автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Диалог и сатира

Полный текст автореферата диссертации по теме "Диалог и сатира"

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ФЕДЯЕВА ТАТЬЯНА АНАТОЛЬЕВНА

ДИАЛОГ И САТИРА

(НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ И АВСТРИЙСКОЙ САТИРЫ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА)

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ: 10.01.08 - Теория литературы. Текстология

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

МОСКВА - 2004

Работа выполнена на кафедре исторической и теоретической поэтики Российского государственного гуманитарного университета

Научный консультант:

доктор филологических наук С.Н.БРОЙТМАН Официальные оппоненты: доктор филологических наук Н.Т.РЫМАРЬ доктор филологических наук А.П.АУЭР доктор филологических наук Л.Ю.ФУКСОН

Ведущая организация: Санкт-Петербургский Российский государственный педагогический университет имени А.И.Герцена

Диссертационноп __________по защите диссертаций на

соискание ученой степени доктора наук при Российском государственном гуманитарном университете (125267 Москва, Миусская пл., 6)

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке РГТУ

Защита с о с

4 года н а заседании

Автореферат разослан

4

2004 года

Ученый секретарь диссертационного совета

Доктор филологических наук, профессор Д.М.Магомедова

Сопряжение двух понятий - диалога и сатиры, относящихся к двум разным смысловым контекстам, нуждается в пояснении. Слово «диалог», которое сейчас широко употребляется и обозначает готовность вступить в контакт, в разговор с целью достижения согласия, связывается в научном сознании прежде всего с областью стилистики, языка, а также с диалоговой философией, где оно является основным понятием. В этом последнем значении оно прежде всего и важно для нас.

Философия диалога как единая теория сформировалась в Австрии. Ее основоположниками были М.Бубер и автор инсбрукского журнала «Бреннер» (1910-1954) Ф.Эбнер. В России идеи диалоговой философии развивал МБахтин.

Впервые проблему диалога и сатиры поставили авторы журнала «Бреннер» в 20-30-е годы XX века, затем, преимущественно в 30- 40-е годы ее разрабатывал М.Бахтин. Она теснейшим образом связана с вопросами диалогического и монологического типа сознаний, с диалогической и монологической концепцией истины и бытия.

Назначение диалога все вышеназванные авторы видели в преодолении феномена «уединенного сознания» или, как его называл Бахтин, «отъединенного сознания». «Путь внутрь», который на рубеже ХГХ-ХХ веков считали генеральной линией развития человека, оказался тупиковым. В диалоговой философии отразилась потребность в смене характера межличностных отношений, потребность не только в разграничении, но и в осознании нераздельности («синкретизма») Я и Другого.

Философское понимание диалога авторы журнала «Бреннер» и М.Бахтин, в отличие от М.Бубера, соотносили с художественным творчеством. Классическая теория сатиры стала для них примером

принципов идеалистической эстетики и ценностных установок идеализма, в котором наиболее ярко проявился философский монологизм. Рассуждения авторов «Бреннера» о совместимости сатиры и экзистенциально понимаемых христианских ценностей привели к выводу о необходимости создания новой теории сатиры и - шире - литературы как таковой на базе экзистенциальной философии.

Диалоговая философия - часть экзистенциальной аксиологии. Этот момент играет решающее значение для понимания замысла данной работы. За проблемой «диалог и сатира» стоит более общая проблема соотнесения двух ценностных и эстетических систем - идеалистической и экзистенциальной, на основе которых возникли качественно разные теоретические подходы к анализу явлений литературы.

До сих пор мы по сути пользуемся эстетическими теориями, сформировавшимися в рамках идеалистической философии, в том числе ориентируемся на понимание сатиры, предложенное Гегелем и Шиллером. Именно они обрисовали классическую эстетическую схему, на основе которой строились все последующие концепции сатиры. Пересмотр эстетических положений идеалистической философии начал С.Кьеркегор, который и заложил основы нового теоретического подхода к анализу литературы.

Широкое распространение экзистенциальных идей на рубеже ХК-ХХ века привело к формированию неклассической художественности.1 Этот тип художественности складывается и в сатире. Тема «диалог и сатира» затрагивает основные принципы формирования поэтики неклассического типа в сатире. Их раскрытие является объектом нашего исследования.

1 См. об этом подробно: глава «Поэтика художественной модальности» книги С.Н.Бройтмана «Историческая поэтика» М., 2001.

Нам представлялось важным выявить те подспудные силы, которые привели в конечном итоге к трансформации поэтики сатиры. Цель работы состоит в попытке проследить историческую эволюцию теоретических подходов к анализу сатиры в рамках экцистенциальной системы ценностей.

Авторы «Бреннера» связали экзистенциальные идеи Кьеркегора с художественным творчеством и продолжили, таким образом, пересмотр идеалистической теории литературы. В диссертации впервые в отечественном литературоведении исследуется взгляд на сатиру австрийских основоположников экзистенциальной теории сатиры — Теодора Хекера и Фердинанда Эбнера, а также сопоставляются диалогические концепции Ф.Эбнера и М.Бахтина, выявляется как их типологическое родство, так и пути расхождения.

Бахтин развил многие достижения австрийских философов и создал, по существу, цельную теорию литературы, отличную от той, что сложилась в рамках философского монологизма. Он ввел принципы своей нравственной философии в сферу эстетики, синтезировав достижения европейской и русской эстетической мысли, и сделал диалоговые отношения основой новых художественных установок, в том числе и относительно сатиры.

В диссертации впервые в отечественном литературоведении исследуется взгляд на сатиру австрийских основоположников экзистенциальной теории сатиры - Теодора Хекера и Фердинанда Эбнера, а также сопоставляются диалогические концепции Ф.Эбнера и М.Бахтина, выявляется как их типологическое родство, так и пути расхождения. Главные новации Бахтина - понимание сатиры как «архитектонической» формы, основанной на специфическом типе межсубъектных отношений

автора, героя и читателя позволили выявить новые свойства и формы сатиры и отнести к ней произведения,. которые с точки зрения традиционных представлений о сатире не могли быть названы однозначно сатирическими.

Изучению неосознанной еще наукой традиции теоретического подхода к сатире, попытке ее развития и проверке как рабочего инструмента для анализа современной сатиры посвящено настоящее исследование. В этом заключатся его новизна и актуальность.

Апробация теоретических выкладок работы производится на материале австрийской и русской литературы первой половины XX века -романах Э.Канетти «Ослепление» (1931) и «Мастер и Маргарита» (1940) М.Булгакова.

Теоретическая и практическая значимость диссертации заключается в том, что данные, полученные в результате исследования, могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по теоретической и исторической поэтике, а также в научной работе по дальнейшему изучению поэтики сатиры.

Работа состоит из введения, трех глав и заключения. В приложении помещен список литературы.

Во введении дается обоснование темы диссертации, определяются принципы отбора материала и методика исследования. Обзор литературы вопроса позволил обнаружить уже сложившиеся традиции этого изучения, а также обосновать актуальность нового подхода к анализу сатиры.

До сих пор новый взгляд на теорию сатиры, выработанный Кьеркегором, авторами журнала «Бреннер» и Бахтиным не учитывался в полной мере ни нашими, ни зарубежными литературоведами. В России

трудности определения границ и жанровых признаков сатиры в атмосфере общего упадка теоретической мысли 30-50-х годов привели к попыткам объявить ее четвертым родом литературы, наряду с эпосом, лирикой и драмой (работы Л.Тимофеева, Я.Эльсберга, Ю.Борева). По-своему хотел выйти за рамки пониманиясатиры только как рода, например, Г.Н. Поспелов, который предложил рассматривать ее наряду с юмором как разновидность пафоса - идейно-эмоциональной, оценки писателем явлений действительности. Но только в 60-е годы, после публикаций книг М.М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» (1963) и «Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (1965), а также его энциклопедической статьи «Сатира» (1940, опубликована в 1996 г.) наметились новые пути понимания проблемы.

Тем не менее, эти пути далеки от реализации. Многое неясно в самой концепции сатиры у Бахтина, которая еще не была предметом специального анализа. До сих пор не осознано, как соотносятся взгляды исследователя на сатиру, известные нам по его ранее опубликованным трудам, с идеями, развиваемыми в упомянутой статье 1940 года. Совершенно не изучены отечественные и европейские истоки бахтинской концепции сатиры. Роль Кьеркегора для Бахтина сегодня более или менее ясна, но его связь с авторами журнала «Бреннер» и их теорией сатиры является белым пятном нашей науки.

В немецкоязычных исследованиях, касающихся теории сатиры, линия «Бреннера» и Бахтина также никак не учитывалась. Литературно-исторический анализ работ авторов «Бреннера» с некоторыми выходами на теоретические вопросы, затрагивающие проблемы функционирования сатиры в аспекте диалогических отношений, в частности, проблему соотношения сатиры и любви как идеала, имеющего межличностную

природу, был проделан лишь в монографии Г.Штига «Бреннер и Факел» (G.Stieg. Der Brenner und die Fackel, 1976).

В сознании исследователей сатира остается строго каноническим явлением литературы в отличие от прочих жанров комического, которые обнаруживают тенденцию к деканонизации. Сатира связывается учеными с тяготением к «однозначной негативности»2, с особым типом беспощадного «сатирического смеха»3 и предстает в результате как набор общеизвестных художественных приемов сатирического изображения, передающих все способы художественного «искажения» (Entstellung) -гиперболизацию, преувеличение или преуменьшение и т.д.

Имя М.Бахтина» в трудах западноевропейских ученых по преимуществу связывается с терминами «смеховая культура» и «карнавал». Теория гротескного реализма и теория серьезно--смеховой литературы, изложенная: в «Проблемах поэтики Достоевского» не привлекается к анализу теоретических основ сатиры. Вне внимания западноевропейских ученых лежит и бахтинский метод исследования диалога между автором и героем. Весь спектр вопросов, относящийся к области сатиры и диалога в аспекте поэтологического анализа, принципы которого были разработаны Бахтиным в ПТД и ППД, целиком остается за рамками исследования немецкоязычных литературоведов.

В нашем литературоведении анализ сатиры в свете межсубъектных отношений в послебахтинских концепциях сатиры был произведен в работах В.И.Тюпы (монографии. «Художественность литературного произведения», 1987 и «Аналитика художественного» 2001). Сатиру

2Preisendanz W. Zur Korrelation zwischen Satirischem und Komischem / Das Komische. Hrsg. von W.Preisendanz. München 1976. S.412.

3Ebda, S.412.

ученый рассматривает как: модус художественности. В концепции В.И.Тюпы взгляд на сатиру вырастает из диалогически соотнесенных позиций автора, героя и читателя (зрителя), то есть в понятии модуса акцентирован межличностный аспект. Поэтому концепции сатиры ММ.Бахтина и В.И.Тюпы будут использованы нами как методологическая база нашей работы.

Актуализация в XX веке системы межличностных ценностей (что изменило взгляды на язык, на природу человеческой личности и ее отношения к миру) и возведение их в ранг неимперативного идеала привели к смене акцента со сверхличных ценностей на межличностные, вызвали появление нового варианта модуса сатирической художественности.

Концепция сатиры как модуса послужила ключом в разработке многих важнейших теоретических вопросов сатиры в аспекте заявленной нами темы, стала основой для исследования модуса диалогической сатиры как одного из вариантов сатирической художественности неклассического типа. В соединении с выводами М.М.Бахтина теоретические положения В.И.Тюпы и его последователей позволили, как представляется, найти подход к анализу современной сатиры.

Наше обращение к австрийской и русской сатире первой половины XX века не случайно. Австрия и Россия — это две родины философии диалога. Национальные литературы этих стран развивались в исторически схожих условиях, отмечены многими фактами типологических схождений, что подтверждает и анализ сатиры. Обе литературы отличает активное стремление к преодолению границ между искусством и жизнью, обе открыты навстречу жизни, отмечены вниманием к малому, подчас негероическому, обыденному, которое не должно быть «поглощено

великим»4. Если над немецкими писателями, как писал А.В.Михайлов, тяготела «могучая и блестяще представленная в философии традиция размежевания двух начал - материального и духовного и снятия материального духовным»5, то для австрийской литературы было характерно «экстенсивное освоение мира»6, «торжество действительности над художником»7. При всех различиях в формах сближения литературы и действительности, отразившихся в поэтике, для русской и австрийской литератур характерно позитивное утверждение жизни во всех ее проявлениях; оно наполнено чувством приятия действительности, ощущением человека частью целого, частью единого мира.

В первой главе — «Эволюция теоретических представлений о сатире» - рассматривается трансформация теоретических подходов к анализу сатиры - от ее идеалистического понимания (Кант, Шиллер, Гегель) до экзистенциально-диалогического (С.Кьеркегор, Т.Хекер, Ф.Эбнер, М. Бахтин).

Теория сатиры в ее современном виде начала складываться в рамках немецкой классической эстетики Шиллера и Гегеля. Центральная категория их эстетики - категория идеала. Неприятие несовершенной действительности, которая противопоставлялась идеалу как высшей реальности, было важнейшим формообразующим элементом сатиры. Автор или герой, отражающий авторскую позицию, осуждали действительность с точки зрения своих идеалов, они владели истиной монопольно и противопоставляли свою точку зрения точке зрения других

4 Павлова Н.С. О кротком законе. Предисловие / Штифтер А. Бабье лето. Роман. Пер. с нем. СХАпта. М.т 1999. С. 13.

5 Михайлов A.B. Варианты эпического стиля. Типология стилевого развития XIX века. М., 1977. С. 268.

6 Там же, С. 267.

7 Там же, С. 277.

персонажей, то есть авторское сознание носило по отношению к сознанию героев - авторитарный характер не только потому, что нравственные позиции автора и героев не совпадали и их отношения складывались по принципу «учитель - ученик», но и потому, что герой был для автора объектом познания, их отношения носили субъект-объектный характер. Образная структура сатирических произведений строилась по принципу антитезы - малое - суета жизни, человеческие слабости и пороки - и большое — область высокого и прекрасного, сфера идей и идеалов. Провозглашался примат общего над частным как главная доминанта риторической культуры.

Альтернативой идеалистическому пониманию сатиры стала эстетическая теория С.Кьеркегора. Если для Гегеля мир существовал как мир объектов, которые нужно познать, то для Кьеркегора мир состоял из самостоятельно существующих субъектов, которые не могли рассматриваться как объекты познания. Бытие было актом самоосознания.

Экзистенциальные идеи Кьеркегора имели религиозную природу. Человек, согласно Кьеркегору, должен был прийти к Богу не через мораль и познание абсолютной идеи, как утверждал Гегель, а, наоборот, - через религию прийти к морали. Общение с Богом носило субъективный, личностный характер и было возможно только в координатах непрямого сообщения, поэтому ядром эстетики Кьеркегора является теория непрямого сообщения.

К формам непрямого сообщения Кьеркегор относил прежде всего иронию, сатиру и юмор. Иронию и сатиру он считал пограничной областью между эстетическим и этическим, юмор - пограничной областью между этическим и религиозным. Исследованию иронии как философско-эстетического феномена посвящена его диссертация «О

понятии иронии с постоянной ссылкой на Сократа» (1841). Феномен сатиры, как явствует из диссертации Кьеркегора, в системе- его эстетических представлений не до конца отделился от сверхличных ценностей, от «всеобщего» и предполагал оценку явлений действительности «с позиций карающей справедливости». Особенность сатирического метода Кьеркегора состояла в том, что он критиковал действительность с позиций личностных представлений о всеобщем, с точки зрения истины, которая была открыта ему как субъективному мыслителю. Сверхличные ценности, таким образом, переводились в область субъективного знания.

В религиозном экзистенциализме Кьеркегора. совершился определяюще важный, в частности и для понимания сатиры, философский переход к поэтике неклассической художественности, которая подвергала сомнению концепцию «готового» мира, тождественного себе человека и истины как отвлеченной идеи. Истина из области отвлеченных значений переходит в область экзистенциальных смыслов, соотнесенных с ценностными установками конкретного человека. В философии Кьеркегора начался процесс размывания границ личного и сверхличного. Личное начинает вмещать в себя сверхличное. После совершенного Кьеркегором переворота стали возможны те подходы к Я и Другому, которые явились мерилом новых художественных установок - в том числе и в области сатиры - в работах авторов журнала «Бреннер» -Т.Хекера и Ф.Эбнера.

Пытаясь соотнести понимание сатиры с христианскими ценностями, Т.Хекер в своих ранних работах в целом не выходит за рамки ее идеалистической концепции. Кьеркегоровское понимание «двуединства» я-Бог стало у Хекера основой для отождествления автора и Бога, которым

принадлежало монопольное право на суд над действительностью. Авторитарность авторской позиции не являлась предметом критики, принималась как данность. Хекер отождествлял этическое и религиозное. Личность, которая занимала ясно выраженную этическую позицию в жизни, имела, по его мнению, право на критику. В качестве «этических» сатириков он называет Кьеркегора и австрийского сатирика К.Крауса (1874-1936), которых понимает как «рыцарей веры».

После Первой мировой войны Хекер заявляет, что сатира с трудом «вписывается в христианскую картину мира, или, точнее, ей трудно найти место в христианской эстетике»8. Он обосновывает это положение в 1927 году в ряде эссе, посвященным вопросам сатиры - «Католический писатель и язык» («Der katholische Schriftsteller und die Sprache»), «O юморе и сатире» (« Ueber den Humor und die Satire») и «Диалог о сатире» («Dialog ueber die Satire»). Одной из центральных проблем этих работ стал вопрос о соотношении сатиры и любви как христианского идеала, имеющего межличностную природу.

Природа христианских добродетелей глубоко личностна, субъективна. Юмор и сатиру Хекер понимает с точки зрения религиозных представлений как два различных вида художественной целостности, существующих в различных системах ценностей - христианских (экзистенциальных) и идеалистических. Сатира, по его мнению, не может быть частью христианской эстетики. Феномен «абсолютного сатирика» должен быть преодолен. Общетеоретические выводы Хекера были направлены против монологизма сатиры К.Крауса.

8 Stieg G. Der Brenner und die Fackel. Salzburg, 1976. S. 168.

Центром философской программы Ф.Эбнера также была «ревизия значения Крауса»9 с точки зрения диалоговой философии. В своей книге «Слово и духовные реальности» («Das Wort und die geistigen Realitaeten», 1921) Эбнер сформулировал теоретические основы для пересмотра значения К. Крауса, а значит и назначения сатиры в целом.

Мыслитель анализирует крах субъективного идеализма как идеологии абсолютного одиночества, сформировавшего монологическое мышление, и выдвигает новую концепцию духовности, признавая в качестве единственных истинных духовных реальностей жизни межсубъектные, диалогические отношения, то есть отношения между Я и ТЫ. В современном мире, считает Эбнер, произошла подмена понятия духовности, когда представление о духовности оторвали от отношений между Я и ТЫ, и связали его с идеей, с философией, с искусством, отделив культуру от жизни. Разрыв духовности и жизни был основной предпосылкой для расцвета сатиры, о чем писали еще Гегель и Шиллер. Краусовская концепция сатиры строилась на основе шиллеровско-гегелевских представлений о сатире, межличностные, коммуникативные отношения были постоянным объектом его критики.

Духовно определяющееся Я существует, по мнению Эбнера, только «в отношениях к духовному, которое находится вне его»10. Духовная реальность вне нас - это не внешний мир, а отношение к ТЫ и, в пределе, к Богу. Реальность существования Бога проявляется в первую очередь в межсубъектных отношениях. Сверхличное, таким образом, переносится в область личного и межличностного. Функция сатирика, судящегомир с позиций сверхличного, теряет свою основу. Это главная

»Stieg G.Op.zit.S.212.

10 Ebner F. Das Wort und die geistigen Realitäten. Pneumatologische Fragmente / Ebner F. Schriften: in 3 Bdn. Bd. 1. München, 1963. S. 174.

посылка эбнеровской критики сатиры К.Крауса и сатиры вообще как риторической и идеалистической структуры. В диалогической философии Эбнера создаются предпосылки для осознания «кризиса монологического авторства»11 и становления «неклассического», то есть субъект-субъктного типа отношений автора и героя, отвергающего принцип всезнающего автора и «готового» героя.

Следующим этапом в развитии современной теории сатиры стали труды Бахтина, синтезировавшие классическую «идеалистическую» концепцию интересующего нас феномена с кьеркегоровской и «диалогической» (более всего эбнеровской). Но общие теоретические установки Бахтина, приведшие к новому открытию сатиры, коренились не только в западной, но и в отечественной традиции. В работах В.Соловьева и П.Флоренского определен круг ценностей, ставших русскими источниками бахтинской концепции диалога. Отношения между Я И ТЫ, то есть сфера межличностного, одна из главных тем их сочинений. Эти отношения они рассматривают в рамках христиански понимаемой любви. В концепции любви у обоих философов происходит актуализация категории «другой». Основа христианской, онтологической любви -триединство Я - Бога - Другого. Другой является необходимейшим звеном в общении с Богом, межличностные отношения, таким образом, обретают уровень нравственной, христианской ценности. Категория диалога у Бахтина не противопоставлена категории христианской любви, напротив, подлинный диалог по его мнению вряд ли возможен вне любви к ближнему. «Мысль о Боге» по Бахтину - это движущая сила диалога, она опосредована диалогическими отношениями к Другому, включена в эти отношения. Таким образом, триединство Я — Другой — Бог составляют

" Бройтман С.Н. Историческая поэтика. С. 275.

основу и онтологически понимаемой любви, и диалога с той разницей, что в рамках любви акцент будет сделан на нераздельности, а в диалоге - на неслиянности компонентов триединства.

Влияние австрийской философии диалога на Бахтина затрагивает, по нашему мнению, проблему разграничения Я и Другого, сохранения их индивидуальности и единственности в процессе диалога. Гармоничное сочетание рациональных и внерациональных моментов, определяющих принципы неслиянности и нераздельности личностей в рамках диалогического общения, составляют, как представляется, сущность бахтинской философии диалога, в которой синтезированы достижения мысли русских и австрийских философов. Мы полагаем, однако, что типологически бахтинская концепция диалога ближе бреннеровской, чем буберовской традиции, так как Эбнер, в отличие от Бубера, не отделял диалог от онтологически понимаемой любви.

Сопоставление диалогических теорий Бахтина и Эбнера еще непроводилось. И Эбнер, и Бахтин, в отличие от М.Бубера, соотносили свои философские идеи с эстетикой. Оба философа исходили из религиозного понимания межсубъектных отношений, считая, что в пределе Бог является истинным Ты нашего Я и диалог с Другим неизбежно опосредован диалогом с Богом и наоборот. В Боге они видят не отвлеченную идею, а личность. Христоцентризм - одно из центральных положений учения Эбнера и Бахтина. Однако, в отличие от Эбнера, который категорически настаивал на неспособности литературы и философии воплотить истинно религиозные отношения, Бахтин сумел осуществить этот синтез, сделав образцом таковых отношения между автором и героем в русской классической литературе. Бахтин вычленил в творчестве Достоевского художественные структуры подлинно

диалогических, субъект-субъектных отношений, которые позволили придать эстетическому субъекту - герою, понимаемому в. качестве Другого, онтологический статус.

В философии Эбнера и Бахтина в полной мере совершилась переориентация со сверхличных ценностей на межличностные. Это обстоятельство существенно повлияло на трансформацию всей теории литературы и на переосмысление сатиры как эстетического феномена. Бахтинская теория сатиры является следующим этапом перехода от монологического понимания сатиры к диалогическому.

Общеизвестны отрицательные характеристики, которые. Бахтин дал сатире в 40-е годы в книге «Творчество Франсуа Рабле» и в статье «Рабле и Гоголь». В свете бахтинского противопоставления карнавала и сатиры складывается впечатление, что Бахтин выводит представителей гротескного реализма — Рабле, Сервантеса, Мольера, Вольтера, Свифта из орбиты сатирической литературы, а саму сатиру из орбиты комического. Однако, если обратиться к статье «Сатира», которая создавалась в 40-е годы параллельно с текстом книги о Рабле и первой редакцией статьи «Рабле и Гоголь», то целый ряд критических замечаний по поводу неправомерной жесткости бахтинских взглядов на сатиру будет снят. История сатиры в этой статье - это история важнейших достижений мировой литературы.

Нам представляется, что противоречия в оценках сатиры в ТФР и статье «Сатира» объясняются тем, что в статье была зафиксирована неоднородность самого явления сатиры. И позитивные и негативные суждения о сатире не отменяют друг друга, являются одинаково обоснованными, так как они относятся к разным проявлениям сатиры, к разным значениям самого термина сатира. Бахтин выделяет два значения

слова сатира - сатира как диалогический жанр (мениппея) и сатира как отрицательное отношение к предмету изображения.

Последнее относится к сатире междужанровой, сатире классического типа. В ней реализуется в основном «образное отрицание» действительности. Сатира как диалогический жанр (мениппея) принадлежала области серьезно-смеховой литературы. Среди ее авторов Бахтин называет Мениппа, Варрона, Сенеку, Петрония, Лукиана, Рабле, Сервантеса. Бахтин напоминает, что первоначально значение слова сатира не было связано с отрицанием. Оно обозначало «смесь» и «было

перенесено на литературный жанр, по-видимому, потому, что он носил

12

смешанный характер» .

В ТФР Бахтин отделяет монологическую по природе, несмеховую ветвь междужанровой сатиры - так называемую «чистую сатиру» - от менипповой сатиры (или сатиры как жанра), каковой считал роман Рабле. Ученый избегает называть его сатирой и, таким образом, не смешивает два явления, существующие в истории литературы под общим названием «сатира». Но так как одно из них («мениппова сатира») в послеантичной рецепции сатиры было забыто и ему не нашлось места в теоретических изысканиях, то Бахтин, как мы полагаем, разрабатывает в ТФР новый терминологический аппарат для анализа сатиры как жанра, то есть для анализа менипповой сатиры, которую он отнес к истории гротескного реализма.

Уже в работах 30-х годов, посвященных античной литературе, Бахтин ломает устойчивое представление о сатире как жанре преимущественно риторическом, роль которого заключается в отрицании не должного с

12 Бахтин М.М.Сатира / Бахтин М.М. Собрание сочинений: в 7 томах. Т. 5. М. 1997. С. 20.

позиций абстрактно понимаемого идеала. Напротив, Бахтин отводит сатире огромное место в формировании диалогической линии литературы, считает ее составной частью этой литературы, источником, сформировавшим диалогическую художественность в литературе. ОН относит сатиру к области «двуголосой и двуязычной прозы», пишет о новой диалогической концепции человека в сатире и о формировании особого хронотопа диалогической сатиры.

В работах 40-х годов Бахтин отмечает, что в литературе произошла актуализация карнавальных начал. Применительно к сатире карнавализация означала, как мы полагаем, возвращение к сатире как жанру, то есть к мениппее. Сопоставительный анализ творчества Гоголя и Рабле в статье «Рабле и Гоголь» показывает, что мениппейная традиция испытала мощное воздействие риторической сатиры и в чистом виде вряд ли может существовать. Сейчас можно говорить по большей части о принципах карнавально-сатирического изображения в литературе XX века, то есть о взаимодействии и взаимовлиянии двух линий сатиры -междужанровой и карнавальной (мениппейной) в рамках одного произведения.

Идеи Бахтина применительно к теории сатиры были развиты В.И.Тюпой в концепции типов художественной целостности или модусов художественности. Опираясь на открытия Бахтина, ученый смотрит на природу художественности как на природу «коммуникативного события (высказывания), в котором взаимодействуют ценностные установки автора, героя и читателя (зрителя) — субъекта, объекта и адресата)»13. Сатира как модус художественности является «эстетическим освоением неполноты личностного присутствия «я» в миропорядке, то есть такого

13 Тюпа В.И.Аналитика художественного. М., 2001. С. 153.

несовпадения личности со своей ролью, при котором внутренняя данность индивидуальной жизни оказывается уже внешней заданности и не способна заполнить собой ту или иную ролевую границу»14. Сатирическое сознание есть «горькое осознание неслиянности с идеалом»15, «сверхличная заданность мироздания», по мнению ученого, открывается лишь «духовному взору сатирика»16. Очевиден факт, что понятие модуса сатиры, в определении которого сделан акцент на противопоставлении личного и сверхличного и на отрицании, сформировалось на основе теории междужанровой сатиры с учетом обеих ее ветвей - смеховой и серьезной.

Мы полагаем, что в связи с процессом переориентации литературы на межличностные ценности возникает новый вариант модуса сатирической художественности, формулу которого мы бы сформулировали как «личное уже межличностного» и который актуален и для карнавализованной сатиры, создававшейся с опорой на традицию мениппейной сатиры, и для диалогизированной междужанровой сатиры, в которой произошла смена «идеальных» заданностей со сверхличных на межличностные.

Процесс переориентации автора со сверхличных ценностей на межличностные изменил характер отношений автора и героя в сатирическом произведении. Автор оставляет за героем право сказать последнее слово и возможность осознать «сверхличную заданность мироздания», которая ранее открывалась лишь «духовному взору сатирика». Возможность «сатирического самопределения» герой

14 Там же, С. 153.

15 Тюпа В.И. Художественность литературного произведения. Красноярск, 1987. С. 113.

16 Там же, С. 118.

получает через диалог с автором, который ждет ответа от героя. Сатирический эффект возникает, когда диалог автора и героя заканчивается неудачей. Сатирический герой теперь характеризуется мерой неспособности вести диалог, входить в фамильярный и диалогический контакт с другими героями и автором. Сатирик при этом утрачивает право на осуждение, на вынесение приговора. Герой сам выносит себе приговор, сам «завершает» себя. В диалогической сатире вольный фамильярный контакт и диалогическое общение принимают характер заданности, межличностного предела, которого не достигают герои произведения. Их личностная составляющая оказывается уже межличностного, является неимманентной ему.

Во второй главе диссертации - «Трансформация эстетических и поэтологических основ сатиры в творчестве Элиаса Канетти» -рассматривается концепция сатиры известного австрийского писателя Э.Канетти и анализируется его роман «Ослепление». Эволюцию венского периода творчества Канетти* (1924-1938) можно представить как путь сопротивления «последовательно-монологическому видению и пониманию изображаемого мира и монологическому канону»1'. Это происходило в основном через преодоление влияния К.Крауса. Освобождение от влияния Крауса означало для Канетти прежде всего «спад желания судить самому»18, ему стал глубоко отвратителен «скверный обычай обвинять других»19.

Представления Канетти об изменении миссии сатирика тесно связаны с его концепцией «неготового» мира и «незавершенного» человека, с

17 Бахтин М.М. Собрание сочинений: в 7 томах. Т. 2. М., 2000. С. 14.

18 Канетти Э. Человек нашего столетия. Художественная публицистика. М., 1990. С. 41.

" Там же, С. 43.

формированием в его творчестве диалогической категории превращения как основы. философских и эстетических воззрений писателя. Философская концепция Канетти сложилась в русле экзистенциальных представлений о человеке и мире, близких диалоговым.

Чтобы расширить свои представления о человеке, писатель обратился к восточным учениям, которые способствовали разрушению европейских монологических установок в понимании человека и мира. Они явились одним из источников диалогизации творчества Канетти. Канетти привлекала диалогичная по природе философия ранних даосов - Лао-цзы и Чжуан-цзы.

Запрет на превращения, основанный на системе насилия и приказов, Канетти рассматривал в качестве главного орудия власти с древнейших времен. В труде «Масса и власть» (1960) он проанализировал массу и власть как источники двух форм монологического, застывшего в своих рамках сознания, противостоящих превращению - носителю принципов диалогического сознания.

В наше время, по- мнению Канетти, только писатель как «хранитель превращений» сокращает дистанцию между далеко отстоящими друг от друга явлениями, сближает далекое и близкое, то есть, говоря языком Бахтина, выполняет функцию карнавализации мира. Превращение писатель рассматривает как единственный путь к современному человеку, индивидуальность которого затемнена ролевыми функциями, стандартными представлениями о жизни.

Дистанцирование от традиций междужанровой монологической сатиры в творчестве Канетти происходит как на фоне общей диалогизации ценностных установок писателя, так и за счет переосмысления поэтологических основ междужанровой сатиры. В

творчестве Канетти критика как таковая не является последней смысловой позицией писателя. Принцип непрямого осуждения, развиваемый писателем в его концепции саморазоблачающегося героя и саморазоблачающейся действительности, представленной, в частности, и в творчестве Крауса, в произведениях Канетти не сочетается с монологическим завершением. В отличие от Крауса, Канетти конципирует героя как участника диалога, происходящего между автором и героем, предоставляет ему свободу самовыражения и возможность преодолеть принципы современного масочного, не карнавального, уединенного сознания, выйти из состояния неизменяемого, самотождественного образа - «фигуры», стать живым человеком, «другим «я-для-себя», обрести индивидуальность.

Канетти оценивает своих героев не как носителей духа, а как носителей души. В этом он опирается на достижения Гоголя, который ввел в сатиру понятие души как высшей межличностной ценностной установки. Обязательная для русских писателей соотнесенность души с высшей точкой зрения обеспечивала диалог автора и героя в рамках триединства -автор-герой-Бог. Канетти рассматривал душу в русле западноевропейской традиции в рамках двуединства без ориентации на божественное сознание, которое было, по его мнению, в первую очередь носителем идеи страшного суда, кары для всех людей. Канетти декларировал по отношению к своим героям гуманистические ценности, размыкающие «круг одного сознания» - ответственность, долг, сочувственное внимание. Эти ценности, имея, как правило, рациональную природу, значительно обедняли диалог с героем, который проходил вне веры в принципиальную незавершимость человека. Диалог в рамках двуединства включал в себя сознание того, что преображения героев может не

произойти. Этот момент конечности, чуждый подлинному- диалогу, протекающему в рамках триединства, сужал диалогические потенции общения автора и героя, но тем не менее существенно расшатывал монологическую позицию автора.

Процесс разоблачения в «Ослеплении» совершается не в сознании автора, овнешняющего «другого», а в сознании самих героев. Не автор держит перед героями некое сатирическое зеркало, а сами герои сатирически отражаются в сознании друг друга. Они сами завершают друг друга. Механизм передачи функций автора героям, как нам представляется, заключается в своеобразном конципировании героев, каждый из которых, за исключением главных персонажей - Петера и Георга Кинов, может быть представлен как плут, выполняющий функцию овнешнения сознания.

Конципирование героев как изначально завершенных, мертвых, «слепых» душ входило в намерения автора. С самого начала Канетти закладывает в образы героев момент типичности, свойственный междужанровой сатире и предполагающий наличие субъект-объектных отношений между автором и героем. Однако для Канетти мертвая душа -это отправная точка диалога с героями. Его задача - оживить их души.

Именно с этой целью Канетти обратился к жанру мениппеи, который предоставлял огромные возможности диалогизации повествования. Канетти ввел в вечно изменчивое пространство мениппеи, предполагающее испытание идеи и правды, а также становление, перевоплощение персонажей, статичных, не изменяющихся, полностью овнешнеиных героев, образы которых были созданы по всем правилам междужанровой сатиры. Писатель хочет разрушить самотождество героев романа. Он ставит их в исключительные положения, проводит через ряд

приключений, необычайных ситуаций, требующих их изменения. Авторские усилия направлены на сокращение дистанции между планом автора и планом героев.

Мы показываем, что автор в «Ослеплении» на уровне «романа героев» является носителем юмористического миропонимания, до которого не дорастают герои. Канетти стремится «оживить» их души -или проведя их через смеховые ситуации, или пытаясь установить с ними прямой диалогический контакт. Однако диалог, который автор ведет с героями «всей конструкцией» своего романа, не состоялся ни между автором и героями, ни между героями, души которых остались мертвы.

Сатирическое завершение отношений между автором и героями, как мы полагаем, не определяется фактом смерти героев, которая явилась результатом их самостоятельного выбора, оно происходит «в избытке авторского видения», найдя наиболее полное выражение в области интертекстуального пространства романа. Анализ литературных и мифологических проекций романа показывает, что представления Канетти о современном обществе и человеке отмечены констатацией регрессивного развития - умиранием души, внедрением в сознание человека «мертвого» начала - «мертвого» стереотипного слова и «мертвого» авторитарного мышления. Вывод автора о состоянии мира и человека, вынесенный в название романа, имеет значение приговора. Его окончательность делает роман образцом наиболее жесткой диалогической сатиры первой трети XX века.

Подводя предварительные теоретические итоги на основе анализа романа «Ослепление», мы установили, что в сфере комического в литературе XX века, возникла тенденция к тесному диалоговому взаимодействию видов комического как в рамках одного произведения,

так и в рамках единой авторской позиции. Модус сатирической художественности предстает как подвижная структура не только в смысле его потенций к образованию вариантов, но и в смысле готовности к перемене доминантного начала, к взаимопереходам от юмора к сатире.

В третьей главе - «Роман «Мастер и Маргарита М.Булгакова как образец диалогической сатиры» - главным объектом анализа является роман М.Булгакова, который воплотил лучшие традиции русской сатиры. В творчестве Булгакова и, шире, в русской сатире активность диалогических потенций обусловлена традиционной ориентацией писателей на религиозные межличностные ценности, имманентные личному сознанию - любовь, соборность, всепрощение. Связь с традициями русской религиозной философии рубежа веков, стимулировавшей их восприятие, явилась для Булгакова

дополнительным фактором диалогизации ценностных установок, что повлияло на эстетический строй его произведений, привело к созданию особого типа диалогических отношений между автором и героем - в рамках триединства - на основе исповедальности.

Христоцентичные установки русских писателей резко изменили характер идеала в сатире. Происходит перекодировка с идеала как «истинной мысли» на идеал как личность - личность «идеального человека». Отношения с героем, опосредованные ориентацией на «идеального человека» - Христа, живущего - проявление или непроявленно - в каждом человеке, строятся на принципе нераздельности героя и автора, что обусловлено совпадением существенной части их личности. Христоцентризм стал основой для стирания границ между автором и героем - в частности и в сатире - на основе исповедальности и благодаря соборному характеру сознания автора, что неизбежно

порождало эффект лиризации отношений автора и героя. «Я» автора активно преодолевало степень чуждости другого, в то же время не сливаясь с ним до конца.

Множество интерпретаций романа Булгакова создают атмосферу неопределенности его оценок. Эта неопределенность обусловлена, на наш взгляд, тем, что «Мастер и Маргарита» представляет собой синтез двух основных линий в творчестве писателя - сатирической и лиро-исповедальной. На примере романа Булгакова видно, что в русской литературе сформировался особый лиро-сатирический модус сатирической художественности как один из вариантов диалогической сатиры.

Булгаковские представления о сатире можно назвать классическими: сатирик негодует по поводу несовершенства «текущей жизни», которая «художественно обличается». Однако, несмотря на традиционность в понимании сатиры, в творчестве Булгакова совершается и процесс возвращения к сатире как жанру серьезно-смеховой литературы, то есть, собственно, к мениппее. Булгаков обращается к мениппее через такие ее «жанровые источники» (ППД, 183) как Евангелия, роман Сервантеса, произведения Гоголя и Достоевского. Из взаимодействия двух пониманий сатиры и рождается, на наш взгляд, образная и идейная структура последнего романа Булгакова. Результатом этого взаимодействия стала, как нам представляется, в первую очередь четкая поляризации комических и некомических персонажей; а также строгое отделение серьезного, неосмеиваемого, от смешного. Некомические персонажи Булгакова - Иешуа и отчасти Мастер как создатель образа Иешуа -формулируют пределы, по отношению к которым другие герои предстают сатирическими. Эти формулировки отражают авторскую позицию.

Безусловен межличностный характер сатирических заданностей в романе Булгакова.

Основным носителем карнавально-диалогического мироощущения в «Мастере и Маргарите» выступает Иешуа. Он отвергает ролевую структуру мира и говорит о необходимости устройства миропорядка, несовместимого с насилием и властью, о вере во всесилие доброго слова, способного изменить мир. Истины, которые провозглашает Иешуа, развенчиваются в библейских и московских главах. Это развенчание не влечет за собой последующего карнавального увенчания. Даже лучший из москвичей - Мастер оказался не достоин света, да и само царство света пока лежит за границами смерти. Карнавальная цепь, таким образом, прерывается. Этот разрыв наряду с поляризацией комического и серьезного превращает карнавальное изображение в романе в карнавально-сатирическое.

Принципиальной для понимания романа является разработанная Булгаковым формула двойничества в ее соотнесенности с принципами внутреннего диалога. Очень плодотворной в аспекте заявленной темы представляется мысль П. Абрагама (книга «Мастер и Маргарита» М.Булгакова», 1993) о возможности влияния на эстетические представления Булгакова идей друга Булгакова П.С. Попова, которые тот изложил в сочинении «Я и ОНО в творчестве Достоевского» (1928). Вполне возможно, что Булгаков положил идеи Попова о внутреннем диалоге в основу композиции романа, но в то же время связал их с христоцентричной установкой на перерастание внутреннего диалога в подлинный диалог, то есть сделал, по существу, поэтологические представления Попова объектом критики.

Концепция диалога в романе Булгакова близка идеям Бахтина. Бахтин критиковал концепцию диалога в рамках одной личности, тогда как Попов считал такой диалог подлинным. Полемика с Поповым заключалась в тезисе Бахтина о «незаместимости другого самим собой» (5, 672), о необходимости существования «реального другого», который превращал бы внутренний диалог в подлинный диалог с другим неслиянным и нераздельным сознанием.

Во внутреннем диалоге автора «Мастера и Маргариты» — в рамках лиро-исповедальной самообъективации - звучат голоса его двойников, в которых заложены автобиографические потенции, и голоса окружающих его людей. Герои, оставаясь «другими» по отношению к автору, выступают и как символы его собственной внутренней драмы, драмы его кругозора, а не окружения. Душа автора разомкнута навстречу своим героям, между ними нет четкой границы. Автор «завладевает» персонажами, в его распоряжении находится весь спектр трансгредиентных моментов, но в то же время он не может завершить героев, так как они являются частью его самого, частью его принципиально и изначально незавершимого духовного мира.

Внутренний диалог в «Мастере и Маргарите» перерастает в подлинный диалог за счет введения фигуры Иешуа, противопоставленного фигуре автора и его двойникам в качестве «реального» Другого. Именно из перспективы отношений реального автора и Иешуа структура эстетических отношений романа видится как лиро-сатирическая.

Нам представляется, что «Мастер и Маргарита» был задуман как отчет автора романа перед своим героем, как лиро-исповедальный диалог с ним. Поэт в романе Булгакова перестает быть центром, акцент

переносится на третью составляющую триединства — Бога. Автор, вставший в один ряд с героями, признается в своей неспособности заполнить ту «ролевую территорию самоопределения», которую обозначил в романе Иешуа. Речь идет в первую очередь о самозванстве культуры, ее оторванности от жизни и сферы поступка и возведении внутренней жизни и вместе с ней внутреннего диалога в генеральный принцип бытия.

В диссертации рассматриваются принципы организации субъектной сферы романа. Мы показываем, что единый автор-повествователь как носитель авторской точки зрения отказывается от функции завершения текста. Он передает ее герою, который вершит судьбу Мастера и, в «избытке авторского видения», всех остальных героев. Автор утрачивает роль судьи, он может быть лишь свидетелем и провокатором происходящего. Носителем надкругозорной точки зрения становится герой романа.

В главе «Прощание и вечный приют», где герои московских глав встречаются с героями библейских, они переходят из ранга литературных, «идеальных» фигур кругозора Мастера в ранг «реальных», то есть в ранг фигур его окружения. Он заканчивает свой роман не на поле литературных, а на поле реальных событий своей постсмертной жизни. Повествование о героях превращается в разговор с ними. Как автор он решает судьбу Пилата, но его собственная человеческая судьба находится в руках героя, который присутствует в романе незримо, но не менее реально, чем все остальные.

В романе Булгакова, продолжающем линию диалогической сатиры русской литературы, происходит «открытие автора и героя не как готовых и постоянных ролей в структуре произведения, а как перемежающихся,

нестационарных состояний»20, что было характерно для неклассического типа художественности.

В заключении подводятся итоги исследования. Очевидно, что осмысление сатиры через призму идей диалоговой философии, предпринятое авторами австрийского журнала «Бреннер», а затем М.М.Бахтиным, открыло новые перспективы в ее исследовании. 20 Бройтман С.Н. Историческая поэтика. С. 300.

Основываясь на выводах М.Бахтина, мы установили, что в сатире XX века возрождается диалогическая линия сатиры, которая долгое время была отодвинута на второй план в истории литературы и не привлекала к себе должного внимания. Нам представляется, что существуют два основных источника этого возрождения: это обращение к изначально диалогическому по своей природе жанру менипповой сатиры и к традициям серьезно-смеховой литературы, берущим начало в античности и восходящим через Рабле и Сервантеса к современной литературе, а также общий процесс диалогизации литературы.

Модель анализа русской и австрийской диалогической сатиры может быть использована в качестве теоретической основы для исследования сатиры других национальных литератур - безусловно, с учетом особенностей их художественных традиций.

Основные положения диссертации апробированы в ряде докладов на международных симпозиумах и на научных конференциях в Санкт-Петербургском университете и в Российском Государственном Гуманитарном университете.

По теме диссертации опубликованы следующие работы: Монография

Диалог и сатира. СПб., 2003. 10,7 п.л. Статьи:

1. Э.Канетти и его роман «Ослепление». Предисловие / Э.Канетти. Ослепление. Пер. с нем. СПб., 1995. С. 6-28.

2. Комментарии к роману Э.Канетти «Ослепление» / Э.Канетти. Ослепление. СПб., 1995. С. 551-573.

3. Концепция драматического героя в пьесах Э.Канетти 30-х годов/ Австрийская литература XIX - XX веков. СПб., 1995. С. 66-79.

4. Роль культурологической проблематики в романе Э.Канетти «Ослепление» / Литература в контексте культуры. Новосибирск, 1995. № 2. С. 76-86.

5. Л.Витгенштейн и К.Краус / Вопросы философии. 1998. № 5. С. 106-113.

6. Л.Витгенштейн и Толстой / Материалы 18-той межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Март 1999. СПб., С. 51-54.

7. Canetti und russische Literatur (Gogol und Tolstoi) / Dostojewskij und die russische Literatur in Österreich seit der Jahrhundertwende. Literatur. Theater. Jahrbuch der Österreich-Bibliothek in StPetersburg. St. Petersburg, N 1. 1994. S. 92-101. (Канетти и русская литература (Гоголь и Толстой) / Достоевский и русская литература в Австрии в XX веке. Литература. Театр. Ежегодник австрийской библиотеки в Санкт-Петербурге. СПб., № 1.1994. С. 92-101).

8.K.Kraus und M.Bachtin: ein Dialog, der nicht stattgefunden hat / Interkulturelle Erforschung der österreichischen Literatur. Sammelband. St.Ingbert, 2000. S.267-276. (K.Kpayc и М.Бахтин: диалог, который не состоялся / Интернациональные исследования по австрийской литературе. Сборник статей. Ст.-Ингберт, 2000. С. 267-276).

9. L.Wittgensteins Dialog mit der russischen Literatur aus der Sicht der Überwindung der Moderne / Wien und St.Petersburg um die Jahrhundertwende(n): kulturelle Interferenzen. Jahrbuch der ÖsterreichBibliothek in St.Petersburg. St. Petersburg, 1999/2000. N 4/2. S. 516-527. (Диалог Л.Витгенштейна с русской литературой как преодоление модерна / Вена и Санкт-Петербург на рубежах веков: межкультурные связи. Ежегодник австрийской литературы в Санкт-Петербурге. СПб., 1999/2000. №4/2. С. 516-527).

10. Wittgenstein und russische Literatur / Grazer philosophische Studien. Bd.58-59. 2000, S. 365-375. (Витгенштейн и русская литература / Международный журнал аналитической философии в Граце. Т. 58-59. 2000. С. 365-375).

11. Wittgenstein und Nikolai Bachtin: eine unbekannte Freundschaft / Grazer philosophische Studien. 2000. Bd. 58-59. S. 376-383. (Витгенштейн и Николай Бахтин: неизвестная дружба / Международный журнал аналитической философии в Граце. Т. 58-59. 2000. С. 376-383).

12. Nikolai Bachtin und Michail Bachtin: ein Dialog / Grazer philosophische Studien. 2000. Bd. 58-59. S. 383-391. (Николай Бахтин и Михаил Бахтин: «неслышный» диалог / Международный журнал аналитической философии в Граце. Т. 58-59. 2000. С. 383-391).

13. Michail Bachtin und die "Brenner"-Tradition / Grazer philosophische Studien. 2000. Bd. 58-59. S. 391-401. (М.Бахтин и журнал «Бреннер» / Международный журнал аналитической философии в Граце. Т. 58-59. 2000. С. 391-401).

14. Michail Bachtin und Wittgensteins Spätphilosophie / Grazer philosophische Studien. 2000. Bd. 58-59. S. 401-407. (М.Бахтин и поздняя философия Витгенштейна / Международный журнал аналитической философии в Граце. Т. 58-59. 2000. С. 401-407).

15. Wittgensteins Russland-Reise: Versuch einer neuen Rezeption / Grazer philosophische Studien. 2000. Bd. 58-59. S. 407-419. (Поездка Витгенштейна в Россию: попытка новой рецепции / Международный журнал аналитической философии в Граце. Т. 58-59.2000. С. 407-419).

16. Цикл статей «Л.Витгенштейн и русская литература»: Л.Витгенштейн и Н.Бахтин: неизвестная дружба; М.Бахтин и Н.Бахтин: «неслышный диалог»; М.Бахтин и журнал «Бреннер»; М.Бахтин и поздняя философия Витгенштейна; Поездка Л.Витгенштейна в Россию: попытка новой рецепции / Бахтинский тезаурус. Вып. 2. Дискурс: коммуникативные стратегии культуры и образования. М., 2003. № 11. С. 100-120.

Подписано к печати 12.07.2004.. Тираж 100 экз. Заказ 305. Формат 60/ 84 1/16.2 п.л. Бесплатно. Отпечатано в ООО «Политехника - сервис». Санкт- Петербург, Инженерная ул., 6.

¥148 9 3

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Федяева, Татьяна Анатольевна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ: ЭВОЛЮЦИЯ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О САТИРЕ

1. ОТ ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЙ К ЭКЗТСТЕНЦИАЛЬНО

2. ДИАЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ САТИРЫ

2.1 Идеалистическое понимание сатиры (Шиллер и Гегель)

2.2 Экзистенциальное понимание сатиры (С.Кьеркегор)

3. ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ ОБЛАСТИ СВЕРХЛИЧНОГО В СФЕРЕ ЯЗЫКА: «КРИТИКА ЯЗЫКА» И ДИАЛОГОВАЯ ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА

4. ПРОБЛЕМЫ ДИАЛОГА И САТИРЫ В ЖУРНАЛЕ «БРЕННЕР»

4.1 Концепция сатиры К.Крауса

4.2 Проблема христианских основ сатиры в творчестве Т.Хекера

4.3 Концепция диалога Ф.Эбнера и проблема преодоления области сверхличных заданностей в сатире

4. ПРОБЛЕМЫ ДИАЛОГА И САТИРЫ В ТВОРЧЕСТВЕ М.БАХТИНА

4.1. Традиции русской религиозной философии в концепции диалога М.Бахтина как области межличностных заданностей

4.2. М.М.Бахтин и австрийская философия диалога

4.3. Ф.Эбнер и М.Бахтин

5. ДИАЛОГИЧЕСКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ И ПРОБЛЕМЫ САТИРЫ В ТВОРЧЕСТВЕ БАХТИНА

5.1 Диалогическое и монологическое видение мира и два типа художественности в эстетической концепции М.Бахтина

5.2 Вопросы типологии и генезиса сатиры в сочинениях М.Бахтина

5.3 Монологический и диалогический типы завершения в сатире

6. ТЕОРИЯ САТИРЫ ПОСЛЕ М.БАХТИНА. САТИРА КАК МОДУС ХУДОЖЕСТВЕННОСТИ

ГЛАВА ВТОРАЯ: ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭСТЕТИЧЕСКИХ

ПОЭТОЛОГИЧЕСКИХ ОСНОВ САТИРЫ В ТВОРЧЕСТВЕ Э.КАНЕТТИ

1. «НЕГОТОВЫЙ» МИР И «НЕЗАВЕРШЕННЫЙ» ЧЕЛОВЕК В САТИРИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ Э.КАНЕТТИ

1.1 Уход от принципа осуждения как преодоление монологизма в сатире. Канетти и Краус

1.2 Истоки формирования категории «превращения» у Канетти. Традиции восточной философии в его творчестве

1.3 Масса и карнавал: Канетти и Бахтин

1.4 Гротеск и идея превращений у Э.Канетти

1.5 Принцип саморазоблачения как основа нериторического сатирического изображения

1.6 Теория «акустических масок» Э.Канетти и техника «изолированной цитаты» в творчестве К.Крауса

2. ПРИНЦИПЫ КАРНАВАЛЬНО-САТИРИЧЕСКОГО ИЗОБРАЖЕНИЯ В РОМАНЕ Э.КАНЕТТИ «ОСЛЕПЛЕНИЕ»

2.1 Отношения автора и героя в романе «Ослепление» в свете взаимодействия традиций междужанровой и мениппейной сатир —

2.2 Сатира и юмор в «Ослеплении»: модус как переменная доминанта

ГЛАВА ТРЕТЬЯ: «МАСТЕР И МАРГАТРИТА» М.БУЛГАКОВА КАК ОБРАЗЕЦ ДИАЛОГИЧЕСКОЙ САТИРЫ

1. Исповедальное начало и эффект лиризации сатирического «я» в русской литературе

2. «Мастер и Маргарита» М.Булгакова: возвращение к сатире как жанру —

3. Истоки формирования лиро-сатирического модуса художественности в романе «Мастер и Маргарита»

4. Формула двойничества и проблема внутреннего диалога в романе «Мастер и Маргарита»

5. О субъектной сфере романа «Мастер и Маргарита»

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Федяева, Татьяна Анатольевна

Сопряжение двух понятий - диалога и сатиры, относящихся к двум разным смысловым контекстам, нуждается в пояснении. Слово «диалог», которое сейчас широко употребляется и обозначает готовность вступить в контакт, в разговор с целью достижения согласия, связывается в научном сознании прежде всего с областью стилистики, языка, а также с диалоговой философией, где оно является основным понятием. В этом последнем значении оно прежде всего и важно для нас.

Философия диалога как единая теория сформировалась в Австрии. Ее основоположниками были М. Бубер и автор инсбрукского журнала «Бреннер» (1910-1954) Ф. Эбнер. В России идеи диалоговой философии развил М.Бахтин. Сам термин «диалог» появился сначала в труде Ф.Эбнера «Слово и духовные реальности» (Das Wort und die geistigen Realitaten, 1921), затем - в сочинении М.Бубера «Диалог» (Zwiesprache, 1929) и почти одновременно с ним в книге М.Бахтина «Проблемы творчества Достоевского» (1929). Бахтинская философия диалога, изложенная в ПТД, это единственная в России цельная теория диалога, в которой выдерживается единство терминов и идей вокруг центральной категории. Предпосылки для ее возникновения существовали в России, термины «диалог» и «монолог» употреблялись в русской философии рубежа веков, но они не входили в состав ее ключевых категорий.

Впервые проблему диалога и сатиры поставили авторы журнала «Бреннер» в 20-30-е годы XX века, затем, преимущественно в 40-е годы ее разрабатывал М.Бахтин. Она теснейшим образом связана с вопросами диалогического и монологического типа сознаний, с диалогической и монологической концепцией истины и бытия.

Назначение диалога все вышеназванные авторы видели в преодолении феномена «уединенного сознания» или, как его называл Бахтин, «отъединенного сознания». «Путь внутрь», который на рубеже Х1Х-ХХ веков считали генеральной линией развития человека, оказался тупиковым. В диалоговой философии отразилась потребность в смене характера межличностных отношений, потребность не в разграничении, а в синкретизме Я и Другого.

Напомним, что диалогическое понимание бытия исходит из представления

0 существования «множественности сознаний»1 в отличие от монологического восприятия действительности, которое характеризуется верой в «самодостаточность одного сознания во всех сферах жизни» (1111Д, 93). Монологическая форма восприятия истины основывается на убеждении, что «всякое истинное суждение не закрепляется за личностью, а довлеет некоторому единому системно-монологическому контексту» (1111Д, 92). В рамках диалогического сознания, напротив, истина «невместима в пределы одного сознания» (ППД, 92), связана с правдой отдельной личности, то есть имеет персонологический характер. Такая истина «по природе событийна и рождается в точке соприкосновения разных сознаний» (ППД, 92). Из взаимодействия разных сознаний и возникает диалог.

Момент встречи двух сознаний был принципиален также для Ф.Эбнера и М.Бубера. Последний писал в книге «Я и ТЫ» (1922): «Всякая истинная жизнь есть встреча»2. В сочинении «Диалог» диалогизм определен как «выход к о другому», «достижение другого» . Бубер пишет: «Каждый из нас живет внутри своего панциря, который мы, привыкнув к нему, не замечаем. Лишь на мгновения мы выходим за его границы и возбуждаем душу к

1 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С.92 (В дальнейшем - ППД).

2 Buber М. Ich und Du // Buber M. Das dialogische Prinzip. Gerlingen, 1992. S. 15.

3 Buber M. Zwiesprache // Buber M. Das dialogische Prinzip. Gerlingen, 1992. S.169. непосредственному восприятию мира»4. Источник связи между Я и Ты, по Буберу, - это слово, разговор, диалог: «Мы живем, когда с нами говорят»5.

Живое, произнесенное слово, которое является посредником между людьми, между человеком и Богом - основная тема труда Ф.Эбнера. Он воспринимал слово как главное средство, уничтожающее «китайскую стену» изоляции и одиночества.

Философское понимание диалога авторы журнала «Бреннер» и Бахтин, в отличие от М.Бубера, соотносили с художественным творчеством, эстетикой. Классическая теория сатиры стала для них воплощением принципов идеалистической эстетики и ценностных установок идеализма, в которых наиболее ярко проявились принципы философского монологизма. Рассуждения авторов «Бреннера» о совместимости или несовместимости сатиры и экзистенциально понимаемых христианских ценностей привели к выводу о необходимости создания новой теории сатиры и - шире - литературы как таковой на базе экзистенциальной философии.

Диалоговая философия — часть экзистенциальной аксиологии. Этот момент играет решающее значение для понимания замысла данной работы. За проблемой «диалог и сатира» стоит более общая проблема соотнесения двух ценностных и эстетических систем - идеалистической и экзистенциальной, на основе которых возникли качественно разные теоретические подходы к анализу явлений литературы.

Поясним этот тезис. До сих пор мы, по сути, пользуемся эстетическими теориями, сформировавшимися в рамках идеалистической эстетики, в том числе ориентируемся на понимание сатиры, предложенное Гегелем и Шиллером. Именно они обрисовали классическую эстетическую схему, на основе которой строились все последующие концепции сатиры. Общей посылкой гегелевского и шиллеровского понимания сатиры являлось

14 Ebda, S. 153.

5 Buber М. Zwiesprache. S. 153. основополагающее для них представление о дуализме бытия - пропасти между духом и жизнью. Неприятие несовершенной действительности, которая противопоставлялась идеалу как высшей реальности, было важнейшим формообразующим элементом сатиры Образная структура сатирических произведений строилась по принципу антитезы - малое - суета жизни, человеческие слабости и пороки - и большое - область высокого и прекрасного, сфера идей и идеалов.

Пересмотр эстетических положений идеалистической философии начал С.Кьеркегор, который и заложил основы нового теоретического подхода к анализу литературы. П.П.Гайденко в монографии «Трагедия эстетизма. Опыт характеристики миросозерцания Серена Кьеркегора» (1970) анализирует эстетическую теорию Кьеркегора, родившуюся в преодолении идеалистической эстетики - эстетических идей Канта, Гегеля, Шиллера и романтиков. Автор предостерегает от толкования эстетизма в узком значении слова, когда «под эстетизмом понимали эстетическую позицию, нашедшую выражение в формуле «искусства для искусства»6. Эстетизм как широкое понятие выражает отношение к миру с точки зрения красоты, эстетическое бытие в этом случае «объявляется равноправным наряду с нравственным миром» , этика отождествляется с эстетикой. Именно против отождествления этики и эстетики, которое в разных формах проявилось в эстетике Канта, Гегеля, Шиллера и романтиков, и выступает Кьеркегор, закладывая основы экзистенциальной теории литературы.

Эстетизм, по верному определению П.П.Гайденко, позволил романтикам «признавать за реальность то, в соответствии с чем им не приходится действовать, сообразовывать свои поступки. В самом деле, можно признать реальность воскресения Христа, не принимая на себя всех тех обязанностей, которые налагает на верующего индивида такое признание.»8. Кьеркегор в

6 Гайденко П.П. Трагедия эстетизма. М., 1970. С. 85.

7 Там же, С. 108.

8 Там же, С. 134. своих сочинениях снимает проблему романтического двоемирия, дуализма двух реальностей - «сферы подлинной реальности (мир поэзии и мир мысли) и эмпирической действительности»9 тем, что вводит в эстетику понятия личной ответственности и выбора. Тем самым он переводит эстетику из сферы теории в сферу поступка и события.

Это обстоятельство привело в свою очередь к трансформации теории литературы: к кардинальным изменениям в оценке субъектной сферы произведения, то есть отношений автора и героя, которые стали полноправными субъектами, к переосмыслению сущностной основы образной структуры произведений. Н.С.Бройтман, анализируя в монографии «Историческая поэтика» ситуацию смены характера межсубъектных отношений в литературе, писал, что «исходным началом становится не аналитическое разграничение Я и Другого, а их изначально нерасчленимая целостность, их неосинкретизм»10.

Широкое распространение экзистенциальных идей на рубеже Х1Х-ХХ века привело к формированию неклассической художественности11. Этот тип художественности складывается и в сатире. Тема «диалог и сатира» затрагивает основные принципы формирования поэтики неклассического типа в сатире. Нам представлялось важным выявить те подспудные силы, которые привели в конечном итоге к трансформации поэтики сатиры. Мы попытались проследить историческую эволюцию теоретических подходов к анализу сатиры в рамках экцистенциальной системы ценностей.

Авторы «Бреннера» связали экзистенциальные идеи Кьеркегора с художественным творчеством и продолжили, таким образом, пересмотр идеалистической теории литературы. Бахтин развил многие их достижения и

9 Гайденко П.П. Ук. соч., С. 137.

10 Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2001. С. 216.

11 См. об этом подробнее: Бройтман С.Н. Историческая поэтика, глава «Поэтика художественной модельности». создал, по существу, свою цельную теорию литературы, отличную от той, что сложилась в рамках философского монологизма. В предисловии к книге о Достоевском М.Бахтин не случайно пишет, что изложенная им концепция диалогического слова, бытия и мышления затрагивает «некоторые основные принципы европейской эстетики» (ППД,3). Он ввел принципы своей нравственной философии в сферу эстетики, синтезировав достижения европейской и русской эстетической мысли, и сделал диалоговые отношения основой новых художественных установок, в том числе и относительно сатиры.

Главные новации Бахтина - понимание сатиры как «архитектонической» формы, основанной на специфическом типе межсубъектных отношений автора, героя и читателя - не только противостоят классическим (например, шиллеровским и гегелевским) представлениям, но имеют глубокие основания и параллели в обозначенной выше традиции. Подход к сатире как к архитектонической форме стал теоретической базой для разграничения различных ветвей сатиры, имеющих диалогическую и монологическую природу. Сейчас, когда проблемы диалогового мышления и миропонимания вышли на первый план, бахтинское осмысление сатиры из этой ценностной перспективы приобрело статус метода.

Изучению неосознанной еще наукой традиции теоретического подхода к сатире, попытке ее развития и проверке как рабочего инструмента для анализа сатирической линии австрийской и русской литературы XX века посвящено настоящее исследование.

До сих пор новый взгляд на теорию сатиры, выработанный Кьеркегором, авторами журнала «Бреннер» и Бахтиным не учитывался в полной мере ни нашими, ни зарубежными литературоведами. В России трудности определения границ и жанровых признаков сатиры в атмосфере общего упадка теоретической мысли 30-50-х годов привели к попыткам объявить ее четвертым родом литературы, наряду с эпосом, лирикой и драмой (работы Л.Тимофеева,

Я.Эльсберга, Ю.Борева)12.

По-своему хотел выйти за рамки понимания сатиры только как рода, например, Г.Н. Поспелов, который предложил рассматривать ее наряду с юмором как разновидность пафоса - идейно-эмоциональной оценки писателем явлений действительности. Но только в 60-е годы, после публикаций книг М.М.

Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» (1963) и «Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (1965), а также его энциклопедической статьи «Сатира» (1940, опубликована в 1996 г.) наметились новые пути понимания проблемы.

Тем не менее, эти пути далеки от реализации. Многое неясно в самой концепции сатиры у Бахтина, которая еще не была предметом специального анализа. До сих пор не осознано, как соотносятся взгляды исследователя на сатиру, известные нам по его ранее опубликованным трудам, с идеями, развиваемыми в упомянутой статье 1940 года. Совершенно не изучены отечественные и европейские истоки бахтинской концепции сатиры. Роль

1 ^

Кьеркегора для Бахтина сегодня более или менее ясна . Но его связь с

Так, например, Я.Эльсберг в «Вопросах теории сатиры» (1957) утверждает, солидаризируясь с Л.Тимофеевым, который впервые предложил эту концепцию: «Сатиру мы должны рассматривать и как особый художественный принцип изображения действительности и как род литературы» (с.33-34). При этом сатира обладает «как бы двойным гражданством» (с.32), так как «будучи самостоятельным родом, она вместе с тем в каждом жанре и произведении своем обнаруживает черты, сближающие. ее с одним из других родов литературы» (с.32).

Ю.Борев в книге «Комическое» (1970) связывает «возможности родообразования» (с. 122) в литературе с типами эстетического отношения к действительности, которые могут исторически меняться. Основанием деления литературы на роды «служит то общее, что определяет бытие эпоса, лирики, драмы, сатиры - объективные эстетические свойства самой жизни и соответствующие им различные типы эстетического отношения искусства к действительности» (с.119). Так, на природу сатиры, по мнению ученого, влияют исторически изменчивые «исходные точки критики» (с. 123). В античности это - «личное отношение художника к явлению» (с. 123), в сатире Возрождения мера всех вещей - человек, в эпоху Просвещения — это «абстрактные нравственные и эстетические нормы» (с. 134), в романтизме - «представления о несбыточном совершенстве мира» (с. 138), в реализме - общественные идеалы.

13 См., например, работу Щитцовой Т.В. Онтологическое определение человека у Кьеркегора и Бахтина// Щитцова Т.В.Событие в философии Бахтина. Минск, 2002. с. 82-90. авторами журнала «Бреннер» и их теорией сатиры — до сих пор является белым пятном нашей науки, хотя есть данные, свидетельствующие о знакомстве Бахтина с трудами авторов «Бреннера»14.

В немецкоязычных исследованиях, касающихся теории сатиры, линия «Бреннера» и Бахтина также никак не учитывалась. Литературно-исторический анализ работ авторов «Бреннера» с некоторыми выходами на теоретические вопросы, затрагивающими проблемы функционирования сатиры в аспекте диалогических отношений, в частности, проблему соотношения сатиры и любви как идеала, имеющего межличностную природу, был проделан в монографии Г.Штига «Бреннер и Факел» (G.Stieg. Der Brenner und die Fackel, 1976). Обращался к проблеме совместимости сатирических и межличностных религиозных установок в творчестве австрийского сатирика К.Крауса и английский исследователь Э.Тиммс в монографии «К.Краус. Сатирик Апокалипсиса» (E.Timms. K.Kraus. Satirik der Apokalypse, 1996), но общетеоретические выводы им не были сделаны, да и не входили в задачу самого исследования.

В фундаментальных немецкоязычных трудах по теории и истории комического15, вышедших за последние полвека, сатире уделяется мало внимания. В сознании исследователей она остается строго каноническим явлением литературы в отличие от прочих жанров комического, которые обнаруживают тенденцию к деканонизации. Сатира связывается учеными с тяготением к «однозначной негативности»16, с особым типом беспощадного

14 Fedjaewa Т. М. Bachtin und die "Brenner"-Tradition//Grazer philosophische Studien. Vol.58/59. 2000. S. 391-401.

15 H.Plessner. Lachen und Weinen. Eine Untersuchung nach den Grenzen menschlichen Verhaltens. Arnheim.1941; Das Komische. Hrsg. W.Preisendanz. Muenchen. 1976; A.C.Zijderveld. Humor und Gesellschaft. Eine Soziologie des Humors und des Lachens. Graz, Wien, Koeln. 1976; W.Preisendanz. Humor als dichterische Einbildungskraft. Muenchen. 1976; Comic Relations. Studies in the Comic, satire and Parody. Frankfurt am Main. 1985; V.Klotz. Buergerliches Lachtheater. Komoedie-Posse-Schwank-Operette. Reinbeck. 1987.

16 Preisendanz W. Zur Korrelation zwischen Satirischem und Komischemll Das Komische. S. 412. сатирического смеха» и предстает в результате как набор общеизвестных художественных приемов сатирического изображения, передающих все способы художественного «искажения» (Entstellung) - гиперболизацию, преувеличение или преуменьшение и т.д. Лишь в одном исследовании

1Я

Сатира и гротеск» Д.Чижевского был поднят, но к сожалению, не развит, вопрос о полемической основе сатиры.

Объемистый том «Комическое» под редакцией В.Прайзенданца (1976) до сих пор остается наиболее фундаментальным трудом в области истории и теории комического. Именно на него, обращаясь к проблеме комического, опираются исследователи немецкоязычных литератур. Не является исключением в этом отношении и сборник «Комическое в австрийской литературе» («Komik in der oesterreichischen Literatur, 1996), авторы которого исследуют специфику комического в австрийской литературе, начиная от фольклора до наших дней. Неслучайной особенностью литературоведческого анализа всех статей является стремление авторов, ориентировавшихся на выводы вышеназванного труда, отграничить сатиру от комического. Лишь недавно наметилась обратная тенденция - к сближению комического и сатиры - в книге «Австрия. Страна сатиры» под редакцией Г.Штига («Oesterreich (1945-2000). Das Land der Satire", 2002). Сборник статей построен по литературно-историческому принципу - как исследование художественных принципов сатиры на примере творчества конкретных авторов и традиций национальной сатиры, но вопросы теории сатиры и в нем не стали объектом отдельного исследования.

Учет идей М.Бахтина в вышеназванных трудах западноевропейских ученых имеет одну четко выраженную направленность - его имя по преимуществу связывается с терминами «смеховая культура» и «карнавал». Теория гротескного реализма и теория серьезно-смеховой литературы, изложенная в

17 Preisendanz W. Op. cit., S. 412.

18 Tschizewskij D. Satire oder Groteske. II Das Komische. S. 269.

Проблемах поэтики Достоевского» (1963) не привлекается к анализу теоретических основ сатиры. Вне внимания западноевропейских ученых лежит и бахтинский метод исследования диалога между автором и героем. Весь спектр вопросов, относящийся к области сатиры и диалога в аспекте поэтологического анализа, принципы которого были разработаны Бахтиным, целиком остается за рамками исследования немецкоязычных литературоведов19.

В нашем литературоведении анализ сатиры в свете межсубъектных отношений в послебахтинских концепциях сатиры был произведен в работах В.И.Тюпы (монографии «Художественность литературного произведения», 1987 и «Аналитика художественного», 2001). Сатиру ученый рассматривает как модус художественности. В.И.Тюпа дает следующее определение модуса: «Модус художественности - это всеобъемлющая характеристика художественного целого, это тот или иной род целостности, стратегия оцельнения, предполагающая не только соответствующий тип героя и ситуации, авторской позиции и читательского восприятия, но внутренне единую систему ценностей и соответствующую ей поэтику»20. В концепции сатиры В.И.Тюпы взгляд на сатиру вырастает из диалогически соотнесенных позиций автора, героя и читателя (зрителя). В понятии модуса акцентирован, таким образом, межличностный аспект. Поэтому концепции сатиры М.М.Бахтина и В.И.Тюпы будут использованы нами как методологическая база нашей работы.

Идеи В.И.Тюпы были развиты в диссертации Л.Ю.Фуксона «Сатира и юмор как типы художественной целостности» (1987)и его книге «Комическое литературное произведение» (1993), а также в диссертации Ц.Г.Петровой

19 См. об этом специальное исследование: Polouboiarinova L. "Bachtinologie" in der westlichen (insbesondere deutschen) Literaturwissenschaft und in der Postsowjetrussland // Literaturwissenschaft und Wissenschaftsforschung. Stuttgart-Weimar, 2000.

20 Тюпа В.И Аналитика художественного. M., 2001. С. 154.

Сатирический модус человека и мира» (1992). Сатира в этих исследованиях рассматривается как эстетический и внеэстетический, онтологический феномен, связанный с экзистенциальными проблемами.

Существенной представляется проблема функционирования модуса в рамках подхода к сатире, выработанном авторами «Бреннера» и Бахтиным. В связи с этим мы постараемся показать, что модус сатирической художественности не является статичной величиной, он подвержен изменениям и переакцентировкам. О возможности его структурных изменений писали все исследователи этого явления в теории литературы. Модус, справедливо утверждает Ц.Г.Петрова, позволяет на основе инварианта «картины мира» предложить свою интерпретацию этой картины, которая зависит от того, как исторически -изменялись его онтологические и эстетические измерения. Таким образом, только конкретно-исторический анализ дает возможность выявить подвижную, живую природу модуса сатирической художественности, объяснить причины структурных подвижек в нем.

Актуализация в XX веке системы межличностных ценностей (что изменило взгляды на язык, на природу человеческой личности и ее отношения к миру) и возведение их в ранг неимперативного идеала привели к замене сверхличных ценностей на межличностные, вызвали появление нового варианта модуса сатирической художественности. Писатели в ситуации переоценки ценностей стали ориентироваться на диалогические структуры в литературе и применять соответствующие им стратегии оцельнения.

Концепция сатиры как модуса послужила ключом в разработке многих важнейших теоретических вопросов сатиры в аспекте заявленной нами темы, стала основой для исследования модуса диалогической сатиры как одного из вариантов сатирической художественности неклассического типа. В соединении с выводами М.М.Бахтина теоретические положения В.И.Тюпы и его последователей позволили, как представляется, найти подход к анализу современной сатиры.

Являясь частью общего литературного процесса, современная сатира впитала в себя характерное для литературы XX века стремление к синтезу жанров и стилей, повышенную концептуальность в оценке мира и человека. Чрезвычайно усложнилась на фоне этих тенденций поэтика сатиры. Размышляя над особенностями современной сатиры, мы пришли к выводу, что к ней гораздо более применимо понимание сатиры, выработанное Бахтиным, его предшественниками и последователями. Оно позволяет более глубоко объяснить тенденции в ее развитии, нежели классические представления о сатире как разоблачительном и нравоучительном типе литературы.

Выявление новых свойств и форм сатиры позволяет отнести к ней произведения, которые с точки зрения традиционных представлений о сатире не могли быть названы однозначно сатирическими. Симптоматичны в этом отношении споры о том, являются ли сатирическими, к примеру, романы М.Булгакова, А.Платонова, Э.Канетти и других авторов. Признаваемая всеми весомость сатирических устремлений названных писателей все же не позволяла определить их произведения как сатирические. Если это происходило, то говорили о «странной», «скрытой», «замаскированной», «неосуждающей» сатире, объявляя как отступление от канонов сатиры ее новые свойства.

Наше обращение к австрийской и русской сатире первой половины XX века не случайно. Австрия и Россия - это две родины философии диалога. Национальные литературы этих стран развивались в исторически схожих условиях, отмечены многими явлениями типологических схождений, что подтверждает и анализ сатиры. Обе литературы отличает активное стремление к преодолению границ между искусством и жизнью, обе открыты навстречу жизни, отмечены вниманием к малому, подчас негероическому, обыденному, которое не должно быть «поглощено великим»21. Если над немецкими писателями, как писал А.В.Михайлов, тяготела «могучая и блестяще 1

Павлова Н.С. О кротком законе. Предисловие // Штифтер А. Бабье лето. Роман. Пер. с нем. С.К.Апта. М., 1999. С. 13. представленная в философии традиция размежевания двух начал -материального и духовного и снятия материального духовным»22, то для австрийской литературы было характерно «экстенсивное освоение мира»23,

24 торжество действительности над художником» . При всех различиях в формах сближения литературы и действительности, отразившихся в поэтике, для русской и австрийской литератур характерно позитивное утверждение жизни во всех ее проявлениях, оно наполнено чувством приятия действительности, ощущения человека частью целого, частью единого мира.

Произведения, избранные нами для апробации теоретических выкладок -роман австрийского писателя Элиаса Канетти «Ослепление» (1931) и роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита» (1940) - чрезвычайно репрезентативны как для анализа в качестве высокохудожественных образцов двух великих национальных литератур, так и для выявления некоторых типологических закономерностей в развитии сатиры первой половины XX века.

22 Михайлов А.В. Варианты эпического стиля в литературах Австрии и Германии // Типология стилевого развития XIX века. М.,1977. С. 268.

23 Там же, С. 267.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Диалог и сатира"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Осмысление сатиры через призму идей диалоговой философии, предпринятое авторами австрийского журнала «Бреннер», а затем М.М.Бахтиным, открыло новые перспективы в ее исследовании. Данная работа - первая попытка осмысления заявленного ими подхода к сатире, который оказался чрезвычайно продуктивным.

М.М.Бахтин в статье «Сатира», в монографии «Творчество Франсуа Рабле» и некоторых предыдущих работах осветил вопросы генезиса и типологии сатиры, сформулировал принципы рассмотрения сатиры как историко-теоретического явления. В рамках понимания сатиры как архитектонической формы было сформированы теоретические основания для разграничения различных ветвей сатиры, имеющих диалогическую и монологическую природу.

Основываясь на выводах М.Бахтина, мы установили, что в сатире XX века возрождается диалогическая линия сатиры, которая долгое время была отодвинута на второй план в истории литературы и не привлекала к себе должного внимания. Нам представляется, что существуют два основных источника этого возрождения: это обращение к изначально диалогическому по своей природе жанру менипповой сатиры и к традициям серьезно-смеховой литературы, берущим начало в античности и восходящим через Рабле и Сервантеса к современной литературе, а также общий процесс диалогизации литературы, связанный с широким вхождением категорий диалога и любви как основных межличностных заданностей в систему основных ценностей прошлого и нынешнего века. Изменение ценностных ориентиров существенно повлияло на трансформацию поэтологических основ сатиры. К сфере диалогической сатиры относятся, таким образом, карнавализованная сатира, опирающаяся на мениппейную традицию (в нашей работе ее образцами стали роман Э.Канетти «Ослепление» и роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита»), и диалогизированная междужанровая сатира, в которой область идеальных смыслов составили не сверхличные, как это было в классической сатире, а межличностные ценности, имманентные личному (в качестве примера мы указывали на роман Е.Замятина «МЫ»).

Мы попытались показать, как в рамках творчества отдельных писателей происходило формирование поэтики диалогической сатиры, связанное с их ценностными установками и с особенностями национальной литературной традиции, а также рассмотрели принципы функционирования модуса диалогической сатиры как одного из вариантов сатирической художественности.

Возрождение диалогического начала в сатире России и Австрии идет разными путями. В России диалогизация сатиры была обусловлена синкретичным характером русской литературы, то есть ее традиционной связью с религией и религиозной философией, которая с большей или меньшей степенью осознанности была укоренена в художественном сознании русских писателей. Именно это обстоятельство обусловило на рубеже веков широкое вхождение межличностных ценностных религиозных установок в их эстетическую практику, что повлекло за собой, в свою очередь, дальнейшее развитие принципа преодоления границ между жизнью и литературой.

Ценностные ориентиры австрийских писателей, не являясь, как правило, проекцией на религиозные смыслы, носили тем не менее ярко выраженный диалогический характер, обусловленный прежде всего особенностями национальной литературной традиции, а также полемикой с религией, во многих случаях осложненной опорой на восточные учения. Экзистенциальная направленность ценностных установок австрийской литературы, в рамках которых активно преодолевался эстетизм, существенно отделяла их от сверхличных заданностей классической сатиры.

На основе разных эстетических концепций и разных представлений о связи литературы и жизни в литературе Австрии и России формируются два основных варианта диалогических отношений между автором и героем. В творчестве Канетти они протекают в рамках двуединства «автор - герой». Автор и герой - это две диалогически соотнесенные личности, автор ответственен за своего героя, в герое акцентируется прежде всего индивидуальность, личностное начало, ему предоставляется право на самовыражение. Герой при этом «завладевает» автором, с которым тот разговаривает «всей конструкцией» своего романа. Сатирический эффект рождается из крушения попытки установить диалог с героем, так как сознание героя оказывается неимманентным диалоговым ценностям, носителем которых является автор. Путь к этому выводу на протяжении всего повествования составляет итог авторских усилий. Авторское слово, таким образом, принимает характер «последнего» слова, хоть и не высказанного прямо. Область отрицания в романе Канетти почти целиком лежит во внесюжетной сфере интертекстуальных отсылок и аллюзий.

Для русской литературы более характерен принцип отношений автора и героя в рамках триединства, подразумевающего включение высшей точки зрения, но не в виде идеи, а в образе «идеального» человека - Христа. Участие высшего сознания, с одной стороны, неизбежно ведет к онтологизации отношений автора и героя, когда и герой и автор перед лицом Бога становятся на одну ступень. Герой получает «онтологический статус». С другой стороны, в сатирическом произведении происходит активизация исповедального начала, которое при всей негативности изображенного содержит в себе веру в возможное преображение героя, а значит, на основе соборного единства - и всех остальных, включая автора.

При существовании двух разных вариантов диалогизации сатиры тем ценнее то общее, что нам удалось увидеть в поэтике сатиры обеих стран. И в России, и в Австрии сатира перестает быть чисто разоблачительным жанром. Уход от прямого осуждения во многом обусловлен обращением к традиции менипповой сатиры с ее особой формой смехового пространственно-временного отрицания, которое Бахтин обозначил как «хронотопическое», а также взаимодействием сатирического начала с различными формами редуцированного смеха - юмором и иронией. Обращение к сатире как жанру в современной литературе было осложнено синтезом с традициями классической сатиры, что привело к появлению особого карнавально-сатирического типа изображения в диалогической сатире. Принципы карнавально-сатирического изображения были предметом нашего анализа как в романе Канетти, так и в романе Булгакова.

Характер типологического схождения в обоих романах принимает и принцип взаимодействия серьезной и смеховой зон. При всей автономности их существования, что проявилось в резком стилевом отличии зоны смехового повествования от зоны серьезного повествования, они обнаруживают тенденцию к взаимовлиянию. Область «серьезного» в обоих романах характеризуется усложнением амбивалентности ее смыслов, отсутствием однозначно положительного отношения автора к «серьезным» образам. Усложнение амбивалентности в трактовке «серьезного» сообщает весьма неоднозначный характер области отрицаемого, лежащего в смеховой зоне. Это еще один путь ухода от принципа прямого обличения в сатире XX века.

Мы отметили здесь лишь некоторые основные моменты типологических схождений и расхождений в диалогической сатире Австрии и России первой половины XX века. Модель анализа диалогической сатиры этих стран может быть использована в качестве теоретической основы для исследования сатиры других национальных литератур — безусловно, с учетом особенностей их художественных традиций. Не претендуя на полноту освещения поставленных нами теоретических проблем, мы стремились указать на важность их дальнейшей разработки.

Список научной литературыФедяева, Татьяна Анатольевна, диссертация по теме "Теория литературы, текстология"

1. Абрагам П. «Мастер и Маргарита» М.Булгакова. Брно, 1993.

2. Аверинцев С.С. Бахтин, смех, христианская культура / М.М.Бахтин: PRO ЕТ CONTRA. СПб., 2001.

3. Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996.

4. Акимов В. Свет художника или М.Булгаков против Дьяволиады. М., 1995.

5. Ауэр А.П. Салтыков-Щедрин и поэтика русской литературы второй половины XIX века. Коломна, 1993.

6. Ауэр А.П. Салтыков-Щедрин и Лесков. К поэтике русской сатиры второй половины XIX века / Салтыков-Щедрин и русская сатира XVI11 -XX веков. Сб. статей. М., 1998.

7. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского / Бахтин М.М.Собрание сочинений: в 7 томах. Т. 2. М., 2000 .

8. Записи лекций М.М.Бахтина по истории русской литературы / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 Т. Т. 2.

9. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979 .

10. Бахтин М.М. К философии поступка / Философия и социология науки и техники. М., 1986.

11. Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве / Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975 (В дальнейшем-ВЛЭ).

12. Бахтин М.М. Слово в романе / ВЛЭ.

13. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе / ВЛЭ.

14. Бахтин М.М. Эпос и роман / ВЛЭ.

15. Бахтин М.М. Рабле и Гоголь / ВЛЭ.

16. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1965.

17. Бахтин М.М. К философским основам гуманитарных наук / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5. М., 1997.

18. Бахтин М.М. Сатира / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 6 томах. Т. 5.

19. Бахтин М.М. К вопросам об исторической традиции и о народных источниках гоголевского смеха / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

20. Бахтин М.М. К вопросам теории романа. К вопросам теории смеха. <0 Маяковском> / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

21. Бахтин М.М. Риторика, в меру своей лживости. / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

22. Бахтин М.М. Человек у зеркала / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

23. Бахтин М.М. К вопросам самосознания и самооценки / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

24. Бахтин М.М. Дополнения и изменения к Рабле / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

25. Бахтин М.М. Достоевский. 1961 г. / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

26. Бахтин М.М. Заметки 1962-1963 / Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 томах. Т. 5.

27. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.

28. М.М.Бахтин как философ. Сб. статей. М., 1992.

29. Безносов В.Г. «Смогу ли уверовать?» Ф.М.Достоевский и нравственно-религиозные искания в духовной культуре России конца XIX начала XX века. СПб., 1993.

30. Балонов Ф. Понятия «поэт» и «мастер» в системе представлений М.Булгакова / Булгаковский сборник II. Таллинн, 1994.

31. Белобровцева И., Кульюс С. Роман Булгакова «Мастер и Маргарита»: диалогическое слово в романе / Булгаковский сборник III. Таллинн, 1998.

32. Белобратов А.В. Роберт Музиль. Метод и роман. JL, 1990.

33. Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным. М., 1996.

34. Бергсон А. Смех / Бергсон А. Собр. соч. СПб., 1914. Т. 5.

35. Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1990.

36. Бердяев Н.А. Русская идея. Париж, 1971.

37. Березина А.Г. Творчество Р.М.Рильке 1890-1990-х годов и проблемы искусства / Атореф. Дисс. на соиск.уч.ст. доктора филол. наук. JL, 1988.

38. Березина А.Г. Новеллы Германа Броха. Предисловие / Брох Г. Новеллы. Л., 1985.

39. Бонецкая Н.К. Примечания к «Автору и герою.» / Бахтинология. СПб., 1995.

40. Бонецкая Н.К. Теория диалога у М.Бахтина и П.Флоренского / Бахтин и философская культура XX века. Вып. 1, ч. 2. СПб., 1991.

41. Бочаров С.Г. Переход от Гоголя к Достоевскому / Смена литературных стилей. М., 1974.

42. Борев Ю.Б., Архипов Ю.И. Гротеск Гоголя и фантастическое начало в немецкоязычных литературах / Гоголь и мировая литература. М., 1988.

43. Борев Ю.Б. Комическое. М., 1970.

44. Бройтман Н.С. «Диалог» и «монолог» становление категорий (от «Философии поступка» к «Марксизму и философии языка» / Бахтинский тезаурус. Сб. Статей. М., 1997.

45. Бройтман Н.С. Русская лирика XIX начала XX века в свете исторической поэтики. М., 1997.

46. Бройтман Н.С. Историческая поэтика. М., 2001.

47. Брейкин О.В. Философия поступка М.Бахтина и проблема Абсолюта / Бахтинология. СПб., 1995.

48. Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 томах. М. 1989-1990.

49. М.Булгаков на исходе XX века. Библиотека Санкт-Петербургского булгаковского общества. Т. II. СПб., 1999.

50. Быховский Б.Э. Кьеркегор. М., 1972.

51. Бэлза И. Партитуры М.Булгакова / Вопросы литературы. 1991. N 5 .

52. Бюхнер Г. Ленд // Бюхнер Г. Пьесы. Проза. Письма. Пер. с нем. М., 1972.

53. Введение в литературоведение. М., 1999.

54. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат / Витгенштейн Л. Философские работы. Пер. с нем. Ч. 1. М., 1994.

55. Витгенштейн Л. Философские исследования / Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. М., 1994.

56. Витгенштейн Л. О достоверности / Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1.М., 1994.

57. Витгенштейн Л. Культура и ценность / Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. М., 1994.

58. Л.Витгенштейн: человек и мыслитель. М., 1993.

59. Волошинов В.Н., Медведев П.Н., Канаев И.И. Статьи. М., 1996.

60. Вулис А.З. Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». М., 1991.

61. Гаврюшин Н.К. Нравственный идеал и литературная символика в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита» / Творчество М.Булгакова. Исследования, материалы, библиография. Кн. 3. СПб., 1993.

62. Гайденко П.П. Трагедия эстетизма. М., 1970.

63. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита» / Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М., 1993.

64. Гаспаров Б.М. Новый завет в произведениях М.Булгакова / Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М., 1993.

65. Галинская И.Л. Загадки известных книг. М., 1986.

66. Гапоненков А.А. «Мастер и Маргарита» М.А.Булгакова: жанровое своеобразие романа. Саратов, 1997.

67. Гегель Г.В.Ф. Эстетика: В 4 томах. М., 1968-1973.

68. Гессе Г. Избранное. М., 1977.

69. Гиршман М.М. Литературное произведение: слово и бытие. Донецк, 1997.

70. Гиршман М.М. Основы диалогического мышления и его культурно-творческая актуальность / Гиршман М.М. Литературное произведение: теория художественной целостности. М., 2002.

71. Гиршман М.М. М.М.Бахтин о литературном произведении как «едином, но сложном событии» и перспективы изучения художественной целостности / Гиршман М.М. Литературное произведение: теория художественной целостности. М., 2002.

72. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 4 томах. Т. 4. М., 1952.

73. Гоголь Н.В. Избранные статьи. М., 1980.

74. Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. М., 1990.

75. Гофмансталь Г. фон Письмо. Пер. с нем. А.Березиной / Искусство и художник в зарубежной новелле XX века. СПб., 1992.

76. Голубков С.А. Мир сатирического произведения. Саратов, 1991.

77. Долинин А.К. Интерпретация текста. М., 1985.

78. Егоров Б.Ф. Булгаков и Гоголь / Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987.

79. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995.

80. Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе / Литературное обозрение. 1998. № 3.

81. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М.,1994.

82. Замятин Е. МЫ. Петрозаводск, 1990.

83. Затонский Д.В. Австрийская литература в XX столетии. М., 1985.

84. Затонский Д.В. Автор «Ослепления» Э.Канетти. Предисловие. / Канетти Э. Ослепление. Роман. Пер. с нем. С.К.Апта. М., 1988.

85. Зеньковский В. История русской философии: В 2 томах. Т. 1. JL, 1991.

86. Исаев С.А. Бог-инкогнито и Бог-антоним в теологии С.Кьеркегора / Мир Кьеркегора. Русские и датские интерпретации творчества С.Кьеркегора. М., 1994.

87. История немецкой литературы: В 5 томах. Т. 4. М., 1968.

88. Канетти Э. Человек нашего столетия. Художественная публицистика. М., 1990.

89. Канетти Э. Ослепление. Роман. Пер. с нем. С.К.Апта. М., 1988.

90. Кант И. Сочинения: в 4 томах. Т.5. М., 1965.

91. Казаркин А.П. Истолкование литературного произведения. (Вокруг «Мастера и Маргариты» М.Булгакова). Кемерово, 1988.

92. Клейман Р.Я. Мениппейные традиции и реминисценции Достоевского в повести М.Булгакова «Собачье сердце» / Достоевский. Материалы и исследования. Вып. 9. JL, 1991.

93. Карасев JI.B. Философия смеха. М., 1996.

94. Карельский А.В. Немецкоязычная литература начала XX века в общеевропейском духовном контексте / Диалог культур культура диалога. Сб. научных статей. М., 2002.

95. Карельский А.В. Хрупкая лира. Беседы по истории западных литератур. М., 1999.

96. Козлова М.С. Философия и язык. М., 1972.

97. Козлова М.С. Философия как деятельность / Аналитическая философия. Вып.З.М., 1991.

98. Козлова М.С. Идея «языковых игр» / Философские идеи Л.Витгенштейна. Сб. статей. М., 1996.

99. Кораблев А. Тайнодействие в «Мастере и Маргарите» / Вопросы литературы. 1991, N 5.

100. Кушлина О., Смирнов Ю. Некоторые вопросы поэтики романа «мастер и Маргарита» / М.А.Булгаков драматург и художественная культура его времени. М., 1988.

101. Кухта Е. Мертвые души. Комментарий / Булгаков М. Собрание сочинений: в 5 Т. Т. 4.

102. Кьеркегор С. Страх и трепет. Пер. с датского. М., 1993.

103. Лаоси. Тао те Кинг. Пер с китайского. М., 1984.

104. Лихачев Д.С. Древнерусский смех / М.М.Бахтин: PRO ЕТ CONTRA. СПб., 2001.

105. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.

106. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000.

107. Магомедова Д.М. Полифония / Бахтинский тезаурус. Сб. ст. М., 1997.

108. Малявин В.В. Чжуан-цзы. М., 1985.

109. Манн Ю.Н. О гротеске в литературе. М., 1966.

110. Манн Ю.Н. Поэтика Гоголя. М., 1988.

111. Манн Ю.Н. Поэтика Гоголя вариации к теме. М., 1996.

112. Манаков B.C. Сатира в творчестве Г. Мейринка / Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд.филол. наук. Л., 1980.

113. Минаков А.В. Символика романа М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита». М., 1998.

114. Михайлов А.В. Варианты эпического стиля в литературах Австрии и Германии // Типология стилевого развития XIX века. М.,1977.

115. Михайлов А.В. Вещественное и духовное в стилях немецкой литературы / Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997.

116. Михайлов А.В. Искусство и истина поэтического в австрийской культуре / Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997.

117. Молодцова М.М. Л.Пиранделло. Л., 1982.

118. Немцев В. И. М. Булгаков: становление романиста. Саратов, 1991.

119. Нечаева Н.В. Сатирическая комедия и ее разновидности в литературе XX века/ Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. филол. наук. М., 1986.

120. Нинов А. После катастрофы / Булгаков М. Собрание сочинений: в 5 томах. Т.4.

121. Ницше Ф. Избранные произведения: В 2 томах. Л., 1990.

122. Павлова Н.С. Типология немецкого романа. 1900 1945. М., 1982.

123. Павлова Н.С. Эстетика и поэтика немецкого конструктивизма / Контекст. 1983. М., 1984.

124. Павлова Н.С. О кротком законе. Предисловие / Штифтер А. Бабье лето. Роман. Пер. с нем. С.К.Апта. М., 1999.

125. Петрова Ц.Г. Сатирический модус человека и мира. (На материале творчества М.Е.Салтыкова-Щедрина) / Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. филол. наук. М., 1992.

126. Петровский М. Смех под знаком Апокалипсиса (М.Булгаков и «Сатирикон») Вопросы литературы. 1991. № 5.

127. Подорога В.А. Метафизика ландшафта. Коммуникативные стратегии в философской культуре Х1Х-ХХ веков. М., 1993.

128. Подорога В.А. Жало в плоть. Физическая экономия веры / Мир С.Кьеркегора. М., 1994 .

129. Попов П.С. Я и ОНО в творчестве Достоевского / Достоевский. Труды ГАХН, литературная секция. Вып. 3. М., 1928.

130. Поспелов Г.Н. Теория литературы. М., 1972.

131. Потебня А.А. Из записок по теории словесности / Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М., 1990.

132. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М., 1976.

133. Ребель P.M. Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита» в свете проблемы автора / Автореф. дисс.на соиск. уч. ст. канд.филол. наук. Екатеринбург, 1995.

134. Рымарь Н.Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной деятельности. Воронеж, 1994.

135. Рымарь Н.Т. Кубический принцип и проблема мимесиса / Диалог культур -культура диалога. М., 2002.

136. Сендерович С. Чехов с глазу на глаз. СПб., 1994.

137. Смелянский А. Записки покойника. Комментарий / Булгаков М. Собрание сочинений: в 5 Т. Т. 4.

138. Смирнов Ю. Реминисценции мифа в «Мастере и Маргарите»: источники, память жанра и пределы интерпретации / Булгаковский сборник II. Таллинн, 1994.

139. Слободкин Г.С. Венская народная комедия XIX века. М., 1985.

140. Соловьев В. Чтения о Богочеловечестве. СПб., 2000.

141. Соловьев В. Смысл любви / Соловьев В. Сочинения. М., 1994.

142. Соколов Б. Роман М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита»: очерки творческой истории. М., 1991.

143. Спиридонова J1.A. Русская сатирическая литература начала XX века. М., 1977.

144. Спиридонова J1.A. Салтыков-Щедрин и русская сатира начала XX века / Салтыков-Щедрин и русская сатира XVI11 XX веков. Сб. статей. М., 1998.

145. Тамарченко Н.Д. Русский классический роман. Проблемы поэтики и типологии жанра. М., 1997.

146. Тамарченко Н.Д. «Эстетика словесного творчества» М.Бахтина и русская религиозная философия. М., 2001.

147. Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: понятия и определения. Хрестоматия. М., 2002.

148. Тимофеев JI. Основы теории литературы. М., 1971.

149. Титянин К.А. Традиционные образы и сюжетные мотивы в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита» (евангельская тема) / Автореф. на соиск. уч. ст. канд.филол. наук. Киев, 1994.

150. Тройская M.JI. Немецкая сатира эпохи Просвещения. JI., 1962.

151. Тронский И.М. История античной литературы. М., 1988.

152. Тюпа В.И. Художественность литературного произведения. Вопросы типологии. Красноярск, 1987.

153. Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа. М., 1989.

154. Тюпа В.И. Аналитика художественного. М., 2001.

155. Тюпа В.И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса. Тверь, 2001.

156. Федяева Т.А. Творчество Э.Канетти — романиста и драматурга / Автореф. на соиск. уч. ст. канд.филол. наук. JL, 1990.

157. Федяева Т. А. Канетти и Толстой / Зарубежная литература и литературный процесс в России. Тюмень, 1991.

158. Федяева Т.А. Э.Канетти и его роман «Ослепление». Предисловие / Э.Канетти. Ослепление. Пер. с нем. СПб., 1995.

159. Федяева Т.А. Комментарии к роману Э.Канетти «Ослепление» / Э.Канетти. Ослепление. СПб., 1995.

160. Федяева Т.А. Концепция драматического героя в пьесах Канетти 30-х годов. / Австрийская литература XIX- XX веков. СПб., 1995 .

161. Федяева Т.А. Роль культурологической проблематики в романе Канетти «Ослепление» / Литература в контексте культуры. № 2, Новосибирск, 1995 .

162. Федяева Т.А. Л.Витгенштейн и К.Краус. / Вопросы философии. Материалы международного симпозиума. Москва, октябрь 1997 года. № 5, 1998.

163. ФедяеваТ.А. Л.Витгенштейн и Толстой. / Материалы 18-той межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Март 1999.СП6., 1999.

164. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины / Флоренский П.А. Собрание сочинений: В 2 томах. Т. 1 (1). М., 1990.

165. Фришман А.О. О С.Кьеркегоре и М.Бахтине с «постоянной ссылкой на Сократа» / Мир С.Кьеркегора. М., 1994.

166. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному. Пер. с нем. / Фрейд 3. Художник и фантазирование. М., 1995.

167. Фрейд 3. Художник и фантазирование. Пер. с нем. / Фрейд 3. Художник и фантазирование. М., 1995.

168. Фрейд 3. Юмор. Пер. с нем. / Фрейд 3. Художник и фантазирование. М.,1995.

169. Фуксон Л.Ю. Сатира и юмор как типы художественной целостности / Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. филол. наук. М., 1987.

170. Фуксон Л.Ю. Комическое литературное произведение. Кемерово, 1993.

171. Хрусталева Н.А. Трилогия «Лунатики» в творчестве Г.Броха. Л., 1991.

172. Чудакова М. О. Жизнеописание М.Булгакова. М., 1988.

173. Чудакова М.О. Комментарий к «Тайному другу» / Булгаков М. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4.

174. Чудакова М.О. Антихристианская мифология советского времени / Випперовские чтения. 1995. Библия в культуре и искусстве. Вып. XXVIII. М.,1996.

175. Шиллер Ф. Собрание сочинений: В 6 томах. М., 1955-1957.

176. Шиллер Ф. О наивной и сентиментальной поэзии / Шиллер Ф. Статьи по эстетике. Москва Ленинград. 1935.

177. Шмид В. Проза как поэзия. СПб., 1998.

178. Шестов Л. Киркегард и экзистенциальная философия. М., 1992.

179. Щитцова Т.В. Событие в философии Бахтина. Минск, 2002.

180. Эйхенбаум Б.О прозе. О поэзии. М., 1986.

181. Эльсберг Я. Вопросы теории сатиры. М., 1957.

182. Эрастова А.В. Традиции философского романа Ф.М.Достоевского в прозе М.А.Булгакова («Братья Карамазовы» и «Мастер и Маргарита») / Автореф. дисс. на соск. уч. ст.канд.филол. наук. Нижний Новгород, 1995.

183. Яблоков Е.А. Художественный мир М.Булгакова. М., 2001.

184. Aspetsberger F. Weltmeister der Verachtung. Zur Canettis "Blendung" / Blendung als Lebensform. Beitrage. Konigstein/Ts. 1985.

185. Bartsch K. Der grosste Experte der Macht / Experte der Macht. E.Canetti. Beitrage. Graz, 1985.

186. Bischoff A.-M. E.Canetti. Stationen zum Werk. Frankfurt/Main, 1973.

187. Brill S. Die Komodie der Sprache. Untersuchungen zum Werk von J. Nestroys. Niirnberg, 1967.

188. Brummack J. Satirische Dichtung. Mtinchen, 1979.

189. Broch H. Einleitung zur einer Lesung in der Volksschule Leopoldstadt am 23. Januar 1933 / Canetti lesen. Erfahrungen mit seinen Biichern. Mtinchen, 1975.

190. Buber M. Geister- und Liebesgeschichten. Frankfurt/Main, 1920.

191. Buber M. Die chassidischen Biicher. Hellerau, 1928.

192. Buber M. Ich und Du / Buber M. Das dialogische Prinzip. Gerlingen, 1992.

193. Buber M. Zwiesprache / Buber M. Das dialogische Prinzip. Gerlingen, 1992.

194. Biigner F. Annahrungen an die Wirklichkeit. Gattungen und Autoren des neuen Volksstiickes. Bern, 1986.

195. Canetti E. Das Augenspiel. Lebensgeschichte 1931 1937. Mtinchen, 1985.

196. Canetti E. Die Blendung. Mtinchen, 1985.

197. Canetti E. Dramen. Frankfurt/Main, 1981.

198. Canetti E. Die Fackel im Ohr. Lebensgeschichte 1921 -1985. Frankfurt/Main, 1982.

199. Canetti E. Das Geheimherz der Uhr. Aufzeichnungen 1973 -1985. Miinchen, 1984.

200. Canetti E. Die gerettete Zunge. Geschichte einer Jugend. Miinchen, 1984.

201. Canetti E.Das Gewissen der Worte. Essays. Frankfurt/Main, 1981.

202. Canetti E. Masse und Macht. Frankfurt/Main, 1981.

203. Canetti E. Die Provinz des Menschen. Aufzeichnungen 1942 -1972. Miinchen, 1982.

204. Clark K., Holquist M. Bakhtin. Cambridge, 1984.

205. Curtius M. Einkreisung der Wirklichkeit. Die Rolle der extremen Charaktere fur Canettis Dichtung / Literatur und Kritik. 1975. H. 93.

206. Curtius M. Das Groteske als Kritik / Literatur und Kritik. 1972, N 65.

207. Curtius M. Kritik der Verdinglichung in Canettis Roman "Die Blendung". Eine Sozialpsycologische Literaturanalyse. Bonn, 1973.

208. Dissinger D. Vereinzelung und Massenwahn. E.Canettis Roman "Die Blendung". Bonn, 1971.

209. Doppler A. Sprache: Kommunikation oder Herrschaftsinstrument? Bemerkungen zur Sprachauffassung E.Canettis / Literatur und Sprache in Osterreich der Zwischenkriegszeit. Stuttgart, 1985.

210. Doppler A. "Der Hiiter der Verwandlungen". Canettis Bestimmung des Dichters / Blendung als Lebensform. Sammelbamd. Konigstein/Ts., 1985.

211. Durzak M. Gesprache iiber den Roman. Frankfurt/Main, 1976.

212. Durzak M. Canetti E. Akustische Maske und Maskensprung. Materialien zu einer Theorie des Dramas / Neue deutsche Hefte. N 147. H. 3.

213. Ebner F. Das Wort und die Geistigen Realitaten. Pneumatologische Fragmente. / Ebner F. Schriften. In 3 Bdn. Bd. 1. Miinchen. 1963.

214. Eybl F.M. Osterreichische Komik / Komik in der osterreichischen Literatur. Hrsg. Von W. Schmidt-Dengler. Berlin, 1996.

215. Die Fackel. Die Zeitschrift. Herausgeber K.Kraus. Wien 1899-1936 .

216. Fedjaewa T. Canetti und russische Literatur (Gogol und Tolstoi) / Dostojewskij und die russische Literatur in Osterreich seit der Jahrhundertwende. Literatur. Theater. Jahrbuch der Osterreich-Bibliothek in St.Petersburg. N 1. 1994.

217. Fedjaewa T. K.Kraus und M.Bachtin:ein Dialog, der nicht stattgefunden hat / Interkulturelle Erforschung der osterreichischen Literatur. Sammelband. St.Ingbert. 2000.

218. Feth H. Canettis Dramen. Frankfurt/Main, 1980.

219. Fetscher I. E.Canetti als Satiriker / Hitter der Verwandlung. Beitrage zum Werk von E.Canetti. Munchen, 1985.

220. Frangois J-C. Komische Elemente in den Dramen Odon von Horvaths / Komik in der osterreichischen Literatur. Hrsg. Von W.Schmidt-Dengler. Berlin, 1996.

221. Freud S. Das Unbehagen in der Kultur / Freud S. Abriss der Psychoanalyse. Frankfurt/Main, 1987.

222. Freud S. Massenpsychologie und Ich-analyse. Leipzig- Wien-Zurich, 1929.

223. Gobel H. Strasse und Platz. Die Spielraume der friihen Dramen von E.Canetti / Text und Kritik. 1982, N 28.

224. McGuinness B. Wittgensteins friihe Jahre. Frankfurt/Main, 1988.

225. Haecker Th. S. Kierkegaard und die Philosophie der Innerlichkeit. Munchen, 1913.

226. Haecker Th. Intervallum / Haecker Th. Satire und Polemik. Miinchen, 1961.

227. Haecker Th. Der Krieg und die Fiihrer des Geistes / Haecker Th. Satire und Polemik. Miinchen, 1961.

228. Haecker Th. Der katholische Schriftsteller und die Sprache. Mit einem Exkurs iiber Humor und Satire. Innsbruck, 1927.

229. Haidsiek A. Das Groteske und das Absurde im modernen Drama. Stuttgart, 1969.

230. Haueis E. Karl Kraus und Expressionismus. Niirnberg, 1968.

231. Haller R. Sprachkritik und Philosophie. Wittgenstein und Mauthner / Sprachthematik in der osterreichischen Literatur des XX. Jahrhunderts. Wien, 1974.

232. Henninghaus L. Tod und Verwandlung. E.Canettis poetische Anthropologic aus der Kritik der Psychoanalyse. Frankfurt/Main, 1984.

233. Heger R. Der osterreichische Roman des XX. Jahrhunderts: in 2 Bdn. Wien-Stuttgart, 1971.

234. Hillmann R. Wiener Karneval E.Canettis "Die Blendung" / Experte der Macht. E.Canetti. Beitrage. Graz, 1985.

235. Holz H. E. Canettis "Masse und Macht" als religionsphilosophischer Entwurf / Text und Kritik. 1982. N 28.

236. Janik A., Toulmin S. Wittgensteins Wien. Frankfurt/Main, 1978.

237. Jauss H.R. Der rabelaistische "Held" als Gestalt des grotesken Lachens / Das Komische. Muenchen. 1976.

238. Jonston W.M. Osterreichische Kultur- und Geistesgeschichte. Wien-Koln-Weimar, 1992.

239. Kassner R. Geistige Welten. Frankfurt/Main, 1959.

240. Kassner R. Gogol / Kassner R. Samtliche Werke. Bd. 6. Pfulingen, 1982.

241. Kayser W. Das Groteske in Malerei und Dichtung. Hamburg, 1961.

242. Keyserling A. Der Wiener Denkstil. Graz-Wien, 1965.

243. Kierkegaard S. Gewahlte Werke: in 18 Bdn. Diisseldorf-Koln, 1958-1959.

244. Kierkegaard S. Abschliesende unwissenschaftliche Nachschrift. Zweiter Teil. Dusseldorf-Koln, 1958.

245. Kierkegaard S. Uber den Begriff der Ironie mit standiger Riicksicht auf Sokrates. Miinchen-Berlin, 1929.

246. Klages L. Mensch und Erde. Jena, 1929.

247. Klages L. Goethe als Seelenforscher. Leipzig, 1932

248. Klages L. Vom Wesen des Bewusstseins. Leipzig, 1933.

249. Klettenhammer S., Wimmwe-Webhofer E. Aufbruch in die Moderne. Die Zeitschrift "Brenner". 1910-1915. Innsbruck. 1990.

250. Klotz V. Biirgerliches Lachtheater. Komodie-Posse-Schwank-Operette. Reinbeck. 1987.

251. Kraus K. Ausgewahlte Werke: in 5 Bdn. Berlin, 1971-1978.

252. Kraus K. Die letzten Tage der Menscheit. Munchen, 1964.

253. Kraus K. Die chinesiche Mauer / Kraus K. Magie der Sprache. Frankfurt/Main, 1974.

254. Kraus K. Nestroy und die Nachwelt / Kraus K. Magie der Sprache. Frankfurt/Main, 1974.

255. Kraus K. Heine und die Folgen / Kraus K. Magie der Sprache. Frankfurt/Main, 1974.

256. Kraus K. Instanz des Reimes / Kraus K. Magie der Sprache. Frankfurt/Main, 1974.

257. Kraus K. Die Sprache. Wien, 1937.

258. Krolop K. Sprachsatire als Zeitsatire bei K.Kraus. Berlin, 1987.

259. Krolop K. Reflexionen der Fackel. Wien, 1994.

260. Krumme D. Lesemodelle: E.Canetti, G.Grass, W. Hollerer. Munchen-Wien, 1983.

261. Magris CI. Ein Schriftsteller, der aus vielen Personen besteht / Hiiter der Verwandlung. Beitrage zum Werk von E.Canetti. Miinchen, 1985.

262. Mauthner F. Beitraege zu einer Kritik der Sprache/ In 3 Bdn. Stuttgart, 1901-1902.

263. Mauthner F. Sprache und Leben. Ausgewahlte Texte aus dem philosophischen Werk. Salzburg-Wien, 1986.

264. May E. Wiener Volkskomodie und Vormarz. Berlin, 1975.

265. Meili B. Erinnerung und Vision. Der lebensgeschichtliche Hintergrund von E.Canettis Roman "Die Blendung". Bonn, 1985.

266. Merkel R. Strafrecht und Satire im Werk von K.Kraus. Baden-Baden. 1994.

267. Moser M. Zu Canettis "Blendung"/ Literatur und Kritik. 1970. H. 50.

268. Niehoff R. Die Herrschaft des Textes. Tubingen, 1991.

269. Perlina N. M.Bakhtin and M.Buber: Problems of dialogik imagination / Studies in XX-th century literature. 1984. Vol. 9. N 1.

270. Piel E. E.Canetti. Miinchen, 1984.

271. Plessner H. Lachen und Weinen. Eine Untersuchung nach den Grenzen menschlichen Verhaltens. Arnheim 1941.

272. Polouboiarinova L. "Bachtinologie" in der westlichen (insbesondere deutschen) Literaturwissenschaft und in der Postsowjetrussland / Literaturwissenschaft und Wissenschaftsforschung. Stuttgart-Weimar, 2000.

273. Preisendanz W. Zur Korrelation zwischen Satirischem und Komischem / Das Komische. Hrsg. von W.Preisendanz. Miinchen, 1976.

274. Preisendanz W. Humor als dichterische Einbildungskraft. Miinchen, 1976.

275. Roberts D. Kopf und Welt. E.Canettis Roman "Die Blendung". Miinchen, 1975.

276. Rossler H. K.Kraus und Nestroy. Kritik und Verarbeitung. Stuttgart, 1981.

277. Sachslehner J. Die Komisierung des Grauens. Zu den sonderbaren satirischen Geschichten G.Meyrinks / Komik in der osterreichischen Literatur. Hrsg. Von W.Schmidt-Dengler. Berlin, 1996.

278. Scheler M. Vom Umsturz der Werte. Die Abhandlungen und Aufsatze. Leipzig, 1919.

279. Scheler M. Vom Ewigen im Menschen. Mtinchen, 1968.

280. Schmidt-Dengler W., Zeyringer K. Komische Diskurse und literarische Strategien. Komik in der osterreichischen Literatur / Komik in der osterreichischen Literatur. Hrsg. von W.Schmidt-Dengler. Berlin, 1996.

281. Scheichl S.P. Ohrenzeugen und Stimmenimitatoren. Zur Tradition der Mimesis gesprochener Sprache in der osterreichischen Literatur / Osterreichische Literatur des XX. Jahthunderts. Innsbruck, 1986.

282. Stephen J. Satire uns Sprache. Zum Werk von K.Kraus. Mtinchen, 1964.

283. Schonwiese E. Literatur in Wien zwischen 1930-1980. Wien-Munchen, 1970.

284. Stieg G. Der Brenner und die Fackel. Salzburg, 1976.

285. Stieg G. Masse als dramatische Person. Uberlegungen zu E.Canettis Drama "Komodie der Eitelkeit" / E.Canettis Anthropologic und Poetik. Mtinchen, 1984.

286. Stieg G. Osterreich (1945 2002). Das Land der Satire. Frankfurt/Main, 2002.

287. Szell Z. Ichverlust und Scheingemeinschaft. Gesellschaftsbild in den Romanen von Kafka, Musil, Broch und Saiko. Budapest, 1979.

288. Timms E. K.Kraus. Satiriker der Apokalypse. Wien, 1995.

289. Trommler F. Roman und Wirklichkeit. Eine Orstbestimmung am Beispiel von Musil, Broch, Roth, Doderer, Guetersloh. Stuttgart, 1966.

290. Tschizewskij D. Satire oder Groteske / Das Komische. Hrsg. von W. Preisendanz. Mtinchen, 1976.

291. Weininger O. Geschlecht und Charakter. Wien, 1907.

292. Wiesenhofer S. Mythos zwizen Wahn und Kunst. E.Canettis Roman "Die Blendung". Muenchen, 1987.

293. Wittgenstein L.Geheime Tagebticher. 1914-1916. Wien, 1991.

294. Wittgenstein L. Briefe. Frankfurt/Main, 1980.

295. Wittgenstein L. Traktatus logico-philosophikus / Wittgenstein L. Werkausgabe. Band 1.

296. Wittgenstein L. Tagebucher 1914-1916 / Wittgenstein L. Werkausgabe. Band 1.

297. Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen / Wittgenstein L. Werkausgabe. Band 1.

298. Wittgenstein L. Vermischte Bemerkungen. Frankfurt/Main, 1987.

299. Zijderveld A.C. Humor und Gesellschaft. Eine Soziologie des Humors und des Lachens. Graz-Wien-Koln, 1976.