автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Вопросительные конструкции как разновидность диалогических форм речи в поэзии Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама

Полный текст автореферата диссертации по теме "Вопросительные конструкции как разновидность диалогических форм речи в поэзии Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама"

На правахрукояйси

Хазбулатова Татьяна Алексеевна

ВОПРОСИТЕЛЬНЫЕ КОНСТРУКЦИИ КАК РАЗНОВИДНОСТЬ ДИАЛОГИЧЕСКИХ ФОРМ РЕЧИ В ПОЭЗИИ БОРИСА ПАСТЕРНАКА И ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА

Специальность 10.02.01 —русский язык

1 5 МА? Ж1

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

005014675

Москва

— 2012

005014675

Работа выполнена в Отделе корпусной лингвистики и лингвистической поэтики ФГБУН Институт русского языка им. В.В. Виноградова Российской академии наук

Научный руководитель — доктор филологических наук

Фатеева Наталья Александровна

Официальные оппоненты — доктор филологических наук Успенский Фёдор Борисович (ФГБУН Институт славяноведения Российской академии наук)

кандидат филологических наук Николина Наталия Анатольевна

(ФГБОУ ВПО «Московский педагогический государственный университет»)

Ведущая организация — ФГБУН Институт языкознания Российской академии наук

Защита состоится «у »¿¡и&лЛ 2012 г. в /3 часов на заседании диссертационного совета Д.212.135.06 при ФГБОУ ВПО МГЛУ (119034, Москва, ул. Остоженка, д. 38, ауд 87).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБОУ ВПО МГЛУ по адресу: 119034, Москва, ул. Остоженка, д. 38.

Автореферат разослан ъ ^с<р тй2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат психологических наук, доцент Филонова Е.А.

Целое столетие понадобилось филологической науке для того, чтобы подобрать подходящий инструментарий для изучения поэтического языка XX века и провести необходимые исследования в этой области. С тех пор как М.М. Бахтин1 предложил считать диалогичность фундаментальным свойством речевого акта и рассматривать высказывание как звено в цепи речевого общения, как реакцию на предшествующее высказывание, в современной лингвистике значительно возросла роль коммуникативно-функционального подхода в исследовании языка. Правда, М.М. Бахтин настаивал на том, что диалогичность в художественной литературе свойственна прозе, в первую очередь жанру романа, но не лирике; однако это утверждение было оспорено2.

Это стимулировало, в свою очередь, интерес к изучению процесса диалогического общения (см. работы P.O. Якобсона, Ю.М. Лотмана, Н.Ю. Шведовой, Н.Д. Арутюновой, Г.А. Золотовой, Т.В. Булыгиной, А.Д. Шмелева, Т.Г. Винокур и др.), к его моделированию в художественной литературе (см. работы М.М. Бахтина, H.A. Кожевниковой, Е.В. Красильниковой, И.В. Артюшкова, В.В. Краснянского, М.К. Милых, Н.В. Моисеевой, H.A. Николиной и др.), а также положило начало ряду работ, посвященных более глубокому исследованию особенностей внутренней речи и ее влиянию на речь поэтическую. Наиболее последовательное выражение идея диалогичности внутренней речи получила в работах, посвященных изучению процессов мышления и речи, сознания, самосознания и самовыражения, поскольку решающая роль диалога в этих процессах представляется неоспоримой (см. работы Ю.М. Лотмана, B.C. Библера, Вяч.Вс. Иванова, Н.Д. Арутюновой, Б.М. Гаспарова и др.). Менее изученной в этом отношении остается речь поэтическая (исключение составляют работы Г.О. Винокура, B.C. Библера, И.И. Ковтуновой, Ю.И. Левина).

Использование внутренней речи и ее моделирование в поэзии имеет очень давнюю историю3, однако активная разработка потенциальных возможностей, заложенных во внутренней речи, характерна только для поэзии XX века. Очевидно, это связано с изменением позиции лирического «я» в поэтическом тексте, что способствовало появлению ряда особенностей в способах художественного отражения мира: а именно, повышению уровня неопределенности и предикативности текста; активизации тропов (особенно метафоры, метонимии, гиперболы, оксюморона); свободному ходу ассоциаций, диалогизации поэтической речи и т.д.

Одной из причин таких преобразований явилось изменение познавательной и коммуникативной позиции художника слова. Если раньше поэтический текст в основном представлял собой некий отчет о познании мира, когда те или иные

1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

2 Ср.: Гаспаров М.Л. М.М. Бахтин в русской культуре XX века // Вторичные моделирующие системы. Тарту, 1979.

3 См.: Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис. М., 1986.

3

реалии действительности, сверенные с эмоциональным настроем автора, им же оцененные и названные, переносятся на бумагу, то поэтический текст XX века стремится отобразить процесс познания и восприятия мира, когда реалии, чувства и связи между ними еще не названы и до конца не оценены, но уже обнаружены поэтом и перенесены на бумагу. «Иногда с чувством стиха срастаешься как с органом каким-то. Каждую лирическую мысль слышишь уже стихом, и тогда нет перехода между образом и исполнением», — писал Пастернак 1 февраля 1914 года в письме Нине Завадской.

Установка на воссоздание в лирическом произведении самого процесса, а не просто результата текстопорождения повлекла за собой активизацию диалогической направленности поэтической речи, которая выражается в распространении диалогических форм и расширении их функций. Диалогические формы речи — это те языковые формы, посредством которых устанавливается прямой контакт между говорящим и слушающим. К ним обычно относят: вопрос, формы второго лица, а также обращение и императив, часто сопровождаемые восклицательной интонацией. Диалогическими их называют потому, что все они, в той или иной степени, требуют ответной реакции со стороны адресата или хотя бы его наличия. Наиболее репрезентативным маркером диалога является вопрос, поскольку он рассчитан непосредственно на ответное речевое действие со стороны адресата. Согласно Ф.С. Лимантову4, вопросы выполняют «функцию связующего звена между спрашивающим и отвечающим, между отправителем и адресатом вопросов. Вопрос относится к таким видам информации, которые требуют прямой отнесенности к адресату. Спрашивающий всегда вступает в непосредственный контакт с партнером по общению. Выдвижение вопроса означает, что возникла как минимум межперсональная связь».

В науке был затронут большой круг проблем, связанных с вопросительностью: о взаимосвязи вопросов и утверждений, о соотношении в вопросах элементов знания и незнания, о принципах их постановки и классификации. Философы, логики, языковеды в своих исследованиях так или иначе отмечали двойственную природу вопроса, присутствие в нем как знания, так и незнания, видели заложенное в нем противоречие и стремление к его разрешению. Лингвистическая наука занимается изучением проблемы вопросительности в рамках синтаксиса предложения, функционально-грамматических исследований, теории коммуникации, фонологи и фонетисты сталкиваются с категорией вопросительности при исследовании интонации (см. работы О. Есперсена, П. Рестана, Я. Хинтикки, А.Н. Гвоздева, И.П. Распопова, Е.М. Галкиной-Федорук, Г.В. Валимовой, Е.В. Падучевой, А.Н. Баранова, Е.А. Брызгуновой и др.). Нас интересуют особенности функционирования и средства реализации вопросов в поэтической речи.

4 Лимантов Ф.С. Лекции по логике вопросов. Л., 1975. С.76.

4

Лирический вопрос понимается нами как форма обнаружения неопределенности, неясности неких фрагментов действительности или как проявление неудовлетворенности данным положением дел, а также как наиболее явная и непосредственная форма осуществления внутреннего диалога, являющегося одним из видов познания действительности в лирике.

Актуальность данной работы состоит в том, что лирический вопрос как диалогическая форма поэтической речи мало изучен, и прежде всего это касается особенностей его функционирования в поэзии XX века. Проблема, рассматриваемая в настоящей диссертации, не была до сих пор предметом специального научного интереса — ни в исследованиях литературоведческой направленности, ни в работах лингвистического характера или тяготеющих к лингвистике.

Научная новизна исследования заключается в том, что с точки зрения лирической коммуникации вопросительные конструкции в лирике Б. Пастернака и О. Мандельштама рассматриваются впервые, хотя эти диалогические формы на материале отдельных поэтов XIX - начала XX века уже изучались И.И. Ковтуновой. В работе впервые проводится сопоставительный анализ вопросительных конструкций обоих поэтов по следующим параметрам: с точки зрения их темы, структуры, положения в стихотворении и строфе, коммуникативной цели, по наличию маркеров адресованное™, ответности/безответности, по тенденции к образованию многозвенных конструкций.

Теоретическая значимость настоящего диссертационного исследования состоит в разработке путей решения актуальных проблем лингвистического анализа поэтического диалога, а также в определении роли вопросительных конструкций в целостной организации лирического текста. Особую значимость представляет и сопоставительный анализ идиостилевых характеристик двух великих поэтов XX века по заданным параметрам.

Практическая значимость работы заключается в возможности применения ее результатов в образовательном процессе — в цикле лекций курса «Филологический анализ художественного текста», при изучении поэтических идиостилей, а также в практике художественного перевода.

Объектом изучения в настоящей работе являются особенности лирической коммуникации, а предметом исследования — лирический вопрос как диалогическая форма поэтической речи (на материале лирических произведений Б. Пастернака и О. Мандельштама).

Целью диссертационного исследования является проведение сопоставительного анализа функционирующих в условиях лирической коммуникации (в поэтических текстах Б. Пастернака и О. Мандельштама) вопросительных конструкций.

В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:

1. Описать особенности лирической коммуникации.

2. Очертить спектр диалогических форм речи в поэтических произведениях обоих авторов.

3. Выявить особенности функционирования вопросительного предложения как диалогической формы речи в поэтическом тексте.

4. Провести сопоставительный анализ вопросительных конструкций у обоих поэтов по следующим параметрам: с точки зрения темы, структуры, положения в стихотворении и строфе, ответности/безответности, по наличию маркеров адресованное™ и тенденции к образованию многозвенных конструкций.

5. Охарактеризовать типы вопросительных предложений, обнаруженные в лирике Пастернака и Мандельштама, с точки зрения коммуникативного намерения.

Выбор методов исследования продиктован целью и задачами настоящей работы. В работе используются: структурно-функциональный, статистический, типологический и сопоставительный методы.

Материалом для исследования послужили вопросительные предложения из лирических произведений Б. Пастернака и О. Мандельштама. Собранный материал представлен в приложении в виде двух таблиц (таблицы 1 и 2), в которых каждый вопрос характеризуется с точки зрения темы (о чем вопрос), структуры (простое или сложное предложение, входит в цепочку вопросов или является одиночным), положения в стихотворении и строфе, ответности/безответности, по наличию маркеров адресованности и особенностям функционирования. В результате сплошной выборки обнаружено и охарактеризовано 598 вопросительных предложений (403 у Пастернака и 195 у Мандельштама).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Лирический текст существует в коммуникативной ситуации — лирическом диалоге. Лирические вопросы являются одним из проявлений диалогического начала в поэзии. Лирические вопросы ориентированы на особенности внутреннего диалога, но трансформируют его признаки в соответствии с доминантной установкой — эстетической.

2. Анализ вопросительных конструкций в лирике Б. Пастернака и О. Мандельштама показывает, что в поэтическом тексте функционирование вопроса имеет свои особенности. Собственно функция спрашивания не является доминирующей и наблюдается явление функциональной полисемии, когда один и тот же вопрос выполняет несколько функций.

3. С точки зрения коммуникативного намерения, заложенного в вопросительных конструкциях, (с опорой на предлагавшиеся ранее классификации) выделяются следующие типы вопросов: вопросы-дубитации, вопросы-обсуждения, вопросы-объективизации, вопросы-предположения, вопросы-размышления, собственно вопросы, риторические вопросы, вопросы в чужой речи. В отдельных случаях наблюдается взаимодействие этих типов.

4. Выявляется детерминированность вопросительных предложений в лирике Б. Пастернака и О. Мандельштама доминантными установками их индивидуального стиля; динамика вопросительных конструкций отражает эволюцию творчества поэтов в целом.

5. Лирика Б. Пастернака обнаруживает отчетливую динамику количества вопросов по периодам. Эволюция соответствует модели: «взрывное движение вверх — спад, возвращение к первоначальной ситуации», при этом во все периоды устойчиво наблюдается предпочтение вопросов-предположений. С точки зрения наличия/отсутствия ответа показателен резкий рост доли вопросов с прямыми ответами в период с 1930 по 1960 г., свидетельствующий об изменении позиции лирического «я» по отношению к бытию: от удивления и попытки диалога с миром к изречению несомненных истин о бытии. Место вопросительных конструкций в текстах Пастернака не отличается устойчивостью по периодам. У Пастернака неизменно велика доля вопросительных предложений в составе цепочек, что отражает установку на эмоциональность речи.

6. В лирике О. Мандельштама такой выразительной динамики вопросительных конструкций, как у Пастернака, нет. У Мандельштама эволюция затрагивает внутритекстовые связи более, чем синтаксис. Количество вопросов в лирике первого/второго и третьего периодов примерно равное. Типы вопросов, выделяемые в аспекте коммуникативного намерения, распределяются по периодам следующим образом. Поэт устойчиво безразличен к вопросам в чужой речи, поскольку дар слова отнесен к характеристикам лирического «я». Определенная динамика прослеживается в падении доли вопросов-размышлений в поздней лирике, что отражает усиление эмоциональности в тексте. Только по одному параметру — по адресованное™ вопросов — лирика Мандельштама обнаруживает весьма отчетливую динамику: в поэзии третьего периода резко уменьшается доля вопросов с адресацией, преобладает автокоммуникация. В отличие от Пастернака, явно предпочитающего простые и неполные вопросительные предложения, Мандельштам не избегает сложноподчиненных предложений и почти отказывается от неполных.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были представлены на VIII и IX Международных научных конференциях молодых филологов в Таллиннском университете (Таллинн, 17-19 февраля 2006 г., 16-18 февраля 2007 г.); на международной научной конференции «Лингвистика и поэтика в начале третьего тысячелетия» в Институте русского языка им. В.В. Виноградова РАН (Москва, 24-28 мая 2007 г.), на международной научной конференции «Языки и метаязыки в пространстве культуры» в Институте языкознания РАН (Москва, 1416 марта 2011 г.).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и приложения. Порядок расположения глав

соответствует логике исследования. Общий объем исследования составляет 268 страниц вместе с приложением.

Во введении обсуждаются предпосылки данного исследования, дается краткий обзор различных по методике, целям и задачам работ, посвященных истории изучения категории вопросительности, обосновываются актуальность выбранной темы и ее теоретическая значимость. Формулируются объект и предмет исследования, указываются цели и задачи работы, мотивируется выбор материала исследования.

Первая глава диссертации посвящена особенностям лирической коммуникации. В ней рассматриваются следующие проблемы: (1) речевой субъект и адресат в лирике, (2) понятие внутренней речи и ее основные признаки, (3) понятие внутреннего и внешнего диалога в лирике. Здесь также дается определение диалогических форм речи, анализируется их наполнение и частота употребления у обоих поэтов.

По мнению Г.А. Золотовой и ее соавторов5, место любого явления в системе обусловлено комплексом его необходимых характеристик, которые могут быть сформулированы в виде трех вопросов: что?, как? и для чего? Что или о чем? — это вопрос о типовом содержании, семантике синтаксических единиц. Как или чем? — это вопрос о средствах выражения, конструкциях. Для чего? или зачем? — вопрос о функциональном назначении синтаксических единиц. Поискам ответов на эти вопросы посвящены вторая, третья и четвертая главы настоящей работы, в которых проводится сопоставительный анализ вопросительных конструкций Б. Пастернака и О. Мандельштама как композиционно-диалогических форм поэтической речи по шести параметрам: с точки зрения темы, структуры, положения в стихотворении и строфе, ответности/безответности, по наличию маркеров адресованное™, типу коммуникативного намерения.

В заключении диссертационной работы подводятся итоги проделанного исследования, резюмируются и комментируются важнейшие его результаты.

В приложении представлены статистические таблицы, в которых приведены все вопросительные конструкции, встречающиеся в лирике Б. Пастернака и О. Мандельштама, и дана их характеристика по обозначенным выше параметрам.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы, характеризуются объект и предмет исследования, дается обзор лингвистических работ, посвященных категории вопросительности, определяются цели и задачи работы, ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость, методы и материал

5 Золотова Г. А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.

8

исследования, формулируются основные положения, выносимые на защиту, а также мотивируется выбор авторов для сравнительного анализа.

Анализ литературы, посвященной описанию вопросительных предложений в современном русском языке, показывает, что наиболее активно разрабатываются классификации с учетом семантики, функционального своеобразия и актуального членения в речи. Одним из главных признаков, лежащих в основе функционально-семантической классификации, является его коммуникативная направленность (см. работы П. Рестана, Е.М. Галкиной-Федорук, А.Н. Гвоздева, И.П. Распопова, Е.В. Падучевой, И.Б. Шатуновского, а также грамматики современного русского языка, прежде всего «Русскую грамматику-1980»). Сопоставление основных типов классификаций вопросительного предложения позволило прийти к выводам о том, что, во-первых, лингвистическая наука располагает достаточно обширным и разнообразным объемом знаний по проблеме классификации вопросительного предложения и, во-вторых, что существующие на сегодняшний день классификации не способны адекватно описать функциональные, семантические и структурные особенности лирических вопросов.

Выбор авторов для сравнительного лингвопоэтического анализа в работе является скорее традиционным, нежели новаторским (сопоставлению идиостилей Пастернака и Мандельштама посвящены работы С.С. Аверинцева, М.Л. Гаспарова, М.Ю. Лотмана, Н.В. Кузиной и др.), однако попытка взглянуть на лирику Пастернака и Мандельштама с коммуникативной точки зрения нами предпринимается впервые. Несмотря на то, что творчество этих поэтов было предметом многостороннего пристального изучения, ни особенности функционирования вопросительных предложений, ни специфика коммуникативного намерения в их произведениях до сих пор не становились объектом самостоятельного рассмотрения. С этой точки зрения поэзия Пастернака и Мандельштама представляет собой значительный интерес, поскольку каждый из поэтов, так или иначе, затрагивал проблему диалогичности лирики и ставил вопрос о ее адресате. Кроме того, диалогическую направленность поэтической речи обоих авторов обнаруживает и статистический анализ диалогических форм в произведениях исследуемых поэтов: на 507 текстов Пастернака приходится 1338 диалогических форм, а на 496 текстов Мандельштама — 1126. Высокая частота употребления диалогических форм речи обоими поэтами позволяет утверждать, что выбранный для анализа материал достаточно репрезентативен.

Изучение особенностей функционирования синтаксических конструкций в манделыптамовской и пастернаковской лирике также заслуживает особенного внимания, поскольку оба автора часто прибегали к инновациям в сфере синтаксиса, а вопросительные предложения выполняют в их стихотворениях текстопорождающую роль. Можно даже утверждать, что изучение разных типов вопросов, являясь составной частью исследований в области поэтического

синтаксиса, помогает проследить внутреннюю эволюцию идиостиля каждого поэта в отдельности и в сопоставлении.

В первой главе «Особенности лирической коммуникации», состоящей из трех разделов, содержится анализ научной литературы по проблемам диалога как формы речевого взаимодействия и диалога в лирическом тексте. Преимущественное внимание уделяется такой диалогической форме, как вопрос.

В первом разделе первой главы рассматриваются основные концепции, посвященные речевому субъекту и речевому адресату в лирике, анализируются такие категории, как «лирическое я», «лирический субъект», «лирический герой» и проблема соотнесенности автора, образа автора и «я» в лирике.

Во втором разделе первой главы основное внимание уделяется соотношению поэтической речи и внутренней речи, сходство в структуре и функционировании которых неоднократно отмечалось учеными (см. работы Ю.И. Левина, B.C. Библера, И.И. Ковтуновой, Л.Я. Гинзбург, Я.И. Гина, Е.П. Карпенко и др.). Мы исходим из характеристики внутренней речи, данной Л.С. Выготским в работе «Мышление и речь» (1934): ее отличительные свойства — сокращенностъ формы (отрывочность, фрагментарность, редукция компонентов), господство предикативности и предельная сгущенность смысла.

Поэтический текст предполагает уникальные условия коммуникации. Во-первых, это отсутствие реального собеседника, что позволяет автору вести внутренний диалог; во-вторых, это необычный характер адресатов речи (ими могут быть неодушевленные предметы, различные явления действительности и внутреннего мира человека); наконец, в-третьих, ритмико-синтаксическая организация текста, связанная с делением на строки, подобным делению на реплики в диалоге.

В третьем разделе первой главы рассматривается проблема изучения лирического диалога. Современные ученые (М.Н. Капрусова, С.О. Артемова, Т.Б. Радбиль, Н.М. Азарова и др.) все чаще говорят о том, что адресат лирического произведения имеет не менее сложную организацию, чем его автор. Как отмечает Т.Б. Радбиль6, «в лирике 2-е лицо ТЫ/ВЫ может обозначать не только экзегетическое лицо — конкретного читателя, внеположенного тексту, но и диететическое лицо, особый персонаж в мире текста». Н.М. Азарова7 в работе, посвященной изучению конвергенции философского и поэтического текстов, обращает внимание на то, что местоимение 2-го лица в варианте Ты и металицо ты + Ты — одна из центральных формул поэтики. «Форма Ты, несмотря на то, что может однозначно указывать на Бога, сохраняет очень многие особенности ты как личного местоимения и, устанавливая иерархию, тем не менее маркирует

6 Радбиль Т.Б. «Речь от второго лица»: образ адресата в лирике Бродского // Иосиф Бродский1, стратегии чтения. Материалы междунар. научн. конф. (Москва, 2-4 сентября 2004 г.). М., 2005. С. 44.

Азарова Н.М. Конвергенция философского и поэтического текстов ХХ-ХХ1 вв. Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. М., 2010. С. 22.

сокращение дистанции между говорящим и адресатом. В ситуации совмещения ты + Ты один из референтов (ты) переменный, а другой (Ты) — постоянный. На соотношении постоянного и переменного референта строится местоименная поэтика целого ряда поэтических и философских текстов».

Мы опираемся на систему категорий и на схему лирического диалога, разработанную И.В. Романовой8, но модифицируем ее. Наша модель имеет следующий вид:

Лирический текст

(1) (2) (3)

Лирический Эксплицитный Имплицитный

—> —►

субъект лирич. адресат читатель

Первый случай (1) — это автодиалог (H.A. Фатеева) или автокоммуникация, внутренний диалог в узком смысле (Е.П. Карпенко). Во втором случае (2) в процесс общения (1) вовлекается эксплицитно выраженный лирический адресат (в тексте, заглавии или посвящении он обозначается). Такого адресата мы предлагаем называть Собеседником автора. По определению И.В. Романовой, это внутритекстовая коммуникация, в этом случае автодиалог редуцируется (степень редукции варьируется от текста к тексту), но не исчезает совсем. Так, например, С.Ю. Артемова9, исследовавшая проблему адресации в лирике И. Бродского, описывает случаи превращения эксплицитного адресата в адресата условного. «В лирике Бродского специфика условного адресата заключается в том, что он — необходимое условие коммуникации с самим собой <...> как только собеседник заявлен в самом тексте, он всякий раз оказывается условным лицом. Автор в присутствии наблюдателя-адресата говорит сам с собой». В этом случае мы имеем дело с внутренним диалогом в широком смысле слова (по определению Е.П. Карпенко). Третий адресат (3) — имплицитный читатель. В терминах И.В. Романовой, в данном случае мы имеем дело с авторско-читательской коммуникацией. Соглашаясь в главном, что такое направление коммуникации действительно присутствует в лирическом произведении, попытаемся уточнить детали. Как известно, еще начиная с A.C. Пушкина, русские поэты декларативно отрицали читателя-современника как адресата своих произведений (достаточно в XX веке назвать О. Мандельштама или И. Бродского). Однако наложить табу на право быть читателем невозможно. Независимо от потребности автора иметь его

8 Романова И.В. Поэтика Иосифа Бродского: Лирика с коммуникативной точки зрения. Смоленск, 2007.

9 Артемова С.Ю. О специфике адресата в посланиях И. Бродского 11 Иосиф Бродский: стратегии чтения.

Материалы междунар. научн. конф. (Москва, 2-4 сентября 2004 г.). М., 2005. С. 41.

11

или не иметь, читателем произведения может стать любой желающий, поскольку коммуникация автора и читателя обеспечивается не автором, а самим языком10.

Таким образом, лирический текст одновременно направлен сразу двум или трем адресатам (в зависимости от отсутствия или наличия внутритекстовой коммуникации): самому себе, эксплицитному адресату и имплицитному читателю. Согласно Т.Б. Радбилю, в поэзии XX века игра на референциальной неоднозначности между разными типами адресата является одним из важнейших приемов создания текста. Поэт сам моделирует Собеседника в зависимости от контекста. Он помещает созданного им виртуального адресата в свое внутреннее пространство, адресат из внешнего превращается во внутреннего.

Далее в работе излагается принятая нами периодизация. При рассмотрении лирики Б.Пастернака мы исходим из периодизации B.C. Баевского". Первый период творчества Пастернака (1913-1916 гг.) — обращение от философии к лирике, преодоление символизма. Это книги «Близнец в тучах» и «Поверх барьеров» в редакции 1916 г. (далее БвТ и ПБ-16). Второй период (1917-1929 гг.) — книги «Сестра моя жизнь», «Темы и вариации», «Поверх барьеров» в редакции 1929 г. (далее СМЖ, ТиВ, ПБ-29). Этот период характеризуют авангардизм, работа над поэмами, ранняя проза. Третий период (1930-1960 гг.) включает книги «Второе рождение», «На ранних поездах», «Стихотворения Юрия Живаго», «Когда разгуляется» (далее BP, НРП, СЮЖ, КР). Это время перехода к простоте стихотворных форм, сочетающейся со смысловой сложностью, время переводов и зрелой прозы (в частности, романа «Доктор Живаго»).

При рассмотрении лирических произведений О. Мандельштама мы исходим из периодизации M.JI. Гаспарова12, который выделял три периода, соответствующие трем мандельштамовским поэтикам. Согласно данной концепции, на 1908-1925 гг. приходятся два этапа мандельштамовского творчества. Первый — лирика 1908— 1914/15 гг. Этот этап по названию первого мандельштамовского сборника (1914) можно обозначить как эпоху «Камня». Второй период — 1916/17-1924/25 гг., по заглавию второй книги — «Tristia» (1922), может быть назван эпохой «Tristia». Третий период с новой, третьей поэтикой — 1930-1937/8 гг. Однако мы объединяем первый и второй периоды, противопоставляя третьему, на одном существенном основании: и в эпоху «Камня», и в эпоху «Tristia» Мандельштам культивирует связь с традицией, акмеистическую (в широком смысле) направленность творчества. В третью эпоху установка иная, почти диаметрально противоположная.

Таким образом, говоря о тематике вопросов, их структуре и функциях в лирических текстах Пастернака и Мандельштама, мы придерживаемся хронологического принципа.

10 См. подробнее: Артемова С.Ю. Указ. соч.

11 Баевский B.C. Пастернак-лирик. Основы поэтической системы. Смоленск, 1993.

12 ГаспаровМ.Л. Поэт и культура. Три поэтики Осипа Мандельштама // Мандельштам О.Э. Полное собрание стихотворений. СПб., 1995. С. 5-64.

В главе второй «Тематика вопросов в поэзии Б. Пастернака и О. Мандельштама», состоящей из двух разделов, описывается тематика вопросительных предложений в лирике Б. Пастернака и О. Мандельштама (в динамике — по периодам). В первом разделе второй главы (параграфы 2.1.1.. 2.1.2.. 2.1.З.. 2.1.4.) рассматриваются вопросительные конструкции Б. Пастернака. В лирике Пастернака, с 1909 по 1959 г., содержится 403 вопросительных предложения. Частотность вопросительных предложений, равно как и разнообразие их тем и форм выражения, изменяется в соответствии с общей эволюцией поэтики Пастернака. Возрастание числа вопросительных предложений и степени их разнообразия, как и число экспериментов в области рифмы, ритма и стиля приходится на тексты 1917-1922 гг., по большей части вошедшие в книги СМЖ и ТиВ, а минимум — на последний цикл 1950 гг. — КР. Количественно максимум вопросов приходится на второй период, внутри первого и третьего присутствует определенная динамика: в первом — число и разнообразие тем увеличивается от первой книге ко второй, и в третьем — уменьшается от ВР к КР.

Вопросы первого периода по большей части касаются законов мироустройства. При этом законы мироустройства рассматриваются преимущественно в связи с темой словесного творчества и с темой положения человека, прежде всего поэта, в мире. Ставятся вопросы о постигаемости мира, зависимости мира и законов судьбы от творчества. Ср.: День не всегда ль порошился щепоткой / Сонных огней, угрызеньем угля? / Ночь не горела ль огнем самородка, / Жалами стульев, словами улья? («Ночью... со связками зрелых горелок...», 1913). Главными темами второго периода являются любовь, «разрыв» и шире — напряженные человеческие эмоции, связывающие внутренний мир человека с окружающей его природой, миром вообще, с одной стороны, и творчеством, с другой стороны: «Любимая, что тебе еще угодно?», «Брось, к чему швырять тарелки, / Бить тревогу, бить стаканы?», «Куда мне радость деть мою? / В стихи, в графленую осьмину?», «Увижу нынче ли опять ее?», «Можно ль тоску размозжить / Об мостовые кессоны?» и т.д. В вопросах последнего периода не появляется новых тем: законы мироустройства (прежде всего состояние природы и мира, иногда, в связи с темами творчества и смерти), эмоциональное переживание положения художника в мире (и в частности, в конкретных социально-политических обстоятельствах), человеческие эмоции (прежде всего любовь). Заметно снижается познавательная активность, отмеченная нами в начале творческого пути, и как следствие — уменьшается количество вопросов, в последнем цикле КР их всего 9. Эмоциональная напряженность сменяется спокойным, философским созерцанием мира. Ср.: Снег идет, густой-густой. / В ногу с ним, стопами теми, / В том же темпе, с ленью той / Или с той же быстротой, / Может быть, проходит время? / Может быть, за годом год / Следуют, как снег идет / Или как слова в поэме? («Снег идет», 1957).

Главной же темой вопросов в лирике Пастернака от первой книги «Близнец в тучах» и до последнего цикла «Когда разгуляется» являются общие законы мироустройства, а также их вариации: какое место в мироустройстве занимают искусство, поэзия и поэт, как связаны законы мироустройства с человеческими эмоциями, любовью, ревностью, как отражаются эти законы в живой природе, в истории и в социальной жизни. Ср., к примеру, вопросы от лица Магдалины в СЮЖ (1949): Для кого на свете столько шири, / Столько муки и такая мощь? / Есть ли столько душ и жизней в мире? / Столько поселений, рек и рощ?

Второй раздел второй главы (параграфы 2.2.1.. 2.2.2.. 2.2.3.) посвящен тематике вопросительных предложений О. Мандельштама. В его лирике всего 195 вопросительных конструкций; они встречаются в 122 стихотворениях периода 1908-1937 годов.

На протяжении всего «большого» первого периода (т. е. первого и второго периодов в гаспаровской периодизации) главная постоянная тема Мандельштама — это «гармоническое мироустройство и место человека в нем». Как три ее подтемы можно выделить «роль творчества в мире», «творец/художник в мире», «я и мир» (включая отдельную группу вопросов, касающихся опасности/угрозы я-поэту со стороны окружающего времени и пространства). Вторая по численности группа вопросов касается темы истории, субъективного исчисления и постижения законов времени — эта тема присутствует и во многих вопросах, относящихся к первой теме, поскольку история и время могут оказываться силой, разрушающей гармонию в мире, и наоборот, связь времен, культур должна поддерживать мир, человека, творца. Ср. в стихотворении «Век» (1922): Век мой, зверь мой, кто сумеет / Заглянуть в твои зрачки / И своею кровью склеит/Двух столетий позвонки?

Во втором периоде большая часть вопросов у Мандельштама связана также с темами «творца и искусства в мире», «преемственности в культуре и истории», «субъективного восприятия истории и времени». Но центральной темой становится тема «конкретного пространства, окружающего поэта или того, о котором он мечтает». С темой пространства оказываются сопряженными темы поэта в России, вообще судьбы поэта, пространство наделяется способностью к эмоциям. Ср.: Заблудился я в небе — что делать? / Тот, кому оно близко, — ответь! / Легче было вам, Дантовых девять / Атлетических дисков, звенеть («Заблудился я в небе — что делать?», 1937).

В вопросах Мандельштама в разные периоды творчества наблюдается несомненное тематическое единство, но количество вопросов, связанных с этими темами и/или их прямо выражающими, различно.

В третьей главе «Особенности строения вопросительных предложений в поэзии Б. Пастернака и О. Мандельштама» сопоставляются вопросительные предложения Пастернака и Мандельштама по таким параметрам, как синтаксическая структура, положение в стихе и в строфе, адресованность/неадресованность, вхождение/невхождение в состав цепочки

/

вопросов, наличие/отсутствие ответа на вопрос. Анализ вопросительных конструкций демонстрирует их зависимость от общих особенностей идиостилей обоих авторов и отражает их эволюцию.

При относительно равном объеме корпуса лирических стихотворений Б. Пастернак демонстрирует значительно большую приверженность этим конструкциям: в его лирике 403 вопроса, в то время как у О. Мандельштама их всего 195. При этом лирика Б. Пастернака обнаруживает отчетливую динамику вопросов по периодам: 46 вопросов в первом периоде, 277 во втором (с резким всплеском в книге СМЖ — интенсивность выше, чем в более ранних книгах, и в 8,4 раза выше, чем в поздней КР), 80 в третьем периоде. В лирике Мандельштама такой выразительной динамики вопросительных конструкций нет. Количество вопросов в лирике первого/второго и третьего периодов примерно равно.

Первый раздел третьей главы (параграфы З.1.1.. 3.1.2.. 3.1.3.) посвящен структурно-композиционной организации вопросительных конструкций в лирике Б. Пастернака. Анализ позволяет обнаружить как ее неизменные свойства, так и определенную динамику, соответствующую общей эволюции пастернаковской поэтики.

Существенные изменения происходят уже в лирике первого периода: это отчетливый рост адресованных вопросов в ПБ-16 в сравнении с более ранней книгой БвТ. Это свидетельство преодоления поэтом лирического эгоцентризма «я» и появления установки на точку зрения «другого». В лирике второго периода установка на точку зрения «другого» еще более очевидна: она проявляется в значительном увеличении вопросов в чужой речи (28 случаев) — этот тип коммуникативного намерения отсутствовал и в БвТ, и в ПБ-16. Ср. в «Болезни» (1918-19) книги ТиВ: Он видит сон: пришли и подняли. / Он вскакивает: «Не его ль?» /(Был зов. Был звон. Не новогодний ли?).

Семантически вопросительные конструкции в лирике первого периода — это развернутые метафоры, не предполагающие ответа, либо предполагающие непрямой ответ, обычно также метафорической природы. В ПБ-16 в сравнении с первой книгой наблюдается рост числа вопросов с непрямым ответом и, соответственно, ослабление метафорической установки в вопросительных конструкциях. Изменение соотношения безответных вопросов и вопросов с непрямыми ответами объясняется, вероятно, большей в ПБ-16 определенностью в осознании законов мироустройства и «я» в нем, а также отходом от символистской по своему происхождению идеи невыразимости в слове глубинных смыслов бытия.

В лирике первого периода велика доля простых предложений — это 60% от общего числа. Доминирование в этой группе вопросов-предположений и альтернативных вопросов свидетельствует о позиции лирического героя как исполненного некоего сомнения и неуверенности; поэтому лирическое «я» не решается задавать однозначные вопросы. «Открытость», «потенциальность» альтернативных вопросов особенно показательна, когда они соотнесены с мотивами

тайны, загадки, сокровенной связи между поэтом и мироустройством. Существенно, что альтернативные вопросы служат выражению наиболее общих экзистенциальных тем (законы мироустройства; поэт и мироустройство; законы времени и др.). Ср.: Тому грядущему, быть ему /Или не быть ему? («Десятилетье Пресни», 1915).

Вопросов, построенных без использования вопросительных местоимений, — 7 (14% от общего числа) — существенно меньше, чем построенных таким же образом вопросительных предложений во втором и третьем периодах. Неместоименные вопросы в лирике первого периода в большинстве своем характеризуются адресацией. Преобладание неместоименных вопросов с адресацией отражает установку на диалог, на «разговор» с подразумеваемым собеседником, в том числе и на автокоммуникацию, где адресат («ты») — это тот же «я». Преимущественное использование местоименных вопросительных конструкций свидетельствует о дифференцированном восприятии мира.

В ранней лирике Пастернака смелость новатора, проявляющаяся в использовании вопросов-метафор, сочетается с преобладанием в тексте простых вопросительных предложений, однако часто осложненных обособленными оборотами или однородными членами. Семантическая изолированность, особенно характерная для вопросительных предложений метафорического характера (эти конструкции включены в контекст не по логическому принципу, а по принципу ассоциативного присоединения), по-видимому, не способствует активному использованию сложноподчиненных предложений.

В отношении места вопросов в тексте лирика первого периода не обнаруживает единства. В БвТ вопросительные предложения обычно помещены в концевую позицию текста, а в ПБ-16 отчетливо проявляется установка начинать стихотворения с вопроса — таким образом, последующий текст приобретает характер ответа на него. Лирика первого периода отличается очень значительной долей вопросов в составе цепочек (таковых 32, или около 65% от общего числа), но в ранней лирике цепочки относительно невелики по длине — от 2 до 4 вопросов. Позднее их протяженность возрастет.

Интересны и изменения в адресации вопросов. В этом отношении особого внимания заслуживает книга ТиВ, в которой существенно увеличивается количество эксплицитно адресованных вопросов — ив сравнении с лирикой первого периода, и в сравнении с СМЖ — первой книгой второго периода. Возрастание адресованное™ в стихотворениях второго периода объяснятся отчасти установкой на диалог, на обращенность поэзии СМЖ и ТиВ к реальному адресату и прототипу героини стихов — к Елене Виноград. (ПБ-16 связаны с чувством поэта к Надежде Синяковой, однако этот биографический факт не становится структурным элементом книги в такой мере, как в СМЖ).

В СМЖ возрастает число и относительная частота безответных вопросов, носящих, однако, уже несколько иную, чем в книгах первого периода,

эмоциональную окраску — не столько неуверенности, сколько удивления. В целом лирика второго периода характеризуется тенденцией увеличения доли безответных вопросов. Однако сам характер безответности в лирике второго периода принципиально иной, чем у раннего Пастернака. В БвТ господствовали вопросительные предложения сложной метафорической структуры, не предполагающие возможности ответа. Подобные случаи в лирике второго периода более редки.

В сравнении с лирикой первого периода наблюдается примерно двукратный рост доли неместоименных предложений. Временные, пространственные, причинно-следственные координаты пастернаковского художественного мира, обозначаемые, в частности, соответствующими местоимениями, в лирике второго периода становятся менее акцентированными. Интересно появление в лирике периода СМЖ однословных вопросов, что свидетельствует об ориентации на устную речевую стихию с присущей ей эллиптичностью. Ср.: Поверила? Теперь, теперь / Приблизь лицо, и, в озареньи / Святого лета твоего, / Раздую я в пожар его! («Наша гроза», 1917).

В лирике второго периода расположение вопросов тяготеет к середине текста. Возможное объяснение этой особенности таково: Пастернак в стихотворениях этого периода склонен представлять определенные лирические ситуации по схеме: окружающий лирическое «я» мир, состояние или событие — реакция «я» на них — итог. Вопросительные конструкции, служащие обыкновенно выражению этих этапов переживаний лирического субъекта, естественным образом тяготеют к центру текста. В поэзии же первого периода лирические ситуации, как правило, отсутствуют или свернуты и намечены эскизно.

Доля вопросов, входящих в состав цепочек, в лирике второго периода принципиально не изменилась в сравнении со стихотворениями первого периода, но радикально увеличилась их длина. Если в лирике первых сборников не встречаются цепочки более чем из четырех вопросов, то теперь неоднократно встречаются цепочки, составленные из пяти и семи вопросов, и один раз — из 9 (в стихотворении «Как усыпительна жизнь!...», СМЖ). В целом, увеличение количества вопросов в цепочках отражает усиленную эмоциональность лирики этого периода, рожденную острым переживанием великолепия и богатства бытия.

В лирике третьего периода вопросов становится гораздо меньше, особенно в конце периода — в текстах книги КР. Значительно сокращается количество безответных вопросов. Возросшее число вопросов с ответами и явное сокращение числа безответных вопросов — свидетельство изменения авторской позиции: «я» теперь предстает в большей мере обладателем безусловного знания о бытии. Поэт словно нашел ответы на вопросы, занимавшие его прежде. Но при этом больше, чем прежде, становится доля альтернативных вопросов. А этот факт свидетельствует о медитативности позиции вопрошающего «я» по отношению к бытию. Ср.: Чем движим был поток их? Тем ли, / Что кто-то посылал их в бой? / Или, влюбляясь в

эту землю, / Он дальше влекся сам собой? («Волны. Шли дни, шли тучи, били зорю...», 1931).

С точки зрения такой категории, как ответность/безответность вопросов, у Пастернака также прослеживается отчетливая динамика: заметный рост вопросов с непрямыми ответами во втором периоде (выше 50% от общего числа) в сравнении с первым и резкое падение их количества на фоне роста доли вопросов с прямыми ответами в третьем периоде. Несомненно, эта эволюция отражает изменение позиции «я» по отношению к миру: от удивления и попытки диалога с ним к изречению некоторых несомненных истин о бытии.

Второй раздел третьей главы (параграфы 3.2.1.. 3.2.2.) посвящен вопросительным предложениям в лирике О. Мандельштама. Для лирики Мандельштама показательно радикальное отличие от лирики Пастернака, в которой среди адресатов велика доля явлений природного мира, — адресаты Мандельштама первого и второго периода принадлежат не природе, а культуре. У Мандельштама этих лет в сравнении с лирикой Пастернака первого периода выше доля сложноподчиненных вопросительных предложений, что может рассматриваться как свидетельство более рационалистической установки (подчинительная связь как средство развертывания логического движения мысли) и стремления отразить более сложную картину мира со всей неодномерностью ее причинно-следственных связей. При этом автор «Камня» и «Tristia» избегает неполных предложений, что тоже свидетельствует о более рационалистической установке и о «классицистичности» акмеиста Мандельштама в сравнении с футуристом Пастернаком. Ср.: Нет, не луна, а светлый циферблат / Сияет мне, — и чем я виноват, / Что слабых звезд я осязаю млечность? («Нет, не луна, а светлый циферблат...», 1912).

Мандельштам, начиная стихотворение вопросом или завершая вопросом первую его строфу, строит последующий текст практически всегда не как прямой ответ, а как ассоциативное развитие темы — вопрос же остается без ответа, либо этот ответ не является прямым. Такая позиция вопросов радикально отлична от их местоположения в лирике Пастернака первого периода. При всех различиях между книгами БвТ и ПБ-16 в обоих первых сборниках Пастернак отказывается от расположения вопросительных предложений в начале стихотворения (в первых строках и, шире, в первой строфе).

С точки зрения ответности/безответности у Мандельштама выявляется некоторая динамика, но не столь резкая, как у Пастернака. В лирике первых двух периодов доля вопросов с непрямыми ответами составляла 56%, а вопросов без ответов — 38%. В поэзии третьего периода доля вопросов первого типа возрастает до 69% при одновременном падении количества безответных вопросов (до 20%) и росте до 11% вопросов с прямыми ответами. Тенденция, по-видимому, отражает новое отношение лирического «я» к миру.

Из 108 вопросов в лирике Мандельштама первого и второго периодов в состав цепочек включены 33, т. е. меньше трети. Таким образом, для Мандельштама рассматриваемого периода цепочки вопросов не очень характерны. Для сравнения: у Пастернака первого периода их доля несоизмеримо выше — около 50%. Манделыптамовские цепочки вопросов относительно короткие — обычно по 2 вопроса, изредка — 4. Относительно малое — в сопоставлении с текстами Пастернака — количество цепочек и вопросов в составе мандельштамовских стихотворений свидетельствует о большей эмоциональной сдержанности лирики Мандельштама этого периода в сравнении с пастернаковской.

Можно заметить, что в пастернаковской лирике в целом наблюдается тяготение к более запутанному, непрозрачному синтаксису, чем у Мандельштама. Изначально эти различия связаны с околофутуристическим генезисом творчества автора «Близнеца в тучах» и с его установкой на принципы «сцепления» и «вхождения образа в образ» и с «классицистичностью» раннего Мандельштама-акмеиста.

Что касается позиции, то у Мандельштама наблюдается тяготение к расположению вопроса ближе к началу стихотворения, для того чтобы выстраивать текст как ответ на него. В этом отношении манделыптамовская лирика разительно отличается от пастернаковской, для которой характерна (в разные периоды) тенденция к помещению вопросов в концевую или в серединную позицию, но отнюдь не в первую строфу. Присущая Мандельштаму в лирике третьего периода тенденция строить текст как развертывание ответа на начальный вопрос говорит о включенности поэта в многовековую риторическую традицию.

Четвертая глава настоящего исследования «Функциональная полисемия вопросительных конструкций в поэзии Б. Пастернака и О. Мандельштама», состоящая из двух разделов, посвящена особенностям функционирования вопросительных конструкций в поэтическом тексте.

Лирический вопрос — это вопрос с нестандартной семантикой (в терминах Я. Хинтикки), то есть предложение, имеющие вопросительные элементы в своей структуре, но не обязательно выражающее просьбу об информации. Кроме того, — это вопрос, зачастую выступающий в поэтическом тексте во вторичных функциях, то есть, — он направлен не на получение, а на передачу или представление информации. И, наконец, лирические вопросы в большинстве своем не рассчитаны на получение ответа «здесь и сейчас». Но очевидно и то, что лирический вопрос — это вопрос с когнитивной коммуникативной установкой. Данный парадокс становится возможным, поскольку лирика предполагает особые условия коммуникации, под влиянием которых вопрос усложняет и преобразует свои функции по сравнению с его первичными функциями в устном диалоге — коммуникативной и фатической.

В первом разделе предпринимается попытка взглянуть на лирический вопрос не как на фигуру речи, а как на инструмент познания действительности. «Русская

грамматика-1980»13 предлагает считать вопросительными такие предложения, «в которых специальными языковыми средствами выражается стремление говорящего узнать что-либо или удостовериться в чем-либо. Вопросительные предложения. таким образом, информируют о том, что хочет узнать говорящий». Выделенное подчеркиванием замечание очень существенно, поскольку большинство лирических вопросов именно сообщают о дефиците информации, а не направлены на получение непосредственного ответа.

Внутренний диалог в лирике представляет собой двухуровневую структуру: первый уровень связан с развитием двух и более противоположных точек зрения одним и тем же субъектом в конкретном тексте; второй уровень обнаруживает неодномерность художественного сознания в контексте всего творчества. В этой связи утверждение И.И. Ковтуновой, что «лирические вопросы по своей сущности безответны», вероятно, небесспорно. Действительно, в диалоге первого уровня «ответ на вопрос или дается сразу же говорящим, или не дается совсем», поскольку «с точки зрения говорящего в момент речи он не известен»14. Однако разумно предположить, что ответ на такой вопрос следует искать в диалоге второго уровня, который растянут во времени и поэтому дает лирическому субъекту возможность постижения сущности поднятой проблемы и приближения к истине. Аргументом в пользу такого предположения могут служить результаты сравнительного анализа вопросительных конструкций в двух книгах стихотворений Пастернака: «Сестра моя — жизнь» (1922 г.), воспринимаемой им как утверждение своей собственной творческой позиции, и «Когда разгуляется» (1959 г.) — итоговой работе поэта, законченной им незадолго до смерти. В двух книгах было обнаружено 85 вопросительных конструкций (использовалась сплошная выборка), анализ которых показал, что при приблизительно равном количестве строк в циклах частота употребления вопросительных конструкций в начальный период творчества в 8,4 раза выше.

К вопросам, поставленным в начале творческого пути, поэт возвращается постоянно. Ответы на них можно найти не только в более поздних стихотворениях и поэмах, но и в прозе — это так называемая проблема литературного «билингвизма» (Р. Якобсон), когда одна и та же тема, один и тот же вопрос разрабатывается автором параллельно и в стихах, и в прозе. Из сказанного следует, что лирические вопросы в начальный период творчества, хотя и носят познавательный характер, в большинстве своем не направлены на получение ответа «здесь и сейчас», а скорее имеют целью фиксацию интересующих автора, но пока непонятных для него предметов и явлений действительности с целью дать им объяснение позже. В.В. Конецкий15 в своей статье «О смысле вопросительности» писал: «Мы, человеки разумные, унаследовали непреодолимое стремление делиться

13 Русская грамматика. М., 1980, т.2. С. 386.

14 Ковтунова И.И. Указ. соч. С. 129.

15 Конецкий В.В. О смысле вопросительности // http://www.baItkon.ru/about/works/detail.php?ID=213

20

вопросом, который потряс нас, со всеми остальными. Но чтобы поделиться вопросом, передать другому тревогу увиденного неизвестного, надо вопрос изобразить, сформулировать. Так начинается творчество».

Во втором разделе четвертой главы (параграфы 4.2.1.. 4.2.2.) предпринимается попытка охарактеризовать типы вопросительных предложений, обнаруженные в лирике Пастернака и Мандельштама, с точки зрения заложенного в них коммуникативного намерения. Под коммуникативным намерением мы, вслед за Г.А. Золотовой и ее соавторами16, понимаем цель, ради которой субъект речи совершает речевое действие. Согласно этой концепции, нет ни одного текста, не порожденного коммуникативными намерениями субъекта речи.

О приемах воздействия на собеседника за счет особой коммуникативной и композиционной организации текста писали еще античные теоретики ораторского искусства. Так, Квинтилиану (ок. 35-97 н.э.), продолжателю Цицерона, принадлежит самый полный античный учебник по красноречию Insíituíio oratoria («Риторические наставления в 12 книгах»). В нем он, в частности, пишет о коммуникативных задачах сообщения и убеждения, особо останавливаясь на типологии вопросов.

М.В. Ломоносов в «Кратком руководстве к риторике на пользу любителей сладкоречия» (1744) относит «вопрошение» к сильным и стремительным фигурам, особенно если оно открывает речение и приводит в пример Цицерона: «Так начал Цицерон речь свою против Каталины: Доколе будешь, Катилина, во зло употреблять терпение наше7» (§ 116). Относя же поэзию к одному из видов красноречия, Ломоносов дает такое определение: «Красноречие есть искусство о всякой данной материи красно говорить, и тем приклонять других к своему об оной мнению». Это означает, что вопрос о коммуникативном намерении, заложенном в поэтическом тексте, обсуждался уже во времена Ломоносова.

В нашей работе классификация вопросов с точки зрения заложенного в них коммуникативного намерения опирается как на работы классиков риторики, так и на современные работы по лингвориторике, синтаксической стилистике, лингвистической поэтике, считающие вопрос одним из основных средств диалогизации монолога. Это, во-первых, классификация С.И. Виноградова и О.В. Платоновой, учитывающая композиционные и риторические функции вопроса с целью их воздействия на читателя, во-вторых, классификация риторических вопросов с точки зрения их функций А.П. Сковородникова, и, в-третьих, классификация вопросов в лирике, осуществленная И.И. Ковтуновой на материале русской поэзии XIX века. Учитывается также когнитивно-коммуникативная классификация общих вопросов, предложенная в работах И.Б. Шатуновского.

Синтезируя опыт предшественников, мы выделяем следующие типы вопросительных предложений: вопрос-дубитация, вопрос-обсуждение, вопрос-

16 Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Указ. соч. С. 20 и 46.

объективизация, вопрос-предположение, вопрос-рассуждение, риторический вопрос, собственно вопрос, вопрос - чужая речь.

С частичной утратой собственно вопросительной функции позиция вопроса в лирическом тексте оказывается открытой для реализации других функций — это так называемое явление «функциональной полисемии». Примером может служить фигура дубитации, обнаруженная нами в произведениях Пастернака и Мандельштама.

Под дубитацией мы вслед за С.И. Виноградовым и О.В. Платоновой понимаем вопрос или ряд вопросов к воображаемому собеседнику, служащий для постановки проблемы и обоснования формы рассуждения. В лирических произведениях такие вопросы, как правило, располагаются в первых строках стихотворения. Позиция в тексте, таким образом, является для данного типа определяющей. Далее автор пытается дать свой вариант ответа на этот вопрос, или объясняет, почему он не может на него ответить. Коммуникативная цель вопроса-дубитации — овладеть вниманием собеседника, чтобы обозначить для него тему предстоящего разговора. Ср., например, начало стихотворения «Распад» (1917) Пастернака: Куда часы нам затесать? / Как скоротать тебя, Распад? / Поволжьем мира, чудеса / Взялись, бушуют и не спят.

Следующая группа — вопросы-обсуждения — это конструкции, в которых первую часть вопросительного предложения занимает утвердительное высказывание, а затем следует вопрос. Например: Я не слыхал рассказов Оссиана, / Не пробовал старинного вина; / Зачем же мне мерещится поляна, / Шотландии кровавая луна? (О. Мандельштам «Я не слыхал рассказов Оссиана...», 1914). Автор сначала как бы делится той информацией, которой он уже обладает (это так называемая информирующая часть), а затем обозначает направление поиска неизвестного (звучит вопрос о неизвестных автору сторонах предмета или явления). В такой ситуации происходит мыслимая передача неразрешимой для автора проблемы на рассмотрение собеседнику, что провоцирует его выдвинуть свою версию ответа на поставленный вопрос. Коммуникативную цель подобных вопросов можно обозначить так: сообщение собеседнику о дефиците информации, маркирование неизвестного.

Зеркальной противоположностью вопроса-обсуждения является вопрос-объективизация — структура, в которой автор сам отвечает на поставленный вопрос, вернее предлагает свой вариант ответа, например, в «Грифельной оде» (1923, 1937) Мандельштама: Ломаю ночь, горящий мел, / Для твердой записи мгновенной, / Меняю шум на пенье стрел, / Меняю строй на стрепет гневный. / Кто я? Не каменщик прямой, / Не кровельщик, не корабельщик, — / Двурушник я, с двойной душой, / Я ночи друг, я дня застрельщик. Смена в середине стихотворения утвердительной интонации на вопросительную и обратно на утвердительную позволяет привлечь внимание читателя к наиболее важной для автора информации, а также «оживить внимание читателя, восстановить ослабший контакт с ним, внести

разнообразие в авторский монолог, создав иллюзию диалога»17. Такой прием создает иллюзию, что к этому выводу автор и читатель пришли совместно.

Вопросы-предположения в лирике Пастернака и Мандельштама представлены различными структурами (вопросы с ль/ли, или, разве, неужели и др.). В случае вопросов-предположений «субъект выдвигает предположение, что такое-то положение вещей имеет место, и спрашивает предполагаемого собеседника, правильно (истинно) ли его предположение»18. В поэтической речи, как отмечает И.И. Ковтунова, вопросы-предположения носят семантически развернутый характер, содержат описания, картины, образы, характеристики и т. д. Например, в стихотворении Пастернака «Хор» (1913): О, разве сам я не таков, / Не внятно одинок? / И разве хоры городов / Не певчими у ног? / Когда, оглядываясь вспять, / Дворцы мне стих сдадут, / Не мне ль тогда по ним ступать / Стопами самогуд? Коммуникативную цель вопросов-предположений можно определить так: снятие абсолютной категоричности собственного мнения, что дает собеседнику возможность сформулировать свою точку зрения на проблему. Ю.Д. Апресян19 назвал эту особенность вопросов-предположений «несмелостью» вопросительного высказывания.

Вопрос-размышление представляет собой развернутую структуру, нередко включающую в себя цепочку вопросительных предложений, которая имеет поисковую направленность и отражает движение мысли. Например: Но почему /На медленном огне предчувствия / Сплавляют зиму? / И почему / Весь, как весною захолустье, / Уязвим я? / И почему, / Как снег у бака водогрейни, / Я рассеян? / И почему / Парная ночь, как испаренье / Водогреен? («Но почему», 1915). Такие вопросы служат для стимуляции развития мысли и вовлечения в процесс размышления новых когнитивных перспектив.

Специфической особенностью риторических вопросов является возможность семантического перехода утверждения в отрицание и наоборот. См., например: По снежной улице, в вечерний этот час / Собачий слышен лай и запад не погас / И попадаются прохожие навстречу ... / Не говори со мной! Что я тебе отвечу? (О. Мандельштам, «В морозном воздухе растаял...», 1909). Человек, задающий вопрос, не рассчитывает на вербальную реакцию со стороны адресата, поскольку сам вопрос содержит в себе такой объем сведений, который заключает ответ, то есть ответ выражается самим вопросом. Как отмечает Г.В. Валимова20, «от значения собственного вопроса в риторическом вопросе остается установка говорящего на

17 Виноградов С.И., Платонова О.В. Средства речевой выразительности // Культура русской речи. М., 2004. С. 265.

18 Шатуновский И.Б. Основные когнитивно-коммуникативные типы общих вопросов в русском языке // Диалог: Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии. М., 2005. С. 502-503.

1 Апресян Ю.Д. Языковые аномалии: типы и функции // Res Philologica. Филологические исследования. М. -Л, 1990. С. 50.

20 Валимова Г.В. Функциональные типы предложений в современном русском языке. Ростов-на-Дону, 1967. С. 25.

ответную желаемую реакцию собеседника или вообще тех, к кому обращена речь». Таким образом, коммуникативную цель риторического вопроса можно обозначить следующим образом: поддержание эмоциональной связи с собеседником, что также является необходимой составляющей успешного «коммуникативного сотрудничества». Иными словами, фатическая (контактоустанавливающая) функция риторического вопроса в лирике является доминирующей.

Собственно вопрос выполняет первичную функцию вопросительного предложения — выражает высокую потребность в информации «здесь и сейчас». Коммуникативная цель — требуется ответ «здесь и сейчас», как в стихотворении Пастернака «Памяти Марины Цветаевой» (1943): Что сделать мне тебе в угоду? / Дай как-нибудь об этом весть. / В молчаньи твоего ухода / Упрек невысказанный есть. Именно на примере собственно вопросов хорошо видно, что отсутствие реального собеседника не мешает лирическому вопросу выполнять свою главную функцию (ср. в «Русской грамматике-1980»: «информировать о том, что хочет узнать говорящий»).

Вопрос - чужая речь, как правило, представлен в поэтическом тексте в виде косвенной или прямой речи, он маркирует наличие в разговоре третьей стороны и позиционирует автора как наблюдателя. Например: Спросит гром своих знакомых: / — Вы, грома, видали, / Чтобы липу до черемух / Замуж выдавали? (О.Мандельштам, «Клейкой клятвой липнут почки...», 1937). Такой вопрос помогает автору самоустраниться и представить свое мнение как мнение третьей стороны, что снимает с него ответственность за высказанные таким образом мысли.

Пастернак, в общем и целом, демонстрирует предпочтение такого коммуникативного типа вопроса, как вопрос-предположение. В первом периоде доля вопросов-предположений составляет приблизительно 42%, при этом ни один другой тип вопроса не достигает доли в 20%. В лирике второго периода вопрос-предположение, безусловно, сохраняет лидирующие позиции, хотя доля этих вопросов несколько уменьшается — около 36% от общего количества. Опять-таки, ни один другой тип вопроса не составляет по-прежнему половинной доли от количества вопросов-предположений. В третьем периоде вопросы-предположения по-прежнему доминируют, но их доля уменьшается — примерно до 33%, вырастает доля вопросов-размышлений, впервые количественно превышающих 'А от доли вопросов-предположений. Интересна эволюция собственно вопроса: ничтожное число в первом периоде, пятнадцатикратный рост во втором, некоторое уменьшение в третьем; еще более показательна динамика вопросов в чужой речи: отсутствие в лирике первого периода, 28 примеров в текстах второго периода и существенное падение (с 9% до 2,5%) в третьем периоде. Очевидны тенденция к диалогу «я» с миром в лирике второго периода и особенно в книге «Сестра моя — жизнь», установка на «другого» и чужую речь во втором периоде, сменяющая «эгоцентризм», присущий лирике первого периода, усиление философичности в лирике третьего периода (значительный рост числа вопросов-размышлений).

В лирике Мандельштама такой выразительной динамики вопросительных конструкций нет. Типы вопросов, выделяемые в аспекте коммуникативного намерения, распределяются по периодам следующим образом. Поэт устойчиво безразличен к вопросам в чужой речи, поскольку дар речи является привилегией лирического «я». В этой связи показательно тяготение Пастернака к лироэпическим формам, к жанру поэмы, и равнодушие к этому жанру у Мандельштама. Неизменно высока у Мандельштама доля вопросов-предположений (около 25% в лирике первого и второго периодов, почти 30% — в текстах 1930 гг.). Некоторый рост свидетельствует о большей доли сомнения и неопределенности, характерных для «я» позднего Мандельштама. Доля вопросов-размышлений в поздней лирике падает в 2,3 раза — что отражает ее преимущественно эмоциональную установку. Доля остальных типов вопросов почти не меняется.

В Заключении содержатся основные выводы, полученные в ходе исследования. Результаты исследования свидетельствуют о том, что поэтический язык XX века так, как он представлен в лирике двух значительнейших поэтов этого столетия — Б. Пастернака и О. Мандельштама, обладает явной установкой на диалогичность. Поэтическая речь обоих поэтов в сильной степени диалогизирована, причем в значительной мере за счет активизации внутреннего диалога, чем и определяется ее лиричность. При этом в поэтическом дискурсе особенности, присущие внутреннему диалогу, приобретают новые функции, будучи подчинены особой эстетической установке. Собственно функция спрашивания перестает быть основной. Возникает функциональная полисемия: один и тот же вопрос приобретает несколько функций, которые находятся в зависимости от позиции вопроса в тексте.

Проведенное исследование показало, что для изучения поэтического синтаксиса, прежде всего вопросительных конструкций, плодотворно рассмотрение содержащихся в текстах высказываний с точки зрения коммуникативного намерения. Также продуктивным является изучение лирических вопросов с помощью таких параметров, как структура вопросительного предложения, позиция его в тексте, адресованность/неадресованность, возможность/невозможность ответа. Такого рода многоаспектное исследование позволяет установить композиционную роль вопросительных конструкций в целостном тексте. В этом отношении лингвистическая поэтика теснейшим образом сближается с литературоведческим анализом композиции.

Лирические вопросы в поэзии Б. Пастернака и О. Мандельштама отличаются рядом принципиальных особенностей, таких как: ослабление чисто риторической функции, которую в определенной мере замещают когнитивно-коммуникативные функции, неоднозначность адресации, включение в состав цепочек, приверженность к альтернативным вопросам, поиск непрямого ответа и т. д.

Анализ вопросительных высказываний в лирике Б. Пастернака и О. Мандельштама демонстрирует их зависимость от общих особенностей поэтики авторов и отражает ее эволюцию. Тяготение к тем или иным типам вопросов (с

точки зрения структуры, коммуникативного намерения, адресации, включенности/невключенности в состав цепочек, наличия и отсутствия ответа) зависит от установки поэта на присоединение к определенному литературному направлению или преемственность по отношению к нему (футуризму у Б. Пастернака и акмеизму у О. Мандельштама), вместе с тем оно определяется и рядом экстралитературных факторов.

Одной из задач дальнейших лингвопоэтических исследований могло бы быть установление, насколько обнаруженные нами общие черты функционирования вопросов в лирике Б. Пастернака и О. Мандельштама характерны для русской поэзии XX века в целом.

По теме диссертации опубликовано 8 научных работ (общим объемом 3,7 пл.), три из которых — научные статьи в журналах, рекомендованных ВАК РФ:

1. Хазбулатова Т.А. Вопросительные предложения в поэтической речи (на материале лирических произведений О. Мандельштама) // Русский язык в школе. —2008. —№ 3. — С. 57-59.

2. Хазбулатова Т.А. О Собеседнике Мандельштама // Мир русского слова. — 2009. — № 3. — С. 76-79.

3. Хазбулатова Т.А. Динамика тематики лирических вопросов Бориса Пастернака // Русская речь. — 2011. — № 4. — С. 19-24.

4. Шепелева (Хазбулатова) Т.А. Специфика вопросов в поэзии в связи с проблемой лирической коммуникации // Русистика сегодня. — 1998 — № 3—4. — С. 133-147.

5. Шепелева (Хазбулатова) Т.А. О собеседнике Пушкина // Пушкин и поэтический язык XX века: Сборник статей, посвященный 200-летию со дня рождения A.C. Пушкина. — М.: Наука, 1999. — С. 95-105.

6. Хазбулатова Т.А. Классификация вопросов в лирике с точки зрения их коммуникативного намерения // STUDIA SLAVICA VII: Сборник научных трудов молодых филологов. — Таллинн: TLÜ KIRJASTUS, 2007. — С. 376-386.

7. Хазбулатова Т.А. О вопросах в поэтической речи: от риторики к лингвистической поэтике (на материале лирических произведений Б. Пастернака и О. Мандельштама) // Лингвистика и поэтика в начале третьего тысячелетия: Материалы международной научной конференции (Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН. Москва, 24-28 мая 2007 г.). — М„ 2007. — С. 191-198.

8. Хазбулатова Т.А. Об адресате лирического произведения, «собеседнике-помощнике» и о семантике обращений в лирике Б. Пастернака // STUDIA SLAVICA VIII: Сборник научных трудов молодых филологов. — Таллинн: TLÜ KIRJASTUS, 2008. — С. 294-302.

Заказ № 148-П/02/2012 Подписано в печать 28.02.2012 Тираж 100 экз. Усл. п.л. 1,25

ООО "Цифровичок", тел. (495) 649-83-30 www.cfr.ru; е-таИ:info@cfr.ru

Текст диссертации на тему "Вопросительные конструкции как разновидность диалогических форм речи в поэзии Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама"

61 12-10/709

Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт русского языка им. В.В. Виноградова Российской академии наук

На правах рукописи

Хазбулатова Татьяна Алексеевна

ВОПРОСИТЕЛЬНЫЕ КОНСТРУКЦИИ КАК РАЗНОВИДНОСТЬ ДИАЛОГИЧЕСКИХ ФОРМ РЕЧИ В ПОЭЗИИ БОРИСА ПАСТЕРНАКА И ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА

Специальность 10.02.01. — русский язык

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель — доктор филологических наук Н.А. Фатеева

Москва 2012

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение.......................................................................................................................4

Глава 1. Особенности лирической коммуникации.................................................33

1.1. Речевой субъект и адресат в лирике.......................................................33

1.2. Поэтическая речь и внутренняя речь......................................................36

1.3. Понятие лирического диалога, проблема «автора» и «собеседника»..................................................................................................42

Выводы.......................................................................................................................54

Периодизация.............................................................................................................56

Глава 2. Тематика вопросов в поэзии Б. Пастернака и О. Мандельштама..........62

2.1. Тематика вопросов в поэзии Б. Пастернака...........................................62

2.1.1. Предварительные замечания......................................................62

2.1.2. Первый период (1913-1916 гг.)..................................................65

2.1.3. Второй период (1917-1929 гг.)..................................................69

2.1.4. Третий период (1930-1960 гг.)...................................................77

2.2. Тематика вопросов в поэзии О. Мандельштама....................................81

2.2.1. Предварительные замечания......................................................81

2.2.2. Первый (1908-1914/15 гг.) и второй (1916/17-1924/25 гг.) периоды..................................................................................................83

2.2.3. Третий период (1930-1937/38 гг.)..............................................88

Выводы.......................................................................................................................91

Глава 3. Особенности строения вопросительных предложений в поэзии

Б. Пастернака и О. Мандельштама..........................................................................92

3.1. Динамика структуры вопросительных конструкций в поэзии Б. Пастернака...................................................................................................92

3.1.1. Первый период (1913-1916 гг.)..................................................92

3.1.2. Второй период (1917-1929 гг.)................................................101

3.1.3. Третий период (1930-1960 гг.).................................................115

3.2. Динамика структуры вопросительных конструкций в поэзии О. Мандельштама..........................................................................................124

3.2.1. Первый (1908-1914/15 гг.) и второй (1916/17-1924/25 гг.) периоды................................................................................................124

3.2.2. Третий период (1930-1937/38 гг.)............................................135

Выводы.....................................................................................................................144

Глава 4. Функциональная полисемия вопросительных конструкций в поэзии Б. Пастернака и О. Мандельштама........................................................................147

4.1. О вопросах в поэтической речи: от риторики к лингвистической поэтике............................................................................................................147

4.2. О коммуникативных целях вопросительных предложений в поэтической речи...........................................................................................158

4.2.1. Типы вопросов с точки зрения заложенного в них коммуникативного намерения в лирике Б. Пастернака..................165

4.2.2. Типы вопросов с точки зрения заложенного в них коммуникативного намерения в лирике О. Мандельштама...........174

Выводы....................................................................................................................179

Заключение...............................................................................................................183

Библиография..........................................................................................................190

Приложение..............................................................................................................207

ВВЕДЕНИЕ

Предпосылки исследования

Целое столетие понадобилось филологической науке для того, чтобы подобрать подходящий инструментарий для изучения поэтического языка XX века и провести необходимые исследования в этой области. Лишь на рубеже ХХ-ХХ1 веков был создан ряд обобщающих монографий, в которых серьезно анализировались закономерности эволюции поэтического языка XX века. В частности, коллективом сотрудников Отдела стилистики и языка художественной литературы Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН была опубликована серия «Очерков истории языка русской поэзии XX века» [1990, 1993, 1995а, 19956], которые, по замыслу авторов, должны были стать первым этапом на пути к будущей целостной «Истории языка русской поэзии XX века».

По мнению авторов «Очерков...», эволюция поэтического языка в начале XX века самым тесным образом связана с эволюцией художественного видения и художественного познания мира, которая, в свою очередь, явилась следствием бурных социально-исторических изменений в обществе на рубеже Х1Х-ХХ веков и развития научной мысли в XX веке: «Новое в эпохе — действенный источник новизны поэтического языка. В образной структуре художественных произведений, в самом языке искусства отражаются атмосфера и дух времени («музыка эпохи») и присущее времени направление познающей человеческой мысли. На этом пути рождаются факты поэтического языка, характеризующие определенное время. Они остаются живыми, если они отвечают запросам последующих поколений. Входя в традицию, эти факты становятся чертами целого столетия» [Очерки... 1990: 7].

Эволюция поэтического языка столетия достаточно полно и достоверно отражает: (1) изменение представлений человека XX века о мироустройстве (макромир и микромир), о месте человека в мире (окончательная утрата его центрального положения, восприятие человечества как части природы, а

природы — как части мира); (2) повышенный интерес человека к проблеме времени, его структуре и сущности, что отразилось на изображении мира в движении, в динамике, а не в статике; (3) стремление к познанию мира, к проникновению в скрытую сущность вещей, в скрытые связи и отношения.

Как отмечает И.И. Ковтунова (см.: [Там же: 7]), миры, моделируемые в поэзии XX века, можно условно разделить на три сферы: видимый внешний мир (доступный чувствам), невидимый внешний мир (мир с пространственно-временной неопределенностью, мироздание, космос, Вселенная, а также «мир иной») и внутренний мир человека (отличающийся такой же глубиной, неисчерпаемостью и неопределенностью, как и невидимый внешний мир). Основное внимание уделяется познанию невидимого внешнего мира и внутреннего мира поэтического «я», а, как известно, процессы познания и самопознания находятся в самой тесной связи с такими явлениями, как диалог и внутренняя речь.

С тех пор как М.М. Бахтин [1979: 271] предложил считать диалогичность фундаментальным свойством речевого акта и рассматривать высказывание как звено в цепи речевого общения, как реакцию на предшествующее высказывание, в современной лингвистике значительно возросла роль коммуникативно-функционального подхода в исследовании языка1.

Это стимулировало, в свою очередь, интерес к изучению процесса диалогического общения (см. работы P.O. Якобсона, Ю.М. Лотмана, Н.Ю. Шведовой, Н.Д. Арутюновой, Г.А. Золотовой, Т.В. Булыгиной, Т.Г. Винокур, А.Д. Шмелева и др.), к его моделированию в художественной литературе (см. работы М.М. Бахтина, H.A. Кожевниковой, И.В. Артюшкова, Е.В. Красильниковой, В.В. Краснянского, М.К. Милых, Н.В. Моисеевой, H.A. Николиной и др.), а также положило начало ряду работ, посвященных более глубокому исследованию особенностей внутренней речи и ее влиянию на

1 Правда, М.М. Бахтин настаивал на том, что диалогичность в художественной литературе свойственна прозе, в первую очередь жанру романа, но не лирике; однако это утверждение было оспорено (ср.: [Гаспаров 1979]).

речь поэтическую. Наиболее последовательное выражение идея диалогичности внутренней речи получила в работах, посвященных изучению процессов мышления и речи, сознания, самосознания и самовыражения, поскольку решающая роль диалога в этих процессах представляется неоспоримой (см. работы H.A. Бердяева, И.С. Кона, B.C. Библера, Ю.М. Лотмана, Н.Д. Арутюновой, М.Н. Кожиной и др.). Менее изученной в этом отношении остается речь поэтическая (исключение составляют работы Г.О. Винокура, B.C. Библера, И.И. Ковтуновой, Ю.И. Левина).

Использование внутренней речи и ее моделирование в поэзии имеет очень давнюю историю (см. об этом [Ковтунова 1986]), однако активная реализация потенциальных возможностей, заложенных во внутренней речи, характерна только для поэзии XX века. Очевидно, это связано с изменением позиции лирического «я» в поэтическом тексте, что способствовало появлению ряда особенностей в способах художественного отражения мира: а именно, повышению уровня неопределенности и предикативности текста; активизации тропов (особенно метафоры, метонимии, гиперболы, оксюморона); свободному ходу ассоциаций, диалогизации поэтической речи и т.д.

Одной из причин таких преобразований явилось изменение познавательной и коммуникативной позиции художника слова. Если раньше поэтический текст в основном представлял собой некий отчет о познании мира, когда те или иные реалии действительности, сверенные с эмоциональным настроем автора, им же оцененные и названные, переносятся на бумагу, то поэтический текст XX века стремится отобразить процесс познания и восприятия мира, когда реалии, чувства и связи между ними еще не названы и до конца не оценены, но уже обнаружены поэтом и перенесены на бумагу. «Иногда с чувством стиха срастаешься как с органом каким-то. Каждую лирическую мысль слышишь уже стихом, и тогда нет перехода между образом и исполнением», — писал Пастернак 1 февраля 1914 года в письме Нине Завадской (цит. по [Пастернак 1997: 186]). А в письме к Симону Чиковани 6

октября 1957 года признавался, что при написании «Сестры моей жизни» и «Тем и вариаций» сознательно освободил себя от приобретенных технических навыков и ограничений и сделал своей целью передачу взволнованной разговорной речи во всей ее нетронутости и меткости. Он писал: «Если прежде и впоследствии меня останавливало и стихотворением становилось то, что казалось ярким, или глубоким, или горячим, или сильным, то в названные годы (17 и 18) я записал только то, что речевым складом, оборотом фразы как бы целиком вырывалось само собой, непроизвольное и неделимое, неожиданно-непререкаемое. Принципом отбора (и ведь очень скупого) была не обработка и совершенствование набросков, но именно сила, с которой некоторое из этого сразу выпаливалось и с разбегу ложилось именно в свежести и естественности, случайности и счастьи» (цит. по [Пастернак 1997: 283]). Примером такой «естественности» могут служить следующие строки Пастернака из книги «Сестра моя — жизнь»:

Расколышь же душу! Всю сегодня выпень. Это полдень мира. Где глаза твои? Видишь, в высях мысли сбились в белый кипень Дятлов, туч и шишек, жара и хвои. «Воробьевы горы», 1917 Эта установка на воссоздание в лирическом произведении самого процесса, а не просто результата текстопорождения повлекла за собой активизацию диалогической направленности поэтической речи, которая выражается в распространении диалогических форм и расширении их функций. Диалогические формы речи — это те языковые формы, посредством которых устанавливается прямой контакт между говорящим и слушающим. К ним обычно относят: вопрос, формы второго лица, а также обращение и императив,

2 Тексты Б. Пастернака и О. Мандельштама цитируются по следующим изданиям без указания тома и страниц: Пастернак Б.Л. Собрание сочинений. В 5-ти т. — М.: Художественная литература, 1989-1991. Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2-х т. — М.: Художественная литература, 1990. Указания на том и страницы можно найти в таблицах 1 и 2 Приложения, где приведены все рассматриваемые нами вопросительные конструкции.

часто сопровождаемые восклицательной интонацией. Диалогическими их называют потому, что все они, в той или иной степени, требуют ответной реакции со стороны адресата или хотя бы его наличия. Наиболее репрезентативным маркером диалога является вопрос, поскольку он рассчитан непосредственно на ответное речевое действие со стороны адресата. Согласно Ф.С. Лимантову [1975: 76], вопросы выполняют «функцию связующего звена между спрашивающим и отвечающим, между отправителем и адресатом вопросов. Вопрос относится к таким видам информации, которые требуют прямой отнесенности к адресату. Спрашивающий всегда вступает в непосредственный контакт с партнером по общению. Выдвижение вопроса означает, что возникла как минимум межперсональная связь».

Многими учеными, начиная с Платона, отмечалась исключительная познавательная роль вопроса. Известно, что тому или иному суждению всегда предшествует возникновение вопроса, а сразу после его формулировки появляется необходимость представить доказательства и расположить их в правильном порядке. Поэтому представляется уместным указать на очевидную стимулирующую роль вопроса — в данном случае для возникновения нового знания. Постановка вопроса всегда предшествует решению любой практической задачи, вопросы неизбежно возникают и при освоении человеком знаний, уже накопленных обществом, и, по мнению В.Ф. Беркова [1972: 43], «во всех случаях они выступают как неопределенность, неполнота, незаконченность мысли, как отражение движения мысли от незнания к знанию, от знания менее полного и точного к знанию более полному и точному». Одной из предпосылок возникновения вопроса является отсутствие в опыте индивида определенных реакций на актуальное состояние объекта, а также недостаточность сведений о нем или несовместимость уже имеющихся данных об объекте с вновь приобретенными сведениями. «Вопрос является средством фиксации проблемной ситуации (соответственно противоречия между субъектом и объектом)» [Там же]. В то же время, как полагает автор, вопрос,

будучи проявлением диалектического противоречия между субъектом и объектом, характеризуется также стремлением выйти из этого противоречия, потребностью устранить неопределенность и получить новое, более полное и точное знание.

Степень научной разработанности проблемы (категория вопросительности в современной лингвистике)

В науке был затронут большой круг проблем, связанных с вопросительностью: о взаимосвязи вопросов и утверждений, о соотношении в вопросах элементов знания и незнания, о принципах их постановки и классификации. Философы, логики, языковеды в своих исследованиях так или иначе отмечали двойственную природу вопроса, присутствие в нем как знания, так и незнания, видели заложенное в нем противоречие и стремление к его разрешению. Вопрос становился объектом исследования разных научных дисциплин: логики и философии — при анализе форм и законов мышления, психологии, при изучении онтогенеза детской речи и проблем межличностной коммуникации. Однако анализ вопроса исключительно в логико-философском или психологическом аспекте не позволяет в полной мере понять природу вопросительности. Возникает необходимость обратить внимание на условия реализации вопросов в речи.

Лингвистическая наука занимается изучением проблемы вопросительности в рамках синтаксиса предложения, функционально-грамматических исследований, теории коммуникации, фонологи и фонетисты сталкиваются с категорией вопросительности при исследовании интонации.

Многообразие интерпретаций проблемы вопросительности, представленных в настоящее время в научной литературе, объясняется разницей критериев, положенных в основу рассмотрения.

По структуре вопросительные предложения подразделяются на местоименные {Когда вы идете на выставку? ) и неместоименные (Вы идете на выставку?) [Распопов 1953: 4-19; Бах 1961: 101-108]. Противопоставление местоименных и неместоименных вопросительных предложений является не только формальным. В вопросах по-разному выражается неизвестное. Вопросительное слово указывает на неизвестное, не называя его. Ответ на вопрос должен раскрыть конкретное содержание неизвестного. В неместоименном вопросительном предложении неизвестное названо: это определенный предмет, признак, обстоятельство и т.д., интересующее говорящего с точки зрения их реальности, достоверности, соответствия действительности. Ответ на такой вопрос может быть простым подтверждением (да) или отрицанием (нет) высказанного.

Существует несколько классификаций, основанных на типе предполагаемого ответа. А.Н.Гвоздев [1961: 47-48] выделяет общие и специальные вопросительные предложения. Первые допускают в качестве ответа подтверждение или отрицание, вторые требуют сообщения в ответе какой-то новой информации. Коте Шангриладзе (мл.) [1973: 223-227] тоже основывает свою классификацию на типе предполагаемого ответа, но дополнительно учитывает еще и «объем смысловой рекурсии».

К классификациям, учитывающим характер ответа, близки по своей сути классификации по модальному качеству предложения, разработанные М.Н. Орловой [1965: 118-122] и И.П. Распоповым [1970: 90-95]. Субъе�