автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Западная Монголия в трудах российских исследователей и путешественников XVIII - начала XX вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Западная Монголия в трудах российских исследователей и путешественников XVIII - начала XX вв."

Российская Академия наук Институт востоковедения Санкт-Петербургский филиал

На правах рукописи

Задваев Бадма Сергеевич

ЗАПАДНАЯ МОНГОЛИЯ В ТРУДАХ РОССИЙСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ И ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ XVIII - НАЧАЛА XX ВВ.

Специальность 07.00.09 - «Историография, источниковедение и методы исторического исследования»

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Санкт-Петербург 2006

Работа выполнена в секторе тюркологии и монголистики Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения Российской Академии наук.

Научный руководитель:

кандидат исторических наук Кляшторный Сергей Григорьевич

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

доктор исторических наук Воробьева-Десятовская Маргарита Иосифовна, кандидат исторических наук Афонина Екатерина Николаевна

Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) Российской Академии наук

Защита состоится «12» мая 2006 г. в 11 часов на заседании Диссертационного совета Д.002.041.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Санкт-Петербургском филиале Института востоковедения РАН по адресу:

191186 Санкт-Петербург, Дворцовая наб., д. 18.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН.

Автореферат разослан апреля 2006 г.

аг

Ученый секретарь Диссертационного совета, кандидат исторических наук

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Западная Монголия на протяжении длительного времени занимала важное место в исследованиях отечественных ученых: географов, этнографов, геологов, историков, биологов, языковедов. Исследования Западной Монголии имеют большую ценность не только как источник наших знаний о природе, истории и этнографии региона, но и как важный этап развития российской науки, свидетельство углубления и совершенствования научных методов в изучении стан зарубежной Азии. На примере исследования русскими путешественниками Западной Монголии в ХУ1П-ХХ вв. наглядно видно, как происходило становление отечественного востоковедения (в частности, монголистики и тюркологии), археологии, этнографии и антропологии, развитие многих направлений в естественных науках. Обширная географическая область, до того времени представлявшаяся "белым пятном" на карте Азии, о которой имелись лишь самые поверхностные и противоречивые сведения, стала центром апробации методов профессиональной науки — местом, где в ходе многолетнего опыта рождались современные география и источниковедение. Актуальной задачей является последовательный анализ истории развития отечественных исследований Западной Монголии, накопления и систематизации научных данных об этом регионе, этапов возникновения, хода и итогов основных научных дискуссий по проблемам монголоведения. Бблыпая часть литературы, посвященной истории исследования Западной Монголии, носит характер тематических сборников (например, исследования в области физической географии или антропологии) или персоналий (биографии Н.М. Пржевальского или П.К. Козлова), но при этом практически отсутствуют работы, в которых изучение региона рассматривалось бы в качестве единого целого, а также, что очень, важно, в качестве неотъемлемой части общего состояния отечественной науки того или иного периода. Основное внимание историографов было обращено к так называемому "героическому

периоду" исследования Западной Монголии (связанному с путешествиями Н.М.Пржевальского и его учеников), при этом несколько в тени оставались фигуры более раннего этапа исследований, а также представители профессиональной востоковедной науки, пришедшие на смену пионерам "героического периода". Кроме того, в имеющейся историографии довольно редки попытки рассмотрения контактов России и Западной Монголии в комплексе: так, например, описания путешествий Н.М. Пржевальского и Г.Н. Потанина обычно стоят особняком от изучения наследия Н.Я. Бичурина и А.М. Позднеева, а исследования Г.Г. Грумм-Гржимайло и Б.Я. Владимирцова образуют третью, также обособленную, группу. Безусловно, такая дифференциация отчасти была вызвана спецификой самих работ названных авторов, однако все же их нельзя рассматривать и в отрыве друг от друга - все они составляют часть общего процесса сложения и развития российской монголистики. В настоящей диссертационной работе основное место будет уделено истории изучения Западной Монголии как последовательного и органичного целого.

Степень разработанности проблемы. Данной проблематике был посвящен ряд работ, преимущественно отечественных авторов. Сведения о первых контактах русских путешественников и исследователей с жителями Западной Монголии приводятся в трудах Н.Я. Бичурина, Н. Бантыша-Каменского, Г.Е. Грумм-Гржимайло, Б.П. Гуревича, И.Я. Златкина, Л.Р. Кызласова. Особенную ценность представляет собой сводный многотомный труд Г.Е. Грумм-Гржимайло - первая в отечественной науке исследовательская работа, специально посвященная истории Западной Монголии. В этом сочинении собрано и проанализировано наследие нескольких поколений российских ученых, занимавшихся исследованием данного региона. Г.Е. Грумм-Гржимайло сообщает сведения практически обо всех крупных путешественниках, дипломатах, военных деятелях, купцах, естествоиспытателях, которые в разное время побывали в Джунгарии и внесли свою лепту в ее изучение. Он указывает основные работы этих авторов,

критически пересматривает высказанные ими взгляды, а также описывает процесс возникновения "науки о монголах" в России. Характерной особенностью работы Г.Е. Грумм-Гржимайло является ее энциклопедизм - методологический принцип, в рамках которого автор рассматривает целый комплекс научных направлений (историю, этнографию, географию и т.д.) Г.Е. Грумм-Гржимайло является автором наиболее полного систематизаторского труда по истории изучения Западной Монголии в ХУШ-Х1Х вв. Все последующие работы в этой области так или наче были связаны с этим фундаментальным исследованием.

В книгах Н.Я. Бичурина и Н. Бантыша-Каменского основное внимание уделено посольским контактам России и Китая, в которых значительное место всегда занимал вопрос статуса Монголии (в т.ч. Западной). Н.Я. Бичурин приводит сведения о связях России и Западной Монголии в ХУШ-ХУШ вв. по архивным данным. Период XVIII - первой половины XIX вв. освещен в работе Б.П. Гуревича. Критический анализ эпохи первых исследователей Западной Монголии содержится в обзорных трудах И.Я. Златкина и Л.Р. Кызласова.

Большая литература посвящена истории русских географических открытий в Западной Монголии, истории первых научных экспедиций и биографиям их руководителей. Среди работ этого плана следует назвать книги С.С. Семенова, А.И. Алдан-Семенова, Л.С. Берга, В.В. Григорьева, П.К. Козлова, В.Р. Дмитриева, А.Н. Самойловича, Ю.К. Ефремова, А.Г. Грумм-Гржимайло, А. Азатьяна, С.В. Житомирского, Т.Н. Овчинниковой, Я.Ф. Антошко, А.И. Соловьева. Наиболее подробно описан вклад в исследование Западной Монголии Н.М. Пржевальского, П.П. Семенова-Тян-Шанского, П.К. Козлова, Г.Н. Потанина, Г.Е. Грумм-Гржимайло, М.В. Певцова, В.И. Роборовского. В ряде случаев биографами выдающихся путешественников этого периода становились их спутники и ученики - так, например, П.К. Козлов написал очерк жизни и деятельности своего учителя Н.М. Пржевальского, а А.Г. Грумм-Гржимайло - своего

предшественника и наставника Г.Е. Грумм-Гржимайло. Работы этого круга близки беллетристике - путешествия и научные открытия предстают в них как часть увлекательного повествования о первопроходцах Центральной Азии. Тем не менее, все они содержат ценную информацию о научной направленности тех или иных экспедиций, подчеркивают большую роль, которую сыграли результаты этих экспедиций в решении многочисленных проблем, стоявших перед исследователями того времени, демонстрируют развитие системы отечественных знаний о Западной Монголии. Чрезвычайно важными являются наблюдения авторов указанных работ над двояким характером российских исследований в Джунгарии: которым, с одной стороны, была присуща углубляющаяся специализация, дифференцированность изысканий (разделение геологических, археологических, этнографических, языковедческих экспедиций, формирование основ отечественной монголистики), а с другой - увеличивающаяся комплексность, многоаспектность подхода к решению целого ряда вопросов (исторические исследования, социально-экономическое обозрение региона, изучение духовной жизни монголов, фольклористика). В свете подобных наблюдений "героический этапа" исследования Западной Монголии представал как закономерное продолжение работ предшествующего периода и необходимый фундамент классических работ отечественных монголоведов конца XIX -первой четверти XX вв.

Период исследования Западной Монголии

профессиональными учеными (преимущественно монголоведами, но не только) освещен в работах В.В. Бартольда, Б.Я. Владимирцова, В.М. Алексеева, В.И. Дулова, И.Я. Златкина, С.Ф. Ольденбурга, В.А. Обручева, Г.Н. Румянцева, Д. Каррутерса, О. Лэттимора. Достаточно подробно описана научная деятельность в этот период Г.Е. Грумм-Гржимайло и П.К. Козлова, академика Б.Я. Владимирцова, Д.А. Клеменца, E.H. Клеменц и других участников Орхонской экспедиции под руководством академика В.В. Радлова, А.М. Позднеева, В.А. Обручева и некоторых других

исследователей. В данном случае работы, посвященные названным выше ученым, не ограничивались их беллетризованными биографиями, а представляли собой анализ собственно исследовательского наследия выдающихся российских и советских специалистов по Западной Монголии. Внушительную историографию обрела отечественная монголистика - т.е. этнография, языкознание и археология монгольских народов. Несколько меньше работ в данный период было посвящено истории географических, биологических и других естественнонаучных изысканий в Западной Монголии. Значительная часть последних утратила характер монографических исследований и превратилась в составные части специальных справочников и словарей. Основные параметры наших сведений о Западной Монголии и ее жителях к концу первой четверти XX в. были уже определены. Были составлены относительно полные карты региона, исследована его флора и фауна (в меньшей степени - полезные ископаемые), история и культура местного населения, религиозные представления, вопросы демографии и хозяйства. Начинался период углубленного исследования различных частных проблем, рассматривавшихся, однако, как части единого целого. Понятие о Западной Монголии как целостной экологической и культурно-исторической системе сложилось в отечественной науке именно в начале XX в. Используя и совершенствуя это понятие, советские исследователи более позднего периода смогли добиться впечатляющих успехов в изучении региона, расширить и укрепить информационную и методологическую базу своих исследований. Это явление стало закономерным итогом сложного процесса развития отечественных представлений о природе и народонаселении Западной Монголии, который охватывал более трех веков.

Предмет исследования. Предметом нашего исследования избраны труды отечественных исследователей Западной Монголии XVIII -начала XX вв. Эти сочинения имеют разнообразный характер: научные монографии и статьи, материалы экспедиций, дневники, письма, отчеты посольств и дипломатических миссий,

записки путешественников, хозяйственные документы, статистические сборники, материалы военно-стратегического характера, записи фольклора, факсимильные издания и переводы средневековых письменных памятников на монгольских языках, тексты дипломатических договоров, эпиграфика, результаты археологических раскопок, описания коллекций предметов изобразительного искусства, оперативные донесения таможенных чиновников, публицистика и многое другое. В качестве дополнительных материалов использованы были архивные коллекции фотодокументов, топографические карты и атласы, работы иностранных путешественников в Монголии и Тибете.

Таким образом, хронологические рамки работы охватывают период приблизительно начала XVIII - первой четверти XX вв. Основное внимание уделено периоду XIX - начала XX вв. Цели и задачи исследования. В связи с избранным предметом исследования устанавливаются цели и задачи настоящей работы. Исследование преследует несколько основных целей:

- в хронологической последовательности проследить историю исследования Западной Монголии российскими учеными и путешественниками;

- выделить основные научные проблемы, стоявшие перед исследователями Западной Монголии, и показать, каким образом эти проблемы определяли характер исследования региона;

- показать преемственность в рамках процесса российских исследований Западной Монголии;

- обосновать научное значение исследований Западной Монголии XVIII - начала XX вв. для советской и современной науки.

Для достижения указанных целей ставились следующие задачи:

- подробно описать основные имеющиеся исследования по нашей теме (их цели, структуру и содержание);

- выявить общие проблемы, стоявшие перед авторами данных исследований, и рассмотреть, как происходило решение этих проблем в диахронической последовательности;

- определить основные направления отечественных исследований в Западной Монголии (географическое, этнографическое, историческое, языковое);

- рассмотреть процессы специализации и интеграции в отечественных исследованиях Западной Монголии.

Источники. Исходя из указанных целей и задач работы, нами был отобран круг исторических источников. Он включает в себя рукописные памятники XVIII в. (отчеты посольств, путешественников и купцов); научные и иные публикации XVIII в. (историков, дипломатов, чиновников); работы XIX в. (преимущественно записки путешественников-географов и этнографов), работы начала XX в. (научные исследования). В частности, нами были использованы сочинения В. Тюменца, В. Терского, И. Нашивошникова, C.JI. Владиславича-Рагузинского, Г.Ф. Миллера, Е. Пестерева, П.А. Чихачева, Е.Ф. Тимковского, Н.Я. Бичурина, C.B. Липовцова, Н.И. Любимова, П.П. Семенова-Тян-Шанского, Н.М. Пржевальского, П.К. Козлова, М.В. Певцова, В.И. Роборовского, Г.Н. Потанина, A.B. Адрианова, М.И. Венюкова, A.M. Позднеева, И.В. Щеглова, Н. Бантыш-Каменского, Г.Е. Грумм-Гржимайло, H.H. Шнитникова, ГО.А. Головкина, Б .Я. Владимирцова, М.Н. Боголепова, В.В. Радлова, Д.А. Клеменца, В.Ч. Дорогостай-ского, Ю. Кушелева, И.А. Можаева, В.Л. Попова, В.А. Обручева, Г.Д. Санжеева. Работы названных авторов издавались неоднократно. С текстами большей части материалов XVIII вв. мы смогли ознакомиться по их позднейшим изданиям. Сводка и обзор практически всех источников по истории Западной Монголии на рубеж XIX - XX вв. содержатся в капитальном труде Г.Е. Грумм-Гржимайло. Работы более позднего периода освещены в книге Б.П. Гуревича и некоторых других авторов. Масса ценных материалов содержится также в многочисленных энциклопедиях, словарях и справочниках, посвященных природе и истории Монголии.

Методология. Историческое исследование включает в себя систему разнообразных принципов, позволяющих наилучшим образом

выявить характерные особенности и закономерности рассматриваемых процессов. Для достижения поставленных целей в настоящей диссертации использовался сравнительно-исторический метод, согласно которому исследование строится по направлению от текста к историческим (политическим, социальным) явлениям. Поскольку данное диссертационное исследование базируется на письменных источниках, в работе применялись методы текстологии и источниковедения, а также теории и практики истолкования текстов.

Научная новизна предлагаемой диссертационной работы заключается в постановке проблемы, т.е. привлечения внимания к истории отечественных исследований уникального в природном и историко-культурном отношении региона - Западной Монголии. История этих исследований, обычно предстающая в виде отдельных тематических изысканий и разрозненных научных биографий, будет нами рассмотрена как единый процесс, определяемый общим состоянием российской науки (и шире - всего российского общества) того времени. Нами была предпринята попытка показать, что собой представляли интересы России в Западной Монголии в различные периоды времени, и каким образом эти интересы влияли на формулировку проблем, ставившихся перед отечественными учеными и путешественниками.

Новым является также комплексный подход к истории изучения Россией Западной Монголии, в рамках которого история отдельных исследовательских дисциплин (как естественных, так и гуманитарных) рассматривается в едином контексте. История изучения Западной Монголии прослеживается не только в региональном и узкопрофессиональном ключе, но и в рамках общей истории российской науки и ее вклада в исследование обширных пространств всей Центральной Азии. В настоящем исследовании история исследования Западной Монголии рассматривается наряду с политическими, геостратегическими, экологическими, дипломатическими аспектами, в контексте взаимоотношений России с различными народами, населявшими данный регион. Выделяются

три основные этапа исследования Западной Монголии: период середины XVIII - начала XIX вв. ("военно-дипломатический период"); период экспедиций Н.М. Пржевальского и его учеников и современников ("героический период"); и период конца XIX — первой четверти XX вв. ("период профессиональных востоковедов"). Теоретическая значимость работы. В данном исследовании обобщаются и анализируются сведения об исследовании отечественными учеными Западной Монголии на протяжении трехсот лет. Рассматриваются основные направления этого исследования, его эволюция, научные дискуссии по различным проблемам. Особое внимание уделено истории формирования новой востоковедной дисциплины - монголистики. Важное место в настоящей диссертационной работе занимает вопрос многофункциональности проводившихся исследований, выявляются причины приоритетности тех или иных видов научной деятельности в рамках изучения Западной Монголии в определенные периоды времени.

В практическом отношении материалы и выводы диссертации могут быть использованы для написания спецкурсов, ориентированных на студентов восточных и исторических факультетов, связанных с историей изучения Западной Монголии в XVIII - начале XX вв., а также историей российско-монгольских отношений. Они могут быть использованы и для написания общих и частных работ по истории международных отношений в Центральной Азии.

Апробация исследования. Многие аспекты данной работы получили отражение в статьях и тезисах выступлений на семинарах и конференциях. По теме диссертации были сделаны сообщения на региональных историко-географических и этнографических конференциях в Элисте (2003) и Санкт-Петербурге (2004). Структура и объем работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы. Объем работы составляет 202 машинописные страницы. Список источников и литературы

включает в себя 140 наименований (130 - на русском и 10 - на иностранных языках).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении отмечается актуальность темы, ее научная новизна, подчеркивается теоретическая и практическая значимость, устанавливаются исследуемые проблемы, устанавливается выбор методов исследования, формулируются цели и задачи исследования, производится общий анализ степени разработанности рассматриваемого круга вопросов.

Глава 1. Первый научный этап в изучении Западной Монголии (середина XVIII - середина XIX вв.)

Первая глава посвящена отечественным исследователям и путешественникам в Западной Монголии XVIII - середины XIX вв.

По мере сближения владений России и Цинской империи развивались политические, торгово-экономические и другие связи между Русским государством и населением Западной Монголии, формировался взаимный интерес к культуре друг друга. Заинтересованность России в эксплуатации природных и иных ресурсов Западной Монголии быстро увеличивалась. Это вызвало создание первых экспедиций - "государевых отрядов", члены которых должны были собирать любую информацию о регионе, которая в дальнейшем могла бы оказаться полезной. Эти отряды снаряжались за счет местных генерал-губернаторов. Так, в 1713 г. тобольский дворянин Ф. Трушников побывал в верховьях Черного Иртыша и обнаружил там месторождения "песошного золота". Опасаясь захвата джунгарских земель Цинской империей, Россия стремилась включить их в свою сферу влияния, однако этому мешали как происки китайской администрации, так и противоборство между собой различных джунгарских партий, одни из которых выступали за союз с Россией, а другие - против него. Направление исследований, которые в то время проводились в

Джунгарии русскими путешественниками, в основном ограничивалось областью военной, административной и политической, а также в небольшой степени - изысканиями геологического характера и описанием господствующего в Монголии типа хозяйства. Информацию собирали обычно послы и военнослужащие, которые возводили оборонные линии на границах с Джунгарией и Китаем.

В начале XVIII в. российское правительство стремилось к нормализации отношений с Китаем. С этой целью в Пекин в 1725 г. было снаряжено посольство графа С.Л. Владиславича-Рагузинского. Савва Лукич Рагузинский (1670-1738 гг.) был известным в то время российским дипломатом. Помимо прочих задач, царские власти интересовались вопросами расширения торговых связей России и Монголии, а также делом собирания более детальных сведений о русско-монгольской границе, в частности - о ее северо-западного участке. С.Л. Рагузинский использовал большое количество архивных данных, попавших в его руки, как в Монголии, так и в Китае, данные своих собственных наблюдений и сообщения русских купцов, промышленников и служилых людей, которым приходилось посещать Западную Монголию по своим надобностям. С.Л. Рагузинский подготовил докладную записку на имя императрицы Екатерины I, в которой дал обзор политического и военно-стратегического состояния северо-западной Монголии. В связи с этим С.Л. Рагузинский полагал, что русским необходимо поддержать джунгаров в их борьбе за независимость, а также установить с ними более тесные контакты в разных сферах. С.Л. Рагузинский получил возможность ознакомиться с документами, свидетельствовавшими о связях западных монголов с Россией, что значительно укрепило его позиции в переговорах с цинским правительством в Пекине, куда он приехал в конце 1726 г.

Именно Рагузинский первым в отечественной науке документально представил развитие русско-монгольских отношений в XVII - XVIII вв. Он установил, что государство Алтын-ханов, располагавшееся тогда на землях северо-западной Монголии,

оказалось втянутым в борьбу между восточными монголами и ойратами.

После миссии С.Л. Рагузинского в деле исследования русскими Западной Монголии наступил перерыв. Вызван он был, прежде всего, тем, что вступил в свою заключительную фазу драматический процесс завоевания этой страны маньчжурами, который завершился в 1758-1759 гг. Далее последовало размежевание на новой российско-китайской границе, вдоль которой были учреждены караулы. Служащие этих караулов и стали источниками сведений о состоянии дел в Западной Монголии в конце XVIII в., и среди них - геодезист Егор Пестерев, собравший много интересной и полезной информации о прилегающих к русской границе областях, хотя сам он и не являлся ни историком, ни этнографом, ни путешественником. Несколько раз Е. Пестерев лично посещал маньчжурские караулы и мог наблюдать жизнь и быт западных монголов воочию. Пестерев служил на границе 9 лет (с 1772 по 1781 гг.) и опубликовал свои наблюдения в виде воспоминаний в 1793 г. в журнале "Новые ежемесячные сочинения". Его сведения касаются в основном монголов, проживавших на крайнем севере Джунгарии, в лесах, и мало касаются обитателей юга Западной Монголии. Преимущественно он описывает население современных Дзавханского, Хубсугульского, Баян-Улэгейского и Убсунурского аймаков.

Ойратские князья, отмечает Е. Пестерев, получали свои хошуны и сумоны от маньчжурского императора, хотя обыкновенно это были их старые родовые земли, право, владеть которыми лишь подтверждалось китайской стороной. Однако против ойратов были в XVIII в. предприняты и многочисленные меры карательного характера. Так, например, часть ойратских земель была захвачена у их прежних владельцев и передана во владение лояльным маньчжурам князьям Саин-нойоновского (халхаского) аймака. На их землях был образован Бэйси-хошун. Земли в бассейне Шишхит-гола (т.н. Восьмиречье, или Секиз-Мурен), по рекам Шалык и Сортал были переданы князьям Цзасакту-хановского (халхаского) аймака.

Цзасакту-хан также получил в свое владение Самагалтай. По подсчетам Е. Пестерева, в прилегающих к его караулу монгольских землях около одной трети земель было юридически подчинено халхаским, а не западно-монгольским феодалам, хотя на них по-прежнему проживало ойратское население и на низовом уровне сохранялась власть прежних "ухерида", чангы и дужуметов. Сами халхаские князья не жили постоянно на ойратских территориях, а посылали сюда ежегодно своих представителей — дарги (староста, начальник), которые должны были контролировать действия местных властей, собирать налоги и осуществлять правосудие по уголовным делам.

Характер документов и иных материалов, собранных Е. Пестеревым, самый разнообразный. Тем не менее, основные сферы его интересов лежат вне области науки как таковой, а определяются его служебными обязанностями как государственного чиновника Российской империи и совпадают в общих чертах с интересами C.B. Рагузинского. Во многом совпадают и методы их исследований (вернее, сбора информации и ее обработки). Можно сказать, что C.JI. Рагузинский и Е. Пестерев выполняли одну и ту же задачу - работу по накоплению самых предварительных материалов о хозяйстве и культуре Западной Монголии, которые требовались российским властям для оценки ситуации в Центральной Азии, эффективного противостояния интересам Китая и Великобритании (с конца XVIII в. уже заявившей свои права в этом регионе) и налаживания своего экономического и политического влияния в Джунгарии. Однако выполняли они эту работу, решая во многом различные задачи. Так как Западная Монголия подчинялась Китаю, то в то время исследование данного региона представляло собой составную часть исследования Китая в целом (это особенно хорошо видно по работе C.JI. Рагузинского). Е. Пестерев, будучи пограничным чиновником," был более сосредоточен на вопросах отношений с Монголией, нежели с собственно Китаем, однако основное направление гео деятельности задавалось из Петербурга, а там рассматривали отношения с Джунгарией как рычаг воздействия

на Китай и своего рода карту в противостоянии с другими европейскими колониальными державами.

Следующий этап исследования Западной Монголии во многом связан с деятельностью Н.Я. Бичурина. Никита Яковлевич Бичурин (в монашестве Иакинф) (1777-1853 гг.) по праву считается "отцом российского китаеведения". Но и заслуги его в области монголистики и тюркологии также чрезвычайно велики. Тогда как С.Л. Рагузинский и Е. Пестерев изучали запад Монголии в основном в аспекте экономической политики и административных отношений соответственно, Н.Я. Бичурин был первым профессиональным историком, попытавшимся проследить историю Джунгарии и ее населения на основе скрупулезного исследования источников. Научное наследие Н.Я. Бичурина огромно: по материалам китайских источников он проследил историю Центральной Азии (в том числе Западной Монголии) с древнейших времен до современного ему периода. В фундаментальных трудах Бичурина подробно описаны события (в основном политической и этнической истории) гуннского, тюркского, уйгурского, кыргызского, кара-китайского и ойратского периодов. Исследованию истории ойратов посвящена отдельная работа "Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV в. до настоящего времени", увидевшая свет в 1834 г. В ней Бичурин, опираясь на китайские источники (преимущественно династийные истории и документы правительственного архива, а также Палаты внешних сношений) систематизировал большой и очень разнородный материал относительно населения Западной Монголии, его происхождения, истории, генеалогии правителей и т.д. Фрагменты источников он снабдил своими подробными комментариями. В изучении Западной Монголии произошел настоящий прорыв. Впервые все явления и факты из жизни ойратов можно было анализировать в свете данных об их историческом прошлом. Так как основная масса 'источников, освещающих прошлое западных монголов, была написана именно на китайском языке (хотя имелись и мусульманские источники), труд Бичурина стал просто кладезем уникальной информации по истории

Джунгарии. Этого своего значения он не утратил и по сей день. Русская наука в этом смысле сохраняет известное преимущество перед зарубежными научными школами монголистики, так как располагает таким капитальным изданием переводов разнообразных источников на русский язык.

После появления фундаментального труда Н.Я. Бичурина мемуарно-очерковая литература о Западной Монголии (подобная сочинениям С.В. Рагузинского и Е. Пестерева) отходит на второй план, тогда как видное, а в дальнейшем и ведущее положение в отечественной науке об этом регионе занимает направление, связанное с путешествиями по Джунгарии естествоиспытателей, этнографов, геологов, а также военных и торговых представителей различных российских учреждений. Иными словами, начинает преобладать "фундаментально-научное", профессиональное исследование Западной Монголии, и эпоха "случайных наблюдателей" постепенно уходит в прошлое. Работы Н.Я. Бичурина на некоторое время оставляют незанятой и сферу архивно-источниковедческого, в подлинном смысле исторического изучения ойратов, так как объем и уровень исполнения его исследований удовлетворял всем потребностям того времени (в данной связи ситуация изменилась лишь к концу XIX в.) С другой стороны, следует отметить, что в ходе путешествий и экспедиций по Джунгарии проводятся первые археологические исследования местности и сбор материалов по фольклору, а также памятников на тюркских и монгольских языках, чего, конечно, не могло быть у Н.Я. Бичурина и что являлось очень ценным дополнением к его сведениям.

Григорий Николаевич Потанин был одним из пионеров исследования Западной Монголии. Путешествия Г.Н. Потанина, давшие науке огромный географический и, главное, этнографический материал, по своему характеру отличались от экспедиций его современников. Основное отличие путешествий Потанина по Северо-Западной Монголии от аналогичных экспедиций его современников заключалось в преимущественно

этнографическом характере его исследований, не требовавших больших затрат и большого числа участников. Г.Н. Потанин представлял собой тип ученого, сочетавшего в своей деятельности полевые наблюдения (как Е. Пестерев) и серьезную "академическую" обработку результатов этих наблюдений (как Н.Я. Бичурин). Можно сказать, что на данном этапе исследований в Западной Монголии он представлял собой вершину того метода исследования, который стал складываться в конце XVIII в., и одновременно символизировал исчерпанность этого метода, необходимость переключения внимания ученого сообщества с процесса сбора и описания данных на процесс их всесторонней интерпретации. Уникальность Г.Н. Потанина как раз и состоит в том, что он в своих работах отразил переориентацию интересов российской науки в Азии вообще, и в Западной Монголии в частности. С его именем не только заканчивается прежний этап исследований, но и открывается их новый этап. Во-первых, он одним из первых решительно отдал предпочтение экспедиционному методу исследования, настаивал на преимуществах личных наблюдений над данными, полученными из письменных источников (в этом, как признавал сам Г.Н. Потанин, выражалась реакция на господство в монголоведении предшествующего периода "безжизненного академизма" и "кабинетности", которые во многом ассоциировались с именем Н.Я. Бичурина и исследователей его времени). Во-вторых, Г.Н. Потанин начал уделять чрезвычайно большое внимание изучению природных условий региона: его геологии, топографии, флоре и фауне, метеорологии, природным ископаемым, профессиональному составу населения и т.д. В каком-то смысле в своих поздних путешествиях Г.Н. Потанин знаменовал возрождение "прагматической" традиции в исследовании Западной Монголии, характерной для первой половины XVIII в., но уже как традиции, поставленной на прочный научный фундамент. Безусловно, такая эволюция русской научной мысли и деятельности в Западной Монголии привела к возникновению исключительно крупных достижений во всех областях знания о Монголии и

способствовала формированию многих новых научных школ. Этот поворот был связан с изменением экономической ситуации в самой России. Рост русской промышленности и торговли (в том числе в Сибири), представителем интересов, которых Г.Н. Потанин был в той же степени, в какой он являлся представителем российской науки, определял и направления его поисков в Центральной Азии, усиливал их естественнонаучный, прагматический или, как писал сам Г.Н. Потанин, "практический", характер. В-третьих, Потанин был выразителем взглядов т.н. "сибирского областничества" — то есть культурного и политического движения, отстаивающего особую роль Сибири в русской истории, права населения Сибири на широкую автономию. Представители "областничества" рассматривали Сибирь в качестве своего рода Новой Америки, которую еще только предстоит колонизовать.

В заключение главы рассматривается деятельность Н.И. Любимова и некоторых других исследователей Западной Монголии данного периода.

Глава 2. Исследования в Западной Монголии Н.М. Пржевальского, его учеников и современников (вторая половина XIX - начало XX вв.)

Вторая глава посвящена "героическому периоду" в исследовании Западной Монголии - эпохе путешествий Н.М. Пржевальского, его учеников и современников. В главе последовательно описываются и анализируются ход и итоги научных экспедиций Н.М. Пржевальского, М.В. Певцова, В.И. Роборовского и П.К. Козлова.

Труды Н.М. Пржевальского ознаменовали собой начало нового, т.н. "экспедиционного" этапа в исследовании Джунгарии, основной отличительной особенностью которого было снаряжение комплексных экспедиций в данный регион, результатом которых становились фундаментальные издания всех сведений, собранных непосредственно в ходе этих экспедиций (физико-географических, геологических, климатологических, биологических, а также

исторических, фольклорных и языковых). Экспедиции Пржевальского явились для целого поколения его учеников образцом такого рода научного метода (при этом последователи великого путешественника усвоили и развивали также научное наследие Г.Н. Потанина и М.В. Певцова). Сам Н.М. Пржевальский в основном оставался исследователем Западной Монголии как географической страны (в первую очередь, ее топографии и животного мира), и в гораздо меньшей степени - местного населения, т.е. ойратов. В экспедициях его учеников (в особенности наиболее известного из них - П.К. Козлова) на смену столь узкой специализации пришла настоящая комплексность, сочетание исследования природы края с изучением жизни и быта его обитателей.

Н.М. Пржевальский открыл целую эпоху в исследованиях Западной Монголии. Его путешествия выдвинули русскую географическую науку на первое место в этой области, сделав имя исследователя всемирно известным. Пржевальский был по преимуществу "географом-разведчиком", он в незначительной степени занимался экономическим и социальным укладом исследуемых им регионов. Главной задачей Пржевальского было исследование Монголии и прилегающих к ней стран в физико-географическом аспекте. Он занимался топографической съемкой, картографированием, сбором геологических образцов, метеорологическими наблюдениями, изучением местной флоры и фауны. Большую роль в экспедициях Пржевальского играл военно-разведывательный аспект: он изучал регион с точки зрения его возможного использования в качестве арены будущего военного противостояния и возможностей военной аннексии Россией его территории. Однако указанная специфика путешествий Пржевальского не означает, что произошло некое возрождение прежнего "экспансионистского" подхода в полном объеме. Напротив, как мы уже говорили, как раз в период деятельности Пржевальского и как раз в связи с его экспедициями произошли изменения в характере российского исследования Западной

Монголии (и Центральной Азии вообще). Эти изменения были вызваны реформами в самой России, которые придали новый импульс исследованиям. "Геополитический", "стратегический" элемент в них по-прежнему оставался очень важным, но все же явственно обозначилось и другое направление поисков -экономическое, связанное с прогрессом русской промышленности и торговли (свидетельства чего можно увидеть уже в путешествиях Любимова и Потанина). Для этого этапа характерен процесс дифференциации прежних исследовательских программ. К последней трети XIX в. российская наука накопила большой запас сведений о Западной Монголии и создала целый арсенал средств по их изучению и интерпретации. Сведения и методы эти были разнородны, так как сформировались в различные исторические периоды с различными целями. Это были, прежде всего, данные по экономической географии региона и его хозяйственно-культурным типам (экономический аспект); во-вторых, информация относительно социально-политического и военного устройства региона (стратегический аспект); и, в-третьих, результаты исследований профессиональных ученых, т.е. данные так называемой "академической науки" (истории, этнографии, антропологии, лингвистики, религиоведения) (собственно научный аспект). В середине XIX в. они образовывали своего рода комплекс, основой которого были сведения стратегического характера, собранные и обработанные с помощью собственно научной методики. Экономическая информация занимала в рамках этого комплекса второстепенное место. В пореформенный период, данный комплекс задач и методов исследования Монголии пережил определенную эволюцию. Эта эволюция выразилась в растущей дифференциации дисциплин комплекса и их постепенным обособлением одной от другой. Наступил такой этап в деле исследования региона, когда разнообразие задач и направлений поисков настоятельно требовали появления специализации. "Экспансионизм", политическая подоплека путешествий Пржевальского и ряда его учеников свидетельствуют о том, что

данное направление было не просто "возрождено" на пустом месте, а определялось общим усилением позиций России как мировой державы и активизацией ее политики в Центральной Азии. Специфика данного этапа в исследовании Западной Монголии состоит в том, что это время в рамках чрезвычайно широкой комплексности исследований (когда одна и та же экспедиция собирала данные практически по всем сторонам жизни региона) сложились и развивались дисциплины специализации, которые придавали той или иной экспедиции отличительный характер. В этом смысле экспедиции Пржевальского и Потанина схожи между собой в том, что они являлись экспедициями "всеохватными", разноплановыми, нацеленными на описание исследуемой страны "целиком", но в то же время уже имели четко выраженную специализацию: у Пржевальского - естественнонаучную и военно-политическую, у Потанина - этнографическую и хозяйственную. Иными словами, в многочисленных отчетах и публикациях по итогам экспедиций той поры можно увидеть, что, каковы бы ни были главные цели путешествия, его участники собирали всю доступную им информацию. Поэтому во всех отчетах обязательно есть разделы об орографии, о почвах, о торговле, о топографии, о хозяйстве, о религии, о демографии и т.п. Другое дело, что "удельный вес" этих разделов в отчетах разных экспедиций был разным, и это-то отличие определяло специализацию той или иной экспедиции. "Период Пржевальского и его учеников" был периодом максимального возможного развития специализации в рамках сохраняющегося комплекса (что нашло свое наиболее яркое выражение в трудах П.К. Козлова), кануном распада комплекса на отдельные дисциплины. В самой науке эти дисциплины к тому времени уже обособились, но в практике исследований их единство продолжало сохраняться. Тот же Пржевальский, например, свободно сочетал в себе интерес к дикой фауне Монголии, ее природным богатствам и условиям колонизации с заинтересованностью в решении историографических проблем, поставленных работами Н.Я. Бичурина, вниманием к вопросам языка и фольклора, близким

Потанину, исследованием религии монголов (которую изучал A.M. Позднеев) и даже с археологией. Следовательно, подчеркнуто "колонизационный", стратегический характер экспедиций Пржевальского говорит не о восстановлении традиции Е. Пестерева (хотя и имеет с ней много внешне сходных черт), а знаменует собой новый этап в исследовании Монголии, на котором прежние направления поисков были модифицированы, переосмыслены и превратились из абсолютных доминант в приоритетные направления комплексного исследования, вобравшего в себя и переработавшего все наследие предыдущих поколений путешественников и ученых.

Среди учеников и спутников Пржевальского в познании Монголии наиболее глубокий след, без сомнения, оставил Петр Кузьмич Козлов, усвоивший и развивавший экспедиционные методы исследований своего учителя и расширивший их программу и район работ. Труды Козлова не потеряли своего значения до наших дней. Его главные книги - отчеты о Монголо-Камском и Монголо-Амдоском путешествиях - переизданы в 1948 году. В 1949 г. были изданы его дневники. К столетию со дня рождения путешественника в 1963 г. издан сборник его трудов, куда вошли "Отчет помощника начальника экспедиции", статьи о Монголо-Тибетской экспедиции, письма и другие материалы. Неоднократно переиздавалась и написанная Козловым в 1912 г. о Н.М. Пржевальском. Вместе с окончанием экспедиций Козлова закончился целый этап в изучении Западной Монголии. Завершилась героическая эпоха "пионеров-первооткрывателей" региона, и начался период глубокого многоаспектного изучения всего комплекса слагающих его компонентов: истории, этнографии, филологии, социально-экономической сферы и религии ойратов, причем изучения, институционально специализированного. Начиналась эпоха профессиональных монголистов - людей, владеющих ойратским языком, знанием исторических источников, профессиональных археологов, фольклористов, этнографов. Исследования по физической географии и биологии Западной Монголии окончательно отделились от сферы гуманитарных

исследований. Этот переход наметился еще в трудах П.К. Козлова, который сочетал в своих изысканиях интерес к самым разным сторонам изучаемых им стран и народов, но окончательно осуществился только в начале XX века. Мы уже говорили о том, что с именем Козлова может быть связан наивысший момент развития того типа исследований в Азии, который отличался соединением единства изысканий (доставшегося в наследство еще от XVIII в.) с все более увеличивающейся специализацией этих изысканий. Наиболее яркое свое воплощение этот этап, безусловно, нашел именно в экспедициях Козлова. Исторически этот этап завершился к началу XX в., но хронологически он продолжался до середины 1920-х гг., так как поздние путешествия Козлова сохраняли в целом специфику его более ранних экспедиций. Вместе с тем фигура Козлова знаменует перелом в деле изучения Западной Монголии, знаменует канун распадения единого потока исследований на отдельные профессиональные "ручейки". Эти процессы давно назрели, они проявлялись как заметные тенденции еще в эпоху Пржевальского. В 1930-е гг. научное и творческое наследие Козлова было временно "забыто", хотя его имя всегда оставалось общепризнанным в советской науке. Любопытный поворот в оценке деятельности Козлова наступил после Великой Отечественной войны. В те годы в духе патриотической риторики возрождалось и возвращалось читателю многое из того, что раньше было запрещено или предано забвению. В 1948-1949 гг. были переизданы некоторые ею важные труды, возобновилось изучение коллекций и дневников Козлова. Конечно, во многом этому способствовало лояльное отношение самого Козлова к советской власти, его безупречная в политическом отношении репутация, но большую роль в переоценке деятельности исследователя сыграло и то, что после войны начался новый этап в развитии советского экспансионизма, который радикально отличался от утопических проектов 1920-х гг. и скорее напоминал империализм царской России, носивший характер расширения зоны своей политической гегемонии. Этот новый советский экспансионизм объяснялся военными успехами

Советского Союза в войне (прежде всего - в войне на Дальнем Востоке), а также победой революционного движения в Китае, Корее и Вьетнаме. Китай (а значит, Синьцзян и Джунгария) попадал в сферу советских стратегических интересов, его территория становилась во многом также "советской" и требовавшей столь же пристального и всестороннего изучения, как и территории собственно Советского Союза. В свете этого нового политического положения исследования Западной Монголии, Восточного Туркестана и Кама, которые проводил в свое время Козлов, оказались весьма кстати и стали широко использоваться. Однако этот период относится уже к истории советской науки.

Одним из наиболее известных ученых-гуманитариев, посвятивших свою деятельность исследованиям в Западной Монголии, был Алексей Матвеевич Позднеев (1851-1920 гг.) Его основными работами были "Образцы народной литературы монгольских племен. Народные песни монголов" (1880 г.), "Монгольская летопись "Эрденийн эрихэ" (1883 г.), "Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к народу" (1887 г.), "Монголия и монголы", т.1-3 (1896-1898 гт.) A.M. Позднеева можно считать продолжателем традиций путешествий Г.Н. Потанина и изысканий Н.Я. Бичурина. Он интересовался, прежде всего, этническим составом и религией монголов, а также их письменными памятниками и фольклором. Основное внимание A.M. Позднеева привлекали восточные монголы - халхасцы, но большое место в его трудах отведено и страницам о Западной Монголии.

Труды A.M. Позднеева сыграли большую роль в изучении истории и религии западных монголов. Его основной вклад заключается в публикации и переводах новых источников, эпиграфики, результатов ряда археологических изысканий, многочисленных этнографических фактов, сведений о быте ламаистского духовенства в Монголии, буддистском культе и литературе, обширного перечня фольклорных материалов (сказок, песен, героического эпоса, исторических сказаний, притч и легенд).

Деятельность Позднеева явственно свидетельствует о том, что прежние специализации в рамках общего комплекса исследований получили отныне самостоятельное значение и развитие. Например, изучение Позднеевым религии монголов, их фольклора, письменной литературы и этнографии уже не сочеталось больше с естественнонаучными изысканиями. Исследователь целиком сосредоточился на избранной им узкой проблематике и разрабатывал только ее. Те тенденции, что были заложены еще в экспедициях Потанина, в деятельности Позднеева выступают вполне оформившимися и самостоятельными явлениями. Впрочем, в работах Позднеева (что закономерно) можно найти "ниточки", связывающие их с предыдущим этапом развития российских исследований в Монголии. Прежде всего, это касается самой методики исследования. Она носит почти исключительно описательный характер. Ценность этих описаний трудно переоценить, однако любые описания представляют собой все-таки лишь материал для обобщения, оценок и выводов - т.е. объяснений тех или иных явлений. Объяснения у Позднеева встречаются крайне редко, что указывает на его связь с методологией Бичурина, Потанина, Пржевальского и его учеников. Позднеев собрал огромный материал по устройству и быту буддийских монастырей (и буддийской церкви вообще) в Монголии, а также массу сведений об основах буддийской религии. Эти данные в его работах прекрасно изложены и структурированы. Однако мало где он занимается рассмотрением вопросов о причинах появления того или иного явления, о путях его эволюции, пытается объяснить значение ритуалов или символики. Иными словами, описания Позднеева имеют не "реконструктивный", не исследующий генезис определенного явления характер, а характер построения морфологической типологии. Каждый элемент буддийской религии описывается сам по себе, как нечто раз и навсегда данное и неизменное. Функциональные его особенности хотя и описываются, но им не придается значение главного фактора в понимании возникновения и существования каждого такого элемента. Все эти

особенности методологического подхода Позднеева к изучению буддийской церкви в Монголии были унаследованы им от своих предшественников. Большой заслугой Позднеева является то, что он избегал прямолинейных и предвзятых оценок прошлого. Многие российские и зарубежные исследователи восточных религий XIX в. пренебрегали спецификой этих вероучений, рассматривали их доктрины и социальную практику упрощенно, схематично, трактуя многие черты этих религий в духе реалий христианской церкви. Позднеев от такого предвзятого отношения был уже свободен. Он не сводил буддизм в Монголии к каким-то стереотипам, выработанным в европейской традиции, избегал таких оценок этой религии, как "фаталистическая", "апатичная", "атеистическая" и т.п., справедливо полагая их невежественными. В этом смысле преимущественно описательный характер его работ, напоминающих своего рода "путеводители" по буддийской церкви в Монголии и "каталоги" предметов ее культа, является большим достоинством Позднеева как автора и исследователя и выгодно отличает его от многих вульгарных "толкователей" буддизма в XIX в. (вне зависимости от того, отвергали ли они его как "идолопоклонство" или, наоборот, всячески восхваляли как "путь подлинного мистического откровения"). Эта сдержанность Позднеева в оценках, его методология "архивариуса" представляли собой на самом деле шаг вперед по сравнению с исследованиями предыдущего этапа. В тот период еще не пришла пора объяснений и интерпретаций, тогда лишь продолжался сбор материала и его первичная обработка. Эту обработку и вел Позднеев. Это было единственное, что можно и нужно было предпринять в тот момент в деле изучения буддийской религии. Поэтому работы Позднеева вполне можно рассматривать как работы первого этапа того нового периода исследований Западной Монголии, который пришел на смену периоду экспедиций Пржевальского и его спутников. После него уже начались исследования "реконструктивного" плана - исследования Грумм-Гржимайло и Владимирцова. Деятельность Позднеева оказалась очень полезной для развития российской науки и должна быть

оценена высоко. Труды этого исследователя занимают свое законное место в истории накопления и систематизации отечественных знаний о Монголии. Примерно то же самое, что было сказано выше о деятельности A.M. Позднеева как религиоведа и социолога религии, можно сказать о его деятельности по сбору, обработке и изданию образцов фольклора монголов. Вместе с публикациями Г.Н.Потанина по этой тематике его труды представляют богатейший источник для многих поколений будущих этнографов, филологов и фольклористов. Позднеев был одним из тех, кто искренне пытался понять "душу монгола", выявить положительные черты характера и культуры этого народа, честно и без предубеждений познакомиться с его верованиями, обычаями, традициями. Эти качества, к сожалению, были присущи не всем исследователям Западной Монголии (как российским, так и зарубежным). Эта попытка взгляда на монгольскую действительность "изнутри", без абсолютизаций и клише европоцентризма, привела к замечательным результатам, позволила Позднееву лучше, глубже, а главное - более адекватно воспринимать непривычные для европейца реалии, распознавать их значение и смысл. Это умение также составляет одну из больших заслуг A.M. Позднеева как ученого.

Глава 3. Русские исследователи Западной Монголии первой четверти XX в.

Выдающийся русский ученый Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло (1860-1936 гг.), оставил заметный след в целом ряде областей знания. Результатом его почти полувековой деятельности явились около десятка капитальных монографий, более двухсот статей. Интересы Г. Е. Грумм-Гржимайло были настолько универсальными, а эрудиция - столь исчерпывающий, что трудно бывает подчас определить его собственный профиль как исследователя. Ныне, обращаясь к обширному наследию Грумм-Гржимайло, мы без труда видим три основные линии его творчества: физическую географию, историю и этнографию Монголии и Синьцзяна, но с полным правом его можно было бы назвать также

геологом, зоологом, антропологом, экономистом и даже журналистом в области международной политики в Азии, и прежде всего - в Западной Монголии.

Основным итогом этого периода деятельности Григория Ефимовича явилась публикация им трехтомной капитальной монографии "Западная Монголия и Урянхайский край", представляющей собой, несмотря на название синтез всех познаний автора по истории и этнографии не только Джунгарии, но и всей Центральной Азии (и других областей Востока) и воплощение его основных методологических установок. Просто необъятное количество сведений, содержащихся в этих томах, организовано по прежнему принципу: соединение логического анализа с "энциклопедической" структурой текста. Этот классический труд можно назвать "сокровищницей критически переработанного материала по истории Монголии". Первый том монографии, посвященный физико-географическому описанию региона, вышел в 1914 г. Второй и, наверное, самый известный том, содержащий исторические очерки Монголии и Средней Азии, был закончен в 1919 г. и издан в 1926 г. В 1930 г. в двух книгах вышел заключительный, третий том, на страницах которого, в основном, рассматривались вопросы этнографии и антропологии. Последовательность томов монографии в известной мере отражала последовательность смены научных интересов самого Грумм-Гржимайло. Мы можем сказать, что именно этот его труд дает наиболее полное, концентрированное представление об идеях и методах работы автора на протяжении без малого 50 лет. Несмотря на то, что творческое наследие Григория Ефимовича очень велико и разнообразно, специальных работ, посвященных ему, было не так уж много. Отчасти это объясняется спецификой работ самого Грумм-Гржимайло, чрезвычайно неоднородных в количественном и качественном отношениях, их эклектичным характером, отчасти -резкой сменой научных школ и целых эпох в конце его жизни, как бы отделившей творчество Григория Ефимовича от последующих поколений востоковедов. Однако в любом случае значение его работ

в целом ряде областей нельзя переоценить. Это значение тем более велико, что Грумм-Гржимайло явил нам образец комплексного подхода в науке.

Григорий Ефимович был систематизатор по духу. Он стремился упорядочить абсолютно все сведения, касающиеся изучаемого им региона - Западной Монголии. В области географии это ему в значительной степени удалось, но в исторической части Григорий Ефимович столкнулся, по его собственным словам, с "грудой противоречивого и недоброкачественного материала". В итоге он формирует свои следующие задачи как историка: "взять на себя труд помочь ученым разобраться в некоторых наиболее запутанных вопросах истории Средней Азии", т.е. "собрать, классифицировать и организовать все относящиеся к ней материалы". Пытаясь выяснить значение данной работы в творчестве Грумм-Гржимайло, нужно помнить, что многие волновавшие его тогда проблемы не решены в науке до сих пор (генезис юэчжей, хунну; вопрос о "динлинах"), что затрудняет их оценку. Однако предварительные замечания сделать можно. Прежде всего, большая заслуга Григория Ефимовича состоит в том, что он одним из первых подчеркнул важность периода европеоидных (в основном, видимо, ираноязычных) кочевников в истории Монголии, своеобразие и культурную преемственность так называемых скифо-юэчжей. Скорее всего, он прав в том, что именно они принесли с собой с Ближнего Востока в глубь Азии начатки кочевого скотоводства, военного искусства, особых форм художественной культуры. Тесную связь обитателей Центральной Азии П -1 тыс. до н.э. с Западным миром, которую так стремился отыскать Григорий Ефимович, ныне можно считать доказанной. Этот факт подтверждается большим количеством ставших уже классическими работ археологов, антропологов и искусствоведов: от М.И. Ростовцева и В.Ф. Минорского до В.П. Алексеева и И.И. Гохмана. Григорий Ефимович в самых общих чертах, верно, отождествлял европеоидный пласт в населении Центральной Азии с динлинами и юэчжами китайских источников, а также подмечал наличие этого

субстрата в составе енисейских кыргызов и ряда других тюркоязычных групп.

Поэтому, говоря в общем, можно сказать, что в области своих исторических исследований, так же как в географии (и даже еще более отчетливо), Григорий Ефимович оставил нам работы, ценные в основном своими формулировками новых проблем и нащупыванием первых путей их решения. Большая часть исторических сочинений Грумм-Гржимайло представляет ныне в основном библиографический интерес как энциклопедия тогдашних сведений о народах Монголии и Центральной Азии.

Эпоха археологического "открытия" Западной Монголии связана с именем Д.А. Клеменца. В 1889 г. Н.М. Ядринцев обнаружил в Северной Монголии знаменитые орхонские рунические памятники, и это событие стало отправной точкой для последующих археологических экспедиций в данный регион. Первой такой экспедицией стала финская экспедиция под руководством А. Гейкеля (1890 г.), а второй - Орхонская экспедиция под руководством академика В.В. Радлова, отправившаяся из Санкт-Петербурга в 1891 г. Её фундаментальные открытия, имевшие археологический и эпиграфический характер, ознаменовали собой наступление новой эпохи в исследовании Монголии. Правда, речь шла в основном о Северной Монголии (и по преимуществу об обнаружении новых памятников средневековой письменности). Однако в составе Орхонской экспедиции работал и отряд Д. А. Клеменца, в задачи которого входило изучение археологических остатков Западной Монголии. Деятельность этого отряда была разносторонней и заложила собой основы полевых исследований в Западной Монголии. Д.А. Клеменц и его сотрудники добились в ходе экспедиции больших успехов.

Резюмируя результаты деятельности Д.А. Клеменца как исследователя Западной Монголии, можно сказать, что они имели основополагающее значение именно в области археологии. Археологическая наука в XIX в. была далека от организации тех крупномасштабных и технически хорошо оснащенных экспедиций,

которые состоялись в Монголии в XX в. В связи с этим деятельность Клеменца в этой области можно охарактеризовать как пионерскую. Он первым широко применил научные методы археологического исследования, открыл и описал целый ряд памятников, заложил основы научных представлений об археологических культурах Монголии. Клеменц работал в "эпоху основоположников" - когда, например, только закладывались основы южносибирской археологии Теплоуховым, возникала археология Средней Азии, Кавказа и др. Его по праву считают одним из зачинателей изучения "древностей Монголии". Работы Клеменца задали направление многих последующих поисков. Исследования развалин Каракорума и Харабалгасуна, памятников тюркской рунической письменности, керексуров и плиточных могил в дальнейшем всегда занимали важное место в работах монгольских и зарубежных археологов. Методологическая строгость Д.А. Клеменца, его умение анализировать и интерпретировать найденный материал стали образцом для последующих поколений археологов, работающих в Западной Монголии.

Один из выдающихся исследователей Западной Монголии начала XX в. был Борис Яковлевич Владимирцов.

Роль Б.Я.Владимирцова в изучении Северо-Западной Монголии и в истории монголистики невозможно переоценить. Именно его труды позволили, как писал академик В.М. Алексеев, совершить "решительный поворот от начетнического знания и его разновидной, хотя и однообразной, информации, составлявших сущность русской монголистики еще в недавние времена, к научной критике и формуле, что надо считать его основной миссией и наибольшей заслугой". Творчество Б.Я. Владимирцова - рубеж, веха в истории монголоведческой истории. До Владимирцова монголоведение лишь пересказывало содержание источников (Н.Я. Бичурин, A.M. Позднеев), он же - основоположник периода осмысления и объяснения, содержащихся в этих источниках сведений, превративший благодаря этому монголоведение в подлинную науку. Творчество Б.Я. Владимирцова явилось основой

для всех последующих исследований в области монголистики и открыло период критического изучения истории ойратов уже на подлинно научном, комплексном уровне.

Действительно, работы Владимирцова, вершиной которых можно считать "Общественный строй монголов" (1934 г.) представляли собой совершенно новый этап в развитии монголистики вообще и в развитии исследований о Западной Монголии в частности. Специализированная направленность этих работ (Владимирцов занимался в основном филологией, этнографией и социологией), поставленная на широкую и прочную базу академической науки, в сочетании с опытом полевых исследований, сбором и обработкой различных материалов, дала в итоге блестящий результат. Владимирцов лишь на раннем этапе своей деятельности был по преимуществу путешественником-собирателем (вроде Потанина), затем он быстро перешел к практике систематического описания собранных им и другими исследователями данных (как Позднеев), а впоследствии - и к объяснению, интерпретации полученного материала, оформлению его в виде гипотез, концепций, схем. Предшественником его в этом смысле был Г.Е. Грумм-Гржимайло, который все же оставался более систематизатором, чем критическим исследователем (вернее, сфера его критических исследований была по разным причинам гораздо более узкой, чем у Владимирцова). Таким образом, именно с трудами Владимирцова начинается подлинный переворот в отечественной науке о Западной Монголии. Характернейшей чертой этого переворота была окончательно утвердившаяся специализация проводившихся в ходе него и в дальнейшем изысканий, но специализация такого типа, которая могла привести к созданию "объясняющих" моделей, а значит - должна была опираться на весь комплекс имевшихся к тому времени знаний о Монголии, монголах и на методологию научного познания в целом. Иными словами, комплексность как форма проведения конкретных исследований (как "всеохватность") ушла в прошлое, но ей на смену пришли специализированные исследования такого типа, которые опирались

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ] БИБЛИОТЕКА I С.Петербург м О» ЭТО ШГ 1

'■' ........... I'

на весь комплекс научных знаний как на необходимую предпосылку научного поиска. Исчезла комплексность как форма организации материала, но пришла комплексность как методологический принцип работы по сбору и, в особенности — по обработке (объяснению) этого материала. Владимирцов так же, как Козлов и Грумм-Гржимайло, застал период коренного преобразования всей российской жизни после 1917 г. Это в некоторой степени предопределило смещение его интересов из сферы исследования письменных памятников, фольклора и этнографии в сферу историографии и социологии, правда, тоже в основном базировавшихся на данных письменных памятников монгольского языка. Данная эволюция объясняется общим изменением приоритетов исследований в послереволюционный период. Опора на памятники монгольского письменного языка позже подвергалась критике рецензентами последней работы Владимирцова об общественном строе монголов. Эти критики указывали, что в письменных памятниках монгольское общество эпохи Чингис-хана представало строго иерархизированным, политически жестко структурированным образованием, построенным по образцу ленов, выдававшихся за военную службу. Этот "литературный" облик монгольского общества ХП1 в. и позволил Владимирцову объявить его феодальным, заявить о существовании "кочевого феодализма", что не соответствовало действительности. Авторы критических рецензий подчеркивали, что на деле монгольское государство эпохи Чингис-хана было далеко от того, как его изображали в памятниках, что оно представляло собой типичное кочевое политическое образование, эфемерное и не способное существовать без аннексии территорий с оседлым населением. Думается, эти критики не совсем правы. Владимирцов избегал в своей работе прямолинейных выводов: он предпочитал говорить о наличии некоторых "феодальных" тенденций в эпоху Чингис-хана, а не о сложении зрелого феодализма как такового. А подобные тенденции, что признается большинством исследователей, действительно имели место. Поэтому наблюдения Владимирцова, сделанные им в его

последней книге, остаются ценными и полезными для монголистики и по сей день. Они положили начало широкой и плодотворной дискуссии о путях формирования кочевой государственности, которая проходила в советской науке в 1930-1970- е гг.

В заключении подводится общий итог проделанной работы, формулируются основные выводы исследования и намечаются перспективные исследования данной темы в дальнейшем.

По теме диссертации вышли в свет следующие публикации:

1. Задваев Б. С. Значение трудов Г.Е. Грумм-Гржимайло в географическом, этнографическом и историографическом аспектах// Altaica. IX. М.: Институт востоковедения РАН, 2004. С. 37-50;

2. Задваев Б. С. Российские исследователи и путешественники в Западной Монголии // Международная научная конференция «Востоковедение и африканистика в университетех Санкт-Петербурга, России и Европы. Актуальные проблемы и перспективы. К 150-летию Восточного факультета СПбГУ. 4-6 апреля 2006 г.» Материалы и тезисы / Отв. ред. H.H. Дьяков. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006. С. 193-194;

3. Задваев Б. С. Тюркоязычные этносы Северо-Западной Монголии в трудах российских исследователей и путешественников // Там же. С. 301-302.

¿OOG fr 742» G

74 8 6

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Задваев, Бадма Сергеевич

ф Введение

Глава 1. Первый научный этап в изучении Западной Монголии (середина XVIII - середина XIX вв.)

Глава 2. Исследования в Западной Монголии Н.М. Пржевальского, его учеников и современников вторая половина XIX-начало XX вв.)

Глава 3. Русские исследователи Западной Монголии первой четверти XX в.

Введение диссертации2006 год, автореферат по истории, Задваев, Бадма Сергеевич

Западная Монголия представляет собой своеобразный в физико-географическом и историко-культурном отношении регион, изучение которого является важной вехой в истории российского востоковедения. (Здесь и далее под Западной Монголией подразумевается территория Монгольской Республики к западу от Хангайских гор и северная часть Синьцзян-Уйгурского автономного района Китайской Народной Республики). Как отмечал Г.Е.Грумм-Гржимайло, "Западная Монголия в редкие моменты своей исторической жизни получала значение центра власти над значительными пространствами Средней Азии. На ее территории быстро слагались тогда степные государства, быстро же дробились и падали, а затем на долгие периоды времени политическая жизнь в ней вновь замирала, и составлявшие эти государства народности погружались в туман столь полного забвения их историей, что в настоящее время даже далеко не всегда возможно установить этническое преемство между ними и их заместителями; можно лишь теоретически допустить, что, сойдя с исторической сцены, они давали материал для новых этнологических образований, которым уже и принадлежала будущность в этой стране" [Грумм-Гржимайло Г.Е., 1926, I]. Исследования Западной Монголии русскими людьми начались уже в начале XVII в., когда на ее территорию проникли первые посольства из числа казаков Василия Тюменца, Василия Терского, Ивана Нашивошникова и др., которые направлялись ко двору Алтын-ханов. Результаты их миссий были отражены в т.н. "росписях". Участники этих миссий не были профессиональными исследователями, и в их материалах имеются сведения самого разного характера: политические, этнографические, лингвистические, юридические и др. Продолжателями дела этих первых посольских миссий стали многочисленные русские путешественникиученые, побывавшие в Западной Монголии в период XVIII-XX вв. [Горощенко, 1903, с.64-65].

Исследования Западной Монголии имеют большую ценность не только как источник наших знаний о природе, истории и этнографии региона, но и как важный этап развития российской науки, свидетельство углубления и совершенствования научных методов в изучении стан зарубежной Азии. На примере исследования русскими путешественниками Западной Монголии в ХУШ-ХХ вв. наглядно видно, как происходило становление отечественного востоковедения (в частности, монголистики и тюркологии), археологии, этнографии и антропологии, развитие многих направлений в естественных науках. Обширная географическая область, до того времени представлявшаяся "белым пятном" на карте Азии, о которой имелись лишь самые поверхностные и противоречивые сведения, стала центром апробации методов профессиональной науки — местом, где в ходе многолетнего опыта рождались современные география и источниковедение. Актуальной задачей является последовательный анализ истории развития отечественных исследований Западной Монголии, накопления и систематизации научных данных об этом регионе, этапов возникновения, хода и итогов основных научных дискуссий по проблемам монголоведения. Большая часть литературы, посвященной истории исследования Западной Монголии, носит характер тематических сборников (например, исследования в области физической географии или антропологии) или персоналий (биографии Н.М.Пржевальского или П.К.Козлова), но при этом практически отсутствуют работы, в которых изучение региона рассматривалось бы в качестве единого целого, а также, что очень, важно, в качестве неотъемлемой части общего состояния отечественной науки того или иного периода. Основное внимание историографов было обращено к так называемому "героическому периоду" исследования Западной Монголии (связанному с путешествиями

Н.М.Пржевальского и его учеников), при этом несколько в тени оставались фигуры более раннего этапа исследований, а также представители профессиональной востоковедной науки, пришедшие на смену пионерам "героического периода". Кроме того, в имеющейся историографии довольно редки попытки рассмотрения контактов России и Западной Монголии в комплексе: так, например, описания путешествий Н.М.Пржевальского и Г.Н.Потанина обычно стоят особняком от изучения наследия Н.Я.Бичурина и А.М.Позднеева, а исследования Г.Г.Грумм-Гржимайло и Б.Я.Владимирцова образуют третью, также обособленную, группу. Безусловно, такая дифференциация отчасти была вызвана спецификой самих работ названных авторов, однако все же их нельзя рассматривать и в отрыве друг от друга - все они составляют часть общего процесса сложения и развития российской монголистики. В настоящей диссертационной работе основное место будет уделено истории изучения Западной Монголии как последовательного и органичного целого.

Истории отечественных исследований в Западной Монголии был посвящен ряд работ, преимущественно отечественных авторов. Сведения о первых контактах русских путешественников и исследователей с жителями Западной Монголии приводятся в трудах А.И.Андреева, НЛ.Бичурина, Н.Н.Бантыша-Каменского, Г.Е.Грумм-Гржимайло, Б.П.Гуревича, архимандрита Гурия, ИЛ.Златкина, И.И.Иориша, В.Л.Котвича, Л.Р.Кызласова, В.П.Санчирова, А.О.Ходжаева, Т.И.Юсуповой. Особенную ценность представляет собой сводный многотомный труд Г.Е.Грумм-Гржимайло — первая в отечественной науке исследовательская работа, специально посвященная истории Западной Монголии. В этом сочинении собрано и проанализировано наследие нескольких поколений российских ученых, занимавшихся исследованием данного региона. Г.Е.Грумм-Гржимайло сообщает сведения практически обо всех крупных путешественниках, дипломатах, военных деятелях, купцах, естествоиспытателях, которые в разное время побывали в Западной Монголии и внесли свою лепту в ее изучение. Он указывает основные работы этих авторов, критически пересматривает высказанные ими взгляды, а также описывает процесс возникновения "науки о монголах" в России. Характерной особенностью работы Г.Е.Грумм-Гржимайло является ее энциклопедизм - методологический принцип, в рамках которого автор рассматривает целый комплекс научных направлений (историю, этнографию, географию и т.д.). Г.Е.Грумм-Гржимайло является автором наиболее полного систематизаторского труда по истории изучения Западной Монголии в XVIII-XIX вв. Все последующие работы в этой области так или иначе были связаны с этим фундаментальным исследованием.

В книгах Н.Я.Бичурина и Н.Бантыша-Каменского основное внимание уделено посольским контактам России и Китая, в которых значительное место всегда занимал вопрос статуса Монголии (в т.ч. Западной). Н.Я.Бичурин приводит сведения о связях России и Западной Монголии в ХУШ-ХГХ вв. по архивным данным. Период XVIII - первой половины XIX вв. освещен в работе Б.П.Гуревича. Критический анализ эпохи первых исследователей Западной Монголии содержится в обзорных трудах И.Я.Златкина и Л.РЛСызласова.

Большая литература посвящена истории русских географических открытий в Западной Монголии, истории первых научных экспедиций и биографиям их руководителей. Среди работ этого плана следует назвать книги А.И.Андреева, С.С.Семенова, А.И.Алдан-Семенова, Л.С.Берга, В.В.Григорьева, П.К.Козлова, В.Р.Дмитриева, А.Н.Самойловича, Ю.К.Ефремова, А.Г.Грумм-Гржимайло, А.Азатьяна, С.В.Житомирского, Т.Н.Овчинниковой, Я.Ф.Антошко и А.ИСоловьева, Т.И.Юсуповой. Наиболее подробно описан вклад в исследование Западной Монголии Н.М.Пржевальского, П.П.Семенова-Тян-Шанского, П.К.Козлова,

Г.Н.Потанина, Г.Е.Грумм-Гржимайло, М.В.Певцова, В.И.Роборовского. В ряде случаев биографами выдающихся путешественников этого периода становились их спутники и ученики - так, например, П.К.Козлов написал очерк жизни и деятельности своего учителя Н.М.Пржевальского, а А.Г.Грумм-Гржимайло - своего предшественника и наставника Г.Е.Грумм-Гржимайло. Работы этого круга близки беллетристике - путешествия и научные открытия предстают в них как часть увлекательного повествования о первопроходцах Центральной Азии. Тем не менее, все они содержат ценную информацию о научной направленности тех или иных экспедиций, подчеркивают большую роль, которую сыграли результаты этих экспедиций в решении многочисленных проблем, стоявших перед исследователями того времени, демонстрируют развитие системы отечественных знаний о Западной Монголии. Чрезвычайно важными являются наблюдения авторов указанных работ над двояким характером российских исследований в Западной Монголии, которым, с одной стороны, была присуща углубляющаяся специализация, дифференцированность изысканий (разделение геологических, археологических, этнографических, языковедческих экспедиций, формирование основ отечественной монголистики), а с другой — увеличивающаяся комплексность, многоаспектность подхода к решению целого ряда вопросов (исторические исследования, социально-экономическое обозрение региона, изучение духовной жизни монголов, фольклористика). В свете подобных наблюдений "героический этап" исследования Западной Монголии представал как закономерное продолжение работ предшествующего периода и необходимый фундамент классических работ отечественных монголоведов конца XIX - первой четверти XX вв.

Период исследования Западной Монголии профессиональными учеными (преимущественно монголоведами, но не только) освещен в работах В.В.Бартольда, Б.Я.Владимирцова, В.М.Алексеева, В.КДулова, ИЛ.Златкина, С.Ф.Ольденбурга, А.Н.Хохлова, В.А.Обручева, Г.НРумянцева, Д.Каррутерса, О.Лэттимора. Достаточно подробно описана научная деятельность в этот период Г.Е.Грумм-Гржимайло и П.К.Козлова, академика БЛ.Владимирцова, Д.А.Клеменца, Е.Н.1Слеменц и других участников Орхонской экспедиции под руководством академика В.В.Радлова, А.М.Позднеева, В.А.Обручева и некоторых других исследователей. В данном случае работы, посвященные названным выше ученым, не ограничивались их беллетризованными биографиями, а представляли собой анализ собственно исследовательского наследия выдающихся российских и советских специалистов по Западной Монголии. Внушительную историографию обрела отечественная монголистика - т.е. этнография, языкознание и археология монгольских народов. Несколько меньше работ в данный период было посвящено истории географических, биологических и других естественнонаучных изысканий в Западной Монголии. Значительная часть последних утратила характер монографических исследований и превратилась в составные части специальных справочников и словарей. Основные параметры наших сведений о Западной Монголии и ее жителях к концу первой четверти XX в. были уже определены. Были составлены относительно полные карты региона, исследована его флора и фауна (в меньшей степени - полезные ископаемые), история и культура местного населения, религиозные представления, вопросы демографии и хозяйства. Начинался период углубленного исследования различных частных проблем, рассматривавшихся, однако, как части единого целого. Понятие о Западной Монголии как целостной экологической и культурно-исторической системе сложилось в отечественной науке именно в начале XX в. Используя и совершенствуя это понятие, советские исследователи более позднего периода смогли добиться впечатляющих успехов в изучении региона, расширить и укрепить информационную и методологическую базу своих исследований. Это явление стало закономерным итогом сложного процесса развития отечественных представлений о природе и народонаселении Западной Монголии, который охватывал более трех веков.

Предметом нашего исследования избраны труды отечественных исследователей Западной Монголии XVIII - начала XX вв. Эти сочинения имеют разнообразный характер: научные монографии и статьи, материалы экспедиций, дневники, письма, отчеты посольств и дипломатических миссий, записки путешественников, хозяйственные документы, статистические сборники, материалы военно-стратегического характера, записи фольклора, факсимильные издания и переводы средневековых письменных памятников на монгольских языках, тексты дипломатических договоров, эпиграфика, результаты археологических раскопок, описания коллекций предметов изобразительного искусства, оперативные донесения таможенных чиновников, публицистика и многое другое. В качестве дополнительных материалов использованы были архивные коллекции фотодокументов, топографические карты и атласы, работы иностранных путешественников в Монголии и Тибете.

Предмет исследования имеет два аспекта: с одной стороны, это реалии жизни монголов, описанные в трудах российских ученых и путешественников, а с другой стороны, сами данные труды как памятники исследовательской мысли своего времени и образцы определенного рода методологии. Изучение истории исследования Западной Монголии проводится в неразрывном комплексном единстве двух названных аспектов. Хронологические рамки диссертационной работы охватывают период начала XVIII — первой четверти XX вв. Основное внимание уделено периоду XIX - начала XX вв.

В связи с избранным предметом исследования устанавливаются цели и задачи настоящей работы. Исследование преследует цель рассмотреть процессы специализации и интеграции в отечественных исследованиях Западной Монголии и дать новую периодизацию этих исследований. В связи с этим выделяются несколько основных задач диссертации: 1) в хронологической последовательности проследить историю исследования Западной Монголии российскими учеными и путешественниками; 2) выделить основные научные проблемы, стоявшие перед исследователями Западной Монголии, и показать, каким образом эти проблемы определяли характер исследования региона; 3) показать преемственность в рамках процесса российских исследований Западной Монголии; 4) обосновать научное значение исследований Западной Монголии XVIII — начала XX вв. для советской и современной науки; 5) подробно описать основные имеющиеся исследования по нашей теме (их цели, структуру и содержание); 6) выявить общие проблемы, стоявшие перед авторами данных исследований, и рассмотреть, как происходило решение этих проблем в диахронической последовательности; 7) определить основные направления отечественных исследований в Западной Монголии (географическое, этнографическое, историческое, языковое); 8) рассмотреть процессы специализации и интеграции в отечественных исследованиях Западной Монголии.

Историческое исследование включает в себя систему разнообразных принципов, позволяющих наилучшим образом выявить характерные особенности и закономерности рассматриваемых процессов. Для достижения поставленных целей в настоящей диссертации использовался сравнительно-исторический метод, согласно которому исследование строится по направлению от текста к историческим (политическим, социальным) явлениям.

Научная новизна предлагаемой диссертационной работы заключается в постановке проблемы, т.е. привлечения внимания к истории отечественных исследований уникального в природном и историкокультурном отношении региона — Западной Монголии. Автором дается новая периодизация отечественных исследований Западной Монголии, разработанная им на основе анализа широкого круга литературы и источников. История этих исследований, обычно предстающая в виде отдельных тематических изысканий и разрозненных научных биографий, будет нами рассмотрена как единый процесс, определяемый общим состоянием российской науки (и шире - всего российского общества) того времени. Нами была предпринята попытка показать, что собой представляли интересы России в Западной Монголии в различные периоды времени, и каким образом эти интересы влияли на формулировку проблем, ставившихся перед отечественными учеными и путешественниками.

Новым является также комплексный подход к истории изучения Россией Западной Монголии, в рамках которого история отдельных исследовательских дисциплин (как естественных, так и гуманитарных) рассматривается в едином контексте. История изучения Западной Монголии прослеживается не только в региональном и узкопрофессиональном ключе, но и в рамках общей истории российского востоковедения и его вклада в исследование обширных пространств всей Центральной Азии. В настоящем исследовании история исследования Западной Монголии рассматривается наряду с политическими, геостратегическими, экологическими, дипломатическими аспектами, в контексте взаимоотношений России с различными народами, населявшими данный регион. Выделяются три основных этапа исследования Западной Монголии: период середины XVIII - начала ХЕХ вв. ("военно-дипломатический период"); период экспедиций Н.М.Пржевальского и его учеников и современников ("героический период"); и период конца XIX — первой четверти XX вв. ("период профессиональных востоковедов").

В данном исследовании обобщаются и анализируются сведения об исследовании отечественными учеными Западной Монголии на и протяжении трехсот лет. Рассматриваются основные направления этого исследования, его эволюция, научные дискуссии по различным проблемам. Особое внимание уделено истории формирования новой востоковедной дисциплины — монголистики. Важное место в настоящей диссертационной работе занимает вопрос многофункциональности проводившихся исследований, выявляются причины приоритетности тех или иных видов научной деятельности в рамках изучения Западной Монголии в определенные периоды времени.

Уже на раннем этапе исследований обозначились те основные приоритеты и задачи в процессе освоения и изучения Россией Западной Монголии, которые сохраняли свое значение и в дальнейшем. Прежде всего, нужно ответить на вопрос: зачем Россия стремилась в Западную Монголию, с какой целью ее путешественники, дипломаты и военные посещали эти края? Одним из основных мотивов исследования Джунгарии (здесь и далее под термином «Джунгария» подразумевается территория бывшего Джунгарского ханства) русскими был, безусловно, политический мотив. В этом регионе, занимающем чрезвычайно важное стратегическое положение между Китаем, Средней Азией, Южной Сибирью и Тибетом (который еще со средних веков рассматривался как "ворота" в Индию), перекрещивались интересы многих держав, рассчитывавших расширить сферу своего влияния и получить в свое распоряжение не только новые территории и ресурсы, но и новых подданных [Гуревич, 1983, с.10-13]. Западная Монголия привлекала к себе внимание Китая, который под властью Цинской династии (1644-1911) с середины XVII в. перешел к активной экспансионистской политике (в том числе в Монголии), различных среднеазиатских и восточнотуркестанских государств (Кашгара, Коканда), кочевых объединений казахов, России, а позднее - и такой могущественной колониальной державы, как Великобритания. Именно политические мотивы заставляли российское правительство прилагать усилия по исследованию Западной Монголии, развитию торговли с ее жителями, установлению дипломатических связей с правителями. Побочным результатом этих исследований стало накопление огромного числа ценнейших научных материалов, которые касались практически всех без исключения сторон монгольской действительности: геологии, физической и экономической географии, природопользования, сельского хозяйства, антропологии, этнографии, языкознания, фольклористики, историографии, религиоведения, этнопсихологии, народного искусства и многого другого. Следовательно, одним из основных стимулов в изучении Западной Монголии на первом этапе был стимул геополитический — т.е. желание вовлечь эту страну в сферу влияния того или иного государства.

Естественно, что и характер исследования Монголии в связи с этим получал некоторые специфические черты: например, особенно большую роль в нем получали многочисленные статистические данные, сведения по переписи населения, политической структуре страны, состоянию ее экономики, доходах населения и т.п. Иными словами, собирался своего рода прагматический исследовательский материал. С одной стороны, это определяло некоторую узость исследований, так как поначалу многие области, например, духовной жизни ойратов находились вне поля зрения исследователей. С другой стороны, однако, у этого метода были свои неоспоримые преимущества: он позволял собирать и анализировать огромный статистический материал (скажем, по демографии), который в дальнейшем становился базой новых исследований, обладал большой научной ценностью, а собрать и обработать такой материал было бы не под силу отдельным путешественникам, этнографам и естествоиспытателям, в силу ограниченности средств в их экспедициях. Такие работы могла себе позволить только государственная организация, они могли осуществиться только в рамках проекта широкомасштабного, комплексного исследования Монголии, которое финансировалось из государственного бюджета

Российской империи. Политические мотивы, таким образом, всегда играли важнейшую роль в направлении и содержании исследований, проводившихся представителями России в Западной Монголии.

В XVII в. на политическую обстановку Западной Монголии начинает оказывать воздействие военно-феодальное маньчжурское государство Цзинь (с 1636 г. именуемое Цин). XVII — первая половина XIX вв. вошли в историю Западной Монголии не только как время ожесточенных военных столкновений, вторжений и т.д., но и как период активных политико-дипломатических, торгово-экономических и других контактов между государствами и народами региона. Особенно большое значение имело быстрое политическое и хозяйственное развитие Русского государства. Растущая мощь России и укрепление династии Цин (1644-1911) в Китае способствовали тому, что политика обеих держав, а также характер взаимоотношений между ними в той или иной мере начинают оказывать все большее влияние на обстановку в Западной Монголии. По мере сближения владений России и Китая развивались политические, торгово-экономические и другие связи между Русским государством и ойратами Западной Монголии. Подробная сводка экспедиционных и архивных сведений по этнографии региона была опубликована В.В.Радповым (18371918) ("Этнографический обзор племен Сибири и Монголии", 1927 г.) [Радлов, 1927].

Отдельные замечания об этнографии и географии Западной Монголии содержатся также в работах следующих путешественников и историков: С.В.Липовцева ("О возмущениях, бывших в Дзюгарии и Малой Бухарин", 1823 г.) [Липовцев, 1823], Н.И.Любимова ("Поездка Н.И.Любимова в Чугучук и Кульджу в 1845 г. под видом купца Хорошева", 1909 г.) [Любимов, 1909], Е.Ф.Тимковского ("Путешествие в Китай чрез Монголию в 1820 и 1821 гг.", 1824 г.) [Тимковский, 1824], М.И.Венюкова ("Опыт военного обозрения русских границ в Азии", 1873 г.),

П.ПСеменова ("Предисловие к "Землеведению Азии" К.Риттера, 1859 г.) [Семенов, 1859], И.В.Щеглова ("Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири 1832-1882 гг.", 1883 г.) [Щеглов, 1883], Н.Н.Бантыш-Каменского ("Дипломатическое собрание дел между ф Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 гг.", 1882 г.)

Бантыш-Каменский, 1882], М.Н.Боголепова ("Очерки монгольского быта", 1911 г.) [Боголепов, 1911], В.Ч.Дорогостайского ("Поездка в северозападную Монголию", 1908 г.) [Дорогостайский, 1908], О.Дорофеева ("Отчет о поездке в северо-западную Монголию", 1912 г.) [Дорофеев, 1912], Ю.Кушелева ("Монголия и монгольский вопрос", 1914 г.) [Кушелев, 1914], И.А.Можаева ("Заметки о мунгалах", 1908 г.) [Можаев, 1908] и В.Л.Попова ("Через Саяны в Монголию", 1905 г.) [Попов, 1905], Г.Д.Санжеева ("Дархаты", 1930 г.) [Санжеев, 1930]. В большинстве этих # работ содержатся ценные сведения по этнографии ойратов и других населяющих Западную Монголию народов, сообщения о торговом и политическом состоянии региона, а также разнообразные данные, касающиеся быта монголов. Сведений по геологии, топографии, климатологии, животном и растительном мире Джунгарии, карт и физико-географических схем в них немного. Их авторы обычно не интересовались специально Западной Монголией, а их пребывание в последней носило случайный и кратковременный характер. Тем не менее, именно эти источники позволяют проверить сообщения научных экспедиций, а иногда - и расширить их. Участники многочисленных путешествий в Монголию добирались порой до самых отдаленных ее уголков, описывая в своих отчетах не только типическое, характерное (что прекрасно устанавливалось в ходе научных экспедиций), но и уникальное, единственное в своем роде. В этом заключается особенная ценность т.н. "второстепенных" источников по истории и этнографии Джунгарии. Некоторые из них, на наш взгляд, заслуживают того, чтобы считаться документами "первой важности" — например, отчеты Е.Ф.Тимковского (1790-1875), В.Ч.Дорогостайского (1879-1938) и М.И-Венюкова (1832-1901). Они носят характер вполне универсальных описаний Западной Монголии и ее обитателей. Большую ценность представляют сводки дипломатических и торговых актов, собранные историками и библиографами - например, Н.Н.Бантышом-Каменским (1737-1814).

Подытоживая все предварительные замечания, высказанные выше, можно сказать, что цель настоящей диссертационной работы — это попытка ответить на вопрос: чем был вызван столь длительный и разноплановый интерес российских государства, общественности и науки к Западной Монголии, в каких конкретных формах исследований этот интерес воплощался, как он изменялся со временем (эволюционировал), к каким результатам привел и как можно оценить роль российских исследователей в процессе "открытия" европейской наукой глубинных областей Азиатского континента. Кроме того, мы попытаемся показать, как изменялась формулировки самих проблем, которые ставились перед российскими исследователями Западной Монголии - в зависимости от того, какие направления исследования получали приоритетное значение на государственном уровне. Например, каким образом политические и стратегические интересы определяли специфику изучения региона на раннем этапе, как в дальнейшем они приобретали все более комплексный характер, включая в себя экономические, этнографические и историографические изыскания, как соединялись с практикой путешествий и опытом конкретных полевых исследований, становились на фундамент "кабинетной" науки, привлекали данные новые в то время научной дисциплины - археологии, и т.д. Наука в России в рассматриваемый нами период носила преимущественно государственный характер и организационно существовала в рамках Императорской Академии наук; частная наука или исследования по линии меценатских и филантропических обществ не играли в России той роли, которую они имели в странах Западной Европы и Америки. Эта особенность определяла собой в значительной степени всё развитие российской географии и историографии зарубежных стран вообще, в том числе и географических исследований в Западной Монголии. Одной из задач нашей работы будет демонстрация того, каким образом эта особенность отражалась на характере самих исследований и на их результатах. Очень важным фактором, оказывавшим большое влияние на русские путешествия в Западной Монголии, был, конечно, фактор постоянного соперничества отечественных исследователей со своими британскими коллегами — конкурентами, который придавал процессу изучения данного региона значительную динамику, но, с другой стороны, несколько сужал спектр проводимых изысканий. Этот фактор мы рассмотрим подробно. Обширный фактический материал, содержащийся в диссертации, почерпнут из самых разнообразных (в том числе малоизвестных или труднодоступных) источников и литературы и призван служить наглядной иллюстрацией предлагаемой нами периодизации российских исследований в Западной Монголии и схемы их логического объяснения. Подробное описание реалий общественно-политической, экономической и культурной жизни Западной Монголии является необходимым фундаментом исследования истории изучения данного региона, в связи с этим каждому разделу предпослана развернутая экспозиция, позволяющая лучше представить вклад того или иного ученого и путешественника.

Исследование российскими учеными и государственными служащими земель западных монголов не носило стихийного характера, поэтому его итоги не утратили своей ценности и в настоящее время, так как полученная в ходе многочисленных отправленных из России экспедиций, посольств и миссий информация уже на самом раннем этапе выгодно отличалась от целого ряда "записок" иностранных эмиссаров своей комплексностью и тем, что она была собрана и проанализирована на хорошем профессиональном уровне. "Путевые заметки" отнюдь не составляют большую часть наследия российских ученых и путешественников в Западной Монголии — напротив, вместо них мы обнаруживаем подробнейшие, составленные по определенным правилам отчеты, прекрасно структурированные и изданные с соответствующими научными комментариями. Можно сказать, что методология западной науки, ставившая во главу угла опытные наблюдения и рациональную аргументацию, в России получила государственную поддержку и стала неотъемлемым атрибутом любого исследования, проводившегося, как правило, с широким размахом. Именно поэтому исследования российских ученых в Западной Монголии представляют такую ценность - ведь им нет аналога в зарубежных странах. Масштабность, насыщенность статистическими материалами, многоаспектность исследования, колоссальные по своим размерам архивы и коллекции, широкое использование данных исторических источников, обязательная интерпретация полученных данных - все это выгодно отличало российских исследователей от их зарубежных (в первую очередь европейских) коллег. Нашей задачей будет анализ того, каким образом стал возможен столь большой успех российской науки в деле исследования Западной Монголии, попытка объяснения того, почему он приобрел те или иные характерные для него формы и того, какова была внутренняя эволюция самого процесса исследования, его методов, средств и целей.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Западная Монголия в трудах российских исследователей и путешественников XVIII - начала XX вв."

Эти выводы были убедительно подтверждены Я.С. Эделыптейном, и с тех пор заняли свое прочное место в науке [Грумм-Гржимайло, 1947, с.60]. За эту работу Григорий Ефимович в 1915 г. был удостоен от РГО специальной награды - премии им. A.A. Тилло.

В дальнейшем его географические работы всегда строились по стандартному страноведческому принципу. Общее число их, однако, заметно уменьшается: историко-этнографические интересы Григорий Ефимович сокращает объем его географических изысканий.

Среди работ этого периода следует назвать "Экономическую этнографию Приморья" (по итогам экспедиции 1908 г.), которая не была опубликована; обширные каталоги и своды библиографических справок по географии Южной и Восточной Сибири 1919-21 гт. (также не изданы), отдельные фрагменты 3-го тома "Западной Монголии и Урянхайского края" (1930 г.), касающиеся вопросов климатологии и почвоведения края, статьи по географии Центральной Азии для словаря Граната ("Тарим", "Эцзин-гол", "Такла-макан", "Хан-Тенгри") и Большой Советской Энциклопедии ("Китай"). В 1933 г. Григорий Ефимович обратился к очень интересной, тогда почти неизведанной, области: он занялся проблемами историко-экономической географии. Его взгляды на этот предмет были изложены в статье "Рост пустынь и гибель пастбищных угодий и культурных земель в Центральной Азии за исторический период". Опустынивание региона Григорий Ефимович связывал как с климатическим, так и с антропогенным факторами. Постановка данной проблемы, над разрешением которой работали и работают целые поколения ученых, в отечественной науке стала возможной во многом благодаря Грумм-Гржимайло.

Таким образом, двумя основными достоинствами трудов Григория Ефимовича в области географии, следует считать их исключительную информационную насыщенность ("энциклопедизм"), а также смелые, новаторские подходы к тем явлениям, которые в этих трудах рассматривались. Именно оригинальная, перспективная формулировка ряда вопросов придает большую ценность географическим работам Григория Ефимовича.

Историография и этнография были настолько тесно связаны в творчестве Грумм-Гржимайло, что разделить их в большинстве случаев просто невозможно. Главной целью Григория Ефимовича были проблемы этногенеза, т.е., собственно, исторической этнографии в тогдашнем ее понимании. Историк и этнограф в лице Григория Ефимовича работали совместно, дополняя друг друга. Поэтому удобнее рассмотреть значение данных аспектов под общей рубрикой.

Григорий Ефимович был систематизатор по духу. Он стремился упорядочить абсолютно все сведения, касающиеся изучаемого им региона - Западной Монголии. В области географии это ему в значительной степени удалось, но в исторической части Григорий Ефимович столкнулся, по его собственным словам, с "грудой противоречивого и недоброкачественного материала". В итоге он формирует свои следующие задачи как историка: "взять на себя труд помочь ученым разобраться в некоторых наиболее запутанных вопросах истории Средней Азии", т.е. "собрать, классифицировать и организовать все относящиеся к ней материалы" [Грумм-Гржимайло, 1926, с Л]. Это была непростая задача, т.к., не будучи историком, по образованию, Грумм-Гржимайло вынужден был в данной ситуации стать еще большим систематизатором, чем в области географии. Последнее обстоятельство вызывало упреки (часто справедливые) со стороны профессиональных востоковедов (В.В. Бартольда и др.), и т.п. Историческая часть наследия Грумм-Гржимайло, таким образом, носит спорный характер, и в полном виде редко заслуживала положительных отзывов. Однако во многом причиной тому было само состояние сведений по истории Центральной Азии в его время, хаотичность которых вела к неизбежным ошибкам в рассуждениях. Это отлично понимал и сам Грумм-Гржимайло, всегда доброжелательно встречая критику своих книг. Главным, все же, в его исторических сочинениях следует считать ряд идей (составляющих своего рода исследовательскую программу), которые образуют структуру подачи и истолкования фактических данных. Эти идеи, безусловно, и определяют значение работ Грумм-Гржимайло по истории.

В 1898 г. Грумм-Гржимайло издал два своих программных исторических сочинения: "Историческое прошлое Бэйшаня в связи с историей Средней Азии" и статью "Почему китайцы рисуют демонов рыжеволосыми". Своеобразным продолжением их явились работы "Материалы по этнографии Амдо и области Кукунора" (1903) и "Белокурая раса в Средней Азии" (1909 г.). Во всех этих трудах компиляция источников сочеталась с использованием результатов собственных полевых наблюдений автора, расспросов, фотографий и др. В тексты были вплетены словари слов и песен халха-монголов, ойратов, олютов, чахаров и многочисленные сведения по дунганскому восстанию.

В плане методологии Грумм-Гржимайло следовал традиции, проповедовавшей организацию огромного массива фактических данных вокруг 2-3 основополагающих принципов. У Григория Ефимовича первым из таких принципов была решающая роль расовой принадлежности в процессе формирования культуры. "Считаю, необходимым сказать, — писал Грумм-Гржимайло, - что, связывая с определенным соматическим (физическим) типом расы определенный тип моральных и интеллектуальных ее свойств, я всецело разделяю мнение Г.Лебона (1894 г.) о том, что высказывавшееся неоднократно положение о равенстве людей и рас как нельзя более ошибочно" [Грумм-Гржимайло, 1926, с.И]. Второй основной идеей Григория Ефимовича была мысль о "первичности" "белокурой расы" в процессе освоения человеком Западной Монголии и

Центральной Азии вообще, о ее субстратном характере в ходе этногенеза тюрко-монгольских народов. По мнению Григория Ефимовича, эта "раса, родственная европейским ариям", уже в палеолите заселила просторы центральной части азиатского материка и заложила основы всей его дальнейшей материальной и духовной культуры. Позже азиатские европеоиды (Григорий Ефимович всюду называет их "динлинами") были ассимилированы, их "воинственная кровь" иссякла, и Монголия вступила в эпоху безвременья. Наконец, третьей главной идеей Грумм-Гржимайло был систематический поиск любых следов пребывания "белой" расы в глубинах Азии. Зачастую он велся на предварительном уровне, и в "актив" данного поиска записывались любые случайные совпадения, созвучия, непроверенные сведения, явные натяжки. К сожалению, эта схема догматически предопределяла весь ход исследования. Хотя формальной целью Григория Ефимовича было изучение "всех наслоений в составе народов" (т.е. этногенез), в действительности этническая история практически любого народа рисовалась по заранее выбранному плану: "динлинский" субстрат (пассионарный импульс) —> контакты и смешение динлинов с монголоидными аборигенами (рост и стабилизация пассионарности) —> ассимиляция и аккультурация динлинов (угасание смешанных форм культуры).

Данная схема впервые была использована в очерке о Бэйшане (1898 г.). По Грумм-Гржимайло, древнейшим населением гор Бэйшань были иранцы. К XIII в. они целиком поглощаются монголами, последовательно проходя при этом все "фазы обскурации" (используя терминологию последователя Грумм-Гржимайло — Л.Н. Гумилева). Та же модель повторяется им в статье о "рыжеволосых демонах". Последние отождествляются при этом с динлинами, чья пассионарность воспринималась китайцами как источник злого начала [Chavannes, 1905, р.526]. Григорий Ефимович придавал большое значение поиску в Азии реликтов этой исчезнувшей расы, видя в них бесспорное доказательство своей теории. Малые народности гор Южного Китая он рассматривал как "потомков динлинов". Правда, те антропологические критерии, по которым они выделялись, сейчас нельзя признать полностью обоснованными.

Ныне Центральная Азия, - писал Григорий Ефимович, - это страна короткоголовых. Но первоначальный белокурый тип был длинноголовым, и их стоянки обнаружены в Прибайкалье, на Селенге, у Кобдо, в Киргизии" [Грумм-Гржимайло, 1926, с.78]. Таким образом, один изолированный признак, долихокефалия, становился у Грумм-Гржимайло главным аргументом при определении тех или иных останков в качестве "динлинских". Другим таким же признаком он считал "светлые типы и правильные черты лица", присутствие которых английский археолог А. Кин фиксировал в Южной Сибири, Джунгарии, Маньчжурии, Кашгарии и Синьцзяне. Из этого, правда, А. Кин выводил, что предок человека имел рыжий волосяной покров, с чем Грумм-Гржимайло был не согласен (это нарушало его концепцию о неравенстве рас) [Keane, р. 87; Грумм-Гржимайло, 1926, c.IV].

Основным трудом, в котором Григорий Ефимович отстаивал указанные идеи, были 2-ой и 3-ий тома "Западной Монголии и Урянхайского края" (1926, 1930 гг.), представлявшие собой сводку историографических и этнографических данных, собранных, помимо прочего, и для подтверждения вышеприведенной гипотезы. По описанной схеме трактовалась уже вся известная история Западной Монголии и Центральной Азии. Опираясь главным образом на произвольное толкование исторических свидетельств и личных полевых материалов (данных археологии и лингвистики — немного, и они невысокого качества), Грумм-Гржимайло попытался нарисовать целостную картину пребывания "белой расы" в глубинах Азии.

Он утверждал, что "в Западной Монголии было 4 племени с голубыми (зелеными) глазами и белокурыми (рыжими) волосами: хагясы, динлины, бома и усуни. Подлинными носителями 'белых" признаков были только динлины" [Грумм-Гржимайло, 1926, с.5-6]. В древности они жили к югу от Гоби, в верховьях Хуанхэ. Растворение основной массы динлинов среди соседей не привело к их полному исчезновению как этноса. Начиная с III в. до н.э. миссией «динлинского» пассионарного компонента стало образование правящих династий в государствах азиатских кочевников. Таким образом, сократившись численно и утратив расовое единство, динлины, тем не менее, продолжали играть лидирующую роль в процессе государствообразования в Центральной Азии. Эта "белокурая раса" последовательно формировала правящее ядро юэчжей, хунну, сяньби (правители Тоба Вэй), жужаней. В конце V — начале VI вв. часть динлинов переселилась на север - к Саяно-Алтайским горам и Байкалу. Там они смешались с местными тюрками и образовали уйгурский и кыргызский народы {теле = ди-ли). Последние вскоре утратили свои прежние признаки и были ассимилированы другими тюркскими группами, но факт участия в создании Тюркских Каганатов динлинов остается непреложным. Динлины стояли и у истоков монгольского государства: Григорий Ефимович ссылается на легендарные свидетельства о "белокурости" мифического "супруга" Алангоа (жены Бодончара, предка Чингис-хана), и полагает его динлином. Подобным образом описываются иногда в источниках сам Чингис-хан и его братья. По мнению Григория Ефимовича, это также может говорить о "динлинском" происхождении рода великого завоевателя. С конца XIII в. "белая раса" в Азии почти угасает; ее реликты проявляются теперь только у тоджинцев, цаатанов и сартулов. Последний факт якобы подчеркивает очень древнее (палеоазиатское) происхождение динлинов.

Таков вкратце идеологический каркас рассуждений Грумм-Гржимайло. В востоковедении того времени взгляды подобного рода не были редкостью: в большей или меньшей степени они содержатся в трудах Ж.Дегиня, Ж.Кпапрота, А.Ремюза, В. де Сент-Мартена, В.Риттера, В. ле Дюк и др., которыми активно пользовался Григорий Ефимович.

Комплексная оценка работ самого Григория Ефимовича в этом направлении пока не сделана. Он с нетерпением ждал рецензий на свою "Западную Монголию", но не дождался. В.В. Бартольд уклонился от прямого ответа, сославшись на совершенно необъятные размеры труда Грумм-Гржимайло. В.Л. Котвич отозвался о нем в целом положительно, но в детали по какой бы то, ни было, проблеме предлагал не входить. Интересны его слова об этой книге Григория Ефимовича в письме к С.А. Козину (1927 г.): "Он немного увлекается, стойко держится раз высказанных взглядов, но какая уйма материалов: ведь буквально нет ни одного вопроса, которого бы он не затронул, не осветил и не дал своего решения" [Грумм-Гржимайло, 1947, с.69]. П. Пелльо также готовил отзыв, но не напечатал его. В советской печати появились 3 рецензии на основной труд Грумм-Гржимайло: профессора Н.Бороздина (1927 г.), профессора Б.Б. Барадийна (1926 г.), и одна анонимная - в монголо-советской газете "Известия Улан-Батор-Хото" (1928 г.). Все они носили характер рефератов. Положительно оценили монографию в основном географы: Ю.М.Шокальский, Л.С.Берг и др. [Ефремов, 1959, с.59].

Пытаясь выяснить значение данной работы в творчестве Грумм-Гржимайло, нужно помнить, что многие волновавшие его тогда проблемы не решены в науке до сих пор (генезис юэчжей, хунну; вопрос о "динлинах"), что затрудняет их оценку. Однако предварительные замечания сделать можно. Прежде всего, заслуга Григория Ефимовича состоит в том, что он одним из первых подчеркнул важность периода европеоидных (в основном, видимо, ираноязычных) кочевников в истории Монголии, своеобразие и культурную преемственность так называемых скифо-юэчжей. Скорее всего, он прав в том, что именно они принесли с собой с Ближнего Востока в глубь Азии начатки кочевого скотоводства, военного искусства, особых форм художественной культуры. Тесную связь обитателей Центральной Азии II - I тыс. до н.э. с Западным миром, которую так стремился отыскать Григорий Ефимович, ныне можно считать доказанной. Этот факт подтверждается большим количеством ставших уже классическими работ археологов, антропологов и искусствоведов: от М.И. Ростовцева и В.Ф.Минорского до В.П. Алексеева и И.И. Гохмана.

Во-вторых, Григорий Ефимович в самых общих чертах, верно, отождествлял европеоидный пласт в населении Центральной Азии с динлинами и юэчжами китайских источников, а также подмечал наличие этого субстрата в составе енисейских кыргызов и ряда других поркоязычных групп.

Если не касаться огромной систематизаторской значимости трудов Григория Ефимовича, о которой мы уже говорили, то остальные аспекты его рассуждений во многом ошибочны. Это: определенный догматизм избранной схемы, совершенно неприемлемая сегодня этногенетическая и расовая концепция, упрощенное понимание исторического процесса как фаз пассионарного взрыва и упадка, дань миграционистской теории и многое другое. Поэтому, говоря в общем, можно сказать, что в области своих исторических исследований, так же как в географии (и даже еще более отчетливо), Григорий Ефимович оставил нам работы, ценные в основном своими формулировками новых проблем и нащупыванием первых путей их решения. Большая часть исторических сочинений Грумм-Гржимайло представляет ныне в основном библиографический интерес как энциклопедия тогдашних сведений о народах Монголии и Центральной Азии.

Помимо общих вопросов, Грумм-Гржимайло, как историк, занимался множеством частных проблем. Так, например, он первым указал на то, что описанный Марко Поло город Эцзина (Эзина, Эдзина, Эдзима) в западно-монгольской области, на пути в Каракорум, это современные руины Харчеджи-хана-хомо на левом берегу Эдзин-Гол. До этого некоторые историки неправильно отождествляли Эдзину с Хаара-Хомо, городом, развалины которого находятся на значительном расстоянии от правого берега Эдзин-Гола. Этот вывод был подтвержден позднее путешественником Г.Н. Потаниным (1893 г.), П.К. Козловым (1907 г.) и В.Л.Поповым (1913 г.) [Попов, 1913, с.35]. Н.П. Шастина полагает Эдзину столичным городом тангутов - И-Цзи-Лу [Козлов, 1963, Примечания -с.450].

Исходя из данных, полученных им у А. фон Грюнведеля, П.Пелльо, В.М. Алексеева, Г. Мерцбахера и др., Григорий Ефимович считал, что знаменитый уйгурский город Бешбалык (Бэйтин) нельзя отождествлять с Урумчи (как это делали, начиная с Ж.Клапрота). Григорий Ефимович последовательно отождествлял Бешбалык с городом в урочище Цзи-му-са близ Ручена (1896 г.). В.В. Бартольд и С.Е. Малов сочли тогда доводы Григория Ефимовича неубедительными. Однако в 1905 г. Э. Шаванн на основе изучения китайских источников подтвердил точку зрения Грумм-Гржимайло, а в 1914 г. экспедиция Б.Долбежаева обнаружила в Цзи-му-са руины и стелу с иероглифом "Бэй-тин". Анализируя собственные полевые материалы, Григорий Ефимович доказал то, что в очень сложном этногенезе синьцзянских дунган присутствовал значительный элемент ираноязычных выходцев из Самарканда и Бухары, угнанных на восток ойратами [Грумм-Гржимайло, 1947, с.62].

Много важного сделал Григорий Ефимович как историк и этнограф Монголии. Он критически относился к предложенной В.В.Бартольдом [Бартольд, 1998, с.73-75] и Б.Я. Владимирцовым [Владимирцов, 1998, с.217-230] возможности установить нравственные качества Чингис-хана и через них объяснить его деяния. "Что в них - от "здравого смысла дикаря", а что - от "советов" его культурных помощников, сейчас выяснить невозможно", - считал Григорий Ефимович [Грумм-Гржимайло, 1926, с.409]. В этом мнении его поддерживал В.Е. Котвич, который первым также указал на огромное значение работ Грумм-Гржимайло по истории Западной Монголии. В частном письме последнему он писал: "Вопрос о прошлом ойратов, их происхождении не только не разобран, но даже и не поставлен в такой широте нигде, как у Вас" [Грумм-Гржимайло, 1947, с.66]. Действительно, заслуга Грумм-Гржимайло состоит в том, что он впервые выделил историю ойратского государства в отдельный период и собрал все относящиеся сюда материалы. Именно Григорию Ефимовичу принадлежит плодотворная гипотеза о том, что историю ойратов надо начинать не с XVII в., а с 1370 г., и что название дурбэн-ойрат нужно переводить не как "[союз] четырех ойратов", "четыре ойрата", а как союз 2 различных племен — "дурбэнов [и] ойратов" [Грумм-Гржимайло, 1926, с.561-571]. К этому же выводу раньше склонялся и Д. Банзаров, но четко не сформулировал его [Банзаров, 1849, с. 15]. В союзе дурбэнов и ойратов, по мнению Григория Ефимовича, первые правили, а вторые составляли основную массу населения. Верно, указал Григорий Ефимович и на то, что состав данного союза с XIV в. часто менялся. Он отмечал, например, что джунгары - это первоначально левое военно-административное крыло дурбэнского союза, возвысившееся до уровня отдельного улуса во 2-ой половине XVI в., а в дальнейшем усилившееся настолько, что его имя передалось всему населению всего ханства, большую часть которого составляли все те же ойраты [Грумм-Гржимайло, 1926, с.571].

В середине 1920-х гг. по просьбе деятелей образования МНР Грумм-Гржимайло начал составлять школьный курс "Истории монголов", который вскоре разросся в вузовский учебник объемом 30 печатных листов. Это был первый опыт такого рода в Монголии. Структура книги во многом повторяла "монгольские" разделы известной монографии. Григорий Ефимович рассматривал историю монголов широко и комплексно, начиная ее не с Чингис-хана, а с хунну и сяньби, а также киданей, т.е. рассматривал, по существу, историю всех монголоязычных этносов [Магидович, 1956, с.39]. В 1928 г. Григорий Ефимович закончил эту книгу, а в 1929 г. составил в приложение к ней историко-географический атлас Монголии, и в 1930 г. обе работы были отправлены в МНР и переведены на монгольский язык Б.Ринченом. В 1930-е гг. Григорий Ефимович написал и опубликовал в "Известиях ВГО" ряд небольших по объему этнографических статей: "Тангуты", "Дэрбэты" и др. Им были написаны также несколько работ по этногенезу, так и не увидевшие свет ("Коренные монголы и их антропологический тип", "Кидани", "Динлины в Средней Азии"). В них он продолжал начатые ранее исследования "динлинского" компонента в составе монголов. Резюмируя, можно сказать, что все творческое и научное наследие Грумм-Гржимайло делится на 2 основные части: географическую (работы раннего периода) и историко-этнографическую (работы позднего периода), причем количественно последние работы преобладают.

В первой был собран и скрупулезно обработан богатейший материал, касающийся природных условий центральноазиатских стран. Во второй, т.е. в работах историографического характера, имеются интересные идеи в области этногенеза народов Центральной Азии, отдельных частных моментов ее истории (ойратский период и т.д.), но ценность этих выводов несколько теряется из-за догматизма принятой схемы исследования. Важным в работах второго периода следует считать саму постановку новых исторических вопросов.

Эпоха археологического "открытия" Западной Монголии связана с именем Д.А. Клеменца (1848-1914). В 1889 г. Н.М.Ддринцев обнаружил в

Северной Монголии знаменитые орхонские рунические памятники, и это событие стало отправной точкой для последующих археологических экспедиций в данный регион. Первой такой экспедицией стала финская экспедиция под руководством А.Гейкеля (1890 г.), а второй - Орхонская экспедиция под руководством академика В.В.Радлова, отправившаяся из Санкт-Петербурга в 1891 г. Её фундаментальные открытия, имевшие археологический и эпиграфический характер, ознаменовали собой наступление новой эпохи в исследовании Монголии. Правда, речь шла в основном о Северной Монголии (и по преимуществу об обнаружении новых памятников средневековой письменности). Однако в составе Орхонской экспедиции работал и отряд Д.А.Клеменца, в задачи которого входило изучение археологических остатков Западной Монголии. Деятельность этого отряда была разносторонней и заложила собой основы полевых исследований в Западной Монголии. Д.А.Клеменц и его сотрудники добились в ходе экспедиции больших успехов.

Караван Д.А.Клеменца, состоящий из пяти лошадей, рабочего-переводчика, кяхтинского мещанина Иннокентия Наквасина и монгола-провожатого, выступил 28 июля вдоль по долине реки Джермантаин-гол, левому притоку Орхона. "Берега Джермантаин-гола, - писал Д.А.Клеменц, - и вся его долина усеяны керексурами. Развалины Куку-сумэ, ради которых я собственно и предпринял кружной путь через Джермантаин-гол, состоят из остатков фундамента, над фундаментом сохранились обломки кирпичей. К югу от главного здания небольшой керексур. Это был, вероятно, небольшой дугун, пришедший в запустение потому, что лишился богатых покровителей, и рядом с ним возникли новые кумирни. Подобные явления не редкость в Монголии" [Клеменц, 1892, с. 15]. В 4 километрах от реки Хануй-гол Клеменц обнаружил громадные развалины, которые остались от какого-то средневекового города. Это было городище Хара-Балгасун. Его подробное археологическое описание содержится в "Письме

Д.А.Клеменца на имя академика Радлова", опубликованном в следующем по окончанию экспедиции году.

В 1895 г. вышел "Археологический дневник поездки в Среднюю Монголию" (1891 г.) - обстоятельный очерк предварительных исследований территории, по которой пролегал маршрут экспедиции от русской границы до Урги. Клеменц подробно описывает в нем все встретившиеся ему по дороге древние развалины, а в особенности — городища Цаган-Байшин и Хара-Балгасун. Он четко указывает, что характер находок на Хара-Балгасуне свидетельствует в пользу того, что на обширном городище сохраняются памятники двух эпох: уйгурской (столицы Уйгурского каганата Орду-балыка) и монгольской (столицы Монгольской империи Каракорума). От первого периода сохранились крепостные стены, руины дворцов, башен и обломки каменных памятников с китайскими, уйгурскими руническими и согдийскими надписями. От второго - остатки дворца Мункэ-хана, каменной ограды, рова и вала, буддийских ступ и монастырских построек, а также несколько надписей на китайском, монгольском и тибетском языках.

Особенно ценными являются описания Клеменцом развалин на острове озера Тери-нур (Тере-холь). Они, по его мнению, занимают "первое место среди древностей земли урянхов" [Клеменц, 1895, с.68]. Клеменц первым исследовал этот уникальный археологический памятник Северо-Западной Монголии. Он пишет: "На этом острове находятся развалины, которые местные жители называют дворцом Хун-тайджи, когда-то обитавшего, по преданию, на местности, где теперь находится озеро Тери-нур. Этому Хун-тайджи вещий лама сказал, что когда начнет прибывать вода в колодце около его дворца, он должен как можно скорее убираться оттуда, так как прибывающая вода затопит все кругом. Это и случилось: Хун-тайджи и его свита не стали медлить, - бегство отличалось такой поспешностью, что врач-лама князя по дороге на одной речке растерял все свои лекарства и с тех пор речка называется Эмин-гол [Лекарскаярека-Б.З.]. Поднявшись на горы, Хун-тайджи оглянулся назад и увидал, что все его бывшие владения залиты водой, и воскликнул: "Тери нур!" ("Они стали озером!"), отчего озеро и получило свое нынешнее наименование" [Клеменц, 1895, с.69].

Развалины располагаются на юго-западном конце острова. Почва острова болотистая и в половодье многие места на нем заливаются. Местными жителями (охотниками и звероловами), по свидетельству Клеменца, это место практически не посещалось (из-за суеверного страха): на нем не было ни следов тропинок, ни примятой травы. Развалины состояли из остатков зданий, окруженных высокой глинобитной стеной, которая имела вид четырехугольника. Клеменцу принадлежит честь атрибутации и датировки памятника (которая позднее подтвердилась в ходе его раскопок С.И.Вайнштейном в 1950-1960-е гг.) Он установил, что крепость на острове была воздвигнута древними уйгурами. Клеменц писал: "Такая форма памятника встречается нам уже не первый раз. Припомним высокую башню Харабалгасуна и круглую платформу впереди нее, а также два здания в развалинах на Ханын-голе, соединенных перешейком из земляной платформы. Эта одинаковость должна указывать и на общее значение построек. Точно также достойно внимания, что подобные постройки помещались всегда внутри двора, обнесенного стенами. Если хотя бы про одну из таких построек будет доказано, что это дворец, а не храм или наоборот, то мы с большим вероятием будем иметь право тоже сказать и про остальные" [Клеменц, 1895, с.70]. Таким образом, он применял метод сравнительной археологии и склонялся к мысли о том, что крепость на острове озера Тери-нур и городище Харабалгасун построены в одной архитектурной традиции. Исследователь продолжал: "Кто, даже не видевши в натуре этих развалин, только по планам станет сравнивать их с другими планами старинных построек в Монголии, несомненно, поразится сходством тери-нурских развалин с развалинами Харабалгасуна. Сходство настолько замечательное, что является невольно дерзкая мысль реставрировать недостающие подробности в одном из них по другому. Я видел теперь уже довольно много монастырей в Монголии; но я убежден, что если бы собрать планы их и сличать попарно, - вряд ли нашли бы два настолько сходных между собою плана, как те, о которых идет речь" [Клеменц, 1895, с.71].

В ту пору еще не была обнаружена стела из Могойин-Шине-Усу ("Селенгинский камень"), памятник уйгурского Элетмиш-Бильге-кагана (747-759), который станет, известен только в 1909 г. после открытия Г.Рамстедта. В тексте этого памятника есть прямое указание на то, что крепость на острове озера Тери-нур (ее тувинское название Пор-Бажин) была воздвигнута по приказанию Элетмиш-Бильге-кагана в 750-751 гг. (во время его похода против чиков и кыргызов). Однако Клеменц попытался ответить на этот вопрос, исходя лишь из археологических данных. "Невольно является вопрос, - резюмировал он, - кто построил эти здания, над остатками которых задумываемся мы? Кто выбрал для таких сооружений трущобу Тери-норскую? Остальные известные нам памятники зодчества в Урянхайской земле лежат на открытых местах - здесь же в тайге. Мне кажется, безусловно, можно ответить одно - не монголы и не китайцы, и вряд ли кидани или джурджени. Вероятнее всего, тот же или родственный народ строителям древнего Харабалгасуна, то есть уйгуры. Здесь до сих пор живут урянхи, называющие себя то Туба, то Уйгур-олос, а язык свой уйгурер-хель" [Клеменц, 1895, с.71]. Из данного сообщения явствует, что Клеменц считал строителями Пор-Бажина уйгуров. Уникальным является свидетельство о самоназваниях местного населения на Тери-нуре (в дальнейшем оно не повторялось в работах этнографов). В этом высокогорном районе, по-видимому, обитали монголизированные по языку тюрки (тувинцы), которые в свою очередь представляли собой тюркизированных самоедов. Помимо них, там жило некоторое количество этнических монголов (дербетов и халха). Самоназвание Туба, несомненно, - один из вариантов общего имени тувинцев тыва, тогда как термины Уйгур-олос и уйгурер-хель означают соответственно "уйгурский народ" {Уйгур-улус) и "уйгурский язык" (уйгурер хэл). Последние два термина — монгольские. Чрезвычайно интересным является факт того, что население окрестностей озера Тери-нур спустя 1150 лет после возникновения Уйгурского каганата и укрепления его власти в этом регионе продолжало именовать себя уйгурами, а свой язык - уйгурским. Данный факт еще ждет своего объяснения: имела ли место столь длительная историческая преемственность, либо в данном случае произошло совпадение древнего этнонима с названием административно-военной единицы монголов и тувинцев, сравнительно недавно поселившихся в этом районе (клановое имя уйгур широко распространено в различных областях Монголии и Тувы, а также у других тюрко-монгольских народов). Не исключено, что самоназванием у местных жителей был только термин Туба, а уйгурами их именовали живущие по соседству монголы. Нужно отметить, что столь длительное бытование в районе озера Тери-нур этнонима уйгур вполне объяснимо необыкновенной изолированностью и труднодоступностью этих мест, в условиях которых столетиями могло не происходить значительных подвижек населения и изменений его материальной и духовной культуры. Этот вопрос, как верно отметил Клеменц, требует всесторонней проверки. Лингвистический материал, собранный на Тере-холе в советское время, не засвидетельствовал, например, никаких особенных отличий языка местного населения от тувинского (за исключением сравнительного большего числа монголизмов). Поэтому роль уйгурских элементов в этногенезе терехольцев должна быть дополнительно исследована. Клеменц первым из отечественных исследователей отметил, что "эти развалины раньше других были известны русским: они отмечены уже в известном атласе Ремезова; там говорится, что на озере Тери-нор есть развалины города, стоят две стены. "А какой город и чей - не знаем", - писал Ремезов" [Клеменц, 1895, с.72]. Клеменц оставил описание и многих других археологических древностей Монголии: остатков древних оросительных каналов на Каа-Хеме и Хемчике, могильников в районе хребта Танну-Ола, укреплений в бассейнах рек Тес и Межегей. Ему же принадлежит подробное археологическое описание долины реки Хануй-гол [Клеменц-Ольденбург, 1915, с.7]. Кроме того, Клеменц продолжил исследования Монгольского Алтая, начатые П.А.Чихачевым, и написал прекрасный очерк гляциологии этой горной страны, который явился крупным вкладом в изучение геологии Монголии -"О ледниках в Монголии" [Клеменц, 1897].

Резюмируя результаты деятельности Д.А.Клеменца как исследователя Западной Монголии, можно сказать, что они имели основополагающее значение именно в области археологии. Археологическая наука в XIX в. была далека от организации тех крупномасштабных и технически хорошо оснащенных экспедиций, которые состоялись в Монголии в XX в. В связи с этим деятельность Клеменца в этой области можно охарактеризовать как пионерскую. Он первым широко применил научные методы археологического исследования, открыл и описал целый ряд памятников, заложил основы научных представлений об археологических культурах Монголии. Клеменц работал в "эпоху основоположников" — когда, например, только закладывались основы южносибирской археологии Теплоуховым, возникала археология Средней Азии, Кавказа и др. Его по праву считают одним из зачинателей изучения "древностей Монголии". Работы Клеменца задали направление многих последующих поисков. Исследования развалин Каракорума и Харабалгасуна, памятников тюркской рунической письменности, керексуров и плиточных могил в дальнейшем всегда занимали важное место в работах монгольских и зарубежных археологов. Методологическая строгость Д.А.Клеменца, его умение анализировать и интерпретировать найденный материал стали образцом для последующих поколений археологов, работающих в Западной Монголии [Обручев, 1916, с.81].

Один из выдающихся исследователей Западной Монголии начала XX в., академик Борис Яковлевич Владимирцов (1884-1931). После окончания монголо-маньчжуро-китайского отделения факультета восточных языков в Санкт-Петеребургском Университете он всецело посвятил себя научной деятельности на ниве монголистики. Летом 1908 г. он был направлен Русским комитетом по изучению Средней и Восточной Азии к дербетам Кобдоского округа в Западную Монголию для сбора лингвистических материалов. Отчет БЛ.Владимирцова о командировке к дербетам этого округа положил начало его научным публикациям. Сочетание лингвистических наблюдений с историко-этнографическими было присуще и всем дальнейшим работам ученого. В 1911 г. ему была присвоена степень магистра монгольской и калмыцкой словесности. Летом 1911 г. Б.Я.Владимирцов вторично ездил в Кобдоский округ для продолжения ранее начатых лингвистических работ и изучения языков местных этнографических групп байтов и хотонов. В 1913 г., после возвращения из научной командировки во Францию, Владимирцов вновь на два года уехал в Монголию. Срок командировки был, потом продлен еще на полгода. Он объездил на этот раз всю Западную Монголию и северную часть Центральной Монголии, посетил хошуны дербетов и байтов, собрал большую коллекцию монгольских и ойратских книг, материалы по наречиям дархатов и хотогойтов, эпические материалы и материалы о шаманстве [Златкин, 2002, с. 13-19].

Длительные поездки по стране вместе с ойратами, знакомство с их бытом и жизнью дали Б.Я.Владимирцову прекрасное знание языка, литературы, фольклора и этнографии местного населения. "Неутомимый в экспедициях и странствиях, - писал о нем академик В.М.Алексеев, - из которых многие были рискованны донельзя, он кочевал в своей юрте вместе с окрестными номадами и, исходив, таким образом, всю Монголию, сумел сродниться с монголами" [Алексеев, 1982, с.46]. Г.Н.Румянцев отмечал, что близкое знакомство БЛ.Владимирцова с жизнью монгольского народа на основе личных наблюдений значительно облегчило ему понимание многих важных событий в прошлом монголов [Румянцев, 1958, с.61]. Больше он уже Джунгарию не посещал. В 1925 г., после десятилетнего перерыва, Б.Я.Владимирцов отправился в Монгольскую Народную Республику, где совершил поездку в район Малого Хэнтэя и Керулена - т.е. в восточную часть страны. С января 1930 г. он занялся исследованием общественного строя монголов. К этой теме исследователь шел 20 лет. БЛ.Владимирцов успел закончить свой замечательный, во многом сохранивший свою ценность до настоящего времени труд - "Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм" (который был опубликован в 1934 г.) 17 августа 1931 г. академика Владимирцова не стало. Он умер в возрасте 47 лет в расцвете творческих сил [Слесарчук, 1995, с. 19-24].

Основные работы БЛ.Владимирцова, касающиеся Западной Монголии - следующие: "Отчет о командировке к дэрбэтам Кобдинского округа летом 1908 г." (1909 г.), "Этнографические мелочи из жизни кобдоских дэрбэтов" (1909 г.), "Этнографические мелочи из жизни монголов" (1910 г.), "Поездка к кобдоским дэрбэтам летом 1908 г." (1910 г.), "Отчет о командировке к байтам Кобдоского округа" (1912 г.), "Турецкий народец хотоны" (1916 г.) и "Монгольские сказания об Амурсане" (1927 г.)

Первое путешествие Владимирцов начал в алтайском поселке Кош-Агач ("Кбшо Модон" по-монгольски), прошел на реку Ташанта, далее посетил ставку хана дербетов на равнине Боку-морин, прибыл в город Улангом, обогнул озеро Урук-нур и вернулся в Кош-Агач. Все путешествие заняло почти три месяца (2 июня - 29 августа) [Владимирцов, 2002, с.51-54].

БЛ.Владимирцов собрал в ходе этой экспедиции очень подробные и точные данные об административном управлении дербетами. Он имел возможность проверять информацию на месте и общаться с кочевниками на интересующие его темы лично, без посредства переводчика. Он писал: "Дэрбэты вместе с бантами образуют два аймака - сейма под одним общим названием "сайн джаягату", именуемые в просторечии "аран арван дзурган хошун" ("шестнадцатью северными хошунами") [Владимирцов, 2002, с.54]. Левый аймак состоял из хошунов-уделов князей: хана дербетов и ханского засака, к этому же аймаку относятся десять баитских хошунов. Собственно род дербетских ханов прекратился, настоящий хан — сын дербетского "бэмлэ", усыновленный последним Далай-ханом. Хошуны делились на сумуны. В дербетских хошунах располагались 4 ламаистских монастыря. "Родовой строй в настоящее время, - писал исследователь, -дэрбэтами позабыт совершенно. Ангы (роды) существуют только номинально, не оказывая никакого влияния на народную жизнь, сумун так же - чисто административное деление. Совершенно также позабыты и кости, из которых составились дэрбэты" [Владимирцов, 2002, с.56]. Джунгарские дербеты кочевали, по словам Владимирцова, или в одиночку, или же небольшими группами в 3-4 кибитки. В этом отношении они (кобдинские дербеты) сильно отличались от астраханских дербетов, которые в большинстве своем кочевали большими сообществами, хотонами. Жилища, одежда, утварь дербетов, по наблюдениям Владимирцова, мало, чем отличались от халхасских. Исследователь подчеркивал, вслед за Г.Н.Потаниным и П.К.Козловым, что у дербетов развито земледелие, причем "как нигде более в Монголии". Они сами себя обеспечивали мукой и сами мололи зерно с помощью ручных мельниц. Наряду с местной аракой была широко распространена китайская водка. Большим спросом пользовался также китайский и тибетский желтый чай (улонг) [Владимирцов, 2002, с.57].

Большое место уделял Б.Я.Владимирцов описанию фонетических и морфологических особенностей языка дербетов и сравнению его с другими языками монгольской группы. Подробно перечисляются старинные книги и рукописи, которые удалось приобрести у дербетов и халха (в основном -религиозного содержания). Оканчивается очерк кратким сообщением о состоянии письменности и литературы у дербетов. Кобдоские дербеты, согласно Владимирцову, пользовались как монгольской, так и ойратской (калмыцкой) письменностью. Первое письмо у них называлось худм монгол, второе - modo. Монгольская и ойратская грамота в основном использовались лицами светского звания. Ламы монгольской грамоты обыкновенно не знали - они изучали только тибетский алфавит. Среди чиновников и профессиональных писцов было распространено знание маньчжурского языка, китайского же и уйгурского не знал никто. Что касается народной литературы, то, прежде всего надо упомянуть о песнях, которых Б.Я.Владимирцов собрал очень много. Песни дербетов разделялись на три группы: 1) шаштр дуун (песни религиозного содержания, песни, прославляющие гегенов, святых лам и т.д.); 2) адм дуун (старинные песни про богатырей, про их поездки, песни про былую родину); 3) шалк дуун (простые, бытовые песни, воспевающие коней, лихих молодцев, прекрасных девушек и т.д.) [Владимирцов, 2002, с.60].

Сказки и былины были распространены гораздо меньше, знают их преимущественно профессиональные сказители: туулчи (у урянхайцев — тоолчуХ хуучита. Былины, между которыми следует отметить "Джангар", хорошо известный также у калмыков, халхасцев, баргутов, тибетцев и бурят, обычно исполнялся речитативом, иногда под аккомпанемент балалайки - тобшуур или реже скрипки хуур. Очень популярны среди дербетов были сказания о Кункер-хане, о Цагаан-хане и особенно, об Амурсане (о чем упоминал еще Е.Пестерев), про которого рассказывается, что он живет в России, имеет сына Томур-санаа и внука Тоб-санаа. Амурсана, полагали дербеты, вскоре должен вернуться в Джунгарию и восстановить царство дурбен-ойратов [Владимирцов, 2002, с.61].

В "Этнографических мелочах из жизни кобдоских дэрбэтов" Владимирцов сообщал о формулах приветствия у описываемых им кочевников, передал рассказ об изобретении араки (водки) дьяволом (шулмусом) и рассказывает о том почтении, которым окружены а Джунгарии служители ламаистского культа, даже если они — малолетние послушники буддистских монастырей [Владимирцов, 2002, с. 62].

В "Этнографических мелочах из жизни монголов" повествуется о широком распространении порока пьянства среди монголов, передаются сказания об изобретении водки и табака демонами. Эти сказания имели хождение не только в устной форме, но и в виде ксилографических книжек, написанных и изданных ламами, иногда довольно известными [Владимирцов, 2002, с.63].

Работа "Поездка к кобдоским дэрбэтам летом 1908 г." представляет собой подробное изложение тех сведений, которые в конспективном виде были собраны в "Отчете о командировке". В этом труде Б.Я.Владимирцов дает краткий очерк исследования Западной Монголии русскими и европейскими путешественниками в конце XIX - начале XX вв. В их числе он особенно подчеркивает значение экспедиций Г.Н.Потанина (1876-1877 и 1879-1880 гг.), Г.Е.Грумм-Гржимайло (1900 г.), Н.Н.Шнитникова (1895 г.) и Д.А.Клеменца (1895 г.). К сожалению, работы этих исследователей (за исключением книги Г.Н.Потанина) не появились в свет на момент написания и опубликования работы Б.Я.Владимирцова. БЛ.Владимирцов упоминает также ценные материалы проехавшей в 1906-1907 гг. по

Западной Монголии финской геологической и археологической экспедиции Ж.Г.Гранэ. Владимирцов приводит в этой своей работе подневный (и даже почасовой) отчет об экспедиции в Джунгарию, подробные описания монастырей и ставок правителей. По стилю его повествование отчасти напоминает рассказы А.М.Позднеева о буддийских монастырях в Монголии, отчасти - этнографические заметки Г.Н.Потанина. Безусловно, методика исследования двух названных путешественников оказала влияние на стиль и методы самого Б.Я.Владимирцова, в чем он признавался и сам. Повторяя свои сведения о скотоводстве и земледелии у дербетов, Владимирцов специально останавливается на зверином промыслом у последних. Им занимается, пишет Владимирцов, беднейшая часть населения. Богатые охотятся лишь для забавы, да и то очень редко. Промышляют главным образом сурка, охотятся также за маралами, из-за рогов, стреляют и горных козлов, но уже в гораздо меньшем количестве. Охотятся дербеты со старыми, часто даже кремневыми ружьями, сурка добывают капканами, либо вырывают из нор. Шкуры сурка являются предметом меновой торговли с русскими, у китайцев товар этот не идет, но последние охотно скупают маральи рога [Владимирцов, 2002, с.68-91].

Жизнь дэрбэта, - писал Владимирцов, - проходит в ежегодных регулярных перекочевках, число которых увеличивается или уменьшается в зависимости от количества скота, но которые всегда разбиваются на 4 главные: перекочевка зимняя, весенняя, летняя и осенняя. Зиму дэрбэты проводят на равнинах реки Бокон-Морен, на реке Кобдо, около озера Цаган-Нур, а также около озера Киргис-Нур, где зима сравнительно теплее и выпадает мало снега. Обширная равнина озера Усва на зиму пустеет, там выпадает много снега и холодно. На весну дэрбэты, имеющие пашни, идут к озеру Усва-Нур и оттуда торопятся уйти в горы, куда перекочевали прямо с зимников те, кто пашен не имеет. Осенью повторяется та же перекочевка на пашни до сбора хлебов и затем с пашен на зимники" [Владимирцов, 2002, с.77-78].

Владимирцов чрезвычайно охотно давал разъяснения монгольских топонимов с филологической точки зрения, что до него делалось в довольно редких случаях. Например, он пояснял: "Под Улангомом разумеют обыкновенно местность, лежащую к Ю1у и юго-востоку от озера Усва, на которой расположен монастырь вана дэрбэтов и резиденция этого князя. Как мне объяснили, слово "гом" значит то же, что и "гоби", т.е. степь, степь более или менее бесплодная. Местность там действительно завалена красным щебнем, кроме того, тянутся красные валы и попадаются красные сопки. Вот и появилось объяснение - "улан-гом" — красная степь" (В.Ч.Дорогостайский считал такое объяснение народной этимологией). Владимирцов указывал также на пережитки шаманизма в Северо-Западной Монголии, которых здесь, как писал Потанин, в целом было гораздо меньше, чем, например, в стране урянхов: "Недалеко от монастыря [Улангомского] на юго-западе стоит красный утес, называемый Джиндаман (санскритское "чинтамани" - "волшебная жемчужина"), почему и вся местность эта, кроме названия Улангом, носит еще название Джиндаман. Утес Джиндаман считается священным, около него устроено огромное "обо"; у подножья утеса во время празднеств проходят конские бега и борьба; невдалеке от холма - рощица, в ней камлают шаманы" [Владимирцов, 2002, с.74]. По поводу памятников старины в Джунгарии Владимирцов в этой работе писал следующее: "Всюду на пути попадаются обширные могильники — керексуры. Дэрбэты называют их киргизовыми гнездами (киргиз-ур) и приписывают их какому-то древнему, неведомому народу киргис, который, по их мнению, не имел ничего общего с казак-киргизами, называемыми ими хасик (хасык)" [Владимирцов, 2002, с.78].

Владимирцов произвел интересные сравнения своих сведений о распространении ламаизма среди ойратов с аналогичными данными, почерпнутыми из публикаций Г.Н.Потанина. По его заключению, налицо картина роста ламаизма среди дербетов: если в 1880 г. у них было только 2 монастыря, то в 1908 г. — уже 4. Ранее каждый монастырь насчитывал около 30-40 дворов, теперь же в двух из них проживало до 1000 и более послушников (хуураков). "Дэрбэтские монастыри, - свидетельствовал Владимирцов, - только в самое последнее время стали рассадниками ламаизма среди урянхайцев, а также среди наших теленгитов (на Алтае)" [Владимирцов, 2002, с.79]. В отличие от халхасского духовенства, продолжает Владимирцов, дербетские ламы в огромном большинстве случаев постоянно живут в монастыре (то же самое наблюдалось и у калмыков - см. Батмаев, 1993, с.37) и только изредка и на короткий срок уезжают на сторону. Совершенно не было в Джунгарии лам, открыто живущих с женщинами и обзаведшихся самостоятельным хозяйством, что наблюдалось в других частях Монголии (Халхе, Барге). Были и другие характерные особенности монастырей дербетов, отличавшие их от халхасских и калмыцких хурулов. Например, в монастырях кобдоских дербетов совершалось большее количество богослужений, чем у халхасцев и калмыков (последних Владимирцов обычно именует "астраханцами"), но отсутствовал обычай совершать ежедневные круговращения вокруг храмов; на богослужение ламы у дербетов созывались боем в барабан, а не с помощью раковины ("дут"); дербеты, имевшие степень гелюнга постоянно носили оркимджи ("род ораря", по Владимирцову), тогда как гелюнги астраханских дербетов надевали его только при богослужении. Не остались не замеченными исследователем и некоторые различия между самими монастырями кобдоских дербетов [Владимирцов, 2002, с.79-81]. Например, в ханском хуре шапку разрешено было носить только ламам, занимающим какую-либо должность; шапка являлась символом власти. Рядовые ламы ее носить не могли - они надевали ее только за воротами монастыря. С другой стороны, в монастыре вана дербетов этого обычая не было и там шапку носили все, даже дети. Профессор А.М.Позднеев, посетивший кобдоских дербетов в 1876 г., писал, что "в дэрбэтских монастырях нет, не только цанитских школ, а даже и вовсе нет ламских училищ" [Позднеев, 1880, с. 169]. Б.Я.Владимирцов в 1908 г. констатировал, что в ванском монастыре такая цанитская школа уже была открыта, и в нее стекалось большое количество слушателей — в основном урянхов. В 1908 г. была открыта еще одна цанитская школа и в другом, меньшем монастыре хошуна вана — пример роста буддизма в Западной Монголии. Тот же профессор Позднеев в своих "Очерках быта буддийских монастырей в Монголии" указывал, что упрочение ламаизма и рост монастырей начались у дербетов только с XIX столетия и что лишь с начала шестидесятых годов у них стали поговаривать о святителях и перерожденцах-хубилганах [Позднеев, 1993, с.235-236]. Б.Я.Владимирцов во время своей командировки наблюдал среди дербетов уже несколько перерождецев-хубилганов [Владимирцов, 2002, с.83].

Далее Владимирцов привел подробное описание устройства виденных им буддийских храмов, рядовых юрт кочевников и немногочисленных домов китайской архитектуры при монастырях, которое в основных своих чертах повторяет характеристику, данную этим типам жилищ и зданий Г.Н.Потаниным и А.М.Позднеевым. В том же духе он кратко останавливается на одежде дербетов, их утвари (особенно упряжной), сельскохозяйственных орудиях, устройстве аппаратов для перегонки араки и т.д. [Владимирцов, 2002, с.84-86].

Чрезвычайно интересны заметки Б.Я.Владимирцова о народных развлечениях ойратов, которые до него редко привлекали внимание исследователей. "Дэрбэты очень веселый, общительный и живой народ, -писал Владимирцов; они являются страстными любителями всяких собраний, общественных игр, пиров и т.п. Тем более дэрбэт дорожит всякими общественными развлечениями, что большую часть года ему приходится жить совершенно одиноко в кругу одной своей семьи. К числу особо любимых развлечений надо отнести борьбу и скачки, а также стрельбу из лука. Борьба происходит почти всегда в большие праздники подле монастырей и организуется под присмотром старших лам и высших чиновников. Сама борьба происходит по строго соблюдаемым правилам и сопровождается определенной, закрепленной обычаем церемонией".

Владимирцов детально описал ход поединков по всем видам состязаний, отдельно останавливается на шахматах (шатыр). "Последние, -отмечает он, - привозятся от урянхайцев, сами лить дэрбэты не умеют" [Владимирцов, 2002, с.88]. Шахматы были бронзовые, медные, реже деревянные или вырезанные из агальматолита.

В разделе о народной культуре дербетов Владимирцов повторяет основные сведения своего "Отчета": рассказывает о песнях, музыкальных инструментах ойратов, бытующих у них сказках, героическом эпосе, преданиях и поэмах. В дополнение к этому он сообщал, что "любят дэрбэты поговорить и об Цаган-хане, т.е. о русском царе. Одни считают его по-старому, девицей-перерожденцем белой Дара-еке, другие же, наоборот, думают, что Цаган-хан - могучий богатырь, потомок Чингис-хана, которому предопределено соединить под своей властью всех русских и всех монголов" [Владимирцов, 2002, с.90]. Заставляя вспомнить Е.Пестерева, Владимирцов писал, что любимейшей темой разговоров является гнет китайцев, огромные налоги, страшные взятки и недобросовестность китайских торговцев. В противовес этим скучным мотивам и являются увлекательные рассказы об Амурсане и Цаган-хане, которые вызывают надежду, что жизнь опять потечет так, как об этом поется в старинных поэмах [Владимирцов, 2002, с.90].

Владимирцов отмечал, что среди дербетов была распространена, так сказать, "полуграмотность" - т.е. умение читать по складам и писать каракули. Хорошо умели писать и читать только чиновники и профессиональные писцы. Школ не существовало вовсе. Халхасская грамота употреблялась чаще, чем ойратская, хотя и появилась у дербетов только в XIX в. Ойратские книги были исключительно рукописные, халхаские же — рукописи и ксилографы. Книги в основном - переводы с тибетского и маньчжурского, собственно монгольских сочинений было очень мало. Книги, изданные в Санкт-Петербурге типографским способом на калмыцком языке, вызывали восторг у дербетских любителей чтения [Владимирцов, 2002, с.91].

В "Отчете о командировке к байтам Кобдоского округа" БЛ.Владимирцов описывает несколько встретившихся ему на пути ламаистских монастырей, а также камлание жившей на Хангилеке шаманки-баитки [Владимирцов, 2002, с.95-98]. Путь Владимирцова пролегал из Онгудая к Улангому, далее на реку Нарын (Нарийн-гол) и реку Тес, а также озеро Убса-нур. Основная часть данной работы исследователя посвящена языку байтов, который во многом отличался от дербетского. У байтов Владимирцов записал 3 большие эпические былины в стихах, сказание о Джангаре, 15 сказок, 30 песен и около 100 пословиц и загадок, приобрел 35 рукописей. Кроме того, он собрал коллекцию монгольских и ойратских расписок, доверительных документов, торговых книг и т.п.

В своей исключительно ценной с этнографической точки зрения работе "Турецкий народец хотоны" (с подзаголовком "Посвящается Г.Н.Потанину") БЛ.Владимирцов продолжил начатое своим учителем исследование небольшой тюркоязычной группы, проживающей в Кобдоском округе Северо-западной Монголии [Владимирцов, 2002, с.99-124]. Ойраты называли хотонами всех вообще мусульман-туркестанцев, называя, таким образом, разные племена; иногда же слово хотон служило для обозначения мусульман в целом. Кобдоские хотоны находились в ведении Хошой Чин-вана. Их предки были приведены в Джунгарию ойратским ханом Церен-Убаши в середине XVIII в., который в 1754 г. подчинился маньчжурам. Они были поселены в районе озера Убса-нур. Сами хотоны сохранили мало преданий о своем прошлом. Они сообщили Владимирцову, что пришли из владений Кункер-хана (т.е. мусульманского правителя; под этим титулом понимались все властители Средней Азии). Вероятно, предполагал Владимирцов, они некогда оседло проживали на территории Южного Казахстана и являлись порками-земледельцами. Другие исследователи (например, Д.Каррутерс) полагали, что родиной этого народа следует считать Синьцзян, а его ближайшими родственниками - тюрков Восточного Туркестана (т.е. уйгуров) [СаггЩеге, 1914, р.221]. В долине Теса хотоны содержали обширные пашни. Всего хотонов насчитывалось около 2000 человек (400 кибиток). Владимирцов писал: "Хотоны довольно сильно отличаются от окружающих их дэрбэтов своим типом, часто можно встретить лица с прямым разрезом глаз, с прямым носом, попадается много бородачей" [Владимирцов, 2002, с. 100]. Все браки хотоны заключают только внутри своей среды. Согласно Владимирцову, в юртах хотонов ужасно грязно, "неряшливо до невозможности" [Владимирцов, 2002, с. 101]. Одежда хотонов была в целом дербетская. Язык их — первоначально тюркский, близкий казахскому и кара-киргизскому, хотя и сильно омонголенный - в начале XX в. был целиком вытеснен монгольским языком. Омонголен был и весь быт хотонов, хотя они все еще осознавали себя отдельным народом (хотн), а дербетов именовали калмык. Дербеты презрительно относились к хотонам за то, что те не поклонялись бурхану (т.е. не исповедовали ламаизм), считали их рабами (боол), никогда первыми не приветствовали при встрече. Хотоны были личными подданными одного из монгольских феодалов (по сути, его рабами), и отличались от окружающего их населения не только в этно-конфессиональном, но и в социальном плане (подобные факты были типичны для Монголии того времени: о типологически сходном явлении, хотя и с обратным знаком, привилегированном сословии-этносе дархатов, несколько позднее подробно писал Г.Д.Санжеев) [Санжеев, 1930, с.Ю]. Религия хотонов представляла собой странную смесь мусульманства, буддизма и шаманизма. Бога они называли Худай, слово Аллах было им неведомо. Для большинства Худай был одним из добрых духов. Они также чтили пророков Хан-ходжа и Мом-перлээр, владыку земли (делкээн хаан), хозяев разных местностей, гор и рек (сабдак). Кроме этого, хотоны поклонялись языческому божеству Джер-Сув (Йер-Сув), пришедшему из древнетюркского пантеона. У хотонов существовало сословие мулл (молдоо), которые, однако, не имели никаких определенных функций, образуя лишь нечто вроде генеалогической группы. Они хранили арабские книги, но читать по-арабски ни один из них не умел. Были распространены амулеты (хумаар) с начертанием первой суры Корана. Муллы знали наизусть несколько самых распространенных и обязательных молитв, устраивали жертвоприношения, хотя намаза не проводили. Своих покойников хотоны хоронили на особых кладбищах (<куур) по собственному обычаю - с каменной насыпью (обо) и часовенкой (цаца). Отдельные элементы ислама сохранялись в брачном обряде хотонов и традиции групповых молений [Владимирцов, 2002, с. 102-104]. Далее Владимирцов приводит список из 15 выражений и 120 слов тюркского наречия хотонов, которые еще помнили хотонские старики [Владимирцов, 2002, с. 105-112]. Лексикологический и морфологический комментарий к этим материалам в той же статье дал А.Самойлович. Он показал, что язык хотонов демонстрирует смешение кипчакских и карлукских черт [Самойлович, 2002, с. 113-124].

В работе "Монгольские сказания об Амурсане" Б.Я.Владимирцов возвращается к теме эпоса, связанного с именем любимого в ойратской среде Амурсаны. Эта работа явилась дальнейшей разработкой его исследования 1908 г. Владимирцов сравнивает реального исторического

Амурсану и Амурсану - героя народной фантазии. Он пишет: "Народная память сохранила лишь немногие черты истинного Амурсана. Ему простили многое: его вероломство, нетвердость и непостоянство во взглядах и симпатиях, его честолюбие; народная память остановилась на одном моменте его бурной жизни - на борьбе с манджуро-китайцами, она приукрасила поступки героя и сделала его последним борцом за независимость, за независимое и славное существование ойратского племени" [Владимирцов, 2002, с.272]. В преданиях Амурсана превратился в идеальный образ, о котором мечтали и в котором видели образец вождя дурбен-ойратов. Очень популярны были сказания о грядущем возвращении Амурсаны, о его неизбежной победе над китайцами и маньчжурами. Первым, кто записал предания об Амурсане, был Г.Н.Потанин, несколько новых их версий зафиксировал А.М.Позднеев. В заключение этой небольшой, но ценной статьи Б.Я.Владимирцов приводит ойратский текст одного из сказаний об Амурсане, а также его перевод на русский язык с историко-этнографическими комментариями.

Роль Б.Я.Владимирцова в изучении Северо-Западной Монголии и в истории монголистики вообще невозможно переоценить. Именно его труды позволили, как писал академик В.М.Алексеев, совершить "решительный поворот от начетнического знания и его разновидной, хотя и однообразной, информации, составлявших сущность русской монголистики еще в недавние времена, к научной критике и формуле, что надо считать его основной миссией и наибольшей заслугой" [Алексеев, 1931, с. 13]. Творчество Б.Я.Владимирцова - рубеж, веха в истории монголоведческой истории. До Владимирцова монголоведение лишь пересказывало содержание источников (Н.Я.Бичурин, А.М.Позднеев), он же - основоположник периода осмысления и объяснения, содержащихся в этих источниках сведений, превративший благодаря этому монголоведение в подлинную науку. Творчество Б.Я.Владимирцова явилось основой для всех последующих исследований в области монголистики и открыло период критического изучения истории ойратов уже на подлинно научном, комплексном уровне.

Действительно, работы Владимирцова, вершиной которых можно считать "Общественный строй монголов" (1934 г.) [Владимирцов, 1934] представляли собой совершенно новый этап в развитии монголистики вообще и в развитии исследований о Западной Монголии в частности. Специализированная направленность этих работ (Владимирцов занимался в основном филологией, этнографией и социологией), поставленная на широкую и прочную базу академической науки, в сочетании с опытом полевых исследований, сбором и обработкой различных материалов, дала в итоге блестящий результат. Владимирцов лишь на раннем этапе своей деятельности был по преимуществу путешественником-собирателем (вроде Потанина), затем он быстро перешел к практике систематического описания собранных им и другими исследователями данных (как Позднеев), а впоследствии — и к объяснению, интерпретации полученного материала, оформлению его в виде гипотез, концепций, схем. Предшественником его в этом смысле был Г.Е.Грумм-Гржимайло, который все же оставался более систематизатором, чем критическим исследователем (вернее, сфера его критических исследований была по разным причинам гораздо более узкой, чем у Владимирцова). Таким образом, именно с трудами Владимирцова начинается подлинный переворот в отечественной науке о Западной Монголии. Характернейшей чертой этого переворота была окончательно утвердившаяся специализация проводившихся в ходе него и в дальнейшем изысканий, но специализация такого типа, которая могла привести к созданию "объясняющих" моделей, а значит - должна была опираться на весь комплекс имевшихся к тому времени знаний о Монголии, монголах и на методологию научного познания в целом. Иными словами, комплексность как форма проведения конкретных исследований (как "всеохватность") ушла в прошлое, но ей на смену пришли специализированные исследования такого типа, которые опирались на весь комплекс научных знаний как на необходимую предпосылку научного поиска. Исчезла комплексность как форма организации материала, но пришла комплексность как методологический принцип работы по сбору и, в особенности — по обработке (объяснению) этого материала. Владимирцов так же, как Козлов и Грумм-Гржимайло, застал период коренного преобразования всей российской жизни после 1917 г. Это в некоторой степени предопределило смещение его интересов из сферы исследования письменных памятников, фольклора и этнографии в сферу историографии и социологии, правда, тоже в основном базировавшихся на данных письменных памятников монгольского языка. Данная эволюция объясняется общим изменением приоритетов исследований в послереволюционный период. Опора на памятники монгольского письменного языка позже подвергалась критике рецензентами последней работы Владимирцова об общественном строе монголов. Эти критики указывали, что в письменных памятниках монгольское общество эпохи Чингис-хана представало строго иерархизированным, политически жестко структурированным образованием, построенным по образцу ленов, выдававшихся за военную службу. Этот "литературный" облик монгольского общества XIII в. и позволил Владимирцову объявить его феодальным, заявить о существовании "кочевого феодализма", что не соответствовало действительности. Авторы критических рецензий подчеркивали, что на деле монгольское государство эпохи Чингис-хана было далеко от того, как его изображали в памятниках, что оно представляло собой типичное кочевое политическое образование, эфемерное и не способное существовать без аннексии территорий с оседлым населением. Думается, эти критики не совсем правы. Владимирцов избегал в своей работе прямолинейных выводов: он предпочитал говорить о наличии некоторых "феодальных" тенденций в эпоху Чингис-хана, а не о сложении зрелого феодализма как такового. А подобные тенденции, что признается большинством исследователей, действительно имели место. Поэтому наблюдения Владимирцова, сделанные им в его последней книге, остаются ценными и полезными для монголистики, и по сей день. Они положили начало широкой и плодотворной дискуссии о путях формирования кочевой государственности, которая проходила в советской науке в 1930-1970- е гг.

Заключение

Исследование русскими учеными и путешественниками Западной Монголии проходило в несколько этапов, причем каждый такой этап со своей спецификой (средства и методы изучения, поставленные задачи, используемые источники) соответствовал тому общему уровню развития географической и исторической науки в России, который существовал в то время. Характер ставившихся задач определялся интересами России как государства, имевшего значительные территории в Азии и стремившегося обезопасить эти свои владения и распространить сферу своего влияния и на соседние регионы. Одним из таких регионов стала Западная Монголия. Первое соприкосновение русских служилых людей с ее землями произошло в самом начале XVII в., когда в ходе колонизации Сибири на южных рубежах новоприобретенных стран имели место первые контакты с Джунгарским ханством. Сбор сведений о Западной Монголии в тот период носил самый предварительный характер. Джунгарское ханство еще не утратило свою независимость, а маньчжурский Китай набирал силу, поэтому прямое посещение этой территории и тем более распространение на нее какого-либо влияния было невозможно. Боярские и казачьи посольства имели своей целью установление дипломатических отношений с Китаем, решение проблемы демаркации границы, налаживание торговых связей, постройку острогов по северную сторону Саянского хребта. В такой ситуации исследование Западной Монголии на этом раннем этапе совершенно закономерно ограничивалось общими географическими наблюдениями (над рельефом местности, водной сетью, климатом, животным миром, полезными ископаемыми), а также над производимыми местным населением товарами, его административным устройством, религией, обычаями и т.д. Главными целями этих поездок были политические и дипломатические интересы, а собственно научное исследование носило случайный, побочный характер. После неудачной попытки привести в русское подданство Алтын-ханов (1634 г.) Россия на некоторое время потеряла интерес к данному региону. Затяжные войны джунгаров с халхасцами, кыргызами, казахами и маньчжурами сделали контакты с Джунгарией во второй половине XVII в. проблематичными. Петр I выступил инициатором более активной политики в регионе, но противостоять его переходу под власть маньчжуров он не мог. Новая политика выражалась, прежде всего, в усилиях по установлению дружеских отношений с новым гегемоном Восточной и Центральной Азии — цинским Китаем и в решении проблемы спорных территорий, по которым должна была пройти новая государственная граница. Кроме того, очень большое значение придавалось торговле с Китаем и освоению рынков приграничных с ним стран. Западная Монголия была предметом обсуждения только в одной своей части - в вопросе об Урянхайском крае (который и в дальнейшем был объектом постоянных притязаний России). Подлинным "золотым веком" исследования Западной Монголии стал XIX век. Данный этап в исследовании Западной Монголии был связан с организацией ряда экспедиций, целью которых был сбор всесторонней информации об этом регионе. Г.Н.Потанин возглавлял несколько путешествий этнографического характера, а Н.М.Пржевальский и его преемники - экспедиции естественнонаучного плана. Эти два направления исследований дополняли друг друга. В конце данного периода наметился также синтез этих двух направлений - он выразился в деятельности П.К.Козлова, который сочетал в себе естествоиспытателя и этнографа. Период экспедиций начался в середине XIX в., когда Цинская империя начала слабеть, и на ее просторах развернулось соперничество крупных держав: прежде всего, России и Великобритании. Обе они стремились распространить сферу своего влияния на Монголию. Россия добилась в этом большего успеха, так как к тому времени она получила возможность проникновения в Джунгарию не только с севера, со стороны Алтая и Урянхайского края, но также с запада - из новоприсоединенных областей Южного Казахстана и Киргизии. В течение ряда лет ее главным противником на этом пути было Кокандское ханство (1710-1876), но после его ликвидации она вплотную подошла к западным рубежам Цинской империи - в том числе к Джунгарии и Кашгарии. После присоединения к России Таджикистана и подписания с Китаем ряда договоров, предоставлявшим российским подданным большую свободу действий на территории Поднебесной, политическое, хозяйственно-торговое и научное проникновение русских в Западную Монголию усилилось. Великобритания была вынуждена довольствоваться Тибетом и контролем над южной частью Восточного Туркестана. В этих условиях состоялись самые значительные русские экспедиции в Западной Монголии.

В этот период исследования велись в рамках все более специализирующегося комплекса. Если ранее путешественник полагался только на собственные наблюдения и почти не располагал произведениями своих предшественников, коллег и ученых, работавших в других дисциплинах, касающихся Западной Монголии, то теперь возникла огромная литература по самым разным вопросам истории и географии этого региона, и появилась возможность сравнительного анализа различных природных и этнографических феноменов, создания их типологии и научной полемики по некоторым проблемам. Н.М.Пржевальский внес неоценимый вклад в дело изучения геологии Джунгарии, создания топографической карты ее огромных территорий и собирания ботанических и зоологических коллекций. Н.М.Пржевальскому принадлежит честь большого количества географических открытий в Центральной Азии, и, прежде всего в Западной Монголии (горных хребтов, рек, озер, тектонических впадин, ледников и др.) Начинания Н.М.Пржевальского в этой области были продолжены его учениками старшего поколения: М.В.Певцовым и В.В.Роборовским. Каждый из них возглавлял по одному путешествию в Джунгарию, которые проходили по маршрутам и программам, разработанным еще совместно с их учителем. Параллельно с экспедициями естествоиспытателей проходили знаменитые, многочисленные путешествия Г.Н.Потанина, собравшего в течение их колоссальный материал по этнографии региона. Г.Н.Потанин опубликовал поистине уникальные сведения по истории и народонаселению Западной Монголии, которые сохраняют свою уникальную ценность до наших дней. Практически не осталось ни одной сферы народной жизни ойратов, которую бы он не описал и не прокомментировал. Чрезвычайно важен вклад работ Г.Н.Потанина в изучение религиозных верований монголов: ламаизма, шаманизма, синкретических верований хотонов. Он собрал многочисленные памятники фольклора монголов и тюрков. Заслугой Г.Н.Потанина является то, что он уделял равное внимание тюрко - и монголоязычным этносам в Джунгарии, т.е. являлся в равной степени тюркологом и монголоведом. Этого качества были лишены многие другие историки и филологи, занимавшиеся населением Западной Монголии. Г.Н.Потанин на практике (Н.Я.Бичурин - на источниковедческом материале) доказал смешанный характер населения Джунгарии. Он собрал доказательства того, что именно западные монголы (ойраты) как этнос сложились на основе антропологического типа средневековых тюрков, усвоивших позднее монгольский язык.

Процесс специализации в исследовании Западной Монголии сочетался с процессом увеличения комплексности, многоаспектности в работах изучавших ее путешественников. Это хорошо видно по трудам П.К.Козлова, который начал свою деятельность учеником в экспедициях Н.М.Пржевальского, а закончил в качестве признанного лидера многоотраслевой науки о Монголии и Тибете. П.К.Козлов, будучи естествоиспытателем (натуралистом) по своим научным интересам, активно интересовался также этнографией и историей региона. В своих путешествиях, которые сначала имели чисто топографическо-геологическую и коллекционную направленность, он в дальнейшем занимался и археологическими раскопками, и сбором материалов по антропологии, и поиском древних рукописей. И хотя сам П.К.Козлов не был профессиональным востоковедом, он выражал своей деятельностью общую тенденцию перехода дела исследования Западной Монголии в руки профессиональных востоковедов - т.е. лиц, которые совмещали в себе академическую работу с древними источниками (как Н.Я.Бичурин) и участие в полевых экспедициях (как Г.Н.Потанин). П.К.Козлов со временем все больше ставил перед своими экспедициями этнографические и историко-культурные цели, которые он формулировал, исходя из сведений, изложенных в работах его коллег-путешественников, но не естествоиспытателей (Г.Н.Потанина, А.М.Позднеева). П.К.Козлов, как и ряд его предшественников, полагали своей главной задачей проникновение в Тибет и исследование этой области (что имело и большую стратегическую важность), но никому из них это мероприятие не удалось. В результате исследовательские усилия всех путешественников были сосредоточены на собирании данных о Монголии и Восточном Туркестане (у П.К.Козлова также - Каме). Это принесло значительные научные плоды. Кроме историко-этнографических изысканий, П.К.Козлов продолжал вести колоссальные по объему исследования рельефа Западной Монголии, ее водной сети, флоры и фауны. Чрезвычайно богатая и разнообразная коллекция образцов птиц и млекопитающих Джунгарии была передана им в Зоологический музей в Петербурге-Ленинграде. Неоценим также вклад П.К.Козлова в изучение "блуждающих" рек и озер Монголии.

Третьим по счету периодом в изучении Западной Монголии стал период специалистов-востоковедов. Среди них были как филологи-монголисты (Б.Я.Владимирцов), так и историки (Г.Е.Грумм-Гржимайло).

Начало этого периода связано с деятельностью Г.Е.Грумм-Гржимайло. Г.Е.Грумм-Гржимайло в некоторой степени повторил научный путь П.К.Козлова. Он начинал как исследователь геологии, гидрографии и лепидоптерологии Западной Монголии, принимал участие в нескольких экспедициях по этому краю, сделал ряд географических открытий. Однако со временем он практически полностью посвятил себя изучению проблем этногенеза населения этого региона — т.е. проблем, связанных с исторической этнографией. В отличие от П.К.Козлова, который до конца жизни оставался, верен своему призванию исследователя-полевика, Г.Е.Грумм-Гржимайло во второй половине своей жизни в основном был кабинетным ученым, работавшим с необъятной уже к тому времени литературой по Западной Монголии, обобщавшим и комментировавшим ее. Такого рода деятельность была вызвана объективными причинами — прежде всего, назревшей необходимостью системататизации и критического обзора всех тех многочисленных данных об ойратах, которые были собраны предыдущими поколениями путешественников или почерпнуты из источников. Эту научную систематизацию провел Г.Е.Грумм-Гржимайло. Он сделал также ряд важных исторических открытий и теоретических заключений, дав начало сразу нескольким многолетним дискуссиям по вопросам истории Западной Монголии, как теоретическим, так и практическим. Г.Е.Грумм-Гржимайло первым создал отдельную историографию западных монголов, подчеркнул особенности их исторического пути. Фундаментальный труд Г.Е.Грумм-Гржимайло, вобравший в себя почти все, что было известно в то время в Европе и России о географии, животном мире, истории, этнографии и политической жизни Западной Монголии, стал своего рода энциклопедией этого региона, равной которой не было создано ни до, ни после Г.Е.Грумм-Гржимайло. Он остался в истории как один из немногих исследователей, занимавшийся исключительно Западной Монголией (а не всеми монголами сразу, как это делали большинство историков и путешественников). Он выступил достойным продолжателем такого выдающегося историка Монголии, как Н.Я.Бичурин.

Своего рода вершиной профессиональных востоковедных исследований Джунгарии стали труды Б.Я.Владимирцова. Б.Я.Владимирцов в основном занимался филологией и историей монгольского кочевого феодализма, однако он посетил Западную Монголию в ходе нескольких экспедиций и собрал интересные материалы по этнографии и языку ойратов и хотонов, которые издал и сопроводил блестящими аналитическими очерками. Хотонов исследовал еще Г.Н.Потанин, но Б.Я.Владимирцов первым осуществил изучение этого этноса в полном объеме. Он также подробно описал быт, традиции, фольклор коренного населения Западной Монголии. Его комментарии были академически обоснованными и документально подтвержденными. Стиль исследования Б.Я.Владимирцова, что видно даже на набольших работах, сочетал в себе все лучшее, наработанное в российской монголистике за первые сто лет ее существования. Особой заслугой Б.Я.Владимирцова следует считать сбор рукописных и ксилографических книг ойратов, их издание и изучение. В области фольклора он интересовался лирическими песнями монголов и историческими сказаниями об Амурсане (во многом сказочный, фантастический характер которых он доказал). Б.Я.Владимирцов в своей научной деятельности знаменовал решительный поворот монголистики в подлинно профессиональное русло, исследования, в рамках которого объединяли в себе филологические, археологические и исторические разыскания. Геология, топография, зоология в работах Б.Я.Владимирцова уже отсутствуют. В его трудах содержатся ценные дополнения к сведениям А.М.Позднеева о быте и организации буддистских монастырей в Монголии. Б.Я.Владимирцов всегда пристально интересовался ламаизмом, анализировал как его обрядово-догматическую, так и социальную роль. Он оставил ценнейшие записки о распространении ламаизма в Западной Монголии, в среде рядовых ойратов. Труды БЛ.Владимирцова представляют собой переходный этап от периода российской к периоду советской монголистики.

Краткая характеристика исследования российскими учеными Западной Монголии в XVIII - начале XX вв. может быть дана следующим образом. На первом этапе в ней преобладал дипломатическо-политический аспект, сбор информации о государственном устройстве Джунгарского ханства. На втором этапе главным средством изучения региона стали естественнонаучные экспедиции, участники которых в основном занимались геологическими, топографическими и зоологическими исследованиями, а также составлением карт Монголии. В этих экспедициях большую роль играл также элемент военно-стратегической разведывательной деятельности. На последнем, третьем этапе изучения русскими путешественниками Западной Монголии приоритет получает профессиональное востоковедение. Востоковеды продолжали оставаться путешественниками, но их главные интересы переместились в область филологии, этнографии и истории монголов. Исследования Западной Монголии представляли большой интерес для России также потому, что население данной территории имело давние разносторонние связи с калмыками - подданными Российской империи. Одним из значительнейших достижений в российских исследованиях Западной Монголии можно считать экологические изыскания российских путешественников. Они проявляли заботу о природе Западной Монголии и высказывали серьезную тревогу относительно того, как используются ее минеральные и биологические ресурсы. Российские путешественники протестовали против браконьерства, нерационального использования угодий, произвола китайских властей.

Итоги исследований российскими учеными и государственными служащими не утратили своей ценности и в настоящее время, так как полученная в ходе многочисленных отправленных из России экспедиций, посольств и миссий информация уже на самом раннем этапе выгодно отличалась от целого ряда "записок" иностранных эмиссаров своей комплексностью и тем, что она была собрана и проанализирована на хорошем профессиональном уровне. "Путевые заметки" отнюдь не составляют большую часть наследия российских ученых и путешественников в Западной Монголии - напротив, вместо них мы обнаруживаем подробнейшие, составленные по определенным правилам отчеты, прекрасно структурированные и изданные с соответствующими научными комментариями. Можно сказать, что методология западной науки, ставившая во главу угла опытные наблюдения и рациональную аргументацию, в России получила государственную поддержку и стала неотъемлемым атрибутом любого исследования, проводившегося, как правило, с широким размахом. Именно поэтому исследования российских ученых в Западной Монголии представляют такую ценность - ведь им нет аналога в зарубежных странах. Масштабность, насыщенность статистическими материалами, многоаспектность исследования, колоссальные по своим размерам архивы и коллекции, широкое использование данных исторических источников, обязательная интерпретация полученных данных - все это выгодно отличало российских исследователей от их зарубежных (в первую очередь европейских) коллег.

Российские путешественники в Западной Монголии подготовили почву для проникновения в Монголию российского промышленного и торгового капитала, укрепления дипломатических и военно-политических связей России и Монголии, налаживания между этими двумя странами культурных контактов. На территории Монголии возникли колонии и поселки российских подданных: чиновников, купцов, ремесленников, солдат. Тот факт, что независимое монгольское государство, возникшее в результате свержения власти Цинской империи, вошло в сферу влияния Российской империи (как и тот факт, что Монгольская Народная Республика находилась в сфере влияния СССР), во многом является итогом постепенного и длительного проникновения России на территорию, населенную монголами. Российские исследования Монголии (в том числе Западной) позволили России успешнее других держав налаживать взаимодействие и сотрудничество с монгольским властями и населением. Таким образом, эти исследования имели ощутимую практическую выгоду для российской политики и экономики. Обогатили они и российскую науку. Монголы же через русских впервые ознакомились с достижениями западной цивилизации и смогли получить представления о народах и странах, о которых они до этого знали очень мало или не знали вовсе. Российские путешественники в Джунгарии заложили основы дружбы между российским и монгольским народами. В России усилился интерес к монгольскому языку и культуре, которые были родственны языку и культуре калмыков. В Монголии известное распространение получил русский язык. Исследования Западной Монголии заложили основы научного изучения ойратов (западных монголов). Огромную ценность имеют достижения и открытия русских ученых в области истории, филологии, этнографии, лингвистики и фольклора ойратов. Ойратская культура и обычаи, пришедшие в глубокий упадок после завоевания Западной Монголии маньчжурами, привлекали большое внимание российских путешественников, которые по мере сил стремились сохранить и изучить памятники этой культуры, имевшей много общего с культурой калмыков. Возможность сравнительного изучения населения Западной Монголии явилась одной из главных предпосылкой тех выдающихся успехов, которых добилась на своем пути отечественная востоковедная наука вообще и монголистика в частности.

Список научной литературыЗадваев, Бадма Сергеевич, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. На русском языке

2. Абрамов, 1861 Абрамов С. Областной город Семипалатинск // Известия ЗСОИРГО. 1861 Л.

3. Адрианов, 1881 Адрианов A.B. Путешествия на Алтай и за Саяны // Сибирская газета. 1881. №38, 39,42,43.

4. Адрианов, 1882 Адрианов A.B. Русская торговля на границах Китая // Восточное обозрение. 1882. №21.

5. Азатьян, 1960 Азатъян А. Выдающиеся исследователи природы Центральной Азии. Ташкент, 1960.

6. Алдан-Семенов, 1965 Алдан-Семенов А.И. Семенов-Тян-Шанский. М., 1965.

7. Алексеев, 1982 -Алексеев В.М. Наука о Востоке. М., 1982. Алексеев, 1931 Алексеев В.М. Памяти академика БЛ.Владимирцова //ВАН. 1931. №8.

8. Антошко-Соловьев, 1977 Антошко Я.Ф., Соловьев А.И. У истоков Яксарта. М., 1977.

9. Банзаров, 1849 Банзаров Д. Об ойратах и уйгурах // Библиотека восточных историков. СПб., 1849.1. Приб. V.

10. Батмаев, 1993 Батмаев М.М. Калмыки в ХУ11-ХУ111 вв.: события, люди, быт. В 2-х книгах. Элиста, 1993.

11. Баторский, 1889 Баторский Л.А. Монголия. Опыт военно-статистического очерка. 4.1. СПб., 1889.

12. Беннигсен, 1912 Беннигсен А.П. Несколько данных о современной Монголии. СПб., 1912.

13. Берг, 1946 Берг Л.С. Всесоюзное географическое общество за 100 лет. М.-Л., 1946.

14. Бичурин, 1834 Бичурин Н.Я. (Иакинф) Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. СПБ., 1834.

15. Бичурин, 1840 Бичурин Н.Я. (Иакинф) Китай, его жители, нравы, обычаи. СПБ., 1840.

16. Бичурин, 1829 Бичурин Н.Я. (Иакинф) Описание Чжуньгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии. 4.1. СПБ., 1829.

17. Боголепов, 1911 -Боголепов М.Н. Очерки монгольского быта. Томск, 1911.

18. Венюков, 1873 Венюков М. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. СПб., 1873.

19. Владимирцов, 1998 Владимирцов Б.Я. Чингис — хан // Чингис-хан. СПб., 1998.

20. Гельмерсен, 1858 Гелъмерсен Б.А. Записки о путешествии в Дзюнгарию. М., 1858.

21. Горощенко, 1903 Горощенко К.И. Ойраты // Русский Антропологический Журнал. 1903. №1.

22. Грумм-Гржимайло Г.Е., 1898 Грумм-Гржимайло Г.Е. Историческое прошлое Бэйшаня в связи с историей Средней Азии. СПб., 1898.

23. Грумм-Гржимайло Г.Е., 1896, 1901, 1907 Грумм-Гржимайло Г.Е. Путешествие в Западный Китай. Т.1. СПб., 1896. Т.2. СПб., 1901. Т.З. СПб., 1907.

24. Гуревич, 1983 — Гуревич Б.П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII первой половине XIX вв. М., 1983. Гурий, 1905 - Гурий (архимандрит) Краткая история калмыцких ханов. СПб., 1905.

25. Дмитриев, 1951 Дмитриев В.Р. Русский географ и путешественник П.К.Козлов. Смоленск, 1951.

26. Дорогостайский, 1908 — Дорогостайский Б.Ч. Поездка в северозападную Монголию // Известия ВСОИРГО. 1908. T.XLIV. Вып. 5. Дорофеев, 1912 Дорофеев О. Отчет о поездке в северо-западную Монголию. Омск, 1912.

27. Дробышев, 2001 Дробышев Ю.И. Материалы по этнической экологии Северо-Западного Китая в освещении русских путешественников рубежа XIX-XX вв. // Сборник Института проблем экологии и эволюции РАН. М., 2001.

28. Дробышев, 1999 Дробышев Ю.И. Экологические исследования традиционной культуры монгольских народов. М., 1999. Дулов, 1956 - Дулов В.И. Социально-экономическая история Тувы. XIX - начало XX вв. М., 1956.

29. Житомирский, 1989 — Житомирский C.B. Исследователь Монголии и Тибета П.К.Козлов. М., 1989.

30. Жуковская, 1988 -Жуковская H.JI. Ойраты // Народы мира. Историко-этнографический справочник. М., 1988.

31. Задваев Задваев Б. Значение трудов Г.Е. Грумм-Гржимайло в географическом, этнографическом и историографическом аспектах // Altaica.

32. Златкин, 2002 Златкин И.Я. Борис Яковлевич Владимирцов -историк // Б.Я.Владимирцов. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М., 2002.

33. Златкин, 1964 Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (16351758). М., 1964.

34. Златкин, 1957 Златкин И.Я. Очерки новой и новейшей истории Монголии. М., 1957.

35. Иориш, 1966 Иориш ИИ Материалы о монголах, калмыках и бурятах в архивавх Ленинграда. М., 1966. История Тувы, 1964 — История Тувы. Т.1. М., 1964. Калмыковедение, 1988 — Калмыковедение: вопросы историографии и библиографии. Элиста, 1988.

36. Катанаев, 1893 Катанаев Г.Е. Киргизские степи, Средняя Азия и Северный Китай в XVII и XVIII столетиях // Известия ЗСОИРГО. 1893.Kh.XIV. Вып.1.

37. Кичиков, 1963 Киников М.И. Образование калмыцкого ханства в составе России (1607-1664 гг.) Автореферат кандидатской диссертации. Элиста, 1963.

38. Клеменц, 1895 Клеменц Д. А. Археологический дневник поездки в Среднюю Монголию в 1891 г. // Сборник трудов Орхонской экспедиции. И. СПб., 1895. С. 1-74.

39. Козлов, 1948а-Козлов П.К В азиатских просторах. Книга о жизни и путешествиях Николая Михайловича Пржевальского, первого исследователя природы Центральной Азии. М., 1948. Козлов, 19486 -Козлов П.К. Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото. М., 1948.

40. Козлов, 1905 Козлов U.K. Монголия и Кам. T.I. СПб., 1905. Козлов, 1899 -Козлов П.К. Отчет помощника начальника экспедиции. СПб., 1899.

41. Козлов, 1949 Козлов П.К. Путешествие в Монголию 1923 - 1926 гг. М., 1949.

42. Козлов, 1963 Козлов П.К. Русский путешественник в Центральной Азии. Избранные труды. М., 1963.

43. Козлов, 1948в Козлов П.К. Трехлетнее путешествие по Монголии и Тибету (1899 - 1901). М., 1948.

44. Кушелев, 1914 -Кушелев Ю. Монголия и монгольский вопрос. СПб., 1914.

45. Липовцев, 1823 Липовцев C.B. О возмущениях, бывших в Дзюгарии и Малой Бухарин // Сибирский вестник. 1823. №3-4. Лубсан Данзан, 1973 - Лубсан Данзан. Алтан тобчи. Пер., введ., коммент. и прилож. Н.П. Шастиной. М., 1973.

46. Лыткин, 1860 Лыткин Б. Сказание о дербен-ойратах // Астраханские Губернские Ведомости. 1860. №11-13.

47. Любимов, 1909 Любимов Н.И. Поездка Н.ИЛюбимова в Чугучук и Кульджу в 1845 году под видом купца Хорошева. СПб., 1909. Можаев, 1908 - Можаев И.А. Заметки о мунгалах // Известия ВСОИРГО. T.XXXVI. Иркутск, 1908.

48. Обручев, 1915 Обручев В.А. Д.А.Клеменц, П.П.Семенов-Тянь-Шанский и Ф.Н.Чернышев как исследователи Азии. М., 1915. Нефедьев, 1834 - Нефедьев Н. Подробные сведения о волжских калмыках, собранные на месте. СПб., 1834.

49. Очерки, 1967 Очерки истории Калмыцкой АССР. М., 1967. Певцов, 1883 - Певцов М.В. Очерк путешествия по Монголии и северным провинциям Внутреннего Китая. Омск, 1883. Певцов, 1879 - Певцов М.В. Путевые очерки Чжуньгарии // ВСОИРГО. I. 1879.

50. Певцов, 1949 Певцов М.В. Путешествие в Кашгарию и Кунь-лунь. М, 1949.

51. Певцов, 1895 Певцов М.В. Путешествия по Восточному Туркестану, Кун-луню, северной окраине Тибетского нагорья и Чжунгарии в 18891890 гг. — Труды Тибетской экспедиции 1889-1890 гг. под начальством М.В. Певцова. СПб., 1895. Ч. I.

52. Позднеев, 1896 1898 - Позднеев A.M. Монголия и Монголы. Т.1. СПб., 1896. Т.2. СПб, 1897. Т.З. СПб, 1898.

53. Позднеев, 1880 Позднеев A.M. Образцы народной литературы монгольских племен. Вып. I. Народные песни монголов. СПб, 1880. Позднеев, 1993 - Позднеев A.M. Очерки быта буддийских монастырей в Монголии. Элиста, 1993.

54. Покотилов, 1893 Покотилов Д.З. История восточных монголов впериод династии Мин. 1368-1634 (по китайским источникам). СПб, 1893.

55. Попов, 1905 Попов В.Л. Через Саяны в Монголию. 4.1. Очерк путешествия. Омск, 1905.

56. Потанин, 1895 Потанин Г.Н. Путешествие по Северной Монголии // Минусинский листок. 1895. №11.

57. Потанин, 1950 Потанин Г.Н. Тангуто-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия. М., 1950.

58. Пржевальский, 1948 Пржевальский Н.М. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. M.-JL, 1948.

59. Пржевальский, 1946 Пржевальский Н.М. Монголия и страна тангутов. M.-JL, 1946.

60. Пржевальский, 1947 Пржевальский Н.М. От Кульджи до Тянь-Шаня и на Лоб-нор. М.-Л., 1947.

61. Пржевальский, 1877 Пржевальский Н.М. От Кульчжи за Тянь-шань и на Лоб-нор // Известия ЗСОИРГО. 1877. II.

62. Пржевальский, 1881 Пржевальский Н.М. Третье путешествие в Центральной Азии. СПб., 1881.

63. Пржевальский, 1889 Пржевальский Н.М. Четвертое путешествие в Центральной Азии. СПб., 1889.

64. Проблемы этногенеза, 1984 — Проблемы этногенеза калмыков. Сборник статей. Элиста, 1984.

65. Происхождение, 1995 Происхождение калмыцкого народа (середина IX - 1-ая половина XVIII вв.) Элиста, 1995.

66. Рагузинский, 1842 Рагузинский C.JI. Секретная информация о силе и состоянии Китайского государства и его вассалов // Русский вестник. 1842. №2.

67. Радлов, 1927 — Радлов В.В. Этнографический обзор турецких племен Сибирии Монголии. Иркутск, 1927.

68. Роборовский, 1899 Роборовский В.И. Восточный Тянь-Шань и Нанынань. СПб., 1899.

69. Роборовский, Козлов, 1896 Роборовский В.К, Козлов П.К. Экскурсии в сторону от путей Тибетской экспедиции - Труды Тибетской экспедиции 1889-1890 гг. под начальством М.В. Певцова. Ч. III. СПб., 1896.

70. Россия и Восток, 2000 — Россия и Восток. Учебное пособие. СПб., 2000.

71. Руднев, 1908 Руднев А.Д. Образцы монгольской народной литературы. СПб., 1908.

72. Самойлович, 2002 — Самойлович А.Н. Хотонские записи Потанина // Владимирцов Б.Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М., 2002.

73. Санжеев, 1930 Санжеев Г.Д. Дархаты. Этнографический отчет о поездке в Монголию в 1927 г. Л., 1930.

74. Санчиров, 1990 Санчиров В.П. «Илэтхэл шастир» как источник по истории ойратов. М., 1990 (приведена подробная библиография). Семенов, 1859 - Семенов С.С. Предисловие к "Землеведению Азии" К.Риттера. СПб., 1859.

75. Сергеев, 1975 Сергеев А.Д. Тайны алтайских крепостей. Барнаул, 1975.

76. Труды, 1899 Труды экспедиции ИРГО по Центральной Азии, совершенной в 1893-1895 гг. под начальством В.И. Роборовского. Отчет помощника начальника экспедиции П.К. Козлова. СПб, 1899. Ч. II.

77. Уложение, 1828 — Уложение Китайской Палаты Внешних сношений (пер. с китайского Степана Липовцова). Т.Н. СПб, 1828. Успенский, 1883 Успенский В.М. Очерки Джунгарии // Известия ВСОИРГО. 1883. IX.

78. Ходжаев, 1984 Ходжаев А. О расселении ойратов после захвата Джунгарии Цинской империей. XV научная конференция «ОГК». Тезисы докладов. 4.2. М, 1984.

79. Хохлов, 1978 Хохлов А.Н. Об источниковедческой базе работ Н.Я.Бичурина о цинском Китае // НАА. 1978, № 1.

80. Худяков, 1971 Худяков A.A. История Алтайского края. Барнаул, 1971.

81. Чернышев, 1990 — Чернышев А.И. Общественное и государственное развитие ойратов в XVIII в. М., 1990.

82. Чимитдоржиев, 1978 Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения

83. Монголии и России в XVII XVIII вв. М., 1978.

84. Чихачев, 1974 Чихачев П.А. Путешествие в Восточный Алтай. М.,1974.

85. Юсупова, 1999 Юсупова Т.И. Российские экспедиции в Монголии: от маршрутной рекогносцировки к стационарным исследованиям // Наука и техника: вопросы истории и теории. Тезисы XX конференции СпбО РНК ИФНТ. Выпуск XV. СПб., 1999.1. На иностранных языках

86. Carruters, 1914 Carruters D. Unknown Mongolia. A record of travel and exploration in North —West Mongolia and Dzungaria. L., 1914. Chavannes, 1905 - Chavannes E. Les pays d'Occident d'après Le Wei-Lio // T'oung Pao; ser. 2. Vol. VI. 1905.

87. Harris, 1989-Harris C.D. Mongolia's Borders. Chicago, 1989.

88. Heissig, 1976 Heissig W.C. The Religions of Mongolia. Munich, 1976. Howorth, 1876 — Howorth H. History of the Mongols. L., 1876. Jagchid - Hyer, 1979 - Jagchid S., Hyer P. Mongolia's Culture and Society. Boulder, 1979.

89. Keane, 1896 Keane A.H. Ethnology. Vol. II. L., 1896.V1.ttimore, 1962 Lattimore O. Studies in Frontier History. Collected Papers. Paris, 1962.

90. Bon, 1894 Le Bon G. Les Lois psychologique de revolution des peuples. P., 1894.

91. Worden Savada, 1991 - Worden R.L., Savada A.M. Mongolia: A Country Study. N.Y., 1991.1. Условные сокращения

92. BAH Вестник Академии наук СССР ВИ - Вопросы истории

93. Известия ВСОИРГО Известия Восточно-Сибирского отделения Императорского Русского Географического общества Известия ЗСОИРГО - Известия Западно-Сибирского отделения Императорского Русского Географического общества НАА - Народы Азии и Африки