автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.02
диссертация на тему: Эволюция политической субъектности в 1985-1990 гг.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата политических наук Туркин, Сергей Анатольевич

Введение.

Глава I. Понятие «субъектности» и ее роль в период кризиса.

§ 1. Публичное действие в условиях социального и политического кризиса.

§ 2. Проблемы происхождения политической субъектности.

Глава II. Основания организационной и пространственно-временной эволюции политической субъектности.

§1. Эволюция формы организации деятельности в процессе обретения субъектности

§ 2. Эволюция восприятия пространства и времени в период развития кризиса

Глава III. Содержание процессов обретения и эволюции политической субъектности в период перестройки.

§ 1. Вспоминание истории - формирование модели кризиса и субъектной истории.

§ 2. Эволюция политической субъектности шахтеров в 1989-1990 гг.

Введение диссертации2003 год, автореферат по политологии, Туркин, Сергей Анатольевич

Актуальность темы. В последние годы все большую значимость для современного общества получает проблематика поведения общества в ситуации кризиса. Мы полагаем - и ниже постараемся это обосновать - что постоянно воспринимаемая угроза кризиса чрезвычайно важна для современного общественного сознания. Нарушение «нормального» режима функционирования разного рода систем (социальных, политических и иных), которое вследствие сложности данных систем может быть продуктом значительного ряда факторов и их сочетаний, воспринимается как «постоянно могущее произойти». Для «современного» человека данная опасность является тем более существенной, что все современное сознание формировалось как раз на принципах абсолютного доверия системе.1

Для современной жизни характерно восприятие скорости развития общества как постоянно возрастающей. Возрастание скорости жизни и постоянное увеличение количества событий влечет за собой умножение возможных причин развертывания и углубления кризиса. Вместе с тем, можно говорить о том, что ощущение ускорения жизни на уровне общества в целом в значительной степени объективно является обманчивым. Несмотря на то, что наиболее развитые общества кажутся постоянно ускоряющими свое развитие, в реальности его темпы либо остаются прежними, либо замедляются.2 Таким образом, условия для развития кризиса существуют во многом на уровне личностного восприятия.

Признание того, что наиболее развитые общества современности - равно как и мега-сообщество, которое возникло в результате глобализации - постоянно повергаются разного рода рискам и признают наличие этих рисков одним из базовых факторов, которые определяют эти общества, в целом характерно для современных западных социальных наук, равно как и для западного общества в целом.3 Мы можем

1 См., напр.: Giddens A. Modernity and Self-Identity. Self and Society in the Late Modern Age. Cambridge: Polity Press, 1991. P. 127-130.

2 См., напр.: Иноземцев B.Jl. Переосмысливая грядущее. Перспективы и противоречия общественного развития в ответах ведущих американских социологов // Свободная мысль. 1998. № 8. С. 8.

J См., напр.: Бек У. Общество риска: на пути к другому модерну. М., 2000; O'Riordian J. The cognitive and political dimension of risk analysis // Journal of environmental psychology. 1983. # 3. S. 345-354; Thompson M., Wildavsky A. A Proposal to create a cultural theory of risk// The risk analysis controversy. N.Y., 1983; Prades J. Global environmental change and contemporary society// International sociology. L: Sage, 1999. Vol. 14, # 1. P. 7-34. зафиксировать наличие широкого круга текстов и социальных инициатив, связанных с оценкой и определением путей преодоления тех или иных кризисных факторов, угрожающих развитию общества.4 Наконец, довольно распространенным является исследование названных текстов и инициатив в выявление того, каким образом они влияют на современное общество.5

Значительная часть названных исследований объективно предполагает в качестве своего продолжения формулирование общей модели развития кризисных настроений и определение базовых параметров, по которым они изменяют структуру общества. Вместе с тем, сами эти работы касаются частных проявлений кризисности в отдельных сферах общественной жизни (в частности, в сфере экологии или информационных технологий), либо же - в случаях, когда они затрагивают жизнь общества в целом - в значительной степени посвящены общему анализу характера угроз и тому, какие общественные проявления могут помочь в их преодолении.

Таким образом, в настоящее время можно говорить о том, что в научном сообществе существует концепту ал ьное понимание того, что проблематика активной рефлексии по поводу угроз жизни общества и существующее в связи с этим восприятие современности как «кризисной эпохи» весьма значительно изменяет социальную и политическую жизнь. Данные представления зафиксированы как в научных исследованиях, так и в общественном мнении. Вместе с тем, адекватногсП методологического аппарата для того, чтобы анализировать пути развития кризиса и управлять этим развитием в настоящее время не существует. Мы считаем, что в рамках актуальных исследований тематики кризисности одним из ключевых направлений является создание целостной модели развития кризиса. Данная модель! должна включать в себя анализ всех проявлений кризиса от осознания обществом той или иной угрозы до тщательного анализа всех последствий развития кризиса для\ структуры общества.

Мы полагаем, что практически идеальный образец развития всеобъемлющего кризиса, на основании которого можно моделировать развитие кризиса в ряде

4 Речь идет о широком круге движений экологической, культурной, политической направленности, наиболее яркими примерами которых являются «зеленые» и «антиглобалисты». Осмысление данного феномена наиболее широко осуществляется в рамках теории «гражданского общества». См., напр.: Arato A., Cohen J. Civil society and political theory. Cambridge (Mass.): MIT press, 1992.

5 См., напр.: Cottle S. Ulrich Beck's Risk society and the media. A catastrophic view? // Europ. J. of communication. L., 1998. Vol. 13, # 1. P. 5-32; Brand K.W. Neue soziale Bewegungen in Westeuropa und in den USA. Frankfurt-am-Main, 1985; Freeman J. Social Movements in Sixties and Seventies. N.Y.; L., 1983. аналогичных ситуаций, представляет собой период советской истории 1985-1990 гг., который получил название «перестройка». Перестройка является для создания модели кризиса оптимальным периодом, так как представляет собой пример «концентрированного» (т.е. сжатого во времени) и уже завершенного развития кризиса. В самом деле, в течение нескольких лет советское общество прошло развития от сравнительного благополучия и стабильности до полного распада и угрозы гражданской войны. Сложно найти другие примеры, когда столь явное и концентрированное кризисное развитие осуществлялось в развитой индустриальной стране.6

Вместе с тем, исследование перестройки как целостного периода, по нашему мнению, имеет и самостоятельную актуальность. В значительном числе идеологических построений, имеющих хождение в настоящее время на политическом пространстве России, перестройка занимает весьма важное место. Она является исходным моментом строительства современной России, и отношение к ней в значительной степени определяет отношение к произошедшим с 1985 г. изменениям в политике и экономике. Те политические силы, которые относятся к перестройке положительно, выделяют ее антикризисную составляющую, в то время как противники перестройки делают акцент на ее кризисных последствиях. В этом отношении показательно, что идея принятия новой Конституции России вместо-принятой в 1993 г. подкрепляется доводом, что первая российская конституция была антикризисной. Иначе говоря, здесь заложено негативное отношение к перестройке (ее сторонники привыкли говорить о «завоеваниях перестройки»).

В конечном счете, более адекватное, чем существующие, исследование перестройки необходимо и для того, чтобы понять характер постперестроечного развития России. Это важно по двум причинам: во-первых, чтобы понять, каков был характер развития в период перестройки и каким образом данный характер развития изменился к настоящему времени, а во-вторых, чтобы осознать, от чего в действительности отталкивается общественное сознание при моделировании процессов развития в современной России.

6 Представление о позднем Советском Союзе как о развитой индустриальной стране, в которой, вместе с тем, были слабо выражены постиндустриальные тенденции, в целом характерно для американской и, в немного меньшей степени, европейской политической науки. См., напр.: Иноземцев B.JI. Переосмысливая грядущее. Перспективы и противоречия общественного развития в ответах ведущих американских социологов. С. 10.

Постановка проблемы. Среди универсальных признаков, свойственных всем современным кризисам, в том числе и перестройке, необходимо назвать снижения контроля власти над тем, что происходит в сфере ее ответственности. В подобных случаях общество пытается компенсировать ошибки властей, создавая собственные институты противостояния кризисным тенденциям. Некоторые из этих институтов оказываются нежизнеспособными, однако другие интегрируются в систему политических отношений, продолжая влиять на политический процесс. Сравнительно очевидным представляется тот факт, что не будь государство в кризисе, оно вряд ли допустило общественные структуры до влияния на политику. Таким образом, кризис выступает как инструмент редукции государства.

Появление в сфере политического новых субъектов представляется одной из наиболее очевидных манифестаций кризиса. Это происходит по ряду причин. Во-первых, представители таких организаций делают в работе с общественным мнением акцент на кризисных тенденциях в той или иной сфере или в обществе в целом, чтобы подтвердить свое право на существование. Во-вторых, и сам факт появления таких структур, и их деятельность говорит обществу, что государство не слишком контролирует ту сферу, в которой действует новообразованная организация. В-третьих, данное появление свидетельствует об известной конфликтности в отношениях между государством и обществом, что само по себе является ощутимым фактором кризиса. Таким образом, то, что призвано стать антикризисной мерой и до некоторой степени ей становится (так как целью появления подобных организаций является предотвращение кризиса в настоящем или будущем), с другой стороны довольно ощутимо способствует развитию кризисных тенденций.

Данная проблема - кто из субъектов сопротивления кризису способствует развитию или приостановке кризиса и почему - должна, по нашему мнению, лежать в центре любой модели кризиса. Это представляется вполне естественным, так как в фокусе любого политического исследования - в духе веберовской «этики ответственности» - лежат два вопроса: об истоках происхождения той или иной ситуации и об ответственности за ее происхождение. Вместе с тем, если государственная власть по отношению к кризису является силой внешней, то все прочие субъекты противостояния кризису — благодаря ему, собственно, и появившиеся на свет - могут существовать только в рамках кризиса для противостояния ему. Соответственно, чем сильнее кризис - тем шире сфера деятельности таких «новых организаций», а чем кризис слабее - тем в меньшей 0 степени эти организации воспринимаются обществом как полезные. Дело не только в том, что вне кризиса они утрачивают смысл существования, но и в том, что они утрачивают какую-либо поддержку со стороны общества и вымываются из сферы отношений власти, отходя на периферию общественного внимания.

По нашему мнению, именно неразрывно связанная с развитием кризиса судьба новых субъектов противостояния кризисным тенденциям делает изучение данных субъектов принципиально значимым для понимания механики развития кризиса. В центре нашего внимания должны быть не только поступки этих «новых субъектов», но и представления о пространстве и времени кризиса, которые являются основаниями для этих поступков и, в свою очередь, видоизменяются под воздействием таких поступков. Ведь, вне всякого сомнения, восприятие политического пространства и времени перестройки существенно изменялось после таких событий как XXVII Съезд КПСС, январский Пленум ЦК КПСС 1987 г. или выборы на Съезд Народных Депутатов в 1989 г. Причина этих изменений в том, что каждое из названных выше событий изменяло систему представлений о путях выхода из кризиса, конструируя таким образом его новую модель, заново осмысляя как кризисные, так и антикризисные политические проявления и, в конечном счете, формулируя для кризиса новую модель пространства и времени его развития.

Первостепенное значение в изучении «новых субъектов» имеет проблема их динамики. В самом деле, изменяясь вместе с кризисом, эти «общественные субъекты политики» обретают все новые и новые очертания и используют особые формы самопрезентации. Логика их изменения в значительном числе случаев совпадает с логикой развития кризиса. В самом деле, поскольку именно кризисной ситуацией «новые субъекты» объясняют себе и обществу необходимость своего возникновения, то именно развитием кризиса они в дальнейшем объясняют изменения в собственной структуре.

Заметим, что все «новые субъекты», если только они не возникают с помощью ф государства - такие случае нередки в современной истории, подобные примеры можно найти и в истории перестройки - возникают на периферии общественного развития. Вместе с тем, с ходом кризиса, используя тот факт, что общественное мнение признает за ними способность противостоять кризису, «новые субъекты» перемещаются в центр общественного внимания и становятся ближе к центрам принятия политических решений. Из обособленного объекта политического пространства, не имеющего с прочими объектами никаких отношений, часть «новых субъектов» превращаются на этом пространстве в участника тех или иных политически значимых контактов, обретают некие связи и с государственной машиной, и с обществом. Характер различных отношений, структурируемых кризисом, также должен стать частью кризисной модели и, следовательно, попадает в сферу нашего внимания.

В конечном счете, мы приходим к выводу, что эволюция «новых субъектов» в период развития кризиса является крайне показательной для построения модели кризисного развития общества. Если быть еще более точным, то принципиальна не эволюция самих субъектов, а, скорее, изменение характера их деятельности, ее оснований и связанных с ними целей и задач этой деятельности. В самом деле, если «новые субъекты» перестанут эволюционировать вслед за развитием кризиса и кризисных смыслов, их субъектность (операционализации этого понятия мы посвятим значительную часть первой главы) останется под вопросом. Соответственно, проблемой предлагаемого исследования является анализ основании^ эволюции политической субъектности в период кризиса.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является политическое действие в ситуации кризиса. Как было показано выше, мы допускаем, что политическое действие в ситуации кризиса обладает своей собственной логикой, так что анализ этой логики является исключительно важным для понимания параметров развития кризиса.

Предметом предлагаемого исследования являются динамика оснований политического действия в период перестройки. Перестройка, как мы показали выше, представляет собой исключительно компактный вариант завершившегося кризиса в развитом индустриальном обществе. Важным качеством перестройки является богатое наследие различных актов социальной и политической коммуникации. В противовес официозу и «заданности» советской новейшей истории участники различных событий периода перестройки крайне часто старались зафиксировать содержание тех или иных мероприятий и собственные рефлексии как по поводу этих мероприятий, так и «вообще». Для авторов данные тексты были данью «реальной истории», для нас же они представляют богатый материал, на основании которого можно изучать саму эпоху или представления о ней современников, но не наши представления о данной эпохе. В рамках перестройки как кризисной эпохи наше первейшее внимание привлекают различные коммуникативные практики, в которых в той или иной степени принимают участие «новые субъекты» (причины этого будут подробнее обрисованы в первой главе). Именно эти практики, чаще всего имеющие своей целыо установление или упрочение новых связей в кризисном сообществе (или отказ от построения таких связей), прежде всего, учитывают специфику политического действия в тот или иной момент кризиса.

Степень научной разработанности проблемы. Рассматриваемая в предлагаемой работе проблема находится на стыке целого ряда исследовательских направлений.

Прежде всего, речь идет об упомянутых выше исследованиях, посвященных проблематике кризиса в развитом индустриальном и постиндустриальном обществе.7 В рамках данного направления рассматриваются риски, которые возникают благодаря резко возрастающему количеству информации, которое необходимо обработать для принятия тех или иных решений (в частности, Тоффлер), вследствие неконтролируемого развития техники и технологии (Бек), растущих противоречий между различными цивилизациями (Хантингтон), несовершенства механизма обратной связи (Мидоузы, Ранд ере).

Рецепты», которые дают теоретики постиндустриальной волны для того, чтобы не допустить неконтролируемого развития событий, в целом могут быть сведены к трем группам. Прежде всего, речь идет о необходимости самоограничения: осторожной постановки целей (Прейдз), бережного отношения к ресурсам (Гейлбрейт), более внимательного отношения к коллективным ценностям. Также речь

7 Бек У. Указ. соч. С. 21-60; Bell D. The coming of the postindustrial society. A venture in social forecasting. N.Y., 1973; Он же. The cultural contradictions of capitalism. N.Y., 1976; Galbraith J.K. The good society. The humane agenda. Boston -N.Y., 1996. P. 77-81; Prades J. Op cit. P. 11-14; Castells M. The rise of the Network society. Maiden - Oxford, Blackwell Publishers, 1996. P. 469-478; Meadows D.H., Meadows D.L., Randers J. Beyond the limits: Global collapse or sustainable future. L.: Euroscan Publications, 1992. P. 137-217; Toffler A. The Adaptive corporation. Adlershot: Gover, 1985. P. 93-123; Huntington S.P. The clash of the civilizations and the remaking of the world order. N.Y.: Simon & Shuster, 1996; Giddens A. The consequences of modernity. Cambridge: Politi press, 1996. P. 36-47. идет о необходимости создания развернутой системы, отдельные элементы которой были бы способны подавать глобальному сообществу сигналы о том, что в той или иной сфере жизни (в частности, хозяйственной деятельности) существует угроза возникновения и развития кризиса. В данной группе работ можно выделить две подгруппы: обращающих внимание на социальные инициативы (прежде всего, Бек, а также ряд работ последователей Хабермаса8) и исследователей «технократов», которым такая система оповещения представляется частью производственной системы будущего (например, Мидоузы и Рандерс). Наконец, значительная часть работ фокусирует наше внимание на том, что для решения принципиально новых задач необходима более подвижная иерархическая структура. Данные работы касаются как деятельности крупных корпораций (Тоффлер), так и жизни общества в целом и его организации по сетевому признаку (в частности, Кастельс).

В рамках группы работ, посвященных проблематике кризиса, мы можем выделить и другую группу исследований. Она, по нашему мнению, в наибольшей степени касается внутреннего, человеческого измерения кризиса и включает в себя работы И. В. Следзевского9, Т. В. Евгеньевой10, А. Н. Мосейко11, посвященные проблематике социокультурного кризиса. В работах этих авторов социокультурный кризис определяется, прежде всего, как кризис смыслов. Он связывается с тем, что человек внезапно отчуждается от того социального пространства, в котором он привык существовать, а вместе с тем он отчуждается и от связанных с этим пространством социальных смыслов, закрепленных в идеологии и нормативной структуре общества и усвоенных личностью в процессе социализации. С данными процессами связывается «кризис идентичности», выражающийся в том, что человек не может определить своего места в изменившейся социальной структуре - в противовес этому он стремится замкнуться в своем предельно локальном пространстве. Не последнюю роль в этих процессах играет то, что несоответствие g

См. ниже о теории «гражданского общества».

9 См.: Следзевский И. В. Мифологема границы: ее происхождение и современные политические проявления // Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1996. С. 52-62; Он же. Социо-культурные основания формирования политических мифов. // «Мифология и политика». Материалы семинара 21 октября 1997 г. -М.: Фонд «РОПЦ», 1997. С. 19-25.

10 ЕвгеньеваТ. В. Социально-психологические основы формирования политической мифологии// Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования/ Сост. А. П. Логунов, Т. В. Евгеньева. -М: Рос. гос. гуманит. ун-т., 1996. С. 22-32. Мосейко А. Н. Коллективное бессознательное и мифология современных этнических отношений // Там же. С. 33-51. реальности привычным смыслах делает невозможным ее адекватное восприятие. Соответственно, человек либо сохраняет свою верность привычным смыслам, что в 0 пределе означает маргинализацию и утрату социальности, либо же в действие вступают компенсаторные механизмы психики, к числу которых авторы, следуя в целом традиции аналитической психологии, относят в первую очередь архетипические структуры коллективного бессознательного.

Вместе с тем, эта концепция касается лишь одной «половины» кризиса -собственно кризисных тенденций. Элементы антикризисного поведения, по мнению авторов названных работ, имеют компенсаторный характер. Данные утверждения представляются верными для периодов, когда происходит распад единого антикризисного пространства и присутствует ожидание близкой катастрофы, или уже существует ощущение, что она наступила. Однако пока общество может защищаться от кризиса, названные мотивы восприятия кризиса присутствует не в завершенном виде, а лишь как тенденция. В предлагаемой работе мы, не оспаривая выводов, сделанных в рамках теории социокультурного кризиса, как раз и стремимся рассмотреть те механизмы, которые общество и входящие в него группы готовы предложить в качестве способа защиты от угрозы кризиса.

В известном смысле антикризисный заряд имеют и работа Ю. Хабермаса

19

Структурные трансформации публичной сферы». Она анализирует процесс «деколонизации публичной сферы», имевший место в жизни «западного» общества начиная с 60-х гг. Заметим, что данная работа породила целый «вал» исследований, которые, отчасти греша некоторым нормативизмом, видят негативную сторону развития современной общественной жизни в засилье бюрократии.13 Борьба с этим «засильем» должна, по мнению названных авторов, осуществляться путем сознания добровольных массовых организаций, которые могли бы стать стартовыми площадками для оформления критических замечаний в адрес государства и проводимой им политики.

В рамках предлагаемого исследования мы выделяем пространство кризиса из всех прочих видов социального пространства. Мы утверждаем, что в рамках этого • -

Habermas J. The structural transformation of the public sphere. Cambridge: MIT Press, 1989. 13 Keane J. Public life in late capitalism. Cambridge: Cambridge University Press, 1984; Он же. Democracy and civil society. London: Verso, 1988; Cohen J. Class and civil society. Amherst: University of Massachusetts Press, 1983; Kukathas C., Lovell D.W. The significance of civil society // The transition from socialism. Sydney, 1991. P. 12-40. пространства фактически осуществляется борьба за утверждение доминирующего представления о причинах кризиса и за контроль над кризисными процессами и процесса борьбы с ними. Подобный подход к анализу различных сфер человеческой деятельности разрабатывался в рамках теории поля. Классиком теории поля является французский социолог Пьер Бурдье.14 Фактически теория поля разрабатывалась только им и рядом его последователей, к которым следует отнести таких исследователей как, например, Б. Фаулер15 или К. Бентли.16

Теория поля применялась Бурдье для анализа широкого спектра процессов в социальной жизни, от политики17 до литературы18 или таких частных сфер социальной активности как строительство домов.19 Мы считаем необходимым выделить ряд основных параметры теории Бурдье, которые представляются нам значимыми в контексте предлагаемой работы. В рамках представлений о социологии как о социальной топологии социальный мир трактуется как многомерное пространство, построенное по принципам дифференциации и распределения, сформированным совокупностью свойств, способных придавать их владельцу силу и власть в этом универсуме. Агенты и группы агентов определяются, таким образом, по их относительным позициям в этом пространстве. Основанием власти является, прежде всего, экономический капитал в его разных видах, культурный и социальный капиталы, а также символический капитал (престиж, репутация и т. п.).

В рамках того или иного поля действуют специфические свойственные для данного поля практики, с помощью которых различные агенты могут максимизировать свой капитал в том или ином поле. Практики усваиваются в ходе деятельности агента в рамках того или иного поля. Можно вслед за Бурдье говорить о том, что практики фактически предполагают игровой характер деятельности в том или иной поле, поскольку накладывают на эту деятельность множество ограничений.

14 См., напр.: Бурдье П. Физическое и социальное пространства: проникновение и присвоение // Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993. С. 33-52; Он же. Практический смысл. М., 2000; Он же. Поле интеллектуальной деятельности как особый мир // Бурдье П. Начала. Choses dites. М., 1994. С. 208-221.

15 Fowler В. Pierre Bourdieu and Cultural Theory: Critical Investigations. L.: Sage Publications, 1997.

16 Bentely C. Ethnicity and Practice // Comparative Studies in Society and History. # 29. 1987.

17 См.: Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 17-33.

18 Бурдье П. Поле литературы 11 Новое литературное обозрение, №45,2000, С. 22-87; Bourdieu P. Les Regies de Г art. Genese et structure du champ litteraire. P.: Seuil, 1992.

19 См.: «Actes de la recherches en sciences sociales». 1990. №81/82.

В таком случае агенты должны максимально выгодно использовать существующий у них капитал, имея заданный набор форм его использования.

Можно говорить о том, что теория поля - это, прежде всего, «система вопросов», касающихся, в частности, того, «в чем именно состоит игра <.>, каковы ставки, желаемые товары и свойства, как они распределяются». В каждом конкретном случае данная система вопросов принимает специфическую форму, применительно к конкретным параметрам того или иного поля. В структуре данной работы первостепенную значимость для нас имеет не столько данная система вопросов сама по себе, сколько утверждение, которое находится в ее основе, а именно что поведение агентов в рамках поле детерминирует данное поле и одновременно детерминируется им. С этим утверждением корреллирует и другое: поле представляет собой поле сил, наделенное структурой, и одновременно поле борьбы за изменение или сохранение этого поля. Таким образом, наиболее важным в свете предлагаемой работы является зафиксированное Бурдье (и выведенное в ряде работ на первый план) соотношение между объективными и субъективными факторами, детерминирующими действие.

С исследованиями теории поля смыкается другая весьма принципиальная для нас проблема: исследования игр и ритуалов. В частности, для Бурдье, процессы оптимального распределения ресурсов в пространстве с очевидными границами носит в чистом виде игровой характер. Проблематика игры и ритуала крайне часто появляется в работах широкого ряда исследователей и порой ставится в основу теорий социального общения.20 Заметим, что в подобных случаях и игра, и ритуал зачастую рассматриваются исследователями расширительно: речь идет о тех явлениях, которые детерминируют роли за пределами целерациональной модели или подразумевают свою особенную рациональность, которая лежит за пределами «нормальной» рациональности. Мы считаем возможным отнести к одной группы исследований не только работы, посвященные анализу ритуальных и игровых форм взаимодействия, но и анализ процессов интериоризации внешней среды,

Л | детерминирующей деятельность человека (теория габитуса Бурдье ), и отдельные

20 См., напр.: Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000; Бергер П.Л. Приглашение в социологию. М., 1996 (концепт «общества как драмы»); Он же. Общество как драма // Человек. 1995. № 4. С. 25-36.

21 См.: Бурдье П. Практический смысл. М., 2000. теории культурной детерминации человеческой деятельности (в частности, модель детерминации традицией Хобсбаума ).

Между тем, наиболее значимыми в данном блоке работ для нас все же представляются те, которые связаны с анализом игровых и ритуальных форм взаимодействия. В рамках данного анализа необходимо выделить ряд «сложных мест», к числу которых относится, прежде всего, отсутствие ясной границы между игрой и ритуалом: каждый исследователь ставит границы между ними произвольно, часто не заботясь об адекватности доказательства.23 В том числе и в весьма ярких исследованиях возможно использование ритуальной модели для объяснения игровых сюжетов: так, А.И. Щербинин привлекает сформулированную В. Тэрнером в ходе исследования ритуалов концепцию «коммунитас» для анализа игр и праздников советского времени.24

Большинство определений и концепций ритуала, фокусируют внимание исследователя на двух выводах: ритуал направлен на воздействие на сверхъестественные внешние силы с целью достижения некоего практического

Л f результата (магия) (В. Тэрнер , Б. Малиновский и др.), в то же время он служит решению неких частных социальных задач, например, осознанию группой своего единства (прежде всего, Э. Дюркгейм26). Особо следует отметить структуралистские исследования ритуалов, в которых основное внимание уделяется их семантической структуре.

Восприятие решения частных задач как основы ритуала стоит, по всей видимости, производить от работы Р. Смита «Лекции по религии семитов»27, в которой анализировалось влияние правил поведения, провозглашенных иудейской

22 См.: The invention of tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. P. 1-14.

23 В качестве примера можно привести такой пассаж: «Изученный им феномен светского общения Зиммель назвал чисто игровой формой. Мы могли бы сказать, что это форма полностью ритуализированного общения» (Ионин JT. Г. Социология культуры. М., 1996. С. 127).

4 См.: Щербинин А.И. Тоталитарная индоктринация: У истоков системы: Политические игры и праздники//Полис. 1998. №5. с. 79-81.

25 «Ритуал - это стереотипная последовательность действий, которая охватывает жесты, слова и объекты, исполняющиеся на специально подготовленном месте и предписанные для воздействия на сверхъестественные силы/существа в интересах и целях исполнителей». (См.: Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983. С. 32).

6 См.: Durkheim Е. Les formes elementaire de la vie religieuse. P., 1912. Ср.: «Объединяясь друг с другом в процессе поклонения тотему, совершая ритуальные пляски, дикари как бы аккумулируют заключенную в тотеме энергию, которую они потом расходуют в обычной бытовой жизни, разбиваясь на небольшие группы и занимаясь охотой и собирательством». (Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М., 1998. С. 26.).

27 Smith W.R. Lectures on the religion of Semites. N.Y., 1965. религий, на осознание единства еврейского народа. В чистом виде модель была сформулирована Дюркгеймом и базировалась на разделении сакральной и профанной сфер жизни. Ритуал представлялся Дюркгейму системой правил, которая описывала человеческое поведение в рамках сакральной сферы. Согласно данным правилам, группа объединялась в процессе поклонения тотему и аккумулировала некую объединявшую группу энергию, которая поддерживала единство группы, когда ее члены занимались хозяйственной деятельностью. Развитием подхода Дюркгейма являются труды Б. Малиновского, который критикует Дюркгейма за пренебрежение индивидуальным началом в обществе и превращает ритуал в «третий элемент», который связывает человека и общество.28 В работах Малиновского ритуал трактуется, прежде всего, как средство, посредством которого общество прививает индивиду те или иные навыки. В то же время в рамках другого рода исследований - в частности, в аналитической психологии, ритуал, напротив, является источником становления самостоятельной личности, которая происходит именно из ритуальных

29 масок.

Связь ритуала с магией проходит «красной нитью» через значительное число работ, начиная с В. Фрезера и заканчивая В. Тернером. В рамках анализа целей ритуалов интересными представляются те работы, которые представляли связь ритуалов с тотемическими практиками. Подобную трактовку ритуала предложил еще А.Р. Рэдклифф-Браун30, который предположил, что в ритуале проявляются некие ожидания, которые возникают у человека по отношению к элементу природы, заключенному в тотеме.

Для структуралистов (К. Леви-Стросс31) ритуал (как и миф) интересен, прежде всего, как система знаков. Соответственно, вычленяя структуру ритуала или мифа, понимая связи между его различными элементами, мы расшифровываем зафиксированное в ритуале «сообщение». Социальный контекст использования ритуала для структуралистов значим, но по сравнению с тем, что находится «внутри» ритуала, он отходит на второй план. Положения Леви-Стросса были развиты, в частности, В. Тернером, предложившим в качестве единиц ритуала символы,

28 См.: Малиновский Б. Магия, наука, религия. М., 1998.

29 См., напр.: Одайник В. Психология политики. М.,1996. С. 15-20.

30 Radcliff-Brown A.R. Method in social anthropology. Chicago, 1958. P. 20-21; Он же. Structure and function in primitive society. L., 1959. P. 127-131.

31 См.: Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994.

разделенные им по степени значимости в каждом отдельном ритуале на доминантные и инструментальные.32 Вместе с тем, для Тернера ритуал представляет интерес не просто как аналитическая конструкция, но и как сфера, в которой снимается напряжение между личностью и социумом.

Заметим, что традиция идущая от Дюркгейма традиция во многом нашла свое продолжение в работах ряда американских исследователей33, исследующих феномен гражданской религии в США. Она (как и составляющие ее часть гражданские ритуалы) является инструментом обеспечения целостности нации. Как отмечают названные исследователи, данные тенденции в рамках гражданской религии противоречат либерализму с его приматом гражданской свободы.

Наконец, отдельная группа работ посвящена личностным ритуалам. Классиком здесь можно назвать И. Гоффмана34, работы которого мы затронем ниже. Ряд исследований личностных ритуалов принадлежат структуралистской традиции (в частности, Э. Лич35). В целом данные исследования пересекаются с изучением «секулярных ритуалов»36, основными чертами которых называется упорядоченность, театрализованность действий, эмоционально-приподнятое состояние участников данных ритуальных взаимодействий.

В исследовании игры классиком считается Й. Хейзинга. Для Хейзинги игра -это «свободная деятельность, которая осознается как «ненастоящая», несвязанная с обыденной жизнью и тем не менее могущая полностью захватить играющего; которая не обуславливается никакими ближайшими материальными интересами или доставляемой пользой; которая протекает в особо отведенном пространстве и времени, упорядоченно в соответствии с определенными правилами и вызывает к жизни общественные объединения, стремящиеся окружить себя тайной или подчеркивать свою необычность по отношению к прочему миру своеобразной

32 Тернер В. Указ. соч. С. 42-43.

33 Bellah R. Civil religion in America//American civil religion. L., 1974; Bellah R. Hammond Ph. Varieties of civil religion. N.Y., 1980; Richardson H. Civil religion in theological perspective // American civil religion. L., 1974; Bocock R. Ritual in industrial society. L., 1974; Greeley A. Myths, Symbols and Rituals of the Modern World // The Critic. 1961-1962. Vol. XX. № 3. P. 18-25; Warner L. American sacred ceremony // Там же. P. 117-125.

34 Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000; Gofman Е. Interaction ritual. L., 1972; Gofman E. The interaction order//Amer. Social review. 1983. Vol. 48. # I. P. 1-17.

35 См., напр.: Leach E. Ritual // International Encyclopedia of the Social Science. V. 13. 1968. P. 521-525.

36 См., напр.: Moore S.E., Myerhoff B.G. Secular ritual: forms and meanings // Secular ritual. Assen, 1977. одеждой и обликом».37 Хейзинга связывает игру с праздником, который противопоставляется им «обыденному миру», а также приписывает игре несерьезность, которая связана с пониманием того, что все это происходит не по-настоящему.38 По его мнению, эволюция игры привела к тому, что на определенном этапе «бывшее когда-то бессловесной игрой приобретает поэтическую форму. В форме и в функции игры, являющейся особенным, самостоятельным качеством, чувство человеческой включенности в космос находит свое самое первое, самое высокое, самое священное выражение. В игру мало-помалу добавляется значение священного акта».39

Из работ российских исследователей, развивавших теорию игры, нам представляются важными труды М. Бахтина40 и Ю. Левады.41 Бахтин сосредотачивает свое внимание на рассмотрении детской И1ры, которую он понимает как воображаемый акт. Как только игра становится изображаемой, т.е. как только у игры появляется зритель, она теряет свое качество игры и становится эстетически достраиваемой зрителем драмой.42 Для Ю. Левады игра является типом взаимодействия, сочетающим «два взаимосвязанных момента: во-первых, наличие замкнутой структуры действия; во-вторых, ее обособленность по отношению к социально-культурной среде. Первый определяет игру в плане социального действия, второй - в плане его культурного значения»43 Весьма важным для нашей работы является постулируемое Левадой отличие игры от ритуала: игра не предполагает связи ее событий с внешним миром, т.е. в ней нет элемента магии. Если, например, функцией ритуала является символическое изменение реальности (например, обряд в ЗАГС создает семью), то игровое изображение брака не несет никаких последствий (отличие игрового действия от ритуального состоит как раз в том, что последнее символизирует некую связь). Основная задача игры состоит в конструировании

37 Хейзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М., 1997. С. 32.

38 Там же. С. 28.

39 Там же. С. 36.

40 Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000.

41 Левада Ю.А. Игровые структуры в системах социального действия // Системные исследования. М., 1984. С. 273.

42 Бахтин М.М. Указ. соч. С. 67-68.

43 Левада Ю.А. Указ. соч. С. 273. игровой реальности, которая отделяется «от иных значений мира человеческой деятельности» «некоторой семиотической рамкой».44 У щ Затрагивая проблематику «принятия на себя» тех или иных ролей, мы очевидным образом должны отметить группу работ, связанных с анализом феномена идентичности. Несмотря на то, что в последнее время исследования идентичности затрагивают крайне широкое число групп, основными объектами для исследователей остаются этнические группы и национальные государства. В связи с этим необходимо отметить, что для нас представляют интерес лишь те, авторы которых не работают в русле «жесткого» примордиализма45, т.е. не настаивают на изначальной важности для исследования идентичностей этнических характеристик исследуемых сообществ.46 Данная работа скорее находится в русле инструменталистского подхода к идентичности, первым значимым представителем которого можно назвать Э. Геллнера47, хотя некоторые работы в этом направлении публиковались и ранее 48 Суть данного подхода состоит в том, что идентичность является конструируемым феноменом и во многом определяется поведением как носителей идентичности, так и элит, контролирующих социальные проявления в том или ином сообществе. Во многом в русле данного подхода находятся такие значимые исследователи феномена идентичности как Б. Андерсон и Г. Сетон-Ватсон 49

Определенный интерес для нас представляют и промежуточные между примордиалистским и конструктивистским подходы (в частности, Ч. Кейес50), в рамках которых признается, что этническая идентичность важна, прежде всего, в контактах с представителями других этнических групп. Смена идентичности происходит в том случае, когда прежние образцы идентичности «перестают работать». Новые образцы идентичности развиваются на основе тех или иных приобретенных социальных характеристик. Также можно выделить некоторую

44 Левада Ю.А. Указ. соч. С. 277.

45 См., напр.: Shils Е. Primordial, personal, sacred and civil ties // British journal of sociology. 1957. # 7. P. 113-145; Smith A.D. The ethnic origin of nations. L., 1986.

46 Обзор теорий идентичности см.: Carter B.G. Ethnicity and Practice // Comparative studies in society and history. 1987. # 21. P. 24-55; Latin D. Political-science // Encyclopedia of nationalism. San Diego, 2000. Vol. 1. P. 575-588.

47 См: Гелнер Э. Нации и национализм. М., 1991.

48 См., напр.: GlazerN., Moynihan D. Ethnicity. Theory and Experience. Cambridge (Mass), 1975.

49 Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the origin and spread of nationalism. L., 1983; Seton-Watson H. Nations and states. An inquiry into the origins of nations and the politics of nationalism. Boulder, 1977.

50 Keyes Ch. The Dialectics of Ethnic Change // Ethnic change. Seatle, 1981. P. 3-30. группу связанных с исследованиями идентичности работ, которые так или иначе затрагивают рассматриваемый нами период.51 # Наконец, значительная группа использованных нами исследований посвящена проблематике перестройки. Заметим, что в рамках большинства из них - за исключением отмеченной выше теории социокультурного кризиса - перестройка рассматривается как частный кризис. Это означает, что внимание исследователя привлекают на общие закономерности, а стремление адекватно изложить уникальные исторические события. Более того, поскольку перестройка не столь далеко отстоит от нас по времени, подавляющее большинство авторов книг об этом исторической периоде сами в той или иной степени были участниками перестроечных событий. По этой причине их произведения, даже если они претендуют на объективность52, во многом представляются в первую очередь опытами автобиографии или же обозначают отношение автора к событиям перестройки и тому, что за ними последовало.53

Разумеется, существуют и издания, в которых история перестройки изложена без особенных пристрастий. Примером такого «изложения» являются книги В. Согрина.54 Вместе с тем, минусом таких книг является их в значительной степени «летописный» характер, так как наряду со скрупулезным изложением фактов данные книги характеризуются слабостью анализа описываемых событий. В последние годы - на фоне распространения представлений о том, что необходимо «узнать правду» о перестройке — распространение получили своего рода «энциклопедические» издания

51 См., напр.: Ионин J1. Г. Идентификация и инсценировка//Социологические исследования 1995. № 4. С. 3-14; Новые социальные о социокультурные эксперименты: Выпуск 2. М.: ИНИОН РАН, 1991. 183 е.; Проблемы социализации молодежи. М.: ИНИОН РАН, 1993. 140 е.; Данилова Е. Проблемы социальной идентификации населения постсоветской России // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень ВЦИОМ, Интерцентр, АНХ. М., 1997. № 3 (29); Качкин А.В. Кризис идентичности как способ самоорганизации пространства социального взаимодействия / Социальное знание: формации и интерпретации. Казань, 1996. Ч. 1.С. 65-74; Социально-политическая идентификация в условиях перестройки. М.: Прогресс, 1991. 72 е.; Ценности и символы национального самосознания в условиях меняющегося общества. М.: Изд-во «Вагриус», 1994. 236 е.; Ценности социальных групп и кризис общества. М.: Прогресс, 1991. 152 е.; Ядов В. А. Социальная идентификация в кризисном обществе // Социологический журнал. 1994. № 1. С. 35-52.

52 См., напр.: Земцов И. Кризис эпохи: В 2-х кн. М.: «Наука», 1999.

53 См., напр.: Суханов Л. Три года с Ельциным. М., 1992; Геллер М.Я. Российские записки 1980-1990. М.: МИК, 2001; Болдин В.И. Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева. М.: Республика, 1995; Яковлев А.Я. Омут памяти. Т. 2. М.: Вагриус, 2001; Коротич В. А. От первого лица. Харьков: Фолио; М.: ACT, 2000; Оников Л. КПСС: анатомия распада. Взгляд изнутри аппарата КПСС. М.: Республика, 1996. и пр.

54 Согрин В. Политическая история современной России. М., 1995. о перестройке, основной особенностью которых является весьма подробное перечисление всех событий этого периода.55

Вместе с тем, все же можно выделить не слишком широкий круг работ, которые представляют для нас интерес.56 Подавляющее большинство данных авторов - равно как и значительная часть участников событий, ныне комментирующих историю перестройки - сосредотачивается на причинах начала перестройки и причинах ее неудачи. Базовая тенденция здесь - изучение особенностей Горбачева как политического лидера. По представлению значительного числа авторов, именно особенности Горбачева - готовность к переменам, известный демократизм, стремление к личной власти вместе с неспособностью взять ситуацию под контроль, нерешительность и неспособность сделать политический выбор и т.д. сделали перестройку такой, какой она оказалась в действительности. Разумеется, данное утверждения почти невозможно оспорить, так как Горбачев действительно стал инициатором перестройки и действительно существенным образом повлиял на ее дальнейшее развитие, не удержав антикризисные процессы в своих руках. Вместе с тем, подобная концентрация на фигуре Горбачева делает почти невозможным объективный анализ событий перестройки, так как причины ее начала и неудачи сводятся к случайным личностным мотивам лидеров страны.

Наконец, весьма существенная часть работ, посвященных перестройки, относится к периоду 1989-91 гг. Это, прежде всего, работы, посвященные актуальным для перестроечного времени вопросам, в основном, проблематике неформального движения.57 Данные публикации, прежде всего, отвечают на вопрос «Кто такие

55 См., напр.: Политическая история. Россия - СССР - Российская федерация. М., 1996; Современная политическая история России (1985-1997 год). Т. 1. "Хроника". М.: РАУ-Корпорация, 1997.

56 См.: Джилас М. Система не могла принять реформу, не разрушив себя // Новое время. 1991. № 32; Игрицкий Ю.И. Общественная трансформация в СССР и России после 1985 г.: взгляды и концепции. М.: ИНИОН РАН, 1998. 96 е.; Оников JT. КПСС: анатомия распада. М.: Республика, 1996. 223 е.; Breslauer G. The Nature of Soviet Politics and the Gorbachev Leadership 11 The Gorbachev era /Ed. By A Dallin & C. Rice. Stanford, 1986; Davies R.W. Soviet history in the Gorbachev Revolution. Bloomington & Indianapolis: Indians Universoty Press, 1989.232 p.; Goldman M. What Went Wrong with Perestroika? // Soviet & Post-Soviet Russia in the world change. Lanham, 1994; Robinson N. Ideology and collapse of the Soviet system: A Critical History Soviet Ideological Discourse. Adlershot, 1995.

57 Бородкин Ф.М. Общественное движение как элемент самоуправления. Новосибирск, 1990; Горбунов А.В. Альтернативы общественного развития в деятельности «Народных фронтов» в Российской Федерации. М., 1994; Гришина Е.А. Мировоззренческая ориентация самодеятельного общественного движения 80-х гг. М., 1990; Громов А.В., Кузин О.С. Неформалы: кто есть кто? М.: Мысль, 1990. 269 е.; Запесоцкий А.С. Файн Л.П. Эта непонятная молодежь.: Проблемы неформальных политических объединений. М., 1990; Католог-справочник неформальных самодеятельных организаций и независимой прессы в СССР. М., 1990; Левичева В.Ф. Молодежный неформалы?» Это вполне понятно, так как в период перестройки массовое неформальное движение было внове, и его анализ требовался даже не столько для понимания истинных побуждений, которые движут неформалами, сколько для включения их в советскую (пусть и перестроечную) картину мира. Прежде всего, с этой точки зрения мы и будем воспринимать данные тексты, отчасти соотнося их с 5-й группой источников (см. ниже). Впрочем, в данной группе работ можно выделить и действительно удачные тексты, проливающие свет на природу и структуру российского неформального движения. Главным из них является книга, написанная с со участием А. Турена, - «Новые социальные движения в России» : в ней особенности российских неформальных организаций определяются с помощью метода социальной интервенции и в фокус-группах с участием неформальных активистов.

Цель и задачи исследования. Основываясь на описанной выше научной традиции, в рамках осуществления предполагаемого анализа событий перестройки мы ставим базовой целью изучение характеристик кризисных политических ролей «новых субъектов» в их динамике и условий, в которых данные роли актуализируются. Для достижения данной цели мы предполагаем решить следующие задачи:

1. Анализ понятия «субъектность» и оснований ее эволюции в ситуации кризиса;

2. Построение модели эволюции политической субъектности в ситуации кризиса на примере перестройки: Изучение форм проявления субъектности и динамики пространства и времени ее актуализации;

3. Анализ ряда исторических процессов с использованием модели эволюции политической субъектности.

Вавилон: размышления о неформальном движении. М., 1989; Она же. Неформальные молодежные объединения: Социологический очерк. М., 1989; Неформалы: кто они? Куда зовут? М., 1990; Неформальная Россия: О «неформальных политизированных движениях и группах в РСФСР (опыт справочника). М.: Молодая гвардия, 1990. 382 [2] е.; Новые общественные политические движения и организации в России. М., 1990; Ольшанский Д.В. Неформалы: групповой портрет в интерьере. М., 1990; Синевич З.В. Политические игры или политическая борьба: Партии, движения, ассоциации глазами социолога. М., 1991; Щукин В. Неформальное молодежное движение. М., 1990. 58 Новые социальные движения в России. Вып. 1.М., 1993.

Структура диссертационного исследования: Исходя из характера поставленных задач, предлагаемая работа будет состоять из введения, трех глав и заключения.

Во введении формулируется содержание научной проблемы, определяются объект и предмет исследования, проводится историографический анализ проблем, связанных с анализом перестройки как кризисной эпохи. Кроме того, во введении мы представляем теоретические и методологические основания исследования проблемы, характеризуем источниковую базу и структуру работы, а также обосновываем выводы, имеющие научную новизну.

Первая глава - «Понятие «субъектности» и ее роль в период кризиса» -посвящена анализу особенностей политического действия в период кризиса и определению понятия и основных параметров политической субъектности.

Вторая глава - «Основания организационной и пространственно-временной эволюции политической субъектности» - фактически составляет основу предлагаемого исследования. В ней определяются параметры эволюции политической субъектности в период кризиса, а также анализируется связанные с этой эволюцией изменения восприятия пространства и времени в период развития кризиса.

Третья глава - «Содержание процессов обретения и эволюции политической субъектности в период перестройки» - посвящена анализу ряда социальных и политических процессов периода перестройки с тем, чтобы определить некоторые особенности эволюции субъетности, а также обосновать возможность применения предложенной модели для различных социальных групп.

В заключении формулируются основные выводы по теме диссертационного исследования.

Обоснование хронологических рамок исследования. Выше мы уже отмечали, что выбор событий 1985-1990 гг. - событий перестройки «перестройки» - объясняется тем, что данные события представляют собой почти идеальный образец концентрированного развития кризиса. Кроме того, пример «перестройки» весьма «удобен» для нас по той причине, что он сохранил значительное число свидетельств, позволяющих нам понять внутреннюю мотивацию основных действующий лиц и тех, кто просто участвовал в политических событиях данного периода. Наконец, весьма важно для конструирования модели развитии кризиса то обстоятельство, что перестройка развивалась на родной и очевидной для нас культурной почве, что фактически избавляет нас от необходимости уделять в предлагаемом диссертационном исследовании внимание культурному контексту событий перестройки и объяснять происхождение широкого круга перестроечных символов.

Мы считаем необходимым ограничить хронологические рамки нашего исследования 1985 - началом осени 1990 гг. Несмотря на то, что перестройка как политический период датируется 1985 - 1991 гг., мы считаем, что все интересующие нас кризисные процессы развились ко второй половине 1990 г., так что в дальнейшем речь шла о повышении влияния на общественную жизнь уже актуализированных факторов. Ключевым событием, которое влияет на определение нами завершающего момента для рассмотрения, является принятие Съездом Народных Депутатов РСФСР Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Вместе с тем, на середину 1990 г. пришелся широкий круг не менее показательных событий, в частности, окончательное разрешение неограниченной подписки на советскую и российскую прессу, а также проведение широкого числа отраслевых съездов, в ходе которых основную роль играли сформировавшиеся в период перестройки политики и общественные деятели. Если трактовать данные события в русле предлагаемой работы, они означали, что возникновение новых субъектов и их право на активное представление своей позиции признано властями СССР и находит активное воплощение в новых политических и социальных практиках. Дальнейшие события показали лишь расширение пространства актуализации данных практик.

Методология исследования. Решение предложенных задач требует комплексной методологии исследования. Поскольку в основании работы лежит идея символизации взаимодействия, то логично было бы обратиться к классическим исследованиям, посвященным феномену символизации. Наиболее удачным (и известным) из этих исследований можно было бы назвать работу Уоррена «Живые и мертвые», в которой был произведен всеобъемлющий анализ символической жизни одного из малых городов США. Вместе с тем, стоит отметить, что методы, примененные в работе Уоррена, не кажутся нам полностью подходящими для данного исследования.

Метод, избранный (и, во многом, созданный Уорреном) очевидным образом лежит на стыке функционализма (одним из учителей Уоррена был Рэдклифф-Браун) и интеракционизма (в версии Дж.Г. Мида). Соответственно, исходя из такого подхода исследователь обращает основное внимание на функциональную сторону символического взаимодействия. Разумеется, Уоррен объясняет генезис тех или иных символических практик, однако основное, что попадает в фокус его внимания — это их целевая составляющая, т.е. ответ на вопрос, чему служили те или иные практики. Целью исследования в данном случае является изучение места той или иной практики в жизни города, а сами практики изучаются постольку, поскольку они влияют на эту жизнь.

В значительной степени книга Уоррена является аналогом исследований т.н. повседневного ритуала (который мы отчасти затронем, исследуя, впрочем, его структуру, а вовсе не функциональное назначение). Данное обстоятельство дало Э. Гофману, классику теории повседневного ритуала, возможность назвать «Живых и мертвых» «лучшей книгой, посвященной повседневным ритуалам».59 В то же время выбор модели повседневного ритуала весьма значительно ограничивает исследователя. Несмотря на то, что в рамках данной модели весьма подробно рассматриваются различные стратегии представления себя другим, слишком большое внимание уделяется анализу конкретного взаимодействия, его структуры и целей, и в то же время меньшее внимание уделяется тому, что сделало возможным как само индивидуальное взаимодействие, так и отдельные роли его участников. Можно сказать, что в данной концепции представлена структура взаимодействия, но отсутствует его механика. Отчасти это объяснимо, так как Гофман основывался на модели Мида, в которой процесс любого социального взаимодействия в целом основан на теории «обобщенного другого».

Вместе с тем, данная теория объясняет механизм лишь усвоения ролей через отклики партнеров по взаимодействию, но слабо иллюстрирует любые иные варианты конструирования роли. Согласно модели Гофмана, участник повседневного ритуала старается внушить партнеру по взаимодействию определенное представление о себе. В качестве единиц анализа Гофман выделяет ситуацию взаимодействия, а также приемы, которые могут использоваться в процессе ритуала. Однако Гофман

59 Уоррен У. Живые и мертвые. М.;СПб., 2000. С. 4. никак не иллюстрирует те приемы, посредством которых участники взаимодействия оформляют свои роли. Несмотря на то, что Гофман описывает процесс символического взаимодействия, он не уделяет серьезного внимания механизмам символизации.

Соответственно, модель Мида и Гофмана (равным образом и представляющая для нас интерес модель Парсонса) являются весьма полезными при описании единичного акта взаимодействия в категориях действия и отклика на него. Определенный интерес для данного исследования представляют и идея интеграции единичных взаимодействий на основе общей системы символов, которые как раз и позволяют добиться адекватного отклика на то или иное действие.

Вместе с тем, для анализа проблематики символизации нам необходимо хотя бы в общих чертах затронуть проблему генезиса символов. Разумеется, по этой проблеме существует весьма обширная литература, из которой можно отметить работы начиная с Ф. Де Соссюра и заканчивая У. Эко.61 Но, по нашему мнению, наиболее адаптированные под исследование политики методы анализа процесса символизации можно встретить в работах Р. Барта, прежде всего, в «Мифологиях» . То, что получает у Барта наименование мифа, в действительности скорее является символами или группами символов в тесной связи с породившими их смыслами. Поскольку Барт негативно относится к любым социальным текстам, составленным с помощью «вторичных знаковых систем», то любые подобные тексты получают у Барта название «мифа». Миф для Барта, в довольно значительной степени феномен, связанный с «заколдовыванием мира»: демифологизацию Барт воспринимает даже не как научную, а как гражданскую миссию. Тем не менее, модель символообразования - трактовка понятий «формы», «понятия» и непосредственно «символа» - по нашему мнению вполне может быть использована для анализа процессов символизации в период кризиса.

Используя такие понятия как «символические практики» и «роли» мы не можем не затронуть работы П. Бурдье. Несмотря на то, что теория практики Бурдье разработана в основном для традиционных обществ или для устоявшихся подсистем современного общества - ситуации кризиса касаются лишь отдельные замечания,

60 де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М.: Логос, 1998. 360 с.

61 Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. М.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. 432 с.

62 Барт Р. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1997. 312 с. например, в теоретической части его классической работы «Практический смысл» -многие моменты теории Бурдье исключительно актуальны для данного исследования. В их числе, прежде всего, проблема усвоения ролей. В модели Бурдье роли усваиваются через своего рода «естественное обучение» - жизнь в рамках некоего пространства сама создает определенные типы индивидуальных и групповых социальных траекторий. Поэтому логичен вопрос, каким образом траектории в период кризиса могут радикально изменяться, порождая новые роли.

Равным образом, символические практики в трактовке Бурдье предполагают своего рода игровое соревнование в ситуации, когда все обстоятельства игры прекрасно известны заранее, и вся интрига игры определяется только лишь игровыми навыками участников. В нашем случае ситуация противоположна: пространство взаимодействия постоянно изменяется, восприятие времени также крайне подвижно, как и значения вовлеченных и символическое взаимодействие объектов. Тем не менее, пример, который Бурдье приводит - используя, кстати, образ из работ Мида -про двух боксеров, каждый из которых в известном смысле «ловит» действия другого, чтобы найти как можно более удачное продолжение, отчасти адекватен и в нашем случае. И новые субъекты, и государство крайне быстро приспосабливаются к ситуации кризиса и начинают борьбу за необходимый в условиях неспособности власти ответить на те или иные кризисные вызовы ресурс общественного мнения. Решение данной проблемы - и выход на механизмы конструирования практик обладателями новых ролей - на наш взгляд возможно только в категориях Бурдье. Ключевым здесь является анализ механизмов интериоризации, связанных с усвоением правил символического взаимодействия в новых условиях.

Наконец, в данной работе мы трактуем в качестве символически детерминируемого объекта и временную составляющую кризиса. В этом отношении мы опираемся на работы двух левых авторов - Ги Дебора и Жана Бодрийара -каждый из которых - в числе прочего - исследует феномен остановки социального времени в обществе позднего модерна. В центре нашего внимания в данном случае -проблематика возможности развития как такового. Если мы говорим о развитии кризиса, в то же время вспоминая различные модели «конца истории», т.е. конца любого развития, то, следовательно, необходимо проанализировать, что в кризисной ситуации изменяется в структуре восприятия времени обществом или его отдельными группами для того, чтобы кризис мог развиваться. Работы Бодрийара и Дебора представляются нам методологически весьма адекватными для проведения такого анализа.

Разумеется, все названные авторы зачастую очень по-разному трактуют проблемы общественного развития и кризиса. Тем не менее, можно выделить одну составляющую их работ, которая позволяет объединить их в данном исследовании. Это, прежде всего, исследование различных аспектов символизации. Предложенная в работе методология связана с четырьмя аспектами символического социального взаимодействия в период кризиса. Эти аспекты - ситуация взаимодействия, символическая природа взаимодействия, место взаимодействия в символических практиках и его пространственно-временные аспекты развития. Комплексную методологию исследования, которую можно создать на основе названных выше работ, было бы резоннее всего определить как комплексную методологию исследования символических систем.

Источники. Заметим, что решение поставленных проблем возможно лишь на широкой источниковой базе. Основное требование, которое необходимо предъявить источниковой базе - это как можно более широкое отражение существовавших в период перестройки коммуникационных практик. Наряду с этим нас крайне интересует вопрос мотивации социального и политического поведения как отдельных лиц, так и различных объединений. Наконец, весьма важными представляются источники, в которых отражены представления об «устройстве мира», реальной и должной картине времени и пространства.

В связи с этим мы сочли возможным использовать в нашей работе 5 групп источников:

• официальные документы органов власти, такие материалы работы Съездов, Пленумов КПСС и XIX Партийной конференции; к той же группе источников мы отнесем и выступления первых лиц государства: выступления М. Горбачева на встречах с избирателями, книги генерального секретаря;

• газетные и журнальные публикации, прочая публицистика. К этой же категории источников относятся письма в центральные газеты63: прежде всего, потому что такие письма в большей или меньшей степени носят публицистический характер, во-вторых, так как они иногда также являются продуктом творчества журналистов; отметим, что для нас важны материалы как официальных, так и неформальных газет, каждая из которых стремится создать свою собственную реальность;

• воспоминания64 участников событий, которые показывают нам мотивации участников событий, вырисовывают индивидуальные стратегии поведения, которые представляются эффективными или соответствующими некой норме в данных социокультурных условиях;

• Научные и научно-популярные работы данного периода, связанные с оценкой истоков современной ситуации, ее содержания и перспектив развития.65 Эта группа источников условно была обозначена как «научные», однако здесь необходимо сделать одно важное замечание. Научность работы не является решающим критерием: скорее, можно говорить о научности как инструменте обеспечения адекватности анализа и достоверности прогноза;

• Наконец, последнюю группу источников образуют аналитические обзоры66 и опросы общественного мнения. В то же время мы должны понимать, что степень объективности таких источников не должна признавать абсолютной: учет и выборка фактов отчасти могут определяться политическими пристрастиями авторов обзоров.

63 См., напр.: Зависит от нас. Перестройка в зеркале прессы. М.: Кн. палата, 1988. 360 с.

64 См., напр.: Собчак А. Хождение во власть. М.: Изд-во «Новости», 1991. 272 е.; Фадеев В.В. Похождения неформала М.: Русское слово, 1992. Вып. 1. 52 с. Вып. 2. 120 с; Шеварднадзе Э.А. Мой выбор. В защиту демократии и свободы. М.: Изд-во «Новости», 1991. 336 с.

65 См., напр.: Абалкин Л.И. Перестройка: пути и проблемы. М.: Экономика, 1988. 190 е.; Валовой Д. Экономика в человеческом измерении. М.: Политиздат, 1988. 384 е.; Волобуев О., Кулешов С. История и перестройка. М.: Изд-во Агентства печати Новости, 1989. 288 е.; Селюнин В. Истоки // Если по совести. М.: Худож. лит., 1988. С. 250-301; Черниченко Ю.Д. Русский хлеб: Очерки. М.: Правда, 1988. 480 с.

66 Например, «Выборы-1989». М.: Панорама, 1993. Вып. 1,2; Национализм и ксенофобия в российском обществе. М.: ООО «Панорама», 1998. 204 с.

Положения, выносимые на защиту. На основе анализа данных источников лично автором были получены следующие результаты:

1 .V Дана оценка базовых причин и основных следствий возникновения кризиса;

2. определено понятие «субъектность» и показана связь описываемого данным понятием явления с возникновением и развитием социального и политического кризиса;

3. определены механизмы обретения и закрепления «субъектности»;

4. определены параметры восприятия времени и пространства в ситуации кризиса и генезиса специфических «кризисных» форм пространства и времени;

5. проанализированы понятия «игры», «инсценировки», «ритуала», показана различные проявления описываемых данными понятиями форм организации в ситуации кризиса;

6. определены этапы эволюции субъектности в период кризиса, каждый из которых имеет свою структуру и предполагает особые варианты связи между властью, «новыми субъектами» и обществом;

7. выделены три этапа кризиса с различными моделями восприятия пространства и времени;

8. произведена апробация предложенной модели на историческом материале периода перестройки.

Научная новизна результатов исследования определяется разработкой модели развития кризиса в развитом индустриальном обществе на основе эволюции политической субъектности в период кризиса. В рамках данной модели определены движущие силы кризиса, варианты легитимации, пути решения различных политических и социальных проблем, показана взаимосвязь кризисной и антикризисной составляющей периода политической и социальной нестабильности. Определены основания политического лидерства в ситуации кризиса. Наконец, теоретическая и практическая значимость исследования заключается в том, что созданная модель кризиса может использоваться при анализе кризисных ситуаций в любых т.н. «больших системах». Кроме того, ее можно использовать для определения политических перспектив тех или иных общественных и политических движений, в идеологическую и или политическую деятельность которых включена тематика борьбы с кризисом. Наконец, значимость работы для российского научного и идеологического поля в том, что в ней предложен вариант определения перестройки, на основании которого возможна некоторая деполитизация отношения к данному кризисному периоду.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Эволюция политической субъектности в 1985-1990 гг."

Заключение.

Итак, мы вновь возвращаемся к положениям, с которых мы начали данную работу. Вновь определяя «субъектность», мы может заявить, что она, в конечном счете, представляет собой форму связи между «новыми движениями» и «обществом», «публикой» и, в меньшей степени, «властью». В ходе развития кризиса эта связь становится все крепче, находит все более ощутимые основания в восприятии «публикой» пространства и времени. Публика, в целом, искренне верит в способность представителей «новых движений», по крайней мере, политизировать проблему и донести ее до власти, и - как максимум - осуществить' некие меры, которые если способствуют решению данной проблемы, и повлияют на итоговый «общественный выбор».

Что же касается самих «новых субъектов», то в их действиях периодически встречаются элементы «манипулирования» (в терминах П. Бергера). Соблюдая «антикризисный стиль» и всячески уверяя публику, что их цели — это только цели борьбы с кризисом, подобные политические деятели часто используют подобные средства для личного обогащения либо для продвижения по властной лестнице. Вместе с тем, в большинстве своем такие лидеры действительно верят в действенность предлагаемых ими антикризисных мер.

Наконец, место «власти» в этой системе также подвижно: из главного адресата и контрагента «новых субъектов» она постепенно превращается в силу, в которую эти новые субъекты стремятся войти либо же которую они стремятся преодолеть. Власть интересна «новым субъектам» и как зритель, но все же - прежде всего - именно как контрагент. Признание со стороны власти, ее готовность так или иначе вступить с «новыми субъектами» в диалог означает новую степень признания субъектности. Это означает, что не только зрители из «публики», но и главный, а иногда и единственный субъект в рамках общества, признает право «новых субъектов» на публичное действие.

Однако, несмотря на значимость подобных решений власти, первична все же связь субъектности с поддержкой публики. В самом деле, если публика не готова ориентироваться на мнение «новых субъектов», то власти незачем воспринимать их всерьез. Сама значимость публичного действия - в условиях, когда публика, пусть и как деперсонифицированная сила, имеет в обществе известный моральный авторитет - состоит в том, что

Характер связи между «публикой» и «новыми субъектами» изменяется. Если первоначально, в период, когда происходит игровое оформление ролей новых субъектов, связь - это наблюдение за деятельностью, происходящей как бы обособленно, вне связи с «остальной жизнью», даже не ради того, чтобы за ней наблюдали, а, скорее, согласно своим собственным, внутренним законам. Это, разумеется, не исключает, что «играющие» могут обращаться к власти с различными требованиями, которые она может как воспринять всерьез, так и - чаще всего - не воспринимать. Но их деятельность не предполагает исключительно обращения за требованиями, эта деятельность самоценна и имеет свою собственную сложную структуру.

Поскольку эта деятельность «сценична», а также связана с антикризисными смыслами, пусть и в трактовке, обычно отличной от той, которую предлагает государство, то «зрители» для такой деятельности обычно находятся. А,как только у таких групп появляется постоянный зритель, т.е. как только они признаются обществом как имеющие право на публичное выступление как таковое, а сами они завершают оформление своих публичных ролей, они получают возможность установить другой тип связи, целевой.

Целевой тип связи, который мы связали с известной степенью ритуализации разнообразных публичных мероприятий «новых субъектов», подразумевает институционализацию не только ролей «актеров», политических лидеров, но и ролей зрителей. Локальные мероприятия, которые были значимыми для выхода «новых субъектов» на просторы публичной политики, постепенно теряют свою самоценность и значимость. Разумеется, тот или иной лидер может поучаствовать в какой-нибудь дискуссии, за которой «понаблюдают» специалисты и незначительная часть зрителей. Однако этот лидер уже столь ощутимо занят борьбой, что он просто не может «получать удовольствие от процесса». В качестве носителя своей роли данный лидер получает уникальную компетенцию «борца», который может - по крайней мере, попытаться - изменить ход развития общества, переломить кризисную тенденцию за счет своей системы антикризисных смыслов и мер.

В свою очередь, зрители, часть публики, которая связана с этим лидером, тоже не слишком предрасположены получать «удовольствие от процесса». Они должны выразить свою гражданскую позицию, агрегированную версию которой лидер затем доставит наверх, использует как инструмент борьбы.

Соответственно, какую бы форму эти собрания на местах не принимали и сколько бы «народа» в них не участвовало, основная их цель - делегировать свою поддержку лицу, обладающему достаточной компетенцией для контактов во власти (заметим, в чужом пространстве, в котором обманывают). Иногда - как это оказалось в случае с шахтерскими лидерами, выясняется, что эта компетенция недостаточна. Тогда приходится сменить лидеров, а зачастую и изменить как характер, так и цели представительства.

Наконец, третий вариант связи имеет место, когда выясняется, что представительство абсолютно бесполезно. Шахтеры убеждаются в «беспомощности власти», в том, что «чиновники не готовы решать проблемы, а стремятся сохранить свои места». Демократические силы убеждаются, что власть сама по себе ничего не решает, а ею манипулируют враги перестройки. В том же, только в обратными пространственными маркировками, убеждаются и патриотические силы. Да и само пространство власти съеживается до одного Горбачева - который концентрирует на себе все больше полномочий, но объективно не имеет возможности их выполнять - и нескольких его помощников, которые все меньше контролируют ситуацию в стране. Это настолько очевидно обществу, что даже ближайшие помощники — например, Шеварднадзе - покидают Президента СССР.

Соответственно, единственное решение, которое могут принять все новые субъекты и все властные единицы, вплоть до самых периферийных: надо спасаться самим. И начинают «спасаться». А поскольку спастись можно только как некой целостности, организованной по новым правилам, то все начинают использовать лучшее антикризисное средство, упорядочивающее пространство именно как целостность - съезд депутатов или иную форму представительства «от всей земли». В итоге вся борьба осуществляется именно в этой уменьшенной копии кризисного пространства. А зрители, т.е. публика, общество, потеряв каналы воздействия на все, что происходит на Съезде, являются наблюдателями того, как с «ожесточенными боями» или без оных представители народа пытаются создать тот или иной вариант антикризисной программы. Естественным образом, наиболее активное внимание привлекают те собрания, на которых происходят бои — они дарят интригу (неизвестно, какие силы победят, кризисные или антикризисные) и держат

367 См.: Куранты. 1990. № 1. С. 6. наблюдателей в постоянном напряжении. Все прочие варианты антикризисной деятельности - проекты отдельных политических партий и организаций, политика властей - постепенно перестают играть определяющую роль в антикризисной борьбе.

Паралльно начинается поиск системы, которая бы управляла поведением субъектов в ходе кризиса. Предлагаются два базовых варианта - рынок — т.е. саморегулируемая система без центра - и возврат к прежней системе власти, который сам собой ликвидирует все плоды кризисного и антикризисного развития общества. Варианта регулирования предлагаются, соответственно, левыми и правыми, и предполагается, что те, чей вариант в итоге победит, и займут место нынешней потерявшей контроль над кризисными процессами власти.

В конечном счете, эволюция субъектности от первого к третьему типу — т.е. эволюция связи между «новыми субъектами» и обществом - в значительной степени определяется именно изменением позиции власти. Два ключевых момента, которые переводят субъектность с одного этапа на другой - санкция власти на публичную деятельность и потеря властью ведущего места в антикризисной борьбе.

Заметим, также что субъектность как форма связи весьма тесно связана с проблемой идентичности и ее кризиса. Дело в том, что люди не только наблюдают за представлениями «неформалов» или выступлениями депутатов на заседаниях «съезда» и не просто ходят на митинги, но и идентифицируют себя как наблюдающих за депутатами и посещающих митинги. Чем сильнее развивается кризис, в том числе и кризис идентичности, тем данная зависимость публики от «депутатствующих» и «митингующих» оказывается сильнее. В конечном счете, она выражается в ориентации на отдельных лидеров, с личностями и деятельностью которых начинает ассоциироваться проведение антикризисной программы.

Объектом идентификации становится и человек, который может обеспечить некую степень общественной динамики. Про такого политика говорят - «он может что-то изменить». Это означает, что в ситуации кризиса движение общества как таковое является исключительно важным. Консервация кризиса представляет собой своего рода «сдачу» перед угрозами кризиса, медленное «сползание в пропасть». Временное же ускорение, несмотря на то, что наряду с усилением актикризисных тенденций чаще всего предполагает и усиление кризисных, все же предполагает какие-то шансы на «выживание». Здесь и появляется противопоставление «пропасти, в которую можно падать бесконечно»368, «пропасти, которую необходимо перешагнуть в один шаг». I

Вместе с тем, кризисная идентификация как элемент кризисной субъектности, естественным образом, исчезают с окончанием кризиса. Например, демократические кандидаты абсолютно неслучайно проиграли региональные выборы 1995 г., а «ДВР» одновременно потерпел крайне чувствительное поражение на парламентских выборах. К 1994 г. кризис периода перестройки подошел к концу, на смену ему пришел вялотекущий и, скорее, экономикоцентричный кризис, длившийся до конца правления Ельцина. В центре внимания публики, согласно опросам общественного мнения, была уже не идея демократии, а идея порядка369, т.е. принципиально изменились смыслы, которые доминировали в обществе.

Демократы» просто перестали ассоциироваться с силой,, способной противостоять кризису, так как причина возможного кризиса уже была иная, в чем «демократы» отчасти были и сами виноваты, радикализировав развитие экономического кризиса, за которым последовал и политический. В любом случае, даже если один кризис не сменяется другим, а просто прекращается, субъектность, наработанная в ситуации завершившегося кризиса, постепенно испаряется, если только политик не интегрируется в существующую систему власти и начинает работать по ее правилам. Наряду с этим возможны и исключения: существование группы публики, очень сильно ориентированных на какого-либо лидера и не ассоциирующих себя с новой жизнью, являющихся в ней своего рода «наблюдателями» (к группам такого типа можно отнести значительную часть электората «Яблока»).

Заметим, что антикризисная модель, которую мы создали на основе исторического опыта перестройки, в целом актуальна и для последующих событий новейшей российской истории. Например, борьба за реформы, которая осуществлялась в период правления Ельцина, весьма напоминает перестроечную борьбу за демократию и рынок. В общественном мнении возникла абстрактная идея реформ как чего-то крайне современного и актуального, что необходимо для вывода России из экономического кризиса. Отказ от идеи реформ означал скатывание в «пропасть» экономической стагнации. Поэтому важность постоянной актуализации

368 Попов Г.Х. Эти четыре года. С. 94.

369 См. сайт Фонда «Общественное мнение», www.fom.ru идеи реформ - т.е. борьбы с кризисом - значительно превышала важность реализации этих реформ, которое было делом «непубличным» и которым занимались «технические», «неполитические» чиновники. Зато борьба за реформы требовала постоянной публичной активности. В целом, таким же образом обстоит ситуации и в современной борьбе за порядок, разве что реальные меры - о которых общественное мнение «что-то слышало», но «ничего не знает конкретно» - проврдят и вовсе неполитические, таинственные и закрытые люди - бывшие работники специальных служб.

В конечном счете, хотелось бы отметить, что по нашему мнению, данная схема годится и для анализа еще целого ряда периодов, например, периода революции. Так, уже в 1905 г., как отмечается в мемуарах А. Вертинского, существовали явления, подобные всеохватывающим перестроечным забастовкам и митингам. Так, если подросток умирал от скарлатины, то вся радикальная молодежь Киева шла за его гробом, исполняя «Вставай, проклятьем заклейменный». В развитии таких организаций, как партия большевиков, встречаются, на наш взгляд, очевидные параллели с развитием неформального движения в период перестройки. Таким образом, данное исследование могло бы получить продолжение в сравнении ряда кризисных эпох и выделении в них общих и особенных черт. Данная работа, по нашему мнению, была бы исключительна полезна в прогностическом плане, так как, как мы показали выше, развитие современного общества фактически предполагает включение кризисных тенденций в структуру общественной системы.

370 Вертинский А.Н. Дорогой длинною. М., 1990. С. 26.

Список научной литературыТуркин, Сергей Анатольевич, диссертация по теме "Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии"

1. I Съезд Народных Депутатов. М., 1989.

2. I Съезд шахтеров СССР. Ч. 1,2. Донецк, 1990.

3. Абалкин Л.И. Перестройка: пути и проблемы. М.: Экономика, 1988. 190 с.

4. Алексеева И. Инакомыслие в СССР. Vermont, 1984. 378 с.

5. Алпеева Т.М. Обновление социализма: миф или реальность // Социальные действия в переходный период. Минск, 1991. С. 47-49.

6. Альбац Е. Анатомия мерзости // Московские новости. 1988. № 42. С. 12-13.

7. Антисоветская правда. 1990.

8. Асмолова Н. Горняки не верят Рыжкову // Куранты. 1990. № 1. С. 6.

9. Бабанюк Р.В. Бюрократизм как антипод демократизации общества // Вопр. обществ, наук. Киев, 1991. Вып. 88. С. 38-43

10. Баранов А.А. Миф равенства как элемент механизма торможения // Политическая культура учителей и учащейся молодежи: опыт формирования и теоретические проблемы. СПб., 1991. С. 93-102

11. Бедин Б.А. Борьба с бюрократией и консерватизмом как необходимое условие перестройки // Проблемы научного коммунизма. Вып. 20. М., 1989. С. 161-185.

12. Белов В. «Возродить в крестьянстве крестьянское» // Если по совести. С. 57-58.

13. Белозеров С. Грозный гул воркутинской лавы // Литературная Россия. 1989. № 48. С. 20.

14. Бестужев-Лада И. Как при забастовке, но без забастовки // Горизонт. 1989. №11. С. 22.

15. Бойков В., Тощенко Ж. Мнения делегатов XXVIII съезда КПСС // Социол. исслед. М., 1990. - № 11. - С. 99-104

16. Болдин В.И. Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева. М.: Республика, 1995.

17. Борисов В.Д. Демократизация общества и преодоление бюрократизма. М., 1990. 154 с.

18. Бородкин Ф.М. Общественное движение как элемент самоуправления. Новосибирск, 1990. 178 с.

19. Браун Ф. Социальные изменения и образование в России // Молодежь России на рубеже 90-х годов. М„ 1992. Кн. 2. С. 152-165

20. Валовой Д. Экономика в человеческом измерении. М.: Политиздат, 1988. 384 с.

21. Васильев А., Кране М. Шахтерская «альтернатива» // Коммунист. 1990. № 13. С. 57-61.

22. Васильева Р.Х. Анализ немарксистских взглядов на проблемы перестройки в СССР // Вопр. обществ, наук. Киев, 1990. Вып. 83. С. 18-28.

23. Весна 89: География и анатомия парламентских выборов. М.: Прогресс, 1990. 382 с.

24. Власть и оппозиция. М.: РОССПЭН, 1995. 476 с.25. «Власть-народу» // Белорусская трибуна. 1989. № 9. С. 3.

25. Волобуев О., Кулешов С. Очищение: История и перестройка. М.: Изд-во Агентства печати Новости, 1989. 288 е.;

26. Время и мы: независимая левая газета. 1991.

27. Вузовская молодежь: мировоззренческие и ценностные ориентации: (Сб. социол. исслед., 1989-1990 гг.). Душанбе, 1990. Вып.1. 118 с.29. «Выборы-1989». М.: Панорама, 1993. Вып. 1. 58 с. Вып. 2. 100 с.

28. Выжутович В. Кого выбираем? // Огонек. 1988. № 22. С. 3

29. Главное теперь практическое осуществление задач перестройки. М.: Политиздат, 1987. 62 с.

30. Головатенко И.И. Место субъекта в системе перестройки // Проблемы перестройки мышления и психологии. Ниж. Новгород, 1991. С. 12-13

31. Головин А.П.; Мостовая, Е.Б. Почему перестройка буксует?: Итоги одного опроса общественного мнения. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1990. 191 с.

32. Голубев В.И. Многопартийность в советском обществе // Соц. -полит, науки. М., 1991. №8. С. 33-44

33. Горбачев М.С. Активно действовать, не терять времени. М.: Политиздат, 1985. 47 с.

34. Он же. Коренной вопрос экономической политики партии: Доклад на совещании в ЦК КПСС по вопросам ускорения научно-технического прогресса. М., 1985.

35. Он же. Размышления о прошлом и будущем. М.: ТЕРРА, 1998. 302 с.

36. Он же. Коренной вопрос экономической политики партии. М.: Политиздат, 1985. 32 с.

37. Он же. О ходе реализации решений XXVII Съезда КПСС и задачах по углублению перестройки. М.: Политиздат, 1988. 94 с.

38. Он же. Перестройка и новое мышление для нашей страны и всего мира. М.: Политиздат, 1988. 188 с.

39. Он же. Революционной перестройке идеологию обновления. М.: Политиздат, 1988. 48 с.42. Горизонт. 1988-1991.

40. Горняки не верят Рыжкову // Куранты. 1990. № 1 (20 сентября 1990 г.). С. 6.

41. Гостев Б.И. О государственном бюджете СССР на 1987 г. и об исполнении государственного бюджета СССР за 1985 г. М.: Политиздат, 1986. 32 с.

42. Гражданское достоинство. 1989-1990.

43. Громов А.В., Кузин О.С. Неформалы: кто есть кто? М.: Мысль, 1990. 269 с.

44. Громова Р. Сравнительный анализ типичных форм социальной мобильности в российском обществе до и после 1985 г // Мониторинг обществ: мнения: экономические и социальные перемены. М., 1998. № 1. С. 18-26

45. Гулахмедов М. Мировоззрение и перестройка. Душанбе: Ирфон, 1990. - 236 с.

46. Девятов B.C. Враги перестройки // Самсонов A.M. Знать и помнить: диалог историка с читателем. М., 1988. С. 55;

47. Декларация о государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. М.: Известия, 1990. 7 с.51. «Демократическая платформа в КПСС» (Проекты уставов Московского и Ленинградского партийных клубов). Л., 1990. 44 с.

48. Демократический союз. Пакет документов. М., 1990. 36 с.

49. Депутатский вестник // Хроника. 1989. № 25,26, 29, 30, 31, 35.

50. Джрназян Л.Н. Комитет «Карабах» или .? Ереван, 1989. 96 с.

51. Динамика ценностных ориентации населения России. М.: ЦКСИиМ, 1995. 68 с.

52. ДНФ (Донской народный фронт): Сборник документов и материалов. М., 1990. 29 с.

53. Дубинин В.В. Изменение социальной структуры народных масс на нынешнем этапе перестройки. Краматорск, 1991. 26 с.

54. Ельцин Б.Н. Исповедь на заданную тему // Зеркало. 1989. Вып. 1-4.

55. Ельцин: президент РСФСР или вождь великой России. М., 1991. 56 с.

56. Ермаков Ю.А. Политическая культура и пресса // Политика и культура. Екатеринбург, 1991. С. 66-82

57. Если по совести. М.: Худож. лит., 1988. 398 с.

58. Зависит от нас. Перестройка в зеркале прессы. М.: Кн. палата, 1988. 360 с.

59. Замошкин Ю.А. За новый подход к проблеме индивидуализма // О человеческом в человеке. М„ 1991. С. 168-195

60. Заславская Т.И. Роль социологии в ускорении развития советского общества // Социс. 1987. №2. С. 3-15.

61. Захарова И.И. "Механизм торможения": Несовпадение личных, групповых и общественных интересов // Философия и современность. Саратов, 1990. Вып. 2. С.112-117

62. Заявление Учредительного Съезда движения «Трудовая Россия» // Молния. 1992. № 44.

63. Зенюк М. Анекдот как социальный феномен // Под знаменем ленинизма. Киев, 1990. № 19.-С. 70-73

64. Зимина JI.A. Альтернативность общественного развития как проблема теории и политики перестройки : Спецкурс. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991.48 с.

65. Золотов В.И. Динамика политической культуры в условиях перестройки // Вопросы политологии. Барнаул, 1991. С. 15-27

66. Золотухина Е.; Золотухин В. "Нормальное" и "аномальное" общество // Свобод, мысль. М., 1991. № 15. С. 43-49

67. Ибрагимова 3. Площадь Боли, или другого выхода у Кузбасса не было // Огонек. 1989. №32. С. 272. Известия. 1986,1989-1990.

68. Ильинский И.М. Наш молодой современник // Социс. 1987. № 2. С. 15-21.

69. Информационный бюллетень ИАС СМОТ. 1988-1990.

70. Искра: Бывшая Советская Моралька. 1989.

71. Ишимикин И.Н. Бюрократизм антипод перестройки. JL, 1989. 66 с.

72. Карп П. От науки к утопии и обратно // Синтаксис. Париж, 1990. № 30. С. 16-43

73. Касьяненко В.И. Испытание перестройкой (Обзор новейшей литературы) // Вопросы истории КПСС. М., 1991. № 7. С. 19-35

74. Католог-справочник неформальных самодеятельных организаций и независимой прессы в СССР. М., 1990. 176 с.

75. Ким Р.С. Современное политическое мышление как необходимый компонент мировоззрения в условиях перестройки // Мировоззренческие аспекты общественного сознания. Барнаул, 1991. С. 63-70

76. Комсомольская правда. 1988-1989.

77. Копылов И.Я. Общее и особенное в обновлении общества // Перестройка: диалектика обновления общества. Новосибирск, 1990. - С. 4-12

78. Коротич В. А. От первого лица. Харьков: Фолио; М.: ACT, 2000.

79. Корсаков С.Н. Сравнительный контент-анализ некрологов периода "перестройки"//Социология. М., 1993. С. 138-144.

80. Лакшин В. В кильватере // Огонек. 1988. № 26. С. 10.

81. Ларионова Н.Л. Американская советология о перестройке в Советском Союзе и принципах нового политического мышления (1986-1991 гг.) : Автореф. дис. . канд. ист. наук. М., 1991. 18 с.

82. Левичева В. Неформальная группа: ищем себя // Смена. 1987. № 12. С. 5.

83. Ленинизм и перестройка (материалы конференции) // Соц.-полит. науки. М., 1990.№ 12.-С. 10-25

84. Лигачев Е.К. Курсом октября, в духе революционного творчества. М.: Политиздат, 1986. 32 с.

85. Литературная газета. 1988-1990.

86. Лукин Ю.А. Возвращение к Ленину: Перестройка. Литература. Искусство. М.: Сов. писатель, 1991. 266 с.

87. Мавлянов А.А. Социальная роль кооперации в условиях обновляющегося советского общества: (На материалах Респ. Узбекистан). Автореф. дис. . канд. филос. наук. Ташкент, 1991. 20 с.

88. Мансурова Г.М. Массовое сознание: некоторые тенденции развития на современном этапе // Актуальные проблемы развития социалистического общества. Казань, 1991. С. 43-48

89. Манько Ю.В. Духовное состояние личности и перестройка: (В помощь лектору). Спб., 1992. 17 с.

90. Марсев С. О либеральной и демократической критике сталинизма // Новые "кумиры" и "старые" авторитеты. М., 1990. С. 76-107

91. Материалы Пленума Центрального комитета КПСС: 25-26 июня 1987 г. М.: Политиздат, 1987. 112 с.

92. Материалы Пленума Центрального комитета КПСС: 29 июля 1988 г. М.: Политиздат, 1988.48 с.

93. Материалы XIX Всесоюзной конференции Коммунистической партии Советского Союза. М.: Издательство политической литературы, 1989. 160 с.

94. Медведев В.А. Прозрение, миф или предательство? : К вопр. об идеологии перестройки. М.: ЕврАзия +, 1998. 407 с.

95. Могилевская Г.И. Манипулирование сознанием в период перестройки и до нее // Кризисное сознание : История и современность. Шахты, 1991. С. 54-69101. Московская правда. 1988.

96. Московские новости. 1987-1991 гг.

97. Московский комсомолец. 1988.

98. Мурашов В.П. Перестройка: взгляд философа // Наука в России. М., 1992. № 4.С. 98-102

99. Мустафаев А.И. Роль человеческого фактора в перестройке // Философия и практика. Баку, 1990. С. 18-20

100. Мухин Ю.И. Антибюрократическая азбука. М.: Рус. слово, 1992. 64 с.

101. Мягков А.Ю. Партийные работники об авторитете и роли партии в условиях перестройки // Интеллигенция и перестройка. М., 1991. С. 23-33.

102. Назаров М. Задача для сталкера: "перестройка" // Выбор. М., 1990. - № 8. - С. 172-199

103. Национализм и ксенофобия в российском обществе. М.: ООО «Панорама», 1998. 204 с.

104. Наше время: Газета Республиканской Народной Партии России. Петроград (Л.,). 1990.111. Наше дело. 1989-1990.112. «Наше чувство Горбачевизма». 1990.

105. Неформалы: кто они? Куда зовут? М., 1990. 214 с.

106. Неформальная Россия: О «неформальных политизированных движениях и группах в РСФСР (опыт справочника). М.: Молодая гвардия, 1990. 382 2. с.

107. Николаева JI. Противостояние // Позиция. 1989. № 5. С. 5.

108. Новые социальные движения в России. Вып. 1. М., 1993.

109. Новые социальные и социокультурные эксперименты: Выпуск 2. М.: ИНИОН РАН, 1991. 183 с.

110. Проблемы социализации молодежи. М.: ИНИОН РАН, 1993. 140 е.;

111. Нуйкин А. Реквием по перестройке // Время и мы. М.; Нью-Йорк, 2000. № 147. С. 150-170

112. Общественное мнение о народных депутатах // Аргументы и факты. 1988. № 42. С. 1,3.

113. Общественное мнение рабочего класса в условиях перестройки. Минск: Навука i тэхшка, 1990. - 176 с122. Огонек. 1987-1991.

114. Осипов Г.В. Мифы перестройки и постперестроечная реальность // Вестн. РАН. М., 1992. № 5. С. 37-50124. Панорама. 1990-1991.

115. Перестройка и проблемы эволюции человека : Тез. докл. науч.-теорет. конф., 1315 сент. 1990 г. в г. Севастополе. Севастополь, 1990. 111 с.

116. Перестройка: 10 лет спустя : Оценки москвичей. М., 1995. 20 с.

117. Плимак Е. Политическое завещание Ленина. М.: Политиздат, 1988. 142 с.

118. Поздняк В.Э. Буржуазные интерпретации перестройки // Философия и современный мир. Минск, 1990. Вып. 17. С. 81-88129. Позиция. 1989-1990.

119. Политическая история. Россия СССР - Российская федерация. М., 1996. 486 с.

120. Политическая наука в России. Вып. 1. М.: ИНИОН РАН, 1993. 118 с.

121. Попов Г.Х. Дискуссия о проблемах бюрократизма // Попов Г.Х. Эти четыре года. М., 1989. С. 111.

122. Он же. Перестройка в экономике //Правда. 1987. 20-21 января.

123. Он же. Консерваторы и авангардисты // Советская культура. 1988. 5 января.

124. Он же. Время решительных действий // Новое время. 1988. 7 октября.

125. Он же. Эти четыре года. М.: Моск. рабочий, 1990. 333 с.137. Правда. 1985-1991.

126. Пресс-бюллетень СибИА. 1989-1990.

127. Пресс-релиз Агентства «ДС-Информ». 1990-1991.

128. Проблемы перестройки и новое политическое мышление : (Сборник). М., 1991. 227 с.

129. Программа «Демократической России». М., 1990. 17 с.

130. Программа «Либерально-демократической партии Советского Союза». М., 1990. 8 с.143. Пропеллер. 1988.

131. Протокол о согласованных мерах между шахтерским тачечным комитетом г. Донецка и Комиссией Совета Министров и ВЦСПС // Информационный бюллетень ИАС СМОТ. 1989. № 24. С. 9-11.

132. Пэнэжко П. Как ударили по «чаяновщине» // Огонек. 1988. № 10. С. 9.

133. Рабочее движение Кузбасса. Документы и материалы. Кемерово, 1993. С.86-87.

134. Радов А. Творцы и бюрократы // Огонек. 1988. № 18. С. 21-23; № 24. С. 23-25.

135. Распутин В. Если по совести // Если по совести. М., 1988.

136. Резолюция о ситуации в КПСС и задачах Марксистской платформы в новых условиях//Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Т. 3. М., 1992.

137. Резолюция трудового коллектива шахты «Воргашорская» от 28.11.89 // Пресс-бюллетень НАС СМОТ. 1989. № 39. с. 11

138. Родосский А.В. «Вера в ложного бога»? // Самсонов A.M. Знать и помнить. М., 1988.

139. Россия и ее соседи: Проблемы межнациональных и межгосударственных отношений. М.: ИНИОН РАН, 1992. 144 с.

140. Россия: партии, выборы, власть. М.: «Обозреватель», 1996. 555 с.

141. Рыжков Н.И. Перестройка: история предательств, М.: Изд-во «Новости», 1992. 400 с.

142. Салихов М.В. Новое мышление в свете категории "развитие" // Теория развития и социальное познание. Уфа, 1990. С. 77-82

143. Самсонов A.M. Знать и помнить. М.: Политиздат, 1988. 368 с.

144. Сахаров А.Д. Тревога и надежда. М.: «Интер-Версо», 1990. 336 с.

145. Сборник документов партии «Демократический выбор России». М.: МК-Полиграф, 1995.45 с.

146. Селюнин В. Истоки // Если по совести. М.: Худож. лит., 1988. С. 250-301.

147. Сметанин А.С. Личность и ее ценность (два взгляда на одну проблемы) // Методологические проблемы философского знания. Харьков, 1991. - С. 43-50161. Собеседник. 1989.

148. Собчак А. Хождение во власть. М.: Изд-во «Новости», 1991. 272 е.;

149. Советская Белоруссия. 1987.

150. Современная политическая история России (1985-1997 год). Т. 1. «Хроника». М.: РАУ-Корпорация, 1997. 356 с.

151. Соколов С. Перестройка как форма социальной революции // Коммунист Сов. Латвии. Рига, 1990. № 11/12. С. 33-41

152. Социализм, перестройка и общественное мнение // Социол. исслед. М., 1991. № 9. С. 3-18

153. Социологические исследования в СССР. Вып. 1. 1990-1991. М.: ИНИОН РАН, 1993. 115 с.

154. Стенограмма XIX Всесоюзной партийной конференции. М., 1988. Т. 2. С. 168169.169. Столица. 1990-1991.

155. Суханов Л. Три года с Ельциным. М., 1992;

156. Талызин Н.В. О государственном плане экономического и социального развития СССР на 1987 г. и о ходе выполнения плане в 1986 г. М.: Политиздат, 1986. 32 с.

157. Ташназаров О.А. Взаимосвязь личности и общества на современном этапе перестройки //В поисках истины. Кострома, 1990. - С. 37-40

158. Тезисы Центрального Комитета КПСС к XIX Всесоюзной партийной конференции. М.: Политиздат, 1988. 18 с.

159. Токвиль А. Демократия в Америке. М.: Прогресс-Литера, 1994. 554 с.

160. Третья полоса: хроника перестройки. М.: Известия, 1988. 176 с.

161. Трушкова В.Н.; Горелова Г.М. О возрождении нравственного в контексте перестройки // Проблемы перестройки мышления и психологии. Ниж. Новгород, 1991. С. 40-42

162. Успенский Б.А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Избранные труды. М.: Языки русской культуры, 1996. Т. 1. С. 460-476.

163. Фадеев В.В. Похождения неформала М.: Русское слово, 1992. Вып. 1. 52 с. Вып. 2. 120 е.;

164. Файзуллаев А.Ф. Инерция мышления : трудности перехода от старого к новому // Обществ, науки в Узбекистане. Ташкент, 1991. № 3. С. 20-29

165. Федорчак Т.П., Васюта С.И. К вопросу о роли рабочего класса в перестройке // Вопр. обществ, наук. Киев, 1991. Вып. 88. С. 74-81

166. Фролов А. Новый "враг перестройки"? // Новые "кумиры" и "старые" авторитеты. М., 1990. С. 18-50.

167. Хакимов Н. Развитие политической культуры личности в условиях перестройки советского общества : Автореф.дис. .д-ра филос. наук. Ташкент, 1991. 41 с.

168. Хохряков Г.Ф. Перестройка: очередной или заключительный акт трагедии русской интеллигенции? // Вестн. АН СССР. М., 1991. № 11. С. 119-129184. Хронограф. 1988-1990.

169. Черниченко Ю.Д. Русский хлеб: Очерки. М.: Правда, 1988.480 с.

170. Черняев А.С. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. М., 1997. 346 с.

171. Что стоит за хозрасчетом? // Вопросы методологии. М., 1991. № 3. С. 53-71

172. Шаталин А. Как перепрыгнуть пропасть // Огонек. 1989. № 17. С. 22-24.

173. Шатров М. Дальше. Дальше. Дальше.//Знамя. 1988. № 1. С. 3-53.

174. Шахвердиев Т. Вирус перестройки // «Огонек». 1990. № 6. С. 19-20.

175. Шеварднадзе Э.А. Мой выбор. В защиту демократии и свободы. М.: Изд-во «Новости», 1991.336 с.

176. Шешма М. Диалог или конфронтация. М., 1989.38 с.

177. Шпак В.Ю. Демократическая культура личности: категориальный смысл // Демократическая культура личности и коллектива. Ростов н/Д, 1991., С. 4-11

178. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень ВЦИОМ. 1993. № 6.

179. Янкулин В. Стачка// Столица. 1991. № 14. С. 6.1.. Литература

180. Абельс X. Интеракция, идентичность, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб.: Алетейя, 1999. 272 с.

181. Аверинцев С.С. Бахтин и русское отношение к смеху // От мифа к литературе. М.: Изд-во «Российский университет», 1993. С. 341-345.

182. Айбл-Айбесфельдт И. Этологические концепции и применение их к наукам о человеке // Этология человека на пороге 21 века. М.: «Старый Сад», 1999. С. 122152.

183. Он же. Общественное пространство и его социальная роль // Культуры. 1983. № 1.С. 18-46.

184. Андреева Г.М. Социальная психология. М.: Аспект Пресс, 1997. 376 с.

185. Андреева Г.М., Богомолова Н.Н., Петровская Л.А. Современная социальная психология на Западе. Теоретические ориентации. М., 1978. 268 с.

186. Антилогова Л.Н. Формирование нравственного сознания личности в современных условиях // Личность в меняющемся обществе. Комсомольск-на-Амуре, 1998. Ч. 2. С. 25-28.

187. АрендтХ. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996. 672 с.

188. Артемьева Е.Ю. Основы психологии субъективной семантики. М.: Наука, Смысл, 1999.350 с.

189. Барт Р. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1997. 312 с.

190. Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. 336 с.

191. Он же. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 376 с. •

192. Он же. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. 298 с.

193. Бек У. Общество риска: на пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 384 с.

194. Бергер П. Приглашение в социологию. М.: Наука, 1996.

195. Бергер П. Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995. 323 с.

196. Он же. Общество как драма//Человек. 1995. №4. С. 25-36.

197. Бердянд И.Е. Игра как феномен сознания. Кемерово: Алеф, 1992. 96 с.

198. Берндт P.M., Берндт К.Х. Мир первых австралийцев. М.: Наука, 1981. 218 с.

199. Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 1999. 224 с.

200. Бокань Ю.И. Опередивший время: Горбачев великий реформатор. М.: Изд. дом "Грааль", 2000.-260 с.

201. Бородай Ю. М. Эротика смерть - табу: трагедия человеческого сознания. М.: Гносис, Русское феноменологическое сообщество, 1996. 416 с.

202. Бородкин Ф.М. Общественное движение как элемент самоуправления. Новосибирск, 1990.

203. Бурдье П. Практический смысл. М.: Алетейя, 2001. 562 с.

204. Он же. Социальное пространство и генезис «классов» // Вопросы социологии. 1992. № i.e. 17-33.

205. Бутенко А.П. "Горбачевская перестройка": эйфория надежд // Социал.-гуманит. знания. М., 1999. № 5. С. 193-202

206. Бутовская М.Л. Этология человека: история возникновения и современные проблемы исследования // Этология человека на пороге 21 века. М.: «Старый Сад», 1999. С. 12-71.

207. Васильчук Г.П. Некоторые проблемы влияния на общественное сознание в период перестройки // Человек и его время. М., 1991. С. 162-165

208. Власть и оппозиция. М.: Республика, 1993.

209. Возьмитель А.А. Образ жизни в условиях кризиса // Образ жизни и состояние массового сознания. М., 1992. С. 5-25

210. Возьмитель А.А. Левыкин И.Т. Образ жизни и перестройка. Теоретические и практические предпосылки исследования // Образ жизни в условиях перестройки. М., 1992. С. 6-39

211. Волков В.В. Гласность как практика// Человек. 1994. № 1. С. 120-129.

212. Волобуев О., Кулешов С. История и перестройка. М.: Изд-во Агентства печати Новости, 1989.288 с.

213. Выготский Л. С. Психология искусства. М.: Педагогика, 1987. 344 с.

214. Выготский Л. С., Лурия А. Р. Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. М.: Педагогика-Пресс, 1993. 412 с.

215. Геллер М.Я. Российские записки 1980-1990. М.: МИК, 2001. 736 с.

216. Гелнер Э. Нации и национализм. М., 1991.

217. Гилинский Я.И. Девиантное поведение в Санкт-Петербурге: на фоне российской действительности эпохи постперестройки // Мир России. М., 1995. Т. 4, № 2. С. 118-131.

218. Гирц К. «Насыщенное описание»: В поисках интерпетативной теории культуры //Культурология: Дайджест. М.: ИНИОН РАН, 1997. Вып. 1. С. 103-139.

219. Он же. Влияние концепции культуры на концепцию человека // Там же. С. 139166.

220. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М.: «Янус-К», 1998. 168 с.

221. Горбунов А.В. Альтернативы общественного развития в деятельности «Народных фронтов» в Российской Федерации. М., 1994. 212 с.

222. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: Канон -Пресс, 2000.304 с.

223. Гришина Е.А. Мировоззренческая ориентация самодеятельного общественного движения 80-х гг. М., 1990. 134 с.

224. Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная теоретическая социология. СПб.: «Ольга», 1996.287 с.

225. Грушин Б. Смена цивилизаций? // Свободная мысль. М., 1991. № 18. С. 27-36

226. Давыдов Ю.И., Роднянская И.Б. Социология контркультуры. М., 1980. 276 с.

227. Даль Р. Интервью // Соц.-полит. науки. М., 1991. № 8. С. 68-93

228. Данилова Е. Проблемы социальной идентификации населения постсоветской России // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень ВЦИОМ, Интерцентр, АНХ. М., 1997. № 3 (29).

229. Дебор Г. Общество спектакля. М.: «Логос», 2000. 184 с.

230. Действие социальное // Современная западная социология. Словарь. М., 1990. С. 79-80.

231. Джилас М. Система не могла принять реформу, не разрушив себя // Новое время. 1991. №32. С. 21-23.

232. Дискин И.Е. Социокультурный базис перестройки. М.: Наука, 1992. 105 с.

233. Дмитриев А.В. Социология политического юмора. М.: РОССПЭН, 1998. 332 с.

234. Доган М., Пеласси Д. Сравнительная политическая социология. М., 1994. 276 с.

235. Евгеньева Т. В. Архаическая мифология в современной политической культуре // Политая. 1999. № 1. С. 33-47.

236. Она же. Социально-психологические основы формирования политической мифологии // Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1996. С. 22-32.

237. Западная теоретическая социология. М., 1996. С. 206-207.

238. Запесоцкий А.С. Файн Л.П. Эта непонятная молодежь.: Проблемы неформальных политических объединений. М., 1990. 192 с.

239. Зеленин Д.К. «Обыденные» полотенца и «обыденные» храмы // Избранные труды: Статьи по духовной культуре. 1901 1913. М.: Индрик, 1994. С. 193-213.

240. Земцов И. Кризис эпохи: В 2-х кн. М.: «Наука», 1999. 1 т. 286 с. 2. т. 399 с.

241. Зиммель Г. Общение, пример чистой или формальной социологии // Избранное. М., 1996. Т. 2. С. 487-505.

242. Он же. Философия культуры. М.: Юрист, 1996. 488 с.

243. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М.: Художественный журнал, 1999. 238 с.

244. Жирар Р. Насилие и священное. М.: Новое литературное обозрение, 2000. 400 с.

245. Игрицкий Ю.И. Общественная трансформация в СССР и России после 1985 г.: взгляды и концепции. М.: ИНИОН РАН, 1998. 96 с.

246. Иноземцев B.JI. Переосмысливая грядущее. Перспективы и противоречия общественного развития в ответах ведущих американских социологов // Свободная мысль. 1998. № 8. С. 6-14.

247. Ионин JI. Г. Идентификация и инсценировка // Социологические исследования 1995. № 4. С. 3-14. Новые социальные о социокультурные эксперименты: Выпуск 2. М.: ИНИОН РАН, 1991. 183 с.

248. Он же. Социология культуры. М.: Издательская корпорация «Логос», 1996. 280 с.

249. Он же. Культура и социальная структура // Социологические исследования. 1996. №2. С. 3-12. №3. С. 31-42.

250. Каганский В.Л. Советское пространство: конструкция, деструкция, трансформация.// Общественные науки и современность. 1995. №2. С. 25-38. № 3. С. 31-36.

251. Кара-Мурза А.А. «Новое варварство» как проблема российской цивилизации. М.-.ИФРАН, 1995.211 с.

252. Карасев Л.В. Философия смеха. М.: Рос. гуманит. ун-т, 1996.224 с. ,

253. Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе. М.: Academia, 1999. С. 492-505.

254. Качанов Ю. Структурирование политической действительности. М.: Ad marginem, 1995.

255. Качкин А.В. Кризис идентичности как способ самоорганизации пространства социального взаимодействия / Социальное знание: формации и интерпретации. Казань, 1996. Ч. 1.С. 65-74.

256. Коган Л.Н. Социология культуры. Екатеринбург, 1992. 268 с.

257. Козинцев А.В. Смех, плач, зевота: психология чувств или этология общения? // Этология человека на пороге 21 века. М.: «Старый Сад», 1999. С. 97-121.

258. Козлова Н.Н. Опыт социологического чтения "человеческих документов", или размышления о значимости методологической рефлексии // Соц. исслед. М., 2000. № 9. С. 22-32

259. Кречмар Д. Политика и культура при Брежневе, Андропове и Черненко. М.: «АИРО-ХХ», 1997. 320 с.

260. Крыштановская О.В. Партийная элита в годы перестройки // Политические процессы в

261. Кукушкин В.Д. Новиков, В.В. Культурные традиции прошлого и массовое сознание периода перестройки. Ярославль, 1993. 15 с.

262. Лафицкая Н.С. Котл С. Ульрих Бек, общество риска и массовая коммуникация. Взгляд на катастрофу// Социальные и гуманитарные науки. Сер. 11. Социология. М., 2000. № 1.С. 25-30.

263. Лацис О.Р. Тщательно спланированное самоубийство. М.: Московская школа политических исследований, 2001. 488 С.

264. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб.: «Макет», 1995. 316 с.

265. Левада Ю.А. Игровые структуры в системах социального действия // Системные исследования. М., 1984. 94 с.

266. Он же. От мнений к пониманию. М.: Московская школа политических исследований, 2000. 576 с.

267. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994.

268. Левичева В.Ф. Молодежный Вавилон: размышления о неформальном движении. М., 1989. 64 с.

269. Она же. Неформальные молодежные объединения: Социологический очерк. М.,1989. 78 с.

270. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: Институт экспериментальной социологии. Л.: Алетейя, 1998. 160 с.

271. Лобок А. Антропология мифа. Екатеринбург: Банк культурной информации, 1997. 688 с.

272. Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001.256 с.

273. Малиновский Б. Магия, наука, религия. М., 1998.

274. Он же. Научные методы и принципы исследования научного изменения // Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. СПб.: Университетская книга, 1997. С. 371-384.

275. Он же. Культура // Культурология: Дайджест. М.: ИНИОН РАН, 1997. Вып. 4. С. 15-22.

276. Мансуров В.А. Интеллигенция в перестройке // Интеллигенция в социальных процессах современного общества. М., 1992. С. 50-62.

277. Мендел Д. Забастовка шахтеров: впечатления, комментарии, анализ // Социс.1990. №. 6. С. 57-58.

278. Мид Д. Интернализированные другие и самость // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 222-224.

279. Он же. Аз и я // Там же. С. 225-234.

280. Михитарова М.В., Щукин Н.Н. Становление цивилизованности как цель и средство развития советского общества // Социальный прогресс: проблемы гуманизации. Сыктывкар, 1992. С. 59-71

281. Монусова Г.А. Хроника рабочего движения в СССР. 1987-1991 гг. // Рабочее движение: документальные и аналитические материалы. М., 1992.

282. Мосейко А. Н. Коллективное бессознательное и мифология современных этнических отношений // Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1996. С. 33-51.

283. Московичи С. Век толп. М.: Изд-во «Центр психологии и психотерапии», 1996. 478 с.

284. Назаретян А.П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры. М.: «Наследие», 1996. 184 с.

285. Он же. Издержки стереотипного мышления в идеологической работе // Политические стереотипы как теоретическая и практическая проблема. М.: ИОН, 1990. С. 34-39.

286. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества. М.: Эдиториал УРСС, 1999. 176 с.

287. Неформалы: кто они? Куда зовут? М., 1990.

288. Неформальная Россия: О «неформальных политизированных движениях и группах в РСФСР (опыт справочника). М.: Молодая гвардия, 1990. 382 2. с.

289. Николаева Е.И. Исследование ритуальных аспектов повседневного взаимодействия в работах Э. Гофмана // Культурология. XX век: Дайджест. Вып. 1.М., 1997. С. 50-102.

290. Николаева Л. Противостояние // Позиция. 1989. № 5. С. 5.

291. Новые общественные политические движения и организации в России. М., 1990. 188 с.

292. Новые социальные движения в России. Вып. 1. М., 1993.

293. Новые социальные о социокультурные эксперименты: Выпуск 2. М.: ИНИОН РАН, 1991. 183 с. Проблемы социализации молодежи. М.: ИНИОН РАН, 1993. 140 с.

294. Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение: Открытие спирали молчания. М.: Прогресс-Академия, Весь Мир, 1996. 352 с.

295. Общество в разных измерениях: Социологи отвечают на вопросы. М.: Моск.рабочий, 1990. 222 с.

296. Одайник В. Психология политики. М.,1996.

297. Олейник А.Н. Тюремная субкультура. М.: Инфра-М, 2001.418 с.

298. Ольшанский Д.В. Неформалы: групповой портрет в интерьере. М., 1990. 162 с.

299. Оников JI. КПСС: анатомия распада. М.: Республика, 1996. 223 с.

300. Парсонс Т. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 462-478.

301. Передерий С.В. "Перестройка" или распад тоталитарной системы // На рубеже XXI века. Пятигорск, 1999. С. 104-114.

302. Он же. Тоталитарное сознание и некоторые особнности его проявления в период "перестройки" в СССР (1985-1991) // Вестник Пятигор. гос. лингв, ун-та. Пятигорск, 1998. № 3. С. 22-24.

303. Плиев А.Г. Перестройка и художественная культура. М., 1990. 192 с.

304. Поликарпов В.А. Социокультурные общности молодежи в условиях перестройки // Вестн. Белорус, ун-та. Сер. 3, История, философия. Минск, 1990. № 3. С. 3840.

305. Политическая история. Россия СССР - Российская федерация. М., 1996.

306. Политическая наука: новые направления. М., 2000.

307. Политология: Энциклопедический словарь. М., 1993. С. 148.

308. Потестарность: генезис и эволюция. СПб.: МАЭ РАН, 1997. 214 с.

309. Пресса в обществе (1959-2000). Оценки журналистов и социологов. Документы. М.: Московская школа политических исследований, 2000. 616 с.

310. Проблемы социализации молодежи. М.: ИНИОН РАН, 1993. 140 с.

311. Пропп В. Проблемы комизма и смеха. М.: Лабиринт, 1999. 288 с.

312. Психоанализ и культура: Избранные труды К. Хорни и Э. Фромма. М., 1995. 364 с.

313. Реформы в СССР и политическая культура: Взаимозависимость и взаимодействие ("круглый стол") // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12, Соц.-полит. исслед. М., 1991. № 4. С. 3-58.

314. Решетников A.M., Чумаченко Б.Н. Попытка моделирования роли политического лидера в контексте развития преобразований в СССР // Человек и его время. М., 1991. С. 166-177

315. Розин В. Семиотические исследования. М.: Университетская книга, 2001. 256 с.

316. Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация: уроки социальной психологии. М.: Аспект Пресс, 1999. 429 с.

317. Рубл Б. "Тихая революция" в Советском Союзе И Вести. Моск. ун-та. Сер. 12, Соц.-полит. исслед. М., 1991. № 1. С. 60-72.

318. Рыклин М. Пространство ликования: тоталитаризм и различие. М.: «Логос», 2002. 280 с.

319. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. М.: Языки русской культуры, 1997.800 с.

320. Самуэлс Э. Юнги постъюнгианцы. М.: ЧеРо, 1997.416 с.

321. Семенова Л.А. Политическое сознание интеллигенции и перестройка : некоторые подходы // Интеллигенция и перестройка. М., 1991. С. 13-22

322. Синевич З.В. Политические игры или политическая борьба: Партии, движения, ассоциации глазами социолога. М., 1991. 178 с.

323. Следзевский И. В. Мифологема границы: ее происхождение и современные политические проявления // Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М.: РГГУ, 1996. С. 52-62.

324. Он же. Социо-культурные основания формирования политических мифов. // «Мифология и политика». Материалы семинара 21 октября 1997 г. М.: Фонд «РОПЦ», 1997. С. 19-25.

325. Смелзер Н. Социология. М.: Феникс, 1994. 688 с.

326. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса. СПб.: Алетейя, 2000. 316с.

327. Современная политическая история России (1985-1997 год). Т. 1. "Хроника". М.: РАУ-Корпорация, 1997.

328. Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хаберсмас. Новосибирск: НГУ, 1995. 274 с.

329. Согрин В. Политическая история современной России. М.: Прогресс-Академия, 1995. 192 с.

330. Соловьев В., Клепикова Е. Борис Ельцин: Политические метаморфозы. М.: Вагриус, 1992.400 с.

331. Социальная сфера: политическое и духовное развитие общества. М.: Наука, 1991. 206 с.

332. Социально-политическая идентификация в условиях перестройки. М.: Прогресс, 1991.72 с.

333. Социокультурное пространство диалога. М.: Наука, 1999. 221 с.

334. Тодоров Т. Теории символа. М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое сообщество, 1998.408 с.

335. Топоров В.Н. Праздник // Мифа народов мира: Энциклопедия. Т. 2. М., 1994. С. 329.

336. Тоффлер О. Адаптивная корпорация // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 448-464.

337. Тощенко Ж., Харченко С. Социальное настроение. М.: Academia, 1996.196 с.

338. Туманов С.В. Особенности массового сознания в условиях социального кризиса // Вестник Московского Университета, серия 6, Экономика. М., 1993. № 5. С. 8187.

339. Туркин С.А. Ритуал как средство канализирования политического напряжения // Мир власти: традиция, символ, миф. М.: РГГУ, 1997. С. 99-102.

340. Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983.277 с.

341. Уайт Л.А. Понятие культуры // Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. СПб.: Университетская книга, 1997. С. 17-48.

342. Узнадзе Д.Н. Теория установки. — М.: Изд-во "Институт практической психологии", Воронеж: НПО "МОДЭК", 1997.448 с.

343. Ульяновский А. Мифодизайн рекламы. СПб., 1995. 300 с.

344. Уоррен У. Живые и мертвые. М., СПб.: Университетская книга, 2000. 671 с.

345. Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М.: ОГИ, 2002. Т.1. От Петра Великого до Николая I. 608 с.

346. Филиппов А.Ф. К глобальному постиндустриальному обществу // Постзападная цивилизация. М., 2001. С. 267-298.

347. Фомичев П.Н. Вилениус М. Социология, модерность и глобализация энвайронментального изменения // Социальные и гуманитарные науки. Сер. 11. Социология. М., 2000. № 2.

348. Фомичев П.Н. Прейдз Дж. Глобальное энвайронментальное изменение и современное общество // Социальные и гуманитарные науки. Сер. 11. Социология. М., 2000. № 1.

349. Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1989. 216 с.

350. Он же. Остроумие и его отношение к бессознательному. М.: «Университетская книга», 1997.320 с.

351. Он же. Тотем и табу // Фрейд 3. «Я» и «Оно». Труды разных лет. Тбилиси, 1991. Т. 1.С. 176-318.

352. Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1995.256 с.

353. Фуко М. Герменевтика субъекта. Курс лекций в Коллеж де Франс, 1982. Выдержки // СОЦИО-ЛОГОС. М.: Прогресс, 1991. С. 284-311.

354. Фукуяма Ф. Доверие // Новая постиндустриальная волна на Западе. С. 123-162.

355. Фурман Д. "Перевернутый истмат"?: От идеологии перестройки к идеологии "строительства капитализма" в России // Свобод, мысль. М., 1995. № 3. С. 12-25

356. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995. С. 175.

357. Хейзинга Й. Homo Ludens. Статьи по истории культуры. М.: Прогресс -Традиция, 1997. 416 с.

358. Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.СПб.: "Медиум", "Ювента", 1997.

359. Хренов Н.А. Мифология досуга. М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 1998.448 с.

360. Ценности и символы национального самосознания в условиях меняющегося общества. М., Изд-во «Вагриус», 1994. 236 с.

361. Ценности социальных групп и кризис общества. М.: Прогресс, 1991. 152 с.

362. Цзян Е. Политическая идеология периода перестройки : Автореф. дис. . канд. филос. наук / Белорус, гос. ун-т. Минск, 1993.22 с.

363. Чаликова В. Утопия и культура: эссе разных лет. М.: ИНИОН РАН, 1992. 231 с.

364. Чечель И.Д. Историческая публицистика 1985-1991 г. и историческая наука: точки соприкосновения // «Новая» Россия: социальные и политические мифы. М., 1999. С. 37-39.

365. Чешко С.В. Идеология распада. М., 1993. 230 с.

366. Чистов К.В. Исполнитель фольклора и его текст // От мифа к литературе. М.: Изд-во «Российский университет», 1993. С. 91-100.

367. Шампань П. Общественное мнение: новая политическая игра. М., 1997.

368. Шацкий Е. Утопия.и традиция. М.: Прогресс, 1990.456 с.

369. Шкреба А.А. Забастовка без классов : ( "Свои" и "чужие" сквозь призму включенного наблюдения ) // Социальные конфликты в тоталитарной системе. М„ 1991. С. 144-164

370. Щербинин А.И. Тоталитарная индоктринация: У истоков системы: Политические игры и праздники // Полис. 1998. № 5. С. 79-81.

371. Щукин В. Неформальное молодежное движение. М., 1990. 167 с.

372. Шюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1988. № 12. С. 129-137.

373. Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. М.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. 432 с.

374. Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1998.

375. Элиот Т.С. Заметки к определению понятия культуры // Культурология: Дайджест. М.: ИНИОН РАН, 1997. Вып. 4. С. 23-31.

376. Эльконин Д.Б. Психология игры. М., 1978. 378 с.

377. Эллюль Ж. Политическая иллюзия. М.: Nota bene, 2003. 432 с.

378. Юнг К. Аналитическая психология. М.: Мартис, 1995. 320 с.

379. Он же. Человек и его символы. М.: «Серебрянные нити», 1997. 368 с.

380. Ядов В. А. Социальная идентификация в кризисном обществе // Социологический журнал. 1994. № 1. С. 35-52.

381. Яковлев А.Я. Омут памяти. Т. 2. М.: Вагриус, 2001.

382. Aage Н. Popular attitudes and perestroika // Sov. studies. Glasgow, 199,1. Vol. 43, № l.P. 3-25.

383. Amann R. Soviet politics in the Gorbachev era: The end of hesitant modernization // Brit. j. of polit. science. Cambridge etc., 1990. Vol. 20, pt 3. P. 289-310.

384. Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the origin and spread of nationalism. L., 1983.

385. Seton-Watson H. Nations and states. An inquiry into the origins of nations and the politics of nationalism. Boulder, 1977.

386. Arato A., Cohen J. Civil society and political theory. Cambridge (Mass.): MIT press, 1992.

387. Bahry D. Society transformed? Rethinking the social roots of Perestroika // Slavic rev. Stanford, 1993. Vol. 52, N 3. P. 512-554

388. Barth F. Inrtoduction // Ethnic groups and boundaries. Bergen-Oslo, L., 1969. P. 9-38.

389. Baudrillard J. Pataphysics of Year 2000 // L'lllusion de la fin: ou La greve des evenements. Paris: Galilee, 1992. См: http://www.uta.edu/english/apt/collab/baudweb.html

390. Bell D. The coming of the postindustrial society. A venture in social forecasting. N.Y., 1973

391. Bell D. The cultural contradictions of capitalism. N.Y., 1976.

392. Bellah R. Civil religion in America // American civil religion. L., 1974.

393. Bellah R., Hammond Ph. Varieties of civil religion. N.Y., 1980.

394. Bentely C. Ethnicity and Practice // Comparative Studies in Society and History. # 29. 1987.

395. Blumer H. Symbolic Interactionism: Perspectives and Method. New York, 1969. 367 P

396. Bocock R. Ritual in industrial society. L., 1974. 198 p.

397. Boeva I., Shironin V. Russians between state and market : The generations compared. Glasgow: Centre for the Study of Public Policy, 1992. 44 p.

398. Brand K.W. Neue soziale Bewegungen in Westeuropa und in den USA. Frankfurt-am-Main, 1985.

399. Breslauer G. The Nature of Soviet Politics and the Gorbachev Leadership // The Gorbachev era /Ed. By A Dallin & C. Rice. Stanford, 1986. 298 p.

400. Brown A. The Gorbachev factor. Oxford: Oxford univ. press, 1996. XIX, 406 p., ill.

401. Carter B.G. Ethnicity and Practice // Comparative studies in society and history. 1987. #21. P. 24-55.

402. Cassirer E. The Myth of the State. New Haven & London: Yale University Press. 1963.346 р.

403. Castells M. The rise of the Network society. Maiden Oxford, Blackwell Publishers, 1996.512 р.

404. Cohen J. Class and civil society. Amherst: University of Massachusetts Press, 1983. 192 p.

405. Cooper L. Power and politics in the Soviet Union : The crumbling of an empire. L.: Macmillan, 1992. XI, 160 p.

406. Cottle S. Ulrich Beck's Risk society and the media. A catastrophic view? // Europ. J. of communication. L., 1998. Vol. 13, # 1. P. 5-32.

407. Davies R.W. Soviet history in the Gorbachev Revolution. Bloomington & Indianapolis: Indians Universoty Press, 1989. 232 p.

408. Day R.B. The blackmail of the single alternative: Bukharin, Trotsky and perestrojka // Studies in Soviet thought. Dordrecht; Boston, 1990. Vol. 40, № 1/3. P. 159-188

409. Dietz R. The reform of Soviet socialism as a search for systemic rationality: A systems theoretical view. Wien: WIIW, 1991. 439 p.

410. Durkheim E. Les formes elementaire de la vie religieuse. P., 1912. 268 p.

411. Dyker D.A. Gorbachev's economic reforms : Perestroika in crisis. Koln, 1990. 32 p.

412. Eklof B. Soviet briefing : Gorbachev a. the reform period. Boulder etc.: Westview press, 1989. 195 p

413. Fowler B. Pierre Bourdieu and Cultural Theory: Critical Investigations. L.: Sage Publications, 1997.252 р.

414. Freeman J. Social Movements in Sixties and Seventies. N.Y.; L., 1983.256 p.

415. Frolov I. Der Sozialismus der Zukunft: Perestrojka und Humanismus // Neue Gesellschaft / Frankfurter Hefte. Bonn, 1991. Jg. 38, N 2. S. 25-28

416. Galbraith J.K. The good society. The humane agenda. Boston N.Y., 1996. 452 p.

417. Garflnkel H. Studies in Ethnomethodology. Englewood-Cliff; New Jersey, 1967. 334 P

418. Geiges A.; Zalbertus, A. Russland explosiv: Von Gorbatschow bis Schirinowski. Koln: VGS, 1994. 269 S., 8 Bl. 111.

419. Giddens A. Modernity and Self-Identity. Self and Society in the Late Modern Age. Cambridge: Polity Press, 1991. 180 p.

420. Giddens A. The consequences of modernity. Cambridge: Politi press, 1996. 168 p.

421. Gofman E. Interaction ritual. L., 1972. 214 p.

422. Gofman E. The interaction order// Amer. Social review. 1983. Vol. 48. #1. P. 1-17.

423. Goldman M. What Went Wrong with Perestroika? // Soviet & Post-Soviet Russia in the world change. Lanham, 1994. 287 p.

424. Greeley A. Myths, Symbols and Rituals of the Modern World // The Critic. 1961-1962. Vol. XX. №3. P. 18-25.

425. Gutnik W. Einschatzung der Reformen in der UdSSR und RuSland durch deutsche Experten: Von der romantischen Perestrojka bis zur krisenhaften Systemtransformation. Koln, 1997. 32 S.

426. Habermas J. The structural transformation of the public sphere. Cambridge: MIT Press, 1989.368 р.

427. Haddix D. Glasnost, the media and professionalism in the Soviet Union // Gazette. Dordrecht, 1990. Vol. 46, № 3. P. 155-173

428. Huntington S.P. The clash of the civilizations and the remaking of the world order. N.Y.: Simon & Shuster, 1996. 412 p.

429. Karpukhin N. Some social implications of the economic reforms in the USSR // Labour a. soc. Geneva, 1990. Vol. 15, N 4. P. 353-364.

430. Keane J. Public life in late capitalism. Cambridge: Cambridge University Press, 1984. 312 p.

431. Он же. Democracy and civil society. London: Verso, 1988. 218 p.

432. Keyes Ch. The Dialectics of Ethnic Change // Ethnic change. Seatle, 1981. P. 3-30.

433. Khazanov A. The collapse of the Soviet Union: nationalism during perestroika and afterwards //Nationalities papers. N.Y., 1994. Vol. 22, № 1. P. 157-174

434. Kotkin St. Steeltown, USSR : Soviet society in the Gorbachev era. Berkeley; Los Angeles: Univ. of California press, 1991. 269 p.

435. Kukathas C., Lovell D.W. The significance of civil society // The transition from socialism. Sydney: Longman Chesire, 1991. P. 12-40.

436. Leach E. Ritual // International Encyclopedia of the Social Science. V. 13. 1968. P. 521-525.

437. Mandel D. The rebirth of the Soviet labor movement: the coalminers' strike of July 1989//Politicsa.soc. Los Altos, 1990. Vol. 18, №3. P. 381-404

438. Mead G.H. Mind, Self and Society. Chicago, 1934. 228 p.

439. Meadows D.H., Meadows D.L., Randers J. Beyond the limits: Global collapse or sustainable future. L.: Euroscan Publications, 1992. P. 137-217;

440. Mendras M. The Soviet Union and its rival self // J. of commun. studies. L., 1990. Vol. 6,№ l.P. 1-23

441. Moore S.E., Myerhoff B.G. Secular ritual: forms and meanings // Secular ritual. Assen, 1977. P. 76-92.

442. O'Riordian J. The cognitive and political dimension of risk analysis'// Journal of environmental psychology. 1983. # 3. S. 345-354

443. Olson A.M. Glasnost and Enlightenment // Philosophy today. Celina, 1990. Vol. 34, JM° 2. P. 99-110.

444. Paasilinna R. Glasnost and Soviet television : A study of the Sov. mass media a. its role in society from 1985-1991. Kirjapaino: YLE, 1995. 209 p.

445. Paniotto V. The Ukrainian movement for Perestroika "Rukh": a sociological survey // Sov. studies. Glasgow, 1991. Vol. 43, N 1. P. 177-181

446. Parsons Т., Bales R.F. Family, Socialization and Interaction Process. Glencoe (III), 1955.314 р.

447. Prades J. Global environmental change and contemporary society // International sociology. L: Sage, 1999. Vol. 14, # 1. P. 7-34.

448. Prucha M. Versuch zur philosophischen Bestimmung des Umbruchs im Osten // Der Umbruch in Osteuropa als Herausforderung fur die Philosophic: Dem Gedenken an Rene Ahlberg gewidmet. Frankfurt a.M. etc., 1995. S. 277-314.

449. Radcliff-Brown A.R. Method in social anthropology. Chicago, 1958. P. 20-21; Он же. Structure and function in primitive society. L., 1959. P. 127-131.

450. Richardson H. Civil religion in theological perspective // American civil religion. L., 1974;

451. Robinson N. "The party in sacred to me" : Gorbachev a. the place of the party in Sov. reform, 1985-1990. Essex: Univ, 1991.38 p.

452. Robinson N. Ideology and collapse of the Soviet system: A Critical History Soviet Ideological Discourse. Adlershot, 1995. 198 p.

453. Robinson N. Ideology and collapse of the Soviet system: A Critical History Soviet Ideological Discourse. Adlershot, 1995. 213 p.

454. Rock P. The Making of Symbolic Interactionism. Basingstoke, 1979. 341 p.

455. Sakwa R. Russian politics and society. N.Y.; L.: Routledge, 1993. XI, 506 p.

456. Shils E. Primordial, personal, sacred and civil ties // British journal of sociology. 1957. #7. P. 113-145.

457. Shlapentokh D. Lovemaking in the time of "perestroika": sex in the context of political culture // Studies in comparative communism. Los Angeles, 1992. Vol. 25, № 2. P. 131-176.

458. Shlapentokh V. Public opinion in Gorbachev's USSR: Consensus and polarization // Media culture a. soc. L. etc., 1990. Vol. 12, № 2. P. 153-174.

459. Smart Ch. Gorbachev's Lenin: The myth in service to perestroika // Studies in comparative communism. Los Angeles, 1990. Vol. 23, № 1. P. 5-21

460. Smith A.D. The ethnic origin of nations. L., 1986. 243 p.

461. Smith W.R. Lectures on the religion of Semites. N.Y., 1965. 154 p.

462. Stadtke K. Die sowjetische Kultur im Umbruch : "Perestrojka" als Modellsituation einer Epochenschwelle//Leviathan. Opladen, 1990. Jg. 18, H. 3. S. 339-348

463. Stykow A. "Bolschewigenzija" und Perestrojka. Koln, 1991. 54 S.

464. The former Soviet Union in transition : Study papers submitted to the Joint econ. comm., Congr. of the United States. Wash.: Gov. print, off, 1993. Vol. 2. XI, 455-1187 p.

465. The invention of tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. P. 1-14.

466. Thompson M., Wildavsky A. A Proposal to create a cultural theory of risk // The risk analysis controversy. N.Y., 1983. 213 p.

467. To the Stalin mausoleum // Daedalus. Cambridge (Mass.), 1990. Vol. 119, № 1. P. 295-344

468. Toffler A. The Adaptive corporation. Adlershot: Gover, 1985. P. 93-123;

469. Urban G. Gorbachev : Can the revolution be remade?. L.: Inst.for Europ. defence a. strategic studies, 1988. 38 p.

470. Vorontsova L., Filatov S. The changing pattern of religious belief: perestroika and beyond // Religion, state a. soc. Keston, 1994. Vol. 22, N 1. P. 89-96

471. Walker R. Six years that shook the world : Perestroika the impossible project. Manchester ; N.Y.: Manchester univ. prsess, 1993. VIII, 312 p.

472. Warner L. An American sacred ceremony // American Civil Religion. L., 1974. P. 4865.

473. Weinberg E. Reality and research : Current issues in Soviet and Russian studies // Brit, j. of sociology. L., 1994. Vol. 45, № 1. P. 133-141

474. Weinberg E.A. Perestroika and Soviet sociology // Brit. j. of sociology. L., 1992. Vol. 43, № 1. P. 1-10

475. Yaney G. Perestroika and authority I I The world confronts perestroika. Sapporo, 1991. P. 215-224.

476. I. Справочные и информационные издания

477. Культурология. XX век. Словарь. СПб., 1997. 514 с.

478. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. М.: Рос. Энциклопедия, 1994. Т. 1. 671 с. Т. 2.719 с.

479. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Рус. яз., 1978. 846 с.

480. Словарь практического психолога. Минск: Харвест, 1998. 800 с.

481. Советский энциклопедический словарь. М.: «Советская энциклопедия», 1981. 1600 с.

482. Современная западная социология: Словарь. М.: Политиздат, 1990. 432 с.

483. Энциклопедия символов. М.: «Золотой век», 1995. 412 с.