автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественный мир А. Платонова в 1930-е годы: духовно-нравственное состояние общества и искания писателя

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественный мир А. Платонова в 1930-е годы: духовно-нравственное состояние общества и искания писателя"

На правахрукописи

Рогова Елена Евгеньевна

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР А. ПЛАТОНОВА В 1930-е ГОДЫ: ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВА И ИСКАНИЯ ПИСАТЕЛЯ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Воронеж-2004

Работа выполнена в Воронежском государственном университете.

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Свительский Владислав Анатольевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Никонова Тамара Александровна

кандидат филологических наук, доцент Алейников Олег Юрьевич

Ведущая организация: Удмуртский государственный университет

Защита состоится » у/и? 2004 г. в на заседании

диссертационного совета Д 2ii2.038.l4 в Воронежском государственном университете по адресу: 394006, Воронеж, пл. Ленина, 10, ауд. 14

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

А. А. Фаустов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Период 1930-х годов - время острейших противоречий и в жизни советского общества в целом, и в судьбе и творчестве А. Платонова. До сих пор этот этап остается почти не поддающимся научным определениям при попытках истолкования тех явлений и процессов, которые имели место в обществе и культуре. Однако нельзя не отметить и появление работ, в которых авторы стремятся к объективному анализу литературного процесса 30-х годов: это труды Г. А. Белой, Е. Г. Мущенко, В. П. Скобелева» М. О. Чудаковой, Н. В. Корниенко, Т. А. Никоновой, М. М. Голубкова и др. Сегодня, когда стали известны варианты повести «Джан» и такие произведения, как «Ювенилытое море» и «Счастливая Москва», «Шарманка» и «14 Красных Избушек», уже можно определить рамки и объемы творческой продукции А. Платонова в период 1930-х гг. Она достаточно обильна, несмотря на двухгодичный период трагического молчания писателя в печати - после решающего рубежа 20 — 30-х годов. Менее благополучно обстоит дело с осмыслением логики эволюции художника-мыслителя в этот период, с определением качественных характеристик важного этапа. Отсутствие системных исследований непосредственно по творчеству А. Плашно-ва 1930-х годов обусловливает актуальность предлагаемого исследования.

Существенные наблюдения о переходе писателя к новому периоду творчества - от 20-х к 30-м годам - можно обнаружить в работах Л. А. Шубина, М. О. Чудаковой, Н. В. Корниенко, В. А. Свительского, Л. А. Ивановой и некоторых других исследователей. Большинство из них констатирует факт развития им идей, философских и эстетических воззрений, которые формируются в его раннем творчестве. Однако при этом замечено, что в рассматриваемый период в идейно-художественной системе автора «Джан» выявился ряд значительных изменений, и она обрела совокупность новых качеств. Но общие, порой беглые замечания об эволюции платоновского творчества или даже анализ отдельных произведений не могут охватить в полной мере многогранность художественного мира А. Платонова в сложный исторический период. Требуется определить, пересекался ли писатель с советской идеологией, насколько выпадал из нее. Остаются нерешенными вопросы о месте писателя в русской литературе советского периода, об особенностях эволюции его мировоззрения и художественного мира в 1930-е годы, а также о значимости тех или иных произведений в творчестве А. Платонова на этом этапе.

Ставшие фактором современной литературно-общественной ситуации, произведения «возвращенной литературы» оказывались наиболее созвучными пафосу постперестроечного времени. В силу этого в центре общественного и научного внимания в последнее десятилетие мы видим те платоновские произведения, мере «прогно-

БИМИОТЕКА СИ

о»

Ли

стическими»: «Чевенгур», «Котлован». Между тем остались недостаточно изученными пьесы Платонова, которые тоже можно причислить к этому ряду: «Шарманка», «14 Красных Избушек». До сих пор не прояснены смысл и значение пьесы «Высокое напряжение». Опубликованный в 1991 г. неоконченный роман «Счастливая Москва» сегодня известен лучше, чем не менее важная в творчестве Платонова повесть «Джан», знакомая читателям в отрывках еще с 1938 г. и открывшаяся в основном объеме лишь в 1960-е годы.

А уж «малая проза» 30-х годов сегодня и вовсе остается на периферии исследовательского внимания, хотя рассказы «Река Потудань», «Фро», «Третий сын», «Июльская гроза», «В прекрасном и яростном мире» и др., несомненно, занимают одно из ведущих мест в динамике платоновского творчества. Нам кажется необходимым рассмотреть эти произведения именно в контексте эпохи и менявшихся взглядов самого Платонова. Появление в творчестве писателя, весьма озабоченного судьбой человека в истории, произведений, в которых история отходит на второй или третий план и человек остается наедине с собой или другим человеком, или с природой, является показательным для характеристики живой, постоянно менявшейся художественной системы. В показе ее динамики и логики ее развития мы видим один из аспектов научной новизны предпринятого исследования. Другим таким аспектом можно считать попытку системного анализа творчества А. Платонова в отдельный период. Его многочисленные произведения связаны между собой и феноменом творческой индивидуальности, и условиями исторической эпохи 1930-х годов, и рассматриваются нами через призму духовно-нравственного состояния общества.

Эта позиция обуславливает структуру нашей рабош. Необходимо было отобрать разнородный в жанровом отношении материал так, чтобы прояснилась логика идейно-художественной эволюции А. Платонова. Необходимо сразу же сделать оговорку, что мы не претендуем на охват творчества А. Платонова в 30-е годы во всем его объеме. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний и ссылок, списка использованной литературы.

Цель нашего исследования - выяснить, какое отражение нашли стержневые духовно-нравственные проблемы общества 1930-х годов в творчестве А. Платонова и как писатель-мыслитель откликался на них, пытаясь влиять на облик эпохи. В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:

1) выявить в произведениях писателя 1930-х годов основные духовно-нравственные проблемы, волновавшие советское общество в этот период;

2) определить особенности отношения А. Платонова-художника к духовно-нравственному аспекту существования социума и отдельного человека;

3) рассмотреть важнейшие стилеобразующие и жакровые черты платоновского творчества на обозначенном этапе;

4) проследить логику и динамику эволюции писателя на протяжении периода 1930-х годов.

Объектом изучения для нас являлись художественная проза А. Платонова 1930-х годов, его драматургия и киносценарии, литературно-критические статьи и рецензии этого периода. Но мы были вынуждены ограничить материал исследования, исключив из него роман «Счастливая Москва» и повесть «Ювенильное море» в силу ряда объясняемых в диссертации объективных причин: имеются в виду прежде всего степень изученности названных произведений, их репрезентативность для периода, их соотношение с развиваемой в диссертации концепцией и т.п. В отборе материала мы в первую очередь руководствовались предметом нашего исследования: духовно-нравственным содержанием творчества писателя на сложнейшем этапе его литературной биографии, неразлучной с историей страны.

Методология исследования включает в себя элементы культурно-исторического и историко-биографического, структурно-типологического и системно-целостного методов для наиболее адекватного понимания своеобразия платоновского творчества в тесной связи с конкретно-историческим временем.

Методологическим подспорьем послужили философские и литературоведческие работы, В) которых рассматривается специфика литературного творчества в 1930-е годы (Г. Белая, М. Чудакова, Е. Скороспелова, В. Скобелев, Н. Бердяев, Ф. Степун, М. Геллер, В. Днепров, Т. Никонова, А. Удодов, В. Псрхин); труды по теории литературы (М. Бахтин, В. Жирмунский, Ю. Тынянов, В. Шкловский, Б. Эйхенбаум, Ю. Лотман, Д. Лихачев, Б. Корман, Е. Мелетинский, В. Топоров, Г. Гачев); исследования, посвященные поэтике платоновской прозы (Е. Мущенко, Е. Толстая, О. Меерсон, М. Дмитровская, В. Свительский, Т. Сейфрид, Л. Фоменко, К. Баршт, В. Вьюгин, Ю. Пастушенко, Н. Хрящева, Е. Яблоков, Л. Крой-чик и др.).

Теоретическая значимость работы заключается в осознании вариантности эволюции творчества писателя в зависимости от его личностной органики и общественных условий, в осмыслении характера взаимосвязи индивидуальной поэтики художника и духовно-нравственного содержания жизни современников.

Практическое значение. Материалы и результаты исследования могут быть использованы в дальнейшем изучении творчества А. Платонова, в вузовском курсе по истории русской литературы XX века, в спецкурсах и спецсеминарах по русской прозе XX века, в школьном преподавании отечественной литературы.

Апробация работы. По теме исследования опубликовано 12 работ. Основные положения диссертации были изложены в докладах на всероссийской научно-методической конференции «Современная языковая ситуация и совершенствование подготовки учителей-словесников» (Воронеж, ВГПУ, 1996), на Третьих и Четвертых международных платоновских чтениях (Воронеж, ВГУ, 1999, 2004), на конференциях «Проблема национальной идентичности в литературе и гуманитарных науках XX века» (Воронеж, 2000) и «Проблема национальной идентичности в культуре и образовании России и Запада» (Воронеж - Задонск, 2000), ежегодных преподавательских конференциях ВШУ (1999 - 2004).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Период 1930-х годов для большинства европейских культур, в том числе и русской, явил себя как кризисный. В советских условиях черты кризиса были обострены конкретно-историческими и политическими обстоятельствами. Однако А. Платонов в своем художественном творчестве преодолевает объективно существующие кризисные явления.

2. Творческая деятельность А. Платонова-писателя в этот период многогранна, ее характеризует одновременное проявление самых разных возможностей как в содержательном плане, так и со стороны формы (полярные стилевые решения, многообразие жанрово-родовых образований).

3. Противоположные, внешне порой несовместимые тенденции в исканиях А. Платонова-художника в 1930-е годы не отменяют системной цельности и последовательности в реализации его творческой индивидуальности.

4. В рассматриваемый период в платоновских произведениях начинает доминировать этико-онтологическая концепция в осмыслении мира и человека. Писатель постепенно уходит от прямого изображения социальных конфликтов и политических коллизий, актуальным для него становится показ конфликтов обобщенного плана, по преимуществу бытийных и фи-лософско-этических.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы, освещается степень ее разработанности в научной литературе, обозначаются историко-литературные проблемы, требующие разрешения, определяются объект и предмет, цели и задачи исследования, характеризуется его теоретико-методологическая база.

Эпоха 1930-х годов мучительно переживалось писателем, не раз оказывавшимся в тупике социального одиночества, принявшим на себя шквал разгромной критики, порой болезненно ощущавшим свою вынужденную душевную раздвоенность, но и в этот период продолжались поиски Платоновым достойной реализации. 30-е годы стали для писателя этапом, ко-

гда им сознательно и неоднократно были предприняты попытки «вернуться» в русло «разрешенной» литературы. Но свойственные Платонову конца 20-х годов критический взгляд на действительность и позитивный пафос не исчезают и в исследуемый период, обнаруживая себя - вольно и невольно - в повести «Джан», рассказе «Мусорный ветер», пьесах «Шарманка» и «14 Красных Избушек». Даже стараясь субъективно придерживаться кода официального искусства, объективно в большинстве произведений А. Платонов находится в оппозиции к нему и вне его, что усугубляется обстоятельствами общественной и литературной жизни 1930-х годов. Феномен творчества А. Платонова в 1930-е гг. не укладывается ни в элементарное соответствие/несоответствие официальному идеологическому канону, ни в однозначные стилевые характеристики. Достаточно спорно и определение тех признаков, которые надо считать самыми показательными для писателя в этот период. Об этом свидетельствует как история прижизненного восприятия его произведений, так и последующее изучение.

В первой главе «Повесть «Джан»: судьба народа и преемственность исканий писателя» рассматриваются философско-этическое содержание и поэтика повести А. Платонова, являющейся, на наш взгляд, принципиальным произведением для писателя как в исследуемый период, так и для всего его творчества.

Факт появления «Джан» из-под пера А. Платонова можно рассматривать как выход из пережитого им личного духовно-творческого кризиса. Казалось бы, историческая действительность 1930-х годов не давала почвы для решительного возрождения у писателя иллюзий о возможности достижения всеобщего счастья посредством социалистических преобразований. Целый ряд произведений - роман «Чевенгур», сатирические рассказы рубежа 1920 - 1930-х годов, замысел «Счастливой Москвы» - свидетельствовал о том, что Платонов остро переживает несовпадение идеальных представлений о социализме и их реального воплощения в жизни. И все же именно в годы утвердившегося тоталитарного давления он опять пытается найти пути обновления общества, осуществляя несбыточные ожидания уже преимущественно в рамках художественного творчества.

В повести «Джан» Платонов настойчиво предпринимает еще один художнический поиск, новую попытку исследования всех необходимых составляющих положительного жизнесозидания: автор как художник-мыслитель прорабатывает такой вариант преобразований, который ведет множество людей к качественно иной - лучшей - жизни. Творя в какой-то мере идеальные представления о построении новой жизни, писатель далек от идеализации той реальности, которая его окружает и в которой существуют его персонажи. В отличие от пропагандистской литературы, создающей благостный миф о советской действительности, он обращается к древним мифам, переосмысляя их и трансформируя с целью сообщения своему произведению уникальной смысловой глубины и временнбй пер-

спективы. Писателя интересуют не обсуждаемые в официальной печати, часто мнимые победы социализма на политическом фронте, в экономике и сознании людей, а истинные достижения человека и народа, сумевших ценой неимоверных усилий преодолеть энтропию существования, пройти трагический путь к новой жизни.

Повесть «Джан» относится к философской прозе А. Платонова, поскольку за историей маленького азиатского народа, изображенной в произведении, стоит попытка автора рассказать о развитии целого человечества. Мощный «онтологический фон» (выражение В. А. Свительского) повести обуславливает напряженное развитие философских идей автора, создает основу сюжетного движения, выдвигает на первый план изображения проблемы, возникающие в связи с новыми, проектируемыми условиями. Онтологический фон действия в произведении задается и благодаря системе символических деталей и наполнением хронотопа.

Образ мира в платоновских произведениях многопланов, в нем выделяется несколько пространств, которые тесно связаны между собой, образуя внешнее (формальное) и внутреннее (логическое) единство. В соответствии с принципом «зеркальной симметрии» (Е. А. Яблоков) прозаик создает модель «обратимого» мира («верхняя» и «нижняя» полусферы, разделенные плоскостью).1 Опрокинутый, зеркально отраженный мир, в котором герои тоже ищут Истину, зачастую грозит им гибелью. Однако «нижняя» полусфера, как и другие образы у Платонова, не является воплощением единственного («донного», в данном случае) смысла.2 Так, впадина Сары-Камыш в «Джан» - место, где когда-то умерла, рассеялась жизнь и где возможно рождение новой цивилизации, - двойственна по своему значению.

В таком изображении нагляднее выступают экспериментальный характер, неоднозначность, трагизм исканий человека, пытающегося перекроить необорудованный мир по своему усмотрению, по созданным им самим, а не природой и исторической необходимостью, законам, В повести «Джан» художественный мир нельзя считать гармоничным, скорее, наоборот, в нем преобладает дисгармония; абсурдность показываемой жизни прочитывается даже там, где автор намеренно снимает ее алогичность, нелепость. Конкретным выражением основного зла для человека является смерть. Через переживание конечности человеческого существования героями писателя осознается и проблема смысла жизни. Само название «Джан» имеет два значения: «душа» и «милая жизнь». И если первое из них можно как-то соотнести с судьбой обездоленного народа («не имею-

'См.: Яблоков Е. А. Принцип художественного мышления А. Платонова «Л так, и обратно» в романе «Чевенгур» // Филологич. записки. Вып. 13. - Воронеж, 1999. -С.14.

См.: Проскурина Е. Н. Поэтика мистериальности в прозе Андрея Платонова конца 20-х - 30-х годов (на материале повести «Котлован»). - Новосибирск, 2001. - С. 144.

щего ничего, кроме души»), то второе значение характеризует судьбу народа джан в прямо противоположном смысле. Первоначально народ джан изображается в повести жалким, «почти несуществующим». Находясь на грани жизни и смерти, люди племени джан постепенно утрачивают смысл своего существования, «проживая жизнь, как ненужную». Народ джан выводится писателем за рамки национальных традиций, так как 'ни весь народ, ни главный герой не принадлежат к какой-либо единой нации, не покрываются одним национальным определением. Сначала автор подчеркивает обреченность людей, оторванных от истории, культуры, даже родной земли, ««прочих», отпавших от бога и от дома, жизнь которых превратилась в безотцовщину».

Более близки писателю герои, для которых всегда актуальна проблема смысла жизни. Прежде всего это главный герой повести - Назар Чагатаев. Он во многом уникален и отличается от своих предшественников тем, что он — мыслитель и деятель одновременно. Эти черты явились предпосылками к тому, что ему удается в конце концов преодолеть замкнутость времени и пространства, добиться своих целей, взойти не только «на гору своего ума», но и прикоснуться к Истине. Назар Чагатаев - герой-подвижник, гуманист, соединяющий в себе «ум» и «чувство», душу и память, образование и разные культуры, понимающий насущные потребности и народа в целом, и отдельного человека. Только такой строитель будущего мог, с точки зрения Платонова, достичь успеха, хотя его достижения, возможно, будут неоднозначными, порой неожиданными даже для него самого.

Определяющим исход платоновского повествования о поисках счастья является, на наш взгляд, мотив возвращения. Весь путь Назара просматривается через призму этого мотива. Возвращение в повести «Джан» происходит в двух планах - в реальном и метафорическом, в отношении к двум субъектам - главному герою и народу джан в целом. Если говорить о возвращении реальном (1 план), то оно служит сюжетно-композиционной основой - это возвращение главного героя и его народа на историческую родину. Метафорический (2) план мотива возвращения заключается в том, что народ джан, возрождая постепенно душу, возвращается и к «милой жизни» - физической и духовной. Назар Чагатаев не только возвращается к себе - к своей душе в образе утраченной в детстве и вновь обретенной матери, он приходит и к осознанию новой правды о людях. Как и большинство платоновских героев 1920-х годов (Фома Пухов, Вощев, Филат, Яков Савич и другие), он приходит к себе самому через понимание других людей — Веры, матери Гюльчатай, девочки Айдым, Молы Черкезова, Ханом.

Идея коммунизма/социализма является одной из самых многоликих и многозначных в платоновской системе идеалов и ценностей. Но мечтая о социализме/коммунизме, герои Платонова, как и автор, вкладывают в са-

мо понятие прежде всего нравственный смысл, духовное содержание: «общество хороших людей», «дружество», «сочувствие между людьми» — такое понимание коммунизма и социализма присуще многим героям писателя и созвучно его взглядам. Для Чагатаева социализм - понятие широкое, связанное с философскими категориями, такими, как «счастье», «истина», смысл человеческого существования и место человека в мире. Главное, что занимает героя, - это духовное возрождение людей, пробуждение их душ. Именно душа является для Чагатаева (как и для автора) критерием и явлением нового счастливого времени.

Вместе с тем вся повесть «Джан» в ее сюжетно-композиционной основе, мотивной структуре, действиях и мыслях персонажей, непосредственных авторских размышлениях подчинена решению проблемы счастья. Гармония духовного и физического, по Платонову, - один из критериев счастья. При этом «духовность» воспринимается в повести «Джан» как синоним слова «душа». Это понятие-образ становится средоточием жизни и мерилом истины.

Человек и природа, так же как отдельный человек и другие люди, часто трагически напряженно противостоят друг другу. Иногда это противостояние раскрывает неожиданные свойства мира живого и неживого, природного и человеческого. Так, в повести «Джан» мир «вещный» и «природный» нередко оказывается более одушевленным и живым, чем мир людей. Примечательно, что духовно-нравственные переживания героя в повести «Джан» чаще представлены в скрытой, опосредованной форме, а при изображении животных автор прибегает к прямой и развернутой характеристике их чувств.

Система ценностей писателя закодирована образной формой, символикой. Многоплановое изображение достигает предельной многозначности, и отсюда развернутый диапазон неоднозначных трактовок. «Жизнь всегда возможна, и счастье доступно немедленно», — заявляет Назар Чагатаев. Однако с этим прямым утверждением, похожим на лозунг, спорит все содержание повести «Джан». Враждебные силы сосредоточены не только в природе - они существуют в самих людях. Однако, по Платонову, человек способен постичь смысл существования. Память и познание спасают его от безвестности и несчастий. Человек своим разумом и сердцем, своей деятельностью вносит в мир смысл и одухотворяет его - в этом видит главную задачу человечества писатель. И это - путь народа джан к счастью. Не только для отдельного человека, но и для целого народа счастье возможно только при одухотворенном отношении к миру и людям. При этом каждый должен построить свое счастье сам: общенародное счастье не может возникнуть из ничего и ниоткуда, оно сложится из множеств индивидуальных свершений, а, следовательно, и пути его достижения тоже различны и непредсказуемы.

Выражая свою позицию и усиливая воздействие на читателя, писатель пользуется разными приемами. Механика действия приема «неостране-ния» описана в книге О. Меерсон.1 На сюжетно-композиционном уровне писатель для внесения наиболее значимых акцентов в изображение применяет парадокс. Ярким примером здесь может служить история народа, добровольно ищущего смерть. В развитии этой парадоксальной коллизии можно выделить три фазы: поведенческую (психологическую), морально-этическую и метафизическую. В этой коллизии содержится серьезное, принципиальное для автора объяснение второго ухода племени джан из впадины Сары-Камыш. Племя джан, наконец-то возрожденное для новой жизни на родной земле, вновь разбредается по пустыне, не желая принять общее счастье в готовом виде. Такой финал осознанно строится автором на парадоксе, однако за ним - последовательная позиция.

Итак, социальный эксперимент, связанный с самоотверженной деятельностью Назара Чагатаева, выражает заветные философские убеждения Платонова - художника и мысли 1еля. Они основаны на постулате об изначальной дисгармонии существующего мира и - тем не менее - неизбывности упорного стремления человека и народа к счастью. Но счастье, в соответствии с идеалом писателя, - это не только сытость и материальное благополучие, хотя без них нет полноценной жизни, но прежде всего духовное богатство человека, осознание им самого себя и своего места в мире, постоянный труд души и понимание подлинных ценностей, в первую очередь - ценности человеческой жизни.

Повесть «Джан» преемственно связана с другими монументальными сочинениями А. Платонова о судьбе народных множеств — с «Чевенгуром» и «Котлованом», продолжает эту принципиальную для него линию. В повести сконцентрировано патетическое содержание мысли об улучшении участи народного большинства, а иронико-аналитические обертоны, с самого начала творческого пути входившие в палитру автора, отступили на периферию. Мифологизм и символика, занявшие такое заметное место в поэтике «Джан», говорят об упорном продолжении писателем исканий и укрупнении тех содержательных величин, с которыми он имеет дело как художник-мыслитель.

Во второй главе «Драматургия А Платонова 1930-х гг.: между сатирой и трагедией» в драматургическом контексте периода рассматриваются пьесы «Шарманка», «Высокое напряжение» и «14 Красных Избушек». Драматические произведения писателя, являясь органической частью единого «метатекста» его творчества, представляют собой все же явление специфическое. Тем не менее проблемы исторического времени заставили Платонова обратиться к языку драматургии. Пьесы писателя приоткрыва-

1 Меерсон О. «Свободная вещь»: поэтика неостранения у Андрея Платонова -Berkeley, 1997.

ют два полюса его исканий, характеризуемые понятиями сатиры и трагедии.

В пьесе «Шарманка» писатель продолжает размышлять о судьбе революции, оказавшейся в руках диктаторов всяческих рангов, бюрократов и демагогов, о судьбе народа, которому вместо обещанной счастливой доли были уготованы новые духовные и физические страдания, о нелепости и абсурдности проводимой в государстве политики, об искажении и разрушении связей «народ и власть», «личность и общество», «человек и природа»... Многочисленные черты советской действительности рубежа 1920 - 1930-х годов нашли отражение в этом произведении.

Сюжет произведения основывается на развитии двух параллельных конфликтов: внешний - исторически обусловленная борьба политических принципов и убеждений, внутренний - несоответствие реальной жизни советской страны фактам официальной пропаганды. Выяснив соотношение между обозначенными конфликтами, мы приходим к выводу о том, что внешний конфликт вплоть до последней картины проявляется как односторонний, формальный, проявляющийся лишь в неравенстве взаимо- и самооценок героев. Лишь когда иностранец Стерветсеи разочаровывается в новой системе, воочию убедившись в ее несостоятельности, конфликт становится внутренним, максимально острым, неразрешимым, действие достигает своей кульминации.

Внутренний конфликт является подлинным двигателем сюжета, влияющим и на разрешение внешнего конфликта. Он отражает противоречия в самой системе советского государства. В структуре этого конфликта выделяются два уровня его проявления: социальный и личностный. На первом уровне отмечаются разногласия в стане самих «строителей социализма» - заведующего кооперативом Щоева и его заместителя Евсея. Оба они посредники между государством и народом, олицетворение всесильной, безнравственной и античеловечной сущности официального начала. Другую сторону конфликта на этом уровне представляют странники-культработники Алеша и Мюд, «олицетворяющие мотив живой и вольной жизни, способной к труду и подвигу»1. В отличие от бюрократической концепции социализма, которая не предусматривает места для живой, самостоятельной личности, для действительных проблем бытия частного человека, для конкретного, реального дела, Мюд и Алеша имеют представление об идеальном социализме - «прекрасной далекой стране», социализме, который «похож на весну и на музыку». «Курсу на безлюдье» Щоева эти герои противопоставляют «душевный» курс.

Мюд воплощает в себе чистую идею социализма, и только она вступает в открытую схватку с Щоевым, а затем уходит из района «бюрократиче-

1 Хрящева Н. П. Смысл «онтологических» фигур в пьесе А. Платонова «Шарманка» // Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. - Воронеж, 1995. - С 81.

ского социализма», отвергая его. Алеша разделяет точку зрения Мюд, но его роль в пьесе - иная. В отличие от Щоева и Мюд, Алеша - герой неоднозначный, хрупкий, беззащитный перед давлением. Он соединяет в себе два типа, характерных для творчества Платонова: тип странника и тип изобретателя, а по-человечески несет в себе доброту, благородство и непрактичность. В мечтах Алеши социализм неразрывно связан с торжеством науки и техники. Присутствующий в пьесе персонаж - «железный человек» Кузьма - является попыткой Алеши воплотить мечту в действительность через творение своих рук. Кузьма, по сути, хотя и робот, является вторым «я» своего создателя. Мечтатель Алеша хотел создать героя, но получившийся железный болван представляет собой скорее воплощение мечты бюрократа Щоева об упразднении людей и замене их бездушными механизмами, которые не будут иметь потребностей, четко следуя «директивам» и «установкам».

Ввиду своей человеческой уязвимости Алеша очень быстро становится жертвой щоевского мракобесия. Сцена публичного покаяния Алеши -кульминация в линии героя, близкого автору; через нее проглядывает и раздвоение сознания самого героя, не понимающего до конца своего места и роли в обществе, и характера этого общества, и «раздвоение авторской личности между сломленным Алешей и непобежденной девочкой Мюд»1. Все это приобрело в социально-историческом контексте 30-х годов расширительный смысл и воспринимается сегодня не как частная ситуация, а как возобладавшая модель общественных взаимоотношений.

Внутренний конфликт раскрывается писателем в системе образов; смысл его высвечивается автором с разных точек зрения, представленных в двух образных оппозициях. Первая оппозиция - это полярные точки зрения Щоева (и с ним Евсея) и Мюд: они статичны по своему бытованию и диаметрально противоположны по своему содержанию. Вторую оппозицию составляют точки зрения гостей-иностранцев и Алеши. Они более динамичны, подвержены изменениям, хотя характер их взаимодействия качественно другой: сначала позиции указанных действующих лиц если и не совпадают, то явно сближаются. Однако по мере развития действия их взгляды расходятся все больше и больше. Внутренний конфликт оказывается принципиально значимым: именно с него начинается и им заканчивается пьеса, он занимает доминирующее место во всех трех актах, им обуславливаются ключевые сцены (банкет и окончательное «прозрение» иностранцев), в тексте он играет структурообразующую роль. «Шарманка» -сатирическая комедия, но с таким образно-смысловым потенциалом, который по сути это определение взрывает, расширяет. Показанные Платоновым участь народа и судьба творческой личности заставляют применить

Свительский В. А. Андрей Платонов вчера и сегодня. Статьи о писателе. - Воронеж, 1998.-С 131.

для описания и объяснения образного строя произведения еще одно терминологическое понятие - трагедии. Участь народа в «Шарманке» трагична, судьба личности - трагедийна. В пьесе «Шарманка» соединяются сатира и трагедия, комическое и трагифарсовое содержание. Пьеса-диагноз, пьеса-прогноз представляет собою одно из серьезнейших свершений писателя в начале 1930-х годов.

Тем не менее затем он создает произведение в духе времени, как бы деловито реализуя политический («социальный») заказ. Это - пьеса «Высокое напряжение». Для А. Платонова, как и для других прозаиков и драматургов этого периода, одной из исходных была идея напряженного, форсированного труда - как «усилие к будущему времени», как условие «выхода к счастью». С одной стороны, в «Высоком напряжении» выделяется ряд признаков, позволяющих отнести пьесу к «производственным»: тема трудового героизма, конфликт между новаторами (ударниками) и консерваторами (вредителями), многочисленная производственная атрибутика, система образов и даже развитие сюжета, в котором гибель положительных героев является необходимым элементом строительства «светлого будущего» и выполняет дидактическую функцию, а слабый, безвольный интеллигент «перевоспитывается» в трудных обстоятельствах и т.д.

Однако за внешне очевидными признаками официально приветствуемого жанра открывается смысл более глубокий, внутренний конфликт, отражающий жизнь души автора и героя, их раздумья и переживания. Именно этот подтекст сообщает пьесе иное значение, не свойственное жанру «производственных пьес». Второй (скрытый) план пьесы угадывается прежде всего через неповторимый язык, через платоновскую фразу, через монтаж реплик. Как и в «Шарманке», Платонов часто идет от проблем отдельной личности к проблемам общества.

Писатель уходит от официальной концепции, согласно которой во имя высокой идеи допустимы человеческие жертвы; он отрицает такое положение вещей, при котором жизнь человека имеет меньшее значение, чем идея. Однако в этом произведении на фоне трагедии все же преобладает оптимистическое настроение. Автор намечает противоречия государственной системы и общества начала 30-х годов, но развитие сюжета подчинено определенной схеме.

На основании замеченного можно сделать вывод о том, что пьеса «Высокое напряжение» является промежуточным звеном между «Шарманкой» и «14 Красных Избушек» не только в хронологическом плане, но и в отношении жанра. В художественном мире Платонова происходят качественные перемены: оптимизм писателя продолжает постепенно убывать, от сатиры 1930-го года, в которой сплавлены воедино элементы комедии, фарса, трагедии, автор в 1933 году приходит к трагедии. И неслучайно в 1934 - 1935 гг. писатель обосновывает понятие «социалистической траге-

дии» в статье, носящей принципиальный характер для него, соединяющей философски-обобщенный подход с эстетикой.

Пьеса «14 Красных Избушек» задумывалась Платоновым как комедия, но к 1932 году претерпела трансформацию в трагедию. Так же, как и в предыдущих пьесах, здесь писатель исследует жгучие проблемы современности сквозь призму переживаний отдельного человека. Как и в «Шарманке», Платонов использует сюжет приезда иностранцев в Россию: и Стерветсен («Шарманка»), и Хоз («14 Красных Избушек») обнажают противоречия в социалистической жизни, замечают подмены, встречающиеся на каждом шагу.

Среди персонажей пьесы «14 Красных Избушек» и советские функционеры (приветствующий деятель, начальник вокзала), и писатели, и выписанные с сочувствием образы представителей трудящегося народа (Суенита и Ксения). Особое место у предателя Вершкова. Муж Суениты Гармалов и колхозник Антон Концов - типичные образы-«схемы» советских тружеников, рядовых борцов за социализм. Показательна эволюция центральных действующих лиц трагедии - Хоза и Суениты. Оба на какой-то отрезок времени включаются в общую «игру», но для автора гораздо важнее показать преодоление ими общего безумия, прозрение человека в мире антигуманных, хотя и «государственно-полезных» ценностей.

Развитие Хоза во многом совпадает с вектором развития сюжетной линии Стерветсена в «Шарманке»: от незнания (неясности, неопределенности) через освоение реальности к разочарованию. Однако Платонов исследует проблемы современности в «14 Красных Избушках» на качественно ином уровне: во-первых, другая роль у героя-иностранца - из наблюдателя он превращается в активного участника новой жизни, хотя не имеет, в отличие от Стерветсена, никаких заблуждений и романтических упований относительно социалистического общества. Во-вторых, в пьесе усиливается в сочетании с социальной проблематикой философское начало, и оно воплощается через раздумья героя-иностранца.

Платоновское изображение иностранцев показывает, что эти персонажи в авторской аксиологии не являются «врагами». Более того, попадая в советскую действительность, они стараются подчиниться уже сложившемуся ходу жизни, пробуют занять в ней не особенное, а такое же, как другие, место. Образы иностранцев воплощают отсчет-оценку происходящего с точки зрения западно-европейской цивилизации, и тем самым они позволяют Платонову выявить крайнюю степень абсурдности происходящих в стране событий, трагического абсурда, в котором не отдают себе отчет ни советские общественные деятели, ни закоренелые бюрократы, ни псевдоинтеллигенты, ни обманутые массы, но мимо которого равнодушно не

1 Платонов А. О первой социалистической трагедии // Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к биографии. - М, 1994. - С. 320 - 322.

может пройти только платоновский «сокровенный человек», «душевный бедняк». Получается, что персонажи-иностранцы приближаются к этому заветному герою писателя.

Суенита - один из самых удивительных образов Платонова. Она осознает суть происходящего где-то на уровне подсознания, эмоций, пережив величайшее потрясение. В ней соединяются мощное стремление к социальной реализации и материнское начало, в ней уживаются недюжинная сила, безмерное терпение и хрупкость, чуткость, беззащитность. Емкость образа усиливается за счет постоянного несовпадения с даваемыми ей характеристиками.

Идея коммунизма в рассмотренных пьесах А. Платонова отождествляется с культом государства, системы, которая приводит к обесцениванию человеческой личности как в духовном, так и в физическом планах. Новый порядок, советское государство - царство социального отчуждения: люди в нем не свободны, отчуждены от власти, от механизмов государственного управления, бесчеловечная система пренебрегает их достоинством, подчиняет себе все их проявления, разобщает их. В пьесах «Шарманка» и «14 Красных Избушек» показано, что провозглашаемое официальной пропагандой единство советского общества существует лишь на словах, является во многом фикцией, а якобы повсеместный «энтузиазм» строителей социализма имеет неприглядную обратную сторону.

Лишь смерть человека, а в особенности - ребенка, обнажает подлинную цену происходящего. Как и в русской классической литературе, ребенок в художественной системе Платонова играет роль решающего мерила сущего и совершающегося. Вот почему в неправильном по сути, обезбо-женном и обесчеловеченном мире, в котором живут платоновские герои драматургии 30-х годов, ребенок часто обречен на страдания, а порой и на гибель. Прослеживается преемственность между произведениями второй половины 1920-х годов («Чевенгур», «Котлован») и пьесой «14 Красных Избушек», во многом итоговой для писателя к середине 1930-х годов, выразившей его мироощущение этого периода в главных чертах. Смерть ребенка Суениты, горе матери становятся и «индикатором» антигуманной и безнравственной сущности системы, и символом пророчески угаданного Платоновым краха идеи. В этой пьесе на первый план и чисто эмоционально, и эстетически вышла трагедия, оттеснив в подтекст сатиру.

Драматургия А. Платонова в значительной мере возникает из пика общественно-литературного движения, связанного с историческим рубежом 1920 - 1930-х годов. Анализ литературного контекста, в котором работал А. Платонов-драматург, показывает, что наиболее близкими писателю по духу творчества выступают его современники Н. Эрдман и А. Афиногенов. Сходство судеб этих писателей очевидно, однако в контексте нашей работы важнее чисто творческие схождения и отталкивания.

В мотиве «мнимости», «псевдости» - одна из точек соприкосновения с художественным миром А. Платонова названных драматургов. Ироническая стихия в пьесах Н. Эрдмана сродни платоновской иронии. Схожесть языковой природы двух писателей - во внутреннем, имплицитном выражении сатирического принципа посредством слова или фразы. Эрдман и Платонов используют смысловое богатство того или иного слова, выявляя множественность его значений в зависимости от контекста. Как и Платонов, Эрдман использует прием иронического саморазоблачения героев в их репликах. Особая роль, отводимая обоими авторами слову и фразе с крайне высокой степенью смысловой нагрузки и с многозначным подтекстом, деавтоматизирует традиционное восприятие читателя.

Углубленное психологическое исследование, характерное для афино-геновской драмы, не является показательным для пьес платоновских или эрдмановских. Однако, как Эрдман и Платонов, автор «Страха» и Лжи» рассматривает проблемы общества через отдельную личность. По сравнению с Эрдманом, Афиногенов воплощал для Платонова как бы противоположный полюс - добротного, традиционного реализма, хотя, как и автор «Шарманки», сначала отдал дань левым, пролеткультовским симпатиям. Как и Платонов, Афиногенов разрушал схему «производственной» пьесы, делая это на уровне характеров и сюжета.

Все три драматурга предложили читателю и зрителю беспощадный анализ насущной социальной действительности, несомненен критический пафос их произведений, налицо разоблачение мнимости утопического дворца, возвеличиваемого в официальной пропаганде и литературе, вскрытие трагедии отчуждения, выявление подмен истинных ценностей ложными. По мере освоения действительности 30-х годов в пьесах всех троих усиливается трагедийное начало, а оптимизм убавляется.

А. Платонов не мог не прибегнуть к драматической форме, ему были близки ее диалогичность и приспособленность к отражению конфликтов наличного бытия. Сначала ему была близка стилистика иронически-гротескного письма (Н. Эрдман), но опыт А. Афиногенова также учитывался. В «14 Красных Избушках» Платонов пошел по пути усиления экспрессии драматургического письма, его манера в этом произведении как бы оглядывается на практику литературы экспрессионизма и граничит с сюрреализмом. Однако в прозе второй половины 1930-х годов, миновав «Мусорный ветер», А. Платонов пойдет по иному пути.

В третьей главе «Рассказы 1930-х годов: от экспрессии протеста к обретению гармонии» показано, как при сохранении важнейших платоновских «констант» на идейно-тематическом, мотивном и даже отчасти лексическом уровнях меняется стиль писателя.

Рассматривая проблем)' взаимодействия человека и цивилизации, автор на разных этапах творчества остается философом по преимуществу, его интересуют бытийные законы, вечные конфликты и противоречия. Но ес-

ли в «Высоком напряжении» и «Ювснильном море» для автора представляют особую значимость технические достижения молодой советской республики в связи с объявленной эпохой великого строительства, то в рассказе «Мусорный ветер», казалось бы, повествующем о фашизме в Германии, технические усовершенствования обнаруживают свою недостаточность, способность служить против человека, обслуживать бесчеловечную систему и поощрять ослепление толпы. Философско-символический уровень повествования в рассказе позволяет увидеть не разницу, а сходство между двумя тоталитарными государствами, гитлеровским и сталинским. Точное определение хронотопа не делает рассказ реалистическим. Писатель создает такой мощный второй план, который не позволяет усомниться в том, что перед нами аллегорическое повествование о сущности тоталитарного государства как такового.

Платонов тщательно выбирает детали, которые характеризуют тоталитаризм как феномен, причем ближайшее рассмотрение этих деталей не только позволяет проследить обескураживающее родство фашистского и сталинского режимов, но и приоткрывает попытку автора дать через аллюзии углубленную характеристику именно советского строя. Фашистская Германия приобретает в платоновском изображении фантастические, гротескные черты: действие рассказа происходит в мире, в котором нельзя отличить реальность от сна, иллюзию от действительности. Название рассказа - емкая метафора безумного мира, в котором нет места свободе и чистоте, духовности и нравственности, разуму и творчеству. Мотив мусорного ветра является сквозным.

Альберт Лихтенберг протестует против существующего миропорядка, но его протест - протест одиночки-гуманиста, бессильного перед липом всеохватывающей государственной машины. И тем не менее это принципиальный бунт против «больной», «мусорной» действительности, это вызов «единодушной толпе», испытывающей «удовольствие силы и бессмыслия». Мотив бунта героя разрабатывается по восходящей линии. Образ космоса возникает в тексте параллельно с мотивом веры. Автор не жалеет отталкивающих экспрессивных деталей и нелицеприятных сравнений, используя точку зрения «физика космических пространств» и тем самым заостряя драматизм его положения в обезображенном и обездушенном мире. Лихтенберг, мучительно переживая свою несовместимость с эпохой фашизма, испытывает и физическую, и морально-психологическую трансформацию. Называя существующий в фашистской Германии порядок «царством мнимости», А. Платонов на протяжении всего рассказа подчеркивает ирреальность той действительности, в которой находится его герой. При этом безумие Лихтенберга является мотивировкой деформированного восприятия реальности. Но если рассматривать образ Лих-тенберга в системе платоновских героев 1930-х годов, то безумной оказы-

вается окружающая персонажа реальность. «Мусорный ветер», как и «14 Красных Избушек», наследует черты и экспрессионизма, и сюрреализма.

В другом антифашистском рассказе - «По небу полуночи», написанном в конце 1930-х гг., писатель продолжает исследовать проблему взаимоотношений личности с фашистским государством, пытается выяснить механизм действия страшной системы, наносящей невозвратимые потери человеку. Но если в «Мусорном вегре» скорее самоуничтожение, гибель героя является единственно возможным выходом из ненавистной действительности, то в рассказе «По небу полуночи» автор рассматривает другой путь - путь сопротивления и продолжения жизни.

Мотив души - один из ключевых в этом рассказе. Герой понимает, что для «правильного существования» человеку необходима «священная сущность». Фашизм калечит или убивает эту сущность, и даже в таких людях, как Эрих Зуммер, сохранивших нравственные ориентиры и способность мыслить, происходит деформация. Но герой осознает происходящие в нем перемены, его мучают многие вопросы, и он чувствует свою вину перед людьми. В этом рассказе Платонов прослеживает непростой путь человека, находящегося в неустанных сомнениях и душевных муках, ищущего выход из «сорной действительности», зараженной фашистскими идеями.

Несмотря на достаточно полно показанный внутренний мир героев, в «Мусорном ветре» и «По небу полуночи» автору все-таки важнее передать не психологию персонажа в целом, а его мысль, его позицию. Платоновские герои чаще всего предстают в неразрывном единстве трех планов-измерений. Пространственная организация мира у писателя многомерна, ее первичным элементом является географическое пространство, определяющее черты национальной мешальности. Элементом следующего уровня выступает культурное поле, которое уже расширяет связи человека, обозначая его место не только в рамках собственной нации, но и человечества в широком смысле. И, наконец, высшая форма бытия, определяющая человеческую сущность, - это «мировое пространство», космос, выражающий на мифологическом уровне духовную и нравственную высоту человека. В художественной реальности А. Платонова именно это «вселенское» измерение является самым важным, вот почему одухотворенные платоновские герои всегда соприкасаются с «вечными звездами» (вспомним Канта, Гете, Толстого, Достоевского). Обобщенное вселенское пространство смыкается с внутренним, символическим пространством личности.

Сопоставление двух рассказов на антифашистскую тему, написанных в разное время, уже дает возможность увидеть эволюцию художественного мира писателя. Сохраняя сходное идейно-тематическое содержание, тип героя, даже форму повествования, в котором автор «растворяется» в тексте, либо сливаясь с героем, либо заняв формально бесстрастную позицию, Платонов тем не менее во втором рассказе значительно преобразует

систему художественных средств. Модернистские тенденции сменяются реалистическими принципами. Страна фашизма остается по-прежнему для Платонова и его героя «царством мнимости», но в восприятии Зуммера -уравновешенного, разумного, аналитически мыслящего человека, прожившего при фашизме уже несколько лет и не утратившего своей души и внутренней свободы, - действительность приобретает более реальный вид. Если в «Мусорном ветре» писатель создал экспрессивное полотно за счет нагнетания вопиющих фактов существования гитлеровского государства, широко используя гротеск, гиперболу, откровенно натуралистические детали, то теперь напряжение действия достигается за счет развития сюжета и развертывания внутренней жизни героя.

Яркая и насыщенная метафоричность языка в произведениях 20-х - начала 30-х годов теперь уступает место простоте и прозрачности стиля. Анализ рассказа «По небу полуночи» помогает установить, что платоновские метафоры последнего периода архетипичны, они представляют собой «многогранные общечеловеческие символы» (К. Верхейл). Сопоставление двух рассказов, формально основанных на одном и том же жизненном материале, обнажает тенденцию отказа от повышенной экспрессии и гротескных переформирований действительности. В рассказе «По небу полуночи», несмотря на сильнейший лирический элемент, начинают преобладать гармоническая мера и ясность.

Провершь правильность сделанных предположений о новых тенденциях в эволюции платоновского стиля нам позволил анализ других рассказов А. Платонова второй половины 1930-х годов. В частности, в это время у прозаика появляется целый ряд произведений, в которых тема детства является центральной. «Детские» рассказы А. Плашнова можно разделить на рассказы, написанные непосредственно для детей (к ним относятся «Никита», «Еще мама», «Корова»), и рассказы о детях, но адресованные взрослому читателю в силу достаточно высокого уровня сложности поставленных в них проблем и способов их раскрытия («Семен», «Алтеркэ», «Глиняный дом в уездном саду»). Все они объединяются особенностями художественного мира, одним типом героя - это так или иначе странствующий ребенок, одним историческим временем действия и общим образным мотивом дороги. Дети занимают свое неотменимое место среди героев-странников.

Можно классифицировать дороги платоновских героев по различным признакам: по их протяженности / или степени удаленности от родного дома; по конфигурации (замкнуты они или открыты, линейны или имеют круговой характер); по степени модальности для героев (по чьей воле предпринимается - по желанию героя или по воле судьбы); по функциям в сюжете: имеют прямой, реальный, или символический смысл; наконец, по месту, занимаемому в композиции: основной или вспомогательный элемент повествования.

Если за точку отсчета принять пространственно-временную прогяжен-ность дороги, то все указанные рассказы с героем-ребенком можно условно разделить на три группы. В первую группу выделяется рассказы «Семен» и «Алтеркэ»: дорога здесь носит круговой характер, она замкнута в пространстве, но многократно повторяется во времени. Вторую группу образуют рассказы «Никита», «Еще мама» и «Июльская гроза»: в них дорога имеет ограничения в пространстве. Но, изображая своих героев в течение короткого времени - около одного дня, - автор убеждает читателя, что замкнутость дороги в этих рассказах временная, что в перспективе его героев ждут новые пути, поэтому здесь дороги представляются в виде двунаправленных отрезков, причем их длина возрастает в каждом сле-дуюшем из указанных произведений. И, наконец, в третьей группе рассказов - «Глиняный дом в уездном саду» и «Свет жизни» - конфшурация дороги неопределенна: она либо не имеет ограничений во времени, как в «Глиняном доме...», либо хронологические рамки охватывают огромный период длиною в целую жизнь, как в «Свете жизни». Такую дорогу можно было бы представить в виде луча, стремящегося к бесконечности.

В рассказе «Семен» образ дороги является вспомогательным элементом композиции, дополняя общую картину жизни старшего сына в многодетной семье Пономаревых. Этот мотив замкнутого, однообразного движения по кругу выполняет функцию метафорического определения судьбы героя. Художественный мир, созданный писателем во второй группе произведений, представляет большой, объективно сущий мир; он метонимичен. В этих рассказах с помощью мотива дороги автор показывает способы познания действительности на примере судьбы «маленького человечка». Следует отметить, что мотив дороги здесь играет структурообразующую роль, он связывает все композиционные элементы в единое повествование, он определяет и сюжетное движение, организуя деятельность героев, а также позволяет автору раскрыть один из уровней его философской концепции личности.

Для писателя ситуация взаимодействия мира природы и ребенка выражает его авторскую позицию: любому человеку, а ребенку - особенно, необходима опора в жизни в лице родных, в глубинной связи с отчим домом, родной землей. Именно эти понятия, отодвинутые на второй план социально-политической действительностью 30-х годов, сосредоточены в центре детской модели мира у Платонова. И чем дальше находится ребенок от этого центра, тем более враждебной становится окружающая среда для него.

Следующий уровень платоновского взгляда на мир - более широкого плана - находим в третьей группе рассказов, в которых дорога становится образом и даже смыслом жизни («Глиняный дом в уездном саду» и «Свет жизни»). В отличие от предыдущих рассказов мотив дороги в данной группе выражается в большей мере через слово, чем через композицию.

Несмотря на это, его роль в сюжете остается определяющей. Дорога в указанных рассказах являет собой обязательную, неотъемлемую часть жизни, воплощает в себе мечту героев и автора о будущей прекрасной жизни, становится универсальной формой проявления личности, расширяется до символа вечного поиска.

Наиболее близкими по времени написания, культурному контексту и жанру к рассказам А. Платонова приходятся повести А. Неверова «Ташкент - город хлебный» и М. Пришвина «Кладовая солнца». Существует множество точек соприкосновения в названных произведениях Неверова и Платонова на уровне сюжета, мотивов, образов и т.д. В диссертации приводятся подробные, конкретные параллели. Видно, что авторы по-разному решают проблему существования рано повзрослевшего в тяжелых жизненных обстоятельствах ребенка.

Как бы подтверждая верность изначальному мотиву своего творчества, писатель в 1930-е годы показывает странничество человека как норму. В одних произведениях указанный мотив служит выражению познания мира, з других является метафорой жизни, в третьих - расширяется до многозначного символа судьбы человека духовного, или, по-платоновски, «одухотворенного». Несмотря на все различия в оформлении и функционировании, сущность этого мотива, однако, остается неизменной: он представляет образную реализацию идеи странничества. Автор «Июльской грозы» распространяет странническую природу человека и на ребенка. Детские образы в художественной системе писателя раскрывают не столько определенный возраст с его спецификой, сколько человека в его родовых свойствах и чертах. Вместе с тем стилистически картины Платонова, по мере развития тенденций периода, обретают уже иную окраску. Мы покажем это на примере платоновских шедевров в жанре рассказа.

На первый взгляд, между антифашистскими рассказами-предупреждениями А. Платонова «Мусорный ветер» и «По небу полуночи», где проблемы отдельного человека возникают из определенного общественного состояния и имеют всеобщий характер, и его «камерными» рассказами о жизни конкретной личности, пусть и в ее бытийном варианте, мало общего. В первых писатель затрагивает проблемы социума в конкретное историческое время и даже проблемы человечества в целом. В рассказах «На заре туманной юности», «Фро», «Река Потудань», «Третий сын», «Юшка» и некоторых других Платонов сосредоточивает свое внимание на существовании «человека в мире»: на первый план выходят проблемы поведения и самоосуществления частного человека, вопросы внутреннего порядка, переживания любви и родства, поиск своего места в жизни. Но при всей разнице масштабов изображения жизни, общим остается стремление А. Платонова определить основы человеческого бытия, выявить ie духовные, этические и культурные ценности, которые позволяют человеку оставаться (или становиться) человеком - одухотворенной личностью. И ес-

ли в произведениях первой половины 30-х годов («Мусорный ветер», «Шарманка», «14 Красных избушек») писатель встревожено поднимал проблему разрушения человека и общества, наступления на его права и достоинство, то в рассказах второй половины десятилетия А. Платонов ишет возможности созидания человеком самого себя и своей жизни в условиях повседневности.

Выдержать удары истории, спастись в «царстве мнимости» и деспотического давления помогают, по Платонову, те исконные ценности, которые извечно были присущи человеку и которые определяют его духовность - сознание своего достоинства, память и вера, любовь и сострадание. Писатель, даже стараясь идти в ногу со временем, все же совершает символический круг в своих поисках, возвращаясь к самым истокам человеческого существования, убеждаясь в том, что строить счастье можно лишь на прочных этических основах. В платоновской прозе 30-х годов представление об этих жизненных первоосновах дается во всей полноте, пробиваясь сквозь трагизм человеческих судеб «глубинным ровным светом очарования жизнью». В необычном художественном мире Платонова 1920-х - первой половины 1930-х годов, где повседневность состояла из парадоксов, а абсурд выглядел как норма, своеобразные, «странные» герои «жить обыкновенно» не умели, и в этом заключалась одна из проблем их существования. Писатель, однако, продолжал искать возможные пути к человеческом}' счастью, и рассказы второй половины 30-х годов - это и развитие прежних платоновских взглядов на качественно ином уровне, и появление принципиально новых идей в авторской позиции, и трансформация поэтики.

В Заключении подводя 1ся основные итоги исследования и намечены возможные перспективы дальнейшего изучения творчества А. Платонова. Анализ произведений, написанных в 1930-е гг., показал, что писатель неоднократно пытался преодолеть конфликт между существующей кризис -ной реальностью и собственными представлениями о человеке и истории. Стремление к реализации собственных идеалов выразилось в платоновской прозе в одновременном существовании разных линий творчества. Возобладала же творящая сила платоновского гения, обладавшего упорной способностью к регенерации, к восстановлению утраченного и отнятого.

Содержание работы отражено в следующих публикациях:

Ь Рогова Е. Е. Книги А. Платонова и воронежская школа / Е. Е. Рогова //В мире Андрея Платонова: Пособие для учителей... Воронеж: ВОИУУ, 1990.-С. 12-13.

2. Рогова Е. Е. Изучение творчества А. Платонова в школе: подходы и возможности / Е. Е. Рогова // Современная языковая ситуация и совершен-

ствоваиие подготовки учителей-словесников: Материалы всероссийской научно-методич. конф. Часть 1. - Воронеж: ВГПУ, 1996. - С. 113 - 114.

3. Рогова Е. Е. Путешествие с героями А. Платонова по воронежской земле (Литературно-краеведческий аспект изучения творчества писателя в средней школе) / Е. Е. Рогова // Вестник научно-практической лаборатории по изучению литературного процесса XX века. Вып. 1. - Воронеж: ВГПУ, 1997.-С. 57-61.

4. Рогова Е. Е. К проблеме народности творчества А. Платонова (по рассказу «Июльская гроза») / Е. Е. Рогова // Вестник научно-практической лаборатории по изучению литературного процесса XX века. Вып. 3 - Воронеж: ВГПУ, 1999. - С. 52 - 56.

5. Рогова Е. Е. Мотив дорош в детских рассказах А. Платонова / Е. Е. Рогова // Третьи платоновские чтения. Тезисы докладов междун. науч. конф. - Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 41 - 42.

6. Рогова Е. Е., Свительский В. А. Поэтика неостранепия / Е. Е. Рогова, В. А. Свительский // Филологич. записки. Вып. 13. - Воронеж: ВГУ, 1999.-С. 252-256.

7. Рогова Е. Е. Герой-иностранец и русская жизнь в прозе А. Платонова (к соотношению национального и общечеловеческого) / Е. Е. Рогова // Проблема национальной идентичности в литературе и гуманитарных науках XX века. Лекции и материалы Зимней школы. В 2 т.: Т 2. Воронеж: ЦЧКИ, 2000. - С. 129 - 134.

8. Рогова Е. Е. Андрей Платонов во Франции: новая волна интереса / Е. Е. Рогова // Платоновский вестник. Информац.-справочный бюллетень. Воронеж: МОУВЭПИ, 2000. № 1. -С. 82 -88.

9. Рогова Е. Е. Мотивы странствия и дороги в рассказах А. Платонова 1930-х годов о детях / Е. Е. Рогова // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. По материалам III Междун. Платоновских чтений. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 194-203.

10. Рогова Е. Е. Особенности конфликта и сюжета в пьесе А. Платонова «Шарманка» / Е. Е. Рогова // Вестник научно-практической лаборатории по изучению литературного процесса XX века. Вып. VI.- Воронеж: ВГПУ, 2002.-С. 14-23.

П. Рогова Е. Е. Философско-религиозные взгляды А. Платонова в свете идеи «всемирной отзывчивости» / Е. Е. Рогова // Известия научно-координационного центра по профилю «филология» (ВГПУ - ВОИП-КРО). Вып. 2. - Воронеж: ВЭПИ, 2004. - С. 82 - 85.

12. Рогова Е. Е. От «Чевенгура» к «Джан»: К проблеме эволюции Платонова-художника / Е. Е. Рогова // Роман А. П. Платонова «Чевенгур»: авторская позиция и контексты восприятия. Межвуз. сб. науч. трудов. - Воронеж: ВГУ, 2004. - С. 190 - 197.

Научное издание

Рогова Елена Евгеньевна

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР А. ПЛАТОНОВА В 1930-е ГОДЫ: ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВА И ИСКАНИЯ ПИСАТЕЛЯ

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Лицензия ЛР № 040324

Подписано в печать 15.11.2004 г. Формат 60x84 1/16. Печать трафаретная. Гарнитура «Тайме». Усл. печ. л. 1,56. Уч.-изд. л. 1,45. Заказ 325. Тираж 100 экз.

Воронежский госпедуниверситет. Отпечатано с готового оригинала-макета в типографии университета. 394043, г. Воронеж, ул. Ленина, 86.

»24368

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Рогова, Елена Евгеньевна

Введение.

Глава I. Повесть «Джан»: судьба народа и преемственность исканий писателя.

Глава II. Драматургия А. Платонова 1930-х гг.: между сатирой и трагедией.

Глава III. Рассказы 1930-х гг.: от экспрессии протеста к обретению гармонии.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Рогова, Елена Евгеньевна

Наиболее исследованным периодом творчества А. Платонова является период 1920-х годов - взгляды и произведения писателя в это десятилетие изучены достаточно полно и, при всей их сложности и оригинальности, все же не вызывают принципиальных разногласий в научной литературе.

Совершенно иначе обстоит дело с периодом 30-х годов, временем острейших противоречий и в жизни советского общества в целом, и в судьбе и творчестве Платонова, в частности. До сих пор этот период остается не поддающимся научным определениям при попытках истолкования тех реальных явлений и процессов, которые имели место в культуре. Если в советское время в характеристике этого периода доминировала апологетика всех сторон общественной жизни, в том числе и ее духовной сферы, то сейчас наблюдается противоположная тенденция — в сторону абсолютного неприятия эпохи и ее культурного наследия. Однако нельзя не отметить и появление пока еще немногочисленных работ, в которых авторы стремятся к объективному анализу всего литературного процесса 30-х годов: это труды М. О. Чудаковой, Г. А. Белой, В. П. Скобелева, Н. В. Корниенко, Т. А. Никоновой, М. М. Го-лубкова и др. Отсутствие системных исследований непосредственно по творчеству А. Платонова 30-х годов обусловливает актуальность предлагаемой работы.

Эпоха 1930-х годов, рассматриваемая сегодня подчас весьма схематично, несмотря на обилие исторических документов и живых свидетельств современников, была для Платонова неотъемлемой частью его реального существования. Пусть этот этап мучительно переживался писателем, не раз оказывавшимся в тупике социального одиночества, принявшим на себя шквал разгромной критики, порой болезненно ощущавшим свою вынужденную душевную раздвоенность, но и в этот период продолжались поиски Платоновым своего места в жизни и литературе. Автор «Джан» жил своим временем и его проблемами, он хотел участвовать в буднях и праздниках общества, хотел быть признанным в литературе, он страдал из-за непонимания его современниками, пытался «достучаться» до общественного сознания и отнюдь не стремился ни осесть в андеграунде, ни примириться с ярлыком «маргинала».

Напротив, 30-е годы стали для Платонова периодом, когда им сознательно и неоднократно были предприняты попытки «вернуться» в русло «разрешенной» литературы. Свидетельств этому достаточно: «покаянный вечер» 1 февраля 1932 г.; ряд публицистических и литературно-критических статей в духе времени (например, «Советский Таджикистан», «Павел Корчагин», «Агония: по поводу романа Р. Олдингтона «Сущий рай», статьи о «мнимой беллетристике» А. Грина, К. Паустовского и др.); отчасти - произведения «Высокое напряжение», «Ювенильное море», «Бессмертие», «Счастливая Москва». Но за каждой такой попыткой «переработать себя» или подать действительность в требуемом виде обнаруживается еще более сильное стремление оставаться самим собой, сохранить достоинство, что в дальнейшем будет рассмотрено нами на конкретном материале. Столь противоречивые тенденции в творческой деятельности писателя обусловили возникновение разных линий реализации художественной личности Платонова в рамках одного периода. Кроме попыток для легального существования в рамках системы, писатель находит такие формы, которые позволяют ему быть вне политики - это рассказы «Фро», «Река Потудань», «Третий сын», «Июльская гроза» и другие. Но свойственные Платонову конца 20-х годов критический взгляд на действительность и позитивный пафос не исчезают и в 30-е годы, обнаруживая себя - вольно и невольно - в повести «Джан», рассказе «Мусорный ветер», пьесах «Шарманка» и «14 Красных Избушек». Таким образом, субъективно стараясь придерживаться кода официального искусства, объективно в большинстве произведений А. Платонов находится в оппозиции к нему и вне его, что особенно усугубляется обстоятельствами общественной и литературной жизии 1930-х годов.

30-е годы XX века некоторые литературоведы и культурологи сегодня оценивают как начало периода упадка современной культуры.1 Испытывающая воздействие политических, социально-экономических, общекультурных факторов, литература этого периода в большинстве стран переживала снижение художественного уровня по отношению к началу века. Литература 30-х годов рождена временем небывалого подавления личности, тоталитарных режимов, эпохой ортодоксии, страха, экономической депрессии. Происходит почти повсеместная политизация литературы, которая, по мнению Дж. Ору-элла, привела, например, роман к упадку: «Атмосфера ортодоксальности всегда пагубна для прозы и уж совершенно нетерпима для романа - наиболее анархичной литературной формы <.>. Искусство романа - это, по сути дела, протестантское искусство, оно продукт вольного ума, независимой личности. За последние полтора века ни одно десятилетие не оказалось так скудно на художественную прозу, как 30-е годы» .

Ускорение технического прогресса, кроме весьма распространенной эйфории, воспринимается одновременно как угроза самим основам человеческого существования, а ставшая в конце десятилетия неизбежностью война придала всему новую - трагическую - перспективу. В день ее начала английский поэт У. X. Оден назвал минувшее десятилетие «низким и бесчестным». «Та же горечь разочарования видна во всех характеристиках 30-х годов, данных М. Маггериджем, Дж. Оруэллом, растерянность и стыд за вчерашние иллюзии выместились в гневные обличения «лживого», «мрачного» десятилетия» . Таким образом, 30-е годы XX века по крайней мере для европейского мира отмечены знаком катастрофы, апокалиптическими настроениями. Получилось, что Россия не была исключением из всеобщей беды, но это мы видим скорее из нашего сегодня: наряду с общими тенденциями, у нее были и весьма заметные особенности, делавшие ее явлением специфическим.

30-е годы в советской стране стали логическим продолжением революционных катаклизмов, она явила такие жестокие, антигуманные формы общественного устройства, каких еще не знала ни русская, ни мировая история. Построение тоталитарного общества происходило неумолимо и по всем направлениям. Первая половина 30-х годов определялась советскими идеологами и историками как «время Великого перелома», что основывалось прежде всего на радикальных экономических преобразованиях. Первая пятилетка, развернувшаяся в 1929 - 1934 годы под знаком индустриализации и коллективизации, принесла, по официальным источникам информации того времени, громадные успехи в строительстве социализма, а на деле стала пиком наступления на права народа, личности, самого естества - об этом мы можем судить по документам и фактам, открывшимся сравнительно недавно. Система подавления человека в тоталитарном государстве была всеохватывающей и универсальной. Советское государство, помимо тотального террора, опиралось в своей деятельности и на тотальную ложь.

При Сталине «партия подвергается атакам врагов, но не совершает уже ни одной ошибки, советское государство - безупречно, а любовь народа к власти - безгранична. Государство, ликвидировав все без исключения инструменты общественного контроля над властью, оправдывает свою власть тем, что оно «принципиально» воплощает интересы, нужды и желания трудящихся. Легитимизация носит идеологический характер»4. Особую «атмосферу» создавали «контрольные цифры пятилетнего плана», погоня за которыми во многом обусловила, с одной стороны, сверхнапряженный ритм труда миллионов (пресловутые «темпы»!), а с другой — постоянную фальсификацию результатов строительства, которая вскоре станет обязательной частью мифа о советской стране: «Вся страна уходит из мира реальности и начинает жить в мире фантазии, в мираже. Цифры перестают что-либо значить, они становятся лишь символом желания бежать вперед, как воздушный шар, 5 они уносят страну в несуществующий мир» .

Наступление» государства на жизненные интересы своих граждан широким фронтом шло по всем линиям. Эпоха 1930-х годов стала временем беспрецедентного вторжения в духовно-нравственную сферу отдельного человека и общества в целом. Предполагалось, что полноценный гражданин советского государства и член социалистического коллектива в своем сознании не должен иметь ничего, кроме «правильного» мировоззрения, самых «передовых идеалов» и четко ориентированных эмоций. Подрастающим поколениям внушались чувства превосходства по отношению ко всем другим странам, еще не вставшим на путь социализма, чувство классовой исключительности и пренебрежения ко всем другим классам и социальным группам, историческое высокомерие в отношении к прошлому. В этот период проводится планомерное наступление на церковь. В журнале «Культурный фронт с» ЦЧО» перед началом 30-х годов приведена статистика степени религиозности населения: «Насколько крепка эта вера, видно не только из большого % верующих вообще, но и из того, что еще 51,7 % принимают священников по праздникам, 21,8 % семей учат детей молитве и 8 % посылают своих детей в церковь»6. Цифра неверующих повышается, но повышается очень медленно, несмотря на то, что уже 11 лет школа отделена от церкви. Такие данные убеждают власть в крайней необходимости антирелигиозного воспитания детей в школе: «Наш лозунг — активное антирелигиозное воспитание в школе, борьба за ученика-атеиста, истинного проводника пролетарской культуры» . г

По воронежским воспоминаниям С. П. Климентова, «до 1929 г. все русские о люди ходили в церковь» . В 1932 году объявляется «антирелигиозная пятилетка». Согласно плану, к «1 мая 1937 года на всей территории СССР не должно было больше остаться ни одного молитвенного дома, и само понятие Бога должно быть изгнано, как пережиток средневековья, как орудие угнетения рабочих масс»9.

Претерпевает реформы советская школа. С 1931 - 1932 учебного года вводится 7-летний всеобуч. Отмечая огромную культурную отсталость, отсутствие школ на селе, партия прибегает к жесткому планированию и в этой области: «План ОБОНО по ликвидации неграмотности предусматривает обучение в 29 - 30 году 551.000 неграмотных <.>. Но следует стремиться к большему, к тому, чтобы обучить в текущем году до 800.000 неграмотных.»10 На школу также распространяются идиомы эпохи: повсюду звучат требования классового подхода в деле образования и воспитания кадров, основные направления школьного существования определяются такими лозунгами, как «Отделы народного образования должны стать штабами культурной революции», «За сплошную ликвидацию неграмотности», «На борьбу за коммунистический учебник» и т.д. Новый «коммунистический учебник», появившийся в одно время со сталинской «демократической» конституцией, - «Замечания» Сталина на учебник Истории СССР, означал «национализацию гражданской истории», «национализацию памяти»11.

В конце 1920-х годов началась так называемая «культурная революция», охватившая и все виды искусства. Одним из наиболее важных участков идеологического фронта была объявлена литература. Все чаще декларировалась необходимость разработки особого творческого метода новой литературы - как «достаточно жестко определяемой совокупности норм, зафиксированных в четкой дефиниции и составляющих своеобразный «рецепт» творче

12 ства» . При этом соединялись критерии эстетического и чисто идеологического порядка, что находило отражение в терминах типа «пролетарский реализм», «тенденциозный реализм», «пролетарский гуманизм», «социалистический реализм».

Первый съезд советских писателей стал новой точкой отсчета в истории отечественной литературы советского периода и важным событием 1930-х годов. На нем были определены «магистральные» линии развития литературы, на которую возлагалась миссия активного участия в строительстве небывалой, социалистической действительности. Литература становилась р полном смысле «колесиком» и «винтиком» единого тоталитарного механизма. Именно в 30-е годы постепенно, но неумолимо достигается «тотальная

13 подчиненность литературы партиино-государственному управлению» .

30-е годы — период окончательного оформления советского государства как тоталитарной системы. «Государство становится центральной категорией не только в политической жизни, но и в эстетической деятельности, — пишет Т. А. Никонова. - Государственные интересы, государственный контроль цементируют все области человеческой деятельности, декларируя главный ее принцип - единство общего и частного в большом и малом, единый взгляд на жизнь, искусство и мир в целом».14 Можно согласиться с мыслью исследовательницы о том, что и «идеология 30-х годов существенно изменилась по сравнению с 20-ми», а также с тем, что в разрешенной, подцензурной русской советской литературе в это время произошла «смена идейного и эстетического кодов».

Литература, «лишенная свободы мысли, свободы поиска, возможности индивидуальных решений конфликтов»15, неизбежно оказывалась в тупике. Подводя итоги литературной жизни 30-х годов на открытом писательском партсобрании, прозаик П. Павленко и критик Ф. Левин вынуждены были говорить об ослаблении реализма в литературе, об уходе ее от действительных проблем современности. Психологические корни этих явлений докладчики не без оснований усматривали в тщетности соотнесения писателем собственной позиции с априорными, заданными установками, в «боязни сделать что-нибудь отрицательное, вредное, преступное <.>. Автор охотно писал бы о любом конфликте, но он не отдает себе отчета, будет ли это на пользу стране и читателю или во вред, и в результате занимается смягчением конфликта и лакировкой действительности, полагая, что на этом пути ему будет гораздо легче»16. Когда на страницы произведений порой прорывалась правда, это происходило вопреки правилам поднадзорного творчества. Однако неофициальное и спорящее с официальными директивами инакомыслие либо подавлялось любыми способами, либо игнорировалось.

И тем не менее нельзя не согласиться с М. О. Чудаковой, считающей, что «литературный процесс 20 - 30-х годов не был ни однородным, ни безусловно тяготеющим к главной магистрали»17. Многие современные исследователи также отмечают, что движение литературы в этот период совершалось на разных уровнях и в несовпадающих направлениях. Например, такие литературоведы, как В. В. Эйдинова, Б. Н. Кондаков, Ю. В. Матвеева, В. В. Хи-мич и др., видят многообразие советской литературы в сосуществовании разных стилевых течений. Этот подход был наиболее «проходим» в советское время.

Самый продуктивный путь в восприятии таких сложных периодов, как 1930-е годы, состоит ни в огульном отрицании, ни в некритическом приятии всего и вся, а в кропотливом анализе фактов литературы, в восстановлении картины историко-литературного процесса во всех его составляющих. Немаловажную часть этой необходимой работы составляет «извлечение подлин

1 о ных ценностей» из-под глыб «искажений, навязанных режимом» . Г. А. Белая рассматривает движение стилевых потоков под углом зрения преобладания «авторитетного» стиля19. Наиболее традиционным является разделение русской литературы советского времени по факту соответствия идеологическим требованиям системы на «официальную» и «альтернативную»; последнюю М. О. Чудакова охарактеризовала как «ушедшую под землю - в русло литературы, уже не выходившей на «дневную поверхность» (Д. С. Лихачев)

20 печатной жизни» .

Феномен творчества А. Платонова в 30-е гг. не укладывается ни в однозначные стилевые характеристики, ни в элементарное соответствие / несоответствие официальному идеологическому канону. Достаточно спорно и определение тех признаков, которые надо считать самыми показательными для писателя в исследуемый период. Об этом свидетельствует история как прижизненного восприятия его произведений, так и последующее изучение. Л. А. Иванова, рассматривавшая творчество А. Платонова в оценке советской критики 20 - 30-х годов, отметила, например, что «серьезность и самобыт

21 ность писателя, за редким исключением, не подвергаются сомнению» . Однако тон в полемике вокруг платоновских произведений задавали рапповцы, «неистовые ревнители», и в первую очередь - JL Авербах, А. Фадеев, А. Се-ливановский, Р. Мессер, В. Ермилов, Д. Ханин, П. Березов, И. Макарьев, В. Стрельникова, И. Майзель, чуть позднее - выразитель того же идеологического подхода А. Гурвич. «Отстаивавшие» Платонова Е. Усиевич, А. Дроздов, Г. Лукач, П. Громов оказывались в меньшинстве. Даже созвучные оценки товарищей по писательскому цеху М. Горького, JI. Леонова, Вс. Иванова, М. Шолохова не меняли картины в целом.

Научное изучение творчества А. Платонова по сути начинается лишь на рубеже 60 - 70-х годов, когда, по выражению Л. А. Шубина, произведения

22 писателя переживают «второе рождение» . Оно начинается прежде всего с новаторской статьи самого Л. А. Шубина, критика, литературоведа, мыслителя, опубликованной в журнале «Вопросы литературы» в 1967 г. (№ 6). Его

23 же статья в Краткой литературной энциклопедии (Т. 5, 1968) окончательно «прописывает» Платонова в истории отечественной литературы.

Однако долгое время многие характеристики суммарны, отыскиваются лишь самые первые ключи к художественному миру писателя, нет четкого представления о его эволюции. Периоду 1930-х гг. еще не может быть дана в полной мере объективная характеристика. Если в статье о писателе 1934 г., помещенной в Литературной энциклопедии, после весьма жестких оценок произведений рубежа 20 - 30-х гг. тем не менее констатировалось, что «писатель ищет надлежащий творческий путь»24 , то в 60 — 70-е гг. этот путь объявлялся найденным именно в 30-е гг. Существенным накоплением 60 - 80-х годов в изучении наследия А. Платонова стало проникновение в его поэтику и эстетику. Здесь в первую очередь надо назвать работу С. Г. Бочарова «Ве

25 щество существования», появившуюся в 1968 г. В зарубежной печати пуб

26 ликуются глубокие статьи Е. Толстой-Сегал. Так осваивается самобытный язык А. Платонова-художника.

Но настоящее возвращение писателя в нашу культуру совершилось только в новую эпоху, с публикацией «Чевенгура» и «Котлована» и со снятием всех запретов с его творчества. В конце 80-х - первой половине 90-х годов возникает своего рода платоновский «бум». Этому можно найти несколько причин: первая - публикация «задержанных» ранее произведений. Вторая -созвучность мыслей А. Платонова нашему времени, когда судьба революции и идея социализма потерпели крах, обнаруживший «наяву» множество совпадений с прогнозами Платонова конца 20-х - начала 30-х годов. Третья причина — возможность нового, более глубокого прочтения платоновских текстов благодаря кардинальным обретениям современной научной мысли и расширению нашего культурно-эстетического кругозора.

Интересно, что и на Западе в этот же момент появляется новая волна внимания к писателю, хотя там «Чевенгур» и «Котлован» стали раньше известны читателям и исследователям. Примером может служить Франция. Два издания сочинений А. Платонова на французском языке - в этой стране и в Швейцарии - подкрепили этот интерес. Последовало много откликов в печа

27 ти. Приведем некоторые из них.

Тем, «кто желает найти к этому писателю подход попроще», Д. Фернандес предлагает прочитать сначала «Счастливую Москву», которую он считает сочинением более доступным для восприятия. Определяя это произведение как «роман о любви», он не склонен упрощать его содержания. Критик предупреждает, что этот роман несет еще одну отчаянную пародию: любовь на острове коммунистического идеала расценивается как раритет, а точнее - как пережиток ушедшей в прошлое эпохи, еще один «опиум для народа». Завершается статья риторическим вопросом о том, можно ли считать счастливой жизнь, если в ней нет места любви, если «невозможно обменять

28 весь шум мира на шепот единственного.» .

Однозначнее трактует роман «Счастливая Москва» Эдгар Рейхманн в статье «Черный рай Андрея Платонова» : «Рай Москвы Честновой так же мрачен, как и в «Чевенгуре». Она знает, что диктатура пролетариата - это не любовь.». Этот автор рассматривает творчество писателя, преломляя его сквозь призму культурно-философских интенций Н. Федорова, Кафки, Сервантеса, Достоевского.

В эмоциональном ключе написана статья Андре Клавеля «Кровавая

3Q книга А. Платонова» . Этот отклик логически продолжает размышления предыдущего автора. Обращаясь к «Чевенгуру», критик отмечает, что Платонов выступил в своем романе против «многоголовой гидры» - системы, которая вскоре приведет страну к миллионам жертв. Героев «Чевенгура» А. Клавель называет «матадорами ужаса», фанатичными рыцарями, блуждающими по России в поисках земли обетованной. В романе Платонова автор увидел прежде всего «гениальную карикатуру на советского человека». В том же духе рассмотрена и «Счастливая Москва»: в облике и истории Москвы Честновой, по мнению критика, воплощена искалеченная Россия.

Еще одним откликом на перевод платоновских романов явилась обт 1 стоятельная статья Кристиан Муз «Платонов - большой писатель» . В романе «Счастливая Москва» критик слышит прежде всего «философскую озабоченность» А. Платонова, выявляет прямые переклички между текстом «Счастливой Москвы» и раздумьями философа Н. Федорова. Видно, что писатель ищет ответа, как освободиться от пустоты и потерянности, поселившихся между людьми в последнее время. Путь к этому у Платонова лежит не через благополучие и изобилие, а через лишения и страдания. Это положено в основу духовности героев, - считает критик.

Наконец, в статье «Андрей Платонов, уничтоженный утопист» известный исследователь и переводчик Пьер Дэкс обращается к фактам биографии Платонова и его отдельным произведениям - роману «Чевенгур» и повести «Джан». Называя Платонова «одним из наиболее русских писателей», автор подчеркивает сокрушительную роль его прозы для социалистической системы: «Гений его будет разрушать при помощи антиутопий все разновидности

32 революционных утопий, которые узаконивали режим» . Статья основывается не только на анализе произведений, но и на новейших материалах, найденных В. Шенталинским в архивах КГБ. Дэкс вступает в своеобразный диалог с работами М. Геллера, соглашаясь с ним в том, что «Джан» является своеобразным продолжением «Чевенгура» на уровне сюжета и отдельных образов. Вслед за М. Геллером, рассматривавшим «Джан» как «историю духовной трансформации пророка и народа»33, Дэкс подчеркивает христианскую содержательность образа Назара Чагатаева, обращая внимание на имя героя, воскрешающее имя Назарянина.

Вместе с тем интересны конкретные наблюдения автора. Особый интерес представляет анализ двух встреч Чагатаева со стариком Суфьяном. Второй из этих диалогов, опубликованный лишь в полном издании повести, критик находит более жестким. Здесь Суфьян рассуждает о судьбе народа джан, которому Назар пытался невероятными усилиями вернуть вкус к жизни: «Он (народ джан - Е. Р.) выдумал себе единственную жизнь, которая ему была нужна. Ты не мог дать ему большего счастья.». Критик называет повесть «Джан» «потрясающим путешествием на край утопического ада». Но в самом жалком, ничтожном народе Платонов предполагал самые высокие возможности. По мнению П. Дэкса, Чагатаев убеждается, что единственно верный путь отдельного человека к человечеству - в его собственном участии в общей жизни («только его помощь способствует тому, чтобы другие стали человечеством»). Платоновские герои - «завоеватели неосуществимого счастья», «идиоты» - почти по Достоевскому, «обделенные, невинные жертвы жажды абсолюта». Но при этом ни один из писателей советской поры не был так одержим тревожным вопросом о цене человека в осуществляемой утопии, как Платонов, и это было требовательное, грозное вопрошание, рискованное для вопрошателя, - заканчивает свою статью П. Дэкс.

Кроме проанализированных откликов, нельзя не вспомнить о вполне реальном вкладе в познание Платонова таких авторитетных французских исследователей и переводчиков, как М. Геллер, JI. Мартинез, Ж. Нива, А. Эпельбоин, М. Любушкина-Кох, А. Колдефи-Фокар, А. Мишель. Как справедливо отмечает Ж.-П. Тибода, «мы находимся только на заре переоценки Платонова». Но главное, что эта переоценка, достойная рубежа веков, уже началась. Научная и литературно-критическая мысль - в движении к многозначной сути А. Платонова - писателя и мыслителя.

Последнее десятилетие в изучении наследия писателя было весьма продуктивным. Сформировались научные центры по исследованию творчества А. Платонова: прежде всего это платоновская группа в ИМЛИ им. А. М. Горького РАН во главе с Н. В. Корниенко - плодом ее деятельности явились пять выпусков научного сборника «Страна философов», ею готовится академическое собрание сочинений писателя, и первый том уже увидел свет. В Институте русской литературы (Пушкинском доме) РАН (Санкт-Петербург), где хранится часть платоновского архива, также проводится большая работа по изучению текстов произведений создателя «Котлована». Выпущен выверенный и прокомментированный текст этой повести, вышли два сборника. Третьим центром стал Воронежский государственный университет. Сборники «Творчество Платонова: статьи и сообщения» (1970), «Андрей Платонов. Исследования и материалы» (1993), «Андрей Платонов: Проблемы интерпретации» (1995), «Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. По материалам III Международных Платоновских чтений» (2001), вышедший сборник о «Чевенгуре», регулярные Платоновские чтения и три номера «Платоновского вестника» свидетельствуют об этом.

Вместе с тем многие проблемы еще ждут своего решения. До сих пор нет канонического издания текстов хотя бы основных произведений писателя, что затрудняет даже элементарное цитирование произведений. Есть немало «белых пятен» в биографии и творческом пути А. Платонова. Лишь выясняются основные составляющие мировоззрения художника-мыслителя. Много спорных моментов в истолковании сочинений писателя. Только началось рассмотрение платоновского творчества в контексте отечественной литературы его эпохи.

К насущным проблемам современной науки относится и раскрытие логики проявления и эволюции А. Платонова в период 1930-х годов. Новизна диссертации обусловлена в первую очередь обращением к этому предельно сложному и пока полностью не объясненному периоду в творчестве писателя, системным подходом к его разноречивым фактам.

Отдельные наблюдения о переходе А. Платонова к новому периоду творчества - от 20-х к 30-м годам - можно обнаружить в трудах JI. А. Шубина, Н. В. Корниенко, В. А. Свительского, М. О. Чудаковой и некоторых других исследователей. Большинство из них констатирует факт качественных изменений художественного мира А. Платонова в этот момент, но одновременно и продолжение логичного развития тех идей писателя, эстетических и философских воззрений, которые сформировались в его раннем творчестве. Так, например, JL Шубин характеризовал 30-е годы в деятельности писателя как «отступление», но не полную капитуляцию: «Писатель жертвовал произведениями, но пытался сохранить дорогие ему мысли»34. Кроме того, он же заметил, что в 30-е годы «намечается переход от вопросов <.> онтологических к вопросам этики и гносеологии»; «вместо прежнего: «человек и мир» главным становится «человек в мире»35. В. Васильев, присоединяясь к этой точке зрения, считает, что «вера А. Платонова в социальную справедливость, вера в человека, особенно на рубеже 20 - 30-х годов была очень сильно поколеблена», что нашло выражение в «непреодолимой горечи» его трагических произведений «Котлован», «14 Красных Избушек», «Мусорный ветер» и других.36

К трактовкам ушедшего советского времени можно отнести тезис Н. Г. Полтавцевой из ее книги 1981 г. о том, что основными принципами эстетики Платонова в 30-е годы является «действенность и гармония. Он как бы двигался от смутного сознания к социалистическому»37. Есть и другое мнение: «Ничем не смягченный трагизм существования в его (Платонова - Е. Р.) творчестве 30-х годов, - пишет Е. Толстая, — взывает к неутомимому интелто лектуальному и духовному усилию» .

Противоположность двух точек зрения отчасти снимается в концепции Е. Яблокова: «В платоновской прозе середины 20-х - начала 30-х годов никакие гармонические (или близкие) состояния персонажа не могут отменить, снять универсального «метаконфликта» сознания и бытия, пронизывающего всю эстетическую систему. Его герой призван нести в природу активное, преобразующее начало, однако на этом пути его всегда подстерегает опасность утопизма». И далее: «Дихотомия «безобразно-живого» и «бесчувственно-прекрасного» снимается лишь эстетически — путем констатации трагического разрыва. К началу 30-х годов - это, пожалуй, максимум «разрешенное™» проблем у Платонова. К середине 30-х годов у писателя начинаются поиски путей примирения, синтеза крайностей в творчестве отдельного человека, общества, цивилизации»39. Б. В. Аверин доказывает новизну этической концепции человека в статьях А. Платонова 30-х годов.40

В. А. Свительский определяет принципиальные отличия платоновской поэтики этого времени от других периодов его творчества: «Приметы «нового пути» достаточно определенны: «.Сущностью, сухою струею, прямым путем надо писать», «Писать надо не талантом, а «человечностью» - прямым чувством жизни». А. Платонов хочет полностью убрать все средостения между жизнью и литературой, хочет жить в слове, говоря о самом глав

41 ном» .

Таким образом, большинство исследователей творчества А. Платонова утверждают, что в художественной системе писателя в 1930-е годы выявился ряд значительных изменений, и она приобрела новое качество. Но общие, порой беглые замечания об эволюции платоновского творчества или даже анализ отдельных произведений не могут раскрыть в полной мере специфику и многогранность художественного мира А. Платонова в драматический, противоречивый исторический период. Творчество писателя в исследуемый период наиболее многосложно, в нем несколько больше, чем ранее, составляющих. Даже в жанрово-родовом отношении оно пестрее. Конечно, усложняется и авторская позиция Платонова, его художественное сознание. Требуется определить, в какой мере он пересекается с возобладавшей идеологической системой, и насколько выпадает из нее. Например, нет сомнений, что Платонов принимал коммунистический идеал, но как он его понимал? В «Джан» или «Шарманке», например, возникает модель социалистической системы, которую, однако, автор каждый раз трактует по-своему. Остаются нерешенными вопросы о месте писателя в русской литературе советского периода, об особенностях эволюции его мировоззрения и художественного мира в 1930-е годы, а также о значимости тех или иных произведений в творчестве А. Платонова на этом этапе.

Совсем недавно наибольший интерес вызывала «возвращенная литература», причем это касалось не только платоновского творчества. Ставшие фактором современной литературы, эти произведения оказывались более созвучными постперестроечному времени, чем далекой эпохе утверждения так называемого социализма. В силу этого в центре общественного мнения оказались те сочинения писателя, которые являются в той или иной мере «прогностическими»: «Чевенгур», «Котлован». Между тем остались недостаточно изученными пьесы Платонова, которые тоже можно причислить к этому ряду: «Шарманка» и особенно «14 Красных Избушек». До сих пор, на наш взгляд, не прояснены как следует смысл и место «Высокого напряжения», пьесы, которую можно отнести к «производственному» жанру, только не утруждая себя внимательным прочтением. Но в какой мере это прочтение адекватно авторскому замыслу? Опубликованный в 1991 г. неоконченный роман «Счастливая Москва» сегодня известен лучше, чем не менее важная в исканиях А. Платонова философская повесть «Джан», знакомая читателям в отрывках еще с 1938 г.

А уж «малая проза» 30-х годов и вовсе остается сегодня на периферии исследовательского внимания, хотя рассказы этого периода, несомненно, содержат богатейший материал для осознания динамики платоновского творчества. «Река Потудань», «В прекрасном и яростном мире», «Июльская гроза» не только имеют право именоваться «шедеврами» - более необходимым нам представляется рассмотреть эти произведения именно в контексте эпохи и в ключе эстетики и поэтики Платонова. Появление в творчестве писателя, озабоченного чуть ли не с первых сочинений судьбой человека в истории, произведений, в которых история отходит на второй и третий план и человек остается наедине с собой или с другим человеком, или с природой, является весьма показательным для характеристики живой, постоянно менявшейся и выходившей на качественно иной уровень художественной системы. В раскрытии ее динамики мы видим один из аспектов научной новизны предпринятого исследования.

Другим аспектом новизны можно считать попытку системного анализа творчества А. Платонова в отдельный период. Его многочисленные произведения связаны между собой обстоятельствами одной исторической эпохи 30-х годов и рассматриваются нами через призму духовно-нравственного состояния общества. Эта позиция обусловливает структуру нашей работы. Необходимо было охватить разнородный в жанровом отношении материал так, чтобы не была нарушена логика идейно-художественной эволюции А. Платонова.

Сегодня, когда стали известны варианты повести «Джан» и такие произведения, как «Ювенильное море» и «Счастливая Москва», «Шарманка» и «14 Красных Избушек», можно определить рамки и объемы творческой продукции писателя на этом этапе. Она достаточно обильна, несмотря на двухгодичный период трагического молчания писателя в печати - после решающего рубежа 20 — 30-х годов; именно с этой паузы и начинается период 30-х годов в творчестве писателя. Объектом и материалом исследования стало все творчество А. Платонова 1930-х годов (это не только художественная проза, но и драматургия, и киносценарии, и литературно-критические статьи и рецензии). Но два обстоятельства заставили нас пойти на ограничение и отбор анализируемого материала. Во-первых, с публикацией «Счастливой Москвы» и «Ювенильного моря» эти произведения вызвали целый шквал откликов и трактовок. Достаточно сказать, что «Счастливой Москве» посвящена значительная часть 3 и 4 томов выпуска сборника «Страна философов».42 Можно уже написать большую работу, посвященную только разборам этого незавершенного романа А. Платонова. Многоаспектно освещено и «Ювенильное море».43 Во-вторых, в целом массив творчества писателя 30-х годов огромен, и нельзя объять необъятное. Поэтому мы пошли по пути ограничения и отбора произведений для подробного анализа, руководствуясь в первую очередь предметом нашего исследования - духовно-нравственным содержанием творчества писателя на сложнейшем этапе его литературной биографии44, неотрывной от истории страны.

Методология исследования. Абстрактные культурологические схемы, представляющие наиболее общие тенденции развития культуры и литературы в связи с русской историей, оказываются не очень приложимыми к творчеству такого непростого и значительного художника, как А. Платонов. Культурно-исторический и историко-биографический подходы также далеко не все объясняют в его творчестве. Необходимо сочетание различных методов научного анализа — историко-культурного, сравнительно-типологического, структурного и системно-целостного - для наиболее адекватного понимания своеобразия платоновского творчества в тесной связи с конкретно-историческим временем и пространством. Методологическим подспорьем исследования послужили философские и литературоведческие работы, в которых рассматривается специфика литературного творчества в 1930-е годы (Г. Белая, М. Чудакова, Е. Скороспелова, В. Скобелев, М. Геллер, В. Днеп-ров, Т. Никонова, А. Удодов, В. Перхин); труды по теории литературы (М. Бахтин, В. Жирмунский, Ю. Тынянов, В. Шкловский, Б. Эйхенбаум, Ю. Лотман, Д. Лихачев, Б. Корман, Е. Мелетинский, В. Топоров, Г. Гачев); исследования, посвященные поэтике платоновской прозы (Е. Мущенко, Е. Толстая, О. Меерсон, М. Дмитровская, В. Свительский, Т. Сейфрид, Л. Фоменко, К. Баршт, В. Вьюгин, Ю. Пастушенко, Н. Хрящева, Е. Яблоков и др.).

Цель диссертационного исследования состоит в выяснении, какое отражение нашли стержневые духовно-нравственные проблемы общества 1930-х годов в творчестве А. Платонова и как писатель откликался на них, пытаясь повлиять на облик эпохи и часто опережая свое время. В соответствии с поставленной целью в работе формулируются и решаются следующие задачи:

1) выявить в произведениях писателя 1930-х годов основные духовно-нравственные проблемы, волновавшие советское общество в этот период и нашедшие отражение в произведениях писателя;

2) определить особенности отношения А. Платонова-художника к духовно-нравственному аспекту существования социума и отдельного человека;

3) рассмотреть важнейшие стилеобразующие и жанровые черты платоновского творчества на обозначенном этапе;

4) проследить логику и динамику эволюции писателя на протяжении периода 1930-х годов.

Кроме введения, диссертация состоит из 3 глав и Заключения. Ссылочный материал содержится в разделе «Примечания и ссылки». Завершает работу Список литературы. Первая глава посвящена философско-этическому содержанию и поэтике повести «Джан». Во второй главе рассматривается драматургия Платонова 30-х годов. В третьей главе дается анализ платоновских рассказов 30-х годов. В Заключении делаются обобщающие выводы по рассмотренным проблемам.

Теоретическая значимость работы заключается в осознании вариантности эволюции творчества писателя в зависимости от личностной органики и общественных условий, в осмыслении характера взаимосвязи индивидуальной поэтики художника и духовно-нравственного содержания жизни современников.

Материалы диссертации и результаты работы могут быть использованы в курсе русской литературы XX века в вузах и средней школе, в спецкурсах, спецсеминарах по вопросам изучения русской литературы 1930-х годов, в дальнейшем исследовании творчества А. Платонова. Этим определяется практическая значимость данного исследования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественный мир А. Платонова в 1930-е годы: духовно-нравственное состояние общества и искания писателя"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1 Ясперс Карл. Смысл и назначение истории. Изд. 2. - М., 1994. -С. 275.

2 Платонов А. Собр. соч.: В 3 т.-Т. 2.-М., 1985.-С. 263.

3 Подшивалова Е. А. Человек, явленный в слове (Русская литература 1920-х годов сквозь призму субъектности). - Ижевск, 2002. - С. 373.

4 Там же.

5 Зингерман Борис. Связующая нить. Писатели и режиссеры. — М., 2002.-С. 395.

6 «Для искусства этой поры характерны мотивы преодоления индивидуализма через участие в общей антифашистской борьбе и восстания одинокой личности против одурманенной толпы.» Зингерман Б. Указ. соч.-С. 404.

7Там же.-С. 405.

Список научной литературыРогова, Елена Евгеньевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Платонов А. Взыскание погибших. Повести. Рассказы. Пьеса. Статьи / А. Платонов М.: Школа-Пресс, 1995. - 672 с.

2. Платонов А. Возвращение / А. Платонов. М.: Молодая гвардия, 1989.-204 с.

3. Платонов А. Государственный житель. Проза. Ранние сочинения. Письма / А. Платонов. М.: Сов. писатель, 1988. - 607 с.

4. Платонов А. Живя главной жизнью. Повести, рассказы, пьеса, сказки, автобиографическое. / А. Платонов М.: Правда, 1989. - 448 с.

5. Платонов А. Записные книжки. Материалы к биографии / А. Платонов. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. - 424 с.

6. Платонов А. П. Избранные произведения. В 2 т. / А. П. Платонов. М.: Худож. лит., 1978.-Т. 1. Рассказы (1921 - 1934). Повести. - 542 с.

7. Платонов А. Котлован. Текст, материалы творческой истории / А. Платонов. СПб: ИР ЛИ (Пушкинский дом) РАН, Наука, 2000. - 381с.

8. Платонов А. Повести. Рассказы. Из писем / А. Платонов. Воронеж: Центрально-Черноземное кн. изд-во, 1982. - 452 с.

9. Платонов А. Собрание сочинений: В 3 т. / А. Платонов. М.: Сов. Россия, 1984 - 1985. - Т. 1. - 463 е.; Т. 2. - 527 е.; Т. 3. - 576 с.

10. Платонов А. Собрание сочинений: В 5 т. / Сост. В. А. Чалмаев / А. Платонов. Т. 1 - 2. - М.: Информпечать ИТРК РССП, 1998. - Т. 1. -560 е.; Т. 2. - 560 с.

11. Платонов А. Высокое напряжение / А. Платонов // Современная драматургия, 1984, № 3. С. 162 - 181.

12. Платонов А. Счастливая Москва. Повести. Рассказы. Лирика / А. Платонов. М.: Гудьял-Пресс, 1999. - 592 с.

13. Платонов А. Счастливая Москва. Роман / А. Платонов // «Странафилософов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Наследие, 1999.-С. 9-105.

14. Платонов А. П. Течение времени: Повести, рассказы. М.: Московский рабочий, 1971. - 464 с.

15. Платонов А. Чевенгур / А. Платонов. Воронеж: ЦентральноЧерноземное кн. изд-во, 1989. - 429 с.

16. Платонов А. Чевенгур / Сост., вступ. ст., коммент. Е. А. Яблоко-ва / А. Платонов. М.: Высш. школа, 1991. - 656 с.

17. Платонов А. Че-Че-О. Повести. Рассказы. Из ранних сочинений / А. Платонов. Воронеж: Изд-во им. Е. А. Болховитинова, 1999. - 668 с.

18. Афиногенов А. Н. Пьесы, статьи, выступления / А. Н. Афиногенов// Афиногенов А. Н. Избранное: В 2 т. М.: Искусство, 1977. — Т. 1. -574 с.

19. Неверов А. С. Ташкент город хлебный / А. С. Неверов // Неверов А. С. Собр. соч.: В 4 т. - Куйбышев, 1958. - Т. 3. - 278 с.

20. Пришвин М. М. Дневники / М. М. Пришвин. М.: Правда, 1990.479 с.

21. Пришвин М. М. Кладовая солнца / М. М. Пришвин // Пришвин М. М. Собр. соч.: В 6 т. М.: Гослитиздат, 1957. - Т. 6. - 735 с.

22. Эрдман Николай. Пьесы. Интермедии. Переписка с А. Степановой / Н. Эрдман. Екатеринбург: У-Фактория, 2000. - 592 с.1.

23. Андрей Платонов. Воспоминания современников. Материалы к биографии. — М.: Современный писатель, 1994. 493 с.

24. Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994.-430 с.

25. Андрей Платонов: Исследования и материалы. Сб. трудов. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1993. - 196 с.

26. Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст, 1995.- 124 с.

27. Андрей Платонович Платонов: Жизнь и творчество. Биобиблиографический указатель. М.: Пашков дом, 2001. - 339 с.

28. А. П. Платонов (1899 1951): Материалы к биобиблиографии / Сост. Н. М. Митракова. - Воронеж: Центр.-Черноземн. кн. изд-во, 1969. -45 с.

29. Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Материалы III Международных Платоновских чтений. Воронеж, 2001. - 244 с.

30. Платоновский вестник. Информационно-справочный бюллетень, № 1. Воронеж, 2000. - 92 с.

31. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Современный писатель, 1995. - 358 с.

32. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 2. СПб.: Наука, 2000. - 320 с.

33. Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - 247 с.1.I

34. Аверин Б. В. Этическая концепция человека в статьях А. Платонова конца 30-х годов / Б. В. Аверин // Творчество А. Платонова: Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - С. 140 - 146.

35. Андрей Платонов писатель и философ // Вопросы философии, 1989, №3,-С. 14-36.

36. Андрушко Чеслав. Фабульное и сюжетное время «Котлована» А. Платонова (К поэтике жанра) / Чеслав Андрушко // Филологич. записки: Вып. 16.-Воронеж: ВГУ, 2001.-С. 87-93.

37. Акаткин В. М. Мотив возвращения в рассказах А. Платонова («Река Потудань» и «Возвращение») / В. М. Акаткин // Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст, 1995. - С. 103 - 110.

38. Акаткин В. М. Поэзия А. Платонова в критических откликах 10 -20-х годов / В. М. Акаткин // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Материалы III Международных Платоновских чтений. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 79 - 92.

39. Алейников О. Ю. Аллегорические и ассоциативные параллели в романе А. Платонова «Чевенгур» / О. Ю. Алейников // Вестник Воронеж, госун-та. Серия 1: Гуманитарные науки. Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 42 - 59.

40. Алейников О. Ю. Иносказательные образы животных в прозе А. Платонова 1920 30 гг. / О. Ю. Алейников // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. - Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 186 - 194.

41. Алейников О. Ю. На подступах к «Чевенгуру» (об одном из возможных источников названия) / О. Ю. Алейников // Филологич. записки: Вып. 13. Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 177 - 184.

42. Анисимов Н. А. Особенности психологизма русской советской прозы 1930-х годов («Производственный роман» и проза А. Платонова): Ав-тореф. дис. .канд. наук / Н. А. Анисимов. Одесса, 1989. - 18 с.

43. Аннинский JI. Восток и Запад в творчестве Андрея Платонова / Л. Аннинский // Простор, 1968, № 1. С. 89 - 97.

44. Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова / К. А. Баршт. -СПб., 2000.-320 с.

45. Баршт К. А. Художественная антропология Андрея Платонова / К. А. Баршт. Воронеж: ВГПУ, 2001.- 184 с.

46. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Р. Барт. М.: Прогресс; Универс, 1994. -615 с.

47. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. - 502 с.

48. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. -М.: Сов. Россия, 1979.-318 с.

49. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1990. - 541 с.

50. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. -М.: Искусство, 1979.-423 с.

51. Белая Г. А. Актуальные проблемы изучения истории русской советской литературы / Г. Белая // Вопросы литературы, 1987, № 9. С. 39 - 47.

52. Белая Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозыдвадцатых годов / Г. Белая. М.: Наука, 1977. - С. 196-213.

53. Бентли Э. Жизнь драмы / Э. Бентли. М.: Искусство, 1978.368 с.

54. Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма / Н. Бердяев. -М.: Наука, 1990.-220 с.

55. Бердяев Н. А. Спасение и творчество (два понимания христианства) / Н. А. Бердяев // Русская философия. Конец XIX начало XX века. Антология. - СПб.: Изд-во СПб ГУ, 1993. - С. 183 - 204.

56. Блинова Е., Кеба А. Концепция любви в рассказе А. Платонова «Река Потудань» / Е. Блинова, А. Кеба // Науков1 пращ Кам'янець-Подшьского державного педагопчного ушверситету. Фшолопчш науки. Вип. 3. Кам'янець-Подшьский, 1999.-С. 14-21.

57. Богданович Т. Художественные открытия А. Платонова и А. Ма-лышкина в прозе 20 30-х годов (Концепция личности и истории): Автореф. дис. .д-ра филол. наук / Т. Богданович. - М., 1988. - 28 с.

58. Богуславский А., Диев В., Русская советская драматургия. 1917 -1935 / А. Богуславский, В. Диев. -М.: Изд-во АН СССР, 1963. 376 с.

59. Боровой Л. Я. Язык писателя: А. Фадеев, Вс. Иванов, М. Пришвин, Андрей Платонов / Л. Я. Боровой. М.: Сов. писатель, 1966. - 219 с.

60. Бороздина П. Повесть А.Платонова «Джан» / П. Бороздина // Творчество Платонова: Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970.-С. 93- 106.

61. Бороздина П. А. «Восточная» проза Андрея Платонова / П. А. Бороздина // Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст,1995.-С. 117-124.

62. Бочаров М. Д. Революция. Драматургия. Театр / М. Д. Бочаров. -Изд-во Ростовского ун-та, 1974. 208 с.

63. Бочаров С. Г. «Вещество существования» (Мир Андрея Платонова) / С. Г. Бочаров // Бочаров С. Г. О художественных мирах. М.: Сов. Россия, 1985.-С. 249-296.

64. Брель С. Эстетика Платонова в контексте представлений об энтропии / С. Брель // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003.-С. 328-333.

65. Бродский И. А. Предисловие к повести «Котлован» / И. А. Бродский // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994.-С. 154- 157.

66. Варшавский В. Чевенгур и Новый Град / В. Варшавский // Новый журнал. Нью-Йорк, 1976. - С. 93 - 213.

67. Васильев В. В. Андрей Платонов: Очерк жизни и творчества / В. В. Васильев. М.: Современник, 1990. - 286 с.

68. Васильева М. О. Религия и вера в творчестве А. Платонова: Дис. .канд. филос. наук / М. О. Васильева. М., 1997. - 19 с.

69. Васильева М. О. «Философия существования» А. Платонова / М. О. Васильева// Вестн. Моск. ун-та, сер. 7. Философия, 1992, № 4. С. 13 -20.

70. Верин В. А. Платонов начинается (к творческой биографии Платонова) / В. А. Верин // Лит. учеба, 1987, № 4. С. 156 - 158.

71. Верин В. А. Андрей Платонов публицист: По страницам воронежских газет двадцатых годов / В. А. Верин // Лит. газ., 1987, 7 янв. - С. 5.

72. Верин В. А. Газетная публицистика Андрея Платонова (1918 -1925) и ее значение для художественного творчества писателя: Автореф. дис. .канд. филол. наук / В. А. Верин. М., 1987. - 22 с.

73. Вернуться на дорогу, ведущую в храм (о повести А.Платонова «Котлован»). Подборка критических статей Э. Пашнева, Т. Никоновой, Н. Кизименко, В. Свительского // Подъем, 1988, № 5. С. 126 - 140.

74. Верхейл К. История и стиль в прозе Андрея Платонова / К. Вер-хейл // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М.: Наследие, 1994.-С. 155-161.

75. Виролайнен М. Н. Типология культурных эпох русской истории / М. Н. Виролайнен // Русская литература, 1991, № 1. С. 3 - 20.

76. Воздвиженский В. Актуальные проблемы изучения истории русской советской литературы / В. Воздвиженский // Вопросы литературы, 1987, №9.-С. 62-70.

77. Вьюгин В. Наследие А.Платонова (1941-1951): о IX заседании Платоновского научного семинара / В. Вьюгин // Русская литература, 1998, №2.-С. 228-235.

78. Вьюгин В. Поэтика Андрея Платонова и символизм / В. Вьюгин // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. — М.: Наследие, 1999. С. 267 - 273.

79. Волькенштейн В. Драматургия / В. Волькенштейн. М.: Сов. писатель, 1960. - 335 с.

80. Гачев Г. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр / Г. Гачев. М.: Просвещение, 1968. - 303 с.

81. Геллер М. Андрей Платонов в поисках счастья / М. Геллер. Париж: YMCA-PRESS, 1982. - 404 с.

82. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. Социализм в одной стране / М. Геллер, А. Некрич // История России 1917 1995: В 4 т. Учебное пособие для студентов высших уч. зав. — М.: МИК, Агар, 1996. Кн. 1. — С. 236 — 326.

83. Гладков А. В прекрасном и яростном мире. (О рассказах А. Платонова) / А. Гладков // Новый мир, 1963, № 11. С. 227 - 234.

84. Гладышева JT. В прекрасном и яростном мире (об особенностях языка прозы Платонова) / Л. В. Гладышева // Подъем, 1987, № 4. ~ С. 121 -124.

85. Гнедина Н. Платонов А. П. / Н. Гнедина // Литературная энциклопедия. Т.8. М.: ОГИЗ РСФСР, 1934. - Стлб. 688 - 689.

86. Голубков М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы 20 30-х годов / М. Голубков. - М.: Наследие, 1992. - 199 с.

87. Гор Г. Своеобразие прозы / Г. Гор // Пути к художественной правде.-Л., 1968.-С. 93-94.

88. Гордович К. Д. История отечественной литературы XX века: Пособие для гуманит. вузов / К. Д. Гордович. СПб.: СпецЛит., 2000. - 320 с.

89. Грачев А. Ю. Философско-эстетические концепции А. Платонова и их художественное воплощение: Дис. .канд. филол. наук / А. Ю. Грачев. -Самара, 1996.- 188 с.

90. Гроссман В. Добрый талант / В. Гроссман // Литература и жизнь, 1960, 6 июля.

91. Гулыга А. В. Миф и современность. О некоторых аспектах литературного процесса / А. В. Гулыга // Иностранная литература, 1984, № 2.-С. 167- 174.

92. Гумилевский Л. Однократное слово / Л. Гумилевский // Молодая гвардия, 1972, №4. -С. 314-319.

93. Гумилевский Л. И. Судьба и жизнь / Л. И. Гумилевский // Андрей Платонов. Воспоминания современников. Материалы к биографии. — М.: Современный писатель, 1994. С. 52-73.

94. Гурвич А. Андрей Платонов / А. Гурвич // Красная новь, 1937, № 10.-С. 195 -233.

95. Гусев В. И. Рождение стиля: Статьи / В. И. Гусев. — М.: Сов. Россия, 1984.-364 с.

96. Гюнтер X. К эстетике тела у Платонова (1930-е гг.) / X. Гюнтер // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 76 - 84.

97. Гюнтер X. «Счастливая Москва» и архетип матери в советской культуре 30-х годов / X. Гюнтер // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Наследие, 1999. - С. 170- 175.

98. Гюнтер X. От «безотцовщины» к «отцу народов» / X. Гюнтер // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001.-С. 51-60.

99. Два взгляда из-за рубежа: Андре Жид. Возвращение из СССР, Лион Фейхтвангер. Москва 1937 / Андре Жид, Лион Фейхтвангер. М.: Изд-во полит, литерат., 1990. - 271 с.

100. Дебюзер Л. Альберт Лихтенберг в «мусорной яме истории» (О литературном и политическом подтексте рассказа «Мусорный ветер») / Л. Дебюзер // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2.-М.: Наследие, 1995. С. 240 - 249.

101. Дебюзер Л. Некоторые координаты фаустовской проблематики б повестях «Котлован» и «Джан» / Л. Дебюзер // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 320 - 329.

102. Диспут о советской сатире // На литературном посту, 1930, № 2. -С.79 80.

103. Дмитровская М. Персонажи георгиевского ряда у Платонова в историко-культурной перспективе / М. Дмитровская // Балтийский филологический курьер: Науч. журн., № 3 Калининград: Изд-во КГУ, 2003. - С. 9 - 52.

104. Дмитровская М. А. Антропологическая доминанта в этике и гносеологии А. Платонова (конец 20-х середина 30-х годов) / М. А. Дмитровская // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2.-М.: Наследие, 1995.-С. 91- 100.

105. Дмитровская М. А. Семантика пространственной границы у

106. А. Платонова / М. А. Дмитровская // Филологич. записки: Вып. 13. Воронеж: ВГУ, 1999.-С. 118-136.

107. Дмитровская М. А. Циклическое время у А. Платонова / М. А. Дмитровская // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 36 - 50.

108. Днепров В. Д. Идеи времени и формы времени / В. Д. Днепров. -Л.: Сов. писатель, 1980. 598 с.

109. Добренко Е. А. Метафора власти. Литература сталинской эпохи в историческом освещении / Е. Добренко. — MUNCHEN: VERLAG ОТТО SAGNER, 1993.-408 с.

110. Дубинина Д. В. Ребенок в мире А. Платонова / Д. В. Дубинина // Филологич. исследования: сб. науч. работ. Вып. 3. Донецк: Юго-Восток, 2001.-С. 43 -49.

111. Дубровина И. М. К вопросу о духе и стиле прозы А. Платонова / И. М. Дубровина // Науч. докл. высш. шк.: Филологич. науки, 1989, № 1. -С. 75 -78.

112. Дудников Н. Библейские и историко-литературные аллюзии в драматургии А. П. Платонова / Н. Дудников // HayKOBi пращ Кам'янець-Подшьского державного педагопчного ушверситету. Фшолопчш науки. Вип. 3. Кам'янець-Подшьский, 1999. - С. 50-55.

113. Дужина Н. Мелодии шарманки (Цитата и аллюзия в пьесе «Шарманка») / Н. Дужина // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003.-С. 514-531.

114. Дужина Н. «Постоянные идеалы» Андрея Платонова во второй половине 1930-х гг. / Н. Дужина // Там же. С. 35 - 46.

115. Дужина Н. И. Творчество Андрея Платонова в политическом и культурном контексте (повесть «Котлован» и пьеса «Шарманка»): Автореф. дис. . .канд. филол. наук / Н. И. Дужина. М., 2004. - 28 с.

116. Дыр дин А. Потаенный мыслитель. Творческое сознание Андрея Платонова в свете русской духовности и культуры / А. Дырдин. Ульяновск. Ульяновск, гос. техн. ун-т, 2000. - 170 с.

117. Ершов JI. Из истории советской сатиры: Зощенко и сатирическая проза 20 40-х годов / J1. Ершов. - Л.: Наука, 1973. - 155 с.

118. Ершов Л. Ф. Сатирические жанры русской советской литературы: (От эпиграммы до романа) / Л. Ф. Ершов. Л.: Наука, 1977. - 282 с.

119. Ершов Л. Ф. Советская сатирическая проза / Л. Ф. Ершов. М. -Л.: Худож. лит., 1966. - 298 с.

120. Ефимова Н. А. «Блуждающее сердце»: некоторые наблюдения над пространственной организацией романа А. Платонова «Счастливая Москва» / Н. А. Ефимова // Проблемы истории литературы. Сб. статей. Вып. 17. М.: Новополоцк, 2003. - С. 235 - 245.

121. Жирмунский В. Н. Теория литературы. Поэтика. Стилистика / В. Н. Жирмунский. Л.: Наука, 1977. - 404 с.

122. Жолковский А. Душа, даль и технология чуда (Пять прочтений «Фро») / А. Жолковский // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 373 - 396.

123. Залыгин С. Сказки реалиста и реализм сказочника / С. Залыгин // Вопросы литературы, 1971, № 7. С. 120 - 142.

124. Зингерман Б. Очерки истории драмы 20 века / Б. Зингерман. М.: Наука, 1979.-391 с.

125. Золотоносов М. «Ложное солнце»: «Чевенгур» и «Котлован» в контексте советской культуры 1920-х годов / М. Золотоносов // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 246 - 283.

126. Зюбина Л. И. О некоторых формах авторского повествования в рассказах А. Платонова / Л. И. Зюбина // Творчество А. Платонова. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - С. 37 - 44.

127. Иванова Е. М. А. Платонов в воспоминаниях современников /

128. Е. М. Иванова // Там же. С. 211 - 219.

129. Иванова J1. А. Творчество А. Платонова в оценке советской критики 20 30-х годов / JI. А. Иванова // Там же. - С. 173 - 192.

130. Иванова И. Третье рождение / Н. Иванова // Дружба народов, 1988, №4.-С. 157- 160.

131. История русской советской литературы: В 4 т. М.: Наука, 1967. -Т. 2: 1930- 1941.-665 с.

132. Кабанова И. В. Английский роман тридцатых годов XX века / И. В. Кабанова. Саратов: Изд-во Саратов, ун-та, 1999. - С. 3 - 16.

133. Казаркин А. Платоновский период / А. Казаркин // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 155 - 161.

134. Кантор К. М. Без истины трудно жить / К. М. Кантор // Вопросы философии, 1989, № 3.-С. 14-21.

135. Карасев Л. В. Знаки «покинутого детства» (анализ «постоянного» у А. Платонова) / Л. В. Карасев // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 105 - 121.

136. Карасев Л. В. Движение по склону: Пустота и вещество в мире А. Платонова / Л. В. Карасев // «Страна философов» А. Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М.: Наследие, 1995. - С. 5-38.

137. Карягин А. А. Драма как эстетическая проблема /А. А. Карягин. -М.: Наука, 1971.-224 с.

138. Карякин Ю. Достоевский и канун XXI века / Ю. Ф. Карякин- М.: Сов. писатель, 1989.- 656 с.

139. Кеба А. Андрей Платонов и мировая литература XX века: типологические связи / А. Кеба. Кам'янець- Подшьський: Абетка-Нова, 2001. -320 с.

140. Кеба А. В. Андрей Платонов и модернизм: заметки к проблеме // Филологич. записки: Вып. 16. Воронеж: ВГУ, 2001. - С. 94 - 100.

141. Кеба А. В. А. Платонов и Ф. Кафка: К проблеме типологии художественных форм в литературе XX века /А. В. Кеба // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 229 - 239.

142. Кедровский А. Мотивы «искушения» в повести А. Платонова «Джан» / А. Кедровский // Науков1 пращ Кам'янець-Подшьского державного педагопчного ушверситету. Фшолопчш науки. Вип. 3. Кам'янець-Подшьский, 1999. - С. 77 - 85.

143. Кедровский А. Е. Христианские и социалистические идеалы в повести А. Платонова «Джан» / А. Е. Кедровский // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 108 - 114.

144. Кирпотин В. Проблемы формы в советской драматургии (из материалов к докладу на Всесоюзном съезде) / В. Кирпотин // Литературный критик, 1934, № 7 8. - С. 28 - 40.

145. Кирпотин В. Успехи советской драматургии / В. Кирпотин // Театр и драматургия, 1934, № 8. С. 1-5.

146. Киршон В. Социалистическая драматургия / В. Киршон // Театр и драматургия, 1934, № 8. С. 8.

147. Киселев А. Вступительное слово к публикации пьесы А. Платонова «14 красных избушек» / А. Киселев // Грани, 1972, № 86. С. 8 - 10.

148. Киселев А. Одухотворение мира: Н. Федоров и А. Платонов / А. Киселев // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М.: Наследие, 1994. - С. 237 - 248.

149. Киселев Н. Н. Проблемы советской комедии / Н. Н. Киселев. -Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1973. 202 с.

150. Коваленко В. А. «Демиурги» и «трикстеры» в творческой вселенной Платонова / В. А. Коваленко // Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст, 1995. - С. 68 - 74.

151. Коваленко В. А. Трудная дорога свободы (о романе Андрея Платонова «Чевенгур») / В. А. Коваленко // Философские науки, 1990, № 8.1. С. 107-113.

152. Кондаков Б. Мифологемы русской литературы 1920-х — 1930-х гг. / Б. Кондаков // XX век: Литература. Стиль. Стилевые закономерности русской литературы XX века (1900 1930 гг.). Вып. 1. - Екатеринбург: Изд-во Урал. Лицея, 1994. - С. 24 - 35.

153. Кораблинов В. Встречи с Платоновым. К 75-летию /

154. B. Кораблинов // Подъем, 1974, № 6. С. 140 - 142.

155. Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения / Б. О. Корман. -М.: Просвещение, 1972. 110 с.

156. Корниенко Н. «Не отказываться от своего разума» (Введение в годы тридцатые) / Н. Корниенко // Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к библиографии. М.: Современный писатель, 1994.1. C. 204-214.

157. Корниенко Н. Примечания / Н. Корниенко // Андрей Платонов. Возвращение. М.: Молодая гвардия, 1989. - С. 198 - 205.

158. Корниенко Н. В. В мысли о России (к истокам философско-исторической концепции творчества Андрея Платонова) / Н. В. Корниенко // Русская литература, 1985, № 1. С. 110 - 125.

159. Корниенко Н. В. История текста и биография А. П. Платонова (1926- 1946)/Н. В. Корниенко//Здесь и теперь. Вып. 1.-М., 1993.-320 с.

160. Корниенко Н. В. «Меня убьет только прямое попадание по башке». Материалы к творч. биографии Платонова 27 — 32 гг. / Н. В. Корниенко // Новый мир, 1993, №4.-С. 89-121.

161. Корниенко Н. В. «.Я прожил жизнь»: Хроника жизни и творчества А. П. Платонова / Н. В. Корниенко // Андрей Платонов. Взыскание погибших: Повести. Рассказы. Пьесы. Статьи. М.: Школа-Пресс, 1995. -С. 629-636.

162. Корниенко Н. Г. Художественный смысл оппозиции «жизнь-смерть» в военных рассказах А. Платонова / Н. Г. Корниенко // Вестник Воронеж. гос. ун-та. Серия 1: Гуманитарные науки. — Воронеж, 1999. — С. 59 -70.

163. Корчагина Е. П. О некоторых особенностях сказовой формы в рассказе «Река Потудань» / Е. П. Корчагина // Творчество А. Платонова. -Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. С. 107 - 116.

164. Костелянец Б. О. Лекции по теории драмы. Драма и действие / Б. О. Костелянец. Л.: Худож. лит., 1976. - 86 с.

165. Костов Хели. Мифопоэтика Андрея Платонова в романе Счастливая Москва / Хели Костов. Slavica Helsingiensia, 19. Helsinki: Helsinki University Press, 2000. - 325 pp.

166. Кретинин А. А. Москва Честнова и «другие» (о некоторых элементах структуры текста «Счастливой Москвы») / А. А. Кретинин // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Наследие, 1999. - С. 288 - 298.

167. Кретинин А. А. Трагическое в художественном мире Андрея Платонова и Бориса Пастернака / А. Кретинин // Творчество Андрея Платонова. СПб.: Наука, 1995. - С. 63 - 69.

168. Кройчик JI. Е. Особенности сатиры А. Платонова («Город Градов») / JI. Е. Кройчик // Творчество Андрея Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - С. 117 - 129.

169. Кудрявцев М. Драма А. Платонова «Шарманка» та украшська «Пророча» п'эса 1920 1930 pp. / М. Кудрявцев // Науков1 пращ Кам'янець-Подшьского державного педагопчного ушверситету. Фшолопчш науки. Вип. 3. - Кам'янець-Подшьский, 1999. - С. 85 - 90.

170. Кузьмин Н. П. От войны до войны. Ночные беседы / Н. П. Кузьмин // Молодая гвардия, 1989, № 7. С. 9 - 107.

171. Кузьменко О. Андрей Платонов. Призвание и судьба / О. Кузьменко. Киев: Лыбидь, 1991.-231 с.

172. Купина Н. А. Язык тоталитарной системы в повести «Котлован» / Н. А. Купина // Филологич. записки: Вып.13. Воронеж, 1999. - С.162 - 171.

173. Лазаренко О. В. Мифологическое сознание в антиутопии XX века и романе А. Платонова «Чевенгур» / О. В. Лазаренко. Вестн. литературовед. и языкознания: Вып. 3. - Воронеж: ВГУ, 1994. - С. 76 - 82

174. Лазаренко О. В. «Писать надо. человечностью». Художествен ный феномен А. Платонова / О. В. Лазаренко // Русская литература. Писатели XX века. Книга для учителя. Воронеж: Родная речь, 1994. - С. 38 - 54.

175. Лазаренко О. В. Проблема реальности в антиутопии / О. В. Лазаренко // Филологич. записки: Вып. 13. Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 60 — 69.

176. Лазаренко О. В. Русская литературная антиутопия 1900-х — первой половины 1930-х годов (проблемы жанра). Автореф. Дис. .канд.филол. наук / О. В. Лазаренко. Воронеж, 1997. - 20 с.

177. Лазаренко О. В. Человеческое, природное и машинное существование / О. В. Лазаренко // Вестник Воронеж, гос. ун-та. Серия 1: Гуманитарные науки. № 2. Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 16 - 22.

178. Лангерак Т. Андрей Платонов в 1926 году / Т. Лангерак // Миртворчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 184 - 203.

179. Лангерак Томас. Андрей Платонов: Материалы для биографии 1899 1929 гг. / Т. Лангерак. - Амстердам: Пегасус, 1995. - 274 с.

180. Ландау Е. Странный и обыкновенный человеческий взгляд / Е. Ландау // Новый мир, 1965, № 6. С. 253 - 254.

181. Ласунский О. Житель родного города: Воронежские годы А. Платонова. 1899 1926 / О. Ласунский. - Воронеж: Изд-во Воронеж, унта, 1999.-281 с.

182. Лихачев Д. С. Литература — реальность литература: (Сборник) / Д. С. Лихачев. - Л.: Сов. писатель, 1984. - 271 с.

183. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семи-осфера - история / Ю. М. Лотман. - М.: Языки русской культуры, 1996. -464 с.

184. Лотман Ю. М. Об искусстве / Ю. М. Лотман. СПб.: Искусство-СПб., 1998.-704 с.

185. Лотман Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М.: Искусство, 1970. - 384 с.

186. Любимова А. Ф. Антиутопии Е. Замятина и Д. Оруэлла: опыт типологического исследования / А. Ф. Любимова // Англия и Россия: диалог двух культур. Теоретические проблемы литературных взаимосвязей. Воронеж, 1994. - 110 с.

187. Любушкина М. А. Платонов сюрреалист / М. А. Любушкина // Филологич. записки. Вып. 4. - Воронеж, 1995. - С. 121 - 131.

188. Любушкина Ш. Идея бессмертия у раннего Платонова / Ш. Любушкина // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994.-С. 158- 179.

189. Майзель М. Ошибки мастера / М. Майзель // Звезда, 1930, № 4. -С. 195 -201.

190. Макарова И. Художественное своеобразие повести А. Платонова «Ювенильное море» / И. Макарова // Андрей Платонов. Мир творчества. -М.: Современный писатель, 1994. С.355-372.

191. Малыгина Н. М. Модель сюжета в прозе А. Платонова / Н. М. Малыгина // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М.: Наследие, 1995. - С. 274 - 286.

192. Малыгина Н. М. Роман Платонова как мотивная структура / Н. М. Малыгина // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Наследие, 1999. - С. 212 - 222.

193. Малыгина Н. М. Художественный мир Андрея Платонова в контексте литературного процесса 1920 — 1930-х годов: Автореф. .дис. д-ра филол.наук / Н. М. Малыгина. М., 1992. - 38 с.

194. Малыгина Н. М. Эстетика Андрея Платонова / Н. М. Малыгина. -Иркутск: Изд-во Иркутск, ун-та, 1985. 143 с.

195. Марков П. М. Очерки современного театра. Современные спектакли сезона / П. М. Марков // Новый мир, 1930, № 2. С. 219 - 222.

196. Марков П. А. Художественный театр и современная драматургия / П. А. Марков // Театр и драматургия, 1934, № 3. С. 41.

197. Маркштайн Э. Дом и котлован, или мнимая реализация утопии / Э. Маркштайн // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 284 - 302.

198. Мейерхольд В. Э. К постановке «Мандата» / В. Э. Мейерхольд // Вечерняя Москва, 1925, 6 апреля.

199. Мейерхольд В. Э. Статьи, письма, речи, беседы / В. Э. Мейерхольд.-М.: Искусство, 1968.-Ч. 2. 1917- 1939.-643 с.

200. Мерк А. Смысл любви у А. Платонова / А. Мерк // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001. -С. 30-35.

201. Меерсон О. «Свободная вещь»: поэтика неостранения у Андрея Платонова / О. Меерсон. Berkeley, 1997. - 137 с.

202. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. М.: Восточная литература, 1995. - 408 с.

203. Миндлин Э. Л. Андрей Платонов / Э. Л. Миндлин // Миндлин Э. Л. Необыкновенные собеседники. М.: Сов. писатель, 1968. - С. 418 -439.

204. Михайлов О. Н. Подвижник человечности: (Читая А. Платонова) / О. Н. Михайлов // Михайлов О.Н. Страницы советской прозы. М.: Современник, 1984.-С. 99- 109.

205. Мороз О. Н. Антропологическая доминанта художественных исканий в творчестве Андрея Платонова. Автореф. дис. .канд.филол.наук / О. Н. Мороз. Краснодар, 2001. - 31 с.

206. Мороз О. Историософская концепция Андрея Платонова: Вселенная Человек - Техника / О. Мороз. - Краснодар - М.: Виноградов-фонд, 2001.-275 с.

207. Моташкова С. В. Платонов критик Э. Хемингуэя / С. В. Моташ-кова// Филологич. записки: Вып. 13. - Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 96 - 106.

208. Мущенко Е. Г. В художественном мире А. Платонова и

209. Е. Замятина: Лекции для учителя-словесника / Е. Г. Мущенко. Воронеж: Логос-Траст, 1994. - 81 с.

210. Мущенко Е. Г. Технический роман / Е. Г. Мущенко // Вестник Воронеж, ун-та. Серия 1: Гуманитарные науки, № 2. Воронеж: ВГУ, 1999. -С. 3- 10.

211. Мущенко Е. Г. Философия «дела» у А. Платонова / Е. Г. Мущенко // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 8 - 22.

212. Мущенко Е. Г. Художественное пространство «правды» в творчестве А. Платонова / Е. Г. Мущенко //Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст, 1995. - С. 60 - 67.

213. Нерезенко Н. А. «Инакомыслие» и «инакомыслящие» в русской литературе XX века / Н. А. Нерезенко // Русская литература XX века: итоги и перспективы. Материалы междунар. науч. конференции. М., 2000. -С. 138- 140.

214. Николенко О. Н. Человек и общество в прозе А. Платонова 1926 -1934 годов: Автореф. дис. .канд. филол. наук / О. Н. Николенко. Харьков, 1990.-24 с.

215. Никонова Т. А. «.Еще не обжитые места человеческой души» / Т. А. Никонова // Вестник Воронеж, ун-та. Серия 1: Гуманитарные науки, №2.-Воронеж: ВГУ, 1999.-С. 11-15.

216. Никонова Т. А. «Новый человек» в русской литературе 1900 -1930-х годов: проективная модель и художественная практика / Т. А. Никонова. Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 2003. - 232 с.

217. Никонова Т. А. Тема «рядового народа» и власти в трактовке советской литературы 30-х годов и А. Платонова / Т. А. Никонова // Андрей Платонов. Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст, 1995. - С. 11 - 20.

218. Никонова Т. А. Универсальный смысл пограничных ситуаций в прозе А. Платонова / Т. А. Никонова // Осуществленная возможность:

219. А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 115-122.

220. Нонака Су суму. О точке зрения как художественном приеме в романе «Чевенгур» / Нонака Сусуму // Филологич. записки: Вып. 13. Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 40 - 52.

221. Облики русской усобицы: Комментированная антология / Сост., вступ. ст. О. Ю. Алейникова, Н. Г. Корниенко, А. Б. Удодова. Воронеж: Изд-во Воронежского пединститута, 1993. — 193 с.

222. Образцова А. Г. Бернард Шоу и русская художественная культура на рубеже XIX и XX веков /А. Г. Образцова. М.: Наука, 1992. - 240 с.

223. Образцы изучения текста: Художественные произведения в трудах отечественных литературоведов. Вып.1: Эпическое произведение. Ижевск: Изд-во Удмуртского ун-та, 1995.

224. Олейникова О. Н. Языковая ситуация 20 40-х годов и ее преломление в текстах А. Платонова / О. Н. Олейникова // Вестник Воронеж, гос. ун-та. Серия 1: Гуманитарные науки. - Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 70 - 74.

225. Павловский А. И. Яма (О художественно-философской концепции повести Андрея Платонова «Котлован») / А. И. Павловский // Русская литература, 1991, № 1.-С. 3-20.

226. Паперный 3. Сюжет должен быть нов / 3. Паперный // Вопросы литературы, 1976, № 5. С. 169 - 189.

227. Парамонов Б. Чевенгур и окрестности / Б. Парамонов // Искусство кино, 1991, № 12.-С. 128- 137.

228. Пастушенко Ю. Г. Духовное осмысление пространства в художественном мире А. Платонова / Ю.Г. Пастушенко // Филология. № 3. Краснодар, 1994,-С. 54-57.

229. Пастушенко Ю. Г. Метаморфозы героев и преодоление оппозиций в романе А. Платонова «Счастливая Москва» Ю. Г. Пастушенко // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век,- Воронеж: Полиграф, 2001. -С. 176- 186.

230. Пастушенко Ю. Г. Мифологические основы сюжета у А. Платонова (Роман «Чевенгур»): Автореф. дис. .канд. филол. наук / Ю. Г. Пастушенко. М., 1998. - 26 с.

231. Пастушенко Ю. Мифологическая символика в романе «Чевенгур» / Ю. Пастушенко // Филологич. записки: Вып. 13. Воронеж: ВГУ, 1999.-С. 28-40.

232. Пастушенко Ю. Поэтика смерти в повести «Котлован» / Ю. Пастушенко // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2.-М.: Наследие, 1995.-С. 191-197.

233. Пельше Р. Проблемы советской драматургии / Р. Пельше // Советское искусство, 1926, № 4. С. 5 - 12.

234. Перхин В. В. Литературная критика Андрея Платонова / В. Пер-хин. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та, 1994. - 55 с.

235. Перхин В. В. Русская литературная критика 1930-х годов: Критика и общественное сознание эпохи / В. В. Перхин. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1997. - 305 с.

236. Перхин В. В. Тайнопись А. Платонова / В. В. Перхин // Творчество

237. A. Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Современный писатель, 1995. - С. 24 - 38.

238. Пискунова С. И. Мудрость заброшенных книг / С. И. Пискунова // Вопросы философии, 1989, № 3. С. 31 - 34.

239. Погодин Н. Ф. О спокойствии и беспокойстве в искусстве / Н. Ф. Погодин // Литературный критик, 1934. Кн. 7 8. - С. 47 — 52.

240. Подорога В. А. Евнух души (Позиция чтения и мир Платонова) /

241. B. А. Подорога // Вопросы философии, 1989, № 3. С. 21 - 26.

242. Поламишев А. М. Мастерство режиссера: Действенный анализ пьесы / А. М. Поламишев. М.: Просвещение, 1982. - 224 с.

243. Полтавцева Н. Философская проза Андрея Платонова / Н. Полтав-цева. Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 1981. — 141 с.

244. Подшивалова Е. А. Человек, явленный в слове. (Русская литература 1920-х годов сквозь призму субъектности) / Е. А. Подшивалова. — Ижевск: Изд. дом «Удмуртск. ун-т», 2002. 502 с.

245. Пропп В. Я. Морфология сказки / В. Я. Пропп. М.: Наука, 1969.- 168 с.

246. Проскурина Е. Н. Поэтика мистериальности в прозе Андрея Платонова конца 20-х 30-х годов (на материале повести «Котлован») / Е. Н. Проскурина. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. - 260 с.

247. Пруцков Н. И. Историко-сравнительный анализ произведений художественной литературы / Н. И. Пруцков. JL: Наука, 1974. - 203 с.

248. Радбиль Т. Б. Общественно-политическая лексика в художественной прозе А. Платонова: Дис. .канд. филол. наук / Т. Б. Радбиль. М., 1997.

249. Радбиль Т. Б. «Семантика возможных миров» в языке А. Платонова / Т. Б. Радбиль // Филологич. записки: Вып. 13. Воронеж, 1999. - С. 137 -153.

250. Рассадин С. Б. Русская литература: от Фонвизина до Бродского / С. Б. Рассадин. -М.: СЛОВО/SLOVO, 2001. С. 173 - 247.

251. Ривкис Я., Стебун И. Горьковская концепция человека и современный герой /Я. Ривкис, И. Стебун // Октябрь, 1963, № 11. С. 188 - 189.

252. Роднянская И. «Сердечная озадаченность» / И. Роднянская // Андрей Платонов. Мир творчества. — М.: Современный писатель, 1994. С. 330 -354.

253. Роженцева Е. А. Историческая концепция А. П. Платонова (На материале истории текста повестей «Епифанские шлюзы» и «Ямская слобода»). Автореф. дис. . канд. филол. наук / Е. А. Роженцева. М., 2003. - 28 с.

254. Ростовцева И. Сокровенное в человеке / И. Ростовцева. — Воронеж, Центрально-Черноземное книж. изд-во, 1968. С. 5 - 31.

255. Рудаковская Э. Семантика пищи в повести А. Платонова «Котлован» / Э. Рудаковская // Балтийский филологический курьер: Науч. журн.,

256. Калининград: Изд-во КГУ, 2003. - С. 58 - 68.

257. Руднев В. П. Словарь культуры XX века / В. П. Руднев. М.: Аграф, 1997.-384 с.

258. Русская литература XX века: Учебное пособие / Под ред. Мущен-ко Е. Г., Никоновой Т. А. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1999. - 800 с.

259. Рыленков Н. Сокровищница духа опыта народа / Н. Рыленков // Новый мир, 1967, № 11.-С. 216-231.

260. Рымарь Н. Т., Скобелев В. П. Теория автора и проблема художественной деятельности / Н. Т. Рымарь, В. П. Скобелев. Воронеж: ЛОГОС-ТРАСТ, 1994.-262 с.

261. Савельзон И. В. Категория пространства в художественном мире А. Платонова / И. В. Савельзон // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Современный писатель, 1999. - С. 233 -243.

262. Сарычев Я. В. Картина мира А. Платонова: религиозно-философский аспект / Я. В. Сарычев // Третьи Платоновские чтения: Тезисы докладов международной научной конференции. Воронеж, 1999. — С. 42 -45.

263. Свительский В. А. Андрей Платонов вчера и сегодня. Статьи о писателе / В.А. Свительский. Воронеж: НМЦ «Русская словесность» ВГПУ, 1998.- 155 с.

264. Свительский В. А. Конкретное и отвлеченное в мышлении А. Платонова-художника / В. А. Свительский // Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - С. 7 - 26.

265. Свительский В. А. Маршруты мастера (К 100-летию со дня рождения А. Платонова). / В. А. Свительский // Андрей Платонов. Че-Че-О. Повести. Рассказы. Из ранних сочинений. Воронеж: Изд-во им. Е. А. Болхови-тинова, 1999.-С. 3- 16.

266. Свительский В. А. Наш союзник Андрей Платонов / В. А. Свительский // Литературное обозрение, 1987, № 10. С. 101 - 103.

267. Свительский В. А. Нормы критики и практика художника (А. Неверов о Б. Пильняке) / В. А. Свительский // Проблемы истории критики и поэтики реализма. Вып. 3. Куйбышев: Изд-во Куйбышев, ун-та, 1978.

268. Свительский В. А., Скобелев В. П. На сегодня и впрок. (Заметки к 80-летию А. Платонова.) / В. А. Свительский, В. П. Скобелев // Подъем, 1979, №4.-С. 133-141.

269. Свительский В. А., Скобелев В. П. «Радостное состояние поэзии» /

270. B. А. Свительский, В. П. Скобелев // Подъем, 1976, № 2. С. 139 - 144.

271. Свободин А. О Николае Робертовиче Эрдмане. Вступ. статья / А. О. Свободин // Эрдман Николай. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. — М.: Искусство, 1990. С. 6 - 18.

272. Сейфрид Т. Писать против материи: о языке «Котлована» Андрея Платонова / Т. Сейфрид // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 303 - 319.

273. Сейфрид Т. Платонов как прото-социалист / Т. Сейфрид // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М.: Наследие, 1994.-С. 145- 154.

274. Семенова С. «Влечение людей в тайну взаимного существования.» (Формы любви в романе) / С. Семенова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Наследие, 1999.1. C. 108- 123.

275. Семенова С. «В усилии к будущему времени.» (Философия Андрея Платонова) / Семенова С. // Преодоление трагедии. «Вечные вопросы» в литературе. М.: Сов. писатель, 1989. - С. 318 - 378.

276. Семенова С. «Идея жизни» у А. Платонова / С. Семенова // Москва, 1988, №3.-С. 180- 189.

277. Семенова С. Г. Сердечный мыслитель / С. Г. Семенова // Вопросы философии, 1989, №3.-С. 26-31.

278. Семенова С. «Тайное тайных» Андрея Платонова. (Эрос и пол) // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. -С. 122 - 153.

279. Серафимова В. Д. Повесть «Ювенильное море» в контексте творчества А. Платонова: Дис. .канд. филол. наук / В. Д. Серафимова. М., 1997.

280. Сергеева Е. Н. Народное художественное сознание и его место в поэтике А. П. Платонова (концепция героя и художественный мир): Автореф. дис. .канд. филол. наук / Е. Н. Сергеева. Воронеж, 1996. - 16 с.

281. Сергеева Е. Н. Сюжет и герои повести «Джан» в свете фольклора // Андрей Платонов: Проблемы интерпретации / Е. Н. Сергеева. Воронеж: Траст, 1995. - С. 21 - 26.

282. Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей. Статьи и исследования о русских классиках / А. Скафтымов. М.: Худож. лит., 1972. -543 с.

283. Славин J1. Андрей Платонов / Славин J1. // Портреты и записки. -М.: Сов. писатель, 1965. С. 95 - 100.

284. Скобелев В. П. Александр Неверов / В. П. Скобелев. М.: Сов. писатель, 1964. - 196 с.

285. Скобелев В. П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов (к проблеме народного характера) / В. П. Скобелев. Воронеж: ВГУ, 1975.-С. 287-329.

286. Скобелев В. П. О народном характере в прозе А. Платонова 20-х годов / В. П. Скобелев // Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения.

287. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. С. 56 - 74.

288. Скобелев В. П. Поэтика русского романа 1920 1930-х годов: Очерки истории и теории жанра / В. П. Скобелев. - Самара: Изд-во Самарского ун-та, 2001. - 150 с.

289. Скобелев В. П. О поэтике платоновской прозы / В. П. Скобелев // Подъем, 1981, №9.-С. 143- 149.

290. Скобелев В. П. Слово далекое и близкое: Герой. Народ. Жанр. Очерки по поэтике и истории литературы / В. П. Скобелев. Самара: Самарское книж. изд-во, 1991. -279 с.

291. Скороспелова Е. Русская советская проза 20 30-х годов: судьбы романа / Е. Скороспелова. - М.: Изд-во Московского ун-та, 1985. - 262 с.

292. Снигирева Т. Сердце матери в рассказе А. Платонова «Третий сын» / Т. Снигирева // Балтийский филологический курьер: Науч. журн., № 3. Калининград: Изд-во КГУ, 2003. - С. 53 - 57.

293. Сонг Чжон Су. Роман «Счастливая Москва» в контексте творчества А. П. Платонова 1930-х гг.: Автореф. дис. . канд. филолог, наук / Сонг Чжон Су. М., 2003. - 23 с.

294. Спиридонова И. Тема семьи в рассказах Платонова 1930-х гг. / Ирина Спиридонова //«Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003.-С. 277-290.

295. Степун Ф. Мысли о России / Ф. Степун // Новый мир, 1991, № 6. -С. 201 -240.

296. Стернин И. А. «Язык смысла» А. Платонова / И. А. Стернин // Филологич. записки. Вып. 13. 1999. - С. 154 - 162.

297. Стернин И. А. Коммуникативный стиль эпохи в отражении А. Платонова / И. А. Стернин // Филологич. записки: Вып. 19. Воронеж: ВГУ, 2003.-С. 168- 179.

298. Стюфляева М. И. Романтический элемент в прозе А. Платонова /

299. М. И. Стюфляева // Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - С. 27 - 36.

300. Теория литературных стилей. Многообразие стилей советской литературы. Вопросы типологии. М.; Наука, 1978. - 510 с.

301. Толстая-Сегал Е. Идеологические контексты Платонова / Е. Тол-стая-Сегал // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994.-С. 47-83.

302. Толстая-Сегал Е. Натурфилософские темы в творчестве А. Платонова 20-х 30-х годов / Е. Толстая-Сегал // Platonov. La mer jouvence. Paris, 1976. - С. 223 - 254.

303. Толстая-Сегал E. Стихийные силы: Платонов и Пильняк (1928 -1929) / Е. Толстая-Сегал // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 84 -104.

304. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное / В. Н. Топоров. М.: Прогресс - Культура, 1995.-624 с.

305. Топоров В. Н. Пространство и текст / В. Н. Топоров // Текст: семантика и структура. М.: Наука, 1983. - 303 с.

306. Турбин В. Мистерия А. Платонова / В. Турбин // Молодая гвардия, 1965, №7.-С. 293-307.

307. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино / Ю. Тынянов. -М.: Наука, 1977.-574 с.

308. Удодов А. Б. Временник 1917 1930: История русской литературы в событиях, фактах, комментариях. Учебное пособие / А. Б. Удодов. - Воронеж: Изд-во ВГПУ, 1994. - 169 с.

309. Удодов А. Б. Феномен М. Горького как эстетическая реальность: генезис и функционирование (1880-е начало 1900-х годов) / А. Б. Удодов. -Воронеж: ВГПУ, 1999. - 268 с.

310. Усенко JI. Начало большого пути. Новое об Андрее Платонове /

311. Л. Усенко // Кубань (Альманах), 1968, кн. 7. С. 106 - 107.

312. Успенский Б. А. Семиотика искусства / Б. А. Успенский. М.: Языки русской культуры, 1995. - 360 с.

313. Фоменко Л. П. «Дом» и «дорога» в романе Андрея Платонова «Чевенгур» / Л. П. Фоменко // Андрей Платонов. Проблемы интерпретации. -Воронеж: Траст, 1995. С. 97 - 103.

314. Фоменко Л. П. К вопросу о концепции героя в творчестве А. Пла тонова 20-х годов / Л. П. Фоменко // Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970. - С. 45 - 55.

315. Фоменко Л. Народ и революция в творчестве А. Платонова 20-х годов / Л. Фоменко // Сов. литература, 1968. Вып. 9. С. 151-174.

316. Фоменко Л. О природе конфликта в рассказах Платонова второй половины 1930-х гг. / Л. Фоменко // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 56 - 62.

317. Фурман Д. Е. Сотворение новой земли и нового неба / Д. Е. Фурман // Вопросы философии, 1989, № 3. С. 34 - 36.

318. Хализев В. Е. Драма как род литературы (поэтика, генезис, функционирование) / В. Е. Хализев. М.: Изд-во МГУ, 1986. - 261 с.

319. Химич В. А. Платонов и И. Шмелев: Диалог миростроительных концепций / В. Химич // Русская литература XX века: итоги и перспективы. Материалы междун. науч. конф. М., 2000. - С. 62 - 64.

320. Химич В. Карнавализация как стилевая тенденция в литературе 20-х годов / В. Химич // XX век: Литература. Стиль. Стилевые закономерности русской литературы XX века (1900 1930 гг.). Вып. 1. - Екатеринбург: Изд-во Урал. Лицея, 1994. - С. 46 - 58.

321. Храповицкая Г. Н. Ибсен и западноевропейская драма его времени. Учебное пособие / Отв. ред. Н. П. Михальская М.: МГПИ им. В. И. Ленина, 1979.-90 с.

322. Хрящева Н. П. «Кипящая вселенная» Андрея Платонова (динамика образотворчества и миропостижения в сочинениях 20-х годов) / Н. П. Хрящева. Екатеринбург; Стерлитамак, 1998. - 323 с.

323. Хрящева Н. П. Смысл «онтологических» фигур в пьесе А. Платонова «Шарманка» / Н. П. Хрящева // Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1995. - С. 81 - 86.

324. Художественный язык литературы 20-х годов XX века: К 70-летию проф. В. П. Скобелева. Межвуз. сб. науч. статей / Под ред. Н. Т. Рымаря Самара: Изд-во Самарского ун-та, 2001. - 260 с.

325. Чалмаев В. А. Андрей Платонов / В. А. Чалмаев. М.: Изд-во Мо-сковск. ун-та, 2002. - 143 с.

326. Чалмаев В. Андрей Платонов. (К сокровенному человеку) / В. Чалмаев. М.: Сов. писатель, 1989. - 447 с.

327. Чандлер Р. Платонов и Средняя Азия / Р. Чандлер // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 47 - 55.

328. Чандлер Р. Пол животных в повести А. Платонова «Джан», или Выбранные места из электронной переписки с друзьями / Р. Чандлер // Балтийский филологический курьер: Науч. журн., № 3. Калининград: Изд-во КГУ, 2003.-С. 69-74.

329. Чернухина И. Я. «Инакомерность» логики и слова в художественной прозе А. Платонова / И. Я. Чернухина // Филологич. записки. Вып. 1. -Вронеж: ВГУ, 1993. С. 101 - 110.

330. Чжонсу С. Тема памяти в рассказах Платонова 1930 1940-х гг. / Сонг Чжонсу // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества / Ред.-сост. Н. В. Корниенко. Вып. 5: Юбилейный. - М.: ИМЛИ РАН, 2003.-С. 252-258.

331. Чубарова В. Н. Философия и идеология: два века русской литературы / В. Н. Чубарова // Русская литература XX века: итоги и перспективы. Материалы междун. науч. конф. М., 2000. - С. 135 - 139.

332. Чудакова М. О. Актуальные проблемы изучения истории русской советской литературы / М. О. Чудакова // Вопросы литературы, 1987, № 9. -С. 3-78.

333. Чудакова М. Без гнева и пристрастия. Формы и деформации в литературном процессе 20 30-х годов / М. О. Чудакова // Новый мир, 1988, № 9. - С. 240 - 260.

334. Шах-Азизова Т. К. Чехов и западноевропейская драма его времени / Т. К. Шах-Азизова. М.: Наука, 1966. - 150 с.

335. Шенталинский В. А. Арестованное слово. Досье Николая Клюева и Андрея Платонова. Технический роман / В. А. Шенталинский // Шенталинский В. А. Рабы свободы. В литературных архивах КГБ. — М.: Парус, 1995. -С. 281 -294.

336. Шеханова Т. С. В «прекрасном и яростном мире» слова А. Платонова / Т. С. Шеханова // Русская речь, 1979, № 6. С. 36 - 42.

337. Шиндель А. Свидетель. Заметки об особенностях прозы Андрея Платонова / А. Д. Шиндель // Недоверие. М.: Возвращение, 2001. - С. 5 -36.

338. Шкловский В. Б. О теории прозы / В. Б. Шкловский. М: Сов. писатель, 1983.-382 с.

339. Шубин JI. А. Андрей Платонов / JL А. Шубин // Вопросы литературы, 1967, № 6. С. 26 - 54.

340. Шубин JI. А. Первая школа искусства жить: истоки творчества Андрея Платонова / JI. А. Шубин // Вопросы литературы, 1984, № 1. С. 31 -61.

341. Шубин JI. А. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы разных лет / J1. А. Шубин. М.: Сов. писатель, 1987.-363 с.

342. Шубин J1. Горят ли рукописи? (Или о трудностях диалога писателя с обществом) / Л. Шубин // Нева, 1988, № 5. С. 164 - 178.

343. Шубин Л. А. Градовская школа философии / Л. А. Шубин // Литературное обозрение, 1989, № 9. — С. 21 26.

344. Щупак С. Заметки о творческих задачах драматургии / С. Щупак // Литературный критик, 1934, № 7 8. - С. 89-90.

345. Эйдинова В. В. О динамике стиля А. Платонова / В. В. Эйдинова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. М.: Наследие, 1994.-С. 132- 144.

346. Эйхенбаум Б. Как сделана «Шинель» Гоголя / Б. Эйхенбаум // Поэтика. Сборники по теории поэтического языка. Петроград, 1919. - С. 151 -162.

347. Эйхенбаум Б. М. О литературе: Работы разных лет / Б. М. Эйхенбаум. М.: Сов. писатель, 1987. - 540 с.

348. Эпельбоин А. «Двойственное сознание» человека: к проблеме амбивалентности в поэтике А. Платонова / А. Эпельбоин // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Наследие, 1999.-С. 186- 192.

349. Эпельбоин А. О бесцветности в поэтике А. Платонова / А. Эпельбоин // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Воронеж: Полиграф, 2001. - С. 105 - 107.

350. Яблоков Е. Eros ex machina, или На страшных путях сообщения (А. Платонов и Э. Золя) / Е. Яблоков // Андрей Платонов. Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст, 1995. - С. 27 - 37.

351. Яблоков Е. «Истина» дороже? / Е. Яблоков // Литературное обозрение, 1989, № 9. С. 42 - 44.

352. Яблоков Е. А. На берегу неба (Роман Андрея Платонова «Чевенгур») / Е. А. Яблоков. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2001. - 376 с.

353. Яблоков Е. А. О философской позиции А. Платонова (проза середины 20-х начала 30-х годов) / Е. А. Яблоков // Russian Literature, 1992. XXXII. - P. 227 - 252.

354. Яблоков E. А. Пастораль в пустыне (пьеса А. Платонова «14 Красных Избушек») / Е. А. Яблоков // Структура текста и семантика языковых единиц: Сб. науч. тр. Калининград: Изд-во КГУ, 2001. - С. 3 - 23.

355. Яблоков Е. Принцип художественного мышления А. Платонова «И так, и обратно» в романе «Чевенгур» / Е. Яблоков // Филологич. записки. Вып. 13. Воронеж: ВГУ, 1999. - С. 14 - 27.

356. Яблоков Е. А. Счастье и несчастье Москвы («Московские сюжеты» у А. Платонова и Б. Пильняка) / Е. А. Яблоков // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. М.: Наследие, 1995. -С. 221 -239.

357. Яблоков Е. «Царство мнимости» в произведениях А. Платонова и В. Набокова начала 30-х годов / Е. Яблоков // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М.: Наследие, 1999. - С. 332 -342.1.

358. Clavel Andre. Le livre de sang d' Andrei Platonov / Andre Clavel // Eexpress. Jeu. 10 octobre 1996.

359. Daix Pierr. Andrei Platonov, un utopiste апёапй / Pierr Daix // Fightt, le novembre 1999.

360. Epelboin A. Tradui du russe et preface / A. Epelboin // Platonov. La mer jouvence/ Paris, 1976. - P. 7 - 22.

361. Fernandez Dominique. Platonov le maudit / Dominique Fernandez // Livre, jeu. 24 octobre 1996.

362. Mouze Christian. Platonov ecrivain majeur / Christian Mouze // La Quintaine Litteraire d 15/ II/ 96.

363. Reichmann Edgar. Les noirs paradis d' Andrei Platonov / Edgar Reichmann // Le monde livres. Ven. 15 novembre 1996.

364. Semprun Jorge. Un grand roman russe / Jorge Semprun // Le Journal du dimanche 3 novembre 1996.

365. Thibaudat Jean-Pierre. Planete Platonov / Jean-Pierre Thibaudat // Livres. Jeudi 10 octobre 1996.

366. Thibaudat Jean-Pierre. Marteau de la faucille / Jean-Pierre Thibaudat // Livres. Jeudi 10 octobre 1996.