Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России

Киреев, Антон Александрович

автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.02
диссертация на тему: Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России

Год: 2002
Автор научной работы: Киреев, Антон Александрович
Ученая cтепень: кандидата политических наук
Место защиты диссертации: Владивосток
Код cпециальности ВАК: 23.00.02

Диссертация по политологии на тему 'Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России"

Министерство образования Российской Федерации Дальневосточный государственный университет Владивостокский институт международный отношений АТР

На правах рукописи

Киреев Антон Александрович

Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России

Специальность 23.00.02 - Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии.

Автореферат

диссертации на соискание учёной степени кандидата политических наук

Владивосток 2002

Работа выполнена на кафедре социальной и политической антропологии Владивостокского института международных отношений АТР Дальневосточного государственного университета.

Научный руководитель -

Официальные оппоненты -

Ведущая организация -

доктор исторических наук, профессор Кузнецов А.М.

доктор политических наук, профессор Ярулин И.Ф. кандидат исторических наук, с.н.с. Сергеев О.И.

Уссурийский государственный педагогический институт

Защита состоится 26 июня 2002 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.056.03 при Дальневосточном государственном университете.

Адрес: 690600, г. Владивосток, ул. Уборевича, д. 25

С диссертацией можно ознакомится в научной библиотеке Дальневосточного государственного университета по адресу: 690600, г. Владивосток, ул. Мордовцева, д. 12.

Автореферат разослан «24» мая 2002 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат философских наук, доцент

Мефодьева

С.А.

Актуальность. Актуальность настоящей работы определяется, прежде всего, современным состоянием отечественных исследований политического поведения, свойственными им упущениями и недостатками. К ним, по нашему мнению, следует отнести оторванность теоретического моделирования политического поведения от эмпирических изысканий в этой области, что обусловливает нередко спекулятивный характер первого и узкую специальность вторых, посвященных главным образом анализу текущей электоральной активности граждан. При этом существующие работы по интересующей нас проблематике сфокусированы в основном на индивидуальном поведении, атомизированном или массовидном, и игнорируют основополагающего и специфического для политической жизни субъекта, каковым является социальная группа. Подобная предметная ориентация политико-поведенческих исследований ведет к тому, что их авторы, как правило, исключают из своего рассмотрения такие факторы поведения как политические интересы и институты, политические и неполитические условия макросоциального и исторического порядка, тем самым, вольно или невольно, преувеличивая значение его психологических, культурных и микросоциальных детерминант.

Выбор в качестве конкретного объекта данного исследования уссурийского казачества связан с тем, что, при сравнительной временной и пространственной компактности указанной социальной группы (сословно-этнографической общности) и относительно плотной освещенности ее истории в источниках и научной литературе, она сыграла заметную роль в политической жизни Дальнего Востока. Кроме того, актуальность исследованию истории уссурийского казачества придают предпринимаемые сегодня попытки его возрождения и политической самоидентификации, сравнительный материал для осмысления которых может дать настоящая работа.

Цель и задачи исследования. Целью настоящего диссертационного исследования является выявление основных этапов и тенденций исторического развития политического поведения уссурийского казачества и раскрытие их обусловленности изменениями в содержании, соотношении и взаимодействии участвовавших в формировании данного поведения средовых и внутрисистемных факторов.

Достижение поставленной нами цели требует последовательного решения трех промежуточных задач:

1) определения состава и описания исторической эволюции внешних, средовых условий (факторов) политического поведения уссурийского казачества;

2) определения состава и описания исторической эволюции внутрисистемных факторов политического поведения уссурийского казачества;

3) характеристики внутренней динамики политического поведения уссурийского казачества как результирующей ситуативного взаимодействия совокупности средовых и внутрисистемных факторов.

Объект и предмет исследования. Исходя из требований используемого нами методологического подхода, в качестве объекта данного исследования мы рассматриваем как изучаемую нами социальную систему - уссурийскую казачью общность, - так и взаимодействующую с ней среду, включая ее природный и общественный компоненты, региональный и социетальный уровни. В пределах означенного объекта мы выделяем предмет диссертационной работы, каковым является участие уссурийского казачества в региональном и общероссийском политическом процессе, его политическое поведение (функционирование), а также участвующие в формировании данного поведения внешние и внутрисистемные структурные и ситуативные (структурно-позиционные) факторы.

Хронологические рамки исследования. Хронологически настоящее исследование охватывает период с 1858 по 1930 гг., с появления на берегах Уссури первых казаков-переселенцев и до начала проведения в районах проживания уссурийцев массовой и принудительной коллективизации, которая нанесла решающий удар по существованию уссурийского казачества как самостоятельной социокультурной общности.

Географические рамки исследования. Пространственные пределы исследования в основном включают в себя земли Дальнего Востока России (Российской империи, а затем РСФСР), располагающиеся к югу от Амура, и наиболее близко соответствующие административным границам Приморской области периода 1909 - 1917 гг.

Степень изученности проблемы. Проблема политического поведения впервые была поставлена в политологии в 20-е гг. ХХ в. Именно к этому времени принадлежат первые политологические исследования, базирующиеся на позаимствованных из психологии теоретических и методологических положениях бихевиоризма (работы Ч. Мерриама, Г. Госнелла и С. Райса) и психоанализа (труды З. Фрейда, У. Буллита и Г. Лассуэла). Однако подлинное признание и широкий интерес научных кругов пришли к проблематике политического поведения лишь в 40-е гг., когда в США были начаты систематические исследования электоральной активности населения страны.

60-е гг. в исследованиях политического поведения сложились три научных направления - политико-социологическое (П. Лазарсфельд, В. Ки, Ф. Мангер, А. Пшеворский, Р. Хакфельд, Дж. Спраг), социально-психологическое (Э. Кемпбелл, Дж. Клаппер, С. Айенгард, Э. Карминес, Дж. Мондак) и политэкономическое (Э. Даунс, М. Олсон, М. Фиорина, Э. Остром), - развитие которых продолжается по сей день. Для каждого из указанных направлений характерна сосредоточенность на изучении отдельных микросоциальных и индивидуально-психологических факторов политического поведения, сопряженная, как правило, с существенной переоценкой их значимости.

Обособленное, но при всем том очень важное место в западных исследованиях проблематики политического поведения занимает концепция политической культуры, родившаяся из критики недостатков институционального и психологического истолкований политики и призванная синтезировать их наиболее жизнеспособные идеи. Впервые ее принципы были сформулированы во второй половине 50-х - начале 60-х гг. в работах Г. Алмонда и С. Верба. Позднее данная концепция уточнялась и перерабатывалась в трудах Д. Кванаха, Л. Пая, К. фон Бойме, У. Розенбаума и других ученых.

Несмотря на молодость российской политологии, для отечественной науки в целом проблематика политического поведения отнюдь не нова. Ранее всего в советском обществознании были рассмотрены ее философские аспекты. Позднее, в более конкретном и операциональном плане, к изучению политического поведения приступили психологи, использовавшие в своей работе принципы т.н. «деятельностного подхода». Именно достижения отечественной психологии (социальной психологии) послужили основой для построения первых в нашей стране собственно политологических концепций политической деятельности, появившихся в 80-е гг.

Большое и все возрастающее число публикаций, так или иначе относящихся к рассматриваемой нами проблеме, выходит в свет в самом конце 80-х и в 90-х гг. Следует заметить, что их авторы редко пользуются самим термином «политическое поведение». Во многом, это связано с тем, что исследования последних лет сосредоточены в большей степени на специальном изучении отдельных факторов политического поведения, нежели на создании его общей, системной модели.

Безусловно, наибольшее внимание российских исследователей привлекает к себе феномен политической культуры. Вместе с тем основная масса научных работ в этой области носит описательный, конкретно-исторический характер, тогда как число специально-теоретических политико-культурных исследований невелико. Среди последних необходимо, прежде всего, выделить статьи таких авторов как Э.Я. Баталов, К.С. Гаджиев и А.И. Соловьев. Значительно меньше

в отечественной науке изучаются другие факторы политического поведения. Так, в 90-е гг. по сравнению с 80-ми заметно снизилась интенсивность разработки российскими исследователями проблематики социально-политических интересов. В ряду немногих публикаций последних лет, затрагивающих данный предмет, можно назвать работы С.Е. Заславского, М.В. Ильина, С.П. Перегудова. Крайне недостаточно внимания уделяется в современной российской политологии теории политических институтов, и в особенности изучению роли институциональных структур в формировании политической активности гражданина.

Особую методологическую значимость для настоящей диссертации имеет ряд предпринятых в российской политической науке в 90-е гг. попыток создания генерализующей, универсальной модели политического поведения. На базе общей концепции интериорной структуры человеческой деятельности, выработанной в отечественной психологии, такие модели построены в работах Г.Г. Дилигенского, Л.Я. Гозман и Е.Б. Шестопал. Интересная типология когнитивных процессов принятия политических решений и выбора поведенческих тактик, своеобразно развивающая идеи структурного функционализма, представлена в статье В.Л. Цымбурского.

Переходя к характеристике степени изученности непосредственного предмета данной диссертации - политического поведения уссурийского казачества, следует сразу же отметить, что число специальных научных работ по этой проблеме крайне невелико. Вместе с тем, отдельные факторы и аспекты, периоды и события политической жизни уссурийских казаков неоднократно затрагивались в исследовательской литературе по истории дальневосточного казачества, других социальных групп населения региона (главным образом, крестьянства) и Дальнего Востока в целом.

Первые краеведческие работы исследовательского плана, в той или иной мере освещающие социально-экономическое положение уссурийского казачества и дающие тем самым основу для реконструкции его интересов, были созданы в 70 - 90-е гг. XIX в. (А.А. Алябьев, Ф.Ф. Буссе, А.В. Елисеев, Н.А. Крюков, И.Г. Надаров, Г. Назаров, А.А. Риттих).

В 1900 - 1917 гг. наряду с мемуарами, записками и литературой очеркового характера выходят в свет развернутые, многоаспектные и хорошо систематизированные описания текущего состояния и исторического прошлого Приамурья и Уссурийского края, созданные с использованием опубликованных к тому времени источников и с учетом опыта и достижений предшествующей историографии. Большинство из этих работ, в т.ч. книги П.Ф. Унтербергера, П. Головачева, Н.В. Слюнина и Н. Холодова, содержат некоторые сведения об уссурийском казачестве, его хозяйственной и социальной жизни, военной службе, а в некоторых случаях также административном устройстве и культурных традициях.

В советскую эпоху на длительное время развитие историографии уссурийского казачества было не только замедлено, но и во многом обращено вспять, что было связано как с общей идеологически мотивированной проблемной переориентацией исторических исследований, так и забвением большого объема фактического материала, накопленного в этой области дореволюционными авторами. Вплоть до начала 70-х гг. ХХ в. специальные обращения советских исследователей к истории дальневосточного, и в т.ч. уссурийского, казачества были единичны и разрозненны (работы С.В. Бахрушина и В. Барановской).

Начиная с 70-х гг., происходит заметная активизация специальных изысканий по истории местного казачества. Наиболее важными, с точки зрения проблематики настоящей диссертации, работами этого периода по истории казачьих войск Забайкалья и Дальнего Востока, которые, в силу определенной общности происхождения и развития, часто рассматривались в это время как единый объект изучения, стали исследования Т.В. Махниборода и О.И. Сергеева. Определенное внимание в этих работах уделено и проблематике политических интересов и поведения казачества, концептуально осмысляемой посредством категорий классовой и сословной борьбы.

В 80-е гг. и особенно в перестроечный период интенсивность исследований казачьих сообществ Дальнего Востока неуклонно возрастала. Научные поиски шли в это время по пути более глубокой и специальной разработки намеченных ранее вопросов казачьей истории и историографии. В конце 80-х гг. в качестве особого направления исследований истории казачества Забайкалья и Дальнего Востока выделяется и политическая проблематика.

быстро формирующейся историографии уссурийского казачества происходит обособление историко-политического направления исследований. К нему, на наш взгляд, могут быть отнесены работы В. Д. Иванова, О. Д. Исхаковой, А.И. Коваленко, Б.И. Мухачева и С.Н. Савченко, в которых произведен анализ ряда этапов и частных вопросов политической истории уссурийцев, в особенности связанных с участием последних в событиях революции и гражданской войны. В эти же годы дальневосточные казачьи войска впервые становятся объектом специально-политологического исследования (диссертация Е.Ю. Титлиной).

Заметные успехи были достигнуты в 90-е гг. и в изучении внутренних структурных предпосылок и факторов политического функционирования уссурийской казачьей общности - ее социально-экономической (работы Л.И. Галлямовой, Е.А. Лыковой, О.И. Сергеева) и социокультурной (статьи и научные доклады Г.Г. Ермак, В. Д. Иванова, А.И. Коваленко, М.А. Кутузова) истории.

Различные вопросы как социально-экономической и культурной, так и политической жизни уссурийского казачества рассматривались в 90-е гг. и в неспециальных научных публикациях, в первую очередь посвященных общим проблемам развития края, истории местного крестьянства и событиям революции и гражданской войны. Кроме того, эта и другая научно-краеведческая литература, наряду с работами по общей истории российского казачества, были использованы нами в целях реконструкции структуры региональной и общесоциетальной среды уссурийской казачьей общности.

Источниковая база. Основу источниковой базы нашего исследования образуют неопубликованные материалы трех фондов Российского государственного исторического архива Дальнего Востока (РГИА ДВ) и шести фондов Государственного архива Приморского края (ГАПК). В указанных фондах автором были выявлены нормативно-правовые и делопроизводственные документы, освещающие казачью политику центральных и местных властей дореволюционного и советского периодов, деятельность войсковой администрации УКВ и сословных органов самоуправления, внеинституциональную политическую активность уссурийских казаков.

Значительный объем информации по политическому и неполитическим аспектам истории уссурийского казачества был получен нами при анализе опубликованных источников, которые могут быть разделены на следующие группы: 1) своды и сборники законодательных и нормативных актов; 2) делопроизводственная и отчетная документация государственной и войсковой администрации; 3) проблемно-тематические публикации официальных материалов и статистики; 4) научные сборники государственно-административных и

общественно-политических документов; 5) записки и воспоминания непосредственных участников и очевидцев изучаемых событий, а также путешественников-бытописателей уссурийского казачества; 6) региональная периодическая печать.

Новизна работы. Автором впервые осуществлена реконструкция содержания и развития политических интересов, культуры и институтов уссурийских казаков, определены основные тенденции эволюции их политического поведения, выявлены состав, соотношение и способ взаимодействия ее ситуативных и структурных факторов. В работе представлены периодизации изменения структурных оснований политического поведения уссурийского казачества (политических интересов, культуры и институтов), ситуационная периодизация динамики политической среды уссурийского казачьей общности и внутренняя историческая хронология политического функционирования последней. Научная новизна работы связана также с проведенным в ней анализом ряда неиспользовавшихся до сих пор исследователями исторических источников.

Научная и практическая значимость работы. Выработанные в процессе проведения настоящего диссертационного исследования концептуальные решения могут быть использованы в целях совершенствования теории группового политического поведения и построения системной методологии его изучения. Материалы и выводы диссертации имеют значение для развития региональных историко-политологических и исторических исследований и в особенности для подготовки обобщающего труда по истории, в т.ч. политической, уссурийского казачества. Кроме того, они могут найти свое применение в разработке учебного курса по истории российского Дальнего Востока.

Методологические основы исследования. Основную часть методологического комплекса диссертационной работы образуют непосредственно-эмпирические и логические методы общенаучного и общегуманитарного значения. Специфический же компонент методологии работы, отражающий особенности ее предмета и задач, составляет ряд специально-теоретических подходов, применяемых в современной политической науке. Среди них следует выделить поведенческий (модели и типологии социального и политического поведения М. Вебера, Ф.М. Бурлацкого и А. А. Галкина, В. Л. Цимбурского), социологический (социально-экономическая концепция групповых интересов Е. Вятра), культурологический (теории политической культуры Г. Алмонда и С. Верба, Ф.М. Бурлацкого и А.А. Галкина, Э.Я. Баталова, К.С. Гаджиева) и институциональный (принципы теории политических институтов в работе А.А. Дегтярева) подходы. Данные подходы использовались нами для организации эмпирических фактов, полученных в ходе анализа исторических

источников. Интегрирующим, общетеоретическим (парадигмальным) методом нашей работы является системный подход. Исходя из его принципов определялась структура исследования, в соответствии с ними происходили применение остальных теоретических методов и синтез полученных таким образом результатов. В своей интерпретации системного подхода мы опирались на идеи таких зарубежных и отечественных теоретиков исследования физических, общественных и политических систем как Т. Парсонс, Д. Истон, Г. Алмонд, И.В. Блауберг и Э.Т. Юдин, А.И. Ракитов и И. Д. Ковальченко.

Апробация работы. По теме диссертации сделано 4 публикации. Положения работы обсуждались на заседаниях кафедры социальной и политической антропологии ВИМО АТР ДВГУ, на конференции в ВИМО АТР ДВГУ (апрель 2000 г.), на Арсеньевских чтениях в Приморском государственном музее им. В.К. Арсеньева (май 2000 г.).

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложений.

Основное содержание диссертации

Во «Введении» обосновывается актуальность поставленной в работе проблемы, характеризуется степень ее изученности, формулируются цель и задачи, географические и хронологические рамки, научная и практическая значимость исследования, указываются его методологические принципы.

В первой главе («Общие условия формирования и функционирования социальной общности уссурийского казачества») рассматривается организация среды изучаемой социальной группы (социальной системы) как основная и исходная предпосылка ее генезиса и функционирования. При этом в среде уссурийского казачества выделяются три структурных компонента -природный, внешнесоциетальный и внутрисоциетальный (в свою очередь подразделяемый на экономическую, социальную и политическую сферы), - и два пространственных уровня, - общероссийский (общесоциетальный) и региональный.

В первом параграфе («Казачество в природном и общественном пространстве России (середина XVI - первая треть ХХ вв.)») определяются основополагающие общесоциетальные условия формирования и исторического развития великорусского казачества. В обзоре истории казачества используется периодизация, разделяющая ее на четыре важнейших периода: 1) середина XVI - начало XVIII вв.; 2) начало XVIII - вторая треть XIX вв.; 3) последняя треть XIX в. - 1917 г.; 4) после 1917 г.

Наиболее вероятной датой возникновения великорусского

казачества как обособленной социальной (субэтнической) общности (субсистемы) в составе российского общества (системы) можно считать середину XVI в. В это время на Дону, Яике и Тереке начинается развитие вольных казачьих сообществ, формирование их хозяйственного уклада, социальной и политической организации, своеобразие которых обуславливалось экологическими и внешнесоциетальными условиями ранней истории казачества. Обладая яркой структурной спецификой и высокой автономностью, казачья вольница, тем не менее, в силу ряда факторов, не успела стать вполне самодовлеющим общественным организмом. Растущая военная угроза со стороны Турции на фоне сохраняющихся культурных и экономических связей казаков с Россией привела к тому, что в последней трети XVII в. крупнейший оплот вольницы, Донское войско, твердо вступил на путь реинтеграции в материнское общество.

Петровские реформы ускорили процесс адаптирования вольного казачества к структуре феодально-самодержавной России, положив начало его слиянию со служилыми казаками в рамках единого военного сословия тягловых государственных крепостных. Однако в конце XVIII в. наступление государства на права и свободы казачества было остановлено. Рядом законодательных актов (последним и важнейшим среди которых явилось Положение о Войске Донском 1835 г.) казакам был придан особый, санкционирующий некоторые традиционные элементы их образа жизни, полупривилегированный социально-правовой статус. Вместе с тем, правительству не удалось вполне преодолеть изначального размежевания между вольным и служилым компонентами сформированной им сословной общности. По своему происхождению и культурному облику казачьи войска империи ко второй трети XIX в. достаточно отчетливо разделялись на «старые», бывшие вольные, сосредоточенные в европейской части страны, и «новые», созданные государством в послепетровскую эпоху и располагавшиеся в основном в Азиатской России. Внутренняя неоднородность сословия, кроме того, углублялась значительной пространственной обособленностью казачьих анклавов, различиями в их этнокультурном окружении, условиях природной и экономической среды.

В период с начала последней трети XIX в. и до 1917 г. процесс интеграции казачества в российское общество был продолжен. По мере капиталистической модернизации страны ведущую роль в этом процессе вместо политико-административных и социально-правовых механизмов все очевиднее начинали выполнять социально-экономические отношения. При этом законодательно закрепленный, феодально-сословный способ включения казачества в общественный организм России приходил во все более острое противоречие с его изменяющимся объективным положением в структуре вмещающего социума. Частичное обновление сословного законодательства в ходе

реформ 60-х - 70-х гг. XIX в. не уничтожило важнейших препятствий для адаптации казачества к новым общественным условиям, а взятый правительством с начала 80-х гг. курс на консервацию феодально-правовых и традиционных основ казачьей жизни отодвинул решение этой задачи на неопределенный срок. Разительный и постоянно углубляющийся разрыв между номинальным и фактическим общественным статусом казачества способствовал росту социально-политической напряженности как внутри самого сословия, так и в особенности в его отношениях с иными социальными группами.

В постреволюционный период, с ликвидацией всех правовых и административных особенностей жизни казачества, интенсивность его взаимодействия с вмещающей социетальной системой, степень вовлеченности в ее трансформационное движение резко возросли. Важнейшим следствием этого стало значительная активизация начавшегося ранее процесса разрушения казачества как самостоятельной социальной группы за счет его окрестьянивания и пролетаризации. Вместе с тем, скорость и формы социального перерождения казачества в 20-е гг. ХХ в. не могут быть объяснены действием одних лишь объективных, экономических факторов - в не меньшей мере они явились результатом целенаправленной аграрной, социальной и особенно культурной политики советского государства. В конечном счете, именно «революция сверху» рубежа 20-х - 30-х гг., политическое форсирование процессов индустриального и сельскохозяйственного развития советского общества и тесно связанной с ними перестройки его социальной структуры, сопровождаемое волной массовых репрессий, послужило главной причиной исторически скоротечной смерти российского казачества.

Во втором параграфе («Уссурийское казачество в природных и общественных условиях Дальнего Востока России (середина XIX - 30-е гг. ХХ вв.») рассматривается опосредующая и модифицирующая воздействие общесоциетальных факторов ближайшая, региональная среда уссурийской казачьей общности как территориального анклава великорусского казачества. Региональная среда уссурийского казачества исследуется в историческом развитии, в последовательной смене ею четырех структурных состояний, соответствующих следующим периодам: 1) конец 50-х - конец 80-х гг. XIX в.; 2) начало 90-х XIX в. - 1917 г.; 3) 1917 - 1922 гг.; 4) 1922 - начало 30-х гг. ХХ в.

Основная специфика положения Дальнего Востока в структуре российского общества в период конца 50-х - конца 80-х гг. XIX в. состояла в наличии глубокого разрыва в уровне социально-экономического развития региона и центра страны и крайней слабости всех форм общественных отношений между ними, за исключением политико-административных. Важнейшее значение для истории региона в этот период имел процесс первичного окультуривания его

естественной среды. Внешнесоциетальные контакты Дальнего Востока в это время отличались относительно низкой интенсивностью и главным образом негосударственным (экономическим и социальным) характером. В регионе господствовали натуральные и экстенсивные формы хозяйства, обуславливавшие колониальный способ включения окраины в российский рынок. Социальная структура Дальнего Востока характеризовалась дезинтегрированностью, непрочностью межтерриториальных и межобщностных коммуникаций. Политическая структура дальневосточных земель, входивших в эти годы в состав генерал-губернаторства Восточной Сибири, практически совпадала со слабо дифференцированной, авторитарной военно-бюрократической организацией управления регионом. Условия региональной среды определили замкнутость жизни уссурийского казачества, неразвитость его внешних, функциональных связей.

С начала 90-х гг. XIX в. на всех уровнях организации дальневосточной подсистемы российского общества появляются признаки ее перехода в новое структурное состояние, отличительными чертами которого стали быстрая капиталистическая модернизация Дальнего Востока и достижение им более высокой степени интеграции во вмещающую социетальную систему. Ведущей силой этой трансформации явились экономические процессы интенсификации промышленного и сельскохозяйственного производства, создания и расширения регионального рынка. Они сопровождались снижением давления на местное население факторов природной среды, активизацией внешнесоциетальных отношений (и конфликтов), в особенности в их политико-государственной форме, изменением социального состава и уплотнением социальной структуры дальневосточного общества. Значительно медленнее происходило обновление политико-административных отношений в крае, выражавшееся в постепенной территориальной и функциональной дифференциации органов государственной власти, развитии местного самоуправления и общественно-политических институтов. В этот период региональные процессы начинают активно вторгаться в жизнь уссурийского казачества, способствуя формированию устойчивых связей и противоречий между ним и другими социальными и политическими субъектами края.

В качестве особого периода в истории региона - периода структурной нестабильности - автор выделяет временной отрезок с 1917 по 1922 гг. Исходя из специфики общественного развития Дальнего Востока в эти годы, его высокой динамичности и событийно-ситуационной дискретности, которые могут быть проанализированы лишь в рамках микроисторического подхода, рассмотрение региональной среды данного периода перенесено в III главу настоящей работы.

По окончании гражданской войны и вплоть до начала 30-х гг. ХХ в. структура дальневосточного региона формировалась под действием его возобновившейся интеграции в социетальную систему и индустриальной модернизации, тесно связанной в эти годы с социалистическими преобразованиями, проводимыми в стране новым правящим режимом. Хозяйственный урон, нанесенный войной, несколько задержал перестройку социальных отношений в регионе, но с реконструкцией экономики и под прямым давлением советского государства разрушение традиционных и феодальных форм социальной жизни продолжилось с возросшей скоростью. Превратившееся в единственного политического субъекта, значительно дифференцировавшее свою организацию и вместе с тем достигшее нового уровня централизации государство проводило на Дальнем Востоке, как и в стране в целом, политику мобилизации общественно-политической активности граждан в своих интересах. Эти процессы, резко интенсифицировавшиеся на рубеже 20-х - 30-х гг., наряду с антропогенными изменениями в естественной среде края, ростом напряженности на его границах и обрывом налаженных в прошлом внешнесоциетальных связей, уничтожали основные внешние предпосылки существования уссурийской казачьей общности, вели к нивелированию ее структурной специфики и, в итоге, растворению в составе иных социальных групп.

Во второй главе («Системная организация уссурийской казачьей общности и общие внутренние факторы ее политического функционирования») анализируются генетически вторичные, но относительно независимые в своем развитии внутрисистемные (структурные) основания политического поведения (функционирования) уссурийского казачества. В их числе автором изучаются политические интересы, культура и институты уссурийской казачьей общности, рассматриваемые как продукт внутренней координации совокупности ее функциональных связей.

В первом параграфе («Политические интересы уссурийского казачества») предметом нашего исследования стали генезис и развитие политических интересов уссурийцев, исторические изменения в их наборе, содержании и соотношении.

Ранний этап истории уссурийского казачества, датируемый примерно 1858 - 1879 гг., характеризовался незрелостью не только политических, но и неполитических интересов этой, еще не вполне оформившейся сословно-территориальной общности. Этому способствовали многообразная экономическая и социальная зависимость казаков от государства, широкие масштабы административно-организационного вмешательства властей в их жизнь. Реформы 70-х гг. и особенно переселение 1879 г., создавшие условия для относительно свободного развития хозяйства и

социальных отношений уссурийцев, положили, вместе с тем, начало формированию специфических устойчивых структур их группового сознания. В последующие десятилетия предметами постоянных жизненных интересов уссурийского казачества стали эксплуатация земельных и промысловых угодий отвода Духовского, торговля продуктами промысла и контрабанда, использование иностранного труда и аренды, облегчение сословных повинностей, а позднее и перестройка системы войскового управления. В зависимости от особенностей в акцентировании и интерпретации этих интересов, в уровне своих притязаний, казачество достаточно отчетливо расслаивается в этот период на войсковую, офицерско-чиновничью, элиту, зажиточных, торгово-промышленных, станичников и середняцко-бедняцкую массу.

Если в 1879 - 1905 гг. удовлетворение основных групповых потребностей уссурийцев практически не встречало серьезных и непосредственно очевидных препятствий, то в следующий период, продолжавшийся до 1917 г., интересы казачества пришли в прямое столкновение с реформаторской политикой ряда субъектов государственной власти (как центрального, так и местного уровня), а также насущными нуждами значительной части приморского крестьянства и буржуазии. Это повлекло за собой быструю политизацию групповых интересов казаков, обособление и развитие их специально-политических ориентаций. Последнему способствовало и изменение формальной политико-институциональной организации вмещающего общества.

Революционные события 1917 - 1922 гг. сопровождались обострением и частичным разрешением совокупности внешних и внутренних конфликтов интересов, порожденных предшествующей историей уссурийского казачества. Интенсивная эволюция политических интересов уссурийцев в это время, приведшая их, в конечном счете, к отказу от сословного статуса и признанию советской власти, послужила основой последующей коренной трансформации актуального группового сознания казачества в 20-е гг. Ликвидация прежних источников существования казаков, в целом сбалансированная отменой их сословных обязанностей, наряду с упрощением политико-репрессивными средствами социального состава уссурийского казачества, способствовало радикальному изменению набора и деполитизации его интересов. Эти перемены явились важнейшей предпосылкой относительно мирного разрушения уссурийской казачьей общности, ее растворения в крестьянском и рабочем населении края.

Во втором параграфе («Культурные основы политической жизни уссурийского казачества») исследуются более устойчивые, чем интересы, структуры коллективного сознания, определяющие в отличие от первых не столько направленность, сколько общие условия и способы деятельности, -культурные регулятивы.

На первом этапе (1858 - 1895 гг.) культурной истории уссурийского казачества, формировавшегося первоначально из «коренных» служилых казаков и показаченных крестьян Забайкалья, его традиции сохраняли сравнительную гомогенность. Политическая культура забайкальцев, крайне слабо обособленная в общем контексте их мировосприятия, отличалась бедностью когнитивных представлений о политическом, отчужденно-негативным и в то же время патерналистским отношением к властям, поведенческими установками на их избегание-игнорирование и пассивность. Низкая интенсивность политической жизни уссурийцев-старожилов, их практически полная изолированность в информационно-коммуникативном пространстве страны и региона, препятствовали развитию политико-культурных представлений казаков.

Переселение в 1895 - 1902 гг. в Приморье казаков из европейских войск империи, в т.ч. «старых» (Донское, Терское, Кубанское), значительно усложнило и трансформировало культурный облик уссурийского казачества. Новоселы, крупнейшую группу среди которых составили донцы, принесли с собой относительно развитую политическую культуру, включавшую в себя достаточно дифференцированные политические знания, высокую самооценку своих носителей и их критически-требовательное отношение к представителям власти, активистские поведенческие стереотипы. В дальнейшем, привнесенные культурные традиции, адаптируясь к местным социально-политическим реалиям, абсорбировали некоторые элементы культуры старожильческого населения, в целом потесненной. Параллельно, особенно с 1905 - 1907 гг., политическая культура уссурийцев постепенно втягивалась в процесс модернизации, стимулируемый буржуазно-либеральными инновациями в политической системе страны, и, прежде всего, ее духовных компонентах.

Наконец, в 1907 - 1914 гг. в результате перечисления в УКВ нескольких тысяч крестьян-переселенцев, социокультурный состав уссурийцев стал еще более сложным. Показаченные крестьяне являлись носителями глубоко архаичной и примитивной, патриархальной политической культуры, чуждой специфике сословного образа жизни. Ярко выраженная гетерогенность традиций «коренного» и приписного войскового населения способствовала их взаимному отчуждению и общему обострению межсословной конфронтации в Приморской области.

События 1917 - 1922 гг. сами по себе не внесли в политическую культуру уссурийского казачества значительных изменений. Однако многие новации, впервые в массовом масштабе внесенные ими в политическую практику казачьего населения, были закреплены в дальнейшем в структуре советской политической системы, став

основополагающим фактором перестройки политико-культурных представлений уссурийцев. Модернизация политической культуры уссурийского казачества в 20-е гг. приобрела исключительно быстрые темпы, организованный и доктринально направляемый характер. Дальнейшая дифференциация политических представлений, распространение демократических ценностей и рост доверия к власти, усвоение новых активистских форм поведения сочетались в ее развитии в этот период со всеобъемлющей идеологизацией массового политического знания, возрождением этатистско-патерналистских ожиданий и широким утверждением установки на мобилизованный способ участия в политике. Под действием объективных процессов и деятельности государства политические традиции уссурийцев, равно как и их культура в целом, во многом утрачивают свои сословные черты, вливаясь в относительно гомогенное культурное сознание «нового советского» общества.

В третьем параграфе («Институциональная структура политической жизни уссурийского казачества») рассматриваются формальные и неформальные институциональные технологии политической деятельности казаков, непосредственные организационные рамки их политической активности.

В период 1858 - 1872 гг. организация управления в АКВ, в состав которого входили уссурийские казаки, отличалась крайне авторитарным, военизированным характером, связанным с сосредоточением в руках субординационно ответственных офицеров-начальников различного ранга всей полноты власти над подведомственным населением, отсутствием правовых преград административному произволу и институциональных средств «обратной связи» управляющих и управляемых. Ряд либеральных преобразований, осуществленных в АКВ в 1872, а затем в 1879 гг., значительно изменили институциональные условия политической жизни казаков: казачьи общины получили достаточно широкие права самоуправления, войсковое и гражданское управление казачеством были разделены, функционально-организационному разделению подверглась и войсковая власть, получившая коллегиальную форму (Войсковое правление). По мере своего осознания и освоения казачьим населением эти нововведения становились факторами количественного роста и качественного развития политической активности уссурийцев. Еще более значимой институциональной предпосылкой политической активизации уссурийского казачества явилось наделение его в 1889 г. статусом самостоятельного войскового общества. С созданием УКВ и его административной элиты, выступавшей от имени населения войска и в той или иной мере представлявшей его интересы, уссурийское казачество превратилось в политического субъекта регионального и даже национального уровня.

Очередная реформа сословного самоуправления, завершенная в УКВ в 1901 г., прервала процесс либерализации политико-административных институтов казачества. Ограничив полномочия и представительность общинных органов власти, она в то же время значительно расширила возможности административного вмешательства в их работу. Обострив недовольство войскового населения системой сословного управления, данная реформа вместе с тем не смогла предотвратить ее стихийной либерализации и политизации, разворачивавшейся в этот период (1901 - 1917 гг.) в основном на в форме полу- и вовсе неофициальных, теневых отношений властей разного уровня.

Стремительными и кардинальными изменениями в политико-институциональной структуре уссурийского казачества характеризовался период 1917 - 1922 гг. Институциональная история УКВ этих лет определялась борьбой двух основных тенденций, первая из которых была связана с попытками политической самоорганизации казачества, обновления сословных институтов самоуправления и автономизацией войска, а вторая, - с созданием, при поддержке внешних центров власти и части казачьего населения, на войсковой территории общегражданской администрации, будь то в форме земств или советов. При этом обе тенденции, так или иначе, были сопряжены со стремлением к демократизации органов управления. Исход гражданской войны обусловил ликвидацию, в конечном счете, сословных институтов управления и включение казачьих районов в единую советскую административную систему страны. Партийно-советские институты и созданная в 20-е гг. в Приморье сеть различных «вспомогательных» полуобщественных, полуполитических организаций обеспечили как никогда ранее широкое вовлечение уссурийцев в политическую жизнь. Вместе с тем, эти институты стали мощным средством массовой мобилизации активности казаков государством и централизованного контроля за их политическим поведением.

В третьей главе («Политическое поведение уссурийского казачества: историческая динамика и ее факторы») мы обращаемся к изучению главного предмета настоящего исследования - политического поведения (функционирования) уссурийского казачества, рассматриваемого как результирующая динамического взаимодействия совокупности средовых и внутрисистемных факторов. Политическое поведение казачества описывается в своей исторической эволюции, его динамика соотноситься со сменой ситуационных состояний политической среды. При этом под политической ситуацией понимается отдельная фаза структурной стадии в развитии среды, характеризующаяся спецификой набора контрагентов изучаемой социальной группы, целей и форм их деятельности, соотношения их властных потенциалов.

В первом параграфе («Политическое поведение уссурийского казачества в период 1858 - 1884 гг.») рассматривается поведение уссурийцев в трех политических ситуациях на протяжении первой структурной стадии в истории региональной политической среды.

В рамках первой политической ситуации данной структурной стадии (1858 - 1872 гг.) единственным контрагентом уссурийцев являлось государство, прежде всего в лице губернских властей и администрации АКВ. Последние смотрели на казачье население исключительно как на орудие реализации первоочередных мер по обеспечению обороны и развитию инфраструктуры присоединенных земель, практически игнорируя его собственные нужды. В свою очередь, политическая активность самих казаков находилась на очень низком уровне, воплощаясь главным образом в пассивном сопротивлении властям и вербальных протестах. Характерный для уссурийцев в эти годы политический иммобилизм помимо административного подавления был обусловлен незрелостью их групповых интересов, особенностями культурных представлений и неблагоприятностью институциональных условий.

Обращение правительства империи, а затем властей генерал-губернаторства Восточной Сибири к вопросам общественного управления и благосостояния населения АКВ и в т. ч. уссурийских казаков определило содержание следующего ситуационного периода, продолжавшегося с 1872 по 1879 гг. Преобразовательная деятельность государства в это период создала не только институциональные предпосылки, но и повод к политической активизации казаков: по инициативе администрации казачьи общины приняли участие в обсуждении планов переселения станичников в Южно-Уссурийский край. Однако слабость и зависимость хозяйства казаков, консерватизм их культурного сознания обусловили нерешительность, малую интенсивность, и в итоге, безуспешность действий казачьего населения по защите своей позиции. Впрочем, совершенное властями в 1879 г. переселение в целом благотворно отразилось на удовлетворении и развитии материальных потребностей уссурийцев, что послужило важным фактором деполитизации сознания и поведения казачьей массы в дальнейшем. Тому же способствовало и резкое снижение в ситуации 1879 - 1884 гг. интенсивности административного регулирования жизни казачества. Вместе с тем, эпизодические столкновения уссурийцев в данный период с администрацией и крестьянами свидетельствовали о намечающейся проблематизации новых, еще формирующихся интересов этой социальной группы.

Во втором параграфе («Политическое поведение уссурийского казачества в период 1884 - 1917 гг.») изучается поведение уссурийских казаков в семи политических ситуациях на протяжении второй структурной стадии в истории региональной политической среды.

Первая политическая ситуация по учреждении Приамурского генерал-губернаторства (1884 - 1889 гг.) ознаменовалась заметным обострением внимания властей и особенно новой региональной администрации к дальневосточному казачеству. Предметом административного рассмотрения становятся проблемы упорядочивания землепользования казачества и реорганизации управления им. При этом в роли инициатора обсуждения земельного вопроса, лоббиста интересов казачьего населения и в еще большей мере своих собственных, впервые выступает Войсковое правление АКВ. Само же войсковое население, и в т.ч. уссурийцы, в этот период было по-прежнему пассивно. Идея земельного отвода АКВ не получила поддержки в правительстве, однако другой проект генерал-губернатора Приамурья А.Н. Корфа, - о выделении уссурийского казачества в самостоятельное войско, - уже в 1889 г. нашел свое воплощение в создании УКВ.

После непродолжительного «застоя» в казачьей политике империи на Дальнем Востоке в 1889 - 1893 гг., связанного с появлением у правительства новых приоритетов в управлении регионом, административная работа в этом направлении вновь активизировалась. В 1893 - 1898 гг. генерал-губернатор С.М. Духовской своей властью разрешает вопрос о землепользовании АКВ и УКВ (отвод 1894 г.), при его деятельном участии принимается правительственное постановление о втором массовом казачьем переселении в Приморье (с 1895 г.). Это переселение сопровождалось волной выступлений уссурийцев-новоселов, в ряде случаев принимавших весьма острые и массовые формы. В большинстве своем эти выступления были направлены против отдельных, вполне конкретных и локальных проявлений административного произвола (прежде всего, в связи с определением мест поселения казаков). Важным фактором недовольства новоселов явилась также их культурно-психологическая дезадаптация к природным и общественным условиям региона, и как следствие предубежденное его восприятие. Давление казаков заставило местные и центральные власти внести коррективы в свою переселенческую политику.

В период 1898 - 1904 гг. количественные показатели политической активности населения УКВ значительно уменьшились, что было связано как с ослаблением административного вмешательства в жизнь рядовых казаков, так и с отсутствием по-прежнему значимых препятствий для реализации их основных, долговременных экономических интересов. Напротив, активность войсковой элиты УКВ в ситуации 1898 - 1904 гг. возросла. В эти годы ей пришлось отстаивать свои интересы в упорной борьбе с центральными хозяйственными ведомствами и, как правило, поддерживавшими их краевыми властями, которые стремились пересмотреть границы земельных владений дальневосточных казачьих

войск, определенные отводом Духовского. Однако внешнеполитические проблемы и русско-японская война, а затем революция, затормозили рассмотрение проблемы отвода, отложив ее разрешение в итоге на несколько лет.

С началом революционных событий 1905 - 1907 гг. всякое политическое взаимодействие между уссурийским казачеством и органами государственной власти прекратилось: последние вновь стали видеть в войске лишь боевое подразделение, орудие полицейского контроля и репрессий. Однако под влиянием нового состояния общественно-политической среды страны и региона, умножения числа негосударственных политических субъектов и развернутого ими мощного давления на государственные институты, в конце 1905 - начале 1906 гг. уссурийцы предприняли попытку войти в контакт с властями по собственной инициативе. Это мирное выступление, имевшее своей важнейшей целью осуществление демократической реформы войскового управления и окончившееся полной неудачей, было совершено силами главным образом зажиточной верхушки казачества, обладавшей широкими экономическими интересами и в наибольшей мере усвоившей буржуазные политические ценности. Активность же основной массы уссурийцев, больше обеспокоенной поземельными претензиями крестьян, в этой ситуации оставалась довольно низкой.

С 1907 г. местные и центральные переселенческие и экономические ведомства, а затем Совет Министров, во главе с П.А. Столыпиным, вновь приступают к решению вопроса о судьбе отвода Духовского, выдвинув в процессе работы над ним ряд проектов вплоть до предложений по упразднению приамурских войск (проект Михайлова) и выделению казачьих наделов в частную собственность (проект Гондатти). Войсковая же администрация защищала необходимость «сверхнормативного» земельного обеспечения УКВ и неприкосновенность своих управленческих прерогатив, опираясь в этом на поддержку Военного министерства и местных (особенно краевых) властей. В апреле 1910 г. правительство приняло, наконец, принципиальное решение об изъятии земель отвода в пользу крестьян и казны, но борьба по вопросу о конкретной площади и границах изымаемой у АКВ и УКВ территории продолжалась. Приток переселенцев и ограничения казачьего землепользования в период 1907 - 1911 гг. начали вызывать растущее недовольство и со стороны войскового населения и, прежде всего, середняков и бедняков, оказывавших прямое противодействие крестьянам и открыто критиковавших деятельность властей. Еще более широкие требования выдвигали зажиточные станичники, помимо неприкосновенности войсковых земель, настаивавшие на обеспечении в крае свободы экономической (в т.ч. внешнеэкономической) деятельности и коренной реформе войскового управления. Впрочем, в достижении этих целей

казачья верхушка полагалась на работу Думы, представительство в которой она получила в 1907 г.

В 1911 - 1917 гг. расклад сил среди политических контрагентов уссурийского казачества заметно изменился. Пост генерал-губернатора Приамурья занял Н.Л. Гондатти, сторонник реформаторского курса Столыпина и продолжатель его казачьей политики. В органах же центральной власти возобладали право-консервативные силы, выступавшие против каких-либо покушений на сословные привилегии казачества. С их помощью было заблокировано решение вопросов об окончательном землеустройстве УКВ и выделении из его территории земель посада Иман, не говоря уже о более радикальных предложениях реформаторов (среди реализованных планов -передача казне лесов отвода Духовского и прекращение казачьего переселения в край). Таким образом, войсковой элите отчасти удалось отстоять свои интересы. Значительно меньше она преуспела в защите интересов войскового населения, ущемлявшихся дефицитом общинных земель, оскудением социальной помощи из войскового бюджета, и в особенности административными преследованиями жизненно необходимых казакам иностранного труда и контрабанды. Это способствовало росту недовольства казачьей массы, направленного против как региональной, так и войсковой администрации и воплощавшегося в участивших обращениях общин к властям.

В третьем параграфе («Политическое поведение уссурийского казачества в период 1917 - 1922 гг.») рассматривается поведение уссурийцев в пяти политических ситуациях на протяжении третьей структурной стадии истории региона.

В ситуации марта - декабря 1917 г. основными политическими контрагентами уссурийского казачества являлись Временное правительство, контролировавшие местные органы власти эсеры и приморское крестьянство. Различными путями и с разной степенью решительности, все эти силы стремились к ликвидации привилегий (прежде всего земельных) а, в конечном счете, и сословного статуса уссурийских казаков в целом. Однако реализация этих объективно вполне назревших мер, происходившая непоследовательно и рассогласованно, на фоне растущих политического хаоса и социальной конфронтации в стране, тяжелого экономического положения населения УКВ, привела к резкому всплеску межсословной розни и подготовила почву для распространения среди уссурийцев идей «Программы казачьей партии». Используя эти идеи (широкого войскового самоуправления и возвращения казачьих земель) зажиточная часть уссурийцев смогла взять власть в войске, институционально закрепить свою ведущую роль и поставить под контроль политическую активность казачьего населения.

Основное содержание ситуации декабря 1917 - сентября 1918 гг. было связано с установлением на Дальнем Востоке советской власти и

нарастающей поляризацией региональной политической среды уссурийского казачества, приведшей в итоге к началу гражданской войны. Антибольшевистски настроенная войсковая верхушка, отказалась признать новую власть, провозгласив лозунг автономии УКВ. Однако группировке «красных» казаков, опираясь на реальную помощь и видимую прочность советского режима, удалось привлечь к себе часть населения войска и заблокировать работу его институтов. Тем не менее, завершить советизацию территории войска она не смогла. Перераспределительная аграрная политика Советов, стимулировавшая рост земельных претензий к казакам со стороны крестьянства, наступление контрреволюционных сил и военные поражения большевиков скоро разрушили и без того зыбкое доверие уссурийцев к советской власти. Впрочем, «белые» также не нашли у большинства населения войска прочной поддержки: казаки желали прежде всего скорейшего прекращения войны.

В период сентября 1918 - января 1920 гг. политическая ситуация в Сибири и на Дальнем Востоке складывалась в борьбе за власть и влияние между различными силами белогвардейцев и интервентов, наиболее значительную роль среди которых играли правительство Колчака и Япония. В своем противостоянии обе эти стороны стремились опереться на дальневосточное, и в т.ч. уссурийское, казачество, пытаясь использовать его как в чисто политических, так и военных целях. Однако большинство уссурийцев, не желая участвовать в гражданской войне, в этой ситуации поддержало выдвинутую войсковой элитой идею политической автономии УКВ. Войсковая автономия, обеспечиваемая помощью Японии, вскоре превратилась фактически в средство обоснования собственной власти и произвола атамана УКВ И.П. Калмыкова и его приближенных. Тем не менее, делая уступки попеременно зажиточной верхушке и казачьей массе, то демонстративно идя на сближение с Колчаком, то, по сути, отказывая ему в военной помощи, Калмыкову долгое время удавалось удерживать положение главы войска. Лишь нарушение сложившегося расклада сил, падение Колчака и новый выход на политическую сцену региона большевиков, вынудили атамана развернуть массовую мобилизацию казаков, что сразу же лишило его поддержки населения.

Начало ситуации января 1920 - мая 1921 гг. ознаменовалось решительным поворотом в настроениях казачьего большинства в пользу большевиков, с которыми уссурийцы связывали надежды на восстановление национальной государственности и мира на Дальнем Востоке. Красная казачья элита, при содействии эсеровско-большевистского правительства ПОЗУ и ДВР, вновь приступает к подготовке ликвидации структур УКВ. Однако покровительство Японии и атамана Семенова позволяет прежней администрации войска во главе с Ю.А. Савицким реставрировать свою власть на части его территории. Под угрозой конфликта с Японией, большевики

отказались от активных действий против правительства Савицкого, но это не привело к расширению его поддержки казачьим населением, в большинстве своем уже не считавшем возможным и необходимым бороться за сохранение сословного статуса. Общая позиция уссурийцев не изменилась и в ситуации мая 1921 - ноября 1922 гг., когда пришедшие к власти в Приморье белогвардейские правительства предприняли попытку военного разгрома ДВР. За исключением немногочисленных активных сторонников «белой» и «красной» политических элит войска, уссурийцы не приняли участия в боевых действиях сторон. При этом пассивность казачьего большинства носила характер нейтралитета, определенно благожелательного по отношению к ДВР.

В четвертом параграфе («Политическое поведение уссурийского казачества в период 1922 - 1930 гг.») исследуется поведение уссурийцев в рамках четвертой структурной стадии в развитии региональной политической среды, которая обладает с нашей точки зрения единством и в ситуационном плане.

В 1922 - 1930 гг. главным, а в пределах вмещающей социетальной системы единственным, политическим контрагентом уссурийского казачества вновь стало восстановившее свою целостность государство. После завершения демонтажа организационных структур УКВ, деятельность центральных советских органов в отношении казачьего населения Приморья в целом совпадала с общей направленностью и динамикой их политики в деревне: в 20-е гг. уссурийское казачество как и все советское крестьянство подвергались интенсивному «классовому расслоению», которое должно привести к изоляции и социальной ликвидации его зажиточной верхушки и укреплению мезальянса правящего режима с его середняцко-бедняцкими слоями. Адаптирование же этой политики к социально-политическим и культурным особенностям уссурийцев (разумеется, с целью их изживания) осуществлялась, в пределах своих возможностей и представлений, главным образом местной советской администрацией. Эта политика во многом имела успех. Противопоставив зажиточных уссурийцев казачьей массе, властям удалось локализовать и подавить политическую активность первых, как в ее легальных, так и нелегальных формах. В то же время, партийно-советские органы к концу 20-х гг. добились достаточно высокого уровня политической мобилизации казачьего большинства, и в первую очередь таких его категорий как бедняки, женщины и молодежь. Эти успехи явились результатом объективно обусловленных в своей основе, но умело регулируемых и направляемых властью структурных процессов унификации и огосударствления политических институтов, перестройки групповых интересов и нивелирования культурной специфики казачества.

В Заключении подводятся общие итоги исследования, дается

характеристика основных тенденций и этапов развития политического поведения уссурийского казачества, определяются состав, соотношение и способ взаимодействия важнейших средовых и внутрисистемных факторов его динамики.

В исторической эволюции политического поведения уссурийского казачества выделяются три основных периода. Первый из них, продолжавшийся с 1858 по 1875 гг., был временем, когда наиболее типичными формами политического поведения уссурийцев являлись иммобилизм и пассивное сопротивление деятельности администрации. Подобного рода политическая десубъективация уссурийского казачества на протяжении большей части означенного периода (вплоть до 1872 г.) была обусловлена ярко выраженным преобладанием внешней структурной детерминации его поведения. В огромной степени экономически и социально зависимое от государства казачество в эти годы было лишено как определенных и самостоятельных групповых интересов, так и институциональных средств для проявления своей политической активности. В то же время патриархальная и патерналистская политическая культура первых уссурийцев оправдывала и санкционировала их пассивную позицию в отношениях с властью. Введение местного «общественного управления» в АКВ в 1872 г. положило начало постепенной структурной перестройке казачьего общества, что с изменением в 1875 г. текущей политики властей проявилось и в политическом поведении уссурийцев.

1875 и 1922 гг. стали хронологическими рамками нового этапа в истории политического поведения уссурийского казачества, этапа формирования и развития его политической субъектности. Характерными тенденциями этого периода являлись медленное, но в целом неуклонное повышение активности, массовости и автономности казачьего политического поведения, увеличение разнообразия его целей и форм. Структурные предпосылки этих процессов были заложены развитием собственного хозяйства уссурийского казачества, интенсификацией его культурной коммуникации в рамках вмещающего общества, рядом политико-институциональных реформ и в особенности наметившимся с начала ХХ в. быстрым ростом конфликтности отношений данной сословной общности с государством и другими социальными группами населения края. Под влиянием этих факторов завершилось оформление групповых интересов уссурийцев, развернулась их внутригрупповая дифференциация, и одновременно с этим, внешне обусловленная проблематизация и политизация. Именно эволюция групповых интересов уссурийцев стала в этот период главной детерминантой активизации и рационализации их политического поведения. Значительно медленнее изменялись институциональные (за исключением периода 1917 - 1922 гг.) и культурные основы политической жизни казачества. Их несоответствие новым

общественным реалиям и интересам самих казаков осложняло и тормозило развитие политического поведения уссурийцев, и, прежде всего, бедняцко-середняцкого большинства казачества.

В 1922 - 1930 гг. уссурийское казачество вновь вступило в период интенсивной политической десубъективации. При том, что в эти годы политическое поведение казаков вышло на небывало высокий уровень активности, массовости и организованности, его автономные формы в значительной степени были вытеснены мобилизованными. И в ситуативном, и в структурном аспектах, политическое функционирование казачества было подчинено внешнему, государственному, управлению. Этому способствовали объективно, экономически и социально, обусловленные и политически направляемые или же прямо инициируемые властью процессы адаптирования и деполитизации интересов уссурийцев, разрушения их культурной специфики, унификации и огосударствления политических институтов казачества. Политическая мобилизация уссурийского казачества советским государством была облегчена слабой вовлеченностью большинства уссурийцев в модернизационную перестройку общественно-политической среды в предшествующий период, неразвитостью актуального и культурного политического сознания казачьей массы. Вместе с тем, административная и экономическая элиты уссурийского казачества, политическое поведение которых характеризовалось сравнительно высокой автономностью и «целерациональностью» и которые могли бы оказать противодействие процессам десубъективации казачьей общности, были социально либо физически ликвидированы в ходе гражданской войны и последующих советских репрессий.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Киреев А.А. Донские казаки и кочевой мир // Вопросы археологии, истории и этнологии Дальнего Востока. - Владивосток. Ин-т ИАЭ ДВО РАН, 1997. -С. 66 - 73.

2. Киреев А.А. Проблемы современной теории политической культуры // Молодой международник. - 2000. - Вып. 1. - С. 127 - 134.

3. Киреев А.А. Уссурийское казачество и «желтый вопрос» // Азиатско-Тихоокеанский регион. - 2001. - № 2. - С. 14 - 22.

4. Киреев А. А. Уссурийское казачество в политической жизни Дальнего Востока конца XIX - начала ХХ вв. // Арсеньевские чтения. Материалы международной научно-практической конференции. - Владивосток, 2002. -С.206 - 208.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата политических наук Киреев, Антон Александрович

Введение.

Глава I. Общие условия формирования и функционирования социальной общности уссурийского казачества.

§ 1. Казачество в природном и общественном пространстве России середина XVI - первая треть XX вв.).

§ 2. Уссурийское казачество в природных и общественных условиях Дальнего Востока России (середина XIX - первая треть XX вв.).

Глава П. Системная организация уссурийской казачьей общности и основные внутренние факторы ее политического функционирования

§ 1. Политические интересы уссурийского казачества.

§ 2. Культурные основы политической жизни уссурийского казачества.

§ 3. Институциональная структура политической жизни уссурийского казачества.

Глава III. Политическое поведение уссурийского казачества: историческая динамика и ее факторы.

§ 1. Политическое поведение уссурийского казачества в период 1858 - 1884 гт.

§ 2. Политическое поведение уссурийского казачества в период 1884 -1917 гг.

§ 3. Политическое поведение уссурийского казачества в период 1917-1922 гг.

§ 4. Политическое поведение уссурийского казачества в период 1922 - 1930 гг.

Введение диссертации2002 год, автореферат по политологии, Киреев, Антон Александрович

Актуальность. В странах Запада проблематика политического поведения уже в течение нескольких десятилетий является одним из важнейших направлений развития политологических исследований. В России процесс специализации и теоретической концептуализации политико-поведенческих исследований только начинается. Тем не менее, уже сегодня можно указать на ряд значимых недостатков и упущений в подходе к изучению политического поведения (во многом общих для отечественной и западной политологии), безусловно, ограничивающих результативность научной работы в этой области. Так, в методологическом плане, для отечественной научной литературы часто свойственна спекулятивность теоретического моделирования политического поведения1, его оторванность от конкретных исследований, посвященных главным образом текущей электоральной активности россиян2. При этом, предметом как теоретического, так и эмпирического анализа в большинстве случаев выступает поведение индивидуального субъекта, атомизированного или массовидного3. Подобный подход к проблемам политического поведения определил разрозненность, несистематичность и, в конечном счете, неполноту рассмотрения его факторов. Внимание современных отечественных политологов, как ранее их западных коллег, сосредоточено преимущественно на культурных, психологических и микросоциальных поведенческих факторах, анализируемых, как правило, статически, в краткосрочном, ситуативном масштабе. Политические интересы и институты, исторические и макросоциальные (в т.ч. неполитические) условия политического поведения регулярно остаются за рамками его изучения.

Преодоление указанных недостатков, стоящих на пути дальнейшего развития поведенческих исследований, на наш взгляд, должно начаться с их предметной переориентации. Работа политологов должна быть направлена на анализ поведения действительно основополагающего и специфического для политической жизни субъекта - социальной группы. Это не только облегчит выявление и учет ускользающих сегодня от внимания исследователей макрофакторов политического поведения, но и будет способствовать изживанию крайностей эмпиризма и неограниченного теоретизирования в его изучении. Кроме того, именно раскрытие механизмов политической активности группового субъекта способно послужить основой для построения более сложных и точных моделей вторичного, индивидуального и массового политического поведения. Нацеленность на апробацию предлагаемого нового подхода к политико-поведенческой проблематике и определяет теоретическую актуальность нашей работы.

В качестве непосредственного объекта приложения применяемой в работе концептуальной модели формирования политического поведения нами было выбрано уссурийское казачество. Этот выбор обусловлен рядом причин. Прежде всего, представляя собой достаточно четко обособленную и даже институционально оформленную социальную общность (группу) национального значения, уссурийское казачество, обладает, вместе с тем, весьма ценной с исследовательской точки зрения пространственной и временной компактностью. История уссурийского казачества, в сравнении с другими социальными группами региона, относительно более плотно освещена в источниках и существующих социально-экономических и культурно-этнографических исследованиях, что создает достаточную базу для перехода к реконструкции, при помощи системного подхода, ее менее изученного политического аспекта. Кроме того, актуальность выбранного объекта исследования связана с заметной ролью уссурий-цев в рассматриваемый период в политической жизни региона в целом и, таким образом, значимостью результатов изучения их поведения для решения общих проблем политической и неполитической истории Дальнего Востока. Наконец, важность исследованию истории уссурийского казачества придают предпринимаемые сегодня попытки его возрождения и вовлечения в региональный политический процесс, сравнительный материал и методологию для осмысления и политико-государственного регулирования которых может дать предлагаемая работа.

Цель и задачи исследования. Целью настоящего исследования является выявление основных этапов и тенденций исторического развития политического поведения уссурийского казачества в контексте дальневосточного политического процесса, и раскрытие их обусловленности изменениями в содержании, соотношении и взаимодействии участвовавших в формировании данного поведения средовых и внутрисистемных факторов.

Достижение поставленной нами цели требует последовательного решения трех промежуточных задач:

Объект и предмет исследования. Исходя из требований используемого нами методологического подхода, в качестве объекта данного исследования мы рассматриваем как изучаемую нами социальную систему — уссурийскую казачью общность, - так и взаимодействующую с ней среду, включая ее природный и общественный компоненты, региональный, социетальный и внешнесоцие-тальный уровни. В пределах означенного объекта мы выделяем предмет диссертационной работы, каковым является политическое поведение (функционирование) уссурийского казачества, а также участвующие в формировании данного поведения внешние и внутрисистемные структурные и ситуативные (структурно-позиционные) факторы.

Географические рамки исследования. Пространственные пределы исследования в основном включают в себя земли Дальнего Востока России (Российской империи, а затем РСФСР), располагающиеся к югу от Амура, и наиболее близко соответствуют административным границам Приморской области периода 1909 - 1917 гг.

Степень изученности проблемы. Проблема политического поведения впервые была поставлена в политологии в 20-е гг. XX в. Именно к этому времени принадлежат первые политологические исследования, базирующиеся на позаимствованных из психологии теоретических и методологических положениях бихевиоризма (работы Ч. Мерриама, Г. Госнелла и С. Райса4) и психоанализа (труды 3. Фрейда, У. Буллита и Г. Лассуэла5). Однако подлинное признание и широкий интерес научных кругов пришли к проблематике политического поведения лишь в 40-е гг., когда в США были начаты систематические исследования электоральной активности населения страны.6

В 60-е гг. распространение бихевиористского (бихевиорального) подхода приобрело характер проблемно-методологической революции, в результате которой эта исследовательская парадигма надолго стала доминирующей не только в американской, но и во многом в западной политической науке в целом. Вместе с тем, концептуальные положения бихевиоризма в процессе их внедрения в политологию претерпели значительную модификацию и дифференциацию. Уже в 50-е - 60-е гг. в исследованиях политического поведения сложились три научных направления - политико-социологическое (П. Лазарефельд, В. Ки, Ф. Мангер, А. Пше ворс кий, Р. Хакфельд, Дж. Спраг), социальнопсихологическое (Э. Кемпбелл, Дж. Клаппер, С. Айенгард, Э. Карминес, Дж. Мондак8) и политэкономическое (Э. Дауне, М. Олсон, М. Фиорина, Э. Остром9), - развитие которых продолжается по сей день. Для каждого из указанных направлений была характерна сосредоточенность на изучении отдельных микросоциальных и индивидуально-психологических факторов политического поведения, сопряженная, как правило, с существенной переоценкой их значимости. Лишь в 80-е - 90-е гг. наметилась тенденция к сближению и согласованию позиций различных школ поведенческого анализа, равно как и к расширению предметной области их поисков, распространяющейся сегодня также на факторы институционального и культурного порядка.

Обособленное, но при всем том очень важное место в западных исследованиях проблем политического поведения занимает концепция политической культуры. Впервые ее принципы были сформулированы во второй половине 50-х - начале 60-х гг. в работах Г. Алмонда и С. Верба.10 Позднее данная концепция уточнялась и перерабатывалась в трудах Д. Кванаха, Л. Пая, К. фон Бойме, У. Розенбаума11 и др. Политико-культурная теория родилась из критики недостатков институционального и психологического истолкований политической жизни общества и была призвана синтезировать их наиболее жизнеспособные идеи. Хотя сторонники данной теории так и не пришли к однозначному решению вопроса о соотношении понятий политическая культура и политическое поведение, их тесная связь и взаимная эвристическая значимость являлись для них несомненными. Историческая типология политической культуры и концептуальное описание ее основных компонентов, предложенные Алмондом и Верба, с некоторыми поправками были использованы автором в настоящей работе.

Безусловно, наибольшее внимание российских исследователей привлекает к себе феномен политической культуры. Вместе с тем основная масса научных работ в этой области носит описательный, конкретно-исторический характер, тогда как число теоретических политико-культурных исследований невелико. Среди последних необходимо, прежде всего, выделить статьи таких авторов как Э.Я. Баталов, К.С. Гаджиев и А.И. Соловьев13, на основе критики достижений главным образом западной политологической мысли выработавших собственные, оригинальные концепции политической культуры.

Значительно меньше в отечественной науке изучаются другие факторы политического поведения. Так, в 90-е гг. по сравнению с 80-ми заметно снизилась интенсивность разработки российскими исследователями проблематики социально-политических интересов. В ряду немногих публикаций последних лет, затрагивающих данный предмет, можно назвать работы С.Е. Заславского, М.В. Ильина, С.П. Перегудова.14 Крайне недостаточно внимания уделяется в современной российской политологии теории политических институтов, и в особенности изучению роли институциональных структур в формировании политической активности гражданина.15

Особую методологическую значимость для настоящей диссертации имеет ряд предпринятых в российской политической науке в 90-е гг. попыток создания генерализующей, универсальной модели политического поведения. На базе общей концепции интериорной структуры человеческой деятельности, выработанной в отечественной психологии, такие модели построены в работах Г.Г. Дилигенского, Л.Я. Гозман и Е.Б. Шестопал.16 Интересная типология когнитивных процессов принятия политических решений и выбора поведенческих тактик, своеобразно развивающая идеи структурного функционализма, представ

17 лена в статье В.Л. Цымбурского. Достоинством упомянутых теоретических моделей политического поведения является дифференциация и системная (функциональная) интеграция самого широкого круга его ментальных факторов. Вместе с тем, они полностью или значительной степени отвлекаются от макросоциальных и институциональных детерминант, и во многом - от групповой (мезосоциальной) обусловленности активности индивида. В силу этого, их непосредственное применение в эмпирических исследованиях политического поведения в его, единственной социально-значимой, групповой, типизированной форме едва ли может быть эффективным и эвристичным.

Переходя к характеристике степени изученности конкретного предмета данной диссертации - политического поведения уссурийского казачества, следует сразу же отметить, что число специальных научных работ по этой теме крайне невелико. Вместе с тем, отдельные факторы и аспекты, периоды и события политической жизни уссурийских казаков неоднократно затрагивались в исследовательской литературе по истории дальневосточного казачества, других социальных групп населения региона (главным образом, крестьянства) и Дальнего Востока в целом.

Первые краеведческие работы исследовательского плана, в той или иной мере освещающие социально-экономическое положение уссурийского казачества и дающие тем самым основу для реконструкции его интересов, были созданы в 70 - 90-е гг. XIX в. К ним можно отнести труды А.А. Алябьева, Ф.Ф.

Буссе, А.В. Елисеева, Н.А. Крюкова, И.Г. Надарова, Г. Назарова, А.А. Ритти-1 ft ха. Для работ этого периода характерны опора во многом на личные наблюдения и собственную осведомленность автора, сближающая их с произведениями жанра записок, сосредоточенность в основном на современном, исторически синхронном состоянии объектов рассмотрения, слабая тематическая дифферен-цированность или узкая специализированность приводимой информации.

На рубеже XIX - XX вв. региональные обществоведческие исследования вступают в новый период своего развития, что выразилось, прежде всего, в расширении задач и изменении жанровой специфики работ, заметном повышении их качественного уровня. В 1900 — 1917 гг. наряду с мемуарами, записками и литературой очеркового характера выходят в свет развернутые, многоаспектные и хорошо систематизированные описания текущего состояния и исторического прошлого Приамурья и Уссурийского края, созданные с использованием опубликованных к тому времени источников и с учетом опыта и достижений предшествующей историографии. Большинство из этих работ, в т.ч. книги П.Ф.

Унтербергера, П. Головачева, Н.В. Слюнина и Н. Холодова, содержат некоторые сведения об уссурийском казачестве, его хозяйственной и социальной жизни, военной службе, а в некоторых случаях также административном устройстве и культурных традициях. В тот же период был опубликован и ряд коллективных описаний Сибири и Дальнего Востока, в которых приводиться исторический, справочный и статистический материал об уссурийских казаках.20

Значительной части вышеупомянутых работ свойственна публицистическая направленность, нацеленность на разрешение актуальных общественно-политических проблем жизни дальневосточной окраины и, в той или иной степени, критическое отношение к региональной политике царской администрации, в т.ч. в казачьем вопросе. Наиболее ярким воплощением этой публицистической, полемической тенденции в историографии региона 1900 - 1917 гг. явились работы Д. Янчевецкого и С.Д. Меркулова,21 где с либерально-буржуазных позиций, в частности, давалась резко отрицательная оценка значения казачьих войск для экономического развития и военно-политической безопасности Дальнего Востока. Быстрая кристаллизация и поляризация феодально-консервативного и буржуазно-реформистского подходов к будущему дальневосточного казачества, нашедшие свое отчетливое отражение в исследовательской литературе начала XX в., сами по себе являются весьма ценным и содержательным свидетельством состояния политической среды изучаемой нами социальной группы в этот период.

Новым шагом и важным достижением в развитии историографии уссурийского казачества стало появление в период 1900 - 1917 гг. нескольких специальных работ по истории казачьих войск Дальнего Востока.22 Две из них -работы А.Ю. Савицкого и А. Жернакова - были посвящены непосредственно уссурийским казакам. Обе брошюры содержат краткие описания истории уссурийского казачества, лишенные какой-либо внутренней проблемно-хронологической организации и аналитической составляющей. Большой интерес с точки зрения изучения жизни уссурийских казаков до получения ими статуса самостоятельной войсковой общины, т.е. до конца 80-х гг. XIX в., представляет книга Р. Иванова об Амурском казачьем войске (АКВ). Особую ценность в работе Иванова для нас имеет внимание автора к эволюции административной политики в отношении местного казачества, осуществлявшимся в войске институциональным преобразованиям и отношению к ним казачьего населения. Необходимо упомянуть в нашем обзоре и о фундаментальном труде А.П. Васильева. Хотя основным объектом данного исследования являлось Забайкальское казачье войско (ЗКВ), в нем можно найти также богатый фактический материал по истории уссурийских казаков, связанных с забайкальцами тесными генетическими узами. Следует отметить, что в отличие от уже упомянутых авторов, Васильев, как исследователь, занимает самостоятельную, отличную от официальной, позицию, что, в частности, нашло свое выражение в его особом интересе к общественно-политическому положению казачьих масс Забайкалья и Дальнего Востока.

Несмотря на очевидные достижения дореволюционной историографии в изучении дальневосточного казачества, ее научность и профессионализм, теоретическая и методологическая оснащенность и отрефлексированность находились в целом на весьма низком уровне. Кроме того, в ней так и не была поставлена задача реконструкции и объяснения политической истории, группового политического поведения уссурийских казаков. В силу этого работы данного периода будут использованы в нашей диссертации не столько как исследования, значимые сделанными в них обобщениями и выводами, сколько как вторичные источники недоступного нам иным путем фактического материала.

В советскую эпоху на долгое время развитие историографии уссурийского казачества было не только замедлено, но и во многом обращено вспять, что было связано как с общей идеологически мотивированной проблемной переориентацией исторических исследований, так и забвением большого объема фактического материала, накопленного в этой области дореволюционными авторами. Вплоть до начала 70-х гг. XX в. специальные обращения советских исследователей к истории дальневосточного, и в т.ч. уссурийского, казачества были единичны и разрозненны. Среди них можно выделить работы С.В. Бахрушина и В. Барановской, освещающие главным образом военную деятельность казаков и их участие в первоначальном заселении территории юга Дальнего Востока по присоединении ее к России. Вместе с тем, в это время казачья тематика, так или иначе, затрагивалась во многих неспециальных научных исследованиях, посвященных вопросам колонизации дальневосточных земель, социально-экономическому развитию местной деревни, истории общественно-политической борьбы, революции и гражданской войны в регионе.24

В указанных проблемных ракурсах, в общерегиональном и метарегио-нальном контексте, дальневосточное казачество продолжало рассматриваться в л с советской историографии и в 70 - 80-е гг. Однако наряду с этим, начиная с 70х гг., происходит заметная активизация специальных изысканий по истории местного казачества, явившаяся следствием с одной стороны, некоторого ослабления и модификации в эти годы идеологического руководства наукой, а с другой, - общего прогресса и закономерно связанной с ним предметной дифференциации краеведческих исследований. Наиболее важными, с точки зрения проблематики настоящей диссертации, работами 70-х гг. по истории казачьих войск Забайкалья и Дальнего Востока, которые, в силу определенной общности происхождения и развития, часто рассматривались в это время как единый объ

26 ект изучения, стали исследования Т.В. Махниборода и О.И. Сергеева. Главным предметом статьи Махниборода явилось социально-экономическое положение дальневосточных казаков в начале XX в. В диссертационном исследовании Сергеева, охватывающем огромный период с середины XVII по конец XIX вв., помимо экономических, изучаются также военные и административно-институциональные аспекты истории казаков Забайкалья, Приамурья и Приморья, анализируется их роль в присоединении, освоении и обороне территории юга Дальнего Востока в означенную эпоху. Определенное внимание в этих работах уделено и проблемам политических интересов и поведения казачества, осмысляемым посредством категорий классовой и сословной борьбы.

Дальнего Востока выделяется и политическая проблематика.

Революционные перемены в социально-политической жизни страны послужили предпосылкой к бурному росту в первой половине 90-х гг. числа научных, научно-популярных и публицистических работ, освещающих историческое прошлое казачества региона. В дальнейшем его темпы несколько замедлились, но произошло это главным образом за счет работ популярного и публицистического жанра. Напротив, количество научных исследований в этой области, разнообразие и специализированность решаемых в них задач продолжают расти. Именно в 90-е гг. некогда единая проблематика казачества Забайкалья и Дальнего Востока отчетливо разделяется по социально-территориальному признаку, в результате чего уссурийская казачья общность все чаще начинает выступать в качестве самостоятельного объекта изучения. Одновременно с этим, в рамках быстро формирующейся историографии уссурийского казачества происходит обособление историко-политического направления исследований. К нему на наш взгляд, могут быть отнесены статьи В.Д. Иванова, О.Д. Исхаковой, А.И. Коваленко, Б.И. Мухачева и С.Н. Савченко, в которых произведен анализ ряда эпизодов и частных вопросов политической истории уссурийцев, в особенности связанных с участием последних в событиях революции и гражданской войны. Наиболее же крупной и значимой работой последнего десятилетия XX в. по данной теме стала диссертация С.Н. Савченко,30 посвященная военно-политическим аспектам истории Уссурийского казачьего войска (УКВ) в 1917 -1922 гг. Основываясь на обширном источниковом материале, ее автор обстоятельно описывает событийную динамику политической жизни войска в сложном контексте происходившей в это время в крае борьбы сил красного и белого лагерей. Определенный итог предшествующим исследованиям политики государства в отношении уссурийцев и их собственной политической активности подведен в изданной в 1999 г. коллективом авторов первой обобщающей работе по истории уссурийского казачества.31

Среди научных работ последних лет, касающихся предмета настоящего исследования, важное место занимает диссертация Е.Ю. Титлиной,32 где впервые был дан политологический анализ государственной политики в отношении дальневосточных казачьих войск в изучаемый нами период. Материалы данной диссертации освещают также некоторые вопросы политического поведения дальневосточного казачества, и в т.ч. уссурийцев.

Заметные успехи были достигнуты в 90-е гг. и в изучении внутренних структурных предпосылок и факторов политического функционирования уссурийской казачьей общности. На основе достижений советской историографии в работах Л.И. Галлямовой, Е.А. Лыковой, О.И. Сергеева, а также упомянутом нами выше коллективном труде «УКВ: история и современность», в это время было продолжено исследование экономической и социальной истории дальневосточного казачества. Однако, пожалуй, наиболее динамично и плодотворно развивающимся направлением научных поисков в этот период стало изучение проблем социокультурной жизни уссурийских казаков. Здесь, прежде всего, следует указать на статьи и научные доклады Г.Г. Ермак, В.Д. Иванова, А.И. Коваленко, М.А. Кутузова,34 авторы которых исследуют генезис и этносоциальный состав, культурные связи, хозяйственный и семейный быт, традиционные представления и ценности уссурийского казачества. Результаты интенсивной разработки этой проблематики нашли свое отражение и обобщение в дис

-э £ сертационных работах А.И. Коваленко и Г.Г. Ермак.

Различные вопросы как социально-экономической и культурной, так и политической жизни уссурийского казачества рассматривались в 90-е гг. и в неспециальных научных публикациях, в первую очередь посвященных общим проблемам развития края, истории местного крестьянства и событиям революции и гражданской войны.36 Среди них, прежде всего, необходимо назвать такие фундаментальные труды как «История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. - февраль 1917 г.)» и «Крестьянство Дальнего Востока СССР XIX - XX вв.». Кроме того, эта и другая научно-краеведческая литература, наряду с работами по общей истории российского казачества, были использованы нами в целях реконструкции структуры региональной и общесоциетальной среды уссурийской казачьей общности.

Источниковая база. Основу источниковой базы нашего исследования образуют неопубликованные материалы трех фондов (ф. 1, 702, 704) Российского государственного исторического архива Дальнего Востока (РГИА ДВ) и шести фондов (ф. 1, 4, 6, 998, 1094, П-2921) Государственного архива Приморского края (ГАПК). В указанных фондах автором были выявлены нормативно-правовые и делопроизводственные документы, освещающие казачью политику центральных и местных властей дореволюционного и советского периодов, деятельность войсковой администрации УКВ и сословных органов самоуправления, внеинституциональную политическую активность уссурийских казаков.

Значительный объем информации по политическому и неполитическим аспектам истории уссурийского казачества был получен нами при анализе опубликованных источников, которые могут быть разделены на следующие от группы: 1) своды и сборники законодательных и нормативных актов ; 2) делопроизводственная и отчетная документация государственной и войсковой адто министрации ; 3) проблемно-тематические публикации официальных материа

1Q лов и статистики ; 4) научные сборники государственно-административных и общественно-политических документов40; 5) записки и воспоминания непосредственных участников и очевидцев изучаемых событий, а также путешественников-бытописателей уссурийского казачества41; 6) региональная периоди

42 43 44ч ческая печать (газеты , журналы , альманахи ).

Новизна работы. Автором впервые осуществлена реконструкция содержания и развития политических интересов, культуры и институтов уссурийских казаков, определены основные тенденции эволюции их политического поведения, выявлены состав, соотношение и способ взаимодействия ее ситуативных и структурных факторов. В работе представлены периодизации изменения структурных оснований политического поведения уссурийского казачества (политических интересов, культуры и институтов), ситуационная периодизация динамики политической среды уссурийского казачьей общности и внутренняя историческая хронология политического функционирования последней. Научная новизна работы связана также с проведенным в ней анализом ряда неиспользо-вавшихся до сих пор исследователями исторических источников.

Методологические основы исследования. Характер поставленных автором основных и промежуточных задач определил специфику состава и структуры методологического комплекса диссертационной работы. На этапе сбора информации, ее первичной обработки и упорядочивания нами использовались эмпирические методы анализа, внутренней и внешней критики исторических источников, в т.ч. статистических. Необходимой частью методологического фундамента настоящего исследования стали различные логические методы, имеющие общенаучную значимость и в большинстве своем применимые в равной степени, как на эмпирическом, так и на теоретическом уровне познания. Среди них наиболее важное место в решении сформулированных в работе задач принадлежит генетическому, сравнительному и типологическому познавательным подходам. Важность этих методов обусловлена основными особенностями самого предмета нашего исследования. Политическое поведение уссурийского казачества и его факторы представляют собой явления, во-первых, развивающиеся и исторические, во-вторых, стадиальные, хронологически дифференцированные, а значит требующие построения сравнительных структурных и ситуативных периодизаций, и, в-третьих, внутренне сложные, включающие в себя различные множества качественно сходных феноменов, которые могут быть описаны при помощи обобщающих типологических моделей (формы и типы политического поведения, политической культуры, политических институтов).

На этапе обобщения и концептуализации фактического материала автором использовался ряд применяемых в современной политологии специально-теоретических подходов, связанных по своему происхождению с различными социо-гуманитарными дисциплинами. Среди них, прежде всего, следует выделить поведенческий (модели и типологии социального и политического поведения М. Вебера45, Ф.М. Бурлацкого и А.А. Галкина, B.JI. Цимбурского), социологический (социально-экономическая концепция групповых интересов Е. Вятра46), культурологический (теории политической культуры Г. Алмонда и С. Верба, Ф.М. Бурлацкого и А.А. Галкина, Э.Я. Баталова, К.С. Гаджиева) и институциональный (принципы теории политических институтов в работе А.А. Дегтярева47) подходы.

Общетеоретическим, парадигмальным методологическим инструментом нашей работы, обеспечившим координацию и итоговый синтез специально-теоретических исследований политического поведения уссурийского казачества и различных его факторов, стал системный подход. Его принципы и категории послужили основой для построения автором рабочей модели системной организации социальной группы (группового политического субъекта), структуры ее политической и неполитической среды и их функционального (поведенческого) взаимодействия. Исходя из требований указанного подхода была определена и композиция работы. В своей интерпретации системного подхода мы опирались на идеи таких зарубежных и отечественных теоретиков исследования физических, общественных и политических систем как Т. Парсонс, Д. Истон, Г. Алмонд, И.В. Блауберг и Э.Т. Юдин, А.И. Ракитов и И.Д. Ковальченко48.

1 См., например: Андреев С.С. Политическое сознание и политическое поведение // Социально-политический журнал. 1992. №8; Страхов А.П. Особенности политического поведения российских избирателей: политико-культурный аспект // Вестник МГУ. Сер. 12. Политические науки. 1998. №5.

2 См., например: Афанасьев М.Н. Поведение избирателей и электоральная политика в России // Полис. 1995. №3; Любарев А.Е. Корреляционный анализ результатов парламентских выборов 1995 года // Полис. 1996. №2; Чугров С. Об особенностях политического сознания российского Дальнего Востока И МЭ и МО. 1999. №10.

3 Наиболее определенно данный подход выражен в работах: Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов н/Д, 1996; Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1994; Цымбурский B.JI. Человек политический между ratio и ответами на стимулы // Полис. 1995. №5.

4 Merriam С.Е., Gosnell H.F. Non-voting. Chicago, 1924; Rice S. Quantitative methods in politics. New York, 1928.

5 Lasswel H. Psychopathology and Politics. Chicago, 1931; Фрейд 3., Буллит У. Томас Вудро Вильсон, 28-й президент США. Психологическое исследование. М., 1992.

6 Lazarsfeld P.F., Berselson В., Gaudet Н. The people's choice. New York, 1944.

7 Key V.O. (Jr.), Munger F. Social determinism and electoral decision: The case of Indiana // American voting behavior / Ed. by E. Burdic, A.J. Brodbeck. Glencoe (111.), 1959; Przeworski A. Contextual models of political behavior // Political Methodology. 1974. Vol. 1; Huckfeldt R. Politics in context: Assimilation and conflict in urban neighborhoods. New York, 1986; Huckfeldt R., Sprague J. Citizens, Politics, and social communication. New York, 1995.

8 Campbell A., Converse P.E., Miller W.E., Stokes D.E. The American voter. New York, 1960; Klapper J.T. The effects of mass communication. New York, 1960; Carmines E.G., Stimson J. A. Issue evolution: Race and the transformation of American politics. Princeton (N.J.), 1989; Iyengar S. Is anyone responsible? Chicago, 1991; Mondak J.J. Cognitive heuristics, heuristic processing, and efficiency in political decision making // Research in micropolitics / Ed. by M.X. Delli Cappini, L. Huddy, R.Y. Shapiro. Greenwich (Conn.), 1994. Vol. 4.

9 Downs A. An economic theory of democracy. New York, 1957; Olson M. The logic of collective action. Cambridge (Mass.), 1965; Fiorina M.P. Retrospective voting in American national elections. New Haven (Conn.), 1981; Ostrom E. Governing the commons. New York, 1990.

10 Almond G. Comparative political systems // Journal of politics. Gainesville, 1956. Vol. 18. № 3; Almond G., Verba S. The Civic Culture: Political attitudes and democracy in five nations. Princeton, New York, 1963.

11 Kavanagh D. Political culture. London, 1972; Pye L. Culture and political science. Problems in the evaluation of the concept of political culture // Social science quarterly. 1972. Vol. 53. № 2; Beyme K. von. Die politischen Theorien der Gegenwart: Eine Einfuhrung. Munchen, 1972; Rosen-baum W. Political culture. New York, 1978.

12 Бурлацкий Ф.М., Галкин A.A. Современный Левиафан: Очерки политической социологии капитализма. М., 1985; Демидов А.И. Политическая деятельность. Саратов, 1987.

13 Баталов Э.Я. Политическая культура: понятие и феномен // Политика: проблемы теории и практики. М., 1990. Вып. 7, Ч. 2; Гаджиев К.С. Политическая культура: концептуальный аспект // Полис. 1991. №6; Соловьев А.И. Политическая культура: проблемное поле метатеории // Вестник МГУ. Сер. 12. Политические науки. 1995. №2 — 3.

4 Заславский С.Е. Интересы и ценности: два лика российской многопартийности // Вестник МГУ. Сер. 12. Социально-политические исследования. 1993. №3; Ильин М.В. Слова и смыслы: интерес // Полис. 1995. №2; Перегудов С.П. Организованные интересы и государство: смена парадигм // Полис. 1994. №2,5.

15 В качестве первых попыток подхода к этой проблеме можно рассматривать публикации: Голосов Г.В. Политические институты и мотивация законодательной деятельности в российском парламенте // Общественные науки и современность. 2001. № 6; Лапкин В.В., Пантин В.И. Политические ориентации и политические институты в современной России: проблемы коэволюции // Полис. 1999. №6.

16 Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов н/Д, 1996; Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1994.

Цымбурский B.JI. Человек политический между ratio и ответами на стимулы // Полис. 1995. №5.

18 Алябьев А.А. Далекая Россия: Уссурийский край. СПб., 1872; Буссе Ф.Ф. Переселение крестьян морем в Южно-Уссурийский край в 1883 - 1893 гг. СПб., 1896; Елисеев А.В. Южно-Уссурийский край и его русская колонизация // Русский вестник. 1891. Т. 216. №10; Крюков Н.А. Очерки сельского хозяйства Приамурского края. СПб., 1893; Надаров И.Г. Очерк современного состояния Северо-Уссурийского края. Владивосток, 1884; Назаров Г. Материалы для военно-статистического обзора Приамурского военного округа и Маньчжурии. СПб., 1888; Ритгих А.А. Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае. СПб., 1899.

1 Головачев П. Россия на Дальнем Востоке. СПб., 1904; Слюнин Н.В. Современное положение нашего Дальнего Востока. СПб., 1908; Унтербергер П.Ф. Приморская область. 1858 -1898 гт. СПб., 1900; Холодов Н. Уссурийский край. СПб., 1908.

20 Азиатская Россия. СПб., 1914. Т. 1 - 3; Приамурье (Цифры. Факты. Наблюдения). М., 1909; Столетие военного министерства (1802 - 1902). СПб., 1902.

21 Меркулов С.Д. Русское дело на Дальнем Востоке. СПб., 1912; Янчевецкий Д. Гроза с Востока. Ревель, 1907.

22 Васильев А.П. Забайкальские казаки. Исторический очерк. Чита, 1916. Т. 1, 2; Чита, 1918. Т. 3; Жернаков А. О казаках уссурийских в связи с краткой историей Уссурийского казачьего войска. Владивосток, 1915; Иванов Р. Краткая история Амурского казачьего войска. Благовещенск, 1912; Савицкий А.Ю. Краткий исторический очерк Уссурийского казачьего войска. Хабаровск, 1908.

Барановская В. Организация казачьих переселений в Приамурье // Научные записки Всесоюзной высшей финансовой школы. 1956. Вып. 1. Ч. 2; Бахрушин С.В. Казаки на Амуре. Л., 1925.

24 Асалханов И.А. Социально-экономическое развитие юго-восточной Сибири во второй половине XIX в. Улан-Уде, 1963; Георгиевский А.П. Русские на Дальнем Востоке // Труды ДВГУ. Сер. 3. № 9. Вып. 4. Владивосток, 1929; Горюшкин Л.М. Сибирское крестьянство на рубеже двух веков, конец XIX - начало XX в. Новосибирск, 1967; Крушанов А.И. Октябрь на Дальнем Востоке. Владивосток, 1968. Ч. 1,2; Нарочницкий АЛ. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке, 1860 - 1896 гг. М., 1956; Рябов Н.И., Штейн М.Г. Очерки истории русского Дальнего Востока, XVII - начало XX век. Хабаровск, 1958 и

2Р

Алексеев А.И., Морозов Б.Н. Освоение русского Дальнего Востока (конец XIX - 1917 г.). М., 1989; Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII - начале XX вв. (1640 - 1917). М., 1985; Лыкова Е.А. Земельная политика советского государства на Дальнем Востоке (окт. 1917-1929 гг.) Дис. канд. ист. наук. Владивосток, 1981; Хозяйственное освоение Дальнего Востока в эпоху капитализма. Владивосток, 1989; Щагин Э.М. Октябрьская революция в деревне восточных окраин России (1917 - лето 1918 г.). М., 1974 и др.

Махниборода Т.В. К вопросу о социально-экономическом расслоении дальневосточного казачества // Социально-экономические проблемы истории Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1977; Сергеев О.И. Социально-экономическое положение забайкальского и дальневосточного казачества на рубеже XIX - XX вв. // Крестьянство Дальнего Востока СССР (XIX — XX вв.). Владивосток, 1979; Его же. Русское казачество и проблемы заселения, хозяйственного освоения и обороны дальневосточных рубежей России в XVII -XIX вв. Дис.канд. ист. наук. Владивосток, 1979. (См. также: Сергеев О.И. Казачество на русском Дальнем Востоке в XVII -XIX вв. М., 1983).

27 Сергеев О.И. Дореволюционная историография забайкальского и дальневосточного казачества // Социально-экономическое развитие дальневосточной деревни (дореволюционный период). Владивосток, 1982.

28 Сергеев О.И. Классовая борьба дальневосточного и забайкальского казачества во второй половине XIX - начале XX вв. // Классовая борьба и революционные выступления на Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX в. Владивосток, 1988.

Иванов В.Д. Эволюция государственного управления и самоуправления УКВ // Азиатско-тихоокеанская политика России: исторический опыт, современное состояние, перспективы развития. Хабаровск, 2000; Исхакова О.Д. К вопросу о контрреволюционности уссурийского казачества // Арсеньевские чтения (VI). Уссурийск, 1992; Коваленко А.И. Казачье самоуправление под влиянием реформ 60 - 70-х гг. XIX в. // Государственная служба российского казачества. Владивосток, 1998; Мухачев Б.И. Документы государств Антанты о политической позиции казачьего руководства Дальнего Востока и Забайкалья на первом этапе гражданской войны (1918- нач. 1920 г.) // Там же; Савченко С.Н. Автономия Уссурийского казачьего войска в годы гражданской войны (1918-1919)// Вопросы истории гражданской войны и интервенции на Дальнем Востоке России. Владивосток, 1994; Его же. Дальневосточный казачий сепаратизм в годы гражданской войны (1918 - 1919гт.)и поездка атамана Дутова на Дальний Восток // Из истории гражданской войны на Дальнем Востоке (19181922 гг.). Хабаровск, 1999.

Савченко С.Н. Уссурийское казачье войско в годы гражданской войны на Дальнем Востоке. 1917 — 1922 гг. Дис. канд. ист. наук. Владивосток, 1998.

Уссурийское казачье войско: история и современность. / Сост.: В.Д. Иванов, О.И. Сергеев. Владивосток, 1999.

Титлина Е.Ю. Политика российского государства в формировании дальневосточного казачества: сущность, особенности, перспективы. Автореферат дис. . канд. пол. наук. М., 1996.

33 Галлямова Л.И. Казачество на дальневосточном рынке труда // Казачество Дальнего Востока: проблемы современности и перспективы развития. Владивосток, 1996; Лыкова Е.А. Казачья деревня на Дальнем Востоке в 20-е гг. // Арсеньевские чтения (VI). Уссурийск, 1992; Сергеев О.И. Казачество на тихоокеанском побережье России // Известья РГИА ДВ. Владивосток, 1996.

34 Ермак Г.Г. Бытовые условия жизни семьи дальневосточного казачества // Семья и семейный быт в восточных регионах России. Владивосток, 1997; Ермак Г.Г. Культура уссурийского казачества: традиции и современность // Первая общероссийская научно-практическая конференция «Казачество как фактор исторического развития России». СПб., 1999; Иванов В.Д. Взаимоотношения уссурийских казаков с приграничным населением сопредельных территорий (вторая половина XIX - начало XX вв.) // Многонациональное Приморье: история и современность. Владивосток, 1999; Кутузов М.А. Уссурийские казаки: национальный состав социальной группы // Многонациональное Приморье: история и современность. Владивосток, 1999.

35 Ермак Г.Г. Семейный и хозяйственный быт казаков юга Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало XX вв.). Дисс. канд. ист. наук. Владивосток, 2000; Коваленко А.И. Культура дальневосточного казачества: история формирования, проблемы возрождения. Дис.канд. ист. наук. Владивосток, 1995.

3 Аргудяева Ю.В. Крестьянская семья у восточных славян на юге Дальнего Востока России (50-е гг. XIX в. - начало XX в.). М., 1997; Дальний Восток в контексте мировой истории: от прошлого к будущему. Владивосток, 1997; Исторический опыт освоения восточных районов России. Вып. 1. Владивосток, 1993; История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII - февр. 1917 г.). М., 1991; Крестьянство Дальнего Востока СССР. XIX -XX вв. Владивосток, 1991 и др.

Наставление станичным и поселковым обществам и должностным в сих обществах лицам УКВ при исполнении ими служебных обязанностей. Владивосток, 1914; Сборник правительственных распоряжений по казачьим войскам. Т. 15. Ч. 2. СПб., 1880. Свод законов Российской империи. Учреждение гражданского управления казаков. Т. 2. СПб., 1903. "10

Всеподданнейший отчет военного губернатора Приморской области генерал-лейтенанта Чичагова за 1900 год. Владивосток, 1901; Годовой отчет Уссурийского казачьего войска по гражданской части за 1908 г. Владивосток, 1909; Годовой отчет Уссурийского казачьего войска по гражданской части за 1911 г. Владивосток, 1912; Годовой отчет Уссурийского казачьего войска по гражданской части за 1914 г. Владивосток, 1915; Журналы местного совещания по вопросу об определении территории Амурского и Уссурийского казачьих войск, вместе с особыми мнениями представителей УКВ. Хабаровск, 1901; Отчет высочайше командированного на Дальний Восток по переселенческому делу товарища главноуправляющего землеустройством и земледелием сенатора Иваницкого. СПб., 1909.

9 Два года Советской власти в Приморье. Владивосток, 1925; Материалы к отчетному докладу Владивостокского окрисполкома 3-му окружному съезду Советов. Владивосток, 1929; Материалы, относящиеся до земельного и экономического положения Амурского и Уссурийского казачьих войск. СПб., 1902. Вып. 1-4; Материалы по земельному вопросу в Азиатской России. Пг., 1917. Вып. 2; Материалы по экономическому районированию Приморья. Владивосток, 1925; Труды Амурской экспедиции. СПб., 1911 - 1913. Вып. 1-16.

40 Борьба за власть Советов в Приморье (1917-1922 гг.). Сб. док. Владивосток, 1955; Местные советы Приморья. Страницы истории. Сб. док. Владивосток, 1990.

41 Богданов Р.К. Воспоминания амурского казака о прошлом, с 1849 по 1880 г. Хабаровск, 1900; Венюков М.И. Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии. Хабаровск, 1970; Краснов П. По Азии. Путевые очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии и Индии. СПб., 1903; Лигин Ю. На Дальнем Востоке. М., 1913; Максимов А. Уссурийский край // Русский вестник. 1888. Т. 197; Муров Г.Т. Люди и нравы Дальнего Востока. Томск, 1901; Никифоров П.М. Записки премьера ДВР. М., 1963; Пржевальский Н.М. Путешествие в Уссурийском крае. Владивосток, 1990; Хохлов Г.Т. Путешествие уральских казаков в «Беловодское царство». СПб., 1903; Шевченко Г. Фронтовики-уссурийцы// Вместе со всей Россией. Хабаровск, 1988.

2 Вестник Маньчжурии. 1918; Далекая окраина. 1917; Дальний Восток. 1913; Красное знамя. 1925; Приамурская жизнь. 1919; Приамурье. 1919; Уссурийский казачий вестник. 1917, 1921.

43 Земская жизнь Приморья. 1920. №5-6; Сибирские вопросы. 1908. № 35 - 36; Советское Приморье. 1925. № 3 - 4,11.

44 Настольный календарь-справочник по Дальнему Востоку. Владивосток, 1919.

45 Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

46 Вятр Е. Социология политических отношений. М., 1979.

47 Дегтярев А.А. Основы политической теории. М., 1998.

48 Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1998; ЧилкотР.Х. Теории сравнительной политологии. М., 2001; Блауберг И.В., Юдин Э.Т. Становление и сущность системного подхода. М., 1973; Ракитов А.И. Историческое познание. М., 1982; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России"

298 Заключение

Таким образом, проведенное исследование позволяет нам сформулировать ряд обобщающих выводов. Прежде всего, рассмотрев историческую эволюцию политического функционирования уссурийской казачьей общности во второй половине XIX - первой трети XX вв., мы можем выделить в ней три основных периода, отличающихся устойчивой спецификой форм поведения казаков и их общей политической ориентации.

Рамками первого периода в истории политического поведения уссурийских казаков, по нашему мнению, следует считать 1858 и 1875 гг. Для поведения казаков в этот период были типичны иммобилизм и пассивное сопротивление деятельности администрации. Исключительным объектом политической, или скорее общественной, ориентации уссурийцев являлось государство. Данная ориентация была внутренне противоречива, и соединяла в себе как патерналистские мотивы, так и установки на отчуждение-избегание.

Примерно с 1875 г. и до окончания гражданской войны на Дальнем Востоке (1922 г.) ведущей тенденцией развития политического поведения уссурийского казачества стало медленное, но в целом неуклонное повышение его активности, массовости, организованности и автономности, увеличение его инструментального разнообразия. К этому периоду относится широкое распространение практики подачи уссурийцами индивидуальных и коллективных прошений и жалоб, начало освоения ими таких форм политического поведения как электоральная активность, участие в работе представительских институтов, лоббистская деятельность. Следует, однако, отметить, что использование новых, более развитых и эффективных форм участия в политической жизни в это время оставалось прерогативой в основном административной элиты казачества и его зажиточного слоя, мало затрагивая основную массу казаков. Заметно расширился в период 1875 — 1922 гг. круг политических ориентаций уссурийского казачества: наряду с государственной властью его контрагентами, противниками или союзниками, становятся различные негосударственные политические субъекты как косвенного (прежде всего, ЗКВ и АКВ, а также приморское крестьянство), так и прямого (партийные организации, особенно эсеровская и большевистская) типа, и даже, как это было в годы революции и гражданской войны, иностранные правительства.

С окончанием гражданской войны в развитии политического поведения уссурийцев наступил новый период, продолжавшийся до 1930 г. Для данного периода был характерен относительно высокий средний уровень политической активности казаков, рост ее массовости и регулярности, разнообразия ее институциональных форм. Вместе с тем, специфической чертой эволюции политической активности уссурийцев в 1922 - 1930 гг. стало неуклонное вытеснение ее автономных проявлений мобилизованным поведением. И позитивные, и негативные политические ориентации казачества и его деятельность в эти годы постепенно вновь фокусируются на государственных органах.

Обозначенные выше важнейшие тенденции и вехи исторической динамики политического поведения уссурийского казачества достаточно точно соответствуют хронологии изменений в содержании, соотношении и способе взаимодействия рассматривавшихся в настоящей работе поведенческих факторов и могут быть объяснены на их основе. При этом, на наш взгляд, ключевое значение для понимания эволюции политического функционирования уссурийского казачества имеет реконструкция соотношения и взаимодействия его внутренних и внешних структурных факторов. Характер их связи определяет порядок детерминации (координации) поведения социальной общности в политике, или иными словами меру ее политической субъектности. В истории уссурийского казачества можно выделить два периода, когда внешняя детерминация его политического поведения значительно и устойчиво преобладала над внутренней.

Первый из них, продолжавшийся с 1858 по 1872 гг., характеризовался высокой экономической и социальной зависимостью уссурийцев от государства (вытекавшей как из сословного статуса казаков, так и из особых естественных и общественных условий жизни колонизируемой окраины), крайней неразвитостью их собственных первичных, а значит и политических, интересов, закрытостью и авторитарностью институтов войскового управления. Сосредоточение контроля над важнейшими предпосылками, как политической, так и неполитической жизни уссурийцев в руках государства, видевшего в них лишь средство реализации своих планов, определило общую пассивность казаков во всех сферах. Десубъективированное состояние казачества санкционировалось и усугублялось патриархальными и патерналистскими традициями его политической культуры.

Второй период политической десубъективации уссурийского казачества относиться к 1922 — 1930 гг. В это время государство приступило к координации со своими задачами не только интересов и институтов, но и культурных представлений казачества. Вместе с тем, в отличие от периода 1858 - 1872 гг., в данном случае прямое вмешательство властей ограничивалось главным образом управлением политической структурой казачьего общества, а его средствами являлись в основном законодательство и пропаганда. Лишь позднее, уже в 30-е гг., опираясь на достигнутое в политической сфере, советская администрация смогла приступить к тотальному огосударствлению экономической и социальной жизни бывшего казачества, тесно связанному с широким применением методов непосредственного принуждения. Кроме того, структурные преобразования советской власти в целом были направлены не на подавление, а на целенаправленную стимуляцию политической активности казаков, и действительно сопровождались бурным развитием ее мобилизованных форм.

Различный характер внешней детерминации политического функционирования уссурийской казачьей общности в начальный и заключительный периоды ее истории был обусловлен не только глубокой трансформацией, пережитой за это время вмещающим социумом, но и изменениями в структуре самой социальной группы. Полвека, с 1872 по 1922 гг., политическая жизнь уссурийского казачества развивалась при все возрастающей роли внутренних структурных факторов. Среди них же, в свою очередь, постоянно, и особенно быстро с 90-х гг. XIX в., росла значимость групповых интересов, прежде всего экономических. Сопряженная с этим активизация и рационализация политической деятельности затронула в первую очередь административную элиту и имущий слой казачества. Культурные представления для последних имели скорее «рамочное» (мировоззренческое), а также инструментальное значение, - как материал и средство для идеологических построений и манипуляций. Напротив, в формировании политического поведения большинства уссурийцев, масштабы интересов которых не позволяли использовать их для надежной ориентации в «большом мире» национальной и даже местной политики, культуре продолжала принадлежать важная, самодовлеющая роль. Противоречивое влияние на поведение казачества оказывала его институциональная организация, полнее всего контролировавшаяся государством. Официальные, формируемые «сверху» институты местного и войскового управления длительное время находились в состоянии рассогласованности с развитием политического поведения казаков, порою опережая, но чаще тормозя его. Полноценно свою вспомогательную, технологическую функцию в политической жизни уссурийцев они стали выполнять лишь в период 1917 - 1922 гг., в результате самореорганизации войска.

Политическая, и координирующие ее экономическая и социальная структуры казачьего общества, сложившиеся в процессе его относительно самостоятельного развития, безусловно, осложнили для советского государства задачу мобилизации казаков в своих целях. Однако препятствия на пути ее решения еще далеко не стали непреодолимыми. Капиталистическая модернизация затронула казачество крайне неравномерно, усвоение ее плодов казаками находилось в жесткой зависимости от особенностей их социального положения. Поэтому революционная борьба и репрессивная деятельность советской власти 20-х гг., ликвидировавшие в социальном и отчасти физическом плане наиболее политически развитые и автономные страты уссурийского казачества, — «старорежимную» и «белую» казачьи элиты, а затем и зажиточную верхушку в целом,

302

- во многом повлекли за собой политический регресс всей социальной группы. Большинство уссурийцев, с типичным для него «ценностнорациональным» поведением и еще не разрушенной в своих основах «подданической», этатистской культурой, не только не имело возможностей, но и не стремилось сопротивляться возвращению государством своих традиционных прав хозяина общества.

Список научной литературыКиреев, Антон Александрович, диссертация по теме "Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии"

1. Неопубликованные источники Фонды ГАПК:

2. Ф. 1 Заведующий переселенческим делом Приморского района (1888 - 1917 гг.)

3. Ф. 4 Войсковое правление УКВ (1897 - 1919 гг.)

4. Ф. 6 Полтавское станичное правление (1893 - 1905, 1920 гг.)

5. Ф. 998 Калининский районный земельный отдел исполкома Калининскогорайсовета (1924 1937 гг.)

6. Ф. 1094 Избирательные комиссии по выборам в местные советы депутатов трудящихся

7. Ф. П-2921 Никольск-Уссурийский уездный комитет РКП(б) (1921 - 1926 гг.) Фонды РГИА ДВ:

8. Ф. 1 -Приморское областное правление (1867 1917 гг.)

9. Ф. 702 Канцелярия приамурского генерал-губернатора (1884 - 1917 гг.)

10. Ф. 704 Канцелярия военного губернатора Амурской области (1858 - 1917 гг.)2. Опубликованные источники

11. Документы и сборники документов

12. Борьба за власть Советов в Приморье (1917 1922 гг.). Сб. док. / Архив, отд. Управления МВД Прим края. Прим. краев, гос. архив. - Владивосток, 1955. -831с.

13. Всеподданнейший отчет военного губернатора Приморской области генерал-лейтенанта Чичагова за 1900 год. — Владивосток, 1901.

14. Годовой отчет Уссурийского казачьего войска по гражданской части за 1908 г. Владивосток, 1909.

15. Годовой отчет Уссурийского казачьего войска по гражданской части за 1911 г. Владивосток, 1912.

16. Годовой отчет Уссурийского казачьего войска по гражданской части за 1914 г. Владивосток, 1915.

17. Два года Советской власти в Приморье. Владивосток, 1925.

18. Журналы местного совещания по вопросу об определении территории Амурского и Уссурийского казачьих войск, вместе с особыми мнениями представителей УКВ. Хабаровск, 1901.

19. Материалы к отчетному докладу Владивостокского окрисполкома 3-му окружному съезду Советов. Владивосток, 1929.

20. Материалы, относящиеся до земельного и экономического положения Амурского и Уссурийского казачьих войск. В 4 вып. СПб., 1902. - Вып. 1 — 3.

21. Ю.Материалы по земельному вопросу в Азиатской России. Пг., 1917. - Вып. 2.11 .Материалы по экономическому районированию Приморья. Владивосток, 1925.

22. Местные советы Приморья. Страницы истории. Сб. док. / Сост.: С.И. Лазарева и др. Владивосток, 1990. - 327 с.

23. Наставление станичным и поселковым обществам и должностным в сих обществах лицам УКВ при исполнении ими служебных обязанностей. Владивосток, 1914.

24. Отчет высочайше командированного на Дальний Восток по переселенческому делу товарища главноуправляющего землеустройством и земледелием сенатора Иваницкого. СПб., 1909.

25. Сборник правительственных распоряжений по казачьим войскам. СПб., 1880.-Т. 15. Ч. 2.

26. Свод законов Российской империи. Учреждение гражданского управления казаков. СПб., 1903. - Т. 2.

27. Труды Амурской экспедиции. В 16 вып. СПб., 1911 - 1913. - Вып. 1, 5, 9.

28. Исторические, экономические, географические и иные описания

29. Азиатская Россия. В 3 т. СПб., 1914. - Т. 1.

30. Алябьев А.А. Далекая Россия: Уссурийский край / А.А. Алябьев. — СПб., 1872.

31. Жернаков А. О казаках уссурийских в связи с краткой историей Уссурийского казачьего войска / А. Жернаков. Владивосток, 1915.

32. Иванов Р. Краткая история Амурского казачьего войска / Р. Иванов. Благовещенск, 1912.

33. Краткое описание Дальнего Востока и прилегающих к нему областей Северной Маньчжурии и Северной Кореи. Хабаровск, 1912.

34. Надаров И.Г. Очерк современного состояния Северо-Уссурийского края / И.Г. Надаров. Владивосток, 1884.

35. Приамурье (Цифры. Факты. Наблюдения). М., 1909.

36. Савицкий А.Ю. Краткий исторический очерк Уссурийского казачьего войска / А.Ю. Савицкий. Хабаровск, 1908.

37. Слюнин Н.В. Современное положение нашего Дальнего Востока / Н.В. Слюнин. СПб., 1908.

38. Ю.Унтербергер П.Ф. Приморская область. 1858 1898 гг. / П.Ф. Унтербергер. -СПб., 1900.11 .Холодов Н. Уссурийский край / Н. Холодов. — СПб., 1908.23 Мемуары и записки

39. Богданов Р.К. Воспоминания амурского казака о прошлом, с 1849 по 1880 г. / Р.К. Богданов. — Хабаровск, 1900.

40. Венюков М.И. Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии / М.И. Веню-ков. Хабаровск, 1970. - 240 с.

41. Краснов П. По Азии. Путевые очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии и Индии / П. Краснов. СПб., 1903.

42. Лигин Ю. На Дальнем Востоке / Ю. Лигин. — М., 1913.

43. Максимов А. Уссурийский край / А. Максимов. // Русский вестник. 1888. Т. 197.-С. 244-275.

44. Муров Г.Т. Люди и нравы Дальнего Востока / Г.Т. Муров. Томск, 1901.

45. Никифоров П.М. Записки премьера ДВР / П.М. Никифоров. М., 1963. -287 с.

46. Пржевальский Н.М. Путешествие в Уссурийском крае / Н.М. Пржевальский. -Владивосток, 1990.

47. Хохлов Г.Т. Путешествие уральских казаков в «Беловодское царство» / Г.Т. Хохлов. СПб., 1903.

48. Ю.Шевченко Г. Фронтовики-уссурийцы / Г. Шевченко // Вместе со всей Россией. Хабаровск, 1988. С. 169 - 172.24 Периодика1. А) Газеты

49. Былков П. Выборы в Учредительное собрание в Приамурье // Уссурийский казачий вестник. 1917. 22 декабря.

50. Желтый вопрос в крае // Дальний Восток. 1913. 7 февраля.

51. Мобилизация в северных округах войска // Уссурийский казачий вестник. 1921. 12 ноября.

52. Никель Ан. Карандашом о деревне // Красное знамя. 1925. 23 сентября.

53. Общественный приговор станицы 15 января 1906 г. // Далекая окраина. 1917. 23 марта.

54. Приказ по УКВ 20 марта 1917 г., № 23 // Далекая окраина. 1917. 23 марта.

55. Протест Атамана Калмыкова//Приамурье. 1919. 14 сентября.1. Б) Журналы

56. Елисеев А.В. Южно-Уссурийский край и его русская колонизация /А.В. Елисеев // Русский вестник. — 1891. Т. 216. № 10.

57. Отвод ген. Духовского и УКВ // Настольный календарь-справочник по Дальнему Востоку. 1919. - С. 140 - 141.

58. Протокол Съезда делегатов УКВ, состоявшегося в станице Гродековой с 21 по 24 февраля 1920 г. // Земская жизнь Приморья. 1920. - № 5 - 6. - С. 25 -27.

59. Строительство Советов // Советское Приморье. 1925. - № 11. - С. 3 - 15.

60. У Н.А. Манькова, депутата амурского и уссурийского казачьих войск // Сибирские вопросы. 1908. — № 35 - 36. - С. 58 — 62.

61. Чарнецкий JI. Ближайшие колонизационные мероприятия в Приморье У/ Советское Приморье. 1925. - № 4. - С. 83 - 111.

62. Научно-исследовательская литература31 Монографии

63. Алексеев А.И. Освоение русского Дальнего Востока (конец XIX — 1917 г.) / А.И. Алексеев, Б.Н. Морозов. М., 1989. - 224 с.

64. Аргудяева Ю.В. Крестьянская семья у восточных славян на юге Дальнего Востока России (50-е гг. XIX в. начало XX в.) / Ю.В. Аргудяева. - М., 1997.-314 с.

65. Баталов Э.Я. Политическая культура современного американского общества / Э.Я. Баталов. М., 1990. - 256 с.

66. Блауберг И.В. Становление и сущность системного подхода / И.В. Блауберг, Э.Т. Юдин. М., 1973. - 270 с.

67. Бурлацкий Ф.М. Современный Левиафан: Очерки политической социологии капитализма / Ф.М. Бурлацкий, А.А. Галкин. М., 1985. - 384 с.

68. Вебер М. Избранные произведения / М. Вебер. Сост. Ю.Н. Давыдов. М., 1990. - 805 с.

69. Вятр Е. Социология политических отношений / Е. Вятр. Под ред. Ф.М. Бурлацкого. М., 1979. - 463 с.

70. Георгиевский А.П. Русские на Дальнем Востоке / А.П. Георгиевский // Тр. ДВГУ. Сер. 3. Владивосток, 1929. - №9, Вып. 4. - 115 с.

71. Дальний Восток России: из истории системы управления / Сост.: Н.А. Троицкая. Владивосток, 1999. - 233 с.

72. Ю.Дегтярев А.А. Основы политической теории / А.А. Дегтярев. М., 1998. — 236 с.

73. П.Дубинина Н. Приамурский генерал-губернатор Н.Л. Гондатти / Н.Дубинина. Хабаровск, 1997. - 204 с.

74. Ивашинников Ю.К. Физическая география Дальнего Востока России / Ю.К. Ивашинников. — Владивосток, 1998. 323 с.

75. История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII -февр. 1917 г.) / Редкол.: А.И. Крушанов и др. — М., 1991. 471 с.

76. История Европы. В 8 т. / Редкол.: М.А. Барг и др. М., 1994. - Т. 4. - 509 с.

77. История казачества Азиатской России. В 3 т. — Екатеринбург, 1995. Т. 2,3.

78. История культуры Дальнего Востока России XVII XX веков / И.Г. Стрю-ченко и др. - Владивосток, 1998. — 299 с.

79. История Северо-Восточного Китая XVII XX вв. В 2 кн. / Редкол.: А.И. Крушанов и др. - Владивосток. 1987, 1989.-Кн. 1,2.

80. Картины былого Тихого Дона. В 2 т. М., 1992. - Т. 1. - 256 с.

81. Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования У И.Д. Ковальченко. -М., 1987.-440 с.

82. Крестьянство Дальнего Востока СССР. XIX XX вв. / Под общ. ред. акад.

83. A.И. Крушанова. Владивосток, 1991. - 416 с.

84. Парсонс Т. Система современных обществ / Т. Парсонс. Под ред. М.С. Ковалевой. М., 1998. - 270 с.

85. Ракитов А.И. Историческое познание / А.И. Ракитов. М., 1982. - 303 с.

86. Самойлов А.Д. На страже завоеваний Октября / А.Д. Самойлов. М., 1986. — 302 с.

87. Саначев И.Д. История Дальнего Востока / И.Д. Саначев. Владивосток, 1997.-Ч. 1.-132 с.

88. Сергеев О.И. Казачество на российском Дальнем Востоке / О.И. Сергеев. -М., 1983.-127 с.

89. Сидоркина З.И. Демографические процессы и демографическая политика на российском Дальнем Востоке / З.И. Сидоркина. Владивосток, 1997. - 128 с.

90. Уссурийское казачье войско: история и современность. / Сост.: В.Д. Иванов, О.И. Сергеев. Владивосток, 1999. - 120 с.

91. Унпелев Г.А. Социалистическая индустриализация Дальнего Востока / Г.А. Унпелев. Владивосток, 1972. - 296 с.

92. Флеров B.C. Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства /

93. B.C. Флеров. Томск, 1973. - Т.1. - 493 с.

94. Ципкин Ю.Н. Белое движение на Дальнем Востоке / Ю.Н. Ципкин. Хабаровск, 1996.-182 с.31 .Чилкот Р.Х. Теории сравнительной политологии / Р.Х. Чилкот. — М., 2001. -560 с.

95. Щагин Э.М. Октябрьская революция в деревне восточных окраин России (1917 лето 1918 г.) / Э.М. Щагин. - М., 1974. - 369 с.32 Статьи

96. Абеленцев В.Н. Вехи истории амурского казачества в первой половине XX в./ В.Н. Абеленцев // Первая общероссийская научно-практическая конференция «Казачество как фактор исторического развития России». СПб., 1999.-С. 35-37.

97. Агафонов А.И. Казачество Российской империи: некоторые теоретические и методологические проблемы изучения / А.И. Агафонов // Проблемы истории казачества XVI XX вв. - Ростов н/Д, 1995. - С.19 - 29.

98. Гаджиев К.С. Политическая культура: концептуальный аспект / К.С. Гаджи-ев // Полис. 1991. - №6. - С. 69 - 83.

99. Галлямова Л.И. Промышленное освоение юга Дальнего Востока во второй половине XIX в. / Л.И. Галлямова // Хозяйственное освоение Дальнего Востока в эпоху капитализма. Владивосток, 1989. - С. 23 — 36.

100. Галлямова Л.И. Транспортное освоение Дальнего Востока во второй половине XIX начале XX вв. / Л.И. Галлямова, М.А. Ковальчук II Хозяйственное освоение Дальнего Востока в эпоху капитализма. - Владивосток, 1989.1. C. 110-122.

101. Егоров Н.Г. Рыбные промыслы дальневосточного крестьянства во второй половине XIX начале XX вв. / Н.Г. Егоров // Хозяйственное освоение Дальнего Востока в эпоху капитализма. - Владивосток, 1989. - С. 99 - 109.

102. Ермак Г.Г. Бытовые условия жизни семьи дальневосточного казачества / Г.Г. Ермак // Семья и семейный быт в восточных регионах России. — Владивосток, 1997.-С. 28-33.

103. Ермак Г.Г. Культура уссурийского казачества: традиции и современность / Г.Г. Ермак // Первая общероссийская научно-практическая конференция «Казачество как фактор исторического развития России». СПб., 1999. - С. 86-88.

104. Иванов В.Д. Взаимоотношения уссурийских казаков с приграничным населением сопредельных территорий (вторая половина XIX начало XX вв.) / В.Д. Иванов // Многонациональное Приморье: история и современность. -Владивосток, 1999. - С. 75 - 83.

105. Исхакова О.Д. К вопросу о контрреволюционности уссурийского казачества / О.Д. Исхакова // Арсеньевские чтения (VI). Уссурийск, 1992. - С. 77 - 79.

106. Кириенко Ю.К. Временное правительство и казачество / Ю.К. Кириенко // Проблемы истории казачества XVI XX вв. - Ростов н/Д, 1995. - С. 98 -101.

107. З.Коваленко А.И. Казачье самоуправление под влиянием реформ 60 70-х гг. XIX в. / А.И. Коваленко // Государственная служба российского казачества. - Владивосток, 1998. - С. 35 - 38.

108. Кротова М.В. Борьба с контрабандной торговлей в приграничных районах Дальнего Востока и полосе отчуждения КВЖД (1900 1917 гт.) / М.В. Кро-това // Дальний Восток в контексте мировой истории: от прошлого к будущему. - Владивосток, 1997. - С. 118 - 123.

109. Кутузов М.А. Уссурийские казаки: национальный состав социальной группы / Кутузов М.А. // Многонациональное Приморье: история и современность. -Владивосток, 1999. С. 73-75.

110. Лыкова Е.А. Казачья деревня на Дальнем Востоке в 20-е гг. / Е.А. Лыкова // Арсеньевские чтения (VI). — Уссурийск, 1992. С. 98 - 101.

111. Маркедонов С.М. Донское казачество и Российская империя (история политических отношений) / С.М. Маркедонов // Общественные науки и современность. 1998. - № 1. - С. 103 - 111.

112. Мандрик А.Т. Формирование и развитие рыбной промышленности на Дальнем Востоке России (XVII XIX вв.) / А.Т. Мандрик // Хозяйственное освоение русского Дальнего Востока в эпоху капитализма. — Владивосток, 1989.-С. 49-62.

113. Некрасов Е.Е. Правовые вопросы эволюции казачьего самоуправления / Е.Е. Некрасов // Первая общероссийская научно-практическая конференция «Казачество как фактор исторического развития России». СПб., 1999. С. 172 — 175.

114. Писареико В.В. Губернаторское управление казачьими войсками и охраной границы на российском Дальнем Востоке / В.В. Писаренко // Государственная служба российского казачества. — Владивосток, 1998. С. 67 — 70.

115. Побережников И.В. Освоение восточных районов России в казачьем фольклоре / И.В. Побережников // Исторический опыт освоения восточных районов России. Вып. 1. Владивосток, 1993. - С. 106 - 109.

116. Романова Г.Н. Значение русско-китайских торговых связей в хозяйственном освоении Дальнего Востока / Г.Н. Романова // Хозяйственное освоение Дальнего Востока в эпоху капитализма. Владивосток, 1989. - С. 135 — 144.

117. Савченко С.Н. Автономия Уссурийского казачьего войска в годы гражданской войны (1918 -1919)/ С.Н. Савченко // Вопросы истории гражданской войны и интервенции на Дальнем Востоке России. Владивосток, 1994. - С. 137-141.

118. Савченко С.Н. Дальневосточный казачий сепаратизм в годы гражданской войны (1918- 1919 гг.) и поездка атамана Дутова на Дальний Восток / С.Н. Савченко // Из истории гражданской войны на Дальнем Востоке (1918 -1922 гг.). Хабаровск, 1999. - С. 40 - 74.

119. Сергеев О.И. Дореволюционная историография забайкальского и дальневосточного казачества / О.И. Сергеев // Социально-экономическое развитие дальневосточной деревни (дореволюционный период). Владивосток, 1982. -С. 22-31.

120. Тикиджьян Р.Г. Казачество России: история и современность / Р.Г. Тикид-жьян // Социально-политический журнал. 1994. — № 3 — 6. - С. 214 - 217.

121. Торопов А.А. К вопросу о депортации корейского населения / А.А. Торопов // Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920 1950 - х гг. -Владивосток, 1997. - С. 245 - 256.

122. Чернопицкий П.Г. О судьбах казачества в советский период / П.Г. Черно-пицкий // Проблемы истории казачества XVI XX вв. — Ростов н/Д, 1995. — С. 164- 167.

123. Шишкин И.К. Типы лугов Приханкайского района и их хозяйственная ценность / И.К. Шишкин // Производительные силы Дальнего Востока. Вып. 3. -Хабаровск Владивосток, 1927.-С. 121 - 145.33 Диссертации

124. Ермак Г.Г. Семейный и хозяйственный быт казаков юга Дальнего Востока России (вторая половина XIX начало XX вв.): Дис. канд. ист. наук / Г.Г. Ермак. - Владивосток, 2000. - 208 с.

125. Коваленко А.И. Культура дальневосточного казачества: история формирования, проблемы возрождения: Дис.канд. ист. наук / А.И. Коваленко. -Владивосток, 1995. 295 с.

126. Лыкова Е.А. Земельная политика советского государства на Дальнем Востоке (окт. 1917 1929 гг.): Дис. канд. ист. наук / Е.А. Лыкова. - Владивосток, 1981.-219 с.

127. Савченко С.Н. Уссурийское казачье войско в годы гражданской войны на Дальнем Востоке. 1917 1922 гг.: Дис. канд. ист. наук / С.Н. Савченко. -Владивосток, 1998. - 298 с.

128. Умрихин А.В. Политико-административное устройство Дальнего Востока России во второй половине XIX начале XX вв.: Дис. канд. ист. наук / А.В. Умрихин. - Благовещенск, 1998. - 170 с.

129. Справочная и энциклопедическая литература

130. Время. События. Люди. Приморье. 1917 1980 / Редкол.: В.Д. Сафронов и др. - Владивосток, 1982. - 398 с.

131. Казачьи войска / Под ред. В.К. Шенк. М., 1992. - 462 с.

132. Казачий словарь-справочник. В 3 т. М., 1992. - Т. 1. - 286 с.

133. Отечественная история: энциклопедия: В 5 т. / Редкол.: В.Л. Янин и др. — М.,1996.-Т. 2.-656 с.

134. Приморский край: Краткий энциклопедический справочник. Владивосток,1997. 596 с.35 Электронные материалы

135. Сухачева Г.А. Азиатские этнические меньшинства // Доступно из URL: http://www.fegi.ru /PRIMORYE /HISTORY Дата обращения: 10 января.

136. Чернолуцкая Е.Н. Приморский край в советский период // Доступно из URL: http://www.fegi.ru /PRIMORYE /HISTORY Дата обращения: 12 февраля.

автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.02 диссертация на тему: Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России

Полный текст автореферата диссертации по теме "Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России"

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата политических наук Киреев, Антон Александрович

Введение диссертации2002 год, автореферат по политологии, Киреев, Антон Александрович

Заключение научной работыдиссертация на тему "Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России"

Похожие темы диссертаций

автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.02
диссертация на тему: Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России