автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Беллетристическая книга в литературном процессе последних десятилетий XVIII века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Беллетристическая книга в литературном процессе последних десятилетий XVIII века"

На правах рукописи

А*

РОЖКОВА Татьяна Ивановна

Беллетристическая книга в литературном процессе последних десятилетий XVIII века

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Омск 2005

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы ГОУ ВПО «Магнитогорский государственный университет»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Костюхин Евгений Алексеевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Акелькина Елена Алексеевна

доктор филологических наук, профессор Мальцева Татьяна Владимировна

доктор филологических наук, профессор Шаврыгин Сергей Михайлович

Ведущая организация: Самарский государственный педагогический университет

Защита состоится 4 октября 2005 года в 10 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.179.02 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Омском государственном университете им. Ф.И. Достоевского по адресу: 644077, Омск, пр. Мира, 55-а.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Омского государственного университета.

Автореферат разослан 27 июня 2005 г.

Ученый секретарь .

диссертационного советаКр и^Ф 5 у б о в а Г. А. кандидат филологических наук, доцент

Общая характеристика работы

В работе анализируются культурно-исторические условия активного бытования в литературном процессе последних десятилетий XVIII в. беллетристической книги, дилетантского письма; рассматривается динамически развивающийся диалог беллетристики с образцовой, вершинной литературой и народным повествованием.

Термин беллетристика обозначает одну из самых коммуникативных повествовательных форм в культуре. В русской словесности XXVII в. под беллетристикой понимали рукописные памятники сюжетного занимательного светского повествования. В беллетристических текстах русского средневековья исследователи отмечают «самодовлеющую ценность» сюжета, связанного динамической темой и приемами, втягивающими читателя в ход изображаемых событий.1 Работы по истории книги Н.В. Губерти, А.Н. Пыпина, М.Н. Сперанского позволяют считать, что печатная и рукописная книги в XXVIII в. сосуществовали. С развитием частной типографской деятельности, становлением профессионального авторства рукописная книга вытесняется. Занимательная повесть средневековья к последней трети XXVIII в. обретает принципиально новое для себя качество бытования - становится печатной книгой, выходит на рынок и включается в литературный процесс. Похождения средневековых королевичей, принцев и принцесс становятся фактом русской книжности, при этом беллетристическое сочинительство остается главным образом анонимным.

Беллетристическая книга в последние десятилетия XXVIII в. на формирующемся рынке книжной продукции составила серьезную конкуренцию «полезным» и «образцовым» сочинениям, включенным в иерархию жанровых отношений. Высшие художественные достижения воплощали сочинения Ф. Прокоповича, А.Д. Кантемира, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова; наследниками традиций были определены М.М. Херасков, Г.Р. Державин, В.П. Петров. В литературе началась переоценка авторитетов (Я.Б. Княжнин «Бой стихотворцев»), все труднее удавалось охранять разработанную классицистами систему жанров и стилей, престиж высокой поэзии. Журнальные публикации свидетельствуют, что у текста появилась новая для него ценность - потребительский спрос. «Вкус ... мещан» (Н.Новиков) при этом становится определяющим. Традиционное покровительство писателей со стороны вельмож к последней трети XXVIII в. дополняется «демократическим патронажем рынка» (М. Вудманси), а здесь господствующие позиции занимают «Тысяча и одна ночь», «Повесть о Бове Королевиче», «История о храбром рыцаре Францыле Венциа-не» и тому подобные сочинения.

В истории развития беллетристической книги значимость последней трети XXVUI в. определяется не только тем, что в это время она приобретает новую

1 Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. - Л.: Наука, 1970. - 595 с.

форму бытования, популярность в читательской среде, выходит на рынок книжной продукции, но и тем, что она подключается к литературному процессу, вступает в диалог с многообразными повествовательными традициями. В работе оценка беллетристического пласта литературной практики тесно увязана с проблемами литературного процесса обозначенного периода.

Становлению беллетристики во многом способствовали идеи европейского и русского Просвещения, изменившие и в России, и в Европе «строй мысли» и «тип поведения» (Ю.М. Лотман). Демократизация жизни общества, затребовавшая расширения границ грамотности, подключения к образованию самых широких слоев общества, определила появление новой культурной прослойки в кругу авторов и читателей. Появляется «третьесословный» демократический писатель и новый читатель.2 Чтение и писательство определяли культурное лицо времени, влияли на становление отечественного книгоиздательства.

Богатейший пласт беллетристических изданий последних десятилетий XVIII в. ставит перед исследователем проблему систематизации избранного для анализа материала. В современном литературном процессе ценностный отбор, соответствие культурным нормам эпохи осуществляют критика и профессиональное литературное сообщество. В последние десятилетия XVIII в. русская критика находилась на этапе своего становления. До 1820-1840-х гг., считает А.И. Рейтблат, «в России, по сути дела, не было литературы в современном смысле слова, т.е. в виде автономного социального института с развитой дифференцированной системой ролей».3 Серьезным шагом на пути к формированию литературной системы было учреждение Российской Академии 30 сентября 1783 года. Журнал Академии «Собеседник любителей российского слова» (1783-1784) взял на себя разработку теории образцовой поэзии и прозы, проблем русского языка, качества переводов. В период самоопределения критики для художественной словесности особую ценность приобретают мнения образованных издателей и читателей, «тонкий ум» (вкус) признанных ценителей искусства. Периодика, дневники и письма становятся тем литературно-критическим материалом, который помогает нам определить круг беллетристических сочинений, характерных для времени, выстроить ряд популярных текстов, связанных единым повествовательным стилем.

Творчество авторов всего XVIII в. определяла риторическая традиция. Риторика являлась хранительницей эстетических ценностей, в диалоге с ней выстраивались в творческих кругах оценки порождаемых текстов (Т.Е. Автухович, Р. Лахманн). К концу XVIII в. в истории русской словесности обозначается поворот от нормативного к индивидуально-творческому типу художественного сознания (С.С. Аверинцев, М.Л. Андреев, М.Л. Гаспаров,

2 Калашникова О.Л. Русский роман 1760-1770-х годов. - Днепропетровск: Изд-во ДГУ, 1991. -160 с.

3 Рейтблат А.И. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки. - М.: Новое литературное обозрение, 2001. - С. 7.

ПА. Гринцер, А.В. Михайлов). Наметившийся в литературе кризис классицистической образности обратил начинающих авторов к прозе, слабо связанной с академической нормативностью. Не оформившийся в этой области литературного творчества канон приводил к созданию сложных, неоднозначных в стилевом отношении текстов. Новое поколение авторов неизбежно пошло по пути создания противоречивых с точки зрения имеющихся поэтик жанровых форм и многосложных по стилю сочинений. Поэтический мир текста моделировался исходя из выбранной повествовательной традиции: романы «вида «Амадисов», «в роде» произведений Ариосто, «типа» «Сказок тысяча и одной ночи»; английская романическая школа дает «российскую Памелу», немецкая - «вертеровские» повести (В.В. Сиповский).4

Новинки французской литературы, переводы с французского языка - самая востребованная составляющая рынка словесной культуры. Для читателей, не знающих иностранных языков, переводили не только просветителей, но и популярных европейских авторов. Из Франции пришли в Россию восточные сказки, ставшие символом «неполезного» чтения и вызвавшие целый поток подражательных сочинений.

На основании наблюдений над состоянием литературного процесса последних десятилетий XVIII в. можно с учетом нескольких аспектов рассматривать причины утверждения беллетристической книги. В работе систематизируются культурные и социальные изменения, связанные с утверждением в России идеологии Просвещения. Эти изменения оказали свое воздействие на осмысление «идеи» автора (М. Фуко), вызвали становление разных его типов, дифференциацию социальных ролей и творческих задач. Идеи Просвещения способствовали появлению нового читателя, который в свою очередь провоцировал перестройку внутри книжности, определял стилевую доминанту повествования. Выстраивание нового языка коммуникации между читателем и текстом выводит автора-беллетриста на путь обновления/ разрушения повествовательной риторики.

Выявление композиционно-стилистической специфики произведений «восточной» аранжировки занимает в диссертационном сочинении важное место при анализе явлений беллетристической книги. В работе рассматривается один из путей производства текста авторами, освоившими школьный риторический опыт: от переводных штампов «восточного» текста к оригинальному сочинению, от усвоенных риторических описаний к конкретной жизненной правде.

Беллетристический материал последней трети XVIII в. свидетельствует о расслоении самой низовой книги, ориентированной не только на европейский переводный текст, но и на национальный, народный опыт повествования. Последнее обстоятельство определило рассмотрение вопросов взаимодействия беллетристической литературы с народным повествованием. Наблюдения показали, что в диалоге с беллетристикой оформлялись новые эстетические

* Сиповский В.В. Очерки из истории русского романа. - СПб, 1910. Т.1. Вып. 2.-951 с.

принципы будущей классики, моделировавшей собственные приемы воздействия на читателя и определившей в дальнейшем значительные изменения в русском литературном процессе.

Актуальность проблемы

Филологию последних лет отличает стремление расширить свое исследовательское поле, ввести в культурное пространство тексты, формирующиеся на периферии писательства (дилетантская и массовая литература, графоманское письмо, «наивная» словесность). Актуальность настоящей работы обусловлена обращением к беллетристическому пласту русской словесности последних трех десятилетий XVIII в., когда под влиянием социокультурных реформ (просвещение низших классов, сближение дворянства с национальными корнями культуры) изменился круг авторов и читателей, а создаваемый текст менял параметры своей художественной ценности. «Центральными персонажами» в столкновении литературных идей становятся автор, читатель, книга и ее издатель. К исследованию привлечен малоизученный литературный материал по истории беллетристической книги.

Представляется актуальным выбранный в работе подход, рассматривающий историческое движение литературы как смену типов художественного сознания, как развитие культурного диалога между автором, его текстом и читателем. Диалог открывает новые возможности для переосмысления художественных явлений русской литературы последней трети XXVIII в., когда определился основной конфликт и вектор литературного развития последующего столетия, связанный со становлением профессионального авторства, выстраиванием сложного многоголосия непрофессиональной словесности, желанием писателя освободиться от нормативного стиля.

Моделируя в литературном процессе последней трети XXVIII в. взаимоотношения внутри треугольника «автор - произведение - публика» (Х.Р. Яусс), исследование актуализирует проблему функционирования развлекательного текста в культуре. Привлекательность беллетристики для читателя не ограничивается ее эстетической доступностью. Как особый культурный слой, находящийся в активном двустороннем отношении и с фольклором, и с авторским профессиональным творчеством, беллетристика оказывается способной поддержать просветительские идеи, объединить вкусы разных социальных слоев, оказать влияние на культуру в целом. Рассмотрение взаимодействия классики - беллетристики - народного повествования позволяет интегрировать достижения современной филологии и фольклористики для изучения не только отдельных жанров, но и «повествовательности как явления» (К.В. Чистов). Анализ взаимодействия в русской беллетристике последней трети XXVIII в. различных повествовательных приемов помогает проследить зарождение нового языка описания.

Степень разработанности проблемы

Беллетристическая книга последних десятилетий XVIII в., вступив в диалог с широким кругом читателей, образовывала его вкус и тем самым подключалась к решению просветительских задач в обществе. Ее открытая установка на занимательность, сближение повествования с «народными баснями», смена художественного уровня изображения вызывала самые разные оценки: от однозначного отрицания до осмысления конфронтации и поиска диалога. В оценках низовой книги, в отношении к занимательному чтению и начинающему автору Н.М. Карамзин занял нехарактерную для периодических изданий 7080-х гг. XVDI в. позицию. Не являясь сторонником эстетических крайностей, как писатель и как журналист, он высказывался за диалог и сотрудничество с читателем.

В.Г. Белинский понимал под беллетристикой «легкое чтение» и противопоставлял его литературе серьезной. В статьях 20-30-х гг. ХГХ в. он определил это противостояние как противостояние высших достижений художественности и «пономаревской» литературы. До нашего времени термин беллетристика широко употребляется при характеристике прозаических произведений невысокого художественного уровня. Разрастание культурной дистанции между классикой и беллетристикой в литературном процессе последних трех десятилетий XVIII в. связывается исследователями с формированием литературы как профессиональной деятельности образованной части общества.

Общие подходы к рассмотрению беллетристического текста представлены в работах А.Н. Веселовского, А.Н. Пыпина, ММ Бахтина, Ю.М. Лотмана. Зарождение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе исследовано А. Степовичем и авторами монографии «Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе». Большое значение для осмысления литературного процесса последней трети XVIII в. имеют работы исследователей 20-30-х годов XX в. А.И. Белецкого, В.М. Жирмунского, Ю.Н. Тынянова, В.Б. Шкловского, Б. М. Эйхенбаума, связанные с проблемами литературного быта и литературной эволюции. Их внимание к разным типам авторов, взаимодействующих в литературном «поле», к динамическим процессам в отношениях литературных рядов определили для литературоведения основные подходы в разработке интересующей нас проблемы.

Современная исследовательская практика считает анализ функционирования беллетристики, составляющей массовую культуру общества, одной из своих первостепенных задач. Термины элитарная/массовая культура, элитарная/массовая/низовая литература, беллетристика, «третья» культура, третьесословная, наивная литература, примитив, сублитература отражают качественные изменения в восприятии поля художественной словесности. При анализе современного литературного процесса исследователи подключают к рассмотрению не только профессиональную, но и непрофессиональную ело-

весность. Последняя в свою очередь подвергается сложнейшей и противоречивой классификации.5 Работы Н.М. Зоркой, Б.В. Дубина, А.В. Лебедева по истории массового искусства позволяют пересмотреть общепринятые взгляды на роль «неполезного» чтения в литературном процессе конца XVIII в.

Как заметил Ю.М. Лотман, синонимом беллетристики, часто используемым в литературоведческих работах, стало социологическое понятие «массовой литературы». Указывая на социальное функционирование текстов, это понятие никак не определяет их художественных характеристик. Социологический взгляд отражается и в понятии «третьесословная литература». В искусствоведении используется термин «примитив» - особый культурный слой, находящийся в активных двусторонних взаимоотношениях с фольклором и учено-артистическим профессионализмом, но принципиально отличающийся как от первого, так и от второго (В.Н. Прокофьев). Ярко выраженный негативный смысл термина делает его малоупотребительным.

Материал популярных в читательской среде XVIII в. прозаических изданий привлекался специалистами к рассмотрению в связи с историей становления и развития повествовательных жанров. Романическое творчество Ф. Эмина, М. Чулкова, М. Попова, М. Комарова, А. Назарьева рассмотрено в диссертационном исследовании Т.Е. Автухович. Художественные поиски первых русских романистов по отношению к главному эстетическому коду эпохи, риторике, позволили исследователю сделать принципиальные выводы относительно своеобразия поэтики складывающегося жанра романа. «Третьесослов-ная» проза стала объектом диссертационных исследований О.А. Ильина, О.Л. Калашниковой, Е.М. Фильченковой. Отношения документальных жанров и беллетристики исследуются в работах М.Я. Билинкиса.

Монографии по истории беллетристики XIX в. Н.Л. Вершининой, И.А. Гурвича, А.И. Рейтблата не оставили без внимания материал предшествующего столетия. Подчеркивая авторское ученичество беллетристов XXVIII в., верно определяя их зависимость от европейской традиции, исследователи не ставили перед собой задач, связанных с рассмотрением многообразных писательских претензий ее авторов.

Русская проза последней трети XVIII в. пребывала в поисках собственной повествовательной культуры и отличалась особой повествовательной свободой. Сложность жанрового разграничения печатной продукции периода (романа, повести) отмечает Н.Д. Кочеткова. Диссертационные исследования O.K. Герлован, О.А. Ильина, Е.М. Фильченковой фиксируют отсутствие четких теоретических ориентиров для определения жанровых форм. Последнее обстоятельство выразилось в противоречивости работ, основанных на сопоставлении литературной и народной сказки, записанной и опубликованной в XVIII в.

5 Бондаренко М. Текущий литературный процесс как объект литературоведения // Новое литературное обозрение. - 2003. - № 4. - С. 67.

Составившие наш главный исследовательский интерес остросюжетные, занимательные книги, ориентированные на поэтику восточной повести, исторически связаны с дидактическими, философскими сочинениями эпохи Просвещения, когда восточные мотивы использовались для решения задач социальной критики. Стилизацию восточной действительности для прикрытия социальных идей исследователи отмечают в произведениях М.М.Хераскова, ФА. Эмина, И.А. Крылова, А.Н. Радищева. П.Н. Берков считал восточную повесть одним из основных жанров русской сатиры периода Просвещения. При этом развлекательный, авантюрно-галантный сюжет беллетристического характера оставался без внимания. Исследований по беллетристической книге как занимательному и востребованному чтению последних трех десятилетий XVIII в. сравнительно мало. В связи с этим несомненную ценность представляют монографии польского филолога Э. Малэк, ее выводы по репертуару «неполезного» чтения в России XXVII - XXVIII вв.

Особенности бытования беллетристического текста (личные дворянские библиотеки, общедоступные собрания книг), его сознательная ориентированность на вкусы широкого круга читателей определили достаточно тесную связь авторов-беллетристов с национальными повествовательными традициями. Собиратели сказочного эпоса М.К. Азадовский, Д.К. Зеленин,

A.И. Никифоров, Н.Е. Ончуков, Б. и Ю. Соколовы высказали мысль о необходимости учитывать при анализе народной сказки материал литературы XXVIII в., «старинные русские романы». Высокий статус письменного слова в конце XXVIII в. не мог не повлиять на мастерство грамотного народного сказителя, заставляя его обращаться к штампам доступной для него низовой книги. Исследования, рассматривающие литературно-фольклорные связи при изучении жанровой природы сказки, представляют большой методологический и теоретический интерес. Логику исторических отношений двух художественных систем выстраивают работы ЕА Костюхина, СЮ. Неклюдова, К.В. Чистова; задачи установления источников и выявления фольклорных элементов в литературных произведениях, решаются в монографиях Т.В. Зуевой, К.Е. Кореповой, Т.Г. Леоновой, И.П. Лупановой, Э.В. Померанцевой.

Проблема функционирования литературных произведений беллетристического характера в повествовательной культуре последней трети XXVIII в. является составной частью проблемы взаимодействия массового и вершинного текста в истории литературы. Взаимоотношение классики и беллетристики -одно из плодотворных направлений в изучении механизма литературной эволюции. Вопрос о роли соседних рядов по отношению к классике ставил в своих работах Ю.Н. Тынянов. Соотнесенность вершинного текста с иными повествовательными плоскостями стала предметом наблюдений в работах

B.Н. Топорова, В.Э. Вацуро, исследовавших «Бедную Лизу», «Остров Борн-гольм», «Сиерра-Морену» Н.М. Карамзина как повести, созданные на известные читателю сюжеты, многократно проработанные фольклором и низовой письменной литературой. Приближенность «Повестей Белкина» А.С. Пушкина к беллетристической тематике и поэтике, узнаваемо шаблонные типы героев и

героинь отмечал в своих работах В.М. Маркович. В.А. Кошелев настаивал на том, что многие мотивы поэмы «Руслан и Людмила» принадлежат не только русскому фольклору и европейской рыцарской литературе, но и русской беллетристике XVIII в. Художественная информация беллетристической книги определяла направление столкновений повествовательных штампов времени и индивидуально-авторской манеры в сочинениях будущих классиков.

Говорить о достоинствах текста, возникающего благодаря «удачным вариациям на тему одной идеи» (М. Фуко), текста, не обремененного авторской индивидуальностью, долгое время было не принято. Формирующиеся в последние десятилетия XVIII в. индивидуально-авторские стили Г.Р. Державина, М.Н. Муравьева, Д.И. Фонвизина, А.Н. Радищева, Н.М. Карамзина, И.А. Крылова отодвинули беллетристическую литературу за границы исследований. К тому же автор-беллетрист избрал для себя модель поведения, которая была определена в культуре как дилетантизм: он не претендовал на высокий профессионализм, не стремился встать в один ряд с высокой литературой. Проблема распространения дилетантизма в русской литературе рассматривалась в работах В.А. Западова, Ю.М. Лотмана, В.П. Степанова. Их наблюдения легли в основу дальнейшего изучения явления.

Анализ текстового ряда самой беллетристики демонстрирует ее эстетическую неоднородность. Текст позволяет рассматривать себя то как «авторскую обработку народного в основе своей сюжета, то как некий литературный сюжет, опустившийся в народную книгу и обработанный народным сознани-ем».6 Эстетическое значение беллетристической литературы неустойчиво и подвижно во времени. Причины первоначального успеха и последующего забвения популярной книги связаны не только с законами восприятия публикой, но и с законами развития самой литературы. В частности, взаимоотношение классики и беллетристики выстраивается в поле столкновений отработанных повествовательных ресурсов, на основе «взаимных дефицитов».7

В силу вышеизложенного в диссертационном сочинении проводится историко-культурное обоснование появления занимательного чтения и типа автора-беллетриста. Функционирование беллетристической книги в литературном процессе последних десятилетий XVIII в. рассматривается на широком фоне сложившихся повествовательных традиций с учетом сложных процессов формирования языка русской прозы.

Объект и предмет исследования

Объектом исследования в данной работе является процесс формирования в русской культуре последних десятилетий XVIII в. беллетристической книги, рассчитанной на внимание публики и обладающей своей стилистической до' Веселовский А.Н. Любовная лирика XVIII века. - СПб., 1909. - С. 166.

7 Земсков В. Литературный пантеон: автор и произведение в межкультурной коммуникации // Литературный пантеон: национальный и зарубежный: Материалы российско-французского коллоквиума. - М: Наследие, 1999. - С. 14.

минантой. Материалом послужили тексты, изданные без подписи авторов и тиражирующие распространенные повествовательные схемы. Источниками авторской перелицовки были иноязычные и национальные материалы. Для анализа выбраны «Апсалим, восточная повесть» (1787), «Жизнь богемского королевича Ликурга и королевны Артемизы» (1789), «Чудное похождение Израда, китайского гражданина» (1790), «Крестьянские сказки, или Двенадцать вечеров. Для препровождения праздного времени» (1790, 1793), «Сказка о золотой горе, или Чудные приключения Идана, восточного царевича» (1782, 1790, 1793, 1831). Анализ конкретных произведений осуществляется на широком фоне книжных и журнальных изданий последней трети XVIII в. и вбирает в себя рассмотрение нескольких проблемных комплексов:

1) развитие в русской литературе «идеи» автора, проявившееся в появлении безымянного рыночного сочинителя, его новых взглядов на литературный труд. Изменения прослеживаются на культурологическом материале (в дневниках, воспоминаниях, письмах, авторских предисловиях, в материале журналов Н.И. Новикова, ФА Эмина, в сочинениях И.А. Крылова, М.Д. Чулкова и по литературным сборникам);

2) расширение читательского круга в культуре последней трети XVIII в. При отсутствии статистических данных, характеризующих читателя этого периода, обобщаются свидетельства современников, «книгопродавцев», первых собирателей и исследователей книги (А.А. Бахтиаров, Г.Н. Геннади, М. Комаров, Н. Карамзин, В.А. Плавильщиков, А.Н. Пыпин, П. Симони, М. Сперанский и др.);

3) привлечение широкого круга работ по истории книги и книжного дела в России помогло отобрать текст, господствующий в читательской культуре, провести анализ рынка беллетристической книги, пристрастий ее издателей (деятельность А.Г. Решетникова).

Избранные аспекты анализа позволили с разных сторон подойти к осмыслению нового явления в книжной словесности последней трети XXVIII в. -беллетристической книги. Предметом исследования становится развитие языка русской занимательной прозы, ведутся наблюдения за характером производства текста беллетристическим автором, прослеживается его ориентированность на литературную моду и читательский вкус. Для анализа избраны тексты доминирующего приема сочинительства, восточного повествовательного стиля, доступного для автора и занимательного для читателя. Становление языка русской беллетристической прозы рассматривается во взаимодействии с европейской литературой, национальной повествовательной культурой, как книжной, так и устной. Избранные направления исследования помогают определить истоки повествовательной культуры русской беллетристики, установить содержание ее творческого диалога с классикой и народным повествованием.

Цель исследования

заключается в изучении культурно-исторических и социальных условий появления дилетантского авторства и интереса к беллетристической книге в русской литературе последней трети XXVIII в.; в определении функциональной значимости беллетристики для повествовательной культуры в целом, в осмыслении содержательной стороны ее «диалога» с высокой литературой и народной словесностью.

Цель определила задачи работы:

1) установить культурно-исторические и социальные причины, обусловившие интерес к беллетристическому тексту у разных слоев русского общества;

2) выявить роль нормативно-классицистического канона в переосмыслении идеи авторства;

3) систематизировать группы сочинителей беллетристической книги последней трети XXVIII в.;

4) определить доминирующий стиль воспроизводства беллетристического текста последней трети XXVIII в.;

5) проанализировать влияние «чужих» повествовательных приемов и национальных традиций на творчество беллетристического автора;

6) проследить переработку «растиражированных» беллетристикой приемов письма в культуре народного сказителя и в художественной практике профессионалов.

Методология исследования

В большинстве исследований беллетристическая книга рассматривается в ее отношении к произведениям русской классики как неумелая продукция подражателей либо как несовершенное творчество современников. Этот подход позволяет вписать беллетристику в литературное пространство времени, но ее культурно-историческая роль остается не проясненной. Привычные филологические приемы интерпретации, выработанные при изучении «высокой» литературы, для рассмотрения образцов беллетристики оказываются недостаточными. Низовая книга выполняет в культуре не столько эстетические, сколько социальные функции. На эту исследовательскую проблему внимание литературоведов обратили А.И. Белецкий, Б.В. Дубин, А.И. Рейтблат. Функционирование беллетристического текста в культуре принимает несколько иные ценностные характеристики, а значит, должно включать соответствующие планы рассмотрения. Для текста массовой популярности по-иному решается проблема традиции и новаторства, подражания и заимствования. Текст сознательно ориентирован на повтор популярных повествовательных приемов

как основной «механизм» репродукции смыслового мира массовой культуры, в то время как текст литературной классики решает проблемы индивидуальности авторского письма. При интерпретации беллетристической книги возникает необходимость разработки следующих тем, важных для понимания материала: анализ проходящих изменений в сложившейся литературной иерархии (эстетические авторитеты в словесной культуре и низовая книга); развитие художественного восприятия текста читателями (читательская мода и академическое письмо); характер организации издательского дела; коммерческая выгода словесного творчества. В целом техника интерпретации произведений безымянных (низовых) авторов приближена к фольклорной, так как художественная сторона текста воспроизводит стереотипы массового сознания.

При анализе произведений классиков русской литературы в работе применяются исследовательские методы разных школ. Концептуальными для осмысления литературного процесса в целом стали подходы к художественному тексту, выработанные в рамках рецептивной эстетики, позволяющей связать художественные и социальные функции литературы, многоголосие ее рядов, творческие намерения автора, его книгу и читателя. Диалог беллетристического текста с высокой литературой и народным творчеством актуализировал для исследования структурно-семиотический подход, позволивший выявить творческие установки авторов-беллетристов, проследить трансформацию найденных ими художественных приемов как в творчестве писателей-классиков, так и в повествовательном искусстве народного сказителя.

Теоретическую базу исследования

составила концепция С.С. Аверинцева, М.Л. Андреева, М.Л. Гаспарова, П.А. Гринцера, А.В. Михайлова о трех стадиях литературного процесса, где последняя треть XVIII в. определяется как время перехода от традиционалистского художественного сознания к индивидуально-авторскому стилю. Теория авторства, разработанная С.С. Аверинцевым, его оценки литературной теории классицизма как «авторитарной» словесности легли в основу разработки «идеи» автора в обществе последних десятилетий XXVIII в., осмысления причин жесткости литературных споров. Полезными были наблюдения А.И. Белецкого о слоевом составе русской литературы XXVIII в. Осмыслить историческую, социальную и художественную роль беллетристической книги в литературном процессе последней трети XXVIII века позволили идеи рецептивной эстетики, ее взгляд на читателя как центральную фигуру литературной жизни.

Проблемы взаимодействия классики и беллетристики в современном литературоведении перестали рассматриваться только как противостояние высших достижений словесности и литературный фон, противоречивый по художественным достоинствам, но однозначно вторичный. Историко-функциональный подход к литературным явлениям предполагает выявление

' Дубин Б.В. Слово-письмо-литература: Очерки по социологии современной культуры. - М.: Новое литературное обозрение, 2001. - С. 357.

механизмов бытования и взаимодействия классики и беллетристики. В диссертационной работе используются идеи И.А. Гурвича, Б.В. Дубина, В. Зем-скова, Н.М. Зоркой, В.А. Кошелева, В.М. Марковича, В.Н. Топорова, предполагающие особую социально-культурную роль беллетристического текста.

Решение проблем литературно-фольклорных связей основано на признании за каждым из словесных искусств своей художественной специфики. В ситуации господства в культуре авторитета письменного текста фольклор требует новых подходов в изучении. В диссертации мы учитывали сформулированные в работах Е.А. Костюхина, СЮ. Неклюдова, К.В. Чистова возможные аспекты решения проблемы.

Научная новизна

Интерес современной научной мысли к явлениям массовой культуры неизбежно сочетается с изучением разных этапов ее становления. В данной работе беллетристика как занимательное чтение последней трети XVIII в. впервые становится предметом самостоятельного изучения не только со стороны необычайного богатства самой беллетристической книги, но и как явление эстетическое и социальное.

Научная новизна диссертационного сочинения обусловлена следующим:

1) история беллетристической книги в России впервые рассматривается в связи с идеями Просвещения, вызвавшими изменения в авторском мире, формирование нового читательского круга и коммерциализацию творчества;

2) впервые предпринят анализ причин читательского успеха беллетристических изданий последней трети XVIII в.;

3) выявлено стилевое своеобразие беллетристических текстов последней трети XVШ в.;

4) рассмотрены основные приемы создания текста автором-беллетристом;

5) определен характер взаимодействия беллетристической книги и других повествовательных традиций (устной культуры и формирующейся системы индивидуально-авторского стиля).

Положения, выносимые на защиту

1. Расцвет беллетристической книги в последнюю треть XVIII в. определен изменениями социального и культурного характера, связанными с утверждением в русском обществе идей Просвещения, демократизацией культуры и быта.

2. Реформы обусловили доступность и престижность сочинительства, связав с литературой новую модель просвещенного человека, сделав писательство и чтение престижным занятием.

3. «Восточный» стиль, подчинив сюжет рыцарского романа и его поэтическую систему, становится одной из доминирующих повествовательных традиций в русской беллетристической книге последней трети XVШ в.

4. Беллетристическая книга утвердила набор повествовательных штампов, анализ которых в творчестве разных авторов позволяет определить его художественные пристрастия в границах установленных тем.

5. Беллетристика, как феномен массовой культуры, оказала влияние на высокую литературу (Карамзин, Пушкин) и на стиль народного исполнителя, заимствовавшего из нее описательные подробности и принципы сюжетострое-ния.

Практическая значимость работы

вытекает из новизны проблематики и выводов, связанных с осмыслением русской беллетристической книги в литературном процессе последней трети XVIII в. Исследование позволяет по-новому оценить повествовательный опыт беллетристики не только в контексте последних десятилетий XVIII в., но и в дальнейшем развитии русской классики. Материалы исследования выявили содержание взаимодействия беллетристической книги с профессиональной литературой и народным сказительством. Основные выводы могут привлекаться при решении проблем, касающихся круга беллетристических авторов, популярного чтения, функций массовой литературы в обществе.

Теоретические положения и выводы настоящей работы могут быть использованы в общих курсах по истории русской литературы, в спецкурсах по истории русской беллетристики, в исследованиях, посвященных вопросам становления языка русской прозы и повествовательного искусства народного сказителя.

Апробация исследования

Различные аспекты и подходы к проблеме отражены в 35 публикациях автора. По теме диссертации опубликована монография. Проблематика исследования на различных этапах разработки прошла апробацию на международных, всероссийских, республиканских и региональных конференциях (Гродно 2004, Екатеринбург 1998, Магнитогорск 1998, 1999, 2003, 2004; Москва 2003, Омск 1999, 2001, 2004; Самара 2003, Санкт-Петербург 2002, 2005; Ульяновск 1994, 2001; Уфа 2003; Челябинск 1995).

Структура работы

Исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы. Библиографический аппарат включает 470 наименований.

Основное содержание работы

Во введении дается теоретическое обоснование темы, обосновывается актуальность работы, показана степень разработанности проблемы, изложены

методологические принципы, формулируется круг проблем, связанных с темой диссертации, определяется практическая значимость исследования.

Глава первая «Автор, читатель, книга в культурном пространстве последней трети XVIII века» посвящена анализу культурно-исторических и социологических корней расцвета беллетристики. В трех параграфах главы рассматривается, как под влиянием идей Просвещения изменилась литературная жизнь в России (подвергается пересмотру авторский пантеон, расширяется читательский круг, на книжном рынке появляется беллетристическая книга).

В первом параграфе «Обострение литературных противоречий и кризис «идеи» автора» на материале периодических изданий, поэтических сборников, дневников и писем исследуется процесс изменения в последней трети XVIII в. характера сочинительства.

Новое время получило в наследство средневековый писательский тип, сакрализующий слово как Божье творение, в полной мере ощущающий задан-ность и несвободу творчества. Петровские реформы, вырабатывая парадигмы новой культуры, оказали разрушительное воздействие на средневековый тип авторства. Идеалы государственного строительства, заказ или «прямой указ» государя становятся для авторов определяющими. Писатель-чиновник получает право «писать невозбранно», помимо служебных обязанностей, как частный

9

человек.

Идеи века Просвещения принесли в русское общество 60-70-х тт. XVIII в. культ разума и знаний, новый тип культурно обусловленного поведения. Его утверждение становится важнейшей задачей государства и общества. Просвещение «низших классов» и «опрощение» высших привели к изменениям социального порядка (А. Эткинд). Они определили демократические процессы в обществе: реформу образования и издательской деятельности, расцвет журналистики, интерес к народной теме в литературе. Круг образованных, читающих и пишущих людей расширился. Общее овладение словом, практика сочинительства, умение ориентироваться в мире литературы становятся обязательными чертами человека светского, во многом влияют на авторитет и способствуют служебной карьере. В этом процессе занятия литературой носили прикладной характер, они «довершали подготовку дворянина к государственной службе».10

Насаждение идей Просвещения сверху обязывало граждан «слыть любителями литературы» (Н.М. Карамзин), а потому начитанность, остроумие входят в моду. С этого момента отличить светского модника от человека просвещенного становится трудно. В обществе появляется идея «истинного» и «ложного» Просвещения, полу-Просвещения. Сатирические журналы нападают на

9 Панченко A.M. О смене писательского типа в петровскую эпоху // Проблемы литературного развития России первой трети XVIII века: XVIII век. - Л.: Наука, 1974. - С. 125.

10 Степанов В.П. К вопросу о репутации литературы в середине XVIII века // Русская литература XVIII - начала XIX века в общественно-культурном контексте: Сб. XVIII век. № 14.Л.: Наука, 1973.- С. 120.

тех, кто стремится «слыть учеными», кто, едва обучившись грамоте, покоряет Парнас. Деятельность частных типографий создавала новому поколению авторов условия для издания своих трудов («пойди в печатный дом и заплати там деньги». В. Петров). В частных типографиях за работу брали дешевле, чем в казенных. Появляются «ложные» авторы, покупающие чужие сочинения и издающие их под своим именем.

Тема необычайного расширения круга сочинителей становится общей сатирической темой: «все пишут, лишь писать которые умеют» (Дело от безделья, 1792). Страсть к литературному труду объявляется заразной болезнью. У героя И. Крылова Ермалафида симптомами заболевания являются «сильный головной лом» и «потеря равновесия». В периодике публикуются рецепты для «зараженных», даются дружеские советы, как избавиться от пагубной страсти (А. Сумароков. «К несмысленным рифмотворцам»; В. Капнист. «Сатира первая»; Н. Новиков. «Автор к самому себе»). Теснота и толкотня на Парнасе становится сатирическим штампом и в гротескной форме передает общую картину положения в словесности.

Для сатиры описываемого времени становится актуальным толкование понятий, связанных с литературой (автор, сочинитель, творец, Пегас, лира и др.). Иронические словарные статьи фиксируют сдвиги в понимании престижности литературных занятий, неоднозначность оценки обществом реальных писательских практик: сочинитель «обнаруживает» свою глупость «с помощью типографии» или же он «бесстыдный смельчак», издающий чужую книгу под своим именем. Различия понятий «сочинитель», «автор», «творец» ощущаются неопределенно. Общество уверено только в одном - «славные стихотворцы» отличаются мыслями возвышенными, целями великими, «худые» пишут без пользы, все больше для забавы.

Идея «образцового» автора становится предметом широкого обсуждения, так как несанкционированное многоголосие разрушает престиж литературы. Академический Парнас обеспокоен серьезными новшествами в понимании писателем своего труда. Личность писателя, его мастерство, отношение к традиции, понимание роли литературы в обществе становятся темами противоречивых суждений и взаимных обвинений в среде пишущих. Разрушение классицистических представлений об авторстве определяет остроту сатирических нападок на начинающих. Тип «прежнего», уходящего литератора противопоставляется «нынешнему» (И. Дмитриев, В. Петров, «Собеседник любителей российского слова» и др.). В прошлое уходят такие качества творца, как «высокий ум», «возвышенные мысли», идея бессмертных творений. Цель «нынешних» обозначается значительно скромнее - похвала приятелей, «награда перстеньком». Сервильность, трудно отличимая от гражданской преданности, слабо позволяла различать истинные творения от образцов политической лести.

Тема будущей славы приобретает под пером писателей-классицистов в последнюю треть XVIII в. новое звучание. Диалог с идеальным читателем будущего скрашивал настоящее непонимание. Надежда на признание потомками - свидетельство разрушающегося диалога литературной элиты с читателем. Со стороны нового поколения авторов ожидание будущей славы становится самым распространенным объектом пародирования. М. Чулков неоднократно иронизирует над этим мифом, созданным классицистами («Стихи на семик», «Плачевное падение стихотворцев»). Сам он отказывается и от авторского титула, и от славы.

Титул автора в период доступности писательского труда, чрезвычайной моды на него утрачивает свое прежнее значение. Книг, а следовательно, авторских имен становится слишком много. Выстраивание рядов иерархии в литературе, даже в ситуации дружественного обеда, обостряет споры, ведет к писательской вражде («Ученая шайка» Ф. Эмина, «Обед Мидасов»). Раздоры сопровождаются сатирическими сочинениями, где авторы, каждый со своей позиции, рассуждают о кризисе словесности (Я. Б. Княжнин. «Бой стихотворцев»). В сатирической прозе появляются образы «смятенного» Парнаса, «измученного» бездарными наездниками Пегаса.

Показательным для новой литературной ситуации был выход в свет в 1772 г. «Опыта исторического словаря о российских писателях» Н.И. Новикова. Отзывы современников на словарь дают возможность осознать всю остроту проблемы. В. Петров, признанный автор, усматривает в подборе имен личные пристрастия Н. Новикова. По его представлениям, в книгу вошли те, «кто с ним ватажился, был друг ему и брат». Поиски эстетической опоры в оценках творчества («свидетель Аполлон»), отсылки к суждениям образованных читателей характерны для В. Петрова, А. Сумарокова. В то же время Ф. Козельский, автор-дилетант, человек демократических корней, упрекает составителя словаря в угодничестве перед сочинителями «знатного происхождения».

Выход писателя-беллетриста на рынок порождает еще один ряд сатирических тем. В них писательство рассматривается как товар и приравнивается к труду торговцев, за деньги продающих сатиры, эпиграммы, оды. Одновременно авторство характеризуется бедностью сочинителя, подчеркивается невозможность прокормиться литературным трудом. Любое городское ремесло оказывается прибыльнее писательства. Нажиться могут только типографщики (журналы Н.И. Новикова; Книжка для препровождения времени, 1794; Дело от безделья, 1792 и др.).

Отмеченные противоречия в осмыслении «идеи» автора привели общество к переоценке литературной системы. Противопоставление «прежних» и «нынешних» авторов связано с появлением писателей новой культурной ориентации. Упражняющийся в словесных науках, поощряемый властью и рынком

новый автор находился в поисках своего места в литературном процессе. Для него авторство не всегда совпадало с общественной пользой, гражданскими добродетелями. Появляется намерение «увеселять», получать выгоды, слыть остроумным и «легким» на письме.

Во втором параграфе «Авторские типы: профессионалы и дилетанты, аристократы и разночинцы» рассматриваются появившиеся в словесности основные авторские типы. Авторы - частые персонажи сатирических публикаций, в них отмечаются разные стороны писательских претензий, из которых главными остаются творческая активность, граничащая с графоманией, уверенность в талантах в сочетании с юным возрастом и недостаточной подготовленностью.

Объем печатной продукции во многом увеличивался за счет ученических сочинений и переводов. Развитие образовательной системы в годы правления Екатерины II поддерживало широкое распространение в обществе писательских навыков. Школьная риторика задавала образцы стилистической манеры своим прилежным ученикам, определяла художественность организованного слова. Публикации «пиитических» опытов и переводов воспринимались не только как красноречивый показатель «успешного ученичества», но и как результат просветительской политики императрицы. Для юного дворянина издание сочинений не только гражданский долг, но и возможность обратить на себя внимание. При учебных заведениях основываются журналы: «Растущий виноград, ежемесячное сочинение, издаваемое от Главного народного училища города Святого Петра» (1785-1787), «Покоящийся трудолюбец» (М., 1784), «Распускающийся цветок, или Собрание разных сочинений и переводов, издаваемых питомцами учрежденного при Императорском Московском университете вольного благородного пансиона» (М., 1787) и др. Тема юного сочинителя, «на помочах отправившегося на Парнас», - одна из самых распространенных тем в эпиграммах, сатирических эпитафиях, мелких стихотворениях.

Юный возраст особенно отличал переводчиков. Многие из них вошли в историю литературы как авторы одного ученического перевода. Обращение к европейской писательской практике было для них школой литературного мастерства; с переводов начинали Д. Фонвизин, Н. Карамзин, Ф. Эмин, Г. Державин и др. Ученический дилетантизм поддерживался благосклонным общественным мнением и небольшими затратами на издание книг в вольных типографиях.

В 70-е годы против неразборчивости и скороспелости печатных выступлений молодых авторов и переводчиков высказался А.П. Сумароков. Писатели-классицисты рассматривали писательство как дело гражданского служения для избранных. Разработка «пиитических» правил, утверждение языковых норм понимались как долг перед государем и Отечеством. М.В. Ломоносов

связывал поэтическое слово с божественным чудом, поэта - с человеком, приобщенным к божественным смыслам. Свою избранность и преданность литературе А. П. Сумароков доказывал поэтическими опытами практически во всех жанрах, с чем связан «принципиальный универсализм» поэта, его авторская гордыня (Я.К. Грот, О.Б. Лебедева). В диссертационной работе анализируется эпистолярное наследие А.П. Сумарокова, подчеркивается, что он добивался признания в обществе высокого статуса поэта. Частая апелляция к потомкам, к будущему, когда по достоинству высоко будут оценены его «труды по Парнасу», рассуждения о славе становятся для него надеждой и утешением в литературной судьбе. Европейская известность, покровительство монарха поддерживали эту надежду. Анализ писем А.П. Сумарокова показывает, что реальная литературная практика приходит в противоречие с тем пониманием авторства, что выработал для себя поэт.

В последнюю треть XVIII в. много издаются авторы, сочиняющие на досуге, в перерывах между важными чиновными и светскими делами, владеющие словом как ремеслом, не отягощенные идеями избранности и бессмертия. Для светского человека занятие изящной словесностью становится проявлением внутренней склонности, стилем жизни (И.П. Елагин, В.И. Лукин, НА. Львов и др.). В поэтических сборниках этого времени появляются сочинения, в которых заметно желание просто рифмовать мысли, разговоры, сцены для удовольствия друзей и близких. Этот тип писателя-дилетанта А.И. Белецкий определил как «читателя, взявшегося за перо».1

Появление дилетантизма в русской литературе последней трети XVIII в. В.А. Западов связывал с реакцией общества и части писателей на широко распространившуюся сервильную мораль. Чтобы дистанцироваться от безудержной поэтики похвал, автору необходимо было представиться дилетантом. Удобную маску использовали будущие классики русской литературы, определяя свои сочинения как «безделки» (Н.М Карамзин, И.И.Дмитриев, Г.Р. Державин). Маска дилетанта помогала отмежеваться от той части парнасской толпы, что была заражена «авторской кичливостью» и сервилизмом.

Среди «зараженных» страстью к сочинительству появляется тип графомана, человека, не имеющего хоть сколько-нибудь таланта к писательству. В анекдотах до нас дошло имя помещика Пензенской губернии Н.Е. Струйского, построившего себе «домашний Парнас». Графоманы, по наблюдениям Т.В. Мальцевой, становятся обязательными персонажами в русской комедии на литературную тему.12 Они «встречаются толпами», заметил о них

11 Белецкий А.И. В мастерской художника слова. - М.: Высшая школа, 1989. - 160 с.

12 Мальцева Т.В. Литературная полемика в процессе жанрообразования в комедиографии XVIII в. - СПб.: Изд-во Ленингр. гос. обл. ун-та им. А.С. Пушкина, 2000. - 186 с.

И.И. Дмитриев в «Послании от английского стихотворца Попа к доктору Ар-бугноту» (1798).

Противостояние на Парнасе определялось не только обострением литературных споров, разницей художественных идеалов сочинителей. Желающие «быти писателями» меняют свое социальное лицо, появляется автор низкого социального статуса, что оказалось еще более раздражающим фактором. С одной стороны, деятельность разночинных писателей - показатель успехов все того же Просвещения, с другой - попытка встать с дворянством наравне. Человеку недворянского звания писательство могло предложить общественное признание, положение, связи, возможность подняться по ступеням социальной лестницы. В литературу приходят разночинцы (военные, студенты, люди духовного звания, мелкие чиновники, актеры), к писательству обращаются представители городских низов (сочинители лубочной литературы). Эта группа писателей пришла на книжный рынок со своими темами (цепь необычных приключений героя), своими стилистическими пристрастиями («балалаечный тон») и привела за собой своего читателя. Враждебность высокой литературы к новому автору выразилась в постоянных упреках по поводу отсутствия должного образования, незнания иностранных языков, низости социального происхождения, «нестройности» стиля. Культурное самоопределение писателя-разночинца было осложнено его низким социальным статусом. В обществе знатный автор меньше подвержен осмеянию. Оценки эстетических достоинств текста во многом еще определялись мундиром его сочинителя. Разрыв с господствующей некогда традицией элитарного сочинительства вызывает и у разночинцев желание спрятаться под маску дилетанта. Они сознательно достаточно скромно оценивают художественный уровень своих сочинений, не желают брать на себя функции литературы учительной. Социальная робость, неуверенность в избранности могли стать причиной того, что большая часть присланных в журналы сочинений и изданий русской беллетристики вышли в свет без указания полного имени автора. В массовой книжной продукции рефлективная формула «мои безделки» сохраняется и в ХЕХ в.: «Мои безделки» И. Вернета, «Дельные безделки» М. Демидовой, «Мои досуги, или Безделки от безделья» И. Кречетова. Эта устойчивая формула самооценки появляется в предисловиях к беллетристическим сочинениям, где авторы пытаются обезопасить себя и свое творение от критики.

Отмеченные авторские типы сделали маску дилетанта востребованной, а явление дилетантизма заметным в писательской культуре описываемого времени. Серьезные авторы, уходящие от подражательности и сервилизма, под маской дилетанта вырабатывали собственный повествовательный стиль. Под этой маской авторы-разночинцы уходили от критики, напоминавшей совре-

менникам войну («военным духом все писатели горят»). Для юных сочинителей дилетантизм был их настоящим лицом.

В третьем параграфе первой главы «Особенности книжности и читательских пристрастий. Литературная мода» с опорой на своды русской печатной и рукописной книги XVIII в. (Г.Н. Геннади, Ю.Ю. Битовта, В.А. Плавилыцикова, А.Н. Пыпина, В.П. Семенникова, В.В. Сиповского, А.Ф. Смирдина, B.C. Сопикова, М.Н. Сперанского, Сводный каталог русской книги гражданской печати XXVIII века: 1725-1800) анализируются особенности книжности последней трети XXVIII в. После Указа 1783 г., разрешившего частное предпринимательство, расширился социальный состав владельцев типографий. Появился круг издателей «коммерческой» книги («пономаревская литература»). Обобщение разносторонней деятельности на книжном рынке гравера А.Г. Решетникова позволяет на частном примере проследить историю беллетристической книги. Издательский репертуар А.Г. Решетникова состоял главным образом из восточной, рыцарской литературы переводного характера и российских подражаний ей: «Новые восточные сказки, из сочинений графа Кайлуса» (1789), «Жизнь богемского королевича Ликурга и королевы Артеми-зы» (1789), «Чудные приключения князя персидского Нифара и прекрасной княжны Скардонской Сирены» (1789) и т.д. Типография часто переиздавала книгу после того, как рынок фиксировал ее популярность. По изданиям А.Г. Решетникова видно, что на сочинениях прикладного характера, учебной литературе авторство обозначалось чаще, чем на сочинениях и переводах беллетристического типа.

Коммерческому успеху типографии А. Г. Решетникова, отмеченному в работах Т.Н. Кондаковой, Г.И. Смагиной, во многом способствовала именно беллетристика. С 60-х годов XXVIII в. на рынке книжной продукции широкого читателя привлекали переводные романы и многообразные его переработки. Для этого читателя европейская проза не только переводилась, издавалась и переиздавалась, но в конечном итоге под пером рыночного автора она изменила свою стилистику, взаимодействуя с национальными повествовательными традициями. На книжном рынке столиц преобладала французская литература; французский язык был посредником и для других литератур.

Материалы журнальной периодики («Трутень», «Живописец», «Адская почта», «Московский собеседник», «Собеседник любителей российского слова» и др.) позволяют составить представление об основных читательских пристрастиях времени. Средний класс, грамотное население также стремилось приобщиться к новым формам культурной жизни (наблюдения Н.М. Карамзина, М. Комарова). Однако широкая аудитория читателей не была подготовлена к диалогу с текстами предшествующей академической художественной практики. Поэтические сочинения А.П. Сумарокова,

М.В. Ломоносова, М.М. Хераскова, В. Петрова расходились плохо. В этот период В. Петров, поэт, преподаватель риторики и пиитики, придворный библиотекарь Екатерины II, предсказывает «конец стихотворства». На самом деле это был конец претензий прежней литературной элиты «на абсолютное право представлять все самое значительное в обществе» (Б.В. Дубин). Журналы Новикова, Эмина, Академии Наук публикуют сатирические фрагменты, где упрекают дворянство в незнании сочинений Ломоносова, Феофана, Кантемира, в модной страсти только «хвастаться книгами» да собирать «пребогатые библиотеки». Диалог высокой литературы с широкой читающей публикой не выстраивался. Сатирические новости книжных лавок подтверждают эти настроения в обществе.

По-иному складывается судьба беллетристики. Новый читатель по уровню своей читательской культуры поддерживал беллетристического автора, поэтому популярный полюс книжной продукции составили романы и сказки, книги, попавшие «на вкус мещан». Они оказались востребованы и провинциальным небогатым дворянством. О любви светского читателя к низовой книге пишут «Адская почта» Ф. Эмина и «Собеседник любителей российского слова». Беллетристическая книга становится тем культурным текстом, что в минуты досуга сближает разные слои общества и по уровню образования, и по социальному положению, и по политическим пристрастиям (библиотека вологодских дворян Брянчаниновых). Среди выбранных для иронического толкования понятий в сатирических словарях проходит библиотека, где «славные авторы» стоят покрытые пылью, в то время как беллетристика хранится с «превеликим тщанием».

Анализ книжного рынка позволяет говорить об особом интересе читателей к одной из повествовательных традиций. В исследовательской литературе тип сочинений, основанный на подражании восточной повествовательной стилистике, получил название «восточная» литература. Во второй половине XXVIII в. на книжном рынке пользовалось особым спросом французское издание арабских сказок «Тысяча и одна ночь» (Н.А. Копанев). Для демократического читателя вскоре появился русский перевод А. Филатьева (1763-1774 гг.). Выходят многочисленные французские подражания арабскому сборнику: «Тысяча и одна четверть часа, повести татарские» (1765- 1766 гг., 1777-1778 гг.), «Тысяча и один час, сказки перуанские» (1766 г.) Т.С. Геллета; «Тысяча и один день, персидские сказки» (1778-1779 гг.) П. делаКруа; «Серальские сказки» (1768,1781 гг.) М.А Фок и др. «Восточная» литература, обогатившая в свое время экзотикой восточного повествования французский средневековый рыцарский роман, составила круг любимого чтения у разных групп читателей. Для доказательства в диссертационной работе приводятся воспоминания поэта

и чиновника И. И. Дмитриева, фрагменты подражательных сочинений крепостного поэта Т. Беляева, дневниковые записи Ф. Вигеля.

Сочинительство авторов «восточной» литературы носило дилетантский характер, о чем говорит анализ круга писателей, работавших в русле этих повествовательных приемов. Книги издавались анонимно, предисловия отличались подчеркнутым ученичеством, творчество - подражательным характером, неумением отказаться от повествовательных штампов. «Восточные» книги строились по той же схеме, что и восточные сказки: имели сюжетное обрамление, внутри которого сменяли друг друга многочисленные вводные истории, использовались одни и те же описательные темы (экзотическая роскошь дворцов и садов, красота восточных прелестниц, мудрость одиноких «кабалистов»). Авторы аранжировок прекрасно усвоили основные особенности подобных сочинений: последовательность событий, технику выстраивания эпизодов, характер диалогов.

Так в последнюю треть XVIII в. русская словесность столкнулась с явлением массового беллетристического текста, рассчитанного на широкий читательский круг, созданного по правилам рыночной литературы. Сочинения «образцовые» не смогли быстро освоить новое читательское пространство, в то время как беллетристика легко приспосабливалась к вкусам разной публики. Книги, поддержанные рынком, коммерческой выгодой издателей, начинают многократно переиздаваться. Предприимчивые типографщики обеспечивают процветание некогда периферийного искусства.

Материал первой главы позволил проследить, как появился в литературе беллетристический автор, с чем была связана широкая популярность его сочинений. Опираясь на издательскую деятельность А.Г. Решетникова и материалы периодических изданий, удалось определить круг любимого чтения широкой публики. В следующих главах работы литературная история «восточной» повести развлекательного типа становится главным предметом рассмотрения.

Во второй главе «Беллетристическая книга восточной аранжировки в диалоге повествовательных практик» поставлена задача определить повествовательные приемы автора, работающего на «восточном» материале. Анализ показал, что интерес к «восточной» повести сохранялся в литературных сборниках первой половины XIX в. Сочинители продолжали творческий диалог, начатый предшественниками: Е. Аладьин «Тысяча вторая ночь» (1827), С. Любецкий «Русская Шехеразада» (1836), И. Башмаков «Тысяча и одна минута. Собрание русских сказок, писанных Иваном Ваненко» (1843). К сказкам «Тысяча и одна ночь» как к «вечному образцу художественности» обратился Н.Г. Чернышевский в уникальном по форме произведении «Повести в повести» (1863-1864). В 1929 г. серию гротескных новелл «1001 день, или Новая Шахерезада» создали И. Ильф и Е. Петров.

В первом параграфе («Поэтика восточной повести как одна из стилистических доминант времени») систематизируются те повествовательные приемы, что были характерны для литературы «восточной» аранжировки. Бытование беллетристической книги жестко определяется рынком, а значит, и повествовательная практика авторов-беллетристов напрямую связана с читательскими вкусами. Н.В. Губерти, критически высказываясь о рыночных переделках романов, заметил большой коммуникативный талант этих сочинителей, «в совершенстве» постигших вкусы своих читателей.

Со второй половины XXVIII в. учительная древнерусская словесность бытовала в определенном разрыве с основной читательской аудиторией, на периферии светской культуры. О «замирании» интереса к старой литературе писал М. Сперанский. В сатирических сочинениях последних десятилетий XXVIII в. памятники древнерусской литературы являлись знаком культурного консерватизма. Занимательная повесть средневековья подвергалась переделкам с учетом новых пристрастий читателей. Так, в 1780 г. появился перевод повести о Петре Златых Ключей. В духе литературной моды Франции в нем более подробно разрабатывались приключения Петра у Султана, вводились восточная экзотика и колорит. Переписываются для печати и другие занимательные средневековые книги: «История о храбром рыцаре Францыле Венциане и о прекрасной королевне Рынцывене», рыцарская повесть «Гуак, или Непреоборимая верность».

Развлекательный пласт «восточной» литературы по составу авторов носил дилетантский характер, представляя собой либо переводы, либо попытку неопытных авторов создать, опираясь на повествовательный опыт времени, оригинальный текст. Писательство было в таких случаях дополнительным заработком, многие «сочинительствовали» без претензий на славу. Как ремесленники повествовательного искусства, начинающие авторы первоначально опирались на модные заимствованные образцы. Обилие общих мест делает эти книги легко уязвимыми для высокообразованного читателя уже в XXVIII в.

«Восточное» повествование предложило читателю новый для него круг занимательного чтения. Путешествия и приключения героев переносились в мир восточной экзотики, наполнялись фантастическими чудесами, необыкновенными превращениями и захватывающими подробностями. Традиция и рыночная мода определяли художественную несвободу беллетристического сочинителя, его привязанность к композиционным схемам, описательным шаблонам, принятому набору героев и приключений. Использование готовых описательных формул, понимаемых исследователями как предел безличности, желание писать как принято, в границах установленного художественного вымысла, отличают сочинения авторов-беллетристов. Даже подготовленному читателю трудно разглядеть в длиннотах неоправданно накрученных приключений и стандартных описаний непосредственно творческий процесс ее автора.

Искусство повествования в арабской книге «Тысяча и одна ночь» -предмет изучения арабистов (М. Герхард, П.А. Гринцер, И.Ю. Крачковский, И.М. Фильштинский). Несмотря на то, что понятие «восточной поэтики» дос-

таточно условно, исследователи считают возможным очертить круг тем, жанров, героев, мотивов, изобразительных средств, составивших это единство. Одной из ярких примет «восточного» стиля стала форма текста, увязывание отдельных рассказов в единое целое внешним обстоятельством. Такой композиционный прием исследователи назвали «обрамлением», а сами повести -«обрамленными» (А.Н. Пыпин, ПА Гринцер, М. Герхард, Б.Я. Шидфар). По художественной задаче различают вставные и рамочные истории, развлекательные, отсрочивающие и выкупные. Структурные особенности текста, деление на вечера, часы, минуты считаются одним из самых ярких проявлений традиции. И писатели, и критики уже в форме текста видели влияние сказок «Тысяча и одна ночь» (СВ. Савченко, В.Б. Шкловский, А.С. Грибоедов).

Восточную культуру отличает особое отношение к слову, выражающееся в цветистых поэтических фигурах. Следует, однако, заметить, что это словесное «пиршество» оставалось связанным с культурой слова средневекового. Нормативность, свойственная описываемому периоду в развитии культуры, в конечном итоге определяла стилевое единство текста. В стилистике восточного повествования оказались оформлены многочисленные повествовательные темы: шаблонные описания красоты восточных девушек и юношей, фантастических замков, садов. Многие из них составили общие места в повествовательном искусстве европейских литератур. Наличие в беллетристической книге поэтических фрагментов и надписей, сопровождающих приключения героя, по мнению исследователей, также определено пристрастием ее авторов к изысканному слогу.

«Восточный» тип повествования сказался на становлении фантастического вымысла в литературе. В классической народной сказке чудесному свойственна опора на мифологию. В литературе автор ориентирован на самовыражение и не всегда следует традиции. Различие вымысла в традиционном повествовании и в сборнике «Тысяча и одна ночь» проходит по линии устная/письменная культура. Мифологическая основа вымысла восточной сказки в литературе быстро утрачивалась. Одна из причин заключалась в том, что восточный материал попадал в иную культурную среду, когда глубинные культурные связи образов и сюжетных поворотов текста чужими авторами не осознавались, материал легко поглощался и выстраивался, исходя из новых смыслов. Эстетика занимательного в беллетристических сочинениях последней трети XXVIII в. особенно часто подпитывалась в фантастическом мире Востока (исполины, волшебники, невиданные города и сокровища). Утратив «мифическую целесообразность» (А.Ф. Лосев), под пером автора-беллетриста чудный поэтический мир Востока превращался в набор штампов. Вымыслы книг В. Левшина и М. Попова, жестко разрушавшие законы традиционного восприятия, довольно скоро стали казаться нелепыми.

Нефилологическое сознание воспринимает тексты сборника «Тысяча и одна ночь» как волшебные сказки, что допустимо, по выводам специалистов, по отношению к незначительной части рассказов Шехерезады (М. Герхард, И.М. Филыптинский, ЕА Костюхин). В знаменитый арабский текст включены

арабская географическая литература, истории реальных путешествий и торговых экспедиций. Установка повествования на реальную жизнь, интерес к подробностям делают сюжеты сборника «ближе к бытовой новелле» (И.М. Филыптинский). Новеллистический характер историй отмечен в ряде работ современных исследователей (А.Б. Грибанов, ЕА Костюхин, Б.Л. Рифтин). Само появление новеллы в европейской литературе И.Ю. Крачковский связывает с арабским сборником. Развитие городов и городской культуры способствовало распространению жанра в Европе.

Н.Г. Чернышевский, работая над сочинением «Повести в повести» (18631864), стремился написать «объективный роман» и обратился к поэтике любимых им с детства сказок «Тысяча и одна ночь». Он оценил в них такие приемы повествования, которые, на его взгляд, еще не были развиты русской литературой: систему «разнохарактерных взглядов на одно положение, одно лицо»; «ощущение потока жизни», ее «пестроты», неоднозначности; ориентированность арабского текста на творческое соавторство с читателем. Сказки, по мнению Н.Г. Чернышевского, активно коммуникативны. В них читатели получают возможность достроить «эфирные» образы своим воображением.

Перечисленные черты «восточного» типа повествования, как черты, преобладающие в обработках текста автором-беллетристом, в дальнейшем рассматриваются при анализе повестей последней трети XVIII в.

Во втором параграфе второй главы - «Пути авторского самоутверждения в беллетристической книге восточной аранжировки: от перевода к оригинальному сочинению» - прослеживается вхождение переводной «восточной» повести в русскую повествовательную культуру последних десятилетий XVIII в. В кругу переводных беллетристических сочинений рассматривается «Апсалим, восточная повесть» (М., 1787) как одно из типичных для своего времени изданий. Студенческий перевод этой повести с немецкого языка был издан с «надписанием» Д.Е. Цицианову, известному выдумщику и герою анекдотов конца XVIII в. По структуре книга близка традициям устного эпического повествования и средневековому рыцарскому роману. Сюжет похищения и поиска возлюбленной разрабатывался и в героическом эпосе, и в сказке, и в средневековом рыцарском романе. В период позднего средневековья рыцарская героика для большей занимательности подключила восточную экзотику.

Повесть «Апсалим» - история завоевания незнакомой красавицы, в которую герой влюбляется по портрету. Этот тип любовной истории изложен и во вставных повестях, которые доминируют в общем объеме повествования и носят развлекательный характер. Странствия героя наполнены восточной экзотикой и невероятными событиями: заколдованные неприступные замки, крылатые драконы, хрустальные банки с духами, волшебные книги, фантастические деревья, томящиеся в подземелье красавицы. Традиционны приемы их описания. Героям даны восточные или условно восточные имена: Апсалим, Рабига, Якчидор, Сслиман. Надписи, «чужой» голос сопровождают героя в его приключениях. Чудесное подчинено авторской фантазии (описание лабиринтов подземелья, полет героя над пропастью).

В числе приемов, приближающих повествование к реальности, исследователи отмечают разработку восточной сказкой разнообразных эмоциональных состояний героев. На протяжении книги герой испытывает любопытство и страх, радостный восторг и «чрезвычайную любовную склонность», вынужден переживать «жесточайшую горесть» и «несноснейший сердцу удар». В ученическом переводе отмечается устойчивый набор модных к тому времени в Европе повествовательных приемов, доступных восприятию широкой читательской аудитории.

Открытая коммуникативная направленность беллетристического текста заставляла молодых сочинителей, пробующих себя в прозе, работать в общепризнанной повествовательной манере. Штампы, свойственные времени, не всегда мешали проявить собственную творческую фантазию. В параграфе анализируются в сопоставлении с господствующей «восточной» поэтикой повествовательные приемы повести «Чудное похождение Израда, китайского гражданина» (М.,1790. 4.1-3). Автор не подписал книгу, но указал, что это «российское сочинение».

«Российский сочинитель» обустраивал художественное пространство книги, опираясь на традиции восточной литературы. Главный герой - китайский гражданин, чудные его похождения связаны с Востоком. Обрамлением повести является судьба Израда. На занимательность приключений работают вводные истории: история Цианы, история турецкого чиновника, история купца, история отшельника. В повествовании преобладают общие места. В теме «чудного» замка сохраняются его недосягаемость, таинственность, блеск металла. В замке герой находит множество надписей, ходит по многочисленным залам, в описании которых автор утомляет своей предсказуемостью (стены увешаны портретами, трон украшен «наидрагоценнейшими камнями», двери чистого золота, среди которых обязательна таинственная дверь). Автор повести не вырывается за пределы схемы, но обогащает ее новыми вымыслами. Это касается темы ужаса и смерти, где его фантазия и воображение подключают не только традиционные сказочные персонажи (крылатые драконы, исполины, многоголовые змеи), в тексте появляются «лежащие в гробе мертвецы», «человеческая кровь», «обезглавленный младенец» и пр.

Композиционные приемы «арабской» книги использовал автор сборника «Крестьянские сказки, или Двенадцать вечеров. Для препровождения праздного времени» (М., 1790, 1793. 4.1-2). Составившие сборник сочинения представляют собой различные повествовательные аранжировки увлекательных приключений героев в условном экзотическом мире. Переиздание книги в 1793 г. свидетельствовало о популярности ее среди читателей и коммерческой выгоде издателя А. Г. Решетникова. «Крестьянскими» они названы потому, что опирались на вкусы низшего сословия и городского обывателя. Повести сборника имеют разнообразный стилевой характер в расчете на разнообразные вкусы читателей.

«Двенадцать вечеров», по мнению В.Б. Шкловского, произошли из «ночей». Автор использует и другие композиционные приемы арабской книги:

включает в повествование первой части небольшие занимательные истории, во второй части использует прием развернутой рамки. Повести почти не отличаются от обычной книжной продукции своего времени. Это истории путешествий и приключений предприимчивых героев: купцов, отставных военных, принцев. Все они добиваются успеха, преодолевают многочисленные препятствия, каким бы фантастическим образом автор их ни обустраивал.

«Сказка, или приключения Педро, английского купца» и по структуре, и по описательным темам повторяет «восточную» повесть. В ней герой во время путешествия попадает в великолепный замок, осматривает комнаты, видит развешенные по стенам портреты; в полночь появляются «духи», избавиться от которых помогает чудесный перстень.

«Сказка, или Достопамятные приключения Вильма» отличается только тем, что в замке герою удается освободить «необычайной красоты женщину». «Сказка о принце Мунтале» - более сложный в структурном отношении тип повествования. Общей рамой здесь становится судьба принца, а весь второй том состоит из вводных историй. Любопытны для анализа два последних сюжета, где героем избирается путешествующий солдат. В первом тексте сюжет прописывается в традициях европейской литературы: герой попадает в замок с привидениями, ночью встречает похоронную процессию мертвецов. Во втором случае сюжет обустраивается в русском пространстве. Солдат подходит к избушке, где юная девушка с ужасом ждет появления в полночь ведьмы. Солдату удается избавить героиню от смерти. Волшебные средства, подсказанные девушкой: ниточка от погаленка, обод колеса и осиновый кол - связаны с национальными представлениями об избавлении от нечистой силы.

Автор-повествователь сборника «Крестьянские сказки» стремился угодить своими повестями широкому кругу читателей. В них он сочетает европейские традиции рыцарского романа, черты «восточной» повести, простонародные сюжеты.

Среди беллетристических книг восточной аранжировки есть и такие, где осуществлен синтез штампов литературы с реальными биографическими подробностями. «Жизнь богемского королевича Ликурга и королевны Артемизы, или Изображение коловратной человеческой судьбы» (М., 1789) издана с инициалами автора «И.М.». Первая часть повествования состоит из ожидаемых подробностей: юный королевич, отправляясь- путешествовать, попадает в «неизвестную» землю, где освобождает из заточения джинна, выслушивает его историю, повторяющую все известные читателю события. Новые интонации появляются при описании любви принца к «королевне» Артемизе. Принц поселяется в доме короля, читает Артемизе книги, сочиняет для нее, а когда появляется достойный жених, его выпроваживают из дома, так как он «не так богат и знатен». Целый ряд логических нестыковок повествования свидетельствует о том, что реальные события жизни автор хотел встроить в вымышленный сюжет, а потому сбивался. По всей вероятности, он не сразу решил для себя, насколько реальные события войдут в его сочинение. На заключительных

страницах повести книжное начало вновь доминирует: появляются короли, замки и волшебные духи.

На материале беллетристических книг удалось проследить, как массовая неканонизированная словесность в последнюю треть XVIII в. утверждала в русской прозе модель «восточного» повествования. Повесть, являясь аранжировкой средневекового рыцарского романа, сохранила многие его мотивы. Тема таинственного замка, его фантастических обитателей, герой, освобождающий похищенных красавиц, - общие места таких повествований. Восточная экзотика придавала историям новую занимательность. Рамочная композиция и система вводных повестей позволяли легко объединять множественные фрагменты. Авторы старались увлечь читателя сюжетной занимательностью.

В третьем параграфе второй главы «Взаимопроникновение повествовательных практик: фольклор - беллетристика - фольклор» рассматривается проникновение в стиль сочинений беллетристического автора народной прозы и дальнейшее переосмысление литературного материала народными сказителями.

В параграфе анализируется книга «Сказка о золотой горе, или Чудные приключения Идана, восточного царевича» (1782, 1790, 1793, 1831). Повесть написана на сюжет, распространенный в русском фольклоре, в указателе сказочных сюжетов он проходит под № 301 - «Три царства: медное, серебряное, золотое» (СУ С 301). Издание 1831 г. Б. Модзалевский находит в составе книг библиотеки А.С. Пушкина.

Анализ повести позволяет заключить, что автор хорошо представлял законы устного повествования и переделал сюжет для литературы, опираясь на набор распространенных и устойчивых приемов, связанных с «восточным» стилем. Ориентация на повествовательную моду заставила автора изменить имена действующих лиц: царевич Идан, царь Ислам, царица Сумбука, их сыновья Фигар, Мигул. События перенесены на Восток. В традициях «восточной» повести дается описание чудесного замка: высокая «хрустальная стена», «волшебные духи», не позволяющие подойти к замку, дворец «из чистого янтаря», сад, «усыпанный разными благовонными цветами». Стремление передать роскошь Востока проявляется в навязчивом повторе мотива блеска драгоценных камней и металлов. На фоне других подражаний сказкам «Тысяча и одной ночи» можно заметить, что автор отказался от некоторых описательных фрагментов: нет подробностей экзотического пейзажа, описания красоты восточных прелестниц, нет богатства фантастических существ. Привлекательной художественной задачей для автора была, видимо, попытка свести материал сказочной фантастики с реальной жизнью. Сюжетный поворот службы Идана-царевича у башмачника прописан с множеством комических подробностей и с явным желанием развеселить читателя.

Перерабатывая народный сюжет, автор серьезно поправил словесный уровень текста, проводя своеобразную перекодировку языка с устного характера повествования на письменный. Можно говорить о последовательном перестраивании традиционных сказочных формул (формул описания, диалога).

Разными приемами автор усложняет внутренний мир действующих лиц, вводит психологические подробности (сцены узнавания героя).

Издание сопровождается эпиграфом, ирония которого характерна для писательских претензий авторов рыночной литературы («гора родила мышь»). Для автора «Сказки о золотой горе» его труд - факт литературной игры, построенной на сознательно выбранной повествовательной аранжировке известного сюжета.

Повесть о царевиче Идане попала в лубок. В собрании Д. Ровинского сюжет передают листы № 47, 48. Лубочные варианты появляются значительно позднее и опираются на литературный текст XXVIII в., хотя некоторые подробности книги в них исчезли (нет дяди царевича, сцены узнавания, письма к родителям).

Далее в параграфе анализируются народные сказки сюжета СУС 301 основных сказочных сборников XIX и XXX вв: А.Н. Афанасьева, ИА Худякова, Б. и Ю. Соколовых, Р.П. Матвеевой, Н.Е. Ончукова, Е.И. Шастиной и др. Из сборника А.Н. Афанасьева особо рассматривается текст № 129, присланный Н.И. Второвым из Воронежского уезда. Он ближе всего к книге XXVIII в., что заставляет предположить знание исполнителем не только лубка, но и текста книги. В сборнике И.А. Худякова четыре текста свидетельствуют о знакомстве исполнителей с печатными вариантами (№ 2, 42,43, 82). В собрании Б. и Ю. Соколовых материал низовой книги сохранил текст № 153, в сборнике И.В. Карнауховой - текст № 14. В «Русских героических сказках Сибири» (1980 г.) подборку сказок СУС 301 дает Р.П. Матвеева. По материалам примечаний, самая ранняя запись относится к 1902 г., поздняя - к восьмидесятым годам XXX в. Сибирский сборник сохранил две подробности печатных текстов XXVIII в. (львы, охраняющие вход в царства, и сцены с сапожником).

Сопоставление материала книги «Сказка о золотой горе, или Чудные приключения Идана, восточного царевича» (1782 г.), лубочных текстов и устных сказок с сюжетом «Три царства: медное, серебряное, золотое» (СУС 301) позволяет увидеть, что авторы беллетристического текста искали сюжеты для своих книг и в народной культуре. Автор-дилетант, следуя моде, перестроил устный сюжет в традициях письменной «восточной» повести. Он мог рассчитывать на благосклонность читателя по двум причинам: следовал литературной моде; преобразовывал сюжет, известный и доступный широкому читателю. Переиздания книги, лубочные варианты текста свидетельствуют об обоснованности его расчетов.

Наблюдения за дальнейшим бытованием сюжета СУС 301 в народной культуре показывают, как проходило его возвращение в народное повествовательное искусство. Литературное повествование в таких его описательных подробностях, как недоступный для путешественника фантастический дом (замок, дворец, здание), убранный с восточной роскошью (медь, золото, бриллианты, хрусталь, мрамор), портреты красавиц по стенам; стеклянная или хрустальная гора как преграда на пути героев; страдающие от жажды экзотические звери, железные «когти», разными способами появляющиеся в тексте;

пьянствующий ремесленник (сапожник, портной, золотых дел мастер), оказались рассыпаны по народным сказкам и фиксируются фольклористами до конца XX в. Так сошлись и оказались востребованы друг для друга в беллетристической книге последней трети XVIII в. два пласта повествовательной культуры - устной (народной, крестьянской) и письменной («восточной» аранжировки рыцарского средневекового романа). Именно поэтому противоречивы оценки исследователей в отношении беллетристических сочинений XVIII в. Одни видели в этих книгах «полную» зависимость от западноевропейской литературы (В.В. Сиповский, СВ. Савченко, В.Б. Шкловский), другие искали и находили «подлинно народные тексты» (А.Н. Пыпин, ИА. Колесницкая, Э.В. Померанцева). Шел процесс активного взаимодействия устной повествовательной традиции и беллетристического пласта литературы. Изучение книжных фондов позволяет заключить, что сюжет сказки о Жар-птице (СУС 550) был известен русскому читателю с конца 60-х гг. XVIII в.

С другой стороны, можно заметить, как расслаивается по отношению к народной традиции сама беллетристическая литература. Одни авторы пристраивают национальный текст к большой литературе, модному повествовательному стилю. Этих авторов можно определить как эстетических дилетантов, стремящихся через народный сюжет достичь господствующего в литературе уровня повествовательного мастерства (В.А. Левшин, М.И. Попов, автор «Крестьянских сказок», автор «Чудных похождений Израда», автор «Сказки о золотой горе» и др.). К концу XVIII в. появляются сборники и отдельные тексты, авторы которых не подстраивают бытующий в устной культуре сюжет под литературную моду, не утруждают себя переделками. Это книги Петра Тимофеева. В стиле его повестей отмечается насыщенность фольклорными элементами.

Материал параграфа, где говорится о возвращении сюжета СУС 301 в традицию народного повествования, позволяет поставить вопрос об изменении психологии самого сказителя. Идеи Просвещения, связанные с культом образования, не могли не отозваться на народной повествовательной культуре. Собиратели сказочного эпоса начинают фиксировать эти изменения с конца XIX в. Н.Е. Ончуков, Б. и Ю. Соколовы, Д.К. Зеленин замечают, что многие «красоты» своего повествования сказители брали из книги. Изменился статус литературы в обществе. Интерес к чтению в народе поддерживала занимательная книга, в ней сходились вкусы разных читателей. Беллетристические сочинения предоставляли грамотному народному сказителю новый для него материал повествовательных подробностей, обеспечивающих рассказу эффект новизны и неожиданности. Сказители получили возможность обогатить свое мастерство литературными приемами. Так беллетристика XVIII в., в большей своей части переработанная лубком, закрепилась в народной сказке. Это сказалось на выборе героев (путешествующих купцов и рыцарей), на сюжете, усложнившемся контаминациями. Взаимодействие проявилось в заимствовании из книги модных повествовательных штампов, которые выработала для себя беллетристика XVIII в.

Рассмотрение основных повествовательных приемов беллетристической книги восточной аранжировки, их функциональной значимости для народного сказителя позволяет перейти к проблеме взаимодействия классики и беллетристики.

Третья глава «Переосмысление художественного материала беллетристической книги в творчестве авторов рубежа XVIII - XIX века» посвящена рассмотрению складывающихся отношений массовой книги и вершинного авторства. Взаимоотношение классики и беллетристики - одно из плодотворных направлений в изучении механизма литературной эволюции, позволяющее проследить перестройку коммуникативных основ текста в культуре. Художественная информация беллетристической книги восточной аранжировки, выработанные ею повествовательные приемы определяли общий фон повествовательной культуры последней трети XVIII в. Этот фон задавал направление художественным поискам авторов, стремившихся к самостоятельному творчеству и достигших впоследствии эстетически значимых вершин.

Глава состоит из трех параграфов. В первом - «Диалог автора и читателя в творческой практике Н.М. Карамзина» - осмысливается авторский успех писателя в кругу читателей разных сословий. Проза Н.М. Карамзина, его журналистская деятельность оценивались современниками как явления вершинные. В записках и воспоминаниях отмечается, что московская молодежь не только читала Карамзина, но и «вытверживала наизусть», «искала случая его видеть и узнать», «мечтала пойти пешком в Москву», чтобы ему поклониться. Авторская популярность выходила за пределы университетского круга. Записка А.Ф. Мерзлякова, опубликованная Ю.М. Лотманом, дает материал, на основании которого мы можем судить, как принималась повесть «Бедная Лиза» низовым читателем, как она соединялась с широкими народными представлениями о девушках-утопленницах. Еще одно восприятие низовым читателем повести публикует А.Г. Решетников в журнале «Моя книжка в пользу и удовольствие самому себе» (1808), где грамотный крестьянин воспринимает судьбу Лизы как свою собственную («Лиза во многом на меня похожа»). Через издательскую деятельность писателя расширяется функционирование литературы в обществе: от узкого круга образованных дворян до городских низов и крестьян, постигших грамоту.

Письма писателя и воспоминания современников заставляют обратить наше внимание на своеобразие его авторской позиции. Н.М. Карамзин выработал для себя нехарактерное для своего времени отношение к низовой литературе, которое достаточно точно сформулировал Ю.М. Лотман - «слить культуру с общежитием». Поставив задачу воспитания читателя, писатель стремится к диалогу с ним, диалогу разнообразному: серьезному и ироническому, с любознательными и просто любопытствующими, не досаждая назидательными интонациями. В отборе материала для «Пантеона иностранной словесности» писатель предполагает поместить не только образцы лучших иностранных авторов, но и «восточную» литературу, которая бытовала в большей своей части как занимательное чтение. Карамзин руководствуется многообразными чита-

тельскими вкусами, ориентируется на пестрый читательский круг. Еще и поэтому альманах, новый тип издания для любителей чтения разных слоев общества, для читателей разных вкусов, появился в журналистской практике Н.М. Карамзина: «Аглая» (1794-1795 гг.), «Аониды» (1796 г.). Альманахи отличались разнообразием материалов, изяществом исполнения. Выбранный путь объединения читателей писатель сохранил в «Вестнике Европы» и в «Московском журнале». Доступность восприятия в сочетании с высокой художественностью позволяли сочинениям Н.М. Карамзина найти своих читателей в разных социальных кругах.

Второй параграф - «Остров Борнгольм» Карамзина: перестройка читательского восприятия» - посвящен рассмотрению диалога повести Н.М. Карамзина «Остров Борнгольм» с современной ему беллетристической повествовательной традицией. Повесть относят к «западным» повестям, подчеркивая доминирующее влияние западноевропейской повествовательной стилистики («готического» романа).

«Новый путь» Карамзина выстраивался в повествовательном пространстве последних десятилетий XXVIII в., когда европейская повествовательная манера была вполне освоена русским автором-беллетристом. В параграфе проводится сопоставление повествовательной манеры Карамзина и опыта неизвестных сочинителей. Отмечается, что Карамзин с первых строк подключает читателя к известным ему темам. Читатель вправе был ожидать от автора «Острова Борнгольм» повествование по типу многочисленных историй популярной литературы, историй замысловатых и любопытных. Место событий -рыцарская Скандинавия. «Ощущение наперед заданной меры» (С. С. Аверин-цев) живо уже в авторском вступлении. Карамзин использует топос дремучего леса. Путешественник, попав на берег, «гуляет по зеленым лугам, украшенным природою», «местам редким и живописным», отдыхает «под столетним вязом». С прогулок в лес начинаются приключения в переводных и оригинальных романах, где герои блуждают в поисках жилья, попадают в плен к разбойникам или в чудесный замок («Апсалим», 1787; «Чудное приключение Израда, китайского гражданина», 1790; «Крестьянские сказки, или Двенадцать вечеров. Для препровождения праздного времени», 1790; «Жизнь богемского королевича Ликурга и королевны Артемизы», 1789 и т.д.). Карамзин перерабатывает принятый в беллетристике шаблон. Путешественник некоторое время наслаждается красотами природы, «гуляет с покойным сердцем». И все же неожиданная встреча происходит здесь. В тот момент, когда герой погружается в сон, «вдруг ветви потряслись» над его головой, появился «молодой человек, худой, бледный, томный», «более привидение», «чувства его были мертвы для внешних предметов», в глазах догорал «последний луч угасающей жизни». Для традиционного повествования Карамзин вводит вполне ожидаемую лексику: «как привидение», «чувства мертвы», «угасающая жизнь». Она создает понятное читателю и необходимое повествователю напряжение, предчувствие предстоящих невероятных событий. В песне таинственного незнакомца присутствует лексика, характерная для влюбленного. Она, по наблюдениям Р. Лахманн,

составила основные элементы топики этой традиции в XVIII в.: любовный плач, любовное мучение, тема ожидаемой смерти. В беллетристической традиции встреча должна была закончиться вводной историей, рассказанной молодым человеком. Содержание песни подсказывает, что это могла быть история неразделенной или трагической любви. По этому пути Н.М. Карамзин пошел в повести «Лиодор». В повести «Остров Борнгольм» писатель останавливает события, при этом вынужденно деформирует поведение героев: «он стоял в двух шагах от меня, но не видел ничего». Автор отодвинул разгадку тайны молодого человека, но с этого момента внутренний покой покидает путешественника, а вслед за ним и читателя. «Непреодолимое любопытство», страстное желание узнать тайну овладевают ими до последних строк текста.

При сравнении первого эпизода с повествовательной схемой беллетристической книги обнаруживается своеобразие манеры Карамзина. Фрагмент основан на поддержании и нарушении для читателя коммуникативной определенности. Поддержание коммуникации идет на уровне структуры, готовых словесных оборотов, узнаваемых для широкого читателя образов. Нарушения проявляются в замедлении ожидаемого событийного повествования. Автор не дает событиям разворачиваться в принятой динамической схеме, а увеличивает долю описательного контекста. Герой-рассказчик открывает читателю свой внутренний мир; обстоятельно описывает свое самочувствие на корабле, предается общим рассуждениям о «дерзости человеческого духа», разворачивает в сравнении с современной ему приключенческой литературой фрагменты пейзажного описания. Увеличение описательного контекста в сравнении с повествовательным привело к тому, что жанр повести исследователи стали определять как элегический отрывок (Ю.М. Лотман).

Пребывание путешественника на острове подключает широко распространенный мотив - мотив попадания во власть демонического существа. В восточной литературе сложилась устойчивая топика изображения фантастического замка-дворца, где герой, преодолевая многочисленные препятствия, встречается со своим главным антагонистом. Карамзин не сразу идет по пути напряжения повествования. В первых эпизодах подчеркивается субъективность восприятия мира героем: на берегу острова путешественника встречают рыбаки «с улыбкою дружелюбного приветствия». В описании замка автор сохранил традиционные для беллетристической книги темы недоступности и блеска металла. Повтор описательных приемов замка-города очевиден при сопоставлении.

Любопытство - основной мотив поведения героев беллетристических сочинений. «Неизъяснимая сила» любопытства привела рассказчика Карамзина к острову Борнгольм, предчувствие говорило: «Там можешь удовлетворить своему любопытству». За свое «пагубное любопытство» он чуть не поплатился жизнью в фантастическом сне: «Умри за сие пагубное любопытство!» Любопытство завлекло путешественника Карамзина в печальную пещеру, после чего подключается центральный в типовой сюжетной схеме готического романа мотив «женщины в подземелье». В качестве жанрового стереотипа повество-

вания он появляется в цепи рыцарских подвигов во имя любви (В.Э. Вацуро). Писатель дает традиционный идеализированный портрет пленницы.

Освобождение героини, известный сюжетный поворот, вызывает целый ряд загадок для читателя повести. Подвиг освобождения прекрасной пленницы в изложении Карамзина теряет смысл, героиня принимает страдания. Его пленница «тиха» и «ласкова», «без ропота, без жалоб» сносит заключение. Этот разрыв понимания происходящего мог бы быть преодолен вводной историей, которая также не состоялась. Вместо нее следует пространное лирическое отступление. Ритмически организованное, оно создает впечатление прозаического стиха, что «вытверживала наизусть» молодежь времени Карамзина. Два противостоящих друг другу описательных фрагмента восхитительных совершенств природы обрамлены обращением повествователя к Творцу: «Почто даровал ты людям губительную власть делать несчастными друг друга и самих себя?»

Хозяин замка - пожалуй, самый неожиданный герой для читательского восприятия. В традиции он должен противостоять герою, его злодейская сущность проецируется на описание замка, на печальную судьбу женщины. Однако темы разговора выдают в нем мудрость человека просвещенного. Представления, основанные на литературных моделях, где герои сталкиваются с фантастическим злом, драконами и исполинами, меркнут. В итоге повести хозяин якобы рассказал путешественнику историю, узнать которую так стремился он, а вместе с ним и читатели, но она не помещена на страницы альманаха: «она останется до другого времени». Еще один обман ожиданий читателя, особенно читателя-профана, следящего только за фабулой и пропускающего описания.

М.А. Гордин назвал повесть Карамзина «повестью-загадкой», усмотрев в технике повествования черты «эротического детектива». Действительно, детектив, король современного рынка массовой книги, унаследовал многие приемы повествования готического романа. Между тем отмеченная в тексте «тщательная зашифрованность» представляется не чем иным, как напряженным авторским диалогом с читателем, диалогом, разрушавшим сложившиеся схемы восприятия.

Повесть Карамзина - текст глубокой коммуникативной напряженности, которая создается на разрыве известных приемов и авторских выходов из них. Прием обманутых ожиданий, затягивание нарративного развития любовной истории придавали повествованию эмоциональное напряжение. Поэтому рассказчик Карамзина часто прислушивается к своим внутренним ощущениям, выстраивает окружающий мир «в нервах своих» (Н.М. Карамзин): «мне казалось», «он казался», «предчувствие говорило мне», «темное предчувствие», «неизъяснимое чувство»; впечатления теснятся в душе его «без всякого порядка». Такие повествовательные приемы позднее стали называть техникой «готического» романа. Элементы этой техники, думается, дались Карамзину именно благодаря его стремлению показать читателю, как в душе человека мо-

гут зародиться обманчивые мечты, которые в свою очередь бледнее реальных человеческих страстей.

Перестройка читательского восприятия в повести «Остров Борнгольм» стала возможна благодаря опоре на предшествующую традицию. Приемы художественной игры с предполагаемой автором рецепцией захватывали и уводили читателя в новый мир художественного. Об этом свидетельствует и скрытая цитата начала повествования, где рассказчик заявляет: «Мы знаем лекарство от скуки». Для широкой читающей аудитории «лекарством» были сборники популярных повествований, синтезирующих европейский рыцарский роман, восточную повесть и русскую сказку.

Третий параграф третьей главы - «Поэма А.С. Пушкина «Руслан и Людмила» в диалоге с русской беллетристикой» - дополнительно структурирован исходя из основных аспектов рассмотрения материала.

Влияние арабской литературы, по мнению большинства исследователей, закончилось в позднее средневековье. Причудливое сочетание в средневековых романах западных и восточных повествовательных традиций отмечается в ряде работ (К. Тиандер, Е.М. Мелетинский, А.Д. Михайлов, М.В. Разумовская и др.). Важно заметить, что этот процесс понимал и оценивал А.С. Пушкин («О поэзии классической и романтической»). К 1825 г. поэт определил для себя характер творческого общения с новым для литературы источником вдохновения: в упоении восточной роскошью «сохранить вкус и взор европейца». Украшения восточного слога вошли в ряд пушкинских стихов, поэму «Бахчисарайский фонтан», сохранился набросок незаконченной восточной сказки «Блестит луна, недвижно море спит...». В своей первой поэме «Руслан и Людмила» Пушкин открыто предлагает читателю вспомнить красоты «поэтического языка» Шехерезады:

Довольно... благо, мне не надо Описывать волшебный дом: Уже давно Шехеразада Меня предупредила в том. Задача параграфа связана с анализом пушкинского текста в его отношении к повествовательным штампам беллетристической литературы и народному словесному искусству. В первом разделе параграфа - «Литературное пространство похитителя Черномора: поэтические предпочтения А.С.Пушкина» - в контексте народных и литературных традиций рассматривается мир Черномора.

Изучая пушкинский текст в поисках национальных корней, исследователи обращались как к устной, так и к письменной литературной традиции (В.В. Сиповский, В.П. Аникин, Т.В. Зуева, В.А. Кошелев, В.Г. Смолицкий). Сюжет похищения героини принадлежит к постоянным элементам сюжетного языка мировой культуры. Поэт, по мнению уже современников, мог опираться как на русскую, так и на «восточную» традицию, пришедшую к нам через книгу.

Змей, ветер, вихрь по своим корням близки к первичному мифологическому периоду осмысления человеком мира. Как самые архаичные персонажи,

они продолжают жить в устной культуре, известной относительной замкнутостью в выборе тем, ситуаций, образов. Активной трансформации они подвергаются в литературе, типе творчества, стремящемся к индивидуализации, а также в поздних устных текстах, попавших под ее влияние. Образ малорослого старичка с ноготок в первых публикациях народной сказки, в сборниках А.Н. Афанасьева, И.А. Худякова отличается от пушкинского. В них «старичок с ноготок» - хранитель чудесного предмета, а в контаминированных сюжетах охраняет красавиц трех царств, при этом отличается особым аппетитом («покорми меня», «накорми меня», «съел зажаренного барана и ушел в лес», «старик наелся-напился и ушел»), сам кормит героя («поешь опять») или одаривает его волшебным предметом такого же назначения («розовый платочек, развернись, раскатись, напой, накорми меня доброго молодца»).

В. Сиповский оценивал поэму «Руслан и Людмила» как «завершение» в русской литературе вековой истории волшебно-рыцарского романа. Он предполагал для Черномора круг литературных источников, которым мог следовать поэт, конструируя свой поэтический мир. Исследователь называет следующие произведения: «Русские сказки» В. Левшина (1780 - 1783 гг.), «Словенские древности, или Приключения словенских князей» М. Попова (1778 г.), «Пересмешник» М. Чулкова (1783 - 1784 гг.), «Чудное похождение Израда, китайского гражданина. Российское сочинение» (1790 г.), «Низверженный Зелул, образец злобы, или Жизнь и редкие приключения восточного принца Клео-ранта и принцессы Зефизы» (1794 г.), «Сказка о золотой горе, или Чудные приключения Идана, восточного царевича» (1782 г.) и др. Здесь мы встречаем образ злого карлика: Карачун, Зелул, Зломир и др. Все они похищают красавиц, однако лишены найденных поэтом повествовательных подробностей. Более того, в «Сказке о золотой горе» похититель-вихрь предстает в облике «пригожего человека». Чудесной бороды героя при малом росте, самой яркой портретной подробности, в них нет.

И все же гипотеза исследователя вполне справедлива: массовая книга, сориентированная на восточный колорит и известная особым разнообразием фантастического, могла дать эту художественную подробность, затерянную для нас в богатом наследстве беллетристики последних десятилетий XXVIII в. Удивительно близким в этом смысле текстом представляются «Восточные чудеса» (1787). В эпизоде похищения принцессы Аталь-Гакки появляется узнаваемый нами персонаж - «малорослый старик», чародей, что «был ростом не более, как в три фута, голову имел столь огромную, что не можно было отличить ее от туловища», «маленький старик с локоть с предлинной бородой», в которой скрыта необычайная сила.

Фрагмент описания необычайной роскоши жилища похитителя («страшный замок колдуна») - общее место литературы восточного типа. Почти во всех рыцарских поэмах и во многих сказках в «восточном вкусе» можно встретить использованные Пушкиным картины изысканного сада похитителя, «где свищет соловей китайский», «летят алмазные фонтаны», «повсюду роз живые

ветки». Мир Черномора - мир чужого, противостоящий миру Руслана, моделируется экзотическими средствами восточной повествовательной традиции.

Популярности героя в народном повествовании способствует русский лубок. По мотивам поэмы «Руслан и Людмила» в 1850 г. были изданы лубочные листы «Руслан и Людмила»; в 1853 г. - «Руслан лишается молодой своей супруги, похищенной волшебником Черномором». Похититель героини (ветер, вихрь, змей) получил возможность использовать еще один образ - олицетворение в бессмертного летающего карлика с предлинной бородой. Литературный персонаж расширяет семантическое поле народных представлений, восходящих к смерти и потустороннему миру.

Во втором разделе параграфа - «Руслан и Финн - диалог в поле литературной судьбы» - рассматриваются истоки образа Финна.

Современной Пушкину критикой художественная слабость поэмы виделась в сюжетной линии, связанной с этим персонажем, окруженным в поэме тайнами недосказанности: двадцать лет дожидается Финн Руслана, встреча «предвидена» и неизбежна, герои «сведены судьбою». Предшественников Финна исследователи легко находили и в фольклоре, и в литературе.

О близости образа к народным повествовательным традициям писал В.П. Аникин. В народной сказке старик подвергает героя предварительным испытаниям, дает полезные советы или помогает волшебным средством.

Персонаж, помогающий Руслану, мог быть хорошо знаком читателям и по литературным текстам. Полное понимание своего «безымянного» героя читателями предполагал и Пушкин (черновик письма к Н.И. Гнедичу от 29 апреля 1822 г.). Герой, подобный Финну, появляется уже в греческом романе и персонифицируется в образе Фортуны, богини судьбы, счастливого случая. По функции в сюжете Фортуна, как и герои народных сказок, испытывает и награждает героев. Богиня, олицетворяющая судьбу, долгое время оставалась излюбленным персонажем в панегирической культуре XXVIII в.

В. Сиповский видел литературных предшественников Финна в отшельниках и кабалистах занимательной книги. К ним попадали рыцари после долгих и опасных блужданий по свету, у них находили покровительство и поддержку. Этот сюжетный ход постоянно использует В. Левшин. Персонаж распространен в переводной беллетристике («Апсалим», 1787; «Восточные чудеса», 1787), в национальных переделках («Низверженный Зелул», 1794). Под пером писателей-беллетристов к концу XXVIII в. для них выработался некий изобразительный стандарт: портрет, полный экзотических подробностей, пространство обитания подчеркивает особый статус в мире людей, таинственную связь с природой, особые знания ее законов, умение читать прошлое и предвидеть будущее. В пещерах появляются волшебные книги, написанные неизвестными письменами, фантастические чудовища и бестелесные духи в склянках. Кабалисты рассказывают о своей жизни, и истории эти включаются в повествование на правах вводных.

Некоторые из этих повествовательных составляющих достались пушкинскому герою. Появляется и исчезает Финн в сюжете по законам восточных по-

вестей: «в пещере старец», «за древней книгой», «сказал, исчезнул», герой слышит «глас», но в достаточно лаконичных описаниях. Пушкин не допустил «восточной приторности», в которой упрекал Т. Мура.

В последнем разделе параграфа - «Финал судьбы героя - похитителя в литературном и народном сюжетах» - обращается внимание на то, что финалы пушкинского и народного текста в отношении к герою-похитителю принципиально различны. У А.С. Пушкина Черномор, «лишившись силы чародейства», попадает во дворец. Финал вписывается в литературную традицию Франции и России (Ш. Перро, В. Жуковский).

Русские народные сказки группы «чудесный противник» СУС №300 (а,б), 301 дают иной вариант судьбы для похитителя. Он довольно жесток, но не вызывает у сказителей никакого сострадания: тело сжигается, а пепел развевается по ветру. П.В. Киреевский рассматривает уничтожение похитителя в одном ряду с народными обрядами избавления от нечистой силы, где в качестве способов уничтожения проходят разрывание на части, сожжение и разбрасывание пепла, забрасывание на крышу, изгнание за пределы живого пространства. Народный финал сохранил известный нам популярный сборник XVIII в. «Лекарство от задумчивости и бессонницы» (1786). Сохранили его сказки, записанные от исполнителей в XX в.

Идея уничтожения противника, имеющая в представлениях народа магический смысл, не была для Пушкина периода работы над поэмой художественно значимой. Дело здесь не только в избранной поэтом жанровой форме; не только в традициях вкуса читающей публики, воспитанной просветительскими идеалами; не в том, что подобный финал нарушал избранный поэтом тон «забавной повести», не лишенной «легкого вздора» «влюбленного говоруна». Проникновение в образ мышления простого народа, серьезный интерес к фольклору «на уровне науки тех лет» (Ю.М.Лотман) были для поэта еще впереди.

По отношению к поэме А.С. Пушкина «Руслан и Людмила» (1820) литературный опыт беллетристов XVIII в. первичен. Книга массовой популярности последней трети XVIII в. уже включила материал устного бытования в свою литературную систему. Однако это не безусловное свидетельство того, что поэт ориентировался исключительно на литературную традицию. Влияние книги на мастерство народного сказителя исследователи фиксируют уже с середины XVIII в. Об этом писала Т.Г. Иванова, опираясь на материал сказок Беломо-рья, А.И. Никифоров при анализе сказок о победителе змея, Э.В. Померанцева на материале творчества известных сказочников и др. И книжное, и народное повествование к началу XIX в. испытало на себе увлечение фантастическим стилем Востока.

В заключении подводятся итоги исследования

Преобразования в России, вызванные распространением идей Просвещения, принесли в общество последних десятилетий XXVIII в. новые формы культурного поведения. Образованность, начитанность, владение словом становятся непременными чертами нового стиля жизни. Молодежь первой осваивает сочинительство, поощряемое властью и «много похваляемое» в обществе. К концу XXVIII в. в ситуации смены культурных поколений издание юношеских переводов и сочинений серьезно увеличивает объем литературной продукции. Как возможность приобрести репутацию литератора, растет количество публикаций ученических опытов в журналах. Занятия литературой определяли карьерный рост и личный авторитет молодого человека, становились нормой новой культурной обстановки и распространялись на провинцию.

Реформа образования привлекла к литературному труду не только дворянство, но и новые социальные слои (купечество, священнослужителей, людей воинского звания). Творческие проблемы российского Парнаса, связанные с «худыми» сочинителями, расцветом сервильной морали, дополнились проблемами социально неравноправных авторов.

Самооценка нового поколения сочинителей отличалась от позиции писателей предшествующего времени. Классицисты пытаются защитить идеи авторской избранности, писательской славы, гражданского служения. Работающие на рынок, объявив себя дилетантами, поддерживают идеи «занимательной» книги, легкого чтения («безделки»). Открытый дилетантизм или маска дилетанта становятся отличительной чертой автора последних десятилетий XVIII в.

Распространение грамотности среди городского населения, мода на «просвещенность» делают чтение распространенной формой поведения не только в дворянской среде. Расширилась аудитория читателей. Большая ее часть по уровню своего образования, социальной принадлежности не всегда была готова к восприятию академического письма. Этот читатель обеспечивал поддержку творческих установок беллетристического автора, определял развитие рынка книг, публичных библиотек. Здесь он сам обозначал для себя ценность чтения, определял свои симпатии.

Занимательной книге, не связанной жесткими правилами и свободно впитывающей модные повествовательные пласты времени, проще было выстраивать свой диалог в культуре. Она берет на себя задачу сближения читательских вкусов разных слоев общества: образованной дворянской интеллигенции, ориентированной на высокую поэзию и образцовое письмо, и читателей средних слоев. Увлекательными приключениями и экзотическими подробностями она заинтересовала профанов и не потеряла образованных любителей.

Заполучив низового читателя, беллетристика способствовала распространению книги, грамотности, повышению престижа литературы в обществе.

В многообразной книжной продукции последней трети XVIII в. особая роль принадлежит арабским сказкам «Тысяча и одна ночь». «Восточная» повесть, «восточный» повествовательный стиль становятся одной из повествовательных доминант, определявших характер обработки начинающими авторами словесного материала. «Восточная» стилистика, придававшая тексту новую занимательность, привела к смешению элементов волшебного с действительным и увлекла читателя.

Анализ беллетристической книги показал, что популярная «восточная» книга на первых порах основывалось на полном подражании французской, авантюрно-рыцарскому роману, ранее усвоившему для себя фольклорный материал Востока, его экзотический повествовательный стиль (повесть о Петре Златых Ключей). В дальнейшем «восточные» штампы не мешали начинающим авторам проявлять собственную творческую фантазию на уровне предпочтений тех или иных описательных фрагментов, подробностей, накручивания известных сюжетных ходов («Низверженный Зелул». М., 1794, 1795; «Чудное похождение Израда». М., 1790). В изданиях, рассчитанных на русский книжный рынок, приемы европейского повествования начинают взаимодействовать с национальной традицией, обогащаются жизненными обстоятельствами авторов, «выговаривают реальное бытие» (А.В. Михайлов) («Сказка о золотой горе». СПб., 1782; М., 1790, 1793, 1831; «Жизнь богемского королевича Ликур-га». М, 1789).

Модные повествовательные модели, разрабатываемые беллетристикой, корректировали поле повествовательных традиций в русской словесности. Обработка известных сюжетов и образов, тиражирование общих смыслов выстраивали доступные и приемлемые для большинства людей ценностные ориентиры, среднюю норму литературных вкусов. Сама беллетристическая книга, зависящая от вкусов рынка, расслаивается. Появились сборники, основанные в большей степени на устной повествовательной культуре. Текст приобретает черты простого «рассказывания» (издания П. Тимофеева; «Лекарство от задумчивости и бессонницы», 1786; «Дедушкины прогулки», 1786). Такая книга воспринимается как «публикация народной сказки». Она обозначает еще один этап расширения читательской аудитории. И первый, приближающий сочинение к литературе, и второй тип повествования, близкий к устному рассказыванию, по своему низкому социальному статусу оставались доступными для сатирических нападок критики, по-прежнему бытовали на периферии культуры.

К повествовательным штампам беллетристической книги не остались глухи народные сказители. Поразившие их воображение литературные детали и подробности разными путями попали к народному исполнителю и обогати-

ли повествовательный арсенал его средств. Сборники записей народных сказок XXIX-XX вв. свидетельствуют, что фантазия сказителя во многом базировалась на массовой книге XXVIII в. Анализ сюжетов СУС 301, СУС 550 основных сказовых сборников XXIX-XX вв. демонстрируют нам процесс взаимодействия устной повествовательной традиции и беллетристического пласта литературы. Изучение взаимодействия устных текстов с книжными позволяет вплоть до нашего времени проследить пути трансформации образов в народной повествовательной культуре, расширение синонимических рядов народного повествования.

При сопоставлении с беллетристикой раскрываются для исследователей прорывы нашей классики к новым уровням художественного слова, к иным возможностям общения с читателем. Успех книги массовой популярности предопределял творческий поиск профессиональных авторов, заставлял переосмыслить коммуникативные основы текста. Читатель, появившийся в творческом сознании автора последних десятилетий XXVIII в., перестал быть пассивным слушателем и только учеником. Увлечь нового читателя высокая литература стремилась, предложив не только доступный диалог, но и диалог, уводящий от однозначных оценок и выводов.

По теме и проблематике исследования опубликованы следующие работы:

1. Беллетристическая книга последней трети XXVIII века: диалог повествовательных практик. Магнитогорск: МаГУ, 2004.10,7 п.л. (Монография)

2. Беллетристическая книга и ее автор в литературе последней трети XXVIII века // Известия Самарского центра Российской академии наук. Специальный выпуск «Актуальные проблемы гуманитарных наук». - Самара: Изд-во Самарского научного центра РАН, 2004. Вып. 1.0,3 п.л.

3. Повествовательная мода и автор беллетристической книги последней трети XXVIII века // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Специальный выпуск «Актуальные проблемы гуманитарных наук». - Самара: Изд-во Самарского научного центра РАН, 2004. Вып. 1.0,3 п.л.

4. Жанровые традиции сатирических изданий Н.И. Новикова в первом сибирском журнале «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» // Проблемы изучения русской литературы XXVIII в. - Л.: Изд. пед. ин-та им. А.И.Герцена, 1985. 0,5 п.л.

5. К вопросу о сатире в сибирском журнале «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». М., 1985.0,5 п.л. Деп. в ИНИОН АН СССР 11.07.85, №21551.

6. Вольтер в сибирском журнале «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». М., 1988. 0,7 п.л. Деп. в ИНИОН АН СССР 12.08.88, № 35097.

7. Стихотворная сказка в сибирском журнале «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» // Проблемы изучения русской литературы XVIII в. Художественный метод и поэтика: Межвузовский сборник научных трудов. - Л.: Изд-во. пед. ин-та им. А.И.Герцена, 1990.0,5 п.л.

8. Тема «просвещенной монархии» в русской литературе последней четверти XVIII века // Художественное воспитание и проблемы искусствознания. - Магнитогорск: Изд-во пед. ин-та, 1993.0.2 п.л.

9. Уникальная страница истории провинциальной журналистики конца XVIII века // Проблемы истории, филологии, культуры. - Магнитогорск: Изд-во пед. ин-та, 1994. Вып. 1.0,5 п.л.

10.Жанр притчи в русской литературе второй половины XVIII века и эстетика Н.М. Карамзина // Проблемы изучения и преподавания русской литературы XVIII века. - Ульяновск: Изд-во пед. ин-та, 1994.0,2 п.л.

11.Образ просвещенного монарха в русской литературе последней четверти ХУШ века // Проблемы истории, филологии, культуры. - М.; Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского пед. ин-та, 1995. Вып. 2.0,5 п.л.

12.0 жанре «восточной повести» в русской литературе XVIII века // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. III Междунар. науч. конф.: Тезисы докладов. - Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 1995.4. IV. 0,2 п.л.

13. О жанре «восточной повести» в русской литературе XVIII века // Проблемы истории, филологии, культуры. - М.; Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского пед. ин-та, 1996. Вып. 3.- Ч. 2.0,8 п.л.

14.0т мифа к сказке: Теоретические и методические основы школьного курса русской словесности: Учеб. пособие. - Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского пед. ин-та, 1996. 6,0 п.л.

15.Вокруг «Иртыша» (круг тобольской интеллигенции конца XVIII века) // Проблемы культуры городов России: Матер, второго всерос. науч.-практ. семинара. - Омск: Сиб. филиал Российского ин-та культурологии, 1996. Ч. 1. 0,2 п.л.

16.А.П. Сумароков - «дворянин и стихотворец сверх того» / К вопросу о динамике писательского типа в русской литерагуре XVIII века // Русская литература XX века: типы художественного сознания. V Ручьевские чтения: Сборник научных трудов. - Магнитогорск: Изд-во пед. ин-та, 1998. 0,1 п.л.

17.0 вариантных отношениях фольклора и литературы: восточная повесть и русская сказка // Проблемы истории, филологии, культуры. - М.; Магнитогорск: Изд-во Магнитогорского пед. ин-та, 1998. Вып. 5. 0,5 п.л.

18.Школа повествовательного искусства: «восточная» повесть в русской литературе последней четверти XVIII века и народная сказка // Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. - Екатеринбург: УрГУ, 1998.0,2 п.л.

19.Русский лубок и развитие повествовательного начала в народной сказке // Народная культура Сибири: Материалы VIII научного семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. - Омск: Изд-во ОмГПУ, 1999. 0,3 п.л.

20. Народные песни, записанные А.С. Пушкиным в современной песенной культуре (по материалам фольклорных экспедиций 1996-1998 г.г.) // Пушкин: Альманах. - Магнитогорск: МаГУ, 1999. Вып. 1.0,3 п.л.

21.Восточный повествовательный стиль в «Руслане и Людмиле» Пушкина // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века. - Омск: Изд-во ОмГПУ, 1999.0,6 п.л.

22.Мифопоэтические константы в сюжете народной сказки «Три царства: медное, серебряное, золотое» // Проблемы профессионального образования будущих учителей начальных классов. - Магнитогорск: МаГУ, 2000. 0,3 п.л.

23.Трансформация финала народной сказки в текстах литературной обработки// Народная культура Сибири: Материалы X научного семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. - Омск: ОмГПУ, 2001. 0,3 п.л.

24.А.П. Сумароков - «дворянин и стихотворец сверх того»: особенности писательской позиции // Проблемы изучения русской литературы XXVIII века: Межвузовский сборник научных трудов. - СПб.; Самара: Изд-во ООО «НТЦ», 2001. 0,5п.л.

25.«Остров Борнгольм» Н.М. Карамзина: к проблеме повествовательной традиции // Россия и Европа: диалог культур. Карамзинский сборник. - Ульяновск: Изд-во Ульяновского пед. ин-та, 2001. 0,3 п.л.

26. Поэма А.С. Пушкина «Руслан и Людмила»: где пролетали «крылья вымысла» // Пушкин: Альманах. - Магнитогорск: МаГУ, 2002. Вып. 3.0,7 п.л.

27.Восточная сказка в русской беллетристической книге XXVIII века // Эпос «Урал-Батыр» и мифология: Матер, всерос. науч. конф. - Уфа: Гилем, 2003.0,3 п.л.

28. «Новый автор» в литературе последних десятилетий XXVIII века // Проблемы изучения русской литературы XXVIII века. - Самара: Изд-во «НТЦ», 2003.0,5 п.л.

29.Авторская индивидуальность в беллетристическом тексте последней трети XXVIII века // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе: Сб. докл. междунар. науч. конф. - Магнитогорск: МаГУ, 2003. 0,3 п.л.

30. Трансформация мотивов западноевропейской литературы в повести Н.М. Карамзина «Остров Борнгольм» //Сравнительное литературоведение: теоретический и исторический аспекты: Матер, междунар. науч. конф. «Сравнительное литературоведение». - М.: МГУ, 2003.0,3 п.л.

31.Беллетристическая книга XVIII века в народной повествовательной традиции // Русская литература и внелитературная реальность: историко-литературный сборник. - СПб.: САГА, 2004.0,3 п.л.

32.Беллетристическая книга в литературном процессе последних десятилетий XVШ века // Литературный процесс в зеркале рубежного сознания: Сб. матер, междунар. науч. конф. - Магнитогорск: МаГУ, 2004.0,3 п.л.

33.Руслан и Финн: диалог в поле литературной судьбы // Пушкин: Альманах. - Магнитогорск: МаГУ, 2004. Вып. 4.0,3 п.л.

34.К проблеме литературных источников сказки о жар-птице // Народная культура Сибири: Материалы МП науч. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. - Омск: ОмГПУ, 2004.0,3 п.л.

35.Диалог автора и читателя в творческой практике Н.М. Карамзина // Вестник Омского университета. Омск, 2005. Вып. 1.0,4 п.л.

Регистрационный номер № 0363 от 02.04.2001 г. Подписано в печать 20 06.2005 г. Формат 60x84'/|б Бумага тип № 1. Печать офсетная. Усл. печ. л. 2,0. Уч.-изд л. 2,0 Тираж 100 экз. Заказ № 294. _Бесплатно._

Издательство Магнитогорского государственного университета 455038, Магнитогорск, пр. Ленина, 114 Типография МаГУ

_ . : Ttr......

12 ИИ ИИ

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Рожкова, Татьяна Ивановна

Введение.

Глава 1. Автор, читатель, книга в культурном пространстве последней трети XVIII века

1.1. Обострение литературных противоречий и кризис «идеи» автора.

1.2. Авторские типы: профессионалы и дилетанты, аристократы и разночинцы.

1.3. Особенности книжности и читательских пристрастий. Литературная мода.

Глава 2. Беллетристическая книга в диалоге повествовательных практик

2.1. Поэтика восточной повести как одна из стилистических доминант времени.

2.2. Пути авторского самоутверждения в беллетристической книге восточной аранжировки: от перевода к оригинальному сочинению.

2.3. Взаимопроникновение повествовательных практик: фольклор - беллетристика - фольклор.

Глава 3. Переосмысление художественного материала беллетристической книги в творчестве классических авторов рубежа XVIII - XIX вв.

3.1. Диалог автора и читателя в творческой практике

Н.М. Карамзина.

3.2. «Остров Борнгольм» Н.М. Карамзина: перестройка читательского восприятия.

3.3. Поэма А.С.Пушкина «Руслан и Людмила» в диалоге с русской беллетристикой.

3.3.1. Литературное пространство похитителя Черномора: поэтические предпочтения А.С. Пушкина.

3.3.2. Руслан и Финн: диалог в поле литературной судьбы.

3.3.3. Финал судьбы героя-похитителя в литературном и народном сюжетах.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Рожкова, Татьяна Ивановна

В работе анализируются культурно-исторические условия активного бытования в литературном процессе последних десятилетий XVIII в. беллетристической книги, дилетантского письма; рассматривается динамически развивающийся диалог беллетристики с образцовой, вершинной литературой и народным повествованием.

Термин беллетристика обозначает одну из самых коммуникативных повествовательных форм в культуре. В русской словесности XVII в. под беллетристикой понимали рукописные памятники сюжетного занимательного светского повествования. В беллетристических текстах русского средневековья исследователи отмечают «самодовлеющую ценность» сюжета, связанного динамической темой и приемами, втягивающими читателя в ход изображаемых событий (Истоки беллетристики, 1970). Работы по истории книги Н.В. Губерти, А.Н. Пыпина, М.Н.Сперанского позволяют считать, что печатная и рукописная книги в XVIII в. сосуществовали. С развитием частной типографской деятельности, становлением профессионального авторства рукописная книга вытесняется. Занимательная повесть средневековья к последней трети XVIII в. обретает принципиально новое для себя качество бытования - становится печатной книгой, выходит на рынок и включается в литературный процесс. Похождения средневековых королевичей, принцев и принцесс становятся фактом русской книжности, при этом беллетристическое сочинительство остается главным образом анонимным.

Беллетристическая книга в последние десятилетия XVIII в. на формирующемся рынке книжной продукции составила серьезную конкуренцию «полезным» и «образцовым» сочинениям, включенным в иерархию жанровых отношений. Высшие художественные достижения воплощали сочинения Ф. Прокоповича, А.Д. Кантемира, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова; наследниками традиций были определены М.М. Херасков, Г.Р. Державин, В.П. Петров. В литературе началась переоценка авторитетов (Я.Б. Княжнин

Бой стихотворцев»), все труднее удавалось охранять разработанную классицистами систему жанров и стилей, престиж высокой поэзии. Журнальные публикации свидетельствуют, что у текста появилась новая для него ценность — потребительский спрос. «Вкус . мещан» (Н.Новиков) при этом становится определяющим. Традиционное покровительство писателей со стороны вельмож к последней трети XVIII в. дополняется «демократическим патронажем рынка» (М. Вудманси), а здесь господствующие позиции занимают «Тысяча и одна ночь», «Повесть о Бове Королевиче», «История о храбром рыцаре Францыле Венциане» и тому подобные сочинения.

В истории развития беллетристической книги значимость последней трети XVIII в. определяется не только тем, что она приобретает новую форму бытования, популярность в читательской, среде, выходит на рынок книжной продукции, но и тем, что она подключается к литературному процессу, вступает в диалог с многообразными повествовательными традициями. В работе оценка беллетристического пласта литературной практики тесно увязана с проблемами литературного процесса обозначенного периода.

Становлению беллетристики во многом способствовали идеи европейского и русского Просвещения, изменившие и в России, и в Европе «строй мысли» и «тип поведения» (Ю.М. Лотман). Демократизация жизни общества, затребовавшая расширения границ грамотности, подключения к образованию самых широких слоев общества, определила появление новой культурной прослойки в кругу авторов и читателей. Появляется «третьесослов-ный» демократический писатель и новый читатель (Калашникова, 1991). Чтение и писательство определяли культурное лицо времени, влияли на становление отечественного книгоиздательства.

Богатейший пласт беллетристических изданий последних десятилетий XVIII в. ставит перед исследователем проблему систематизации избранного для анализа материала. В современном литературном процессе ценностный отбор, соответствие культурным нормам эпохи осуществляют критика и профессиональное литературное сообщество. В последние десятилетия XVIII в. русская критика находилась на этапе своего становления. До 18201840-х гг., считает А.И. Рейтблат, «в России, по сути дела, не было литературы в современном смысле слова, т.е. в виде автономного социального института с развитой дифференцированной системой ролей» (Рейтблат, 2001, с. 7). Серьезным шагом на пути к формированию литературной системы было учреждение Российской Академии 30 сентября 1783 года. Журнал Академии «Собеседник любителей российского слова» (1783-1784) взял на себя разработку теории образцовой поэзии и прозы, проблем русского языка, качества переводов. В период самоопределения критики для художественной словесности особую ценность приобретают мнения образованных издателей и читателей, «тонкий ум» (вкус) признанных ценителей искусства. Периодика, дневники и письма становятся тем литературно-критическим материалом, который помогает нам определить круг беллетристических сочинений, характерных для времени, выстроить ряд популярных текстов, связанных единым повествовательным стилем.

Творчество авторов всего XVIII в. определяла риторическая традиция. Риторика являлась хранительницей эстетических ценностей, в диалоге с ней выстраивались в творческих кругах оценки порождаемых текстов (Т.Е. Автухович, Р. Лахманн). К концу XVIII в. в истории русской словесности обозначается поворот от нормативного к индивидуально-творческому типу художественного сознания (С.С. Аверинцев, M.JT. Андреев, M.JT. Гас-паров, П.А. Гринцер, А.В. Михайлов). Наметившийся в литературе кризис классицистической образности обратил начинающих авторов к прозе, слабо связанной с академической нормативностью. Не оформившийся в этой области литературного творчества канон приводил к созданию сложных, неоднозначных в стилевом отношении текстов. Новое поколение авторов неизбежно пошло по пути создания противоречивых, с точки зрения имеющихся поэтик, жанровых форм и многосложных по стилю сочинений.

Поэтический мир текста моделировался, исходя из выбранной повествова тельной традиции: романы «вида «Амадисов», «в роде» произведений Арио-сто, «типа» «Сказок тысяча и одной ночи»; английская романическая школа дает «российскую Памелу», немецкая - «вертеровские» повести (Сиповский, 1909-1910).

Новинки французской литературы, переводы с французского языка -самая востребованная составляющая рынка словесной культуры. Для читателей, не знающих иностранных языков, переводили не только просветителей, но и популярных европейских авторов. Из Франции пришли в Россию восточные сказки, ставшие символом «неполезного» чтения и вызвавшие Ш целый поток подражательных сочинений.

На основании наблюдений над состоянием литературного процесса последних десятилетий XVIII в. можно с учетом нескольких аспектов рассматривать причины утверждения беллетристической книги. В работе систематизируются культурные и социальные изменения, связанные с утверждением в России идеологии Просвещения. Эти изменения оказали свое воздействие на осмысление «идеи» автора (М. Фуко), вызвали становление разных его типов, дифференциацию социальных и творческих задач. Идеи Просвещения способствовали появлению нового читателя, который, в свою Ь очередь, провоцировал перестройку внутри книжности, определял стилевую доминанту повествования. Выстраивание нового языка коммуникации между читателем и текстом выводило автора-беллетриста на путь обновления/ разрушения повествовательной риторики.

Выявление композиционно-стилистической специфики произведений «восточной» аранжировки занимает в диссертационном сочинении важное место при анализе явлений беллетристической книги. В работе рассматривается один из путей производства текста авторами, освоившими школьный риторический опыт: от переводных штампов «восточного» текста к оригинальному сочинению, от усвоенных риторических описаний к конкретной жизненной правде.

Беллетристический материал последней трети XVIII в. свидетельствует о расслоении самой низовой книги, ориентированной не только на европейский переводный текст, но и на национальный, народный опыт повествования. Последнее обстоятельство определило рассмотрение вопросов взаимодействия беллетристической литературы с народным повествованием. Наблюдения показали, что в диалоге с беллетристикой оформлялись новые эстетические принципы будущей классики, моделировавшей собственные приемы воздействия на читателя и определившей в дальнейшем значительные изменения в русском литературном процессе.

Актуальность проблемы 2

Филологию последних лет отличает стремление расширить свое исследовательское поле, ввести в культурное пространство тексты, формирующиеся на периферии писательства (дилетантская и массовая литература, графоманское письмо, «наивная» словесность). Актуальность настоящей работы обусловлена обращением к беллетристическому пласту русской словесности последних трех десятилетий XVIII в., когда под влиянием социокультурных реформ (просвещение низших классов, сближение дворянства с национальными корнями культуры) изменился круг авторов и читателей, а создаваемый текст менял параметры своей художественной ценности. «Центральными персонажами» в столкновении литературных идей становятся автор, читатель, книга и ее издатель. К исследованию привлечен малоизученный литературный материал по истории беллетристической книги.

Представляется актуальным выбранный в работе подход, рассматривающий историческое движение литературы как смену типов художественного сознания, как развитие культурного диалога между автором, его текстом и читателем. Диалог открывает новые возможности для переосмысления художественных явлений русской литературы последней трети XVIII в.,

§ когда определился основной конфликт и вектор литературного развития последующего столетия, связанный со становлением профессионального авторства, выстраиванием сложного многоголосия непрофессиональной словесности, желанием писателя освободиться от нормативного стиля.

Моделируя в литературном процессе последней трети XVIII в. взаимоотношения внутри треугольника «автор - произведение - публика» (Х.Р. Яусс), исследование актуализирует проблему функционирования развлекательного текста в культуре. Привлекательность беллетристики для читателя не ограничивается ее эстетической доступностью. Как особый куль-§ турный слой, находящийся в активном двустороннем отношении и с фольклором, и с авторским профессиональным творчеством, беллетристика оказывается с8пособной поддержать просветительские идеи, объединить вкусы разных социальных слоев, оказать влияние на культуру в целом. Анализ взаимодействия классики - беллетристики - народного повествования позволяет интегрировать достижения современной филологии и фольклористики для изучения не только отдельных жанров, но и «повествовательности как явления» (К.В. Чистов). Реконструкция взаимодействия в русской беллетристике последней трети XVIII в. различных повествовательных приемов I помогает проследить зарождение нового языка описания.

Степень разработанности проблемы

Беллетристическая книга последних десятилетий XVIII в., вступив в диалог с широким кругом читателей, образовывала его вкус и тем самым подключалась к решению просветительских задач в обществе. Ее открытая установка на занимательность, сближение повествования с «народными баснями», смена художественного уровня изображения вызывала самые разные оценки: от однозначного отрицания до осмысления конфронтации и поиска л диалога. В оценках низовой книги, в отношении к занимательному чтению и начинающему автору Н.М. Карамзин занял не характерную для периодических изданий 70-80-х годов XVIII в. позицию. Не являясь сторонником эстетических крайностей, как писатель и журналист он высказывался за диалог и сотрудничество с читателем.

В.Г. Белинский понимал под беллетристикой «легкое чтение» и противопоставлял его литературе серьезной. В статьях 20-30-х годов XIX в. он определил это противостояние как противостояние высших достижений художественности и «пономаревской» литературы. До нашего времени термин беллетристика широко употребляется при характеристике прозаических произведений невысокого художественного уровня. Разрастание культурной дистанции между классикой и беллетристикой в литературном процессе последних трех десятилетий XVIII в. связывается исследователями с формированием литературы как профессиональной деятельности образованной части общества.

Общие подходы к рассмотрению беллетристического текста представлены в работах А.Н. Веселовского, А.Н. Пыпина, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана. Зарождение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе исследовано А. Степовичем и авторами монографии «Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе». Большое значение для осмысления литературного процесса последней трети XVIII в. имеют работы исследователей 20-30-х годов XX в. А.И. Белецкого, В.М. Жирмунского, Ю.Н. Тынянова, В.Б. Шкловского, Б.М. Эйхенбаума, связанные с проблемами литературного быта и литературной эволюции. Их внимание к разным типам авторов, взаимодействующих в литературном «поле», к динамическим процессам в отношениях литературных рядов определили для литературоведения основные подходы в разработке интересующей нас проблемы.

Современная исследовательская практика считает анализ функционирования беллетристики, составляющей массовую культуру общества, одной и из своих первостепенных задач. Термины элитарная/массовая культура, элитарная/массовая/низовая литература, беллетристика, «третья» культура, третьесословная, наивная литература, примитив, сублитература отражают качественные изменения в восприятии поля художественной словесности. При анализе современного литературного процесса исследователи подключают к рассмотрению не только профессиональную, но и непрофессиональную словесность. Последняя, в свою очередь, подвергается сложнейшей и противоречивой классификации (Бондаренко, 2003). Работы Н.М. Зоркой, Б.В. Дубина, А.В. Лебедева по истории массового искусства позволяют пересмотреть общепринятые взгляды на роль «неполезного» чтения в литературном процессе конца XVIII в.

Как заметил Ю.М. Лотман, синонимом беллетристики, часто используемым в литературоведческих работах, стало социологическое понятие «массовой литературы». Указывая на социальное функционирование текстов, это понятие никак не определяет их художественных характеристик (Лотман, 1973). Социологический взгляд отражается и в понятии «третьесословная литература». В искусствоведении используется термин «примитив» - особый культурный слой, находящийся в активных двусторонних взаимоотношениях с фольклором и учено-артистическим профессионализмом, но принципиально отличающийся как от первого, так и от второго (В.Н. Прокофьев). Ярко выраженный негативный смысл термина делает его малоупотребительным.

Материал популярных в читательской среде XVIII в. прозаических изданий привлекался специалистами к рассмотрению в связи с историей становления и развития повествовательных жанров. Романическое творчество Ф. Эмина, М. Чулкова, М. Попова, М. Комарова, А. Назарьева рассмотрено в диссертационном исследовании Т.Е. Автухович. Художественные поиски первых русских романистов по отношению к главному эстетическому коду эпохи, риторике, позволили исследователю сделать принципиальные выводы относительно своеобразия поэтики складывающегося жанра романа. «Третьесословная» проза стала объектом диссертационных исследований О.А. Ильина, O.JI. Калашниковой, Е.М. Фильченковой. Отношения документальных жанров и беллетристики исследуются в работах М.Я. Билинки-са.

Монографии по истории беллетристики XIX в. H.JI. Вершининой, И.А. Гурвича, А.И. Рейтблата не оставили без внимания материал предшествующего столетия. Подчеркивая авторское ученичество беллетристов XVIII в., верно определяя их зависимость от европейской традиции, исследователи не ставили перед собой задач, связанных с рассмотрением многообразных писательских претензий ее авторов.

Русская проза последней трети XVIII в. пребывала в поисках собственной повествовательной культуры и отличалась особой повествовательной свободой. Сложность жанрового разграничения печатной продукции периода (романа, повести) отмечает Н.Д. Кочеткова. Диссертационные исследования O.K. Герлован, О.А. Ильина, Е.М. Фильченковой фиксируют отсутствие четких теоретических ориентиров для определения жанровых форм. Последнее обстоятельство выразилось в противоречивости работ, основанных на сопоставлении литературной и народной сказки, записанной и опубликованной в XVIII в.

Составившие наш главный исследовательский интерес остросюжетные, занимательные книги, ориентированные на поэтику восточной повести, исторически связаны с дидактическими, философскими сочинениями эпохи Просвещения, когда восточные мотивы использовались для решения задач социальной критики. Стилизацию восточной действительности для прикрытия социальных идей исследователи отмечают в произведениях М.М. Хераскова, Ф.А. Эмина, И.А. Крылова, А.Н. Радищева. П.Н. Берков считал восточную повесть одним из основных жанров русской сатиры периода Просвещения. При этом развлекательный, авантюрно-галантный сюжет жет беллетристического характера оставался без внимания. Исследований по беллетристической книге как занимательному и востребованному чтению последних трех десятилетий XVIII в. сравнительно мало. В связи с этим несомненную ценность представляют монографии польского филолога Э. Малэк, ее выводы по репертуару «неполезного» чтения в России XVII -XVIII вв.

Особенности бытования беллетристического текста (личные дворянские библиотеки, общедоступные собрания книг), его сознательная ориентированность на вкусы широкого круга читателей определили достаточно тесную связь авторов-беллетристов с национальными повествовательными традициями. Собиратели сказочного эпоса М.К. Азадовский, Д.К.Зеленин, А.И. Никифоров, Н.Е. Ончуков, Б. и Ю. Соколовы высказали мысль о необходимости учитывать при анализе народной сказки материал литературы XVIII в., «старинные русские романы». Высокий статус письменного слова в конце XVIII в. не мог не повлиять на мастерство грамотного народного сказителя, заставляя его обращаться к штампам доступной для него низовой книги. Исследования, рассматривающие литературно-фольклорные связи при изучении жанровой природы сказки, представляют большой методологический и теоретический интерес. Логику исторических отношений двух художественных систем выстраивают работы Е.А. Костюхина, С.Ю. Неклюдова, К.В. Чистова; задачи установления источников и выявления фольклорных элементов в литературных произведениях решаются в монографиях Т.В. Зуевой, К.Е. Кореповой, Т.Г. Леоновой, И.ГТ. Лупановой, Э.В. Померанцевой.

Проблема функционирования литературных произведений беллетристического характера в повествовательной культуре последней трети XVIII в. является составной частью проблемы взаимодействия массового и вершинного текста в истории литературы. Взаимоотношение классики и беллетристики - одно из плодотворных направлений в изучении механизма литературной эволюции. Вопрос о роли соседних рядов по отношению к классике ставил в своих работах Ю.Н. Тынянов. Соотнесенность вершинного текста с иными повествовательными плоскостями стала предметом наблюдений в работах В.Н. Топорова, В.Э. Вацуро, исследовавших «Бедную Лизу», «Остров Борнгольм», «Сиерра-Морену» Н.М. Карамзина как повести, созданные на известные читателю сюжеты, многократно проработанные фольклором и низовой письменной литературой. Приближенность «Повестей Белкина» А.С. Пушкина к беллетристической тематике и поэтике, узнаваемо шаблонные типы героев и героинь отмечал в своих работах В.М. Маркович. В.А. Кошелев настаивал на том, что многие мотивы поэмы «Руслан и Людмила» принадлежат не только русскому фольклору и европейской рыцарской литературе, но и русской беллетристике XVIII в. Художественная информация беллетристической книги определяла направление столкновений повествовательных штампов времени и индивидуально-авторской манеры в сочинениях будущих классиков.

Говорить о достоинствах текста, возникающего благодаря «удачным вариациям на тему одной идеи» (М. Фуко), текста, не обремененного авторской индивидуальностью, долгое время было не принято. Формирующиеся в последние десятилетия XVIII в. индивидуально-авторские стили Г.Р. Державина, М.Н. Муравьева, Д.И. Фонвизина, А.Н. Радищева, Н.М. Карамзина, И.А. Крылова отодвинули беллетристическую литературу за границы исследований. К тому же, автор-беллетрист избрал для себя модель поведения, которая была определена в культуре как дилетантизм: он не претендовал на высокий профессионализм, не стремился встать в один ряд с высокой литературой. Проблема распространения дилетантизма в русской литературе рассматривалась в работах В.А. Западова, Ю.М. Лотмана, В.П. Степанова. Их наблюдения легли в основу дальнейшего изучения явления.

Анализ текстового ряда самой беллетристики демонстрирует ее эстетическую неоднородность. Текст позволяет себя рассматривать то как «авторскую обработку народного в основе своей сюжета, то как некий литературный сюжет, опустившийся в народную книгу и обработанный народным сознанием» (Веселовский, 1909, с. 166). Эстетическое значение беллетристической литературы неустойчиво и подвижно во времени. Причины первоначального успеха и последующего забвения популярной книги связаны не только с законами восприятия публикой, но и с законами развития самой литературы. В частности, взаимоотношение классики и беллетристики выстраивается в поле столкновений отработанных повествовательных ресурсов, на основе «взаимных дефицитов» (Земсков, 1999).

В силу вышеизложенного в диссертационном сочинении проводится историко-культурное обоснование появления занимательного чтения и типа автора-беллетриста. Функционирование беллетристической книги в литературном процессе последних десятилетий XVIII в. рассматривается на широком фоне сложившихся повествовательных традиций с учетом сложных процессов формирования языка русской прозы.

Объект и предмет исследования

Объектом исследования в данной работе является процесс формирования в русской культуре последних десятилетий XVIII в. беллетристической книги, рассчитанной на внимание публики и обладающей своей стилистической доминантой. Материалом послужили тексты, изданные без подписи авторов и тиражирующие распространенные повествовательные схемы. Источниками авторской перелицовки были иноязычные и национальные материалы. Для анализа выбраны отдельные произведения и сборники: «Апса-лим, восточная повесть» (1787), «Жизнь богемского королевича Ликурга и королевны Артемизы» (1789), «Чудное похождение Израда, китайского гражданина» (1790), «Крестьянские сказки, или Двенадцать вечеров. Для препровождения праздного времени» (1790, 1793), «Сказка о золотой горе, или Чудные приключения Идана, восточного царевича» (1782, 1790, 1793, 1831). Анализ конкретных произведений осуществляется на широком фоне книжных и журнальных изданий последней трети XVIII в. и вбирает в себя рассмотрение нескольких проблемных комплексов:

1) развитие в русской литературе «идеи» автора, проявившееся в появлении безымянного рыночного сочинителя, его новых взглядов на литературный труд. Изменения прослеживаются на культурологическом материале (в дневниках, воспоминаниях, письмах, авторских предисловиях, в материале журналов Н.И. Новикова, Ф.А. Эмина, в сочинениях И.А. Крылова, М.Д. Чулкова и по литературным сборникам);

2) расширение читательского круга в культуре последней трети XVIII в. При отсутствии статистических данных, характеризующих читателя этого периода, обобщаются свидетельства современников, «книгопродавцев», первых собирателей и исследователей книги (А.А. Бахтиаров, Г.Н. Геннади, М.Комаров, Н.Карамзин, В.А. Плавильщиков, А.Н. Пыпин, П. Симони, М. Сперанский и др.);

3) привлечение широкого круга работ по истории книги и книжного дела в России помогло отобрать текст, господствующий в читательской культуре, провести анализ рынка беллетристической книги, пристрастий ее издателей (деятельность А.Г. Решетникова).

Избранные аспекты анализа позволили с разных сторон подойти к осмыслению нового явления в книжной словесности последней трети XVIII в. - беллетристической книги. Предметом исследования становится развитие языка русской занимательной прозы, ведутся наблюдения за характером производства текста беллетристическим автором, прослеживается его ориентированность на литературную моду и читательский вкус. Для анализа избраны тексты доминирующего приема сочинительства, восточного повествовательного стиля, доступного для автора и занимательного для читателя. Становление языка русской беллетристической прозы рассматривается во взаимодействии с европейской литературой, национальной повествовательной культурой, как книжной, так и устной. Избранные направления исследования помогают определить истоки повествовательной культуры русской беллетристики, установить содержание ее творческого диалога с классикой и народным повествованием.

Цель исследования заключается в изучении культурно-исторических и социальных условий появления дилетантского авторства и интереса к беллетристической книге в русской литературе последней трети XVIII в.; в определении функциональной значимости беллетристики для повествовательной культуры в целом, в осмыслении содержательной стороны ее «диалога» с высокой литературой и народной словесностью.

Цель определила задачи работы:

1) установить культурно-исторические и социальные причины, обусловившие интерес к беллетристическому тексту у разных слоев русского общества;

2) выявить роль нормативно-классицистического канона в переосмыслении идеи авторства;

3) систематизировать группы сочинителей беллетристической книги последней трети XVIII в.;

4) определить доминирующий стиль воспроизводства беллетристического текста последней трети XVIII в.;

5) проанализировать влияние «чужих» повествовательных приемов и национальных традиций на творчество беллетристического автора;

6) проследить переработку «растиражированных» беллетристикой приемов письма в культуре народного сказителя и в художественной практике профессионалов.

Методология исследования

В большинстве исследований беллетристическая книга рассматривается в ее отношении к произведениям русской классики как неумелая продукция подражателей либо как несовершенное творчество современников. Этот подход позволяет вписать беллетристику в литературное пространство времени, но ее культурно-историческая роль остается не проясненной. Привычные филологические приемы интерпретации, выработанные при изучении «высокой» литературы, для рассмотрения образцов беллетристики оказываются недостаточными. Низовая книга выполняет в культуре не столько эстетические, сколько социальные функции. На эту исследовательскую проблему внимание литературоведов обратили А.И. Белецкий, Б.В. Дубин, А.И. Рейтблат. Функционирование беллетристического текста в культуре принимает несколько иные ценностные характеристики, а значит, должно включать соответствующие планы рассмотрения. Для текста массовой популярности по-иному решается проблема традиции и новаторства, подражания и заимствования. Текст сознательно ориентирован на повтор популярных повествовательных приемов как основной «механизм» репродукции смыслового мира массовой культуры (Д.В. Дубин), в то время как текст литературной классики решает проблемы индивидуальности авторского письма. При интерпретации беллетристической книги возникает необходимость разработки следующих тем, важных для понимания материала: анализ проходящих изменений в сложившейся литературной иерархии (эстетические авторитеты в словесной культуре и низовая книга); развитие художественного восприятия текста читателями (читательская мода и академическое письмо); характер организации издательского дела; коммерческая выгода словесного творчества. В целом техника интерпретации произведений безымянных (низовых) авторов приближена к фольклорной, так как художественная сторона текста воспроизводит стереотипы массового сознания.

При анализе произведений классиков русской литературы в работе применяются исследовательские методы разных школ. Концептуальными для осмысления литературного процесса в целом стали подходы к художественному тексту, выработанные в рамках рецептивной эстетики, позволяющей связать художественные и социальные функции литературы, многоголосие ее рядов, творческие намерения автора, его книгу и читателя. Диалог беллетристического текста с высокой литературой и народным творчеством актуализировал для исследования структурно-семиотический подход, позволивший выявить творческие установки авторов-беллетристов, проследить трансформацию найденных ими художественных приемов как в творчестве it писателей-классиков, так и в повествовательном искусстве народного сказителя.

Теоретическую базу исследования составила концепция С.С. Аверинцева, М.Л.Андреева, М.Л. Гаспарова, П.А. Гринцера, А.В. Михайлова о трех стадиях литературного процесса, где последняя треть XVIII в. определяется как время перехода от традиционалистского художественного сознания к индивидуально-авторскому стилю. Теория авторства, разработанная С.С. Аверинцевым, его оценки литератур-9 ной теории классицизма как «авторитарной» словесности легли в основу разработки «идеи» автора в обществе последних десятилетий XVIII в., осмысления причин жесткости литературных споров. Полезными были наблюдения А.И. Белецкого о слоевом составе русской литературы XVIII в. Осмыслить историческую, социальную и художественную роль беллетристической книги в литературном процессе последней трети XVIII в. позволили идеи рецептивной эстетики, ее взгляд на читателя как центральную фигуру литературной жизни.

Проблемы взаимодействия классики и беллетристики в современном гщ литературоведении перестали рассматриваться только как противостояние высших достижений словесности и литературного фона, противоречивого по художественным достоинствам, но однозначно вторичного. Историко-функциональный подход к литературным явлениям предполагает выявление механизмов бытования и взаимодействия классики и беллетристики. В диссертационной работе используются идеи И.А. Гурвича, Б.В. Дубина, В. Земскова, Н.М. Зоркой, В.А. Кошелева, В.М. Марковича, В.Н. Топорова, предполагающие особую социально-культурную роль беллетристического текста.

Решение проблем литературно-фольклорных связей основано на признании за каждым из словесных искусств своей художественной специфики. В ситуации господства в культуре авторитета письменного текста фольклор требует новых подходов в изучении. В диссертации мы учитывали сформулированные в работах Е.А. Костюхина, С.Ю. Неклюдова, К.В. Чистова возможные аспекты решения проблемы.

Научная новизна

Интерес современной научной мысли к явлениям массовой культуры неизбежно сочетается с изучением разных этапов ее становления. В данной работе беллетристика как занимательное чтение последней трети XVIII в. впервые становится предметом самостоятельного изучения не только со стороны необычайного богатства самой беллетристической книги, но и как явление эстетическое и социальное.

Научная новизна диссертационного сочинения обусловлена следующим:

1) история беллетристической книги в России впервые рассматривается в связи с идеями Просвещения, вызвавшими изменения в авторском мире, формирование нового читательского круга и коммерциализацию творчества; впервые предпринят анализ причин читательского успеха беллетристических изданий последней трети XVIII в.;

2) выявлено стилевое своеобразие беллетристических текстов последней трети XVIII в.;

3) рассмотрены основные приемы создания текста автором-беллетристом;

4) определен характер взаимодействия беллетристической книги и других повествовательных традиций (устной культуры и формирующейся системы индивидуально-авторского стиля).

Положения, выносимые на защиту

1. Расцвет беллетристической книги в последнюю треть XVIII в. определен изменениями социального и культурного характера, связанными с утверждением в русском обществе идей Просвещения, демократизацией культуры и быта.

2. Реформы обусловили доступность и престижность сочинительства, связав с литературой новую модель просвещенного человека, сделав писательство и чтение престижным занятием.

3. «Восточный» стиль, подчинив сюжет рыцарского романа и его поэтическую систему, становится одной из доминирующих повествовательных традиций русской беллетристической книги последней трети XVIII в.

4. Беллетристическая книга утвердила набор повествовательных штампов, анализ которых в творчестве разных авторов позволяет определить его художественные пристрастия в границах установленных тем.

5. Беллетристика, как феномен массовой культуры, оказала влияние на высокую литературу (Карамзин, Пушкин) и на стиль народного исполнителя, заимствовавшего из нее описательные подробности и принципы сюжетостроения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Беллетристическая книга в литературном процессе последних десятилетий XVIII века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Преобразования в России, вызванные распространением идей Просвещения, принесли в общество последних десятилетий XVIII в. новые формы культурного поведения. Образованность, начитанность, владение словом становятся непременными чертами нового стиля жизни. Молодежь первой осваивает сочинительство, поощряемое властью и «много похваляемое» в обществе. К концу XVIII в., в ситуации смены культурных поколений, издание юношеских переводов и сочинений, как один из путей приобретения репутации литератора, серьезно увеличивает объем литературной продукции. В журналах растет количество публикаций ученических опытов. Занятия литературой определяли карьерный рост и личный авторитет молодого человека, становились нормой новой культурной обстановки и распространялись на провинцию.

Реформа образования привлекла к литературному труду не только дворянство, но и новые социальные слои (купечество, священнослужителей, людей воинского звания). Творческие проблемы российского Парнаса, связанные с «худыми» сочинителями, расцветом сервильной морали, дополнились проблемами социально неравноправных авторов.

Самооценка нового поколения сочинителей отличалась от позиции писателей предшествующего времени. Классицисты пытаются защитить идеи авторской избранности, писательской славы, гражданского служения. Работающие на рынок, объявив себя дилетантами, поддерживают идеи «занимательной» книги, легкого чтения («безделки»). Открытый дилетантизм или маска дилетанта становятся отличительной чертой автора последних десятилетий XVIII в.

Распространение грамотности среди городского населения, мода на «просвещенность» делают чтение распространенной формой поведения не только в дворянской среде. Расширилась аудитория читателей. Большая ее

часть по уровню своего образования, социальной принадлежности не всегда была готова к восприятию академического письма. Этот читатель обеспечивал поддержку творческих установок беллетристического автора, определял развитие рынка книг, публичных библиотек. Здесь он сам обозначал для себя ценность чтения, определял свои симпатии.

Занимательной книге, не связанной жесткими правилами и свободно впитывающей модные повествовательные пласты времени, проще было выстраивать свой диалог в культуре. Она берет на себя задачу сближения читательских вкусов разных слоев общества: образованной дворянской интеллигенции, ориентированной на высокую поэзию и образцовое письмо, и читателей средних слоев. Увлекательными приключениями и экзотическими подробностями она заинтересовала профанов и не потеряла образованных любителей. Заполучив низового читателя, беллетристика способствовала распространению книги, грамотности, повышению престижа литературы в обществе.

В многообразной книжной продукции последней трети XVIII в. особая роль принадлежит арабским сказкам «Тысяча и одна ночь». «Восточная» повесть, «восточный» повествовательный стиль становятся одной из повествовательных доминант, определявших характер обработки начинающими авторами словесного материала. «Восточная» стилистика, придававшая тексту новую занимательность, привела к смешению элементов волшебного с действительным и увлекла читателя.

Анализ беллетристической книги показал, что популярная «восточная» книга на первых порах основывалась на полном подражании французской, авантюрно-рыцарскому роману, ранее усвоившему для себя фольклорный материал Востока, его экзотический повествовательный стиль (повесть о Петре Златых Ключей). В дальнейшем «восточные» штампы не мешали начинающим авторам проявлять собственную творческую фантазию на уровне предпочтений тех или иных описательных фрагментов, подробностей, накручивания известных сюжетных ходов (Низверженный Зелул. М., 1794, 1795; Чудное похождение Израда. М., 1790). В изданиях, рассчитанных на русский книжный рынок, приемы европейского повествования начинают взаимодействовать с национальной традицией, обогащаются жизненными обстоятельствами авторов, «выговаривают реальное бытие» (А.В. Михайлов) (Сказка о золотой горе. СПб., 1782; М., 1790, 1793, 1831; Жизнь богемского королевича Ликурга. М., 1789).

Модные повествовательные модели, разрабатываемые беллетристикой, корректировали поле повествовательных традиций в русской словесности. Обработка известных сюжетов и образов, тиражирование общих смыслов выстраивали доступные и приемлемые для большинства людей ценностные ориентиры, среднюю норму литературных вкусов. Сама беллетристическая книга, зависящая от вкусов рынка, расслаивается. Появились сборники, основанные в большей степени на устной повествовательной культуре. Текст приобретает черты простого «рассказывания» (издания П. Тимофеева: Лекарство от задумчивости и бессонницы, 1786; Дедушкины прогулки, 1786). Такая книга воспринимается как «публикация народной сказки». Она обозначает еще один этап расширения читательской аудитории. И первый, приближающий сочинение к литературе, и второй тип повествования, близкий к устному рассказыванию, по своему низкому социальному статусу оставались доступными для сатирических нападок критики, по-прежнему бытовали на периферии культуры.

К повествовательным штампам беллетристической книги не остались глухи народные сказители. Поразившие их воображение литературные детали и подробности разными путями попали к народному исполнителю и обогатили повествовательный арсенал его средств. Сборники записей народных сказок XIX-XX вв. свидетельствуют, что фантазия сказителя во многом базировалась на массовой книге XVIII в. Анализ сюжетов СУС 301, СУС 550 основных сказовых сборников XIX-XX вв. демонстрирует нам процесс взаивзаимодействия устной повествовательной традиции и беллетристического пласта литературы. Изучение взаимодействия устных текстов с книжными позволяет вплоть до нашего времени проследить пути трансформации образов в народной повествовательной культуре, расширение синонимических рядов народного повествования.

При сопоставлении с беллетристикой раскрываются для исследователей прорывы нашей классики к новым уровням художественного слова, к иным возможностям общения с читателем. Успех книги массовой популярности предопределял творческий поиск профессиональных авторов, заставлял переосмыслить коммуникативные основы текста. Читатель, появившийся в творческом сознании автора последних десятилетий XVIII в., перестал быть пассивным слушателем и только учеником. Увлечь нового читателя высокая литература стремилась, предложив не только доступный диалог, но и диалог, уводящий от однозначных выводов.

Список научной литературыРожкова, Татьяна Ивановна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абасай 1780 Абасай, восточная повесть, или Удивительные приключения: ВЗч.-М., 1780.

2. Аладьин 1826 Аладьин Е. Тысяча вторая ночь, повесть // Невский альманах на 1827 г. - СПб., 1826.

3. Афанасьев 1957 Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: В 3 т. - М.: Худ. лит., 1957.

4. Афанасьев 1980 Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: В 3 т. - М.: Наука, 1984.

5. Бахтин 1816 Бахтин И. И я автор, или Разные мелкие стихотворения. -СПб., 1816.

6. Бибанов 1787 Бибанов Г.М. Апсалим, восточная повесть. - М., 1787. Библиотека романов 1780 - Библиотека немецких романов: В 3 ч. - М., 1780.

7. Бок и Зюльба 1774 Бок и Зюльба, повесть аллегорическая. Переведена с португальского на французский, а с оного на российский язык: В 2 ч. - М., 1774.

8. Болотов Болотов А.Т. Современник, или записки для потомства// Библиограф. - 1886. - № 2.

9. Болотов 1886 Болотов А.Т. Современник, или записки для потомства// Библиограф. - 1886.- № 10.

10. Ваненко 1843 Ваненко И. Тысяча и одна минута. Собрание русских сказок. -М., 1843.

11. Великорусские сказки 2003 Великорусские сказки архива русского географического общества: Сборник A.M. Смирнова: В 2 ч. - СПб.: Тропа Троянова, 2003.

12. Вигель 1891 Вигель Ф.Ф. Записки Ф.Ф.Вигеля. - М., 1891. Визири 1779 — Визири, или Очарованный Лавиринф: В 3 ч. - М., 1779. Воспоминания Бестужевых 1951 - Воспоминания Бестужевых. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. - 891 с.

13. Вяземский 1982 Вяземский П.А. Сочинения: В 2 т. - М.: Худ. лит., 1982. Вяземский 1935 - Вяземский П.А. Избранные стихотворения. - М.;Л.: Academia, 1935.

14. Геллет 1766 Геллет Т.С. Тысяча и один час, сказки перуанские: В 3-х ч. -М., 1766.

15. Геллет 1768 Геллет Т.С. Гузаратские султанши, или Сны неспящих людей. Могольские сказки: В 2 ч. - СПб., 1768.

16. Гете 1975- Гете И.В. Собр. соч.: В 10 т. М.: Худ. Лит., 1975. Т. 1. - 528 с. Голтеков 1804 - Голтеков Н. Подарок моему родителю в день его ангела, или Труды двенадцатилетнего отрока, купеческого сына, Никиты Голтекова. - М., 1804.

17. Грибоедов 1957 Грибоедов А.С. Сочинения. - М.: Гослитиздат, 1957. - 798 с.

18. Гуак 1789 Гуак, или Непреоборимая верность, рыцарская повесть: В 2 ч. -М., 1789.

19. Гуак 1848 Гуак, или Непреоборимая верность, рыцарская повесть: В 2 ч. -М., 1848.

20. Гуак 1826 Гуак, или Непреоборимая верность. Рыцарская повесть. - М., 1826.

21. Гуревич 1939 Гуревич А. Русские сказки Восточной Сибири. - Иркутск, 1939.

22. Дедушкины прогулки 1791 Дедушкины прогулки, или Настоящие русские сказки. - СПб., 1791.

23. Дедушкины прогулки 1819 Дедушкины прогулки, или Настоящие русские сказки. - М., 1819.

24. Дело от безделья 1792 Дело от безделья. - М., 1792. 4.1. Державин 1895-Державин Г.Р. Сочинения: В 4 т. - СПб., 1895. Т.1. Дмитриев 1866 - Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь: Записки в 3 ч. - М., 1866.

25. Дмитриев 1987 Дмитриев И.И. Стихотворения. - М.: Советская Россия, 1987.-288 с.

26. Дмитриев 1869 Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. - М., 1869. Ёфименко 1877 - Ефименко П.С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии, собранные П.С. Ефименко // Труды этнографического отдела. - М., 1877. Кн.5. Вып. 1.

27. Записки географического общества 1902 Записки Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела императорского русского географического общества по этнографии. - Красноярск, 1902. Т.1. Вып. 1.

28. Записки географического общества 1906 Записки Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела русского географического общества по этнографии. - Томск, 1906. Вып. 2.

29. Зеленин 1997 Зеленин Д.К. Великорусские сказки Пермской губернии. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1997.-584 с.

30. Зубоскал 1791 Зубоскал, или Новый пересмешник, египетские сказки: В 4 ч.-СПб., 1791.

31. Зулима 1768 — Зулима, или Непорочная любовь. СПб., 1768. Иваницкий 1890-1891 - Иваницкий Н.А. Материалы по этнографии Вологодской губернии//Труды этнографического отдела. 1890-1891. Вып. 1-2.

32. Избранная библиотека 1788 Избранная библиотека арабских, турецких, китайских. повестей и анекдотов. - М., 1788.

33. История о Петре 1780 История о славном рыцаре Златых Ключей Петре Прованском и о прекрасной Магелоне. - М., 1780.

34. История о Полиционе 1787 История о славном рыцаре Полиционе, египетском царевиче: В 4 ч. - М., 1787.

35. История о Полиционе 1796 История о славном рыцаре Полиционе, египетском царевиче: В 4 ч. - М., 1796.

36. История о Францыле 1789 История о храбром рыцаре Францыле

37. Венциане и о прекрасной королевне Рынцывене. М., 1789, 1799.

38. История о Францыле 1799 История о храбром рыцаре Францыле

39. Венциане и о прекрасной королевне Рынцывене. М., 1799.

40. Иртыш 1789-1791 Иртыш, превращающийся в Ипокрену. - Тобольск,1789-1791.

41. Капнист 1973 Капнист В. Избранные произведения. - Л.: Советскийписатель, 1973. Б-ка поэта. Бол. сер. 616 с.

42. Карамзин 1794 Карамзин Н.М.Мои безделки. - М., 1794.

43. Карамзин 1798 Карамзин Н.М. Пантеон иностранной словесности. - СПб.,

44. Карамзин 1804 Карамзин Н.М. Сочинения: В 9-ти т. - М., 1804. Карамзин 1801-1802 - Карамзин Н.М.Московский журнал Н. Карамзина. 1801-1802. 2-е изд.

45. Карамзин 1822 Карамзин Н.М. Новые Мармонтелевы повести. - М., 1822. Карамзин 1856 - Карамзин Н.М.Две сказки сочинения Н. Карамзина. - М., 1856.

46. Карамзин 1866 Карамзин Н.М. Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. -СПб., 1866.

47. Карамзин 1980 Карамзин Н.М.Письма русского путешественника. - М.: Правда, 1980.

48. Карамзин 1984 Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. - Л.: Худ. лит., 1984. Карнаухова 1934 - Карнаухова И.В. Сказки и предания Северного края.- М.;Л.: Academia, 1934. 446 с.

49. Киреевский 1875 Киреевский П.В. Песни, собранные Киреевским П.В. -М., 1875. Вып.2.

50. Китайский мудрец 1773 Китайский мудрец, или Наука жить благополучно в обществе. - СПб., 1773.

51. Книжка для препровождения времени 1794 Книжка для препровождения времени с пользою, приятностию и удовольствием, или Способ разгонять скуку. - СПб., 1794.

52. Козельский 1778 Козельский Ф.Я. Сочинения. - СПб., 1778. Комовская 1951 - Комовская Н.Д. Предания и сказки Горьковской области.- Горький: Горьк. обл. гос. изд., 1951. 328 с.

53. Кудрявцев 1827 Кудрявцев И. Час отдыха, или Несколько стихотворений крестьянина Ивана Кудрявцева. - СПб., 1827.

54. Куз-Курпячь 1812 Куз-Курпячь. Башкирская повесть, писанная на башкирском языке одним курайчем и переведенная на российский в долине гор Рифейских 1809 года. - Казань, 1812.

55. Левшин 1787-1788 Левшин В.А. Вечерние часы, или Древния сказки славян древлянских: В 6 ч. - М., 1787-1788.

56. Левшин 1988 — Левшин В.А. Русские сказки // Приключения славянских витязей. М.: Современник, 1988. - С. 272-485.

57. Лекарство от задумчивости 1786 Лекарство от задумчивости ибессонницы, или Настоящие русские сказки. СПб., 1786.

58. Лекарство от задумчивости 1793 Лекарство от задумчивости ибессонницы, или вторая часть Настоящих русских сказок. СПб., 1793.

59. Лекарство от задумчивости 2001 Лекарство от задумчивости. Русскиесказки в изданиях 80-х годов XVIII века. СПб.: Тропа Троянова, 2001.-415с.

60. Ломоносов 1952 Ломоносов М.В. Собр. соч.: В 7 т. - М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т.7.-995 с.

61. Любецкий 1836 Любецкий С.М. Русская Шахерезада. - М., 1836. Московский собеседник 1806 - Московский собеседник: В 2 ч. - М., 1806. Моя книжка 1808 - Моя книжка в пользу и удовольствие самому себе. - М., 1808.

62. Мурат и Туркия 1780 Мурат и Туркия. Африканская повесть. - М., 1780.

63. Низверженный Зелул 1794 Низверженный Зелул, образец злобы, или редкия приключения восточного принца Клеоранта и принцессы Зефизы: В 2 ч. - М., 1794.

64. Низверженный Зелул 1795 Низверженный Зелул, образец злобы, или редкия приключения восточного принца Клеоранта и принцессы Зефизы: В 2 ч. - М., 1795.

65. Новиков 1770 Новиков Н.И. Пустомеля. - СПб., 1770. Новиков 1784 - Новиков Н.И. Покоящийся трудолюбец. - М., 1784. Новиков 1865 - Трутень Н.И. Новикова. 1769-1770. - СПб., 1865. 3-е изд. П.А. Ефремова.

66. Новиков 1985 Новиков Н.И. Смеющийся Демокрит. - М.: Советская Россия, 1985.-368 с.

67. Новые сказки 1794 Новая Тысяча и одна ночь. Сказки арабския: В 8 т. -М., 1794.

68. Новые сказки 1796 Новые арабские сказки: В 8 ч. - Смоленск, 1796. Нугаре 1780 — Нугаре П.Ж.Б. Тысяча и одно дурачество, французские сказки: В 6 ч. - М., 1780.

69. Нуриад 1780 Нуриад, восточная повесть. - СПб., 1780.

70. Обидаг 1786 Обидаг, восточная повесть. - СПб., 1786.

71. Ончуков 1998 Ончуков Н.Е. Северные сказки. - СПб.: Тропа Троянова,1998. Кн.1. 476 с.

72. Переплетчик 1776 Переплетчик, или Яким Правской. - СПб., 1776. Переписка Сумарокова 1859-1860 - Переписка А.П.Сумарокова с разными лицами // Летописи русской литературы и древности. - М., 1859-1860. Т.З.

73. Перро 1986 Перро Ш. Сказки матушки гусыни, или Истории и сказки былых времен с поучениями. - М: Правда, 1986. - 288 с. Письма 1980 - Письма русских писателей XVIII века. - Л.: Наука, 1980. - 470 с.

74. Потапов 1844 Потапов В. Мужичок с ноготок, борода с локоток, русская сказка. - М., 1844.

75. Похождение россиянина 1790 Похождение некоторого россиянина, истинная повесть им самим написанная. - М., 1790.

76. Похождения красавицы 1773 Похождения новомодной красавицы принцессы Гуланданы и храброго принца Барама. - СПб., 1773. Похождения Израда 1790 - Чудные похождения Израда, китайского гражданина. - М., 1790.

77. Поэты XVIII века 1958 Поэты XVIII века: В 2 т. - Л.: Советский писатель, 1958. Б-ка поэта. Мал. сер.

78. Поэты 1790-1810-х годов 1971 Поэты 1790 - 1810-х годов. - Л.: Советский писатель, 1971. Б-ка поэта. Бол. сер. - 911 с.

79. Поэты XIX века 1958-Русские поэты XIX века. М.: Учпедгиз, 1958. -943 с.

80. Приключения Нифара 1789 Чудные приключения Нифара, князя персидского. - М., 1789; - М., 1790.

81. Приключения Могалеба 1786 Приключения Могалеба и Семиры, восточная повесть. - М., 1786.

82. Прохладные часы 1793 Прохладные часы. - М., 1793. 4.1. Растущий виноград 1785-1787 - Растущий виноград. Ежемесячное сочинение, издаваемое от Главного народного училища города Святого Петра.-СПб., 1785-1787.

83. Распускающийся цветок 1787 Распускающийся цветок, или Собрание разных сочинений и переводов. - М., 1787.

84. Роланд и Серафина 1789 Роланд и Серафина, турецкая повесть. - М., 1789.

85. Русская критика 1978 Русская литературная критика XVIII века. - М.: Советская Россия, 1978. - 400 с.

86. Русская проза 1986 Русская сатирическая проза XVIII века. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.-448 с.

87. Сказки Карельского Поморья Русские народные сказки Карельского Поморья. - Петрозаводск: Карелия. - 422 с.

88. Русские повести 1905 Русские повести XVII - XVIII вв. / Под ред. и с предисл. В.В. Сиповского. - СПб., 1905.

89. Сальнеда 1776 Сальнеда и Гаральдия, восточная повесть. - М., 1776. Сатирические журналы 1940 - Русские сатирические журналы XVIII века: Учеб. пособие для высш. учеб. заведений. - М.: Изд-во Наркомпроса РСФСР, 1940.-350 с.

90. Сизим 1781 — Сизим, или Великий султан, восточная повесть. М., 1781. Сирой 1788 — Сирой, или Заблуждения в любви, персидская повесть, переведенная М.Ж. - М., 1788.

91. Сказка о золотой горе 1782 — Сказка о золотой горе, или Чудные приключения Идана, восточного царевича. СПб., 1782; - М., 1790; - М. 1793; -М., 1831.

92. Сказки Сибири 1928 Сказки из разных мест Сибири. - Иркутск: Иркутская типогр., изд-во «Власть труда», 1928. -169 с.

93. Сказки Сибири 1980 Русские героические сказки Сибири. - Новосибирск: Наука, 1980.-364 с.

94. Сказки Сибири 1993 Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: волшебные и о животных. - Новосибирск: Наука, 1993. - 352 с. Сказки Восточной Сибири 1985 - Русские сказки Восточной Сибири. -Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд- во, 1985. - 464 с.

95. Собеседник 1783-1784 Собеседник любителей российского слова. - СПб., 1783- 1784. 4.1-16.

96. Соколовы 1999 Соколовы Б. и Ю. Сказки и песни Белозерского края. - СПб.: Тропа Троянова, 1999. Кн. 1. - 800 с.

97. Солиман 1791 Солиман и Алмена - образ примерной добродетели. - М., 1791.

98. Сочинения Лукина 1868 Сочинения и переводы В.И. Лукина и Б.Е. Ельчанинова. - СПб., 1868.

99. Старая погудка 1795 Старая погудка на новый лад, или Полное собрание древних простонародных сказок: В 3 ч. - М., 1795.

100. Сумароков 1935 Сумароков А.П. Стихотворения. - М.: Советский писатель, 1935. -287 с.

101. Сумароков 1953 Сумароков А.П. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1953. Б-ка поэта. Мал. сер. - 342 с.

102. Султан Мизапуф 1779 Султан Мизапуф и принцесса Гриземина, турецкая повесть. -М., 1779.

103. Сын отечества 1823 Сын отечества. - 1823.- № 40.

104. Традиционный фольклор 2001 Традиционный фольклор Новгородской области. - СПб.: Алетейя, 2001. - 534 с.

105. Три восточные повести 1790 Три восточные повести. - М., 1790. Тысяча и одна ночь 1763-1774 - Тысяча и одна ночь. Сказки арабские: В 12 ч. - М., 1763-1774.

106. Тысяча и одна ночь 1768-1789 Тысяча и одна ночь. Сказки арабские: В 12ч.- М., 1768-1789.

107. Тысяча и одна ночь 1796-1798 Тысяча и одна ночь, арабские сказки. Новое издание исправленное и умноженное, с приобщением гравированных фигур: В 12 ч. - М., 1796-1798.

108. Тысяча и одна ночь 1795 Тысяча и одна ночь, сказки арабские переведены с французского языка иждивением И. Сытина. - М., 1795. Ч. 13-20. Тысяча и один день 1801 - Тысяча и один день, персидские сказки: В 4 ч. -СПб., 1778-1779;-М., 1801.

109. Тысяча и один час 1766 Тысяча и один час, сказки перуанские. - М., 1766. Тысяча и одна четверть часа 1765 - Тысяча и одна четверть часа, повести татарские: В 3 ч. - М., 1765.

110. Тысяча и одна минута 1843 Тысяча и одна минута. Собрание русских сказок, писанных Иваном Ваненко. - М., 1843.

111. Утренняя заря 1800-1808 Утренняя заря, труды воспитанников университетского благородного пансиона. - М., 1800-1808. Фок 1768 - Фок М.А. Серальские сказки. - М., 1768.

112. Худяков 2001 Худяков И.А. Великорусские сказки. Великорусские загадки. - СПб.: Тропа Троянова, 2001. - 479 с.

113. Чернышевский 1949 Чернышевский Н.Г. Собрание соч.: В 15 т. - М.: Гослитиздат, 1949. Т. 12. - 700 с.

114. Чтение для вкуса 1798 Чтение для вкуса, разума и чувствования. - М., 1791. 4.1.

115. Что-нибудь от безделья 1798 Что-нибудь от безделья на досуге. - СПб., 1798.

116. Чулков 1769 Чулков М. Д. И то и се. 1769.

117. Чулков 1770 Чулков М.Д. Парнасский щепетильник. 1770.

118. Чулков 1766-1768 Чулков М.Д. Пересмешник, или Словенские сказки: В3 ч.-СПб., 1766-1768.

119. Эмин 1769 Эмин Ф. Адская почта, или Переписка хромого беса с кривым. -СПб., 1769.

120. Эрленвейн 1863 Эрленвейн А.А. Народные сказки, собранные сельскими учителями. - М., 1863.

121. Шейн 1900 Шейн П.В. Великорусе в своих песнях, обрядах, верованиях, сказках, легендах и т.п. - СПб., 1900. Т.1.Вып.2.1. ИССЛЕДОВАНИЯ

122. Аверинцев 1996 — Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. -446 с.

123. Аверинцев 1970 Аверинцев С.С. «Аналитическая психология» К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии // Вопросы литературы. -1970. - №3. -С. 113-144.

124. Автухович 1991 Автухович Т.Е. Анонимный роман «Несчастный Никанор»: эпизод из истории формирования жанра // XVIII век. - СПб.: Наука, 1991. Сб. 17.-С. 73-87.

125. Автухович 10997 Автухович Т.Е. Восток в русской литературе XVIII века // Русская литература и Восток: Матер, третьих Крымских чтений. Бахчисарай, 13-19 сентября 1993. - Симферополь: Изд-во Симфероп. пед. инта, 1997.-С. 57.

126. Автухович 1998 Автухович Т.Е. Русский роман XVIII века и риторика: Взаимодействие в период формирования жанра (1760- 1770-е гг.): Автореф. дис. д- ра филол. наук. - М., 1998.

127. Автухович 2003 — Автухович Т.Е. К проблеме авторской стратегии второстепенного писателя (стихи и проза А. Назарьева) // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: Межвуз. сб. науч. тр. СПб.; -Самара: Изд-во «НТЦ», 2003. - С. 3-16.

128. Азадовский 1938 Азадовский М.К. Пушкин и фольклор // Азадовский М.К. Литература и фольклор. - Л., 1938. - С. 5-64. Азадовский 1932 — Азадовский М.К. Сказительство и книга // Язык и литература. - Л.: Изд-во АН СССР, 1932. - С. 5-28.

129. Андреев 1992 Андреев М.Л. Рыцарский роман в эпоху Возрождения. - М.: Наследие, 1992. - 256 с.

130. Аникин 1977 — Аникин В.П. Лиро-эпическая структура поэмы «Руслан и Людмила» и фольклор // Вопросы поэтики литературы и фольклора. -Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1977. С. 34-46.

131. Аронсон 2001 Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. -СПб.: Академический проект, 2001. - 400 с.

132. Белинский 1953 Белинский В.Г. Полн. собр.соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1953. Т.1.-570 с.

133. Белкин 1999 — Белкин Д.И. Тема Турции в творчестве Пушкина // А.С. Пушкин и мировая литература: Матер, междунар. конф. М.: Изд-во МГСУ, 1999.-С. 95-97.

134. Березкина 1987 Березкина С.В. История создания последней сказки Жуковского // Жуковский и русская культура. - JL: Наука, 1987. - С. 179-190. Берков 1952 - Берков П.Н. История русской журналистики XVIII века. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. - 570 с.

135. Берков 1981 — Берков П.Н. Проблемы исторического развития литератур. -Л.: Худ. лит., 1981.-496 с.

136. Библиотека писателей 1911 Библиотека великих писателей / Под ред. С.А. Венгерова. - СПб., 1911. Т.5. Пушкин.

137. Битовт 1905 Битовт Ю.Ю. Редкие русские книги и летучие издания XVIII века. - М., 1905.

138. Булич 1854 Булич Н. Сумароков и современная ему критика. СПб., 1854. Бобровский 1825 - Бобровский М. Исторический взгляд на книжный язык арабов // Вестник Европы. - 1825. - № 5.

139. Борхес 1994 Борхес Х.Л. Письмена бога. - М.: Республика, 1994. - 510 с. Боннар 1992 - Боннар А. Греческая цивилизация. - М.: Искусство, 1992. -398с.

140. Бокадорова 1994 Бокадорова Н.Ю. Семантическое поле «судьбы» у французских энциклопедистов // Понятие судьбы в контексте разных культур. - М.: Наука, 1994. - С. 110-116.

141. Вацуро 2002 Вацуро В.Э. Готический роман в России. - М.: Новое литературное обозрение, 2002. - 242 с.

142. Веселовский 1883 Веселовский А.Н. Очерки истории романа, новеллы, народной книги и сказки. - СПб., 1883.

143. Веселовский 1888 Веселовский А.Н. Из истории русской переводной повести XVIII века // Сб. ОРЯС. - СПб., 1888. Т. 43.

144. Веселовский 1909 Веселовский А.Н. Любовная лирика XVIII века. - СПб., 1909.

145. Веселовский 1868-1890 Веселовский А.Н. Фольклор и мифология: Статьи о сказке. 1868-1890. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1938.-360 с. Веселовский 1916 - Веселовский А.Н. Западное влияние в новой русской литературе. - М., 1916.

146. Веселовский 1989 Веселовский А.Н. Историческая поэтика. - М.: Высш. шк., 1989.-406 с.

147. Взаимосвязи литератур 1961 Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур. - М.: Изд-во АН СССР, 1961. - 439 с.

148. Власова 1988 — Власова З.И. Скоморохи и сказка // Русская литература. -1988.-№2.-С. 58-77.

149. Власова 1995 Власова М.Н. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. - СПб.: Северо-Запад, 1995. - 383 с.

150. Вудманси 2001 Вудмаиси М. Гений и копирайт // Новое литературное обозрение. -2001.-№2. -С. 35-49.

151. Гаспаров 2003 Гаспаров М.Л. Стиль Ломоносова и стиль Сумарокова - некоторые коррективы // Новое литературное обозрение. - 2003.- № 59. -С. 235-243.

152. Герлован 1996 Герлован O.K. Русская литературная сказка XVIII - начала XIX века: Понятие. Истоки. Типология: Автореф. дис. д-ра филол. наук. -М., 1996.

153. Герлован Герлован O.K. Понятие о сказке в России XVIII - начала XIX в. //Филологические науки. - 1996.-№ 1.-С. 95-103.

154. Геннади 1872 Геннади Г.Н. Русские книжные редкости: Библиографический список русских редких книг. - СПб., 1872. Геннади 1874 — Геннади Г.Н. Список русских анонимных книг с именами их авторов и переводчиков. - СПб., 1874.

155. Герхард 1984 Герхард М. Искусство повествования: Литературное исследование «1001 ночи». - М.: Наука, 1984.-450 с.

156. Гибб 1960 Гибб Х.А.Р. Арабская литература: Классический период. - М.: Изд-во вост. лит., 1960. - 187 с.

157. Глаголева 1987 Глаголева О.Е. Библиотека А.Т. Болотова // Книга в России XVI- середины XIX в. - Л., 1987. - С. 79-96.

158. Голосовкер 1987 Голосовкер Я.Э. Логика мифа. - М.: Наука, 1987. - 218 с. Гордин 2002 - Гордин М.А. Любовные ереси: Из жизни российских рыцарей. - СПб.: Изд-во «Пушк. фонда», 2002. - 207 с.

159. Гофман 1939 Гофман Э., Минц С. Сказочник И.Ф. Ковалев // Литературная учеба. - 1939.- № 6. - С. 68-93.

160. Гурвич 1991 — Гурвич И.А. Беллетристика в русской литературе XIX века: Учеб. пособие. М.: Российский открытый университет, 1991. - 90 с. Гринцер 1974 - Гринцер П.А. Древнеиндийский эпос: Генезис и типология. -М.: Наука, 1974.-419 с.

161. Гринцер 1982 Гринцер П.А. Санскритская обрамленная повесть // Индийская средневековая повествовательная проза. - М.: Худ. лит., 1982. - С. 3-20.

162. Гринцер 1996 Гринцер П.А. От редактора // Восточная поэтика: Тексты, исследования, комментарии. - М.: Восточная литература; РАН, 1996. - С. 312.

163. Губерти 1881 Губерти Н.В. Материалы для русской библиографии: Хронологическое обозрение редких и замечательных русских книг XVIIIстолетия, напечатанных в России гражданским шрифтом 1725-1800. М., 1881.

164. Гуэций 1783 — Гуэций Г. Исторические рассуждения о начале романов. М., 1783.

165. Далгат 1981 — Далгат У.Б. Литература и фольклор: Теоретические аспекты. М.: Наука, 1981.-301 с.

166. Дела цензуры 1903 Дела Московской цензуры в царствование Павла 1, как новые материалы для русской библиографии // Сборник отдела русского языка и словесности. 1903. Т.72.

167. XVIII века // Учен. Зап. МГПИ им. В.П. Потемкина. М.: Изд-во МПГИ, 1954. Т. 34.-С. 85-115.

168. Еремеев 2002 — Еремеев С.Н. Русская литературная сказка первой половины

169. XIX века: структурно-повествовательный аспект: Автореф. дис. канд. филол. наук. Тамбов, 2002.

170. Ефименко 1877 Ефименко П.С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. - М., 1877. 4.1

171. Жирмунский 1978 Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин: Пушкин и западные литературы. - Л.: Наука, 1978. - 422 с.

172. Зайцева 1979 Зайцева А.А. «Кабинеты для чтения» в Санкт-Петербурге конца XVIII - начала XIX века // Русские библиотеки и частные книжные собрания XVI-XIX вв. - Л.: Книга, 1979. - С. 29-47.

173. Западов 1940 Западов А.В. Журнал М.Д. Чулкова «И то и сье» и его литературное окружение // XVIII век. - М.;Л.: Наука, 1940. Сб. 2. - С.95-141.

174. Западов 1985 — Западов В.А. Державин и поэтика русского классицизма // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: Метод и жанр. Л.: Изд-во ЛПГУ им. А.И. Герцена, 1985. - С. 45-62.

175. Зуева 1989 Зуева Т.В. Сказки А.С.Пушкина. - М.: Просвещение, 1989. -159 с.

176. Зоркая 1976 — Зоркая Н.М. На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900-1910 годов. М.: Наука, 1976. - 300 с. Зоркая 1994 — Зоркая Н. М. Фольклор. Лубок. Экран. - М.: Искусство, 1994. - 238 с.

177. Историческая поэтика 1994 Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. - М.: Наследие, 1994. - 512 с. История книги 1977 - История книги и издательского дела: Сб. науч. тр. -Л.: Изд-во БАН СССР, 1977. - 157 с.

178. История Академии 1885 История Российской Академии. СПб., 1885. Т.6. История романа 1962 - История русского романа: В 2 т. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962.

179. История переводной литературы 1995 История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII век. - СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1995. Т.1. Проза. -480 с.

180. Каменецкая 1992 Каменецкая С.Б. «Рыцарь нашего времени» Н.М. Карамзина: источники и литературная судьба: Автореф. дис. канд. филол. наук.-СПб., 1992.

181. К истории полемик 1978 К истории литературных полемик XVIII в.: «Обед Мидасов» // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1976.-Л.: Наука, 1978.-С. 131-146.

182. Клейменова 1987 Клейменова Р.Н. Московский университет и издательское дело в Москве в первой половине XIX в. // Книга в России XVI- середина XIX в.: Книгораспространение, библиотеки, читатель: Сб. науч. тр. Л.: Изд-во БАН СССР, 1987. - С. 163-179.

183. Климович 1971 Климович Л. Наследство и современность: Очерки о национальных литературах. - М.: Советский писатель, 1971. - 384 с. Книга 1984 - Книга и книготорговля в России в XVI- XVIII вв.: Сб. науч. тр.- Л.: Изд-во БАН СССР, 1984. 150 с.

184. Книга 1985 Книга и ее распространение в России в XVI-XVIII вв.: Сб. науч. тр. - Л.: Изд-во БАН СССР, 1985. - 172 с.

185. Книга 1990 — Книга в России: Век Просвещения: Матер. Всесоюз. науч. конф. Л.: Изд-во БАН СССР, 1990. - 167 с.

186. Кожинов 1963 Кожинов В. Происхождение романа. - М.: Советский писатель, 1963. - 439 с.

187. Колесницкая 1939 Колесницкая И.М. Русские сказочные сборники последней четверти XVIII века // Ученые записки ЛГУ. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1939. №33. Вып. II.

188. Кондакова 1979 Кондакова Т.И. Типографские и издательские марки в русских книгах XVIII века // Книга: Исследования и материалы. - М.: Книга, 1979. Сб. 39. - С. 73-87.

189. Компаньон 2001 Компаньон А. Демон теории. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2001. - 336 с.

190. Костюхин 1972 Костюхин Е.А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. - М.: Наука, 1972. - 189 с.

191. Костюхин 1988 Костюхин Е.А. Древняя Русь в рыцарском ореоле // Приключение славянских витязей. - М.: Современник, 1988. - С. 5-22.

192. Костюхин 1994 Костюхин Е.А. Литература и судьба фольклора // Живая старина - 1994. - № 2. - С. 5-8.

193. Корепова 1999 Корепова К.Е. Русская лубочная сказка. - Н. Новгород: КиТиздат, 1999.-243 с.

194. Кошелев 1997 Кошелев В.А. Первая книга Пушкина. - Томск: Водолей, 1997.-224 с.

195. Копанев 1986 Копанев Н.А. Распространение французской книги в Москве в середине XVIII века // Французская книга в России в XVIII в. - Л.: Наука, 1986.-С. 59-173.

196. Крачковский 1956 Крачковский И.Ю. Избранные сочинения: В 5 т. - М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1956.

197. Крестова 1953 Крестова Л В. Из истории журнальной деятельности Н.И. Новикова // Исторические записки. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. Т. 44.-С. 253-288.

198. Кубасов 1900 — Кубасов И.А. Александр Петрович Беницкий. СПб., 1900. Кубачева 1962 Кубачева В.Н. «Восточная» повесть в русской литературе XVIII - начала XIX века // XVIII век. - М.; Л.: Наука, 1962. Сб. 5. - С. 295316.

199. Куделин 1983 Куделин А.Б. Средневековая арабская поэтика: Вторая половина VIII- XI в. - М.: Наука, 1983. - 261 с.

200. Кузьмина 1964 Кузьмина В.Д. Рыцарский роман на Руси. - М.: Наука, 1964.-342 с.

201. Лаппо-Данилевский 2002 Лаппо-Данилевский К. Пифон или Тифон? // Новое литературное обозрение.- 2002. - № 55. - С. 151-174.

202. Ланда 1997 Ланда С. Вступление // Потоцкий Ян. Рукопись, найденная в Сарагосе. - М.: Худ. Лит., 1997. - С. 5-38.

203. Лахманн 2001 Лахманн Р. Демонтаж красноречия. - СПб.: Академический проект, 2001.-368 с.

204. Лебедев 1998 — Лебедев А.В. «Тщанием и усердием»: примитив в России XVIII- середины XIX в. М.: Традиция, 1998. - 247 с.

205. Леонова 1982 Леонова Т.Г. Русская литературная сказка в ее отношении к народной сказке: поэтическая система жанра в историческом развитии. - Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1982. - 197 с.

206. Лидерман 2002 — Лидерман Ю. Синтетические небеса // Новое литературное обозрение. 2002.- № 55. - С. 379-385.

207. Лосев 1990 Лосев А.Ф. Из ранних произведений. - М.: Правда, 1990. -665 с.

208. Лотман 1987 — Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М.: Книга, 1987. — 336 с.

209. Лотман 1994 — Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). - СПб.: Искусство (СПб.), 1994.-399 с.

210. Лотман 1996 Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. Статьи и исследования. Заметки. Рецензии. Выступления. - СПб.: Искусство, 1996. - 846 с.

211. Лотман 1997 Лотман Ю.М. Карамзин. - СПб.: Искусство (СПб.), 1997. -617 с.

212. Лотман 2000 — Лотман Ю.М. Собрание сочинений. Т. 1: Русская литература и культура Просвещения. М.: ОГИ, 2000.- 536 с.

213. Лорд 1994 Лорд А.Б. Сказитель. - М.: Восточная литература, 1994. - 368 с. Лупанова 1959 - Лупанова И.П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века. - Петрозаводск: Госиздат Карел. АССР, 1959. - 504 с.

214. Маковский 1996 Маковский М.М. Рецензии // Вопросы языкознания. - 1996. -№ 4. - С. 120-128.

215. Малэк 1992 Малэк Э. «Неполезное чтение» в России XVII-XVIII веков. -Варшава; Лодзь, 1992. - 120 с.

216. Материалы 1879 Материалы для истории русской книжной торговли. -СПб., 1879.

217. Матвеева 1979 Матвеева Р.П. Тункинская сказочная традиция // Современный русский фольклор Сибири. - Новосибирск: Изд-во Наука. Сибирское отделение, 1979. - С. 75 - 113.

218. Маркович 1989 Маркович В.М. «Повести Белкина» и литературный контекст//Пушкин. Исследования и материалы. - Л.: Наука, 1989. T.XIII. - С. 63-88.

219. Маркович 1991 Маркович В.М. К вопросу о различении понятий «классика» и «беллетристика»//Классика и современность. - М., 1991. -С. 53-67.

220. Медриш 1980 — Медриш Д.Н. Литература и фольклорная традиция: вопросы поэтики. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1980. - 296 с.

221. Мелетинский 1983 Мелетинский Е.М. Средневековый роман: Происхождение и классические формы. - М.: Наука, 1983. - 304 с. Мелетинский 1994 - Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. - М.: Изд-во Рос. гос. гуманит. ун - та, 1994. - 136 с.

222. Мелетинекий 1999 Мелетинский Е.М. О мифологии Востока и Запада // Фольклор и мифология Востока в сравнительно-типологическом освещении.- М.: Наследие, 1999. С. 6-10.

223. Мерзляков 1822 Мерзляков А. Краткое начертание теории изящной словесности: В 2 ч. - М., 1822.

224. Минц 1940 Минц С. Сказки Барышниковой // Литературное обозрение.- 1940. - № 11. - С. 35-39.

225. Моисеева 1965 Моисеева Г.Н. Русские повести первой трети XVIII века.- М.; Л.: Наука, 1965. 324 с.

226. Мокиенко 1986 Мокиенко В.М. Образы русской речи. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.-277 с.

227. Неустроев 1898 Неустроев А. Указатель к русским повременным изданиям и сборникам за 1703-1802. - СПб., 1898.

228. Никифоров 1930 Никифоров А.И. Сказка, ее бытование и носители // Русские народные сказки. - М.; Л., 1930.

229. Никифоров 1934 — Никифоров А.И. Социально-экономический облик северно-русской сказки 1926-1928 годов // Сб. ст. С.Ф. Ольденбургу. Л.: Изд-во АН СССР, 1934. - С. 377-399.

230. Неклюдов 1994 Неклюдов С.Ю. О слове устном и книжном // Живая старина. -1994. -№ 2. - С. 2-5.

231. Новый Пантеон 1819 Новый Пантеон отечественной и иностранной словесности. - М., 1819. 4.1.

232. Нольман 1962 Нольман М. Пушкин и Саади. К истолкованию стихотворения «В прохладной сладости фонтанов» // Русская литература. - 1962.-№ 1. -С. 123- 134.

233. Ольхин 1846 Ольхин М.Д. Систематический реестр русским книгам с 1831 по 1846 г.-СПб., 1846.

234. Омелько 1991 Омелько Л.В. В.А. Левшин и его «Русские сказки»: Автореф. дис.канд. филол. наук. - Л., 1991.

235. Орлов 1953 Орлов Б.П. Полиграфическая промышленность Москвы. - М.: Искусство, 1953.-310 с.

236. Орловская 1987 — Орловская Н.К. Восточные мотивы в европейском галантном романе XVII XVIII вв. // Взаимодействие культур Востока и Запада. - М., 1987. - С. 21 -27.

237. Оссовская 1987 Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследования по истории морали. - М.: Прогресс, 1987. - 528 с.

238. Остолопов 1823 Остолопов Н. Словарь древней и новой поэзии: В 3 ч. -СПб., 1823.

239. Павленко 1912 Павленко И. Нравы русского общества в Екатерининскую эпоху. - Архангельск, 1912.

240. Панченко 1974 Панченко A.M. О смене писательского типа в петровскую эпоху // Проблемы литературного развития в России первой трети XVIII века: XVIII век. - Л.: Наука, 1974. Сб.9. - С. 112-129.

241. Панченко 1984 Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ. - Л.: Наука, 1984. - 202 с.

242. Парис 1886 Парис Г. Восточные сказки в средневековой французской литературе. - Одесса, 1886.

243. Плавильщиков 1820 Плавильщиков В.А. Роспись российским книгам для чтения из библиотеки В. Плавильщикова, систематическим порядком расположенная: В 4 ч. - СПб., 1820.

244. Плавильщиков 1821 Плавильщиков В.А. Указатель российских и иностранных писателей, которых сочинения и переводы на российский язык в свет изданы. - СПб., 1821.

245. Победоносцев 1819 Победоносцев П. Заслуги Хераскова в отечественной словесности // Новый пантеон отечественной и иностранной словесности. - М., 1819. 4.1.

246. Пожидаева 1999 Пожидаева О.В. Творческая позиция автора в «романе или неромане» Н.Г.Чернышевского «Повести в повести»: Автореф. дис. канд. филол. наук. - СПб., 1999.

247. Погодин 1866 Погодин М. Николай Михайлович Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников: материалы для биографии. -М., 1866. 4.1.

248. Полевой 1903 Полевой П.Н. История русской словесности. - СПб., 1903. Померанцева 1965 - Померанцева Э.В. Судьбы русской сказки. - М.: Наука, 1965.-220 с.

249. Потанин 1899 Потанин Г.Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. - М., 1899.

250. Порфирьев 1858 Порфирьев И. О чтении книг в древние времена России // Православный собеседник. - 1858.- № 2.

251. Пыпин 1854 — Пыпин А.Н. О романах в старинной русской литературе // Современник. 1854. - № 12. - Т. 48.

252. Пыпин 1858 Пыпин А.Н. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских // Учен. зап. АН СПб. - СПб., 1858. Кн.4. Пыпин 1868 - Пыпин А.Н. Сочинения и переводы В.И.Лукина и Б.Е.Ельчанинова. - СПб., 1868.

253. Пыпин 1888 Пыпин А.Н. Для любителей книжной старины: Библиографический список рукописных романов, повестей, сказок. - М., 1888.

254. Пыпин 1907 Пыпин А.Н. История русской литературы. - СПб., 1907. T.IV. Разумова 1974 - Разумова А. Сказки и сказочники Карельского Поморья // Русские народные сказки Карельского Поморья. - Петрозаводск: Карелия, 1974.-С. 5-37.

255. Рифтин 1974 — Рифтин Б.Л. Типология и взаимодействие средневековыхлитератур: вместо введения // Типология и взаимосвязи средневековойлитературы Востока и Запада. М.: Наука, 1974. - С. 9-68.

256. Рифтин 1979 Рифтин Б.Л. От мифа к роману: эволюция изображенияперсонажа в китайской литературе. М.: Наука, 1979. - 360 с.

257. Ровинский 1881 Ровинский М.Д. Русские народные картинки в 4-х книгах.

258. СПб., 1881. Кн. 1. Сказки и забавные листы.

259. Розанов 1990 Розанов И.Н. Литературные репутации: Работы разных лет.- М.: Советский писатель, 1990. 462 с.

260. Российский этнограф Российский этнограф. — М.: Ин-т этнологии и антропологии, 1993. Вып. 5. -233 с.

261. Рублева 2003 — Рублева Л.И. Романы В.Т. Нарежного в контексте русской прозы конца XVIII-начала XIX веков: Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 2003.

262. Русский классицизм 1982 Русский и западноевропейский классицизм. Проза. - М.: Наука, 1982. - 400 с.

263. Русское обозрение 1893 Русское обозрение. 1893. Т.23.

264. Сабитова 1986 Сабитова И.В. Сказка о портупее-прапорщике в книжной и устной традиции: происхождение, своеобразие, трансформация: Автореф. дис. канд. филол. наук. - М., 1986.

265. Савченко 1914 Савченко С.В. Русская народная сказка: История собирания и изучения. - Киев, 1914.

266. Сахаров 1841 Сахаров И. Русские народные сказки. - СПб., 1841. Семенников 1912 - Семенников В.П. Библиографический список книг, напечатанных в провинции со времени возникновения гражданских типографий по 1807 год. - СПб., 1912.

267. Сводный каталог 1964 Сводный каталог русской книги XVIII века: 1725-1800.-М.: Книга, 1964.

268. Светлов 1946 — Светлов Л.Б. Издательская деятельность Н.И. Новикова. -М.: Гизлегпром, 1946. 116 с.

269. Сиповский 1903 Сиповский В.В. Из истории русского романа и повести: Материалы по библиографии, истории и теории русского романа. - СПб., 1903. 4.1. XVIII век.

270. Сиповский 1909-1910 Сиповский В.В. Очерки из истории русского романа. - СПб., 1909-1910. Т.1. Вып. 1-2.

271. Сиповский — Сиповский В. Руслан и Людмила. К литературной истории поэмы // Пушкин и его современники. Материалы и исследования. СПб., 1903.-Вып. 1.-С. 58-84.

272. Соловьева 1988 Соловьева Н.А. У истоков английского романтизма. - М.: Изд-во МГУ, 1988. - 232 с.

273. Слонимский 1963 Слонимский А. Мастерство Пушкина. - М.: Гослитиздат, 1963. - 488 с.

274. Словарь писателей 1989 Словарь русских писателей XVIII века. - Л.: Наука, 1989. Вып. 1-2.

275. Смагина 1987 Смагина Г.И. Из истории создания и распространения учебных книг в России во второй половине XVIII века // Книга в России XVI- середины XIX в.: Книгораспространение, библиотеки, читатель: Сб. науч. тр. Л.: Изд-во БАН СССР, 1987. - С. 71-79.

276. Смирдин 1828 Смирдин А.Ф. Роспись российским книгам для чтения, из библиотеки Александра Смирдина, систематическим порядком расположенная: В 4 ч. - СПб., 1828.

277. Смирнов 1977 Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. - М.: Наука, 1977. - 203 с.

278. Смирнов 1995 Смирнов И.П. Порождение интертекста: элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака.- СПб.: Языковой центр СПб ГУ, 1995. 191 с.

279. Снегирев 1861 Снегирев Н. Лубочные картинки русского народа в московском мире. - М., 1861.

280. Сопиков 1906 Сопиков B.C. Опыт российской библиографии: В 5 ч. - СПб., 1904-1906.

281. Сперанский 1963 Сперанский М.Н. Рукописные сборники XVIII века. - М.: Изд-во АН СССР, 1963. - 265 с.

282. Стенник 1995 — Стенник Ю.В. Пушкин и русская литература XVIII века.- СПб.: Наука, 1995. 350 с.

283. Степанов 1973 Степанов В.П. К вопросу о репутации литературы в середине XVIII века // Русская литература XVIII - начала XIX века в общественно-культурном контексте. - Л.: Наука, 1973. Сб. XVIII век. № 14. -С. 105-121.

284. Тарасов 1914 Тарасов И. К истории русского общества второй половины XVIII века.-СПб., 1914.

285. Тиандер 1909 Тиандер К. Морфология романа // Вопросы теории и психологии творчества. - СПб., 1909. Т.2. Вып.1 .

286. Тимаев 1832 — Тимаев М. Начертание курса изящной словесности. СПб., 1832.

287. Тимофеев 1889 Тимофеев С. Студенческий журнал прошлого века // Русская мысль. - 1889. Кн. 11-12.

288. Типология 1974 Типология и взаимосвязи средневековой литературы Востока и Запада. - М.: Наука, 1974. - 575 с.

289. Толстой 1966 — Толстой И.И. Статьи о фольклоре. М.; Л.: Наука, 1966.- 249 с.

290. Томашевский 1956 Томашевский Б.В. Пушкин. - М.; JI.: Изд-во АН СССР, 1956. Кн.1. - 341 с.

291. Томашевский Томашевский Б.В. Вопросы языка в творчестве Пушкина // Пушкин. Исследования и материалы. - М.; JL: Изд-во АН СССР, 1956. Т, 1. -С.126- 184.

292. Топоров 1995 Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина: Опыт прочтения. - М.: Рос. гос. гуманит. ун - т, 1995. - 512 с.

293. Федоров 1987 Федоров В.И. Н.И.Новиков и его словарь русских писателей // Опыт исторического словаря о российских писателях: Приложение к факсимильному изданию. - М.: Книга, 1987. - С. 5- 33.

294. Фильштинский 1965 Фильштинский И.М. Арабская классическая литература. - М.: Наука, 1965. - 312 с.

295. Фильштинский 1977 Фильштинский И.М. Арабская литература в средние века: Словесное искусство арабов в древности и раннем средневековье. - М.: Наука, 1977.-291 с.

296. Фильштинский 1991 Фильштинский И.М. История арабской литературы. -М.: Наука, 1991.-726 с.

297. Фомичев 1986 Фомичев С.А. Поэзия Пушкина: Творческая эволюция. - Л.: АН СССР, 1986.-302 с.

298. Французская книга 1986 Французская книга в России в XVIII в. - Л.: Наука, 1986.-254 с.

299. Фуко 1996 Фуко М. Что такое автор? // Фуко М. Воля к истине. - М.: Изд-во Касталь, 1996. - С. 7-47.

300. Шаврыгин 1991 Шаврыгин С.М. Стихотворная литературная сказка первой трети XIX века (В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, П.П. Ершов): Учеб.-метод. пособие для студентов. Ульяновск: Изд-во УПГИ им. И.Н. Ульянова, 1991. -57 с.

301. Шамрай Шамрай Д.Д. Ф.1105 // Рукописный отдел ГПБ.

302. Шашков 1876 Шашков С. Литературный труд в России // Дело. - 1876.-№ 7-8.

303. Шидфар 1974 Шидфар Б.Я. Образная система арабской классической литературы (VI-ХП вв.). - М.: Наука, 1974. - 254 с.

304. Шкловский 1929 Шкловский В.Б. Матвей Комаров - житель города Москвы. - Л.: Прибой, 1929. - 295 с.

305. Шкловский 1933 Шкловский В. Б. Чулков и Левшин. - Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1933. - 264 с.

306. Шкловский 1961 Шкловский В.Б. Художественная проза: Размышления и разборы. - М.: Советский писатель, 1961. - 667 с.

307. Эйхенбаум 1987 Эйхенбаум Б. О литературе: Работы разных лет. - М.: Советский писатель, 1987. - 544 с.

308. Эльзон 1996 Эльзон М.Д. Неизвестные воспоминания о Н.И.Новикове // XVIII век. - СПб.: Наука, 1996. Сб.20. - С. 220-223.

309. Эткинд 2001 — Эткинд А. Фуко и тезис внутренней колонизации // Новое литературное обозрение. 2001. - № 49. - С. 50-74.

310. Юнг 1995 Юнг К. К феноменологии духа в сказке // Культурология: XX век.-М., 1995.-С. 331-378.

311. Яусс 1995 Яусс Х.Р. История литературы как провокация литературоведения // Новое литературное обозрение. - 1995. - №12. - С. 3485.