автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Философия слова и поэтическая семантика Осипа Мандельштама

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Меркель, Елена Владимировна

ВВЕДЕНИЕ.3

Глава 1. ФИЛОСОФИЯ СЛОВА И СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ПОЭТИКИ ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА ПЕРИОДА «КАМНЯ». .16

Глава 2. КОНЦЕПЦИЯ СЛОВА И ПОЭТИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА МАНДЕЛЬШТАМА

ПЕРИОДА «TRISTIA».64

Глава 3. ТЕОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКОЙ

ПОЭТИКИ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОТКРЫТИЯ

ПОЗДНЕГО МАНДЕЛЬШТАМА.119

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Меркель, Елена Владимировна

Тема настоящей диссертации - «Философия слова и поэтическая семантика Осипа Мандельштама». Ее актуальность обусловлена тем, что, несмотря на большое количество работ по творчеству Мандельштама, посвященных его философии и поэтике, до сих пор остается малоисследованной сама «поэтическая материя» его лирики как некая структурно-семантическая целостность.

Возможно, это связано с отсутствием методологического алгоритма подобных исследований, ибо до настоящего времени лингвопоэтика оставалась в ведении лингвистики. Понятие поэтической семантики впервые ввел Ю.Тынянов в «Предисловии к книге «Проблема стиховой семантики» (Тынянов, 1977. С.253-254). Последняя при издании (ср.: Тынянов, 1965) получила название «Проблема стихотворного языка». Поэтическая семантика определяется Тыняновым как «наука о значениях слов и словесных групп, их развитии и изменении - в поэзии» (Тынянов, 1977. С.253).

Ю.Тынянов задался целью проследить «специфические изменения смысла слова, которые оно претерпевает под влиянием конструктивного фактора стиха» (Тынянов, 1977. С.254). Из тыняновского тезиса о деформировании слова в стихе - под влиянием метрико-ритмической структуры последнего - вытекает отличие слова поэтического от слова прозаического (в том числе и бытового), отличие, заметим, не учтенное А.Потебней (ср.: Потебня, 1976). Следует отметить, однако, что у Мандельштама рифмико-ритмическая структура не только и не столько деформирует семантику стиховых образов, сколько многократно усложняет ее.

Благодаря семиотическим разработкам Ф. де Соссюра, Г.Шпета, Л.Витгенштейна, С.Кацнельсона, Вяч.Вс.Иванова и др., понятие «поэтическая семантика» впоследствии сблизилось с термином «семиотика» и «поэтическая герменевтика». «Теория обозначения денотатов и вопросы истинности и ложности, - по справедливому суждению Вяч.Вс.Иванова, - лучше всего разработаны в логической семантике», а предметом изучения поэтической семантики является, по его словам, «теория смысла, то есть проблема передачи разными средствами одного и того же значения» (Иванов, 1987. С.372).

Значительный вклад в разработку проблемы поэтической семантики внесли отечественные и зарубежные структуралисты Р.Якобсон, Ю.Лотман, Я.Мукаржовский, Я.Славиньский, Ц.Тодоров и др. Якобсон, в частности, пишет: «Направленность на сообщение как таковое, сосредоточение внимание на сообщение ради него самого - это поэтическая функция языка. <.> Поэтическая функция является не единственной функцией словесного искусства, а лишь его центральной определяющей функцией, тогда как во всех прочих видах речевой деятельности она выступает как вторичный, дополнительный компонент» (Якобсон, 1975. С.202). «Селекция (выбор) производится на основе эквивалентности, подобия и различия, синонимии и антонимии; комбинация - построение предложения - основывается на смежности. Поэтическая функция проецирует принцип эквивалентности с оси селекции на ось комбинации. Эквивалентность становится конституирующим моментом в последовательности. <.> Однако поэзия и метаязык диаметрально противоположны друг другу: в метаязыке последовательность используется для построения равенств, тогда как в поэзии равенство используется для построения последовательности» (Якобсон, 1975. С.204).

Особое значение Якобсон придает процессам трансформации обычного языка в поэтический, суть которой он видит в нарушении сходства между знаком и замещаемой реальностью. Он выделяет такие критерии поэтической речи, как «неоднозначность», то есть внутренне присущее, «неотчуждаемое свойство любого направленного на самого себя сообщения, расцениваемое ученым как «естественная и существенная особенность поэзии». Именно поэтому любое поэтическое сообщение потенциально представляет собой, согласно Якобсону, «квазикосвенную речь», которой присущи все те специфические и сложные взаимозависимости, которые ставит перед исследователем «речь в речи».

Главенствование поэтической функции над референтивной, - пишет Р.Якобсон, - не уничтожает саму референцию, но делает ее неоднозначной. Двойному смыслу сообщения соответствует расщепленность адресанта и адресата, кроме того, расщепленность референции». Еще одной приметой поэтического языка является, согласно Якобсону, повторяемость, «обусловленная применением принципа эквивалентности к последовательности». Повторяемость «настолько характерна для поэзии, что могут повторяться не только компоненты поэтического сообщения, но и целое сообщение. <.> Это превращение сообщения в нечто длящееся, возобновляющееся - все это является неотъемлемым и существенным свойством поэзии» (Якобсон, 1975. С.221).

Я.Славиньский в статье «К теории поэтического языка» как одну из важнейших функций поэтического языка называет способность не только к «сохранению, но и увеличению объема передаваемой информации». (Славиньский, 1967. С.263).

Я.Мукаржовский в работе «О поэтическом языке» (Мукаржовский, 1996. С.31-437) рассматривал систему поэтического языка как своего рода иерархию смысловых отношений. Он полемизирует с устоявшимися концепциями, в которых доминирующими признаками поэтического языка считаются «эстетичность», «эмоциональность», «образность». Исследователь в качестве единственного критерия поэтического языка выдвигает функциональный критерий, но при этом под функцией он понимает «не свойство, а только способ использования свойств данного явления» (Мукаржовский, 1996. С.78).

Заслугой Я.Мукаржовского, отчасти опиравшегося на труды Ю.Тынянова, является то, что он выявил один из существенных аспектов поэтического языка, которым, с его точки зрения, является противопоставление статической и динамической тенденции стиховой семантики. «Смысловой аспект слова, - пишет исследователь, -обусловлен не только словарной областью, из которой оно взято, но также и сопоставлением с другими словами, рядом с которыми оно окажется в тексте» (Мукаржовский, 1996. С.110). Статической единицей текста Мукаржовский считает имманентно рассматриваемое слово (или лексикализированное словосочетание) в его ближайшем окружении (ср. с понятием «единства и тесноты стихового ряда», предложенным Тыняновым).

В оценке чешского структуралиста здесь возникает не динамический, а, в сущности, статический эффект, «который можно было бы назвать взаимным «зеркальным отражением» сталкивающихся друг с другом значений. Внешним доказательством статичности такого отражения служит то обстоятельство, что оно возникает на минимальном пространстве текста, то есть на пространстве, которое занимают два соседних слова, часто теснейшим образом связанных и грамматически. <.> С помощью парадоксальной формулировки зеркальное отражение охарактеризовано здесь как создание нового значения, которое не содержится ни в одном из сопоставляемых слов» (Мукаржовский, 1996. 110). Динамическое же значение открывает в отдельном слове его детерминированность широким контекстом.

В оценке перспективных подходов к изучению стиховой семантики нам близка позиция В.В.Виноградова. Ученый, полемизируя с тыняновской концепцией «конструктивного строевого» фактора поэтического языка, предметом и целью поэтической семантики считает исследование «пути движения словесных ассоциаций», сплетения словесных групп того или иного поэта. «Проникновение в индивидуальное поэтическое сознание» он мыслит необходимым условием лингвопоэтического анализа (Виноградов, 1922. С.92).

Согласно Виноградову, имманентный формальный анализ оказывается недостаточным, ибо не учитывает личностного фактора и особенностей индивидуальной творческой манеры писателя. Добавим, что это особенно важно, когда речь идет о художниках (случай Мандельштама), когда поэт сам выступает теоретиком поэтического языка. И здесь, разумеется, требуется анализ философско-эстетических воззрений поэтов, их философии слова и концепции творчества.

Необходимость рассмотрения поэтической семантики Осипа Мандельштама осознавалась давно, что нашло свое отражение в работах как отечественных, так и зарубежных ученых. В работах Л.Гинзбург, Н.Струве, Ю.Иваска, С.М.Марголиной, ставших в настоящее время классикой мандельштамоведения, поэтическая семантика интерпретируется как некая детерминанта философско-эстетического мышления Мандельштама.

Н.Струве в книге «Осип Мандельштам» (Струве (Н.), 1988) анализирует комплекс мировоззренческих идей Мандельштама и приходит к выводу о влиянии иудео-христианских постулатов на его эстетику и поэтику. Автор доказывает, что приятие Мандельштамом действительности в ее абсолютном бытии является поэтическим откликом на библейское «да будет». В этом, по мнению исследователя, антикантианском подходе Мандельштам приближается к древнехристианской формуле: «Все, что существует в той мере, в какой оно существует, причастно к добру» (Струве (Н.), 1988. С.123).

Христианскую трактовку эстетики Мандельштама находим у Ю.Иваска (Иваск, 1971). Литературовед, отталкиваясь от мандельштамовского определения христианства как «эллинства, оплодотворенного смертью», своеобразие творческой позиции поэта видит в синтезе эллинизма и христианства (Иваск, 1971. С. 113).

В монографии С.М.Марголиной (Марголина, 1989) мировоззрение Осипа Мандельштама мыслится как основа его поэтики и поэтической семантики. Модус существования художественного мира Марголина не сводит к совокупности его художественных приемов. Исследователь справедливо полагает, что анализ поэтики предполагает изучение культурологии Мандельштама, которая включает мировоззрение поэта, то есть «систему основополагающих духовных ценностей, усвоенных им в современной ему культуре» (Марголина, 1989. С.17). Особое внимание автор уделяет не столько ориентации Мандельштама на «чужое слово», сколько «влиянию «чужой» мысли в широком смысле, с усвоением и переосмыслением идей предданных поэту в современной ему общественной атмосфере. <.> Подобно тому, как с помощью поэтических подтекстов автор выражал (в форме диалога, полемики или других приемов) собственное представление, также он пользовался и идейными, мировоззренческими подтекстами. Мировой подтекст в стихотворениях свернут, представлен краткой реминисценцией, или одним словом -«ключевым». (Марголина, 1989. С.21).

Мандельштамовской разработке философии слова посвящена статья «Осип Мандельштам и его философия слова», написанная В.Террасом (Terras, 1973), который приходит к выводу, что слово стоит в самом центре экзистенциального миропонимания Мандельштама. Хотя исследователь не касается проблем поэтики и поэтической семантики Мандельштама, ценность его подхода заключается в том, что концепция слова О.Мандельштама соотнесена им с различного рода философскими и культурологическими системами.

Как философ слова Мандельштам, согласно В.Террасу, - идеалист, считающий, что словесные представления чмогут и должны представлять собою независимые от материального мира, абсолютные ценности. В частности, «мистический образ слова-психеи является историческим выражением этой концепции». Идею слова у Мандельштама автор связывает с философскими концепциями Платона, Плотина, Канта, на основании чего делается вывод, что его «идеалистическая философия принадлежит к направлению субъективно-антропологическому, а не к субъективно-историческому» (Terras, 1973. Р.456). Идею внутреннего образа, которым, по Мандельштаму, «живо стихотворение», Террас связывает с платоновским понятием эйдоса. В том же духе трактуется и идея узнавания и повторения, лежащая в основе «органической поэтики» Мандельштама.

Неокантианские отзвуки В.Террас видит в мандельштамовской трактовке слова как Психеи и одновременно как «звучащей и говорящей плоти». Хотя эти метафоры, по мнению исследователя, совместимы и «с теми антропологическими системами, которые полагают, что языкотворчеству (как и родственному ему эстетическому творчеству) поставлены в том или ином смысле абсолютные пределы, чем оно и приобретает автономию и абсолютную ценность» в тех философских системах (Гегель, Кроче), в которых эстетическое творчество приравнено к языкотворчеству (Terras, 1973. Р.458).

В.Террас справедливо указывает на связь эстетического аспекта концепции слова Мандельштама с шиллерианской эстетикой слова, близкой религиозному чувству. «Как и религиозное чувство, - пишет исследователь, - живое слово преодолевает всякую тяжесть, в частности, тяжесть времени» (Terras, 1973. Р.458).

Одной из интегральных идей ряда исследований является идея «культуроцентричности» поэтического мышления Мандельштама. В центре внимания означенных работ находятся бинарные оппозиции, одной из составляющей которых является культурологические (или поэтические) категории. Это оппозиция природы и культуры (Казаркин, 1990), истории и поэтики (Сегал, 1992), архитектуры и поэзии (Махлин, 1990; Мусатов, 1986), изоморфизм словесной и природной материи (Левин, 1972).

В последние годы появились монографии, разрабатывающие новые подходы к философской картине мира Мандельштама, через которую постигается своеобразие его поэтики. Зто «Лирика Осипа Мандельштама» В.В.Мусатова (Мусатов, 2000), «Книга об акмеизме и другие работы» О.А.Лекманова (Лекманов, 2000), «Миры и столкновенья Осипа Мандельштама» Г.Г.Амелина и В.Я.Мордерера (Амелин, Мордерер, 2000), «Осип Мандельштам. Бытие слова» Л.Г.Кихней (Кихней, 2000).

В.Мусатов непосредственно связывает художественное содержание стихотворений Мандельштама с психологическим сюжетом его жизни, О.А.Лекманов рассматривает поэтику сквозь призму эстетических принципов поэта и интертекстуальной игры, Л.Г.Кихней доказывает, что именно онтология, явившаяся ответом на вызов эпохи, определила «генетическую» программу поэтики автора.

В творчестве Мандельштама Л.Г.Кихней выделяет пять поэтик, смена которых обусловлена изменением «онтологической модели художника». Это поэтика «Камня» с архитектурными аналогиями, поэтика «Tristia», в которой отражается спутанность «вспаханных плугом» времен, поэтика цикла «1921-1925 годов» с ощущением разрыва и началом демонизации «нового» мира, поэтика «Московских стихов», основывающаяся на пересечении мифа «начала» и мифа «конца», и поэтика «Воронежских стихов», в которой возрождается раннеакмеистический культ материальной пластики и «соборная» функция слова.

Одним из первых фундаментальных исследований о поэтике Мандельштама является глава «Поэтика ассоциаций» в книге Л.Я.Гинзбург «О лирике» (Гинзбург, 1974. С.354-397). Отличительной чертой мандельштамовского стиля исследовательница считает образную «суггестивность», а основным поэтическим приемом - «ассоциативность», с помощью которой воссоздается «архитектоника культур».

В.Гофман (Гофман,1991) выявляет новую функциональную роль отдельного, выделенного слова. Идею семантической автономии исследователь распространяет и на отдельный, выделенный стих, что, по его мнению, приводит к возникновению жанра лирического фрагмента.

Среди значительного ряда работ, также посвященных непосредственно поэтике Мандельштама, можно выделить направление, посвященное расшифровке и интерпретации стихов Мандельштама, демонстрации его исключительной ориентации на «чужое слово» как художественного приема (ср.: Тименчик, 1981).

Основоположником этого направления является К.Тарановский (Taranovsky, 1974; 1976; 1982; 2000). Исследователь исходит из тезиса о мотивированности всех компонентов художественных текстов О.Мандельштама. Первоочередной задачей, которую ученый ставит в своих исследованиях, является дешифровка стихотворений посредством выявления скрытых цитат. Тарановский вводит понятия контекста и подтекста и рассматривает цитирование как способ создания семантической многоплановости.

Этот подход развит в работах С.Бройда (Broyde, 1975), Г.Левинтона (Левинтон, 1971, 1977, 1994), О.Ронена (Ronen, 1983), А.Жолковского (Жолковский, 1991, 1994). В частности, Г.Левинтон, анализируя тексты Мандельштама, находит многочисленные подтексты. Множественность параллелей к одному и тому же элементу текста, согласно Г.Левинтону, свидетельствует «о принципиальной неединственности источника», которая выражает общий принцип «неединственности значения поэтического текста и его элементов» (1994. С.219).

Значительный вклад в разработку поэтической семантики Мандельштама внесли Ю.Левин (Левин, 1969, 1971, 1975, 1991), Д.Сегал (Сегал, 1972; 1975; 1992), С.Аверинцев (Аверинцев, 1990), Ю.Карабчиевский (Карабчневский, 1991).

Ю.Левин обращает внимание на то, что стихотворения построены на внефабульном материале, откуда следует «неопределенная модальность» ситуации, описанной в тексте. Важнейшей чертой семантической структуры стихов Мандельштама исследователь считает не метафоризм, а размытость граней между внешним планом изображения и внутренним планом выражения. Это, по мысли Левина, приводит к одухотворению, дематериализации «вещного» материала и наоборот - к овеществлению «материала концептуального» (Левин, 1975). Специфику поэтики позднего Мандельштама Ю.Левин видит в ее «неконвенциональности» (Левин, 1991), способствующей разрушению условности образа лирического героя и эксплицированию в стихи авторского «я». Неконвенциальность на уровне плана выражения проявляется, по мнению ученого, в нарушении нормативности стихового строя, жанровой фрагментарности, разговорном синтаксисе, что приводит к принципиальной открытости эстетической системы (Левин, 1978).

Согласно Д.Сегалу, основной принцип поэтики Мандельштама -«амбивалентная антитеза», то есть взаимное уподобление противопоставленных друг другу смысловых тем путем взаимного обмена семантическими признаками. Д.Сегал, иллюстрируя это положение на материале конкретных текстов, показывает «качание» смысла от одного полюса до другого, что приводит к постоянному возникновению новых смысловых обертонов (Сегал, 1975).

С.Аверинцев также указывает на «антитетичность» как на одну из отличительных черт поэтики Мандельштама. Дихотомия поэтической образности, считает ученый, служит отражением жизненного модуса поэта и является животворным началом, противостоящим инертности и застылости. В основе творческого метода Мандельштама (особенно в поздний период) лежит, по мнению С.Аверинцева, «глубокая боязнь тавтологии <.>, боязнь мертвой точки, непродуктивной статики». «Поздняя мандельштамовская поэтика, - пишет исследователь, - сполна реализует ту программу «существующей только в наплывах и волнах, только в подъемах и лавированьях поэтической композиции», которая была теоретически развита еще в «Разговоре о Данте». Усложняется и обогащается, порой приводя к темнотам, порой триумфально выводя прием семантического наложения <.>. Более чем когда-либо прежде это поэтика противоречия» (Аверинцев, 1990. С.60).

Основная идея глубокой статьи Ю.Карабчиевского «Улица Мандельштама» (1991) заключается в том, что Мандельштам в своих стихах не отображает, а моделирует действительность. «Самое замечательное, - отмечает исследователь, - что при этом мы являемся свидетелями и соучастниками возникновения образа». Отсутствие у Мандельштама предзаданных, готовых образов приводит, по Карабчневскому, к импрессионистической манере письма и к резкому возрастанию роли метафоры.

В обстоятельной работе Ю.Левина, Д.Сегала, Н.Топорова и др. (1974) семантическая поэтика Мандельштама и Ахматовой представлена в функционально-парадигматическом аспекте, в силу чего поэтические новации исследуемых авторов оказались обусловлены социокультурными причинами, в частности сменой культурно-исторической парадигмы (что повлекло за собой актуализацию категории памяти, повышение ценности слова как хранителя истории и т.п.). В работе средствами структурно-семиотического анализа обосновывается представление об Ахматовой и Мандельштаме как создателях новой поэтики, призванной выразить модус существования человека XX века и одновременно являющейся экспериментальным способом сохранения традиции в условиях культурного шока.

Однако возникает вопрос: почему именно у Ахматовой и Мандельштама проявились описанные исследователями новые тенденции в поэтике? Ведь смена исторической формации коснулась и их современников. Причем новые поэтические тенденции обнаружились, во всяком случае у Мандельштама, еще в его раннем творчестве, то есть до смены культурно-исторической ситуации, - стало быть следует искать и какие-то иные причины поэтических инноваций.

В целом общая тенденция литературоведческого анализа, особенно у западных исследователей, заключается, по справедливому наблюдению Вяч.Вс.Иванова, в сосредоточении внимания «только на техническом аспекте или формальных (синтаксических в семиотическом смысле) уровнях» (Иванов, 1986. С.174). Подобный подход к поэтической практике Мандельштама представляется далеко не достаточным, поскольку он не вскрывает сути и причины художественных процессов, ограничиваясь лишь констатацией или анализом формальных сторон мандельштамовской поэтики.

Культивируемый структуралистами лингвопоэтический подход к поэтической семантике отличается строгой методологической обоснованностью. Вместе с тем структуралистские методы исследования хотя и позволяют обозначить формальные грамматические структуры произведений, но не выявляют контекстуальные механизмы функционирования их семантических дериватов. Разумеется, структуралистский подход учитывается нами в работе, однако литературоведческий вектор исследования обусловил обращение к системно-типологическому, функционально-семантическому и контекстуальному методам анализа поэтического материала.

Методологически значимыми в этом аспекте для нас оказались работы И.Смирнова «Художественный смысл и эволюция поэтических систем» (1977) и М.В.Панова «Стилистика» (1962), в которых рассмотрены знаковые характеристики семиотических моделей акмеизма, в том числе и творчества О.Мандельштама. Специфику акмеистической поэтики авторы усматривают в изменении статуса контекста, что влечет за собой усиление синтагматических конструкций по сравнению с парадигматическими контекстуальными рядами символистов.

Вместе с тем, в формулировке нашей темы уже задана определенная корреляция концептуальных построений Мандельштама с его художественной практикой, что обусловлено методологической идеей взаимосвязи философии художника и его поэтики. Эта методологический подход к анализу поэтики, разработанный в монографии Л.Г.Кихней «Философско-эстетические принципы акмеизма и художественная практика Осипа Мандельштама» (1997), стал своего рода стратегическим ориентиром для наших разработок. Л.Г.Кихней, усматривая ряд перекличек философских и эстетических идей, бытующих в общеэпохальном контексте, приходит к выводу о том, что в этом случае следует вести речь о «своего рода гомологии между философским и поэтическим моделированием мира, возникающей в рамках конкретной эпохи» (Кихней, 1997. С.24).

Таким образом, при исследовании поэтики Мандельштама необходимо рассмотреть авторскую филологическую концепцию, его философию языка в контексте философско-эстетических воззрений, что обусловливает апеллирование к культурно-историческому методу. В этом аспекте нашего исследования методологическую опору составили работы ученых, разработавших философские аспекты слова, а именно: А.Лосева, С.Булгакова, П.Флоренского, Г.Шпета.

Функционально-семантический подход к поэтике Мандельштама, предлагаемый в настоящей работе, не совпадает ни с сугубо функциональным (в том числе и культурно-историческим), ни с сугубо формальным. Мы, учитывая изменение образных значений слова под воздействием «единства и тесноты стихового ряда», сосредоточиваем внимание на семантических трансформациях слова, включенного в стих Мандельштама, трансформациях, обусловленных, на наш взгляд, авторской философией слова.

Оговоримся, что идея конструктивного фактора стиха как деформирующего начала нуждается в существенных коррективах - во всяком случае по отношению к Мандельштаму. Речь, как нам представляется, должна идти не о деформации смысла, а о его наращивании, что в большой степени детерминировано авторской концепцией слова, разрабатываемой не только в поэтическом творчестве, но и в критической прозе.

Поэтому проблема, если ее кратко сформулировать, состоит в выяснении соотнесенности, взаимосвязи двух рядов - мандельштамовских представлений о природе слова, входящих в систему его онтологических представлений, и собственно поэтического языка (взятого, в основном, в его смысловом, семантическом аспекте).

Итак, если применить тыняновское определение к объекту нашего исследования, то им окажутся словесные значения и значения «словесных групп» - в поэзии Мандельштама, а также авторские представления о природе слова. Предметом же исследования, соответственно, является как стихотворное творчество поэта, реализующее семантику поэтического языка, так и филологические и культурологические статьи Мандельштама, в которых представлено теоретическое обоснование его поэтической семантики.

Цель настоящей работы - описать закономерности поэтической семантики Осипа Мандельштама в свете его философско-эстетических представлений о слове. Для достижения означенной цели следует решить ряд задач.

Первая из них - на основе анализа статей поэта определить основные положения его «философии слова» в ее эволюции.

Вторая задача - исходя из концептуальных построений Мандельштама, обозначить семантические принципы образного построения на каждом этапе творчества Мандельштама; а так же проследить процесс семантических трансформаций на синтагматическом уровне.

Третья задача - определить особенности функционирования сквозных смысловых комплексов в их парадигматическом развертывании.

Исследование семантики Мандельштама в парадигматическом аспекте представляется необходимым, поскольку исследователями уже давно отмечена повторяемость и вариативность многих его образов, переходящих из одного стихотворения в другое, подчас данных в неожиданном семантическом окружении. В частности, С.Аверинцев обращает внимание на «исключительную цепкость, с которой ум поэта прослеживает, не отпуская, одну и ту же мысль, то уходящую на глубину, то выступающую на поверхность, ведет ее от стихотворения к стихотворению, то так, то эдак поворачивает в вариантах» (Аверинцев, 1987. С.265).

Парадигматический подход к поэтическому тексту теоретически обоснован Н.Павлович в работе «Язык образов: Парадигмы образов в русском поэтическом языке» (1995). Исследователь определяет образную парадигму как «инвариант ряда сходных образов, который состоит из двух устойчивых смыслов, связанных отношением отождествления» (см.: Павлович, 1995. С.7). Вне парадигматического осмысления ключевых семантических комплексов Мандельштама их смысловое наполнение, на наш взгляд, представляется односторонним, ибо, для того чтобы «по-настоящему понять образ, нужно узнать его парадигму» (Павлович, 1995. С.7). Заметим, что при отборе лексем для анализа их семантических дериватов мы руководствовались не только принципом повторяемости, но и их семантической значимостью.

Научная новизна работы обусловлена, во-первых, тем, что впервые скоррелированы принципы поэтической семантики Мандельштама с его картиной мира, его представлением о нем, имеющим формальное выражение в наборе повторяющихся семиотических моделей его творчества. Во-вторых, в работе выявлены основополагающие принципы стиховой семантики творчества Мандельштама. В-третьих, определена роль контекста в образовании образных значений. Все это в целом позволило выявить художественный открытия Мандельштама в области поэтической семантики, проложившие новые пути в мировой лирике XX века.

Теоретическая и практическая ценность работы заключается в формировании новой концепции поэтической семантики, приложимой к анализу аналогичных поэтических феноменов в лирике XIX-XX веков. Выводы и материалы диссертации могут использоваться при чтении общих и специальных курсов по истории русской литературы, теории литературы и поэтики, а также в преподавании основ лингвистического и литературоведческом анализах текстов - в рамках как вузовского, так и школьного обучения.

Апробацию основные результаты диссертации получили в статьях и докладах, прочитанных на Международной конференции «Сто лет Серебряному веку» (Нерюнгри, май 2001), на 2-й городской научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых (Нерюнгри, апрель 2001); в спецкурсе «Лингвистический и литературоведческий анализ текста», в 5-ти публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, соответствующих поставленным задачам и хронологии творчества Мандельштама, заключения и списка литературы. Внутри глав содержание структурно распределено по параграфам в соответствии с поставленными задачами.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Философия слова и поэтическая семантика Осипа Мандельштама"

Заключение

Подведем итоги анализа филологической теории Мандельштама и основных принципов его поэтической семантики.

Мы установили, что поэтическая семантика Мандельштама базируется на методологическом и эстетическом фундаменте его целостной философии слова, из которой вытекает концепция творчества и литературного произведения. В свою очередь, авторские представления о природе слова встраиваются в общую систему его метафизических, экзистенциальных и социокультурных воззрений, изменяющихся и углубляющихся на протяжении всей его творческой жизни.

Анализ статей показал, что в теоретическом осмыслении Мандельштамом философии слова можно выделить ключевые этапы (1911-1913; 1920-1922; 1933-1934), на которых происходит обобщение накопленных в практике наблюдений и художественных открытий, а иногда намечаются принципы, реализуемые в дальнейшем.

Критерием деления поэзии Мандельштама на периоды для нас стала его художественная практика, в ряде случаев (но отнюдь не всегда) опережающая теорию. Итак, мы выделили три периода творчества поэта: 1-й период - 1908-1915 (сб. «Камень»), 2-ой период -- 1915-1920 (сб. «Tristia») и 3-й период 1921-1937 (цикл «Стихи 1921-1925 годов»; сб. «Новые стихи»).

Логосный» и гносеологический аспект философии слова разрабатывается у Мандельштама в период кристаллизации его акмеистических воззрений, вырабатываемых в борьбе с символистскими установками. Собственно же семантический и культурологический аспект «слова» и языка как «духовного организма» нации и «хранителя» истории в полной мере раскрывается в период глобальных исторических катаклизмов, потрясших Россию. И, наконец, специфика поэтического слова как «текучей целостности» в структуре художественного произведения теоретически осмыслена в эпоху «москвошвея» - начала 1930-х годов.

Ядром мандельштамовских представлений о слове стала его концепция слова-логоса, ориентированная на теолого-христианскую и, отчасти, античную (гераклитову) трактовку. В этой проекции Божественный Логос мыслится Мандельштамом как «прототип» нашего земного слова, что обусловливает сакрально-креативные потенции последнего. В рассуждениях поэта проступает следующая аналогия: если на

Божественном уровне Слово-Логос есть одновременно Творец и творение, то на человеческом уровне слово есть инобытие вещи, ее «смысловой слепок», «внутренняя форма». Отсюда христианское искусство, согласно Мандельштаму, - это «игра Бога с художником», а сам творческий акт тождествен акту творения мира, хотя это тождество носит подражательно-игровой характер.

По отношению к человеческому сознанию слово выступает как материализованная форма мыслимого образа, то есть слово выполняет функцию материализации «бесплотного» смысла. Отсюда авторские сравнения (как в статьях, так и в стихах) слова, с одной стороны, с камнем, с другой - с душой, Психеей. Следует отметить, что мандельштамовские философские воззрения на слово системно соотнесены с религиозно-православной мыслью начала XX века (П.Флоренского, А.Лосева, С.Булгакова).

Отдельный семиотический аспект концепции слова - его роль в структуре поэтического произведения. Мандельштам придает слову-логосу в художественном контексте статус особого рода реальности, в которой обычная - внетекстовая - реальность как бы «возведена в десятизначную степень» и виртуально «разыграна» с помощью образных средств. При этом слово в своей логосной ипостаси трактуется не только как содержание, но и как форма. А конструктивные принципы смыслового развертывания определяются законом тождества, специфически понимаемым Мандельштамом. Прибегая к архитектурным метафорам, поэт глубоко разрабатывает аспект контекстуальной семантики; проводя аналогию между камнем в своде собора и словом в стихотворении - уже не в субстанциальном, а в формотворческом плане.

Нами выделено несколько принципов соотношения содержания и выражения в поэтических текстах первого периода. Первый тип установления тождественных соответствий предполагает смысловое движение от частного к общему, когда заданная в начале стихотворения пластическая «картина» к финалу воспринимается как некая символико-философская модель, обладающая семантической многоплановостью.

При втором способе установления тождества в стихотворении вначале задается образ, которому автор приписывает функцию знака; последний в смысловом развертывании текста получает ряд образных конкретизаций, обретающих статус означаемого. Причем, как правило, сигнификаты-означаемые нередко предстают в сложном образном разветвлении», семантика которых сводится к исходному означающему -как образные варианты - к инварианту. И тогда означающее предстает в статусе контекстуального символа, символические значения которого синтагматически развернуты в наличном тексте.

Третий тип взаимодействия означаемого и означающего предполагает тождество, при котором уравниваются как знаки определенного равенства означающее и означаемое, при этом означающее может быть означаемым, а означаемое - означающим - по принципу зеркала.

Проведенная реконструкция авторской трактовки семантической структуры стихового слова позволила по-новому описать взаимоотношения между означающим, означаемым и знаком, характерные для движения смыслообразов в «Камне». При анализе синтагматических значений поэтических знаков раннего Мандельштама целесообразно ввести понятие «роль» вместо соссюровского понятия «смысл». Смысловая роль словесных знаков формируется под давлением поэтического контекста, и при постоянстве объекта изменение контекста влечет за собой и изменение смысловой роли. Тогда место объекта (денотата) в соссюровской схеме у нас займет контекстная ситуация. Неизменным в нашей схеме по сравнению с соссюровской триадой остается только имя, которое при константности формы становится величиной переменной.

Объектные ситуации оказываются конкретным воплощением структур совершенно иной природы, структур, элементами которых являются роли. Роли в отличие от объектов обладают ограниченным, фиксированным спектром потенциальных проявлений.

Характер связей между элементами ролевых структур, правила их взаимодействия в значительной мере определяются самими ролями. Смысл текста - это указание на ту ролевую структуру, которую актуализируют поименованные в этом тексте объекты, а смысл слова - это указание на роль, которую играет поименованный этим словом объект.

Наращивание смысла поэтического слова на уровне синтагматических связей в произведении, отмеченное структуралистами (Я.Мукаржовским, Я.Славиньским, Р.Якобсоном), в мандельштамовских контекстах происходит за счет использования автором «референциальной памяти слова», которая как бы вбирает в себя смысл предыдущих и последующих слов, расширяя этим рамки своего значения. За счет особого рода структурирования словесного материала происходит контекстное накопление смысловой энергии слова в стихе, строфе и стихотворении. По сути дела, речь идет не о преодолении сопротивления материала, а об умении использовать новые принципы сочетаемости слов. Потенциальные силы слова хранятся не только в семантических (словарно заданных) значениях, но, главным образом, в архитектонических возможностях текста.

Принцип тождества, заявленный в «Утре акмеизма», инспирирует метафорический принцип конституирования поэтического текста как целого. Метафора становится доминирующим средством выразительности в поэтике первого периода. Требование тождественности семантического знака объекту изображения, декларированное в манифесте, оборачивается на практике не тождественностью, а сопоставимостью слова и вещи, природы и культуры, плана бытия и плана сознания. При этом метафорическое «расшатывание» связей между смыслом и объектом закона тождества не нарушает, а указывает лишь на неокончательную смысловую тождественность вещи самой себе, на ее способность быть отображением других вещей - на уровне «торчащих» из ее внутренней формы смысловых пучков.

Семантическая поэтика «Tristia» в корне иная, чем в «Камне» (что заставляет пересмотреть устоявшееся представление о поэтике Мандельштама акмеистического периода). Это связано, прежде всего, с тем, что смысловая очерченность границ слова оказалась нарушенной, что метафорически обозначено поэтом как феномен «блаженности» и «бессмысленности» слова.

Специфика поэтической семантики «Tristia» определяется, прежде всего, новым соотношением узуального и контекстуального значения слова. Если в первый период творчества Мандельштам утверждал своей поэзией не просто номинативную, но, скорее, животворящую силу слова, возрождающую из хаоса небытия вещи посредством их именования, то сейчас главным в его поэзии становится мотив «психейности», на практике означающий разделение звуковой оболочки и семантического значения. Из этого следует, что фонетическая значимость может облечь любую понятийную сущность.

Слово как таковое» лишено потенциального контекста и является просто знаком или именем какого-то объекта. Оно не имеет смысла, так как даже в потенции не является элементом осмысленного высказывания. Но в то же время каждое слово скрывает за собой совокупность осмысленных контекстов, в которые оно может входить. Психейность в таком случае оборачивается актуализацией то тех, то иных смыслов, заложенных в слове посредством его включения в разные контекстуальные связи.

Характерным признаком композиционного построения стихотворений второго периода является фрагментарность, внешняя членимость, на первый взгляд, не связанных друг с другом образных сегментов. Но здесь вступает в силу система семантических лейтмотивов, устанавливающих отношения оппозиции, контраста, близости и т.д. и образующих при этом новую «тонкую» или «глубинную» смысловую структуру. Семантические деривации лексических единиц, наблюдаемые в «Tristia», обусловлены новыми принципами ассоциативного развертывания текста стихотворения. Метонимические тождества, семантические повторы и аналогии, скрытые со- и противопоставления, ассоциативные цепочки создают смысловые поля ассоциативно-метонимического типа, внутри которых словарные значения слов оказываются преобразованными.

Ведущим тропом в «Tristia» становится уже не метафора, как в «Камне», а метонимия, что косвенно было связано с изменением картины мира поэта, а именно с нарушением онтологической тождественности мира самому себе в эпоху войн и революций.

Так же, как и метафора, метонимия в стихах Мандельштама воспринимается не столько как фигура речи («где название одного предмета или идеи используется для обозначения другого, с которым первый каким-либо образом связан или частью которого он является» (Show, 1972. Р.238)), сколько как «логосная» категория, призванная идентифицировать целое по характерной для него части.

Важно отметить, что в процессе контекстуального преобразования смысловых сегментов текста участвует не только локальный узус отдельного стихотворения, но и система мифопоэтических проекций, работающих в конкретном произведении по принципу прямой (миф -кодификатор современности) и обратной (реальность - кодификатор мифа) связи. В последнем случае самое обычное слово в окружении мифологических апеллятивов может стать полисемантом, включающим в себя символико-мифологические коннотации. При этом интертекстуальные связи создают «вертикальный контекст» произведения, в результате чего оно приобретает «неодномерность смысла».

Но поскольку в семантике Мандельштама часть может репрезентировать разные смысловые целостности - в зависимости от актуализации тех или иных семантических сцеплений (или от проекции на тот или иной интертекстуальный контекст), то неизбежно возникает эффект смысловой поливалентности метонимической структуры - как на синтагматическом, так и на парадигматическом уровнях текста.

Как показал наш анализ, поэтическая семантика «Стихов 1921-1925 годов» и «Новых стихов» имеет между собой много общего. В поэтике 1920-х - 1930-х годов Мандельштам наиболее полно реализовал семантическую модель произведения как силового потока, теоретически обоснованную на примере «Божественной комедии» Данте. Создание целостного и в то же время текучего смысла стихотворения достигается посредством варьирования образных мотивов, объединяемых в единое семантическое поле по импрессионистически-ассоциативному принципу. Ассоциативные цепочки могут выстраиваться на основе фонетических сближений, семантического родства, метафорических (метонимических) уподоблений, литературных аллюзий.

Внутритекстовые значения смыслообразов меняются при их погружении в постоянно изменяющийся микроконтекст, который мыслится Мандельштамом не как статическая данность (буквенница), а как процесс. Синтагматические деривации «Новых стихов» призваны показать не предметы, а состояния, изменчивость которых усугубляется природой восприятия и памяти, что учитывает Мандельштам.

Поэтому статичная метафора «Tristia» в творчестве позднего периода заменяется динамической метаморфозой, специфика которой заключается в том, что она воплощает в себе процесс семантического движения, отражающий временны'е процессы, то есть тот происходящий в воображении двойной акт перемещения от одного объекта или состояния к другому, который в итоге приводит к возникновению совершенно новых -динамических - смыслообразов.

В свете теоретических посылок, позже изложенных Мандельштамом в «Разговоре о Данте», становится понятным, почему в процессе образного развертывания поэтического текста его смысл наращивается не как «снежный ком», а как последовательная смена метаморфоз. Более крупные, чем слово, семантические единицы ведут себя в тексте также, как словообраз, то есть они обладают а) внутренней органической целостностью, б) индивидуальной эйдологической выраженностью, в) ипостазированностью (то есть способностью играть разные смысловые роли).

Релевантную роль нового контекста может играть любая историко-культурная, жизненная ситуация, на которую актуальный текст потенциально спроецирован с помощью системы апелляций. Мандельштам интенсивно использовал возможности культурного контекста, что предполагало разработку системы отсылок, позволяющих включить произведение в возможно большее число контекстов. К числу подобных «отсылок» относятся парафразы, цитаты, аллюзии, устанавливающие диалогические отношения с «чужими текстами», функциональный диапазон которых был самым широким (от острой полемики с оппонентом до «проигрывания» современной ситуации в разных модусах истории и культуры). Суть поэтической семантики позднего Мандельштама состоит в рождении новых динамических смыслов, отражающих процессы бытия в неразрывной слитности с виртуальным «полем» сознания, способного преодолеть пространственно-временные ограничения бренного мира.

Поэтическая семантика Мандельштама характеризуется не только синтагматическим - внутритекстовым, но и парадигматическим развертыванием смыслообразов, которое, заметим, в творчестве Мандельштама рассмотрено впервые.

Смысловое наполнение ключевых семантических комплексов Мандельштама вне их парадигматического осмысления представляется односторонним, ибо вертикальный контекст парадигматических значений позволяет увидеть дихотомическое движение образов. При отборе лексем для анализа их семантических дериватов мы руководствовались не только принципом повторяемости, но и их семантической значимостью как конструктивных элементов авторской картины мира. Таковыми являются сквозные образы неба, земли, камня, воды, воздуха, крови и т.п., обретающие в авторской миромодели статус первоэлементов, на которых зиждется реальное бытие.

В раннем творчестве заметную роль играли бинарно противопоставленные парадигматические ряды - «верха» и «низа». Первая парадигма была представлена образами «неба» и «звезд», сопровождаемыми аксиологически отрицательными коннотациями, а вторая - земной парадигмой, центральное место среди которых занимал образ камня.

В первом сборнике парадигмальная семантика камня воплощается в основном в эпитетах, несущих в себе амбивалентное начало тяжести, с одной стороны, связанное со значениями твердости и неколебимости, укорененности земного бытия, с другой стороны, - с семантикой духовной непросветленности, кондовости мира, творчески не преобразованного.

Ключевая сема сборника обретает не только метафорические, но и символические смыслы, что обусловлено и ее метасмысловым статусом (лексема выступает в роли названия книги). Расширение семантического значения связано с культурно-мифологическими контекстами, втягиваемыми Мандельштамом в семантическую ауру сборника. Мы имеем в виду стяжение в единую смысловую парадигму семантики камня, слова, готического собора, Петербурга и т.п.

В «Tristia» происходит расширение образной парадигмы «земной тверди» - за счет включения в нее образа земли. Она, как и камень, становится в определенную оппозицию не только к небесам, но и к залетейскому миру - бесплотному, прозрачному, легкому. С одной стороны, земля обретает коннотации родины, родового лона, прослеживаемые и в позднем творчестве (она - та ценность, которая стоит «десяти небес»); с другой стороны, земля теряет качество тверди, основы бытия и становится неустойчивой, «плывущей» субстанцией. Из этого можно сделать вывод о ее бинарном оппозиционировании с камнем и парадигматическом сближении с водой. В целом в «тристийных» контекстах парадигма водных образов (воды, реки, Невы, вина, Петы и т.п.), символизирующая дионисийский разлив стихий, выдвигается на первый план.

Субстанциальны образы земли, камня, воды, воздуха и пр., подвергшиеся существенным метаморфозам и переверзиям, сопровождаются периферийными рядами парадигм, включающих не вещественные сущности, а их качества и состояния («сухость», «тяжесть», «твердость», «прозрачность», «текучесть», «убывание» и т.п.), маркирующие парадоксальное изменение природы вещей. Оксюморонные смыслы «блуждают» по всему кругу близких контекстов, разрастаются в целую сеть ассоциативных сцеплений, намечая потаенный метасюжет сборника. Эти внутри- и межпарадигмальные процессы - семантическое «свидетельство» апокалипсического характера субстанциальной картины мира в «Tristia».

На рубеже «Tristia» и цикла «Стихи 1921-1925 годов» происходит смена образных парадигм. Субстанциально-вещественная парадигма уступает место органической. Камень как начало мира и материал культуры сменяется «деревянным раем», «звоном сухоньких трав». Парадигматическое развертывание образа соломы, начатое еще в «Tristia», в цикле «Стихи 1921-1925 годов» достигает своего апогея. Солома входит в «хлебную» парадигму в качестве семантического антипода зерна и хлеба (в том числе и как «мирского» инварианта слова). В то же время ее семантические дериваты символизируют состояние хаоса, захватившее бытие.

Парадигматическая семантика «Новых стихов» свидетельствует о развитии этих деструктивных состояний, что выражается в глобальных процессах отвердения и иссушения жидкостных и эфирных субстанций (воды, крови и воздуха), придающих несвойственные им качества.

С другой стороны, в поэзии третьего периода намечается тенденция гармонизации субстанциальных начал: кровь становится не только символом разрушения («тоталитарной бойни»), но она же и «кровь-строительница», средство скрепления прерванной связи времен. А в «Воронежских стихах» метафорический обмен субстанциальными признаками связан, как и в «Камне», с отождествлением природных и культурных явлений.

Аксиологическая амбивалентность и разнонаправленное движение субстанциальных процессов обусловлены двойственностью философско-эстетических интенций автора, художественно воплотившихся в контрапунктном развертывании «мифа конца» и «мифа начала».

Таким образом, семантические процессы, происходящие как на синтагматическом, так и парадигматическом уровнях, позволяют представить творчество поэта как некую динамически подвижную смысловую целостность, образованную сложной системой внутритекстового, межтекстового и интертекстуального отождествления, сопоставления и оппозиционирования лексико-семантических комплексов.

Знаменательно, что для Мандельштама на протяжении всего его творчества слово и его смысловые производные (имя, речь, язык и пр.) являлись семантическим «фокусом», втягивающим в себя субстанциальные образные парадигмы. Причем если в ранний период концепция слова была представлена как эксплицитно (на уровне тематического мотива имени), так и имплицитно (в качестве одного из значений каменной парадигмы), то в поздней поэзии слово нередко уходило в подтекст, служа неназванным, но подразумеваемым инвариантом «субстанциальных» образов.

Список научной литературыМеркель, Елена Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. European Review, 47 (1969), 344-354. Thomson R.D.B. Mandel'stam's «KamenV. The evolution of an image // Russian1.terature. 1991. Vol.30. N4. P.501-534. Toddes E. Mandelstam, Tjutcev // International Jornal of Slavic Linguistics and

2. Сочинения: В 2 т. Т.1. М., 1990. С.5-63. Амелин Г.Г., Мордерер В.Я. Миры и столкновенья Осипа Мандельштама. М., 2000.

3. Блауберг И.И. Анри Бергсон и философия длительности // Бергсон А. Собр. соч.: В 4 т. Т.1. М., 1992. С.6-49.

4. БлокА. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1960-1963.

5. Бродский И. Сын цивилизации//Звезда. 1989. №8. С. 188-195.

6. Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1973-1975.

7. Булгаков С. Философия имени. Париж, 1953.

8. Бухштаб Б. Поэзия Мандельштама // Вопросы литературы. 1989. № 1.

9. Виноградов В. О символике А.Ахматовой // Литературная мысль. Альманах I. Пг., 1922. С.92-237.

10. Виноградов В.В. О поэзии Анны Ахматовой // Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М., 1976.

11. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1999.

12. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988.

13. Гайденко П.П. Проблема интенциональности у Гуссерля и экзистенциалистская категория трансценденции // Современный экзистенциализм: Критические очерки. М., 1966. С.77-107.

14. Гаспаров М. Природа и культура в «Грифельной оде Мандельштама // Арион. 1996. №2. С.50-56.

15. Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 1995.

16. Гаспаров М.Л. О.Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года. М., 1996.

17. Гаспаров М.Л. Поэт и культура. Три поэтики Осипа Мандельштама // Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб., 1997. С.5-64

18. Генис А. МЕТАБОЛИЗМ ПОЭЗИИ: Мандельштам и органическая эстетика // «Иван Петрович умер». М., 1999.

19. Гинзбург Л. О лирике. М., 1974. С.311-397.

20. Гинзбург Л. О старом и новом. Л., 1982.

21. Гинзбург Л. Человек за письменным столом: Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Л., 1989. С.4-400.

22. Гофман В. О Мандельштаме: Наблюдения над лирическим сюжетом и семантикой стиха // Звезда. 1991. №12. С.175-187.

23. Гумилев Н. Сочинения: В 3 т. / Вступ. статья, состав, и примеч. Н.А.Богомолова (Т.1), Р.Л.Щербакова (Т.2), Р.Д.Тименчика (Т.З). М., 1991.

24. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии. М., 1994.

25. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1998.

26. Дарвин М.Н. «Камень» О.Мандельштама: Поэтика заглавия // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Межвуз. сб. научн. тр. Кемерово, 1990. С.57-65.

27. Есаулов И.А. Постсимволизм и соборность // Постсимволизм как явление культуры. Материалы международной конференции (10-11 марта 1995). М„ 1995. С.3-11.

28. Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990.

29. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.

30. Жолковский А.К. Блуждающие сны. Из истории русского модернизма У/ Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994.

31. Жолковский А.К. Тоска по мировой культуре — 1931 («Я пью за военные астры.») // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.413-428.

32. Завадская Е.В. «В необузданной жажде пространства»: Поэтика странствий в творчестве О.Э.Мандельштама /У Вопросы философии. 1991. №11. С.26-32.

33. Зинченко В.П. Посох О.Мандельштама и трубка Мамардашвили. К началам органической психологии. М., 1997.

34. Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л., 1989.

35. Иванов В.И. Манера, Лицо и Стиль // Борозды и межи: Опыты эстетические и критические. М., 1916. С.167-185.

36. Иванов В.И. Родное и вселенское М., 1994. С. 170-234.

37. Иванов Вяч.Вс. «Стихи о неизвестном солдате» в контексте мировой поэзии //Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.356-366.

38. Иванов Вяч.Вс. Об эволюционном подходе к культуре // Тыняновский сборник: Вторые тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 173-180.

39. Иванов Вяч.Вс. Семантика // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

40. Иванов Вяч.И. Стихотворения и поэмы. Л., 1978.

41. Иваск Ю. Христианская поэзия Мандельштама /У Новый журнал. 1971. №103.

42. Илюшин А.А. Данте и Петрарка в интерпретациях Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.367-382.

43. Казаркин П. Оппозиция «природа — культура» в творческом сознании О.Мандельштама // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Межвуз. сб. научн. тр. Кемерово, 1990. С.31-37.

44. Карабчиевский Ю. Улица Мандельштама // Юность. 1991. №1. С.65-69.

45. Кассирер Э. Сила метафоры//Теория метафоры. М., 1990. С.33-44.

46. Кацис Л. Поэт и палач. Опыт прочтения «сталинских» стихов // Литературное обозрение. 1991. №1. С.46-54.

47. Кацис Л.Ф. Словарь «Стихов о неизвестном солдате»: От толкового словаря живого великорусского языка к библейской «Симфонии» // De Visu. 1993. №6. P.39-43.

48. Кацис Л.Ф. Эсхатологизм и байронизм позднего Мандельштама: К анализу «Стихов о неизвестном солдате». // Столетие Мандельштама: Материалы симпозиума. Тенафлай, 1994. С.119-135.

49. Кацнельсон С.Д. Содержание слова. Значение и обозначение. М.; Л., 1964.

50. Кихней Л. Г. Философско-эстетические принципы акмеизма и художественная практика Осипа Мандельштама. М., 1997.

51. Кихней Л.Г., Ткачева Н.Н. Иннокентий Анненский: Вещество существования и образ переживания. М., 1999.

52. Кихней Л. Осип Мандельштам: Бытие слова. М., 2000.

53. Кихней Л.Г. Акмеизм: Миропонимание и поэтика. М., 2001.

54. Клинг О.А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов (проблемы поэтики). Автореф. дис. . докт. филол. наук. М., 1996.

55. Колобаева Л.А. «Место человека во вселенной.» (Философия личности и видение мира в поэзии О.Мандельштама) И Вестник Московского университета. Сер.9. Филология. 1991. №2. С.3-14.

56. Колобаева Л.А. Русский символизм. М., 2000.

57. Костерина Е. Художественный мифологизм творчества Осипа Мандельштама. Автореф. дис. . канд. филол. Наук. Владивосток, 2001.

58. Кузин Б.С. Воспоминания. Произведения. Переписка. 192 письма к Б.С.Кузину Н.Мандельштам / Сост. Н.И.Крайнев. СПб, 1999.

59. Левин Ю. Заметки к «Разговору о Данте» О.Мандельштама // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1972. XV. P.184-197.

60. Левин Ю. Заметки о «крымско-эллинских» стихах О.Мандельштама // Russian Literature. 1975. №10/11. Р.5-31.

61. Левин Ю. Семантический анализ стихотворения // Теория поэтической речи и поэтическая лексикография. Шадринск, 1971. С.13-23.

62. Левин Ю.И. Лексико-семантический анализ одного стихотворения О.Мандельштама // Слово в русской советской поэзии. М., 1975. С.225-233.

63. Левин Ю.И. О некоторых чертах плана содержания в поэтических текстах. Материалы к изучению поэтики О.Мандельштама // International Jornal of Slavic Linguistics and Poetics. 1969. №12. P. 106-164.

64. Левин Ю.И. О соотношении между семантикой поэтического текста и внетекстовой реальностью (заметки о поэтике О.Мандельштама) // Russian Literature. 1975. №10/11. P. 147-172.

65. Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. 1974. №7/8. P.47-82.

66. Левин Ю.М. Заметки о поэтике О.Мандельштама /У Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.350-371.

67. Левин Ю.М. О некоторых особенностях поэтики позднего Мандельштама II Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990.

68. Левинтон Г.А. «На каменных отрогах Пиэрии» Мандельштама: Материалы к анализу // Russian Literature. 1977. Vol.5. №2. P. 123-170; 1977. Vol.5. №3. P.201-237.

69. Левинтон Г.А. Гермес, Терпандр и Алеша Попович (Эпизод из отношений Гумилева и Мандельштама?) II Николай Гумилев: Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994. С.563-570.

70. Левинтон Г.К. К проблеме литературной цитации // Материалы 26 научной студенческой конференции. Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1971.

71. Лейдерман Н.Л. Русская литературная классика XX века. М., 1996. С.95— 182.

72. Лекманов О.А. Миры и столкновения Осипа Мандельштама. М., 2000.

73. Лосев А. Ф., История античной эстетики, т. 1., М., 1963;

74. Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993.

75. Лосев А.Ф. Философия имени // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С.11-194.

76. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной церкви. Догматическое богословие. М., 1991.

77. Лосский Н.О. Мир как органическое целое // Лосский Н.О. Избранное. М., 1991. С.338-480.

78. Лотман М.Ю. Мандельштам и Пастернак. Таллин, 1996.

79. Лотман Ю. Ян Мукаржовский теоретик искусства // Мукаржовский Я. Структуральная поэтика. М., 1996.

80. Маковский С. Портреты современников. На Парнасе «Серебряного века» / Сост. Е.П.Домолгацкий. М.: Аграф, 2000.

81. Мандельштам Н. Воспоминания. М., 1989.

82. Мандельштам Н. Вторая книга: Воспоминания. М.,1990.

83. Мандельштам О. Камень. Л., 1990 (Серия «Литературные памятники») / Сост., статьи, комментарии Гинзбург Л.Я., Мец А.Г., Василенко С.В., Фрейдин Ю.Л.

84. Мандельштам О. Сочинения: В 2т. 1 Сост. Нерлера П.М., Аверинцева С.С. Комментарии А.Д.Михайлова, П.М.Нерлера. М., 1990.

85. Марголина С.М. «Символ неизменного бытия» (к семантике «каменного» у Мандельштама) // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.337-342.

86. Марголина С.М. Мировоззрение Осипа Мандельштама. Marburg, 1989.

87. Марголина С.М. О.Мандельштам и А.Белый: Полемика и преемственность // Russian Literature. 1991. Vol.30. №4. Р.431-454.

88. Марков В. «Транзит». Очерк пятый // Красное знамя. 1989. 2 апреля.

89. Махлин В.Л. Архитектоника культурно-исторического мышления О.Э.Мандельштама II Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Межвуз. сб. научн. тр. Кемерово, 1990. С.4-14.

90. Медведева К.А. Проблема нового человека в творчестве А.Блока и В.Маяковского. Владивосток, 1989.

91. Мейлах М.Б. Об именах Ахматовой. 1. Анна // Russian Literature. 1975. №10/11. P.33-57.

92. Месс-Бейер И. Эзопов язык в поэзии Мандельштама тридцатых годов II Russian Literature. 1991. Vol.29. Р.243-394.

93. Мец А.Г. О поэте (очерк биографии) // Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб., 1997. С.65-86.

94. Микушевич В. Ось (звукосимвол О.Мандельштама) // «Сохрани мою речь.»: Мандельштамовский сборник. М., 1991. С.69-74.

95. Микушевич В.Б. Принципы синхронии в позднем творчестве Мандельштама //Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.427-437.

96. Морозов А.А. Мандельштам // Русские писатели 1800-1917: Биографический словарь. М.,1994. Т.З. С.505-510.

97. Мукаржовский Я. Структуральная поэтика. М., 1996.

98. Мусатов В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000.

99. Мусатов В. Мандельштам и Тютчев // Творчество писателя и литературный процесс. Межвуз. сб. научн. тр. Иваново, 1981. С. 189-205.

100. Мусатов В.В. «Логизм вселенской идеи» (к проблеме творческого самоопределения раннего Мандельштама) // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.321-330.

101. Мусатов В.В. К проблеме поэтического генезиса Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.438-452.

102. Нерлер П. «С гурьбой и гуртом.»: Хроника последнего года жизни О.Э.Мандельштама. М.,1994.

103. Одоевцева И. На берегах Невы. М., 1988.

104. Ошеров С.А. «Tristia» Осипа Мандельштама и античная лирика // Античность в культуре и искусстве последующих веков: Материалы научн. конференции. М., 1984. С.337-353.

105. Павлович Н.В. Язык образов: Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М., 1995.

106. Панов М.В. Стилистика // Русский язык и советское общество. Алма-Ата, 1962. С.95-118.

107. Паперно И. О природе поэтического слова. Богословские источники спора Мандельштама с символизмом // Литературное обозрение. 1991. №1. С.29-36.

108. Петрова Н.А. «Камень» обертоны смысла // Время Дягилева: Универсалии серебряного века. Третьи Дягилевские чтения. Пермь, 1993. С.217-221.

109. Померанц Г. Страстная односторонность и бесстрастие духа. М.; СПб, 1998.

110. Померанц Г.С. Басе и Мандельштам // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. М., 1970. С. 195-202.

111. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.

112. Прокофьев В. Постимпрессионизм. М., 1973.

113. Рассадин С. Очень простой Мандельштам // Огонек. 1990. №28. С.3-25.

114. Ронен О. К сюжету «Стихов о неизвестном солдате» // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.418-436.

115. Ронен О. Осип Мандельштам//Литературное обозрение. 1991. №1. С.3-18.

116. Рудаков С.Б. О.Э.Мандельштам в письмах С.Б.Рудакова к жене (1935-1936) // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1993 год. СПб., 1997.

117. Руднева Е.П. Образ «черного солнца» в поэтике Мандельштама // Творчество Мандельштама вопросы исторической поэтики. Кемерово, 1990. С.71-75.

118. Сегал Д. История и поэтика у Мандельштама // Cahiers du monde russe et sovietique. 1992. Vol. XXXIII (4). P.447-495.

119. Сегал Д. Некоторые аспекты смысловой структуры «Грифельной оды» О.Мандельштама // Russian Literature. 1972. №5. P.49-102.

120. Сегал Д.М. Фрагмент семантической поэтики О.Э.Мандельштама // Russian Literature. 1975. №10/11. Р.59-146.

121. Семенко И. Поэтика позднего Мандельштама: От черновых редакций к окончательному тексту. Roma, 1986.

122. Семенко И.М. Творческая история «Стихов о неизвестном солдате» // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.479-505.

123. Славиньский Я. К теории поэтического языка // Problemy teorii literaturi. Ossolineum, Wroclaw, 1967.

124. Словарь русского языка / Под ред. А.П.Евгеньевой. М., 198Б.

125. Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М, 1991.

126. Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977.

127. Смирнов И.П. Порождение интертекста. Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л.Пастернака. СПб, 1995.

128. Смола О.П. Заметки к теме «Мандельштам и революция» // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.506-514.

129. Соколов А.Г. Поэтические течения в русской литературе конца XIX начала XX века: Литературные манифесты и художественная практика. Хрестоматия. М., 1988.

130. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики //Труды по языкознанию. М., 1997.

131. Сохрани мою речь.»: Мандельштамовский сборник. М., 1991.

132. Струве Н. Осип Мандельштам. London, 1988.

133. Струве Н. Христианское мировоззрение Мандельштама // Столетие Мандельштама: Материалы симпозиума. Тенафлай, 1994.

134. Таборисская Е.М. Петербург в лирике Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.515-528.

135. Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000.

136. Тахо-Годи А. Прокна // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2т. Т.2. М., 2000. С.337.

137. Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвуз. сб. научн. тр. Кемерово, 1990. 142 с.

138. Террас В. Осип Мандельштам и его философия слова // Slavic Poetics. Essays in Honor of Kiril Taranovsky. The Hague / Paris, 1973. P.455-460.

139. Тименчик P.Д. «Камень» О.Мандельштама // Памятные книжные даты. М., 1988. С.185-187.

140. Тименчик Р.Д. Текст в тексте у акмеистов // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1981. Вып.567. Труды по знаковым системам. 14. С.65-75.

141. Тоддес Е. Поэтическая идеология // Литературное обозрение. 1991. №3. С.30-43.

142. Тоддес Е.А. Мандельштам и опоязовская филология // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С.78-102.

143. Тоддес Е.А. Статья «Пшеница человеческая» в творчестве Мандельштама начала 20-х годов // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С.184-213.

144. Топоров В.Н. Ласточка // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2т. Т.2. М., 1988. С.39.

145. Топоров В.Н. О «психофизиологическом» компоненте поэзии Мандельштама // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М., 1995. С.428-445.

146. Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» // Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995. С.295-367.

147. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

148. Тынянов Ю.Н. Проблемы стихотворного языка. М., 1965.

149. Тюпа В. И. Проблема эстетического адресата в творческом самоопределении Мандельштама («О собеседнике» и «Камень») //Творчество О.Э.Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвуз. сб. научн. тр. Кемерово, 1990. С.15-24.

150. Ужаревич Й. Павел Флоренский и Осип Мандельштам // Постсимволизм как явление культуры. Материалы Международной конференции (10-11 марта 1995). М., 1995. С.28-38.

151. Успенский Б. Анатомия метафоры у Мандельштама // Успенский Б. Поэтика композиции. СПб., 2000. С.291-330.

152. Фарыно Е. «Золотистого меда струя.» Мандельштама // Text and context: essaysto honor №. A. Nilsson. Stockholm, 1987. P.111-121.

153. Фарыно E. «Сеновал» Мандельштама // Text, Symbol, Weltmodell. Munchen, 1984, 147-158. / Paris, 1973. P.125-133.

154. Фатеева H.A. Интертекстуальность и ее функции в художественном дискусре // Известия АН. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. №5. С. 12-21.

155. Фатеева Н.А. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи // Известия АН. Серия литературы и языка. 1998. Т. 57. №5. С.25-38.

156. Фаустов А.А. Миф как зрение и осязание: Введение в художественную онтологию Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж.» Третьи международные мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995. С.234-240.

157. Федоров Ф.П. О центральных мифологемах раннего Мандельштама // О Мандельштаме: Сборник научных докладов. Даугавпилс, 1991. С.4-16.

158. Флоренский П.А. Строение слова // Контекст — 1972. М.,1973.

159. Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М.,1990.

160. Фрейдин Г. Сидя на санях: Осип Мандельштам и харизматическая традиция русского модернизма// Вопросы литературы. 1991. №1. С.9-76.

161. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.

162. Хайдеггер М. Исток художественного творения // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С.47-116.

163. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Избранные статьи позднего периода творчества. М., 1991.

164. Шатин Ю.В. В поисках утраченного пространства (Блок, Белый, Мандельштам) // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Кемерово, 1990. С.96-113.

165. Шиндин С.Г. Город в художественном мире Мандельштама: Пространственный аспект // Russian Literature. 1991. Vol.30. №4. P.481-500.

166. Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989.

167. Штаерман Е.М. Римская мифология // Мифы народов мира. Т.2.М., 1988. С.380-384.

168. Эрн В.Ф. Борьба за Логос И Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991. С.11-294.