автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Вербализаторы концептов "Время" и "Мятеж" в следственном деле Емельяна Пугачева как материал для воссоздания языковой личности последней трети XVIII века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Вербализаторы концептов "Время" и "Мятеж" в следственном деле Емельяна Пугачева как материал для воссоздания языковой личности последней трети XVIII века"

На правах рукописи

МЕРКУЛОВА Наталья Викторовна

ВЕРБАЛИЗАТОРЫ КОНЦЕПТОВ «ВРЕМЯ» И «МЯТЕЖ» В СЛЕДСТВЕННОМ ДЕЛЕ £МЕЛЬЯНА ПУГАЧЕВА КАК МАТЕРИАЛ ДЛЯ ВОССОЗДАНИЯ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XVIII ВЕКА

10.02.01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Челябинск - 2006

Рабата выполнена на кафедре общего языкознания и истории языка ГОУ ВПО «Магнитогорский государственный университет»

доктор филологических наук, профессор Шулежкова Светлана Григорьевна

доктор филологических наук, профессор Глинки на Лидия Андреевна

кандидат филологических наук, доцент Шушарина Ирина Анатольевна

ГОУ ВПО «Челябинский государственный университет»

Защита состоится 27 декабря 2006 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета К 212,295.03 в Челябинском государственном педагогическом университете по адресу: 454080, г. Челябинск, пр. Ленина, 69, конференц-зал (ауд. 116).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Челябинского государственного педагогического университета.

. Автореферат разослан 25 ноября 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

Л. П. Юздова

Изучение языковой личности — одно из приоритетных направлений я лингвистике последних десятилетий, что связано с антропоцентризмом, самой характерной чертой современного этапа развития ■ мирового языкознания. Язык, в свою очередь, также «насквозь антропои«нтричен». Присутствие человека «дает о себе знать на воем пространстве языка, но более всего оно сказывается в лексике и синтаксисе — семантике слов, структуре предложения и организации дискурса» [Арутюнова 1999; 3].

С 70-х гг. XX столетия появился ряд теоретических работ, посвященных изучению языковой личности (Ю. Н. Караулов 1987, 1989; В. И. Караси к 2001; Л. А. Шестак 2003 и др.). Практическое воплощение эти теоретические изыскания получили в трудах, где предпринимаются попытки создания языковых портретов обобщенной языковой личности, рассматриваемой в свете возрастных, профессионаленьех, социальных, национальных, диалектных и др. аспектов, или языковой личности художественного текста на материале современного русского языка (см., напр., C.B. Бекова 1973, Н.О.Золотова 1991, В.Д. Лютикова 2000, Ле Дык Тху 2003, В. П. Тимофеев 2003, Л. А. Шестак 2003, О. А. Казакова 2004, О. А. Левоненко 2004, H. Н. Менькова 2004, М.Н.Панова 2004, О.Н.Шевченко 2005 н др.). В некоторых работах описываются языковые личности XDC-XXbb. (В. Д. Спасович [Виноградов 1930]; А. А. Реформатский [Язык и личность 1989]; М, А. Цветаева [Ляпон 1995]; П. В. Чесноков [Инфантова 2001]; Ю. М. Лотман [Парсамова 2004] и др.).

Чрезвычайно важным и интересным представляется воссоздание языковых личностей исторических фигур, что позволяет прояснить индивидуальные особенности неоднозначно оцениваемых деятелей прошлого. Кроме того, объективный лингвистический анализ памятников, отражающих язык конкретной личности, может стать веским аргументом в исторических теориях и гипотезах, ибо в индивидуальных чертах языковой личности кроются черты, характерные для речевого поведения ее современников. Таким образом, воссоздание языковой личности определенной исторической фигуры — важный шаг на пути реконструкции обобщенной языковой личности соответствующей эпохи. Работы такого рода крайне редки. Это анализ языковых портретов Петра I [Гайкуллина 2002]; Ивана Грозного [Шилина 2003; Попова 2004], Ивана Неронова [Шулежкова 1998; Коротенко 2006].

В центре нашего исследования — многогранная противоречивая фигура Емельяка Ивановича Пугачева, предводителя Крестьянской войны 1773-1775 гг., попыток воссоздания языковой личности которого лингвисты пока не предпринимали.

В данной работе вслед за Ю. Н. Карауловым, В. В. Воробьевым и др. под языковой личностью понимается конкретный носитель языка, способный понимать, воспроизводить и создавать тексты. Это личность, выраженная в языке и охарактеризованная на основе анализа произведенных ею текстов с точки зрения использования в них системных средств языка для отражения видения ею окружающей действительности.

Языковая личность является субъектом языковой картины мира (ЯКМ). ЯКМ — результат отражения объективного мира обыденным (языковым) сознанием конкретной исторической личности, так как «нет и не может быть двух языковых личностей, которые бы обладали одинаковыми картинами мира» [Морковкин, Морковкина 1997: 51].

Единицей ментальности языковой личности и целою этноса принято считать концепт. При всем многообразии определений концепта в исследованиях различной направленности одно его свойство - абсолютная антроиоцентричность — представляется бесспорным. Вслед за Л, А; Шестак в данной работе концепт рассматривается как «единица ментального лексикона, ценностная рубрика мира, понятийное поле ценностно осмысленного традиционного знания с терминологически сформированным ядром, отражающим обобщенные коллективным языковым сознанием объективные свойства объекта, и ценностно окрашенной периферией, представляющей этнические и личные смыслы, фоновое знание, культурную символику» [Шестак 20036:7].

- Данная работа посвящена изучению лексико-фразеологических полей (ЛФП), вербализирующих концепты «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» как составных частей ЯКМ Емельяна Ивановича Пугачева — известного самозванца и предводителя Крестьянской войны 1773-1775 гг. - на материале следственного дела, до сих пор не изучавшегося учеными-лингвистами.

Объект исследования — извлеченные из следственного дела языковые единицы слоеного и сверхсловиого характера, являющиеся вербалнзаторами концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ», которые занимают центральное место в ЯКМ Емельяна Пугачева.

Языковые единицы сверхсло в ного характера вслед за С. Г. Шулежковой мы называем устойчивыми словесными комплексами (УСК).

Предмет анализа — состав, структура, семантические связи ЛФП «Время» и «Мятеж» в следственном деле и их роль в отражении существенных граней языковой личности Ем. Пугачева.

Цель работы — на основе когнитивного анализа вербализаторов концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» из следственного дела Емельяна Пугачева воссоздать языковую личность последней трети XVIII века.

Для достижения поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

1) выявить корпус языковых единиц, вербализующих концепты «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» в следственном деле Ем. Пугачева;

2) описать структуру ЛФП «Время» и «Мятеж» в материалах следственного дела Ем. Пугачева;

3) исследовать семантику, парадигматические и синтагматические взаимосвязи языковых единиц, составляющих ЛФП «Время» и «Мятеж»;

4) на основе когнитивного анализа ЛФП «Время» и «Мятеж» установить существенные черты языковой личности Ем. Пугачева как типичного представителя казачества последней трети XVIII столетия;

5} опираясь на комплексный анализ констнтуентов ЛФП «Время» и «Мятеж», дополнить описание реконструируемой языковой личности индивидуальными чертами, которые были свойственны Ем. Пугачеву как конкретному человеку.

Источником исследования стало следственное дело Ем. Пугачева — блок документов, ядром которого л ваяются допросные речи арестованного самозванца и бунтаря. Будучи типичным образцом деловой разновидности русского литературного язьоса 70-х годов XVIII столетия, следственное дело содержит и уникальные образцы устной речи колоритной исторической фигуры. Построенные по законам следственного делопроизводства, допросные речи предельно точно фиксировали ответы подследственного через прямую или косвенную речь.

Языковая личность Ем. Пугачева проявляется прежде всего через лекснко-фразешюгнческнй состав анализируемых документов, который представляет собой совокупность языковых единиц, организованных в ЛФП. Анализ ЛФП позволяет адекватно описать понятийное членение окружающего мира, отраженное в языке исследуемых памятников.

В качестве основных методов и приемов анализа в работе используются, помимо палевого метода, метод сплошной выборки, позволивший составить полную картотеку языковых единиц ЛФП «Время» и «Мятеж»; метод компонентного анализа, который применяется при анализе семной структуры констнтуентов ЛФП и системы связей между ними; описательный метод о включением приемов наблюдения, сопоставления, обобщения и интерпретации, реализующийся при описании структуры ЛФП и классификации лексико-фразеологического материала; метод контекстуального и ситуативно-контекстуального анализа язьгковых единиц, без которого была бы невозможна оценка роли лексем и УСК в обнаружении общих и индивидуальных черт языковой личности Пугачева; прием количественных подсчетов (для определения продуктивности различных групп, подгрупп и разрядов в составе ЛФП) и др.

Заданная цель предусматривает рассмотрение языка допросных речей с идеографических и когнитивных позиций. В рамках диссертационной работы мы ограничились подробным описанием двух концептов, наиболее важных для понимания языковой личности Пугачева как носителя русского языка последней трети ХУШ столетия, возглавившего антиправительственное народное восстание, - «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ».

Выбор ЛФП «Время» и «Мятеж», вербализующих одноименные концепты в Я КМ Ем. Пугачева, не случаен: концепт «ВРЕМЯ», являясь первичным, позволяет увидеть в языковой личности Пугачева черты, присущие всем носителям русского языка последней трети XVIII века, в то время как вербалиэаторы концепта «МЯТЕЖ» дают богатый материал для описания отдельной, реально существовав щей личности. Кроме того, именно в концепте «МЯТЕЖ» сконцентрированы все те понятия, которые характеризуют Пугачева не только как самозванца, но и как бунтаря,

заговорщика и военачальника, - то, что составляло сущность его как исторической фигуры.

Полная картотека, созданная путем сплошной выборки из следственного дела, составила 3709 языковых единиц в П 384 употреблениях. Материалом для подробного анализа в диссертационном исследовании послужила часть оригинальной картотеки 859 единиц слоеного и сверхсловного характера (в 7378 употреблениях), входящих в ЛФП «Время» и «Мятеж», которые являются вербализаторами одноименных концептов.

Научная новизна диссертационной работы состоит в том, >гго в научный оборот вводится новый лингвистический материал - следственное дело Ем. Пугачева, представляющее собой не только типичный памятник делового письма, но и уникальный образец зафиксированной устной речи последней трети XVIII столетия. Если образцы письменных текстов XVIII в. становились объектом лингвистического описания, то , устный текст оказывался (в силу объективных причин) абсолютно недоступным. Кроме того, следственное дело впервые рассматривается с лингвистических позиций. На основе анализа ЛФП «Время» и «Мятеж» также впервые реконструируется языковая личность Ем. Пугачева.

Актуальность работы состоит в том, что диссертация отвечает требованиям современной лингвистики с ее основным принципом — антропоцентричностъю. В. центре внимания оказалась говорящая личность: через анализ иербализагоров концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» вырисовывается языковой портрет реальной исторической фигуры — Ем. Пугачева; характеризуются индивидуальные и общие черты языковой личности, что открывает возможности реконструкции ЯКМ носителей русского языка последней трети ХУШ столетия.

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты вносят коррективы в теоретическое осмысление проблем языковой личности, ЯКМ и концепта при воссоздании языкового портрета исторической фигуры с позиций идеографии и когнитологин. Результаты диссертационного исследования дают беспристрастный материал для характеристики личности Емельяиа Пугачева и могут быть использованы при подготовке спецкурсов и спецсеминаров как собственно лингвистического цикла дисциплин, так и историко-лингвистического.

Положения, выносимые на защиту

1. Следственное дело Ем. Пугачева — памятник, отражающий реальную речь исторической фигуры, поэтому оно является объективным и достоверным источником для воссоздания конкретной языковой личности.

2. На основании изучения текстов определенной эпохи можно реконструировать обобщенную языковую личность этого периода. Изучение языка следственного дела Ем. Пугачева позволяет выявить существенные черты ЯКМ представителей казачьего сословия России последней трети ХУШ столетия.

3. Для воссоздания языковой, личности наиболее информативными оказываются ЛФП, которые вербализуют концепты, занимающие одно из ведущих мест в концептосфере соответствующей эпохи. Для воссоздания языковой личности Ем. Пугачева, учитывая его место в отечественной истории, наиболее важными являются ЛФП «Время» и «Мятеж».

4. ЛФП «Время» в следственном деле Ем. Пугачева отражает понятие о времени представителей среднего сословия в России XVIII в. Однако конституенты этого поля могут дать существенную информацию и об индивидуальных чертах самого Ем. Пугачева. Вербализаторы концепта «ВРЕМЯ» указывают на то, что время в исследуемых документах предстает и как циклическое, и как линейное, однако эти начала тесно взаимодействуют друг с другом, образуя единое целое.

5. ЛФП «Мятеж» в следственном деле Ем, Пугачева отражает в основном индивидуальные черты исторической фигуры последней трети XVIII в. Оно свидетельствует о природной сметке, об авантюрности характера предводителя Крестьянской войны 1773-1775 гг., о его врожденном таланте лидера, способного поднимать народные массы на бунт1 силой слова.

Апробация работы. О результатах исследования докладывалось на международной конференции «Фразеология в аспекте науки, культуры и образования» (Челябинск, 1998), на всероссийских научно-практических конференциях «Методология, теория и методика формирования научных понятий у учащихся школ и студентов вузов» (Челябинск, 1998; 1999), на международной научной конференции «Россия — Польша: филологический и историко-культурный дискурс» (Магнитогорск, 2005), а также на внутривузовскнх научно-практических конференциях (Магнитогорск, 20022005) и на заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-лингвистов при кафедре общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета (2002-2006). Основные положения диссертации освещены в 8 публикациях, из которых 5 статей и 3 тезисов.

Структура диссертации подчинена решению поставленных задач. Исследование состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. Выводы даются отдельно по каждой главе. Общий объем работы составляет 233 страницы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы и актуальность исследования, определяются его объект и предмет, формулируются цели и задачи, решаемые в работе, описываются анализируемые документы, указываются методы и приемы исследования, раскрывается его научная новизна, определяется теоретическая и практическая значимость работы, называются виды ее апробации, характеризуется структура диссертации.

В первой главе, состоящей из двух параграфов, рассматриваются вербализаторы концепта «ВРЕМЯ», являющегося одним из центральных концептов в ЯКМ любой эпохи.

В § 1 рассматривается понятие время в научной я наивной картинах мира как основа формирования одноименного концепта, анализируются различные характеристики времени, выдвигается собственная гипотеза относительно функционирования языковых единиц со значением времени в следственном деле Ем. Пугачева. Время в следственном деле Емельяна Пугачева может быть представлено в виде спирали, то есть как совмещение или наложение линейных характеристик на циклические. Причем цикл в такой схеме довлеет над линейностью, что свидетельствует об архаических, наивных представлениях о времени у Пугачева и его современников.

В § 2 анализируется структура ЛФП «Время», выделяется ведущий комплекс сем, объединяющий все вербализаторы концепта «ВРЕМЯ» в следственном деле ('последовательность существования индивидуума') и исследуются выделенные зоны языковых единиц.

Языковых единиц, содержащих в себе только ядерный комплекс сем ЛФП «Время», н следственном деле нет: Пугачев использует таксоны на бытовом уровне и обозначает ими конкретные временные отрезки; в его речи нет таксонов, отражающих отвлеченные понятия времени. Следовательно, ядерная зона в ЛФП «Время» фактически не заполнена языковыми единицами, извлеченными из следственного дела, но все же существует как инвариантная часть общенационального концепта «ВРЕМЯ». Кроме того, лексемы время и пора, в ЛСВ которых заложен ядерный комплекс сем, в следственном деле являются компонентами УСК, относящихся к зоне цикличности (ночное время, утренняя пора, весенняя пора и др.)

Околоядерная зона ЛФП «Время» представлена в памятнике 34 языковыми единицами (в 189 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'определенный, известный, момент в последовательной смене часов, месяцев, лет и т. п., в который что-л. происходит, ожидается, должно произойти* {время, не время, со временем, в то время и др.). Таксон время совпадает с именем поля, но, реализуясь в изучаемом памятнике, содержит не только ядерный комплекс сем ('последовательность существования индивидуума'), но и дополнительный — 'пора, подходящий, нужный момент'. Кроме того, данная единица вступает в антонимические отношения с таксоном № время. В следственном деле употреблений языковой единицы с семантикой отсутствия времен» наблюдается намного больше (14 против 2).

Самым употребляемым УСК (55 случаев) является таксон в то (же)(самое) время. 17 УСК указывают на определенные промежутки времени, очерченные конкретными событиями, но, не называют их, а определяют на оси времени с помощью различных местоимений: в сие время, в такое время, в которое время, в оное время, с того времени, с сего времени, столько времени, несколько времени, в одно время и др.

8 из 34-х единиц околоядерной зоны обозначают параметры времени: протяженность {долгое время, немногое время, небольшое время, малое время, короткое время) и периодичность (то все время, временем, в фазные) времена).

Зона цикличности в ЛФП «Время» представлена 90 языковым» единицами в 1398 употреблениях. Языковые единицы циклической зоны называют не просто 'последовательность существования индивидуума', а традиционно повторяющиеся природные явления, наступающие независимо от человека, что и определяет их дополнительный комплекс сем. Все единицы данной зоны по их дифференцирующим семам можно разделить 3 основные группы.

Таксоны со значением суточного цикла объединяются в первую группу, насчитывающую 24 единицы (в 224 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'точка или отрезок суточного цикла'.

В памятнике употребляется только 3 языковые единицы со значением 'отрезок, равный 24-м часам': сутки, целые сутки и тот (же) день. Именно в этих таксонах, употребленных 47 раз, заключена семантика всего суточного интервала. Остальные единицы по своим дифференцирующим значениям делятся на четыре подгруппы. В первую подгруппу с дополнительным комплексом сем 'утро, начало, первая пора дня от восхода солнца' входят 4 таксона в 31 употреблении: чем сеет, поутру, утро, утренняя заря. Во вторую.,подгрудну входит 4 языковые единицы (с утра и до вечера полдни (пополудни), передневав, обед) с дополнительным комплексом сем 'время между восходом и заходом солнца, светлая часть суток*. Третью подгруппу с дополнительным комплексом сем 'пора между концом дня и началом ночи, время окало заката солнца* составляют 3 единицы в 21 употребленин (вечер, ввечеру и вечером). К четвертой подгрурпе относятся 5 лексем и 2 УСК (ночь, ночью, ночное время, ночная пора, но(а)чевать, ночлег, полночь), которые были употреблены в следственном деле 107 раз. Их объединяет дополнительный комплекс сем 'ночное время суток*. Кроме 21 языковой единицы, входящей в группу таксонов, называющих части суточного цикла, в следственном деле функционируют еще 3 лексемы, в которых опосредованно наблюдается дополнительный комплекс сем суточного цикла: вчера (вчерась), завтра (заутра), середа.

Таким образом, анализ таксонов первой группы циклической зоны с дополнительным комплексом сем 'точка или отрезок суточного цикла' □оказал, что самыми востребованными в следственном деле являются единицы четвертой подгруппы с дополнительным комплексом сем 'ночное время суток', что свидетельствует об активной деятельности Пугачева и его товарищей в это время суток: Потом из Познани выступили в местечко Кравин, где ночною порою напаяй на передовую казачью партию прусаки и, хотя урону большого не было, однакож, учинили великую тревогу [СД № 1, л. 100 об.: 57]. Ночная жизнь Пугачева характеризует его как военного человека и как человека, стремящегося к реализации тайных замыслов.

Во вторую группу зоны цикличности объединены таксоны, в которых помимо ядерного комплекса сем 'последовательность существования индивидуума*, выделяется дополнительный — 'точка или отрезок годичного цикла'. При анализе 27 таксонов в 82 употреблениях, вычлененных из следственного дела Емельяна Пугачева, обнаружены 3 подгруппы, языковые

единицы которых обозначают различные части годичного цикла, вербализуя концепт «ВРЕМЯ».

Первая подгруппа представлена 8 единицами, которые встречаются в тексте 29 раз » объединены дополнительным комплексом сем 'время года': {лето, осень, зима, весна и др.) Они обозначают в следственном деле Ем. Пугачева время военных действий или событий, связанных с политикой. Обыкновенно подобные сферы жизни предполагают четкое хронометрирование, но Пугачевым они фиксируются посредством названий времен года. Это объясняется тем, что у «государственного злодея» непривычная для него политика и размах военных действий скрестились с близкими для него народными традициями и устоями.

Вторая подгруппа, объединяет 4 языковые единицы в 12-ти употреблениях (май, август, ' ноябрь, декабрь), которые имеют дополнит ел ьныЙ комплекс сем 'единица исчисления времени, равная одной двенадцатой части года, название месяца'. Таксоны, называющие месяцы, при первоначальной цикличности в процессе эволюции приобретают все больше черт линейного времени.

Третью подгруппу с дополнительным комплексом сем 'религиозные праздники и обряды как точка годичного цикла' составляют 15 названий праздников и религиозных обрядов в 41-м употреблении <Рождество Христово, Пасха, Великий пост, Масленица (сырная неделя) и др.). Анализ таксонов данной подгруппы свидетельствует о том, что исполнение религиозных обрядов для Пугачева не более чем традиция, передаваемая из поколения в поколение. Поэтому упоминание великих праздников как примерных дат начала восстания не является для него богохульством: И около Рожества или Крещения с яицкими казаками будет бунт [СД, П Д, л. 2 об.: 240].

Треть» группу зоны цикличности составляют 37 единиц в 1087 употреблениях, в которых акцент делается на возврат и повтор. Учитывая характер временной семантики, данную группу языковых единиц можно разбить на 3 подгруппы.

Первая подгруппа с дополнительным комплексом сем 'циклическое время относительно настоящего* насчитывает 21 языковую единицу в 801 употреблении: тотчас, теперь, ныне, вскоре, потом, тогда, прежде, назад и др. Таксоны с комплексом сем 'циклическое будущее' являются самыми частотными в ЛФП «Время», что вполне объяснимо: Пугачев повествует о своей жизни в хронологическом порядке. И, как обычный человек, располагает события друг относительно друга, не прибегая к датам: Потом пришли еще в крепость, кою также приступом взял, а людей присоединил к себе, и строение выжег, также следующую по ней выжег же. Потом пашол к Троицкой. Оную хотя и с великим супротивлением, однакож взял [СД Ш 1, л. 134: 98]. В данном примере речь идет о захвате Пугачевым трех крепостей: Петропаловской (15 мая 1774 г.), Степной (17 мая 1774 г.) и Троицкой (20 мая 1774 г.).

Вторая , подгруппа состоит из 10 языковых единиц (в 240 употреблениях), обладающих дополнительным комплексом сем 'циклические параметры времени': скоро, нескоро, долго, недолго, всегда, иногда и др.

В третьи^ ррдгруппу входят всего 6 языковых единиц (в 46 употреблениях), которые объединены дополнительным комплексом сем 'циклический временной интервал*: вначале, сначала, сперва, напоследок, рано и поздно.

Для Ем. Пугачева и его соратников время представлялось как последовательность типичных событий, теснейшим образом связанная со сменой дня и ночи, времен года, с повторяющимися природными изменениями и, как следствие, — с сельскохозяйственной и религиозной деятельностью человека. При всей своей повторяемости, таксоны зоны цикличности в памятнике приобретают черты линейности за счет других единиц со значением времени, что позволяет располагать события на временной оси. Например, Как он, Еме.чька, стал еще збиратца под Красногорскую крепость, то на другой день поутру оной Иван Иванов, пришод к нему в кибитку, говорил...[СД № 3, л. 331 об.: 198-199]. Такое употребление таксонов свидетельствует, о том, что Ем. Пугачев был типичным представителем казачества XVIII столетия, в котором еще крепко жили традиции, доставшиеся носителям русского языка со времен язычества.

Кроме циклического времени, в памятнике представлено время линейное (однонаправленное, хронометрированное). Однако зоны цикличности и линейности не противопоставлены друг другу. Можно говорить об отсутствии четких границ между этими двумя зовами, об их взаимодействии и даже наложении друг на друга.

Зону линейности образуют 102 таксона в 349 употреблениях, которые объединены в две группы: 1) языковые единицы, называющие даты; 2) языковые единицы, называющие хронометрированное линейное время.

Первая группа - названия конкретных дат — состоит из 31 языковой единицы в 56 употреблениях. По полноте передаваемой информации все таксоны данной группы можно разделить на три подгруппы.

Первая подгруппа, самая многочисленная (24 единицы в 42 употреблениях), объединяет таксоны, называющие полные даты - число, месяц и год: II декабря 1774 г.; 1774-го года ноября 28-го дня и др. Все единицы данной подгруппы являются неотъемлемой частью формуляра делового документа и извлечены из «шапок» протоколов, которые заполнялись канцеляристами секретных комиссий. Во всем следственном деле Ем. Пугачевым не была названа ни одна полная дата, хотя он занимал во время Крестьянской войны положение не просто служивого человека, а был предводителем, вождем большой массы людей.

Вторая подгруппа состоит из единиц, которые называют конкретные годы. Она представлена 3 таксонами в 10 употреблениях: 771 г., 772 г.. (1)773 г. Все это единицы были употреблены в речи Ем. Пугачева и являлись

ответами на вопросы допраши вате лей: они упоминаются в связи с событиями, важными для следствия. .

Третья подтрурпа единиц, называющих конкретные дни определенного месяца, представлена в следственном деле всего 4 таксонами, причем только в двух из них находим цифровое выражение числа месяца: 28. числа минувшаго ноября, ]5-го числа того эк месяца.

Вторую группу составляет 71 языковая единица в 293 употреблениях, называющая хронометрированное линейное время. Все таксоны этой группы делятся на две подгруппы.

Первая подгруппа, объединяет таксоны, представляющие собой сочетания количественных или порядковых числительных с именами существительными - названиями временных отрезков. В нее входит 61. языковая единица в 174 употреблениях (один час, двои сутки, две ночи, шесть недель, семь дней, пятнадцать недель и др.). Примечательно, что числовой ряд в следственном деле не особо разнообразен и представлен лишь 15 числительными: 1-7, 10, 12, 15, 17, 18, 20, 32 и 40, Причем половина из них относится к периферии подгруппы, так как определяет возраст людей (третей год, семнадцать лет, тридцать два года и др.).

Во вторую подгруппу входят 10 таксонов в 119 употреблениях, образованных по модели: (неопределенно-количественное, указательное или определительное) М+ С. Они обозначают неконкретные временные отрезки, но, несомненно, хронометрируют события, располагающиеся на диахронической оси времени (на другой день, на другую ночь, (чрез) несколько часов, тот (же) час, те же сутки, сего дня и др.).

Анализ языковых единиц ЛФП «Время», вербализующих одноименный концепт, показал, что время в следственном деле Емельяна Пугачева предстает и как циклическое, и как линейное, однако эти начала тесно взаимодействуют друг с другом, переплетаются, образуя единое целое. Емельян Пугачев - человек своего сословия, которому ближе времяисчисление по циклическому календарю, по смене времен года, месяцев, когда за один цикл происходит зарождение и отмирание всего сущего. По результатам анализа языковых единиц можно говорить, что перед нами предстает Пугачев-христианин, который путается в религиозных праздниках, так как он следует религиозным обрядам, особенно над ними не задумываясь, по привычке, по традиции, заложенной веками и передающейся из поколения в поколение. Пугачев-военачальник не планирует свои действия: все военные мероприятия проводит спонтанно, «по обстановке».

Время, представленное в ЛФП, «заполняется» событиями, нанизанными на временную ось в хронологическом порядке, тем самым субъективные сведения претендуют на роль абсолютной истины. Время Пугачева — это время наблюдателя: хотя рассказ о событиях ведется им по порядку, определенному жанром документов, в ходе повествования появляются люди и события, важные для героя, а не для следствия: А на другой день просил Я Еремину Курицу, чтоб велел истопить баню [СД № 1, л. 113 об.: 71]. Такое восприятие времени позволяет говорить о его

индивидуальной субъективности, с одной стороны, и социальной объективности - с другой. Это объясняется тем, что базовые представления о времени, его течении и структуре являются продуктами коллективного сознания, то есть они социально обусловлены.

Во второй главе, состоящей из трех параграфов, рассматриваются вербализаторы концепта «МЯТЕЖ», являющегося индивидуальным в концептосфере Ем. Пугачева.

В § 1 описывается структура ЛФП «Мятеж» в следственном деле Ем. Пугачева, обосновывается выбор названия ЛФП и анализируется его ядерная зона.

ЛФП «Мятеж», вербализующее концепт «МЯТЕЖ», представлено в следственном деле Ем. Пугачева 633 языковыми единицами в 5442 употреблениях. В зависимости от комплексов дополнительных сем, которые входят в структуру значения единиц с ядерным комплексом сем 'вооруженное выступление против существующей государственной власти*, многочисленные вербализаторы концепта «МЯТЕЖ» можно разделить по трем зонам; 1) ядерная; 2) околоядерная зона; 3} зона ближней периферии.

Ядро ЛФП «Мятеж» составляют 2 языковые единицы в 10 употреблениях (бунт, возмущение), называющие мятеж Пугачева с точки зрения государственной власти. В ядре мы не находим лексемы мятеж, давшей имя ЛФП, что связано с политическими причинами, отраженными в тексте следственного дела: мятеж по своему размаху, действующим силам н угрозе государственной власти гораздо опаснее бунта; при абсолютном монархическом правлении Екатерины П официальное письменное признание подавленного восстания мятежом не отвечало интересам следствия.

В следственном деле слово бунт встречается всего 5 раз и репрезентирует инвариантное значение 'вооруженное выступление в результате заговора против существующей государственной власти*. Низкая частотность ядерной лексемы легко объяснима: если бы Пугачев во время допросов назвал свою деятельность бунтам, то он признал бы себя виновным в посягательстве на законною власть, чем усугубил бы свою вину,

В § 2 анализируются языковые единицы околоядерной зоны ЛФП «Мятеж», которая состоит из 446 языковых единиц в 4212 употреблениях, объединенных комплексом сем 'иметь отношение к вооруженному выступлению*. По дополнительным семам единицы околоядерной зоны делятся на шесть групп,

В первую группу входят 248 языковых единиц (в 1093 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'действия во время вооруженного выступления'. Количество слов и выражений, служащих для называния военных действий и процессов, очень велико в лексическом запасе Ем. Пугачева (оно составляет 78% всех языковых единиц околоядерной зоны). Поэтому в первой труппе можно вьщелнть 4 подгруппы, значение которых обусловлено той или иной фазой в военных действиях.

Первая пол группа объединяет 40 языковых единиц (в 168 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'подготовиться к военным действиям' {вооружиться, приготовиться (к отпору), нарядить (кого-либо), выставить (поставить) притины, сделать вал, привести (положить) порох, и др.). Из анализа значительной по составу первой группы видно, что повстанцы готовились и к наступательным, и к оборонительным операциям. Но, несмотря на это, тексты допросных речей свидетельствуют; Пугачев как военачальник мало внимания уделял подготовке к военным действиям. Ббльшая часть подготовительных мер предпринималась им спонтанно, но, тем не менее, именно они указывают на стихийный, природный талант Пугачева-военачальника. Например, А я, <...> дал приказ тому посланному, чтоб на утренней зоре палить ис nyuteK, естяи и Корфа на себя не нажмут. Сие для того зделать приказано была, чтоб оренбургских обмануть, бутто идущей к ним на сикурс бригадир моими людьми атакован... [СД Jfs 1, л. 126 об.-127: 86].

Во вторую подгруппу объединены 79 языковых единиц (употребленных 387 раз) с дополнительным комплексом сем 'действия во время боя, схъатки с врагом'. Она является самой многочисленной в околоядерной группе. Это не случайно, так как именно во время боя или схватки мог проявиться характер Пугачева как военачальника. К наиболее частотным из них относятся: производить пальбу, взорвать, зажечь (сжечь, еыжечь), рубить, (жестоко) бить, осадить, защищать, сделать удар, атаковать и др.

В третью подгруппу входят 60 глаголов (употребленных в следственном деле 311 раз) с дополнительным комплексом сем 'передвижения во время подготовки к военным действиям и во время военных действий'. Все лексемы этой подгруппы являются многозначными, и для них военная семантика не основная. Самыми употребительными в сфере наименования процессов передвижения военных являются многозначные глаголы идти, ходить и производные от них. Обозначая передвижение, перемещение в пространстве, они реализуются и в специфически военном значении 'выступать против кого-, чего-л, воевать с кем-л.'. Необходимо отметить, что глаголы употребляются Пугачевым в основном в форме единственного числа прошедшего времени, тем самым он персонифицирует действия командующих враждебными армиями, что, с одной стороны, указывает на заслуги руководителей, с другой — наделяет их ответственностью за неудачи. Эта особенность отражена канцеляристами в следственном деле н тогда, когда ответы Пугачева излагаются в форме косвенной речи: А на другой день паки сошелся он с Михельсоном, и такжя была с ним сшибка, но и на оной ни Михея'ьсон его не разбил, ни он, Емелька, Михеяьсону вреда не зделал, и разошлись: Михельсон потоп на Уфу, а он потоп х Красногорской крепости [СД Jft 3, л. 329 об.: 197].

Четвертая подгруппа объединяет 69 языковых единиц (в 227 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'действия, приводящие к результату вооруженное выступление' (сбить, отбить, поразить, взять.

захватить, выжечь, разбить (начисто), учинить, овладеть и др.). Большое количество единиц данной подгруппы объясняется тем, что Ем. Пугачев зачастую говорит о результатах не только всего сражения, но и о результатах отдельных схваток. Чаще других в текстах допроса встречается связка взять - выжечь, именно в такой последовательности: завладеть чем-либо, захватить, а затем уничтожить, истребить огнем.

Вторая группа объединяет 22 языковые единицы, называющие виды оружия, используемые при вооруженном выступлении. Все они являются собственно военными терминами (за исключением наименования единорог), и только некоторые из них получили и другие дополнительные значения {патрон, пушка),

К первой подгруппе относятся слова, называющие виды огнестрельного оружия (пушка, единорог, ружье и др). Самой частотной в показаниях вождя повстанцев оказалась лексема пушка (155 употреблений из 263), Это объясняется двумя причинами. Во-первых, пушка 'артиллерийское орудие с длинным стволом' была самым распространенным видом оружия в армии XVIII века; во-вторых, слово пушка одновременно служило названием 'крупных (не ручных) огневых или стрельных орудий*.

Вторая подгруппа невелика — всего 5 единиц; сабля, шпага, штык, копье, копейный дротик. Все они обозначают виды холодного оружия, которое служило по преимуществу орудием частных разборок и потасовок в повстанческой армии.

Третья группа околоядерной зоны объединяет 23 языковые единицы (в 418 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'виды родов войск и воинских подразделений, участвовавших в вооруженном выступлении'. Это в основном военные термины как исконно русского, так и западноевропейского происхождения. Пугачев, казак по происхождению, прекрасно ориентировался в армейской терминологической иерархии. Он широко использует языковые единицы с общей сложной семой 'вооруженные силы'; армия, войско, толпа, сила, тайка, орда. Словом армия в значении 'войска, объединенные единым командованием на одном театре военных действий' Пугачев называет только правительственные вооруженные силы, в которых сначала служил сам. Лексемы сила, шайка, орда и толпа в устах самозванца звучат только по отношению к собственной повстанческой армии или своим сторонникам.

В следственном деле самозванца функционируют три лексемы, называющие рода войск: пехота, артиллерия и конница. Данные рода войск были в составе как правительственной армии, так и армии Пугачева, который питал особую слабость к коннице и артиллерии. Это объясняется двумя причинами: 1) будучи казаком, Пугачев привык иметь дело с конным войском; 2) будучи военачальником, он отдавал предпочтение артиллерии — наиболее эффективному на то время роду войск.

Языковые единицы, называющие воинские подразделения (полк, команда, корпус, партия, батарея, дивизия и др.) используются Пугачевым и по отношению к регулярным, и по отношению к казачьим войскам.

Четвертая группа, состоящая из 13 языковых единиц (в 123 употреблениях), объединяет названия сражений и видов сражений во время вооруженного выступления. Три лексемы (поход, война и кампания) в памятнике выступают как синонимы в значении 'движение и действие войск против неприятеля в определенный период времени; период военных действий'. Шесть лексем (баталия, сражение, драка, стычка, свалка и шермиция) функционируют как синонимы с интегральным комплексом сем 'боевое столкновение войск'. Их выбор в речах Пугачева обусловлен различиями во временной протяженности столкновения и масштабами действия. Четыре лексемы обозначают виды сражений: приступ, погоня, выласка и отпор. По нашим наблюдениям, излюбленным методом ведения боя у Пугачева был приступ.

Пятая группа состоит из" 36 языковых единиц (в 462 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'исполнение воинских обязанностей при вооруженном выступлении'. Языковые единицы данной труппы одновременно являются составной частью и ЛФП, вербализующего концепт «ВЛАСТЬ» в Я КМ Пугачева. Все единицы пятой группы можно разделить на три подгруппы.

Цервая подгруппа насчитывает 7 языковых единиц (в 49 употреблениях), характеризующих все этапы прохождения воинской службы: поверстать в казаки, пойти в службу, приеесть к присяге (к верности), служить, просить (получить) отставку. Сам пройдя все эти этапы на государственной службе в казачьих войсках, Пугачев требовал того же порядка и в своей повстанческой армии.

Вторая додгрулгпа объединяет 26 языковых единиц (в 396 употреблениях), обозначающих служебные войсковые взаимоотношения между начальниками н подчиненными: велеть, приказать, послать, требовать, позволить, отдать приказ, командировать, рапортовать и др.

Третья подгруппа объединяет 3 языковые единицы (в 17 употреблениях), называющие институты власти. Стремясь максимально приблизить порядки в своей разношерстной армии к порядкам, принятым на государственной службе, Пугачев создает «правительственные органы», обозначая их языковыми единицами, хорошо ему известными по службе в казачьих войсках: станичное правительство, войсковое правительство, Военная коллегия.

Языковые единицы данной группы свидетельствуют о том, что, несмотря на стихийный характер мятежа, Ем. Пугачев смог создать систему исполнения воинских обязанностей по аналогии с правительственной системой.

В шестую группу входит 99 языковых единиц (в 1820 употреблениях), называющих лиц, участвовавших в вооруженном выступлении.

В первую подгруппу входят 12 языковых единиц (в 284 употреблениях), называющих носителей титулов: государь, государыня, король, султан, паша, хан граф, князь и др. Лексемы граф и князь в следственном деле называют титулы людей, направленных для борьбы с

восставшими, и свидетельствуют о том, что угроза для российского трона со стороны Пугачева была воспринята самым серьезным образом.

Во вторую подгруппу входят 52 языковые единицы (в 1081 употреблении), которые называют носителей чинов. Сразу оговоримся, что в следственном деле широко представлены наименования чинов и регулярной русской армии, и казачества (генерал, полковник, майор, офицер, старшина, атаман, есаул, хорунжий, сотник, прапорщик, уметчик и Др.).

Языковые единицы казак и солдат находятся на периферии подгруппы, так как не называют чинов, но по своей семантике близки к основным единицам. Естественно, что и частотность употребления данных лексем в изучаемом памятнике очень велика (115 и 568 раз соответственно).

Третью подгруппу составляют 16 языковых единиц (в 239 употреблениях), называющих представителей сословий (дворянин, боярин, боярские люди, купец, крестьянин, заводской крестьянин, казак и др.).

Четвертая подгруппа объединяет 19 языковых единиц (в 216 употреблениях), называющих людей по занимаемой должности: губернатор, управитель, начальник, комендант, дежурный и др. Пугачев в своей повстанческой армии организовал систему, подобную правительственной, поэтому языковые единицы думный дьяк, секретарь, судья, смотритель и др. называют должности по обе стороны противостояния. Например, Когда ж я {Пугачев — Н. М.) хотел туда ехать сам, то писарь Горшков да и другая приступили ко мне и просили, чтоб учинить Военную коллегию <..> Почему я коллегию и учредил: в думныя дьяки — Ивана Почиталина, в секретари — Максима Горшкова, Ивана Творогова, е судии в старшая — Максима Шигаева и Андрея Витошнова [СД № 1, л. 129 об.: 91].

Анализ единиц околоядерной зоны показал, что вождь повстанческого движения прекрасно знал военное дело, владел различными способами ведения наступательного, осадного, оборонительного боя, был находчив, изобретателен и смел, встречаясь с организованными и дисциплинированными, хорошо вооруженными правительственными войсками. Он обладал врожденным талантом военачальника.

В § 3 анализируются две группы языковых единиц периферии ЛФП «Мятеж», которые связаны со всеми остальными группами ЛФП.

Первая группа периферии представлена 82 языковыми единицами (в 715 употреблениях) с комплексом сем 'подготовка к вооруженному выступлению против существующей государственной власти*. По своим дополнительным комплексам сем она делится на две подгруппы.

Первую подгруппу с дополнительным комплексом сем 'подготовка к тайному соглашению нескольких лиц о совместных действиях для достижения определенных политических целей* составляют 15 языковых единиц С в 541 употреблении): подговорить, уговорить, согласить, уверять, признать, еерить и др. Языковые единицы данной подгруппы характеризуют действия абстрактного (вербального) характера, не приводящие ни к каким конкретным поступкам: они были основаны на безоговорочной вере народа в сакральность власти. Поэтому и самозванство Пугачева явилось скорее

средством для достижения цели, а не самоцелью. Подтверждение находим и в тексте следственного дела: Филарет, выслушав сии слова, говорил: «Нет, ты на покойного государя не похож. Я его зная. Однакож это хорошо. Яицкие казаки этому поверят, потому что ныне им худо жить, и все в побегах, и от тебе будут рады. Только разве кто из них не знавал ли покойного государя? Но и это дарам: они спорить не станут, только им покажись» [СД № 3, л. 225 об,: 145].

Рторая подгруппа языковых единиц называет и раскрывает этапы становления легенды о «Петре Ш». Всего в данную подгруппу входит 67 языковых единиц (в 174 употреблениях), имеющих дополнительный комплекс сем 'присвоение себе незаконно чужого имени, звания'. В зависимости от приемов, способствовавших доказательству истинности «Петра Ш», все языковые единицы данной подгруппы делятся на четыре разряда: 1) языковые единицы, называющие «царские» знаки на теле (раны, пятно, шрам, приметы царские и др.); 2) языковые единицы, называющие свидетельства людей, подтверждающих «истинность» Петра ГП-го (опознать, узнать, знать и др.); 3) языковые единицы, называющие родственников «Петра Щ-го» (предки, жена, супруга, сын и Др.); 4) языковые единицы, характеризующие намерения «избавителя» и причины его возвращения (открывать благополучие, обещать вольности, жаловать деньгами, переменять устав и др.). Все рассмотренные нами единицы группы с дополнительным комплексом сем 'подготовка к вооруженному выступлению против существующей государственной власти' входят в состав других ЛФП, вербализующих самостоятельные концепты «ЗАГОВОР» и «САМОЗВАНСТВО» в ЯКМ Пугачева.

Вторая группа периферии ЛФП «Мятеж» состоит из 101 языковой единицы (в 556 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'подвергнуть наказанию, каре, возмездию* и входит в состав не только ЛФП «Мятеж», но является совокупностью вербализаггоров концептов «ЗАГОВОР», «САМОЗВАНСТВО», «ВЛАСТЬ». Она по набору дополнительных комплексов сем делится на четыре подгруппы.

В первую подгруппу входят 69 процессуальных единиц (употребленных в следственном деле 362 раза) с дополнительным комплексом сем 'меры воздействия на провинившегося*: сыскивать, связать, заарестовать, взять под караул, допрашивать, наказать, поколотить, мучить, побить, засечь, повесить, переколоть, казнить и др.

Лексемы переколоть и повесить называют основные виды казни в повстанческой армии, которые чаще всего осуществлялись с разрешения предводителя. Но стоит заметить, что почти всегда Пугачев привод1тг причину, заставлявшую его поступать таким образом: ...отца ево, которого велел я (Пугачев — Н. М.) повесить за то, что он прежде служил мне, а тут бегает и изменил [СД № 1, л. 133: 96]. К анализируемой подгруппе примыкают языковые единицы смерть и умереть. О заслуженной смерти Пугачев говорит не раз (А шоя на то: естьли удасться чем поживиться, или убиту быть на войне — вить все я заслуоюил смерть, — так лучше умереть

на войне [СД Na I, л. 139: 104]), Смерть в бою привлекательна для Ем, Пугачева не только потому, что это «славная смерть», но и потому, что она легкая, не мучительная.

Вторая подгруппа имеет дополнительный комплекс сем 'орудия наказаний' и состоит из 6 языковых единиц (в 39 употреблениях): плеть, езжалая плеть, батоги, кандалы, кнут, колодка,

15 языковых единиц (в 58 употреблениях), входящих в третью подгруппу, обозначают 'виды наказаний': казнь, наказание, малое наказание, побои, истязания, мучения, поселение, ссылка, острог, казенные работы и др.

Четвертая подгруппа объединяет 11 языковых единиц (в 97 употреблениях), называющих объектов наказания, субъектов наказания и их должности: колодник, каторжный, конвой, караул, палачевская должность, сыскная команда и др.

Анализ языковых единиц второй группы зоны периферии ЛФП «Мятеж»- показал, что Пугачев постоянно подвергал свою жизнь опасности, казнил, миловал, отправлял на смерть своих «подданных», ко, при этом, о смерти говорил мало. Все описанные наказания, кроме ссылки и поселения, все орудия пыток он испытал на себе.

Таким образом, языковой портрет Ем. Пугачева, вырисовывающийся в результате лингвистического анализа следственного дела, не совпадает ни с образом чернителей «злодеям-самозванца, ни с идеализированным образом казачье-крестьянского вождя советской историографии. На наш взгляд, объективнее и ближе всех к истине был А. С. Пушкин, написавший «Историю Пугачева» как кровавого, бессмысленного и жестокого разгула восставшей черни и все же создавший впечатляющий образ Пугачева в «Капитанской дочке». Несомненно одно: Пугачев являлся типичным представителем казачьей среды последней трети XVHI в., но одновременно это был человек яркий, решительный, самобытный, проявивший себя как прирожденный лидер, обладающий даром слова, как талантливый полководец и как бунтарь, способный бесстрашно идти к своей цели, часто проявляя жестокость и пренебрегая христианскими этическими кормами.

В заключении излагаются результаты исследования, называются основные черты языковой личности Ем. Пугачева как типичного представителя казачьего сословия последней трети XVHI столетия и как конкретной исторической фигуры. Здесь же намечаются пути дальнейшего исследования в русле обозначенной в диссертации проблемы. Перспективным представляется анализ иных концептов, входящих в концептосферу Ем. Пугачева, оообенно концептов «ЗАГОВОР», «ВЛАСТЬ», «САМОЗВАНСТВО». Для расширения представлений о ЯКМ россиян последней трети XVIII века полезно было бы воссоздать языковые портреты противников бунтаря, которые олицетворяли законную власть. Небезынтересным для диахронической лингвистики было бы изучение языковой личности «супруги» самозванца — Екатерины П, которая, будучи сама захватчицей престола, сыграла в жизни Пугачева одну из главных

ролей. Все это позволило бы в дальнейшем заняться реконструкцией обобщенной языковой личности России ХУШ столетия.

Основные положения диссертации освещены в следующих публикациях:

1. Позднякова (Меркулова), Н. В. Штрихи к языковому портрету Емельяна Пугачева / Н. В. Позднякова // «Благословенны первые шаги...» : сб. работ молодых исследователей / под ред. И. В. Петровой и С. Г. Шулежковой. - Магнитогорск : Изд-во МГПИ, 1997. - С. 59 - 70.

2. Позднякова (Меркулова), Н. В. Формирование понятия «языковая личность» в курсах истории русского языка и современного русского языка / Н. В. Позднякова // Вопросы методики формирования понятий при изучении предметов гуманитарного цикла : тез. докл. Всероссийской науч.-практ. конф. «Методолошя, теория и методика формирования научных понятий у учащихся шкод и студентов вузов». - Челябинск : Изд-во ЧГПУ «Факел», 1998.-С. 3-4.

3. Позднякова (Меркулова), Н. В. Устойчивые словесные комплексы военной и казачьей семантики в допросных речах Ем. Пугачева / Н. В. Позднякова // Фразеология в аспекте науки, культуры и образования : матер. Междунар. науч. конф. - Челябинск : Изд-во ЧГПУ «Факел», 1998. -С. 75 - 76.

4. Позднякова (Меркулова), Н. В. Лингвокультуралогический аспект понятия «языковая личность» (на материале допросных речей Емельяна Пугачева) / Н. В. Позднякова // Формирование филологических понятий у учащихся школ и студентов вузов : тез. докл. Всероссийской науч.-практ. конф. «Методология и методика формирования научных понятий у учащихся школ и студентов вузов», — Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 1999. - С. 33 — 34.

5. Меркулова, Н. В. Циклические и линейные характеристики времени в следственном деле Емельяна Пугачева (на материале Яицкого допроса) / Н.В.Меркулова // «Благословенны первые шага...» : сб. работ молодых исследователей / под ред. С. Г. Шулежковой. — Магнитогорск : Изд-во МаГУ, 2004. - Вып. 5. - С. 11 - 19.

6. Меркулова, Н. В. Названия религиозных праздников и обрядов как один из фрагментов фразеосемантического поля «Время» в следственном деле Емельяна Пугачева / Н. В. Меркулова // «Благословенны первые шаги...» : сб. работ молодых исследователей / под ред. С. Г. Шулежковой. -Магнитогорск : Изд-во МаГУ, 2005. - Вып. 6. - С. 23 - 34.

7. Меркулова, Н. В. Роль польских заимствований в становлении русской военной лексики (на материале Яицкого допроса Емельяна Пугачева) / Н.В.Меркулова // Россия - Польша : филологический и историко-культурный дискурс ; сб. статей участников Междунар. науч. конф. / ред.-сост. С. Г. Шулежкова. — Магнитогорск : Изд-во МаГУ, 2005. -С. 502 - 510.

8. Меркулова, Н. В. Таксоны со значением суточного цикла как материал для воссоздания языкового портрета Емельяна Пугачева /

Н, В. Меркулова // Проблемы исгорни, филологии, культуры : межвуз. со, -Вып. XV1/2. - Москва - Магнитогорск, 2006 - С, 340 - 348.

Регистрационный № 1348 от 09.03 Л004 г. Подписано в печать 22.11.2006 г. Формат 60х84'/[в. Бумага тип Л® 1. Печать офсетная. Усл. лея. л. 1,00. Уч.-изд, л. 1,00. Тираж 100 экз. Заказ № 627. Бесплато.

Издательство Магнитогорского государственного университета 455038, Магнитогорск, пр. Ленина, 114 Типография МаГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Меркулова, Наталья Викторовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ВЕРБАЛИЗАТОРЫ КОНЦЕПТА «ВРЕМЯ» В СЛЕДСТВЕННОМ ДЕЛЕ ЕМ. ПУГАЧЕВА КАК МАТЕРИАЛ ДЛЯ ВОССОЗДАНИЯ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ

ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XVIII СТОЛЕТИЯ.

§ 1. Понятие «время» в научной и наивной картинах мира как основа формирования концепта «ВРЕМЯ».

1.1. Понятие «время» в науке.

1.2. Понятие «время» в лингвистике. Концепт «ВРЕМЯ» как элемент языковой картины мира.

§ 2. Лексико-фразеологическое поле «Время» в следственном деле Ем. Пугачева.

2.1. Околоядерная зона ЛФП «Время».

2.2. Языковые единицы зоны цикличности ЛФП «Время».

2.2.1. Таксоны со значением суточного цикла.

2.2.2. Таксоны со значением годичного цикла.

2.2.3. Таксоны наречного типа со значением повторения и возобновления.

2.3. Языковые единицы зоны линейности ЛФП «Время».

2.3.1. Языковые единицы, называющие даты.

2.3.2. Языковые единицы, называющие хронометрированное линейное время.

Выводы по 1 главе.

ГЛАВА II. ВЕРБАЛИЗАТОРЫ КОНЦЕПТА «МЯТЕЖ» В СЛЕДСТВЕННОМ ДЕЛЕ ЕМ. ПУГАЧЕВА КАК МАТЕРИАЛ ДЛЯ ВОССОЗДАНИЯ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ

ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XVIII СТОЛЕТИЯ.

§ 1. Структура ЛФП «Мятеж» в следственном деле Ем. Пугачева

1.1. Структура ЛФП «Мятеж».

1.2. Ядерная зона в следственном деле Ем. Пугачева.

§ 2. Языковые единицы околоядерной зоны.

2.1. Языковые единицы, называющие действия во время вооруженного выступления.

2.2. Языковые единицы, называющие виды оружия, использовавшиеся при вооруженном выступлении.

2.3. Языковые единицы, называющие виды родов войск и воинских подразделений, участвовавших в вооруженном выступлении.

2.4. Языковые единицы, называющие сражения и виды сражений во время вооруженного выступления.

2.5. Языковые единицы, называющие действия по исполнению воинских обязанностей при вооруженном выступлении.

2.6. Языковые единицы, называющие лиц, участвовавших в вооруженном выступлении.

§ 3. Языковые единицы периферийной зоны ЛФП «Мятеж».

3.1. Языковые единицы, характеризующие подготовку к вооруженному выступлению против существующей государственной власти.

3.2. Языковые единицы, называющие наказания.

Выводы по 2 главе.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Меркулова, Наталья Викторовна

Изучение языковой личности — одно из приоритетных направлений в лингвистике последних десятилетий, что связано с антропоцентризмом, самой характерной чертой современного этапа развития мирового языкознания. Язык, в свою очередь, также «насквозь антропоцентричен». Присутствие человека «дает о себе знать на всем пространстве языка, но более всего оно сказывается в лексике и синтаксисе — семантике слов, структуре предложения и организации дискурса» [Арутюнова 1999: 3].

С 70-х гг. XX столетия появился ряд теоретических работ, посвященных изучению языковой личности (Ю. Н. Караулов 1987, 1989; В. И. Карасик 2001; Л. А. Шестак 2003 и др.). Практическое воплощение эти теоретические изыскания получили в трудах, где предпринимаются попытки создания языковых портретов обобщенной языковой личности, рассматриваемой в свете возрастных, профессиональных, социальных, национальных, диалектных и др. аспектов, или языковой личности художественного текста на материале современного русского языка (см., напр, С. В. Бекова 1973, Н. О. Золотова 1991, В. Д. Лютикова 2000, Ле Дык Тху 2003, В.П.Тимофеев 2003, Л. А. Шестак 2003, О.А.Казакова 2004, О. А. Левоненко 2004, Н. Н. Менькова 2004, М. Н. Панова 2004, О. Н. Шевченко 2005 и др.). В некоторых работах описываются языковые личности Х1Х-ХХвв. (В. Д. Спасович [Виноградов 1930]; А.А.Реформатский [Язык и личность 1989]; М.А.Цветаева [Ляпон 1995]; П. В. Чесноков [Инфантова 2001]; Ю. М. Лотман [Парсамова 2004] и др.).

Чрезвычайно важным и интересным представляется воссоздание языковых личностей исторических фигур, что позволяет прояснить индивидуальные особенности неоднозначно оцениваемых деятелей прошлого. Кроме того, объективный лингвистический анализ памятников, отражающих язык конкретной личности, может стать веским аргументом в исторических теориях и гипотезах, ибо в индивидуальных чертах языковой личности кроются черты, характерные для речевого поведения ее современников. Таким образом, воссоздание языковой личности определенной исторической фигуры — важный шаг на пути реконструкции обобщенной языковой личности соответствующей эпохи. Работы такого рода крайне редки. Это анализ языковых портретов Петра I [Гайнуллина 2002]; Ивана Грозного [Шилина 2003; Попова 2004], Ивана Неронова [Шулежкова 1998; Коротенко 2006].

В центре нашего исследования — многогранная противоречивая фигура известного самозванца Емельяна Ивановича Пугачева, предводителя Крестьянской войны 1773-1775 гг. На необычайную языковую одаренность Пугачева в свое время обратил внимание А. С. Пушкин, детально изучивший материалы следственного дела «бунтовщика, посягнувшего на императорский трон». В «Истории Пугачева» и особенно в повести «Капитанская дочка» великий русский писатель сумел передать притягательную силу этого «злодея», умевшего подчинять себе массы людей силой слова. Однако лингвисты пока не предпринимали попыток воссоздания языковой личности этой колоритной исторической фигуры, несмотря на то, что это позволило бы ответить не только на множество исторических вопросов, но и стать основой для реконструкции обобщенной языковой личности России XVIII века.

Потребность в термине языковая личность появилась в 70-х гг. XX века, хотя само понятие языковой личности связано с идеями В. фон Гумбольдта, И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. А. Потебни, А. А. Шахматова, В. В. Виноградова и др. В их трудах утверждается мысль, что предметом лингвистики является человек во всем богатстве его качеств, свойств, а язык при этом рассматривается как «индивидуально-психическое образование», поэтому «изучение языка не заключает в себе конечной цели, а вместе со всеми прочими областями служит высшей и общей цели <.> познания человеком самого себя и своего отношения ко всему видимому и скрытому вокруг себя» [Гумбольдт 1985: 383].

Термин языковая личность был введен в 80-е годы XX века Ю. Н. Карауловым, который считает, что «за каждым текстом стоит языковая личность» [Караулов 1989: 5]. Следовательно, лингвистический анализ текстового материала позволяет восстановить содержание мировоззрения личности, его ментальные представления. «Мировозрение есть <.> результат взаимодействия системы ценностей личности, или "картины" мира, с ее жизненными целями, поведенческими мотивами и установками, проявляющийся, в частности, в порождаемых ею текстах» [Караулов 1989: 8].

Ю. Н. Караулов выделяет три структурных уровня языковой личности: вербально-семантический (степень владения языком); лингво-когнитивный (на нем происходит актуализация и идентификация релевантных знаний и представлений, присущих языковой личности и создающих коллективное (индивидуальное) когнитивное пространство (этот уровень предполагает отражение языковой модели мира, ее тезауруса, культуры); прагматический (самый высший уровень, который включает в себя выявление и характеристику мотивов и целей, движущих развитием языковой личности [Караулов 2002: 36-37]. Кроме того, ученый называет основные компоненты, позволяющие дать полное описание языковой личности: 1) характеристику семантико-строевого уровня ее организации; 2) реконструкцию языковой модели мира, или тезауруса данной личности; 3) выявление жизненных или ситуативных доминант, находящих отражение в процессах порождения текстов [Караулов 2002: 43].

Понятие языковой личности теснейшим образом связано с понятиями индивидуума и коллектива. Одни ученые разрабатывают «совокупную языковую личность», то есть «базовую, частотную, общую или типологически сходную часть исторически запечатленных и синхронно продуцируемых дискурсов» [Шестак 20036: 14]. Другие предлагают различать языковую и речевую личности, включая «речевую личность в состав языковой личности (в родо-видовом соотношении)» [Прохоров 1999: б

453]. Но, по словам Ю. Н. Караулова, «ничто не препятствует тому, чтобы имеющуюся трехмерную структурную модель языковой личности <.> не применить как эталон-анализатор, диагностирующий состояние речевого развития конкретного индивидуума. Тогда составляющий указанную структуру набор языковых умений может расцениваться как определенный коррелят черт духовного облика целостной личности, отражающий в специальной языковой форме ее социальные, этические, психологические и эстетические составляющие» [Караулов 1987: 69].

В данной работе мы вслед за Ю. Н. Карауловым, В. В. Воробьевым и др. под языковой личностью понимаем конкретного носителя языка, способного понимать, воспроизводить и создавать тексты; это личность, выраженная в языке и охарактеризованная на основе анализа произведенных ею текстов с точки зрения использования в них системных средств языка для отражения видения ею окружающей действительности.

Языковая личность является субъектом языковой картины мира (ЯКМ). ЯКМ — это неотъемлемая часть единой картины мира (КМ) всего человечества [Постовалова 1988: 19-21].

Несомненно, развитие любого языка теснейшим образом связано с историей развития общества, в котором данный язык функционирует. Поэтому очень часто изменения в языковой системе вызываются экстралингвистическими, в частности и историческими причинами. Это позволяет на основании изучения языковых фактов восстановить КМ, отраженную в том или ином языке.

Изучение ЯКМ является одной из актуальнейших задач современной лингвистики, с чем связано оформление уже в 70-е годы XX века нового направления — идеографического. Главное содержание идеографических исследований — анализ языка сквозь призму человеческого сознания, то есть на первое место выдвигается интерес к языку как к человеческому творению, как способу выражения человеческой личности.

Впервые мысль о существовании особого языкового мировидения была выдвинута ещё в начале XIX века В. Гумбольдтом, но наличие «языковой модели мира» (ЯММ) было научно обосновано только в 70-е годы XX века Г. А. Брутяном [Брутян 1973: 109]. В настоящее время можно говорить о целых направлениях в рамках общей проблемы изучения ЯКМ. Так, Е. С. Яковлева выделяет а) типологические исследования: славянская ЯКМ; балто-славянские исследования (Вяч. В. Иванов, В. Н. Топоров и др.); лингвистические основы балканской модели мира (Т. В. Цивьян, Г. Д. Гачев и др.); изучение славянской ЯКМ в аспекте реконструкции духовной культуры славян (Н. И. Толстой, С. М. Толстая, С. Е. Никитина и др.); б) исследования отдельных сторон языка: отражение ЯКМ в русском словообразовании (Е. А. Земская), в лексической семантике и прагматике (Ю. Д. Апресян, Т. В. Булыгина, В. Г. Гак, А. Б. Пеньковский, А. Д. Шмелев и др.); своеобразие языка в зеркале метафоры и др. тропов (Н. Д. Арутюнова, В. Н. Телия и др.). Работа самой Е. С. Яковлевой лежит «в русле семантических исследований, нацеленных на системное изучение наивной картины мира носителей русского языка» [Яковлева 1994: 10].

Но, как говорилось выше, до сих пор пока не было предпринято попыток описания ЯКМ носителей русского языка последней трети XVIII в., известного яркими личностями и крупными событиями; века, который стал переломным как в судьбах России, так и в развитии национального русского литературного языка.

В современной филологии сложились разные точки зрения на ЯКМ. Благодаря исследованиям Г. Д. Гачева [Гачев 1967], Б. А. Серебренникова [Серебренников 1983], Е. С. Кубряковой [Кубрякова 1988], В. Н. Телия [Телия 1988], Г. В. Колшанского [Колшанский 1990] и др., ЯКМ рассматривается как запечатленный в языке единый для всех людей глобальный образ мира, являющийся результатом духовной деятельности человечества и оказывающий влияние на мировосприятие человека в зависимости от тех или иных национальных языковых особенностей.

Примечательно, что, по мнению этих ученых, многообразие языков мира не означает наличия в каждом из них своей КМ: «вся система языка настолько сбалансирована, что её лексико-грамматический потенциал, несмотря на всю оригинальность фонетической, лексико-семантической, этимологической и грамматической систем, в любом языке дает возможность отразить любой предмет, любое объективное отношение явлений адекватно их естественной природе» [Колшанский 1990: 67].

Другой взгляд на ЯКМ изложен в работах Е. С. Яковлевой [Яковлева 1994]; О. А. Корнилова [Корнилов 2003]; J1. А. Шестак [Шестак 2003а, 20036] и др., где под ЯКМ понимается результат отражения объективного мира обыденным (языковым) сознанием того или иного языкового сообщества.

В настоящем диссертационном сочинении ЯКМ понимается как результат отражения объективного мира обыденным (языковым) сознанием конкретной исторической личности, так как «нет и не может быть двух языковых личностей, которые бы обладали одинаковыми картинами мира» [Морковкин, Морковкина 1997: 51]. Однако именно из ЯКМ отдельных носителей языка складывается ЯКМ этноса.

Единицей ментальности языковой личности и целого этноса является концепт. При всем многообразии определений концепта в исследованиях различной направленности одно его свойство - абсолютная антропоцентричность - представляется бесспорным. Введение термина «концепт» в лингвистических работах явилось «результатом сдвига в ориентациях: от трактовки смысла как абстрактной сущности, формальное представление которой отвлечено и от автора высказывания, и от его адресата», к изучению смысла, «существующего в человеке и для человека» [Фрумкина 1992: 30; 1995: 89].

Несмотря на большое число лингвистических и лингвокультурологических трудов, посвященных концептам, в теории концепта остается немало нерешенных вопросов. Одним из главных является соотношение концепта и понятия. Позиции лингвистов в определении составляющих концепта, анализ которых проводился неоднократно (см. [Карасик 2001: 8], [Савенкова 2002: 118-122] и др.), сводятся к двум основным подходам. Сторонники первого подхода отождествляют понятие и концепт. Это понимание соответствует трактовке концепта в логике, откуда термин «концепт» и был заимствован лингвистикой. Такое понимание восходит к разработке теории концепта, начало которой заложено в работах С. А. Аскольдова-Алексеева, понимавшего концепт как «содержание акта сознания», как «мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода» [Аскольдов 1997: 267] и считавшего основной функцией концептов — заместительную. Подобный подход отмечается и в работах ряда современных лингвистов (Напр., [Илюхина 2003], [Красных 2003] и др.).

Сторонники второго подхода считают, что «концепт шире и объемнее понятия» [Алефиренко 2002: 17]. В. И. Карасик рассматривает концепт как многомерное ментальное образование и выделяет в нем три измерения — образное («зрительные, слуховые, тактильные, вкусовые, воспринимаемые обонянием характеристики предметов, явлений, событий, отраженных в нашей памяти»), понятийное («языковая фиксация концепта, его обозначение, описание, признаковая структура, дефиниция, сопоставительные характеристики данного концепта по отношению к тому или иному ряду концептов, которые никогда не существуют изолированно») и ценностное (важность этого психического образования и для индивидуума, и для коллектива) [Карасик 2001: 8]. На сложность структуры концепта указывает и Ю. С. Степанов [Степанов 2001: 40].

Таким образом, в современной лингвистике нет единого определения термина «концепт». Нет и единого подхода к методике анализа языкового материала, вербализующего концепт. Концепт определяется и как «некая потенция значения» [Лихачев 1993: 6], и как «многомерный сгусток смысла», и как «смысловой квант бытия», и как «ген культуры» [Ляпин 1997: 16-17], и как «сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека» [Степанов 2001: 40], и как «квант знания» [Попова, Стернин 2002: 59; Алефиренко 2002: 17]. Более того, в работах одного и того же ученого определение концепта изменятся, уточняется в зависимости от эволюции научных знаний.

В данном исследовании концепт рассматривается с позиций широкого подхода, то есть, кроме знаний понятийного характера, в концепт мы включаем образную и ценностную ориентацию. При этом вслед за Л. А. Шестак рассматриваем концепт как «единицу ментального лексикона, ценностную рубрику мира, понятийное поле ценностно осмысленного традиционного знания с терминологически сформированным ядром, отражающим обобщенные коллективным языковым сознанием объективные свойства объекта, и ценностно окрашенной периферией, представляющей этнические и личные смыслы, фоновое знание, культурную символику» [Шестак 20036: 7]. Концепт является составной частью концептуальной картины мира, или концептосферы. Но с точки зрения лингвистики корректнее говорить о вербализованной его части, представленной в ЯКМ, то есть о языковом концепте, который соотносится с концептом так же, как ЯКМ - с концептуальной.

Как полагают Е. С. Кубрякова, В. 3. Демьянков, Ю. Г. Панкрац, Л. Г. Лузина, Л. А. Шестак, в концептосфере можно выделить «исходные, или первичные концепты», из которых затем развиваются все остальные. «Основными конституентами концептуальной системы являются объект восприятия и его части, изменение (движение и действия с объектом), место (пространство), время и признаки объектов и действий» [Шестак 20036: 17].

В многочисленных лингвистических работах, посвященных изучению концептов ([Лихачев 1993; Карасик 1996; Бабушкин 1997; Слышкин 1999, 2000; Алефиренко 2002, 2003; Попова, Стернин 2002; Никитин 2004] и др.), предлагаются различные подходы к описанию их существенных признаков. и

Исследователи отмечают необходимость обращения к анализу парадигматических, синтагматических, эпидигматических, этимологических, ассоциативных связей слова, вербализующего тот или иной концепт. Поэтому в качестве источников информации в работах, посвященных описанию конкретных концептов, используются толковые, этимологические, фразеологические, словообразовательные, энциклопедические, ассоциативные словари; результаты ассоциативных экспериментов; пословицы, поговорки и прецедентные тексты, вербализующие тот или иной концепт в одном или нескольких языках (в основном исследуются тексты художественной литературы, публицистические тексты средств массовой информации, записи теле-, радиопередач и устной речи): «Война» [Бенедиктова 2004; Долгополов 2003], «Дерево» [Красс 2000], «Любовь» [Воркачев 2003; Чурилина 2002], «Память» [Шаталова 2005; Шулежкова 2003а, 20036], «Развитие» [Анохина 2004], «Смерть» [Дзюба 2001; Кудрина 2005; Осипова 2005], «Страх» [Никитин 20026], «Я» [Красных 2003] и др.

Таким образом, в диссертационном исследовании, принимая аксиому «за каждым текстом стоит языковая личность», мы рассматриваем конкретную историческую языковую личность Ем. Пугачева, ментальные представления которого сложились в индивидуальную ЯКМ, состоящую из индивидуальных концептов, вербализированных в текстах следственного дела. Естественно, что индивидуальные языковые личности являются частью коллективной, национальной языковой личности, а их индивидуальные ЯКМ формируют общенациональную ЯКМ, состоящую из концептов, образованных на базе индивидуальных концептов. Это с одной стороны. С другой, - поддерживая точку зрения 3. Д. Поповой и И. А. Стернина о невозможности полного моделирования концепта, мы считаем, что нельзя полностью описать и языковую личность с ее ЯКМ, так как языковая личность все время функционирует, развивается, следовательно, изменяются ее ментальные приоритеты.

В отечественной историографии фигура Ем. Пугачева занимает видное положение; очень богата и разнообразна и пугачевская историография, основой которой является комплекс документов ставки Пугачева, повстанческих властей и правительства. Значительный вклад в публикацию источников и разработку темы внес историк Н. Ф. Дубровин [Дубровин 1884]. Заметным явлением в дореволюционной историографии Пугачевского движения была книга А. И. Дмитриева-Мамонова, написанная по материалам военно-походной канцелярии генерал-поручика А. И. Деколонга [Дмитриев-Мамонтов 1907]. Издание в 1926 г. первого тома «Пугачевщины» способствовало появлению источниковедческих работ, посвященных указам и манифестам Пугачева. Среди этих работ следует отметить исследования

A. Н. Филиппова [Филлипов 1929], С. Ф. Елеонского [Елеонский 1929],

B. Забирова [Забиров 1936]. Все они так или иначе оценивали документы ставки Ем. Пугачева, черпая из них сведения о ходе Крестьянской войны [Муратов 1954; Мавродин 1961; Андрущенко 1963; Жижка 1973; Демина 1974; Черепнин 1977 и др.], об идеологической направленности повстанческого движения [Андрущенко 1963; Мавродин 1975; Эйдельман 1993]и др. л

Последним фундаментальным исследованием археографического и источниковедческого характера стал сборник «Емельян Пугачев на следствии», подготовленный Р. В. Овчинниковым. В нем впервые в полном объеме опубликованы материалы всех допросов Пугачева, что и составило его следственное дело (СД). Кроме того, сборник является изданием научного типа, так как в нем воспроизведен тщательно выверенный по архивным оригиналам текст документов, снабженный примечаниями, в которых приведены разночтения, варианты, зачеркнутые фразы, имеющиеся в копийных экземплярах и в черновиках. К каждому показанию Пугачева даны справки об упоминаемых им лицах, событиях, географических пунктах, о степени достоверности его слов, об уклонениях от истины, умолчаниях, ошибках памяти и т. д.

Таким образом, и сам Ем. Пугачев, и Крестьянская война, которую он возглавил, нашли достойное освещение в отечественной исторической науке, не говоря уже об известных беллетристических произведениях, начиная с «Истории Пугачева», «Капитанской дочки» А. С. Пушкина и кончая знаменитым романом В. Г. Яна.

Выбор источников исследования объяснялся идеологическими установками эпох. С одной стороны, историки дореволюционной России опирались по преимуществу на документы, которые представляют правительственную точку зрения на «злодея»-бунтовщика (доносы, рапорты, государственные указы), а с другой стороны, историки советской эпохи, руководствуясь марксистско-ленинским учением о классовой борьбе, идеализировали лидера повстанческого движения, поэтому, в основном, в 1920-1980-е годы были по-настоящему глубоко изучены указы и манифесты, которые исходили из ставки Пугачева и являлись документами, характеризующими, в первую очередь, ход Крестьянской войны, ее цели и «движущие силы». Из допросных речей, где Ем. Пугачев проявляется как личность, историки черпали лишь материал, позволяющий восстановить исторические события. Этот «перекос» мы наблюдаем и в единичных работах отечественных лингвистов, которые интересовались прежде всего языком указов и манифестов, но игнорировали следственное дело и саму личность Пугачева [Голуб 1950; Макогоненко 1950].

Данная работа посвящена изучению лексико-фразеологических полей (ЛФП), вербализирующих концепты «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» как составных частей ЯКМ Емельяна Ивановича Пугачева - известного самозванца и предводителя Крестьянской войны 1773-1775 гг. - на материале следственного дела, до сих пор не изучавшегося учеными-лингвистами.

Объект исследования - извлеченные из следственного дела языковые единицы словного и сверхсловного характера, являющиеся вербализаторами концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ», которые занимают центральное место в ЯКМ Ем. Пугачева.

Языковые единицы сверхсловного характера, вслед за С. Г. Шулежковой, мы называем устойчивыми словесными комплексами (УСК). УСК — это соединение двух и более компонентов словного характера, построенное по известным грамматическим законам языка, которое обладает постоянством семантики, воспроизводимостью и устойчивостью лексического состава и грамматической структуры при допустимом варьировании в определенных пределах [Шулежкова 1967, 1995].

Предмет анализа - состав, структура, семантические связи ЛФП «Время» и «Мятеж» в следственном деле и их роль в отражении существенных граней языковой личности Ем. Пугачева.

Последние десятилетия открыли много спорных вопросов, связанных с личностью Пугачева. Его обвиняют во всех смертных грехах: жестокости, алчности, необузданности и т. д. Пугачев и его сторонники - это, по определению Ф. Н. Шахмагонова, те, «кому нравилось, во-первых, убивать, те, кому не хотелось служить в армии и защищать Отечество, те, кто хотел ради личной выгоды споить собственный народ» [Шахмагонов 1990: 92]. Более того, из Пугачева пытаются сделать шпиона Франции или любого другого государства [см. Троицкий 1969; Шахмагонов 1990, 1991]. Эта идея не нова, так как еще сама Екатерина II пыталась узнать, не является ли самозванство Пугачева делом иностранных агентов, но доказательства не были найдены [СД 1997]. О жестоком Пугачеве писал и первый историограф Пугачевского движения А. С. Пушкин в «Истории Пугачева», который затем сам же «породил» и способного на добрые дела Пугачева в «Капитанской дочке».

Анализ допросных речей Ем. Пугачева должен был дать ответы на целый ряд вопросов, связанных с конкретной исторической личностью последней трети XVIII столетия. Кто был на самом деле Пугачев? Злодей, не ценивший человеческих жизней, или «царь-батюшка», «защитник своих земель и людей» [Андреев 1995: 53; Усенко 1995: 72]; как он относился к жене, детям; был ли способен на любовь и дружескую привязанность; чем он интересовался, что умел делать; каким был его характер; как он оценивал жизнь; как относился к смерти? Эти вопросы и сформировали цель работы — на основе когнитивного анализа вербализаторов концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» из следственного дела Ем. Пугачева воссоздать языковую личность последней трети XVIII века.

Для достижения поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

1) выявить корпус языковых единиц, вербализующих концепты «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» в следственном деле Ем. Пугачева;

2) описать структуру ЛФП «Время» и «Мятеж» в материалах следственного дела Ем. Пугачева;

3) исследовать семантику, парадигматические и синтагматические взаимосвязи языковых единиц, составляющих ЛФП «Время» и «Мятеж»;

4) на основе когнитивного анализа ЛФП «Время» и «Мятеж» установить существенные черты языковой личности Ем. Пугачева как типичного представителя казачества последней трети XVIII столетия;

5) опираясь на комплексный анализ конституентов ЛФП «Время» и «Мятеж», дополнить описание реконструируемой языковой личности индивидуальными чертами, которые были свойственны Ем. Пугачеву как конкретному человеку.

Источником исследования стали допросные речи Ем. Пугачева, через словесную ткань которых вырисовывается неординарная языковая личность последней трети XVIII столетия. Характеризуя источники изучения языковой личности Ем. Пугачёва, можно говорить о блоке документов, ядром которого являются допросные речи, или, как было принято говорить в рассматриваемую нами эпоху, сказки, заведенные в Тайной канцелярии по указам императрицы Екатерины II (что само по себе является доказательством ощущения ею реальной угрозы для царской власти со стороны Пугачева). Будучи типичным образцом деловой разновидности русского литературного языка 70-х годов XVIII столетия, следственное дело содержит и уникальные образцы устной речи колоритной исторической фигуры.

Привлеченные подлинные документы дают представление о русском деловом языке последней трети XVIII века как о развитом, богатом, гибком языке, способном передать самую разнообразную информацию об окружающем мире, о самих людях, об их мыслях и чаяниях. Многие ученые, в том числе Г. О. Винокур, В. В. Виноградов, В. Д. Левин, вполне резонно полагают, что деловой язык можно считать стилистической разновидностью литературного языка. «Светско-деловой язык решительно выступил в роли средней нормы литературности», - справедливо писал В. В. Виноградов [Виноградов 1982: 72], причем деловой язык «выгодно отличался своей нормативностью, строгостью отбора словесного материала. Именно этим объясняется тот факт, что деловой язык <.> стал общегосударственным языком Российской империи» [Шулежкова 1967: 5].

Введение в научный оборот текстов, связанных с судьбой Ем. Пугачева, во многом подтверждает наблюдения филологов над состоянием русского литературного языка данной эпохи и, в особенности, деловой его разновидности.

Естественно, возникает вопрос о правомерности воссоздания языковой личности Ем. Пугачёва по дошедшим до нас письменным материалам. Однако, построенные по законам следственного делопроизводства, допросные речи были обязаны предельно точно фиксировать ответы подследственных через прямую или косвенную речь. Кроме того, Пугачев вынужден был отвечать на определенные, четко поставленные вопросы, что обусловливает несомненную ценность следственных материалов для исследователей.

Следственное дело Пугачева состоит из многочисленных записей показаний на допросах в различных отделениях Тайной канцелярии. Первый допрос, самый обширный и обстоятельный, состоялся 16 сентября 1774 года в отдельной секретной комиссии в Яицком городке (документ № 1 в СД). Этот допрос представляет собой запись прямой речи Пугачёва, его рассказ о собственном жизненном пути с самого рождения до момента, когда он был «привезён в Яицкой городок в секретную комиссию, где во всем выше писанном и спрашивая», и о причинах, побудивших его назваться Петром III. Допрос вел чиновник Яицкой отдельной секретной комиссии гвардии капитан-поручик С. И. Маврин, а записывал канцелярист Степан Пенчуков. Этот допрос является единственным, в котором отмечена фамилия канцеляриста. Остальные протоколы дела дополняют показания Яицкого допроса.

Так, протокол допроса Пугачева в Симбирске, произведенный 2-6 октября 1774 года, представляет собой уже запись вопросных пунктов, подготовленных начальником секретной комиссии генерал-майором П. С. Потемкиным, и запись показаний по ним. Основную часть предваряет «вступление к расспросу», где перечисляются все преступления Пугачева, возможные варианты наказаний за них и требования к правдивости ответов на поставленные вопросы (Документ № 2 в СД).

В ноябре-декабре 1774 года следственное дело пополнилось в Московском отделении Тайной экспедиции Сената не только подробнейшими допросами (документы №№ 3-8, 12, 13, 16 в СД), но и записями во время очных ставок (документы №№ 9, 10, 14, 15, 17 в СД), а также протоколами показаний Пугачева накануне Крестьянской войны на допросах в Моздокской комендантской канцелярии, управительской канцелярии Малыковской дворцовой волости и Казанской губернской канцелярии (Приложения I-III в СД). В допросных речах московского периода широко представлена как прямая, так и косвенная речь подследственного, и это делает их особенно ценными для объективной реконструкции отдельных граней ЖМ Пугачева по нескольким причинам:

1) сам жанр допроса предполагал точную запись слов допрашиваемого;

2) следственное дело Пугачева было предназначено только для внутреннего пользования Тайной канцелярии и санкционировано личным повелением Екатерины II. «Следователи руководствовались прямыми указаниями и наставлениями императрицы, которая направляла дознание к выяснению причин восстания, выяснению его "подстрекателей"» [СД: 24];

3) тождественность языковых средств, наличие одинаковых просторечных и диалектных слов, слов-паразитов и, наконец, одинаковое синтаксическое построение различных допросов, производимых в разных местах, свидетельствуют о точной записи слов Пугачева.

Это значит, что в деловых документах зафиксирована в значительной мере устная речь интересующей нас личности, что составляет уникальность исследуемых материалов.

Языковая личность Ем. Пугачева проявляется прежде всего через лексико-фразеологический состав анализируемых документов, который представляет собой совокупность языковых единиц, организованных в ЛФП. Анализ ЛФП позволяет адекватно описать понятийное членение окружающего мира, отраженное в языке исследуемых памятников.

В качестве основных методов и приемов анализа в работе используются, помимо полевого метода, метод сплошной выборки, позволивший составить полную картотеку языковых единиц ЛФП «Время» и «Мятеж»; метод компонентного анализа, который применяется при анализе семной структуры конституентов ЛФП и системы связей между ними; описательный метод с включением приемов наблюдения, сопоставления, обобщения и интерпретации, реализующийся при описании структуры ЛФП и классификации лексико-фразеологического материала; метод контекстуального и ситуативно-контекстуального анализа языковых единиц, без которого была бы невозможна оценка роли лексем и УСК в обнаружении общих и индивидуальных черт языковой личности Пугачева; прием количественных подсчетов (для определения продуктивности различных групп, подгрупп и разрядов в составе ЛФП) и др.

Заданная цель предусматривает рассмотрение языка допросных речей с идеографических и когнитивных позиций. Сплошной анализ текста позволил нам выявить следующие ЛФП, вербализующие основные концепты ЯКМ Ем. Пугачева в следственном деле: «ВРЕМЯ», «МЯТЕЖ» «САМОЗВАНСТВО», «ЗАГОВОР», «ВЕРА», «ЛЮБОВЬ», «СЕМЬЯ», «ПРИВЫЧКИ», «БЫТ». Но в рамках диссертационной работы оказалось невозможным подробно рассмотреть все перечисленные выше ЛФП, поэтому для подробного изучения были избраны лишь два из них, наиболее важные для понимания языковой личности Пугачева как носителя русского языка последней трети XVIII столетия, возглавившего антиправительственное народное восстание, - «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ».

Концепт «ВРЕМЯ», вербализованный в одноименном ЛФП, является исходным, или первичным концептом. В структуре любой языковой личности, восстанавливаемой по соответствующим текстам, обязательно есть место для концепта «ВРЕМЯ». Являясь общенациональным ментальным знанием, концепт «ВРЕМЯ» преломляется и по-новому реализуется в сознании отдельной языковой личности, что позволяет говорить и о частных его проявлениях, характеризующих индивидуальные черты языковой личности.

Во время карательных действий и всего следствия Екатерина II не раз указывала ведущим следствие: «Буде никак от злодея самого или сообщников его узнать неможно, кто выдумал самозванчество Пугачева, то хотя бы и сие из него точно выведать можно было: когда в него мысль сия поселилась, и от котораго времяни он имя сие на себя принял, и с кем, во-первых, о сем у него речь была» [СД: 25]. Эти указания определили направления действий следственных комиссий в дознании над Пугачевым и прямым образом сказались на содержании протоколов его показаний, где преобладает материал, отображающий ЛФП «Время», а также языковые единицы, характеризующие подследственного как самозванца и заговорщика. Пугачев был не единственным самозванцем, принявшим имя

Петра III, а лишь одним из 42-х (!) известных в отечественной истории. Но именно он смог реально противопоставить себя законной власти и вызвать адекватную реакцию со стороны Екатерины II. Это объясняется тем, что Пугачев объединил бунтующие слои населения, организовал свою повстанческую армию и военными действиями создал реальную угрозу законной власти. То есть он выступил в роли не просто самозванца, а, прежде всего, как мятежник и предводитель Крестьянской войны. Поэтому именно ЛФП «Мятеж» дает надежную информацию для воссоздания тех граней языковой личности Ем. Пугачева, которым прежде мало уделяли внимания даже историки, не говоря уже о лингвистах.

Таким образом, выбор ЛФП «Время» и «Мятеж», вербализующих одноименные концепты в ЯКМ Ем. Пугачева, не случаен: концепт «ВРЕМЯ», являясь первичным, позволяет увидеть в языковой личности Пугачева черты, присущие всем носителям русского языка последней трети XVIII века, в то время как вербализаторы концепта «МЯТЕЖ» дают богатый материал для описания отдельной, реально существовавшей личности. Кроме того, именно в концепте «МЯТЕЖ» сконцентрированы все те понятия, которые характеризуют Пугачева не только как самозванца, но и как бунтаря, заговорщика и военачальника, - то, что составляло сущность его как исторической фигуры.

Полная картотека, созданная путем сплошной выборки из следственного дела, составила 3709 языковых единиц в 11 384 употреблениях. Материалом для подробного анализа в диссертационном исследовании послужила часть оригинальной картотеки - 859 единиц словного и сверхсловного характера (в 7378 употреблениях), входящих в ЛФП «Время» и «Мятеж», которые являются вербализаторами одноименных концептов.

Научная новизна диссертационной работы состоит в том, что в научный оборот вводится новый лингвистический материал - следственное дело Ем. Пугачева, представляющее собой не только типичный памятник делового письма, но и уникальный образец зафиксированной устной речи последней трети XVIII столетия. Если образцы письменных текстов XVIII в. становились объектом лингвистического описания, то устный текст оказывался (в силу объективных причин) абсолютно недоступным. Кроме того, следственное дело впервые рассматривается с лингвистических позиций. На основе анализа ЛФП «Время» и «Мятеж» также впервые реконструируется языковая личность Ем. Пугачева.

Актуальность работы состоит в том, что диссертация отвечает требованиям современной лингвистики с ее основным принципом -антропоцентричностью. В центре внимания оказалась говорящая личность: через анализ вербализаторов концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» вырисовывается языковой портрет реальной исторической фигуры — Ем. Пугачева; характеризуются индивидуальные и общие черты языковой личности, что открывает возможности реконструкции ЯКМ носителей русского языка последней трети XVIII столетия.

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты вносят коррективы в теоретическое осмысление проблем языковой личности, ЯКМ и концепта при воссоздании языкового портрета исторической фигуры с позиций идеографии и когнитологии. Результаты диссертационного исследования дают беспристрастный материал для характеристики личности Ем. Пугачева и могут быть использованы при подготовке спецкурсов и спецсеминаров как собственно лингвистического цикла дисциплин, так и историко-лингвистического.

Положения, выносимые на защиту

1. Следственное дело Ем. Пугачева - памятник, отражающий реальную речь исторической фигуры, поэтому оно является объективным и достоверным источником для воссоздания конкретной языковой личности.

2. На основании изучения текстов определенной эпохи можно реконструировать обобщенную языковую личность этого периода. Изучение языка следственного дела Ем. Пугачева позволяет выявить существенные черты ЯКМ представителей казачьего сословия России последней трети XVIII столетия.

3. Для воссоздания языковой личности наиболее информативными оказываются ЛФП, которые вербализуют концепты, занимающие одно из ведущих мест в концептосфере соответствующей эпохи. Для воссоздания языковой личности Ем. Пугачева, учитывая его место в отечественной истории, наиболее важными являются ЛФП «Время» и «Мятеж».

4. ЛФП «Время» в следственном деле Ем. Пугачева отражает понятие о времени представителей среднего сословия в России XVIII в. Однако конституенты этого поля могут дать существенную информацию и об индивидуальных чертах самого Ем. Пугачева. Вербализаторы концепта «ВРЕМЯ» указывают на то, что время в исследуемых документах предстает и как циклическое, и как линейное, однако эти начала тесно взаимодействуют друг с другом, образуя единое целое.

5. ЛФП «Мятеж» в следственном деле Ем. Пугачева отражает в основном индивидуальные черты исторической фигуры последней трети XVIII в. Оно свидетельствует о природной сметке, об авантюрности характера предводителя Крестьянской войны 1773-1775 гг, о его врожденном таланте лидера, способного поднимать народные массы на бунт силой слова.

Апробация работы. О результатах исследования докладывалось на международной конференции «Фразеология в аспекте науки, культуры и образования» (Челябинск, 1998), на всероссийских научно-практических конференциях «Методология, теория и методика формирования научных понятий у учащихся школ и студентов вузов» (Челябинск, 1998; 1999), на международной научной конференции «Россия - Польша: филологический и историко-культурный дискурс» (Магнитогорск, 2005), а также на внутривузовских научно-практических конференциях (Магнитогорск, 20022005) и на заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-лингвистов при кафедре общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета (2002-2006). Основные положения диссертации освещены в 8 публикациях, из которых 5 статей и 3 тезисов.

Структура диссертации подчинена решению поставленных задач. Исследование состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. Выводы даются отдельно по каждой главе.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Вербализаторы концептов "Время" и "Мятеж" в следственном деле Емельяна Пугачева как материал для воссоздания языковой личности последней трети XVIII века"

Выводы по 2 главе

ЛФП «Мятеж» представлено в следственном деле Ем. Пугачева 633 языковыми единицами в 5442 употреблениях. В зависимости от дополнительных сем, которые входят в структуру значения единиц с ядерным комплексом сем, многочисленные вербализаторы концепта «МЯТЕЖ» можно разделить по трем зонам:

1) ядерная зона ЛФП «Мятеж», которую составляют 2 языковые единицы (бунт и возмущение), репрезентирующие ядерный комплекс сем 'вооруженное выступление против существующей государственной власти';

2) околоядерная зона ЛФП «Мятеж», которая состоит из 446 языковых единиц (в 4212 употреблениях), объединенных комплексом сем 'иметь отношение к вооруженному выступлению'. По дополнительным комплексам сем она делится на шесть групп: 1) языковые единицы, называющие действия во время вооруженного выступления; 2) языковые единицы, называющие виды оружия, использовавшиеся при вооруженном выступлении; 3) языковые единицы, называющие виды родов войск и воинских подразделений, участвовавших в вооруженном выступлении; 4) языковые единицы, называющие сражения и виды сражений во время вооруженного выступления; 5) языковые единицы, называющие действия по исполнению воинских обязанностей при вооруженном выступлении; 6) языковые единицы, называющие лиц, участвовавших в вооруженном выступлении. Единицы пятой группы одновременно являются вербализаторами концепта «ВЛАСТЬ» в ЯКМ Пугачева;

3) зона периферии ЛФП «Мятеж», состоящая из двух групп, объединяющих 183 языковые единицы (в 1271 употреблении), которые являются общими для целого ряда ЛФП, вербализующих самостоятельные концепты («ЗАГОВОР», «САМОЗВАНСТВО», «ВЛАСТЬ») в ЯКМ Пугачева. Первая группа периферии представлена 82 языковыми единицами (в 715 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'подготовка к вооруженному выступлению против существующей государственной власти'. Вторая группа периферии ЛФП «Мятеж» состоит из 101 языковой единицы (в 556 употреблениях) с дополнительным комплексом сем 'подвергнуть наказанию, каре, возмездию'.

Анализ ЛФП «Мятеж» следственного дела Ем. Пугачева позволил реконструировать языковую личность предводителя Крестьянской войны 1773-1775 гг. в ее существенных чертах. Допросные речи самозванца свидетельствует о том, что человек, принявший на себя имя Петра III, был личностью, которая отразила менталитет определенных слоев населения крепостной России. Пугачев — это исключительное явление, «наиболее полно выражающее характерные признаки своей эпохи и способное выступать ее "полномочным представителем"» [Гаспаров 1990: 21]. Он плоть от плоти казачьей низовой среды, дитя своего времени, и в своих речах, и в тех фрагментах языковой картины мира, которые представлены в дошедших до нас документах, Пугачев выразил свои политические, религиозные, этические и даже эстетические взгляды.

Жизнь и смерть - два философских понятия, которые не были чужды Пугачеву. По следственному делу Ем. Пугачева можно проследить смену его ориентиров во взглядах на жизнь, на ее смысл. Поначалу, как и все простые казаки, смысл своей жизни Пугачев видел в казачьей службе, в создании семьи. Но затем, после жизненных перипетий, ориентиры резко меняются, появляется иной смысл, формируется новая цель в жизни — отомстить за обиженных и страдающих, коим, в какой-то мере, являлся и он сам.

Пугачев не мог не задумываться о смерти. Она всегда шла за ним по пятам. Текст следственного дела свидетельствует, что лучшим исходом для себя Пугачев считал смерть в бою, без мучений и со славой. Самозванец не боялся смерти как таковой, но последние месяцы, полные пыток, заставляли его мечтать о легкой смерти, смерти без пыток.

Определенную эволюцию можно проследить и в отношении Ем. Пугачева к воинскому, казачьему долгу: от беспрекословного подчинения и стремления выслужиться до дезертирства и создания своей повстанческой армии. Надо отметить, что языковой материал зафиксировал довольно лояльное отношение Пугачева к законной царской власти. За долгий период своей службы ему пришлось три раза присягать на верность императорам, и это для него было вполне естественно. Пугачева неоднократно пытались подбить на нарушение присяги, склоняли к бегству с государственной службы, но он только по прошествии почти года с начала волнения казаков на Дону принял имя российского императора. Как свидетельствует лексико-фразеологический состав первой группы периферии ЛФП «Мятеж» с дополнительным комплексом сем 'подготовка к вооруженному выступлению против существующей государственной власти', Пугачев играл роль Петра III не как реального исторического лица, а как царя-избавителя, образ которого жил в народном сознании. Самозванец искал доказательства своего царского происхождения. Он рассказывал легенды о жизни Петра III, его похождениях после изгнания, а также показывал своим сообщникам различные «государевы» знаки. Представляясь Петром III, Пугачев действовал как царь-батюшка, защитник народа. Потому вполне естественными кажутся не только пожалования и дарование воли, но и казни «непослушных» дворян. Примечательно, что в указах Ем. Пугачева пожалования и дарования варьируются в зависимости от социальных слоев, которым они предназначены.

Как свидетельствуют группы околоядерной зоны ЛФП «Мятеж», Пугачев был талантливым полководцем. Хорошо зная военное дело, он пытался организовать свою спонтанно образовавшуюся армию по подобию регулярного государственного войска. Он планировал «итти в Москву» и захватывал встречающиеся на пути к столице крепости и селения. Обладая ораторским мастерством и талантом вождя, самозванец собирал силы для дальнейшей борьбы даже после больших поражений. Совмещая принципы иерархического устройства регулярной армии с демократическими принципами казачьего войска донского и яицкого, Пугачев достаточно тонко чувствовал, чего ждут от «царя-избавителя» низовые казаки, крепостные крестьяне, работные люди уральских заводов, и, добиваясь присяги от своих «подданных», «даровал свободы» и привилегии тем, кто был бесправен в России XVIII в.

Надо отметить, что единицы первой группы околоядерной зоны, называющие действия во время вооруженного выступления, свидетельствует и о находчивости и смелости Пугачева. Однако не раз, предчувствуя поражение, Пугачев бежал с поля брани, оставляя свою «толпу».

Несомненно, Пугачев казнил, и казнил много. Именно поэтому единицы, называющие виды наказаний, занимают видное место в ЛФП «Мятеж». В некоторых случаях это была необходимость, подкрепленная требованиями казаков. Но самому самозванцу вряд ли это доставляло удовольствие, так как противоречило его нравственным представлениям. Именно поэтому, вероятно, и была им организованна карательная команда, которая сама вершила суд и расправу.

Уже оказавшись под арестом, не выдержав пыток, Пугачев наговаривает на своих товарищей и сообщников, но затем, несмотря на невыносимую боль, находит в себе мужество признать свои ошибки.

Пугачев был веротерпимым человеком. В его «толпе» были и мусульмане, и лютеране, хотя сам он был православной веры. Его поверхностная, нефанатичная вера в Бога заставляет думать, что это. было атрибутом времени, сложившейся веками традицией. И самозванец не находит ничего страшного в том, что в стенах храма божьего убивают людей, размещают пушки, и сам он венчается во второй раз при живой первой жене. Эти факты «прорисовываются» через языковые единицы, составляющие ЛФП «Мятеж».

По допросным речам трудно судить об отношении донского казака к семье, к женщинам, так как сам жанр документов не предполагал откровений подобного рода, да и следователи не интересовались внутренним миром Пугачева. Однако сквозь многочисленные цифры и факты в речах самозванца звучит нота любви «к женщине из Татищевой крепости», которую его же казаки убили. Была ему «люба» и Устинья, вторая жена-красавица. Вероятно, сложные чувства испытывал он к матери своих детей: Пугачев не бросает своей первой семьи и возит ее с собой. Дипломатично он старается относится и к своим подчиненным, позволяя им самим выбирать атаманов и других должностных лиц, даруя права и свободы.

Таким образом, человек с очень богатым словарным запасом (неудивительно, что А. С. Пушкин делает его интересным рассказчиком в «Капитанской дочке»), хорошо владеющий русским языком, Пугачев был сильной и незаурядной личностью. При этом, он оставался истинным сыном своего времени, поэтому в его речах отразились существенные грани языковой картины мира русского казачества последней трети XVIII века.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Личность есть характеристика человека с точки зрения его участия в общественной жизни и значительности роли, которую он в этой жизни играет» [Кнабе 1990: 10]. Ем. Пугачев был именно такой личностью: яркой, колоритной, самобытной. В последней трети XVIII столетия он появился на политической арене России в качестве бунтаря, предводителя Крестьянской войны и самозваного претендента на императорский трон.

Лингвистический анализ подлинных документов, связанных с деятельностью и бесславной кончиной Ем. Пугачева, помогает пролить свет на его личностные качества, которые способствовали утверждению Пугачева в роли лидера бунтующего народа. Язык допросных речей говорит более объективно, чем версии историков и образы, созданные беллетристами. Памятники, избранные нами в качестве источников когнитивного анализа, представляют собой типичные образцы деловой разновидности русского литературного языка 70-х годов XVIII века. В то же время они отражают устную речь конкретной исторической фигуры, а потому являются беспристрастными документами, позволившими нам реконструировать языковую личность Пугачева. Воссоздание же реальной русской языковой личности XVIII в. дает богатейший материал для описания ЯКМ носителей русского языка того же периода. Это доказывается результатами, полученными при рассмотрении вербализаторов концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» в следственном деле Ем. Пугачева.

Путем сплошной выборки нами была составлена картотека из 3709 языковых единиц (в 11 384 употреблениях), которые репрезентируют основные концепты ЯКМ Ем. Пугачева в следственном деле («ВРЕМЯ», «МЯТЕЖ» «САМОЗВАНСТВО», «ЗАГОВОР», «ВЕРА», «ЛЮБОВЬ», «СЕМЬЯ», «ПРИВЫЧКИ», «БЫТ»). Наиболее значимыми для реконструкции языковой личности предводителя Крестьянской войны 17731775 гг. стали конституенты ЛФП «Время» и «Мятеж».

В структуре любой языковой личности, восстанавливаемой по текстам различного содержания, обязательно есть место для концепта «ВРЕМЯ», так как в нем сконцентрированы знания всех поколений о времени. Но, являясь общенациональным ментальным знанием, концепт преломляется и по-новому реализуется в сознании отдельного человека, что позволяет говорить и о частных его проявлениях, характеризующих некоторые существенные грани языковой личности.

ЛФП вербализаторов концепта «ВРЕМЯ» представлено в следственном деле Ем. Пугачева 226 языковыми единицами в 1936 употреблениях. Конституенты ЛФП «Время» указывают на то, что время в изучаемом памятнике предстает и как циклическое, и как линейное, однако эти начала тесно взаимодействуют друг с другом, образуя единое целое. Время для Пугачева течет не по замкнутому циклу и не прямолинейно, а по спирали, которая характеризует временное пространство. Но Ем. Пугачев - человек своего сословия, которому ближе времяисчисление по циклическому календарю, по смене времен года, месяцев, по циклическому следованию религиозных праздников. Это доказывается значительным преобладанием в следственном деле употреблений языковых единиц со значением цикличности над употреблениями единиц со значением линейности (1393 и 349 случаев соответственно). Правда количество таксонов зоны цикличности уступает количеству таксонов зоны линейности (ср. 88 и 102). Такое положение объясняется двумя причинами. Во-первых, языковые единицы со значением линейности по-своему уникальны и неповторимы, так как называют даты. Во-вторых, 71 таксон (в 293 употреблениях), составляющий вторую группу зоны линейности, хотя и называет хронометрированное линейное время, по своему происхождению является циклическим: линейность данные языковые единицы приобретают только в сочетании с числительными или местоимениями, позволяющими располагать таксоны на диахронической оси времени.

В речи Ем. Пугачева преобладают таксоны наречного типа со значением повторения и возобновления (37 единиц в 1087 употреблениях), что характеризует его как человека с архаическим мышлением, для которого время соотносится с сезонностью, повторением и возобновлением природных явлений. Однако данные вербализаторы концепта «ВРЕМЯ», преломляясь в допросных речах Ем. Пугачева, предстают перед нами в несколько ином свете: соединяясь с таксонами других групп, они позволяют «разворачивать» события на вертикальной оси времени, нанизывая их друг на друга, что обусловлено жанром изучаемых материалов.

24 таксона, называющие время суточного цикла, и их высокая частотность (224 случая), также свидетельствуют о наличии общих представлений о времени для носителей русского языка конца XVIII столетия, подчинявших свою жизнь суточному ритму. Но то, как Пугачев использует суточные циклические таксоны, характеризует индивидуальные черты языковой личности. Преобладание языковых единиц, называющих ночное время, свидетельствует об активной жизнедеятельности Пугачева и его товарищей в темное время суток, что несколько расходится с общепринятыми нормами жизни мирного человека.

Функционирование в следственном деле Ем. Пугачева языковых единиц, называющих религиозные праздники и обряды как точки или отрезки циклического времени, показывает, что в конце XVIII в. религиозный календарь был неотъемлемой частью хронометрирования времени. Но, реализуясь в тексте следственного дела, данные единицы представляют Пугачева как человека, хотя и верующего, однако следующего религиозным обрядам по традиции, заложенной веками. Таким образом, конституенты ЛФП «Время» позволяют увидеть в языковой личности Ем. Пугачева черты, характеризующие его преимущественно как типичного представителя казачества последней трети XVIII столетия.

ЛФП «Мятеж» в следственном деле Ем. Пугачева отражает в основном индивидуальные черты интересующей нас исторической фигуры, хотя дает информацию и для воссоздания обобщенной личности казачьего сословия последней трети XVIII в. Вербализаторы концепта «МЯТЕЖ» репрезентируют ментальные представления Пугачева-казака, связанные с его жизнедеятельностью. Преобладание языковых единиц (248 лексем и УСК в 1093 употреблениях), называющих действия во время вооруженного выступления, свидетельствует о природном таланте Пугачева-военачальника, который мог выигрывать сражения не только за счет своей хитрости и смекалки, но и за счет военных навыков, приобретенных на государственной службе. Преимущественное употребление глаголов в единственном числе 1-го лица свидетельствует о том, что большинство военных действий производились по единоличному решению Пугачева. Кроме того, состав других околоядерных групп, фиксирует попытки самозванца организовать свою повстанческую армию по подобию государственных войск, что ему в значительной степени удалось реализовать. Развернутость лексического состава околоядерной зоны со множеством синонимических рядов говорят о Пугачеве как о талантливой языковой личности.

О врожденных способностях лидера, способного поднимать народные массы на бунт одной лишь силой слова, о реальной угрозе, которую создал Пугачев правительственной власти, свидетельствуют языковые единицы, называющие лиц, участвовавших в вооруженном выступлении с обеих противоборствующих сторон. Это самая большая группа по частотности употребления в ЛФП «Мятеж»: она насчитывает 99 лексем и УСК в 1820 употреблениях. Языковые единицы данной группы передают и масштаб повстанческого движения: на стороне заговорщиков были не только русские крестьяне, работные люди, казаки, но и представители различных народностей, проживавших на Урале и на южных границах Российской империи.

Зона периферии ЛФП «Мятеж», состоящая из двух групп, объединяет языковые единицы, которые являются общими для целого ряда ЛФП, вербализующих самостоятельные концепты («ЗАГОВОР», «САМОЗВАНСТВО», «ВЛАСТЬ») в ЯКМ Пугачева. Лексемы и УСК, характеризующие подготовку к вооруженному выступлению против существующей государственной власти, свидетельствуют об авантюрном складе характера Пугачева. Однако присвоение царского титула и имени Петра III стало средством для достижения цели бунтующих казаков, а не самоцелью в истории самозванства Пугачева. Но, войдя в новую для себя роль, 30-летний донской казак проявил немалый артистический дар, «проворство» и недюжинные способности: он ставил перед собой определенные цели; жаловал и наказывал «подданных», - и все это на фоне «слезных воспоминаний» о «своем» сыне Павле. Пугачев действовал, как истинный царь-батюшка, защитник угнетенных, отвечая на чаяния простого народа, с его надеждой на справедливого царя и верой в сакральность монархической власти.

В результате анализа языковых единиц, называющих различные виды наказаний, Ем. Пугачев предстает перед нами и жестким, а иногда и жестоким человеком, который безжалостно казнил и убивал. Необходимо заметить, что сам Пугачев во время допросов пытался убедить следователей, что он казнил людей лишь с подачи обиженных казаков и крестьян, что роль судей и палачей переложил на особую команду. Истоки жестокости самозванца надо искать во всем историческом процессе, который запечатлел жестокость и истинных царей. «Сама пугачевщина со всеми ее последствиями была порождением всей России, неизбежным плодом темной стороны тысячелетней жизни русского народа и результатом ненормального состояния всего тогдашнего ее государственного строя», - писал известный историк Д. Мордовцев [Мордовцев 1886: 116-117]. Пугачев испытал на себе все виды пыток, применяемые правительственными следственными органами, поэтому мечтал о смерти в бою, которая была не столько славной, сколько легкой. Единицы второй группы зоны периферии свидетельствуют о том, что Пугачев на следствии мог оговорить своих товарищей, скрыть какие-то важные факты, но, в основном, мог настоять «крепко в произнесенных .точных словах».

Таким образом, языковая личность Ем. Пугачева, реконструированная в результате анализа вербализаторов концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» в следственном деле, не совпадает ни с образом, созданным чернителями «злодея»-самозванца, ни с идеализированным образом казачье-крестьянского вождя советской историографии. На наш взгляд, объективнее и ближе всех к истине был А. С. Пушкин, написавший «Историю Пугачева» как кровавого, бессмысленного и жестокого разгула восставшей черни и все же создавший впечатляющий образ Пугачева в «Капитанской дочке». Несомненно одно: Пугачев являлся типичным представителем казачьей среды последней трети XVIII в., но одновременно это был человек яркий, решительный, самобытный, проявивший себя как прирожденный лидер, обладающий даром слова, как талантливый полководец и как бунтарь, способный бесстрашно идти к своей цели, часто проявляя жестокость и пренебрегая христианскими этическими нормами.

Перспективным нам представляется дальнейшее изучение ЯКМ Ем. Пугачева, особенно вербализаторов концептов «ЗАГОВОР», «ВЛАСТЬ», «САМОЗВАНСТВО». Для расширения представлений о ЯКМ россиян последней трети XVIII века полезно было бы воссоздать языковые портреты противников Ем. Пугачева, которые олицетворяли законную власть. Небезынтересным для диахронической лингвистики было бы изучение языковой личности «супруги» самозванца - Екатерины II, которая, будучи сама захватчицей престола, сыграла в жизни Пугачева одну из главных ролей.

Список научной литературыМеркулова, Наталья Викторовна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений 1773 1774 гг. -М. : Наука, 1975. - 523 с.

2. Допрос Ем. Пугачева в Тайной экспедиции в Москве в 1774 1775 гг. // Красный архив. - 1935. - № 69/70. - С. 156 - 163.

3. Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши// Красный архив. 1935.-№68. -С. 162- 172.

4. Подлинные бумаги, до бунта Пугачева относящиеся. М. : Университетская типография, 1860. - 86 с.

5. Пугачевщина. -М.; JL : Госиздат, 1926. Т. 1.-288 с. Пугачевщина. - М.; Л. : Госиздат, 1929. - Т. 2. - 527 с. СД: Емельян Пугачев на следствии : сб. док. и материалов / отв. исполнитель Р. В. Овчинников. - М. : Языки рус. культуры, 1997. - 464 с.

6. Следствие и суд над Е.И.Пугачевым// Вопросы истории.- 1966.-№3.- С. 132- 138; №4,- С. 111 126; №5,- С. 109- 117; №7.- С. 98105.

7. Сподвижники Пугачева свидетельствуют (допросы А. П. Перфильева и Б. Идеркеева) // Вопросы истории. 1973. - № 8. - С. 78-91.1. НАУЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА

8. Абрамов, В. П. Семантические поля русского языка: монография/

9. B. П. Абрамов. М.; Краснодар : Акад. пед. наук РФ; Кубанский гос. ун-т, 2003.-338 с.

10. Августин : антология мировой философии : в 4 т. М. : Мысль, 1969. -Т. 1.4. 2.-936 с.

11. Агафонов, А. Как хорошо быть генералом / А. Агафонов // Родина. -2004.-№5.-С. 38-43.

12. Алексина, Т. А. Власть Хроноса / Т. А. Алексина. М. : Изд-во Российского ун-та дружбы народов, 1994. - 236 с.

13. Алефиренко, Н. Ф. Полевое структурирование лексико-фразеологического космоса / Н. Ф. Алефиренко // Теория поля в современном языкознании : материалы науч.-теоретического семинара. -Уфа : Изд-во Башкирск. ун-та, 1999. С. 17-19.

14. Алефиренко, Н. Ф. Спорные проблемы семантики : монография / Н. Ф. Алефиренко. Волгоград : Перемена, 1999. - 274 с.

15. Алефиренко, Н. Ф. Лингвокультурологический аспект когнитивной семантики / Н. Ф. Алефиренко // Русистика : сб. науч. тр. Киев, 2002. -Вып. 2.-С. 16-23.

16. Андреев, И. Самозванство и самозванцы на Руси / И. Андреев // Знание сила. - 1995. - № 8. - С. 46 - 56.

17. Андрущенко, А. И. Крестьянская война 1773 1775 гг. на Лике, в Приуралье, на Урале и в Сибири / А. И. Андрущенко. - М. : Наука, 1969. -360 с.

18. Андрущенко, А. И. О самозванчестве Е. Пугачева и его отношениях с яицкими казаками / А. И. Андрущенко // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России : сб. ст. М. : Наука, 1961.-С. 146-151.

19. Андрущенко, А. И. Первые призывы повстанцев Крестьянской войны 1773 1775 гг. К вопросу об идеологии восстания/ А. И. Андрущенко// Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран : сб. ст. -М. : Наука, 1963. - С. 3 - 35.

20. Апресян, Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка : монография / Ю. Д. Апресян. М. : Наука, 1974. - 367 с.

21. Арсеньев, А. Пугачев : дела амурные / А. Арсеньев // Смена. 1993. -№ 10.-С. 108-121.

22. Арутюнова, Н. Д. Введение / Н. Д. Арутюнова // Логический анализ языка. Ментальные действия : коллективная монография. М. : Наука, 1993.-С. 3-6.

23. Арутюнова, Н. Д. Истина: фон и коннотации / Н. Д. Арутюнова // Логический анализ языка. Культурные концепты : коллективная монография. -М. : Наука, 1991. С. 21 - 30.

24. Арутюнова, Н. Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт: монография / Н. Д. Арутюнова. М. : Наука, 1988. - 346 с.

25. Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека. Субъект Предикат - Связка : монография. - М. : Языки рус. культуры, 1999. - 896 с.

26. Аскин, Я. Ф. Проблема времени: ее философское истолкование: монография / Я. Ф. Аскин. М. : Мысль, 1966. - 390 с.

27. Аскольдов, С. А. Концепт и слово / С. А. Аскольдов // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста : Антология / Ин-т народов России; под ред. В. П. Нерознака. М. : Академия, 1997. - С. 267279.

28. Аспидов, Ф. Подъем переворот: о дворцовых переворотах в России XVIII в. / Ф. Аспидов, Д. Степанов // Родина. - 1993. - № 7. - С. 91 - 93.

29. Ахундов, М. Д. Концепции пространства и времени : истоки, эволюция, перспективы : монография / М. Д. Ахундов. М. : Наука, 1982. - 222 с.

30. Бабурина, М. А. Концепт «Муза» и его ассоциативное поле в русской поэзии Серебряного века : дис. . канд. филол. наук / М. А. Бабурина. -СПб., 1998. 133 с.

31. Бабушкин, А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка, их личностная и национальная специфика : автореф. дис. . д-ра филол. наук / А. П. Бабушкин. Воронеж, 1998. - 41 с.

32. Баранов, А. Н. Введение в прикладную лингвистику : учеб. пособие. -М. : Эдиториал, УРСС, 2001.-360 с.

33. Баранов, А. Н. Концептуальная модель значения идиомы / А. Н. Баранов, Д. О. Добровольский // Когнитивные аспекты лексики. Немецкий язык : сб. науч. тр. Тверь : Изд-во ТГУ, 1991. - С. 3 - 14.

34. Барг, М. А. Категории и методы исторической науки / М. А. Барг. -М. : Наука, 1984.- 185 с.

35. Бахтин, М. Проблемы поэтики Достоевского : кн. / М. Бахтин. М. : Худож. лит., 1972.-470 с.

36. Безотосный, В. Кто такие казаки / В. Безотосный// Родина. 2004.-№5.-С. 7-14.

37. Беккер, Г. Теория распределения времени / Г. Беккер // США: экономика, политика, идеология. 1996. - № 1. - С. 75 - 84; № 2. - С. 114 -124.

38. Бекова, С. В. К проблеме идеологического словаря писателя (семантико-стилистический анализ группы слов со значением цвета у М.Горького): автореф. дис. . канд. филол. наук/ С. В. Бекова. Л., 1973.-20 с.

39. Белобородова, И. В. Концепт «цвет» в лингвокогнитивном аспекте. На материале автобиографической прозы: дис. . канд. филол. наук / И. В. Белобородова. Таганрог, 2000. - 224 с.

40. Биржакова, Е. Э. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Языковые контакты и заимствования / Е. Э. Биржакова и др.. Л. : Наука, 1972.-431 с.

41. Блок, М. Апология истории, или Ремесло историка / М. Блок; пер. с фр. 2-е изд. - М. : Наука, 1986. - 254 с.

42. Богин, Г. И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов : дис. . д-ра филол. наук / Г. И. Богин. Л., 1984. -368 с.

43. Богомолов, А. Ю. Языковая личность персонажа в аспекте психопоэтики (на материале романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина»): дис. . канд. филол. наук / А. Ю. Богомолов. Череповец, 2005. - 207 с.

44. Бондаренко, В. Т. О семантико-грамматических особенностях устойчивых фраз русского языка / В. Т. Бондаренко // Семантико-грамматические свойства фразеологизмов русского языка : межвуз. сб. науч. тр. Челябинск : Изд-во ЧГПИ, 1985. - С. 148 - 158.

45. Бондаренко, Э. О. Праздники христианской Руси : русский народный православный календарь / под ред. Г. А. Спасских. 2-е изд., стер. -Калининград : Калининградское книжное изд-во : ГИПП «Янтарный Сказ», 1998.-416 с.

46. Бондарко, А. В. К проблеме соотношения универсальных и идиоэтнических аспектов семантики: интерпретационный компонент грамматических значений / А. В. Бондарко // ВЯ. 1992. - № 3. - С. 5 - 19.

47. Бондарко, А. В. Функциональная грамматика/ А. В. Бондарко. Л.: Наука, 1984.- 136 с.

48. Брутян, Г. А. Язык и картина мира / Г. А. Брутян // НДВШ. Философские науки. 1973. -№ 1. - С. 108 - 112.

49. Буганов, В. И. Бунтари и правдоискатели в русской православной церкви / В. И. Буганов, А. П. Богданов. М. : Политиздат, 1991. - 526 с.

50. Бунина, М. С. Из наблюдений над второобразными предлогами современного русского литературного языка / М. С. Бунина // Ученые записки Московского гор. пед. ин-та. М., 1954. - Т. 33. - Вып. 3. - С. 59 -65.

51. Васильев, JI. М. Теория семантических полей / JI. М. Васильев // ВЯ. -1971.-№5.-С. 105-113.

52. Василюк, И. П. Лингвокультурологическое исследование национальной (русской) языковой личности : на материале афористики : дис. . канд. филол. наук/И. П. Василюк. -М., 2004. -210 с.

53. Введение в философию : учебник для вузов : в 2 ч. / сост. И. Т. Фролов и др.. М. : Политиздат, 1989. - Ч. 2. - 639 с.

54. Вежбицкая, А. Семантические универсалии и описание языков / А. Вежбицкая. М.: Языки рус. культуры, 1999. - 777 с.

55. Вежбицкая, А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики / А. Вежбицкая / пер. с англ. А. Д. Шмелева. М. : Языки славянской культуры, 2001. - 272 с.

56. Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание : кн. / А. Вежбицкая; пер. с англ.; отв. ред. и сост. М. А. Кронгауз; вступ. ст. Е. В. Падучевой. М. : Рус. словари, 1997. - 416 с.

57. Бенедиктова, Л. Н. Концепт «Война» в языковой картине мира (сопоставительное исследование на материале английского и русского языков): автореф. дис. . канд. филол. наук / Л. Н. Бенедиктова. Тюмень, 2004.- 19 с.

58. Верещагин, Е. М. Лингвострановедческая теория слова: кн. / Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров. М. : Рус. яз., 1980. - 320 с.

59. Веряскина, В. П. Концепт «образцового человека» / В. П. Веряскина // Человек. 2004. - № 4. - С. 21- 28.

60. Веселитский, В. В. Отвлеченная лексика в русском литературном языке XVIII начала XIX вв. / В. В. Веселитский. - М. : Наука, 1972. - 319 с.

61. Виноградов, В. В. О языке художественной прозы / В. В. Виноградов. -М. : Наука, 1930.-529 с.

62. Виноградов, В. В. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке // В. В. Виноградов. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М. : Наука, 1977. - С. 43 - 67.

63. Виноградов, В. В. Основные понятия русской фразеологии как лингвистической дисциплины / В. В. Виноградов // Труды юбилейной науч. сессии ЛГУ. Л. : Наука, 1946. - С. 48 - 62.

64. Виноградов, В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII XIX вв. / В. В. Виноградов. - М. : Высш. шк, 1982. - 529 с.

65. Виноградов, В. В. Русский язык (грамматическое учение о слове) /

66. B. В. Виноградов. М. : Высш. шк., 1972. - 614 с.

67. Винокур, Т. Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения / Т. Г. Винокур. М. : Наука, 1993. - 171 с.

68. Влахов, С. К составлению идеографического переводного словаря русской фразеологии (на материале русской и болгарской идиоматики) /

69. C. К. Влахов // Фразеологизм и его лексикографическая разработка: материалы ГУМеждунар. симпозиума. Минск: Наука и техника, 1987. — С. 20-23.

70. Воркачев, С. Г. Концепт любви в русском языковом сознании / С. Г. Воркачев // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста : материалы междунар. симпозиума : в 2 ч. Волгоград : Перемена, 2003. - Ч. 1. Научные статьи. - С. 57-59.

71. Воркачев, С. Г. Национально-культурная специфика концепта любви в русской и испанской паремиологии / С. Г. Воркачев // Филологические науки. 1995.-№3.-С. 56-66.

72. Воркачев, С. Г. Речевые поступки и оценка моральных качеств личности: показатели безразличия в психологических отношениях // Филологические науки. 1993. -№ 3. - С. 85 -91.

73. Воробьев, В. В. Лингвокультурология (теория и методы): монография / В. В. Воробьев. М. : Изд-во РУДН, 1997. - 331 с.

74. Всеволодова, М. В. Способы выражения временных отношений в современном русском языке / М. В. Всеволодова. М. : Наука, 1975. - 283 с.

75. Гайнуллина, Н. И. Языковая личность Петра Великого : опыт диахронического описания / Н. И. Гайнуллина. Алматы : Казак университет!, 2002. - 139 с.

76. Гак, В. Г. К диалектике семантических отношений в языке / В. Г. Гак // Принципы и методы семантических исследований: сб. ст. М. : Наука, 1976.-С. 38-46.

77. Гак, В. Г. Пространство времени / В. Г. Гак // Логический анализ языка. Язык и время : коллективная монография. М. : Языки рус. культуры, 1997. - С. 18-33.

78. Галин, Г. М. Сподвижники Е. Пугачева в ссылке / Г. М. Галин // История СССР.- 1982.-№ 1.-С. 132- 135.

79. Гараева, Л. А. УСК древнерусских воинских повестей XII начала XVII вв. (структурный и идеографический аспекты): дис. . канд. филол. наук/ Л. А. Гараева; Магнитогорск, гос. пед. ин-т. - Магнитогорск, 1997.220 с.

80. Гаспаров, М. Л. Нужно бы формализовать понятие индивидуальности / М. Л. Гаспаров // Одиссей. М. : Наука, 1990. - С. 21 - 25.

81. Гачев, Г. Д. О национальных картинах мира / Г. Д. Гачев // Народы Азии и Африки. 1967. - № 1. - С. 77 - 93.

82. Голованова, Е. И. Время в славянской народной культуре / Е. И. Голованова // Русский язык и русская культура : 100 очерков и бесед на радио. Челябинск : Изд-во ЧГПУ, 2003. - С. 107 - 115.

83. Голуб, А. В. Язык указов Пугачева : автореф. дис. канд. филол. наук / А. В. Голуб.-М., 1950.- 13 с.

84. Гумбольдт, В. Язык и философия культуры / В. фон Гумбольдт. М. : Прогресс, 1985.

85. Гуревич, А. Я. История и сага/ А. Я. Гуревич. М. : Наука, 1972. —289 с.

86. Данькова, Т. Н. Концепт «Любовь» и его словесное воплощение в индивидуальном стиле А. Ахматовой: дис. . канд. филол. наук / Т. Н. Данькова. Воронеж, 2000. - 214 с.

87. Дашиева, Б. В. Концепт образа мира в языковом сознании русских, бурят и англичан (национально-культурный аспект): дис. . канд. филол. наук / Б. В. Дашиева. М., 1999. - 243 с.

88. Демина, Т. А. У стен Троицкой крепости : крестьянская война под предводительством Е. Пугачева / Т. А. Демина. Троицк, 1974. - 14 с.

89. Дзюба, Е. В. Концепты э/сизнъ и смерть в поэзии М. Цветаевой : дис. . канд. филол. наук/Е. В. Дзюба. Екатеринбург, 2001. -255 с.

90. Дмитриев-Мамонов, А. И. Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири / А. И. Дмитриев-Мамонов. СПб., 1907. - 101 с.

91. Дубровин, Н. Ф. Пугачев и его сообщники / Н. Ф. Дубровин. СПб., 1884. - Т. 1-3.

92. Елеонский, С. Ф. Пугачевские указы и манифесты как памятники литературы / С. Ф. Елеонский // Художественный фольклор : сб. ст. М. : Учпедгиз, 1929. - Т. 4. - С. 63 - 76.

93. Жижка, М. В. Ем. Пугачев. Крестьянская война 1773 1775 гг. в России (восстание Пугачева) / М. В. Жижка. - М. : Наука, 1973. - 440 с.

94. Жуков, К. А. Языковое воплощение концепта «Труд» в пословичной картине мира (на материале русской и английской паремиологии): автореф. дис. . канд. филол. наук / К. А. Жуков. Великий Новгород, 2004. - 26 с.

95. Забиров, В. Новые источники об участии националов в Пугачевщине /

96. B. Забиров // Проблемы источниковедения: сб. 1.- М.; Л. : Наука, 1936. —1. C. 22-49.

97. Заичкин, И. А. Русская история от Екатерины Великой до Александра II / И. А. Заичкин, И. Н. Почкаев. М. : Мысль, 1994. - 767 с.

98. Залевская, А. А. Психолингвистический подход к проблеме концепта // Методологические проблемы когнитивной лингвистики : сб. ст. Воронеж : Изд-во ВГУ, 2001. - С. 36 - 44.

99. Залогина, Е. М. Языковая личность: лингвистический и психологический аспекты (на материале романа «Бесы» и «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского): дис. . канд. филол. наук / Е. М. Залогина. -СПб., 2004.- 180 с.

100. Звездова, Г. В. Русская именная темпоральность в историческом и функциональном аспектах : монография / Г. В. Звездова. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1996.- 144 с.

101. Зиммель, Г. Избранное : в 2 т. / Г. Зиммель; пер. с нем. М. : Юрист, 1996. - Т. 1. Философия культуры. - 671 с.

102. Знаменитые россияне XVIII XIX вв. по изданию великого князя Николая Михайловича «Русские портреты XVIII - XIX столетий». - СПб. : Лениздат, 1996. - 958 с.

103. Золотова, Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка / Г. А. Золотова. -М. : Наука, 1973. 351 с.

104. Золотова, Н. О. «Картина мира» и ядро лексикона носителя английского языка / Н. О. Золотова // Проблемы семантики : психолингвистические исследования : сб. науч. тр. Тверь : Изд-во ТГУ, 1991.-С. 40-45.

105. Золотова, Н. О. Разграничение ядра и периферии в исследовании лексики / Н. О. Золотова // Психолингвистические исследования : звук, слово, текст : сб. ст. Калинин, 1987. - С. 20 - 31.

106. История лексики русского литературного языка конца XVII начала XVIII вв. -М. : Наука, 1981.-С. 116-370.

107. Казакова, О. А. Языковая личность диалектоносителя в жанровом аспекте : дис. . канд. филол. наук / О. А. Казакова. Томск, 2004. - 241 с.

108. Карасик, В. И. Религиозный дискурс / В. И. Карасик // Языковая личность : проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики : сб. науч. тр. Волгоград : Перемена, 1999. - С. 5 - 19.

109. Карасик, В. И. О категориях лингвокультурологии/ В. И. Карасик// Языковая личность : проблемы коммуникативной деятельности : сб. науч. тр. Волгоград : Перемена, 2001. - С. 3-16.

110. Караулов, Ю. Н. Индивидуальный ассоциативный словарь / Ю. Н. Караулов, М. М. Коробова // ВЯ. 1993. - № 5. - С. 5 - 15.

111. Караулов, Ю. Н. Общая и русская идеография / Ю. Н. Караулов. М. : Наука, 1976.-356 с.

112. Караулов, Ю. Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения / Ю. Н. Караулов // Язык и личность : сб. ст. / отв. ред. Д. Н. Шмелев. М. : Наука, 1989.-С. 3-8.

113. Караулов, Ю. Н. Русский язык и языковая личность / Ю. Н. Караулов. М. : Наука, 1987. - 264 с.

114. Кимягарова, Р. С. Типы и виды адаптаций заимствованной лексики в русском языке нового времени (XVIII XX вв.) / Р. С. Кимягарова // Вестник Моск. ун-та. Филология. - 1989. - № 6. - С. 69 - 78.

115. Климишин, И. А. Календарь и хронология / И. А. Климишин. М. : Наука, 1981.-191 с.

116. Ключевский, В. О. Исторические портреты / В. О. Ключевский. М. : Правда, 1991.-С. 228-245.

117. Ключевский, В. О. Сочинения : в 9 т. / В. О. Ключевский. М. : Мысль, 1987.-Т. 3.-414 с.

118. Кнабе, Г. С. Изменчивое отношение двух постоянных характеристик человека / Г. С. Кнабе // Одиссей. М. : Наука, 1990. - С. 10 - 12.

119. Князькова, Г. П. Русское просторечие второй половины XVIII в. / Г. П. Князькова. М. : Наука, 1974. - 253 с.

120. Колесов, В. В. Мир человека в слове Древней Руси / В. В. Колесов. -Л. : Изд-во ЛГУ, 1986.-312 с.

121. Колшанский, Г. В. Контекстная семантика / Г. В. Колшанский. М. : Наука, 1980.- 149 с.

122. Колшанский, Г. В. Объективная картина мира в познании и языке : монография / Г. В. Колшанский. М. : Наука, 1990. - 101 с.

123. Колшанский, В. Г. Объективная картина мира в познании и языке : монография / Г. В. Колшанский. М. : URSS, 2005. - 120 с.

124. Коринфский, А. А. Народная Русь / А. А. Коринфский. Самара : Самарский областной центр народного творчества, 1995. - 558 с.

125. Корнилов, О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов : монография / О. А. Корнилов. 2-е изд., испр. и доп. - М. : ЧеРо, 2003. - 349 с.

126. Короленко, В. Г. Современная самозванщина / В.Г.Короленко// Вопросы истории. 1969. - № 3. - С. 7 - 12.

127. Костомаров, В. Г. Языковой вкус эпохи : из наблюдений над речевой практикой масс-медиа/ В.Г.Костомаров. М. : Педагогика-Пресс, 1994. — 543 с.

128. Костомаров, Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей : кн. 1 / Н. И. Костомаров. М. : Книга, 1990. - 740 с.

129. Кочеткова, Т. В. Языковая личность носителя элитарной речевой культуры: дис. . д-ра филол. наук / Т. В. Кочеткова. Саратов, 1999. — 345 с.

130. Красных, В. В. Русское культурное пространство: концепт «Я» / В. В. Красных // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста : Матер. Междунар. симпозиума : В 2-х ч. Ч. 1. Научные статьи. -Волгоград : Перемена, 2003. С. 123 - 129.

131. Красс, Н. А. Концепт дерева в лексико-фразеологической семантике русского языка. На материале мифологии, фольклора и поэзии : дис. . канд. филол. наук / Н. А. Красс. М., 2000. - 194 с.

132. Кронгауз, М. А. Структура времени и значение слов / М. А. Кронгауз // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста: коллективная монография. М. : Наука, 1993. - С. 42 - 52.

133. Кронгауз, М. А. Текст и взаимодействие участников в речевом акте / М. А. Кронгауз // Логический анализ языка. Язык речевых действий: коллективная монография. -М. : Наука, 1994. С. 22 - 30.

134. Крысин, Л. П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета / Л. П. Крысин // Русский язык в научном освещении. 2001. № 1. -С. 90- 106.

135. Кубрякова, Е. С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира / Е. С. Кубрякова // Роль человеческого фактора в языке : язык и картина мира: коллективная монография. М. : Наука, 1988.- С. 141172.

136. Кудрина, Н. В. Фразеосемантическое поле смерти в поэзии Анны Ахматовой/ Н.В.Кудрина// Фразеологические чтения памяти проф. В. А. Лебединской / отв. ред. Н. Б. Усачева. Курган : Изд-во КГУ, 2005. -Вып. 2.-С. 114-118.

137. Кузнецов, А. М. От компонентного анализа к компонентному синтезу /

138. A. М. Кузнецов. М.: Наука, 1986. - 125 с. (АН СССР, Ин-т языкознания).

139. Кузнецов, В. Б. Экспериментальное исследование структуры семантического поля, описывающего слуховое восприятие человека /

140. B. Б. Кузнецов, В. С. Жаромский // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. -1979.-№ 1. С. 61 - 68.

141. Кузнецова, Э. В. О путях выделения компонентов значения слов при описании лексико-семантической группы/ Э.В.Кузнецова// Актуальные проблемы лексикологии и лексикографии : сб. ст. Пермь, 1972. - С. 36 - 52.

142. Левин, В. Д. Краткий очерк истории русского литературного языка/ В. Д. Левин. -М. : Просвещение, 1964. 246 с.

143. Левоненко, О. А. Языковая личность в электронном гипертексте (на материале экспрессивного синтаксиса ведущих электронных жанров): дис. . канд. филол. наук / О. А. Левоненко. Таганрог, 2004. - 158 с.

144. Ле Дык Тху. Национальная языковая личность в сравнительно-сопоставительном лингвокультурологическом описании (на материале русской и вьетнамской культур): дис. . д-ра филол. наук / Ле Дык Тху. -М., 2003. -425 с.

145. Лимонов, Ю. А. Емельян Пугачев и его соратники / Ю. А. Лимонов. -Л. : Наука, 1975.-32 с.

146. Лихачев, Д. С. Концептосфера русского языка / Д. С. Лихачев // Известия АН. Сер. литературы и языка. 1993. - Т. 52. - № 1. - С. 3 - 9.

147. Лютикова, В. Д. Языковая личность (идиолект и диалект): дис. . д-ра филол. наук / В. Д. Лютикова. Екатеринбург, 2000.

148. Ляпин, С. X. Концептология : к становлению подхода / С. X. Ляпин // Концепты. Архангельск, 1997. - Вып. 1. - С. 11-35.

149. Ляпон, М. В. Оценочная ситуация и словесное моделирование / М. В. Ляпон // Язык и личность : сб. ст. М. : Наука, 1989. - С. 24 - 34.

150. Ляпон, М. В. Языковая личность : поиск доминанты / М. В. Ляпон // Язык система. Язык - текст. Язык - способность : сб. ст. - М. : Изд-во Инта рус. яз. РАН, 1995. - С. 242 - 249.

151. Мавродин, В. В. Классовая борьба и общественно-политическая мысль в России в XVIII веке (1773 1790): учеб. пособие / В. В. Мавродин. - Л. : Изд-во ЛГУ, 1975.-214 с.

152. Мавродин, В. В. Крестьянская война 1773 1775 гг. Восстание Пугачева / В. В. Мавродин. - Л. : Изд-во ЛГУ. - 1961. - Т. 1 - 3.

153. Мавродин, В. В. Рождение новой России / В. В. Мавродин. Л. : Изд-во ЛГУ, 1988.-535 с.

154. Макогоненко, Г. П. Народная публицистика XVIII века / Г. П. Макогоненко // Русская проза XVIII века : сб. ст. М.; JT. : Наука, 1950. - Т. 1.-С. 198-212.

155. Мальцева, И. М. Лексические новообразования в русском языке XVIII века : монография / И. М. Мальцева и др.. Л. : Наука, 1975. - 371 с.

156. Мельчук, И. А. Русский язык в модели «Смысл Текст» : монография / И. А. Мельчук. - Москва; Вена: Языки рус. культуры, Венский славистический альманах, 1995. - 682 с.

157. Менькова, Н. Н. Языковая личность писателя как источник речевых характеристик персонажей (по материалам произведений Б. Акунина): дис. . канд. филол. наук / Н. Н. Менькова. М., 2004. - 175 с.

158. Миронова, Ю. В. Отражение русской ментальности в концептах художественного текста: на материале цикла рассказов И. С. Тургенева «Записки охотника» : дис. . канд. филол. наук / Ю. В. Миронова. Липецк, 2003.- 175 с.

159. Мир философии : книга для чтения : в 2 ч. М. : Политиздат, 1991. -Ч. 1. Исходные философские проблемы, понятия и принципы. - 672 с.

160. Михелькис, А. Я. Органы народной власти в восстании, руководимом Ем. Пугачевым в 1773 1775 гг.: автореф. дис. . канд. юрид. наук/

161. A. Я. Михелькис. Одесса, 1975. - 19 с.

162. Молчанов, Ю. Б. Проблема времени в современной науке: монография / Ю. Б. Молчанов. М. : Наука, 1990. - 305 с.

163. Молчанов, Ю. Б. Четыре концепции времени в философии и физике / Ю. Б. Молчанов. -М. : Наука, 1977. 175 с.

164. Мордовцев, Д. Самозванцы и понизовая вольница / Д. Мордовцев. -СПб., 1886.-Т. 1.-С. 115 -307.

165. Морковкин, В. В. Русские агнонимы (слова, которые мы не знаем) /

166. B. В. Морковкин, А. В. Морковкина. М. : Азбуковник, 1997. - 219 с.

167. Муратов, X. И. Крестьянская война 1773 1775 гг. в России/ X. И. Муратов. - М. : Воениздат, 1954. - 207 с.

168. Мыльников, А. С. Искушение чудом / А. С. Мыльников. J1. : Наука, 1991.-265 с.

169. Наука побеждать. Век XVIII: история Отечества в романах, повестях, документах / сост., предисл., коммент. М. А. Рахматуллина. М. : Мол. гвардия, 1984.-605 с.

170. Никитин, М. В. Развернутые тезисы о концептах / М. В. Никитин // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. - № 1. - С. 53 - 64.

171. Никитин, М. В. Реализация концепта «Страх» в сценариях городской легенды: автореф. дис. канд. филол. наук/ М. В. Никитин.-Челябинск, 2002. 24 с.

172. Никитина, С. Е. Устная народная культура и языковое сознание : монография / С. Е. Никитина. М. : Наука, 1993. - 189 с.

173. Новикова, Н. С. Инвариантное значение имени поля и внутренняя структура ядра (на материале семантического поля «воля» в русском языке) / Н. С. Новикова // Филологические науки. 1985. - № 4 (148). - С. 73 - 78.

174. Овчинников, Р. В. Из опыта реконструкций утраченных документов / Р. В. Овчинников // Источниковедение отечественной истории : сб. ст. М. : Высш. шк., 1976. - С. 222 - 247.

175. Овчинников, Р. В. Манифесты и указы Е. И. Пугачева : монография / Р. В. Овчинников. М. : Наука, 1980. - 280 с.

176. Опыт описания языковой личности. А. А. Реформатский // Язык и личность : коллективная монография. М. : Наука, 1989. - С. 149-212.

177. Осипова, А. А. Концепт «Смерть» в русской языковой картине мира и его вербализация в творчестве В.П.Астафьева 1980- 1990-х гг. : дис. канд. филол. наук / А. А. Осипова; Магнитогорск, гос. ун-т. Магнитогорск, 2005. - 250 с. - Библиогр. : с. 201 - 216.

178. Падучева, Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений)/ Е. В. Падучева. М. : Наука, 1985.-271 с.

179. Падучева, Е. В. К семантике слова время: метафора, метонимия, метафизика / Е. В. Падучева // Поэтика. История литературы. Лингвистика: сб. ст.-М. 1999.-С. 53 -62.

180. Падучева, Е. В. Семантические исследования. Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива / Е. В. Падучева. М. : Наука, 1996.- 136 с.

181. Панова, М. Н. Языковая личность государственного служащего : дискурсивная практика, типология, механизмы формирования : дис. . д-ра филол. наук / М. Н. Панова. М., 2004. - 393 с.

182. Парсамова, В. Я. Языковая личность ученого в эпистолярных текстах (на материале писем Ю. М. Лотмана): дис. . канд. филол. наук / В. Я. Парсамова. Саратов, 2004. - 223 с.

183. Петрова, И. В. УСК в сочинениях сподвижников протопопа Аввакума (структурно-грамматический и идеографический анализ): дис. . канд. филол. наук / И. В. Петрова. Магнитогорск, 2001. - 246 с.

184. Петрухинцев, Н. Раскол на Яике / Н. Петрухинцев // Родина. 2004. -№5.-С. 78-82.

185. Платон. Собрание сочинений: в 4т,- М. : Мысль, 1994. -Т. 3. Тимей. С. 421 -500.

186. Побережников, И. В. «Добрые цари» на Урале / И. В. Побережников // Родина. 1995. - № 2. - С. 73 -75.

187. Под знаменем Пугачева (к 200-летию крестьянской войны под предводительством Е. И. Пугачева). Челябинск : Южно-Уральское кн. изд-во, 1973.- 195 с.

188. Покровский, Н. Мирская и монархическая традиции в истории российского крестьянства/ Н.Покровский// Новый мир.- 1989.- №9.-С. 225 -231.

189. Полевые структуры в системе языка / под ред. М. Ф. Васильева. -Воронеж : Изд-во ВГУ, 1989. 198 с.

190. Померанц, Г. Нравственный облик исторической личности / Г. Померанц // Знание сила. - 1990. - № 5. - С. 18 - 22.

191. Попова, 3. Д. Очерки по когнитивной лингвистике / 3. Д. Попова, И. А. Стернин. 2-е изд., стер. - Воронеж : Истоки, 2002. - 191 с.

192. Попова, 3. Д. Язык и национальная картина мира / 3. Д. Попова, И. А. Стернин. Воронеж : Истоки, 2003. - 59 с.

193. Попова, О. В. Языковая личность Ивана Грозного (на материале деловых посланий): дис. . канд. филол. наук / О. В. Попова. Омск, 2004. -177 с.

194. Постовалова, В. И. Картина мира в жизнедеятельности человека / В. И. Постовалова // Роль человеческого фактора в языке : язык и картина мира : коллективная монография. М. : Наука, 1988. - С. 8 - 70.

195. Постовалова, В. И. Мировоззренческое значение понятия «языковая картина мира» / В. И. Постовалова // Анализ знаковых систем : история логики и методология науки : тез. докл. Киев : Наук, думка, 1986. - С. 31 -32.

196. Постовалова, В. И. Существует ли языковая картина мира? / В. И. Постовалова // Язык как коммуникативная деятельность человека : сб. науч. тр. МГПИИЯ. М. : Изд-во МГПИИЯ, 1987. - Вып. 284. - С. 65 - 72.

197. Потаенко, Н. А. Категория времени и ее выражение в лексико-семантической системе языка : дис. . канд. филол. наук / Н. А. Потаенко. -М., 1980.-210 с.

198. Потаенко, Н. А. К языковому освоению временной структуры действительности / Н. А. Потаенко // ВЯ. 1984. - № 6. - С. 17-23.

199. Прохоров, Ю. Е. Лингвострановедческое описание русской афористики в учебных целях : автореф. дис. . канд. филол. наук / Ю. Е. Прохоров. М., 1977.-25 с.

200. Прохоров, Ю. Е. Коммуникативное пространство языковой личности в национально-культурном аспекте / Ю. Е. Прохоров // Матер. IX Конгресса МАПРЯЛ. М, 1999. - С. 450 - 464.

201. Пушкарева, И. А. Ассоциативно-смысловые поля «время» и «пространство» в художественном тексте (И. А. Бунин) / И. А. Пушкарева // Вестник Томск, пед. ун-та. 2004. - № 2. - С. 73 - 75.

202. Пушкин, А. С. История Пугачева / А. С. Пушкин // Собр. соч. : в 10 т. -М. : Наука, 1964. Т. 8. - С. 149 - 399.

203. Радзиховская, В. К. Функционально-семантическая категория взаимности в современном русском языке: квантово-синергетический аспект : монография / В. К. Радзиховская. М. : «Прометей» МПГУ, 2005. -272 с.

204. Радзиховская, В. К. Функционально-семантическая категория взаимности в современном русском языке : сложная система, ее свойства, принципы изучения : монография / В. К. Радзиховская. М. : Изд-во МПГУ, 2005.- 136 с.

205. Рахилина, Е. В. Когнитивный анализ предметных имен : семантика и сочетаемость : монография / Е. В. Рахилина. М. : Рус. словари, 2000. -415 с.

206. Розанов, А. Самозванчество : век XVII век XX / А. Розанов // Российские вести. - 1993. - № 49.

207. Рындзюнский, П. Г. О некоторых спорных вопросах истории крестьянского движения в России / П. Г. Рындзюнский // Вопросы истории. -1987.-№8. -С. 79-88.

208. Рябова, В. Н. Лексические средства выражения концепта «природа» в художественном тексте (на материале творчества А. П. Чехова) /

209. B.Н.Рябова// Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста : материалы междунар. симпозиума : в 2 ч. Волгоград : Перемена, 2003. - Ч. 2. Тезисы докладов. - 252 - 254.

210. Савельева, И. М. История и время. В поисках утраченного: монография / И. М. Савельева, А. В. Полетаев. М. : Языки рус. культуры, 1997.-800 с.

211. Савенкова, Л. Б. Русская паремиология: семантический и лингвокультурологический аспекты / Л. Б. Савенкова. Ростов н/Д : Изд-во Рост, ун-та, 2002. - 240 с.

212. Салмина, Л. Н. Параллельные модели и языковая картина мира / Л. Н. Салмина // Актуальные проблемы филологии в вузе и школе: материалы 8-й Тверской межвуз. конф. ученых-филологов и школьных учителей. Тверь : Изд-во ТГУ, 1994. - С. 14-15.

213. Самозванцы на Руси // Лит. газета. 1993. - № 7. - С. 12.

214. Севрюгина, Е. В. Концепт «Красота» в поэзии Ф.И.Тютчева/ Е. В. Севрюгина // Филологические науки. 2002. - № 3. - С. 30 - 39.

215. Селешников, С. И. История календаря и хронологии /

216. C. И. Селешников. 3-е изд. -М. : Наука, 1977. - 125 с.

217. Серебренников, Б. А. О материалистическом подходе к явлениям языка : монография / Б. А. Серебренников. М. : Наука, 1983.-318 с.

218. Сивков, К. В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. / К. В. Сивков//Исторические записки. -1950.-Т. 31.-С. 81-135.

219. Скрынников, Р. Три самозванца / Р. Скрынников // Хочу все знать : науч.-худож. сб. Л. : Наука, 1989. - С. 196 - 207.

220. Соловьев, С. М. Заметки о самозванцах в России / С. М. Соловьев // Русский архив. 1868. - № 2. - С. 266 - 282.

221. Соловьев, С. М. История России с древнейших времен: в Ют./ С. М. Соловьев. М. : Мысль, 1989. - Т. 7 - 8. - 752 с.

222. Сороколетов, Ф. П. История военной лексики в русском языке (XI -XVII вв.): монография / Ф. П. Сороколетов. JI. : Наука, 1970. - 383 с.

223. Спасская, Е. К. Ключевые слова как отражение русского национального характера : на материале прозы И. С. Шмелева : дис. . канд. филол. наук / Е. К. Спасская. М., 2005. - 189 с.

224. Сухих, С. А. Черты языковой личности / С. А. Сухих // Коммуникативно-функциональный аспект языковых единиц : сб. науч. тр. -Тверь : Изд-во ТГУ, 1993. С. 85 - 91.

225. Татаринцев, А. Пугачевская «метла» / А. Татаринцев // Уральский следопыт. 1992. - № 12. - С. 6 - 7.

226. Телия, В. Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц : монография / В. Н. Телия. М. : Наука, 1986. - 135 с.

227. Телия, В. Н. Культурно-национальные коннотации фразеологизмов (от мировидения к миропониманию)/ В. Н. Телия// Славянское языкознание: докл. XI Междунар. съезда славистов. Братислава; М. : Наука, 1993.-С. 302-314.

228. Телия, В. Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира / В. Н. Телия // Роль человеческого фактора в языке : язык и картина мира : коллективная монография. М. : Наука, 1988. - С. 173 - 204.

229. Телия, В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты : монография / В. Н. Телия. М. : Языки рус. культуры, 1996. - 288 с.

230. Тимофеев, В. П. Фразеология диалектной личности : словарь / В. П. Тимофеев. -Шадринск : Изд-во Шадринского пед. ин-та, 2003. 176 с.

231. Токарев, Г. В. Теоретические проблемы вербализации концепта «труд» в русском языке: автореф. дис. . д-ра филол. наук/ Г. В. Токарев.-Волгоград, 2003. 46 с.

232. Троицкий, С. М. Самозванцы в России XVII XVIII вв. / С. М. Троицкий // Вопросы истории. - 1969. - № 3. - С. 134 - 147.

233. Тхорик, В. И. Языковая личность (лингвокультурологический аспект) : дис. . д-ра филол. наук / В. И. Тхорик. Краснодар, 2000. - 304 с.

234. Тюркизмы в восточнославянских языках. М. : Наука, 1974. - 300 с.

235. Усенко, О. Самозванство на Руси : норма или патология? / О. Усенко // Родина. 1995. - № 1. - С. 53 - 58; № 2. - С. 69 - 73.

236. Успенский, Б. А. Царь и самозванец : самозванчество в России как культурно-исторический феномен / Б. А. Успенский // Художественный язык средневековья : сб. ст. -М. : Наука, 1982. С. 201 -235.

237. Уфимцева, А. А. Лексическое значение: принципы семасиологического описания лексики / А. А. Уфимцева. М. : Наука, 1986. -239 с.

238. Уфимцева, А. А. Русские глазами русских / А. А. Уфимцева // Язык -система. Язык текст. Язык - способность : сб. ст. - М. : Изд-во Ин-та рус. яз. РАН, 1995.-С. 242-249.

239. Федосов, Ю. В. Принципы построения идеографического антонимо-синонимического словаря русского языка : автореф. дис. . д-ра филол. наук / Ю. В. Федосов. Волгоград, 2002. - 40 с.

240. Филиппов, А. Н. Новые материалы по истории Пугачевского движения / А. Н. Филиппов // Ученые записки Ин-та истории РАНИОН. -М. : 1929.-Т. 4-5.-С. 181-194.

241. Философия: курс лекций: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений / под общ. ред. В. Л. Калашникова. 2-е изд. - М. : Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2003. - 384 с.

242. Фрумкина, Р. М. Концептуальный анализ с точки зрения лингвиста и психолога / Р. М. Фрумкина // НТИ. Сер. Информационные процессы и системы. 1992. - № 3. - С. 1-8.

243. Функциональные и социальные разновидности русского литературного языка XVIII века. Л. : Наука, 1984. - 159 с.

244. Хо Сон Тэ. Концепты ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ в русском языке : автореф. дис. . канд. филол. наук / Хо Сон Тэ. М., 2001. - 24 с.

245. Цыбульский, В. В. Календарь и хронология стран мира /

246. B. В. Цыбульский. -М. : Просвещение, 1982. 158 с.

247. Черепнин, Л. В. Крестьянские войны в России периода феодализма (к 200-летию начала восстания крестьян под предводительством Е. И. Пугачева). М. : Наука, 1977. - 375 с.

248. Черкасова, Е. Т. Переход полнозначных слов в предлоги / Е. Т. Черкасова. М. : Наука, 1967. - 280 с.

249. Чернейко, Л. О. Концепты жизнь и смерть как фрагменты языковой картины мира/ Л. О. Чернейко// Филологические науки. 2001.- №5.1. C. 50-59.

250. Чернова, О. Е. Концепт «труд» как объект идеологизации : дис. . канд. филол. наук / О. Е. Чернова. Екатеринбург, 2004. - 163 с.

251. Чистов, К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII XIX вв. : монография / К. В. Чистов. - М. : Наука, 1967. - 342 с.

252. Чужак, Н. Правда о Пугачеве. Опыт литературно-исторического анализа / Н. Чужак. М.: Изд-во ВОПКСП, 1926. - 80 с.

253. Чурилина, Л. Н. Лексическая структура художественного текста : принципы антропоцентрического исследования: Монография / Л. Н. Чурилина. СПб. : РГПУ им. А. И. Герцена, 2002. - 283 с.

254. Шаповалова, Е. Ю. Национально-культурный компонент в семантике субстантивного фразеологизма / Е. Ю. Шаповалова // Семантика языковых единиц : докл. 4-й Междунар. науч. конф. М.: Изд-во МГУ, 1994. - Ч. 2. -С. 91-94.

255. Шаркова, И. С. Первые иностранные сочинения о Е. И. Пугачеве / И. С. Шаркова // Вопросы истории. 1975. - № 7. - С. 213 - 217.

256. Шаталова, О. В. Концепт «Память»: фрагмент сопоставительного анализа русской и польской концептосфер / О. В. Шаталова // Россия -Польша : филологический и историко-культурный дискурс : сб. науч. ст. ~ Магнитогорск : Изд-во МаГУ, 2005. С. 150 - 154.

257. Шахмагонов, Ф. Н. Главное свойство правды: Е. Пугачев -разрушитель или герой? / Н. Шахмагонов // Человек и закон. 1991. - № 3 -4.-С. 80-90.

258. Шахмагонов, Ф. Н. Прикажете ли вещать? / Ф. Н. Шахмагонов // Военно-исторический журнал. 1990. - № 11. - С. 91 - 95.

259. Шаховский, В. И. Национально-культурная специфика концепта «Обман» во фразеологическом аспекте / В. И. Шаховский, Н. Н. Панченко // Фразеология в контексте культуры : материалы междунар. симпозиума. -М. : Языки рус. культуры, 1999. С. 285 - 288.

260. Шевченко, О. Н. Языковая личность переводчика (на материале дискурса Б. В. Заходера): дис. канд. филол. наук/ О. Н. Шевченко.-Волгоград, 2005. 255 с.

261. Шендерович, А. Под чужим именем / А. Шендерович // Наука и жизнь. -1995. № 12. -С. 112- 117.

262. Шестак, Л. А. Русская языковая личность (коды образной вербализации тезауруса): дис. д-ра филол. наук/ Л. А. Шестак. Волгоград, 2003.514 с.

263. Шестак, Л. А. Русская языковая личность: коды образной вербализации тезауруса: монография / Л. А. Шестак. Волгоград: Перемена, 2003. - 312 с.

264. Шиганова, Г. А. Релятивные фразеологизмы русского языка: монография / Г. А. Шиганова. Челябинск : Изд-во ЧГПУ, 2003. - 306 с.

265. Шиганова, Г. А. Система лексических и фразеологических предлогов в современном русском языке : монография / Г. А. Шиганова. Челябинск : Изд-во ЧГПУ, 2001.-454 с.

266. Шилина, С. А. Языковая личность Ивана IV : на материале документов XVI XVII вв. : дис. . канд. филол. наук / С. А. Шилина. - Брянск, 2003. -198 с.

267. Шмелев, А. Д. Русская языковая модель мира : материалы к словарю / А. Д. Шмелев. М. : Языки славянской культуры, 2002. - 224 с.

268. Шулежкова, С. Г. Устойчивые словосочетания в языке официально-деловых документов южно-уральских крепостей XVIII в. : дис. . канд. филол. наук / С. Г. Шулежкова. Челябинск, 1967. - 200 с.

269. Шулежкова, С. Г. Крылатые выражения русского языка, их источники и развитие : монография / С. Г. Шулежкова. Челябинск : Факел, 1995. - 222 с.

270. Шулежкова, С. Г. Бием-одолевай! / Штрихи к портрету Ивана Неронова / С. Г. Шулежкова // Проблемы истории, филологии, культуры : межвуз. сб. Вып. V. - Москва - Магнитогорск, 1998. - С. 183 -192.

271. Шулежкова, С. Г. Метаморфозы концепта «Память» в творчестве Татьяны Толстой / С. Г. Шулежкова // Русское слово в мировой культуре : материалы X Конгресса МАПРЯЛ : в 2 т. / под ред. Н. О. Рогожиной и др.. -СПб. : Политехника, 2003. Т. 1. - С. 320 - 328.

272. Щур, Г. С. Теории поля в лингвистике / Г. С. Щур. М.: Наука, 1974.255 с.

273. Эйдельман, Н. 17.03.1773 (из истории восстания под руководством Е, Пугачева) / Н. Эйдельман // Знание сила. - 1984. - № 1. - С. 37 - 40.

274. Эйдельман, Н. Грань веков : политическая борьба в России, конец XVIII начало XIX столетия / Н. Эйдельман. - М. : Мысль, 1986. - 367 с.

275. Эйдельман, Н. Из потаенной истории России XVIII XIX вв. / Н. Эйдельман. -М.: Высш. шк, 1993. -С. 181 -200.

276. Яблонский, Ф. В дни Пугачева/ Ф.Яблонский// Рифей. 1989. — С. 244-251.

277. Яворская, Г. М. «Время» и «Случай» : фрагмент семантического поля времени в славянских языках / Г. М. Яворская // Логический анализ языка. Язык и время : коллективная монография. М. : Языки рус. культуры, 1997.-С. 57-73.

278. Яковлева, Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия): монография / Е. С. Яковлева. М.: Гнозис, 1994.-344 с.

279. Ясинская, М. Б. Лексические заимствования в Петровскую эпоху и языковая личность (на материале историко-биографической прозы князя Б.И.Куракина): дис. канд. филол. наук/ М.Б.Ясинская. М., 2004.297 с.1. СЛОВАРИ

280. БАС: Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. / ред. кол. С. Г. Бархударов и др.. М.; Л. : Изд-во Академии наук СССР, 1954. ~ Т. 3. - 1339 е.; М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1957. - Т. 6. -1460 с.

281. БЭ: Библейская энциклопедия. Иллюстрированная, полная, популярная. Труд и издание архимандрита Никифора. М., 1891 (репринт.: М. :ТЕРРА, 1990.-902 е.).

282. Брокгауз, Ф. А. Энциклопедический словарь / Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. СПб., 1894.- Т. XI. - А. - 958 с.; Т. XI.- Б. - СПб., 1894.480 с.

283. БСЭ: Большая советская энциклопедия; в 30 т. / гл. ред.

284. A.М.Прохоров. М.: Сов. энциклопедия, 1971,- Т. 5.- 640с.; М.: Сов. энциклопедия, 1975. - Т. 21. - 672 с.

285. БТС: Большой толковый словарь русского языка / гл, ред. С. А. Кузнецов. СПб. : Норинт, 2000. - 1536 с.

286. Даль: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. /

287. B. И. Даль. М. : Рус. яз., 1989. - Т. 1. - 700 е.; М., 1989. - Т. 2. - 780 е.; М., 1990. - Т. 3. - 556 е.; М., 1991. - Т. 4. - 684 с.

288. ЛЭС: Лингвистический энциклопедический словарь / под ред. В. Н. Ярцевой. М.: Сов. энциклопедия, 1990. - 685 с.

289. ППБЭС: Полный православный богословский энциклопедический словарь: в 2 т.- СПб : Изд-во П. П. Сойкина, 1862.- Т. II.- 2464 с. (репринтное издание).

290. Рогожникова, Р. П. Словарь эквивалентов слова: наречные, служебные, модальные единства / Р. П. Рогожникова. М.: Рус. яз., 1991. -254 с.

291. Русский язык : энциклопедия / гл. ред. Ю. Н. Караулов. 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998. -703 с.

292. Скляревская, Г. Н. Словарь православной церковной культуры / Г. Н. Скляревская / РАН. Ин-т лингвистич. исслед. СПб. : Наука, 2000. -278 с.

293. MAC: Словарь русского языка : в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. М. : Рус. яз., 1985. - Т. 1. - 696 е.; М. : Рус. яз., 1986. - Т. 2. - 736 е.; М. : Рус. яз., 1987. - Т. 3. - 752; М. : Рус. яз., 1988. - Т. 4. - 792 с.

294. САР: Словарь Академии Российской 1789- 1794: в 6 т./ ред. Л. В. Тычинина и др.. М. : МГИ им. Е. Р. Дашковой, 2001. - Т. 1. - 688 е.; М. : МГИ им. Е. Р. Дашковой, 2004. - Т. 4. - 784 с.

295. СЦиРЯ: Словарь церковнославянского языка, составленный Вторым отделением императорской Академии Наук: в 4 т. СПб., 1847.- Т. 1.416 с.; Т. 2. - 472 е.; Т. 3. - 590 е.; Т. 1. - 488 с.

296. СОШ: Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. 4-е изд., доп. - М. : Азбуковник, 2002. - 944 с.

297. Срезневский: Срезневский, И. И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 3 т. / И.И.Срезневский.- СПб., 1893.- Т. 1.1420 е.; СПб, 1895. Т. 2. - 1802 е.; СПб, 1903. - Т. 3. - 1684 с.

298. Наука, 2000. Вып. 23.- 253 с.; Вып. 24,- 254 с.; Вып. 25.- 273 с.; М. : Наука, 2002. - Вып. 26. - 277 с. (изд-е продолжается).

299. Степанов, Ю. С. Константы: Словарь русской культуры (опыт исследования) / Ю. С. Степанов. М. : Языки рус. культуры, 1997. - 824 с.

300. Степанов, Ю. С. Константы: словарь русской культуры / Ю. С. Степанов. 2-е изд., испр. и доп. - М. : Академический Проект, 2001. -990 с.

301. ТСУ: Толковый словарь современного русского языка : в 4 т. / гл. ред. Д. Н. Ушаков. М. : ОГИЗ, 1935. - Т. 1. - 1562 е.; М. : ОГИЗ, 1938. - Т. 2. -1040 с.

302. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. / М. Фасмер. М. : Прогресс, 1964. - Т. 1. - 562 е.; М. : Прогресс, 1967. - Т. 2. -671 с.;М. : Прогресс, 1971.-Т. 3. - 827 е.; М. : Прогресс, 1973.-Т. 4.-852 с.

303. ФизЭС: Физический энциклопедический словарь / гл. ред. А. М. Прохоров. -М.: Сов. энциклопедия, 1983. -928 с.

304. ФЭС: Философский энциклопедический словарь / сост. Е. Ф. Губский. -М. :ИНФРА, 2000.-576 с.

305. Христианство : словарь / под ред. Л. Н. Митрохина и др.. М. : Республика, 1994. - 559 с.

306. Черных 1993: Черных, П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка : в 2 т. / П. Я. Черных. М. : Рус. яз., 1993. -Т. 1.-622 е.; Т. 2.-560 с.

307. Элиаде, М. Словарь религий обрядов и верований / М. Элиаде, И. Кулиано / науч. ред. Е. Мурашкинцева. М.; СПб. : Рудомино-Университет, 1997.-413 с.