автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Грамматическая категория времени: субстанциональные характеристики и лексико-семантические интерпретации

Полный текст автореферата диссертации по теме "Грамматическая категория времени: субстанциональные характеристики и лексико-семантические интерпретации"

АГРОВА Ольга Викторовна

ГРАММАТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ: СУБСТАНЦИОНАЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ И ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

10 02.19 -Теория языка

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

АГРОВА Ольга Викторовна

ГРАММАТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ: СУБСТАНЦИОНАЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ И ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

10.02.19 -Теория языка

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Работа выполнена на кафедре общего и славяно-русского языкознания Кубанского государственного университета.

Научный консультант - доктор филологических наук,

профессор Г. П. Немец

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Л. А. Брусенская доктор филологических наук, профессор А. А. Романов доктор филологических наук, профессор А. Л. Факторович

Ведущая организация - Ростовский государственный

Защита состоится «у /» февраля 2005 года в 9.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.101.08 при Кубанском государственном университете по адресу: 350040, Краснодар, ул. Ставропольская, 149, ауд. 231.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета.

Автореферат разослан января 2005 г.

Ученый секретарь

педагогический университет

диссертационного совета

Общая характеристика работы

Коммуникативный аспект изучения грамматического времени сохраняет свою актуальность в языкознании, поскольку эта проблематика соотносится с новейшими тенденциями лингвистических исследований на уровне текста, направленных на когнитивные, прагматические, антропоцентрические аспекты его изучения (Александрова 2002, Баранов 1993, Богуславская 2004, Городни-кова 1995, Ефремова 1997, Ласкова 2001, Мегентесов, Хазагеров 1995, Немец 2004, Ноздрина 1997, Романов 1995, Руберт 2003, Сидорков, Сидоркова 2004, Тхорик, Фанян 2003, Шульц 2004 и др.).

Не случайно оживляются корреляции двух контрастных подходов к феномену времени (И. Ньютон - А. Эйнштейн) и в общенаучном плане (РгйгасЬ 1996). Для филологической сферы закономерна актуализация: «Ньютоново определение времени подчинено... тем задачам, которые решались в ту эпоху. А. Эйнштейн писал: „Ньютон был первым, кто попытался сформулировать элементарные законы, определяющие временной ход обширного класса процессов..."» (цит. по: Сучкова 1988).

Изначальная и растущая значимость категории времени благоприятствует ее координирующей роли. Проблема времени становится все более разветвляющейся и многоуровневой, многоаспектной. Поэтому вполне закономерно в состав функций феномена времени включается координация. Причем она усиливается там, где функциональный план существенен и в составе объектов.

Общая категория времени как целое и ее семантико-когнитивные компоненты (частная категория „прошедшее время", сема предшествования и др.) представлены в работе в лексико-семантических интерпретациях.

Обращение к этому понятию вызвано закономерным ростом внимания к концептуализации, которая не укладывается в сугубо рациональные рамки, а единство аспектов рациональности и переживания наиболее емко обобщается понятием „интерпретация". В языке определился феномен, „выступающий как средство интерпретации... " (Баранов, Анисимова 2004), и это реализуется в трактовке подсистем языка, его функций, их связей.

Научное обоснование темпоральности характеризуется учетом познавательных противоречий. Так, „лингвисты иногда неосмотрительно переносят свойство однонаправленности и необратимости физического времени на грамматическое время. ...Такой системе... недостает объяснительной силы и собственно системности" (Золотова 2002).

Теоретизация сосуществующих центробежных установок в отношении темпоральности определяет единство теоретико-лингвистической интеграции и дифференциации, свойственное периодам взаимообогащения общегуманитарных теорий и философии; оно проявляется в разветвленной интегративно-сти, значительно углубляющей структуру категории и наиболее определенно представленной в работах Г.П. Немца 2004 года.

Эта методологическая инновация созвучна принципам динамики, при которой „всякий фрагмент языкового материала содержит в себе, как живая клеточка, все основные свойства, присущие языку в целом" (Шахнарович 1993).

3

В такой ситуации гносеологически всё более актуальны способы взаимодействия когнитивных связей (Аронов, Баксанский 2004), а научная новизна интегрируется и как опровержение предшествующего знания, и как его генерализация на более высоком уровне (Батыгин 2000).

Поликоординатная (интегративная) трактовка темпоральности позволяет анализировать с единых позиций обогащенное концептуальное пространство: морфема (показатель времени) - словоформа ~ синтагма (синтаксема) - предложение-высказывание - сверхпредложенческие единства (в первую очередь сверхфразовое единство в составе текста) - определенный текст (микро- и макротекст) - сверхтекстовые пространства.

Такой подход обусловливает необходимость детерминации указанной интегративности и дифференциации в теоретико-лингвистической систематике реализаций категории времени. Детерминация осуществляется как углубленное обоснование семантико-когнитивных компонентов времени.

Углубленная теоретико-лингвистическая концептуализация категории времени обогащает сопоставительное изучение коммуникативного поведения (Стернин 2003), когнитивную динамику (Красных 2004).

В новейших тенденциях изучения категории времени проявляется акцентирование роли языкового материала для раскрытия модально-статусных значений (Карасик 2002, Нечай 2000), для систематики этнокультурных стереотипов (Ефремова 1997, Черкасова 2003,), включая профессиональную ментальность (Чигридова 2003), а также роль категории времени в языковой игре (Коваленко 2003, Сковородников 2004). Теоретико-лингвистическая детерминация позволяет представить в единстве поликоординатную динамику категории времени.

Из обоснованных аспектов с необходимостью вытекает категоризация объекта в дихотомии „язык - речь", входящей у Ф. де Соссюра и у ряда его последователей в трихотомию „язык - речь - речевая деятельность".

Для современной трактовки соссюровской дихотомии характерно ее распространение на грамматические категории и на их семантические, в том числе лексико-семантические, измерения. Уточнение аспектов, относимых к языку и к речи, позволяет привести традиционные представления (прежде всего о категориях и о семантике) в соответствие с современной проблематикой „язык - культура" (Лейчик 2003), „язык - текст - речь - дискурс" (Макаров 2003) и др.

Сложившаяся познавательная ситуация актуализирует понятийную интеграцию: время именуется и категорией, и концепцией, причем философское истолкование акцентируется как опора концептуализации времени психологического, лингвистического и др. „Категория астрономического времени - лишь одна из концепций времени. В сферах философии, психологии... эти концепции различны" (Сорокин, Мертон 2004, 112). В указанной работе подчеркивается дифференциация качества категории-концепции, многомерно обобщается: „единицы времени определяются ритмом". Представленная трактовка реализует приоритетную идею Г.А. Месяца о междисциплинарном потенциале наиболее емких областей знания, в том числе о взаимном обогащении категориального аппарата лингвистики и математики.

В таком обобщении объяснимы две противопоставленные линии познания времени, которые равно актуальны в начале нового тысячелетия.

С одной стороны, „у дискретного времени имеются единицы измерения — временные интервалы... метрическое описание времени предписывается его структурой... имеет объективный статус", с другой стороны, „у каждого народа получает свое языковое выражение и закрепление" (Михеева 2004). Примечательно, что в цитируемой статье, написанной на материале русского языка, как и в других исследованиях (Блягоз 2001, Исаев 1998, Луценко 2002, Серебрякова 2001), отмечается перспективность изучения объекта в других языках, причем временные характеристики показательны для обновления связи между лексикой и грамматикой (Костомаров 2003). В нашем исследовании актуализированы методологические схемы, „описывающие внутренние и внешние звенья объекта" (Тарасов 1993, с обобщением идей А.Н. Леонтьева, А.А. Леонтьева).

Целесообразность развития интегративно-дифференцирующего подхода ко времени определяется внутренними характеристиками феномена, которые исследуются при его соотнесении с соположенными объектами. К этому побуждает и эмпирическое пространство, включая значительно более разнообразную в современный период темпоральную организацию немецкого текста.

Общим для различных парадигм явилось то обновление фундаментальных концептов, которое неизбежно в современной познавательной ситуации. Так, для теории языка начала XXI века в концепте „семантика" интегрируются „значения знаков: слов и словосочетаний естественного языка (лингвистическая семантика), поэтической речи (семантика как часть поэтики), знаков искусственных языков (логическая семантика) и других знаковых систем" (Немец 2004). Показательно, что эти положения возникают в контексте теоретико-лингвистического укрепления различных сфер, в частности переводоведения (Блягоз 2004). Отчасти указанную познавательную ситуацию прогнозировали в аспекте внимания к диалогичности (Романов 1999). Эта тенденция является общей для отечественной и зарубежной теории языка (Кас 2003).

Обновление отражено в терминах, и это особенно осознается в процессе развития антропоцентризма, когда „в центре гибкой функционально-коммуникативной, когнитивной системы находится Человек... интерпретирующий вне-языковую действительность, что проецируется на систему языка и речевое пространство-дискурс, текст как живую, пульсирующую среду" (Буянова 2003).

Именно такой концептуально-терминологический аспект углубляет многомерную соотнесенность между временем и темпоральностью.

Объектом исследования является темпоральность как поликоординатная лингвистическая категория, а его предметом — единство феноменов: „грамматическая категория времени" и „лексико-семантические интерпретации".

Цель исследования — интегрировать теоретико-лингвистические конститу-енты времени: субстанциональные характеристики и лексико-семантические интерпретации. Целью определяются восемь взаимообусловленных основных задач:

1. Детерминировать лексико-семантическими интерпретациями три концепта в поликонцепте „время": онтологический (физический), мыслительный

(перцептуальный), лингвистический - и представить на этой основе соответствие между одним текстом-субстанцией и несколькими его структурами. Установить системность лексико-семантических интерпретаций.

2. Обобщить корреляцию первичной и вторичных точек отсчета временной перспективы как двух основных измерений во временном пространстве текста с опорой на интеграцию прагмалингвистической, антропоцентрической, когнитивной трактовок объекта, углубив таким образом корреляцию „темпоральность — субъект".

3. Обосновать единство между двумя видами корреляций, в которые вступает одновременность: одновременность/разновременность, одновремен-ность/панхронность - в связи с развитием традиционных соотношений (семантика-форма, семантика-функция). Раскрыть в этой систематике аспект лексико-семантического наполнения форм, моделей, структур. Обосновать принадлежность лексико-семантической интерпретации грамматических феноменов к таким соотношениям.

4. Систематизировать взаимно-неоднозначные соответствия в сфере тем-поральности. Сопоставить их изоморфный и неизоморфный характер в связи с сущностью и взаимосвязью следующих феноменов: временная перспектива действия в каждом коммуникативном регистре, оси корреляций между лицами, полюса диспозиций лиц - участников акта коммуникации.

5. Проанализировать изоморфный характер закономерностей, определяющих сопоставимость временных рядов в функциональных моделях (пре-зентного и претеритального) с опорой на объяснительные возможности лекси-ко-семантических интерпретаций.

6. Генерализовать в этой связи некатегориальные значения временных форм как реализацию их семантического потенциала. Соотнести состав лексико-семантических интерпретаций у основных грамматических временных значений.

7. Репрезентировать текстообразующий потенциал темпоральности как интегративной категории. Обосновать многомерную (многосюжетную) картину функционирования временных форм с учетом лексико-семантических интерпретаций и взаимодействия коммуникативных регистров в рамках цельных произведений, принадлежащих к тому или иному стилю и жанру.

8. Категоризовать коммуникативные эффекты, соотносимые с употреблением временных форм, на основе лексико-семантических интерпретаций грамматических феноменов. Мотивировать указанными интерпретациями эффекты симультанности, временного барьера и др., углубив таким образом систематику конституентов моделей речевого высказывания.

Методологической основой исследования служит единство концепций, обобщающих направления анализа темпоральности: антропоцентрических, праг-малингвистических, когнитивных (З.У. Блягоз, А.В. Бондарко, Т.И. Дешериева, В.А Жеребков, Г.А. Золотова, А.С. Мельничук, Т.Н. Молошная, В.М. Никитевич, Е.А. Реферовская, А.З. Скрипниченко, З.Я. Тураева, Д.С. Штелинг и др.). Указанные концепции разносторонне представлены на материале языков индоевропейской семьи, в том числе русского языка, прочих славянских, а также германских,

романских языков и других языковых семей. Для уяснения сущности проблемы детерминировано привлечение понятийного аппарата философии.

В соответствии с целью и задачами работы методика исследования носит комплексный характер, что обусловлено поликоординатным характером обоснованной цели. Опорными служат методы структурно-семантического анализа. Центральным среди них является метод оппозиций, применяемый к соотношениям между частными временными значениями, между граммемами времени. Методы структурно-семантического анализа с необходимостью дополняются прагмалингвистическим анализом эффектов использования временных форм и их лексико-семантических реализаций. В связи с последними обязательным становится и лексикографический анализ, используемый при характеристике лексико-семантического наполнения высказываний.

Эмпирический материал извлечен из классической, современной художественной литературы, а также из текстов газетно-публицистического стиля в количестве 6 тыс. контекстов. Способ отбора характеризуется единством сплошной и репрезентативной выборки.

Научная новизна диссертационной работы и полученных результатов проявляется в генерализации закономерностей, ранее представлявшихся разрозненно. Эта генерализация осуществляется обоснованием трех опорных концептов: антропоцентрическая триада, координативно-временная система, координативно-стилистическая система (соответственно AT, КВС, КСС).

При этом наиболее актуальна лингвистическая теоретизация интегра-тивных аспектов категории времени: интегративная корреляция с категориями модальности, предикативности; обоснование темпоральной сетки.

Теоретико-лингвистическая детерминация предполагает корреляцию времени с категорией пространства, с интенциональным осложнением нормы (Ласкова 2001).

Изложенное определяет актуальность диссертационного исследования.

Теоретическая значимость исследования заключается в углубленной концептуализации релевантных лингвистических категорий. Категория времени детерминирована в единстве грамматической субстанциональности и лек-сико-семантических интерпретаций. Частные временные значения и граммемы определены интегративно - во взаимодействии формальных, семантических, прагмалингвистических измерений.

Росту объяснительных возможностей сопутствует развитие новых понятий. Особо активным в их системе стало понятие „концептуальная схема". Его определяют как исходное для значения: „значение языковой единицы как реализация ее концептуальной схемы" (Зализняк 2004) становится опорой при углублении теоретико-лингвистического знания.

Указанный подход к грамматическим феноменам характеризуется семантической динамикой и детерминированностью (включая семантическую мотивированность).

Мотивация, детерминированность создают предпосылки и для анализа растущей продуктивности семантических переносов. На материале лексико-

семантических интерпретаций, переносного, транспозиционного аспекта временных форм раскрываются масштабные, глубинные теоретико-лингвистические закономерности.

Практическая значимость исследования заключается в его направленности на разрешение релевантных лингводидактических, праксиологических, лексикографических проблем, включая рекомендации по оптимизации языкового воздействия, создание грамматических словарей новой - антропоцентрической - направленности.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Категориальный аппарат коммуникативной теории языка обладает закономерной объяснительной силой для непротиворечивой систематики темпоральных феноменов и процессов, не получивших научно-обоснованной интерпретации в других понятийных системах. Указанный категориальный аппарат теоретико-лингвистически обобщает актуальные научные парадигмы: лингвокультурологи-ческую, прагмалингвистическую, антропоцентрическую, когнитивную.

2.Исходной теоретико-лингвистической позицией для интерпретации исследуемых темпоральных феноменов и процессов является полифункциональность момента речи, которая проявляется системно благодаря иерархическим отношениям, системе корреляций между первичной точкой временного отсчета и вторичными точками отсчета, при этом взаимообусловлены две основные корреляции: временной перспективы и одновременности. Корреляция временной перспективы проявляется в том, что ее конечные точки не имеют предела, однако — также в силу иерархичности - при этом нет разобщенности с моментом речи: обеспечивается панхронность. Специфика корреляций, в которые вступает одновременность, заключается в том, что она противопоставлена и разновременности и всевременности.

3. На основе названных корреляций поликонцептуальность времени (онтологическое время, мыслительное время, лингвистическое время) обусловливает взаимно-неоднозначные соответствия, которыми определяется динамика развития темпоральности, организованной по принципу асимметризма, включающего первичные и вторичные точки временного отсчета. Идентификация вторичной точки отсчета в зоне настоящего и момента речи позволяет непротиворечиво и динамично представить семантическую полисистему презенса и зону семантической син-кретичности перфекта. Эта же идентификация детерминирует корреляцию ограниченности/неограниченности (локализованности/нелокализованности) действия в зоне настоящего как актуальность/неактуальность.

4. Событийно-временные характеристики реального и фиктивного миров отображаются в высказывании интегративно. Интегративную полисистему, определяющую функциональные параметры временных понятий, образуют прагматические, семантические и синтаксические характеристики. Принципиально значима система ролей участников и неучастников речевого акта, которая интегрируется системой тенденций.

5. Наибольшую объяснительную силу выявляет тенденция детерминировать употребление временных форм речевой ситуацией, при этом подтверждается их взаимообусловленность: время служит одним из главных средств организации речевых ситуаций, и это обусловливает переплетение типов речевого высказывания (с их характерными временными перспективами), которые, взаимодействуя по тенденции динамики систем, за счет контрастной тенденции самосохранения системы не смешиваются между собой и не растворяются.

6. Учет тенденций позволяет соотнести текстоорганизующую и тексто-формирующую функции темпоральности как многомерно-обобщающую и дифференцирующе-конститутивную. Для текстоорганизующей функции релевантен момент речи как одна из возможных точек на оси времени, организующий систему темпоральных осей, в которой проявляется всё более значимая коммуникативно-эгоцентрическая характеристика - темпоральное отчуждение (дистанцирование). На этой основе в единой системе объяснимы два регистра: направленный и ненаправленный, избираемые в зависимости от того, адресует ли говорящий сообщение конкретному лицу или не предназначает его какому-либо адресату. Текстоформирующую функцию темпоральности обеспечивает интенция говорящего в отношении временной ориентации.

7. Субъективная позиция говорящего обусловлена иерархией структурно-речевых рангов, которая воссоздает картину функционирования временных форм глагола, закономерности темпорального формирования отдельных высказываний и целого текста. Для иерархии существенно несоответствие таких сторон основной темпоральной модели, как левая (предшествование) и правая (следование). С ними многомерно связаны пространственно-временные пересечения, выявляющие связь между центростремительными и центробежными тенденциями.

Апробация результатов исследования. Результаты исследования были представлены на научных конференциях различного уровня, включая Всероссийские, в том числе: Гуманитарные науки на рубеже тысячелетий" (КубГУ, 1997), „Интердисциплинарные исследования информационного пространства" (РПТУ, 2004) и т.д. Материалы диссертации были апробированы на занятиях по немецкому языку со студентами факультета романо-германской филологии и других факультетов Кубанского государственного университета при изучении тем „Система времен глагола", „Функционирование глагольных форм".

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка.

Основное содержание работы

Во Введении раскрывается актуальность проблемы, определяются объект, предмет, цель и задачи исследования, обосновывается его новизна, теоретическая и практическая значимость, рассматриваются методологические основы и описывается методика исследования, формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе „Грамматическая категориальная сущность глагольных временных понятий и значений в языкознании" актуализируется взаимодействие субстанциональных характеристик темпоральности и ее функционально-прагматических параметров, детерминируется глагольная основа категории времени, раскрывается значение категорий определенности, вида, предельности, переходности и т.д.

В исследованиях темпоральности на современном этапе ее развития наблюдается определенное расхождение, взаимно-неоднозначное соответствие между общим концептом и его компонентами (такое же расхождение ранее преодолевалось в отношении категории вида, залога и некоторых других). Если общая концептуализация темпоральности как текстовой категории осуществляется достаточно последовательно, то в вопросе о том, из чего же складывается данная макрокатегория, единства нет. Между тем „одной из основных задач, решение которой - необходимое условие разработки общей теории языка, является инвентаризация и систематизация основных его компонентов... " (Богушевич 1991). Компоненты темпоральности определяются достаточно противоречиво, причем причины такой неопределенности известны.

Основная из них - крайне разветвленная представленность временной семантики. С этой причиной соотнесена зависимость иных категорий, в том числе основополагающих, от темпоральности.

Эти причины дополняются постоянным обновлением подходов к исследованию категории темпоральности. Они связаны и с общелингвистической множественностью и, соответственно, с активным обновлением семантики терминов при взаимодействии научных парадигм, поскольку интеграция, перенос предполагают пересмотр значений терминов с новых позиций (Харламова 2004).

Так, уже в анализе структуры текста, в зависимости от того, какие из его элементов выбираются в качестве элементов структуры, одному и тому же тексту ставится в соответствие не одна структура, а несколько (Рафикова 1994). При обращении к функциональным, прагмалингвистическим, антропоцентрическим измерениям эта поликоординатность усиливается.

В современный период развития языкознания ее уравновешивает установка на многомерно-реальное наполнение концепта „время" в теории языка, которая объясняет противоречивость суждений о времени тем, что речь идет о его разных планах (Золотова 2002), при этом понятие момента речи предполагает разнонаправленность движения от этой точки. Приведенная установка соответствует возрожденной общепознавательной тенденции - преодолевать разрыв между научным и обыденным знанием. Это должно распространяться и на интерпретацию грамматических значений, подтверждая, что между научным знанием и здравым смыслом противоречия нет, так как речь идет о смысле слов, предложений, текстов, адекватно представляющем в них тот смысл, что соответствует им в объективной действительности (Аронов 2004).

Разноречивость преодолевается в различных теоретико-лингвистических парадигмах. В то же время с единых позиций, в общей системе компоненты тем-поральности в современной теории языка не систематизировались. Избранная

понятийная система, отражающая антропоцентрическую триаду, координатив-но-временную и координативно-стилистическую системы, служит предпосылкой для раскрытия компонентов темпоральности. Подобным образом достигается соответствие трактовок времени и категории, тесно с ним связанной, -модальности, которая не отражает существующих в самой действительности отношений, а является порождением и необходимой принадлежностью мыслительного процесса (Чесноков 1997). Языковой материал интегрируется при этом в теоретико-лингвистическом понятийном аппарате.

Смысловое содержание, рождающееся в процессе деятельности общения, не поддается кодификации, всегда являясь результатом творческого мыслительного усилия, поскольку формируется в неповторяющихся ситуациях и воплощает в себе соотнесение данной ситуации с внутренней моделью мира, хранящейся в сознании человека (Звегинцев 2001). Ситуативный контекст во взаимосвязи с абсолютной временной осью можно описывать посредством ментальных моделей: реципиент текста выстраивает две репрезентации - пропозициональную, близкую к тексту, и перекодированную версию, которая в большей степени учитывает предзнание, содержащее, например, процедуральное знание о стандартном темпоральном ходе прототипических событий (Haase 2002).

Перед лингвистами стоит задача перехода от лингвистики имманентной с ее установкой рассматривать язык „в самом себе и для себя" к лингвистике антропологической, предполагающей изучение языка в связи с человеком, его сознанием, мышлением, духовно-практической деятельностью.

Показательно, что в последние годы на темпоральность распространяется та интеграция, которая ранее охватила категорию субъекта: она заключается в привлечении общедуховных, религиоведческих познавательных координат для объяснения антропоцентрических феноменов. В недрах христианства возникла идея спонтанной активности души, причем понятие души включало в себя и признак сознательности. Представление о разуме как человеческой способности наблюдать за собственными психическими процессами было выдвинуто в качестве его исключительности и несовместимости с бренным телом. Душа стала носителем самосознания и была представлена в виде самостоятельной сущности.

Выделение Декартом понятия сознания из более общего понятия души имело важное значение в истории научной мысли. В центре опирающихся на него концепций - движение от прошлого через настоящее к будущему, при этом дух становится силой, связывающей все три измерения времени, открывающей сознанию перспективу в будущее. Духовная сила человека преодолевает привязанность к настоящему и открывает перед ним текст как непреходящую ценность прошлого, возрождаемого памятью.

В период раннего Возрождения в европейской философии осуществился переход от понятия души к понятию сознания, который сыграл особую роль в формировании энергетического взгляда на мир через начатую Ренессансом трансформацию идеи времени. В отличие от моносемантичного восприятия времени в средневековом космосе (вечность - бренный, текущий, преходящий мир),

деятельностный ренессансный человек впервые увидел в нем позитив, открывающий возможности собственной реализации: время воспринимается уже не только быстротечным и неуловимым, но и созидательным, преобразующим. С этой множественностью атрибутов оно обретает в познавательном процессе субъектный статус, т.е. человек задумывается над ним, воспринимает его как проблему (Мегентесов, Хазагеров 1995).

Идея сознания, в которой реализуется человеческая сущность, объединяет современные версии таких разных теоретико-лингвистических парадигм, как структурно-семантическая, коммуникативная, прагмалингвистическая, которые сближает между собой интегративное понимание темпоральности, и это вполне закономерно в общенаучном плане.

Поэтому в последние десятилетия духовные аспекты в их социокультурной детерминированности пронизывают и лингвистическую теорию времени.

Возникает закономерная проблема, суть которой сводится к рассмотрению вопроса о том, в каких же именно субстанциональных феноменах закрепляется и развивается новая взаимосвязь между познанием и временем. Наибольшие перспективы к разрешению этой проблемы просматриваются в обновленной вербоцентрической трактовке объекта исследования.

Современный период развития лингвистики ряд исследователей (Н.Ю. Бо-кадорова, Ю.С. Степанов) справедливо сравнивают с интегративными периодами предшествующих этапов, например серединой XIX века, когда, при всем разнообразии научных подходов и парадигм, реализовалась потребность в единстве теоретико-лингвистического знания. Эта установка поддерживается обновленным подходом к научной систематике (Иванисов 2004, Факторович 2004).

Задачи, решаемые в исследовании, побудили остановиться на таком аспекте познавательного единства, как участие макрокатегорий (темпоральность, вид, определенность, предельность) в выражении общих макроконцептов.

Вслед за Г.А. Золотовой, Г.П. Немцем, Ю.С. Степановым, П.В. Чесноко-вым мы определяем как макроконцепты те „слагаемые", сложные ингредиенты динамической языковой картины мира, которые цельно обобщают наиболее многомерные взаимосвязи и складываются из концептов. Так, динамика состояния субъекта - макроконцепт, в котором взаимообусловлены темпораль-ность, определенность, вид. Отсюда вытекает рассмотрение каждой из названных категорий не только в ее традиционных корреляциях, но и в принципиальной макроконцептуальной „сетке". Категория времени рассматривается с обязательным учетом таких категорий, как определенность, вид, предельность, переходность, присущих глаголу как основному средству выражения грамматической категории времени.

Во второй главе „Формально-грамматическая субстанциональность категории времени" обоснована функциональная специфика интеграции конституирующих признаков темпоральности. В связи с этим рассматривается аспектность языка во времени и в пространстве, взаимосвязь признака лица и признака времени, осуществляется моделирование категориальных значений временных форм и их синтагматических значений в опоре на контекстуальное

окружение, а также анализируется реальная аспектность реализаций категориальных временных позиций в теории языка.

В конкретной речевой ситуации говорящий на уровне отражения соотносит все события с объективным моментом своего существования, который в данном акте коммуникации выступает как момент речи.

Момент речи, или „ось ориентации", неизменно присутствует в сознании говорящего как необходимое условие восприятия, осознания и отражения в языке реального времени. В этом процессе человек осознает свое место в объективной действительности. Данное утверждение позволяет сделать вывод об антропоцентрическом принципе построения системы языка вообще и об отражении этого принципа в концептуальном времени в частности.

Обобщения - в избранном аспекте — побудили нас ввести понятие антропоцентрической триады (AT). Она опирается на специфику исследуемой проблематики и на синтез актуальных теоретико-лингвистических подходов (Ажеж 2004, Золотова 2002 и др.). AT - это единство трех временных планов лингвистической теоретизации (рассмотрения языкового объекта): объективного, релятивного и перцептивного, отражающего позицию говорящего, или перцептора.

Понятие AT необходимо именно ввиду актуальности соотнесения последнего - антропоцентрического динамичного плана — с другими, их раскрытия в единстве.

Избранный подход служит основой последующего анализа, причем в каждом временном плане (объективное время, релятивное время) - не только в третьем (перцептивное время) - акцентируется антропоцентризм.

Реальный мир и человек, его познающий, могут рассматриваться, по утверждению В.К. Кёка, как некая абсолютная антропо-кибернетическая модель, представляющая систему с обратной связью. В ней человек осознает себя как начало системы координат и использует это представление при отражении ряда понятийных категорий в языке, основными из которых являются категории лица, места, времени („я - здесь - теперь").

В качестве координатных точек предстают такие элементы темпорального текста, как наречия и прилагательные с временным значением, указательные местоимения, словосочетания с предлогами, а также союзы и сложноподчиненные предложения, инфинитивные обороты и сочетания с модальными глаголами (sollen, wollen [долженствовать, хотеть]) и т.д., выражающие временную соотнесенность действий.

Все указатели временного дейксиса находятся, по мнению Э. Бенвени-ста, в зависимости от „я" - субъекта высказывания в данном речевом акте, которое, будучи мобильным знаком, присваивается говорящим на момент речи, чтобы способствовать проявлению в ней языка (Бенвенист 2002).

Совокупность перечисленных составляющих темпорального текста позволяет с необходимостью (для учета их взаимосвязанного и взаимообусловленного функционирования) конституировать такое понятие, как координатив-но-временная система текста (КВС), - единство взаимообусловленных времен-

ных характеристик, координированных со смежными: локальными, модальными, персональными.

В указанной системе обобщены следующие параметры: автосемантич-ность - синсемантичность, одноплановость - многоплановость, однородный -смешанный характер, эксплицитность - имплицитность, линейный переход -объемный переход.

Так, КВС может быть выстроена на основе цепочечной темпоральной сетки и передавать последовательное развитие событий посредством одной и той же временной формы (Ноздрина 1997):

Effi beugte sich über die Wiege, ließ sich dann Hut und Regenmantel abnehmen und setzte sich auf das klebe Sofa in ihrer Schlafetube (Th. Fontane).

[Эффи наклонилась над колыбелью, потом отдала свои шляпу и плащ прислуге и села на маленький диван в своей спальне.]

Такая система типично формируется взаимодействием следующих параметров: автосемантичность, одноплановость, однородность, эксплицитность, линейный переход с временной сеткой „цепочка". В теоретико-лингвистическом плане цепочечная темпоральная сетка реализует в КВС текста углубленное однонаправленное межуровневое взаимодействие, с целью усиления когерентности. Подобные текстовые пространства отличаются широтой взаимодействия с адресатами.

КВС текста, далее, может быть объемно-возвратной, поскольку она выстраивается говорящим на основе темпоральной сетки „с несколькими непредсказуемыми переходами от формы к форме, с возвратом к одной и той же форме и амплитудой движения, меняющейся подобно движению на качелях" (Ноздрина 1997):

Er aber sagte: „Die Zeit wird kommen, und du wirst fühlen, wie das Entzücken, das in deinem Auge bricht, das erste Lächeln deines Kindes

[Но он сказал: „Придет время, и ты почувствуешь, как восхищение, которое светится в твоих глазах, вызовет улыбку твоего ребенка..."]

Такая КВС типично складывается взаимодействием следующих конститутивных параметров: синсемантичность, многоплановость, смешанный характер, эксплицитность, объемный переход с временной сеткой „качели". На теоретико-лингвистическом уровне такая система обеспечивает разнонаправлен -ное межуровневое взаимодействие. Подобные текстовые пространства могут служить намеренной неоднозначности, все более востребованной языковой элитой.

КВС текста проявляется как единство условий, охватывающих все существенные признаки (от элементарных показателей, формантов времени до мак-ротекстовых, прагмалингвистических установок, интенций, „сверхзадач") и обеспечивающих ту или иную направленность временной характеристики.

Особенно показательны в этом смысле минимальные контексты. Обратимся к первой фразе - авторской речи - следующего контекста:

Der Wirt gegen die Franziska: „Pst! Mein schönes Kind! Auf ein Wort!

[Хозяин Франциске: „Тс! Мое прекрасное дитя! На одно слово!"]

Время, а именно значение настоящего, обладает здесь особой емкостью. Настоящее определяется для контекста глобально, однозначно и при этом выражается специфически (безглагольное настоящее), поэтому координативно-временную систему составляют особые способы отнесенности ситуации к презентной временной перспективе. В систему интегрированы средства различного характера: безглагольные способы номинации, адресное обращение, императив, который, по мнению некоторых исследователей, включая авторов Русской грамматики (1980), соотнесен с временными планами, а не просто находится вне времени.

В других текстовых пространствах для отнесенности ситуации к конкретным временным планам чаще всего выступают такие формальные средства, как временные дейктические указатели и глагольные формы, относящиеся к семантике настоящего, прошедшего или будущего и входящие в соответствующую КВС.

При построении КВС любого текста главным „эмпирическим эталоном", позволяющим выделить на оси времени сегменты настоящего, прошедшего и будущего, является момент речи.

Действие, выраженное глагольной формой и соотнесенное как одновременное с моментом речи, обозначает, как правило, некоторую временную протяженность.

На эту особенность момента речи уже в XIX веке указывали русские лингвисты, отмечая, что момент настоящего как таковой не существует, является условным и может быть и минутой, и часом, и днем, и неделей, и месяцем, и годом и т.д. (Некрасов 1865).

Современные исследователи языка также подчеркивают, что момент речи как лингвистический факт весьма растяжим: если в романе описываются события в прошлом, то он (момент речи) равен по длительности времени написания (или прочтения) всего романа (Исаченко 1961).

Момент речи является, таким образом, условным понятием, всегда обозначающим некоторую протяженность во времени „момента настоящего", т.е. идеальная грамматическая точка отсчета в речевой практике претерпевает известную „деформацию", оказывается на деле некоторой длительностью, протяженностью, так как грамматический момент речи преломляет, не может не преломлять в языке определенную длительность реального времени.

По мнению Е. Лейзи, настоящее - это точка, в которой сталкиваются прошедшее и будущее (неизмеримая, пустая точка), в то время как язык - это произведение человека, и как таковое он предназначен не для математических истин, а для практического использования. Поэтому язык воспринимает настоящее менее точным, т.е. более широким образом: то, что мы обозначаем в языке формой настоящего, может быть час, год, столетие.

Факт реальной временной протяженности момента настоящего не подлежит сомнению. Формы настоящего времени способны выражать в языке действия большей или меньшей протяженности в настоящем, а также действия абстрактные, всевременные:

Warum liest du denn nicht weiter, Mama? (L. Frank) (действие, одновре-

[Почему же ты не читаешь дальше, мама?]

Und selbst, wenn man die richtigen Worte weiß, dann schämt man sich, sie

auszusprechen (E.M. Remarque) (всевременное действие).

[И даже когда знаешь верные слова, то и тогда стесняешься сказать их.]

Временная протяженность не может быть определена и высчитана в языке с математической точностью, и для лингвистики это не важно. Абстрагируясь от частных случаев, реально возможно представить действия в настоящем как отрезки большей или меньшей длины на некоей абстрактной оси времени. Вывод этот продиктован самим коммуникативным характером грамматической категории времени, фактом прямой зависимости той или иной длительности момента настоящего от воли и намерения говорящего, поскольку говорящий сам устанавливает момент речи и сам выбирает те или иные временные формы в процессе индивидуального акта общения. Онтологическая сущность окружающих нас предметов и явлений, т.е. субстанция, во многом определяет характер временных отношений, отображаемых в языке. Например, абстрактный субъект, как правило, связан с абстрактным действием: Die Liebe ist ein starkes Gefühl [Любовь - сильное чувство]. Конкретные субъекты (например, „der Mond" [луна]) могут выявлять родовые отношения: Der Mond ist ein Himmelskörper [Луна - небесное тело].

В других случаях то же существительное „der Mond" может употребляться при выражении конкретных, детерминированных действий:

Der Mond ist jetzt hell genug, um ein Glas zu finden, Gottfried. Mach die

Illumination aus (E. M. Remarque).

[Луна сейчас достаточно яркая для того, чтобы найти стакан, Готфрид.

Выключи иллюминацию.]

Таким образом, можно выделить на оси времени три временные сферы (временная дифференцированность) и в каждой временнбй сфере обозначить действия детерминированные (локализованные) и недетерминированные (не-локализованные).

Субъективный характер определения ситуации „я - здесь - теперь" отражает одну из основных черт „устройства языка", о котором уже шла речь, - антропоцентрический принцип, проявляющийся не только в субъективном характере выбора говорящим момента речи, в определении протяженности момента настоящего, но и в распределении ролей участников/неучастников акта коммуникации, которое проводится также с позиции говорящего. При этом роль самого говорящего в процессе

16

общения может переходить от одного участника акта коммуникации к другому. В этом случае происходит переключение центра дейктической системы, так что говорящий всегда остается в центре ситуации высказывания. По всей видимости, термин „местоимение" для слов личного дейксиса (я, ты, мы, вы и т.д.) не совсем точен: он не раскрывает подлинной сущности этих слов, так как они могут рассматриваться не только как заместители имени (существительного). Иногда высказывается мнение, что они вообще не замещают других слов, а являются единственным и адекватным средством обозначения говорящего и слушающего как обязательных участников всякой языковой коммуникации (Helbig, Buscha 1996).

Признак лица и признак времени взаимосвязаны, и связь их определена онтологически.

Выбор категорий лица и числа зависит от актантного (именного) и/или местоименного окружения глагольных форм. Например, в немецком языке выражение значения персональности связано с категорией лица в классе местоимений, с категорией слов личного дейксиса. Первое и второе лицо образуют ось я(мы) - ты(вы), это ось „говорящий" - „слушающий" (Г - С) (категория коммуникативного лица) (Уфимцева 2004). Ось 1-е лицо - 2-е лицо противопоставлена 3-му (некоммуникативному) лицу (он, она, оно, они).

Третье лицо отличается от 1 и 2-го лица тем, что только ему свойственно противопоставление лицо/не лицо, так как только оно способно обозначать и одушевленные, и неодушевленные предметы. Эта особенность в грамматических значениях и корреляциях форм 1,2,3-го лица была отмечена уже Ф.И. Буслаевым и A.M. Пешковским.

С одной стороны, слова личного дейксиса можно рассматривать как „пустые слова", поскольку они не соотнесены с конкретными денотатами, предметами и лицами реального мира, но, с другой стороны, они соотнесены с „референтами конкретного речевого акта" (Уфимцева 2004) и способствуют различению его участников и неучастников.

При моделировании категориальных значений языковых временных форм целесообразно исходить из двух основных тезисов: тезиса о полифункциональности момента речи и тезиса о наличии иерархических отношений, в которых находятся первичная точка отсчета (момент речи) и вторичные точки отсчета.

Необходимо различать экстралингвистический момент настоящего, сам акт говорения, и лингвопрагматический момент речи - отражение времени акта говорения в языке.

Причинно-следственный характер понимания специфики времени в философии (прошлое служит причиной настоящего, а настоящее выступает причиной будущего) обусловливает возможность представления условной оси времени, на которой можно обозначить направление из прошлого в будущее и обратное движение по прямой - из будущего в прошлое, т.е. то, что наполняет настоящее, было некогда будущим и станет со временем прошлым: „Настоящее всегда чревато будущим и обременено прошедшим" (Лейбниц 1983).

Идею о двух направлениях по оси времени использовал в своих исследованиях о видах Э. Кошмидер, а отечественный исследователь Н.С. Поспелов -

для разграничения грамматических значений временных форм русского языка в зависимости от того, в каком виде речи они употреблены. В речи от 1-го лица (линия субъекта, направление движения по оси из прошлого в будущее) мы наблюдаем одни значения временных форм, в повествовании (ретроспективная линия событий, направление движения из будущего в прошлое) выступают их другие значения.

Актуальность (вербальность) настоящего определяется его соотнесенностью с моментом речи (моментом сообщения о действии), который является началом координат на оси времени. Ориентация на момент речи дает возможность говорить о действии локализованном, синхронном, актуальном моменту речи или, наоборот, о действии нелокализованном, неактуальном для момента речи, о деспецификации и генерализации действия.

Во флективных языках актуальность глагольного действия может быть связана со следующими тремя корреляциями: дифференцированность/недиффе-ренцированность, детерминированность/недетерминированность и однократность/многократность.

Указанные понятия играют важную роль при установлении категориальных, системных значений временных форм в языке, в том числе и в немецком, и в первую очередь для определения категориального значения центральной временной формы системы времен - презенса.

Действие, выраженное презенсом, может быть дифференцированным и недифференцированным. Дифференцированное же действие может быть либо детерминированным (актуальным), либо недетерминированным (неактуальным):

Es ist merkwürdig, aber mich friert. Dabei ist es doch ganz warm draußen

[Это странно, но меня морозит. При этом на улице совсем тепло] (дифференцированное актуальное действие в настоящем).

Недифференцированное действие есть в то же время действие недетерминированное, здесь нет соотнесенности с какой-либо точкой отсчета, отсутствует какая-либо конкретизация действия, его уточнение во времени:

Und dann ist doch immer ein Unterschied zwischen Gedanken und Wünschen. Gedanken sind in der Regel etwas, das noch im Hintergrunde liegt, Wünsche aber liegen meist schon auf der Lippe (Th. Fontane).

[И потом все же всегда есть различие между мыслями и желаниями. Мысли - это, как правило, нечто, находящееся еще где-то на заднем плане, желания же уже большей частью вертятся на языке.]

Действие дифференцированное, одновременное моменту речи, может быть и актуальным, и неактуальным. Отсюда следует, что значение одновременности не исчерпывается значением актуальности, а понятия „одновременность" и „актуальность" нетождественны.

Категориальным значением презенса считается значение действия настоящего, дифференцированного, актуального и неактуального, но виртуально

противопоставленного другим временным планам. Понятие актуальности глагольного действия, его детерминация и дифференциация оказываются, таким образом, тесно взаимосвязанными.

На любом сегменте временной оси возможна конкретизация (детерминация, локализованность) глагольного действия, частным случаем которой является актуальность действия в настоящем.

При абсолютном употреблении временных форм, при ориентации на момент речи, который является в данном случае главным временным ориентиром, актуальность глагольного действия релевантна лишь для сферы настоящего и определяется не включенностью момента речи в протяженность действия, а соотнесенностью действия с точкой отсчета, в данном случае - с моментом речи.

Как известно, германские языки не имеют грамматической категории вида, поэтому временная дифференциация не зависит от видовой характеристики глагола (предельность/непредельность), а временная детерминация носит видо-временной характер и выражена контекстуально.

Двойственность корреляции актуальность/неактуальность, также имеющей видо-временной характер, нередко не учитывается исследователями, которые обычно обращают внимание только на одну из присущих ей характеристик: либо указывается на временнбй характер значения актуальности глагольного действия, либо на видовой (в языках, имеющих категорию вида), и тогда значение актуальности связывается с видовыми различиями глаголов.

Следовательно, корреляция актуальность/неактуальность выявляется обычно на стыке двух грамматических категорий - категории вида и категории времени. Однако в некоторых языках, в том числе и в немецком, не имеющих самостоятельной грамматической категории вида, специфические особенности реализации актуальности глагольного действия можно установить только на уровне категориальных значений временных форм, для которых момент речи выполняет функцию разграничения и дистанцирования при определении их семантических признаков. Для презентных временных форм момент речи выступает в качестве актуализатора или детерминатора, поскольку в данном случае он (момент речи) совмещает в себе функции первичной и вторичной точки отсчета.

Моделирование категориальных значений временных форм позволяет наиболее объективно, точно и экономно описать значение каждой временнбй формы в системе. Распределение временных форм по коммуникативным регистрам (направленный регистр - высказывание предназначено определенному лицу, ненаправленный - отсутствует конкретный адресат высказывания; Зо-лотова 2002, Шубин 1972) связано прежде всего с их категориальными значениями, с использованием момента речи и лингвистической точки отсчета в качестве временных ориентиров.

В третьей главе „Семантика репрезентативности временных форм глагола" представлены референциальные характеристики времени как полисистемы, причем освещается также их взаимная связь с макрокатегорией „модальность лица".

Структурно-семантические особенности направленного и ненаправленного регистров рассматриваются во взаимосвязи признака лица и признака выражения временной перспективы. В соответствующих параграфах анализируются языковые и речевые возможности временных глагольных форм в каждом из регистров.

Для направленного регистра характерно употребление форм презентного временного ряда.

В семантический потенциал категориальных значений временных форм настоящего времени входит значение актуальности/неактуальности. Реализация данной потенции происходит в речи и носит синтагматический характер.

Наряду с формами презенса в предложениях общезначимого содержания (с всевременным значением) употребляются в немецком языке перфект и футурум I:

Die Katze weiß, wo sie genascht hat.

[Знает кошка, чье мясо съела.]

An schönen Worten wird es ihm nicht fehlen.

[Ради красного словца не пожалеет родного отца.]

Реже употпебттяется. наппимеп. ппетепит:

Kein weiser Mann ward je genannt, an dem man nicht eine Torheit fand.

[Не было еще такого умного человека, у которого не нашли бы хоть

немного глупости. = На всякого мудреца довольно простоты.]

Такой же алгоритм употребления временных форм наблюдается и во многих других языках в соответствии с существующей в них системой временных форм глагола. Например, в русском языке: большими доходами живут, малыми - обходятся (настоящее время глаголов несовершенного вида); на смелого собаки лают, а труса кусают (настоящее время глаголов несовершенного вида); взялся за гуж, не говори, что не дюж (прошедшее время глагола совершенного вида); что упало, то пропало (прошедшее время глаголов совершенного вида); что посеешь, то и пожнешь (будущее время глаголов совершенного вида); поспешишь - людей насмешишь (будущее время глаголов совершенного вида).

О. Есперсен указывает на то, что английскому языку недостает логичности при выражении обобщенного действия, так как в английском языке в данном случае возможно употребление различных временных форм и различных форм существительного:

Man is mortal. [Человек смертен.]

Men were deceivers ever. [Мужчины всегда были обманщиками.]

Однако языковая нелогичность в выборе разнообразных средств выражения общезначимости - кажущаяся нелогичность. Как известно, любой язык обладает многими средствами выражения общезначимости - грамматическими, лексическими, синтаксическими, а также экстралингвистическими. Ска-

зуемое выполняет функцию констатации наличия предикативного признака, приписываемого всякому моменту на оси времени, которую чаще всего выражают формы настоящего времени, ибо они генетически связаны с инфинитивной формой глагола, обеспечивающей наличие какого-либо предикативного признака в наиболее обобщенном виде.

В языке существует такая транспозиция временных форм, которая характерна для ненаправленного регистра, но встречается и в направленном регистре, так как оба плана речевого высказывания переплетаются подчас очень тесно: фрагменты информативного характера вплетаются в диалогическую речь (мы имеем в виду случаи употребления, в первую очередь, повествовательного презенса, которые характерны для повествования, а не для диалога). Живой язык не признает тех границ, которые лингвисты проводят подчас между различными планами речевого высказывания, между сферами употребления тех или иных глагольных временных форм. В следующем примере представлено употребление футуристического презенса:

Ich will Ihnen einen Vorschlag machen... Während ich bade, bringt die Wirtin das Frühstück ins Zimmer, und da darf sie Ihnen nicht begegnen, sonst gibt's Krach. Wenn sie wieder draußen ist, sind Sie mir wieder willkommen (E. Kästner).

[Я хочу предложить Вам... Пока я буду купаться, хозяйка принесет в комнату завтрак, и тут нельзя допустить, чтобы она Вас встретила, иначе - скандал. Когда она опять уйдет, Вы снова для меня желанный гость.]

При сравнении прямого и переносного употребления презенса, обнаруживается различного типа соотнесенность действия с моментом речи. Прямое употребление презенса обеспечивает характеристику действия, связанную с инклюзией момента речи, независимо от того, является ли это действие дифференцированным или недифференцированным. Переносное употребление презенса сопряжено с эксклюзией момента речи, разобщенностью с ним.

Следовательно, синтагматический уровень анализа значений презенса устанавливает относительно момента речи еще одну корреляцию - инклю-зия/эксклюзия момента речи, которая различает два типа употребления презен-са - прямое и переносное. Эта корреляция, как и другие, отмеченные выше, релевантна лишь для синтагматики.

Другая временная глагольная форма немецкого языка - перфект - в отличие от остальных временных форм, которые могут обозначать события в прошлом, имеет своим ориентиром, точкой отсчета момент речи. Функционирование перфекта связано с направленным регистром языковой коммуникации, с выражением презентной временной перспективы. В этом случае перфект как временная форма выступает в своем категориальном значении. При этом он выражает такое действие в прошедшем, которое обладает значением „актуальности последствий" для настоящего момента речи (Sieberg 2003), значением „конечной контактности" (Жеребков 1988):

Sie kennt dich, ich habe ihr oft von dir erzählt (Th. Fontane).

[Она знает тебя, я часто ей о тебе рассказывал.]

Синтактико-расширительныйтест:

Ich habe ihr oft von dir erzählt, so daß sie dich kennt.

[Я ей часто о тебе рассказывал, так что она тебя знает.]

Причинно-следственная связь двух действий при употреблении перфекта обычно бывает более четко выражена при наличии двух предложений. Причина может быть заключена в первом предложении, а следствие — во втором, или наоборот, но в предложении, заключающем в себе причинность, содержится перфектная форма:

Aber Niemeyer ist mir lieber; er hat mich getauft und eingesegnet und getraut, und Niemeyer soll mich auch begraben (Th. Fontane).

[Нимейер мне милее; он крестил, и благословил, и венчал меня, и Ни-мейер должен меня похоронить.]

Связь перфекта с выражением презентной временной перспективы объясняет еще один вид его функционирования: употребление перфекта в предложениях, содержащих указание на обобщенный, всевременной характер действия или на многократность действия в настоящем, относительно которого перфект выражает предшествование:

...Aus dem Staube des Weges haben meine lieben Eltern dies Kind für mich aifgesammelt, ich danke es ihnen jeden Morgen (Th. Storm).

[...Из дорожной пыли мои дорогие родители собрали для меня этого ребенка; я благодарю их за это каждое утро.]

В плане значения актуальности последствий перфект широко употребляется при выражении констатации фактов в различных высказываниях:

Aber neulich habe ich einen wirklichen Beweis meines früheren

[А недавно я обнаружил достоверное доказательство моей прежней королевской жизни.]

Таким образом, речевые реализации перфекта в направленном регистре характеризуют презентная временная перспектива и момент речи в качестве временнбго ориентира. При этом целесообразно рассматривать перфект как интегративный феномен, поскольку в совокупности его значений актуально наличие зоны синкретизма, объединяющей две стороны семантики перфекта как грамматической формы: значение собственно прошедшего и значение собственно настоящего, т.е. совмещенное синкретичное значение, соединяющее оттенок настоящего и отсылку к прошлому и проявляющееся либо той, либо другой гранью, в зависимости от превалирующего в данном конкретном употреблении дифференциального семантического признака (предшествование или результативность, завершенность, актуальность последствий).

22

Формы будущего времени также могут выступать в направленном регистре в транспозиционных значениях. Если действие выражено футурумом I или футурумом II, а соотнесено с моментом речи, то оно выражает соответственно модальное настоящее или модальное преднастоящее. На ситуацию настоящего указывают лингвистические и экстралингвистические факторы. Ситуация настоящего, одновременность, синхронность действия, выраженного футурумом I, моменту речи довольно легко определяется в тех случаях, когда одно действие рассматривается как параллельное другому и одновременное ему, и оба они синхронны моменту речи:

Was Sie sagen! Natürlich, Frau Sommer liebt gewiß auch Schriften und

Bücher wie ihr Freund, auch sie wird dabei die gewisse zeitgenössische

[Что Вы говорите! Конечно, фрау Зоммер определенно тоже любит

сочинения и книги, как ее друг, но при этом она, вполне возможно,

также предпочитает определенную современную литературу.]

Действие, выраженное в приведенном примере футурумом I, одновременно действию, выраженному глаголом „liebt", но, в отличие от него, оно обозначает настоящее модальное.

Модальное значение может быть усилено модальными словами:

Er wird wohl mit allem einverstanden sein... (Th. Fontane)

[Он, наверное, со всем согласен...]

Футурум II при ориентации действия на момент речи также выражает модально окрашенное действие, но, в отличие от футурума I, не одновременное, а предшествующее моменту речи. Чаще всего таким образом выражается предположение, неуверенность в высказывании:

„Und doch," fuhr ich etwas zögernd fort, „ich glaube alle damaligen Familien unserer Stadt zu kennen..." - „Die meine werden Sie nicht

[„И все-таки,- продолжал я немного нерешительно,- я думаю, что я знаю все семьи нашего города, которые проживали в нем в то время..." - „Мою Вы, скорей всего, не знали", - возразила женщина.]

Перенос значений рассмотренных футуральных временных форм, изменение их модального статуса, несомненно, обусловлены их семантическим потенциалом. Значение „эксклюзивной перспективы" (В.А. Жеребков) означает в то же время, что действие не реализовано. Нереализованность, снижае-мость актуальности действия - те значения, которые в большой степени содействуют модификациям, описанным выше.

В отличие от направленного регистра, в ненаправленном регистре преобладают формы претеритального временного ряда (в немецком языке это пре-терит, плюсквамперфект, сочетание „ + инфинитив").

Семантически нейтральный характер претерита позволяет располагать предикатные действия в КВС текста в соответствии с речевой интенцией автора в самых различных конфигурациях и для самых различных коммуникативных целей.

Претерит выступает в ненаправленном регистре прежде всего в своем категориальном значении и выражает действие, одновременное лингвистической точке отсчета в сфере прошедшего. При этом с помощью претерита можно описывать действия, события и состояния, протекающие одновременно, например, при описании картин природы:

Das Meer kam uns entgegen wie ein ungeheures, silbernes Segel... der Horizont wurde immer weiter und heller, und plötzlich lag es vor uns, unruhig, mächtig und ohne Ende (E.M. Remarque).

[Море поднималось нам навстречу, как огромный серебряный парус... горизонт как бы отодвинулся от нас и стал светлее, и вдруг оно уже лежало перед нами, беспокойное, могучее и бесконечное.]

В повествовании претерит также отображает неразрывную цепочку действий, т.е. действия, следующие непосредственно одно за другим:

Sie trocknete ihre Hände an der Schürze ab, kam auf mich zu und nahm mir vorsichtig das Photo aus der Hand (H. Boll).

[Она вытерла руки об фартук, подошла ко мне и осторожно взяла фотографию у меня из рук.]

Претерит может замещать и сочетание „würde + инфинитив", которое выступает субститутом футурума в ненаправленном регистре, т.е. он способен выражать будущее в прошедшем. В этой функции претерит изоморфен презен-су, который в направленном регистре замещает футурум I:

Ich dachte, daß ich nicht ewig hier sitzen bleiben konnte, und hinüber ins Wohnzimmer. Mir war es gleich, was nun geschah (W. Schmoll) (фугу-

[Я подумал, что я не смогу вечно сидеть здесь, и перебрался в комнату. Мне было все равно, что теперь произойдет.]

Лексические элементы контекста (в данном случае „nun"), сама ситуация способствуют выражению значения „будущего в прошедшем".

В ненаправленном регистре могут использоваться и формы презентного временного ряда, но, как правило, в своем некатегориальном значении.

Действия, события изображаемые, а не действительные описываются с помощью презенса, который принято называть „экранизирующим". „Экранизирующий" презенс, как и все другие разновидности повествовательного пре-зенса, связан с выражением претеритальной временной перспективы и разобщен с моментом речи (лексико-подстановочный тест на возможность сочетания высказывания с наречием „gegenwärtig" [в настоящее время] - отрицательный). Это также случаи мотивированного употребления презенса, с помощью

которого в окружении претеритального контекста выражается некоторая часть действий, чтобы противопоставить реальность ирреальности - сновидения, мечты, галлюцинации, всю гамму чувств и переживаний персонажа:

Es schneit auf der Alb, und der Vikar und Dichter Eduard Mörike sieht den Veilchen schon beim Träumen zu. Er ahnt sie. Er dichtet sie herbei. Er hört sie und läßt sie klingen. „Ich bin gegen die Wirklichkeit verblendet", hat er zwei Jahre zuvor geschrieben... Diese Verblendung war sein Schutz gegen die Welt, so wie sie war, so wie sie ihn immer und immer unvorbereitet traf (Frankfurter Allgemeine Zeitung. 2004.9. Mai. S. 27). [На Альбе идет снег, а викарий и поэт Эдуард Мёрике в мечтах уже смотрит на фиалки. Он предчувствует их. Он придумывает их для себя. Он слышит их и заставляет их звучать. „Я не способен понимать действительность", - написал он двумя годами раньше... Эта неспособность восприятия была его защитой от окружающего мира, от такого, каким он был, от такого, с которым он снова и снова встречался, не будучи готов к этому.]

Аналогом футурума I выступает в ненаправленном регистре сочетание „würde + инфинитив", которое служит, с одной стороны, согласованию времен по линии претеритальной ориентации, а с другой - выражению косвенности высказывания:

Der... dachte, das Meer und der grandiose Wellenschlag würden ihn um seiner Million willen respektieren (Th. Fontane).

[Тот... думал, что море и сильный морской прибой будут соблюдать почтение к нему из-за его миллиона.]

Изучение функционирования временных форм глагола в языке и речи (на примере немецкого языка) на основе различения основных речевых ситуаций - говорения и повествования - выявляет четкое распределение временных форм по двум функциональным моделям.

Временные ряды функциональных моделей, презентный и претеритальный, сопоставимы по ряду закономерностей, имеющих изоморфный характер. Так, пре-зенс и претерит выполняют центрирующую и структурообразующую функции.

В своем употреблении временные формы плюсквамперфект/перфект, претерит/презенс, футурум/сочетание „würde + инфинитив" изоморфны друг другу и по форме, и по содержанию.

Исследования подтверждают, что в немецком языке в качестве лингвистической точки отсчета выступает футурум I, а предшествование относительно действия в будущем выражает футурум И. Однако на этом временной ряд будущего или „круг будущего" замкнулся, он не получил своего развития ни в немецком, ни в английском, ни в других германских языках.

По сравнению с другими временными формами футуральные временные формы являются менее последовательными в смысле выражения темпоральности.

Но такое положение вещей является следствием, а не причиной. Причина же, сдерживающая развитие временных форм „круга будущего", кроется, по всей видимости, во взаимосвязи временных форм с типом речевого высказывания. В немецком языке не получил развитие такой тип речевого высказывания, для которого было бы актуальным употребление футуральных временных форм.

При оформлении двух планов речевого высказывания в языке наблюдается несомненная формализация грамматических средств. Например, в немецком языке для выражения временной соотнесенности действий в направленном регистре употребляются перфект (предшествование), презенс (одновременность), футурум I/II (следование), а в ненаправленном регистре - плюсквамперфект (предшествование), претерит (одновременность), сочетание „würde + инфинитив " (следование). Структурное оформление рядов временных форм в синтагматике отличается от их структурных рядов в парадигматике, поскольку к грамматическим формам времени присоединяется сочетание „würde + инфинитив", а футуральные временные формы выступают в одном ряду с презент-ными и служат в своем модальном значении выражению презентной временной перспективы.

В каждом коммуникативном регистре временные формы могут выступать как в категориальных значениях, так и в некатегориальных, представляющих собой реализацию семантического потенциала, обозначенного для каждой временной формы в парадигматике. Такая реализация сопровождается всевозможными модификациями, которые касаются не только темпорального содержания временной формы, но и ее модального значения. Например, изменение модального статуса наблюдается у темпоральных форм при транспозиции их значений в сферу настоящего.

Некатегориальным является также ряд значений, выраженных в языковой системе семасиологически.

В языке всегда различаются значения, обусловленные связью временной формы с определенной функциональной моделью, и значения, выявляемые в результате переплетения, взаимодействия коммуникативных регистров. Эти различия помогают определить синонимичное и несинонимичное употребление глагольных временных форм. При этом их транспозиционные значения могут рассматриваться в двух планах: как самодостаточные и в то же время как частные относительно более общего понятия лексико-семантических интерпретаций (ЛСИ), проявляющих языковое многообразие. Обобщения позволяют обосновать два их основных вида: одноплановые и многоплановые. Эти виды отражают связь и с существенными характеристиками объекта: AT, КВС, КСС.

Одноплановой является такая ЛСИ, которая представляет тот же временной план, что и формально (грамматически) выраженное основное категориальное значение.

ЛСИ определяется как многоплановая, если она дополняет („умножает") формально выраженный временной план за счет отличных от него оттенков.

Примером одноплановой лексико-семантической интерпретации сферы прошедшего служит следующий контекст:

Zum Sommer, im Mai vielleicht schon, oder im Juni, zog Tony Buddenbrook immer zu den Großeltern vors Burgtor hinaus, und zwar

[На лето, возможно уже в мае или в начале июня, Тони Будденброк всегда перебиралась к деду и бабке за Городские ворота, и, надо сказать, с превеликой радостью.]

Основное категориальное значение, проявляющееся в КВС текста, - прошедшее с оттенком повторяемости, выраженное претеритом. Его представляют не только форма, но и ЛСИ.

Указанное значение передается и временной формой, и наречно-именными координатными точками того же плана (с лексико-семантическим оттенком повторяемости): „immer" [всегда] и т.п. Причем объективный отсчет от момента авторской речи, релятивное прошлое и перцептивное приближение к читателю за счет интимизации (субъективно-модальная единица „надо сказать" и эмоциональный маркер „с превеликой радостью") укрепляют эту интерпретацию антропоцентрической триадой.

Внешне сходные лексико-семантические единицы, однако, могут иметь иную природу - именно в единстве с другими формами и в ином контексте. Так, в следующем контексте интерпретация является многоплановой:

Kurz nach flinf Uhr, eines Juni-Nachmittages, saß man vor dem „Portale" im Garten, woselbst man Kaffee getrunken hatte (Th. Mann). (2)

[В июне месяце, под вечер, в начале шестого, семья консула Будден-брока сидела в саду перед „порталом", там же, где до этого она пила кофе (семья заканчивала пить кофе: сначала пили кофе, беседовали, беседа продолжилась, т.е. процесс „кофепития" (по аналогии с чаепитием) не закончился.]

В приведенном примере наблюдается интегративная семантика: временное значение завершенности, перфективности (getrunken hatte - плюсквамперфект, обычно выражающий завершенность действия в прошедшем) парадоксально соединяется с оттенком продления (дуративности, длительности).

Содержательную, прагматическую суть и специфику контекста (необъяснимую на основе понятий „реализация", „транспозиция") раскрывает именно интерпретация, т.е. концепт, включающий личностное, антропоцентрическое начало.

Многообразие временнбй семантики не исчерпывается в данном случае элементарным сочетанием двух категориальных значений (претерит - плюсквамперфект). Такое сочетание, будучи самодостаточным в другом контексте, не смогло создать здесь впечатление крайне разветвленных временных связей, которые привели к необычному решению даже такого авторитетного переводчика, как Н. Ман: обе глагольные временные формы (saß - претерит, getrunken hatte - плюсквамперфект) переведены на русский язык в авторском варианте одним глаголом несовершенного вида - „семья кончала пить кофе..." (продолжающийся, не-

27

завершенный процесс в его длительности). Глубинная семантическая специфика заключается в переплетении временных оттенков, а не в обычном предшествовании: завершение одного действия служит начальной фазой другого. Эта семантика с необходимостью выражается единством лексико-семантических и формально-категориальных средств.

В контексте (2) присутствует три основных линии взаимодействия. Во-первых, взаимодействуют отнесенность к прошлому и предпрошедшее (в немецком тексте формы претерита и плюсквамперфекта, что передается в русской интерпретации без буквального, формального соответствия), которые и создают неповторимый переход-пересечение, где финал одного действия является как бы исходом-началом другого, что очень тонко соответствует временной непрерывности, протяженности, бесконечному течению времени, господствующему в авторском мире над всем прочим. Указанная линия взаимодействия (прошлое -предпрошедшее) определяется только в единстве с двумя другими - лексико-семантическими.

Первая из них - взаимодействие глаголов. ЛСИ временного категориального значения прошедшего (пересечение двух планов в прошлом) определяется на основе лексических значений глаголов, относящихся к определенным семантическим классам - положение в пространстве, фазисность (завершенность). Глаголы иных классов не создали бы эту комплексную, достаточно очевидную семантику при том же категориальном значении глагольных временных форм.

Актуальна и вторая линия лексико-семантического взаимодействия, определяемая неглагольными — именными — способами. В ЛСИ участвуют такие координатные точки, как: „в июне месяце", „под вечер", „в начале шестого", лексическая семантика которых способствует тонкому нюансированию общего значения прошедшего, пересечению „финал - исход- продолжение".

Значимость указанных лексических актуализаторов легко доказывается с помощью трансформационного теста (изъятие обстоятельств времени из контекста):

Man saß vor dem „Portale" im Garten, woselbst man Kaffee getrunken hatte.

[Семья сидела в саду перед „порталом", там же, где до этого она пила кофе.]

Эта корреляция подтверждает единую направленность категориальных грамматических и лексико-семантических феноменов на антропоцентрическое представление ситуации, обогащение ее временнбй закрепленности. Временные индикаторы-лексемы здесь формально сходны с лексическими актуализаторами в контексте (1). Тем очевиднее их разительные отличия. Общий план прошедшего выражен в контексте (2) сложнее: форма прошедшего времени глагола несовершенного вида сама по себе передает непредельность действия, но этот временнбй план дополняется планом завершенности в лексико-семантических интерпретациях. Их составляет единство лексического значения глаголов, лексико-семантических актуализаторов вре-меннбй ограниченности, образующих каскад, „пучок", „созвездие" временных

координатных точек в координативно-временной системе текста, уточняющих временную отнесенность событий: kurz nach fünf Uhr [в начале шестого], eines Juni-Nachmittages [под вечер в июне].

ЛСИ в контексте (2) характеризуется временными координатами (обстоятельствами времени): они, как семантически общие для обоих действий элементы, обеспечивают обогащенную многоплановую временную семантику переплетения двух планов прошедшего. Отсутствие или наличие ЛСИ намечает оппозицию двух способов развертывания временной взаимосвязи в рамках КВС текста. При первом способе, без ЛСИ, категориальные значения глагольных временных форм обособлены друг от друга (это характерно для калейдоскопической подачи информации - самодостаточность каждого из событий). Второй способ взаимообусловлен с ЛСИ и передает все более характерную для художественной реальности тесную взаимосвязь действий, их взаимные переплетения, что свойственно панорамной подаче информации, когда акцентируется сложное, многослойное, многовекторное единство частей целого.

Таким образом, интерпретация и ее виды принципиально отличны от реализаций и в достаточной степени - от переносных (транспозиционных) значений и употреблений глагольных временных форм, хотя и соотнесены с ними.

Объектным пространством интерпретации являются текст и ситуация общения, временные же формы не всегда самодостаточны в плане их выражения, в то время как объектное пространство понятий „реализация", „переносное (транспозиционное) значение" и т.п. - сама временная форма (глагольная или неглагольная), являющаяся носителем значений временной соотнесенности, т.е. реализация - это процесс и результат, воплощение сущности, осуществление потенциала в реальном феномене; переносное (производное, вторичное) значение и употребление, как и исходное (непроизводное), - компонент семантической структуры частной грамматической категории.

В четвертой главе „Коммуникативные основы интерпретаций временных форм в системе структурно-речевых рангов языка" параметриру-ются взаимосвязи между грамматическими и стилистическими конституентами темпоральности, обосновывается ее текстообразующее значение.

Исследователи языка выделяют определенные структурно-речевые ранги, связанные между собой иерархически. Всякий последующий ранг опирается на предыдущий и вбирает в себя всю совокупность форм и признаков предшествующего ранга, комбинируя их, образуя более высокую и сложную ступень организации речевого высказывания. В этом реализуется гетерогенность как признак дискурс-текста (Ворожбитова 2000).

Виды речи реализуются в языке как моделируемые стереотипы выражения временной перспективы и диспозиции лиц - участников/неучастников акта речевого высказывания. Они функционируют на следующем структурно-речевом уровне в формах речи, которые, в свою очередь, используются в различных функциональных стилях языка и в литературных жанрах. Стили и жанры представляют собой вершину иерархии структурно-речевых рангов. Учет их субординации позволяет с новых позиций исследовать функции временных форм в языке.

Взаимообусловленность координативно-временной системы с жанрово-стилистическими характеристиками даёт основания детерминировать координа-тивно-стилистическую систему текста (КСС), в рамках которой взаимообусловленность параметров: системных, функциональных, прагматических - определяет в конкретном тексте стилистические характеристики рассматриваемого феномена.

КСС всегда соотнесена с существенными стилистическими признаками, раскрываемыми в различных традициях.

Для стилистики как особой гуманитарной сферы аспект координации становится все актуальнее. Он отвечает единству ее различных направлений: структурному, функциональному и т.п., а также обеспечивает их необходимую соотносительность, акцентирует наиболее перспективные векторы, включая изучение типологии композиционно-синтаксических форм повествования, характер которых определяется в тех или иных текстах именно функционально-стилистическими параметрами.

КСС характеризуется как единство условий, интегрирующих существенные признаки разного порядка и обеспечивающих ту или иную стилистическую направленность текстового пространства (контекста, фрагмента), при этом направленность эта становится в языке полифункциональной.

Например, координативно-стилистическую систему, обеспечивающую рек-ламно-публицистическую контактоустанавливающую направленность следующего контекста, составляют средства интимизации: номинации с позитивными оттенками (востребованность и ее комфортные условия: „для легкой работы"); невыраженность (имплицитность) значения адресата, которая характерна для газетных объявлений:

Wir suchen mehrere Telefonisten für leichte Verkaufstätigkeit am Telefon (Rheinische Post. 2003. 6. September. S. 48).

[Мы ищем нескольких телефонистов для легкой работы у телефона— по осуществлению продаж.]

В других текстовых пространствах те же средства могут координироваться для иной направленности, т.е. обеспечивать художественное (разговорно-бытовое, официально-деловое, научное и др.) стилистическое задание, а не публицистическое.

Стилистические особенности текста взаимозависимы и напрямую взаимодействуют с конкретными литературными жанрами, обозначающими группы литературных произведений, которые объединяются по определенным содержательным и формальным признакам.

Для анализа темпоральности как разветвленной полисистемы особо значим речевой жанр - „звено в цепи речевого общения и в отношении к другим", с „как бы далекими и еле слышными отзвуками смен речевых субъектов и диалогическими обертонами, до предела ослабленными границами высказываний", а в самом высказывании обнаруживается „целый ряд полускрытых и скрытых чужих слов разной степени чуждости" (Бахтин, 2000).

Различны подходы к чисто количественному определению - объему -речевого жанра. Одни исследователи под речевым жанром понимают речевой акт (А. Вежбицка, Т.В. Шмелева, М.Ю. Федосюк и др.), другие - более развернутое и сложное речевое построение, состоящее из нескольких речевых актов (Н.И. Формановская). Вслед за сторонниками текстоцентрического подхода к жанру (А.Г. Барановым, О.А Крыловой, Т.В. Матвеевой, Ст. Гайдой) целесообразно рассматривать в качестве речевого жанра прежде всего целый текст.

Изменения в общественно-политической действительности ставят новые проблемы в области человеческих взаимоотношений, открывают новые пути развития коммуникативного взаимодействия, что отражается в изменениях жанровой специфики: возникают новые жанры, традиционные жанры перестраиваются или уступают место новым. Особенно наглядно эти процессы прослеживаются в текстах, связанных с таким распространенным в последние десятилетия явлением, как „массовая коммуникация".

В прессе, в газетных сообщениях возможны два плана речевого высказывания (презентный и претеритальный). Ситуация „здесь и теперь" определяет в следующем примере выбор презентной временной перспективы, поскольку автор сообщения избирает точкой отсчета момент настоящего, с позиции которого он сообщает о предвыборной борьбе в США:

Heute ist George Bush im Sturzflug abwarts. Gleichzeitig werden dem Favoriten der Demokraten, John Kerry, gute Aussichten für einen Sieg im

Was hat sich so plötzlich verändert! George Bush ist mit seiner Kriegslüge über irakische Massenvernichtungswaffen völlig ins Schleudern gekommen (Kronenzeitung, 2004. 10. Februar. S. 2).

[Сегодня Джордж Буш в своем пикирующем полете находится внизу. В то же время фавориту демократов, Джону Керри, предсказывают хорошие перспективы для победы в ноябре. Что так неожиданно изменилось? Джордж Буш попал в щекотливое положение из-за своей лжи об иракском оружии массового уничтожения, которой он оправдывал свое решение о развязывании войны в Ираке.]

Осведомление о событии осуществляется здесь в жанровой модели „причины события": повествуется о событии (падение рейтинга одного кандидата на пост президента США и повышение рейтинга другого), причиной которого явились предшествующие действия президента США (его недостоверная информация перед началом войны в Ираке).

Приведенный пример наглядно иллюстрирует функционирование понятия „антропоцентрическая триада". В показательном фрагменте текста соотнесены три плана.

Объективный план „ist abwärts" - настоящее время, грамматическая временная семантика, наиболее ориентированная на реальность (Бондарко 1984), как обобщение различных, нередко контрастных интерпретаций, но в то же время противопоставленная обобщенному прошедшему и будущему.

31

Релятивный план - настоящее момента речи, которое акцентируется обстоятельственным конкретизатором „heute", участвующим в лексико-семан-тической интерпретации выражения грамматической категории времени.

Перцептивный план - отражение позиции перцептора. Для него важна ограниченность временной семантики, и развитие вертикального контекста подтверждает эту перцептивную установку: для Буша „находиться внизу", которое было настоящим в феврале 2004 года, стало прошедшим в ноябре 2004 года, после выборов, и это существенная характеристика указанной формы настоящего времени. Контекст организован так, чтобы обосновать эту перцептивно обусловленную ограниченность. Триаду образует именно единство ориентации на реальность, релятивной обращенности к моменту речи и перцептивной ограниченности этого настоящего: в следующий момент отношения могут зеркально поменяться. И они действительно поменялись, что подтверждает прогностическую силу перцептивного аспекта, учет которого позволяет мотивировать антропоцентрическую обратимость в употреблении глагольной временнбй формы.

В газетной хронике возможен вводящий перфект, подчеркивающий актуальность события, указывающий на его завершенность, при претеритальной временнбй перспективе (далее в сообщении употребляются формы претерита):

Nach dem Bombenanschlag auf eine Moschee in Karatschi ist die Zahl der Todesopfer auf 14 gestiegen.

Mehr als 200 Menschen wurden verwundet. Hunderte wütende Jugendliche setzten nach der Explosion Autos und ein Regierungsgebäude in Brand. Die Unruhen hielten am Samstag an (Frankfurter Allgemeine Zeitung, 2004, 9.Mai. № 19, S.4).

[После бомбового удара по мечети в Карачи число жертв увеличилось до 14-ти. Более двухсот человек были ранены. Сотни разъяренных молодых людей подожгли после взрыва автомобили и здание правительства. Беспорядки прекратились в воскресенье.] Использованная в приведенном газетном сообщении жанровая модель „ход события" воссоздает цепочку последовательно совершающихся действий, составляющих событие, передает динамику действий, наблюдавшихся в действительности, а следовательно, основным речевым действием, совершаемым для реализации этой задачи, является повествование, и в сообщении после результативного перфекта в первом предложении в последующих предложениях употребляется повествовательный претерит.

Координативно-временные системы приведенных текстов газетных сообщений в рамках соответствующих жанровых моделей имеют свою специфику, связанную с использованием определенных временных глагольных форм и дейктических временных актуализаторов, подтверждая тезис о том, что при исследовании особых типов дискурсов, таких, как газетные новости, основная задача - описание не просто структур, возможных в таких сообщениях, а грамматических структур, предпочтительных или типичных для дискурсов данного вида (Дейк ван 1989).

В газетных и журнальных рецензиях на фильмы, спектакли, концерты, книги автор волен избирать любую временную позицию, с которой он ведет анализ произведения искусства: либо это позиция с точки зрения настоящего, и тогда избирается презентная временная перспектива, либо это позиция с точки зрения прошлого, и тогда доминирует претеритальная временная перспектива.

В следующей рецензии на фильм предпочтение отдано презентной временной перспективе с опорой на момент речи, хотя действие фильма происходит несколько десятилетий назад. Автор рецензии как бы приближает к читателям события тех лет, используя формы настоящего времени, представленного в следующем примере в трех ипостасях (объективное, исходное - отсчет от момента речи; релятивное - настоящее историческое, передача действий в прошлом; перцептивное - приближение событий к читателю):

Millionen sind arbeitslos und stehen auf der Straße... Es ist das Jahr größten Aufruhrs. Aber die größten Schlagzeilen macht nicht die Politik, sondern ein

Im englischen Originalton mit deutschen Untertiteln präsentiert der Regisseur seinen Film über das berühmteste Rennpferd aller Zeiten... (Die

[Миллионы людей без работы и находятся на улице... Это год наибольшего потрясения. Но самые большие заголовки газет посвящены не политике, а приземистой кривоногой скаковой лошади... На английском языке с немецкими субтитрами режиссер представляет свой фильм о самой знаменитой скаковой лошади всех времен... ]

В другой рецензии (на книгу) используется иная временная опора высказывания, момент речи заменяется лингвистической точкой отсчета, текст рецензии содержит формы прошедшего времени (претерит), семантика которых четко просматривается через призму антропоцентрической триады (объективное, исходное время - отсчет от момента речи; релятивное - предшествование моменту речи; перцептивное - акцентирование отличий прошедшей - ушедшей - блестящей эпохи от настоящего времени, ориентирование читателя на ту эпоху):

Natürlich, glänzend waren diese Essays: über Voltaire in England, über Stendhal und dann über zwei Frauen des vorrevolutionären Frankreich... Die Damen... hatten beide Salons, in denen die Elite der Zeit sich versammelte', sie waren beide brillant (Die Zeit. 2003.4. September. S. 60).

[Эти эссе были, конечно, блестящими: о Вольтере в Англии, о Стендале и затем о двух женщинах дореволюционной Франции... Обе дамы имели салоны, в которых собиралась элита того времени; обе были блистательны.]

При рассмотрении на конкретном языковом материале возможностей использования временных форм в коммуникативных регистрах выясняется, что их употребление непосредственно взаимосвязано с типами речевого высказывания

(линия повествования и линия говорения), которые тесно переплетаются во многих стилях и жанрах языка.

В процессе исследования особого внимания заслуживает художественная речь, которая не может быть поставлена в аналогию никакому отдельному функциональному стилю или жанру языка, поскольку только ей присуща им-прессивность, создаваемая в художественном речетворении каждый раз в каждом конкретном случае посредством выбора автором выразительных средств различных уровневых иерархий языка, стоящего в зависимости от авторской оценки всех составляющих его художественного замысла в их взаимоотношениях и взаимозависимостях. В романах в авторскую речь вплетаются диалоги персонажей, возможны авторские отступления, включение документов, писем, дневниковых записей (подлинных и вымышленных), стихов, цитат и т.п. В лирике, наряду с осью 1-е лицо - 2-е лицо и презентной временной перспективой, можно встретить произведения, ничем не отличающиеся от авторского повествования (3-е лицо и претеритальная временная перспектива).

При сравнении двух стихотворений Г. Гейне в первом, лирическом, наблюдаются все признаки направленного регистра: ось 1-е лицо — 2-е лицо, пре-зентная временная перспектива:

So hold und schön und rein; Ich schau dich an, und Wehmut Schleicht mir ins Herz hinein (H. Heine).

[Ты как цветок, /Так мила, и прекрасна, и чиста; /Я смотрю на тебя, и грусть /Закрадывается в мое сердце.]

Во втором стихотворении, балладного типа, замысел поэта - описать исторические события, облекая их в художественную форму, заставляющие читателя погрузиться в атмосферу повествования, сюжет которого восходит к временам далекого прошлого. В этом стихотворении 1-е лицо, лицо говорящего, имплицитно, и эксплицитно 3-е лицо. Битва при Арабелле, великий Александр Македонский, войны, несметные сокровища - военные трофеи, неистовые танцы наложниц, резная шкатулка с драгоценным жемчугом - дар из рук Александра одной из них, прекрасной Таис из Коринфа:

In dem Kästchen waren Perlen, Eine wunderbare Schnur,

Einst geschenkt der falsche Smerdis -

Doch die Perlen waren echt -

Und der heitre Sieger gab sie

Einer schönen Tänzerin

Aus Korinth, mit Namen Thais (H. Heine).

Рассматривая приведенные и многие другие проанализированные в ходе исследования поэтические примеры, можно констатировать закрепленность оси 1-е лицо — 2-е лицо за лирическими стихотворениями, а 3-го лица — за стихотворениями балладного типа. При этом речь идет не о простом количественном преобладании тех или иных форм, а о том, как отмечает Г.Д. Пулатова, что они необходимы для создания и оформления определенного типа текста. Текст же создается и формируется под влиянием коммуникативного намерения говорящего: либо тот, либо другой тип речевого высказывания избирается в качестве ведущего.

В художественном произведении могут иногда сосуществовать два жанра, они как бы срастаются друг с другом, создавая неделимое художественное целое. Например, одна из знаменитых новелл С. Цвейга так и называется: „Brief einer Unbekanten" [„Письмо незнакомки"]. В начале новеллы следует пролог в форме обычного повествования, в котором используются претери-тальные глагольные формы:

Als der bekannte Romanschriftsteller R. frühmorgens... nach Wien zurückkehrte, wurde er, kaum daß er das Datum überflog, erinnernd gewahr, daß heute sein Geburtstag sei... Der Diener... überbrachte auf einem Tablett die angesammelte Post (St. Zweig).

[Когда известный беллетрист Р. рано утром... вернулся в Вену, он вдруг вспомнил, как только у него в голове промелькнула дата, что у него сегодня день рождения... Слуга... передал ему на подносе всю накопившуюся почту.]

Далее в новелле присутствует эпистолярный жанр. Она написана в форме письма, в котором преобладают претеритальные временные формы, но каждый раз, когда женщина обращается к любимому, описывая свои мысли, чувства, переживания в момент написания письма (в момент речи), автор использует формы презентного временного ряда, присутствует ось 1-е лицо -2-е лицо:

Zu Dir allein will ich sprechen, Dir zum erstenmal alles sagen; mein ganzes Leben sollst Du wissen, das immer das Deine gewesen und das Du nie

Mein ganzes Leben will ich Dir verraten, dies Leben, das wahrhaft erst begann mit dem Tage, da ich Dich kannte. Vorher war bloß etwas Trübes und Verworrenes...Als Du kamst, war ich dreizehn Jahre alt und wohnte

[Я хочу говорить только с Тобой, в первый раз все сказать Тебе; Ты должен знать всю мою жизнь, которая всегда была Твоей и которую Ты не знал... Я хочу поведать Тебе всю мою жизнь, эту жизнь, которая реально началась лишь в тот день, когда я узнала Тебя. До этого момента это было что-то печальное и непонятное... Когда Ты приехал, мне было тринадцать лет и я жила в том же доме, где Ты теперь живешь...]

Этот временной „маятник" (Ноздрина 1997) создает эмоциональную напряженность, раскрывает внутренний мир героини, выражает трагический событийный план, наполняет координативно-временную систему новеллы знаковыми символами: mein Kind ist gestern nacht gestorben [мой ребенок умер вчера ночью] - лейтмотив несостоявшейся жизни и любви героини и всей новеллы в целом.

Исследования подтверждают, что употребление претеритальных временных форм - свидетельство смены точки зрения говорящего, начала повествования о событиях прошлого. Переход от одной временной перспективы к другой в произведениях различных стилей и жанров наблюдается в тех случаях, когда сопоставляются реальное прошлое и настоящее (настоящее момента речи).

Виды речи (прямая, авторская, внутренняя, косвенная, несобственно-прямая и т.д.) также рассматриваются с учетом их функционирования в той или иной КВС текста, имеющей свои характерные особенности, т.е. каждый вид речи отличается своеобразием в плане ее построения.

Например, в несобственно-прямой речи презентный ряд временных форм способствует разграничению авторского повествования и линии персонажа. Здесь правомерно сосуществование двух временных рядов - презентного и претеритального. Употребление 3-го лица и претеритального временного ряда считают „сдвигом" лица и времени, а несобственно-прямую речь рассматривают в этом случае как результат преобразования прямой речи персонажа. Роль автора как бы сводится к роли переводчика с одного языка (прямая речь) на другой (несобственно-прямая речь) по двум возможным направлениям, которые приводят к созданию двух различных КВС текста по различным схемам:

Создание КВС I сопровождается „сдвигом" лица, „сдвига" времени не происходит:

Прямая речь (от 1-го лица)

Схема построения КВС I

-Несобственно-прямая речь

(от 3-го лица)

\ Презентный ряд временных форм

Bestürzt erkannte sie, wie weit der Vater aus ihrem Leben zurückgewichen war. Diesen Freitag wird sie zu ihm gehen... (L. Feuchtwanger)

[Она с огромным удивлением узнала о том, насколько далеко отец отстранился от ее жизни. В эту пятницу она пойдет к нему... ]

Схема построения КВСII

Прямая речь (от 1-го лица)

^ Несобственно-прямая речь (от 3-го лица)

Презентные временные формы

Претеритальные временные формы

Создание КВС II сопровождается и „сдвигом" лица, и „сдвигом" времени:

Er schaute sie an, verstört War sie wahnsinnig? War el's? Das konnte sie nicht gesagt haben Er hatte sie mißverstanden (L. Feuchtwanger).

[Он смотрел на нее расстроенно, смущенно. Была ли она безумна? Или он был? Она не могла такого сказать. Он неправильно ее понял.]

Несобственно-прямая речь относится к формам косвенной репродукции речи, но косвенность несобственно-прямой речи несколько иного рода, чем косвенность косвенной речи: она иллюзорна, так как обусловлена намерением автора представить мысли и чувства персонажа через собственную интерпретацию. Это особый стилистический прием, позволяющий сблизить речь автора и мысли персонажа, добиться особого эмоционально-психологического и стилистического эффекта в рамках КСС текста.

Формально данный прием отражен в комбинации двух коммуникативных регистров, в использовании двух структурных рядов временных форм, в создании специфической в плане их функционирования КВС текста.

Главным при изучении темпоральной характеристики текста остается выдвинутый в свое время Г. Вейнрихом тезис, который касается различения двух типов речевого высказывания и ведет к простой констатации факта использования одними жанрами преимущественно презентного ряда временных форм: лирика, драма, а также литературные эссе, проспекты, сценические ремарки и т.п., а другими (эпический жанр - романы, повести, рассказы, мемуары и т.д.) - преимущественно претеритального ряда временных форм (Weinrich 1977).

Соответствие двух типов речевого высказывания определенным стилям и жанрам подтверждает необходимость учета иерархии структурно-речевых рангов при систематике сложных взаимных переплетений коммуникативных регистров.

Субординация структурно--речевых рангов позволяет увидеть, как возрастает от ранга к рангу сложность и многомерность в отношении выявления временной перспективы действия.

При анализе функций временных форм только с учетом их функционирования в определенных формах речи невозможно выявить два основных типа речевого высказывания в чистом виде, поскольку в формах речи происходит их дальнейшее взаимодействие через виды речи.

Такая форма речи, как сообщение-повествование, используется в первую очередь в эпическом жанре художественной литературы. Обычно в повествовании употребляются формы прошедшего времени, но если это повествование от 1-го лица, то оно может содержать и формы презентного ряда.

В следующем контексте (рассказ в диалоге) наблюдается экспликация оси 1-е лицо - 2-е лицо и сочетание презентной и претеритальной временной перспективы:

Madame! Ich habe Sie belogen. Ich bin nicht der Graf vom Ganges. Niemals im Leben sah ich den heiligen Strom... Niemals lag ich träumend unter indischen Palmen... (H. Heine)

[Мадам! Я обманул Вас. Я не граф Ганга. Никогда в жизни я не видел этой священной реки... Никогда я не лежал, мечтая, под индийскими пальмами...]

В процессе анализа приведенного примера прослеживается следующее взаимодействие структурно-речевых рангов: направленный коммуникативный регистр (структурно-речевой ранг „типы речевого высказывания") через прямую речь (структурно-речевой ранг „виды речи") и через „сообщение" (структурно-речевой ранг „формы речи") функционирует в эпическом жанре художественной литературы (структурно-речевой ранг „функциональные стили и жанры"). Становится очевидной актуализация в тексте двух коммуникативных регистров, двух основных временных „подсистем" - времени автора и времени персонажей.

Другая форма речи — описание - также наблюдается наиболее часто в эпическом жанре (романы, рассказы, повести, новеллы и т.п.), где ее употребление связано прежде всего с изображением пейзажа, интерьера, с характеристикой действующих лиц. Однако твердого правила употребления временных форм в описаниях подобного рода нет, поскольку все зависит от видения автора, который может, например, представить описание пейзажа на основе дистанцирован-ности с моментом речи, и тогда в нем употребляются формы претеритального временного ряда:

Wolken jagten am Monde vorbei. Das Meer tanzte. Nicht runde und gleichmäßige Wellen kamen in Ordnung daher, sondern weithin, in bleichem und flackerndem Licht, war die See zerrissen, zerpeitscht, zerwühlt, leckte und sprang in spitzen, flammenartigen Riesenzungen empor, warf neben schaumerfüllten Klüften zackige und unwahrscheinliche Gebilde auf und schien mit der Kraft ungeheurer Arme in tollem Spiel den Gischt in alle Lüfte zu schleudern (Th. Mann). [Тучи стремительно проносились по небу, временами закрывая луну. Море плясало. Это были уже не покатые, равномерные волны; море, насколько хватало глаз, было разорвано, исхлестано, изрыто, и в бледном мерцающем свете луны оно прыгало, выбрасывая вверх заостренные водяные сполохи, напоминающие языки пламени.]

Если для организации текста релевантны такие его конституенты, как намерение, тема, предмет, отбор, композиция, реализация, то они должны быть рассмотрены не только в совокупности, но и в плане отдельных ступеней, фаз порождения текста.

Виды речи с характерными для них временными перспективами, выступая в разных формах речи и получая через них многообразное употребление в различных стилях и жанрах, не растворяются один в другом и не смешиваются друг с другом. Первоначальная четкость в разграничении двух планов речевого высказывания, двух временных перспектив частично утрачивается, но она всегда может быть легко восстановлена. Проблема изучения синтагматических свойств временных форм выходит за рамки чисто грамматические, переходит в область синтаксиса речи и стилистики.

Сформулированные обобщения могут быть еще более расширены. Они справедливы для текстов с различной функционально-стилистической и жанровой спецификой. При этом под коммуникативным намерением или коммуникативной интенцией понимается желание говорящего (пишущего) выстроить КВС и КСС текста таким образом, чтобы в определенное время, в определенном месте при определенных социальных условиях слушатель (читатель) определенным образом воспринял какую-либо информацию, т.е. необходимыми условиями успешного функционирования КВС и КСС являются ориентация говорящего на условия коммуникации, ситуативно адекватный выбор временной перспективы высказывания (в опоре на антропоцентрическую триаду).

Анализ текстов различных стилей и жанров убеждает в том, что реализация интенции говорящего в отношении выражения временной ориентации высказывания опирается на иерархию структурно-речевых рангов.

В Заключении диссертации обобщаются результаты исследования и обосновываются перспективы дальнейшего развития представленной концепции.

Основным критерием определения категориальных значений временных форм служит момент речи, являющийся полифункциональным по своей сути. Он выступает относительно всех временных форм в качестве первичной точки отсчета и способен выполнять функции разграничения и дистанцирования.

Учет указанных функций момента речи позволяет объективно установить значение каждой глагольной временнбй формы в общей системе (например, в немецком языке место перфекта - не в ряду прошедшего, а в ряду настоящего).

Такой учет реализует возможность определенной трактовки футураль-ных форм как значений темпоральных и соотнесенных со сферой будущего. Модальные созначения у форм футурума возможны, поскольку они определены онтологически. Семантика модального настоящего у формы футурума I и модального прошедшего у формы футурума II проявляется лишь при транспозиции значений.

Распределение временных форм по коммуникативным регистрам выявляет ряд закономерностей: для направленного регистра характерно употребление форм настоящего времени (презентная перспектива), при этом в качестве точки отсчета выступает момент речи; для ненаправленного коммуникативно-

го регистра характерно употребление форм прошедшего времени (претери-тальная перспектива), а в качестве точки опоры служит некая лингвистическая точка отсчета, помещенная в сферу прошедшего.

Взаимодействуя с другими средствами выражения темпоральных отношений в тексте, временные формы глагола создают так называемую темпоральную сетку, лежащую в основе координативно-временной системы текста, которая понимается как единство взаимообусловленных характеристик (локальных, модальных, персональных). Глагольные временные формы служат, с одной стороны, выражению цельности и связности текста, с другой стороны, они выступают в тексте и в качестве композиционно-стилистических средств, участвуя в создании его координативно-стилистической системы. Исследование свойств временных форм в текстовых пространствах подтверждает их тек-стообразующие и текстоформирующие функции.

Эти функции, в свою очередь, представляют собой отражение, фокусирование на уровне текста структурообразующей функции временных форм глагола, а также системообразующей функции точек отсчета, логическую связь всех перечисленных функций.

Обоснованная в исследовании детерминация концептов и их взаимосвязей позволяет прийти к следующим выводам:

1. Грамматическая категория времени обладает (через носителей языка) системой лексико-семантических интерпретаций для своего выражения. Их состав связан со взаимно-неоднозначным соответствием между общим концептом и его компонентами. Они позволяют упорядочить крайне разветвленную представленность временной семантики. Многообразие интерпретаций подчеркивает перспективу их развития в языке и тенденции научной систематики.

2. Во взаимной связи уточнена корреляция „темпоральность - субъект". Лек-сико-семантические интерпретации соотносят линию стабильности временных систем с линией обновления, вызванной антропоцентрическими тенденциями в грамматической динамике. Антропоцентрическая триада закономерно объясняет транспозицию временных форм, развитие у них новой грамматической семантики, взаимообусловленности со смежными категориями.

3. Спецификой лексико-семантических интерпретаций в плане выражения грамматической категории времени подтверждено, что одному и тому же тексту-субстанции ставится в соответствие не одна структура, а несколько в зависимости от того, какие элементы текста выбираются в качестве элементов структуры.

4. На обширном языковом материале делается вывод о том, что временная отнесенность высказывания может быть ясна из контекста. Такой подход приводит к необходимости интегрировать грамматические категориальные сферы: от морфемы (например, временного префикса) до текстового пространства. Время становится в один ряд с объектами, уже получившими интегративное освещение (например, макрокатегорией „лицо", закрепляемой многомерно: от суффиксов до текстовой фиксации языковой личности); таким образом обогащается теоретико-лингвистическая фундаментальность концепта.

5. Идеи коммуникативной теории языка, положенные в основу анализа значений временных форм и их функций, понятия, используемые в исследовании на основе концептуальной динамики, методы изучения вскрываемых закономерностей позволяют наметить пути развития общей теории грамматического времени, связанные с перспективностью идей коммуникативного синтаксиса.

Основные положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях автора:

1. Грамматическая категория времени: субстанциональные характеристики и лексико-семантические интерпретации: Монография. Краснодар: КубГУ, 2004.-16,2 п.л.

2. Функциональные аспекты второстепенных членов предложения в русском и немецком языках (в диахроническом плане описания) // Гуманитарные науки на границе тысячелетий: Научно-учебное издание. - Краснодар: КубГУ, 1997.-4.3.-0,4 п.л.

3. Обстоятельственные и качественные наречия и их модификации в немецком предложении // Гуманитарные науки на границе тысячелетий: Научно-учебное издание. - Краснодар: КубГУ, 1997. -Ч. 3.-0,2 п.л.

4. Актуальное членение предложения, обусловленное коммуникативным заданием // Семантические реалии метаязыковых субстанций: Международный сборник научных трудов. - Карлсруэ; Краснодар: КубГУ, 2001. - 0,4 п.л.

5. Логико-семантические отношения в системе глагольной лексики: лек-сико-грамматические интерпретации // Гуманитарные науки: Межвузовский сборник научных статей. - Кропоткин; Армавир, 2002. - 0,5 п.л.

6. Лингвистические основы моделирования значений временных форм в аспекте речевых интерпретаций // Социальные и гуманитарные науки: Научное издание. - Вып. 2. - М., 2002. - 0,4 п.л.

7. Прагмалингвистические аспекты перфектности действия // Социальные и гуманитарные науки: Научное издание. - Вып. 3. - М., 2002. - 0,5 п.л.

8. Реальные границы временных импровизаций // Сфера языка и прагматика речевого общения: Международный сборник научных трудов. - Краснодар: КубГУ, 2003. - Кн. 3. - 0,4 п.л.

9. Вербальность временного уровня в языковых и речевых текстах // Сфера языка и прагматика речевого общения: Международный сборник научных трудов- Краснодар: КубГУ, 2003. - Кн. 3.-0,4 п.л.

10. Несобственно-прямая речь в аспекте субстанциональности категории времени // Социальные и гуманитарные науки: Научное издание. - Вып. 4. - М., 2003,- 0,4 пл.

11. Речевые реализации сочетания „ + инфинитив": субстанциональные и интерпретационные аспекты // Сборник научных статей. - Нальчик; Армавир, 2003. - Вып. 2. - 0,6 пл.

12. Темпоральность как объект взаимодополняющих теоретико-лингвистических парадигм // Изв. высших учебных заведений. СевероКавказский регион: Общественные науки. Приложение. - 2004. - № 12. - 0,7 п.л.

13. Специфика координативно-временной системы публицистического текста // Журналистика: Информационное пространство. - 2004. - № 3. - 0,7 п.л.

14. Информационная установка как условие выбора временных форм // Журналистика: Информационное пространство. - 2004. - № 5. - 0,6 п.л.

15. Грамматическая категория времени в речевых реализациях // Экология языка как прагматическая сущность: Экологический вестник научных центров Черноморского экономического сотрудничества. - М.; Краснодар: КубГУ, 2004. - 0,4 п.л.

16. Коммуникативная направленность в интерпретации временных форм языка // Образование-Наука-Творчество / Адыгская (Черкесская) Международная Академия наук. - Нальчик; Армавир, 2004. -№ 3.-0,4 п.л.

17. Лексико-семантические интерпретации при переплетении временных перспектив в языке СМИ // Журналистика: Информационное пространство. -2004.-№5.-0,3п.л.

18. Информационная специфика жанра и особенности употребления временных форм глагола (на материале новейших немецких СМИ) // Журналистика: Информационное пространство. - 2004. - № 4. - 0,2 п.л.

19. Речевые интерпретации презенса в авторском повествовании // Образование-Наука-Творчество / Адыгская (Черкесская) Международная Академия наук. - Нальчик; Армавир, 2004. - № 5. - 0,5 п.л.

20. Роль антропоцентрической триады при выражении предикативных категорий в научной публицистике // Журналистика: Информационное пространство. - 2004. - № 3. - 0,2 п.л.

21. Функциональные параметры пространственно-временных ориентиров в художественном тексте // Текст и дискурс: полифония языков и культур: Международный сборник научных трудов.- Краснодар; Napoli: КубГУ: Univer-siteta Degli Studi di Napoli "L' Orientale", 2004. - Кн. 1. - 0,4 п.л.

22. Лексико-семантическая интерпретация как условие номинативности временной формы в газетном жанре // Журналистика: Информационное пространство. - 2004. - № 6. - 0,3 п.л.

23. К вопросу о субстанциональной основе грамматической категории времени // Сборник научных статей. - Нальчик; Армавир, 2004. - Вып. 3.-0,4 п.л.

24. К обоснованию понятия «антропоцентрическая триада» // Образование—Наука-Творчество / Адыгская (Черкесская) Международная Академия наук. Армавир, 2004. - № 6. - 0,5 п.л.

25. Жанровая динамика и двусторонняя природа текста // Социальные и гуманитарные науки. - М., 2004. - Вып. 5. - 0,4 п.л.

26. Системность моделирования иерархических признаков временных категорий // Вестник МГОУ. - М., 2004. - № 1 (14). - 0,4 п.л.

27. Информационные взаимосвязи в координативно-стилистических системах // Журналистика: Информационное пространство. - 2004. - № 6. - 0,8 п.л.

28. Номинативные функции слитных предложений в современном немецком языке // Образование-Наука-Творчество / Адыгская (Черкесская) Международная Академия наук. Армавир, 2004. - № 1(2). - 0,4 п.л.

29. Система условий, определяющих значения временных форм глагола в тексте // Социальные и гуманитарные науки. - М., 2004, - Вып. 6. - 0,4 п.л.

30. Обстоятельства времени и места в координативно-временной системе текста // Изв. высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион: Общественные науки. - 2005. - Спецвыпуск. - 0,5 п.л.

31. О лексико-семантических аспектах грамматической категории времени // Культурная жизнь Юга России. - 2005. - № 1. - 0,7 п.л.

32. О специфике временных характеристик некоторых жанровых моделей современной коммуникации // Изв. высших учебных заведений. СевероКавказский регион: Общественные науки. - 2005. - Спецвыпуск. - 0,4 п.л.

33. Координативно-временная система как основа характеристики тем-поральности // Изв. высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион: Общественные науки. Приложение. - 2005. - № 1. - 0,5 п.л.

Бумага тип. №2. Печать трафаретная Тираж 100 экз. Заказ №326 от 11.01.05 г. Кубанский государственный университет.

350040, г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149, Центр «Универсервис», тел. 21-99-551.

16 ОН 7?í\ ?

«

l* fi» »y tA «

ni». 2 » *

* С. *

«л J

V. 25

/ '

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Агрова, Ольга Викторовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Грамматическая категориальная сущность глагольных временных понятий и значений в языкознании.

1.1. Взаимосвязь субстанциональных характеристик темпоральности и ее логико-прагмалингвистических параметров.

1.2. Глагольная основа категории времени.

1.3. Генезис временной определенности и ее категориальное значение.

1.4. Вербальные и видовые характеристики временных форм в лингвистике.

1.5. Семантические аспекты сущности категорий времени и вида в языкознании.

1.6. Понятийные реалии глагольных временных определений действия и состояния.

1.7. Функциональные аспекты транспозиционных значений временных характеристик.

1.8. Выводы.

ГЛАВА 2. Формально-грамматическая субстанциональность категории времени.

2.1. Языковые реализации грамматической категории времени.

2.2. Семантика временных параметров в языке и речи.

2.3. Границы текстовых реализаций во времени и в пространстве.:.

2.4. Взаимосвязь и взаимообусловленность признака времени и признака лица.

2.5. Лингвистические основы моделирования категориальных значений временных форм.

2.6. Лингвистические основы моделирования синтагматических значений временных форм.

2.7. Философские аспекты речевых реализаций временных соотношений.

2.8. Дифференцированность актуальности глагольного действия

2.9. Определение временной направленности в корреляции субстанциональность/интерпретация.

2.9.1. Категория ограниченности/неограниченности действия.

2.9.2. Функция совершенности (перфектности) действия.

2.10. Реальная аспектность реализации категориальных временных позиций в теории языка.

2.11. Выводы

ГЛАВА 3. Семантика репрезентативности временных форм глагола.

3.1. Структурно-семантическая характеристика основных признаков направленного регистра.

3.2. Языковые и речевые параметры глагольных временных форм в направленном регистре.

3.2.1. Соотношение актуальность/неактуальность репрезентативности настоящего.

3.2.2. Транспозиционные значения презенса в устойчивых репрезентациях.

3.2.3. Категориальные и транспозиционные значения перфекта.

3.2.4. Категориальные и транспозиционные значения футуральных временных форм.

3.2.5. Категориальные и транспозиционные значения претеритальных временных форм.

3.3. Структурно-семантическая характеристика основных признаков ненаправленного регистра.

3.4. Языковые и речевые параметры глагольных временных форм в ненаправленном регистре.

3.4.1. Категориальные и транспозиционные значения претерита.

3.4.2. Категориальные и транспозиционные значения плюсквамперфекта.

3.4.3. Категориальные и транспозиционные значения сочетания „wurde+инфинитив".

3.4.4. Категориальные и транспозиционные значения глагольных форм презентного временного ряда.

3.5. Семантико-синкретические характеристики временных форм в аспекте реализация/транспозиция/интерпретация.

3.6. Выводы.

ГЛАВА 4. Коммуникативные основы интерпретаций временных форм в системе структурно-речевых рангов языка.

4.1. Стилевые и жанровые аспекты языковой коммуникации.

4.2. Координационно-временные характеристики видов речи.

4.2.1. Косвенная речь.

4.2.2. Несобственно-прямая речь.

4.3. Формы речи и коммуникативные регистры.

4.4. Интерпретационная нейтрализация категориальных значений временных форм глагола.

4.5. Текстообразующие и текстоформирующие функции временных форм глагола.

4.6. Выводы

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Агрова, Ольга Викторовна

Интенсивное развитие лингвистики текста, рассматриваемого как связное целое (дискурс), ведет к многонаправленному поиску его основных категорий.

Ученые сходятся во мнении о том, что, признав существование типовых общественно-коммуникативных ситуаций, необходимо признать в качестве одного из главных языковых средств их организации грамматическое время, изучение которого переходит в область синтаксиса речи и стилистики (Золотова 1982, 321).

Коммуникативный аспект функциональности грамматического времени сохраняет свою актуальность в языкознании. В этой связи концепция Г. Вейнриха (Weinrich 1977) опять принимается за основу в исследованиях целого ряда лингвистов, обратившихся к изучению темпоральной организации текстов различных функциональных стилей и жанров (Л.Г. Бакланова, О.И. Гришина, Л.Д. Кобалия, М.Н. Левченко, Г.Д. Пулатова и др.). Эта проблематика соотносится с новейшими тенденциям лингвистических исследований на уровне текста, направленных на коммуникативные, когнитивные, прагматические, антропоцентрические аспекты его изучения (Александрова 2002, Баранов 1993, Богуславская 2004, Городникова, Будасси 1995, Ефремова 1997, Каменская 1990, Ласкова 2001, Мегентесов, Хазагеров 1995, Немец 2004, Ноздрина 1997, Романов 1999, Руберт 2001,2003, Сидорков, Сидоркова 2004, Шульц 2004 и др.).

Несмотря на появление в последнее время исследований темпоральной организации связного текста, проблемы статуса времени еще более актуализируются, поскольку эту категорию определяют как вечно молодой объект и в междисциплинарном плане. Она показательна для обновления системного подхода и для масштабного обобщения, которое сводится к тезису о том, что „современная лингвистика сложилась во многом на базе фундаментальных исследований в области не только гуманитарных, но и естественных наук" (Пономаренко 2004, 31).

В современной лингвистической науке все более актуализируется проблема контрастных подходов к нему (И. Ньютон — А. Эйнштейн) и в общенаучном плане (Попов 2001, Fritzsch 1996). Для филологической сферы закономерна актуализация: «Ньютоново определение времени подчинено. тем задачам, которые решались в ту эпоху. А. Эйнштейн писал: „Ньютон был первым, кто попытался сформулировать элементарные законы, определяющие временной ход обширного класса процессов."» (цит. по: Сучкова 1988, 92).

Изначальная и растущая значимость категории времени благоприятствует ее координирующей роли. Проблема времени становится все более разветвляющейся и многоуровневой, многоаспектной. Поэтому вполне закономерно в состав функций феномена времени включается координация. Причем она усиливается там, где функциональный план существенен и в составе объектов.

Общая категория времени как целое и ее семантико-когнитивные компоненты (частная категория „прошедшее время", сема предшествования и др.) представлены в лексико-семантических интерпретациях.

Обращение к этому понятию вызвано закономерным ростом внимания к концептуализации. Она не укладывается в сугубо рациональные рамки. Единство аспектов рациональности и переживания наиболее емко обобщается понятием „интерпретация". В языке определился феномен, „выступающий как средство интерпретации." (Баранов, Анисимова 2004, 21, с обобщением подходов Р. Якобсона, Ч. Пирса), и это реализуется в трактовке подсистем языка, его функций, их связей. Специально дифференцируются виды интерпретаций. Этому способствуют новые направления категоризации и открытие соответствующих феноменов - таких, как „временная протяженность категориального значения существительного" (Кошелев 2002, 42 и след.), способствующих развитию категории темпоральности.

Научное обоснование темпоральности требует учета познавательных противоречий. Так, „лингвисты иногда неосмотрительно переносят свойство однонаправленности и необратимости физического времени на грамматическое время. .Такой системе. недостает объяснительной силы и собственно системности" (Золотова 2002, 13 и след.).

Теоретизация сосуществующих центробежных установок в отношении темпоральности определяет единство теоретико-лингвистической интеграции и дифференциации, свойственное периодам взаимообогащения общегуманитарных теорий и философии (Агибалов 2004, 5); оно проявляется в разветвленной интегративности, значительно углубляющей структуру категории и наиболее определенно представленной в работах Г.П. Немца (2004).

Эта методологическая инновация созвучна принципам динамики, при которой „всякий фрагмент языкового материала содержит в себе, как живая клеточка, все основные свойства, присущие языку в целом" (Шахнарович 1993, 76, с опорой на подход JT.C. Выготского). В такой ситуации гносеологически все более актуальны способы взаимодействия когнитивных связей (Аронов, Баксанский 2004, 99), а научная новизна интегрируется и как опровержение предшествующего знания, и как его генерализация на более высоком уровне (Батыгин 2000, 10-11).

Интегративная трактовка темпоральности позволяет анализировать с единых позиций обогащенное концептуальное пространство: морфема (показатель времени) - словоформа - синтагма (синтаксема) - предложение-высказывание - сверхпредложенческие единства (в первую очередь сверхфразовое единство в составе текста) - определенный текст (микро- и макротекст) - сверхтекстовые пространства.

Необходимо детерминировать указанную интегративность и дифференциацию в теоретико-лингвистической систематике реализаций категории времени. Детерминация осуществляется как углубленное обоснование семан-тико-когнитивных компонентов времени.

В указанной гносеологической ситуации теоретико-лингвистическое обоснование выступает как основа познавательно-праксиологических реализаций. Углубленная теоретико-лингвистическая концептуализация категории времени обогащает сопоставительное изучение коммуникативного поведения (Стернин 2003, 5), когнитивную динамику (Красных 2004, 35).

В новейших тенденциях изучения категории времени это проявляется в акцентировании роли языкового материала для раскрытия модально-статусных значений (Карасик 2002, Нечай 2002), для систематики этнокультурных стереотипов (Черкасова 2003, Ефремова 1997), включая профессиональную ментальность (Чигридова 2003), а также роль категории времени в языковой игре (Сковородников 2004, Коваленко 2003). Теоретико-лингвистическая детерминация, таким образом, позволяет в единстве представить поликоординатную динамику категории времени.

Из обоснованных аспектов с необходимостью вытекает категоризация объекта в дихотомии „язык - речь", входящей у Ф. де Соссюра и у ряда его последователей в трихотомию „язык - речь - речевая деятельность".

Для современной трактовки соссюровской дихотомии характерно ее распространение на грамматические категории и на их семантические, в том числе лексико-семантические, измерения. Уточнение аспектов, относимых к языку и к речи, позволяет привести традиционные представления (прежде всего о категориях и о семантике) в соответствие с современной проблематикой „язык - культура" (Лейчик 2003), „язык - текст - речь - дискурс" (Макаров 2003) и др. В исследовании дифференцируются два вида аспектов категории времени и лексико-семантических интерпретаций ее выражения: те, которые принципиальны для языка, и те, которые релевантны для речи. Это соотнесение отвечает все более актуальной познавательной установке „различать, не разрывая", оно специально не концептуализировалось на проблематике категории времени. Между тем подобное соотнесение позволяет строже представить объект на основе устойчивой корреляции: язык - сущность/речь - явление.

Сложившаяся познавательная ситуация актуализирует понятийную интеграцию: время именуют и категорией, и концепцией, причем философское истолкование акцентируется как опора концептуализации времени психологического, лингвистического и др.: „Категория астрономического времени -лишь одна из концепций времени. В сферах философии, психологии. эти концепции различны" (Сорокин, Мертон 2004, 112). В указанной работе подчеркивается дифференциация качества категории-концепции, многомерно обобщается: „единицы времени определяются ритмом". Представленная трактовка реализует приоритетную идею Г.А. Месяца о междисциплинарном потенциале наиболее емких областей знания, в том числе о взаимном обогащении категориального аппарата лингвистики и математики.

В таком обобщении объяснимы те две противопоставленные линии познания времени, которые равно актуальны в начале нового тысячелетия.

С одной стороны, „у дискретного времени имеются единицы измерения -временные интервалы. метрическое описание времени предписывается его структурой. имеет объективный статус", с другой стороны, „у каждого народа получает свое языковое выражение и закрепление" (Михеева 2004, 71). В цитируемой статье, написанной на материале русского языка, как и в других исследованиях (Блягоз 2001, 42; Исаев 1998, 16; Серебрякова 2002, 32), отмечается перспективность изучения объекта в других языках. Причем временные характеристики показательны для обновления связи между лексикой и грамматикой (Костомаров 2003). В нашем исследовании актуализированы методологические схемы, „описывающие внутренние и внешние звенья объекта" (Тарасов 1993, 12, с обобщением идей А.Н. Леонтьева, А.А. Леонтьева).

Актуальность исследования обусловлена комплексом проблем современной лингвистической науки в плане развития прагматики характерного единства в интеграции и дифференциации языковых инноваций, нашедших свою интерпретацию в онтологии таких опорных категорий, макроконцептов, как лингвистическое время, темпоральность. Значимость грамматической категории времени в современной теории языка проявляется все более разносторонне, в том числе для индикации социолингвистического статуса, прагмалингвистической категоризации (Александрова 2000, 44; Карасик 2002, 31, 109 и др.). Это побуждает последовательно соотносить категорию времени с лексико-семантическими интерпретациями ее выражения.

В избранном проблемном пространстве необходимо детерминировать указанную интегративность и дифференциацию в теоретико-лингвистической систематике реализаций категории времени. Детерминация осуществляется как углубленное обоснование семантико-когнитивных компонентов времени.

При этом эмпирический языковой материал (немецкий, русский и др.) служит носителем теоретико-лингвистической субстанциональности, а не объектом частно-лингвистического исследования. Такой подход способствует заметному обогащению теоретизации смежной категории: „на материале современного немецкого языка предлагается концепция модализации высказываний. Модальность представляет собой иерархически структурированную подсистему" (Михайлов 2003, 52, статья с показательным заглавием: „Коммуникативно-прагматическая модализация высказываний").

Целесообразность развития интегративно-дифференцирующего подхода ко времени определяется внутренними характеристиками феномена, которые исследуются при его соотнесении с соположенными объектами. К этому побуждает и эмпирическое пространство, включая значительно более разнообразную в современный период темпоральную организацию немецкого текста.

Общим для различных парадигм явилось обновление фундаментальных концептов, которое неизбежно в современной познавательной ситуации. Так, для теории языка начала XXI века в концепте „семантика" интегрируются „значения знаков: слов и словосочетаний естественного языка (лингвистическая семантика), поэтической речи (семантика как часть поэтики), знаков искусственных языков (логическая семантика) и других знаковых систем" (Немец 2004, 131). Показательно, что эти положения возникают в контексте теоретико-лингвистического укрепления различных сфер, в частности, пере-водоведения (см. труды З.У. Блягоза последних лет). Отчасти указанную познавательную ситуацию прогнозировали в аспекте внимания к диалогично-сти (Романов 1988; см. также более поздние работы исследователя). Эта тенденция характерна и для отечественной, и для зарубежной теории языка (Кас 2003).

Обновление отражено в терминах, и это осознается в процессе постоянного развития и саморазвития языка (Крысин 2001), в связи с развитием антропоцентризма, когда „в центре гибкой функционально-коммуникативной, когнитивной системы находится Человек. интерпретирующий внеязыковую действительность, что проецируется на систему языка и речевое пространство - дискурс, текст как живую, пульсирующую среду" (Буянова 2003, 5).

Именно такой концептуально-терминологический аспект углубляет многомерную соотнесенность между временем и темпоральностью.

Объектом исследования является темпоральность как поликоординатная лингвистическая категория, а его предметом - единство феноменов: „грамматическая категория времени" и „лексико-семантические интерпретации".

Цель исследования - интегрировать теоретико-лингвистические кон-ституенты времени: субстанциональные характеристики и лексико-семантические интерпретации. Целью определяются восемь взаимообусловленных основных задач:

1. Детерминировать лексико-семантическими интерпретациями три концепта в поликонцепте „время": онтологический (физический), мыслительный (перцептуальный), лингвистический - и представить на этой основе соответствие между одним текстом-субстанцией и несколькими его структурами. Обосновать системность лексико-семантических интерпретаций.

2. Обобщить корреляцию первичной точки отсчета временной перспективы и вторичных точек как двух основных измерений временной перспективы с опорой на интеграцию прагмалингвистической, антропоцентрической, когнитивной трактовок объекта, углубив таким образом корреляцию „темпоральность - субъект".

3. Обосновать единство между двумя видами корреляций, в которые вступает одновременность: одновременность/разновременность, одновре-менность/панхронность - в связи с развитием традиционных соотношений (семантика-форма, семантика-функция). Раскрыть в этой систематике аспект лексико-семантического наполнения форм, моделей, структур. Обосновать принадлежность лексико-семантической интерпретации грамматических феноменов к таким соотношениям.

4. Систематизировать взаимно-неоднозначные соответствия в сфере темпоральности. Соотнести их изоморфный и неизоморфный характер в связи с сущностью и взаимосвязью следующих феноменов: временная перспектива действия в каждом коммуникативном регистре, оси корреляций между лицами, полюса диспозиций лиц-участников акта коммуникации.

5. Проанализировать изоморфный характер закономерностей, определяющих сопоставимость временных рядов (презентного и претеритального) в функциональных моделях с опорой на объяснительные возможности лексико-семантических интерпретаций. Мотивировать центрирующую и структурообразующую функции презенса и претерита.

6. Генерализовать в этой связи некатегориальные значения временных форм как реализацию их семантического потенциала. Соотнести состав лек-сико-семантических интерпретаций у всех основных грамматических временных значений.

7. Репрезентировать текстообразующий потенциал темпоральности как интегративной категории. Обосновать многомерную (многосюжетную) картину функционирования временных форм с учетом лексико-семантических интерпретаций и взаимодействия коммуникативных регистров в рамках цельных произведений, принадлежащих к тому или иному стилю и жанру.

8. Категоризовать коммуникативные эффекты, соотносимые с употреблением временных форм, на основе лексико-семантических интерпретаций грамматических феноменов. Мотивировать указанными интерпретациями эффекты симультанности, временного барьера и др., углубив таким образом систематику конституентов моделей речевого высказывания.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Категориальный аппарат коммуникативной теории языка обладает закономерной объяснительной силой для непротиворечивой систематики темпоральных феноменов и процессов, не получивших убедительной интерпретации в других понятийных системах. Указанный категориальный аппарат теоретике-лингвистически обобщает актуальные научные парадигмы: лингвокуль-турологическую, прагмалингвистическую, антропоцентрическую, когнитивную.

2. Исходной теоретике-лингвистической позицией для интерпретации исследуемых темпоральных феноменов и процессов является полифункциональность момента речи, которая проявляется системно благодаря иерархическим отношениям, системе корреляций между первичной точкой временного отсчета и вторичными точками отсчета, при этом взаимообусловлены две основных корреляции: временной перспективы и одновременности. Корреляция временной перспективы проявляется в том, что ее конечные точки не имеют предела, однако — также в силу иерархичности — при этом нет разобщенности с моментом речи: обеспечивается панхронность. Специфика корреляций, в которые вступает одновременность, заключается в том, что она противопоставлена и разновременности, и всевременности.

3. На основе названных корреляций поликонцептуальность времени (онтологическое время, мыслительное время, лингвистическое время) обусловливает взаимно-неоднозначные соответствия, которыми определяется динамика развития темпоральности, организованной по принципу асиммет-ризма, включающего первичные и вторичные точки временного отсчета. Идентификация вторичной точки отсчета зоны настоящего и момента речи позволяет непротиворечиво и динамично представить семантическую полисистему презенса и зону семантической синкретичности перфекта. Эта же идентификация детерминирует корреляцию ограниченности/неограниченности (локализованности/нелокализованности) действия в зоне настоящего как актуальность/неактуальность.

4. Событийно-временные характеристики реального и фиктивного миров отображаются в высказывании интегративно. Интегративную полисистему, определяющую функциональные параметры временных понятий, образуют прагматические, семантические и синтаксические характеристики.

Принципиально значима система ролей участников и неучастников речевого акта, которая интегрируется системой тенденций.

5. Наибольшую объяснительную силу выявляет тенденция детерминировать употребление временных форм речевой ситуацией, при этом подтверждается их взаимообусловленность: время служит одним из главных средств организации речевых ситуаций, и это обусловливает переплетение типов речевого высказывания (с их характерными временными перспективами), которые, взаимодействуя по тенденции динамики систем, за счет контрастной тенденции самосохранения системы не смешиваются между собой и не растворяются.

6. Учет тенденций позволяет соотнести текстоорганизующую и тек-стоформирующую функции темпоральности как многомерно-обобщающую и дифференцирующе-конститутивную. Для текстоорганизующей функции релевантен момент речи как одна из возможных точек на оси времени, организующий систему темпоральных осей, в которой проявляется все более значимая коммуникативно-эгоцентрическая характеристика — темпоральное отчуждение (дистанцирование). На этой основе в единой системе объяснимы два регистра: направленный и ненаправленный, избираемые в зависимости от того, адресует ли говорящий сообщение конкретному лицу или не предназначает его определенному адресату. Текстоформирующую функцию темпоральности обеспечивает интенция говорящего на временную ориентацию.

7. Субъективная позиция говорящего обусловлена иерархией структурно-речевых рангов, которая воссоздает картину функционирования временных форм немецкого языка, закономерности темпорального формирования отдельных высказываний и целого текста. Для иерархии существенно несоответствие таких сторон основной темпоральной модели, как левая (предшествование) и правая (следование). С ними многомерно связаны пространственно-временные пересечения, выявляющие связь между центростремительными и центробежными тенденциями.

Научная новизна исследования проявляется в генерализации закономерностей, ранее представлявшихся разрозненно. Эта генерализация осуществляется обоснованием трех опорных концептов: антропоцентрическая триада, координативно-временная система, координативно-стилистическая система. При этом наиболее актуальна лингвистическая теоретизация интегративных аспектов категории времени: интегративная корреляция с категориями модальности, предикативности; обоснование темпоральной сетки.

Теоретическая значимость исследования заключается в углубленной концептуализации релевантных лингвистических категорий. Категория времени детерминирована в единстве грамматической субстанциональности и лек-сико-семантических интерпретаций. Частные временные значения и граммемы определены интегративно - во взаимодействии формальных, семантических, прагмалингвистических измерений.

Для концептуализации значения в современной познавательной ситуации принципиальна тенденция к углублению коммуникативно-прагматического подхода: „Прагматический подход к понятию значения основан на необходимости рассматривать значение слова или предложения в связи с коммуникативной направленностью речевого акта" (Власова, Загоруйко 2004, 80).

Когда «о „слитности" языка и мышления пишут не только лингвисты, но и философы» (Керт 1967, 31 - основную ссылку автор делает на Г.П. Щедро-вицкого) - подобная познавательная ситуация должна разрешаться непротиворечивым взаимодополнением контрастных позиций, чему и способствует новая парадигма лингвистического знания.

Росту объяснительных возможностей сопутствует развитие новых понятий. Особо активным в их системе стало понятие „концептуальная схема". Его определяют как исходное для значения: „значение языковой единицы как реализация ее концептуальной схемы" (Зализняк 2004, 35) становится опорой при углублении теоретико-лингвистического знания.

В процессе исследования в указанном подходе к грамматическим феноменам акцентируется семантическая динамика и детерминированность (включая семантическую мотивированность). По мнению Е.С. Кубряковой, коммуникативно-прагматические признаки позволяют «.объяснить причины выбора или создания данной „упаковки" для данного содержания» (Куб-рякова 2004, 12).

Мотивация, детерминированность создают предпосылки для анализа растущей продуктивности семантических переносов. На материале лексико-семантических интерпретаций переносного, транспозиционного аспекта временных форм раскрываются масштабные, глубинные теоретико-лингвистические закономерности.

Методологической основой исследования служит единство концепций, обобщающих направления анализа темпоральности: антропоцентрических, прагмалингвистических, когнитивных (З.У. Блягоз, А.В. Бондарко, Т.И. Де-шериева, В.А. Жеребков, Г.А. Золотова, А.С. Мельничук, Т.Н. Молошная, В.М. Никитевич, Е.А. Реферовская, А.З. Скрипниченко З.Я. Тураева, Д.С. Ште-линг и др.). Указанные концепции разносторонне представлены на материале языков индоевропейской семьи, в том числе русского языка, прочих славянских, а также германских, романских языков, и других языковых семей. Для уяснения сущности проблемы детерминировано привлечение понятийного аппарата философии.

При этом непротиворечиво интегрируются тенденции взаимосвязанных, взаимодополняющих теоретико-лингвистических парадигм и концепций: когнитивной, антропоцентрической, коммуникативной.

Методика исследования носит комплексный характер, что обусловлено поликоординатностью обоснованной цели. Опорными служат методы структурно-семантического анализа. Центральным среди них является метод оппозиций, применяемый к соотношениям между частными временными значениями, между граммемами времени. Методы структурно семантического анализа с необходимостью дополняются прагмалингвистическим анализом эффектов использования временных форм и их лексико-семантических реализаций. В связи с последними обязательным становится и лексикографический анализ, используемый при характеристике лексико-семантического наполнения высказываний.

Практическая значимость исследования заключается в его направленности на разрешение релевантных лингводидактических, праксиологических, лексикографических проблем, включая рекомендации по оптимизации языкового воздействия, создание грамматических словарей новой - антропоцентрической — направленности.

Эмпирический материал извлечен способом отбора (единство сплошной и репрезентативной выборки) из классической, современной художественной литературы, а также из текстов газетно-публицистического стиля в количестве 6 тыс. контекстов.

Апробация результатов исследования. Результаты исследования были представлены на научных конференциях различного уровня, включая Всероссийские, в том числе: „Гуманитарные науки на рубеже тысячелетий" (КубГУ, 1997), „Интердисциплинарные исследования информационного пространства" (РГПУ, 2004) и т.д. Материалы диссертации были апробированы на занятиях по немецкому языку со студентами факультета романо-германской филологии и других факультетов Кубанского государственного университета при изучении тем „Система времен глагола", „Функционирование глагольных форм".

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Грамматическая категория времени: субстанциональные характеристики и лексико-семантические интерпретации"

Основные результаты исследования определяются системными связями между следующими макроконцептами: антропоцентрическая триада, коор-динативно-временная система, координативно-стилистическая система. Как производные от них объяснимы в единой системе закономерности функционирования времени в различных языках.

Понятие „антропоцентрическая триада" закономерно объясняет транспозицию временных форм, развитие у них новой грамматической семантики, взаимообусловленности со смежными категориями. При этом с единых позиций освещен такой корпус объектов, который ранее не интегрировался.

Понятие „координативно-временная система" с необходимостью приводит к обобщению субстанциональных характеристик, лексико-семантических интерпретаций и на этой базе - к обобщению их единой роли в координации пространств текста. Координация, пронизанная антропоцентрическими измерениями, подтверждает универсальную функцию времени в формировании все более сложных макросмыслов и их внутреннюю связь с элементарной грамматической семантикой.

Понятие „координативно-стилистическая система" служит необходимым обоснованием интеграции между субстанциональными характеристиками, лексико-семантическими интерпретациями и стилистической (в широком смысле) организацией текстового пространства.

КВС и КСС (соотнесенные между собой) определяются в каждом текстовом пространстве; в то же время степень определенности их проявления неодинакова. Для КВС показательны контексты, в которых наиболее значимой служит именно координирующая роль категории времени, организующая взаимосвязь частей целого (особенно в семантическом, коммуникативном, прагматическом аспектах). КСС по определению абстрагирована от грамматических категорий, но может с ними соотноситься, и тогда целесообразно анализировать ее и в связи с временной семантикой.

Обращение к единству субстанциональности и интерпретаций обусловлено наиболее устойчивым, характерным и для традиционных, и для современных подходов, пониманием сущности языка, интерпретирующего действительность, мотивированно (с точки зрения говорящего субъекта) выбирая из нее одно и игнорируя другое. В исследовательской практике интерпретации из этого постулата закономерно вытекает новационная импликация: принципиальная значимость лексико-семантического и текстового аспектов для грамматических феноменов, а именно - для установления их сущности. Показательно раскрытие указанной связи на таком объекте, как глагол и его категории.

Категориальная временная семантика, раскрытая в единстве с лексико-семантическими интерпретациями, обусловливает углубленную трактовку актуальных теоретико-лингвистических концептов, способствует их когнитивному выравниванию. Синкретичность, актуализованная на различном объектном пространстве (предложение, лексема, синтаксема и др.), находит подтверждение и в организации темпоральной семантики. С необходимостью дифференцируется одноплановость - многоплановость как характеристика лексико-семантической интерпретации, благодаря чему ее концептуальное наполнение углубляется.

Интерпретация функций временных форм в опоре на коммуникативную направленность высказывания и на две основные речевые ситуации позволяет выделить два плана речевого высказывания или два коммуникативных регистра. Каждый из коммуникативных регистров характеризуется своими структурно-семантическими признаками, главными из которых являются признак времени и признак лица. Данные признаки получают в конкретном языке конкретное формальное выражение и играют важную роль при построении КВС конкретного текста.

Распределение временных форм по коммуникативным регистрам выявляет ряд закономерностей: для направленного регистра характерно употребление форм настоящего времени (презентная временная перспектива), при этом в качестве точки отсчета выступает момент речи; для ненаправленного коммуникативного регистра характерно употребление форм прошедшего времени (претеритальная временная перспектива), а в качестве временного ориентира служит некая лингвистическая точка отсчета, помещенная в сферу прошедшего.

Коммуникативные регистры могут взаимодействовать. Противопоставление двух основных временных перспектив происходит с учетом значений временных форм глагола, при этом коммуникативные регистры используют не только категориальные значения временных форм, но и некатегориальные. В зависимости от избранной говорящим временной перспективы действия относительно той или иной точки отсчета возможно установить характер функционирования временных форм в речи - прямой (системный, категориальный) или переносный (синтагматический, интерпретационный).

Временной признак действия в том или ином коммуникативном регистре получает наиболее полную характеристику, если он рассматривается не в отрыве, а в связи с выражением признака лица. В исследовании учитывается факт „деятельности общения" носителей данного языка. Такой подход к признаку выражения лица позволяет отметить принципиальное различие позиций, с которых могут выступать 1-е лицо (говорящий), 2-е лицо (слушающий) и 3-е лицо (неговорящий, неслушающий, а также предметы и явления окружающего мира). Для 1-го лица характерна интерлингвистическая характеристика, инклюзия, которая свойственна лицу говорящего и в том случае, если он является автором повествования, написанного от 3-го лица. Признак „односторонний/двусторонний" в определении характеристик конкретного акта речевого высказывания оказывается в данном случае нерелевантным. По признаку инклюзии - включенности лица говорящего в систему языка - 1-е лицо всегда противопоставлено 2 и 3-му лицу.

В ненаправленном регистре корреляция инклюзия/эксклюзия является основой противопоставления, которая характеризует диспозицию лиц - участников речевого акта. В направленном регистре на полюсе, противоположном 3-му лицу, выступает не просто первое лицо, а ось 1-е лицо-2-е лицо. Эта ось выражает идею взаимообратимой связи двух лиц-коммуникантов: 1-е лицо -говорящий - обладает, а 2-е лицо - слушающий - способно обладать интерлингвистической характеристикой, поскольку слушающий при ответной речевой реакции выступает уже с позиций говорящего. Третье лицо в направленном регистре может рассматриваться в качестве потенциального участника акта речевого высказывания: при выражении совместного действия используются местоимения 1 и 2-го лица множественного числа, в дейктическое значение которых включается и значение „потенциальный участник действия".

Комплексное изучение свойств признака времени и признака лица дает объяснение особенностям функционирования временных форм глагола, исследование которых в языке приводит к необходимости установления их категориальных и некатегориальных значений в том или ином коммуникативном регистре. Здесь, однако, следует различать употребление времен, вызванное синонимией, и употребление времен, обусловленное взаимодействием коммуникативных регистров (например, в немецком языке, - претерит и перфект в направленном и ненаправленном регистрах).

Знания того, как временные формы распределяются по коммуникативным регистрам, оказывается недостаточным, чтобы объяснить употребление их в различных функциональных стилях и жанрах, поскольку сами коммуникативные регистры способны к взаимодействию, к комбинации, а в некоторых случаях и к „нейтрализации".

Изучение функций временных форм показало, что первоначально четкое различение двух рядов временных форм, обусловленное их связью с определенным коммуникативным регистром, постепенно „затемняется", усложняется в каждом последующем структурно-речевом ранге. В процессе исследования оказалось возможным выделить четыре находящихся в отношении иерархии структурно-речевых ранга, субординация которых выявляет постепенное усложнение взаимных связей коммуникативных регистров, а значит, и моделей выражения временной перспективы действия.

В текстах различных функциональных стилей и жанров возможна смена точек отсчета, смена временных ракурсов, временных перспектив. Изменения эти могут быть вызваны различными причинами: функциональными, композиционными, стилистическими. Однако независимо от характера причин, вызвавших смену временной ориентации, зависимость выражения временного признака от типа речевой ситуации во всех случаях ощутима, она всегда является опорой для говорящего при построении авторской КВС текста с учетом той или иной временной перспективы действия.

Изучение функций времен глагола с точки зрения организации текста как смыслового и структурно-композиционного целого - дискурса - показало, что особенности его темпоральных характеристик зависят от временной ориентации говорящего (автора). Отсутствие временной соотнесенности действия с моментом речи, игнорирование говорящим момента речи как основной точки отсчета в процессе речевой коммуникации ведет к интерпретационной нейтрализации системных значений временных форм и соответственно - коммуникативных регистров. Такая нейтрализация обнаруживается при функционировании форм настоящего времени в сценических ремарках, в подписях к картинам и фотографиям, в заголовках и т.п.

Номинативное функционирование - свойство не только форм настоящего времени, оно может быть обнаружено и в других случаях, объясняемых как препозитивные номинации, которые свойственны логически организованным текстам. Как показал, например, материал немецкого языка, такое функционирование („несюжетное время") характерно и для претерита (прошедшее время), и для футурума (будущее время). Подобное функционирование временных форм без выражения какого-либо темпорального содержания может быть вызвано также композиционными и стилистическими причинами.

Основные положения, понятия, характеристики выявляются и систематизируются в процессе исследования в языковой системе и в речевой деятельности (точнее - в тексте), в направлении от языковой системы к речевой деятельности, в корреляции субстанциональные характеристики/лексико-семан-тические интерпретации.

Наблюдаемые в сфере значений и функций временных форм глагола закономерности рассматривались в настоящем исследовании в следующих параметрах:

- включенность в речевую ситуацию говорящего и слушающего влечет за собой коммуникативную ориентированность высказывания не только с точки зрения субстанциональных характеристик времени, но и с учетом распределения ролей между коммуникантами при той или иной речевой ситуации;

- временная ориентированность высказывания осуществляется с опорой на момент речи говорящего;

- момент речи функционирует в отношении всех временных форм как главный критерий временной дифференциации и дистанцированности, а в отношении глагольных временных форм сферы настоящего - и как временной локализатор, актуализатор действия;

- две функциональные модели - ряд настоящего и ряд прошедшего (пре-зентный и претеритальный ряды), представляющие собой языковую реализацию двух основных типов речевого высказывания, проявляют изоморфизм в плане субстанциональных характеристик, а также способность к лексико-семан-тической интерпретационности;

- реализация языкового оформления двух основных типов речевого высказывания опирается на два структурно-семантических признака - признак лица и признак времени, при этом направленный коммуникативный регистр предполагает процесс непосредственного общения говорящего и слушающего, а ненаправленный коммуникативный регистр отражает имплицитный характер их речевого взаимодействия;

- текст (дискурс) отражает типы речевого высказывания не прямо, а опосредованно - через иерархию структурно-речевых рангов; цельность дискурса взаимосвязана с его координативно-временной системой, которая выстраивается говорящим на основе антропоцентрической триады.

Обоснованная в исследовании детерминация концептов и их взаимосвязей позволяет прийти к новым генерализациям:

- грамматическая категория времени обладает системой лексико-семан-тических интерпретаций, состав которых связан со взаимно-неоднозначным соответствием между общим концептом и его компонентами, позволяющими упорядочить крайне разветвленную представленность временной семантики;

- прослеживается несомненная взаимосвязь в корреляции „темпораль-ность - субъект"; лексико-семантические интерпретации соотносят линию стабильности временных систем с линией обновления, вызванной антропоцентрическими тенденциями в грамматической динамике;

- многомерное наполнение концепта „время" способствует разрешению той ситуации в теории языка, при которой противоречивые суждения о времени объяснимы с позиции разных временных планов; обоснованная интерпретация грамматических феноменов подтверждает общетеоретическую установку об отсутствии противоречия между научным знанием и здравым смыслом, поскольку речь идет о смысле слов, предложений, текстов, адекватно представляющем в них тот смысл, который соответствует им в объективной действительности;

- специфика лексико-семантических интерпретаций грамматической категории времени подтверждает, что одному и тому же тексту-субстанции ставится в соответствие не одна структура, а несколько, в зависимости от того, какие элементы текста выбираются в качестве элементов структуры.

Взаимосвязь всех указанных аспектов укрепляет познавательную перспективу координативно-временной и координативно-стилистической систем, которые оказываются и категориально абстрагированными, и разносторонне верифицируемыми. Избранный концептуально-терминологический аппарат позволил углубить многомерную соотнесенность между временем и темпоральностью.

Ведущие идеи коммуникативной теории языка, положенные в основу анализа значений временных форм и их функций, понятия, используемые в исследовании на основе концептуальной динамики, методы изучения вскрываемых закономерностей позволяют наметить пути развития общей теории грамматического времени, связанные с перспективностью идей коммуникативного синтаксиса.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изучение функций временных форм глагола с позиций коммуникативной направленности высказывания позволяет сделать выводы относительно закономерностей функционирования временных форм и темпоральной организации высказывания в каждом конкретном языке.

Экскурс в историю вопроса обеспечил возможность проследить изменение подхода к основным понятиям, концептам, используемым в исследовании.

На достаточно обширном языковом материале делается вывод о том, что временная отнесенность высказывания может быть ясна из контекста. Такой подход и приводит к необходимости интегрировать грамматические категориальные сферы: от морфемы (например, временного префикса) до текстового пространства. Время благодаря этому становится в один ряд с объектами, уже получившими интегративное освещение (например, макрокатегорией „лицо", закрепляемой многомерно: от суффиксов до текстовой фиксации языковой личности); таким образом обогащается теоретико-лингвистическая фундаментальность концепта.

Рассмотрение категориальных значений временных форм в аспекте их субстанциональных характеристик позволило представить их в системе для данного конкретного языка, в частности немецкого, установить их категориальную и некатегориальную специфику, определить условия и особенности их функционирования в контексте.

Основным критерием различения системных значений временных форм является момент речи, характеризующийся полифункциональностью. Момент речи выступает относительно всех временных форм прежде всего в качестве первичной точки отсчета, при этом функция первичной точки отсчета не ограничивается функцией разграничения: момент речи способен выполнять и функцию дистанцирования. Учет указанных функций момента речи позволил объективно установить значение каждой временной формы в общей парадигматической системе и дал возможность совершенно определенно трактовать значения форм, например, будущего времени как значения темпоральные и соотнесенные со сферой будущего. Их модальные созначе-ния возможны, поскольку они определены онтологически, в то же время их нельзя относить к системным категориальным значениям (например, значение модального настоящего у формы футурума I и модального прошедшего у формы футурума II в немецком языке возможно лишь при транспозиции значений, т.е. в рамках интерпретационной семантики).

Момент речи способен также выполнять еще одну функцию, но только в отношении форм ряда настоящего (презенса и перфекта) - функцию вторичной точки отсчета (временной оси ориентации данного временного ряда). Первичная точка отсчета, момент речи, и вторичные точки отсчета находятся в отношениях иерархии. Различение и учет иерархии точек отсчета помогают наиболее точно и объективно установить ряд дифференциальных семантических признаков, характеризующих ту или иную временную форму и образующих ее семантический потенциал, а также определить, какие значения временных форм выражены в языке системно, а какие контекстуально.

Изучение функций момента речи оказалось важным и для синтагматики. Формы настоящего времени выявляют в контексте относительно момента речи такие корреляции, как временная дифференцированность/временная недиффе-ренцированность, актуальность/неактуальность действия, которые не всегда получают в языке формальное выражение. Различение указанных корреляций носит семасиологический характер. Опора на смысл и на контекстуальные средства при выражении значений временной недифференцированности, все-временности, актуальности/неактуальности глагольного действия подтверждает тезис о несовпадении языковой понятийной категории темпоральности и грамматической категории времени.

Иерархия точек отсчета, выявленная при моделировании категориальных значений временных форм, представляет потенции этих временных форм относительно выражения ими значений предшествования, одновременности, следования. Поэтому она релевантна и для синтагматики: именно здесь реализуются указанные потенции и наблюдаются все возможные случаи реализации значений предшествования, одновременности и следования

459 не только относительно первичной точки отсчета, момента речи, но и относительно вторичных точек отсчета. В синтагматике временные формы способны выступать как с категориальными, так и с некатегориальными значениями. Некатегориальные значения представляют собой реализацию и модификацию семантического потенциала каждой временной формы.

Взаимодействуя с другими средствами выражения временных отношений в тексте, временные формы глагола создают так называемую темпоральную сетку, лежащую в основе координативно-временной системы текста, которая понимается как единство взаимообусловленных временных характеристик (локальных, модальных, персональных). Глагольные временные формы служат, с одной стороны, выражению цельности и связности текста, с другой стороны, они выступают в тексте и в качестве композиционно-стилистических средств, участвуя в создании его координативно-стилистической системы. Исследование свойств временных форм в тексте дает основание полагать, что временные формы обладают функциями текстообразования и текстоформирования. Эти функции, в свою очередь, представляют собой отражение, фокусирование на уровне текста структурообразующей функции временных форм глагола, а также системообразующей функции точек отсчета, логическую связь всех перечисленных функций.

Список научной литературыАгрова, Ольга Викторовна, диссертация по теме "Теория языка"

1. Авдеева И.Н. Взаимодействие глагольных категорий переходности и предельности: На материале немецких рефлексивных конструкций // Германские языки: Сб. науч. тр. Тверь, 2000.

2. Агибалов А.Ю. Антропологическая и философская парадигма эпохи Просвещения и постмодернизма // Филологический вестник РГУ. 2004. - № 1.

3. Агрова О.В. Актуальное членение предложения, обусловленное коммуникативным заданием // Семантические реалии метаязыковых субстанций: Международный сборник научных трудов. Карлсруэ; Краснодар. - 2001.

4. Агрова О.В. Грамматическая категория времени: субстанциональные характеристики и лексико-семантические интерпретации: Монография. Краснодар, 2004.

5. Агрова О. В. Координативно-временная система как основа характеристики темпоральности // Изв. высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион: Общественные науки. Приложение. Ростов н/Д, 2005. - № 1.

6. Агрова О.В. О лексико-семантических аспектах грамматической категории времени // Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2005. - № 1.

7. Агрова О.В. Темпоральность как объект взаимодополняющих теоретико-лингвистических парадигм // Изв. высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион: Общественные науки. Приложение. Ростов н/Д, 2004. - № 12.

8. Агрова О.В. Функциональные аспекты второстепенных членов предложения в русском и немецком языках (в диахроническом плане описания) // Гуманитарные науки на границе тысячелетий: Научно-учебное издание. -Краснодар, 1997.

9. Адмони В.Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. — Л., 1988.

10. Адмони В.Г. Система форм речевого высказывания. СПб., 1994.

11. Ажеж К. Человек говорящий. Вклад лингвистики в гуманитарные науки. -М., 2003.

12. Аксаков К.С. О русских глаголах. М., 1855.

13. Александрова О.В. Когнитивные аспекты изучения парантезы в английском языке // Когнитивные аспекты изучения языковых явлений в германских языках. Самара, 2000.

14. Александрова О.В. Филология, когнитивная лингвистика, дискурсивные исследования: общее и различное // С любовью к языку. Воронеж, 2002.

15. Анализ развивающегося понятия / Под общ. ред. Б. М. Кедрова. М., 1967.

16. Анастасьева В.Х., Черкасский М.А. Семантическая структура сказуемого и актуальное членение предложения // Республиканская конференция по вопросам языкознания и методики преподавания иностранных языков. -Алма-Ата, 1964.

17. Аристархова КН. К вопросу о функциях временных форм немецкого глагола // Филология. Саратов, 1999. - Вып. 4.

18. Аронов Р.А. Синдром Хлодвига и интерпретация научного знания // Вопр. философии. 2004. - № 9.

19. Аронов Р.А., Баксанский О. Е. Новое в эпистемологии и хорошо забытое старое // Вопросы философии. 2004. - № 5.

20. Артюшков И.В. Внутренняя речь и ее изображение в художественной литературе (на материале романов Ф.М. Достоевского и J1.H. Толстого): М., 2003.

21. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка, событие, факт. М., 1988.

22. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999.

23. Аскин Я.Ф. Проблема времени: ее философское истолкование. М., 1966.

24. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов: Около 7000 терминов. -М., 1969.

25. Бакланова А.Г. Лингвистическая характеристика драмы как текста: Авто-реф. дис. . канд. филол. наук.-М., 1983.

26. Балин Б.М. Немецкий аспектологический контекст в сопоставлении с английским. Калинин, 1969.

27. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 2001.

28. Банару В.И., Алексеев А.Я. Функциональная корреляция глагол имя во - французском языке. - Кишинев, 1975.

29. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. Ростов н/Д, 1993.

30. Баранов А.Г., Анисгшова А.Т. Длящийся диалог как дискурсивная игра // Текс и дискурс: полифония языков и культур. Краснодар; Napoli, 2004. - Кн. 1.

31. Бархударов Л. С. Очерки по морфологии современного английского языка.-М., 1975.

32. Батыгин Г. С. Производство научного знания // Содержание социально-гуманитарного образования в меняющемся мире: междисциплинарный подход. Краснодар, 2000.

33. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 2000.

34. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 2002.

35. Береговой Н.И. Категориальный синтез логического знания. Львов, 1990.

36. Беседина Н.А. Роль функционального фактора в моделированном отображении картины мира с помощью языковых знаков // Язык как функциональная система. Тамбов, 2001.

37. Битнер И.А. Аналитические конструкции глагольно-глагольного типа как способ выражения фазовой детерминации процесса в современном английском языке // Проблемы истории и типологии германских языков и культур. Новосибирск, 2002. - № 5.

38. Блажко Л.А. Проблема функционально-семантических категорий в понятийном и языковом аспектах // Функция в языке, логике и математике.- Тернополь, 1990. Т. 1.

39. Блох М.Я. Диктема в уровневой структуре языка // Вопр. языкознания.- 2000. № 4.

40. Блягоз 3. У. Индивидуальное и массовое двуязычие // Билингвизм в теории и практике. — Майкоп, 2004.

41. Блягоз З.У. Теоретические проблемы сопоставительного изучения языков.- Майкоп, 2001.

42. Боброва Г.П. Синтактико-стилистическая характеристика эпической повествовательной речи (на материале немецкой эпической прозы XIX-XX веков): Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1982.

43. Богатырева Н.А. Речевая структура повествования от первого лица: Дис. . канд. филол. наук. М., 1974.

44. Богуславская В.В. Журналистский текст: лингвосоциокультурное моделирование: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Воронеж, 2004.

45. Богушевич Д.Г. Функция, единица, классификация // Лингвистика: взаимодействие концепций и парадигм. Харьков, 1991. - Вып. 1. - Ч. 1.

46. Бокадорова Н.Ю. Античная языковедческая традиция // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

47. Болдырев Н.Н. Перекатегоризация глагола как способ формирования смысла высказывания // Изв. РАН. Сер. литературы и языка. 2001. - Т. 60. - № 2.

48. Бондарко А.В. Грамматическая категория и контекст. Л., 1971.

49. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. Л., 1978.

50. Бондарко А.В. Проблемы грамматической семантики и русской аспектоло-гии. СПб., 1996.

51. Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики: на материале русского языка. М., 2002.

52. Бондарко А.В. Теория морфологических категорий. Л., 1976.

53. Бондарко А.В. Теория функциональной грамматики. Л., 1990.

54. Бондарко А.В., Буланин Л. Л. Русский глагол Л., 1967.

55. Борботько В.Г. Элементы теории дискурса: Учеб. пособие. Грозный, 1981.

56. Бородич В.В. К вопросу о формировании совершенного и несовершенного вида в славянских языках // Вопр. языкознания. 1953. - № 6.

57. Бочарова М.Н. Оппозитивные аспектуальные значения претеритальных форм французского глагола // Вестн. Волгоград, гос. ун-та. Сер. 2. Языкознание. 2002. - Вып. 2.

58. Брандес М.П., Провоторов В.И. Предпереводческий анализ текста: Учеб. пособие. М.; Курск, 2001.

59. Брусенская Г. А. Возвратные и невозвратные глаголы // Русская речь. 1994. - №6.

60. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира: На материале русской грамматики: Прагматика. Семантика. Лексикография. Вид. Время. Лицо. Модальность. М., 1997.471

61. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М., 1959.

62. Буслаев Ф.И. О литературе: Исследования. Статьи. М., 1990.

63. Буянова Л.Ю. Термин как единица логоса. — Краснодар, 2003.

64. Веденькова М.С. О грамматическом понятии актуальности глагольного действия // Zeitschrift fur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunika-tionsforschung. 1976. - Bd. 29. - H. 3.

65. Веденькова М.С. Презенс и момент речи // Некоторые вопросы романо-германской филологии. Челябинск, 1969. - Вып. 4.

66. Вежбицка А. Речевые жанры // Жанры речи. Саратов, 1997.

67. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание: Пер. с англ. / Вступ. ст. Е. В. Па-дучевой. М., 1997.

68. Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове: Учеб. пособие для вузов. М., 1986.

69. Виноградова С.Г. О факторах формирования категориальных значений глаголов в поэтическом тексте // Язык как функциональная система. Тамбов, 2001.

70. Власова Ю.Н., Загоруйко А.Я. Принципы выделения в языке полей разных уровней // Язык. Дискурс. Текст. Ростов н/Д, 2004. - Ч. 1.

71. Волоцкая З.М., Молошная Т.Н., Николаева Т.М. Опыт описания русского языка в его письменной форме М., 1964.

72. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: Теоретические и прикладные аспекты: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Краснодар, 2000.

73. Воронина Т.М. Обратное отображение речевой деятельности в русском языке: переносные значения глаголов и образные семантические модели предложений // Вест. Междунар. славян, ун-та. Харьков, 1999. — Т. 2. — № 4.

74. Вундт В. Сознание и внимание // Хрестоматия по вниманию. М., 1976.

75. Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1968

76. Гайда Ст. Жанры разговорных высказываний // Жанры речи. Саратов, 1999.-Вып. 2.

77. Галкина-Федорук Е.М. О форме и содержании в языке // Zeichen und System der Sprache. Berlin, 1962. - Bd. 2.

78. Гальперин И.P. Грамматические категории текста (опыт обобщения) // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. 1977. - Т. 36. - №. 6.

79. Гарбалев А.Н. Семантическая структура формы Present Perfect в современном английском языке и ее коммуникативно-стилистический потенциал: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Минск, 1982.

80. Гиро-Вебер М. Вид и семантика русского глагола // Вопр. языкознания. 1990.-№2.

81. Голосова Т.М. Время событий: О системе глагольных форм в русском языке // Русская речь. 2001. - № 3.

82. Городникова М.Д., Будасси Э.В. Научно-популярная статья как тип текста // Филол. науки. 1995. - № 5-6.

83. Грекова O.K. Глагольный шов текста // Текст: проблемы и перспективы. М, 2004.

84. Гринберг Дж. Антропологическая лингвистика: Вводный курс. М, 2004.

85. Гришина О.Н. Соотношение повествования, описания и рассуждения в художественном тексте (на материале английской и американской прозы XX века): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1982.

86. Гулыга Е.В., Шендельс Е.И. Грамматико-лексические поля в современном немецком языке. М., 1969.

87. Гуревич В.В. Актуальное членение предложения в его разных проявлениях // Вопр. языкознания. 2004. - № 3.

88. Гуревич В.В. Модальность и семантика глагольного вида // Вопр. языкознания. 2000. - № 2.

89. Гуреев В.А. Языковой эгоцентризм в новых парадигмах знания // Вопр. языкознания. 2004. - № 2.

90. Гуссерль Э. Собрание сочинений. Т. 1. Феноменология внутреннего сознания времени: Пер. с нем. М., 1994.

91. Гух Ж.К. Логико-семантическая интерпретация высказываний со сложной глагольной структурой: На материале соврем, нем. яз. // Вестн. Сыктывкарского ун-та. Сер. 9. Филология. Сыктывкар, 2001. - Вып. 4.

92. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь: Около 200 000 слов и словосочетаний. М., 2000.

93. Джемс У. (Джеймс У.) Внимание // Хрестоматия по вниманию. М., 1976.94 .Джемс, У.(Джеймс У.) Психология. СПб., 1905.

94. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация: Сб. работ: Пер. с англ. М., 1989.

95. Декарт Р. Избранные произведения. -М., 1950.

96. Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры // Жанры речи. Саратов, 2000.

97. Дешериева Т.Н. Категория модальности в нахских и иноструктурных языках. М., 1988.

98. Дешериева Т.Н. Лингвистический аспект категории времени и его отношение к физическому и философскому аспектам // Вопр. языкознания. 1975. -№ 2.

99. Дронова Н.П. Несобственно-косвенная речь в нем. языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Калинин, 1975.

100. Еремина Д. В. Когнитивные свойства глаголов перемещения: (to put, to set, to lay, to place) // Вопросы романо-германской и русской филологии. Пятигорск, 2003. - Вып. 1.

101. Есперсен О. Философия грамматики: Пер. с англ. М., 1958.

102. Ефремова Н.В., Квадяева Е.В., Корчагин В.В., Шустова Н.Ю. Лингво-коммуникативные аспекты восприятия текстов немецкоязычной рекламы // Человек в свете его коммуникативного самоосуществления. Барнаул, 1997.

103. Жалейко Р.А. Перцептуальное время и его выражение в функционально-семантическом поле темпоральности (на материале английского языка): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1980.

104. Жеребков В.А. Грамматическая категория времени в системе немецкого глагола: Дис. . докт. филол. наук. Калинин, 1971. - Т. 1.

105. Жеребков В.А. Коммуникативный аспект текста как регулятор соотношения «Грамматическое значение: контекст» // Лингвистика текста: Матер. науч. конф. М., 1974. - Ч. 1.

106. Жеребков В.А. Общезначимые предложения в современном немецком языке // Учен. зап. Калинин, пед. ин-та, 1968. Т. 63.

107. Зализняк А.А., Шмелев А. Д. Введение в русскую аспектологию. М., 2000.

108. Зарайская Н.В. Лексическая и аспектуальная вариативность глаголов процесса в современном немецком языке // Германские языки: Сб. науч. трудов. Тверь, 2000.

109. Звегинцев В.А. Мысли о лингвистике. М., 1996.

110. Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. — М., 2001.

111. Зеликов М.В. Модели с глаголом действия в языках Западной Романии // Вопр. языкознания. 2001. - № 4.

112. Зиндер Л.Р., Строева Т.В. Историческая морфология немецкого языка. Л., 1968.

113. Золотова Г.А. Категории времени и вида с точки зрения текста // Вопр. языкознания. 2002. - № 3.

114. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.

115. Золотова Г.А. Монопредикативность и полипредикативность в русском синтаксисе // Вопр. языкознания. 1995. - № 2.

116. Иванисов А.А. Системогенез как фактор становления адекватной коммуникации в информационной среде // Коммуникация в современном мире. Воронеж, 2004.

117. Иванов В.В. Категория времени в искусстве и культуре XX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974.

118. Иванова И.П. Вид и время в современном английском языке. Л., 1961.

119. Иомдин Б.Л. Семантика глаголов иррационального понимания // Вопр. языкознания. 1999. - № 4.

120. Исаев М.И. Лингвокультурология. М., 1998.

121. Исаченко А.В. О грамматическом значении // Вопр. языкознания. 1961. -№ 1.

122. Казанцева Ю.М. Малая система прошедших времен в современных германских языках: Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1973.

123. Калинина Е.Ю. Разграничение финитных и нефинитных форм глагола в типологическом аспекте // Вопр. языкознания. 1998. - № 4.

124. Каменская O.JI. Текст и коммуникация: Учеб. пособие для ин-тов. М., 1990.

125. Карабан В.И. Темпоральный план текста и его порождение // Новые тенденции в изучении грамматики романских и германских языков: Сб. -Киев, 1981.

126. Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 2002.

127. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

128. Карпухин С.А. К проблеме семантического инварианта глагольного вида в русском языке // Русский язык в школе. 2002. - № 1.

129. Кацнелъсон С Д. Заметки по словообразованию и синтаксису немецких глаголов движения // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. 1991. - Т. 50. -№2.

130. Кацнелъсон С Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.

131. Керт Г. М. К вопросу о соотношении языка и мышления // Язык и мышление. М., 1967.

132. Кобалия Л.Д. Темпоральная структура основных жанров газетной публицистики // Функционирование и структура языка в синхронии и диахронии: Сб. науч. тр. МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1981. - Вып. 175.

133. Кобков В. П. О месте «будущего в прошедшем» в системе грамматических категорий английского глагола. — Новосибирск, 1972.

134. Ковалева Т.Г. Темпоральные значения и смысловая структура предложения // Функционирование и развитие языковых систем. Минск, 1981.

135. Коваленко Ю.В. Мир игровой реальности в художественном произведении // Гносеология поэтики: мифологическая семантика и жанровый синкретизм. Ростов н/Д, 2003. - Вып. 3.

136. Кожина М.Н. К основаниям функциональной стилистики. — Пермь, 1968.

137. Кожина М.Н. Стилистика русского языка: Учеб. для пед. ин-тов. М., 1993.

138. Козинцева Н.А. Временная локализованность действия и ее связь с ас-пектуальными, модальными и таксисными значениями. Л., 1991.

139. Колшанский Г.В. Коммуникативная функция и структура языка. М., 1983.

140. Корсаков А.К, Ивченко Л.Л. Семантическая структура глагола в современном английском языке: Учеб. пособие. Одесса, 1982.

141. Корчажкина О.М. Виды глагола и способы выражения намерения // Русский язык в школе. 2002. - № 1.

142. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история: Проблема языкового изменения / Пер. с исп. И.А. Мельчука. М., 2001.

143. Костомаров В.Г. Наш язык в действии: Очерки современной русской стилистики. М., 2005.

144. Костомаров В.Г. Тенденции развития языковых картин мира // Картины мира: язык и культура. М., 2003.

145. Кошевая И.Г., Кошевой К.К. Контрастивный анализ видо-временной системы // Вопр. сравнительной типологии. Республ. науч. конф.: Тез. докл. Ташкент, 1981.

146. Кошелев А.Д. Категориальный анализ информационной среды. М., 2002.

147. Кошмидер Э. Очерк науки о видах польского глагола // Вопр. глагольного вида. М., 1962.

148. Кравченко Н.Н. Когнитивно-семантический анализ глаголов сидеть, стоять и лежать // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1998. - № 5.

149. Красных В.В. Лингво-когнитивный подход в свете современной научной парадигмы // Экология языка как прагматическая сущность. Краснодар, 2004.

150. Крекич Й. Педагогическая грамматика русского глагола: Семантика и прагматика / Рец. А.А. Виноградов // Вопр. языкознания. 2000. - № 2.

151. Кривоносое А. Т. Система классов слов как отражение структуры языкового сознания (Философские основы теоретической грамматики). М.; Нью-Йорк, 2001.

152. Крушельницкая КГ. Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков. М., 1961.

153. Крысин Л.П. Язык живая, саморазвивающаяся система // Обществ, науки и современность. - 2001. - № 5.

154. Кубрякова Е.С. Об установках когнитивной науки и актуальных проблемах когнитивной лингвистики // Изв. РАН: Сер. литературы и языка. 2004. -Т. 63.-№ 3.

155. Кустова Г.И. Семантические модели производных значений глаголов перемещения объекта // НТИ. Сер. 2. 1999. - № 5.

156. Лазуткина Е.М. Синтагматический класс глаголов: языковая данность, концептуальный феномен, коммуникативный стереотип // Филол. науки. 1995.-№5/6.

157. ЛайонзДж. Введение в теоретическую лингвистику: Пер. с англ. М., 1978.

158. Ласкова М.В. Грамматическая персонификация как текстообразующий фактор // Проблемы лингвистики текста в культурологическом освещении. Таганрог, 2001.

159. Левченко М.Н. Темпоральная структура художественного текста немецкого языка (жанр рассказа): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1981.

160. Ленец А.В. Модальные слова и частицы как средства выражения уверенного/неуверенного речевого поведения // Личность, речь и юридическая практика. Ростов н/Д, 2000. - Вып. 3.

161. Леонтьев А.А. Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии. -М.; Воронеж, 2004.

162. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцевой. -М., 1990.

163. Логический анализ языка. Семантика начала и конца / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М., 2002.

164. Лодзе Л.А. Развитие перфектных конструкций в древневерхненемецком языке // Учен. зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена. 1959. - Т. 189. - Вып. 2.

165. Локк Дж. Опыт о человеческом разуме // Локк Дж. Избр. философские произведения. М., 1960.

166. Лопатин Л.Н. Методы самонаблюдения в психологии // Вопросы философии и психологии. СПб., 1902.

167. Лосев А.Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. М., 2004.

168. Луценко Н. А. Вид и время (Проблемы разграничения и взаимодействия) // Вопр. языкознания. 1985. -№ 2.

169. Луценко Н.А. Об одном правиле распределения в синтагматике и парадигматике // Парадигматика и синтагматика граматичних структур. КиТв, 1992.

170. Мазон А. Глагольный вид в славянских языках (принципы и проблемы). -М., 1958.

171. Майсак Т.А., Мерданова С.Р. Будущее время в агульском языке в типологической перспективе // Вопр. языкознания. — 2003. № 6.

172. Маковский М.М. О «лексическом» выражении видовой дихотомии в германских языках // Филол. науки: Сб. 1967. — № 3.

173. Манаенко Г.Н. Предикация, предикативность и пропозиция в аспекте «информационного» осложнения предложения // Филол. науки. 2004. - № 2.

174. Маркус С. Теоретико-множественное моделирование языков: Пер. с англ. М., 1970.

175. Марова Н.Д. Некоторые вопросы лингвистической интерпретации художественного текста (проблема перспективы повествования): Дис. . канд. филол. наук. — М., 1968.

176. Мартине А. Основы общей лингвистики. М., 2004.

177. Маслов Ю.С. Введение в языкознание: Учеб. для вузов. М., 1998.

178. Маслов Ю.С. Очерки по аспектологии. JL, 1984.

179. Маслов Ю.С. Роль так называемой перфективации и имперфективации в процессе возникновения славянского глагольного вида. М., 1958.

180. Мегентесов СЛ., Хазагеров Г.Г. Очерк философии субъектно-предикатных форм в языковом и культурно-историческом пространстве. Ростов н/Д, 1995.

181. Мельникова М.В. Системные и контекстуальные значения английского глагола // Функционирование текста в речевой деятельности. М., 1989.

182. Мельничук А.С. Грамматические категории глагола в восточнославянских языках. Киев, 1998.

183. Месяц Г.А. Спасти науку. М., 2001.

184. Мещанинов И.И. Глагол. Л., 1982.

185. Мещанинов И.И. Отношение логических и грамматических категорий // Язык и мышление: Сб. — М., 1967.

186. Милосердова Е.В. Асимметрия "Л-мира" и "НЕ-Я-мира" и ее отражение к модальной системе современного немецкого языка // Язык и человек. -Краснодар; Сочи, 1995.

187. Минакова ИБ. Глагольная аналитическая конструкция "wurde + инфинитив" в немецком литературном языке (на материале источников ХШ-ХХ вв.): Ав-тореф. дис. канд. филол. наук. Ярославль, 1969.

188. Михайлов JI.M. Коммуникативные стратегии современной немецкой речи. Армавир, 2003.

189. Михеева JI.H. Измерение времени в русском языке // Филол. науки. -2004.-№2.

190. Моисеева Н.В. Глаголы восприятия в русском языке // Вести. Моск. унта. Сер. 9. Филология. 1998. — № 6.

191. Молчанов В.И. Время и сознание. Критика феноменологической философии.-М., 1988.

192. Морозов В.В. Сопоставительный анализ глаголов движения в английском, русском и французском языках // Логический анализ языка: Языки динамического мира. Дубна, 1999.

193. Москальская О.И. Грамматика текста: Пособие для ин-тов. М., 1981.

194. Москальская О.И. Проблемы системного описания синтаксиса: На материале нем. яз.: Учеб. пособие. -М., 1981.

195. Мостепаненко A.M. Пространство и время в макро-, мега-, и микромире. -М., 1974.

196. Мурясов Р.З. Неличные формы глагола в контрастивно-типологическом видении // Вопр. языкознания. 2000. - № 4.

197. Мухин A.M. Системные отношения переходных глагольных лексем: На материале английского и русского языков. Л., 1987.

198. Мыркин В.Я. Типы контекстов. Коммуникативный контекст // Филол. науки. 1978.-№ 1.

199. Мэрчанд X. Об одном вопросе из области вида (сравнение английской прогрессивной формы с итальянской и испанской) // Вопросы глагольного вида. М., 1962.

200. Нагайчук В.В. Фразовые глаголы в системе речевых глаголов современного английского языка // Вестн. Киев, ун-та. Романо-германская филология. 1990. - Вып. 24.

201. Неванлинна Р. Пространство, время и относительность: Пер. с нем. М., 1966.

202. Некрасов Н.П. О значении форм русского глагола. СПб., 1865.

203. Нелисов Е.А. О грамматическом отражении объективного времени // Иностранная филология. Алма-Ата, 1974. - Вып. 3.

204. Немец Г.П. Интеллектуальная сущность перевода // Текст и дискурс: полифония языков и культур. Краснодар; Napoli. - 2004. - Кн. 1.

205. Немец Г.П. Прагматические основы коммуникации // Экология языка как прагматическая сущность. Краснодар, 2004.

206. Нечай Ю.П. Лексико-семантическая характеристика функциональных модификаций немецких эмоционально-экспрессивных частиц doch и aber // Языковая личность: структура и эволюция. Краснодар, 2002.

207. Никитевич В. М. Грамматические категории глагола имени в русском языке.-М., 1989.

208. Николаева Т.М. Номинативный характер глагольно-постпозитивных образований и глаголов с пространственными префиксами в современном английском языке // Вестн. Киев, ун-та. Романо-герман. филол. 1988. - Вып.22.

209. Николаева Т.М. От звука к тексту. М., 2000.

210. Ноздрина JI.A. Взаимодействие грамматических категорий в художественном тексте (на материале немецкого языка): Автореф. дис. . д-ра филол. наук. — М., 1997.

211. Норман Б.Ю. Теория языка: Вводный курс. М., 2004.

212. Нюбина JI.M. Роль грамматической формы настоящего времени в сюжет-но-композиционной структуре художественного текста (на материале произведений короткого жанра): Дис. . канд. филол. наук. Л., 1980.

213. Падучева Е.В. Глаголы создания образа: лексическое значение и семантическая деривация // Вопр. языкознания. 2003. № 6.

214. Падучева Е.В. Наблюдатель и его коммуникативные ранги // НТИ. Сер. 2. 1998.-№ 12.

215. Падучева Е.В. О параметрах лексического значения глагола: таксономический класс участника // Русский язык в научном освещении. М., 2002.-№ 1.

216. Падучева Е.В. Фазовые глаголы и семантика начинательности // Изв. РАН. Сер. литературы и языка. 2001. - Т. 60. - № 4.

217. Панова Ю.Н. Форма будущего категорического времени в современном персидском языке // Вопр. языкознания. — 2000. — № 1.

218. Панфилов В.З. Взаимоотношения языка и мышления. М., 1971.

219. Переверзев К.А. Высказывание и ситуация: об онтологическом аспекте философии языка // Вопр. языкознания. 1998. - № 5.

220. Перелъмутер И. А. Залог древнегреческого глагола: теория, генезис, история.-СПб., 1995.

221. Перцов Н.В. К проблеме инварианта грамматического значения. I. (Глагольное время в русском языке) // Вопр. языкознания. 1998. - № 1.

222. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. — М., 2001.

223. Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в проблематику. М., 2003.

224. Полянский С.М. Основы функционально-семантического анализа категории таксиса (на материале немецкого языка). Новосибирск, 1990.

225. Пономаренко Е. В. О развитии системного подхода в лингвистике // Фи-лол. науки. 2004. - № 5.

226. Попов Н.А. Сущность времени и его величины, или Недостающий аргумент в споре здравого смысла с теорией относительности. Рига, - 2001.

227. Поспелов Н.С. Мысли о русской грамматике: Избр. тр. М., 1990.

228. Поспелов Н.С. О двух рядах грамматических значений глагольных форм времени в современном русском языке // Вопр. языкознания. 1966. - № 2.

229. Потебня А.А. Мысль и язык: Собрание трудов. М., 1999.

230. Пулатова Г Д. Грамматическая доминанта типа текста и ее стилистическое использование в современном немецком языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1982.

231. Размусен Л.П. О глагольных временах и об отношении их к видам в русском, немецком и французском языках // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1891.

232. Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. М., 2000.

233. Рассолова И.Н. О взаимодействии глагольных категорий вида и времени в формировании перцептуального пространства индивида // Язык как функциональная система. Тамбов, 2001.

234. Расторгуева И.Н. О неоднозначности интерпретации вербализованного смысла // Язык как функциональная система. Тамбов, 2001.

235. Рафикова Н.В. Динамика ядра и периферии семантического поля текста: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Тверь, 1994.

236. Рахилина Е.В., Прокофьева И.А. Родственные языки как объект лексической типологии: русские и польские глаголы вращения // Вопр. языкознания. 2004. - № 1.

237. Рахманкулова И. С. К вопросу о теории аспектуальности // Вопр. языкознания. 2004. - № 1.

238. Ревзин И.И. Структура языка как моделирующей системы. М., 1978.

239. Реферовская Е.А. Синтаксис сверхфразовых единств. М., 1990.

240. Реформатский А.А. Дихотомическая классификация дифференциальных признаков и фонематическая модель языка // Вопросы теории языка в современной лингвистике: Сб. -М., 1961.

241. Романов А.А. Регулятивная деятельность участников диалога // Язык. Культура и социум в гуманитарной парадигме. М.; Тверь, 1999.

242. Ромм З.М. К вопросу о глагольной категории предельности // Учен. зап. МГПИИЯ. М., 1960. - Т. 23.

243. Россихина Г.Н. Исторический презенс в современном немецком языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Калинин, 1979.

244. Руберт И.Б. Прагматические и структурно-семантические характеристики нормативных текстов деловой документации // Текст. Дискурс. Стиль. СПб., 2003.

245. Руденко Д.И. Имя в парадигмах «философии языка». Харьков, 1990.

246. Русская грамматика: В 2-х т. / Под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1980.

247. Савченко А.Н. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. М, 2003.

248. Серебрякова С.В. Нормализационные процессы в сложноподчиненном предложении немецкого и русского языков донационального периода. Краснодар; Ставрополь, 2001.

249. Сидорков С.В., Сидоркова Г.Д. Реализация стратагемных установок в тексте // Краснодар; Napoli, 2004. Кн. 1.

250. Силъницкая Г.В. К вопросу о соотношении временных форм английского языка и русского глагола: На примере Past Perfect // Актуальные проблемы германистики и романистики. Смоленск, 2002. - Вып. 6.

251. Синельникова В.Н. Глагольные субституты как средство создания экспрессивных высказываний: На материале современного английского языка // Теория языка и речи: История и современность. Иваново, 1999.

252. Сковородников А.П. О понятии и термине «языковая игра» // Филологические науки. 2004. - № 2.

253. Скрипниченко А.З. Система временных значений в современном русском языке.-М., 1979.

254. Смирницкий А.И. Морфология английского языка. М., 1959.

255. Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. -М., 1957.

256. Смирнова Т.И. Грамматические и лексические факторы актуализации значений временных форм глагола в диалоге // Взаимодействие языковых единиц различных уровней. JL, 1981.

257. Соболевский С.И. Грамматика латинского языка. СПб., 1998.

258. Сорокин П.А., Мертон Р.К. Социальное время: опыт методологического и функционального анализа // Социс. 2004. - № 6.

259. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. -М., 1977.

260. СтепановЮ.С. Методы и принципы современной лингвистики. М., 1975.

261. Стернин И.А. К разработке модели контрастивного описания национального коммуникативного поведения // Аксиологическая лингвистика: проблемы коммуникативного поведения. Волгоград, 2003.

262. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. М., 2003.

263. Строева Т. В. Модальность косвенной речи в немецком языке: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. JL, 1951.

264. Сусов И.П. Семантика и прагматика предложения: Учеб. пособие. Калинин, 1980.

265. Сучкова Г.Г. Время как проблема гносеологии. Ростов н/Д, 2003.

266. Тарасов Е.Ф. Методологические проблемы сознания // Язык и сознание: парадоксальная рациональность. М., 1993.

267. Терехова Е.В. Прагматика темпоральности // Актуальные проблемы германского и общего языкознания: Сб. ст. к юбилею проф. В.Д. Девкина. -М., 2001.

268. Трубецкой Н.С. Основы фонологии: Пер. с нем. М., 2000.

269. Тураева З.Я. Категория времени. Время грамматическое и время художественное: На материале английского языка. М., 1979.

270. Тураева З.Я. Лингвистика текста: Текст: Структура и семантика: Учеб. пособие для пед. ин-тов. М., 1986.

271. Тхорик В.И., Фанян Н.Ю. Лингвокультурология и межкультурная коммуникация. Краснодар, 2003.

272. Уитроу Д. Структура и природа времени: Из цикла «Современные проблемы астрофизики»: Пер. с англ. -М., 1984.

273. Улановский МИ. Динамико-функциональные свойства глагола в связанном тексте: На материале французского языка // Номинация и дискурс. Рязань, 1999.

274. Уфимцева А.А. Типы словесных знаков. М., 2004.

275. Факторович A.JI. Корреляции «текст-дискурс», «язык-дискурс»: гносеологические тенденции в корпоративном аспекте // Язык. Дискурс. Текст. Ростов н/Д, 2004. - Ч. 2.

276. Федосюк М.Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопр. языкознания. -1997. -№ 5.

277. Формановская Н.И. Коммуникативно-прагматические аспекты единиц общения. М., 1998.

278. Фортунатов Ф.Ф. Отчет о деятельности отделения русского языка и словесности Академии наук за 1910 г.

279. Хлебникова И.Б. Оппозиции в морфологии. М., 1969.

280. Хлебникова И.Б. Система английского глагола и сослагательное наклонение: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. -М., 1965.

281. Хлопенко Ю.В. Сопоставительный анализ синтаксических функций неличных форм глагола // Проблемы современной науки и профессиональной подготовки специалистов. Петропавловск-Камчатский, 2002.

282. Хомский Н. Вопросы теории порождающей грамматики // Философия языка / Дж. Серл. М., 2004.

283. Хорее JI.H. Относительное употребление и согласование времен в косвенной и несобственно-прямой речи в современном немецком языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1970.

284. Храковский B.C. Взаимодействие грамматических категорий глагола: Опыт анализа // Вопр. языкознания. 1990. - № 5.

285. Цветкова M.JI. О выражении темпоральной характеристики средствами двух языковых уровней в польском и болгарском языках // Сов. славяноведение. 1989. - № 5.

286. Черемисина М.И. Сравнительные конструкции русского языка. Новосибирск, 1976.

287. Черкасова И.С. Этнокультурные ценности в газетных объявлениях о знакомстве: На материале русского и немецкого языков // Аксиологическая лингвистика: проблемы коммуникативного поведения. Волгоград, 2003.

288. Чернявская В.Е. От анализа текста к анализу дискурса: Немецкая школа дискурсивного анализа // Филол. науки. 2003. - № 3.

289. Чесноков П.В. О предикативности и модальности простых и сложных предложений // Гуманитарные науки на границе тысячелетий. Краснодар, 1997.-Ч. 2.

290. Черный Э. Об отношении видов русского глагола к греческим временам. -СПб., 1877.

291. Чигридова Н.Ю. Маркеры профессионального менталитета в речи деловых коммуникантов: На материале немецкоязычной коммерческой корреспонденции // Язык и менталитет. Проблемы преподавания языков. -Ростов н/Д, 2003.

292. Чуб М.В. Глаголы говорения в современном английском языке // Актуальные проблемы методики преподавания иностранных языков: Материалы межвуз. семинара. Тверь, 2001.

293. Чумирина В.Е. Грамматические и текстовые свойства полисемантичных глаголов // Филол. науки. 2003. - № 3.

294. Шайхисламова З.Г. О глаголах движения во французском языке // Коммуникативно-функциональные описания языка: Сб. науч. ст. Уфа, 2002.

295. Шарикова Ф.Н. Прагматическая обусловленность темпоральных и модальных характеристик художественной прозы: На материале английского и русского языка: Дис. . канд. филол. наук. Краснодар, 2000.

296. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. М., 2001.

297. Шахнарович A.M. Онтогенез языкового сознания: Развитие познания и коммуникации //Язык и сознание: парадоксальная рациональность. М., 1993.

298. Шелякин М.А. Об инвариантном значении и функциях сослагательного наклонения в русском языке // Вопр. языкознания. 1999. - № 4.

299. Шендельс Е.И. Многозначность и синонимия в грамматике: На материале глагольных форм современного немецкого языка. М., 1970.

300. Шендельс Е.И. О грамматической полисемии // Вопр. языкознания. 1962. -№ 3.

301. Широкова А. Очерк грамматики чешского языка: Учеб. пособие для вузов.-М., 1952.

302. Шмелева Т.В. Модель речевого жанра // Жанры речи. Саратов, 1997.

303. Штелинг Д.А. О неоднородности грамматических явлений // Вопр. языкознания. 1959. - № 1.

304. Шубин Э.П. Языковая коммуникация и обучение иностранным языкам. -М., 1972.

305. Шувалова М.Н. О темпоральной лексике немецкого языка // Аспирантский сборник НГПУ. Новосибирск, 2001. - Ч. 6.

306. Шульц С.А. Драма как объект исторической поэтики и герменевтики // Филологические науки. 2004. - № 2.

307. Щерба JI.B. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974.

308. Юрченко B.C. Предложение и слово: Проблема их соотношения в лин-гвофилософском плане. Саратов, 1997.

309. Юрченко В. С. Реальное время и структура языка (К философии языкознания) // Вопр. языкознания. 1993. - № 3.

310. Якимец К.И. Слово «Я» // Вопросы философии. 2004. - № 9.

311. Якобсон P.O. Избранные работы. М., 1985.

312. Якобсон P.O. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972.

313. Янкошвили М.В. Изоморфизм временных кругов в системе глагола // Филол. науки. 1966. - № 2.

314. Ярко В.Н. Учебник латинского языка. М., 2000.

315. Ярцева В.Н. Взаимодействие грамматики и лексики в системе языка // Исследования по общей теории грамматики. М, 1968.

316. Agrell S. Aspektanderung und Aktionsartbildung beim Polnischen. Lund, 1908.

317. Andersson S.G. Aktionalitat im Deutschen. Eine Untersuchung unter Verg-leich mit dem russischen Aspektsystem. Uppsala, 1972.

318. Aptacy J. Zur Nominalisierung zweiwertiger Verben im Deutschen und Polnischen // Studia germanica posnaniensia. Poznan, 2002. - № 28.

319. Bachmann A. Gutes Deutsch. Berlin, 1952.

320. Bartsch W. Uber ein System der Verbformen // Beiheft zur Zeitschrift „Wirken-des Wort". Dtisseldorf, 1969.

321. Baumgartner K., Wunderlich D. Ansatz zu einer Semantik des deutschen Tempussystems // Beiheft zur Zeitschrift „Wirkendes Wort". Dtisseldorf, 1969.

322. Becker H. Deutsche Sprachkunde. 1. Sprachlehre. Leipzig, 1941.

323. Behagel O. Deutsche Syntax. Heidelberg, 1924. - Bd.2.

324. Behagel O. Die deutsche Sprache. Halle (Saale), 1953.

325. Eenuh А. О употреби времена у серпскохрватском .езику // 1ужнословенски филолог. — Београд, 1926-1927. Кн. 6.

326. БелиЬ А. О je3H4Koj природи и .езичком развитку. Београд, 1959. - Кн. II.

327. Bessmertnaja N., Wittmers Е. Ubungsbush zur Textlinquistik (Einfache Kom-positionsformen). Moskau, 1979.

328. Beugel G., Suida U. Perfekt und Prateritum in der deutschen Sprache der Gegenwart // Forschungsberichte des Instituts fur deutsche Sprache. Tubingen, 1968.

329. Bierwisch M. Grammatik des deutschen Verbs. Berlin, 1966.

330. Blatz Fr. Neuhochdeutsche Grammatik mit Berticksichtigung der historischen Entwicklung der deutschen Sprache. Karlsruhe, 1896. - Bd.2

331. Brinkmann H. Die deutsche Sprache. Gestalt und Leistung. Dtisseldorf, 1962.

332. Brugmann K. Kurze vergleichende Grammatik der indoeuropaischen Spra-chen Strafiburg, 1904.

333. Bull W.E. Time, tense and the verb. Los Angeles, 1960.

334. Buyssens E. Zeichen und System der Sprache. Berlin, 1962. - Bd. 2.

335. Biichle K. Das Tempussystem der deutschen Gegenwartssprache: Die Verwen-dung der Tempora in der Sprache der Kurzprosa der DDR: Diss. Jena, 1980.

336. Buhler K. Sprachtheorie. Stuttgart, 1965.

337. Colbert B. Zur Frage der Prafixbildungen // Deutsch als Fremdsprache. -1966.-N3.

338. Comree B. Tense. Cambridge, 1993.

339. Comree B. Time of Tense //Linguistic innovations. — 2004. — Issue 2.

340. Coseriu E. Proceedings of the 8 International Congress of Linguists. Oslo, 1958.

341. Curtius G. Erlauterungen zu meiner griechischen Schulgrammatik. Prag, 1863.

342. Czochralski J. A. Verbalaspekt und Tempussystem im Deutschen und Polni-schen. Warszawa, 1972.

343. Delbriick В. Vergleichende Grammatik der indogermanischen Sprachen. Strafl-burg, 1897.-Bd. 2.

344. Deppert W. Zeit. Die Begrundung des Zeitbegriffs, seine notwendige Spaltung und der ganzheitliche Charakter seiner Teile. Stuttgart, 1989.

345. Die deutsche Sprache: Kleine Enzyklopadie. Leipzig, 1970.

346. Dieling K. Das Tempussystem des Deutschen und des Schwedischen. Ein Ver-gleich der Bedeutungen und des Gebrauchs der Tempora: Diss. Leipzig, 1980.

347. Dittmann J. Sprechhandlungstheorie und Tempusgrammatik. Tempusformen und Zukunftsbezug in der gesprochenen deutschen Standardsprache // Heutiges Deutsch. -Miinchen, 1976. 1/8.

348. Dorfmuller-Karpusa K. Temporalitat, Theorie und Allgemeinwissen in der Textinterpretation. Eine sprachiibergreifende Analyse. Hamburg, 1983.

349. Dostal A. Studie о vidovem systemu v staroslovenstine // SPN. Praha, 1954.

350. Duden. Das Bedeutungsworterbuch. Mannheim; Leipzig; Wien; Zurich, 1985.-Bd. 10.

351. Duden. Deutsches Universalsworterbuch. Mannheim; Wien; Zurich, 1989.

352. Ehrich V. Hier und Jetzt. Studien zur lokalen und temporalen Deixis im Deutschen. Tubingen, 1992.

353. Ellis J.E. Zeichen und System der Sprache. Berlin, 1962. - Bd. 2.

354. Engel U. Deutsche Grammatik. Heidelberg, 1996.

355. Erben J. Deutsche Grammatik. Leipzig, 1980.

356. Fabricius-Hansen C. Tempus Fugit. Uber die Interpretation temporaler Struktu-ren im Deutschen. Munchen, 1986.

357. Faulseit D., Ktihn G. Stilistische Mittel und Moglichkeiten der deutschen Sprache. Leipzig, 1968.

358. Flamig W. Zum Konjunktiv in der deutschen Sprache der Gegenwart. Inhalte und Gebrauchweisen. Berlin, 1969.

359. Flamig W. Zur Funktion des Verbs. 1. Tempus und Temporalitat // Deutsch als Fremdsprache. 1964. - H. 4.

360. Foley W. Anthropological linguistics. An introduction. Oxford, 1997.

361. Fourquet J. Das Werden des neuhochdeutschen Verbsystems // Festschrift fur Hugo Moser. Dtisseldorf, 1969.

362. Fraser J. Die Zeit. Auf den Spuren eines vertrauten und doch fremden Phano-mens. Munchen, 1993.

363. Fritzsch H. Die verbogene Raumzeit. Newton, Einstein und Gravitation. -Munchen, 1996.

364. Gelhaus H. Das Futur in der deutschen Gegenwartsspache I I Forschungsberichte des Institute fur deutsche Sprache. Tubingen, 1971.

365. Gelhaus H. Sind Tempora Ansichtssache? // Beiheft zur Zeitschrift „Wirken-des Wort". Dtisseldorf, 1969.

366. Gelhaus H. Zum Tempussystem der deutschen Hochsprache // Wirkendes Wort. 1966,-H. 4.

367. Gender W., Weisgerber M. Zur konzeptuellen Representation polysemer Verben // Ereignisstrukturen. Leipzig, 2001.

368. Gersbach B. Die Vergangenheitstempora in oberdeutscher gesprochener Sprache: Diss. Tubingen, 1981.

369. Glinz H. Grammatiken im Verleich. Tubingen, 1994.

370. Griesbach H. Grammatik der deutschen Sprache. Munchen, 1965.

371. Grimm J. Vorrede zu Vuk Karadzics „Kleiner serbischen Grammatik" // Kleinere Schriften. Berlin, 1824.

372. Haase Ch. Kognitive Representation von Temporalitat im Englischen und im Deutschen: Diss. Chemnitz, 2002.

373. Halliday M.A. K. Zeichen und System der Sprache. Berlin, 1962. - Bd.2

374. Halthof В., Steube A. Zur semantischen Charakterisierung der Tempora im Russischen und Deutschen // Linguistische Arbeitsberichte. Leipzig, 1970.

375. Hamburger K. Das epische Prateritum // Deutsche Vierteljahresschrift fur Literatur-wissenschaft und Geisteswissenschaft. 1953. -N27.

376. Hamburger K. Die Logik der Dichtung. Stuttgart, 1957.

377. Harris J. Hermes or a philosophical inquiry concerning universal grammar. -London, 1876.

378. Hartmann P. Theorie der Grammatik: Zur Konstruktion einer allgemeinen Gram-matik. Gravenhage, 1961. - Bd. 2.

379. Hauser-Suida U., Hoppe-Beugel G. Die Vergangenheitstempora in der deutschen geschriebenen Sprache der Gegenwart. Miinchen, 1972.

380. Heger K. Die Bezeichnung temporal-deiktischer Begriffskategorien im franzo-sischen und spanischen Konjugationssystem // Beiheft zur Zeitschrift fur roma-nische Philologie. Tubingen, 1963. - H. 104.

381. Heidolf K.E., Flamig W., Motsch W. Grundziige einer deutschen Grammatik. -Berlin, 1981.

382. Heinermann Th. Die Arten der reproduzierten Rede: Forschungen zur romani-schen Philologie. Munster, 1931. - H. 2.

383. Helbig G. Kleines Worterbuch linguistischer Termini // Beilage zur Zeitschrift „Deutsch als Fremdsprache". 1969. - H. 2.

384. Helbig G. Zum Problem der Genera des Verbs in der deutschen Gegenwarts-sprache // Deutsch als Fremdsprache. 1968. - N 3.

385. Helbig G., Buscha J. Deutsche Grammatik: Ein Handbuch flir den Auslanderunter-richt. Leipzig, 1996.

386. Helbig G., Schenkel W. Worterbuch zur Valenz und Distribution deutscher Verben. -Leipzig, 1966.

387. Hennig M. Tempus und Temporalitat in geschriebenen und gesprochenen Texten. Tubingen, 2000.

388. Herbig G. Aktionsart und Zeitstufe: Beitrag zur Funktionslehre des indogermani-schen Verbums. StraBburg, 1896. - Bd. 6. - H. 3-4.

389. Herweg M. Zeitaspekte. Die Bedeutung von Tempus, Aspekt und temporalen Konjunktionen. Wiesbaden, 1990.

390. Hoot S. Die Kategorie der Temporalitat und ihre Realisierung in englischen Fachtexten. Frankfurt, 1999.

391. Imbs P. L'emploi des temps verbaux en fran5ais moderne Essai de grammaire descriptive. Paris, 1960.

392. Jung W. Grammatik der deutschen Sprache. Leipzig, 1980.

393. Kac M.B. The semantics and pragmatics of appearance // Language. 2003.- Vol.70.-Nl.

394. Karcevski S. Systeme du verbe russe. Prag, 1927.

395. Keller W. Die Zeit des BewuBtseins // Das Zeitproblem im 20. Jahrhundert.- Berlin u. Munchen, 1964.

396. Kirsten H. Englische Verbformen. Bedeutung und kommunikative Leistung. -Essen, 1994.

397. Klaus G. Die Macht des Wortes: Ein erkenntnistheoretisch-pragmatisches Traktat. -Berlin, 1965.

398. Кос к W.K Time and text: towards an adequate heuristics // Studies in text grammar. Dordrecht; Boston, 1973.

399. Kopecny Fr. К neaktualmmu vyznamu dokonavych sloves v cestine // SaS, 1949.-XI.

400. Koschtnieder E. Aspekt und Zeit // Slavistische Studien zum V. Internationalen Slavistenkongrefi in Sofia. Gottingen, 1963.

401. Koschmieder E. Primare und sekundare Funktionen // Die Welt der Slaven.- Wiesbaden, 1962. H. 4.

402. Koschmieder E. Zeitbezug und Sprache. Ein Beitrag zur Aspekt- und Tempus-lehre. Darmstadt, 1971.

403. Krekur Й. Семантика и прагматика перформативных глаголов. Budapest, 1999.-Т. 44.

404. Krizkova Н. Первичные и вторичные функции и так называемая транспозиция форм // TLP. 1966. - N 2.

405. Krizkova H. Привативные оппозиции и некоторые проблемы анализа многочленных категорий (На материале категории лица в русском языке). Prague, 1964.-N1.

406. Kruisinga Е. A Handbook of Present Day English. - Groningen, 1931.

407. Krygier M. Reconsidering the history of the English verbal system. Poznan, 2002.

408. Ktihn L Objektnamengebung als Zeitgeistreflexion // Beitrag zur Namenfor-schung. Heidelberg, 2000. - Bd. 35. - H. 1.

409. Leisi E. Die Darstellung der Zeit // Das Zeitproblem im 20. Jahrhundert. -Bern, 1964.

410. Lerch G. Die uneigentliche direkte Rede // Idealistische Neuphilologie: Festschrift fur K. Vossler. Heidelberg, 1992.

411. Lindgren K. Uber den oberdeutschen Prateritumschwund. Helsinki; Wiesbaden, 1957.

412. Litvinow V. Die doppelte Perfektstreckung im Deutschen // Zeitschrift fur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. 1969. - Bd. 22. - H. 1.

413. Loepfe A. Um ein Modell des deutschen Zeitensystems // Sprachspiegel. 1960. - H. 3.

414. LorckE. Die "erlebte Rede". Eine sprachliche Untersuchung. Heidelberg, 1921.

415. Lobner S. Integrale semantische Theorie. Tubingen, 1988.

416. Lyons J. Einftihrung in die moderne Linguistik. Munchen, 1995.

417. Markus M. Tempus und Aspekt. Munchen, 1977.

418. Marty A. Raum und Zeit. Halle, 1916.

419. Mazon A. Morphologie des aspects du verbe russe. Paris, 1908.

420. Meier G. F. Das Zero-Problem in der Linguistik. Berlin, 1961.

421. Miklosich F. Vergleichende Grammatik der slavischen Sprachen. Wien, 1883. -Bd. 4.

422. Moskalskaja O. Grammatik der deutschen Gegenwartssprache. Moskau, 1971.

423. Mourek V. Syntaxis gotskych predlozek, Cislo V. Spisuv poctenych jubileini cenou Krai. Praza, 1890.

424. Naes O. Versuch einer allgemeinen Syntax der Aussagen It Norsk tidsskrifi for sprogvidenskap. Oslo, 1939. - Bd. 11.

425. Ogden G. К. Opposition: A linguistic and psychological analysis. Psyche Miniatures. London, 1932.

426. Ota A. Tense and aspect of present-day American-English. Tokyo, 1963.

427. Paul H. Deutsche Grammatik. Halle(Saalle), 1955-1957. -Bd. 2, 4, 5.

428. Poldauf J. Atemporalnost jako gramaticka kategorie ceskeho slovesa? // SaS.- 1949.

429. Poppe E. Zu den „erweiterten Formen" des Englischen und der inselkeltischen Sprachen // Sprachwissenschaft. Heidelberg, 2002. - Bd. 27. - H. 3.

430. Recha C. Zur Frage tiber den Ursprung der perfektivierenden Funktion der Verbalprafixe: Diss. 1893.

431. Regula M. Grundlegung und Grundprobleme der Syntax. Heidelberg, 1951.

432. Reichenbach H. Elemente of Symbolic Logic. New York, 1947.

433. Renicke H. Die Theorie der Aspekte und Aktionsarten // Probleme des Begriffs und der Bezeichnung. Halle (Salle), 1950.

434. Renicke H. Grundlegung der neuhochdeutschen Grammatik. Berlin, 1961.

435. Riesel E., Schendels E. Deutsche Stilistik. Moskau, 1975.

436. Ruzicka J. Zeichen und System der Sprache. Berlin, 1962. - Bd. 2.

437. Sachworterbuch fur den Literaturunterricht. Berlin, 1975.

438. Schemer M. Person als texttheoretische und textanalytische Grundkategorie I I Wirkendes Wort. 1979. - H. 2.

439. Schmidt H. Doctrinae temporum verbi Graeci et Latini expositio historica. -Hallis Saxonum, 1836 1842.

440. Schmidt W. Die Streckformen des deutschen Verbums. Halle (Saale), 1968.

441. Schmidt W. Grundlagen der deutschen Grammatik. Berlin, 1966.

442. Schmidt W. Zur Theorie der fimktionalen Grammatik // Zeitschrift fiir Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. 1969. - Bd. 22. - H. 2.

443. Schreinert G. Von Verb, Satz und Stil. Berlin, 1972.

444. Serbat G. Das Prasens im lateinischen Tempussystem // Zeitschrift fur ver-gleichende Sprachforschung auf dem Gebiet der indogermanischen Sprachen.- Gottingen, 1976. Bd. 90. - H. 1-2.

445. Sherebkow W.A. (Zerebkov V.A.) Das Verb. Moskau, 1977.

446. Sherebkow W.A. (Zerebkov К A.) Der deutsche „{Conditional" und seine Ubersetzung ins Russische // Fremdsprachen. 1972. - H. 3.

447. Sieberg B. Zur Unterscheidung der Tempuskategorien Perfekt und Imperfekt // Muttersprache. 2003. - N 2.

448. Skalicka V. Zeichen und System // Zeichen und System der Sprache. Berlin, 1961.-Bd. 1.

449. Sommerfeldt К. E. Ideal und Wirklichkeit: Zum Gebrauch der Modi der Stellung-nahme in der indirekten Rede // Sprachpflege. 1971. - H. 9.

450. Stanzel F.K. Theorie des Erzahlens. Gottingen, 1979.

451. Steube A. Temporale Bedeutung im Deutschen. Berlin, 1980.

452. Streitberg W. Perfektive und imperfektive Actionsart im Germanischen // Probleme des Begriffs und der Bezeichnung. 1891. - Bd. 15.

453. Siitterlin L. Die deutsche Sprache der Gegenwart. Leipzig, 1923.

454. ThielR. Die Form „brauchte" // Sprachpflege. 1987. - H. 6.

455. Thieroff R. Das Tempussystem des Deutschen. Tubingen, 1994.

456. Thieroff R., BallwegJ. Tense systems in European languages. Tubingen, 1995.

457. Trier J. Die deutsche Sprache in Sinnbezirk des Verstands. Heidelberg, 1931.

458. Trnka B. Some Remarks on the Perfectiv and Imperfectiv Aspects in Gothic, Donum Natalium Schrijnen. 1929.

459. Vernalecken Th. Deutsche Syntax. Wien, 1863. - Bd. 2.

460. Weber H. Kleine generative Syntax des Deutschen. 1. Traditionelle Syntax und generative Syntaxtheorie. Tubingen, 1977.

461. Weinrich H. Sprache in Texten . Stuttgart, 1976.

462. Weinrich H. Tempus. Besprochene und erzahlte Welt. Stuttgart, 1977.

463. Weisgerber L. Grundziige der inhaltbezogenen Grammatik. Diisseldorf, 1971.

464. Wierzbicka A. The semantics of grammar. Amsterdam; Philadelphia, 1988.

465. Wijk T. A. van Zur Vorgeschichte der slavischen Aspekte. Berlin; Leipzig. - 1935.

466. Whorf B. L. Grammatical Categories // Language. 1945. - V. 21. - N1.

467. Whorf В. L. Language, thought, and reality. Cambridge, 1997.

468. Worter und Wendungen: Worterbuch zum deutschen Sprachgebrauch. Leipzig, 1972.

469. Wunderlich D. Tempus und Zeitreferenz im Deutschen. Munchen, 1970.

470. Zeichen und System der Sprache: Veroffentlichung des I. Internationalen Symposions „Zeichen und System der Sprache" vom 29.09 bis 2.10.1959 in Erfurt. Berlin, 1961-1962. - Bd. 1-2.

471. Zybatow T. ProzeB-Verben und Accomplishment-Verben im Deutschen I I Ereig-nisstrukturen. Leipzig, 2001.

472. Zybatow T. Temporale Eigenschaften der Verben und das Perfekt // Prosodie, Struktur, Interpretation. Leipzig, 2000.1. ИСТОЧНИКИ

473. Лермонтов M. Ю. Собрание сочинений: В 4-х т. М., 1976. - Т. 4.

474. Пушкин А. С. Избранные сочинения в двух томах. М., 1980.

475. Салтыков-Щедрин М.Е. Пошехонская старина. М., 1980.

476. Толстой ЛИ. Анна Каренина. -М., 1985.

477. Тургенев И. С. Избранные сочинения. М., 1987.

478. Чехов А.П. Избранные сочинения. М., 1988.

479. Aichinger I. Spiegelgeschichte I I Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

480. Apitz B. Nackt unter Wolfen. Halle(Saale). - 1958.

481. Borchert W. Wolfgangs Borcherts Werke. Moskau, 1970.

482. Boll H. Als der Krieg ausbrach: Erzahlungen. Koln; Berlin, 1994.

483. Boll H. Die schwarzen Schafe: Erzahlungen 1950-1952. Koln, 1983.

484. Boll H. Mein trauriges Gesicht: Erzahlungen. Moskau, 2003.

485. Brecht B. Stiicke. Bd.l. Der gute Mensch von Sezuan; Bd.4. Jasager Neinsager; Bd.7. Leben des Galilei.-Berlin, 1956.

486. Buchner G. Dantons Tod. ^ Moskau, 1954.

487. Doderer H. Zwei Ltigen oder Eine antikische Tragodie auf dem Dorfe // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts.-Moskau, 1973.

488. Eisenreich H. Tiere von ganz natiirlicher Grausamkeit // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

489. Feuchtwanger L. Die Fiichse im Weinberg. Berlin, 1976.

490. Feuchtwanger L. Die Geschwister Oppermann. Berlin, 1957.

491. Feuchtwanger L. Jefta und seine Tochter. Sankt-Petersburg, 2004.

492. Fontane Th. Effi Briest. Frankfurt-Main; Berlin, 1986.

493. Frank B. Cervantes. Moskau, 1956.

494. Frank L. Mathilde. Berlin, 1972.

495. Grass G. Die Blechtrommel. -Neuwied; Darmstadt, 1974.

496. Heine H. Heines Werke in funf Banden. Berlin u. Weimar, 1970.

497. Herrmann K. Entfuhrung in Venedig. Leipzig, 1966.

498. Jellinek O. Die Mutter der Neun // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

499. Kafka F. Das Urteil // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

500. Kant H. Die Aula. Berlin, 1966.

501. Kastner E. Fabian. Die Geschichte eines Moralisten. Munchen, 1992.

502. Kugelgen W. Jugenderinnerungen eines alten Mannes. Leipzig, 1970. - Bd. 1-2.

503. Lessing G.E. Minna von Barnhelm. Leipzig, 1968.

504. Lessing G.E. Nathan der Weise. Leipzig, 1967.

505. Mann H. Die Jagd nach Liebe. Berlin u. Weimar, 1969.

506. Mann Th. Buddenbrooks. Berlin u. Weimar, 1969.

507. Mann Th. Erzahlungen. Moskau, 2002.

508. Martin H. Einer fehlt beim Kurkonzert. Moskau, 2003.

509. Meyrink G. Die Ersturmung von Serajewo // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

510. Musil R. Die Portugiesin // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

511. Quednau W. Clara Schumann. Berlin, 1955.

512. Remarque E. M. Drei Kameraden. Moskau, 1963.

513. Roth J. April. Die Geschichte einer Liebe // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

514. Saiko G. Giraffe unter Palmen // Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

515. Schiller F. Kaballe und Liebe. Leipzig, 1968.

516. Storm Th. Immensee. Berlin, 1979.

517. Strittmatter E. Der Wundertater. Berlin, 1957.

518. Strittmatter E. Tinko. Leipzig, 1968.

519. Strittmatter E. Ole Bienkopp. Berlin u. Weimar, 1971.

520. Tucholsky K. Prosa. Gedichte. Briefe. -Leipzig, 1986.

521. Uhse B. Die Patrioten. Berlin, 1960.

522. Weisenborn G. Der Verfolger. Moskau, 2002.

523. WolfF. Werke in zwei Banden. Leipzig, 1976.

524. Zweig St. Buchmendel I I Osterreichisches Erlebnis: Stichproben der osterreichischen Erzahlkunst des 20. Jahrhunderts. Moskau, 1973.

525. Zweig St. Novellen. M., 1958.