Дело Краузе Я.М.

Кокуев, Сергей Борисович

Полный текст автореферата диссертации по теме "Дело Краузе Я.М."

Санкт- Петербургский государственный университет

На правах рукописи

КОКУЕВ Сергей Борисович

ДЕЛО КРАУЗЕ Я.М. (1937-1940 гг.)

Специальность 07.00.02 - отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Санкт-Петербург - 2005

Работа выполнена на кафедре истории Санкт-Петербургского университета МВД России

Научный руководитель - доктор исторических наук, профессор

Официальные оппоненты:

- доктор исторических наук, профессор Измозик Владлен Семенович

- кандидат исторических наук Потемкина Екатерина Владимировна

Ведущая организация - Московский университет МВД России

часов на заседании диссертационного совета Д 212.232.52 по защите

диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-

Петербургском государственном университете по адресу: 199155, Санкт-Петербург, пер. Декабристов, д. 16, зал заседаний Ученого совета.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. A.M. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Иванов Виктор Александрович

Защита состоится

Автореферат разослан «

сил

2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук, профессор

Актуальность темы исследования. Преступления против человечности не имеют сроков давности. И даже когда из жизни уходят их непосредственные вдохновители и исполнители, память любого общества всегда пытается вынести свой непосредственный вердикт по поводу случившегося. Такая оценка необходима, потому, что она свидетельствует о наличии в нем развитого охранительного инстинкта, с одной стороны, и стремления выявить, осмыслить и искоренить причины, генерирующие общественное неблагополучие, насилие, тиранию, с другой.

Очередная попытка вернуться к событиям второй половины 30-х гг. в советской России, и на их фоне детально проанализировать механизм чудовищной компрометации большевистской идеи социальной справедливости при реализации принципов социалистической законности, вновь предпринимается в настоящем исследовании. Автору показалось удобным через одно, весьма знаковое для конца 30-х - нач. 40-х гг. уголовное дело, по обвинению бывшего руководства одного из отделов Управления РКМ УНКВД Ленинградской области в массовых беззакониях и произволе, вскрыть подлинный механизм властвования коммунистического режима, специфику применения уголовно-процессуального инструментария в интересах его поддержания.

При таком подходе представляется возможность, во-первых, подтвердить или опровергнуть устойчивое утверждение о некоей заданности массовых истребительных «чисток» в истории российского общества, а также о якобы извечном дирижизме этими процессами «сверху» и безропотном заклании масс «снизу».

Во-вторых, через историко-правовую экспертизу, современное расследование 12-ти томного уголовного дела по обвинению бывшего начальника ОВХСС УРКМ УНКВД ЛО Краузе Я.М. и его помощников, может быть реконструирована сложная и противоречивая картина хозяйственно-экономического обустройства советского общества 30-х гг. вообще и Ленинграда в частности.

В - третьих, скорее именно это «Дело Краузе Я. М. (1937-1940 гг.)» дает полное представление о лаборатории фабрикации уголовных дел сотрудниками милиции, переквалификации части из них в т.н. «контрреволюционные», антисоветские дела. При этом изучение технологии фальсификации такого рода дел помогает понять всю глубину системного порока НКВД СССР, различных его структур в период сталинизма, а также заметить следы прошлого в повседневной практике современных подразделений российских правоохранительных органов, с целью решительного их пресечения.

Таким образом, предпринятое исследование не ограничивается анатомированием, как принято выражаться сегодня «милицейского беспредела», а в комплексе рассмотреть такое явление как «краузевщина»-разновидность ведомственно-бюрократического властвования на местах, при котором в ход шли самые циничные и бесчеловечные методы разрешения жизненноважных проблем населения Ленинграда, неслыханные приемы палачества и фальсификации всей судебно-следственной системы и ее процедуры.

Историография проблемы. Как уже отмечалось выше, «Дело Краузе Я.М.» получило свое развитие во второй половине 30-х гг. и совпало с проведением в стране массовых репрессий. Именно в контексте этих процессов следует искать ответы на то, каким образом произошел отказ органов госбезопасности, милиции, су-

да и прокуратуры от установленных нормативно-правовых положений в части уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного права.

Следует заметить, что практически до конца 50-х гг. в отечественной историографии тема репрессий не звучала вообще, а массовые беззакония органов власти и управления в ходе их проведения не были предметом обсуждений и исследования. Пожалуй впервые признание факта, что политические обвинения и репрессии в конце 30-х гг. были результатом преднамеренной фальсификации, исходящей от высшего руководства страны, произошло в известном докладе Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева XX съезду партии 25 февраля 1956 г. «О культе личности и его последствиях»1.

В докладе осуждению подвергся, главным образом, сам культ И.Сталина и связанные с ним беззакония, а причины этих явлений тщательному анализу подвержены не были. В то же время ценным было то, что материалы доклада давали довольно полное представление об идеологии и принципах фальсификации самого тезиса о якобы «возрастающем классовом сопротивлении» в ходе социалистического строительства и усилении государственного насилия в результате этого. Не мало места в нем занимало описание конкретных сюжетов личного вмешательства И. Сталина в процедуру расследования разного рода дел, прямых указаний по обвинению арестованных и т.п. Одновременно Н. Хрущев возложил ответственность за репрессии исключительно на И. Сталина и сотрудников НКВД. Отсюда фактически замалчивались вопросы, каким образом репрессии приобрели такой масштаб, почему возникали те или иные политические дела, какова была технология их фабрикации и т.д. Не решенными они остались и в последующих исследованиях.

Только в последние годы было опубликовано множество работ, в той или иной степени затрагивающих проблему массовых репрессий 20-40-х гг., их масштабы, причины и последствия . Следует подчеркнуть, что их авторы проделали огромный труд не только по восстановлению причинно-следственных связей между большевистским социальным экспериментированием и выбором форм государственного принуждения, но и попытались обнаружить истоки непреодолимого стремления правящего режима к всесильному властвованию. Несмотря на огромный фактический материал в них, исследователи в то же время почти повсеместно избежали тщательного анализа «опредмечивания» этого повседневного насилия, в котором различные фабрикации дел играли едва ли не ключевую роль. Другие исследователи (такие как В. Земсков, А. Дугин)3 предпочитают опираться на опубликованные, ранее секретные документы, стремясь не подменять установленные ими факты различными идеологическими мифами. В силу определенной «социологической» заданности этих работ, почти совсем не прозвучали вопросы о «лаборатории» палачества, в том числе и лагерного, «опыт» которого, к сожалению, так легко усваивался и в других структурах НКВД.

1 Хрущев Н.С. Доклад «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС//Известия ЦК КПСС. 1989. №3.

2 Яковлев А. Крестосев. М. 2000.; Соколов А.К. Курс советской истории 1917-1940. М. 1999.; Конквест Р. Большой террор. В 2 т. Рига. 1991.; Гранин Д.. Страх. М. 1997.; Карпов В.. Генералиссимус. В. 2т. М. 2004.; Черная книга коммунизма. М. 1999.; Берия С. Мой отец - Лаврентий Берия. М. 2002. и др.

3 Дугин А. Сталинизм: легенды и факты. Из тайников ГУЛАГА // Слово. 1990. №7.; В.Н. Земсков. ГУЛАГ (Историко-социологический аспект)//Социологические исследования. 1991. №6-7 и др.

Во многих работах особый упор был сделан на анализ таких вопросов, какова мера ответственности за организацию репрессий партийно-советского аппарата, карательных органов и общества в целом. Так, Р. Конквест прямо говорит о том, что партийные лидеры в центре и регионах (в частности А. Жданов в Ленинграде) являлись инициаторами террора и постоянно побуждали органы НКВД к его активизации и расширению масштабов4. А. Яковлев в своих сочинениях указывает на ответственность тех или иных деятелей из окружения Сталина (А. Жданова, К. Ворошилова, Н. Хрущева, А. Микояна, Г. Маленкова и др.) за участие в репрессиях, за развязывание и проведение террора5. При этом исследователь, однако, обходит вопрос, насколько действия партийных деятелей (как и работников НКВД) были обусловлены их инициативой, а насколько сложившейся системой, действующей уже по своим законам, часто вопреки воле своих создателей.

Несмотря на различные мнения о природе террора 30-40-х гг., этапы его развития довольно хорошо изучены. В то же время, многие аспекты генерации репрессий остаются малоизученными. Одним из них является вопрос о повседневной жизни в условиях репрессий советского общества, отношении рядовых граждан к репрессивной политике и, вообще, мера ответственности общества в целом за события 30-40-х гг. В историографии традиционной стала точка зрения противопоставления общества и государства в сталинскую эпоху. Начало ей положили труды невозвращенцев и эмигрантов (Ф.Раскольникова, И.Солоневича, М.Розанова и др.)6, в которых ответственность за террор возводилась исключительно на партийно-советские «верхи», действовавшие вопреки воле большинства народа. В крайнем случае, исследователи-эмигранты признавали, что простые обыватели являются «пассивными соучастниками», которые из-за страха, молчанием способствовали преступлениям власти7. Подобная точка зрения оставалась преобладающей и в дальнейшем.

В 90-е гг. появился ряд интересных работ, посвященных сопротивлению общества массовому террору в 30-е гг.. Их авторы подчеркивают, что в обществе и государственном аппарате существовали значительные силы, находящиеся в оппозиции сталинской системе, и что именно ощущение наличия этой оппозиционности подтолкнуло Сталина к началу «Большого террора». Как писал В. Серж: «С выстрела Николаева началась эра паники и жестокости»8, власти, уверенные в наличии мощной оппозиции, предприняли необходимые, по их мнению, меры по ее уничтожению, спровоцировав активизацию репрессий. Одни авторы (в частности авторы сборника «Они не молчали»)9, связывали эту оппозиционность с существованием в обществе «витающего в воздухе» недовольства социально-экономической политикой режима, другие (как, например О.Хлевнюк)10 подчерки-

4 Конквест Р. Указ. соч. T.I. C.353-361.

5 Яковлев А.Н. Горькая чаша: Большевизм и Реформация России. Ярославль. 1994. С.158-163.

6 Раскольников Ф.Ф. Открытое письмо Сталину//Открывая новые страницы. М. 1989. С.313-321; Солоневич И. Россия в концлагере. София. 1936.; Розанов М.. Завоеватели белых пятен. Лимбург. 1951.

7 За Россию. Сб. статей под ред. СП. Мельгунова.. Париж. 1948. С.ЗЗ.

8 Серж Виктор (Кибальчич В.В.). От революции к тоталитаризму: Воспоминания революционера. М. 2001. С. 383.

9 Они не молчали. (Сост. А.В. Афанасьев.) М. 1991.

10 Хлевнюк О.В. 1937 год: противостояние. М. 1991.

вали, что наряду со сторонниками «жесткого курса» в партии до 1937 г. существовали довольно влиятельные «умеренные силы», пользующиеся значительной поддержкой в общественных слоях. Однако практически во всех работах, посвященных проблеме общества и террора, обходятся молчанием такие проблемы как «синдром жертвы», «массовое стукачество», одобрение террора социальными низами как средства «наказания зарвавшихся чиновников», роль в причинном комплексе репрессий «нетерпения общества», стремление его разрешить свои проблемы упрощенными, в том числе карательными методами. Так, говоря о тенденциях разоблачительства в обществе 30-х гг., часть исследователей предпочитает отделываться общими фразами о том, что большинство разоблачителей «составляли ущемленные в чем-то подонки общества, мстившие всему миру за свои неудачи, а порой просто психически неполноценные люди»11.

Все эти проблемы не получили должного освещения. Например, еще недостаточно полно изучена проблема того, насколько конкретна доля участия в массовых репрессиях различных подразделений госбезопасности, милиции и прокуратуры. Большинство работ, рассматривающих историю специальных служб советской России (В. Романовская, А. Кокурин. Н. Петров и др.)12 затрагивают подобные вопросы лишь косвенно, уделяя внимание, главным образом, организационным изменениям в правоохранительной системе СССР в этот период.

В последние годы появились публикации, посвященные, главным образом, деятельности органов госбезопасности в 30-40-е гг. Оценивая их участие в репрессиях, авторы данных исследований делают вывод о вынужденном характере подчинения органов НКВД партийным установкам и заметном изменении их кадрового состава к середине 30-х гг.13. Так, В. Некрасов, затрагивая в своем биографическом исследовании тему репрессий, вообще отказывается от каких-либо авторских оценок о роли руководителей НКВД в развертывании террора. Приводя различные взгляды и документы, он считает, что «определяющими началами для меня при работе над книгой были документы, правда, а не эмоции и домыслы, как это нередко бывает... Пусть выводы читатель делает сам»14.

В то же время ряд исследователей, занимавшихся историей органов госбезопасности на региональном уровне, обратились к значению того влияния, которое оказывал на деятельность спецслужб образовательный, интеллектуальный и профессиональный уровень их сотрудников. Деятельность Ленинградского УНКВД в этом аспекте рассматривается в трудах Е. Лукина и В. Бережкова15. Эти исследователи одними из первых попытались через биографические данные и служебные характеристики наиболее видных чекистов Ленинграда понять природу массового участия сотрудников госбезопасности в беззакониях 30-40-х гг. и сопротивления части работников системы ВЧК-ОГПУ-НКВД, творимому их коллегами произволу. В результате своего анализа эти исследователи пришли к выводу, что, как отмечает В.Бережков, сотрудники госбезопасности в годы большого террора ощущали себя

11Хлевнкж О.В. Указ.соч. С.ЗЗ.

12 Романовская В.Б.. Репрессивные органы в России XX века. Н. Новгород. 1996.; Кокурин А., Петров Н. ВЧК-ОГПУ-НКВД.//Свободная мысль. 1997. №1-7.

13 См. напр.: Наумов Л. Борьба в руководстве НКВД в 1936-1938 гг. М. 2003.; Папчинский АА, Тумшис МА Щит расколотый мечом. НКВД против ВЧК. М. 2001.

14 Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных наркомов». М. 1995. С.414.

15 Лукин Е.. На палачах крови нет. СПб. 1996.; Бережков В.И. Питерские прокураторы. СПб. 1998.

«винтиками», которые подлежали «замене при любой попытке иметь мнение, от-

16

личное от позиции руководства» .

В работах, посвященных функционированию НКВД в период массовых репрессий 30-х гг., фактически не затронуты такие вопросы, как технология фабрикации уголовных дел, комплекс причин идеологического, психологического и бытового характера, повлиявших на активное включение большинства аппаратов НКВД в процесс «изобличения врагов народа», попытки властей «реабилитировать» незаконно пострадавших и организация в рамках самой карательной системы преследования фальсификаторов уголовных дел и т.д. Также не проанализирован вопрос, в какой мере репрессии 1936-1938 гг. были следствием партийных установок И. Сталина; а в какой степени эти репрессии стали логичным продолжением основных принципов работы органов ВЧК-ОГПУ и представлений их сотрудников о целях и задачах своей работы, которые сложились еще в первое послереволюционное десятилетие, о содержании которых обстоятельно изложил в своей монографии историк В. Измозик .

В этом отношении интерес представляет и монография О. Мозохина, посвященная деятельности экономических отделов ОПТУ в 20-30-е гг.18. Автор убедительно показывает, как объединение в одних руках борьбы с контрреволюционными проявлениями и экономической преступностью привели к началу «политизации» криминальных проявлений в области экономики, развертыванию процесса превращения таких нарушений уголовного законодательства, как хищения, контрабанда, взяточничество в дела об экономической контрреволюции. Однако автор доводит свое исследование только до 1934 г., не рассматривая, как развертывалась деятельность экономических подразделений НКВД и созданной на их основе службы БХСС в органах милиции во второй половине 30-х гг.

Гораздо в меньшей степени, чем участие органов госбезопасности в сталинских репрессиях изучена роль в их развертывании других правоохранительных органов: прокуратуры, милиции и суда.

Исследования деятельности этих органов, появившиеся в советский период практически замалчивали вопрос о воздействии сталинской идеологии и террора 30-х гг. на правоохранительную систему страны19. Вообще описание работы этих органов в 30-е гг. давалось исключительно в положительных тонах, без упоминаний о каких-либо недостатках, тем более вызванных идеологическими и политическими причинами.

Следует помнить, что в последние пятнадцать лет положение существенно изменилось. Так, в 90-е гг. появился ряд работ, посвященных анализу положительных и отрицательных сторон в деятельности органов прокуратуры сталинского периода. Например, вопросы ответственности сотрудников прокуратуры за участие в

16 Бережков В.И. Указ. соч. С. 136.

17 Измозик B.C. Глаза и уши режима (государственный политический контроль за населением Советской России в 1918 -1928 годах). СПб., 1995.

18 Мозохин О. ВЧК-ОГПУ: карающий меч диктатуры пролетариата. М. 2004.

19 Биленко СВ., Максименко Н.В. Этапы развития советской милиции. М. 1972.; История советской милиции. В 2 т. М. 1977.; Суд в СССР. М. 1977.; Советская прокуратура. М. 1983.

репрессиях затрагивались в сборнике статей по истории прокуратуры, главным образом в работах А. Звягинцева и Ю. Орлова20.

В этот период выделяется два подхода к оценке роли прокуратуры в репрессиях 30-х гг. Если одни авторы (В. Кудрявцев, А. Трусов, Ю. Стецевский) считали, что прокуратура была активным проводником и участником большого террора, другие (уже упомянутые А. Звягинцев и Ю.Орлов, а также В. Бобренев и В. Рязан-цев)22 исходили из того, что при рассмотрении политических дел в 1936-1938 гг. работники прокуратуры были фактически лишены возможности вести контроль за соблюдением законности органами госбезопасности и подвергались постоянному давлению со стороны органов НКВД и партийного аппарата.

Наиболее взвешенной позиции, на наш взгляд, придерживается автор фундаментального труда о функционировании прокуратуры и суда в сталинскую эпоху П. Соломон23. Он проанализировал на богатом архивном материале кадровый состав органов юстиции, нормативно-правовую базу, взаимоотношения их с органами НКВД и партийными инстанциями в 30-е гг. На основании этого исследователь приходит к обоснованному выводу, что утвердившаяся в этот период идеологическая концепция об обострении классовой борьбы рассматривает и уголовные преступления как одну из форм этой борьбы. Это делало неизбежным ужесточение правоохранительной политики и превращение борьбы с уголовными проявлениями в одну из линий репрессий против классово-враждебных элементов. Тем самым логика ситуации неизбежно вовлекала прокуратуру и другие правоохранительные органы в репрессивную практику, превращая их в одно из орудий сталинских чисток. В то же время П. Соломон подчеркивает, что действия прокуратуры в 1936-1938 гг. были во многом вынужденными, и ее сотрудники не являлись, в отличие от работников системы НКВД, инициаторами нарушений соцзакошюсти, хотя нередко и «закрывали глаза» на подобные факты.

Несравненно меньше освещено участие в репрессиях 30-х гг. органов советской милиции. В большинстве работ, опубликованных в 90-е гг., тема репрессий ограничивалась описанием чисток в среде сотрудников милиции, которые значительно ослабили деятельность органов внутренних дел24. Такие аспекты, как участие органов милиции в политическом терроре 30-х гг. в них практически не рассматривались. Исключением стал «Исторический очерк»25, вышедший к 200-летию МВД России. В главе, посвященной деятельности органов внутренних дел в 1921 -1941 гг. прослеживается как изменения политического режима в 20-30-е гг. влияли на характер деятельности органов милиции, рассматриваются формы участия ее сотрудников в репрессивных акциях. Однако в силу поставленной задачи (осветить деятельность МВД за двести лет) авторы монографии затрагивают данные проблемы лишь эпизодически.

20 Советская прокуратура. Очерки истории. М. 1993.; Звягинцев А.П., Орлов Ю. От первого прокурора России до последнего прокурора России. М. 2001.; Они же. Неизвестная Фемида. Документы, события, люди. М. 2003.

21 Кудрявцев В.Н., Трусов А.Н. Политическая юстиция в СССР. М. 2000.; Стецевский Ю.И. История советских репрессий. В 2 т. М. 1997.

22 Бобренев В.А., Рязанцев В.Б. Палачи и жертвы. М. 1993.

23 Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М. 1998.

24 Полиция и милиция России: страницы истории. М. 1995.; Органы и войска МВД: краткий исторический очерк. М. 1996. и др.

25 Министерство внутренних дел России: 1802-2002. Исторический очерк в 2 т. СПб. 2002.

В последние годы появился ряд работ, посвященных исследованию истории органов внутренних дел в сталинскую эпоху на региональном материале. Так, деятельность ленинградской милиции в 30-е гг. исследуются Е. Потемкиной и Н. Крапивиной26. Эти авторы изучают такие проблемы, как кадровое и материальное обеспечение органов рабоче-крестьянской милиции Ленинграда, деятельность их информационных подразделений, работы по обеспечению общественного порядка и борьбы с преступностью и т.д. В них в самых общих чертах затрагиваются вопросы участия органов милиции в репрессивных акциях против населения.

Некоторые аспекты влияния сталинского режима на правоохранительную политику в стране в 20-30-е гг. рассматриваются и в работах других историков. Так, М. Гринберг оценивает, какую роль в репрессиях сыграли изменения в уголовном законодательстве 20-30-х гг., В. Попов анализируя судебную практику 3040-х гг., подробно останавливается на проблеме, как ужесточение сталинского режима отражалось на практике наказаний, как за политические, так и за уголовные преступления27.

Изучению аспектов включения в репрессии различных государственных органов посвящены исследования В. Иванова28. В своих работах В. Иванов создает комплексную картину механизма массовых репрессий на Северо-Западе России, анализирует участие в терроре партийно-советских органов, органов государственной безопасности, милиции, прокуратуры, суда и т.д.

Особое внимание он уделяет исследованию инструментария фабрикации уголовных дел по линии органов государственной безопасности на Северо-Западе РСФСР в упомянутые годы. Четвертая глава его сочинения «Миссия Ордена...» была полностью посвящена этой проблеме. Наблюдения автора позволяют сформировать целостное представление не только о деятельности УГБ УНКВД ЛО в конце 30-х гг. по выполнению указаний центральных и местных властей, но и об участии конкретных сотрудников в фальсификации обвинений, физическом насилии над арестованными, беззаконии и произволе. Затрагиваются в работе и проблемы «бериевской» реабилитации на Северо-Западе РСФСР, показывается ее ведомственный характер. В самых общих чертах упоминается и о «Деле Краузе Я.М.», обращая основное внимание на попытку многих оперативных подразделений ленинградской милиции «идти в ногу с аналогичными структурами госбезопасности». Однако, учитывая значительный объем материала, который исследует

26 Потемкина Е.В. Роль информационной службы милиции Петрограда-Ленинграда в борьбе с преступностью. 1918-1941. Автореферат дисс. к.и.н. СПб. 2001. Крапивина Н.С. Деятельность милиции Ленинграда по обеспечению общественного порядка и безопасности. 1930 -1941. Исторический аспект. Дис.канд. ист. наук. СПб. 1997.

27 Гринберг М.С. Уголовное право и массовые репрессии 20-х и последующих го-дов.//Государство и право. 1993. №1.; Попов В.П. Государственный террор в Советской России 1923-1953 (источники и интерпретация)//Отечественные архивы. 1992. №2.

28 Иванов В.А. Миссия Ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). СПб. 1997.; Он же. О некоторых исторических уроках советской карательной политики 30-50-х гг.//Права человека и статус правоохранительных органов. Материалы международного симпозиума (3-4 марта 1994 г.). Часть 1. СПб. 1994.; Он же. Женский мир ГУЛАГа: опыт выживания//Государство и право. 1996. №1.; Он же. Органы государственной безопасности и массовые репрессии на Северо-Западе в 30-50-е гг. (историко-правовой обзор репрессивной документалистики). СПб. 1990.; Он же. Реабилитация. Работы хватит надолго...//Жизнь и безопасность. 1996. №4. и др.

автор, проблематика участия в репрессивных акциях оперативных подразделений милиции затрагивается им фрагментально, как один из многих сюжетов.

Таким образом, на сегодняшний день в исторической литературе отсутствуют исследования, посвященные проблеме вовлечения оперативных подразделений милиции (в т.ч. органов БХСС) в развертывание массового террора второй половины 30-х гг., явно недостаточно представлен анализ и оценки данного явления, как на общесоюзном, так и региональном уровне. В частности фактически не изучены причины возникновения и массового распространения в советской милиции 30-х гг. преступной практики фабрикации уголовных дел и придания им чрезвычайного характера (например, перевода уголовных преступлений в разряд контрреволюционных).

Недостаточно исследованными оказались вопросы повседневной жизни советского общества, и особенно те факторы, которые позволяли простым гражданам выживать в условиях перманентного кризиса и тотального дефицита сталинской эпохи. В советский период объективная картина социального развития и быта в 30-е гг. либо замалчивалась29, либо, ответственность за трудности в снабжении, недостатки товаров возлагалась на местную администрацию, а повсеместный дефицит объяснялся «временными сложностями роста»30.

В 90-е гг. ситуация изменилась. Как отечественные, так и западные историки проявляют серьезный интерес к истории советской повседневности 30-40-х гг. За последние десять лет появился целый ряд работ, посвященных как анализу советской повседневности в целом31, так и ее отдельных аспектов: организация снабжения, общественные настроения, девиантные проявления в обществе, сочетание частных и государственных интересов в жизни различных социальных прослоек и т.д.32,

В этом плане особое место занимает анализ т.н. «черного рынка», который, как замечает диссертант, явился в 30-е годы одним из факторов развертывания террора. «Черный рынок» в 30-40-е гг. оценивался исключительно с уголовно-правовой точки зрения, а его существование сводилось до понятия спекуляции. В свою очередь, в 30-е гг. спекуляция рассматривалась как один из способов подрыва социально-чуждыми элементами основ социалистической экономики33. В более

29 Ленинград в цифрах. Л. 1935.: Ленинградская область в цифрах от IV к V чрезвычайно-

му съезду. Л. 1936.; Очерки истории Ленинграда. Т.4. Л. 1964.

31 Дихтяр Г.А. Советская торговля в период построения социализма. М. 1961.

31 Нормы и ценности повседневной жизни. Становление социалистического образа жизни в России. СПб. 2111.; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 31-е годы: город. М. 2111.: Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии 1921-1931 годы. СПб.1999.; Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху (21-31-е годы). М. 2113. и др.

32 Барнз Р. Общественная психология в США и СССР 21-31-х годов в свете теории потреблениям/Вопросы истории. 1995. №2.; Девис Р.У., Хлевнюк О.В. Отмена карточной системы в СССР 1934-1935 годы.//Отечественная история. 1999. №3.;Kotkin Stephen/Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization Berkeley 1995; Hessler Yulie/ A Post-nar Perestroika? Toward a History of Private Enterprise in the USSR//Slavic Review Vol.57,N3: Fall 1998.

33 Митричев С. Отмена карточной системы и борьба со спекуляцией//Социалистическая законность. 1935. №1.; Львов Е. Борьба со спекуляцией - важнейшая задача суда и прокуратуры/социалистическая законность. 1936. №3; Чхиквадзе В.М. Борьба со спекуляцией. М. 1939.

поздний период исследователи, занимавшиеся проблемой спекуляции, вообще избегали анализировать социальные основы данного явления, ограничиваясь лишь его уголовно-правовой характеристикой34.

В эти же годы были опубликованы труды, в которых анализировались роль и место «черного рынка» в сталинском обществе. Среди западных исследователей, занимающихся данной проблематикой можно выделить Ш. Фицпатрик, которая, прибегая к изучению в основном открытых источников, пришла к выводу о том, что с начала 30-х гг. в сталинском СССР начинает складываться «вторая» (т.е. теневая - С.К.) экономика35.

В современной отечественной историографии развитие «черного рынка» и в целом нелегальных экономических институтов в предвоенные годы стало предметом исследования Е. Осокиной36. Анализируя систему снабжения в 30-е гг., меры, к которым прибегало население, чтобы «добрать» недодаваемое государственными органами снабжения, она приходит к выводу, что формирование «черного рынка» в сталинскую эпоху стало закономерным итогом утверждения государственно-плановой экономики и ее непременным спутником. Работы Е. Осокиной носят общесоюзный характер и не затрагивают региональных особенностей в тех или иных районах Советской России, в т.ч. и в Ленинграде.

На сегодняшний день единственное исследование, рассматривающее различные аспекты развития «черного рынка» в Ленинграде, принадлежит перу И. Говорова, но автор изучает развитие этого процесса лишь в послевоенный период, фактически не рассматривая ситуацию 30-х гг.3'.

Таким образом, анализ историографии проблемы позволяет сделать вывод о том, что избранная для исследования диссертантом тема разработана недостаточно. По существу вопросы участия органов милиции в «большом терроре 30-х гг.» и социальных причин, способствовавших этому, фактически не изучены. Особенно не разработанными оказались эти проблемы на региональном уровне. В имеющихся публикациях по ним, содержится скорее постановка проблемы или раскрываются частные вопросы. Целостно проблема не изучалась, а потому нуждается в дальнейшей научной разработке.

Объектом исследования является деятельность Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией Управления Рабоче-Крестьянской милиции (ОБХСС УРКМ) УНКВД по Ленинградской области, воз-

34 Костин В.И. Охрана социалистической собственности и борьба со спекуляцией в годы Великой Отечественной войны. Лекция. Горький. 1984.

35 Фицпатрик Ш. Указ. соч. С.74.

36 Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации 1927-1941 гг. М. 1997.; Она же. Легенда о мешке с хлебом: кризис снабжения 1936/37 го-ды//Отечественная история. 1998. №2.;Она же. Частное предпринимательство в период наступления экономики дефицита (на примере потребительского рынка предвоенных пятилеток/Нормы и ценности повседневной жизни...СПб. 2000.; Она же. Предпринимательство и рынок в повседневной жизни первых пятилеток.//Ежегодник социальной истории. М. 1999.; Она же Предпринимательство и рынок в период «свободной торгов-ли».//Ежегодник социальной истории. М. 2000.

37 Говоров И.В. Государство и преступность в Советской России 1945-1953 гт.(на материалах Ленинграда и Ленинградской области). Дисс.докт. ист. наук. СПб.2004.

главляемого Краузе ЯМ., по выполнению заданий органов государственной безопасности и осуществлению политики массовых репрессий в предвоенные годы.

Предметом исследования автор избрал технологию фабрикации уголовных дел во второй половине 30-х гг., механизм использования органов милиции для развертывания массового террора, его направленность и последствия в Ленинграде и области.

Цель и задачи исследования. Опираясь на широкий круг источников и работы предшественников, автор поставил перед собой цель: на примере функционирования Ленинградского ОБХСС раскрыть характер и особенности вовлечения в массовый террор органов милиции, а также изменения в их деятельности в период развертывания и ослабления массового террора во второй половине 30-х гг.

В соответствии с целью исследования определены следующие задачи:

- проследить процесс организации снабжения населения Ленинграда всем необходимым для повседневной жизни, после отмены карточной системы, его сильные и слабые стороны;

- рассмотреть динамику развития спекуляции, хозяйственной преступности в целом в Ленинграде во второй половине 30-х гг., тенденции складывания в городе «черного рынка», роль, которую он играл в снабжении горожан;

- исследовать комплекс мер, предпринимаемых правоохранительными органами по борьбе с криминализацией хозяйственно-экономической жизни в городе;

- выявить изменения во взглядах руководства страны на проблему преступности и методы ее подавления в обстановке начавшихся массовых политических репрессий конца 30-х гг.;

- проанализировать причины формирования и особенности функционирования органов ОБХСС в 1937-1938 гг., причины превращения их из органов борьбы с экономической преступностью в одну из вспомогательных структур подразделений государственной безопасности, специализировавшихся на политических репрессиях;

- раскрыть методику фальсификации уголовных дел оперативными сотрудниками ОБХСС и превращения их в политические, а также технологию, применяемую ими для фабрикации доказательств;

- реконструировать общую картину поведения жертв массовых репрессий в их взаимоотношениях с карательной системой.

- проанализировать причины и характер изменения репрессивной политики государства в конце 1938- начале 1939 гг., особенности, масштаб и границы, так называемой «бериевской» реабилитации, теоретическое обоснование и практическое воплощение линии на борьбу с нарушениями социалистической законности и чистки органов НКВД в этот период.

Учитывая сложность и неразработанность избранной диссертантом темы, географические рамки исследования ограничиваются Ленинградом, крупным мегаполисом, в котором действовали закономерности социально-экономического и политического развития, характерные, на наш взгляд, для предвоенной Советской России в целом.

Хронологические рамки исследования. Хотя деятельность первого руководства Ленинградского ОБХСС, ставшая основой для так называемого «Дела Краузе Я.М.» пришлась на 1937 - 1938 гг., диссертант посчитал необходимым несколько расширить хронологические рамки работы главным образом, для понимания специфики самого уголовного дела, истоки которого закладывались чуть

раньше. Так, нижнюю хронологическую рамку автор определил с конца 1934 г., когда после отмены карточной системы сложились, по его мнению, условия, которые привели к созданию аппаратов ОБХСС и обусловили специфику их деятельности в 1937-1938 гг. Верхняя граница исследования определена 1940 г., так как именно в этом году завершилось расследование деятельности Я. Краузе и его помощников и состоялся судебный процесс над ними.

Методология данного диссертационного исследования основана на принципах научной объективности и историзма. При написании работы использовались общенаучный, проблемно-исторический, историографический, статистический и другие методы.

Источники. Основную источниковую базу исследования составили материалы и документы, находящиеся главным образом в фондах местных архивов: Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб) и Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД Санкт-Петербурга), Ленинградского областного государственного архива в г. Выборге (ЛОГАВ), Отдела специальных фондов Информационного центра ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области (ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО), Службы регистрации и архивных фондов Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (СРАФ УФСБ по СПб и области).

Из фондов, хранящихся в ЦГА СПб автором использованы материалы государственной торговой и рабоче-крестьянской инспекции, документы Исполкома городского совета рабочих и крестьянских депутатов. Они позволили диссертанту осветить ситуацию со снабжением и обслуживанием населения во второй половине 30-х гг, его положительные и отрицательные стороны, усилия региональных органов по улучшению удовлетворения потребностей населения, развитие неподконтрольных государству элементов «черного рынка», проникновение их в государственные торговые органы и т.д.

В работе также использованы документы Ленинградского городского комитета ВКП(б), сводки, отчеты различных структур партийно-государственного аппарата, посвященные условиям жизни различных слоев населения в городе, масштабы хищений, спекуляции и других преступлений хозяйственного характера в предвоенные годы, а также направленность репрессий политического и уголовного характера в регионе.

Участие органов прокуратуры в противодействии экономической преступности, контроле за соблюдением норм социалистической законности, а также взаимоотношения органов НКВД и прокуратуры в предвоенном Ленинграде исследованы по документам городской прокуратуры, хранящейся в ЛОГАВ. Материалы, хранящиеся в данном архиве, позволяют оценить, насколько успешно государству удалось с помощью карательных методов противодействовать таким негативным явлениям экономики как невыплата зарплаты, порча товаров, плохие условия их хранения, а также проследить за процессом превращения подобных фактов халатности, непрофессионализма в политические дела о вредительстве.

Большую ценность для исследования представляют материалы, хранящиеся в фондах приказов и личных дел СРАФ УФСБ по СПб и области: приказы и циркуляры НКВД СССР и Управления НКВД по Ленинградской области, стенограммы совещаний аппарата УНКВД, данные о личностях крупных работников государственной безопасности. Анализ этих материалов позволил диссертанту проследить повседневную деятельность экономических подразделений НКВД, динамику и ха-

рактер политических и уголовных репрессий в Ленинграде во второй половине 30-х гг., оценить приоритеты деятельности органов НКВД в период разгара террора в

1937-1938 гг. и его затухания в 1938-1939 гг.

Значительную роль в работе сыграл комплекс материалов, хранящихся в ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО: документы приказных фондов, фондов личных и следственных дел. В них представлена переписка по вопросам выполнения органами милиции инструкций и циркуляров партийно-советских инстанций и НКВД СССР по участию в репрессивных акциях, материалы по практической деятельности ОБХСС в 1937-1938 гг., результаты расследования его противоправной деятельности, меры по восстановлению норм социалистической законности, предпринятые в

1938-1939 гг.

Особую ценность для исследования представляют материалы, хранящиеся в фонде СО (архивные следственные дела) архивное дело СО-8917 (12-ти томное следственное дело по обвинению бывшего начальника ОБХСС УРКМ УНКВД ЛО Я. Краузе и его подчиненных), позволившее диссертанту проследить механизм и технологию фальсификации политических дел в системе НКВД. Кроме этого не менее ценной оказалась информация, хранящаяся в протоколах Особой Тройки НКВД, которая дает возможность в полной мере оценить репрессивную политику местных органов НКВД во второй половине 30-х гг.

Наряду с архивными источниками важную роль при подготовке диссертации сыграли опубликованные источники. Самостоятельную группу источников составили сборники документов. Это, прежде всего документы советских учреждений, наркоматов и ведомств, уголовного законодательства, позволяющие оценить какие меры советское государство предпринимало для наведения порядка в торговле, снабжении, борьбы с экономической преступностью38.

Ценным источником являются появившиеся в 90-е гг. сборники и публикации рассекреченных архивных документов, посвященных репрессиям 30-х гг.. Они дают возможность оценить цели и основные направления репрессивной политики советского государства в 30-е гг., систему взаимоотношений, сложившихся между партийной номенклатурой и органами государственной безопасности39.

Особо необходимо ответить вышедший в 2004 году сборник документов «Лубянка...». В нем впервые опубликованы многие, до недавних пор засекреченные документы, которые позволяют по новому увидеть, какие цели и задачи ставило руководство страны перед органами госбезопасности в ходе чистки 1936-1937 гг., порядок осуществления партийного контроля над деятельностью спецслужб, пределы карательной инициативы, которые устанавливались высшими властями страны перед НКВД и меры по надзору за их соблюдением и т.д. Также автор использовал труды видных советских государственных деятелей, в частности И. Ста-

Протоколы заседания президиума Ленинградского совета рабочих и крестьянских депутатов XXIV созыва 26 октября 1936 г. №43., от 31 октября 1936 г. №44. Л. 1936.; Бюллетень о выполнении Ленинградским советом рабочих и крестьянских депутатов XXIV созыва наказа избирателей и дополнений к наказу. №7. Л. 1936.;О борьбе с растратами. Сборник постановлений, приказов и инструкций, действующих на 15 сентября 1942 г. М. 1942.; Уголовное право. Особенная часть. М. 1943.

39 Реабилитация: политические процессы 30-50-х годов. М. 1991.; Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти 1937-1938. М. 2004.; Письмо Н.И. Ежова в Политбюро ЦК ВКП(б) И.В. Сталину//Исторический архив. 1992. № 1.

лина, В. Молотова40. Их анализ дает возможность рассмотреть, как руководители страны оценивали хозяйственно-экономическую и социальную ситуацию в стране, характер негативных тенденций в жизни советского общества (преступность, дефицит), какую роль эти причины сыграли в развязывании массового террора.

Также в качестве источников диссертант использовал мемуарную литературу и материалы периодической печати. Так, мемуары позволили показать, как расценивали репрессии 30-х гг. партийно-государственные деятели (А. Микоян41), сотрудники госбезопасности (А. Орлов, М. Шрейдер42) и рядовые жертвы терро-

раЧ

Сборник А. Сандлера и М. Этлиса посвящен размышлениям о природе сталинского режима и общества в 30-40-е гг. Он позволяет взглянуть глазами людей, прошедших через «жернова» системы, как террор влиял на психологию, быт людей, их моральные ценности. Он помогает понять, как и почему «ломались» люди в «застенках» НКВД, а также обстоятельства, при которых вчерашние жертвы сами превращались в помощников палачей и т.д.

Аппеляция к данным периодической печати («Красной газеты», журналов «Советская юстиция», «Социалистическая законность») позволили автору проследить, как идеологически оформлялось изменение отношения власти к экономической преступности, как на практике воплощался в деятельности правоохранительных органов тезис об уголовной преступности как форме классовой борьбы и приравнивания хозяйственных преступлений к контрреволюционным, как внедрялась в общество идея, что социально-экономические трудности являлись следствием вредительства и т.д. Все вышеперечисленные опубликованные материалы явились ценным дополнением к архивным источникам.

Научная новизна данного исследования состоит в том, что в нем впервые на региональном уровне на материалах «Дела Краузе Я.М.» реконструировано участие созданного в Ленинграде в мае 1937 г. Отдела БХСС УРКМ УНКВД ЛО в массовом терроре, вскрыт механизм фабрикации его сотрудниками следственных дел и последствия такой фальсификации.

В диссертации наиболее полно прослежены такие проблемы, как функционирование в Ленинграде 30-х гг. системы снабжения населения, сочетание в них плановых и рыночных элементов, вытесненных в нелегальную сферу, процесс «политизации» уголовных правонарушений в хозяйственной сфере и использование их для оправдания репрессивной политики.

На материалах местных архивов рассматриваются такие, почти не затронутые в других работах вопросы, как методы действия оперативных служб милиции по «переводу» уголовных дел в разряд «политических», факторы, повлиявшие на масштабное нарушение законности в органах Ленинградской милиции в 1937-1938 гг., оценка психологической мотивации поведения как сотрудников репрессивных

40 Сталин И.В. О хозяйственном положении Советскою Союза. М. 1937. С. 16-17. Молотов В.М. Об отмене карточной системы по хлебу. Доклад на пленуме ЦК ВКП(б) 23 ноября 1934 г. М. 1934..

41Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М. 1999.

42 Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М. 1991.; Шрейдер М.П. НКВД изнутри: записки чекиста. М. 1995.

43 Сандлер АС., Этлис М.М. Современники ГУЛАГа: Кн. воспоминаний и размышлений. Магадан. 1991.

органов, так их жертв; действия властей в 1938-1939 гг. по ограничению карательной инициативы органов НКВД и вызванные ими изменения в работе этих органов, в т.ч. милиции.

В научный оборот впервые введено значительное количество источников, ранее не доступных для широкого круга исследователей.

На основе последовательного анализа источников сделаны новые выводы и обобщения, дающие возможность для более глубокого понимания социальной и политической ситуации в советской России 30-х гг., характера сталинского политического режима и массовых репрессий 20-40-х гг.

Теоретическая и практическая значимость диссертационной работы заключается в постановке новых теоретико-методологических проблем изучения репрессий и жизни общества в сталинскую эпоху, которые могут быть использованы в последующих работах. Полученные результаты также могут быть применены при подготовке обобщающих трудов по истории Отечества, Санкт-Петербурга и органов внутренних дел. Содержащийся в диссертации материал может быть использован для разработки учебных пособий и курсов по истории правоохранительных органов и повседневной жизни общества.

Кроме того, как негативный, так и положительный опыт деятельности советских спецслужб может быть учтен и сегодня, в таких вопросах, как недопущение нарушений законности в органах внутренних дел, обеспечение объективного расследования уголовных дел, отбора кадров в оперативные подразделения милиции и организации взаимодействия в работе между различными элементами правоохранительной системы и др.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы, 13 приложений и 5 таблиц в тексте.

Апробация работы. Результаты исследования апробированы на международных и межвузовских научно-практических конференциях, конференциях докторантов и адъюнктов Санкт-Петербургского университета МВД России. Содержание, основные положения и результаты диссертации отражены в ряде публикаций.

II. Основное содержание

Во введении обосновывается актуальность темы работы, ее территориальные и хронологические рамки, определяется предмет и объект исследования, формулируются цели и задачи работы, анализируются источники и литература, использованные в исследовании, раскрываются научная и практическая значимость диссертации и апробация ее результатов.

В первой главе «Истоки и обстоятельства формирования «краузевщи-ны» как преступного явления в Ленинграде во второй половине 30-х годов» рассматриваются организация снабжения населения Ленинграда после отмены карточной системы, процессы становления институтов «черного рынка» в городе. В ней также прослеживаются усилия государства по пресечению каналов нелегального снабжения граждан и их воплощение в деятельности правоохранительной системы. Также анализируется, в какой мере эти действия были связаны с развертыванием массовых репрессий.

Вопросы снабжения населения и его обеспечения к середине 30-х гг. являлись одними из важнейших во внутренней политике советского государства. Серьезные ожидания в этой сфере руководство страны связывало с отменой карточной

системы. И. Сталин и его окружение рассчитывали, что данная мера позволит увеличить обороты государственной торговли, «разморозить» сбережения, хранящиеся у населения, и в целом, снять напряженность по обеспечению населения первоочередными продовольственными и промышленными товарами. Во второй половине 30-х гг. с целью достижения этих целей были предприняты значительные усилия в этой области, интенсивность которых в том или ином регионе зависели от его военно-политического и социально-экономического значения. Характерным примером подобных шагов являлся Ленинград, который наряду с Москвой должен был стать «витриной социалистического образа жизни».

Партийно-советские власти Ленинграда в 20-30-е годы предприняли ряд мер, направленных на улучшение организации снабжения горожан товарами ширпотреба и услугами общепита. Так, за десять лет (с 1925 по 1935 гг.) количество пищевых предприятий в городе выросло с 112 до 425, в 1935 году началось строительство 42 новых и расширение 129 старых предприятий, выпускающих товары народного потребления. Значительно выросли объемы торговых фондов в городе, увеличилось число магазинов, точек общепита, регулярно снижались розничные цены и т.д. В результате этих мер значительно активизировалась динамика товарооборота в регионе. Так, только в течение одного года (с 1936 по 1937 гг.) объемы товарооборота Ленинграда в розничной торговле выросли на 10% (с 6223 до 7275 млн. руб.), в общественном питании на 13% (с 811 до 890 млн. руб.) и т.д.44

Однако, как показало исследование, эти меры не привели к качественному изменению удовлетворения потребностей населения. Присущие планово-распределительной экономике дефекты, недостаток финансирования сферы потребления, несовершенство системы потребления порождали такие проблемы, как низкое качество товаров, их недостаточный ассортимент, дефицит широкого круга товаров народного потребления, высокие цены и т.д. Это положение делало неизбежным «активизацию» практики самоснабжения населения города. В условиях, когда государство постоянно сужало границы легального приложения рыночной инициативы, ведущие позиции в этом процессе занял «черный рынок».

Развитие институтов «черного рынка» вело, по мнению диссертанта к криминализации социально-экономической жизни в целом. Основным механизмом развития «черного рынка» в 30-е гг. стала спекуляция. Основными источниками товаров для спекулянтов являлись: во-первых, продукция, произведенная «кустарями - подпольщиками», во-вторых, незаконный доступ к государственным товарным фондам. Таким образом, рост спекуляции способствовал росту экономической преступности, в целом. Так, только по фактам хищения общественной и государственной собственности в Ленинграде за 9 месяцев (с июля 1935 г. по март 1936 г.) было возбуждено 4478 уголовных дел45.

Анализ архивных источников позволил выявить в развитии «черного рынка» в 30-е гг. следующие тенденции: рост масштабов спекуляции, увеличение числа участников нелегальных торговых сделок (в основном, за счет малообеспеченных слоев населения), повысились профессионализм и организованность спекулянтов. Так, только за 1936 г. по ст. 107 УК РСФСР (в ред. 1926 г. - спекуляция) в Ленинграде было привлечено к уголовной ответственности свыше 4 тыс. чел., из них 2,5

44 Ленинград в цифрах. Л. 1935. С. 119,124; Ленинградская область в цифрах от IV к V Чрезвычайному съезду. Л. 1936. С. 29; ЛОГАВ. Ф. Р-3552. Оп.2. Д.66. Лл.1-9.

45 ЛОГАВ. Ф. Р-3824. Оп.З. Д. 4. Лл.122-128.

тыс. арестовано. За этот же период было ликвидировано 203 организованные преступные спекулянтские группы .

По сути «черный рынок» стал во второй половине 30-х гг. конкурентом государственной и кооперативной торговли. На этот «черный рынок» перемещались столь необходимые для развития государственного товарооборота денежные средства. Эти процессы не могли не вызвать беспокойства руководства государства и города, в частности. Основные усилия руководства страны по подавлению нелегальной рыночной инициативы были сосредоточены в направлении ужесточения карательной политики. В 1932 году была серьезно увеличена уголовная ответственность за спекуляцию и хищения социалистической собственности, постепенно ужесточается судебная практика по этим делам. Однако, неудовлетворенность руководства страны результатами деятельности правоохранительной системы по подавлению уголовной преступности, подтолкнуло его к включению линии борьбы с экономической преступностью в русло массовых репрессий. Идеологическим обоснованием подобной практики стали утверждения И. Сталина, М Калинина и других партийных вождей о контрреволюционной сущности преступных посягательств, подрывающих социалистическую экономику. Уголовная преступность признавалась одной из форм классовой борьбы против Советской власти со стороны социально-враждебных элементов.

В деятельности правоохранительных органов данная линия выразилась в следующих факторах: «классовая линия» в наказательной практике по уголовным делам; «политизация» хозяйственных правонарушений (выдвижение по преступлениям в сфере экономики, политических обвинений: вредительство, экономическая контрреволюция и т.д.); снижение требований процессуального характера к следствию; выселение социально-вредных элементов и широкое применение для борьбы с уголовной преступностью внесудебных репрессий (через милицейские «тройки» УНКВД) и др. Так, особой тройкой УНКВД в Ленинградской области в 1935 г. было репрессировано 7,2 тыс. уголовников (в том числе 2,9 тыс. - к высшей мере наказания), в 1936 г. - 6 тыс. и т.д.4'. Новые взгляды властей на экономическую преступность наиболее последовательно воплотились в практике деятельности подразделений РКМ по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией (БХСС), сформированных весной 1937 г.

Во второй главе «Механизм фабрикации уголовных дел Ленинградским ОБХСС и его последствия» исследуется деятельность первого состава Ленинградского ОБХСС во главе с Я.М. Краузе в 1937 -1938 гг. На его примере анализируются формы и методы, применявшиеся сотрудниками правоохранительных органов при фабрикации «липовых» дел и «политизации» уголовных преступлений в период массового террора 1937-1938 гг., причины, характер и масштабы «бериев-ской реабилитации» 1938-1939 гг.

Функционирование Ленинградского ОБХСС в 1937-1938 гг. является характерным примером участия оперативных подразделений милиции в «большом терроре». Как позволяют утверждать результаты исследования, в 1937 г. это подразделение по существу выполняло функции одного из органов государственной безопасности. По подсчетам диссертанта около половины уголовных дел, возбужденных в Ленинграде по линии ОБХСС в 1937 г. - первой половине 1938 г. (ст.ст. 107,

46 ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.2в. Д.2501. Л.63 об.

47 Иванов В.А. Реабилитация. Работы хватит надолго...//Жизнь и безопасность. 1996. №4.

116, 117, 118, 119, 128а, 162 УК РСФСР) были в результате следствия «политизированы» и лицам, проходящим по ним, предъявлены обвинения во «вредительстве», «антисоветской агитации», «подготовке к терактам» и т.д.

Широкому распространению данного явления в работе Отдела БХСС способствовали, на наш взгляд, следующие обстоятельства: изменения в подходе государства к уголовным преступлениям в 30-е гг. (описанные ранее); ориентация руководством НКВД подразделений милиции на борьбу, в первую очередь, с контрреволюционными проявлениями; особенности кадрового обеспечения Отдела (его основу составили переведенные на работу в милицию, сотрудники госбезопасности); личная, небезупречная репутация Я. Краузе и его окружения (все они имели те, или иные проблемы в биографии и пытались «реабилитироваться» активным участием в репрессиях).

Результаты анализа архивных источников позволяют говорить о том, что в 1937-1938 гг. ленинградский ОБХСС являлся одним из активных звеньев массовых репрессий в регионе. В этой обстановке стала неизбежной массовая фабрикация уголовных дел. В 1937-1938 гг. Я. Краузе и его помощниками был инициирован ряд крупных дел о «контрреволюционных группах». Наиболее примечательным из них стало т.н. «Дело глухонемых». Возбужденное в августе 1937 г., против нескольких глухонемых спекулянтов открытками, дело №104855, в результате работы сотрудников ОБХСС превратилось в дело «О контрреволюционной фашистской организации», связанной с немецкой разведкой. По данному делу особой тройкой УНКВД ЛО было приговорено к расстрелу 35 человек, к 10 годам лишения свобо-

1 о 48

ды- 18 человек .

Как стало понятным из исследования, масштабная фабрикация уголовных дел была невозможна без формирования специфической «технологии» фальсификации, основанной на массовых нарушениях законности. Основными элементами данной «технологии» являлись, на наш взгляд, следующие: необоснованные аресты, часто по произвольно составленным спискам; противозаконные методы давления на обвиняемых и свидетелей; преднамеренная переквалификация расследуемых дел; системное давление на судебные органы; переброска «неперспективных» (в судебных инстанциях) дел на рассмотрение Тройки УНКВД или другие внесудебные органы, и др.

Применяемые в ОБХСС методы «следствия» грубо нарушали не только советское законодательство, но и ведомственные инструкции НКВД. По сути дела, сложилась ситуация, когда деятельность Я. Краузе и его помощников оказалась вне прокурорского, ведомственного и партийного контроля. Безусловно, такая ситуация не могла продолжаться долго. Ее ликвидации способствовали изменения в карательной политике сталинского режима, сигналом к которым послужили постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» а также замена на посту наркома внутренних дел СССР Н. Ежова Л. Берией.

Начавшиеся изменения получили в истории термин «бериевской реабилитации». С точки зрения автора этот термин можно использовать лишь с большой долей условности, так как перемены 1938-1939 гг. не стали основой для изменения сути карательной политики государства. Они основывались лишь на идее «переги-

48 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Справка по следственному делу № 104855 - ОБХСС УРКМ Л О (дело глухонемых). Л. 125.

бов», допущенных органами НКВД в процессе «чисток» 1937-1938 гг., и ликвидации негативных последствий этих «перегибов», без изменения основ репрессивного законодательства. По сути «реабилитация» 1938-1939 гг. и была направлена на ограничение «репрессивной инициативы» НКВД, которая вышла из-под партийного контроля, возвращение оперативно-следственных процедур НКВД к стандартам деятельности, существовавших до 1937 г. Следствием этого стал и ограниченный характер пересмотра дел в 1938-1939 гг. - пересмотру подлежали лишь дела, осужденных особыми тройками УНКВД, на основе жалоб осужденных и их родственников. Пересмотру не подлежали дела, возбужденные по инициативе Центра и т.д. Результатом подобных ограничений стали довольно небольшие масштабы «реабилитации» в 1938-1940 гг. Так, в Ленинграде в 1939 г. были освобождены, как необоснованно репрессированные, только 3,7 тыс. человек49. Кроме того, пересмотр дел не сопровождался политической и гражданской реабилитацией освобожденных.

Пересмотр уголовных дел отчасти совпал с ведомственной «чисткой» в органах НКВД. Наказанию подлежали сотрудники, проявившие в 1937-1938 гг. активность, выходившую за пределы установок властей. Только в Ленинградском УНКВД в 1939 - 1940 гг. были уволены и привлечены к партийной и уголовной ответственности за нарушение социалистической законности более 100 оперативно-следственных работников госбезопасности и милиции5. Одним из важнейших элементов «чистки» 1938-1940 гг. стало проведение показательных процессов над наиболее скомпрометировавшими себя работниками спецслужб. Эти процессы должны были дать понять сотрудникам НКВД, какие их действия будут в дальнейшем расцениваться партийно-советскими властями, как недопустимые (т.е. фабрикация уголовных дел по собственной инициативе, без санкций партийных органов). В Ленинграде объектом такого процесса стало бывшее руководство ленинградского ОБХСС, допускавшего наиболее масштабные и грубые нарушения соцзаконности. В октябре 1938 г. Я. Краузе и его ближайшие помощники были отстранены от занимаемых должностей, в ноябре - исключены из партии, в феврале 1939 г. против них было возбуждено уголовное дело. 30 ноября 1940 г. приговором Военного трибунала войск НКВД Ленинградского военного округа Я. Краузе и К. Лебедев были приговорены к расстрелу, еще пять сотрудников ОБХСС - к различным срокам лишения свободы.

«Дело Краузе» было использовано новым руководством УНКВД ЛО в «воспитательных» целях, а термин «краузевщина» - обозначением массовых нарушений законности и поучительным уроком того, к чему может привести ослабление государственного и общественного контроля за деятельностью правоохранительных органов страны.

В заключении диссертации обобщаются основные результаты исследования, определяются перспективы дальнейшего изучения темы и даются некоторые рекомендации.

Данные широкого круга источников позволили диссертанту заключить, что ситуация, сложившаяся в Ленинградском ОБХСС в 1937-1938 гг. являлась отражением общего положения в правоохранительных органах страны. Развернутая пар-

49 Иванов В.А. Миссия Ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-х-40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). СПб. 1997. С.228. 51 Бережков В.И. Питерские прокураторы. Руководители ВЧК-МГБ. 1918-1954. М. 1998. С.190.

тайным руководством кампания террора не могла не отразиться негативным образом на всех элементах правоохранительной системы.

Сотрудники оперативных служб органов госбезопасности и внутренних дел, работники прокуратуры на практике убеждались в том, что фабрикация политических дел ведет к гораздо большим карьерным успехам, чем исполнение своих непосредственных служебных обязанностей. Следствием стало втягивание в участие в массовых репрессиях практически всех правоохранительных органов.

Прекращение этого процесса было связано с мерами по смягчению карательной политики, предпринятыми советским руководством в 1938-1939 гг. Сделанные в этот период шаги позволили сократить репрессивную составляющую деятельности советской карательной системы, переориентировать органы милиции от осуществления репрессивного насилия на соблюдение в своей деятельности принципов социалистической законности. Однако эти перемены не затронули (да и не ставили такой цели) репрессивных основ деятельности спецслужб при сталинском режиме.

Основные положения диссертации изложены в следующих работах:

1. Иванов ВА., Кокуев СБ. Дело ЯМ. Краузе (1937-1940 гг.)/Общество, право, полиция. Материалы международной научно-практической конференции. Санкт-Петербург, 23-24 мая 1996 г. В 2-х частях. Часть 1. СПб.: Санкт-Петербургский юридический институт МВД России, 1996. С.49-54. (в соавторстве).

2. Кокуев СБ. «Дело глухонемых» в Ленинграде как пример фабрикации политических дел в конце 30-х годов./Власть и общество. СПб.: Издательский отдел Петровского колледжа. 2000. С. 129-134.

3. Иванов В А, Кокуев СБ. Состояние обеспечения Ленинграда в 30-е годы и проблема борьбы со стихийным самоснабжением нассления./Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. №2 (18). СПб.: СПбУ МВД РФ. 2003. С. 142- 153.(в соавторстве).

4. Кокуев СБ., Павлов А.Н. Криминализация повседневной жизни жителей Ленинграда во второй половине 30-х гг. и усиление репрессий против них./Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. №2 (18). СПб.: СПбУ МВД РФ. 2003. С161-184.(в соавторстве)

5. Иванов В .А. Кокуев СБ. К вопросу о «сытых» 30-х годах в Ленинграде (снабжение населения города и практика его выживания)./Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 2. История. Вып. 3-4. СПб. 2004. С.65-75. (в соавторстве).

Лицензия ЛР№065394 от08 09.97 Подписано а печать Объем п.л. Тираж ФО экз. Заказ № 9 Отпечатано в издательстве "Нестор" 195251, Санкт-Петербург, Политехническая, 29

г< 2433

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Кокуев, Сергей Борисович

Введение.3 —

Глава I. Истоки и обстоятельства формирования «краузевщины» как преступного явления в Ленинграде во второй половине 30-х годов.27

§1. Снабжение населения города и факторы его криминализации.27

§2.Борьба с экономической преступностью чрезвычайными методами.47 —

Глава И. Механизм фабрикации уголовных дел Ленинградским

ОБХСС и его последствия.76

§1. Технология фальсификации уголовных дел и ее результаты.76

§2. Реабилитация жертв «краузевщины» в конце 30-х годов: первый опыт и итоги.103

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Кокуев, Сергей Борисович

Актуальность темы исследования. Преступления против человечности не имеют сроков давности. И даже когда из жизни уходят их непосредственные вдохновители и исполнители, память любого общества всегда пытается вынести свой непосредственный вердикт по поводу случившегося. Такая оценка необходима, потому, что она свидетельствует о наличии в нем развитого охранительного инстинкта, с одной стороны, и стремления выявить, осмыслить и искоренить причины, генерирующие общественное неблагополучие, насилие, тиранию, с другой.

Очередная попытка вернуться к событиям второй половины 30-х гг. в советской России, и на их фоне детально проанализировать механизм чудовищной компрометации большевистской идеи социальной справедливости при реализации принципов социалистической законности, вновь предпринимается в настоящем исследовании. Автору показалось удобным через одно, весьма знаковое для конца 30-х - нач. 40-х гг. уголовное дело, по обвинению бывшего руководства одного из отделов Управления РКМ УНКВД Ленинградской области в массовых беззакониях и произволе, вскрыть подлинный механизм властвования коммунистического режима, специфику применения уголовно-процессуального инструментария в интересах его поддержания.

При таком подходе представляется возможность, во-первых, подтвердить или опровергнуть устойчивое утверждение о некоей заданности массовых истребительных «чисток» в истории российского общества, а также о якобы извечном дирижизме этими процессами «сверху» и безропотном заклании масс «снизу».

Во-вторых, через историко-правовую экспертизу, современное расследование 12-ти томного уголовного дела по обвинению бывшего начальника ОБХСС УРКМ УНКВД ЛО Краузе Я.М. и его помощников, может быть реконструирована сложная и противоречивая картина хозяйственно-экономического обустройства советского общества 30-х гг. вообще и Ленинграда в частности.

В - третьих, скорее именно это «Дело Краузе Я. М. (1937-1940 гг.)» дает полное представление о лаборатории фабрикации уголовных дел сотрудниками милиции, переквалификации части из них в т.н. «контрреволюционные», антисоветские дела. При этом изучение технологии фальсификации такого рода дел помогает понять всю глубину системного порока НКВД СССР, различных его структур в период сталинизма, а также заметить следы прошлого в повседневной практике современных подразделений российских правоохранительных органов, с целью решительного их пресечения.

Таким образом, предпринятое исследование не ограничивается анатомированием, как принято выражаться сегодня «милицейского беспредела», а в комплексе рассмотреть такое явление как «краузевщина» - разновидность ведомственно-бюрократического властвования на местах, при котором в ход шли самые циничные и бесчеловечные методы разрешения жизиен-новажных проблем населения Ленинграда, неслыханные приемы палачества и фальсификации всей судебно-следственной системы и ее процедуры.

Историография проблемы. Как уже отмечалось выше, «Дело Краузе Я.М.» получило свое развитие во второй половине 30-х гг. и совпало с проведением в стране массовых репрессий. Именно в контексте этих процессов следует искать ответы на то, каким образом произошел отказ органов госбезопасности, милиции, суда и прокуратуры от установленных нормативно-правовых положений в части уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного права.

Следует заметить, что практически до конца 50-х гг. в отечественной историографии тема репрессий не звучала вообще, а массовые беззакония органов власти и управления в ходе их проведения не были предметом обсуждений и исследования. Пожалуй впервые признание факта, что политические обвинения и репрессии в конце 30-х гг. были результатом преднамеренной фальсификации, исходящей от высшего руководства страны, произошло в известном докладе Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева XX съезду партии 25 февраля 1956 г. «О культе личности и его последствиях»1.

В докладе осуждению подвергся, главным образом, сам культ И.Сталина и связанные с ним беззакония, а причины этих явлений тщательному анализу подвержены не были. В то же время ценным было то, что материалы доклада давали довольно полное представление об идеологии и принципах фальсификации самого тезиса о якобы «возрастающем классовом сопротивлении» в ходе социалистического строительства и усилении государственного насилия в результате этого. Не мало места в нем занимало описание конкретных сюжетов личного вмешательства И. Сталина в процедуру расследования разного рода дел, прямых указаний по обвинению арестованных и т.п. Одновременно Н. Хрущев возложил ответственность за репрессии исключительно на И. Сталина и сотрудников НКВД. Отсюда фактически замалчивались вопросы, каким образом репрессии приобрели такой масштаб, почему возникали те или иные политические дела, какова была технология их фабрикации и т.д. Не решенными они остались и в последующих исследованиях.

Только в последние годы было опубликовано множество работ, в той или иной степени затрагивающих проблему массовых репрессий 20-40-х гг., их масштабы, причины и последствия . Следует признать, что их авторы проделали огромный труд не только по восстановлению причинно-следственных связей между большевистским социальным экспериментированием и выбором форм государственного принуждения, но и попытались обнаружить истоки непреодолимого стремления правящего режима к всесильному властвованию. Несмотря на огромный фактический материал в них, исследователи в то же время почти повсеместно избежали тщательного анализа «опредмечивания» этого повседневного насилия, в котором различные фабрикации дел играли едва ли не ключевую роль. Другие исследователи (такие как В. Земсков, А. Дугин) предпочитают опираться на опубликованные, ранее секретные документы, стремясь не подменять установленные ими факты различными идеологическими мифами. В силу определенной «социологической» заданное™ этих работ, почти совсем не прозвучали вопросы о «лаборатории» палачества, в том числе и лагерного, «опыт» которого, к сожалению, так легко усваивался и в других структурах НКВД.

Во многих работах особый упор был сделан на анализ таких вопросов, какова мера ответственности за организацию репрессий партийно-советского аппарата, карательных органов и общества в целом. Так Р. Конквест прямо говорит о том, что партийные лидеры в центре и регионах (в частности А. Жданов в Ленинграде) являлись инициаторами террора и постоянно побуждали органы НКВД к его активизации и расширению масштабов4. А. Яковлев в своих сочинениях указывает на ответственность тех или иных деятелей из окружения Сталина (А. Жданова, К. Ворошилова, Н. Хрущева, А. Микояна, Г. Маленкова и др.) за участие в репрессиях, за развязывание и проведение террора5. При этом исследователь, однако, обходит вопрос, насколько действия партийных деятелей (как и работников НКВД) были обусловлены их инициативой, а насколько сложившейся системой, действующей уже по своим законам, часто вопреки воле своих создателей.

Несмотря на различные мнения о природе террора 30-40-х гг., этапы его развития довольно хорошо изучены. В то же время, многие аспекты генерации репрессий остаются малоизученными. Одним из них является вопрос о повседневной жизни в условиях репрессий советского общества, отношении рядовых граждан к репрессивной политике и, вообще, мера ответственности общества в целом за события 30-40-х гг. В историографии традиционной стала точка зрения противопоставления общества и государства в сталинскую эпоху. Начало ей положили труды невозвращенцев и эмигрантов (Ф.Раскольникова, И.Солоневича, М.Розанова и др.)6, в которых ответственность за террор возводилась исключительно на партийно-советские «верхи», действовавшие вопреки воле большинства народа. В крайнем случае, исследователи-эмигранты признавали, что простые обыватели являются «пассивными соучастниками», которые из-за страха, молчанием способствовали преступлениям власти7. Подобная точка зрения оставалась преобладающей и в дальнейшем.

В 90-е гг. появился ряд интересных работ, посвященных сопротивлению общества массовому террору в 30-е гг. Их авторы подчеркивают, что в обществе и государственном аппарате существовали значительные силы, находящиеся в оппозиции сталинской системе, и что именно ощущение наличия этой оппозиционности подтолкнуло Сталина к началу «Большого террора». Как писал В. Серж: «С выстрела Николаева началась эра паники и жестокости»8, власти, уверенные в наличии мощной оппозиции, предприняли необходимые, по их мнению, меры по ее уничтожению, спровоцировав активизацию репрессий. Одни авторы (в частности авторы сборника «Они не молчали»)9, связывали эту оппозиционность с существованием в обществе «витающего в воздухе» недовольства социально-экономической политикой режима, другие (как, например О.Хлевнюк)10 подчеркивали, что наряду со сторонниками «жесткого курса» в партии до 1937 г. существовали довольно влиятельные «умеренные силы», пользующиеся значительной поддержкой в общественных слоях. Однако практически во всех работах, посвященных проблеме общества и террора, обходятся молчанием такие проблемы как «синдром жертвы», «массовое стукачество», одобрение террора социальными низами как средства «наказания зарвавшихся чиновников», роль в причинном комплексе репрессий «нетерпения общества», стремление его разрешить свои проблемы упрощенными, в том числе карательными методами. Так, говоря о тенденциях разоблачительства в обществе 30-х гг., часть исследователей предпочитает отделываться общими фразами о том, что большинство разоблачителей «составляли ущемленные в чем-то подонки общества, мстившие всему миру за свои неудачи, а порой просто психически неполноценные люди»11.

Все эти проблемы не получили должного освещения. Например, еще недостаточно полно изучена проблема того, насколько конкретна доля участия в массовых репрессиях различных подразделений госбезопасности, милиции и прокуратуры. Большинство работ, рассматривающих историю специальных служб советской России (В. Романовская, А. Кокурин. Н. Петров и 12 др.) затрагивают подобные вопросы лишь косвенно, уделяя внимание, главным образом, организационным изменениям в правоохранительной системе СССР в этот период.

В последние годы появились публикации, посвященные, главным образом, деятельности органов госбезопасности в 30-40-е гг. Оценивая их участие в репрессиях, авторы данных исследований делают вывод о вынужденном характере подчинения органов НКВД партийным установкам и заметном изменении их кадрового состава к середине 30-х гг.13 Так, В. Некрасов, затрагивая в своем биографическом исследовании тему репрессий, вообще отказывается от каких-либо авторских оценок о роли руководителей НКВД в развертывании террора. Приводя различные взгляды и документы, он считает, что «определяющими началами для меня при работе над книгой были документы, правда, а не эмоции и домыслы, как это нередко бывает. Пусть выводы читатель делает сам»14.

В то же время ряд исследователей, занимавшихся историей органов госбезопасности на региональном уровне, обратились к исследованию того влияния, которое оказывал на деятельность спецслужб образовательный, интеллектуальный и профессиональный уровень их сотрудников. Деятельность Ленинградского УНКВД в этом аспекте рассматривается в трудах Е. Лукина и В. Бережкова15. Эти исследователи одними из первых попытались через биографические данные и служебные характеристики наиболее видных чекистов Ленинграда понять природу массового участия сотрудников госбезопасности в беззакониях 30-40-х гг. и сопротивления части работников системы ВЧК-ОГПУ-НКВД, творимому их коллегами произволу. В результате своего анализа эти исследователи пришли к выводу, что, как отмечает В.Бережков, сотрудники госбезопасности в годы большого террора ощущали себя «винтиками», которые подлежали «замене при любой попытке иметь мнение, отличное от позиции руководства16.

В работах, посвященных функционированию НКВД в период массовых репрессий 30-х гг., фактически не затронуты такие вопросы, как технология фабрикации уголовных дел, комплекс причин идеологического, психологического и бытового характера, повлиявших на активное включение большинства аппаратов НКВД в процесс «изобличения врагов народа», попытки властей «реабилитировать» незаконно пострадавших и организация в рамках самой карательной системы преследования фальсификаторов уголовных дел и т.д. Также не проанализирован вопрос, в какой мере репрессии 1936-1938 гг. были следствием партийных установок И. Сталина; а в какой степени эти репрессии стали логичным продолжением основных принципов работы органов ВЧК-ОГПУ и представлений их сотрудников о целях и задачах своей работы, которые сложились еще в первое послереволюционное десятилетие, о содержании которых обстоятельно изложил в своей монографии историк В. Измозик17.

В этом отношении интерес представляет монография О. Мозохина, посвященная деятельности экономических отделов ОГПУ в 20-30-е гг.18. Автор убедительно показывает, как объединение в одних руках борьбы с контрреволюционными проявлениями и экономической преступностью привели к началу «политизации» криминальных проявлений в области экономики, развертыванию процесса превращения таких нарушений уголовного законодательства, как хищения, контрабанда, взяточничество в дела об экономической контрреволюции. Однако автор доводит свое исследование только до 1934 г., не рассматривая, как развертывалась деятельность экономических подразделений НКВД и созданной на их основе службы БХСС в органах милиции во второй половине 30-х гг.

Гораздо в меньшей степени, чем участие органов госбезопасности в сталинских репрессиях изучена роль в их развертывании других правоохранительных органов: прокуратуры, милиции и суда.

Исследования деятельности этих органов, появившиеся в советский период практически замалчивали вопрос о воздействии сталинской идеологии и террора 30-х гг. на правоохранительную систему страны19. Вообще описание работы этих органов в 30-е гг. давалось исключительно в положительных тонах, без упоминаний о каких-либо недостатках, тем более вызванных идеологическими и политическими причинами.

Следует помнить, что в последние пятнадцать лет положение существенно изменилось. Так, в 90-е гг. появился ряд работ, посвященных анализу положительных и отрицательных сторон в деятельности органов прокуратуры сталинского периода. Например, вопросы ответственности сотрудников прокуратуры за участие в репрессиях затрагивались в сборнике статей по истории прокуратуры, главным образом в работах А. Звягинцева и Ю. Орлова .

В этот период выделяется два подхода к оценке роли прокуратуры в репрессиях 30-х гг. Если одни авторы (В. Кудрявцев, А. Трусов, Ю. Стецевский)21 считали, что прокуратура была активным проводником и участником большого террора, другие (уже упомянутые А. Звягинцев и Ю.Орлов, а также

22

В. Бобренев и В. Рязанцев) исходили из того, что при рассмотрении политических дел в 1936-1938 гг. работники прокуратуры были фактически лишены возможности вести контроль за соблюдением законности органами госбезопасности и подвергались постоянному давлению со стороны органов НКВД и партийного аппарата.

Наиболее взвешенной позиции, на наш взгляд, придерживается автор фундаментального труда о функционировании прокуратуры и суда в сталин

-у л скую эпоху П. Соломон . Он проанализировал на богатом архивном материале кадровый состав органов юстиции, нормативно-правовую базу, взаимоотношения их с органами НКВД и партийными инстанциями в этот период. На основе этого анализа исследователь приходит к обоснованному выводу, что утвердившаяся в 30-е гг. идеологическая концепция об обострении классовой борьбы рассматривала уголовные преступления, как одну из форм этой борьбы. Это делало неизбежным ужесточение правоохранительной политики и превращения борьбы с уголовными проявлениями в одну из линий репрессий против классово-враждебных элементов. Тем самым логика ситуации неизбежно вовлекала прокуратуру и другие правоохранительные органы в репрессивную практику, превращая их в одно из орудий сталинских чисток. В то же время П. Соломон подчеркивает, что действия прокуратуры в 1936-1938 гг. были во многом вынужденными, и ее сотрудники не являлись, в отличие от работников системы НКВД, инициаторами нарушений соцза-конности, хотя нередко и «закрывали глаза» на подобные факты.

Несравненно меньше освещено участие в репрессиях 30-х гг. органов советской милиции. В большинстве работ, опубликованных в 90-е гг., тема репрессий ограничивалась описанием чисток в среде сотрудников милиции, которые значительно ослабили деятельность органов внутренних дел24. Такие аспекты, как участие органов милиции в политическом терроре 30-х гг. в них практически не рассматривались. Исключением стал «Исторический

Л г очерк» , вышедший к 200-летию МВД России. В главе, посвященной деятельности органов внутренних дел в 1921 - 1941 гг. прослеживается как изменения политического режима в 20-30-е гг. влияли на характер деятельности органов милиции, рассматриваются формы участия ее сотрудников в репрессивных акциях. Однако в силу поставленной задачи (осветить деятельность МВД за двести лет) авторы монографии затрагивают данные проблемы лишь эпизодически.

В последние годы появился ряд работ, посвященных исследованию истории органов внутренних дел в сталинскую эпоху на региональном материале. Так, деятельность ленинградской милиции в 30-е гг. исследуются Е. Потемкиной, Н. Крапивиной . Эти авторы изучают такие проблемы, как кадровое и материальное обеспечение органов рабоче-крестьянской милиции Ленинграда, деятельность их информационных и кадровых подразделений, работы по обеспечению общественного порядка и борьбы с преступностью и т.д. В них в самых общих чертах затрагиваются и вопросы участия органов милиции в репрессивных акциях против населения.

Некоторые аспекты влияния сталинского режима на правоохранительную политику в стране в 20-30-е гг. рассматриваются и в работах других историков. Так, М. Гринберг оценивает, какую роль в репрессиях сыграли изменения в уголовном законодательстве 20-30-х гг., В. Попов анализируя судебную практику 30-40-х гг., подробно останавливается на проблеме, как ужесточение сталинского режима отражалось на практике наказаний, как за политические, так и за уголовные преступления27.

Изучению аспектов включения в репрессии различных государственных органов посвящены исследования В. Иванова28. В своих работах В. Иванов создает комплексную картину механизма массовых репрессий на Северо-Западе России, анализирует участие в терроре партийно-советских органов, органов государственной безопасности, милиции, прокуратуры, суда и т.д.

Особое внимание он уделяет исследованию инструментария фабрикации уголовных дел по линии органов государственной безопасности на Северо-Западе РСФСР в упомянутые годы. Четвертая глава его сочинения «Миссия Ордена.» была полностью посвящена этой проблеме. Наблюдения автора позволяют сформировать целостное представление не только о деятельности УГБ УНКВД ЛО в конце 30-х гг. по выполнению указаний центральных и местных властей, но и об участии конкретных сотрудников в фальсификации обвинений, физическом насилии над арестованными, беззаконии и произволе. Затрагиваются в работе и проблемы «бериевской» реабилитации на Северо-Западе РСФСР, показывается ее ведомственный характер. В самых общих чертах упоминается и о «Деле Краузе Я.М.», обращая основное внимание на попытку многих оперативных подразделений ленинградской милиции «идти в ногу с аналогичными структурами госбезопасности». Однако, учитывая значительный объем материала, который исследует автор, проблематика участия в репрессивных акциях оперативных подразделений милиции затрагивается им фрагментально, как один из многих сюжетов.

Таким образом, на сегодняшний день в исторической литературе отсутствуют исследования, посвященные проблеме вовлечения оперативных подразделений милиции (в т.ч. органов БХСС) в развертывание массового террора второй половины 30-х гг., явно недостаточно представлен анализ и оценки данного явления, как на общесоюзном, так и региональном уровне. В частности фактически не изучены причины возникновения и массового распространения в советской милиции 30-х гг. преступной практики фабрикации уголовных дел и придания им чрезвычайного характера (например, перевода уголовных преступлений в разряд контрреволюционных).

Недостаточно изучена, с точки зрения исследователя и другая важная проблема, - какие аспекты общественного развития в 20-30-е годы подтолкнули И. Сталина и его окружение к развертыванию массового террора. Неудачи в формировании «нового человека», сложности в построении социально-экономической основы социалистического общества, хозяйственно-бытовая неустроенность воспринимались властью, на наш взгляд, как следствие сознательного сопротивления и являлись причинами репрессий 30-х гг.

Недостаточно исследованными оказались вопросы повседневной жизни советского общества, и особенно те факторы, которые позволяли простым гражданам выживать в условиях перманентного кризиса и тотального дефицита сталинской эпохи. В советский период объективная картина социального развития и быта в 30-е гг. либо замалчивалась , либо, ответственность за трудности в снабжении, недостатки товаров возлагалась на местную администрацию, а повсеместный дефицит объяснялся «временными сложностями роста»30.

В 90-е гг. ситуация изменилась. Как отечественные, так и западные историки проявляют серьезный интерес к истории советской повседневности 30-40-х гг. За последние десять лет появился целый ряд работ, посвященных как анализу советской повседневности в целом31, так и ее отдельных аспектов: организация снабжения, общественные настроения, девиантные проявления в обществе, сочетание частных и государственных интересов в жизни различных социальных прослоек и т.д.32.

Важную роль в исследовании сталинской повседневности играет изучение возникновения и развития элементов нелегального рыночного снабжения населения - «черного рынка». По существу становление «черного рынка», во многом определило государственную политику 30-х гг. и линию властей на ужесточение уголовно-правовой политики и расширение полномочий карательных органов, что являлось одним из факторов развертывания террора. В советской историографии «черный рынок» как социально-экономический феномен фактически не рассматривался. В этом плане особое место занимает анализ т.н. «черного рынка», который, как замечает диссертант, явился в 30-е годы одним из факторов развертывания террора. «Черный рынок» в 30-40-е гг. оценивался исключительно с уголовно-правовой точки зрения, а его существование сводилось до понятия спекуляции. В свою очередь, в 30-е гг. спекуляция рассматривалась как один из способов подрыва социально-чуждыми элементами основ социалистической экономики33. В более поздний период исследователи, занимавшиеся проблемой спекуляции, вообще избегали анализировать социальные основы данного явления, ограничиваясь лишь его уголовно-правовой характеристикой34.

В эти же годы были опубликованы научные труды, в которых анализировались роль и место «черного рынка» в сталинском обществе. Среди западных исследователей, занимающихся данной проблематикой можно выделить Ш. Фицпатрик, которая, прибегая к изучению в основном открытых источников, пришла к выводу о том, что с начала 30-х гг. в сталинском СССР начинает складываться «вторая» (т.е. теневая - С.К.) экономика35.

В современной отечественной историографии развитие «черного рынка» и в целом нелегальных экономических институтов в предвоенные годы стало предметом исследования Е. Осокиной36. Анализируя систему снабжения в 30-е гг., меры, к которым прибегало население, чтобы «добрать» недодаваемое государственными органами снабжения, она приходит к выводу, что формирование «черного рынка» в сталинскую эпоху стало закономерным итогом утверждения государственно-плановой экономики и ее непременным спутником. Работы Е. Осокиной носят общесоюзный характер и не затрагивают региональных особенностей в тех или иных районах Советской России, в т.ч. и в Ленинграде.

На сегодняшний день единственное исследование, рассматривающее различные аспекты развития «черного рынка» в Ленинграде, принадлежит перу И. Говорова, но автор изучает развитие этого процесса лишь в послевоенный период, фактически не рассматривая ситуацию 30-х гг.37.

Таким образом, анализ историографии проблемы позволяет сделать вывод о том, что избранная для исследования диссертантом тема разработана недостаточно. По существу вопросы участия органов милиции в «большом терроре 30-х гг.» и социальных причин, способствовавших этому, фактически не изучены. Особенно не разработанными оказались эти проблемы на региональном уровне. В имеющихся публикациях по ним, содержится скорее постановка проблемы или раскрываются частные вопросы. Целостно проблема не изучалась, а потому нуждается в дальнейшей научной разработке.

Объектом исследования является деятельность Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией Управления Рабоче-Крестьянской милиции (ОБХСС УРКМ) УНКВД по Ленинградской области, возглавляемого Краузе Я.М., по выполнению заданий органов государственной безопасности и осуществлению политики массовых репрессий в предвоенные годы.