автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Творческая индивидуальность критика и литературный процесс 1960-1980-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творческая индивидуальность критика и литературный процесс 1960-1980-х годов"

РГ6 Ой

| 0 уи1

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М. В. ЛОМОНОСОВА

На правах рукописи

ЧУПРИНИН Сергей Иванович

ТВОРЧЕСКАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ КРИТИКА И ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС 1960—1980-Х ГОДОВ

Специальность 10.01.02.— Литература народов СССР (советского периода)

Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук в форме научного доклада

Москва 1993

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века Литературного института им. А. М. Горького.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор В. В. АГЕНОСОВ

доктор филологических наук, профессор В. И. БАРАНОВ

доктор филологических наук, профессор Ю. В. МАНН

Ведущее учреждение — Ивановский государственный университет.

Защита состоится «.................... 1993 года на заседании специализированного совета Д 053.05.12 при МГУ имени М. В. Ломоносова.

Адрес: Москва, 119899, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С совокупностью работ, представленных к защите, можно ознакомиться в библиотеке филологического факультета.

Диссертация в форме научного доклада разослана

«..11.».......... 1993 года.

Ученый секретарь специализированного совета, доктор филологических наук,

~ *

Проблема творческой индивидуальности критика в литературном контексте эпохи достаточно всесторонне, предметно изучена на материале XIX. века - ом., например, многочисленные ионогра- __ фии, статьи/лекционные курсы, посвященные исследованию мировоззрения, эстетических взглядов и творческой позиции В.Г.Белинского, И.В. Киреевского, A.A. Григорьева, H.A. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского, К.Н. Леонтьева, Д.И. Писарева, Н.К. Михайловского, других титанов руоской классической критики. В меньшей, как представляется, мере, но все же с заслуживающими внимания научными результатами освоена и литературно-критическая практика первой трети XX века, проанализирован и обобщен индивидуальный творческий опыт рада видных русских критиков: от В.В. Воровского и А.К. Воронского до Ю.Н. Тынянова и К,И. Чуковского, до ведущих критиков Пролеткульта, РАППа, ЛЕФа, "Перевала", других литературных школ, групп и направлений*.

Благодаря этим исследованиям в отечественном литературоведении слояилойь отчетливое и, думается, плодотворное представление о том, что в критике, как и в любой другой сфере гуманитарной активности, чрезвычайно важное и подчас решающее значение имеет субъективное, лнчностпсз начало, постепенно выкристаллизовалась мысль, согласно которой критика, представая, по пушкинскому выражению, как "наука открывать красоты и недостатки в произведениях искусств и литературы"^, является в то же самое время еще и "писательством", суверенный родом словесного творчества^.

* Си., в частности: Черноуцаи И.С. Эстетика и литературная критика Воровского. М., 1931; Неживой Е. Александр Воронский -критик. Уфа, 1983; Каверин В.А.Новиков В.И. Hosco зрение. Книга о Юрии Тынянове. М., 1988; Карлова Т.е. К. Чуковский -журналист и литературный критик. Казань, 1988? Шешуков С. Неистовые ревнители. 2-е изд. И., 1984; Бэлзя Г.А. Из истопи советской литературно-критической мысли 20-х годов. М.,

2 Пушкин A.C. Полное ообрание сочинений, УП, с. 159.

® Э201 вывод, наиболее отчетливо сформулированный в книга Б.И. Бурсова "Критика как литература'1 Д., 1976/, разделяю? многие другие исследователи и, -в-особенности, критики-практики /см., например, работы И.И. Золотуоокого, В.я. Лакшина, В.П. Муромского, М.Я. Полякова, E.D. Сидорова, Л.Г. Якименко и др. /.

Разумеется, среди статей, обзоров, рецензий, нашедших и находящих свое место под рубрикой "Литературная критика", опдошь и рядои встречаются тексты, лишенные какого бы то ви было литературного достоинства, как, впрочеы, зачастую и научного, исследовательского потенциала. Газетная и журнальная критика, взятая не в наиболее ярких, а напротив, в ординарных, в рутинных своих проявлениях, всецело принадлежит сфере журналистики. Ее назначение сугубо функциональное, прикладное: информировать читающую публику о новинках прозы, поэзии, драматургии, публицистики, выносить ии предварительные оценки, сверяя свою хвалу или хулу с господствующими в обществе на данный день идеологическими, эстетическими, этическими и иными стандартами, отстаивать в полемике приоритетные интересы того или иного писателя,' той или иной литературной общности. Характерно, что, признавая в принципе полезность такого рода статей, обзоров, рецензий, фельетонов и реплик, писатели, как и наиболее квалифицированная чаоть читательской аудитории, обычно скептически относятся к высказанным в них суждениям, полагая критику этого типа своего рода литературной "сферой обслуживания" и делая, на основания знакомства о даю, как правило, посдашный вывод о "мелкотравчатости", "эмпиризме" или очередном "кризисе", "упадке" вообще всей современной им литературно-критической, эстетической мыоли.

Между тем, подобно тому, как уровень литературы в целом выверяется не по расхожей беллетристике, а по творчеокой деятельности наиболее значительных, выдающихся художников слова, уровень литературно-критической мысли того или иного историчв- • ского периода определяют да текущая обзорно-рецензионпая фактика, но суждения, оценки, прогнозы тех высокопрофессиональных, талантливых критиков, кого о полным правом можно было бы назвать если ж организаторами, то катализаторами современного им литературного процесса. Йаенно они - в напряженном, подчас драматическом "диалоге" друг о другом, о читателями, о влаотью, о писвтелями-клаосиками и писателями*-орврвменниками - возвращают критике почетную и ответственную роль "движущейся эстетики" /В.Г. Белинский/, дейт ключ к понимаю процессов, творящих ^ художественную реальность эпохи, формируют диалектически сложную, диалектически противоречивую систему эстетичеоких критериев, вкусов и предпочтений, стимулируют развитие наиболее плодо-

творных литературных ¡тенденций, отсекая одновременно все омерт-веввее, кооное, творчески несостоятельное. Именно благодаря усилиям этих критиков картина литературной жизни эпохи предстает во всей ее мозаичной полноте и острой конфликтности, а интерпретация художестве иных текстов, анализ общекультурного контекста становятся мощный средством художественно-публицистического постижения общественной реальности.

Причем, и это тоже важно отметить, воздействие критика на литературную оитуацию тем зффективше, чем ярче его индивидуальность, чеи оильгае дает о себе знать субъективное, личностное начало в е.го высказываниях, в его эстетическом кодексе и литературном поведении1. Сопоставляя одни репрезентативные фигуры о другими, явственно видишь на только различия во взглядах, но и богатое разнообразие темпераментов, интонаций, стилевых машр, подходов » эстетической и внеэстетической дейот-вительноми. С критиками, стремящимися х максимальной объективности. в аналйзе и научной;аргументированности в оценках, ооперничапт »о влиянии на умы критики, склонные к парадоксам, к интеллектуальный провокациям, реализующие свои представления о литературе не в строгих формулах научного знания, но в броских метафорах, в смелых гипотезах и предрасполагающих к спору бутадах. Позиция авторов, избравшие для себя амплуа беспристрастного наблюдателя или арбитра, выгодно оттеняется позициями тех, кто претендует на роль лидера, теоретика и пропагандиста той либо иной литературной общности. Критикан, видящим свой профессиональный долг прежде всего в исследовании поэтики, оловеоной ткани интерпретируемых текстов, противостоят критики-пубяициеты, .для которых разбор произведения - ш более чем отправная-точна в размышлениях 6 политике, религии, истории, морали и т.д. и т.п.:

* Заслуживает внимания методологически важный вывод Д.С.Лихачева о том, чю критика и литературоведение в истории русской культуры вообще возникли лишь с проявлением в ней личностных, индивидуализированных тенденций я что "поэтому-будущее литературы, которое неизбежно связано о дальнейшим развитием индивидуального начал'а, потребует всестороннего1 развития.критики"..См. Лихачев Д.С. Прогрессивные линии раз- .. ' | лите|атуры. - В йн.: и прогреосв в литера-

В силу всех этих обстоятельств литературную критику, в лучшие, наиболее плодотворные периоды ее бытования, отличают завидное многоголосие, оотрая дискуссионность, жанровое, стилевое и интонационное многообразие. И не случайно ее так часто уподобляют пьесе, где у каждого из участников своя необходимая роль в общем сюжете. Словом, критика - это критики, и стоит лишь сожалеть о тон, что богатый индивидуальный опыт, накопленный мастерами литературно-критического цеха в последние десятилетия, до сих не проанализирован, не обобщен и даже не инвентаризирован в научных исследованиях. Нет учебных пособий для студентов и аспирантов - кроме созданной В.И. Барановым, А.Г. Бочаровым, Ю.И. Суровцевым и во многом не утративши научной актуальности книги "Литературно-художественная критика" /М., 1982/. За немногими исключениями, нет научных монографий иди хотя бы глав, сшциально посвященных анализу движения критической мысли, судьбам видных представителей критического жанре в разного рода очерках и курсах истории русокой литере туры XX века.

Даже и в тех очитанных случаях, когда деятельность критики и критиков становится предметам аналитического рассмотрения, речь идет почти исключительно о тенденциях и общих закономерностях, в не о личностях, о спорах и дискуссиях, а не о спорщиках1. По справедливому замечанию В.П. Муромского, "/•••/ акцент делается обычно на коллективные усилия и достижения советских критиков, за которыми личный вклад того или иного из них иногда как бы невольно теряется из виду*1, в 9илу чего "изу-

1 Этот проблемно-обзорный подход, отражающий внимание в первую очередь к вопросам методологии и теории критики, характерен, в частности, для большинства статей, сообщений и дискуссионных материалов, воведших' в известные сборники: Актуальные проблемы художественной критики. М., 19?^; Современная литературно-художественная критика. Актуальные проблемы. Л., 1975; Современный литературный процесо и критика. Н., 1975!| Методологические проблемы современной литературной критики. К., 1976; Современная литературная критика. Вопросы теории . и методологии, и., 1977; Проблемы теории литературной критики. и., 1360; Вопросы эффективности литературно-художествен-, ной критики. 11., 1980; Современный литературный процесо и литературная критика. П., 1982; Литер8турно-художеотвеншй ' , процесс 70-х годов в зеркале критики. М., 1982$ Принципы изучения современного литературного процесса. П., 1986 и др.

чаюю деятельности отдельных критиков, их творческой индивидуальности" превращается в "пожалуй, самый актуальный вопрос по

отношению к литературной критике нового времени"*. Симпотома------

тично, например, и то, что из статьи "Литературная критика" в "Краткой литературной энциклопедии" /М., 1967, т. 4/ персоналии исчезают» как только разговор подходит к рубежу двадцатых-трид-цатых годов /последние, кто назван пофамильно, вто теоретики ЯЕФа - от Н. Чужака до В. Перцова/, и то, что статьи о критиках вовсе отсутствуют как в "Литературном энциклопедическом словаре" /II., 1987/, так и в составленном немецким исследователей В. Казаком "Энциклопедическом словаре русской литературы с 1917 года" /Лондон, 1988/.

Естественно, что при такой односторонности в освоении обширного и разнородного дитературно-критического материала в тени оказываются и многие проблемы собственно теоретико-литературного характера. Так, например, применительно к критике и критикан непроясненными остаются сами понятия "творческой индивидуальности", "творческой позиции", "творческой манеры" того или иного автора.

На вдаваясь сейчас в обстоятельное рассмотрение этого терминологического вопроса, представляется целесообразным в рам-К8х настоящего исследования использовать понятие "творческой индивидуальности", как наиболее широкое, правомерно включающее ъ себя понятия "творческой позиции" критика или его "творческой манеры". "При этом, - как отмечал В.И. Баранов, - имеются в виду не столько сугубо индивидуальные моменты, характеризуйте личность художника /в данном случае критика - С.Ч./, сколько прежде всего те, в которых он проявляет себя как творческая личность, как создатель художественных ценностей"2. Иными словами, пас интересуют прежде всего и по преимуществу та черты и качества личности критика, которые непосредственно сказываются на содержании, омыоле й пафосе высказываемых им суждений и оценок, определяют ообою его литературное поведение, авторскую позицию и индивидуальную творческую манеру.

^ Муромский В.П. Русская советская литературная критика. Л., 1985, с. 37. —

2 Баранов В.И. Проблемы критического мастерства. - в кн.: Баранов В.И., Бочаров А.Г., Суровцев Ю.И. литературно-художественная критика. М., 1982, о. 103.

Разумеется, подчеркивая огромное значение таланта, других индивидуально-субъективных факторов профессиояелЬной литературно-критической деятельности, не следует забывать о двух важных обстоятельствах.

Во-первых, этот талант раскрывает свой потенциал, реализуется отнюдь не в безвоздушной пространстве, но лишь в тесной взаимосвязи с литературный щ>оцессом эпохи, с современным тому или иному автору социальный, общественно-политическим, духовно-культурным контекстом. Критик в этом омысле еще больше, чем художник, оказывавтоя "у времени в плену" /Б.Л.'Пастернак/, и думаетоя, что многие потенциально одаренные, высокообразованные критики тридцатых-пятидесятых годов /например, А. Селивановский, £. Усиевич, А. Тарасенков, В. Ермилов, К. Зелинский и др./ пощ>осту либо да оумели в силу идеологи- : ческого, административного, цензурного гнета.раскрыть свою, недюжинную индивидуальность, либо предали ее в угоду политической конъюнктуре. И наоборот: в шриоды относительной либерализации режима, ослабления административно-идеологического диктата даже небольшой талант как бы укрупняется, получая возможность сполна осуществить свое, жизненное и литературное предназначение. . . ..

Во-вторых же, на творческой индивидуальности критика, на выборе им личной стратегии литературного поведения о нвоомшн-ностью сказывается традиционно выоЬкое в России представление об оообой роли и особых задачах литературной критики, как ^властительницы дум", как выразителя наиболее шредошх лая своего времени взглядов, убеждений и настроений1. .'Опушая оогрую общественную потребность в профессиональном разговоре о литературе, зная, что к его слову приолушиваютоя десятки;и сотни тысяч людей, даже и оэмый шзавиоишй, подчас эгоцентричный критик чувотвует оебя "мобилизованным и призванным" к ответотвев- ' вым оуждениям, к аккумулированию в своих отатьях, в книгах того, что уже назрело или еще только назревает в общества ином сознании. Индивидуальное становится либо, по крайдай мере, воспринимается, маркируется массовой аудиторией как форма проявления.

1 Об оообой, в сравнении о европейскими литературами, рол* руо-окой критики см.: Егоров Б.Ф. О мастеротве литературной критики. Д., 1960, ов. 3-21.

?

типичэокого, общественно значимого, и критик представительствует в русской литературе отнюдь не только от своего личного

имени. _______________________________________________________________

Принимая во внимание все эти обстоятельства, и предполагается взглянуть на последние десятилетия, когда "привычно связанная в нашем представлении в основном с состоянием литературы и общества, критика /.../ обнаружила свою зависимость еще и от обширного круга соседствующих дисциплин: эстетики и теории литературы, социологии и лингвистики"1. 1950-1980-тые годы предстают как период своего рода ренессанса, возрождения литературно-критического искусства, как время бурной экспансии 1фитики и критиков в сопредельные области гуманитарной деятельности, как ситуация, когда критики иной раз раныш, чем про-эаики и поэты, угадывали приближение перемен в жизни страны, смело вмешивались в>социальную и идеологическую практику, оказывали большое влияние на общественные умонастроения. Не будет преувеличением сказать, что именно последние деоятилетия выдвинули на литературную авансцену целый ряд одаренных, высокопрофессиональных критиков-ученых, критиков-художников, критиков-публицистов, без учета индивидуальной активности и индивидуального опыта которых будет безусловно неполной история но' вейшэй русской литературы.

Целостная характеристика развития литературно-критической мысли в контексте литературного процесса 1960-198О-тих годов и составляет цель предпринятого исследования, осуществленного на основе эстетического и системно-исторического подходов. Предметом исследования становится тем самым, с одной стороны, творческая деятельность наиболее Значительных или, по крайней мере, наиболее репрезентативных, "типичеоких" критиков этого исторического периода, а с другой стороны, сам литературный процесс пооледних трех десятилетий, предстающих как поле напряженных дискуссий и конструктивного сотрудничества, взаимодейот-вия соперничающих друг о другом и дополняющих, корректирующих друг друга творческих индивидуальностей. Автор предпринятого исследования стремился учесть, айалитичаски отрефлектировать также и собственный опыт критика-практика, участвующего в литературной жизни России уже более двадцати лет.

. ^ Белая Г.А. Литература в зеркале критики, и., 1986, о,

Основные задачи исследования таковы:

1. Представить в живых лицах, в судьбах панораиу русской литературной критики 1960-1980-тых годов, сосредоточив внимание и на том, что объединяет ведущих критиков нескольких поколений, и на своеобразии, творческой неповторимости каждого из них.

2. Проследить эволюцию идеологических и эстетических установок, системы ценностей и критериев, жанровых и стилевых моделей русской критики сообразно меняющимся социально-историческим и историко-литературным условии - от "оттепели" /1953-1965 гг./ через "звстой" /1966-1985 гг./ к "перестройке11 и "постперестройке" ДЭвб-^ЭЭ! гг./.

3. Систематизировать и осмыслить опыт, накопленный целым рядом ведущих критиков за эти годы, проанализировать на вира-8 и тельных примерах специфику, масштаб и характер воздействия литературной критики на современный.ей литературный процесс и общественную практику, наметить наиболее вероятные и наиболее, на взгляд автора, плодотворные перспективы движения литературно-критической мысли в наши дни.

Решению этих задач посвящены квк настоящий научный доклад, так и многие другие работы автора, - в первую очередь, монографии "Критика - это критики. Проблемы и портреты" /М.,. "Советский писатель", 1988, 18,26 п.л./, "Настающее настоящее. Три взгляда на современную литературную смуту" /П., "Современник", 1989 , 5,76 п.д./, а также статьи о современной литературе критике, печатавшиеся на протяжении 1980-тых.годов. в журналах "Вопросы литературы", "Литературное обозрение", Новый мир", "Знамя", "Октябрь" и других, выходившие отдельными брошюрами /например: "Ситуация. Борьба идей в современной литературе", Ц., "Правда", 1990, 3,17 п.л./ или включавшиеся в оостав коллективных сборников. Взгляд автора на литературный процеос новейшего времени навел свое охранение также в серии книг "Оттепель. Страницы русской советской литературы", оопровогданной вступительной статьей я подробной "Хроникой важнейших ообУтий11 /П., "Московский рабочий", 1989-1990, четвертый том антологии-, подготовленный к печати в 1991 году, йз печати не еые-зл по ш зависящим от составителя производственный обстоятельствам/.

9

- л

Вое эти публикации, основные выводи которых сфориулирова-ны в научном докладе, составляют, по замыслу автора, единый исоледовательокий комплекс общим объемом более 35 а.л., предлагаемый к защите.

Научная новизна и актуальность исследования состоит прежде'всего в том, что проблема творческой индивидуальности критика в соотнесенности с литературным процессом эпохи впервые ставится и рассматривается на современном литературном материале. Впервые же предпринимается и попытка создать своего рода "портретную галерею" ведущих мастеров литературно-критического "цеха", дав тем самым хотя бы (фрагментарное, вынужденно неполное, но емкое, стимулирующее к дальнейшй научной разработке представление об эволюции и сегодняшнем состоянии литературно-критической мысли в России.

По-новому освещаются вопросы о традициях русской и руо-екой ооветской классической критики, о исследовательском и художественно-публицистическом маотеротве критика. Существенные коррективы, вносятся в понимание основных закономерностей и специфических особенностей литературного процесса 1960-1980-шх годов, с позиций сегодняшнего дня переосмысляются и по-новому оцениваются такие фундаментальные, узловые для XX века пробле-' мы, как "культура и идеология", "художник и власть", "литература и общественное, сознание", "критик, читатель и писатель".

Практическая значимость проведенных исследований подтверждается тем, что их выводы, предложенные в них подходы и методические принципы, собранный и систематизированный автором фактический материал могут найти и узе находят применение как непосредственно в практической работе литературных критиков, средств массовой информации, так и в сфере вузовского преподавания истории русской литературы XX века, истории и теории литературной критики, истории и теории печати. Результаты работы . могут бить попользованы при подготовке учебных пособий для сту-; дентов и аопирантов филологических факультетов, факультетов журналистики и литературного маотеротва, а также в сфере профессионального обучения театро- ^ киноведов, музыкальных и художественных критиков, специалистов в области научной эстетики и искусствознания. Материалы и итоги исследования могут быть учтены в ходе работы по созданию академических очерков и курсов вотории русской литературы ооветокой эпохи.

¿0 2.

Временные рейки предлагаемого исследования охватывают три десятилетия истории русской литературы, но отправной точ-. кой должны стэть 1953-1954 годы, когда, после смерти И.В.Сталина, начался тот период, который о легкой руки Ильи Эренбур-га получил метафорическое название "оттепели" и который можно было бы определить как период постепенного, мучительно долгого и, как теперь видно, половинчатого раскрепощения художественной и литературно-критической мысли, высвобождения ее из оков тоталитарной догмвтики и жесткого административно-идеологического контроля над искусством, печатью, общественным сознанием.

Достойно внимания, что начало этому процессу раскрепощения, "размораживания" положили именно литературные щштикй -на страницах журнала "Новый мир" появляются остро диокусойои-ные, заряженные немалым антитоталитарным потенциалом станы) Владимира Померанцева "Об искренности в литературей/1953, » 12/, Михаила Лифшица "Дневник Мариэтты Шагинян" /1954» й 2/, Федора Абрамова "Люди колхозной деревни в послевоенной прозе" /1954, № 4/, Марка Щеглова "Русский лес" Леонида Леонова" /1954, № 5/.'

Произведя эффект рэзорвавшеНоя бомби, эти статьи вызвали ярость проработочной, догматичеокой критики /см., например, выступления В. Василевского, Л. Скорино, Б. Рюрикова, Б.Агапова, В. Ермилова, Н. Лесючевокого и др./ и, по печальной норме той поры, карательные административные меры: А.Т. Твардовский, в соответствии о закрытым постановлением ЦК КПСС /авгуох 1954 г./, был смещен о поста главного редактора,.редакция "Нового мира" разогнана, авторов "идейно порочных" статей предали публичному шельмованию, а завязавшийся на страницах периодики, на заседаниях Второго съезда советских писателей /декабрь 1954 г./ 1 разговор о действительно актуальных, болезненных проблемах творческой жизни попытались подменять мертворожденными "дискуссиями" об идеальном герое ооветской литературы, о ' "правде факта и прввда истории", ометод о логических аспектах теории и практики социалистического реализма.

Тем на менэе плотина оказалась прорванной. В опорах.воаруг книги В. Овечкина "Районные будни", романа В. Пановой "Времена

^ См. Второй съезд советоких пиоателей. Стенографический 09У чет. Ы., 1955. •

и

года", повести И. Эренбурга "Оттепель", пьео Л. Зорина "Гооти" и В. Розова "В добрый час!11, а позднее вокруг альманахов "Литературная Ыооква" и, "Таруоокие страницы", романа В. Дудинцева "Не хлебом единым", поэм С. Кирсанова, П. Антокольского, В.Лу-говского, Е. Евтушенко, А. Вознесенского, произведений В. Тендрякова, А. Яшина, Ю. Казакова, В. Некрасова, 3. Казакевича, других т.н. "спорных" писателей восщ)ешались забытые, казалось традиции "реальной", радикально-демократической критики, отстаивались честь и достоинство "маленького человека", возникала вахшйшая для тех лет тема нравственного саыостояния личности, ее гражданских прав и гражданской ответственности. Дискуссии о праве поэта на лирическое самовыражение, об "окопной правде", о "большаках" и "прооелках" деревенской темы, о диалектике традиций и новаторства, об "исповедальной" прозе и "эстрадной" поэзии, о роли и месте искусства в век социальных потрясений и научно-технического прогресса исподволь формировали противостоящее догматике представление о литературном процессе как о Поле сложного, внутренне противоречивого и конфликтного взаимодействия различных, идейно-эстетических "школ" и "направлений", материализовали в живой плоти дотоле лишь декларировавшийся тезис о многообразии жанров, форм, художественных средств и стилевых'манер как о единственно верной примете творческой зрелости литературы. Резкие выступления против адептов "теория бесконфликтности", сокрушительиая критика писатежей-"лакнровщиков", разного рода временщиков, зачастую занимавших командные, "генеральские" посты в Совзо писателей, восстанавливали литературную справедливость и объективные критерии в .оценке худсзествашшх произведений, вызывали зивейший обэдствадшый отклик и утраченное доверие читающей публики к ииешю, высказанному печатно, расчищали плацдарм для художественной новизны, поисков и экспериментов. Обращение критики к насладил А.Блока, 6. Есенина, М. Булгакова, А. Грина, М. Цветаевой, 0, Ба<5еля, И. Катаева, Б. Нее некого, других возвращающихся к нассовому читателю прозаиков, поэтов и драматургов, парвые пепытяи свежего, подчас вызывающе нонконформистского прочтения русской классики XIX юка вооооздавали панораму литературного развитая во всей, ее, максимально доотупной в тогдашних подцензурных условиях, полнота и объемности.

Равуыёётоя, было бы оильным улрояешюи утверждать, будто

движение дитературно-критичеокой мысли в годы "оттепели" носило исключительно поступательный характер. На самочувствия критики, которую т.н. директивные органы изначально хотели бы видеть проводником партийной линии в литературе и своего рода коллективным идеологическим надсмотрщиком, еще сильнее, чем. в сфере собственно художественного творчества, сказывались все метания и зигзаги хрущевского гфавления. Любая дворцовая интрига, любой провал внутренней и внешней политики КПСС и Советского государства /например, народное восстание в Венгрии в 1956 году, Карибский кризис или волнения новочеркасскйх рабочих / однозначно приводили к "закручиванию гаек", к ужесточению цензурного гнета, к гонениям на всех, кто смел иметь суждение, отличное от предписываемого очередным партийно-правительственным постановлением. История советской литературной периодики есть в этом смысле история попыток "навести" порядок", "укрепить руководящие кадры" в. тех или иных изданиях /в 1954 году оменены руководители "Нового мира" и "Октября", в 1956 - "Литературной газеты", в 1957 - "Дружбы народов", "Москвы" и "Молодой гвардии".../, причем поводом всякий раз становились "грубые ошибки в освещении советской литературы и искусстве".

Новые концепции, самостоятельный взгляд на творческие проблемы, даже неординарная стилистика с трудом пробивали себе путь сквозь заслоны нормативной эстетики, казенной риторики, устаревших-, архаических стереотипов. Даже и наиболее яркие литературно-критические выступления тех лет либо несут на себе отпечаток не изжитой до конца догматики, либо отмечены уклончивостью, недосказанностью, ритуальными поклонами в сторону незыблемых идеологических твердынь. Во всем видны черты переходного, смутного времени, и можно лишь восхищаться настойчивостью, мужеством и талантом тех, кто именно в этих нелегких условиях, по капле выдавливая из себя раба, сумел многое сделзть для воскрешения авторитета.и достоинства литературной критики. ,

Это, за считанными исключениями,, либо представители т.н.. "фронтового" поколения, достигшие творческой и исследовательской зрелости к рубежу 1950-1960-1ых годов /А. Турков, В. Огнев, В. Кардин, А. Бочаров, Л. Лазврев и др./, либо эвторы, приведшие в литературу вместе с "оттепельной" волной русской

поэзии, прозы 1 драматургии и публицистики /И. Соловьева, Е.Старикова, А. Марченко, Л. Аннинский, А. Синявский, В. Лакшин, ф. Сватов, И. Золотусский, Ст. Рассадин, Ст. Леснавский, И. Виноградов, ¡0. Буртин, Б. Сарнов, Л. Левицкий, И. Дедков и др./.

Наивысшие творческие и исследовательские достижения многих из них принадлежат, впрочем, более поздним временам, так что, говоря о становлении эстетики и этики "оттапели", целесообразнее сосредоточиться на анализе деятельности таких ярких .и во многом "типических" фигур, как Марк Щеглов и Александр Макаров*, а переходя к ее завершающему, "продвинутому" этапу, попытаться дать целостную характеристику столь сложному и выразительному феномену, как критика журнала "Новый мир" времен А.Т. Твардовского /1958-1970 гг./2.

Развернутый, детальный разбор наиболее значительных, программных литературно-критических произведений этого периода содержится в главах "Старое, но грозное оружие" и "Позиция" указанной выше монографии "Критика - это критики", поэтому в рамках настоящего научного доклада возможно ограничиться лишь изложением основных результатов исследования, выделив в первую

* 0 масштабе критической деятельности H.A. Щеглова, А.Н.Макарова и долговременности их воздействия на литературный процесс свидетельствует уже тот фэкт, что именно их труда чаще, чей чьи-либо другие, переиздавались уке после смерти авторов /Щеглов М. Литературно-критические статьи. М., 1958; То же. н., 1965; Литературная критика. М., 1971; Студенческие тетради. М., 1973: Любите людей. М., 1987; Макаров А. Идущим вослед. И., 1969; Человеку о человеке. М., 1971; Во глубине России... U., 1973; Критик и писатель. М., 1974; Литературно-критические работы в 2 тт. Ы,", 1982/ и. что из исследований и воспоминаний, поовященнах этим критикан, можно было бы соотавить целуй библиотечку /см.. в частности, работы Ю.Г. Буртина, И.И. Виноградова, Н.К. Гудзия, В.Я. Лакшина, Б.Д.Ранкина, Ю.И. Суровцева о творческом наследии М. Щеглова, а также рассказывающие о жизни и творчестве А. Макарова документальную повесть В. Астафьева "Зрячий посох", воспоми-

, нения- современников, собранные в книге "Человеку о человеке,'", и раздел "Из творческого опыта советских критиков. А.Н. Макаров" в кн;: Муромский В.П. Русская советская литературная критика. Л., 1985, сс.. 128-149.

^ Иотория "Нового мира" этого периода восстановлена в работах: Буртин Ю. "Bau, из другого поколенья..." - "Октябрь", 1987, te'В; он же. Из иотории общественно-литературной борьбы 60-х годов. - "Октябрь", 1990, № 8-И; Лакшин В. Твардовский в "Новом мире". М., 1989; Он асе. "Новый мир" во времевд Хрущева /1961-1964/. Страницы дневника.- "Знамя", 1990, №№ 6, 7$ Кондратович А. Новомирский дневник. I967-I97Q. М,, 1991,

очередь общие, "родовые" черты передовой литервтурно-критича-окой мысли тех лет.

Эти черты - прежде всего в новатороком для своей эпохи взгляде на литературу не как на "часть общепролетарского, пар- . тийного дела" /В.И. Ленин/, не как на прислужницу государотва и правящей идеологии, что впрямую предписывалось нормативными документами и директивными органами, но как на выразительницу коренных интересов и умонастроений общества, в чем, естественно, нельзя не видеть известной одномерности и упрощенности, но нельзя не видеть и ростков пробуждающегося после летаргии гражданского самосознания. Критик и себя рассматривает прежде все-, го не как чиновника или, предположим, вольного художнике, но как лицЬ, которого общество специально уполномачивает быть .своим представителем в литературе, как человека, призванного удавливать, фокусировать и формировать общественное мнение, сверяя свои суждения и оценки уже не с "идейно-эстетическим кодексом строителя коммунизма", но со всем комплексом мировоззренческих, эстетических и этических ожиданий и потребностей демократического большинства читательской аудитории. .

Вот основа, предопределившая'и пафос; и все "родовые% оо-да ржа тельные признаки критики "оттепельного" периода. Это, во-первых, либо отчетливый, наступательный, либо сокровенный, иной раз, возможно, неотрефлектированно-интуитивный полемизм по отношению как к казенной риторике и догнан социалистического реализма, так и к парадной, отмеченной знаками государства иного признания художественной практике тех да с. Это, во-вторых, ярко выраженный демократизм/свойственный не только убеждениям, но и вкусам практически всех ведущих критиков "отга цельной" поры. Это, в-третьих, преимущественное внимание.к литературе,' насш-дующей традиции критического реализме, к худсзникаи аналитического склада, к произведениям, риоующиа дзйствптэльноояь в типических характерах я типических обстоягеяьоТБах. Это, в-чатвзр-тих, выдвижение критерия-художеотввиной правдивости в сеиый центр всей системы эстетических координат. И это« езкошц, в-пятых, страстная, воинотвующая публицистичность, яоходпад ясрой. до тенденциозности, безусловная уверенность в toíís nso крвтвкз» как выразился А. Иэкаров, "всегда вырезса® гооподегвуздЕО в c.tí-цостве воззрения более категорично, чей худсзшп:", что сзно вра-ия, по утверждении И. Виноградова, как в дихзратуро, san ii.fi

критике поставило "во главу угла исследование общественного смысла изображаемых явлений".

Нет сомнения в том, что весь этот комплекс идей и настроений генетически восходит к традициям радикально-демократической критики ИХ века, и характерно, что и Ы. Щеглов, и А. Макаров, и их единомышленники, а в особенности критики "Нового мира" 1960-тых годов прочно опирались в своих суждениях и 'зачастую даже в фразеологии, в технике литературно-критического исследования на опыт В.Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского, H.A. Добролюбова, Д.И. Писарева-1-. Нет оомдания и в просватай ль скоа пафосе критики "оттепельной" поры, постоянно находившейся в "диалоге" с массовой аудиторией, выдвинувшей перед собою задачи социальной и эстетической педагогики, ликвидации мировоззренческой и художественной безграмотности, восстановления в правах здравого смысла как первичного критерия оценки явлений жизни и иокуоства.

Было бы, разумеется, непростительной натяжкой утверждал, будто,позиции, взгляды, суждения и вкусы ведущих литературных йритшсов'-1950-1960-тшс годов совпадали во всех оттенках и нюансах. Авторская индивидуальность отчетливо проявлялась отнюдь не только в яанрово-гематических предпочтениях или в отилиотшса, но и в базовых психологических, творческих установках .

Так, в отличие от М. Щеглова, чьи статьи были, как можно предположить, обращены прежде всего к молодой гуманитарной интеллигенции, к тем, кого будут позднее называть "детьми XX съпзда", А. Макаров ориентировался на интеллигенцию, как тогда выражались, трудовую, "разночинную", на тех, чья память хранила я коялзкгпвязаця», к сталинский террор, и годы войны: "...Для кого я пашу? У кеня есть овой адресат, свой герой -

1 Проблемы овяза "новомирокой" идеологии и эстетики о традициям радикально-демократической критики специально рассматривались из страницах журнала в следующих публикациях: Манн Ю. Поэзия критической-мысли /1961, я» 5/, Ядэнов В. Из заиагок о Добролюбове /1961; (й 12/, Лебедев А. Чернышев-саай адп Антонович? К проблеме революционно-дацократичоских традиций в крптпко /1962, й 3/, Лакшин В. Пути журнальные /1967, Й 8/, Лебздев'А. Судьба великого наследия /1967, й 12/, Мани Ю. Базаров и другие /1968, 1» 10/, Володин А. Раскольников я Каракозов /1969, и* IX/.

человек моего поколения, это ему я растолковываю, его глазами смотрю и надеюсь быть понятым". М. Щеглов выступал в роли разведчика, провозвестника новой, еще только прораставшей сквозь бзтон литературы, стремился утвердить как действительное, сущее то, что было пока представлено только в потенции, и потому энергично боролся со всем, что казалооь ему вражде б- -ным социальной и художественной новизне, - А. Макаров, при всем своем интересе к новому литературному поколению, напротив, ощущал себя Калитой, собирателем рассеянных и разнородных творческих сил, и в рамках его воззрений на искусотво превосходно уживались такие несовместимые, казалось бы, но чем-либо близкие ему писатели,- как М. Исаковский и Б. Ахмаду-лина, К. Симонов и В. Шукшин, В. Аксенов и Ан. Иванов. И тот, и другой были первоклассными полемистами, но если М. Щеглову свойственно было заострять свою мысль, доводить ее иной раз до выразительной крайности, то А. Макаров тяготел к "золотой середине", к осмотрительности и взвешенности в суждениях, решительно выступая всякий раз именно против того, что предотавля-лось ему тенденциозным, односторонним и несбалансированным.

Есть все основания полагать, что эволюция наверняка привела бы М. Щеглова в круг ближайших сотрудников "Нового мира", доживи он до возвращения А. Твардовского в свой журнал, -А. Макаров дожил, но, при всем преклонении перед автором "Василия Теркина", в "Новом мире" зрелой его поры никогда не ш-чатался, хотя и не дел ни разу повода зачислить себя в разряд противников "новомирской" политической и литературной стратегии. Словом, М. Щеглов и А. Макаров интересны еще и как авторы, представляющие собою диаметрально противоположные края одной и той же культурно-идеологической "парадигмы", одного и того же, господствоваввего в 1950-1960-тые годы, представления о роли и назначении как литературы, так и литературной критики.

Необходимо, впрочем, отметить, что внутри этой "парадигмы" , основные черты и признаки которой описаны выю, развивалась творческая деятельность едва ли не всех сколько-нибудь заметных критиков периода "отвалели"*. Различие между критикой

Исключение составляют только В. Турбин, я 1964-1965 годах водшиа персональную рубрику на страницах журнала "Молодая гвардия" и, в меньвеИ степони, Л. Аннинский, но об их опорв-дивеоц время опыте ручь пойдет в еле Л главе предлагаемой работы.

1950-тых годов, представленной врамках настоящего исследова-иия наследием М. Щеглова и А. Макарова, и критикой 1960-тых, достигшей максимальной рельефности на" страницах журнала "Новый мир", есть по сути различие в степени концентрации, "про-двинутости11 одних и тех же мировоззренческих, литературных тенденций.

Этот вывод подтверждается и при обращении к поэтике созданных в 1950-1960-тые годы литературно-критических работ,

И для М.Щеглова, А. Макарова, и для А. Дементьева, ВЛак-шина, И. Виноградова, Н. Ильиной, Ф. Светова, И. Соловьевой, Е. Стариковой, А. Лебедева, Ю. Бур тина, других ведущих я "рядовых" критиков "Нового мира" характерно прежде всего пристальное аналитическое внимание к тексту разбираемых художественных произведений. Эссеистичность и импрессионистичность, непременные в критике позднейшего периода, здесь исключены; программные выступления и статьи, лишь "отталкивающиеся" от конкретной книги, конкретного повода, крайне редки; в почете -неторопливое, детальное, тщательно аргументированное прочтение, и не случайно в богатом apeo нале средств и приемов критического анализа в первую очередь выбирается техника комментирующего пересказа, когда мысль рецензента след в след идет за мыслью и воображением художника, образный строй произведения сверяется с реальной действительностью и на глазах у читателя будто бы сам собою роядаэтея ясный агитационно-публицистический, нередко "педагогический" вывод. В тех случаях, когда художественная мысль, по мнению рецензента, страдает изъянами и недостатки затмевают достоинства, критическая интерпретация может приобрести отчетливо "редактирующий" характер, либо подводя читателей к выводу, который явно не предусматривался писателем, хотя и был заложен во внутренней логике текста, либо указывая автору направления дальнейшей работы над несовершенным, но потенциально интересным произведением.

Господствующими канрэми становятся в это время развернутая статья-рецензия, детализированный, подробный обзор, хлесткий литературный фельетон, тоже В большинстве примеров рецен-зионно-аналитический в своей оонове, и очерк жизни и творчества того или иного писателя. Причем традиция предписывает авторам строгую жанровую, композиционно-стилевую, терминологическую дисциплину, что отчетливо просматривается даже в поэтике

названий, как правило, не метафорических, в отличие от норм позднейшего периода, а напротив, суховатых, подчеркнуто однозначных /"Реализм современной драмы", "Очерк и его особенности" у М. Щеглова, "Константин Симонов как военный романист", "Раздумья над поэмой Евг. Евтушенко" у А. Макарова, "Проблемы и проза" у И. Соловьевой, "Иван Денисович, его друзья и недруги" у В. Лакшина и т.д. и т.п./.

Важно отметить, что такого рода профессиональный аскетизм, отсутствие любой, казалось бы, заботы р "художественном" имидже литературно-критического произведения ни в малой отепени не сковывали творческую свободу критика. Достаточно указать не огромное значение, которое придавалось профессиональной интуиции критика, его умению делать крупные, прогностического и стратегического характера вывода на основании малозначимых, казалось бы, литературных фактов: так, М. Щеглов, разбирая рассказы читинского прозаика И. Лаврова, предугадал зарождение тенденций, которые достигнут полного художественного воплощения в прозе В. Семина, В. Шукшина, Ю. Трифонова, сформируют эстетический кодеко "Нового мира" 1960-тых годов; так, А. Макаров, оледя за тем, что происходит "во глубине Роосии", на взлете поддержал В. Астафьева, многих других видных представй- . телей прозы, которую позднее назовут "деревенской"...

Тем не менее, указывая на несомненное типологическое единство критики 1950-тых и 1960-тых годов, следует видеть и принципиальное различие между ними. Оно прежде всего в том, что критики 1950-тых годов действовали порознь и не располагали, как прэвило, собственной журнальной трибуной, тогда как крити- ' ки 1960-тых, опять же как прэвило, рассредоточились между нао-колькими "своими" изданиями, образовав более или менее стабильные коллективы единомышленников. "Новый мир" в этом смысла пример наиболее выразительный, но на единственный, ибо правомерна постановка вопроса и о критике. "Октября" /П. Строков, Д. Стариков, Ю. Идашкин, Н. Сергованцав, Ф. Чапчахов и др./, и о критика "Юности" /Ст. Раооадин, Ф. Кузнецов, Ст.Лесновский, Е. Сидоров и др./. Оообого разговора заслуживает эволюция журнала . "Иолодая гвардия'*, который в пергой половит 1960-тих годов прославился завидной широтой овоих эстетических симпатий . /'...Это был курнад-уиница, яркий и пестрый, как... мпсшшй букет", - вспоминает В. Турбйп/, 8 затеи, при точ зт главной

редактора и той же редколлегии, поотепенно превратился в орган нарождавшегося тогда пнвоолэвянофильства" /М. Лобанов, В.Чал-цаев, П. Выходцев, В. Кожинов, П. Глинкин и др./.

Разумеется, авторы всех этих изданий многим - хотя бы наличием или отсутствием таланта - отличалиоь друг от друга. Разумоется, продолжали активно действовать авторитетные критики, не примкнувшие ни к одному из'журнальных отанов /например, А. Бочаров, И. Золотусский, В. Гусев, А. Марченко, Ал.Михайлов, В. Сурганов, Л. Теракопян, В. Ковский, Д. Лавлинокий и др./. И тем на менее как о специфическом признаке укзззнного пориода представляв тоя возможным говорить о формировании "своего рода совокупной "коллективной творческой индивидуально- - • оти" критиков "Нового мира", "Октября" или "Колодой гвардии" поскольку критико-библиографические разделы этих изданий складывались уже не стихийно или конъюнктурно, а в соответствии о определенной, достаточно жесткой программой и поскольку единство взглядов, интереоы журнальной стратегии оказывались более значительным фзктором, чем естественные расхождения авторов во вкусах, эстетичеоких предпочтениях или в приэмах критичеокого анализа.

Это обстоятельство ¡тело как негативные в плане стоящей перед нами проблематики, так и позитивные последствия. Внутри-журнальная, "кастовая" дисциплина, безусловно, сковывала пер-спектини творческого самовыявлонин, оунала спектр мнений, вы-сказытшмих на печатных страницах, вела к известной унификации приемок и средств литературно-критического воздействия на писателей и читательскую аудиторию, вносила в .те или иные оценки элемент предсказуемости, "запрограммированности". Вместе о тем сана м'ччокность роализовивать единую для всого авторского коллектив "генеральную думу"/Л.Т. Твардовский/, когда произносимые критиками суждения поддерживаютоя согласованными публикациями в разделах прозы, поэзии, публицистики, литературного наследия, многократно повивала авторитет критического вискозными I, про 1'рэщчла о го из частного и нения т «но низ общественно яигимо.*, мчиицчю лшс-ой, казалось &1, ло&зльний разговор о по-Г» ГМ1«' , о текстологии, о прп^лчмпх мзстерствз глубоки« пдвологи-

<1!}1'.'П'Ч СММОЛО'.).

Литературные журналы становились центрами притязания как творческих, так и обэдстмнннх сил, пвсаго рода прообразами

политических партий, и характерна их нараставшая с годэни оппозиционность по отношению к правящему режиму. Отнюдь не уравнивая значение этих изданий в истории русской литературы и общественной мысли /ясно, например, что роль "Нового мира" несопоставима с ролью "Октября"/« равно как и степень их противостояния властям, можно тем не менее сказать, что "Октябрь" В.. Кочетова выражал точку зрения фундаменталистской части коммунистов, недовольных либерально-ревизионистским, как им представлялось, курсом хрущевского pyкoвoдcтвa^ "Молодая гвардия" А. Никонова фиксировала и пропагандировала умонастроения нарождавшейся в России национал-патриотической интеллигенции, а "Новому миру" А. Твардовского выпала честь стать ведущим, а вскоре и единственный органом последовательно демократической оппозиции хрущевскому и брежневскому "мягкому" тоталитаризму.

Именно в этих условиях критик стал больше, чем критиком, поскольку именно в рамках разговора о литературе удавалось -чаще эзоповым языком, но иногда и напрямую - высказывать саше смелые, самые острые соображения о культуре и идеологии, общественной практике, вообще о жизни России в прошлом и настоящем. В этом смысле никогда еще в XX веке влияние критики на умы и сердца да было столь значительным, как в.19б0-тые годы.

"Конец прекрзоной эпохи" /И.А. Бродский/ в общественной и литературной жизни страны принято, как это и зафиксировано в стэтье "Непрошедшее время", а также в антологической серии "Оттепель", датировать весною 1966 года, когда впервые после долгой паузы был затеян открытый политический процесс над пи-оателями-диосидентами А. Синявским и Ю. Даниэлем и ооотоялся ХХШ съезд КПСС, ознаменовавший собою стабилизацию режима и, как следствие, возврат к консервативно-репрессивной политике в области литературы и искусства.

Что же касается литературной журналистики и литературной критики, то век "оттепели" можно считать продленным до рубежа '1970-тых годов, когда были смещены-со своих постов А. Твардовский'/1970/ и А. Никонов /1971/, и смерть В. Кочетова /1973/ окончательно подвела черту позиционно-журнальному этэпу функционирования литературно-критической мысли. Впрочем, "оттепель" второй половины 1960-тых годов больше напоминала "заморозки"!

цензурное ведомство не пропустило в печать многие ярцие, в той числе и литературно-критические произведения; позиции находившихся в нэпримиримой'вражде ""Нового'""мира" и "Октября" были жестко осуждены в редакционной статье "Когда отстают от времени" /"Правда", 27 января 1967 г./; открытую войну "новомирскому" курсу объявила большая группа литераторов, близких к руководству Союзов писателей СССР и РСФСР /см., например,, "письмо одиннадцати" в "Огоньке", 1969, № 30/; отчетливое неудовлетворение в "Коммунисте", в других партийных изданиях было выражено и "неославянофильским" исканиям авторов "Молодой гвардии"... ■ ■ '• •

Усилия партийных идеологов и партийных администраторов бйли, разумеется, направлены прежде всего на искоренение оппозиционного, реформистского духа в литературной периодике, в творческой жизни страны, что удалось лишь отчасти.

Конечно, новые обстоятельства и прежде всего утрата "своих" журнальных страниц как трибуны для последовательного из- . ложения программы демократического обновления России, заметно ослабило социально-публициотичеокий потенциал и тонус критики, ограничили ее влияние на общество сферой нравственности и художественных вкусов, рамками литературного процесса. Целому ряду видных критиков пришлось либо эмигрировать /А. Синявский, Ю. Белинков, К. Эткинд, А. Янов, Е. Клепикова, в. Соловьев й др./, либо замолчать, на полтора десятилетия уйдя во "внутреннюю эмиграцию" /И. Виноградов^ Ф. Светов, Ю. Бур тин', А. Кондратович, А. Берзер и др./, либо заняться более "спокойными" литературоведением, искусствознанием, теорией и историей культуры, преподавательской деятельностью /И. Соловьева, М. Чуда-кова, И. Роднякская, в. Лакшин, Н. Яновский, ит. Леогавский, Б. Сарнов,. А. Лебедев, В. Кардин и др./. Небэсоледной для состояния жанра в.целом оказалась и смена некоторыми заметными шитиками своих убеждений, линии своего литературного поведения/Ф. Куздацов, 0. Михайлов и-др./. '■

• Тэы не менее период, охватывающий начало Г970-тых - первую половину 1980-тых годов и именовавшийся сначала "периодом стабилизации", а затем, с позднейших позиций» эпохой "застоя", вряд ли возможно в плане анализа движения литературно-критической мысли оценивать лишь негативно. Скгпче наоборот. Запрет на ведение дискуссий иле о логического и литературно-политического характера, га возможность с полной отчетливостью формули-

гг

ровать на отраницах печати свои гражданские убеждения, объективно говоря, вынудили практикующих критиков сосредоточить . свое внимание на философской, этической и прежде всего эоте-тической стороне литературы, стимулировали исследование поэтики и стилистики художественной литературы. Далеко не всегда удовлетворительный уровень текущей прозы, поэзии, драматургии побудил многих критиков /Ст. Рассадин, Л. Аннинокий, И. Золотусский, Ю. Селезнев, М. Лобанов, Б. Камянов и др./ обратиться к освоению классического наследия, породил своеобразную "критику класиики", отличающуюся от 1радицяонного литературоведения подчеркнутой "беллетристичностью" изложения и, главное, стремлением не столько воспроизвести былое в его реальной многосложнооти, сколько предложить массовой аудитории свежий, чаото парадоксалиотоки эпатирующий взгляд на писателя-классика, нетривиальное, демонстративно тенденциозное прочтение того или иного шедевра. Принудительное "благонравие", насаждавшееся редакторами едва ли не всех литературных газет и журналов, равно как и их стремление сбалансировать оценки, предоставляя одни и те же печатные отраницы критикам.диаме®-рально противоположных'воззрений, сняло накал открытого противоборства и, загоняя кипение отрастай в сферу литературного быта, личных взаимоотношений, объективно споооботвовало хотя бы внешнему плюрализму, мировоззренческой и эотетичеокой терпимости. И наконец, отсутствие изданий, с которыми критик мог бы отождествить свою авторокую позицию, подчинившись тем сэмым требованиям той или иной журнальной программы, з.аотйвило критиков искать опору.лишь в самих себе, максимально Культивировать свою "непохожесть" и "независимость", своеобразие своих представлений о литературе и собственной, резко индивидуализированной методики освоения художественной реальности.

Таким образом, защищая свое профессиональное доотоинство, критика сопротивлялась идеологическому диктату, гнилым нормам и нрава и безвременья. И, таким образом, оемидеаятыа-вооьмидэ-оятые - первая половина .восьмидесятых годов предохают а отечественной критике ках период раоцвеха азтороких индивидуально-' стей, чему в немалой степени способствовало го обстоятельство, что "ленивый" режим брежненцины уже не требовал от критике, как в 1950-1960-тые годы, ни умения манипулировал освященными властью цитатами, ни реверансов по отношению к дотам ооциалм-

стического реализма и всепобеждающего учения Маркоа-Энгелв-са-Ленина, ни других ритуальных действий, удостоверяющих идеологическую благонадежность, йюнно в 1970-тые годы иконо- и чинопочитание окончательно перестало быть априорным условием публикации и превратилось в проблему личного выбора; нормативная эстетика оставлена в пользование тем, кто на ней паразитировал, а вопрос о том, возможно ли вынести приговор бездарным литературным сановникам, решился однозначно - их деяоно®-ративным неупоминанием в статьях и обзорах, принадлежащих перу сколько-нибудь уважающих себя критиков.

Разумеется, весь этот ооциально-психологическийкомплекс сформировался, что называется, "применительно к подлости", и- . справедливости ради шобходимо заметить, что деятельность многих, в том числе безусловно одаренных, критиков оказалась затронутой рвов профессионального цинизма, чрезмерной оглядчиво-оти или чрезмерной уступчивости. В монографии "Критика - это 1фитикип рассматриваются некоторые примеры такого рода, но центральный.ее корпуо, легший в основу этой главы предлагаемого диссертационного сочинения, составляет не столько разбор -отэтеЙнЬ-рецопзионноЙ практики или анализ наиболее характерных тенденций, сколько попытка предотавить литературно-критический процесс в "живых лицах и оудьбах, нарисовать своего рода "портреты" самых ярких или самых показательных, репрезентативных мастеров насэго "цеха".

Такой подход объясняется двумя причинами.

Во-пзршх, для критики 1970-198О-мх годов, в отличие от лредсзотвуодего периода, характерно преимущественное внимание нэ столько к топотал'.разбираемых произведений, сколько к запа-чатгзвшыусл в нгос индивидуальному духовному, литературному, гроздапскоау опыту худоаников, к их творческим и человеч'еоким дрема, что, еовзатгаако, отразилось а в методика критического оовоанпя материала, и в выбора наиболее предпочтительных жанров: розюрнутда акадатичаокие рецензйи, очерки жизни и творчества уступили пэоеэнство литератуоныы портретам, обзорные отзип окошшоъ статьями проблакво-прогноотичеокимя* и эссе-

Р. "Кзкой п0ди«9?0я поэт?" О прогностической поли критщсл. - В сб.: Вопросы эМшстмлнооти литературно-худогэ отгонной критики. П., 19801 ' •

т

истиной в самом широкой смысла этого слова*; литературные фельетоны, вырастающие! как правило, из анализа той или иной книги, оказались потеснены репликами, хлестко парирующими то или иное высказывание яитерэмра-опподантэ. Критики стали заботиться не столько об адекватном прочтении текста или на столько об аналитической регистрации тех или иных художественных явлений, соОытий> тенденций, сколько о построении на их "основе собственных, резко индивидуализированных концепций. Формулы гочного знания уступили место броским метафор ем, примером чего могут служить и перемены в поэтике названий литературно-критических произведений /"Весомость невесомого" у В.Ка-мянова, "^апира Гамлете" у И. Золотусского, "Охота на Льве" у Л. Аннинокого и т.п./.

Критик 5ем самым стал идентифицировать себя и соперничать уже не с литературоведом, работающим на современном материале, а с писателем, поскольку целью его усилий явилось- воссоздание художественно выразительного "образа" той или иной книги, того или иного художника, той или иной литературной ситуации.

Во-вторых, подавляющему большинству критиков этого периода присуще стремление и к созданию собственного "литературного образа", имиджа. Интерпретируя чужой духовшй, литературный» гражданский опыт, 1фитик заботился и о передаче собственного, насыщая свои работы исповедальными, автобиографическими мотивами, подчеркивая глубоко личный, частный характер своих . суждений и оценок, максимально дистанцируясь и от коллег, и от писателей-современников, и - в иных случаях - даже от читательской, аудитории /так Л. Аннинский звметил, что он.боится "определять тип и лицо" своего неизменного собеседника: "...Уткнусь в зеркало"/- Критика в эти годы резко персонализировалась и как бы авизировалась, и. показательны неудачи неоднократно предпринимавшихся исследователями попыток на основании какого-либо универсального щмтерия распределить критиков по определенным разрядам, типам или "школам"2. Всякий раз

-:-

Вопрос о чертах, признаках и границах литаратурно-критичео-' ко?о эссеизма подробно рассмотрен в статье В.А. Хализева "Интерпретация и литературная критика". -В об.: Проблемы га-о ории литературной 1фитики. Ы., 1980, оо. 84-91. См., например, статью Вл. Гусева "Многообразие единства /О жанрах и отилях современной советокой критики/" в его кн.: ••Память и отидь". 1Г., 1981, оо. 281-299.

оказывалось, что индивидуальный творческий опыт большинства авторов не укладывается в ту или иную классификационную "рубрику".

____Таким-образом, девятнадцать "портретных" главок, составивших центральный корпус монографии "Критика - это критики", с одной стороны, могут служить своего рода иллюстрацией специфических черт и особенностей критики "застойного" периода, поскольку они создавались в большинстве своем именно тогда и для эвтора предлагаемой работы очевиден лежащий на них-отпечаток именно того времени, а с другой стороны, достаточно точно» как представляется, передают персонализированный и авизированный характер литературно-критической мысли 1970-1980-тых годов. ..." '

Необходимо, впрочем, отметить, что представление автора о современной ему критике, разумеется, не исчерпывается девятнадцатью характеристиками. На "именном" составе проведенного исследования сказались,, во-первых, то обстоятельство, что многие одаренные, компетентные критики в этот период либо базмолвсг-. вовали, либо вынужденно работали не в полную силу» во-вторых, безусловно личные предпочтения автора, в-третьих, надежда на то*, что каждая из предложенных конкретных характеристик способна иметь и расширительное значение, представляя собою анализ уже не только сугубо, индивидуального опыта, но и определенного типа литературно-критической деятельности.

Так, например, несомненно, что в книгах, статьях, рецензиях Анатолия Бочаровз нашли рельефное, концентрированное выражение черты и признаки, присущие творчеству большой группы критиков "акадеыического" и - шире - вообще аналитического склада, и ему, и Г. Белой, В. Баранову, В. Ковскоау, ¡1.. Николаеву, Н. Анастасьеву, А. Карпову и др.. свойственно, в противовес господствующим веяниям, стремление к строгой исследовательской дисциплине, к максимально полному учету всех факторов, которые определяют своеобразие и конкретной книги, и состояния того или иного жанра, и общей лимратурной ситуации. Не избегая полемизма и внятного изложения собственной позиций, автор этого типа выступает прежде всего не ' как на посредственный участник современного ему литературного процесса» но как экспорт,' внутренне сориентированный нз беспристрастно объективную, близкую к научной "инвентаризацию" н оцёнйу всего наличного художественного богатства, ибо, по убеждению ¿.Бочарова,

"литературу создают все произведения, когдэ-либо оыгравшие свою роль,, а впоследствии как бы "испарившиеся". Мы лишь тогда изучим литературу, когда объектом окажутся не только оамыа значительные произведения, но по возможности все произведения изучаемой'эпохи..

Стремление к максимально широкому, всестороннему охвату современных художественных явлений и, по его признанию, "сознательный отказ от иерархического подхода к материалу" отличают и такого критика-регистратора поэзии, как Ал. Михайлов. Вся разница лишь в том, что, безусловно принадлежа к аналитикам по своим базовьш профессионально-психологическим, уотат-новкаи, и он, и Вл. Огнев, И. Ростовцева, А. Урбан, И.ГринбергА Ю. Болдырев и др. гораздо активдае, чем критики собственно "академического" плана, осваивают жанрово-стилистиче-ские, интонационные, образно-метафорические возможности литературной журналистики, претендуют на амплуа не столько невозмутимых экспертов, сколько деятельных участников и организаторов современного им литературного процесса.

Парадоксален творческий опыт Виктора Камяцова: тоже в принципе стремясь к максимальной аналитической объективности, порою даже к подчеркнутой без оценочное» , в разговоре о литературе, он, во-первых, тяготеет уже не к панорамнооти видения, а к жесткой с'елективности, избирэтельвости поводов для литера-, турно-критического высказывания, а во-вторых, облекает, как правило, результаты своих изыскании не в понятийно-логическую, но, напротив, в вызывающе "бедлетризовйнную", расплывчато метафорическую форму, что оближает его уже не столько с критиками-учеными, сколько с критиками-художниками.

Безусловно "маргинальной" фигурой, балансирующей на гравии научности и публицистичности, является в навэй критике Вадим Кох и нов. Выступая по сущеотву как тоцпервментшй теоретик и пропагандист строго определенных идеологичеоких тенденций в русской литературе, В. Кожияов тем не менее предпочитает, что. бы его воспринимали как беопристрвотногоэкопврта-литервтуро-веда, в связи о чем обычно стилизует овонагитационно-публяця-. с ти чес кие статьи под некое подобие академического трактата -обильно насыщая текст цитатами, цифровым материалом, ссылками на. источники, порою ынотифицированными, широко используя научную терминологию и фрааеологию, излагая собственные, подчас

экстравагантные и всегда тенденциозные суждения преднамеренно бесцветным, эмоционально нейтральный слогом. Показательно, что

_эти не черты, хотя и в заметно «аныюй степени концентрирован----------

ности, присущи и таким литературным публицистам-единомышленникам В. Кояинова, как П. Паяиавокий, ¡¿.Лобанов, 0. Михайлов, Д. Ланщиков, В. Чалмэев и др.

По-иному выстраивают линию с'воаго литературного поведения критики, открыто связавшие себя с публицистикой, о пропагандой той или иной фиксированной системы мировоззренческих, идейно-политических, эстетических ценностей. Это* если представить различные края яурнально-газетного отоотра овмидвоявдк'—первой половины восьмидесятых годов, такие критики, как Юрий Селезнев, Владимир Бондаренко, Александр Казанцев, о одной стороны, а Игорь Дедков, В. Кардин, Андрей Турков, Татьяна Иванова,' Андрей Мальгин, с другой стороны. Именно их публикации, наследуя- традиция!! 1950-1960-тых годов, вызывали, как правило, острые дискуссии в печати, становились поводом к разговору о "бо-лэвых точках" действительности, хотя нельзя не отметить,что в подцензурных условиях собственно идеологическая проблематика росонатривалось- обычно опосредованно, сквозь призму споров о духовности и нравственности, национальной специфике литературы, профэссйональном мастерстве писателя й критика. При общей для авторов этого склада установке на яркое, мобйлизующе агитационное олово выделяютоя а черт индивидуального своеобразия: так, А. Турков тяготеет к просветительской, "педагогически"' ориентированной публицистика, В. Кардйн берет на себя малоблагодарную, но "экологически" необходимую в литературе функцию памфлвгиота, "разгробатздя грязи", И. Дедков на протяжении всего указанного периоде осознает себя полномочным представителем "дереванекой" и "окопной" Прозы, Т. Иванова пытается реализовать литервтурно-критичвекйз задачи средствами газетной журна-лйотики и г.п» ■ . ' . . .-'-•

В отличие от критиков аналитического и публицистического оклада, всегда отремядихоя огеэреть свои суждения либо на данные точного, научного знания, либо на ту или иную социально-мировоззренчеокую программу, авторы, условно относимые к разряду критиков-художников, критиков-писателей /Лев Аннинский, Владимир Турбин, Георгий Гачев, в неньсей отепейи Игорь Золотус-ский и др./, неизменно подчёркивав? абоолюгнув автономность я

ла

оаиоцэнность собственных литературно-критических построений, их параллельность и суверенность по отношению к литературной реальности. Анализ конкретного произведения для критиков этого типа есть всего лишь опособ самоанализа, своего рода исповеди, и характерно, что всем прочий видам и средствам литературно-критической интерпретации они предпочитаю* технику перехвата темы, интеллектуальной провокации и гипотезы. В жанрово-кои-позиционном отношении их работы тяготеют к зосеистике, и центральной становится забота на столько о терминологической точности литературно-критического высказывания, сколько о его эмоционально-образной многозначности, нетривиальное^, стилистическом блеоке.

Критика воспринимается как чистое "писательство", принципиально внеположное и противопоставленное литературоведению, что особенно наглядно показывает феномен т.н. "критики классики", рассмотренный в рамках предлагаемого исследования ца примере книг и статей Станислава Рассадина и отчасти Владимира Турбина, но затронувший в большей или меньшей степени едва ав на всех, кто в эти годы и о этих позиций обращался к историко-литературной проблематике. То или иное классическое произведение при подобном подходе прочитывается и интерпретируется, во- ' первых, как современное, только что рожденное, а во-вторых, как своего рода тайнопись, нуждающаяся в дешифровке. Критерий новизны и эпатирующей подчас оригинальности суждения при этом становится безусловно более важным, чем критерии научной точности- и обоснованности, а само суждение выступает на правах частного литературно-критического мнения, отнюдь не настаивающего на собственной аутентичности, но предрасполагающего к "спору интерпретаций" и их взаимной корректировке, то есть к дальнейшим, не всегда плодотворным, но всегда оживленшы, увлекательным дискуссиям.

• Таким образом,, литературная критика семидесятых - первой половины восьмидесятых годов предстает полем плюралистического .многоголосия, где на равных сотрудничаю® и соперничают три, как минимум, типа профессионально-творческой деятельности: "критика как наука", "критика как публицистика" и "критика как литература". Причеи картина периода будет безусловно не полной,. : если не учесть наличие в юй "фигур, во-первых, "маргинальных", промежуточное по своей ролевой функции, а во-вторых, меняющих

инструментарий, жанрово-отилевые установки и, следовательно, тип деятельности в'зависимости от той или иной конкретной задачи. -------

Этот профессиональный "протеизм" /или, если угодно, универсализм/ определял в рамках обследуемого периода работу таких разноплановых, разномыслящих критиков, как Владимир Гусев и Евгений Сидоров, и в еще большей степени авторов нового,литературного поколения; от Натальи Ивановой, Аллы Латыниной, Владимира Новикова, Игоря Шайтанова до Андрея Немзера, Александра Агеева, Александра Архангельского, Андрея Зорина и др. Каждому из них олучзлось в эти годи выступать И в качества литературоведа, строго выдерживающего в своих статьях и книгах- •• требования, предъявляемые к научному, академическому исследованию, и в роли публициста, пропагандирующего систему тех или иных убеждений^ и в амплуа писателя-эссеиста. Индивидуальные предпочтения и склонности /например, Н. Ивановой - к публи-цистичнооти; Вл. Новикова - к научной аналитичности и, напротив, раскованному эссеизму/', естественно, сказывались, но представляется правомерным говорить и о некоторых ойцих принципах. • Например,'о постулате "трех штилей", жестко ограничивающем сферу применения той или иной методики, той или иной стилистики: так, зо считанными исключениями, критики этого склада никогда не используют эсссистскую технику и словарь при обращении к проблемам истории и теории литературы, то есть сознательно избегают того, что выше было названо феноменом "критики классики" и т.п.1. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что, занимая определенную общественно-литературную позицию, эта авторы в io.se самое время предпочитают выступать в дискуссиях и спорах как своего рода "вояьнья е*реякй", га признающие над собою власть идеологической, "партийной" дисциплины, что не позволяет ни однозначно маркировать их, убеждения, ни о

* Уместно вспомнить здесь слова Г.Н. Йоспелова, строго, как известно, разянчавгаго сйярн коигаюнции крятякк н литературоведения: "/•••/ Ничто не может помешать одним и там ке людям проявлять свою деятельность и в области литературоведения» и в области литературной критики. Но очень важно, чтобы м-'яяз люди хорошо понимали различие задач, стоящих пэред той и другой из этих областей11. - В сб.: Проблемы теории литературной критики. М., 1980, с. 35. ' '

достаточной степенью точнооти прогнозировать их конкретные суждения и оценки, приводя иной раз к всякого рода недоразумениям.

В целой же тем не менее деятельность этих авторов представляла собою попытку снять традиционный конфликт между "критикой как наукой", ''критикой как публицистикой" и "критикой как литературой", или, вернее говоря, перевести его разрешение в.плоскость личной судьбы, творческой индивидуальности и творческого выбора того или иного "отдельно взятого" критика.

В отличие от критики времен "оттепели" и "застоя"» безусловно принадлежащей ухе ведению истории русской литературы Д века, полемические штормы и бури периода "перестройки" /19851991 гг./ с трудом поддаютоя пока беспристрастному научному описанию и осмыслению. Поэтому представляется целесообразным дать, может сыть, лишь самый общий очерк ситуации, указав на ' наиболее очевидные трансформации, которые претерпела в эти годы проблема творчеокой индивидуальности критика.

Она - и это главное - словно бы утратила актуальность, уила в тень, уступив место проблеме идеологического, гражданского выбора, жеоткого, "оилового" противоборства различных общественно-литературных лагерей и течений, что зафиксировано, ' в частности, в примыкающих к настоящему докладу монографии "Настающее настоящее. Три взгляда на современную литературную смуту1;, в брошюре "Ситуация. Борьба идей в современной литературе", а также в цикле статей и годовых обзоров,-появлявшихся на протяжении последних лет в журнале "Знамя", в еженеделыш- ■ ках "Огонек", "Литературная газета", "Роооия" и "Столице".

Разумеется, эти выступления автора предлагаемого исследования, как и практически все в нашей литературной критика, времен "переотройки", нооят отчетливо выраженный полемичеокий характер1, хотя, думается, обладают и достоинствами непосредственного свидетельства, являясь по сути средством и способом первичного освоения перемен в общественно-литературной ревль-.

. __—:-

См., в частности, статьи и полемические выступления, вошед-иие в литературно-критические ежегодники ^Взгляд" /и., 1988, 1989, 1991/, "Позиция" /М., -1988, 1990/. "Перспективе - 89" : /П., 1989/, "Неоконченные опоры" /М., 1990/ и др.

Н001И.

Эти перемены, если проследить их эволюцию в рзмкзх указанного периоде, начались с борьбы против "серости", мутный вал которой, по мнению многих критиков и литераторов, вытеснил подлинную литературу, подлинную художественность и духовность со отрэниц журналов, из издательских планов. Нет сомнения в обоснованности такого рода тревоги. Но, как вскоре выяснилось., "серость" в подавляющем большинстве случаев явилась лищь.эвфемистическим обозначением т.н. "секретарской" литературы, то еоть произведений, постоянно переиздававшихся, увенчивавшихся разного рода премиями, активно пропагандировавшихся к, в-условиях тотального-административно-идеологического контроля, находившихся по оути вне зоны критики.

Борьба.за повышение профессиональной взыскательности по * отношению к анонимно-безликой "беллетристике" обернулась, таким образом, уже к 1986-1987 гидам борьбой за восстановление Литературной справедливости, за критический пэресмотр всего, что составило фонд "классики социалистического реализма", 8а перераспределение печатных Изданий и издательств между противоборствующими писательскими группировками. Резкий, безусловно тенденциозный, хотя и аргументированный отзыв И. Дедкова о романе "Игра" дотоле "неприкасаемого" Ю. Бондарева /"Вопросы литературы", 1986, к 7/, материалы секретариатов и пленумов правления Союзов писателей РСФСР и СССР, обнаружившие глубокие политические, мировоззренческие, творческие разногласий в литературной ореде, и, накоизц, назначение В. Коротича, Г.Бакланова, С. Залыгина, Ю. Воронова /позднее Ф. Бурлацкого/ главными редакторами соответственно "Огонька", "Знамени", "Нового мира", "Литературной газе4ы" поладили начало тому, что стали, называть "гражданской войной в литературе".

На интенсивности и продолжительности этой взаимоистреби-гельной игрвжд8нской воЦш", взоонненно, сказались самые различена факторы. Во-первых. атносфера Ьласности позволила прорваться 'наружу застарелым счетам, амбициям, страстям, в течение длйтельного времени шнужденн'о пребывавшим под спудом. Во-вторых, массированная публикация ключевых произведений т.н. "задержанной", "запрещенной" классики XX века, равно как и Книг, принадлежавших писателям-современникам', по но имевших ранее. возиоаноотп пробиться сквозь цензурные заслоны, действительно потребовала переоценки ценностей, пересмотра критериев я

литературной "табели о рангах", всесторонней ревизии как былого, так и сегодняшнего художестве иного богатства, поставила на повестку дня отнюдь ш простой вопрос о принципиальной единст-- ве литературы "метрополии" и "рассеяния", эмиграции. В-третьих, о своих правах на преимущественное внимание и издателей, и читателей заявило новой творческое поколение, представленное, в частности, т.н. "андеграундом", "литературным подпольем".

Главный же фактор состоял в том, что в условиях лишь нарождавшейся в стране ойдеоТЕвнной жизни литературные дискуссии оказались формой проявления глубоких, фундаментальных расхождений во взгляде на прошлое, настоящее и будущее Родины. Русское, российское общество раскололось, и писатели, зфитики, публицисты временно взяли на себя функции и полномочия идеологов, политических деятелей, литературные издания сыграли роль отсутствовавших в России политических партий, центров притяжения тех или иных социальных сил, и любое высказывание о конкретных книгах, авторах, литературной ситуации в целом приобрело отчетливо знаковый, идеологический характер. Этика конфронтации, междоусобной борьбы с ее законами "Кто не о нами, тот против нас" и "Если враг да сдается, его уничтожают - хотя би мыоленно" сменила на несколько лет этику партнерства, сравнительно мирного сосуществования литераторов с различными гражданскими и творческими убеждениями.

Можно было бы заметить, что в новых исторических условиях оказалась воспроизведенной ситуация 1950-1960-тых годов о ее позиционным, межжурнальным противостоянием и ее воинствующей ' публицистичностью, и не случайно в этот период к активной деятельности в печати, в общественно-литературной жизни вернулись такие, ранее безмолвствовавшие или вынужденно работавшие не в полную силу авторы, как В. Лакшин, И. Виноградов, Ю.Бур-тин, Б. Сарнов, В. Кардин, Д. Лазарев, Ю. Корякин, другие "шестидесятники". И тем нз менее говорить о сколько-нибудь полно? тождестве ситуаций вряд ли возможно, так как изменение обстоятельств привело к радикальной трансформации типов литературно-критической деятельности, по-новому осветило проблему ■ творческой индивидуальности критика.

Так, если в 1950-1960-ме годы передовая литературно-критическая мысль наращивала силы и завоевывала себе общественный авторитет в конфронтации о властью и в изнурительных

сражениях с нормативной, официозной эстетикой, то во, второй половике 1980-тых годов "начальство ушло" /В.В.Розанов/, по сути самоустранилось от непосредственного командно-административного управления культурой, критики-догматики одались после недолгого, вялого сопротивления, и после привычных, традиционных для России боев между оппозицией и режимом предстало своего рода "рынком идей", где примерно на равных конкурируют л личности, и разноориентированные общественно-творческие силы.

На первый план вышли задачи не столько просвещения, сколько убэждения, то есть пропаганды и, в особанности, контрпропаганды. Возможность впрямую высказывать любые, сколь угодно "смелые" суждения о действительности обесценила и "эзопов язык", и необходимость проводить свою мысль сквозь текст анализируемой книги. Установка на глубоко эшелонированную, многократно перепроверенную аргументацию сменилась тем самым установкой на программные заявления и эмоционально разогретую агитационную риторику. Отщштый, агрессивный полемизм оказал-оя едва ли не априорным условием публикации литературно-крити-, ческого швния в любом, сколько-нибудь авторитетном, издании, а дискредитация оппонента, истребительный "переход на личности" стали восприниматься едва ли не как норма ведения публичного литературного спора.

Как и следовало ожидать, в обстоятельствах, когда журналами востребуется почти исключительно агитационное, полемическое слово, а книги, исследующие современный литературный процесс, практически перестают выпускаться, под вопросом оказывается само существование феноменов "критики как науки" и "критики как литературы", ибо шт выраженного спрооа ни на объективное, отрогов знание о литературе, ни на парадоксальные, резко индивидуализированные интерпретации-исповеди. .

И более того. Под вопрооо» оказываются традиционные для русской критики жанры и методики.-Так/ например, почти во всех журналах, внв зависимости от их ориентации, либо вовсе исчезают, либо сокращаются до нишшуца рецензионно-библиографичеокие разделы, причем отзывы о книжных новинках приобретают исключительно рекомендательный, а зачастую я рекдаиный характер. Что пе касается негативных оценок, материализуемых в репликах, фельетонах или памфлетах, то они обрвщепн по премуцеотву не в художественный текстам, а к публичный высказываниям того или

иного автора. Спокойный» оботоятельный разбор доогоинств и недостатков прочитанной книги - в прошлой, ибо критики в подавляющей большинстве своей озабочены лишь выявление и идеологического знака, каким маркируется тот или другой писатель. Литературные'портреты, проблемно-монографические статьи - крайне редки, жанрово-тематичеокие обзоры вытеснены идеологизирован-, ными "обзорами ситуации", "взглядами на рус окую литературу" то-гр или иного периода, причем основное внимание уделяется не текстам, как в 1950-1960-тые годы, и нэ творчеоким индивиду-' альностям, как в 1970-тые - первой половине 1980-тых годов, а тенденциям и наиболее -вероятным, о точки зрения критика, перспективам. Господствующей техникой становится тем самым ш комментирующий пересказ и не перехват темы, но экстраполирование и прогноотичеокое моделирование.

Естественно, что минувшее пятилетие можно рассматривать как "золотой век" для ¡фитиков публицистического склада: каж-дЬму из них - от Б. Сарнова и Т. Ивановой до В. Кожинова и В. Бондаренко - удалось в меру отпущенного таланта изложить свои наиболее заветные убеждения и взгляды, вое сторонне их аргументировать и многократно протиражировагь, добиться живого, часто страстного отклика в кругу литераторов и читателе*-единомышленников. Благодаря их усилиям (фитика вышла.из ооо*-ветствующих разделов "толотых" литературных журналов в маосо-вую периодику /прежде врегр в еженедельники "Огонек", "Моо-ковокие новости",-"Книжное обозрение". "Столица", "День",- V "Русский вестник" и т.д./, в радиоэфир и на телеэкраны. Показательно,. что некоторые из критиков этого оклада по итогам читательских оцросов оказывались в числе наиболее заметквг публицистов современности или наиболее авторитетны*, "читаемых" авторов этого или другого издания.

Что. же касаетоя критиков-экопертов или критиков-художников,. то они либо на время умолкаю?, все реже И реже выступая . . на страницах "профильных" литературных и ойщэотвенно-полити-ческих изданий со окояько-нибудь значимыми произведениями, либо связывают овои творческие, и исследовательские интересы о • проолемами иотории и теории литературы, либр - чаотью вынужденно, частью добровольно - меняют ¡амплуа, овладевая приемами и навыками "критики как публицистики".

. Причем важно отметить выоокую степень оотроты, какую |

всякий раз приооретает вопрос о гражданской, мировозэренчеокой шзависимости и творческой овободе критика_ в условиях жесткой, силовой конфронтации и, по сути, "холодной войны" между литераторами /и читателями/, взявшими самоназвание "демократов" /журналы "Знамя", "Октябрь", "Дружба народов", "Юность", "Нева", "Вопросы литературы", "Огонек", "Столица", газеты "Известия", "Московские новости"', "Независимая газета" й-т.д./, и литераторами /и читателями/, взявшими самоназвание "патриотов" /журналы "Наш современник", "Молодая гвардия", "Слово", "Москва", "Кубань", газеты "Правда", "Советская Россия", . "Литературная Россия", "День", "Московский литератор", "Русский . вестник", "Гласность" и т.д./. Значимым, предопределяющим ав-*' торскую репутацию и возможный общественный резонанс обстоя- '' тельством отановитоя в этих условиях уже не только существо высказанных критиком соображений, но и сам факт публикации в том или, наоборот, совсем ином издании.

Прослеживая эволюцию многих современных авторов, в том . числе и тех, что явились "персонажами" монографии "Критика -это критини", нельзя не увидеть, сколь по-разпому решается вопрос идеологичеокой, культурно-эстетической идентификации критика, его авторского самоопределения в каждом отдельном случае и в сколь сложном, драматическом, подчас незавидном положении оказываются те, чьим девизом стали слова А.К.. Толстого: "Двух станов не боец, но только гость случайный...".

Есть основания полагать, что период жесткой конфронтации, расколе национальной культуры /а следовательно, и русской литературной критики/ не продлится долго и, более того, уже бли-эитоя к завершению. Во вояком случае, в последнее время /особенно после известных событий августа 1991 года и распада омертвевшего, пережившего свой век Союза писателей/ осязаемо снизился тонус взаимных полемических нападок, пропагандистской и контр-пропагандиотской активности, возникло 'Ощущение исчерпанности, "договоренности" многих тем, мотивов й сюжетов, волновавших литературную критику на протяжении минувшего пятилетия.

Слэвно потрудившись на ойдественно-полятической ниве и оставив теперь идеологию, экономику, сферу международных и мот-национальных -отношений народившимся за период "перестройки" парламентариям, позатологам, государстванным'деятелям и журна- . листам, критика возвращается к кругу своих непосредственных

профессиональных забот и обязанностей. Причем тон и цроблема-тику литературных дискуссий последнего времени, их очевидную обращенность к вопросам эстетики и поэтики начинают задавать уже не критики-публицисты, а авторы, представляющие новое творческое поколение, чей опыт достаточно подробно рассыоафен в статье "Первенцы свободы", входящей в состав предлагаемого к защите исследовательского комплекса.

И вновь актуальной становится проблема творческой индивидуальности критика, своеобразия его взгляда на искусство, его авторского' "почерка". Тем более что за минувшие годы в русской литературе многое накопилось и многое переменилось: ждут своего аналитического прочтения, вдумчивой интерпретации яркие и глубокие, хотя пока и недооцененные произведения прозы, поэзии, драматургии, эссеистики; не осмыслено в должной мере взаимодействие различных литературных школ и стилей /в .частности, экспансия соцарта, постмодернизма и т.п./; лишь 'публицистически, но никак не аналитически освоена проблема принципиального единства и принципиальной многослойности, разноуровневое^ русской литературы XX века; по-новому должен быть рассмотрен вопрос о литературном процессе и "литературном пространстве" в условиях "разгосударствления" культуры и т.д. и т.п.

Нет сомнения, что адекватно освоить и исследовать все многообразие этих и других проблем литературной жизни России конца XX столетия сможет, лишь едитика, наследующая лучшим традициям Шлого и представленная на страницах печати широким спектром составляющих ее творческих индивидуальностей.

' Апробация работы. С 1984 по 1988 год по тематике диссертационного исследования читался спецкурс "Введение в современный литературный процесс" и проводились занятия спецсеминаров на кафедре литературно-художественной критики и публицистики факультета журналиотики МРУ имени М.В. Ломоносова. Зимой 1992 года прочитан цикл лекций о современной литератур. ной ситуаций и роли литературной критики в ряда университетов Германии.

Монография "Критика - это критики. Проблемы и портреты" ; /18,26 п.л./ печаталась главами в журналах "Новый мир" /Г982, N2 I), "Вопросы литературы" /1985, № 12; 1987, № 2; 1988, » V». "Литературное обозрение" /1985, № 9; 198?, ;

1987, № 8), «Октябрь» (1986, № 3), «Знамя» (1987, № 10), в «Литературной газете» (1984, 11 апреля) и по выходе отдельным книжным изданием (М., «Советский писатель», 1988) получила позитивный отклик в печати (рецензии в журналах «Октябрь», 1990, № 7; «Новый мир», 1991, № 5; дискуссия в журнале «Литературное обозрение», 1990, № 1).

Монография «Настающее настоящее. Три взгляда на современную литературную смуту» (5, 76 п. л.) до выхода отдельным изданием (М., «Современник», 1989) печаталась главами в журналах «Знамя» (1989, № 1), «Литературное обозрение» (1989, № 3), в сборнике «Перспектпва-89» (М., 1989). Глава «Из смуты. Взгляд на ситуацию в литературной критике наших дней» напечатана также в сборнике «Позиция», вып. 2 (М., «Советская Россия», 1990).

Помимо указанных выше двух монографий (1 п 2) содержание диссертационного исследования нашло отражение также в следующих публикациях автора:

3. Не прошедшее время. К характеристике «оттепельного» этапа в истории современного литературного процесса.— «Вопросы литературы», 1989, № 12.— 1,5 п. л.

4. Оттепель: время больших ожиданий.— Предисловие к серии сборников «Оттепель. Страницы русской советской литературы».— М., «Московский рабочий», 1989.— 1,5 п. л.

5. Ситуация. Борьба идей в современной литературе.— М., «Правда», 1990.— 3,17 п. л. То же: «Знамя», 1990, № 1.

6. Перемена участи. Русская литература на пороге седьмого года перестройки.— «Знамя», 1991, № 3.— 2,3 п. л.

7. Нормальный ход. Русская литература после перестройки.— «Знамя», 1991, № 10.— 2,1 п. л.

8. Первенцы свободы. «Новая журналистика» глазами литературного критика.— «Знамя», 1992, № 5.— 2,4 п. л.

Поди, к печ. 12.IV.93. Объем 2,25 п. л.

Зак. 228

Типография МПГУ имени В. И, Ленина

Тираж 100