автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Вербализация концепта "мученичество" в старославянских рукописях X-XI вв. и древнерусских памятниках XI-XIV вв.: сопоставительный анализ

Полный текст автореферата диссертации по теме "Вербализация концепта "мученичество" в старославянских рукописях X-XI вв. и древнерусских памятниках XI-XIV вв.: сопоставительный анализ"

На правах рукописи

МИШИНА Людмила Николаевна

ВЕРБАЛИЗАЦИЯ КОНЦЕПТА «МУЧЕНИЧЕСТВО» В СТАРОСЛАВЯНСКИХ РУКОПИСЯХ Х-Х1 вв. И ДРЕВНЕРУССКИХ ПАМЯТНИКАХ Х1-Х1У вв.: СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

10.02.01 - «Русский язык»

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Челябинск - 2008

003455019

Работа выполнена на кафедре общего языкознания и истории языка ГОУ ВПО «Магнитогорский государственный университет»

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Шулежкова Светлана Григорьевна

доктор филологических наук, профессор Голованова Елена Иосифовна

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

кандидат филологических наук, доцент Шушарина Ирина Анатольевна ГОУ ВПО «Белгородский государственный университет»

Защита состоится «17» декабря 2008 г. в «10-00» часов на заседании объединённого диссертационного совета ДМ 212.295.05 при ГОУ ВПО «Челябинский государственный педагогический университет» и «Тюменский государственный университет» по адресу: 454080, г. Челябинск, пр. Ленина, 69, конференц-зал (ауд. 116).

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки Челябинского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан «16» ноября 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук,

доцент

Л. П. Юздова

В отечественной лингвистике последних десятилетий одним из ведущих направлений является когнитивная лингвистика - раздел языкознания, который изучает язык как когнитивный механизм, участвующий в кодировании и трансформировании информации [КСКТ: 53-55]. В рамках данного направления активно изучаются различные концепты как глобальные мыслительные единицы национального сознания [Попова, Стерши 2006: 7].

Об актуальности изучения концептов в современной лингвистике свидетельствует масштабность разработки теоретических основ концептуальных исследований: Алефиренко 2002, 2003; Бабушкин 1996; Воркачёв 2001, 2002; Демьянков 2002; Попова, Стернин 1999, 2005, 2006; Слышкин 1999; Степанов 2001 и др., - а также описаний конкретных концептов: «Воля» [Катаева 2004], «Вода» [Костин 2002], «Грех» [Козина 2003], «Деньги» [Агаркова 2001], «Жизнь» [Ипанова 2005], «Закон» [Палашевская 2001], «Оскорбление» [Кусов 2004], «Развитие» [Анохина 2004], «Смерть» [Осипова 2005] и др. Как правило, эти исследования ведутся на материале современного русского языка в синхронном ключе. Гораздо реже лингвисты изучают проблему становления и формирования того или иного концепта ([Яковлева 2000]) или его вербализации на материале предшествующих эпох ([Кондратьева 2004], [Матвеенко 2004], [Меркулова 2006], [Терина 2007]). Многоаспектный же лингвокогнитивный анализ предполагает не только синхронный подход к описанию концептосферы носителя современного русского языка, но и изучение её эволюции, так как одним из характерных свойств концепта является его изменчивость.

Многие концепты, составляющие концептосферу современного носителя русского языка, начали формироваться в средние века, когда славянская этническая общность испытала глубокое воздействие христианского учения через посредство старославянских книг религиозного содержания. Традиционно в отечественной палеославистике признаётся значительная роль, которую старославянский язык сыграл в становлении и развитии древнерусского языка (см. [Шахматов 1909, 1915], [Дурново 1927, 1929], [Филин 1984], [Толстой 1997] и др.). В последние годы исследователи заговорили о роли старославянского языка не только в формировании и развитии древнерусского литературного языка, но и о его влиянии на становление древнерусской культуры и, как следствие, об этической и культурологической ценности изучения старославянского языка. Исследование концептосферы, зафиксированной средствами старославянского языка, и сравнение её с представленной в памятниках древнерусской письменности позволит выявить общие для всех славян и сформировавшиеся на собственно русской почве концепты; установить степень влияния концептосферы, зафиксированной в старославянских текстах, на мировоззрение восточных славян; проследить изменчивость или устойчивость определённых концептов в средневековой славянской языковой картине мира.

В реферируемом диссертационном сочинении анализируется вербализация в старославянских рукописях Х-Х1 вв. и древнерусских памятниках Х1-ХГУ вв. концепта «Мученичество» - одного из наиболее

значительных (наряду с концептами «Бог», «Слово», «Праведность», «Время») в концептосфере средневековых славян-последователей христианства. Понятие мученичества является одним из центральных понятий христианства, а мученики представляют собой древнейший разряд святых, прославляемых христианской церковью [Живов 1994: 58]. Жития святых мучеников в славянской агиографической традиции являлись наиболее популярным жанром литературы. Следовательно, мы можем говорить о существовании концепта «Мученичество», вербализованного средствами старославянского и древнерусского языков.

В данной работе мы понимаем концепт как «принадлежность сознания человека, глобальную единицу мыслительной деятельности, квант структурированного знания» [Попова, Стернин 2005: 7].

Актуальность исследования состоит в значимости изучения концепта «Мученичество» в условиях современного мира, в котором, с одной стороны, возрождается интерес к исконному пониманию христианских категорий, а с другой - наблюдается трансформация религиозных понятий в условиях конфликта религий и цивилизаций. В настоящее время общество сталкивается с новым пониманием феномена мученичества представителями радикальных течений различных религий и нуждается в осмыслении и оценке данного концепта.

Объектом исследования стали извлечённые из письменных памятников языковые единицы словного и сверхсловного характера, вербализующие концеггг «Мученичество» в старославянских рукописях Х-Х1 вв. и древнерусских письменных памятниках Х1-Х1У вв.

Языковые единицы сверхсловного характера вслед за Л. И. Ройзензоном и С. Г. Шулежковой мы называем устойчивыми словесными комплексами (УСК).

Предмет анализа - состав, структура и семантические связи лексико-фразеологического поля (ЛФП), вербализующего концепт «Мученичество» в старославянских рукописях Х-Х1 вв. и древнерусских письменных памятниках Х1-ХГУ вв., а также их роль в отражении языковой картины мира средневековых славян.

Цель работы — воссоздать концепт «Мученичество», вербализованный в старославянских рукописях Х-Х1 вв., как часть языковой картины мира средневековых славян, являвшихся последователями христианства, и изучить его эволюцию в древнерусских памятниках Х1-Х1У вв.

Для достижения поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

1) выявить корпус языковых единиц, вербализующих концепт «Мученичество» в старославянских рукописях Х-Х1 вв. и древнерусских письменных памятниках Х1-Х1У вв.;

2) описать структуру ЛФП «Мученичество» в анализируемых старославянских и древнерусских текстах;

3) исследовать семантику, парадигматические и синтагматические взаимосвязи языковых единиц, составляющих ЛФП «Мученичество» в языке старославянских и древнерусских текстов;

4) на основе анализа лексико-фразеологического поля, вербализующего концепт «Мученичество», выявить наиболее существенные черты данного концепта в изученных текстах;

5) установить степень влияния концепции мученичества, отражённой в старославянских текстах, на сознание носителя древнерусского языка; определить тенденции развития концепта «Мученичество» в древнерусском языке Х1-Х1У вв.

Источником исследования стали три старославянские рукописи XXI вв. и 18 памятников древнерусской письменности Х-Х1У вв., принадлежащих к «нижним жанрам» средневековой письменности [Верещагин 1997: 305-306] - проповедническому и житийному. Их язык даёт более разнообразный и полный материал для лингвистического анализа, чем чётко нормированный и консервативный язык евангелий и богослужебных книг.

Концептосфера средневековых славян, вербализованная средствами старославянского и древнерусского языков, восстанавливается прежде всего через лексико-фразеологический состав анализируемых документов, который представляет собой совокупность языковых единиц, организованных в ЛФП.

Основными методами и приёмами анализа в работе являются описательный метод, использованный при характеристике структуры поля вербализаторов концепта «Мученичество»; дистрибутивный, или метод контекстуального анализа языковых единиц; сопоставительный метод; метод конструирования семантического поля', метод фреймового анализа; методика компонентного анализа, которая применялась при анализе семной структуры вербализаторов концепта «Мученичество»; приём количественных подсчётов, позволивший определить продуктивность различных разрядов языковых единиц, репрезентирующих концепт «Мученичество».

Материалом для анализа в диссертационном исследовании послужила оригинальная картотека, созданная путём сплошной выборки из старославянских (351 языковая единица словного и сверхсловного характера в 2256 употреблениях) и древнерусских (310 языковых единиц в 1761 употреблении) памятников житийной и гомилетической литературы.

Научная новизна работы заключается в том, что в рамках данной диссертации описывается ранее не изучавшийся концепт «Мученичество»; впервые проводится воссоздание концептосферы, отражённой средствами старославянского языка, не на материале словарей, а на материале конкретных текстов Х-Х1 вв., а также проводится сопоставительный анализ вербализаторов концепта «Мученичество» в старославянских и древнерусских письменных памятниках в диахроническом аспекте.

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что её результаты вносят ряд содержательных методологических корректировок в решение проблемы воссоздания концептосферы русского этноса на материале

древних памятников. Анализ ЛФП, .представленных в старославянских рукописях X-XI вв. и древнерусских памятниках XI-XIV вв., позволяет охарактеризовать структуру и семантическую многослойность одного из важнейших фрагментов языковой картины мира средневекового славянина в её развитии на протяжении пяти веков. Результаты исследования могут быть использованы при чтении курсов «Старославянский язык» и «Историческая грамматика», при подготовке спецкурсов и спецсеминаров историко-лингвистического цикла. Кроме того, материалы диссертации и разработанная методика описания лексико-фразеологических единиц могут быть использованы в лексикографической практике.

Положения, выносимые на защиту

1. Изучение языка житийных и гомшштических произведений, созданных на старославянском и древнерусском языках, позволяет выявить существенные черты концептосферы средневековых славян-последователей христианства. Одно из центральных мест в концептосфере средневековых славян занимает концепт «Мученичество».

2. Вербализаторы концепта «Мученичество» в текстах старославянских рукописей и древнерусских памятников письменности репрезентируют общее для всех средневековых славян, принявших христианство, представление о понимании физического страдания как следовании пути Иисуса Христа.

3. В старославянских и древнерусских письменных памятниках вербализованы различные этапы развития феномена мученичества в христианском религиозном сознании. Вербализаторы концепта «Мученичество» в языке старославянских памятников отражают ранний этап осмысления славянскими народами мученичества как принятия физического страдания за христианскую веру; языковые единицы, представляющие данный концепт в языке древнерусских житийных произведений, - более поздний, в который мучение за веру воспринимается не только как физическое страдание, но и как нравственное переживание.

4. Анализ семантики репрезентантов концепта «Мученичество» в старославянских и древнерусских памятниках свидетельствует о постепенной трансформации в религиозном сознании восточных славян ценности мученичества, которая дополняется осознанием ценности праведной жизни.

5. Вербализаторы концепта «Мученичество» в языке старославянских памятников Х-Х1 вв. и древнерусских памятников XI-XIV вв. свидетельствуют о том, что в течение X-XIV вв. у средневековых христиан-славян постепенно изменялось понимание мученичества: от перенесения страдания во имя христианской веры до стойкого терпения любого мучения.

Апробация работы. О результатах исследования докладывалось на международной конференции «Россия-Польша: филологический и историко-культурный дискурс» (Магнитогорск, 2005); международной конференции «Человек в контексте своего времени: опыт историко-психологического осмысления» (Санкт-Петербург, 2006); Всероссийской конференции «Фразеологические чтения памяти профессора В. А. Лебединской» (Курган, 2005); Всероссийской научно-практической конференции «Виноградовские

чтения» (Тобольск, 2005); а также на внутривузовских научно-практических конференциях (Магнитогорск, 2004-2008) и заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-лингвистов при кафедре общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета (2003-2008). Основные положения диссертации освещены в 10 публикациях общим объёмом 4,53 п.л., из них 9 статей и 1 тезисы.

Структура диссертации подчинена решению поставленных задач. Исследование состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и приложения. Выводы даются отдельно по каждой главе. Общий объем работы составляет 205 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы и актуальность исследования, определяются его объект и предмет, формулируются цели и задачи, решаемые в работе, описываются анализируемые памятники письменности, указываются методы и приемы исследования, раскрывается его научная новизна, определяется теоретическая и практическая значимость работы, называются виды ее апробации, характеризуется структура диссертации.

В первой главе, состоящей из четырёх параграфов, рассматриваются вербализаторы концепта «Мученичество» в языке трёх старославянских рукописей X-XI вв. - Супрасльской рукописи, Енинского апостола и сборника Клоца.

В первом параграфе характеризуется структура ЛФП «Мученичество» в изученных старославянских рукописях. Принадлежность Супрасльской рукописи, Енинского апостола и сборника Клоца к жанру церковной литературы, обращенной к неизменяемым сферам жизни, описывающей стереотипные ситуации и характеры, обусловила структуру рассматриваемого ЛФП. Будучи, с точки зрения средневековых авторов, типичной, неизменяемой в основных своих характеристиках, ситуация мученичества является фреймовой, предполагающей обязательное наличие следующих компонентов: 1) виды мученичества; 2) субъекты мученичества; 3) последствия мученичества. Поэтому ЛФП «Мученичество» в языке анализируемых старославянских рукописей состоит из трёх областей: «Виды мученичества», «Субъекты мученичества» и «Последствия мученичества». Ведущая сложная сема, объединяющая все вербализаторы концепта «Мученичество» в изученных рукописях, - 'боль, страдание (во имя христианской веры)'.

Во втором параграфе анализируется область «Виды мученичества», состоящая из двух секторов.

Первый сектор - «Физическое мученичество» — формируют 95 слов и УСК в 376 употреблениях. Околоядерную зону этого сектора составляют 16 слов и УСК в 51 употреблении: дьрдник, гомкннк нд крьстивны, кръвимъ

прэлшшш, В(ЛИКЪ1 ликкъ!, НСЧЛОВ'ЪЧЬСК'Ы лужки, IWK4HTH CCTfpOE'fe, ЗЪЛО ЗЪЛ-Ь

мжчити и др. Языковые единицы этой зоны называют различные виды физических мучений, которые могут быть градуированы по степени возрастания переносимости страданий: от сравнительно лёгких, не наносящих непосредственно вреда здоровью человека, каким являлось гонение, до крайних

по степени жестокости: они жг шъаш( лша свлтааго василиска . й съв&завъшс

КГО С% ТВОрИША км су онсуштж ■ И гвоздил остри ВЪНОЗИША ВЪ онсл[штж ■ и оееушл и • и еискшт( кго ж(н-кл\ж • акож( кръви кго згмнгк полиатн ■ гвозанУ во въиндошл до кости кго [СР: 17, 17-23]. Авторы средневековых текстов, называя способ причинения мучения, одновременно стремились охарактеризовать его как жестокое и неизбежное. Чем более жестокими были страдания, тем большую верность убеждениям демонстрировал мученик и тем более явным в сознании читателей и слушателей житий и проповедей было его превосходство над мучителем. Физическое страдание, таким образом, представало в сознании средневековых славян как подтверждение верности христианству.

Ближняя периферия сектора «Физическое мученичество» в исследуемых старославянских рукописях формируется тремя группами. Входящие в их состав языковые единицы называют орудия причинения боли, физических страданий, а также процесс причинения и перенесения физических страданий во имя веры.

Первую группу зоны ближней периферии данного сектора составляют 22 слова и УСК в 68 употреблениях, объединённые значением 'орудие причинения боли, физических страданий во имя веры': вичь, врдть, дрьколь, др-кво слкдто, жила говАждд/е«ср®Ел, жьзлигс сжкдто и др. Как правило, в исследуемых текстах используются не родовые обозначения орудий мучения (оржжик, сьеждт» лшчнлыши), а наименования конкретных приспособлений, применявшихся для истязания христиан: и рл^личьно кыкдо виах<ч и • ови прятикмъ овн бичи ■ л Аронии жьхликмъ [СР: 193,5-7].

Вторую группу формируют 35 единиц в 174 употреблениях. В структуре их значения можно выделить сложную сему 'причинять боль, физические страдания': и^блдати, ллжчити, твврити МЖКЪ), НАСИЛИИ сътворити, (копиил\ь) Бости/провости и др. Третью группу составляют слова и УСК, в значении которых выделяется сложная сема 'испытывать боль, физические страдания': мжкж приюти, скръБи приюти, оврдзъ МЖК-Ы ПрИЮТИ, ИСКО^ШСНИК МЖКЪ приюти и др. (13 единиц в 52 употреблениях). Слова и УСК этих групп в текстах рассматриваемых старославянских памятников характеризуют две стороны процесса принятия страданий во имя веры. Во-первых, они используются для описания жестокости мучений: в текстах житий святых, как правило, упоминаются сразу несколько видов пыток, применяемых к христианам: слышлвъ ш то кназъ пов(л~Ь въсллпи а въ тсмиишк • и в<ригы нллож/ти имл ил выек ■ и нл рмц£ й на ноз"Ь • и тако блюсти /но • и сътверишл слоугы акож* имъ повсл-кио вист ' ■ пов(л( жс и ТрЪЗМБЬЦА ж(л"ЬзнЪ!

поаъстълати ймл [СР: 181, 22-28]. Во-вторых, языковые единицы этих групп представляют процесс мучения как субъект-субъектный, в котором мученик сознательно и добровольно принимает страдания во имя веры: и Ароугъ дроугл

ЛКи ЕЛАГОА&ТННЪШМЪ МАСЛОМЪ ■ на Трьп-Ьиик /ИХКЪ! и на СЪВ0ЬШ(ник ММЧСИИВ

• помазяяшт* с^кр-кпьвх^ [СР: 256, 7-10].

Дальнюю периферию сектора «Физическое мученичество» составляют 9 слов и УСК в 14 употреблениях, у которых значение 'средство причинения боли, физических страданий во имя веры' присутствует только контекстуально: ^к-крь, дспидъ, (\-иды1Л, траста, пьсъ, стоуджь е<ликдУлютли, годиид вр-кмснс знмьнд, знлмлнок вр-кмл. Наличие данных языковых единиц в числе вербализаторов концепта «Мученичество» в изученных старославянских текстах является дополнительным средством характеристики жестокости мучения и мучителя. Мучитель не ограничивался традиционными видами истязаний, он изобретал новые, которые обычный человек не был способен вынести. Жестокость физических страданий позволяла мученику проявить превосходство над мучителем: бессильный физически, он доказывал свою способность принять любое страдание во имя христианского бога.

Второй сектор вербализаторов области «Виды мученичества» -«Нравственное мученичество» - формируют одно слово и один УСК в четырёх употреблениях: ржгдти са, о*р(с> в^ддрити. Невысокая частотность употребления единиц данного сектора связана с тем, что нравственные страдания являются личными переживаниями, скрытыми от окружающих. В X-ХГ вв., в период зарождения в славянской концептосфере христианской идеологии, изображение нравственного страдания не могло произвести на читателей и слушателей житий столь же сильного впечатления, как показ перенесения физических мук за веру.

В третьем параграфе первой главы анализируется состав второй области ЛФП «Мученичество» - «Субъекты мученичества».

Первый сектор данной области - «Мученик» - составляют 33 языковые единицы в 651 употреблении, объединённые сложной семой 'человек, испытывающий боль, страдания во имя христианской веры'.

Околоядерную зону данного сектора формирует группа из 18 слов и УСК в 564 употреблениях, являющихся наименованиями мучеников: мжчсникъ, стрдстькикъ, стрдстотрьпьць, (пр'к)вЛДЖ(НЪ1И шшскикъ, мжчсникъ влдговсрию и др. Сравнительно небольшое число единиц данной группы (они являются комбинациями слов ллжченикъ, стрдстьникъ, стрдстотрьпьць с различными определениями) может быть объяснено церковной традицией: наименования святых - это религиозные термины, которые не могли быть изменены авторами или переписчиками житий.

Зону ближней периферии сектора «Мученик» формируют 15 слов и УСК в 87 употреблениях. В их семантической структуре актуализируется не часть ядерной семы 'боль, страдание', а часть ядерной семы 'христианская вера': в-Ьровдти (къ) вого^'/господоу, ИСПЛЪНЪ сжштл к-Ьри выти, рдвотдти вогоу; ИСПОВ'ЬдьНИК'Ъ КрЬСТИВМЬСКЪ! В'йръ!; ЕЛ4ГЛИ В'крД, КС^'ПЬНОСЖфЬНДИ Б'Ьрд и др.

Семантика слов и УСК этой зоны свидетельствует о том, что следование христианской религии двояко осмыслялось средневековым славянином. С одной стороны, вера была основана на безоговорочном подчинении христианскому богу. Об этом свидетельствуют значения слов господь ('господин' и 'господь (бог)' [СС 1994: 175-176]) и рдвотдти ('1. находиться в

рабстве', быть рабом' и '2. служить' [СС 1994: 842-843]), входящих в состав УСК данной группы. С другой стороны, христианство воспринималось как глубоко личная религия, следование которой утешало и ободряло верующих: еллгдв в'крл- 'добрая, хорошая, приятная' [СС 1994: 90], истинкнди/прдвдв в-Ьрд -'настоящая, истинная', 'правильная, справедливая' [СС 1994:271; 496].

Второй сектор области «Субъекты мученичества» - «Мучитель» -составляют 98 языковых единиц в 837 употреблениях, объединённых сложной семой 'человек, причиняющий кому-либо боль, страдания из-за веры'.

Околоядерными языковыми единицами в структуре данного сектора являются слова и УСК, объединённые сложной семой 'человек, причиняющий кому-либо боль, подвергающий кого-либо страданию': <м\жчит«ль, гв^витсль, кд^ыьць, кемснтлрисии, кдпикллрии, мжчаи слоугл и др. (11 единиц в 57 употреблениях). Слова ликчитмь, г«свит<ль, гонитель, толмтль называют непосредственных инициаторов мучений: сье-ктъ же сътвооьшл мжчителИ рекехтл • сил остлыькы аште сице остлвнмъ ■ вьцати л ймжтъ крьстиани ■ и нлпльнити еьсь миръ • нъ прилете да <л въвръжемъ вь р-ккя [СР: 80, 24—28]. Остальные единицы этой группы обозначают исполнителей, зачастую пассивных, которые могли отказаться от мучений и сами принять христианство: кдинъ же клпинллрни бИш( бьда • и послсушлл молашть са нхъ <...> • въекочи вь (%(ро вьпна и глагола • и я%ъ крьстнвнъ ¿с/иъ • и <...> р(Ч( • господи воже вЪроук ВЬ та ■ ВЬ НЬЖ( и си в-Ьровлшл • и въчьти ма вь на • и еъподови /иа искоушеник /ахкъ прилги [СР: 78, 3—22]. Основной характеристикой мучителя в старославянском языке являлась не способность причинять боль, физические страдания, а то, что он властитель, язычник и человек, испытывающий чувство неправедного гнева.

Зону ближней периферии сектора «Мучитель» образуют 12 УСК в 249 употреблениях. В структуре их значения выделяется сложная сема 'поклоняться/поклониться языческим богам': жьрьти/пожьрьти в»гоу(ол\,ь)/ клпицкмъ/кллинию, ко^миромъ/соголм! сло^«в«ти, жрьтвти мрътвинлм, и др. Мучитель в старославянских рукописях предстаёт как человек, который поклоняется языческим богам и стремится к распространению язычества. Контекстуально поклонение языческим богам связано с процессом причинения мучения: вьл-к^ъ въ лшеи'кк грлдъ • съ%ъва стар-Ьншины грлдл ■ вИше же %мл\ъ коумирс'кыи <...> онъ же влк%ъ /его жрътвш сътверивъ • искалше тiл\ василиска • и повелЪ привести У <...> и тоу имъ еждити [СР: 17, 5-13]. Следование язычеству, с точки зрения средневековых христианских авторов, является одним из семи смертных грехов, и потому они сосредотачивают внимание читателей на этой характеристике мучителей.

Зону дальней периферии данного сектора формируют две группы языковых единиц.

Первая группа состоит их 30 слов и УСК в 315 употреблениях. В структуру их значения входит сема 'власть': владыка, вогсводд, творьць ^дконоллъ; стлртшиньствввлти, ц-Ьсдрьствовдти, въ^ати влить и др. В изученных старославянских памятниках отразилось представление о государственной

власти как об источнике насилия. Связь концептов «Мученичество» и «Власть» обусловлена историей возникновения и распространения христианства как религии, преследуемой римскими властями: шл\лть свлтцсъ лм5ченикъ КАЛНСТрЛТА И Дроужины (ГО При ¿HWKAHTHrÍH-k ц-Ьслрн [Ен: 37 б, 11—14]. Неправедным земным владыкам в сознании средневекового славянина противостоял праведный владыка небесный, власть которого признавалась единственно справедливой: еузьрнтг въ/ вжАхштла влмъ отъ прлвьливлАго сяаиа ¡coy гристосл [CP: 108,2—4].

Вторую группу составляют 26 слов и УСК в 167 употреблениях, объединённых сложной семой 'эмоциональное состояние человека, причиняющего боль, подвергающего кого-либо страданию': гн-квдник, прость ^в£рИНЬСКД, вт^с-йсьн-ъти, КЪЖ(фИ са гн£во/иь, гн-Ьвдти СА, Пр'квъ^бьр'кти иростии, и др.

В том случае, если какое-либо эмоциональное состояние человека становится постоянным, оно превращается в одну из наиболее значимых его черт. Таковым состоянием мучителя является гнев и более сильное его проявление - ярость. Мучитель гневно реагирует на любое действие христианина; особенно сильные отрицательные эмоции у него вызывает отказ мученика принять язычество: и рлгпИвавъ сл льстивъи • и въж(гъ сл

гн-квомъ И АКЫ Л(ВЪ риклл НА При В НААГО ■ М(Ч(МЪ П0В(Л i Ч(СТкН.МК ЯГО

гаавх óтъс-кштн [CP: 61, 25-26]. Пристальное внимание к эмоциональному состоянию мучителя объясняется тем, что христианская церковь относит гнев к числу семи смертных грехов. В представлении средневекового славянина, полностью отдавшись чувству гнева, мучитель губит свою душу.

Подробная характеристика мучителя помогает чётко противопоставить субъектов мучения, подчеркнуть греховность мучителей-язычников по сравнению с праведностью христиан и истинное величие мученика, противостоящего внешне могущественным, но духовно бессильным земным владыкам.

В четвёртом параграфе рассматривается область «Последствия мученичества», которую формируют 123 языковые единицы в 392 употреблениях. В старославянском языке вербализаторы данной зоны ЛФП «Мученичество» используются только по отношению к мученику.

Первый сектор - «Физические последствия мученичества» - состоит из 81 слова и УСК в 303 употреблениях. Околоядерную зону данного сектора составляют 63 языковые единицы словного и сверхсловного характера в 276 употреблениях. В структуре их значения присутствует сложная сема 'смерть в результате перенесения боли, страдания во имя христианской веры': «ъмрьть, ЕИДИЛМАГО житие КОНЬЧИНД,' tfi Христд оумр-Ьти, ЗЪЛОД'ЬиСКОСК съмрьтиск оумирдти; «увнти, л\жкдл\и поглусити, уьл'Ь погоусити и др. Смерть в текстах рассматриваемых старославянских рукописей рассматривается как прекращение физического существования (съконьчднии, съмрить, оумрьтик, сумрьтви*) и как переход от земной жизни к жизни небесной, вечной: гьмрьти

Ал сц~Б"кжимъ В'кчьиъм ■ ВЖ( во нъшй лиловр"км(НЬНАА сьмргь ■ сънъ ПрЛВГАНЪШЛ\Ъ нлрицмгтъ с& [СР: 63,21].

Зону ближней периферии сектора «Физические последствия мученичества» составляют две группы языковых единиц.

Первую формируют 6 слов и УСК в 14 употреблениях. В их значении выделяется сложная сема 'орудие причинения мучительной смерти во имя христианской веры'. Они называют орудия, которые использовались для осуществления двух наиболее мучительных видов смертной казни - распятия и сожжения заживо: и лмкчимии нгосллвили • огнь гстснъ м(чь и%ЪОШТр(ыъ • рлспАтик постлвькно [СР: 85, 13-16]; въ%гн4тивъше огнь и сьнъмъше и еъ лр"Ьв4 • въврь%$ге и въ огнь а* погоувиты и огнь [СР: 164, 2—3]. Подробная характеристика мучительности этих видов смертной казни в текстах житий должна была подчеркнуть верность мучеников христианству, их готовность принять смерть, не изменив вере.

Вторую группу формируют 12 УСК в 13 употреблениях, объединённые сложными семами 'избавить от боли, физического страдания во имя веры' и 'избавиться от боли, физического страдания во имя веры': извдвнти/отр'Ьшити

ОТЪ ЖЗЪ, ИЗБДКИТИ ОТЪ ПСЦ1И ОГНЬНЪПЬ, ИС ТЬМЬНИЦА ИЗБССТИ, ОТЪ ЛШКЪ

избавит«, и^б-ыти мжкъ! и др. Данные УСК используются в старославянских текстах для описания могущества христианского бога, который своей властью может избавить мученика от страданий, причиняемых земными владыками:

СБа ТЪШ слвинъ р(ч( ■ нлдгждя имлмъ къ вогоу свой ли/- Усоу хръстоу ■ пко

мошт(нъ кстъ отъ мжкъ твонхъ еоуътънътхъ йзвлвнти мгнг [СР: 153, 13—15]. Сравнительно небольшое количество описаний избавления от мучений в исследуемых текстах связано с ценностным восприятием страдания в средневековом религиозном сознании. Мучения и смерть должны были засвидетельствовать стойкость христианина в вере, его верность истинному богу. Изображение избавления от страданий не позволяло читателям житий в полной мере осознать истинность веры мученика. Чем более мучительной была смерть, тем большую твёрдость в своих религиозных убеждениях проявлял мученик.

Второй сектор - «Нравственные последствия мученичества» - состоит из 42 слов и УСК в 89 употреблениях. Языковые единицы словного и сверхсловного характера, входящие в данный сектор, могут быть объединены в пять групп.

Первая сформирована 19 словами и УСК в 41 употреблении. В структуре их значения присутствует сложная сема 'вознаграждение в загробной жизни после принятия боли, страданий во имя веры': Бсс-ълдрьтик, в-Ьчыии жи^нь,

Б-кнЬЦЬ ПОЛО^ЧИТИ, в-кньць ВЪ^ЛОЖИТИ, Д4рЬСТВ»ВДТИ в-кньць, НЛ Н(Е(СД еъ^носити

и др. Наградой для мучеников, перенесших страдания и смерть на земле, в сознании средневековых авторов являлись бессмертие и вечная жизнь на небесах: -кко в<сквръно т-кло сътажлвъши • кръвнж мастъ иетачлешн [Ен 346: 5-7]; каноск ноштивк вьсь в-ккъ щмЪнимъ • сьжьж(нл бжаи ногл ■ дл въинж еь агг(лы ликоуктъ [СР: 91, 6—8].

Вторая группа состоит из 11 слов и УСК в 23 употреблениях. В структуре их значения выделяется сложная сема 'символ превращения в свитого после принятия боли, страданий во имя веры': вйньць, в-кньць млшсником-ь, в'Ьньць прдкьдьныи и др. Венец в христианстве - это символ мученичества и символ царской власти. С точки зрения средневекового славянина, человек, пребывающий в царствии небесном, уподоблялся владыке и получал в награду за унижения в земной жизни символ царской власти на небесах: кдно жг и трьп-кник кж< противж лютыимъ • н състоани-к~ж( истина покл^лшл <...> т£л\же и равьночьстьноу в-Ьньцоу славы съподовншл сл [СР: 82, 19—24].

Третья группа состоит из 7 единиц в 19 употреблениях. В структуре их значения присутствует сложная сема 'признак превращения в святого после принятия боли, страданий во имя веры': м»фи свлт-ык/свАтдго/прдвьдьникд, Т'Ьло сваток/сватаго/мжчсникд, кръвиго масть истдчдти и др. Останки мучеников, средневековых славян, признанных святыми, также являлись святыми и становились объектом поклонения: мяжи жг крьстиани приикдъш* въ%дш& т"кл(сЪ сг<у/$ ■ и довр"к съпр&тлвъин положишл нл мЪст-Ь ■ нлрочит-к ■ двою пъпьрнштоу въ длл& отъ римскл грлдл [СР: 270, 9-14].

Четвёртую группу составляют два УСК в четырёх употреблениях. В структуре их значения выделяются сложные семы 'почитать святого' (плл\ать приносити/творити) и 'почитание святого' (пдмать сватдго). Эти УСК обозначают нравственные последствия мучения по отношению к читателям и слушателям житий: пллмть стыимъ овьштевати апостоломъ вглитъ в-Ьды • ако ижг шмлть творитъ съ вкс-Ьмъ срьдьцсмъ и в-крот [СР: 124, 9-12].

Пятую группу формируют два УСК, в семантической структуре которых присутствует сложная сема 'превратиться в небесного покровителя верующих':

МОЛИТИ СЫ1ЛСТИ ДвуША ЧИН, МОЛИТВАМИ ПОДДВТИ милость: длръ И МАЦ]и СЪПрИСНОТ(КЯЧрк ОТЪ ХРИСТА вога нашего молитвами твоими подлжши вслиж милость [Ен 346: 8—11]. Мученик выступал как заступник христиан перед высшим христианским божеством. Находясь в царствии небесном, святой, по представлениям средневековых славян, был ближе к богу, и его молитвы о живущих могли быть быстрее услышаны.

Во второй главе, состоящей из четырёх параграфов, рассматриваются вербализаторы концепта «Мученичество» в языке 18 памятников древнерусской агиографической литературы: четыре слова Киево-Печерского патерика; пять житий мучеников, вошедших в состав Пролога; «Повесть об убиении Андрея Боголюбского»; «Чтение о Борисе и Глебе», «Сказание о чудесах святых страстотерпцев Христовых Романа и Давида», «Сказание о Борисе и Глебе»; «Житие Михаила Ярославича Тверского»; «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора»; «Житие Дмитрия Солунского»; «Житие Вячеслава Чешского»; «Сказание о Евстафии Плакиде». В главе проводится сопоставительный анализ вербапизаторов исследуемого концепта в старославянских и древнерусских памятниках письменности.

В первом параграфе описывается структура ЛФП «Мученичество» в изученных древнерусских памятниках. Как и структура соответствующего ЛФП в старославянских памятниках, она является фреймовой, состоящей из трёх областей: «Виды мученичества», «Субъекты мученичества» и «Последствия мученичества». Ведущая сложная сема, объединяющая все вербализаторы концепта «Мученичество» в изученных памятниках, -'(сознательно принятые) боль, страдание во имя христианской веры'.

Во втором параграфе анализируются вербализаторы области «Виды мученичества», которую формируют 112 слов и УСК в 489 употреблениях.

Первый сектор области - «Физическое мученичество» — составляют 71 слово и УСК в 278 употреблениях.

Околоядерную зону сектора формируют слова и УСК, называющие конкретные виды физических мучений. В структуре значений данных языковых единиц можно выделить сложную сему 'способ причинения боли, физических страданий': гоненик, изгънаник, полонъ/пя•кнъ/т faiemiк, заколеник, распмпик (5 единиц в 18 употреблениях). Сравнительно небольшое число околоядерных языковых единиц в структуре сектора «Физическое мученичество» может быть объяснено их семаитико-грамматическим значением: они являются предметными, в то время как мучение - это процесс, для обозначения которого более характерным является использование слов и УСК процессуальной семантики.

Ближняя периферия сектора «Физическое мученичество» в исследуемых древнерусских памятниках формируется четырьмя группами.

Первая группа состоит из 38 слов и УСК в 95 употреблениях. В их семантической структуре можно выделить сложную сему 'причинять боль, физические страдания': пл'книти, (въ)влзати, оковати, уранити, раны възлагати, отър'кзати, пригвоздитироуц'к и др.

Вторая группа представлена 9 словами и УСК в 73 употреблениях. В значении этих языковых единиц присутствует сложная сема 'испытывать боль, физические страдания во имя веры': (npe)mepnianu, пострадати, mepnimu имене Господа ради, примпи подвигъ, прилти страсть и др. Наименования христианского бога, входящие в состав УСК этой группы, актуализируют сему 'за христианскую веру' в структуре значения данных языковых единиц. Они используются авторами для того, чтобы представить как христианских мучеников героев житий, которые, согласно православным канонам, не были мучениками за веру, а погибали в междоусобной борьбе: «Но терплю, Господи, имени твоего ради, яко благо ми будешь пред преподобными твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа» рКМЯТ: 82]. Языковые единицы этой группы репрезентируют представления о добровольности принятия страданий и смерти. Значение сознательности принятия мучений заключена в семантической структуре УСК въдатисл вь моукы и примпи подвигъ: «Кто тако нечювъственъ, яко же ты, иже толикых благъ и чести лишаешися и вдаль ся еси в горькыа сиамукы» [Сл. 30: 550].

Третья группа состоит из 9 слов и УСК в 58 употреблениях, объединённых сложной семой 'орудие причинения боли, физических страданий': древо, жезлик, колода, копик, ороужик, мечь и др. Пять из них называют виды холодного оружия, которые входили в состав вооружения древнерусских воинов: «И с "¿коша и мечи и саблями, и копииныя язвы даша ему...» [ПУАБ: 330]. Использование наименований воинского оружия для обозначения орудия мучений объясняется тем, что смерть древнерусских святых зачастую была следствием княжеских междоусобных войн, и естественно, что раны и смерть наносились не орудиями пыток, как в житиях, созданных на старославянском языке, а предметами воинского вооружения.

Четвёртую группу формируют два слова в трёх употреблениях. В структуре их значения выделяется сложная сема 'след причинения боли, физических страданий': язва, рана.

Дальняя периферия сектора «Физическое мученичество» состоит из 8 слов и УСК в 31 употреблении, сложная сема 'средство причинения боли, физических страданий' у которых появляется только в контексте их употреблений в изучаемых памятниках: жажа, гладь, стоудьнь, сн'кгъ и др. Данные единицы отмечены нами только в двух исследованных житиях. Возможно, это связано с тем, что в остальных произведениях рассматриваемого жанра описывается смерть русских князей в борьбе за власть. Истязания, обозначаемые единицами данной группы, не приносили быстрого результата в междоусобной борьбе, а потому слова и УСК, называющие эти виды физических мучений, не отмечены в текстах житий святых русских князей.

Сектор «Нравственное мученичество» состоит из 41 слова и УСК в 211 употреблениях, объединённых сложной семой 'нравственные мучения во имя христианской веры'. Употребление единиц этого сектора в текстах древнерусских житий свидетельствует об изменении понимания сути мученичества в Х1-Х1У вв.: мучение за веру становится категорией нравственной, ценность приобретает не просто сильное физическое, а осознанное и добровольное страдание за веру.

Околоядерную зону сектора формируют две группы языковых единиц словного и сверхсловнош характера.

Первую составляют два слова и один УСК в 16 употреблениях, объединённые сложной семой 'способ причинения нравственных страданий': слово досадънок, поношении, оукоризьна. Оскорбление словом в восприятии древних русичей являлось не менее жестоким, чем оскорбление действием. Поэтому мучитель стремился публично словесно оскорбить мученика: «... нечестивый же Ковгадый <...> повел £ святого поставити на колену и пред собою <... > и много словеса изрече досадна праведному» [ЖМЯТ: 82].

Вторую группу формируют 6 слов и УСК в 64 употреблениях, обозначающих эмоциональное состояние человека, подвергающегося нравственным мучениям: горьсть, печаль, скорбь, тоуга, съкроушениксьрдьца, тоуга и скорбь. Изображение внутреннего состояния человека, с точки зрения древнерусских авторов, передавало глубину страданий мученика за веру.

Зону ближней периферии сектора «Нравственное мученичество» формирует 21 языковая единица в 97 употреблениях. В структуре значения этих слов и УСК выделяется сложная сема 'эмоциональное состояние печали': стонаник, уздыхани/е, сь ппачьмь въздохноути, испоущати яко р~ккоу сльзы, печаловати с л, плакаты с/й и др. Печаль святого изображается как вызванная осознанием собственного несовершенства и греховности, а не страхом перед физическими страданиями: «... обычаи добронравенъ имяшеть: <...> и вси святыя видя, смиряя образъ свои скрушеномь сердцемъ иуздыханье от сердца износя, и слезы от очью испущая, покаянье Давидово приимая, плачася о грисЬсъ своихъ...» [ПУАБ: 326]. Способность испытывать чувство печали осмыслялась древнерусскими авторами как показатель высокой нравственности человека: оценивая себя и свои поступки, истинный праведник видит своё несовершенство и стремится избавиться от него.

На дальней периферии сектора «Нравственное мученичество» находятся 11 слов и УСК в 34 употреблениях, обозначающих избавление от печали и пребывание в эмоциональном состоянии радости: бес печали, сь радостию, радостьнок сьрдьце, доуша радостьная и др. Избавление от печали, с точки зрения авторов древнерусских житий, возможно при помощи обращения к богу, чтения текстов Священного писания: «И помышляаше слово премудрааго Соломона: «Правьдышци въ в'ккы живутъ и отъ господа мъзда имъ и строение имъ отъ вышьняаго». И о семь словеси тъчию утФшаашеся и радоваашеся» [СБГ: 284]. Представления о нравственных мучениях во имя веры, в отличие от физических, предполагают избавление от них, однако способ избавления также является одним из путей приближения к христианскому богу. Избавление от нравственных страданий не было прекращением следования христианским заповедям, но воспринималось как его продолжение.

В третьем параграфе анализируются языковые единицы, являющиеся вербализаторами второй области ЛФП «Мученичество» - «Субъекты мучени чества».

Первый сектор данной области составляют 29 языковых единиц в 694 употреблениях, которые используются для обозначения центральной фигуры процесса мучения - мученика.

Околоядерную зону сектора «Мученик» формируют 10 слов и УСК в 541 употреблении, имеющих значение 'человек, переносящий боль, страдания во имя веры': блаженьныи, свлтыи, мученикъ, страстотърпьцъ, Христовъ страдапьць и др. Как и в старославянском языке, употребление языковых единиц данной зоны не имеет каких-либо особенностей, так как наименования мучеников являются православными терминами и их употребление регламентируется церковными канонами.

Зону ближней периферии сектора «Мученик» формируют три группы языковых единиц, характеризующих праведность святого, который испытывает мучения во имя христианской веры. В их семантической структуре

актуализируется не часть сложной ядерной семы 'боль, страдание', а часть ядерной семы 'христианская вера'.

Первая группа состоит из 10 УСК в 84 употреблениях. В их значении присутствует сложная сема 'верить в христианского бога': испов'кдати (имл) Исоуса Христа, работати кдиномоу богоу, испов'кдати (¡"кроу христьянъскоую, кланяти с,а господоу Исоусоу Христоу и др. Вера в бога была обязанностью христианина (работати кдиномоу богоу), предполагала открытую проповедь своих убеждений (испов'кдати - 'открыто признавать (признать), проповедовать что-л.' [СлРЯ X 1-ХVII вв.: 6: 274-275]), но в то же время была глубоко личным чувством верующего (уповати на бога, надежю на господа положити, Христа любити).

Вторую группу составляют четыре УСК в 28 употреблениях, в структуре значения которых выделяется сложная сема 'заботиться о ближнем': избавити отъ б'кдь, избавити отъ съмърти, положити доушоу за кого, пролити кръвь за кого. Высшей формой проявления заботы о ближнем является готовность пожертвовать собственной жизнью ради спасения окружающих: «Азъ, отче, много мыслях, како бы намъ пособити крестьяном сим <...> а нын'кнсе благослови мя, ащу ми ся случить, пролию кровь свою за нихь...» [ЖМЯТ: 76].

Третью группу формируют пять языковых единиц в 41 употреблении. В структуре их значений присутствует сложная сема 'христианская вера': правов'крик, истиньнок христьянство, православьная в'кра, медоточьнок оученик, (непорочьная) хрьстияньская в'кра. Эти языковые единицы характеризуют религиозность древнего русича как убеждённость в истинности православия.

Второй сектор области «Субъекты мученичества» - «Мучитель» -составляют 19 языковых единиц в 169 употреблениях.

Околоядерными единицами данного сектора являются 7 слов в 72 употреблениях, называющих человека, наносящего кому-либо физические страдания: ворогъ/ворожьбить, братоненавидьникь, братооубиица, моучитель, кровопиица, сторожь, оубища. В древнерусских житиях отсутствует характерное для старославянских рукописей представление о возможности пассивного исполнения приказаний, отданных инициатором мучений. С точки зрения авторов древнерусских текстов, человек, исполняющий приговор, несёт полную ответственность за свои поступки. Так, братоубийцами является не только Святополк, но и его слуги, убившие Бориса и Глеба: «... присп'Ьиа вънезапу посълании оть Святопьлка зълыя слугы, немилостивии кръвопииц'к, братоненавидьници люти з"кло...» [СБГ: 293].

Ближнюю периферию сектора «Мучитель» формируют 12 слов и УСК в 97 употреблениях. В кх семантической структуре выделяется сема 'язычество' либо сложная сема 'предательство христианской веры': безаконыи, безбожьныи, зълов'крьникъ, нечьстивыи, поганый; опоганити с л, отъврещисл в'кры христианьскыя, погань законопр'кстоупьникъ и др. В древнерусской концептосфере одинаково грешными считались и вероотступники, изменившие христианству, и язычники, которые всегда поклонялись языческим богам.

Однако в произведениях XI-XIV вв., в отличие от старославянских, принадлежность к язычеству не была обязательной чертой мучителя. Нередко в роли гонителей выступают русские князья, а язычники оказываются более милосердными к своим противникам, чем православные: «Коегадый же и князь Юрей ectduie на кони, приехаша въскоре к m"tny святого и eudiaua mimo святаго наго, браняше и съ яростию князю Юрию: «<...> Да чему тако лежит mimo наго повержено?» [ЖМЯТ: 86].

В четвёртом параграфе рассматривается третья область ЛФП «Мученичество» - «Последствия мученичества», которую формируют 150 слов и УСК в 409 употреблениях. В древнерусских памятниках агиографической литературы вербализовано представление о результатах мучения для обоих субъектов мученичества - и мучителя, и мученика.

Сектор «Последствия мученичества для мученика» формируют 143 единицы в 392 употреблениях.

Околоядерная зона сектора состоит из 10 слов и УСК в 128 употреблениях. В структуре их значений содержится сложная сема 'убить в результате причинения боли, страданий во имя веры' или 'умереть в результате принятия боли, страданий во имя веры': оубити, по моукахъ смерти npidamu; oycnimu, изгнити отъ рань, истечи кровию, съконъчати животъ, по моукахъ смьрть примни и др. Единицы этой зоны описывают смерть как результат прекращения жизнедеятельности без подчёркивания нравственных последствий для субъектов мученичества: «Отнын"& буди в'кдаа, яко животь и смерть принадлежить ти: или, волю госпожа своея сътворшю, от нас чесну быти и велику власть им-Ьти, или, преслуигавшю, по многых муках смерть приати» [Сл. 30: 550]. Поэтому околоядерные слова и УСК редко встречаются в текстах исследуемых древнерусских памятников.

Зону ближней периферии сектора образуют шесть групп единиц словного и сверхсловного характера.

Первая группа представлена тремя УСК в семи употреблениях. В структуре их значения присутствует сложная сема 'избавиться от боли, физических страданий': помиловати самъ себе, изб-кжати моукъ и избыти моукъ. Как и в языке рассмотренных старославянских рукописей, каждая из них характеризуется единичным употреблением: осознание страдания как ценности, пути к спасению души не предполагало избавления от него.

Вторая группа состоит из трёх УСК в 60 употреблениях. В структуре их значения присутствует сложная сема 'останки человека, принявшего смерть в результате мучения за веру': мощи свлтаго/блаженьнаго, т&по свмпаго/блаженьнаго, чьстьнок mino. Эти УСК обозначают не физический, а нравственный результат процесса мучения, так как мощами в христианской традиции признаются не любые останки человека, а только тела официально признанных церковью святых.

Третью группу формируют 8 слов и УСК в 23 употреблениях. В структуре их значения содержится сложная сема 'почитание мученика': въсхвалити, съхранити, съпрятати, похвала, чьсть, плачь великыи, п-йснь

благохвальная и др. Если в языке старославянских рукописей эта группа представлена двумя УСК в четырёх употреблениях, в древнерусских житиях их употребление достаточно регулярно, что позволяет говорить о появлении третьего участника мученичества - почитателя мученика: «Свят'ки же и честней телеси ею некими христъяны богобоязнивьши схранены быстъ» [СОМЧ: 234]; «И тако плакася по н"кмь весь градъ и, спрятавше т'кпо его, съ честью и с писньми благохвальными положиша его у чюдно'к, хвалы достойной, у свято~к Богородиц^ златоверхой, юже б'ксамъ создалъ» [ПУАБ: 336].

Четвёртая группа представлена 8 словами и УСК в 17 употреблениях, находящимися в антонимических отношениях со словами и УСК третьей группы. Они объединены сложной семой 'надругаться над телом святого': повергноути, выверечи пьсомъ, пр'кдати на пороуганик оузамъ, покрыты котыгою и др. Употребление единиц третьей и четвёртой групп свидетельствует о том, что в древнерусских памятниках представлен более поздний этап развития православного вероучения по сравнению со старославянскими. Почитание останков мученика превратилось в ритуал, который рассматривается как обязательный и почитателями мучеников (они стремятся выполнить его), и мучителями (они хотят предотвратить поклонение мощам святых).

Пятая группа состоит из слов и УСК, объединённых сложной семой 'признак превращения в святого в результате принятия мучений за веру': в'йньць ('символ превращения в святого'), чоудо ('свидетельство превращения в святого'), чоудо сътворити ('засвидетельстовать превращение в святого'), а также 104 различных синтаксических конструкций, являющихся описанием конкретных чудес, которые происходили после смерти мучеников (всего 129 употреблений). Для официального признания православной церковью мученика святым чудо являлось обязательным условием. Поэтому авторы древнерусских житий, в отличие от старославянских, обязательно упоминали о чудесах, происходивших с мощами святых. Как правило, они характеризуются единичным употреблением: каждое чудо является уникальным событием, и оно не повторяется даже тогда, когда чудеса несколько раз происходит около гроба одного святого: «Чюдо 1-ое: о хромемь<...> Чюдо 2-ое: о слепьци <...> Чюдо 3-ое: охромемь <...> Чюдо 4-ое: охромемь и о неме <...> Чюдо 5-ое: о жен'Ь соухороуц'к <...> Чюдо 6-ое: о слепьци-свмпоую моученикоу Романа и Давида и свмпого Георгиа» [Сказание...: 72-76].

В семантической структуре слов и УСК, составляющих шестую группу, присутствует сложная сема 'превращение в покровителя родной земли после принятия смерти за веру': градолюбьць, гражанинъ, съпричьсти са съ сродникома своима Борисомь и Гл'йбомь, съпричьсти с л съ тезоименитымь своимь съ Михайломь съ Черныговьскымь, молити с а къ богоу о племени своемь (всего 28 употреблений). Наличие данной группы единиц характерно только для древнерусского ЛФП «Мучение», в старославянском языке она отсутствует. Можно предположить, что это связано со спецификой политической ситуации,

которая сложилась в Древней Руси в Х1-Х1У вв.: для обретения независимости русской церкви требовалось создание пантеона собственно русских святых.

Сектор «Последствия мученичества для мучителя» состоит из семи слов и УСК в 17 употреблениях. Они обозначают три вида наказания, которым подвергается мученик: возмездие от христианского бога при жизни, жестокая смерть и вечные муки в загробной жизни. Чтобы подчеркнуть тяжесть наказания, авторы житий, как правило, говорят о том, что мучителя ожидают все они: «... [Святополк] проб'Ьке Лядьску землю гонимъ гн'кеьмъ божиемь. И приб'&же въ пустыню межю Чехы и Ляхы, и ту испроврьже животь свои зъл'й. И приять възмьздие от господа, яко же показася посъланая на нь погубъная рана и по съмьртимуку в"кчьную» [СБГ: 296].

Данный сектор ЛФП «Мучение» является специфическим для древнерусского языка. Появление слов и УСК, характеризующих результат процесса мучения для мучителя, можно объяснить стремлением авторов житий выстроить до конца чёткую антитезу мучитель - мученик. Наказание, которое ожидало грешников после смерти, должно было отвратить читателей житий от греховной жизни, утвердить их уверенность в необходимости жить праведно.

В Заключении излагаются основные результаты работы. Анализ вербализаторов концепта «Мученичество» показал, что, несмотря на сходство структуры исследуемых ЛФП, наполняемость их областей является различной в языке старославянских и древнерусских памятников письменности. Основные изменения претерпели секторы «Нравственное мученичество» (0,5 % в старославянских памятниках и 36 % в древнерусских от числа всех вербализаторов концепта) и «Последствия мученичества» (появление сектора «Последствия мученичества для мучителя» в языке древнерусских памятников). Также изменилась связь рассматриваемого ЛФП с семантическими полями, вербализующими другими концепты. Структура старославянских и древнерусских ЛФП «Мученичество» и семантика составляющих их единиц свидетельствуют о постепенной трансформации одноимённого концепта в сознании средневековых славян, исповедующих христианство, в Х-Х1У вв.

Изменилось представление о сущности страдания: от стойкого перенесения физических мук и смерти до осознанного следования пути Христа не только в смерти, но и в жизни.

Иной становится трактовка роли и ответственности субъектов мученичества. В древнерусских житиях отсутствует понятие пассивного участника мучения, выполняющего приказания и потому свободного от ответственности.

Древнерусские вербализаторы концепта «Мученичество» отражают более поздний этап развития православной церкви в сравнении с представленным в старославянском языке. Кроме того, вербализаторы исследуемого концепта в древнерусском языке характеризуют тесную взаимосвязь в сознании древних русичей религиозных и политических представлений, что нехарактерно для концепта «Мученичество», репрезентированного в старославянских рукописях.

В древнерусских житиях намечается тенденция к изменению значения слова моученичьство: от перенесения страданий во имя веры к терпению любых физических и нравственных мук.

В заключении также намечаются пути дальнейшего исследования в русле обозначенной в диссертации проблемы. Перспективным представляется изучение ЛФП, вербализующих концепт «Мученичество» в более поздние периоды развития русского языка, а также изучение концептов «Вера» и «Святость», связанных с концептом «Мученичество», в старославянском и древнерусском языках, их сходства и различий, влияния картины мира, закреплённой в старославянском языке, на формирование и развитие древнерусской, а затем старорусской и русской языковой картин мира.

В Приложении содержатся схемы, которые отражают структуру представленного в диссертации ЛФП.

Основные положения диссертации освещены в следующих публикациях:

1. Мишина, Л. Н. Представления средневекового славянина о высшем христианском божестве (по данным корпуса устойчивых словесных комплексов Супрасльской рукописи) / Л. Н. Мишина // Проблемы истории, филологии, культуры: межвуз. сб. - Вып. XVI/2. - Москва-Магнитогорск-Новосибирск, 2006. - С. 328-331. (Реестр ВАК Минобрнауки РФ).

2. Мишина, Л. Н. Вербализаторы терминального узла Результат процесса мучения концепта «Мученичество» в древнерусском языке (на материале житий XI-XIV вв.) / Л. Н. Мишина // Проблемы истории, филологии, культуры: межвуз. сб. - Вып. XX. - Москва-Магнитогорск-Новосибирск, 2008. - С. 155-164. (Реестр ВАК Минобрнауки РФ).

3. Мишина, Л. Н. Устойчивые словесные комплексы старославянского языка как объект описания в «Старославянском словаре (по рукописям X-XI вв.)» / Л. Н. Мишина // Фразеологические чтения памяти проф. В. А. Лебединской : вып. 2. / отв. ред. Н. Б. Усачёва. - Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2005. - С. 141-144.

4. Мишина, Л. Н. Устойчивые словесные комплексы фразеосемантического поля «слово» в старославянском языке (на материале Супрасльской рукописи) / Л. Н. Мишина Н Виноградовские чтения : материалы Всерос. науч.-практ. конф. 23-24 ноября 2005 г. - Тобольск : Изд-во ТГПИ им. Д. И. Менделеева, 2005. - С. 108-110.

5. Мишина, Л. Н. Концепт «Слово» сквозь фразеологическую призму: от старославянского языка к русскому / Л. Н. Мишина // Россия -Польша: филологический и историко-культурный дискурс : сб. статей участников Междунар. науч. конф. / ред.-сост. С. Г. Шулежкова. -Магнитогорск: Изд-во МаГУ, 2005. - С. 258-261.

6. Мишина, Л. Н. Устойчивые словесные комплексы Супрасльской рукописи как материал для воссоздания языковой картины мира средневекового славянина / Л. Н. Мишина // «Благословенны первые шаги...»: сб. работ молодых исследователей / под ред.

С. Г. Шулежковой. - Магнитогорск: Изд-во МаГУ, 2005. - Вып. 6. - С. 311.

7. Мишина, Л. Н. Устойчивые словесные комплексы фразеосемантической группы «Эмоциональное состояние» как часть оппозиции истинная вера-ложная вера в старославянском языке (на материале Супрасльской рукописи) / Л. Н. Мишина II Человек в контексте своего времени: опыт историко-психологического осмысления: материалы XX Междунар. науч. конф. Санкт-Петербург, 18-19 декабря 2006 г.: в 3 ч. / под ред. д-ра ист. наук, проф. С. Н. Полторака. - СПб.: Нестор, 2006. - Ч. 2. - С. 209214.

8. Мишина, Л. Н. Устойчивые словесные комплексы Супрасльской рукописи как материал для воссоздания фрагментов языковой картины мира средневекового славянина / Л. Н. Мишина // Конкурс грантов студентов, аспирантов и молодых учёных вузов Челябинской области: сб. рефератов науч.-исслед. работ аспирантов. -Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2007. - С. 91-92.

9. Мишина, Л. Н. Устойчивые словесные комплексы фразеосемантического поля «Мука» в тексте Супрасльской рукописи как материал для воссоздания языковой картины мира средневекового славянина / Л. Н. Мишина II От языковой картины мира средневекового славянина к современной русской языковой картине мира: коллектив, монография / под ред. С. Г. Шулежковой : в 2-х ч. - Магнитогорск: Изд-во МаГУ, 2007.-Ч. I,-С. 8-21.

Ю.Мишина, Л. Н. Вербализация представлений о мучителе как фрагмент концепта «Мученичество» в старославянском языке (на материале Супрасльской рукописи) / Л. Н. Мишина // От языковой картины мира средневекового славянина к современной русской языковой картине мира: коллектив, монография / под ред. С. Г. Шулежковой : в 2-х ч. -Магнитогорск: Изд-во МаГУ, 2008. - Ч. 2. - С. 27-48.

Регистрационный № 1348 от 09.03.2004 г. Подписано в печать 14.11.2008 г. Формат 60x84'Лб. Бумага тип № 1. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,00. Уч.-изд. л. 1,00. Тираж 100 экз. Заказ № 626. Бесплатно.

Издательство Магнитогорского государственного университета 455038, Магнитогорск, пр. Ленина, 114 Типография МаГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Мишина, Людмила Николаевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ВЕРБАЛИЗАТОРЫ КОНЦЕПТА «МУЧЕНИЧЕСТВО» В СТАРОСЛАВЯНСКИХ РУКОПИСЯХ Х-Х1 вв. КАК МАТЕРИАЛ ДЛЯ ВОССОЗДАНИЯ ФРАГМЕНТА ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА

СРЕДНЕВЕКОВОГО СЛАВЯНИНА.

1.1. Структура и ядро ЛФП «Мученичество» в старославянских рукописях Х-Х1 вв.

1.2. Вербализаторы области «Виды мученичества».

1.2.1. Вербализаторы сектора «Физическое мученичество».

1.2.2. Вербализаторы сектора «Нравственное мученичество».

1.3. Вербализаторы области «Субъекты мученичества».

1.3.1. Вербализаторы сектора «Мученик».

1.3.2. Вербализаторы сектора «Мучитель».

1.4. Вербализаторы области «Последствия мученичества».

1.4.1. Вербализаторы сектора «Физические последствия мученичества»

1.4.2. Вербализаторы сектора «Нравственные последствия мученичества»

Выводы по 1 главе.

ГЛАВА И. ВЕРБАЛИЗАТОРЫ КОНЦЕПТА «МУЧЕНИЧЕСТВО» В ДРЕВНЕРУССКИХ ПАМЯТНИКАХ Х1-Х1У вв. КАК МАТЕРИАЛ

ДЛЯ ВОССОЗДАНИЯ ФРАГМЕНТА ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА

ДРЕВНЕГО РУСИЧА.

2.1. Структура и ядро ЛФП «Мученичество» в древнерусских памятниках XI—XIV вв.

2.2. Вербализаторы области «Виды мученичества».

2.2.1. Вербализаторы сектора «Физическое мученичество».

2.2.2. Вербализаторы сектора «Нравственное мученичество»

2.3. Вербализаторы области «Субъекты мученичества».

2.3.1. Вербализаторы сектора «Мученик».

2.3.2. Вербализаторы сектора «Мучитель».

2.4. Вербализаторы области «Последствия мученичества».

2.4.1. Вербализаторы сектора «Последствия мученичества для мученика».

2.4.2. Вербализаторы сектора «Последствия мученичества для мучителя».

Выводы по 2 главе.

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Мишина, Людмила Николаевна

Характерной чертой современного языкознания является его антропоцентризм — анализ языковых фактов в отношении к человеку, его мировоззрению и знанию о мире. В связи с этим в отечественной лингвистике последних десятилетий одним из наиболее актуальных направлений стала когнитивная лингвистика - раздел языкознания, в котором язык изучается как когнитивный механизм, участвующий в кодировании и трансформировании информации [КСКТ: 53-55]. В рамках данного направления активно исследуются различные концепты как глобальные мыслительные единицы национального сознания [Попова, Стернин 2006: 7].

Об актуальности изучения концептов в современной лингвистике свидетельствует количество работ, в которых разрабатываются теоретические основы концептуальных исследований: Алефиренко 2002, 2003; Бабушкин 1996; Воркачёв 2001, 2002; Демьянков 2002; Попова, Стернин 1999, 2005, 2006; Слышкин 1999; Степанов 2001 и др., - а также описываются конкретные концепты: «Вода» [Костин 2002], «Воля» [Катаева 2004], «Грех» [Козина 2003], «Деньги» [Агаркова 2001], «Жизнь» [Ипанова 2005], «Закон» [Палашевская 2001], «Оскорбление» [Кусов 2004], «Развитие» [Анохина 2004], «Смерть» [Осипова 2005] и др. Как правило, данные работы выполняются на материале современного русского языка в синхронном ключе. Гораздо реже лингвисты изучают историю формирования того или иного концепта ([Яковлева 2000]) или его вербализацию на материале предшествующих эпох ([Кондратьева 2004], [Матвеенко 2004], [Меркулова 2006], [Терина 2007]). Многоаспектное же лингвокогнитивное исследование предполагает не только синхронный подход к описанию концептосферы носителя современного русского языка, но и анализ её эволюции, так как одним из характерных свойств концепта является его изменчивость. «В ходе жизни языкового коллектива актуальность концептов может меняться. Концепт даже может менять оценочный знак с отрицательного на положительный или с положительного на отрицательный. Меняется также образная и понятийная (фактуаль-ная) составляющая концепта» [Карасик, Слышкин 2005: 14].

Многие концепты, составляющие концептосферу современного носителя русского языка, формировались в средние века, когда восточнославянская этническая общность только начинала складываться и испытала глубокое духовное воздействие христианского учения через посредство старославянских книг религиозного содержания. Традиционно в отечественной па-леославистике признаётся значительная роль, которую старославянский язык сыграл в становлении и развитии древнерусского языка (см. [Дурново 2000а, б, в], [Толстой 1997], [Филин 1984], [Шахматов 2002] и др.). В последние годы, в связи с укреплением в современной лингвистике антропоцентрического подхода, исследователи заговорили о роли старославянского языка как проводника византийской культуры, оказавшего значительное влияние на становление не только древнерусского языка, но и древнерусской культуры и, как следствие, об этической и культурологической ценности изучения старославянского языка. По замечанию Т. И. Вендиной, «старославянский язык оценивается современной наукой как моделирующий фактор русской культуры, сыгравший важную роль в её духовном становлении <.> Именно поэтому вопрос о роли старославянского (церковнославянского) языка в формировании концептосферы языка русской культуры является сегодня чрезвычайно важным, особенно в связи с развернувшимися лингвокультурологи-ческими исследованиями <.> В связи с этим встаёт вопрос, КАК глубоко было освоено кирилло-мефодиевское наследие <.> ЧТО из христианской этики Средневековья было усвоено русской культурой и получило отражение в её языке?» [Вендина 2007: 3^4].

Сопоставительное изучение концептов, вербализованных в старославянских и древнерусских рукописях, позволит выявить концепты, которые являются общими для всех славян, а также те, которые сформировались на собственно русской почве; установить степень влияния концептосферы, зафиксированной в старославянских текстах, на мировоззрение восточных славян; проследить изменчивость или устойчивость определённых концептов в средневековой славянской языковой картине мира. В настоящее время начинается такое изучение старославянских и древнерусских памятников. К работам подобного рода можно отнести статью Е. С. Яковлевой «О концепте чистоты в современном русском языковом сознании и исторической перспективе» [Яковлева 2000], диссертационное исследование Е. В. Прониной «Особенности функционально-семантических классов глагольной лексики старославянского языка» [Пронина 2002] и монографию Т. И. Вендиной «Из ки-рилло-мефодиевского наследия в языке русской культуры» [Вендина 2007]. Все они выполнены на материале словарей старославянского языка и исторических словарей русского языка. Однако, по мнению Н. Г. Михайловской, при историческом анализе языка необходимо не только привлекать данные словарей, но и учитывать непосредственное функционирование слова в тексте: «некоторый объективный критерий изучения древнерусской лексико-семантической системы можно извлечь при анализе контекстных условий употребления слова, ибо именно в конкретных условиях текста осуществляется реализация конкретного значения» [Михайловская 1980: 7]. На материале древнерусских текстов были исследованы такие концепты, как «Триединство Истина-Добро-Красота» [Хабарова 2006] и «Честь» [Терина 2007]. Сопоставление концептосферы, вербализованной средствами старославянского и древнерусского языков, выполненное на материале конкретных текстов, до настоящего времени не проводилось. Это обусловливает новизну и актуальность данного диссертационного исследования.

Об актуальности рассматриваемой темы свидетельствует и значимость изучения концепта «Мученичество» в условиях современного мира, в котором, с одной стороны, возрождается интерес к исконному пониманию христианских категорий, а с другой — наблюдается трансформация религиозных понятий в условиях конфликта религий и цивилизаций. В настоящее время общество сталкивается с новым пониманием феномена мученичества как представителями радикальных течений различных религий, так и православными иерархами (примером нового прочтения сущности мученичества стала канонизация Николая II и его семьи) и нуждается в осмыслении и оценке данного концепта представителями различных областей гуманитарного знания.

Вопрос о числе рукописей, относящихся к собственно старославянским, в современной лингвистике до сих пор остаётся дискуссионным (см. [Вайан 1952]; [Ван-Вейк 1957], [Цейтлин 1977]; [ЛЭС 2002] и др.), однако существует 17 памятников, которые всеми исследователями относятся к собственно старославянским. В их число входят Супрасльская рукопись, Енин-ский апостол и Клоцов сборник, которые послужили источником исследования концептосферы средневекового христианина-славянина, вербализованной средствами старославянского языка. Эти рукописи были выбраны нами как источник исследования не случайно: по классификации Е. М. Верещагина, они принадлежат к так называемым жанрам «нижнего яруса» письменности (проповедническому и житийному жанру), который отличается менее чёткой нормированностью, большим разнообразием языковых средств [Верещагин 1997: 305-306], поэтому язык произведений этих жанров даёт более разнообразный и полный материал для исследования, чем язык остальных старославянских памятников — евангелий и богослужебных книг, где он чётко нормирован и консервативен [там же: 306].

Наиболее значительный материал для исследования содержится в тексте кириллической Супрасльской рукописи, или Реткова сборника — самой большой из известных в настоящее время старославянских рукописей, состоящей из 285 пергаменных листов (в изданиях С. Северьянова и Болгарской академии наук — 570 листов). Рукопись полностью, за исключением нескольких строк, написана одним писцом по имени Ретко [Немченко 1969: 10]. Она содержит мартовскую минею, т.е. тексты церковных чтений на все дни марта; жития святых, чья память празднуется в марте; страсти (страдания); муки и мучения святых, мучеников и преподобных; слова Иоанна Златоуста, патриарха Фотия, кипрского архиепископа Епифания, Василия Великого; молитву Пиония; чудотворение св. Конона. Будучи самой большой и разноплановой по языковому материалу, данная старославянская рукопись чаще всего привлекала внимание славистов. В разные годы были описаны особенности её фонетики, графики, морфологии, синтаксиса, лексики, текстологические особенности ([Обнорский 1928], [Витох 1950], [Откупщиков 1963], [Немченко 1969], [Благова 1966], [Иванова-Мирчева 1979], [Дунков 1986]). Наиболее подробно изучены фонетические и графические особенности рукописи: отражение процесса падения редуцированных (пропуск слабых редуцированных и переход ь в сильной позиции в с полного образования); наличие, наряду с рл^-, варианта приставки ро^-; последовательное различение букв а и л; употребление диграфа шт при отсутствии лигатуры ф; параллельное употребление знаков оу, V, 8 для обозначения звука [и]; большое число надстрочных знаков. Исследования лексических особенностей Суп-расльской рукописи показали, что её словник включает в себя более половины словарного состава всех старославянских текстов, преобладающее количество гапаксов и окказионализмов, а также редкие для старославянского языка значения слов, словообразовательные элементы и модели [Дунков 1986: 32].

Сборник Клоца - глаголический памятник, состоящий из 14 пергаменных листов, содержащих несколько слов Иоанна Златоуста и Епифания Кипрского. Отдельные исследования лексических особенностей данного памятника не проводились (его лексика, наряду с лексикой остальных старославянских рукописей, описана в работах А. С. Львова «Очерки по лексике памятников старославянской письменности» [Львов 1966], Р. М. Цейтлин «Лексика старославянского языка (Опыт анализа мотивированных слов по данным древнеболгарских рукописей X—XI веков)» [Цейтлин 1977] и «Сравнительная лексикология славянских языков X/XI—XIV/XV вв. Проблемы и методы» [Цейтлин 1996]). Среди фонетических черт памятника выделяются такие, как смешение ъ и ь; пропуск редуцированных в слабой позиции, замена их в сильной позиции гласными полного образования; эпизодическое употребление диграфа о\[ на месте носового ж, * и и на месте -Ь; смешение т, и жд. В качестве морфологической особенности сборника Клоца отмечено частое употребление архаических форм аориста [Немченко 1969: 16-17].

Енинский апостол ~ один из последних по времени обнаружения памятников старославянской письменности, найденный в Болгарии в 1960 г. Он состоит из 39 пергаменных листов очень плохой сохранности, «скорее только частей листов» [Мирчев, Кодов 1965: 163]. Однако, несмотря на сложность прочтения, именно эта рукопись была подвергнута наиболее тщательному лингвистическому анализу. К. Мирчев и Хр. Кодов подробно описали способ размещения текста апостола на листе; установили исконный цвет чернил, которыми был написан апостол, размер и наклон букв; выявили соотношение букв кириллического и глаголического алфавитов; не обошли вниманием орнаменты, знаки препинания и надстрочные знаки; пришли к выводу об употреблении в рукописи только редуцированного ъ; соотнесли встречаемость кратких и полных форм прилагательных; определили существительные различных типов склонения и т. д. [Мирчев, Ходов: 163-226]. Болгарские палео-слависты выявили и ряд лексических особенностей памятника — например, наличие большого числа диалектных болгарских слов [Мирчев, Кодов 1965: 222]. Однако для поставленной в нашей работе цели Енинский апостол недостаточно информативен, так как фактически не является связным текстом: повреждения листов часто не позволяют прочитать даже текст, находящийся на одной странице.

При описании языка названных старославянских памятников нами были выделены концепты, наиболее значимые в концептосфере средневекового славянина христианского исповедания: «Бог», «Слово», «Праведность», «Время», «Мученичество». Наиболее значительным по количеству вербализующих его языковых единиц оказался концепт «Мученичество»: в изученных старославянских памятниках он репрезентирован 351 языковой единицей словного и сверхсловного характера в 2256 употреблениях. Преобладание вербализаторов этого концепта в старославянских религиозных текстах объясняется значимостью понятия мученичества в средневековой религиозной картине мира.

Понятие мученичества является одним из центральных понятий христианства, а мученики представляют собой древнейший разряд святых, прославляемых христианской церковью [Живов 1994: 58]. По словам В. В. Акимова, «сегодня невозможно представить себе историю христианской Церкви без таких явлений, как мученичество и монашество» [Акимов http]. Тема гонений христиан — одна из центральных тем первой «Церковной истории», написанной Евсевием, епископом Кесарии Палестинской: рассказу о мучениях посвящено около половины этого труда, и описания страданий древних христиан составляют наиболее яркие страницы сочинения [Акимов http]. Подобное отношение к мученичеству объясняется историей возникновения и распространения христианства. Первообразом мученика в христианской канонической литературе предстаёт Иисус Христос, который засвидетельствовал истинность провозглашаемой им веры собственной кровью; одиннадцать из двенадцати апостолов (кроме Иоанна Богослова) закончили свои жизни, приняв мученическую смерть за распространяемую ими веру. В ранний период существования христианства, когда последователи новой религии сталкивались с враждебностью Римской империи, мученичество более всего способствовало распространению новой религии: оно выступало как сильнейшее свидетельство веры, силы и славы настоящего бога, которые позволяли торжествовать внешне бессильному и бесславному человеку над своими противниками. По словам одного из раннехристианских теологов Тертуллиана, кровь христиан была тем семенем, из которого произрастала вера. Почитание мучеников в качестве божественных избранников стало одним из центральных элементов религиозности в период поздней античности и средневековья [Парамонова 2003: 331]. Позже (в IV—V вв. н. э.) поминовение мучеников было канонизировано официальной церковью, а дни их памяти были объединены в годовой цикл, зафиксированный в мартирологах, и вошли в круг годичных церковных богослужений.

Концепция мученичества была воспринята славянским средневековым религиозным сознанием. Средневековое общество унаследовало почитание раннехристианских, а также породило своих мучеников, что привело к появлению и в церковном учении, и в массовом сознании новых моделей мученичества как формы религиозной избранности. Наконец, теология мученичества оказала существенное воздействие на развитие представлений о религиозном подвижничестве и образцовом благочестии [Парамонова 2003: 334].

Жития святых мучеников в древнерусской агиографической традиции являлись наиболее популярным жанром литературы: «Из всех жанров византийской житийной литературы самую широкую известность получили в древнерусской книжной традиции мартирии, которые в количественном отношении практически вытеснили из русских четьих сборников все другие переводные агиографические произведения» [Минеева 1999: 131]. Таким образом, мы можем говорить о существовании концепта «Мученичество» в сознании средневекового славянина.

В число древнерусских источников исследования включены 18 памятников, содержащих повествования о жизни мучеников, датируемые XI-XIV вв.: четыре слова Киево-Печерского патерика; пять житий мучеников, вошедших в состав Пролога; «Повесть об убиении Андрея Боголюбского»; «Чтение о Борисе и Глебе», «Сказание о чудесах святых страстотерпцев Христовых Романа и Давида», «Сказание о Борисе и Глебе»; «Житие Михаила Ярославича Тверского»; «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора»; «Житие Дмитрия Солунского»; «Житие Вячеслава Чешского»; «Сказание о Евстафии Плакиде». Эти памятники были выбраны, во-первых, на основании их жанровой принадлежности: они относятся к тому же «нижнему» ярусу средневековой книжности, что и рассмотренные выше старославянские рукописи, и близки по композиционным, тематическим и языковым особенностямям Супрасльской рукописи, сборнику Клоца и Енинскому апостолу. Вторым критерием выбора данных памятников в качестве источников исследования стала их датировка XI—XIV вв. — периодом, который характеризовался наиболее заметным влиянием старославянского языка на формирование древнерусского письменного языка [Дурново 2000в: 696], [Цейтлин 1996], [Шахматов 2002: 162] и «общей стабильностью лексико-семантической системы в целом» [Михайловская 1980: 11], что позволяет описывать язык памятников этого периода как некое целостное явление.

Источники исследования не позволяют говорить о возможности воссоздания всего концепта «Мученичество» в сознании средневековых славян. Определённые ограничения связаны, во-первых, с невозможностью доступа ко всему объёму текстов, созданных на старославянском и древнерусском языках: мы можем говорить о языке только дошедших до настоящего времени письменных старославянских и древнерусских памятников. Во-вторых, рамки исследования ограничены принадлежностью текстов, репрезентирующих концепт «Мученичество» в старославянском и древнерусском языках, к числу церковных, для которых была свойственна наибольшая устойчивость среди всех средневековых литературных произведений, жёсткое следование строго установленным канонам [Лихачёв 1973: 54] и, как следствие, ограниченность, заданность в выборе языковых средств, репрезентирующих представление о том или ином фрагменте действительности. «Средневековый текст не свободен <.> В такой же степени не свободен и средневековый язык. Окончательное формирование самостоятельной парадигмы, полное высвобождение слова из контекста <.> представляет собой лишь достижение Х1У-ХУП вв.» [Копосов 1998: 6-7]. Подобная ограниченность в выборе языковых средств позволила В. С. Ефимовой говорить о фигуре «древнего книжника», т. е. образованного человека, а не любого представителя славянского этноса, мировоззрение которого отразилось в средневековых текстах [Ефимова 2006: 14].

Однако, несмотря на жанровую принадлежность текстов, ограничивающую сферу их употребления, мы можем считать, что в исследуемых текстах зафиксирован фрагмент концептосферы всех славян, а не только образованной части средневекового славянского общества. Мы исходим из положения о том, что «в любом целостном и законченном тексте <.> отражена языковая картина мира» [Клименко 1997: 264]. Религиозные тексты, созданные в средневековье, были «адресованы широкому кругу читателей <.> должны были быть им понятны, в противном случае они утрачивали свою дидактическую цель - быть средством религиозного воздействия на человека <. .> именно из этих текстов средневековый человек черпал свои знания об окружающем его мире, в том числе об обществе, его законах и нормах» [Вендина 2002: 17-18]. Мнение о текстах житий как об источнике сведений обо всех, а не только регламентированных религией сфер жизни средневековых славян, подтверждают и отечественные историки: «именно жития святых дают наиболее обширный материал, позволяющий значительно более детально изучить как социальную структуру от верхов до самых низов, так и особенности повседневного бытия <.> Именно агиография предоставляет исследователю материал, позволяющий реконструировать особенности средневекового менталитета» [Родионов 1998: 4—5]. Поэтому в диссертационном сочинении используется понятие «средневековый славянин», введённое Т. И. Вендиной [Вендина 2002: 5-22] для обозначения носителя концепто-сферы, вербализованной средствами старославянского и древнерусского языков. Все памятники старославянского языка, в которых репрезентирована концептосфера средневековых славян, носят религиозный характер [см. СС 1994: 13-25], в них отражена религиозная картина мира, и поэтому понятие «средневековый славянин» в нашей работе мы рассматриваем как синонимичное понятию «славянин христианского вероисповедания».

В настоящее время в лингвистике существует несколько подходов к интерпретации концепта: семантический (Н. Ф. Алефиренко, Н. Д. Арутюнова, Т. В. Булыгина, А. Вежбицкая, А. Д. Шмелёв); культурологический (С. А. Аскольдов, Д. С. Лихачёв, В. В. Красных, Ю. С. Степанов, В. Н. Телия, Г. В. Токарев), когнитивный (Н. Н. Болдырев, Е. С. Кубрякова, В. А. Маслова, 3. Д. Попова, И. А. Стернин). Между этими подходами, однако, не существует непреодолимых границ, так как все авторы сходятся в том, что концепт принадлежит ментальной сфере человека, а одним из путей его изучения является анализ языковых единиц, репрезентирующих концепт. В данной работе мы понимаем концепт как «принадлежность сознания человека, глобальную единицу мыслительной деятельности, квант структурированного знания» [Попова, Стернин 2005: 7]. Будучи единицей, принадлежащей человеческому сознанию, концепт не имеет обязательной связи со словом или другими средствами вербализации, однако его языковое воплощение в текстах свидетельствует об актуальности того или иного фрагмента действительности для сознания народа. Следовательно, в рамках лингвистического исследования возможно изучение только вербализованной части концепта, представленной в языковой картине мира. Одним из наиболее эффективных путей описания языковой картины мира является анализ лексических и фразеологических единиц.

Знания, добытые человечеством в процессе его деятельности, объективируются в словесном знаке. Процесс и результаты обозначения при помощи слов связаны с закреплением знаний, в которых свойства вещей, явлений даны в преобразованной в соответствии с человеческими потребностями форме [Серебренников 1988: 113]. Называя тот или иной объект, слово отражает его существенные и необходимые признаки; в значениях слов отображаются реально существующие отношения между предметами объективной действительности. В лексических единицах зафиксированы свойства, качества мира и человека и представления последнего об окружающей действительности. В семантической структуре слова содержится информация о системе ценностей народа, лексика раскрывает смысловые параметры мира, особенности видения и «прочтения» мира тем или иным народом [Вендина 1998: 6]. Поэтому анализ лексики представляется одним из наиболее продуктивных путей для воссоздания языковой картины мира.

При рассмотрении средневековых текстов, помимо лексики, целесообразным является привлечение устойчивых сверхсловных языковых единиц, что связано с господством литературного этикета, который требовал постоянного использования традиционных формул при описании сходных ситуаций. По словам Д. С. Лихачева, «литературный этикет и выработанные им каноны — наиболее типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с формой <.> Предмет, о котором идёт речь, является сигналом для несложного подбора требуемых литературным этикетом трафаретных формул» [Лихачев 1967: 85]. Эти трафаретные формулы, по мнению авторов средневековых текстов, наиболее точно характеризовали определенный предмет, явление или ситуацию. Именно поэтому сверхсловные языковые единицы наиболее полно описывают типичную, образцовую, с точки зрения средневекового человека, ситуацию. Говоря о предмете изучения фразеологии применительно к рассматриваемому периоду развития языка, мы считаем целесообразным пользоваться термином устойчивый словесный комплекс (УСК), понимая под ним соединение двух или более компонентов словного характера, построенное по известным грамматическим законам языка, которое обладает постоянством семантики, воспроизводимостью и устойчивостью лексического состава и грамматической структуры при допустимом варьировании в определенных пределах ([Ройзензон 1977]; [Шулежкова 1967, 1995]; [Гараева 1997]; [Петрова 2001]).

Итак, цель работы — воссоздать концепт «Мученичество», вербализованный в старославянских рукописях Х-Х1 вв., как часть языковой картины мира средневековых славян, являвшихся последователями христианства, и изучить его эволюцию в древнерусских памятниках XI—XIV вв.

Для достижения поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

1) выявить корпус языковых единиц, вербализующих концепт «Мученичество» в старославянских рукописях X—XI вв. и древнерусских письменных памятниках XI—XIV вв.;

2) описать структуру ЛФП «Мученичество» в анализируемых старославянских и древнерусских текстах;

3) исследовать семантику, парадигматические и синтагматические взаимосвязи языковых единиц, составляющих ЛФП «Мученичество» в языке старославянских и древнерусских текстов;

4) на основе анализа лексико-фразеологических полей, вербализующих концепт «Мученичество» в старославянских и древнерусских памятниках, выявить наиболее существенные черты данного концепта в изученных текстах;

5) установить степень влияния концепции мученичества, отражённой в старославянских текстах, на сознание носителя древнерусского языка; определить тенденции развития концепта «Мученичество» в древнерусском языке Х1-Х1У вв.

Материалом для исследования является оригинальная картотека, состоящая из 351 старославянского и 310 древнерусских слов и УСК в 2256 и 1761 употреблении соответственно.

Объектом исследования стали извлечённые из письменных памятников языковые единицы словного и сверхсловного характера, вербализующие концепт «Мученичество» в старославянских рукописях Х-Х1 вв. и древнерусских письменных памятниках Х1-Х1У вв.

Предмет анализа — состав, структура и семантические связи лексико-фразеологических полей (ЛФП), вербализующих концепт «Мученичество» в старославянских и древнерусских письменных памятниках, а также их роль в отражении языковой картины мира средневековых славян.

Методологической основой работы является положение о тесной связи языка с бытием человека, языка с обществом и языка с мышлением, а также лингвистические принципы системного подхода к изучению языковых и речевых явлений в условиях их функционирования, социальной обусловленности языка и его динамического характера.

Основными методами и приёмами анализа в работе являются описательный метод, использованный при характеристике структуры полей вербализаторов исследуемого концепта; дистрибутивный, или метод контекстуального анализа языковых единиц; сопоставительный метод; метод конструирования семантического поля\ метод фреймового анализа; методика компонентного анализа, которая применялась при анализе семной структуры вербализаторов концепта «Мученичество»; приём сплошной выборки, использованный для составления картотеки; приём количественных подсчётов, позволивший определить продуктивность различных разрядов языковых единиц, репрезентирующих концепт «Мученичество». Ведущими методами являются описательный, метод конструирования семантического поля и метод фреймового анализа.

Семантическое поле концепта представляет собой «совокупность языковых средств, объективирующих (вербализующих, репрезентирующих, ов-нешняющих) концепт в определённый период развития общества» [Попова, Стернин 2006: 47]. Конструирование семантического поля позволяет включить в число вербализаторов концепта языковые единицы всех уровней языковой системы, объединённые в различные группировки (лексико-семантические и лексико-фразеологические поля, синонимические и ассоциативные ряды и т.д.) вне зависимости от частеречной принадлежности, а также дефиниции реалий и понятий, относящихся к описываемому концепту, данные в энциклопедических словарях [Попова, Стернин 2006: 47, 49]. При анализе вербализаторов концепта «Мученичество», как и при анализе вербализаторов любых концептов, связанных с религиозными воззрениями, привлечение энциклопедической информации зачастую оказывалось необходимым. Примером использования энциклопедических данных для адекватного описания церковной лексики в значительной степени для нас служил «Словарь православной церковной культуры» Г. Н. Скляревской [Скляревская 2000]. Цель, которая была поставлена автором данного словаря, — представить и описать православную лексику главным образом как часть современного русского языка [Скляревская 2000: 4], однако Г. Н. Скляревская не ограничилась лингвистическим толкованием значения слов и характеристикой их соотношений с другими словами. Для полного и глубокого объяснения языковых единиц в текстах словарных статей были использованы так называемые легенды - комментарии богословского, исторического, фактического и культурного характера, дополняющие и углубляющие словарные толкования. Данный словарь, таким образом, по своему характеру оказывается не чисто лингвистическим, а толково-энциклопедическим [Скляревская 2000: 6], т. к. он совмещает в себе лингвистический и энциклопедический типы. По-видимому, описание языковых единиц, обозначающих церковные понятия и представления, которое характеризовало бы их только как факт языковой системы, невозможно: для адекватного толкования церковной лексики и фразеологии необходимо привлечение не только лингвистических, но и энциклопедических словарей.

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что её результаты вносят ряд содержательных методологических корректировок в решение проблемы реконструкции концептосферы русского народа на историческом материале: Результаты диссертационного исследования характеризуют структуру и семантическую многослойность одного из важнейших фрагментов языковой картины мира средневекового славянина-христианина в её развитии на протяжении пяти веков и могут быть использованы при чтении вузовских лекций по старославянскому языку и исторической грамматике, при подготовке спецкурсов и спецсеминаров историко-лингвистического цикла. Кроме того, материалы диссертации и разработанная методика описания лексико-фразеологических единиц могут быть использованы в лексикографической практике.

Положения, выносимые на защиту

1. Изучение языка житийных и гомилитических произведений, созданных на старославянском и древнерусском языках, позволяет выявить существенные черты концептосферы средневековых славян-последователей христианства. Одно из центральных мест в концептосфере средневековых славян занимает концепт «Мученичество».

2. Вербализаторы концепта «Мученичество» в текстах старославянских рукописей и древнерусских памятников письменности репрезентируют общее для всех средневековых славян представление о понимании физического страдания как следования пути Иисуса Христа, верности христианству.

3. Старославянские и древнерусские письменные памятники отражают различные этапы развития феномена мученичества в христианском религиозном сознании. Вербализаторы концепта «Мученичество» в языке старославянских рукописей характеризуют ранний этап осмысления славянскими народами мученичества как принятия физического страдания за христианскую веру; языковые единицы, репрезентирующие данный концепт в языке древнерусских житийных произведений, представляют более поздний этап, когда мучение за веру воспринимается не только как физическое страдание, но и как нравственное переживание.

4. Анализ семантики вербализаторов концепта «Мученичество» в старославянских и древнерусских памятниках свидетельствует о постепенной трансформации в религиозном сознании восточных славян ценности мученичества, которая дополняется осознанием ценности праведной жизни.

5. Репрезентанты концепта «Мученичество» в языке старославянских рукописей Х-Х1 вв. и древнерусских памятников XI—XIV вв. свидетельствуют о том, что в течение X—XIV вв. у средневековых славян постепенно изменялось понимание мученичества: от признания святости страдания во имя христианской веры до высокой оценки стойкого перенесения любого мучения.

Апробация работы. О результатах исследования докладывалось на международной конференции «Россия-Польша: филологический и историко-культурный дискурс» (Магнитогорск, 2005); международной конференции «Человек в контексте своего времени: опыт историко-психологического осмысления» (Санкт-Петербург, 2006); Всероссийской конференции «Фразеологические чтения памяти профессора В. А. Лебединской» (Курган, 2005); Всероссийской научно-практической конференции «Виноградовские чтения»

Тобольск, 2005); а также на внутривузовских научно-практических конференциях (Магнитогорск, 2004-2008) и заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-лингвистов при кафедре общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета (2003-2008). Основное положения диссертации освещены в 10 публикациях, из них 9 статей и 1 тезисы.

Структура диссертации подчинена решению поставленных задач. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка сокращений, списка использованной литературы и приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Вербализация концепта "мученичество" в старославянских рукописях X-XI вв. и древнерусских памятниках XI-XIV вв.: сопоставительный анализ"

Выводы по 2 главе

Концепт «Мученичество» в анализируемых произведениях древнерусской литературы Х1-Х1У вв. вербализован 310 словами и УСК в 1761 употреблении. Ядерными единицами ЛФП «Мученичество» являются слова моука, моученик, томлении, страсть, обозначающие страдания, претерпеваемые святыми за веру. Остальные языковые единицы, составляющие данное поле, распределяются по следующим зонам: 1) единицы, в значении которых есть указание на процесс мученичества; 2) единицы, в значении которых есть указание на субъектов мученичества; 3) единицы, в значении которых есть указание на последствия мученичества; 4) периферийные единицы, имеющие ослабленную, обусловленную контекстом употребления связь со значением ядерных слов и УСК.

Анализ употребления ядерных языковых единиц позволяет говорить о том, что в древнерусском языке начало формироваться представление о мучении как о процессе, не имеющем непосредственного отношения к страданиям за веру. При помощи ядерных слов описываются любые мучения, но осмысляются они пока как принятые во имя веры в Христа.

Самую большую группу образуют вербализаторы представлений о физических мучениях за веру. Для древнерусского концепта характерна вербализация представлений о мучениях высшей степени жестокости, которых нельзя было избежать и которые обязательно заканчивались смертью мученика. Следовательно, в концептосфере носителя древнерусского языка физическое мученичество понималось в большей степени как принятие смерти и в меньшей - как принятие физических страданий за Христа.

Меньшей по количеству вербализаторов, но чрезвычайно значимой является группа единиц, объединённых семой 'нравственное страдание во имя христианской веры', появившейся именно в древнерусском языке XI—XIV вв. Присутствие в текстах житий языковых единиц данной группы свидетельствует о восприятии страдания как ценности только в том случае, если оно было осмыслено и принято осознанно. Кроме того, представление о возможности нравственного страдания во имя веры сближает древнерусскую концепцию мученичества с византийской, где мученичество представало не как стойкость в физических испытаниях, а как стойкость в убеждениях, в приверженности христианской вере.

В древнерусском языке вербализованы представления не о двух, как в старославянском языке, а о трёх субъектах мученичества: мучителе, мученике и почитателе мученика. Последний является человеком, через восприятие которого читателю предстают два других субъекта. Сквозь призму его восприятия не только показаны действия, но даются и нравственные оценки участникам мученичества. Основным приёмом, позволяющим охарактеризовать мучителя и мученика, является противопоставление их жизни, смерти и посмертного существования. Мученик предстаёт как человек, являющийся образцом христианской добродетели, как человек, принявший смерть, которая привела его к вечной жизни в царствии небесном; мучитель - как грешник, совершивший тяжкое преступление, убивший праведника и за это умерший позорной смертью и осуждённый на вечные мучения. Подробная характеристика мучителя, которой не было в числе вербализаторов старославянского концепта «Мученичество», позволяет подчеркнуть праведность мученика: в XI-XIV вв. у восточных славян происходит смена христианских идеалов, и образцом жизни святого становится жизнь не мученика, а праведника. С этим связано описание в текстах житий мучеников не только страданий и смерти, но и всей их жизни.

Все области вербализаторов концепта «Мученичество» в древнерусских житиях характеризуются связью с историческими реалиями XI-XIV вв.: утверждением независимости русской церкви, описанием княжеских междоусобных войн, нашествия татар, что проявляется в изменении представлений о характере мучений. Вербализация концепта «Мученичество» в древнерусском языке характеризует более поздний этап в развитии религиозного учения по сравнению с тем, который отразили старославянские рукописи: если в исследованных старославянских источниках вербализован один из типов христианской святости (мученичество), то в древнерусских вербализованы развитые православные представления о мученике как о святом, праведнике и блаженном. Изменение исторических реалий обусловило и перемещение языковых единиц, вербализующих представления о власти и язычестве, на периферию ЛФП «Мученичество»: власть в древнерусском языковом сознании постепенно начинает восприниматься только как дарованная богом, язычество в период создания древнерусских житий оказывается религией, уступившей свои позиции христианству.

В целом вербализация в древнерусском языке концепта «Мученичество» свидетельствует о постепенном смещении идеалов в сознании средневекового христианина: на смену идеалу мученичества приходит идеал правед-ничества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Объектом исследования в данной работе являются- вербализаторы концепта «Мученичество» в старославянских рукописях Х-Х1 вв. и древнерусских памятниках Х-Х1У столетий. Метод моделирования ЛФП данного концепта и метод фреймового анализа позволили воссоздать один из фрагментов концептосферы средневекового славянина, объективированный при помощи слов и сверхсловных образований в старославянских и древнерусских памятниках церковной литературы.

Методом сплошной выборки из трёх старославянских и 18 древнерусских памятников были извлечены 351 старославянская и 310 древнерусских словных и сверхсловных языковых единиц в 2256 и 1761 употреблениях соответственно, являющихся вербализаторами концепта «Мученичество». Принадлежность исследуемых памятников славянской письменности к жанру церковной литературы, требующему описания типичных, образцовых ситуаций при помощи конкретных языковых формул, обусловила способ вербализации концепта «Мученичество» в старославянском и древнерусском языках. Данный концепт, будучи представлением о вечных, неизменных христианских ценностях, репрезентируется в средневековых памятниках при помощи фреймовой структуры, предполагающей описание стандартных событий и их участников.

Анализ значений слов и УСК, являющихся вербализаторами концепта «Мученичество» в старославянских и древнерусских письменных памятниках, позволил выделить следующие составляющие ситуации Мученичество: 1) виды мученичества; 2) субъекты мученичества; 3) последствия мученичества. Одним из наиболее характерных качеств исследуемого фрейма является бинарность структуры составляющих его частей: в число его вербализаторов входят языковые единицы, имеющие значения 'причинять боль, страдания' / 'испытывать боль, страдания', 'убивать' / 'умирать' и др.

Слова и УСК, входящие в состав ЛФП «Мученичество», характеризуются преимущественно тесной семантической связью с ядерными значениями. Большая часть анализируемых языковых единиц относится к околоядерной зоне либо зоне ближней периферии исследуемых полей. Тесная семантическая связь вербализаторов концепта «Мученичество» также объясняется фреймовой структурой исследуемого концепта, предполагающей описание типичных, наиболее характерных признаков конкретной ситуации.

Концепт «Мученичество» являлся одним из центральных в концепто-сфере средневековых славян, принявших христианство. Значимость данного концепта в языковой картине мира, закреплённой в старославянских текстах Х-Х1 вв., оказала влияние на формирование древнерусской концептосферы. В древнерусской концептосфере она сохраняется под влиянием текстов, созданных на старославянском языке и позднее - на церковнославянском языке русского извода. Ценность мученичества в концептосфере древнего русича сохраняется, несмотря на то что в христианском мире к Х1-Х1У вв. оно перестало быть широко распространённым явлением, а на смену идеалу христианина-мученика пришёл идеал христианина-праведника и монаха. На сохранение концепта «Мученичество» как базового в сознании древних русичей повлиял и тот литературный жанр, в котором репрезентировались представления о мучениях во имя веры: принадлежность к церковной литературе; предполагала неизменность канонов, по которым изображались святые, и потому повествование о древнерусских святых во многом повторяет истории, созданные на старославянском языке.

Сопоставление вербализаторов концепта «Мученичество» в старославянских и древнерусских памятниках позволяет говорить о постепенной трансформации концепта «Мученичество» в сознании средневекового человека в Х-Х1У вв.

Общим является многочисленность единиц области «Виды мученичества» над другими: в старославянских рукописях её репрезентируют 97 слов и УСК, или 28 % от общего числа единиц ЛФП, в древнерусских - 112 языковых единиц, или 36 % от общего числа вербализаторов исследуемого концепта. По-разному охарактеризованы виды мученичества: в старославянских рукописях вербализованы только представления о физических страданиях, переносимых человеком во имя веры в Христа, в древнерусских - не только о физических, но и о нравственных мучениях. В языке старославянских житий и гомилий нравственное страдание признаётся лишь по отношению к одной из ипостасей христианского бога - Иисусу Христу. Количество языковых единиц, в семантической структуре которых содержится компонент 'нравственное страдание', в старославянских рукописях составляет всего 0,5 % от числа вербализаторов концепта (два УСК). Единиц, репрезентирующих представления о нравственных мучениях человека в изученных древнерусских памятниках, значительно больше: 41, или 36 %. Следовательно, можно говорить о том, что в древнерусском языковом сознании произошло «возвращение» к исконному пониманию смысла мученичества: верность христианству доказывается готовностью переносить не только физические страдания, но и, нравственные; верующий осознаёт необходимость принятия тягот любых форм мучения ради выполнения заповедей христианского бога.

Вербализаторы области «Субъекты мученичества» также обнаруживают определённые различия между осмыслением феномена мученичества в старославянских и древнерусских памятниках. Главное отличие заключается: в количестве субъектов процесса мучения. В старославянских литературных произведениях репрезентированы представления о двух участниках процесса - мучителе и мученике, в древнерусских - о трёх: мучителе, мученике и почитателе мученика. Последний участник даёт нравственную оценку героям и их действиям. На наш взгляд, появление третьего героя объясняется изменением жанровой природы древнерусских произведений, в которых повествуется о жизни и смерти мучеников: это не только собственно жития, но и сказания и похвалы, где обязательно присутствует личность рассказчика, в то время как жанр мучения предполагал описание только страданий и смерти за веру.

Кроме того, в памятниках древнерусского языка отсутствует подробная характеристика мучителя. В старославянских рукописях мучителя называют и характеризуют 98 языковых единиц, или 74,8 % от общего числа вербали-заторов области «Субъекты мученичества», в древнерусских - 19 слов и УСК, или 39,5 % соответственно. В старославянских памятниках вербализованы представления о мучителе как о грешнике, виновном в нескольких смертных грехах (гневе и поклонении языческим богам), в древнерусских - в основном как о преследователе святого (другие характеристики являются менее существенными).

Различаются и представления о роли мучителя и его ответственности. В древнерусских житиях отсутствуют наименования мучителя как пассивного участника процесса мучения, лишь выполняющего приказания и потому свободного от ответственности перед христианским богом: исполнитель признаётся виновным в той же мере, что и инициатор мучений.

В памятниках древнерусского языка, по сравнению со старославянскими, изменился состав вербализаторов сектора «Мученикл». Единицы, называющие святых, остались прежними в силу того, что они являются христианскими терминами и не могут меняться по воле авторов произведений. Иной становится характеристика мучеников: в древнерусском языке появились слова и УСК, характеризующие действия или свойства святых в зависимости от разряда святости, к которому принадлежит конкретный принимающий муки человек, - к разряду мучеников или блаженных. Таким образом, наименования святых в древнерусских памятниках отражают более поздний этап развития православного христианства, когда учение о ликах святости было разработано более подробно.

Вербализаторы представлений средневековых славян о последствиях мучения также не совпадают в исследованных памятниках старославянского и древнерусского языков: в древнерусских произведениях появляются языковые единицы, вербализующие представления о последствиях мученичества для мучителя. Среди репрезентантов концепта «Мученичество» в рассмотренных старославянских рукописях языковые единицы с данным значением отсутствуют. Таким образом, в древнерусской концептосфере формируется представление об ответственности каждого человека (не только христианина) за совершаемые им поступки и адекватном воздаянии за них после смерти.

Изменился и взгляд на последствия мученичества для мучеников. В старославянском языке обнаружено 42 единицы, отражающие представления о нравственных последствиях мученичества, или 34 % от общего числа вер-бализаторов области «Последствия мученичества»; в древнерусском же языке их выявлено 88, или 45 %. В древнерусской концептосфере, таким образом, мученичество рассматривается не столько как стойкость в физических испытаниях, сколько как нравственная категория, имеющая нравственный результат.

В рассмотренных памятниках древнерусской письменности более значительной является группа единиц, вербализующих представления о внешних признаках превращения мучеников в святых после смерти: в старославянских памятниках её составляют 7 единиц, или 5,7 % от общего количества единиц области «Последствия мученичества», в древнерусском - 61 единица, или 40,6 %. Как и характеристика святого в зависимости от лика святости, к которому он принадлежит, это связано, на наш взгляд, с большей разработанностью православного вероучения в XI-XI V вв. Если в начальный период : существования христианства достаточным доказательством святости мученика было перенесение им страданий и смерти за веру, то в более поздний период церковные каноны требовали других доказательств — в частности, совершения чудес в местах захоронения мучеников. В силу этого значительно увеличилось число вербал и заторов области «Последствия мученичества» в древнерусских произведениях.

К перспективам данного исследования можно отнести изучение ЛФП, вербализующих концепт «Мученичество» в более поздние периоды развития русского языка (в частности, в Смутное время, в эпоху раскола русской церкви, в годы правления Петра I, в советский период), а также изучение концептов «Вера» и «Святость», связанных с концептом «Мученичество», в старославянском и древнерусском языках, их сходства и различий, влияния картины мира, закреплённой в старославянском языке, на формирование и развитие древнерусской, а затем старорусской и русской языковой картины мира.

Список научной литературыМишина, Людмила Николаевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Ен: Мирчев, К. Енински апостол. Старобългарски паметник от XI в. / К. Мирчев, Хр. Кодов. София : Изд-во на Българската Академия на науки-те, 1965.-264 с.

2. ЖВЧ: Житие Вячеслава Чешского // Библиотека литературы Древней Руси / Т. 2. Х1-ХН вв. / под ред. Д. С. Лихачёва, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. СПб. : Наука, 1999. - С. 168-175.

3. ЖДС: Житие Дмитрия Солунского // Библиотека литературы Древней Руси / Т. 2. Х1-ХН вв. / под ред. Д. С. Лихачёва, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. СПб. : Наука, 1999. - С. 178-189.

4. ЖМЯТ-. Житие Михаила Ярославича Тверского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6. XIV середина XV века / под ред. Д. С. Лихачёва, Л.А.Дмитриева, А.А.Алексеева, Н. В. Понырко. - СПб. : Наука, 1999. -С. 68-91.

5. Клоц\ Ооз1а1, А. С1о21апиз. 81агоз1оуёзку ЫаЬо^ку БЬогтик ЫёеШзку а ¡ппзЬгиску / А. Ооз1а1. РгаЬа, 1959. - 400 р.

6. Пр.\ Из Пролога // Библиотека литературы Древней Руси / Т. 2. XI-. XII вв. / под ред. Д. С. Лихачёва, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. СПб.: Наука, 1999. - С. 388-405.

7. ПУАБ: Повесть об убиении Андрея Боголюбского // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. М. : Худож. лит., 1980. - С. 324-337.

8. СБГ: Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI началоХН в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. - М.: Худож. лит., 1978. - С. 278-303.

9. СЕП: Сказание об Евстафии Плакиде // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. М. : Худож. лит., 1980. - С. 226-245.

10. Сказание.: Сказание о чудесах святых страстотепцев Христовых Романа и Давида // Идеальные правители Древней Руси // Древнерусские княжеские жития. Сост., вступит, статья, подготовка текстов, коммент., перевод

11. B. В. Кускова. М.: Кругъ, 2001. - С. 71 -80.

12. Сл. 16: О блаженном Евстратии-постнике. Слово 16 // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва.-М.: Худож. лит., 1980.-С. 488-491.

13. Сл. 17: О смиренном и многотерпеливом Никоне-черноризце. Слово 17 //Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. М. : Худож. лит., 1980. - С. 491-495.

14. Сл. 18: О святом священномученике Кукше и о Пимене постнике. Слово 18 //Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. М. : Худож. лит., 1980. - С. 494-495.

15. Сл. 30: О преподобном Моисее Угрине. Слово 30 // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. М.: Худож. лит., 1980. - С. 542-555. "

16. СОМЧ: Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // Памятники литературы Древней Руси: XIII в. / сост. иг общая ред. Л.А.Дмитриева и Д.С.Лихачёва. М. : Худож. лит., 1981.1. C. 228-235.

17. СР: Северьяновъ, С. Супрасльская рукопись. Т. 1/ С. Северьяновъ; Изд. отд. рус. яз. и словесности Император. Акад. наукъ. Ксерокоп. - СПб., 1904. - (Памяти, старослав. яз. Т. 2, Вып. 1).

18. ЧБГ: Чтение о святых мучениках Борисе и Глебе // Идеальные правители Древней Руси // Древнерусские княжеские жития. Сост., вступит, статья, подготовка текстов, коммент., перевод В. В. Кускова. М. : Кругъ, 2001. -С. 91-110.1. Научная литература

19. Агаркова, Н. Э. Концепт «Деньги» как фрагмент английской языковой картины мира (на материале американского варианта английского языка) : автореф. дис. канд. филол. наук / Н. Э. Агаркова. Иркутск, 2001. - 20 с.

20. Акимов, В. В. Христианское мученичество и монашество в интерпретации церковных историков IV—V вв. / В. В. Акимов. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.church.by/resource/Dir0301/Dir0302/Page0365.html.

21. Алефиренко, Н. Ф. Полевое структурирование лексико-фразеологического космоса / Н. Ф. Алефиренко // Теория поля в современном языкознании : материалы научно-теоретического семинара. Уфа : Изд-во Башкирск. ун-та, 1999а.-С. 17-19.

22. Алефиренко, Н. Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания и культуры / Н. Ф. Алефиренко М. : Academia, 2002. - 394 с.

23. Алефиренко, Н. Ф. Протовербальное порождение культурных концептов и их фразеологическая репрезентация / Н. Ф. Алефиренко // Филол. науки.-2002.-С. 72-81.

24. Алефиренко, Н. Ф. Спорные проблемы семантики : монография / Н. Ф. Алефиренко. Волгоград : Перемена, 19996. - 274 с.

25. Анохина, С. А. Концепт «Развитие» в русской языковой картине мира и особенности его вербализации в творчестве В. Г. Распутина 1994-2003 гг. : дис. . канд. филол. наук / С. А. Анохина. Магнитогорск, 2004. - 219 с.

26. Антошина, С. А. Лингвотекстологическое исследование «Мучения сорока Севастийских мучеников» : дис. .канд. филол. наук / С. А. Антошина. -М., 1997.-254 с.

27. Апресян, Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка / Ю. Д. Апресян. М. : Наука, 1974. - 368 с.

28. Апресян, Ю. Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания / Ю. Д. Апресян // Вопросы языкознания. 1995. - № 1. - С. 37-67.

29. Арутюнова Н. Д. Аномалии и язык: К проблеме языковой «картины мира» / Н. Д. Арутюнова // Вопросы языкознания. 1987. - № 3. - С. 3-19.

30. Арутюнова, Н. Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт / Н. Д. Арутюнова. М. : Наука, 1988. - 431 с.

31. Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. 2-е изд., испр. - М.: Языки русской культуры, 1999. - 896 с.

32. Аскольдов, С. А. Концепт и слово / С. А. Аскольдов // Русская словесность. От теории текста к структуре текста: антология. М. : Academia, 1997. -С. 267-279.

33. Бабушкин, А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка / А. П. Бабушкин. Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 1996.104 с.

34. Белова, О. В. Названия и символика животных в памятниках восточно-и южнославянской книжности XII-XVII вв. : дис. .канд. филол. наук / О. В. Белова. М., 1996. - 246 с.

35. Бельчиков, Ю. А. О культурном коннотативном компоненте лексики / Ю.А. Бельчиков //Язык: система и функционирование. М., 1988. - С. 3035.

36. Благова, Э. Гомилии Супрасльского и Успенского сборников / Э. Благова // Исследования источников по истории русского языка и письменности : сб. ст. М. : Наука, 1966. - С. 77-87.

37. Богатырёва, Г. Д. Из истории славянской письменности (Палеографический и лингвистический анализ болгарской рукописи I половины XIII в.) / Г. Д. Богатырёва. Кишинёв : Штиинца, 1982. - 85 с.

38. Болдырев, Н. Н. Концептуальное пространство когнитивной лингвистики / Н. Н. Болдырев // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. - № 1. -С. 18-37.

39. Болотов, В. В. Собрание церковно-исторических трудов : В 8-ми кн. : К столетию со дня кончины / В. В. Болотов. Т. 2. Лекции по истории древней церкви. Введение в церковную историю. М. : Фонд «Рус. православие», 2000.-305 с.

40. Бондарь, И. П. Глаголы речи в старославянском, русском и болгарском языках (в историко-сопоставительном плане) : дис. . канд. филол. наук / И. П. Бондарь. Саратов, 1968. - 340 с.

41. Булыгина, Е. Ю. Лексическое воплощение концепта «деньги» в современной публицистике / Е. Ю. Булыгина // Отражение русской языковой картины мира в лексике и грамматике : межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск, 1999.-С. 5-12.

42. Булыгина, Т. В. Языковая концепуализация мира (на материале русской грамматики) / Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелёв. М. : Языки рус. культуры, 1997.-576 с.

43. Буслаев, Ф. И. Древнерусская литература и православное искусство / Ф. И. Буслаев. СПб. : Лига Плюс, 2001. - 352 с.

44. Буслаев, Ф. И. О влиянии христианства на славянские языки / Ф. И. Буслаев. М. : Унив. тип., 1848. - 211 с.

45. Бычков, В. В. Русская средневековая эстетика Х1-ХУН веков / В. В. Бычков. М. : Мысль, 1995. - 637 с.

46. Вайан А. Руководство по старославянскому языку / А. Вайан. М. : Изд-во иностранной лит., 1952. - 446 с.

47. Ван-Вейк Н. История старославянского языка. М. : Изд-во иностранной лит., 1957.-368 с.

48. Васильев, Л. М. Теория семантических полей / Л. М. Васильев // Вопросы языкознания. — 1971. — № 5. — С. 105-113.

49. Вежбицкая, А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики / А. Вежбицкая / пер. с англ. А. Д. Шмелева. М. : Языки славянской культуры, 2001. — 272 с.

50. Вежбицкая, А. Семантические универсалии и описание языков / А. Вежбицкая. М.: Языки рус. культуры, 1999. - 777 с.

51. Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание / А. Вежбицкая. М. : Рус. словари, 1997.-416 с.

52. Вендина, Т. И. Из кирилло-мефодиевского наследия в языке русской культуры / Т. И. Вендина. М. : Ин-т славяноведения РАН, 2007. - 336 с.

53. Вендина, Т. И. Прекрасное и безобразное в русской традиционной духовной культуре / Т. И. Вендина // Логический анализ языка: Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М. : Индрик, 2004. - С. 143-161.

54. Вендина, Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм) / Т. И. Вендина. М. : Индрик, 1998. - 236 с.

55. Вендина, Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка / Т. И. Вендина. М. : Индрик, 2002. - 336 с.

56. Верещагин, Е. М. История возникновения древнего общеславянского литературного языка. Переводческая деятельность Кирилла и Мефодия и их учеников / Е. М. Верещагин. М. : Мартис, 1997. - 325 с.

57. Верещагин, Е. М. К изучению семантики лексического фонда древне-славянского языка / Е. М. Верещагин. М. : Ин-т рус. языка им. А. С. Пушкина, 1978. - 68 с.

58. Верещагин, Е. М. Христианская книжность Древней Руси / Е. М. Верещагин. М.: Наука, 1996. - 207 с.

59. Верещагин, Е. М. Церковнославянская книжность на Руси : Лингвотек-стологические разыскания / Е. М. Верещагин. М. : Индрик, 2001. - 607 с.

60. Витох, 3. За богатството на сложното съставно изречение в Супрасъл-ския сборник / 3. Витох // «Списание БАН». Кн. 71. Клон ист.-фил., 34. -1950.-С. 29-44.

61. Воркачёв, С. Г. Вариативные и ассоциативные свойства телеономных лингвоконцептов : монография / С. Г. Воркачёв. Волгоград: Парадигма, 2005.-214 с.

62. Воркачёв, С. Г. Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт лингвокультурологического анализа : монография. / С. Г. Воркачёв. Краснодар : Изд-во КубГТУ, 2002. - 142 с.

63. Воркачёв, С. Г. Постулаты лингвоконцептологии / С. Г. Воркачёв. // Антология концептов / под ред. В. И. Карасика, И. А. Стернина. Т. 1. - Волгоград : Парадигма, 2005. - С. 10-15.

64. Вялкина, Л. В. О глагольных сочетаниях с преже в древнерусском языке XI—XIV вв. /Л. В. Вялкина // Исследования по исторической лексикологии русского языка. М. : Наука, 1964. - С. 119-124.

65. Гак, В. Г. Актантная структура грехов и добродетелей / В. Г. Гак //Логический анализ языка: Языки этики / отв. ред.: Н.Д.Арутюнова, Т. Е. Янко, Н. К. Рябцева. М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 90-96.

66. Гараева, Л. А. Устойчивые словесные комплексы древнерусских воинских повестей XII — начала XVII вв. (структурный и идеографический аспекты) : дис. . канд. филол. наук / Л. А. Гараева. Магнитогорск, 1997. - 220 с.

67. Гердт, А. С. Церковнославянские тексты и церковнославянский язык / А. С. Гердт, В. Федер. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. - 212 с.

68. Гладкова, О. В. Житие Евстафия Плакиды памятник переводной литературы Древней Руси Киевского периода : (Текстология, жанровое своеобразие): автореф. дис. канд. филол. наук / О. В. Гладкова. - М., 1992. - 16 с.

69. Горина, Н. Л. Методика текстологического исследования рукописей. На материале славяно-русских списков Евангелия Х1-ХУ вв. : дис. .канд. филол. наук / Л. Н. Горина. СПб., 1994. - 179 с.

70. Горшков, А. И. Отечественные филологи о старославянском и древнерусском литературном языке / А. И. Горшков // Древнерусский литературныйязык в его отношении к старославянскому : сб. статей. — М. : Наука, 1987. -С. 7-30.

71. Гранстрем, Е. Э. Описание русских и славянских пергаменных рукописей. Рукописи русские, болгарские, молдовлахийские, сербские / Е. Э. Гранстрем. Л. : ГПБ, 1953.- 131 с.

72. Гуревич, А. Категории средневековой культуры / А. Гуревич. Вильнюс : Минтис , 1989. - 289 с.

73. Давыдова, С. А. Переводные патерики в составе древнерусского пролога : автореф. дис. канд. филол. наук / С. А. Давыдова. — СПб., 1993. 21 с.

74. Демкова, Н. С. Средневековая русская литература : Поэтика, интерпретации, источники : сб. статей / Н. С. Демкова. СПб. : Изд-во СПбГУ , 1997. -219с.

75. Демьянков, В. 3. Понятие и концепт в художественной литераьуре и в научном языке / В. 3. Демьянков // Вопросы филологии. 2001. - № 1. -С. 35-47.

76. Денисенко, В. Н. Семантическое поле как функция / В. Н. Денисенко // Филол. науки. 2002. - № 4. - С. 44-52.

77. Дмитриева, Е. Г. Характерологическая функция эмотивной глагольной < лексики в житийном тексте : дис. . канд. филол. наук / Е. Г. Дмитриева. -Волгоград, 2005. 209 с.

78. Докукина, М. А. Устойчивые словесные комплексы идиоматического характера в текстах былин : дис. .канд. филол. наук / М.А.Докукина -Курск, 1997.-209 с.

79. Дубровина, К. Н. Особенности библейской фразеологии в русском языке / К. Н. Дубровина // Филол. науки. 2001. - № 1. - С. 91-98.

80. Дунков, Д. А. Архаизмы и неологизмы в лексике Супрасльской рукописи : дис. . .канд. филол. наук / Д. А. Дунков. М., 1986. - 271 с.

81. Дурново, Н. Н. К вопросу о древних переводах на старославянский язык библейских текстов / Н. Н. Дурново // Известия ОРЯС АН СССР, 1925. Л., 1926. - Т. XXX. - С. 353-429.

82. Дурново, Н. Н. К вопросу о старославянском языке / Н. Н. Дурново // Избранные работы по истории русского языка. М. : Языки русской культуры, 2000а. - С. 694-700.

83. Дурново, Н. Н. Очерк истории русского языка / Н. Н. Дурново// Избранные работы по истории русского языка. М. : Языки русской культуры, 20006. - С. 1-340.

84. Дурново, Н. Н. Русские рукописи XI и XII вв. как памятники старославянского языка / И. И. Дурново // Избранные работы по истории русского языка. М. : Языки русской культуры, 2000в. - С. 391-495.

85. Елизарова, Г. В. Культурологическая лингвистика (Опыт исследования понятия в методических целях) / Г. В. Елизарова. СПб. : Бельведер, 2000. -140 с.

86. Ерёмин И. П. Житийная литература В переводах XI начала XIII в. / И. П. Ерёмин, М. О. Скрипиль // История русской литературы : в 10 т. - Т. I. Литература XI - начала XIII в.- М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1941. - С. 87-113.

87. Ефимова, В. С. Наречия в языке старославянских рукописей : автореф.: дис. . канд. филол. наук / В. С. Ефимова. М., 1989. - 23 с.

88. Ефимова, В. С. Старославянская словообразовательная морфемика :' дис. д-ра филол. наук / В. С. Ефимова. Москва, 2006. - 377 с.

89. Живов, В. М. Два пространства русского средневековья и их позднейшие метаморфозы / В. М. Живов // Отечественные записки. 2004. - № 5. -С. 3-22.

90. Жуковская, Л. П. Памятники письменности традиционного содержания как лингвистический источник (их значение и методика исследования) / Л. П. Жуковская // Исследования по лингвистическому источниковедению. -М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 20-25.

91. Зализняк, А. А. Ключевые идеи русской языковой картины мира / А. А. Зализняк // Отечественные записки. 2002. - № 3. - С. 248-261.

92. Иванов, В. В. Исследования в области славянских древностей / В. В. Иванов, В. Н. Топоров. М.: Наука, 1974. - 344 с.

93. Иванова-Мирчева, Д. Българският книжовен език (IX-X до XVIII в.)/ Д. Иванова-Мирчева. Велико Търново : Унив. изд-во «Св. св. Кирил и Ме-тодий», 2003. - 262 с.

94. Иванова-Мирчева, Д. Архаичен препис на Слово № 21 от Супрасълския сборник / Д. Иванова-Мирчева // Изследвания върху историята и диалектите на българския език. София : Унив. изд-во им. Климента Охридского, 1979. -С. 177-189.

95. Ипанова, О. А. Жизнь / О. А. Ипанова // Антология концептов / под ред. В. И. Карасика, И. А. Стернина. Т. 2. - Волгоград : Парадигма, 2005. -С. 146-166.

96. Исиченко, Ю. А. Киево-Печерский патерик в историко-литературном процессе конца XVI — начала XVIII в. на Украине : автореф. дис. . канд. фи-лол. наук / Ю. А. Исиченко. Киев, 1987. - 25 с.

97. Казыдуб Н. Н. Дискурсивное пространство как фрагмент языковой картины мира (теоретическая модель) : монография / Н. Н. Казыдуб. Иркутск: Изд-во ИГЛУ, 2006. - 216 с.

98. Карасик, В. И. Базовые характеристики лингвокультурных концептов / В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин // Антология концептов / под ред.

99. B. И. Карасика, И. А. Стернина. Т. 1. - Волгоград : Парадигма, 2005.1. C. 13-15.

100. Карасик, В. И. О категориях лингвокультурологии / В. И. Карасик // Языковая личность : проблемы коммуникативной деятельности : сб. науч. тр. Волгоград : Перемена, 2001. - С. 3-16.

101. Карасик, В. И. Религиозный дискурс / В. И. Карасик // Языковая личность : проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики : сб. науч. тр. Волгоград : Перемена, 1999. — С. 5-19.

102. Караулов, Ю. Н. Общая и русская идеография / Ю. Н. Караулов. М. : Наука, 1976.-216 с.

103. Караулов, Ю. Н. Русский язык и языковая личность / Ю. Н. Караулов. М. : Наука, 1987. - 264 с.

104. Караулов, Ю. Н. Структура лексико-семантического поля / Ю. Н. Караулов // Филол. науки. 1972. - № 1. - С. 57-68.

105. Катаева, Н. М. Русский концепт ВОЛЯ: от словаря к тексту : дис. . канд. филол. наук / Н. М. Катаева. - Екатеринбург, 2004. - 180 с.

106. Кельманова, О. В. Метатекстовые категории модуса в древнеславян-ских гомилиях. Риторика и прагматика : дис. . канд. филол. наук / О. В. Келманова- СПб., 2000. 140 с.

107. Клименко, Л. П. Лексико-семантическое поле «Спаситель» в языковой системе Псалтири / Л. П. Клименко // Языковая семантика и образ мира : тезисы Междунар. науч. конф., посвященной 200-летию ун-та. Кн. 2. - Казань : Изд-во КГУ, 1997. - С. 273-274.

108. Кобозева И. М. Лингвистическая семантика : учеб. пособие / И. М. Кобозева. М. : Эдиториал УРСС, 2000. - 352 с.1. V*

109. Кожин, А. Н. Литературный язык Киевской Руси : Учеб. пособие. /

110. A. Н. Кожин. 1 -е изд. - М. : Рус. яз., 1981. - 188 с.

111. Козина, Н. О. Лингвокультурологический анализ русского концепта «грех» (на материале лексических, фразеологических и паремических единиц) : автореф. дис. . канд. филол. наук / Н. О. Козина. Иваново, 2003. 4 20 с.

112. Колесов, В. В. «Жизнь происходит от слова.» / В. В. Колесов. СПб. : Златоуст, 1999. - 368 с. - (Язык и время. Вып. 2).

113. Колесов, В. В. Древнерусский литературный язык / В. В. Колесов. Л. : Изд-во ЛГУ, 1989.-296 с.

114. Колесов, В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека /

115. B. В. Колесов. СПб. : Изд-во филол. факультета СПбГУ, 2000. - 326 с. (Серия «Филология и культура»).

116. Колесов, В. В. Мир человека в слове Древней Руси / В. В. Колесов. -Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. 312 с.

117. Колшанский, Г. В. Объективная картина мира в познании и языке / Г. В. Колшанский. М.: Наука, 1990. - 108 с.

118. Комлев, Н. Г. Слово в речи: денотативные аспекты / Н. Г. Комлев. -М. : Изд-во МГУ, 1992.-216 с.

119. Кондратьева, О. Н. Концепты внутреннего мира человека в русских летописях: (На примере концептов ДУША, СЕРДЦЕ, УМ): дис. канд. филол. наук. / О. Н. Кондратьева. Кемерово, 2004. - 205 с.

120. Колосов, Д. Р. Варьирование языковых средств в текстах церковно-книжных жанров Древней Руси: текстовые особенности асов-поучений Сера-пиона, епископа Владимирского : дис. . канд. филол. наук / Д. Р. Колосов. -Казань, 1998.-202 с.

121. Костин, А. В. Способы концептуализации обиходно-бытовых понятий в разножанровых произведениях В. И. Даля (на материале концепта «Вода»): автореф. дис. канд. филол. наук / А. В. Костин. Иваново, 2002. - 20 с.

122. Костючук, Л. Я. Устойчивые словосочетания в древнерусском языке (по грамотам Х1-Х1У вв.) : дис. . канд. филол. наук / Л. Я. Костючук. Л., 1964.-286 с.

123. Красных, В. В. Русское культурное пространство: концепт «Я» / В. В. Красных // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста : матер. Междунар. симпозиума : в 2-х ч. Ч. 1. Науч. статьи. Волгоград^: Перемена, 2003. - С. 123-129.

124. Красных, В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология : Курс лекций / В. В. Красных. М. : ТТДГК «Гнозис», 2002. - 284 с.

125. Кубрякова, Е. С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира / Е. С. Кубрякова // Роль человеческого фактора в языке : язык и картина мира : коллектив, монография. М. : Наука, 1988. - С. 141-172.

126. Кузнецов, А. М. От компонентного анализа к компонентному синтезу / А. М. Кузнецов. М.: Наука, 1986. - 128 с.

127. Кусков, В. В. Идеальные правители Древней Руси / В. В. Кусков // Древнерусские княжеские жития / Сост., вступит, статья, подготовка текстов, коммент., перевод В. В. Кускова. М. : Кругъ, 2001. - С. 7—22.

128. Кусов, Г. В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт : автореф. дис. . канд. филол. наук / Г. В. Кусов Волгоград, 2004. — 26 с.

129. Лихачев, Д. С. Концептосфера русского языка / Д. С. Лихачев // Известия АН. Сер. литературы и языка. 1993. - Т. 52. - № 1. - С. 3-9.

130. Лихачёв, Д. С. Поэтика древнерусской литературы / Д. С. Лихачёв. — Л. : Наука, 1967.-372 с.

131. Лихачёв, Д. С. Развитие русской литературы X-XI веков: Эпохи и стили / Д. С. Лихачёв. Л. : Наука, 1973. - 265 с.

132. Ломов, А. Г. Устойчивые словесные комплексы древнейших русских летописей : дис. . канд. филол. наук / А. Г.Ломов. Самарканд, 1969. -541 с.

133. Львов, А. С. Очерки по лексике памятников старославянской письменности / А. С. Львов. М. : Наука, 1966. - 320 с.

134. Мейендорф, И. Византийское богословие. Исторические тенденции и доктринальные темы / И. Майендорф / Пер. с англ. В. Марутика. Мн. : Лучи Софии, 2001.-336 с.

135. Маковский, М. М. «Картина мира» и миры образов. (Лингвокультуро-логические этюды) / М.М.Маковский //Вопросы языкознания. 1992. -№6.-С. 36-54.

136. Маслова, В. А. Лингвокультурология : учеб. пособие / В. А. Маслова. -М. : Academia, 2001. 202 с.

137. Матвеенко, В. А. Красота мира в древнерусских религиозных контекстах / В. А. Матвеенко // Логический анализ языка: Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М. : Индрик, 2004. - С. 64-78.

138. Матвеенко, В. А. Лексика нравственно-оценочного ряда в древнерусском памятнике XI века / В. А. Матвеенко // Логический анализ языка: Языки этики / отв. ред.: Н. Д. Арутюнова, Т. Е. Янко, Н. К. Рябцева. М. : Языки рус. культуры, 2000. - С. 363-372.

139. Меркулова, Н. В. Вербализаторы концептов «ВРЕМЯ» и «МЯТЕЖ» в следственном деле Емельяна Пугачёва как материал для воссоздания языковой личности последней трети XVIII в. / Н. В. Меркулова. Магнитогорск, 2006.-233 с.

140. Мечковская, Н. Б. Язык и религия : пособие для студентов гуманит. вузов / Н. Б. Мечковская. М. : Агентство «ФАИР», 1998. - 352 с.

141. Миловатский, В. С. Об экологии слова / В. С. Миловатский. М. : Просветитель, 2004. - 63 с.

142. Минеева, С. В. Проблемы комплексного анализа древнерусского агиографического текста (на примере Жития преподобных Зосимы и Савватия Соловецких) : монография / С. В. Минеева. Курган: Курганский гос. ун-т, 1999.-198 с.

143. Миронова, Т. Л. Хронология старославянских и древнерусских рукописных книг Х-Х1 вв.: монография / Т. Л. Миронова. М. : Рус. книга, 2001. -403 с.

144. Миронова, Т. Л. Эволюция графико-орфографических систем старославянских и древнерусских рукописных книг Х-Х1 вв.: : дис. .д-ра филол. наук / Т. Л. Миронова. М., 1999. - 358 с.

145. Мирчев, К. Енински апостол. Старобългарски паметник от XI в. / К. Мирчев, Хр. Кодов. София : Изд-во на Българската Академия на науки-те, 1965.-С. 163-226.

146. Михайловская, Н. Г. Системные связи в лексике древнерусского книжно-письменного языка Х1-Х1У вв. (нормативный аспект) / Н. Г. Михайловская. М.: Наука, 1980. - 254 с.

147. Молитвослов. СПб.: Акация, 1997. - 231 с.

148. Немченко, В. Н. Памятники старославянской письменности: Из лекций по курсу старославянского языка / В. Н. Немченко. Горький : Изд-во Горькое. гос. ун-та им. Н. И. Лобачевского, 1969. - 36 с.

149. Нечунаева, Н. А. Лингвистический анализ древнеславянского перевода майской минеи : дис. . канд. филол. наук / Н, А. Нечунаева Л., 1978. -224 с.

150. Новикова, Н. С. Инвариантное значение имени поля и внутренняя структура ядра (на материале семантического поля «воля» в русском языке) / Н. С. Новикова// Филол. науки. 1985. -№ 4 (148). - С. 73 - 78.

151. Новикова Н. С. Многомирие в реалии и общая типология языковых картин мира / Н. С. Новикова, Н. В. Черемисина. // Филол. науки. 2000. -№1.-С. 40-49.

152. Обнорский 1928: Обнорский, С. П. Судьба .-та (¡) в Супрасльской рукописи / С. П. Обнорский // Известия ОРЯС. 1912. - Кн. 3. - С. 252-255.

153. Огольцев, В. М. О семантическом центре устойчивого сравнения / В. М. Огольцев // Семантико-грамматические характеристики фразеологизмов русского языка : сб. науч. тр. Л. : Изд-во ЛГПИ им. А. И. Герцена, 1978.-С. 12-20.

154. Орлова, Т. И. Пролог ХШ-Х1У вв.: многоуровневый анализ вариантности в церковнославянском языке / Т. И. Орлова; Хакас, гос. ун-т им. Н. Ф. Катанова. Абакан : Изд-во Хакас, гос. ун-та им. Н. Ф. Катанова, 2000. - 184 с.

155. Осипова, А. А. Концепт «Смерть» в русской языковой картине мира и его вербализация в творчестве В. П. Астафьева 1980 1990-х гг. : дис. . канд. филол. наук / А. А. Осипова. - Магнитогорск, 2005. - 250 с.

156. Откупщиков, Ю. В. О слове стьгда в Супрасльской рукописи / Ю. В. Откупщиков // Вопросы теории и истории языка. Л., 1969. - С. 218219.

157. Палашевская, И. В. Концепт «закон» в английской и русской лингво-культурах : автореф. дис. . канд. филол. наук / И. В. Палашевская. Волгоград, 2001.-23 с.

158. Панин, Л. Г. История церковнославянского языка и лингвистическая текстология / Л. Г. Панин. Новосибирск : НГУ; НИИ МИОО, 1995. -217 с.

159. Парамонова М. Ю. Мученики / М. Ю. Парамонова // Словарь средневековой культуры / Под общ. ред. А. Я. Гуревича. М. : РОССПЭН, 2003. -С. 331-336.

160. Петрова, А. Езиковата метафора и балканската картина на света / А. Петрова. Велико Търново: Унив. изд-во «Св. св. Кирил и Мето-дий», 2003.-347 с.

161. Петрова, И. В. Устойчивые словесные комплексы в сочинениях сподвижников протопопа Аввакума (структурно-грамматический и идеографический анализ): дис. . канд. филол. наук / И. В. Петрова. Магнитогорск, 2001.-246 с.

162. Пименова, М. В. Методология концептуальных исследований / М. В. Пименова // Антология концептов / под ред. В. И. Карасика, И. А. Стернина. Т. 1. - Волгоград : Парадигма, 2005. - С. 15-20.

163. Пименова, М. В. Семантический синкретизм и синкретсемия в древнерусском языке / М. В. Пименова. СПб: Изд-во СПбГУ, 2000. — 16 с.

164. Покровский, М. М. Семасиологические исследования в области древних языков / М. М. Покровский. М. : КомКнига, 2006. - 136 с. - (Школа классической филологии).

165. Полевые структуры в системе языка : коллектив, монография. / науч. ред. 3. Д. Попова. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1989. - 200 с.

166. Попова, 3. Д. Основные черты семантико-когнитивного подхода к языку / 3. Д. Попова, И. А. Стернин // Антология концептов / под ред. В. И. Карасика, И. А. Стернина. Т. 1. - Волгоград : Парадигма, 2005. — С. 710.

167. Попова, 3. Д. Очерки по когнитивной лингвистике / 3. Д. Попова, И. А. Стернин. Воронеж : Истоки, 2001. - 191 с.

168. Попова 3. Д. Семантико-когнитивный анализ языка : монография / 3. Д. Попова, И. А. Стернин. — Воронеж : Истоки, 2006. 226 с.

169. Постовалова, В. И. Картина мира в жизнедеятельности человека / В. И. Постовалова // Роль человеческого фактора в языке : язык и картина мира : коллектив, монография. — М. : Наука, 1988. С. 8-70.

170. Пурыскина, Н. Г. О художественном методе древнерусской литературы : учеб. пособие по спецкурсу / Н. Г. Пурыскина. — Воронеж : Изд-во ВГПИ, 1988.-52 с.

171. Пронина Е. В. Особенности функционально-семантических классов глагольной лексики старославянского языка : дис. . канд. филол. наук / Е. В. Пронина. Тула, 2002. - 269 с.

172. Прохватилова, О. А. Речевая организация звучащей православной проповеди и молитвы : дис. . д-ра филол. наук / О. А. Прохватилова. Волгоград, 2000. - 495 с.

173. Развитие на българския език от IX до XX в. Посещава се на 1300-годишната от основанието на българската държава. София: Унив. изд-во им. Климента Охридского, 1981.

174. Родионов О. А. Византийские жития святых-исихастов и древнерусская агиография конца XIV начала XV в.: характер и истоки параллелизма : дис. .канд. ист. наук / О. А. Родионов. - M., 1998. - 150 с.

175. Ройзензон, JI. И. Русская фразеология : учеб. пособие / JI. И. Ройзензон. Самарканд : Изд-во СамГУ, 1977. - 120 с.

176. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б. А. Серебренников и др. — М. : Наука, 1988. 212 с.

177. Рыбаков, Б. А. Язычество Древней Руси / Б. А. Рыбаков. М. : Наука, 1987.-782 с.

178. Рыбаков, Б. А. Язычество древних славян / Б. А. Рыбаков. -М. : Рус. слово, 1997.-821 с.

179. Рыжков, Л. Н. О древностях русского языка / Л.Н. Рыжков. М. : Древнее и современное, 2002. — 360 с.

180. Сазонова, Н. И. Православный богослужебный текст как семиотическая система / Н. И. Сазонова // Религиоведение. 2008. - № 2. - С. 107-115.

181. Самсонов, Н. Г. Старославянский язык : Лексика. Фразеология. Словообразование : учеб. пособие / Н. Г. Самсонов, Л. Н. Самсонова. Якутск : Изд-воЯГУ, 1999.-61 с.

182. Симонов, Р. А. Применялся ли знак Y в записи числа в Енинском апостоле XI в.? / Р. А. Симонов // Сов. славяноведение. 1967. - № 3. - С. 75-76.

183. Скиданенко, Ю. Д. О некоторых нестандартных семантических отношениях в лексике / Ю. Д. Скиданенко // Известия АН СССР. Серия литер, и языка. Т. 43. 1984. - № 4. - С. 355-360.

184. Слышкин, Г. Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе / Г. Г. Слышкин. М. : Academia, 2000. - 125 с.

185. Столярова, Л. В. Свод записей писцов, художников и переплётчиков древнерусских пергаменных кодексов XI-XIV вв. / Л. В. Столярова. -М. : Наука, 2000. 542 с.

186. Телия, В. Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц : монография / В. Н. Телия. М. : Наука, 1986. - 135 с.

187. Телия, В. Н. Культурно-национальные коннотации фразеологизмов (от мировидения к миропониманию) / В. Н. Телия // Славянское языкознание : докл. XI Междунар. съезда славистов.- Братислава; М. : Наука, 1993. — С. 302-314.

188. Телия, В. Н. Метафоризация и её роль в создании языковой картины мира / В. Н. Телия // Роль человеческого фактора в языке : язык и картина мира. М.: Наука, 1988. - С. 173-204.

189. Терина, С. В. Древнерусский концепт ЧЕСТЬ и его языковая репрезентация в летописи «Повесть временных лет» : автореф. дис. . канд. филол. наук / С. В. Терина. Тамбов, 2007. - 26 с.

190. Токарев, Г. В. Дискурсивные лики концепта: монография / Г. В. Токарев. Тула, 2004. - 108 с.

191. Токарев, Г. В. Концепт как объект лингвокультурологии (на материале репрезентаций концепта "Труд" в русском языке) : монография / Г.В. Токарев. Волгоград: Перемена, 2003. - 232 с.

192. Толстой, Н. И. Избранные труды. Т. 1. Славянская лексикология и семасиология / Н. И. Толстой. М.: Языки рус. культуры, 1997. - 520 с. .

193. Толстой, Н. И. Избранные труды. Т. 2. Славянская литературно-языковая ситуация / Н. И. Толстой. М. : Языки рус. культуры, 1998. - 544 с.

194. Толстой, Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике / Н. И. Толстой. М. : Индрик, 1995. - 512 с. (Традиционная духовная культура славян / Современные исследования).

195. Топоров, В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. Первый век христианства на Руси / В. Н. Топоров. М. : Гнозис; Школа «Языки рус. культуры», 1995. - 874 с.

196. Трубачёв, О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования / О. Н. Трубачёв. — Изд. 2-е, доп. М. : Наука, 2003. — 489 с.

197. Теория функциональной грамматики. Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определённоность/неопределённость / отв. ред. А. В. Бондарко. СПб. : Наука, 1992. -304 с.

198. Успенский, Б. А. История русского литературного языка (XI XVII вв.) / Б. А. Успенский. - М. : Аспект Пресс, 2002. - 560 с.

199. Успенский, Б. А. Царь и император : Помазание на царство и семантика монарших титулов / Б.А. Успенский. М. : Языки рус. культуры, 2000. -140 с.

200. Уфимцева, А. А. Лексическое значение : принципы семасиологического описания лексики / А. А. Уфимцева. М. : Наука, 1986. - 239 с.

201. Федотов, Г. П. Святые Древней Руси / Г. П. Федотов. Собрание сочинений : в 12-ти т. / Г. П. Федотов. Т. 8. - М. : Мартис, 2000. - 268 с.

202. Филин, Ф. П. Историческая лексикология русского языка. Проспект / Ф. П. Филин. М. : Наука, 1984. - 176 с.

203. Филкова, П. Д. Староболгарские традиции в истории русского литературного языка / П. Филкова. София : Унив. изд-во им. Климента Охридско-го, 1991.-499 с.

204. Хабургаев, Г. А. Первые столетия славянской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности / Г. А. Хабургаев. М. : Изд-во МГУ, 1994.-184 с.

205. Хомская, Е. Д. Мозг и эмоции (нейропсихологическое исследование) / Е. Д. Хомская, Н. Я. Батова. М. : Изд-во МГУ, 1992. - С. 6-67.

206. Хабарова, О. В. Триединство Добро-Истина-Красота как ядерный компонент концептуального пространства «Прекрасное» в древнерусских текстах XI-XIV вв. : дис. .канд. филол. наук / О. В. Хабарова. Калининград, 2006.-187 с.

207. Цейтлин, Р. М. Лексика старославянского языка. Опыт анализа мотивированных слов по данным древнеболгарских рукописей X-XI вв. / Р. М. Цейтлин. М. : Наука, 1977. - 336 с.

208. Цейтлин, Р. М. Перспективы изучения лексики старославянских рукописей / Р. М. Цейтлин // Проблемы славянской исторической лексикологии илексикографии : тезисы конф. Октябрь 1975 г. Москва. Вып. 1. — М. : Изд-во АН СССР, 1975.-С. 58-60.

209. Цейтлин, Р. М. Сравнительная лексикология славянских языков Х/Х1— Х1У/ХУ вв. Проблемы и методы / Р. М. Цейтлин. М. : Наука, 1996. - 232 с.

210. Циммерлинг, А. В. Этические концепты семантического поля / А. В. Циммерлинг //Логический анализ языка: Языки этики / отв. ред.: Н. Д. Арутюнова, Т. Е. Янко, Н. К. Рябцева. М. : Языки рус. культуры, 2000. -С. 190-199.

211. Чепасова, А. М. Семантико-грамматические классы русских фразеологизмов: учеб. пособие / А. М. Чепасова. Челябинск : Изд-во ЧГПИ, 1983. -92 с.

212. Шахматов, А. А. Очерк древнейшего периода истории русского языка / А. А. Шахматов. М. : Индрик, 2002. — 424 с. (Памятники древней письменности. Исследования. Тексты).

213. Шестак, Л. А. Русская языковая личность: коды образной вербализациитезауруса : монография / Л. А. Шестак. Волгоград: Перемена, 2003. - 312с.

214. Шестак, Л. А. Фреймовая семантика языка и текста // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста : материалы Междунар. симпозиума. Волгоград, 22-24 мая 2003 г. : в 2 ч. Ч. I. науч. статьи. - Волгоград: Перемена, 2003. - С. 163-171.

215. Шмелёв А. Д. Русская языковая модель мира :: Материалы к слов. / А. Д. Шмелев М.: Языки славянской культуры , 2002. — 224 с.

216. Шулежкова, С. Г. Бием-одолевай! (штрихи к портрету Ивана Неронова) / С. Г. Шулежкова // Проблемы истории, филологии, культуры: межвуз. сб. -Вып. V. Москва - Магнитогорск, 1998. - С. 183-192.

217. Шулежкова, С. Г. Крылатые выражения русского языка, их источники и развитие / С. Г. Шулежкова. Челябинск : Факел, 1995. - 222 с.

218. Шулежкова, С. Г. Устойчивые словосочетания в языке официально-деловых документов южноуральских крепостей XVIII в. : дис. . канд. фи-лол. наук / С. Г. Шулежкова. М., 1967. - 302 с.

219. Шулежкова, С. Г. Язык одного из демократических направлений русской литературы 2-й пол. XVII столетия (к истории публицистики, созданной писателями-старообрядцами) / С. Г. Шулежкова. Челябинск : Изд-во ЧГПИ, 1982.-94 с.

220. Щур, Г. С. Теории поля в лингвистике / Г. С. Щур. М. : Наука, 1974.255 с.

221. Юрганов, А. Л. Категории русской средневековой культуры /

222. A. Л. Юрганов. М. : Ин-т «Открытое о-во» ; Моск. ин-т развития образоват. систем , 1998.-447 с.

223. Юрченко, В. 3. Языковое поле (лингвофилософский очерк) /

224. B. 3. Юрченко. Саратов : Изд-во Саратовского пед. инст-та, 1996. - 58 с.

225. Яковлева, Е. С. О концепте чистоты в русском языковом сознании и в исторической перспективе / Е. С. Яковлева // Логический анализ языка: Языки этики / отв. ред.: Н. Д. Арутюнова, Т. Е. Янко, Н. К. Рябцева. М. : Языки рус. культуры, 2000. - С. 200-215.

226. Ячменев, Ю. В. Этико-политические ценности русского средневековья / Ю. В. Ячменёв // Правоведение. 2001. - № 3. - С. 207-219.1. Словари

227. Дьяченко 1993: Полный церковно-славянский словарь : ок. 30000 слов / сост. Г. Дьяченко. Репринт, воспроизведение с изд. 1900 г. - М.: Издат. отдел Московского Патриархата, 1993. - 1121 с.

228. Живов 1994: Живов, В. М. Краткий словарь агиографических терминов / В. М. Живов. -М.: Гнозис , 1994. 110 с.

229. КСКТ: Краткий словарь когнитивных терминов / под общ. ред. Е. С. Кубряковой. М.: МГУ, 1996. - 248 с.

230. ЛЭС: Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Большая Рос. энцикл., 2002. - 707 с.

231. MAC: Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. М: Рус. язык, 1985-1988.

232. ПЭ: Православная энциклопедия / под общ. ред. Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. Т. 7. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. 752 с.

233. Российский гуманитарный энциклопедический словарь : в 3 т. — М. : Гуманит. изд. центр ВЛАДОС : Филол. фак. СПбГУ, 2002. Т. 2 : 3-П. -720 с.

234. Словарь Академии Российской 1789-1794: в 6-ти т. — М.: Изд-во МГИ им. Е. Р. Дашковой, 2002-2006.

235. СД: Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В. И. Даль. М. : Рус. язык, 1989-1991.

236. Скляревская 2000: Скляревская Г. Н. Словарь православной церковной культуры / Г. Н. Скляревская. М.: Наука, 2000. - 280 с.

237. Сл. др.-р. яз. XI-XIV вв.: Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.) : в Ют. / РАН. Ин-т рус. яз. Т. 1-7. - М. : Русский язык, Азбуковник, 19882008 (издание продолжается).

238. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. (XI-первая половина XIV в.). Л. : Наука, 1987. - 496 с.

239. СлРЯ XI—XVII вв.: Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 1-27. -М. : Наука, 1975-2008 (издание продолжается).

240. Срезневский: Срезневский, И. И. Словарь древнерусского языка : в 3-х т. / И. И. Срезневский. М. : Книга, 1989.

241. СС1994: Старославянский словарь (по рукописям X XI вв.) / под ред. Р. М. Цейтлин и др. - М. : Рус. яз., 1994. - 842 с.

242. Старобългарска литература : енцикл. речник / съст. Д. Петканова ; под. общата ред. на Д. Петканова. — София : Изд-во «Петър Берон», 1992. 519 с.

243. Степанов 2001: Степанов, Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: изд. 2-е, испр. и доп. / Ю. С. Степанов М. : Академический проект, 2001.-990 с.

244. СУ: Толковый словарь современного русского языка : в 4 т. / гл. ред. Д. Н. Ушаков. М. : ОГИЗ, 1935.

245. СЦиРЯ: Словарь церковнославянского и русского языка, составленный вторым отделением Императорской Академии наук. Репр. изд. : в 2 кн. -СПб. : Изд-во СПбГУ, 2001.

246. Христианство 1994: Христианство : Словарь / под ред. Л. Н. Митрохина и др. М. : Республика, 1994. - 559 с.

247. Христианство 1995-1998: Христианство : Энциклопедический словарь: В 3 т. / ред. колл. : С. С. Аверинцев и др. М. : Большая Рос. энцикл., 1993-1995.