автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Внутридисциплинарная критика англо-американской антропологии в 80-90-е гг. XX в.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Внутридисциплинарная критика англо-американской антропологии в 80-90-е гг. XX в."

МОСКОВСКИМ государственный университет им. М.В. ЛОМОНОСОВА

На правахрукописи

Миськова Елена Вячеславовна

Внугрцдисциплинарная критика англо-американской антропологии в 80-90-е гг. XX в.

Раздел 07.00.00 - исторические науки Специальность 07.00.07 - этнография, этнология и антропология

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва 2004

Работа выполнена на кафедре этнологии исторического факультета Московского Государственного университета им. М.В .Ломоносова

Научный руководитель

доцент, кандидат исторических наук

АА.Никишенков

ЛП.Воронкова С.В.Соколовский

Ведущая организация Институт Человека Российской Академии Наук

Защита диссертации состоится «20» декабря 2004 года в часов, на

заседании Диссертационного Совета Д.501.001.78 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата исторических наук по археологии, этнографии, этнологии и антропологии при Московском Государственном университете им. М.В.Ломоносова по адресу: 199992, г. Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.В.Ломоносова, I Гуманитарный корпус.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке I ГУМ МГУ им. М.В.Ломоносова ^

Автореферат разослан ноября 2004 г.

Ученый секретарь Диссертационного Совета

кандидат исторических наук Ю.И.Зверева

Обшая характеристика работы

Актуальность темы исследования. В начале XX в. в гуманитарных исследованиях и науках об обществе произошли революционные изменения: феноменологическая революция в философии, лингвистический поворот в языкознании, поворот от исследований общества к исследованиям культуры в социологии (первоначально немецкой) и т.п. Их объединяло особое внимание к роли знака/символа в процессах человеческого общения и понимания, а также особой роли языка в производстве знания о человеке, обществе и культуре. Плоды философских и историософских потрясений начала прошлого века наука активно пожинала в его последней трети. Это справедливо и в отношении западной культурной и социальной антропологии, которая в эпоху больших поворотов только укреплялась как естественная история культуры и общества.

Следствием открытий в области языка стала критика самого способа организации Знания в истории философской и научной мысли Запада, пересмотр так называемого модернистского проекта построения просвещенного общества, члены которого вооружены научным методом познания. Позиции, с которых велась сама эта критика в разных областях знания, сильно разнились, и, объединены были не столько общими мировоззренческими критериями, сколько названием критического проекта - постмодернизм. Постмодернизм серьезно сблизил науку и искусство, философию и литературу, поскольку заставил их считаться с «эффектом языка» в процессе производства знания. Постмодернисты доказывали, что любое утверждение о реальности - это утверждение не только на языке, но и о языке.

Постмодернистская критика антропологии разворачивалась, в основном, силами американских антропологов, хотя, так или иначе в нее были вовлечены и представители европейской науки. Почвой для критики стали изменения в исследовательской практике антропологии - полевом исследовании. С другой стороны, американская антропология всегда была тесно связана с критикой западного общества. Концептуальным основанием для критики стали рассматриваемые европейскими философами и

социологами проблемы исторических и языковых условий - контекста -возникновения различных областей европейского знания, в том числе знания этнографического. В 80-е гг. XX в. американская антропология, а вслед, за ней, в той или иной мере, и европейская, стремилась к расширению и преодолению себя через критику.

Текстовый анализ и пересмотр классических для науки работ мэтров антропологии, рефлексивная направленность и эксперименты со стилем этнографии, исследования колониального контекста антропологических концепций привнесли в науку множество понятий, заимствованных из других исследовательских сфер, в первую очередь, литературоведения, языкознания, социологии и философии.

В последние два десятилетия двадцатого века дискуссии о кризисе этнографии развернулись и в российской науке. Постмодернистская критика западной антропологии была с разных позиций представлена в статьях разных авторов-исследователей. Однако, до сих пор есть необходимость в уяснении характера связи локальных проявлений кризиса этнографического знания с особенностями развития мировой этнографической науки на рубеже 20-21 вв. В этой ситуации небезынтересными должны быть попытки представления и перевода западной критики антропологии.

Объект и предмет исследования. Объект данного исследования -англо-американская антропологическая научная традиция. Предмет -внутридисциплинарная критика антропологии и этнографии в США и Европе, а также экспериментальная этнография в 80-90-е гг. XX в.

Цели и задачи исследования. Цель данной работы - представить ситуацию, в которой развивалась критика антропологии на Западе, в первую очередь, в США, в 80-90-е гг. XX в.; выявить основную критическую проблематику, с которой были связаны антропологи, занятые рефлексией на тему предмета, метода и перспектив развития науки. Эти цели диктуются особенностями анализа критики и, в свою очередь, диктуют особенности исследовательского подхода. Цель и форма рассмотрения научной рефлексии в данной работе - это представление, попытка критического отражения чужой внутридисциплинарной критики.

Таким образом, тема моего исследования - критика антропологии как дисциплины и этнографии как антропологической практики - связана с проблемой - представления масштабной и разнонаправленной критики в жанре историографии.

Цель - представить основные тенденции и ситуацию разворачивания критики западной антропологии на определенном этапе - в 80-90-е гг. прошлого века - связана с особенностями подхода - попыткой конструирования некой целостности, в которой были бы заметны закономерности постмодернистской критики.

В круг задач данного исследования входило:

1) рассмотреть, как представлена постмодернистская критика антропологии в российской этнологии, определить критерий оценок современными российскими исследователями научной рефлексии западных антропологов;

2) представить логику разворачивания критики от рефлексии на тему полевого исследования до исследования поэтических и политических составляющих этнографического жанра и опыта создания экспериментальных этнографии;

3) связать критику этнографии с социальной критикой в социологии и критикой метафизики в философии и языкознании во второй половине XX в.; проследить логику заимствования концепций и категорий критически настроенными антропологами;

4) рассмотреть пути ревизии постмодернистской критики в антропологии США и Европы.

Методология исследования. Репрезентация тесно связана с понятием конструирования предмета изучения. Нужно отметить, что создание историографии путем конструирования некоей концептуальной целостности - распространенный метод представления особенностей иной познавательной традиции. В отношении критики антропологии в усилиях по представлению такого целого, на мой взгляд, была необходимость. Критика антропологии была в последней трети XX в. разнонаправлена: постмодернистские настроения сочетались с совершенно «модернистскими»

устремлениями к реформированию науки и поискам новых этнографических «репрезентаций». Как следствие, множество заимствованных из иных областей знания концепций приобретали иногда противоположное значение в зависимости от целей их интерпретаторов. Таким образом, усмотреть некие закономерности движения критики, представить спектр следствий из тех критических посылок, которые содержались в самых известных и широко обсуждаемых работах того времени, мне представлялось важным и небезынтересным.

В историографической работе методы исследования - это тесно связанные с задачами работы пути и способы изложения материала. Главы работы представляют собой попытки решить поочередно поставленные задачи. Я исхожу из того, что критика антропологии - это не критика какого-либо научного направления или школы, это критика научной дискурсивности - установившихся способов рассуждений на тему иных народов и культур. Потому и сама критика приобретает форму дискурса. Я не претендую здесь на анализ дискурса, но в моем представлении критики я использую прием прослеживания внутридискурсивных зависимостей и изменений. Для этого, отталкиваясь от значимых для этнографической критики текстов 80-90-х гг., я пытаюсь конкретные положения и высказывания их авторов поставить в широкий контекст дисциплинарной и внедисциплинарной критики.

В связи с особенностями темы и проблематики, источниками для данного исследования выступают труды западных, в первую очередь американских культурных антропологов, занятых критической рефлексией о предмете и методе науки. С основными содержащимися в них положениями критики я знакомлю читателя.

В качестве собственно историографической части работы выступает глава I, в которой дается критический обзор работ российских исследователей, посвященных или затрагивающих проблему постмодернистской критики западной социальной и культурной антропологии.

Научная новизна исследования. Дискурсивной критике социокультурной антропологии на Западе в последней трети XX в. не было посвящено в российской этнологии отдельного исследования. Данная работа восполняет этот пробел.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования отражены в публикациях диссертанта, в том числе апробированных на научных конференциях и семинарах: Этническое и языковое самосознание (Москва, 1995), Второй международный конгресс этнографов и антропологов России (Уфа, 1997), Третий конгресс этнографов и антропологов России (Москва, 1999), Конференция «Власть и иерархия» (Москва, 2000), Пятый Конгресс этнографов и антропологов России (Москва, 2003).

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, четырех глав, Заключения и Списка использованной литературы.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются его предмет и объект, формулируются цель и задачи работы, обосновывается методологический подход к исследованию критики иной научной традиции.

В главе I «Рос сийские этнологи о «постмодернистской» критике антропологии на Западе» представляются и характеризуются позиции, с которых темы и проблематика постмодернистской критики антропологии рассматриваются в российской этнологии.

В §1 «Проблема научного перевода идей постмодернистской критикиэтнографии» констатируется, что за последние десять-пятнадцать лет к опыту постмодернистской критики социальных наук на Западе чаще всего обращались российские литературоведы, социологи и историки. Российскими этнологами также был опубликован ряд статей, в которых краткий экскурс и ссылки на основные полемические темы дискурсивной критики предваряли размышления о судьбах собственной дисциплины.

Перед российской этнологией, на наш взгляд, стоит проблема актуализации и перевода критики антропологии на язык отечественной научной традиции. Это имеет значение в связи с общей проблемой перевода, которая актуальна для всей гуманитарной исследовательской сферы в наше время. Делая попытки осознать характер заимствования и одомашнивания многих гуманитарных концептов в ходе развития российской науки, исследователи все чаще задаются вопросом об особенностях адаптации иноязычных терминов и идей к нашим условиям.

В §2 «Научная историография вроссийскойэтнологии ипроблема критики этнографических текстов» дается обобщенная характеристика стиля научного перевода, сложившегося в научной историографии российской этнологии.

В российской этнографии история науки, называемая историографией, занимала важное место. Роль теоретика и историографа в советской этнографии неформально во многом совпадали. При этом историограф получал возможность вполне в антропологическом духе проникать в науку Запада как в своеобразное «поле» и приносить оттуда переведенные и творчески переработанные, интерпретированные концепции.

Склонность к изучению «иного» и игнорирование «однородного» стали характерными чертами развития социальных и гуманитарных наук в XX в. в целом. Под разными ярлыками эта исследовательская склонность критиковалась в постструктурализме и постмодернизме. Характер российского общественного и исследовательского эскапизма во многом совпадает - это избегание реальности и современности, направление ухода -уход в историю, понимаемую как картина прошлого. Это максимально объективирует предмет познания. Как следствие, основания для эпистемологической критики в российской и западной гуманитарной традиции настолько разнятся, что, если мы и воспринимаем постмодернистскую антропологию, то только на уровне психологического и эмоционального приятия или неприятия ее общего тона.

В российской этнологии был литературно-критический подход к текстам. Он существовал в рамках научной историографии и способствовал конструированию очень значимого для сообщества советских ученых контекста, объединяющего нашу этнографию и их антропологию в некую единую область деятельности под разными названиями. Трудам западных ученых задавались иные пространственные и временные координаты. Они никогда не воспринимались идейно синхронными нам. Это задавало особый документальный, но еще и сюжетный подход к работам западных ученых. Позитивная критика советского науковедческого жанра до сих пор на повестке дня российской науки.

В §3 «Кризис этнографии в различных дисциплинарных контекстах» делается попытка дать характеристику особенностям восприятия российскими учеными дисциплинарного кризиса, описать характер текстового «реагирования» на него.

Важно, что вся диагностика состояния российской научной традиции в переходное время проводится как будто в контексте тех изменений взглядов на этнографию, которые произошли в антропологии в связи с дискурсивной или постмодернистской критикой. Подразумевается, что этот критический порог - универсален, пройден, отработан. Смешиваются дисциплинарные и предметные контексты западной и российской антропологии, проблемы российской этнографии вписываются в проблематику западной антропологии после постмодернизма, которые в тезисном изложении предпосылаются критическим размышлениям о себе.

Но тут необходимо помнить, что различные традиции, в том числе, научные, вырабатывают специфические стратегии обращения, как с экзистенциальными, так и эпистемологическими разрывами и поворотами. Выработалась такая стратегия и у российской этнографической школы в целом.

В §4 «Представление проблематики постмодернистской этнографии в текстах российских ученых» рассматриваются работы

российских этнологов, в которых делается попытка перевода критической проблематики постмодернистской этнографии в смысле изложения ее на

русском языке, выявляются различные модусы такого изложения. Первый: тематическое и проблемное резюме постмодернизма в этнографии. В работах подобного плана (Рубел и Чегринецб 19981) делается акцент на основных вопросах, поставленных антропологической критикой традиционных представлений о природе этнографического текста. В них указывается также на двойственность и противоречивость «постмодернистского эффекта» в антропологии и этнографии. С одной стороны, критическая риторика хорошо привилась западной антропологии, а, с другой, рефлексия как дискурсообразующий принцип постмодернистской антропологии явно остается недостижимым идеалом и все чаще трактуется как «неверная» ориентация.

Вторая текстовая модальность рассуждений российских авторов о постмодернизме в антропологии - это «критика критики», ревизия чужих критических идей путем изъятия их из исторического, социального, идейного контекста. Эти работы выдержаны в духе критики логической несостоятельности методологии. (Шандыбин, 19982). Авторы видят суть проблемы в том, что постмодернистская проблематика была привнесена в этнологию извне, а потому остается оторванной от се дисциплинарного и познавательного контекста. Постмодернистскую методологию просто необходимо сделать адекватной самой этнологии, привести в соответствие с антропологией как «логически связной и цельной серии утверждений».

Еще один способ обращения с результатами постмодернистской критики антропологии - это ее присвоение в процессе институциализации различных субдисциплин, направлений и т.д. Авторами-представителями таких направлений делается попытка выстроить логику развития этнографического самосознания в 20 веке, определить вектор его изменения на протяжении всего прошлого столетия и, особенно, в период

1 Рубел П., М. Чегринец. Исследовательские стратегам в современной американской культурной антропологии, от «описания» к «письму» // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998.Т.1Вып2.

2 Шандыбин С.А Постмодернистская антропология и сфера применимости ее культурной модели//ЭО. 1998. №1. С. 14-31.

«постмодернистской революции» 80-х гг. XX в. (Рокитянский, 20 0 33). В основе рассуждений Рокитянского лежит фундаментальный вопрос: можно ли по-прежнему рассматривать этнографию сегодня, после всех потрясших основы критических революций, как науку, или необходимо переориентировать взгляд на нее как на экзистенциальную ситуацию встречи с Другим?

В заключение первой главы отмечается самый, как показало время, продуктивный модус рассуждений и размышлений о постмодернистской критике антропологии на страницах нашей этнографии. Речь идет о попытках «разговорить» научное сообщество в критической тональности, которые выразились в публикации в этнографической прессе, в первую очередь, в «Этнографическом обозрении» интервью с учеными. На примере тематически параллельного интервью с американскими и российскими исследователями, проведенного и опубликованного А. Елфимовым4, хорошо видно, что действительно переведенные «размышления о судьбах науки» сразу же занимают свое прочное место в научном дискурсе и имеют хождение на русском языке.

В главе П «Становление экспериментальной этнографии и жанровой критики в американской культурной антропологии» делается попытка представить логику разворачивания критики от рефлексии на тему полевого исследования до исследования поэтики и политики этнографического жанра и опыта создания экспериментальных этнографии.

В §1 «Познавательный кризис в культурной антропологии» дается общая характеристика ситуации, в которой разворачивалась критика антропологии на Западе в последней трети 20 в. В описаниях этой ситуации часто присутствует понятие кризиса. О кризисе антропологии на Западе заговорили в 60-е. Последний совпал или явился следствием «нового восстания против позитивизма», «второго кризиса историцизма». Относительно исторической дисциплины второй кризис историцизма

3 См. Рокитянский В.Р. Время встречи. Этнограф и «Другой»: логика развития этнографического самосознания в XX веке // Форум Стратегии регионального развития. Казань 2003. http://www.regionforam.rU/section/policy/vital/materials/9/print

4 Размышления о судьбах науки. Интервью А. Елфимова с российскими этнологами // ЭО. 1996. №5-6.

называют «познавательным» (cognitive) и противопоставляют первому (на рубеже веков) - «моральному». Первый (хронологически) привнес в науку «историзацию и релятивацию этических и религиозных стандартов» (в истории признавалась относительность моральных и этических предпосылок в подходах и оценке исторического события); второй же (познавательный) - «историзацию и релятивацию знания»5. Познавательный кризис (относительность знания) можно считать одним из многочисленных наполнений определения постмодернизма.

Постмодернистским был назван и критический дискурс антропологии о проблеме практического основания дисциплины - «поля» и характере его связи с познавательным и жанровым полюсами науки. Большинство критически настроенных антропологов скорее сопротивлялось подобному определению, нежели соглашалось с ним. И все же есть основания говорить о том, что об этнографическом дискурсе как таковом в антропологии и за ее пределами размышляли в особом философском и эстетическом ключе, который пусть условно, но характеризуется как постмодернистский. Открытию этнографического жанра послужило признание законных оснований для литературной части этнографии, во многом благодаря повышенному вниманию к идеям постструктурализма и деконструктвизма в философии и литературной критике. Деконструктивизм же некоторыми исследователями и критиками понимается как теоретическая программа эстетической практики постмодернизма.

В данной главе в качестве тенденции поиска выхода из кризиса в науке рассматривается экспериментальная этнография («этнография опыта» - экспериментальные по жанру и рефлексивной направленности описания культуры и самого процесса ее непосредственного изучения в «поле») в сочетании с внутридисциплинарной критикой антропологии, включающей в себя критику полевого исследования как метода и дисциплинарной практики и критику этнографических текстов.

Откликом на обострение проблемы относительности знания и представления об истине в антропологии стали размышления этнографов о

5 Novick P. That Noble Dream. Cambridge, 1989. P. 523

12

характере предприятия, лежащего в основе их научной деятельности, -полевом исследовании (fieldwork). Все эти размышления (reflections) обрели письменное выражение. Вслед за обнаружившейся сложностью их перехода в письменную форму из устных «коридорных» разговоров о науке и рассказов о драматических коллизиях полевой работы, обнаружили себя проблемы формы, адекватности, авторства этнографического письма вообще. Последовало обращение к авторскому наследию прославленных антропологов прошлого.

В §2 «Новая этнографическая восприимчивость» и внутридисциплинарная рефлексия» обозначаются основные вехи на пути рефлексии на тему полевого исследования и экспериментов с этнографическим письмом.

Экспериментальные этнографии во множественном числе - это описания с открытым использованием различных литературных приемов, авторских стратегий построения научного текста, исследующие новое теоретическое пространство в области кросс-культурной эстетики, эпистемологии и психологии (Marcus, Fisher, 1986)6.

На ранней стадии рефлексии на тему «поля» обсуждалась «роль личности» антрополога в описании культуры. «Антрополог как герой», «чужак и друг» - подобные антропологические образы послужили толчком к осмыслению процесса их появления или создания. Но прежде значительной вехой в истории американского антропологического сообщества, в частности, стали критические или ревизионистские работы - результаты повторных исследований (restudies) в тех регионах мира, народы и культуры которых считались уже хорошо изученными предшествующими поколениями антропологов-классиков.

Антропологам всегда была присуща «этнографическая восприимчивость» к раздвоенности культуры и раздвоенности между «органическим» и «репрессивным» восприятием ее, между романтическим видением целостности иной культуры (в сочетании с подспудной критикой расщепленности западного общества) и, наоборот, вниманием к

й Marcus GE., Fischer М.. Anthropology as Cultural Critique: An Experemental Moment in the Human sciences. Chicago, 1986.

индивидуально-общественным противоречиям за фасадом гомогенной культуры. Воплощением «новой антропологической восприимчивости» во 2-ой пол. XX в. стала фигура Клиффорда Гирца. Он привнес в антропологию целостный семиотический взгляд на культуру, текстуальное видение реальности, герменевтический взгляд на задачу социальной науки. Так же, как для К. Гирца и интерпретативной антропологии интерпретация строится на учете амбивалентности сообщений (значений) в едином тексте культуры, для «этнографии опыта» двойственность анализа (в том числе и интерпретации) культуры заключена в тексте научной монографии, научной работы в целом.

Интерес и «чувствительность» к антропологической двойственности восприятия и производства знания о культурах особо обострились после публикации «Дневника» Б.Малиновского. Этот дневник стал своеобразным письменным источником для складывающейся антропологической/ этнографической историографии. Именно интерес к практической стороне дисциплины - «опыту поля» способствовал появлению новой антропологической историографии. Критики и историки науки обратили внимание на тот факт, что история антропологии не писалась до недавнего времени с точки зрения дисциплинарной практики.

В 80-90-е годы этнографическая практика антропологии оказалась в центре внимания и благодаря экспериментам в этнографическом жанре, литературная сторона этнографии была признана.

§3 «Постмодернизм, межкультурный диалог и авторство этнографических текстов». Опубликованный дневник Б. Малиновского в первую очередь высветил литературную дилемму включенного наблюдения (Geertz, 1988'). Она заключается в двойственности подхода к этнографии: с одной стороны, все вмещающее (get-it-all-in approach) [личный опыт, личные эмоции и переживания] наблюдение и участие, с другой, все отсекающая (let-it-all-out approach) [личный опыт, личные эмоции и переживания] проза. Гирц делает вывод: в науке, как и в литературе, «как сказать» почти уравнивается, по крайней мере, тесно увязано с тем, «что сказать».

7 Geertz С. Works and Lives: The Anthropologist as Author. Stanford, 1988.

Авторская функция реализуется в тексте двояко: как авторское свидетельство, подпись (signature), предъявляемая в том, как что-то сказано; и как печать дискурса («что автор авторизует») в том, что сказано.

Во второй половине 80-х гг. XX в. рефлексия на тему полевого опыта в антропологии и эксперименты в «поле» и в текстах уходят на второй план критики, уступая место исследованию повествовательных и теоретическими «обычаев» этнографии и ее исторического контекста как дисциплинарной практики антропологии. Нарративные стратегии рассматриваются как дополнительный методический инструментарий дисциплины (Van Maanen, 19888).

Критики антропологии выделяют и характеризуют различные типы экспериментальных повествований в этнографии. При этом особо рассматривается «этнографический реализм» как основная жанровая характеристика этнографии. Примеры реалистических этнографии - это образцы дистанцированного представления (репрезентации) опыта культуры. Последователи этнографического реализма - наследники «веры в метод полевого исследования, вытекающей из узаконенной функционализмом в антропологии стратегии представления культурного целого через его функциональные элементы в анализе и в описании».9 Одной из основных характеристик этнографического реализма является исключение фигуры автора из большинства составляющих законченного текста, чему способствует манера изложения в третьем лице, нейтральность оценок и суждений, документальный стиль сообщения о жизни изучаемого народа, а не о том, что этнограф видит, слышит или думает о жизни этих людей. Метод описания путем умелой аранжировки речи информаторов -это боасианская традиция этнографического реализма.

Были выделены и типы этнографического авторства. Дж. Клиффорд, пишет о четырех типах авторства, строящихся соответственно на отражении объективного опыта, интерпретации этого опыта, диалоге двух субъектов взаимодействия в «поле», и, наконец, включении в текст голосов всех

8 Van Maanen J. Tales ofthe Field. Chicago, 1988.

9 Marcus GE. and Fisher M. Anthropology as Cultural Critique: An Experemental Moment in the Human sciences. Chicago, 1986. P. 57.

участников опыта-взаимодействия (полифония). Эмпирическое и интерпретативное авторство ставятся в зависимость от метода включенного наблюдения в полевом исследовании. Они тесно связаны друг с другом, как связаны опыт и его интерпретация. Эмпирическое авторство базируется на ощущении инокультурного контекста, а интерпретативное - на филологической модели текстуального «прочтения». Выделенные им типы авторства Клиффорд располагает в хронологическом порядке их возникновения в антропологии, но этот порядок, что признает и сам Клиффорд, не является порядком их сменяемости. Два первых (эмпирическиое и интерпретативное авторство) не собираются отмирать, а два последних (диалогическое и полифоническое) не могут считаться утвердившимися и доминирующими. Авторство, основанное на отражении в тексте опыта поля, остается одним из столпов антропологической профессии и карьеры, а качество интерпретации по-прежнему служит мерилом мастерства и профессионализма ученого. Соответственно, остается господствующим и реализм как стиль этнографического повествования, просто рассуждения на тему точки зрения информатора теперь больше посвящены тому, как эту точку зрения передать в тексте, нежели выяснению ее объективного соответствия существующему положению вещей в мире.

В §4 «Постмодернистская критика и экспериментальная этнография: достижения и/или поражения» указывается на позитивные и негативные следствия текстовой критики и экспериментов с этнографией в культурной антропологии, как они рассматриваются самими авторами критических работ.

Критики пришли к выводу, что функция автора в этнографическом дискурсе заключается не просто в том, чтобы переводить «поле» в текст. Она реализуется через убеждение читателя в том, что в основе этнографии-текста лежит некое метаоснование, что центр и ключ к этой этнографии располагается за пределами текста, в «Пребывании Там» (Being There). Но полевое исследование и текст не связаны друг с другом непосредственно. На установление этой связи работают риторические и нарративные стратегии, которыми ученые всегда пользовались, но не считали или не признавали их

и содержание своих научных концепций взаимозависимыми. В частности, не подвергалась рефлексии связь этнографического письма с конструированием объекта и предмета культурно-антропологического исследования.

В ходе этнографической критики повествовательное создание образа Других людей и культур было признано в качестве исторической особенности формирования антропологического дискурса. Следом было выдвинуто требование, чтобы антропология перестала работать на производство культурной чуждости и разделения. Культурные различия должны исследоваться в контексте установления партнерских отношений и понимания. Эксперименты с этнографией пошли по линии воплощения мечты о культурном диалоге в научном тексте. С этой целью предполагалось дать возможность голосам реальных участников этнографического взаимодействия - информатора и исследователя -звучать в тексте. Информатору возвращалось имя и «прямая речь» его высказываний, а этнографу-автору - первое лицо в повествовании.

Критике, таким образом, подвергся весь этнографический канон антропологии. Нагруженные цитатами работы критиков антропологии и этнографии задали иные параметры научного письма - многослойное, междисциплинарное понятийное пространство. Но антропологи в большинстве своем пошли по пути усвоения критической риторики, избегая рефлексивной деконструкции собственных научных подходов и понятийного аппарата.

Постмодернистская этнография в идеале должна избегать репрезентации - отражения реальности, которое чревато опасностью представления сконструированной целостности, научной модели в качестве объективной реальности, явления. Но этнография не должна также заменяться тотальной рефлексией, движением от текста к тексту, превращаться в литературу. Репрезентации же должны рассматриваться как социальные факты - представления, формирующиеся на практике - в зависимости от господствующего образа мысли (доминирующей ментальности - goveгnmentality - в терминах М. Фуко) - в политике, истории, внутри дисциплинарного научного дискурса, в академическом

сообществе и т.п. Такое их рассмотрение спасло бы антропологию от превращения ее постмодернистскими критиками только в «фантазию в библиотеке».

Отношение к постмодернизму у разных антропологов и даже критиков антропологии в последние десятилетия 20 в. было неоднозначным. Однако, приемы постмодернистской критики активнее всего использовались именно в науковедении, в исследовании особенностей научной традиции через деконструкцию ключевых для нее текстов мэтров.

В главе III Критика антропологии и философский дискурс 2-ой пол. XX в. выявляются связи критики этнографии с социальной критикой в социологии и критикой метафизики в философии и языкознании во второй половине 20 века; выстраивается логика заимствований концепций и категорий критически настроенными антропологами.

В подглаве 1 «Критика антропологии в контексте критической социальной теории в философии» критика антропологической науки рассматривается в связи с особым модусом трансформации философской мысли Запада в определенный период времени. Последняя треть XX в. характеризуется как период изменений отношений антропологии с общегуманитарным дискурсом.

Постмодернистская критика в XX в. объявила своим делом демонстрацию риторической природы языка во всем его семантическом и кодовом многообразии, разоблачение его претензии на истинность. Объектом критики становится бесконечно варьируемая форма организации языкового содержания - текст.

Эта часть критического проекта постмодернизма совместилась в антропологии с представлением о социальной критике. Социальная критика сама по себе заключает в себе разнонаправленные импульсы. С одной стороны, это движение в сторону социальных наук, с другой, перманентное возвращение к герменевтике и историософии. Социолого-этнографическое колебание в критической социальной теории уравновешивается тяготением к герменевтическому, гуманитарному полюсу философии истории.

К 90-м гг. перспектива развития социальной критики такова: различные критические программы в философии и социологии едины в том, что, продолжая линию Канта, они трактуют человеческий разум как «нечистый», интегрированный в культуру и общество, вовлеченный в отношения власти, исторически изменчивый; автономное сознание невозможно, а потому теория знания - это часть теории общества, включенной в практические контексты.

Внутри антропологии давно сформировалась своя традиция понимания того, что есть социальная критика. Она связывается с таким общетеоретическим, методологическим и этическим представлением, как культурный релятивизм. Антропология полагала себя источником знания, которое ставило Западное общество перед необходимостью рефлексии на условия и моральные основания собственного существования. Проблема соотношения биологического единства человечества и многообразия культурных форм является теоретической предпосылкой на общетеоретическом и методологическом уровнях антропологии и моральной дилеммой дисциплинарной этики.

Но для антропологии всегда оставалась проблемой реализация основного рефлексивного условия критики: как контекстуализировать себя самою. И здесь традиционные за и против культурного релятивизма теряют свою силу, поскольку в критической рефлексии нуждается не просто антропология в современном обществе, но, в первую очередь те дискурсивные сферы, чьи теория и практика эту антропологию создают. Социологическое направление подобной критики было для антропологии не вполне открыто. Для того, чтобы деконструировать практику колониального господства необходимо было обратиться к ней как к антропологической ситуации в целом, важнейшей составляющей которой является этнографическая практика, т.е. практика научного представления этнической реальности в западном обществе. На этом пути и аналитическая рефлексия социологического толка и герменевтическая по сути переинтерпретация антропологической письменной традиции оказались привнесенными извне тенденциями.

В подглаве 2 «Философские истоки критической антропологии»

исследуется характер связи социокультурной антропологии и философской герменевтики (§1); язык, дискурс и проблема относительности научного познания социальной и культурной реальности (§2); а также науковедческая рефлексия связи релятивизма и герменевтики §3).

Ученые, которые совместили антропологические штудии с научной и культурной критикой, акцентировали в постструктурализме, а за ним и в его двойнике - постмодернизме, ту философскую проблематику, с которой антропология уже была связана не одно десятилетие. Наиболее приближенно эту проблематику можно связать с вопросом о роли понимания и месте герменевтики в теории познания гуманитарных дисциплин. Герменевтика выступила в качестве критериологии: с ее помощью «измеряется», насколько методы дисциплин или систем способствуют осуществлению интерпретации, и тем самым устанавливаются дисциплинарные границы. Особый интерес к вопросам интерпретации, в свою очередь, повлек за собой обращение к проблематике субъекта антропологического знания и субъективности в антропологии как научной теории и практике.

Подобно категории опыта, категория рефлексии, будучи перенесена из философии сознания или философии субъекта на почву философии понимания или философии жизни, приобрела совершенно иное звучание. В антропологии, в частности, под рефлексией стали понимать не самонаправленность сознания и мышления, позволяющие разуму осуществлять самообоснование и собственную критику, а, скорее, осознание ограниченности и подчиненности того методического инструментария, которым пользуется антрополог. Но подобная инструментализация философских категорий не означала, сама по себе, обоснования их использования в новом «понимающем» ключе. Здесь коренилась причина бесконечного понятийного замешательства: позитивистские понятия опыта и рефлексии использовались в контексте интерпретативных подходов, а аргументация правомерности такого использования опускалась.

Антропология приняла также лингвистическую программу исследования социальной реальности в двух ее разновидностях: структурализме (и постструктурализме) и герменевтике с ее интерпретативным подходом. В этой программе не только философская и литературоведческая, но и научная проблематика оказались взаимосвязаны метафорической природой языка. Антропология, ориентированная на синхронию и систему, нуждалась в герменевтике и интерпретации, чтобы адаптировать историю и социальное изменение в качестве предмета антропологического исследования.

В связи с герменевтикой и проблемой понимания в антропологии обсуждалась проблема относительности научного познания.

С точки зрения философов, время герменевтики в философии и науке - это некий наставительный, переходный этап предшествующий согласованию новых познавательных ориентиров. Антропологическая критика, привитая дисциплине вместе с герменевтическими подходами к изучению культуры, знаменовала собой переходный и наставительный период в развитии западной социокультурной антропологии второй половины XX в. Этот наставительный этап сменился в начале 90-х гг. периодом своеобразной «рефлексивной реакции».

В главе IV «Пути развития и ревизии постмодернистской критики антропологии» рассматривается и дается оценка ревизии постмодернистской критики антропологии в США и Европе.

В подглаве 1 «Позитивистские перспективы постмодернистской антропологии» акцент делается на культурных исследованиях и новом восприятии времени и истории в антропологии в результате критического постмодернистского проекта (§1); исследованиях колониализма и постколониальных исследованиях и поднятой в связи с данными проектами проблеме пространства в антропологии (§2); на проблеме «поля» (в связи с концепцией пространства) как самооправдательной стратегии антропологии

(§3)'

Наиболее яркими проектами, в которых, в том числе и на волне дисциплинарной критики, участвовали антропологи, были так называемые

постколониальные и культурные исследования. В ходе этих проектов история открылась антропологам как контекст полученных описаний и интерпретаций - история колониального столкновения разных культур, в частности. История перестала быть местом, а сделалась пространством, в котором понимание обуславливается, становится результатом столкновения, конфликта или договора. Антропологи под влиянием философской герменевтики открыли для себя то, что буквально местом истории для западного сознания, по крайней мере, является текст, а ее пространством -культурный дискурс.

Антропология колониализма превратилась в новую историографию антропологии - историю условий складывания науки и переписанную историю ее идей. Новое «место» этнографии - везде, где есть место противопоставлению «знакомого» и «другого», оно психологично по своему характеру, оно охватывает все линии пространственных и временных (как в случаях с «возрождаемыми традициями») миграций между «своим» и «другим». Оно обнаруживается везде, где культурология или постколониальные исследования находят микрофизику колониального столкновения и производства власти-знания. «Место» этнографии -пространство напряжения между своим и чужим и пространство путешествия между ними.

В методологическом плане обращение антропологов к проблеме пространства и делокализации наметило поворот от литературной теории и рефлексии по поводу места этнографа-автора в своем тексте и своем жанре, т.е. от предпочтения субъективизма как методологической позиции, к объективизму в понимании истории и современности и места этнографа и этнографии в них. Особое внимание к микрофизике, буквально, телесной стороне истории и культуры, с одной стороны, и акцентирование проблем стирания границ, делокализации этничности и других форм групповой идентичности, с другой, - следствие такого поворота, который можно рассматривать двояко. Это одновременно расширение тех горизонтов, которые приоткрыла этнографическая критика и постмодернизм в антропологии, и реакция на «постмодернистскую провокацию»

дисциплинарной рефлексии, отторжение иронии, которая формировала этнографическую критику.

В подглаве 2 «Рефлексивная практика антропологии «после постмодернизма» рассматривается жанр автобиографии в современной этнографии, возводимый отдельными исследователями в ранг антропологической эпистемологии (§1); а также проблема субъекта полевого исследования и использование самости антрополога в качестве исследовательского инструмента (§2).

Одна из сторон антропологической рефлексии - это внимание к самости антрополога, роли авторского и персонального «Я» в поле и тексте; подход к исследовательскому «Я» как к субъекту этнографии. Концептуально оформленная в виде критики, рефлексия превратилась в антропологическую практику.

Основными темами для размышления в рефлексивной антропологии 90-х стали:

- легимитизация автобиографии не просто как элемента этнографического жанра (одной из составляющих), а как значимой части антропологической практики, по крайней мере, столь же значимой, как сама этнография;

- авторское «я» антрополога как дискурсивный субъект этнографии;

- связанный с ним реализм как эпистемологическая стратегия.

Утверждение этих тем проходило в форме реакции на ряд прежних и

сравнительно недавних положений рефлексии и дискурсивной критики в антропологии, хотя декларативно эти положения развивались и углублялись. Самооправдание полем стало в этнографии авторской стратегией «пространственного» жанра. Формулировка «полевого исследования» как пространства переживания, всеобъемлющей сферы опыта, повлекла за собой очередную жесткую локализацию антропологического самоутверждения. В данном случае в виде личности и самости антрополога.

Инструментом понимания мира становится особый модус самопонимания антрополога, в котором он отдает себе отчет. Ситуация диалога - заявляют теперь исследователи автобиографических

повествований - не отменяет и не ставит под вопрос существование антропологии. То, что действительно должно быть определено, это авторское "я", потому что автор выступает в качестве дискурсивного субъекта. Субъект-субъектные отношения между индивидами в поле превращаются в тексте в дискурсивную иерархию между автором и "его народом".

Связывание авторской индивидуальности в этнографии непосредственно с «полем» вылилось в пристальное внимание к автобиографии и попытке анализа или, по крайней мере, привлечения внимания к «сырым» текстам этнографии - полевым записям и дневникам.

Создается впечатление, что, пытаясь инструментализировать индивидуальность и опыт исследователя, антропологи ищут стимул для приведения теоретического воображения в тонус, для нахождения новых теоретических объяснительных моделей. Неустанная рефлексия и восприимчивость к меняющейся социальной реальности, - убеждают нас теперь, - не связаны напрямую с жанровым экспериментом, с поиском изысканных путей репрезентации культуры. Они представляют собой объективированную, направленную вовне рефлексию личного опыта аккультурации, которая призвана стимулировать появление новых теоретических моделей объяснения культуры.

В Заключении подводятся итоги исследования, резюмируемые в выводах:

1. Обсуждение кризиса антропологии в последней трети 20 в. двигалось от обсуждения проблем этики и рефлексивности в создании этнографии, через проблемы этнографического авторства и жанрового канона, к поэтике и политике этнографии и учету специфики региональных этнографических традиций по отношению к общему теоретическому развитию дисциплины. Предпринимались попытки типологизации авторских подходов к созданию этнографических текстов.

В ходе этнографической критики повествовательное создание образа Других людей и культур было признано в качестве исторической особенности формирования антропологического дискурса. Следом было

выдвинуто требование, чтобы антропология перестала работать на производство культурной чуждости и разделения. Культурные различия должны исследоваться в контексте установления партнерских отношений и понимания. Эксперименты с этнографией пошли по линии воплощения мечты о культурном диалоге в научном тексте.

2. В связи с общефилософским дискурсом постмодернизм привнес в антропологию не столько концептуальное раскрепощение, сколько глубочайшее противоречие - между перспективой многоголосного многообразия как зыбкого предмета теряющей четкие дисциплинарные и пространственные очертания науки и сохранением этнографической традиции как основного условия социокультурной антропологии. Антропология при всех интеллектуальных заимствованиях нуждалась в одомашнивании критики, придания ей аутентичности, которая имела бы помимо терапевтического очищающего эффекта еще и восстанавливающий и охранительный.

3. В рамках культурных исследований и антропологии колониализма делались попытки узаконить критическое, герменевтическое обращение к истории - равно науки и культуры в качестве новой теории и критики культуры. История открылась антропологам как контекст полученных описаний и интерпретаций - история колониального столкновения разных культур, в частности. Антропология колониализма превратилась в новую историографию антропологии - историю условий складывания науки и переписанную историю ее идей.

4. Построение философии субъекта антропологического исследования возобновилось в 90-е гг. XX в. и теперь это был один из симптомов преодоления постмодернистской критики через возвращение к самооправдательной стратегии поля в антропологии.

Подводя итоги работы необходимо сказать также о том, что критические тенденции в современной западной культурной и социальной антропологии далеко не изжиты. Только с определенной долей условности можно говорить о следствиях - достижениях и поражениях, выводах и ревизиях - постмодернистской критики. Равно, как и о порожденном ею

повествовательном стиле рефлексивной этнографии. Самым важным и безусловным достижением этой критики является не то, что она привила способность к рефлексии языкового основания дисциплины - эта способность заложена в самом характере научной деятельности, она указала пути оформления и включения «полевой» и «дискурсивной» рефлексии в научные тексты.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Преломление и трансформация культурной традиции в креативном акте личности // Этническое и языковое самосознание. Материалы конференции. М., 1995. (0,5 а.л.)

2. Информатор и этнограф в "поле": взаимозаменяемость ролей. Второй международный конгресс этнографов и антропологов. Резюме докладов и сообщений. Ч1. Уфа, 1997. (0,2 а.л.)

3. Складывание стереотипов восприятия инокультурной реальности в англо-американской антропологии // Этнографическое обозрение. 1998 г. №6. (0,7 а.л.)

4. Практика как предмет прикладной антропологии // III конгресс этнографов и антропологов России. М., 1999. (0,2 ал.)

5. Поле: «авторская стратегия» или «духовная практика»? // V Конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов. М., 2003. (0,2 а.л.)

6. Фольклор и кино: проблема посредничества в этнографическом диалоге. // В поисках себя: народы Севера и Сибири в постсоветских трансформациях. М., Наука, 2005. (Принята к печати) (1,8 а.л.)

Издательство ООО "МАКС Пресс". Лицензия ИД № 00510 от 01.12.99 г. Подписано к печати 17.11.2004 г. Формат 60x90 1/16. Усл.печ.л. 1,5. Тираж 100 экз. Заказ 1147. Тел. 939-3890,939-3891,928-1042. Тел./факс 939-3891. 119992, ГСП-2, Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.ВЛомоносова. 2-й учебный корпус, 627 к.

2614

19 Н0Я2ШК

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Миськова, Елена Вячеславовна

Введение 4 стр.

Глава I. Российские этнологи о «постмодернистской» 13 стр. критике антропологии на Западе

1. Проблема научного перевода идей постмодернистской критики 13 стр. этнографии

2. Научная историография в российской этнологии и проблема 19 стр. критики этнографических текстов

3. Кризис этнографии в различных дисциплинарных контекстах 25 стр.

4. Представление проблематики постмодернистской этнографии в 33 стр. текстах российских ученых

Глава II. Становление экспериментальной этнографии и 48 стр. жанровой критики в американской культурной антропологии

1.Познавательный кризис в культурной антропологии 48 стр.

2. «Новая этнографическая восприимчивость» и 56 стр. внутридисциплинарная рефлексия

3. Постмодернизм, межкультурный диалог и авторство 75 стр. этнографических текстов

4. Постмодернистская критика и экспериментальная этнография: 95 стр. достижения и/или поражения

Глава III. Критика антропологии и философский дискурс 2- 100 стр. ой пол. XX в.

1. Критика антропологии в контексте критической социальной 100 стр. теории в философии

2. Философские истоки критической антропологии 122 стр.

1) Социокультурная антропология и философская герменевтика 122 стр.

2) Язык, дискурс и проблема относительности научного познания 131 стр. социальной и культурной реальности

3) Релятивизм и герменевтика: науковедческая рефлексия

141 стр.

Глава IV. Пути развития и ревизии постмодернистской критики антропологии

1. Позитивистские перспективы постмодернистской

153 стр.

153 стр. антропологии

1) Культурные исследования и новое восприятие времени и истории в 153 стр. антропологии

2) Антропология колониализма, постколониальные исследования и 164 стр. проблема пространства

3) «Поле» и концепция пространства как самооправдательные 175 стр. стратегии в антропологии

2. Рефлексивная практика антропологии «после постмодернизма» 183 стр.

1) Автобиография как эпистемология в антропологии 183 стр.

2) Проблема субъекта полевого исследования. Самость антрополога 194 стр. как исследовательский инструмент

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Миськова, Елена Вячеславовна

В начале XX в. в гуманитарных исследованиях и науках об обществе произошли революционные изменения. Назывались эти революции в разных исследовательских сферах по-разному: феноменологическая революция в философии, лингвистический поворот в языкознании, поворот от исследований общества к исследованиям культуры в социологии (первоначально немецкой) и т.п. Объединяло эти революционные преобразования особое внимание к роли знака/символа в процессах человеческого общения и понимания, а также особой роли языка в производстве знания о человеке, обществе и культуре. Плоды философских и историософских потрясений начала прошлого века наука особенно активно пожинала в его последней трети. Это справедливо и в отношении западной культурной и социальной антропологии, которая в эпоху больших поворотов только укреплялась как естественная история культуры и общества.

Следствием открытий в. области языка стала критика самого способа организации Знания в истории философской и научной1 мысли Запада, пересмотр' так называемого модернистского проекта построения просвещенного общества, члены которого вооружены научным! методом познания. Позиции, с которых велась сама эта критика в разных областях знания, сильно разнились, и, объединены были не столько общими мировоззренческими критериями, сколько названием критического проекта -постмодернизм. Постмодернизм серьезно сблизил науку и искусство, философию и литературу, поскольку заставил их считаться с «эффектом языка» в процессе производства знания. Очень скоро особой языковой реальностью сделалась и сама наука или философия. Во всех областях науки и культуры постмодернистская критика диктовала перенос внимания с объектов описания - научного или художественного - на язык этих описаний. Постмодернисты доказывали, что организация текста имеет приоритет над научной концептуализацией, поскольку понятия и идеи обретают значение посредством текстовой формы. Любое утверждение о реальности - это утверждение не только на языке, но и о языке. В научном описании, например, истории и культуры имеют дело не с прошлым или культурой как таковыми, а с языковыми моделями прошлого или культуры. Разделение на фикцию и реальность ставится под сомнение в рамках постмодернистского дискурса. В модернизме присутствовали абсолютные референты - значения, которым приписывалось качество объективной реальности - прошлое, культура, человек, знание. В постмодернизме этим качеством наделяется только язык, поскольку человек во многом бессознательно его усваивает и существует в его реальности. При этом основным критерием и условием идентификации текста, в том числе и научного, признается наличие другого текста. «Постмодернизм, - пишет философ истории Ф.Р. Анкерсмит, - есть, прежде всего, теория письма. Таким образом, это не столько теория интерпретации, каковой является герменевтика, сколько теория (непреднамеренных) следствий интерпретирующего письма в той мере, в какой мы обнаруживаем эти следствия (effects) в литературной теории и, конечно, историографии»1. Постмодернизм в различных исследовательских сферах чаще всего принимает форму критики.

Постмодернистская критика антропологии имеет свою историческую «национальность» - она американского происхождения и образца, хотя, так или иначе в нее были- вовлечены и представители европейской науки. В институциональном плане культурная антропология в США в последние десятилетия прошлого века переживала расширение неакадемической активности специалистов-антропологов. Как в Америке, так и в Европе прикладная антропология одновременно утвердилась и легализовалась. Многие исследования не просто имели прикладной аспект, например, косвенно оказывали влияние на общественное мнение, а сделались частью политики принятия решений в тех или иных социальных сферах. Во многом этому способствовал тот факт, что антропологическое «поле» в результате мировых социально-политических и экономических процессов стало все чаще перемещаться на соседние по отношению к местоположению самих исследователей улицы. Американская антропология всегда была тесно связана

1 Цит. по Стрелков В.И. К онтологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф.Р. Лнкерсмита // Одиссей. 2000. М., 2000. С. 139-152(143); См. Ankersmit F. Historiography and Postmodernism // History and Theory. 1989. Л'°2. с критикой западного общества. Вместе с углублением, внедрением прикладных антропологов в общество, в оборот к средствам массовой информации и через них в сферу массового общественного сознания были внедрены многие антропологические научные понятия, которые возвращались в науку в искаженном или расширенном значении и служили почвой для критической научной рефлексии.

Американские антропологи в обработанном американской литературной критикой виде восприняли идеи европейских мыслителей -философов и социологов, условно относимых к постструктуралистскому движению в науке и литературе и занятых проблемой критического рассмотрения исторических и языковых условий - контекста - возникновения различных областей европейского знания. В то время, как гуманитарное знание Европы «политизировалось» и сферы его влияния расширялись, антропология в лице в первую очередь американских антропологов, пыталась взять на себя* функцию привития социологического подхода и социальной критики на гуманитарную почву. Этнография, все чаще расцениваемая как особая практика дисциплины антропологии должна* была открыть гуманитарной сфере проблематику власти и политики. При этом этнография представала как всеобъемлющая практика, включающая в себя «политику и поэтику» особого научного жанра, в котором работают антропологи. В' этом качестве она служила самообоснованием дисциплине. Этнография - один из типов гуманитарного повествования, которое эмпирически выстраивается на основании непосредственного социального опыта, приобретенного вне академической культуры. И, несмотря на то, что сама этнография как форма репрезентации инокультурной реальности очень скоро подверглась масштабной критике, американские антропологи были уверены, что она предоставляет гуманитариям политическую сцену для дискуссий. Стремление антропологов постоянно доказывать достаточную «научность» и, одновременно, быть более, чем «академической дисциплиной», притязание на гуманитарную и социальную значимость стало основной локальной характеристикой кризиса научного знания и общества в США. В 80-е гг. XX в. американская антропология, а вслед, за ней, в тон или иной мере, и европейская, стремилась к расширению и преодолению себя через критику. Критикой, наполовину литературной, наполовину социально-философской, была охвачена антропология.

На волне отвержения визуалистских метафор отношения между словом, мыслью и миром постмодернизм негативно трактовал понятие репрезентации - отражения реальности - в целом как знаково опосредованного, закодированного в соответствии с той или иной языковой системой, представления мира, превращающегося в рамках жанра и писательских стратегий в определенную идеологию. Этнографическая репрезентация была подвергнута серьезной критике в ряду других. Она была объявлена той основой антропологии, которая отсылала к колониальным условиям зарождения дисциплины и способствовала колониальным общественным отношениям и восприятию Западом «других» народов и культур. В процессе исследований колониализма и постколониальных условий существования третьего и четвертого мира антропологами было перенесено из текстового анализа на антропологическую почву понятие контекста. Восприимчивость к контексту этнографического повествования стала расцениваться как важнейшее профессиональное качество ученого.

Политике репрезентации» в антропологии - политике конструирования и представления в науке ее объекта, претендующего на достоверное и точное предметное отображение реальности, была противопоставлена практика рефлексивной антропологии. В постмодернистской этнографии одновременно критиковался и процесс создания отличия или изобретения Другого и процесс нивелирования голоса информатора в этнографическом письме. Уже в начале 70-х гт. антропологическая рефлексия сделалась предметом рассуждений и дискуссий. В узком значении она представлялась как самосознание антрополога, вовлеченного в межличностное взаимодействие во время полевой работы, а в более широком смысле должна была выступать в качестве пробы самой дисциплины на предмет условий и моделей производства антропологического знания о других культурах. Концептуально оформленная в виде критики рефлексия превратилась в антропологическую практику.

Отказ от модернистской формы производства знания должен заключаться в отказе «идентифицировать» других как объект, а процесс не производства объективного знания, а понимания (знания других и себя) должен идти посредством «идентификации с» другими себя как субъекта.

Следствием такого подхода стало внимание к биографии и автобиографии как антрополога, так и его собеседника в «поле», внимание к авторскому «я» антрополога как дискурсивному субъекту этнографии, анализ особого «этнографического реализма» как познавательной и нарративной стратегии в этнографическом жанре.

Текстовый анализ и пересмотр классических для науки работ мэтров антропологии, рефлексивная направленность и эксперименты со стилем написания антропологических монографий, исследования колониального контекста антропологических концепций привнесли в науку множество понятий, заимствованных из других исследовательских сфер, в первую очередь, литературоведения, языкознания, социологии и философии. Предметом критики стал антропологический дискурс - языковая, речевая среда, сформировавшаяся вокруг тематики столкновения, встречи, контакта и изучения Других культур. Сама критика при« этом принимала форму деконструкции - разматывания понятийного клубка, составляющего ядро какой-либо ветви знания. Эти и другие понятия прочно вошли в научный обиход западных антропологов. Разумеется, перенос многих из них не мог не привести к новым проблемам и новым виткам внутридисциплинарной рефлексии.

Объект данного исследования - англо-американская антропологическая научная традиция. Предмет - внутридисциплинарная критика антропологии и этнографии в США и Европе, а также экспериментальная этнография в 80-90-е гг. XX в.

Цель данной работы - представить ситуацию, в которой развивалась критика антропологии на Западе, в первую очередь, в Америке, в 80-90-е гг. XX в.; выявить основную критическую проблематику, с которой были связаны антрополога, занятые рефлексией на тему особенностей и перспектив развития науки. Эти цели диктуются особенностями анализа критики и, в свою очередь, диктуют особенности исследовательского подхода. Необходимо указать на ограничения, с которыми пришлось столкнуться в историографической работе, имеющей дело с таким предметом, как переходный и критический по идеологической направленности этап развития иной дисциплинарной и познавательной традиции.

В процессе критики этнографических текстов американскими антропологами было отмечено, что жанр научной монографии подталкивает к тому, что введение к научным работам, как правило, пишется последним, после написания и редактирования основного текста, но продолжает называться введением. Это название впрочем, оно носит вполне заслуженно, постольку, поскольку расширяет доступ достаточно широкой аудитории к специфической теме. Чтобы этот доступ предоставить, исследователь нуждается в четком и окончательном уяснении того массива данных, задач и выводов, с которым он имеет дело.

В ходе работы над диссертацией я пришла к выводу, что первоначальная цель работы - описать экспериментальный этап развития культурной антропологии - должна быть скорректированы в соответствии с теми данными, которыми я располагаю и теми требованиями, той логикой изложения, которую диктует выбранный мною материал для историографического исследования. Ключевое слово здесь снова - «критика». Ограничением для описания «политики» этого этапа служила моя невключенность в институциональные отношения западной антропологии, знание или участие в которых сегодня желательно для критического рассмотрения дисциплинарной истории. «Поэтика» - литературно-критическое содержание этого этапа нуждается в переводческой работе и адаптации идей и понятий, критическая адаптации которых в самой изучаемой традиции, как уже было отмечено, далеко не завершена. Кроме того, перевод предполагает высокую степень заинтересованности в себе принимающей аудитории. В главе 1-ой своей работы я показываю, что российская научная традиция воспринимает этап постмодернистской критики антропологии на Западе, как пройденный, отработанный, и не слишком продуктивный для усвоения отечественной этнологической почвой.

В итоге необходимо признать, что цель и форма моего рассмотрения научной рефлексии в антропологии в последние десятилетия прошлого века на Западе — это представление, попытка критического отражения чужой внутридисциплинарной критики. Репрезентация, однако, это весьма уязвимая форма обращения с любой реальностью, в том числе идеологической и концептуальной.

Репрезентация тесно связана с понятием конструирования предмета изучения. Нужно отметить, что создание историографии путем конструирования некоей концептуальной целостности - распространенный метод представления особенностей иной познавательной традиции. В отношении критики антропологии в усилиях по представлению такого целого, на мой взгляд, была необходимость. Во-первых, хронологически этап критики, конечно, не ограничивается 80-90-ми годами прошлого века. «Полевая» рефлексия начиналась раньше этого времени, но совершенно иначе зазвучала в исследованиях различных форм субъективности в антропологии в 90-е гг., критика этнографических текстов была сосредоточена в 80-е гг., но ее риторическое усвоение и ревизия дают интересные эффекты для антропологии сегодняшней. Во-вторых, критика антропологии была в последней трети 20 века порой разнонаправлена: постмодернистские настроения сочетались с совершенно «модернистскими» устремлениями к реформированию науки и поискам новых этнографических «репрезентаций». Как следствие, множество заимствованных из иных областей знания концепций приобретали иногда противоположное значение в зависимости от целей их интерпретаторов. Таким образом, усмотреть некие закономерности движения критики, представить спектр следствий из тех критических посылок, которые содержались в самых известных и широко обсуждаемых работах того времени, мне представлялось важным и небезынтересным.

Таким образом, тема моего исследования - критика антропологии как дисциплины и этнографии как антропологической практики - связана с проблемой - представления масштабной и разнонаправленной критики в жанре историографии.

Цель - представить основные тенденции и ситуацию разворачивания критики западной антропологии на определенном этапе - в 80-90-е гг. прошлого века - связана с особенностями подхода - попыткой конструирования некой целостности, в которой были бы заметны закономерности постмодернистской критики.

В круг моих задач в данном исследовании входило:

1) рассмотреть, как представлена постмодернистская критика антропологии в российской этнологии, определить критерий оценок современными российскими исследователями научной рефлексии западных антропологов. Мне показалось необходимым предпослать эти рассуждения непосредственному рассмотрению работ западных исследователей, поскольку, во-первых, это позволило бы показать отправную точку и перспективу моих собственных размышлений, а, во-вторых, это отвечает законам историографического жанра в отечественной традиции;

2) представить логику разворачивания критики от рефлексии на тему полевого исследования до исследования поэтических и политических этнографического жанра и опыта создания экспериментальных этнографий;

3) связать критику этнографии с социальной критикой в социологии и критикой метафизики в философии и языкознании во второй половине 20 века; вычленить логику заимствования концепций и категорий критически настроенными антропологами;

4) рассмотреть и дать оценку ревизии постмодернистской критики в антропологии США и Европы.

В историографической работе методы исследования - это тесно связанные с задачами работы пути и способы изложения материала. Главы работы представляют собой попытки решить поочередно поставленные задачи. Я исхожу из того, что критика антропологии - это не критика какого-либо научного направления или школы, это критика научной дискурсивности - установившихся способов рассуждений на тему иных нардов и культур. Потому и сама критика приобретает форму дискурса. Я не претендую здесь на анализ дискурса, но в моем представлении критики я использую прием прослеживания внутридискурсивных зависимостей и изменений. Для этого, отталкиваясь от значимых для этнографической критики текстов 80-90-х гг., я пытаюсь конкретные положения и высказывания их авторов поставить в широкий контекст дисциплинарной и внедисциплинарной критики.

Актуальность складывается из своевременности и полезности конкретного исследования для науки и научного сообщества. Я полагаю, что, спустя десять-пятнадцать лет после начала дискуссий о кризисе российской этнографии после Перестройки, настало время для уяснения характера этого кризиса и связи его локальных проявлений с особенностями развития мировой этнографической науки на рубеже ХХ-ХХ1 в. В этой ситуации мне кажутся важными усилия по представлению и переводу западной критики антропологии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Внутридисциплинарная критика англо-американской антропологии в 80-90-е гг. XX в."

Заключение

В данной работе я сделала попытку выявить основные проблемы и положения так называемой постмодернистской критики антропологии в последние два десятилетия прошлого века. Наряду с этим я стремилась реконструировать логику реагирования западного антропологического сообщества на «вызовы» времени, получившие широкое определение кризиса антропологического способа познания и этнографической репрезентации социальной и культурной реальности в современном мире.

По итогам проведенного историографического исследования я пришла к следующим выводам.

1. Обсуждение кризиса антропологии в последней трети 20 в. двигалось от обсуждения проблем этики и рефлексивности в создании этнографии, через проблемы этнографического авторства и жанрового канона, к поэтике и политике этнографии и учету специфики региональных этнографических традиций по отношению к общему теоретическому развитию дисциплины.

Осознание текстуализации как самостоятельной части исследовательского процесса вызвало у американских этнографов и критиков антропологии интерес к возможностям и приемам создания этнографических текстов.

Новая антропологическая восприимчивость» как особая чувствительность антропологов к «полевому» и «текстуальному» контексту их исследований включает в себя целостный семиотический взгляд на культуру, текстуальное видение реальности, герменевтический взгляд на задачу социальной науки.

В качестве основания жанрового канона этнографии была выявлена литературная дилемма включенного наблюдения, которая обозначилась благодаря публикации полевого «Дневника» Б. Малиновского и критического прочтения работ других мэтров антропологии. Она заключается в двойственности исследовательского подхода к этнографии: с одной стороны, все вмещающее (get-it-all-in approach) [личный опыт, личные эмоции и переживания] наблюдение и участие, с другой, все отсекающая (let-it-all-out approach) [личный опыт, личные эмоции и переживания] проза. Было признано, что в науке, как и в литературе, «как сказать» почти уравнивается, или, по крайней мере, тесно увязано с тем, «что сказать». Авторская функция реализуется в тексте двояко: как авторское свидетельство, подпись (signature), предъявляемая в том, как что-то сказано; и как печать дискурса в том, что сказано.

Во второй половине 80-х рефлексия на тему полевого опыта в антропологии и эксперименты в «поле» и в текстах уходят на второй план критики, уступая место исследованию повествовательных и теоретических «обычаев» этнографии и ее исторического контекста как дисциплинарной практики антропологии. В качестве основных характеристик этнографического реализма признаются: исключение фигуры автора из большинства составляющих законченного текста, чему способствует манера изложения в третьем лице, нейтральность оценок и суждений, документальный стиль сообщения о жизни изучаемого народа, а не о том, что этнограф видит, слышит или думает о жизни этих людей. Метод описания путем умелой аранжировки речи информаторов - это и есть боасианская традиция этнографического реализма.

Предпринимаются попытки типологизации авторских подходов к созданию этнографических текстов. Постмодернистская этнография как экспериментирование с этнографическим жанром, признается не столько существующей, сколько предвосхищаемой. Предполагается, что она должна избегать репрезентации - отражения реальности, которое чревато опасностью представления сконструированной целостности, научной модели в качестве объективной реальности, явления. Но этнография не должна также заменяться тотальной рефлексией, движением от текста к тексту, превращаться в литературу.

В ходе этнографической критики повествовательное создание образа Других людей и культур было признано в качестве исторической особенности формирования антропологического дискурса. Следом было выдвинуто требование, чтобы антропология перестала работать на производство культурной чуждости и разделения. Культурные различия должны исследоваться в контексте установления партнерских отношений и понимания. Эксперименты с этнографией пошли по линии воплощения мечты о культурном диалоге в научном тексте.

Но сами антропологи в большинстве своем пошли по пути усвоения критической риторики, избегая рефлексивной деконструкции собственных научных подходов и понятийного аппарата.

2. Направления и течения мысли в антропологической науке на Западе невозможно рассматривать в отрыве от западной философской мысли в целом, и от особого модуса философствования, присущего определенному периоду времени. Период 1980-90-х гг. 20 в., на которых акцентируется внимание в данной работе, можно рассматривать как период особой трансформации отношений антропологии с общегуманитарным дискурсом.

Постмодернистская критика в 20 веке объявила своим делом демонстрацию риторической природы языка во всем его семантическом и кодовом многообразии, разоблачение его претензии на истинность. Объектом критики становится бесконечно варьируемая форма организации языкового содержания - текст.

Эта часть критического проекта постмодернизма совместилась в антропологии с представлением о социальной критике. Социальная критика сама по себе заключает в себе разнонаправленные импульсы. С одной стороны, это движение в сторону социальных наук, с другой, перманентное возвращение к герменевтике и историософии.

К 90-м гг. перспектива развития социальной критики такова: различные критические программы в философии и социологии едины в том, что, продолжая линию Канта, они трактуют человеческий разум как «нечистый», интегрированный в культуру и общество, вовлеченный в отношения власти, исторически изменчивый; автономное сознание невозможно, а потому теория знания - это часть теории общества, включенной в практические контексты.

Внутри антропологии давно сформировалась своя традиция понимания того, что есть социальная критика. Антропология полагала себя источником знания, которое ставило Западное общество перед необходимостью рефлексии на условия и моральные основания собственного существования.

Но для антропологии всегда оставалась проблемой реализация основного рефлексивного условия критики: как контекстуализировать себя самою. И здесь традиционные за и против культурного релятивизма теряют свою силу, поскольку в критической рефлексии нуждается не просто антропология в современном обществе, но, в первую очередь те дискурсивные сферы, чьи теория и практика эту антропологию создают. Социологическое направление подобной критики было для антропологии не вполне открыто. Для того, чтобы деконструировать практику колониального господства необходимо было обратиться к ней как к антропологической ситуации в целом, важнейшей составляющей которой является этнографическая практика, т.е. практика научного представления этнической реальности в западном обществе. Таким образом, для того, чтобы пробиться к этому пониманию, антропологи должны были критически подойти к тому предприятию, которое издавна служит самообоснованию антропологии - этнографическому полевому исследованию. На этом пути и аналитическая рефлексия социологического толка и герменевтическая по сути пере-интерпретация антропологической письменной традиции оказались привнесенными извне тенденциями.

Постмодернизм привнес в антропологию - дисциплину с «сомнительным» колониальным прошлым - не столько концептуальное раскрепощение, сколько глубочайшее противоречие — между перспективой многоголосного многообразия как зыбкого предмета теряющей четкие дисциплинарные и пространственные очертания науки и сохранением этнографической традиции как основного условия социокультурной антропологии. Таким образом, антропология при всех интеллектуальных заимствованиях более всего нуждалась в одомашнивании критики, придания ей аутентичности, которая имела бы помимо терапевтического очищающего эффекта еще и терапевтический восстанавливающий и охранительный.

Уход в междисциплинарность и технический эксперимент - с методическим ли инструментарием или с жанром - зачастую становится уходом от традиции. И проблемой становится как раз не преодоление или отвержение дисциплинарного канона, а критический эскапизм - избегание необходимой критики или ревизии традиции.

3. Ученые, которые совместили антропологические штудии с научной и культурной критикой, акцентировали в постструктурализме, а за ним и в его двойнике - постмодернизме, ту философскую проблематику, с которой антропология уже была связана не одно десятилетие. Наиболее приближенно эту проблематику можно связать с вопросом о роли понимания и месте герменевтики в теории познания гуманитарных дисциплин. Герменевтика выступила в качестве критериологии: с ее помощью «измеряется», насколько методы дисциплин или систем способствуют осуществлению интерпретации, и тем самым устанавливаются дисциплинарные границы. Особый интерес к вопросам интерпретации, в свою очередь, повлек за собой обращение к проблематике субъекта антропологического знания и субъективности в антропологии как научной теории и практике.

Подобно категории опыта, категория рефлексии, будучи перенесена из философии сознания или философии субъекта на почву философии понимания или философии жизни, приобрела совершенно иное звучание. В антропологии, в частности, под рефлексией стали понимать не самонаправленность сознания и мышления, позволяющие разуму осуществлять самообоснование и собственную критику, а, скорее, осознание ограниченности и подчиненности того методического инструментария, которым пользуется антрополог. Но подобная инструментализация философских категорий не означала, сама по себе, обоснования их использования в новом «понимающем» ключе. Здесь коренилась причина бесконечного понятийного замешательства: позитивистские понятия опыта и рефлексии использовались в контексте интерпретативных подходов, а аргументация правомерности такого использования опускалась.

Антропология приняла также лингвистическую программу исследования социальной реальности в двух ее разновидностях: структурализме (и постструктурализме) и герменевтике с ее интерпретативным подходом. В этой программе не только философская и литературоведческая, но и научная проблематика оказались взаимосвязаны метафорической природой языка. Антропология, ориентированная на синхронию и систему, нуждалась в герменевтике и интерпретации, чтобы адаптировать историю и социальное изменение в качестве предмета антропологического исследования.

В связи с герменевтикой и проблемой понимания в антропологии обсуждалась проблема относительности научного познания. Культурное многообразие человечества, как концептуальная основа антропологии, выступили здесь и в качестве ответчика за все порождаемые им разновидности релятивизма, и в качестве обвинителя тех подходов, в частности, символической антропологии и герменевтики, которые, слишком непосредственно выводят из идеи многообразия свои методологии и нормы. Именно угроза рассеивания под натиском интерпретативных подходов дисциплинарного единства, способного подчинять целые классы разнородных терминов определенным аргументационным целям, именно развал дисциплинарного основания более всего волновал всех критически настроенных по отношению к крайнему релятивизму и постмодернизму ученых. Таким образом, рассуждения и дискуссии о релятивизме служили в антропологии своеобразным средством преодоления тенденций гуманитаризации науки. Проблемы интерпретации культуры напрямую связывались с проблемой релятивизма в антропологии.

И все же в антропологии понимание относительности научной теории всегда теснее связывалось с социальной функцией этой дисциплины - функцией социальной критики, нежели с ее эпистемологическим основанием. Дело, возможно, в том, что нормативные следствия доктрины культурного многообразия всегда получали широкий общественный резонанс и в идеологизированной форме оказывали обратное воздействие на науку антропологию. Критике релятивизма и рефлексивных подходов к изучению культурной реальности противостояли высказывания с точки зрения гуманитарного релятивизма: социальные науки и гуманитаристика сопрягаемы с этикой, они, по сути, представляются как этика - овладение знанием о социальном в процессе дистанцирования, остранения своего, знакомого. Поэтому релятивизм как непереводимость и несопоставимость значений по мере дрейфа от философии «точных наук» к социальным превращается в герменевтику — связку социальных смыслов как конфликт интерпретаций.

С точки зрения философов, прошедших в 20 веке через горнило «лингвистического поворота», время герменевтики в философии и науке -это некий наставительный, переходный, если угодно, кризисный этап, предшествующий согласованию новых познавательных ориентиров.

Антропологическая критика, привитая дисциплине вместе с герменевтическими подходами к изучению культуры, знаменовала собой переходный и наставительный период в развитии западной социокультурной антропологии второй половины 20 века. Этот наставительный этап сменился в начале 90-х гг. периодом своеобразной «рефлексивной реакции». Антропологами, которые активно выступали на арене критики антропологической теории и этнографии как жанра, овладело желание фундировать рефлексию и «методологизировать» герменевтику.

4. Наиболее яркими проектами, в которых, в том числе и на волне дисциплинарной критики, участвовали антропологи, были так называемые постколониальные и культурные исследования. Именно под их знаком делались попытки узаконить критическое, герменевтическое обращение к истории - равно науки и культуры в качестве новой теории и критики культуры.

История открылась антропологам как контекст полученных описаний и интерпретаций - история колониального столкновения разных культур, в частности. История перестала быть местом, а сделалась пространством, в котором понимание обуславливается, становится результатом столкновения, конфликта или договора. Антропологи в результате «разлагающего влияния» эпистемологического релятивизма или герменевтики открыли для себя как раз то, что буквально местом истории для западного сознания, по крайней мере, является текст, а ее пространством - культурный дискурс. В методологическом плане оперирование пространством, полем дает то преимущество, что его координаты устанавливаются.

Постмодернизм методологически проявился в антропологии в том, что, благодаря взгляду на историю как контекст и саму историю в контексте, антропологи установили для себя некую пост-позицию, с которой они решили смотреть на модернистскую реальность -колониальную, в первую очередь.

Антропология колониализма превратилась в новую историографию антропологии - историю условий складывания науки и переписанную историю ее идей. Антропология, лишенная постмодернистской критикой прежних центра и основания, собиралась и концентрировалась в новых «местах»: колониализм - это культура, контекст антропологии - это колониализм, история - это конструируемое основание для доминирующей ментальности, «другая» история - это именно другая, периферийная множественность историй, как повествований, антропология в целом - это колониальный метод антропологии - «поле».

Новое «место» этнографии - везде, где есть место противопоставлению «знакомого» и «другого», оно психологично по своему характеру, оно охватывает все линии пространственных и временных (как в случаях с «возрождаемыми традициями») миграций между «своим» и «другим». Оно обнаруживается везде, где культурология или постколониальные исследования находят микрофизику колониального столкновения и производства власти-знания: в исследованиях невербальной коммуникации и «материальной культуры» - использования и расположения тел, одежд, строений и инструментов в хозяйственных практиках, конструировании ландшафта, в медицинских и религиозных представлениях и т.п. «Место» этнографии - пространство напряжения между своим и чужим и пространство путешествия между ними.

В методологическом плане обращение антропологов к проблеме пространства и делокализации наметило поворот от литературной теории и рефлексии по поводу места этнографа-автора в своем тексте и своем жанре, т.е. от предпочтения субъективизма как методологической позиции, к объективизму в понимании истории и современности и места этнографа и этнографии в них. Особое внимание к микрофизике, буквально, телесной стороне истории и культуры, с одной стороны, и акцентирование проблем стирания границ, делокализации этичности и других форм групповой идентичности, с другой, - следствие такого поворота, который, как мне кажется, можно рассматривать двояко. Это одновременно расширение тех горизонтов, которые приоткрыла этнографическая критика и постмодернизм в антропологии, и реакция на «постмодернистскую провокацию» дисциплинарной рефлексии, отторжение иронии, которая формировала этнографическую критику.

Какова природа локального и регионального в современном мире? Ответ на этот вопрос западная антропология ищет в исследованиях идентичности через изучение конструируемого в процессе культурного воспроизводства культурного пространства. Цель этнографической репрезентации современных форм культурной идентичности -локализовать и рассмотреть крупномасштабные реалии современного мира в конкретных жизненных мирах.

5. Концепция пространства в современной «утопической» антропологии и проблема «поля» парадоксальным образом работают друг на друга. Поле как «переживаемое место» этнографа имеет, вероятно, право на существование, но такое «переживание» не полностью тождественно этнографической рефлексии. Дело в том, что рефлексия не должна иметь целью и сводиться только к теоретическому самооправданию. Это самооправдание полем стало в этнографии авторской стратегией «пространственного» жанра.

Одна из сторон антропологической рефлексии - это внимание к самости антрополога, роли авторского и персонального «Я» в поле и тексте; подход к исследовательскому «Я» как к субъекту этнографии. Концептуально оформленная в виде критики, рефлексия превратилась в антропологическую практику.

Границы рефлексивной практики постепенно стали определяться также и неким противопоставлением ее жанровой или «постмодернистской» критике внутри антропологии. С этой позиции осуществляется ревизия постмодернистской критики.

Наиболее «реакционно» по отношению к дискурсивной критике выглядит ревизия идеи субъективности. Инструментом понимания мира становится особый модус самопонимания антрополога, в котором он отдает себе отчет. В поле антрополог объективирует не только Других, но и себя. Его самость стирается, он сам быстро меняет свою идентичность, и этот опыт для него становится источником познания других. А Другие не являются изначально отчужденными от самопонимания, рефлексии и интерпретации, как это считалось прежде; они становятся чужими самим себе в результате рефлексии при общении с антропологом.

Критика авторства этнографических текстов, литературный этап критики антропологии возобладал над рефлексией на механизм получения этнографического знания. Приоритет был отдан рефлексии этнографического авторства. Но ненадолго. Построение философии антропологического субъекта возобновилось в 90-е гг. и это был один из симптомов преодоления постмодернистской критики через возвращение к самооправдательной стратегии поля и изысканиям инструмента самости антрополога в полевой практике дисциплины.

Связывание авторской индивидуальности в этнографии непосредственно с «полем» вылилось в пристальное внимание к автобиографии и попытке анализа или, по крайней мере, привлечения внимания к «сырым» текстам этнографии - полевым записям и дневникам.

Пытаясь инструментализировать индивидуальность и опыт исследователя, антропологи ищут стимул для приведения теоретического воображения в тонус, для нахождения новых теоретических объяснительных моделей.

Подводя итоги работы необходимо сказать также о том, что критические тенденции в современной западной культурной и социальной антропологии далеко не изжиты. Только с определенной долей условности можно говорить о следствиях - достижениях и поражениях, выводах и ревизиях - постмодернистской критики. Равно, как и о порожденном ею повествовательном стиле рефлексивной этнографии. Самым важным и безусловным достижением этой критики является не то, что она привила способность к рефлексии языкового основания дисциплины - эта способность заложена в самом характере научной деятельности, она указала пути оформления и включения «полевой» и «дискурсивной» рефлексии в научные тексты.

Список научной литературыМиськова, Елена Вячеславовна, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Антология исследований культуры. Интерпретация культуры. СПб. 1997. Т. 1.

2. Асочаков Ю.В., ЧегринецМ.А. Американская культурная антропология: замысел естественной истории культуры. Спб. 1993.

3. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М. 1989.

4. Барт Р. Семиология как приключение. «Писать» неопределенный глагол? // Мировое древо. №2. 1993. С.79-92.

5. Боткин JJ.M. О проблеме «чужого текста» и о том, был ли «настоящий Петрарка» // Одиссей. 2002. М. 2002. С.345-353.

6. Боткин JI.M. Полемические заметки к статье Р. Шартье История сегодня: сомнения, вызовы, предложения//Одиссей. 1995. М. 1995. С.206-211.

7. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. 1979.

8. Библер B.C. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры. М. 1991.

9. Бибихин В. Язык философии. М. 1993.

10. Бурдье П. Начала. М. 1994.

11. Вайнштейн О.Б. Деррида и Платон: деконструкция Логоса // Мировое древо. М. 1992. №1. С.50-72.

12. Велъш В. Постмодерн. Генеалогия и значение одного спорного понятия // Путь. 1992. №1. С.113.

13. ВжозекВ. Историография как игра метафор: судьбы «новой исторической науки» // Одиссей. 1991. М. 1991. С.60-75.

14. Визгин В.П. Постструктуралистская методология истории: достижения и пределы // Одиссей. 1996. М. 1996. С.39-60.

15. ГадамерХ.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М. 1988.

16. Гирц К. Интерпретация культур. М. 2004.

17. Деррида Ж. Письмо и различие. М. 2000.

18. Деррида Ж. Позиции. Киев, 1996. С.29-64.

19. ДшьтейВ. Введение в науки о духе// Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М. 1987. С.108-135.

20. Зубков H.H. Диалог о диалоге // Мировое древо. 1992. №1. С.158-172.

21. Ильин И.П. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М. 1996.

22. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М. 1998.

23. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М. 2001.

24. Ионов И.Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. 1996. М. 1996. С.60-80.

25. Клакхон К.К.М. Зеркало для человека. Санкт-Петербург, 1998.

26. Конрад Дж. Зеркало морей. М. 1973.

27. Концепция зарубежной этнологии: критические этюды. М. 1976.

28. Копосов Н.Е. Что такое критика социальных наук? // Журнал социологии и социальной антропологии. 2001. T.IV. Вып.2.

29. Куайн В. Онтологическая относительность // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. М. 1996. С.40-61.

30. Купер А. Постмодернизм, Кембридж и «Великая Калахарская дискуссия» // ЭО. 1993. №4. С.3-16.

31. Лурье С. Культурная антропология в России и на Западе: концептуальные различия.

32. Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. Сост. и заключит, ст. В.П.Руднева. М. 1993.

33. Маевский Е.В. Повседневная рыба // Одиссей. 2002. М. 2002. С.329-333.

34. Малиновский Б. Магия, наука и религия. М. 1998.

35. Никишенков A.A. Из истории английской этнографии. М. 1986.

36. Никишенков A.A. Прикладная антропология: от социальной инженерии к искусству межкультурного диалога// Личность. Культура. Общество. Научно-практический журнал. 1999. Т.1. Вып.1.

37. Никишенков A.A. Социальная антропология народной культуры общения (этноэтикет) // Личность. Культура. Общество. 2000. Т.2. Вып.4.

38. Печенкин A.A. Релятивизм // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. М. 1996. С. 18-40.

39. Пондопуло А.Г. От этнографии-описания к этнографии-диалогу // Одиссей. 1991. С.115-124.

40. Размышления о судьбах науки. Интервью А.Елфимова с российскими этнографами // Этнографическое обозрение. 1996. №5. С.3-24.

41. Размышления о судьбах науки. Интервью А. Елфимова с американскими антропологами // ЭО. 1996. №6. С.3-18.

42. Репина Л.П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории//Одиссей. 1996. М. 1996. С.25-39.

43. Рикер П. Существование и герменевтика // Феномен человека. Антология. Сост., вступ. ст. П.С.Гуревича. М. 1993. С.307-328.

44. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М. 1995.

45. Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М. 1995.

46. Рокитянский В.Р. Чего ждать от постмодернистской этнографии? // Этнометодология. 1994. Вып.1. С.73-93.

47. Рокитянский В.Р. Время встречи. Этнограф и «Другой»: логика развития этнографического самосознания в XX веке // Форум. Стратегии регионального развития. Казань 2003.http://www.regionforum.rU/section/policy/vital/materials/9/print

48. Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. «Делать знакомое неизвестным.»: этнографический метод в социологии.

49. Ромашко С.Н. «Недоуметельное языка моего» // Одиссей. 2002. М. 2002. С.311-325.

50. Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997.

51. Рорти Р. Посмодернисткий буржуазный либерализм// Логос. 1999. №9 (19) С.96-104.

52. Рубел П., M. Чегринец. Исследовательские стратегии в современной американской культурной антропологии: от «описания» к «письму» // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т.1 Вып.2.

53. Руднев В. Божественный Людвиг. Витгенштейн: формы жизни. М. 2002.

54. Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. Хрестоматия. Сост., перевод, вступ. ст. и коммент. А.А.Печенкин. М. 1996.

55. Соколовский C.B. Образы Других в российской науке, политике и праве. М. 2001.

56. Соколовский C.B. Этнография как жанр и как власть (впечатления о современном состоянии дисциплины) // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции. М. 1995. Вып.2. С. 133-148.

57. Соколовский C.B. Этнографические исследования: идеал и действительность // ЭО. 1993. №2. С.3-13.

58. Соколовский C.B. Этнографические исследования: идеал и действительность // ЭО. 1993. №3. С.3-14.

59. Соколовский C.B. Вещность и власть в обыденном сознании (автоэтнографические этюды) // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции. М. 2000. Вып.7. С.70-109.

60. Спигел Г.М. К теории среднего плана: историописание в век постмодернизма//Одиссей. 1995. М. 1995. С.211-221.

61. Стрелков В.И. К онтологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф.Р.Анкерсмита // Одиссей. 2000. М. 2000. С.139-151.

62. Тишков В.А. Советская этнография: преодоление кризиса// ЭО. 1992. №1. С.5-21.

63. Тишков B.C. Российская этнология: статус дисциплины, состояние теории, направления и результаты исследований // ЭО. 2003. №5. С.3-23.

64. Феномен человека. Антология. Сост., вступ. ст. П.С.Гуревича. М. 1993.

65. ФиллиповА.Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы // Логос. 2000. №2(23). С.113-151.

66. Филиппова Е.И., Филиппов В.Р. Камо грядеши? // ЭО. 1992. №6. С.3-17.

67. Фуко M. Воля к истине. По ту сторону власти, знания и сексуальности. М. 1996.

68. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб. 1994.

69. Фуре В. Полемика Хабермаса и Фуко и идея критической социальной теории // Логос. 2002, №2 (33). С. 120-152.

70. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М. 2003.

71. Хюбнер К. Критика научного разума. М.

72. Шандыбин С. А. Постмодернистская антропология и сфера применимости ее культурной модели // ЭО. 1998. №1. С.14-31.

73. Щепанская Т.Е. Полевик: фигура и деятельность этнографа в экспедиционном фольклоре (опыты автоэтнографии) // Журнал социологии и социальной антропологии. 2003. T.VI. №2. С. 165-179.

74. AgarM.The Professional Stranger. N.Y., 1980. P.43

75. AgarM. Speaking of Ethnography. Betherly Hills, 1986.

76. AnkersmitF.K. Historiography and Postmodernism// History and Theory. Studies in the philisophy og History. Vol. XXVII. 1989.

77. Anthropology: Ancestors and Heirs. Ed. by S.Diamond. The Hague, 1980.

78. Anthropology at Home. N.Y., 1987.

79. AppaduraiA. Global Ethnoscapes. Notes and Queries for a Transnational Anthropology// Recapturing Anthropology. Working in the Present. Ed. by Richard G.Fox. Cambridge, 1986. P. 192-210.

80. Asad T. Antropology and the Colonial Encounter. Ed. by T.Asad. London, 1973.

81. Asad T. The Concept of Cultural Translation in British S ocial Anthropology// Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

82. Atkinson P. The Ethnographic Imagination. London, 1994.

83. BiersackA. Local Knowledge, Local History: Geertz and Beyond// The New Cultural History. Ed. By Lynn Hunt. Berceley, University of California Press. 1989.

84. Boon J. A. Other Tribes Other Scribes. Cambridge, 1982.

85. Bowman Glenn. Identifying versus Identifying with "the Other". Reflections on the Siting of the Subject in Anthropological Discourse // After Writing Culture.

86. Epistemology and Praxis in Contemporary Anthropology. Ed. by A.James, J.Hockey and A.Dawson. London, 1997. P. 34-51

87. Bruner E.M. Epilogue: Creative Persona and the Problem of Authenticity//Creativity/Antropology. Ed. by M.Bruner. CornellUniv., 1993.

88. Callaway H. Ethnography and Experience. Gender Implications in Fieldwork and Texts // Anthropology and Autobiography. Ed. by Judith Okely and Helen Callaway. London, 1992. P.29-50.

89. Caplan P. Risky Business: Changing Landscapes of Anthropology. Stirling Memorial Lecture. 2001.

90. Clough P.T. The End(s) of Ethnography: from Realism to Social Critisism. Sage, 1992.

91. Clifford J, On Ethnographic Authority. Representation 1:118-46. 1983.

92. Clifford J. Power and Dialogue in Ethnography: Marsel Griaule's Initiation// Observers' Observed. Madison, 1983.

93. Clifford J. The Predicament of Culture. Cambridge, 1988.

94. Clifford J. Notes on Travel and Theory.

95. Clifford J. Introduction // Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

96. Clifford J. On Ethnographic Allegory // Clifford J. Marcus G.E. Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography. Ed. by Clifford J. Marcus G.E. Berceley: University of California Press, 1986.

97. Clifford J. Spatial Practices: Fieldwork, Travel, and the Disciplining of Anthropology // Anthropological Locations. Boundaries and Grounds of a Field Science. Ed. by Akhil Gupta and James Ferguson. Los Angeles, 1997. Pp. 185-259(192).

98. Clifford J. Marcus G.E. Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography. Ed. by Clifford J. Marcus G.E. Berceley: University of California Press, 1986.

99. CohenA.P. Self-Concious Anthropology// Anthropology and Autobiography. Ed. by Judith Okely and Helen Callaway. London, 1992. P.221-242.

100. Crapanzano Vt. The Postmodern Crisis: Discourse, Parody, Memory. // Rereading Cultural Anthropology. London, 1992, P.87-103.

101. Crapanzano V. Hermes' Dilemma : The Masking of Subversion in Ethnographic Description// Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

102. Crapanzano V. Tuchami: Portrait of a Moroccan. Chicago, 1980.

103. Davies C.A. Reflexive Ethnography. A Guide to Researching Selves and Others. London, 1999.

104. DwyerK. Moroccan Dialogues. Baltimore, 1982.

105. Fabian J. Time and the Other: How Anthropology Makes Its Object. N.Y., 1983.

106. Fisher M. Ethnicity and the Arts of Memory// Clifford J. Marcus G.E. Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography. Ed. by Clifford J. Marcus G.E. Berceley: University of California Press, 1986.

107. Fisher M., Abedy M. Debating Muslims. Cultural Dialogues in Postmodernity and Tradition. Wiskonsin, 1990.

108. Foucault M. Governmentality// Burchell etal. 1991: 87-104.

109. Geertz C. An Interview with Geertz C. By Handler R. Princeton, 1991.

110. Geertz C. Local Knowledge: Futher essays in interpretive antropology. N.Y„ 1983.

111. Geertz C. Works and Lives: The Anthropologist as Author. Stanford, 1988.111.

112. Geertz C. "From the Natives' Point of View": On the Nature of Anthropological Understanding // Meaning in Anthropology. Albuquerque, 1976.

113. Geertz C. Making Experiences, Authoring Selves// Anthropology of Experience. P.373-380.

114. Golde P. Women in the Field. Berkely, 1986. First edn. 1970.

115. HandelmanD. The Absense of Others, The Presense of Texts// Lavie S., Narayan K., Rosaldo R. Creativity/Antropology. Ed. by S.Lavie, K.Narayan, R.Rosaldo. Cornell University Press, 1993.

116. Handler R. The Daunty and the Hungry man: Literature and Antropology in the work of Ed. Sapir//Observers' Observed. Madison, 1983.

117. Handler R. Authenticity//Anthropology Today. 1986. V.2. P.79-81.

118. Hastrup K. A Passage to Anthropology. Between Experience and Theory. London-N.Y., 1995.

119. HastrupK. Writing Ethnography: State of the Art// Anthropology and Autobiography. Ed. by Judith Okely and Helen Callaway. London, 1992. P.116-134.

120. James A., Hockey J., Dawson A. After Writing Culture. Epistemology and Praxis in Contemporary Anthropology. Ed. by A.James, J.Hockey and A.Dawson. London, 1997.

121. Jameson F. Postmodernism, or the Cultural Logic of Late Capitalism. Durham, 1991.

122. Jarvie I.C. Rationality and Relativism. London, 1984.

123. KuperA. Culture, Identity and the Project of a Cosmopolitan Anthropology// Man. 1994. V.29. № 3.

124. KuperA. Anthropology and Anthropologists. London, 1996.

125. Yll.LavieS., NarayanK., Rosaldo R. Creativity/Antropology. Ed. by S.Lavie, K.Narayan, R.Rosaldo. Cornell University Press, 1993.

126. Lederman R. Pretexts for Ethnography: On Reading Fieldnotes // Fieldnotes. The Making of Anthropology. Ed. by Roger Sanjek. Cornell University Press, 1990. P.71-92.

127. Lyotard J.-F. La condition postmoderne: Rapport sur le savoir. P. 1979

128. LyotardJ.-F. Answering question: What is postmodernism// Innovation/Renovation: New perspectives on the humanities. Madison, 1983.

129. Lyotard J.-F. Le differand. P.1984.

130. Malinowski B. A Diary in the Strict Sense of the Word. London, 1967.

131. Marcus G.E. Afteword: Ethnographic Writing and Antropological Careers// Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

132. Marcus G.E. Rhetoric and the Ethnographic Centre in Antropological Research // Current Antropology. Aug. 1980. P.508.

133. Marcus G.E., CushmanD. Ethnographies as Text// Annual Review of Antropology. 11:25-69.1982. P.ll.

134. Marcus G.E., FisherM. Antropology as Cultural Critique: An Experimental Moment in the Human Sciences. Chicago, 1986.

135. Marcus G.E. Contemporary Problems of Ethnography in the Modern World System // Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

136. Marcus G.E. An Introduction in Critical Anthropology Now. Unexpected Contexts, Shifting Constituencies, Changing Agendas. Ed. by G.E.Marcus. 1999.

137. Marcus G.E. Rereading Cultural Anthropology. Ed. by G.E.Marcus. Durham, Duke University Press. 1992. 416 pp.

138. NaderL. Post-Interpretive Anthropology// Anthropological Quarterly. Oct. 1988. 61 (9): P. 149-159.

139. NovickP. That Noble Dream. The "Objectivity Question" and the American Historical Professions. Cambridge, 1989.

140. OkelyJ. The Self and Scientism// Journal of the Anthropology Society of Oxford 6(3). P.171-188.

141. OkelyJ. Anthropology and Autobiography. Participatory Experience and Embodied Knowledge // Anthropology and Autobiography. Ed. by Judith Okely and Helen Callaway. London, 1992. P. 1-29.

142. OkelyJ. Anthropology and Autobiography. Ed. by Judith Okely and Helen Callaway. London, 1992.

143. Peacock J.L., HollandD.C. The Narrated Self: Life Stories in Process. Ethos.1993. Vol.21 N.4. P.367-384.

144. Pels P. The Anthropology of Colonialism: Culture, History and the Emergence of Western Governmentality.http://www.pscw.uva.nl/gm/articles/pp 1997.htm

145. Powdermaker H. Stranger and Friend: The way of Antropologist. N.Y. 1966.

146. PrattM.L. Fieldwork in Common Places// Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

147. Rabinow P. Reflection on Fieldwork in Morocco. Berkely, 1977.

148. Rabinow P. Representations Are Social Facts // Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

149. Rabinow P., Dreyfus H.L. Michel Foucault: Beyond Structuralism and Germeneutics. Brighton, 1982.

150. Rosaldo R. From the Door of His Tent: The Fieldworker and the Inquisitor// Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

151. Rosaldo R. Ilongot Headhunting. 1883-1974. A Study in Society and History. Stanford, 1980.

152. Ruby J. A Crack in the Mirror. Reeeflexive Perspectives in Anthropology. Ed. by J.Ruby. Philadelphia, 1982.

153. Sanjek Roger. Fieldnotes. The Making of Anthropology. Ed. by Roger Sanjek. Cornell University Press, 1990.

154. ShostakM. Nisa: The Life and Words of a King Woman. Cambridge, 1981.

155. ScholteB. Toward a Reflexive and Critical Anthropology// Reinventing Anthropology. Ed. by D.Hymes. N.Y., 1972.

156. Social Contexts of American Ethnology. Washington, 1985.

157. SpiroMelfordE. Cultural Relativism and the Future of Anthropology// Marcus G.E. Rereading Cultural Anthropology. London, 1992. P.124-152.

158. Strathern M. Out of Context: The Persuasive Pictions of Anthropology // Current Anthropology. 1987. V.28. P.251-270.

159. Strathern M. After Nature. N.Y. Cambrige Uneversity Press. 1989.

160. Stocking G.W. The Ethnographer's Magic and Other Essays in the History of Antropology. Ed. by G.W. Stocking. Wiskonsin, 1992.

161. Stocking G.W. Observers' Observed. Essays on Ethnographic Fieldwork. Ed. by G.W. Stocking. History of Anthropology. Vol. 1. Madison, 1983.

162. Stocking G.W. Victorian Anthropology. N.Y., 1987.

163. Stocking G.W. Volksgeist as Method and Ethic.// Essays on Boasian Ethnography and the German Anthropological Traditions. Ed. by G.W. Stocking. History of Anthropology. Vol.8.

164. Stocking G.W. Maclay, Kubary, Malinowski. Archetypes from the Dreamtime of Antropology // Stocking G. W. The Ethnographer's Magic and Other Essays in the History of Antropology. Ed. by G.W. Stocking. Wiskonsin, 1992.

165. Stocking G. W. Postscriptive Reflections// Stocking G.W. The Ethnographer's Magic and Other Essays in the History of Antropology. Ed. by G.W. Stocking. Wiskonsin, 1992.

166. Stocking G.W. Prospective Prescriptive Reflections// Stocking G.W. The Ethnographer's Magic and Other Essays in the History of Antropology. Ed. by G.W. Stocking. Wiskonsin, 1992.

167. Strathern M. After Nature. English Kinship in the Late Twentieth Century. Cambridge, 1992.

168. Taussig M. Shamanism, Colonialism and the Wild Man. A Study in Terror and Healing. Chicago, 1987. P.367-392.

169. TaussigM. Tactility and Distraction// Marcus G.E. Rereading Cultural Anthropology. Ed. by G.E.Marcus. Durham, Duke University Press. 1992. P.8-14.

170. Tishkov V.A. The Crisis in Soviet Ethnography// Current Anthropology. Vol.33. №4.

171. Turner V. On the Edge of the Bush. Anthropology of Experience. Tusson, 1985.

172. Turner V. The Antropology of Experience. Ed. by Turner V., Bruner E. Urbana: University of Illinois Press, 1986.

173. Turner V.W. Dewey, Dilthey, and Drama: An Essay in the Anthropology of Experience // The Anthropology of Experience. Urbana, 1986.

174. Tyler S.A. The Unspeacable: Discours, Dialogue, and Rethoric in the Postmodern World. Madison, 1987.

175. Tyler S. Post-Modern Ethnography: From Document of the Occult to Occult Document// Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986.

176. Van Maanen J. Tales of the Field. On Writing Ethnography. Chicago, 1988.

177. Watson C.W. Autobiography, Anthropology and the Experience of Indonesia.// OkelyJ. Anthropology and Autobiography. London, 1992. P. 134-147.

178. While H. Methahistory. The Historical Imagination in XlX-th-Century Europe. Baltimore, 1973.