их формы, «внешнего рисунка», что лишало оппонента любой возможности адекватной защиты.

Общей коммуникативной особенностью культурных текстов постреволюционного времени и периода «перестройки» является не только преобладание интерпретации над информированием, но и наличие сходных способов манифестации семантического отрицания. Интенция автора комментировать уже известные события или общую референтную ситуацию подменяет собой интенцию информировать о новых событиях. Такая установка объективируется в псевдоинформационных жанрах, унаследованных из газетного узуса. При этом «своя» информация, «своя» интерпретация не самодостаточна и обязательно противопоставляется «чужой», превалирующей в официальных или официозных текстах. Любой тип сообщения в таких текстах содержал элементы вторичной интерпретации и строился в большей или меньшей мере как переименование. В результате, люди начинали не только «говорить на разных языках», но и слышать «разные языки», разные тезаурусы - налицо был процесс минимизации, контрастивной полисемии, закрепляющий выраженную социальную и культурную дифференциацию.

Лингвоментальный анализ показывает, что трансляция модусов отрицания в ■ анализируемые периоды осуществлялась путем «мультипликации» глагольных форм настоящего времени постоянного действия, что позволяло однократное действие представить как многократное, типичное. Наблюдалась также гиперболизация, выраженная номинативной подменой, усиливающей анафорические элементы высказываний («наши»).

Активизация модусов отрицания в постреволюциошшй период и перестроечную эпоху была сопряжена с тактикой словотворчества, когда узуальные и окказиональные новообразования создавались в целях конструирования автономного кода для отрицания деятельности оппонентов. При этом важную роль играли концепты, созданные на основе ключевых слов из «чужого», отрицаемого тезауруса.

Проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что обиходная речь (в отличие от политических дискурсивных практик указанного времени) не испытала сколько-нибудь заметного наплыва иноязычных слов. Тем не менее, увлечение иноязычной лексикой можно рассматривать как общее следствие «разорванности» русской культуры в эпоху транзитивности и как проявление кризиса общекультурного национального коммуникационного стереотипа. В коммуникативном поле реформируемого «русского мира» наблюдался процесс дистанционирования и взаимного отрицания социальных субъектов, что привело к выраженному нарушению установленной границы между «своим» и «чужим». Агрессивное, отрицающее ценность другого, речевое поведение начинает означиваться и восприниматься как инвективное, нарушающее принятые для дашюй ситуации и культурного контекста ролевые отношения.

Осуществленные в диссертации лингвоментальные экспликации модусов отрицания показали, что помимо указанных тенденций в исследуемые транзитивные периоды развития отечественной культуры наблюдается также процесс реанимации лексических историзмов, отброшенных, не принятых ранее.

Отсутствие четкой культурной ориентации в транзитивные периоды заставляет общество обращаться к прецедентам в русской истории, успешно преодолевшим эпохи тотальной деструкции и взаимоотрнцания культурных смыслов. Снятие идеологически обусловленных отрицательных оценок дореволюционного (или любого иного) этапа развития отечественной культуры способствует привлечению в узус лексических ресурсов, подвергшихся неоправданному вытеснению или нарочитой архаизации.

Таким образом, лексика пассивного фонда становится одной из составляющих нового лексикона, создающегося в постреволюционную эпоху и в период «перестройки» и стабилизирующего быструю трансформацию негативистских установок.

Привлечение понятий, относящихся к различным семиотическим полям и означивающих различный культурно-исторический опыт, создает особую эклектическую целостность переходных эпох, из которой с течением времени появляются новые структуры порядка, и выстраивается новый культурный семиозис, гасящий разрушительный потенциал процедур отрицания.

В заключении диссертации подводятся итоги исследования, излагаются выводы, кратко обобщаются его результаты.

Список значимых работ по теме диссертационного исследования:

Монографии

1.0льхова JI.H. Концепция совершенствования социокультурного образования. М.: Изд-во «МГИМО-Университет». - 2005г. — 192с. - 12,5 п.л.

2,Ольхова JI.H. Универсалия отрицания в картине русского мира. М.: Изд-во «МГИМО-Университет». - 2004г. -227с. - 14,5 п.л.

Учебники и учебные пособия З.Ольхова JI.H. Обновленная Россия. Изд-во С-Петсрбург — Москва: «Златоуст»- МГИМО (У), - 2006г. - 368с. - 22,4 п.л. Соавтор Пухаева JI.C. (авторский вклад 50%)

4,Ольхова JI.H. «Слово о русской фразеологии». М.: Изд-во МГИМО (У). - 1999. - 35с. - 2,1 п.л. Соавтор Буробин A.B. (авторский вклад - 50%)

5,Ольхова JI.H. «Слово о Пушкине». М.: МГИМО (У). - 1999. - 60с. -3,7 п.л. Соавтор Чичина М.О. (авторский вклад - 50%)

б.Ольхова JI.H. Как сказать «нет». Выражение отрицания в русском языке. С-Петербург: «Златоуст». - 2001. — 89с. - 5,6 п.л,

7,Ольхова JI.H. «Разговоры по душам». С-Петербург: «Златоуст». -2002. — 87с. — 5,5 п.л. Соавторы Жаркова Е.Х., Кутукова Н.В. (авторский вклад - 40%)

8.0льхова Л.Н. Творчество русских классиков в аспекте культурологии. М.: МГИМО (У). - 2004. - 145с. - 9 п.л. Соавтор Буробин A.B. (авторский вклад - 50%)

9,Ольхова Л.Н. «Слово не воробей...» Пособие по русской фразеологии для иностранных учащихся. М: МГИМО (У). - 2004.- 84с. - 5,1 п.л. Соавтор Буробин A.B. (авторский вклад -50%)

Статьи

Ю.Ольхова Л.Н. «Тет-а-тет». Диалоги на уроке русского языка // М.: «Русский язык за рубежом». - 2001. - K« 1. - С.61-73. - 0,8 п.л. Соавторы Жаркова Е.Х., Кутукова Н.В. (авторский вклад -35%)

11 .Ольхова Л.Н. Резервные возможности педагогического творчества в поликультурном образовательном пространстве // Вестник РУДН,- 2004 - № 1 (2) - С.10-20. - 0,7 п.л.

12-Ольхова Л.Н. О совершенствовании педагогического мастерства зарубежных учителей-русистов из славянских стран // Вестник МГАУ им. Горячкина. М.: ФГОУ ВПО МГАУ,- 2005г. - Вып. 2 (12) - С. 134-138 .-0,4п.л.

13.Ольхова Л.Н. Социокультурный аспект в системе современного образования // Вестник МГАУ им. Горячкина. М.: ФГОУВПО МГАУ. -2006.- Вып. 3 (13) - С. 166-171. - 0,5 п.л.

Н.Ольхова Л.Н. Об универсалии отрицания в концептосфере русского языка // Вестник РУДН,- 2003. № 1 - С.55-65. - 0,7 п.л.

15.Ольхова Л.Н. К вопросу об архетипе «отрицания» в русской культуре // Социальная политика и социология. М.: Изд-во: РГСУ. -2006г. - № 3 (31) - С.44-52. - 0,6 п.л.

16.Ольхова Л.Н. Универсальное и национальное в выражении отрицания (на материале русского и других славянских языков) // Теория и практика преподавания русского языка в вузе. М.: Изд-во МГИМО (У). -1999 - С.42-57. - 1 п.л.

17.0льхова Л.Н. От модели речевого общения к разговору по душам // Филологические науки. Сборник научных трудов. М.: Изд-во МГИМО (У). -2001. - № 67 (22) - С.119-130. - 0,8 п.л. Соавторы Жаркова Е.Х. Вклад 35%.

18.Ольхова Л.Н. Русский мир в контексте полилога славянских культур // «Россия и Запад: диалог культур». М.: Изд-во МГУ. - 2002. - С. 15-22. - 0,4 п.л.

19.Ольхова Л.Н. О концепте отрицания в русской картине мира // «С любовью к языку», Москва-Воронеж. - 2002. - С.163-166. - 0,3 п.л.

20.Ольхова Л.Н. Концепты картины русского мира как явление историко-языкового ряда эпохи // Филологические науки. Сборник научных трудов. М.: МГИМО (У). - 2003. - № 14 (29). - С.133-142. - 0,6 п.л.

21.Ольхова Л.Н. Концепт отрицания и мир человека // Теория и практика преподавания русского языка в вузе. М.: МГИМО (У). - 2003. - С. 10-11.-0,2 п.л.

22.0льхова Л.Н. О специфике концепта отрицания в картине мира русского языка. Филологические науки. Сборник научных трудов М.: МГИМО (У). - 2003. № 15 (30). - С.76-81. - 0,5 п.л.

23.0льхова Л.Н. Билингвизм: новые аспекты старой проблемы // Филологические науки. Сборник научных трудов. М.: МГИМО (У). - 2005. -№ 19 (34). - С.87-102,- 1 п.л.

24.0льхова Л.Н. Концепт отрицания как ментально-речевое явление жизни России // Языки в аспекте лингвострановедения. М.: МГИМО (У). -2004. - С.39-50. - 0,7 п.л.

25.0льхова Л.Н. Концептуальные системы в контексте проблем менталитета // Теория и практика преподавания русского языка в вузе. М.; МГИМО (У). - 2005.-С.120-129.- 0,6 п.л.

2б.Ольхова Л.Н. К вопросу о языковой педагогике в современном общеобразовательном пространстве // Филолопгческие науки. Сборник научных трудов. М.: МГИМО (У). - 2005.- № 21 (36) - С.152-161. - 0,6 п.л.

27.0льхова Л.Н. Лингводидактическая концепция построения субтеста ЧТЕНИЕ модуля «Международные отношения» //Филологические науки. Сборник научных'трудов М.: МГИМО (У). - 2002,-№10(25).-С.195-214. -1,3 п.л. Соавтор Жаркова Е.Х. (авторский вклад - 50%)

28.0льхова Л.Н. К вопросу об универсальной категории отрицания в русской картине мира // Филологические науки. Сборник научных трудов. М.: МГИМО (У). - 2003. - № 16 (31) - С.62-77. - 1 п.л.

29.0льхова Л.Н. Освоение кода нового (родственного) языка на фоне общности культурно-социального опыта. // Русский язык на рубеже тысячелетий. С.-Петербург: Изд-во СПбГУ. - 2001г.- С.222-227 - 0,4 п.л.

Подл, к печ. 29.05.2006 Объем 2.5 п.л. Заказ №. 128 Тир 100 экз.

Типография МПГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора культурологии Ольхова, Людмила Николаевна

Введение.

I Глава. Категория отрицания и смена культурных парадигм.

§ 1. Семиозис негативизма в эпоху транзитивности.

§ 2. Динамика лингвокультурных установок: от частичного неприятия до контркультурной оппозиции

§ 3. Факторы трансформации «негативистского тезауруса».

II Глава. Социокультурная обусловленность семиозиса отрицания в русском культурном универсуме.

§ 1. Становление процедур отрицания в русской культуре допетровского времени

§ 2. Социокультурные особенности «негативистского тезауруса» русской культуры петровской эпохи.

§ 3. Процессы нигилизации общественного сознания в России в пореформенный период.

III Глава. Место и роль отрицания в русской культуре конца XIXначала XX вв.

§ 1. Отрицание как контркультурный феномен: время «великих реформ»

§ 2. Отрицание в контексте социолингвокультурной эмансипации россиян в революционную эпоху.

§ 3. Отрицание как манипуляция: формирование нового семиотического пространства.

Введение диссертации2006 год, автореферат по культурологии, Ольхова, Людмила Николаевна

Современная социокультурная ситуация в России характеризуется нарастанием глобализационных и модернизационных воздействий, которые обусловили развитие транзитивных состояний и кризис идентичности.

Российская цивилизация неоднократно проходила этапы модернизаций, и каждый раз речь шла о выборе нового пути и о переоценке традиций. В данном контексте особое значение имели процедуры отрицания, способы и формы их манифистирования в культуре и языке.

На протяжении всего периода развития русской лингвокультуры категория «отрицание» и связанные с ней ментально-речевые и социокультурные особенности оказывали существенное влияние на характер мотивационных и поведенческих стереотипов россиян и формы их объективаций. Однако до сих пор последствия модернизационных процессов, рассмотренные со стороны «негационного означивания» (термин А.Флабе), закрепленноые и выраженные в языке, почти не исследованы. Это потребовало обращения к разностороннему анализу лингвоментальной экспликации категории «отрицание» в русской культуре на переломных этапах ее существования.

Изучение русской культуры в состоянии транзитивности ставит во главу угла вопросы сохранения и функционирования национального языкового сознания. Значимость проблем, связанных с исследованием структуры, способов и механизмов лингвоментальных объективаций национально-этнических архетипов (в том числе и архетипов отрицания), обусловлена, прежде всего тем, что специфика национальных культур и национальные интересы не могут не учитываться сегодня при решении любого вопроса, стоящего перед современным обществом. Экспликация категории «отрицание» позволяет проследить обратное влияние речевых стереотипов на культурозначимые реакции и поведенческие акты россиян и построить прогностические модели социокультурных стратегий в контексте современного культурного универсума России.

В условиях поликультурного пространства быстро меняющегося мира Россия участвует в процессах интенсивной интернационализации и интеграции различных аспектов жизнедеятельности стран - членов мирового сообщества.

По мнению академика Д.С.Лихачева, место русской культуры определяется ее многообразнейшими связями с культурами многих других народов Запада и Востока. Россия во все времена служила и служит гигантским «мостом» между народами. В этих условиях важно определить статус русского языка и его роль в создании позитивного имиджа России: происходящие в стране трансформации могут стать основой для формирования ценностно-позитивного отношения русских к самим себе, своей истории к миру, а также и мира к России, что должно найти непосредственное выражение в слове как специфическом факторе социокультурного кодирования и способе передачи информации.

Исследование механизмов трансформации модусов отрицания в русской культуре в данном случае может рассматриваться как метод «самонаблюдения» и «самопрезентации» российского культурного семиозиса и его субъектов -носителей: анализ правил построения негационных текстов позволил более глубоко и разносторонне изучить интенции и поведение участников дискурса.

Указанный ракурс исследования русской культуры в кризисные (переходные) моменты ее бытия дает возможность на совершенно новом уровне прояснить сложные и глубинные явления, касающиеся речевой практики, культурных и языковых стереотипов, и, в конечном счете, - стереотипов мышления, характерных для определенной эпохи, для той или иной субкультурной группы или социальной страты.

Несмотря на относительную стабильность и неизменность национального культурного кода (что доказано исследователями данной проблемы) в эпохи глубоких и быстрых трансформаций необходимо укрепление идентичности человека и общества. Одно из проявлений кризиса идентичности заключается в неспособности среднего индивида выйти за рамки навязываемых ему форм восприятия реальности. Язык при этом рассматривается не просто как носитель смысла и значения, но и как социальное пространство действия и воздействия, попав в которое, человек утрачивает свободу. В этих условиях возрастает роль семиотических экспликаций, которые могут указать возможный выход из кризиса, осуществить функцию развенчания стереотипов и косных схем, определить возможные и допустимые границы выбора и механизмы преодоления социальной, психологической и культурной инерции.

Современные модернизационные воздействия привели к тому, что многие тексты культуры, еще недавно относящиеся к безусловным ценностям, к «золотой традиции», нуждаются сегодня в комментариях с учетом позиций, намерений и образа мыслей участников дискурса. Такие исследования, обращенные в прошлое, всегда представляют собой реконструкцию. Экспликации модусов отрицания в данном случае дают в руки специалистов важный метод исследования межкультурных переводов (как в синхронном, так и в диахронном планах), повышая степень достоверности анализа языковой, культурной и поведенческой стереотипии, характерной для русской цивилизации.

Актуальность темы исследования. Изучение русской культуры через экспликацию модусов отрицания позволяет проследить, как язык, даже если его используют в виде «орудия негации», вырабатывает защитные механизмы, охраняющие его пользователей и характеризующие их языковую (а, следовательно, и культурную) компетентность. Поэтому актуальность данной работы связана также с необходимостью поиска действенных способов приобщения к тем достижениям и текстам культуры, без которых немыслим процесс формирования личности и ее духовных ценностей. Это приобщение сопряжено с необходимостью оградить поколение, выросшее в состоянии транзитивности, от ошибочного высокомерно-снисходительного отношения к ценностям отечественной культуры далекого прошлого как якобы утратившим свою актуальность и значимость для воспринимающего их современного сознания. Речь в данном случае идет о мере, степени, цене и последствиях процедур отрицания.

Наконец, актуальность темы диссертации обусловлена методологическим кризисом внутри отечественных гуманитарных наук и особой важностью межпредметных подходов к исследованию культурных и социальных феноменов.

В эпоху быстрой смены научных парадигм, исчезновения границ между изначально не связанными областями знаний, перехода от экстенсивного осмысления мира к его интенсивному изучению, сознательный отход от поверхностно наблюдаемых явлений в сторону исследования скрытых механизмов, лежащих в их основе, приносит значимые результаты. Сегодня понимание, осознание проблемы играет более важную роль, чем просто знание о ней, что стимулирует появление системных исследований взаимодействия по линии: язык - культура - социум - личность.

Изменение эпистемы конца XX века выдвинуло в центр интереса гуманитарных наук феномен текста и его возможные интерпретации. Под текстом сегодня понимаются любые знаковые системы, способные быть носителями смысловой информации и имеющие языковую природу. Понимание смысла текста, его «прочтение» и оценка требует разработки общей теории интерпретации, в чем существенную помощь может оказать языкознание, семиотика.

Исходной посылкой семиотики является тот факт, что любые культурные феномены неизбежно закреплены в знаках и представляют собой знаковые механизмы, что значение можно и нужно эксплицировать и рационально объяснить. Экспликация принципов семиотической интерпретации, ориентирующей ее на эффективное использование в науке и практике не только с точки зрения истины, но и с точки зрения ценностных критериев, представляется весьма актуальной. Развитие семиотического подхода как специфического социокультурного образования, нацеленного на понимание природы и способов функционирования разнообразных механизмов культуры, организующих и перекомбинирующих человеческий опыт, дает возможность вписать его в контекст современного научного познания и выработать соответствующие ему нормы, требования, понятийный аппарат.

Степень теоретической разработанности проблемы. Проблема семантических экспликаций культурозначимых понятий в контексте той или иной национальной культурной традиции сложна, многоаспектна и плохо изучена.

Ее исследование осуществляется в рамках нескольких предметных областей социогуманитарного знания, что обусловливает наличие целого спектра подходов и теоретико-методологических позиций.

Изучение категории отрицания в логико-гносеологическом дискусе лучше всего проведено в рамках философского анализа А.Б. Авериным, Б.С.Болотовой, К.С.Кезлиным, П.П.Колотовым, А.М.Кареевой,

B.А.Лекторским, А.Л.Никифоровым, А.С.Саровым, Н.М.Самарским,

C.А.Спеловой, Ю.И.Семеновым, В.С.Швыревым, Л.А.Яшуниным. Здесь «отрицание» выступает как философская универсалия, отражающая диалектический характер процесса познания и воплощающая результаты процедур рационализации и абстрагирования. Как философская категория «отрицание» сопрягается с проблемой истины (работы Д.В.Зайцева, П.А.Подроги, Л.С.Погорина, Л.Я.Яшука и др.), а в рамках различных логик (символической, неклассической, многозначной, паранепротиворечивой и т.п.) отрицание исследуется в сопряжении с процедурами формализации и атрибуции его различных свойств (работы Н.Белнапа, Н.Безье, А.Т.Ишмуратова, А.С.Карпенко, М.Карапанда, Н.К.Коста, Л.Ламбрюна, Г.Преста, В.М.Попова, Л.И.Розоноэра, Т.Стила, М.Сортра, М.Смандорга, О.Янсонса и др.).

Признание обусловленности содержания категории «отрицание» процессом познания мира и его вербальной кодификацией обоснованно в трудах Н.Д.Арутюновой, А.И.Бахарева, В.Н.Бондаренко, И.Н.Бродского, А.Т.Кривоносова, Л.А.Микешиной, В.З.Панфилова.

Причем языковое и логическое отрицание, при учете их связанности, рассматриваются как разные сущности (Ю.С.Степанов, В.Н.Бондаренко). Принципиальное отличие языкового отрицания от формально-логического видится исследователям в том, что в формальной логике каждое суждение имеет не только определенное содержание, но и определенную форму (В.Н.Бондаренко, И.Н.Бродский), в то время как в естественном языке отрицание связано с произвольными высказываниями, находящимися в некотором «универсуме рассмотрения» (термин А.Бергсона), где им соответствует множество ситуаций («возможных миров»), и где само отрицание может быть истинно. В данном случае категория и модусы отрицания связываются с антропоцентричностью языка, с языковой картиной мира и изучаются в контексте культурантропологических исследований (работы К.Леви-Строса, Б.Малиновского, М.Мид, Дж.Мида, К.Клакхона, К.Лоренца, С.Пинкера, П.Дэнниса, А.Альтбаума, С.Седера, П.Булье и др.).

С другой стороны, развитие антропологического поворота в современном гуманитарном знании позволило рассмотреть отрицание и его модусы в контексте таких значимых для развития культурологических наук второй половины XX века направлений, как «история ментальностей» и «историческая антропология». Здесь следует назвать труды Ф.Арьеса, Ю.Л.Бессмертного, М.Блока, П.Брауна, А.Я.Гуревича, Ж.Демомо, Ж.Ле Гоффа, Р.Мандру, Г.Маршала, Ж.Ревеля, Л.Февра, Ж.К.Шмита.

Роль модусов отрицания в культуре повседневности анализируется в работах К.Гинзбурга, Э.Гренди, Л.Грандоля, А.Людтке, Х.Медвига, Д.Сэбьянда, С.Черутти, У.Чайза.

Процедуры и модусы отрицания применительно к проблемам инноваций и переозначивания традиций исследуются К.Клейном, Д.Леви, П.Нором, Дж.Уинтером, Л.Уайтом, Л.Уэтби, Д.Уорресом, М.Хальбваксом, Р.Шоттом, В.Штрамом.

Диалектика различных форм отрицания в контексте сопряжения языковой и культурной картин мира рассматриваются в трудах Ф.Ф.Буслаева, В.В.Розанова, Н.С.Трубецкоого, Ф.Ф.Фортунатова, И.А.Бодуэна де Куртенэ,

A.М.Пешковского, О.Есперсена, Ш.Балли, Ф. де Соссюра, Г.Гийома, Н.Хомского, А.Бергсона, Ж.Деррида, Ж.-Ф.Лиотара, М.Фуко, Б.М.Гаспарова,

B.В.Иванова, М.М.Бахтина, У.Вайнраха, А.М.Пятигорского, А.Вежбицкой, А.Н.Караулова, В.В.Колесова, С.Г.Тер-Минасовой и др.

Специфика отражения русской ментальности, культурной картины мира россиян в структурах языка глубоко и разносторонне изучена Ю.М.Лотманом, Д.С.Лихачевым, В.Г.Костомаровым, Б.А.Успенским, А.А.Потебней,

A.И.Афанасьевым, Ф.Ф.Буслаевым, С.С.Аверинцевым, А.М.Панченко,

B.З.Панфиловым, В.Я.Проппом, Г.М.Прохоровым, С.Рахимовым, Ю.Н.Селезневым, В.Н.Топоровым, В.В.Бычковым.

Различные стороны национального характера и формы его семиосоциопсихологических проявлений помимо уже указанных специалистов анализировали Ю.В.Арутюнян, А.С.Ахиезер, А.О.Боронаев, Ю.В.Бромлей, Л.Н.Дробижева, М.Э.Каган, И.С.Кон, П.И.Кушнер, С.В.Лурье, В.В.Мавродин, Б.Ф.Поршнев, С.П.Токарев, А.Я.Флиер, И.Г.Яковенко и др.

Собственно лингвистическая парадигма, лежащая в основании экспликации модусов отрицания в русской культуре, сегодня претерпевает существенные изменения за счет быстрого развития таких направлений, как психолингвистика, когнитивная лингвистика, сициолингвистика, лингвокультурология.

Как языковая категория «отрицание» в настоящее время проанализировано и описано достаточно полно (А.И.Бахарев, В.Н.Бондаренко, К.В.Габучан, В.Ф.Иванова, В.Н.Зенчук, Л.М.Зенчик, М.Л.Кусова, Л.Г.Лазуткина, Н.А.Лобанова, И.Г.Милославский, О.В.Озаровский, Н.Г.Озерова, М.Н.Орлова, В.З.Панфилов, К.В.Саматова, В.А.Трофимов, и др.)

Это позволяет более широко взглянуть на ранее определенную исследователями роль отрицания, объединив гносеологический и номинативный аспекты: «Отрицание реально существует как отношение несовместимости и как момент развития объектов реального мира. Эта реальность отрицания и отражается в языке» (Миллер). В данном контексге исследования отрицания обращены, прежде всего, к вершине в иерархии индикаторов отрицания - не, нет, что определяется частотностью данных единиц и примитивностью их семантики. Доминирующие схемы изучения отрицания в языке: психологическая, прагматическая, а также такие, которые трактуют отрицание как «выражение объективной разъединенности», как «выражение отсутствия объективной связи», как «вид предикативности» и т.п. (В.Н. Бондаренко, В.Ф. Новодранова, В.З.Панфилов). Выделяются также два основных направления в изучении языкового отрицания: динамический и статический (М.Л. Кусова, Е.В. Падучева, В.Н. Шведова, А.Т. Кривоносов и др.).

Некоторые специалисты трактуют модусы отрицания как социолингвистическое явление (Ю.Д.Апресян, В.Н.Бондаренко, В.З. Панфилов и др.), когда отрицательные единицы тяготеют к номинации социальных феноменов. К таким феноменам принято относить социально значимые правила и нормы, социально значимый статус и межличностные отношения, признаки, характеризующие человека и его поведение в обществе.

В современных социолингвистических исследованиях модусы отрицания связываются с антропоцентричностью языка и его нормативностью (Н.И.Безлепкин, Д.Болинджер, Х.Вайнрих, Р.Блакар, Дж.Лакофф, Р.Фишер, Х.Перельман, Р.Абельсон, С.Норсмит, А.М.Камчатнов, Л.Найдич, Ю.И.Сватко, П.Серио, Т.де Мауро, В.В.Красных и др.).

Психолингвистические исследования экспликации модусов категории отрицания сопряжены с изучением глубинных языковых структур и процессов, которые могут объяснить существующие закономерности наблюдаемого поведения (Г.Аллпорт, Г.Бертлетт, Т.Бивер, А.Блюменталь, Т.Кертман, Дж.Грин, Д.Слобин и др.). В данном контексте категория «отрицание» и ее модификации трактуются как «психоглоссы» - единицы языкового сознания, обладающие высокой устойчивостью к вариациям, стабильностью во времени и связанные с когнитивной и вербальной сферами.

В рамках лингвокультурологии «психоглоссы» рассматриваются в тесном сопряжении с уточнением вопроса об их национальной сущности и роли в процессе межкультурных коммуникаций (В.Н.Абызова, Е.П.Акимова,

A.Г.Алейников, Ю.Д.Апресян, В.Б.Апухтин, В.Н.Базылев, В.В.Красных,

B.С.Библер, И.Е.Бобрышева, Г.И.Брутян, А.Бронн, С.Берштадт, А.Вежбицка, В.А.Маслова, И.А.Мельчук, К.Менг, Т.В.Писанова, В.И.Постовалова и др.). В данном контексте проблематика лингвокультурологии напрямую связана с определением статуса ментально-речевых универсалий и модусов в картине русского культурного мира. Здесь отрицание рассматривается через сопряжение с другими категориями (например, с категориями модальности и предикативности), со спецификой проявления его модусов в коммуникативном процессе, с определением концептуального содержания, со взаимодействием ментально-речевого «явления отрицания» и прагматических факторов (А.Брендт, С.Бурествер, Г.Галлоп, В.Врон, Г.Драган, С.Юншмидт и др.).

В целом, исследования последних лет, посвященные экспликации модусов отрицания как лингвокультурологи ческой проблемы, вносят принципиальные уточнения в вопрос об их национальной сущности. Данные лингвоментальные структуры соотносятся с логическими категориями, с внеязыковой действительностью и в то же время имеют собственные, отличительные признаки. Как показали исследования семантики модусов «отрицательных» языковых единиц, отрицание не операционный, не формальный признак, это не только компонент значения слов, фрагмент семантики предложений и текстов, но и способ номинации (кодирования) определенных явлений действительности.

Отмечая достаточно высокий уровень разработанности различных аспектов исследования процедур отрицания, следует констатировать, что, несмотря на наличие многочисленных работ по проблемам манифестации отрицания в языке и культуре, немало вопросов как общего, так и частного характера, продолжают до настоящего времени оставаться дискуссионными, недостаточно проясненными.

До сих пор отсутствуют работы, где обосновывались бы культурологические представления о модусах отрицания и их трансформации как полифункциональном явлении в структуре социальной коммуникации.

Комплексный подход к анализу модусов отрицания предполагает изучение отражения в языке ряда антитез, манифестирующих оппозиции в структуре конкретных культур. Вследствие того, что такие логико-семантические противоречия могут быть разрешимыми и неразрешимыми, локальными и глобальными, в разных культурах они могут проявлять себя по-разному, иметь различную степень актуальности. Кроме того, практически не изучено обратное влияние процедур отрицания на динамику лингвокультурных феноменов российской цивилизации.

Данная диссертация - одна из первых попыток восполнения указанных пробелов. Анализ процесса интерференции различных лингвистических систем, взаимокорреляции понятий, категорий, способов мышления могут привнести качественно новые моменты в раскрытие сущности русской культуры, взятой в ее исторической динамике.

Объектом диссертационного исследования является русская культура в состоянии транзитивных переходов, когда на первый план выходят проблемы лингвокультурной идентичности, смены дискурсивных практик и риторических моделей.

Предмет исследования экспликация трансформации модусов отрицания в русской культуре, через и посредством которой объективируются диалектические изменения в социолингвокультурной ситуации транзитивного типа.

Целью исследования является культурологическая экспликация процессов трансформации модусов отрицания в русской культуре, рассмотренной через атрибуцию ее транзитивных состояний.

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач: - раскрыть перспективы и научно-теоретический потенциал лингво-культурологического исследования русской цивилизации как комплекса интердисциплинарных процедур культурологического, исторического, философского, семиотического характера;

- выявить онтогносеологический статус модусов отрицания и результативность их использования в историко-культурологических экспликациях феномена русской этничности;

- раскрыть роль процедур отрицания в процессе формирования и развития русской этнической дискурсивности и проследить обратное влияние эпилингвистических факторов на интерпретацию модусов отрицания в русской культуре в период ее транзитивных состояний;

- выявить и проанализировать закономерности, механизмы и формы объективации и манифестации модусов отрицания в русской культуре на уровне речеповеденческих, ментальных и ценностно-установочных структур;

- через исследование модусов отрицания проследить изменение характера соотношения языка, мышления, знания и понимания в русском культурном семиозисе и выявить динамику векторов отрицания в пространстве внешних и внутренних репрезентаций русской культуры;

- установить факторы, обеспечивающие актуализацию модусов отрицания в определенном режиме и содержательной полноте и влияющие на специфику закрепления категории «отрицание» в речевом сознании, речеповеденческой и речемыслительной практиках субъектов русской культуры на различных исторических этапах ее развития.

Методологические и теоретические основания исследования. Анализ проблематики диссертации осуществляется на основе современных культурологических, лингвосемиотических, социально-психологических, когнитивных, психолого-антропологических и историко-культурологических представлений о закономерностях и особенностях объективации ментальных феноменов в структурах языка, в семиосоциопсихологических и социокультурных контекстах определенного типа.

При написании работы совмещались исторический и логический подходы, принципы системности и конкретности, метод мыслительных реконструкций с конкретно-историческим анализом.

Широко использовались сравнительно-исторический, историкогенетический, историко-типологический, структурно-функциональный подходы. Особое значение имели также основные положения герменевтического, феноменологического и кросс-культурного анализов.

В работе учтены положения лингвистической философии, современные культурологические и философские подходы к проблемам языка и мышления, наиболее важные положения теории ментальностей и теории познания в целом.

В исследовании учтены современные данные социолингвистики, психосемантики, а также результаты изучения процедур оформления смысла в различных лингвокультурных контекстах. При этом учтены и новейшие тенденции в изучении языка, который начинает рассматриваться как культурный код нации. Его исторические трансформации изучаются в диссертации в контексте эпилингвистической обусловленности, что позволило эксплицировать модусы отрицания на основании лингвоментальных (семиосоциопсихологических) коммуникативных моделей.

Особое значение для анализа выделенной в диссертации проблематики имели теоретические концепции К.О.Апеля, М.М.Бахтина, А.А.Брудного, Л.С.Выготского, У.Вайнраха, В.Г.Гака, Т.М.Дридзе, Ю.Н.Караулова, В.В.Колесова, Е.С.Кубряковой, А.Р.Лурии, П.Мюльхауслера, В.Ю.Розенцвейга, А.В.Смирнова, В.В.Сафоновой, П.В.Сысоева, С.Г.Тер-Минасовой, Ю.Н.Шведовой, Д.Н.Шмелева, Н.Хомского, Е.С.Яковлева.

Научная новизна исследования определяется развитием и последовательным применением лингвокультурологического подхода к анализу транзитивных состояний русской культуры, когда модусы отрицания приобретают доминантно-приоритетное значение.

Использование указанного подхода позволило получить следующие результаты:

1. Впервые транзитивные состояния русской культуры рассмотрены через и посредством лингвокультурологической экспликации трансформаций модусов отрицания.

Категория «отрицание» позиционируется как сложное семиосоциопсихологическое и социокультурное явление, историческая динамика модусов которого дала возможность выявить закономерности формирования русского этнического дискурса и эпилингвистические факторы, непосредственно и опосредованно влияющие на данный процесс. Под модусами отрицания понимается мера, образ, способ отрицания доминантных ценностей русской культуры; качество отрицания, присущее русской культуре лишь в некоторых (в данном случае - переходных) состояниях.

2. Семиосоциопсихологическая доминанта в трактовке модусов отрицания позволила проследить диалектику внешних и внутренних репезентаций процедур негации с учетом их влияния на формирование, трансформацию и объективацию речеповеденческих, метальных и ценностно-установочных стратегий субъектов русской культуры на разных этапах ее исторического существования.

3. Через обоснование онтогносеологического, социокультурного, коммуникативного статусов модусов отрицания впервые системно и разносторонне раскрыты герменевтический и семиокультурологи-ческий аспекты процедур негации в русской культуре в эпохи транзитивности.

Данный подход дал возможность выявить специфику разноуровневой интерпретации модусов отрицания на языке стереотипов этнической дискурсивности и показать их роль в формировании политико-идеологических конструктов определенного характера.

4. Рассмотрение модусов отрицания как своеобразной конденсированной программы русской культуры позволило установить логику развития русского культурного семиозиса и этнической дискурсивности, выявить и атрибутировать те способы, посредством которых данная культура воспринимает, организует и преобразует мир.

Лингвотекстологическое исследование историко-культурных доминант модусов отрицания способствовало выработке современной модели познания столь значимого явления, как картина русского мира. При этом экспликация модусов отрицания сводится к обоснованию системы концептуальных моделей, отображающих историко-генетические особенности эволюции данного феномена в русской культуре. Логика связей между семантическими полями структур лингвокультурных категорий отображает связи значимых историко-культурных периодов в жизни России. В результате оказалось возможным проследить историко-типологическую эволюцию процедур негации в жизни России с момента зарождения ее цивилизационных основ до завершения и смены цивилизационного цикла - в начале нового тысячелетия. Социодинамика и цикличность развития модусов отрицания в аспекте российской лингвокультуры проявляется в форме ментальных репрезентаций, трансформирующих и саму систему, и представления о ней. Однако ядерный семантический компонент модусов отрицания остается неизменным и транслируется от поколения к поколению.

5. Стратегия сближения культурологической, семиотической и герменевтической парадигм, осуществленная в диссертации и содействующая процессу интеграции различных семиотических теорий и практик на основе общего теоретического фундамента, позволила выявить особенности влияния модернизационных, глобализационных, информационных процессов на изменение места, роли и статуса модусов отрицания в семиокультурных контекстах русской цивилизации. При этом динамические трансформации социокультурной специфики модусов отрицания как цивилизационно значимого, ментально-речевого феномена, отраженного в картине русского мира, личностном семантическом пространстве человека и речеповеденческих модулях субъектов русской культуры, впервые рассматриваются в контексте историко-культурной ретроспективы с целью моделирования и активизации ценностно-позитивных ментальных репрезентаций в жизнедеятельности современного российского общества.

Основные положения, выносимые на защиту

1. В лингвокультурологическом дискурсе категория «отрицание» может быть понята чрезвычайно широко: как комплекс семантико-символических, речементальных и речеповеденческих установок и практик, нацеленных, с одной стороны, на сохранение базовых структур традиционной идентичности (отрицание как отторжение чужого и чуждого), а с другой стороны, - на переоценку стереотипных ценностей и выбор нового пути или направления развития (отрицание как инновация).

Данный подход позволяет выявить динамику модусов отрицания в пространстве внутренней и внешней репрезентаций культуры и внутренней формы языка, что дает возможность трактовать отрицание как особую концептуальную единицу, отражающую социально-исторический процесс познания российской действительности и саморефлексию русской культуры. Кроме того, через и посредством манифестации модусов отрицания в языке диагностируются личностные смыслы субъектов русской культуры на различных этапах ее исторического бытия.

2. Актуализация содержательно-концептуальной стороны отрицания связана с переозначиванием историко-культурного опыта русского этноса, с переоценкой национального наследия, ценностных приоритетов и корректировкой адаптивно-адаптирующего потенциала культурной картины мира. Данные процессы могут быть понятны «через посредство ключевых слов», к которым с полным правом следует отнести «отрицание» и его синонимическое поле. Указанная закономерность позволяет обосновать применение модусов отрицания в рамках теории элементарных смыслов на примере квантитативного анализа тезауруса русского языка. Язык воплощает и национальный характер, и национальную идею, и национальные идеалы, которые в законченном виде могут быть представлены в традиционных символах определенной культуры. Поэтому способы, формы и механизмы манифестации отрицания в русской культуре служат определенными «маркерами», посредством которых можно диагностировать состояние русского общества и выявить доминантные (на тот или иной отрезок времени) и наиболее острые для него проблемы.

3. Категория «отрицание» рассматривается в тесном сопряжении с такими понятиями, как «культурный вызов», «культурный выбор», «негативизм», разрушение», «насилие», «революция» и т.п. При этом семантическое поле данной категории меняется в зависимости от эпилингвистических факторов и отражает характер социокультурных состояний: стабильность, развитие, стагнация, переходность, кризис. Эпилингвистические факторы обусловливают формы и особенности актуализации, манифестирования и позиционирования модусов отрицания, их существование в лингвосоциокультурных контекстах в определенном режиме и содержательной полноте.

К эпилингвистическим факторам можно отнести изменяющуюся социальную реальность, изменения ценностных установок в культуре, трансформации окружающей среды, человека, общества, мира.

Рассмотрение содержательных, контекстологических, концептуальных, функциональных, коммуникативных, прагматических, праксеологических сторон процедуры отрицания в рамках семиозиса русской кульутры позволило прояснить роль модусов отрицания в смене (целевой и нецелевой; планируемой и спонтанной) систем и комплексов культурных репрезентаций.

4. Культурная составляющая отрицания в аспекте ментальной реальности русской языковой личности отражает и языковое сознание лингвокультурного сообщества, т.е. коллективное языковое сознание. Если говорить о доминантах русского языкового сознания, то следует учитывать, что отраженные в языке и вербальном поведении эпилингвистические знания (культура сообщества, включающая его ценностные установки) определяют «корпус феноменов», которые в этом сообществе получают статус прецедентных и манифестируют основные интенции, восходящие к «большой традиции» в русской культуре и проявляющиеся в национальной ментальное™. В данном случае речь идет о концептуальных схемах в контексте проблем менталитета. Поэтому явление социокультурной негации анализируется на материале лингвоментальных коммуникативных моделей. Данные модели связаны с категорией действительности, моделированием концептуального пространства, функционированием концептуальных систем в контексте речеповеденческих модулей.

5. Смена культурных репрезентаций и лингвоментальных коммуникативных моделей наиболее ярко проявляется в транзитивные эпохи, к которым в рамках истории русской цивилизации целесообразно отнести время петровских преобразований, время «великих реформ» конца XIX - начала XX вв., революционный период и перестроечную эпоху. Лингвоментальные трансляторы модусов отрицания в историко-культурной ретроспективе отражают динамику концептуального видения социальных проблем субъектами русской культуры, а также фиксируют особенности российской эпилингвистической реальности с учетом креативной семантики данного явления. Опыт транзитивных состояний закрепляется в ментально-речевых номинациях, частично находящих отражение в литературных текстах той или иной исследуемой эпохи.

6. Как семиосоциопсихологическое и лингвокультурное явление модусы отрицания и первоначальные формы их манифестирования и трансформации заявили о себе как о своде констант уже на ранних этапах существования Московского государства. В этот период решалась задача культурного самоопределения государства (общества) и человека (индивида), что выразилось в формировании сложной конфигурации общественного и личностного семантических пространств. Означивание указанных пространств осуществлялось посредством доминантных для данной эпохи концептов-трансляторов историко-культурной информации: бродячее население, нищие, бедность, разбой, война, опасность, поджог, пожар, плен, массы, скоты, невежество, зложелательство, насилие, пытки, расправа, выкуп, разбой, грабеж, государство, ужас, страх, насилие, распутство, корыстолюбие, бесчувствие к страданию ближних, лихоимство, бесправие, безответность, покорность, подлость, донос, убийство, измена, казнь, опала, отчаяние, воровство, образец (закон) - мудрствование (инакомыслие), хозяин, холоп, тиран, угодливость, власть, Бог, Богово, царь-бог, государева милость. Означивание модусов отрицания происходило в данный период в координатах указанных концептов-трансляторов и несло на себе груз противоречивых и неоднозначных коннотаций, существенно затрудняющих консолидацию общества.

Концепты-трансляторы историко-культурной информации концентрируют и особым образом передают структурированное представление о мироздании, характерное для членов того или иного общества, народа. Это сквозные понятия, трансформация и модернизация которых не изменяет их ключевого значения для данной культуры.

7. Петровская эпоха принесла с собой возрастание интенсивности процедур отрицания и расширение границ его манифестирования. Это повлекло за собой изменения речеповеденческих модулей на основе языковых заимствований и формирования «культурного билингвизма». С другой стороны, изменение эпилингвистических факторов обусловило трансформацию содержания модусов отрицания и существенно повлияло на эмоционально-оценочный фон социокультурной идентификации, ментальности, характера и поведения россиян. Стали формироваться феномены дихотомичного языкового сознания, двоемыслия и «двойных стандартов». Доминантными концептами-трансляторами стали: царь оконечел, смута, самозваный царь, измена, иноверцы, иноземцы, разрушение, мор, голод, разорение, разруха, мятеж, гнев, ненависть, противостояние, отрицание, самоотрицание, отречение, монашество, противопоставление, усталость, единодержавие («Не повелено!»), ложь, лжецарь, ничейность, ничтожность, притворство, рабство, беззаконие, грех, жалоба, безверие, воскрешение. Трансформация модусов отрицания в данных контекстах носила противоречивый характер. Кроме того, в референтные коннотации отрицания вошел момент отрицательной саморепрезентации русских культурных смыслов, что отнюдь не способствовало изживанию состояний транзитивности.

8. Дальнейшее развитие русской культуры в «период великих реформ» конца XIX - начала XX вв. было подготовлено нигилизацией русских культурных контекстов, осуществленной в предшествующую эпоху. В данном процессе особую роль сыграла русская литература, закрепившая отрицательные тенденции в стереотипах русского сознания и речеповеденческих практиках.

На протяжении почти сотни лет русская литература и литературная критика являлись основными проводниками идей, развитие которых повлекло за собой разрушение традиционной картины русского мира и как следствие -крах традиционного государственного устройства.

В рамках интегрального лингвокультурного направления можно выделить ряд функций русской литературы и литературной критики: сплочение русского общества как нации и одновременно его размежевание; беспрецедентное развитие литературных и языковых форм и одновременно популяризация идей, приведших российское общество к саморазрушению; развитие в обществе литературного и языкового вкуса, а также расширение круга лиц, проводимых в народ «разрушительные» идеи и т.п.

Социокультурная трансформация и нарушение «разумных» пропорций влияния художника слова на общество привели к тому, что трансляторами информации стали концепты: разрушение, революция, отрицание, убийства, террор, отречение, что сформировалось и закрепилось в слове именно вследствие непропорционального и некритичного развития литературной культуры: принятые, насаждаемые умозрительные схемы существенно расходились с социокультурными реалиями русской жизни. Процедуры негации затронули существенные ценности русской цивилизации, превратив стратегию нигилизма в общепринятую культурную установку. Динамика модусов отрицания сдвинулась в сторону резкого расширения поля их коннотаций: начинает формироваться дискурс тотального отрицания. Результатом стало нарушение процедур социокультурной идентичности и акцентировка поведенческо-праксеологической стороны манифестирования негации.

Логическим итогом подобной трансформации можно считать утверждение в картине русского мира ряда доминантных концептов-трансляторов информации: непредсказуемость, неупорядоченность, иллюзорность, деформация, непостижимость и т.п. - и изменение языкового кода за счет неконтролируемых и чрезмерно широких языковых заимствований.

Между тем появление в социокультурном пространстве заимствованных иноязычных терминов приводит к тому, что в ходе коммуникации они проникают в различные сферы дискурса (политическую, финансово-экономическую, информационно-технологическую, социальную, бытовую) и входят в повседневную жизнь, речь и сознание носителей иной культуры.

Заимствования следует рассматривать не просто как единицы языка, но как культурные смыслы, единицы коммуникации, существенно влияющие на семиозис культуры, производящей заимствования. Они ведут к изменениям в ментальности, образе и стиле жизни, в речеповеденческих стратегиях, ценностных установках и процедурах идентификации, в характере деятельности людей и способах их взаимодействия друг с другом.

Применительно к манифестированию модусов отрицания в русском культурном универсуме это означало существенное усиление отрицания и расширение сферы его допустимых и возможных объективации. Индуцирование негации в те субсистемы русской культуры, которые еще не были ею затронуты, привели на пороге XIX - XX вв. к тотальному отказу от предшествующей культурной традиции и к формированию установки на кардинальное саморазрушение русского социума.

9. С конца 80-х годов XX века наблюдается новый виток трансформации модусов отрицания - от актуализации в условиях «новой цивилизации» до частичного отказа общества от процедур отрицания как основы национальной картины мира. Данный процесс связан, прежде всего, с осознанной «сменой» российским обществом собственной цивилизационной сущности, очередной попыткой отказа от традиционных основ своей цивилизации. Борьба за сохранение старых цивилизационных основ жизни и за новое общество вылилась во всеобщее взаимное отрицание. В этом смысле «старые» и «новые» силы мало чем отличались: Б.Н.Ельцин разрушал «русское» этноментальное единство с той же интенсивностью, что и М.С.Горбачев. Семантика лозунгов «патриотов» и «демократов», направленных на характеристику друг друга, существенно не различалась (концепты-трансляторы: Долой.!Хватит.!

Нет.! Не допустим. ! и т.п.).

90-е годы также явились одним из самых эклектичных и негативно-напряженных в культурном отношении периодов в истории России. Ментально-семантическое поле модусов отрицания, представленное концептами-трансляторами: перестройка, разрушение, война, убийство, терроризм, деструкция, антагонизм и т.п., заявляло о себе с новой силой на фоне медленного и трудного появления положительных коннотаций.

К концу XX века наметилось и моделирование ценностно-позитивных ментальных репрезентаций модусов отрицания в национальном лингвокультурном универсуме современных россиян: от тотальной оппозиции к сдержанной преемственности. Травматический опыт прошлого стал означиваться в более позитивной сетке лингвоментальных «координат». Однако в современной России довольно сильно деформированы социальные связи и отношения индивидов, парализованы проводники символического взаимодействия, а кризис культуры, ценностей и смыслов усугубляется отсутствием объединяющей идеологии: сложившаяся система ценностей продолжает деформироваться от наложения новых норм поведения и влияния чужих цивилизационных стереотипов; отмечается растущая социальная дифференциация общества, что создает благоприятные условия для формирования протестной культуры нового типа.

10. В условиях сохранения социокультурной эклектичности и сложной динамики транзитивного социума лингвокультурная объективация модусов отрицания может служить основанием для разработки процедур диагностики состояний общественного сознания, направленности поведенческих и мотивационных установок россиян. Вот почему разностороннее изучение механизмов негации и их влияния на семиосоциопсихологические параметры современного российского общества позволит избежать многих отрицательных последствий быстрого формирования протестных практик.

Теоретическая и практическая значимость исследования определяется принципиально новой трактовкой процедур отрицания и его модусов в контексте русской культуры, рассмотренной в процессе транзитивных переходов. Категория «отрицание» эксплицируется как особый семиосоциопсихологический и социокультурный феномен, несущий на себе отпечаток национальных особенностей русской культуры и, в свою очередь, обратно влияющий на специфику моделирования ценностно-позитивных ментальных репрезентаций в национальном лингвокультурном универсуме России на различных этапах его развития. При раскрытии сущностной и структурно-содержательной сторон этого явления выявлены новые перспективные направления для дальнейших исследований в данной области (в частности, сравнительный синхронный и диахронный анализ сходных процессов в различных семиокультурных ареалах; комплексный анализ транзитивных состояний в бинарно организованных лингвокультурных целостностях; фоносемантическое исследование различных форм семиосоциопсихологических объективаций модусов отрицания; рефлексия позитивно-негативных информационно-кодовых моделей в процессе межкультурной коммуникации с участием россиян; изучение глубинных социопсихологических и лингвокультурных факторов этого явления).

Широкие возможности применения разработанных подходов для анализа культурологической тематики разнообразного спектра позволяют по-новому рассмотреть факторы динамических трансформаций русской культуры, построить прогностические модели модернизационных воздействий на русский культурный универсум и диагностировать их возможные последствия. Кроме того, материалы и выводы диссертационного исследования могут быть полезны в процессе изучения символико-семиотических, семиосоциопсихологических и социокультурных факторов современной глобализации.

Собранный и изложенный в диссертации материал может быть использован для дальнейшего исследования особенностей русской ментальное™ и их влияния на сохранение и изменение социокультурных традиций, поведенческих и мотивационных стереотипов.

Результаты диссертационного исследования имеют важное значение для более глубокого и разностороннего изучения русской культуры в контексте современной культурной и социальной антропологии, семантической, культурно-исторической и когнитивной психологии.

Выводы диссертационного исследования, а также собранные обширные историко-культурные и источниковедческие материалы, которые их подтверждают, могут применяться при подготовке и чтении курсов по культурологии, истории русской литературы, теории и истории культуры, философии культуры, культурной антропологии, культурно-исторической и когнитивной психологии, семиотике культуры.

Результаты диссертации могут служить теоретико-методологической основой при разработке вопросов социокультурного прогнозирования, социокультурного управления и моделирования.

Апробация работы. Основные положения диссертации успешно прошли апробацию как в научно-теоретическом, так и в практическом и учебно-методологическом планах. Автор выступал с докладами и сообщениями по теме диссертации на международных конференциях, состоявшихся в Белграде, Москве, Санкт-Петербурге, Варшаве, Софии, Хельсинки, Лондоне, Брюсселе, на всероссийских, межрегиональных, республиканских конференциях и научных семинарах, проходивших в Москве, Санкт-Петербурге, Новгороде, Волгограде, Белгороде, Воронеже.

Материалы диссертационного исследования апробированы при чтении лекционных курсов по проблемам культурологии, лингвокультурологии семиотике культуры, истории русской культуры в Московском государственном институте (университете) международных отношений.

Основные теоретические положения и выводы диссертации изложены в монографиях, многочисленных статьях и других публикациях автора общим объемом 82 пл.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Трансформация модусов отрицания в русской культуре переходных эпох"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Комплексное исследование трансформации модусов отрицания в русской культуре переходных эпох позволило прийти к некоторым выводам.

Приобретение знаний человеком и его приобщение к культурным ценностям тесным образом связано с языковой деятельностью, поэтому язык может рассматриваться как инструмент управления развитием культуры и личности. В этом смысле язык не только отражает действительность, но и формирует ее. Поэтому, с одной стороны, все изменения, которые претерпевает индивид, выражаются в особенностях его овладения языком, а с другой стороны, все процессы, в которые вовлечен человек, описываются при помощи языка.

Язык составляет основу культуры любого народа, в силу чего от результатов лингвистических исследований зависят не только его совершенствование, но и то, насколько эффективно язык будет осуществлять свою организационную культурную функцию. Сегодня в изучении языка как культурного явления усилий одного языкознания явно недостаточно: главенствующее место в современном языкознании заняла лингвокультурология. Ее цель - выявление повседневной культурно-языковой компетенции субъектов лингвокультурного сообщества на основе культурных коннотаций, т.е. получение сведений о совокупной идентичности культурно-языкового самосознания личности как части общекультурного менталитета социума.

Культурологическое направление в языкознании позволяет глубоко и разносторонне исследовать формы актуализации глубинных культурных архетипов и стереотипов и проанализировать специфику той или иной национальной семиосоциопсихологической сферы или этнической дискурсивности.

В лингвокультурологическом дискурсе категория «отрицание» может быть понята чрезвычайно широко: как комплекс семантико-символических, речементальных и речеповеденческих установок и практик, нацеленных, с одной стороны, на сохранение базовых структур традиционной идентичности (отрицание как отторжение чужого и чуждого), а с другой стороны, - на переоценку стереотипных ценностей и выбор нового пути или направления развития (отрицание как инновация).

Такой подход позволяет выявить динамику модусов отрицания в пространстве культуры и внутренней формы языка, что позволяет трактовать отрицание как особую концептуальную единицу, отражающую социально-исторический процесс познания российской действительности и саморефлексию русской культуры. Кроме того, через и посредством манифестации модусов отрицания в языке диагностируются личностные смыслы субъектов русской культуры в ее исторической динамике.

Актуализация содержательно-концептуальной стороны отрицания связана с переозначиванием историко-культурного опыта русского этноса, с переоценкой национального наследия, ценностных приоритетов и корректировкой адаптивно-адаптирующего потенциала культурной картины мира. Указанные процессы становятся понятными «через посредство ключевых слов», к которым следует отнести «отрицание» и его синонимическое поле. Данная закономерность позволяет обосновать применение модусов отрицания в рамках теории элементарных смыслов на примере квантитативного анализа тезауруса русского языка. Язык воплощает и национальный характер, и национальную идею, и национальные идеалы, которые в законченном виде могут быть представлены в традиционных символах определенной культуры. Особенности манифестации отрицания в культуре являются определенными «маркерами», с помощью которых допустима диагностика состояния русского общества и выявление доминантных (в определенный исторический период) для него проблем.

Категория «отрицание» рассматривается непосредственно с такими понятиями, как «разрушение», «насилие», «революция», «негативизм», «культурный взрыв» и т.п. При этом в зависимости от эпилингвистических факторов меняется семантическое поле данной категории. В языке отражается и характер социокультурных состояний: стабильность, развитие, стагнация, переходность, кризис. Изменяющаяся социальная реальность, трансформация ценностных установок в культуре, в окружающей среде, в самом человеке, обществе, мире - все это обусловливает формы и особенности актуализации, манифестирования и позиционирования модусов отрицания, их существование в лингвосоциокультурных контекстах.

Комплексный анализ процедур отрицания, особого «негативистского кода» в рамках семиозиса русской культуры позволил проявить роль модусов отрицания в смене (целевой и нецелевой; планируемой и спонтанной) систем и комплексов культурных репрезентаций.

Культурная составляющая отрицания в аспекте ментальной реальности русской языковой личности отражает также языковое сознание лингвокультурного сообщества, т.е. коллективное языковое сознание. Если говорить о его доминантах, то следует учитывать, что отраженные в языке и вербальном поведении эпилингвистические знания определяют «корпус феноменов», которые получают статус прецедентных и манифестируют основные интенции, восходящие к «большой традиции» в русской культуре и проявляющиеся в национальной ментальности. Речь идет о концептуальных схемах в контексте проблем менталитета. Явление социокультурной негации, проанализированное на материале лингвоментальных коммуникативных моделей, позволяет сделать вывод относительно функционирования концептуальных систем в речеповеденческих модулях россиян.

Историческая смена культурных репрезентаций и лингвоментальных коммуникативных моделей наиболее ярко проявляется в транзитивные эпохи, к которым в условиях российской цивилизации допустимо отнести как наиболее яркие - период правления Ивана 1У, время петровских преобразований, время «великих реформ» конца XIX - начала XX вв., революционный период и перестроечную эпоху. Лингвоментальные трансляторы модусов отрицания в историко-культурной ретроспективе отражают динамику концептуального видения социальных проблем субъектами русской культуры. Кроме того, опыт транзитивных состояний, закрепленный в ментально-речевых номинациях, частично находит отражение в литературных текстах той или иной исследуемой эпохи.

Уже на ранних этапах существования Московского государства модусы отрицания и первоначальные формы их манифестирования и трансформации заявили о себе как о своде констант. Решалась задача культурного самоопределения государства (общества) и человека (индивида), что выразилось в формировании сложной конфигурации общественного и личностного семантических пространств. Доминантными для данной эпохи концептами-трансляторами историко-культурной информации являлись: бродячее население, нищие, бедность, разбой, война, опасность, поджог, пожар, плен, массы, скоты, невежество, зложелательство, насилие, пытки, расправа, выкуп, разбой, грабеж, государство, ужас, страх, насилие, распутство, корыстолюбие, бесчувствие к страданию ближних, лихоимство, бесправие, безответность, покорность, подлость, донос, убийство, измена, казнь, опала, отчаяние, воровство, образец (закон,) мудрствование (инакомыслие), хозяин, холоп, тиран, угодливость, власть, Бог, Богово, царь-бог, государева милость. Означивание модусов отрицания происходило в данный период в координатах указанных концептов-трансляторов и несло на себе груз противоречивых и неоднозначных коннотаций, существенно затрудняющих консолидацию общества.

Концепты-трансляторы историко-культурной информации концентрируют и особым образом передают структурированное представление о мироздании, характерное для членов того или иного общества, народа. Это сквозные понятия, трансформация и модернизация которых не изменяет их ключевого значения для данной культуры.

Петровская эпоха принесла с собой возрастание интенсивности процедур отрицания и расширение границ его манифестирования. Это повлекло за собой изменения речеповеденческих модулей на основе языковых заимствований и формирования «культурного билингвизма». С другой стороны, изменение эпилингвистических факторов обусловило трансформацию содержания модусов отрицания и существенно повлияло на эмоционально-оценочный фон социокультурной идентификации, ментальности, характера и поведения россиян. Формировались феномены дихотомичного языкового сознания, двоемыслия и «двойных стандартов». Доминантными концептами-трансляторами стали: царь оконечел, смута, самозваный царь, измена, иноверцы, иноземцы, разрушение, мор, голод, разорение, разруха, мятеж, гнев, ненависть, противостояние, отрицание, самоотрицание, отречение, монашество, противопоставление, усталость, единодержавие («Не повелено!»), ложь, лжецарь, ничейность, ничтожность, притворство, рабство, беззаконие, грех, жалоба, безверие, воскрешение. Трансформация модусов отрицания в данных контекстах носила противоречивый характер. Кроме того, в референтные коннотации отрицания вошел момент отрицательной саморепрезентации русских культурных смыслов, что отнюдь не способствовало изживанию состояний транзитивности.

Дальнейшее развитие русской культуры в «период великих реформ» конца XIX - начала XX вв. было подготовлено нигилизацией русских культурных контекстов, осуществленной в предшествующую эпоху. В данном процессе особую роль сыграла русская литература, закрепившая отрицательные тенденции в стереотипах русского сознания и речеповеденческих практиках.

На протяжении почти сотни лет русская литература и литературная критика являлись основными проводниками идей, развитие которых повлекло за собой разрушение традиционной картины русского мира и как следствие -крах традиционного государственного устройства.

В рамках интегрального лингвокультурного направления можно выделить ряд функций русской литературы и литературной критики: сплочение русского общества как нации и одновременно его размежевание; беспрецедентное развитие литературных и языковых форм и одновременно популяризация идей, приведших российское общество к саморазрушению; развитие в обществе литературного и языкового вкуса, а также расширение круга лиц, проводимых в народ «разрушительные» идеи и т.п.

Социокультурная трансформация и нарушение «разумных» пропорций влияния художника слова на общество привели к тому, что трансляторами информации стали концепты: разрушение, революция, отрицание, убийства, террор, отречение, что сформировалось и закрепилось в слове именно вследствие непропорционального и некритичного развития литературной культуры: принятые, насаждаемые умозрительные схемы существенно расходились с социокультурными реалиями русской жизни. Процедуры негации затронули существенные ценности русской цивилизации, превратив стратегию нигилизма в общепринятую культурную установку. Динамика модусов отрицания сдвинулась в сторону резкого расширения поля их коннотаций: начинает формироваться дискурс тотального отрицания. Результатом стало нарушение процедур социокультурной идентичности и акцентировка поведенческо-праксеологической стороны манифестирования негации.

Логическим итогом подобной трансформации можно считать утверждение в картине русского мира ряда доминантных концептов-трансляторов информации: непредсказуемость, неупорядоченность, иллюзорность, деформация, непостижимость и т.п. - и изменение языкового кода за счет неконтролируемых и чрезмерно широких языковых заимствований.

Между тем появление в социокультурном пространстве заимствованных иноязычных терминов приводит к тому, что в ходе коммуникации они проникают в различные сферы дискурса (политическую, финансово-экономическую, информационно-технологическую, социальную, бытовую) и входят в повседневную жизнь, речь и сознание носителей иной культуры.

Заимствования можно охарактеризовать не только как единицы языка, но как культурные смыслы, единицы коммуникации, существенно влияющие на семиозис культуры, производящей заимствования. Они ведут к изменениям в ментальности, образе и стиле жизни, в речеповеденческих стратегиях, ценностных установках и процедурах идентификации, в характере деятельности людей и способах их взаимодействия друг с другом.

В связи с манифестированием модусов отрицания в русском культурном универсуме это всегда означало существенное усиление отрицания и расширение сферы его объективаций. На рубеже XIX - XX вв. индуцирование негации в те субсистемы русской культуры, которые еще не были ею затронуты, привело к отказу от предшествующей культурной традиции и к заявлению установки на кардинальное саморазрушение русского социума.

Начиная с конца 80-х годов XX века и по настоящее время наблюдается новый период трансформации модусов отрицания: их актуализация в условиях «новой цивилизации» и частичный отказ общества от процедур отрицания как основы национальной картины мира. Осознанная «смена» российским обществом собственной цивилизационной сущности явилась очередной попыткой отказа от традиционных основ своей цивилизации, где доминантой можно признать негацию как культурный код нации. Время перестройки актуализировало такие концепты, как протест, революция умов, митинг, смена., борьба, насилие, свержение, социальный хаос, демократия.

Восьмидесятые годы прошлого столетия обострили борьбу за сохранение старых цивилизационных основ жизни и за новое общество, что вылилось во всеобщее взаимное отрицание. Нарастал пафос обличений, разоблачений и отрицаний. Пик негативизма пришелся на «ельцинскую эпоху». Семантика призывов «патриотов» и «демократов» существенно не различалась. И те, и другие существовали в атмосфере взаимного отрицания, предполагавшего политическое, символическое и пр. уничтожение противника. Отрицание прерастало в разрушение, уничтожение. Наблюдалось «вербальное насилие». Был реанимирован лексикон революционной эпохи начала XX века в диапазоне от «Все на выборы!» до « Всех на фонари!»

Девяностые годы явились не менее хаотичным и негативно-напряженным в культурном отношении периодом в истории России. Ментально-семантическое поле модусов отрицания, представленное концептами-трансляторами: перестройка, разрушение, война, убийство, терроризм, деструкция, антагонизм и т.п., не убывало, несмотря на медленное, но ожидаемое зарождение положительных коннотаций.

Конец XX века характеризует зарождение ценностно-позитивных ментальных репрезентаций модусов отрицания в национальном лингвокультурном универсуме современных россиян: от тотальной оппозиции к сдержанной преемственности. Накопленный негативный опыт стал означиваться в более позитивной сетке лингвоментальных координат. Современную Россию характеризует следующее: сильно деформированные социальные связи и отношения индивидов, в ней парализованы проводники символического взаимодействия, наблюдается кризис культуры, ценностей и смыслов, что усугубляется отсутствием объединяющей идеологии. Сложившаяся система ценностей продолжает деформироваться под воздействием новых норм поведения и чужих цивилизационных стереотипов; усугубляется социальная дифференциация общества, и это создает благоприятные условия для формирования протестной культуры нового типа.

На фоне социокультурной эклектичности и сложной динамики транзитивного социума лингвокультурная объективация модусов отрицания может служить основанием для разработки процедур диагностики состояний общественного сознания, направленности поведенческих и мотивационных установок россиян. При этом комплексное изучение механизмов негации и их влияния на семио-социопсихологические параметры современного российского общества позволит избежать многих отрицательных последствий быстрого формирования протестных практик.

Список научной литературыОльхова, Людмила Николаевна, диссертация по теме "Теория и история культуры"

1. Агибалов А.К. Актуальный лексикон как модель адекватного образа мира // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.6-7.

2. Акимова Е.П. К проблеме психолингвистического анализа синтаксического компонента текста // Семантика целого текста. М., 1987. С.3-4.

3. Акишина A.A., Акишина Т.Е. Лингвострановедение и структура текста // Русский язык для студентов иностранцев. Сб. методич. статей. М., 1983. №22. С.185-193.

4. Алейников А.Г. Модель речевой деятельности (в терминах теории графа) // Речевое общение: цели, мотивы, средства. М., 1985. С. 11-21.

5. Алейников А.Г. Об эвристичности акта коммуникации и моделирования // Языковое сознание: стереотипы и творчество. М., 1988. С.55-76.

6. Алейников А.Г. Знаковая четырехсторонняя сущность. Универсальная креативная модель //Языковое сознание: стереотипы и творчество. М., 1988. С.89-115.

7. Александрова JI.H. Лингвистические аспекты интерпретации текста // Семантика целого текста. М., 1987. С.4-5.

8. Апресян Ю.Д. О языке толкований и семантических примитивах // Избр. труды. Т.2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995.

9. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Вопросы языкознания. 1995, № 1. С.37-67.

10. Апухтин В.Б. О смысловой структуре связного текста (в связи с обучением порождению текстов на иностранном языке) // Психолингвистические проблемы общения и обучения языку. М., 1976. С. 112-122.

11. Апухтин В.Б. Психолингвистическое понимание объективации субъективного в речи // Семантика текста и проблемы перевода. М., 1984. С.7-15.

12. Арнольд И.В. Интерпретация текста как установление иерархий его частей // Лингвистика текста. Мат-лы науч. конф. М., 1974. 4.1. С.28-32.

13. Арутюнова НД. Аспекты семантических исследований. М., 1980.

14. Арутюнова НД. Аномалии и язык (К проблеме языковой «картины мира»)//Вопросы языкознания. 1987, № 3. С.3-19.

15. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998.

16. Арутюнова Н.Д. Национальное сознание, язык, смысл // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. М., 1995. Т.1.

17. Аспекты изучения текста. Сб. науч. трудов. М., 1981.

18. Аспекты общей и частной лингвистической теории текста / Отв. ред. H.A. Слюсарева. М., 1982.

19. Астремская Е.В. Проблема семантического структурирования текста при чтении // Функционирование текста в лингвокультурной общности. М., 1989. С.163-169.

20. Алексеев П. Церковный словарь. 4.1-5.4-е изд. СПб., 1817-1819.

21. Аксаков КС. Опыт русской грамматики. // ПСС в 3-х тт. Т.З. М., 1880.

22. Алексеев A.A. К истории русской переводческой школы XII в. // ТОДРЛ. Т.41.М.-Л., 1988. С.154-197.

23. Алексеев A.A. Текстологическое значение Геннадиевской Библии 1499 года //Тысячелетие крещения Руси. М., 1989. С.327-329.

24. Алексеев A.A. Место Острожской Библии в истории славянского текста Священного Писания//Острожская Библия: сб. статей. М., 1990. С.48-73.

25. Аверинцев С.С. Попытки объяснить: Беседы о культуре. М., 1988.

26. Аверинцев С.С. Символ // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

27. Авоян Р.Г. Значение в языке // Философский анализ. М., 1985.

28. Агапкина Т.А. Южнославянские поверья и обряды, связанные с плодовыми деревьями, в общеславянской перспективе // Славянский и балканскийфольклор. М., 1994.

29. Арутюнов СЛ., Багдасаров А.Р. и др. Язык культура - этнос. - М., 1994.

30. Акопов Г.В., Иванова Т.В. Феномен ментальности как проблема сознания // Психологический журнал. 2003. Т.24, № 1. С.47-55.

31. Алексеев М.П. Многоязычие и литературный процесс // Многоязычие и литературное творчество. JI., 1984.

32. Алисова Т. Б. Опыт анализа концептуального мира Данте с позиций современной лингвистаки // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 1996. № 6. С.7-19.

33. Алпатов В.М. Родной, свой, чужой // Человек. 1994. № 1. С. 174-185.

34. Алпатов В.М. Предварительный итоги лингвистики XX в. // Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы. Тезисы международной конференции. М., 1995. Т.1.

35. Алпатов В.М. Литературный язык в России и Японии (Опыт сопоставительного анализа//ВЯ, 1995. № 1. С. 93-116

36. Бессознательное: Природа, Функции, Методы исследований. Коллективная монография в 4-х томах. T.III. Тбилиси, 1978.

37. Баевский B.C. Межуровневые связи в структуре текста // Лингвистика текста. Мат-лы науч. конф. М., 1974. 4.1. С.33-39.

38. Базжина Т.В. Диалоговые модели как способ описания процесса порождения текста (на материале онтогенеза) // Семантика целого текста. М., 1987. С.9-10.

39. Базылев В.Н. К вопросу о соотношении значения и смысла в ораторской речи // Общение: теоретические и прагматические проблемы. М., 1978. С. 11-19.

40. Базылев В.Н. Российский политический дискурс (от официального до обыденного) // Политический дискурс в России. М., 1997. С.7-13.

41. Базылев В.Н. Синергетика языка: овнешнение в гадательных практиках. М., 1998.

42. Базылев В.Н., Сорокин Ю.А. Интерпретатавное переводоведение. Саратов, 2001.

43. Балаян А.Р. О выделении плана непосредственных коммуникативных действий как необходимого аспекта речевой деятельности // Мат-лы 1УВсесоюз. симп. По психолингвистике и теории коммуникации. М., 1972. С. 162-167.

44. Баранов А.Н., Добровольский О.Д. Идиоматичность и идиомы // Вопросыязыкознания. 1996, № 5. С.51-64.

45. Баранов А.Н., Крейдлин Г.Е. Иллокутивное вынуяедение в структуре диалога // Вопросы языкознания. 1992, № 2. С.84-99.

46. Баранов А.Н., Крейдлин Г.Е. Структура диалогического текста: лексические показатели минимальных диалогов // Вопросы языкознания. 1992, № 3. С.84-93.

47. Барт Р. Лингвистика текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М., 1978. С.442-449.

48. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994.

49. Батыгин Г.С. Стереотипы поведения: распознание и интерпретация // Социологические исследования. 1980, № 4. С.96-102.

50. Бейтс Е. Интенции, конвекции и символы // Психолингвистика. М., 1984. С.50-102.

51. Белков П.Л. О методе построения теории этноса // Этносы и этнические процессы. М., 1993. С.48-61

52. Белл Р. Т. Социолингвистика. Цели, методы и проблемы. М., 1980

53. Беляева A.B., Самойленко Е.С. Проблема выделения признака в связи с коммуникативными задачами вербализации образа восприятия // Психологические исследования общения. М., 1985. С.159-178.

54. Беляева A.B., Майклз С. Монолог, диалог и полилог в ситуациях общения // Психологические исследования общения. М., 1985. С. 125-244.56Библер B.C. Мышление как творчество. Введение в логику мысленного диалога. М., 1975.

55. Библер B.C. О логической ответственности за понятие «диалог культур» // АРХЭ: Ежегодник культурологического семинара. Вып.2. М., 1996. С.125-146.

56. Библер В.С На гранях логики и культуры. Книга избранных очерков. М., 1997.

57. Бобрышева И.Е. Менталитет и национально-ориентированные технологии начального этапа обучения иностранцев языкам: новый подход // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996. С. 13-21.

58. Богин Г.И. модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов. Дис. докт. филол. наук. Калинин, 1985.

59. Богуславский В.М. Человек в зеркале русского языка, культуры илитературы. М., 1994.

60. Богушевич Д.Г. Единица, функция, уровень: К проблеме классификации единиц языка. Минск, 1985.

61. Бодалев A.A. Восприятие и понимание человека человеком. М., 1982.

62. Бодалев A.A. Личность и общение. М., 1983.

63. Борботько В.Г. Семантическая организация и интерпретация дискурса при когнитивной и эстетической коммуникации // Текст как психолингвистическая реальность. М., 1982. С.7-13.

64. Борботько В.Г. О коммуникативной адекватности и о совершенстве дисккурса // Текст как инструмент общения. М., 1983. С.26-39.

65. Борботько В.Г. Игровое начало в деятельности языкавого сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С.40-54.

66. Борботько В.Г. Типы текста как результата деятельности языкового сознания // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.30-31.

67. Борботько В.Г. Общая теория дискурса (принципы формирования и смыслопорождения). Дисс. докт. филол. наук. Краснодар,, 1998.

68. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

69. Брудный A.A. К проблеме семантических состояний // Сознание и действительность. Фрунзе, 1964. С.3-10.

70. Брудный A.A. Некоторые философские проблемы теории общения // Материалы IV Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1972. С.3-7.

71. Брудный A.A. Семантика языка и психология человека (о соотношении языка, сознаний и действительности). Фрунзе, 19721А Брудный A.A. Понимание как философско-психологическая проблема // Вопросы философии. 1975, № 10. С. 112-123

72. Брудный A.A. Хождение за три мира // Знание сила. 1995, № 1. С.20-21.

73. Брунер Дж. Психология познания: За пределами непосредственной информации. М., 1997

74. Брутян Г.И. Язык и картина мира // Философские науки. 1973, № 1.

75. Бубнова Г.И. Текстовые категории устного спонтанного диалога // Вопросы системной организации речи. М., 1987. С.47-68.

76. Бутон Ш. Развитие речи // Психолингвистика. М., 1984. С. 307-324

77. Бердяев Н.А. О русской философии. Т. 1-2. Свердловск, 1991.

78. Библейские переводы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т.6.СП6., 1891.

79. Будилович А.С. Исследование языка древне-славянского перевода XIII слов Григория Богослова. СПб., 1871.

80. Буслаев Ф.И. О влиянии христианства на славянский язык. М., 1848.

81. Бибихин В.В. Язык философии. М., 1993.

82. Бласс Ф. Герменевтика и критика. Одесса, 1891.

83. Булгаков С.Н. Философия имени. М., 2003.

84. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж, 1996.

85. Бакушева Е.М. Социолингвистика и анализ речевого поведения мужчины и женщины в современном обществе. Рязань, 1992.

86. Бартминский Е. Этноцентризм стереотипа: Результаты исследования немецких (Бохум) и польских (Люблин) студентов в 1993-1994 гг. // Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии. Тезисы конференции. -М., 1995.

87. Бубер М. Проблема человека. Киев, 1998.

88. Буркхарт Ф. Язык, социальное поведение и культура // Образ мира в слове и ритуале. -М., 1992.

89. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.

90. Богатова Г.А. Историко-культурный аспект лексико-грамматического описания русского языка и проблемы менталитета // Этническое и языковое самосознание. М., 1995.

91. Ван Дейк Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.

92. Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. М., 1997.

93. Васильев Л.Г. Актуальные и виртуальные характеристики текста // Семантика целого текста. М., 1987. С.26.

94. Васильева Т.Е. Стереотипы в общественном сознании (Социально-философские аспекты). Научно-аналитический обзор. М., 1988.

95. Вежбицка А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М., 1978. С.402-421.

96. Вежбицка А. Культурно-обусловленные сценарии и их когнитивный статус //Язык и структура знания. М., 1990. С.63-85.

97. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

98. Величковский Б.М. Современная когнитивная психология. М., 1982.

99. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. М., 1973.

100. Верещагин Е.М. Из истории возникновения первого литературного языка славян. Варьирование средств выражения в переводческой технике Кирилла и Мефодия. М., 1972.

101. Виноградов В.В. Лексикология и лексикография. Избранные труды. М., 1977.

102. Виноградова Т.Ю., СалминаЛ.М. Специфика моделирования картины мира в разных национальных культурах // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.35-36.

103. Волков A.A. Основы русской риторики. М., 1996.

104. Волкова З.Н., Шахнарович А.Н. Семантическая структура текста: иерархия семантических компонентов // Семантика целого текста. М., 1987. С.30-31.

105. Вшивкова Т.В. Особенности антиципации при восприятии и понимании текста на родном и иностранном языках // Фунционирование текста в лигвокультурной общности. М., 1989. С.15-20.

106. ВыготскийЛ.С. Мышление и речь. М.; Л., 1999.

107. Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. М., 1996.

108. Выготский Л.С. Мышление и речь // Собр. соч. в 6-ти томах. Т.2. М., 1982.

109. Воскресенский Г.А. Древний славянский перевод Апостола и его судьба до XV в. М., 1879.

110. Воскресенский Г. А. Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа. Труд святителя Алексия. М., 1892.

111. Воскресенский Г. А. Характеристические черты четырех редакций славянского перевода Евангелия от Марка по сто двенадцати рукописям Евангелия XI-XV- вв. М., 1896.

112. Виноградова B.J7. Словарь-справочник "Слово о полку Игореве". Вып. 1-6. М.-Л., 1965-1984.

113. Вальденфельдс Б. Своя культура и чужая культура. Парадокс науки о «Чужом» // Логос. 1994. - № 6.

114. Введение в этническую психологию. СПб., 1995.

115. Вейсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа. М., 1993.

116. Воробьев В.В. Культурологическая парадигма русского языка. М., 1994.

117. Воробьев В.В Лингвокультурологияю М., 1997.

118. Гаг В.Г. Фразеорефлексы в этнокультурном аспекте // Филологические науки. 1995, №4. С.47-55

119. Гальперин И.Р. О понятии «текст» // Лингвистиа текста. Мат-лы науч. конф. М., 1974. 4.1. С.67-72

120. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.

121. Гарднер К. Предисловие к первому, американскому изданию. Норвич (Вермонт). Август 1969 // Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994. С.5-10.

122. Гаспаров Б.М. О месте лингвистики текста в общеязыковой модели // Лингвистика текста. Мат-лы науч. конф. М., 1974. 4.1. С.73-77.

123. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.

124. ГачевГ.Д. Национальные образы мира. М., 1988.

125. Герасименко H.A. Информация и фасцинация в политическом дискурсе // Политический дискурс в России-2. М., 1998. С.20-23.

126. Герасимов В.И., Петров В.В. На пути к когнитивной модели языка // Новоев зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М., 1988.

127. ГердА.С. Введение в этнолингвистику. СПб., 1995.

128. Герман И.А., Бочаров Д.А. К вопросу о формировании инокультурных понятий в концептуальной системе индивида, изучающего второй язык (экспериментальное исследование) // Текст: структура и функционирование. Вып.2. Барнаул, 1997. С.64-66.

129. Германова H.H. Повседневное общение и структуры национального менталитета: диалог в русской культуре // Лингвистические маргиналии. Сб. науч. трудов МГЛУ. Вып.432. М., 1996. С.105-118.

130. Гетъман З.А. Интегрирующие подсистемы диалогического текста // Семантика целого текста. М., 1987. С.37-38.

131. ГийомГ. Принципы теоретической лингвистики. М., 1992.

132. Гиндин С.И. Что такое текст и лингвистика текста // Аспекты изучения текста. М., 1981. С.25-31.

133. Гиндин С.И. О семантических различиях двух ведущих принципов построения текста // Семантика целого текста. М., 1987. С.39.

134. Гинзбург Е.Л., Пробст М.А. Контекст и текст // Аспекты изучения текста. М., 1981. С.32-39.

135. Глозман Ж.М., Самойлова В.М. Лексикон как форма языкового сознания // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.44.

136. Гойхман О.Я., Надеина Т.М. Основы речевой коммуникации. М., 1997.

137. Головина Л.В. Креолизованный текст: закономерности построения // Речевое общение: цели, мотивы, средства. М., 1985. С.45-88.

138. Голод В.И., Шахнарович А.М. Когнитивные и коммуникативные аспекты текста как инструмента общения // Текст как объект лингвистического анализа и перевода. М., 1984. С.26-34.

139. Голубева-Монаткина Н.И. К проблеме семантической организации диалогического текста // Семантика целого текста. М., 1987.

140. Гончаренко В.В., Шингарева Е.А. Фреймы для распознавания смысла текста. Кишинев, 1984.

141. Горелов H.H. Невербальные компоненты коммуникации. М., 1981.

142. Горелов H.H. Импринтинг и речь как базовый комплекс социализации // Политический дискурс в Росси. М., 1997. С.13-18.

143. Горелов H.H., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. М., 1997.

144. Гридина Т.А., Коновалова H.H. Национально-культурные стереотипы языкового сознания (на материале малых фольклорных жанров) // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.50-51.

145. Гудков Д.Б., Красных В.В. Русское культурное пространство и межкультурная коммуникация (Доклад на Ломоносовских чтениях, филологический факультет МГУ, 1996 г.) // Научные доклады филологического факультета МГУ. М., 1998. Вып.2, С. 124-133.

146. Гумилев JI.H. Этногенез и биосфера земли. Л., 1990.

147. Гумилев JI.H. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993.

148. Гребенский H.H. Греко-славяно-русская текстология Нового Завета. 4.1. Вып. 1-3. Л., 1989-1992.

149. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988.

150. Гоготишвили Л.А. Религиозно-философский статус языка // Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993. С.906-923.

151. Гильтебрант П. Справочный и объяснительный словарь к Новому Завету. Т.1-2. СПб., 1882-1885.

152. Голованивская М.К. Французский менталитет с точки зрения носителя русского языка. М., 1997.

153. Гольдин В.Е., Сиротинина О.Б. Речевая культура // Русский язык. Энциклопедия. -М., 1997.

154. Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Избр. труды по языкознанию. М., 1984.

155. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М., 1985.

156. ГуревичА.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

157. Гуревич А.Я. Человек и культура: Индивидуальность в истории культуры. -М., 1990.

158. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкции и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Т. 1-3. М., 1998.

159. Данилова Е.В. Психолингвистический анализ восприятия художествен-ноготекста в разных культурах // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.52-53.

160. Джандшьдин Н. Природа национальной психологии. Алма-Аты, 1991.

161. Демьянков В.З. Интерпретация текста и стратегемы поведения // Семантика языков едениц и текста. М., 1979. С. 110-117.12ДерридаЖ. Подпись событие - контекст// Дискурс. 1996. № 1. С,39-55.

162. Дридзе Т.М. Язык информации и язык реципиента как факторы информированности // Речевое воздействие. М., 1972. С.34-80.

163. Мб Дридзе Т.М. Язык и социальная психология. М., 1980.

164. Дридзе Т.М. Социально-психологические аспекты порождения и интерпретации текстов в деятельности речевого общения // Аспекты изучения текста. М., 1981. С. 129-136.

165. Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. М., 1984.

166. Добродомов ИГ. Этимология и историческая лексикология // Этимология1979. М., 1981.

167. Добротолюбие. Т. 1-5. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1992.

168. Дубровина В.Ф. К изучению лексики переводного памятника // История русского языка. Исследования и тексты. М., 1982. С. 198-227.

169. Дурново H.H. К вопросу о древнейших переводах на старославянский язык библейских текстов//ИОРЯС, 1925. Т.25. С.353-429.

170. Жинкин Н.И. Язык. Речь. Творчество. М., 1998.

171. Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. М., 1982.

172. Жинкин Н.И. О кодовых переводах во внутренней речи // Риторика. 1997, № 1(4). С. 13-21.

173. Жуковская Л.П. О переводах Евангилия на славянский язык и о "древнерусской редакции" славянского Евангелия // Славянское языкознание. М., 1959. С.86-97.

174. Жуковская Л.П. Памятники письменности традиционногосодержания как лингвистический источник. (Их значение и методика исследования) // Исследования по лингвистическому источниковедению. М., 1963. С.20-35.

175. Жуковская Л.П. Текстология и язык древнейших славянских памятников. М., 1976.

176. Жуковская Л.П. Развитие славяно-русской палеографии. М., 1963.

177. Залевская A.A. Информационный тезаурус человека как база рече-мыслительной деятельности // Исследование речевого мышления в психолингвистике. М., 1985. С.150-171.

178. Залевская A.A. Индивидуальное знание: специфика и принципы функционирования. Тверь, 1992.

179. Залевская A.A. Вопросы теории и практики межкультурных исследований// Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С.23-39.

180. Залевская A.A. Проблематика признака как основания для взаимопонимания и для расхождений при этнических контактах// Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С. 163-175.

181. Залевская A.A. Психолингвистика: пути, итоги, перспективы // Вопросы языкознания. 1998. № 6. С.81-94.

182. Залевская A.A. Введение в психолингвистику. М., 1999.

183. Зарецкая-Чукреева A.A. Контакт и конфликт // XII Междунар. Симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.67-68.

184. Захаренко И.В. К вопросу о каноне и эталоне в сфере прецедентных феноменов//язык, сознание, коммуникация. Вып.1. М., 1997. С.104-113.

185. Захаренко И.В. Прецедентные высказывания и их функционирование в тексте // Лингвокогнитивные проблемы межкультурной коммуникации. М., 1997. С.92-99.

186. Захаренко И.В. Некоторые особенности фольклорных прецедентных высказываний // Функциональные исследования. Сб. статей по лингвистике. М., 1997. С.57-66.

187. Звегынцев В.А. О языковых моделях мира // Вопросы философии. Сб. статей. Ереван, 1988. С.268-276.

188. Зеленое Ю.С. Уровни переработки речевого сообщения при его смысловом восприятии (постановка проблемы) // Текст, контекст, подтекст. М., 1986. С.44-52.

189. Земская Е.А. Особенности русской разговорной речи и структуракоммуникативного акта // Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. М., 1978. С. 196-220.

190. Земская Е.А. Русская разговорная речь: лингвистический анализ и проблемы обучения. М., 1979.

191. Земская Е.А. Еще раз о языке русского зарубежья // Язык система. Язык -текст. Язык - способность. М., 1995. С.233-241.

192. Земская Е.А. Клише новояза и цитация в языке постсоветского общества // вопросы языкознания. 1996, № 3. С.23-31.

193. Зубкова Л.Г. Язык как форма. Теория и история языкознания. М., 1992.

194. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. «Энциклопедия русской души» // Этническое и языковое самосознание. М., 1995. С.53-54.

195. Зимин В.И. Национально-культурная специфика фразеологических единиц русского языка// Язык образования и образование языка. В.Новгород, 2000. С.114.

196. Золотова Г.А., Онженко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1999.

197. Иванов Вяч. Вс. Структурно-типологические изложения. М., 1962.

198. Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976.

199. Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем. М., 1978.

200. Иванов Вяч. Вс. Взаимоотношения динамического исследования эволюции языка, текста и культуры (К постановке проблемы) // Изв. АН СССР. Сер. Лит. И яз. Т.41. 1982, №5.

201. Иваницкий В. Порча языка и невроз пуризма // Знание сила. 1998. № 9-10. С.82-90.

202. История ментальностей, историческая антропология, зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996.

203. Калентъева Т.Л. Об универсальных и национальных особенностях языкового сознания // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997г. М., 1997. с.74-75.

204. Каменская О.Л. Прагматические свойства текста // Язык как коммуникативная деятельность человека. Сб. науч. Трудов МГПИИЯ. Вып. 284. М., 1987. С.72-79.

205. Каменская О.Л. Текст и коммуникация. М., 1990.

206. Каменская O.JI. Лингвистика на пороге XIX века // Лингвистические маргиналии. Сб. науч. Трудов МГЛУ. Вып. 432. М., 1996. С. 13-21.

207. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

208. Караулов Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и личность. М., 1989. С.3-8.

209. Караулов Ю.Н. Что же такое «языковая личность»? // Этническое и языковое самосознание. М., 1995. С.63-65.

210. Караулов Ю.Н. Типы коммуникативного поведения носителя языка в ситуации лингвистического эксперимента // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С.67-96.

211. Клименко А.П. Вопросы психолингвистического изучения семантики. Минск, 1970.

212. Клименко А.П. Психолингвистика. Минск, 1982.

213. Клобуков Е.В. Теоретические основы изучения морфологических категорий русского языка. (Морфологические категории в системе языка и в дискурсе). Дисс. . докт. филол. наук. М., 1995.

214. Клобуков Е.В. Типы фатических ситуаций // Актуальные проблемы современной русистики. Диахрония и синхрония. Вопросы русского языкознания. Вып. VI. М., 1996.

215. Клобуков Е.В. Проблемы изучения коммуникативной грамматики русского слова // Язык, сознание, коммуникация. Вып. 1. М., 1997. С.32-39.

216. Клобукова Л.П. Феномен языковой личности в свете лингводидактики // Международная юбилейная сессия, посвященная 100-летию со дня рождения академика В.В.Виноградова. М., 1995. С.321-323.

217. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. Спб., 2000.

218. Колесов В.В. Имя знамя - знак // Сравнительно-типологические исследования славянских языков и литератур. Л., 1983. С.24-40.

219. Колесов В.В. Мир и человек в слове Древней Руси. Л., 1986.

220. Коровкин М.М. Роль когнитивных моделей в познании и речемыслительной деятельности // Лингвистические маргиналии. Сб. науч. трудов МГЛУ. Вып.432. М., 1996. С.118-140.

221. Королева Н.Н. Смысловые конструкты в картине мира личности // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.85.

222. Костомаров В.Г., Прохоров Ю.Е., Чернявская Т.Н. Язык и культура. Новоев теории и практике линвострановедения. Доклад на VIII Конгрессе МАПРЯЛ. ФРГ, Регенсбург, 1994. М., 1994.

223. Коул М, Скрибнер С. Культура и мышление. Психологический очерк. М., 1977.

224. Коул М. Культурно-историческая психология

225. Красных В.В. Текст в свете лингво-когнитивного подхода к межкультурной коммуникации // Функциональные исследования. Сб. статей по лингвистике. Вып.З. М., 1997. С.56-66.

226. Красных В.В. коммуникация в свете лингво-когнитивного подхода // Функциональные исследования. Сб. статей по лингвистике. Вып.З. М., 1997. С.66-83.

227. Красных В.В. Когнитивная база vs культурное пространство в аспекте изучения языковой личности (к вопросу о русской концептосфере) // язык, сознание, коммуникация. Вып.1. М., 1997. С. 128-144.

228. Красных В.В. Матрица Коммуникативного акта // Сопоставительная грамматика и теория коммуникации. М., 1997. С. 14-22.

229. Красных В.В. К вопросу о психолингвистическом анализе текста // Язык, сознание, коммуникация. Вып.З. М., 1998. С.111-119.

230. Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация). М., 1998.

231. Красных В.В. Национально-культурная составляющая русского языкового сознания (на материале кроссвордов) // Язык, сознание, коммуникация. Вып. 15. М., 2001. С.5-13.

232. Красных В.В. Точки над i или многоточие?., (к вопросу о современной научной парадигме) // язык, сознание, коммуникация. М., 2001. Вып. 16. С.5-12.

233. Красных В.В. Коды и эталоны культуры (приглашение к разговору // Язык, сознание, коммуникация. М., 2001. Вып. 19. С.5-21.

234. Красных В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации. М., 2001.

235. Красных В.В., Гудков Д.Б., Багаева Д.В. О témpora, о mores! Новые структуры русской когнитивной базы // Лингвостилистические и лингводидактические проблемы коммуникации. М., 1996. с. 107-120.

236. Курбангалиева М.Р. Татарские и русские соматологические портреты // Язык, сознание, коммуникация. Вып.4. М., 1998. С.45-69.

237. Камчатное A.M. О символическом истолковании семантической эволюции слов лице и образъ // Герменевтика древнерусскойлитературы XI-XIVbb. Сб.5. M., 1992. С.285-301.

238. Камчатное A.M. К лингвистической герменевтике древнерусского слова миръ//Герменевтика древнерусской литературы. Сб.6. 4.II. м., 1994. С.322-335.

239. Камчатное A.M. Об одном нелексикографированном значении слова имя // Герменевтика древнерусской литературы. Сб.6. 4.II. м., 1994. С.335-342.

240. Ковтун JJ.C. Русская лексикография эпохи Средневековья. M. JL, 1963.

241. Ковтун J7.C. Лексикография в Московской Руси XVI нач.ХУН вв. Л., 1975.

242. Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.

243. Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха: Записная книжка филолога/ Пер. с нем. М., 1998.

244. Климас КС., Шабанова Т.В. Концепт «свеча» в русской фольклорной и авторской поэзии // Концепт, как феномен языка и культуры. Славянск-на-Кубани, 2002. С.64-73.

245. Климов Е.А. Образ мира в разнотипных профессиях. М., 1995.

246. Кобозева КМ. Немец, англичанин, француз и русский : выявление стреотипов национального характера через анализ коннотации этнонимов // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 1995. № 3. С.102-116.

247. Комлев Н.Г. Словарь новых иностранных слов. М.: Изд-ва МГУ. 1995.

248. Комлев Н.Г. Слово в речи: денотативные аспекты. М.: Изд-во МГУ. 1992.

249. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., 1994.

250. Касевич В.Б. Культурно-обусловленные различия в структурах языка и дискурса // XVI Congríes International des Linguistes. Paris, 1997.

251. Касаткин J7.JI. Русские диалекты и языковая политика // Русская речь. 1993. №4.

252. Коломинский Я.Л. Социальные эталоны как стабилизирующие факторы «социальной психики» //Вопросы психологии. 1972. № 1.

253. Конон В. Народ в координатах культуры // Неман. 1995. № 2.

254. Крысин Л. Изучение современного русского языка под социальным углом зрения // Русский язык в школе. 1991. № 5.

255. Кубрякова Е.С., Александрова О.В. О контурах новой парадигмы знания в лингвистике //Структура и семантика художественного текста. Доклады на VII Международной конференции. М., 1999.

256. Культура, человек и картина мира. М., 1987.

257. Культура и история. Славянский мир. М., 1997.

258. Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. М., 1989.

259. Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991.

260. Логический анализ языка. Истина и истинность в культуре и языке. М., 995.

261. JIeeu-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

262. Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985.

263. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994.

264. Левкиевская Е.Е. мифы русского народа. М., 2000.

265. Леонтьев A.A. Языковое сознание и образ мира // язык и сознание: парадоксальная рациональность. М., 1993. С. 16-21.

266. Леонтьев A.A. Язык не должен быть «чужим» // Этнопсихо-лингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996. С.41-47.

267. Леонтьев A.A. Теория речевой деятельности и лингвистика (Существует ли лингвистика, ориентированная на теорию речевой деятельности?) // Текст: структура и функционирование. Вып.2. Барнаул, 1997. с.3-14.

268. Леонтьев A.A. Основы психолингвистики. М., 1999.

269. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения. В 2 тт. М., 1983.

270. Леонтьев А.Н. Философия психологии. М., 1994.

271. Леонтьева H.H. О компонентах системы понимания текста // уровни текста и методы его лингвистического анализа. М., 1982. С. 124-140.

272. Лепская Н.И. О гуманитарном аспекте психолингвистики // вестник МГУ. Сер.9. Филология. 1995. № 4. С.5-15.

273. Ли Тоан Тханг. Антропологический принцип языковой модели мира // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996. С. 48-56.

274. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Изв. АН. Сер. лит. и яз. Т.52. 1993, № 1.С.2-9.

275. Лихачев Д.С. Культура как целостная динамическая система // Вестник Рос. Акад. наук, Т.64.1994, № 8. С.721-725.

276. Лингвистические маргиналии. // Сб. науч. трудов МГЛУ. Вып.432. М., 1996.

277. Лингводидактические проблемы межкультурной коммуникации. //

278. Зарубежные пусисты: из опыта работы. СПб., 1996.

279. Лосев А.Ф. Миф Число - Сущность. М., 1994.

280. Лосев А.Ф. Форма Стиль - Выражение. М., 1995.

281. Лосев А.ф. Дерзание духа. М., 1988.

282. Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993.

283. Лосев В.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993.295Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990.

284. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.

285. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. М., 1982.

286. Лосев А.Ф. Языковая структура. М., 1983.

287. Лосев А.Ф. Миф развернутое магическое имя. // Символ 28. М., 1992.

288. Лосев А.Ф. Философия имени у Платона. // Символ 30. 1992.

289. Лосев А.Ф. Теория мифического мышления у Э.Кассирера. // Символ 30. 1993.302Лосев А.Ф. Самое само // Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность. М., 1994. С.300-526.

290. Лотман Ю.М. Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума. М., 1977.

291. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.

292. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994.

293. Лотман Ю.М. Внутри мыслящий миров. Человек Текст - Семиосфера -история. М., 1996.

294. Лурье C.B. Историческая этнология. М., 1997.

295. Мамардашвили М.К. Картезианские размышления. М., 1993.

296. Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М., 1996.

297. Маркарян Э.С. Очерки теории культуры. Ереван, 1969.

298. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М., 1983.

299. Марков Б.В. Разум и сердце: История и теория менталитета. СПб., 1993.

300. Матинович Г.А. Текст и эксперимент. СПб., 1993.

301. Маслова В.А Сравнение-стереотип как фрагмент образа мира и его национальная специфика // XII Международный симпозиум попсихолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.101-102.

302. Маслова В.А. Введение в лингвокультурологию. М., 1997.

303. Мельчук И.А. Русский язык в модели «смысл«-*текст». М.; Вена, 1995.

304. Миронова H.H. Политический дискурс vs. оценочный дискурс // Политический дискурс в России. М., 1998. С.41-50.

305. Миронова H.H. Оценочные характеристики дискурса // Политический дискурс в России. М., 1998. С.60-66.

306. Михайлов A.B. Языки культуры. М., 1997.

307. Морковина М.Ю. Новая культура и способы адаптации к ней: современные подходы к проблеме «культурного шока» // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996. С.57-66.

308. Морковкин В.В., Морковкина A.B. Язык, мышление и сознание et vice versa // Русский язык за рубежом. 1994, № 1.

309. Морковкин В.В., Морковкина A.B. Русские агнонимы (слова, которые мы не знаем). М., 1997.

310. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1988.

311. Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998.

312. Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага, 1976.

313. Мещерский H.A. Искусство перевода Киевской Руси // ГОДРЛ. Т. 15. М.- Л., 1958.

314. Мещерский H.A. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX-XV вв. Л., 1978.

315. Мейендорф И. Введение в святоотеческое богословие. Вильнюс: Москва, 1992.

316. Мыльников A.C. Картина славянского мира: Взгляд из Восточной Европы. -СПб., 1996.

317. Никитин М.В. Предел семиотики // Вопросы языкознания. 1997, № 1. С.З-14.

318. Никитина Е.С. Проблема сознания в психологии (исторический аспект) // Язык и сознание: парадоксальная реальность. М., 1993. С.35-50.

319. Никифоров A.JI. Семантическая концепция понимания // Проблемы объяснения и понимания в научном познании. М., 1982. С.43-63.

320. Никифоров C.B. Возможности психолингвистического рассмотрения прагматического аспекта декодирования текста // Уровни текста и методы его лингвистического анализа. М., 1982. С.32-44.

321. Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1997.

322. Национальный язык и национальная культура. М., 1999.

323. Нерознак В.П. Современная этноязыковая ситуация в России // Известия РАН. Серия литературы и языка. 1994. Т.53, № 2.

324. Никитина С.Е. Культурно-языковая картина мира в тезауросном описании (на материале фольклорных и научных текстов): Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1999.

325. Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М.,1992.

326. Образ России. Русская культура в мировом контексте. / Серия «Образ России в мировой культуре и образы других стран в русской культуре XIX-XX веков. / Под. общ. ред. Академика Е.П.Челышева. М., 1998.

327. Панков A.B. Разгадка М.Бахтина. М., 1995.

328. Панченко A.M. О русской истории и культуре. М., 2000.

329. Петренко В.Ф. Психосемантика сознания. М., 1988.

330. Петренко В.Ф., Алиева JI.A. Стереотипы поведения как элемент национальной культуры // Языковое сознание: стереотипы и творчество. М., 1988. С.16-39.

331. Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991.

332. Писанова Т.В. Национально-культурные аспекты оценочной семантики: Эстетические и этнические аспекты. М., 1997.

333. Пищалъников В.А. Национальная специфика картины мира и ее репрезентация в языке // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.125-126.

334. ЪAI Пищалъников В.А., Дмитриева H.JI. Конвенциональный стереотип: сущность, структура, функционирование // Политический в дискурс в России-2. М., 1998. С.66-71.

335. Психолингвистика: Сб. статей. М., 1984.

336. Политический в дискурс в России. Материалы рабочего совещания. 30 марта 1997 г. М., 1997.

337. Политический в дискурс в России-2. Материалы рабочего совещания. 29марта 1998 г. М.5 1998.

338. Политический в дискурс в России-3. Материалы рабочего совещания. М.,1999.

339. Политический в дискурс в России-4. Материалы рабочего совещания. М.,2000.

340. Политический в дискурс в России-5. Материалы рабочего совещания. М., 2001.

341. Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. T.I-II. М., 1958.

342. Потебня A.A. Мысль и язык. // Слово и миф. М., 1989.

343. Почещов Г.Г. Дискурсивный и композитный уровни лингвистического анализа текста // Лингвистика текста. Мат-лы науч. конф. М., 1974. Ч.П. С.8-15.

344. Почещов Г.Г Язык и коммуникация: некоторые понятия // Текст как психолингвистическая реальность. М., 1982. С.3-7.

345. Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в межкультурной коммуникации // Функциональные исследования. Сб. статей по лингвистике. Вып.4. М., 1997. С.5-21.

346. Прохоров Ю.Е. Социальный статус как прагмалингвистическая основа речевого общения и его роль в межкультурной коммуникации // Русский язык как иностранный: лингвистические проблемы. М., 1997. С. 13-24.

347. Плетнева A.A. Исправление богослужебных книг в начале XX в. // Славяноведение, 1994, № 2. С.136-147.

348. Пименова М.В. Ментальность: Лингвистический аспект. Кемерово, 1996.

349. Политический дискурс: попытка истолкования понятия // Политический дискурс в России. М., 1997. С.57-62.

350. Попова З.Д., Стернин И.А. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. Воронеж, 1999.

351. Рикер Поль. Конфликт интерпретаций (Очерки о герменевтике). М., 1995.

352. РишарЖ.Ф. Ментальная активность. Понимание, рассуждение, нахождение решений. М., 1998.

353. Русский язык как иностранный: лингвистические проблемы. // Сб. статей. К 20-летию кафедры современного русского языка, Институт русского языка А.С.Пушкина. М., 1997.

354. Речевое мышление и текст. // Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж, 1993.

355. Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии. Тезисы конференции. М., 1995.

356. Речевое общение: цели, мотивы, средства. М., 1985.

357. Рождественский Ю.В. Риторика и стиль. М., 1984.

358. Рождественский Ю.В. Введение в культуроведение. М., 1996.

359. Рождественский Ю.В. Принципы современной риторики. М., 1999.

360. Рождественский Ю.В., Волков A.A., Марчук Ю.Н. Введение в прикладную филологию. М., 1987.

361. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994.

362. Российско-американский журнал по русской филологии. СПб., Лоуренс,1993. № 1.

363. Российско-американский журнал по русской филологии. СПб., Лоуренс,1994. №2.

364. Рубакин H.A. Тайна успешной пропаганды // Речевое воздействие. Проблемы прикладной психолингвистики. М., 1972. С.130-135.

365. Рыжков В.А. Регулятивная функция стереотипов // Знаковые проблемы письменной коммуникации. Межвуз. сб. науч. трудов. Куйбышев, 1985. С.15-21.

366. Рыжков В.А. Особенности стереопизации, необходимо сопровождающей социализацию индивида в рамках определенной национально-культурной общности //Языковое сознание: стереотипы и творчество. М., 1988. С.4-16.

367. Русский язык конца XX столетия (1985-1995). Коллективная монография. М., 1996.

368. Славянские древности. Этнолингвистический словарь. / Под ред. Н.И.Толстого. В. 5 тт. Т.1. М., 1995.

369. Славянские древности. Этнолингвистический словарь. / Под ред. Н.И.Толстого. В. 5 тг. Т.2. М., 1995.

370. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи. М., 1993.

371. Сиротинина О.Б. Современная разговорная речь и ее особенности. М., 1974.

372. Сиротинина О.Б. Русская разговорная речь. М., 1983.

373. Сорокин Ю.А. Этническая конфликтология. Самара, 1994.

374. Сорокин Ю.А. Попытка осмысления феномена культуры в рамках нового концептуального аппарата // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996. С.67-74.

375. Сорокин Ю.А. Этнические формы культуры: сознание и модусы его вербальной репрезентации (компарационные цепочки) // Лингвокогнитивные проблемы межкультурной коммуникации. М., 1997. С.21-36.

376. Сорокин Ю.А. Ментальная реконструкция образа автора // Язык, сознание, коммуникация. Вып.1. М., 1997. С.5-24.

377. Сорокин Ю.А. Антропосемиология: основные понятия и их предворительная интерпретация // Текст: структура и функционирование. Вып.2. Барнаул, 1997. С.45-49.

378. Сорокин Ю.А., Морковина И.Ю. Проблема понимания «чужой» культуры и способы устранения лакун в тексте // Русское слово в лингвострановедческом аспекте. Межвуз. сб. науч. работ. Воронеж, 1987. С.160-168.

379. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933.

380. XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации «Языковое сознание и образ мира». Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997.

381. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985.

382. Степанов Ю.С. Между «системой» и «текстом»: выражения «фактов» // Язык система. Язык-текст. Язык - способность. М., 1995. С.111-119.

383. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

384. Стернин И.А. Коммуникативное поведение в структуре национальной культуры // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С.97-112.

385. Стернин И.А. Национальная специфика коммуникативного поведения // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.147-148.

386. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М., 2000.

387. Стеценко А.П. О специфике психологического и лингвистического подходов к проблеме языкового сознания // Язык и сознание: парадоксальная рациональность. М., 1993. С.22-34.

388. Стулеико Н.И. отражение обыденного сознания в образной языковой картине мира. Киев, 1992.

389. Соболевский А.И. Особенности русских переводов домонгольского периода // Труды девятого археологического съезда в Вильне. 1893. Т.Н. М., 1897.

390. Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси Х1У-ХУН вв. СПб., 1903.

391. Сове Б.И. Проблема исправления богослужебных книг в России в Х1Х-ХХ веках // Богословские труды. Сб.У. М., 1970.

392. Словарь библейского богословия. Под ред. К.Леон-Дюфура и др. Брюссель, 1974.

393. Словарь древнерусского языка Х1-Х1У вв. Т.1-4. М., 1988-1991.

394. Словарь русского языка Х1-ХУН вв. Т. 1-18. М., 1975-1992.

395. Словарь церковно-славянского языка, составленный Вторым Отделением императорской Академии Наук. Т.1-4. Изд.2-е. СПб., 1867.

396. Срезненский ИИ. Материалы для словаря древне-русского языка. Т.1-Ш. СПб., 1893-1912. Репринтное издание 1989 г.

397. Тарасов Е.Ф. Психологические и психолингвистические аспекты речевого воздействия // Речевое воздействие: психологические и психолингвистические проблемы. М., 1986.

398. Тарасов Е.Ф. Введение //Язык и сознание: парадоксальная рациональность. М. .1993.С.6-15.

399. Тарасов Е.Ф. О формах существования сознания // Язык и сознание: парадоксальная рациональность. М., 1993. С.86-97.

400. Тарасов Е.Ф. Межкультурное общение новая онтология анализа языкового сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С.7-22.

401. Тарасов Е.Ф. Языковое сознание и образ мира (предисловие) // XII Междунар. симп. по психолингвистике и теории коммуникаций. Москва, 24 июня, 997 г., М., 1997. С.2.

402. Текст и культура: Общие и частные проблемы. М., 1985.

403. Текст, контекст, подтекст. М., 1986.

404. Текст как отображение картины мира. // Уч. зап. МГПИИЯ. ВЫ.341. М., 1989.

405. Текст: структура и функционирование. Вып.2. Барнаул, 1997.

406. ТелияВ.Н. Лексические модусы экспрессивности // Язык как коммуникативная деятельность человека. Сб. науч. трудов МГПИИЯ. Вып.284. М., 1987. С. 14-20.

407. Телия В.Н. К проблеме связанного значения лова: гипотезы, факты, перспективы // язык система, язык - текст, язык - способность. М., 1995. С.25-36.

408. Телия В.Н. Роль образных средств языка в культурно-национальной окраске миропонимания // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996.

409. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.

410. Телия В.Н. Архетипические представления как источник метафорических процессов, лежащих в основе образа мира // XII Междунар. симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.150-151.

411. Титоне Р. Некоторые эпистемологические проблемы психолингвистики // Психолингвистика. М., 1984. С.336-352.

412. Топоров В.Н. Пространство культуры и встречи в нем // Восток Запад. Исследования. Переводы. Публикации. Вып. IV. М., 1989. С.6-17.

413. Топоров В.Н. Предистория литературы у славян. Опьгг реконструкции. М., 1998.

414. Топоров В.Н. Об одном архаичном индоевропейском элементе в древнерусской духовной культуре SVET // Языки культур и проблемы переводимости. М., 1987.

415. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995.

416. Трубецкой E.H. Смысл жизни // Смысл жизни. Антология. Сост. Н.К.Гаврюшин. М„ 1994.

417. Трубецкой E.H. Метафизические предположения познания. М., 1917.

418. Трубецкой С.Н. Учение о Логосе в его истории. М., 1994.

419. Тульчинский Г.Л. Герменевтика и естествознание (обзор) // Математика, естествознание и культура. М., 1983. С. 12-43.

420. Тураева З.Я. Лингвистика текста и категория модальности // Вопросыязыкознания. 1994, № 3. С.105-114.

421. Турунен Н. Русский учебный текст как разновидность дидактического дискурса (Опыт лингводидактического исследования в аспекте межкультурной коммуникации). Univ. of Jyviskyli, 1997.

422. Тюпа В.И. Бахтин как парадигма мышления // Дискурс. 1996, № 1. С.9-16.

423. Тюпа В.И. Модусы сознания и школа коммуникативной дидактики // Дикурс. 1996, № 1.С. 17-22.

424. Тюпа В.И. Архитектоника коммуникативного события (к первоосновам коммуникативной дидактики) //Дискурс. 1996, № 1. С.30-38.

425. Туптало Д. Розыск о раскольнической брынской вере, о учении их, о делах их и изъявлении, яко вера их не права, учение их душевредно и дела их не богоугодны. СПб., 1709.

426. Урысон Е.В. Синтаксическая деривация и «наивная» картина мира // Вопросы языкознания. 1996. № 4. С.25-38.

427. Урысон Е.В. Языковая картина мира vs обиходные представления (модель восприятия в русском языке)//Вопросы языкознания. 1998, № 2 С.3-21.

428. Утробина Т.Г. Языковые средства репрезентации концептуальной картины мира (на материале сатирических рассказов М.М.Зоценко 1920-х годов) // Текст: структура и функционирование. Вып.2. Барнаул, 1997. С.72-81.

429. Уфимцева Н.В. Человек и его сознание: проблема формирования // язык и сознание: парадоксальная рациональность. М., 1993. С.59-75.

430. Уфимцева Н.В. Русские глазами русских // Язык система, язык - текст, язык - способность. М., 1995. С.242-249.

431. Уфимцева Н.В. Этнические и культурные стереотипы: кросскультурное исследование // Изв. АН. Сер. лит. и яз. Т.54. 1995, № 3. С.55-62.

432. Уфимцева Н.В. Русские: опыт еще одного самопознания // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С. 139-162.

433. Уфимцева Н.В. Сопоставительный анализ языкового сознания: этнические и культурные стереотипы // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996. С.90-96.

434. Уфимцева Н.В. Доминанты образа мира современных русских // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 2-4 июня 1997 г. М., 1997. С.157-158.

435. Уфимцева Н.В. Структура языкового сознания русских: 70-е 90-е годы // Этническое и языковое самосознание: Материалы конференции. - М., 1995.

436. ФрегеГ.Смысл и денотат//Семиотика и информатика. Вып.8. М., 1977.

437. Функционирование текста в лингвокультурной общности. М., 1989.

438. Фуко М. Воля к истине: по то сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.

439. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996.

440. Флоренский П. А. У водоразделов мысли // Соч. в 2-х тт. T.II. М., 1990.

441. Флоренский П.А. Имена, М., 1993.

442. Фрумкина P.M. «Теории среднего уровня» в современной лингвистике // Вопросы языкознания. 1996. - № 2.

443. Фрумкина P.M. Есть ли у современной лингвистики своя эпистемология? // Вопросы языкознания. 1995. - № 2.

444. Фрумкина P.M. Лингвистика в поисках эпистемологии // Лингвистика на исходе XX века: Итоги и перспективы: Тезисы Международной конференции. М., 1995. - Т. 11.

445. Фрумкина P.M. Культурологическая семантика в ракурсе эпистемологии // Известия академии наук. Сер. «Литература и язык». Т.58. - 1999. - № 1.

446. Черданцева Т.З Идиоматика и культура (Постановка вопроса) // Вопросы языкознания. 1996, № 1. С.58-70.

447. Черкасова Г.А. Русский ассоциативный тезаурус: компьютерная технология создания и издания // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. С.181-190.

448. Чернейко Л.О., Долинский В.А. Имя СУДЬБА как объект концептуального и ассоциативного анализа // Вестник МГУ. Сер.9. Филология. 1996, № 6. С.20-41.

449. Чернейко Л. О. Абстрактное имя и система понятий языковой личности // Язык, сознание, коммуникация. Вып.1. М., 1997. С.40-51.

450. Чернышева М.И. К истории слова образ // Историко-культурный аспект лексикологического описания русского языка. 4.1-2. 4.1. М., 1991.466 4ернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. М., 1997

451. Чернышева М.И. «По образу и подобию.» // Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. М., 1991.

452. Чернышева М.И. К вопросу об истоках лексической вариативности в ранних славянских переводах с греческого: переводческий прием «двуязычные дублеты» // Вопросы языкознания, 1994, 2.

453. Черепанова O.A. Культурный аспект в историческом изучении лексикирусского языка//Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 1995. № 5. С. 136-146.

454. Шмелева Т.В. Модус и средства его выражения в высказывании // Идеографические аспекты русской грамматики. / Под ред. В.А.Белошапковой, И.Г.Милославского. М., 1988.

455. Шмидт З.Й. «Текст» и «история» как базовые категории // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М., 1978. С.89-108.

456. Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика. М., 1977.

457. ШпетГ.Г. Явление и смысл. М., 1914.

458. Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. М. 1927.

459. Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст 1989, 1990, 1991.

460. Щедровщкж Г.П. Смысл и значение // Проблемы семантики. М., 1994.

461. Этнопсихолингвистика. М., 1988.

462. Этнокультурная специфика языкового сознания. // Сб. статей. М., 1996.

463. Этнология. / Под ред. Г.Е.Маркова, В.В.Пименова. М., 1994.

464. Этносы и этнические процессы. М., 1993.

465. Этническое языковое самосознание. Мат-лы конференции. (Москва, 13-15 декабря 1995.) М., 1995.

466. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Под ред. О.Т.Трубачева. Вып. 1-19. М., 1974-1992.

467. Юнг К.Г. Архетип и символ. М. 1991.

468. ЮнгК.Г. Аналитическая психология. СПб., 1994.485 Язык и человек. М., 1990.

469. Язык как коммуникативная деятельность человека. // Сб. науч. трудов МГПИИЯ. Вып.284. М., 1987.

470. Язык и личность. М., 1989.

471. Язык и социальное познание. М., 1990.

472. Язык и структура знания. М., 1990.

473. Язык, дискурс и личность. Межвуз. // Сб. науч. трудов. Тверь, 1990.

474. Человеческий фактор в языке. // Язык и порождение речи. М., 1991.

475. Язык. Культура. - Этнос. М., 1994.

476. Язык система, язык - текста, язык - способность // Сб. статей. М,. 1995.

477. Язык и сознание: парадоксальная рациональность // Коллективнаямонография. М., 1993.

478. Языки: этнокультурный и прагматический аспекты. Днепропетровск, 1988.

479. Языковое общение. Единицы и регулятивы. М., 1987.

480. Языковое сознание: стереотипы и творчество. М., 1988.498Якобсон P.O. К языковой проблематике сознания и бессознательного // Бессознательное. Природа, функции и методы исследования. Тбилиси, 1978. Т.З. С.156-167.

481. Якобсон P.O. Язык и бессознательное: Работы разных лет. М., 1996.

482. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М., 1994.

483. Якубинский Л.П. Избранное. Язык и его функционирование. М., 1986.

484. Яценко И.И. Психологический тезаурус рассказа А.П.Чехова «Дама с собачкой» (к вопросу о национально-этнических стереотипах восприятия) // Лингвокогнитивные проблемы межкультурной коммуникации. М., 1997. С.66-74.

485. Языковые данные и этнокультурный контекст Средиземноморья. М., 1978.

486. Abrams, D., Hogg, М. (eds) Social Identity Theory. Brighton: Harvester Wheatsheaf, 1990.

487. Bernstein, B. Pedagogy, Symbolic Control and Identity. Theory, Research, Critique. London: Taylor & Francis, 1996.

488. Bhabha, H. The Location of Culture. London: Routledge, 1994.

489. Antaki, C. Explaining and Arguing. London: Sage, 1994.

490. Antaki, C. and Widdicombe, S. (eds) Identities in Talk. London: Sage Publications, 1998.

491. Breakwell, G. and Canter, D. Empirical Approaches to Social Representations. Oxford: Clarendon Press, 1993.

492. Chouliaraki, L. «Media discourse and national identity: death and myth in a news broadcast», in M.Ressigl and R.Wodak (eds), The Semiotics of Racism. Vienna: Passager Verlag, 1999.

493. Chouliaraki, L. «Capturing the «contingency of universality»: some reflections on discourse and critical realism', Social Semiotics, 2002, 12(2): 84-114.

494. Chouliaraki, L. and Fairclough, N. Discourse in Late Modernity: Rethinking Critical Discourse Analysis. Edinburgh: Edinburgh University Press, 1999.

495. Gergen, K. «Constructionist dialogues and the vicissitudes of the political», in I.Velody and R.Williams (eds), The Politics of Constructionism. London: Sage Publications, 1998.

496. Giddens, A. Modernity and Self-Identity. Cambridge: Polity Press, 1991.

497. Hall, S. «Cultural identity and diaspora», in J.Rugherford (ed.), Identity. Community, Culture. Difference. London: Lawrence and Wishart, 1990.

498. Hall, S. «Old and new identities, old and new ethnicities», in A.King (ed.), Culture, Globalization and the World System. Houndmills: Macmillan, 1991.

499. Hall, S. «Who heeds «identity»?», in S.Hall and P. du Gay (eds), Questions of Cultural Identity. London: Sage, 1996.

500. Holsti, 0. Content Analysis for the Social Sciences and Humanities. Reading , MA.: Addison Wesley, 1996.

501. Howarth, D. Discourse. Buckingham: Open University Press, 2000.522Howarth, D., Norval, A.J. and Stavrakakis, Y. (eds) Discourse Theory and Political Analysis. Manchester University Press, 2000.

502. Kress, G. and van Leeuwen, T. Multi-Modal Discourse: The Modes and Media of Contemporary Communication. London: Arnold, 2001.

503. Laclau, E. «Power and representation», in M.Poster (ed.), Politics, Theory and Contemporary Culture. New York: Columbia University Press, 1996.

504. Laclau, E. «Universalism, particularism and the question of identity», in E.Laclau, Emancipation(s). London: Verso, 1996.527Larrain, J. Ideology and Cultural Identity. Modernity and the Third World Presence. Cambridge: Polity Press, 1994.

505. Marcus, G.E. and Fischer. M.M.J. Anthropology as Cultural Critique. An

506. Experimental Moment in the Human Sciences. Chicago: The University of Chicago Press, 1998.

507. Moscovici, S. «The phenomenon of social representations», in R.Farr and S.Moscovici (eds), Social Representations. Cambridge: Cambridge University Press, 1984.

508. Moscovici, S. «Notes towards a description of social representations», European Journal of Social Psychology, 1988, 18(3): 211-50.

509. Moscovici, S. «Social representations and pragmatic communication», Social Science Information, 1994, 33(2): 163-77.

510. Pecheux, M. Language, Semantics and Ideology. London: Macmillan, 1982.

511. Potter, J. «Attitudes, social representations and discursive psychology», in M.Wetherell (ed.), Identities, Groups and Social Issues. London: Sage, 1996.

512. Sampson, E.E. «The democratization of psychology», Theory and Psychology, 1991, 1(3): 275-98.

513. Schroder, K. «Discourse analysis and the media-society nexus: towards a notion of dis-course ethnography?» Paper presented to the international conference «Discourse and Social Research», Sorup Herregard Denmark, 1998.

514. Torfing J. New Theories of Discourse: Laclau, Mouffe and Zizek. Oxford: Blackwell, 1999.

515. Tyler, S.A. «Post-modern ethnography: from document of the occult to occult document», in J.Clifford and G.E.Marcus (eds), Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley: University of California press, 1996.

516. Watson, R. «Ethnomethodology and textual analysis», in D.Silverman (ed.), Qualitative Research: Theory, Method and Practice. London: Sage, 1997.

517. Wenick, A. Promotional Culture. London: Sage, 1991.

518. Wetherell, M. «Cross-cultural studies of minimal groups: implications for the social identity theory of intergroup relations», in H.Tajfel (ed.), Social Identity and Intergroup Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1982.

519. Wodak, R., de Cillia, R.,Reisigl, M. and Liebhart, K. The Discursive Construction of National Identity. Edinburgh: Edinburgh University Press, 1999.

520. Woodward, K. (ed.) Identity and Difference. London: Sage, 1997.

521. Woolgar, S. and Ashmoe, V. «The next step: an introduction to the reflexive project», in S.Woolgar (ed.), Knowledge and Reflexivity. New Frontiers in the Sociology of Knowledge. London: Sage Publications, 1988.