автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему:
Турецкий вопрос в польской публицистикеконца XVI векаi

  • Год: 2000
  • Автор научной работы: Аржакова, Лариса Михайловна
  • Ученая cтепень: кандидата исторических наук
  • Место защиты диссертации: Москва
  • Код cпециальности ВАК: 07.00.03
Автореферат по истории на тему 'Турецкий вопрос в польской публицистикеконца XVI векаi'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Турецкий вопрос в польской публицистикеконца XVI векаi"

На правах рукописи

РГ6 /ОД ^Г ;зоо>

Аржакова Лариса Михайловна

Турецкий вопрос в польской публицистике конца XVI века

Специальность 07.00.03 - всеобщая история

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва 2000

Работа выполнена в Институте славяноведения РАН Научный руководитель: доктор исторических наук Б.Н. ФЛОРЯ

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор В.А. ЯКУБСКИИ кандидат исторических наук М.В. ЛЕСКИНЕН

Ведущая организация -Тверской государственный университет

Защита диссертации состоится « 7Ь » Ы А ^ 2000 г. в 15.00 час. на заседании диссертационного совета Д 002.97.02 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук в Институте славяноведения РАН по адресу: Москва, Ленинский проспект 32а, корпус "В", 9 этаж

С диссертацией можно ознакомиться в Институте славяноведения

РАН

Автореферат разослан апреля 2000 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук

С.И.ДАНЧЕНКО

. © Институт славяноведения РАН, 2000 г.

/Гп. I п //, о

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИССЕРТАЦИИ

Актуальность проблемы н задачи исследования. История общественной мысли эпохи польского Возрождения притягивала и продолжает притягивать внимание исследователей не только яркостью, масштабностью наблюдаемых явлений. В этой сфере, как и в ряде других, XVI век - век, который ознаменовался расцветом гуманистических тенденций в литературе и искусстве и, в то же время, заложил основы такого культурного феномена как сар-матизм, - отличает чрезвычайная противоречивость. В связи с этим перед полонистикой встает ряд важных и трудных вопросов. Среди них - комплекс проблем, касающихся менталитета польского общества в пору становления уникального государственного образования, шляхетской Речи Посполитой.

В поисках ответа на вопросы о том, как поляк XVI века воспринимал окружающий мир, как соотносились мировоззренческие стереотипы с реальностью, и проч., естественно обращение к публицистике. Она, пожалуй, вообще незаменима при изучении общественного мнения той эпохи, ибо, живо реагируя на злобу дня, ярче всего отразила царившие в обществе настроения и перемены в них.

В обширном массиве польской публицистики XVI-XVII вв. видное место занимают антитурецкие памфлеты. Для историка они представляют значительный интерес уже одной своей темой, которая еще при Ягеллонах одной из приоритетных для польского общества, на исходе XVI в. приобрела особую актуальность. Можно сказать, что турецкая угроза была той объективной реальностью, с которой в Речи Посполитой никто не мог не считаться. Другое дело, каким образом и в какой степени эта реальность воспринималась тем или иным социальным слоем, как это восприятие менялось во времени и пространстве.

На рубеже XVI-XVI1 вв. в ряде памфлетов турецкая проблема самым тесным образом переплелась с проблематикой внут-рипольской, и при этом лихорадочный поиск авторами путей спасения страны от турок и татар с исключительной рельефностью

высветил многие из больных вопросов, стоявших перед Речью По-сполитой.

Задача данной работы состоит в том, чтобы на хронологически и тематически ограниченном материале сочинений подобного рода выяснить, в какой мере и каким образом в общественном мнении Речи Посполитой на рубеже Х\Т-ХУИ вв. турецкий вопрос был связан с внутрипольскими проблемами, в каком направлении шел поиск путей решения турецкого вопроса, и как в этом контексте преломлялись жгучие для дворянского общества внут-рипольские проблемы. В ходе решения этой задачи основными оказываются следующие вопросы:

как в шляхетской среде оценивалось соотношение сил Польши и се возможных союзников, с одной стороны, и Турции - с другой стороны;

как дворянское сословие расценивало перспективы борьбы поляков, в частности, и христианского мира, в целом, с османами;

каково было, на взгляд современников, внутреннее состояние польско-литовского общества и какова была самооценка поляка-шляхтича по контрасту с устоявшимся в общественном сознании образом врага-турка;

в какой степени осознаваемая многими необходимость внутренних преобразований была продиктована возросшей турецко-татарской угрозой.

Хронологические рамки работы охватывают 1590-е годы, с необходимыми выходами в более ранние и более поздние времена. Строго говоря эти рамки еще более узки, поскольку основные из анализируемых памфлетов увидели свет в 1594-1597 годах. Таким образом, зафиксированные в наших источниках суждения и проекты по большей части привязаны буквально к одним и тем же событиям и явлениям внешне- и внутриполитической истории Польши. Это обстоятельство. как представляется, дает историку оптимальную возможность судить о настроениях в польском обществе той поры, с большей долей уверенности выделяя те моменты, которые однозначно воспринимались дворянской средой, и моменты, вызывавшие в этой среде разногласия и конфликты.

Источники. В основу диссертации положен анализ политических памфлетов Петра Грабовского [«Мнение Сына Коронно-

го» (1595), «Нижняя Польша» (1596)] ' и Юзефа Верещиньского |«Публика (т.е. публичная речь) ... касательно образования Рыцарской школы» (1594), «Способ основания Нового Киева» (1595), «Вотум ... о начале мощной войны против турецкого императора» (1597)|2. Выбор для диссертационного исследования именно этих, вышедших в период резкого обострения турецкой угрозы произведений, был обусловлен тем, что их отличает органичное соединение развернутых проектов отпора туркам и татарам с настойчивыми поисками решения наиболее острых внутриполитических проблем Речи Посполитой. Под углом избранной нами темы рассмотрены также знаменитые «Сеймовые проповеди» (1597) Петра Скарги 3. Хотя турецкая тема занимает в них сравнительно небольшое место, она тоже тесно - и своеобразно - переплетается с поисками ответа на волновавшие польское общество конца XVI столетия вопросы.

Помимо того были привлечены памятники эпохи. В их числе «Турцики» (1595) Кшиштофа Варшевицкого - своего рода риторический отклик на злобу дня, а также более ранние, относящиеся к началу 1590-х годов, два памфлета Ю. Верещиньского на турецкую тему. Особое место среди источников принадлежит ранним образцам так называемой рыбалтовской комедии, в которых тоже нашли отражение турецко-татарские мотивы. Чтобы проследить эволюцию турецкой темы в польской литературе и должным образом оценить наметившиеся в середине 1590-х гг. перемены, выйдя далеко за хронологические рамки исследования, привлечь некоторые из сочинений XVII в. (в частности, реляцию Кшиштофа Збаражского, памфлеты Шифона Старовольского).

Степень изученности проблемы. Польская публицистика XVI-XVI1 вв. рано и прочно вошла в научный оборот. К ней охот-

1 (¡гаЬ<лрхк1 Р. 2с1аше 8упа Когоппе»о. /\Vycl. К. ТигошвИ. Кгако\у, 1858; Grabow.sk/ Р. Рокка Шпа. / \Vycl. К. Тигохтекк Кгако\у, 1859.

: \Vereszczynski,/. РиЬПка... г Б^опу &пс1ошаша БгксЯу ЯусегБ^е]; Мет., БрозоЬ оэаёу nowego Кусма; Мет., УоШгп ... г э^опу рос1ше81еша \vojny ро^гпе] рггеЫуЛсо сезагеош! Шгес^ети. / \¥у<1 К. Тиго\¥зк1. Кгаго\у, 1858.

3 Зкси^а Р. Кагаша эфпои'е. / Орг. ]. ТагЫг. \Vrodaw, 1984.

но апеллировали стороны в волновавших общество спорах о том, какие причины привели некогда могущественную Речь Посполи-тую к гибели. В памфлетах Грабовского, Верещиньского, Скарги и др. черпали свои доводы историки всех направлений, начиная с апологетов «золотой шляхетской вольности» и кончая ее непримиримыми критиками. Переиздание ряда забытых, уцелевших порой в одном-двух экземплярах сочинений, сделало их общедоступными и стимулировало исследовательскую работу историков, литературоведов и просто любителей старины.

В числе книг и статей, посвященных публицистике, были интересные, привносящие немало нового труды. Большой вклад был внесен Ст. Тарновским, автором капитальной монографии «Политические писатели XVI в.». Заслуженную известность приобрела книга М. Бобжиньского о «Сеймовых проповедях» Скарги (1876 г.). Ю. Верещиньскому посвятил ряд интересных работ украинский историк A.B. Стороженко (1904, 1911 гг.) и т.д. Однако в целом преобладали - и этот вывод, к сожалению, в значительной мере приходится распространить и на межвоенный период - работы описательного характера.

В то же время привлечения публицистики при анализе социально-политической проблематики был достаточно результативен. хотя круг затрагиваемых при этом вопросов оставался узким. Доминировали две темы: особенности государственного строя Речи Посполитой, и конфессиональные конфликты. Среди многочисленных исследований по внешнеполитической истории региона особый интерес для нашей темы представляет монография И. Масурека «Борьба Польши и Габсбургов за выход к Черному морю» (1931 г.).

Послевоенные десятилетия ознаменовались как в польской историографии, так и в советской полонистике всплеском интереса к политической литературе XVI-XVII вв. Решительный пересмотр взглядов на социальные процессы, переживаемые Речью Посполитой в пору своего расцвета, на историческую роль тех или иных польских деятелей времен Ренессанса и Контрреформации, - все это диктовало необходимость нового прочтения памфлетов далекой эпохи. Одной из особенностей литературы конца 19401950-х гг. (а порой и гораздо более позднего времени) является то, что даже глубоким, содержательным по материалу и по мысли исследованиям были в той или иной мере присущи схематизм и политизированность. В определенной степени этих недостатков не

избежал, например, Э. Липиньский, автор фундаментальной монографии «Исследования по истории польской экономической мысли» (1956 г.) и др. трудов, которые, не будучи прямо посвящены рассматриваемой нами проблематике, затрагивают многие ее аспекты.

Особую важность для нашей темы представляет изданная в 1950 г. книга Б. Барановского «Знание Востока в старой Польше до XVIII в.». В этой небольшой по объему и тоже, конечно, несущей на себе печать времени монографии, автор суммировал накопленный наукой материал. Вышедшая полвека назад, книга до сих пор не утратила своего значения как свод информации о бытовании турецких и татарских мотивов в публицистике Речи Посполитой.

Дальнейшие шаги в изучении публицистики XVI-XVII вв. были связаны не только с позитивными переменами в состоянии исторической науки в Польше и в нашей стране, с изживанием политизированного подхода к прошлому и т.п. Ощутимо сказывается происходившая переориентация исследовательских интересов. В послевоенные годы многие (С. Черник, М. Ренкас и др.) и советские (например, O.E. Иванова или Л.В. Кржеминская [Волкова]) историки обращались к памфлетам Скарги и его современников главным образом в поисках конкретной информации о положении крепостного крестьянства и других слоев общества. Однако чем дальше, тем больше получал признание иной подход к политическим сочинениям XVI-XVII вв.: они становятся основной опорой при исследовании общественного мнения, менталитета эпохи. Прочный фундамент для такого рода студий заложили труды В. Чаплиньского, А. Вычаньского, др. польских ученых. Круг проблем, связанных с мировоззрением шляхты, с ее культурой и идеологией, получил наиболее полное освещение в трудах Я. Тазбира. В отечественной полонистике данное направление было ярко представлено работами А.И. Рогова.

Хотя в литературе по-прежнему отсутствуют специальные исследования об антитурецкой публицистике в Польше конца XVI в., за последние годы выросло число работ, плодотворно разрабатывающих более или менее близкую проблематику. Характерно, что шляхта, ее идеология и ее роль в формировании национального самосознания вышли теперь на первый план в трудах ряда русских и украинских историков. Показательны в этом отношении исследования Б.Н. Флори, М.В. Дмитриева, С.А. Лепьявко. Н.М. Яковенко.

Из новых работ ближе всего к нашей теме защищенная в конце 1998 г. диссертация М.В. Лсскинен «Образ сармата в истории», где детально исследовано самосознание польской элиты и православной украинской знати ХУ1-ХУП вв. в контексте идеологии сарматизма. Наблюдения автора над польской социальной утопией и пр. непосредственно касаются изучаемого нами предмета. Однако подход к проблеме, избранный Лескинен («необходимо подчеркнуть, - пишет она, - что в центре внимания находились в первую очередь источники, в которых отражалось идеальное и нормативное поведение, представления о должном, но не реалии действительности и повседневной жизни»), как представляется, привел к некоторому схематизму построений. Как раз антитурсц-кис памфлеты 1590-х годов, которые не привлекли внимания исследовательницы. наглядно показывают, насколько колебания в политических настроениях общества - споры о том, начинать ли войну с Портой или нет, а если начинать, то кого выбрать в союзники - сказывались в частности, на трактовке основных оппозиций ( «свой - чужой», «хороший - плохой») в системе взглядов и представлений шляхты.

Методологическую основу исследования составил комплексный подход к изучению социально-политических процессов и их преломления в общественном сознании, отработанный на польском материале в трудах В. Чаплиньского, Б.Н. Флори и ряда других ученых.

Научная новизна и практическая значимость. Новизна прежде всего определяется нетрадиционной постановкой проблемы. Если раньше исследователи обращались к антитурецким сочинениям конца XVI в., в поисках информации либо этнографического, либо экономического характера, лишь попутно отмечая детали предлагавшихся авторами проектов преобразований, то в диссертации во главу угла поставлен вопрос о том, как в условиях нарастающей турецко-татарской угрозы поляки воспринимали внутри- и внешнеполитические реалии, какие планы публицисты разворачивали перед соотечественниками на страницах своих сочинений. и как, в свою очередь, все это взаимодействовало с мировоззренческими стереотипами польского общества. В результате удалось уточнить ряд существенных, на наш взгляд, моментов - в

частности, касающихся достоверности суждении памфлетистов о положении дел в Речи Посполитой.

Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории общественной мысли в эпоху польского Возрождения, при подготовке учебных пособий.

Апробация. Диссертация была одобрена лабораторией региональных проблем Института социально-экономических проблем РАН (С.-Петербург), обсуждена в отделе истории средних веков Института славяноведения РАН. По теме диссертации опубликованы три статьи.

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, а также списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава «Развитие турецкой темы в польской литературе XVI века» носит вводный характер.

«Настоящим основоположником турецкой темы» в польской литературной традиции, как отметил А.И. Рогов, был Филипп Буонакорси Каллимах( Его труды, как и труды Яна Длугоша. Ст. Ожсховского и ряда других авторов есть основание рассматривать как достаточно адекватное отражение реакции общества на экспансию Османской империи, на ту угрозу, какую представляли для Польши и ее соседей турки и татары. В XVI в. польское общество было уже довольно неплохо информировано об Османской империи и ее вассалах, - даже при том, что знание о предмете зачастую пополнялись хаотично и в ходу было немало выдумок

Если при Ягеллонах Польше более или менее удавалось избегать прямых столкновений с Портой, то в последней четверти XVI в. положение стало меняться. Перспектива большой войны с турками представлялась все более реальной, тогда как в самой Речи Посполитой назревали кризисные явления (которые не в последнюю очередь тоже были связаны с татарскими набегами и конфликтами с Портой), - все это накладывало свой отпечаток на публицистику эпохи.

Заметной вехой на пути к войне стали события рубежа 1580— 1590-х гг.. когда в ответ на нападения казаков южные вое-

водства Речи Посполитой подверглись опустошительному набегу. До воины дело все же не дошло. От реализации своей угрозы султана удержали сложные политические маневры, а грандиозный план коронного канцлера Замойского - главного инициатора приготовлений к войне, был блокирован соперничавшими с канцлером польскими политиками. Но после 1590 г. вопрос о большой польско-турецкой войне уже не сходил с повестки дня, во многом определяя течение политической жизни в Речи Посполитой.

В главе подчеркнуто, что незатухающие в высших эшелонах власти споры о том, присоединяться Польше к антитурецкому союзу или нет, еще больше обостряли интерес общественного мнения Речи Посполитой к турецко-татарской теме. Антитурецкие памфлеты 1590-х гг. И тематически, и стилистически продолжали давно сложившуюся в польской литературе традицию. В них изобличался коварный враг, предлагались те или иные способы защиты от турок и татар. Характерным примером такого рода сочинений являются «Турцики» Кшиштофа Варшевицкого (1595), примерно в том же духе выступали Б. Папроцкий и Ст. Карнковский, др. авторы. В том же ряду стоят рассмотренные в главе более подробно памфлеты Юзефа Верещиньского «Верный путь к скорейшему и простейшему заселению пустых земель в русских краях...» (1590) и «Призыв к началу Священной войны против Турок и Татар...» (1592). Они привносят мало нового по сравнению с творениями Ожеховского и Варшевицкого, но сопоставление их с памфлетами того же Верещиньского, появившимися несколько лет спустя, особенно наглядно демонстрируют суть тех сдвигов, которые наблюдались в польской антитурецкой публицистике конца XVI века.

Особое внимание в главе обращено на то, что в конце века не просто заметно возрастает число публикаций, так или иначе затрагивающих злободневную и болезненную для общества проблему. В них обнаруживают себя некоторые качественно новые моменты. В частности, показательно то, что именно в это время турецкая проблематика входит в народно-городскую литературу, где в рамках так называемой рыбалтовской комедии появляются первые пьесы «военного цикла» - «Плсбанскос снаряжение» (1590) и «Возвращение Альбертуса с войны» (1596). Резко отличающиеся от произведений шляхетской литературы по своей стилистике. кругозору, ценностной ориентации, пьесы дают возмож-

ность судить о том, как военная служба п воина с турками воспринималась в народе.

Вторая глава «Петр Грабовский и его рецепты спасения Речи Посполитой от турок и татар» посвящена анализу двум памфлетов -«Мнение Сына Коронного» (1595) и «Нижняя Польша» (1596), принадлежавших перу приходского священника из Парна-вы (Пярну) Грабовского, которые дают историку благодарный материал для характеристики умонастроения, склада мышления, уровня информированности польского общества конца XVI в. Наблюдения над текстом убеждают как в осведомленности автора о положении на юго-востоке Европы, так и в том, что информация, которой он оперировал, отбиралась и интерпретировалась им строго целенаправленно.

Для социально-психологических установок памфлетиста показательна трактовка образа врага. Турок наделен стандартным набором отрицательных качеств - жадность, жестокость, коварство. Но прежде всего он - «тиран». В устах Грабовского это обозначение указывало не только на поведение завоевателя, поработившего многие страны и готового распространить свою тиранию на весь мир. Для автора особенно важно противопоставление турецких порядков золотой шляхетской вольности, которой, по словам сочинителя, «больше всего горд поляк». Грабовский не ограничивался констатацией того, что в Турции «нет ни одного шляхтича». он предупреждал: в завоеванных землях османы истребляют «всех до единого людей шляхетского сословия». Говоря о поголовном истреблении турками дворян, памфлетист явно погрешил против истины. Причиной тому, очевидно, была отчетливая ориентация Грабовского на топику. Диктат топики еще явственнее проявил себя при оценке автором шансов на создание антитурецкой лиги. Для автора не был секретом характер взаимоотношений между Францией и Портой (в другом контексте он сообщал читателю. что французы с турками «в большой дружбе живут»). Но поскольку такая констатация расходилась с традиционным представлением об образе турка как всеобщего врага, то автор в своих общих рассуждениях ее просто игнорировал, провозгласив: «Среди христиан друзей у него нет».

Образ противостоящего Порте поляка, обрисованный Гра-бовским, подробно и со многими повторами, в основном также составлен из «общих мест» польской ренессансной публицистики. Образ этот отчетливо раздвоен. В главе прослеживается, в каком

контексте выступали те или иные черты, приписываемые публицистом поляку.

В декларативных заявлениях, какими изобилуют оба памфлета, и при упоминании событий прошлого, поляк выступал воплощением добродетелей, превосходя все прочие народы своей преданностью истиной вере, и храбростью. На вопрос, кто из обитателей Речи Посполитой достоин именоваться поляком, прямого ответа Грабовский не давал. Но видно, что языково-этническим различиям не придавалось значения. Что касается различий вероисповедных, то парнавский священник прославлял «рыцаря-католика», но вместе с тем, в отличие от рьяных сторонников Контрреформации, воздерживался от утверждения, что только католик может быть настоящим поляком. Достаточно терпимое отношение к шляхтичам-иноверцам объяснялось, по-видимому, тем, что Грабовский отдавал себе отчет в опасности конфессиональных раздоров перед лицом страшного врага. Зато он строго придерживался сословного критерия. Ореол избранности не распространялся на простонародье. поляк в его понимании - это рыцарь, дворянин.

Для автора идеальный образ соотечественника и собрата по сословию не мыслился без атрибутов «золотой вольности» («Чем горд поляк? - Свободой!» и т.п.). Однако в восприятии шляхетской вольности он заметно отклонился от ортодоксальной ее трактовки, прямо осудив порядок, при котором дворянское общество непосредственно участвует в решении государственных дел. Его политический идеал - не афишируемый, но н и не скрываемый - лежал где-то в плоскости олигархического правления или сильной политической власти.

При обращении же к современным ему реалиям Грабовский из апологета становился обличителем: поляков укорял за пренебрежение своим долгом, упадок нравов, утрату рыцарского духа, Речь Посполитую - за отсутствие в ней порядка, слабость армии и другие пороки.

Соответственно крайне противоречивыми оказывались авторские оценки сил Османской империи и Польши, прогнозы насчет неотвратимой, на взгляд публициста, войны с турками. С одной стороны, Польша - «оборонный вал», призванный спасти христианский мир от язычников. Посполитое рушение - «стена и фундамент нашей мощи»; никого турки не боятся так, как поляков. Без Речи Посполитой никакой союз европейских держав не будет страшен турам. С другой стороны - посполитое рушение небое-

способно, многие «рыцари-католики» уклоняются от военной службы. В доведенной до нищеты стране нет денег на содержание армии. «Сама, без посторонней помощи, Польша ни в каком случае не даст отпора туркам». Эти два ряда утверждений абсолютно несовместимы, чего, вероятно, не замечали ни автор, ни внимавшая см}' аудитория. В то же время они функционально дополняли друг друга, будучи призваны - либо пробуждая чувство национальной гордости, либо действуя устрашающе - убедить читателя в необходимости предлагаемых памфлетистом мер.

К числу неотложных шагов Грабовский относил вхождение Речи Посполитой в антитурецкую лигу, главными партнерами поляков видя Габсбургов и Москву. Посвященный доказательству этого тезиса раздел «Мнение Сына Коронного» построен на опровержении иных точек зрения, позволяя судить о том, какие именно аспекты предполагаемого антитурецкого союза были предметом острых споров на сеймах, семиках и за их пределами, и какие при этом сталкивались доводы.

Внутрипольские проекты Грабовского во многом утопичны (хотя внешне разработаны вплоть до мелочей). Достаточно сказать, что его план создания постоянной армии зиждился на уверенности. что ежегодные поступления в казну без труда могут быть более чем удесятерены. Тем не менее замыслы парнавского священника представляют значительный интерес для данной темы. Выбор среди возможных источников финансирования войны с турками, предпочтение, отдаваемое тому или иному принципу комплектования армии, - все это существенно дополняет характеристику образа мыслей дворянского публициста.

Обращает на себя внимание, что само формирование постоянной армии автор откладывал на будущее, а пока возлагал надежды на посполитое рушение, перечисляя тс способы, которые, на его взгляд, помогут возродить рыцарский дух и сделать дворянское ополчение боеспособным. Рекомендации по большей части не отличались ни новизной, ни радикализмом. К примеру, предусматривался запрет дворянину покупать предметы роскоши, пока им не приобретено военное снаряжение. Особняком стоит третий из рассматриваемых в «Мнении Сына Коронного» вариантов, где речь шла о походе на турок не посполитого рушения, а выбранец-кого войска. При этом выбранцев выставляли бы все слои общества, не считаясь с сословными привилегиями («Кто имеет 300 злотых дохода в год, выставляет одного конника..., кто только 100

злотых - выставляет одного пешего» и т.д.). На первый взгляд, проект оправдывает представление о Грабовском как о выразителе чаяний шляхты. Однако анализ этого плана показывает, что он не был несовместим с дворянской ментальностью. Ущемление им сословной гордости смягчалось, в частности, сознанием вынужденности крайних мер. Главное же - в случае реализации проекта король все равно не получал в свое распоряжение регулярной, оплачиваемой из казны армии, которая бы могла стать инструментом проабсолютистской политики, чего так боялась шляхта. То есть Грабовский, порой высказывавшийся в пользу усиления центральной власти, в данном случае оставался в рамках шляхетского республиканизма.

Важнейшая из отмеченных в главе черт всего комплекса мер, пропагандируемых Грабовским, - это расчет на двоякий эффект предлагаемых военных мероприятий: она призваны не только обезопасить Речь Посполитую от внешнего врага, но и заметно поправить пошатнувшееся благосостояние «шляхетской братии». Нагляднее всего эта черта обнаруживает себя в «Нижней Польше», где развернут проект организации пограничных военных поселений, которые прикрывали бы Речь Посполитую от татарских набегов. Не случайно проект прежде всего ориентирован на безземельных и малоземельных шляхтичей, которым, как подчеркивалось, переселение на украинское пограничье дало бы шанс обзавестись имением и вновь вести достойный дворянина образ жизни.

В третьей главе «Памфлеты Юзефа Верещиньского и Петра Скарги: взгляд на турецкую проблему с позиций воинствующей Контрреформации» подробно рассмотрены сочинения, в которых политическая ситуация на юго-востоке стране предстает в ином, чем у Грабовского, ракурсе.

Юзеф Верещиньский - видный церковный и политический деятель, один из столпов польской Контрреформации и к тому же человек, знающий и по-своему любящий Украину. Возглавляемое им католическое епископство находилось на особом положении, пребывая на православной по преимущественно территории, расположенной на стыке польских владений с владениями Москвы и татарской степью. Свойственная региону острота конфессиональных и иных конфликтов наложила свой отпечаток на антитурецкую публицистику Верещиньского. Характерно, что епископ мог с болью писать об опустошении татарами «милой золотой Украины» и тут же с удовлетворением констатировать, что многие пра-

вославныс обитатели Украины «угнаны - одни к туркам, другие вместе со своим потомством в татарские орды, в неволю», а пятьсот православных церквей разрушены язычниками. И все это Ве-рещиньский воспринимал как Божью кару за разрушение «людьми греческой веры» пяти киевских католических храмов.

Свято веря, что у татар и турок с давних времен существует сговор с Москвой, Верещиньский предлагал вплотную заняться укреплением - от «язычников и Москвы» - юго-восточного погра-ничья. Суть проекта, изложенного в памфлетах «Публика» (1594) и «Способ основания Нового Киева» (1595) сводилась к проведению ряда взаимосвязанных мероприятий.

Первое из них - организация на Украине Рыцарской школы. учебного заведения для молодых дворян. Школа должна была стать «щитом и стеной для язычников» (и Москвы), а, с другой стороны (что для епископа, судя по всему, было не менее значимо), обеспечить достойное существование шляхетской молодежи. Верещиньский также считал целесообразным создать на Украине Орден меченосцев. Речь шла о таком способе колонизации, который позволил бы крестоносцам сочетать военное дело с хозяйствованием. Понимание того, что без пехоты не обойтись, «а убедиться в собственной (перед татарами) беспомощности у нас случай был», привело епископа к мысли о необходимости создать выбранецкое войско из горожан и селян, «особенно из городов и сел его Королевской Милости». Содержание выбранецкой пехоты возложить на мещан и селян, разместив само войско - по причине перманентности татарской угрозы - непосредственно вдоль границы.

Анализ памфлетов 1594-1595 гг. приводит к выводу, что план, развернутый Верещиньским перед читателями, в большей мере опирался на эмоции, нежели на твердый расчет реальных финансовых и прочих возможностей Речи Посполитой. Не исключено. что у епископа были и сомнения в осуществимости предложенных мероприятий, поскольку он разработал и более скромный проект превращения в укрепленные и цветущие города «двух больших древних замков, которые в былые времена принадлежали столице Киевского княжества, а сейчас пустуют», переселив туда «хотя бы по три» мещанина от каждого из королевских и церковных городов.

Цикл антигурецких памфлетов Верещпньского замыкал «Вотум... о начале мощной войны против турецкого императора», обращенный к участникам собираемого весной 1597 г. сейма, но

рассчитанный, разумеется, на более широкую аудиторию. Сравнение «Вотума» с сочинениями 1594-1596 гг. обнаруживает значительные перемены в подходе автора к проблеме. Прежде озабоченность незащищенностью киевского диоцеза вынуждала Верещиньского сосредоточиться в первую очередь на локальных планах обороны юго-восточного пограничья Речи Посполитой. К 1597 г. такого рода местные заботы оказались потесненными замыслами всеевропейского охвата. Энергично отстаивая идею антитурецкой лиги, киевский епископ не ограничивался рассуждениями о пользе подобного союза. Он предпринимал и некоторые практические шаги, обращаясь с письмами к папе, императору, царю.

В локальном варианте Москва для Верещиньского была столь же опасна, как татары с турками. В рамках же предполагаемой лиги «великий князь Московский» становился желанным союзником, от которого можно ждать помощи «не только деньгами, но и готовым войском». Едва ли за два-три года настолько кардинально изменилось отношение епископа к Русскому государству, но, очевидно, он сумел подчинить свои эмоции соображениям политической целесообразности.

Если предложения 1594-1595 гг. носили в основном оборонительный характер, то начертанный в 1597 г. план предполагал массированное наступление на Османскую империю. Прежде на цели обороны Верещиньский рассчитывал обратить силы десятитысячного корпуса Рыцарской. школы, 6000 крестоносцев, 30000 выбранцев (Что по меркам XVI века и тем более по возможностям пустующей польской казны, было весьма немало). Теперь же автор полагал, что Речь Посполитая способна отправить в поход на турок почти полумиллионную армию.

Изменились не только представления Верещиньского о характере и масштабах грядущих военных акций. По-иному теперь мыслился принцип формирования армии. Сознавая бессилие по-сполитого рушения, которое, «подобно самому жестокому язычнику», опустошает польские же земли, епископ в середине 90-х годов тем не менее искал способа реанимировать его: предлагал держать наготове часть ополчения на случай татарского набега и пр. Рыцарская школа и Орден крестоносцев задумывались им как своего рода аванпосты рушения и тоже были призваны возродить угасшую воинственность шляхты. Согласно же плану 1597 г., большой поход на турок должен был, как объявлено автором на титульном листе памфлета, обойтись «без посполитого рушения.

чтобы каждый хозяин, оставшись у себя дома, мог без опаски предаваться споим делам». Содержащаяся в тексте «Вотума» оговорка, что каждый желающий того шляхтич вправе присоединиться к войску, мало что меняла.

По плану, напоминающему рассмотренный во второй главе проект Грабовского, войско, которое тремя последовательными потоками («экспедициями») обрушится на турок, будет укомплектовано за счет выбранцев из всех - королевских, церковных, шляхетских - владений. От определенного числа крестьянских дворов выставляется по всаднику, горожане аналогичным способом снаряжают пехоту, а сельские и городские пауперы выставят вспомогательные отряды. На содержание каждой из экспедиций король, церковь и шляхта отдадут десятую часть своих доходов, сверх того на нужды войска будут обращены кварта и некоторые другие поборы.

Таким образом, по мысли Версщиньского, шляхта, освободившись от обязанности воевать, становилась плательщиком военного налога и не только лишалась ореола защитника отечества, но и теряла какую-то долю своего политического влияния. Но если весьма заботящийся о своем престиже киевский епископ выступил публично с таким предложением, значит, он был уверен, что оно встретит поддержку или, во всяком случае, не вызовет взрыва возмущения. И, вероятно, он имел на то основания. Тяготившимся обязанностью идти на войну шляхтичам план мог показаться привлекательным - тем более, что он, как и у Грабовского, не предполагал создания регулярной армии и не укреплял позиций королевской власти.

Существенные перемены в антитурецких проектах киевского епископа, очевидно, могут быть прежде всего объяснены изменениями в политической обстановке, в частности - активизацией сил, заинтересованных в вовлечении Польши в антиосманский союз, что нашло свое отражение в дебатах на сеймиках и сейме. Но стояли ли за этими переменами устойчивые сдвиги в настроениях польского общества? Подобной гипотезе противоречит, во-первых, весь ход событий в Речи Посполитой конца XVI -начала XVII вв., во-вторых, сопоставление сочинений Версщиньского и Грабовского.

Своеобразный подход к турецкому вопросу обнаруживают вышедшие примерно через год после «Вотума» «Сеймовые проповеди» Петра Скарги. Внешнеполитические дела, в том числе положение на юго-восточных рубежах страны, затронуты здесь лишь

в малой степени. Однако турки и их держава занимают отнюдь не последнее место в представлениях автора о Речи Посполитой и о мире в целом. Упоминания о них разбросаны по всему тексту. Скарга особо выделял турок и татар среди врагов, угрожавших самому существованию Речи Посполитой.

В диссертации прослежено, как и в каком контексте на протяжении восьми «проповедей», составляющих это знаменитое, оказавшее глубокое воздействие на общественную мысль Речи Посполитой, сочинение, затрагивается интересующая нас проблематика.

К теме турецкой угрозы автор неоднократно обращался, обосновывая основополагающий тезис своего сочинения: «Католическая вера счастливо сохраняет государства и королевства, а ереси их рушат». «Турок», как некий собирательный образ внешней опасности, в устах проповедника-иезуита обретал облик Божьей кары за грехи и особенно - за отклонение от истинной веры. Подбор примеров (Лепанто и т. п.) должен был доказать, что католики одерживают победы, тогда как еретики «никогда не могут выиграть битвы у язычников». Скарга не мог не знать о нескольких победах над турками, одержанных в недавние годы венграми-кальвинистами, но принципиально не желал их замечать. В своей ненависти к христианам-иноверцам надворный проповедник заходил значительно дальше киевского епископа, которому все-таки не был чужд политический практицизм. На взгляд Скарги, магометане, хотя и язычники, все же лучше, чем Лютер и его последователи.

Устрашающий пример притеснений и деспотии, какие «терпят обыватели Турецкого и Московского государств», автор использовал и переходя к другому ключевому пункту «Сеймовых проповедей» - доказательству того, что только при сильной королевской власти поляки будут в состоянии пресечь внутренние раздоры и одолеть любого неприятеля. Демонстративно выразив восхищение «золотой шляхетской вольностью» и заявив, что Речи Посполитой не нужна такая монархия, «какая существует у турок, татар и Москвы», Скарга тем не менее мог в подтверждение долговечности монархий по сравнению с другими формами правления ссылаться на опыт «Татарской монархии» - «самой древней», насчитывающей, по его словам, несколько тысячелетий.

Обращает на себя внимание отсутствие в памфлете масштабных военных, колонизационных, фискальных проектов, призванных устранить вполне осознаваемую публицистом военную

слабость Польши. Эта сторона дела его не интересовала. Турецкой угрозе в «Сеймовых проповедях» по существу была отведена служебная роль аргумента при обосновании контрреформационных и проабсолютистских идей.

В Заключении подведены итоги исследования текстов Грабовского, Всрещиньского, Скарги под углом зрения того, как в них при рассмотрении злободневных проблем польской общественной жизни конца XVI в. преломлялась турецкая тема. Основное внимание уделено вопросам, которые, как представляется, принципиально важны для изучаемой проблематики: Насколько полно и точно в памфлетах отразились господствовавшие в обществе настроения? Насколько достоверна содержащаяся в этих памфлетах информация? В какой мере, ориентируясь на них, можно делать выводы о менталитете шляхетской среды?

Прежде всего подчеркнуто очевидное сходство в трактовке тремя памфлетистами явлений и событий внутри- и внешнеполитической жизни Речи Посполитой. Для каждого из авторов, на свой манер обличавшего недостатки, язвы польского общества, так называемый турецкий вопрос оказывается стимулом к тому, чтобы развернуть перед своими читателями проекты сугубо внутриполь-ских преобразований. В образе турка для них определяющими являлись военно-политические моменты. Даже упоминания о своего рода достоинствах Османской державы (огромные размеры султанского войска, поддерживаемая в нем дисциплина и т. п.) по-своему гармонировали со стандартным набором негативных характеристик турка, - и все это вместе взятое должно было лишь усугубить в глазах читателя-соотечественника нависшую над Речью Посполитой опасность, усилить ненависть к врагу.

Репрезентативность воззрений Грабовского, Верещиньско-го Скарги подтверждается, во-первых, популярностью привлеченных для анализа памфлетов, тем уважением, каким пользовались их авторы среди современников. Во-вторых, тем, что памфлетисты трактовали проблему турецкой опасности в том же ключе, что и другие шляхетские писатели эпохи (К. Варшевицкий и др.).

В то же время нельзя не отметить, что анализируемые в диссертации памфлеты, будучи по своему духу чрезвычайно близки писаниям других шляхетских трибунов, заметно выделялись на общем фоне предшествующей и современной им публицистики. В них информация этнографического или исторического характера (занимавшая столь большое место в произведениях Мсховиты, Та-

рановского, у того же Верещиньского в начале 1590-х гг.) сведена к минимуму. Зато - что весьма показательно - эти сочинения отличаются своим подробным, по меркам того времени - почти всеобъемлющим, разбором положения дел (соотношение сил Порты, с одной стороны, и Речи Посполитой и ее возможных союзников, с другой, и т. п.) и столь же детальным обоснованием военных, фискальных и пр. преобразований, без которых, по мнению авторов, Польше не устоять перед татарами и турками. Есть основания говорить о том, что в конце XVI века не просто заметно возрастает число публикаций, так или иначе затрагивающих злободневную и болезненную для общества проблему. В них обнаруживают себя некоторые новые моменты, так что середина 1590-х годов открывает новый этап в разработке турецкой темы. Вывод подтверждается тем, что свойственная памфлетам Грабовского, Верещиньского, Скарги тесная увязка проектов оздоровления общества с поисками средств спасения от турецкой и иной внешней угрозы (а также ряд конкретных суждений и рекомендаций по этому поводу) будут восприняты политической литературой XVI столетия.

Предпринятый анализ убеждает, что по исследуемым памфлетам мы можем судить - в известной степени - об объеме п-в полной мере - об эмоциональной окраске той информации о мусульманском мире, его взаимоотношениях с Европой, а также о самой Польше, какой оперировало современное публицистам польское общество. Вместе с тем наблюдаемые среди памфлетистов разногласия (касающиеся главным образом тех способов, которые бы обеспечили отпор врагу и исцеление польского общества от опроков) дают представление о характере споров, идущих в дворянской среде, об аргументации сторон. Т. е. эти сочинения достаточно точно отразили менталитет своей эпохи, продемонстрировав распространенные в обществе настроения и общепринятую в шляхетской среде шкалу ценностей.

Для нашей темы даже не столь важно, всегда ли публицисты были вполне в своих суждениях. Ибо даже в каких-то пунктах лишь приспосабливаясь к воззрениям шляхетской массы и к ее ценностной ориентации (а впечатление временами создается именно такое), они безусловно стремились соответствовать стереотипам общественного мнения.

Если мнения и оценки Грабовского, Верещиньского, Скарги достаточно репрезентативны, если с уверенностью можно утверждать, что в них доподлинно отразились умонастроения шля-

хстской среды, то с достоверностью суждений о турецком и польском войске, боевом духе польского рыцарства, состоянии военного и гражданского управления в Речи Посполитой и пр. дело обстоит сложнее.

По отношению к шляхетской публицистике в историографии, как известно, утвердился двойственный подход. Ученые с полным правом не принимают всерьез самовосхваления шляхты, которые пронизывают политическую литературу Речи Посполитой. С другой стороны, сообщения Грабовского и других памфлетистов об упадке польского общества, усугубляемом внешней, турецко-татарской опасностью, как правило, воспринимаются как достаточно достоверные. Анализ антитурецких памфлетов приводит к выводу, что подобная постановка вопроса не выдерживает критики. Диссертант присоединяется к мнению тех историков, которые считают картину всеобщего упадка и хаоса, рисуемую публицистами на рубеже ХУ1-ХУП вв., сильно утрированной. О том, что сообщаемые Грабовским и его собратьями по перу сведения о катастрофическом состоянии польских финансов, армии, государственного управления и пр. весьма субъективны, убедительно свидетельствуют ошибочность тех прогнозов, с какими выступали эти по-своему эрудированные и проницательные наблюдатели. Чуть ли не все их пророчества не оправдались: война с турками разразится еще не скоро, польская армия в конце концов сумеет за себя постоять, и пр.

Итак, изучение памфлетов середины 1590-х годов - специально посвященных «тирану-турку» и поиску средств спасения от него либо касавшихся данного предмета лишь попутно - убеждает в том. сколь животрепещущей была эта проблематика, сколь большое место занимала она в промыслах и делах людей той поры. Более того, памфлеты позволяют судить о том, в каком ракурсе виделось современникам противостояние «поляк-турок», какие привычные ассоциации вызывали у них каждый из этих образов, и как в контексте поиска путей решения турецкого вопроса преломлялись жгучие для дворянского общества внутрипольские проблемы.

ОСНОВНОЙ МАТЕРИАЛ И ВЫВОДЫ ДИССЕРТАЦИИ НАШЛИ ОТРАЖЕНИЕ В ОПУБЛИКОВАННЫХ СТАТЬЯХ.

1. Внешняя политика Речи Посполитой конца XVI века глазами провинциала. // Школа гуманитарных наук, 1995, № 2 (0,9 пл.).

2. Речь Поеполитая и ее соседи глазами польских публицистов (по материалам антитурецких памфлетов конца XVI века). // Школа гуманитарных наук, 1997, № 1 (0,5 п.л.).

3. Общественное мнение Речи Посполитой и «турецкий вопрос» (по материалам польской публицистики конца XVI века).

Депонированная рукопись, ИНИОН РАН, № 52772, 1997 (2 п.л.).