автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.03
диссертация на тему: Исторические формы и религиозно-философские основания русского консерватизма

Полный текст автореферата диссертации по теме "Исторические формы и религиозно-философские основания русского консерватизма"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАМНЕВ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ И РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ РУССКОГО КОНСЕРВАТИЗМА

Специальность 09.00.03 - история философии

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

На правах рукописи

2 0 мду 20>з

Санкт-Петербург

-2010-

004602442

Работа выполнена на кафедре истории философии ФГОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный университет».

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор Солонин Юрий Никифорович

доктор философских наук, профессор Перцев Александр Владимирович

доктор филологических наук, профессор Котельников Владимир Алексеевич

Ведущая организация;

Ленинградский государственный университет им. А. С.Пушкина

Защита состоится ^ил2010

года в

часов на

заседании совета Д 212.232.05 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская линия, д. 5, философский факультет, ауд. /У тг

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета

Автореферат разослан « ¿з-уг 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат философских на)

доцент

РУКАВИШНИКОВ А. Б.

I. Общая'характеристика диссертации

Актуальность темы исследования. В начале XXI века Россия вновь столкнулась с требованием определиться с выбором будущего, найти пути и способы его осуществления. Позади остался период социального экспериментирования, период попыток строительства социализма и коммунизма. Вновь остро встал вопрос об исторических судьбах России, вновь ожила альтернатива между приобщением к западной цивилизации ( за счет отказа от собственных традиций) и сохранением своей исторической и культурной самобытности (через дистанцирование от Запада и нейтрализацию его негативного влияния). Но теперь эта давняя альтернатива встает на фоне гораздо более важной проблемы выживаемости как самой России, так и большинства живущих в ней людей. Любой выбор исторического будущего связан с риском, но там, где такой выбор сопряжен с необходимостью выживания, такой риск опасен вдвойне. Данная историческая ситуация вынуждает вспомнить и по-новому оценить часто встречающиеся суждения о непредсказуемости России, но было бы неверно утверждать, что все в ее истории происходит по воле случая. Судьба любого народа обусловлена опытом прошлого, богатством культурных и исторических традиций, пониманием своего предназначения, своей исторической миссии. И если настоящее бросает России исторический вызов, то ответ на него, безусловно, будет найден не в игре исторических стихий, а в накопленном веками историческом опыте, в традициях и культурном наследии прошлого. Именно такая ориентация и может быть названа тел» здоровым консерватизмом, "который, в сущности, представляет собой обращенное не к отдельному человеку, а ко всей стране требование оставаться самой собой, сохранять подлинность, аутентичность своего бытия.

Оценивая данную историческую ситуацию в целом, можно с уверенностью утверждать, что практическое решение встающих перед Россией вопросов невозможно без реализации определенной консервативной интеллектуальной стратегии, без изучения собственных культурных традиций, незримо скрепляющих ткань социального бытия народа и сообщающих ему историческую целостность. Народ существует лишь тогда, когда существуют его традиции. Консервативное мышление во всех его формах и вариантах всегда осознавало необходимость и историческую значимость такой стратегии. Но эта же стратегия применима не только в сфере политической практики, но и в сфере теоретической. Чтобы ответить на вопрос «что такое Россия» и для чего она существует в мире, необходимо знать, какие решения этого вопроса уже были найдены и какие были признаны неудачными. Необходимо учиться не только на своих ошибках, но и на своих победах.

С конца 90 -х годов XX века консерватизм получил определенное теоретическое и политическое признание в нашей стране, занял достаточно

прочные позиции по отношению к другим политическим стратегиям, и на сегодняшний день безосновательное отрицание консервативных идей, характерное для советского периода истории России, недопустимо ни для респектабельного политика, ни для теоретика. После утративших свою популярность идей неуправляемого рынка и парада суверенитетов, общественное мнение склоняется к положительному восприятию таких элементов консервативной идеологии, как идея порядка, стремление к сохранению исторической самобытности, поддержание культурных и религиозных традиций. Ценности консервативного мышления, консервативный стиль в политике неизбежно вызывают интерес и к традиции отечественного консерватизма, так как, для того чтобы понять логику современного политического консерватизма, необходимо иметь представление о консерватизме как о специфической форме мышления.

Вполне правомерен и более широкий подход к содержанию понятия консерватизма, когда под ним понимают сложный, многогранный, противоречивый и изменчивый социокультурный феномен, раскрывающийся в нескольких измерениях. Во-первых, консерватизм может означать определенный стиль жизни, характер мышления, тип ментальности. Во-вторых, под консерватизмом допустимо понимать разнообразные культурные течения, которые опираются на идею социальной и культурной преемственности, на признание доминирующей роли традиций. В-третьих, консерватизм предстает как общественно-политическое движение, негативно оценивающее любые поспешные революционные изменения. В целом эти измерения не отрицают друг друга, и консервативная стратегия характеризуется не достижением конъюнктурных целей, а стремлением осуществить глобальный сдвиг всего уклада жизни России, вернуть ее к подлинности исторического бытия, к собственным духовным истокам.

Вместе с тем, с точки зрения реализации данной консервативной стратегии, складывающаяся историческая ситуация является, скорее, неблагоприятной. На пороге третьего тысячелетия Россия оказалась втянутой в бесконечное и малоэффективное реформирование по западным образцам. Либеральная идея вхождения России в мировую цивилизацию обернулась нигилистическим отрицанием её самобытности, ее культурных традиций. Общественное сознание продолжает оставаться в плену представлений о том, что цивилизация невозможна без рыночной экономики, частной собственности и демократии, а иной исторический выбор ведет к варварству. Ограниченность либеральной точки зрения не позволяет беспристрастно оценить как успехи и неудачи имперского прошлого России, так и опыт ее советского периода развития. Поэтому обращение к наследию русской консервативной мысли приобретает особую актуальность и сугубо современное звучание.

Следует напомнить, что центральная • проблема консервативного мышления, проблема исторических судеб России, является центральной проблемой русской философии вообще, что и отличает ее от любой другой национальной философии. В русском консерватизме вопросы, связанные с

пониманием места и роли России в мире, с постижением ее призвания в судьбе человечества, были и исходной точкой, и завершающим результатом. В сущности, вся русская философия началась с того, что задала себе, по словам В. С. Соловьева, «бесполезный в глазах некоторых, слишком смелый по мнению других ... вопрос о смысле существования России во всемирной истории».1 Этот вопрос объединял всех: западников и славянофилов, атеистов и теистов, либералов и консерваторов. Все сходились во мнении, что России суждено великое будущее, что ей предстоит исполнить всемирное предназначение. Однако такое единодушие ушло в прошлое. Сегодня идея особой исторической миссии России воспринимается или как безнадежно устаревшая, или как форма духовного экстремизма, недопустимая с точки зрения политической корректности. В любом случае ее связывают с консерватизмом, что хотя и не верно, с точки зрения исторических фактов, но вполне справедливо в ином, более глубоком смысле. Консерватизм XIX века, разрабатывая стратегии сохранения, не стоял перед проблемой сохранения самой России. Сегодня же поиск единой национальной идеи, поощряемый даже официальной властью, говорит о том, что современная Россия во многих отношениях утратила и реальное и идеальное единство людей и народов, проживающих' на ее территории. Для современной России характерен кризис национальной идентичности. Распад СССР показал, сколь опасным может быть такой кризис, но от опасности распада не застрахована и Россия. В этом смысле консерватизм во всех его формах - философской, религиозной, политической, правовой - актуален в наши дни в гораздо большей степени, чем в XIX веке. Идея сохранения, ключевая для всех форм консервативного мышления, в наши дни приобретает особую актуальность.

Степень научной разработанности проблемы. Литература по истории и теории русского консерватизма необозрима. Однако большая ее часть посвящена консервативной политической практике; что же касается консервативной теории, то в этих работах преобладают идеологические оценки, тогда как вопросы, касающиеся философских и мировоззренческих оснований консервативных идей, остаются, как правило, без должного внимания.

Первые работы, посвященные русскому консерватизму, появились еще в дореволюционной России. Однако они представляли собой либо поверхностную апологетику государственной охранительной идеологии (Н. К. Шильдер), либо не менее поверхностную критику консервативной идеологии с позиций либерализма (А. А. Корнилов, А. Н. Пыпин).

В литературе советского периода можно обнаруживать только негативное отношение к консерватизму, обусловленное идеологическими реалиями. Кроме того, обращение к идейному наследию консерватизма чаще всего было связано с более широкими темами, например, с изучением отечественной литературы XIX столетия или с критикой внутренней

' Соловьев В. С. Русская идея // Соловьев В. С. Смысл любви. Избранные произведения. М„ 1991. С. 42.

политики императорской России (Б. В. Виленский, П. А. Зайончковский, Л. Г. Захарова, В. А. Китаев, Ю. Б. Соловьев, С. Л. Эвенчик и др.). Вместе с тем уже в 80-е годы выходят в свет работы о консерватизме более общего характера, где характеризуются сходства и различия между отечественным и западноевропейским консерватизмом, определяется сущность консерватизма как идеологии, выстраивается типология его конкретных форм (Ю. М. Каграманов, Т. М. Фадеева и др.). Складывается парадоксальная ситуация, когда интерес к отечественному консерватизму пробуждался посредством обращения к консервативной мысли Запада. К концу 80-х появляются работы историко-биографического характера, посвященные отдельным представителям отечественного консерватизма (Корольков А. А., Косик В. И., Сивак А. Ф., Янов В. А., В. В. Ерофеев и др.)

В 90-е годы объем исследовательской литературы об отечественном консерватизме резко увеличивается. Публикуются материалы, созданные в рамках совершенно разных идеологических и мировоззренческих парадигм. Очень скоро количество этих работ достигает такой степени, что возникает необходимость систематизации и классификации всего написанного о русском консерватизме и последующего перехода на качественно иной уровень исследования, перехода от исторических и биографических портретов к философскому осмыслению сущности самого феномена, консерватизма (В. В. Аверьянов, Минаков А. Ю., М. Ремизов и др.). В рамках решения такой задачи организуются конференции, научно-теоретические журналы («Социологические исследования», «Политические исследования», «Вестник МГУ», «Отечественная история» и т. д.), проводятся специальные «круглые столы», создаются научные сообщества по изучению консервативной мысли, например, Центр по изучению консерватизма при философском факультете Санкт-Петербургского государственного университета (руководитель — Ю. Н. Солонин),

Переход исследований на новый уровень нашел свое отражение в новых попытках дать определение консерватизма, главным образом путем его противопоставления традиционализму как неразвитой, архаической форме консервативного мышления (Э. Ю. Абелинскас, Федорова М. М.). Издаются исследования, претендующие на объективное, свободное от идеологических предубеждений изучение феномена консерватизма в целом (Архипов С. Н., Кармизова С. Т., Костыря Л. П., Монастырских Г. П., Попов Э. А., Честнейшин Н. В.). В других исследованиях главное место уделяется изучению различий между течениями внутри консерватизма или сравнению консерватизма с другими идеологиями (Гусев В. А., Мочкин А. Н.). Сравнительный анализ распространяется и на сопоставление русского консерватизма с западноевропейской консервативной мыслью. Особо следует отметить попытки определить исторические и религиозные истоки русского консерватизма (Артемьева Т. В., Сендеров В. А., Чернавский М. Ю.).

Наряду с работами, непосредственно обращающимися к теории и. практике русского консерватизма (Гросул В. Я., Зорин А. Л.), а также с

работами, лишь косвенно, в связи с изучением иных исторических и социальных феноменов, затрагивающими те или иные аспекты наследия русской консервативной мысли (Вишленкова Е. А., Сохряков Ю. И), появляются научные труды, посвященные изучению уже не феномена консерватизма в целом, а специфических приложений консервативного мировоззрения к таким' разделам философского знания, как философия истории (Новикова Л. И., Сиземская И. Н., Пушкин С. Н.), философия права (Карцов А. С.) и даже теория познания (Малявин С. Н.).

Возрастает объем исследований, посвященных наиболее ярким представителям русского консерватизма. Одной из важнейших задач становится реконструкция философско-исторических воззрений К. Н. Леонтьева. И если в начале 90-х преобладал подход, где К. Н. Леонтьев рассматривался как мыслитель, обладавший даром исторического предвидения (Корольков А. А., КосикВ.И. и др.), то затем внимание исследователей переключается на его философию истории (Абрамов А. И., Бажов С. И., Брода М., Володихин Д. М., Дамье Н. В.) и на религиозно-философские предпосылки его творчества (Андронов Ю. В., МячинА. Г., ШиринянцА. А., Чернавский М. Ю.). Следует отметить работы, посвященные методологическим принципам цивилизационной теории К. Н. Леонтьева (Кольцов Б. А.).

Что касается библиографии работ о В. В. Розанове, то она просто необозрима. Один лишь выходящий в Костроме журнал «Энтелехия», все нечетные номера которого посвящаются В. В. Розанову, может дать почти исчерпывающее представление о том, какие стороны его творческого наследия философа вызывают сегодня наибольший интерес. Это и источники творчества В. В. Розанова (Фатеев В. А.), и проблемы пола, эротики и семьи (Ермолин Е. А., Павленко А. И., Болдырев Н. Ф.), и отношение к декадансу и «Серебряному веку» (Ерохина Т. И., Кашина Н. К.), и более общие эстетические и художественные проблемы (Усманов С. М., Данилов А. А., Едошина И. А., Кашин'Е. И.), и, разумеется, национальный вопрос (Золотникова Т. С., Баранов А. Н., Чугунов Е. А., Грякалова Н. Ю.). Следует отметить, что принадлежность В. В. Розанова к русскому консерватизму остается дискуссионным вопросом, во-первых, из-за изменчивости мировоззренческих позиций самого В. В. Розанова, а во-вторых, из-за недостаточно ясного определения содержания самого понятия «консерватизм».

Предпосылки осмысления консервативного мировоззрения Н. М. Карамзина складываются еще в XIX веке, в рамках, с одной стороны, критики его концепции, а с другой — признания ее цельности, систематического характера и основательности. В 80-е годы появляются работы Н. Я. Эйдельмана, Е. И. Осетрова, В. Э Вацуро, Ю. М. Лотмана, в которых ставится задача определить соотношение мировоззрения Карамзина и философии западноевропейского Просвещения, особенно соотношение национального и общечеловеческого в историческом развитии Европы и России. В современных оценках наследия Н. М. Карамзина, как правило,

сталкиваются две точки зрения, первая их которых делает акцент на противоречивости мировоззрения Н. М. Карамзина, вызванной мифологичностыо его концепции (В. К. Кантор, Б. Н. Бессонов, 10. С. Пивоваров), а вторая рассматривает его мировоззрение в рамках возникновения и формирования «русской идеи» (А. В. Гулыга, А. В. Баклова, А. Н. Сахаров, Ю. А. Филатова).

Что касается К. П. Победоносцева, то в советский период специальные работы о нем были исключительно негативными, что объясняется идеологическими причинами. Можно выделить несколько зарубежных, исследований, в частности, работы Р. Бирнса, посвященные общей характеристике мировоззрения К. П. Победоносцева, а также Э. Тадена, исследовавшего его философию истории (Р. Бирнс, Е. Таден). Ситуация меняется в 90-е годы, когда мировоззрение обер-прокурора Священного Синода становится предметом всестороннего, объективного, свободного от идеологических пристрастий изучения (Иванников И. А., Пешков А. И., Полунов А. Ю., Соловьев А. Л., Тимошина Е. В.).

Изучая наследие Л. А. Тихомирова, долгое время обращали внимание лишь на его политические взгляды, на его превращение из радикала-народника в убежденного монархиста. Однако в последние годы предметом исследовательского интереса вполне закономерно становится и его оригинальная религиозно-мистическая историософия (Верещагин В. Ю., Макеев В. В., Понежин М. Ю., Ермашов Д. В., Милевский О. А., Посадский С. В., Шерстюк М. В.). Новую интерпретацию получает и эволюция социально-политических воззрений Л. А. Тихомирова, где версия его внезапного обращения в монархизм сменяется представлением о закономерном переходе к принципам консервативного мировоззрения (Сухороуких А. В.).

Гораздо большую осторожность отечественные исследователи проявляют по отношению к М. О. Меньшикову; можно назвать лишь одну монографию Шлемина П. И., специально посвященную характеристике мировоззрения одного из самых влиятельных в свое время представителей русской консервативной публицистики.

Таким образом, можно, с одной стороны, прийти к выводу о том, что в последние десятилетия исследования русского консерватизма стали более глубокими и разнообразными, но, с другой стороны, целый ряд проблем остается пока без внимания и настоятельно требует своего решения. Так, в частности, к фактически неизученным проблемам следует отнести судьбу русской консервативной мысли в советский период. То же самое можно сказать и о постсоветском периоде, когда, несмотря на очевидное обострение интереса к теоретическому наследию русского консерватизма, несмотря на явную реабилитацию консервативных идей в политике, общие представления о сущности этого социокультурного феномена остаются весьма туманными. Более того, даже в случае восполнения этих хронологических пробелов остается нерешенной проблема реконструкции эволюционного развития

русской консервативной мысли, ее переходов от одной исторической формы к другой.

Объект исследования - русский консерватизм как исторический и социокультурный феномен. Предмет исследования - исторические формы русского консерватизма и его религиозно-философские основания. Цель исследования - раскрыть сущность и своеобразие исторических форм русского консерватизма и реконструировать эволюционный процесс их изменения.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач исследования: раскрыть понятие консерватизма и проанализировать основные подходы к его определению; конкретизировать понятие консерватизма посредством его сопоставления с понятием консервативной революции; определить место и роль консерватизма в процессах модернизации и глобализации; характеризовать мировоззрение и историософское учение К. Н. Леонтьева как представителя русского социального консерватизма; характеризовать социальные и религиозно-философские воззрения В. В. Розанова как представителя русского социального консерватизма; дать характеристику политико-правовых воззрений Н. М. Карамзина как представителя раннего русского государственного консерватизма; рассмотреть идеи и деятельность К. П. Победоносцева как представителя русского государственного консерватизма; рассмотреть монархизм и религиозно-мистическую историософию . Л. А. Тихомирова в качестве формы русского государственного консерватизма; рассмотреть национализм М. О. Меньшикова в качестве формы русского государственного консерватизма; раскрыть сущность учения М. А. Лифшица о «великом восстановлении» и определить место и роль его «вторичного консерватизма» в ряду исторических форм русской консервативной мысли; в качестве специфической историософской проблемы поставить вопрос о возможности существования советского консерватизма и выявить пути ее решения; определить основные формы и направления консерватизма в постсоветский период развития России.

Теоретико-методологическим основанием работы является принцип единства логического и исторического, который дал возможность рассматривать консерватизм в виде ряда системно завершенных концепций, обладающих набором неизменных принципов, рассматривать консерватизм в динамике, определяемой социально-историческими условиями его формирования и развития. Диссертация построена на основе феноменологического, генетического и концептуального анализа работ виднейших представителей русского консерватизма, а также некоторых западноевропейских мыслителей консервативного толка. Сущность русского консерватизма выявляется путем исследования логики его формирования и развития, через определение его исторических и теоретических источников, философско-мировоззренческих оснований и социокультурных детерминант.

Используется большое число историко-философских источников и современных публикаций как из области мировой и отечественной философии, так и социально-гуманитарных наук. Сложность и многогранность консерватизма как социокультурного феномена обуславливают применение методов историко-философской и исторической реконструкции. Анализ религиозно-философских оснований учений отдельных представителей русского консерватизма осуществлен на основе компаративистского подхода.

Научная новизна диссертации состоит в следующем: впервые осуществлены реконструкция и концептуальный анализ содержания и эволюции исторических форм русского консерватизма XIX, XX и начала XXI веков на основе определения существенных признаков русского консерватизма как религиозно-философского и социально-политического течения; в круг исследования вовлечены новые фигуры, например М. О. Меньшиков, М. А. Лифшиц, ранее практически никогда не рассматривавшиеся в качестве представителей русской консервативной мысли; впервые поставлена проблема существования консерватизма в советский период истории и намечены пути ее решения в качестве историософской проблемы; выявлены социокультурные, и религиозно-, философские основания русского консерватизма; осуществлен сравнительный анализ социально-философских построений западноевропейского и русского консерватизма; предпринята характеристика основных направлений и тенденций развития консервативной мысли в постсоветский период.

Основные положения, выносимые на защиту :

1. Понятие консерватизма раскрыто через сопоставление двух подходов - ситуационного, где под консерватизмом понимается стремление к сохранению существующего положения вещей, охранению, консервации определенных сторон бытия в контексте данной общественно-политической реальности, и содержательного, в рамках которого сущностью консерватизма оказывается вневременная, универсальная система ценностей, а консервативным является все то, что стремится к сохранению или отстаиванию выражающих эту систему идейных установок, норм и принципов организации общества.

2. Понятие консервативной революции, лишь на первый взгляд соединяющее в себе несоединимые противоположности -консерватизм и революцию, основывается на убеждении, что эволюционные перемены в духе социализма или либерализма невозможны и, демонстрируя ограниченность охранительной функции, побуждает консервативную мысль определить, отношение к глобальным историческим изменениям.

3. Поскольку в истории России одной из острейших проблем является «отложенная модернизация», то русский консерватизм вынужден определять себя в отношении к модернизационным процессам, приобретающим циклический характер, выраженный в закономерном чередовании реформ и контрреформ.

4. Консерватизм XIX века, в зависимости от привилегированного объекта сохранения, от ориентации на социоцентризм или этатизм, приобретает форму социального консерватизма или государственного консерватизма, которые в русской общественной мысли взаимодополняют друг друга.

5. Наиболее полное выражение социальный консерватизм находит в учении К. Н. Леонтьева о намеренном замедлении закономерного перехода цивилизации от состояния «цветущей сложности» к состоянию «вторичного смесительного упрощения» и в учении В. В. Розанова о взаимосвязи семьи, быта, религии и пола.

6. Государственный консерватизм наиболее ярко воплощается в апологетике самодержавия у К. П. Победоносцева, в религиозно-мистическом монархизме Л. А. Тихомирова и в учении о «национальной империи» М. О. Меньшикова.

7. В советский период истории России консервативная мысль сохраняется, во-первых, в прямо или косвенно выраженной приверженности традициям русского консерватизма, во-вторых, в своеобразном феномене «марксистского консерватизма», в частности, в онтогносеологии и в проекте «великого восстановления» М. А. Лифшица.

8. В постсоветском консерватизме следует различать сторонников сохранения «Империи» (под которой понимается, как правило, единое политическое, социальное и культурное пространство) и приверженцев создания русского «национального» государства, построенного по этническому принципу.

Теоретическая и практическая значимость исследовании. Результаты диссертационного исследования позволяют определить сущность и основные особенности исторических форм русского консерватизма, что дает возможность более глубокого понимания феномена консерватизма в целом. Основные положения диссертации имеют методологическое значение и могут служить основой для проведения социально-философского анализа консервативной мысли в различных парадигмах отечественной и зарубежной социальной философии. Теоретический материал, содержащийся в диссертационном исследовании, может быть использован при чтении курсов лекций по социальной философии, политической философии, истории философии, а также при разработке спецкурсов по тематике диссертации.

Апробация работы. Идеи и результаты работы излагались на следующих научных форумах: И, III и V Всероссийские научно-технические конференции «Вузовская наука - региону» (Вологда, 2004, 2005, 2007),

III Всероссийская научная конференция «Гуманитарные и социально-экономические науки в начале XXI века» (Нижний Новгород, 2004), II Международная научно-практическая конференция «Нравственность и религия» (Пенза, 2005), II Чтения по теории, методологии и философии истории (Санкт-Петербург, 2005), IV Российский философский конгресс (Москва, 2005), I и II Международные научные конференции «Философия права в России: теоретические принципы и нравственные основания» (Санкт-Петербург, 2007, 2008), Всероссийская научная конференция «Бренное и вечное: символические парадигмы модернизации культурного пространства» (октябрь 2006, г. Великий Новгород); «Бренное и верное: социально-мифологические и политософские измерения идеологии в "массовых обществах"» (октябрь 2007, г. Великий Новгород); «Советская культура: опыт и перспективы изучения (июнь 2008, г. Великий Новгород); «Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном пространстве современного мира» (октябрь 2008, г. Великий Новгород).

По заявленной проблематике были опубликованы монография, а также несколько десятков статей. Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории философии Санкт-Петербургского государственного университета и рекомендована к защите.

Структура диссертационного исследования и расположение материала определяются своеобразием анализируемой проблемы. Работа состоит из введения, пяти глав (пятнадцати параграфов), заключения, списка использованной литературы.

II. Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, проводится оценка степени ее разработанности в современной науке. Исходя из данного анализа, формулируются объект и предмет работы, определяются цели и задачи исследования, обозначаются методологические основы изучения данной проблематики, обосновывается научная новизна работы, выдвигаются основные положения, выносимые на защиту, определяется теоретическая и практическая значимость диссертации, характеризуется апробация результатов исследования и структура работы.

Первая глава «Методологические проблемы исследования консерватизма» посвящена' решению таких задач исследования, как раскрытие понятия консерватизма и анализ основных подходов к его определению, а также конкретизация этого понятия посредством его сопоставления с понятиями консервативной революции и модернизации. Первая из этих задач выступает как анализ сложившейся в гуманитарных науках ситуации вокруг консерватизма как объекта исследования. Целый ряд социально-гуманитарных наук — например, история, политология, социология, в известной мере литературоведение и т.д. — в той или иной мере имеет отношение к консерватизму как социокультурному феномену. Здесь уже аккумулирован определенный опыт и апробированы определенные «парадигмы» методологического характера. Работоспособность данных «парадигм» и вызывает интерес в первую очередь. Руководствуясь сложившимся в рамках данных «парадигм» представлений о консерватизме следует поставить задачу выявления специфики содержания понятия консерватизма посредством исследования внутренней непротиворечивости такого часто встречающегося выражения как «консервативная революция». Важнейшей задачей диссертации является анализ роли и места русского консерватизма в процессах глобализации и модернизации. Разумеется, поставив перед собой цель исследовать консерватизм как социокультурный феномен, необходимо сразу же определиться с исходными дефинициями. С одной стороны, ответ на вопрос «что такое консерватизм» может быть получен только как результат определенной феноменологической работы. Феноменологическая дескрипция необходима в том случае, если предмет описания содержит в себе некоторую «изначальную» неясность. Феноменология оказывается' в таком случае искусством прояснения, и в результате мы, пользуясь таким искусством, можем получить ясное и отчетливое представление о предмете исследования, а затем, прибегая уже к другим техникам и методикам познания, сконструировать понятие об этом предмете. С другой стороны, начинать исследование в состоянии полной неопределенности невозможно, и поэтому исходные, «рабочие» дефиниции предмета должны быть выявлены с самого начала. Такими предварительными «рабочими» дефинициями предмета могут быть только его самоопределения, то есть то, каким образом сам консерватизм себя определяет. Отметим, что известное определение сущности консерватизма у

А.С.Хомякова («Консерваторство есть непрерывное усовершенствование, всегда опирающееся на очищающую старину») полностью этим требованиям соответствует.

Именно в этом смысле феноменология основана на доверии к феномену, который есть «...то, что показывает себя, самокажущее;...Как значение выражения «феномен» надо поэтому фиксировать: само-по-себе-себя-кажущее, очевидное. «Феномены» суть тогда совокупность того, что лежит на свету или может быть выведено на свет...».2 Следует начинать исследование феномена консерватизма не с его социологических или политологических определений, а с того, каким образом консерватизм сам себя обнаруживает. Поэтому первым рабочим определением предмета данного исследования будет следующее: консерватизм является суммой таких знаний и представлений о мире и человеке, таких действий, которые в первую очередь нацелены не на изменение, а на сохранение.

Первый параграф первой главы «Понятие консерватизма: ситуационный и содержательный подходы» раскрывает это понятие через сопоставление двух подходов - ситуационного, где под консерватизмом понимается стремление к сохранению существующего положения вещей, охранению, консервации определенных сторон бытия в контексте данной социальной ситуации, и содержательного, в рамках которого сущностью консерватизма оказывается вневременная, универсальная система ценностей, а консервативным является все то, что стремится к сохранению и отстаиванию этой системы. Консерватизм (от французского conservatisme или от латинского conservo — сохраняю) — это, вообще говоря, приверженность к традиционным ценностям и порядкам. Консерватизм в политике — это направление, отстаивающее ценность государственной и общественной стабильности, основанное на неприятии радикальных реформ и всех видов экстремизма. Главной ценностью консерваторы считают естественное, эволюционное развитие общества, сохранение его традиций, институтов, верований и даже "предрассудков". Иногда консерватизм допускает неравенство, рассматриваемое как «естественное», «врожденное» свойство общества. Поэтому любые революционные изменения, нацеленные на достижение идеального равенства, расцениваются консерваторами как безнадежно утопичные. Консерватизм в равной мере противостоит либерализму, требующему экономических свобод, социализму, требующему социального равенства и демократии, основанной на парламентаризме и независимости гражданского общества. При всей этой обманчивой ясности далеко не все, называющие себя «консерваторами», на самом деле осознают глубокое содержание, которое скрывается за данным понятием. В нашей стране долгие годы понятие консерватизма оценивалось исключительно негативно, и нередко вместо обоснованной критики эта оценка сопровождалась беспочвенными ругательствами. Слово «консерватор» рассматривалось как синоним слов "реакционер", "ретроград", "мракобес»,

2 Хайдеггер M Бытие и Время. М., 1997, С. 28.

поскольку за основную идею, консерватизма принималась приверженность к старому и отжившему и вражда ко всему новому и передовому. Так как консерваторы, как правило, изображались убежденными противниками всех форм прогресса, то фактически понятие консерватизма выводилось за рамки серьезной научной дискуссии. Однако, такая трактовка понятия, когда в его содержание включаются все антилиберальные и антисоциалистические идеи (и их носители), оказывается явно неудовлетворительной. Такое определение является отрицательным, то есть, определяющим не то, что входит в его содержание, а то, что, наоборот, не входит. Необходима такая дефиниция понятия «консерватизм», которая будет иметь положительный, а не отрицательный характер.

Деление на ситуационный и содержательный консерватизм имеет весьма важное значение при изучении этого феномена. Ситуационный подход акцентирует функциональность консерватизма, его привязку к исторически-конкретным институтам. Содержательный подход предполагает, что консерватизм следует рассматривать как течение социально-политической мысли, которое в той или иной мере находит свое отражение и в практике. Однако, если сущность консерватизма сводится к универсальной для всех времени народов системе ценностей, то разобраться с тем, что именно представляют собой эти ценности, гораздо труднее. Определение содержания понятия «консерватизм» следует связывать не столько с номенклатурой неких универсальных ценностей, сколько с тем их субъективным измерением, которое, оставаясь почти не артикулируемым, тем не менее, всегда подразумевается. В ряду универсальных ценностей консерватизма находится и свобода, причем далеко не на последнем месте. По поводу признания самого принципа свободы между консерватизмом и либерализмом, казалось бы, не должно быть разногласий. Но весь вопрос в субъекте этой свободы: если для либерала это, как правило, свобода индивида, то в консерватизме свобода воспринимается как определенность этнической или национальной субъектности.

Второй параграф первой главы «Понятие консерватизма и теории консервативной революции» основывается на утверждении, что понятие консервативной революции, лишь на первый взгляд соединяющее в себе несоединимые противоположности - консерватизм и революцию, предполагает, что эволюционные перемены в духе социализма или либерализма невозможны и, демонстрируя ограниченность охранительной функции, побуждает консервативную мысль определить отношение к глобальным историческим изменениям. Понятие «консервативной революции» лишь на первый взгляд соединяет несоединимое - революцию и консерватизм, являющийся противником любых революционных изменений. На самом деле это понятие довольно часто упоминается мыслителями-консерваторами, в том числе и русскими (Ю. Самарин говорил о «революционном консерватизме»). Более того, оно имеет непосредственное отношение к самой сущности консерватизма. Если обратиться к истории западноевропейской консервативной мысли, то мы увидим, что оппозиция

либеральному индивидуализму возникает уже в конце XVIII — начале XIX вв., и в этой оппозиции объединяются консерватизм и романтизм. В адрес либерализма выдвигается обвинение в механистическом подходе к обществу, который не учитывает индивидуальных особенностей людей, отбрасывает их социальные, национальные, антропологические различия. Критике подвергается и характерное для либерального Просвещения абстрактное представление об индивиде. Первое преодоление абстрактного представления о человеке, наделяемом лишь эгоистическими инстинктами, консерватизм находит в стихии национального. Отсюда характерное для романтиков увлечение народными обычаями, фольклором, мифами, с самого, начала категория национального понимается как противовес «естественным» эгоистическим устремлениям человека. Либеральному пониманию государства как сложно действующего механизма (или совокупности механизмов — правовых, политических, бюрократических и т. д.) противопоставляется концепция государства-организма, живущего по законам народной жизни, государства, хранящего в себе богатство национальной памяти, самим фактом своего существования связывающего прошлое, настоящее и будущее народа. Как и всякий организм, государство есть единство многообразия органических взаимосвязей, такое единство, где целое не равно сумме своих частей, но вместе с тем нуждается в них и не может без них существовать. Противопоставление индивида обществу, следовательно, лишено смысла, так как реализовать себя индивид может только в духе целого. Но и для духа целого существование индивида необходимо. Нация выступает как субстанциальное основание и индивида и государства в целом. Это значит, что не только индивиды, совокупность их индивидуальностей формирует индивидуальный облик нации, но и сама нация сообщает индивидам их индивидуальность.

Именно этот комплекс идей оказывается в наибольшей мере созвучен зарождающемуся русскому консерватизму. Если общий для всех направлений романтизма и консерватизма социальный идеал заключался в возвращении к истокам национальной жизни, то практическим средством для этого возвращения была «консервативная революция». В целом концепция консервативной революции выражена в таких атрибутах, как теория "особого пути", национального возрождения, новой коллективности и. гражданственности, воинского духа, воплощенного в национальном лидере. Концепция «особого» пути (иногда речь идет о «третьем» пути, отличающемся и от капитализма и от социализма, от демократии и от авторитарного режима) фактически тождественна стремлению к национальному и политическому суверенитету, и все теории исторической миссии, богоизбранности того или иного народа есть, в сущности, мистифицированная форма этого стремления. Историческая преемственность, сословно-корпоративные связи, местное самоуправление выступают как средства консервативной революции. Свобода личности оказывается не естественным правом делать все, что угодно, а недостижимым во всей полноте идеалом, движение к которому возможно не

в отрыве от общности, а в единстве с ней. Это единство проверяется в воинском духе, в том героическом восприятии мира, которое служит мерилом стойкости и мужества. Национальный лидер характеризуется, прежде всего, категорией ответственности, его цель — не власть сама по себе, а интересы общества, нации. Он персонифицирует степень единства нации. Очевидно, что по всем данным параметрам консервативная революция противоположна и либерализму и социализму. Поскольку это все же революция, то она исходит из убеждения, что эволюционное изменение либерального или социалистического строя невозможно. Поэтому консерватизм не может ограничиваться лишь охранительной функцией и должен определить свое место в тех процессах глобальных исторических перемен, которые принято называть «модернизацией».

В третьем параграфе первой главы «Понятие консерватизма и теоретические и практические аспекты проблемы модернизации» понятие консерватизма конкретизируется посредством его сопоставления с понятием модернизации. Поскольку в истории России одной из острейших проблем является «отложенная модернизация», то русский консерватизм вынужден определять себя в отношении к модернизационным процессам, приобретающим циклический характер, выраженный в закономерном чередовании реформ и контр-реформ. Независимо от разнообразных теоретических подходов и представлений о сущности модернизации, можно выделить целый комплекс общих признаков, которые разделяются фактически всеми исследователями, обращающимися к данной проблеме. На практике в программу модернизации всегда включали формирование централизованных национальных государств, экономический рост, индустриализацию, урбанизацию, превращение рыночных отношений в универсальный принцип хозяйствования, формирование института частной собственности и развитие на этой основе предпринимательства, обязательное образование, распространение новейших средств коммуникаций, господство правовых норм и демократическую форму политического устройства, модернизация предполагает противопоставление так называемых развивающихся обществ и обществ развитых по всем параметрам социально-экономических и культурно-антропологических характеристик. Модель традиционного общества характеризуется аграрным типом экономики, авторитарным характером власти, цикличностью развития, отсутствием феномена развитой и самостоятельной индивидуальности, личными связями как основой взаимоотношений между людьми, определяющей ролью религиозных ценностей. Модель" современного, развитого, прошедшего через модернизацию общества предполагает индустриальный тип экономики, преимущественно демократическую форму правления, поступательное (нециклическое) развитие, наделенную правами и особым социальным статусом индивидуальность, обезличивание социальных связей, секуляризацию, ориентацию на рациональные цели.

Консерватизм, который в принципе отрицал бы необходимость модернизации, был бы антиисторичен. Разумеется, лучшие умы из числа

консерваторов эту необходимость всегда осознавали и пытались определить место консервативного мышления и консервативной политики в процессе модернизации. Что касается российской модернизации, то ее цикличный характер может быть принят за ее отличительную черту. Периоды активного внедрения инноваций в экономику, попытки либерализации политической сферы, постоянно сменялись контрреформами, попытками направить развитие страны в противоположную сторону. Чередование реформ и контрреформ в модернизационном цикле создает питательную почву для русского консерватизма. Последний, с одной стороны, поддерживает модернизацию, в той мере, в какой она осуществляется государством, а не суммой автономных индивидов, а также в той мере, в какой цикл реформ закономерно сменяется циклом контрреформ. С другой стороны, консерватизм оказывается в оппозиции к модернизации в той мере, в какой последняя оставляет после себя массу неразрешенных противоречий, а также в той мере, в какой субъект модернизации, вооруженный западническими, либеральными или социалистическими идеями, прибегает к насилию над обществом. Таким образом русский консерватизм выступает поочередно и как защитник общества от государства (К. Леонтьев, Вас. Розанов), и как защитник государства от общества (К. Победоносцев, Л. Тихомиров, М. Меньшиков). Консервативные стратегии оказываются включены в модернизационные проекты, поэтому смысл эпох контрреформ нельзя понять вне их связи с эпохами реформ (как предшествующих, так и последующих).

Вторая глава диссертации «Исторические формы русского социального консерватизма» посвящена характеристике религиозно-философских оснований мировоззрения и историософских учений К. Н. Леонтьева и В. В. Розанова.

Предметом первого параграфа второй главы «Историософия К.Н.Леонтъева: идея консервативного противодействия историческому регрессу» является мировоззрение и историософское учение К. Н. Леонтьева как представителя русского социального консерватизма. Наиболее полное выражение социальный консерватизм находит в учении К. Н. Леонтьева о намеренном замедлении закономерного перехода цивилизации от состояния «цветущей сложности» к состоянию «вторичного смесительного упрощения». Под социальным консерватизмом в исследовании, в рамках общей интенции к сохранению, понимается стремление к сохранению социального целого, в первую очередь, в непрерывности его связей с историческими истоками. Государство же выступает лишь как форма этого социального единства, форма довольно хрупкая и не способная гарантировать поддержание связей социального целого с его собственными историческими истоками. Фигура Леонтьева чаще всего воспринимается как олицетворение крайнего консерватизма. В качестве главного доказательства приводится его знаменитый афоризм: «...надо подморозить хоть немного Россию, чтобы она не "гнила"...» Возможных субъектов «охранительных реформ» Леонтьев усматривал в лице церкви, монархического государства, военного сословия. В этом отношении Россия имеет перед Западом

значительную фору. Во-первь1Х, эти институты сохранены в России в более аутентичной (и потому наделенной мощным творческим потенциалом) форме; во-вторых, идеи либерализма и социализма еще не пустили в России столь глубоких, как на Западе, корней. В этом заключается феноменальность России, своеобразие ее культурно-исторического типа. Процесс развития, согласно Леонтьеву, представляет собой постепенное восхождение от простого к сложному, поэтому высшей точкой развития является максимальная степень сложности, высшее разнообразие, которое можно лишь силой удержать в рамках единства. Поэтому либеральное и социалистическое («эгалитарное») представление о прогрессе, в сущности реакционно, так как ведет не к высшей сложности, а к всеобщему уравниванию. Вместо непрерывной линии прогрессивного развития Леонтьев видит в историческом процессе прерывистую смену замкнутых и самодостаточных исторических миров, своеобразных цивилизаций, достигающих расцвета и совершенства внутри собственного специфического плана, изживающих открытые лишь для них исторические возможности. Центральную роль в этой теории играет органическая метафора, на которую Леонтьев возлагает особую смысловую нагрузку. Различные цивилизации подобны организмам, для которых существенна относительная обособленность от иного, несовместимость со средой. Подобно тому, как в доисторических геологических слоях остаются отпечатки вымерших организмов, так культурные формы, «отпечатки», оставленные жизныо исчезнувших культурно-исторических типов, не могут быть наполнены впоследствии тем же самым содержанием; культурно-исторические типы малодоступны для взаимопонимания и образуют свои собственные формы быта, государственности, и даже науки. Смысловая непроницаемость их друг для друга делает невозможным перенесение критериев „культурности", „научности", „цивилизованности" одного из них на другой. Лишь на почве распространения одного из типов цивилизации - романо-германского, -преодоления его географических, государственных, этнокультурных границ возникает идея единого человечества, как исторической универсалии, объединяющей все времена и народы. Перенимая в общих чертах модель, разделяющую мировую историю на ряд замкнутых самодостаточных культурно-исторических типов, Леонтьев усиливает ее биологизаторскую тенденцию. Поскольку естественные законы развития и роста действуют во всем сущем — от минерала до святого подвижника, — то и человеческие общества, культурные миры, цивилизации претерпевают соответствующие органические метаморфозы, рождаясь, расцветая и умирая в свой срок. Все сущее проходит в своем развитии три основные стадии: первичной простоты, цветущей сложности и вторичного упрощающего смешения. На первой стадии наблюдается еще не достигшее определенности единство, бедность и однородность элементов, слабая обособленность от иного: плазменная аморфность небесных тел, жизнь первичной биомассы, человек на стадии оплодотворенной яйцеклетки. На следующей стадии — расцвет и усложнение, укрепление внутренней организованности, усиление

разнородности элементов и в то же время жизненной напряженности и способности удерживать границу, сохранять свое бытие, — выстаивать перед напором иного: великие империи создаются на этой стадии, рождаются великие правители, полководцы, художественные гении. Это вершина бытия, максимальное напряжение сил, и эта стадия рано или поздно сменяется третьей — предсмертной — на которой происходит распад сложных связей, деструктурирование, обособление элементов, сопровождающееся обеднением морфологической картины, стиранием граней между внутренним бытием и внешним, и так до полного растворения, исчезновения данной формации в «океане бытия".

Какова же судьба России в ситуации всемирного распространения органически разложившейся и мистически опустошенной европейской цивилизации? Русский народ, сумевший в XIX веке сохранить верность православию, духовно был выше среднеевропейской массы. Русский крестьянин как духовный тип был выше грамотного европейского фермера. Но русский народ во многих отношениях был народом-младенцем - не по своему историческому возрасту, но по врожденной простоте души, сохранившейся почти нетронутой под крылом опекающей, покровительственной власти. И соблазн, привнесенный с Запада, соблазн коммунизма, увлек и демонически оторвал его душу от Церкви и Царя, от тех онтологических форм, благодаря которым русское оставалось русским. Сам Запад, уже давно отпадший от Вселенской Церкви, пережил крушение национальных культур и, в конце концов, попал в плен к антихристианским силам. Трупный яд Запада в России подействовал со страшной силой. Леонтьев пророчески предвидел эту историческую эпоху. Он возлагал надежды на „византийскую реакцию", на замораживание, на консервирование российских устоев. Если современники стремились доказать несоответствие его теорий действительной истории, то в наши дни предостережения мыслителя воспринимаются как непонятые вовремя пророчества.

Предметом второго параграфа второй главы «Социальный консерватизм В.В.Розанова: единство религии, быта, семьи» становятся социальные и религиозно-философские воззрения В. В. Розанова как представителя русского социального консерватизма. В. В.'Розанов оставил после себя своеобразную феноменологию русского социокультурного пространства. Видя себя наследником К. Н. Леонтьева, В. В. Розанов еще меньше, чем он, ориентирован на государство. Главным ориентиром социальной философии русского консерватизма является не государство, а такие социальные страты, как семья, нация, сословие, корпорация и т. д. В идеале государство признается значимым социальным институтом лишь в той мере, в какой оно само признает права данных социальных страт. Лишь после выполнения этого условия социальный консерватизм становится государственным. В социальных проектах русских консерваторов выполнение этого условия предполагает глубокое преобразование

актуальных институтов власти, и только после этого государство допускается к участию в этих проектах. Либеральной идее гражданского общества, состоящего из юридически автономных, но в то же время и нравственно разобщенных индивидов, консерватизм противопоставляет идею общества как органического целого. В консерватизме мы наблюдаем особое соотношение принципов коллективизма и персонализма, их взаимодополнителыюсть, активное взаимодействие, в результате которого и о развитом и сильном общественном целом, и о сильной и независимой личности. Характерна критика либерализма как учения не о свободе индивида, а о его зависимости от определенного статуса государства, выступающего источником и гарантом его юридической автономии. С одной стороны, у В. В. Розанова только в органике русской жизни, только в стихии ее свободного течения достигает полноты своего развития и личность. С другой стороны, заметные в русском культурном пространстве тенденции к самоотрицанию, к революционным преобразованиям закономерно порождают и одностороннего, неразвитого индивида.

Из предшествующей консервативной традиции (прежде всего, от К. Леонтьева) Розанов унаследовал представление о государстве как организме, т. е. как телесной субстанции. Пространство России воспринимается как магически освященная телесность. Это «Святая Русь», ■но у Розанова она, открываясь в картинах повседневного быта, приобретает особую зримость и осязаемость. Быт имеет свой принцип в семье, семья - в неразрывной связи религии и пола. Поэтому восстановление этой связи мыслится Розановым как чрезвычайно важная задача, определяющая будущее той или иной религиозной формы. Розанов создает свое, альтернативное христианство, то, которое, в отличие от реального, освящает телесность мира. Но такая религия, предполагающая тождество священного и телесного, божественного и животного, еще не знает грехопадения. Адепты этой религии еще не знают греха, они живут словно в раю. Все реальные исторические формы религии либо близки, либо далеки от этого идеала. Но все же, как консерватор, Розанов склоняется к представлениям о регрессе, деградации, которые господствуют в истории. Внимание не только к смерти, но вообще к «темным религиозным лучам», исходящим от Христа и от Церкви, призвано подчеркнуть драматичность христианства, о которой под влиянием христианского платонизма начинают все чаще забывать. Но если об этих «темных лучах» не следует забывать, когда речь идет о религиозных вопросах, то тем более о них Следует помнить в связи с проблемами светской культуры и творчества. Тема богословского оправдания культуры является одной из центральных в русской религиозной философии. Она связывается и с «русской идеей», с поиском национальной идентичности, с «русским религиозным ренессансом» и с полемикой с атеистическим гуманизмом. Проблема религиозно-философского осмысления Боговоплощения как всемирно-исторического процесса, преображающего и космос и человеческую культуру, в богословском оправдании культуры является •центральной. Хотя у Розанова мы обнаруживаем радикальное

противопоставление христианства и культуры, в целом его установка совпадает в магистральной линией русской религиозной мысли, идущей от Вл. Соловьева к П. Флоренскому и С. Булгакову. Как и они, Розанов видит смысл культуры в сопротивлении хаотическим, энтропийным процессам в космосе социального бытия, в «борьбе за Логос». Вместе с тем Розанов если и не отождествляет, то очень смутно различает рождение и творчество. То есть, природные и культурные процессы смешиваются таким образом, что любое творчество отступает перед рождением, а рождение истолковывается как космогонический акт, манифестирующий себя и в сотворении мира и в одновременно и плотском и духовном соитии. Розанов известен как яркий критик разрушения семьи христианством. Однако, при более внимательном взгляде мы обнаружим у него довольно сложное отношение к проблеме «семья и христианство». Христианство действительно разрушает патриархальный тип семьи, и это связано с самой его сущностью. Уже Ветхий Завет требует: «оставит муж отца и мать и прилепится к жене своей». Христианство выше всего ставит духовную ценность девственности, которая должна быть обращена на служение Богу, но оно не отменяет ценности семейной жизни. То, что Розанов называл семью «самой аристократической формой существования», не противоречит идеалам христианского подвижничества. Семья встроена в иерархию христианских ценностей, ее предназначение - одухотворение душевной стихии. Однако, если семья - это место встречи духовного и душевного, то угроза их гармонии может исходить не только со стороны духа, но, что более вероятно, со стороны души. Дело в том, что фрагментарность Розанова, анти-системный характер его дискурса принципиально исключает возможность установить исходный и завершающий пункт его размышлений. Но если отталкиваться от гипотезы, что роль начала в мировоззрении Розанова выполняла интуиция семейной гармонии, то многое встает на свои места. Только ради сохранения этой гармонии, ни на секунду не сомневаясь в незыблемости духовных принципов, хранимых Церковью, он обращается к «метафизике пола», к языческим космогониям и к «фаллофорическим» культам древности. Они должны обогатить христианскую философию семьи, но обогатить, скорее, иллюстративно, а не изменить радикально. Ради сохранения семьи Розанов предпринял грандиозную попытку отвратить своих современников от политики и социалистических утопий и погрузить их в «частную жизнь» и в религию семьи. Консерватизм Розанова - это семейный консерватизм, стремление сохранить во что бы то ни стало сам институт семьи, сохранить в те времена, когда «в человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства; и в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатства».

Третья глава «Исторические формы русского государственного консерватизма» посвящена анализу идей и деятельности таких представителей русской консервативной мысли, как Н. М. Карамзин, К. П. Победоносцев, Л. А. Тихомиров, М. О. Меньшиков и П. Б. Струве. Термин «государственный консерватизм» был введен в научный оборот для

обозначения особого направления общественно-политической мысли в России, выполнявшего прежде всего охранительные функции/Традиционно к основополагающим принципам охранительной идеологии относят признание единственной силы, правомочной действовать в истории, за государством, и, как следствие, неприятие любой инициативы, исходящей не от государственных институтов, то есть, отрицание самой идеи гражданского общества. Социальные институты, обладающие хотя бы относительной независимостью от государства, должны быть включены в систему бюрократических структур, должны, как полагал К. П. Победоносцев, добровольно или принудительно подчиниться идеалу государственного служения. Обратная сторона этого светского культа государственности, выражающаяся в подозрительном и враждебном отношении ко всем даже зачаткам гражданского общества, наиболее яркое воплощение находит в публицистике М. О. Меньшикова, который, опираясь на свой идеал «национальной империи», в любой вне-государственной деятельности усматривал проявление враждебного инородного начала.

В первом параграфе третьей главы «Ранний русский государственный консерватизм (Н. М. Карамзин)» характеризуются политико-правовые взгляды Н. М. Карамзина. Русский консерватизм проявляет себя, по преимуществу, в политико-правовых и социально-нравственных аспектах, активно используя просветительские идеи совершенствования природы человека и создания гипотетической единой «религии разума». Вместе с тем уже у Н. М. Карамзина утверждаются принципы понимания общества как сложной иерархической системы, как единого организма, из чего следуют характерные для консервативного мировоззрения идеи неизбежности социального и правового неравенства, приоритета интересов государства и общества перед интересами личности, превосходства категории долга перед над правами и свободами индивида. Поэтому у Н. М. Карамзина большое внимание уделяется критике индивидуализма, эгоизма и утилитаризма, которые связываются им с рационалистической западноевропейской цивилизацией, отказывающейся от своих традиций, от уважения к предкам и от патриотизма. Н. М. Карамзин ставил перед собой цель обосновать недопустимость революционного пути для России и всего человечества, а противодействие этому губительному пути видел в развитии русского национального самосознания. Вместе с тем консервативное мировоззрение Н. М. Карамзина обнаруживает отчетливое стремление к синтезу двух начал: национальной русской традиции и исторического наследия европейской цивилизации. Не отделяя Россию от Европы, Н. М. Карамзин отводил русской культуре совершенно особое место, основываясь на убеждении, что все европейские пароды, включая и русский, шли одним общим путем, однако путь русского народа оказался более трудным. Карамзин полагал, что главной проблемой всемирной истории являются взаимоотношения России и Запада, так как в них сфокусированы все социальные, политические, религиозные и нравственные противоречия человечества. Н. М. Карамзин выступает одновременно и как представитель Просвещения и как его

глубокий критик, так как в своем консервативном мировоззрении он изживает многие принципы Просвещения, в частности веру в торжество социальной гармонии, основанной на разуме. Однако критика идей Просвещения приводит к тому, что Н. М. Карамзин не отвергает просветительские теории социального благоустройства, а приспосабливает их для собственных концепций, главными принципами которых являются просвещенный абсолютизм и вера в эволюционные изменения общества, выражающиеся в интеллектуальном и нравственном прогрессе.

Главная проблема государственного консерватизма — это проблема соотношения власти и народа, которая так или иначе решается в пользу интересов государства. Государство у Н. М. Карамзина выступает гарантом и хранителем национальной самобытности, и следует заметить, что выполняя такого рода функции, государство принимает на себя ту роль, которая обычно отводится церкви. Точнее, у Н. М. Карамзина речь идет о церковно-государственной «симфонии», но очевидно, что ведущая роль в этой «симфонии» заранее зарезервирована за институтами государственной власти. Именно государство способно осуществить благотворное избирательное заимствование, которое, сохраняя любовь русских к современной европейской, и особенно французской, культуре, тем не менее позволит отвергнуть яд революционных идей. Эти идеи, согласно Н. М. Карамзину, рождаются при произвольном обращении с историческим наследием. Впрочем, избирательное заимствование должно быть обращено не только на наследие Европы, но и на собственный исторический опыт. Особую осторожность следует проявлять в оценке преобразований Петра I, так как петровская эпоха в немалой мере является источником политических заблуждений. Одно из самых главных связано с ошибочным пониманием исторической роли дворянства, которое постепенно выдвигает на первый план не свою «привилегию быть полезным монархии», а свои имущественные и политические права. Идеи сословной чистоты дворянства у Н. М. Карамзина связываются не с этими правами, а с безусловным признанием своего служебного положения, со способностью жертвовать своим статусом во имя монархических идеалов.

Во втором параграфе третьей главы «Идеал государственного служения у К. Л. Победоносцев и идея социального синтеза» рассматриваются идеи и деятельность К. П. Победоносцева. Государственное охранительство К. П. Победоносцева следует рассматривать как своеобразную форму идей и деятельности, нацеленных на достижение полного социального единства. К. П. Победоносцев является противником не только революционных, но и вообще говоря динамических процессов в обществе, в которых он видит проникновение разрушительных тенденций, ведущих к разнообразию экономических укладов, к политической многопартийности, к нравственному релятивизму. Необходимо вопреки этим тенденциям сохранить простоту общественных отношений, и для достижения данной цели допустимо и необходимо обращаться к прямому государственному вмешательству в социальные процессы. Главная роль

государства определяется достижением и поддержанием социальной стабильности, поэтому государственный аппарат обязан в своем чиновничьем служении России стоять на страже народности, патриархальности, самодержавия. Первый объект охранительства — это религия, являющаяся наиболее древним социальным институтом и поэтому также в силу своей архаичной природы способная выступать гарантом социальной стабильности. Залогом этой роли религии является тот исторический факт, что христианство существует уже две тысячи лет, на его основе создана самая могущественная цивилизация, и поэтому следование христианской традиции дает гарантию неизменности существующего положения вещей. Здесь нет необходимости руководствоваться обязательным стремлением к лучшему, социальный реализм предполагает необходимость избежать худшего. Другая важнейшая сфера, на которую должны быть направлены охранительские усилия государства — это институт образования в целом и связанное с ним нравственное воспитание. Государство заботится об образовании своих подданных, но и здесь необходима особая осторожность, так как не всякое образование несет общественную пользу. Образование должно служить нуждам государства, и в этом смысле излишняя образованность может повлечь за собой отрицательные последствия. У образованного человека появляется множество новых потребностей, появляется возможность использовать полученные им знания в своих личных целях, которые могут и не совпадать с целями государства. Бесконечные творческие фантазии личности, их реализация могут привести к формированию особого социального пространства, в конечном счете, к появлению гражданского общества. Образование может и способствовать общественным разрушениям, но может им и противодействовать. Для второго варианта необходимо насытить образовательные программы предметами, нацеленными на нравственное воспитание, ввести в процесс обучения предметы религиозного содержания.

Политика охранительства конца XIX столетия, где Победоносцеву отводилась и роль теоретика и роль исполнителя, была логическим следствием его теории. Когда идеальная первоначальная простота остается в прошлом, это влечет за собой общее падение нравов. В свою очередь, нравственная деградация вызывает общее ухудшение социальной ситуации. Если и не выйти из этого порочного круга, то, по крайней мере, остановить регресс можно только с помощью государственной власти. Если государство, в условиях нравственного и социального регресса, обязано контролировать общественные отношения, то самодержавие способно делать это гораздо лучше, чем парламентские демократии. Последние возлагают надежду в основном на правовые механизмы, однако, одних юридических средств для осуществления контроля недостаточно. Право по своей природе консервативно, в этом есть безусловные преимущества, но есть и определенные недостатки. Право неизбежно отстает от динамики социальных изменений, и такое отставание будет углубляться до тех пор, пока не прекратиться усложнение социальной организации. Поэтому

государство обязано охранять общественную жизнь от усложнения и обязано использовать при этом не только правовые механизмы. Основной механизм государственного воздействия — это власть. Победоносцев абсолютно убежден: стихийное начало в человеке, без государственного вмешательства, без идеологического надзора, неизбежно возобладает, социальные связи распадутся, и тысячелетняя русская государственность рухнет. Он также убежден, что либеральные и социалистические идеи, как показывает история Европы XIX столетия, представляют собой тот разрушительный фермент, который с поразительной скоростью подрывает устои самых древних монархий.

В третьем параграфе третьей главы «Монархический консерватизм Л. А. Тихомирова» предметом исследования становятся монархические убеждения и религиозно-мистическая историософия Л.А.Тихомирова. Оценивая революционные события 1904 — 1905 гг. он обращал внимание, что на самом деле пролетарская идея играла в них лишь формальную роль, тогда как содержание этих событий выражало собой анархическую стихию хаоса и насилия. Объяснение Тихомиров видел в том, что рабочий класс как сословие еще в России не сложился, и поэтому рабочий, еще не ставший гражданином, легко поддается влиянию социалистических идей. Однако, в России рабочий близок гражданину, так как по большинству своему он вчерашний крестьянин, еще не порвавший окончательно с частной собственностью. Поэтому правительственная тактика противостояния революционной стихии должна быть нацелена на изоляцию социалистов и на отрыв их от рабочего движения. Такая тактика должна быть основана на правильной экономической и социальной политике. Причем Тихомиров не только критиковал правительство за проводимую им социальную политику, но и рекомендовал взять на вооружение многие лозунги из пропагандистского арсенала социалистов. Улучшение жизни русского рабочего лежит на путях превращения его в гражданина, а не в пролетария. Последняя перспектива вообще губительна для России. С господством пролетариата Тихомиров связывает целую историческую эпоху, которая в самом недалеком будущем может реализовать свои специфические черты. Так, эпоха феодализма принесла с собой дух рыцарства, идеалы чести, доблести и служения. Буржуазная эпоха дала миру свободу личности, частное предпринимательство, экономический прогресс. Пролетарская эпоха принесет с собой отсутствие собственности, организованность и дисциплину, привычку к труду, решительность в борьбе. Однако, все эти качества имеют, скорее, разрушительный, а не созидательный потенциал. Тихомиров убежден, что пролетарское общество будет в большей мере способно к войне, нежели к мирному созиданию. Собственно пролетарская идея исчерпывается революцией, так как она рождена от бедствия и нищеты. Оценка социализма у Тихомирова двойственна. В нем есть положительное начало — усиление коллективизма, отсутствующего в буржуазном обществе. Социализм предполагает социальную поддержку, равномерное распределение результатов труда.

Отрицательной стороной социализма является его отношение к собственности. Социалисты исходят из предположения, что хотя в прошлом частная собственность всегда играла положительную роль, в будущем человечество сможет обходиться без нее. Однако, по убеждению Тихомирова, частная собственность является основой существования человека. Кроме того, социалистическое общество существует только в теории. Тихомиров доказывал, что в случае практического воплощения в жизнь социалистических идеалов новое общество будет построено не на началах свободы и равенства, а на жесточайшем подавлении личности во имя государства. Тихомиров пророчески предсказывал, что в грядущем социалистическом обществе важную роль будут играть карательные органы, которым придется наблюдать за исполнением предписанных правил и сурово карать нарушителей. Это будет общество, основанное на господстве бюрократии.

Государство должно найти альтернативу разрушительным социалистическим идеям в более справедливой социальной и сословной политике. Западноевропейскому парламентаризму Тихомиров противопоставлял идею "народного представительства" при монархической форме правления. В этом случае народное представительство представляет собой "орудие общения монарха с национальным духом и интересами". Идея народного представительства при самодержавии ничего общего не имела с идеей общенародного представительства, осуществленной в странах с парламентским устройством. Тихомиров предлагал выдвигать делегатов от каждой сословной группы с тем, чтобы эти делегаты получили возможность для контактов с представителем верховной власти, то есть с монархом. Данный социально-сословный орган должен был иметь лишь совещательный статус, то есть, ему предоставлялось право высказывать монарху и его окружению свои пожелания и рекомендации относительно лучшего устройства жизни того или иного сословия. Тихомиров отстаивал мысль о том, что идея о несовместимости самодержавной власти и народного представительства ошибочна. Он считал, что это два взаимодополняющих начала, так как всякая Верховная власть, в том числе и монархия, должна быть осведомлена о нуждах народных, и это достигается учреждением народного представительства. Народное представительство рассматривалось им как единственное средство предотвратить коррупцию или даже вырождение правительственных учреждений. Народное представительство должно заключаться не в выражении верховной власти народа, как в западных демократиях, а в том, чтобы народ через своих делегатов присутствовал в государственных учреждениях. Народное представительство должно было дополнять самодержавие. Вся верховная власть должна принадлежать монарху, управляющему через государственные учреждения. Что же касается народно-представительных учреждений, то они могут созываться на небольшой срок по требованию монарха, а в случае острой необходимости могут действовать постоянно. При наличии же религиозной идеи монархия неизбежно оказывается теократией. Теократические идеалы в

конце XIX века не были чем-то из ряда вон выходящим, и во всей русской религиозной философии «русская идея» интерпретируется как божественный императив содействия объединению человечества в смешанном процессе социальных реформ и христианизации. Она предполагает отказ от своей национальной и церковной обособленности и стремление ко всемирной светско-духовной, теократической государственности. Конечный вывод теократических теорий — это не утверждение истинной монархии, а отказ от попыток социально-экономического и научно-технического преобразования России. Это признание, что «светлого будущего" никогда не будет. В России все попытки следовать путями западной цивилизации кончаются срывом в страшные бездны. Россия — это место тектонического разлома, это дверь в иные миры. Ее история — лучшее доказательство, что мы не может своими силами обеспечить бытие здесь, на земле, что мы нуждаемся в спасении. Россия не доступна методическому проектированию и организованному осуществлению нашего будущего

В четвертом параграфе третьей главы «Идеал «национальной империи» М. О. Меньшикова» в качестве формы русского государственного консерватизма рассматривается национализм М. О. Меньшикова. В лице Меньшикова обнаруживается один из самых глубоких и последовательных критиков демократии. Демократия приходит как декларируемая власть большинства. Но это большинство руководствуется в последние столетия уже не чувствами, привитыми унаследованной от феодализма христианской системой воспитания, а низменными инстинктами потребления. Последние же, если их не сдерживать чем-то внешним, легко превращают демократию в охлократию и ведут современный мир к пропасти небытия. Культ потребления в силу своего определения не может иметь всеобщий характер, так как потреблять можно только то, что было произведено. Поэтому потребительские демократии всегда имеют паразитический характер и существуют только там, где рядом с ними более-менее исправно функционирует не-демократический мир. С этой точки зрения было бы весьма любопытным изучение связи между, с одной стороны, расцветом западноевропейской демократии, а с другой, существованием мировой колониальной и «неоколониальной» системы. Национализм же, напротив, представляет собой здоровый народный эгоизм, основанный на желании своим ближним лучшей участи. Только демократия с характерным для нее культом потребления может основываться на сомнительном предположении о неисчерпаемости ресурсов. На самом деле количество благ всегда ограничено, и любая нация должна думать прежде всего о своем благосостоянии. Когда ресурсы тратятся на развитие других народов, то нация не развивается ни материально, ни духовно. Такое "донорство", возводимое в рамках интернационализма в идеал, является преступлением перед нацией, так как неизбежно приводит к ее деградации. Основные принципы критики демократии распространяются

у Меньшикова и на социализм. Социализм, с его лозунгами братства и равенства, не в силах изменить человеческую природу. Но если бы даже существовала возможность практического воплощения в жизнь социалистических идей, то возникшее общество стало бы торжеством посредственностей. Капитализм создал тип рачительного хозяина, и этот тип нужно беречь, тогда как социализм его неизбежно уничтожит. Социализм стремится к уничтожению различий между богатством и бедностью. Но Меньшиков убежден, что эти различия имеют не только социальный, но и природный характер. Богатые при социализме будут обречены на бездеятельность, бедные будут, наоборот, принуждаться к труду. И те и другие потеряют смысл жизни. Социализм исходит из убеждения, что справедливость должна заключаться именно в равенстве. Но это убеждение не подтверждается историей, которая демонстрирует, скорее, стремление к неравенству, к превосходству над другими. Такое стремление в конечном счете приводит к достижению благ, которыми могут пользоваться уже все без исключения. В стремлении к превосходству, к неравенству - основной импульс цивилизации.

Социальный идеал Меньшикова связан с имперской организацией общества. Только империя способна исцелить общество от коммунизма и либерализма, но такое исцеление требует много времени и большого напряжения национальных сил. Первый шаг в этом исцелении — восстановление зрения, обучение привычке смотреть на вещи глазами людей, чей умственный взор не затуманен либеральными и социалистическими иллюзиями. Нормальное зрение предполагает ту максимальную концентрацию национальных сил, какую может дать только империя. Империя — это закономерный итог исторического развития самых разных стран и народов. Каждая нация, достигшая вершины своего развития, стремится построить свою империю, то есть, свой мир, свою цивилизацию, которая в глазах остального мира и является доказательством национально-государственного гения нации. Национальным идеалам империя сообщает универсальный характер, и в той мере, в какой эти национальные идеалы добровольно принимают иные народы, оказавшиеся волей судьбы под защитой империи, в той мерс эти идеалы оказываются общечеловеческими. Империя есть результат осознания нацией своей исторической миссии, то есть, результат осознания особой всемирно-исторической задачи. Что касается России, то ее имперские идеалы соотносятся не с будущим, а с прошлым и настоящим. Россия является образцовой империей, и поэтому задача мышления, ориентированного на имперские идеалы, заключается не в привнесении в русскую культуру каких-то новых идей, а в осознании истоической данности. Иными словами, имперское мышление в России изначально консервативно, а консерватизм может быть только имперским. Консерватизм Меньшикова выступает как артикуляция традиционного для дореволюционной России понимания значения идеи империи и

имериализма. Для Меньшикова нееоменно, что главная ценность, завещанная нам предками, главная ценность, которую необходимо сохранить в веках — это империя. Русские —■ врожденные империалисты, а империя — это олицетворение связи поколений, свидетельство одного из самых больших талантов русской нации — таланта к государственному строительству. Талант этот основан на способности самоотречения от национального эгоизма и подчинения одной общей цели. Имперские идеалы дают русским не только определенные преимущества, но и возлагают на них нелегкие обязанности. Бремя имперской ответственности нести нелегко, и государственные тяготы, падающие на отдельного гражданина в империи, весят гораздо больше, чем в обычном европейском национальном государстве. Но национальное существование может протекать бессознательно, тогда как империя требует осознанного бытия. Империя позволяет видеть дальше и глубже. Империя — это высшее состояние государства, которое дорастает до цивилизации, до целостного культурного мира, до самодостаточности автаркии. Империя становится универсальным государством. Универсальность империи коренится в религиозном принципе, способном объединять народы не только физически, но и духовно. Каждое государство воплощает особый национальный дух, но только империя позволяет этому духу стать главным действующим лицом человеческой истории. Все остальные народы довольствуются ролью зрителей или второстепенных участников великой трагедии мировой истории. Так, православная империя на протяжении двух тысячелетий возлагала роль творца истории на три великих народа — на римлян, византийцев и русских. Играть эту роль в трагедии мировой истории — наш священный- долг и перед предшественниками и перед потомками.

В пятом параграфе третьей главы «Консервативный либерализм П. Б. Струве» в качестве поздней формы русского государственного консерватизма рассматривается консервативный либерализм П. Б. Струве. Представители консервативного либерализма начинают с определенного противопоставления своего мировоззрения русской религиозно-философской традиции, отстаивая рационалистическую позицию в противовес господствовавшему, как им представлялось, историософскому мистицизму. Таким образом, консервативный либерализм основывается на возможности рационального постижения социального и нравственного закона, являющегося частным случаем вселенского разумного закона, лежащего в основании всех явлений мироздания. Но если разумное познание такого закона возможно, то человек, по убеждению П. Б. Струве, может влиять на политику государства путём рационального политического выбора.

Консерватизм вообще, во всех своих версиях, основан на убеждении в несовершенстве человеческой природы. Это несовершенство необходимо компенсировать, и разнообразные религиозные, социальные, политические и правовые механизмы нацелены именно на такую компенсацию. Что касается

консервативного либерализма, то он отдает предпочтение политическим механизмам, и человек, являющийся объектом его внимания, предстает как «человек политический». Такой подход к человеку предполагает, что последний рассматривается как существо, бытие которого конституируются и наделяется смыслом благодаря его принадлежности к различным социальным и национальным общностям, которые, в свою очередь, приобретают свой статус под эгидой государственной власти. Поэтому консервативный либерализм главную роль в совершенствовании человека отводит именно государству. Согласно П. Б. Струве, государство правомочно силой, на правах отношения целого к своей части, оформлять общество в органическую целостность, сообщать ему системную завершённость и динамизм. Свобода, как ключевая категория либерализма, в консервативном либерализме оказывается прежде всего свободой общества и государства, а уж затем свободой личности. Важнейшая роль в оформлении целостности общества принадлежит праву, которое П. Б. Струве определяет как реально действующую систему регулятивных норм и принципов, содержащую в себе функции по обеспечению суверенитета, независимости и реализации государством своих национальных интересов. Для решения социально-политических проблем характерен своеобразный дедуктивный подход, предполагающий их рассмотрение в аспекте применимости к реальным условиям социальной жизни. П. Б. Струве ставит развитие общества в зависимость от политических факторов и предполагает подчинённость людей политическим решениям институтов власти. Государственная деятельность является центральным фактором, влияющим на протекание всех социальных, экономических и духовных процессов. Консервативный либерализм П. Б. Струве ориентирован не на прошлое, а па будущее, и свой идеал находит в новой модели государственности, которую П. Б. Струве называет «Великой Россией».

В четвертой главе «Исторические формы идеологии консерватизма в Советского России» ставится проблема возможности существования советского консерватизма и выявляются пути ее решения. Судьбу русского консерватизма меньше всего принято связывать с советским периодом истории России. Этот период не без оснований воспринимается как время безраздельного господства революционных и социалистических идей, на первый взгляд, с консерватизмом несовместимых. Однако более внимательный взгляд на вещи позволяет поставить под сомнение несовместимость советской истории и консерватизма. Во-первых, можно предположить, что принудительно навязываемая идеология марксизма-ленинизма не могла находить искренний отклик в умах большого числа людей. В такой ситуации обязательный ритуал признаний в приверженности марксистско-ленинским идеям легко становился формальным прикрытием для распространения (пусть и в очень незначительных масштабах) идей совсем иного рода. Во-вторых, даже те приверженцы «аутентичного» марксизма, искренность которых никто не ставил под сомнение, оказались удивительно восприимчивы к консервативным идеям. Таким образом, о

консерватизме советского периода можно говорить в двояком смысле. С одной стороны, это приверженность традиции русского консерватизма, вынужденно адаптированная к требованиям господствующей идеологии. С другой, - своеобразный феномен «марксистского консерватизма». И в том и в другом случае сравнительно легко можно привести доказательства соответствия этих форм приятому нами определению понятия консерватизма, так как такие необходимые формальные признаки этого определения, как фундаментальная критика либерализма, демократии и социализма и обоснование необходимости стратегии conservo, здесь без труда обнаруживаются.

Первый параграф четвертой главы «Вторичный консерватизм М, А. Лифшица» раскрывает сущность учения М. А. Лифшица о «великом восстановлении» и определяет место и роль его «вторичного консерватизма» в ряду исторических форм русской консервативной мысли. Для понимания сущности консерватизма Лифшица многое может дать его отношение к демократии, которую он не столько связывал с либерализмом, сколько противопоставлял ему. Во-первых, ему всегда были близки идеалы не формально-юридической, а революционной демократии. Иными словами, такие институты, как парламент, избирательная система, независимые суды и т. д. называют себя демократическими лишь потому, что удерживают на себе инерционную силу исходного революционно-демократического импульса, который когда-то привел к слому старой системы и к появлению новой. Но затем, как правило, этот импульс угасает, и формальные процедуры, даже самые совершенные, не могут обеспечить подлинного народовластия. Демократия — это всегда результат исторического творчества. Тогда же, когда мы наблюдаем спокойное течение истории, социальную стабильность, демократия остается в коллективной памяти социума воспоминанием о некогда достигнутом идеале. Но и это воспоминание легко может быть утрачено. Тогда самые честные умы правомерно становятся противниками демократии, усматривая в ней не более, чем тотальный обман.

Во-вторых, демократия как спорадически вспыхивающий социальный идеал, прорастающий из неких доисторических гомеомерий, всегда предполагает не столько движение вперед, сколько возвращение назад. Манифестация демократии в XX столетии — Октябрьская революция в России — может быть названа великой в той мере, в какой она была возвращением не только к непосредственной демократии Древней Греции, но и к русским традициям, восстанавливала русский национальный характер с его всечеловечностью. Последствия этого события настолько преобразили современный мир, что многие его элементы — социально реформированный капитализм, освободившийся от колониальной зависимости «третий мир» и т.д. - совершенно необъяснимы без событий 1917 года. Истинная демократия подобна божественному откровению, вспыхивающему однажды, порождающему мировые религии, а затем, несмотря на все попытки формального сохранения, «мерно угасающему». Но до тех пор, пока в народной памяти тлеет хотя бы искорка памяти о «демократическом

откровении», истина еще не утрачена. Возможно, трагедия русского народа заключалась в невозможности поддержать тление этой искорки. И если уже в 50-е годы «основной капитал» Октября оказался фактически в глубинах коллективного бессознательного, то одну из безусловных причин следует видеть в травматическом шоке великой войны. Ошибкой правящей коммунистической элиты, движимой идеалами интернационализма, было желание использовать пожар мировой войны для нового раздувания «искры в пламя», тогда как следовало, скорее, стремиться к изоляции. Вместе с тем, не говорит ли утвердившееся в общественном сознании 90-х годов пренебрежительное отношение к демократии, насаждавшейся либералами, о том, что народу знаком ее совершенно иной, гораздо более высокий идеал? Согласно Лифшицу, дальнейшая судьба мира зависит не от либеральных устремлений к прогрессу, а от глобальной консервативной стратегии. Но возможность реализации консервативных идеалов «великого восстановления» фактически равна нулю. Скорее всего, полагал Лифшиц в конце 70-х годов, мир пойдет «направо старым ложным путем». Это ложный путь связан с использованием национальной энергии, то есть, предполагает союз с различными националистическими идеологиями. Не все осознали этот правый поворот даже сейчас, в начале уже нового тысячелетия, и поэтому часто можно услышать удивленное возмущение тем фактом, что страны, олицетворяющие западную демократию, испытывают странную, на первый взгляд, симпатию к различным формам национализма. Но эта странность связана с тем, что не только в экономике, но и в культуре роль низов значительно возросла. «Восстание масс» проявляется и в выходе на авансцену истории «третьего мира». В США лучшие математики и физики являются выходцами из Азии, японские автомобили, корейская бытовая электроника не знают конкуренции. Европейская элита удерживает свое положение, подыгрывая уравнительной энергии низов, усиливая многие черты этого темного демократизма. Вместе с тем, массовая культура распространяет свое воздействие и на элиту, превращает ее в жертву собственного популизма. Усиливающаяся роль различных форм национализма также является следствием подъема окраин цивилизации. Но поскольку в «третьем мире» этот национализм соединяется с модернизацией и вестернизацией, он принимает реакционные формы. Предотвратить сползание «третьего мира» к разрушительному, кровавому национализму можно только на основе консервативного возвращения к прошлому, к богатству собственных культурных традиций. И те страны, которые, как Япония, почти в полной мере используют обнаруживаемый при реализации таких консервативных стратегий потенциал, добиваются наибольшего успеха. Но с экономической и социальной точки зрения такое возвращение воспроизводит определенные черты ушедшего в прошлое феодализма. Вторичный консерватизм — это движение по кругу, но это такое круговое движение, которое этот круг разрывает. Великие консерваторы, согласно Лифшицу, были консерваторами не потому, что были противниками демократии, а потому, что не принимали отрицательные стороны прогресса.

Поэтому консервативная стратегия великого возвращения предполагает борьбу на два фронта — и против либерализма, и против защиты того, что для истории уже умерло и обречено остаться в прошлом.

Второй параграф четвертой главы «Советский консерватизм как историософская проблема» обосновывает утверждение, что в советский период истории России консервативная мысль сохраняется, во-первых, в прямо или косвенно выраженной приверженности традициям русского консерватизма, во-вторых, в своеобразном феномене «марксистского консерватизма». Неоднократно высказывались утверждения, что советский консерватизм складывается в 30-годы. Первыми его основными признаками можно считать возвращение к традиционным устоям в семейной политике государства и прекращение безудержного экспериментирования в образовании. Нередко встречаются высказывания, что при Сталине складывается политическая система, многими чертами сходная с дореволюционным монархическим режимом. Однако, если характерной необходимой чертой консерватизма является бережное отношение к прошлому, то свойственное советскому обществу отношение к прошлому, безусловно, противоречит классическому представлению о консерватизме, который предполагает одновременно и стремление к порядку и опору на абсолютную истинность традиции. Стремление к порядку в советском консерватизме оказывается изначально подорванным его революционной генеалогией. Опора же на истинность традиции чаще всего оборачивается элементарной лояльностью к «генеральной линии». В советском консерватизме можно заметить определенную апелляцию к русской истории, выражающуюся в убеждении, что СССР — это историческое инобытие России, однако такая апелляция, как правило, является запоздалой по масштабам исторического времени. Советский консерватизм мог быть ориентирован только на ближайшее прошлое. Изучение этого феномена дает тот позитивный вывод, что наряду с подлинным, проективным, творческим консерватизмом возможен и консерватизм ложный и даже разрушительный. Подлинный консерватизм связан не с неподвижностью, но с сохранением целостности и здоровья жизненной субстанции, что предполагает и сохранение свойственного ей движения. Отвергаются только разрушительные аспекты движения, изменение ради изменения, новое ради нового. Если СССР действительно являлся формой инобытия России, то той жизненной субстанцией, которую следовало сохранять, оставалось «идеальное государство», именуемое Великой Россией. Насколько сам факт существования этой субстанции, а также необходимость ее сохранения осознавался в советском консерватизме, настолько последний мог обладать истинным содержанием. Только такое осознание могло стать питательной почвой для роста консервативных тенденций и для формирования государственного самосознания. Поэтому первым, кто должен проявить государственное самосознание, должна была оказаться та социальная группа, с которой обычно функция осознания и связывается, то есть интеллигенция. Однако, в силу множества исторических обстоятельств русская

интеллигенция и в дореволюционное время и в советский период обладала целым рядом особенных свойств, выражавших се антигосударственность. К числу этих свойств следует отнести не только страх исторической ответственности, но и отсутствие национального самосознания.

Пятая глава «Формы и типы консерватизма в постсоветской России» определяет основные формы и направления консерватизма в постсоветский период развития России.

Первый параграф пятой главы «Новые формы русского консерватизма и постсоветский национализм» исходит из предположения, что в понятие «национализм», как известно, могут вкладывать совершенно разное содержание. Наиболее часто встречается противопоставление «гражданского национализма», который рассматривается как его цивилизованная форма (напомним, что слова «гражданский» и «цивилизованный», в сущности, имеют одно и то же значение), национализму «этническому». Сторонники «гражданского национализма» опираются не на этнические факторы, а на механизмы цивилизации, на эффективные современные институты. Достаточно отладить цивилизационные механизмы, такие, как школа, армия, политическая партия и другие, и процесс этнической деградации будет остановлен. Однако все эти цивилизационные механизмы не способны создавать и воссоздавать национальную идентичность, они лишь воспроизводят и «тиражируют» ее. Правда, иногда встречается и та точка зрения, что современные нации как раз и создаются механическим путем, но встречается она все же довольно редко. Сторонники же этнического национализма считают этнический фактор решающим как в процессе зарождения национальной идентичности, так и в процессе ее воссоздания. С точки зрения «гражданского национализма» нации без этноса не только возможны, но это и есть нации как таковые. С точки зрения «этнического национализма» нация возможна только на этническом фундаменте, а без него она неизбежно превращается в какую-нибудь химерическую общность вроде «советского народа». Социальная опора русского национализма — это не мифологический персонаж литературы XIX столетия, вроде Платона Каратаева у Льва Толстого, а типичный представитель «среднего класса», прагматичный индивид, преследующий в первую очередь свои личные интересы. Такое положение дел, очевидно, противоречит известным учениям К. Н. Леонтьева о национализме как об орудии революции и о «среднем человеке». Национализм может быть идеологией, обеспечивающей стабильность общества, однако одного лишь наличия национально однородного «среднего класса» еще недостаточно для победы русского национализма. Вместе с тем стремление русских к «бытию-для-себя» не следует рассматривать как форму национальной изоляции и антихристианского эгоизма. Национальный эгоизм, национальное самосохранение может быть основано, главным образом, на процессах самоорганизации, самоуправления, так как речь идет не о государстве, а о нации. Национальное "бытие-для-себя" — это не

самолюбование нации, а ее самопроектирование, самосозидание, самовоспроизводство. Нация, понятая в такой перспективе, становится абсолютной противоположностью общности, связанной «чистотой крови». Кровь — это данность, нация — это заданность. Нация как категория общественного бытия народа и культуры — это не столько указание на некое актуальное состояние народа, сколько его футуристическая проекция. Если прошлое выражено в национальном самосознании идеей "наследия", оставленного предками, если настоящее эмпирически представлено в виде актуально существующей страны, населяющих ее людей, то столь же необходимым компонентом национального самосознания является представление о целях и смыслах бытия народа, о его исторической судьбе. Понятно, что такое представление самым прямым образом влияет на самочувствие нации в настоящем и даже на осознание национального наследия. Представления о будущем национального бытия конституируют основания для совместной жизни. Эти представления могут иметь мифологическую подоплеку, как идея «вечного Рима» в Римской империи, или идея «Третьего Рима» в Московской Руси. Такой национальный миф выполняет функцию смысловой сборки нации, оправдывает ее настоящее, сообщает смысл прошлому.

Второй параграф пятой главы «Соотношение имперского и этнического измерений в русском постсоветском консерватизме» исходит из распространенного представления, что в постсоветском консерватизме следует различать сторонников сохранения «Империи» (под которой понимается, как правило, единое политическое, социальное и культурное пространство) и приверженцев создания русского «национального» государства, построенного по этническому принципу. Концепция русского «национального» государства базируется, как минимум, на двух скрытых предпосылках, Во-первых, нация приравнивается к этносу, взятому на высшей стадии своего развития — на стадии, на которой данный этнос осознает, что именно общность крови порождает общность всех политических интересов, на которой этнос начинает формулировать свои интересы и добиваться их реализации. Первая непосредственная цель — государственное строительство, в котором ведущая роль должна отводиться русской национальной элите, скрепленной по преимуществу узами единой крови. В более «мягком» варианте эта элита формируется на основе пропорционального этнического представительства. Во-вторых, цели и интересы сформированной таким образом элиты должны осознаваться обществом как некое подобие абсолютной истины, и все, что этим целям и интересам противоречит, должно без всяких условия отвергаться. Эта предпосылка обозначается нередко как задача формирования «национального» самосознания, которая подразделяется, соответственно, на две задачи более частного характера — на просвещение русского народа, направленное на восстановление исторической памяти, свидетельствующей о былом единстве, и на культурно-идеологическую ассимиляцию иных народов России, результатом которой будет осознание ими общности своих

судеб с исторической судьбой русских. Сторонников сохранения Империи и приверженцев идеи русского «национального» государства разделяет представление о методах достижения тех целей, которые они перед собой ставят. Если первые придерживаются реформистских убеждений и делают ставку на лоббирование своих интересов через посредничество некоррумпированного сегмента актуальной элиты, то для вторых в большей мере характерен исторический пессимизм. Как правило, они убеждены в неизбежности катастрофического развития событий и связывают достижение своих целей с выходом из грядущего кризиса, с преодолением нового раскола. Поскольку эти события ближайшего будущего с необходимостью приобретут революционный характер, постольку едва ли стоит колебаться по поводу применения самых радикальных методов политической борьбы. Однако, сама этническая идентификация едва ли может опираться на механизмы проверки родства по крови. Необходимыми условиями формирования этноса являются: единый язык, обеспечивающий возможность расширения коммуникативного пространства, и единство культуры быта, возникающее под воздействием типологически сходных природных и географических факторов. Именно эти два фактора в первую очередь влияют на разделение на «своих» и «чужих» и на формирование этнического самосознания. В условиях урбанизации именно эти два фактора заметно ослабевают, так как город постепенно формирует интернациональную языковую среду и унифицирует культуру быта. Тот факт, что в определенный момент в городах закономерно возникают этнические сегменты (национальные кварталы, диаспоры и т. д.), лишь подтверждает общую тенденцию, в силу которой этническая идентификация ослабевает. Эти сегменты либо выполняют защитные функции, либо призваны реанимировать угасшее этническое самосознание. Нередко этническая идентификация становится следствием идентификации национальной. Империя как тип цивилизации отличается рядом существенных и необходимых признаков, таких, как единство территории, ощутимый военный и политический потенциал, региональное лидерство, централизм. Необходимым признаком является и политическая и культурная экспансия, так как империя не только создает самостоятельный мир внутри собственных границ, но и стремится распространить свои сверхценности на все человечество. В России таким ценностями были православие, русский язык, единство русской истории и культуры. Что можно утверждать со всей определенностью, так это тот исторический факт, что вопросы крови, этнического происхождения никогда не играли в русской цивилизации доминирующей роли.

Третий параграф пятой главы «Идеи права, свободы и исторические судьбы русской интеллигенции» основан на утверждении, что противоречие власти и общества, государства и народа является основным противоречием русской истории, ее движущей силой. В силу непреложности этого противоречия, с одной стороны, сам русский этнос всегда был всего лишь «пасынком» русской власти (в панораме которой

всегда на авансцене оказывались инородцы), с другой, — идеал государственной власти всегда находился в существенном противоречии с любым актуальным государством, так как последнее никогда не оправдывало чаяний русского народа. Заслуживают особого внимания глобальные исторические попытки русского этноса найти форму опосредствования данных полярностей, т. е нечто среднее, вбирающее в себя лучшие качества народа и сильной государственной власти. Если не уходить в глубины русской истории, то явные признаки социального конструирования такой «золотой середины» можно легко обнаружить в характерном для конца XIX и всего XX столетий культе интеллигенции, а в последние десятилетия — в абстрактных рассуждениях о мифическом «среднем классе». Кстати именно тем, что данные конструкты закономерно приходят друг другу на смену, следует объяснять констатируемое в последние годы «исчезновение» интеллигенции. Характерно, что либеральные мыслители всегда объясняли природу русского правового нигилизма и скептицизма причинами, коренящимися в истории самой России. Либерализм конца XX столетия видит в доминировании нравственного начала уже явную угрозу принципам цивилизации, право как раз и представляет собой механизм борьбы с традицией и инструмент подавления и разрушения нравственных ценностей. Роль интеллигенции в такой борьбе оказывается более чем проблематичной, так как интеллигенция не нужна ни для защиты нравственных традиций (так как с самого начала своего существования интеллигенция воспринимается как носитель либеральных инноваций), ни для их разрушения (так как представляет собой все же конструктивную, а не разрушительную силу), соединение идей свободы и права было важнейшей исторической задачей русской интеллигенции, но к началу XXI века есть все основания полагать, что с этой задачей она не справилась. В современной России так и не утвердилось восприятие личности не только как свободного индивидуума, но и как правового субъекта, наделённого правами и, что еще более важно, обязанностями. Образ человека-гражданина, человека, который положительно воспринимает государство, но при этом остается свободной личностью, такой образ так и не был создан. Взаимодействие государства и личности основывается, как и ранее, на временном компромиссе, который гарантирован доброй волей верховного правителя (генерального секретаря, губернатора, президента), а не на соблюдении общественного договора. Так и не родилось в обществе понимание права и его механизмов как выражения общественного договора. Право по-прежнему воспринимается как набор инструкций, спускаемых сверху и выполняющих в первую очередь ограничительную, репрессивную функцию. Парадоксальным доказательством этому служит приоритет ведомственных инструкций над любым законом, включая и Конституцию. Если русское консервативное сознание наших дней выдвигает перед собой не задачу сохранения империи (как в политическом, так и в социокультурном смысле), не задачу сохранения мифической и мистифицированной чистоты крови, а задачу построения гражданского общества, то все виды самобытности выступают преградой на

пути к решению данной задачи, и эта ситуация, если сравнивать ее с тем, в каких условиях при решении аналогичной задачи оказывались европейские народы, действительно отличается особой суровостью и даже жестокостью. Однако, эта же невозможность может свидетельствовать, что Россия, русский народ стоит на пороге решения задачи, имеющей всемирно-историческое значение.

В Заключении диссертации подводятся итоги проведенного научного исследования, формулируются выводы и намечаются некоторые ориентиры для дальнейшей детальной разработки проблемы.

Содержание диссертации представлено автором в следующих публикациях.

Монографии:

1 .Хранители и пророки. Религиозно-философское содержание русского консерватизма. СПб.: Наука, 2010(январь), 19 п. л.

Статьи из журналов, включенных в список ВАК:

2. Социальный консерватизм Константина Леонтьева // Известия Уральского государственного университета. № 61(2008) Выпуск 6, 1 п. л.

3. «Марксистский консерватизм» М. А. Лифшица // Известия Уральского государственного университета. Общественные науки. № 3(69). 2009,0,5 п. л.

4. Русский консерватизм и идеал государственного служения: к характеристике взглядов К. П. Победоносцева // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. 2009. № 1(25), 0,6 п. л.

5. Культурно-историческое своеобразие России в историософии К. Леонтьева // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. 2009. № 2(26), 0,5 п. л.

6. Советский консерватизм как историософская проблема // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. 2009. № 3(Том 1), 0,5 п. л.

7. Социальный консерватизм В. В. Розанова // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. 2009. № 3(Том 2), 0,5 п. л.

8. Идеи социально-политического консерватизма К. П. Победоносцева // Власть. 2009. № б, 0,4 п. л.

9. «Национальная империя» М. О. Меньшикова // Известия Уральского государственного университета. № 4(70). 2009. 0,4 п. л.

Статьи:

10. Русский разговор и идея человека в творчестве Ф. М. Достоевского. IIЯ и мы (Слинин). СПб., 2002,2 п. л.

11. Христианство В. В. Розанова // Возрождение русской религиозно-философской мысли (Материалы международной конференции.) СПб., 1993, 0,1 п. л.

12. Россия и Запад в историческом процессе: взгляд И. Киреевского // Новая Европа. Международное обозрение культуры и религии. 1999. № 12, 0,5 п. л.

13. Россия как культурно-исторический тип и феномен // Христианство и русская литература. Сборник третий. СПб.: Наука, 1999,1 п. л.

14.Россия и «русская идея» в творчестве В. С. Соловьева // Христианство и русская литература. Сборник четвертый. СПб.: Наука, 2003. 0,75 п. л.

15. Монархический консерватизм Л. А. Тихомирова: опыт реконструкции политико-религиозного миросозерцания (на материале публицистики) // Христианство и русская литература. Сборник шестой. СПб.: Наука, 2010, 0,5 п. л.

16. Имперский консерватизм М. О. Меньшикова: опыт реконструкции философско-мировоззренческих принципов // Берестень. Философско-культурологический альманах. 2008. № 1(1), 0,3 п. л.

17. Рецензия на книгу А. В. Репникова «Консервативные концепции переустройства России» // Берестень. Философско-культурологический альманах. Великий Новгород, 2008. № 1(1), 0,1 п. л.

18. Религиозный консерватизм В. В. Розанова // Берестень. Философско-культурологический альманах. Великий Новгород, 2009. № 1(3), 0,4 п. л.

19. Консервативная историософия К. Н. Леонтьева // Берестень. Философско-культурологический альманах. Великий Новгород, 2009. № 1(3),0,4 п. л.

20. Историософия Ф. М. Достоевского. СПб.:Вече, 2010. № 21,2 п. л.

21. Историческое и повседневное в творчестве Ф. М. Достоевского. Вестник РХГА, № 11(1) 2010. 0,7 п. л.

22. Консервативная революция // Бренное и вечное: идеология и мифология социальных кризисов. Материалы всероссийской научной конференции с международным участием. 20-21 октября 2009. Великий Новгород. 2009. 0,15 п. л.

23. К вопросу о судьбе консервативных идей в современной России // Бренное и вечное: идеология и мифология социальных кризисов. Материалы всероссийской научной конференции с международным участием. 20-21 октября 2009. Великий Новгород. 2009. 0,25 п. л.

Подписано в печать 06.04.10 Печать цифровая. Бумага офсетная. Усл. печ. л. 2,75 Заказ № 270 Отпечатано ООО «Фора-принт» СПб., Вёсельная ул. 6 тел.326-03-56

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Камнев, Владимир Михайлович

Введение.

Глава 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ КОНСЕРВАТИЗМА.

1.1. Понятие консерватизма: ситуационный и содержательный подходы.

1.2. Понятие консерватизма и теории консервативной революции

1.3. Понятие консерватизма и теоретические и практические аспекты проблемы модернизации.

Глава 2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ РУССКОГО СОЦИАЛЬНОГО

КОНСЕРВАТИЗМА.

2.1 .• Историософия К.Н.Леонтьева: идея консервативного противодействия историческому регрессу.

2.2. Социальный консерватизм В.В.Розанова: единство религии, быта, семьи.

Глава 3. ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ РУССКОГО

ГОСУДАРСТВЕННОГО КОНСЕРВАТИЗМА.

3.1. Ранний русский государственный консерватизм (Н.М.Карамзин)

3.2. Идеал государственного служения у К.П.Победоносцева и идея социального синтеза.

3.3. Монархический консерватизм Л.А.Тихомирова.

3.4. Идеал «национальной империи» М.О.Меньшикова.

3.5. Консервативный либерализм П.Б.Струве.

Глава 4. ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ ИДЕОЛОГИИ

КОНСЕРВАТИЗМА В СОВЕТСКОЙ РОССИИ.

4.1. Вторичный консерватизм М.А.Лифшица.

4.2. Советский консерватизм как историософская проблема.

Глава 5. ФОРМЫ И ТИПЫ КОНСЕРВАТИЗМА В

ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ.

5.1. Новые формы русского консерватизма и постсоветский национализм.

5.2. Соотношение имперского и этнического измерений в русском постсоветском консерватизме.

5.3. Идеи права, свободы и исторические судьбы русской интеллигенции.

Введение диссертации2010 год, автореферат по философии, Камнев, Владимир Михайлович

Актуальность темы исследования. В начале XXI века Россия оказалась в исторической ситуации, вновь выдвигающей требования определиться с выбором будущего и с путями и способами его достижения. Позади остался период социального экспериментирования, период попыток строительства социализма и коммунизма. Вновь на повестке дня остро встал вопрос об исторических судьбах России, выражающийся в традиционной альтернативе между возможностями приобщения к западной цивилизации (за счет отказа от определенных культурных и политических традиций) и сохранения своей исторической и культурной самобытности (путем увеличения дистанции по отношению к Западу и нейтрализации его негативного влияния). Но теперь эта давняя альтернатива дает о себе знать на фоне гораздо более важной проблемы, проблемы выживаемости как самой России, так и большинства живущих в ней людей. Любой выбор исторического будущего связан с риском, но там, где такой выбор связан с необходимостью выживания, такой риск опасен вдвойне. Данная историческая ситуация вынуждает вспомнить и по-новому оценить часто встречающиеся суждения о непредсказуемости России, но несмотря на это было бы слишком поспешным и необдуманным утверждать, что все в ее истории происходит по воле случая. Судьба любого народа обусловлена опытом прошлого, богатством культурных и исторических традиций, пониманием своего предназначения, своей исторической миссии. И если настоящее бросает России исторический вызов, то ответ на него, безусловно, будет найден не в игре исторических стихий, а в накопленном веками историческом опыте, в традициях и культурном наследии прошлого. Именно такая ориентация и может быть названа тем здоровым консерватизмом, который, в сущности, представляет собой обращенное не к отдельному человеку, а ко всей стране требование оставаться самой собой, требование сохранить подлинность, аутентичность своего бытия.

Оценивая данную историческую ситуацию в целом, можно с уверенностью утверждать, что практическое решение встающих перед Россией вопросов невозможно без реализации определенной консервативной интеллектуальной стратегии, без изучения собственных культурных традиций, незримо скрепляющих ткань социального бытия народа и сообщающих ему историческую целостность. Народ существует лишь тогда, когда существуют его традиции. Консервативное мышление во всех его формах и вариантах всегда осознавало необходимость и историческую значимость такой стратегии. Но эта же стратегия применима не только в сфере политической практики, но и в сфере теоретической. Чтобы ответить на вопрос «что такое Россия» и для чего она существует в мире, необходимо знать, какие решения этого вопроса уже были найдены и какие были признаны неудачными. Необходимо учиться не только на своих ошибках, но и на своих победах.

Следует признать, что с конца 90 -х годов консерватизм получил определенное теоретическое и политическое признание в нашей стране, занял достаточно прочные позиции по отношению к другим политическим стратегиям, и на сегодняшний день безосновательное отрицание консервативных идей, характерное для советского периода истории России, недопустимо ни для респектабельного политика, ни для теоретика. После утративших свою популярность идей неуправляемого рынка и парада суверенитетов общественное мнение склоняется к положительному восприятию таких элементов консервативной идеологии, как идея порядка, стремление к сохранению исторической самобытности, поддержание культурных и религиозных традиций. Ценности консервативного мышления, консервативный стиль в политике неизбежно вызывают интерес и к традиции отечественного консерватизма, так как, для того чтобы понять логику современного политического консерватизма, необходимо иметь представление о консерватизме как об идеологической традиции и специфической системе мышления.

Вполне правомерен и более широкий подход к содержанию понятия консерватизма, когда под последним понимают сложный, многогранный, противоречивый и изменчивый социокультурный феномен, раскрывающийся в нескольких измерениях. Во-первых, консерватизм может означать определенный стиль жизни, характер мышления, тип ментальности. Во-вторых, под консерватизмом допустимо понимать самые разнообразные культурные течения, объединяемые тем, что все они опираются- на идею социальной и культурной преемственности, на признание доминирующей роли традиций. В-третьих, консерватизм предстает как основанное на соответствующей системе идей общественно-политическое движение, негативно оценивающее любые поспешные революционные изменения. В целом эти измерения не отрицают друг друга, а лишь свидетельствуют о глубокой укорененности феномена консерватизма в общественной жизни. В этом отношении консервативная стратегия характеризуется не достижением конъюктурных целей, а стремлением осуществить глобальный сдвиг всего уклада жизни России, вернуть ее к подлинности исторического бытия, к собственным духовным истокам.

Вместе с тем складывающаяся историческая ситуация, с точки зрения реализации данной консервативной стратегии, должна быть признана неблагоприятной. На пороге третьего тысячелетия Россия оказалась втянутой в бесконечное и малоэффективное реформирование по западным образцам. Либеральная идея вхождения России в мировую цивилизацию обернулась отрицанием ее самобытности, ее культурных традиций. Общественное сознание продолжает оставаться в плену представлений о том, что цивилизация невозможна без рыночной экономики, частной собственности и демократии, а иной исторический выбор ведет к варварству. Либеральная ограниченность не позволяет беспристрастно оценить как успехи и неудачи имперского прошлого России, так и опыт ее советского периода развития.

Между тем современный мир развивается не в сторону унификации культур, а в сторону углубления и расширения их диалога, в сторону их взаимообогащения, к «цветущей сложности», если воспользоваться выражением К.Леонтьева. Поэтому обращение к наследию русской консервативной мысли приобретает особую актуальность и сугубо современное звучание.

Более того, разразившийся в данное время глобальный финансово-экономический кризис вынуждает переосмыслить многие принципы основного оппонента консервативной идеологии, принципы либерализма, связанные с верой в спасительное воздействие законов рыночной экономики. Широкое использование в рамках противодействия кризису не рыночных, а государственно-административных методов компрометирует либерализм и пробуждает интерес к альтернативным социальным и политическим концепциям. Среди последних явное предпочтение отдается консервативным идеям, предполагающим государственные способы управления экономической и социальной жизнью общества.

Следует напомнить, что центральная проблема консервативного мышления, проблема исторических судеб России, является специфической проблемой русской философии вообще, является тем признаком, который N отличает ее от любой другой национальной философии. русском консерватизме вопросы, связанные с пониманием места и роли России в мире, с постижением ее призвания в судьбе человечества были и исходной точкой и завершающим результатом. В сущности, вся русская философия началась с того, что задала себе, по словам B.C. Соловьева, «бесполезный в глазах некоторых, слишком смелый по мнению других . вопрос о смысле существования России во всемирной истории»1. Этот вопрос объединял всех - западников и славянофилов, атеистов и теистов, либералов и консерваторов. Все сходились во мнении, что России суждено великое

1 Соловьев B.C. Русская идея // Соловьев B.C. Смысл любви. Избранные произведения. М., 1991. С. 42. будущее, что ей предстоит исполнить всемирное предназначение. Однако такое единодушие ушло в прошлое. Сегодня идея особой исторической миссии России воспринимается или как безнадежно устаревшая, или как форма духовного экстремизма, недопустимая, с точки зрения политической корректности. В любом случае ее связывают с консерватизмом, что хотя и не верно, с точки зрения исторических фактов, но вполне справедливо в ином, более глубоком смысле. Консерватизм XIX века, разрабатывая стратегии сохранения, не затрагивал проблему сохранения самой России. Сегодня же поиск единой национальной идеи, поощряемый даже официальной властью, говорит на самом деле о том, что современная Россия во многих отношениях утратила и реальное и идеальное единство людей и народов, проживающих на ее территории. Для современной России характерен кризис национальной идентичности. Распад СССР показал, сколь опасным может быть такой кризис, но от опасности распада не застрахована и Россия. В этом смысле консерватизм во всех его формах - философской, религиозной, политической, правовой - актуален в наши дни в гораздо большей степени, чем в XIX веке. Мы можем потерять очень многое, и поэтому нам есть что потерять.

Степень научной разработанности проблемы. Литература по истории и теории русского консерватизма необозрима. Однако большая ее часть посвящена консервативной политической практике; что же касается консервативной теории, то следует отметить, что в этих работах преобладают идеологические оценки, тогда как вопросы, касающиеся философских и мировоззренческих оснований консервативных идей, остаются, как правило, без должного внимания.

Первые работы, посвященные русскому консерватизму, появились еще в дореволюционной России. Однако они представляли собой либо поверхностную апологетику государственной охранительной идеологии

H.K. Шильдер ), либо не менее поверхностную критику консервативной идеологии с позиций либерализма (A.A. Корнилов, А.Н. Пыпин3).

В литературе советского периода можно обнаружить исключительно негативное отношение к консерватизму, обусловленное идеологическими реалиями. Кроме того, обращение к идейному наследию консерватизма осуществлялось чаще всего в рамках более широких тем, например, при изучении отечественной литературы XIX столетия, или в рамках критики внутренней политики императорской России (работы Б.В.Виленского, П.А. Зайончковского, Л.Г. Захаровой, В.А. Китаева, Ю.Б. Соловьева, С.Л.Эвенчик4 и др.). Вместе с тем уже в 80-е годы появляются работы о консерватизме общего характера, где предпринимаются попытки дать целостную характеристику сходств и различий между отечественным и западноевропейским консерватизмом, определить сущность консерватизма как идеологии, построить типологизацию его конкретных форм5. Следует отметить складывавшуюся в то время парадоксальную ситуацию, когда интерес к отечественному консерватизму пробуждался посредством обращения к изучению консервативной мысли. Запада. К концу 80-х появляются достаточно серьезные работы историко-биографического

2 Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. М.: ЭКСМО, 2008. 464с.; Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. М.: ЭКСМО, 2008. 544с.; Шильдер Н.К. Император Павел. Его жизнь и царствование. М.: ЭКСМО, 2009. 416с.

3 Корнилов A.A. Александр П (курс истории России XIX« века). М:, 2007. 301 е.; Пыпин А. Н. Русское масонство XVIII и первой четверти XIX в. / Ред. и прим. Г. В. Вернадского. Петроград: изд. «Огни», 1916. 580 с.

4 Виленский Б В. Судебная контрреформа в России //Учен. зап. Саратовского юрид. ин-та. 1965. Вып. 2; Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х гг., М., 1964; Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г. М., 1968; Китаев В.А. XIX век: пути русской мысли. Н.Новгород: ННГУ, 2008. 355 е.; Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX века. JL, 1973; Эвенчик С.Л. Победоносцев и дворянско-крепостническая линия самодержавия в пореформенной России // Уч. зап. МГПИ. М., 1969. №309.

5 См. напр.: Каграманов Ю.М. Метаморфозы нигилизма: о «новых философах» и «новых правых». М., 1986; Сухорукова Г.А., Червонная Л.Г. Консерватизм: сущность, способы бытия, социальные функции. Свердловск, 1990; Фадеева Т.М. «Новые правые» во Франции: к критике концепции «консервативной революции» // Вопросы философии. №2. 1985; Фадеева Т.М. У истоков идеологии европейского консерватизма // Новая и новейшая история. 1992. № 6. С. 57—76. характера, посвященные отдельным персоналиям отечественного консерватизма6

В 90-е годы объем исследовательской литературы об отечественном консерватизме резко увеличивается. Появляются самые разные по своему характеру работы, посвященные российским консерваторам, работы, различающиеся по своему академическому уровню, созданные в рамках совершенно разных идеологических и мировоззренческих парадигм. Очень скоро количество этих работ достигает такой степени, что начинаются разговоры о необходимости систематизации и классификации всего написанного о русском консерватизме, о необходимости перехода на качественно иной уровень исследования. Поскольку общая картина эволюции консерватизма в России создана, то необходимо переходить от написания исторических и биографических портретов к философскому 7 осмыслению сущности самого феномена. В рамках движения к решению такой задачи организуется целый ряд конференций, центральные научно-теоретические журналы проводят специальные «круглые столы».8 Создаются особые научные сообщества по изучению консервативной мысли, например, Центр по изучению консерватизма при факультете философии и политологии

6 Корольков А. А. Пророчества Константина Леонтьева. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1991. 197 е.; Косик В.И. Константин Николаевич Леонтьев: Реакционер, пророк? // Сов. славяноведение. 1991. № 3. С. 3—11; СивакА.Ф. Константин Леонтьев. Л., 1991. ЯновА.Л. Славянофилы и Константин Леонтьев: Русская консервативная мысль XIX в. и ее интерпретаторы // Вопросы философии. 1969. № 8, С. 97—106; Янов А.Л. Славянофилы и Константин Леонтьев: (Буржуазный миф о «пророчестве Константина Леонтьева» и русская консервативная мысль XIX столетия): Автореф. дис. . канд. филос. наук. М., 1970. 20 е.; Ерофеев В.В. Разноцветная мозаика розановской мысли // Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990. С.6—36.

7 Аверьянов В. Консерватизм в отдельно взятой стране // Волшебная гора. № XII; Минаков А.Ю. Русский консерватизм в современной российской историографии: новые подходы и тенденции изучения // Отечественная история. 2005. № 6; Мнх.Ремнзов. Консерватизм сегодня: аналитический обзор // Волшебная гора. № XII.

8 См. напр.: Консерватизм в России. Круглый стол // Социологические исследования. 1993. №1. С. 43—61; Консерватизм как течение общественной мысли и фактор общественного развития. Материалы круглого стола // Политические исследования. 1995. № 4. С. 33—59; Консерватор: эксперт, гражданин, правитель. Государство, общество, частная жизнь, познание. («Круглый стол») // Вестник МГУ. Сер. 12: Политические науки. 1995. № 4. С. 3—32; Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения. Круглый стол // Отечественная история. 2001. № 3. С. 103—133.

Санкт-Петербургского государственного университета (руководитель — Ю.Н. Солонин).

Переход исследований консерватизма на новый уровень нашел свое отражение в новых попытках дать определение консерватизма, главным образом, путем его противопоставления традиционализму как неразвитой, архаической форме консервативного мышления.9 Появляется ряд исследований, претендующих на объективное, свободное от идеологических предубеждений изучение феномена консерватизма в целом.10 В некоторых исследованиях главное место уделяется изучению различий между существующими течениями внутри консерватизма или сравнению консерватизма с другими идеологиями.11 Сравнительный анализ распространяется и на сопоставление русского консерватизма с западноевропейской консервативной мыслью.12 Особо следует отметить попытки определить исторические и религиозные истоки русского консерватизма.13

9 Абелинскас Э.Ю. Консерватизм как мировоззрение и политическая идеология. (Опыт обоснования). - Екатеринбург, 1999; Федорова М.М. Традиционализм как антимодернизм //Политические исследования. 1996. № 2. С. 143—160.

10 Архипов С. Н. Социально-философский анализ консерватизма : Дис. . канд. филос. наук : 09.00.11 : Саранск, 2004; Кармизова, С.Г.Российский консерватизм как философско-политическая идея : Автореф. дис. . кандидата наук. - Ростов н/Д, 1999; Костыря Л.П. Консерватизм в России на рубеже XVIII — XIX веков: Автореф. дис.канд.ист.ыаук. М., 2000; Монастырских Г. П. Социология русского консерватизма : Дис. . д-ра социол. наук: 22.00.01 : Северодвинск, 2003; Попов Э.А. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика: дис. соиск. уч. степ. докт. филос. наук. — Ростов-на-Дону, 2006; Честнейишн Н. В. Проблема человека в социальной философии русского консерватизма. Автореферат дисс. кандидата философских наук. Архангельск. 2004.

11 Гусев В.А. Консервативные идеологии // Социологические исследования. 1994. № 11. С. 129-135; Мочкин А.Н. Социализм в поисках третьего пути // Общественные науки и современность. 1998. № 5. С. 100—107;

12 Мочкин А.Н. Парадоксы неоконсерватизма: (Россия и Германия в конце XIX — начале XX века) / РАН. Ин-т философии. М., 1999. 194 с; Мусихин Г.И. Россия в немецком зеркале (сравнительный анализ германского и российского консерватизма). СПб., 2002.

13 Артемьева Т.В. Истоки консервативного утопизма в России эпохи Просвещения // Эволюция консерватизма: европейская традиция и русский опыт. Самара, 2002. С. 104114; Сендеров В.А. Историческая русская государственность и идея «Третьего Рима» // Вопросы философии. 2006. № 2. С. 127—141; Чернавский М.Ю. Религиозно-философские основы консерватизма в России. М., 2004.

Интерес вызывают как исследования, непосредственно обращающиеся к теории- и практике русского консерватизма14, так и работы, лишь косвенно (в связи с изучением других исторических и социальных феноменов) затрагивающие те или иные аспекты наследия русской консервативной мысли15. Целый ряд исследований посвящен изучению уже не феномена консерватизма в целом, а специфических приложений консервативного мировоззрения к таким традиционным разделам философского знания, как философия истории16, философия права17 и даже теория познания.18

Столь же интенсивно возрастает объем исследований, посвященных наиболее ярким представителям русского консерватизма. В этой области одной из важнейших задач становится реконструкция философско-исторических воззрений1 К.Н. Леонтьева. И' если в начале 90-х преобладал подход, гдеК.Н. Леонтьев рассматривался.как мыслитель, обладавший даром исторического предвидения19, то затем, внимание исследователей)

ПА переключается на его философию истории* И' на религиозно-философские

91 предпосылки его творчества . Следует отметить работы, посвященные

14 Гросул В.Я. и др. Русский консерватизм XIX столетия: идеология и практика. М., 2000; Зорин А.Л. Кормя двуглавого орла. Литература и государственная идеология в России в последней трети.ХУШ — первой трети XIX века. М., 2001.

15 Виитенкова Е.А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002; Сохряков Ю. И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX - начала XX вв. М., 2000.

16 Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М., 1999; Пушкин С.Н. Историософия русского консерватизма XIX века. Нижний Новгород, 1998.

17 Карцов А. С. Правовая идеология русского консерватизма. М., 1999.

18 Малявин С.Н. Русский социальный синтез. СПб., 1999.

19 Корольков А. А. Пророчества Константина Леонтьева. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1991. 197 е.; Косик В.И. Константин Николаевич Леонтьев: Реакционер, пророк? // Сов. славяноведение. 1991. № 3. С. 3—11. пл

Абрамов А.И. Культурно-историческая концепция русской цивилизации К.Н. Леонтьева// Цивилизация: прошлое, настоящее и будущее человечества. М., 1988; Бажов С.Н. Некоторые аспекты проблемы культурно-исторического самоопределения России в творчестве К.Н.Леонтьева // Актуальные проблемы русской философии XIX в. — М., 1987; Брода М. Проблемы с Леонтьевым. М., 2001; Володихин Д. М. «Высокомерный странник». Философия и жизнь Константина Леонтьева. М., 2000; Дамье Н.В. Философия истории К.Н. Леонтьева: Автореф. дис. канд. филос. наук. М., 1993.

21 Андронов Ю. В., Мянин, А. Г. Ширинянц А. А. Русская социально-политическая мысль XIX — начала XX века: К. Н. Леонтьев. М., 2000; Чернавский М. Ю. Религиознометодологическим принципам цивилизационной теории К.Н.Леонтьева.22

Что касается библиографии работ о В.В. Розанове, то ее масштабы вообще выходят за рамки какого-либо сравнения. Один лишь выходящий в Костроме журнал «Энтелехия», все нечетные номера которого посвящаются В.В.Розанову, может дать почти исчерпывающее представление о том, какие стороны его творческого наследия вызывают сегодня наибольший интерес. Это и источники творчества В.В.Розанова , и проблемы секса, эротики и семьи24, и отношение к декадансу и «Серебряному веку»25, и более общие эстетические и художественные проблемы26, и, разумеется, национальный вопрос. Следует отметить, что принадлежность В.В.Розанова к русскому консерватизму остается дискуссионным вопросом, во-первых, из-за изменчивости мировоззренческих позиций самого В.В.Розанова, а во-вторых, из-за недостаточно ясного определения содержания самого понятия «консерватизм». философские основы консерватизма К.Н. Леонтьева // Дис. .канд. философ, наук. М., 2000.

22 См. напр.: Кольцов Б. А. Идея органицизма в философско-исторических концепциях Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева : Дис. . канд. филос. наук : 09.00.03 : Саратов, 2003.

23 Фатеев В.А. Религиозно-философские идеи архимандрита Феодора (A.M. Бухарева) в творческом наследии Василия Розанова и о. Павла Флоренского // Энтелехия. 2000. № 1. С. 35—43.

24 Ермолин Е.А. Семя и слово // Энтелехия. 2000. № 1. С. 29—34 ; Павленко А.И. Социология VERSUS метафизика. Семейная тема публицистики В.В.Розанова (1890— 1894) // Энтелехия. 2001. № 1. С. 31—36; Болдырев Н.Ф. Фалл как страж бытийствования (сакральность слова Пушкина в свете открытия Розанова) // Энтелехия. 2003. № 7. С. 51— 61.

25 Ерохина Т.И. В.Розанов: «за» или «против» декадентства? // Энтелехия. 2000. № 1. С. 44—47. Кашина Н.К Миф в зеркале «Серебряного века» (В.Розанов, Д. Мережковский, А.Лосев) // Энтелехия. 2000. № 1. С. 47—51.

26 Усманов С.М., Данилов A.A. Исчезновение русского народа. Предчувствия

B.В. Розанова и реальности постсоветского пространства [Текст] / С.М. Усманов,

A.A. Данилов // Энтелехия. 2005. № 11. С. 117—120; Едоишна И.А. Однажды в Мюнхене, или поиск духовного в синих тонах (В.Розанов и В. Кандинский) // Энтелехия. 2000. № 1.

C. 60—70; Кашин Е.И. «Дух творчества» и творчество в понимании В.Розанова // Энтелехия. 2001. № 1. С. 19—23.

27 Золотникова Т.С. Русское, слишком русское // Энтелехия 2000. № 1. С. 52—59; Баранов А.Н., Чугунов Е.А. В.В. Розанов о противостоянии германского и славянского духа в первой мировой войне // Энтелехия 2001. № 1. С. 69—73; Грякалова Н.Ю.

B.В.Розанов: «Фигуры Тендера» и «Дискурс национальной идентичности» // Энтелехия. 2003. № 7. С. 92—97.

Что касается К.П. Победоносцева, то в советский период как специальные работы о нем, так и обращения в рамках иных, более широких исследований были исключительно негативными, это объясняется идеологическими причинами. Можно выделить несколько зарубежных исследований, в частности, работы Р.Бирнса, посвященные общей характеристике мировоззрения К.П.Победоносцева, а также Э.Тадена, исследовавшего его философию истории. Ситуация меняется в 90-е годы, когда мировоззрение обер-прокурора Священного Синода становится предметом всестороннего, объективного, свободного от идеологических пристрастий изучения.29

В наследии Л.А.Тихомирова долгое время обращали внимание лишь на его политические взгляды, на его превращение из радикала-народника в убежденного монархиста. Однако в последние годы предметом исследовательского интереса вполне закономерно становится и его оригинальная религиозно-мистическая историософия.30 ' Новую интерпретацию получает и эволюция социально-политических воззрений Л.А.Тихомирова, где версия его внезапного обращения в монархизм

28 Byrnes R. Pobedonostsev. His life and thought. Bloomington, London. 1968; Thaden E.C. Conservative nationalism in nineteenth-century Russia. Seattle, 1964. P. 185.

29 Иванников И.А. Проблема государственного устройства в русской политико-правовой мысли: (М.А. Бакунин, К.Д. Кавелин, К.П. Победоносцев). Дисс. . канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 1995; Пешков А.И. К.П. Победоносцев как идеолог русского православия: Автореф. дис. . канд. филос. наук. СПб., 1993; Полунов А.Ю. К.П. Победоносцев — человек и политик // Отечественная история. 1998. № 1; Соловьев A. JI. К.П. Победоносцев и политика контрреформ // Известия Уральского государственного университета. 2003. № 25; Тимошина Е.В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма : К.П. Победоносцев. СПб.: Санкт-Петербург, гос. ун-т, 2000. 202 с.

30 Верещагин В.Ю., Макеев В.В. Понежин М.Ю. Доктрина монархической государственности Л.А.Тихомирова. Монография. Ростов-на-Дону, 2003; Ермашов Д. В, Пролубников A.B. Ширинянц A.A. Русская социально-политическая мысль XIX — начала XX века: Л.А.Тихомиров. М., 1999; Милевский O.A. Проект «идеальной монархии» Л.А.Тихомирова: утопия или реальность? // Эхо. Сборник статей по новой и новейшей истории Отечества. М., 2001. Вып. 5; Посадский C.B. Философские основы культурно-исторических воззрений Л.А. Тихомирова: Дис. . канд. филос. наук. СПб., 2006; Шерстюк М.В. Одиночество Л.Тихомирова // Россия XXI. 2002. № 2. сменяется, представлением о закономерном переходе к принципам консервативного мировоззрения.31

Гораздо большую осторожность отечественные исследователи проявляют по отношению к М.О.Меньшикову; можно назвать лишь одну монографию Шлемина П.И.32, специально посвященную характеристике мировоззрения одного из самых влиятельных в свое время представителей русской консервативной публицистики.

Таким образом, можно, с одной стороны, прийти к выводу о том, что в последние десятилетия исследования русского консерватизма стали более глубокими и разнообразными, но, с: другой стороны, целый; ряд проблем остается пока без внимания и настоятельно требует своего решения. Так, в частности, к фактически' неизученным проблемам следует отнести судьбу русской консервативной мысли в советский период. То же самое можно сказать и постсоветском периоде, в который, несмотря на очевидное обострение интереса к теоретическому наследию русского, консерватизма, несмотря на явную реабилитацию консервативных идей в политике, общие представления о сущности этого социокультурного феномена остаются весьма туманными. Более того, даже в случае восполнения этих хронологических пробелов, остается нерешенной проблема реконструкции эволюционного развития русской консервативной мысли; ее переходов от одной исторической формы к другой.

Объект исследования - русский консерватизм как исторический и социокультурный феномен.

Предмет исследования - исторические формы русского консерватизма и его религиозно-философские основания.

31 Сухоруких А. В. Рабочий вопрос в России: монархическая альтернатива Л. А. Тихомирова // Страницы истории и историографии Отечества. Воронеж, 1999. Вып.2

32 Шлемин П.И.М. О. Меньшиков: мысли о России. М., 1997.

Цель исследования - раскрыть сущность и своеобразие исторических форм русского консерватизма и реконструировать эволюционный процесс их изменения.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач исследования:

- раскрыть понятие консерватизма и проанализировать основные подходы к его определению;

- конкретизировать понятие консерватизма посредством его сопоставления с понятием консервативной революции;

- определить место и роль консерватизма в процессах модернизации и глобализации;

- характеризовать мировоззрение и историософское учение К.Н.Леонтьева как представителя русского социального консерватизма;

- характеризовать социальные и религиозно-философские воззрения В.В.Розанова как представителя русского социального консерватизма;

- рассмотреть идеи и деятельность К.П.Победоносцева как представителя русского государственного консерватизма;

- рассмотреть монархизм и религиозно-мистическую историософию Л.А.Тихомирова в качестве формы русского государственного консерватизма;

- рассмотреть национализм М.О. Меньшикова в качестве формы русского государственного консерватизма;

- раскрыть сущность учения М.А.Лифшица о «великом восстановлении» и определить место и роль его «вторичного консерватизма» в ряду исторических форм русской консервативной мысли;

- в качестве специфической историософской проблемы поставить вопрос о возможности существования советского консерватизма и выявить пути ее решения;

- определить основные формы и направления консерватизма в постсоветский период развития России.

Теоретико-методологическим основанием работы является принцип единства логического и исторического. Этот принцип дал возможность рассматривать консерватизм в виде ряда системно завершенных концепций, обладающих набором неизменных принципов, анализировать консерватизм в динамике, определяемой социально-историческими условиями его формирования и развития. Диссертация построена на основе феноменологического, генетического и концептуального анализа работ виднейших представителей русского консерватизма, а также некоторых западноевропейских мыслителей консервативного толка. Сущность русского консерватизма выявляется путем исследования логики его формирования и развития, через определение его исторических и теоретических источников, философско-мировоззренческих оснований и социокультурных детерминант. Используется большое число историко-философских источников и современных публикаций как из области мировой и отечественной философии, так и социально-гуманитарных наук. Сложность и многогранность консерватизма как социокультурного феномена обуславливают применение методов историко-философской и исторической реконструкции. Анализ религиозно-философских оснований учений отдельных представителей русского консерватизма осуществлен на основе компаративистского подхода.

Научная новизна диссертации состоит в следующем: 1) впервые осуществлены реконструкция и концептуальный анализ содержания и эволюции исторических форм русского консерватизма

XIX, XX и начала XXI веков на основе определения существенных признаков русского консерватизма как религиозно-философского и социально-политического течения;

2) в круг исследования вовлечены новые фигуры, например, М.О.Меньшиков, М.А.Лифшиц, ранее практически никогда не рассматривавшиеся в качестве представителей русской консервативной мысли;

3) впервые поставлена проблема существования консерватизма в советский период истории и намечены пути ее решения в качестве историософской проблемы;

4) выявлены социокультурные и религиозно-философские основания русского консерватизма;

5) осуществлен сравнительный анализ социально-философских построений западноевропейского и русского консерватизма;

6) предпринята характеристика основных направлений и тенденций развития консервативной мысли в постсоветский период.

Основные положения, выносимые на защиту :

1. Понятие консерватизма раскрыто через сопоставление двух подходов - ситуационного, где под консерватизмом понимается стремление к сохранению существующего положения вещей, охранению, консервации определенных сторон бытия в контексте данной общественно-политической реальности, и содержательного, в рамках которого сущностью консерватизма оказывается вневременная, универсальная система ценностей, а консервативным является все то, что стремится к сохранению или отстаиванию выражающих эту систему идейных установок, норм и принципов организации общества.

2. Понятие консервативной революции, лишь на первый взгляд соединяющее в себе несоединимые противоположности — консерватизм и революцию — основывается на убеждении, что эволюционные перемены в духе социализма или либерализма невозможны и, демонстрируя ограниченность охранительной функции, побуждает консервативную мысль определить отношение к глобальным историческим изменениям.

3. Поскольку в истории России одной из острейших проблем является «отложенная модернизация», то русский консерватизм вынужден определять себя в отношении к модернизационным процессам, приобретающим циклический характер, выраженный в закономерном чередовании реформ и контрреформ.

4. Консерватизм XIX века, в зависимости от привилегированного объекта сохранения, от ориентации на социоцентризм или этатизм, приобретает форму социального консерватизма или государственного консерватизма, которые в русской общественной мысли взаимодополняют друг друга.

5. Наиболее полное выражение социальный консерватизм находит в учении К.Н.Леонтьева о намеренном замедлении закономерного перехода цивилизации от состояния «цветущей сложности» к состоянию «вторичного смесительного упрощения» и в учении В.В.Розанова о взаимосвязи семьи, быта, религии и пола.

6. Государственный консерватизм наиболее ярко воплощается в апологетике самодержавия у К.П.Победоносцева, в религиозно-мистическом монархизме Л.А.Тихомирова и в учении о «национальной империи» М.О.Меньшикова.

7. В советский период истории России консервативная мысль сохраняется, во-первых, в прямо или косвенно выраженной приверженности традициям русского консерватизма, во-вторых, в своеобразном феномене «марксистского консерватизма», в частности, в онтогносеологии и в проекте «великого восстановления» М.А.Лифшица.

8. В постсоветском консерватизме следует различать сторонников сохранения «Империи» (под которой понимается, как правило, единое политическое, социальное и культурное пространство) и приверженцев создания русского «национального» государства, построенного по этническому принципу.

Теоретическая и практическая значимость исследования

Результаты диссертационного исследования позволяют определить сущность и основные особенности исторических форм русского консерватизма, что дает возможность более глубокого понимания феномена консерватизма в целом. Основные положения диссертации имеют методологическое значение и могут служить основой для проведения социально-философского анализа консервативной мысли в различных парадигмах отечественной и зарубежной социальной философии. Теоретический материал, содержащийся в диссертационном исследовании, может быть использован при чтении курсов лекций по социальной философии, политической философии, истории философии, а также при разработке спецкурсов по тематике диссертации.

Апробация работы. Идеи и результаты работы излагались на следующих научных форумах: II, III и V Всероссийские научно-технические конференции «Вузовская наука — региону» (Вологда, 2004, 2005, 2007), III Всероссийская научная конференция «Гуманитарные и социально-экономические науки в начале XXI века» (Нижний Новгород, 2004), II Международная научно-практическая конференция «Нравственность и религия» (Пенза, 2005),- II Чтения по теории, методологии и философии истории (Санкт-Петербург, 2005), IV Российский философский конгресс (Москва, 2005), I и II Международные научные конференции «Философия права в России: теоретические принципы и нравственные основания» (Санкт-Петербург, 2007, 2008), Всероссийская научная конференция «Бренное и вечное: символические парадигмы модернизации культурного пространства» (октябрь 2006, г. Великий Новгород); «Бренное и вечное: социально-мифологические и политософские измерения идеологии в "массовых обществах"» (октябрь 2007, г. Великий Новгород); «Советская культура: опыт и перспективы изучения (июнь 2008, г. Великий Новгород); «Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном пространстве современного мира» (октябрь 2008, г. Великий Новгород). По заявленной проблематике были опубликованы монография, а также несколько десятков статей.

Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории философии Санкт-Петербургского государственного университета и рекомендована к защите.

Структура диссертационного исследования и расположение материала определяются своеобразием анализируемой проблемы. Работа состоит из введения, пяти глав (тринадцати параграфов), заключения, списка использованной литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Исторические формы и религиозно-философские основания русского консерватизма"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В ходе диссертационного исследования были получены следующие результаты: I

Во-первых, понятие «консерватизм» раскрыто через сопоставление двух подходов — ситуационного, где под консерватизмом понимается стремление к сохранению существующего положения вещей, охранению, консервации определенных сторон бытия в контексте данной общественно-политической реальности, и содержательного, в рамках которого сущностью консерватизма оказывается вневременная, универсальная система ценностей, а консервативным является все то, что стремится к сохранению или отстаиванию выражающих эту систему идейных установок, норм и принципов организации общества.

Во-вторых, установлено, что понятие консервативной революции, лишь на первый взгляд соединяющее в себе несоединимые противоположности — консерватизм и революцию — основывается на убеждении, что эволюционные перемены в духе социализма или либерализма невозможны, и, демонстрируя ограниченность охранительной функции, побуждает консервативную мысль определить отношение к глобальным историческим изменениям.

В-третьих, поскольку в истории России одной из острейших проблем является «отложенная модернизация», то следует признать, что русский консерватизм вынужден определять себя в отношении к модернизационным процессам, приобретающим циклический характер, выраженный в закономерном чередовании реформ и контрреформ.

В-четвертых, выявлено, что консерватизм XIX века, в зависимости от привилегированного объекта сохранения, от ориентации на социоцентризм или этатизм, приобретает форму или социального или государственного консерватизма, которые в русской общественной мысли взаимодополняют друг друга.

В-пятых, установлено, что наиболее полное выражение социальный консерватизм находит в учении К.Н.Леонтьева о намеренном замедлении закономерного перехода цивилизации от состояния «цветущей сложности» к состоянию «вторичного смесительного упрощения» и в учении В.В.Розанова о взаимосвязи семьи, быта, религии и пола.

В-шестых, показано, что государственный консерватизм наиболее ярко воплощается в апологетике самодержавия у К.П.Победоносцева, в религиозно-мистическом монархизме Л.А.Тихомирова и в учении о «национальной империи» М.О.Меньшикова.

В-седьмых, приведены доводы, что в советский период истории России консервативная мысль сохраняется, во-первых, в прямо или косвенно выраженной приверженности традициям русского консерватизма, во-вторых, в своеобразном феномене «марксистского консерватизма», в частности, в онтогносеологии и в проекте «великого восстановления» М.А.Лифшица.

В-восьмых, определено, что в постсоветском консерватизме следует различать сторонников сохранения «Империи» (под которой понимается, как правило, единое политическое, социальное и культурное пространство) и приверженцев создания русского «национального» государства, построенного по этническому принципу.

Вообще говоря, консерватизм представляет собой одно из основных направлений социальной и политической философии наряду с либерализмом и радикализмом. Веками длящийся между этими течениями спор на самом деле является спором о природе и сущности человека, о его предназначении и его отношении к социуму. Поэтому самое важное в исследовании русского консерватизма - это изучение антропологических аспектов его социальной философии.

В наши дни, когда национальная, культурная идентичность России оказалась под угрозой глобализации, феномен отчуждения человека стал приобретать совершенно новые формы. Вопрос о существовании общечеловеческих ценностей ставится сегодня довольно часто, но, признавая его правомерность, следует подчеркнуть, что стандартизация и унификация различных по своей природе культур приводит к обезличиванию человека. Поэтому русский консерватизм, исходящий из постулата «вне традиции нет личности», стремящийся рассматривать индивида и социум в их неразрывной связи, в современной ситуации начинает привлекать к себе все большее внимание не только философов, историков, политологов, социологов, но и политиков. Именно русские консерваторы одними из первых возвестили о грядущем наступлении эпохи «среднего человека», знаменующей собой глубокий упадок цивилизации.

Потрясения в истории XX века продемонстрировали тот факт, что результаты либеральных и социалистических преобразований, какими бы силами они ни проводились, оказываются для человека в равной мере губительными. Кризисные явления в современной жизни российского общества поставили под сомнение возможность реализации как социалистической, так и либеральной моделей развития в той форме, в которой они осуществлялись. Неудачи проводившихся преобразований объясняют чаще всего тем, что они оказались несовместимы с традициями России. Отсюда правомерный интерес к отечественной консервативной мысли, которая стремилась опираться на национальное, политическое, экономическое и духовное своеобразие русской культуры, ориентировалась на органическое сочетание интересов человека и общества, личности и государства.

Значительный интерес изучение русского консерватизма представляет собой и в методологическом отношении. В условиях радикальной переоценки общественных идеалов подвергается пересмотру методологический инструментарий, имевшийся до сих пор в распоряжении социально-гуманитарных наук. Активно разрабатываются новые подходы к социально-философскому осмыслению проблемы человека, но многие из них строятся на основе или марксистских, или либерально-гуманистических парадигм, или же эклектично сочетают и ту и другую. Консерватизм, с его критикой индивидуализма, нигилизма и имморализма, с его стремлением вернуть человека в материнское лоно традиции, позволяет иначе поставить и иначе решить многие проблемы социально-философского знания, позволяет расширить теоретико-методологическую базу социально-гуманитарных исследований.

Если консервативно ориентированная мысль ставит перед собой задачу возвращения человека в лоно традиции, то эта же задача может быть понята и как возвращение человека в свой дом. В современной философии ситуация современного человека довольно часто характеризуется как «бездомность». Хайдеггер в «Бытии и времени» обозначает бытие человека в мире термином «Un-heimlichkeit» (в переводе В.В. Бибихина — «жуть»), буквальное южнонемецкое значение которого «без-домное», «бес-приютное». Понятие же, лежащее в основании «жути», выражено Хайдеггером через термин «das Unzuhause» (в пер. Бибихина: «не-по-себе»), непосредственное значение которого, без отрицательной частицы Un, — «свой дом», «домашний очаг», «обжитое место».361

Если связь консерватизма с идеей дома, с идеей домостроительства представляется очевидной, и если мистическое опасение Чужого составляет существенную черту современного русского консерватизма (одну из тех черт, какой он отличается от консерватизма Леонтьева или Победоносцева), то нельзя исключить, что анализ понятия бездомности, своеобразная феноменология бездомности поможет нам узнать очень многое о той ситуации, в какой сегодня оказался русский консерватизм, и о возможности из этой ситуации выбраться.

Очевидно, что бездомное существование нельзя отнести к числу завоеваний человека. Оппозиция «свое — чужое» теряет свой смысл, и если пафос мифологического консерватизма заключается в опознании «чужого», то следует видеть в этом не только нелепую подозрительность, но и попытку вернуться к себе домой. В антимирах вместе с потерей подлинного дома теряется и способность осознать свою бездомность. Однако возвращение домой может начаться только тогда, когда человек осознает свою бездомность, когда поймет, что никакой суррогат не заменит ему истинный дом. Бездомность должна быть осознана не как космополитическая свобода от обязанностей перед родом и не как горький, но героический удел, а во всей глубине своей ущербности.

Бездомность вначале дает человеку свободу от исторической памяти, но затем закономерно сменяется чувством исторического сиротства. Бездомность русского бытия весьма остро переживал еще Чаадаев: «Взгляните вокруг себя. Не кажется ли, что всем нам не сидится не месте. Мы все имеем вид путешественников. Ни у кого нет определенной сферы существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы, что побуждало бы в вас симпатию или любовь, ничего прочного, ничего постоянного; все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри вас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам». В известном отношении русское либеральное западничество, характерный для него поиск социального идеала за пределами отчизны и попытки его претворения также можно рассматривать как поиск дома, как стремление вернугься на истинную Родину, в Европу. Но в этом же отношении мистицизм консервативного мышления, мистификация Чужого - это знак глубочайшей бездомности русского духа. Бездомность - тайна современного русского консерватизма.

362 Чаадаев П.Я. Философические письма // Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1987. С. 36.

Можно предположить, что современный мир даже не замечает своей бездомности, так как сам факт бездомного существования нигде никем не дискутируется, никто не ставит его под сомнение. Но это может быть и следствием того, что человек наших дней закрывает себе глаза и выдает желаемое за действительное. Реальность бездомности ужасна, и человек готов цепляться до последнего за иллюзию обустроенности. Внезапно его охватывает страсть к покорению пространства, выражающаяся в преодолении крохотных отрезков пути, в выматывающих силы переходах, в желании сменить оседлый образ жизни на кочевой. Часто он похож на первобытного варвара, подбирающегося к непонятному укреплению, за которым скрывается неведомая цивилизация. Ни любовь, ни домашний уют, ни покой обывателя не могут остановить его жажду покорения пространства. Он стремится к победе, смысл которой пока еще не ясен и ему самому. Но ради нее во что бы то ни стало следует научиться жить в мире бездомности.

Консерватизм заслуживает внимания уже тем, что он не изменяет теплоте поэтического отношения к утерянному раю отцовского дома. Возможно, он более реалистично, чем многие другие, смотрит на либеральный сценарий человеческого будущего, при котором бездомность станет доминирующей формой существования. Подобные прогнозы сегодня не всегда высказываются в минорной тональности. Например, согласно Ж. Аттали, в обществе будущего как люди, так и вещи будут находиться в постоянном передвижении, без адреса или стабильной семьи, центральное значение будут иметь так называемые «кочевнические объекты» (удобные, транспортабельные, легко переносимые каждым индивидуумом: магнитная карточка, мобильный телефон, персональный компьютер и т.п.) Отношение к границам, барьерам, расстояниям, пространству в целом у этих «кочевников будущего» радикально изменится. Ж. Аттали предвещает наступление «Третьей эры» — эпохи, когда окончательно наступит безраздельная власть денег, и когда, благодаря новым техническим возможностям, будет достигнуто объединение Америки, Европы и Тихоокеанского региона.

Россия, которая в силу своего географического положения связывает эти пространства суши и моря, в его схеме отсутствует. Сможет ли противостоять таким проектам русская консервативная мысль? Сможет, если осознает остроту вызова, если не погрязнет в изоляционизме, если восстановит связь с богатейшей традицией русского консерватизма, если научится бодрствовать и стоять на страже.

Список научной литературыКамнев, Владимир Михайлович, диссертация по теме "История философии"

1. Абелинскас Э. Ю. Консерватизм как мировоззрение и политическая идеология. (Опыт обоснования). — Екатеринбург, 1999.

2. Абрамо А. И. Культурно-историческая концепция русской цивилизации К.Н. Леонтьева // Цивилизация: прошлое, настоящее и будущее человечества. М., 1988.

3. Аееринцев С. С. Православие // Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 4.

4. Аверинцев С. С. Язычество // Философская энциклопедия. М., 1970. Т.5.

5. Аверьянов В. Консерватизм в отдельно взятой стране // Волшебная гора. 2006. № XII.

6. Адамович Г. Комментарии. СПб., 1999.

7. Андронов Ю. В., Мячин А. Г., Ширинянц А. А. Русская социально-политическая мысль XIX—начала XX века: К. Н. Леонтьев. М., 2000.

8. Анисимов А. Н. Переходная экономика как особый тип разбалансированного рыночного хозяйства // Экономическая наука современной России. 1999. № 2.

9. Арсланов В. Г. Постмодернизм и русский «третий путь». М., 2007.

10. Архипов С. Н. Социально-философский анализ консерватизма : Дис. . канд. филос. наук : 09.00.11 : Саранск, 2004.

11. Ахыезер А. С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991.

12. Ахиезер А. С. Россия: некоторые проблемы социокультурной динамики //Мир России. 1995. № 1.

13. Бердяев Н. Константин Леонтьев. Очерки истории религиозной мысли. Париж, 1926.

14. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского. М., 2007.

15. Бердяев Н. А. Опыты философские, социальные, литературные. М., 2002.

16. Ю.Бердяев Н. А. Откровение о человеке в творчестве Достоевского. М., 1995.

17. Бердяев Н. А. Судьба России. М., 2000.

18. Бибихин В. В. Закон русской истории // Бибихин В. В. Другое начало. СПб., 2003.23 .Бородай Ю. М. В поисках этногенного фактора // Природа. 1981. № 4.

19. Брода М. Проблемы с Леонтьевым. М., 2001.

20. Булгаков С. Н. Агнец Божий. М., 2000.

21. Булгаков С. Н. Тихие думы. М., 1918.

22. Буровский А. Несостоявшаяся империя. Красноярск; Москва, 2001.

23. Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX начала XX вв. // Вопросы философии. 1991. №8.

24. Ведерников В. В. «Московский сборник» К. П. Победоносцева и кризис идеологии пореформенного самодержавия // Вестник. ВолГУ. Сер. 4. История. Философия. 1997. Вып. 2.

25. Верещагин В. Ю., Макеев В. В., Понеэ/син М. Ю. ДоктринаNмонархической государственности Л. А.Тихомирова. Монография. Ростов-на-Дону, 2003.

26. Вехи / Составление Н. Казаковой. М., 1991.

27. Виленский Б. В. Судебная контрреформа в России // Учен. зап.

28. Саратовского юрид. ин-та. 1965. Вып. 2. ЪЪ.Вишленкова Е. А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в

29. России первой четверти XIX века. — Саратов, 2002. ЪА.Вишневский А. Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М., 1998.

30. Володихин Д. М. "Высокомерный странник". Философия и жизнь Константина Леонтьева. М., 2000.

31. Вяземский П. А. Полное собрание сочинений. СПб., 1878. — Т.1.37Хаджиев К. С. Современный консерватизм: опыт типологизации // Новая и новейшая история. 1991. № 1.

32. Галкин А. А., Рахишир 77. Ю. Консерватизм в прошлом и настоящем (О социальных корнях консервативной волны). М., 1987.

33. Гарбузов В. Н. Консерватизм: понятие и типология (историографический обзор) // Полис. — № 4. — 1995.

34. Генон Р. Заметки об инициации // Генон Р. Символизм креста. М., 2005.

35. Генон Р. Царство количества и знамения времени. М., 2004. Ав.Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977.

36. Гиппиус-Мережковская 3. Н. Дмитрий Мережковский // Вопросы литературы. — 1990. — № 5.

37. Гнатюк О. ЛКонсервативный либерализм П. Б. Струве. Историко-социологический анализ // Автореф. дис. . докт. социол. наук. — СПб., 1997.

38. Гобино Ж. А. де. Опыт о неравенстве человеческих рас. М.: Одиссей, Олма-Пресс, 2001.

39. Гроссман JI. П. Достоевский. М., 1989.51 .Гросул В. Я. и др. Русский консерватизм XIX столетия: идеология и практика. — М., 2000.

40. Ы.Грякалова Н. Ю. В.В.Розанов: «Фигуры Тендера» и «Дискурс национальной идентичности» // Энтелехия. — 2003. — № 7. — С. 92—■ 97.

41. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. JL, 1990.

42. Гусев В. А. Консервативные идеологии // Социологические исследования. 1994. № 11. С. 129—135.

43. Дамъе Н. В. Философия истории К.Н. Леонтьева // Автореф. дис. . канд. филос. наук. — М., 1993.

44. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991.

45. Данишевская Г. А. Россия между традиционализмом и модернизмом // Вестник Моск. ун-та. Сер. 12. 1994. № 1.

46. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. М., 1989.

47. Едошина И. А. Однажды в Мюнхене, Или поиск духовного в синих тонах (В. Розанов и В. Кандинский) // Энтелехия. — 2000. — № 1. — С. 60—70.вЪ.Епанчин Н. А. На службе трех императоров. Воспоминания. М., 1996.

48. Ерасов Б. С. Цивилизационный плюрализм против моносистемного монизма // Осмысливая мировой капитализм (И. Валлерстайн и миросистемный подход в современной западной литературе). М., 1997.

49. Ермашов Д. В., Пролубников А. В., Ширинянц А. А. Русская социально-политическая мысль XIX — начала XX века: Л. А.Тихомиров. М., 1999. вв.Ермолин Е. А. Семя и слово // Энтелехия. — 2000. — № 1. — С. 29—34.

50. Ерофеев В. В. Разноцветная мозаика розановской мысли // Розанов В. В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990. — С. 6—36.

51. Ерохина Т. И. В.Розанов: «за» или «против» декадентства? // Энтелехия. — 2000. — № 1. — С. 44—47.

52. Зайончковский 77. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х гг., М., 1964.

53. Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла. Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX века.1. М., 2001.

54. Жиоюек С. Тринадцать опытов о Ленине // Критическая масса. — 2003.2.

55. Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М., 1980.

56. Каграманов Ю. М. Метаморфозы нигилизма: о «новых философах» и «новых правых». М., 1986.

57. Кантор В. К. Русская классика или бытие России. М., 2005. Ш.Капустин Б. Г. Россия и Запад: путь к миру миров // Цивилизации и культуры. Научный альманах. Вып. 1. Россия и Восток: цивилизационные отношения. М., 1997.

58. Карамзин Н. М. Вопросы и ответы // Вестник Европы. — 1802. — № 8.

59. Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. М., 1991.85 .Карамзин Н. М. Историческое похвальное слово Екатерине II //

60. Сочинения Карамзина. В 3 т. СПб., 1848. Т. 1. 86.Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 2007. Т. 1. Ю.Карамзин Н. М. Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени // Карамзин Н. М. Сочинения. В 2 т. Л., 1984.

61. Карамзин Н. М. Швейцария // Вестник Европы. 1802. № 20.

62. Кармизова С. Т. Российский консерватизм как философско-политическая идея : Автореф. дис. . канд. филос. наук. Ростов на Дону, 1999.

63. Карцов А. С. Правовая идеология русского консерватизма. М., 1999. 91.Кашин Е. И. «Дух творчества» и творчество в понимании В. Розанова //

64. Энтелехия. —2001. —№ 1. —С. 19—23.

65. Кашина Н. К. Миф в зеркале «Серебряного века» (В. Розанов, Д. Мережковский, А. Лосев) // Энтелехия. — 2000. — № 1. — С. 47— 51.

66. Киреевский И. В. Полн. собр. соч. М., 1911.

67. Китаев В. А. XIX век: пути русской мысли. Н. Новгород: ННГУ, 2008.355 с.

68. Кистяковский Б. А. В защиту права (Интеллигенция и правосознание) // Вехи. М., 1991.

69. Ковалевский 77. И. Психология русской нации. СПб., 1915.

70. Коваленко В. И., Костин А. И. Политические идеологии: история и современность // Вестник МГУ. Сер. 12: Политические науки. — 1997.12.

71. Кожинов В. В. Контрреволюция, осуществляемая «по-революционному». .// Наш современник. — 1998. — № 11—12.

72. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. М., 1980.

73. Кольцов Б. А. Идея органицизма в философско-исторических концепциях Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева : Дис. канд. филос. наук : 09.00.03 : Саратов, 2003.

74. Консерватизм в России. Круглый стол // Социологические исследования. — 1993. — №1. — С. 43—61.

75. Консерватизм как течение общественной мысли и фактор общественного развития. Материалы круглого стола // Политические исследования. — 1995. — № 4. — С. 33—59.

76. Консерватор: эксперт, гражданин, правитель. Государство, общество, частная жизнь, познание. («Круглый стол») // Вестник МГУ. Сер. 12: Политические науки. — 1995. — № 4. — С. 3—32.

77. Кольцов В. Б., Мансуров В. А. Либерализм и консерватизм // Интеллигенция и перестройка. М., 1991.

78. Консерватор: эксперт, гражданин, правитель. Государство, общество, частная жизнь, познание. («Круглый стол») // Вестник МГУ. Сер. 12: Политические науки. — 1995. — № 4.

79. Корнилов А. А. Александр II (курс истории России XIX века). М., 2007. —301 с.

80. Корольков А. А. Пророчества Константина Леонтьева. СПб., 1991.

81. КосикВ. И. Константин Николаевич Леонтьев: Реакционер, пророк? // Сов. славяноведение. —-1991. — № 3. — С. 3—11.

82. Косик В. И. Константин Леонтьев: Размышления на славянскую тему. М., 1997.

83. Костыря JI. 77. Консерватизм в России на рубеже XVIII — XIX веков: Автореф. дис.канд. ист. наук. М., 2000.111 .Красильщиков В. А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. №7.

84. Крылов К. ЕБН // Крылов К. Нет времени. СПб., 2006. 113 .Либенфелъс Йорг Ланц фон. Теозоология, или Гримасы Содома и Электрон Богов. Тамбов, 2008.

85. Леонтьев К Н. Византизм и славянство // Россия глазами русского: Чаадаев, Леонтьев, Соловьев. СПб., 1991.

86. Леонтьев К. Н. Записки отшельника. М., 1992.

87. ЛеонтьевК. Н. Избранное. М., 1993.

88. К. Леонтьев, наш современник. М., 1993.

89. Леонтьев К. Н.: pro et contra. СПб., 1995; Кн. 1, 2.

90. Леонтьев К. Н. Панславизм и греки // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем. В 12 т. СПб., 2005. Том 7. Книга 1.

91. Леонтьев КН. Плоды национальных движений на православном Востоке // Леонтьев К. Н Цветущая сложность. Избранные статьи. М., 1992.

92. Леонтьев К Н. Поздняя осень России. М., 2000.

93. Леонтьев КН. Полное собрание сочинений и писем. В 12 т. СПб.: Владимир Даль, 2000—2007.

94. Леонтьев К.Н. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем. В 12 т. СПб., 2007. Том 8. Книга 1.

95. Леонтьев К. Н. Цветущая сложность: Избранные статьи. М., 1992.

96. Леонтьев К. Н. Чем и как либерализм наш вреден // Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений и писем. В 12 т. СПб., 2006. Том 7. Книга 2.

97. Лифшиц Mux. В чем сущность спора? // Мих. Лифшиц. Собрание сочинений: В 3 т. М., Изобразительное искусство, 1986. Т. II.

98. Лифшиц Mux. Надоело // Литературная газета. 1940 г. 10 января.

99. Лифшиц Mux. Что такое классика. М., 2004. ХЪХ.ЛосскийН. О. История русской философии. М., 1994. \Ъ2.Лотман Ю.М. Идея исторического развития в русской литературе

100. XVIII — начала XIX столетия // XVIII век. Л., 1981. Сб. 13. ХЪЪ.Лотман Ю.М. «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Карамзина — памятник русской публицистики начала XIX века // Литературная учеба. 1988. № 4.

101. ЛотманЮ. М. Сотворение Карамзина. М., 1987.

102. Маилов А. И. Русская религиозная философия в «Пути». Вып. 4: Лев Шестов как проблема (Категория действительности и грехопадение). СПб., 1995.

103. Макинтайр А. После добродетели. М., 2000.

104. Малявин С. Н. Русский социальный синтез. СПб., 1999.

105. МанхеймК. Диагноз нашего времени. М., 1994.

106. Марков Б. В. Философская антропология. СПб., 1997.

107. Масарик Т. Г. Либерализм // О свободе. Антология мировой либеральной мысли (первая половина XX века) / Под ред. М. А. Абрамова. М., 2000.141 .МацейнаА. Великий Инквизитор. СПб., 2000.

108. Медушевский А. Н. Реформы и контрреформы в истории России //

109. Коммунист. 1991. № 2. ХА-Ъ.Мёллер ван ден БрукА. Третий рейх // Полис. — 2005. — № 5.

110. Мельвилъ А. Ю. Консерватизм // Философский энциклопедический словарь. М., 1983.

111. Меньшиков М. О. Быть ли России великой? // Московский журнал. — 1993. —№ 11.

112. Меньшиков М. О. В Москве // Наш современник. ■— 1997. — № 9.

113. Меньшиков M. О. Выше свободы: Статьи о России. М., 1998.

114. Меньшиков М. О. Дневник 1918 года//Российский архив. Вып. IV.

115. Меньшиков М. О. Думы о счастье. Ставрополь, 1995.

116. Меньшиков М. О. Из писем к ближним. М., 1991.

117. Меньшиков М. О. Как воскреснет Россия? СПб., 2007.

118. МеньшиковМ. О. Национальная империя. М., 2004.

119. Меньшиков М. О. О любви. Ставрополь, 1994.

120. Меньшиков М. О. Письма к русской нации. М., 1999.

121. МеньшиковМ. О. Праведники и пустосвяты. Национальная комедия // Московский журнал. 1993. — № 7.

122. Меньшиков М. О. Реакция на убийство Николая И: Страницы из дневника // Русский вестник. 1991. — № 20.

123. Меньшиков М. О. Русское пробуждение // М. О.Меньшиков. Письма к русской нации. М., 1999.

124. Меньшиков М. О. Сироты Верещагина // Московский журнал. — 1993. — №8.

125. Меньшиков М. О. Из статьи «Чиновники и герои» // Московский журнал.—-1993.—№9.

126. Местр Ж. де. Рассуждения о Франции / Пер. с фр. Г.А.Абрамова, Т. В. Шмачковой. М.:РОССПЭН, 1997.161 .Мигранян A.M. Переосмысливая консерватизм // Вопросы философии. — 1990. — №11.

127. Милевский O.A. Проект «идеальной монархии» Л.А.Тихомирова: утопия или реальность? // Эхо. Сборник статей по новой и новейшей истории Отечества. М., 2001.

128. Милюков 77. 77. Очерки по истории русской культуры. М., 1994.

129. Минаков А. Ю. Русский консерватизм в современной российской историографии: новые подходы и тенденции изучения // Отечественная история. — 2005. — № 6.

130. Митрохин Н. Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953—1985 годы. М., 2003.

131. Модернизация в России и конфликт ценностей. М.: ИФРАН, 1994.

132. Монастырских Г. П. Социология русского консерватизма : Дис. . д-ра социол. наук : 22.00.01 : Северодвинск, 2003.

133. Мочкин А. Н. Парадоксы неоконсерватизма: (Россия и Германия в конце XIX — начале XX века) / М., 1999. — 194 с.

134. Мочкин А. Н. Социализм в поисках третьего пути // Общественные науки и современность. 1998. № 5. С. 100—107.

135. ПО.Мусихин Г. И. Россия в немецком зеркале (сравнительный анализ германского и российского консерватизма). СПб., 2002.

136. Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др. Пер. с англ. и нем. — М.: Праксис, 2002.

137. Новикова Л. И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М., 1999.

138. Опыт российских модернизаций. М.: Наука, 2000.

139. Орлова Н. X. Семья и семейный вопрос в философии В. В. Розанова // Материалы международной научной конференции «Мужское и женское в культуре». СПб, 26—27 сентября 2005 г.

140. Павленко А. И. Социология VERSUS метафизика. Семейная тема публицистики В.В.Розанова (1890—1894) // Энтелехия. — 2001. — № 1.С. 31—36;

141. Паин Э. Имперский национализм // Космополис. — 2005. — № 3.

142. ХИ.Панарин A.C. Россия' в цивилизационном процессе (междуатлантизмом и евразийством). М., 1995.1%.Пантин В. И. Волны и циклы социального развития: Цивилизационная динамика и процессы модернизации. М., 2004.

143. Паскаль Б. Письма. М., 1965.

144. Паршев А. Почему Россия не Америка? М., 1999.

145. Пешков А. И. К. П. Победоносцев как идеолог русского православия: Автореф. дис. канд. филос. наук. СПб., 1993.182. «.Пишу я только для вас.». Письма К. П. Победоносцева к сестрам Тютчевым // Новый мир. — № 3. — 1994.

146. Пленков О. Ю. Замечания к дневникам вечного нонконформиста. // Э. Юнгер. Годы оккупации (апрель 1945 декабрь 1948). СПб, 2007.

147. Победоносцев К. 77. Великая ложь нашего времени. М., 1993.

148. Победоносцев К. П. Ле-Пле. М., 1893.

149. Победоносцев К. 77. Московский сборник. М., 1897.

150. Победоносцев К. 77. Письма к Александру III // Великая ложь нашего времени. М., 1993.

151. Победоносцев К. 77. Сочинения. СПб., 1996.

152. Победоносцев К. 77.: pro et contra. СПб., 1995.i

153. Полторацкий H. 77. П. Б. Струве — как политический мыслитель. Лондон, 1981.

154. Полунов А. Ю. К. П. Победоносцев — человек и политик // Отечественная история. — 1998. — № 1.

155. Попов Э.А. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика: Дис. . докт. филос. наук. — Ростов-на-Дону, 2006.

156. Посадский C.B. Философские основы культурно-исторических воззрений Л.А. Тихомирова: Дис. канд. филос. наук. — СПб., 2006.19А. Приленский В. И. Консерватизм // Русская философия: Словарь. М., 1999.

157. Приленский В. И. Опыт исследования мировоззрения ранних русских либералов. М., 1994.

158. Пушкин С. Н. Историософия русского консерватизма XIX века. — Нижний Новгород, 1998.

159. Пыпин А. Н. Русское масонство XVIII и первой четверти XIX в. / Ред. и прим. Г. В. Вернадского. — Петроград: Изд. «Огни», 1916. — 580 с.

160. Репников A.B. «Эстетический аморализм» в произведениях К. Н. Леонтьева. М., 1999.

161. Розанов В. В. Мимолетное. М., 1994.

162. Розанов В. В. Опавшие листья // Розанов В. В. Сочинения. Л., 1990.

163. Розанов В. В. Поздние фазы славянофильства. К.Н.Леонтьев // Несовместимые контрасты жития. М., 1990.

164. Розанов В. В. Пушкин и Лермонтов // Пушкин в русской философской критике: конец XIX — первая половина XX в. М., 1990.

165. РозановВ. В. Религия и культура. М.: Правда, 1990.

166. Розанов В. В. Русская церковь // Розанов В. В. В темных религиозных лучах. М., 1994.

167. Розанов В. В. Семейный вопрос в России. В 2 т. СПб., 1903.

168. Розанов В. В. Трепетное дерево // Розанов В. В. В темных религиозных лучах. М., 1994.

169. Розанов В. В. Уединенное // Розанов В.В. Сочинения. Л., 1990.

170. Русская социально-политическая мысль XIX в.: К. Н. Леонтьев М., 1995.

171. Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVII—XX вв.). Вып. IV. М. О. Меньшиков: Материалы к биографии. М., 1993.

172. Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения. Круглый стол // Отечественная история. — 2001. — № 3. — С. 103—133.

173. Рябова Т. И. П. Б. Струве: Идеал «Великой России» // Либеральный консерватизм: История и современность. М., 2001.

174. Селезнев Ю. Н. Достоевский. М., 1990.

175. СерраноМ. Воскрешение героя. М., 1994.

176. СерраноМ. Золотая цепь. Тамбов. 2007.

177. СивакА. Ф. Константин Леонтьев. Л., 1991.

178. Сикорский И. А. О психологических основах национализма. Киев, 1910.

179. Сокольская И. Б. Консерватизм: идея или метод? // Полис. — 1998. — №4.

180. Соколов Э. В. Обсуждение книги М.А.Лифшица «В мире эстетики» (М. «Искусство», 1985.) // Философские науки. — 1986. — № 1.

181. Соловей В. Русская история: новое прочтение. М., 2005.

182. Соловьев А. Л. К. П. Победоносцев и политика контрреформ // Известия Уральского государственного университета. — 2003. — №25.

183. Соловьев В. С. Русская идея // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2.

184. Соловьев В. С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями // Соч.: В 2 т. М., 1990. Т.2.

185. Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX века. — Л., 1973.

186. Солонин Ю. Н. Дневники Эрнста Юнгсра: впечатления и суждения.// Эрнст Юнгер. Излучения (февраль 1941 — апрель 1945). СПб., 2002.

187. Сохряков Ю. И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX — начала XX вв. М., 2000.I

188. Степанов Ю. Г. К истории взаимоотношений Ф.М.Достоевского и КП.Победоносцева // Освободительное движение в России. Саратов, 1997. Вып. 16.

189. Степин В. С. Эпоха перемен и сценарии будущего. Избранная социально-философская публицистика. М., 1996.

190. Степун Ф. А. Миросозерцание Достоевского. М., 1993.233 .Степун Ф.А. Немецкий романтизм и философия истории славянофилов // Грани. Frankfurt (Main), 1959. № 42.

191. Страхов 77. 77. Вздох на гробе Карамзина // Заря. — 1870. — Кн. 10, отд. II. С. 220—221.

192. Струве 77. Б. Интеллигенция и народное хозяйство // Вопросы философии. — 1992. — № 12.

193. Струве 77. Б. Интеллигенция и революция // Вехи. Из глубины / Под. ред. А. А. Яковлева. М.: Правда, 1991.

194. Струве 77. Б. Мистика Державной власти // Новое время. — 1992. — №11.

195. Струве 77. Б. Патриотика: политика, культура, религия, социализм. М., 1997.

196. Струве П. Б. Россия. Родина. Чужбина. СПб., 2000.

197. Струве П. Б. Русский консерватизм // Новое время. — 1994. — №23.

198. Сумин О. Гегель как судьба России. Краснодар, 2005.

199. Сухоруких А. В. Рабочий вопрос в России: монархическая альтернатива JI. А. Тихомирова // Страницы истории и историографии Отечества. Воронеж, 1999. Вып. 2.

200. Сухорукова Г. А., Червонная Л. Г. Консерватизм: сущность, способы бытия, социальные функции. Свердловск, 1990.

201. Тимошина Е. В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К. П. Победоносцев. — СПб., 2000. — 202 с.

202. Тихомиров Л. А. Демократия либеральная и социальная. М., 1896.

203. Тихомиров Л. А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1901.

204. Тихомиров Л. А. Заслуги и ошибки социализма. М., 1906.

205. Тихомиров Л. А. Критика демократии. М., 1997.

206. Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. М., 1992.

207. Тихомиров Л. А. Религиозно-философские основы истории. М., 1997.

208. Тихомиров Л. А. Самодержавие и народное представительство. М., 1907.

209. Тихомиров Л. А. Социализм в государственном и общественном отношении. М., 1907.

210. Толстых В. И. Недоговоренное. Вехи. 2009. Промежуточные итоги дискуссии // Литературная газета, 29 июля 2009. № 31.

211. Усманов С М., Данилов А. А. Исчезновение русского народа. Предчувствия В. В. Розанова и реальности постсоветского пространства Текст. / С. М. Усманов, А. А. Данилов // Энтелехия. — № 11, — 2005. — С. 117—120.

212. Хорос В. Г. В поисках ключа к прошлому и будущему // Вопросы философии. — 1993. — №5.2Ъб.Хоружий С. С. Две-три России спустя. // Литературная газета, 1 апреля 2009. № 14.

213. Фадеева Т. М. «Новые правые» во Франции: к критике концепции «консервативной революции» // Вопросы философии. — 1985. — № 2.

214. Фадеева Т. М. У истоков идеологии европейского консерватизма // Новая и новейшая история. — 1992. — № 6. — С. 57—76.

215. Фатеев В. А. Религиозно-философские идеи архимандрита Феодора (А. М. Бухарева) в творческом наследии Василия Розанова и о. Павла Флоренского // Энтелехия. — 2000. — № 1. — С. 35—43.

216. Федорова М. М. Традиционализм как антимодернизм // Политические исследования. — 1996. — № 2. — С. 143—160.

217. Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. СПб., 1992. Т. 2.

218. Фирсов С. Л. Человек во времени: штрихи к портрету Константина Петровича Победоносцева // Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996.

219. Холмогоров Е. Корни ностальгии. // Завтра. — 2005. — № 16.

220. Хомяков А С. Полное собрание сочинений: В 8 т. М., 1900.

221. Чернавский М. Ю. Два подхода к определению консерватизма // Консерватизм и традиционализм на Юге России. Сборник научных статей. Ростов-на-Дону, 2002.

222. Чернавский М. Ю. О сущности русского консерватизма // Истоки российской духовной культуры. Ставрополь, 1997.

223. Чернавский М. Ю. Религиозно-философские основы консерватизма в России. М., 2004.

224. Чернавский М. Ю. Религиозно-философские основы консерватизма К.Н. Леонтьева// Дис. .канд. философ, наук. М., 2000.

225. Чернышевский Н. Г. Что делать? М., 1947.

226. Честнейший Н. В. Проблема человека в социальной философии русского консерватизма // Автореферат дисс. . канд. филос. наук. Архангельск, 2004.

227. Чичерин Б. Н. О началах этики // Вопросы философии и психологии. — 1897.— №4(39).

228. Чичерин Б. Н. Собственность и государство. М., 1882.

229. Чичерин Б. Н. Философия права. М., 1900.

230. Фадеева Т. М. «Новые правые» во Франции: к критике концепции «консервативной революции» // Вопросы философии. — 1985. —№ 2.

231. Федорова М. М. Либеральный консерватизм и консервативный либерализм // От абсолюта свободы к романтике равенства. М., 1994.

232. Федотова В. Г. Модернизация второй Европы. М.,1997.

233. Фетисенко О. Л. К истории восприятия Пушкинской речи // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 2001. Вып. 16.

234. Филиппова Т. А. Мудрость без рефлексии (Консерватизм в политической жизни России) // Кентавр. — 1993. — № 6.

235. Шаронов Д. И. Концепция органической демократии И.А.Ильина // Вестник Московского университета. Сер. 12: Соц.-пол. исследования.1994. —№1.

236. Шерстюк М. В. Одиночество Л. Тихомирова // Россия XXI. — 2002.2.281 .Шилъдер Н. К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. М.: ЭКСМО, 2008. — 544 с.

237. Шилъдер Н. К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. М.: ЭКСМО, 2008. —464 с

238. Шилъдер Н. К. Император Павел. Его жизнь и царствование. М.: ЭКСМО, 2009.

239. Шлемин П. И. М. О. Меньшиков: мысли о России. М., 1997.

240. Эвенчик С. Л. Победоносцев и дворянско-крепостническая линия самодержавия в пореформенной России // Уч. зап. МГПИ. М., 1969.

241. Эвола Ю. Люди и руины. М., 2007.

242. Эвола Ю. Оседлать тигра. СПб., 2005.

243. Эвола Ю. «Рабочий» в творчестве Эрнста Юнгера. СПб., 2005.

244. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М.: Аспект Пресс, 1999.

245. Юнгер Э. Излучения (февраль 1941 апрель 1945). СПб., 2002.

246. Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. СПб.: Наука, 2000.

247. Эвенчик С. Л. Победоносцев и дворянско-крепостническая линия самодержавия в пореформенной России // Уч. зап. МГПИ. М., 1969. № 309.

248. Язык птиц. Грасе д'Орсе: тайная история Европы. СПб., 2006.

249. Янов А. Л. Славянофилы и Константин Леонтьев: Русская консервативная мысль XIX в. и ее интерпретаторы // Вопросы философии. — 1969. — № 8. — С. 97—106.

250. Billington J. H. Russia in search of itself. Washington, D.C.: Woodrow Wilson Center Press; Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2004.

251. Burgiere A. The Fate of the History of Mentalities in the Annales // Comparative Studies in Society and History, 24 (1982).

252. Byrnes R. Pobedonostsev. His life and thought. Bloomington. London, 1968.

253. Conservatism II Encyclopaedia Britannica. Chicago, Toronto, Geneva, Sydney, 1963. Vol 6.

254. Copleston F. Ch. Philosophy in Russia : from Herzen to Lenin and Berdyaev. Notre Dame, Ind. : University of Notre Dame Press, 1986.

255. Copleston F. Ch. Russian religious philosophy : selected aspects.

256. Tunbridge Wells, Kent, England : Search Press ; Notre Dame, Ind., USA :

257. University of Notre Dame, 1988.

258. Darendorf R. Liberalen and der Gesellschaftsvertrag // Sozialismus and Liberalismus. Marburg, 1987.

259. Denzin N. K. On Time and Mind. // N.K. Denzin (ed.). Studies in Symbolic Interaction. Vol. 4. Greenwich (CT): JAI Press, 1982.

260. Dimensions of contemporary spirituality. Villanova, Pa.: Villanova University Press, 1982/

261. Elder G. Family History and the Life Course I I Journal of Family History1979 a. —№2.

262. Feher F. Am Scheideweg des romantischen Antikapitalismus. I I A. Heller et al. Die Seele and das Leben. Frankfurt am Main, 1977.

263. Fichte J. G. Reden an die deutsche Nation. München, Goldmann, 1967.

264. Filipcova B., Filipes J. Society and Concepts of Time // International Social Science Journal. — 1986. — № 107.

265. Hareven T. C. Synchronizing Individual Time, Family Time and Historical Time J. Bender, D.E. Wellbery (eds.). Chronotypes. The Construction of Time. Stanford: Stanford Univ. Press, 1991.

266. Hocart A. M. Caste, a comparative study. New York, 1968.

267. Huntington S. Conservatism as an ideology // The American Political Science Review. — 1957. — № 51.

268. Gemeinschapht and Gerechtigkeit. Hrsg. Von M. Brumlik and H. Brunkhorst. Franrfiirt / M., 1993.

269. Guenon R. Introduction generale a 1" etude des doctrines Hindoues. Paris, 1921.

270. KamenkaE. What is Justice? // Justice. Ed. by E. Kamenka. London, 1979.

271. Kamenka E. and Alice Erh- Soon Tay. Social traditions, legal traditions // Law and social control ( ed. by E. Kamenka and A. Tay). London, 1980.

272. Kracauer S. Time and History // History and Theory. — 1966. — Beiheft 6.3IS.Martins H. Time and Theory in Sociology // J. Rex (ed.). Approaches to Sociology. L.: Routledge & Kegan Paul, 1974.

273. Moeller van den Bruck A. Das dritte Reich. Berlin. 1923.

274. Namenwirth J. Z. Wheels of Time and the Interdependence of Value Change in America // Journal of Interdisciplinary History. — 1973. Vol. 3.4.

275. Pipes R. Struve. Liberal on the Right. Cambr Mass, 1980.

276. Poe M. The Russian moment in world history Princeton, N.J.: Princeton University Press, 2003.

277. Riesman D. The lonely crowd: a study of changing American character. New Haven: Yale University Press. 1950.

278. Russian religious thought. Madison, Wis.: University of Wisconsin Press, 1996.325 .Szamuely T. The Russian tradition. London, 1974.

279. Smith A. Nationalism: Theory, Ideology, History. Cambridge, UK: Polity, 2001.

280. Thaden E. C. Conservative nationalism in nineteenth-century Russia. — Seattle, 1964. —P. 185.

281. Towns end P. The international analysis of poverty. New York, 1993.

282. WalickyA. W kregu konserwatywney utopii. Warzawa, 1964.

283. Weidle W. Russia: Absent and present. New York, 1952.