автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Благотворительность в российской провинции

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Егорова, Лилия Александровна

Введение

Оглавление

Стр. 3

Глава I. Костромская губерния второй половины XIX в.: социокультурный образ

§1. Костромской край как "культурное гнездо"37

§2. Потребности и нужды населения губернии. Проблема выбора целей и задач местных благотворительных учреждений43

Глава II. Церковная благотворительность в Костромском крае

§ 1. Типология православных церковных учреждений 54

§2. Благотворительная деятельность православных братств

Костромской губернии . 63

§3. Роль православных братств в сфере духовной благотворительности 78

Глава III. Благотворительность общественных организаций

§1. Типология общественного призрения 86

§2. Призрение детей и престарелых90

§3. Попечительская деятельность общественных благотворительных организаций 98

§4. Организация "адресной помощи" со стороны общественных благотворительных организаций106

Глава IV. "Культурные герои" Костромского края: частная благотворительная инициатива

§ 1. Характерные черты частной благотворительности

Костромской губернии116

§2. Иван Третьяков (градостроительство)124

§3. Федор Чижов (просвещение)128

§4. Владимир Лугинин (социальная помощь) 134

Введение диссертации2002 год, автореферат по истории, Егорова, Лилия Александровна

Постановка научной проблемы и обоснование ее актуальности

В современной исторической науке провинциальная культура понимается как специфическое явление, обладающее рядом присущих только ей свойств и особенностей, как самобытная сфера человеческого бытия [1]. Культурные явления русской провинции более ярко окрашены субъективными впечатлениями ее обитателей. Одним из специфических явлений в провинции была благотворительность, занимающая в местной жизни несколько иное место, нежели в столице.

Понятие благотворительности в общественной мысли подразумевало проявление сострадания к ближнему и нравственную обязанность прийти на помощь [2]. В российском провинциальном обществе это понятие трансформировалось в понятие о праве на оказание помощи. В этом смысле благотворительность следует отнести к важнейшим проявлениям повседневной жизни, как способа реализации нравственных установок как общества в целом, так и отдельных личностей.

Как и многие культурные процессы, путь развития благотворительности в России был долог и сопряжен с множеством трудностей. Тем более медленно и тяжело шел процесс становления системы благотворительных учреждений вдали от центра. Но, несмотря на это, к 70-м гг. XIX в. представить себе русское общество без благотворительности было уже невозможно. Она пропитывала все слои общества.

В последние годы проблемы российской провинции как общетеоретические, так и конкретно-исторические стали предметом обсуждения на региональных и * общероссийских конференциях, прошедших в Москве, Пензе, Самаре, Екатеринбурге, Костроме, Переславле-Залесском и других городах. Под руководством видного российского ученого С.О.Шмидта работает научный центр изучения русской провинции, который предлагает качественно новое содержание понятия "провинция": ".культура провинции является важной, полнокровной сферой культуры российской, она не только воспринимала культуру столиц, но обогащала и подпитывала ее, без познания культуры провинции, особенно во взаимосвязи ее с культурой столиц, нельзя познать культуру России" [3]. В книге "Путь историка. Избранные труды по источниковедению и историографии" [4] ученый обратил внимание на специфику провинциальной культуры, говоря о том, что именно здесь сохранилась естественная близость культурных верхов общества и исконной народной культуры. С.О.Шмидт актуализировал проблему самобытности русской провинции, сочетающей в себе особенности столичной культуры наряду с культурой местной.

В свете нового подхода к изучению проблем провинции, когда в сравнении "столица - провинция" последней уже не отводится "догоняющая" роль, а обозначено понимание значительности ее духовного потенциала, "питающей" роли, поднимаемая тема русской благотворительности в Костромском крае в конце XIX - начале XX вв. приобретает актуальное значение. Тем самым ведется поиск новых факторов развития русской культуры и истории, открываются иные грани уже известных событий. Если Россия, по выражению В.О.Ключевского, "страна провинций", то формирование цивилизационной и культурной целостности должно совершаться в сложном коммуникативном диалоге "столица - провинция". Между тем, в пространстве русской истории голос провинции почти не слышен, она не изжила, своего рода, "комплекс неполноценности", когда диалог ведется по чиновничье-административной ( а не культурно-исторической) формуле "центр-периферия".

С этой точки зрения не случаен и выбор Костромского края в качестве базовой территории для исследования проблем провинциальной благотворительности. "Творение блага", милосердие основывалось на православной этике, любви к ближнему [5]. Кострома считалась хранительницей царского рода, носительницей славы, связанной со спасением будущего царя Михаила. Символизируя собой окончание Смуты и восхождение на престол рода Романовых, Ипатьевский монастырь в Костроме являлся одним из крупных церковных благотворительных центров не только в масштабах губернии, но и всей страны в целом. История Костромского края насыщена яркими личностями и явлениями, и более подробное изучение ее делает возможным написание новых страниц в историю России.

Таким образом, следует предположить, что именно здесь традиционная форма церковного "призрения нищих" окажется наиболее живучей, затрудняющей появление светской, общественной моделей благотворительности. На территории Костромской губернии под сенью православной церкви успешно трудилось Александровское православное братство, получившее известность по всей России. Наличие сильной традиции церковной благотворительности в Костроме как одном из значительных религиозных центров России делает поиск и исследование новых, светских вариантов благотворительной деятельности тем более значимым. В этом отношении исследование на материалах Костромской губернии имеет не только региональный, но и общероссийский резонанс.

Данная работа решает ряд актуальных научных проблем, связанных со становлением и развитием системы благотворительных учреждений региона. Центральной проблемой является обозначение новых, эффективных и перспективных моделей благотворительности на примере Костромской губернии и их места в системе общего движения культурной жизни российской провинции. Параллельно с центральной в работе решается ряд дополнительных проблем:

- анализ побудительных мотиваций в процессе расширения и усложнения явления благотворительности;

- выявление культурных центров Костромской губернии и специфики форм благотворительности в них.

Решение этих вопросов выводит на уровень общей научной проблемы, актуальной в поле современной исторической науки: выяснения механизма возникновения и функционирования провинциальных "культурных гнезд", анализа моторики благотворительных сил в социокультурной истории российских регионов.

Знание и осмысление проблем благотворительности, в свою очередь, актуализируется высокой степенью востребованности сегодня опыта благотворительной деятельности начала XX в. Учет этого опыта может быть полезен в создании новых современных форм социальной помощи населению.

Предмет и объект исследования

История благотворительности восходит к временам принятия христианства. Ее развитие от милостыни и подаяния до системы социальных учреждений и обществ заняло несколько сот лет. В России христианская проповедь о сострадании и помощи ближнему, т.е. благотворительности нашла благодатную почву в известном гостеприимстве. В книге этнографа А.В.Терещенко "Быт русского народа", изданной в 1848 г., и, по праву, являющейся энциклопедией русской жизни, в разделе "Образ жизни" упоминается о глубоких исторических корнях славянского гостеприимства: "Славяне добрые сердцем, мужественные и гостеприимные, были восхваляемы самими врагами, всегда находившими у них приют. Доброта сердца, обнаруживавшаяся повсеместным гостеприимством, была отличительной чертой наших предков, и самое отдаленное потомство не изменило их умилительных чувств хлебосольства" [6].

Долгое время благотворительность в России была представлена в основном деятельностью церкви. Только к середине XIX в. началось формирование системы, в которую входили, помимо церкви, государственные учреждения, общественные организации и частные лица. Появление и укрепление частной благотворительности снизило роль государства в сфере социального обеспечения малоимущих и одновременно повысило роль купечества и нового поколения предпринимателей второй половины XIX в. в связи с их чрезвычайной активностью на благотворительном поприще.

Особенностью российской благотворительности 70-х - 80-х гг. XIX в. являлась территориальная децентрализация и формирование региональной специфики. Местные задачи обуславливали методы работы и форму деятельности. Предлагаемые из центра инструкции по ведению благотворительной работы на местах зачастую шли в разрез с актуальными проблемами и возможностями регионов.

Наиболее распространенными формами были разного рода призрения. По подсчетам статистиков XIX в. в 1900 г. эта форма составила 54,6% от общей благотворительной деятельности, а также обеспечение бесплатным жильем (приюты, богадельни) [7]. В становлении системы детских приютов принимали участие, главным образом, местные купцы. А учреждение учебных заведений и поддержка учащихся были, в основном, прерогативой выходцев из дворянского сословия. Выявление соотношения традиционной церковной благотворительности, формирующейся государственной системы социального обеспечения и появившихся общественной и частной благотворительности является ключом ко всей проблеме бедности в России, проблеме социального переустройства российского общества в пореформенный период. Какой тип благотворительности, какая его форма оказались наиболее жизнестойкими и эффективными? Какую роль в этой связи играли личности меценатов и попечителей? Очевидно, что ответы на эти вопросы следует искать в российской провинции, где социальные процессы находились на поверхности жизни, где только начинались мощные социальные сдвиги, коренным образом изменившие российское общество к началу XX в.

Таким образом, в качестве предмета данного исследования выступает соотношение благотворительной деятельности различных учреждений и частных лиц и решения насущных социальных и духовных проблем пореформенного общества в России. В данном случае благотворительность рассматривается как социокультурный феномен, как средство самореализации личности и фактор социальной реабилитации "недостаточных" членов общества.

В качестве объекта исследования выбраны благотворительные организации провинциального общества Костромской губернии второй половины XIX - начала XX вв. в динамике их развития.

Благотворительность Костромской губернии рассматривается в период с 60-х гг. XIX по 10-е гг. XX вв. Такие хронологические рамки берутся потому, что именно на этот период пришелся резкий рывок роста благотворительных учреждений как в Костромской губернии, так на территории всей России. Еще в середине XIX в. благотворительность в России носила почти зачаточный характер. Незначительные финансовые возможности, узкие цели, слабая организация помощи нуждающимся, -так характеризовали благотворительность 50-х гг. XIX в. современники [8]. Реформы в России обострили множество социальных проблем, в том числе и проблему преобразования благотворительности, изменения ее направления от бессистемной подачи милостыни к систематической помощи населению. Уже в начале периода "великий реформ" обозначился всплеск благотворительности: появляются православные братства, благотворительные общества и организации. Теперь они ставят перед собой более сложные задачи; становится совершенней их структура. Таким образом, нижняя хронологическая грань исследования определена фактическим началом систематической благотворительности в России, а верхняя хронологическая грань ограничена военными и революционными событиями 1914-1917 гг., которые прервали естественный путь развития российской благотворительности, придав ей новые направления, и резко изменили социокультурную ситуацию как в регионе, так и по всей стране.

В работе предпринята попытка создания базы данных по социальной работе церковных и общественных организаций, а также частных лиц.

Историография исследования

История исследования русской провинции как особой субстанции, комплекса внутренних и внешних взаимосвязей имеет несколько аспектов. Прежде всего, это теоретический уровень интерпретации самого понятия "провинция", началом актуализации и обсуждения которого стала вторая половина XIX в. В этом диалоге с самого начала участвовали историки и краеведы. В 1876 г. краевед А.С.Гациский поставил вопрос историку Д.Мордовцеву в статье "Смерть провинции, или нет?" о поглощении столицей самобытности русской провинции: ". как в науке, так и в других проявления человеческой жизни "недавно" преобладала централизация, но начинает кончаться ее безграничное преобладание. Осмеянное и опаленное слово автономия вовсе не так смешно. Мы протестуем против поглощения провинции одним центром, против непризнания за провинцией ее прав, и в жизни мы видим основание своего протеста"[9]. А.С.Гациский в этом письме одним из первых выступил с критикой тех, кто, попадая в столицу, теряет свой местный колорит, самобытность. И в то же время он выражал надежду, что "будет время, когда любого, соблазнившегося Петербургом будут считать ренегатом"[10]. А.С.Гациский подчеркнул, что пока столичная журналистика будет находится в состоянии неведения того, что делается в провинции, чего желает провинция, невозможно будет ее изучить, а это уже в 80-х гг. XIX в. виделось необходимым.

Попытка описать историю провинций России предпринималась профессором Казанского Университета А.П.Щаповым, который стремился приложить к изучению истории приемы естественных наук [11]. "В 60-е гг. XIX в. Щапов подчеркнул своеобразие отдельных областей, негативно отнесясь к все нивелирующей и обесцвечивающей роли государственности. Он считал необходимым изучение областей", -писал о нем историк-краевед С.И.Архангельский [12]. Изучение исторических явлений в тесной связи с подобными явлениями других народов и эпох было характерно и для Н.И.Костомарова. Интерес к экономической истории быта вылился в изучение народохозяйственной жизни в разные эпохи В.О.Ключевским, который пытался сочетать краеведение, этнографию и историю [13]. В период с 80-х гг. XIX в. по 10-е гг. XX в. ряд ученых занимался историческим краеведением, т.е. подробным изучением историй областей в контексте общей истории российского государства. Были написаны исторические очерки, посвященные провинциальным городам: К.Д.Головщиков "История города Ярославля", И.Ф.Павловский "Полтава", Г.М.Веселовский "Исторический очерк г.Воронежа", В.П.Сукачев "Иркутск, его место и значение в истории и культурном развитии Восточной Сибири", Н.Ф.Хованский "Очерки по истории города Саратова и Саратовской губернии" и другие подобные работы [14]. Первый период изучения истории провинции отмечен созданием ряда краеведческих очерков и попытками выделения самого понятия "провинция".

Следующий всплеск изучения региональных культурных явлений пришелся на 20-е гг. XX в. В это время ученые школы исторического краеведения (И.М.Гревс, Н.П.Анциферов, Н.К.Пиксанов, С.В.Бахрушин и другие), поставили вопрос о необходимости комплексного, синтетического исследования региона. Работа И.М.Гревса "Развитие культуры в краеведческом исследовании" [15], по сути, является методологическим руководством, методическим пособием для синтетического познания краевой истории. Ученые предлагали изучать русскую культуру как комплекс местных культур. Фактически в этот период была создана целая школа "исторического краеведения" с собственными методами исследования, что являлось, по сути, высшим научным достижением в российском краеведении и началом развития отечественной культурологии. Однако в 30-е гг. XX в. эта программа была признана неверным, буржуазным направлением, а потому оказалась не реализованной, а само краеведение сузилось до описания "местных достопримечательностей".

Вплоть до начала 60-х гг. XX в. исследование культуры регионов не проводилось. С.О.Шмидт писал о причине разгрома отечественного краеведения: ".Наступление эпохи всеобщего нивелирования означало гибель для всего самобытного и своеобразного" [16]. А поскольку краеведческие работы построены на фиксировании всего нестандартного, то само исследование областей с точки зрения их оригинальности делалось невозможным.

Новый импульс изучения местной истории пришел уже не со стороны краеведения, а со стороны истории культуры. В 70-е гг. XX в. поднимается волна интереса к культурным явлениям как реакция ученых на чрезвычайную политизацию всей истории. Влияние зарубежной социальной истории, отечественные традиции изучения социальных процессов сделали отечественную науку особенно восприимчивой к социальному содержанию культурных явлений. Официально поддерживаемое стремление регионов иметь "свою историю", в свою очередь, вызвало к жизни множество "очерков" местной истории. Несмотря на их стандартность, апологетизм и низкое научное качество, эта масса краеведческих описаний достопримечательностей и исторических экскурсов подняла к свету множество бесценных материалов из региональных архивов.

Параллельно с "официальным краеведением" в 70-е гг. XX в. сформировались новые теоретико-методологические подходы к изучению явлений культуры, повседневной жизни и быта, социальных процессов. Устанавливается методология исследований, появляются новые подходы к изучению периода конца XIX - начала XX вв. Среди отечественных ученых проблемами самобытности, ментальности человека, пониманием его как личности занимался А.Я.Гуревич [17]. Тему феномена русской культуры, ее многогранности, историю повседневной жизни поднимал Ю.М.Лотман. В своей работе "Культура и взрыв" [18] Ю.М.Лотман подчеркивает зависимость истории и культуры от случайности отдельных человеческих судеб, от переплетения исторических событий разных уровней. Он видел культуру как сложное целое, с постоянными столкновениями и изменениями. Такой подход дает возможность исследовать региональную историю в переплетении с историей государства. Большой вклад в развитие новых методов и подходов в сфере изучения локальной истории внесла Л.П.Репина. В своей работе "Локальные исследования и национальная история: проблема синтеза"[19] она подняла проблему комплексного исследования истории регионов в контексте общегосударственной истории. Л.П.Репина в статье "Выделение сферы частной жизни как историографическая и методологическая проблема" [20] обратила внимание на факт концентрации исследовательского интереса на взаимодействии между душевным миром индивида и внешней средой. Проблемам самобытности и оригинальности русской культуры посвящены работы академика Д.С.Лихачева [21], который в последние годы своей жизни постоянно обращался к теме невостребованности потенциала российской провинции. Особенно ярко эта тема прозвучала в статье "Гениев рождала провинция", в которой Д.С.Лихачев подчеркнул генерирующую роль провинциального мира и обозначил особую значимость провинциальной культуры для культуры столичной [22].

На стыке новых подходов к исследованию социокультурных процессов и интереса к провинциальной истории в последние несколько лет появился ряд принципиально новых работ о русской провинции, в которых основное место отводится проблемам локальных социокультурных процессов. Внимание исследователей вновь привлекли методологические подходы Н.К.Пиксанова и всей школы "исторического краеведения": коллектив авторов Московского Государственного Университета опубликовал работу "Очерки русской культуры XIX века" [23] в рамках цикла книг по истории русской культуры. В ней имеется специальная глава, посвященная провинциальной культуре, ее соотношению с культурой столицы, внешним и внутренним коммуникативным связям. В главе о провинциальном городе поднимается проблема распознавания "культурных гнезд", говорится о городе как о генераторе культурных ценностей и традиций. Автор главы Л.В.Кошман упоминает о необходимости использования опыта историков-краеведов И.М.Гревса и Н.К.Пиксанова [24]. В этом же русле всплеска интереса к провинциальной культуре России находится работа Г.Ю.Стернина "Мир русской провинции" [25].

Современная историческая наука пребывает в поиске формулы общества, так называемой, национальной идеи. Обращение к миру провинции в контексте поиска означает актуализацию проблем, связанных с самобытностью русской провинции. Складываются концепции понимания провинциальной России, ее специфического организма, исследование которого стало новейшей задачей историков.

Одной из самых популярных является концепция оригинальности черт провинциальной культуры, и в этой связи ее "питающей" роли для культуры столичной. По сути, авторами этой концепции были И.М.Гревс и Н.К.Пиксанов, но сегодня ученые делают попытки использовать и расширить предлагаемые ими характеристики русской провинции, а также методы ее исследования. В последнее десятилетие появился ряд работ, в которых авторы реально опираются на концепцию местных "культурных гнезд", созданную в 20-е гг. XX в. Статьи О.Е.Глаголевой "Предпринимательство и культура провинции XVIII - первая половина

XIX вв.", Е.Б.Долгова "Роль купечества в формировании уездных городов Среднего Поволжья" и Е.П.Рощевской "Благотворительная деятельность тюменского купечества", опубликованные в сборнике материалов научной конференции "Российское купечество от средних веков к новому времени" в Московском социальном Университете в 1993 г. [26], поднимают ряд актуальных проблем: предпринимательство и культура, недооценка купечества в исторической и художественной литературе, место старообрядцев в жизни регионов, отношение к предпринимательству разных слоев населения, религиозные особенности различных регионов России, история предпринимательских династий. Авторы статей сходятся во мнении, что российское провинциальное купечество с момента повышения своего социального статуса к началу

XX в. начало влиять на всю культурную жизнь и социальную ситуацию через воздействие на жизнь провинциальных городов. Е.Б.Долгов определяет роль купечества как главенствующую в градостроительстве; Е.П.Рощевская на примере тюменского купечества говорит о складывании своеобразного благотворительного микроклимата в российских провинциальных городах.

В рамках этой концепции в последние годы написаны три диссертационных исследования: О.В.Бердовой "Культурная жизнь Костромы и Костромской губернии по материалам местной периодической печати конца XIX - начала XX вв."; Н.В.Кирьяновой "Культура губернских городов Среднего Поволжья конца XIX - начала XX вв." и О.А.Суховой "Провинциальное предпринимательство: основные направления деятельности и культурная среда второй половины XIX - начала XX вв. (по материалам Среднего Поволжья)" [27]. Данный факт можно расценить как начало историографического поворота в исследовании провинциальной истории.

О.В.Бердова исследует стороны провинциальной культурной жизни. Один из сюжетов диссертации посвящен местной благотворительности и тому, как периодическая печать губернии освещала данную проблему, как информировала население о костромских меценатах и благотворителях. Общественная оценка социальной работы местных благотворителей говорит об их значительной роли в переустройстве жизни.

О.А.Сухова пишет о провинциальном предпринимательстве, как о социокультурном феномене, и делает попытку найти источники формирования менталитета провинциальной буржуазии, рассмотреть основные элементы культурной среды средневолжского предпринимательства в качестве условий формирования коллективного сознания.

Н.В.Кирьянова, занимающаяся культурой Поволжья, посвящает работы раскрытию "культурных гнезд" Средневолжских городов. В 1997 г. на межвузовской научной конференции в РГГУ "Россия в новое время: личность и мир в историческом пространстве" Н.В.Кирьянова выступила с докладом "Культура Пензы на рубеже XIX - XX вв. и роль К.А.Савицкого в ее формировании" [28], в котором проанализировала явление культуры Пензы, как яркого художественного центра России. Это исследование самобытности российской провинции также относится к концепции уникальности как типологической черты провинциальной России, как и доклад Н.П.Берляковой "Провинция как феномен русской культуры нового времени" [29], сделанный на той же научной конференции.

Попыткой внести свой вклад в процесс формирования концепции о взаимосвязи и взаимодействия центра и периферии в российской культуре была межвузовская научная конференция в РГГУ в 1999 г. "Россия в новое время: центральное и периферийное в системе культурного диалога" [30].

Большое значение для теоретического осмысления проблемы изучения краевой культуры и социологии благотворительности имели научные конференции, посвященные проблемам локальной истории, культуре русской провинции, которые прошли в 90-е гг.: Русская провинциальная культура XVIII - XX вв. (1992 г.); Российская провинция XVIII - XX вв.: реалии культурной жизни (1995 г.); Мифы провинциальной культуры (1992 г.); Культурное наследие русской провинции (1998 г.); Русская культура XX в. в контексте мировой культуры (1999 г.) [31].

Изучение российской провинции актуализировало проблемы, связанные и с провинциальной ментальностью. Научные конференции в

Самаре (1994 г., 1997 г.) посвящены проблемам сложившихся в отношении провинции стереотипов и мифов. В статье А.В.Качкина, и Т.Б.Ткаченко "Мифизм провинционализма" [32] выделены признаки провинциального сознания, объяснены многие стереотипы. Авторы хотят увести исследователей местной истории от ненужных догм, то есть освободить понимание провинции от мифов. Авторы уделяют внимание проблеме адаптационных возможностей провинциала, его своеобразной включенности в социокультурный процесс столицы. Использование опыта подобного рода исследований важно при изучении локальной истории.

Концепции оригинальности черт провинциального мира и взаимосвязи столичной и провинциальной культур являются на сегодняшний день составными частями цельной концепции самобытности "культурных гнезд" России, которая основана на идеях И.М.Гревса и Н.К.Пиксанова. Они считали основным отличием культуры России от культуры Западной Европы именно наличие местных субкультур, питающих весь общегосударственный культурный процесс. Самостоятельность, самодостаточность социокультурной системы "гнезд" придают миру провинции принципиально новое значение. Устройство и механизм существования российской провинции становятся важным фактором выработки социокультурного диалога столицы и провинции.

Предлагаемое к рассмотрению диссертационное исследование находится в рамках концепции самобытности "культурных гнезд". Историографическая новизна работы заключается в развитии методов исследования "культурного гнезда", дополнении их рядом новых характеристик, раскрывающих его природу, в том числе наполнении конкретным содержанием понятия "культурный герой" (введенного еще В.О.Ключевским), как генератора духовной жизни провинции. Таким образом, исследование становится ступенью в развитии данной концепции. Теоретико-методологические основы провинциальной истории формировались на стыке краеведения и собственно исторических исследований. Эти два историографических потока двигались иногда параллельно, иногда сливались и взаимно обогащались.

Важным историографическим направлением, которое характеризует состояние разработанности поставленной проблемы, является комплекс краеведческой литературы. Краеведческое направление тесно связано с историческим, но в отдельные историографические периоды оно выступало как самостоятельное направление, обладающее спецификой предмета исследования. Таких периодов самостоятельного развития краеведческой литературы о Костромском крае несколько. В конце XIX в. тема отдельных городов стала привлекать внимание историков-краеведов. В 1913 г. в связи с 300-летием дома Романовых Кострома и связанные с ней религиозно-культурные памятники истории привлекли повышенное внимание исследователей, как местных, так и столичных. Очерки и исследования, посвященные историческому и культурному наследию

Костромы и Костромского края, написаны в форме доступного широким слоям населения изложения событий местной истории. К ним относятся книги Я.С.Крживоболоцкого [33], Т.М.Рогова [34], И.В.Миловидова [35], В.К. и Г.К.Лукомских [36], П.Е.Навоева [37], А.Н.Рождественского [38], Л.П.Скворцова [39], П.С.Троицкого [40],. В работах этих авторов, зачастую, приводятся факты, подтвержденные уже утраченными сейчас документами, что дает возможность использовать их и как источник исторической информации. Однако все эти работы затрагивали лишь отдельные культурные явления, такие как развитие архитектуры городов губернии, появление театров и картинных галерей и т.д. При этом отсутствовали исследовательские работы, в которых бы восстанавливался сам процесс развития края, сложные общесоциальные и человеческие проблемы, нет оценки особенностей провинциальной культуры, в целом, и благотворительности, в частности, что говорит о недостаточном понимании роли провинциального социокультурного мира, а также о заниженной оценке русской провинции в общероссийском процессе.

В начале 60-х гг. XX в. начинается новый этап в изучении региональной культуры, отмечается всплеск интереса к фольклору, к народным промыслам и вследствие этого и к истории культуры и искусства российской глубинки. В этот период опубликован ряд работ по истории Костромского края, авторы которых акцентировали свое внимание на ярких личностях, героях того или иного уезда: М.В.Фехнер "Кострома" [41], В.Гущин "Ученый, гражданин, патриот" [42], В.Н.Иванов "Кострома" [43], "Кострома: краткий исторический очерк" [44], "Кострома. Памятники архитектуры" [45].

Историки-краеведы этого периода внесли ценный вклад в изучение региона в целом, ими накоплен значительный материал по самым разным сторонам жизни края. Однако этим работам не достает комплексных подходов к изучении краевой культуры, которая на данном этапе не рассматривалась исследователями как специфическое явление. Благотворительность, как элемент местной культуры в работах этого рода, вообще не представлен.

Иной характер носит интерес к краеведению в 80-90 гг. XX в. Именно в это время появляется большое количество работ, посвященных проблемам истории, построенных на архивном материале, который позже был утрачен из-за пожара. Таким образом, они являются носителями ценнейшей информации об удаленных уголках региона, о выдающихся личностях Костромского края, о деятельности разного рода благотворительных организаций: Ю.Смирнов "Почетный гражданин Судиславля" [46], В.Пашин "Дело Владимира и Святослава" [47], Н.Басова "Чумаковы, купцы из Макарьева" [48], Т.Войтюк "По одной только христианской добродетели" [49], Л.Ковалева "Да не оскудеет рука дающего" [50], Л.Сизинцева "Доброе дело в нашем отечестве" [51], И.Тлиф "Русская благотворительность не любит ничего официального." [52].

В 80-е - 90-е гг. XX в. в Костроме начинают выходить в свет краеведческие журналы, которые публиковали ранее неизвестные архивные материалы, предлагали темы открытых "круглых столов" и диспутов: "Ветлужская сторона," "Губернский дом", "Костромская земля", "Костромская старина" [53]. Созданы путеводители как по всему региону, так и по отдельным местностям [54].

О краеведческой литературе 80-90-х гг. XX в. можно сказать, что она постепенно стала входить в русло такого рода исследований, которые предлагались в 20-е гг. представителями школы исторического краеведения. Большое внимание уделяется подробностям, мелким деталям, основной темой становится личность провинциального человека и ее влияние на образ жизни местного общества. Не случайно, совершенно по иному зазвучала и тема благотворительности как феномена провинциальной России. Однако в этих работах еще нет элементов историко-краеведческого исследования - анализа происходящих событий, отсутствуют историкозначимые выводы. Как правило, эти работы реконструируют событийную историю и носят описательный характер. Предлагаемый И.М.Гревсом и Н.П.Анциферовым анализ провинциальных российских городов как носителей и выразителей разнообразных культурных форм пока в работах костромских исследователей отсутствует.

В комплексе исторической литературы можно выделить работы, специально посвященные сюжетам истории благотворительности.

Со второй половины XIX в. тема благотворительности и связанных с ней проблем приобрела актуальность, т.к. рост числа новых благотворительных организаций в России требовал осмысления и систематизации их деятельности. Проблемой того времени являлось огромное количество "профессиональных" нищих и бродяг. Основной целью российской благотворительности вплоть до начала XX в. было ограждение действительно нуждающихся от тунеядцев, адресация материальной помощи, оптимизация призрения детей и престарелых, учреждение и содержание учебных и медицинских учреждений.

Выходящие в это время работы (70-е - 90-е гг. XIX в.), в первую очередь, обращали внимание на толкование самого явления благотворительности, на анализ ее слабых сторон. Появление таких работ симптоматично еще и в силу того, что благотворительность и меценатство, находясь на подъеме, нуждались в реорганизации и поиске эффективных форм. К тому же и сами благотворители стремились совершенствовать систему социальной и духовной помощи нуждающимся.

К таким работам относятся обзоры П.И.Георгиевского "Призрение бедных и благотворительность" [55], А.Якоби "Благотворительность" [56], В.Ф.Дерюжинского "Заметки об общественном призрении" [57], В.Преображенского "О благотворительности" [58], Е.Вабра "Общественно-педагогическое значение деятельности попечительства о народной трезвости" [59], А.М.Горовцева "Трудовая помощь как средство призрения" [60], В.М.Бензина "Церковно-приходская благотворительность" [61], В.Ильинского "Благотворительность в России" [62], А.В.Горбунова "Борьба с нищенством и бродяжничеством" [63].

Особое место в этой группе занимает работа председателя Всероссийского союза учреждений, обществ и деятелей по общественному и частному призрению, профессора Психологического института Санкт-Петербурга С.К.Гогеля "Объединение и взаимодействие частной и общественной благотворительности" [64], т.к. она преследует ряд практических целей: распространение основных начал движения по организации благотворительности и помощь желающим образовать благотворительное общество. Эта работа не является чисто практическим руководством, а скорее описанием возможных трудностей и проблем новых благотворительных организаций. С.К.Гогель приводит множество примеров деятельности разных форм благотворительности, сравнивает их и делает вывод о необходимости скорейшего объединения всех форм в единую систему.

Можно назвать программным его выступление на Первом Всероссийском съезде по общественному и частному призрению, в котором С.К.Гогель обращал внимание на острейшую необходимость введения участковых попечителей. С.К.Гогель обозначил в своем докладе "Городские попечительства о бедных в провинциальных городах России" [65] первоочередные меры по упорядочению российской благотворительности.

В период с 90-х гг. XIX по 10-е гг. XX вв. большое количество работ, посвященных разным аспектам благотворительности и общественного призрения в России, было написано Е.Д.Максимовым. Темами его обзоров являлись и земская деятельность в области призрения населения [66], и происхождение российского нищенства [67], и профессиональное попрошайничество [68] и многие другие.

В силу того, что подобные работы зачастую были написаны в жанре отчетов и обзоров, они несли значительную информативную нагрузку, содержали в себе большое количество статистических данных, и редко выходили на какие-либо обобщения опыта. В данном исследовании такого рода работы оцениваются как первая попытка осмысления благотворительной деятельности, и как источники информации о ней.

На протяжении почти 70 лет XX в. (с 1917 г. по 1980-е гг.) тема благотворительности в России в исследовательской литературе практически не затрагивалась. Само по себе понятие "благотворительность" отсутствовало даже в справочной литературе, и только в 80-х гг. XX в. с подъемом интереса к роли человека в истории появились первые работы, посвященные благотворительности. Но научный подход к механизму российской благотворительности, к ее основным отличиям от стран Западной Европы, особенностям и самобытным чертам наметился только в последнее десятилетие XX в.

В контексте современных исследований, посвященных истории развития системы благотворительных учреждений в России, в последние годы появились работы, касающиеся частных вопросов явления благотворительности. Одним из таких явлений была деятельность православных церковных братств, которые в период с 60-е по 90-е гг. XIX в. являлись одной из самых перспективных форм благотворительной и попечительской деятельности. Понятие "православное братство" означает организацию, созданную под эгидой православной церкви, призванную объединить людей всех сословий для решения местных задач благотворительности.

Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук Ф.А.Дорофеева "Эволюция православных братств Руси / России. Опыт конкретно-исторического исследования" (1998 г.) [69] - это принципиально новая работа в данной области. Автор охватывает очень большой промежуток времени, начиная с братских пиров X в., заканчивая православными братствами начала XX в., а также дает сведения о братствах, существующих сегодня на территории нескольких российских монастырей. Новизна работы заключается в обозначении эволюционных связей между братствами в разные периоды времени. На примере нижегородского материала о деятельности братств автор доказывает связь древних братских форм с современными общинами, называя их "единой цепью исторических форм братской жизни." Православным братствам второй половины XIX - начала XX вв. посвящен § 6 главы II, в котором Ф.А.Дорофеев четко разграничивает разницу между братствами начала XIX в. (сугубо церковные организации) и братствами конца XX в. (всесословные религиозно-социальные организации). Отсутствие подобного рода исследований особенно актуализировало диссертационный труд Ф.А.Дорофеева, который, помимо истории развития братств, рассмотривает разнообразные виды братской деятельности, их цели и задачи; а также сделал попытку систематизировать известные братства России.

Проблеме восприятия и использование опыта социальной работы европейских стран посвящено диссертационное исследование на соискание ученой степени кандидата исторических наук Е.В.Ивановой "Внедрение в российскую систему благотворительности зарубежного опыта социальной работы в конце XIX - начале XX вв." (1998 г.) [70]. Автор заостряет внимание на особом российском пути развития благотворительности, однако подчеркивает возросшую к началу XX в. необходимость в использовании позитивного опыта социальной работы стран Западной Европы.

Проблемам предпринимательского благотворения посвящено исследование В.Л.Прохорова "Российское предпринимательское благотворение: неизвестные страницы (XIX - начало XX вв.)" (1998 г.)

71], в котором автор изучает краевую социальную историю России. Целью работы является показать действительно неизвестные страницы истории российской предпринимательской благотворительности. Впервые в исторической литературе здесь встречается имя Федора Чижова как крупного благотворителя. Автор заостряет внимание на Костромском крае как некоем центре благотворительности. Итогом исследования является вывод о высокой степени значения частной благотворительной инициативы в России на рубеже XIX и XX вв. Однако В.Л.Прохоров лишь предложил ряд ранее неизвестных имен благотворителей из разных регионов страны, тем самым, предлагая исследователям продолжить изучение локальной (местной) истории российской провинции.

В процессе изучения истории благотворительности в российской науке сложились две концепции отношения к явлению благотворительности. Первая концепция состоит в оценке благотворительности как чисто социального явления, которое должно рассматриваться историками только с точки зрения его применения в обществе. В духе этой концепции написан ряд современных научных работ: Г.Г.Силасте "Благотворительность как социальное явление", Е.И.Холостова "Генезис социальной работы в России", И.Н.Андреева "Очерки социальной помощи в России (X - начало XX вв.)", Т.Б.Кононова "История российской благотворительности и ее связь с государственными структурами социального обеспечения" [72]. Для авторов, приверженцев данной концепции, характерна точка зрения, что к концу XIX в. в России окончательно сформировалась система социального обеспечения. Причем, некоторые авторы (В.Ф.Молчанов "Благотворительность и меценатство в России: основные тенденции и характерные особенности (X - начало XX вв.)" [73]) утверждают, что участковые попечительства в 80-е гг. XIX в. уже получили достаточное развитие. Однако периодические издания этого времени говорят о сложном и противоречивом вхождении попечительской формы социальной помощи в сферу благотворительности, даже несмотря на использование позитивного опыта Эйберфельдской системы участковых попечительств, которая удачно работала в ряде стран Западной Европы. Достаточно ознакомиться с обзорами П.И.Георгиевского "Призрение бедных и благотворительность" [74] и В.И.Ильинского "Благотворительность в России" [75], в которых еще только говорится о необходимости установления местных - волостных, сельских, участковых - органов призрения.

Вторая, принципиально иная концепция понимания благотворительности сводится к тому, что российская благотворительность - это неотъемлемый элемент социокультурного развития государства, составляющий момент культурной жизни России. За последние годы появился ряд работ, авторы которых являются приверженцами данной концепции. В 1994 г. вышел в свет сборник "Россия в XX веке. Историки мира спорят", в котором была напечатана статья Я.Н.Щапова "Благотворительность в дореволюционной России: опыт и вклад в цивилизацию" [76]. Статья посвящена анализу состояния российской благотворительности к началу XX в. Автор подчеркивает высокое значение благотворительности как компонента культурной жизни России, а также обращает внимание на тот факт, что благотворительность в России - это элемент самоидентификации человека. Несмотря на то, что в статье много спорных моментов, касающихся фактов истории благотворительности, в целом, статья имеет важное историографическое значение.

Проблему использования опыта благотворительности в России начала XX в. посвящена статья И.Городецкой "Возрождение благотворительности в России" [77]. Точка зрения автора сводится к пониманию благотворительности как способа реализации собственных нравственных установок жертвователя, с одной стороны, и возможности получения какой-либо поддержки нуждающимися, с другой. Таким образом, И.Городецкая отмечает особенности российской благотворительности. Она подчеркивает, что благотворительность, как таковая, исчезнет только тогда, когда будет устранена ее почва -социально-духовное неравенство в обществе.

В 1995 г. в городе Пенза проходила научная конференция "Российская провинция XVIII - XX вв.: реалии культурной жизни." Выступление Л.И.Деминой - "Социокультурное развитие провинции во второй половине XIX века. Общественная благотворительность" [78] продемонстрировало попытку включить благотворительность в процесс культурного развития государства. Новой является высказанная автором гипотеза о том, что благотворительность в России - это уникальное явление, служившее, своего рода, посредником интеллектуального "обмена" разных социальных слоев населения страны. На примере разных благотворительных организаций Л.И.Демина убедительно показывает близость форм благотворительности и меценатства, говоря о том, что поддержка и учреждение учебных заведений - это момент смыкания благотворительности и меценатства. В заключении автор поднимает проблему создания базы данных по социальной работе государственных структур, земств, церкви, общественных организаций и частных лиц, а также выработке методик анализа и систематизации сведений. Таким образом, Л.И.Демина обозначила перспективность темы исследования.

В рамках данной концепции восприятия и понимания провинциальной благотворительности находится также статья О.А.Суховой "Благотворительная деятельность в провинциальной России в середине XIX - начале XX вв.: роль личности в контексте проблемы (на примере Среднего Поволжья) [79].

Зарубежная историография данной темы представлена рядом исследований проблем российской благотворительности А.Линденмайер (США). Одной из первых ее работ, посвященных деятельности участковых попечительств в России 1894 -1914 гг., является обзор "Russian experiment in voluntarism: the municipal Guardianships of the poor, 1894 - 1914" (1982 r.) [80]. А.Линденмайер показывает уникальность участковых попечительств России: абсолютная добровольность, отсутствие "угрозы" государственному бюджету, т.к. их содержание зависело только от частных пожертвований. Автор говорит о том, что участковые попечительства - это не просто эпизод в истории благотворительности, это поиск новых эффективных способов организации муниципального содействия нуждающимся. Участковые попечительства, по мнению А.Линденмайер, являлись формой систематической благотворительности, основанной на опыте Западной Европы.

В 1990 г. в центре по изучению России и Восточной Европы Питтсбургского Университета, были выпущены две работы А.Линденмайер "Voluntary Association and the Russian Autocracy: the case of Private Charity" [81] и "The ethos of charity in Imperial Russia" [82].

Первая работа посвящена добровольным обществам и заведениям, на примере которых автор сделала попытку раскрыть политику самодержавия в отношении самодеятельных объединений. Рассматривается большой период времени - от 1782 г. (Устав благочиния) до начала Первой мировой войны. В этой работе много новаторского - рассмотрение благотворительных объединений национальных меньшинств, синтез хронологического и проблемного подходов. Автор использует большой объем архивного материала (фонды МВД в ГИА в Петербурге), с помощью которого детально, с применением конкретных примеров, строит собственную периодизацию частных благотворительных организаций России.

Вторая работа - это анализ стереотипов мышления русского человека, изучение психологической и моральной точек зрения на вопрос русской самоидентификации. Исследуемый период - 1856-1874 гг. - это время проявления нового гражданского сознания, отчасти, независимости общественного мнения. Как считает А.Линдермайер, все это воплотилось в благотворительной сфере; и более обширная практика и постоянное обсуждение благотворительного опыта способствовали появлению более зрелых форм. Автор подчеркивает равнодушное отношение государства к общественным инициативам. Сама А.Линденмайер отмечает факт отсутствия в историографии темы женщины в благотворительности, тогда как сознание "нового образа русской женщины" являлось позитивным моментом в формировании гражданского общества в России.

Возросший в последнее десятилетие интерес к тендерной истории привел А.Линденмайер к написанию работы, посвященной женщинам в истории русской благотворительности "Public life, private virtues: women in Russian charity. 1762-1914" (1993 r.) [83]. В этом исследовании автор показала трансформации сознания не только русских женщин (на примере дворянок-благотворительниц), но всего общества. Появление женских благотворительных обществ, специальных комитетов воспринимается автором как чрезвычайно важный этап в истории российского государства. Изменение социального статуса женщины, возможность получения образования и ведение самостоятельно благотворительной и попечительской работы - это новая ступень развития русского сознания, его трансформация, изменение некоторых стереотипов, что имело значение также для развития благотворительности.

Последней вышла книга А.Линденмайер "Poverty is not a vice: charity, society and one state in Impérial Russia" (1996 r.) [84]. Это свежий взгляд на проблемы взаимоотношений государства и благотворительности в России, а также продолжение уже начатой работы в книге "Voluntary Association and the Russian Autocracy: the case in Impérial Russia". В центре внимания автора стоят законодательные вопросы, структуры различных благотворительных институтов. Приведена терминология (понятия "сострадание" и "милосердие"). Автор пытается сопоставить понятия друг с другом, выявить единые элементы и различия, обращаясь при этом к корням русского языка. Хорошо представлены национальные русские народные обычаи и верования.

Чертой, отличающей работы А.Линденмайер от работ российских исследователей, является отсутствие какой-либо предвзятости по отношению к проявлениям благотворительности. Зачастую отечественные авторы, негативно относясь к благотворительности как таковой, предвзято отражают и историю этого явления. А.Линденмайер лишена такой предвзятости. Наоборот, как исследователь она настроена в своих работах обследовать все стороны благотворительности, как позитивные, так и негативные.

Однако автору не достает понимания своеобразия России. Тот факт, что все происходящие в России события преломляются зарубежными исследователями через призму их собственных ощущений, наложил отпечаток и на работы А.Линденмайер. Ее попытки понять русский язык, происхождение слов, объяснить народные обычаи и традиции, вычленить природу суеверий нельзя считать до конца удачными. Но в целом А.Линденмайер внесла заметный вклад в изучение российского благотворительного движения. Ряд ее работ построен на привлечении обширного фактического материала. Главная заслуга А.Линденмайер -исследование истории существования в России добровольных благотворительных обществ в контексте становления гражданского общества.

Еще одним автором, посвятившим свои работы проблемам становления гражданского общества в России и вхождения российской женщины в состав этого общества как полноценного члена, является Б.Петров-Энкер (Германия). Ее книга ""Новые люди" в Росии. Развитие женского движения от возникновения до Октябрьской революции"

85] - это пример тендерного подхода к изучению истории женского движения. Автор исследует различные институты - от кружков до крупных политических движений. В исторический контекст вписаны яркие, по мнению автора, биографии. Значение этой работы заключается в том, что Б.Петров-Энкер исследует и проблемы женской благотворительности и повышение социального статуса российской женщины. Параллельно с этим автор размышляет о сущности российского буржуазного общества, сравнивает "общественную среду" России со странами Западной Европы.

Важным является стремление автора объяснить российскую благотворительность и как возможность самоочищения, и как способ самореализации человека.

Среди американских ученых-историков достаточно глубоко проработаны некоторые частные аспекты истории русской благотворительности. К таким аспектам относятся Дома Трудолюбия, история их возникновения и развития, как одной из форм общественного призрения. Историк Дж.Бредли (США) в своей работе "The Moscow Workhouse and Urban Welfare Reform in Russia" [86] обращает внимание на эффективность городской реформы в России, а также обозначает появление Дома Трудолюбия в Москве как новую ступень в развитии системы благотворительных учреждений.

Анализ научной и краеведческой литературы XIX - XX вв., посвященной истории культуры провинциальной России, истории благотворительности России и Костромы, позволяет сделать следующие выводы:

1. Несмотря на большой вклад историков и краеведов в изучение данной темы, отсутствуют работы, в которых благотворительность рассматривалась бы как явление и культурное, и социальное одновременно; в исследованиях слабо раскрыт вопрос о роли провинции как социокультурного организма с высоким потенциалом саморазвития; не обозначены направления взаимодействия столицы и провинции, а также характерные черты провинциального города.

2. Большинство работ носит описательный характер, нет анализа событий, оценки благотворительности как полноценной сферы жизни провинциального общества; отсутствуют работы, посвященные анализу благотворительности как способу самореализации в провинции.

3. Исследования зачастую дублируют друг друга, нередкими являются повторы информации об основных этапах развития благотворительности в России.

4. Отсутствуют работы на тему мотиваций благотворительности и природы феномена частной благотворительной инициативы начала XX в.

5. Нет исследований, в которых приводилась бы структура всех видов благотворительности: церковной, общественной, государственной и частной в их взаимосвязи и взаимовлиянии.

Таким образом, данную тему нельзя считать изученной, поскольку отсутствуют работы, раскрывающие внутренний мир благотворительности Костромского края (имеются только краеведческие обзоры), а также монографические исследования, посвященные явлению благотворительности как структурного компонента социокультурной жизни России второй половины XIX - начала XX вв.

Цели и задачи работы

Недостаточная изученность данной темы обусловила постановку целей и задач настоящей работы. Основной целью исследования является решение вопроса о том, какая из действующих во второй половины XIX в. форм благотворительной деятельности являлась наиболее эффективной, устойчивой к изменениям ситуации в стране, гибкой по отношению к преобразованиям внутри себя, совершенной по организации, а также выяснение факторов означенных свойств. На основе решения этого вопроса предполагается выход на ряд теоретических проблем русской провинции, уточнение социокультурного содержания понятия "провинция".

Задачами исследования являются:

1. Реконструировать и систематизировать формы, направления и мотивацию благотворительности в отдельном регионе в их развитии; типологизировать существовавшие в данный период благотворительные организации с тем, чтобы выделить доминантный тип и факторы его доминирования.

2. Выявить основных деятелей Костромского края как "культурных героев" провинции, ввести их в историческое поле, оценить роль в социальной деятельности.

3. Подвергнуть специальному рассмотрению роль частной филантропической инициативы в период с конца XIX по начало XX вв. как проявлению социокультурного поведения провинциальных предпринимателей и как фактор взаимосвязи всех форм благотворительности.

4. Проверить уровень эффективности методологии школы "исторического краеведения", используя подходы и основные понятия в рамках концепции "локальной истории".

Теоретическое и методологическое основания исследования

Методологическая основа диссертации базируется на междисциплинарном подходе, который обусловил комплексный характер исследования. Предполагается обращение к методам смежных исторических дисциплин (краеведение), применение и использование метода исторического моделирования. Особенно важным является применение системного анализа, который позволил воссоздать из разрозненных фактов объективную совокупность. Таким образом, применение системного анализа позволило создать из многочисленных отдельных историй благотворительных организаций Костромской губернии и биографий частных филантропов края цельную многоаспектную реальность: историю развития слаженной системы учреждений благотворительности и общественного призрения.

Использование общепринятых научных принципов, таких как переход от общего к частному, сравнительный анализ историко-культурных явлений в сочетании со специфическими методами исторического краеведения позволяют реконструировать события локальной истории.

Обращение к наследию историков-краеведов 20-х гг. XX в. обусловлено не только выбором темы исследования, но и авторской позицией в подходе к проблемам российской провинции, к самобытному организму, обладающему уникальными особенностями и в силу своей уникальности способному стать источником развития всей страны в целом.

В качестве методологического базы для изучения провинциальной истории автор обратился к работам В.О.Ключевского. В статье "Терминология русской истории" В.О.Ключевский подчеркивал, что учет факторов провинциальной культуры реализуется через выявление мотивационно-психологического аспекта истории, и через описание конкретных условий протекания социальных процессов. В.О.Ключевского интересовали типы людей, их образы, "факторы общежития" [87].

В.О.Ключевский в своих теоретических построениях опирался на триаду: "Человеческая личность, людское общество и природа страны" [88]. Географическая среда, как считал В.О.Ключевский, была исторической необходимостью, влиявшей на особенности местной истории [89]. Часто В.О.Ключевский ссылался на многочисленные этнографические описания. Им была создана галерея исторических портретов, в которой он обращал внимание на обстановку, обстоятельства бытовой жизни человека, свойственной той эпохе, в которой он жил. Говоря современным языком, для того, чтобы во всей полноте воссоздать течение исторического процесса необходимо в исследованиях обращаться к материалам местной истории, которые могут служить источником ценнейшей информации о мотивах формирования тех или иных социокультурных институтов. Одним из таковых институтов являлась система благотворительных учреждений России начала XX в.

В.О.Ключевский предлагал "сопоставлять местные процессы с обобщенными однородными процессами, обязательно выявив при этом оригинальность местных явлений истории" [90]. Таким образом, В.О.Ключевский, в некоторой степени, выступал и как историк-краевед. Его монография "Боярская Дума Древней Руси" построена на использовании материалов, раскрывающих роль историко-культурных ландшафтов.

Безусловно, не все местные явления заслуживают пристального внимания историков. В.О.Ключевский подчеркивал значимость проблемы отбора объекта исследования: "Местная история представляет более или менее научного интереса, чем с большой или меньшей полнотой вскрывается в ней природа каждой исторической силы, чем более своеобразны слагающиеся сочетания общественных элементов. Значение местной истории определяется степенью своеобразности явлений, и ее связью с общим историческим явлением" [91].

Таким образом, уже В.О.Ключевский начал формулировать локальный метод изучения местной истории, который впоследствии был окончательно оформлен историками-краеведами Петроградского экскурсионного института в 1920-е гг.

Исследовательский опыт В.О.Ключевского, его понимание общерусского исторического процесса легли в основу научной школы исторического краеведения, которая сформировалась в 20-е гг. XX в. в России. Основоположником ее стал Иван Михайлович Гревс, историк, профессор Петроградского экскурсионного института, автор ряда работ, посвященных теории и практики краеведения. По идее И.М.Гревса, краеведение должно было насытить картину исторического бытия России подлинно живыми чертами. Поскольку провинциальный мир основывается на традиции и сохранении элементов древней истории, И.М.Гревс видел в подробном изучении локальной истории возможность подчеркнуть своеобразие отдельных областей. Он понимал русскую историю как историю областей, разнообразных провинций. В этом он был близок к В.О.Ключевскому, и, взяв за основу наследие последнего, окончательно сформулировал понятие локального метода в исторической науке.

И.М.Гревс и его последователи, Николай Павлович Анциферов, Николай Кирьякович Пиксанов, обосновали методы изучения локальной истории серьезными методологическими наработками, сделав их необходимым условием исторического исследования. По сути, они впервые соединили краеведение и собственно историю, создав школу "исторического краеведения".

Одним из основных их методов являлся локальный метод, понимаемый учеными как собирание всех фактов какого-либо узкого района, всестороннее их исследование как некой цельности и обязательное введение системы новых фактов в исторический оборот. Таким образом, принципиальным отличием локального метода от методов краеведения является присутствие научнозначимого вклада в общероссийскую историю, а не простое описание достопримечательностей того или иного района.

И.М.Гревс и его ученики предлагали несколько новых методов изучения локальной истории, которые можно считать составными частями локального метода, - выявление "областных культурных гнезд", экскурсионный метод, метод полного погружения в прошлое. Они считали эти методы средством преобразования краеведения, повышение его научности. Но привнесение научных методов в краеведение позволило серьезно повысить уровень и исторических исследований - в первую очередь тех, которые касались истории провинции. В исторической науке школе исторического краеведения соответствует понятие "локальная история" на основе выявления "культурных гнезд".

Выявлением "областных культурных гнезд" занимался Н.К.Пиксанов, методом раскрытия образа провинциального города -Н.П.Анциферов. Сам же И.М.Гревс больше всего уделял внимание проблемам изучения провинции как целостного, самодостаточного организма, используя собственные, авторские методы краеведения. Один из них - экскурсионный метод, позволявший "уравнять ценность письменных источников, устных и вещественных памятников человеческого труда" [92]. И.М.Гревс настаивал на том, что только комплекс всех данных (материальных предметов, идей, верований) дает возможность полностью раскрыть суть того, что можно прочитать в письменных источниках информации [93].

На примере экскурсий по Италии, И.М.Гревс показывал эффективность своего метода изучения местной истории - полного погружения в проишое [94]. Здесь же он выдвигал предположение об обязательности элементов экскурсий в процессе изучения и преподавания истории. Особенно, как считал И.М.Гревс, необходимо использовать данную методику при изучении провинциальных городов, которые он именовал как "вместилище богатства". И.М.Гревс называл город ядром, и подчеркивал, что "подходить к нему надо как развивающейся единице полной жизни целого местного общества" [95]. Краеведческие методы полного погружения в прошлое и экскурсионный были опробованы автором в ходе работы над диссертацией. С этой целью были предприняты поездки и длительное проживание в городах Костромской области, исследованию благотворительности которых посвящена работа.

В 20-е гг. XX в. исследованиями в области местной (локальной) истории и разработкой новейших методов исторического краеведения занимались историки-краеведы, этнографы С.В.Бахрушин (1882-1950) и С.И.Архангельский (1882-1958). Фактически они окончательно сформулировали "локальный метод" и необходимые условия для выполнения подобного рода исследования.

С.И.Архангельский писал о том, что конкретный исследуемый район должен определяться не столько административным делением, сколько этнографическими группами, хозяйственными и географическими признаками [96]. Он подчеркивал обязательность таких условий, как наличие определенного плана местных исследований, ведение собирательной работы только научными сообществами, подобными губернским архивным комиссиям или земским статистическим бюро [97].

С.В.Бахрушин в статье "Задачи изучения края" [98] еще раз подчеркнул важность исторического подхода к изучению краевой истории и тот факт, что "детальное научное обследование районов может дать основу для крупных монографических исследований", имеющих общеисторическое значение [99]. В этой же статье С.В.Бахрушин поставил задачи историка-краеведа и обозначил его отличие от просто краеведа. Он завершил статью словами напутствия местным историкам-краеведам, призывая их "дополнить свои историко-географические наблюдения выводами, и стараться вылить весь материал в форму исследования" [100].

Таким образом, школе научного краеведения, казалось, была уготована долгая жизнь, всесторонне развитие, разработка новых методов исследования, сближение с научными школами историков. Но в 30-е гг. XX в. многие краеведы подверглись репрессиям. Постепенно обрывалась связующая нить между историками-краеведами старого поколения и молодыми учеными. Признанное неверным, историческое краеведение перестало развиваться. Научно-исследовательское начало экскурсий, предлагаемое И.М.Гревсом, было утрачено. Сами экскурсии стали восприниматься как упрощенные лекции для любителей истории, а впоследствии как примитивные обзоры по архитектуре и быту того или иного города. Экскурсии в Советском Союзе получили статус общепотребительского явления, полностью утеряв все те наработки и элементы научности, которые предлагал И.М.Гревс. Традиции научных исследований прекратили передаваться, краеведческий опыт И.М. Гревса был забыт, разрыв между краеведением и историей углубился.

Только в начале 90-х гг., когда вновь возрос интерес к русской провинции, историки стали обращаться к проблемам изучения местной истории. Этот интерес был связан, от части, с тем, что долгое время понятие краеведения было упрощено и выведено за рамки науки. Под ним понималось лишь собирание материалов по местной истории без каких-либо сопоставлений с другими местными историями. Восполнить этот пробел должны были локальные исследования малоизученных районов России на этот раз учеными-историками. Появившийся в последние годы ряд проблемных статей по вопросам изучения мира провинции, разработки новых методов исследования, рассмотрения провинции, как полисоциального объекта, говорит об обострении интереса исследователей к данной проблематике, усвоении и развитии наработок школы исторического краеведения [101].

С.О.Шмидт в своих работах, посвященных историческому краеведению, заостряет внимание на отсутствии историографической традиции изучения русской провинции, а также на необходимости дальнейшей разработки методов исторического краеведения: "когда мы говорим "культурных гнездах", то подразумеваем не только набор характеристик, присущих местной культуре, но сочетание особенностей столичной культуры и культуры провинции. Однако в научно-историческом плане эти явления не сопоставлялись, и для успешного исследования полезно предпринять критически-аналитическое сравнительное рассмотрение " [102].

Будучи организатором научных конференций по историческому краеведению в г. Пенза, С.О.Шмидт постоянно уделяет внимание краеведению, как комплексному знанию, историко-культурному, с одной стороны, и в сфере естественных наук, с другой. В своей статье, которая публиковалась в качестве предисловия к сборнику материалов второй конференции по историческому краеведению, С.О.Шмидт обозначил место краеведения, назвав его "отбором и усовершенствованием того, что выдержало испытание временем" [103]. Также он подчеркнул связь краеведения с междисциплинарными науками, говоря, что "краеведение учитывает не только научный опыт, но и житейскую практику" [104]. Для разработки принципиально нового места исторического краеведения имеет важное значения статья С.О.Шмидта "Изучение культуры русской провинции (XVIII - начало XX вв.) и задачи краеведения" [105], в которой ученый опять поднял проблему неизученности мира русской провинции, ее духовного потенциала и "питающего" значения, сделав эти проблемы современными задачами краеведения.

Значимой с точки зрения разработки методов краеведческого исследования в исторической науке можно считать статью Н.П.Анциферова "Краеведный путь в исторической науке" [106]. В этой работе ученый ввел в научный оборот понятия целокупного, т.е. наиболее полного знания, которое само по себе порождает новые методы работы" [107]. Под целокупным знанием Н.П.Анциферов понимал обязательный учет мелких деталей, которые в историческом краеведении приобретают важнейшее значение. Продолжая принцип полного погружения в прошлое, предложенный И.М.Гревсом, Н.П.Анциферов подчеркнул равноправие самого облика местности, носителя историко-культурных явлений и архивных документов. В данном случае Н.П.Анциферов, как и И.М.Гревс, обращался к опыту В.О.Ключевского, беря за основу его понимание историко-культурных ландшафтов.

Говоря о необходимости изучения локальной истории, Н.П.Анциферов подчеркивал факт отсутствия в исторической науке историографической традиции местной истории. Тем более важным виделось Н.П.Анциферову усвоение историками опыта краеведов в изучении "узких" районов, опыта локального приема с применением "локальных методов".

Исследованием краевой культуры занимался краевед Н.К.Пиксанов. В 1913 г. во втором издании книги "Три эпохи" [108] он сформулировал понятие "культурного гнезда" и наметил задачи и методы изучения провинциальных "культурных гнезд". В 1928 г. вышла его работа "Областные культурные гнезда" [109], основной задачей которой являлось привлечение внимания исследователей к вопросам изучения областных и местных культурных гнезд и движений: "Необходимо немедленно приступить к их разработке, торопясь спасти нередко гибнущий материал" [110]. Адресованный краеведам призыв имел значимость и для исторической науки.

В 1925 г. Н.К.Пиксанов опубликовал в журнале "Искусство" статью "Областной принцип в областном культуроведении" [111], в которой придавал проблеме соотношения области и центра в истории русской духовной культуры статус основного методологического принципа для изучения мира провинции. В центре предложенной им схемы стоит понятие "культурного гнезда", выявление его характерных особенностей в сопоставлении с чертами других культурных центров.

Н.К.Пиксанов считал, что для того чтобы укрепить положение о необходимости изучения областных культурных гнезд, надо брать наиболее выраженные из них, как для выявления типичных признаков, так и в качестве материла для сопоставления. Однако он подчеркивал, что ". разумеется, научное изучение должно быть сплошным, без купюр. Через него мы должны подняться к вопросу о взаимодействии областной и центральной культур" [112]. В данном случае уже наличествует прямой выход на общероссийскую историю.

Н.К.Пиксанов считал актуальным детальное изучение провинции, поскольку основным отличием провинциальной культуры России от стран Западной Европы является импульс провинции и наличие "питающей" функции культурных гнезд России по отношению к центру. Н.К.Пиксанов называл русскую культуру одной из самых провинциальных в Европе, обозначив тем самым и яркую индивидуальность России, и механизм ее развития.

Ученый неоднократно отмечал, что современная ему научная мысль стремится расчленить колоссальную художественную продукцию по социальному признаку, действуя при этом по внешним приметам произведений искусства, тогда как для России более характерно географическое и этническое ее разнообразие. Основной идеей Н.К.Пиксанова в данном аспекте изучения русской культуры являлась идея "объяснения генезиса явлений" [113]. Н.К.Пиксанов подчеркивал, что "социология произведения, его историческая диалектика требует не только описания, но и глубокого социологического анализа жизни автора и его экономической сферы. Внесение областного принципа в культуроведение раскроет глубже борение сил, присущее художественной жизни" [114]. Таким образом, изучение культуры провинции в работах Н.К.Пиксанова органично соединилось с ландшафтно-природной средой, социальным и экономическим строем местной жизни в неразрывно целостное существование "культурного гнезда".

Областные культурные гнезда характеризуются тем, что накапливая местные культурные средства, которые оказывали влияние не только на провинциальную, но и на столичную жизнь. По Н.К.Пиксанову, областничество - это уже не фактическая наличность того или иного местного культурного запаса, это - особенная тенденция, учет живых сил, стремление организовать их к действию и развитию, противопоставить их центру. ".В послепетровское время в исторической борьбе выжили некоторые гнезда - Архангельск, Тверь. Но возникли и новые - Саратов, Одесса, Харьков, Воронеж. Время от времени в столицах появляются представители гнезд (Ломоносов, Волков, Чернышевский)" [115].

H.К.Пиксанов настаивал на "множественности" столиц (Нижний Новгород, Ярославль) в России, утверждая, что уездный город - это маленький центр для сельской округи, тем более, что традиционная корневая культура постоянно обнаруживалась в Москве и Санкт-Петербурге [116].

Следует особо отметить, что культурным гнездом нельзя называть чисто механическую совокупность культурных явлений и деятелей, "это тесное единение их между собой, их органическое слияние" [117], взаимодействие и взаиморазвитие.

По Н.К.Пиксанову основными признаками местного культурного гнезда является следущие:

I. Тесно связанный между собой круг деятелей, которые в совокупности охватывают все сферы культурной и социальной работы на местах.

2. Выраженные черты местной культурной традиции, которая приобретает постоянно воспроизводимый облик, образец социокультурного поведения.

3. Выдвижение питомцев в столичную культуру, появление в провинциальном мире людей, которых Н.К.Пиксанов называл "культурными героями", способными оказывать влияние на общероссийскую жизнь. В его работах отсутствует авторское объяснение этого понятия. На основе работ Н.К.Пиксанова и других представителей школы исторического краеведения, а также учитывая и используя собственные исследовательские наработки на материале костромского "культурного гнезда", автором сформулировано понятие "культурный герой", которое и используется в диссертации.

Во-первых, это должна быть яркая личность, лидер в духовной среде, человек, способный собирать вокруг себя определенное общество, умеющий выступить как генератор идей и новатор в процессе преобразования общества. В этом отношении "культурный герой" выступает как образец поведения, направленного на самореализацию личности. Во-вторых, он должен быть экономически независимым гражданином, имеющим возможности и свободу в своих начинаниях и проектах. Культурный герой демонстрирует "точное попадание" в эпицентр потребностей и нужд своего края, выступая, как градостроитель, коллекционер, книгоиздатель, меценат, благотворитель, новатор в медицине или педагогике. Культурный герой определяет ценностный мир провинции и воспринимается как лучший член общества.

Написание истории "культурных гнезд" с выявлением "культурных героев" можно считать не только важным методом обновления краеведения, но и перспективным направлением в формировании новой провинциальной истории. Объединение краеведческих методов Н.К.Пиксанова с основными принципами исторического анализа дает прочную основу для подробного изучения социокультурной истории России.

Результатом использования методологических наработок Н.К.Пиксанова в изучении местной истории стала разработка и формулирование автором основополагающих методов исследования:

- детальное раскрытие структуры "культурного гнезда", основанное на многофакторном изучении с разных точек зрения. В целях наиболее полного раскрытия структурный анализ дополнен исследованием динамики развития факторов становления и функционирования "культурного гнезда" как некой социокультурной формы;

- установление генезиса событий является неотъемлемым элементом исследования. Построение событийного ряда объединено с обозначением связей между социологией культурной жизнью и экономикой;

- необходимым условием является нахождение всех звеньев цепи, связывающей политические, социальные, экономические и культурные явления русской провинции.

Применение методов школы исторического краеведения обусловило обращение к источникам личного характера - мемуарам, дневникам, воспоминаниям - с тем, чтобы реконструировать сознание исторических героев местной истории. С этой же целью был использован биографический метод, который позволил раскрыть отношения внутри семьи, ее микроклимат, причины, вызывавшие устойчивое стремление к благотворительности.

Для установления степени эффективности благотворительных организаций губернии были применены методы статистического анализа, позволяющие проследить ход процесса от его начала до конца: составление статистических таблиц на основе вариационного ряда, группировка данных по факторному типу. Применение статистических методов было обусловлено вовлечением в оборот массовых источников, необходимых при исследовании локальных историко-культурных процессов.

Важным моментом при написании данной работы явилось разграничение понятий "благотворительность", "филантропия" и "социальная работа", а также выбор объектов исследования в соответствии с пониманием явления благотворительности. Все представленные в работе понятия так или иначе связанные с провинциальной благотворительностью имеют отношение только к исследуемому периоду. Современное толкование благотворительности несколько отстоит от понимания ее, характерного для конца XIX в.

Благотворительность" - это проявление сострадания к ближнему, милосердие.

Филантропия" - оказание помощи, материальное покровительство.

Социальная работа" - деятельность, направленная на искоренение бедности, реабилитация нуждающихся.

Таким образом, следует разделять филантропию и благотворительность, поскольку последняя являлась, в большей мере, помощью духовной, не исключающей и материальную поддержку, а филантропия, в первую очередь, была направлена на решение проблем, связанных с недостатком финансовых средств. Что касается социальной работы, то это понятие сопоставимо с деятельностью благотворительных систем стран Западной Европы, основанных на обязательных налоговых отчислениях на нужды бедных. К началу XX в. в ряде европейских стран понятие "благотворительность" было заменено понятием "социальная помощь". Поскольку объектом исследовательского внимания автора являются именно благотворительные организации и благотворительно настроенные частные лица, то правомерным стало исключение из числа исследуемых земских учреждений, занимавшихся не благотворительностью, а общественным призрением, т.е. социальной помощью. Несмотря на то, что земства получили от приказов общественного призрения и благотворительные учреждения, которые должны были патронировать, они не имели достаточных средств для ведения полноценной работы. На земства возлагались одновременно и благотворительные обязанности, и изыскание способов борьбы с нищенством и милостыней. Согласно статье 2 Положения о губернских и уездных земских учреждений от 1890 г. земства должны были заведовать практически всем. Закон не определял ни целей, ни задач, ни объемов работы. Именно поэтому, в первую очередь, земства занялись наиболее "слабыми" местами - учреждением медицины и просвещения. Уже в концу XIX в. земства предлагали установить специальный налог -благотворительный минимум - для ведения работы по призрению населения [118], выходя, таким образом, на уровень ведения социальной работы европейских стран. Однако социальная помощь населению, как таковая, не является благотворительностью, если построена на принудительной форме получения средств. Благотворительность подразумевает полную добровольность пожертвования, как возможного проявления любви и милосердия к ближнему. Само по себе понятие "благотворительность" применимо только к России, в которой вплоть до конца 90-х гг. XIX в. помощь ближнему рассматривалась и как пример благочестивого поведения, и как способ повышения своего социального статуса, и как возможность "самоочищения", искупление грехов. Все эти стороны благотворительности не были направлены на избавление общества от главного его порока - бедности. Благотворительность решала совсем другие задачи. А социальная работа земств как раз имела в своей основе стремление реформировать общество.

Таким образом, работа земств не должна рассматриваться в данном исследовании как не относящаяся к благотворительности.

Источниковое основание исследования.

Использованные в работе источники можно условно разделить на пять групп. В контексте поставленной проблемы формирования местной специфики и неоднозначного отношения к возможности реализации законодательных актов, исходящих от центральных органов и регулирующих работу благотворительных организаций, сборники постановлений, указов и циркуляров не поставлены на первое место. Наиболее важными источниками автор считает материалы о работе местных благотворительных организаций. Основными носителями информации, отражающими состояние благотворительности в регионе, являются архивные материалы фондов Государственного архива Костромской области (ГАКО), которые составляют первую группу источников. Фонды ГАКО содержат документы о работе Костромского Попечительного комитета о бедных (ф.397), Костромского губернского попечительства детских приютов (ф.400), Костромского попечительства об учащихся (ф.402), Костромско-Ярославского отделения попечительства о слепых (ф.404), Костромского взаимовспомогательного общества помощников врачей (ф.509) и Мариинского детского приюта (ф.543), Александровского православного братства (ф.736), Макарьевского благотворительного общества (ф.897), Общества вспомоществования нуждающимся учащимся в г.Галич (ф. 1365). Материалы перечисленных фондов имеют важное значение для написания провинциальной и общероссийской истории, поскольку частные детали костромской благотворительности раскрывают этапы формирования системы благотворительных учреждений России.

Финансовая документация позволяет оценить уровень эффективности проводимой работы, ее масштабы. Годовые отчеты служат источником информации об устройстве той или иной формы благотворительной деятельности. Также на основе отчетов анализируется роль местной благотворительности в жизни провинции, приоритетные направления социальной и духовной работы, изменения целей и задач на протяжении исследуемого периода: с 60-х гг. XIX в. до 10-х гг. XX в. Используя списки жертвователей и членов благотворительных организаций, автор составил ряд таблиц, раскрывающих динамику роста капиталов этих организаций, расходов на благотворительность, численности членов, а также именные списки благотворителей Костромской губернии.

Таким образом, архивные материалы являются ценнейшим источником информации, и их использование позволяет подробно изучить проблемы благотворительных организаций Костромской губернии, а также сравнить их между собой и выбрать наиболее приемлемые для Костромского края формы. Также в эту группу входят опубликованные местные материалы - отчеты благотворительных организаций, изданные собственными типографиями, уставы церковных братств и общественных учреждений: отчеты Макарьевского и Нерехтского благотворительных обществ [119], уставы Александровского православного братства [120], Александро-Свирского православного братства [121], Ветлужского сельскохозяйственного общества [122]. В отчетах благотворительных организаций городов Макарьева и Нерехты сосредоточена информация о том, как решались проблемы нуждающихся на местах, каков вклад в дело общественной благотворительности частных лиц, имелись ли взаимосвязи с другими формами благотворительной и попечительской деятельности. Уставы православных братств позволяют оценить соотношение источников финансирования церковных благотворительных учреждений, выявить цели и направления деятельности.

Для того, чтобы проанализировать работу Дамского отделения Попечительного комитета о бедных г.Костромы с точки зрения правильности выбираемых направлений деятельности автор сравнил отчеты Дамского отделения в Костроме и Дамского Попечительства о бедных в Москве [123]. Сравнительный анализ отчетов обеих организаций позволили сделать ряд выводов относительно перспективности и эффективности женского благотворительного движения в России.

Вторую группу источников составляют сборники законодательных актов, которые регламентировали благотворительную деятельность в России: Циркулярные указы Святейшего Синода [124], Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного вероисповедания [125] (постановления, циркуляры, распоряжения о введении церковно-приходских попечительств, православных братств на территории Российской Империи, разъяснения, касающиеся благотворительной работы церковных учреждений), Устав духовных консисторий с разъяснениями Святейшего Синода [126], Свод законов Российской Империи [127] (законы о благотворительности земств, городских управ, о введении попечительств о бедных).

Использование этой группы документов позволило проанализировать отношения государства и частной благотворительности, роль общественных и церковных организаций в деле формирования системы благотворительных учреждений России, а также сравнить разные формы деятельности по степени их взаимодействия с частными благотворителями.

Третья группа источников по теме представлена рядом сборником статистических сведений о губернии [128], статистическими таблицами Костромской губернии [129], сборниками сведений по общественной благотворительности [130].

Опубликованные в конце XIX - начале XX вв. статистические таблицы Костромской губернии, а также материалы по статистике благотворительности и общественного призрения в крае и в России, в целом, содержат важнейшую информацию, которая используется при сравнительном анализе положения благотворительности в Костромской и близлежащих губерниях. Использование всех источников данной группы позволяет проанализировать процесс становления и развития системы благотворительных учреждений России, сопоставить разные их формы, а также типы организаций, сделать вывод о степени эффективности и устойчивости представленных форм.

Четвертая группа использованных источников состоит из периодических изданий (газет и журналов, в основном, Костромской губернии за период с 1860 по 1917 гг.: "Костромские губернские ведомости" (отчеты, доклады Попечительного комитета о бедных и его Дамского отделения, материалы о работе частных благотворителей из разных уездов губернии), "Костромские епархиальные ведомости" (отчеты православных братств, списки и ведомости жертвователей, финансовая документация церковных благотворительных учреждений), "Поволжский вестник" (ежедневная местная хроника, новости из уездов, статьи об известных благотворителях Костромского края, обзоры об нуждах городов и сел губернии), "Наша Костромская жизнь", "Костромской листок" (сведения из уездов о событиях местного масштаба), "Странник" (речи священников, касающиеся вопросов приходской благотворительности), "Беседа", "Век" (статьи, касающиеся приходских попечительств, и посвященные разным формам благотворительности). На страницах этих журналов разворачивалась полемика о необходимости реорганизации российской благотворительности.

Местная периодическая печать Костромской губернии (всего 6 газет и журналов) содержит массу полезных сведений о том, как решались проблемы помощи нуждающимся в селах и уездных городах. Кроме того, газетные материалы содержат общественную оценку деятельности, представленных в исследовании "культурных героев" Костромской губернии.

В работе над диссертацией использованы материалы, опубликованные в журнале "Призрение и благотворительность в России", который являлся печатным органом союза учреждений, обществ и деятелей по общественному и частному призрению. На страницах журнала регулярно печатались обзоры по проблемам объединения и реорганизации общественной благотворительности в стране.

Также в эту группу источников входят журналы "Трудовая помощь" (издавался Попечительством о трудовой помощи в Санкт-Петербурге) и "Детская помощь" (издавался Обществом попечения неимущих и нуждающихся в защите детей в г.Москве). На страницах этих журналов печатались отчеты общественных благотворительных организаций, статистические данные по состоянию сферы общественного призрения, обзоры о работе попечительств в разных городах.

В пятую группу входят источники личного характера: дневники, воспоминания, биографические очерки. Этот род источников является одним из самых ценных в виду наличия в нем информации о внутреннем мире филантропов. Он позволяет проанализировать психологический фактор благотворительности, вскрыть природу мотиваций частной инициативы, объяснить причину широкой частной, и в том числе семейной, благотворительности. Это воспоминания А.И.Дельвига [131], Ф.Чижова [132], дневник А.Никитенко [133], биографический очерк о Ф.В.Чижове (составил А.А.Либерман) [134], Н.А.Найденова [135].

Состояние источниковой базы по данной теме позволяет решить поставленные в исследовании задачи.

Структура работы

Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, примечаний к тексту, приложения и списка использованной литературы и источников.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Благотворительность в российской провинции"

Результаты исследования (структура благотворительных учреждений провинции конца XIX в., характеристики "культурного героя", нахождение наиболее эффективных и устойчивых к изменениям в ситуации в государстве форм благотворительности) позволяют в дальнейшем изучать другие регионы России по предлагаемым методикам, и осветить уже известные события через призму иного подхода к проблемам русской провинции.

Поскольку данная работа является одной из первых, в рамках которой проанализированы все виды и формы провинциальной благотворительности в России второй половины XIX - начала XX вв. и обозначены доминантные типы, в свете состояния экономики России, в период постоянного поиска более совершенных и гибких форм благотворительности, результаты исследования могли быть учтены в разработке современных видов помощи населению в регионах.

Решение поставленных задач обусловило привлечение архивного материала, значительная часть которого ранее не вводилась в научный оборот. На основании имеющихся статистических данных автором выявлены "проблемные зоны" социокультурной сферы губернии: учреждения социального назначения - больницы, богадельни, приюты; учебные заведения - церковно-приходские школы, народные училища, гимназии; пособия (материальные и вещественные) - на оплату учебы, на заведения хозяйства, на содержание малолетних детей. Помимо вышеперечисленных нужд необходимо отметить нужду духовную, т.е. стремление населения приобщаться к культуре, к памятникам литературы и искусства, к организации досуга и отдыха, к повышению уровня грамотности.

Потребности и нужды местного населения являются основой для оценки степени эффективности и значимости социальной работы костромских благотворителей - церковных учреждений, общественных организаций и частных лиц.

Поставленные перед костромскими благотворителями задачи соотносились с проблемами местного населения. Главной целью благотворительных организаций и частных лиц губернии было наиболее точное выявление нуждающихся, а также объектов, требующих срочного попечения, будь то больница, школа или приют для детей-сирот. Эффективность благотворительной деятельности как организаций, так и частных филантропов края доказана путем сопоставления числа охватываемых лиц с общим числом проживающих в том или ином населенном пункте, соотнесением размеров денежных пособий со среднегубернскими ценами на предметы первой необходимости, сравнением потребностей местности с реальными решениями костромских благотворителей. Автор пришел к выводу о том, что принимаемые решения учитывали экономическое состояние, политические и культурные реалии региона.

Проводя типологизацию благотворительных организаций и учреждений Костромского края, автор добавляет в исследовательскую литературу новый подход к рассмотрению проблем провинции и предлагает новые универсальные характеристики организаций.

Используя принцип целостности рассмотрения социокультурного механизма региона, автор предлагает ряд новых проблемных аспектов провинциального мира и явления благотворительности в нем, как одного из составляющих культурной жизни. Такими аспектами являются следующие:

- восприятие самого явления благотворительности в провинции, его трансформация от милостыни к попечительству и социальной реабилитации;

- взаимодействие и сотрудничество форм и типов благотворительности;

- формирование нового содержания социальной работы в провинции.

Проведенная типологизация церковной благотворительности позволила выделить два основных типа: приходские попечительства и православные братства.

Церковно-приходские попечительства носили временный, переходный характер и являлись трамплином для создания усовершенствованных форм церковной благотворительности. Причинами неустойчивости, а главное неэффективности церковных попечительств явились, в первую очередь, бюрократизация и зарегламентированность деятельности. Во-вторых, нежелание сотрудничества руководства попечительств как с частными благотворителями, так и с общественными организациями. Зачастую благотворительность церковно-приходских попечительств носила формальный характер.

Православные братства являлись более устойчивым и гибким типом и находились на грани церковной и общественной форм благотворительности. Деятельность "местных" братств носила характер яркого явления культурной жизни и была ощутима и эффективна. В конце XIX в. создается реальная сеть религиозно-просветительских братств России с обязательным их взаимодействием с общественными и государственными структурами. Однако нехватка пособий из синодальной и епархиальной казны привела к высокой степени зависимости церковной благотворительности от частной инициативы.

Постепенное ослабление церковной формы благотворительности говорит о переходе религиозных мотивов благотворительности в разряд второстепенных, а также о наступлении в конце XIX в. в России преобразовательного процесса, в который были вовлечены все виды и типы церковных благотворительных учреждений.

На фоне постепенно теряющей свою эффективность традиционной церковной благотворительности активно набирала силу общественная инициатива в социальной работе. Обновленная в эпоху "великих реформ" общественная жизнь ставила принципиально иную задачу благотворительности: не раздачу милостыни, а борьбу с теми условиями, которые порождают саму бедность.

Потребность в наличии свободных финансовых средств, необходимость в увеличении пособий, получаемых из городской казны, привели к зависимости общественных благотворительных организаций от частной инициативы. Крупные пожертвования, на которых фактически базировалась вся финансовая деятельность обществ, исходили, в основном, от купеческих семей. Контакты с частной благотворительностью носили постоянный характер. Помимо тесного сотрудничества и взаимодействия друг с другом, общественные организации привлекали к попечительской деятельности представителей церковной благотворительности.

Хорошее знание местных (специфических) проблем данного региона позволяло членам общественных организаций эффективно решать поставленные перед ними задачи. Самая высокая степень эффективности была присуща, так называемым, целевым обществам и комитетам, то есть организациям, которые решали "узкие" конкретные задачи на местах. Объединение таких организаций в единый благотворительный коллектив позволило бы решать местные проблемы результативнее. Деятельность крупных благотворительных организаций имела, в свою очередь, и достоинства и недостатки. Главным достоинством таких организаций был богатый опыт ведения работы по призрению нуждающихся, по попечению учебных и медицинских заведений. В состав таких организаций входили известные в губернии люди, что являлось одним из способов привлечения новых членов. Эти общества имели популярность среди населения. Недостатком этого типа организаций была разбросанность в направлениях деятельности. Большой объем работы требовал значительных финансовых затрат, что порождало постоянную проблему денежных средств.

Фактически к началу XX в. в Костромской губернии была подготовлена почва для повсеместного введения системы участковой профилактической благотворительности и попечения. Таким образом, появилась возможность решить насущную проблему благотворительности этого периода - максимально точную адресность материальной помощи.

В период с конца 60-х - 80-х гг. XIX в. произошла трансформация общественной благотворительности, что привело к оформлению самостоятельной женской благотворительной организации в Костроме. Женщины-попечительницы и благотворительницы становились известными личностями в губернии, получали награды. Особенностью женской благотворительности являлась активная попечительская деятельность по отношению к учебным заведениям Костромской губернии. В данном случае явление женской благотворительности нужно рассматривать как одну из форм просветительской деятельности.

Дамское отделение Попечительного комитета о бедных г.Костромы разработало и успешно реализовало систему "адресной помощи" и индивидуального патроната. Эта работа имела, по крайней мере, два принципиально новаторских следствия. Во-первых, дело призрения бедных переводилось из разряда христианского милосердия на уровень систематической профилактической работы по социальной реабилитации "недостаточных слоев" общества. Во-вторых, в российской провинции начался меняться статус женщины.

Частная благотворительная инициатива в России - это феноменальное явление понимания помощи ближнему не как обязанности, а как права. В этом автор видит основное отличие благотворительности в России от благотворительности в Германии, Англии и других европейских странах. В конце XIX - начале XX вв. происходит смешение проявления благотворительности и меценатства, * грань между ними практически стирается. Просветительская работа открытие школ, училищ, библиотек, бесплатное распространение книг, устройство театров) перестает быть чисто благотворительной и носит смешанный характер общественной работы.

С 60-х XIX по 10-е гг. XX вв. в провинциальной России происходил процесс трансформации сознания благотворителя: от религиозно-корыстного мотива до желания преобразования общества и устройства жизни в целом. Этот процесс имел несколько ступеней: религиозный мотив долгое время был самым сильным в Костромском крае. Поощрительная политика государства по отношению к частным жертвователям "подогрела" корыстный мотив благотворительности в купеческой среде. В тоже время сильным являлся и мотив семейной традиции, который, как показал опыт Костромской губернии, зачастую становился главным. Однако новое поколение (80-е гг. XIX в.), получив хорошее образование в столицах и за рубежом, старались привнести в провинциальный быт хотя бы часть новшеств столичной жизни. Желание обустроить родной город, повлиять на ситуацию в сфере образования и медицинского обслуживания, поднять культурный уровень населения, -вот основные мотивы благотворительности рубежа XIX - XX вв.

Новым типом филантропической деятельности в провинции стало ф появление индивидуальной благотворительности. Личности местных героев" нередко определяли общественную жизнь и являлись образцом поведения. Исследование показало, что масштабы частной благотворительности были основными факторами развития и существования как общественных благотворительных организаций, так и церковных.

Если в 70-е гг. XIX в. частному благотворителю отводилась лишь роль жертвователя, "денежного мешка", то в начале XX в. он сам стал состоятельной фигурой, предлагая новые виды попечения и благотворения. Изменился портрет провинциального благотворителя, а его статус заметно повысился. Особенно ярко этот процесс отразился на представителях купеческого сословия, которые благодаря благотворительности вошли в элиту общества. На ниве новой благотворительной деятельности в Костромской губернии выделились яркие личности, которых можно назвать "культурными героями" российской провинции. Их деятельность в максимальной степени соответствовала нуждам и потребностям социального переустройства края. Взяв на себя основные сферы: городское благоустройство, образование и медицину - "культурные герои" оказали решающее воздействие на социальную жизнь своего края. При этом деятельность костромских "героев" В.Лугинина, Ф.Чижова, И.Третьякова не замыкалась только на местных проблемах. Напротив она была наполнена стремлением ввести свою "малую родину" в контекст общероссийского движения.

Подводя итог исследования, автор считает необходимым еще раз подчеркнуть значение частной благотворительной инициативы в жизни провинциальной России. Главным выводом данного исследования является вывод о том, что к 10-м гг. XX в. в стране сложилась ситуация, когда имелись все предпосылки к созданию уникальной системы социального обеспечения, построенной на взаимодействии и частичном слиянии всех форм благотворительности. В итоге должна была получиться модель, основой которой были бы общественные организации и частные граждане, а позитивный опыт церковной благотворительности непременно был бы учтен и использован. Принципиальным новшеством такой системы социальной работы представляется смена парадигмы самой мотивации провинциальной благотворительности: от раздачи милостыни на основе "нищелюбия" к систематической работе по искоренению социальных и культурных причин нищенства и бедности в России.

Для более наглядного представления состояния системы благотворительных организаций и учреждений Костромской губернии автором была составлена схема взаимодействия местных форм и типов благотворительности. Данная схема демонстрирует постоянное участие частных филантропов в делах как церковных благотворительных организаций, так и общественных. Также из схемы видна относительная отчужденность церковных учреждений, тогда как общественные организации проявляли стремление к постоянному контакту. Схема отражает этапы развития разных форм благотворительности, которые были выделены в исследовании. I этап церковной благотворительности - церковно-приходские попечительства, II этап -православные братства (не сотрудничают друг с другом). Общественная благотворительность была комплексом организаций, постоянно взаимодействующих друг с другом и с другими формами социальной работы.

Благотворительность в российской провинции затрагивала все слои общества, сама приобретая черты культурного явления. Она влияла на развитие культуры общества, будучи явлением культурным. Таким образом, благотворительность российской провинции второй половины XIX - начала XX вв. можно считать не просто социокультурным явлением, а неотъемлемым фактором формирования сознания провинциального человека, изменения его самооценки, а также фактором решения проблем самоидентификации личности.

Схема взаимодействия разных форм и типов благотворительности в Костромской губернии начала XX века

148 *

Заключение

Данный диссертационный труд представляет собой модель конкретно-исторического исследования, в котором общегосударственный проблемы России конца XIX - начала XX вв. показаны через частные моменты истории одной губернии.

Для достижения поставленной автором цели был решен ряд задач: реконструированы и систематизированы формы и направления благотворительности в Костромской губернии во второй половине XIX -начале XX вв.; типологизированы существовавшие в данный период благотворительные учреждения; выявлены и обозначены как "культурные герои" основные деятели костромской благотворительности; проанализирована роль частной филантропической инициативы с точки зрения степени ее влияния на все формы благотворительности; проверен уровень эффективности методологии школы "исторического краеведения", в частности метод "локальной истории", т.е. расмотрение локально ограниченного пространства как цельной взаимосвязанной социокультурной системы - "культурного гнезда".

В процессе исследования появились собственные авторские методы изучения и идентификации "гнезд", основанные на принципах Н.К.Пиксанова, - раскрытие структуры "гнезда" через многократное изучение; построение событийного ряда в тесной связи с социологией культурной жизни; нахождение новых звеньев цепи, связывающих политические, экономические, социальные и культурные явления российской провинции. Основным связующим звеном являлся "культурный герой", идентифицированный автором как некий субъект, генерирующий преобразовательный процесс в культурной и социальной сферах жизни всего провинциального общества. Предлагаемые методы можно считать универсальными для раскрытия "гнезда" любого региона России. Использование подобной методики позволяет увидеть смысл местной истории в контексте истории всего государства, понять подоплеку тех или иных поступков и явлений, высветить "культурных героев" региона, найти и обозначить новые факты местной истории, которые обязательно вписывают и новые страницы в историю России в целом.

Использование методов исторического краеведения -экскурсионного и полного погружения в прошлое - позволило автору понять механизм существования российского провинциального общества и обозначить его как самодостаточный организм, способный существовать и развиваться без вмешательства из вне, то есть из столицы. Несмотря на то, что внешние коммуникативные связи провинциального общества доказывают постоянный культурный взаимообмен со столицей, основной характерной чертой "культурного гнезда" является именно умение саморазвиваться и черпать ресурсы для развития внутри общества путем выдвижения "культурных героев". Зависимость от столицы выражалась в "поставляемой" оттуда информации о технических новинках и научных открытиях, тогда как зависимость столицы от провинции обозначалась масштабным притоком в нее "питомцев", которые создавали новую столично-провинциальную (светско-традиционную) культуру.

Итогом исследования является вывод о том, что Костромская губерния второй половины XIX в. была старинным "культурным гнездом" с высоким культурным потенциалом по отношению к столичной культуре, с рядом устойчивых краевых традиций. Костромское "гнездо" -это самостоятельный организм, "питающая роль" которого проявилась в его внешних коммуникативных связях, обозначенных в работе.

Список научной литературыЕгорова, Лилия Александровна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Неопубликованные источники

2. Полное собрание законов Российской Империи в 45-ти томах. т.39. Спб., 1867.

3. Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного вероисповедания в 4-х томах. Спб., 1899-1912.

4. Правила о православных братствах и положение о приходских попечительствах при православных церквях. Спб., 1898,

5. Сборник действующих и руководственных церковных постановлений в 2-х томах, т.1. Спб., 1885.

6. Свод законов Российской империи в 15-ти томах, т.2, 13. Петроград, 1915.

7. Устав духовных консисторий с разъяснениями Святейшего Синода. М., 1912.

8. Циркулярные указы Святейшего Синода. 1867-1895. Спб., 1896.1..2. Уставы, отчеты благотворительных организаций *

9. Дамское Попечительство о бедных в Москве. Отчет за 1894г. М., 1894.

10. Устав Александровского православного братства. Спб., 1885.

11. Устав Александро-Свирского православного братства. Петрозаводск, 1892.

12. Устав Ветлужского сельскохозяйственного общества. Ветлуга, 1905.

13. Устав Епархиального братства во имя Святого князя Владимира г.Витебска. Витебск, 1887.

14. Устав (Правила) Попечительского совета о бедных г.Кинешма. Кострома, 1864.

15. Устав православного Свято-Владимирского братства. Владимир-Волынский, 1887.

16. Отчет Александровского православного братства за 1886. Кострома, 1887; за 1913. Кострома, 1914.

17. Отчет Костромского губернского попечительства детских приютов за 1899. Кострома, 1900.

18. Отчет Костромско-Ярославского отделения попечительства о слепых за 1907. Кострома, 1908.

19. Отчет Макарьевского благотворительного общества за 1911 -1916 гг. Макарьев, 1917.

20. Отчет Нерехтского благотворительного общества за 1912 г. Кострома, 1913.

21. Отчет общества вспомоществования нуждающимся ученицам Кологривской женской гимназии за 1915. Кострома, 1916.

22. Отчет о возникновении и деятельности взаимо-вспомогательного общества помощников врачей. Кострома, 1903.

23. Отчет о деятельности Общества вспомоществования нуждающимся учащимся г.Галича за 1901-1915 гг. Кострома, 1916.

24. Отчеты о деятельности православных братств Костромской губернии опубликованы в журнале "Костромские Епархиальные ведомости". Отчеты о деятельности Попечительного комитета о бедных опубликованы в "Костромских губернских ведомостях".

25. Отчет о деятельности общества для открытия мужской гимназии в г.Нерехта. Нерехта, 1913.

26. Отчет по устройству в городе Юрьевце религиозно-нравственных чтений за 1889/90 гг. Кострома, 1890. (Составил благочинный свидетель Н.Скворцов).

27. Отчеты Попечительного Совета о бедных г.Кинешмы за 1864-1892 гг. Кострома, 1893.

28. Отчеты Правления попечительского об учащихся общества за 1883 г. Кострома, 1884; за 1913 г. Кострома, 1914.

29. И.З. Статистические материалы

30. Благотворительные учреждения России. Спб., 1912.

31. Благотвориттельные учреждения Российской империи в 2-х томах. Спб., 1900.

32. Доклады Костромской губернской земской управы. К очередному губернскому земскому собранию. Вып.1. Кострома, 1916.

33. ЗО.Зверинский В.В. Статистика городских доходов и расходов. 1870-1884. Спб., 1887.

34. Материалы Первого Всероссийского съезда деятелей общественного и частного призрения. Спб., 1910.

35. Нужды деревни по работам Комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности в 2-х томах. Спб., 1904.

36. Сборник сведений по общественной благотворительности в 7-и томах. Спб., 1880-1886.

37. Сборник статистических сведений по Костромской губернии в 2-х томах. Кострома, 1901.

38. Сироты, престарелые и нетрудоспособные Московской губернии. М., 1912.

39. Статистика городов в 4-х томах. Спб., 186?.

40. Статистика Российской империи. Данные поземельной статистики за 1887 г. Спб., 1887.

41. Статистика Российской Империи. Доходы в Российской Империи, т.43. Спб., 1897.

42. Статистика Российской империи. Мирские доходы и расходы. 1892-1894. т.39. Спб., 1897.

43. Статистические данные по Костромской губернии за 1897 г. Спб., 1903.

44. Статистические сведения по г.Костроме за 1916 г. Кострома, 1917.

45. Статистические таблицы Костромской губернии с 12-ю уездами за 1863/64 гг. Кострома, 1866.

46. Труды десятого губернского съезда врачей Костромской губернии. Кострома, 1909.

47. Труды Первого Съезда русских деятелей по общественному и частному призрению в 2-х частях. Спб., 1910.114. Периодические издания45.Беседа. М.,1872.№2.

48. Братская помощь. М., 1909. №№1-7.47.Век. М., 1861.№41.

49. Детская помощь. М., 1894. №№1-24.

50. Журнал землевладельца. М., 1859. №23.

51. Киевские епархиальные ведомости. Киев, 1862. №№8-10.

52. Костромская жизнь. Кострома, 1913. №238.

53. Костромские губернские ведомости. Кострома, 1856. №№13, 39, 51; 1857. №№22,33; 1871.№31; 1874.№21,22,28,30,40; 1877. №31; 1894, №№5,7,31,34,38,41,47,54,71,78,80,86,94,99,101; 1903. №№1-5,9,10,13,15,36,63-68.

54. Костромские епархиальные ведомости. Кострома, 1865-1916 гг.

55. Костромской листок. Кострома, 1899. №7; 1900. №103; 1901. №24.

56. Наша Костромская жизнь. Кострома, 1910-1911.

57. Поволжский вестник. Кострома, 1907. №287; 1909. №795.

58. Призрение и благотворительность в России. Пг., 1914. №№6-10.

59. Русская беседа. М., 1889. сентябрь.

60. Странник. Спб., 1878. №12.

61. Трудовая помощь. Спб., 1907; 1910. №№1-7.115. Дневники, воспоминания

62. Аксаков И.С. Ф.В.Чижов. Из речи, произнесенной 18 декабря 1877 года. М., 1878.

63. Дельвиг А.И. Воспоминания. Полвека русской жизни в 2-х томах. М., 1820-1870.

64. Либерман A.A. Краткий биографический очерк Федора Васильевича Чижова. М., 1905.

65. Найденов H.A. Воспоминания об увиденном, услышанном и пережитом в 2-х томах. М., 1905.

66. Никитенко А. Дневник // Русская старина. 1889. сентябрь.

67. Сборник в память 100-летия Ф.В.Чижова. (Составлен обществом бывших учеников Костромского химико-технологического училища им.Ф.В.Чижова.) Кострома, 1911.

68. Скворцов Jl.П. Речь, произнесенная в честь Ф.Чижова // Костромской листок. 1902. 14 ноября. С.1.

69. Чероков A.C. Чижов Ф.В. и его связи с Н.В.Гоголем. М., 1902.

70. Чижов Ф.В. Дневник // Исторический вестник, т.1. М., 1883.

71. Чижов Ф.В. Духовное завещание // Губернский дом. Кострома, 1995. №5. С.351.I. Литература

72. I. 1.Теоретико-методологическая

73. Анциферов Н.П. Главная улица города // На путях краеведения. Сборник статей. Выпуск III. M., 1926.

74. Анциферов Н.П. Город как выразитель сменяющихся культур. Ленинград, 1926.

75. Анциферов Н.П. Краеведный путь в исторической науке // Краеведение. Ленинград, 1928. №6. С.321-338.

76. Анциферов Н.П. О методах и типах историко-культурных экскурсий. Петроград, 1923.

77. Анциферов Н.П. Пути изучения города как социального организма. Ленинград, 1925.

78. Архангельский С.И. Локальный метод в исторической науке // Краеведение. Ленинград, 1927. №2. С. 181-194.

79. Балахонский В.В. Учет факторов провинциальной культуры при объяснении событий российской истории // Российская провинция XVIII-XX вв.: реалии культурной жизни. Пенза, 1995. С.11-12.

80. Бахрушин C.B. Задачи изучения края // Краеведение. Ленинград, 1928. №3. С.129-141.

81. Бердова О.В. Женщина в культурной жизни Костромы и Костромско губернии k.XIX н.ХХ вв. // Женщина в Российском обществе. Иваново, 1996. №3. С.66-71.

82. Бердова О.В. Культурная жизнь Костромского края в зеркале местной прессы k.XIX н.ХХ вв // Преподавание истории в школе. М., 1997. №7. С. 19-23.

83. Бердова О.В. Культурная жизнь Костромы и Костромского края в зеркале местной периодической печати k.XIX н.ХХ вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1998.

84. Берлякова Н.П. Провинция как феномен русской культуры нового времени // Россия в новое время: личность и мир в историческом пространстве. Материалы межвузовской научной конференции РГГУ. М., 1997. С.70-72.

85. Бородкин Л.И. Многомерный статистический анализ в исторических исследованиях. М., 1986.

86. Боханов А.Н. Крупная буржуазия России (конец XIX в. 1914 г.). М., 1992.

87. Боханов А.Н. Российское купечество в конце XIX начале XX вв. //История СССР. 1985. №4. С.106-118.

88. Брянцев М.В. Культура русского купечества (воспитание и образование). Москва Брянск, 1999.

89. Веселовский Г.М. Исторический очерк города Воронежа. 1586-1886 гг., Воронеж, 1886.

90. Глаголева O.E. Предпринимательство и культура провинции XVIII 1-й п. XIX вв. // Российское купечество от средних веков к новому времени. Научная конференция Московского государственного социального университета. М., 1993. С. 144-146.

91. Головщиков К. Д. История города Ярославля. Ярославль, 4889.

92. Городецкий Б.П. Н.К.Пиксанов // Вопросы изучения русской литературы XI-XX вв. Сборник статей. М.-Л., 1958. с.5-12.

93. Гревс И.М. Город как предмет краеведения // Краеведение. Ленинград, 1924. №3. С.245-258.

94. Гревс И.М. К теории и практике "экскурсий" как орудия научного изучения истории в Университетах. Спб., 1910.

95. Гревс И.М. Очередная задача краевого культуроведения // Краеведение. Ленинград, 1928. №6. С.368-376.

96. Гревс И.М. Развитие культуры в краеведческом исследовании // Анциферовские чтения. Ленинград, 1989. С.30-32.

97. Гревс И.М. Город, как предмет краеведческого исследования // Дневник 2-й всесоюзной конференции по краеведению. М., 1924. С.9-10.

98. Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа "Анналов". М., 1993.

99. Долгов Е.Б. Роль купечества в формировании уездных городов Среднего Поволжья // Российское купечество от средних веков к новому времени. Научная конференция Московского государственного социального университета. М., 1993. С.77-79.

100. Ефременков Н.В. Краеведение в системе исторической науки. К истории вопроса // Историческое краеведение: вопросы преподавания и изучения. Тверь, 1991. С.5-26.

101. Зарубина H.H. Православный предприниматель в зеркале русской культуры // Общественные науки и современность. М., 2001. №2. С.100-112.

102. Историческое краеведение: вопросы преподавания и изучения. Тверь, 1991.

103. Историческое краеведение. Теория и практика. Материалы научно-практической конференции. Барнаул, 1996 г.

104. Источники и методы исследования социальных и культурных процессов. Омск, 1988.

105. Качкин A.B., Ткаченко Т.Е. Мифизм провинциализма // Провинциальная ментальность России в прошлом и настоящем. 1-я международная конференция по истории психологии российского сознания. Самара, 1994.

106. Кащенко С.П. Статистические методы в исторических исследованиях. Ленинград, 1989.

107. Кирьянова Н.В. Культура губернских городов Среднего Поволжья k.XIX н.ХХ вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Пенза, 1998.

108. Кирьянова Н.В. Культура Пензы на рубеже XIX XX вв. и роль К.А.Савицкого в ее формировании // Россия в новое время: личность и мир в историческом пространстве. Материалы межвузовской научной конференции РГГУ. М., 1997. С.128-130.

109. Ключевский В.О. Боярская Дума Древней Руси. М., 1882.

110. Ключевский В.О. Добрые люди Древней Руси. Сергиев Посад, 1892.

111. Ключевский В.О. Методология русской истории // Сочинения в 9-ти томах, т.6. М., 1989.

112. Ключевский В.О. Терминология русской истории // Сочинения в 9-ти томах. Т.1.М., 1987.

113. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., 1994.

114. Корзун В.П. Культурные гнезда и традиция ситуационной историографии // Российская провинция XVIII-XX вв.: реалии культурной жизни. Пенза, 1995. С.66-68.

115. Краеведение в контексте духовной культуры. Научно-практическая конференция. Рязань, 1998.

116. Культурное наследие русской провинции. Всероссийская научно-практическая конференция. Екатеринбург, 1998.

117. Куприянов А.И. Представления о труде и богатстве русского купечества дореформенной эпохи // Менталитет и культура предпринимателей России XVII-XIX вв. Сб. статей. М., 1996. С.83-108.

118. Кушнаренко М. "Культурные гнезда" на карте России // Библиотека. 1993. №1. С.61-64.

119. Лаверычев В.Я. Крупная буржуазия в пореформенной России (1861-1900). М., 1974.

120. Лихачев Д.С. Гениев рождала провинция // Известия. 1991. №7. С.З.

121. Лихачев Д.С. Заметки о русском. М., 1984.

122. Лихачев Д.С. Русская культура в современном мире // Новый мир. 1991. №1. С.3-9.

123. Локальные культурно-исторические исследования. Теория и практика. Омск, 1998.

124. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.

125. Малые города России: проблемы истории и возрождения. Международная научная конференция. Переславль-Залесский,1998.

126. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

127. Миронов Б.Н. Социальная история России в 2-х томах. Спб.,1999.С.348.

128. Мифы провинциальной культуры. Самара, 1992.

129. Открытое письмо А.С.Гациского Д.Л.Мордовцеву "Смерть провинции, или нет?" Н.Новгород, 1876.

130. Очерки русской культуры XIX века, т.1: общественно-культурная среда. М.,1998.

131. Павловский И.Ф. Полтава. Исторический очерк. Полтава, 1919.

132. Петров-Энкер Б. "Новые люди" в России. Развитие женского движения от возникновения до Октябрьской революции. Нью-Йорк: Кампус, 1999.61 .Пиксанов Н.К. Два века русской литературы. М., 1925.

133. Пиксанов Н.К. Культурные гнезда в провинции (литература в крае) // Дневник 2-й всесоюзной конференции по краеведению. М., 1924. С.13.

134. Пиксанов Н.К Областной принцип в русском культуроведении. К разработке культурно-исторической схемы. // Искусство, т.2. 1925.№2. С.82-99.

135. Пиксанов Н.К. Областные культурные гнезда. М.-Л., 1928.

136. Пиксанов Н.К. Три эпохи: Екатерининская, Александровская, Николаевская. Спб., 1912.

137. Репина Л.П. Выделение сферы частной жизни как историографическая и методологическая проблемы // Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени. М., 1996. С.20-32.

138. Репина Л.П. Локальные исследования и национальная история: проблема синтеза // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып.1. М„ 1989, С.148-158.

139. Российская провинция XVIII XX вв.: реалии культурной жизни. 3-я всероссийская научная конференция. Пенза, 1995.

140. Русская культура XX в. в контексте мировой культуры. Материалы семинара. Кострома, 1999.

141. Русская провинциальная культура XVIII XX вв. 1-я республиканская научная конференция по изучению провинциальной культуры. М., 1992.

142. Санцевич A.B. Роль личных архивных фондов в краеведческой работе // Историческое краеведение: вопросы преподавания и изучения. Тверь, 1991. С.42-48.

143. Семенов A.B. Менталитет купечества в период становления российского предпринимательства // Отечественная история. 1998. №6. С.21-24.

144. Сизинцева Л.И. Метод Н.К.Пиксанова как орудие исследования культурной жизни городов // Историческое краеведение (материалы 2-й конференции по историческому краеведению). Пенза, 1993. С.254-258.

145. Стернин Г.Ю. Мир русской провинции. Спб., 1997.

146. Сухова O.A. Провинциальное предпринимательство: основные направления деятельности и культурная среда второй половины XIX начала XX вв. (по материалам Среднего Поволжья). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Пенза, 1998.

147. Сукачев В.П. Иркутск, его место и значение в истории и культурном развитии Восточной Сибири. М., 1891.

148. Терещенко A.B. Быт русского народа. Спб., 1848 / перепечатка. М.: "Русская книга", 1997.

149. Хованский Н.Ф. Очерк по истории города Саратова и Саратовской губернии. Саратов, 1884.

150. Шаров Н.Ф., Шарова Е.И. Провинциальное сознание: особенности и характер влияния // Провинциальная ментальность в России в прошлом и будущем. 2-я международная конференция по истории психологии российского сознания. Самара, 1997. С.125-127.

151. Шмидт С.О. Без любви к малой родине, к ее памятникам и природе, невозможно почитание и родины большой // Родина. 1989. №4. С.70-71.

152. Шмидт С.О. В.О.Ключевский и культура России // Сб. статей: Ключевский. Пенза, 1995.

153. Шмидт С.О. Краеведение и документальные памятники. Тверь, 1992.

154. Шмидт С. О. Путь историка. Избранные труды по источниковедению и историографии. М., 1997.

155. Шулепова Э.А. Региональная культура как исследовательская проблема // Российская провинция XVIII-XX вв.: реалии культурной жизни. Пенза, 1995. С. 198-200.

156. Щапов А.П. Великорусские области и Смутное время (1606 -1613). Спб., 1861.

157. И.Н. Очерки социальной помощи в России (X н. XX).

158. Р.Т. Дилеммы благотворительности // Общественные эвременность. 1997. №6. С.56-67.

159. М. Церковно-приходская благотворительность на Руси 4 г. // Трудовая помощь. Спб., 1907. февраль. С.15-18. штельность: история и возрождение. Пермь, 1998.

160. Исторический обзор // Киевские епархиальные 1. 1862. №8-10.

161. К. Доклад №20 "Городские попечительства о бедных в альных городах России" // Первый всероссийский съезд по общественному и частному призрению. Спб., 1910.

162. С.К. Объединение и взаимодействие частной иной благотворительности. Спб., 1908. юва Е.Ю. Благотворительность в России и ее роль в яно-культурной жизни на рубеже Х1Х-ХХ вв. рат диссертации на соискание ученой степени I исторических наук. М., 1996.

163. Городецкая И. Возрождение благотворительности в России // Мировая экономика и международные отношения. М., 1996. №12. С.127-134.

164. Дерюжинский В.Ф. Заметки об общественном призрении. М., 1897.

165. Демина Л.И. Социокультурное развитие провинции во второй половине XIX века. Общественная благотворительность // Российская провинция XVIII XX вв.: реалии культурной жизни. Пенза, 1995. С.31-38.

166. Дорофеев Ф.А. Эволюция православных братств Руси / России. Опыт конкретно-исторического исследования. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Н.Новгород, 1998.

167. Забелин А. Вековые опыты наших воспитательных домов. Спб., 1881.

168. Забелин А. Значение частной благотворительности для общества // Землевладелец. М., 1859. №23. С.69-79.

169. Забелин А. Что могут сделать приходские благотворительные общества. Спб., 1880.

170. Иванова Е.В. Внедрение в российскую систему благотворительности зарубежного опыта социальной работы в конце XIX начале XX вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1998.

171. Ильинский В.И. Благотворительность в России. Спб., 1908.

172. История обозрения мер правительства по устройству общественного призрения в России. Спб., 1874.

173. Кононова Т.Б. История российской благотворительности и ее связь с государственными структурами социального обеспечения. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1997.

174. Кудрявцев А. Нищенство как предмет попечения церкви, общества и государства. Одесса, 1885.

175. Либеров А. О нищенстве (доклад). // Костромские епархиальные ведомости. Кострома, 1906. №9. 23 апреля. С.245-253.

176. Максимов Е.Д. Особые благотворительные ведомства и учреждения. Спб., 1903.

177. Максимов Е.Д. Очерк земской деятельности в области общественного призрения. Спб., 1895.

178. Максимов Е.Д. Происхождение нищенства и меры борьбы с ним. Спб., 1901.

179. Максимов Е.Д. Профессиональное нищенство по отзывам местных учреждений. Спб., 1898.

180. Матвеев В.Ф. Основная первоначальная единица организации общественного призрения. Доклад // Первый Всероссийский съезд деятелей общественного и частного призрения. Спб., 1910. С.1-29.

181. Микитюк В.П. К вопросу о типологии благотворительной деятельности екатеринбургских предпринимателей (вторая половина XIX начала XX вв.) // Культурное наследие российской провинции. История и современность. Екатеринбург, 1998. С.210-212.

182. Молчанов В.Ф. Благотворительность и меценатство: основные тенденции и характерные особенности (X н.ХХ вв.) // Многоликая история. Сборник статей. М., 1997. С. 189-202.

183. Мушинский К. Устройство общественного призрения в России. Спб., 1862.

184. Нарыжная С. Благотворительность купечества. М., 1993.

185. Нещеретний П.И. Исторические корни и традиции развития благотворительности в России. М., 1993.

186. Нещеретний П.И. Христианство и его роль в развитии благотворительности. М., 1993.

187. Об общественном призрении. Спб., 1883.

188. Папков А. Церковные братства. Спб., 1893.

189. Пашенцев Д.П. Благотворительная деятельность русской православной церкви во второй половине XIX начале XX вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук М., 1993.

190. Преображенский В. О благотворительности. Краснодар, 1898.

191. Призрение и благотворительность в России. М., 1915.

192. Прохоров В.Л. Российское предпринимательское благотворение: неизвестные страницы (XIX н.ХХ вв.). М., 1998.

193. Прохоров В.Л. Творим во благо: меценаты предприниматели России. М., 1999.

194. Рощевская Е.П. Благотворительная деятельность тюменского купечества // Российское купечество от средних веков к новому времени. Научная конференция Московского государственного социального университета. М., 1993. С.93-97.

195. Силасте Г.Г. Благотворительность как социальное явление // Помоги ближнему! Благотворительность вчера и сегодня. М., 1994. С.8-18.

196. Сперанский С. Организация взаимодействия органов призрения бедных в Западной Европе и России. Спб., 1896.

197. Ульянова Г.Н. Благотворительность московских предпринимателей (1860-1914). М., 1999.

198. Ульянова Г.Н. Изучение социальных аномалий, благотворительности и общественного призрения в России // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М„ 1996. С.405-425.

199. Ульянова Г.Н. Просящие Христовым именем // Родина. 1993. №5-6. С.77-83.

200. Хасбулатова O.A. Опыт и традиции женского движения в России. 1860-1917. Иваново, 1994.

201. Холостова Е.И. Генезис социальной работы в России. М., 1995.

202. Храпоничева Е.В. Традиции благотворительности малых городов // Малые города России: проблемы истории и возрождения. Научно-методическая конференция. Переславль-Залесский, 1998. С.145-149.

203. Чернецов Н.В. Генезис и эволюция социального призрения (X XIX вв.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук М., 1996.

204. Шиловский М.В. Побудительные мотивы благотворительности сибирских предпринимателей // К истории предпринимательства в Сибири. Новосибирск, 1996. С.15-20.

205. Щапов Я.П. Благотворительность в дореволюционной России: опыт и вклад в цивилизацию // Россия в XX веке. Историки мира спорят. М., 1994. С.84-88.

206. Якоби А. Благотворительность. Спб., 1894.1.I.2. Краеведческая

207. Басова Н. Благотворители Чумаковы // Губернский дом. Кострома, 1992. №3. С.56-57.

208. Басова Н. Чумаковы. Купцы из Макарьева // Костромская старина. Кострома, 1994. №6. С.27-30.

209. Владов В. У колыбели ее стоял Федор Чижов // Костромской край. 1993.10 августа. С.2.

210. Войтюк Т. Александровское Православное Братство: опыт благотворительности // Губернский дом. Кострома, 1993. №2. С.6-9.

211. Войтюк Т. По одной только христианской добродетели // Губернский дом. Кострома, 1995. №5. с.33-39.

212. Войтюк Т. Семья Лугининых // Ветлужская сторона. 1995. Вып.1. С.115-122.

213. Григоров A.A. Земля родная. Кострома, 1990.

214. Гущин В. Родословная В.Ф.Лугинина // Ветлужский край. 1964. 25 мая. С.4.

215. Гущин В. Ученый, гражданин, патриот // Ветлужский край. 1967.13 декабря. С.2-3.

216. Иванов В.Н. Кострома. Кострома, 1970.

217. Ковалева Л. Да не оскудеет рука дающего // Губернский дом. Кострома, 1995. №5. С.46-50.

218. Кострома: краткий исторический очерк. Ярославль, 1978.

219. Кострома. Памятники архитектуры. М.,1974.

220. Крживоболоцкий Я.С. Костромская губерния. Спб., 1861.

221. Купцы Юдины из Чухломы // Костромская старина. 1994. №6. С.21-22.

222. Кучин Н.П. Костромской край: города и веси. Кострома, 2000.

223. Лукомский В.К., Лукомский Г.К. Кострома. Спб., 1913.

224. Магницкий М. Василий Кокорев // Молодежная линия. 1992. №14.С.5.

225. Миловидов И.В. О Костроме в историко-археологическом отношении. Кострома, 1887.

226. Навоев П.Е. Кострома. Юбилейный иллюстрированный путеводитель. 1213-1613-1913. Спб., 1913.

227. Павлова Т.В. Благотворители // Памятники отечества. М.,1991. №2. С.82-87.

228. Пашин В. Дело Владимира и Святослава // Северная правда.1992.№11. С.З.

229. Рогов Т.М. Описание Костромской губернии в историческом и географическом отношении. Спб., 1871.

230. Рождественский А.Н. Краткое географическое и историческое описание Костромской губернии. Кострома, 1913.

231. Сизинцева Л.И. Доброе дело в нашем отечестве // Губернский дом. Кострома, 1995. №5. С.51-53.

232. Сизинцева Л.И. Из истории Костромского музея. Жизнь и судьба // Памятники отечества. М., 1991. №1. С.48-53.

233. Сизинцева Л.И. Народное здравие и просвещение парфентьевской округи // Губернский дом. Кострома, 1998. №4. С.42-46.

234. Сизинцева Л.И. Одно из лучших в Костромской губернии (земское дело в Ветлужском уезде) // Ветлужская сторона. Вып.1. Кострома, 1995. С.38-44.

235. Сизинцева Л.И. Федор Васильевич Чижов // Костромская земля. 1992. Вып.2. С.5-11.

236. Скворцов Л.П. Материалы для истории Костромы. Кострома, 1913.

237. Смирнов Ю. Почетный гражданин Судиславля // Сельская жизнь. М., 1991. 20 июня. С.4.

238. Смирнов Ю. Торговое дело купцов Третьяковых // Губернский дом. Кострома, 1994. №1. С.28-31.

239. Смирнов-Владов В. Федор Чижов и крайний Север // Губернский дом. Кострома, 1996. №1. С.44-45.

240. Соловьев Ю.И. В.Ф.Лугинин. M., 1963.

241. Тлиф И. Русская благотворительность не любит ничего официального и казенного // Губернский дом. Кострома, 1995. №5. С.42-44.

242. Троицкий П.С. Костромской край 1613 1913. Кострома, 1913.

243. Фехнер М.В. Кострома. М., 1965.1114. Зарубежная

244. Bradly J. The Moscow Workhouse and Urban Welfare Reform in Russia // Russian Review, vol.41. 1982. №4.

245. Lindenmyer A. A Russian experiment in voluntarism: the municipal Guardianships of the poor, 1894 1914 / Jahrbucher fuer Geschichte Osteuropas. Band 30. Wiesbaden, 1982.

246. Lindenmyer A. Voluntary Association and the Russian Autocracy: the case of Private Charity. University of Pittsburgh, 1990.

247. Lindenmyer A. The ethos of charity in Imperial Russia // Journal of Social History, vol.23. 1990. №4.

248. Lindenmyer A. Public life, private virtues: women in Russian charity. 1762-1914 // Journal of women in culture and Society. 1993.№3. (University of Chicago).

249. Lindenmyer A. Poverty is not a vice: charity, society and one state in Imperial Russia. Prinston, 1996.1115. Энциклопедическая, справочная

250. Библиотека по вопросам о призрении бедных, благотворительности, трудовой помощи и о мероприятиях,направленных к улучшению условий труда и быта нуждающихся. Спб., 1913.

251. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка в 4-х томах. Спб.-М., 1882.

252. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1981.

253. Большая Советская Энциклопедия в 30-ти томах, т. 13. М., 1973.

254. Энциклопедический словарь Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона в 82-х томах. Спб.,т.4. 1891; т.19. 1896;т.38а. 1903.