автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Колоратив как стилистическая категория в лирических идиостилях И.А. Бунина и М.А. Кузмина

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Шкиль, Светлана Вацлавовна

Предисловие

Введение

1. Понятие поэтического языка и лингвопоэтической нормы

2. Краткий обзор специальной литературы по цветообозначению в русском 14 поэтическом языке

3. Проблема методики стилистического изучения колоратива

4. Теоретические основы лингвистической классификации колоративов

Глава первая. Парадигматика и функционирование стилистической 29 категории колоратива в лирике И. Бунина

1.1Лексико-фразеологическое и грамматическое варьирование в выделенных 29 цветовых сегментах в порядке их убывания

ЛСП синего

ЛСП желтого

ЛСП белого

ЛСП серого

ЛСП красного

ЛСП зеленого

ЛСП черного

ЛСП фиолетового

ЛСП коричневого

ЛСП оранжевого

1.2. Итоговые выводы по основным проблемам колоратива Бунина 98 1.2.А. Ядро и периферия цветовых полей, ядро и периферия грамматического 98 варьирования

1.2.Б. Проблема фольклоризма цветообозначения Бунина и соотношение его 104 колоратива с народно-поэтической нормой

1.2.В. Соотношение стилистической категории колоратива в лирике Бунина с 109 книжно-поэтической нормой. Авторские способы художественной изобразительности

1.2.Г. Особенности колоратива в лирике Бунина в сопоставлении с его 118 художественной прозой

1.2.Д. Проблема соотношения колоратива Бунина с поэтикой литературных 120 направлений серебряного века

Глава вторая. Парадигматика и функционирование стилистической 127 категории колоратива у М. Кузмина

2.1Лексико-фразеологическое и грамматическое варьирование в цветовых 127 сегментах в порядке их убывания

ЛСП красного

ЛСП желтого

ЛСП синего

ЛСП белого

ЛСП зеленого

ЛСП серого

ЛСП черного

ЛСП фиолетового

ЛСП коричневого

ЛСП оранжевого

2.2. Итоговые выводы по основным проблемам колоратива Кузмина

2.2.А. Ядро и периферия цветовых полей, ядро и периферия грамматического 180 варьирования

2.2.Б.Проблема фольклоризма цветообозначения Кузмина и соотношение его 184 колоратива с народно-поэтической нормой

2.2.В. Соотношение стилистической категории колоратива в лирике Кузмина с 185 книжно-поэтической нормой. Авторские способы художественной изобразительности

1.2.Г. Особенности колоратива в лирике Кузмина в сопоставлении с его художественной прозой

2.2.Д. Проблема соотношения колоратива Кузмина с поэтикой литературных 191 направлений серебряного века

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Шкиль, Светлана Вацлавовна

На современном этапе развития филологии полноценное стилистическое изучение лексики и фразеологии лирического текста невозможно без теоретического осмысления не только внутренних связей идиолекта, литературного направления и лирической коммуникации как особого речевого жанра, но и без осознания системных связей трех составляющих поэтического языка - индивидуально-авторского начала, общенародной языковой основы и лингвопоэтиче-ской нормы.

Проблема лингвопоэтической нормы в специальной литературе по языку художественной литературы вначале не выражалась эксплицитно, но решалась в русле изучения традиционных художественно-изобразительных средств в языке поэзии (в фундаментальных работах А.Н. Веселовского, В.В. Виноградова, Б.А. Ларина, Ю.Н. Тынянова, Б.М. Эйхенбаума, Ю.М. Лотмана и др.) Вместе с тем она отчетливо поднимается в учении Яна Мукаржовского об «эстетической норме», в теории Г.О. Винокура о поэтическом языкотворчестве как становлении особой системы поэтических норм, а также в ходе обсуждения P.O. Якобсоном и др. ведущих (ядерных, штифтовых) и периферийных грамматических категорий, характеризующих лингвопоэтическую норму как таковую.

Если обратиться к исследованиям поэтической лексики, то здесь дело обстоит сложнее. С одной стороны, именно поэтические словари представляют наиболее значимый материал: ввиду непосредственной связи с семантикой поэтическое слово наиболее ярко отражает своеобразие авторского стиля и не может не привлекать к себе внимания. Кроме того, на этом языковом уровне наиболее продуктивно разрабатывается методика исследования поэтического языка и традиционной образности в ее исторической динамике1.

Однако практическое изучение лексического материала в речевых систе

1 См., напр., помимо изучения ассоциативных констант литературных направлений Л.Я. Гинзбург, широко практикуемые методы поэтической лексикографии и методы установления поэтической парадигматики, разрабатываемые H.B. Павлович 1986, 1995; Л.Г. Яцкевич 1999; изучение поэтической образности в более ранних, широко известных работах А.Д. Григорьевой , H.H. Ивановой, H.A. Кузьминой, H.A. Кожевниковой, В.П. Григорьева и др. мах часто рассматривается вне «текстуально-стилистических категорий»1.

Цветообозначение как предмет изучения в авторской и народнопоэтической эстетических системах едва ли не лучшим образом иллюстрирует разрозненный и нередко эмпирический характер большинства наблюдений над соответствующей поэтической лексикой и фразеологией, лишенный единого теоретического подхода. Достаточно обычно в существующей литературе и пренебрежение разграничениями вербального видения и денотативного физического пространства цвета, хотя известно, что любое «осмысление связано с сегментацией недискретного пространства»2.

Поскольку именно текст становится главным объектом современной науки, развивающей антропоцентрический взгляд на язык и вызвавший настоящий взрыв лингвистических исследований по проблемам стилистики текста, его семантики и прагматики, избранная тема призвана в какой-то степени учитывать этот новый подход и наметить пути изучения стилистического, тезаурусного и прагматического аспектов концептуальных моделей мира двух самобытных лириков.

Сказанное в большой степени объясняет целесообразность и актуальность теоретического и практического изучения одной из самых выразительных стилистических категорий в эстетических системах двух выдающихся поэтов серебряного века.

Цель диссертационной работы - выполнить на основе логически непротиворечивой теоретической концепции колоратива как стилистической категории сопоставительное исследование двух индивидуально-авторских систем цвето- и светообозначения, представив парадигматику и синтагматику этой категории в соотношении с двумя лингвопоэтическими нормами (традициями) -книжно-поэтической и фольклорной.

В соответствии с таким пониманием направленности исследования наиболее целесообразным представляется решение следующих конкретных задач: 1) на основе критического осмысления специальной литературы разрабо

1 ТошовиЬ Бранко. Стилистичке категорэд'е / Бранко Тошовий // Стил (Stil: International Journal). - Београд -Бан>алука, 2003. - №3. - С. 55.

2 Лотман Ю.М. Культура и взрыв / Ю.М. Лотман. - М.: Наука, 1992. - С.248. тать логически непротиворечивую теоретическую концепцию воплощения основных цвето-языковых сегментов в идиостиле автора, с учетом его связей с лирической коммуникацией (особой подсистемой художественного текста), а также с учетом его микро-/макроконтекстов и представленного им литературного направления;

2) обосновать принципы выделения ядерных цветов в общенародной картине мира на фоне денотата - недискретного физического пространства цвета;

3) руководствуясь результатами изучения книжно-литературной и народнопоэтической традиций цветообозначения, выявить индивидуально-авторские способы обновления эстетической парадигмы этой стилистической категории;

4) дать как можно более полное аналитическое описание парадигматики и синтагматики стилистической категории колоратива в лирике Бунина, установив ее функциональное своеобразие;

5) привлечь для сопоставления соответствующие образные парадигмы его лирической прозы;

6) на базе такой же сплошной выборки из лирики и прозы М. Кузмина представить полное аналитическое описание стилистической категории колоратива, исследуя как его соотношение с лингвопоэтическими нормами, так и смену литературных ориентаций автора;

7) изучить сближение и своеобразие художественных систем двух лириков в избранном ракурсе.

В качестве объекта сопоставительного исследования колоратива нами избраны авторские стили Ивана Алексеевича Бунина и Михаила Алексеевича Кузмина отнюдь не случайно. Два ярких и очень разных художника начала XX века при всем различии их творческих манифестов и весьма далеких лирических доминантах шли в своем творчестве сходными путями по двум поэтическим меридианам. Оба они одинаково плодотворно использовали богатейший художественно-изобразительный потенциал, накопленный классической поэзией с ее опорой как на книжную, в том числе церковно-национальную, так и на народно-поэтическую традицию. При всем личностном отторжении этих поэтов друг от друга эстетические платформы обоих принадлежат одному времени -рубежу веков как эпохе бурных поисков форм самовыражения, вошедшей в историю русской поэзии под именем ее серебряного века, - и имеют важное сходство. Так, при разной мотивации (откровенный гедонизм Михаила Кузмина и ориентация на вечные темы Ивана Бунина) они практически не предусматривают социальных координат, и, следовательно, обе художественные платформы содержат некоторые имморалистические тенденции, особенно тонкие и рафинированные в случае Бунина. Явно тяготея к различным литературным направлениям (имеется в виду реализм Бунина и модернизм Кузмина), оба автора выходят за их рамки. Непреходящее эстетическое значение реалистического в своих основных чертах искусства Бунина признано и русской, и европейской критикой1. Что же касается М. Кузмина, то этот «большой и взыскательный художник», превыше всего ставивший «законы ясной гармонии», как это определил еще в 1916 году В.М. Жирмунский, «своей изысканной простотой в выборе и соединении слов» возродил «поэтическое «пушкинианство» и сыграл большую роль «в воспитании художественных вкусов молодого поколения поэтов» . Наконец, решающим для наших целей моментом явилось то, что цветопись особенно актуальна в поэтической палитре обоих художников слова, безусловно представляя собой один из концептуальных параметров их мировиде-ния. Не будучи до сих пор предметом сопоставления и специального изучения, особая живописность образов внешнего мира их поэзии - кузминское «многообразие и изысканность зрительных впечатлений, линий, красок и форм»3 и «пластическая выразительность словесной живописи» Бунина, особое «разноцветье и зрительная осязаемость его земного мира»4- не раз по отдельности замечалась читателями и исследователями5.

1 Иван Бунин: Pro et contra / сост.Б.В. Аверин, Д. Риникер, К.В. Степанов. -СШ:РХЩ2Ш1.-101ба-(Р>ажийгугь).

2 Жирмунский B.M. Преодолевшие символизм // B.M. Жирмунский// Поэтика русской поэзии // В.М. Жирмунский. - СПб: Азбука-классика, 2001. - С. 367.

3 Там же. - С. 370.

4 Тарасенков А.К. Поэзия Ивана Бунина / А.К. Тарасенков // Иван Бунин. Стихотворения. (Библиотека поэта: Большая серия) /вступ. ст., подготовка текста и примечания А.К.Тарасенкова. - Л.: Сов. писатель, 1956. - С. 18.

5 «У Бунина есть область, в которой он достиг конечных точек совершенства. Это область чистой живописи, доведенной до крайних пределов, которые доступны стихии слова» (Максимигаин Волошин,1988. С 491). Владимир Набоков называл Бунина «цветовидцем» и особенно подчеркивал его умение использовать лиловый цвет.

Предметом конкретного анализа явилось 1375 стилистических единиц, извлеченных из лирики И. Бунина, и 947 стилистических единиц из лирики М. Кузмина. Кроме этого, для полноты представлений о визуально-цветовой картине мира обоих авторов к рассмотрению привлекались и наиболее показательные примеры (около 200) из автобиографического романа Бунина "Жизнь Ар-сеньева" и семи прозаических стилизаций Кузмина.

Материалом исследования послужила лирика Ивана Бунина 1886 — 1917 гг. - периода расцвета его поэтического творчества, и все доступные лирические тексты Михаила Кузмина, в том числе опубликованные в Internet.

Основываясь на традиционных лингвистических методах (аналитически-описательном, сопоставительно-типологическом, семантико-стилистическом, количественном анализе), методика предлагаемого исследования, тем не менее, отличается комплексным поисковым характером. Методами и приемами комплексного, интегрированного анализа послужили

- стилистический, основанный на контекстуальном анализе словоупотребления, способствующий выявлению актуальной «сферы текста», специфики ее семантической и формальной организации и нацеленный на раскрытие лирического идиолекта,

- лексикографический метод поиска лингвопоэтической нормы,

- метод семантико-компонентного анализа лексики и фразеологии,

- простейшие элементы статистического анализа и некоторые более специальные приемы общефилологического анализа текста (в частности, чассо-циативной доминанты1).

Научная новизна работы заключается не только в изучении важной стилистической категории колоратива в лирических идиостилях И.А. Бунина и М.А. Кузмина, но и в поиске решения принципиальной для лингвопоэтики проблемы диалектического соотношения трех компонентов поэтического языка: общенародной основы, более динамичной поэтической нормы и индивидуально-авторского начала.

Теоретическая значимость исследования обусловлена 1) выработкой непротиворечивой концепции стилистических категорий поэтического языка, обладающих специфичной парадигматикой и синтагматикой; 2) установлением взаимоотношения традиции и индивидуальных способов обновления стилистической категории колоратива в лирических идиостилях Бунина и Кузмина, отражающей существенный фрагмент авторской картины мира; 4) выявлением связи этой категории с литературными направлениями серебряного века; 5) выяснением специфики цветообозначения в лирике в отличие от прозаических стилистических решений каждого из авторов; 6) дальнейшей разработкой методов и приемов сравнительного изучения идиостилей.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что материалы и результаты работы могут быть использованы при чтении общих курсов стилистики русского языка и культуры речи, в специальных курсах по истории лингвопоэтики, теории художественной речи, литературного фольклоризма, а также при изучении творчества этих выдающихся поэтов, создании полной истории русской литературы и др. Представленная методика может стать основой для исследования категории колоратива в других авторских стилях, в том числе для их синхронно-сопоставительного и диахронночюпоставительного изучения.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Категориальный статус цветообозначения требует изучения его парадигматики и синтагматики. Парадигматику в авторском микро- и макроконтексте следует рассматривать на фоне динамичной лингвопоэтической нормы двух генетических истоков — фольклорной и книжной. Соответственно синтагматика должна рассматриваться в своих существенных проявлениях в рамках микротемы или макроконтекста, а также в рамках идиолекта и даже литературного направления.

2. При описании колоратива как стилистической категории семасиологические и лексико-фразеологические параметры имеют преимущественное, но не единственное значение. В качестве значимых выступают грамматические и

1 Тарпанов Е.З. Анализ поэтического текста: Учебное пособие для филологических специальностей МО РФ / эвфонические формальные аспекты.

3. Если грамматические варианты бунинской стилистической категории колоратива, в общем, пропорционально отражают литературный узус, то у Кузмина они достаточно резко выходят за его рамки.

4. Фольклорная традиция, в заметной степени присущая цветообозначе-нию Бунина и отчасти поэзии Кузмина, носит вторичный характер, опосредованный книжной поэзией.

5. Руководствуясь в парадигматике колоративной стилемы лингвопоэти-ческой нормой, Бунин выходит за пределы традиционных архетипов носителей признака в целом незначительно. Однако в русле этой нормы он предельно актуализирует три типа художественной изобразительности: 1) сложные прилагательные-эпитеты интро- и экстрапарадигматической валентности; 2) лексико-фразеологическую колоративную подсистему многообразных структурно-семантических моделей; 3) эстетическую самоценность синтагматики колора-тивных единиц, отражающую нарядно-декоративную орнаментальность литературы своей эпохи.

6/ Кузмин достаточно часто нарушает лингвопоэтические традиции словоупотребления и словообразования, заметно умножая лексические эксплика-торы и смещая цветовые атрибуты с их традиционно-поэтических и общеязыковых носителей, нередко добиваясь иррационально-субъективной метафоры; он регулярно оформляет визуальный образ эвфонически и явно предпочитает односпектровую синтагматику колоративных единиц.

7. В отношении стилистической категории колоратива виден единый авторский почерк Бунина в лирике и прозе, в то время как у Кузмина наблюдается полный разрыв колоративных решений в этих двух эстетических подсистемах.

8. Динамика эстетического сознания начала XX века, безусловно, отражена в колористике Бунина, хотя общереалистическая направленность его цветописи неизменно сохраняется. Творческая эволюция Кузмина в стилистической категории колоратива развивалась от акмеистической "вещности" и ясно

Е.З. Тарланов. - Петрозаводск: изд. ПетрГУ, 2000. - С. 25 - 27. сти к метафорической загадочности, доходящей до эмоционального символа, а также нередко до футуристического эпатажа.

Структура работы.

Структура диссертации определяется последовательностью и логикой решения поставленных задач. Работа состоит из предисловия, теоретического введения, двух исследовательских глав и заключения (сопоставительных аспект). Основной текст (214 стр.) сопровождается библиографией на русском и иностранных языках (225 позиций) и приложением (70 стр.), в котором парадигматика колоративов дается в документированных контекстах. Общий объем диссертации 300 страниц.

Введение

Заключение научной работыдиссертация на тему "Колоратив как стилистическая категория в лирических идиостилях И.А. Бунина и М.А. Кузмина"

Выводы об основных параметрах цветового мировидения в лирическом идиостиле Михаила Кузмина сделаны на основании сплошной выборки и анализа 947 колоративных стилистических единиц.

Ядро авторской цветовой палитры составляют лексико-семантические поля красного и золотого/желтого цветов (с явной доминантой красного цвета), цветовые поля синего, белого, зеленого и серого представлены менее заметно, на периферии живописной палитры Кузмина функционируют цветовые поля черного, фиолетового, коричневого и оранжевого.

Преобладание красных и золотисто-желтых оттенков в лирике Михаила Кузмина можно объяснить его принципиальным декларируемым «эмоциона-лизмом», а значит, и несовпадением его поэтической цветописи с подлинными красками окружающей действительности. Очевидно, что периферийно-оценочные (символические) значения этих цветов для Михаила Кузмина были даже более важны, чем номинативные. Функционирование колоративов данных спектров базируется у поэта на традиционной русской символике, где красный цвет (а это эстетически самый значимый, этимологически цвет «красы») - знак огня, страсти, страдания, а также народный символ здоровья и красоты. Что касается золотого/желтого, то этот солнечный цвет так же обладает эстетической самоценностью, а в христианской символике - еще и сакральностью. Продуцирующая роль этих цветов особенно ярко проявилась в ключевой для кузмин-ского творчества теме запретной любви. В целом, образно-символическая система колоратива и структура цветового макрополя Михаила Кузмина хорошо передает его гедонистическое ощущение бытия, радостное приятие мира.

Количество лексических экспликаторов цветовых полей (см. таблицу) не превышает пятой части стилистических единиц колоратива (18 %). При этом почти каждая вторая цветовая номинация в поэтических текстах Кузмина представляет собой новый лексико-фразеологический вариант этой номинации (свыше 42 %).

Грамматическая пропорция кузминских колоративов, в основном, отражает общеязыковые нормы: 67,4 % атрибутивных, 12,6 % процессуальных, 10,3 % субстантивных признаков. Простейшие бинарные колоративы, организованные грамматической матрицей цветового атрибута, преобладают в его системе живописных образов и создают нужный фон для более изысканных, усложненных стилистических единиц: синяя в спине льдина, прозрачно карие очи, белое от жара солнце, янтарно-дынные квадраты, недвижно белый лик, так детски сини небеса, крещенски голубая прорубь, горящие румянцем зари щеки, и пр. Отличительной чертой идиостиля Кузмина является активное использование адвербиальных колоративных лексем типа «муравейником черно кишит народ» или «синё сквозит основа» (2,4 %) и тропеических фразем (7,1 %), известных только языку книжно-поэтическому: в общей сложности их количество примерно равно количеству субстантивных или глагольных цветообо-значений, что, безусловно, говорит о выраженной тенденции обособления его лирического стиля от разговорного языка.

В пределах простой бинарной парадигмы атрибутивный цветовой компонент у Кузмина обнаруживает широкие и словообразовательные, и сочетательные (валентные) возможности, так что нейтральная языковая матрица наполняется яркой выразительностью стилистического средства: янтарева кашица, сребролукий месяц, лавандовые очи, синий пурпур, синее 57, голубая тишь, черное радение и др.

В системе поэтических цветовых номинаций Кузмина заметна роль сложных прилагательных с колоративным компонентом, которые называют неотчуждаемую принадлежность, выделяющие образ: златоокий ребенок, пурпу-рокудрый виночерпий, зеленоглазый Тристан, златокудрый рыцарь, белоногая Афродита, златокосмый образ бога, златолаковые смарагды, шафранно-полуденная заря и др. В нечастых оттенковых атрибутах автор использует общеязыковые модели сложения с двумя типами отношений внутри сложного прилагательного: более частотный «подчинительный» тип (бледно-багровый; густо-алый; винно-лиловый) и менее частотный «сочинительный» тип (янтар-но-дынный; черно-синий; зелено-серый и др.).

Глагольное оформление цветового признака, тоже актуальное в языковом узусе, относительно слабо представлено в лирике Кузмина, количественно выравниваясь с «отвлеченными эпитетами» - книжными цветовыми субстантива-ми (соответственно 12,6 % и 10,3 %).

При этом на фоне простых бинарных сочетаний с процессуальным глагольным признаком (золотеют ананасы; сереет снег; вино краснеет; ягода алеет и др.) особо выразительны глагольные фразеологемы с более подробной семантической мотивировкой, например, сравнения: сереть, как река; синеть, как два глубокой воды сафира; рдеть пламенем; аврориться розою, отливать зеленой слюдой и др.

Анализ кузминских глагольных колоративов выявил заметную тенденцию их индивидуально-префиксального и видового варьирования: взлило-веть, раззолотить, залиловеть, забагроветь, засереть, откраснеть и пр.

Субстантивация -традиционно-поэтический способ презентации колоратива - в лирическом идиостиле Кузмина занимает важное место. С одной стороны, субстантивы отражают общеязыковую (белизна, чернота, зелень, седина) и особенно книжно-поэтическую норму (синь, бирюза, лазурь, янтарь, золото, багрянец), с другой - дают простор индивидуально-авторским образованиям типа алость и собственным метафорическим тропам: роза, фиалка, крин, малина, вишня, персик, ленивый мед неба, души молочный голубь и др. Эта грамматическая матрица способствует распространению не только субъектными генитивами, но и лексикой, уточняющей цветовой тон (бледный, густой, яркий, тусклый, засиявший и др.), или дополняется вторичными по отношению к цвету субъективно-оценочными семантическими нюансами (тоскующий, нежный, сладостный, свежий и др.).

В развернутых фраземах, представляющих поэтическую фигуру, вокруг субстантивных цветообозначений нередко организуется все метафорическое пространство этой сложной колоративной единицы: золото богов горит; жидкий янтарь густеет; томится малиной закат; зари вуали розой закрывают небосклон; алость нежно-зоревая румянит; алостъ злата — блеск фазаний; теплых роз святой багрянец; синь небесного павлина и др.

Фразема — самый экспрессивный и достаточно продуктивный у Кузмина способ передачи как визуальных, так и эмоциональных впечатлений. Ср., напр, изображение излюбленных автором (и поэтической традицией) природных денотатов: Румяная заря. Прогнавши ночь, назло упрямым тучам, В ручей лучит рубин и янтаря; Чудесен утренний и обман: Я вижу странно прозревая, Как алостъ нежно-заревая Румянит смутно зыбкий стан; И золоченый, бледный небосклон Зари вуали розой закрывают; Алостъ злата — блеск фазаний в склонах гор! В заре горит грядущих гроз багрянец; Вдали от плена Лепечет пена И золото богов горит; Томится малиной напрасно закат; Жидкий янтарь, золотея, густеет; Белой ночи бельмо Белеет сквозь бледные шторы.

Нередко лирическая эмоция выплескивается в императив, обращенный к олицетворяемым натурфактам: Синева, синей, синей! Красильщик неба, голубей Горшочек глиняный пролей! Желтей топаза Разлей обманчивый янтарь\ Красное дно кастрюли, полно тебе блестеть! Еще волна, еще румянец. Раскройся, грудь! Сияй, сияй! О, теплых роз святой багрянец. Спокойный и тревожный рай!

Колоративные адвербиаты занимают периферию поэтического цветопро-странства Михаила Кузмина (2,4 %), что отражает общеязыковую закономерность: наречие цвета в силу своей семантико-грамматической опосредованно-сти достаточно редко характеризует предметный денотат и в целом остается искусственной принадлежностью книжно-поэтического языка. Общенародному языку принадлежит лишь несколько цветовых наречий, обычно с безлично-предикативной функцией: бело, черно, серо, красно. Все остальные функционируют как окказиональная лексика, большинство цветовых наречий у Кузмина также является продуктом его индивидуального словотворчества: синё, бирюзово, бирюзовато, желто, янтарево, янтарно, розово, рубиино, рдяно, румяно, снегово.

2.2.Б. Проблема фольклоризма цветообозначения Кузмина и соотношение его колоратива с народно-поэтической нормой

В своих импровизациях на «народные» темы Кузмин пользовался устойчивыми фольклорными образами как семантическими кодами, соответственно, и оценочная характеристика как обязательный компонент значения народнопоэтического слова становилась достоянием авторского текста, ср.: березка-белоножка, красное солнце, красная весна, золотая зорька, золотая воля, златое время, зеленый луг / черная земля, черная душа и др.

Искусство обязательно должно приводить к приятию мира», - однажды провозгласил сам Кузмин1, неудивительно, что из богатейшей эмоциональной палитры, присущей народному творчеству, ему особенно была близка жизнерадостная народно-поэтическая эстетика.

Наиболее последовательно «русский мир» осваивается Кузминым в поэтических обращениях к теме народного православия. Совокупность колорати-вов, включенных в стилизованный духовный стих в сборнике «Осенние озера», полностью совпадает с символической трактовкой цвета в образцах устной поэзии религиозного содержания: Богоматерь - белая голубка (голубица); поясок Богоматери из парчи золотистыя; у апостола Фомы тело белое; злата трубушка - вестник Страшного суда; подобные же традиции отражены в подчеркнутой эпитетом белый божественной светоносности Георгия или в фольк-лорно-церковнославянской синкрете краснейший Георгий из кантаты «Святой Георгий». Именно так воспринимаются и его поэтические вариации на темы духовных стихов под названием «Праздники пресвятой Богородицы», столь привлекательные для эрудированного сознания Кузмина вторичностью культурной памяти — народным осмыслением книжно-христианских источников.

Традиционная основа угадывается в оригинальных по способу соединения признака и объекта кузминских образах: златое чудо; венец золотых побед; зо

1 Кузмин М. А. Декларация эмоционализма// Абраксас. - Пг. 1923. Февр. [№3]. - С. 3. лотая кровь; золотые мысли; рака белая из белейших (метаффич. о небе) и др.

В целом, русская старина и старообрядчество - один из важных истоков, питавших многослойную, сложную по уровню и характеру литературных заимствований лирику Михаила Кузмина. В его творческое кредо не вписывались духовные искания в области национального самосознания, а коллективное народное творчество интересовало поэта больше всего как условная художественная система с четко заданными образно-символическими координатами, хорошо знакомая ему с детства.

2.2.В. Соотношение стилистической категории колоратива в лирике Кузмина с книжно-поэтической нормой. Авторские способы художественной изобразительности

Описательно-аналитическая презентация цветовых стилистических единиц разных ЛСГ лирики Михаила Кузмина, играющих заметную роль в формировании индивидуального поэтического стиля этого художника слова, позволили выявить ряд закономерностей в их построении и функционировании. Именно они во многом определяют традиционность и новаторство его творческого почерка.

Авторский поиск эстетически значимого идет не только по пути, проторенному традицией элегической школы (образные поля космоса, неживой природы, растительности), не только по пути их наследников-эстетов - предсимво-листов и ранних символистов (наращивание цветочных номинаций цвета: роза, фиалка, сиреневый, гиацинтовый, лавандовый, фиалковый, чайный - и «ювелирных» образных ассоциаций: смарагд, агат, аметист, опал, сафир, лал, аквамарин, коралловый, топазовый, янтарный и пр.), но и по нехоженому пути.

Эстетически ценное, именно образный арсенал категории колоратива, он находит в вещественно сотворенном мире артефактов, нередко уменьшенного масштаба, повседневно-бытовые детали которого (горшочек, кастрюля, ведро, вата, обои, ситец, лен, кисель, кашица, подол, картон, начищенный сапог и пр.) Кузмин, как мастер-иллюзионист, неожиданно «достает из ящика» своей фантазии и «вставляет» в свои стилистические колоративы. Это искусно созданный макет мира, иногда в очень натуральном исполнении, - своеобразный «домик Нащокина», которым он не перестает любоваться, тем более, что, по его убеждению, «метод искусства - это всегда путь от частного и неповторимого к общему»1. Кузминская художественная тенденция эстетизации вещности всецело отвечала эстетическим запросам времени, прекрасно вписываясь в эпатирующую своим антиэстегазмом футурисшчеа^ю поэтику.

Из других способов художественной изобразительности в стилистической категории кузминских колоративов отметим наиболее важные:

1. Расширение лексических экспликаторов в каждой ЛСГ лирики за счет освоенных узусом новых цветообозначений, а также в результате собственного словотворчества: а) ванильный, чайный, дынный, смарагдный, киноварный, лавандовый, павлиний, фиалковый, чернильный, лакричный, цвета «rose champagne», зеленистый, янтарев; б) агат, смарагд, поменранц, гвоздика, крин, роза, персик, малина, черешня, вишня, мед, бельмо, кобольт, сафир, фиалка, ара-бочка, схимница, манатья, кумач, алость; в) янтареть, откраснеть, зарозма-ринить, взлиловеть, залиловеть; г) желто, янтарно, янтарево, рубинно, красно, рдяно, розово, румяно, сине (синё), бирюзово, бирюзовато, лилово, снегово.

Таким образом, почти треть (28,5 %) всей колоративной системы в поэзии Кузмина создается на основе окказиональной лексики.

2. Значительное расширение образной парадигматики колоратива является еще одной ключевой чертой кузминского идиостиля. Колоратив в его поэзии демонстрирует неограниченные возможности сочетаний с денотатами: красная луна; румяный холод; розово-огненный ветер; багряная воля; пурпурные поруки; розовый янтарь; розовый час; Святой Дух розовый', розово засвиристел апрель; рдеет пламенем взгляд; желтый траур; золотое чудо; золотая даль чудес; золотые победы; золотая кровь; золотые мысли; злаченый небосклон; янтарный мальчик; лимонный дух; синие звоны; синее, синее Si; синий пурпур; голубая тишь; голубоватое рожденье; лазурная муть; лазурная, святая безмятежность; лазоревые плечи; лазурная пыль; голубой сумрак; белое чудо; белесый

1 Там же. сон; молочный, сладкий плен; молочный дух; зеленые небеса; зеленый закат; зеленая заря; зеленая лодка луны; зеленый сон; зеленая лень; зеленый рай; зеленая пустота; зеленые егеря; серебряные высоты; серебряные бредни; серебряные поля; черный ладан; черное богомоленъе, черное раденье; фиалковый сон; коричневые солнца.

3. Яркая отличительная черта стилистической категории колоратива у Кузмина — это практически нулевая их экстрапарадигматическая валентность (7 колоративов из 947). В то же время художник различными способами умножает интрапарадигматическую валентность. Так, он, во-первых, подчеркивает особую насыщенность и эстетическую ценность цвета сравнениями: «белей лилеи»; бела как снег; белей голубицы; белее снега; что чайка снежная; желто, что янтарь; словно золото; золотой, как рай; красный, будто искра наковален; чище серебра; синий, как хвост павлина; небо не так сине, как сини (глаза); синее кобольта и берлинской лазури; голубоватый, словно лед; во-вторых, добивается сгущения колера повторами лексемы: алый, алый; синий, синий; голубой, голубой; в-третьих, строит цветовую фразему путем подбора лексических экс-пликаторов одного и того же спектра, при этом суггестивный эффект усиливается эвфонией: белой ночи бельмо белеет; румяная заря лучит рубин и янтаря; синева, синей, синей; ночь — схимница махнет манатьей на море; что алей, чем алых маков плащ; красен кровавый рот; на небо выезжает на чёрных конях ночь и мн.др.

Высокая концентрация колоративов одного ЛСП в контексте используется автором в создании ключевых образов и как композиционный прием, например, в цикле газэл из сборника «Осенние озера»: белый в белом; красный в красном; черный в черном.

Таким образом, расширение парадигматики колоративов как за счет привлечения новых лексических экспликаторов, в том числе эстетизации вещности, так и за счет метафорического переноса на новый денотат, а также своеобразная однородная синтагматика колоративов каждого спектра — вот главные пути обновления Кузминым эстетической системы цветообозначения.

2.2.Г. Индивидуально-авторские особенности колоратива в лирике Кузмина в сопоставлении с его художественной прозой

Если в лирике высокоэрудированного, ироничного Кузмина заданный оптимизм радужных спектральных тонов колоратива объясняется осознанием изначальной относительности «мира человечьего» (мы) по сравнению с «непро-бужденной тьмой» вечности1, то тот же оптимизм красок в его художественной прозе проявляется еще более ярко и объясняется декларируемой условностью и герметичностью созданных им миров.

Во всех кузминских прозаических стилизациях герои действуют в детализованном, но условном времени и пространстве, наряженные в изысканные исторические костюмы и одновременно явно искусственные многоцветные одежды. Легкая, еле уловимая ирония сопровождает развертывание стилизованных авантюрных сюжетов, подчеркивая закрытость своеобразной модели условного мира, сконструированной их создателем с неизменным изяществом, легкостью и эрудицией истинного эстета. Эта же легкая ирония сквозит в откровенно эстетских и порою чрезвычайно прихотливых колоративных образах, нередко очень живых и выразительных, поскольку, как заявил автор в своем «Введении» к «Чудесной жизни Иосифа Бальзамо, графа Калиостро», «воображение - младшая сестра ясновидения».

В любой «культурной парадигме» своей стилизованной прозы Кузмин всегда легко и виртуозно моделирует сложившиеся литературные формы: будь это авантюрно-психологический роман жеманного французского рококо («Приключения Эме Лебефа»,1907), или английский «документальный» роман путешествий («Путешествие сэра Джона Фирфакса по Турции и другим приме- ■» чательным странам», 1910), или историческое жизнеописание-фатасмогория в традициях позднего эллинизма («Подвиги Великого Александра», 1920) и т.д. Всюду он обнаруживал, как мы уже не раз замечали в ходе анализа, не только предельно ясную «манеру письма», но и «тонкую игру скептического ума».

1 «А мы, а мы, а мы? Летучие игрушки не пепробужденной тьмы!» (стихотворении «Адам» из сб. «Нездешние вечера»,

Неизменное кузминское эстетство чувствуется в таких прописанных деталях как сиреневый камзол, лиловый бархатный костюм, темно-лиловый плащ, ярко-лиловые грядки незабудок, аметисты глаз; глаза, налитые темным фосфором; ее худые пальцы, розовые и глянцевитые, гиацинтовый ковер и в цитации собственных лирических образов: светлые, как светлые фиалки; лило-ватый, как фиалка (о глазах); или лиловело сладкое дымное небо.

Но, в отличие от лирики, колоратив в прозе Кузмина очень четко подчинен законам стилизации, неизменно выполняя роль декоративного элемента условного художественного хронотопа.

Обобщая замеченное своеобразие двух эстетических систем и руководствуясь методикой «минус-приемов» Ю.М. Лотмана, уже применявшейся нами в первой главе, подчеркнем различия в прозаическом варианте стилистической категории колоратива Михаила Кузмина.

1. В прозе отсутствует немотивированный ближайшим контекстом отрыв цветообозначения от его носителя, активно культивируемый в кузминской лирике. Колоратив в прозе оказывается малофункциональным и используется исключительно в номинативном значении. Немотивированный ближним контекстом отрыв колоратива от традиционного носителя {синий пурпур, топазовые точки, лазоревые плечи; черный, золоченый сон) был важен поэту-лирику как суггестивное средство самовыражения, передачи субъективно гедонистических ощущений и своего внутреннего «я», - такие цветовые стилемы составляли метафорическую загадку, отгадка которой читательским восприятием была зачастую амбивалентной и вытекала из целого — фраземы, всего стихотворения, цикла или даже всей лирики (см. амбивалентность колоратива «Святой Дух розовый» в«геософичном» стихотворении «Лесенка»).

Этой черте кузминской лирики противостоит яркая предметная конкретность визуальных образов прозы. Они реалистичны настолько, насколько позволяет стилизованное время и пространство его «экспериментальных романов», как их называли современники: Вдали из зеленого моря все ближе и ближе желтели плоские пески', он увидел . сероватый ряд домов на противоположном зеленом берегу; Деревья уже покрылись зеленым пухом; Прикрыв рот оранжевою полою, гость не переставал говорить и т.д.

2. «Натуралистическое бытописательство» изысканных фантазий как парадокс условного мира, в котором изощренно подмечены малейшие чувственно осязаемые явления: С горы льется ручей, пестрый, словно кухарка вылила ведро, где куски и томата, и моркови, и зеленого лука, капуиинов, свеклы и красного перца, и жирная жидкость; Голая старуха (ведьма - С.Ш.) хлестала себя по синеватой заднице; Александр. с ужасом взирал на младенческий труп с шевелящимися красными ножками; Герцог Эрнест Иоганн был худ, длиннонос, с золотушным лицом и узкими плечами, похожий на Филиппа ЛуЬвига, более свежего, с несколько лихорадочным алым румянцем на скулах; Облако так тихо стоит, будто бы не знает, плыть ли дальше, или вернуться, или как белый подол опуститься на площадь; <. >вышел из тенистой рощи к реке, где на молочной влаге крякали жирные зобастые утки. Примеры легко умножить.

3. Нарядно-орнаментальная изысканность многих колоративов, их намеренная театральность и в деталях быта, и особенно в костюмах (см. хотя бы выше приведенные примеры кузминского эстетства). Не только золотые кудри, золотые бармы, но и белый слон и белая, как снег, лошадь — своеобразные знаки изысканного аристократизма их хозяев. Или: Рыжие волосы. заплетенные в мелкие косички, спускались из-под оранжевого тюрбана с павлиньим пером, губы были плотно сжаты, лицо — без кровинки, рука крепко сжимала поводья, а узкие сафирные глаза глядели прямо. В таких случаях читателя не покидает ощущение самоценности и искусственности авторской цветовой палитры.

4. В кузминской прозе, где автор сознательно выступает «гражданином вселенной» ради гармоничной жизни в царстве культуры, полностью отсутствуют не только так называемая «правда жизни», в том числе с ее дисгармонией красок, но и хоть сколько-нибудь просвечивающие в его колоративах русские фольклорные ассоциации или аллюзии. Что касается лирики, то здесь автор, творящий на русском языке, не мог обойтись без рефлекии на форму, тем более, что в стихах она по-особому содержательна.

5. С поликультурной ориентацией прозы связана и звуковая «глухость» автора прежде всего в стилистической категории колоратива, то есть полное отсутствие так ярко заявившего о себе в его лирическом идиостиле «акустического», музыкального цветоощущения, воплотившегося в регулярной эвфонии колоратива в изысканной стиховой русской речи ее виртуозного мастера.

1.2.Д. Проблема соотношения колоратива Кузмина с поэтикой литературных направлений серебряного века

Идеолог «прекрасной ясности», акмеист, символист или талантливый стилизатор - такой пестрой была «литературная прописка» Михаила Кузмина в течение десятилетий. Художник уже при жизни однозначно не вписывался ни в одно из литературных направлений эпохи: антологию противоречивых оценок мастера его современниками приводит Владимир Марков, он же указывает и на неоднозначность литературных классификаций художника, предпринятых исследователями его творчества1.

В ранней лирике Кузмина особенно волновала творческая задача воспроизведения радостной вещности и многокрасочности объективной данности. «Подлинность слова», к которой призывал Кузмин своих коллег в манифесте «О прекрасной ясности» зримо преподносится художником собственной лирикой. Классический пример — синэестетический троп вишен спелых сладостный агат. «Изящная и несколько жеманная простота» - так охарактеризовал этот язык Виктор Жирмунский2, процитировав кузминское: Дух мелочей, прелестных и воздушных, Любви ночей, то нежащих, то душных, Веселой легкости бездумного житья! Ах, верен я, далек чудес послушных, твоим цветам, веселая земля! Впрочем, современники, символисты в первую очередь, оценили кла-ризм Кузмина и, кроме снисходительного «премило», удостоили поэта лестными комплиментами, особенно отметив музыкальность и гармонию его поэтического языка. Музыкальную чуткость отметил в Кузмине Иннокентий Аннен-ский, Брюсов - певучесть и легкость его стиха, «многозвучность. лирического

1 Марков В. Поэзия М.Кузмина//Марков В. О свободе в поэзии. - СПб., 1994.

2 Жирмунский В.М. Указ соч. - С. тона» уловил в кузминской поэзии Вячеслав Иванов1.

Ощущение мира как живого равновесия2», намеренный уход от духовных диссонансов эпохи, совершенство художественной формы, изящная легкость и ясность языка, пристальный интерес к «духу мелочей, прелестных и воздушных» - все эти существенные элементы эстетической платформы акмеистов можно обнаружить не просто в ранней лирике Кузмина, но и во множестве его колористических решений (Ведь в каждой лужице осколки Стеклянно-алых облаков; Достала с розовою меткой Зеленый длинный кошелек; Прозрачно розовеют пятки Проворных нимф на небесах).

Профессионализм Кузмина в музыкальной композиции может объяснить предельное сближение в его лирическом идиостиле двух темпоральных искусств - лирической коммуникации и музыки (не собственно кузминское открытие, поскольку литература русского авангарда уже имела «симфонии» Андрея Белого). Разумеется, прямой параллели между ними невозможно провести, но общность эстетических устремлений его лирики с музыкой прослеживается в типе его изобразительного мастерства.

Колоративный мотив во многом им разрабатывается по законам музыкальной формы: 1) сам визуальный образ в парадигматике колоративной стилистической единицы регулярно развертывается как образ звуковой (благодаря аллитерации и ассонансу): Серебряной тучей трубчатый хвост закрывает янтарное небо (золотые павлины!)', Как хлопья закоптелой бурой ваты Буграми снег; Скоро ночь схимница махнет манатьей на море; Страсти надменной, упорной и пьяной, Бурно стремящейся к воле багряной; Дремучий лес вздыбил по горным кручам Зубцы дубов; румяная заря, Прогнавши ночь, назло упрямым тучам, В ручей лучит рубин и янтаря (эти примеры можно легко умножить);

2) в тех стихотворениях, где цветообозначение является лейтобразом целого, на передний план словесной и звуковой изобразительности выдвигается повтор как универсальный художественный способ обоих темпоральных ис

1 Марков В. Указ. соч. - С. 140-141.

2 Мандельштам О. Слово и культура. - М.:,1987. - С.88. кусств, например, в газэлах (сб. «Осенние озера») автор создает триптих с тек-стообразующими колоротивами белый — красный — черный, насыщенными глубокой философской символикой жизни — любви-страдания — смерти, художественно представленного в в мистических фигурах Белого в белом, Красного в красном, Черного в черном.

В то же время в процессе сближения с музыкой как искусством в высшей степени экстатичным и абстрактным происходит определенная десемантизация этой стилистической единицы и развитие в ней символики. Классический в этом смысле пример — живописующее воспроизведение музыки Дебюсси —Чье сердце засияло на синем, синем 57?

В более поздней лирике его краски, зачастую совершенно оторванные от объективных денотатов, самодовлеющи, при этом колоративные стилемы настолько десемантизируются, что превращаются лишь в знаки, эстетические символы праздника жизни, мотивированные более всего сиюминутным эмоциональным ощущением (напр., зардевшие чудеса; фиалковый сон; янтарева кашица (о дожде), янтарный мальчик и др.)

3) в рамках разрабатываемого лирического цикла синтагматика кузмин-ских колоративов носит однородный характер, варьируя в лексико-фразеологических экспликациях возвращение к одному и тому же лейтобразу: например, визуальный символический образ зеленого в цикле «Форель разбивает лед»1, где колоратив представляет собой сложный и многослойный мифопо-этический образ; то же самое можно сказать о цветообозначениях алый и белый в стихотворных циклах Кузмина на «русскую тему», например, в его «Духовных стихах». Разработка этих колоративов внутри всего цикла базируется на поликультурной символике: алый — знак огня, страдания, страсти; белый — знак чистоты, символ божественного.

Наконец, даже в контексте всего лирического творчества Кузмина вырисовываются сквозные колоративные образы-символы (роза (розан), фиалка,

1 Заметим, что А. Н. Егунов высказал предположение, что структура этого цикла подсказана и смоделирована по образцу квинтета Ф. Шуберта «Форель» // М. Кузмин. Избранные произведения. Комментарий А. Лаврова, Р. Тименчик. -С.547. янтарь), создающие особое эмоциональное напряжение и вместе с тем повышенную суггестивность поэтического языка. Тем самым цветовая картина мира в идиосгале М. Кузмина обнаруживает, во-первых, некое «образное множество», эстетически наиболее важное для его лирической системы, то есть группировки стилистических единиц вокруг одного денотата (наиболее часто — это какой-либо световоздушный эффект или один из героев любовного дуэта); во-вторых, сближается с символизмом, одним из лозунгов которого была музыкальность языка поэзии. Об этой черте символизма известный теоретик литературы и эстетики Поль Валери сказал даже так: «То, что нарекли символизмом, попросту сводится к.стремлению «забрать у Музыки свое добро»1.

Таким образом, как это видно из наших материалов, в спорах литературоведов о том, кем был Кузмин в поздний период своего творчества (футуристом, символистом или представителем «неорококо») должно обязательно приниматься во внимание и формально выраженное, а потому неоспоримое «акустическое цветовидение», присущее поэту.

Герметизм художественного мира Михаила Кузмина, возможно, еще одно звено, связующее его с символистами. Уже в первых литературных опытах проявилась такая черта его творчества, как намеренная замкнутость и ограниченность художественного мира, будь то стихия быта («Фудзий в блюдечке», «Елка», «Пролог к сказке Андерсена»), религиозная сфера («Духовные стихи», «Праздники Пресвятой Богородицы» и др.) или царство языческой античности, например, стихотворный цикл «Александрийские песни».

Как правило, эти герметичные миры Кузмина пронизывает лейтмотив запретной однополой любви, причем независимо от степени согласованности этого мотива с историческими аксессуарами этнических культур. Так, не только языческая античность создает ликующий исторический фон для виртуозно рафинированного воспевания этой мужской страсти, но даже персидские газэлы (один из специфических способов выражения исламской культуры, никогда не знавшей такой вольности) могут служить формой выражения волнующего по

1 Валери П. Об искусстве. - М., 1976. - С. 366. эта интимного мотива. Иносказание, кузминская метафора-загадка именно здесь достигает своего апогея. «Запретная любовь» обычно преподносится поэтом как духовная тема1, колоратив при этом нередко становится ее ключевым символом, визуальным сопровождением в пределах всего поэтического макроконтекста (например, золотой - знак высшей степени оценки в гедонистической поэзии Кузмина, которым отмечены психологические атрибуты запретно-радостной любви).

Отношения Кузмина с акмеизмом также нельзя назвать однозначными, несмотря на то, что эта «прописка» не раз возникала в литературном «паспорте» художника. Первый сборник стихов Анны Ахматовой вышел с его предисловием, но опекунство Кузмина над акмеистами было не столь долгим и завершилось, в конечном итоге, резкой критикой в очерках 1922-1923 годов («Парнасские заросли», «Чешуя в неводе»).

В некоторых стихах Кузмина чувствуется явно футуристическая манера («Святой Георгий», «Страстной пяток», «Солнце-бык» и др.), колоративы из которых не раз заставляли вспоминать эти авангардные веяния.

Вопрос о том, к какому из этих литературных течений Кузмин был наиболее близок, все еще остается актуальным. Между тем современные исследователи уже узаконили тезис о неоднозначности его художественного метода. Как справедливо заметил зарубежный кузминовед Джон Барнстед, «творчество Кузмина, хотя оно и связано множеством нитей с творениями этих и других авторов (Вячеслав Иванов, Блок, Гумилев, Ахматова — С.Ш.), остается в конечном итоге его собственной, уникальной тканью»2.

1 Исключение составляет несколько фривольный лирический сборник «Занавешенные картинки», 1920.

2 Барнстед Д. Кузмин: вводная статья // Kuzmin Collection, http://ect.dal.ca/kuzmin

196

Заключение.

Сопоставительный анализ категории колоратива в идиостилях И.

Бунина и М. Кузмина.

Функционально-сопоставительный анализ категории колоратива в художественно-эстетических системах двух видных лириков серебряного века, предпринятый на основе единого теоретического подхода и единой методики, позволяет обосновать некоторые выводы, существенные для понимания их идиостилей и поэтических картин мира.

1. Ядро и периферия цветовых полей и грамматического варьирования.

В основе цветовой картины мира поэзии сопоставляемых нами художников лежат принципиально разные колоративные сегменты. Абсолютные цветовые доминанты (синий - у Бунина, красный - у Кузмина) красноречиво говорят о разнице их творческого видения. Цветовые предпочтения, когда речь идет об авторской художественной системе, иллюстрируют, прежде всего, ценностную ориентацию личности художника. Стилистическая категория колоратива, наравне с другими узловыми компонентами лингвопоэтического языка, отражает, специфику и индивидуальность эстетических убеждений автора.

В колоративе синий у Бунина отражается не только зримое природное впечатление (цвет неба, воды, пространственной дальности - образные доминанты бунинской лирики), но и хорошо завуалированная в изображении видимого мира напряженная внутренняя рефлексия. Цвет, таким образом, приобретает важное самостоятельное значение, наделяется свойствами метафизического понятия. Так, синий «абстрагируется» у Бунина, определяя базовый для мировосприятия поэта концепт «небо», который, в свою очередь, включается в характерную для русского национального сознания систему аксиологически значимых оппозиций: высокое — низкое, внутреннее — внешнее и т.д. Природа, при этом, все равно остается «главным действующим лицом» его лирики, усложняется само эстетическое чувство в момент ее созерцания. Иррациональность, которая имплицитно присутствует в подобных поэтических переживаниях, безусловно, возникает на фоне лингвопоэтической нормы эпохи модернизма.

Сходные переживания, связанные с особым статусом синего были свойственны и Михаилу Кузмину. Синий спектр в индивидуальной цветовой палитре занимает 3-ю позицию. Однако его поэтическое зрение отображает, прежде всего, самый яркий и не характерный для окружающей действительности красный цвет. В отличие от Бунина, Кузмин мало интересуется действительностью как таковой. Широта тем, пробуждающих фантазию поэта, говорит, прежде всего, об условности творимой им поэтической реальности, не имеющей под собой стремления проникнуть в суть явлений. В такой искусно созданной мозаике визуальное настроение задает красный тон, объединяющий в макроконтексте всего кузминского творчества ключевые семы страсти, страдания, а также красоты, как одного из базовых концептов традиционной системы русской языковой символики.

Таким образом, несмотря на различие поэтического зрения, и Бунин, и Кузмин угадывают дух народной традиции, по-своему реализуя его в цвете.

Актуальность колоративов, способных помимо цветового, транслировать семантику блеска, сияния, внутренней светимости, может стать еще одной характеристикой, конечно, условной «совместимости» авторов. В индивидуальной колоративной парадигме обоих художников серо-серебристые, желто-золотые, бело-сверкающие тона занимают ядерные позиции. В этом усматривается единый и для Бунина, и для Кузмина источник - общеславянская культура, в традиции которой блеск и сияние культивируются как знаки прекрасного и особо ценного свойства предметов и явлений. Примеры художественной интерпретации такого отношения к «блестящим» оттенкам можно найти, в частности, уже в поэтике «Слова о полку Игореве».

Несмотря на общность истоков, индивидуальное освоение данной лин-гвопоэтической нормы идет у Бунина и Кузмина в соответствии с абсолютно полярной мотивацией. Если реалистичный взгляд Бунина фиксирует, в первую очередь, серо-серебристую гамму оттенков (цвет снега, воды, по-особому освещенных объектов), то Кузмин, увлеченный гедонистическими переживаниями, вылившимися в открытую декларацию «эмоционализма», предпочитает сияние и блеск золотого, выдвигая на первый план периферийно-оценочные (символические) значения этого колоратива.

Количественная презентация лексических экспликаторов цвета у обоих авторов примерно одинакова, не превышает пятой части стилистических единиц колоратива. Существенные различия в качестве организации системы ко-лоративных наименований заключаются в подборе цветовых номинаций: традиционно-поэтическая ориентированность словаря колоративов у Бунина и индивидуально-авторские варианты, не характерные для общеязыкового узуса и книжной нормы, у Кузмина. При этом существенную роль в словесной живописи поэтов играет ее лексико-фразеологическая подсистема: практически каждая вторая цветовая номинация в их поэтических текстах представляет собой новый лексико-фразеологический вариант.

Грамматическое варьирование стилистической категории колоратива в лирике сопоставляемых художников слова в целом отражает общеязыковые нормы: 1) семантическое развертывание колоративных стилем происходит на фоне простейших бинарных сочетаний с атрибутивным цветовым компонентом; константный признак, генетически присущий прилагательному, составляет основу художественного цветопространства обоих лириков; 2) субстантивация признака также сближает Бунина и Кузмина в характере использования приемов подачи цвета (очевидна книжность таких колоративных метафор и сравнительно малая продуктивность в общенародном узусе).

В то же время существенны и различия. Так, глагольный тип цветообо-значений значительно расширяет бунинскую колоративную парадигму. Позиция предиката превращает колоратив и в семантически ударную лексическую единицу. Этот чрезвычайно актуальный для Бунина способ грамматического варьирования доказывает необычайную значимость категории цвета для его индивидуального мировосприятия. Благодаря глагольной матрице, вокруг колоратива концентрируется богатое множество семантических нюансов (инструментальных, пространственных, субъектных и т.д.). Цвет перестает быть прикладным и необязательным компонентом образного ряда: позиция предиката доминирует его высшую значимость. С точки зрения изобразительной, глагольное оформление подчеркивает сиюминутность зрительного впечатления, позволяет выделить цветосветовые оттенки, их развитие, пластику, движение.

На этом фоне некоторые приемы грамматического варьирования у Кузмина выглядят искусственными, хотя и профессионально ювелирно отточенными. Кузминские словообразовательные неологизмы, колоративные адвербиа-ты и большое количество завершенных фразем, - все это можно назвать экспериментальным новаторством в области цветописи, вполне в духе новой поэтики. И хотя в целом эти приемы остаются на периферии грамматической парадигматики, количественно они почти втрое превышают бунинские.

2. Проблема фолъклоризма цветообозначения.

Не только глубокие традиции литературного фольклоризма русской поэзии, но и новая общая тенденция лирики серебряного века — эпохи «бури и натиска» европейской мировой культуры - к развитию и усложнению метатекста сказались на интересе обоих лириков к фольклорным источникам. Оба они в духе века проявили интерес к духовному стиху как изначально «синкретическому» жанру, совмещающему книжное и фольклорное начало. Однако степень проникновения фольклорного субстрата в стилистическую категорию колоратива у этих поэтов различно: Бунин обнаруживает в своей лирике широкое знакомство со всеми жанрами словесного народного творчества: лирические, эпические, свадебные песни, баллады, заговоры, сказки. Фольклорный колоратив у него участвует даже в создании эмоционально-психологического фона целого стихотворения, впрочем, в большинстве случаев, авторские цветовые решения лишь символизируют хорошо знакомые национально-русские координаты, не более того. Это достаточно легкая, не претендующая на постижение народного мировидения стилизация в духе времени. Возможно, поэтому гораздо чаще Бунина привлекает традиционно-фольклорная семантика и оценочность цветообозначения. Эстетически преобразуя народное слово в духе классической поэзии действительности, поэт создает на его основе неповторимый индивидуальный образ.

Фольклорная стилизация Кузмина носит более поверхностный характер, она может не выдерживаться в рамках одного текста, свободно перетекая в другие стилизованные миры, отражая ярко выраженную поликультурную ассоциативность творческого мышления автора. Примером здесь может служить интерпретация двумя поэтами одного сюжета о Св. Георгии. И стихотворение Бунина «Алисафия» (1912), и поэма-кантата Кузмина «Св. Георгий» (1917) обращены к одному и тому же фольклорному сюжету о победе Святого Георгия над Змеем и чудесном спасении невесты. Однако если в бунинском тексте полностью соблюдается тематическое и образное единство, то у Кузмина эта история подается на фоне античной языческой стихии. Стихотворную ткань произведения пронизывают многочисленные культурно-исторические ассоциации, мифологическая ученость сопровождается разнообразием изобразительных приемов, в том числе, в смелой футуристической манере.

Очевидно, что бунинская поэзия отличается гораздо более глубоким, проникновением народного материала, нежели разнообразные кузминские импровизации. В целом же вторичность фольклорных красок, их усвоение через книжно-литературное посредничество - это главная общая черта колористики Бунина и Кузмина.

3. Книжно-поэтическая норма и авторские способы художественной изобразительности.

Поскольку поэтическая норма, как высказался Ян Мукаржовский, - это «скорее энергия, чем правило», т.е. некий динамический парадокс правил окаменевшей «классики» и их постоянного обновления, выявить лингвопоэтиче-скую норму представляется непростой задачей, даже при наличии многих словарей. В нашем случае очень помогли не только уже более или менее давно вошедшие в науку толковые словари, словари эпитетов, словари отдельных идиостилей и, разумеется, исследования словоупотребления в лирике разных литературных эпох, но и новейший содержательный «Словарь языка поэзии» Н. Н. Ивановой и О. Е. Ивановой.

Итак, пути обновления колоративной парадигмы, избираемые двумя художниками, принципиально разнятся уже в самих подходах к семантическим и грамматическим возможностям категории цвета.

Бунин следует лингвопоэтической норме в парадигматике колоративной стилемы, его выходы за пределы традиционных архетипов носителей признака в целом незначительны, что объясняется нацеленностью автора на реалистическую эстетику. Усложнение семантики колоративной единицы происходит за счет активной метафоризации (от простого прямого сравнения и далее, через фразеологические обороты с участием метафорической образности, к собственно метафоре-субстантиву и фраземе), а также актуализации эмоционально-оценочного компонента категории колоратива. Необходимо отметить особую роль глагольных фразеологем: в бунинском цветовидении они выполняют роль энергетических узлов, сообщающих движение отображаемым природным процессам и явлениям. Колоративная система в идиостиле Бунина отличается предельной открытостью ее отдельных сегментов, потому эстетическую самоценность получает синтагматика колоративных единиц, отражающая нарядно-декоративную орнаментальность литературы своей эпохи.

По-иному воплощена кузминская орнаментальность. Расширение парадигматики колоратива в его поэтической системе происходит как за счет привлечения новых лексических экспликаторов цвета (словообразовательные и лексические окказионализмы), так и за счет расширения денотативных связей колоративной единицы, т.е. метафорического переноса признака на новый носитель. Обращает на себя внимание и замкнутость каждого отдельного цветового поля в общей поэтической цветовой палитре Михаила Кузмина, таким образом, его колоративная синтагматика отличается своеобразной тональной однородностью. Учитывая высокую частотность использования приемов нагнетания колоративов одного цветового ряда, можно сделать вывод об осознанном цветовом «герметизме», что, в итоге, иллюстрирует и «герметичность» творчества Кузмина в целом.

4. Сопоставление индивидуально-авторских особенностей колоратива в лирическом и прозаическом идиостилях.

Несмотря на второстепенный характер привлечения колоративной лексики из прозаических текстов Бунина и Кузмина в нашем исследовании, на основании сопоставительного анализа можно сделать ряд обобщающих и уточняющих выводов в отношении специфики функционирования и использования категории цвета в идиостилях обоих авторов.

Целостность бунинского мировидения проявилось, в частности, и в том, что лиричным он остается и в прозе. Вполне закономерно, что лирике Бунина присущи большая предсказуемость структурно-семантических моделей колора тивов и менее существенные деавтоматизирующие тенденции их построения, чем его прозе. Но в целом, близость образной системы колоратива и в лирике, и в прозе позволяет говорить о том, что в двух различных художественных системах абсолютно четко просматривается единство авторского почерка.

В «царстве культуры», которое представляет из себя кузминская проза, колоративная единица подчинена законам рационализма и орнаментальное™. Всегда условный у Кузмина, наполненный поликультурными ассоциациями, прозаический контекст нуждается в колоративе только как в дополнительном декоре. В использовании цветообозначений автор стремится к однозначности, прямой номинативности, без семантических излучений и присущей его изящной стиховой речи эвфонического многоголосья.

5. Проблема соотношения лирических колоративов Бунина и Кузмина с поэтикой литературных направлений.

Вопрос о сущности художественного метода как Ивана Бунина, так и Михаила Кузмина до настоящего времени не снят с повестки, хотя заслугой по следних десятилетий можно назвать хотя бы то, что оба поэта, наконец, перестали восприниматься однозначно с раз и навсегда «подаренными» им ярлыками (реалист - Бунин, стилизатор, символист или акмеист — Кузмин).

При общей несомненности реалистической направленности бунинской колористики, в ней нашла свое отражение динамика эстетического сознания начала XX века: некоторый новейший панэстетизм в архетипах носителей признака и поэтических номинациях цвета; повышенное внимание к серой, обесцвеченной гамме тонов и неуловимых переливов красок, расплывчатости в духе новейших поэтических открытий импрессионизма; некоторые иррациональные колоративные образы мистически-мифологического характера, с актуализацией алогичного, стихийного начала, возможно, навеянные некоторыми предшественниками и современниками, отдавшими дань символизму; орнаментальная изысканность авторского цветовидения в эпоху бурных поисков новых форм самовыражения серебряного века. И тем не менее, визуальная (в частности, цветовая) правдоподобность и живая гармония красок для Бунина всегда остается стимулом первичным.

Система цветовых решений Михаила Кузмина развивалась от акмеистической чувственности или «прекрасной ясности» к эмоциональным и экстатическим символам, что давало право причислять поэта и к течению символизма, нередко колоратив подавался в дерзкой футуристической манере.

В цвете Кузмин, прежде всего, искал эмоцию, созвучную его радужному бытию, сотворенному собственной фантазией. Он намеренно уходит от колора-тивной дисгармонии, отсюда, например, его отторжение черного спектра, как средоточия хаоса, противного кузминскому гедонистическому сознанию.

В целом обоих авторов, несомненно, объединяет утверждающий пафос гармонии бытия, который, по нашим данным, вытекает из повышенного внимания и восприимчивости к радуге цветоощущений, из напряженного эмоционального переживания красоты природного, человеческого и вещного мира, а также из их неистребимого стремления к идеальному, духовному началу бытия, тождественному для них истинной поэзии.

204

Источники

Бунин. И.А. Публицистика 1918-1953 гг. / под. общ. ред. О.Н Михайлова, вступ. ст. О.Н. Михайлова, коммент. С.Н Морозова, Д.Д. Николаева, Е.М. Трубиловой / И.А. Бунин. - М.: Наследие, 1998. - 635с.

Бунин И.А. Собр. соч. в 9т. / И.А. Бунин. - М.: Худож. лит., 1965 - 1967 гг. Кузмин М. Избранные произведения / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. А. Лаврова, Р. Тименчика / М. Кузмин. - Л.: Худож. лит. Ленинград, отд-ние, 1990.-574с.

Кузмин М. Стихи и проза / Сост., авт. вступит ст. и примеч. Е.В. Ермилова / М. Кузмин. - М.: Современник, 1989. - 430с.

Кузмин М. Стихотворения / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. H.A. Богомолова / М. Кузмин. - СПб.: Академический проект, 2000. - 831с.: [Электронный ресурс] / М. Кузмин. — Режим доступа: http://az.lib.ru/

Словари и их условные обозначения

1. БАС — Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. - М.; Л.: изд-во АН СССР, 1948-1965.

2. MAC - Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. — Изд. 2., М.: Ин-т русского языка АН СССР, 1981-1984.

3. Сл. синонимов 1 - Словарь синонимов русского языка / Гл. ред. А.П. Евгень-ева. В 2 тт. Л.: Наука, 1970-1971. - Ин-т русского языка АН СССР.

4. Сл. синонимов 2 - Словарь синонимов русского языка / Под ред. Л.А. Четко. -М., 1975.-600с.

5. Сл. Д. - Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 тт. / 2-е изд. 1880-1882 (переизд.). - М.: Гост изд-во иностр. и нац. словарей, 1955.

6. СЭВ — Ведерников Н.В. Краткий словарь эпитетов русского языка: Учебное пособие / под. ред. В.П. Жукова / Н.В. Ведерников. - Л.: ЛГПИ, 1975. - 202с.

7. СЭ - Горбачевич К.С., Хабло Е.П. Словарь эпитетов русского литературного языка. Л.: Наука, 1979. - 567с.

8. СлЯП - Иванова H.H. Словарь языка поэзии. Образный арсенал русской лирики конца XVIII - начала XX века / H.H. Иванова, О.В. Иванова. — М.: Аст-рель, 2004. - 667с.

9. СЯП — Словарь языка Пушкина: В 4 т. М., 1956-1961.Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь / Г. Дьяченко. - М.: Издат. отдел Московского Патриархата, 1993. - 1120с.

10.Ф. - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М.: Прогресс, 1986.

11.Мифы народов мира. В 2-х тт. Т.2. М.: Советская энциклопедия, 1982.

12.Павлович Н. Словарь поэтических образов: На материале русской художественной литературы XVIII - XX вв.: В 2 т. М.: Эдиториал УРСС, 1999.

13.Словарь литературоведческих терминов / Ред. Л.И. Тимофеев, C.B. Тураев. -М.: Просвещение, 1974. - 509с.

14.Славянская мифология: Энциклопедический словарь. - М.: Эллис Лак, 1995. -414с.

15.С. «Сл.» - Словарь-справочник «Слова о полку Игореве» / Сост. В.Л. Виноградова, под ред. Б.Л. Богородского, Д.С. Лихачева, О.В. Творогова. — Л.: Наука, 1965 - 1984. Вып. 5. - Р - С. - Л.: Наука, 1978. - . - Ин-т русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.

16.Э. «Сл.» - Энциклопедия «Слова о полку Игореве» / Отв. ред. О.В. Творогов. - СПб.: изд-во «Дмитрий Буланин», 1995. - В 5 тт. - Ин-т русской литературы (Пушкинский Дом) РАН.

П.Павлович Н. Словарь поэтических образов. В 2 тт. На материале русской художественной литературы XVIII - XX веков / Н. Павлович. - М.: Эдиториал УРСС, 1999.

Список научной литературыШкиль, Светлана Вацлавовна, диссертация по теме "Русский язык"

1.Абдуллин И.Р. Цвето-музыкальные синестезии в поэзии Бальмонта: Электронный ресурс. / И.Р. Абдуллин. - Электрон.ст. - Режим доступа к ст.: http ://prometheus .kai .ru.

2. Азизян И.А. Диалог искусств Серебряного века / И.А. Азизян. М.: Прогресс - традиция, 2001. - 398с.

3. Алимпиева Р.В. Семантическая значимость слова и структура лексико-семантической группы / Р.В. Алимпиева. — JL: издательство ЛГУ, 1986.

4. Аннинский Л. Серебро и чернь (русское, советское, славянское, всемирное в поэзии Серебряного века) / Л. Аннинский // Литература. — 1995. №2. — С. 2- 3.

5. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт / Н.Д. Арутюнова. — М., 1988.

6. Асракадзе Л.Г. «И белый, черный, золотой печальнейшее из созвучий.» Цветовая лексика в поэтических произведениях О.Э. Мандельштама Электронный ресурс. / Л.Г. Асракадзе. - Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://iatp.vspu.ac.ru.

7. Афанасьев А.Н. Мифическая связь понятий: света, зрения, огня, металла, оружия и жолчи // А.Н. Афанасьев // Происхождение мифа / А.Н. Афанасьев. -М., 1996.-С. 234-252.

8. Бабаева Е.Э. Капризными путями (Опыт прочтения поэмы М. Кузмина «Форель разбивает лед») / Е.Э. Бабаева // Поэтика. Стилистика. Язык и культура: Памяти Т.В. Винокур. М., 1996. - С. 128 - 134.

9. Бабенко И.И. Коммуникативный потенциал слова и его отражение в лирике М. Цветаевой: автореф. дисс. . канд филол. наук. Электронный ресурс. / И.И. Бабенко. — Электронный ресурс. — Режим доступа: http://dissertationl.narod.ru

10. Баевский B.C. История русской поэзии / B.C. Баевский. — Смоленск: Русич, 1994.-302с.

11. Барнстед Д. Кузмин: Вводная статья Электронный ресурс. / Д. Барнстед. — Электронная ст. Режим доступа к ст.: http://etc.dal.ca/kuzmin/

12. Бахилина Н.Б. История цветообозначений в русском языке / Н.Б. Бахилина. -М.: Наука, 1975. 288с.

13. Бахилина Н.Б. Ослепительно рыжий, безнадежно рыжий. / Н.Б. Бахилина // Русская речь. 1975. - № 5. - С. 104 - 110.

14. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. — М., 1986.

15. Бекова C.B. О слове черный у М. Горького / C.B. Бекова // Исследования по эстетике слова и стилистике художественной литературы. JL, 1964. — С. 31 — 41.

16. Белый А. Арабески / А. Белый. М.: Б.и., 1911. - 504с.

17. Бине А. Вопрос о цветном слухе / А. Бине // Альманах музыкальной психологии. M., 1994. - С.28-47.

18. Бицилли П.М. Бунин и его место в русской литературе (Из речи, читанной в Софии в День русской культуры, 14 июня 1931 года) / П.М. Бицилли // Русская речь. -№6.-С.48-53.

19. Блок А. Педант о поэте / А. Блок // Собр. соч.: в 8 т. M.-JL, 1962. — Т.5. — С. 25-30.

20. Блок и музыка: Сб. статей. — M., JL: Сов. композитор, 1972.

21. Бобунова М.А. Кластерный подход к описанию лексем / М.А. Бобунова // Лингвофольклористика. Курск: изд-во КГПУ, Вып.6.: Сборн.науч.статей -2001.-С.З-10.

22. Богомолов H.A. Комментарии // Кузмин М. Стихотворения. СПб.,: Академический проект, 2000. 831с.: Электронный ресурс. / H.A. Богомолов. - Режим доступа: http://az.lib.ru/

23. Бонами Т.М. «В божественном сопровождении Пушкина (И.А. Бунин и A.C. Пушкин) / Т.М. Бонами // Пушкинский сборник. М., 1999. - С. 37-54.

24. Бонами Т.М. Художественная проза Иа Бунина / TJvL Бонами. —Владимир, 1962.

25. Бояринцева Г.С. Необычная сочетаемость слов в прозе И.А. Бунина / Г.С. Бояринцева / Бунинский сборник. Орел, 1974. - С. 336 - 346.

26. Бурдина C.B. Поэма А. Ахматовой «Реквием»: «вечные образы» фольклора и жанр: Электронный ресурс. / C.B. Бурдина. Режим доступа: http://www.akhmatova.org/articles/burdina.ru/

27. Бычков В.В. Эстетическое значение цвета в восточнохристианском искусстве / В.В. Бычков // Вопросы истории и теории эстетики. М., 1975. С. 129 - 145.

28. Валери П. Об искусстве / П. Валерии. — М., 1976.

29. Василевич А.П. Цветонаименования как характеристика языка писателя (К методике исследования) / А.П. Василевич // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. № 585. Тарту, 1981. С.134-143.

30. Вежбицкая А. Язык, культура, познание: Сб.ст.: Пер. с англ. / Отв. ред., сост. М.А. Кронгауз, вступ.ст. Е.В. Падцчевой / А. Вежбицкая. — М.: Русские словари, 1997. —411с.

31. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика / В.В. Виноградов. М.: Изд-во АН ССР, 1963. - 255с.

32. Виноградов В.В. О языке художественной прозы: Избр. Труды / В.В. Виноградов. М.: Наука, 1980. - 360с.

33. Виноградов В.В. Язык художественного произведения / В.В. Виноградов // О языке художественной литературы / В.В. Виноградов. М., 1959. - С. 167 - 259.

34. Винокур Г.О. О языке художественной литературы / Г.О. Винокур. М.: Высш. шк., 1991.-447с.

35. Винокур Г.О. Понятие поэтического языка / Г.О. Винокур // Избранные работы по русскому языку / Г.О. Винокур. М., 1959. - С. 388 - 393.

36. Вознесенская И.М. Словесное поле текста / И.М. Вознесенская // Художественный текст. Структура. Язык. Стиль: Кн. для преподавателей. СПб., 1993. -С. 46-61.

37. Воронин C.B. Синестезия и звукосимволизм / C.B. Воронин // Психолингвистические проблемы семантики / под ред. АА. Леонтьева. -М., 1983.-С. 120 -131.

38. Гайдук В.П. К вопросу о цветовой символике «Божественной комедии» Данте/В.П. Гайдук//Дантовские чтения.-М., 1971.-С. 174- 180.

39. Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики / В.Г. Гак // Проблемы структурной лингвистики 1971. М., 1972. — С. 367 — 395.

40. Галлеев Б.М. «Буду грешить господом данными чувствами — всеми пятью» (О синестезии в творчестве Марины Цветаевой): Электронный ресурс. / Б.М. Галлеев. — Электрон.ст. Режим доступа к ст.: http://prometheus.kai.ru.

41. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / И.Р. Гальперин. М.: Наука, 1981. - 140с.

42. Гин Я.И. К вопросу о построении поэтики грамматических категорий / Я.И. Гин // Вопросы языкознания. 1991. - №2. - С. 103 - 110.

43. Гин Я.И. Поэтика грамматического рода / Я.И. Гин. Петрозаводск: изд. КГПУ, 1992. - 168с.

44. Гинзбург Л.Я. О лирике / Л.Я. Гинзбург. Л.: Сов. писатель, 1974. - 407с.

45. Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности / ЛЯ Гинзбург.-СПб., 1987.

46. Грановская Л.М. Из наблюдений над языком Бунина: (О некоторых особенностях употребления определений-прилагательных) / Л.М. Грановская // Учен, зап. Азербйджан. ин-та иностр.языков. Сер. филол. — 1961. — Вып.9. — С. 17 — 29.

47. Грановская Л. М. Прилагательные, обозначающие цвет, в русском языке XVII-XX веков: автореф. дисс. . канд. фил. наук / Л.М. Грановская; Азербайд. пед. ун-т. М., 1964. - 23с.

48. Григорьев В.П. Грамматика идиостиля / ВЛ Григорьев.-М:Наука, 1983. 225с.

49. Григорьева А.Д. Слово в поэзии Тютчева / А.Д. Григорьева. М.: Наука, 1980.-248с.

50. Григорьева А.Д. Язык лирики XIX в.: Пушкин, Некрасов / А.Д. Григорьева, H.H. Иванова. М.: Наука, 1981. - 340с.

51. Григорьева А.Д. Язык поэзии XIX-XX вв. Фет. Современная лирика / А.Д. Григорьева, H.H. Иванова. М.: Наука, 1985. - 229с.

52. Григорьян A.B. Символизм в подтексте произведений И.А. Бунина / A.B. Григорьян // Художественный текст и культура: Материалы и тезисы докладов на международной конференции (12-14 мая 1999 г.), В 3-х ч. Тамбов, 1999. — Ч. 1.-С. 64-65.

53. Громов П.Т. Значение цвета в концептуальной метафоре (На материале поэзии С. Есенина) / П.Т. Громов // Актуальные проблемы филологии и ее преподавания. Саратов, 1996. - 4.1 - С. 38 - 39.

54. Грудцина E.JI. Семантическая организация рассказа И. Бунина «Темные аллеи» / E.JI. Грудцина // Вестник Удмуртского ун-та. Ижевск. - 1996. - №7. - С. 221 -225.

55. Грузберг JI.A. Концепт как культурно-ментально-языковое образование: Электронный ресурс. / JI.A. Грузберг . — Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://language.psu.ru

56. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики / вст. ст. Г. Макогоненко / Г.А. Гуковский. М.: Худож. лит., 1965. - 355с.

57. Гусев В.Е. Фольклор в системе современной культуры славянских народов / В.Е. Гусев // VIII съезд славистов: история, культура, этнография и фольклор славянских народов. М.: Наука, 1978. - С. 9 - 17.

58. Гусарова Н.П. Белый цвет в произведениях Ив. Бунина / Н.П. Гусарова // Вопросы теории и истории языка. СПб., 1993. - С. 198 - 203.

59. Денисенко В.Н. Семантическое поле как функция / В.Н. Денисенко // Филологические науки. 2002. - №4. - С. 44 - 52.

60. Доронченков И.А. «.Красавица, как полотно Брюллова» (о некоторых живописных мотивах в творчестве Михаила Кузмина) / И.А. Доронченков // Русская литература. 1993. - №4. — С. 158-176.

61. Ермакова Е.Е. Ступень храма в поэзии И.А. Бунина: Электронный ресурс. / Е.Е. Ермакова. — Электрон, ст. — Режим доступа к ст.: http://www.topos.ru/

62. Ермилова Е.В. Метафоризация мира в поэзии XX века / Е.В. Ермилова // Контекст, 1976.-М.: Наука, 1977.

63. Ермилова Е.В. Теория и образный мир русского символизма / Е.В. Ермилова. -Москва: Наука, 1989. 175с.

64. Жданова Е.С. Символика синего цвета в поэтических текстах В. Хлебникова / Е.С. Жданова // Эстетика и поэтика языкового творчества: Межвуз. сб. научн. трудов. Таганрог, 2000. - С. 11 - 116.

65. Жирмунский В.М. Задачи поэтики / В.М. Жирмунский // Теория литературы. Поэтика. Стилистика / В.М. Жирмунский. Л.: Наука, 1977. - С. 15 - 55.

66. Жирмунский В.М. К вопросу об эпитете / В.М. Жирмунский // Теория литературы. Поэтика. Стилистика/ В.М. Жирмунский. М., 1977. - С. 355-361.

67. Журавлев А.П. Звук и смысл / АЛ Журавлев.-М: Просвещение, 1991. 159.

68. Иванова Н. № рюШга роез1з: Цвета Петрополя в поэтическом освещении / Н.Иванова //Знамя. 2001. - № 6. - С. 187 - 198.

69. Иваровская В.М. Прилагательные со значением цвета в современном русском языке (Опыт системного изучения) / В.М. Иваровская // Вестник Удмуртского ун-та. Ижевск, 1996. - №7. - С. 210 - 221.

70. Игнатенко О.Н. «Как мимолетное виденье.» О метафоре в рассказах И.А. Бунина из цикла «Темные аллеи» / О.Н. Игнатенко // Художественный текст и языковая система. Тверь, 1996. - С. 40 - 47.

71. Иссерлин Е.М. История слова красный / Е.М. Иссерлин // Русский язык в школе. 1951. - №3. - С. 85 - 93.

72. Йоффе Д. От Блока к Хармсу — пертурбация «текста жизни» и «текста поэзии». (К вопросу об одном физиологическом подтексте феномена жизнетвор-чества): Электронный ресурс. / Д. Йоффе. Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://www.mitin.com.

73. Калинина Е. Особенности художественного языка романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» в сопоставлении с символистским романом / Е. Калинина // Пушкинский альманах: Юбилейный вып. — Омск, 1999.

74. Келдыш В. На рубеже художественных эпох (О русской литературе к. XIX — нач. XX в.в.) / В. Келдыш // Вопросы литературы. 1993. - Вып.2. — С.92 — 105.

75. Камалова И.В. Изобразительность романа A.C. Пушкина «Евгений Онегин». Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к.ф.н.: Электронный ресурс. / И.В. Камалова. -Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://lib.usu.ru

76. Камалова И.В. Цветопись Державина в оде «Видения Мурзы» / И.В. Кама-лова // Поэтика русской и зарубежной литературы. Уфа, 1998. — С.51-56.

77. Карпенко Г.Ю. Творчество И.А. Бунина и религиозно-философская культура рубежа веков / Г.Ю. Карпенко. Самара, 1998. - 113с.

78. Качаева JI.A. Мастер живописания природы / JI.A. Качаева // Русская речь. 1980.-№5.-С. 10-16.

79. Келдыш В. На рубеже художественных эпох (О русской литературе конца XIX начала XX века) / В.Келдыш // Вопросы литературы. - 1993. — Вып. 3. — С. 92-105.

80. Ковалев В.П. Бунинские «рисунки пером» / В.П. Ковалев // Русская речь.- 1972.-№3.-С. 22-29.

81. Кожевникова H.A. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века /отв. ред. В.П. Григорьев / H.A. Кожевникова. М.: Наука, 1986. - 251с.

82. Колесов В.В. Древняя Русь: Наследие в слове. Добро и зло / В.В. Колесов.- СПб: ФФ СПбГУ, 2001. 299с.

83. Колесов В.В. История русского языка в рассказах: Кн. для уч-ся ст. классов / В.В. Колесов. М.: Просвещение, 1982. - 191с.

84. Комова Т.А. Цветообозначение как объект категоризации: (На материале русского и английского языков) / Т.А. Комова // Когнитивные аспекты языковой категоризации: Сб. науч. Трудов. — Рязань, 2000. — С. 76 — 82.

85. Кондрашова О.В. Узуальная и поэтическая семантика цвето- и светообо-значений (на материале крымской лирики Максимилиана Волошина) / О.В. Кондрашов // Лингвистические и психолингвистические основы изучения сущностей. Краснодар, 1997. - С. 71 - 95.

86. Кононенко И.В. Золотые слова, серебряные строчки / И.В. Кононенко // Русская речь. 1986. - № 4. - С. 72-75.

87. Коркина Е.Б. Заметки о цветописи М. Цветаевой / Е.Б. Коркина // Творческий путь М. Цветаевой: Сб. докл. М., 1993. - С. 38 - 45.

88. Корниенко С.Ю. В «Сетях» Михаила Кузмина: семиотические, культурологические и тендерные аспекты / отв. ред. Шатин / С.Ю. Корниенко. — Новосибирск, 2000. 148с.

89. Котельников В.А. Федор Михайлович Достоевский / В.А. Котельников // История русской литературы XIX в. (вторая половина). М.: Просвещение, 1991.-С. 339-382.

90. Краснянский В.В. О принципах построения словаря прилагательных и наречий И. А. Бунина/ВВ. Краснянский //Филологические науки. 1983.-№5.- С. 67 - 69.

91. Краснянский В.В. Словарь эпитетов И.А. Бунина / В.В, Краснянский // И.А. Бунин и русская литература XX века. М., 1995. - С. 144 - 150.

92. Кузмин М. О прекрасной ясности: Электронный ресурс. / М. Кузмин. — Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://linguistica.sula.ru

93. Кузьмина H.A. Норма поэтического языка / H.A. Кузьмина // Вопросы структуры и функционирования поэтического текста / отв. ред. BJC. Янцен. — Томск, 1981.

94. Кузьмина H.A. О некоторых типах образного словоупотребления в поэзии конца XIX начала XX в. / H.A. Кузмина // Актуальные вопросы грамматики и лексики современного русского языка. - М., 1976. - С. 90 - 112.

95. Курилович Е. Поэтический язык с лингвистической точки зрения / Е. Ку-рилович // Очерки по лингвистике / Е. Курилович. М, 1962. - С. 418 - 426.

96. Кучеровский Н. И. Бунин и его проза / Н. Кучеровский. М., 1980.

97. Лавров А. «Милые старые миры и грядущий век»: Штрихи к портрету М. Кузмина / А Лавров, Р. Тименчшс//КузминМ. Избр. произведения. Л., 1990. — 3 - 16.

98. Лаврова С.Ю. Формулы в текстовой парадигме (На материале идиостиля М. Цветаевой) / С.Ю. Лаврова. М.: МПГУ, 1998. - 196с.

99. Ларин Б.А. О лирике как разновидности художественной речи / Б.А. Ларин // Филологическое наследие / Б.А. Ларин. СПб: изд-во СПбГУ, 2003.

100. Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя: Избр. статьи / Б.А. Ларин. -Л.: Худож. лит., 1974. 285с.

101. Левин Ю.И. Структура русской метафоры / Ю.И. Ларин // Труды по знаковым системам. Тарту, 1965. - Вып. II. - С. 293 - 299.

102. Лилич Г.А. О слове серый в творчестве М. Горького // Г.А. Лилич // Словоупотребление и стиль М. Горького. Л., 1962. - С. 120-135.

103. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста / Ю.М. Лотман. Л.: Просвещение, 1972. - 271с.

104. Маковский М.М. «Картина мира» и миры образов / М.М. Маковский // Вопросы языкознания. 1992. - №6. - С. 36 0 53.

105. Максимов Л.Ю. О соотношении конструктивных и ассоциативных связей слова в стихотворной речи / Л.Ю. Максимов // Русский язык: Сб.тр. — М., 1975. -С. 216-229.

106. Мальцев Ю. Иван Бунин. 1870 1953. Франкфурт-на-Майне / Ю. Мальцев. - М.: Посев, 1994. - 432с. .

107. Марков В. О поэзии М. Кузмина / В. Марков // О свободе в поэзии: статьи, эссе, разное / В. Марков. СПб., 1994.

108. Маркович Я.С. Заметки о поэтике И.А. Бунина / Я.С. Маркович / Бунин-ский сборник. Орел, 1974. - С. 104 - 117.

109. Марчук Ю.Н. Рецензия. / Ю.Н. Марчук // Реферативный журнал. Серия 6 (языкознание). 2002. — Рец. на кн.: Кульпина В.Г. Лингвистика цвета: Термины цвета в польском и русском языках / Ю.Н Марчук.-М., 2002.—Вып.З. — С. 43 — 52.

110. Маслова А. К семантическому анализу устойчивых выражений с «цветовыми» прилагательными (на материале русского и сербского языков) / А. Маслова // Южнославянский филолог. LVI/1-2. Белград, 2000. - С. 647 -653.

111. Минералова И.Г. Художественный синтез Бунина / И.Г. Минералова // Иван Бунин. Материалы и исследования / под общ. ред. А.Н. Николюкина. — М., 1999.-С. 43-52.

112. Миронова Л.Н. Цветовидение / Л.Н. Миронова. — Минск, 1984.

113. Михайлов О.Н. Мировое значение Бунина / О.Н. Михайлов / И.А. Бунин и русская литература XX века. — М., 1995. — С. 3 — 6.

114. Михайлов О.Н. Страстное слово / О.Н. Михайлов // Бунин И.А. Публицистика 1918-1953 годов. М: Наследие, 1998. С. 5 - 20.

115. Морев Г. Казус Михаила Кузмина: Электронный ресурс. / Г.Морев. — Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://www.mitin.com/people/morev/kazus.shtml

116. Молчанова H.A. Концептуальность стилистического приема в ранней прозе В. Набокова / H.A. Молчанова // Вестник Санкт-Петербургского ун-та: серия 2. История. Языкознание. Литературоведение.-М, 1992.-Вып. 4. С. 83 - 86.

117. Монина Т.С. Семантика синтаксических структур пейзажных зарисовок (На материале произведений И.А. Бунина) / Т.С. Монина // Русский язык в школе, 1995. №5. - С.82-86. .

118. Москович В.А. Семантическое поле цветообозначений (опыт типологического искусствоведения семантического поля): автореф. дис. . канд. фил. Наук / В.А. Москович; Моск.пед.ун-т. — М., 1965. 18с.

119. Мраморнов О. Иван Бунин перед загадкой русской души / О. Мраморнов // Новый мир. 1995. - № 9. - С. 236-241.

120. Мукаржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства / Я. Му-каржовский. М.: Искусство, 1994. - 606с.

121. Мукаржовский Я. Поэтический язык / Я. Мукаржовский // Структуральная поэтика: (Характеристика основных взглядов Пражского лингвистического кружка). М.: Языки русской культуры, 1996. - 479с.

122. Муратов А.Б. Изучение языка художественной литературы как методологическая проблема (о трудах В.В. Виноградова 1920-х годов). Научные доклады: изд. СПбГУ, 1999.

123. Надиров С.С. «Цветовые» прилагательные в стихотворениях Александра Блока / С.С. Надиров // Русский язык в школе. 1970. - №6. - С. 3 - 6.

124. Некрасова Е.А. Языковые процессы в современной русской поэзии / Е.А. Некрасова, М.А. Бакина. М.: Наука, 1982.

125. Нефедов В.В. Чудесный призрак: Бунин-художник/ВВ. Нефедов. Минск, 1990.

126. Никулина Т.Е. Цветовые прилагательные в языке различных жанров русского фольклора: автореф. дисс. . канд. филол. Наук / Т.Е. Никулина; Моск. пед. ун-т. М., 1989. - 16с.

127. Новикова М. Текстообразующая функция цветовой лексики в рассказах Добычина / М. Новикова // Писатель Леонвд Добычин. СПб., 1996. - С.243-248.

128. Павлович Н.В. Образование поэтических парадигм / Н.В. Павлович // Проблемы структурной лингвистики 1983. - М., 1986. - С.74-87.

129. Павлович Н.В. Язык образов: Парадигмы образов в русском поэтическом языке / Н.В. Павлович. М., 1995. - 491с.

130. Павлюченкова Т.А. Прилагательные со значением цвета в языке русских былин: автореф. дисс. . канд. филол. наук / Т.А. Павлюченкова; Моск. пед. ун-т.-М., 1984.- 15с.

131. Панченко A.M. О цвете в древней литературе восточных и южных славян / A.M. Панченко // Труды Отдела русской литературы. Л., 1968. — Т. 23.

132. Пелевина Н.Ф. О соотношении языка и действительности (обозначение красного и синего цвета) / Н.Ф. Павлюченкова // Филологические науки. 1962. -№2.-С. 149- 152.

133. Пестова Н.В. Фрагменты национальной языковой картины мира: цвет (на примере поэзии Г. Тракля и его переводов на русский язык): Электронный ресурс. / Н.В. Пестова, И.Г. Мальцева. — Электрон.ст. Режим доступа к ст.: http://avantgarde.narod.ru

134. Пименова. М.В. Лексика цветообозначения в древнерусских текстах: ав-тореф. дисс. канд. филол. наук. / М.В. Пименова; ЛГУ. — Л., 198 .-16 с.

135. Потебня A.A. Теоретическая поэтика / A.A. Потебня. М.: Высшая школа, 1990.-342с.

136. Поцепня Д.М. О единстве эстетических свойств слова в поэзии и прозе А. Блока / Д.М. Поцепня // Вопросы стилистики. Вып.4.: Межвуз. науч. сб. / отв. ред. О.Б. Сиротинина. - Саратов: СаратГУ, 1972. - С. 74 - 84.

137. Поцепня Д.М. Образ мира в слове писателя / Д.М. Поцепня. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1997. - 262с.

138. Правоверова Л.Л. Движение сквозь пространство и время: Миры А. Белого и В. Кандинского / ЛЛ Правоверова//Человек.-М., 2000. Вып. 3. - С. 93 — 107.

139. Пурин А. Двойная тень: Возвращение Кузмина: Электронный ресурс. / А. Пурин. Электронная ст.-Режим доступа к ст.: www.vavilon.ru/texts/purin3-4.html

140. Пурин А. О прекрасной ясности герметизма: Кузмин стилизатор: Электронный ресурс. / А. Пурин. - Электронная ст. - Режим доступа к ст.: www.vavilon.ru/texts/purin3-l 4.html

141. Рахматуллина Э.А. Доминантные поэтические модели мира в творчестве Ю. Кузнецова (на материале поэмы «Афродита») (Тезисы): Электронный ресурс. / Э.А. Рахматуллина. Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://language.psu.ru

142. Рогова К.А. Интерпретация современного художественного текста (лингвистический аспект) //

143. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян / БА Рыбаков.-M : Наука, 1981. 607с.

144. Рядчикова E.H. Субъективация и психологизм цветообозначений в языке поэзии: Электронный ресурс. / E.H. Рядчикова, И.А. Скворцова. — Электро.ст. Режим доступа к ст.: http://tpl 1999.narod.ru/Web Stud 1 /SbornikSt 1 -1 .htm

145. Савельева JI.В. Категория колоратива и лингвопоэтическая норма (на материале лирики И. Бунина и М. Кузмина) / Л.В. Савельева, C.B. Шкиль // Стил (Stil: International Journal). Београд - Бан>алука, 2003. - №3. - 215 - 227.

146. Савельева Л.В. Проблемы лингвопоэтики в работах Я.И. Гина / Л.В. Савельева // Проблемы поэтики языка и литературы: Материалы межвузовской научной конференции (22-24 мая 1996 года). Петрозаводск, 1996. - С. 3 - 7.

147. Савельева Л.В. Эстетическая философия русского слова в фольклорной и книжной традиции / Л.В. Савельева // Язык и поэтика фольклора. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2001. - С. 44 - 52.

148. Сафронова Э. И.А. Бунин и русский модернизм (1910-е гг.) / Э. Сафроно-ва // Вильнюсский ун-т. Кафедра славянских литератур.—Вильнюс, 2000. — 154с.

149. Сидорец B.C. В поисках точного слова. О наречиях в прозе И.А. Бунина / B.C. Сидорец // Русская речь. 1979. - №5. - С. 27 - 29.

150. Сидорец B.C. «Пишу русским языком» / B.C. Сидорец // Русская речь. -1980.-№5.-С. 17-19.

151. Смирнова Л.А. Бунин и искусство серебряного века / Л.А. Смирнова // Иван Бунин. Материалы и исследования / под общ. ред. А.Н. Николюкина. — М., 1999.-С. 20-42.

152. Соколов Ю.М. Русскийфольклор/Ю.М.Соколов.-М.:Учпедгиз, 1941. 559 с.

153. Соколова Н. К. Слово в русской лирике начала XX века / Н.К. Соколова. — Воронеж. 1981.

154. Соловьева Л.Ф. Семантико-стилистический анализ прилагательного «черный» в поэзии Анны Ахматовой / Л.Ф. Соловьева // Вестник Удмуртского ун-та. Ижевск, 1996. - № 7. - С. 195 - 200.

155. Спивак P.C. Грозный космос Бунина / P.C. Спивак // Литературное обозрение. 1995. - № 3. - С. 35 - 39.

156. Суровцева М.А. Развитие цветового значения слова красный / М.А. Суровцева // Русский язык в школе. 1970. - №3. - С. 97 - 100.

157. Сырица Г.С. «И цветы, и шмели.» / Г.С. Сырица // Русский язык в школе. 1993. -№ 1.-С. 44-46.

158. Тарасенков А.К. Поэзия Ивана Бунина / А.К. Тарасенков // Бунин Иван. Стихотворения. — Л: Советский писатель, 1956. С. 5 — 24.

159. Тарланов Е.З. Анализ поэтического текста: Учебное пособие для филологических специальностей МО РФ / Е.З. Тарланов. Петрозаводск: изд. ПетрГУ, 2000. - 140с.

160. Тарланов Е.З. Константин Фофанов: легенда и действительность / Е.З. Тарланов. Петрозаводск: изд-во ПетрГУ, 1993. - 177с.

161. Тарланов Е.З. Между золотым и серебряным веком / Е.З. Тарланов. Петрозаводск: изд-во ПетрГУ, 2001. - 395с.

162. Тарланов Е.З. Парадокс художественного метода и стиля И.А. Бунина в его рассказе «Дело корнета Елагина» / Е.З. Тарланов // Филологические науки. -2002.-№6.-С. 24-31.

163. Тернер В. Проблема цветовой классификации в примитивных культурах (на материале ритуала ндембу) / В. Тернер // Семиотика и искусствометрия. М., 1972.-С. 50-81.

164. Трифонова C.B. О прямом и образном употреблении слова голубой у М. Горького / C.B. Трифонова // Словоупотребление и стиль М. Горького. Л., 1962. -С.136- 147.

165. Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка / Ю. Тынянов. — М., 1965.

166. Успенский Б. А. Анатомия метафоры у Мандельштама / Б.А. Успенский // Избранные труды: В 2 т. Т.Н. Язык и культура / Б.А. Успенский. М.: Языки русской культуры, 1996. - С. 246 - 272.

167. Федоров А.И. Семантическая основа образных средств языка / А.И. Федоров. Новосибирск. - 1969.

168. Фризман Л.Г. Жизнь лирического жанра/ЛГ. Фризман. -М.: Наука, 1973. — 166с.

169. Фрумкина P.M. Цвет, смысл, сходство: Аспекты психолингвистического анализа/P.M. Фрумкина. -М., 1984.

170. Ходасевич В. О поэзии Бунина / В. Ходасевич // Литературная учеба. -1988.-№2.-С. 116-119.

171. Хрисанова М.В. Слова-образы в лирическом тексте М.Ю. Лермонтова и A.A. Блока (из опыта сопоставительного анализа) / М.В. Хрисанова // Язык и стиль произведений фольклора и литературы. Воронеж, 1986. — С. 86 — 95.

172. Хроленко А.Т. Об одном свойстве фольклорного слова / А.Т. Хроленко // Вопросы стилистики. Саратов, 1977. - Вып. 13. — 92 — 96.

173. Хроленко А.Т. Семантика фольклорного слова / А.Т. Хроленко. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1992. - 139с.

174. Хроленко А.Т. Пробные статьи желтый, синий и др. / А.Т. Хроленко, М.А. Бобунова // Фольклорная лексикография. Bbin.IV. - Курск, 1995. — 3 — 13.

175. Хроленко А.Т. Цвет в различных жанрах русского фольклора / А.Т. Хроленко // Уч. зап. КГТГУ. Т.94. - Курск, 1972. - С. 204 - 215.

176. Чуковский К.И. Ранний Бунин / К.И. Чуковский // Вопросы литературы. — 1968.-№5.-С. 83-101.

177. Чумак-Жунь И.И. Символика белого цвета в поэзии И.А. Бунина в свете славянских традиций / И.И. Чумак-Жунь // Слов'янська культура: здобутки и втрати. Международ, конф.: Т.2. Полтава, 1996. - С. 304 -307.

178. Шемякин Ф.Н. К вопросу об отношении слова и наглядного образа (цвет и его названия) / Ф.Н. Шемякин // Мышление и речь. Известия АПН РСФСР: Вып.113.-М., 1960.-С. 5-49.

179. Шкиль C.B. «Синий пурпур кружит вниз»: Поэтика синего цвета в лирике И. Бунина и М. Кузмина / C.B. Шкиль // Русская речь. 2004. - №3. - С. 17 - 22.

180. Шкловский В.Б. Искусство как прием / В.Б. Шкловский // Гамбургский счет (1914 1933). -М.: Советский писатель, 1990. - С. 58 - 72.

181. Шкуркина Ю.А. Семантическая доминанта цветообозначений в структуре художественных текстов А. Блока / Ю.А. Шкуркина // Актуальные проблемы лингвистической семантики: Сб. научных трудов.- Калининград, 1998. С. 95 - 101.

182. Шмелев Д.Н. Семантическая структура слова / Д.Н. Шмелев // Проблема семантического анализа лексики. — М., 1973.

183. Шмелев Д.Н. Слово и образ / Д.Н. Шмелев. M., 1964.

184. Щерба JI.B. Избранные работы по русскому языку / JI.B. Щерба. М.: Учпедгиз, 1957. - 188с.

185. Щур А.Н. Теория поля в лингвистике / А.Н. Щур. М., 1974.

186. Эйхенбаум Б. М. О прозе Михаила Кузмина: Электронный ресурс. / Б. М. Эйхенбаум. Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://www.silverage.ru.

187. Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии / Б.М. Эйхенбаум. JL, 1986.

188. Юдина О.В. Специфика функционирования прилагательного-цветообозначения «румяный» в культурно-историческом аспекте /ОБ. Юдина// Актуальные проблемы лингвистической семантики. Калининград, 1998.-С. 101 - 105.

189. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика / Р. Якобсон // Стругаурализм: «за» и «против». Сб. ст. / под ред. ЕЯ. Басина и МЛ. Полякова. М.: Прогресс, 1975. - С. 193 - 231.

190. Якобсон P.O. Поэзия грамматики и грамматика поэзии / Р. Якобсон // Семиотика. М.: Радуга, 1983. - С. 438 - 498.

191. Яркевич И. От Бунина к Бунину: Электронный ресурс. // И. Яркевич. — Электрон.ст. — Режим доступа к ст.: http://www.guelman.ru/yarkevich/essel4.htm

192. Яцкевич Л.Г. Структура поэтического текста / Л.Г. Яцкевич. Вологда: Русь, 1999.-240с.

193. Boskovic-Stulli, М. О folklorizmu // Zbornik za narodni zivot i obicaje. — Zagreb.-Knj. 45. S. 165-186.

194. Drozda M. Ivan Bunin and modernist poetics // Scott. Slavonik rev. — 1987. -№8.-P. 17-38.

195. Towards the Poetics of Grammatical Categories // The Petersburg Journal of Cultural Studies. Vol.1. No. 2. 1993. P.65-75.

196. ТошовиЬ Бранко. Стилистичке категорще / Бранко ТошовиЬ // Стил (Stil: International Journal). — Београд Багьалука, 2003. - №3. - С. 43 - 62.

197. ЧаркиЬ Мирослав Ж. Фоностилистика стиха / Мирослав Ж. ЧаркиЬ — Београд: Научна кн>ига, 1995. 249с.223