автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Эстетические и литературно-критические взгляды Н. П. Огарева

Полный текст автореферата диссертации по теме "Эстетические и литературно-критические взгляды Н. П. Огарева"

5 ОД ДЕК 193'»

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИИ САМАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи УДК 882/09/П/Д

КОНКИНА Лариса Семеновна

ЭСТЕТИЧЕСКИЕ И ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ Н. П. ОГАРЕВА

Специальность 10.01.01 — русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

САМАРА 1994

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы Самарского государственного педагогического университета

Научный руководитель — доктор филологических наук, профессор Бочка-рев В. А.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Щеб-лыкин И. П., кандидат филологических наук Воронова Л. Я-

Ведущая организация — Самарский государственный университет

на заседании специализированного совета по присуждению ученой степени кандидата паук при Самарском гос\'дарствешюм педагогическом университете (443¡00, Самара, ул. Л. Толстого, 47), //£. /?.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Самарского государственного педагогического университета

Защита состоится

Автореферат разослан «

»

¡994 г.

Ученый секретарь специализированного совета кандидат филологических наук, доценг

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В последние десятилетия творческое наследие Н. П. Огарева, разнообразное по своему составу и характеру, привлекало внима-ше ученых самых разных отраслей знания — историков и соцпо-югов, филологов н искусствоведов, философов и экономистов I пр. Публиковались новые архивные материалы, в статьях и шигах рассматривались и обобщались новые свидетельства активного участия поэта и мыслителя в освободительном двнже-ши родной' страны, изучалось его поэтическое и публицистическое творчество, педагогические, правовые и иные воззрения. Значение этих работ трудно переоценить.

На этом в целом отрадном фоне самыми скромными, к сожа-тению, оказались результаты исследований эстетических, лите- ■ натурных и литературно-критических взглядов Огарева. Л\ожмо /казать лишь па немногие работы такого тина'. В болыпипстис (сследовашш эти вопросы затрагиваются (если ннп'нцс .ппрнгн даются) обычно и самой общей форме, кратко, чаше всего шшут-ю, далеко не полно. Между тем вопросы эстетики, литературы I критики были для Огарева предметом пристального внимания I постоянных размышлений на всем протяжении его творческого тути, о чем свидетельствуют и его различные произведения, и в эсобенностн его письма к друзьям. Все эти вопросы составляют гакую часть мировоззрения Огарева, которая заслуживает особого, специального изучения и обобщения. Этим обстоятельством " ч обусловлен выбор исследования.

1 Птушкина И. Г. и Путинцев В. А. Герцен и Огарев — критики // К кн.: История русской критики в двух томах. — М.; Л.: 1958. — Т. 1; Конкин С. С. К проблеме формирования эстетических идеалов п поэзии II: П. Огарева // В кн.: Первые Огаревскне чтения. Материалы научной конференции (общественные и гуманитарные науки). — Саранск. — 1974; Гурвнч-Лищинер С. Д. Проблемы этики, эстетики, воспитания в эпистолярном наследии Огарева // Гам же; Ее же: Об эстетических исканиях Огарева // Вопросы литературы. — 1980,. — № 2; Краснов Г. В. Критика поэта-борца // В кн.: II. П. Огарев о литературе и искусстве. — М. — 1988.

Цели и задачи исследования

В диссертации предпринята попытка проследить путь становления эстетических, литературных и литературно-критических взглядов Огарева рубежа 1820 — 1830-х до середины 1870-х гг. В наших выводах мы исходим не только из критических материалов по этому вопросу, но прежде всего из произведений самого Огарева, из нового их прочтения, свободного от былых социоло-гнзаторских увлечений. Мы учитываем при этом вывод М. М. Бахтина о том, что «в процессе своей посмертной жизни олн (произведения литературы. — Л. К.) обогащаются новыми значениями, новыми смыслами; эти произведения как бы перерастают то, чем они были в эпоху своего создания». Бахтин заметил вслед за этим, что об этом в свое время говорил еще Белинский2.

Методологическая основа диссертации

Методологическую основу исследования составляет мысль об органической связи эстетики — философской пли словесного творчества — с художественной литературой как неотрывной частью культуры и с литературной критикой, которую Белинский определял как конкретное «приложение теории к практике», или как «движущуюся эстетику»3.

Время определяет содержание и формы развития художественной литературы, принципы эстетики, методы критики. «В каждой культуре прошлого, — говорил Бахтин, — заложены огромные смысловые возможности, которые остались не раскрытыми, не осознанными и не использованными па протяжении всей исторической жизни данной культуры»4.-

Эпоха Огарева не является исключением. Но отсюда следует*, что и формирование художественно-эстетического облика поэта, становление его творческой мысли может быть правильно поняты только в общем контексте русской культуры его времени, — культуры, которая развивалась в тесном взаимодействии с культурой Запада. «Россия, — писал Огарев, — пережила все эпохи европейской жизни вкратце, добиваясь до решения собственной задачи»5.

2 Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. — М.: «Художественная литература»..— 1986. — С. 504.

3 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. в тринадцати томах. — М.: • АН СССР. — 1953. — Т. 2. — С. 123.

4 Бахтин М. М. — Указ. кн. — С. 506.

5 Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философские произведения. В двух томах. — М.: Госполитиздат. — 1952 .— 1956. — Т. 1. — С. 349. Далее ссылки на это издание даются в тексте, указываются том и страница.

Научная новизна и практическая ценность исследования

Выявить и проанализировать связи Огарева с его эпохой, с «контекстом», — дело весьма сложное, и мы не ставим перед собой такой задачи. В ограниченных рамках диссертации мы смогли указать лишь на некоторые основные 'линии движения и развития отечественной художественно-эстетической мысли на рубеже 1820-х — 1830-х гг. и до середины 1870-х, опираясь на исто-рико-генетический и историко-функциональный методы исследования явлений литературы и искусства.

В предпринятом нами исследовании впервые в нашем литературоведении дан специальный и систематический анализ доступных нам в наши дни источников, проливающих свет на содержание и характер эволюции литературно-эстетических и критических взглядов Огарева. Именно с этой стороны его литературное наследие изучено меньше всего. Мы уже не говорим о том, что в последние годы возникла настоятельная потребность в освобождении реального исторического облика Огарева от тех наслоений, от которых трудно было уберечься в условиях тоталитаризма и господства партийно-коммунистических схем и догм. ,

Практическая ценность работы видится нам и том, что ее содержащие, выводы и обобщения послужит прежде всего делу дальнейшего изучения творчества Огарева и писателей из его ближайшего окружения (Герцена, Сатина, Кегчера и др.). Кроме того, наше исследование может быть использовано преподавателями эстетики и истории литературы и литературной критики в высших и средних учебных заведениях — в лекционных курсах, в спецкурсах и спецсеминарах, на практических занятиях.

Апробация работы

Основу диссертации составили доклады, с которыми их автор выступал на межвузовских конференциях литературоведов СССР, а затем — России, проводившихся кафедрой русской и зарубежной литературы Мордовского университета им. М. П. Огарева. Эти доклады в форме статей включались затем в межвузовские сборники научных трудов кафедры, которые рецензировались в Институте русской литературы АН СССР (Пушкинский дом) и н Институте мировой литературы ям. М. Горького АН СССР. Кафедральные сборники, посвященные творчеству Н. П. Огарева, получили положительные отклики и в кругах научной общественности, п со стороны преподавателей вузов страны.

Структура и содержание работы

Диссертация состоит из Введения, двух глав, состоящих из пяти подглавок, Заключения и списка литературы.

Во введении дано обоснование выбора и актуальности темы диссертации, определены ее дели и задачи, ее методологическая основа, научная новизна и практическая ценность, формы апробации. В этой же части дан краткий анализ критической литературы.

В первой главе — «Развитие эстетической и литературно-теоретической мысли Огарева» — рассмотрены наиболее характерные его суждения по вопросам эстетики и художественной литературы. Говорится о том, что Огарев (как и Герцен) связывал начало своего духовного развития с победоносным завершением Отечественной войны 1812 года и последовавшим за ней декабристским движением, с увлечением произведениями Пушкина и Рылеева, с передовой литературой и философией Запада, в особенности — с чтением произведений Руссо, Шиллера, Шеллинга и Гейне. Все эти явления, по признанию Огарева, пробудили в нем «жажду анализа и критики» (II, 22).

Три проблемы поставлены-и освещены в первой главе, состоящей из трех относительно самостоятельных подглавок: 1, Эволюция эстетической мысли поэта; 2, Огарев о художественной литературе, ее специфике и.месте в общественной жизни; 3, Художественно-! ворческий труд в понимании Огарева.

В первой из этих подглавок прослежена эволюция эстетической мысли Огарева, начиная с рубежа 1820 — 1830-х гг. С этого времени и до середины .1840-х г'г! его развитие шло под преобладающим влиянием учений Шеллинга и Гегеля, эстетики романтизма, хотя в эти годы русская литература все уверенней становилась на путь художественного реализма («Евгений Онегин.» н «Борис Годунов» Пушкина, петербугские повести, «Мертвые души» и комедии Гоголя и,, др. произведения). •• Теоретическое обоснование романтическая эстетика получила, как известно, в Германии (Фихте и Шеллинг, братья Шлеге-ли, Шиллер и др.). За немецкими романтиками последовали писатели Англии и Франции (Байрон, В. Скотт, поэмы Озерной школы, Шатобриан, Ж. Сард и др.). Концепции' романтизма на русской почве складываются в статьях и произведениях П. Вяземского; О. Сомова, В. Жуковского, В. Одоевского и др. Наметились две основные тенденции в развитии этой концепции. Сторонники одной из них (А. Галич, Н. Надеждин и др.) развивали идеи раннего Шеллинга, приверженцы второй (В. Одоевский, И. Киреевский) последовали за идеями позднего Шеллинга, когда он уже отошел от прогрессивных идей молодости.

Огарев, Герцен и Белинский примкнули к первому из этих на-

давлений. В полемике с Герценом Огарев стремился подчерк-уть положительные (па его взгляд) начала в фплософско-эсте-1ческом учении Шеллинга, усматривая их, в частности, в «ге-иальиой фантазии» философа, в идее тождества идеального и атериального, природы и духа, сознательного н бессознательно, в пророческой миссии художника, в примате искусства пе-ед наукой. Отголоски этих учений звучат и в лирике Огарева, в его письмах этой поры. «Абсолют есть тождество бытия и дей, — говорит он. — Бытие неизменно — идея движется впе-ед; она осуществляется во .вселенной» (II, 273). В круг раз-ышлеНий Огарева входят категории эстетического идеала, нре-pacítoro, трагического и другие. В философском смысле идеал ля него «всегда цель, без которой невозможно никакое движе-ие» (I, 192). Эстетические идеалы, по его убеждению, всегда отряжены с чувством наслаждения, благоговения и пр. «На-лаждение поэтическое только там,.— писал он Герцену в нояб-е 1840 г.', где есть чувство бесконечности...» (II, 309)-.

1830-е — начало 1840-х гг. — время увлечения передовой мо-одежи России не только Шеллингом, по и философией' Гегеля. )днако большого влияния па Огарева Гегель не оказал. Не приял он пи гегельянского учения о Tipex фазах -развития духа, ни сей внешней логической стройности его философских построгай. «Школа Гегеля, — писал он Сатину, - зключнла мир и ло-ическую форму. Жизнь абстрактно:"! идеи она шивала жн.шыо шра... Логическая необходимость юсиодствовала. С.иобочн чс-овеческая исчезла... Надо спасти волю, иначе всякое ираиствеи-ое тачало исчезнет» (II, 328, 329).

Было, однако, и то, что Огарев'принимал у Гегеля. Считал праведливым, в частности, гегелевское понимание художествен-юго образа, категорий прекрасного, трагического и комического, (расота, «изящное» — в идее» (II, 260). Источник трагизма — 1еумолимое движение и развитие мысли. «Сама логика есть венское трагическое движение мысли... То, что должно быть уп-1азднено, трагично, но то, что уже упразднено становится комич-1ым» (IJ, 380 — 381).

В 1841 г., будучи в Германии, Огарев познакомился с только ito вышедшей в свет книгой Л. Фейербаха «Сущность христнан-:тва». Она помогла ему выйти из абстрактности в реальный мир. 3 его миросозерцании происходит перелом, о чем свидетельствует стихотворный цикл «Монологи». Но слепого преклонения перед Фейербахом не было. Перед умствепн ым взором поэта пеот-. :тупно стояли картины русской крепостнической действительности. Огарев стремился к практической деятельности. «Практика — это история», — утверждает он (II, 338 — 339). Поэт становится" на позиции художественного реализма. В очерке «Письма деревенского жителя» он писал: «...я как-то с каждым днем

более понимаю все изящное не только в природе и в искусстве, но во всякой деятельности человеческой...» (II, 17).

Выступая против романтизма как формы мироощущения (в философском смысле), Огарев не отрицал, однако, ценности и важности романтики как формы внутреннего, душевного состояния человека. В связи с этим он полемизировал с Герценом, убеждая его""в. том, что они обязаны сохранить это чувство, под знаком которого прошла их юность. «Романтизм, — писал оп ему, — не что иное, как женственность, т. е. самое изящное в мире» (И, 357).

В бурные 1860-е гг. Огарев подчинил свою деятельность, в том числе и поэтическую, борьбе с крепостничеством в родной стране. Все его произведения этой поры пронизаны мыслью об общественном содержании литературы и искусства. Главное, считал он, не в том, что такое искусство, а то, почему художник обращается к творчеству. Очевидно, что к этому художник стремится потому, что вся общественная жизнь дышит в нем, не дает ему покоя. Ему надо сказать о том, что он «внес в себя, чем переполнился из общественной жизни, будь то верование, будь то' негодование, будь то восторг или скорбь живая...» (1, 298).

Огарев в это время убежден в том, что общечеловеческое содержание искусства не может проявиться'иначе, как только в общественном и через общественное. Подвергнув критике теорию «чистого» искусства, он писал, что и Шекспир, и Аристофан, и Пушкин, и Гоголь — все эти «великие художники слова проникну ¡ы участием в своей современной общественности...» (I, 300 — 301).

Во второй подглавке первой главы обобщены высказывания и суждения Огарева о художественной литературе, ее специфике, месте и значении в общественной жизни. На- всем протяжении творческого пути он считал, что «...литература для народа — вернейший, полнейший и очищенный голос того, что происходит в жизни, а не уголок, куда .можно от жизни спрятаться» (II, 380).

Специфику литературы поэт усматривал в образной ее природе. Это — от Гегеля. Образ — отражение и выражение общего (идеи) в частном, конкретном (форме). В одном из писем к Герцену (1840 г.): «Я как-то больше живу в мире непосредственности, в представлениях, в образах...» (II, 313). Не исключая возможности воспроизведения реальной действительности в формах самой жизни, Огарев вместе с тем глубокий смысл искусства и литературы видел в твсфческ'и-лреобразующем начале. Он осуждал художников-живописцев за их увлечение моделями, которое нередко ведет к простому копированию действительности.

Огарев был убежден в том, что в изящно-поэтическую форму «способно облечься ^всякое живое содержание».■ Он утверждал: «Красота женщины, колыханье моря, любовь и ненависть, фило-

:офское раздумье, тоска Петрарки," подвиг Брута, восторг Галн-¡ея перед великим открытием и чувство, внесенное в скромный фуд Оуэна, — все это составляет для человека поэтическое от-юшенпе к жизни» (1, 416).

Огарев считал,следовательно, что не материальный мир сам ю себе должен быть объектом художественного воопроизведе-шя, а только человек в его связях.с этим миром, мир его духовных и душевных переживании' (рефлексии).

В художественной литературе Огарев видел такой вид пскус-:тва, который обладает большими возможностями в сравнении : другими видами. Поэзия, по его словам, вмещает в себя и «от-шшения звуков» (гармония), и «отношение линий» (образы), и ;амое мысль (в слове). «Звуки языка, мелодично коснутся до :луха, по не с неопределенностмо музыки, а с ясностью мысли» (I, 296). И «неподвижный момент картины» она разовьет и шредставит во времени».

Во взглядах Огарева на литературу важное .место заняли проблемы народности, национальной специфики и мирового значения конкретных ее явлений. Герцен 61.1л убежден в юм, чп> :<поэт и художник в истинных своих произведениях всегда народен», что «поэты в самом деле.;, «пророки», потому что они высказывают не то, чего ист, а то, чти неизвестно, что есть в тусклом сознании масс, что еще дремлет в нем»6. Огарев разделял эту мысль своего друга. В декабре 184i г. он писал: «...мце многое и многое хочется схватить из поэтической грусти и жизни России... Именно надо спуститься в низший слон общества. Тут-го истинная народность, всегда трагическая» (И, 327).

В 1860-е гг. проблему народности Огарев поставил в связь с освободительным движением. Истинными выразителями идеи народности были для него в это время декабристы. Так, К. Рылеев, по славам Огарева, «стремился высказать в своих поэтических произведениях чувства правды, права, чести, свободы, любви к родине и народу, святой ненависти ко всякому насилию» (I, 350). Нельзя не отметить при этом, что Огареву чуждыми оказались тенденциозные взгляды на народность Чернышевского и его соратников, сужавших понимание предмета до чисто классовых и политических значений.

В возникшей в начале 1860-х гг. полемике вокруг Пушкина Огарев, возражая Добролюбову, решительно отверг попытки противопоставить Гоголя Пушкину. У пего не было и тени сомнения в народном характере-творческого наследия Пушкина. Огарев писал: «Мы сказали, что Пушкин и народный поэт, потому что его всеобъемлющая .впечатлительность включала всякое

6 Герцен А. И. Былое п думы // Собр. соч. в тридцати томпх. — М.: АН СССР. — 1956. Т. IX. —С. 37.

содержание, отзывалась иа всякое настроение и искала многоразличных форм, в которые ¡вошла н народная форма, вошло и народное содержание» (I, 427).

Огарев говорил о том, что 'в русском языке отсутствует раз. лнчие 'национального и народного, следовательно, то, что 'Народно, то и национально. Пушкин, л о его словам, чутко уловил «русский народный мотив, народную песню, народные образы (в тесном смысле не только национального, по и простонародного) и выразил с гениальным мастерством» (I, 425).

Мировое значение творчества писателей Огарев связывал с полнотой художественного выражения в их произведениях жизни и нравственной физиономии их народов, с силой их влияния-на соотечественников. При этом он решительно возражал против узкого понимания слова «мировое», вкладывая в него весьма широкий смысл. Огарев -писал: «Если слово мировое относится к многоразличию, к всеобщности содержания... то (нельзя Пушкина не назвать мировым поэтом потому, что он касался всех явлений жизни. Если мировое значение относится вообще. к влиянию на современный мир, то влияние Пушкина на русский мир было не меньшее, чем влияние Гете н Шиллера на германский мир» (I, 427).

Что касается современности, .'надобно, чтобы народные массы имели свободу в жизни и досуг для образования. Только при ■этих условиях литература станет «(нераздельна с народом» (I, 426).

Из всех родов литературы Огарев чаще всего обращался к лирике. И- не мудрено: он был поэтом. Своеобразие лирики как рода литературы он усматривал в том, что в центре лирических произведений стоит либо личность самого поэта, либо обобщенный образ лирического героя. В лирическую форму, говорил он, легко укладывается «всякая боль от мгновенного впечатления, всякий проблеск надежды» (I, 417). Лирика близка к музыке. «Стихи нужны как своего рода музыка», и от них «отречься невозможно, как от музыки...» (I, 191). ' ■

Возникновение лирики Огарев относил к тому периоду истории, когда люди уже могли углубиться «в свой дух» (I, 417), Следовательно, лирику он считал более поздним явлением, чем эпос, который, в отличие от лирики, «можно рассказывать».

. Огарев высоко ценил лирику глубоких идей, настроений, чувств и совершенства формы. О лирике Лермонтова он говорил: «Его стихи можно петь». Каждое из них «или песня, или симфония» (II, 194).

Не менее высоко оценивал Огарев и драматургию как род литературы, утверждая, что «драма — вот единственная форма современного искусства; колорит ее — трагическая сторона пд-

ложителшой жизни»7. С сожалением говорил о том, что ему как поэту не удаются драматические (и эпические произведения.

Считая учительную функцию литературы необходимой, Огарев ©месте с тем решительно отвергал голый утилитаризм и дурную назидательность. Полноценное «поэтическое слово» само по себе «сильно колеблет неправду» (II, 20).

«Художник иг творческий труд в понимании Огарева» — третья подглавка первой главы посвящена анализу и обобщению высказываний и размышлений поэта о художнике и художественно-творческом труде. По-разному ставились им эти вопросы® разные ^периоды его творческой деятельности. В 1830-е гг. он следовал в этих вопросах за Шеллингом. Так, в 1833 г. он писал Герценуг «Бог живет жизнью художника... Я не могу себе плаче представить творения» ( II, 269).

Художники — пророки, связующие небо с землей, людей с Богом. Поэты, подобно библейским пророкам, обречены на земные страдания вследствие того, что прозорливо видят людские и общественные пороки (стихотворения «Шекспир», «Удел поэта» и ДР-).

Во второй половине 1840-х гг. ореол божественности с творцов художественных произведений снимается. Поэты — люди, но наделенные особыми способностями, позволяющими им близко к сердцу принимать общественные недуги и.людские боли. «В очерке «Письма деревенского жителя» Огарев писал: «...и гляжу на мою библиотеку, раскрьшаи книгу за книгой, и каждая страница преисполнена великой скорбью» (II, 18).

Не вдохновение «свыше», а социально-нравственные и эстетические идеалы определяют творческий процесс, в котором первостепенное значение имеют талант и труд художника. Понятно, что и различные эпохи эти идеалы различны. В письме к М. Л. Огаревой в 1841 г. он писал: «Современному художнику написать Мадонну или мученика, или чудо -— натяжка ума, которая не будет внутренне согрета» (II, 324). Трагедию художника А. Л. Иванова, автора «Явления Христа народу», Огарев связывал с тем, что он разочаровался в былых христианских идеалах. Новые же идеалы ему непонятны. Л новые идеалы, по его-убеждению, поэты'могут искать и пахолпгь^только н народной жизни (I, 303).

В 1860-е гг. требования Огарева к художнику ¡1 художественно-творческому труду повышаются. Поэт, в его новом представлении, это не только человек высокой одаренности, но и не менее высокой нравственности, искренности, чест-

7 Огарев II. П. — московским друзьям (Письмо, 1843 г.) // Русская мысль. — 1890. — № VIII. — С. 15. .СТР 12 К. -

мости, ответственности. Обращаясь к молодым пне я телям-совремешшкам, он писал: «Будьте искренни с обществен ним содержанием, выстрадайте его и, если в вас есть талан' художника, вы найдете, что делать, потому что у вас будет чт< сказать» (I, 303). Что касается честности, она выражается I преданности «общественной свободе, благу и истине» (II, 61) Огарев не раз говорил о том, что в своем поэтическом иризва пни оп нашел не только дело жизни, нр и глубокую человече скую радость. В одном из писем признавался: «Когда труд окоп чен, как тепло пожмешь руку всякому, кто носит имя человека»'5.

Касаясь процесса собственного поэтического труда, Огареь говорил, что многие его поэтические произведения обязаны своим возникновением мотиву воспоминаний. В одном из писем 1842 г. к московским друзьям он писал: «„.странно, для того чтобы хорошо писалось, мне нужно ясно вспомнить какой-то • отъезд, ещё два-три мгновения, когда было полно на душе»9. Минуты творческой работы Огарев называл лучшими минутами жизни. «Тут вся примесь докучных посторонних элементов исчезает, даже сновидение получает какую-то особую светлую действительность»...» -(И, 61).

Два основных вывода следуют из-рассмотренных материалов. Во-первых, вопросы эстетики, сущности художественной литературы и творческого труда занимали Огарева на всем протяжении его жизни и поэтического творчества. Во-вторых, многое из того, что оставил нам Огарев в этих областях не утратило своего глубокого смысла и значения до наших дней.

«Огарев — критик литературы» — вторая глава диссертации. В ней собраны и обобщены суждения Огарева, его оценки, посвященные различным явлениям русской и западноевропейской литературы..

Многие критические суждения Огарева 1830 — 1840-х гг. были выражением тех мнений, которые вырабатывались в кругу Герцена или в окружении Станкевича и Белинского. Вместе с тем они чаще всГего были и глубоко оригинальными, хотя нередко и субъективными.

Ранее .отмечалось, что литературно-эстетическое развитие Огарева шло от шеллингианско-гегельянских учений об искусстве и литературе к материалистическим воззрениям, которые по-■ зволяли ему в 1860-е гг. акцентировать внимание па произведениях социально-критической направленности. Так, в 1861 г. он писал: «...приходит пора свести эстетическую критику с метафизических подмостков на живое поле истории, перестать укло-

8 Огарев П. П. — московским друзьям (Письмо) // Русская мысль. — 1889. — № XI. — С. 12.

3 Там же.

пяться от живого впечатления, навеянного поэтическим произведением, искажая это впечатление мыслью, что произведение не подходит под вечные условия искусства; пора объяснить себе силу этого впечатления силой, с которой исторические и биографические данные вызвали в душе поэта это создание» (I, 436 — 437).

Критические суждения и оценки Огарева, как это видно из его произведений и писем, определялись тремя основными принципами: во-первых, исходным положением, что литература есть творческое воспроизведение жизни посредством художественных образов; во-вторых, глубоким пониманием того, что литература связана с жизнью народа, с его освободительным движением, воздействие которого с особой силой выступает в переломные периоды истории; в-третьих; убежденностью в том, что литература — не иллюстрация гражданской истории, а самостоятельная отрасль человеческой деятельности, развивающаяся по своим внутренним законам в тесном взаимодействии ,с другими отраслями культуры.

Эти принципы отчетливо проявились в конкретном содержании критических размышлений и оценок Огарева.

Львиная доля критических суждений Огарева относится к истории русской литературы, чему и посвящена первая подглав-ка второй главы. В своей совокупности они составляют общий его взгляд на процесс ее становления, на особенности ее содержания и пафоса, ее жанровых форм. Здесь у пего было мною общего с воззрениями Белинского и Герцена, но было и немало принципиальных расхождений. Можно утверждать, что у Огарева была своя, оригинальная концепция русской литературы,'с особенной отчетливостью выраженная им в «Предисловии» к сборнику «Русская потаенная литература XIX века».

С художественно-эстетическим миром русской литературы Огарев знакомился с раннего возраста. В «Моей исповеди» он признавался: «...во время оно, естественно, я больше всех любил Булатова (своего дядьку из крепостных. — Л. К-)- О;! меня научил читать и писать, он сказывал мне сказки, он помогал мне, ' играя в игрушки, фантазировать из них целые истории. Я пристрастился к чтению, к романтическим сказкам и к собственным фантазиям...»"'.

Из помянутой огаревской исповеди мы узнаем и о том, что и в отроческие и в студенческие годы отечественной литературе он уделял много внимания".

Известно, что Белинский считал русскую литературу расте-

1а Огарев Н. П. Моя исповедь // В кн.: Н. П. Огарев. Избранное. — М.: «Художественная литература». — 1977. — С. 307.

11 Там же. — С. 316, 320, 325.

нием «заморским», т. е. явлением «пересадочным», привезенным с Запада. Она — результат петровских реформ. Но чужеземное растение быстро пустило глубокие корни в русскую почву и стало обретать самостоятельность. Самобытною, национальною русская литература становится только в творчестве Пушкина.'

В этом вопросе Герцен не расходился с Белинским. Даже в 1860-е гг. он называл русскую литературу «цветком экзотическим», пересаженным в императорской оранжереи Петербурга. Грубые руки крестьянина, говорил Герцен, никогда не ухаживали за ним. Цветок этот развивался в школах немецких космополитов, в-казармах императорской гвардии и в бюрократических канцеляриях. Литература наша, считал он, «никогда -не переступала за пределы круга дворянства и служилого сословия и сама была, в сущности, своего рода службой, должностью, некоей обязанностью». Но, воспитавшись «на казенный счет», наша словесность переросла в «глухую оппозицию, в иронический и насмешливый протест»12.

Огарев избежал подобных крайностей Белинского и Герцена н общем взгляде на процесс становления русской литературы. Правда, и сам он не относил ее истории дальше XVIII столетия, связывая ее начало с петровскими преобразованиями. Все, что было -в отечественной словесности до XVIII века, Огарев относил к «сказочному» состояшпо «младенческих обществ», когда «грамотное сословие» ,не отделилось еще от народа и когда, следовательно, «одинаковый уровень верований выражался всюду в форме песни и легенды...» (I, 426). В ту пору, считал Огарев, литература действительно была «нераздельна с пародом» и существовала в устной традиции. Заметным общественным явлением наша словесность стала после реформ Петра I. В Россию хлынул поток новых идей, для освоения котбрых нужен был новый, литературный язык. С Ломоносова начинается потребность в разработке литературного языка и литературных жанровых форм. Литературным языком, считал Огарев, мог стать лишь язык народный, но очищенный по европейскому образцу. Для выражения «иноземного содержания» нельзя было воспользоваться ни языком церковнославянским, ни народной песней, ни сказкой, .«...песня однообразна, содержание сказки .не больше тревожит сердце, чем греческая Илиада...» (I, 424). Что касается языка церковнославянского, он был менее русским, чем «обь-европеившийся литературный язык» (I, 424). В этих условиях европейская стихотворная форма казалась сподручнее. Она и внедрялась Карамзиным и Жуковским. Нововведениям противостоял Шишков. Противостояние это Огарев назвал «забавным» н бесполезным. Но оно, по его словам, было вее-таки «предчувст-.

12 Герцен А. И. Указ. собр. соч. — Т. XVIII. — С. 174.

пнем того, что задача литературы — задача па,родная» (I, 424).

Главным итогом развития русской литературы в XVIII в. Огарев считал тот факт, что век этот передал «нашему столетию отрочески сложившийся язык, готовый к возмужанию» (I, 423). Что касается Европы, ее XVIII столетне внесло в русскую жизнь одновременно «с философским революционаризмом Франции и мистический либерализм Германии» (I, 423). Под воздействием этих двух факторов шло творческое развитие Радищева и Новикова, Капниста и Княжнина, Фонвизина и Державина. Творца «Фелицы» Огарев считал высшим представителем поэзии монархической.

Отношение Огарева, к русской литературе XIX в. определялось общим его воззрением на своеобразие русского исторического процесса этого столетия. Он считал, что для России XIX столетие столь же важно, как XVIII для Франции.

XVIII столетие для Франции — это время бурного развития просветительских идей, время Монтескье и Вольтера, энциклопедистов и Руссо. Логическим завершением этого мощного идейно-философского течения явилась Великая Францу н'кап рецо-люция 1789 — 1794 гг., опрокинувшая французский абсолкнизм. Эта революция, по убеждению Огарева, «набросала столько идей, или лучше сказать, — идеалов», что им и теперь еще не пришлось дойти до настоящей проверки и развития» (I, 706).

Огарев считал, что в России XIX столетия назревает антикрепостническая и антимонархическая революция, хотя и при других, чем по Франции XVIII в., обстоятельствах. В этом процессе русской литературе принадлежит первостепенная роль. «Дело политической свободы, — утверждал он, — стало заветом для всех поколений, следовавших за декабристами...» (1, Г>53).

Так, подобно Герцену, Огарев утверждал мысль об оппозиционном характере русской литературы, об ее связи с освободительным движением. Речь идет, разумеется, не обо всей литературе, а о -наиболее значительных ее явлениях. Под этим углом зрения Огарев рассмотрел творчество крупнейших представителей русской литературы XVIII — XIX столетий, начиная от Ломоносова п Фонвизина до Салтыкова-Щедрина п Гл. Успенского. Он, несомненно, учитывал- при этом опыт Белинского п других своих предшественников в области критики. '

Краткую, но выразительную летопись русской литературы

XIX века Огарев начал с Пушкина, которого считал наиболее полным выражением поэтической души России, олицетворением необъятных творческих возможностей родного парода. Следуя принципу историзма, Огарев подчеркнул мысль о том, что и Пушкине «судьба соединила все условия, все права на прямое наследство всего подготовленного в русской литературе в конце прошлого .и начале нашего века» (I, 425).

В отличие от Белинского и критиков-демократов 1860-х гг., Огарев справедливо обратил внимание па ранние произведения Пушкина, указан на то, что детские впечатлении поэта связали его «со всем объемом русской жизни — с мирной красотой деревенской природы и сельским (т. е. чисто народным) бытом...» (1,425).

Именно это обстоятельство позволило Пушкину глубоко уловить «русский народный мотив, народную песшо, народные образы» и выразить все это с «гениальным мастерством».

Подлинно великим произведением Пушкина Огарев считал его роман «Евгений Онегин». В нем, но его словам, поэт отошел от абстрактного байроновского идеала, встал «на русскую почву». Здесь «затаенная, но всегда чувствуемая вражда с правительственной жизнью и потребность освобождения складываются «в целость направления». Ленский и Онегин — люди, представляющие собою — «один вдохновенно, другой скептически — протест против существующего правительственного порядка вещей» (I, 431).

Громадное значение пушкинского творчества для последующего развития русской литературы Огарев усматривал в том, что с этого времени, по его словам, она «не смела безнаказанно быть рабскою и продажною». Сам Булгарин не дерзал придавать полицейский оттенок своему «борзописанию», а через двадцать лет после «Оды па свободу» «журналистика допустила к своему станку Белинского...» (Л, 435).

Закономерным звеном в концепцию Огарева (как н Герцена) вошли декабристы и декабристская литература. Особенная важность этого факта состоит в том, что Белинский и демократы 1860-х гг. обошли своим вниманием эту страницу истории нашей литературы и отнюдь не по цензурным соображениям13.

«Изяшпой» и «благородной» личностью называет Огарев К- Ф. Рылеева —- замечательного поэта-декабриста, ученика Пушкина по стиху, равного ему по влиянию па читателей-современников. Невысоко оценивая «Думы» Рылеева («вышло ложное изображение исторических лиц ради постановки на первый план... гражданской идеи»), Огарев назвал их историческим памятником своего времени. «Действительным поэтом», по словам Огарева, Рылеев 'становится в «Войнаровском» и особенно — в поэме «Налнвайко».

С не меньшей любовью ' и проникновенностью всегда писал Огарев об А. И. Одоевском, о чем со всей несомненностью свидетельствуют и очерк «Кавказские воды», и стихотворение «Героическая симфония Бетховена». Из опубликованных сти-

13-См. Кулешов В. И. История русской критики XVIII — XIX пскоп. — М.: Изд. «Просвещение». — 1972. — С. 167, 239, .206.

хотворепий Одоевского Огарев называет лишь два — «Отцу» («Как недвижимы волны гор...») 'и «Славянские девы». Произведения эти поэт-критик услышал из уст самого Одоевского. Они поразили 'слушателя удивительной отделкой и гармонией стиха. Огарев сожалел, что он не записывал того, что читал ему поэт-декабрист. Сожалел, что » памяти осталась лишь «музыка его голоса»— п только (I, 406).

О Кюхельбекере у Огарева мы находим всего лишь одно упоминание: «В 'направлении исключительно политическом 'следовал -за Рылеевым только один товарищ Пушкина по лицею, -Кюхельбекер» (1,439).

Огарев считал, что всеобъемлющее творчество Пушкина «заставляло звучать не одну политическую струну». Оно «вызывало последователей во всем, что 'составляет поэзию для человека» (I, 439). Каждый из его последователей взял у него то, что «ему было сроднее, — от унылой нежности песенок Дельвига до гениальной элегичности Баратынского». По вся дружина могла называться дружиной вольнолюбивых поэтов. Свободолюбивым пафо'сом веяло даже от «Черненая П. Козлова, ог многих стихотворений Ф. Глинки. поэме Н. Баратынского «Цыганка» затронут даже вопрос «различия сословий». Произведение проникнуто «гражданской мыслью» и исполнено «истинно трагических движений» (I, 439).

Одним из наиболее выдающихся явлений поэзии 1820-х гг. Огарев считал Грибоедова с его гениальной комедией «Горе от ума» -- «могучим произведением», ¡написанным не учеником Пушкина, а «своеобразным мастером». В центре внимания Огарева-критика — образ Чацкого, «самый рельефный образ в целой комедии». Солидаризируясь с Герценом в том, что Чацкий — декабрист : (вследствие чего русская литература не могла его касаться целых сорок лет), Огарев, однако, не 'согласился со 'своим другом, противопоставившим Онегина Чацкому («декабрист, а ч:с Онегин»), По мнению Огарева, Чацкий н Онегин — два исторических типа, выросших на русской почве. При этом, «если Онегин выразил сломанностъ, усталь' жизни, ... Чацкий представляет деятельную сторону жизни, негодование, ненависть к Существующему правительственному складу общества» (1,442). Возражая критикам, считавшим образ Чацкого «ходячей сатирой», Огарев увидел в грибоедовском герое живого человека своей эпохц, человека, сосредоточившего на себе «общественное страдание и движение своего времени» (I, 442). Ошибался Огарев лишь в том, что считал Грибоедова поэтом, примкнувшим к правительству, с чем и связал его гибель...

Привлекла внимание Огарева-критика поэзия и трагическая

судьба Полежаева. Белинский, как известно, считал, что популярный в 1820-х гг. поэт «не был жертвою судьбы и, кроме себя 'самого, никого не имел права обвинять в своей гибели»14. Возражая знаменитому критику, Огарев, напротив, подчеркнул мысль: «Редко на ком обстоятельста жизни так ярко отразились, как па личности и поэзии Полежаева» (1, 447). Горячий юноша «с сильным поэтическим талантом» мог развиться только при условии забвения и отвержения среды «дикого поме-щиче'ства», из которой он вышел. В широком .историко-литературном плане судьбу Полежаева и пафос его поэзии Огарев связывал с первой, неудавшейся битвой «свободы с самодержавием» (I, 447).

К Лермонтову Огарев обращался часто и говорил о нем всегда 'с неизменной любовью, считая, что в. его лице мы имеем «быть может, самого сильного человека в русской поэзии, даже не исключая Пушкина» (П, 194). Поэт-критик призна-' вален, что ему трудно оторваться от лермонтовских стихов, «как от какой-то собственной страсти — хорошей или дурной — все равно, только никогда не солганной» (П, 193).

Общин пафос лермонтовского творчества Огарев справедливо связывал с удушливой общественной обстановкой 1830-х гг. «С упорной неизменностью, — писал Огарев, — провел он (Лермонтов. — Л. К.) свою задачу, гениальной впечатлительностью понимая всю прелесть жизни и постоянно сознавая себя лишним человеком в этом мире, где ему душно, как. в тюрьме или монастыре, и откуда ему хочется вырваться куда-нибудь на простор и дикую волю, как Мцыри...» (449 — 450). Именно в образе Мцыри, по пловам Огарева, лермонтовский идеал достиг «прозрачной ясности и целости» (I, 450).

Одним из великих произведений русской литературы Огарев считал -роман Лермонтова «Герой нашего времени». Это, но его словах;, целая поэма, и которой «и самая проза звучит, как стих» (I, 450).

Рядом с Лермонтовым Огарев рассмотрел самобытное творчество Кольцова — поэта, заявившего «дремлющую силу немого множества перед образованным меньшинством» (1, 455).

- Вместе "с Лермонтовым, утверждал Огарев, Кольцов был властителем «поэтических дум» рубежа 1830 — 1840-х гг. Посредством неподражаемого сравнительного анализа Огарев смог выразить самую сущность своеобразия каждого из этих поэтов. «Один, — писал1 критик, —"отвергнувший общественный »опрос по устали, другой — потому что не успел схватить его.

и Белинский В. Г. Поли. собр. соч. В тринадцати томах. — М.: АН СССР.— 1955. — Т. VI. — С. 127.

Эдин — тоскующий от того, что крылья утомились; другой — эт того,-что «крылья связаны». Один погибает, подстреленный своими, которым о чужой; другой гибнет, задушенный своим;«, которые его не узнали. Оба вместе — звучный отголосок целой России своего времени, России задремавшей и России непроснувшейся (1, 454).

С движением 1820-х гг. Огарев связывал два основных направления в русской общественно-литературной мы'сли 30 — 40 гг. — панъевропеизма и панславизма. Слитые воедино у декабристов, негодование на русскую действительность и любовь к России раздвоились. Одни пошли в отрицание всего русского, другие —■ в отрицание всего нерусского. Своеобразным явлением было лишь письмо Чаадаева, потрясшее умы современников. Из поэтов славянофильского направления Огарев выделял лишь А. Хомякова и К- Аксакова. Последний — действительный поэт, не выпускавший из рук до конца своей недолгой жизни «народного знамени» (I, 461).

Великим явлением русской литературы Огарев-считал Гоголя, творчество которого явилось '«действительной общественной властью» его времени. Оружием Гоголя был смех, но невеселый, не развлекающий смех, а смех «рыдающий».

Рядом с Гоголем в деле «подтачивания правительственной сети, наброшенной на Россию», Огарев ставил Некрасова. Задачу, выпавшую на долю этого поэта, Огарев 'считал необычайно грудной, требовавшей от '¡его «таланта пепппило и сильного». Таким талантам, по словам критика, Некрасов обладал. «Его «суровый стих» полон поэзии сухого горя» (1, 462). «Жесткий лиризм» Некрасова, полагал Огарев, не мог иметь такого же «объемистого влияния», как смех Гоголя, вследствие чего «у Некрасова не было последователей и подражателей» (1, 463)..У Гоголя же последователи были. Это — Тургенев и Островский.

В Тургеневе Огарев видел истинного Художника «по объему и силе впечатлительности». В своих произведениях, 'считал Огарев, Тургенев «преимущественно доканчивал помещичество и брал из жизни светлые образы простолюдинов, любя и лелея их» (I, 463). Высоко оцепил поэт-критик рассказ «Хоть и Ка-линыч», повести «Полесье» I! «Первая любовь», комедию «Где тонко, там и рвется».

Заслугу Островского-драматурга Огарев усматривал в том,-что он «ударил... по купеческому быту» (I, 463).

С обстановкой николаевской реакции Огарев связывал распространение в России того времени-понятии «о художественности вне.общественной жизни». Из этой школы, по его словам, вышел один «великий талант» — А. Фет, который скорее обра-

довался найти себе оправдание «в метафизической эстетике», чем «действительно был ее учеником...» (I, 457).

В письмах к Герцену-Огарев оставил ряд высказываний и замечаний о некоторых художественных и художественно-публицистических произведениях своего друга. Высоко оценивал, в частности, его роман «Кто виноват?» и книгу «С того берега».

Глубокое впечатление произвел на Огарева роман В. Слепцова «Трудное время», со страниц которого, по его словам, «так и пахнуло отечеством»15.

Внимательно следя за журналом «Отечественные записки» Некрасова и Салтыкова-Щедрина, Огарев -положительно оценил книгу очерков В. Скалдина ('псевдоним публициста Ф. П. Еленева) «В захолустье й в столице». Замечательными произведениями назвал поэт-критик «Признаки времени», «Историю одного города» и «Дикого помещика» Салтыкова-Щедрина, Рекомендовал Огарев Герцену и рассказ «Разоренье» Г. Успенского.

На произведениях, публиковавшихся в «Отечественных записках», обрываются оценки Огаревым важнейших явлений русской литературы XIX века.

Два основных вывода следует из только что рассмотренных материалов:

Первое, обладая острым критическим взглядом, Огарев сумел и краткой, иногда в лаконичной форме определить 'своеобразие и литературно-общественное значение тех явлений, которые обратили на себя его внимание;

Второе, выдающиеся деятели отечественной литературы явили собой пример бескомпромиссного и бескорыстного служения родному народу, глашатаев высоких гуманистических и эстетических идеалов.

Во второй подглавке второй главы рассмотрены размышления Огарева и его оценки тех явлений западноевропейской литературы, которые оказывались в разное время в поле его зрения. В этой части диссертации нет систематического анализа национальных европейских литератур, потому что нет его у самого Огарева.

Колыбелью западноевропейской литературы Огарев считал литературу и культуру античного мира, в условиях которого возникли художественно-эстетилеские ценности непреходящего значения. Поэт-критик оставил свои реплики о Гомере и древнегреческих трагиках, о Сократе и Платоне, Аристофане и Аристотеле, Таците и Ювенале. Говорил и писал об общем характере жизни древней Эллады, об особенностях ее философии,

15 Огарев Н. П. — Герцену А. И. (Письмо) — Литературное наследство. —

М.: АН СССР, — 1941, — Т. 39 — 40. — С. 407.

юэзии и искусства. В письме к Герцену (1847 г.) признавался: «Античная гармония форм, во"мне по крайней мере, возбужда-¡т чувство необычной Pracht und Fülle Lebens (роскоши и пол-юты жизни. — Нем.). Я.не думаю, чтоб мы были очень далеки уг древнего искусства; я думаю, что еще нашему миру суждено дойти до этого гомерического спокойствия лиц, до этой строй-юсти и сочувствия к природе и жизни, по с иным, большим содержанием...»10 • . .

Искусство древней Греции, считал Огарев, поражает нас и монументальностью образов, и прелестью высокой наивности, и чувством меры, пропорции. «... нигде не было... такого чувства меры", как в Афинах» (II, 438). — утверждал он. У Гомера «принцесса везет белье в тележке и находит в тростнике нагого Одиссея — и все это и.меет прелесть высокой наивности...»"

С восторгом отзывался Огарев о Сократе. В 1844 г. писал Герцену: «Как хорош в истории философии Сократ! Право, хотелось бы сделаться греком» (II, 244).

Огарев был убежден в том, что античное1 искусство было связано с теми формами общественной жизни, в условиях которых оно только и могло возникнуть и развиться. Изменилась жизнь —'ушло и былое величие литературы и всей культуры. «Древнее искусство пало с богами Олимпа...» (1, 294). «Греческий хор исчез из трагедии, потому что исчез образ жизни члли-нов...» (II, 437).

К искусству Средних исков и Возрождения Огарев, по его признанию, относился со свойственной ому нежностью. В таком отношении сказалось, несомненно, его высокое представление о романтизме, считавшемся в ту пору исключительной принадлежностью Средних веков. В письме к М. Л. Огаревой (1841 г.) он писал: «Сколько я пи наслаждался Колизеем и римскими развалинами, но чувствую, что, по моей славянской грустной натуре, я больше симпатизирую с развалинами Средних веков и печальная природа мне ближе к сердцу, чем роскошь Италии» (II, 326).

С удивлением и преклонением относился Огарев к Данте, стоявшему в самом преддверии эпохи Возрождения. В 1865 г., когда Италия и весь тогдашний культурный мир отмечали 600-летие великого поэта, Огарев написал в его честь сонет, в котором есть такие строки:

Италия! я шлю тебе привет В великий день народных ликовании!

16 Огарев Н. П. — Герцену А. И. (Письмо) // Литературное наследств. — М.: АН СССР. — 1953. —-Т. 61. — С. 754.

17 Огарев Н. П. — Огаревой М. Л. (Письмо) // Там же. — С. 857.

Вспоминая о Данте, Огарев думал прежде всего о его «Божественной комедии». Решительно не согласился он с мнением о том, что дантов'ская комедия — «философская система», «...поэма, — писал он, — предоставляет ряд образов, которые совершенно принадлежат фантазии... Даже нет аллегории, кроме как в первой песне, где папство является в виде волчицы, мучимой всеми животным похотями. Стих удивительный»81.

Необычайный взлет искусства в эпоху Возрождения Огарев 'связывал с ее переходным характером — началом крушения феодализма, с кризисом католицизма. В это время «религиозная идея была внутреннею общественною задачею». Так, Буо-наротти, по его словам, в одно и то же время «строит храм,-строит крепость и рисует страшный суд и создает энергиче'скую фигуру Моисея... Ту же задачу проводит Дант». Под влиянием религиозной общественности, утверждал Огарев, «создалась и развила'сь музыка, восходя от одинокой молитвы до общественной молитвы, до хора» (I, 299).

Из поэтов Возрождения Огарев упоминает Франческу Петрарку, имея в виду его сонеты в честь Лауры («тоска Петрарки»), Много писал он о живописцах — Рафаэле, Доминикино, Гвидо Рени, Гверчине, Тициане и других.

Из всех великих писателей Возрождения Огарев выделял в особенности Шекспира, а из его произведений — трагедию ч<Гамле1» (отдельные 'сцены ее даже переводил па русский язык). «Трагическое величие» Шекспира Огарев связывал с общественным скентнцизмО|.м, порожденным кризисом гуманистического движения. «...Искренняя вера, — писал он, — 'создала великие религиозные картины, искреннее' сомнение произвело «Гамлета» (I, 303).

Глубоко интересовала Огарева эпоха Просвещения, литература и искусство этого времени. В его статьях и письмах встречаются имена Монтескье, Вольтера, энциклопедистов, Руссо. На всех этих деятелях, говорил он, «лежит печать страдания». «Желчная 'сказка Вольтера представляет мне скорбь в форме насмешки и негодования... Вот и вечный мученик Руссо; вот и энциклопедисты, которых я не могу себе представить иначе, среди их твердо и ровно выдержанной борьбы с предрассудками и неправосудием, как мучениками во имя здравого 'смысла. Положим, что им не удалось сложить головы на плаху, но лег-■ ко ли им .было жить между ханжеством, с одной стороны, и развратом, с другой,- жить в атмосфере, которая представляла смесь этих двух элементов, им, я'сным служителям рассудка?»

(II, 18).

-1В Огарев Н.-П. — московские друзьям (Письмо) // Русская мысль. —

1889. № XII. - С. 3 - 4.

Много внимания уделил Огарев-критик Шиллеру, Гете, Гейне крупнейшим представителям немецкого романтизма и Просвещения. В Шиллере он видел одного из тех мыслителей и художников слова, под решающим воздействием которых свершилось собственное его нрав'ственпо-зстетическое самоопределение в годы отрочества и юности («благородство стремлений») . Позже, в 1840-х гг. Огарев говорил, что уже не может «симпатизировать с Шиллером»," не может «удовлетвориться его стремлением ins Blaue (в голубую даль. — Нем.)»13. Теперь русского поэта-критика больше влечет к себе Гёте. Для него творец «Фауста» —- «всеобъемлющий дух» творчества. «Тема Фауста вечная, — писал Огарев жене (1841 г.). Рядом с Фаустом — Мефистофель — «внутренний, холодный, сухой ана-лнзис Фауста, вынутый из Фауста и поставленный возле него, как особенная личность». Выписана эта личность так хорошо, что ее «не примешь за ходячий абстракт»20. Огарев решительно отверг обвинения Гёте в "общественном индифферентизме. «Фауст» и «Сродство по выбору» «доказывают, что вопрос семейный представлялся Гёте с его действительно скорбной стороны \ И потому нет оснований говорить «об олимпийском спокойствии Гёте, оно не представляет холодности миру человеческому, это есть ширь понимания и только, следовательно, далеко не эгоистическое чувство»' (II, 19). Здесь он разошелся с Герценом.

Кроме Шиллера, Гёте н Гейне в произведениях и письмах Огарева встречаются имена Л. Рельштаба, X. Тидге, А. Гофмана, Г. Кёиига, В. Мюллера, Л. Уланда, А. Грюпа и др. Общее состояние немецкой поэзнп 1840-х гг. Огарев оценивал невысоко. Герцену и московским друзьям он писал: «...в литературе ужасное бесталание. Теперь Германия наводнилась политическими стихотворениями, которых поэтическое достоинство... .ниже всякой критики»2'.

Из английской литературы XIX столетня Огарев чаще всего вспоминал и .писал в статьях и письмах о Байроне. В великом английском поэте он видит «мрачную поэму страдания», художника. «гениальной скорби». Особенно выделял поэмы «Каин» и «Дон Жуан». «Каин», по его словам,' «до пафоса возведенная борьба энциклопедистов во имя здравого смысла». В этой по--,\1 е-мнстерпи является «защита начала критики и рассудка», которую позже повторила Жорж Санд в ^«Коисуэле» (П, 19).

19 Огарев Н. П. — Сухово-Кобылиноп Евд. В. (Письмо, 1942) // Укал.

Л. Н. — Т. 61. — С. 862. 211 Огарев Н. П. — Огарепой М. Л. (Письмо, 1841) // М. Гершепзоп. Образы прошлого. — М. — 1912" — С. 450. -1 Огарев Н. П. — Fepuciiv Л. И. и московским л ручьям (Письмо) 1843) //

Русская мысль. — 1890". — № VIII. — С. 12.

Поэму «Дон Жуан» Огарев охарактеризовал словами Гете, назвавшим ее «безгранично гениальным произведением»,- Я нигде не встречал такого объема содержания, такого богатства фантазии и иронии» (II, 404), —' писал он Герцену.

Высоко оценивая Байрона, Огарев осуждал и отвергал байронизм, ставший после трагической гибели великого английского поэта модой в кругах «салонных витязей» и рифмоплетов. Огарев считал, что Байрон .не романтичен, а скорее субъективен. «... его собственная .личность потому для него важна, — писал он, — что для него важна вообще личность человеческая и ее права на жизнь и счастье...» (II, 20).

Заслуживают внимания размышления и заметки Огарева о некоторых представителях французской литературы XIX в. Особенно ча'сто обращался он к имени Жорж Санд. Интерес к ее жмз>ни и творчеству в передовых кругах России 1830— 1860-х гг. был всеобщим. Так, по словам Белинского, Ж. Санд— «вдохновенная пророчица, энергический адвокат прав женщин...»22 Не менее высоко оценивал ее .произведения и Герцен.

В поле зрения Огарева время от времени оказывались такие произведения Ж. Санд, как романы «Консуэло», «Мойра», «Ус-кок», «Лукреция Флориани» и некоторые другие. В романах философских, считал Огарев, у знаменитой французской писательницы 'много натянутых мыслей и неестественных лиц. Часто видно, как. действующие лица подводятся под идею, что портит эффект. Неоправданной считал концовку романа «Орас», где герой, будучи человеком хлестаковско-ноздревского склада, становится «скромным порядочным человеком, адвокатом своей провинции, и это так неожиданно...»"

Роман Сенанкура «Оберман» Белинский относил к тому тину. произведений, в которых продолжена разработка образа Вер-тсра — 'родоначальника слабых, болезненных натур, весьма характерных для переходных эпох. У Огарева м,ы .находим лишь одно замечание об этом произведении. В письме к жене (1839г.) он писал: «Оберман» мне показался скучным и неестественным... Это поэзия безнадежности. Бог с ней, не хочу. Верить хочу»24.

Обращался Огарев и к имени Бальзака,, хотя и не часто. В письме к жене он писал, что картины быта некоторых бело-омутских крестьян лучше картин бальзаковских романов, в которых повествуется о тридцатилетних дамах «с их пышными

22 Белинский В. Г. — Укал. поли. собр. соч. — Т. XII. — С. 54.

23 Огарев Н. П. — Герцену Л. И. (Письмо, 1842). — Русская мысль. — 1889. — М> 11. — С. 14.

21 Огарев Н. П. — Огаревой М. Л. (Письмо) // Указ. ЛН. — Т. 61. — С. 852,

будуарами». «Что они ни делай, все они холодные эгоистки и только»25. Одно из последних его замечаний о Бальзаке относится к 1869 г. В письме к Герцену он писал: «Ты читаешь Бальзака-Оно, может, и хорошо, но все же должно быть скучно... А я перечитывал Гейне и увлекся до стихотворства...»26

Известно несколько замечаний Огарева об Адаме Мицкевиче, произведения которого он хорошо знал и высоко ценил. В 1839 г. просил прислать ему в Белоомут поэму «Дзяды» и «Крымские сонеты». Позже пытался переводить- Мицкевича. В начале 1840-х гг. Мицкевич жил в Париже, возглавляя там в Колледж де Франс кафедру славянской литературы. В передовых кругах России приобрел большую популярность курс его лек? ций по истории культуры славянства. Об этом Огарев писал своим друзьям в Москву в 1843 г. Его внимание привлекла, в частности, мысль польского поэта о том, что новая драма должна родиться в мире славянском. Речь шла о драме-мистерии. Огарев не согласился с мыслью Мицкевича («Меня уже слово мистерия испугало»)г\

Таково своеобразие критических 'суждений, замечаний и оценок Огаревым некоторых явлений литературы Запада.

Представленные материалы свидетельствуют о широте читательских интересов Огарева, рассматривавшего важнейшие явления литературы Запада в общем контексте 'своих философ-ско-эстетическнх н литературно-критических воззрений.

В заключительной части диссертации поднедены нотис тога и сделаны необходимые обобщения и выводы. Главный из этих выводов заключается и том, что эстетические и литературно-критические воззрения Огарева представляют собой одну Ш важных страниц в истории великой русской литературы и критики XIX столетия.

Огарев Н. П. — Огаревой М. Л. (Письмо) // Указ. ЛИ. ~ Т. 61,— С. 851.

26 Огарев Н. П. — Герцену А. И. (Письмо) // ЛН. — Т. 39 — 40. — 502.

27 Огарев Н. П. — московским друзьям (Письмо) // Русская мысль. — 1889. — Л"? XII. — С. 18 — 19.

По теме диссертации опубликованы следующие статьи и другие работы:

1. Пушкин в жизни и творчестве Н. П. Огарева // Проблемы творчества Н. П. Огарева. Межвузовский тематический сборник научных трудов. — Саранск. — 1980. — С. 68 — 85.

2. Историко-литературные взгляды Н. П. Огарева // Проблемы 'творчества П. П. Огарева. Межвузовский сборник научных трудов. — Саранск. —- ,1985. — С. 48 — 71.

3. Литература Запада в художественном сознании и критике Н. П. Огарева // Н. П. Огарев: проблемы творчества. — Саранск. ~~ 1990. — С. 61 — 86.

4. Комментарии к кн.: Н. П. Огарев в воспоминаниях совре-мсштког, (н соавторстве с С. С. Конкиным). — М.: «Художественная лн!ерат\'ра». — 1989. — С. 469 — 479, 491 —507, 509 — 511. '

Общий объем — 6 авт. л.

. Слано в набор 14.11.94. Подписано в печать 00.11.94. Объем 1,2 н. л. Тираж 100 экз. Заказ № 741.

Типография Издательства Мордовского университета 430000, Саранск, ул. Советская, 24