автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Этническая история северных хантов (обдорско-куноватская группа) в XVII - начале XX вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Этническая история северных хантов (обдорско-куноватская группа) в XVII - начале XX вв."



На правах рукописи

ПЕРЕВАЛОВА ЕЛЕНА ВАЛЕРЬЕВНА

ЭТНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ СЕВЕРНЫХ ХАНТОВ (обдорско-куноватская группа) в XVII — начале XX вв.

Специальность 07. 00. 07 - этнография, этнология п антропология

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Новосибирск -1997

Диссертация выполнена в Институте Истории и Археологии Уральского отделения Российской Академии Наук

Научный руководитель - доктор исторических наук А. В. Головнев

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук И. Н. Гемуев

кандидат исторических наук В. М. Кимеев

Ведущая организация - Уральский государственный университет

Защита диссертации состоится 1997 г в часов

на заседании диссертационного совета Д 200. 09. 01 в Институте археологии и этнографии СО РАН

по адресу: 630090, г. Новосибирск, проспект Академика Лаврентьева, 17.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института археологии и этнографии СО РАН.

Автореферат разослан «. »_7_1997 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук

В. Т. Петрин

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Постановка проблемы и актуальность исследования

Изучение этногенеза и этнической истории различных этнических общностей, как народов, так и отдельных этнографических или этнических групп является одной из основных задач этнографической науки. В круг этой тематики входит исследование этнической истории северных (обдорско-куноватских) хантов.

По совокупности лингвистических и этнографических характеристик в составе северных хантов, наряду с березовско-казымской и атлымско-шеркальской, выделяется обдорско-куноватская группа (этнографические материалы дают основания считать обдорско-куноватских хантов отдельной территориальной группой, характеризующейся высокой степенью эндогамности и политико-административной обособленностью). Географически она оказывается самой «нижней» из нижнеобских или «северной» из северных. Имея в виду условность понятий «северная» или «нижнеобская» по отношению к жителям Приобья, мы адресуем эти определения обдорско-куноватской группе хантов.

Исторически, на протяжении XVII - начала XX вв., нижнеобские (обдорско-куноватские) ханты были расселены по Малой и Большой Оби с притоками Полуй, Собь, Войкар, Куноват и Сыня. В начальный период российской колонизации они входили в состав Обдорского и Ляпинского княжеств, в дальнейшем — Обдорской и Куноватской волостей (по переписи 1897 г. их численность составляла 4125 чел.), в советскую эпоху — Шурышкарского и Приуральского районов Ямало-Ненецкого автономного округа (по переписи 1989 г. их численность составляла 7200 чел.). В устье Оби расселена самая северная группа хантов, здесь проходит граница между уграми и самодийцами, между культурами таежных промысловиков и тундровых оленеводов; здесь сложилась своеобразная система административно-политического устройства, основанная на наследственной власти туземных князей; здесь иначе, чем в более южных районах, проходила христианизация, распространялись нормы государственного права, экономические и торговые новшества. Таким образом, особенности этнической истории северных (обдорско-куноватских) хантов в XVII - начале XX вв. предопределялись не только сложным характером туземного межэтнического взаимодействия, но и своеобразием Российской государственной политики в условиях Западносибирского Приполярья.

Выбор хронологических рамок работы (XVII - начало XX вв.) связан с тем, что главным фактором внешнего воздействия на этническую историю коренных жителей Западной Сибири в этот период являлась российская колонизация; прежде (до XVII в.) этнические процессы предопределялись другими причинами (влиянием тюрко-монгольских политических образований, движением мигрантов через Урал); позднее (с 20-х гг. XX в.) на смену российской пришла советская колонизация, имевшая принципиально иной характер. Кроме того, наиболее ранние летописные и архивные источники, в которых находят отражение факты этнической истории северных хантов, относятся к XVII - началу XVIII вв.; включение в обзор первых десятилетий XX в. позволяет использовать полевые материалы автора с учетом того, что историческая память ныне живущего поколения может быть условно распространена до начала XX столетия.

Изученность темы

В истории этноисторического изучения северных хантов можно выделить несколько этапов. Почин в исследовании этнической истории коренного населения Северо-Западной Сибири был сделан участниками Академических экспедиций 1733-1743 гг. и 1768-1774 гг., в работах которых выделяются два направления: этноисторическое, содержащее в большей степени данные по политико-административной истории народов (Г. Ф. Миллер, И. Е. Фишер) и этнографическое, описывающие различные стороны жизни и быта туземцев (П. С. Паллас, И. Г. Георги, В. Ф. Зуев). Особо следует отметить «Историю Сибири» Г. Ф. Миллера - неповторимый по насыщенности и значимости исторический труд, а также «Описание живущих Сибирской Губернии в Березовском уезде Иноверческих народов Остяков и Самоедов» В. Ф. Зуева - первую этнографическую работу, посвященную северным остякам и самоедам. Факт «сводного» рассказа Зуева о северных остяках и самоедах может свидетельствовать о существовании в XVIII в. более тесных связей между нижнеобскими хантами и ненцами и о невозможности их четкого разграничения.

Содержательностью этнографического описания нижнеобских остяков и самоедов отличается сочинение начала XIX в. Ф. Белявского «Поездка к Ледовитому морю», включившее сюжеты, относящиеся к этнической истории северных хантов: об остяцких князьях и самоедских старшинах, особенностях местного управления, сборе ясака и обдорской ярмарке, родовой экзогамии. В середине XIX в. появляется ряд работ, содержащих ценные материалы по этнической истории северных хантов.

Среди них можно выделить труды лингвиста и этнографа М. А. Кастрена, педагога и историка Н. А. Абрамова, чиновника и путешественника Ю. И. Кушелевского. В наблюдениях и рассуждениях М. А. Кастрена сочетаются «чутье» полевика и талант исследователя: им дана развернутая характеристика северохантыйского рода, выделена группа обдорских остяков, отличавшаяся культурным своеобразием. В работах Н. А. Абрамова представлены сведения об остяцких княжествах и князьях, о христианизации и реакции северных остяков и самоедов на российскую политику массового крещения инородцев. В книге Ю. И. Кушелевского «Северный полюс и земля Ялмал» впервые изложена концепция хода и причин проникновения остяков на территорию Северного Приобья, этноисторически рассмотрен характер взаимоотношений между северными остяками-пришельцами и самоедами-туземцами.

Из работ исторического направления конца XIX в. необходимо отметить труды П. Н. Буцинского, А. Титова, Н. М. Ядринцева. Интересными дополнениями к исторической картине развития Обдорского края явились описания хода христианизации Иринарха (И. С. Шемановского), В. С. Герасимова, зарисовки об остяцкихкнязьях Г. Попова, Н. Н. Оглоблина. Среди этнографических исследований этого периода выделяются работы, содержащие конкретные сведения о культуре и этнической истории северных хантов В. В. Бартенева, О. Финша и А. Брэма, А. И. Якобия, И. С. Полякова.

Следующий этап в истории изучения северных хантов составляют работы авторов рубежа Х1Х-ХХ вв. С. К. Паткановым издано уникальное собрание фольклора иртышских остяков, рисующее картины военных конфликтов (в том числе межэтнических -самодийско-угорских) и торгово-обмепных.контактов. До настоящего времени сохраняет значение одного из основных источников по этнической истории и другой труд С. К. Патканова «Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и роды инородцев», зафиксировавший этнодемографическую ситуацию в Сибири в конце XIX в. Этнографической обстоятельностью характеризуются работы исследователей-краеведов начала XX в.: А. А. Дунина-Горкавича, И. Н. Шухова, А. X. Бушевича, Г. М. Дмитриева-Садовникова, включающие сведения по северной группе хантов, в частности о недавнем заселении остяками территорий каменных самоедов.

Очерки исследователей конца XIX - начала XX вв. основаны на богатом полевом материале и приурочены к определенным районам и

хронологическим периодам, в них содержатся значительные материалы, характеризующие этническую ситуацию в Нижнем Приобье в конце XIX - начале XX вв. Однако, несмотря на богатство фактического материала и обоснованность ряда частных заключений, целенаправленных исследований по этнической истории (в том числе северных хантов) не проводилось.

В 1930-е гг. формируются новые подходы в изучении коренного населения Нижнего Приобья. Среди исследований исторического направления выделяются основанные на богатейшем архивном материале труды С. В. Бахрушина, которому впервые удалось воспроизвести историческую картину средневековых остяцких княжеств. По содержательности, полноте привлекаемых архивных и литературных материалов исследования С. В. Бахрушина до сих пор остаются непревзойденными, особенно в вопросах политической истории угров и самодийцев.

Существенно расширили объем исторических данных по этнической истории хантов работы И. И. Огрызко и Н. А. Миненко, открывшие дополнительный фонд материалов по истории христианизации коренного населения Северного Приобья, реконструирующие этноисторическую ситуацию Северо-Западной Сибири в XVIII - первой половине XIX вв. и рассматривающие проблемы политики российского правительства в отношении туземцев.

В советский период начинается развитие западносибирской археологии, в связи с чем возрастает интерес к проблемам этногенеза народов Нижнего Приобья, прежде всего обских угров, С 30-40-х гг. этнографические исследования в Северо-Западной Сибири были во многом переориентированы на проблемы этногенеза. Это связано как с общей тенденцией советской этнографии рассматривать вопросы происхождения изучаемых народов в качестве базовых, так и с тем обстоятельством, что ведущий исследователь Нижнего Приобья В. Н. Чернецов блестяще сочетал в своих работах археологические и этнографические методы. В. Н. Чернецовым и В. И. Мошинской были заложены основы северообской археологии и одновременно этногенетического подхода в этнографии.

В те же 30-40-е гг. развивается и этноисторическое направление, возглавляемое Б. О. Долгих. Одной из целей, поставленных Б. О. Долгих при написании его главного труда «Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в.», было преодоление «разрыва между этнографией и историей». Искусное сочетание архивных источников и этнографических материалов позволило автору воссоздать

этнодемографическую ситуацию в Сибири в ранний период российской колонизации.

В последующие десятилетия эти два направления -этногенетическое (В. Н. Чернецов) и этноисторическое (Б. О. Долгих) - оставались и до сих пор остаются ведущими. Ранние моменты этнической истории обских угров рассматривались исследователями в основном в ракурсе освещения проблем формирования дуально-фратриальной организации Пор-Мось (В. Штайниц, В. Н. Чернецов, А. М. Золотарев, 3. П. Соколова, П. Вереш, В. Г. Бабаков,

A. В. Головнев). В последние годы все больше внимания уделяется проблемам формирования отдельных этнографических групп обских угров (3. П. Соколова, Н. В. Лукина, П. Вереш, А. И. Пика,

B. Г. Бабаков, Е. П. Мартынова). Следует, однако, отметить неравномерность изученности этнической истории различных групп хантов и манси. В частности, северная группа хантов, являющаяся объектом настоящего исследования, охарактеризована в литературе фрагментарно: если процессы формирования казымской, сынско-куноватской территориальных групп были рассмотрены 3. П. Соколовой, то самые северные (обдорские) ханты остались без внимания угроведов.

Для изучения этнической истории северных хантов важное значение имеет анализ ненецко-угорских контактов. Исследователями самодийских народов рассматриваемые проблемы затрагивались в рамках изучения этногенеза и этнической истории северных самодийцев (Г. Д. Вербов, Б. О. Долгих, В. И. Васильев, А. В. Головнев).

Таким образом, этническая история как хантов в целом, так и их отдельных групп, исследована недостаточно. Отсутствие обобщающих работ, на наш взгляд, во многом обусловлено однонаправленностью привлекавшихся источников и методов исследования. В связи с этим проводившиеся ранее исследования этнической истории хантов имеют либо сугубо исторический (С. В. Бахрушин), либо преимущественно социально-демографический (3. П. Соколова) характер.

Цели и задачи исследования Основной целью настоящей работы является исследование этнической истории северных хантов в XVII - начале XX вв., факторов и механизмов ее формирования. В связи с этим предполагается решение следующих задач:

— анализ этнодемографической ситуации в Нижнем Приобье в XVП-XIX вв. (динамики численности населения, системы расселения,

брачных ориентаций, фамильного и родового состава);

— характеристика факторов внешнего воздействия (прежде всего российского влияния) на этнокультурные процессы у северных хантов и их соседей;

— определение направлений и масштабов миграций, приведших к складыванию общности северных хантов и обусловивших ее этнокультурное развитие в XVII - начале XX вв.;

— рассмотрение внутренних (на уровне родовых групп) механизмов этнических процессов;

— выявление этнокультурной специфики (по ряду культурных признаков) северных хантов относительно соседних этнических общностей (ненцев и более южных групп угров).

Решение названных задач позволяет, на наш взгляд, представить этническую историю в различных измерениях - историческом, этнодемографическом, этносоциальном, культурно-хозяйственном.

Научно-методологическая основа

Среди российских этнографов не сложилось единого мнения о соотношении понятий «этногенез» и «этническая история». В трактовках, предложенных Л. П. Лашуком и обстоятельно разработанных Н. А. Томиловым, формирование этнической общности рассматривается как «неотъемлемая часть» (определенный этап) этнической истории. Данный подход к пониманию этногенеза и этнической истории представляется оптимальным, поскольку он позволяет рассматривать этнокультурные процессы в их непрерывности и хронологической преемственности. Это особенно важно в изучении истории этнического новообразования (в нашем случае одной из групп хантов), когда можно вести речь одновременно и об этногенезе (по отношению к исследуемой группе), и о «стадии этнического развития» (по отношению к основной части народа).

Для выявления этнопоказательных элементов культуры северных хантов нами использовались концепции развития хозяйства (прежде всего оленеводства), социальных норм и институтов (рода, экзогамных установок), мировоззрения (ряда культово-ритуальных традиций) у обских угров и самодийцев, представленные в работах В. И. Васильева, И. Н. Гемуева, А. В. Головнева, И. И. Крупника, В. М. Кулемзина, Н. В. Лукиной, 3. П. Соколовой.

Научная новизна работы Этническая история представляется синтезом этнографии и

истории, в связи с чем для определения хронологической «шкалы» этнической истории в начале повествования дается исторический контекст событий (на основе архивных и литературных материалов), затем на «историческое полотно» накладываются имеющиеся этнографические материалы. Для получения объемной картины этнической истории северных хантов выделяется «макроуровень», позволяющий рассмотреть общую картину миграций в Нижнем Приобье (по данным фольклора и ревизий) и выявить этноисторические связи пришельцев-мигрантов с туземцами, а также «микроуровень», дающий возможность охарактеризовать механизм этнических процессов «в масштабе» северохантыйского рода (по полевым материалам).

Именно такой подход, на наш взгляд, помогает преодолеть разрыв между этнографией и историей, а сочетание разнородных источников (архивных и литературных данных, фольклора, полевых наблюдений автора) дает возможность «объемно» показать особенности этнической истории малоизученной северной (обдорско-куноватской) группы хантов в XVII - начале XX вв. В поиске оптимальных вариантов этого сочетания состоит одна из главных методических задач данного исследования.

Источники

Одним из основных источников исследования послужили материалы сибирских архивов, прежде всего Тобольского филиала государственного архива Тюменской области (ТФ ГАТО) и научного архива Тобольского музея-заповедника (НА ТГИАМЗ). По содержанию архивные материалы могут быть разделены на три группы. Первая группа включает данные, содержащие статистические сведения об остяках, вогулах и самоедах Нижней Оби. К таковым относятся прежде всего переписи (ревизские сказки) 1783-1858 гг., содержащие сведения о числешюсти, этшгческом и фамильном составе, естественном движении населения (рождение, брак, смерть), а также включающие сведения о территориально-административном размещении коренного населения (ТФ ГАТО. Ф. 154). Материалы ревизских сказок, наряду с данными переписи 1897 г., позволяют выявить динамику числешюсти населения, определить специфику брачных связей, установить направлешм и масштабы миграционных процессов в Северном Приобье в XVПI-XIX вв. Ревизские сказки в сравнении с метрическими книгами более полно (по крайней мере для данного региона) отражают демографическую ситуацию, поскольку в них учтены все платящие ясак туземцы, тогда как в метрических книгах - только крещеные. Вторую

группу источников составляют сведения описательного характера: документы делопроизводства, рукописные материалы по обычному праву сибирских инородцев и христианизации, комментарии к статистико-экономическим сводкам (ТФ ГАТО. Ф. 152,156,329,144). К этой же группе источников можно отнести рукописные материалы научных экспедиций 1920-30-х гг. в различные районы проживания хантов, манси и ненцев (НА ТГИАМЗ). В третью группу архивных источников, помогающих уточнить границы волостей, расположение и названия селений, включены картографические материалы ТФ ГАТО и НА ТГИАМЗ.

Другим основным источником послужили полевые материалы автора, собранные среди нижнеобских хантов рр. Сыня, Войкар, Куноват, Малая и Большая Обь и Полярного Урала, восточных и южных хантов (рр. Демьянка, Б. и М. Юган, Тромъеган, Пим, Салым), а также северных и южных манси (рр. Сосьва, Ляпин, Конда). Маршруты экспедиций охватили практически все районы расселения хантов Северного Приобья, зоны контактов хантов и ненцев, хантов и манси. Полевые исследования, проводившиеся в течение 14 лет в различные сезоны, включали опрос и непосредственное наблюдение.

Расширить временные границы исследования позволяет привлечение опубликованных летописных и ранних архивных источников. Наибольшей информативностью выделяются сборники документов, составленные Археографической комиссией («Сибирские летописи»), А. Титовым, А. И. Андреевым, М. П. Алексеевым, А. Оксеновым. К числу уникальных литературных источников можно отнести ранние этнографические сочинения Г. Новицкого и В. Ф. Зуева.

При разработке отдельных проблем этнической истории нижнеобских хантов использованы данные смежных дисциплин: языкознания, топонимии, археологии, экологии. Важнейшим условием применения всех источников является комплексность их привлечения, хронологическая, территориальная и этническая определенность.

Практическая значимость

Решение проблем, связанных с современным социально-экономическим развитием Обского севера, невозможно без учета особенностей этнической истории коренных народов и их территориальных групп. Интенсивное развитие региона, происходящее в последние десятилетия, отрицательно сказывается на условиях жизни народов Севера, осложняет экологическую ситуацию, вызывает новые массовые миграции, подчас сопровождающиеся обострением

межнациональных отношений. Решение национальных проблем предполагает осмысление закономерностей и особенностей миграционных процессов, учет исторического опыта этнокультурного развития и взаимодействия различных народов и их территориальных групп. Практическая значимость работы определяется возможностью ее дальнейшего использования при разработке положений по организации и устройству этнических статусных территорий на Севере Западной Сибири. Актуальность изучения этнической истории связана с ростом национального самосознания и возрастанием интереса к истории своего народа.

Апробация работы Основные положения диссертации отражены в опубликованных статьях и были изложены в докладах на конференциях: Россия и социально-экономическое развитие Сибири (Тобольск, 1982), VI Западно-Сибирское археолого-этнографическое совещание (Томск, 1984), Unity and Diversity in Arctic Societies (Finland, 1995), Интеграция археологических и этнографических исследований (Новосибирск, 1996). Они нашли отражение в реализации российских и международных программ по исследованию и развитию культур народов Западной Сибири: «Северная Сосьва: исторические и современные проблемы развития коренного населения» [Шадринск, 1992], «Касум-Ёх: материалы для обоснования проекта эпшческой статусной территории» [Шадринск, 1993], Tracing Cultural Change in the Northwest Siberia (зарубежный соисполнитель Dartmouth Colledge), Arctic Cultural Panorama (зарубежный соисполнитель University of Lapland), проводимых под руководством А. В. Головнева. Материалы и разработки автора по этнической истории северных хантов были использованы при создании музейных экспозиций и этнографических выставок (на основе фондов ТГИАМЗ): «Мифы тайги и тундры» (1992-4 гг.), «Музыка пространств» (1995 г.), «Боги и люди» (1995 г.).

Структура работы Исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы, списка сокращений и приложений к 3-й главе (таблицы, отражающие демографическую ситуацию в Обдорской, Куноватской, Ляпинской, Сосьвинской и Подгородной волостях, выполненные на основе ревизских сказок). В текст работы включены карты и схемы.

Содержание работы

Во Введении обоснована актуальность темы, дан обзор историографии и источников, определены цели и задачи исследования, научно-методологические принципы, научная новизна и практическая значимость работы.

3-я глава «Историко-политический контекст» характеризует этнополитическую ситуацию в Северном Приобье в ХУП-Х1Х вв. и факторы внешнего, прежде всего российского, воздействия на этнокультурные процессы у северных хантов и их соседей. В ходе трех основных этапов российской колонизации - военно-политического («эпоха Ермака»), конфессионального («эпоха Лещинского») и правового («эпоха Сперанского») - в Северном Приобье происходило складывание этнической общности северных хантов на основе взаимодействия местного самодийского населения и мигрантов-угров. В соответствии с названными этапами в главу включены три раздела: «Князья «большого измененного дела», «Оберегая отеческую веру», «Желая соблюсти пользу Его Императорского величества».

В различные периоды российской колонизации в Нижнем Приобье выделялись туземные административные центры, задававшие тон в политических отношениях с Москвой. На этапе военных захватов безусловным лидером была Кода во главе с князьями Алачевыми. В силу территориальной отдаленности и труднодоступности северные остяки и самоеды испытывали менее ощутимое воздействие российского управления и русской культуры, чем сопредельные западные и южные области Приуралья и Приобья. В то время как в «эпоху Ермака» западно-и южно-угорские княжества были разгромлены или подчинены российским воеводам, в Северном Приобье сохранялась и по-своему укреплялась наследственная власть князей Тайшиных (в Обдорске) и Артанзеевых (на Куновате).

Российское государство осуществляло военную колонизацию не только силой казачьих дружин, но и с помощью самих же остяков, умело используя противоречия между остяцкими князьями. Так, некогда могущественное остяцкое княжество Кода было превращено в российского сателлита, и с начала XVII в. являлось противовесом непокорным северным и восточным соседям. Вплоть до конца XVII в. северные остяки и самоеды под явным или скрытым началом своих князей противостояли российским властям. В этот период возрос престиж обдорских князей как вождей мятежных северных остяков и самоедов. С падением политической значимости основных угорских

центров, Югры и Коды, Обдория в течение почти столетия оставалась постоянным источником «смуты». Тем самым, в отличие от западных и южных областей, для Обдории этап военно-политической колонизации длился значительно дольше. После полного подчинения русскими Коды центр туземного политического влияния сместился на север, во владения Обдорских князей.

В начале XVIII в., когда на всей остальной территории Приобья уже разворачивалась борьба за «истинную веру» (христианизация), в Обдории еще в полной мере не завершилось военное подчинение туземцев, особенно кочевых тундровых самоедов. Не случайно северные остяки и самоеды восприняли христианизацию как новый виток войны, и характер их действий против русской администрации и крещеных соплеменников не оставляет сомнений в том, что на севере Приобья «эпоха Лещинского» стала для коренных жителей прямым продолжением «эпохи Ермака».

В Северном Приобье на основе противостояния политике христианизации возник «языческий союз» не принявших православие обдорских остяков и самоедов. Обдорский городок стал своеобразной границей христианского и языческого миров. Обдорские князья Тайшины, вынужденные принять крещение в целях сохранения личной власти, оставались верными «вере отцов». Самоедские походы против «неверных», возглавляемые обдорскими князьями, прокатились по всему Березовскому краю. Под защиту князя в Княжеские юрты стекались не пожелавшие принять крещение остяки и самоеды, а с ними и подвергавшиеся репрессиям «шайтаны» и «идолы». Обдорское княжество стало оплотом языческой веры. Уже тогда четко обозначилась грань, разделившая северных хантов на «язычников» (северную группу) и «христиан» (южную группу).

В то же время в XVIII в. Обдорское княжество в какой-то мере повторило судьбу Коды, постепенно становясь опорой Москвы в распространении административного влияния России среди кочевых северных остяков и самоедов. Политика управления самоедами через посредство обдорских князей Тайшиных в течение нескольких веков оказывалась наиболее эффективным методом управления «немирной», «воровской» самоядью. Пришедшая в XIX в. на смену «политике конфессионального давления» тактика правовой регламентации социальной жизни туземцев сводилась к дальнейшему подчинению коренного населения и обеспечению постоянных поступлений в казну. Сбор ясака с подвластного населения стал «почетной привилегией князьков». Постепенное сближение туземной элиты (прежде всего

князей) с местной русской администрацией привело к усвоению остяцкими князьями «норм» административной жизни. Связанные с этим злоупотребления в практике сбора податей, регулирования земельных конфликтов не раз вызывали столкновения между остяцкими князьями и вождями самоедов (восстания Ваули Ненянга и Пани Того).

«Устав об управлении инородцев в Сибири» 1822 г. спровоцировал новый конфликт между остяками и самоедами, столкнув интересы туземных лидеров. Самоедские выступления против российской власти заставили признать удобство использования «послушного» остяцкого князя, опиравшегося на сильные Обдорские городки. Превосходство жалованных князей основывалось на их «союзе» с российскими государями, когда первые «желали соблюсти пользу Кабинета», а последние заботились о недопущении нарушений «воли и прав». Подкрепленная со стороны туземцев «верой отцов», а со стороны российской администрации «пользой Кабинета», власть обдорских князей Тайшиных и куноватских князей Артанзеевых оставалась непоколебимой до конца XIX в. Наличие в Обдории сильной политической власти туземных князей явилось одним из оснований формирования нижнеобской общности северных (обдорско-куноватских) хантов.

Во 2-й главе «Войны и миграции» определены направления и масштабы миграций, приведших к складывашпо общности северных хантов и обусловивших ее этнокультурное развитие в XVII - начале XX вв. В разделах данной главы: «Завоевание земель 'лесного народа' (ур ёх)», «'Люди потопа' (послан ёх)», «Переселения 'сосъвинского народа' (левохаль)»,«Походы 'людей городков' (хурун ёх)», основанных на фольклорных данных, описываются пути и характер различных миграционных потоков.

Смешанный (угорско-самодийский) облик культуры северных хантов изначально был обусловлен тем, что как этническая общность они сложились на территории, прежде населенной таежными самоедами, называемыми в преданияхёх ('лесной народ' или 'дикий народ'). Еще в XVII-XVIII вв. на притоках Нижней Оби проживали группы самодийцев: войкарская, сыневская, куноватская, ляпинская самоядь. В их земли направлялись переселенческие потоки угров с запада (через Урал) и юга (по Оби), называемые в фольклоре мось ёх, лев охаль, пастэр ёх (западные мигранты), пор ёх, послан ёх, хурун ёх (южные мигранты).

Фольклорные данные не дают сколько-нибудь точных датировок и судить о последовательности переселенческих потоков можно лишь

по соподчиненности сюжетов, их сопоставимости с историческими событиями (например, походами воинов Коды) или по косвенным указаниям на их древность (например, отнесенности к эпохе потопа). Наиболее ранними были потоки угров-мигрантов мось ёх и пор ёх. Завоевательные походы мось ёх описываются, например, в преданиях куноватских хантов. Войны между мось ёх и ур ёх носили затяжной характер; в конце концов самодийцы ур ёх, не сумевшие устоять против пришельцев, частично отступили к устью Оби и верховьям ее притоков, частично были ассимилированы уграми. Переселение пор ёх ('люди плотов') рисуется как мирное движение на плотах во время потопа. За первыми переселенцами последовали новые потоки мигрантов: с запада (юго-запада) -лев охалъ ('сосьвинский народ'), с юга-хурун ёх ('народ городков'). Начало массовых переселений угров на север из Приуралья и из среднетаежного Приобья было связано с христианизацией, военные походы хурун ёх-с периодом возвышения и господства Коды.

Кроме передвижений, связанных с военными действиями, в фольклоре северных хантов содержатся рассказы о мирных миграциях угорского населения на север, при этом отмечается та же направленность переселений - с запада и с юга. Западный поток мигрантов связывается с легендарным народом пастэр ёх ('народ пастэр') и другими угорскими группами, относящимися к лев охалъ, южный - с послан ёх ('люди проток'). Временные границы и последовательность названных миграционных потоков сложно определимы. Возможно, 'люди городков' своими притязаниями на северные территории или контролем над ними открыли путь следовавшим за ними мирным переселенцам, пополнившими нижнеобскую группу 'проточных людей' - послан ёх. Миграции на Нижнюю Обь лев охалъ (ай лев охалъ, пастэр), вероятно, следует связывать с движением на север сосьвинско-ляпинских угров. Самый последний этап миграций лев охалъ и послан ёх (движение населения в низовья Оби как с запада, так и с юга в поисках лучших рыболовных и охотничьих угодий) был обусловлен экономическим фактором -развитием рыбопромышленности. Наслаиваясь одна на другую, миграционные волны создали в Нижнем Приобье пеструю этническую картину. В состав северных хантов вошло самодийское население (ур ёх), а сами угры-мигранты представляли собой смесь различных по происхождению групп: «южных» (пор ёх, хурун ёх, послан ёх) и «западных» (мось ёх, лев охалъ, пастыр ёх).

В 3-й главе «Демографическая ситуация» дана характеристика этнодемографических процессов в Нижнем Приобье в XVII - начале

XX вв. (динамики численности населения, изменений в системах расселения, брачных ориентадий, фамильного и родового состава). Материалы ясачных книг (XVII в.), ревизских сказок (1783-1858 гг.) и переписи 1897 г., анализируемые в первом разделе « Численность и расселение», показывают неравномерность изменения численности остяцкого населения Нижнего Приобья на протяжении XVII-XIX вв. О значительных миграциях в Северное Приобье свидетельствует заметное увеличите общей численности остяков Нижней Оби середины XVII - конца XVIII в., в чем можно видеть финальную стадию формирования североугорской общности. С конца XVIII в. происходит дальнейший рост численности северных хантов Обдорской и Куноватской волостей при стабильности фамильного состава, что было связано с естественным приростом сложившейся общности. Некоторое уменьшение численности нижнеобских хантов (Обдорской волости), начавшееся с середины XIX в. объясняется возросшей миграционной подвижностью кочевого населения и переходом части кочевых хантов в состав «самоедских родов».

В разделе «Фамильный и родовой состав» дан анализ изменения фамильного состава (по данным ревизских сказок) и выявлены роды нижнеобских хантов (по полевым материалам). Несмотря на изменения фамильного состава Обдорской и Куноватской волостей, ревизские сказки конца XVIII - середины XIX вв. фиксируют относительную стабильность угорского общества, значительных (массовых) миграций населения не наблюдается. Отток остяцкого населения в северном направлении в середине XIX в., происходивший особенно явно в северных городках Обдорской волости, выразился в изменении их фамильного состава, в частности, в исчезновении ряда фамилий (нескольких семей одной фамилии). В то же время фамильный состав Куноватской волости и южных городков Обдорской волости отличался устойчивостью, что связано с завершением формирования «фамилии» среди крещеного хантыйского населения, а также с меньшей подвижностью жителей юга.

Северохантыйские родовые группы заметно отличались друг от друга по численности и территории расселения. Северные городки Обдорской волости представлены одним родом, хотя включали в свой состав неродственные и даже иноэтнические (ненецкие) компоненты. Один из самых многочисленных родов - Канась ёх—включал население Обдорских городков. Крупные родовые группы (например, Сыня ёх и Куноват ёх) охватывали почти половину населения притоков Оби - рек Сыня и Куноват. Практически повсеместно присутствуют родовые

группы под названием Послан ёх ('Проточный народ'). Небольшие роды, представленные одной фамилией (и даже частью фамилии), обычно были расселены на проходных местах по Малой и Большой Оби.

В разделе «Направления брачных связей» определено, что брачные связи хантов Обдорской и Куноватской волостей в конце XVIII в. были сориентированы в двух направлениях: северном, характерном для северных городков Обдорской волости, где наблюдается большой процент браков, заключаемых с ненцами, и южном, свойственном городкам Куноватской волости, в котором отмечается большой удельный вес браков с угорским населением Сев. Сосьвы и Ляпина. Выявляется и внутреннее «ядро» брачных контактов нижнеобских хантов - пространство южных городков Обдорской волости и северных городков Куноватской волости. Значительную роль в резком размежевании в брачных ориентациях «севера» и «юга» сыграла массовая христианизация населения Обского Севера. Разделение северных остяков на «язычников» и «христиан», наряду с другими сопутствующими факторами, предопределило обособление обдорских хантов (хаби).

В разделе «Локальные группы» отмечается, что в составе нижнеобских хантов выделяются северная группа, включавшая угорское население ниже Обдорска (хаби или молай ёх), и южная группа, охватывавшая территорию Куноватской и частично Обдорской волостей - по Б. и М. Оби. В этническом составе северной группы, включавшей население семи северных городков Обдорской волости, было особенно заметно ненецкое участие, южной (сынских, куноватских, и особенно азовско-пословских и тегинских остяков) - сосьвинско-ляпинское.

В 4-й главе «Родство и этничностъ» рассмотрены внутренние (на уровне родовых групп) механизмы этнических процессов. Род нижнеобских хантов представлял собой сложное объединение, связанное различного порядка отношениями «родства». В разделах «Люди одного очага» и «Единство разных» выявлены и охарактеризованы две основные формы родства нижнеобских хантов: рат и сыр. Первое основывается на реальном генеалогическом родстве небольших по численности групп (обычно составляющих одну фамилию), второе представляет собой скорее идеологическую, чем генетическую, форму связей и основывается на общности культа (лонхов) или связи через «служение лонху», долговременном брачном партнерстве, соседстве, появлении дочерних ветвей рода по материнской линии (вопреки преобладающей патрилинейности) и даже совместном платеже податей. Гибкость роцства-сыр позволяла войти в состав

северных хантов не только инородным, но иноэтничным группам. Родство-сыр являлось главным способом приобщения друг к другу различных по происхождению мигрантов, образовавших этническую общность северных хантов.

В разделе «Феномен нового родства» описаны различные варианты «территориального» или «нового» родства, которые дали наименования выделенным в этом разделе параграфам: «Младшие братишки», «Бабушкой выращенный внук»,«Родство по божеству», «Разводящие огонь», «Родство по ясаку». Все эти варианты «нового родства» чаще всего сочетались в различных комбинациях, обеспечивая возможно более прочное основание социального взаимодействия отдельных групп населения. В разные исторические периоды различные варианты «нового родства» поочередно выступали на первый план (например, «родство по лонху» в эпоху христианизации, «родство по ясаку» в период упрочения административно-фискальной системы управления). Механизм «нового родства» сыграл интегрирующую роль в формировании северохантыйского сообщества, создал возможность довольно быстрого развития культуры северных хантов за счет сочетания традиций западных (приуральских) и южных (кодских) угров, лесных и тундровых ненцев. В результате контактов приуральских и приобских угров с самодийцами сложилась самобытная культура северных хантов. Ее облик столь же сложен и многосоставен, как и этническая история нижнеобских угров.

В 5-й главе «Двойственность культур» выявлена этнокультурная специфика (по ряду культурных признаков) северных хантов относительно соседних этнических общностей (ненцев и более южных групп угров). Основное внимание в ней уделено самодийско-угорским связям и тем явлениям в культурном комплексе северных хантов, которые, с нашей точки зрения, в наибольшей мере отражают его «межэтнический» (пограничный) характер. Для этого в основных культурно-деятельностных сферах - эколого-хозяйственной, соционормативной и духовной нами выделены соответствующие явления.

Раздел «Типы оленеводства и характер миграций» посвящен оленеводству и связанным с его развитием характеристикам миграций и расселения. На раннем этапе угорско-самодийских контактов, когда угры продвигались на земли самодийцев, последние рисовались в фольклоре как 'дикие туземцы' ур ёх - охотники на диких оленей. Позднее, когда потомки 'диких туземцев' стали совершать частые грабительские набеги на угорские селения, они обрели новое

фольклорное имя - 'северных людей' авус ёх. Перемена образа во многом была связана с изменениями в культуре самих самоедов, превратившихся из промысловиков в оленеводов.

Ханты-мигранты могли заимствовать навыки оленеводства у ненцев в ту эпоху (условно, позднем средневековье), когда у ненцев еще не сложилось крупностадное оленеводство и доминирующими были его ранние, стационарная или отгонная, формы. По существу ханты не просто заимствовали оленеводство у ненцев, а соучаствовали в его развитии, пройдя вместе с соседями-самоедами все стадии формирования североуральского оленеводства. В этом отношении объяснимо присутствие в культурно-хозяйственном комплексе северных хантов нескольких типов оленеводства: стационарного или «избного» (у наиболее южных групп, пограничных с Казымом и Сев. Сосьвой), горнотаежного отгонного (у североуральских хантов), тундрового и лесотундрового (у самых северных хантов). С развитием крупностадного оленеводства и рыбопромышленности в низовьях Оби у самых северных хантов -хаби сложилась своеобразная культура, представляющая собой нечто среднее между таежно-хантыйской промысловой и ненецкой оленеводческой. В хозяйственном отношении она сочетает как ненецкие (преимущественно в оленеводстве), так и угорские (в промыслах) черты.

С развитием оленеводства изменилась система миграций и расселения северных хантов: если у хантов южной части Обдорского края по-прежнему преобладали широтные миграции (связывавшие левый и правый берега Нижней Оби), то у северной группы хантов (хаби) - меридианалъные (связывавшие северную тайгу с тундрой). Соответственно сложилась и конфигурация границ расселения двух (южной и северной) групп, отразившаяся в современном административном районировании: Шурышкарский район, населенный «южными» хантами, охватывает оба берега нижней Оби на широте северной тайги; границы Приуральского района, населенного преимущественно «северными» хантами, вытянуты в меридиальном направлении и охватывают на юге устье Оби и смежные берега Обской губы, на севере - предгорья Полярного Урала и, частично, тундр Ямала.

В разделе «На стыке ненецкой и угорской экзогамных систем» рассматриваются особенности установок, регулирующих брачнородственные отноше!шя. С приобщением нижнеобских хантов к тундровому оленеводству брачные связи ее северной группы в значительной мере были переориентированы на ненцев, что способствовало и складыванию смешанной хантыйско-ненецкой общности - хаби, в составе которой насчитавается семь родов. Если с

позиции ненцев их можно считать «ненцами хантыйского происхождения», то с точки зрения хантов - «хантами ненецкого происхождения». Это относится и к их системе брачно-родственных ориентаций, в которой сочетаются установки ненецкой дуально-фратриальной организации и хантыйской билинейно-родовой экзогамии.

В целом, брачно-родственные отношения в среде северных хантов регламентировались преимущественно нормами родовой билинейной экзогамии. На севере и юге ареала они дополнялись установками дуалыю-фратриальных систем: самые северные группы были вовлечены в ненецкую бифратриальную организацию (Харючи-Вануйто), южные - в таежно-угорскую (Мось-Пор).

В разделе «Две традиции в мифоритуалъном отношении к собаке и медведю» рассмотрены этнопоказательные, с точки зрения самих хантов и ненцев, мифоритуальные традиции (в частности представления о собаке и медведе). В представлениях северных хантов, как в хозяйственных и социальных отношениях, обнаруживается совмещение самодийских и угорских традиций. Так, у северных хантов выявляются две тенденции по отношению к собаке: одна предполагает жертвоприношение, другая запрещает умерщвление собаки и возводит ее до уровня духа-покровителя. По-видимому, изначальная самодийская традиция жертвоприношения собаки, сохранившаяся в наиболее отчетливой форме у ненецкого рода Яптик и хантыйского рода Тайшиных, с усилением притока на Нижнюю Обь угров с южных и западных территорий, была вытеснена противостоящей «запретной» традицией. Те же тенденции наблюдаются и в отношении к медведю. Если медведя южных районов (включая Сыню и Куноват) с известной долей условности можно назвать «своим» (медведь считается прежде всего братом человека, ритуально приглашается в гости, располагается в переднем углу дома), то на севере он представляется «чужим» (медведь выступает как блюститель порядка от имени природных сил, его шкура не вносится в дом, а оставляется снаружи, на священных нартах; там же проходит и праздник в честь убитого зверя).

Отмеченные выше особенности представлений северных хантов о медведе и собаке обнаруживают географическое соответствие. Ареалу распространения «жертвенной собаки» приблизительно соответствует ареал «чужого медведя», равно как соотносимы ареалы «запретной собаки» и «своего медведя». Первый охватывает территорию расселения усть-обских хтгов-хаби (самой северной группы), второй - хантов Сыни и Куновата. По облику культово-ритуальных традиций (по крайней мере тех, что рассмотрены в работе) первый явно тяготеет к культуре

самодийцев, второй - таежных (более южных) хантов и манси. Промежуточное положение занимают районы Войкара и Питляра (где сочетаются черты «жертвенной» и «запретной» собаки).

В Заключении отмечается, что этническая история северных хантов в XVII - начале XX вв. была по существу финальной стадией этногенеза этой группы. Подобно восточной хантыйской общности, северная сформировалась в эпоху позднего средневековья во многом под воздействием социально-политических и эколого-хозяйственных сдвигов, вызванных российской колонизацией.

Российская колонизация подтолкнула угров к продвижению на север Приобья, в результате чего происходили миграции населения с запада на восток (через Урал) и с юга на север (по Оби), столкновения между нижнеобскими самоедами и мигрантами-уграми, шел процесс смешения угорского и самодийского населения, особенно усилившийся вследствие возникновения в XVIII в. языческого «союза» между обдорскими остяками и самоедами. Династии обдорских князей Тайшиных и куноватских князей Артанзеевых вплоть до конца XIX в. представляли собой политическое ядро, вокруг которого формировалось этническое сообщество северных остяков и самоедов. Названные обстоятельства послужили социально-политической основой складывания самобытной этнической общности северных хантов, в значительной степени связанной в этнокультурном отношении с самодийцами.

В XIX в. контакты ненцев и хантов в Нижнем Прибье приобрели новую основу: на побережье Обской губы и в устье Оби сложилась смешанная группа населения, основным занятием которой являлось промышленное рыболовство. Все более значительная часть хантов осваивала тундровое оленеводство и перенимала ненецкий кочевой образ жизни. Все эти социально-политические и экономические условия предопределили существенное участие самодийцев в формировании этнического состава и культуры северных хантов.

В составе нижнеобских хантов сложились две группы: северная (хаби или молай ёх), включившая угорское население, проживавшее ниже Обдорска (условная граница проходила по рр. Собь и Собтыеган), и южная, охватившая территорию Куноватской волости и часть Обдорской - по Б. и М. Оби. Для северной группы, составлявшей население семи северных городков Обдорской волости, было особенно заметно ненецкое участие, для южной (в частности для сынской, куноватский, и в большей степени азовско-пословской и тегинской локальных групп) - сосьвинско-ляпинское.

Отмеченные рубежи соотносимы и с арелами распространения экзогамных традиций, в частности с территориями, охваченными влиянием ненецкой (Харючи-Вануйто) и угорской (Мось-Пор) дуально-фратриальных систем. Им же приблизительно соответствуют районы существования различных типов оленеводства и циклов сезонных миграций: северные группы нижнеобских хантов практикуют оленеводство тундрового и лесотундрового типов, южные -стационарного и горно-таежного отгонного.

Сходную картину можно обнаружить в распространении ряда культово-ритуальных традиций, в частности представлений северных хантов о медведе («чужой» - «свой») и собаке («жертвенная» -«запретная»), особенностей обряда заместительной инкарнации (шонгот - иттарма). Многие элементы мифоритуальных традиций северных хантов свидетельствуют об их «промежуточном» положении между уграми и самодийцами. Например, родовые духи хаби считались подчиненными ненецкому духу южного неба Яв'мал, имя духа сынских хантов Кейв ур ху ики означает 'Каменный ненец старик'. Возможно, и традиция приглашения иноплеменников (в том числе ненцев) «для разведения огня» к родовым духам (Сое ики, Нём ики, Мукута чи, Кейв ур ху ики) есть отражение «свойства» северных хантов и ненцев.

Список опубликованных работ:

1. Хозяйственные объединения таежных хантов в конце XIX -начале XX вв. // Роль Тобольска в освоении Сибири. Тобольск, 1987. С. 38—40.

2. Хозяйственные объединения у сибирских тундровых ненцев в ХУП - начале XX вв. // Социально-экономические проблемы древней истории Западной Сибири. Тобольск, 1988. С. 108-116 (в соавторстве с А. В. Головневым).

3. Культово-ритуальный комплекс восточных хантов в социальном аспекте // Проблемы этнографии и социологии культуры. Омск, 1988. С. 109-111.

4. Хозяйственные объединения хантов в конце XIX - начале XX вв. // Культурные и хозяйственные традиции народов Западной Сибири. Новосибирск, 1989. С. 119-128.

5. К вопросу о брачно-родственных отношениях нижнеобских хантов // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Томск, 1990. С. 78-80.

6. Брачно-родственные отношения северных хантов // Экспериментальная археология. Тобольск, 1991. Вып. 1. С. 118-128.

7. Эротика в культуре хантов // Модель в культурологии Сибири и Севера. Екатеринбург, 1992. С. 85-97.

8. Традиционные хозяйственные комплексы и объединения // Северная Сосьва (исторические и современные проблемы развития коренного населешм). Шадринск, 1992. С. 18-28 (в соавторстве с А. В. Головневым).

9. Этническая ситуация // Касум-ёх (материалы для обоснования проекта эпшческой статусной TeppiiTopira). Шадринск, 1993. С. 5-32 (в соавторстве с А. В. Головневым).

10. Cultural Interactions of Northern Khanty and Samoyed // Unity and Diversity in Arctic Societies. Finland, 1995. P. 43.

11. Две традиции в сакральном отношении к собаке у нижнеобских хантов // Интеграция археологических и этнографических исследовашш. Новосибирск-Омск. 1996. Ч. П. С. 83-87.