автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творческая эволюция М.И. Цветаевой: онтология, концепция личности

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творческая эволюция М.И. Цветаевой: онтология, концепция личности"

На правах рукописи

МАКАШЕВА Салтанат Жолдасбековна

ТВОРЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ М. И. ЦВЕТАЕВОЙ: ОНТОЛОГИЯ, КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва - 2006

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века филологического факультета ГОУ ВПО «Московский педагогическим государственный универсиге!»

Научный консультант:

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Газизова Амина Лбдуллаевна

доктор филологических наук, профессор Клннг Олег Алексеевич

доктор филологических наук, профессор Осипова Нина Осиповна

Ведущая организация:

доктор филологических наук, профессор 11олехнна Майя Мударрисовна

Орловский государственный университет

Зашита диссертации состоится <.$С>> /¿¿УС _ 2006 года

на гаселании диссертационного совета Д 212.154.15 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119435, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, в '/£<Р'С час., ауд

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119435, Москва, ул. Малая Пироювская, д. 1.

Автореферат разослан « ¿"7^/ ¿к.

2006 г.

Ученый секретарь диссертационного сонета

о"

В К Сигов

Общая характеристика работы

Художественный мир поэта, оставаясь эстетической реальностью, является вместе с тем проявлением непосредственного бытия автора, его биографического, бытийного статуса. М. И. Цветаева сказала об этом предельно четко: «<...> Если я есмь я, то всё, связанное со мной, значимо и важно»1. Эта яркая особенность ее творческого пути, когда предметом изображения становятся события личной жизни, осознавалась многими исследователями. Изучение творчества поэта в зарубежном цветаевоведе-нии началось с литературно-биографических исследований С. Карпинского (1966). У истоков отечественного цветаевоведения - биографические работы В. Швейцер (1980), М. Белкиной (1980), А; Саакянц (1986), Е. Коркиной (1990) и др. Бжнрафический подход перерос в психологическое (С. Полякова, 1982) и психоаналитическое (Л. Фейлер, 1989) направления анализа. Исследователи шли от биографических фактов к постижению художественного мира цветаевских произведений, к реконструкции творческой психологии их создателя. Психоаналитические трактовки оказались некорректными по отношению к феномену Цветаевой; особенно это проявилось в работе Л. Фейлер. Методологический изъян состоит в том, что выявление архетипов (комплексов) адресует к отвлеченным имперсо-нальным силам, якобы детерминирующим личность и творческое поведение Цветаевой. Указанная тенденция характерна и для тендерного подхода, связывающего специфику художественного творчества с «социальным полом» автора, данной принадлежностью объясняющего особенности «женской поэзии» (Д. Бургин, 2000). Противоречие тендерной методики анализа также состоит в том, что в личности Цветаевой, в ее творчестве подчеркивается действие имперсональных сил. Выстраиваются понятийные ряды («пол», «архетип», «комплекс»), а идентификация с ними феномена М. И. Цветаевой призвана выявить уникальность творческой личности поэта.

Наиболее продуктивными, на наш взгляд, являются исследования ми-фопоэтики в творчестве М. И. Цветаевой - работы Е. Фарыно (1985), Н. Осиповой (1995), О. Хести (1996), которые, при разности подходов, позволили глубже понять своеобразие ее художественного мышления.

Исследователями предпринимались попытки спроецировать на литературный процесс, методы, стили эпохи творческие интенции Цветаевой для определения ряда черт ее поэзии, особенностей авторской личности. В одной из последних работ по творчеству Цветаевой предложено понятие «идентификации». И. Шевеленко (2002) видит своеобразие творческого пути Цветаевой в ее стремлении идентифицировать себя с какими-либо литературно-эстетическими общностями, литературными направлениями,

1 Цнт. по: Гаспаров МЛ. Марина Цветаева: От поэтики быта к поэтике олова // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. - М„ 1997. - С.258.

группировками. Мы полагаем, что принцип идентификации преобладал на ранних этапах эволюции творчества Цветаевой, в 1920 - 1930-х годах она руководствуется иными эстетическими принципами.

На наш взгляд, ключевой категорией, предоставляющей возможность наиболее полно характеризовать художественный мир Цветаевой, является категория личности. Ее символически-образный эквивалент в лирике, прозе, дневниках и записных книжках - душа. Отметим, что частотными в цветаевском словаре являются следующие образы-метафоры - я, душа, быть (есчъ) и их символические эквиваленты (Творец, Психея, Бог, Сивилла и др.). Жизнетворческий и эстетический постулат Цветаева сформулировала так: «Творению я несомненно предпочитаю Творца»". Цветаев- ; екая креативность реализуется как «самопостроение» бытия личности, а не как теургическое преобразование тварного космоса. Цветаевская космогония3 аптропогонична, интровертна, предполагает внимание к личностной эволюции, когда жизнь и эстетическая деятельность воспринима- 1 ются как творение мира поэтической индивидуальности. Поэтому для исследования творчества Цветаевой (в единстве личности и ее художественной практики) может быть применима парадигма эволюции, определяемая динамикой онтологических основ творящей свое бытие и художественный мир личности. На это указывают и эстетические установки самой Цветаевой. В середине 1920-х годов она отмечала: «Творчество преемственность и постепенность. Я в 1915 г. объясняю себя в 1925 г. Хронология — ключ к пониманию» [СС, г.5: 276]. Центральные метафоры пути в ее художественном мире 1910-х годов - странничество и версты (образы судьбы и духовной эволюции).

Периоды творческой эволюции М. Цветаевой обусловлены особенностями становления и развития ее персоналистских взглядов, сформированных русской философией. По мнению И. Евлампиева, русская философия вчорой половины XIX и начала XX века стремилась обосновать «первичность личности и ее творческой активности в структуре реальности»4, когда человек мыслился метафизическим центром мирощания. Данное философское обоснование онтологического статуса личности бы- '

ло следствием противостояния в европейской философии двух подходов к проблеме человека: «Первый подход признавал человека несущественной "деталью" на фоне Абсолюта, второй предполагал, что он играет активную роль в "формировании" единства мира, предполагал, что без челове-

} Цветаева М И Собрание сочинений В 7 т - Т 4 - М, 1994 - С 514 Далее в квадратных скобках условное обозначение — СС, после папятой указан том, после двоеточия — страницы

3 О доминировании космогонии у Цветаевой пишет И А Бродскии, это понятие становился центральным в работе М. М Полехиной, см Бродский И А Бродский о Цветаевой: интервью, >ссе -М, 1997, Полехина М М Прерванный полег в «огнь-синь» Марина Цветаева художественная космогония - М,2000

4 См.' Евламписв И И История русской метафизики в XIX - XX веках Руо-кая философия в поисках абсо нота В 2-х ч - Ч 2 - СПб . 2000 - С 30

ка, без его творческой деятельности Абсолют не может существовать как Абсолют, как вся полнота единства бытия»5. Столкновение двух этих направлений, по наблюдению И. Евлампиева, отчетливо проявилось в философских воззрениях Ф. Достоевского: «Достоевский осуществил радикальный сдвиг в понимании человека, в его творчестве был намечен подход к построению новой метафизики, отводившей человеку центральное место в бытии и порывавшей с традициями классического философствования»6. В персоналистском мировоззрении Достоевского, утверждает историк русской философии, сочетаются принцип абсолютности личности и принцип мистического единства всех людей7. Религиозные взгляды Достоевского положили начало формированию персоналистской тенденции в философии Серебряного века. Поиск «новой онтологии» философами Серебряного века концентрировался вокруг проблемы творческой личности. Формировалась «новая метафизическая модель человека, окончательно порывающая с платоновской традицией и провозглашающая "возврат к бытию"»; в этой модели «человек представал как естественная составляющая мирового бытия и Абсолюта, причем творческая деятельность человека в мире выступала как основополагающий элемент в реализации единства мирового бытия, в "построении" Абсолюта»8.

На наш взгляд, признание безусловной ценности духовного мира личности, обретающей в творческой деятельности возможность общения с Богом (Абсолютом), является стержневой идеей произведений М. Цветаевой; именно поэтому творчество для нее обладает религиозным смыслом. Бытие художнической личности, онтологические и эстетические законы ее творчества обусловливают эволюционные процессы в поэтической системе, диахронические и синхронические связи с «дальним» и «ближним» литературным окружением, историей и культурой.

«Онтологический подход» к изучению творчества М. Цветаевой, направленный на акцентуацию бытийных категорий и смыслов (в их соотношении с философскими идеями), применялся в работах Е. Дзюбы, С. Ельницкой, Т. Кузнецовой. Результативные по ряду наблюдений и выводов, они не дали цельного представления о цветаевской картине мира в ее динамике. Исследователи уделяли внимание таким бытийным категориям, как жизнь, смерть, любовь, однако не выясняли, насколько «базовой» в структуре цветаевского бытия является категория личности, творящей свое бытие. Между тем, это «центр», определяющий сущность всех других бытийных понятий, цементирующий их в целостную картину бытия. Благодаря такому подходу возможна реконструкция особенностей художественного мышления поэта, уникальности вех его творческого пути.

5 Евлампиев И.И. Указ. соч. - 4.1. - С.19.

6 Там же. - 4.1. - С.297.

' Там же. - 4.1. - С.113.

8 Там же. - 4.1. - С.8, 30.

Изучением особенностей творческой эволюции и ошологии М. И. Цветаевой определяется актуальность темы диссертационного исследования.

Материалом диссертационного исследования являются изданные лирика, драматургия, дневниковая и автобиографическая проза, литературно-критические статьи, эссе, записные книжки и тетради, переписка М. И. Цветаевой, а также воспоминания и критические статьи ее современников. В круг источников исследования вошли семитомное издание собрания сочинений М. Цветаевой (1994-1995 гг.; составители А. Саакянц и Л. Мнухин), «Неизданное. Сводные тетради» (1997; составители Е. Кор-кипа и И. Шевеленко), двухтомное «Неизданное. Записные книжки» (2000-2001; составители Ь. Коркина и М. Крутикова).

Философской базой исследования стали труды Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Карсавина В. Розанова, С. Франка, Л. Шестова по проблемам онтологии и личности.

Предмет исследования — динамика онтологических установок М. Цветаевой и их влияние на этапы творческой эволюции, своеобразие художественной картины мира, проблематика и поэтика ее произведений.

Цель диссертационной работы состоит в выявлении специфики творческой эволюции М. И. Цветаевой, обусловленной становлением и развитием бытийных представлений поз та и его художественной системы.

Цель работы диктует постановку следующих задач:

- исследовать философскую основу мировоззрения М. И. Цветаевой, учитывая его соотнесенность с русской философской мыслью и литературными тенденциями эпохи;

- выяснить, какими мировоззренческими и эстетическими установками руководствовалась М. И. Цветаева на разных этапах творчества;

- рассмофеть динамику ее представлений о бытии и творческой личности, сочетая в анализе периодов эволюции синхронический и диахронический подходы;

- охарактеризовать диапазон онтологических принципов, структурирующих художественное мышление и поэтику М. И. Цветаевой.

Научная новизна исследования состоит в выборе онтологического подхода к описанию творческой эволюции М. Цветаевой, ее художественного мышления и поэтики. Впервые лирика, драма, проза Цветаевой исследуется как динамическое онтоэстетическое единство. Целостный феномен цветаевского творчества - как персоналистически ориентированного искусства — представлен во взаимодействии с русской философской мыслью и литературным процессом.

Методологической II теоретической основой диссертационного исследования являются труды русских и зарубежных философов, представляющих персоналистическое и экзистенциальное направления в философии - Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Карсавина. С. Кьеркегора, Ф. Ницше, В. Розанова, С. Франка, Л. Шестова и др., теоретиков и историков литера-

туры - по проблемам поэтики литературы Серебряного века. Первостепенное методологическое значение имеют труды С. Аверинцева, М. Бахтина, Н. Берковского, Л. Гаспарова, В. Жирмунского, Ю. Лотмана, И. Минераловой, В. Топорова, А. Ханзен-Леве и др. При выполнении работы учитывались труды отечественных и зарубежных исследователей творчества М. Цветаевой (Т. Венцлова, Л. Зубова, С. Ельницкая, С. Карлинский, О. Клинг, Б. Коркина, И. Кудрова, Е. Лаврова, В. Лосская, М. Мейкин, Н. Осипова, М. Полехина, О. Ревзина, А. Саакянц, Е. Фарыно, О. Хести, В. Швейцер и др.).

Диссертация является историко-литературной работой, в анализе литературных феноменов ее автор опирается на структурно-семантический, герменевтический и сравнительно-типологический методы исследования, принцип ■ историзма. Онтологический анализ продиктован спецификой объекта исследования, акцентированием самим автором бытийных аспектов своей художественной картины мира, в центр которой выдвинута личность создателя этой картины мира.

В российском литературоведении формируется внимание к «онтологической поэтике». Проблемы онтологического анализа рассматривались в работах Л. Карасева, Н. Шогенцуковой, А. Цуканова. Термин впервые употребил в 1993 году в статье «Гоголь и онтологический вопрос» Л. Ка-расев, пояснивший его смысл: «В литературе онтологические интуиции сказываются и в самой потребности автора в создании "второй реальности", и в особенностях устройства текста, в сюжетных ходах, мотивах поступков персонажей и в различных деталях. Исследование этого особого смыслового слоя (обычно закрытого для автора текста) я назвал онтологической поэтикой или онтологическим подходом к литературе»9. Онтологическая поэтика выявляет «индивидуальную мифологию» писателя, такие ее черты, которые способны быть «моделью, образцом, эмблемой для обозначения целого типа онтологического смыслостроительства, имеющего отношение к очень многим людям»10.

Л. Карасев преимущественно реконструирует бытийный смысл символики вещно-предметного мира произведений Н. Гоголя, Ф. Достоевского, А. Платонова. «Онтологический вопрос» видится вопросом «о теле как о живом, живущем веществе», создающем противовес «пустоте несуществования, небытия»11. Признаки вещественности человека и окружающего его мира порождают, по утверждению Л. Карасева, круг исходных смыслов. Онтологический анализ авторской поэтики выступает способом нахождения «иноформ» («иноформный анализ»), они содержат в себе «исходные» смыслы, в том числе и самого творчества. Одним из мотивов,

9 Карасев Л.В. Гоголь и онтологический вопрос // Вопросы философии. - 1993. -№8,-

10 Карасев Л.В. Онтологический взгляд на русскую литературу. - М., 1995. - С.7.

11 Там же. - С.7.

С. 84.

порождающих литературное произведение (текст как «вторую жизнь» автора), является «онтологическая тоска» создателя произведения.

Думается, поиск специфических черт «авторской онтологии» не может ограничиться анализом семантики ветцно-предметной символики, «телесности», эксплицированной в художественном произведении. Уникальность цветаевской картины бытия обусловлена тем, что и телесность, и духовность необходимы для онтологической укорененности человека в мироздании.

Цветаева в человеке, этом единстве телесности и духовности, акцен-шрует прежде всего личность, которая может быть идентифицирована «строем души» индивида, его «я». Исходной точкой отсчета является 1913 год время создания стихотворения «Посвящаю эти строки...»: «Слушайте' — Я не приемлю! / Это - западня! / Не меня опустят в землю, / Не меня» |СС, т. 1: 176^ Произведение обнаруживает «онтологическую теку» автора, но бытийная проблематика выявляется не в символике телесности: онтологический статус человека кроется в его личности, ядро которой «реконструируется» не через тело («Собственному сердцу чуждой / Буду я в гробу»), а через духовные структуры. «Ядром» личности является ее «самость» (индивидуальность), ее «я». Уникальность индивидуального «я» выявляется через отношение личности к миру и самой себе, поскольку эта уникальность проявляется (и художественно выражена) в сфере сознания лирической героини. Повторяемость отношения в свою очередь позволяет обнаружить онтологическую проблематику, актуализация которой принадлежит авторскому сознанию.

А. Цуканов видит цель онтологической поэтики в том. 'по она «сосредоточивает свое внимание на тех символических формах, которым автор произведения мог придать смысл основных и вечных вопросов человеческого существования»1*. Онтологическая проблематика является вместе с тем и экзистенциальной, поскольку касается фундаментальных проблем человеческого существования. Таким образом, онтологический анализ художественного текста направлен «на раскрытие связи личностного бытия автора с общекосмическим бытием» 3 и исследование вербализованных отношений авшра к миру и себе в бытийном и эстетическом ракурсах, опредмеченных в образно-символической системе произведении.

Н. Шогенцукова предлагает «дешифровать» мифосимволы и архетипы, опираясь на толкование К. Ясперсом символа как кода бытия и языка бессознательного14. Онтологический анализ оказывается смежным в рамках герменевтического прочтения художественных текстов - с психо-

'* Цуканов А Л Онтологическая поэтика Л Литературная чнциклоиедия терминов и понятий -М, 2001 -С6Ч-> " Гам же С 694

14 Шогенцукова Н А Опыт онтологической поэтики -М. 1995 -С 28

анализом или, например, архетипологией, то есть вовлекается бессознательная сфера творческой деятельности.

Следует отметить, что М. И. Цветаевой свойственно эксплицитное воплощение онтологической тематики и проблематики. Иррациональное начало творческой продуктивности поэтом не исключается, однако мировоззрение Цветаевой отмечено сознательным восприятием искусства как жизнетворческой деятельности. Поэтому в онтологическом подходе к ее творчеству будет ошибочным делать упор лишь на анализ архетипов, «иноформ». В конечном итоге их «выбор» (является он сознательным или проявляется бессознательно) диктуется онтологическими авторскими принципами. Их исследование не исключает, а предполагает обращение к гносеологическим, идеологическим, аксиологическим установкам художника, к понятию «поэтическая личность». Лирика М. Цветаевой автобиографична, опирается на «дневниковый» принцип (интенсивно отслеживается эволюция внутреннего мира авторской личности в ее самоанализе и в связях с окружающим миром), исключительную открытость, интимность и доверительность интонаций, выстраивающих особый тип диалога с читателем. Внутренний мир ее творческой индивидуальности включает абсолютно все, будь то проблемы творчества или эроса, или проблемы трансцендентного бытия. Для Цветаевой личность - это, прежде всего, креативная личность, для которой актуальным является творческое созидание своего и окружающего мира как ценностно-смысловой сферы, как бытия. Данный ракурс продуктивен в выявлении специфических черт творческого наследия М. Цветаевой.

Суть научной гипотезы реферируемой работы может быть сведена к положению, что мировоззрение и художественное мышление Цветаевой на всех этапах эволюции были персоналистичными. Цветаева мыслит человека и его деятельность как первичную творческую реальность мира. Эстетическая деятельность онтологизируется, определяется необходимостью идентификации и воспроизводства духовной сущности творческой индивидуальности (по мере ее развития), устремленной к преодолению или «снятию» конфликта между земным и «абсолютным» бытием. Следовательно, цветаевская поэзия символически воспроизводит драму столкновения творческого духа и прозаической действительности в ее эмпирическом многообразии и движении.

Положения, выносимые на защиту:

1. Творчество М. И. Цветаевой является персоналистически ориентированным. Личность — центральная категория ее поэтического «космоса». Творческая экзистенция поэтически одаренной (избранной) личности порождает проблематику произведений Цветаевой, персонологичность художественного дискурса.

2. Эстетика Цветаевой персоналистична. Создаваемая художественно-эстетическая реальность пронизана онтологическим измерением. Художественная космогония корректируется цветаевским антропоцентризмом,

поэтому доминантной становится я-лирика, в которой звучт шлос поэта о своей судьбе и духовной сущности.

3. Бытие М. И. Цветаевой является «логосным». Слово реализует не только креативный потенциал эмпирической личности, но и выражает ее абсолютную природу, а также является связующим звеном с трансценден-гым миром. В центре творческой вселенной Цветаевой на веек этапах эволюции находится авторская личность, реализующая креативный потенциал не только в создании художественной реальности, но воспринимающая эстетическую деятельное [ь как путь достижения полноты духовного бытия, противостоящего деструктивным силам мира и небытию.

4. В картине мира у М. И Цветаевой личность (я. душа) онтологически признается первичной реальностью, что переструктурировало эстетическое (бытийное и художественное) отношение автора к ведущим направлениям литературной эпохи символизму, акмеизму и футуризму как наиболее продуктивным для нее моделям творчества.

6. В творческой эволюции М. И. Цветаевой можно выделить пять хронологических этапов На первом этапе (1907 — 1915 гг.) принципом «творческого поведения» является инициация, предполагающая отбор и пересоздание действительности в связи со становлением поэтической личности и движением в мир взрослых. На втором этапе (1916 - 1920 п.) центральным становится принцип идентификации, когда личность устанавливает индивидуальные черты (и развивает свою креативность) путем поиска тождеств и аналогий с универсумом. Третий этап (1921 -первая половина 1922 г.) характеризуется сакралшацией творчества (этап «Ремесла») Четвертый этап (вторая половина 1922 - 1925 гг.) отмечен мотивированным и ясным осознанием Цветаевой своей избранности как поэы; принцип трансцендирования служит выявлению и продуцированию «дара голоса», созданного усилиями самой личности и ее абсолютной природы. На пятом этапе (конец 1920-х -1930-е гг.) способ творческого бытия определяется жзистированием, когда уточняется (и в плане самоопределения, породившего автобиографическую прозу) индивидуальная и общечеловеческая сущность творческой личности.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней уточня-Ю1ся методологические принципы формирующегося в отечественном литературоведении онтологического подхода к анализу литературного творчества в целом, а также отдельного художественною произведения. Определяются базисные уровни и элементы авторского сознания, на которые спроецирован анализ, разграничиваются процедуры онтологическою анализа и смежных с ним областей (психоанализа, исследования мифопоэти-ки), уточняется понятийный аппарат исследования.

Практическое значение работы обеспечивается тем, что выводы, положения, аналигико-описательный и фактографический материал могут быть использованы в работах филологов о литерат-урс русской эмиграции, в курсах истории русской литературы XX века, в курсах по выбору и се-

минарах по теории литературы, посвященных исследованию онтологической проблематики в художественной словесности.

Апробация идей исследования осуществлялась на межвузовской научной конференции «Художественная индивидуальность писателя и литературный процесс XX века» (ОмГПУ, Омск, 20-21 мая 1997), межвузовской научной конференции «Проблемы" эволюции русской литературы XX века: Вторые Шешуковские чтения» (МПГУ, Москва, 1997),' научно-практической конференции «Интерпретация художественного текста» (БиГПИ, Бийск, 18-19 апреля 1997), всероссийской научно-практической конференции «Духовные истоки современной письменной культуры» (ТюмГУ, Тюмень, 22 мая 2000), международной конференции «Славянские духовные традиции в Сибири» (ТюмГУ, Тюмень, 24 мая 2002), межвузовской научно-практической конференции «От текста к контексту» (ИГПИ им. П. П. Ершова, Ишим, 4-5 июля 2002), региональной научно-практической конференции «М. И. Цветаева: судьба и творчество: К 110-летию со дня рождения поэта» (СурГПИ, 4-5 октября 2002), . X цветаевской международной научно-тематической конференции «Марина Цветаева: эпоха, культура, судьба» (Дом-музей Марины Цветаевой, Москва, 9-11 октября 2002), международной научно-методической конференции «XIII Ершовские чтения» (ИГПИ им. П. П. Ершова, Ишим, 18-19 февраля 2003), IX всероссийской научно-практической конференции «Актуальные проблемы филологического образования: наука — вуз — школа» (УрГПУ, Екатеринбург, 25-26 марта 2003), Шешуковских чтениях «Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения» (МПГУ, Москва, 2-3 февраля 2004), V региональной межвузовской конференции «Русская литература в контексте мировой культуры» (ИГПИ им П. П. Ершова, Ишим, 17-18 февраля 2004), XXVI Всероссийской научно-практической конференции «Традиции славяно-русской культуры в Сибири» (ТюмГУ, Тюмень, 24 мая 2004), международной научной конференции «Пушкинские чтения. Филология в XXI веке: проблемы и методы исследования» (ЛГУ им. А. С. Пушкина, Санкт-Петербург, 6 июня 2004), Всероссийской научной конференции «Семантическое поле культуры: генетические связи, типологические параллели, творческие диалоги» (ОмГПУ, Омск, 28-29 октября 2004), на заседаниях кафедры русской литературы XX века Московского педагогического государственного университета, кафедры литературы Ишимского государственного педагогического института им. П. П. Ершова.

Основные положения изложены в двадцати трех публикациях, среди которых две монографии. Общий объем публикаций - 33,6 п.л.

Структура диссертации включает введение, две части и пять глав, заключение. Список использованной литературы содержит 270 наименований, из них 23 источника - на английском и немецком языках. Объем диссертации - 378 страниц.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, определяются материал, объект, цель и задачи исследования, его научная новизна, теорегико-меюдологическая база и выбор методики анализа, излагается теоретическая и практическая значимость работы, приводятся сведения об апробации основных результатов.

В первой части исследования «Картна мира и человека в творчестве М. И. Цветаевой 1907-1920 гг.: становление персоноцентрнст-ской онтологии» прослеживается хронология становления персоноцен-трисгской картины бытия в лирике и ранней драматургии - от первых сборников («Вечерний альбом», «Волшебный фонарь») к пьесам 19181919 гг. и сборнику «Вере гы-II».

В двух разделах первой главы «Лирика ипициации: творчество М. И. Цветаевой 1907-1915 гг.» исследуется ранний этап творчества Цветаевой. Он хронологически состоит из двух стадий (время «ученических» кнш и создания лирических произведений, объединенных в неизданный сборник «Юношеские стихи»).

В разделе 1 1. «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь»: личность между детством и миром взрослых» характеризуется время появления первых цветаевских сборников. Три (1907-1912), а по сути - два сборника (Цветаева составила сборник «Из двух книг», куда вошли ешхотворения двух сборников), счтш01ся «ученическими»15. Подобная оценка вполне правомочна и по отношению к «Юношеским стихам». Переходность «Юношеских стихов», предшествующих более зрелой поэзии, М Цветаева акцентировала семантикой заглавия. Правомерно характеризовать ранние литературные опыты поэта как «лирику инициации» («инщиационную лирику»). В таком определении содержится указание на формирование поэтической онтологии Цветаевой - начинающего поэта, выдвинувшего в первых сборниках центральным предметом изображения собственные детство, офочество и юность.

М. Гасиаров справедливо утверждал, что на рубеже первых двух десятилетий XX века «превратила дневник в поэзию только Цвешева»16. Дневник — это форма и принцип ранней поэзии Цветаевой. В фнницах «дневниковой» парадш-мы (начало ей было положено отроческим «кожаным альбомом») у Цветаевой будут затем кристаллизоваться жанровые деривагы. Это и собственно дневниковые формы, фиксирующие и упорядочивающие жизненный и творческий материал, например, «тетради». От них отпочковываются жанровые формы поэзии и прозы - автобиографи-

" Клиш О А Поэтический чир Марины 1 1ветаевой - М , 2001 - С 6

См . Гаспаров М Л Марина Цветаева От поэтики быта к поэтике слова // Русская словес ность (>г теории словесности к структуре текста - М, 1997 - С 259

ческой. Юная Цветаева осознает «детскость» дебютного «Вечернего альбома» и намеренно подчеркивает ее названиями, других сборников -«Волшебный фонарь», «Юношеские стихи»: в основу семантики заглавий начинающий поэт сознательно положил возрастной критерий.

В первом сборнике «дневниковость» воплотилась в «альбомном» варианте; «альбомность» репрезентировала уходящий мир детства и отрочества - пока еще актуальный в сознании Цветаевой. Принцип дневника подчинен более свободной «альбомной» композиции; которая позволяет (наряду с дневниковым порядком событий) запечатлеть «летопись души». Сборник создан по аналогии с девическим альбомом, который прирастает день ото дня записями размышлений о прошедших днях, о значимых событиях, а его разделы («Детство», «Любовь», «Только тени») представляют наиболее существенные свидетельства душевного роста юной девушки, важные сферы ее отроческого бытия. Поэтому в двух первых книгах лишь некоторые стихи содержат датировку; в «Юношеских стихах» каждое стихотворение датировано, сборник приобретает строгую хронологическую (дневниковую) форму.

Лирика первых сборников - «ролевая». Она служит идентификации сущности личности, микрокосм которой изначально - и потенциально -оказывается многомерным и многомирным, равнозначным многообразной человеческой культуре, в которой личность осуществляет индивидуальное становление, черпая из культуры модели существования и творческой активности. Игра, как качество ранней жизни человека, акцентирована во втором сборнике — в семантике заглавия («Волшебный фонарь»), в содержании стихов, в экспериментальной игре с их ключевыми словами, строфической композицией.

Вторую книгу Цветаева назовет также «детской» [СС, т.5: 600]. В «Волшебном фонаре» главной мифологемой становится инициация девочки в девушку - в ситуации прощания с детством. Сборник развивал мотивы первой книги: детский мир, родительский дом как земной рай, воспоминания об ушедшей матери..

Эволюция взглядов Цветаевой отразилась в «Предисловии» к сборнику «Из двух книг», датированном январем 1913 года, где, в частности, отмечено: «Мои стихи - дневник, моя поэзия - поэзия собственных имен»17. Предисловие - первая (наивная и естественная по возрасту) декларация персоноцентризма, так как в качестве исходного момента выступал не литературный, а личностный опыт — как достоверный «материал» поэзии. С другой стороны, декларация в предисловии предметности, осязаемости изображаемого. мира не снимала романтико-символистской парадигмы ранней поэзии Цветаевой. «Заброшенная в огромный мир душа» (так характеризовала свою картину мира ранняя Цветаева) - предпосылка экзи-

" Цветаева М.И. Из двух книг. - М., 1913. - С.З.

стенциального видения мира, вырастающего из романтического и символистского опыта, воспринятого и книжным путем (Ростан, немецкие романтики, Брюсов и другие русские символисты), и в живом общении (Эл-лис, Пилен дер и др.).

В разделе 1.2. «Экзистенциально-романтическое мироощущение в «Юношеских стихах» М. И. Цветаевой (¡913-1915)» содержится описание признаков, указывающих на изменения в мировосприятии Цветаевой. Третья книга Цветаевой состоит из семидесяти стихотворений и поэмы «Чародей» (1913), включенных в машинописный вариант при подготовке книги к печати в 1919-1920-х годах, «Юношеские стихи» органично связаны с первыми сборниками и являются переходными по отношению к этапу «Верст-1».

«Юношеские стихи» расположены четко хронологически ~ не по «альбомному», а по дневниковому принципу. К Цветаевой пришло понимание значимости творчества. В ней начинает вызревать сознание поэтического призвания, избранности, уверенность в том, что и ее ранняя («самиздатовская») поэзия («Моим стихам, написанным так рано, / Что и не знала я. что я - поэт...») выдержит проверку временем.

Цветаева проходила путь внутренней, независимой эволюции — от юношеской риторики к зрелой поэзии, так как для этой стадии характерно становление творческой экзистенции автора. Инициация завершилась вхождением в большую литературу; «верстовыми» столбами были поездка в Петербург и публикация в «Северных записках» (1916), знакомство с широким кругом поэтов, творческий диалог с ними.

Е. Коркина точно оценила роль лирики 1913-1915 гг. в творческом пути Цветаевой: «Новым в "Юношеских стихах" предстал культ собственной личности. <...> Эгоцентризм этих стихотворений демонстративен и безудержен и в то же время трогателен и наивен»18. На наш взгляд, в «Юношеских стихах» начинает формироваться цветаевский символический универсум, когда напряженно выявляются онтологические основания человеческого и поэтического «я». Появление в сборнике крайне драматических нот свидетельствовало о том, что интенсивно формируется трагическое, «экзистенциально-романтическое» мироощущение Цветаевой. Это отличает «Юношеские стихи» от первых сборников, в которых мир детской фантазии и дружбы отодвигали на периферию сознания мысль о трагичности бытия и уникальности личности.

«Эгоцентризм» поздней юности Цветаевой следует рассматривать как этан становления персоноцентристской картины мира, где личностный опыт выступает в качестве «достоверного материала» поэзии. На смену романтическому толкованию мира и собственной личности пришел самоанализ, перспективу которому устанавливали обнаруженные экзистенци-

Коркина ЕЕ Поч гическнй чир Марины Цветаевой // Цветаева М Стихотворкиия и поэмы -Л. 1990 - С 10

альные параметры существования человека. Самоанализ начинался с главного — с выявления «границ» , жизни личности (не сводимой пониманию ее как родового существа), с проблемы смерти. Смерть актуализирует проблему ценности каждой личности: «- О возмущенье, что в могиле / Мы все равны!..» [СС, т.1: 192]. Внимание Цветаевой сосредоточено на экзистенциальных вопросах, проблеме индивидуального бытия, о чем свидетельствуют письма и содержание стихотворений, отправленных В. Розанову: они созвучны ведущим темам «Уединенного» (неповторимость, быстротечность индивидуальной человеческой жизни, уникальность отдельной личности и ее внутреннего мира). Подбор стихотворений Розанову, собеседнику и читателю, у Цветаевой избирателен. В интенциях Розанова человек преобразует мир, постигает Бога в соответствии с единичным опытом духовной жизни: «Мой Бог — особенный. <.. > "Мой Бог" -бесконечная моя интимность, бесконечная моя индивидуальность»'9 (курсив В. Розанова. — С. М.).

Идеи Розанова, его «метафизика личности» обнаружили и направили интенции Цветаевой, что предопределило видение собственного микрокосма в космических масштабах и измерениях. Неподвластность стихий вселенной и вместе с тем некая предопределенность, ими человеческой судьбы вводит в онтологию Цветаевой мотивы рока,-если не фатума. Постановка в центр этой вселенной собственной личности принципиально ничего не меняет. Собственная воля, пусть и мощная, заряженная необычайной энергией, была несоизмерима с витальной мощью макрокосма. Первая «катастрофа» с Софьей Парнок (цикл «Подруга») означала, что Цветаевой - в некоторой степени - неподвластны глубинные структуры ее психологии (андрогинная ментальность). В ней обнаруживается неуправляемая стихия - страсть (в дальнейшем и «душа, не знающая меры», будет рассматриваться как свободная стихия), неподвластные разуму и волевому действию «дионисийские» начала. Романтически настроенной Цветаевой универсум был не подвластен, к тому же у нее не было стремления к его тотальному и мистическому, как у символистов, овладению. Фокусом оставалась собственная душа и наблюдение за ее свободными метаморфозами. «Юношеские стихи» завершают ранний этап творчества М. Цветаевой. Отчетливой границей в эволюции поэта от ранней лирики к более зрелой явилась поездка Цветаевой в январе 1916 года в Петербург.

Второй этап творчества оказался позднее разделенным М. Цветаевой на два органично связанных друг с другом подэтапа. Первый виделся самой Цветаевой в границах созданных в 1916 году стихов и циклов, составивших внутренне цельную книгу — «Версты-1», продолжением которой явились последующие произведения, отобранные автором в сборник «Версты-Н» (опубликован в 1922 г.). Характеристика основных черт

" Розанов В.В Уединенное. - М., 1990. - С.48.

творческой эволюции Цветаевой на втором этапе и составляет содержание грех разделов второй главы «Личность и ее универсум: творчество М. И. Цвечаевой 1916-1920 гг. (идентификация индивидуальности)»

«Версты-1» - время поиска самостоятельного пути в творческом самоопределении Цветаевой. В сборнике сохраняется дневниковая форма, как это имело место в «Юношеских стихах». В «Верстах-1» стихотворения в целом располагаются хронологически, с небольшими отклонениями, продиктованными введением в сборник циклов-посвящений. Авторская датировка текстов вскрывает определенный замысел: она указывает на годовой цикл, который включает православные, литургические, пасхальные события, возникающие в рамках церковного календаря. В сборник вошли произведения, написанные с января по декабрь 1916 года Цветаева ука-)ывает не только даты создания стихотворений, но и место - Москву.

Москва выступает биографическим и культурным топосом жизни и 1ворчества поэта. Цветаева, создавая свой образ Москвы, в определенной мере противопоставляет его Петербургу. Очевидно, что Цветаева в «Вер-стх-1» стремилась обозначить свое индивидуальное место в поэзии, связывая его не с Петербургом, а с Москвой, что привело, отмечает О. Клинг, к развертыванию в образной системе сборника «московской мифологии»10. В этом культурном пространстве (национальном, историческом, поэтическом) осуществляется судьба и творческое бытие поэта. Длшель-ность этого бытия отслеживается в течение годового круга, акцентирующего своеобразие хронотопа художественного мира «Верст-1». Годовой цикл стихов подчеркивал концепцию собрания стихов и циклов, а само название сборника, ощутимо хронотопическое, сочетающее в семантике идею единства времени и пространства, репрезентировало образ творческого пути поэта. Заглавие включало также символику широкого, открытого свободному движению проси ранет ва - не камерного, не замкнутого (как в раннем творчестве), а историко-культурного, национального, «текстового», на просторах которого также широко и сильно зазвучал голос поэт - тлос диалогический, адресованный в отдельных произведениях и циклах-посвящениях близким по духу поэтам А. Блоку, А. Ахматовой, О. Мандельштаму, 1. Чурилину.

Диало1 ичность Цветаевой следует понимать как проявление ее творческой свободы (она неоднократно отмечала, что развивалась вне школ и течений, особенно эстетических доктрин), как условие выражения индивидуальной органичности ее лирики. Индивидуальность же выражалась в результате пересечений с культурными феноменами самого широкого мировоззренческого и эстетического спектра, что не означало эклектизма мировосприятия и поэтики. Культурные феномены переплавлялись в образной системе, «преображались» в ней, являясь в этом преобразованном

^ См : Клииг О Л Поэтический мир Марины Цветаевой - М , 2001. - С 70-78

виде не «масками» (хотя было и так), а экзистенциальными ипостасями неоромантического универсума Цветаевой.

Как и в «Юношеских стихах», в «Верстах-1» мир цветаевской лирической героини «гераклитовский» - необычайно подвижный, изменчивый, с широкой амплитудой эмоционально-душевных движений и пристрастий. Постижение собственной экзистенции у Цветаевой — это выявление уникальности и, следовательно, предначертанности (но не предзаданности) своей Души - не «мировой», а сугубо индивидуальной сущности; и именно в этой сверхзадаче, поставленной перед собой поэтом, следует видеть условие синтеза эстетики символизма и акмеизма. Понимание своеобразия души (это отражалось в образах, в судьбе лирической героини) мотивирует объективный (бескомпромиссный и исключительно сокровенный) самоанализ, который и структурирует цветаевскую поэтику на всех этапах эволюции. «Сотворение экзистенции» на данном отрезке творчества понимается Цветаевой очень широко — как сотворение гераклитовского «космоса», в котором платоновская «душа» бесконечно постигает свою экзистенцию, идентифицирует уникальные черты в своем наличном (земном) бытии.

После раннего творчества расширение универсума естественно повлекло к включению в него национального бытия (естественно и «по возрасту» Цветаевой). Национальное бытие теперь видится «средой» обитания и творчества «души». Оно объясняет сокровенную — и обобщенную в национальных приметах — менталыгость души и направленность ее исканий. В период «Верст-1» фольклорная семантика входит в цветаевский поэтический язык в качестве его продуктивного и органического компонента. С одной стороны, поэтика фольклорного обобщения служила преодолению «эгоцентризма» ранней лирики Цветаевой. С другой стороны, это был выход цветаевской индивидуальности к более широким горизонтам понимания жизни и судьбы отдельного человека, которые видятся теперь в национальных проявлениях и формах.

Все стихотворения сборника «Версты-П» прямо или опосредованно связаны с темой непрерывного творческого становления бытия, эмани-рующего из себя витальную энергию. Представления М. Цветаевой о стихийной природе искусства, о смысле творчества, ставшие идейно-эстетическим базисом концепта личности, сформировались у нее, безусловно, под влиянием антропологических идей Ф. Ницше21.

Сборник композиционно состоит из трех частей, их содержание представляет своеобразную вертикаль духовной эволюции человека. В первой части мотив цыганских странствий расширяет горизонты пространственно-временного континуума бытия, во второй части выстраивается верти-

21 См.: Шток У. Цветаева как мыслитель (М. Цветаева и Ф. Ницше) // Марина Цветаева: личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция. - М., 2001. - С.93.

каль, устанавливающая связи с трансцендентным миром, в завершающей части репрезентирован образ человека-творца

Идея творчес1ва (стержневая идея) объединяет все части сборника: это «цыганский» текст мира, где проявляет себя в песнях, заговорах, гаданиях жаждущая полноты бытия личность, за ним композиционно следует раздел, где устанавливаются онтологические связи с Богом (Абсолютом), завершают сборник произведения, утверждающие концепцию личности Цветаевой. В представлениях Цветаевой поэт воплощает божественный замысел человека. В произведениях этапа «Версты-П» проблема взаимоотношений человека и Бога не имела глубоких противоречий (ими отмечена лирика зрелого периода) и развивалась, думается, в русле религиозных идей о Всеединстве. У Цветаевой единство с Абсолютом происходит путем восхождения к Богу в процессе духовной эволюции личности, в акте творчества, восстанавливающей утраченные бытийные связи человека. Единство мира предполагает не только восхождение человека к Богу, но и встречное движение Бога к человеку. Так, в стихотворении «Только живите! - Я уронила руки...» в качестве семантической доминанты поэт использует глагол слушает, в контексте содержания стихотворения характеризующий основанный на взаимопонимании диалог: Только живите! Я уронила руки, Я уронила руки на жаркий лоб Так молодая Буря слушает Бога Где-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час.

И на высокий вал моего дыханья Властная вдруг - словно с неба - ложится длань. И на уста мои чьи-то уста ложатся. - Так молодую Бурю слушает Бог [СС, т.1: 357]. Становление и развитие личности совершается, по Цветаевой, в непрерывном диалоге между Богом и человеком, познающим Логос в поэтическом творчестве. При этом природа поэтического творчества - противоречивая целостность божественного «наития» и внутреннего, духовного экзистенциального опыта человека, укорененного в свободе, символом которой в стихотворении выступает персонифицированный образ «молодой Бури» В свободном волеизъявлении человек имеет право как на приятие Бога, так и на бунт против него, но осознание себя абсолютно свободной творческой единицей влечет ответственность и инициирует тем самым духовное становление личности, что, в конечном итоге, приводит ее к диалогу с Богом. В этом видится принципиальное отличие Цветаевой от символистов, чья картина мира строилась на мистическом чувстве, развитом у человека - при всех его религиозных метаниях все же укорененном в Боге. Концепция личности у VI. Цветаевой уже на этом этапе эволюции близка персоналистическим взглядам Н. Бердяева, суть которых И. Евлампиев определяет так- «Абсолютом является сам человек

в полноте своей внутренней творческой энергии и неограниченной свободы»22.

Сквозная тема третьей части сборника (цикл «Психея» и следующие за ним стихотворения) — концепция личности Цветаевой и, как следствие, назначение поэта и поэзии. К этому времени относятся следующие высказывания поэта: «Вся пресловутая "фантазия" поэтов — не что иное, как точность наблюдения и передачи. Всё существует с начала века, но не всё — так - названо. — Дело поэта — заново крестить мир», «Слово - вторая плоть человека. Триединство: душа, тело, слово. Поэтому - совершенен только поэт»23. Поэт как личность, в представлениях Цветаевой, совершенен тем, что в нем самом, в его художественной практике органично воплощается известная онтологическая триада Духа, тела (плоти) и Слова (тем самым достигается искомая плерома бытия). Из записей следует, что Цветаева осмысляет и антропологический аспект данной триады: призвание поэта - одухотворять мир, то есть «заново крестить»:его. Поэтому в лирике периода «Верст» нет жесткого противопоставления души и тела, о чем свидетельствуют заключительные строки стихотворения «Так, высоко запрокинув лоб...» (январь 1918): Над кабаком, где грехи, гроши, Кровь, вероломство, дыры -Встань, Триединство моей души: Лилия - Лебедь - Лира! [СС, т.1: 411].

В католической иконографии белая лилия в руках архангела Гавриила была знаком-символом Девы Марии, ее непорочности и чистоты. Цветаева создает образ, символизирующий нисхождение Духа в плоть. В художественной геральдике Цветаевой лебедь - символ крылатой души. Картину завершает лира — знак поэзии. В цветаевской трихотомии Дух (лилия), нисходящий в плоть, окрыляет ее душой (лебедь), и плоть начинает жить в поэтическом слове (лира) жизнью Духа.

Плоть, оплодотворенная'.Духом, — в этом смысл обращения Цветаевой к мифологеме лилии. В образе Богоматери поэт видит мистическое сотворчество человека и Бога, в результате которого появляется жизнь, воплотившая Логос. «Вочеловечивание» Логоса происходит при прямом участии поэта, несущего в мир слово, одухотворяющее мир. Тема, заявленная Цветаевой в «Так, высокб запрокинув лоб...», наиболее полно развернута в стихотворении, не вошедшем в сборник «Версты-П»: Бог! - Я живу! - Бог! - Значит ты не умер! Бог, мы союзники с тобой! Но ты старик угрюмый, А я - герольд с трубой.

22 Евлампиев И.И. Указ. соч. - 4.1. - С.ЗЗб.

23 Цветаева М.И. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. - Т.1. - М., 2000. - С.159, 186.

Бог! Можешь спать в своей ночной лазури'

Доколе я среди живых

Твой дом стоит! - Я лбом встречаю бури,

Я барабанщик войск твоих... [СС, т.1. 486].

Цветаева, отчасти полемизируя с Ницше, утверждает не атеистический аспект смысла творчества человека, а онтологический. Лирический герой осознает свое «Я» и быгис в нерасюржимом единстве с Богом, обнаруживая свою реальность как служение духовному Абсолюту. На данном этапе творчества идея всеединства, основой которого является духовная субстанция человека, в диалоге с Богом творящего бытие, - доминанта представлений Цветаевой о богочеловеческом смысле творчества. «Союзничество» божественного и человеческого имеет целыо утвердить Логос, а это предполагает' самопожертвование, героизм и подвижюгчест-во:

Птица-Феникс я, только в огне пою!

Поддержите высокую жизнь мою!

Высоко горю и горю до тла,

И да будет вам ночь светла.

Ледяной костер, огневой фонтан!

Высоко несу свой высокий стан.

Высоко несу свой высокий сан -

Собеседницы и Наследницы! [СС, т.1: 425].

Проблема экзистенциально-творческого существования человека находится в центре произведений конца 1918 года. Наиболее показательна в этом плане ранняя драматург ия Цветаевой, о которой в диссертационной работе идет речь в разделе 2.2 «Драматургия М И Цветаевой 1918-1919-хгодов»

С 1918 по !919 годы Цветаева создает драматические произведения и объединяет их в цикл «Романтика». Это время можно назвать одним из важнейших этапов в становлении ее эстетических и мировоззренческих взглядов. Она создает тяюгеющий к персонализму вариант экзистенци-алыю-романтической концепции мира.

Интерес Цветаевой к стилизованным драмам и XVIII веку обусловлен многими причинами. Одной из них является бурный характер цветаевской эпохи, другой - влияние эстетики Серебряного века, в которой «важнейшее место занимают двоичные асимметричные формы, потенцирующие игру, зеркальность, маски»'4. Театр притягивает Цветаеву идеей перевоплощения, особенностями сценического действия - постановкой на сцене зрелища, трансформирующего невидимое в видимое, акцентирующего таким образом первичность трансцендентного мира, являющегося первопричиной событий, определяющих судьбу конкретного человека. Сцени-

:1 Ислеп С Г Сочнанию незнаемая мощь - Ветикий Новгород, 2001 - С 202

ческая образность, предельно имитирующая в декорациях, масках, мимике, жестах конкретику объект но: о мира, отвечала стремлению обнажить его «кажимос ть» и подчеркнуть наличие и истинность мира незримого.

Содержание пьес «Романтики» цементируется ме1афизической идеей жизни, призванной восстанавливать утраченные связи человека с трансцендентным миром. Драмы «Метель», «Червонный Валет», «Каменный Ангел», «Фортуна», «Приключение» объединяет конфликт подлинных и мнимых ценностей, мотив «припоминания», реконструирующий платоновский миф о душе, обитающей в мире идей до своего телесного воплощения.

Создавая лирические драмы, Цветаева в определенной степени следует установке символистов, стремящихся разработать новые формы условности, связанные с поэтикой игры, зеркальности и масок. В драматургии Цветаевой проявляется инициированное Андреем Белым «понимание гносеологической природы маски», ее познавательного и этического потенциала25. На наш взгляд, ранняя драматургия Цвеишвой - своеобразный синтез философии символизма и персонализма. Внимание к творческим установкам А Белого объясняется экзистенциальной направленностью позднего периода творчества автора «Петербурга». Его идеи о жизне-строительиых свойствах драмы, познавательных функциях маски находят персоноцентристское преломление в творчестве М. Цветаевой. Для Цветаевой маска - проект, обнаруживающий возможности бытийного существования человека: она восстанавливает утраченные связи человека с миром - реальным и трансцендентным. Стилизация века Просвещения в данном контексте обнаруживает и конкретизирует важные в онтологическом плане уже осуществленные проекты человеческой жизни. Ота онтологическая структура дает ключ к пониманию своеобразия ранней драматургии Цветаевой как переходного этапа к собственно персоналистиче-ской картине мира

Творчество М. Цветаевой в 1920 - 1930-х гг. представляет собой динамичное становление и развитие поэтического мира, пронизанною пер-соналистическими идеями русской философии Серебряного века. Данному периоду посвящена вторая часть работы - «Персоналистичсская концепция творческой личности в лирике и прозе М. И. Цветений 1920 - 1930-х гг.». В главах указанной части - описание трех этапов в развитии персоналистической картины мира в лирике, поэмах и автобиографической прозе.

В третьей главе «Ремесло» М. И. Цветаевой: сакрализация творчества (1921 г. - первая половина 1922 г.)» рассматриваются персонали-стические установки М. Цветаевой, позволяющие утверждать, что на эта-

" Исаев С Г Указ соч - С 200

пе работы над произведениями, вошедшими в «Ремесло», Цветаева сакра-лизует творческую деятельность человека.

В философии персонализма человек находится в средоточии бытия, являясь-конкретным началом, творящим мир. «Истина в субъекте, но не в субъекте, противополагающем себя в объективации и потому выделяющем себя из бытия, а в субъекте как существующем», - утверждал Н. Бердяев?6. М. Цветаеву и Н. Бердяева объединяет представление об изначальной, инициирующей творчество свободе человеческого духа, о личностной полноте жизни человека, который в стремлении к духовному преображению действительности должен вырваться из «царства необходимости» в «царство свободы»: Творчество для Бердяева и Цветаевой - теургический акт, позволяющий человеку, самостоятельной и свободной единице мира, обладающей оригинальной мощью, выразить свою божественную, то есть личностную, ипостась. Цветаева исповедует персоналистиче-ское учение о мире, основанное на представлении об уникальной креативной сущности человеческой личности, призванной реализовать дар творчества. Именно поэтому Цветаева манифестирует безусловную ценность творческой личности, ее абсолютную свободу и независимость, считает ее онтологическим центром мироздания, динамичной силой, преобразующей и развивающей бытие. К творчеству Цветаевой вполне при-ложимы установки «радикального персонализма» Бердяева: «Бог - конкретная Личность и потому Творец; человек — конкретная личность и потому творец; весь состав бытия - конкретный персональный и потому обладает- творческой силой. Мир насквозь есть иерархия живых существ, оригинальных личностей, способных к творческому приросту бытия»27. Для Цветаевой, как и для Бердяева, личность, будучи воплощением творческой' мощи мира, становится его онтологическим центром. Цветаева обожествляет творческую сущность человека-личности, что позволяет говорить о радикальном характере персонализма М. Цветаевой.

Сходство точек зрения Бердяева и Цветаевой, отмеченное в работах А. Саакянц, объясняется как влиянием Ницше, так и персоналистскими исканиями русской философии. По мнению И. Евлампиева, философия Серебряного века дала религиозное обоснование метафизической сущности личности. Наиболее полно она была выражена в концепциях «симфонической личности» Л. Карсавина, «иерархического персонализма» Н. Лос-ского, «радикального персонализма» Н, Бердяева, «эсхатологического персонализма» Л. Шестова, «синтетического персонализма» С. Франка. Особенности русского персонализма подробно изложены в исследованиях П. Гайденко, Б. Губмана, И. Евлампиева. По наблюдению Л. Авдеевой, общей чертой русского персонализма является религиозная трактовка мироздания, представление о творческой личности как духовной и деятель-

26 Бердяев H.A. Я и мир объектов. - М., 1994. - С.247.

27 Бердяев H.A. Смысл творчества. - М., 2002. - С.122.

ной «единице бытия» — первичного элемента общей онтологической структуры28. Обладая внутренней творческой силой и абсолютной свободой, личность особым образом организует бытие. Для русских персоналистов важна проблема взаимоотношений творческой личности и Бога, но в ее решении они расходятся. В представлениях Н. Лосского личность, устремленная к Творцу, в процессе совершенствования поднимается на все более высокие ступени бытия. В философии Л. Шестова Бог открывается человеку лишь в моменты трагедий. У Н. Бердяева Бог и «духовные субстанции» равновелики и возникают из «ип§гипс1», поэтому в полноте творческой энергии и неограниченной свободы человек подобен Богу -Творцу. Цветаева в 1920-е годы декларировала: «За пределами творения (явленного!) ехце целая бездна - Творец» [СС, т.4: 514]. Развивая это положение, она продолжает: «Искусство не самоцель: мост, а не цель» [СС, т.4: 514]. Целью является сам акт человеческого творчества (искусство -его следствие): «Так абсолют (творение) превращается для меня в ошоси-тельность: вехи к Творцу» [СС, т.4: 514]. В персоналистической концепции Бердяева постулируется: «Человек должен абсолютно быть»2Ч. У Цветаевой находим множество аналогичных утверждений: «Чтобы говорить о Боге, о солнце, о любви — нужно быть» [СС, т.4: 583]; «Я нашла свой девиз, - из двух вспомогательных глаголов: Лучше быть, чем иметь»30 (курсив мой. - СМ.).

Поэзию М. Цветаевой 1920-х годов характеризуют не только «свободное соединение» бытия личности с Богом, идея равенства Бога и человека, что можно обнаружить и у Бердяева. Поэт, рассмагривая свободу как основное условие развития творческой личности, декларирует абсолютное право личности на протест. Цветаева мыслит радикальнее Бердяева. В письме к М. Волошину она пишет, что Бог у Н. Бердяева - не «растущий», не «воинствующий» [СС, т.6: 67]. У философа человек обретает бытие, реализуя созидательно-творческое начало, поднимаясь таким образом к Абсолюту. Смысл творчества — в оправдании творения. Цветаева акцентирует изначальное равноправие человека и Бога, человек - как творческое начало в мире — единственное оправдание Бога, его онтологического присутствия в универсуме. «Человек - единственная возможность быть -Богу»31. Мотив сотворчества с Богом (основанный на убеждении, что «Бог - прав»), имевший место в лирике Цветаевой 1910-х годов, перестает звучать в «Ремесле», уступая место интонациям сомнения и несогласия.

В «Ремесле» Цветаева вновь возвращается к евашельской истории дочери Иаира, воскрешенной Христом. Тема, намеченная в варианте стихотворения 1917 года «И сказал Господь...», где Бог учитывает индиви-

г8 Авдеева Л Р Персонализм//Русская философия -М, 199'' — С 368

Бердяев Н А. Смысл творчества - М , 2002 - С 102 3° Цветаева М И Неизданное Записные книжки В 2 т - Т I - М , 2и00 - С 427. Там же - С 169 (курсив мой. - С \{).

дуальную волю человека, радикально меняется. На этот раз евангельской истории доминирует тема бунта, несогласия с Бога, не считающегося с волей человека: Зачем, равнодушный, Противу закону Спешащей реки —

Слез женских послушал И отчего стону -Душе вопреки!

Сказал — и воскресла, И смутно, по памяти, В мир хлеба и лжи [СС, т.2: 96]. И, тем не менее, это диалог, развивающий обе стороны. В представлениях Цветаевой 1920-х годов Бог не статичен, и в этом, как следует из письма Цветаевой к Волошину, главная причина ее расхождений с Бердяевым («Ибо бег он.- и движется»). Вместе с «растущим» и «воинствующим» Богом растет человек, преобразуя мир в соответствии с представлениями, открывшимися ему в уникальном и трагическом опыте познания жизни, согласно сформировавшейся в результате творческого и критического осмысления действительности личностной системе ценностей.

«Растущий» и «воинствующий» Бог Цветаевой предполагает наличие критического, а иногда и бескомпромиссного, мышления, являющегося условием развития личности. В цветаевской триаде Личность — Бытие — Бог духовно вырастает Личность — «растет» и Бытие, «растет» Бог. Онтологически у Цветаевой Бог живой и существует в уникальном, индивидуальном бытии динамично; развивающейся и ответственной личности, он не мыслится вне ее эволюции. При этом в лирике постреволюционных лет Цветаевой заявлено абсолютное право творческой личности на свободу.

В «Ремесле» М, Цветаева воплотила понимание экзистенциальной цели человека, наделенного поэтическим даром, позволявшим ему прорваться через опыт трагических потрясений к истокам бытия, где, говоря словами Л. Шестова,, нет «закономерностей» конкретно-эмпирического мира, а есть «бесконечное количество возможностей» творчества - таящегося в Абсолюте откровения, обнаруживающего подлинные (аутентичные) смыслы человеческого бытия. Автор, «Апофеоза беспочвенности» считал, что лишь «окраинные ситуации» человеческой жизни позволяют личности опровергнуть навязанные логикой «самоочевидности», подняться над утилитаризмом существования, интуитивно постигая сверхобыденные начала бытия. Идеи Л. Шестова соответствовали мировосприятию Цветаевой, полагавшей, что иррациональная, неповторимая сущность бытия открывается человеку в трагические моменты. Цветаева, подобно Шестову, выдвигала в творчестве «принцип абсолютной первичности не-

в трактовке произволом

посредственного бытия эмпирической личности»3*, чему свидетельство -дневниковые записи поэта и содержание ее лирики указанного периода. Многие стихотворения «Ремесла» имеют своеобразный экзистенциальный комментарий в дневниковых тпиеях Цветаевой, чего нельзя сказать о предыдущих сборниках. Цветаева теперь тщательно фиксирует эмпирический «материал», претворяющийся в поэтическое содержание лирики. Отметим особое пристрастие Цветаевой в 1920-е годы к синекдохе день. Метонимическое определение жизни, сос гоящей из эмпирических единиц - дней, наиболее частотное в цветаевской лексике. «А что за "Ремесло"? Песенное, конечно. Смысл, забота и радость моих дней», - указывает Цветаева, комментируя название сборника [СС, т.6: 558].

Названием сборника Цветаева подчеркивает конкретно-эмпирическую основу художественного творчества. Во-первых, название эксплицирует (что отмечено исследователями33) осознание автором сборника своего профессионального статуса - лшераюра. Во-вторых, представлен драматический подтекст, звучащии в слове дни. Цветаевское «эмпирическое» обусловлено трагическим опытом жизни рубежа 1910-1920-х годов. Прежде оргиастически-стихийная наполненность бытия буквально выплескивалась на страницы лирики Цветаевой, теперь же она ощущает определенное сопротивление материала, требующего онтолсл ического углубления в него и корректировки «структурных особенностей собственной личности»14. Онтологический дискурс Цветаевой в «Ремесле» устремлен в глубину личностного бытия. Стержнем лирики 1920-х годов является онтологическая идея личности, внутреннее развитие которой Цветаева рассматривает как обязательную составляющую Бытия. В центр онтологической структуры мира она помещает личность, в ее духовной эволюции видит творческий потенциал Бытия. Если в «Верстах-Н» онтологические представления Цветаевой обусловлены идеей саморазвивающегося Бытия (человек воспринимался его частью), ю смыслообразующей доминантой лирики 1920-х годов становится идея личности, благодаря духовному опыту которой раскрывается полнота бытийных знаний о человеке и мире. Данная тенденция отчетливо намечена в цикле «Ученик», открывающем сборник «Ремесло».

Ясное понимание Цветаевой цели поэтической деятельности, своего «ремесла», смысл которого определяется стремлением и умением преобразовать эмпирический опыт дней в духовную реальность развивающейся личности, объясняет, почему сборник открывается циклом «Ученик», появлению которого способствовало общение не только с князем С. Волконским, но и с Вяч. Ивановым Цикл пронизан библейскими аллюзиями, а они связаны с драматическими событиями жизни Христа и его учени-

н Евлампиев И.И. Указ соч -4.1 -С264

33 Сч ШевеленкоИИ Литературным путь Цветаевой -М 2002 -C17S

"Там же С 182

ков,, с историей становления принципиально новой антропологии, осно-. ванной на идее личности. Представление о Христе как символе новой веры, обозначившей начало мировой истории, в которой личностное начало осмысливается на различных, уровнях (как «онтологический центр мироздания», «субъект совершенного познания», «трансцендентно-имманентный смысл мирового процесса»35), лежит в фундаменте религиозных и эстетических идей философии и искусства Серебряного века. Одна из особенностей русской культуры Х1Х-ХХ веков - ее религиозная и антропоцентрическая» направленность. Антропологические взгляды М. Цветаевой, развиваясь в русле персоналистических исканий философии Серебряного века, были сосредоточены на религиозной идее творящей мир личности. Данная тенденция, намеченная в содержании «Верст», принимает иное направление в «Ремесле».

Центральный герой цикла «Ученик» - человек, символизирующий собой рост и развитие:

Час ученичества! Но зрим и ведом Другой нам свет, - еще заря зажглась. Благословен ему грядущий следом Ты - одиночества верховный час! [СС, т.2: 13].

Мотив одиночества звучит в стихотворении «Роландов рог» (1921), написанном раньше, где речь шла о назначении поэта: Так, наконец, усталая держаться Сознаньем: перст и назначеньем: драться, Под свист глупца и мещанина смех - Одна из всех — за всех — противу всех! -... [СС, т.2: 10]. . • Перст - амбивалентный образ, выражающий одновременно высокое назначение поэта и рок, довлеющий над ним, оказался наиболее адекватным для утверждения личностного императива Цветаевой, заявляющей исключительность позиции поэта, несущего ответственность за человечество («Одна из всех - за всех - противу всех!»).

«Роландов рог» не вошел в «Ремесло». Видимо, императивность содержания не вписывалась в концепцию «ученичества» - содержания цикла, открывавшего сборник. Вместо «Роландова рога» Цветаева ввела в сборник «Ремесло» стихотворение «Маяковскому», поэтическая личность .которого наиболее соответствовала пафосу борьбы и сопротивления. . .Вместе с произведениями, посвященными А. Ахматовой и А. Блоку, стихотворение углубляло концепцию творческой личности, реализуемой в сборнике. Сравнение поэта с «Архангелом-тяжелоступом», писательского труда с «крылом Архангела ломового» свидетельствовало о корректировке эстетических представлений Цветаевой, характерных для предыдущих этапов творчества, когда она сравнивала поэта с Богом. В сборнике «Ре-

35 Современный философский словарь. - М.; Бишкек; Екатеринбург, 1996. - С.567.

месло» появляется признание еретической сущности творчества: «Душа не знаюшая меры / Душа хлыста и изувера» [СС, т.2: 19]. Определение хлыст, найденное Цветаевой для выражения идеи богоподобной сущности творческой личности, содержит представление о поэте как «неистощимом источнике ересей», которые он исповедует и творит [СС, т.4: 530]. Омоним хлыст, по мнению А. Эткинда, символизирующий у Цветаевой истовую веру и орудие пьпки36, обозначает иную парадигму взаимоотношений лирического героя с миром. Ей близка сектантская убежденность хлыстов в том, что личность способна в духовном развитии стать не «рабом Божьим», а Христом или Богородицей. Вместе с тем осознание еретического отождествления человека с Богом влекло понимание катастрофических последствий избранного пути. Человек, претендующий на бытие, созданное не им самим, а дарованное ему Богом, неизбежно вступает в конфликт с миром, отсюда предельный драматизм строк: «Скрежещущая еретица, / - Саванароловой сестра - / Душа достойная костра» [СС, т.2: 19].

В 1920-е годы Цветаева размышляет о творческих, духовных возможностях человека, решившегося изменить существующий миропорядок, восстать против него. В поисках исторической аналогии она вновь обращается к истории жизни Марины Мнишек. В стихотворении 1916 гола «Димитрий, Марина! В »мире...» Мнишек была для поэта символом мя-тежности. В свете опыта 1920-х годов Цветаева стремится понять, что же лежит в основе стремления Марины Мнишек к власти. В стихотворениях 1921 года Марина Мнишек наделена культурным сознанием человека XX века, перед которым встала экзистенциальная проблема выбора, вызванная социально-историческими катаклизмами времени. Цветаева создает в цикле «Марина» два прямо противоположных образа героини, что, видимо, объясняется желанием разобраться в глубоких противоречиях- антропологической идеи Ф. Ницше. Очевидно, что в цикле переосмыслялись взгляды Ницше, изложенные в книге «Воля к власти», где философ заявил о несомненной ценности человека, стремящегося реализовать «творческий инстинкт». Цветаевский идеал активной творческой личности, отмечалось, формировался под воздействием философии Ф Ницше и русских символистов. В сборнике «Ремесло» продолжается диалог с идеями Ницше. Данному этапу творчества Цветаевой подходит высказывание Ф. Ницше о том, что Бог - это «известная точка в развитии воли к власти, из которой объяснялось бы в одинаковой степени как дальнейшее развитие, так и то, что было раньше, что было до него»37. При этом немецкий философ отождествлял волю к власти с творческим инстинктом: «...Внутренняя воля, которую я называю "волей к власти", т.е. ненасыт-

Эткинд А М Хлысты - М , 1998 - С 569

37 Ницше Ф Так говорил Заратустра К генеалогии морали. Рождение трагедии Воля к власти Посмертные афоризмы - Минск, 2000 - С 873

ное стремление к проявлению власти или применение власти, пользование властью как творческий инстинкт»38 (курсив Ф. Ницше. - С.М.). Целью воли к власти Ницше считал «жизнь в высшей потенции», предполагающей максимальную творческую самоотдачу человека.

Дневниковые записи периода работы над циклом «Марина» отражают интенсивные поиски ответа на вопрос - какие мотивы воли к власти у человека: «...Чего искала Марина Мнишек? (в честь которой я названа). Власти несомненно, но — какой? Законной или незаконной? Если первой -она героиня по недоразумению, недостойна своей сказочной судьбы»39. Цветаевой, как и прежде, интересен человек, способный в поисках «незаконной власти» восстать против существующего миропорядка и пытаться изменить его. Воля к власти в цветаевском понимании означает стремление человека доминировать над чужой волей. Но подобная постановка вопроса означала бы торжество индивидуализма, целью которого является порабощение человека, насилие над ним.

Цветаева углубленно думает над смыслом свободы, который открывается человеку, в процессе реализации своей воли,к власти. В цикле «Марина» показаны разные проявления сокровенных желаний - любовь, авантюризм, честолюбие. Пристально всматриваясь в причины, побудившие Мнишек выйти замуж за самозванца, она сопоставляет два варианта в развитии ее судьбы. Первый - бытийный, творчески-динамичный, созидающий индивидуальную «историю» и судьбу. Это возможно в том случае, если авантюризм и честолюбие преодолеваются силой любви, индивидуальной волей жертвовать своей жизнью ради возлюбленного: Гул кремлевских гостей незваных. Если имя твое - Басманов, Отстранись. - Уступи любви! [СС, т.2: 21].

Исторически известно, что П. Ф. Басманов, изменив сыну Бориса Годунова, стал доверенным лицом Лжедмитрия. В цветаевской поэтической версии он «уступил любви». Второй вариант — индивидуалистический, когда подлинные ценности подменяются авантюрными, честолюбивыми стремлениями. В таком случае не предполагается прорыва к творчеству-созиданию, индивидуализм порождает насилие и становится проклятием для человека и окружающего его мира: Своекорыстная кровь! -Проклята, проклята будь.

Ты - Лжедмитрию смогшая быть Лжемариной! [СС, т.2: 22]. Следующее за циклом «Марина» стихотворение «Как разгораются -каким валежником!..» обобщает главные составляющие цветаевской идеи свободы, таящейся в любви,, — свободы, преодолевающей природно-родовую, историческую обусловленность (и ограниченность) жизни. У

■ 38 Ницше Ф. Указ. соч..- C.86S.

39 Цветаева М.И. Неизданное. Сводные тетради. - М., 1997. - С.27.

Цветаевой в понимании свободы явно возобладали персоналистические тенденции. Это был поиск креативных сил в человеке, но сил созидательных, способных не разрушать, а структурировать личность; в данном случае Цветаева следует традиции русской религиозной философии, суть которой состоит в поиске зиждительного смысла любви и творчества.

Произведения, посвященные М. Кузмину, циклы «Георгий», созданные после циклов «Марина» и «Разлука», продолжают тему творчества как бытийной основы жизни человека. Проблема ответственности творческой личности перед даром, сосредоточившим в себе духовную национальную самобытность, осознавалась многими деятелями культуры после катастрофических последствий революции. В данном контексте обращение Цветаевой к святому, символизирующему победу светлых сил над темными (именно этот аспект выделен Цветаевой в образе Белого Г¿оргия у Кузмина), свидетельствует о тенденции к реконструкции мифа, особо значимого для понимания особенностей национальной истории и культуры. Помимо кантаты М. Кузмина широко были известны поэтические обработки жития святого у К. Бальмонта и С. Есенина (они подчеркивали национальную компоненту образа Георгия). Миф у Цветаевой в цикле «Георгий» проясняет метафизическую сущность взаимоотношений человека со временем. В концепции Цветаевой время, как форма исторического бытия людей, принципиально не меняет духовного содержания жизни человека: история, повторяясь, всякий раз ставит каждого в ту же ситуацию выбора, в которой пребывал до него прежде мифологический I ерой. Однако история у Цветаевой, являясь конкретным свидетельством духовного развития человека, способствует становлению и развитию свободной личности.

Таким образом, книга «Ремесло» знаменует новую веху в творческой эволюции М. Цветаевой, Сборник свидетельствует об ориентации на персоналистические идеи времени. Онтология М. Цветаевой основана на представлении о самостоятельном бытии абсолютно свободной в волеизъявлении личности, реализация творческих потенций которой есть источник силы динамично развивающегося мироздания. Отсюда и проистекает системообразующий принцип жизни и творчества Цветаевой 1920-х годов, I лавный ее эстетический постулат: «Творению я несомненно предпочитаю 1ворца» [СС, т.4: 514]. В нем выразилось своеобразие индивидуальности М. Цветаевой, считавшей свободу («безмерность») условием творческого существования человека, в том числе и в трагических обстоятельствах исторического времени.

В четвертой главе «Сборник «После России» М. И. Цветаевой (вторая половина 1922 г. — 1925 1Г.): поэтический дар и избранничество творческой личности» характеризуется лирическая книга, изданная в Париже в 1928 году и содержащая, за небольшим исключением, почти все стихотворения, созданные Цветаевой в берлинский и чешский периоды эмиграции - с июня 1922 года по май 1925 год.

При подготовке книги к публикации Цветаева отказалась от первоначального названия сборника («Умыслы»), сформировавшегося в 1922 году. Структура книги «После России» подчинена творческой задаче - выявить поэтическим словом трансцендентную сущность явлений. Книга состоит из двух частей, подчеркнуто внелитературно названных «Тетрадка первая» и «Тетрадь вторая». Очевидно, что столь необычное жанровое обозначение частей книги необходимо для того, чтобы акцентировать самоуглубленную жизнь ее автора. «После России» от предыдущих сборников отличает несколько черт. В книгу вошли не все стихотворения, написанные в период с 1922 по 1925 годы. Сборник составлялся в соответствии с концепцией, отчетливо сложившейся лишь к началу 1926 года, о чем свидетельствует неоднократная: правка книги. Это отразилось в переименовании книги, в названии ее частей, открыто декларирующих конкретно-биографическую подоплеку лирического сюжета. Отметим, что пояснения ;Цветаевой предваряют или сопровождают некоторые тексты стихотворений и циклов. В них она объясняет, почему была нарушена хронологическая последовательность, например, в случае с циклом «Деревья». В наличии пояснений мы находим принципиальную важность для поэта-биографического подтекста.

Произведения в книге объединены и отделены друг от друга не только по времени написания, но и по топонимическому признаку. Подзаголовки 1922, 1923, 1924, 1925 и Берлин, Прага сигнализируют о культурных то-посах русской эмиграции, от которой Цветаева себя не отделяет. Годовые, то есть циклические, периоды времени, географические места отмечают биографические вехи жизни поэта. Эпически-документальная линия повествования, намеченная в названии сборника «После России», окончательно закрепившемся за книгой лишь в 1927 году, отсылает к трагической ситуации изгнанничества русской интеллигенции. «Не Россией одной жив человек, - пишет Цветаева в письме к А. А. Тесковой, - Россия во мне, не я в России» [СС, т.б: 357].

Берлинский период творчества (июнь - июль 1922) дает возможность проследить, как меняется картина мира Цветаевой под воздействием многих факторов, в том числе и поэтического диалога с Б. Пастернаком. Динамично меняется арсенал художественных средств лирики М. Цветаевой, указывая на перемены, происходящие в ее миросозерцании. Это реконструкция всевозможных значений звука, ритма, слова (в частности, отмеченное О. Ревзиной, употребление форм множественного числа и сравнений в творительном падеже), встречающихся едва ли не в каждом стихотворении берлинского периода. Уже в первых стихотворениях, написанных'в. Берлине, заметно проявляется цветаевское стремление выразить особенности внутреннего творческого состояния поэтической личности, когда чувства, стремительно преображаясь в образы, порождают стих, как это происходит в стихотворении «Ночные шепота...», где стилистика и графика второй строфы воссоздает процесс творчества:

Счета

Всех ревностей дневных -

и вслых

Всех древностей — и стиснув челюсти — И стих Спор -В шелесте ... И лист В стекло .

И первой птицы свист [СС, т 2: 125].

Все промежуточные слова заменены тире и многоточием, ключевые образы, маркирующие непосредственные впечатления, выделены в отдельную строку, тире и перенос подчеркивают графически и синтаксически корневую морфему стис, передавая состояние максимальною напряжения поэта в момент творчества. Расположенные «лесенкой» концы строк воспроизводят ступени творческого процесса. Цветаева применяет в тексте для обобщения форму множественного числа («ревностей», «древностей»), пользуясь практикой авангардистов, употребтяет ритмические и грамматические сдвиги в речи, чтобы привлечь внимание к первооснове слова. Именно это обстоятельство лежит в основе «рубленной речи» Цветаевой кажущиеся бессвязными отрывистые синтаксические конструкции признаны выявить «самость» слова, этому подчинена ритмика и графика стиха

Главной отличительной особенностью берлинской лирики Цветаевой является мысль о феномене поэтического сознания, его онтологическом статусе. Проговорив ее в стихотворениях, созданных в июне 1922 года («Лютая юдоль», «Так в скудном труженичестве дней...», «Ищи себе доверчивых подруг...»), поэт будет к ней постоянно возвращаться, углубляясь в мир собственных переживаний и ощущений, порождающих поток лирических произведений. Опыт субъективного «я» и есть та, питающая творчество, первореальность, через которую открывается бытие в «час мировых сиротств» или в «лютой юдоли» земной любви

В «Ремесле» индивидуальный модус креативного существования - в соответствии с названием книги - определял содержание сборника. Цветаева подчеркивала это в «Ремесле» употреблением личного местоимения мой: «Стройную мощь выкрутив в жгут / Мой это бьет красный лоскут» (курсив М. Цветаевой. — СМ). В «После России» персоналистическая идея творчества углубляется. Уже в стихотворении «Лсты слепотекущий всхлип...», завершающем берлинский период творчества, звучат новые мотивы. Полифункционалыгые образы, изображающие видения оракула, представляют меняющуюся картину мира Цветаевой: ... Сухостями теку. Тусклостями: ущербленных жил

Скупостями, молодых сивилл

Слепостями, головных истом

Седостями: свинцом [СС, т.2: 124]. Ключевой образ «молодых сивилл» в финале стихотворения намечает подступы к новому модусу существования, выразившемуся в цикле «Сивилла» (1922), открывающему пражский период творчества.

Центральные циклы первого этапа пражского периода творчества -«Сивилла», «Деревья», «Заводские», «Бог» — свидетельствуют о стремлении Цветаевой создать художественную модель мира, основанную на идее развивающегося бытия. Если всмотреться в тематическую составляющую первой части лирики пражского периода, то проясняется композиционный принцип построения циклов. В «Сивилле» соединение античного мифа с христианским позволяло выдвинуть в центр становящегося Бытия поэтическую личность, обладающую провидческим даром. В стихотворении «Но тесна вдвоем...» одиночество поэта рассматривалось как обязательное и необходимое условие творчества. Стихотворение следует за «Сивиллой», продолжая. заявленные в цикле темы. Онтологическая сущность поэтического дара раскрывалась в стихотворении «Леты подводный свет...». Иными словами, следующие за «Сивиллой» два стихотворения тематически связаны с циклом, они углубляют и дополняют его содержание.

В.центре «Сивиллы» - не структурирующая мир идея индивидуального творчества, эксплицированная в «Ремесле», а феномен поэтического сознания, постигающего трансцендентную сущность бытия. Если в «Верстах» и «Ремесле» Бог и человек мыслились как равновеликие, иногда тождественные, но все же разные сферы бытия, то в «После России» недвусмысленно заявлена концепция поэтической личности, в которой пребывает Бог; «Сивилла: выжжена, сивилла: ствол. / Все птицы вымерли, но Бог вошел» [СС, т.2: 136]. Создавая авторский миф о поэте, Цветаева искала адекватное художественное воплощение, но не стремилась создать женский образ, ассоциирующийся с мужским аналогом — Орфеем, как полагает О. Хести40. Миф о Сивилле наиболее полно отвечал автоконцепции Цветаевой - о себе как личности и поэте, которую она позже широко развернет в циклах «Поэты» и «Эвридика — Орфею». Для Цветаевой поэт — певец и первенец (первочеловек), потому что он стоит у истоков праязыка. У него, первенца, право выхода в мир словом, творящим бытие. Слово связывает поэта с миром богов («Сивилла») и позволяет ему спуститься в царство мертвых («Эвридика - Орфею»). Он, посредник между богами и людьми, очеловечивает божественное и обожествляет человеческое: «Мы бога у богинь оспариваем / И девственницу у богов!» [СС, т.2: 185].

40 Cm.: Hasty O.P. Tsvetaeva's Orphic Journey in the Worlds of the Word. - Evanston; Illinois, 1996.

В цикле «Сивилла» репрезентирована религиозно-персоналистическая концепция поэтической личности. По Цветаевой, поэт в противостоянии трагедиям жизни (в ее определении Сивилла - «зев / Доли и гибели»), выдержавший испытание болью и отчаянием, оказывается на той же высоте прозрения тайн быгия, что и Бог, который, «отчаявшись искать извне: Сердцем и голосом упав: во мне», и есть внутренняя полнота жизни поэта [СС, т.2: 136]. Помимо этого образ Сивиллы выразил одну из важных особенностей мировоззрения Цветаевой эмигрантского периода эсхато-логичность, о чем свидетельствует основной мотив лирики начала пражского периода: «Голос правды небесной / Против правды земной» [СС, т.2: 153]. Миф, выявляя экзисгенциональное одиночество поэта, обнаруживал не только реальные основания его трагического мироощущения, но непосредственную его связь с миром трансцендентно1 о. Принцип транс-цендировання определяет эстетику Цветаевой четвертого этапа творчества Так, еще в циклах «Заводские», «Хвала богатым» высказана мысль о том, что внутренний итог истории цивилизаций - трагедия, которая разрешится лишь за пределами наличного человеческого быгия. Эсхашлоги-ческие образы Цветаевой базируются на представлении о земном бытии как неполном, неистинном, нуждающемся в духовной корреляции, в возвращении отчужденных идеальных начал человеческой природы к перво-истокам, в воссоединении души с абсолютным духом.

Показательно, что в цикле «Деревья» лирическая 1 ероиня ищет в природе не умиротворения, как полагает С. Карлннский4 , а первозданную энергию и потенцию бытия. Эсхатологическая концепция технократического общества, выраженная в цикле «Заводские» объединяет стихотворения, в которых центральной становится проблема подлинных и мнимых ценностей человеческой жизни, что, в свою очередь, уточняет содержание цикла «Деревья». Онтологическую картину мира завершает цикл «Бог», в нем воплощается представление Цветаевой о Духе как подлинном источнике бытия, наполняющим жизнь человека особым смыслом, позволяющим ему (человеку) выходить за пределы наличной действительности.

Человек, соприкоснувшись с духовной полнотой абсолютно: о бытия, преодолевает отчаяние и боль земного существования (первое стихотворение цикла «Бог»). Рефреном повторяющееся, акцентированное проставленным ударением слово все («Всё ризы делившие / В тебе спелись», «Всё криком кричавшие / В тебе стихли», «Всё навзничь лежавшие / В тебе встали» [СС, т.2: 157] указывает на то, что человек обретает искомую истину, только живя в Боге. В стихотворении звучит одна из главных тем «Исповеди» Августина — «Меня не было бы, не будь я в Тебе»4'. Стилистика стихотворения, словесный оборот «в Тебе» свойственны религиозно-философской риторике Августина. В рефлексии Цветаевой торжество

11 См . Karlinsky S Marvna Tsvetaeva The woman, her wordl and her poetry - Cambridge. 1985 v Abi устин Аврелий Исповедь - VI, 1992 -Кн 1,11,2

духовного над обыденным смыслом жизни позволяет человеку обрести в Боге себя, восстановить целостность, структурирующую личностное бытие. Во втором стихотворении цикла автор воплощает идею о живом «растущем» Боге, существующем в уникальном мире творческой личности. В представлении Цветаевой Бог — пронизывающий вселенную беспредельный дух, способный творить любые реальности, привносить в каждое отдельное наличное существование особый смысл, что выражено в вопросе:

То не твои ли Ризы простерлись В беге дерев?

Рощ, перелесков [СС, т.2: 157]. Его непостижимую бесконечную сущность нельзя втиснуть в узкие рамки религиозно-конфессиональных воззрений, потому что он творит все новые и новые свои определения, о чем сказано Цветаевой в финале стихотворения:

Нищие пели:

— Темен, ох темен лес! Нищие пели:

— Сброшен последний крест! .

Бог из церквей воскрес! [СС, т.2: 158].

В третьем стихотворении цикла Бог - мощная энергия, взламывающая застывшие слои жизни, освобождающая бытие от косности: О, его не приучите К пребыванью и участи! В чувств оседлой распутице Он — седой ледоход [СС, т.2: 158]. Олицетворение седой вновь вызывает ассоциации с постижением смысла жизни, который открывается человеку в трагической ситуации. Финал стихотворения обобщает представление о Боге как безудержном движении Абсолютного духа, свободно проникающего всюду и свободно уходящего за любые умопостигаемые пределы мира: Ибо бег он — и движется. Ибо звездная книжица Вся: от Аз и до Ижицы, -След плаща его лишь! [СС, т.2: 158].

Таким образом, первая часть лирики пражского периода в сборнике «После России» жестко подчинена онтологической проблематике.

Стихотворение «Эвридика - Орфею», которое появилось благодаря диалогу Цветаевой с Пастернаком и Рильке, отразило одну из важнейших тем второй половины пражского периода творчества — вневременное существование поэта. Если миф о Сивилле обозначил промежуточное положение поэта между земным и божественным мирами, то миф об умершей Эвридике, отказывшейся возвращаться на землю, знаменовал еле-

дующую ступень развития онтологических представлений М. И. Цветаевой. Мир сейчас оценивался категориями абсолютного, бытия, освобожденного от земных примет. Поэт обретал возможность, находясь в ином измерении, постигать вневременную, трансцендентную сущность быхия.

Название цикла «Провода» актуализирует, с одной стороны, тему физического расставания, с другой — поиск не логических, а, выражаясь терминологией М. Бахтина, персонологических отношений, основанных на свободном диалоге самоценных поэтических сознаний, которые взаимно обогащаются, встретившись с глубинными онтологическими смыслами творчества, высказанными каждой из сторон в процессе этого диалога.

В цикле «Поэты» Цветаева завершает начатую в «Эвридике - Орфею» и «Проводах» тему. Поэт ребром и промыслом принадлежит миру Абсолюта, духовную сущность которого он призван воплотцать посредством слова. Цветаева противопоставляет поэтическую личность (призвание которой - духовное творческое преображение действительности) обществу с его регламентированным мироощущением и искаженным представлением о человеке как несвободном существе, зависимом от обстоятельств.

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший - сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью в мире мер?! [СС, т.2: 184], В контексте цикла безмерность означает духовную свободу поэтической личности, ее устремленность за пределы земной действительности в сферу свободного бытия, не имеющего границ.

Стихотворения «В седину — висок...», «Рас — стояния: версты, мили...», «Русской ржи от меня поклон...», композиционно завершая последнюю лирическую книгу М. Цветаевой, способствуют осмыслению трагической ситуации изгнанничества русской интеллигенции, выход из которой видится в сохранении духовной и национально-культурной традиции.

Последовательный путь М. Цветаевой к утверждению творческой реальности мира и места в ней поэта-творца завершился на пятом этапе, в автобиографической прозе, что и стало содержанием пятой главы работы — «Творец творца в себе...»: онтология креативной личпоети в прозаическом творчестве М. И. Цветаевой 1920 — 1930-х I г.»,

В поэзии Цветаевой второй половины 1920-х годов персоналисшче-ские взгляды на смысл и назначение творчества принципиально не меняются: они сформировались на этапе «Ремесла» и «После России». Цветаева воспринимает и трактует человека (прежде всего личность поэта) как абсолютную и, что существенно, первичную творческую реальность, призванную умножать и развивать бытие. В лирическои сатире «Крысолов» (1925), в «Поэме Лестницы» (1926) она сюжетио-образно выразила представление о поэте как «человеке сути вещей», призвание которого состоит в одухотворении мира. В «Попытке комнаты» (1926), «Поэме Воз-

духа» (1927), «Новогоднем» (1927) отразились цветаевские представления о трансцендентной сущности поэтического творчества. В ряде произведений и статей, в том числе и в «Искусстве при свете совести», речь идет о «свете разума и совести» поэта - даре его личности [СС, т.5: 347]. Проблематика работы «Искусство при свете совести» предполагает христианское толкование понятия совесть. Высказывание Цветаевой о многобожии,» язычестве поэта следует рассматривать в контексте ее размышлений об' органической основе искусства, которое есть, как предполагает автор статьи, «только ответвление природы (вид ее творчества)» [СС, т.5: 346].

Религиозные взгляды М. Цветаевой, безусловно, не укладываются в рамки церковного, догматического христианства. Однако они отражают особенности религиозно-мистической традиции русской философии, развивающейся на основе христианского гнозиса. Представления гностиков о творческой активности человека, его избранничестве в определенной степени соответствовали персоналистической концепции творчества самой М. Цветаевой: Гнозис, будучи совместным результатом творчества человека и мистически нисходящего на него высшего знания, был критерием подлинности духовных истин, обретаемых человеком.

Главная идея литературно-критических статей М. Цветаевой 1930-х годов — персоналистическая идея творчества. Ею она руководствуется, когда расставляет ценностные акценты в статьях «Поэт и время», «Искусство при свете совести»: «Быть современником — творить свое время, а не отражать его» [СС, т.5: 342]; «Для великого самого большого дара- мало, нужен равноценный дар личности» [СС, т.5: 359]. В статье «Поэты с историей и поэты без истории» смысл жизни художника Цветаева видит в том, чтобы «возвратить Богу его неисчерпаемый дар. Творцу — его неисчерпаемый дар - творчество» [СС, т.5: 428].

Обращение Цветаевой в тридцатые годы к прозе — в контексте уже сформировавшихся персоналистических представлений о мире - было естественным и закономерным: повествовательные эпические жанры предоставляли возможность показать многомерный характер творческой личности.■ В воспоминаниях о современниках Цветаева воспроизводит не биографии людей, а воссоздает их неповторимый духовный облик. Например,- характеризуя личность Брюсова, она пишет: «Три слова являют нам Брюсова: воля, вол, волк. Триединство не только звуковое - смысловое: и воля — Рим, и вол — Рим, и волк — Рим. Трижды римлянином был Валерий Брюсов: волей и волом в поэзии; волком (homo homini lupus est) в жизни» [СС, т.4:20].

«Подвиг труда» наряду с «избранничеством», «волей», «даром творчества» и равноценным ему «даром личности» — ведущая тема автобиографических очерков Цветаевой. Название очерка («Герой труда») избирается Цветаевой, чтобы подчеркнуть ядро творческой личности В. Брюсова. Эту черту, уже после написания очерка, Цветаева обнаружит и в своих родителях,, и в Н. Гончарове, и, что примечательно, в себе. «Вся

Гончарова, - пишет Цветаева, - в двух словах: дар и труд. Дар труда. Труд дара». [СС, т.4: 129]. По существу, М. И. Цветаева погружает творческого человека в сердцевину бытия, за которое он несет персональную ответственность. Качественно новым духовным измерением личности становится дар труда, благодаря которому человек творчески осуществляет себя.

В заключении подводятся итоги работы, намечаются перспективы дальнейшего исследования творчества М. И. Цветаевой.

Список работ, опубликованных автором по теме диссертации

Монографии

1. Макашева, С. Ж. Лирика и драматургия М. И. Цветаевой (1907-1920 гг.): Становление и эволюция поэтической онтологии: Монография / С. Ж. Макашева. - Ишим: Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2002. - 175 с. -8,2 п.л.

2. Макашева, С. Ж. Поэзия и проза М. И. Цветаевой 1920-1930-х гг. (онтология, концепция личности): Монография / С. Ж. Макашева. - М.: Прометей, 2005. - 248 с. - 16 п.л.

Статьи

3. Макашева, С.Ж. О некоторых особенностях лирики М. И. Цветаевой / С. Ж. Макашева // Литература в школе, - Москва, 2005. - № 12. - С.2-5. - 0,5 п.л.

4. Макашева, С. Ж. Идеи Ф. Ницше в творчестве М. И. Цветаевой / С. Ж. Макашева И Вестник Тюменского государственного университета. -Тюмень, 2004. - № 2. - С.53-59. - 0,5 п.л.

5. Макашева, С.Ж. М. И. Цветаева и русский предэкзистенциализм / С. Ж. Макашева // Марина Цветаева: эпоха, культура, судьба: Десятая цветаевская международная научно-тематическая конференция: Сборник докладов. - Москва: Дом-музей Марины Цветаевой, 2003. - С.93-98. - 0,5 п.л.

6. Макашева, С.Ж. Онтологическая поэтика сборника «Версты-2» М. И. Цветаевой / С. Ж. Макашева // Филология в XXI веке: проблемы и методы исследования: Материалы международной научной конференции «Пушкинские чтения»: Сборник статей. - СПб.: Изд-во САГА, 2004. -С.193-198. - 0,5 п.л.

7. Макашева, С.Ж. Поэтика маски в драматургии М. И. Цветаевой / С. Ж. Макашева // Шешуковские чтения: Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения: Сборник научных статей, посвященных 90-летию проф. С. И. Шешукова. Вып. 9. - М.: Изд-во МГ1ГУ, 2004. -С.330-333. - 0,5 п.л.

8. Макашева, С.Ж. Фольклорные мотивы в лирике М, И. Цветаевой / С. Ж. Макашева // Проблемы литературного образования: Материалы IX

всероссийской научно-практической конференции «Актуальные проблемы филологического образования: наука - вуз — школа: Сборник статей: В 5 ч. Ч. 3. - Екатеринбург: Изд-во УрГПУ, 2003. - С.22-27. -0,5 п.л.

9. Макашева, С.Ж. Поэма М. И. Цветаевой «На Красном Коне» в контексте русской метафизики любви / С. Ж. Макашева // Семантическое поле культуры: генетические связи, типологические параллели, творческие диалоги: Материалы Всероссийской научной конференции: Сборник статей. - Омск: Изд-во ОмГТУ, 2005. - С.80-84. - 0,5 п.л.

Ю.Макашева, С.Ж. Мифологема «лестницы» в творчестве М. И. Цветаевой / С. Ж. Макашева // Традиции славяно-русской словесности в Тюмени: Материалы всероссийской научно-практической конференции «Духовные: истоки современной письменной культуры»: Сборник научных статей. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2000. - С. 146-151. - 0,5 п.л..

11 .Макашева, СЖ М."И. Цветаева и В. В. Розанов (к проблеме типологии творчества) /. С. Ж. Макашева // Духовные традиции славянской письменности и культуры в Сибири: Материалы международной конференции «Славянские духовные традиции в Сибири»: Сборник статей: В 2 ч. 4.2. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2002. - С.145-154. - 0,5 п.л.

12.Макашева, СЖ. Жанрово-стилевые особенности сборника «Вечерний альбом» Марины Цветаевой / С. Ж. Макашева // М. И. Цветаева: судьба и творчество: Материалы региональной научно-практической конференции, посвященной 110-летию со дня рождения поэта: Сборник научных статей. - Сургут: РИО СурГПИ, 2003. - С.82-89. - 0,5 п.л.

\Ъ.Макашева, С.Ж. Строфический орнамент в ранней лирике Марины Цветаевой / С.Ж. Макашева // Традиции славяно-русской культуры в Сибири: Материалы XXVI Всероссийской научно-практической конференции: Сборник статей. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2004. - С.32-36.

- 0,5 п.л.

\А.Макашева, СЖ. Проблема творческой экзистенции в драме «Метель» М. И. Цветаевой / С.Ж. Макашева // От текста к контексту: Материалы межвузовской научно-практической конференции: Сборник научных статей. - Ишим: Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2002. - С.89-94. - 0,5 п.л.

Макашева,. С.Ж. Концепт судьбы в драмах М. И. Цветаевой «Червонный Валет» и «Фортуна» / С. Ж. Макашева // От текста к контексту: Сборник научных статей: Материалы межвузовской научно-практической конференции «От текста к контексту»: Межвузовский сборник научных работ. - Ишим: Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2002.

- С.80-89. - 0,5 п.л.

\Ь.Макашева, С.Ж. Античные аллюзии в пьесе М. И. Цветаевой «Приключение» / С. Ж. Макашева // От текста к контексту: Материалы международной научно-методической конференции «ХШ Ершовские

чтения»: Межвузовский сборник научных работ. Вып. 3. — Ишим: Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2003. - С.47-50. - 0,5 п.л.

П .Макашева, С.Ж. «Посадила яблоньку...» М. И. Цветаевой: онтология фольклорной стилизации / С. Ж. Макашева // ХШ Ершовские чтения: Материалы международной научно-методической конференции: Межвузовский сборник научно-методических работ. - Ишим: Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2003.- С.28-32. - 0,5 пл.

18.Макашева, С.Ж. Мотивы солнца, света и тьмы в лирике М. И. Цветаевой 1917-1920-х годов / С. Ж. Макашева // От текста к контексту: Материалы V региональной межвузовской конференции «Русская литература в контексте мировой культуры»: Межвузовский сборник научных работ. Вып. 4. - Ишим: Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2003. - С.65-70. - 0,5 п.л.

.Макашева, С.Ж. Восточные мотивы в русской литературной сказке / С. Ж. Макашева // Русская сказка: Межвузовский сборник научных и информационных трудов. - Ишим: МО РФ; ИГПИ им. П. П. Ершова, 1995. -С.190-196,- 0,5 п.л.

20.Макашева. С.Ж. «Сивилла» М. И. Цветаевой: трагизм земной жизни и дар поэта / С. Ж. Макашева // Самобытность таланта (творческая индивидуальность писателя и литературный процесс): Сборник научных статей. Вып. 3. - Сургут: РИО СурГПУ, 2006. - С.59-67. - 0,7 п.л.

Тезисы и материалы

21 .Макашева, С.Ж. Метафизика вещи в поэзии М. И. Цветаевой / С. Ж. Макашева // Проблемы эволюции русской литературы XX века. Вторые Шешуковские чтения: Материалы межвузовской научной конференции. Вып.4. - М.: Изд-во МПГУ, 1997. - С. 145. - 0,3 п.л.

22.Макашева, С.Ж. Кромешный мир поэмы «Двенадцать» / С. Ж. Макашева // Художественная индивидуальность писателя и литературный процесс XX века: Тезисы докладов межвузовской научной конференции. - Омск: Изд-во ОмГПУ, 1997. - С. 106. - 0,1 п.л.

23 .Макашева, С.Ж. К проблеме романтического в поэзии М. И. Цветаевой / С.Ж. Макашева // Интерпретация художественною текста: Тезисы докладов научно-практической конференции. - Кийск: НИЦ БиГПИ, 1997 -С.48-49. 0,1 п.л.

Подп к печ. 09 06 2006 Объем 2.5 п.л Заказ №162 Тип 100 >кч

Типотрафия МПГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Макашева, Салтанат Жолдасбековна

В в е д е н и е.4

Часть I. Картина мира и человека в творчестве М. И. Цветаевой

1907- 1920 гг.: становление персоноцентристской онтологии.19

Глава 1. Лирика инициации: творчество М. И. Цветаевой 1907- 1915 гг.19

1.1. «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь»: личность между детством и миром взрослых.19

1.2. Экзистенциально-романтическое мироощущение в «Юношеских стихах» М. И. Цветаевой (1913 - 1915).56

Глава 2. Личность и ее универсум: творчество М. И. Цветаевой 1916 - 1920 гг. (идентификация индивидуальности).74

2.1. Лирика М. И. Цветаевой 1916 - 1920 гг.: к онтологии поэтической личности.74

2.2. Драматургия М. И. Цветаевой 1918 - 1919 гг.93

2.3. «Версты-Н» в творческой эволюции М. И. Цветаевой.125

Часть II. Персоналистическая концепция творческой личности в лирике и прозе М. И. Цветаевой 1920 - 1930-х гг.168

Глава 3. «Ремесло» М. И. Цветаевой: сакрализация творчества

1921 г.-первая половина 1922 г.).168

Глава 4. Сборник «После России» М. И. Цветаевой (вторая половина 1922 г. - 1925 г.): поэтический дар и избранничество творческой личности.235

Глава 5. «Творец творца в себе.»: онтология креативной личности в прозаическом творчестве М. И. Цветаевой 1920 - 1930-х гг.314

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Макашева, Салтанат Жолдасбековна

Выбор темы исследования определяется современной ситуацией в цве-таевоведении. Отечественные и зарубежные исследователи жизни и творчества М. И. Цветаевой осуществляют постоянный поиск методологически конструктивных подходов, необходимых для адекватной интерпретации ее произведений в плане уникальности художественного мышления и своеобразия поэтики.

Следует констатировать, что при наличии громадного объема научной и биографической литературы о М. И. Цветаевой и предлагаемых методик анализа творчество русского поэта не становится менее трудным для восприятия.

Причину нужно искать, во-первых, в специфике самого материала, проблематичного для идентификации творческого метода. Известно, что М. И. Цветаева своей литературной практикой (и манифестирующими ее позицию высказываниями) находилась на всех этапах художественной эволюции в «диалогических» отношениях с ведущими направлениями литературной эпохи, а по существу и осознанно - вне их.

Во-вторых, не менее существенной проблемой является методология исследования творчества М. И. Цветаевой.

На наш взгляд, универсальной парадигмой для исследования творчества М. И. Цветаевой как объекта целостного анализа (в единстве личности и ее художественной практики) может быть эволюция, определяемая динамикой онтологических основ творящей свое бытие (и, следовательно, свой художественный мир) личности.

Художественный мир поэта, оставаясь эстетической реальностью, является вместе с тем проявлением непосредственного бытия автора, его биографического, бытийного статуса. М. И. Цветаева сказала об этом предельно четко: «<.> Если я есмь я, то всё, связанное со мной, значимо и важно»1. Творчество М. И. Цветаевой следует рассматривать как органичное «стяжение» эмпирической личности автора и его художественной индивидуальности; отметим, что органичность «стяжения» не исключает противоречий как условия творческого развития поэта.

Эта яркая особенность творческого пути М. Цветаевой (предельное внимание поэта к своей индивидуальности, когда предметом изображения становятся события личной жизни) осознавалась многими исследователями. Изучение творчества поэта в зарубежном цветаевоведении началось с литературно-биографических исследований С. Карлинского (1966). У истоков отечественного цветаевоведения - биографические работы В. Швейцер (1980), М. Белкиной (1980), А. Саакянц (1986), Е. Коркиной (1990) и др.

Биографический подход перерос в психологическое (С. Полякова, 1982) и психоаналитическое (JI. Фейлер, 1989) направления анализа. Исследователи шли от биографических фактов к постижению художественного мира цветаевских произведений, к реконструкции творческой психологии их создателя. Психоаналитические трактовки оказались некорректными по отношению к феномену Цветаевой; особенно это проявилось в работе JI. Фейлер. Методологический изъян состоит в том, что выявление архетипов (комплексов) адре

1 См.: Гаспаров М.Л. Марина Цветаева: От поэтики быта к поэтике слова // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. - М., 1997. -С.258; далее в квадратных скобках ссылки на источники даны с указанием фамилий исследователей, названий коллективных трудов, года издания работы, после двоеточия отмечаются страницы. сует к отвлеченным имперсональным силам, якобы детерминирующим личность и творческое поведение Цветаевой.

Указанная тенденция характерна и для тендерного подхода, связывающего специфику художественного творчества с «социальным полом» автора, данной принадлежностью объясняющего особенности «женской поэзии» (Д. Бургин, 2000). Противоречие тендерной методики анализа также состоит в том, что в личности Цветаевой, в ее творчестве подчеркивается действие им-персональных сил. Выстраиваются понятийные ряды («пол», «архетип», «комплекс»), а идентификация с ними феномена М. И. Цветаевой призвана выявить уникальность творческой личности поэта.

Наиболее продуктивными, на наш взгляд, являются исследования ми-фопоэтики в творчестве М. И. Цветаевой - работы Е. Фарыно (1985), Н. Оси-повой (1995), О. Хести (1996), которые, при разности подходов, позволили глубже понять своеобразие ее художественного мышления.

Исследователями предпринимались попытки спроецировать на литературный процесс, методы, стили эпохи творческие интенции Цветаевой для определения ряда черт ее поэзии, особенностей авторской личности. В одной из последних работ по творчеству Цветаевой предложено понятие «идентификации». И. Шевеленко (2002) видит своеобразие творческого пути Цветаевой в ее стремлении идентифицировать себя с какими-либо литературно-эстетическими общностями, литературными направлениями, группировками. Мы полагаем, что принцип идентификации преобладал на ранних этапах эволюции творчества Цветаевой, в 1920 - 1930-х гг. она руководствуется иными эстетическими принципами.

На наш взгляд, ключевой категорией, предоставляющей возможность наиболее полно характеризовать художественный мир Цветаевой, является категория личности. Ее символически-образный эквивалент в лирике, прозе, дневниках и записных книжках - душа. Отметим, что частотными в цветаевском словаре являются следующие образы-метафоры - я, душа, быть (есмь) и их символические эквиваленты (Творец, Психея, Бог, Сивилла и др.). Жизне-творческий и эстетический постулат Цветаева сформулировала так: «Творению я несомненно предпочитаю Творца»2.

Цветаевская креативность реализуется как «самопостроение» бытия личности, а не как теургическое преобразование тварного космоса. Цветаевская космогония антропогонична, интровертна, предполагает внимание к личностной эволюции, когда жизнь и эстетическая деятельность воспринимаются как творение мира поэтической индивидуальности (о доминировании космогонии у Цветаевой пишет И. Бродский [Бродский о Цветаевой. 1997], это понятие становится центральным в работе М. Полехиной [Полехина М.М. 2000]). Поэтому для исследования творчества Цветаевой (в единстве личности и ее художественной практики) может быть применима парадигма эволюции, определяемая динамикой онтологических основ творящей свое бытие и художественный мир личности. На это указывают и эстетические установки самой Цветаевой. В середине 1920-х гг. она отмечала: «Творчество - преемственность и постепенность. Я в 1915 г. объясняю себя в 1925 г. Хронология - ключ к пониманию» [СС, т. 5: 276]. Центральные метафоры пути в ее художественном мире 1910-х гг. - странничество и версты (образы судьбы и духовной эволюции).

Периоды творческой эволюции М. Цветаевой обусловлены особенностями становления и развития ее персоналистских взглядов, сформированных русской философией. По мнению И. Евлампиева, русская философия второй половины XIX и начала XX века стремилась обосновать «первичность лично

2 Цветаева М.И. Собрание сочинений: В 7 т. - Т.4. - М., 1994. - С.514. Далее в квадратных скобках условное обозначение - СС, после запятой указан номер тома, после двоеточия отмечены страницы; данный принцип ссылки на источник сохраняется и для других условных обозначений (см. «Список условных сокращений»). сти и ее творческой активности в структуре реальности» [Евлампиев И.И. 2000, ч. 2: 30], когда человек мыслился метафизическим центром мироздания. Данное философское обоснование онтологического статуса личности было следствием противостояния в европейской философии двух подходов к проблеме человека: «Первый подход признавал человека несущественной "деталью" на фоне Абсолюта, второй предполагал, что он играет активную роль в "формировании" единства мира, предполагал, что без человека, без его творческой деятельности Абсолют не может существовать как Абсолют, как вся полнота единства бытия» [Евлампиев И.И. 2000, ч. 1: 19]. Столкновение двух этих направлений, по наблюдению И. Евлампиева, отчетливо проявилось в философских воззрениях Ф. Достоевского: «Достоевский осуществил радикальный сдвиг в понимании человека, в его творчестве был намечен подход к построению новой метафизики, отводившей человеку центральное место в бытии и порывавшей с традициями классического философствования» [Евлампиев И.И. 2000, ч. 1: 297]. В персоналистском мировоззрении Достоевского, утверждает историк русской философии, сочетаются принцип абсолютности личности и принцип мистического единства всех людей [Евлампиев И.И. 2000, ч. 1: 113].

Религиозные взгляды Достоевского положили начало формированию персоналистской тенденции в философии Серебряного века. Поиск «новой онтологии» философами Серебряного века концентрировался вокруг проблемы творческой личности. Формировалась «новая метафизическая модель человека, окончательно порывающая с платоновской традицией и провозглашающая "возврат к бытию"»; в этой модели «человек представал как естественная составляющая мирового бытия и Абсолюта, причем творческая деятельность человека в мире выступала как основополагающий элемент в реализации единства мирового бытия, в "построении" Абсолюта» [Евлампиев И.И. 2000, ч. 1: 8,30].

На наш взгляд, признание безусловной ценности духовного мира личности, обретающей в творческой деятельности возможность общения с Богом (Абсолютом), является стержневой идеей произведений М. Цветаевой; именно поэтому творчество для нее обладает религиозным смыслом. Бытие художнической личности, онтологические и эстетические законы ее творчества обусловливают эволюционные процессы в поэтической системе, диахронические и синхронические связи с «дальним» и «ближним» литературным окружением, историей и культурой.

Онтологический подход» к изучению творчества М. Цветаевой, направленный на акцентуацию бытийных категорий и смыслов (в их соотношении с философскими идеями), применялся в работах Е. Дзюбы, С. Ельницкой, Т. Кузнецовой. Результативные по ряду наблюдений и выводов, они не дали цельного представления о цветаевской картине мира в ее динамике. Исследователи уделяли внимание таким бытийным категориям, как жизнь, смерть, любовь, однако не выясняли, насколько «базовой» в структуре цветаевского бытия является категория личности, творящей свое бытие. Между тем, это «центр», определяющий сущность всех других бытийных понятий, цементирующий их в целостную картину бытия. Благодаря такому подходу возможна реконструкция особенностей художественного мышления поэта, уникальности вех его творческого пути.

Изучением особенностей творческой эволюции и онтологии М. И. Цветаевой определяется актуальность темы диссертационного исследования.

Материалом диссертационного исследования являются изданные лирика, драматургия, дневниковая и автобиографическая проза, литературно-критические статьи, эссе, записные книжки и тетради, переписка М. И. Цветаевой, а также воспоминания и критические статьи ее современников. В круг источников исследования вошли семитомное издание собрания сочинений М. Цветаевой (1994 - 1995; составители А. Саакянц и Л. Мнухин), «Неизданное. Сводные тетради» (1997; составители Е. Коркина и И. Шевеленко), двухтомное «Неизданное. Записные книжки» (2000-2001; составители Е. Коркина и М. Крутикова).

Философской базой исследования стали труды Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Карсавина В. Розанова, С. Франка, Л. Шестова по проблемам онтологии и личности.

Предмет исследования - динамика онтологических установок М. Цветаевой и их влияние на этапы творческой эволюции, своеобразие художественной картины мира, проблематика и поэтика ее произведений.

Цель диссертационной работы состоит в выявлении специфики творческой эволюции М. И. Цветаевой, обусловленной становлением и развитием бытийных представлений поэта и его художественной системы.

Цель работы диктует постановку следующих задач:

- исследовать философскую основу мировоззрения М. И. Цветаевой, учитывая его соотнесенность с русской философской мыслью и литературными тенденциями эпохи;

- выяснить, какими мировоззренческими и эстетическими установками руководствовалась М. И. Цветаева на разных этапах творчества;

- рассмотреть динамику ее представлений о бытии и творческой личности, сочетая в анализе периодов эволюции синхронический и диахронический подходы;

- охарактеризовать диапазон онтологических принципов, структурирующих художественное мышление и поэтику М. И. Цветаевой.

Научная новизна исследования состоит в выборе онтологического подхода к описанию творческой эволюции М. Цветаевой, ее художественного мышления и поэтики. Впервые лирика, драма, проза Цветаевой исследуется как динамическое онтоэстетическое единство. Целостный феномен цветаевского творчества - как персоналистически ориентированного искусства -представлен во взаимодействии с русской философской мыслью и литературным процессом.

Методологической и теоретической основой диссертационного исследования являются труды русских и зарубежных философов, представляющих персоналистическое и экзистенциальное направления в философии - Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Карсавина, С. Кьеркегора, Ф. Ницше, В. Розанова, С. Франка, Л. Шестова и др., теоретиков и историков литературы - по проблемам поэтики литературы Серебряного века. Первостепенное методологическое значение имеют труды С. Аверинцева, М. Бахтина, Н. Берковского, Л. Гаспарова, В. Жирмунского, Ю. Лотмана, И. Минераловой, В. Топорова, А. Ханзен-Леве и др. При выполнении работы учитывались труды отечественных и зарубежных исследователей творчества М. Цветаевой (Т. Венцлова, Л. Зубова, С. Ельницкая, С. Карлинский, О. Клинг, Е. Коркина, И. Кудрова, Е. Лаврова, В. Лосская, М. Мейкин, Н. Осипова, М. Полехина, О. Ревзина, А. Саакянц, Е. Фарыно, О. Хести, В. Швейцер и др.).

Диссертация является историко-литературной работой, в анализе литературных феноменов ее автор опирается на структурно-семантический, герменевтический и сравнительно-типологический методы исследования, принцип историзма. Онтологический анализ продиктован спецификой объекта исследования, акцентированием самим автором бытийных аспектов своей художественной картины мира, в центр которой выдвинута личность создателя этой картины мира.

В российском литературоведении формируется внимание к «онтологической поэтике». Проблемы онтологического анализа рассматривались в работах Л. Карасева, Н. Шогенцуковой, А. Цуканова. Термин впервые употребил в 1993 г. в статье «Гоголь и онтологический вопрос» Л. Карасев, пояснивший его смысл: «В литературе онтологические интуиции сказываются и в самой потребности автора в создании "второй реальности", и в особенностях устройства текста, в сюжетных ходах, мотивах поступков персонажей и в различных деталях. Исследование этого особого смыслового слоя (обычно закрытого для автора текста) я назвал онтологической поэтикой или онтологическим подходом к литературе» [Карасев Л.В. 1993: 84]. Онтологическая поэтика выявляет «индивидуальную мифологию» писателя, такие ее черты, которые способны быть «моделью, образцом, эмблемой для обозначения целого типа онтологического смыслостроительства, имеющего отношение к очень многим людям» [Карасев Л.В. 1995: 7].

Л. Карасев преимущественно реконструирует бытийный смысл символики вещно-предметного мира произведений Н. Гоголя, Ф. Достоевского, А. Платонова. «Онтологический вопрос» видится вопросом «о теле как о живом, живущем веществе», создающем противовес «пустоте несуществования, небытия» [Карасев Л.В. 1995: 7].

Признаки вещественности человека и окружающего его мира порождают, по утверждению Л. Карасева, круг исходных смыслов. Онтологический анализ авторской поэтики выступает способом нахождения «иноформ» («иноформный анализ»), они содержат в себе «исходные» смыслы, в том числе и самого творчества. Одним из мотивов, порождающих литературное произведение (текст как «вторую жизнь» автора), является «онтологическая тоска» создателя произведения.

Думается, поиск специфических черт «авторской онтологии» не может ограничиться анализом семантики вещно-предметной символики, «телесности», эксплицированной в художественном произведении. Уникальность цветаевской картины бытия обусловлена тем, что и телесность, и духовность необходимы для онтологической укорененности человека в мироздании.

Цветаева в человеке, этом единстве телесности и духовности, акцентирует прежде всего личность, которая может быть идентифицирована «строем души» индивида, его «я». Исходной точкой отсчета является 1913 год - время создания стихотворения «Посвящаю эти строки.»: «Слушайте! - Я не приемлю! / Это - западня! / Не меня опустят в землю, / Не меня» [СС, т. 1: 176]. Произведение обнаруживает «онтологическую тоску» автора, но бытийная проблематика выявляется не в символике телесности: онтологический статус человека кроется в его личности, ядро которой «реконструируется» не через тело («Собственному сердцу чуждой / Буду я в гробу»), а через духовные структуры. «Ядром» личности является ее «самость» (индивидуальность), ее «я». Уникальность индивидуального «я» выявляется через отношение личности к миру и самой себе, поскольку эта уникальность проявляется (и художественно выражена) в сфере сознания лирической героини. Повторяемость отношения в свою очередь позволяет обнаружить онтологическую проблематику, актуализация которой принадлежит авторскому сознанию.

А. Цуканов видит цель онтологической поэтики в том, что она «сосредоточивает свое внимание на тех символических формах, которым автор произведения мог придать смысл основных и вечных вопросов человеческого существования» [ЛЭ: 695]. Онтологическая проблематика является вместе с тем и экзистенциальной, поскольку касается фундаментальных проблем человеческого существования.

Таким образом, онтологический анализ художественного текста направлен «на раскрытие связи личностного бытия автора с общекосмическим бытием» [ЛЭ: 694] и исследование вербализованных отношений автора к миру и себе в бытийном и эстетическом ракурсах, опредмеченных в образно-символической системе произведений.

Н. Шогенцукова предлагает «дешифровать» мифосимволы и архетипы, опираясь на толкование К. Ясперсом символа как кода бытия и языка бессознательного [Шогенцукова H.A. 1995: 28]. Онтологический анализ оказывается смежным - в рамках герменевтического прочтения художественных текстов -с психоанализом или, например, архетипологией, то есть вовлекается бессознательная сфера творческой деятельности.

Следует отметить, что М. И. Цветаевой свойственно эксплицитное воплощение онтологической тематики и проблематики. Иррациональное начало творческой продуктивности поэтом не исключается, однако мировоззрение Цветаевой отмечено сознательным восприятием искусства как жизнетворческой деятельности. Поэтому в онтологическом подходе к ее творчеству будет ошибочным делать упор лишь на анализ архетипов, «иноформ». В конечном итоге их «выбор» (является он сознательным или проявляется бессознательно) диктуется онтологическими авторскими принципами. Их исследование не исключает, а предполагает обращение к гносеологическим, идеологическим, аксиологическим установкам художника, к понятию «поэтическая личность». Лирика М. Цветаевой автобиографична, опирается на «дневниковый» принцип (интенсивно отслеживается эволюция внутреннего мира авторской личности в ее самоанализе и в связях с окружающим миром), исключительную открытость, интимность и доверительность интонаций, выстраивающих особый тип диалога с читателем. Внутренний мир ее творческой индивидуальности включает абсолютно все, будь то проблемы творчества или эроса, или проблемы трансцендентного бытия. Для Цветаевой личность - это, прежде всего, креативная личность, для которой актуальным является творческое созидание своего и окружающего мира как ценностно-смысловой сферы, как бытия. Данный ракурс продуктивен в выявлении специфических черт творческого наследия М. Цветаевой.

Суть научной гипотезы реферируемой работы может быть сведена к положению, что мировоззрение и художественное мышление Цветаевой на всех этапах эволюции были персоналистичными. Цветаева мыслит человека и его деятельность как первичную творческую реальность мира. Эстетическая деятельность онтологизируется, определяется необходимостью идентификации и воспроизводства духовной сущности творческой индивидуальности (по мере ее развития), устремленной к преодолению или «снятию» конфликта между земным и «абсолютным» бытием. Следовательно, цветаевская поэзия символически воспроизводит драму столкновения творческого духа и прозаической действительности в ее эмпирическом многообразии и движении.

Положения, выносимые на защиту:

1. Творчество М. И. Цветаевой является персоналистически ориентированным. Личность - центральная категория ее поэтического «космоса». Творческая экзистенция поэтически одаренной (избранной) личности порождает проблематику произведений Цветаевой, персонологичность художественного дискурса.

2. Эстетика Цветаевой персоналистична. Создаваемая художественно-эстетическая реальность пронизана онтологическим измерением. Художественная космогония корректируется цветаевским антропоцентризмом, поэтому доминантной становится я-лирика, в которой звучит голос поэта о своей судьбе и духовной сущности.

3. Бытие М. И. Цветаевой является «логосным». Слово реализует не только креативный потенциал эмпирической личности, но и выражает ее абсолютную природу, а также является связующим звеном с трансцендентым миром. В центре творческой вселенной Цветаевой на всех этапах эволюции находится авторская личность, реализующая креативный потенциал не только в создании художественной реальности, но воспринимающая эстетическую деятельность как путь достижения полноты духовного бытия, противостоящего деструктивным силам мира и небытию.

4. В картине мира у М. И. Цветаевой личность (я, душа) онтологически признается первичной реальностью, что переструктурировало эстетическое (бытийное и художественное) отношение автора к ведущим направлениям литературной эпохи - символизму, акмеизму и футуризму как наиболее продуктивным для нее моделям творчества.

6. В творческой эволюции М. И. Цветаевой можно выделить пять хронологических этапов. На первом этапе (1907 - 1915 гг.) принципом «творческого поведения» является инициация, предполагающая отбор и пересоздание действительности в связи со становлением поэтической личности и движением в мир взрослых. На втором этапе (1916 - 1920 гг.) центральным становится принцип идентификации, когда личность устанавливает индивидуальные черты (и развивает свою креативность) путем поиска тождеств и аналогий с универсумом. Третий этап (1921 г. - первая половина 1922 г.) характеризуется сакрализацией творчества (этап «Ремесла»). Четвертый этап (вторая половина 1922 - 1925 гг.) отмечен мотивированным и ясным осознанием Цветаевой своей избранности как поэта; принцип трансцендирования служит выявлению и продуцированию «дара голоса», созданного усилиями самой личности и ее абсолютной природы. На пятом этапе (конец 1920-х - 1930-е гг.) способ творческого бытия определяется экзистированием, когда уточняется (и в плане самоопределения, породившего автобиографическую прозу) индивидуальная и общечеловеческая сущность творческой личности.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней уточняются методологические принципы формирующегося в отечественном литературоведении онтологического подхода к анализу литературного творчества в целом, а также отдельного художественного произведения. Определяются базисные уровни и элементы авторского сознания, на которые спроецирован анализ, разграничиваются процедуры онтологического анализа и смежных с ним областей (психоанализа, исследования мифопоэтики), уточняется понятийный аппарат исследования.

Практическое значение работы обеспечивается тем, что выводы, положения, аналитико-описательный и фактографический материал могут быть использованы в работах филологов о литературе русской эмиграции, в курсах истории русской литературы XX века, в курсах по выбору и семинарах по теории литературы, посвященных исследованию онтологической проблематики в художественной словесности.

Апробация идей исследования осуществлялась на межвузовской научной конференции «Художественная индивидуальность писателя и литературный процесс XX века» (ОмГПУ, Омск, 20-21 мая 1997), межвузовской научной конференции «Проблемы эволюции русской литературы XX века: Вторые

Шешуковские чтения» (МПГУ, Москва, 1997), научно-практической конференции «Интерпретация художественного текста» (БиГПИ, Бийск, 18-19 апреля 1997), всероссийской научно-практической конференции «Духовные истоки современной письменной культуры» (ТюмГУ, Тюмень, 22 мая 2000), международной конференции «Славянские духовные традиции в Сибири» (ТюмГУ, Тюмень, 24 мая 2002), межвузовской научно-практической конференции «От текста к контексту» (ИГПИ им. П. П. Ершова, Ишим, 4-5 июля 2002), региональной научно-практической конференции «М. И. Цветаева: судьба и творчество: К 110-летию со дня рождения поэта» (СурГПИ, 4-5 октября 2002), X цветаевской международной научно-тематической конференции «Марина Цветаева: эпоха, культура, судьба» (Дом-музей Марины Цветаевой, Москва, 9-11 октября 2002), международной научно-методической конференции «XIII Ершовские чтения» (ИГПИ им. П. П. Ершова, Ишим, 18-19 февраля 2003), IX всероссийской научно-практической конференции «Актуальные проблемы филологического образования: наука - вуз - школа» (Ур-ГПУ, Екатеринбург, 25 - 26 марта 2003), Шешуковских чтениях «Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения» (МПГУ, Москва, 2-3 февраля 2004), V региональной межвузовской конференции «Русская литература в контексте мировой культуры» (ИГПИ им П. П. Ершова, Ишим, 17-18 февраля 2004), XXVI Всероссийской научно-практической конференции «Традиции славяно-русской культуры в Сибири» (ТюмГУ, Тюмень, 24 мая 2004), международной научной конференции «Пушкинские чтения. Филология в XXI веке: проблемы и методы исследования» (ЛГУ им. А. С. Пушкина, Санкт-Петербург, 6 июня 2004), Всероссийской научной конференции «Семантическое поле культуры: генетические связи, типологические параллели, творческие диалоги» (ОмГПУ, Омск, 28 - 29 октября 2004), на заседаниях кафедры русской литературы XX века Московского педагогического государственного университета, кафедры литературы Ишимского государственного педагогического института им. П. П. Ершова.

Основные положения изложены в двадцати трех публикациях, среди которых две монографии. Общий объем публикаций - 33,6 п.л.

Структура диссертации включает введение, две части и пять глав, заключение. Список использованной литературы содержит 270 наименований, из них 23 источника - на английском и немецком языках. Объем диссертации -378 страниц.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творческая эволюция М.И. Цветаевой: онтология, концепция личности"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Уникальность художественного мышления, своеобразие творческого пути и поэтики М. И. Цветаевой обусловлены динамикой онтологических основ творящей свое бытие авторской личности. На эстетическом уровне персо-ноцентризм и персонологизм Цветаевой, основанный на свободном диалоге самоценных поэтических сознаний, которые взаимно обогащаются, встретившись и соприкоснувшись с глубинными онтологическими смыслами творчества, порождают систему принципов «творческого поведения».

Цветаевская картина мира в целом может быть представлена в следующих параметрах и чертах. Онтологическим базисом мировоззрения М. И. Цветаевой является представление о том, что мир персоноцентричен, что впоследствии способствовало формированию ее персоналистических взглядов.

Базовой» в структуре цветаевского бытия является категория личности (личности, творящей свое бытие): это центр цветаевской картины мира, определяющий сущность всех других бытийных понятий и цементирующий их в целостную картину бытия.

В центре мироздания (макро- и микрокосма) находится личность, в которой «стягивается» воедино индивид и индивидуальность. По существу это означает, что личность всегда находится в самой сердцевине бытия, за которое она несет персональную ответственность (за себя и за «других»); и эта ответственность всегда несет на себе печать личностно-конкретной заботы о состоянии собственной души - стихии, вбирающей в себя все измерения бытия, но вместе с тем исключительно индивидуальной (душа как символическая персонификация личности, как носитель рациональных и иррациональных глубин бытия, неподвластная лишь рациональному описанию). Из представления о персоноцентричности мира вытекает положение об Абсолюте (Боге) как личности, с которой также возможен диалог «Я - Ты», диалог на уровне согласия, приятия или спора. По существу Цветаева не признает надличностного бытия, отчужденного от личности мира (нивелирующего, не признающего носителя личностного начала в качестве индивидуальности), так как он противоречит ее онтологическому принципу, о чем свидетельствуют ее «Мои службы». «Ядром» личности становится индивидуальное, а не родовое (последнее не исключается, но является данностью природы, преображающейся индивидуальными усилиями). Структуро- и смыслообразующим цветаевский космос (и хаос) становится принцип не «вочеловечения» (как это имело место у символистов), а личностного творческого становления в напряженно-драматическом диалоге с окружающим и трансцендентным мирами.

Признание человека первичной творческой реальностью мира порождает проблематику, содержание художественных произведений Цветаевой, а персоноцентризм формирует персонологичность художественного (поэтического) дискурса авторской личности.

Персоноцентризм является онтологической константой миропредставлений Цветаевой, неизменной бытийной основой ее творческой эволюции -как эмпирической личности и художника в их сращенном единстве. В таком случае - в гносеологическом плане - истина приоткрывается интуициям души поэтически одаренной личности, благодаря своим творческим интенциям погруженной в глубину становящегося бытия. Субъект познания (как рационального, так и иррационального) не «изымает» себя из сердцевины становящегося персонолистичного бытия, стремясь таким образом снять субъектно-объектные границы (оппозиции). Мир познающей личности оказывается не только структурирован рационально, он содержит в себе иррациональную природу и иррациональные связи с макрокосмом. Поэтому по существу познание внутренних глубин собственной личности представляет собой «образ» персоналистичного мира, мотивируя основной способ художественного от9~ бражения реальности, каковой является душа человека (предмет цветаевского жизне-творчества) - проникновение в скрытые глубины индивидуального бытия (как и бытия всеобщего). Личность (а не индивид) не может быть «частью» мира, она и есть миросоставляющая основа.

Ведущей формой онтоэстетического проникновения в сущность окружающего мира становится персонологизм - диалог «Я» и «Ты», снимающий оппозиции ради ценностного общения, в котором логосно осуществляется «возрастание» личности, ибо подобный диалог одновременно направлен внутрь его инициатора, хотя и адресуется к «другому» («другость» позволяет фиксировать «самость» инициирующей диалог личности). Персонологичный путь познания предполагает диалогическое общение личностей как носителей определенной культуры бытия и лично ориентированных интенций. Линейное время здесь снимается: адресатом могут быть персоны прошлых культурных эпох: для Цветаевой это прежде всего античность, конец XVIII - начало XIX века как время романтической культуры и т.д.

Поэтому в цветаевской художественной системе изображение смещается с объектности, предметности на выражение отношения (изображение отношений в межличностном времени и пространстве бытия): отношение и есть характеристика внутреннего мира личности, ее сокровенных чаяний, ее бытийных связей с внешним миром. Не отражение, а проникновение в сущность, которая не объективируется от цветаевского «персономира», а является отношением - качеством бытия и созиданием бытия. Отношение в свою очередь является выбором личности, а выбор равнозначен поступку. Проникновение есть не фиксация субстанционального, а представляет собой вхождение в «другость», в другой мир («дать вещи высказать себя»).

Тип цветаевской дискурсивности - персонологичный диалог, выявляющий специфику отношения как показателя духовности человека, его личностной культуры. Опытом приобщения к культуре становятся диалогические отношения автора с собой и обществом как конгломератом личностей, как носителей «на сегодня» актуальной для нее «культуры бытия». Цветаевой всегда избирается в мире «личностный центр» как характеристика интенций созидающей себя личности, воспринимающий этот личностный центр как ценностный (Эллис, Марина Мнишек, Блок, Ахматова, Христос и т.д.). (Мифологизированный образ «Чорта» также может выступать подобным центром, так как - под пером Цветаевой - Чорт воспринимает ее как личность, индивидуальность.) Это порождает типичную для Цветаевой-художника биполярную персонажную систему в ее произведениях (в лирике, драме, прозе): «я» и мать, «я» и Эллис, я - Ахматова, я - Хан, я - Чорт, Эвридика - Орфей, Магдалина - Христос.

М. И. Цветаевой свойственно эксплицитное воплощение онтологической тематики и проблематики. Иррациональное начало творческой продуктивности не отрицается, однако мировоззрение Цветаевой характеризуется доминирующим сознательным восприятием искусства как жизнетворческой деятельности, как бытия. Онгийная проблематика является вместе с тем и экзистенциальной, поскольку касается фундаментальных проблем человеческого существования. Одна из цветаевских фундаментальных проблем - творческая экзистенция, то есть креативная активность художника, нуждающаяся в саморефлексии, самообосновании онтологического смысла творческой деятельности.

В идеологическом аспекте мировоззрение Цветаевой исходит из того, что жизнь и бытие личности есть реализация ее творческой экзистенции. Креативность ценится куда выше, чем отторгнутое от творца творение - объективированная и, следовательно, отчужденная в «мире мер» от созидающей личности «вещь». Исключив символистский теургизм из идеологической области творчества, Цветаева ставит акцент на персональном жизнетворчестве, реализация которого возможна лишь в бытийной парадигме - в становящемся персономире созидающей личности. В коммуникативном плане бытие у Цветаевой (в мире и в творчестве) предстает сферой межличностного общения. Такое общение выстуцает в личностно-интимной, нередко сокровенной и - вместе с тем - в предельно открытой форме. Эту особенность мировосприятия и дискурса Цветаевой подтверждают многочисленные произведения, имеющие адресатов, посвящения, часто озаглавленные именами собственными. Межличностное общение в художественном мире Цветаевой выступает непосредственным бытием и его онтологическим условием, «актом очевидности», как сказал бы И. Ильин, и прежде всего включает в себя «диалог равных», то есть творческих личностей - поэтов (Волошин, Блок, Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Рильке, Грон-ский и многие другие). |

Главным персонажем, если можно так определиться терминологически, становится креативная личность, претворяющая в мире свое бытие как жизне-творческую судьбу - в ее потенциальной полноте. Так как личность реализует себя в сфере напряженных межличностных связей, когда ее индивидуальность не воспринимается адекватно в сфере социально-исторических отношений, основной конфликт выливается в столкновение между установлениями внешнего мира («мира мер») и свободой воли созидающей свой внутренний мир и бытие личности, расположенной к росту и «безмерной» в своих интенциях. , Становление личностного бытия в его связях с внешним миром носит у Цветаевой ярко выраженный конфликтный характер, проистекающий из стремления личности отстоять свою индивидуальность, свое волеизъявление и креативные потребности. В творческой эволюции Цветаевой отчетливо проявляется тенденция нарастания конфликтности между личностью и миром социально-исторических отношений, чреватых процессами отчуждения (особенно в 1920 - 1930-е гг.). Трагизм - основная эмоция в зрелом цветаевском творчестве.

Безусловно, трагизм мироощущения (данное мировосприятие является типологической чертой русского литературного модернизма) проистекает из представлений Цветаевой о хрупкости индивидуального бытия и ответственности личности перед собою и миром, в котором царят процессы отчуждения и ограничения личности в ее волеизъявлении. Однако онтологический источник трагизма мироощущения Цветаевой коренится в ее миропредставлении о «бедной душе» человека, заброшенной в эмпирический мир («огромный мир»), феноменально явленной в нем как «тело». В 1920-е гг. трагический разрыв между абсолютным и земным бытием личности корректируется представлением о трагически безусловном одиночестве избранной личности, обладающей божественным («сивиллическим») даром - даром поэтического пророческого «голоса». Трагическая судьба избранной поэтической личности обусловлена ее маргинальным положением между земной и трансцендентой сферами бытия, между которыми невозможно достичь тотальной («благой») слитности. Трагизм в таком случае признается онтологическим свойством самого бытия - как бытия личности, реализация креативности которой носит характер трагического столкновения с миром, неприятия его отчуждающих начал, характер трагической судьбы.

Неотъемлемая черта основной эмоции, форма ее выраженности в художественном мире Цветаевой - максимализм («безмерность»). Цветаевский универсум чувств и переживаний не знает границ, как «не знают» границ дух и душа человека (неотъемлемые атрибуты личности), поэтому вербализованное в произведении переживание обладает свойствами открытости и «лирической искренности», противостоящей искаженным формам человеческого общения.

Общей особенностью эстетики Цветаевой следует признать черту модернистской поэтики - неомифологизм. Мифотворчество воспринимается как миротворчество (персонотворчество). Цветаевский художественный мир -персономир, поэтому неомифологизм отливается в персоналистскую мифологию, благодаря которой осуществляется «рецепция» окружающей действительности и собственной судьбы. «Индивидуализирующая» мифология Цветаевой направлена на создание образа-мифа о творческой личности, о ее креативности, ее бытии: Эллис, Эфрон, циклы о Блоке, Ахматовой, Пастернак, А. Белый («Пленный дух»), В. Брюсов («Герой труда») и т.д. Главным разделом персономифологии М. И. Цветаевой является ее «автомифология», а центральным мифом - «сивиллический».

Личность по своей онтологической природе оказывается «больше» своего исторического времени и наличных социальных обстоятельств, она со-причастна абсолютному (трансцендентному) бытию и времени. Меняется способ обобщения: не персонаж (как образ личности) «отражает» эпоху, а эпоха -в пересозданном виде - приоткрывается во внутренней жизни личности, в ее «горниле души». «Типичное» сокрыто в глубине личности, в ее духовном состоянии, в тектонических процессах, происходящих в ней, и лишь постольку эпохальное отражается в личности (воплощается в ее образе).

Доминанты цветаевской поэтики - поливалентность образа и «поэтика созвучий» (как результаты творческой эволюции). Поливалентность обеспечивается эксплицированной в речи, в слове, в образе сложной структуры бытия, состоящей из нескольких измерений (эмпирических, личностных, трансцендентных).

Если мир персоноцентричен, если в нем нет имперсональной основы, то есть такой онтологической первоосновы, которая была бы тотально отчужде-на от самой личности (двоемирие), то символистский «принцип соответствий» оказывается неадекватным в выражении «новой онтологии» Цветаевой, сформировавшейся на рубеже 1910 - 1920-х гг. У ранней Цветаевой, ориентированной на символистскую парадигму», «принцип соответствий» - система установления тождества, поиск аналогий, позволяющих инициировать (первый этап) или идентифировать личность в универсуме (второй этап творческой эволюции). У зрелой Цветаевой доминирует «поэтика созвучий»: «Построен на созвучьях мир.» («Двое»), Персоналистичный мир многоголосен ввиду его онтологической многослойности, наличия нескольких измерений бытия личности. Цветаева в мир не всматривается, а вслушивается, так «голос» становится выражением невидимых, незримых сущностей, в том числе и духовного бытия личности, ее «присутствия в мире». Слово не замкнуто на самом себе, а в своей поливалентности содержит эти скрытые сущности и измерения бытия, в том числе и те, что не поддаются рациональному, дискурсивному выражению в слове.

Основные жанры в творчестве Цветаевой - лирический цикл, лирическая поэма (поэма с лирическим сюжетом), лирическая драма. Мышление Цветаевой - не жанровое, а персоноцентричное, что и обуславливает модернизацию жанров как «готовых образцов»: жанровые процессы определяются «стилем» специфического художественного мышления. Иначе говоря, специфику цветаевского художественного мира представляет стиль, так как стиль и есть выражение творческой индивидуальности.

Цветаева по природе таланта и направленности ее творчества - безусловный лирик, что неоднократно отмечалось в цветаевоведении. Ведущий литературный род ее творчества - лирика, а главенствующий способ вербализации творческих интенций - поэтический дискурс. Ее лирика автобиографична (содержательно-предметно личностна), опирается на «дневниковый» принцип (интенсивно отслеживается эволюция внутреннего мира авторской личности в ее самоанализе и в связях с окружающим миром) и исключительную открытость, интимность и доверительность интонаций, выстраивающих тип диалога с читателем, формирующих прагматику читательской рецепции. Это объективация в художественном мире субъективного начала, самого «я» - внутреннего мира творческой индивидуальности, в сферу бытия которой включено абсолютно все творчески - и душевно-духовно - интенциональное, будь то проблемы самого творчества или проблемы пола и эроса, или проблемы трансцендентного бытия.

Отсюда проистекает эпистолярный дискурс в творчестве Цветаевой как еще один, обусловленный типом авторской личности, способ вербализации творческих интенций, направленных на структурирование персонального бытия, на самоанализ своей души («самости») и своего творчества, их онтологических основ (дневники, записные книжки, «сводные тетради»). Лиризм как проявление авторского «персонализма», особого типа мировидения формирует литературно-родовые и жанровые образования: раннюю драматургию Цветаевой как «лирический театр», «дневниковый» и «автобиографический» модус ее прозы, лирический (а не эпический или лироэпический) сюжет ее поэм. В художественном творчестве Цветаевой жанровый «мир» есть прежде всего мир личности, а не готовый образец - устоявшаяся жанровая традиция или жанровая модель мира и человека. Даже жанр трагедии появляется в драматургическом творчестве Цветаевой не столько для передачи характерного для зрелой Цветаевой мировосприятия (острого осознания трагизма бытия), не в связи с нарастающим интересом Цветаевой к социально-историческому макрокосму, сколько для выражения Судьбы Личности в мире - личности как центральной фигуры ее творчества, как воплощения «я - в мире». Цветаеву интересует не столько «личность в истории», сколько «история в личности» (не отражение, а преображение внешнего мира в ментальности внутреннего мира личности), так как главный объект ее творчества - «история личности».

Стиль определяет параметры художественного мира и перекраивает жанровые модели, воплощая принцип индивидуации. Мир объектный не является миром объективированности от интенций личности. Его (мира) типологические отношения (связи) всегда способны выступить отношениями индивидуальностей («Хан» - это плен души). Это отношение, характеристика не столько внешнего, сколько внутреннего бытия личности, ее мирочувствия. Поэтому лирический цикл заменяет жесткую жанровую модель. Отсутствие эпического начала объясняется тем, что внимание автора произведения сконцентрировано на выражении духовной составляющей личности, а не на внешних проявлениях жизни, то есть событийности, предметности. Событие отчу-ждено от личности, не отчужденным же является отношение личности к миру: лирический цикл, лирическая поэма наиболее полно отвечают персоноцен-тричной авторской картине мире.

Логическим результатом персоноцентричного мировосприятия Цветаевой стала «биографическая» проза, метажанровой моделью которой является портрет, представляющий собой «духовную биографию» творческой индивидуальности в воспоминаниях («Герой труда», «Пленный дух», «Живое о живом», «Поэт-альпинист») и автопортрет - в автобиографической прозе.

Итак, своеобразие художественного мира Цветаевой проявляется в акцентированное™ самим автором бытийных аспектов своей поэтической картины мира, в центр которой выдвинута личность.

Предложенный в данной диссертационной работе подход к восприятию и интерпретации специфики цветаевской картины мира, позволяет, на наш взгляд, выстроить перспективы исследования феномена творчества русского поэта.

Развитие цветаевоведения на современном этапе направлено от детализации биографии М. И. Цветаевой к интертекстуальным исследованиям (М. Мейкин и др.), анализу мифопоэтики (Н. О. Осипова, О. П. Хести) и уточнению историко-литературного и культурного контекста произведений поэта. В методологическом плане эти направления являются наиболее перспективными в современном цветаевоведении. Однако следует помнить о персоноцен-тричности творчества Цветаевой при интертекстуальном подходе. Применительно к художественному мышлению Цветаевой интертекстуальность нужно методологически воспринимать как категорию авторского сознания, а не им-персонального «текста» (как принято в постструктуралистской методологии), то есть обнаруживать принципы отбора «чужого слова» (текста-цитаты, аллюзии, традиции), обусловленные персонологизмом Цветаевой (на различных этапах ее творческой эволюции). Эти же моменты мы должны учитывать при анализе историко-литературного, культурного контекста. Цветаевская мифология - индивидуально-авторская. Исключительно перспективным в этом смысле видится мифопоэтический анализ, предложенный в исследованиях Н. О. Осиповой, концентрирующей свое внимание не столько на выявлении мифов-архетипов, сколько на способах их органичного преобразования в художественном мире М. И. Цветаевой.

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

ЛЭ - Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. ИНИОН РАН. - М, 2001.

Н 1 - Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. Т. 1: 1913-1919 / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и М. Г. Крутиковой. - М., 2000.

Н 2 - Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. Т. 1: 1919-1939 / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и М. Г. Крутиковой. - М., 2001.

СС (с указанием после запятой тома) - Цветаева М. Сочинения: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. - М., 1994-1995. -Т. 1: Стихотворения; Т. 2: Стихотворения. Переводы; Т. 3: Поэмы. Драматические произведения; Т. 4: Воспоминания о современниках. Дневниковая проза; Т. 5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы; Т. 6: Письма; Т. 7: Письма.

СТ - Цветаева, М.И. Неизданное. Сводные тетради / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и И. Д. Шевеленко. - М., 1997.

РФ 1999 - Русская философия: Словарь / Под ред. М. Маслина. - М.,

1999.

МНМ (с указанием тома после запятой) - Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С. А. Токарев. - М., 1994.

РФМС - Русская философия: Малый энциклопедический словарь / Под ред. А. И. Алешина. - М., 1999.

СФС - Современный философский словарь / Под ред. В. Е. Кемерова. -М., 1996.

Список научной литературыМакашева, Салтанат Жолдасбековна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Художественные тексты. Мемуары, воспоминания. Эссе, статьи, рукописное наследие М. И. Цветаевой:

2. Ахматова A.A. «Узнают голос мой.»: Стихотворения. Поэмы. Проза. Образ поэта. М., 1995.

3. Бальмонт К. Избранное. М., 1991. Башкирцева М. Дневник. - М., 1916.

4. Марина Цветаева. Борис Пастернак. Души начинают видеть. Письма 1922- 1936 годов.-М., 2004.

5. Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 1 - М., 1981.

6. Платон. Избранные диалоги. -М., 1965.

7. Платон. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. - М., 1990.

8. Р.-М. Рильке, Б. Пастернак, М. Цветаева. Письма 1926 года. М., 1990.

9. Рильке Р.-М. Избранные сочинения. М., 1998.

10. Розанов В.В. Уединенное. М., 1990.

11. Слово о полку Игореве // Памятники литературы Древней Руси: XII век. М., 1980.

12. Цветаева А. Воспоминания. М., 2002. Цветаева А.И. Воспоминания. - М., 1983. Цветаева А.И. Королевские размышления - М., 1915. Цветаева М. Из двух книг. - М., 1913.

13. Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. Т. 1: 1913 — 1919/ Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и М. Г. Крутиковой. М., 2000.

14. Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. Т. 2: 1919 1939 / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и М. Г. Крутиковой. - М., 2001.

15. Цветаева М. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Е. Б. Коркиной. Л., 1990.

16. Цветаева М.И. Избранные произведения / Сост., подг. текста и прим. А. Эфрон и А. Саакянц; вступ. ст. Вл. Орлова. M.-JL, 1965.

17. Цветаева М.И. Неизданное. Сводные тетради / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и И. Д. Шевеленко. М., 1997.

18. Цветаева М.И. Театр / Сост., подг. текста и комм. А. С. Эфрон и А. А. Саакянц; вступ. ст. П. Антокольского. М., 1988.

19. Эфрон A.C. О Марине Цветаевой / Сост. М. И. Белкиной. М., 1989.1.. Работы по проблемам теории и истории литературы, философии, эстетики, искусствознания, лингвистики:

20. Аверинцев С.С. «Аналитическая психология» К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии // Вопросы литературы. М., 1970. - № 3. - С. 113-140.

21. Агеносов В.В. Генезис философского романа: Учебное пособие. М.,1986.

22. Башкирцева М. Дневник. М., 1916. Белый А. Символизм как миропонимание. -М., 1994. Бердяев Н. Смысл творчества: Опыт оправдания человека. - Харьков; М., 2002.

23. Габитова P.M. Философия немецкого романтизма: Гельдерлин, Шлей-ермахер.-М., 1989.

24. Газизова A.A. Обыкновенный человек в меняющемся мире: Опыт типологического анализа советской философской прозы 60 80-х годов. - М.,1990.

25. Гайденко П.П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. -М., 2001.

26. Гаспаров M.J1. О русской поэзии. Анализы, интерпретации, характеристики.-СПб., 2001.

27. Голан А. Миф и символ. М., 1994.

28. Гончаров Б.П. Звуковая организация стиха и проблемы рифмы. М.,1973.

29. Гулыга A.B. Шеллинг. М., 1994.

30. Делез Ж. Тайна Ариадны // Вопросы философии. 1993. - № 4. - С. 4853.

31. Дионис Ареопагит. О небесной иерархии // Электронный вариант книги. Евлампиев И.И. История русской метафизики в XIX XX веках. Русская философия в поисках абсолюта: В 2 ч. - СПб., 2000.

32. Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм // Русская мысль. М.; Пг., 1916. - Кн. 12. - С. 25-56 (паг.2-я).

33. Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий. М., 2002.

34. Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Русский фольклор. М., 2002. Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. - СПб., 1994. Иванов Вяч. Родное и вселенское. - М., 1994.

35. Ильев С.П. Русский символистский роман: Аспекты поэтики. Киев,1991.

36. Исаев С.Г. Сознанию незнаемая мощь. Великий Новгород, 2001.

37. Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 3. - М., 1964.

38. Капица Ф.С., Колядич Т.М. Русский детский фольклор. М., 2002.

39. Карасев Jl.В. Онтологический взгляд на русскую литературу. М., 1995. (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 9. Литературно-художественные архетипы и универсалии).

40. Карсавин Л.П. О личности // Карсавин Л.П. Путь православия. М., 2003.-С. 223-455.

41. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993. Колобаева A.A. Русский символизм. - М., 2000.

42. Колядич Т.М. Воспоминания писателей: проблемы поэтики жанра. М.,1998.

43. Минералов Ю.Г. Теория художественной словесности. Поэтика и индивидуальность. М., 1997.

44. Минералов Ю.И. Поэзия. Поэтика. Поэт. М., 1984. Минералова И.Г. Литература поисков и открытий: (Жанровый синтез в русской литературе рубежа XIX-XX вв.). - М., 1991.

45. Минералова И.Г. Русская литература серебряного века (поэтика символизма). М., 1999.

46. Михайлов М. Великий катализатор: Ницше и русский неоидеализм // Иностранная литература. 1990. - № 4. - С. 197-204.

47. Мотрошилова H.B. Экзистенциализм // История философии: Запад-Россия-Восток (книга четвертая: Философия XX века). М., 1999. - С. 3-93. Мунье Э. Манифест персонализма. - М., 1999.

48. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. К генеалогии морали. Рождение трагедии. Воля к власти. Посмертные афоризмы. М., 2000.

49. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Поэтический язык и идиостиль: Общие вопросы. Звуковая организация текста. -М., 1990.

50. Петрова H.A. Лироэпическая нефабульная поэма: генезис, эволюция, типология. Пермь, 1991.

51. Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 1990. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М., 1997. Сарычев В.А. Эстетика русского модернизма: Проблема «жизнетворче-ства». - Воронеж, 1991.

52. Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде. СПб., 1999.

53. Соловьев Вл. Сочинения: В 2 т. Т. 1 - М., 1990.

54. Спиноза Б. Избранные произведения: В 2 т. М., 1957.

55. Степун Ф. Природа актерской души // Искусство. 1923. - № 1. - С.169.

56. Топоров В.Н. Об «эктропическом» пространстве поэзии // Русская словесность. М., 1997. - С. 213-226.

57. Трубина Л.А. Русский человек на сквозняке истории: Историческое сознание в русской литературе первой трети XX века. Типология. Поэтика. М., 1999.

58. Фатеева Н. Поэт и проза: книга о Пастернаке. М., 2003. Франк С.Л. Душа человека. -М., 1917. Хайдеггер М. Бытие и время. - М., 1997.

59. Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика. СПб., 2003. Хёйзинга И. Homo ludens. - М., 1992.

60. Цвейг С. Казанова // Казанова Дж. Мемуары. М., 1991. - 257-277.

61. Шеллинг Ф.В. Философия искусства. СПб., 1996.

62. Шестов JI. Апофеоз беспочвенности (Опыт адогматического мышления). М., 2000.

63. Шестов JI. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. - СПб., 1911.

64. Шогенцукова H.A. Опыт онтологической поэтики. -М., 1995.

65. Шопенгаур А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. - М., 1999.

66. Эткинд А. Хлысты: Секты, литература и революция. М., 1998.

67. Эткинд Е.Г. Там, внутри: О русской поэзии XX века. СПб., 1995.

68. Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Вопросы философии. 1988. - № 1.-С. 133-152.

69. I. Книги и статьи по проблемам творчества М. И. Цветаевой:

70. Агеносов В.В., Леонтьева А.Ю. «Роман с собственной душой»: Марина Цветаева // Агеносов В.В. Литература Русского Зарубежья (1918 1996) - М., 1998.-С. 248-264.

71. Азадовский К. Эвридика и Сивилла: орфические странствия Марины Цветаевой // Новое литературное обозрение. 1997. - № 26. - С. 317-321.

72. Айзенштейн Е.О. Построен на созвучьях мир: Звуковая стихия М. Цветаевой. СПб., 2000.

73. Айзенштейн Е.О. Сны Марины Цветаевой. СПб., 2003.

74. Александров В.Ю. О некоторых тенденциях построения «фольклорного стиха» Марины Цветаевой // Литература и фольклор: Вопросы поэтики: Меж-вуз. сб. науч. трудов. Волгоград, 1990. - С. 123-130.

75. Антокольский П. Театр Марины Цветаевой // Цветаева М. Театр / Сост., подгот. текста и коммент. А. Эфрон и А. Саакянц. М., 1988. - С. 5-22.

76. Ануфриева А. «Это не пьеса, это поэма.?»: (В поисках сценического эквивалента поэтического театра Марины Цветаевой) // Театр 1992. - № 11. - С. 24-32.

77. Асоян A.A. Орфические мотивы в лирике Марины Цветаевой // М. И. Цветаева: Сборник науч. статей. Сургут, 2003. - С. 31-33.

78. Бахрах A.B. Звуковой ливень // Русский сборник. Париж, 1946. - Вып. 1.-С. 183-186.

79. Белкина М.И. Скрещение судеб. Попытка Цветаевой, двух последних лет ее жизни. Попытка времени, людей, обстоятельств. М., 1992.

80. Белый А. Поэтесса-певица // Голос России. Берлин, 1922. - 21 мая.

81. Борисоглебье Марины Цветаевой: Сборник докладов. М., 1999.

82. Бородавкина О.М. Концепт «Конь» в творчестве М. Цветаевой // На путях к постижению Марины Цветаевой. Девятая цветаевская международная научно-тематическая конференция. М., 2002. - С. 394-400.

83. Бродский о Цветаевой: Интервью, эссе / Вступ. ст. И. Кудровой. М.,1997.

84. Брюсов В. Марина Цветаева. Версты: Стихи (М.: Костры, 1921) // Марина Цветаева в критике современников: В 2 ч. Ч. 1. - М., 2003. - С. 108-109.

85. Бургин Д.Л. Марина Цветаева и трансгрессивный эрос: статьи, исследования. СПб., 2000.

86. Викулина Л.А., Мещерякова И.А. Творчество Марины Цветаевой: Проблемы поэтики. М., 1998.

87. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским / Вступ. ст. Я. Гордина. М.,1998.

88. Волошин М.А. Женская поэзия // Утро России. 1910. - 11 декабря (№ 323).-С. 6.

89. Гаспаров М.Л. Марина Цветаева: от поэтики быта к поэтике слова // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология / Под ред. В. П. Нерознака. М., 1997. - С. 258-266.

90. Геворкян Т. «Несколько холодных великолепий о Москве»: Марина Цветаева и Осип Мандельштам // Континент. 2001.- № 3 (109). - С. 386-410.

91. Геворкян Т. Марина Цветаева о Валерии Брюсове // Марина Цветаева: XXIII и XIV Цветаевские чтения в Болшеве. М., 2003. - С. 170-189.

92. Гумилев Н. Письма о русской поэзии // Аполлон. 1911. - № 5. - С. 78.

93. Ельницкая С. Поэтический мир Цветаевой: Конфликт лирического героя и действительность. Wien, 1990.

94. Зубова В. Л. Масляница широка!. // Борисоглебье Марины Цветаевой. Шестая цветаевская международная научно-практическая конференция (9-11 октября 1998 г.): Сборник докладов. -М., 1999. С. 118-122.

95. Зубова JI.В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. Л.,

96. Зубова Л.В. Язык поэзии Марины Цветаевой: (Фонетика, словообразование, фразеология). СПб., 1999.

97. К 100-летию со дня рождения М. И. Цветаевой: Статьи // Вопросы литературы. 1992. - Вып. 3. - С. 3-115.

98. К 100-летию со дня рождения М. И. Цветаевой: Статьи // Литературное обозрение. 1992.-№ 11/12.-С. 19-41.

99. К 100-летию со дня рождения Марины Цветаевой: Юбилейный цветаевский выпуск // Звезда. 1992. - № 10. - 208 с.

100. Киперман Ж. «Пророк» Пушкина и «Сивилла» Цветаевой» (Элементы «поэтической мифологии и теологии» // Вопросы литературы. 1992. - Вып. III.-С. 94-114.

101. Клинг О. А. Поэтический мир Марины Цветаевой. М., 2001 («Перечитывая классику»).

102. Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвуз. сборник научных трудов. Вып. 1. - Иваново, 1993.

103. Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвуз. сборник научных трудов. Вып. 2. - Иваново, 1996.

104. Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвузов, сборник научных трудов. Вып. 3. - Иваново, 1998.

105. Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвузов, сборник научных трудов. Вып. 4. - Иваново, 1999.

106. Коркина Е. Поэтический мир Марины Цветаевой // Цветаева М. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Е. Б. Коркиной. JL, 1990. - С. 5-33 (Библиотека поэта. Большая сер.).

107. Коркина Е.Б. Поэмы М. Цветаевой: Единство лирического сюжета. JL,1990.

108. Крамарь O.K. Марина Цветаева и Тихон Чурилин // Марина Цветаева: личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9-13 октября 2000 г.): Сборник докладов. -М., 2001. С. 128-143.

109. Кротх A.M. Дихотомия и различие в творчестве М. Цветаевой. Ann Arbor, 1977.

110. Кудрова И. Жизнь Марины Цветаевой. СПб., 2002. Кудрова И. Лев Шестов и Марина Цветаева: Творческие переклички // Звезда. - 1996. - № 4. - С. 190-202.

111. Кудрова И. Просторы Марины Цветаевой: Поэзия, проза, личность. -СПб., 2003.

112. Кузнецова Т.В. Цветаева и Штейнер: Поэт в свете антропософии. М.,1996.

113. Лаврова Е.Л. Поэтическое миросозерцание М. Цветаевой. Горловка,1994.

114. Лосская В. Марина Цветаева в жизни: (Неизданные воспоминания современников). М., 1992.

115. Лютова С.Н. Архетипический политеизм М. Цветаевой и неоязычество в русской культуре XX века // Марина Цветаева: Эпоха, культура, судьба: Десятая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9-11 октября 2002 г.). М., 2003. - С. 395-409.

116. Макашева С.Ж. Лирика и драматургия М. И. Цветаевой (1907-1920 гг.): Становление и эволюция поэтической онтологии. Ишим, 2002.

117. Макашева С.Ж. Поэзия и проза М. И. Цветаевой 1920 1930-х гг. (онтология, концепция личности). - М., 2005.

118. Макашева С.Ж. Строфический орнамент в ранней лирике Марины Цветаевой // Традиции славяно-русской культуры в Сибири: Материалы 26 Всероссийской научно-практической конференции (ТюмГУ, 24 мая 2004 г.): Сборник статей. Тюмень, 2004. - С. 32-36.

119. Мейкин М. Марина Цветаева: Поэтика усвоения. М., 1997.

120. Минералова И.Г. О стиле Марины Цветаевой // Литература в школе. -2003,-№9.-С. 7-11.

121. Мирский Д. Марина Цветаева: «Молодец». Сказка // Современные записки. № 27 (1926). - С. 569-572.

122. Молчановская Н.И. Интерпретация художественного текста; Из поэзии и прозы М. И. Цветаевой. М., 1997 (Сер. «Текст: от слова к смыслу»).

123. Муратова Е. Ю. Языковая полифония в творчестве Марины Цветаевой // Марина Цветаева: Личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая международная научно-тематическая конференция. М., 2001. - С. 307-314.

124. Муратова Е.Ю. Лингвистические особенности эпистолярного наследия Марины Цветаевой. Витебск, 1997.

125. Озернова Н.В. «Стихи к Блоку» Марины Цветаевой: Судьба, характер, поэзия // Русская речь. 1992. - № 5. - С. 20-24.

126. Осипова Н.О. Мифопоэтика лирики М. Цветаевой. Киров, 1995.

127. Осипова Н.О. Поэмы М. Цветаевой 1920-х годов: проблема художественного мифологизма. Киров, 1997.

128. Осипова Н.О. Творчество М. И. Цветаевой в контексте культурной мифологии Серебряного века. Киров, 2000.

129. Павловская Г.Ч. Проблемы психологии творчества в художественном мире М. И. Цветаевой. Минск, 2003.

130. Павловский A.M. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой. Л., 1989.

131. Переславцева P.C. Трагическое противостояние «я» и «все» в творчестве М. Цветаевой // Традиции и поиски: Русская литература XX века: Сб. науч. ст., посвященный 80-летию А. М. Абрамова. Воронеж, 1997. - С. 102-109.

132. Полехина М.М. Прерванный полет в «огнь-синь». Марина Цветаева: художественная космогония. М., 2000.

133. Полякова C.B. Закатные оны дни: Цветаева и Парнок. Ann Arbor, 1983.

134. Поэма Воздуха Марины Цветаевой: 2-я междунар. научно-тематич. конференция (9-10 октября 1994 г.; Дом-музей Марины Цветаевой): Сборник докладов. М., 1994.

135. Поэмы Марины Цветаевой «Егорушка» и «Красный бычок»: Третья международная научно-тематическая конференция (9-10 октября 1995 г.): Сборник докладов / Отв. ред. О. Г. Ревзина. М., 1995.

136. Разумовская М.А. Марина Цветаева: Миф и действительность. М.,

137. Ревзина О.Г. Марина Цветаева // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М., 1995. - С. 305-362.

138. Саакянц А. «Плащ Казановы, плащ Лозэна.» // Театр. 1987. - № 3. -С. 174-177.

139. Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М., 1997.

140. Саакянц A.A. Марина Цветаева: страницы жизни и творчества (1910-1922).-М., 1986.

141. Святополк-Мирский Д. Марина Цветаева. Молодец: сказка (Прага: Пламя, 1924) // Марина Цветаева в критике современников: В 2 ч. Ч. 1. - М., 2003.-С. 93-101.

142. Серова М.В. Поэтика лирических циклов в творчестве Марины Цветаевой.-Ижевск, 1997.

143. Смирнов В.А. Семантика образа Богородицы в ранней лирике М. И. Цветаевой // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 1. - Иваново, 1993.-С. 140-148.

144. Смит А. Песнь пересмешника: Пушкин в творчестве Марины Цветаевой / Пер. с англ. С. Зенкевича. М., 1998.

145. Суни Т. Композиция «Крысолова» и мифологизм М. Цветаевой. Хельсинки, 1996.

146. Суодене Э.Г. Исследование поэтического синтаксиса: (На материале лирики М. И. Цветаевой). Вильнюс, 1990.

147. Таубман Д. «Живя стихами.»: Лирический дневник Марины Цветаевой.-М., 2000.

148. Творческий путь Марины Цветаевой: Первая международная научно-тематическая конференция (Москва, 7-10 сентября 1993 г.): Тезисы докладов / Под ред. О. Г. Ревзиной. М., 1993.

149. Фарыно Е. Стихотворение Цветаевой «Прокрасться.» // Wiener Slawistischer Almanach. Sdb. 20. - Wien, 1987. - S. 89-113.

150. Фейлер Л. Марина Цветаева. Ростов-на-Дону, 1998.

151. Хазан В.И. Тема смерти в лирических циклах русских поэтов XX века (С. Есенин, М. Цветаева, А. Ахматова). Грозный, 1990.

152. Ходасевич В. Заметки о стихах: М. Цветаева. «Молодец» // Владислав Ходасевич Колеблемый треножник: Избранное / Сост. и подгот. текста В. Г. Перельмутера; комм. Е. М. Беня. Под общ. ред. Н. А. Богомолова. М., 1991. -С. 519-523.

153. Цветкова М.В. «Эксцентричный русский гений.» (Поэзия Марины Цветаевой в зеркале перевода). М., 2003.

154. Швейцер В. Быт и Бытие Марины Цветаевой. М., 2002.

155. Шевеленко И.Д. Литературный путь Цветаевой: Идеология поэтика -идентичность автора в контексте эпохи. - М., 2002.

156. Шток У. Цветаева как мыслитель (М. Цветаева и Ф. Ницше) // Марина Цветаева: личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9-13 октября 2000 г.). -М., 2001.-С. 93-101.

157. Эткинд Е. Флейтист и крысы: Поэма М. Цветаевой «Крысолов» в контексте немецкой народной легенды и ее литературных обработок // Вопросы литературы. 1992. - № 2. - С. 43-73.1.. Диссертации, авторефераты диссертаций:

158. Александров В.Ю. Фольклоризм М. Цветаевой: (Стихотворная поэтика, жанровое своеобразие): Автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 1989.

159. Бабушкина С.Ю. Поэтическая онтология Марины Цветаевой, 1926-1941 гг.: Дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 1988.

160. Вольская H.H. Поэтика автобиографических очерков М. И. Цветаевой: (Повтор как ведущая черта идиостиля автора): Дисс. . канд. филол. наук. -М., 1999.

161. Гурьева Т.Н. Концепция творчества в художественном сознании Марины Цветаевой: Автореферат дисс. канд. филол. наук. Саратов, 1998.

162. Дефье О.В. Концепция художника в русской прозе первой трети XX века: Типология, традиции, способы образного воплощения: Дисс. . докт. филол. наук. -М., 1999.

163. Дзюба Е.В. Концепты жизнь и смерть в поэзии М. И. Цветаевой: Дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2001.

164. Зубова JT.B. Лингвистический аспект поэзии М. Цветаевой: Автореф. дисс. докт. филол. наук. Л., 1990.

165. Калинина О.В. Формирование творческой личности в автобиографической прозе М. И. Цветаевой о детстве поэта: Автореферат дисс. . канд. филол. наук. Волгоград, 2003.

166. Коркина Е.Б. Поэмы Марины Цветаевой: (Единство лирического сюжета): Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Л., 1990.

167. Лаврова С.Ю. Художественно-лингвистическая парадигма идиостиля Марины Цветаевой: Дисс. . докт. филол. наук. М., 2000.

168. Малкова Ю.В. Своеобразие мифологизма в творчестве М. И. Цветаевой 20-х годов: («После России» «Молодец» - «Федра»): Дисс. . канд. филол. наук. - СПб., 2000.

169. Меркулова Т.И. Проблема творчества в поэзии М. Цветаевой и Б. Пастернака 1920-1930-х годов: Дисс. канд. филол. наук. -М., 1992.

170. Мескин В.А. Кризис сознания и трагическое в русской прозе конца XIX-началаХХ века. Дисс. .докт. филол. наук. -М., 1999.

171. Мещерякова И.А. Библейские мотивы в поэзии М. Цветаевой: Дисс. . канд. филол. наук. М., 2000.

172. Осипова И.О. Художественный мифологизм творчества М. И. Цветаевой в историко-литературном контексте первой трети XX века: Дисс. . докт. филол. наук. -М., 1998.

173. Переславцева P.C. Поэтика трагического в творческой эволюции М. Цветаевой: Автореф. дисс. канд. филол. наук. Воронеж, 1998.

174. Петкова Г.Т. Поэтика лирического цикла в творчестве Марины Цветаевой: Дисс. . канд. филол. наук. -М., 1994.

175. Писарев JI.B. Книги «Ремесло» и «После России» как этапы творческой биографии М. И. Цветаевой: Дисс. . канд. филол. наук. -М., 1997.

176. Полехина М.М. Русская поэзия первой трети XX века: художественная космогония: М. Цветаева и В. Маяковский: Дисс. . докт. филол. наук. М., 2001.

177. Ревзина О. Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэтике и проблемы описания поэтического идиолекта: Дисс. докт. филол. наук в форме научного доклада. М., 1998.

178. Смольяков А.Ю. Стилизация в русской поэтической драме начала XX века: (Драматический цикл М.И. Цветаевой «Романтика»): Дисс. . канд. искусствоведения. М., 1998.

179. Сомова Е.В. Личность поэта, природа и назначение творчества в художественной концепции М. И. Цветаевой: Дисс. . канд. филол. наук. Краснодар, 1997.

180. Спесивцева Л.В. Творчество М. Цветаевой 1910-1920-х годов и традиции русского символизма: Дисс. канд. филол. наук. Астрахань, 2000.

181. Уфимцева Н.П. Лирическая книга М. Цветаевой «После России» (19221925): Проблемы художественной целостности: Дисс. . канд. филол. наук. -Екатеринбург, 1999.

182. Яковченко С. Б. Драматургическое начало в творчестве М. Цветаевой: Дисс. . канд. филол. наук. Вологда, 1994.

183. V. Литература на иностранных языках:

184. Chester P. Engaging Sexual Demons in Marina Tsvetaeva's «Devil»: The Body and the Genesis of the Woman Poet // Slavic Review. 1994. - Vol. 53, № 4. -P. 1025-1045.

185. Ciepiela C. Lyric's Fatal Lure: Politics and the Poet in Tsvetaeva's «Krysolov»: D. Phil, thesis / Yale University. Yale, 1992. - P. 21.

186. Dinega A.W. Exorcising the Beloved: Problems of Gender and Selfhood in Marina Tsvetaeva's Myths of Poetic Genius: D. Phil, thesis / University of Wisconsin. Wisconsin, 1998. - P. 34.

187. Engelstein L. The Keys to Happiness: Sex and the Search for Modernity in Fin-de-Siecle Russia. Ithaca; London: Cornell University Press, 1992. - P. 16.

188. Faryno J. «Бузина» Цветаевой // Wiener Slawistischer Almanach. (Wien). 1986. Bd.18.

189. Faryno J. Из заметок по поэтике Цветаевой // Marina Cvetaeva. Studien und Materialien // Wiener Slawistischer Almanach (Wien). S.-Bd.3. 1981.

190. Faryno J. Мифологизм и теологизм Цветаевой: («Магдалина», «Царь-Девица», «Переулочки») // Wiener Slawistischer Almanach. (Wien). 1985. S.-Bd.18.

191. For SK: In Celebration of the Life and Career of Simon Karlinsky / ed. by M. S. Filer et al.. Oakland: Berkeley Slavic Specialties, 1994. - P. 1-296. -(Modern Russian Literature and Culture, Studies and Texts; vol.33).

192. Gove A. The Feminine Stereotype and Beyond: Role Conflict and Resolution in the Poetics of M. Tsvetaeva // Slavic Review. 1977. - Vol. 36, № 2. - P. 231256.

193. Hasty O.P. Tsvetaeva's Orphic Journey in the Worlds of the Word. -Evanston; Illinois: Northwestern University Press, 1996. 267 p.

194. Karlinsky S. Marina Cvetaeva. Her Life and Art. Berkeley; Los Angeles,1966.

195. Karlinsky S. Maryna Tsvetaeva. The woman, her wordl and her poetry. -Cambridge, 1985.

196. Kelly C.H. M. History of Russian Women's Writing. Oxford University Press, 1994.-P. 20.

197. Kemball R. A. Blok. A Study in Rhythm and Meter. The Hague: Mouton & Cie., 1965.-P. 7-156.

198. Kemball R. Innovatory Features of Tsvetaeva's Lyrical Verse // Russian Literature and Criticism / ed. by E. Bristol. Berkeley, 1982. - P. 79-100.

199. Kroth A. Androgyny as an Exemplary Feature of M. Tsvetaeva's Dichoto-mous Poetic Vision // Slavic Review. 1979. - Vol. 38, № 4. - P. 563-582.

200. Kroth A. The Poet and Time in M. Tsvetaeva's Philosophical Essays // Russian Literature and American Critics: In Honor of Deming Brown / ed. by K. Brostrom. Ann Arbor: Ardis, 1984. - P. 139-147.

201. Sewell E. The Orphic Voice: Poetry and Natural History. New Haven: Yale University Press, 1960.

202. Sloan D. «Stixi к Bloku»: Tsvetaeva's Poetic Dialogue with Blok // New Studies of Russian Language and Literature / ed. by A.-L. Crone. Columbus, OH: Slavica, 1986. - P. 258-270.

203. Smith G. Characters and Narrative Modes in M. Tsvetaeva's «Tsar- Devitsa» // Oxford Slavonic Papers. 1979. - № 12 - P. 117-134.

204. Smith G. M. Tsvetaeva 's Poema gory: An Analysis // Russian Literature. -1978. Vol. 6, №4.- P. 365-388.

205. Taubman J. A. Tsvetaeva and Akhmatova: Two Female Voices in a Poetic Quartet // Russian Literary Triquarterly. 1974. - № 9. - P. 335-369.

206. VI. Справочная литература. Библиографические указатели: Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994.

207. Культурология. XX век. Словарь / Гл. ред. С. Я. Левит. СПб., 1997. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Нико-люкина. ИНИОН РАН. - М., 2001.

208. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. М., 1987.

209. Русская философия: Малый энциклопедический словарь / Под ред. А. И. Алешина. -М., 1999.

210. Русская философия: Словарь / Под ред. М. Маслина. М., 1999. Славянская мифология. Энциклопедический словарь / Под ред. В. Я. Петрухина и др. - М., 1995.

211. Словарь поэтического языка Марины Цветаевой: В 4 т. / Сост. И. Ю. Белякова, И. П. Оловянникова, О. Г. Ревзина. -М., 1996.

212. Современный философский словарь / Под ред. В. Е. Кемерова. М.,1996.

213. Философский энциклопедический словарь / Гл. ред. Л. Ф. Ильичев и др. -М., 1983.

214. Цыганенко Г.П. Этимологический словарь русского языка. 2-е изд. -Киев, 1989.