автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Философия юридической нормы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Философия юридической нормы"

На правах рукописи

Закомлистов Александр Фёдорович ФИЛОСОФИЯ ЮРИДИЧЕСКОЙ НОРМЫ

Специальность 09. 00.11 — социальная философия

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Пермь -2004

Диссертация выполнена на кафедре философии Пермского государственного технического университета

Научный консультант:

доктор философских наук, профессор Кайдалов Вячеслав Андреевич

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Грибакин Александр Васильевич

доктор философских наук, профессор Ершов Юрий Геннадьевич

доктор философских наук, профессор Серова Ирина Анатольевна

Ведущая организация - Институт философии и права Уральского отделения Российской Академии Наук

Зашита состоится 2 марта 2004 г. в 15 час, на заседании диссертационного совета А 212. 189. 03 в Пермском государственном университете по адресу: 614990, г. Пермь, ул. Букирева 15.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Пермского государственного университета.

Автореферат разослан 2004 года

Учёный секретарь диссертационного совета кандидат философских наук, доцент

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования ~

Последнее десятилетие в жизни российского общества связано с реформой общественных отношений и утверждением нормативно-правового стандарта прав человека и гражданина, который в качестве универсального ценностного ориентира является достоянием современных цивилизованных государств.

Этот нормативный стандарт является обычным масштабом измерения общественных отношений в правовых системах названных государств. Для России же он является радикальным поворотом в системе построения публичной власти и установлении соответствующего качества отношений, свойственных гражданскому обществу. В связи с этим отечественная юриспруденция в течение названного периода времени переживает процесс перехода в состояние новой нормативной парадигмы устроения дел в обществе. В области юридической теории эта парадигма формируется через выявление сущности и природы права, поскольку оно является ключевым понятием, которое имеет многоуровневое теоретическое выражение. Можно сослаться на множество работ, где воспроизводится это теоретическое намерение, начало которому положило принятие Конституции РФ 1993 года. Произошла политическая смена законодательства и те характеристики права, которые были связаны с марксистской трактовкой природы права, оказались теоретически несостоятельными во многих отношениях.

В первую очередь это касается самой юридической нормы, если понимать её не как единичное правило, а в виде кумулятивной абстракции и как генерализацию регулятивного потенциала системы действующего законодательства и позитивного права. В этом абстрактно всеобщем понимании юридическую норму можно считать первоначалом или архэ юридического знания в двух отношениях - как единичного правила и как систему позитивного права.

С другой стороны, юридическая норма представляет собой фиксацию правового качества социальной действительности, а в свёрнутом виде - фундаментальное базовое начало совмещения двух динамических составляющих этого качества: свободы и порядка.

Современная теоретическая юриспруденция в своих аналитических построениях основывается на позитивном праве и, как правило, не выходит за рамки формально-юридического или догматического уровня исследования правовой реальности. Её усилия создать завершённое и последовательное представление о праве ограничиваются понятиями и терминами, составляющими принадлежность действующего законодательства, и не выходят за пределы рефлексии, которая присуща сфере юридического знания как относительно автономной локализации социального знания. Таким качеством характеризуются также и попытки, в которых усматривается намерение преодолеть прежний узко догматический и инструментальный подход к праву и дать трактовку «широкого понимания природы и сущности права», отвечающую современному положению дел в российском обществе.

В некоторых случаях подобное намерение реализуется в той или иной теории, которая иногда претендует на звание философской, хотя в целом не покидает почвы юридической доктрины и догмы позитивного права. С другой стороны, существует, правд

ГЕКА

СПетср;

БИБЛИОТЕКА I

о» ЩшюИъ !

стороны философии и попытка осмыслить правовую реальность философскими средствами и способами, однако между философией и юриспруденцией остаётся непреодолимая дистанция, обусловленная феноменом «закрытости» юридического знания.

Как правило, во всех таких попытках сформулировать «широкое правопонимание» присутствует критическое отношение к институциональному,

"государственническому" подходу к праву. Такое понимание права характерно тем, что в нём сущность права представлена в одностороннем частном варианте правообладания как абстрактной возможности совершения свободного поступка индивидом и как форма свободы воли индивида.

Актуальность настоящей работы состоит и в том, чтобы устранить такое противопоставление и квалифицировать его как образец гиперкритики к недавнему отечественному прошлому.

Естественно, такое намерение не является самоцелью исследования, поскольку это означало бы появление ещё одной критической работы, в то время как теоретическая юриспруденция испытывает потребность в позитивных и конструктивных по своему результату исследованиях.

Поэтому такая актуальность, коль скоро под ней понимается своевременность философско-диагностического обследования в области юриспруденции, заключается и в том, чтобы дать оценку обсуждаемой ситуации на базовом фоне содержательного философского анализа юридической нормы, в контексте которого приводится феноменологическое описание и характеристика её социологических, теоретико-правовых и формально - юридических граней, аспектов и модификаций. Таким образом, динамика, исследования и его содержательная сторона носят симбиотический вид, т.е. ориентированы на синтез подходов, что также является чрезвычайно актуальным, поскольку реализованные в настоящее время проекты воссоздания теоретического и методологического синтеза в юриспруденции нельзя признать успешными.

Под видом методологического разнообразия и различия точек зрения в установлении сущности права кроется принципиальная незавершённость такого рода теоретических усилий. В своих фундаментальных глубинах такая незавершённость свидетельствует об актуальной неисчерпаемости проблемы человека вообще, определения его положения в мироздании.

В связи с этим создаётся некая теоретическая дистанция в сфере правопонимания, которая в силу прагматичности правовой системы конечно же может повлиять на текущее правоприменение. Однако, практическая юриспруденция занимает по отношению к теории государства и права вполне самостоятельное положение, основывающееся на принципах юридической практики, поэтому названный методологический плюрализм не является для неё разрушительным. Вместе с тем, теоретическая юриспруденция по своему интеллектуальному потенциалу примыкает к сфере правовой идеологии и политики права, которые оказывают непосредственное воздействие на деятельность законодателя. Идеология, как система публично транслируемых взглядов, включена в контекст правовой жизни общества, поэтому потребность самой этой жизни заключается в том, чтобы иметь непротиворечивое представление о правовой системе общества и её возможностях.

Подобные непротиворечивость и согласованность в понимании права в данном 4

случае реализуются через системное изложение материала, где общее и частное находятся в диалектическом взаимодействии и сфокусированы в феномене целостности практического нормативно-правового сознания и мышления. Степень разработанности проблемы

Если говорить о разработанности самого подхода, реализуемого в данной работе, то он ранее не включался в качестве самостоятельного в то или иное философское исследование и не был удостоен того внимания, которого в действительности заслуживает. То же самое можно сказать о теоретико-правовых исследованиях, которые, как правило, ограничивались формально-юридическим анализом по установлению места какой-либо юридической нормы в системе законодательства либо исследованием её структуры. В качестве исключения можно указать на широко известную работу австрийского теоретика-юриста Г. Кельзена «Чистое учение о праве», которая из-за содержащегося в ней намерения сделать строго позитивным юридическое знание, осталась неоценённой с точки зрения методологического подхода к юридической норме как самостоятельному предмету анализа. Вместе с тем, рассуждение о норме поведения является «вечной» проблемой познания природы человека, будучи традиционно включённым в трактаты по этике, начиная с античности. Можно указать на изначальное родство космологии и этики в античной философии, где категории меры и нормы существования любой вещи использовались в контексте осмысления мироздания как упорядоченного целого -космоса. Часть этого упорядоченного целого составлял и человек - микрокосм. Необходимо сделать общее заключение, которое состоит в том, что идея закона была спровоцирована внутренним бессилием индивидуального норматива, основывающегося на моральном сознании. Использование идеи закона в некотором смысле явилось тем «джином из бутылки», который, в своём избыточном внешнем нормативном воздействии, породил обратное сопротивление частного нормообразования в виде права как свободы против давления и гнёта внешнего упорядочивания, базировавшегося на природно-космологическом способе регуляции индивидуального поведения.

В этом отношении нужно указать на гносеологический переворот в сфере базовых оснований нравов и в ходе социальной эволюции, который произошёл в Западной Европе в XVII - XVIII веках, где вопрос о норме, связывался со сферой политики и был сформулирован через идею суверенитета. Эта идея имела универсальную значимость, поскольку свидетельствовала о борьбе «абсолютов»: абсолюта монархической власти и абсолюта религиозной нормы.

Методическое сомнение привело Р. Декарта к рациональному обоснованию статуса человека как субъекта познания, прагматический подход к познанию природы оставил за Ф. Бэконом славу зачинателя её экспериментального прочтения, Т. Гоббс указал на то, что человек является принадлежностью государства как политического тела, логико-математическая интуиция дала возможность Г. Лейбницу сформулировать новый социально-нормативный стандарт сущего в виде монады. В этот же исторический период времени было создано такое грандиозное логико-антропологическое произведение, как «Этика» Б. Спинозы, которая в дополнении с «Богословско-политическим трактатом» положила начало утверждению принципов свободы совести, религиозной терпимости.

Это не значит, что указанные философские взгляды являются непосредственным выражением философской проблематики юридической нормы, а то, что понятие

нормы как таковой является одним из фундаментальных понятий систематической философии.

Это понятие находится в тесной связи с идеями блага и истины. Именно идея истины, в силу господства парадигмы науки как адекватного способа познания природы всего сущего, приводит в конечном итоге к тому, что социальная философия становится продолжением того типа научности, который сложился в естествознании. При таком взгляде на социальную действительность и без-мерном притязании на обладание завершённым знанием норма под «уничтожающей» критикой истины становится её инструментальным приложением и приносится ей в жертву. Норма с точки зрения традиционной гносеологии в актуальном своём выражении есть воплощение несовершенной действительности и не обладает самостоятельными базовыми ресурсами легитимации, она должна получить их из пространства истины. В отличие от такого представления, внутри сциентальной философской традиции в XIX и XX веке формируется ряд направлений -философия жизни, экзистенциализм, прагматизм, философская антропология, философия культуры, в контексте которых вопрос о норме обсуждается не только с позиций наблюдающего разума, но, главным образом, разума, участвующего в созидании нормы. Под нормой в данном случае следует понимать норму знания вообще. Иными словами, истина включается в контекст непрерывной легитимации культуросозидающих форм.

В связи с этим философское рассуждение о норме человеческого поведения затрагивает и вопрос о норме познавательных усилий, на что в своё время было обращено внимание Э. Кассирером в «Философии символических форм», Т. Куном в работе «Структура научных революций» и М. Фуко в «Археологии гуманитарных наук».

В то же время нормологическое усмотрение М. Фуко привело к тому, что было подвергнуто радикальному сомнению марксистское представление об онтологии юридической нормы как воплощения классового компромисса, субстанцией которого является положение экономически господствующего класса. Это позволило включить философию социальной нормы в массив наставительной философии или философии культуры, которая руководствуется в этой области методологией совместного участия людей в проигрывании ресурсов самообладания человеческого существа в феномене культуры. При этом совместимость состязания и конкуренции в тех или иных нормативных институциях и даёт то качество права, которое может свидетельствовать о достижении обществом определённого общепризнанного стандарта и формы воплощения свободы человека в социальном контексте.

Топологические категории размещения и участия, определяющие образ существования человека в мироздании, и создают основу для соответствующей формулировки проблемы нормы как коммуникативного образования. В этом отношении юридическая норма точки зрения философии начинает расцениваться в качестве модели коммуникативной истины, т.е. не односторонней модели истины как корреспонденции, а как истина соучастия, или респонзивная истина. Последнее обстоятельство в первую очередь связано с развитием философии языка. С точки зрения философии языка в нормологический контекст включается всё общество, особенно явно такой взгляд нашёл своё выражение в лингвистической философии Л. Витгенштейна с его принципом языковой игры. Очевидно, что такое точечное

изображение философии нормообразования не есть описание степени разработанности философии юридической нормы, а есть экспозиция современной ситуации, в контексте которой в настоящее время возможно продуктивное философское рассуждение о сущности юридической нормы. На стадии подобного философского сопровождения задача фундаментального обоснования юридической нормы находится ещё только в своей исходности и зачаточном виде. Это обоснование ещё должно быть реализовано.

Что касается юридической науки, то в её аналитическом поле такое сопровождение, как правило, отсутствует. В основном теория права ограничивается системно -структурным и функциональным исследованием актуального состояния правовой системы и действующего законодательства.

В этом отношении, давая характеристику степени разработанности формально-юридического аспекта юридической нормы в его соотнесённости с определением сущности права в целом, можно указать на соответствующие выводы теоретиков права по этому вопросу - СС. Алексеева, ДА. Керимова, Р.З. Лившица, Г.В. Мальцева, B.C. Нерсесянца, А.В. Полякова, Л.И. Спиридонова, ВА. Туманова, Л.С. Явича и других авторов. Из публикаций по общей теории права зарубежных авторов следует отметить недавно вышедшую в переводе работу французского теоретика права Ж.Л. Бержеля.

Философская активность в осмыслении права не является сколько-нибудь заметной и в этом отношении можно отметить работы Ершова Ю.Г., В.П. Малахова, И.П. Малиновой, Э. А. Позднякова, В.М. Розина, Э.Ю. Соловьёва. Распространённым приёмом исследования феномена юридической нормы является её сопоставление с другими видами социальных норм, который проводится с теми или иными деталями и подробностями как в учебных курсах теории государства и права, так и в специальных курсах по социологии права. В этом отношении нужно отметить работы Ю.И. Гревцова, Е.А. Лукашёвой, работу французского учёного Ж. Карбонье «Юридическая социология», классический социологический подход к праву в работах Э. Дюркгейма, М-Вебера, П.Сорокина, Т. Парсонса, современный конструктивистский подход к праву в работах П. Бурдье, П. Бергера и Т. Лукмана, в работах по социологии власти Н. Лумана-

В области генетической нормологии исследование по философии нормы неминуемо обращается к работам по этнографии архаических обществ, анализу особенностей их жизни и мышления. В этой связи необходимо сослаться на работы Л. Леви-Брюля, К Леви-Строса, М. Мосса, Б.Малиновского, П. Радина, Э.Б.Тайлора, ДД. Фрезера, М. Элиаде. В настоящее время происходит своеобразное возрождение, возникшего в XIX веке тематического направления в юриспруденции, получившего название древнего, или обычного, права. Это направление в современном корпусе юридических дисциплин нередко квалифицируется как юридическая антропология. Эта юридическая дисциплина начинает «работать» как в регионе архаического нормообразования, так и в актуальном компаративистском варианте сравнительного анализа современных правовых систем. Среди такого рода работ можно назвать перевод работы французского автора Н. Рулана «Юридическая антропология», учебник отечественного автора А.И. Ковлера «Антропогия права». Наряду с этим, нужно отметить наличие интереса к проблеме юридической нормы в учебных курсах общей теории государства и права. Достижения так называемой аналитической юриспруденции (СС. Алексеев), работающей с юридическим языком

и воспроизводящей логические связи и закономерности между нормами различной юридической силы, следует отнести к тому фону, на котором происходит философское осмысление юридической нормы как генерализованной абстракции и целостного системного образования.

В связи с этим в перечень литературы, касающейся системно-структурного юридического анализа необходимо включить работы С.С. Алексеева, В.КБабаева, В.М.Баранова, НА.Власенко, В.Б.Исакова, Д-АКеримова, О.Э Лейста, ВА. Пиголкина, В.И. Протасова, ВАЛолстика, АЛ. Ушакова и других авторов, занимающихся проблемами законодательной техники и формально-юридической логики.

Что касается общей феноменологии социальной нормы, то указания на классическую западноевропейскую традицию здесь явно недостаточно, поскольку характеристика процесса нормологии невозможна без обращения к диалогической интеллектуальной традиции, нашедшей своё выражение в работах М.М. Бахтина, М.Бубера, Э.Левинаса,О. Розеншток-Хгосси.

Такое же положение существует и в отношении феноменологии, поскольку в настоящее время философия социальной нормы невозможна, скажем, без ссылки на современные феноменологические исследования по генеалогии нормы немецкого философа Б. Вальденфельса.

Значительный эвристический потенциал в исследовании фундаментальных оснований социальной нормы содержится в тематическом поле философской антропологии. Здесь можно назвать широко известных авторов XX века — М. Шелера, А. Гелена, Г. Плесснера. Кроме того, в середине этого столетия развивается новое научное направление в биологии -наука о поведении животных — этология, где присутствует интересный материал в объяснении поведения животных. В этой области прежде всего можно указать на работы К. Лоренца, претендующие на философское осмысление нормативов повеления у животных и способов их взаимодействия с окружающей средой. Выводы этологических исследований невольно проецируются на человеческое поведение и в этом отношении любопытным является отыскание и нахождение каких-либо общих нормологических черт в поведенческих реакциях в сфере живого в целом.

Строгость феноменологического подхода в исследовании жизненного мира, которая была в своё время завещана Э. Гуссерлем, коснулась не только общей феноменологической ситуации контакта с миром вещей. Во многом она оказалась связанной с творческими усилиями региональной феноменологии, феноменологический метод был применён и к области правоотношений. Здесь можно упомянуть о методике усмотрения сущности нормативного поведения, которая реализована в работах феноменологической ориентации. Такие первичные подходы в философии и социологии нормы, в том числе и юридической, можно найти в работах Ф. Брентано, Э. Гуссерля, А. Райнаха, А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукмана.

Понятие нормы в таких её регулятивных состояниях как равенство и порядок смыкается с методикой сравнения и расчёта. Подобное регулятивное воздействие юридической нормы приводит некоторых учёных к представлению и выводу о том, что право есть не что иное, как «математика свободы» (B.C. Нерсесянц). Тем самым за юриспруденцией недвусмысленно признаётся статус нормативной науки, под которой в нашем случае следует понимать системное знание, основанное на

нормативной логике аксиологического исчисления социального действия в его качестве и объёмном наполнении. Такое исчисление, представляя собой познавательный и одновременно нормативно-регулятивный процесс, в настоящей работе характеризуется как когнитивная аксиология и специфическая юридическая эпистемология.

Для логического обоснования такого способа исчисления социальной действительности автор обращается к материалу математической логики и лингвистики на примере работ известного отечественного учёного Ю А. Шрейдера. В этих работах находит подтверждение использованный в настоящей работе метод генетической нормологии, берущий начало в области восприятия пространственных отношений. В последующем ЮА Шрейдер попытался реализовать логико-математические экспликации такого пространственного восприятия в сфере моральной философии и определить в работе «Этика. Введение в предмет» этико-нормативный схематизм исчисления в сфере нравственного сознания в виде «алгебры совести». Этот схематизм используется им в ситуации морального выбора. Такое усмотрение даёт возможность зафиксировать присутствие в праве, как особой сфере социальной нормативности, общих пространственно-космологических закономерностей упорядочения явлений, которые свойственны мирозданию в целом. Логико-нормативный потенциал математического знания в современной теоретической юриспруденции используется явно недостаточно, настоящая работа представляет одну из попыток применения этого потенциала как эвристически ценного.

Поскольку в работе указывается, что юриспруденция есть нормативная наука, то источником такого взгляда могут служить отрывочные рассуждения в этой тематической области, связанные с именем известного американского логика и философа Ч.Пирса. Именно в рассуждениях Ч.Пирса можно найти конкретизацию абстрактных утверждений неокантианства об универсальном свойстве нормы в сущем, в основном об этом указывал в своих работах-эссе В.Виндельбанд. Ч.Пирс делает нормативность принадлежностью прагматической логики. Цель работы заключается в том, чтобы дать именно философский анализ юридической нормы.

Эта задача разрешается посредством нескольких методологических приёмов, которые применяются на разных уровнях исследования.

Первый, абстрактный уровень является логическим и связан, как ни странно, с топологической проблематикой, причём в качестве пространственной основы берётся представление об отношениях в социальной среде и такие динамические составляющие этой среды как сгущение, разрежение, определение места в результате взаимного расположения индивидов. Исчисление пространства социальной среды реализуется через представление о ней как о вещественном динамическом вместилище, где осуществляется телесно-диалогическое взаимодействие между индивидами. Это взаимодействие и приводит к некоему процессу упорядочения дифференцированного взаимодействия индивидов путём стягивания диффузного и разнородного состояния социальной среды к единому центру. Причём эта консолидация реализуется через социально пространственную методику уравнивающего мышления, работающего» в режиме селективного подхода к действительности, через использование схематизма сравнения, установления одинаковости, эквивалентности, подобия, сходства. Применение такой методики даёт

эффект нормативного наполнения пространственного объёма от базовой и отправной точки исчисления меры вещи до степени равенства такой условной вещи самой себе. В онтологическом смысле такого рода динамику можно интерпретировать как достижение такой вещью полноты своего собственного самостояния.

Особенностью анализа, составляющего содержание первой главы работы, является то, что здесь «вещи» рассматриваются не в статичном аспекте социальной нормы, которая являлась бы одновременно условием и маркером такого состояния социума как общественный порядок, а в динамике. Нам важно зафиксировать правовой компонент в онтологии нормы как упорядочивающего воздействия, которое является результатом взаимодействия названных условных «вещей». Под такими условными вещами при переходе от чисто логического способа анализа к антропологическому будут являться абстрактно представляемые индивиды. Анонимность этих человеческих индивидов и даёт в методологическом плане возможность характеризовать их совместное размещение как сообщество людей, обладающих одинаковым, равным друг другу и тождественным антропологическим потенциалом. Именно антропологический уровень исследования позволяет обнаружить и установить за внешними логико-онтологическими экспликациями внешнего исчисления социальной среды, как особого типа пространства, ресурсы воссоздания порядка. Это происходит за счёт внутренних процессов среды и креативного способа наполнения пространства анонимным, «собирательным» движением отношений сходства, одинаковости, равенства. Эта динамика реализуется через селективный отбор определённого аксиологического качества конкретных индивидуальных поступков. Такой отбор, осуществляющийся посредством названной методики уравнивания как позитивного объёмного наполнения через операции включения и исключения, даёт соответствующее социальное пространство и топологический социально-фигуративный объём различных локальных образований социума. Устроение общественных дел представляет собой особый тип упорядочения, который свойственен для такого специфического пространства как социальная среда. Здесь порядок совмещается с особым типом движения, которое нельзя считать простым видом физического перемещения и следования по типу механического движения вещей. Социальное движение обусловливается телесно-диалогическими экспликациями взаимного воздействия, которые провоцируются индивидами. К таким способам телесно-диалогического взаимодействия относятся совместимость, приемлемость, уместность, согласованность.

Это приводит к тому, что социальная среда начинает представлять собой производство отношений. Она не есть простое пространственное размещение вещей, где бы место вещи являлось следствием простого наполнения пространства. Отсюда следует, что индивид, как субъект отношений, есть существо, пригодное к социальной подвижности, т.е. он изначально представляет собой упорядоченное целое и несёт в себе готовность к воплощению порядка в указанном логико-топологическом смысле. Эту целостность следует определить как антропологическое достояние или исходную данность индивида в себе и для себя. В этом отношении способ воссоздания социального пространства радикально отличается от способа воссоздания физического пространства, поскольку наполнение социального пространства происходит из совершенно других оснований.

Стремление к целостности сопровождает любое начинание, намерение и притязание,

поэтому динамика целостности находит выражение в практической активности, которая воплощается в каждом единичном проявлении ритмически завершённого действия циклическим способом. Порядок есть динамическое развёртывание регулятивного движения по направлению к целостности. Онтологический приоритет порядка, как нормативного стремления к завершённой целостности существования, является универсальным антропологическим свойством. Логика порядка включает в себя такие предельно-процессуальные нормативы как истина, благо и право. Мы включаем идею совершенного права в контекст предельных нормативов духовности и производим тем самым трансформацию их традиционного формулирования в виде истины, добра и красоты. В результате такой трансформации право начинает представлять собой модус минимизированного уровня красоты как антропологического усилия в направлении гармонизации отношений между людьми в деле осуществления индивидуальной свободы в условиях общества. Антропологическое состояние целостности, в качестве исходного, создаёт ценностное отношение в измерении такого образования как социальное пространство. Это пространство воссоздаётся через полноту человеческой активности, где правовое качество отношений между людьми реализуется через аксиологическое исчисление совершаемых ими действий. В основе этого исчисления располагается универсальный схематизм нормы и осуществляется симбпотическое регулятивное взаимодействие нормативов истины и блага. Таким образом, норма фундирована в ценности, а право как свобода - в реализации целостности индивидуального и социального бытия, т.е. в осуществлении адекватного процесса идентификации человека по направлению к максимальному наполнению принадлежащей ему сущности. Следует отметить, что позитивным способом вложения и является нормативное, приемлемое, уместное включение индивида в социальный контекст, то есть норма сопутствует свободе она её направляет и является путеводным регулятивом в деле свободы. Таким образом, осуществляется онтологическое совмещение порядка и свободы в феномене права. Право приобретает вид аксиологической онтологии, в контексте которой осуществляется исчисление социального пространства в позитивном и негативном взаимодействии на публичном и частном уровнях общественной жизни. Это исчисление производится через установление приемлемости той или иной репрезентативной фигуры социального действия. Приемлемость, как изначальный момент в аксиологическом исчислении нравов, получает статус протонормы. Через последующий накопительный процесс массовидного повтора уместности этой протонормы происходит рост объёма подобного типа репрезентации, что приводит к возникновению массива позитивной рецептивности социального действия. Этот массив позитивной рецептивности наделяется нормативной значимостью и образует наличный объём правомерного действия в обществе. Динамическое воспроизводство тех или иных репрезентаций, которые извлекаются из массива позитивной рецептивности социального действия и объёма правомерного, представляет собой непрерывный процесс воссоздания правового качества отношений, бытование которых и составляет регион правового пространства социума. Посредством такого рода креативной организации правового пространства производится вытеснение и исключение негативного вклада, привносящего в социальное пространство поведение, влекущее разрушительные, негативные последствия. Такой вид поведения оценивается как социальная аномалия. При этом легитимное насилие, феномен

юридической ответственности, с нашей точки зрения, следует в логико-онтологическом отношении интерпретировать через социально- антропологические проекции диеты, гигиены и фармакологии. Динамика социальной целостности, которая в этом отношении понимается как правопорядок, фундирована в физиологически эмоциональных жестах реагирования на загрязнение, инфекцию, внешнюю и внутреннюю опасность. Эти жесты с течением истории приобретают публично-правовую институциональную значимость и выражение. Их нормативный потенциал находит своё воплощение в публичных актах реагирования на правонарушение при применении юридической ответственности в отношении действий, разрушительных для общественной целостности и порядка. С точки зрения философии нормы это означает включение в социальное пространство феномена ответственности, которая есть не что иное, как негативная реакция или отрицательная санкция по отношению к действию, которое несёт в себе эффект аномалии. Таким образом ответственность, как публичное охранительное действие, приводит к соответствующей телесно-диалогической трансформации внутри социального контекста, поскольку совершается усилие, которое восстанавливает нарушенное вредоносным воздействием состояние целостности. Такое сопротивление, организованное по типу реакции по отношению к жесту, посягающему на правовое состояние целостности, включается в контекст нормативно-правового схематизма. При этом такой институциональный схематизм реализуется в обществе как реагирующее присутствие нормы. Эта норма существует и действует по принципу юридического закона. Такой закон в своём обосновании и легитимном истоке, а также по эффективности своего воздействия, приравнивается к непреложности действия природного закона, что в религиозном смысле равнозначно абсолютности действия божественного закона.

Юридическая норма составляет принадлежность общественного целого, которое имеет внутреннее расслоение. В этой целостности осуществляется взаимодействие относительно самостоятельных ингредиентов общественных отношений: политического, экономического юридического, этического, технического. В настоящем исследовании определяется место юридического в такого рода социальной «микстуре».

В результате исследования происходит естественное устранение существующей в отечественной юридической литературе оппозиции между государством и правом, частным и публичным правом, правом и законом. Устраняется сама двусмысленность словосочетания «норма права», которое иногда звучит как оксюморон, то есть как понятие-кентавр, т.к. нередко в таком сочетании этих понятий усматривается попытка совместить несовместимое: свободу и запрет, право как предписанную возможность и право, представляемое в виде системы регламентации общественной жизни. Задачи, определяемые целью исследования:

- определить онтологический источник юридической нормы, что означает в данном случае дать описание и представить в качестве объяснительного средства логические параметры нормы как таковой, что реализуется на протяжении всего исследования; -дать экспликацию нормативно-правового схематизма социальной активности и его динамического воплощения при переходе от схемы к институции через такие «накопительные» устойчивые образования как седиментация нравов в привычках, обычаях, приёмах поведения и стереотипах; это опривыченное поведение реифицируется через социальную публикацию нормы в предметных

институциональных формах и представляет собой результат естественного отчуждения;

-установить логико-математические и перцептивные основания юридической нормы; -дать характеристику нормативного сознания в целом как единства меры социального бытия в регулятивном синтезе нормативов истины, блага и права; -выявить мнимый характер постулата о радикальной оппозиции между истинностными и ценностными суждениями, дескрипцией и прескрипцией, должным и сущим и определить действительный характер проблемы истинности юридической нормы;

-дать описание институционального способа выражения нормативно-правового схематизма через онтологическое представление о юридической деятельности и сфере юридического;

-предложить понятие юридического и установить различение между ним и другими ингредиентами социального (политическим, экономическим, этическим); -определить нормативный исток правовой нормы как институционального образования и антропологическую артикуляцию приемлемого действия и поступка в нормологическом процессе учреждения совместимого существования людей в обществе;

-дать социально-антропологическое истолкование юридического через феномены правонарушения и юридической ответственности в аксиологических модификациях чистоты, опасности, выявить участие в генеалогии юридической ответственности схематизма жертвоприношепия;

-установить логико-онтологический и социальный смысл применения легитимного принуждения через антропологическую проекцию фармакологии; -подтвердить верность этого допущения в объяснительной схеме антропологической артикуляции юридического через описание и характеристику современных видов юридической ответственности;

-определить целостность нормативно-правового схематизма в правовом институте достоинства личности, где реализуется номический (законоподобный) принцип естественных прав человека;

-в контексте феноменологии социального воспроизвести онтологию юридического и дать характеристику правового качества социальной действительности; -выявить онтологическую уместность юридического не в ограниченном смысле системы норм, а как нормативного ингредиента общего социального процесса, находящегося в динамическом взаимодействии с политической, экономической и этической его составляющими;

объяснить переход от нормативно-правового схематизма сознания к юридической деятельности как публично-правовому практическому сознанию, имеющему статус специальной эпистемологии;

-определить сущностные признаки юриспруденции как особой науки; -установить границы между философией и юриспруденцией через критерий истинности юридической нормы;

- определить место философии права в системном философском знании, соотношение между социальной философией и теорией права.

Методологические основания исследования

Методология исследования следует за движением его предмета, поэтому в работе на первом этапе присутствует пока ещё абстрактное выделение нормативно-правового сознания, в котором обнаруживается наличие особого схематизма, посредством которого даётся понятие нормы права как субъективной принадлежности индивидуального сознания. Это сознание имеет практический характер и в своём содержании ориентировано на совместное существование людей в обществе. Смысл внешнего способа провоцирования внутренних процессов нормообразования раскрывается посредством объяснительной процедуры пространственного измерения, в котором отношение совместимости одного тела или фигуры с другим телом или фигурой происходит с помощью накопления признаков сходства, одинаковости, подобия, приводящих к состоянию аксиологического или перцептивно ценностного равенства одного социального акта в поведении индивида другому и включению их в некое целое. Этот процесс различения приводит к закреплению позитивно ценного и исключению негативно разрушительного, созданию социальных массивов правомерного и неправомерного. С одной стороны -это массив позитивной рецептивности (воспринятости) нормы, а с другой - массив негативной рецептивности социальной аномалии. Рецептивность, как воспринятость юридической нормы, означает состояние её всеобщей обозримости и прозрачность ках публикацию и доведение до всех членов общества, это происходит как на уровне уподобления позитивному образцу, стандарту (вид и форма договора), так и на уровне избегания социальной аномалии и соблюдения нормы как запрета. Нарушение запрета означает переход в другое нормологическое пространство -пространство юридической ответственности, где рецептивность реализуется в виде наказания либо возложения обязанности возместить вред, восстановить нарушенное право, совершить предусмотренное законом действие во исполнение обязательства по договору.

Такой метол можно назвать генеалогическим, поскольку в этом процессе исчисления нормативного качества присутствует креативное движение и эволюция. Эти движение и эволюция совершаются в установлении меры права, где создание нормы осуществляется через дифференциацию позитивной и негативной рецептивности, т.е. посредством бинарной поляризации. В этой бинарности позитивное и негативное создаются за счёт селективного включения тех или иных действий в состав и объём соответствующих сериаций индивидуальных актов. В сфере позитивного, договорной серии социального взаимодействия, реализуется активная составляющая поведения индивида, связанная с реализацией правового намерения в социальном действии. Следование норме в данном случае означает выполнение условий договора, которые реально существуют в виде обязанностей и представляют собой процесс долженствования как движение по направлению к благу. Негативная рецептивность представляет собой область запретного и в этом отношении является сферой пассивного долженствования или процессов уклонения и воздержания. Сфера запретов - это сохранение наличного. Она представляет собой базовое состояние нерушимости принципа блага как такового в универсальном смысле. Для индивида это означает его пригодность для сов-местного участия с другими людьми в нормологическом процессе и готовность быть носителем позитивного вклада в социальный контекст.

Селекция и отбор в праве реализуются на основании аксиологического исчисления поступков. Они осуществляются людьми в процессе их совместного существования

посредством топологической динамики совмещения, уместности, приемлемости и общего одобрения совершаемых ими действий. Иными словами, общий логический аспект нормообразования в контексте жизни как блага дополняется аксиологическим и перцептивным, такое сочетание формирует представление о норме как неком состоянии социального «вкуса» в установлении оптимальных условий совместного существования людей в обществе. Здесь процессуально совмещаются генезис и генеалогия воссоздания нормативности.

Методы селекции создаются через системную организацию динамических конфигураций телесного диалога и приобретает позитивную нормативную ценность в явлениях взаимности, доверия и признания, где как раз происходит накопление сходства в позитивном, т.е. в системе блага. Взаимность, доверие и признание являются следствием накопления сходства, одинаковости в аксиологическом исчислении действий. Факт признания является, по объёму накопленного сознанием материала позитивного нормообразования, целостным состоянием, где достигается такое качество взаимного расположения носителей социального действия, которое делает одного человека равным другому с точки зрения доверия и одинакового представления о норме совместного существования.

Это учёт равнозначного в социальном контексте и наделение другого статусом лица, или личности.

Такой аналитический подход в исследовании философии нормы уже образует социально феноменологический его уровень, Его методологическая направленность соответствует аналогичным попыткам в нормологии, которые в неявном виде присутствуют генеалогии морали у Ф.Ницше, а затем в социальном холизме Ч. Кули, феноменологии МШелера, А. Райнаха, феноменологической социологии А. Шюца, П.Бергера, ТЛЛукмана. Сам же концепт признания как предмет философского анализа известен ещё по материалу философской антропологии Гегеля. Что касается диалектического метода, то в избранной сфере исследования он не является в строгом смысле гегелевским, поскольку диалектическая логика Гегеля является онто-тео-логической (М.Хайдеггер), а не социально-креативной. Иными словами, то, что называется у Гегеля мерой является онтологическим моментом природного бытия и его отражением со стороны наблюдающего разума. Здесь нет дискурса о социально-нормативной креативности разума диалогического или разума, действительно участвующего в созидании нравов и права. Мера у Гегеля является следствием накопления количества, в то время как операциональность селекции и отбора в пространстве нормирования социальной действительности опирается на накопление явлений ценностного порядка или накоплении качества. При этом само понятие индивидуального блага в его антропологической целостности остаётся неизменным. Оно разнообразится при актуальном его воплощении, однако, как ценность благо остаётся неизменным стандартом в измерении качества человеческой жизни. В связи с этим диалектический метод в данном исследовании - это диалектика процесса нормообразования в осуществлении правового качества отношений между людьми. Нарушение границ правообладания приводит к аномалии и возникновению в системе блага сериаций лишения. Такого рода социальная аномалия является антиподом правового пространства социальной действительности, противоположностью её правового качества. Накопительный процесс социальной аномалии создаёт вместо правового качества социальной действительности пространство неправа. Диалектика отрицания присутствует в

области избытка в свободе, когда этот избыток становится причиной лишения. Под системой блага здесь понимается обычная ситуация поддержания стандартного качества жизни в обществе, а избыток в свободе с точки зрения феноменологии телесного диалога представляет собой проявление насилия или произвол. В связи с этим нет знака равенства между свободой воли индивида и правом как свободой человека в обществе. Право есть выражение свободы индивида через его включённость в социальную среду, которая в своём нормативном сопротивлении есть не что иное, как общественный порядок.

Отрицание понимается здесь в топологическом отношении как проведение границы, поэтому философия Гегеля значима для нас только в отношении той характеристики, которую получили понятия границы и предела в его «Науке логики». Избыток свободы изначально неуместен, поскольку свидетельствует об отсутствии у индивида готовности к конструктивному включению в социальный контекст, его негодности к нормативному диалогу с Другим. Свобода уместна, когда отсутствует разрушительное воздействие на целостность социального и индивидуального бытия. Эта целостность содержит в себе неприкосновенный запас в виде естественных, неотъемлемых и неотчуждаемых прав и свобод человека. В остальном этот запас есть только абстрактное условие блага и существует в свёрнутом виде субъективных возможностей, но как условие он представляет собой универсальную ценность и благо. Неоправданное расширение объёма индивидуального правопритязания при отсутствии посреднической регулятивной функции юридической нормы приводит к ситуациям неопределённости в праве и социальному конфликту. С другой стороны, избыток силового воздействия может восприниматься не только как насилие, но и как давление, гнёт внешних обстоятельств, аксиологическое восприятие этого осуществляется через целостное эмоционально психическое состояние, или душу, индивида. Статичное состояние целостности бытия фиксируется в актуальном правообладании. Правовое качество социального действия возникает тогда, когда происходит свободное его согласование с наличным состоянием социального пространства.

В работе присутствует постоянное сопоставление материала истории и его логическое осмысление с позиций правового качества социальной действительности. Традиционный способ совмещения исторического и логического является принадлежностью проводимого анализа юридической нормы. Это касается сравнения между собой различных исторически существовавших типов обществ, правовых систем и современного стандарта права.

Системно-структурное построение законодательства само по себе определяет использование соответствующего метода, но особенность системной и структурной логик в ходе исследования сущности юридической нормы обусловлена тем, что это логика динамическая, а не статичная. Она реализуется в силовых соотношениях кратологического, т.е. властного воздействия. Логическое соподчинение в контексте правоприменения осуществляется по принципу иерархии. Та или иная норма обладает соответствующей юридической силой, которая придаётся ей законодателем. В этом отношении в российской системе законодательства выделяют вертикальное иерархическое соподчинение между Конституцией РФ, федеральными конституционными законами, законами РФ, указами Президента РФ, постановлениями правительства РФ и другими подзаконными актами. Кроме этого, существует горизонтальное размещение законодательства, где законы действуют в

дискретной дифференциации, которая обусловлена разграничением полномочий между РФ и субъектами РФ. Горизонтальная связь характерна также для отраслевого принципа деления юридического знания и законодательства.

Прагматика юридической нормы, т.е. принципы её правильного применения в юридической деятельности, предполагает специальную методику толкования нормы как в её единичности, так и в системно-логическом варианте осмысления. Кроме этого, в контексте правоприменения присутствуют кратологические модификации её ограничительного, расширительного, условного и т.д. применения, которые основываются как на содержательно-смысловой, так и на нормологической интерпретации в определении силы нормативного воздействия, регулятивной валидности, уместности применения конкретной нормы права. Такой способ использования юридической нормы и может быть обозначен как её прагматика, поскольку в такой ситуации происходит установление приемлемости нормы для воздействия на общественные отношения, требующие своего урегулирования. Иными словами, сфурурно-системный анализ в юриспруденцин является обязательной принадлежностью нормологической экзегезы и характеризуется как область прагматической логики, которая реализуется в юридической практике. Настоящая работа намечает общие принципы для такого подхода к выявлению сущности юридической нормы.

Научная новизна работы и положения, выносимые на защиту:

Философский анализ юридической нормы ранее осуществлялся фрагментарно в контексте философии права, социальной философии либо социологии права. Данное исследование представляет собой иное направление и реализует другую постановку вопроса в постижении сущности юридической нормы, где главным является её нормативный аспект. В этом смысле осуществление такого подхода можно считать творческим, новаторским усилием.

При этом попутно используется современная теоретическая ситуация в отечественной юриспруденции, которая связана со сменой отечественной доктрины права. В отличие от прежних, фрагментарных, попыток предлагаемый анализ юридической нормы является системным и действительно отвечает свойствам, которые присущи философскому подходу. Большая часть работы представляет собой новый тип проблематизации юридической нормы.

Философский и теоретико-правовой подходы к истолкованию онтологического, гносеологического, феноменологического, эпистемологического, ценностного и нормативного смыслообразований юридической нормы не осуществлялись ранее в единой системной связи и не ставились в виде аналитической задачи в таких параметрах.

В работе дано описание и характеристика нормативно-правового сознания, его участие в социальной логике индивидуальных действий, совершаемых людьми при осуществлении ими прав и свобод. Определены операциональный и фигуративный параметры юридически значимого действия, которое, являясь воплощением принадлежащего индивиду права, в каждом конкретном случае имеет ситуативный правовой характер, очерченные границы и объёмное наполнение.

1) Нормативно-правовое сознание следует считать единством нескольких ингредиентов измерения действия индивида в социальном контексте: приемлемость (перцептивно-аксиологический), допустимость (этико-юридический), актуальная уместность и последующая совместимость (логико-математический и

космологический). В работе даётся характеристика перечисленных ингредиентов измерения качества индивидуального действия.

2) Даётся гносеологическая характеристика юридической нормы и устанавливаются границы применимости к ней принципов, характеризующих знание, обладающее предикатом истинности. Отмечается, что принцип истины может быть применён не к отдельной правовой норме, его следует соотносить со всем позитивным правом и действующим законодательством. Юридическая норма обладает признаком истинности, если она отражает действительные потребности общества (эпистемологический аспект), правильно применяется всеми субъектами права и приносит им пользу (утилитарно-прагматический аспект). Юридическая норма является элементом действующего законодательства, которое является внутренне согласованным органическим целым, поэтому она пребывает в его контексте в режиме соответствия, иерархии и соподчинения. В этом отношении существует собственно юридическое измерение прагматической истинности правовой нормы, суть которого заключается, например, в том, что норма, противоречащая Конституции РФ, признаётся недействующей и не подлежащей применению.

3) В качестве фундаментального и формально-онтологического подхода в работе применён философско-антропологический анализ права и юридической деятельности. Оправданность придания такой значимости философской антропологии связана с тем, что на уровне фундаментального обоснования юридической нормы соединяются исследовательские ресурсы социальной философии и философской антропологии в концепциях социальной космологии и антропономии, то есть в идее законосообразности природы человека. В этом отношении юридическое и социальное совпадают. Но в то же время юридическое исходно представляет собой особый аспект социальной действительности. В своём последующем объёмном выражении глобальная социальная нормативность и юридическая конфигурация нормативности начинают соотноситься как часть и целое. Одновременно юридическое включено в правовой контекст социума, поскольку правовое качество социума может существовать и в отсутствие юридической нормы. Юридическое есть внешняя институциональная сторона правовой реальности. Такая многослойная дифференциация в характеристике юридического ингредиента социальной реальности также осуществлена впервые в отечественной философии и теории права. Антропологический анализ реализуется на нескольких уровнях: а) юридической нормы как законодательного и социального установления; б) юридической деятельности; в) юридической ответственности. Он находит своё завершение в характеристике такого нормативно-правового института как достоинство личности. Регулятивное воздействие этого нормативно-правового института создаёт условия для полноценного осуществления права и свободы каждым гражданином. Конститутивные истоки этого воздействия располагаются в антропологической области и обнаруживают тесную связь с идеей естественных, то есть неотъемлемых и неотчуждаемых, прав и свобод человека и гражданина.

4) Философско — антропологический подход позволяет обосновать феномен легитимного принуждения и насилия. Это осуществляется через экпликацию такой архаической родовой схемы законопослушания и коллективного действия, как жертвоприношение. Схематизм жертвоприношения выполняет фармакологическую функцию по отношению к родовому телу общины, утверждая тем самым первичную

базовую институциональностъ через ритуал. Публичное использование этой силовой операциональной фигуры, состоящей из совокупности чётко регламентированных действий, предназначалось для исцеления социального тела путём установления связи и космологического обмена с универсумом как средоточием абсолютной мощи. Партикулярное, сингулярное насилие выводится из антропологического контекста родового существования. Насилие монополизируется общиной и применяется в качестве всеми признаваемого нормативного способа освобождения рода от внутреннего неблагополучия и коллективного недуга. Род, выступая в качестве устанавливающей, нормирующей и распределяющей наказание судебной инстанции, с целью предохранения от внешней и внутренней опасности использует диетологические, гигиенические, хирургические и фармакологические виды операциональности в коллективной процедуре и ритуале жертвоприношения. При этом контститутивными принципами операциональности и фигуративности ритуала являются такие антропологические составляющие заботы о сохранении целостности родового существования, как чистота и опасность. Такая генеалогия легитимного насилия подтверждается многочисленными исследованиями архаических обществ, где используется методологический инструментарий социальной и культурной антропологии. Антропологические нормативы чистоты и опасности воспроизводят соответствующие операциональные фигуры социальной гигиены, диеты. Сущность фармакологической операциональности ритуала жертвоприношения сфокусирована в формальных процедурах и фигурах публично совершаемых действий, которые приобретают качества методических и технологических средств восстановления нормы существования рода. Это публичное применение силы одновременно представляет собой способ устранения социальной аномалии и удовлетворение потребности в обретении состояния нормы существования в условиях общества. Такого рода процедурная операциональность является прототипом современных видов юридической ответственности. Наиболее отчётливо это проявляется в сфере применения уголовной ответственносги.

5) Дано герменевтическое и генеалогическое объяснение и истолкование феномена юридической ответственности.

Обретение нормы существования означает одновременно восстановление телесной целостности и здоровья, освобождение от болезни, то есть исцеление. Поэтому за операциональной фигурой ответственности, основанной на схематизме родового жертвоприношения, скрывается базовая антропологическая схема и процедура восстановления целостности социального организма. Эта схема с очевидностью просматривается при применении гражданско-правовой ответственности в таком способе защиты нарушенного права, который со времён римского частного права получил наименование restitutio in integrum - приведение сторон по сделке в первоначальное положение. Здесь не происходит исключения индивида, нарушившего юридический запрет, из сообщества, а совершается дисциплинарное действие, в результате которого субъекты права приводятся в исходное, то есть предшествовавшее сделке, имущественное состояние и правооблалание. Исторически на эту операциональную фигуру начинает опираться и уголовная политика государств, которые путём закрепления в уголовном законе, придали универсальный характер такому виду наказания, как лишение свободы. Идея такого вида наказания предполагает перевоспитание, исправление виновного лица и возвращение его из мест лишения свободы в контекст упорядоченной повседневной

жизни в преобразованном виде. Таким образом, возвращение в первоначальное положение как динамический норматив юридической ответственности является органической операциональной фигурой и публичным социально-нормативным действием, которое в своей исходности базируется на идее самосохранения жизни рода и имеет антропологический смысл.

6) Философско-антропологический анализ осуществлён на уровне генеалогии юридической нормы, осуществления юридической деятельности публичной властью и применения государством юридической ответственности. В условиях правового государства сингулярное проявление насилия и принуждения на частном уровне жизни считается преступным, а легитимное насилие и принуждение со стороны государства поступает под контроль общества через закрепление в законодательстве такого нормативно-правового института, как достоинство личности. Достоинство личности становится неприкосновенным антропологическим и нормативно-конститутивным ядром существования индивида. Пребывание лица в состоянии достоинства как нормы обеспечивается установлением таких жёстких внешних границ его существования, которые исключают любое посягательство и несанкционированное вмешательство государственной власти. Через регулятивное воздействие этого нормативно-правового института современного законодательства обеспечиваются физическая неприкосновенность граждан, неприкосновенность частной жизни, доброе имя гражданина и сама возможность реализации прав и свобод.

7) От социально-философского и философско-антрополошческого уровней исследования юридической нормы осуществлён переход к социометрическому анализу права. Понятие юридической нормы соотносится с мерой социальной активности, определяется место юридического в социальном контексте, его соотношение с политическим, экономическим, эстетическим и этическим ингредиентами и аспектами социальной реальности через такой критерий как нормативность. Параметрическими свойствами социальной нормативности являются горизонтальный и вертикальный способы измерения социума. Горизонтальное измерение присутствует в определении меры в свободе и праве, а вертикальное — в границах и пределах применения ответственности. Такие параметры нормативности позволяют дать её описание и провести классификацию регулятивных схем и операциональных фигур в различных сферах жизни. Действия индивидов создают социальное пространство и представляют собой место приложения усилий по достижению блага. С другой стороны, заполненное такого рода индивидуальными усилиями пространство является субстратом нормативного воздействия законодательства. Юридический закон, устанавливая и предоставляя право, одновременно проводит системное ограничительное начертание внутри социальной активности, создавая наряду с правопритязанием и стремлением реализовать право встречный регулятивный процесс внутренней обязанности соблюдать границы в праве. Политика и экономика располагаются в горизонтальном измерении, так как здесь потенциал нормы действует в контексте присвоения материального богатства и обретения полноты власти. Вертикальные координаты измерения осуществляется через единство юридического (внешний) и этического (внутренний) компонентов правообладания, присущего носителям социального действия. В контексте применения ответственности разрешаются вопросы социальной справедливости, ведущее место в этом принадлежит юридической

деятельности. Таким образом, на уровне юридической ответственности происходит возврат к филосарско-антропологическому подходу в характеристике

юридической нормы, поскольку феномен легитимной и принуждающей справедливости базируется на целостном отношении к человеку как личности. Право как система отношений и действующее законодательство получают статус ценностей, будучи включёнными в объём неимущественного блага, принадлежащего обществу в целом.

Практическая значимость работы заключается в том, что в ней разрешается насущная потребность отечественной теоретической и практической юриспруденции в устранении того дуализма, который образовался в результате гиперкритического отношения к советской доктрине права. Такая избыточная критика привела к образованию мнимых логических «разрывов» в правопонимании, неоправданному дистанцированию разрабатываемого рядом учёных концепта философии права от потребностей практической юриспруденции, которая нуждается в адекватном философско-юридическом мировоззрении. В связи с этим настоящая работа по своему содержанию и потенциалу претендует на позитивный вклад в интеллектуальное освоение материала юриспруденции философскими средствами. Такая инициатива представляет как теоретический, так и практический интерес для учёных, практиков и академической аудитории, интересующейся проблемами юридической науки, а также философией и теорией права. Актуальность работы и практическое использование её положении По тематике диссертации опубликовано более 15 научных работ, в том числе 3 монографии, часть положений, которые воспроизводятся в исследовании, используются автором при чтении лекций и проведении семинаров по курсу «Судебная этика» на юридическом факультете Пермского государственного университета.

Общее содержание работы

В первой главе под названием «Феномен нормативно-правового сознания» дано описание этого компонента социального поведения и деятельности, исследуются его основания. Через логико-математические операции накопления различия и сходства, модель уравнивания и через процессы включения и исключения (селективный отбор), которые осуществляются в социально-нормологическом регионе социальной активности воссоздаются множества операциональных фигур правомерного и противоправного массивов социального действия.

В первом параграфе «Юридическая норма как публичное формообразование нормативного сознания» даётся социально-топологическая характеристика общества и определяется содержание такого концепта социальной философии и философии права, как «правовое пространство».

В антропологическом измерении, которое на уровне базовых потребностей человека связывается с представлениями о благе, пользе и правом на жизнь, состояние социальной нормы представляет собой систему подвижного самосохранения. В своей первичной и абстрактной модификации социальная норма тождественна состоянию права. При этом право понимается как состояние, в котором человек, отыскивая и учреждая норму своего поведения (во всеобщезначимом, родовом смысле), тем самым, находит место в универсуме жизни и становится правовым существом. В связи с этим описание, объяснение и истолкование генеалогии юридической нормы есть одновременно процесс становления и утверждения человека в качестве

правового существа. В социально-космологическом смысле изначально род представительствует перед мирозданием, космосом и вселенной в качестве собирательного правового существа в различных формах политической теологии, где используются мимезис, драматургия и катарсис. Индивид как правовое существо формируется в контексте такой представительной активности и в своей антропологической исходности неотделим от родового бытия. Его жизнь как правового существа начинается тогда, когда это представительство расчленяется на ингредиенты и составляющие. В представительстве родового целого возникают процессы различения и дифференциации, то есть высвобождается место, создаётся и организуется соответствующее внутреннее пространство родовой жизни, или социальная среда, как совокупность форм и способов индивидуального взаимодействия одного человека с другим. Именно в этой ситуации возникает необходимость согласного существования индивидов и' потребность в приспособлении индивида к социальной среде. В этом отношении прежняя модель социально-космологического правообразования расслаивается на регионы внешнего, институционального, и внутреннего, естественно-религиозного, и, одновременно, морального, способа формирования совокупной нормы существования человека в обществе. Эти локализации правообразования выражают себя в топологических и социометрических квалификациях места, значимости и ценности индивида в общественном целом, то есть обладают социально-аксиологическим потенциалом и качеством.

Нормативно-правовое сознание возникает в универсальности прагматического взаимоучета в социальном действии. Оно с философской точки зрения одновременно содержит в себе два параметрических свойства. Во-первых, это естественное самоограничение в ориентации на значимость другого лица в отсутствие концепта прав и свобод. Такой исторический тип нормативного сознания базируется на моральной обязанности и требованиях позитивного законодательства, представляющих собой совокупность непреложных этико-юридических запретов, нарушение которых неминуемо влечёт применение ответственности и наказание. В таком взаимном нормативном воздействии морали и права юридический закон следует за нравами, он действует в единстве методов регламентации путём порционного и локального предоставления пространства дозволения посредством привилегий. Свобода и право медленно «отпускаются» в социальное пространство. Во-вторых, это движение ограничения и обязывания в направлении взамоучёта прав, свобод и интересов другого лица, которое одновременно основано на представлении о ценности индивидуального существования и значимости общественного порядка. В контексте значимости порядка происходит реализация закреплённых в законе прав и свобод. Мера и граница в социальном взаимодействии определяются исходя из взаимного соотношения юридических норм, совокупное регулятивное использование которых воссоздаёт правомерное поведение. Посредством закрепления базового антропологического начертания в виде прав и свобод в обществе создаётся гомогеннное правовое пространство.

Правовое пространство - это совместное взаимодействие людей, имеющих намерение обеспечить свою собственную жизнь. Исходя из такого намерения, их действия могут быть исключающими друг друга и уничтожающими конструктивные усилия по достижению блага. Результативность такого рода усилий основывается на взаимосогласовании целей, которые являются формально сходными и будучи

направленными на одинаковые по своей аксиологической значимости объекты, могут входить в противоречие друг с другом, но получают через регулятивное воздействие закона качество нормы и включаются в правовое пространство.

Правовое пространство существует как взаимодействие намерений и их реализации в условиях телесно-прагматической топологии, иными словами, правомерное действие воссоздаётся и формируется операционально-фигуративным способом. Взаимная нормативная транскрипция действий индивидов возможна через перцепцию безопасного существования в условиях порядка и господствующее убеждение в рациональной привлекательности закона, несмотря на наличие в нём императивов следования запрету и угрозу наказания. Другой способ формирования правового пространства реализуется через диалогическую креативность договоров как схем двустороннего обязывания. Договорное право представляет собой массив позитивной рецептивностн.

Таким образом, согласование активности в обретении жизненных благ реализуется через законопослушание, договор и негативную рецептивность ответственности. Нелегптимное насилие и принуждение «извлекаются» государством из социального контекста как принципиально непригодные для повседневной, упорядоченной жизни схемы поведения, они включаются им в пространство юридической ответственности и исполнения наказания и, тем самым, исключаются из социального контекста. Нелегитимное насилие исключает сам принцип позитивного в частном благе и представляет собой стремление совместить несовместимое. С одной стороны, логика благосозидания рассчитана на безусловно позитивную перспективу, с другой стороны, внешнее принуждение и насилие, представляя собой сериацию взаимных реактивных действий индивидов и систему взаимного лишения и причинения вреда, исключают всякую возможность такого благосозидания.

Позитивное законодательство, закрепляя в себе позитивные и негативные схемы поведения субъектов права выполняет роль надындивидуального схематизма благосозидания, процесс которого осуществляется в режиме соблюдения меры в праве. Этот схематизм воссоздаёт в качестве нормы согласованное усилие по достижению блага. В контексте такого усилия формируется всеобщая аксиологическая обозримость социума в виде позитивной и негативной рецептивности, правомерного и противоправного, права и неправа, нормы и аномалии.

Определение меры действия, как допустимой в правовом отношении объёмной контингентности, не даётся индивиду заранее. Он при совершении всякого социального действия должен устанавливать в прагматически аналитическом подходе к окружающей действительности его пригодность в параметрах допустимости, приемлемости, уместности, то есть оценивать и проверять готовность того или иного элемента взаимодействия между людьми к органическому включению в социальный контекст.

Следует выделить философский, социологический и догматически-юридический уровни понимания права. Принцип определения права как формы осуществления свободы, несмотря на все перипетии законодательства исторически существовавших государств и обществ, обладает универсальным характером. Объяснение, понимание и истолкование права современности может осуществляться на трех указанных уровнях в их взаимосвязи. Определение права не может быть разным по своей сущности при использовании указанных подходов. На уровне философии права оно оценивается как исторически

достигнутый нормативный стандарт индивидуальной свободы человека в обществе. Социологический подход представляет собой диагностику актуального положения дел в обществе с точки зрения соответствия реально существующей социальной системы охарактеризованному нормативно-правовому стандарту осуществления прав и свобод. Догматически юридический подход характерен тем, что здесь право определяется операционально, как система прагматики юридической нормы. Под прагматикой юридической нормы следует понимать методику и технику её правильного истолкования и применения. Юридическая прагматика включает в себя аксиологический, этический и интеллектуальный компоненты в нормативно-правовом усмотрении и начертании границ действия в каждом индивидуальном случае. При этом соблюдение всех необходимых условий юридически значимого действия через сопроводительный процесс ценностного признания со стороны общества обеспечивает его беспрепятственное включение в правовое пространство как особый вид социального контекста.

Во втором параграфе «Логико-математические и перцептивные основания юридической нормы» разрешается задача по выявлению формальных и материальных оснований юридической нормы. Формальная генеалогия юридической нормы воспроизводится через анализ операционального и фигуративного мышления, которое в результате зрительного сопоставления пространственных фигур в их взаимном расположении выявляет элементы сходства, подобия, одинаковости. Такой статичный наблюдающий обзор пространственного размещения даёт возможность осуществления когнитивных операциональных фигур отбора и селекции в горизонте окружающих обстоятельств. Отбор и селекция предметных обстоятельств и их кругового расположения являются результатом накопительных процессов включения и исключения статичных вещей и динамичных процессов в пространственные и фигуративно-операциональные множества. Когниции отбора и селекции приобретают свойство мыслительных привычек и формируют особую технологически-прагматическую логику обращения индивида с вещами, процессами и поведением других людей. Здесь реализуется участие человека в сущем и это участие формирует особое отношение к миру, которое не ограничивается наблюдающим созерцанием, а создаёт особую логику взаимодействия с этим миром и соответствующее антропологически фундированное его восприятие с позиций самосохранения, внешней и внутренней безопасностп. Это восприятие имеет нормологическую природу, поскольку вырабатывает в себе меру отношения к вещам, природным и социальным процессам.

Особое значение имеет при этом чувство социальной нормы, когда оценивается отношение одного человека к другому. В связи с этим социальная перцептивность получает своё целостное воплощение в ценностном обзоре мироздания и завершается в когнитивно-аксиологическом акте. Математический подход к юридическим проблемам обусловлен тем, что в сфере юридической практики, в широком её смысле, реализуются пространственные, топологические, геометрические и количественные операционально динамические фигуры. Через признак равенства определяется соотносимость одной топологической фигурой с другой, что создаёт возможность для их расположения в одном, общем для них месте. Это происходит в результате последовательности ряда переходов в схождении визуальных, геометрических признаков, через которые между ними обнаруживается сходство, одинаковость и подобие. Таким образом, равенство

участвует в формообразовании и означающем становлении процесса индивидуадии вещей, выступая в качестве момента консолидации или собирания их внешнего своеобразия или, наоборот, устанавливая отличие одних вещей от других, им неравных и неподобных. Образование нормологического множества следует отличать от количественного принципа учёта мерных процессов природы, где реализуются усилия наблюдающего разума, который в этих процессах не участвует. Кроме перечисленных экспликаций нормативного сознания, позволяющих дать определённые характеристики нормообразования как процесса, можно сослаться на исследования, где этот процесс объясняется уже не просто путём сравнительного сопоставления пространственных объектов, а через генезис нормы и на основе ресурсов псяхо-логики. В этом отношении значительным эвристическим потенциалом обладают исследования в области генезиса элементарных логических струн 1ур, которые были проведены под руководством выдающегося французского психолога и философа Ж. Пиаже. Фигуративная логика отождествления, если так можно охарактеризовать общий смысл результатов метода генетической эпистемологии Ж.Пиаже, даёт возможность сделать вывод о том, что динамика уравнивания, приводящая к установлению порядка и завершающая этот процесс, одновременно является и логикой совмещения. Её развёртывание приводит к такому оптимальному состоянию, когда взаиморасположение внешней по отношению к индивиду действительности обретает статичное, равновесное и сбалансированное состояние ментальной центрации индивида по отношению к этому кругу обстоятельств. Это значит, что операциональности равного и сходного, образуя множество путём процесса селективного отбора и включения, тем самым служат фигурами центрации, сплочения, консолидации в сфере общественных отношений. Они обретают «плотность» институциональных образований в формах мысли и формах социальных организаций.

В связи с этим порядок в сфере логики операционального взаимодействия индивидов и в области нравов есть результат методики совмещения одного действия и поступка с другим.

Эта методика, получая статус приёма и навыка упорядочивания в виде определённой фигуры действия, становится целостной совокупностью образцов, стандартов и схем взаимоприемлемого, пригодного и успешного поведения субъектов социального действия (акторов). Что касается отдельных единиц этой целостности, то они, составляя элементы динамического воссоздания порядка, тем самым сохраняют его, выступая в качестве «застывших» операциональных схем, опривыченных мыслительных предметов и социальных институтов.

Увеличение объёма самообладания в условиях телесного диалога в коммуникативном пространстве приводит к тому, что социальное множество с точки зрения его структурной внутренней организации подвергается эволюции, изменяется характер составляющих его элементов, их сочетание друг с другом.

Согласно теории Ж.Пиаже, происходит процесс децентрации, то есть «разукомлектования», прежнего модуса самообладания и осуществляется переход к другому его состоянию и уровню.

В связи с этим схемы-когниции, которые формируются в сознании индивида, имеют здесь операционально-фигуративное значение. Они направлены на обеспечение равновесного топологического взаимодействия между индивидами, составляющими сообщество. Пространство такого топологического взаимодействия в сфере

общественных связей и есть не что иное, как пространство свободы и права. В третьем параграфе «Истинность юридической нормы» проблематизация юридической нормы реализуется через соотношение категорий норма и истина, которые имеют равнозначный гносеологический и онтологический статус В социальной реальности они представляют собой тождество: то, что истинно, является нормой наличного существования, а то, что обладает признаками нормы, есть адекватное отражение социальной действительности.

Вопрос об истинности юридической нормы является прежде всего проблемой социальной логики, а не только проблемой адекватного отражения в нормативном суждении явлений социальной действительности. Проблема статуса юридической нормы в аспекте истинности или ложности есть её собственный нормологический вопрос, поскольку само понятие истины как знания, соответствующего действительности, есть нормативное понятие.

Истина как утвердительное суждение есть проведение границы, и есть тем самым отграничение знания от незнания, знания неполного, несовершенного, неадекватного от целостного, согласованного состояния знания. Иными словами, на область знания распространяется диагностическая оппозиция нормы и аномалии. Традиционная гносеология и сциентальность в целом являются типами нормативного сознания, где в качестве образца используется стандарт естественнонаучного познания, сложившийся в науке Нового времени. Объективность естествознания традиционно усматривается в самой его чистоте, якобы свободной от антропологизма и субъективного интереса в осуществлении процедуры истины. Именно за счёт отсутствия такой заинтересованности создаётся научная картина мира, которая и признается за системное знание, обладающее признаками относительной завершённости и полноты.

Вместе с тем, в отношении общества не может быть в полном объёме использована схема познания, утвердившаяся в процессе познания природы. Проблемное заострение соотношения между истиной нормы и нормативным потенциалом истины, когда отсутствует ситуация их взаимного поглощения, а всё сосредоточено в аспекте их динамического взаимного сочетания, позволяет отдать приоритет этическому отношению к действительности, базирующемуся на антропологии и идее универсального блага. В этике понятия нормы и истинной формы, способа и образа жизни человека в обществе совпадают и могут быть фундированы в таком запредельном по отношению к настоящему законосообразном регулятивном принципе, как идеал.

Нормативно-правовое высказывание, как суждение относительно следования или отклонения от требования юридической нормы, не укладывается в «эстетически» безразличную по отношению к материалу восприятия пропозицию и относится формальной логикой к сфере суждении о должном или к области ценностных суждений. Тем самым проводится граница между такого рода высказываниями и суждениями о том, что существует реально и составляет принадлежность сущего. Отмеченное радикальное отличие нормативного высказывания, которое иногда интерпретируют как суждение значимости, от обычного суждения о факте связано не с тем, что суждение нормы не может измеряться с помощью формально-логической процедуры истинности вывода в соответствии с правилами логики. Просто здесь регулятивный потенциал знания о действительности функционирует в другом порядке, нежели обычный механизм, который фундирован эталоном

естественнонаучного познания. Признавая в общем смысле функцию отражения действительности как специфический способ обретения знания, отметим, что теория отражения при характеристике юридической нормы имеет определённые границы применения, поскольку обладает достаточно абстрактным эвристическим потенциалом. В отражении «застыл» страдательный, претерпевающий момент познания, который связан с пассивным состоянием гносеологического субъекта даже, если это познание характеризуют в рамках субъект-объектного взаимодействия. Отражение как характеристика определённого способа познания не может касаться сферы возможного, отражение предполагает одновременное актуальное присутствие субъекта и объекта отражения, теория отражения по сути основана на пресловутой схеме принципиальной координации субъекта и объекта.

Юридическая норма представляет собой «маршрутное» операциональное описание следования праву как правилу и тем самым налагает запрет на его нарушение. Правовое мышление как вид нормативного мышления представляет собой открытый процесс накопления социального знания о человеке и его бытии - в мире с Другим. В то же время юридическая норма не есть суждение о должном как идеале или суждение о некоем будущем событии. Она есть суждение о настоящем и актуальном в модусе следования тому или иному типу поведения. Кодекс, либо другой нормативный акт можно рассматривать в качестве социального начертания, отделяющего правомерное поведение от неправомерного, устанавливающего границы приемлемого поведения и создающего тем самым пространство дозволенного и разрешённого.

В глубине такой непригодности юридической нормы для исчерпывающего формально - логического анализа располагается существенное различие, которое свойственно для двух конкурирующих нормативных систем логики: логики «прочтения» и познания «книги природы» и логики установления действительного права в общественной жизни.

Во второй главе «Философская антропология юридической нормы» представлен философско-антропологический анализ юридической нормы, юридической деятельности и юридической ответственности, даётся понятие юридического компонента социальной реальности.

В первом параграфе «Антропология юридического в контексте правовой реальности. Понятие юридического» реконструируется генеалогия юридического компонента социального процесса, который в его позитивном выражении благосозидания и общественного самосохранения обладает правовыми качествами. Однако это правовое качество не является раз и навсегда данным и однообразно воспроизводимым, его динамика располагается в диспозиции как творческого созидания, так разрушительного воздействия лишения.

Смысл присвоения как способа отношения человека к природе есть одновременное стремление быть и иметь. Увеличение объёма, места расположения индивида в обществе и общества в мироздании за счёт приращения присвоенного как подручного, прирученного, подчинённого означает увеличение объёма мощи, власти, права и ценностной полноты исторического именования человека. Вместе с тем, такое именование носит природно-антропологический или ренфицированный характер, так как месторасположение человека относительно бытия и сущего ставит его в зависимость от вещи.

Проблема юридического является проблемой установления наличного уровня

антропологического объёма в существовании современного человека, поскольку этот объём в его ценностном наполнении имеет исторически изменяющееся содержание и качество. Смысл юридического увязывается с первичными понятиями и категориями социальной философии, философской антропологии, философии права, теоретической социологии, теории государства и права. Такое «смесительное» обозрение фундаментальной онтологии юридического в контексте социального связано с тем, что ни одна из указанных форм рефлексии о человеке в отдельности не может дать приемлемого ответа об основаниях права и правовом качестве социальной действительности.

Проблема юридического не может быть разрешена средствами наличной концепции теории государства и права, поскольку это теоретическая конструкция, приспособленная для нужд актуально существующего государства и позитивной системы права.

В силу тесной прагматической связи между юридической теорией и действующим законодательством исключается продуктивное использование по отношению к действрощей практической модели юридического закона интеллектуального потенциала прошлой юридической деятельности и потенциала ушедшего в небытие истории законодательного материала.

Теория государства и права - актуальная и строго позитивная юридическая дисциплина, имеющая служебное назначение по отношению к действующему законодательству.

Отношение к природе и способ ориентации в ней человека основываются на феномене собственности, онтологическом и, одновременно, экзистенциально-антропологаческом обладании, которое включает в себя витальные и социальные качества и свойства. Такое обладание представляет собой противоречивое единство совокупного органически-физиологического роста глубин родовой самости общественного человека, которая через силы и способности индивида вырывается в социетарное пространство.

Этот подъём, рост и чувственный порыв незавершённого в биологическом отношении существа (Ф.Ницше, М.Шелер, ТАессинг) обусловлен тем, что в собственности человека находится радикальная антропологическая недостача и динамический феномен ничто.

Иными словами, формообразовательная интенсивность лишённости как недостачи приводит к тому, что активность человека становится избыточно чрезмерной для него как биологического существа. При таком положении разум и рациональность становятся с точки зрения витальности излишними, приводящими к уменьшению объёма жизни, деградации и искажению её качества.

Артикуляция собственности, свойством которой является лишённость как пульсация ничто в направлении антропологического наполнения, и организует тот способ бытия человека в сущем, где обеспечение качества и нормы присутствия человека происходит за счёт целеполагания. Целеполагание представляет собой способ и форму утвердительной динамики, которая несвойственна чисто животному существованию. Человек посредством разума пытается опровергнуть горькую максиму тщетного бытия о том, что все повторяется, было, есть и будет. Предназначение человека состоит в том, чтобы устраивать небывшее или выступать в роли творца.

Метафорически рассуждая, человек устремлён в темпоральное пространство

посредством конструктивного и деструктивного ничто, процесс которого можно охарактеризовать как освобождение от прошлого состояния и воспроизведение того, что не имело места ранее.

Неточное или математически неверное проведение границы между тем, что принадлежит человеку по праву и на что он претендует необоснованно, то есть ошибка как неправильный учёт права, свободы и интереса другого лица, приводит к отрицательным деформациям упорядоченного согласованного существования людей друг с другом.

Восполнение антропологического дефицита начинает осуществляться через использование регулятивного схематизма учёта прав в контексте неимущественного блага, где получение материального блага опосредовано Другим, обществом и государством. Такое восполнение дефицита невозможно без установления целостной архитектоники внешней регулятивной динамики функциональных мер и норм восстановительной, регенерационной активности со стороны общества. Эта социальная динамика основывается на рассуждении о степени нарушения свободы, права, интереса и находит выражение во всеобщем и равном для всех установлении -юридическом законе.

В российской нравственной традиции иметь лихо - значит творить зло в качестве устойчивого состояния нужды в этом. В этом случае Другой становится препятствием в динамике определения места расположения лишения, имение лиха стремится устранить бытие Другого из пространства жизни.

Юридический смысл общественных отношений и заключается в функции извлечения из их контекста лишения как вредоносной и смертоносной активности. Наличие такого публичного защитного ингредиента общественных отношений предотвращает возникновение цепной реакции взаимного насилия между людьми. Юридическое - это такой качественный процесс социальной действительности, который создаёт условия для роста антропологического нормирования жизни в эволюционном движении общества. Ритмические колебания в этом росте артикулируются и регулятивно воспроизводятся через юридический закон. Юридическая норма - защитная и регенеративная схема, а также динамический компонент законопослушания и индивидуального правоприменения. Она направлена против опустошения жизни.

Юридическое - это специфическая деятельность государственной власти, нормирующая и распределяющая право, свободу, интерес, ответственность в обществе. Юридический ингредиент социальных процессов имеет антропологический фундамент, он исключает из сферы нравов разрушительную активность лихоимства, обеспечивает законопослушание и тем самым создаёт условия для утверждения такого упорядоченного состояния общественных дел, который обладает правовым качеством, то есть воспроизводит правопорядок. Во втором параграфе «Антропологическая артикуляция юридической нормы» даётся характеристика операциональных фигур воссоздания нормы социального взаимодействия — допустимости, приемлемости, уместности.

Нормативность как внешнее предписание, указание и обязанность возникает из массива приемлемости социальных актов, т.е. действий, совершаемых в условиях повседневности на виду у всех. Приемлемость действия, поступка понимается при этом как его допустимость и признание в созидательном, конструктивном устроении общих дел. Одновременно приемлемость, с точки зрения своего внешнего эффекта,

означает усвоение совершённого действия в качестве образца, стандарта, способа поведения, годного к длительному и массовому употреблению в качестве социального инструмента или вещного, визуализированного приёма в отношении одного человека к другому.

Иными словами, на уровне нравов осуществляется отбор и диагностика совершаемого человеком действия в масштабе и измерении эмпирической аксиологии как первичного аспекта социального восприятия. На этом же уровне осуществляется исходно и селекция в интенциях пользы, удовольствия и наслаждения, то есть её процесс имеет место в едином объемном пространстве телесно-чувственного и неимущественного блага. Здесь приятное и полезное отличаются от вредного и разрушительного, можно сказать, что в этом случае осуществляется специфический процесс социальной перцептивности. Если можно говорить о суждении социального вкуса, то оно и находит своё выражение в такого рода пропозициях эмпирической аксиологии. Оно представляет собой элементарно-массовидную эмоционально-оценочную диагностику социальных действий в таких оценивающих квалификациях, как хорошее-плохое, лучшее-худшее, приятное-отвратительное, полезное-бесполезное-негодное.

Молено говорить о социальном как особого рода данности, где антропологический компонент совместной размещённости людей друг с другом основывается на взаимосочетании интересов людей в максимально возможной степени согласования.

Созидание общественного блага возможно только через различные модусы самоотдачи и жертвенности, то есть через самоотвержение в пользу принципа добра, взаимной уступки в праве. Жертвенность, несмотря на своё «податливое» оптическое проявление, присущую ей максимальную доступность для окружающей социальной действительности и совместимость с нею, содержит внутри себя мощное сопротивление и является активным способом противостояния злу. Она создаёт платформу для универсального утверждения принципа добра. Её сопротивление создаёт рациональные варианты обмена между внешним насилием или принуждением со стороны эгоистического субъекта, односторонним образом присваивающего окружающие обстоятельства и, тем самым, отрицающего значимость другого лица, и внутренним конструктивным усилием, исходящим от внешне беззащитного, отказавшегося от применения насилия, существа. Но в то же время жертвенность, оказавшись вовлечённой в орбиту этого насилия, принимает в нём участие, самим фактом отказа от использования ответного, обменного акта насилия. Этим человек жертвенный отличается от простой физической жертвы, которая не участвует духовно в названном противостоянии.

Операциональность жертвоприношения в ранней архаической истории провоцируется представлением о неприкосновенности блага существования и стремлении его сохранить, что формирует такой тип сверхценностной нормативности как святость порядка и устоев сущего. Нуминозное чувство консолидируется с представлением о нерушимости установлений универсума, частью которого является сам человек.

Священное непрерывно присутствует в мирском и его присутствие может иметь различные воплощения в глобализированных транскрипциях жизни и смерти: рост и гибель, создание и разрушение, благо и вред как проявления добра и зла. Поэтому исходную нормологическуго характеристику благосозидательного усилия, с точки зрения его динамического воплощения в социальном пространстве, следует

связывать с таким коммуникативно-миметическим способом поведения и действия, как респонденция. Респонденция есть направленность действия, которое рассчитано на взаимность, ответ и диалог. Её следует отличать от предметного восприятия или интенции как простой направленности человеческого сознания, снабжённого всеми присущими ему ресурсами ориентации, на внешнее социальное окружение. Это отличие нужно проводить принципиально, поскольку получение социального блага в этом случае связывается с обменным эффектом жертвоприношения. В акте пассивного восприятия интенция обменного, диалогического процесса не реализуется. Выражаясь языком онтологически мыслящей экзистенциальной философии, человек несёт в себе тяжесть всего груза мироздания. В связи с этим он представляет из себя субъекта, который воссоздаёт внутри себя ресурсы ответственного отношения к миру. Такое ответственное отношение есть принцип, а не реальная действительность как полнота воплощения этого принципа. Обязывающее начало и ответственность формируются внутри человеческого существа через самопринуждение, которое перекрывает произвольность и «эстетизм» подчиняющего воздействия материального благосозидания. Другой человек через устройство такого духовно-антропологического «перекрытия» получает возможность обрести и сохранить своё правовое состояние. В этом своём положении человек перестаёт быть вещественно-инструментальным средством целеполагания и собственностью другого человека.

В третьем параграфе «Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности» представлен философско-антропологический анализ юридической деятельности, которая осуществляется публичной властью, но вместе с тем она, являясь сферой использования юридической нормы, включает в себя два взаимосвязанных компонента: осуществление права в отсутствие принуждения извне и применение юридической ответственности со стороны публичной власти в случае совершения правонарушения.

Вопрос о фармакологических принципах юридической ответственности является необычным для традиционной теории материального и процессуального права. Для этого нужно только чётко выявить нормативные процедуры, которые указывают на тесное сходство между методическими средствами социально-антропологической фармакологии и эволюцией видов юридической ответственности в истории. При этом следует предварительно определить этот публичный способ применения принуждения как особый, юридический метод социальной фармакологии. Первым признаком, указывающим на такое сходство, является организация двух пространств в обществе, между которыми существует обменный процесс, что находит своё воплощение также и при применении юридической ответственности. Этот обмен связан с тем, что жертва или потерпевший от преступления или правонарушения через реализацию публичной судебной процедуры получает, условно говоря, удовлетворение в его нарушенном праве.

Экономика и расчёт, а также процедура применения ответственности определяются обществом и государством через законодательство. Именно с этой совокупностью норм, предусматривающих принятие публичного решения правосудной инстанцией повседневное обыденное мышление связывает представление о праве, законности, справедливости и правовой системе в целом, воспринимая её как институт, от которого исходит принуждение и учреждается порядок.

Можно выделить несколько исторических нормативов юридической

ответственности, которые имеют признаки социально-антропологической фармакологии:

1) смертная казнь как законное лишение жизни человека государством и обществом;

2) денежный штраф, имеющий, в силу отсутствия строгого эквивалентного соотношения между нарушением права и количественным размером его возмещения, характер репрессивного воздействия, он представляет собой форму чистой реакции силового характера, которая в своём публично-правовом выражении определяется фискальным интересом государства и не связана с техникой взаимного экономического расчёта;

3) изгнание из рода (лишение родины);

4) возвращение в первоначальное положение по сделке (restitutio in integrum);

5) изоляция от общества (лишение свободы);

6) принудительный труд как следствие неуплаты долга, впадение в кабалу (лишение имущественной и личной свободы).

Понятие правонарушения могло сформироваться в условиях придания обществом взаимной пользе и благу, как динамическим источникам правового качества в отношениях между людьми, чётких формально-рецептивных признаков и специального юридического обозначения.

Вменение направляется в позитивное пространство обязывания, «работа» которого существенным образом отличается от простого представления о запрете как сфере, где устанавливается пространство воздержания и недопустимости совершения тех или иных разрушительных действий.

Юридическое качество социальной нормативности состоит в том, что при анализе конкретной конфликтной ситуации происходит апелляция к стандарту должного, которое с той или иной стороны оказалось нереализованным.

Следовательно, онтология должного основывается не на принципе его отсутствия как данности человеческого существования и в его противопоставлении по отношению к сущему, как тому, что реально существует. Должное представляет собой принадлежность сущего как всякий реально протекающий процесс, но его присутствие основано на феномене следования и носит процессуальный, динамический, а не статический характер. Должное присутствует в сущем как показатель дефицита сущего, выступая в модификациях преодоления неисполненного, ненадлежащего, неправильного, неприемлемого и неправомерного в динамике отношений между людьми. Оно составляет принадлежность человеческого поведения и не есть статичное завершённое состояние. Но именно через последнее представление обычно воспроизводится оппозиция между сущим и должным. Таким образом, должное не является нормой как она сформулирована в законе, должное есть динамическая «аура» юридической нормы, создаваемая процессуальной составляющей следования ей, исполнения её требования и точного, безошибочного пользования этой нормой при её применении и ш-палъзоеаши. Источником должного является благо и польза, поэтому не случайно Гегель отождествлял процесс долженствования с динамикой благосозидания: долженствование или благо».

Государственная власть осуществляет присваивающую селекцию или подбор того, что является непригодным для общества и составляет неприемлемое для составляющих его людей качество действий и поступков отдельных индивидов. Образно выражаясь, при осуществлении законного принуждения и физического

насилия государство воспринимает социальную аномалию и соответствующим образом реагирует на неё. Это неприемлемое, непригодное суть совокупность совершаемых индивидами правонарушений.

Стремление общества каким-то образом избавиться от социально ненормативного в отношениях между людьми реализуется во всеобщем публичном усилии, которое в отношении индивида становится проявлением принуждения и насилия. Это усилие приобретает санитарно-гигиенические, диетологические, хирургические, изоляционистские, локализирующие конфигурации, свойственные медицине и фармакологии. Во всех этих модуляциях заботы о норме существования присутствует эмпирико-технологическое ценностное представление о соотношении между здоровьем как нормой и болезнью как патологией и аномалией, таком процессуальном свойстве организма как восстановление здоровья — выздоровление, освобождение от болезни, достижение нормального состояния в результате излечения. Фармакологический эффект жертвоприношения заключается в том, чтобы устранить аномалию из социальной ткани архаического общества определённым операциональным способом исключения её через жертву — фармака. Такая жертва одновременно является средством воздействия на состояние дел внутри сообщества и объектом, в отношении которого применяется публичное принуждение и насилие. В связи с этим наказание в антропологическом смысле обладает фармакологическим воздействием на общество, выступая в качестве средства устранения социальной аномалии.

Со времени утверждения письменной формы процесса правообразования через законодательную власть, которая может иметь в этом отношении различный статус (теологический, богоданный, реализующий представительство Бога на земле, либо полностью рациональный, исходящий из идеи представительства народа, его воли, интереса, правды), вопросы о том, что следует считать преступлением, и какое наказание наступает за его совершение, находятся в неразрывном единстве. Эта неразрывность обеспечивается присутствием в законе, определяющем юридическую ответственность за правонарушение, такого социально-нормативного компонента, обладающего квазиэмоциональной операциональностыо, как санкция. Причём санкция выступает в данном случае в двух аспектах:

1) она представляет собой негативный публично-правовой жест принуждения со стороны государства;

2) является мерой наказания, т.е. реальным воплощением той или иной степени или объёма отрицательного и лишающего воздействия со стороны государства по отношению к виновному лицу,

В идее юридической санкции лежит телесно-топологический принцип отрицательной реакции на боль, страдание, дискомфорт и неудобство. Такая телесная топология одновременно представляет собой и внутреннее диагностическое достояние субъекта восприятия. Смысл этого восприятия уже заключается не в пространственном, а в отрицательном ценностном измерении качества совмещения тела с внешней средой на уровне чувств приятного и неприятного, полезного и вредного. Вместе с тем, понятие санкции имеет и позитивный смысл, который заключается в эмпирико-аксиологическом жесте одобрения и допустимости того или иного действия. Санкция обладает признаком согласия, разрешения и предоставления возможности соверши" т " ~ 5ги б о

публично-правовых

е

т

получение официального разрешения на совершение какого — либо принуждения и ограничения в отношении прав, принадлежащих гражданам и придания этим действиям легитимного характера: санкция на обыск, арест, прослушивание телефонных переговоров и т.д.

Санкция в уголовном законе — это установленная в нём мера наказания за совершённое преступление.

Юридический закон имеет внешнее сходство с процедурой следования отдельных явлений природной необходимости. Он выступает в качестве средства, использование которого призвано обеспечить жизнь и благополучие в обществе. Выступая в качестве универсально значимого знания о правом и неправом, он не предполагает индивидуального поиска в области соответствующего или несоответствующего праву. В связи с этим субъект познания в области права и неправа анонимен как анонимен автор фольклора или обыкновения в сфере нравов и традиции. Под ним следует понимать, до утверждения предметного способа закрепления нормы существования в юридическом письме, род и конкретное человеческое сообщество в целом.

Пропозицию права и неправа можно с полным на то основанием отнести к области истинностного отношения в анализе социальной действительности. Такой вывод основывается на том, что* в законе как форме публичной рецептивности устанавливается диагноз в сфере позитивного и негативного, утвердительного и отрицательного в общественной жизни, тем самым воспроизводится соответствующий уровень правового состояния общества в целом. Если мы определяем истинностное отношение к действительности как адекватное отражение действительности, то почему мы должны отказывать в этом ценностно нормативным высказываниям позитивного или негативного плана. Эти пропозиции есть результат социальной перцептивности, которая аккумулируется и артикулируется через публичное высказывание и утверждение в виде юридического закона. В связи с этим процедура истины в праве осуществляется от сущности к явлению, а не от явления к сущности, как это имеет место в естественнонаучном познании. При этом функцию сущности в данном случае выполняет юридическая норма, выступая в качестве закона, имеющего универсальное уравнивающее значение для общественных отношений. Такое же сущностное созвучие свойственно и закону природы, поскольку он обладает потенциалом универсального подчиняющего воздействия.

Эту конгениальность можно, например, обнаружить в знаменитой фразе Гераклита: «Если Солнце отклонится от предписанной ему тропы, то эрринии - служительницы справедливости - укажут ему на это».

Ценностное суждение имеет циклический характер целостной диагностики социальных и природных обстоятельств. В своём эмпирическом проявлении оно является первоначальным шагом в определении качества окружающей действительности, за которым должно следовать практическое отношение к ней. В случае общественных отношений публично воспроизводимое ценностное суждение означает наделение тех или иных социальных явлений конкретной значимостью с точки зрения возможности получения позитивного результата во взаимодействии людей друг с другом. Оно провоцирует общественную потребность определить меру согласования их интересов в текущем состоянии дел. Эта мера устанавливается как определение жизненных границ в присвоении блага и предоставлении места для

этой активности каждому человеку. Иными словами, мера социального - это единство геометрической разметки и разграничения, а также арифметического расчёта и распределения. На публичном уровне общественной жизни она формулируется через уравнивающее начало закона и предусмотренное в нём же распределяющее начало ответственности за нарушение предписанного. Именно в законодательстве определяется ценность права на жизнь и формулируется принцип защиты жизненного блага, принадлежащего каждому члену общества и находящего своё завершение в феномене юридической ответственности.

В четвёртом параграфе «Конфигурации юридической ответственности» даётся описание и характеристика операциональной фигуративности современных видов юридической ответственности и их взаимного динамического сочетания, которое обеспечивает воссоздание правопорядка в обществе.

Понятие юридической ответственности, традиционное для теории права и отраслевых юридических дисциплин, заключается в том, что она представляет собой применение государством санкции в ответ на правонарушение. Сущность санкции состоит в негативной реакции по отношению к виновному лицу, совершившему правонарушение. Такого рода ответственность можно охарактеризовать как способ и форму реагирования по отношению к факту правонарушения, это динамическое воздействие следует считать направленным в прошлое. Юридическая ответственность является актом социального отрицания и публичной процедурой, которая осуществляется государственной властью.

Она основывается на единстве имевшего место эмпирического факта, вплетённого в ткань отношений между людьми, его правовой значимости, сопрягается с юридической оценкой обстоятельств и последующим определением меры ответного воздействия по отношению к лицу, совершившему правонарушение. Это означает, что стадии применения юридической ответственности предшествует факт совершения правонарушения, именно он порождает эту ответственность. При этом следует отличать предусмотренные гражданским законодательством штрафные санкции от мер публично-правового воздействия, характерных для уголовного и административного права, поскольку это меры понуждения к исполнению гражданско-правового обязательства, а не меры принуждения, имеющие качество реакции на нарушение права.

Если исходить из целеполагания юридической ответственности, которое связывается с восприятием правопорядка и законопослушания, то первичным признаком эффективности принуждения в праве следует считать воссоздание правовой дисциплины как режима самоконтроля в осуществлении прав и свобод гражданами. Дисциплина в праве представляет собой компонент вменения, который сопровождает осуществление прав и обязанностей субъектом права.

Дисциплина как состояние создаётся в результате научения и опыта в пользовании правами. В случае совершения преступления этот режим дисциплины в праве нарушен и применение наказания рассчитано на достижение эффекта исправления и перевоспитания индивида, т.е. призвано воссоздать в его сознании такое дисциплинарное состояние. Это означает процесс преобразования вменения и воссоздания сознания и воли, которые ориентированы на соблюдение закона и обретение устойчивого состояния правовой дисциплины. Образование позитивного нормативного сознания означает вследствие соответствующей трансформации личности принципиальную невозможность совершить правонарушение вновь. По

существу это означает воссоздание в сознании правонарушителя нормативного источника действия, который согласуется с правом и действующим законодательством.

Одним из последствий признания сделок недействительными является возвращение сторон в первоначальное состояние (resritutio in integrum), которое, с точки зрения дисциплины в праве, можно считать возвращением в исходное состояние готовности к добросовестному осуществлению имущественных прав.

Эта первоначальность является также и возвращением к истоку позитивной рецептивности как режима дисциплины в праве. Подобная операциональность в сфере юридической ответственности провоцируется неправильным способом, методом, формой действий по распоряжению правом, когда намерение по осуществлению права потерпело неудачу в силу ошибочности этих действий. В идее restituiio in integrum кроется представление о недопустимости утверждения в имущественном обороте и в контексте совершения сделок по распоряжению имуществом (вещами) обмана, насилия, введения в заблуждение, злоупотреблений, то есть в широком смысле произвола и юридического иррационализма. Эта идея, будучи принадлежностью римского частного права, была воспринята европейским правом. Приведение в первоначальное состояние в качестве последствия недействительности сделки представляет собой один из способов защиты нарушенного права в современном гражданском законодательстве. Restitutio in integrum можно считать публично выраженным актом научения в праве, особым видом дрессуры в смысле точного и безукоризненного воспроизведения требования юридической нормы, составляющей принадлежность действующего законодательства и включённой в массив позитивной рецептивности. В связи с этим restitutio in integrum допускает истолкование её правовой сути как возврата к нормативному истоку и к сфере позитивной рецептивности. Этим способом нормативной операциональности из гражданско-правового оборота исключаются и вытесняются разрушительные модификации поведения участников имущественных правоотношений. Присутствие обмана, насилия, спровоцированного заблуждения в сфере имущественных отношений разрушает доверие и взаимность в обмене правами и обязанностями.

В итоге мы видим, что все три проанализированных нами вида юридической ответственности направлены на воссоздание социальной фигуры добропорядочного субъекта права и связаны с такой динамической операциональностью воздействия на область индивидуального вменения, как побуждение к позитивному и должному, перевоспитание и исправление лиц, совершивших преступление. Таким образом, применение юридической ответственности включает в себя иерархию, порядок и сериацию принуждающего воздействия, направленного на создание такого феномена как правовая дисциплина. Конструктивным субстанциальным признаком юридического отношения к социальной действительности здесь, как и в морали, является наличие таких регулятивных нормативов и режимов индивидуального существования, как самопринуждение, самоконтроль, обязанность, долг, порядок. Эти нормативы самопринуждеиия противоположны принуждающей силе желания, влечения, склонности и вожделения. Обязанность, долженствование и законность представляют собой виды режимов самообладания, несоблюдение которых приводит к различным видам правонарушений. Именно через их регулятивное воздействие осуществляется функция позитивного нормологического истока и

самоконтроля, воспроизводится готовность к совершению правомерных поступков. В пятом параграфе «Достоинство личности как нормативно-правовой институт» даётся характеристика достоинства личности как нормативно-правового института, составляющего принадлежность современных правовых систем. При этом отмечается конститутивная значимость этого норматива в современном обществе, поскольку он представляет собой особое ценностное достояние гражданина как субъекта права. Достоинство личности представляет собой понятие, которое используется во многих разделах гуманитарного знания, в частности в философии, этике, психологии. В юриспруденции представление о достоинстве личности связывается в первую очередь со сферой охранительных правоотношений. Такое положение свидетельствует о том, что достоинство личности - это гуманитарный стандарт неприкосновенности и самообладания человека. Этот нормативный стандарт определяет исходные условия существования человека в обществе. В достоинстве личности, как правовом концепте, сосредоточено представление о некоем центре индивидуального самообладания человека, представляющем собой определённую предельную норму существования индивида как субъекта права. Соблюдение этой нормы предоставляет индивиду возможность осуществлять действия по реализации права и занимать в социальных процессах положение правового существа. В частности, это касается таких охранительных стандартов, как телесная неприкосновенность, неприкосновенность жилища, недопустимость вмешательства в частную жизнь гражданина, право на личную и семейную тайну, тайну переписки и телефонных переговоров.

Достоинство личности представляет собой политико-правовую ценность общества и находится под защитой государственной власти, то есть оно представляет собой некое минимальное индивидуальное пространство, которое должно быть относительно непроницаемым для социальной среды.

Нерушимость таких параметров существования личности гарантирует необходимый объём устойчивости её жизни в обществе и является обязательным условием для реализации гражданином всего многообразия прав и свобод, которые закреплены конституцией.

Если использовать ресурсы пространственного мышления, то можно сказать, что под достоинством личности следует понимать целостное предметное образование, нормальное состояние которого должно быть обеспечено с помощью создания внешних охранительных, защитных функций юридического закона, воплощённых в правовом пространстве общества. Такой режим предоставления независимости части от целого, если мы говорим в данном случае о государстве и обществе, создается за счёт воссоздания системы правовых обязанностей по отношению к личности со стороны граждан и государства. В этой связи то, что связывается с достоинством личности можно определить как её суверенное достояние, доступ к которому возможен только с разрешения личности и на основании её собственного желания поделиться с кем-то этим достоянием.

Это достояние имеет несколько уровней недоступности и охранительная пограничная линия такого относительно суверенного существования личности воссоздаётся за счёт гарантируемого ей государством и обществом права на частную жизнь.

Ключевым понятием, которое раскрывает правовой смысл такой ценности как

достоинство личности, является понятие предела и границ объёма её частного, автономного существования. Этот объём заполняется необходимым ресурсом имущественного и неимущественного блага, который обеспечивает важность индивидуального бытия и гарантирует самостоятельность личности в отношениях с другими людьми и государством.

Правовой институт достоинства личности является своеобразным гарантом соблюдения её прав независимо от того, имеет ли место активное осуществление прав индивидом, или он в этом отношении пассивен. Достоинство личности - это нормативный стандарт права, имеющий гуманитарно-антропологическое происхождение, где под личностью понимается всякий человек как некая абстракция, аналогично абстракции физического лица в гражданском праве. Для конкретной личности достоинство в его наполнении является также вполне конкретным в его объёме, но в то же время для всех существ, имеющих звание человек, остаётся одинаковым общая принадлежность человеческому роду, что их отличает как субъектов права от вещей и животных. В этом отношении правовой стандарт достоинства личности следует отнести к числу естественных, прирожденных для человека нормативов, который наделяется публично-правовой значимостью и соответствующим регулятивным потенциалом.

В третьей главе «Социоанализ юридической нормы» даётся описание и характеристика социальной логики юридической нормы, она анализируется средствами социометрии, реализуется задача по проведени разграничительных нормологических линий в последовательности социальное- правовое — юридическое. Такое наименование призвано отграничить подобную методологию исследования как от утвердившегося с начала XX века социологического направления в правоведении, так и от теоретического аспекта в социологическом воображении в духе МВебера, где такое разграничение отсутствовало.

В первом параграфе «Правовое качество общественных отношений. Определение меры социальной активности посредством юридической нормы» рассматривается вопрос о регулятивном воздействии юридической нормы на общественные отношения. При этом указывается на то, что юридическая норма служит средством придания этим отношениям правового качества. Её регулятивное воздействие на отношения людей в обществе представляет собой установление меры социальной активности. Мера человеческого обретается в обществе, которое само формулирует стандарт того, что принадлежит человеку, не может быть им отчуждено и не может быть у него отнято. Тем самым количественный компонент социального (род) и его качественный компонент (индивид) в современных условиях совмещаются во взаимодействующем публично-частном пространстве правовой реальности -гражданском обществе, которое через государство даёт текущую оценку положению и действиям человека и гражданина.

В социальном смысле мера означает соответствие праву и характеризует калькуляцию сущего через соизмерение индивидуального действия с правом другого лица. Мера означает форму осуществления свободы, в то время как космологический вариант меры означает отмеренное судьбой, необходимостью, реакцию извне на совершённый человеком поступок. Эта мера воздействия на совершённое деяние воплощается в определённом объёме юридической ответственности и расценивается в аспекте социально-космологического измерения как удел человека. Мера свободы в обществе носит антропологический характер и представляет собой

определённое формообразовательное состояние сил и способностей человека как его реальных возможностей, соотнесённых с иерархией или равенством. Иерархия и равенство выступают в качестве антропологических принципов и регулятивов, которые при их нормативном использовании конституируют соответствующий социальный порядок от деспотизма до демократии.

Мы говорим о норме существования того или иного явления, включая его в то или иное таксономическое пространство классификации вещей. В этом отношении категория нормы выполняет системно-логическую функцию, определяя то, что может признаваться в качестве обычного явления или, наоборот, представляет собой явление, выходящее за его очертания, образ и пределы. Вместе с тем, в эмпирическом мире мышление констатирует наличие процессов, происходящих с вещами во времени в понятиях изменение, эволюция, трансформация или разрушение. Такое свойство нормативного обзора мироздания отличается от его общего экстенсивного осмотра с точки зрения совокупности, которая дифференцирована, индивидуализирована, определена во всём многообразии форм сущего. Иными словами, мы отличаем с помощью такого нормативного обзора внешнее и внутреннее, имманентное и трансцендентное, имплицитное и эксплицитное, потенцию и тенденцию, возможность и действительность.

Если первый классификационный и таксономический взгляд можно связывать с описательной функцией мышления, исследующей внешнюю историю вещей и объясняющей процессы из такого же рода внешних причин, то второй взгляд ориентирован на описание внутренних состояний вещей с точки зрения их стабильности, неизменности, устойчивости, сопротивления внешним воздействиям и соответствия их своей собственной природе как закону их существования. Мышление, основанное на таком комическом (законосообразном) отношении к действительности, может использовать в исследовании положения дел вполне определённые специфические понятия нормолопгии отклонение, переход в другое состояние, мутацию, аномалию и т.д. Для того, чтобы такой вид мышления существовал достаточно обычной естественной антропологической установки в пропозициях ориентирования в жизненном мире через интенции осмотрительности, бдительности, осторожности и простого наблюдения за процессами, которые сопровождают наше повседневное существование, а также процессы диагностики по отношению к внутренним состояниям сознания и тела.

Юридический закон в процессе истории медленным эволюционным путём поступает во всеобщее достояние через внедрение публично обязывающих регулятивов всеобщности, свободы, равенства, справедливости. Нормативный аспект социального, однажды утвердившись, создаёт методику дистанцированной процедуры социальной диагностики и оценки отношений между людьми на соответствие их поведения положениям действующего законодательства. При этом универсальный смысл и назначение юридической нормы не могут быть определены через восприятие того, как реализуются единичные установления закона. Этот смысл постигается только в результате обозрения итогового регулятивного воздействия всей совокупности нормативных установлений разного вида и назначения: запретов, дозволений, предписаний, индивидуальных частных правомочий и публичных обязанностей.

Подчинение имеет историю, подобную истории свободы. Оно находится со свободой в модусе ритмического обмена, где изначально предметами обмена

являются такие ценности, как жизнь и безопасность, с одной стороны, свобода и независимость - с другой. Если чувство свободы и права нужно культивировать, то инстинкт самосохранения не нуждается в этом. В связи с этим права и свободы прежде, чем подняться в своей юридической номинации до уровня экономических и политических свобод прошли дисциплинирующее испытание на элементарном первичном уровне сохранения индивидуальной жизни и приобретении её в собственность, подготовив последующее освобождение от рабской или полурабской зависимости.

Необходимо определить летимирующий смысл нормы и провести различие между тремя разновидностями норм: нормой онтологической, эмпирической нормой как состоянием, нормой как динамической составляющей бытия природы и общества. Норма как онтология означает обыкновение как природное, естественное явление и есть не что иное, как форма или вид вещи, пребывающей в сочетании с другими вещами в пространстве и во времени. Здесь норма представляет собой процессуальное выражение закона природы. В этом отношении мера вещей или процессов не есть номическое действие, то есть она не является актом в процессе регуляции. Она представляет собой статичную конфигурацию результата этого процесса, мера - застывшая норма существования, которая определяется с помощью параметрического и количественного подхода к установлению качественного состояния вещи. Закон меры действует как закон различения внутри одного и того же качества, выход за пределы меры, означает уничтожение этой меры и разрушение прежнею качества. Отсюда отличие понятия нормы от понятия меры состоит в том, что норма есть принадлежность существующего предмета, его формы, способа пребывания в сущем. Норма это следование по пути сохранения меры как определённого качества и одновременно соответствующее состояние, в котором присутствует это качество как сохраняющееся и воспроизводимое. С точки зрения эмпирической аксиологии поведение человека - ориентировано, а сознание индивида - сфокусировано, на возможности получить доступ к благу, удовлетворить интерес, потребность и обеспечить существование в условиях безопасности. Пребывание человека в таких условиях есть не что иное, как состояние жизненной нормы, которое свидетельствует о наличии определённого объёма власти над обстоятельствами и обладания ими. Последнее в повседневном языке нередко воспринимается как владение обстановкой. В феномен власти при этом включается и собственное состояние субъекта действия (актора), которое предполагает наличие полной дееспособности, то есть возможности реализовать свои притязания на получение блага.

Номологическое качество социальной данности или мера - это фундаментальная основа устоев, традиций, обычаев, имеющих всеобщую значимость, ценность. Их приемлемость конституируется через привыкание, повседневное обычное складывание повседневной инструментальности в области отношений между людьми в модальностях доверия к традиции и признания того, что входит в наличное состояние нравов.

Юридический факт, как сознательное придание социальному соответствующего специфического аспекта, и юридическая пропозиция, как специально направленное действие и целесообразная деятельность и высказывание, характерны, как раз, для правоприменения. Они являются публичными экспозициями юридического смысла того, что совершается субъектами права в процессе осуществления принадлежащих

им прав. Таким образом, предоставление права, с одной стороны, и естественное обладание правом, с другой, служат отправными пунктами для воссоздания нормативных систем в обществе, в том числе и правовой системы. Над этой системой возвышается юридическая сфера отношений, представляющая собой публично-правовую, или государственно-властную, систему отношений.

Юридическая норма есть не что иное, как публичное установление, которому необходимо следовать для того, чтобы находиться в рамках правового качества действительности. Именно связное функциональное бытие юридических норм создаёт правовую реальность. Правонарушение как аномалия выявляется путём обращения к соответствующей юридической норме, которая содержит указание на правомерный способ действия субъекта права. Она же может являться характеристикой правонарушения как недопустимого, неприемлемого способа поведения

В связи с этим нормативный способ определения правового качества социальной действительности существует как системное динамическое единство ориентиров-границ, ориентиров-способов определения меры в праве, ориентиров-запретов, целевых ориентиров-задач.

Юридическая норма является оборотной стороной нормы права. Она воспринимается и реализуется в правовом пространстве как предложение к осуществлению позитивной активности и как предоставление возможности удовлетворить интерес в приобретении блага. В то же время в контексте юридического процесса, организуемого государством, она присутствует в модификациях обязывания и долженствования как законопослушание, дисциплина и соблюдение меры в праве.

Во втором параграфе «Место юридического в социальном контексте» определяется положение юридического компонента в социальной реальности, проводятся разграничительные линии, отделяющие его от политического, экономического, эстетического и этического ингредиентов общественного процесса. Социальное представляет собой совокупность составляющих человеческой активности, которые образуют единое целое всего качественного многообразия отношений между людьми.

В рамках поверхностного внешнего восприятия социального и при его глубинном исследовании можно выделить отдельные генерации общественного составного целого в диапазоне от эстетической до этической их номинаций. Эстетический аспект социального находит выражение в единстве политической и экономической жизни общества. Социально-эстетическое содержит в себе притязание, основанное на стремлении удовлетворить потребность. Однако оно обнаруживает препятствие внутри самого себя в виде встречной, по отношению к принуждающей потребности в материальном богатстве и власти, потребности в безопасном и защищенном существовании. Обнаружение такой потребности означает возникновение внутри безотчётной эстетики притязания стремления определить порядок в достижении блага. Такое движение внутри эстетического отношения к социальной действительности представляет собой генезис нормативного сознания и переход в пространство этического и юридического измерения общественной жизни. Эстетическое переходит на новый уровень и начинает присутствовать в контексте принуждающего расчёта на достижение порядка, при этом социальный порядок начинает расцениваться как необходимое

неимущественное благо. Идеал эстетического в аспекте социальной нормативности выступает как композит юридического и нравственного в феноменах порядка и гармонии, когда они находятся во взаимодополнении и согласованном единстве. Органическая связь этики и юриспруденции максимально эксплицирована в системах религиозного законодательства. Нужно отметить, что религиозный универсум легитимации имеет всеобъемлющий характер и обладает таким качеством как системное всеединство, поскольку содержит представление об исходном и конечном пунктах антропологической активности.

В архаических обществах в контекст материального обмена включается символический обмен, где материальное усилие, характерное для трудовой деятельности, замещается ритуальным усилием и приготовлением дара как знакового объекта, через который обеспечивается доступ к благу через ответный дар. Этот доступ может заключаться всего лишь в указании пути его достижения. Нетрудно заметить, что включение человека в сущее и освобождение для него места пребывания в этом сущем через дар осуществляется через схему взаимного социального восприятия и респонденцию, рассчитанные на ответное действие и указание. Иными словами, в даре закладывается акция, направленная на то, чтобы разрушить наличное состояние недоступности и пробить в таком положении закрытости блага брешь, через которую можно получить доступ к нему. В связи с этим затруднённость трудового ритма в его успехе дополняется и обогащается ритуальным ритмом дара, при этом дар представляет здесь противоположность трудовой функции, поскольку не есть аккумуляция, создание и сохранение, а рискованная трата, которая может оказаться напрасной. В этом отношении труд, т.е. собственное усилие, всегда остаётся базовой основой для жертвенного дара. Смысл жертвенности состоит в том, что обмен здесь имеет характер репрезентации и встречный обменный ритм предоставления блага в обмен на него может быть отсрочен или совсем не последовать, оказаться не воспринятым из вкусовых, сенсорных или этических соображений

Функция обмена реализуется в антропологическом отношении в следующих модификациях:

-обмен с окружающей человека природой в масштабах социального в целом (макроантропологический уровень);

-обмен деятельностью между людьми, или технологическое сотрудничество (социотехнический уровень);

-обмен между человеческим организмом и средой (микроантропологический уровень);

-коммуникативный, межличностный обмен, или мютюэлизм как взаимность, обоюдность, взаимопомощь в транскрипции и характеристике отношений между людьми в виде актов коллективного учредительного свойства, на что в своё время указал ещё П.Ж. Прудон (уровень нравов);

- обмен вещами, силами и способностями (экономический уровень); -обмен правами и обязанностями (уровень морали и права); -обмен властью, правами и свободами (политический уровень);

-обмен этический, или моральный (установление универсального закона человеческой жизни и следование ему в обмен на совершенное благо, достойное природы человека).

Договор реализует в социальном обмене формальную возможность универсального

доступа к благу через формулирование равенства прав, обязанностей и ответственности. Он воссоздаёт универсальный схематизм приемлемого существования людей друг с другом, формируя рациональную однородность системы нравов в такой исторической модификации социума как гражданское общество. Договор исходно формулируется как обещание и готовность взаимопредоставления в получении предмета обоюдного интереса каждого из субъектов, которые вовлечены в его пространство. Тем самым открывается перспектива насыщения интереса через реализацию возможности доступа к благу. Обещание становится компонентом социальной связи, где интерес получает удовлетворение и устанавливается соглашение, способствующее реальному обмену правами и обязанностями. Здесь каждое обязательство начинает составлять предмет правового притязания на определённый договором объём блага. Этот объём блага составляет для каждого предмет присвоения и таким образом создаёт правовую связь как общность интересов, формирует соответствующее правовое качество социальной действительности.

В конституциях, как глобальных квазидоговорах, воплощены такие социально-антропологические параметры, как территориальная размещённость (социально-космологический компонент); собственность нации или её богатство (феномен социального блага); форма государственного устройства (политическая «физиология»); принцип построения политической власти в идее разделения властей (политическая антропология); способ сохранения правового качества общественных отношений в системе социального обмена через право на судебную защиту (социальная диагностика, диетология, гигиена и принуждающая справедливость, осуществляемые государственной властью).

Юридический закон в его регулятивном воздействии на общественные отношения устраняет диссонанс в ритмах социального обмена через правоприменительную деятельность органов государственной власти. Он имеет несколько слоев своего функционального нормирования, придавая правовое качество общественным отношениям на следующих уровнях: политической власти (правовое государство), гражданского общества (правопорядок и общественная нравственность), частной жизни (права и свободы граждан).

Феномен универсальности обмена напрямую связан с проблемой выбора, предпочтения и принятия решения в нормативной направленности социального действия по обеспечению доступа к удовольствию, пользе, благу, создавая соответствующую каталактическую (обменную) технику в рамках частного и публичного права. Через эту функцию обмена, в котором происходит включение существования человека в ту или иную сферу доступа к благу и осуществляется выбор в праве как экзистенциальный акт. В связи с этим наряду с политическими, экономическими юридическими, моральными решениями существует глобальное жизненное или судьбоносное решение, которое, скажем Киркегор, относил к этическому ингредиенту социальной действительности.

В связи с этим можно выделить эстетический уровень «поверхности» правового качества социальной действительности, заключающийся в правоспособности индивида и принадлежащем ему формальном, абстрактном праве как возможности свободного пользования находящимися в его обладании силами и способностями. Это динамика самообладания и игра возможностей. В дальнейшем через субъективное право происходит конкретизация и динамическое опредмечивание

право-дееспособности в осуществлении прав и обязанностей по собственному усмотрению индивида о чём, например, говорится в ст.9 ПС РФ. Эта визуализация свободы и права в конкретных юридически значимых действиях, направленных на установление, изменение и прекращение гражданских прав и обязанностей через собственное усмотрение субъекта права, как раз, и представляет собой первичную ситуацию выбора. Схематизм такого рода выбора свидетельствует о динамической нормативной центрации общества, регулятивном проникающем размещении правового и этического ингредиентов социальной действительности и установлении границ в горизонте эстетики благосозидания. Подобная нормативная операциональность составляет полную противоположность эстетики блага, которая основывается на витально-антропологическом принуждении, смене и игре предметных форм удовлетворения нужды в обретении материального богатства и власти. Такое нормативное углубление на макроюридическом уровне можно усмотреть в содержании п.З ст. 17 Конституции РФ, где указывается, что осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц.

Юридически понимаемая добрая совесть становится на этическую платформу воздержания от злоупотребления правом через динамику осмотрительности, разумности, совершения действия согласно праву и закону.

В заключительном разделе работы «Концептуальная сущность юриспруденции» приводится характеристика современного положения в отечественной юридической теории, связанного с дискуссией по поводу соотношения права и закона, возможности философского рассуждения о праве, или статусе философии права. Необходимо отметить, что современное состояние российской правовой науки характеризуется поисками новых представлений о структуре юридического знания, его связи с другими регионами социального знания.

Пространством такого поиска являются фундаментальные основания юридического знания и практики.

В связи с этим отметим важные для современной российской юриспруденции дискуссии по поводу соотношения правоведения и философии и возможности самостоятельного существования такой «предельной» в теоретическом отношении междисциплинарной области, как философия права.

До недавнего времени, по вполне понятным причинам, господствующим

теоретическим основанием отечественного юридического знания являлся марксизм, а

точнее, исторический материализм как марксистская теория общества.

Полагая, что принципы оценки таких общественных явлений как государство и

право, в рамках этой теории общеизвестны, отметим, что право оценивалось здесь

лишь в качестве закона, модель которого совмещала в себе право и обязанность, их

реальность имела односторонний публично выраженный характер.

Другой аспект в оценке права в рамках исторического материализма заключался в

придании глобальной значимости государству и публичной сфере общества, где

приватность, или партикулярность, практически сводилась к минимуму.

В этой модели теоретическое восприятие права как свободы заключалось в

предоставлении его как публично дарованного гражданину правомочия со стороны

государства.

Следовательно, черпать вдохновляющую для философии права силу нужно из других, немарксистских источников. Например, в известной книге «Философия

права» B.C. Нерсесянца предлагается на основе оппозиции между законом и правом получить предельно общее представление о праве и государстве. Следует отметить, что в этой концепции в отличие от марксизма явно минимизирована роль государства. Иногда создается впечатление, что публичная сфера общества в идеале правообразования вообще приходит к нулевому состоянию. Государство обслуживает индивида, который не содержит в себе каких-либо обязанностей, а полностью определяется частным интересом. Государство и индивид находятся между собой в состоянии войны, противоборства, где индивид исторически олицетворяет собой борца за право. Движение осуществляется в рамках противоречия между законом и правом, позитивизмом и юс-натурализмом в направлении к правовому закону как норме юридического бытия индивидов, составляющих общество. В этом, по мысли автора, заключается суть цивилизма как идеального состояния в правообразовании. На наш взгляд, такое представление о праве является гиперболизацией права как свободы, где право и произвол разделены почти прозрачной и субтильной тканью юридического закона. Казалось бы, что может быть более характерным для модели философии права, нежели только что приведённая концепция абстрактного либерализма, исторические истоки которого, как нетрудно заметить, лежат в «Философии права» Гегеля с его концепцией права как свободы. Вместе с тем уже у Гегеля право как свобода представляет собой ряд конкретно-исторических формообразований п оставляет стадию абстрактного права как беспрепятственную универсальную возможность проявления человека в обществе, т. е. здесь процесс частного, личностного правообразования неразрывно связан с публично-правовой динамикой и государством.

Возврат к немецкой классике вообще характерен для современной российской юридической мысли, и в этом отношении можно сослаться на не менее авторитетные и уважаемые , чем ранее приведённые, теоретические представления С.С. Алексеева в его монументальной работе «Право: азбука - теория - философия: Опыт комплексного исследования».

Попытка обосновать современную концепцию философии права на основе правовых теорий прошлого чревата заведомой абстрактностью, поскольку происходит в рамках согласия, созвучия, противоположности и противоречия между прошлым и настоящим, где живое и мёртвое приходят в обманчивое состояние взаимодействия, хотя такое полное и реальное взаимодействие по вполне понятным причинам невозможно.

Отличительной особенностью подхода к праву в работе СС. Алексеева является его антропологическая составляющая, которая относительно идеи и понятия о праве впервые утвердилась благодаря И. Канту. В рамках антропологического измерения феномена права отсутствует противопоставление закона и права и государство представляет собой естественный продукт правообразования. Однако такая модель правообразования, с точки зрения С.С. Алексеева, должна привести к обретению индивидом каких-то публично-энергийных потребностей. Индивид начинает выступать в качестве творца правопорядка в обществе в единстве с государством, подменяя его властную легитимность якобы аналогичным и присущим личности свойством. Подобное представление расходится с позицией этого же автора в традиционной характеристике механизма правового регулирования, где неоспоримый авторитет в публичном правоприменении принадлежат государству. Есть здесь также и рассогласованность с его же собственной концепцией о системе

юридических норм, их регулятивной направленностью и содержанием через соотношение запретов, предписаний и дозволений.

Обзор состояния изысканий в области формулирования современной концепции философии права необходим для того, чтобы с достаточной степенью определённости установить проблему её статуса.

Она заключается в том, что философия права представляет собой самостоятельную междисциплинарную область знания, которая одновременно обладает признаками смежности и универсальности.

Смежное положение философии права состоит в том, что она традиционно относится к так называемым «наукам о духе» и не может не принадлежать к региону предельного социального обобщения, т. е. к социальной философии. В то же время социальная философия вступает в соприкосновение и единение с философией права только по двум линиям - институциональной и индивидуальной. Это означает, что социальная философия и философия права смыкаются в анализе государства и личности в рамках такого глобального образования, как общество. 6 то же время за пределами социальной философии остаётся собственно юридическая специфика и закономерности правообразования как исторического процесса, последнее и является, на наш взгляд, исследовательской областью философии права. И в этом усматривается своего рода преодоление социально-философского взгляда на юриспруденцию. Этот взгляд находит в юридической спецификации свою внешнюю границу.

Оставаясь в регионе «наук о духе», философия права обретает оригинальное и только ей принадлежащее место для характеристики и исследования такого феномена, как «человек юридический». Здесь воспроизводится всеединая аналитическая антропология индивида как физического лица и государства как лица юридического; их связь обеспечивается через народ как социальное образование, обладающее качеством суверенитета, или исторической самостью правообразования. Поскольку процесс правообразования представляет собой одновременно процесс нормативный, постольку существует тесная связь философии права с этикой как наукой о морали. Между философией права и этикой также наблюдается предельно общая дисциплинарная смежная связь, по линии которой происходит их взаимодействие, скажем, посредством таких категорий, как правда и справедливость. Отсюда следует, что философия права не может рассчитывать на чью-либо благотворительную помощь в обретении метода познания права, закона, государства и других юридических явлений. Она призвана сама прийти к своему предназначению внутренним исследовательским путём, через который и выявляются феноменология, диалектика, гносеология и онтология права. Как уже отмечалось, такой путь исследования связан с её ведущей и определяющей интенцией - аналитической антропологией.

В современный период смены идеологических и социально-экономических ориентиров в развитии российского общества, характеризующийся весьма расплывчатым словосочетанием - демократизация общественных процессов, происходит вполне ощутимая девальвация публичных общественных ценностей. За шумными дискуссиями о правовом качестве юридического закона и связанности государства правом остаётся в тени само понятие юридического, смысл которого реализуется через синтез права и закона как публичного установления государственной власти. Отечественная юриспруденция несёт в себе тяжёлый

наследственный груз прошлого, заключающийся в двойственности смысла в понимании идеи права вообще и наличного позитивного права как реальной модификации этой идеи в законодательстве и общественных отношениях. Эта двойственность улетучивается тогда, когда это право воспринимается как специфическая регулятивная система общества, прочность которой обеспечивается публичным применением юридических норм органами государственной власти. Другими словами, в современном обществе присутствует два встречных движения -инициатива в осуществлении прав и свобод индивидом и регулятивная сила удержания свободной активности субъектов права в его границах со стороны государства. Можно охарактеризовать эти две тенденции в глобальном социальном смысле как взаимодействующие друг с другом тенденции свободы и порядка. Понятие юридического выражается через эту тягу к системной уверенности как правопорядку, то есть порядку, посредством которого обеспечиваются право и свобода. В такой постановке вопроса о юридическом качестве социального, право артикулируется как постоянное возобновление стабильности в обществе через его охрану, защиту, восстановление социальной нормы бытия индивида в публично учреждаемой правовой и одновременно социальной справедливости. Поэтому глубинный смысл юриспруденции нужно искать в системной упорядочивающей функции, осуществляемой обществом через государственную власть. Такой поиск позволит вернуться к истоку характеристики юридического и юриспруденции как науки, который присутствовал уже в римском праве. Сущность юриспруденции раскрывалась здесь в лаконичном указании на то, что это наука о справедливом в публично разрешаемых человеческих делах.

Юриспруденцию необходимо понимать как особый вид социального знания и практики, которые существуют в виде науки, публично-профессионального дискурса (юридической деятельности, которая включает в себя законосообразную публично-институциональную деятельность, направленную на выполнение поставленной государством задачи), законопослушания как лояльного отношения к государственной власти, правовой культуры граждан. Если брать внешний аспект, то юриспруденция - это корпус или система юридических наук, существующая на основе действующего законодательства и практики его применения. В этой системе наук правоведение составляет теоретический компонент юриспруденции, базовой составляющей которого является наука о государстве и праве, или теория государства и права. При этом мы не возводим в принцип смену последовательности и наименовании этой дисциплины — «государство и право» или, наоборот, «право и государство», а исходим из того, что сам процесс оформления естественным образом присущей человеку свободы в правовую форму происходит благодаря тенденции порядка в его модификациях самосохранения, бдительности, осмотрительности, стремления к безопасности и миру.

Итоговой характеристикой концепции юриспруденции является представление о ней как науке об исторически достигнутом правовом качестве отношений в обществе в единстве социальных тенденций свободы и порядка, находящих своё выражение в динамическом присутствии справедливости в обществе через публичную охрану и защиту прав и свобод индивида.

Правообразование в обществе происходит за счёт его внутренних ресурсов через ритмические импульсы свободы и порядка. Эти процессуальные компоненты общественной активности имеют функциональную комплементарную связь между

собой. Свобода и порядок как динамические состояния эволюции общества взаимно уравновешивают, дополняют друг друга и провоцируют в этом взаимодействии своё собственное взаимное движение к состоянию права как нормы, распространяющейся на всё общество.

Для общества болезненно внешнее использование стандартов права, которые не составляют содержание собственного актуального системного взаимодействия свободы и порядка как компонентов текущего социального процесса. Такое использование приводит к появлению добавочного содержания у той или иной тенденции, вследствие чего одна из составляющих получает перевес и приходит в экстатическое состояние. Генерализация названного добавочного содержания, находя своё воплощение в общественной жизни, может привести к нарушению нормативной дистанции между свободой и порядком, возрастанию и увеличению объёма зависимости государства от гражданского общества, либо, наоборот, к усилению контроля государства над обществом.

Список работ, опубликованных по проблемам диссертационного исследования: 1.Естественная правота как принцип российской философии права // Новые идеи в философии. Межвуз. сб. науч. трудов Пермь 1996, стр.118-121; 2.Правосознание и мораль как формы совпадения гносеологического и ценностного отношения к действительности// Ценности и идеология в современной России: Тезисы докладов межвузовской научно-практической конференции. Екатеринбург 1996, стр.60-63; З.В защиту российского правосознания // Российское законодательство: проблемы и задачи. Тезисы докладов научно-теоретической конференции, посвященной 80-летию Пермского университета. Изд-во Пермского университета 1997, стр.5-7; 4.Философия, рациональность, свобода. Тезисы докладов научно-практической конференции. Екатеринбург 1997, стр. 49-50;

5.Фундаменталькые параметры «Философии права» Гегеля // Тезисы докладов научно-практической конференции: Фундаментальные и прикладные проблемы развития юридической науки. Изд-во Пермского университета 1998, стр.9-12;

6.Категория правообразования в философии и правоведении// Тезисы докладов научной конференции: Состояние и перспективы развития российского общества, государства и права. Пермь 1998, стр.бЗ-65; 7 .Естественно-правовые архетипы частного уровня исторической жизни России (Земля, Воля, Правда) // Материалы 3-й международной научной конференции: Славянский мир в контексте диалога культур. Пермь 1998, стр.78-80; 8Душа России (социально- антропологический эскиз) // Материалы 4-й международной научной конференции: Славянский мир на рубеже тысячелетий. Пермь 1999, стр.50-52; 9.Избирательность сродства и суверенитет различия в романе России и Запада. Философская антропология права. Монография. Пермь 1999, 390стр.г24,5 пл.; 10. Онтологическая конфигурация истока в философии. Вестник Уральского гуманитарного института. Пермь 2000, Вып.1-2,стр.4-9; Н.Философско-правовая доктрина судебной этики. Монография. Пермь 2000, 308стр., 17,5 пл.; 12.Процедура истины в юриспруденции// Тезисы докладов научно-практической конференции: Юридическая наука и развитие российского государства и права. Пермь 2002, стр. 11-15; 13.Нормативная логика в философии права Владимира Соловьёва //Материалы международной научно-практической конференции: Россия и Запад в поисках духовности. Москва-Пенза 2003, стр. 81-84; 15.Юридическая философия. Монография. СПб.,2003,548стр., 36,2 п.л.

Отпечатано с оригинал-макета на ризографе. Подписано в печать 18.12.2003. Формат 60x84 1/16. Печ. л. 2,5.

Издатель Богатырев П.Г. Свидетельство ВГ № 16396 от 06. 08. 98., выданное адм. Свердловского района г. Перми. Бумага ВХИ. Тираж 100 экз.

Адрес: г. Пермь, ул. Пушкина, 110, к. 122. Тел.(3422)98-31-74.

»187t

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Закомлистов, Александр Фёдорович

Введение:

От схематизма к институции.

Л? Глава 1. Феномен нормативно-правового мышления

§1. Юридическая норма как публичное формообразование нормативного сознания.

§2. Логико-математические и перцептивные основания юридической нормы.

§3. Истинность юридической нормы.

Глава 2. Философская антропология юридической нормы

§1. Антропология юридического в контексте правовой ^ реальности. Понятие юридического.

§2. Антропологическая артикуляция юридической нормы.

§3. Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности.

§4. Конфигурации юридической ответственности.

§5. Достоинство личности как нормативно-правовой институт современной правовой жизни. у

Глава 3. Социоанализ юридической нормы

§1. Правовое качество общественных отношений Определение меры социальной активности посредством юридической нормы.

§2. Место юридического в социальном контексте.

Введение диссертации2004 год, автореферат по философии, Закомлистов, Александр Фёдорович

Актуальность темы исследования

Последнее десятилетие в жизни российского общества связано с реформой общественных отношений и утверждением нормативно-правового стандарта прав человека и гражданина, который в качестве универсального ценностного ориентира является достоянием современных цивилизованных государств.

Этот нормативный стандарт является обычным масштабом измерения общественных отношений в правовых системах названных государств. Для России же он является радикальным поворотом в системе построения публичной власти и установлении соответствующего качества отношений, свойственных гражданскому обществу.

В связи с этим отечественная юриспруденция в течение названного периода времени переживает процесс перехода в состояние новой нормативной парадигмы устроения дел в обществе. В области юридической теории эта парадигма формируется через выявление сущности и природы права, поскольку оно является ключевым понятием, которое имеет многоуровневое теоретическое выражение. Можно сослаться на множество работ, где воспроизводится это теоретическое намерение, начало которому положило принятие Конституции РФ 1993 года. Произошла политическая смена законодательства и те характеристики права, которые были связаны с марксистской трактовкой природы права, оказались теоретически несостоятельными во многих отношениях.

В первую очередь это касается самой юридической нормы, если понимать её не как единичное правило, а в виде кумулятивной абстракции и как генерализацию регулятивного потенциала системы действующего законодательства и позитивного права. В этом абстрактно всеобщем понимании юридическую норму можно считать первоначалом или архэ юридического знания в двух отношениях - как единичного правила и как систему позитивного права.

С другой стороны, юридическая норма представляет собой фиксацию правового качества социальной действительности, а в свёрнутом виде фундаментальное базовое начало совмещения двух динамических составляющих этого качества: свободы и порядка.

Современная теоретическая юриспруденция в своих аналитических построениях основывается на позитивном праве и, как правило, не выходит за рамки формально-юридического или догматического уровня исследования правовой реальности. Её усилия создать завершённое и последовательное представление о праве ограничиваются понятиями и терминами, составляющими принадлежность действующего законодательства и не выходят за пределы рефлексии, которая присуща сфере юридического знания как относительно автономной локализации социального знания. Таким качеством характеризуются также и попытки, в которых усматривается намерение преодолеть прежний узко догматический и инструментальный подход к праву и дать трактовку "широкого понимания природы и сущности права", отвечающую современному положению дел в российском обществе.

Б некоторых случаях подобное намерение реализуется в той или иной теории, которая иногда претендует на звание философской, хотя в целом не покидает почвы юридической доктрины и догмы позитивного права.

С другой стороны существует, правда не столь ощутимый, интерес к праву со стороны философии и попытка осмыслить правовую реальность философскими средствами и способами, однако между философией и юриспруденцией остаётся непреодолимая дистанция, обусловленная феноменом "закрытости" юридического знания, по словам известного французского социолога П. Бурдье "философия и право - две дисциплины, которым удалось сохранить монополию на свою историю вплоть до сегодняшнего дня".1

Как правило во всех таких попытках сформулировать "широкое правопонимание" присутствует критическое отношение к институциональному, "государственническому" подходу к праву, которое в данном случае характеризуется в одностороннем частном варианте правообладания как абстрактной возможности совершения свободного поступка индивидом и как формы выражения свободы индивидуальной воли.

С точки зрения известного отечественного теоретика права В. С. Нерсесянца "свобода индивидов и свобода их воли - понятия тождественные. Воля в праве -свободная воля, которая соответствует всем сущностным характеристикам права и тем самым отлична от произвольной и противостоит произволу".2

Такая позиция приводит к актуальной оппозиции между действующим законодательством и теорией "широкого правопонимания", которая дифференцированно воспроизводится на уровне оппозиции между законом и правом, частным и публичным, правом и государством.

Актуальность настоящей работы состоит и в том, чтобы устранить такое противопоставление и квалифицировать его как образец гиперкритики к недавнему отечественному прошлому.

Естественно, такое намерение не является самоцелью исследования, поскольку это означало бы появление ещё одной критической работы, в то время как теоретическая юриспруденция испытывает потребность в позитивных и конструктивных по своему результату исследованиях.

Поэтому такая актуальность, коль скоро под ней понимается своевременность философско-диагностического обследования в области юриспруденции, заключается и в том, чтобы дать оценку обсуждаемой ситуации на базовом фоне содержательного философского анализа юридической нормы, в контексте которого приводится феноменологическое описание и характеристика её социологических, теоретико-правовых и формально - юридических граней, аспектов и модификаций.

Таким образом, динамика исследования и его содержательная сторона носят симбиотический вид, т.е. ориентированы на синтез подходов, что также является чрезвычайно актуальным, поскольку реализованные в настоящее время проекты воссоздания теоретического и методологического синтеза в юриспруденции нельзя признать успешными.

Под видом методологического разнообразия и различия точек зрения в установлении сущности права кроется принципиальная незавершённость такого рода теоретических усилий. Эта незавершённость есть свидетельство актуальной неисчерпаемости проблемы человека вообще, определения его положения в мироздании.

В связи с этим создаётся некая теоретическая дистанция в сфере правопонимания, которая в силу прагматичности правовой системы конечно же может повлиять на текущее правоприменение. Однако, практическая юриспруденция занимает по отношению к теории государства и права вполне самостоятельное положение, основывающееся на принципах юридической практики, поэтому названный методологический плюрализм не является для неё разрушительным.

Вместе с тем, теоретическая юриспруденция по своему интеллектуальному потенциалу примыкает к сфере правовой идеологии и политики права, которые оказывают непосредственное воздействие на деятельность законодателя.

Идеология, как система публично транслируемых взглядов, включена в контекст правовой жизни общества, поэтому потребность самой этой жизни заключается в том, чтобы иметь непротиворечивое представление о правовой системе общества и её возможностях.

Подобная непротиворечивость и согласованность в понимании права в данном случае реализуется через системное изложение материала, где общее и частное находятся в диалектическом взаимодействии и сфокусированы в феномене целостности практического нормативно-правового сознания и мышления.

В этой связи можно признать справедливым и согласиться с утверждением B.C. Нерсесянца о том, что "в нашей юридической литературе (научной и учебной) доктринальная проблематика позитивного права (как в основном и вне теории права) освещается в целом с традиционных легистских (позитивистских) позиций. Новые, конституционно признанные и закреплённые приоритетные части действующего позитивного права (прирождённые и неотчуждаемые права и свободы человека, общепризнанные принципы и нормы международного права), по существу остаются вне этих легистских доктринальных представлений в позитивном праве, его источниках, системе и т. д".3

Степень разработанности проблемы

Если говорить о разработанности самого подхода, реализуемого в данной работе, то он ранее не включался в качестве самостоятельного в то или иное философское исследование и не был удостоен того знака внимания, которого в действительности заслуживает. То же самое можно сказать о теоретико-правовых исследованиях, которые, как правило, ограничивались формально-юридическим анализом по установлению места какой-либо юридической нормы в системе законодательства либо исследованием её структуры. В качестве исключения можно указать на широко известную работу австрийского теоретика-юриста Г. Кельзена "Чистое учение о праве", которая из-за содержащегося в ней намерения сделать строго позитивным юридическое знание, осталась неоценённой с точки зрения методологического подхода к юридической норме как самостоятельному предмету анализа.

Вместе с тем, рассуждение о норме поведения является "вечной" проблемой познания природы человека, будучи традиционно включённым в трактаты по этике, начиная с античности. Можно указать на изначальное родство космологии и этики в античной философии, где категории меры и нормы существования любой вещи использовались в контексте осмысления мироздания как упорядоченного целого -космоса. Часть этого упорядоченного целого составлял и человек -микрокосм.

Категории меры и нормы присутствуют в диалогах Платона, где рассуждение относительно их сущности вплетено в ткань мифологического предания. Эти понятия используется в этике Аристотеля уже в качестве методического средства различения поступков человека на пути к добродетели на основе этического принципа "золотой середины", где по существу реализуется этическое завещание семи греческих мудрецов: ничего слишком.

Во всех этих случаях говорится об особом качественном состоянии поведения человека как существа, причастного к упорядоченному состоянию вселенной в целом.

В философии стоиков понятие нормы поведения смыкается с идеей универсального закона, имеющего трансцендентный источник, что само по себе следует признать естественной эволюцией в сфере нормологии сущего, именно здесь произошло высвобождение нормы во внешнее по отношению к человеку и всеми обозримое публичное пространство. Эта норма через идею закона как непреложного постулата, определяющего судьбу человека, находит выражение в ответных, по отношению к тому или иному индивидуальному поступку, обменных операциях вознаграждения и воздаяния. Этот нормологический аспект философии стоиков был усвоен христианством, и в его религиозном контексте полное воплощение закона в индивидуальном поведении означало обретение святости и благодати. Нормативное усвоение закона становится равнозначным максимуму блага, что в религиозном смысле и отношении означает слияние с мирозданием в феномене бессмертия или вечной жизни.

Нормологическое воздействие частного стандарта добродетели потеряло свою значимость с закатом античности. Господствующим началом в определении нормы поведения человека становится идея закона в его различных модификациях, что свидетельствует о переходе от внутреннего нормативного схематизма соразмерности в субъективной "диетологии" поведения к социальной и публично окрашенной "диетологии". Положение с частным нормативным схематизмом следования добродетели как образцу и стандарту индивидуального поведения и социальной нормативности в условиях Средневековья, Нового времени и современности известный исследователь в области этики А. Макинтайр характеризует как пребывание западноевропейского общества в состоянии Постдобродетели. По сути он квалифицирует такое положение дел с этическим сознанием Европы как регресс и упадок. Однако, следует сказать, что положение с античной добродетелью нельзя оценивать с позиций этического прогрессизма. С нашей точки зрения, античную добродетель и последующую систему нравов в Западной Европе следует расценивать как разнокачественные нормативные модификации этики и права. Такой вывод следует из того, что с утверждением христианства социальный норматив западного общества стал базироваться уже не на абстрактно представляемом антропологическом основании оптимума сил и способностей человека и противоречивом по своей этической значимости античном индивидуализме, а на публично обозримых нормативах единоверия и национальной принадлежности.

Однако здесь нужно сделать оговорку. Несмотря на такое положение дел в современном обществе добродетель, как компонент или аспект нормативного основания поведения человека, никогда не исчезала как из социального контекста, так из поля зрения моральной философии, этики и логики. В противоположность негативной констатации А. Макинтайра можно сказать, что изменилось место расположения добродетели, а не сама добродетель как нормативная схема индивидуального поведения.

Она присутствовала в качестве стандарта в религиозной среде христиан, сословной морали дворянства, буржуазной морали, частных и публично транслируемых образцах поведения в тех или иных локальных сферах общества.

Здесь необходимо сделать общее заключение, которое состоит в том, что идея закона была спровоцирована внутренним бессилием индивидуального норматива, основывающегося на моральном сознании. Использование идеи закона в некотором смысле явилось тем "джином из бутылки", который в своём избыточном внешнем нормативном воздействии породил обратное сопротивление частного нормообразования в виде права как свободы против давления и гнёта внешнего упорядочивания, которое базируется на природно-космологическом способе регуляции индивидуального поведения.

В этом отношении нужно указать на гносеологический переворот в сфере базовых оснований нравов и в ходе социальной эволюции, который произошёл в Западной Европе в ХУП-ХУШ веках, где вопрос о норме, связывался со сферой политики и был сформулирован через идею суверенитета. Эта идея имела универсальную значимость, поскольку свидетельствовала о борьбе «абсолютов»: абсолюта монархической власти и абсолюта религиозной нормы.

Методическое сомнение привело Р. Декарта к рациональному обоснованию статуса человека как субъекта познания, прагматический подход к познанию природы оставил за Ф. Бэконом славу зачинателя её экспериментального прочтения, Т. Гоббс указал на то, что человек является принадлежностью государства как политического тела, логико-математическая интуиция дала возможность Г. Лейбницу сформулировать новый социально-нормативный стандарт сущего в виде монады. В этот же исторический период времени было создано такое грандиозное логико-антропологическое произведение, как "Этика" Б. Спинозы, которая в дополнении с "Богословско-политическим трактатом" положила начало утверждению принципов свободы совести, религиозной терпимости.

Это не значит, что указанные философские взгляды являются непосредственным выражением философской проблематики юридической нормы, а то, что понятие нормы как таковой является одним из фундаментальных понятий систематической философии.

Это понятие находится в интимной связи с идеями блага и истины. Именно идея истины, в силу господства парадигмы науки как адекватного способа познания природы всего сущего, приводит в конечном итоге к тому, что социальная философия становится продолжением того типа научности, который сложился в естествознании. При таком взгляде на социальную действительность и Ьъъ-мерном притязании на обладание завершённым знанием норма под "уничтожающей" критикой истины становится её инструментальным приложением и приносится ей в жертву. Норма с точки зрения традиционной гносеологии в актуальном своём выражении есть воплощение несовершенной действительности и не обладает самостоятельными базовыми ресурсами легитимации, она должна получить их из пространства истины. В отличие от такого представления, внутри сциентальной философской традиции в XIX и XX веке формируется масса направлений -философия жизни, экзистенциализм, прагматизм, философская антропология, философия культуры, в контексте которых вопрос о норме обсуждается не только с позиций наблюдающего разума, но, главным образом, разума, участвующего в созидании нормы. Под нормой в данном случае следует понимать норму знания вообще. Иными словами, истина включается в контекст непрерывной легитимации культуросозидающих форм.

В связи с этим философское рассуждение о норме человеческого поведения затрагивает вопрос о норме познавательных усилий, на что в своё время было обращено внимание Э. Кассирером в "Философии символических форм", Т. Куном в работе "Структура научных революций" и М. Фуко в "Археологии гуманитарных наук".

В то же время нормологическое усмотрение М. Фуко привело к тому, что было подвергнуто радикальному сомнению марксистское представление об онтологии юридической нормы как воплощения классового компромисса, субстанцией которого является положение экономически господствующего класса.

Это позволило включить философию социальной нормы в массив наставительной философии или философии культуры, которая руководствуется в этой области методологией совместного участия людей в проигрывании ресурсов самообладания человеческого существа в феномене культуры. При этом совместимость состязания и конкуренции в тех или иных нормативных институциях и даёт то качество права, которое может свидетельствовать о достижении обществом определённого общепризнанного стандарта и формы воплощения свободы человека в социальном контексте.

Компоненты размещения и участия, определяющие образ существования человека в мироздании, и создают основу для соответствующей формулировки проблемы нормы как коммуникативного образования. И в этом отношении юридическая норма с точки зрения философии начинает расцениваться в качестве модели коммуникативной истины, т.е. не односторонней модели истины как корреспонденции, а как истины соучастия или респонзивной истины. Последнее обстоятельство в первую очередь связано с развитием философии языка. С точки зрения философии языка в нормологический контекст включается всё общество, особенно явно такой взгляд нашёл своё выражение в лингвистической философии Л. Витгенштейна с его принципом языковой игры.

Очевидно, что такое точечное изображение философии нормообразования не есть описание степени разработанности философии юридической нормы, а есть экспозиция современной ситуации, в контексте которой в настоящее время возможно продуктивное философское рассуждение о сущности юридической нормы. На стадии подобного философского сопровождения задача фундаментального обоснования юридической нормы находится ещё только в своей исходности и зачаточном виде.

Это обоснование ещё должно быть реализовано. Что касается юридической науки, то в её аналитическом поле такое сопровождение, как правило, отсутствует. В основном теория права ограничивается системно-структурным и функциональным исследованием актуального состояния правовой системы и действующего законодательства.

В этом отношении, давая характеристику степени разработанности формально-юридического аспекта юридической нормы в его соотнесённости с определением сущности права в целом , можно указать на соответствующие выводы теоретиков права по этому вопросу- С.С. Алексеева, Д.А. Керимова, Р.З. Лившица, Г.В. Мальцева, В. С. Нерсесянца, A.B. Полякова, Л.И. Спиридонова, В.А. Туманова,

A.C. Явича и других авторов. Из публикаций по общей теории права зарубежных авторов следует отметить недавно вышедшую в переводе работу французского теоретика права Ж.Л. Бержеля.

Философская активность в осмыслении права не является сколько-нибудь заметной и в этом отношении можно отметить работы Ершова Ю.Г., В.П. Малахова, И.П. Малиновой, Э. А. Позднякова, В.М. Розина, Э.Ю. Соловьёва.

В качестве распространённого приёма исследования феномена юридической нормы является её сопоставление с другими видами социальных норм, который проводится с теми или иными деталями и подробностями как в учебных курсах теории государства и права, так и в специальных курсах по социологии права, в этом отношении нужно отметить работы Ю.И. Гревцова, Е.А. Лукашёвой, работу французского учёного Ж. Карбонье "Юридическая социология", классический социологический подход к праву в работах Э. Дюркгейма, М. Вебера, П. Сорокина, Т. Парсонса, современный конструктивистский подход к праву в работах П. Бурдье, П. Бергера и Т. Лукмана, в работах по социологии власти Н. Лумана.

В области генетической нормологии исследование по философии нормы неминуемо обращается к работам по этнографии архаических обществ, анализу особенностей их жизни и мышления. В этой связи необходимо сослаться на работы Л. Леви-Брюля, К. Леви-Строса, М. Мосса, Б. Малиновского, П. Радина, Э.Б. Тайлора, Д.Д. Фрезера, М. Элиаде. В настоящее время происходит своеобразное возрождение, возникшего в XIX веке тематического направления в юриспруденции, получившего название древнего, или обычного, права. Это направление в современном корпусе юридических дисциплин нередко квалифицируется как юридическая антропология. Эта юридическая дисциплина начинает "работать" как в регионе архаического нормообразования, так и в актуальном компаративистском варианте сравнительного анализа современных правовых систем. Среди такого рода работ можно назвать перевод работы французского автора Н. Рулана "Юридическая антропология", учебник отечественного автора А.И. Ковлера "Антропогия права".

Наряду с этим, нужно отметить наличие интереса к проблеме юридической нормы в учебных курсах общей теории государства и права. По утверждению B.C. Нерсесянца «. .язык законодателя, на котором выражается создание и действие позитивного права — это общепринятый юридический язык, созданный доктриной права и выражающий общую нормологическую природу и доктрины права, и самого действующего права. Трактовка права как системы норм права, по существу означает и вообще логически допустима лишь при условии, что прежде всего само право в целом (право как системное нормативно — регулятивное целое) мыслится как единая норма (с соответствующим структурными компонентами — диспозицией, гипотезой, санкцией).»4

Таким образом, достижения так называемой аналитической юриспруденции (С.С. Алексеев), работающей с юридическим языком и воспроизводящей логические связи и закономерности между нормами различной юридической силы, следует отнести к тому фону, на котором происходит философское осмысление юридической нормы как генерализованной абстракции и целостного системного образования.

В связи с этим в перечень литературы, касающейся системно-структурного юридического анализа необходимо включить работы С.С. Алексеева, В.К. Бабаева, В.М. Баранова, Н. А. Власенко, В.Б. Исакова, Д.А. Керимова, О.Э Лейста, В.А. Пиголкина, В.И. Протасова, В.А. Толстика, A.A. Ушакова и других авторов, занимающихся проблемами законодательной техники и формально-юридической логики.

Что касается общей феноменологии социальной нормы, то указание здесь на классическую западноевропейскую традицию явно недостаточно, поскольку характеристика процесса нормологии невозможна без обращения к диалогической интеллектуальной традиции, нашедшей своё выражение в работах М.М. Бахтина, М. Бубера, Э. Левинаса, О. Розеншток-Хюсси.

Такое же положение существует и в отношении феноменологии, поскольку в настоящее время философия социальной нормы невозможна, скажем, без ссылки на современные феноменологические исследования по генеалогии нормы немецкого философа Б. Вальденфельса.

Значительный эвристический потенциал в исследовании фундаментальных оснований социальной нормы содержится в тематическом поле философской антропологии. Здесь можно назвать широко известных авторов XX века

М. Шелера, А. Гелена, Г. Плесснера. Кроме того, в середине этого столетия развивается новое научное направление в биологии — наука о поведении животных — этология, где присутствует интересный материал в объяснении поведения животных. В этой области прежде всего можно указать на работы К. Лоренца, претендующие на философское осмысление нормативов поведения у животных и способов их взаимодействия с окружающей средой. Выводы этологических исследований невольно проецируются на человеческое поведение и в этом отношении любопытным является отыскание и нахождение каких-либо общих нормологических черт в поведенческих реакциях в сфере живого в целом.

Строгость феноменологического подхода в исследовании жизненного мира, которая была в своё время завещана Э. Гуссерлем, коснулась не только общей феноменологической ситуации контакта с миром вещей. Во многом она оказалась связанной с творческими усилиями региональной феноменологии, феноменологический метод был применён и к области правоотношений. Здесь можно упомянуть о методике усмотрения сущности нормативного поведения, которая реализована в работах феноменологической ориентации, такие первичные подходы в философии и социологии нормы, в том числе и юридической, можно найти в работах Ф. Брентано, Э. Гуссерля, А. Райнаха, А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукмана.

Понятие нормы в таких её регулятивных состояниях как равенство и порядок смыкается с методикой сравнения и расчёта. Подобное регулятивное воздействие юридической нормы приводит некоторых учёных (B.C. Нерсесянц) к представлению и выводу о том, что право есть не что иное, как «математика свободы». Тем самым за юриспруденцией недвусмысленно признаётся статус нормативной науки, под которой в нашем случае следует понимать системное знание, основанное на нормативной логике аксиологического исчисления социального действия в его качестве и объёмном наполнении. Такое исчисление, представляя собой познавательный и одновременно нормативно-регулятивный процесс, в настоящей работе характеризуется как когнитивная аксиология и специфическая юридическая эпистемология.

Для логического обоснования такого способа исчисления социальной действительности автор обращается к материалу математической логики и лингвистики на примере работ известного отечественного учёного Ю.А. Шрейдера. В этих работах находит подтверждение использованный в настоящей работе метод генетической нормологии, берущий начало в области восприятия пространственных отношений. В последующем Ю.А. Шрейдер попытался реализовать логико-математические экспликации такого пространственного восприятия в сфере моральной философии и определить в работе «Этика. Введение в предмет» этико-нормативный схематизм исчисления в сфере нравственного сознания в виде «алгебры совести». Этот схематизм используется им в ситуации морального выбора.

Такое усмотрение даёт возможность зафиксировать присутствие в праве, как особой сфере социальной нормативности, общих пространственно-космологических закономерностей упорядочения явлений, которые свойственны мирозданию в целом.

Логико-нормативный потенциал математического знания в современной теоретической юриспруденции используется явно недостаточно, настоящая работа представляет одну из попыток применения этого потенциала как эвристически ценного.

Поскольку в работе указывается, что юриспруденция есть нормативная наука, то источником такого взгляда могут служить отрывочные рассуждения в этой тематической области, связанные с именем известного американского логика и философа Ч. Пирса. Именно в рассуждениях Ч. Пирса можно найти конкретизацию абстрактных утверждений неокантианства об универсальном свойстве нормы в сущем, в основном об этом указывал в своих работах-эссе В. Виндельбанд. Ч. Пирс делает нормативность принадлежностью прагматической логики.

Пель работы заключается в том, чтобы дать именно философский анализ юридической нормы.

Эта задача разрешается посредством нескольких методологических приёмов, которые применяются на разных уровнях исследования.

Первый, абстрактный уровень является логическим и связан, как ни странно, с топологической проблематикой, причём в качестве пространственной основы берётся представление об отношениях в социальной среде и такие динамические составляющие этой среды как сгущение, разрежение, определение места в результате взаимного расположения индивидов. Исчисление пространства социальной среды реализуется через представление о ней как о вещественном динамическом вместилище, где осуществляется телесно-диалогическое взаимодействие между индивидами. Это взаимодействие и приводит к некоему процессу упорядочения дифференцированного взаимодействия индивидов путём стягивания диффузного и разнородного состояния социальной среды к единому центру. Причём эта консолидация реализуется через социально пространственную методику уравнивающего мышления, "работающего" в режиме селективного подхода к действительности через использование схематизма сравнения, установления одинаковости, эквивалентности, подобия, сходства.

Применение такой методики даёт эффект нормативного наполнения пространственного объёма от базовой и отправной точки исчисления меры вещи до степени равенства такой условной вещи самой себе. В онтологическом смысле такого рода динамику можно интерпретировать как достижение такой вещью полноты своего собственного самостояния.

Однако, это одновременно означает выход её из контекста связанности, растворённости и полной зависимости от контекста через дистанцирование к манифестации собственной сингулярности как особого качества в устроении пространственного целого. В социальном смысле такое движение означает достижение пункта уникального личностного достояния.

Тем самым завершается включённость вещи в пространство, не принадлежащее её природе и понятию. Это пространство является отчуждённым от неё самой состоянием не в чисто гегелевском, а в нормологическом смысле.

В антропологическом измерении такой процесс есть не что иное, как процесс самоидентификации на пути индивида к самостоятельности и самообладанию внутри сообщества. Диффузное топологическое состояние движущегося «смесительного» контекста и вовлечённость в него вещи характеризуется абстрактным образом как данность. Естественно, в нашем случае речь идёт о социальной данности как таковой на абстрактном логико-онтологическом уровне представлений. Это пространство, где реализуется универсальная онтологическая схема: вещи - свойства-отношения.

Кстати, здесь имплицитно реализуется методологическии прием, который рекомендовал для целей социологического анализа Э. Дюркгейм: рассматривать индивидов в контексте социального целого как вещественные образования.

С его точки зрения, которая вполне согласуется с нашей аналитической процедурой. "нам нужно рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов. Их нужно изучать извне, как внешние вещи, ибо именно в таком качестве они предстают перед нами. Действительно, вещь узнаётся главным образом по тому признаку, что она не может быть изменена простым актом воли. Это не значит, что она не подвержена никакому изменению. Но, чтобы произвести это изменение недостаточно пожелать этого, надо приложить ещё более или менее напряжённое усилие из-за сопротивления, которое она оказывает и которое, к тому же, не всегда может быть побеждено. А мы видим, что социальные факты обладают этим свойством. Они не только не являются продуктами нашей воли, но сами определяют её извне. Они представляют собой как бы формы, в которые мы вынуждены отливать наши действия. Часто даже эта необходимость такова, что мы не можем избежать её. Но если даже нам удаётся победить её, то сопротивление, встречаемое нами, даёт нам знать, что мы находимся в присутствии чего-то, от нас не зависящего. Следовательно, рассматривая социальные явления как вещи, мы лишь сообразуемся с их природой".5

Особенностью анализа, составляющего содержание первой главы работы, является то, что здесь "вещи" рассматриваются не в статичном аспекте социальной нормы, которая являлась бы одновременно условием и маркером такого состояния социума как общественный порядок, а в динамике. Нам важно зафиксировать правовой компонент в онтологии нормы как упорядочивающего воздействия, которое является результатом взаимодействия названных условных "вещей". Под такими условными вещами при переходе от чисто логического способа анализа к антропологическому будут являться абстрактно представляемые индивиды. Анонимность этих человеческих индивидов и даёт в методологическом плане возможность характеризовать их совместное размещение как сообщество людей, обладающих одинаковым, равным друг другу и тождественным антропологическим потенциалом.

Именно антропологический уровень исследования позволяет обнаружить и установить за внешними логико-онтологическими экспликациями внешнего исчисления социальной среды, как особого типа пространства, ресурсы воссоздания порядка. Это происходит за счёт внутренних процессов среды и креативного способа наполнения пространства анонимным, «собирательным» движением отношений сходства, одинаковости, равенства. Эта динамика реализуется через селективный отбор определённого аксиологического качества конкретных индивидуальных поступков. Такой отбор, осуществляющийся посредством названной методики уравнивания как позитивного объёмного наполнения через операции включения и исключения, даёт соответствующее социальное пространство и топологический социально-фигуративный объём различных локальных образований социума.

Онтологическое качество такого типа порядка радикально отличается от состояния порядка, который имеется в виду при осуществлении логического анализа, основанного на математическом способе исчисления пространства. При чисто математическом способе исчисления пространства, оно подвергается простому геометрическому и арифметическому измерению и существует в условиях простой физической размещённое™, а не в динамически воспроизводимых локализациях диалогического, коммуникативного взаимодействия, как это имеет место в обществе.

Иными словами, при переходе к антропологическому уровню анализа осуществляется переход к динамике порядка, основанного на внутренних ресурсах консолидации, а не только на внешнем сопоставлении схожего, одинакового, подобного, тождественного и равного. Статичный концепт порядка следует охарактеризовать как внешнее отношение одного объекта к другому. Подобное взаимное расположение может привести к образованию таких топологических объёмов как состав и совокупность. Они являются механическими топологическими модификациями пространства и не обладают признаками органической целостности. В условиях социального контекста такой способ упорядочения свойственен толпе и различным диффузным образованиям, которые образуются в процессе реализации индивидуальных намерений и представляют собой более или менее случайное скопление людей. Такое совокупное состояние может быть квалифицировано как состояние математического множества, физического порядка и представлять собой объект для наблюдающего субъекта. Но оно никак не может считаться следствием внутреннего креативного процесса упорядочения, представляющего собой результат и явление социальной консолидации. В отличие от этого, устроение общественных дел представляет собой особый тип упорядочения, который свойственен для такого специфического пространства как социальная среда. Здесь порядок совмещается с особым типом движения, которое нельзя считать простым видом физического перемещения и следования по типу механического движения вещей. Социальное движение обусловливается телесно-диалогическими экспликациями взаимного воздействия, которые провоцируются индивидами. К таким способам телесно-диалогического взаимодействия относятся совместимость, приемлемость, уместность, согласованность.

Это приводит к тому, что социальная среда начинает представлять собой производство отношений. Она не есть простое пространственное размещение вещей, где бы место вещи являлось следствием простого наполнения пространства. Отсюда следует, что индивид, как субъект отношений, есть существо, пригодное к социальной подвижности, т.е. он изначально представляет собой упорядоченное целое и несёт в себе готовность к воплощению порядка в указанном логико-топологическом смысле. Эту целостность следует определить как антропологическое достояние или исходную данность индивида в себе и для себя. В этом отношении способ воссоздания социального пространства радикально отличается от способа воссоздания физического пространства, поскольку наполнение социального пространства происходит из совершенно других оснований.

Это пространство моделируется не за счёт простого физического появления, а является следствием рождения, которое не обладает признаками незыблемости и устойчивости природной, физической меры вещи. Однако, исходное стремление к сохранению целостности представляет собой универсальную динамическую составляющую человеческой жизни. Именно стремление к сохранению и обретению целостности индивидуального существования составляет фундаментальный импульс, определяющий то или иное качество реагирующего, ответного отношения индивида к текущему состоянию дел в близлежащем окружении. Эта функция нормативного реагирования воспроизводится взаимными усилиями рода и индивида, она является основой нормообразования. Стремление к целостности сопровождает любое начинание, намерение и притязание, поэтому динамика целостности находит выражение в практической активности, которая воплощается в каждом единичном проявлении ритмически завершённого действия циклическим способом. Порядок есть динамическое развёртывание регулятивного движения по направлению к целостности. Онтологический приоритет порядка, как нормативного стремления к завершённой целостности существования, является универсальным антропологическим свойством. Логика порядка включает в себя такие предельно-процессуальные нормативы как истина, благо и право. Мы включаем идею совершенного права в контекст предельных нормативов духовности и производим тем самым трансформацию их традиционного формулирования в виде истины, добра и красоты. В результате такой трансформации право начинает представлять собой модус минимизированного уровня красоты как антропологического усилия в направлении гармонизации отношений между людьми в деле осуществления индивидуальной свободы в условиях общества. Иллюстрацию такой нормообразовательной аспектологии можно найти, например, в известном рассуждении А. Шопенгауэра о мире как нормативной целостности, которая в одном своём воплощении есть представление, в другом - воля, а в третьем - разум. В философии неокантианства у В. Виндельбанда даётся изображение нормативной целостности в совмещении истины, добра и красоты.

Антропологическое состояние целостности, в качестве исходного, создаёт ценностное отношение в измерении такого образования как социальное пространство. Это пространство воссоздаётся через полноту человеческой активности, где правовое качество отношений между людьми реализуется через аксиологическое исчисление совершаемых ими действий. В основе этого исчисления располагается универсальный схематизм нормы и осуществляется симбиотическое регулятивное взаимодействие нормативов истины и блага. Таким образом, норма фундирована в ценности, а право как свобода - в реализации целостности индивидуального и социального бытия, т.е. в осуществлении адекватного процесса идентификации человека по направлению к максимальному наполнению принадлежащей ему сущности. Индивиду предстоит пространство, где он может обрести целостность существования через свободу и именно здесь, в этом социальном пространстве, он может получить доступ к благу, пользе и счастью. Это свободное стремление, имеющее вид импульсивного желания, не может быть реализовано без нормирования побуждения и притязания, поэтому человек черпает во внешнем социальном пространстве только то, что он одновременно вкладывает в него.

Следует отметить, что позитивным способом вложения и является нормативное, приемлемое, уместное включение индивида в социальный контекст, то есть норма сопутствует свободе, она её направляет и является путеводным регулятивом в деле свободы. Таким образом, осуществляется онтологическое совмещение порядка и свободы в феномене права.

Право приобретает вид аксиологической онтологии, в контексте которой осуществляется исчисление социального пространства в позитивном и негативном взаимодействии на публичном и частном уровнях общественной жизни. Это исчисление производится через установление приемлемости той или иной репрезентативной фигуры социального действия. Приемлемость, как изначальный момент в аксиологическом исчислении нравов, получает статус протонормы. Через последующий накопительный процесс массовидного повтора уместности этой протонормы происходит рост объёма подобного типа репрезентации, что приводит к возникновению массива позитивной рецептивности социального действия. Этот массив позитивной рецептивности наделяется нормативной значимостью и образует наличный объём правомерного, действия в обществе. Динамическое воспроизводство тех или иных репрезентаций, которые извлекаются из массива позитивной рецептивности социального действия и объёма правомерного представляет собой непрерывный процесс воссоздания правового качества отношений, пребывание которых и составляет регион правового пространства социума. Посредством такого рода креативной организации правового пространства производится вытеснение и исключение негативного вклада, привносящего в социальное пространство поведение, влекущее разрушительные последствия. Такой вид поведения оценивается как социальная аномалия.

При этом легитимное насилие, феномен юридической ответственности, с нашей точки зрения, следует в логико-онтологическом отношении интерпретировать через социально- антропологические проекции диеты, гигиены и фармакологии. Динамика социальной целостности, которая в этом отношении понимается как правопорядок, фундирована в физиологически эмоциональных жестах реагирования на загрязнение, инфекцию, внешнюю и внутреннюю опасность. Эти жесты с течением истории приобретают публично-правовую институциональную значимость и выражение. Их нормативный потенциал находит своё воплощение в публичных актах реагирования при применении юридической ответственности в отношении действий, разрушительных для общественной целостности и порядка.

С точки зрения философии нормы это означает включение в социальное пространство феномена ответственности, которая есть не что иное, как негативная реакция или отрицательная санкция по отношению к действию, которое несёт в себе эффект аномалии. Таким образом ответственность, как публичное охранительное действие, приводит к соответствующей телесно-диалогической трансформации внутри социального контекста, поскольку совершается усилие, которое восстанавливает нарушенное вредоносным воздействием состояние целостности. Такое сопротивление, организованное по типу реакции по отношению к жесту, посягающему на правовое состояние целостности, включается в контекст нормативно-правового схематизма. При этом такой институциональный схематизм реализуется в обществе как реагирующее присутствие нормы. Эта норма существует и действует по принципу юридического закона. Такой закон в своём обосновании и легитимном истоке, а также по эффективности своего воздействия приравнивается к непреложности действия природного закона, что в религиозном смысле равнозначно абсолютности действия божественного закона.

Юридическая норма составляет принадлежность общественного целого, которое имеет внутреннее расслоение. В этой целостности осуществляется взаимодействие относительно самостоятельных ингредиентов общественных отношений: политического, экономического юридического, этического, технического. В настоящем исследовании определяется место юридического в такого рода социальной "микстуре".

В последующем осуществляется переход собственно к сфере юридического. Этот переход реализуется и происходит как возврат к нормативно-правовому схематизму общественного сознания в его институциональной форме. Это институт публичного рассуждения о праве, или сфера правосудия. Однако, это не означает, что здесь отбрасывается логико-онтологическое усмотрение, которое ранее осуществлялось на уровне философского анализа юридической нормы. Оно присутствует здесь в характеристике таких общественно обозримых действий граждан как доступ к правосудию, а также содержится в определении судебной власти как социальной локализации, где осуществляется защита нарушенного права. В этом публичном пространстве разрешаются задачи восстановления нормы социального и индивидуального бытия. Такой восстановительный процесс одновременно означает реализацию усилия по сохранению нормативной целостности общества в состоянии правопорядка. Для правосудия юридическая норма является базовым высказыванием, на основе которого происходит интерпретация аксиологического качества совершаемых индивидами действий. Посредством неё осуществляется установление истины по делу, поэтому она характеризуется в своём эпистемологическом своеобразии как нормативная истина.

В результате исследования происходит естественное устранение существующей в отечественной юридической литературе оппозиции между государством и правом, частным и публичным правом, правом и законом. Устраняется сама двусмысленность словосочетания "норма права", которое иногда звучит как оксюморон, то есть как понятие-кентавр, т.к. нередко в таком сочетании этих понятий усматривается попытка совместить несовместимое: свободу и запрет или право как предписанную возможность и принадлежность системы регламентации общественной жизни.

Задачи, определяемые целью исслелования:

- определить онтологический источник юридической нормы, что означает в данном случае дать описание и представить в качестве объяснительного средства логические параметры нормы как таковой, что реализуется на протяжении всего исследования;

-дать экспликацию нормативно-правового схематизма и его динамического воплощения при переходе от схемы к институции через такие "накопительные" устойчивые образования как седиментация нравов в привычках, обычаях, приёмах поведения и стереотипах; это опривыченное поведение реифицируется через социальную публикацию нормы в предметных институциональных формах и представляет собой результат естественного отчуждения;

- установить логико-математические и перцептивные основания юридической нормы;

- дать характеристику нормативного сознания в целом как единства меры социального бытия в регулятивном синтезе нормативов истины, блага и права;

- установить параметры истины юридической нормы и тем самым выявить мнимый характер постулата о радикальной оппозиции между истинностными и ценностными суждениями, дескрипцией и прескрипцией, должным и сущим;

- дать описание институционального способа выражения нормативно-правового схематизма через онтологическое представление о юридической деятельности и сфере юридического;

- предложить понятие юридического и установить различение между ним и другими ингредиентами социального (политическим, экономическим, этическим);

- определить нормативный исток правовой нормы как институционального образования и антропологическую артикуляцию приемлемого в нормологическом процессе учреждения совместимого существования людей в обществе;

- дать социально-антропологическое истолкование юридического через феномены правонарушения и юридической ответственности в аксиологических модификациях чистоты, опасности, выявить участие в генеалогии юридической ответственности схематизма жертвоприношения;

- установить логико-онтологический и социальный смысл применения легитимного принуждения через антропологическую проекцию фармакологии;

- подтвердить верность этого допущения в объяснительной схеме антропологической артикуляции юридического через описание и характеристику современных видов юридической ответственности;

- определить целостность нормативно-правового схематизма в правовом институте достоинства личности, где реализуется номический (законоподобный) принцип естественных прав человека;

- в контексте феноменологии социального воспроизвести онтологию юридического и дать характеристику правового качества социальной действительности;

- выявить онтологическую уместность юридического не в ограниченном смысле системы норм, а как нормативного ингредиента общего социального процесса, находящегося в динамическом взаимодействии с политическим, экономическим и этическим;

- объяснить переход от нормативно-правового схематизма сознания к юридической деятельности как публично-правовому практическому сознанию, имеющему статус специальной эпистемологии;

- дать характеристику правосудия как публичного способа когнитивной аксиологии, основанной на юридической норме как целостном образовании, которое включает в себя систему действующего законодательства;

- дать характеристику реализации принципов когнитивной аксиологии в контексте судебного разбирательства и эксплицировать логику юридического (правового) мышления в естественно отчуждённом локальном пространстве отправления правосудия при реализации права на судебную защиту;

- определить параметры нормативной истины судебного разбирательства по делу как реализации возвратного движения к истоку нормативно-правового схематизма, который применяется на публично-правовом и одновременно политическом уровнях судебного права и судебной власти в обществе;

- определить сущностные признаки юриспруденции как особой науки;

- установить границы между философией и юриспруденцией через критерий истинности юридической нормы: юридическая норма в таком её обзоре предстаёт как некая целостность, которая содержит в себе в свёрнутом виде динамическое единство нормативно-правового схематизма и институции в праве; это единство с точки зрения потенциала юридической силы базируется на регулятивном воздействии конституции как фундаментального нормативного образования, имеющего статус основного закона.

Методологические основания исследования

Методология исследования следует за движением его предмета, поэтому в работе на первом этапе присутствует пока ещё абстрактное выделение нормативно-правового сознания, в котором обнаруживается наличие особого схематизма, посредством которого даётся понятие нормы права как субъективной принадлежности индивидуального сознания. Это сознание имеет практический характер и в своём содержании ориентировано на совместное существование людей в обществе.

Смысл внешнего способа провоцирования внутренних процессов нормообразования раскрывается посредством объяснительной процедуры пространственного измерения, в котором отношение совместимости одного тела или фигуры с другим телом или фигурой происходит с помощью накопления признаков сходства, одинаковости, подобия, приводящих к состоянию аксиологического или перцептивно ценностного равенства одного социального акта в поведении индивида другому и включению их в некое целое. Этот процесс различения приводит к закреплению позитивно ценного и исключению негативно разрушительного, созданию социальных массивов правомерного и неправомерного. С одной стороны -это массив позитивной рецептивности (воспринятосги) нормы, а с другой - массив негативной рецептивности социальной аномалии. Рецептивность, как воспринятость юридической нормы, означает состояние её всеобщей обозримости и прозрачность как публикацию и доведение до всех членов общества, это происходит как на уровне уподобления позитивному образцу, стандарту (вид и форма договора), так и на уровне избегания социальной аномалии и соблюдения нормы как запрета. Нарушение запрета означает переход в другое нормолошческое пространство -пространство юридической ответственности, где рецептивность реализуется в виде наказания либо возложения обязанности возместить вред, восстановить нарушенное право, либо совершить предусмотренное законом действие во исполнение обязательства по договору.

Такой метол можно назвать генеалогическим, поскольку в этом процессе исчисления нормативного качества присутствует креативное движение и эволюция.

Эти движение и эволюция совершаются в установлении меры права, где создание нормы осуществляется через дифференциацию позитивной и негативной рецептивности, т.е. посредством бинарной поляризации. В этой бинарности позитивное и негативное создаются за счёт селективного включения тех или иных действий в состав и объём соответствующих сериаций индивидуальных актов. В сфере позитивного, договорных сериаций, реализуется активная составляющая поведения индивида, связанная с реализацией правомерного намерения в конкретном действии. Следование норме в данном случае означает выполнение условий договора, которые реально существуют в виде обязанностей и представляют процесс долженствования как движение по направлению к благу.

Негативная рецептивность представляет собой область запретного и в этом отношении является сферой пассивного долженствования или процессов уклонения и воздержания. Сфера запретов - это сохранение наличного. Она представляет собой базовое состояние нерушимости принципа блага как такового в универсальном смысле. Для индивида это означает его пригодность для соъ-месптото участия с другими людьми в нормологическом процессе и готовность быть носителем позитивного вклада в социальный контекст.

Селекция и отбор в праве реализуются на основании аксиологического исчисления поступков. Они осуществляются людьми в процессе их совместного существования посредством топологической динамики совмещения, уместности, приемлемости и общего одобрения совершаемых ими действий. Иными словами, общий логический аспект нормообразования в контексте жизни как блага дополняется аксиологическим и перцептивным, такое сочетание формирует представление о норме как неком состоянии социального «вкуса» в установлении оптимальных условий совместного существования людей в обществе.

Подобный метод селекции создаётся через системную организацию динамических конфигураций телесного диалога и приобретает позитивную нормативную ценность в явлениях взаимности, доверия и признания, где как раз происходит накопление сходства в позитивном, т.е. в системе блага. Взаимность, доверие и признание являются следствием накопления сходства, одинаковости в аксиологическом исчислении действий. Факт признания является, по объёму накопленного сознанием материала позитивного нормообразования, целостным состоянием, где достигается такое качество взаимного расположения носителей социального действия, которое делает одного человека равным другому с точки зрения доверия и одинакового представления о норме совместного существования.

Это учёт равнозначного в социальном контексте и наделение другого статусом лица, или личности.

Такой аналитический подход в исследовании философии нормы можно назвать социально феноменологическим, его методологическая тональность созвучна аналогичным попыткам в нормологии, которые в неявном виде присутствуют в генеалогии морали у Ф. Ницше, а затем в социальном холизме Ч. Кули, феноменологии М. Шелера, А. Райнаха, феноменологической социологии А. Шюца, П. Бергера, Т .Лукмана. Сам же концепт признания как предмет философского анализа известен ещё по материалу философской антропологии Гегеля.

Что касается диалектического метода, то в избранной сфере исследования он не является в строгом смысле гегелевским, поскольку диалектическая логика Гегеля яв.шется онто-тео-логической (М. Хайдеггер), а не социально-креативной.

Иными словами, то, что называется у Гегеля мерой является онтологическим моментом природного бытия и его отражением со стороны наблюдающего разума. Здесь нет дискурса о социально-нормативной креативности разума диалогического или разума, действительно участвующего в созидании нравов и права. Мера у Геге.ля является следствием накопления количества, в то время как операциональность селекции и отбора в пространстве нормирования социальной действительности опирается на накопление явлений ценностного порядка или накоплении качества. При этом само понятие индивидуального блага в его антропологической целостности остаётся неизменным. Оно разнообразится при актуальном его воплощении, однако, как ценность благо остаётся неизменным стандартом в измерении качества человеческой жизни. В связи с этим диалектический метод в данном исследовании - это диалектика процесса нормообразования в осуществлении правового качества отношений между людьми. Нарушение границ правообладания приводит к аномалии и возникновению в системе блага сериаций лишения. Такого рода социальная аномалия является антиподом правового пространства социальной действительности, противоположностью её правового качества. Накопительный процесс социальной аномалии создаёт вместо правового качества социальной действительности антиправовое пространство неправа. Диалектика отрицания присутствует в области избытка в свободе, когда этот избыток становится причиной лишения.

Под системой блага здесь понимается обычная ситуация поддержания стандартного качества жизни в обществе, а избыток в свободе с точки зрения феноменологии телесного диалога представляет собой проявление насилия или произвол. В связи с этим нет знака равенства между свободой воли индивида и правом как свободой человека в обществе. Право есть выражение свободы индивида через его включённость в социальную среду, которая в своём нормативном сопротивлении есть не что иное, как общественный порядок.

Намёк на диалектический жест философии Гегеля не имеет здесь того значения, которое присуще его системе. Отрицание понимается здесь в топологическом отношении как проведение границы, поэтому философия Гегеля значима для нас только в отношении той характеристики, которую получили понятия границы и предела в его "Науке логики".

Избыток свободы изначально неуместен, поскольку свидетельствует об отсутствии у индивида готовности к конструктивному включению в социальный контекст, его негодности к нормативному диалогу с Другим. Свобода уместна, когда отсутствует разрушительное воздействие на целостность социального и индивидуального бытия. Эта целостность содержит в себе неприкосновенный запас в виде естественных, неотъемлемых и неотчуждаемых прав и свобод человека. В остальном этот запас есть только абстрактное условие блага и существует в свёрнутом виде субъективных возможностей, но как условие он сам по себе являет собой универсальную ценность и благо. Неоправданное расширение объёма индивидуального правопритязания при отсутствии посреднической регулятивной функции юридической нормы приводит к ситуациям неопределённости в праве и социальному конфликту.

С другой стороны избыток силового воздействия может восприниматься не только как насилие, но и как давление и гнёт внешних обстоятельств, аксиологическое восприятие этого осуществляется через целостное эмоционально психическое состояние, или душу, индивида. Статичное состояние целостности бытия фиксируется в актуальном правообладании. Правовое качество социального действия возникает тогда, когда происходит свободное его согласование с наличным состоянием социального пространства.

В работе присутствует постоянное сопоставление материала истории и его логическое осмысление с позиций правового качества социальной действительности. Традиционный способ совмещения исторического и логического является принадлежностью проводимого анализа юридической нормы. Это касается сравнения между собой различных исторически существовавших типов обществ, правовых систем и современного стандарта права.

Системно-структурное построение законодательства само по себе определяет использование соответствующего метода, но особенность системной и структурной логик в ходе исследования сущности юридической нормы обусловлена тем, что это логика динамическая, а не статичная. Она реализуется в силовых соотношениях кратологического, т.е. властного воздействия. Логическое соподчинение в контексте правоприменения осуществляется по принципу иерархии. Та или иная норма обладает соответствующей юридической силой, которая придаётся ей законодателем.

В этом отношении в российской системе законодательства выделяют вертикальное иерархическое соподчинение между Конституцией РФ, федеральным законодательством, законами РФ, указами Президента РФ, постановлениями правительства РФ и другими подзаконными актами. Кроме этого, существует горизонтальное размещение законодательства, где законы действуют в дискретной дифференциации, которая обусловлена разграничением полномочий между РФ и субъектами РФ. Горизонтальная связь характерна также для отраслевого принципа деления юридического знания и законодательства.

Прагматика юридической нормы, т.е. принципы её правильного применения в юридической деятельности, предполагает специальную методику толкования нормы как в её единичности, так и в системно-логическом варианте осмысления. Кроме этого, в контексте правоприменения присутствуют кратологические модификации её ограничительного, расширительного, условного и т.д. применения, которые основываются как на содержательно-смысловой, так и на нормолошческой интерпретации в определении силы нормативного воздействия, регулятивной валидности, уместности применения конкретной нормы права. Такой способ использования юридической нормы и может быть обозначен как её прагматика, поскольку в такой ситуации происходит установление приемлемости нормы для воздействия на общественные отношения, требующие своего урегулирования.

Иными словами структурно-системный анализ в юриспруденции является обязательной принадлежностью нормолошческой экзегезы и характеризуется как область прагматической логики, которая реализуется в юридической практике. Настоящая работа намечает общие принципы для такого подхода к выявлению сущности юридической нормы.

Научная новизна работы заключается в том, что философский анализ юридической нормы ранее осуществлялся фрагментарно в контексте философии права, социальной философии либо социологии права.

Данное исследование представляет собой иное направление и реализует другую постановку вопроса в постижении сущности юридической нормы, где главным является её нормативный аспект. В этом смысле осуществление такого подхода можно считать творческим, новаторским усилием.

При этом попутно используется проблематическая ситуация в отечественной юриспруденции, которая связана со сменой отечественной доктрины права. В отличие от прежних, фрагментарных попыток предлагаемый анализ юридической нормы является систематическим и действительно отвечает свойствам, которые присущи философскому подходу. Большая часть работы представляет собой новый тип проблематизации юридической нормы. Философский и теоретико-правовой подходы к истолкованию онтологического, гносеологического, феноменологического, эпистемологического, ценностного и нормативного смыслообразований юридической нормы не осуществлялись ранее в единой системной связи и не ставились в виде аналитической задачи в таких параметрах.

1. В работе дано описание и характеристика нормативно-правового сознания, его участие в социальной логике социальных действий, совершаемых людьми при осуществлении ими прав и свобод. Определены операциональный и фигуративный параметры юридически значимого действия, которое, являясь воплощением принадлежащего индивиду права, в каждом конкретном случае имеет ситуативный правовой характер, очерченные границы и объёмное наполнение.

2. Нормативно-правовое сознание следует считать единством нескольких ингредиентов измерения действия индивида в социальном контексте: приемлемость (перцептивно-аксиологический), допустимость (этико-юридический), актуальная уместность и последующая совместимость (логико-математический и космологический). В работе даётся характеристика перечисленных ингредиентов измерения качества индивидуального действия.

3. Даётся гносеологическая характеристика юридической нормы и устанавливаются границы применимости к ней принципов, характеризующих истинное знание. Отмечается, что принцип истины может быть применён не к отдельной правовой норме, его следует соотносить со всем позитивным правом и действующим законодательством. Юридическая норма обладает признаком истинности, если она отражает действительные потребности общества (эпистемологический аспект), правильно применяется всеми субъектами права и приносит им пользу (утилитарно-прагматический аспект). Юридическая норма является элементом действующего законодательства, которое является внутренне согласованным органическим целым, поэтому она пребывает в его контексте в режиме соответствия, иерархии и соподчинения. В этом отношении существует собственно юридическое измерение прагматической истинности правовой нормы, суть которого заключается, например, в том, что норма, противоречащая Конституции РФ, признаётся недействующей и не подлежащей применению.

4. В качестве фундаментального и формально-онтологического подхода в работе применён философско-антропологический анализ права и юридической нормы. Оправданность придания такой значимости философской антропологии связана с тем, что на уровне фундаментального обоснования юридической нормы соединяются исследовательские ресурсы социальной философии и философской антропологии в концепции социальной космологии и антропономии, то есть в идее законосообразности природы человека. В этом отношении юридическое и социальное совпадают. Но в то же время юридическое исходно представляет собой особый аспект социальной действительности. В своём последующем объёмном выражении они начинают соотноситься как часть и целое. Одновременно юридическое включено в правовой контекст социума, поскольку правовое качество социума может существовать и в отсутствие юридической нормы. Юридическое есть внешняя институциональная сторона правовой реальности. Такая многослойная дифференциация в характеристике юридического ингредиента социальной реальности также осуществлена впервые в философии и теории юриспруденции.

5. Антропологический анализ осуществляется на нескольких уровнях: юридической нормы как законодательного и социального установления, юридической деятельности, юридической ответственности, находя своё завершение в характеристике такого нормативно-правового института как достоинство личности. Регулятивное воздействие этого нормативно-правового института создаёт условия для полноценного осуществления права и свободы каждым гражданином, хотя конститутивные истоки этого воздействия располагаются в антропологической области и обнаруживают тесную связь с идеей естественных, то есть неотъемлемых и неотчуждаемых прав и свобод человека и гражданина.

Философско - антропологический подход позволяет обосновать феномен легитимного принуждения и насилия. Это осуществляется через экпликацию такой архаической родовой схемы законопослушания и коллективного действия, как жертвоприношения. Схематизм жертвоприношения выполняет фармакологическую функцию по отношению к родовому телу общины, утверждая тем самым первичную базовую институциональность в ритуале публичного применения исцеляющего социальное тело насилия.

Партикулярное, сингулярное насилие выводится из антропологического контекста родового существования. Насилие монополизируется общиной и применяется в качестве всеми признаваемого нормативного способа освобождения рода от внутреннего неблагополучия и коллективного недуга. Род, выступая в качестве нормирующей судебной инстанции, использует диетологическую, гигиеническую, хирургическую и фармакологическую операциональность и фигур ативно сть ритуала жертвоприношения в коллективном способе предохранения от внешней и внутренней опасности. При этом контститутивными принципами операциональности и фигуративности ритуала являются такие антропологические составляющие заботы о сохранении целостности родового существования, как чистота и опасность. Такая генеалогия легитимного насилия подтверждается многочисленными исследованиями архаических обществ средствами социальной и культурной антропологии. Антропологические нормативы чистоты и опасности воспроизводят соответствующие операциональные фигуры социальной гигиены, диеты, а сущность фармакологической операциональности ритуала жертвоприношения фокусируется в феномене восстановления нормы существования рода и является прототипом уголовной ответственности как одного из видов юридической ответственности. Обретение нормы существования означает одновременно восстановление целостности, здоровья, освобождение от болезни, то есть исцеление. Поэтому за операциональной фигурой ответственности, основанной на схематизме родового жертвоприношения, скрывается базовая антропологическая схема органического восстановления целостности, которая реализуется при применении гражданско-правовой ответственности, именуемая со времён римского частного права как restitutio in integrum — приведение сторон по сделке в первоначальное положение. Здесь не происходит исключения индивида, нарушившего требования закона из сообщества, а совершается дисциплинарное действие, в результате которого субъекты права приводятся в исходное, то есть предшествовавшее сделке, имущественное состояние и правообладание. Исторически на эту операциональную фигуру в применении наказания начинает опираться и уголовная политика государства, придав универсальность применения такому виду наказания как лишение свободы. Идея такого вида наказания предполагает перевоспитание, исправление виновного лица и возвращение его из мест лишения свободы в преобразованном исходно нормативном виде.

Таким образом, возвращение в первоначальное положение является органической операциональной фигурой, то есть действительно базирующей на идее самосохранения жизни рода и имеющей антропологический смысл. Здесь силовое воздействие государства направлено не на тело, а на сознание виновного лица и осуществляет свою работу не в перспективе применения наказания в операциональности и фигуре, имеющих социально-антропологические очертания архаического ритуала жертвоприношения, а в преобразовательной перспективе исправления преступной воли и перевоспитания виновного лица.

Таким образом, философско-антропологический анализ осуществляется на уровне генеалогии юридической нормы, осуществления юридической деятельности публичной властью и применения государством юридической ответственности.

Сингулярное проявление насилия и принуждения на частном уровне жизни считается преступным, а легитимное насилие и принуждение со стороны государства поступает под контроль общества через закрепление в законодательстве такого нормативно-правового института, как достоинство личности. Достоинство личности является тем твёрдым и неприкосновенным антропологическим и конститутивным ядром существования граждан, где устанавливаются границы для силового вмешательства и воздействия легитимное принуждения. Через регулятивное воздействие этого нормативно-правового института современного законодательства обеспечиваются физическая неприкосновенность и неприкосновенность частной жизни, доброе имя гражданина и сама возможность реализации прав и свобод. От социально-философского и философско-антрополотческого уровней исследования юридической нормы осуществлён переход к социологическому анализу права. Понятие юридической нормы соотносится с мерой социальной активности и определяется место юридического в социальном контексте и его соотношение с политическим, экономическим, эстетическим и этическим ингредиентами и аспектами социальной реальности через такой критерий как нормативность. Параметрическим свойством социальной нормативности является горизонтальное и вертикальное измерение социума. Горизонтальное измерение присутствует в определении меры в свободе и праве, а вертикальное — в границах и пределах применения ответственности. Такие параметры нормативности позволяют сделать вывод о том, что политика и экономика располагаются в горизонтальном измерении, который ориентирован на обретение блага и успех. Вертикальные координаты измерения осуществляется через единство юридического (внешний) и этического (внутренний) компонентов правообладания, присущего носителям социального действия. В контексте применения ответственности разрешаются вопросы социальной справедливости.

Таким образом, снова происходит возврат к философско-антропологическому подходу в характеристике юридической нормы, поскольку феномен справедливости базируется на целостном отношении к человеку и социальной действительности, а право и юридическая норма получают статус ценности в виде неимущественного социального блага.

Практическая значимость работы заключается в том, что в ней разрешается насущная потребность отечественной теоретической и практической юриспруденции в устранении того дуализма, который образовался в результате гиперкритического отношения к советской доктрине права. Такая избыточная критика привела к образованию мнимых логических «разрывов» в правопонимании, неоправданному дистанцированию разрабатываемого рядом учёных концепта философии права от потребностей практической юриспруденции, которая нуждается в адекватном философско-юридическом мировоззрении. В связи с этим настоящая работа по своему содержанию и потенциалу претендует на позитивный вклад в интеллектуальное освоение материала юриспруденции философскими средствами. Такая инициатива представляет как теоретический, так и практический интерес для учёных, практиков и академической аудитории, интересующейся проблемами юридической науки.

Актуальность работы и практическое использование её положений По тематике диссертации опубликовано более 15 научных работ, в том числе 3 монографии, часть положений, которые воспроизводятся в исследовании используются автором при чтении лекций и проведении семинаров по курсу «Судебная этика» на юридическом факультете Пермского университета.

1. Социоанализ П. Бурдье. СПб., 2001, с. 112, 113.

2. B.C. Нерсесянц. Общая теория права и государства. М., 1999, с. 59, 60.

3. Там же, с. 387.

4. Там же, с. 383, 388.

5. Э. Дюркгейм. Социология. Её предмет, метод, предназначение. М., 1995, с. 52, 53.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Философия юридической нормы"

Общие выводы

В связи с этим и юридическая деятельность сфокусирована в виде всеобщего функционирующего установления, где институционально сформирован публичный способ воссоздания социальной перцептивности и посредством которого в социальной ткани отношений между людьми выявляются и исключаются из неё феномены разрушительного лихоимства и насилия.

Эта перцептивность создаётся через закрепление в законодательстве системы запретов, предписаний, дозволений и договорных форм социального взаимодействия, призванных обеспечить правовое качество общественных отношений и правопорядок.

Существование обозначенной системы юридических норм воссоздаёт процесс их восприятия (рецептивность) в бинарности правомерного и противоправного, социальной нормы и аномалии. Причём нормативность в праве обеспечивается государственным принуждением как властью, которая располагается над системой частной жизни. Это обеспечение заключается в том, что нарушения закона служат основанием для применения юридической ответственности.

Таким образом, лишение извлекается из социального контекста на всеобщее обозрение и устраняется из него, т.е. приватное насилие аннулируется за счёт ресурсов общества через легитимное государственное принуждение, которое М. Вебер назвал легитимным насилием.

Легитимное или законное насилие располагается над частной сферой жизни, что исключает глобализацию мести и путём применения юридической ответственности устранить социальную аномалию в той или иной её локализации.

Таким образом, социальная норма понимается как феномен конструктивного самообоснования общества и индивида, феномен порядка воспринимается как состояние защищённости и безопасности. В связи с этим феномен юридической деятельности исторически проявляет себя в диетарных, гигиенических и фармакологических фигурах реализации юридической ответственности.

Её направленность выражается в жестах исключения вредоносного эффекта из общественных отношений, что исторически осуществлялось в таких модификациях применения ответственности как изгнание из рода, смертную казнь, возмещение ущерба путём установления соответствующего имущественного или денежного эквивалента. Применение современных видов юридической ответственности является результатом длительной исторической эволюции формирования схематизма легитимного насилия в контексте публичной государственной власти. Легитимное насилие с точки зрения блага не может восприниматься в позитивном аспекте.

Противоположностью современных видов уголовной ответственности следует считать схематизм человеческого жертвоприношения через иррациональный принцип коллективной вины в ситуации неблагополучия рода.

Такое нормативно-смысловое очертание схематизма жертвоприношения можно достаточно наглядно выявить в архаических государствах-полисах Древней Греции на примере функционального статуса объекта жертвоприношения -фармака.

Легитимное насилие было освящено трансцендентной силой универсального, вселенского господства всего сущего в нормативном исключении из тела древнего сообщества людей преступного как ингредиента, воспроизводящего неблагополучие рода. Операциональный и фигуративный смысл подобной процедуры исключения аномалии через жертвоприношение заключается в том социально-фармакологическом эффекте, который она предоставляет этому сообществу.

Логика насилия в этом случае освобождает сообщество от социальной аномалии и обеспечивает его сплочённость и целостность. Такую же нормативно-смысловую нагрузку воссоздания целостности социальной ткани отношений между людьми несёт такой вид гражданско-правовой ответственности как возвращение сторон по сделке в первоначальное состояние (restitutio in integrum).

В то же время административная или штрафная ответственность представляет собой воссоздание в обществе феномена правовой дисциплины в целях обеспечения его безопасности во всех её региональных локализациях и её нормативное расположение находится между уголовной и гражданско-правовой видами ответственности.

Она направлена на обеспечение публично-правового компонента правопорядка, где объектом защиты является институциональная сфера государственной деятельности и сфера публичного неимущественного блага.

Юридическое - это специфическая деятельность государственной власти, нормирующая и распределяющая право, свободу, интерес и ответственность в обществе.

Юридический ингредиент социальных процессов имеет антропологический фундамент, он исключает из сферы нравов разрушительную активность лихоимства и тем самым создает условия для утверждения правопорядка как состояния общественных дел, обладающего правовым качеством.

Юридическая норма направлена на восстановление дефицита сущего, является его принадлежностью, а отнесение юридических процессов к сфере должного основано на укоренившемся предрассудке установления дистанции между внешними требованиями законодательства и фактами совершения правонарушений. На самом деле здесь присутствует такое же сущностное разграничение, которое свойственно различию между нормой и аномалией в озабоченности индивида относительно своего состояния здоровья. То есть норма здесь связана с движением от болезненного состояния к состоянию здоровья и несёт в себе конструктивный потенциал излечения от недуга и сущностное родство с квазимедицинским мышлением и подходом к действительности.

Юридическая норма представляет собой аксиологический компонент в познавательной диагностике общественных процессов в контексте всеобщего социального усилия по воссозданию правового качества отношений между людьми и устроению справедливого положения дел в обществе.

В связи с этим юридическую норму с точки зрения её назначения и практического смысла следует понимать как принадлежность текущего социального процесса, а долженствование - как движение к обретению блага. В общем смысле должное можно считать показателем незавершённости человека и социально-нормативного несовершенства.

Что касается философской квалификации юридической нормы как того, что не существует и не является компонентом реального, то здесь налицо теоретическое недоразумение, поскольку, с одной стороны, то, что не существует, не может быть воспринято. А с другой стороны, норма здесь понимается в ограниченном и одностороннем смысле следования закону, требованию, установлению и правилу.

Но такой процесс следования не есть процесс воссоздания чего-либо исходно и заново равнозначно изготовлению вещи и извлечению её за счёт производственного усилия из нерасчленённости материальной связи.

Это осуществление усилия, которое уже универсальным образом закреплено в социальной нормативности действующего законодательства.

Должное в праве необходимо понимать как восполнение недостачи сущего, где должное является динамическим включением конструктивного процесса наполнения социального дефицита, осуществляясь как исполнение и исцеление.

Здоровье является нормой существования человека, но никому не придёт в голову считать больного человека несуществующим. В этом смысле регулятивный потенциал здоровья заявляет о себе через соответствующий восстановительный процесс: выздоровление и обретение временно утраченной нормы существования организма.

Поэтому юридическая норма и законодательство в целом представляют собой защитный и регенеративный схематизм, а также динамическое конструктивное единство законопослушания, частного и публичного правоприменения. Регулятивный смысл нормы состоит в том, что она противодействует опустошению жизни и предоставляет субъекту права условия для получения доступа к имущественному и неимущественному благу. Она не является гарантированным путеводителем к реальному получению блага и обретению индивидом состояния счастья и в этом смысле не является начертанием маршрута по достижению идеала человеческого существования, это реалистический и прагматический перспективизм в целеполагании и социальном действии. Юридическая норма является принадлежностью актуальной аксиологии и является реальным, а не идеальной нормативно-операциональной социальной фигурой поведения людей в обществе. Здесь мы сталкиваемся с тем, что зазор между социальной возможностью и действительностью заполняется вполне реальным феноменом системной нормативности, конструктивная подвижность которой и есть реальное присутствие должного в сущем как о-существление.