автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Древнерусские летописи XI - XIII вв.: вопросы поэтики

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Пауткин, Алексей Аркадьевич

Введение.

Глава 1. Феодально-родственные отношения как сюжето- и стилеобразующий фактор в летописном повествовании.

Глава 2. Княжеское жизнеописание и его эволюция в древнерусской литературе XI - XIV вв.

Глава 3. Военная тема в летописи. Процесс формирования воинской повести.

Глава 4. Летописные сообщены о природных явлениях. Традиционная стилистика и образность.

Глава 5. Поэтика созидания. Жизнь средневекового города в изображении современника.

Глава 6. "Человек говорящий". Принципы трансформации устного изречения в летописном тексте.

Глава 7. "Злые люди" Древней Руси. Преступное деяние в восприятии средневекового автора.

Глава 8. Некрологическая похвала и агиографические искания летописца.

Глава 9. Проблема индивидуальной повествовательной манеры в свете тематического изучения летописи.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Пауткин, Алексей Аркадьевич

Многовековая история русского средневековья нашла свое отражение в уникальном явлении отечественной культуры - летописях. Они образуют большой массив неоднородных текстов, различных по своей структуре, содержанию и направленности1. Создававшиеся в разных городах и княжествах Руси на протяжении многих столетий, они являются неоценимым источником сведений о минувшем.

Традиция изучение летописей - одна из самых глубоких и давнкх в нашем гуманитарном знании. Исследование летописного наследия велось и ведется преимущественно историками, тем не менее, летописи - не только собрание фактов и документов. Они - яркое свидетельство высокого уровня развития повествовательного искусства Древней Руси, достояние как гражданской, так и литературной истории. Многие памятники дошли до нас в составе того или иного летописного свода, выступающего в данном случае в роли "сберегающего" контекста. Однако этим не исчерпывается значение летописи как феномена средневековой письменности.

Важнейший, и возможно даже центральный, жанр древнерусской литературы являлся открытой структурой, способной принимать в себя разноплановые текстовые фрагменты. Но вместе с тем упомянутая "открытость" подразумевает приспособление использованных источников к общему строю летописного повествования, основным организующим принципом которого выступает погодное изложение. При этом одни произведения, устные или письменные, вошедшие в летопись, создавались вне ее, другие -непосредственно в ходе летописной работы. Поэтому интересующий нас массив средневековой письменности можно рассматривать как своеобразную модель всей древнерусской литературы. Здесь с .разились различные жанры и стили, проявились свойственные эпохе законы творчества. Как известно, летописный текст дискретен. Соответственно переменчиво и его литературное качество. В одном из устных выступлений Н.И.Прокофьев заметил, что в разностильности древнерусской литературы - ее единство. Это в полной мере свойственно и летописям.

Историко-литературное значение летописей заключается и в том, что в них прослеживается эволюция форм исторического повествования, наблюдаются региональные особенности его развития. (В летописании XI - XIII вв. явно выделяются южная, юго-западная, северо-восточная и новгородская традиции.) Неоценимый материал дают эти источники и для изучения влияния так называемой переводной литературы, а также для исследования взаимодействия фольклора и древнерусской книжности. Пер.нами предстает произведение синтетическое, в котором соединяются сугубо информативные фрагменты и повествования, обладающие бесспорными литературными достоинствами. С точки зрения человека нового времени, прежде всего, ценна фактографическая сторона летописного текста, что обуславливает приоритетность источниковедческого подхода. Однако средневековая книжность, как известно, жила по иным законам: она не знала художественного вымысла в нашем понимании термина, питалась реальностью -настоящим и историей - недавним прошлым, как правило, еще не утратившим статус реальности. Что же касается сюжетов, которые с точки зрения историка не могут быть расценены как документальные, то отношение к ним средневекового человека выражено в словах исландца XIII в. Снорри Стурлусона: "И хотя сами мы не знаем, правда ли эти рассказы, но мы знаем точно, что мудрые люди древности считали их правдой"2.

В средневековом сознании еще не успели образоваться барьеры между собственно эстетическим и неэстетическим, как это случилось позднее. Для него эстетическое было неотделимо от этического: прекрасным был божий мир во всех его проявлениях. И человек Древней Руси в своем бытии стремился соответствовать тому особому положению, которое было даровано ему в тварном мире. Отсюда возникает тенденция украсить и упорядочить все стороны повседневной жизни, речь, произведения прикладного искусства, архитектуры и т.д. Этот присущий средневековой культуре принцип эстетизации настолько универсален, что проявляется даже в таком официальном по своему статусу виде текста, каким выступает летопись, главная функция которой - быть, прежде всего, формой исторической памяти, своеобразным юридическим документом. Кроме того, как известно, особенно в ранний период, литературные и деловые тексты столь явно не противопоставлялись. Наследие именно этой эпохи - XI - XIII вв. - оказывается наиболее ценным для историка литературы с точки зрения становления и совершенствования древнерусского исторического повествования.

Характеризуя различные аспекты историко-литературной ценности летописных текстов, следует оговориться: приступая к своей работе, книжник, конечно, не ставил перед собой собственно литературных целей. Так можно ли говорить о художественных достоинствах летописей в целом, о поэтике летописного повествования, если тексты, входящие в конгломерат летописного свода, могут обладать различным литературным качеством, что провоцирует вычленение из контекста отдельных фрагментов, наделенных несомненными с точки зрения современности достоинствами, ведь исследователями давно узаконен сам принцип такой аксиологической выборки?

С.А.Жебелев справедливо замечал применительно к эпистолярному наследию прошлого, то есть к текстам, которые, подобно летописи, исходно не претендовали на то, чтобы считаться литературными произведениями, что "всякое письмо, запечатленное проявлением в нем самостоятельной духовной работы, должно быть отнесено к числу памятников литературных"3. Отдавая должное "художественной или хотя бы приближающейся к художественности форме изложения"4 , исследователь акцентировал внимание на том, что было более ценно для самих авторов. Таким образом, он расширял корпус древних произведений, относящихся к литературе, взглянув на них с позиций самих древних. Далее С.А.Жебепев говорил о том, что только потомство решит, какие из писем станут литературными памятниками. Здесь обнаруживается принципиальное различие между судьбой эпистолярных текстов и многовековым процессом создания летописных сводов. Во втором случае в роли потомков, в известной мере осуществляющих выбор, выступили поколения безымянных книжников. Именно ту аксиологическую шкалу, которую установили они, а не мы, следует признать исходной при изучении поэтики летописного повествования. Только на этих основаниях может быть построен диалог с прошлым. Характеризуя в целом методику исследования средневековых памятников культуры, АЛ.Гуревич писал; "Мы задаем людям иных эпох, обществ и цивилизаций наши вопросы, но ожидаем получить wc ответы, ибо лишь в подобном случае возможен диалог"5.

В дальнейшем будет предпринята попытка исследования поэтики летописного повествования на основании изучения всей совокупности составляющих синтетического текста. В этом случае признаваемые медиевистами вершины повествовательного искусства не будут выглядеть одинокими, а органично впишутся в определяющий их контекст.

Нельзя сказать, что историки, занимавшиеся изучением летописей со своих позиций, не замечали литературных достоинств отдельных памятников этого жанра. В их трудах XIX - XX вв. не раз можно встретить высказывания, мнения, а подчас просто оговорки на этот счет. Приведем некоторые из таких суждений. Вот что писал в 1852 г. исследователь новгородского летописания Д.Прозоровский: "Летописи наши составляют драгоценный материал для истории русской словесности: это неоспоримо. Можно даже сказать частнее: летописи принадлежат истории изящной словесности, ибо в них содержатся не одни голые факты, но нередко встречаются истинно одушевленные строки, отличающиеся силою и краткостью выражений, глубиною и ясностью мысли, простотою и сердечностью чувства - качествами, которые и ныне почитаются лучшими достоинствами словесных произведений"6. Сходные мысли выражал и К.Н.Бестужев - Рюмин. Так, применительно к "Повести временных лет" ( далее - ПВЛ) он замечал, что летопись стала своеобразным "архивом, в котором хранятся следы погибших для нас произведений первоначальной нашей литературы"7. А говоря о русском летописании XII века, историк подчеркивал: "Читая летопись южной Руси, убеждаешься в значительном успехе в искусстве писания, которого достигли наши книжники в период до нашествия татар"8. Не менее высокую оценку южнорусскому повествованию давал и С.М.Соловьев: "Рассказ южного летописца. отличается обилием подробностей, живостью, образностью, можно сказать, художественностью"9. В то же время историк полностью отрицал наличие таких достоинств в суздальском летописании ("без художественной речи книжной").

В XX в. на фоне признания летописей "сокровищницами исторических и литературных сочинений прошлого"10 подобные оценочные замечания историков становятся более осторожными. Так, А.Г.Кузьмин усматривает в ПВЛ "особые историко-литературные сочинения"11 , и, признавая несходство задач представителей различных областей гуманитарного знания, пишет о необходимости "изучения летописи как культурного и историко1 филологического явления" . Л.Л.Муравьева использует словосочетание "летописное творчество" и замечает вскользь, что "летописная работа развивалась в тесной связи с общими достижениями письменной культуры"13.

Словом, отдельных замечаний о литературном качестве и значении летописей (и даже об их художественности) историкам принадлежит немало. Правда, дальше этих своеобразных признаний в любви к искусству древних хронистов дело не шло. К проблеме изучения летописей как литературных памятников подступал лишь М.И.Сухомлинов14, усматривавший в них не только практическое предназначение. По справедливому утверждению А.С.Демина, вообще изучение художественных особенностей древнерусских произведений пробивало себе дорогу долго и трудно: "Эстетические наблюдения были редки и необязательны", они выступали обычно "придатком к текстологии . Лишь труды Ф.И.Буслаева предвосхитили новый подход к оценке данного комплекса исторических источников"15.

Так обстояло дело с изучением древнерусской литературы в целом. С летописанием было еще сложнее. А.А.Шахматов, труды которого произвели переворот в летописеведении, первым соединил в своих изысканиях оба подхода - исторический и филологический16. Но его сравнительно - исторический метод направлен преимущественно на исследование сводов, обстоятельств и этапов их сложения. Это вновь не было собственно литературоведческим обращением к ПВЛ и другим более поздним источникам. Предпочтение отдавалось не художественной системе, а сложнейшей "истории каждого летописного памятника"17.

Литературоведческие вопросы в связи с анализом летописного наследия были поставлены сравнительно недавно, да и интенсивность, с которой велись подобные исследования, была невысока. В довоенной медиевистике следует упомянуть отдельные статьи А.С.Орлова18 и главы о летописях в десятитомной истории русской литературы. Этапными оказались 40-е - 50-е гг. XX в., когда вышли весьма важные в методологическом отношении работы Д.С.Лихачева19 и И.П.Еремина. Книга Д.С.Лихачева "Русские летописи и их культурно - историческое значение", явившаяся результатом диссертационного исследования, по позднейшему признанию самого автора заключала в себе "попытку рассмотреть всю историю русского летописания как историю литературного жанра, при этом постоянно меняющегося в зависимости от изменения историко-литературной обстановки"20. Работы И.П.Еремина, остающиеся и поныне наиболее яркими и значительными примерами обращения литературоведов к русским летописям, объединяются в своеобразный цикл. ПВЛ, Киевская и Волынская летописи стали материалом для постановки историко-литературных проблем.21 И.П.Ереминым была предложена признанная многими медиевистами систематизация форм летописного повествования. Заметное место заняли эти вопросы и в курсе лекций, читавшемся ученым в Ленинградском университете22. Исследования И.П.Еремина подвергались незаслуженно резкой критике со стороны историков. Ее отголоски были слышны еще в 70-е гг., то есть спустя много лет после кончины самого автора23, да и после выхода знаковой книги Д.С.Лихачева, посвященной поэтике древнерусской литературы.

В начале 70-х годов появилась примечательная статья Я.С.Лурье, называвшаяся "К изучению летописного жанра"24. В ней рассматривались, вновь не без полемики с точкой зрения И.П.Еремина, методологические вопросы, намечались подходы к летописному тексту, и вместе с тем вновь устанавливались своеобразные разграничительные линии между историками и литературоведами. Весьма осторожный в своих выводах, автор вышедших впоследствии монументальных текстологических работ25 в то же время оговаривается: "Высказанные замечания вовсе не имеют целью снять

J ft проблему специфичности древнерусского повествовательного искусства" . И уж совершенно неожиданным оказывалось положение: "Древнерусское летописание до середины XV в. было не "летописным" в точном смысле этого слова, а группой сказаний о наиболее важных событиях прошлого"27. Так вновь подчеркивалась двойственность отношения автора к проблеме литературного строя летописей, осуществлялся перенос акцентов в смежную область.

К изучению ПВЛ как художественного явления в недавнее время обратился А.А.Шайкин, сосредоточивший свое внимание, прежде всего, на доказательстве "идейно-художественной целостности" этого основополагающего труда киевских летописцев28. Его интерпретация ПВЛ как единого целого в известной мере развивает аргументы И.П.Еремина.

Существенной базой для дальнейшего изучения летописного повествования становится ныне "художественная критика средневековых текстов''29, направленная на раскрытие "художественных миров" древнерусской литературы, установление особенностей подчас стихийного творчества древних книжников. Этим вопросам уделяется первостепенное внимание в работах А.С.Демина. Наблюдения над так называемыми "малыми художественными

ЯП образами" , попытки установить критерии художественности, применимые к древним текстам, привели его к рассмотрению древнейших летописей, характеристике типа литературного творчества их создателей31. Эти исследования, наряду с работами лингвостилистического характера32, значительно расширяют возможности дальнейших наблюдений над стилем, литературным строем летописных произведений.

Имея целью исследование поэтики раннего русского исторического повествования, необходимо избрать адекватный подход к таким многоликим и неоднородным по своей структуре источникам, какими являются летописи. У читателя нового времени при обращении к ним появляется чувство растерянности перед потоком различных по содержанию больших и малых фрагментов, единственной скрепой которых выступает погодная сетка, хронология. Исследователь литературных особенностей летописного текста также неминуемо сталкивается с этой проблемой и поэтому вынужден искать метод, позволяющий превозмочь это противоречивое внутреннее свойство материала.

Широко известно и признано утверждение Д.С.Лихачева об "ансамблевом" принципе жанровой организации летописного повествования. Такой взгляд вполне естественен. Говоря словами Р.Пиккио, "из летописи можно было бы выделить многие главы и сгруппировать их по "жанрам" и таким образом составить отдельные панорамы развития повествования, агиографии, ораторского искусства, дидактической литератут,"33 ры

В зарубежной медиевистике последних десятилетий дискутировалась проблема жанров древнерусской литературы и всей литературы "Slavia Grthodoxa" (термин введен Р.Пиккио). Ряд ученых, принадлежащих к разным методологическим школам, высказывались о непродуктивности использования категории жанра применительно к исследованию поэтики древнерусской литературы. Особенно активно обсуждались вопросы, связанные с жанровыми критериями, системой жанров литературы русского средневековья в конце 80-х годов34.

Как бы ни относиться к построениям, отрицающим существование жанровой системы в древнерусской литературе и соответственно актуальность жанрового подхода к ее изучению, следует признать, что в раннем летописании XI - XIII вв., действительно, наблюдается нечеткость разграничения и значительная жанровая подвижность, объясняющаяся, с одной стороны, законами жизни всей летописи как объединяющей формы, а с другой - незавершенностью процесса становления жанровых форм в XI - XIII вв. Об этом втором обстоятельстве, характеризуя всю литературу Древней Руси, неоднократно писал Д.С.Лихачев, создатель теории жанровой системы35. Сформулированный им постулат в известной степени примиряет две противоположные точки зрения на существование или отсутствие жанровой системы в древнерусской литературе, по крайней мере, применительно к интересующему нас раннему периоду.

Не отрицая важности жанрового подхода к изучению древнерусской литературы в целом, давно устоявшегося в отечественной медиевистике, следует признать, что размытость границ и незавершенность процесса делает жанровый подход при изучении поэтики раннего русского летописания затруднительным и малопродуктивным.

П.М.Бицилли справедливо отмечал: "Энциклопедичность" - закон средневекового творчества"36. Это утверждение безоговорочно применимо к огромному массиву летописных текстов. Многоаспектность содержания летописей подсказывает еще один путь исследования поэтики этого жанра. В свое время, объясняя "смешение и неясное различение отдельных жанров древнерусской литературы", Д.С.Лихачев резонно увидел главную причину этого явления "в том, что основой для выделения жанра, наряду с другими признаками, служили не литературные особенности изложения, а самый предмет, тема, которой было посвящено произведение"37. Действительно, выбор древнерусским автором предмета описания - это выбор определенного угла зрения на мир, способа его запечатления, стиля и, наконец, определенной формы повествования. Тема задавала, по сути, направление деятельности средневекового писателя, включая поиск авторитетных источников, подбор книжных аналогий и т.д. Не станем утверждать, что тематика является важнейшим и единственным фактором, определяющим стилистический облик всех произведений древнерусской литературы, но применительно к летописным текстам это во многом именно так.

В конце 40-х годов минувшего века советские историки, критикуя И.П.Еремина, усмотрели в сближении им создателя ПВЛ с пушкинским Пименом стремление уйти в сторону от социально - классовой оценки тру

38 да летописца , который , в соответствии с господствовавшей точкой зрения, должен был работать на заказ, не мог творить, будучи выразителем "общественного мнения, мнения "земли русской" . Осмелимся, подобно исследователю литературных особенностей ПВЛ, Киевской и Волынской летописей, вновь обратиться к бессмертному образу, созданному А.С.Пушкиным в трагедии "Борис Годунов", но с несколько иных позиций. Поэт удивительно точно определил круг важнейших тем летописи. Пимен наставляет молодого послушника Григория: Описывай, не мудрствуя лукаво, Все то, чему свидетель в жизни будешь, Войну и мир, управу государей, Угодников святые чудеса, Пророчества и знаменья небесны40. Здесь в обобщенном виде перечислены основные сферы внимания древнерусского историографа. Действительно, при анализе летописного материала обнаруживается более или менее устойчивый круг тем, определяемых древнерусской реальностью, традицией, характером мировоззрения эпохи; внутри этого круга просматривается известная вариативность, определяемая региональной спецификой того или иного культурного центра. Воспользовавшись термином, предложенным В.Е.Хализевым, эти темы можно назвать средневековыми "константами бытия"", привлекающими внимание многих летописцев41.

Безусловно, нельзя рассматривать выбор темы как произвол конкретного летописца, хотя нередко заметны личностное пристрастие и умение раскрыть определенные стороны жизни, что заслуживает отдельного разговора. Главной, во многом определяющей строй летописи темой, которой подчинялись все остальные, был ход времени42. Это своего рода сверхтема. Она определяет собой жизнь и судьбу древа летописания в целом, проявляясь, прежде всего, в историософии средневековых авторов, однако на уровне словесной ткани она оставляет следы лишь в виде традиционных формул обозначения времени и в самой линейной организации текста, словом, в том, что связано с хронолоп ей. Однонаправленное движение повествования - не только механический переход от года к году - это осмысление истории, движущейся от прошлого к настоящему43.

Иерархия летописной тематики такова, что подчиненные временной доминанте темы в свою очередь заключают в себе более частные вариации, микротемы или мотивы, которые могут приобретать в диахроническом плане разную значимость44.

Какие же перспективы заключены в тематическом изучении поэтики летописного текста? Прежде всего, оно дает возможность комплексного анализа стиля, наблюдения над эволюцией первоэлементов летописи как объединяющего жанра. В противоположность простой констатации жанрового многообразия, становящейся камнем преткновения на пути изучения поэтики летописного текста как единого целого, тематический подход позволяет установить сквозные связи. Постоянство "тематических пристрастий" средневекового читателя и писателя - основа бытования литературы того времени. Именно это обстоятельство дает возможность исследователю летописного текста видеть в разноликих источниках, фрагментах, погодных статьях и т.д. некое связующее начало, единство, существующее в самом материале, независимо от воли сводчика или редактора, ибо говорить о единстве замысла, героя и сюжета можно крайне редко. Такой подход был бы весьма уязвим применительно к литературе нового времени, где тема далеко не обязательно выступает в роли фактора, сближающего отдельные произведения, делающего их сопоставимыми в жанрово-стилистическом отношении.

Однако в нашем случае метод тематического изучения не только правомочен, но и продуктивен, так как открывает путь к объемному видению того мозаичного материала, каким является всякий летописный свод, не делая выборки и подвергая анализу различные по внутренней организации фрагменты, не исключая даже самые краткие45. Так, говоря об отражении военной истории, обычно ограничиваются рассуждениями о жанре воинской повести, но летопись не хрестоматия произведений героического содержания, а элементы так называемой воинской поэтики, рассыпанные по разным частям того или иного летописного свода, встречаются в самых разных текстовых фрагментах: от краткой погодной записи до пространного повествования. Приведем другой пример. Известия о природных явлениях, - будь то простое упоминание или описание, заключающее в себе попытку передать внешний вид астрального объекта, эмоции наблюдателей, объяснить символическое значение происшествия, - характеризуются стилистическим единством. Сходную картину можно наблюдать, обратившись и к иным традиционным темам.

Тематический подход позволяет заметить своеобразные "взлеты" и "падения" повествовательного мастерства летописцев, зафиксировать моменты торжества традиционной стилистики и неожиданную конкретность и детализацию, добротную фактографию, ремесленное рутинерство, а рядом с ними - фрагменты, и теперь поражающие своей поэтической силой. Как следствие, применяя указанный метод, можно увидеть трудно распознаваемые следы индивидуальной манеры летописцев и более явные признаки принадлежности их к местным летописным школам46. Поскольку тематика произведения выступает в древнерусской литературе в качестве стиле- и жанрообразующего фактора, то, идя по этому пути, можно проследить зарождение и вызревание в раннем летописании целого ряда повествовательных форм, увидеть анонимное "формотворчество" летописцев, вырабатывающих принципы отражения в слове окружающего мира.

Научная новизна диссертации заключается, прежде всего, в изложенной методологии, а также в последовательном и комплексном рассмотрении с этих позиций поэтики раннего летописания. Подобная литературоведческая задача до сих пор специально не выдвигалась, несмотря на то, что привлекаемые для анализа тексты широко известны, давно введены в научный оборот.

Необходимо отметить, что историческое повествование уже на раннем этапе тяготеет к антропологическому спектру тем. Исходя из этого, естественным представляется построение материала не по принципу иерархичности средневековой картины мира и не по степени важности той или иной темы, какой она может представляться нашему современнику, а в связи с этапами и основными событиями жизни древнерусского человека. Предлагаемые очерки тематической поэтики раннего русского летописания расположены в последовательности, продиктованной самой жизнью. Семья и родственные отношения, жизнеописания князей, война и природные явления, быт средневекового города и живая речь его обитателей, злодеи и подвижники, конец земного пути - вот те семантические центры, которые послужат основой для изучения поэтики летописного повествования. Избранный подход к летописным текстам XI - XIII вв., особенности исследуемого материала определили структуру диссертации, которая состоит из Введения, девяти глав и Заключения, содержащего важнейшие выводы и обобщения принципиального характера.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Древнерусские летописи XI - XIII вв.: вопросы поэтики"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Человек эпохи средневековья стремился найти в прошлом спасительное начало, руководство в своих практических деяниях. Оглядываясь назад, он искал прецеденты и аналогии, испытывал потребность преодолеть с помощью минувшего собственную тревогу и неуверенность. Обращенность средневековой христианской цивилизации к прошлому убедительно объяснил М.Блок: "У христиан священными книгами являются книги исторические, а их литургии отмечают - наряду с эпизодами земной жизни бога - события из истории церкви и святых. Христианство исторично еще и в другом смысле, быть может, более глубоком: судьба человечества - от грехопадения до Страшного суда - предстает в сознании христианства как некое долгое странствие, в котором судьба каждого человека, каждое индивидуальное "паломничество" является в свою очередь отражением; центральная ось всякого христианского размышления, великая драма греха и искупления, разворачивается во времени, то есть в истории"1. Это утверждение французского историка во многом универсально. Можно сказать, что летописцы Древней Руси работали для будущего, давая потомкам возможность "опереться на прошлое"2. Ведь они были не только собирателями документов и фактов, но и проводниками христианской морали. Их трудам не чужд дидактизм. Недаром в летописном повествовании часто встречается формула - "Мы же на предлежащее возвратимся", служившая связкой между моралистическими рассуждениями и рассказом об историческом событии.

Задачи, стоявшие перед летописцем, варьировались. Возникала потребность зафиксировать, описать, прославить, обличить, оправдать и т.д. Шел процесс превращения летописи, "где исторический материал подавался по л принципу анналов" , в развернутое повествование. В этом случае было необходимо не просто умение сухо излагать факты, а склонность воздействовать чувством на чувство, оказывалась востребованной эмоциональная сторона исторического повествования.

Вспомним южнорусский рассказ о походе Игоря Святославича на половцев, способный поразить и нынешнего читателя своей сложной эмоциональной организацией. Это один из тех случаев, когда летописец сумел создать образную картину произошедшего. Здесь, по определению О.В.Творогова, он "сближается с писателем, отказываясь от приемов хрониста, стремится изобразить данное событие как можно более наглядно, используя, порой, те же приемы воспроизведения действительности, что и современный писатель"4.

Несмотря на то, что летопись - явление официальной книжности и круг ее читателей был достаточно узок, забота о живой передаче событий ведома древнерусским хронистам, составителям и редакторам сводов. К сожалению, у нас слишком мало сведений о процессе чтения летописных текстов в Древней Руси. К.Д.Зееман, характеризуя хронологическое распределение материала в летописи, справедливо отмечал, что погодное изложение было ориентировано на читателя, имеющего достаточно ясные представления о прошлом и умеющего использовать исторические выводы для решения актуальных задач5. Одним из таких читателей был Ярослав Мудрый, часто обращавшийся к книге "и в д(е)нь и вь нощи" (II, 139). Если принять утвердившееся мнение о том, что читали на Руси вслух ("Владимир любя книженля словесд слыша." - II, 110), то следует учитывать наличие у летописцев еще одного стимула к более требовательной работе со словом.

Первостепенной и вполне осознанной задачей книжника было "вписать", зафиксировать событие. Образно-эмоциональное воздействие на читателя, выходившее за рамки официальных потребностей заказчика, оказывалось некой факультативной миссией наиболее одаренных летописцев. Однако далеко не все эстетически ценное возникало стихийно. Летописцы различались жизненным опытом, книжной образованностью, способностями и, наконец, темпераментом.

Исторический факт заслоняет подлинное литературное значение летописного повествования от нашего современника. Подобно позднейшим елоям краски и окладам, не позволяющим видеть древние иконописные лики, служебно-закрепляющая функция летописного текста доныне затеняет достижения средневековых авторов, их умение создавать волнующий рассказ, опираясь на авторитетный источник, аналогию, строить новое из древних образов и их толкований. Наиболее удачные приемы описания канонизировались, превращались во всеобщее достояние. И только смелые отступления летописцев от традиции в известной мере "облегчают" сегодняшнему читателю оценку литературных достижений древних книжников.

Многое в летописной поэтике идет от самой жизни. Труд средневекового хрониста находился в прямой зависимости от ее пестрых и хаотичных проявлений. Очевидна внелитературная обусловленность отдельных сторон поэтики исторического повествования. Но сколь бы ни была сильна связь этого жанра с реальностью, в нем, как и во всей средневековой культуре, проявилось символическое начало. Действительность древнерусский человек видел сквозь призму символического мировосприятия, дорогу к истине он искал, расшифровывая глубинный смысл окружающих его реалий. Такой взгляд на мир находил адекватное отражение во всей совокупности особенностей летописного повествования, представляющих собой систему, которую следует назвать поэтикой символического правдоподобия.

Рассмотрение таких источников, как ПВЛ, Киевская, Галицкая, Волынская, Суздальская, Новгородская первая летописи, вобравших в себя неисчислимое множество частных компонентов, позволяет сделать ряд выводов о сложении, развитии приемов и форм исторического повествования Древней Руси. Своды XI - XIII вв. стали своеобразной лабораторией, где постепенно формировалось, а затем и усложнялось летописное отражение исторических событий. Упомянутая система постоянно испытывала разнообразные внешние влияния, обогащаясь новыми стилистическими средствами, неизменно приспосабливая их к потребностям погодного изложения. Движимые стремлением к наиболее адекватной передаче содержания и значения произошедших событий, летописцы демонстрировали нередко высокое литературное мастерство, знание книжной и фольклорной традиций, создавали (а также использовали), наряду с чисто информативными текстами, произведения, обладающие безусловным эстетическим качеством.

Исследование поэтики проводилось на основе реально сохранившихся текстов, так как разнообразные текстологические реконструкции в данном случае могут учитываться лишь в качестве вспомогательного материала. Необходимым условием анализа столь широкого круга явлений выступило единство тематической основы летописания, таящее в себе возможность прослеживать сквозные линии стилистических закономерностей в пору становления отдельных жанров, происходившего особенно интенсивно в недрах раннего летописания. Осуществленный в работе тематический подход к памятникам XI - XIII вв. способствовал выявлению как совокупных процессов, так и черт самобытности письма, обусловленных региональными особенностями, а подчас и манерой наиболее ярких летописцев. Использованный метод позволил рассматривать конкретные приемы и средства словесной изобразительности, произведя собственно литературоведческое членение сложных по составу текстов, исходя из имманентно присущих им свойств. Проведенный анализ подтвердил важность и показательность тематического изучения летописей, дающего в руки историка литературы ключ к систематическому описанию дискретного материала.

1 .Особую роль в летописании раннего средневековья играли княжеские семейно-родственные отношения. Они становились важным сюжето- и сти-леобразующим фактором, несмотря на то, что в сферу внимания летописцев попадали далеко не все события частной жизни светских правителей. Так, отклики на появление потомков в княжеской семье говорят о явном и вполне объяснимом преобладании интереса к рождению княжичей. О рождении дочерей упоминается гораздо реже. Детство и юность князя, как правило, оказывались за чертой летописного рассказа. Маленький княжич разделял судьбу матери, находясь в пределах женского мира, скрытого от современного наблюдателя. Только вдовство и сиротство делали "ценными" для древнерусского книжника отношения мать - малолетний княжич.

В трех близких по звучанию повествованиях XI - XIII вв. из состава ПВЛ, Суздальской и Галицкой летописей (под 946, 1128 и 1208 гг.) присутствует мотив противостояния матери и младенца злым проискам. Все три текста построены по одной модели: мать и сын борются со смертельной опасностью, при этом особую роль играет знаковый жест юного княжича, защищающего мать и не способного еще вербально выразить свой протест. Несмотря на смысловую вариативность, различие реальных ситуаций, итог всюду один - восстановление земельных владений. Три описания генетически связаны друг с другом и явно восходят к эпической традиции.

Официальный характер рассматриваемых произведений не исключает полностью отражения в них отдельных сторон отношений детей и родителей. Конкретная женская судьба обычно не фиксировалась летописцами. Даже такое примечательное событие, как заключение брака подавалось, скорее, как политическое. Тем примечательнее попытка галицкого летописца рассказать о несостоявшемся браке Даниила Романовича и дочери венгерского короля Альжбит, а также дать информацию о дальнейшей судьбе суженой своего господина. Содержание известий о святой Елизавете Венгерской позволяет утверждать, что записи о несостоявшейся женитьбе галицкого князя были сделаны не ранее 30-х гг. XIII в. Источником сведений мог стать как сам Даниил, так и боярин Вячеслав Толстый, выполнявший дипломатические поручения в Угорской земле.

Средневековая история изобилует негативными свидетельствами отношений князей-братьев. Тем большую значимость в литературе XII - XIII вв. приобретали нечастые позитивные примеры. На основании рассмотрения мотива братской помощи и любви делается вывод о том, что подчеркнутое внимание к нравственной стороне отношений князей-братьев и даже поэтизация братского союза - характерная черта литературы данного периода. Конкретика человеческих отношений в этом случае оказывалась сильнее этикета. Бесспорна дидактическая значимость рассматриваемых примеров. Важность отмеченного мотива в идейном и поэтическом строе целого ряда светских произведений определенной эпохи является также одним из косвенных подтверждений древности "Слова о полку Игореве".

2. На основе исследования внутренней структуры летописного повествования XI - XIII вв. выявлены следы развернутых княжеских жизнеописаний, которые можно считать однлм их важных компонентов обобщающего жанра. Ранним примером полководческого жизнеописания, отраженного в ПВЛ, является комплекс известий о Святославе Игоревиче. Сохранившийся текст позволяет полагать, что первоначальные сведения о Святославе не были разделены на годы, а повествования об Ольге и ее сыне позднее объединились, дополняя друг друга. Приспособление к погодной манере изложения стало причиной появления серии "пустых дат". Жизнеописание восходило к эпическому творчеству дохристианской поры. Фигура язычника Святослава оказалась мерилом воинского мужества и отваги после принятия христианства, а отдельные аспекты рассказа о его походах приобрели значение литературного образца.

Аналогичными чертами обладают фрагмент Киевской летописи, повествующий об Изяславе Мстиславиче (сер. XII в.) и галицкое жизнеописание Даниила Романовича (сер. XIII в.). Рассказ о конкретном князе, и тем более его жизнеописание, далеко не всегда сохранялись в первозданном виде. Этим, например, объясняется различный объем дошедших текстов. Подробное сообщение о деяниях князя не является обязательным признаком существования вошедшего в летопись жизнеописания. Так, фрагменты, сохранившие информацию о подвигах Андрея Боголюбского, - скорее, лишь отрывки семейной летописи потомков Юрия Долгорукого.

Все события первой пол. XIII в. на юго-западе Руси показаны через судьбу Даниила Романовича. Подробность появляется лишь там, где заметно личное участие этого князя. Даже описание внешности правителя не связано с традицией некрологической похвалы. Анализ уникального парадного портрета", сохранившегося под 1252 г., показал, что описание построено на личных впечатлениях хрониста, а не на книжных или живописных источниках. Летописец избрал именно биографическую форму, рассказывая о судьбе полководца с его юности до поры наивысших объединительных достижений.

Раскрытие светских пристрастий биографа Даниила позволило охарактеризовать и самого безымянного книжника. Знаток военного ремесла, он, скорее всего, попал в окружение Даниила Романовича в 20-е гг. XIII в. Ему, как человеку с богатым дружинным прошлым, вместе с тем обладающему обширными литературными талантами и познаниями, в 50-е гг. при Холмской епископии и было поручено составление "летописца". Отличающееся единством стиля произведение, вероятно, создавалось под руководством нескольких, сменявших друг друга духовных лиц.

Очевидно, что по пути создания светских биографий северо-восточное летописание не пошло. "Повесть о житии Александра Невского", испытавшая на себе юго-западное влияние, оказалась переходным явлением, знаменуя собой движение от светской биографии к житию. Этот процесс был связан с трагическими событиями XIII в., когда не первый план выходит страдальчество князя-воина. С этого времени житийная традиция все больше подчиняет себе летописную биографию, которая достигла своего наивысшего развития на юго-западе Руси. Оказавшись явлением своего времени, этот тип летописного повествования постепенно заглох. Интерес к нему по-новому проявился уже в XVI в., в пору сакрализации великокняжеской и царской власти.

3. Война - одна из наиболее важных и постоянно присутствующих в летописном повествовании тем. С ней связана так называемая "воинская поэтика" - особая сторона формы древнерусских произведений героического содержания. Ее сложение, как и формирование жанра воинской повести, происходит именно в раннем летописании. В конце XI - первой трети XII вв. заметен достаточно быстрый переход от простейших батальных описаний к развернутой многогеройной повести, которая окончательно оформляется (но не вытесняет иных, более кратких известий на эту тему) к середине - второй половине XII в. Наблюдения над летописными текстами XI -XIII вв. позволяют выделить несколько устойчивых мотивов, соответствующих наиболее распространенным видам боя (поединок, осада, полевая битва, поход). С этими мотивами соотносимы и основные стилистические формулы, традиционные устойчивые словосочетания, систематизированные в работе. Названные мотивы следует признать основой сложения воинской повести, ими обусловлена внутренняя динамика жанра.

Наибольшее число топосов породило описание полевой битвы, оказавшееся универсальной моделью передачи боевого столкновения. Однако воинские описания отнюдь не являются областью господства формул. Почвой для развития и применения средств традиционной поэтики стала необходимость рассказывать о многократно повторяющихся, сходных по своей природе коллизиях.

Самый архаичный из наблюдаемых мотивов - поединок. Он в значительно мере соотнесен с эпической традицией. Постепенно его роль видоизменяется, влияние угасает по мере освобождения летописного повествования от воздействия фольклорной стихии. Весьма продуктивным оказался мотив осады. С ним в летописи связана наивысшая сюжетная цельность повествования, его эмоциональная напряженность. Объясняется это не только спецификой самого исторического материала, но и возможностью использовать личные наблюдения летописца, вовлеченностью в драматические события простого люда, показом народных страданий. Ярким примером может служить волынская повесть о Сандомирском взятии, где отчетливо проявились новые тенденции в показе воинского подвига, иная, чем прежде, героика, присущая литературе XIII в.

Свою структуру имеют описания походов. Они содержат в себе возможность и потребность соединения ряда повествовательных мотивов в единое целое. В этом убеждает анализ южнорусских воинских повествований о событиях 1151 и 1185 гг., ставших важными вехами в истории рассматриваемого жанра. Вообще по числу развернутых описаний первенствуют Киевская и Галицкая летописи, а Новгородская, напротив, наименее показательна в этом плане. Воинские повести могут входить как некие интексты и в княжеское жизнеописание, о чем наглядно свидетельствует композиция "летописца" Даниила Галицкого, включающего в себя целый ряд таких фрагментов (напр., повести о битве на Калке или о сражении под Ярославом в 1245 г.).

На основании сопоставления рассказов о борьбе за Киев в 1151 г. из состава Ипатьевской и Лаврентьевской летописей (можно заметить как многочисленные дословные совпадения, так и различие в подробностях и позиции летописцев) делается вывод о сложном характере взаимодействия южнорусского и северо-восточного летописания второй пол. XII в. Особая роль здесь принадлежит летописанию Переяславля Русского. Две редакции одного произведения демонстрируют первичность киевского повествования. Вместе с тем, запечатление победы Изяслава Мстиславича над Юрием Долгоруким в Ипатьевской летописи - результат постепенного соединения материалов, отражающих действия враждующих сторон (напр., показ подвигов Андрея Боголюбского). Первоначальный вариант киевского повествования, скорее всего, был лишен информации о действиях атакующей стороны. В результате объединения на различных этапах формирования Ипатьевского свода неоднородных компонентов сложился нынешний облик текста, характеризующийся гармоничностью и объективным характером изображения событий.

Южнорусская повесть о походе Игоря Святославича на половцев в 1185 г., тоже соединившая в себе практически все изучаемые мотивы, свидетельствует о достижении к концу XII в. высокого искусства в показе исторических событий и судеб их участников. Ее создатель воспользовался информацией, полученной от самого князя, бежавшего из плена. В пользу этого говорит почти полное отсутствие традиционных формул и множество подробностей и деталей, ведомых лишь предводителю дружин. Рассказ о поражении Ольговичей построен как история духовного прозрения героя. Идя по пути покаяния, новгород-северский князь избавляется от греха гордыни.

Следует отметить, что на процесс совершенствования воинского повествования оказала опосредованное влияние и сама история. Пик княжеских междоусобиц совпал с завершением оформления летописной повести. Наиболее ценными оказались княжеские летописи, ведь героика концентрируется вокруг фигуры князя-полководца. Отсутствие потребности в прославлении правителя привело к неразвитости новгородского воинского повествования. Краткость и формульность ранних описаний отчасти может быть объяснена скоротечностью локальных стычек X - XI вв., часто происходивших между небольшими по численности дружинами.

4. Отражение природных явлений - неотъемлемый компонент летописного повествования. Древних авторов интересовали лишь исключительные явления, несшие в себе символический смысл и воспринимавшиеся как предзнаменования. Главное внимание уделялось образам видимого неба (затмения, кометы, ложные солнца и луны, сильные грозы, оптические явления атмосферного происхождения). Им отводилась роль "окна" в сверхприродный мир. Земные события занимают более скромное место.

В работе подробно проанализированы способы и приемы передачи небесных и световых явлений, их взаимодействие с иными сферами исторического повествования. Летописи сохранили как простую регистрацию астрального события, так и развернутые картины и даже целые сказания о небесных знамениях (напр., в ПВЛ под 1065 г., в Суздальской под 1230 г.). Структура этих описаний близка, но их изобразительность различна. Подобные известия могут превращаться в самостоятельные погодные записи или становиться их частью.

Выявлена традиционная схема построения астральных описаний: хронологическая формула, словосочетание "высть знамение", уточнение о характере знамения, суть явления, его эмоциональная характеристика и, наконец, попытка толкования. Нередко летописцы передают состояние людей, наблюдавших знамение. Подчас это не только констатация страха или ужаса, а фиксация целой гаммы чувств. Страх перед лицом стихии сильнее изумления. Не исключена и двоякая интерпретация случившегося. Известны примеры несхожих толкований одного и того же явления летописцами различных земель. Среди "астральных текстов" выделяются описания, обладающие яркой изобразительностью (цвет, геометрия, световые эффекты).

Предпринятая попытка реконструкции символики описания знамения, произошедшего во время погребения переяславского князя Андрея Владимировича Доброго (рассказ читается под 1141 г. в Киевской и Суздальской летописях), выявила образы, близкие "Слову о полку Игореве", что позволяет предположить использование автором "Слова" астральных "смыслов", увиденных в необычном явлении переяславскими летописцами.

Установлено, что не все ветви летописания сохранили большое число "астральных текстов". Так, они практически отсутствуют в Галицкой летописи. Новгородцы же предпочитали отражать хозяйственно-экономические последствия стихийных явлений. При недостаточном внимании к символике туг развита система разнообразных хронологических уточнений.

Анализ описаний, построенных на соотнесении природного и исторического событий, показал истоки целого ряда традиционных поэтических формул летописного повествования. Так, в становлении грозовой образности особая роль принадлежит описанию Лиственской битвы (ПВЛ, под 1024 г.). Символический пейзаж галицкой летописи (под 1251 г.) нашел свое развитие в "Сказании о Мамаевом побоище".

В отличие от известий о земных катаклизмах, "астральные тексты" могут быть охарактеризованы как малая повествовательная форма в составе летописи. Эти тексты обладают относительной самостоятельностью, стилистически и структурно устойчивы, содержат в себе ряд традиционных поэтических формул.

5. На основании изучения летописных текстов, повествующих о жизни средневекового города, можно выделить важнейшие традиционные элементы, из которых складывается совокупная картина городской действительности. Это описания торжественных церемоний и коллективных волеизъявлений, сообщения о бедствиях, а также сведения о строительной деятельности князей. Частотность обращения к той или иной микротеме определяется региональными традициями исторического повествования.

Ни одна из ветвей летописания в рассматриваемый период не может соперничать в этом отношении с новгородской. Здесь жизнь города становится главенствующей темой. Только новгородским книжникам принадлежат столь яркие свидетельства о быте и нравах простых горожан. Однако, несмотря на разнообразие стилистических средств, порожденных данной темой (в том числе и формул, отражающих политические воззрения новгородцев), фиксация пестроты и дискретности повседневной хозяйственной жизни не способствовала формированию пространного сюжетного повествования. Даже поднимающиеся подчас до уровня скорбной поэзии известия о голоде и народных страданиях не выходят за рамки обычных погодных статей. Летописцы Новгорода всецело остаются на позициях регистрации события. Свобода от панегирических задач становится причиной разговорной безыскусственности их рассказа. Таким образом, преобладание в новгородском историческом повествовании городской проблематики оказалось фактором, консервирующим древнейшую анналистическую форму, способствовало дистанцированию местных летописцев от книжного влияния и переводной традиции.

Свой стилистический облик имеют "массовые сцены". К ним относятся известия о перенесении мощей, освящении храмов, погребении князей и церковных иерархов, встречах или проводах знатных лиц. Основным приемом тут становится перечисление участников церемонии, подчиненное иерархическим представлениям эпохи. В связи с этим выявлены стилистаческие формулы, с помощью которых передаются эмоциональные состояния толпы.

Особая сторона летописного повествования - отражение строительной деятельности (преимущественно храмового зодчества). На фоне подробных известий XI - XIII вв., где констатация деяния и выражение удивления по поводу постройки явно преобладают над описанием самого объекта архитектуры, резко выделяются два уникальных текста о постройках Андрея Боголюбского (Киевская летопись) и Даниила Романовича (Галицкая). Оба они представляют собой вершины словесной изобразительности и возникли в связи с потребностью прославления великих князей. Первое описание, более раннее по времени, включено в посмертную похвалу. "Несказанная" красота архитектурных объектов складывается здесь из царственного богатства, сияния и пестроты деталей при отсутствии окрашивающих эпитетов. Подчиненность всего описания идеальной характеристике усопшего князя становится причиной главенства эмоции восхищения. Архитектурно-описательная часть похвалы, а, возможно, и вся похвала, создавалась не ранее, чем через десять лет после гибели Андрея Юрьевича.

Галицкое описание XIII в. представляет собой экфрасис. Гибель красоты холмских построек в пожаре устанавливает меру подробности этой печальной ретроспекции. Отсюда тяга к детализации (цвет, материал, размер, композиция, способ обработки материала, а также происхождение отдельных предметов убранства). Заметно обилие оборотов, передающих эстетическое качество построек Даниила Романовича.

В связи с рассмотрением архитектурных описаний важным представляется анализ элементов традиционной стилистики и образности, порожденной потребностью запечатлеть пожарные бедствия и утраты средневековых городов. Наблюдения позволили выявить ряд местных особенностей и топосов. Так, в новгородском летописании превалирует хозяйственно-статистический подход к регистрации утрат. Частые пожары не привели здесь к созданию текстов, имеющих историко-литературное значение. Появление "архитектурных" шедевров, подобных галицкому, обусловлено редким соединением прославления правителя с потребностью рассказать об утрате результатов его созидательной деятельности.

6. Важным фактором, во многом определившим строй летописного повествования, стала прямая речь. Летописцы издревле стремились к воспроизведению высказывания, живого слова. Помимо показа действия, поступка, их неизменно интересовал "человек говорящий". В летописной передаче высказывание нередко эквивалентно деянию и приобретает характер речевого жеста. Обращение к этой стороне текстов XI - XIII вв. позволяет различить как всецело вымышленные речи, так и слова, передаваемые с документальной точностью. К последним, прежде всего, относятся дипломатические речи. Переговоры древнерусских князей, находившихся далеко друг от друга и ведшиеся через послов, имеют в летописи форму диалога. Можно утверждать, что передача этой официальной информации, ее форма способствовали укоренению и развитию прямой речи вообще и искусства передачи диалогов в древнерусском историческом повествовании в частности.

Одна из сторон отраженной в летописи светской риторики - воинское красноречие. Принято считать, что обращения князей к дружинникам, свидетельствующие о высоком уровне культуры устной речи в Древней Руси, фиксировались дословно. Анализ высказываний, запечатленных в разных сводах, выявил наличие книжного влияния на первоисточник, показал различные варианты взаимодействия устной и книжной речи. Даже высказывания, обладающие афористичностью, подвергались некоторой правке, приспособлению в письменной передаче к окружающему материалу.

Выделены структурные типы княжеских изречений, а также устойчивые формулы и обращения. Наиболее архаичная форма высказывания основана на констатации неизбежности стычки, отсутствии возможности спастись бегством. Другие варианты построены на выборе между честью и позором, победой и смертью, а также на призыве забыть все, не оглядываться назад или на утверждении: "Мы этого искали". Позднейшей моделью следует признать обращение с призывом "взять свою честь". Заметно различаются лаконичные и более пространные речи, содержащие в себе упрек или целое рассуждение. Иная степень аутентичности воинских высказываний по сравнению с дипломатическими речами объясняется как различием ситуации произнесения, так и иным характером получения информации хронистом. На пути к книжнику изречение могло видоизменяться. При этом высокая степень афористичности была залогом большей сохранности устного слова. Вместе с тем имеются случаи книжного "уточнения" афористической максимы. Нередко нынешний облик зафиксированного летописью изречения есть результат соединения устной импровизации и книжной мудрости. Усиление библейского влияния отмечается в княжеских речах эпохи татарского нашествия. Подчас перед читателем результат вдохновенной работы самого летописца.

Особняком стоят случаи, когда княжеское высказывание утрачивает под пером летописца первоначальную связь с конкретной ситуацией, попадая в орбиту влияния того или иного жанра (напр., некрологической похвалы).

В результате наблюдений выявлено большое число афоризмов воителей XIII в., донесенных Галицкой летописью. Здесь зафиксированы даже максимы, принадлежащие представителям других народов, противникам Даниила Романовича. Это наглядное свидетельство уникальности языковой ситуации при дворе объединителя юго-западной Руси, а также неустойчивой переменчивости военных союзов средневековья. Обнаружен ряд примечательных латинских аналогий афористическим высказываниям из состава Галицкой летописи в польской хронике Винцентия Кадлубека. Данный факт подтверждает своеобразие культуры галицкой земли, находившейся на границе Востока и Запада. Нельзя исключать и знакомство создателя жизнеописания Даниила Романовича с польской хронографией первой половины XIII в.

7. Анализ летописных известий о преступлениях позволил выявить ряд закономерностей в запечатлении злодеев и их поступков. Преступник, движимый дьявольским наущением, принадлежит, как правило, к княжеской гриди. Князь-злодей - явление сравнительно редкое. Ответственность обычно перекладывается на лиц некняжеского происхождения, простых исполнителей. Их имена ведомы многим. Вдохновители же преступления нередко остаются неизвестными. Особая и самая опасная, по мысли летописцев, группа злодеев - льстивые бояре, неправедные советники, и именно их ждет возмездие. Для обозначения преступников используется устойчивая формула "золъ человект»". Двуличным злодеям противопоставлены слуги, верные господину.

Воплощением жестокосердия и преступления в княжеском роде стал Святополк Окаянный. Ему суждено превратиться в своеобразное мерило греха в последующем летописании. Его имя и поступки окажутся основой (или частью) ретроспективных исторических аналогий, приобретающих нередко "многослойный" облик. Логика исторического и морального тождества Святополка и библейского братоубийцы Каина определена в ПВЛ. Там заложена основа устойчивой модели показа летописцами княжеского преступления. Наиболее последовательно она воплощена при показе злодеяний рязанских князей в 1217 г.

На основе библейского архетипа возникли и традиционные сообщения о неизбывных скитаниях злодеев и даже осуждение жестокой людской мести преступникам (под 1097 г.), которых должен покарать Бог, а не пристрастный человек. Использовали летописцы и более сложные аналогии. Так, с Каином, но уже не как с братоубийцей, сравниваются бояре Жирослав и Молибожичи (XIII в.), лгавшие своему господину. Независимо от принадлежности к конкретной ветви летописания, в текстах выстраиваются смысловые и символические "цепочки" преступников, базирующиеся на различных аналогиях (деталь, имя преступника, место события и т.д.). Описание жестокого преступления не обязательно строится на основе агиографической стилистики. Одно и то же событие может оцениваться книжниками по-разному (напр., взгляд южнорусского и суздальского летописцев на убийство Игоря Ольговича).

Наиболее полное воплощение тема преступления получила в повести об ослеплении Василька Теребовльского, имеющей, безусловно, документальный характер. Несмотря на использование традиционных изобразительных средств, поп Василий создал необычное по форме обличительное произведение. На основании рассмотрения поэтики летописного повествования 1097 г. выдвигается гипотеза об учете на Руси опыта придворных византийских историографов второй половины XI в., и прежде всего, знатока церковного и монастырского права Михаила Атталиата. Грекофильские традиции и родственные связи семьи Владимира Мономаха позволяют предполагать ориентацию древнерусского автора на описание ослепления Романа IV Диогена в "Истории" Михаила Атталиата.

8. Важный компонент содержания летописного текста - сообщения о кончинах людей, занимавших видное место в средневековом обществе. С рассказом о финале земной жизни связаны многие аспекты летописной поэтики, ведь тут встречаются как краткие известия, восходящие к записям на пасхальных таблицах, так и риторически украшенные некрологические похвалы, а также повествования, обнаруживающие агиографическое влияние. Очевидно, что появление некрологической характеристики, похвалы, плача, подробности вообще обусловлено социально-историческими факторами, о чем наглядно свидетельствует своеобразие новгородских откликов на кончины князей.

Наиболее широко представлена и устойчива в формальном отношении посмертная похвала-характеристика. Этот компонент летописного повествования может быть назван ранней формой освоения человеческой личности в средневековой литературе. Она возникает из необходимости преодолеть дискретность информации об умершем князе, обобщить важнейшие стороны его деятельности. В работе выявлена система топосов, присущих не только похвалам-характеристикам, но и летописным плачам.

Устойчивые формулы в ряде случаев позволяют заметить региональные особенности исторического повествования, рассматриваемой темы, а иногда выступают в качестве признака работы отдельного летописца.

При всей этикетности подобных характеристик установлено ограниченное воздействие реальной судьбы и характера исторической личности на содержание и даже форму похвального текста (рассмотрена оппозиция мудрость - отвага). Выбор эпической, дружинной или книжной традиции при создании похвалы связан с ориентацией на определенную среду: княжеская гридь или книжные люди. Во втором случае похвала оказывалась гораздо шире обычной перечислительной характеристики, получала изысканные литературные очертания и большую самостоятельность в рамках летописи. Именно такой стала выдающаяся похвала волынскому князю Владимиру Васильковичу (вторая пол. XIII в.).

В работе установлены существенные моменты стилистической преемственности Волынской летописи и литературы Киевской Руси, раскрываются причины внимания к наследию печерских книжников. По нашему мнению, у истоков этой традиции стоял бывший игумен Киево-Печерского монастыря Стефан, ставший первым епископом на Волыни.

Впервые проведенное детальное рассмотрение использованных в похвале Владимиру Васильковичу фрагментов "Слова о Законе и Благодати" позволило сделать вывод о том, что текст волынской похвалы нельзя расценивать как подражательное произведение, не обладающее самостоятельным историко-литературным значением. Очевиден творческий характер обращения волынянина к "Слову" митрополита Илариона. Летописная похвала - сложный комплекс, опирающийся на достижения предшествующей книжности, реализация грандиозного замысла по инициированию процесса канонизации Владимира Васильковича. В летописном повествовании об этом князе следует усматривать подготовительный материал для будущего жития.

Несмотря на то, что некрологические похвалы-характеристики нередко выступали в качестве ядра, к которому тяготели иные малые формы, не подтверждается вывод И.П.Еремина о поступательном движении от известия о кончине князя к повести. Вообще, летописный материал не позволяет с уверенностью говорить о непременном развитии способов и форм повествования от простого к сложному при постепенном вытеснении первых. Нередко можно наблюдать сосуществование во времени кратких известий и риторически украшенных повествований. Причины же обращения летописцев к той или иной форме следует искать во внелитературной реальности.

9. Помимо выявления различных аспектов поэтики древнерусского исторического повествования, определения признаков эволюции жанровых форм, тематический подход сделал более наглядными приметы индивидуальной манеры отдельных летописцев, которая проявлялась как в рамках традиции (подбор устойчивых формул и композиционных построений), так и в отходе от нее.

Особую значимость в этой связи приобретают фрагменты, обладающие необычной наглядностью и детализацией. Проведенный анализ показал разнообразие причин преобладающего проявления конкретизирующего начала в летописном рассказе. Главные среди них: информированность хрониста-современника, бывшего "самовидцем" описываемого события; необходимость убедительно разоблачить преступление; влияние княжеского окружения (включая инонациональное). Следует признать, что не каждое проявление детализации является бесспорным показателем совершенства повествования или индивидуального мастерства его создателя. Тем не менее, никак нельзя считать абстрагирование, присущее средневековой литературе вообще, определяющим свойством поэтики исторического повествования. Детализированное и формульное описания не воспринимались современниками антиномично и легко уживались под пером сводчика.

Летописное повествование XI - XIII вв. не может рассматриваться изолированно от так называемой переводной книжности. Наблюдения над работой юго-западных летописцев XIII в. приводят к выводу о том, что их главный интерес связан с изобразительным приемом, литературной формулой, тогда как в древнейший период книжники при обращении к переводному источнику опирались, прежде всего, на саму информацию, факт. Изменились приоритеты и в плане выбора текстов: ранее предпочтение отдавалось "Хронике" Георгия Амартола, в XIII же веке гораздо чаще используются переводы "Хроники" Иоанна Малалы и "Истории Иудейской войны" Иосифа Флавия. В XIII в. летописцы Холма и Владимира Волынского придерживались в своей деятельности различных ориентиров. Так, в Га-лицкой летописи превалируют обращения к опыту Малалы, а в Волынской - к наследию Флавия. При этом волынянин прибегает к переводным источникам преимущественно при создании воинских описаний, тогда как га-лицкое повествование представляет тематически более разнообразный спектр обращений к переводным произведениям.

Исследуя поэтику раннего русского летописания, мы намеренно не ставили перед собой задачи атрибуции отдельных летописных текстов, что обычно связано с гипотетическими и в той или иной мере уязвимыми результатами. Вместе с тем выявлены текстовые звенья, где можно наблюдать значительные результаты в раскрытии конкретной традиционной темы (своеобразная "специализация" летописцев). Установлено, что периоды угасания интереса к определенному кругу явлений или наличие маловыразительных сообщений обычно не связаны с отсутствием соответствующего жизненного материала. Все это говорит о наличии у древних авторов, наряду с верностью литературному этикету эпохи, индивидуальных пристрастий и навыков, определяющих характер отражения явлений окружающего мира.

1 Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. С. 6. Л

Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. С. 302.

3 Пиккио Р. Древнерусская литература. С. 52.

4 Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. С. 34.

5 См.: Зееман К.Д. К вопросу об иерархии жанров в древнерусской литературе // Исследования по древней и ноной литературе. Л., 1987. С. 97.

Список научной литературыПауткин, Алексей Аркадьевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Полное собрание русских летописей. Том первый. Лаврентьевская летопись. М., 1997.

2. Полное собрание русских летописей. Том второй. Ипатьевская летопись. М., 1998.

3. Полное собрание русских летописей. Том III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000.

4. Полное собрание русских летописей. Летописец Переяславля Суздальского. (Летописец русских царей). М., 1995. Т. 41.

5. Радзивиловская летопись: Текст. Исследования. Описание миниатюр / Отв. ред. М.В.Кукушкина. СПб.; М., 1994. Т. 1-2.

6. Повесть временных лет / Подг. текста, перевод, ст. и коммент. Д.С.Лихачева, под ред. В.П.Адриановой-Перетц. Изд. 2-е испр. и доп. СПб., 1996.

7. Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916.

8. Былины. В двух томах. М., 1958.9. "Великая хроника" о Польше, Руси и их соседях XI XIII вв. / Под ред. В .Л.Янина. М., 1987.

9. Девгениево деяние / Подготовка текста, пер. и коммент. О.В.Творогова // ПЛДР. XIII век. М., 1981. С. 28-65, 531-533.

10. Древнерусские княжеские жития / Подг. текстов, пер. и коммент. В.В.Кускова. М., 2001.

11. Древнерусские патерики. Киево-Печерский патерик. Волоколамский патерик / Изд. подг. Л.А.Ольшевская и С.Н.Травников. М., 1999.

12. Зарубин Н.Н. Слово Даниила Заточника по редакциям XII XIII вв. и их переделкам. Л., 1932.

13. Изборник великого князя Святослава Ярославича 1073 года. СПб., 1880.

14. История Иудейской войны Иосифа Флавия // Мещерский Н.А. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.; Л., 1958. С 165-576.

15. Истрин В.М. Александрия русских хронографов / Исследования и тексты. М., 1893.

16. П.Истрин В.М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе / Текст, исследование и словарь. Т. I III. Пг.-Л., 1920 - 1930.

17. Летописец Еллинский и Римский. T.I. Текст / Подг. изд. О.В.Творогов, С.А.Давыдова. СПб., 1999.

18. Литературное наследие Кирилла Туровского / Тексты подг. И.П.Ереминым // ТОДРЛ, Т. XIII, М.; Л., 1957. С. 409.

19. Манас. Киргизский эпос. Великий поход. М., 1946.

20. Матвиенко В.А., Щеголева Л.И. "Временник" Георгия Монаха ("Хроника" Георгия Амартола в славянском переводе XI в.). Славянский текст. Русский перевод. Комментарий // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10, М., 2000. С. 644 718.

21. Молдован A.M. "Слово о Законе и Благодати" Илариона. Киев, 1984.

22. Памятники древней русской письменности, относящиеся к смутному времени. СПб., 1909.

23. Памятники отреченной русской литературы / Собраны и изданы Н.Тихонравовым. Приложение к сочинению "Отреченные книги древней России". Т. И, М., 1863.25.ПЛДР. XIII век. М., 1981.

24. ПЛДР. Вторая половина XV века. М., 1982.

25. Пселл Михаил. Хронография / Пер. Я.Н.Любарского. М., 1978.

26. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. V, М.; Л., 1949.

27. Сказания и повести о Куликовской битве / Изд. подг. Л.А.Дмитриев и О.П.Лихачева. Л., 1982.

28. Слово о полку Игореве / Вступ. статья, ред. и прим. Д.С.Лихачева. Л., 1949.

29. Слово о Законе и Благодати / Подг. и перевод В.Дерягина и А.Светозарского // Альманах библиофила. Вып. 26. Тысячелетие русской письменной культуры (988 1988). М., 1989. С. 154 - 226.

30. Стурлусон Снорри. Круг земной / Отв. ред. М.И.Стеблин-Каменский. М., 1980.

31. Успенский сборник XII XIII вв. / Под ред. С.И.Коткова. М., 1971.

32. Шестоднев Иоанна Экзарха Болгарского (ранняя русская редакция) / Под ред. Т.С.Баранковой. М., 1998.

33. Les fabulistes latins. Depuis le siecle d'Auguste jusqu' a la fin du moyen age.Par Leopold Hervieux. Avianus et ses anciens imitateurs. Paris, 1894.

34. Michaelis Attaliotae. Historia. Corpus scriptorum historiae bizantinae. Bonnae, 1853.

35. Mistrza Wincentego Kronika Polska / Przecl. K.Abgarowicz, B.Kurbis, wst?p. i komment. B.Kurbis. Warszawa, 1974.

36. Monumenta Poloniae historica. Pomniki dzielowe Polski / Wyd. August Bielovski. Vol.2, Lwow, 1872.1.. ОБЩИЕ КУРСЫ ИСТОРИИ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

37. Гудзий Н.К. История древней русской литературы. Изд. 7-е, М., 1966.

38. История русской литературы в десяти томах. Т. 1: Литература Х1-нач. ХШ века. М.;Л., 1941. Т.2: Литература 1220-х 1580-х гг., Ч.1., М.;Л.,1946.

39. История русской литературы в трех томах. T.I: Литература X-XVIII вв. М.;Л., 1958.

40. История русской литературы в четырех томах. T.I: Древнерусская литература. Литература XVIII века. Л., 1980.

41. Истрин В.М. Очерки истории древнерусской литературы домосковского периода (11-13 вв.). Пг., 1922.

42. Кусков В.В. История древнерусской литературы. Изд. 6-е, М., 1998.

43. Орлов А.С. Древняя русская литература XI -XVII веков. М.;Л., 1945.

44. Переверзев В.Ф. Литература древней Руси. М.,1971.

45. Сперанский М.Н. История древней русской литературы. Киевский период. М., 1920.

46. Грушевський М. 1стор1я украшсы«м лггератури. Т. III, Кшв, Льв1в, 1923.

47. I. СТАТЬИ И МОНОГРАФИИ (ФИЛОЛОГИЯ).

48. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.

49. Аверинцев С.С. Византийская литература // История всемирной литературы. Т. 2. М., 1984. С. 239 359.

50. Аверинцев С.С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 104-116.

51. Аверинцев С.С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 105 -125.

52. Аверинцев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 3-38.

53. Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М.; Л., 1947.

54. Адрианова-Перетц В.П. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974.

55. Алфавитный указатель собственных имен, встречающихся в первом томе "Образцов народной литературы тюркских племен, собранных В.В.Радловым" / Сост. Н.Ф.Катанов. СПб., 1888.

56. Артамонов Ю.А. Семантика мотива "спотыкающегося коня" в ПВЛ // Исторический источник: человек и пространство. М., 1997. С. 105 107.

57. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000. С. 249 298.

58. Бадаланова-Покровска Ф., Плюханова М. Средневековая символика власти в Slavia Orthodoxa // Годишник на Софийския университет "Св. Климент Охридски". Факультет по славянски филологиии. Книга 2. Литературознание. Т. 86, 1993. София, 1996. С. 95 164.

59. Баскаков Н.А. Тюркская лексика в "Слове о полку Игореве". М., 1985.

60. Баскаков Н.А. "Слово о полку Игореве" и древние торки Восточной Европы (XI XII вв.) // Roiznik orientalistiCny. Т. XLVIII, z 2., 1993. S. 49 -69.

61. Бегунов Ю.К. Памятник русской литературы XIII века "Слово о погибели русской земли". М.; Л., 1965.

62. Бегунов Ю.К. Когда Житие Александра Невского было включено в состав Лаврентьевской летописи? // Die Welt der Slaven. 1971, Jg. 16, H 2. S. 111-120.

63. Бегунов Ю.К. Проблемы изучения торжественного красноречия южных и восточных славян IX XVI вв. (К постановке вопроса) // Славянские литературы. VII Международный съезд славистов. Варшава, август 1973. Доклады советской делегации. М., 1973. С. 380 - 399.

64. Бегунов Ю.К. Речь Моисея Выдубицкого как памятник торжественного красноречия XII в. // ТОДРЛ, Т. XXVIII, Л., 1974. С. 60 76.

65. Бегунов Ю.К. Житие Александра Невского в русской литературе XIII -XVIII вв. // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб., 1995. С. 163 -171.

66. Бугославский C.A. Повесть временных лет (списки, редакции, первоначальный текст) // Старинная русская повесть. Статьи и исследования. М.; JI., 1941. С.7-37.

67. Булкин В.А. Древнерусское зодчество в оценке летописи // ТОДРЛ., T.XXXVIII, Л., 1985. С. 210 -214.

68. БылининВ. Древнерусские плачи (XI-XVI вв.) // Музыкальная культура Средневековья. Вып.2,М., 1991 .С. 138-141.

69. Вилинский С.Г. Житие Св. Василия Нового в русской литературе. 4.1. Исследование. Одесса, 1913.

70. Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961.

71. Виноградов В.В. Сюжет и стиль. Сравнительно-историческое исследование. М.,1963.

72. Виноградов В.В. О стиле "Жития великого князя Александра рославича Невского" // Вопросы русского языкознания. Вып. I, М., 1976. С. 20 35.

73. Виролайнен М.Н. Автор текста истории: сюжетообразование в летописи // Автор и текст. СПб., 1996. Вып. 2. С. 33-52.

74. Виролайнен М.Н. Загадки княгини Ольги: (Исторические предания об Олеге и Ольге в мифологическом контексте) // Русское подвижничество. М., 1996. С. 64-71.

75. Волкова Т.Ф. Принципы и формы изображения природы в древнерусской литературе // Тема природы в художественной литературе. Сыктывкар, 1995. С. 3 -9.

76. Воронин Н.Н., Жуковская Л.П. К истории смоленской литературы XII в. // Культурное наследие древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М., 1976. С. 69-78.

77. Выгоцкий С.А. Киевские граффити и "Слово о полку Игореве" // "Слово о по^ку Игореве" и его время. М., 1985. С. 200 217.

78. Гараева Л.А. Устойчивые словесные комплексы древнерусских воинских повестей XII нач. XVII века: Структурные и идеографические аспекты. Автореферат на соиск. учен, степени канд. филологических наук. Челябинск. 1997.

79. Гаспаров Б.М. Поэтика "Слова о полку Игореве". М., 2000.

80. Генсьорський A.I, Галицько Волинський лггопис (процесс складання: редакцп i редактори). Кшв, 1958.

81. Генсьорський A.I, Галицько-Волинський лггопис (лексичш, фразеологичш та сташстичш особливоеп).Кшв, 1961.

82. Гимон Т.В. Летописные записи на пасхальных таблицах в сборнике XIV в. // ПСРЛ. Т. III, Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Приложение пятое. М., 2000. С. 569 589.

83. Гиппиус А.А. Новые данные о пономаре Тимофее новгородском книжнике середины XIII века // Информационный бюллетень МАИ РСК. Вып. 25, М., 1992. С. 59-86.

84. Гиппиус А.А. Лингво-текстологическое исследование Синодального списка Новгородской первой летописи: Автореф. дис. канд. филол. наук / РАН. Институт славяноведения и балканистики. М., 1996.

85. Гиппиус А.А. Древнерусские летописи в зеркале западноевропейской анналистики // Славяне и немцы: Средние века раннее Новое время. М., 1997. С. 24-27.

86. Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сборник. Вып .6 (16), СПб. , 1997. С.3-72.

87. Гиппиус А.А. К характеристике новгородского владычного летописания XII-XIV вв. // Великий Новгород в истории средневековой Европы: К 70-летию В.ЛЛнина. М., 1999. С. 345-364.

88. Гребенюк В.П. Борьба с ордынскими завоевателями после Куликовской битвы и ее отражение в памятниках литературы первой половины XV в. // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980. С.52-71.

89. Гребенюк В.П. Принятие христианства и эволюция героико-патриотического сознания в русской литературе XI-XII вв. // Герменевтика древнерусской литературы. Сб.8, М., 1995. С. 3-15

90. Грихин В.А. Древнерусские княжеские жития // Русская речь. 1980, №2. С.106-110.

91. Грихин В.А. У истоков русской письменности. Летописные сказания о княгине Ольге // Русская речь. 1980, №6. С.64-68.

92. Грихин В.А. Проблемы типологического и исторического изучения жанра древнерусской агиографии // Методология литературоведческих исследований. Прага, 1982J£. 49-64.

93. Гудзий Н.К. "История Иудейской войны" Иосифа Флавия в древнерусском переводе // Старинная русская повесть. М.;Л., 1941.С.38-47.

94. Демкова Н.С. Средневековая русская литература: Поэтика, интерпретация, источники. Сб. статей. СПб., 1997.

95. Демин А.С. К определению понятия "ассоциация" // Исследования по древней и новой литературе. Л.,1987.С.54-59.

96. Демин А.С. Куда растекался мыслию Боян? // "Слово о полку Игореве". Комплексные исследования. М.,1988. С.54-61.

97. Демин А.С. Художественные миры древнерусской литературы. М., 1993.

98. Демин А.С. Типы художественных образов в древнерусской литературе XI-XII веков // История и теория мировой художественной культуры. Вып.2, М.,1996. С.3-39.

99. Демин А.С. О художественности древнерусской литературы: Очерки древнерусского мировидения от "Повести временных лет" до сочинений Аввакума. М., 1998.

100. Демин А.С. О типе литературного творчества создателей "Повести временных лет" // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10, М., 2000. С. 18-43.

101. Демин А.С. "Житие Александра Невского" и летописание XII в. // Мир житий. Сб. материалов конференции (Москва, 3-5 октября 2001 г.), М., 2002. С.83-89.

102. Дмитриев JI.A. Литературные судьбы жанра древнерусских житий (церковно-служебный канон и сюжетное повествование) // Славянские литературы. VII Международный съезд славистов. Варшава, август 1973. Доклады советской делегации. М., 1973. С. 400-418.

103. Ю7.Дмитриева Р.П. Библиография русского летописания. М.; Л., 1962.

104. Древнерусская литература. Восприятие Запада в XI XIV вв. М., 1996.

105. Ю9.Душечкина Е.В. Художественная функция чужой речи в русском летописании // Ученые зап. Тартусского гос. университета. Вып. 306. Труды по русской и славянской филологии. XXI. Литературоведение. Тарту, 1973. С. 65 104.

106. Ю.Еремин И.П. Повесть временных лет. Проблемы ее историко-литературного изучения. Л., 1946.111 .Еремин И.П. Киевская летопись как памятник литературы // ТОДРЛ, Т. VII, М.;Л., 1949. С. 67-97.

107. Еремин И.П. Волынская летопись 1289 1290 гг. // ТОДРЛ, T.XIII, М.; Л., 1957. С. 102-117.

108. З.Еремин И.П. К характеристике Нестора как писателя // ТОДРЛ, Т. XVII, М.;Л., 1961, С. 54-64.

109. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древнерусской литературы. Изд. 2-е. Л., 1987.

110. Жебелев С.А. Апостол Павел и его послания. Пг., 1922.

111. Пб.Живов В.М. Особенности рецепции византийской культуры в Древней Руси // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). М., 2000. С. 586-617.

112. Жирмунский В.М. Тюркский героически эпос. Л., 1974.

113. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. (Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов). М., 1974.

114. Истрин В.М. Замечания о начале русского летописания // ИОРЯС, T.XXVI, Пг., 1923. С. 45 103.

115. Калиганов И.И. Жанры в болгарской литературе IX XII вв. // Развитие прозаических жанров в литературах стран Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1991. С. 7 - 37.

116. Каравашкин А.В. Философия прекрасного в Древней Руси // Человек . 1995, №5. С. 61 -88.

117. Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI XVI века). СПб., 2000.

118. Клаутова О.Ю. Жест в древнерусской литературе и иконописи XI XIII вв. К постановке вопроса // ТОДРЛ, Т. XLVI, СПб., 1993. С. 256 - 269.

119. Клименко Л.П. Лексико-семантическая характеристика дискурса "Повести временных лет"// Слово в синхронии и диахронии: лексико-семантический аспект. Тверь, 1993. С. 96 106.

120. Козлов С.В. Семантические аспекты "образа автора" в ораторской прозе Кирилла Туровского // Герменевтика древнерусской литературы X XVI вв. Сб.З.М., 1992. С. 200-255.

121. Колесов В.В. Стилистическая функция лексических вариантов в "Сказании о Мамаевом побоище" // ТОДРЛ, T.XXIV, Л., 1979. С. 33 -48.

122. Колесов В.В. Древнерусский святой // ТОДРЛ, Т. XLVIII, СПб., 1993. С. 96 99.

123. Колуччи М. Первоначальная редакция "Жития Александра Невского": заметки по истории текста // ТОДРЛ, Т. L, СПб., 1997. С. 252 260.

124. Кондакова И.А. Тема любви в памятниках русской литературы XI -первой пол. XIII вв. // Филологические науки. 1985, № 2. С. 69 72.

125. Конявская Е.Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI середина XV в.). М., 2000.

126. Конявская Е.Л. Проблема авторского самосознания в летописи.// Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000, № 2, ноябрь. С. 65 76.

127. Котляр М.Ф. Галицько-Волинський лггопис XIII ст. Кшв, 1993.

128. Кусков В.В. Представления о прекрасном в древнерусской литературе // Проблемы теории и истории литературы. М., 1971. С. 58 66.

129. Кусков В.В. Связь поэтической образности "Слова о полку Игореве" с памятниками церковной и дидактической письменности XI XII вв. // "Слово о полку Игореве". Памятники литературы и искусства XI -XVI вв., М., 1978. С. 69-86.

130. Кусков В.В. Ретроспективная историческая аналогия в произведениях куликовского цикла // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980. С. 41-56.

131. Кусков В.В. Эстетика идеальной жизни. Избранные труды. М., 2000. МЗ.Ледяева С.Д. Русская военная лексика XI XIII вв. (на материалелетописей). Автореферат на соискание уч. степени канд. филологических наук. М., 1955.

132. Ленхофф Г. Канонизация и княжеская власть в северо-восточной Руси: культ Леонтия Ростовского // Ярославская старина. Вып. 3 Ярославль, 1996. С. 13-22.

133. Либан Н.И. Литература Древней Руси. Лекции-очерки. М., 2000.

134. Липец Р.С. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе. М., 1984.

135. Лихачев Д.С. Галицкая литературная традиция в Житии Александра Невского // ТОДРЛ, Т. V, Л., 1947. С. 36 55.

136. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947.

137. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970.

138. Лихачев Д.С. Своеобразие древнерусской литературы // Лихачева В.Д., Лихачев Д.С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971. С. 52-70.

139. Лихачев Д.С. Великое наследие. М., 1975.

140. Лихачев Д.С. "Слово о полку Игореве" и культура его времени. Л., 1978.

141. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.

142. Лихачев Д.С. Толстой и тысячелетние традиции русской литературы // Русская и грузинская средневековые литературы. Л., 1979. С.5-19

143. Лихачев Д.С. Текстология. На материале русской литературы X XVII вв. Л., 1983.

144. Лихачев Д.С. Прошлое будущему. Статьи и очерки. Л., 1985.

145. Лихачев Д.С. Зарождение и развитие жанров древнерусской литературы // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 79-95.

146. Лихачев Д.С. Повесть "О взятии града Торжьку" и древнерусский перевод "Истории Иудейской войны" // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 233 234.

147. Лихачев Д.С. Русский посольский обычай XI XIII вв. // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 140 - 153.

148. Лихачев Д.С. Система литературных жанров Древней Руси // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 57 78.

149. Лихачев Д.С. "Шестоднев" Иоанна Экзарха и "Поучение" Владимира Мономаха // Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 137-140.

150. Лихачев Д.С. "Слово о полку Игореве" и обычай посольских переговоров в Древней Руси // Лотмановский сборник, Т. I, М., 1995. С. 320-322.

151. Лопутько О.П. О природе устойчивых формул древнерусской письменности // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10. М., 2000. С. 80-87,

152. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988.

153. Лотман Ю.М. Очерки по истории русской культуры XVIII XIX вв. // Из истории русской культуры. Т. IV (XVIII - нач. XIX века). М., 1996. С. 13-348.

154. Лотман Ю.М. Об оппозиции "честь" "слава" в светских текстах киевского периода // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 1997. С. 84 - 94.

155. Лунде И. Риторика и проблема жанра в древнерусской литературе // Scando- Slavica. Т. 41. Copenhagen, 1995. С. 131 143.

156. Лурье Я.С. Проблемы изучения русского летописания // Пути изучения древнерусской литературы и письменности. Л., 1970. С. 43 48.

157. Лурье Я.С. К изучению летописного жанра // ТОДРЛ, Т. XXVII, Л., 1972. С. 76-93.

158. Лурье Я.С. Лаврентьевская летопись свод начала XIV в. // ТОДРЛ, Т.ХХ1Х,Л., 1974. С. 50-67.

159. Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV XV вв. Л., 1976.

160. Лурье Я.С. Повесть о битве на Липице 1216 г. в летописании XIV XVI вв. // ТОДРЛ, Т. XXXIV, Л., 1979. С. 96 - 115.

161. Лурье Я.С. К изучению летописной традиции об Александре Невском // ТОДРЛ, Т. L, СПб., 1997. С. 387 399.

162. Львов А.С. Лексика "Повести временных лет". М., 1975.

163. Любарский Я.Н. Внешний облик героев Михаила Пселла (к пониманию художественных возможностей византийской историографии) // Византийская литература. М., 1974. С. 245 262.

164. Любарский Я.Н. Литературно-эстетические взгляды Михаила Пселла // Античность и Византия. М., 1975. С. 114 139.

165. Лященко А.И. Этюды о "Слове о полку Игореве" // ИОРЯС, T.XXXI, Л.,1926. С.137-158.

166. Мельникова Е.А. "Этнографическое введение" Повести временных лет: пространственная ориентация и принципы землеописания // Живая старина, 1995, № 4. М. С. 45 48.

167. Менгес К.Г. Восточные элементы в "Слове о полку Игореве". Л., 1979.

168. Мещерский Н.А. К вопросу об источниках Повести временных лет // ТОДРЛ, Т. XIII. М.; Л., 1957. С. 57 65.

169. Мещерский Н.А. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX XV веков. Л., 1987.

170. Милютенко Н.И. Владимирский великокняжеский свод 1205 года (Радзивиловская летопись) // ТОДРЛ, T.XLIX, СПб., 1996. С. 36 58.

171. Мюллер Л. Взаимоотношения между опубликованными списками "Слова о Законе и Благодати" и "Похвалы Владимиру" митрополита Илариона // Культурное наследие Древней Руси. (Истоки. Становление. Традиции.) М., 1976. С. 372 379.

172. Мюллер Л. Значение Библии для христианства на Руси: (От крещения до 1240 г.) // Славяноведение. 1995, № 2. М. С. 3 11.

173. Панченко A.M. О цвете в древней литературе восточных и южных славян // ТОДРЛ, Т. XXIII, Л., 1968. С. 3 15.

174. Пархоменко В.А. Следы половецкого эпоса в летописях // Проблемы источниковедения. Сб. 3, М.; Л., 1940. С. 391 393.

175. Пиккио Р. Древнерусская литература. М., 2002.

176. Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси. (988- 1237). СПб., 1996.

177. Полянская И.В. Опыт формальной характеристики авторского стиля риторических произведений Древней Руси // Вестник Московского университета. Серия 8. История, 1993, № 4. С. 61 77.

178. Попова Т.В. Античная биография и византийская агиография // Античность и Византия. М., 1975. С. 218 265.

179. Прокофьев Н.И. О мировоззрении русского средневековья и системе жанров русской литературы XI XVI вв. // Литература Древней Руси. Вып. 1. МГПИ, каф. русской литературы. Сб. трудов. М., 1975. С. 5 - 39.

180. Прокофьев Н.И. К литературной эволюции весеннего пейзажа (Кирилл Туровский, И.М.Катырев-Ростовский и В.К.Тредиаковский) // Новые черты в русской литературе и искусстве (XVII нач. XVIII вв.). М., 1976. С. 231 -242.

181. Прокофьев Н.И. Функция пейзажа в русской литературе XI XV веков //Литература Древней Руси. Сб. научных трудов. М.,1981.С.З-17.

182. Прохазка Е.А. О роли "общих мест" в определении жанра древнерусских воинских повестей // ТОДРЛ, Т. XLII, Л., 1989. С. 228 -241.

183. Прохоров Г.М. Радзивиловский список Владимирской летописи по 1206 год и этапы владимирского летописания // ТОДРЛ, Т. XLII, Л., 1989. С. 53-76.

184. Пятнов П.В. К вопросу о жанровом своеобразии "Жития Александра Невского" // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1979, № 1.С. 33-41.

185. Ранчин A.M. Оппозиция "природа культура" в историософии "Повести временных лет" // Натура и культура. М., 1997. С. 180 - 190.

186. Ранчин A.M. Огненный столп в древнерусской агиографии: ветхо- и новозаветный истоки // Ранчин A.M. Статьи о древнерусской литературе. М., 1999. С. 75 82.

187. Ревелли Дж. Старославянские легенды о св. Вячеславе Чешском и древнерусские княжеские жития // Древняя Русь и Запад. Научная конференция. Книга резюме. М., 1996. С. 24-32.

188. Ремнева M.JI. Литературный язык Древней Руси. М., 1988.

189. Рифтии Б.Л. Типология и взаимосвязи средневековых литератур // Типология и взаимосвязи средневековых литератур Востока и Запада. М., 1974. С. 9 116.

190. Робинсон А.Н. К вопросу о народнопоэтических истоках стиля "воинских повестей" Древней Руси // Основные проблемы эпоса восточных славян. М., 1958. С. 131 157.

191. Робинсон А.Н. Стиль достоверности // Культурное наследие Древней Руси. (Истоки. Становление, Традиции.) М., 1976. С. 230 234.

192. Робинсон А.Н. Солнечная символика в "Слове о полку Игореве" // "Слово о полку Игореве". Памятники литературы и искусства XI XVII вв. М., 1978. С. 7-58.

193. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья. XI XIII вв. Очерки литературно-исторической типологии. М., 1980.

194. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси // История всемирной литературы. Т. II, М., 1984. С. 408 437.

195. Розов Н.И. "В начале было слово." // ТОДРЛ, Т. XLVIII, СПб., 1993. С. 88-95.

196. Русинов В.Н. Особенности организации текста в сочинениях Нестора Киево-Печерского: (В связи с проблемой Нестора-летописца) // Языковая культура Древней Руси. Ниж. Новгород, 1991. С. 62 82.

197. Сакулин П.Н. Русская литература. Социолого-синтетический обзор литературных стилей. Ч. I. Литературная старина. М., 1928.

198. Сапунов Б.В. Книга в России XI XIII вв. Л., 1978.

199. Свенцщкий I.C. Мова галицько-волинського лггопису // Вопросы славянского языкознания. Книга вторая. Львов, 1949. С. 123 135.

200. Серебрянский Н.И. Древнерусские княжеские жития (обзор редакций и текст). М., 1915.

201. Силантьев И.В. Сюжет как фактор жанрообразования в средневековой русской литературе. Новосибирск, 1996.

202. Силантьев И.В. Понятие сюжетики и проблема целостности произведения в древнерусской литературе // Филологические науки, 1997, №4. С. 18-23.

203. Сороколетов Ф.П. История военной лексики в русской языке XI XVII вв. Л., 1970.

204. Срезневский И.И. Древние жизнеописания русских князей X XI века // ИОРЯС, Т. 2, СПб., 1853. С. 113 - 130.231 .Срезневский И.И. Исследования о летописях Новгородских // ИОРЯС, Т. 2, СПб., 1853. С. 58-80.

205. Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Становление литературы. JI., 1984.

206. Сумникова Т.А. "Повесть о великом князе Ростиславе Мстиславиче Смоленском и о церкви" в кругу других смоленских источников XII в. // Восточнославянские языки: Источники для их изучения. М., 1973. С. 128 -146.

207. Творогов О.В. Традиционные устойчивые словосочетания в "Повести временных лет" // ТОДРЛ, Т. XVIII, М.; Л., 1961. С. 277 284.

208. Творогов О.В. Задачи изучения устойчивых литературных формул древней Руси // ТОДРЛ, Т.ХХ, М.; Л., 1964. С. 29 40.

209. Творогов О.В. Сюжетное повествование в летописях XI XIII вв. // Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. С. 31 - 66.

210. Творогов О.В. Древнерусские хронографы. Л., 1975.

211. Творогов О.В. Византийские хроники в древней Руси // Русская и грузинская средневековые литературы. Л., 1979. С. 86 92.

212. Творогов О.В. Небо в образной системе древнерусской литературы // Вопросы теории и истории языка. СПб., 1993. С. 227 230.

213. Творогов О.В. Летопись-хроника-палея: (Взаимоотношения памятников и методика их исследования) // Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. СПб., 1995. С. 166 -179.

214. Тодоров Ц. Поэтика // Структурализм: "за" и "против". М., 1975. С. 37 -113.

215. Толстой Н.И. Этническое самопознание и самосознание Нестора-летописца, автора Повести временных лет // Толстой Н.И. Избранные труды. Т. 2, М., 1998. С. 431 -439.

216. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. T.I. Первый век христианства на Руси. М., 1995.

217. Трофимова Н.В. О некоторых закономерностях в развитии жанра древнерусских воинских повестей // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 7. 4.1. М., 1994. С. 38 50.

218. Трофимова Н.В. "Вернушася вси здрави.". О воинском повествовании в Новгородской I летописи // Русская речь. 2000, № 1. С. 57 63.

219. Трофимова Н.В. Древнерусская литература. Воинская повесть XI -XVII вв. Развитие исторических жанров. М., 2000.

220. Трофимова Н.В. Поэтика и эволюция жанра древнерусской воинской повести: Автореферат на соиск. учен, степени доктора филологических наук. М., 2002.

221. Ужанков А.Н. "Летописец Даниила Галицкого": редакции, время создания.// Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 1. XI XVI века. М., 1989. С. 247-283.

222. Ужанков А.Н. "Летописец Даниила Галицкого": проблема авторства.// Герменевтика древнерусской литературы . X XVI вв. Сб. 3. М., 1992. С. 149- 180.

223. Ужанков А.Н. Эволюция пейзажа в русской литературе XI первой трети XVII вв. // Древнерусская литература. Изображение природы и человека. М., 1995. С. 19 - 88.

224. Ужанков А.Н. Из лекций по истории русской литературы XI первой трети XVIII вв. "Слово о Законе и Благодати" Илариона Киевского. М., 1999.

225. Ужанков А.Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий // Древняя Русь. Вопросы медиевистики, 2000, № 2-3. С. 46 67; 37 - 49.

226. Успенский Б.А. Поэтика композиции // Успенский Б.А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 9-220.

227. Успенский Б.А. Семиотика иконы // Успенский Б.А. Семиотика искусства. М., 1995. С. 221 296.

228. Федотов Г.П. Канонизация святого Владимира // Символ, 1988, № 19. С. 159- 168.

229. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990.

230. Филипповский Г.Ю. Художественно-документальные жанры владимирской литературы 60-х годов XII в. // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1979, № 4. С. 37 44.

231. Филипповский Г.Ю. Архитектурный образ в произведениях владимирской литературы XII века // Памятники истории и культуры. Вып. 3. Ярославль, 1988. С. 62 69.

232. Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаний (Владимирская Русь в литературе XII в.). М., 1991.

233. Франчук В.Ю. Киевская летопись. Состав и источники в лингвистическом освещении. Киев, 1986.

234. Фрейберг Л.А., Попова Т.В. Византийская литература эпохи расцвета. IX-XV вв. М., 1978.

235. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999.

236. Харпалева В.Ф. Специфика авторского самовыражения в "Повести временных лет" (к вопросу об образе автора в древнерусской литературе) // Филологические науки. 1992, № 4. С. 104 108.

237. Хрущов И.П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях. XI -XII столетие. Киев, 1878.

238. Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. Повествовательная проза и лирика. М., 1977.

239. Шайкин А.А. Некрологические статьи в "Повести временных лет" как средство характеристики героев летописи // Жанрово-стилевые искания и литературный процесс. Тематический сб. научных трудов. Алма-Ата, 1988. С. 10-19.

240. Шайкин А.А. "Се повести временьных лет." От Кия до Мономаха. М., 1989.

241. Шайкин А.А. Функции времени в "Повести временных лет" // Эволюция художественных форм и творчество писателя. Алма-Ата, 1989. С.З- 14.

242. Якобсон Р. Основа славянского сравнительного литературоведения // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 23 79.

243. Яусс Х.-Р. Средневековая литература и теория жанров // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1988, № 2. С. 96 120.

244. Яценко Б.И. Черниговская повесть о походе Игоря Святославича 1185 г. // Исследования "Слова о полку Игореве". Л., 1986. С. 38 57.1.. СТАТЬИ И МОНОГРАФИИ (ИСТОРИЯ)

245. Алешковский Х.М. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в древней Руси. М., 1971.

246. Бертье-Делагард А. Как Владимир осаждал Корсунь // ИОРЯС. T.XIV. Кн. I, СПб., 1909. С. 241-307.

247. Бестужев-Рюмин К.Н. О составе русских летописей до конца XIV века. СПб., 1868.

248. Бестужев-Рюмин К.Н. Русская история. ТI. СПб., 1872.

249. Буганов В.И. Отечественная историография русского летописания. М., 1975.

250. Горелик М.В. Монголо-татарское оборонительное вооружение второй половины XIV начала XV в. // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины (материалы юбилейной научной конференции). М., 1983. С. 244-269.

251. Горский А.А. "Всего еси исполнена земля русская." Личность и ментальность русского средневековья. Очерки. М., 2001.

252. Грушевский М. Хронологшя подш Галицько-Волинськсп лшшиси // Зап. Наукового товариства iM. Шевченка. T.XII, Льв1в, 1901. С. 1-72.

253. Грушевский М. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия. Киев, 1891.

254. Данилевский И.Н. Библеизмы Повести временных лет // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 3, М., 1992. С.75-103.

255. Данилевский И.Н. Библия и Повесть временных лет: (К проблеме интерпретации летописных текстов) //Отечественная история. 1993, № 1. С.78-94.

256. Данилевский И.Н. "Добру и злу внимая равнодушно."? (Нравственные императивы древнерусского летописца) // Альфа и омега. 1995, № 3. С.145-159.

257. Данилевский И.Н. Замысел и название Повести временных лет // Отечественная история, 1995,№ 5. С. 101-110.

258. Данилевский И.Н. Символика дат и название Повести временных лет // Источник. Метод. Компьютер. Барнаул, 1996. С.11-22.

259. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). М., 1999.

260. Дашкевич Н. Княжение Даниила Галицкого по русским и иностранным известиям. Киев, 1873.

261. Диль Ш. Византийские портреты. М.,1994.289.3абелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Книга первая. Государев двор или дворец. М., 1990.

262. Зимин А.А. Ипатьевская летопись и "Слово о полку Игореве" // История СССР, 1968, № 6. С. 43-64.

263. История Византии. В трех томах. М., 1967.

264. Карамзин Н.М. История государства Российского. Книга первая. М., 1988.293 .Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII-XV вв. Л., 1976.

265. Клосс Б.М., Корецкий В.И. В.Н.Татищев и начало изучения русских летописей // Летописи и хроники. 1980. В.Н.Татищев и изучение русского летописания. М.,1981. С. 5-13.

266. Ключевский В.О. Боярская дума древней Руси. Пг., 1919.

267. Ключевский В.О. Значение преподобного Сергия для русского народа и государства // Ключевский В.О. Очерки и речи. Второй сборник. М., б.г. С.199-215.

268. Ключевский В.О. Сочинения в восьми томах. Т.VI. М., 1959.

269. Кудряшов К.В. Половецкая степь. Очерки исторической географии. М., 1948.

270. Кузьмин А.Г. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969.

271. Кузьмин А.Г. Начальные этапы русского летописания. М., 1977.

272. Кучера М.П. Переяславское княжество // Древнерусские княжества XXIII вв. М.Д975.С.118-143.

273. Лимонов Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967.

274. Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1987.

275. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социально-политических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и городская община. СПб., 2001.

276. Маслов П.В. Поход св. князя Владимира на Корсунь (к 900-летию со дня кончины Великого князя Владимира) // Изв. Таврической архивной комиссии. 1916, № 53. Симферополь. С. 7-37.

277. Муравьева Л.Л. Летописание северо-восточной Руси конца XIII-начала XV вв. М.,1983.

278. Мильков В.В. Канонический, апокрифический и традиционный подходы к осмыслению истории в Древней Руси // Древняя Русь. Пересечение традиций. М., 1997. С.136-190.

279. Мильков В.В. Осмысление истории в Древней Руси. СПб., 2000.

280. Насонов А.Н. Об отношении летописания Переяславля-Русского к Киевскому (XII век) // Проблемы источниковедения. Вып.VIII, М.,1959. С466-494.

281. Ю.Насонов А.Н. История древнерусского летописания XI- нач.ХУШ вв. М.,1969.

282. Панов В. К истории летописей // Древнерусские летописи. M.;JI., 1936. С. XV-XXIII.

283. Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. ЗИ.Перфецкий Е.Ю. Русские летописные своды и их взаимоотношения.1. Братислава, 1922.

284. Петрухин В.Я. "Иосиппон" и "Повесть временных лет": К вопросу об источниках русского летописания // Славяне и их соседи. М., 1993. С.55-56.

285. Поснов М.Э. История христианской церкви. Брюссель, 1964.

286. Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.;Л., 1950. ЗП.Приселков М.Д. Нестор летописец. Опыт историко-литературнойхарактеристики // Символ, 1988, № 19, июнь. С 101-158.

287. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб., 1996.

288. Прозоровский Д. Кто был первым писателем первой новгородской летописи // ЖМНП, 1852, июль. С. 1-28.

289. Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. М., 1989.

290. Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в X -первой половине XIII в. М., 1977.

291. Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI-XIII вв. М.;Л., 1966.

292. Романов В.К. Статья 1224 г. о битве при Калке Ипатьевской летописи // Летописи и хроники. М.,1981. С 79-103.

293. Рохлин Д.Г. Болезни древних людей. М.;Л., 1965.

294. Рыбаков Б.А. Военное дело (стратегия и тактика) // История культуры древней Руси. T.I., М.;Л., 1948. С.397-416.

295. Рыбаков Б.А. Киевская летописная повесть о походе Игоря в 1185 г. // ТОДРЛ, Т. XXIV, Л., 1969. С. 58-63.

296. Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор "Слова о полку Игореве". М., 1972.

297. Рыбаков Б.А. Кто же автор "Слова о полку Игореве"? // Из истории культуры Древней Руси. Исследования и заметки. М., 1984. С 119-131.

298. Рыбаков Б.А. Миниатюры Радзивиловской летописи и русские лицевые рукописи X-XII вв. // Рыбаков Б.А. Из истории культуры Древней Руси. Исследования и заметки. М., 1984. С. 188-240.

299. Рыбаков Б.А. Петр Бориславич: Поиск автора "Слова о полку Игореве". М., 1991.

300. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. / Изд. 2-е, М.,1993.

301. Рыбаков Б.А. Историческая концепция Нестора, "иже написа летописець'7/ Русское подвижничество. М., 1996. С.71-95.

302. Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв. М., 1978.

303. Святский Д. Под сводом хрустального неба. Очерки по астральной мифологии в области религиозного и народного мировоззрения. СПб., 1913.

304. Святский Д. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. Пг., 1915.

305. Сенигов И. Историко-критические исследования о Новгородских летописях и о "Российской истории" В.Н.Татищева. М., 1887.

306. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. I-II. М., 19591960.

307. Солодкин Я.Г. История позднего русского летописания. М.,1997.

308. Степанов Н.В. Единицы счета времени (до XIII века) по Лаврентьевской и 1-й Новгородской летописям // Чтения в имп. Обществе истории и древностей российских при Московском университете. Кн. 4, Отд.Ш, 1909. С. 1-74.

309. Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб. 1856.

310. Татищев В.Н. История Российская. T.III., М.;Л., 1964.

311. Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979.

312. Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев., 1987.

313. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200 1304. М., 1989.

314. Хейзинга И. Осень средневековья. М.,1995.

315. Цыб С.В. Древнерусское времяисчисление в Повести временных лет. Барнаул, 1995.

316. Черепнин Л.В. Летописец Даниила Галицкого // Исторические записки.

317. Т. 12, 1941. С. 228-253. 348.Чернецов А.В. К изучению Радзивиловской летописи //ТОДРЛ,

318. T.XXXVI, Л., 1981. С.274-288. 349.Чижевский А.Л. Земное эхо солнечных бурь. М., 1976.

319. Шахматов А.А. Разбор сочинения И.А.Тихомирова "Обозрение летописных сводов Руси северо-восточной". СПб. 1899.

320. Шахматов А.А. Корсунская легенда о крещении Владимира. СПб., 1906.

321. Шахматов А.А. Повесть временных лет. Вводная часть. Текст. Примечания. Пг., 1916. С. I-XXX.

322. Шахматов А.А. Разыскания о русских летописях. М.,2001.

323. Щавелева Н.И. Тенденциозность средневековой историографии (на материале Хроники Винцентия Кадлубка) // Методика изучения древнейших источников по истории народов СССР. М., 1978. С. 154-165.

324. Щапов Я.Н. Похвала князю Ростиславу Мстиславичу как памятник литературы Смоленска XII в. // ТОДРЛ, Т. XXVIII, Л., 1974. С.47-59.

325. Аверинцев С.С. Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего средневековья (общие замечания) // Античность и Византия. М., 1975. С.266-285.

326. Аверинцев С.С. Предварительные заметки к изучению средневековой эстетики // Древнерусское искусство (Зарубежные связи). М., 1975. С. 371-397.

327. Блок М. Феодальное общество // Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. С .122-181.

328. Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995.

329. Бычков В.В. Эстетическое сознание древней Руси. М., 1988.

330. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика XI-XVII века. М., 1992.

331. Вагнер Г.К. Проблема жанров в древнерусском искусстве. М., 1974.

332. Вагнер Г.К. Статья Георгия Хировоска "О образех" в Изборнике Святослава 1073 г. и русское искусство XI в. // Изборник Святослава 1073 г. М., 1977. С 139-151.

333. Виоле-Ле Дюк Э.-Э. Жизнь и развлечения в средние века. СПб., 1999.

334. Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.

335. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

336. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990.

337. Желоховцева Е.Ф. Геометрические структуры в архитектуре и живописи Древней Руси // Естественнонаучные знания Древней Руси. М., 1980. С. 23-62.

338. Каждан А.П. Византийская культура (X-XII вв.). Изд. 2-е. СПб., 2000.

339. Культура Византии. IV-первая половина VII вв. М., 1984.

340. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового запада. М., 1992.

341. Лосев А.Ф. Логика символа // Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 247-274

342. Рапопорт П.А. Зодчество Древней Руси. Л., 1986.

343. Раушенбах Б.В. Пространственные построения в живописи. Очерк основных методов. М., 1980.

344. Трубецкой Е.Н. Три очерка о русской иконе: Умозрение в красках. Два мира в древнерусской иконописи. Россия в ее иконе. М., 1991.

345. Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998.

346. VI. ЗАРУБЕЖНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ.

347. Ingham N. Genre Theory and Old Russian Literature // Slavic and East European Journal. 1987, Vol. 31, №2. P. 234-245.

348. Lenhoff G. Categories of medieval russian writings // Slavic and East European journal. 1987, Vol. 31, № 2. P. 259-271.

349. Mann R. Lances sing: a study of the Igor Tale. Columbus, Ohio, 1990.

350. Marti R. Zum literarischen Profil des altesten traditionsbildenden Schrifttums der Kiever Rus' // Millenium Russiae Christianae (Tausend Jahre Christliches Russland), 988-1988. Koln, 1993. S. 173-190.

351. Mtiller L. Des Mitropoliten Ilarion Lobrede auf Vladimir den Heiligen und Glaubensbekenntnis. Wiesbaden. 1962.

352. Philipp W. Uber das Verhaltnis des "Slovo о pogibeli Russkoj semli" zum "Zitie Aleksandra Nevskogo" // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte, Bd. 5, Berlin, 1957. S. 26-27.

353. Philipp W. Heiligkeit unde Herrschaft in der Vita Aleksandr Nevskijs // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte, Bd. 18, Berlin, 1973. S. 55-72.

354. Picchio R. Models and Patterns in the Literary Tradition of Medieval Orthodox Slavdom // American Contributions to the Seventh International Congress of Slavists. The Hague, Paris. 1973, Vol. 2. P. 439 467.

355. Raba J. The Biblical tradition in the Old Russian chronickes // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. Wiesbaden, 1992. P. 9 20.

356. Scholz F. Die Bibel in Russland // Millennium Russiae Christianae (Tausend Jahre Christ Ciches Russland), 988 1988. Koln etc., 1993. S 263 - 279.

357. Seemann K.D. Genres and the Alterity of Old Russian Literature // Slavic and East European Journal. 1987. Vol. 31, № 2. P. 246 258.

358. Stokl G. Das Fiirstentum Galizien Wolhynien // Handbuch der geschichte Russlands (M. Hellman, K. Zernack, G.Schramm). Bd. 1. Stuttgart, 1980. S. 484-552.

359. Worn D. Studien zur Herrschafitsideologie des Grosfursten Vsevolod III. "Bol'soe gnezdo" von Vladimir (1176 1212) // Jahrbucher fur Gtschichte Osteuropas 27, 1979. H. 1. S. 1-40.

360. Worn D. Die politischen und kulturellen Beziehungen Russlands zum Westen // Slavistiche Studien zum IX Intemationlen Slavistencongress in Kiev 1983. Koln Wien, 1983. S. 635 - 648.392