автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Здравоохранительная деятельность

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Гуваков, Владимир Иванович

Введение.

Часть I. Здравоохранительная деятельность как объект философского исследования.

Глава I. Природа и сущность формирования феномена здоровья.

§ 1. Понятие субъекта здоровья в характеристиках социальной деятельности.

§ 2. Свобода выбора условий формирования здоровья-бытия.

§ 3. Методологические условия формирования феномена здоровье-бытие.

§ 4. Здоровье как субъект здравоохранительной деятельности.

Глава II. Механизмы формирования здравоохранительной культуры.

§ 1. Потребности, интересы, цели субъекта здоровья в системе здравоохранительной деятельности.

§ 2. Здравоохранительная культура как фактор адаптации субъекта здоровья.

§ 3. Метатеоретический проект формирования здоровья.

Часть II. Метатеория освоения здравоохранительной реальности.

Глава III. Проблема как средство конструктивного освоения.

§ 1. Характеристика проблемного освоения. Метатеория развертывания проблемных структур. Возможности расширения контекста.

§ 2. Инволюция как редукция предметности контекста.

§ 3. Проблемная ситуация - конструктивное основание деятельности освоения.

Генезис морфологизации.

Глава IV. Существование проблем здравоохранительной реальности. Предмет исследовательского освоения.

§ 1. Система «морфологическая композиция - проблема» (символы освоения).

§ 2. Принципы организации символа здоровья-бытия. Метатеоретические условия существования проблемного освоения.

Введение диссертации2001 год, автореферат по философии, Гуваков, Владимир Иванович

Актуальность проблемы (работы)

Двадцатое столетие наряду с серьёзными медицинскими завоеваниями оказалось несостоятельным в плане решения проблем здоровья. Невыполнимой оказалась эта задача во всемирном масштабе (цель XIII сессии ВОЗ 1977 года) -достижение такого уровня здоровья, в рамках которого человек способен продуктивно решать социальные и экономические задачи. Такие же неудачи, ещё более катастрофические, постигали всесоюзные и российские исследовательские программы. Нам представляется, что в основе этих неудач лежат не политические и методологические просчеты, а философские, социокультурные.

Нет сомнения, что исследования здоровья имеют длительную историю, сопоставимую с историей становления человеческого знания, а также значительные результаты. Но исторически так сложилось, что они актуализировали себя, связывая здоровье с анализом медицины как науки, медицинского знания как научного знания, т. е. знания, минимизирующего субъективную составляющую. Даже исследование психогенных характеристик здоровья не изменило основные подходы к пониманию культуры здоровья. Это связано, на наш взгляд, с тем, что к здоровью чаще всего относятся только с позиции решения дилеммы полезность - вредность, т. е. как к некоторому фрагменту благосостояния. В качестве вершины социально-властной опеки здоровья последнее рассматривается исследователями как социальное благо и источник механизма производящего власть труда.

Здоровье - это фундаментальный символ, занимающий предельную ступень на этапе построения человеческого, появившийся и длительное время сосуществовавший с символом Бытие-Бог. Затем, в период становления науки и пенитенциарных учреждений, этот символ претерпел значительные изменения и лишь в конце XIX столетия, как нам кажется, стал возвращаться в горизонт философских размышлений.

Возникает целый комплекс философских и метатеоретических проблем, решение которых требует особого отношения индивида к символу «здоровье», а от философии - тщательной разработки этой проблематики.

Так, главным разработчиком проблемы здоровья и культуры здоровья становится раздел философии, который можно определить как валеософию (от уа1ео - здоровье). Способствовать открытию индивидом культуры здоровья -это значит выстроить её метатеоретические основания и вернуть сократовский тезис в реальный человеческий оборот.

Для того чтобы выстроить мысль об обретении себя через обретение символа здоровья, следует представить, что культура здравоохранительности - это собирание себя целиком, а не только физиологических знаний о себе. При этом непременно должны присутствовать и разрабатываться валеологические представления, но это лишь одна из «морфологий» здоровья.

Такая здравоохранительная культура, как и культура в целом, персонифицирует ответственность, позволяет противостоять хаосу социального здравоохранения и его власти, наполняет символ «здоровье» иным содержанием и превращает «здоровье-бытие» в субстанционально регламентируемые качества состояний индивида.

Степень научной разработанности проблемы

Развитие медико-биологических знаний, начавшееся в древности, через эпоху Средних веков приблизилось в XX в. к сложному представлению о здоровье. Однако дело, видимо, не в отдаленности эпох, и прежние символики здоровья есть содержательные, смысловые образования реальности здоровья-бытия (здравоохранительной реальности). Символ здоровья-бытия в проблемном освоении XX в. дополнительно приобретает гуманитарно-целостные структуры оценки (Т. Адорно, М. М. Бахтин, М. Вебер, П. П. Гайденко, А. Я. Гуревич, Г. Зиммель, Л. Г. Ионин, В. А. Конев, М. К. Мамардашвили, Л. Н. Коган, Ю. А. Левада, Ю. М. Лотман, К. Маркс, В. Н. Топоров, И. Хабермас,

В. П. Фофанов, Н. С. Розов), здоровье может сочетаться с состоянием блаженства, символ бытия может быть связан с «первородным состоянием». Проблемное освоение медико-биологической цивилизации разделяет предмет и смысл контекста здоровья, здоровье оказывается изолированным от этих предметов, его необходимо интерпретировать в них. Символ здоровья-бытия - это такой уровень «работы со здоровьем» (М. К. Мамардашвили), который имеет дело прежде всего с ненарушенным единством субъективного и объективного, смысла и предмета, тогда морфология - тип первичного единства здоровья.

Мы утверждаем, что пространство здоровья, или морфология здоровья, раскрывается не только во внешней последовательности действий, как то патофизиологические основания здоровья (А. Д. Адо и И. В. Давыдовский); утруждающая, нагрузочная, спортивная и оздоравливающая деятельность (Н. М. Амосов); принципиальная включенность природных стимулов во все системы здоровья (валеологи И. И. Брехман и В. В. Колбанов); это и теории медицины как теории патогенеза (А. Д. Сперанский); диалектика методологии в основании определений здоровья (В. Г. Ерохин, В. П. Петленко, Г. И. Царего-родцев, А. Д. Щедрин); глобальные факторы Вселенной как основания здоровья (В. В. Казначеев, С. В. Казначеев); медицинофикация жизни властная медицина (М. Фуко, А. Лоренцер, Б. В. Марков и др.), но и синхронно в «пространстве мысли», которое в форме трех уровней: объяснения, социокультурного контекста и метатеоретического следствия превращают символ здоровья-бытия в продуктивный горизонт индивидуального действия. В таком случае «натуралистическое» здоровье приобретает бытийную глубину, «случаизированное» единство дополняется интуицией отдельного человека до Божественного смысла.

Если из процесса здравоохранительного движения изъять здоровье-символ как среднее звено, то весь процесс лечебного дела будет представлен как переход от одной оппозиции задача - результат к другой: из одной задачи здоровья будут выводить другую, из одного результата - другой.

Во временном морфологическом пространстве проблематизированная оппозиция задача - результат не обязательно приведет к появлению символа здоровья-бытия или следующей оппозиции. Этим промежутком является время существования проблемных проявлений- морфологии, редукции, инволюции символа здоровья-бытия.

Так возникают традиции осмысления и понимания проблемных ситуаций здоровья.

В здравоохранительных технологиях они закреплены за конструкторским набором символов. В проблемных ситуациях медико-биологической науки таким конструкторским набором могут выступать методологические разработки философии. Каждый раз набор средств проблемного освоения достраивается до непротиворечивой (в рамках эпохи) формально-логической системы (Г. П. Щедровицкий, М. А. Розов, И. С. Алексеев, С. С. Розова, Л. С. Сычева, О. И. Генисаретский, И. С. Ладенко, В. А. Лекторский, В. А. Лефевр, С. Ю. Степанов, Б. С. Грязнов, В. Н. Карпович, В. С. Степин, Э. Б. Юдин), высшим критерием которой выступает общественно-историческая практика использования этих средств. В этом заключаются особенности проблемного восприятия эпох, в каждую из которых конструктивно-предметные решения предшествующих здравоохранительных цивилизаций при их осмысливании-понимании рассматривались как противоречивые. Прежде анализ шел в рамках прогрессистски-просветительских понятий, которые якобы дают нам убедительное рациональное представление о здравоохранительной реальности (А. Д. Адо, Р. И. Айзман, Н. М. Амосов, И. И. Брехман, И. В. Давыдовский, В. Г. Ерохин, В. Д. Жирнов, С. В. Казначеев, В. П. Казначеев, В. В. Колбанов, Ю. П. Лисицын, В. П. Петленко, А. А. Корольков, А. Д. Сперанский, Ф. 3. Меерсон, Г. И. Царегородцев, А. Г. Щедрина), все прочие представления о здоровье-бытии считались «заблуждениями и отклонениями от истины».

Рефлексивная деятельность над проблемным освоением, приобретая особые характеристики, в целом подчиняется общим правилам. Тем не менее в медикобиологической цивилизации известны случаи почти полной смены рефлексивных установок, что связано с изменениями и в здравоохранительной деятельности, и в философии: это и рассмотрение человеческого как «философский акт» (М. К. Мамардашвили); и структуралистские основания традиций культуры (Ю. М. Лотман); и семиотические проблемы знаковых пространств (В. Н. Топоров); и коммуникативные основания Власти (Ю. Хабермас); и субъект-субъективные основания интерпретации деятельности (В. П. Фофанов); и ценностные ориентиры (Н. С. Розов); и типология культур как типология онтологии (В. А. Конев) - так было, например, в момент становления концепции генетического развития. Вследствие этого трансформируется непротиворечивая в своих установках система формальных правил противопоставления, прежде проверенная и утвержденная практикой лечебного дела.

Логика эпохи проблемного освоения всегда черпает свои основания в столкновении систем организации здравоохранительной противопоставленности, причем исходная точка деятельности использования таких средств чаще всего не является элементом системы, непоследовательна, а иногда просто причудлива. Трудно тем не менее отказаться от представления, что соразмерный предметный мир здравоохранительной деятельности порожден не таким же соразмерным миром лечебного дела, а, в первом приближении, деятельностью проблемного освоения.

Язык официального здравоохранения оформляет в тексте больного субъект болезни, организует лечебный универсум, в котором становятся возможны отношения типа задача - результат, врач - больной как интертекстуальные возможности. Происходит обезличивание врача и больного, они становятся «рабами» господствующей лечебной идеологии.

Пересмотр медико-биологической предметной определенности в морфологическом выражении требует своеобразного преобразования здравоохранительной реальности до ее полного исчезновения и, может быть, образования новой.

Момент исчезновения здравоохранительных потребностей у выздоровевшего человека содержательно фиксируется в морфологии символом здоровье-бытие. В этом случае проблема фиксирует редуцированный распад предметности лечебного дела, ее определенности. Наступает временной разрыв в формировании здравоохранительной реальности.

Время существования проблемы здоровья выступает формой выражения такого промежутка. Существует предположение, что недостаточная оперативная строгость компонентов (предмета, задач, средств и результатов), известная неэффективность этих средств представляет особый источник разрушения проблемного субстрата, распада традиционного образа человека. Прежняя связка здоровье-бытие распадается, другая еще не появилась, здравоохранительная деятельность оказывается в тупике.

Эпохи здравоохранительной цивилизации, в которые происходит смена средств построения и организации проблемного освоения, не тождественны, но сравнимы по общим правилам организации проблемного освоения. Периодизация эпох может быть произведена по тем основным средствам «обыденной» научной рефлексии, которые используются данной эпохой (Н. С. Автономова, М. Фуко, Ж. Делез, В. А. Подорога, Б. В. Марков, М. Хайдеггер, У. Эко, Ж. Деррида). Как правило, таким общезначимым средством является способ организации стандартов мышления, меняющихся от индивидуальных до коллективных проявлений, от верности традиции до отказа от всех традиций.

Критерием значимости проблемного освоения служит направленность деятельности понимания и рефлексии на ассимиляцию проблемы. Чаще всего это связано с изменением уровня не столько предметной, сколько философской парадигмы рефлексии (И. В. Блауберг, А. Рапопорт, Э. В. Ильенков, В. С. Степин, В. С. Швырев, В. В. Чешев, Н. Г. Алексеев, А. П. Зинченко, А. А. Зиновьев, Г. П. Щедровицкий, М. А. Розов, Л. С. Сычева, В. А. Колеватов, В. М. Фигуровская). Только преобразовав рефлексивные изменения в нормативы оснований, философия может предложить (и предлагала) медикобиологической науке новый критерий стандартной методологии (убедительнейшим примером этому, с нашей точки зрения, служит становление концепций герменевтической дополнительности).

Произведенное временное преобразование предвосхищает пути и способы создания пространства здоровья, выстраивает символические предвидения, способно сообщить реальности специфический бытийный характер. Символ здоровье-бытие обладает особенными «виртуальными» возможностями, продуцирующими человеческое здоровье как человеческое время. Виртуальность должна быть конкретизирована каждым самостоятельно, чтобы реализоваться как здоровье, как историческая целостность. Виртуальные характеристики создают пространство представлений о здоровье, с помощью которых каждый человек приобретает здоровье как собственный опыт. Предельный вариант определяется с нигилистическим восприятием чужого (иного) опыта в связи с его постоянной незавершенностью.

Необходимо учитывать оформляющие граничные условия здравоохранительной культуры в статусе проблемного исчезновения-момента появления медико-биологических оппозиций типа задача - результат. Поэтому проблемное движение выполнения морфологии демонстрирует не остановку здравоохранительной деятельности, а глубинное морфологическое проявление, которое приобретает свое значение в онтологическом единстве здоровья-бытия. Здоровье в этом смысле фиксировалось бы в терминах смерти.

Объектом диссертационного исследования выступает здравоохранительная реальность с механизмами развертывания здравоохранительной культуры и здравоохранительной деятельности.

Предметом диссертационного исследования является символ здоровья, средства его представления и процедура развертывания субъектом здравоохранительной культуры в здравоохранительной деятельности.

Цель диссертационной работы

На основе философско-антропологического, социокультурного и социально-философского анализа здравоохранительной культуры, субъекта здоровья и символа здоровья разработать основные положения философского проекта здравоохранительной деятельности.

Для достижения данной цели ставились и последовательно решались следующие задачи:

- рассмотреть понятие субъекта здоровья в характеристиках социальной деятельности;

- проследить, какие изменения претерпевает проблемное освоение здравоохранительной деятельности в различные периоды ее социального существования- от момента противопоставления «обыденному» научному сознанию до момента включения в систему стабильной научной рефлексии;

- ввести представление о символе здоровья и показать его роль в здравоохранительной культуре, определить принципы организации символа здоровье-бытие;

- отследить эффективность свободы выбора условий формирования культуры здоровья-бытия;

- выяснить, как осуществляется свобода выбора символа здоровья, каковы границы и формы отображения феномена здоровья-бытия;

- рассмотреть, как здравоохранительная деятельность осуществляет власть над субъектом здоровья;

- представить совокупность потребностей, интересов, целей субъекта здоровья в здравоохранительной деятельности и проблемы адаптации субъекта здоровья, возникающие в здравоохранительной культуре;

- предложить систему правил в качестве метатеоретического проекта освоения символа здоровья как бытия и практики, закрепляющих всю последовательность действий, приводящих к появлению такого символа;

- выстроить основные элементы метатеоретического проекта, в котором можно представлять формирование символа здоровья;

- выяснить характеристики проблемного освоения здравоохранительной деятельности, контекст и возможности развертывания проблемных структур, сформулировать условия расширения контекста;

- рассмотреть генезис морфологизации предметов здравоохранительной реальности и организованность предметов предшествующего освоения;

- сформулировать представления о некоторых элементах системы морфологическая композиция - проблема и представить характеристики символа освоения культуры здоровья;

Методологические предпосылки исследования. Философские основания исследования представлены теорией социальной деятельности, методологические установки связаны с осмыслением субъекта деятельности в рамках здравоохранительной культуры, теоретико-методологических положений учения о символе здоровья.

Научная новизна

Исходное, определяющее понимание деятельности связано с выявлением определенного типа отношения, определенного типа бытия в мире, который составляет существо деятельности. Исходя из такого понимания раскрываются некоторые теоретические основания внутреннего единства тех частных видов активности человеческих сообществ и отдельных индивидов, по отношению к которым мы применяем термин «деятельность достижения здоровья». И это исходное содержание теоретического понятия «здравоохранительная деятельность», естественно, не может не носить философского характера, его нельзя понять и объяснить вне широкого философско-мировоззренческого контекста. Разумеется, такое философское понимание деятельности оставляет открытой массу вопросов, связанных с конкретной деятельностью как определенным типом здоровья-бытия в мире - в реальной социокультурной исторической действительности - с анализом различных форм и видов деятельности, их структур и т. д. Однако без четкого осознания этого основополагающего момента в содержании понятия «деятельность» мы не сможем сделать предметом теоретической рефлексии необходимые предпосылки употребления понятия «деятельность» в рамках социальных и здравоохранительных наук.

Научная новизна состоит в следующем:

1. Показано, что здравоохранительная деятельность входит в сферу социальной деятельности, но не особой своей «частью» или «элементом», а особой функцией. Это функция полагания властью «субъекта здоровья» в предметной действительности и преобразования последней в форму субъективности здоровья.

2. Предложено теоретическое описание понятия здравоохранительной деятельности, которое задаёт метатеоретическую программу исследования, связанную с выявлением существа этой деятельности как формы власти.

3. Показано, что культура здравоохранительной деятельности должна быть дополнена возможностью свободного целеполагания, представлениями об участии символа здоровья в перманентном конструировании целей. При этом позитивный смысл идеи свободного целеполагания субъекта заключается, конечно, не в противопоставлении объективным законам, а в рассмотрении целепо-лагающей деятельности как такого типа отношения к реальности, который позволяет преодолевать давление внешне заданных факторов и условий путем преобразования налично данного здоровья-бытия.

4. Показано, что проблемы здравоохранительной деятельности существуют вопреки развертыванию механизма рефлексии - самого мощного средства деятельности и самого мощного фактора, консервирующего деятельность. Следовательно, проблемное освоение всегда является активным инструментом, средством смены устойчивых конструкций, парадигм здравоохранительной деятельности. Весь цикл предметно—»проблемно—»предметного изображения здравоохранительной реальности выступает как движение символического и содержательно-логического расширения возможностей здравоохранительной деятельности.

5. Показано, что здравоохранительная реальность на этапе формирования предмета проблемного движения интуитивно реализуется в потребностях, интересах, целях как в субъективных «парадигмах».

6. Определено, что в случае смены медико-биологической предметной реальности проблемная база-морфология расширяется за счет пополнения разрушенными связями и элементами субъективных «парадигм». Расширены представления о возможностях такого видоизменении, приводящего к функционально неопределенному состоянию задачи - ее «разрушению» и «смерти» как организованности.

7. Установлено, что предметное содержание здравоохранительной культуры представляет собой сочетание определенностей и неопределенностей в проблемном содержании здоровья-бытия. Правила сочетанности лечебного дела распределяют движения рефлексивно-логическими потоками по естественнонаучным предметам, а для случая несочетанности предметов показана необходимость создания особых контекстных условий и развертывания правил поиска актуально-выполняющих структур. Такие образования в большинстве своем пустотны, т. е. состоят из провалов и лакун разной конфигурации.

8. Установлено, что присутствие символа здоровья-бытия как проблематизи-рующего фактора здравоохранительной деятельности выступает в качестве разрушительного элемента и в той или иной степени служит программой редукции, которая начинает, изменяясь сама, изменять здравоохранительную культуру до стадии ее распада. Отношения оппозиций задача - результат представлены мозаичным образом, тогда как власть - в относительно жестких, специфических формах (элементах и связях) лечебного дела.

9. Показано, что субъект-здоровье - это постоянно обновляющееся образование, которое никогда не тождественно какой-либо константе объяснений здоровья и их последовательностей в культуре. Субъект здоровья - это всегда место, которое появляется внутри реальности, культуры и воссоздается символом здоровья-бытия, в этом качестве тождественным символу смерти.

Положения, выносимые на защиту

1. Формирование субъекта-здоровья как специфицированная социальная деятельность осуществляется здравоохранительной деятельностью (выбор и оценка целей, средств, процедур и результатов), которая превращает объективные силы и естественные объекты в средства деятельности формирования здоровья человека. Здоровье получает объяснение как «идеальная цель», которая может задавать материальному «свой закон», однако достичь этой цели можно лишь через действие законов природы. Разум «свободного» здоровья, не нарушая сложившихся связей или разрушая их, инициирует «иное», отличное от природного. Заданная цель становится законом здравоохранительной власти, который определяет формирование здоровья как вещи, нарушая свободную волю человека. В социальном действии формирование здоровья объединяет два противоположных движения: одно из них - материальный процесс лечебной деятельности, протекающий от человека, еще не болеющего, к человеку, приобретшему черты тех или иных болезней. Другое - движение субъекта здоровья как элемента здравоохранительной культуры в противоположном направлении- от необходимого ему здоровья как «предмета потребления», заданного идеально, к символу здоровья.

2. Свобода выбора символа здоровья субъектом, границы и формы его проявления определяются реальными потребностями, культурой здоровья и сложившегося образования, всей присутствующей в культуре полнотой набора символов здоровья. Положение субъекта здоровья определяется его принадлежностью к одному из символов здоровья, что, с нашей точки зрения, определяет социокультурный статус здоровья, означающий признание власти того или иного института здоровья, права на здоровье, определяющего границы условий здоровья и содержание деятельности по поддержанию этого статуса, формы «присутствия» в бытии.

Свобода выбора трактуется здравоохранительной властью как отсутствие контроля за деятельностью индивида по организации здоровья со стороны здравоохранительных институтов - как ответственность свободного индивида от принуждения, ограничения, вмешательства. Важнейшим позитивным компонентом свободы выбора является автономность практик индивида по организации символа здоровья, т. е. независимость от установок здравоохранительной власти, которая своей деятельностью воспроизводит детерминизм оппозиции жизнь - смерть.

3. Участие символа здоровья в реализации здоровья связано с освоением субъектом системы мотивационной структуры такого символа, что позволяет выстроить важнейшие его элементы: стереотипы отношения к здоровью, усилия для поддержания здоровья, характеризующие формирование здоровья как особого социокультурного явления.

Определение формирования культуры здоровья как предмета исследования связано с рассмотрением специфики здравоохранительной деятельности в качестве социокультурного феномена и, прежде всего, с анализом деятельностного отражения, характеризующего символ «здоровье» во всей полноте. На наш взгляд, исследование формирования субъекта здоровья - это выявление в системе социокультурной среды присущей необходимости самоконтроля, внутреннего, связанного с субъективностью противоречия, обусловливающего здравоохранительную деятельность, другими словами, представление культуры здоровья как субъекта собственного развития.

4. Проходящие через историю здравоохранительной культуры идеи, которые безусловно выступают основаниями современной здравоохранительной культуры, связаны со становлением медицинского знания как естественнонаучного знания. В данной работе осуществлен другой подход к пониманию медицинского знания. Мы, во-первых, философскими средствами отображаем здравоохранительную ситуацию, стараясь не прибегать к понятиям самой здравоохранительной деятельности. Во-вторых, выстраиваем понимание и представление об особенностях здравоохранительной деятельности в изменившихся условиях здравоохранительной культуры. В-третьих, помечаем круг предметов, с помощью которых функционирует здравоохранительная власть, её воспроизводство и осуществляется передача здравоохранительных идеологий.

5. Потребность в здоровье, ее активная направленность - цель, которую формирует социокультурный контекст, определяя субъект здоровья с позиций официальной медицины, выступает признаком здравоохранительной культуры. Здравоохранительные потребности и интересы, социокультурные взаимодействия, отображающие необходимость и возможность активного формирования здоровья, создают идеологию здоровья. Утверждая, что здравоохранительная потребность становится социальной необходимостью, стоит иметь в виду, что эта жизненно важная потребность обязательна для субъекта здравоохранительной культуры. Здравоохранительные потребности и вытекающие из них интересы здравоохранительной власти выступают системообразующим фактором в механизме взаимодействия лечебной деятельности и познавательной деятельности.

6. Представляется, что определение здравоохранительной культуры как способа взаимной адаптации общественных организованностей к среде и способа организации технологии взаимодействующих субъектов здоровья раскрывает механизм связи здоровья и нездоровья, тем самым раскрывая социокультурный механизм адаптогенности здоровья-бытия. Здравоохранительная культура связана с процессом управления жизнедеятельностью здравоохранительными институтами власти.

7. Здравоохранительная деятельность создает, как нам представляется, сложную онтологию культуры относительно символа «здоровья-бытия», исходя из ответственности субъекта здоровья перед бытием. Человеку непросто сознавать, что от его здоровья зависит качество бытия, но необходимо, кроме того, не каждому дано пережить ответственность. Трудность создания культуры здоровья заключается в том, что потребуется перестраивать сложившуюся, традиционную идеологию здравоохранительной деятельности и в этом же пространстве формировать другую «мерность» культуры, выстраивая субъективные особенности под эти измерения.

8. Мы не склонны утверждать, что формально-логический контекст понимания здоровья, реализуемый здравоохранительной властью, может существовать самостоятельно. Исторически он представляет собой своеобразный редуцированный контекст в условиях завершенности проблемного освоения как пограничного состояния новой проблемности.

Завершенность изменений проблемы означает, что противоречивость как признак проблемной ситуации преодолена в определенности границ задач и результатов, а граница освоения приобрела независимое существование вне оппозиционности здравоохранительной реальности. Многозначность оппозиционности контекста проблемы, сопровождающаяся появлением символических элементов, представленная имеющими место или будущими проявлениями рефлексии смысла, признается нами не относящейся к данной проблеме.

9. Проблемность здравоохранительной культуры складывается в рамках оппозиций задача - результат, тогда субъект здоровья вносит своим усложняющим действием дисгармонию в хорошо отлаженный предметный мир. Множественность сочетаний, неопределенность и т. д. положений морфологии как субстрата проблемности может соединить логически не соединяемые предметы или, напротив, переопределить устоявшиеся связи в новые организованности. Проблемное в здравоохранительной реальности проявляется в символе здоровья-бытия и правилах использования символов.

10. Значимость для морфологического субстрата имеет проблемная организованность его конструктивной целостности или расчлененности, однородность или полиморфность. Предъявляются требования к морфологическому субстрату в целом здравоохранительной деятельности и к элементам: во-первых, по уровню связеобразующей мощности проблемного субстрата и, во-вторых, по содержательной значимости элементов и связей внутри самого субстрата. Это связано с движением метатеоретического исследования, а именно: с определением и прогнозированием организующих возможностей морфологического субстрата как самостоятельных линий символообразования.

11. Символ здоровья-бытия может быть представлен как конструкция, определяющая всеобщее объединение иерархий элементов из морфологически различных образований. Более того, часть уже сложившихся предметных образований лечебного дела по-прежнему существует и продуцирует результаты той же культуры. Другая, изменившаяся часть задач, средств, процедур, результатов приобретает проблематизирующие характеристики. Но в целом все составляющие элементы здравоохранительной деятельности «приходят в движение», когда сложившийся морфологический субстрат начинает использовать объяснение (еще одна функция проблемно-морфологического субстрата), а мощность понимания пропорционально связана с тем проблематизирующим зарядом, который заложен в символе здоровья-бытия.

12. Устойчивая деспецифицированность предметных ассоциаций лечебного дела ориентирует субъекта здоровья на метатеоретический анализ символов. Крайне важно, что в отличие от предметных рекомендаций, которые несовместимы, методологические рекомендации одинаково действенны и в предметном и в проблемном движении (именно поэтому возможно проблемное освоение и сочетание их). Следовательно, мощность морфологического субстрата будет зависеть не только от набора деспецифицированных элементов, но и (даже, может быть, в большей степени) от метатеоретического обрамления субстрата и возможностей методологического обрамления. Чем больше проблем порождено в данном метатеоретическом обрамлении, тем перспективнее проблемное освоение. А изменение метатеоретических построений, как условий основания морфологического обрамления, выводит исследование в сферу символа здоровья-бытия.

13. Осознание специфики морфологических проявлений развернутого проблемного освоения лечебного дела на первом этапе связано с переопределением средств анализа, применяемых для описания эмпирических сторон исследования и для классификации задач в морфологической композиции, что, конечно же, накладывает определенные ограничения в построении понимания. Таким образом, даже для фиксирования конкретных проявлений специфики проблемы морфологическая композиция есть источник новых идей и, что важно для нас, метатеоретических требований к феномену проблемного освоения символа здоровья-бытия.

Теоретическая и практическая значимость результатов

В современных условиях становится все труднее проецировать философское знание на решение кардинальных научных проблем здравоохранения, поскольку возникает определенная концептуальная несопоставимость языка философии и языка здравоохранительной деятельности. Эти языки не только принадлежат разным уровням абстрагирования, но, что более существенно в данном случае, имеют качественно различную семантику.

Разрабатываемые в исследовании метатеоретические представления, принципы, понятия являются той опосредующей концептуальной системой, с помощью которой философские представления вводятся в контекст решаемых методологических проблем здравоохранения. Другими словами, «перевод» философских принципов и категорий осуществляется через промежуточную систему метанаучных принципов и понятий, и к уровню философской рефлексии ближе всего стоят междисциплинарные социокультурные представления.

В конкретном исследовании описана редукция методологической системы к определенному кругу метафизических идей, связанных с обоснованием программы содержательно-генетических исследований.

В процессе выбора программы исследования происходит актуализация идей, в том числе и философских.

Через философское осмысление создавшейся ситуации в определении здоровья происходит критическое преодоление старых схем мышления и расчищается путь для нового взгляда на проблему здоровья и методы её познания. Философия играет роль своеобразного концептуального катализатора формирования новых научных идей и социокультурных представлений о символе здоровья.

Апробация работы

Концептуальные положения, а также отдельные результаты докладывались автором на всесоюзных и международных конференциях по общей теме «Интеллектуальные системы и интеллект» (Новосибирск, 1982 - 1996); Всесоюзном семинаре методологических проблем творчества (Симферополь, 1974); Всесоюзной научно-теоретической конференции «Человек - творчество - компьютер» (МФТИ, Москва, 1987 г.); Региональной конференции Новосибирской государственной Академии экономики и управления «Проблемы образования» (Новосибирск, 1997); Всероссийской конференции «Евразия: культурное наследие древних цивилизаций (Новосибирск, 1999); городском междисциплинарном семинаре «Природа человека в философской антропологии» (Новосибирск, 2001). Автор данного диссертационного исследования участвовал в работе Всесоюзной конференции «Здоровье человека как индикатор социального развития» (Новосибирск, 1989), в работе третьей (XXVI) сессии Общего собрания Сибирского отделения Российской академии медицинских наук (Новосибирск, 1993).

Результаты исследования обсуждались: на кафедре философии и иностранных языков СО РАМН (г. Новосибирск), на кафедре философии Новосибирского государственного университета, где выполнена работа.

Проблемы определений символа здоровья

Здоровье - это самый значительный символ здравоохранительной деятельности, определяющий совокупность проблем и тех морфологических субстратов 1 (далее - морфостратов), в которых происходят редукции предметных границ болезни-смерти, переопределение их и опредмечивание новых границ.

Основные линии в формировании символа в целостном аспекте его понимания мы и постараемся далее сформулировать. Символ здравоохранительного управления имеет исторически обусловленные властные основания своего появления. В качестве средства мы будем использовать проблемный метод, единственно, с нашей точки зрения, философский. Поскольку проблемный метод - философский метод, то он должен находиться и работать в философском пространстве. Это означает, что здоровье как символ является фрагментом этого философского пространства, что и позволяет нам строить наше исследование 2.

Вместе с тем, конкретное оформление символа здравоохранительной деятельности чрезвычайно сложно, тем более что морфострат проблемы имеет две основные линии развития: он может сложиться в результате спонтанных редукций, в контексте обыденного изображения «здоровья-древа», а также его можно конструировать, используя редукцию «искусственное тело с органами» 3.

Правила существования естественного морфострата и его искусственного аналога должны описываться некоторым единым образом. Так, например, должны сложиться представления о редуцированных элементах и правилах такой связи.

1 Морфологию мы понимаем как Бытие - присутствие здоровья; морфострат же является сложной онтологической картиной, в которую заключены здравоохранительная деятельность (смыслоопреде-ление власти), здравоохранительная реальность (проясненная - непроясненная, дифференцированная- недифференцированная), здравоохранительная культура и рефлексия (освоение) пустым предельным символом здоровья.

2 Хотим отметить, что если символом здоровья в дофилософское время пользовались в основном жрецы, маги, мудрецы и знахари, то начиная с древнегреческой эпохи почти все известные философы так или иначе занимались врачеванием.

3 Подорога В. А. Феноменология тела. М.: А<1 Маг^пет, 1995. С. 63 - 90.

В эмпирическом материале медико-биологических наук 4 такое представление происходит каждый раз по-разному. Мы полагаем, что существуют социокультурные и властные механизмы такого образования 5.

В правилах редукции, выполняющейся по правилам соотносительности6, элементы должны предстать как общезначимые. Если проблемный морфострат еще не оформился, общая значимость задается и регламентируется социальным контекстом, здравоохранительной властью. Такая регламентация редукции является социальной, первоначально функциональной, в известной степени внешней относительно морфологических элементов и особенностей ситуации проблемного сопоставления.

Внешняя функциональность может стать принципом редукционной соотнесенности разнородных элементов здравоохранительной реальности. Выдвигается тезис о том, что редукция к монофункциональности может стать элементом соотносительности на уровне иного целого. Отождествление целостности и их соотносительности - более сложное дело, ибо оно уже есть движение в здравоохранительной онтологии в качестве проблемы обретения тела здоровья. Быть человеческим телом - это умение отличить и «увидеть его человеческим п глазом» . Отрицание другого как нечеловеческого, окончательная констатация такого факта связана с повторением видения и определением смерти как завершения, финала, отрицания. Констатация смерти, как и констатация здоровья, - прерогатива здравоохранительной власти. Но только в том случае, если целостность здорового тела нарушена, разделена болезнью органов, составляющих организм.

4 Вебер М. Наука как призвание и профессия // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 719-721.

5 Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Магистериум М. Кас-таль, 1996. С. 238-240.

6 Гуссерль Э. Собрание сочинений. Т. 1. Феноменология внутреннего сознания времени. М.: РИГ «Логос»; Изд-во «Гнозис», 1994. С. 49.

7 Подорога В. А. Феноменология тела. С. 210.

Здравоохранительной власти неподвластно целостное, здоровое тело. Тогда любое здоровье есть здоровье к смерти 8, а предельное состояние телесности -точечность, пустотность, бытие.

Целостность, предельная точечность побеждает болезненность, отрицает её. Предельное отрицание боли есть смерть.

Здравоохранительная онтология строится как схема объяснения уникальности функционирования. Практика социального здравоохранения предлагает готовые схемы из набора уже существующих. Известные оппозиционные объяснения задача - результат (далее 3 - Р) связывают символический элемент и действие в целостный содержательный механизм и действуют этими объяснениями как элементарными кирпичиками, из которых можно собрать сложные идеоло-гемы- объяснения для полифункциональных систем здоровья - болезни. Выстраивая такие кирпичики, можно получить основание для построения проблемной конструкции, начинающейся с вопроса «почему существует здоровье?»

Самый простой ответ связан с уже известными медико-биологическими объяснениями. Механизм же сконструирован из одинаково-технологических элементов лечебного дела. Если полученный в редукции неизвестный элемент включен по каким-то другим правилам, здравоохранительное сознание не принимает этот парадокс во внимание в первом движении.

Так разнородные предметы редукций теряют строгую отграниченность от морфострата большей сложности, нежели 3 - Р в реальном действии, а проблема, в свою очередь, выступает как механизм, понимающий и определяющий соотносительность символов здоровья - бытия. Таким образом, отождествление социально-властных характеристик здоровья 9 и их знаковое воплощение становятся первым морфостратом рождения проблемы. Всеобщность проблемной соотнесенности указывает на множественность морфологий и возможную неразрешимость унификации здоровья. Способы и правила объединения проблемных элементов возводятся во всеобщелогический универсальный ранг (как форма

8 Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. М.: Республика, 1993. С. 381.

9 Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998. С. 161. объяснения для любых функционально-соотносительных знаковых конструкций). Инструментом, средством управления при построении первичного проблемного объяснения могут служить любые знаково-символические конструкции (от содержательных схем медико-биологических онтологий до рефлексивно понимаемого символа здоровья - бытия). Проблемы как особой символической системы еще нет, ей только предстоит появиться. Вероятно, здесь существенную роль должно сыграть морфологическое представление о целостности и точечно-сти тела (в предыдущем изложении речь шла об отношениях частей тела).

Врачебное прикосновение (пальпация и осмотр) - первая властная функция здравоохранительной деятельности в выстраивании морфологии-текста о больном. Как правило, прикосновение другого есть нарушение личностного пространства, вызывающее представление об агрессии. В случае врачебного осмотра это властное освоение тела, противиться которому невозможно. Необходимо встроить тело в систему управления иного текста, в котором болезнь конъюнктивна как сложное событие и имеет место только при осуществлении всех простых событий, входящих в состав этого текста. Здоровье же дизъюнктивно 10 как событие целостности в пределе одного, точечного, простого.

Итак, проблемный морфострат должен фиксировать в себе целостность и элементарность. Тогда и проблема в силу своей принадлежности субстрату должна обладать этими характеристиками. Правила, по которым осуществляется редукция к морфологии, первично могут быть фиксированы как правила действия объяснения лечебного дела.

Для нас важно то обстоятельство, что в формировании морфострата проблемы-текста и, в котором раскрывается проблемное движение, участвуют различные по происхождению образования. Понятийный аппарат здравоохранительной деятельности связан также с функциональным выражением лечебных действий, в которых фиксируется объективная соотносительность.

10 О конъюнктивном и дизъюнктивном см.: Л. Витгенштейн. Философские исследования // Философские работы. Ч. 1. М.: Гнозис, 1994.

11 Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. С. 514.

Расширение арсенала лечебных ассоциаций («здоровье-древо») возможны за счет компоновки их функций. Механизмом компоновки выступает редукция к сопоставлению. Дальнейшее движение - второй этап - идет за счет интерпретаций множества редуцированных функций на единой морфологии истории болезни; третий этап - расширение - самый интересный. Символ здоровья-бытия объясняет еще неизвестный способ достижения здоровья по одной отождествленной функции- способ организовывать здоровье. С помощью механизма компоновки предметные и понятийные медико-биологические рамки размыкаются, становятся неопределенными.

Интересно, что функциональные понятия и сопоставление как морфологическая операция собраны в один комплекс-текст. Комплекс можно представить однородным образованием - проблемной ситуацией. Сами комплементарные характеристики редуцированных составляющих истории болезни имеют место, но метатеоретическая 12 рефлексия задает единство как морфологию точечности.

Проблема здоровья получила специальные средства изображения. История возникновения проблем лечебного дела представлена как соотнесенность двух, а не трех элементов. Трехмерность проблемы, как мы выяснили, связана именно с рефлексивными движениями.

Социализированность, включенность в здравоохранительное дело как во власть реализуется языком общественно значимой иллюзии о здоровье. Происходит рационализация здоровья и болезни, процесс теоретизирования о своей болезни нарастает. Философское осмысление «здоровья к смерти» есть язык 1 разрушения иллюзий и ожиданий движения к здоровью через болезнь .

12 Лиотар Ж.-Ф. Постмодернистское состояние: доклад о знании // Философия эпохи модернизма. Минск: Красико-принт, 1996.

13 Идеального здоровья самого по себе не может существовать, его образ должен быть продемонстрирован. Абсолютное здоровье - некоторая реальность, которая как бы достижима, и равнение на абсолютно здоровых людей - утопия, созданная властью. Спортсмен или любой другой, выставленный в качестве идеала здорового человека, к которому все стремятся, - лишь форма, оболочка, удобная в момент управления здравоохранительной власти. На самом деле таким человеком, формой, может быть внутренне глубоко больной, зависимый от чего-либо человек. Поэтому идеалы формы здоровья должны быстро меняться, дабы не разгадать прием власти.

Такое утопическое здоровье никогда не достижимо, оно отвлекает человека от реализации здоровья «здесь и теперь». Оно интенциально стремится к будущему, к достижению некоторых идеальных

Однако теоретизирования человеческого здоровья не произошло, хотя попытки теоретизирования текстов-историй болезни путем анализов, лекарств, операций, консультаций, т. е. технологиями, постоянно осуществляются. Текст имитирует человека как болезненный, выздоравливающий и как здоровый организм. Более того, при обратном направлении (в сторону болезни), текст имитирует врача 14.

Трехмерность проблемы здоровья по своему генезису значительно более вариативна, нежели плоскостное текстуальное изображение задач лечебного дела, поскольку функционально-структурная соотнесенность предполагает рефлексивное движение в функционально-функциональных медико-биологических отождествлениях и, конечно, в структурно-структурных квазиморфологических наложениях. Задана картина целостно-целостных сопоставлений, которая предметно рефлексивна именно как текст.

Должен существовать арсенал знаков-текстов, в которых задавалась бы целостность здоровья и хотя бы простейшие правила пользования этими текстами. Они взаимодействуют друг с другом и задают исчезновение (инволюцию, см. ниже: Часть II, Гл. I, § 2) либо тех, либо других.

Здравоохранительное исследовательское сознание движется в структуре этих текстуальных трехчленных сопоставлений. Их содержательная интерпретация и выступает как предельный предмет, как проблема онтологического единства человека и здравоохранительной реальности. параметров и т. д. Как правило, эти параметры совпадают с идеальностью технологий, в которые включается человек.

Метафизическое здоровье ориентировано на два типа сущности: трансцендентную сущность (вне меня) и новый тип рациональности, возникающий в современном ключе в отношении к фундаментальной онтологии. Таким образом, человек своим присутствием осуществляет здоровье. И здоровье в этом случае предъявляет человеческое бытие.

Проявляется то, что мы называем поверхностью здоровья (ландшафтом, по выражению Подороги), отделенное пограничной конструкцией от смерти (болезни), которая есть не что иное, как боль (предельное состояние между здоровьем и смертью). Если человек может свернуть боль до точки, тогда он приобретает бессмертие. Боль возникает в молчании и пустоте или в темноте - как «яйность» (Батай). Как и мысль, она также требует отстраненности. Тогда боль - поверхность мысли о здоровье.

14 Мы рассматриваем взаимодействие врача и больного как взаимодействие двух текстов, опираясь на определение культуры конца XX века как культуры гипертекста. С ним связаны основные идеи метода Ж. Деррида - цитатности, лабиринта и т. д.

Таким образом, проблема здоровья и символ «здоровье» методологически описываются как отношение двух возможных результатов, горизонтов ожидания, заложенных в текст врачом и больным в их самопредставлении о здоровье.

Консервативность, закодированная в тексте, ожидание, которое конструирует врач как представитель здравоохранительной власти, и постоянно меняющаяся картина ожиданий больного становится комплексным представлением. Изменения в представлениях больного, его ожидания постоянно разрушаются под влиянием элементов текста, закладываемых врачом в горизонт ожидания: а) сложившиеся нормы необходимы для подтверждения или опровержения здоровья-болезни; б) внутренние связи предполагаемых предметов, в которых могут быть описаны эти нормы; в) рефлексия над тем, о чём повествует анамнез 15 данного пациента.

Чаще всего это взаимодействие горизонтов ожидания не проблематизирует-ся, но когда такое происходит, то оздоровление, как у Деррида опространствле-ние (здоровье как пространство точечного тела), онтологизируется.

Проблема, таким образом, задает различные планы метатеоретических рассуждений: а) что представляет собой функционально-функциональные отношения и соотнесения? б) каким образом сопоставляются они друг с другом? и т. д.

Эти метатеоретические рассуждения связаны с особым движением сопоставления рефлексии самих методологических схем-предметов. Проблема становится предметом философского рассмотрения в особом повороте своего существования - в тех морфологических проявлениях и рефлексивных моментах, с которыми она связана. Нас интересует методологическая общность тех правил, по которым осуществляется горизонтальное взаимодействие составляющих проблемы.

15 Именно в анамнезе и в выписном эпикризе происходит объединение текстов больного и врача.

Определенность лечебных задач и необходимость практических результатов задает особое изображение здоровья в нормативных составляющих, так что все правила относительно действий с конкретным пациентом, все задачи и результаты сформулированы.

Кроме того, содержательно сформулированы особенности и специфические характеристики горизонта здоровья в данных задачах и результатах лечебного дела, не нашедшие отражения.

Если теперь сформулировать (относительно данного редуцированного изображения) другие правила (т. е. построить другое изображение), то адекватно изменятся («случаизируются») результаты (конечно, при определенных средствах), появятся другие задачи-результаты, но исчезает проблема здоровья как нейтральная модальность бытия-присутствия.

Для того чтобы субстратно возникла проблема, необходимо рефлексивно сопоставить с различными метатеоретическими правилами действие редуцирования. Кроме того, каждый раз необходимо преобразовывать предметности лечебного дела относительно результата такого сопоставления. Возникает проблема в парадигме предметной не- соотнесенности горизонтов ожидания и, следовательно, необходимость в пересмотре медико-биологической предметной деятельности (предметные, технологические задачи).

1 (\ 11

Здравоохранительная власть маргинализирует , «опограничивает» горизонты врача и больного, при этом экспериментальность в текстах может перерасти в эксперимент над больным, иногда ценой предельных состояний.

Язык властного здравоохранения оформляет в тексте больного субъект болезни, организует лечебный универсум, в котором становятся возможны отношения типа задача - результат, «врач - больной» как интертекстуальные возможности.

Происходит обезличивание врача и больного, они становятся «рабами» господствующей лечебной идеологии.

16 Делез Ж., Гваттари Ф. Ризома // Философия эпохи постмодерна. Минск: Красико-принт, 1996.

17 Гуваков В. И. Здравоохранительная деятельность: социокультурные и методологические проблемы. Новосибирск, 1991.

Пересмотр медико-биологической предметной определенности в морфологическом выражении требует своеобразного преобразования здравоохранительной реальности до ее полного исчезновения и, может быть, образования новой.

Момент исчезновения здравоохранительных предметов у выздоровевшего человека содержательно фиксируется в морфологии символом «бытие-здоровье».

Когда же проблема предметно загружена, определена и в морфологии, и в оппозиции (задача - результат), символ здоровья для человека исчезает из метатео-ретического оборота. Но до тех пор пока существует соответствие между задачей и предметным выражением лечебного дела, проблема возникнуть не может.

Мы же рассматриваем проблемную ситуацию как способ объективного выражения редукций - инволюций медико-биологического предмета в морфост-рате. Размывание границ предмета здравоохранительной реальности начинается с потери прочности, устойчивости в характеристиках изображения предмета, в определяющих его средствах и задачах, сформулированных в здравоохранительной реальности.

В этом случае проблема фиксирует редуцированный распад предметности лечебного дела, ее определенности. Наступает временной промежуток формирования здравоохранительной реальности.

Произведенное временное преобразование предвосхищает пути и способы создания пространства здоровья, выстраивая символические предвидения, способно сообщить особый специфический бытийный характер реальности. Символ «бытие-здоровье» обладает особенными «виртуальными» возможностями,

18 провоцирующими человеческое здоровье как человеческое время.

Виртуальность должна быть конкретизирована каждым самостоятельно, чтобы реализоваться как здоровье, как историческая целостность.

Виртуальные характеристики создают пространство представлений о здоровье, с помощью которых каждый человек приобретает здоровье как собствен

18 Интересно, что боль (как границу жизни и смерти) человек воспринимает так же, как и животное. Здоровье же - это чисто человеческое бытийное пространство к смерти. ный опыт. Предельный вариант связан с нигилистическим восприятием чужого (иного) опыта в связи с его постоянной незавершенностью.

Время существования проблемы здоровья выступает формой выражения такого промежутка. Существует предположение, что недостаточная оперативная строгость компонентов (предмета, задач, средств и результатов), известная неэффективность этих средств представляет особый источник разрушения проблемного субстрата, распада традиционного образа человека. Прежняя связка «здоровье-бытие» распадается, другая еще не появилась, здравоохранительная деятельность оказывается в тупике.

Существует некоторый общий закон движения из одной оппозиции 3 - Р к другой, через освоенное проблемное пространство - морфологическое время, через переориентацию отношений в морфострате (принцип проблематизации или «случаизации» символа здоровья). Но это только часть проблемного движения. Несмотря на то, что проблемное изображение, как и оппозиционное, бытия-здоровья являются предельно разными способами выполнения морфологии, они имеют общие генетические корни.

Мы утверждаем, что пространство, или морфология здоровья, раскрывается не только во внешней последовательности действий, но и синхронно в «пространстве мысли», которое в форме трех уровней - объяснения, социокультурного контекста и метатеоретического следствия - превращает символ здоровья-бытия в продуктивный горизонт индивидуального действия. В таком случае «натуралистическое» здоровье приобретает бытийную глубину, «случаизированное» единство дополняется интуицией отдельного человека до Божественного смысла19.

Если из процесса здравоохранительного движения изъять здоровье-символ как среднее звено, то весь процесс лечебного дела будет представлен как переход от одной оппозиции задача - результат к другой. Из одной задачи здоровья будут выводить другую, из одного результата - другой.

19 Мамардашвили М. К. Необходимость себя: Лекции. Статьи. Философские заметки. М.: Лабиринт, 1996. С. 20.

Во временном морфологическом пространстве проблематизированная оппозиция задача - результат не обязательно приведет к появлению символа здоровья-бытия или следующей оппозиции. Этим промежутком является время существования проблемных проявлений - морфологии, редукции, инволюции -символа здоровья-бытия.

В этом мы видим некоторый общий закон движения предметных оппозиций типа 3 - Р (поскольку в момент, когда промежуток проблематизации здравоохранительных предметов завершился, вся морфология может быть представлена посредством системы многих неорганизованных оппозиций задача - результат), число которых для каждого морфострата конечно. В отличие от проблемного символического движения это движение квазипредметно.

Построение всей системы здравоохранительных оппозиций 3 - Р в рамках одной картины здоровья-бытия и одного морфострата есть, время реализации возможностей проблемы 20.

Необходимо учитывать оформляющие граничные условия здравоохранительной культуры в статусе проблемного исчезновения - это момент появления медико-биологических оппозиций типа задача - результат. Поэтому проблемное движение выполнения морфологии демонстрирует не остановку здравоохранительной деятельности, а глубинное морфологическое проявление, которое приобретает свое значение в онтологическом единстве бытия-здоровья. Здоровье в этом смысле фиксировалось бы в терминах смерти.

Проблематизированные здравоохранительные оппозиции задача - результат описывают морфологию в иных содержательных характеристиках по сравнению с наличным описанием, поэтому изменения содержательного плана осуществляются именно за счет проблематизации. В таких случаях морфология выступает проблемным субстратом. с Условие в пользу проблематизации: сравнение различных оппозиций 3 - Р одной морфологии и другой могут не зафиксировать содержания, ибо это раз

20 Хайдеггер М. Бытие и Время. М.: Ас! Ма^пет, 1997. С. 232. ные оппозиции с различным морфологическим обеспечением. Тождественность структуры 3 - Р создает впечатление о тождественности содержания. Здесь, вероятно, смысл критериальности проблемного освоения, спектр которого - от символа здоровья-бытия до предметности лечебного дела.

Предметное содержание здравоохранительной культуры 21 представляет собой сочетание определенностей и неопределенностей в проблемном содержании здоровья-бытия. Правила сочетанности лечебного дела распределяют движения рефлексивно - логическими потоками по естественнонаучным предметам, а для случая несочетанности предметов необходимо создать особые условия и развернуть правила поиска актуально-выполняющих структур.

Прежде всего, правила исключают опредмечивание деталей и фрагментов картины, неактуальных в сложившейся парадигме лечебного дела. Строго говоря, это и есть эпизоды врачебной интуиции, построение субъективной парадигмы из тех конструктивных элементов, которые присутствуют в конкретном тексте - истории болезни, замещающем больного.

Такие субъективные, конкретизирующие действия в рамках сложившейся лечебной парадигмы иногда парадоксальны и даже абсурдны, но неизменно становятся личностными клише каждого профессионального участника лечебного дела и могут потерять конкретное обрамление.

Весь цикл предметно—»проблемно—»предметного изображения здравоохранительной реальности выступает как движение символического и содержательно-логического расширения возможностей здравоохранительной деятельности. Эта сторона здравоохранительной реальности на этапе формирования предмета проблемного движения реализуется интуитивно в субъективных парадигмах.

Первый этап анализа, связанный с проблематизацией имеющихся оппозиций 3 - Р закончен. Предварительные выводы таковы: источником проблематиза-ции может служить морфологическая редукция контекстов, задач или систем задач, конечность и конкретность которых фиксирована по отношению к мор

21 Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998. С. 165. фострату. Расширение и возможное видоизменение морфострата редуцированных задач приводит к функционально-пустотному (невидимому ) состоянию задачи - ее «разрушению» и смерти как определенной организованности. В случае смены медико-биологической предметной определенности проблемная морфология расширяется за счет расширения морфологии связей и элементов.

В первом случае организованная морфология представлена неопределенным континуумом задач здравоохранительной деятельности за счет проблематиза-ции средств. Если здесь они явились редуцированно-инволютивными 23 началами в системе погруженной актуальной оппозиции, то во втором случае про-блематизация шла по линии осмысления самих инволютивных процессов, заданных проблемной морфологией связей и элементов и отсутствием изначально существующих контекстов.

Итак, проблематизация здравоохранительной реальности идет за счет разрушения контекста всеобщности и перестраивания ее в новых формах и характеристиках. Первыми, как правило, проблематизации подвергаются такие связи, как иерархичность, преобладание, стратификация, однозначные определения, цепи причинности и элементы здравоохранительного управления в силу значительной контекстной обусловленности.

Смена всеобщности властных символов здоровья начинается с всеобщего отождествления проблемного субстрата и редуцированных оппозиций. Проблемное освоение началось, власти отказано в праве определять символ здоровья- бытия, в управлении здравоохранительной деятельностью, в объектных преобразованиях здравоохранительной реальности, тем не менее старая схема управления сохраняется, так как она уже субстантивирована в индивиде (субъекте) лечебного дела 24.

Институализированное управление здравоохранительной деятельностью связано и с процессами проблемного движения понимания в субъекте 25, и с изме

22 Подорога В. А. Выражение и смысл. М.: Ас! Ма^тет, 1995. С. 168.

23 В отличие от эволюции инволюция означает редукцию, стремление к небытию - бытию.

24 Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-центр, 1996. С. 162.

25 Там же. С. 163. нениями в морфострате, где инволюция как процесс приобретает определенность и из состояния возможности конституируется в здравоохранительную деятельность.

Властное управление здравоохранительными реалиями, конечно, не устанавливает политических принципов здоровья-бытия в лечебном деле, оно вроде бы подчеркнуто гуманистично и аполитично. Но эта подчеркнутость скрывает жесткую зависимость лечебного дела от идеологий медицинского истеблишмента, изменения лечебных мифов и способов вмешательства в здоровье-бытие.

Это попытка повлиять на ментальность участников лечебного дела, выстроить определенные стереотипы представлений о коллективном здоровье удается здравоохранительной власти на фоне неоднородности субъекта здоровья 26.

Проблемный морфострат приступает к реализации возможностей проблема-тизации в том случае, если оппозиции задача - результат были элементами некоторых наличных систем оппозиций. Присутствие символа как проблематизи-рующего фактора, иногда в качестве разрушительного морфологического элемента, в той или иной позиции выступает программой редукции, которая, попадая в морфострат, начинает, изменяясь сама, изменять субстрат до стадии его распада. Мозаичные отношения здравоохранительных оппозиций 3 - Р представлены тогда как власть, в относительно жестких, специфических формах (элементах и связях, см. с. 5, 6) лечебного дела.

Противопоставление и исчезновение субъекта в элементах здравоохранительной реальности, содержательно и формально соотнесенных или не соотнесенных, фиксируется в оппозиции 3 - Р. Такая оппозиция (чаще система оппозиций) может выступать в проблематизирующей функции по отношению, например, к методологическим исследованиям.

Проблематизирующее начало в оппозиции 3 - Р почти определенно связано с морфостратом. Ни в одном морфострате мы не можем вычленить одинаковые

26 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. Спб.: Университетская книга, 1997. С. 312. системы 3 - Р, связанные с разными символами как с проблематизирующими моментами.

Они разрывают сложившиеся цепочки элементов, традиционно созданные идеологами лечебного дела, ставят под вопрос совпадения и повторения27 и вытекающие отсюда обобщения. Кроме того, они индивидуализируют и син-кретизируют последовательность морфологии, отказывая здравоохранительной власти в выстраивании простых линейных схем управления.

Несоответствие элементов иногда становится знаком, заставляющим по-новому взглянуть на морфологию и вынуждающим заняться не столько интерпретацией или установлением истинности лечебного действа, сколько освоением и развитием внутреннего здоровья как со-бытия с миром. Перефразируя

Л. Витгенштейна, реальность здорового и реальность больного - это совершен

28 но разные реальности .

Возможно, в иной системе символов этот момент не нес бы в себе характеристики проблематизации, а был бы просто элементом системы оппозиций 3 - Р.

Будучи порождением другого морфострата, а следовательно и его символической меткой 29, заместителем здравоохранительной реальности, этот элемент вносит в новую (теперь) для него проблемную морфологию все три характеристики проблемы. Специфика этих элементов здравоохранительной реальности состоит в том, что они проблемно-символически чужеродны, а следовательно, во-первых, не могут получить адекватной объективно-морфологической интерпретации и, во-вторых, содержательно не являются продуктивными. Эта функциональная недостаточность метки может быть и положительной характеристикой, во всяком случае, проблематизирующей, так как появляется гипотетичность, неопределенность, неотнесенность, нередуцируемость по отношению ко всем элементам морфологии. Более того, эта неопределенность может быть единичной здравоохранительной определенностью в другом морфострате. Такая

27 Делез Ж. Различие и повторение. Спб.: Петрополис, 1998. С. 98.

28 Витгенштейн Л. Философские исследования. С. 211.

29 Ильин И. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М.: Интрада, 1996. С. 100. единичная определенность в условиях другого морфострата, при невозможности указания элементов и определяющих связей, становится здравоохранительно-определенной гармонизирующей всеобщностью - символом здоровья-бытия.

Так достигается конкретизация виртуальной реальности текста диагноза. Он актуализируется каждый раз заново, приводит врача и пациента в определенность болезни. Различия между двумя конституируемыми реальностями в актуальном лечебном деле могут быть очень сильными, вызывающими сопротивление, требующими достижения определенного горизонта понимания, связанного

30 с предельным горизонтом символа здоровья, определенностью смерти .

Итак, если в первом случае мы задавали проблематизацию через определенность здравоохранительных оппозиций 3 - Р и утверждали, что возможна про-блематизация через определенность (т. е. неопределенность возможна как абсолютизированная определенность), то теперь мы выдвигаем еще более ответственный тезис нашей метатеории: проблематизация здравоохранительной реальности может развертываться через неопределенность или различные ступени редукций до неопределенности. Что касается возможностей создаваемой здравоохранительной реальности или ее фрагмента получить статус морфологической субстратности, то в принципе их две: либо это определенность лечебного дела со связями и элементами и со своими 3 - Р-представителями, либо это символическая неопределенность морфологии и единичная проявленная актуальность символа здоровья-бытия.

Здравоохранительная реальность «возникает», «осуществляет себя» как реальность столкновения или «встречи» пациента и представителя лечебного дела, диагноста и т. д. со своими горизонтами ожидания и типами рефлексий, создающими определенность.

30 Фуко М. Археология знания. С. 132.

Таким образом, здравоохранительная реальность- это определенность и конкретность бытия-здоровья. Контекст конкретного взаимодействия и накладывает горизонт ожидания, и понимается включенным в такую организацию31.

Налицо отказ от классических норм и критериев здоровья-бытия и установление открытой системы с противоречиво протекающими конкретизацией и «инволюцией» самого предмета здоровья. Направленность и устремленность обеих сторон позволяют создавать определено-неопределенную здравоохранительную реальность по феноменологическому типу , наполняя ее значением, смыслом и содержанием отличного типа.

Возможно ступенчатое конституирование, конструирование такой реальности, но необходимо ее понимание и стремление к другим возможностям деятельности. Без символообразующего начала, без понимающих стратегий пациента, нет реальности здоровья-бытия. Такая концепция реальности как минимум двойственна.

В первом случае метатеоретическое требование (речь идет о метадискурсе, см.: Лиотар Ж.-Ф.34) переопределить позицию 3 - Р (мощность проблематиза-ции невысока, так же как и результативность образования символа), во втором случае проблематизация затрагивает символические структуры морфострата. Морфострат в связях и элементах сам по себе не фиксирует своей мощности, не развертывает ее в движении проблематизации, т. е. исходно проблематизация в субстрате - только возможность, предположительный и символический выход в здравоохранительную реальность. В отличие от просто предшествующей сущности лечебного дела это определенное существование здоровья-бытия.

Никаких проблематизирующих сущностей в таком морфострате не обнаруживается.

31 Руднев В. П. Основания философии текста // Научно-техническая информация. Сер. 2. Информационные процессы и системы. М., 1992. № 3.

32 Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.: Асас1епиа-Центр; Медиум, 1995. С. 396 и далее.

33 Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. С. 293.

34 Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: Алетейя; Спб., 1998.

Тем не менее возможность здравоохранительной реальности порождать оппозиции 3 - Р существует. Морфострат в пределе исключен из эволюционного, порождающего «прогрессивное» движение. Самостоятельное функционирование морфострата при абсолютизации исключает возможность проблемного освоения, представляет здравоохранительную деятельность как механизм организации оппозиций. Здесь здравоохранительной деятельностью управляет принцип лечебного дела.

Может возникнуть вопрос: почему здравоохранительная реальность не обладает проблематизирующим фактором в отличие от морфострата?

Морфологический субстрат уже есть символическая расчлененность, или расщепленность35 реальности, реализуемая по правилам предшествующего здравоохранительному исследованию утилитарно-практического действия лечебного дела. Если представить это схематично, то морфострат занимает промежуточную позицию между здравоохранительной реальностью и символической предметностью здоровья-бытия, выступает в роли не только универсально-всеобщей онтологической формы здравоохранительной реальности, но и действительностью символа здоровья-бытия, его метатеорией.

В результате здравоохранительной деятельности мы относим свой субъект к реальности и культуре: реальность - субъект на естественном языке рассуждает о здоровье, культура - субъект объясняет здоровье, по возможности сайентист-ским (паранаучным), языком. Происходит противопоставление, в основе которого находится субъект символа «здоровье-бытие» как субъект акта понимания 36. Таким образом субъект лечебного дела - пациент - фрагментируется на различные составляющие. Именно поэтому субъект является постоянно пульсирующим образованием, которое никогда не тождественно какой-либо константе объяснений и их последовательностей в культуре. Такие образования в большинстве своем пустотны 37, т. е. состоят из провалов и лакун разной кон

35 Делез Ж. Логика смысла. М.: Academia, 1995. С. 45.

36 Там же. С. 183.

37 Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М.: Гнозис, 1995. С. 12. фигурации. Заметим, что субъект здоровья не одно из этих образований, а всегда пульсация, которая появляется внутри реальности, культуры и воссоздается символом «здоровья-бытия», в этом качестве тождественным символу смерти . Универсально-всеобщая философская форма представления проблемного освоения - удобная платформа для определения границы знания- незнания, эволюции - инволюции, задачи - проблемы и т. д. Морфостраты в этих символических образованиях начинают функционировать в особых условиях внедрения в них проблематизирующего начала (любой из фрагментов оппозиций). Здравоохранительная деятельность в формах «3 - Р», в предметно-чувственных характеристиках создает здравоохранительную реальность достаточно разнородных, с точностью до предметных образований, форм. Эти предметные формы объединены только всеобщностью символа человеческого здоровья-бытия метатеоретического образования, не более того.

Здравоохранительная реальность множественна. Совокупность множественности символов здоровья-бытия нецелостна, определена одиночным здоровьем (здоровьем отдельно взятого индивида) и, что главное, не имеет законченного медико-биологического объяснения.

Проблематизирующее начало морфострата производит сложные, символо-насыщенные преобразования с таким предметным видением здравоохранительной реальности, задавая персонифицирующее единообразное представление здравоохранительной реальности. Такое представление выступает в функции первичной морфологии.

Это может быть идущее из начального этапа мифологического периода представление об онтологическом единстве всего сущего здоровья-бытия39. Появляется возможность построить функциональное объяснение, но оно будет не типа 3 - Р, а проблемного типа фиксацией «незнание - смерть».

38 Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. Спб.: A-Cad, 1994. С. 361.

39 Вообще этимология слова «здоровье» восходит к мифологическому образу древа (Древо Жизни, Древо Познания etc.), т. е. изначально нам указывается на бытийность символа, на прочную связь и ассоциацию, представление себя человеком «с древом». Также можно проследить этимологию и других слов этого семантического гнезда, но это не входит в задачи данного исследования.

Символ, составляемый из единичных проблематизирующих определенностей, приобретает характеристики всеобщего видения здравоохранительной реальности в неопределенностях, т. е. становится порождающим механизмом морфологии. В этом случае, когда появляется дополнительное всеобщее образование, относящееся ко всем разнородным (разнофрагментным) элементам субъекта одинаково, символ здоровья-бытия выступает как индикатор всеобщности, однородности. Такое объединение выступает как морфология, как этап метатеорети-ческого понимания, с которого начинает проявляться акт проблематизации.

Происходит реконструкция проблемного объяснения здравоохранительной реальности и ее предметности.

Морфострат становится символом здравоохранительной культуры, объединяющим и объективное видение здоровья-бытия, и предметные действия лечебного дела, приобретая функцию формопорождения субъекта здоровья.

Первоначальное движение проблемной неопределенности связано с неопределенностью объектно-субъектных преобразований здравоохранительной реальности. Как только морфострат приобрел возможность представлять всеобщую функцию посредством символа здоровья-бытия, неопределенность преобразований лечебного дела стала всеобщностью нового типа объяснения - символом незнания. Символ незнания заставил организовать всеобщность единственного проблемного типа, не похожую на всеобщность множественного типа.

Морфострат объединяет здравоохранительную определенность (с точностью до существования) здравоохранительной реальности и неопределенность (с точностью до возможности морфологического преобразования), предметность множественности. При этом само объединение задается формой объяснения -проблемностью, проблематизирующим фактором, специфической формой символа здоровья-бытия.

Возможность морфологизации того или иного субъектно-объектного здравоохранительного расчленения не всегда ясна, только проблемообразующий фактор в дополнительной символической индикации должен это проявить. Построение морфострата связано с проблематизирующими возможностями представления субъектно-объектной символической ассоциации. Мы не останавливаемся на специфических для здравоохранения последующих изменениях единичности объектно-предметных ассоциативно-символических преобразований - это предмет особого исследования, связанного с эталонированием символа здоровья-бытия.

Особую значимость для морфострата имеет проблемная констатация его одновременно конструктивной целостности и расчлененности, однородности или полиморфности.

Морфострат выступает как представление о появлении и исчезновении различий, о лабиринте 40 взаимоотношений. Особенность морфострата состоит в том, что он включается в различные системы 3- Р, проблематизирует их, включается в инволюции, порождает несистемные, маргинальные различия (то, что мы понимаем под «случаизацией», стиранием различий, потерей четкости метки). Морфострат приобретает предисследовательскую недифференцируемость- бытийственность, без интенсивностей. В конечном счете смерть рассматривается как условие здоровья, поскольку субъективность и ее условия исчезают в морфострате. Морфострат позволяет ощутить и испытать (индивидно) противоположные проблемы здоровья-бытия, болезни-смерти, преодолевая субъективность и властность этих состояний. Здоровье - это короткие, постоянно воспроизводимые недифференцируемости, а болезнь - длинная, связанная памятью дифференцированная цепочка морфострата 41.

Предъявляется особое требование к морфострату в целом здравоохранительной деятельности и к ее элементам - это уровень связеобразующей мощности проблемного субстрата и содержательная значимость элементов и связей

40 Лабиринт как символ бытия является одним из основных понятий культуры постмодернизма (см.: А. Роб-Грийе. В Лабиринте; У. Эко. Имя Розы; и т. д.).

41 В частности, чтобы постичь здоровье, вступить на путь его переживания (Дильтей), необходима болезнь. Здоровье относится к разряду философских проблем, для проблематизации которых необходима отстраненность: «История истерична; она конституируется при условии, что на нее смотрят, а чтобы на нее посмотреть, надо быть из нее исключенным». Р. Барт. Camera lucida. М.: Ad Marginem, 1997. С. 98. 1 -Г*-»» внутри самого субстрата, что связано с особым движением метатеоретиче-ского исследования, т. е. определением и прогнозированием проблематизи-рующих возможностей и характеристик морфострата как самостоятельной линии символообразования.

Так, мы вычленяем в здравоохранительной деятельности линии движения: движение в системе оппозиций 3 - Р и движение собственно в морфострате. Первое из них есть движение в определенностях и в возможностях определен-ностей, второе движение - в неопределенностях и их возможностях проблемного освоения. В первом случае происходит смена предметной унифицированной определенности, во втором - смена проблемной определенности, разная в своей персонифицированной уникальности.

Становление предметной всеобщности здравоохранительной деятельности связано только с теми предметными ассоциациями, для которых она формировалась. Проблемная всеобщность морфострата значима, поскольку она может быть разрушающей всеобщностью для многих предметных ассоциаций и, кроме того, она выступает в функции осознания элементообразователя, в связи с чем каждый раз рефлексивное понимание определяет себя по-иному.

Схема становления, видимо, такова, что здравоохранительная культура развертывается в предметных ассоциациях, выступая как утилитарно-практическая культура лечебного дела. Каждый раз такая здравоохранительная культура отлична от себя самой и своих лечебных воплощений, но генетически едина. Как мы уже говорили, всеобщность таких ассоциаций задается только общностью лечебного дела, но не содержательной значимостью, которая имманентна символу здоровья-бытия метатеории.

Для задания всеобщности понимания в первой стадии построения проблемного субстрата возможен простой обмен смыслами различных ассоциаций.

Вторая стадия начинается с рефлексивной организации проблематизирую-щих возможностей символа здоровья-бытия на базе морфострата, который и выполняет функцию проблемного объединения.

В морфострате возможны вариации процессов между предельными точками возмущений, которыми управляют принципы определенности и неопределенности. Проблематизация до уровня неопределенности содержательно инволю-тивна. Появление нетипичных ассоциаций 3 - Р является реализацией тех про-блематизирующих оснований, которые методологическим нисхождением заложены в морфострате. Здравоохранительная деятельность выступает для возможного морфострата как условие проблемного освоения. Собственно, эти задачи связаны с метатеоретическим построением новых символов здоровья-бытия, проблематизирующего уточнения в морфострате и определением гра-ничности (пределов) незнания.

Незнание, т. е. невозможность на данном уровне определить правила объединения ассоциаций 3 - Р, ассоциаций утилитарно-предметных, истинностных, ценностных и других преобразований, выступает, с нашей точки зрения, символом-моментом проявления возможности объединения вне правил, в противовес сложившимся парадигмам. Незнание станет субъективным парадигматическим символом объединения, проявит однородность ассоциаций именно в этой позиции. Этот нормативно-неопределенный морфострат с границами, размытыми символом незнания, и станет проблемным постоянством объединения здравоохранительной деятельности.

Телеологическая схема становления здравоохранительной реальности такова: объединение ассоциаций 3 - Р, поиск принципиальных возможностей объединения выхода в сознание новых ассоциаций 3 - Р и, если этого недостаточно, возникающий как вариант символ всеобщности - «незнание». Завершается преобразование всей структуры предшествующего освоения в морфострат. Это стремление направлено на персонифицированное, активное творение символа здоровья-бытия, субъективное (может быть, эклектичное) проектирование морфострата там, где его не стало.

Все предшествующее проблемное освоение - только исходный этап становления исследовательского движения в здравоохранительной культуре. Есть, конечно, необходимость в реализации единичных содержаний и значений оппозиции бинарного типа 3 - Р, но это не предмет нашего настоящего рассмотрения. Для нас важно, что проблема как источник исследовательского феномена здравоохранительной деятельности возникает, когда произошли проблематизи-рующие изменения в самом морфострате, т. е. в момент его восстановления.

Бинарные оппозиции типа 3 - Р и их ассоциации по генезису в предшествующем освоении обладают морфологическими признаками, но объединяющей их целостности нет. Необходимо отметить, что нормативные оппозиции традиционно могут выступать элементами морфострата предшествующего поколения проблем.

Нормативность каждой из таких оппозиций, конечно, устанавливается заново, но ничего, подобного исследовательскому движению, в здравоохранительной деятельности не происходит, и тогда справедливо замечание М. Фуко 42.

Действительность противопоставления оппозиции 3 - Р и морфострата осуществляется только в рамках проблемного движения. И, более того, если отсутствует специфическое, проблематизирующее, символическое в оппозиции 3 -Р, то в способе ее решения (речь идет только о предметных преобразованиях лечебного дела) морфострат, как механизм порождения проблемы может быть источником, продуцирующим методологические исследования.

Можно ли считать, что исследовательское сознание (как нечто, принадлежащее сайентистским реалиям) здравоохранительной культуры или его проблемное выражение проявлено в структуре оппозиции 3 - Р с достаточным основанием для того, чтобы последовательно выяснить закономерности исследовательского сознания, анализируя конструкции из этих образований? Вероятно, у исследовательского сознания в целом нет опорных точек в виде 3 - Р, если считать этот феномен развивающимся, но тем не менее, когда необходимо сформулировать общее представление об этапах развития здравоохранительной деятельности, определяющим выступает (по крайней мере, пока) именно оппози

42 Фуко М. Археология знания. С. 180. ция 3 - Р. Но в этом тупике здравоохранительная культура и ее атрибуты - проблемное освоение - перестают существовать или находят выход в метатеории. Целостность, которую мы называем проблематизирующим исследовательским сознанием, есть функционально-условная дополнительная метатеоретическая конструкция, определенная требованием изменения модальности. Необходимо несколько шире представить оппозицию 3 - Р и ассоциацию 3 - Р. Единичными образованиями оппозиции 3 - Р в здравоохранительной деятельности представлены достаточно редко, чаще всего они образуют ассоциации лечебного дела по функциональному, структурному, структурно-функциональному типу. Смысл таких ассоциаций заключается в том, что их элементы по законам системности претерпевают самые разнообразные изменения и эти изменения фиксируются в опредмечивающих действиях. Сколько бы таких движений внутри набора ассоциаций лечебного дела ни происходило, за рамками утилитарно-практического преобразования символообразующее движение невозможно. Такое движение может начинаться только при образовании нового морфострата, т. е. образования, которое должно проявить свою символоспособность при погружении оппозиции.

Что определяет ассоциацию оппозиции 3 - Р лечебного дела как целостное образование? Скорее всего, этим условием выступает финальность сложившихся представлений о здравоохранительной деятельности в данном субстрате развертывания. Стремление ассоциаций лечебного дела к определенности (в рамках данного морфострата) в проблематизирующем движении порождает неопределенность лечебного дела. Неопределенность проблем здравоохранительной деятельности, образно говоря, взрывает ассоциацию унифицирующего лечебного дела, растворяет связи, ее объединяющие. Остатки разрушенных оппозиций и ассоциаций унифицированного лечебного дела становятся элементами морфострата. На данном этапе мы не ставили своей задачей исследование большей подвижности остатков разрушенных оппозиций.

Особенности исследовательского сознания здравоохранительной деятельности в данной ситуации заключаются в том, что именно в это время проявляются проблематизирующие свойства его элементов. И чем резче выражена неустойчивость, несоотносительность отдельных элементов, тем труднее найти связующие звенья между элементами, тем большая потребность в конструкции типа «проблема» с ее относительной идеей всеобщности.

Двойственная структура оппозиции 3 - Р подчеркивает важность и необходимость снятия исследовательского сознания в лечебном деле. Оппозиция 3 - Р или ассоциация оппозиции в лечебном деле могут быть реконструированы в рамках одного морфострата.

Нами была предпринята попытка «отшелушивания», «рассмотрения» определений символа здоровья, т. е. деструкция, или намеренное разрушение, с целью обретения пустого, бытийного символа, принадлежащего философскому пространству. В наши цели не входило «определять» определения, привязать их к конкретному контексту. Вслед за этим, опираясь на представления о здравоохранительной культуре, деятельности, лечебном деле, мы заново попытались сконструировать определение, пространство для такого символа.

При использовании мотивов деконструкции, проблематизирующего исследовательского движения возникает тенденция нового понимания, возможная тогда, когда сформировался морфострат - источник проблемного движения.

Проблемное освоение здравоохранительной реальности.

Системные характеристики

Первично организованный символ здоровья на этапе становления чаще всего предметно обессмыслен, алогичен и тем не менее информативен. Что представляет собой информативность символа? В каких условиях и каким образом она появляется? Что собою представляет смысловая нагрузка символа?

Непредметные элементы символа не имеют общих или специфических правил констатации, и, следовательно, вся конструкция символа не придерживается логики правил, посредством которых его смысловая нагрузка обычно относится к проблеме, а не предмету. Прошлый опыт освоения и познавательные действия дают возможность удержать символ как целое, задавая его на границе возможных проблемных определений, так сказать, в «пограничном слое» категориальных конструкций, ранее возникавших при освоении предметной ситуации. Этот опыт может предложить систему правил освоения и познавательной деятельности, закрепляющих всю последовательность действий, приводящих к появлению символа.

Трудность освоения здравоохранительной реальности состоит в том, что субъективно непросто реализовать совокупность правил построения символа как целостности, а только в этом случае можно рассчитывать на организацию символа здоровья. Вся деятельность освоения пронизана сложившимися элементами символа, это сложная дополнительная категориальная нагрузка на познание, фактор дестабилизации познавательной системы.

Проблемные ситуации в момент своего появления не предполагают создания новой формальной системы (оперативных средств) за счет расширения этих средств выполнением. Проблемное освоение есть попытка выйти за пределы обыденной логики рефлексии вообще. Логика освоения есть социокультурный предмет, проблемное же освоение как преодоление предметного предела логики - обыденная рефлексия, которая в момент своего появления ответственна только индивидуально-личностно. (Мы не рассматриваем возможность создания псевдопроблемы в больном воображении.)

Исследование проблемного освоения как специфической формы деятельности, требующей особого исследователя, соотносится с предметом социологии, а для анализа проблемного освоения привлекается категория интуиции. Перевод освоения в предмет психологии начинает другой путь к изучению здравоохранительной реальности и исследованию участия рефлексии в лечебном деле. Сферой преимущественного развития рефлексии выступает проблемное освоение чаще всего потому, что личностное выражение проблемного освоения фиксирует его неоднозначность и невозможность одномоментного перевода на язык обыденных сообщений освоенной реальности.

Проблемное освоение, использующее рефлексию, несомненно, шире, поскольку обогащено средствами психологического проявления личности. В этом же случае фиксируется категорический отказ от операциональных систем использованной логики, ее исторических рамок. Противопоставление этих средств (логики и рефлексии) и дополнительное их использование в установках здравоохранительной деятельности содействуют проблемному освоению реальности. Действительно, никакая проблемная ситуация не может быть в конечном счете исчерпана, если ее не ограничивать и не переводить на язык задач и целей, а это означает, что мы через призму этих элементов увидим ее логику, поймем смысл и трудности построения символа здоровья в ту или иную эпоху.

Первичная функция проблемного освоения выступает как констатация факта появления в здравоохранительной реальности несоразмерности иного типа, где вторым элементом противопоставления становится предметно не освоенная «многоликая» объективная реальность. Это, на наш взгляд, корректный критерий объективности проблемного освоения здравоохранительной реальности, отличающий его от «заблуждения», построенного в традиционной логике рассуждения первого этапа лечебного дела. Создание и решение проблем могут объяснить историческую сменяемость периодов развития здравоохранительных знаний.

Вероятно, в этом смысле продуктивно сопоставление знаковых систем медико-биологических наук, символов общей и частной методологии здоровья, использованных для описания проблемного освоения здравоохранительной реальности в тот или иной исторический период. Они возникают как результат антагонизма исходных символов каждой из систем. Антагонизм исходных символов здоровья помогает вскрыть существенно иные характеристики здравоохранительной реальности, характеристики рефлексивных процессов, участвующих в проблемном освоении. Опосредованно изменяется обыденно-«научное» сознание лечебного дела. Реально складывающаяся, предшествующая здравоохранительная деятельность становится поверхностной и не различает новый тип освоения. Антагонизм освоения деятельности может и должен быть зафиксирован категориальными средствами, система которых возникает чаще всего стихийно и функционирует в здравоохранительной реальности как контекст лечебного дела.

Следует отметить, что перевод проблемного освоения на обыденный язык возможен и необходим как средство перевода на язык целей и задач, но этот случай нельзя рассматривать как проблемное освоение. Здесь речь идет скорее о расширении средств описания предметных противопоставлений здравоохранительной реальности. Такие ситуации не меняют медико-биологической науки в целом, а только расширяют систему предметных операций лечебного дела. Собственно проблемное освоение можно на данном этапе определить как такую противопоставленность, которая требует принципиального отказа от обеих систем массово-статистического описания, разрывает их (хотя полностью и не отбрасывает). Существование проблемного освоения исторично и приближено к самым высоким слоям категориального аппарата культуры, что придает ему и неповторимость, и ограниченную возможность адекватной интерпретации в последующие эпохи. В этом смысле точнее говорить каждый раз о новых этапах проблемного освоения здравоохранительной реальности.

Ограниченность адекватно-содержательной интерпретации проблемного освоения не есть тем не менее запрет на исследование здравоохранительной деятельности такого типа. Развитые формы проблемного освоения не чуждаются формализованных средств и даже определенно существуют как механизм их преимущественного развития. В рамках проблемного освоения здравоохранительной деятельности, вероятно, можно вскрыть существенные характеристики истории использования тех или иных средств формальных систем. Самыми высокими возможностями интерпретации в историческом аспекте, содержательными средствами обладают категории организации и управления.

В связи с этим имеет смысл отметить особое качество социальной организации значимости массовой здравоохранительной деятельности - полемичность. Конфронтация с установившимися нормами лечебного дела выступает как конфронтация нормативности исследования с обыденным, разрушающим статичность сознанием.

Исторические эпохи существования медико-биологической науки отмечены периодами появления и исчезновения средств организации проблемного освоения действительности, активное осознание их значимости возможно только в условиях персонифицированного здравоохранения. Когда же с течением времени проблемное освоение как деятельность выполняется подробностями и готовыми решениями, т. е., когда «обыденное» научное сознание приобретает статичность предметного сознания, тогда проблемное освоение эпохи переживает кризис. Оно закончено. Новый этап начинается теми же действиями по организации границы незнания - это будет началом использования новых средств, тогда старые будут представлены как формальные и недостаточные для проблемного освоения здравоохранительной реальности.

Проблемная ситуация освоения контрастна «обыденному» сознанию, выполненному научным сознанием. Непривычность этой символически означенной контрастности не позволяет общественному здравоохранительному сознанию включиться в проблемное освоение посредством обычного отработанного механизма клинической рефлексии. Так, можно достаточно отчетливо проследить, какие изменения претерпевает проблемное освоение в различные периоды своего социального существования от момента противопоставления «обыденному» научному сознанию до момента включения его в систему стабильной научной рефлексии.

Это означает, что проблема здравоохранительного космоса существует вопреки развертыванию обычного механизма рефлексии - самого мощного средства деятельности и самого мощного фактора, консервирующего деятельность. Следовательно, проблемное освоение всегда является активным инструментом, средством смены устойчивых конструкций, парадигм здравоохранительной деятельности (поэтому-то его появление и изображают как стихийно складывающееся, причем «вопреки» устоявшейся парадигме деятельности).

Критерием значимости проблемного освоения служит направленность деятельности понимания и рефлексии на ассимиляцию проблемы. Чаще всего это связано с изменением уровня не столько предметной, сколько философской парадигмы рефлексии. Только преобразовав рефлексивные изменения в нормативы оснований, философия может предложить (и предлагала) медико-биологической науке новый критерий стандартной методологии (убедительнейшим примером этому, с нашей точки зрения, служит становление концепций герменевтической дополнительности).

Эпохи здравоохранительной цивилизации, в которые происходит смена средств построения и организации проблемного освоения, не тождественны, но сравнимы по общим правилам организации проблемного освоения. Периодизация эпох может быть произведена по тем основным средствам «обыденной» научной рефлексии, которые используются данной эпохой. Как правило, таким общезначимым средством является способ организации стандартов мышления, меняющихся от индивидуальных до коллективных проявлений, от верности традиции до отказа от всех традиций.

Рефлексивная деятельность над проблемным освоением, приобретая особые характеристики, в целом подчиняется общим правилам. Тем не менее в медико-биологической цивилизации известны случаи почти полной смены рефлексивных установок, что связано с изменениями и в здравоохранительной деятельности, и в философии (так было, например, в момент становления концепции генетического развития). Вследствие этого трансформируется непротиворечивая в своих установках система формальных правил противопоставления, прежде проверенная и утвержденная практикой лечебного дела. Логика эпохи проблемного освоения всегда черпает свои основания в столкновении систем организации здравоохранительной противопоставленности, причем исходная точка деятельности использования таких средств чаще всего не является элементом системы, непоследовательна, а иногда просто причудлива. Трудно тем не менее отказаться от представления, что соразмерный предметный мир здравоохранительной деятельности порожден не таким же соразмерным миром лечебного дела, а, в первом приближении, деятельностью проблемного освоения.

Так возникают традиции осмысления и понимания проблемных ситуаций. В здравоохранительных технологиях они закреплены за конструкторским набором символов. В проблемных ситуациях медико-биологической науки таким конструкторским набором могут выступать методологические разработки философии. Каждый раз набор средств проблемного освоения достраивается до непротиворечивой (в рамках эпохи) формально-логической системы, высшим критерием которой выступает общественно-историческая практика использования этих средств. В этом заключаются особенности проблемного восприятия эпох, в каждую из которых конструктивно-предметные решения предшествующих здравоохранительных цивилизаций при их осмысливании-понимании рассматривались как противоречивые. Прежде анализ шел в рамках прогресси-стски-просветительских понятий, которые якобы дают нам убедительное рациональное представление о здравоохранительной реальности, - все другие представления о здоровье-бытии есть «заблуждения и отклонения от истины».

Развитие медико-биологических знаний, начавшееся в древности, через эпоху средних веков приблизилось в XX в. к сложному представлению о здоровье. Однако дело, видимо, не в заблуждениях, и прежние символики здоровья есть содержательные, смысловые образования реальности здоровья-бытия (здравоохранительной реальности). Символ здоровья-бытия в проблемном освоении XX в. дополнительно приобретает гуманитарно-целостные структуры оценки (здоровье может сочетаться с состоянием блаженства, символ бытия может быть связан с «первородным состоянием»). Проблемное освоение медико-биологической цивилизации разделяет предмет и смысл контекста здоровья, здоровье оказывается изолированным от этих предметов, его необходимо интерпретировать в них. Символ здоровья-бытия - это такой уровень работы со здоровьем, который имеет дело прежде всего с ненарушенным единством субъективного и объективного, смысла и предмета, тогда морфология - тип первичного единства здоровья.

ЧАСТЬ I

ЗДРАВООХРАНИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК ОБЪЕКТ ФИЛОСОФСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Заключение научной работыдиссертация на тему "Здравоохранительная деятельность"

Заключение

Смысл метатеоретических исследований конструктивных характеристик проблемы состоит, видимо, в том, чтобы зафиксировать одновременно полярность, относительный дуализм и внутреннюю связь системы «проблема - объективная реальность».

Проблема, действующая конструктивно, по способу выражения и реализации метапредметна, сознание, проектирующее символ, - идеально, нефеноменоло-гично, не обладает позитивностью вне метапредметности.

Возможности конструирующей функции проблемы велики, и проблемная политика науки в обобщенном смысле - гигантская конструктивная призма морфологической композиции. Но это социокультурное образование, а как увидеть индивидуально-творческий вариант проблемного освоения? Если решать эту проблему философскими метатеоретическими средствами, то необходимо признать, что преобразованный и освоенный мир становится элементом, частью личности, хотя субстантивно и не отождествленной ее частью.

Конструирующая часть проблемы перестает быть случайным элементом, безгранично противопоставленным объективной реальности. Так проблема становится сравнимой с объективной реальностью, с ее «неочеловеченными» возможностями.

И если конструктивная часть проблемы адекватно-предметна, то проективная ее часть только идеально проявлена символом и по способу существования диалектически противоположна первой; она не обязательно примет предметную характеристику, хотя по своему происхождению выступает элементом универсума деятельности. В целом это пласт метатеоретических картин, не всегда обладающих статусом реальности (во всяком случае, предметной реальности).

Тогда проективная часть проблемы всегда есть механизм формирования ряда творческих условий для конструктивно-предметной деятельности. Элементы этого механизма должны подчиняться некоторым законам последовательности появления, корреляции и разрушения условий, частично они могут формопроявляться (будучи предметно переведенными). Этот фиксированный момент «от» и «до» есть описание исследовательской части проблемы в характеристиках метатеоретических, предметно-негативных.

Метатеоретический феномен реализации символа, прошедший через индивидуальное проблемотворчество, станет предметом социального по-разному. Обогащена ли чувственность современного исследователя набором символов так же, как это произошло с его рациональным, или нет? Мы склонны считать, что такое обогащение произошло, и философия вправе обратить на это внимание несколько раньше, чем этим заинтересуются физиологи и психологи. И тогда, если прежде снятие дуализма шло в основном через обращение к социокультурному контексту в его рациональной части, то теперь справедливо решать эту проблему и через обращение к новым формам индивидуального, творческого проблемного освоения.

Проблемное освоение как сфера исследовательского сознания индивида - это общество, доверившее себя и свои возможности ассимиляции объективной реальности, а ее создание - творящему индивиду; проблемное сознание индивида в этой позиции исчезающе мало и в общественном реестре не значится, не существует. Творческие элементы представлены особой реальностью метатеоретических условий, сравнимой с объективной реальностью, общественными объектами. Общественные объекты символа формируют длиннейший процесс сознания, систему сознания. Дело в том, что поток общественных вещей в сознании одновременно непрерывен и дискретен, его непрерывность общественна, прерывность индивидуальна, но все находится в рамках единой системы проблемного освоения.

Конструируемый метатеоретический символ может выступать в двух аспектах: а) как начальная точка процесса проблемного освоения, б) как результат индивидуального творения (проект) общественного символа. В случае а это уже объективированные символы прошлого, это результат и продукт, реализованный в прошлой деятельности. Но все дело в том, что проблемное освоение всегда воспринимало это как некую границу, как вызов движению, началом движения к самосознанию, которое должно выполнить всю структуру индивидуального сознания, все его элементы. В этом окружающем мире можно увидеть новое, но только через такое самосознательное символические насыщение, т. е. можно сделать проблемным не только видение и слышание, но и чувствование «низшего» порядка: тактильное, вкусовое, обонятельное. И нужен новый механизм-символ, способный все это объединить. Известно обостренное чувствование величайших исследователей науки. Мы подчеркиваем: именно исследователей (не касаемся формы рационального типа исследователей, это особый разговор). Что представляют собой эти точки приложения проблемного освоения? Внешним образом представленные точки проблемного освоения делают индивидуальное исследовательское сознание выраженным в приборах, средствах и т. д. Внутренним образом оно описывается в терминах метатеории (молчание и чувствование, интуиция и поиск). Необходимо объединить две формы проблемного освоения, т. е. подойти к проблеме интегрально, целостно, перенести акцент из несколько расплывчатого порождающего механизма (социокультурного контекста) в механизм непосредственного приложения (проблемное освоение). Здесь они соединены так, что их нельзя разъединить.

Итак, воплощенное проблемное освоение находится один на один с объективной реальностью в повседневной попытке разорвать границы привычного видения. Впитав в себя все, что дает общество, оно пытается «единолично» проблематизировать реальность. Для достижения этого первого этапа проблемное освоение раздвигает (или пытается раздвинуть) границы самого себя, совершенствуя первоначально именно себя, а не нечто вне себя. Сознательно вступая в это совершенствование, проблемное освоение выполняет социальный заказ. Действительно, увидеть нечто новое можно лишь расширенным проблемным сознанием, и именно благодаря такому сознанию общество способно к бесконечному совершенствованию. Исследователь получает уникальный заказ на самосовершенствование.

Проблемное совершенствование развернет все аспекты нашего сознания (от тактильного уровня до зрительного), и, находясь в состоянии преобразования, общественно заданные вещи, идеи и слова, знания и задачи в их зримом материализованном виде должны пройти другую стадию преобразования - они должны все более и более символизироваться (это обратный процесс тому, что мы наблюдаем в материализации знания, идеи и т. д.), с тем чтобы стать субъективным.

Здесь начинается второй этап в созидании метатеоретического символа. Обладают ли реальностью такие феномены? (с нашей точки зрения, несомненно, ибо субъективность здесь не принимает реальности человеческой психофизиологии).

Обратный процесс подобен игре автора 423, который свое внутреннее чувствование делает объективным, а оно уже начинает жить по законам этого объективного, независимо от своего творца. Но, только собрав воедино все элементы идеального, прошедшего через индивида и обогащенного, можно действительно реализовать объективность, но не всю. Это должен быть сознательно направленный исследовательский процесс созидания проблемной реальности.

Это будет элемент новой реальности, ибо, пройдя через динамический процесс проблемного освоения, элемент изменяется в непрерывном потоке общественного сознания, ставшего индивидуальным.

Проблемное освоение, динамично изменяющее элементы и сохраняющее свою относительную идентичность, превращает реальность в поток непрерывности, постоянство и регулярность связей между его проблемно осваиваемыми элементами. Понимание как раз и начинается с осмысления и наблюдения непрерывности, единства.

Структура этого потока отшлифована миллионнолетней историей самой реальности и, следовательно, может быть онтологически определена. Элементов проблемного освоения в общественном потоке, во-первых, столько же, сколько типов объективного взаимодействия индивида, и вся тенденция существования человека в онтологическом плане ювелирно точна. Так же точен весь набор функциональных определений соотнесенности форм проблемного освоения с объектом, начиная с момента первичного чувственного контакта в деятельности до момента формирования единичного представления. Такое членение потока показывает лишь точки приложения условий символов индивидуального совершенствования, понимания момента, так сказать, переустройства проблемного освоения; но без понимания нет статуса реальности или существования. Практически весь процесс чувственной стороны проблемного освоения может и должен быть условием совершенствования. Современная психофизиология дает такие средства.

В проблемном освоении превалирующим должно быть не столько «складирование» восприятий, сколько действие координации и интеграции условий этих восприятий. Такова следующая точка в совершенствовании понимания исследователя. Первая часть нашего рассуждения есть изображение процесса, реальным завершением которого является проблемное «конструирование» как наиболее яркое его выражение. Но есть еще внутренняя структура «проективного» проблемного освоения, и природа последнего не может быть выяснена только путем последовательного рассмотрения некоторого инволютивного процесса или механизма, существование которого можно объяснить только тем, что высшей точкой конструктивного является неконструктивное, которое в своем высшем развитии аналитичности уже «другое» - проективное, целостное. Такое становление и есть понимание проблемной элементности, которая в обратном движении все преобразует в «другое», «целостное», «проективное». Тогда индивидуальный акт проблемного понимания метатеоретичен по природе и способу выражения, не ограничен субъектом, только осуществляется через него.

Проективная часть проблемного освоения фактически начинает развертываться над элементами высшей аналитичности, утратившими форму индивидуальности и в результате непрерывности ставшими общественной формой проблемного освоения, совокупным общественным символом (объектом). Такой символ транслирует все возможные варианты существования индивидуального понимания, а главное, совокупность всего человеческого прошлого опыта, которое и есть шаг, проекция будущего. И если конструктивная часть проблемного освоения строит и осознает себя в мире чувственных форм объективной реальности, то проективная часть должна быть предельно символизирована, а следовательно, освобождена от недостатков чувственного в единичном понимании.

Налицо антиномичность понимания, резко выраженная в структуре проблемного освоения, разрешаемого только личностью, которая и есть это звено, участвующее и в индивидуальном акте действия, и в совершенствовании общественного символа. Личность только презентирует центр приложения символов проблемного освоения, соединяющий аналитичность конструктивного и целостность проективного понимания.

Двойственная природа проективной части понимания в силу уникальности приложения может в крайних точках абсолютизировать аналитическое и синтетическое и тем самым дискредитировать этот великолепный общественный феномен. В момент реализации проективного в проблемном личностном понимании индивидуальное, аналитическое теряет свои характеристики и в этом смысле перестает быть всеобщностью, синтетичностью, общественным достоянием. Личностное понимание граничит с исчезновением в нем проблемного момента, когда направлено в сторону аналитичности как единственного способа существования исследования. В этот момент саморефлексия граничит с эгоцентризмом. Напротив, личностное переживает проблемное освоение, с нашей точки зрения, величайший взлет в момент реализации целостности проективного знания 424, поскольку снимает контраст противоположности, разъединенности с общественным символом в момент его созидания, становясь этим объектом.

Реальная сила личности за пределами творческого аспекта проблемного освоения как раз и заключена в обращении от аналитичности к синтетичности, от конструирования к проектированию. И эта новая позиция (обращение к целостности) есть момент, с которого начинается создание «общественного объекта символа». Так возможно творчество. Субъект и есть момент развертывания проективного понимания, начинающегося в деталях аналитичности и единичности, дифференцированности, дающей опыт созидания.

Метатеоретические пласты проблемного освоения создают необходимые условия для понимания целостности субъекта и объекта деятельности в действии преобразования. Собственно отдельных конструктивных элементов здесь больше нет, не должно быть и единичных определений. Здесь впервые появляются возможности проективного в проблемном освоении, еще без адекватных средств выражения, но уже с метатеоретической направленностью к синтезу и единству во всех проявлениях, с истинно исследовательским умением видеть единичное в значениях и связях целого. Надо полагать, что становление личности через такой исследовательский полигон не позволит индивидуальному сознанию впасть в самомнение вместо рефлексии. Проективное, таким образом, преодолевает и использует конструктивность как аналитический феномен, не дающий единственно верного представления. Более того, только идеология проектирования в проблемном освоении позволяет создать новое в конструктивном, единичном, индивидуальном.

Проблемное освоение в форме конструирования, аналитичности не приближает нас к целостному видению мира, а напротив, отодвигает время создания картины мира как методологического руководства деятельностью. Единичность, аналитичность должны потерять свое значение, растворить его в метатеоретиче-ском символе, чтобы стать полноправной частью проблемного освоения. Несомненно, понимание достигает высочайшего уровня аналитичности, но задача состоит в сознательном его преодолении в проблемном освоении.

Следовательно, феномен проблемного освоения есть действительный центр существования и преодоления двух идеологий преобразования реальности. Проблемное освоение в своей проективной ипостаси приобретает основную характеристику стабильности преобразований в связи со способностью создаваемого метатеоретического символа воссоединять временные аспекты прошлого и настоящего и таким образом проектировать проблемное время как особую характеристику реальности. Набор морфологических композиций проблемного освоения концентрируется вокруг проблемы как центральной и узловой точки понимания.

Изучение различных конструкций проблемы и типология проблемных конструкций дополняет изучение морфологической композиции функционального проявления проблемы в рамках проблемного освоения.

В теле медико-биологического комплекса наук существует неосознанная типология проблемы, и ориентация на проблемное освоение связана именно с такой типологией (так же как неосознанно и косвенно проводится методологическое исследование этого феномена).

Осознание специфики морфологических проявлений проблемного освоения на первом этапе определено переносом средств анализа, применяемых для описания эмпирических сторон исследования и классификации задач в морфологической композиции, что, конечно же, накладывает определенные ограничения в понимании этой специфики. Так, даже для определения конкретных проявлений специфики проблемы в морфологической композиции появляется источник новых идей и, что важно для нас, метатеоретических требований к феномену проблемного освоения.

Поскольку в проблеме, как в фокусе, собраны все основные мотивы проблемного освоения и поскольку функциональный анализ тяготеет больше к анализу задачи как предмета исследований, нежели проблемы, то правомерно, нам кажется, соотнести морфологический анализ проблемного освоения с таким же типом анализа понимания (поскольку функциональный анализ описателен). Тем не менее попытка представить морфологию проблемного освоения в объективных функциональных терминах достаточно перспективна и плодотворна, свидетельством чему является функциональное и объективное представление эпистемологии в большинстве философских систем. Последовательное развертывание функционального подхода к проблемному освоению вычленяет его в качестве начального и исходного пункта - проблему, совершенствует вычленение проблемы, но, повторимся, в большинстве случаев отождествляет ее с задачей. Надо признать, что такое движение позволило проделать огромную работу по систематизации задач, вычленению специфических образований из задач, т. е. подчинить проблемное освоение функциональному изображению реальности.

Поскольку типы выделенных задач 425 немногочисленны, то многие исследовательские процедуры проблемного освоения отождествлялись по возможному совпадению с таковыми при решении задач, как мельчайших и простейших элементов исследования. Из них, как из сборных конструкций, вполне могли строиться целые системы исследований.

Предельным случаем разработки проблемного освоения была формализация задач и типов исследования, категориальная их спецификация, совпадающая с анализом, синтезом, абстракцией и т. д. Нередко группа задач одного типа рассматривается как одна задача не потому, что не определена специфика группы, а потому, что методологически задачи расширительно понимаются как отождествленные по функциям.

Характеристики изменения или ограничения не принимаются во внимание, так же как и своеобразие целостности проблемного освоения по отношению к проблемам как его единицам. И тем не менее до сего времени в науке и философии существует мнение, что любую исследовательскую процедуру можно последовательно разобрать на некие элементарные единицы и собрать какой угодно сложности конструкции исследования.

Еще более существенные, на наш взгляд, недостатки при недооценке морфологической специфики можно обнаружить при целостном подходе к проблемному освоению как социальному образованию. Именно это побудило вычленить морфологический подход в проблемном освоении и его спецификацию через проблемное движение как адекватный выход из затруднений, сложившихся в настоящее время в методологии понимания. Наше движение складывается из констатации процедур морфологического анализа, в частности деспецификации, но в большей степени нас, конечно же, будет интересовать метатеория принципов такого анализа и возможность определения границ проблемного движения в исследовательском сознании в момент появления задачи как границы или точки исследования.

Кроме того, задавая морфологию как основание проблемного освоения, мы преследуем цель не только и не просто построения описания его исходных элементов, а скорее, обоснования рефлексивного опыта создания символического аппарата. Лишь конечным итогом могут служить общая модель построения проблемного освоения и шаги по проектированию морфологической композиции, из которой (или в пределах которой) начнется проблемное освоение. Это, если иметь в виду контекст, связано с переориентацией анализа эпистемологии только как способа решения задач на рассмотрение как проблемное освоение, на проблему как центральную точку деятельности освоения.

В этом смысле задача представляет собой максимально содержательную единицу. Проблема в отличие от нее есть единица, обладающая минимальной содержательностью и парадоксальной значимостью. Но, имея определенное самостоятельное значение, морфологическое рассмотрение проблемного освоения все-таки в большей степени служит средством анализа особой социокультурной конструкции, которую мы определяем как эпистемологию.

Исчерпывающую характеристику проблемы, и следовательно проблемного освоения, как раз и сформулирует анализ последовательной деспецификации и построение морфологической композиции. Если возможно зафиксировать морфологическую композицию в терминах деспецификации и инволюции, это и будет материал развертывания проблемного освоения. Это означает, что деспеци-фикация и ее рассмотрение не является конечным пунктом нашего исследования: мы не только констатируем появление морфологической композиции и не просто фиксируем появление проблемного движения, но анализируем всю структуру проблемного освоения. Конструирование морфологической композиции в целом направлено на вычленение элементарных единиц проблемного освоения, возможности соподчинения таких единиц и определения исходной точки исследования. Более того, нас интересует проективная возможность самой проблемы и ее составляющих по отношению к исследовательской деятельности.

По сути дела, анализ проблемного освоения предполагает раскрытие его проблемной структуры и достаточно подробное на этом фоне описание всей конструкции. Отсутствие средств, достаточных для анализа, предполагает метатеоре-тическое создание условий для таковых, а также всевозможных конструкций из них. Скорее всего это некоторая космологическая морфологическая программа адекватного описания проблемного освоения, классификация некоторых ее типов, и, что для нас важнее всего, в этих программах должны быть выполнены закономерности искусственного конструирования как отдельных проблем, так и деятельности проблемного освоения в целом. Значимость проблемного освоения определяется не только проявлением, ограничением и приблизительной классификацией проблем как некоторых существенных моментов исследовательской деятельности, но и условиями оформления самой проблемы, которые оказываются более представленными как исследовательские полигоны и их морфологические пласты. Структура проблемного освоения в процессе морфологического анализа получает последовательно полную характеристику; она есть не только композиция, но и феноменологический слой, ее окружающий.

Необходимо подчеркнуть, что мы не просто вычленяем проблему или набор проблем, их употребление и функции, лежащие в целостной конструкции исследовательской деятельности, - в нашу задачу входит анализ проблемы в контексте проблемного освоения реальности. В этом аспекте анализ проблемных конструкций исследовательской деятельности только относительно самостоятелен и соподчинен более общей задаче вычленения сопутствующих социокультурных образований контекста, которые испытывают значительные влияния со стороны проблемного освоения. Для нашего исследования важна не столько упорядоченность проблем, сколько иерархия всех соотносимых с проблемным освоением образований. Здесь и задача определения морфологического наполнения проблемных образований (их соотношение и корреляция), и в целом морфологическая композиция исследовательской деятельности, структура проблемы и корреляция с деятельностью проблемного освоения.

Проблемный состав исследовательской деятельности - это его механизм, но только механизм, а не все проблемное освоение. Анализ проблемы и ее морфологического окружения дает возможность понять поэтапное развитие исследовательской деятельности от проблемы к задаче (т. е. до завершенного образования), а так как непосредственно наблюдаемым композиционным материалом деятельности является задача, то, вероятно, в проблемном освоении можно увидеть все этапы формирования таковой.

Кроме такой постановки вопроса есть еще более тонкие моменты проблемного анализа: конечную лепту в исследовательскую деятельность вносят обычно задачи - они организуют деятельность исследователя. Уровень исследовательской деятельности, который развернут в задачах, адекватен уровню, запрограммированному универсумом проблем. Следовательно, речь идет о конструктивных и проективных возможностях проблемы и проблемного освоения в целом. Проблема и универсум проблем предварительно конструируют и проектируют исследовательскую деятельность как проблемное освоение. Важно выяснить, насколько глубоко распространяется конструктивная и проективная мощность проблемы, т. е. какие морфологические композиции проблемы являются исходными, как их определить и где объективный критерий начала проявления проблемы как исследовательской деятельности. Здесь, вероятно, сложная задача. Констатация образования, которое мы называем проблемой по некоторым параметрам, начинается с определения возможностей проблемы и, прежде всего, соотнесенности или связанности с исследовательской деятельностью (Это в последующем движении определит значимость ее участия в проблемном освоении.) Кроме того, мы подчеркиваем еще одну характеристику проблемы в отношении социокультурного контекста: неизбежную условную и предельную мета-теоретическую неопределенность символа (неспецифичность). Подчеркнем, неспецифичность символа двойственна по своей природе. С одной стороны, это неспецифичность метатеоретических условий самой проблемы, с другой стороны, это ее неспецифичность в рамках исследовательской деятельности.

Двойственность основной характеристики проблемы, ее неспецифичности позволяет сконструировать следующие исходные данные и методологические предпосылки рассмотрения системы проблема- исследовательская деятельность. Мы рассматриваем проблемное освоение или проблему как наиболее элементарную (но не простейшую или простую) конструкцию исследовательской деятельности (в смысле метатеоретической неспецифичности), хотя не исключено, что есть и другие, дополнительные конструкции, существенные в универсуме проблем. В отношении к проблемному освоению проявляется предельность единичной проблемы. Более того, проблема хотя и является неспецифическим образованием в системе проблема - исследовательская деятельность, но выступает все же значащей конструкцией, относящейся по своему происхождению к различным типам исследовательской деятельности, определяющей эту деятельность. И наконец, конструкция проблемы, ее деспецифицированные составляющие и их парадоксальное участие в построении значимости проблемного освоения одинаково важны для характеристического определения проблемы.

Описывая метатеоретическую предельность проблемы (проблема не имеет границ), мы констатируем, что вне универсума проблемного освоения мы ее не предъявим и что предметные характеристики исследовательской деятельности просто невыразимы в проблемных условиях. Действительно, неспецифичность проблемы никак не может задать специфику исследовательской деятельности. Следующий методологический принцип определяет схему возможных значи-мостей в системе проблемного освоения. Значимость деспецифицированного, неспецифического образования заключается не только в передаче возможных конструктивных элементов исследовательской деятельности, но также определяет, обозначает участников, которые остались по тем или иным причинам за пределами этой структуры исследования. Проблема также (скорее, иерархия проблем) дифференцирует по типу неспецифичности развертываемое проблемное освоение, наконец, проблема, как бы она ни была неспецифична по отношению к самой себе, выявляет собственную понимаемую значимость. Таковы рефлексивные характеристики парадоксальности проблемы в условиях проблемного освоения. Категориальная неспецифичность может быть преодолена в реальной исследовательской деятельности. Это еще раз подтверждает существование символической неспецифической метатеоретической значимости в условиях инволютивного процесса.

Третий момент нашего методологического движения: категориальная неспецифичность иерархии проблем - показатель только определенного типа проблемного освоения, для которого необходимо сформулировать индекс целостности проблемной конструкции: проблема вторично определяет исследовательскую деятельность и тем не менее производится от нее и вычленяется там и только там, где развертывается собственно метатеория как условие исследовательской практики бытия. Именно поэтому проблема не имеет собственных механизмов рефлексии. Практика исследовательской деятельности служит исходным моментом проблемного анализа, основным и даже главным конструктивным элементом эпистемологии. Проблемное освоение - это такая конструкция деятельности, которая связана с построением и преобразованием проблемы и переводом ее в задачи деятельности проблемного освоения, которая осуществляет в рамках познавательной деятельности коммуникативную функцию между ее частями и подразделениями. На очень высоком (социокультурном) уровне она существует вполне самостоятельно и приобретает в связи с этим определенные характеристики. Проблема приобретает статус самостоятельности начиная с момента ее решения. Между тем в обыденном сознании свобода возникновения и существования проблемы как будто не вызывает сомнения. Проблема обладает конструктивным выбором в пределах некоторой композиции проблем; в связи с этим возможности обретения контекста ограничиваются. И, если проблема как таковая появляется якобы внезапно, это значит, что в иерархии не выявлена некоторая составляющая.

Вычленение проблемного освоения говорит о том, что исследовательская деятельность, организованная относительно проблемы в целом, приобретает дополнительные структурные характеристики (не говоря уже о том, что она приобретает различные оттенки социокультурной значимости).

Внутреннее проблемное строение исследовательской деятельности создает возможные сочетания различных предметов исследования и тем самым определяет полифункциональность деятельности. Следовательно, проблемное освоение есть функциональное состояние познавательной деятельности, организующее проблемную значимость деятельности. Это означает, что проблемное освоение - центральное звено деятельности, а проблема - центральное звено исследовательской деятельности. Необходимо еще раз подчеркнуть особенную характеристику проблемного освоения, которая позволяет нам вычленить его как самостоятельный комплекс деятельности: это цельность, а ее критерием выступает категориально неспецифическое образование (и эта неспецифичность обладает особой структурной целостностью).

Исследовательская деятельность может иметь генетическую типологию именно по этой неспецифической модели и дополнительно характеризуется неспецифической структурой каждого метатеоретического условия, составляющего проблемное освоение, что дает возможность типологизировать контекстные образования.

Конструкция морфологической композиции исследовательской деятельности, по существу, определяется специфической структурой деятельности, деспе-цификацию которой выявить порой предельно трудно. Раскрыть поэтапность деспецификации - это значит восстановить весь процесс инволюции, который отнюдь не виден при непосредственном рассмотрении проблемного освоения. Важно, что морфологическая структура есть результат инволютивного процесса.

Множественность возможных рассмотрений проблемного освоения, видимо, не требует специального комментария, и, скорее всего, ясно, что связь с проблемной конструкцией здравоохранительной деятельности отражается в некотором проблемном зеркале. Говоря о здравоохранительной деятельности как о некоторой целостности (скорее, организованности 426), проявляющей совокупность последовательных эмпирических и теоретических действий, связанных особой парадигмой, стоит отметить, что ее нормативность заключается в неспецифичности проблемных конструкций. Нормативность здравоохранительной деятельности не только закреплена, но и спроектирована в проблемной иерархии. Анализ проблемного освоения в рамках здравоохранительной деятельности предполагает, что в метатеоретических условиях будет очерчена сфера проблем. В современной философской литературе удивительно единодушно царит умолчание (за редким и, надо сказать, удачным исключением: Б. С. Гряз-нов, В. Н. Карпович) об этой составляющей исследовательской деятельности. Именно так в ходе анализа вычленили самое проблему, как предмет, правила образования проблемы в инволютивном движении за счет деспецификации (т. е. целенаправленной деятельности) и случайного появления в исследовательской деятельности, как вопрос о существовании типично и нетипично образованных иерархий проблем, а также об их нормативных представлениях. В этом случае проблема становится конституированным элементом исследовательской деятельности и описывается в метатеоретических условиях, что дает возможность рассматривать все проблемное освоение.

Проблемное освоение - это, прежде всего, работа морфологической композиции с правилами ее ограничения в исследовательской деятельности вместе с социокультурным контекстом. Кроме того, особой задачей работы является создание некоторых условий для представлений об оформленности проблем.

Проблемное освоение должно так характеризовать исследовательскую деятельность, чтобы представить все проявленные значимости в некоторой «метатеории» как условие всех типов исследовательской деятельности.

Но дело в том, что проблема и иерархия проблем не заполняют собой всей исследовательской деятельности, т. е. не могут быть с нею отождествлены. Мы хотим четко оговорить, что проблема - это только один из частных вариантов осмысления исследовательской деятельности.

Исходный момент проблемного освоения представляет собой ситуацию, когда первичная композиция исследовательской деятельности тождественна, равна процессу организации проблемы.

Проблемы могут быть представлены различным образом исходя из различных типов их включения в композиции исследовательской деятельности, границы которой заданы. Деятельности обучения и передачи знания, предполагающие представление о проблеме уже сформированным, требуют проблем, переведенных в статус задачи, поэтому проблемы здесь должны быть представлены нормативно.

Методологическое описание (исследование) проблемы, с нашей точки зрения, должно быть представлено как трехуровневое образование, включаемое в исследовательскую деятельность. Во-первых, это особенные характеристики проблемы, связанные с деспецификацией как особым способом их существования (тогда здесь проявится и специфика задания проблемы, и специфика типологии). Во-вторых, необходимость существования иерархии таких образований в рамках исследовательской деятельности предполагает задание правил, описывающих организацию композиции, и правил упорядочения таких композиций. В-третьих, существование проблемы само по себе не представляет интереса для исследовательской деятельности, но должен быть задан уровень, пласт норм или правил организации, тем или иным образом включающих проблемы в исследовательскую деятельность, для чего должна быть представлена модельная конструкция условий превращения проблемной конструкции в задачи, и т. д.

Представление о конечности этих уровней проблемного анализа, конечно же, методологически условно, так же как и их последовательность. Во-первых, очевидна условность членения на три уровня, ибо определение одного из них связано с определением всех. И тем не менее это вычленение связано с центральным положением определенного аспекта проблемы и характеристиками ее участия в других структурах проблемного освоения. Во-вторых, эта условность в общем и целом, конечно же, определена исследовательской деятельностью и тем контекстом, который создается для проблемного освоения. Поэтому все разделы анализа проблемы, прежде всего, определяются контекстом рассмотрения метатеоре-тических условий исследовательской деятельности. И тогда, в-третьих, исследовательская деятельность может быть представлена как набор проблем, некоторая их композиция, а в композиции — отдельные кооперации (по деспецификации). В этом случае проблемы рассматриваются как единственно возможные представители и элементы исследовательской деятельности, хотя они и не имеют спецификации такого типа, как не имеют все другие предметные элементы.

Так, можно говорить о проблемном выполнении исследовательской деятельности. В нормативных конструкциях проблем в этом случае мы рассматриваем морфологические композиции как непременный элемент и участник этих конструкций, как материал, в котором выполнена проблема. И наконец, о генезисе исследовательской деятельности: она может рассматриваться как вторичное образование, производное от проблемы, ее установок, содержания и структуры. По значимости каждый из разделов анализа различен. Уже то, что мы увидим проблемное освоение через два заданных предмета, создает особый методологический рисунок дальнейшего исследования. В первом предмете - собственно проблеме- мы определим возможные участки композиционной кооперации проблем в исследовательской деятельности, т. е. участки (условия) задания структуры проблемного освоения. Второй предмет представляет собой этап ме-татеоретических условий организации собственно проблемы. Эти два предмета связаны и определены в отношении друг друга.

Существенно отметить, что генезис проблемного освоения может быть рассмотрен и как самостоятельный процесс, и как процесс, зависимый от первичного конструирования проблемы. Здесь важно то, что проблема выступает как производное в генезисе исследовательской деятельности, производным также выступает деспецификация проблемно-предметных построений. Тогда участие проблемы в активном использовании метатеоретических условий-символов в организации исследовательской деятельности несомненно. Тем самым мы хотим подчеркнуть дуализм проблемного освоения в отношении проблемы. Подчеркнем и то, что исследовательская деятельность по способу проблемного объединения может относиться в разным типам, а проблемные композиции есть застывшие процессы освоения.

Метатеоретический характер настоящей работы связан, прежде всего, с попыткой представить себе основы специфического видения исследовательской деятельности в ракурсе проблемных характеристик, а не различия эмпирического и теоретического, ставшего уже привычным. Нами предложено теоретическое описание понятия здравоохранительной деятельности, которое задаёт метатеоретическую программу исследования, связанную с выявлением существа этой деятельности как формы власти.

Именно поэтому проблема - элемент, конструирующий исследовательское сознание, хотя и специфическим способом, способом деспецификации и в специфическом русле инволюции.

Но все это движение направлено на анализ объемлющей конструкции - здравоохранительной деятельности в ее структурных проявлениях. В работе показано, в частности, что культура здравоохранительной деятельности должна быть дополнена возможностью свободного целеполагания, представлениями об участии символа здоровья в перманентном конструировании целей. При этом позитивный смысл идеи свободного целеполагания субъекта заключается, конечно, не в противопоставлении объективным законам, а в рассмотрении целе-полагающей деятельности как такого типа отношения к реальности, который позволяет преодолевать давление внешне заданных факторов и условий путем преобразования налично данного здоровья-бытия.

Отметим один из важнейших моментов нашего рассуждения: проблемная композиция, организующая исследовательское сознание, проявляется в нем одномоментно и будто бы внезапно. Попытка постоянного контроля над двумя аспектами одновременно продиктована определенными обстоятельствами. До сего времени неясны многие черты системы проблема - исследовательская деятельность. Такое системное рассмотрение требует более тщательной разработки метатеории проблемных структур в исследовательской деятельности, а также тщательного рассмотрения тех ее элементов, в которых может проявиться проблема. Необходимо сформулировать процесс, порождающий проблему (или проблемы), и ввести деспецификацию как средство, в котором этот процесс проявляется. Введение некоторых новых понятий, несомненно, преобразует сложившиеся представления о проблеме и способе ее существования. В связи с этим изменится и понимание исследовательской деятельности как процесса, в котором реально участвует метатеоретическое продуцирование вторичных условий организации проблемы. Кроме того, может появиться необходимость разложения собственно проблемного освоения, как специфического момента познания, в отличие от процессуальности сложившегося представления об исследовательской деятельности.

Необходимо подчеркнуть значимость анализа проблемы в целом для исследовательской деятельности (см. § 1) и то, что она проявляет свою близость к проблемному освоению (см. § 2). И наконец, чтобы конституировать такой способ анализа, необходимо сформулировать последовательность этапов и выявить, что в содержательном плане добавляет каждый из этапов в определении проблемы.

Проблемное освоение программ медико-биологических предметов связывают с ростом нашего знания о человеке. Социокультурная попытка рассматривать межнаучные медико-биологические предметы в их развитии складывается в наше время в противовес здравоохранительной традиции, ориентированной в основном на естественную эволюцию уже готового, ставшего лечебного дела. В данном исследовании показывается, что здравоохранительная деятельность входит в сферу социальной деятельности, но не особой своей «частью» или «элементом», а особой функцией. Это функция полагания властью «субъекта здоровья» в предметной действительности и преобразования последней в форму субъективности здоровья.

АГ)*7

Проблемное освоение человеческого космоса обязано современным мета-теоретическим формулировкам и символам здоровья-бытия, связанным с нетрадиционными философскими представлениями 428 в смысле условия проблемного освоения, метатеоретической традиции и представляет логическое продолжение анализа социокультурных контекстов проблемы здоровья - смерти. Реконструкцию этой парадигмы следует также связать с серией вопросов, возникших при постановке проблем морфологии как условия формирования нового знания.

Достаточным условием реконструкции служит методологическая концепция природы морфологии как предтечи знания 429. В рамках этой концепции появляется представление о связи с ней знаково-символических представлений о рациональном или предметном формировании здравоохранительной эмпирии. Методологическим прочтением здравоохранительной эмпирии выступают концепции внутреннего единства предметов исследования, считавшиеся единственным прочтением естественнонаучной логики, способной оправдать переход от единичных фактов лечебного дела к пониманию общих теоретических концепций здоровья. Переход считается правомерным и в настоящее время, поскольку он воспроизводится в соответствии с парадигмой «истинности» здоровья, сформулированной как истинность функциональных знаний о человеке, не отличающими его конструкции от простой предметной конструкции естественного мира. «Истинность» здоровья включает последовательное использование в лечебном деле онтологии отклонений от «нормы здоровья», присутствующих в

427 Шеллер М. Указ. соч. С. 168.

428 Деррида Ж. Шпоры: Стили Ницше // Филос. науки. 1991. № 2. С. 137. интерпретации. Развернутое теоретическое выражение здоровья как единства медико-биологических предметов выступает методологической схемой, меняющей методы экспериментального исследования здоровья на космосе животных. Предметы включают методы интерпретации сходства, различий и сопутствующих культуре изменений онтологии, повторяют структуру парадигмы истинности освоения реальности.

Развертывая логику научно-истинного освоения реальности, классические интерпретации здоровья обнаружили свою полноту в связи с неполнотой онтологии здоровья. Наша критика сосредоточена в двух направлениях: во-первых, это подтверждение предельной недостаточности только лишь методологического развертывания самих предметов здоровья, принципа их внутреннего единства и во-вторых, обоснование недостаточности интерпретативных возможностей медико-биологических способов рассуждения для действительно научного обоснования лечебного дела. Можно убедительно показать, что наша парадигма внутреннего единства предметов здоровья есть не что иное, как употребление схем естественнонаучного движения в привычной интерпретации нашей культуры. Дальнейшие разработки этой парадигмы демонстрируют, что принцип единства предметов и единства здоровья не может быть онтологически обоснован никакими имеющимися в нашем распоряжении способами понимания космоса здоровья-бытия. Символ здоровья-бытия есть синтетическое метатеоретическое построение и носит характер обозначения индивидуального здоровья, может быть условием понимания априори; по определению он первичен в отношении к эмпирически данному способу формирования здоровья.

В нашем исследовании показано, что здравоохранительная реальность на этапе формирования предмета проблемного движения интуитивно реализуется в потребностях, интересах, целях как в субъективных «парадигмах».

Тогда методологическая критика естественнонаучных здравоохранительных предметов как исследований, основанных на исследовательских действиях и наблюдениях, соответствующих идеалу единственно возможного соответствия, показывает невозможность построения понимания законов здоровья-бытия только с помощью естественнонаучной интерпретации. Применение правил внутреннего единства предметов действительно может привести к пониманию формирования здоровья, но этому применению предшествует метатеоретическое понятие символа здоровья-бытия, которое мы называем условием здоровья.

Во внутреннем единстве предметов здоровья всегда присутствует возможность нового понимания принципов связи и онтологического единства формирования здоровья, представляемого символом, симметричным частным фактам формирования здоровья. Происходит не просто рядоположение предметов, в результате которого синкретический предмет содержит все, что содержали его предшественники; присутствует творческий акт формирования здоровья-бытия, выражающийся в понимании, а иногда и в новой морфологии.

Новый межнаучный подход перспективен в отношении решения проблем морфологии здоровья-бытия: он выделяет три компонента процесса проблемного освоения, в результате которого строится морфологическое единство: констатация не поддающихся интерпретации фактов, указание не на их морфологию и разложение ее на простые компоненты, измерение сопоставимости, а на понимание символических конструкций и освоение фактов формирования здоровья с помощью этих символов. В настоящей работе, в частности, показано, что проблемы здравоохранительной деятельности существуют вопреки развертыванию механизма рефлексии — самого мощного средства деятельности и самого мощного фактора, консервирующего деятельность. Следовательно, проблемное освоение всегда является активным инструментом, средством смены устойчивых конструкций, парадигм здравоохранительной деятельности. Весь цикл предметно—»проблемно—»предметного изображения здравоохранительной реальности выступает как движение символического и содержательно-логического расширения возможностей здравоохранительной деятельности.

Познание рассматривается в качестве основного момента в процессе проблемного освоения, построения перспективной морфологии и выделения процесса деспецификации на уровне методологического схематизма 430. Этот второй уровень непосредственно предшествует первому, сохраняя принцип непредметного сопоставления, поскольку с помощью этого принципа можно схематично объяснить, как оформляется проблемное освоение. Возможно реконструировать один из уровней процесса творчества, процесс приобретает при этом целостные характеристики, вступает в рамки метатеоретических исследований. Попредметное сопоставление выступает как морфологический этап обоснования имеющихся концепций. В этой концепции впервые осуществляется представление контекста морфологического обоснования как условие формирования контекста символа здоровья-бытия.

Морфологическое обоснование становится характерной конструкцией проблемного освоения предметов медико-биологической науки. Представители социальной гигиены Ю. П. Лисицин и др., разрабатывая новый вариант здравоохранительной модели, рассматривают профилактику как метод обоснования медико-биологических проблем. Обоснованность проблем зависит от степени соответствия ее предметов и фактов лечебного дела. Процесс оформления проблемы выступает как методологическое схемное описание, поэтому рефлексивно находится в пределах компетенции методологии и логики медико-биологического комплекса наук.

Разработка принципа попредметного сопоставления выстраивает первичную логику проблемного обоснования как этап творческой логики. Сюда входит формулировка принципа доказательности лечебного дела и попытки использования методов попредметного сопоставления в решении проблем.

Разработка этой концепции имеет отношение к решению проблемы, а именно проблемному освоению медико-биологических предметов. Проблемное оформление процессов творчества, развития лечебного дела сознательно культивируется в современной клинике только в методике «делай как я». Рассмотрение концепции проблемного обоснования выступает этапами морфологического решения проблемного освоения здравоохранительной реальности. В этом случае не удается отграничить вопросы развития морфологической плоскости знания в пределах предмета медико-биологических наук, и проблемное освоение имплицитно присутствует в них. Методология проблемного освоения демонстрирует, что процесс морфологического обоснования выступает условием развития метатеории, и следовательно, в символе удается объединить функциональный контекст проблемы и морфологический контекст обоснования. Возможность объединить контекст морфологии обоснования и контекст проблемного освоения медико-биологических знаний позволяет сделать вывод о неудовлетворительной обоснованности современного лечебного дела не только как программы массовой профилактики, но и как программы, имплицитно содержащей решение проблемного освоения развития предметов медико-биологического знания. Внутренняя ограниченность сложившихся вариантов логики медико-биологических предметов говорит о множестве попыток решения проблемного освоения здравоохранительной реальности. В данной работе определено, что в случае смены медико-биологической предметной реальности проблемная база-морфология расширяется за счет пополнения разрушенными связями и элементами субъективных «парадигм». Расширены представления о возможностях такого видоизменении, приводящего к функционально неопределенному состоянию задачи - ее «разрушению» и «смерти» как организованности.

Социокультурные этапы разработки попредметного сопоставления как картины морфологического обоснования и возрастающая неудовлетворительность программ здравоохранительной деятельности подготовили условия для возникновения знаков-символов здоровья-бытия, непосредственно участвующих в установке на решение проблем персонифицированного здоровья-бытия, что ведет к росту непопулярности медико-биологических знаний.

Аналитическая критика социокультурного контекста возможностей попред-метного сопоставления является отправным пунктом нашего исследования. По-предметное сопоставление теряет свои позиции и как логический принцип построения медико-биологических знаний, и как методология здравоохранительной деятельности. По нашему мнению, устойчивой основой, способной стать опорой методологии здравоохранительной деятельности, может выступить ме-татеоретическая концепция символа здоровья-бытия. Последняя, в свою очередь, не может напрямую служить основой лечебного дела, интересы которого, вслед за древними его предшественниками, продолжают защищать здравоохранительные институты. Возможность в рамках метатеоретической концепции символа здоровья-бытия объединить, объяснить связь персонального символа здоровья-бытия и общих положений предметов медико-биологической науки обеспечивается известным правилом: недостаточность персонального здоровья еще не утверждает несостоятельности символа-основания самой метатеории здоровья-бытия. Это правило не должно подтверждать метатеорию, доказывать ее состоятельность, оно может только опровергнуть способ персональной интерпретации символа здоровья-бытия. В процессе исследования нами установлено, что присутствие символа здоровья-бытия как проблематизирующего фактора здравоохранительной деятельности выступает в качестве разрушительного элемента и в той или иной степени служит программой редукции, которая начинает, изменяясь сама, изменять здравоохранительную культуру до стадии ее распада. Отношения оппозиций задача- результат представлены мозаичным образом, тогда как власть - в относительно жестких, специфических формах (элементах и связях) лечебного дела.

Установка на персональную ответственность здоровья-бытия определяет всю структуру нашей концепции и ее дальнейшие шаги. Прямым следствием является перенос акцентов с проблем здоровья-бытия в моделях науки на символ здоровья-бытия метатеории. По нашему мнению, принцип функциональности как критерий осмысленности синкретических построений медикобиологических утверждений должен быть заменен принципом проблемного освоения реального здоровья-бытия. Проблемное построение универсальных морфологических построений определяется как способность формулировать символ здоровья-бытия разграничивающей формы существования и несуществования здоровья - смерти в форме морфологической деспецификации предшествующих предметов здоровья - смерти. Осуществление установки проблемного освоения на деспецификацию выступает как концепция морфологического метода и концепция организации морфологического знания. Обращение к вопросам организации морфологии закономерно, как и попытка решить проблему выполнения с помощью проблемного освоения. Если функциональный характер здравоохранительной реальности сохранен только как условие стабильности лечебного дела, то в условиях проблемного освоения, напротив, попытки дестабилизации будут определять размывание выработанных прежде предметов и концепций организации новых элементов морфологической плоскости. Концепция функционального обоснования набора здравоохранительной науки, последовательно реализованная, приводит к символу здоровье - смерть как субъективно тупиковой проблеме. Попытка здравоохранительных институтов разрешить возникшие трудности приводит к метатеоретическому изменению условий возникновения проблем и в конечном счете к отрицанию исходной доктрины здоровья-бытия, ее допущений, морфологических образов и принципов.

Проблемное освоение здравоохранительной реальности, начиная с разрешения трудностей деятельности морфологического обоснования, с необходимостью отказывается от сложившегося функционального обоснования, от идеального объекта о его установкой на предметное изучение ставшего, социокультурно сложившегося объекта здоровья. Проблемное освоение формирует парадоксальное с точки зрения лечебного дела решение: состояние, обозначенное символом здоровья-бытия, - это условия существования, прогрессирующие субъективно.

Субъективное раскрытие условий - это ответственность открытия в себе здоровья - смерти в полном смысле этого слова. Проблемное освоение затрагивает вопрос творчества здоровья - смерти- бытия, исследует логику принятия и смены установок субъективного процесса, непосредственно связанного с онтологической концепцией здоровья - смерти - бытия как особого мира субъективного здоровья, как онтологического показателя субъекта. Процесс раскрытия метатеории здоровья - смерти - бытия имеет собственную схему онтологизации. Проблемное освоение представлено в виде программы морфологических изменений от исходной предметно-проблемной ситуации к решениям деспецифика-ции, далее - к кооперации морфологии и наконец к проблемному освоению и решению проблемных ситуаций, возникших в результате здравоохранительной деятельности. Проблемное освоение не удваивает накопление морфологии, а деспецифицирует тупики лечебного дела. Деспецификация ситуаций разрыва в лечебном деле позволяет проблемному освоению сформулировать схемы вариантов развития медико-биологических наук, способствовать развитию представлений о здоровье- смерти— бытии. Решения деспецификации представляют морфологические наборы данных как фактора несистематизированного происхождения, разрушающего неудачные кооперации. Правомерность применения схемы к анализу развития медико-биологических наук несомненна, отметим только специфику рассмотрения данных лечебного дела как фактора, практически независимого от метатеоретических построений. В настоящем исследовании показано, что субъект-здоровье - это постоянно обновляющееся образование, которое никогда не тождественно какой-либо константе объяснений здоровья и их последовательностей в культуре. Субъект здоровья - это всегда место, которое появляется внутри реальности, культуры и воссоздается символом здоровья-бытия, в этом качестве тождественным символу смерти.

Проблемное освоение раскрывает новый слой методологических осмыслений и приводит к появлению морфологической преемственности. В концепции проблемного освоения морфологическая преемственность связана с преемственностью методологической. Морфологические плоскости связаны, их смена закономерна и представляет проблемное освоение в случае, если последующая морфологическая плоскость способна к построению объяснения. Морфологические элементы, кооперирующиеся со смысловой схемой последующей плоскости, не способны инициировать принципиально новые проблемные освоения. Морфологическая преемственность подобным образом не разрешается. Проблемное освоение отказывается от традиционной дополнительности морфологии как стимула развития медико-биологического комплекса науки, оно требует постоянного метатеоретического осмысления сложившихся морфологий и их разрушения. Морфологическая преемственность проблемного освоения предполагает смену морфологии через разрушение и оперативное воссоздание морфологических коопераций связи, а также проблемное обеспечение связи. Установки проблемного освоения демонстрируют такую связь посредством метате-оретических символов, если это необходимо.

Концепция проблемного освоения связана принципом соответствия с постоянными невыполнениями практики лечебного дела. Представления проблемного освоения относятся к современному периоду развития медико-биологической науки, т. е. периоду попредметного расчленения человека. Проблемное освоение основано на смене морфологических плоскостей, которые фиксируют процесс изменений и позволяют оценить переход как проблемный процесс. Концепция проблемного освоения выходит за пределы рационального решения 431 смены морфологических плоскостей. В рамках системы сложившихся морфологий факт морфологических дополнений объясняет только социокультурный, внешний по отношению к медико-биологической науке импульс проблемной корреляции. Проблемное освоение достраивает себя внешними (с социокультурными контекстами) метатеоретическими символами здоровья - смерти - бытия, дополняя представления об устойчивости морфологических плоскостей и предполагая возможность появления новых проблемных образований.

Они появляются и могут подготовить условия для морфологической кооперации, могут создать предпосылки ее устойчивости, сами же сформированы предшествующими предметами. Таким образом, смена морфологических плоскостей связана с реализацией проблемного освоения и осмыслением символа метатеорети-ческого построения.

Проблемное освоение, традиционно считавшееся предметом естественнонаучной традиции, теперь выходит за рамки методологических исследований, становится темой современной метатеории. Проявления проблемного освоения обусловлены ходом развития здравоохранительной традиции и в первую очередь разрушением морфологической плоскости как стартового основания, акта формирования здоровья, ставшего лечебным делом. Актуализация проблемы формирования здоровья в традиционной здравоохранительной постановке предметного выполнения привлекает всеобщее внимание как своими достоинствами, так и многочисленными недостатками. Дальнейшая разработка вопросов показала, что проблема возникновения морфологической плоскости связана с деятельностью проблемного освоения. Механизм понимания организации морфологической плоскости имеет определяющее значение для интерпретации символа здоровья - смерти - бытия. Последнее относится и к интересующей нас проблеме возникновения метатеоретических концепций символа здоровья -смерти - бытия.

Отрицание преемственности в развитии морфологической композиции, акцентирование внимания на роли групп символов в производстве здоровья и ходе выбора символов-условий, понимание участия символа перехода между отдельными актами формирования здоровья как некого условия, переключателя, имеющего метатеоретическую природу, могут вызвать обвинения в метафизичности исследования. Концепция морфологической композиции символов выступает как оригинальная версия об источниках формирования здоровья. Мы считаем, что здоровью присуще метатеоретическое понимание условий формирования, что все эти условия требуют выявления подлинных оснований и композиции символов, участвующих в определении здоровья и построении концепции развития здоровья как метатеоретической. Эта ситуация оценивается нами следующим образом: делая здоровье метатеоретическим символом, мы пытаемся извлечь его понимание из дискуссии, первичной медико-биологической интерпретации.

Здесь устанавливается действительная связь между метатеорией здоровья, истоки которой в роли производства и оценки условий формирования символа здоровья, и проблемой морфологической композиции символов. Концепцию формирования здоровья можно представить как переориентацию основных символьных представлений предшествующей теории здоровья, и такое противопоставление правомерно и связано с особенностями развития современной здравоохранительной деятельности.

Хотя проблема композиции - это проблема отношений между отдельными условиями-символами, участвующими в формировании здоровья, ясно, что характер этих отношений во многом зависит от характера отношений внутри морфологической композиции как основной плоскости, на базе которой формируется концепция здоровья. Понимание причин возникновения проблем морфологической композиции предполагает рассмотрение композиционных элементов: именно этот путь - понимания характера внешних отношений символов через детальное рассмотрение внутренних - позволит, на наш взгляд, уловить причины появления данной концепции.

Концепция формирования здоровья подразумевает, что своим появлением она обязана следующим моментам: во-первых, сложившейся модели медико-биологической науки, учитывающей указания на наличие субъективных компонентов и усилий в формировании здоровья, во-вторых, пониманию формирования здоровья как непрерывной биологической сущности; в-третьих, «объективизму» участников лечебного дела, «утверждающих», что их метод совпадает с научным содержанием исследований. Анализ трех этих направлений здравоохранительной деятельности позволяет предложить свою концепцию формирования здоровья.

Современная медико-биологическая концепция здоровья - это историческая ветвь современной концепции формирования здоровья; мы имеем в виду, что рефлексия над историей становления здоровья и его эмпирическим бытием есть источник философско-методологических проблем. Однако, находясь в рамках исторического медико-биологического статуса здоровья, можно понимать историю формирования здоровья иначе, поскольку метатеоретическая конструкция символа-условия не отвечает реальной практике медико-биологических исследований.

Это характеризует здоровье в понятиях, которые подходят только для описания радикальной хирургии, предпочитающей экстраординарные или радикальные мероприятия в формировании здоровья и игнорирующей моменты субъективного усилия. Такой принцип лечебного дела, положенный в основу формирования исторически объективного здоровья, не позволяет учесть многих проблем в становлении здоровья-бытия. Тем более, что субъективное формирование здоровья должно воспроизводиться внутри символов, создающих условия для его проявления и понимания. Лечебное дело не позволяет ответить на многие вопросы формирования здоровья-бытия и, в частности, каким критериям, кроме функциональных, должно отвечать здоровье-бытие в случае его несоответствия сменяющимся лечебным практикам. Часто в истории лечебного дела противоречие между теорией и практическим действием разрешается не путем отвержения теории, а путем ремесленнической перестройки самого лечебного дела. Установлено, что предметное содержание здравоохранительной культуры представляет собой сочетание определенностей и неопределенностей в проблемном содержании здоровья-бытия. Правила соче-танности лечебного дела распределяют движения рефлексивно-логическими потоками по естественнонаучным предметам, а для случая несочетанности предметов показана необходимость создания особых контекстных условий и развертывания правил поиска актуально-выполняющих структур. Такие обра

437 зования в большинстве своем пустотны, т. е. состоят из провалов и лакун разной конфигурации.

Более широкий круг проблем в истории формирования здоровья в форме лечебного дела можно учесть в случае введения в качестве предмета исследования парадоксальных случаев выздоровления и активного самоздоровья. Задача заключается в позиционировании всех условий формирования таких форм самоздоровья. Метатеория требуется для того, чтобы выявить условия и символы здоровья-бытия, гарантии достаточности их воспроизведения.

Выделение символа здоровья-бытия в качестве условия формирования здоровья подчеркивает субъективный характер трудностей, которые стоят перед человеком при решении этой проблемы и обращает внимание на такие субъективно-творческие моменты в деятельности освоения здоровья, как ответственность, творчество.

Введение символов условия автоматически приводит к необходимости переформулирования критериев освоения. Критерии освоения ведут к определенным субъективным трудностям понимания и существенно расширяют круг рассматриваемых проблем формирования здоровья. Только в условиях освоения область формирования здоровья приобретает личностный статус.

Список научной литературыГуваков, Владимир Иванович, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Абельс X. Интеракция, идентификация, презентация. Введение в интер-претативную психологию. СПб.: Алетейя, 1999. С. 97.

2. Автономова Н. С. История как археология знания в концепции М. Фуко // Современная структуралистская идеология: генезис политических концепций. М.: ИФАН, 1984.

3. Автономова Н. С. Концепция «археологического знания» Мишеля Фуко // Вопр. филос. 1972. № 10.

4. Автономова Н. С. Концепция человека у позднего М. Фуко // Современный человек: цели, ценности, идеалы М.: ИНИОН, 1988.

5. Автономова Н. С. От «археологии знания» к «генеалогии власти» // Вопросы философии. 1978. № 2.

6. Автономова Н. С. Рассудок, разум, рациональность. М., 1988.

7. Адорно В. Т. Проблема философии морали. М.: Республика, 2000. С. 61 -161.

8. Айдаралиев А. А., Баевский Р. М., Берсенева А. П. и др. Комплексная оценка функциональных резервов организма. Фрунзе: Илим, 1988. 195 с.

9. Айзман Р. И., Гельман Е. Б. Анатомия, физиология и гигиена человека (основные понятия): Учебное пособие для учащихся общеобр. средних школ. Новосибирск: Изд-во НГПИ, 1992. 310с.

10. Ю.Акофф Р. Планирование будущего корпорации. М.: Прогресс, 1985. С. 99.

11. П.Акофф Р., Эмери Ф. О целеустремленных системах. М.: Сов. радио, 1974. С. 157-223.

12. Алексеев В. П. Очерки экологии человека. М., 1993.

13. Алексеев И. С. Об универсальном характере понимания // Вопросы философии. 1986. № 7. С. 73.

14. Алексеев И. С. Принцип дополнительности. М.: Наука, 1978. С. 237.

15. Амосов Н. М. Раздумья о здоровье. 3-е изд. М.: Физкультура и спорт,1987. 64 С.

16. Ананьев В. А. Концептуальная основа учебной программы «психология здоровья» // III Нац. конгресс по профилактич. медицине и валеологии: Тез. докл. СПб., 1996. С. 16,17.

17. Ананьев В. А. Психогигиенические и психопрофилактические основы здорового образа жизни // Здоровый образ жизни: Сб. науч. тр. Л.: ЛенГИДУВ,1988. С. 85-111.

18. Анучин В. А. Географический фактор в развитии общества. М., 1982.

19. Апанасенко Г. Л. Эволюция биоэнергетики и здоровье человека. СПб.: Петрополис, 1992. 123 с.

20. Арефьева Г. С. Общество как объект социально-философского анализа. М., 1995.

21. Арефьева Г. С. Социальная активность: проблемы субъекта и объекта в социальной практике и познании. М., 1974.

22. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.

23. Аронсон Э. Общественные животные. Введение в социальную психологию. М.: Аспект-пресс, 1998.

24. Баевский Р. М. Прогнозирование состояний на грани нормы и патологии. М.: Медицина, 1979. 298 с.

25. Баевский Р. М., Берсенева А. П., Максимов А. Л. Валеология и проблема самоконтроля здоровья в экологии человека: Учеб.-метод. пособие. В 2 ч. Магадан: СВНЦ ДВО РАН, 1996. Ч. I.

26. Барт Р. Camera lucida. М.: Ad Marginem, 1997.

27. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс; Универс, 1994.

28. Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как философский принцип// Проблема человека в современной философии. М.: Наука, 1969. С. 73 -145.

29. Башляр Г. Новый рационализм. М.: Прогресс, 1987. С. 165.

30. Бергер П., Лукман Г. Социальное конструирование реальности. М.: Академия-центр; Медиум, 1995.31 .Бердяев Н. А. Человек. Микрокосм и макрокосм // Феномен человека: Антология. М., 1993.

31. Березин И. П., Дергачев Ю. В. Школа здоровья. М.: Моск. рабочий, 1989. 221 с.

32. Берков В. Ф. Вопрос как форма мысли. Минск: Изд-во БГУ, 1972. 136 с.

33. Берков В. Ф. Идеал непротиворечивости и проблемные ситуации в науке // Идеалы и норма научного исследования. Минск: Изд-во БГУ, 1981. С. 381 -395.

34. Бибихин В. В. Мир. Томск: Водолей, 1995. С. 130.

35. Бибихин В. В. Язык философии. М.: Прогресс, 1993. С. 81 223.

36. Блумер Г. Коллективное поведение // Психология масс. Хрестоматия. М.: Изд. Дом Бахрах, 1998. С. 553 557.

37. Бодрийяр Ж. О соблазне. Главы из книги // Иностр. лит. 1994. № 1.

38. Бодрийяр Ж. О совращении // Ежегодник Ad Marginem. М., 1994.

39. Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 1995.

40. Большая медицинская энциклопедия. 3-е изд. В 29 т. М.: Сов. энцикл., 1974 -1988.

41. Болыпая советская энциклопедия. 3-е изд. В 30 тт. М.: Сов. энцикл., 1970 -1978.

42. Брехман И. И. Валеология. Наука о здоровье. 2-е изд. М.: Физкультура и спорт, 1990. 208 С.

43. Брехман И. И. Введение в валеологию науку о здоровье. JL: Наука. Ле-нингр. отд-е, 1987.

44. Брехман И. И. Проблема обучения человека здоровью // Валеология: Диагностика, средства и практика обеспечения здоровья. Владивосток: Дальнаука, 1995. Вып. 2. С. 40-49.

45. Бубер М. Проблема человека: Я и Ты // Бубер М. Два образа веры. М., 1995.

46. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

47. Вебер М. Наука как призвание и профессия // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 719 721.

48. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. М., 1996.

49. Вернадский В. И. Живое вещество. М.: Наука, 1978.

50. Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М.: Наука, 1981.

51. Виндельбанд В. Дух и история. М., 1995.

52. Витгенштейн JI. Философские исследования// Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. 1.

53. Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989.

54. Вогралик В. Г. Можно ли продлить жизнь? Горький: Волго-Вятск. кн. изд-во, 1984. 127 с.

55. Войтенко В. П. Здоровье здоровых: Введение в санологию. Киев: Здоровье, 1991.248 с.

56. Воронцов И. М. К обоснованию некоторых общеметодологических и частных подходов для формирования валеологических концепций в педиатрии и педологии // Методология и социология педиатрии. СПб., 1991. С. 5 27.

57. Воронцова В. Г. Педагогическая валеология и гуманизация образования: историко-педагогический аспект // История педагогики сегодня / Под ред. В. Г. Воронцовой. СПб., 1998. С. 120 134.

58. Гагин Ю. А. Концептуальный словарь-справочник по педагогической ак-меологии: Учеб. пособие. СПб.: Балт. пед. академия, 1998.

59. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.

60. Гадамер Г.-Г. Истина и метод. Основа философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. С. 293, 317.

61. Гарбузов В. И. Человек, жизнь, здоровье: Древние и новые каноны медицины. 2-е изд. СПб.: Комплект, 1995. 429 с.

62. Гачев Г. Д. Национальные образы мира: курс лекций. М., 1998.

63. Гвишиани Д. М. Организация и управление. М., 1970.

64. Гегель Г. В. Ф. Соч. М.; Л., 1930 1934. Т. 1 - 7.

65. Генисаретский О. С. Методологическая организация системной деятельности // Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании. М.: Стройиздат, 1975. С. 471 -491.

66. Георгиевский А. С. Методология и методика научно-исследовательской работы в медицине. 2-е изд. Л.: Медицина, 1981.

67. Гете И. В. Избранные философские произведения. Введение в морфологию. М.: Наука, 1964. С. 99.

68. Гехт К. Психогигиена / Пер. с нем. М.: Прогресс, 1979. 176 с.

69. Ги Дебор. Общество спектакля М., 2000.

70. Глоссарий терминов, используемых в серии «Здоровье для всех». Женева: ВОЗ, 1984. 44 с.

71. Горбенко П. П. Концепция реформирования здравоохранения в России // Мат-лы IV Нац. конгресса по профилактич. медицине и валеологии. СПб.: Здоровый мир, 1997. С. 2 4.

72. Горский Д. П. Учение Маркса об обществе: критический анализ. М., 1994.

73. Гримм Г. Основы конституциональной биологии и антропометрии / Пер. с нем. М.: Медицина, 1967. 292 с.

74. Грязнов Б. С. Логика, рациональность, творчество. М.: Наука, 1982.

75. Гуваков В. И. Здравоохранительная деятельность: Социокультурные и методологические проблемы. Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 1991. 184 с.

76. Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. М., 1997.

77. Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989.

78. Гундаров И. А. Почему умирают в России, как нам выжить? М.: Медиа сфера, 1995.

79. Гундаров И. А., Киселева Н. В., Копина О. С. Медико-социальные проблемы формирования здорового образа жизни // Медицина и здравоохранение.

80. Сер. Формирование здорового образа жизни. Обзорная информация. М., 1989. Вып. 2. 83 с.

81. Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1989. С. 116.

82. Гурко Е. Тексты деконструкции. Деррида Ж. Differance. Томск: Водолей, 1999.

83. Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб.: Наука; Ювента, 1998. С. 191.

84. Гуссерль Э. Начало геометрии. Введение Жака Деррида. М.: Ad Marginem, 1996. С. 111.

85. Гуссерль Э. Собрание сочинений. М.: РИГ «Логос»; Изд-во «Гнозис», 1994. Т. 1. Феноменология внутреннего сознания времени С. 49.

86. Гуфеланд X. Искусство продлевать человеческую жизнь (Макробиотика) // Время жить: Сб. СПб.: Лейла, 1996. С. 5 226.

87. Давиденко Д. Н., Волков В. Ю., Половников П. В., Волкова Л. М. Валео-метрия как составная часть науки об индивидуальном здоровье // III Нац. конгресс по профилактич. медицине и валеологии: Тез. докл. СПб., 1996. С. 60.

88. Давыдовский И. В. Проблема причинности в медицине: Этиология. М.: Медгиз, 1962. 176 с.

89. Делез Ж. Критическая философия Канта: учение о способностях. Берго-низм. Спиноза. М.: ПЕРСЭ, 2000.

90. Делез Ж. Логика смысла. М.: Academia, 1995.

91. Делез Ж. Марсель Пруст и знаки. По каким критериям узнают структурализм? СПб.: Алетейя, 1999.

92. Делез Ж. Ницше. СПб., 1997.

93. Делез Ж. Различие и повторение. СПб.: Петрополис, 1998.

94. Делез Ж. Складка. Лейбниц и барокко. М.: Логос, 1997.

95. Делез Ж. Фуко. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1998.

96. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. М., 1990.

97. Делез Ж., Гваттари Ф. Ризома // Философия эпохи постмодерна. Минск: Красико-принт, 1996.

98. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб.: Алетейя, 1998.

99. Деррида Ж. Голос и феномен СПб., 1999.

100. Деррида Ж. О грамматологии M.: Ad Marginem, 2000.

101. Деррида Ж. Письмо к японскому другу // Вопр. филос. М., 1992. № 4.

102. Деррида Ж. Призраки Маркса; Spectres de Marx. L'Etat de la dette, le travail du devil et la nouvelle international. Paris: Edition Galillee, 1993. C. 117.

103. Деррида Ж. Шпоры: Стили Ницше // Филос. науки. 1991. № 2. С. 137.

104. Деятельность: теории, методологии, проблемы. М., 1990.

105. Джеймисон Ф. Постмодернизм или логика культуры позднего капитализма// Философия эпохи постмодернизма. Минск: Красико-принт, 1996. С. 119.

106. Джонс Дж. К. Методы проектирования. М.: Мир, 1986. С. 49.

107. Дильман В. М. Четыре модели медицины. Л.: Медицина, 1987.

108. Доброхотов А. Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1986.

109. Доскин В. А., Лаврентьева Н. А. Ритмы жизни. 2-е изд. М.: Медицина, 1991. 176 с.

110. Дубинин Н. П. Что такое человек. М., 1983.

111. Ш.Дубровский В. И. Валеология. Здоровый образ жизни. M.: Ritorica- А Флинта, 1999.

112. Ерасов Б. С. Социальная культурология. М., 1996.

113. Жак Деррида в Москве. М., 1993.

114. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М.: Художественный журнал, 1999.

115. Жизнь и власть в работах Мишеля Фуко. Реф. сб. М., 1997.

116. Жирнов В. Д. Проблема предмета медицины: Методологический анализ. М.: Медицина, 1978. 240 с.

117. Задачи по достижению здоровья для всех: Европейская политика здравоохранения. Пересмотренное изд. Копенгаген: ВОЗ/ ЕРБД991. 322 с.

118. Зайцев Г. К., Колбанов В. В., Колесникова М. Г. Педагогика здоровья: Образовательные программы по валеологии. СПб.: УПМ, 1994. 78 с.

119. Запорожченко В. Г. К понятию «здоровый образ жизни» // Междунар. науч. конф. «Здоровый образ жизни» (Ленинград, 12-14 дек. 1990 г.): Тез. докл. Ч. 1. Новгород, 1990. С. 26.

120. Здравомыслов А. Г. Потребности, интересы, ценности. М., 1986.

121. Зиммель Г. Как возможно общество? // Избранное. М., 1996.

122. Ильин И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998.

123. Ильин И. П. Проблема личности в литературе постмодернизма: теоретические аспекты // Концепция человека в современной литературе, 1980-е годы. М., 1990.

124. Ильин И. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М.: Интрада, 1996.

125. Институты самоуправления. Историческое исследование. М., 1995

126. Ионин Л. Г. Понимающая социология. М., 1979

127. Ионин Л. Г. Социология культуры. М.: Логос, 1996.

128. История социологии в США и Западной Европе. М., 1993.

129. К здоровой России: Политика укрепления здоровья и профилактики заболеваний. Приоритет основных неинфекционных заболеваний / ГНИЦ профи-лактич. медицины. М.: Водолей, 1994. 80 с.

130. Казначеев В. П. Современный аспект адаптации. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1980. С. 19.

131. Казначеев В. П., Матрос Л. Г. Проблемы управления развитием здоровья и экологии человека // Вестн. АМН СССР, 1983. № 7. С. 8 12.

132. Как быть здоровым (из зарубежного опыта обучения принципам здорового образа жизни). М.: Медицина, 1990. 239 С.

133. Канетти Э. Масса и власть. М., 1997.

134. Кант И. Соч. В 6 т. М., 1966. Т. 5. С. 462 469.

135. Кант И. Трактаты и письма. М.: Наука, 1980. С. 347.

136. Капитализм и шизофрения. Беседа Катрин Клеман с Ж. Делезом и Ф. Гваттари // Ежегодник. Ad Marginem. М., 1994 .

137. Карпинская Р. С. и др. Философия природы: коэволюционная стратегия. М., 1995.

138. Карпович В. Н. Проблема, гипотеза, закон. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1980.

139. Касаткин В. Н. Школа здоровья // Школа здоровья. 1994. Т. 1. № 1. С. 5 -12.

140. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. С. 514.

141. Кассирский И. А. О врачевании. М.: Медицина, 1970. 271 с.

142. Келановски Т. Пропедевтика медицины / Пер. с польского. М.: Медицина, 1968. 168 с.

143. Колбанов В. В. Валеология: основные понятия, термины, определения. СПб.: ДЕАН, 1998.

144. Кондратьева А. Д., Петров В. П., Федотова Л. А. и др. Словарь-справочник социального педагога-валеолога / Под ред. А. Д. Кондратьевой. Н. Новгород: Нижегород. гос. архит.-строит. акад., 1996. 122 с.

145. Конев В. А. Культура, человек, образование. Самара, 1999. С. 29.

146. Конев В. А. Онтология культуры. Избр. работы. Самара: Изд-во Самар. ун-та, 1998. С. 92.

147. Концепция «власти над живым» и сексуальности у М. Фуко // Социальные и гуманитарные науки: РЖ. 1996. № 4. Сер. 11. Социология.

148. Копнин П. В. Логические основы науки. Киев: Наукова думка, 1968. С. 143.

149. Корниенко Н. Г. К метафизике понимания // Вопросы методологии. 1991. № 1. M.: СКМЦ Касталь. С. 76 89.

150. Корольков А. А., Петленко В. П. Философские проблемы теории нормы в биологии и медицине. М.: Медицина, 1977. 392 с.

151. Костикова А. А. «Новая философия» во Франции: постмодернистская перспектива развития. М., 1996.

152. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977.

153. Кочакова Н. Б. Традиционные институты управления и власти. М., 1993.

154. Крапивенский С. Э. Социальная философия: Учеб. для студентов вузов. М., 1998.

155. Кузнецов Б. Г. Эволюция картины мира. М., 1961.

156. Кузьмин М. К. История медицины. М.: Медицина, 1978. 128 с.

157. Культура, человек и картина мира. М., 1987.

158. Кун Т. Структура научных революций. М., 1997. С. 133.

159. Кынчев Р. Концепция власти М. Фуко и «новые философы» // Современная структуралистская идеология: генезис политологических концепций. М., 1984.

160. Лазарев В. В. Становление философского сознания нового времени. М., 1987.

161. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М.: Гнозис, 1995. С. 12.

162. Лебединский М. С., Мясищев В. Н. Введение в медицинскую психологию. Л.: Медицина, 1966. С. 283.

163. Левинас Л. Время и другой. Гуманизм другого человека. СПб., 1998.

164. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994.

165. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1983.

166. Лекторский В. А. Субъект, объект, познание. М., 1980.

167. Лефевр В. А. Конфликтующие структуры. М.: Сов. радио, 1973.

168. Лиотар Ж.-Ф. Постмодернистское состояние: доклад о знании // Философия эпохи модернизма. Минск: Красико-принт, 1996.

169. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. Н. А. Шматко. СПб.: Алетейя, 1998.

170. Лисицын Ю. П. Социальная гигиена и организация здравоохранения. М.: Медицина, 1992. 512 с.

171. Лисицын Ю.П. Здоровье населения и современная теория медицины. М.: Медицина, 1982. 326 с.

172. Лищук В. А., Мосткова Е. В. Основы здоровья. Актуальные задачи, решения, рекомендации. Обзор. М.: РАМН, 1994. 134 с.

173. Лоренцер А. Археология психоанализа. М.: Прогресс-Академия, 1996.

174. Лукач Д. К онтологии общественного бытия. М., 1991.

175. Любутин К. Н. Проблема субъекта и объекта в немецкой классической и марксистско-ленинской философии. М., 1981.

176. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1990.

177. Мамардашвили М. К. Лекции по античной философии. М.: АГРАФ, 1997.

178. Мамардашвили М. К. Необходимость себя: Лекции. Статьи. Философские заметки. М.: Лабиринт, 1996. С. 20.

179. Мамардашвили М. К. Форма и содержание мышления. М., 1965.

180. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.: Школа «Языки русской культуры», 1999.

181. Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994.

182. Манхейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М., 1994.

183. Марголис Дж. Личность и сознание. М., 1986.

184. Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука. М., 1983.

185. Марков Б. В. Разум и сердце. СПб., 1993.

186. Марков Б. В. Философская антропология. М., 1997.

187. Марков Б. В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб.: Алетейя, 1999.

188. Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 264-266.

189. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956.

190. Марченко В. А. Методологические основания теории лечения // Философия и медицина. JL: Изд-во ЛГУ, 1986. С. 126.

191. Маслоу А. Психология бытия. Пер. с англ. М.: Рефл-бук, 1997. 304 с.

192. Мегрелидзе К. Основные проблемы социологии мышления. Тбилиси, 1973.

193. Медведев В. И. О проблеме адаптационного процесса. Л.: Наука, 1984. С. 3-16.

194. Медведев В. И. Психофизиологические проблемы оптимизации деятельности // Физиологические механизмы оптимизации деятельности. Л.: Наука, 1985. С. 3-20.

195. Меерсон Ф. 3. Адаптационная медицина: Концепция долговременной адаптации. М.: Дело, 1993. 138 с.

196. Мерло-Понти М. В защиту философии. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1996. С. 56-160.

197. Митчем К. Что такое философия техники? М.: Аспект-пресс, 1995. С. 113.

198. Михайлов И. Н. О потребности личности в самореализации // Фи-лос. науки. 1982. № 4. С. 24 32.

199. Михайлов Ф. Т. Загадки человеческого «я». М., 1964.

200. Михайлов Ф. Т. Общественное сознание и самосознание индивида. М., 1997.

201. Моисеев H. Н. Человек и ноосфера. М., 1990.

202. Моль А. Социодинамика культуры. М.: Прогресс, 1973.

203. Московичи С. Машина, творящая богов. М.: Центр психологии и психотерапии «КСП+», 1998.

204. Мультаковский М. П. История медицины. М., 1961. С. 31.

205. Нанси Ж.-Л. Corpus. М., 1999.

206. Ницше Ф. Воля к власти. М., 1995.

207. Ницше Ф. Сочинения. В 2-х т. М.: Мысль, 1990.

208. Нойманн Э. Происхождение и развитие сознания. М.: Рефл-бук; Ваклер, 1998.

209. Ортега-и-Гассет. Восстание масс // Вопр. филос. 1990. № 3.

210. Осава Дж. Макробиотический дзен, или искусство омоложения и долголетия // Целительное питание: Здоровье, питание, судьба с позиций макробио-тики. СПб.: Стройлеспечать, 1993. С. 28 115.

211. От Я к Другому. Антология интерсубъективности. М., 1997.

212. Очерки по истории теоретической социологии XX столетия: от Вебера к Хабермасу. М., 1994.

213. Очерки социальной философии: Учеб. пособие для вузов. М., 1994.

214. Павленко С. М. Нозология: (Учеб. пособие для студентов). М.: I Мос-ковск. мед. ин-т им. И. М. Сеченова, 1974. 64 с.

215. Парсонс Г. Современное состояние и перспективы систематической теории в социологии // Структурно-функциональный анализ в современной социологии. Информационный бюллетень № 6. М., 1968. Сер. Переводы, рефераты. Вып. 1.С. 21.

216. Парсонс Г. Человек в современном мире. М., 1985.

217. Патологическая физиология. М.: Медицина, 1973. 535 с.

218. Педагогика здоровья. М.: Педагогика, 1990. 288 с.

219. Первоочередные направления научных исследований, способствующих достижению здоровья для всех. Копенгаген: ВОЗ/ЕРБ, 1989. 226 с.

220. Петленко В. П., Сержантов В. Ф. Проблема человека в теории медицины. Киев: Здоров'я, 1984. 200 с.

221. Подорога В. А. Выражение и смысл. М.: Ас! Мащтет, 1995.

222. Подорога В. А. Феноменология тела: Введение в философскую антропологию. Мат-лы лекцион. курсов. М.: Ас1 Ма^пет, 1995. 339 с.

223. Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.

224. Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993.

225. Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992.

226. Почепко В. В. Коммуникативная специфика власти: (социально-философский анализ концепции М. Фуко) // Философия и культура: история и современность. СПб., 1995.

227. Почепко В. В., Хомелева Р. Очерки о власти: новые подходы и интерпретации. СПб., 1998.

228. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: новый диалог человека с природой. М., 1986.

229. Проблема сознания в современной западной философии. М., 1989.

230. Проблема человека в западной философии. М., 1988.

231. Психология масс. Хрестоматия. Самара: Изд. дом «Бахрах», 1998.

232. Психология. Словарь / Под ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. 2-е изд. М.: Политиздат, 1990. 494 с.

233. Пузынин В. А., Казначеев С. В. Теоретические и методологические основы здоровья. Новосибирск: Изд-во СибАГС, 2000.

234. Радьяр Д. Планетаризация сознания. М., 1995.

235. Раппапорт А. Г. Проектирование без прототипов // Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании (теория и методология). М.: Стройиздат, 11975.

236. Рахилин В. К. Общество и живая природа. Краткий очерк истории взаимодействия. М., 1989.

237. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней: В 4 т. М., 1995-1997.

238. Реймерс Н. Ф. Краткий словарь биологических терминов: Кн. для учителя. 2-е изд. М.: Просвещение, 1995. 368 с.

239. Рейснер А. Цивилизация и способ общения. М., 1993.

240. Рик А. Хозяйственная этика протестантизма. М., 1996.

241. Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М.: Асас1егша-Центр, 1995.

242. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.: Асаёе-пиа-Центр; Медиум, 1995.

243. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре // Культурология. XX век. Антология. М.: Юрист, 1995. С. 95.

244. Риккерт Г. Философия жизни. Киев: Ника-центр; Вист-С, 1998.

245. Розин В. М. Культурология. Учеб. для вузов. М.: Форум-Инфра М, 1998.

246. Розов М. А. О двух парадигмах философствования // Теория социальных эстафет: история идеи - перспективы. Сб. ст. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1997.

247. Розов М. А. Операция инверсии и инверсивные модели // На теневой стороне. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1996.

248. Розов М. А. Теория социальных эстафет и проблема анализа знания // Теория социальных эстафет. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1997.

249. Розов Н. С. Ценности в проблемном мире. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1998.

250. Руднев В. П. Основания философии текста // Научно-техническая информация. М., 1992. № 3. Сер. 2. Информационные процессы и системы.

251. Русская идея / Сост. и автор вступ. статьи М. А. Маслин. М., 1992.

252. Руткевич Е. Д. Феноменологическая социология знания. М., 1993.

253. Рывкина Р. В., Винокур А. Социальный эксперимент. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1968. С. 27.

254. Рыклин М. Сексуальность и власть: антирепрессивная гипотеза М. Фуко // Логос. 1994. № 5.

255. Сагатовский В. Н. Философия как теория всеобщего и ее роль в медицинском познании. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1968. 396 с.

256. Сартр Ж. Проблема метода. М.: Прогресс, 1994.

257. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1994.

258. Сержантов В. Ф. Задача построения теории медицины как комплексная научная проблема // Фундаментальные и прикладные исследования в условиях НТР. Новосибирск: Наука, 1978. С. 316 337.

259. Смирнова Н. От социальной метафизики к феноменологии «естественной установки». М., 1997.

260. Современная западная философия: Словарь / Сост. В. С. Малахов,1. B. П. Филатов. М., 1991.

261. Солдатова Т. А. Здравотворение (Система здоровьетворящего образования)// Проблемы педагогической валеологии: Сб. науч. тр. СПб.: УПМ, 1997.1. C. 50-53.

262. Сорокина Т. С. Атлас истории медицины. М.: Изд-во Ун-та дружбы народов, 1987. С. 39.

263. Социальная философия франкфуртской школы. М., 1975.

264. Социально-политический контекст философии постмодернизма. М., 1994.

265. Социологос. Социология. Антропология. Метафизика (общество и сфера смысла). М., 1991.

266. Спиркин А. Г. Сознание и самосознание. М., 1972.

267. Степин В. С. Идеалы и норма в динамике научного поиска // Идеалы и норма научного исследования. Минск: Изд-во БГУ, 1981. С. 10-65.

268. Суббота А. Г. Золотое сечение («зесио аигеа») в медицине. 2-е изд. СПб.: Стройлеспечать, 1996. 168 с.

269. Сычева Л. С. Проблема предмета исследования // На теневой стороне. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1996. С. 71.

270. Тайлер Э. Б. Первобытная культура. М., 1991.

271. Тарасонов В. М. Символы медицины как отражение врачевания древних народов. М.: Медицина, 1985.

272. Теория и жизненный мир человека / Федотова, Смирнова, Барбасов и др. М., 1995.

273. Тойнби А. Дж., Дайсаку Икеда. Диалог Тойнби Икеда. Человек должен выбрать сам. М.: ДЕАН, 1998. С. 107, 109, 121.

274. Тойнби Дж. Постижение истории. М., 1991.

275. Тойнби Дж. Цивилизация перед судом истории. СПб., 1995.

276. Томпсон Д. Д., Пристли Д. Социология: Вводный курс. М.; Львов, 1998.

277. Торндайк Э., Уотсон Дж. Бихевиоризм. М., 1998.

278. Трельч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994.

279. Уинч П. Идея социальной науки. М., 1996.

280. Укрепление здоровья. Дискуссионный документ: Концепции и принципы. Копенгаген: ВОЗ/ЕРБ, 1984. 14 с.

281. Урсул А. Д. Путь в ноосфере. М., 1993.

282. Устав (Конституция) Всемирной Организации здравоохранения // Всемирная Организация здравоохранения. Основные документы: 39-е изд. / Пер. с англ. М.: Медицина, 1995, 208 с.

283. Утопия и утопическое мышление. Антология. М., 1991.

284. Феномен восточного деспотизма. Структура управления и власти. М., 1993.

285. Философия и медицина. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.

286. Философия и социология власти: Мат-лы Всерос. науч. конф. Саратов, 1996.

287. Философия и ценностные формы сознания. М., 1978.

288. Философия эпохи постмодерна: Сб. пер. и реф. М., 1996.

289. Философия. Основы социального прогнозирования: Учеб. пособие. М., 1996.

290. Фофанов В. П. Социальная деятельность и теоретическое отражение. Новосибирский гос. ун-т. Новосибирск, 1986.

291. Фофанов В. П. Экономические отношения и экономическое сознание. Новосибирск: Сиб. отд-ние, 1979.

292. Франк С. JI. Реальность и человек. СПб., 1997.

293. Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. М., 1977. Вып. 8.

294. Фромм Э. Человеческая ситуация. М., 1994.

295. Фуко M. Theatrum philosophicum. M., 1998.

296. Фуко M. Археология знания. Киев: Ника-центр, 1996.

297. Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Магистериум М. Касталь, 1996.

298. Фуко М. Герменевтика субъекта // Социологос. М., 1991.

299. Фуко М. Зачем изучать власть: проблема субъекта // Философская и социологическая мысль. 1990. № 9.

300. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Университетская книга, 1997.

301. Фуко М. История сексуальности III. Забота о себе. Киев: Дух и литера; Грунт; М.: Рефл-Бук, 1998.

302. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. M.: Ad Marginem, 1999.

303. Фуко M. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998.

304. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб.: A-Cad, 1994.

305. Фуко М. Что такое Просвещение? / Послесловие В. М. Розина // Вопр. методологии. 1996. № 1/2.

306. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука. Ленингр. отд-ние, 2000.

307. Хайдеггер М. Введение в метафизику. СПб.: НОУ «ВРФШ», 1998.

308. Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. М.: Республика, 1993.

309. Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Время и бытие. Статьи и выступления. М.: Республика, 1993.

310. Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. М.: Русское феноменологическое общество, 1997.

311. Хайдеггер М. Положение об основании. СПб.: Алетейя, 1999.

312. Хайдеггер М. Что такое метафизика? Возвращение к основе метафизики // Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993.

313. Херрман Ф.-В. Понятие феноменологии у Хайдеггера и Гуссерля. Томск, 1997.

314. Хесле В. Философия и экология. М., 1994.

315. Цельс А. К. О медицине. М., 1959. 406 с.

316. Чангли И. И. Труд. М., 1973.

317. Черноушек М. Психология жизненной среды. М., 1989.

318. Чудинова И. М. Теоретические основы проблемы потребностей личности. Красноярск, 1975.

319. Шарден Т. Феномен человека. М., 1987.

320. Шелер М. Избранные произведения. М.: Гнозис, 1994.

321. Шенкман С. Б. Выбирайте сами // Искусство быть здоровым. М.: Физкультура и спорт, 1987. Ч. 2. С. 40 41.

322. Шичалин Ю. А. Античность. Европа. История. М.: ГКЛ, 1999.

323. Шопенгауэр А. Мир как воля и как представление // Соч. В 2 т. М., 1993. Т. 2.

324. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1993.

325. Шпет Г. История как проблема логики. М., 1995.

326. Щедрина А. Г. Методологические подходы к «измерению здоровья» // Здоровье человека в условиях НТР: Методологические аспекты: Сб. науч. тр. Новосибирск: Наука, 1989. С. 26-33.

327. Щедрина А. Г. Онтогенез и теория здоровья: Методологические аспекты. Новосибирск: Наука, 1989.136 с.

328. Щедровицкий Г. П. Автоматизация проектирования и задачи развития проектировочной деятельности // Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании. М.: Стройиздат, 1975.

329. Щедровицкий Г. П. Избранные труды. М., 1995.

330. Щедровицкий Г. П. Проблемы методологии системного исследования. М.: Знание, 1964.

331. Щедровицкий Г. П. Философия. Методология. Наука. М., 1997.

332. Эко У. Отсутствующая структура. СПб.: Алетейя, 1999.

333. Элыптейн Н. В. Диалог о медицине. Таллин: Валгус, 1975. 160 с.

334. Это человек: Антология. М., 1995.

335. Юдин Б. Г. Методологическая и социокультурная определенность научного знания // Идеалы и норма научного исследования. Минск: Изд-во БГУ, 1981. С. 120-159.

336. Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978.

337. Юнг К. Г. Дух Меркурий. М.: КАНОН, 1996.

338. Юнг К. Г. Человек и его символы. М., 1997.

339. Ючай Г. А. Специфика проблемы человека как предмета медицины // Вестн. АМН СССР, 1975. № 5. С. 20 26.

340. Янушкевичу с 3. И. Проблема медицины века техники // НТР и человек. Л.: Наука, 1977. С. 110-122.

341. Aakster S. W. Concept in alternative medicine // Social science and medicine. 1986. Vol. 22. P. 267.

342. Abelin Th. Positive indicators in health promotion and protection // Wid. Hith. Stat. Rep. 1986. V. 39. № 4. P. 353 364.

343. Barton J. R., Barnes E., Fumez S. The life planning booklet // J. Sch. Health.1990. V. 60. № 9. P. 468, 469.

344. Brown E. R. Health USA. A national health program for the US // JAMA. 1992. V. 267. № 4. P. 552 558.

345. Bumke O. C. E. Der Arzt als Ursache seelischer Störungen // Dtsch. Med. Wsehr. 1925. S. 3.

346. Capra F. The Turning Point-Science. Society and Rising Culture. L., 1982.

347. Engelhardt M. T. From Philosophy and Medicine to philosophy of medicine. 1975.

348. Grainger R. D. Choosing mental health // Amer. Joum. of nursing. 1993. V. 93. №1. P. 18.

349. Gunning-Schepers L. J. The inequal distribution of health: An introduction // Socio-economic inequalities in health: question on trends and explanations. The Hague, 1989. P. 5-24.

350. Kelly R. B., Stephen J. Z., Alemagno S. Prediction of motivation and behavior change following health promotion: role of health beliefs, social support and self-efficacy // Soc. Sei. Med. 1991. V. 32. № 3. P. 311 320.

351. Kok G., De Haes W. Research in health education and promotion // Hygie.1991. V. 10. №2. P. 12-15.

352. Mechanic D. Medical Sociology. N. Y., 1978.

353. Mechanic D. Symptoms, illness behavior and Help-Seeking. N. Y., 1982.

354. Mootz M. Health Indicators // Social Science and Medicine. 1986. V. 22.

355. Nold F. Korpergro Be und Akzeleration // Wehrdienst u. Gesundh. 1963. № 8. S. 70.459

356. Pellegrino F. D. Philosophy and Medicine: Towards a Definition // Medicine and Philosophy. 1986. V. 11.

357. Peterkin B. B. Dietary guidelines for Americans // J. Amer Diet. Assoc. 1990. V. 90. № 12. P. 1725 1727.

358. Querido A. The role of emotional factors in readmission to general hospitals // Frontiers and General Hospital Psychiatry. N. Y., 1961.

359. Reams S. A Practical Guide to Holistic Health. Himalay, 1978.

360. Ruben R. J. The ontogeny of human hearing //Acta oto-laringol. 1992. V. 112. №2. P. 192-196.

361. Scheldon E. B. Notes on social indicators: promises and potential // Policy Science. 1970. V. 1; Socio-Medical Health Indicators. N. Y., 1979.

362. Veath R. M. Lay Medical Ethics // Medicine and Philosophy. 1985. V 10.

363. Ware J. E. Standards for validating health measures. Definition and content // Joum. Chron. Dis. 1987. V. 40. № 6. P. 473 480.

364. Wood C. Are happy people healthier? Discussion paper // Joum. Roy. Soc. Med. 1987. V. 80. № 6. P. 354 356.