автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: К типологии антипассивных конструкций: семантика, прагматика, синтаксис

Полный текст автореферата диссертации по теме "К типологии антипассивных конструкций: семантика, прагматика, синтаксис"

На правах рукописи

Сай Сергей Сергеевич

К ТИПОЛОГИИ АНТИПАССИВНЫХ КОНСТРУКЦИЙ-СЕМАНТИКА, ПРАГМАТИКА, СИНТАКСИС

10.02.20 - сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург 2008

003170450

Работа выполнена в Лаборатории типологического изучения языков Института лингвистических исследований РАН

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Недялков Владимир Петрович

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Касевич Вадим Борисович,

доктор филологических наук профессор Плунгяи Владимир Александрович

Ведущая организация

Российский государственный гуманитарный университет

Защита состоится 17 июня 2008 года в 14 часов 00 мин на заседании диссертационного совета Д 002 055 01 при Институте лингвистических исследований РАН по адресу 199053, Санкт-Петербург, Тучков пер , д 9

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института лингвистических исследований РАН

Автореферат разослан мая 2008 года Ученый секретарь

диссертационного совета

В В Казаковская

Диссертационное исследование посвящено типологии антипассивных конструкций в аспекте соотношений их форм и функций

Понятие антипассивной конструкции было введено в аппарат типологических исследований в 70-е годы прошлого века в связи с обнаружением в ряде эргативных языков маркированных структур простого предложения, характеризующихся смещением в периферийную позицию пациентивного участника и, как следствие, интранзитивацией синтаксической структуры Антипассивная конструкция представлена, например, в чукотском предложении (2), которому может быть сопоставлено предложение (1), содержащее соотносительную переходную конструкцию1

(1) Ейвал-е кэщ-ын пэнры-нэн Сирота-Е1Ю медведь-АВБ наброситься-АСЖ 380>380 'Сирота набросился на (» атаковал) медведя'

(2) Ейвал-0 кайц-эты пэнры-тко-гъэ Сирота-АВБ медведь-БАТ наброситься-АМТ1-А(Ж ЗЭО 'Сирота набросился на медведя'

Антипассивные конструкции демонстрируют значительное типологическое разнообразие, как в плане форм, так и в плане функций В современной лингвистике не получили удовлетворительного решения многие теоретические проблемы, возникшие по мере накопления эмпирического материала в исследуемой области К числу таких проблем относится, например, вопрос о существовании антипассивных конструкций в языках аккузативного строя Разработка теоретического аппарата, связанного с выделением антипассивных конструкций, подводит к мысли о том, что в типологию таких конструкций могут быть включены многие синтаксические явления, которые на предыдущих этапах развития лингвистики либо не замечались вовсе, либо описывались в рамках совершенно иных понятийных систем

Эмпирически обоснованным и типологически оправданным оказывается такое определение антипассивной конструкции, при котором она понимается как маркированная - те противопоставленная базовой - конструкция простого предложения, в которой семантически присутствующий в пропозиции пациентивный участник оказывается удален (смещен в косвенную позицию, как существительное со значением 'медведь' в примере (2), или опущен) из позиции, которую он занял бы в соотносительной базовой переходной конструкции

1 Чукотские примеры (1), (2) и приводимый ниже пример (3) взяты из работ В П Недялкова

3

Большие сложности связаны и с установлением возможных функций антипассивных конструкций С одной стороны, выяснилось, что в большинстве случаев использование антипассивных конструкций связано с понижением семантического и / или прагматического статуса пациентивного участника двухместной предикации С другой стороны, были обнаружены и такие языки, в которых функции антипассивных конструкций, по крайней мере на первый взгляд, не укладываются в рамки даже такой общей семантико-прагматической характеристики

За последние тридцать лет появилось множество работ, посвященных антипассивным конструкциям конкретных языков Однако обобщающих исследований, посвященных типологии антипассивных конструкций, до сих пор очень немного, преимущественно они носят эскизный характер

Таким образом, актуальность работы обусловлена необходимостью изучения возможных форм и функций антипассивных конструкций на обширном типологическом материале и нерешенностью вопроса о том, каким образом различные функции этих конструкций соотносятся друг с другом

Новизна работы определяется привлечением материала языков, антипассивные конструкции которых в типологической перспективе ранее не рассматривались или рассматривались ограниченно, систематическим описанием функционирования антипассивных конструкций различных языков в рамках функционально-типологического подхода, а также анализом данных русского языка (в том числе целенаправленно не изучавшихся инновативных употреблений возвратных глаголов) в свете современных представлений о типологических характеристиках антипассивных конструкций

Целью работы является установление возможных отношений между структурой и функцией антипассивных конструкций в различных языках, а также выяснение того, каким образом функции антипассивных конструкций связаны друг с другом

Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи 1) Основываясь на анализе морфосинтаксических фактов различных языков и учитывая современные типологические представления, предложить определение антипассивной конструкции

2) Обрисовать грамматикализационный «жизненный цикл» антипассивных конструкций -от их возникновения на базе других конструкций до возможных путей их исчезновения

3) Соотнести различные функции антипассивных конструкций с этапами описываемого грамматикализационного развития 4) Предложить детальный анализ доселе малоизученных фактов одного отдельно взятого (русского) языка в свете современных представлений о типологии антипассивных конструкций

Для реализации поставленных задач были использованы следующие методы при анализе разноструктурных языков функционально-типологический метод и сопоставительный метод, при анализе данных русского языка методы анализа спонтанной речи и обращение к интроспекции говорящих и слушающих, в отдельных случаях привлекались методы корпусного исследования, а также методы внутренней и внешней реконструкции

Материалом работы являются данные, почерпнутые из грамматических описаний разноструктурных языков различной генетической принадлежности (чукотско-камчатских, нахско-дагестанских, эскимосско-алеутских, австронезийских, салишских, майя, пама-ньюнга и многих других, всего к обсуждению в том или ином виде привлекаются данные 153 различных языков из 33 семей), дневниковые записи спонтанной устной речи, тексты, взятые из корпусов, сведения, почерпнутые из типологических баз данных

На защиту выносятся следующие положения

1 Различные признаки и критерии антипассивных конструкций, предлагавшиеся в научной литературе (смещение или удаление пациентивного участника, интранзитивация клаузы, противопоставленность базовой эргативной переходной структуре, наличие глагольного маркера антипассива, сохранность пропозициональной семантики при переходе от базовой переходной структуры к антипассивной, продуктивность соответствующей деривации) оказываются логически и эмпирически относительно независимыми друг от друга

2 В ходе жизненного цикла антипассивные конструкции возникают на базе других структур, в частности, рефлексивных, полипредикативных, а также конструкций с семантикой обобщенного объекта На основе этих структур путем грамматикализации развиваются продуктивные антипассивнные конструкции, сосуществующие с базовыми переходными структурами, но отличающиеся от них пониженным семантическим и / или прагматическим статусом пациентивного участника (что иконически отражается и на уровне синтаксиса) Концом жизненного цикла антипассивных конструкций является лексикализация или генерализация

3 Если определенная антипассивная конструкция того или иного языка в некоторых контекстах оказывается мотивирована только формально-синтаксически (т е требованиями синтаксической правильности высказывания, а не стремлением выразить определенный смысл), то существуют и контексты, в которых та же самая конструкция используется в связи с определенной мотивацией, лежащей в сфере семантико-прагматического устройства высказывания Формально-синтаксические

функции антипассивных конструкций являются вторичными (и диахронически, и синхронно) по отношению к семантико-прагматическим

4 Набор синтаксических контекстов, в которых использование антипассивных конструкций может становиться обязательным, типологически сравнительно однороден Основной механизм развития облигаторности лежит в дискурсивной плоскости и обычно связан с генерализацией семантико-прагматических закономерностей

5 В неформальном регистре современного русского языка развивается конситуативное употребление возвратных глаголов в составе таких конструкций, которые могут быть охарактеризованы как антипассивные, при таких употреблениях невыраженный пациентивный участник является референциапьно доступным, однако прагматически иррелевантным

Теоретическая значимость работы заключается в выработке типологически обоснованного определения антипассивной конструкции, в очерчивании диапазона возможных форм и функций таких конструкций в различных языках, в установлении путей грамматикализационного развития антипассивных конструкций, в решении вопроса о соотношении формальных и функциональных характеристик преобразований диатезы Показывается несводимость отношений между конкурирующими конструкциями простого предложения к деривационным На избранном фрагменте грамматических систем подтверждается гипотеза об обусловленности формальных закономерностей языковых структур их функциональной нагрузкой

Практическая значимость работы состоит в разработке аппарата, применимого в грамматических описаниях антипассивных конструкций разноструктурных языков, а также в описании фрагмента русской грамматики, который может быть использован в практических пособиях по русскому языку - и для носителей русского языка, и для изучающих этот язык как иностранный

Апробация работы Результаты исследования обсуждались на Второй и Третьей «зимних типологических школах» (Москва, 2000, Московская область, 2002), конференции «Uniformity Paradigm» (Берлин, Центр общего языкознания, 2001), студенческой научной конференции «Aktuali baltistikas jautäjumi» (Рига, Рижский университет, 2001), V межвузовской студенческой конференции филологов (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2002), Международной научной конференции молодых филологов (Тарту, Тартуский университет, 2003, 2004), симпозиуме «Syntactic Functions - Focus on the Periphery» (Хельсинки, университет Хельсинки, 2003), международной научной конференции «Грамматические категории иерархии, связи, взаимодействие» (Санкт-Петербург, ИЛИ РАН, 2003), конгрессе «International Morphology Meeting» (Вена, Венский

университет, 2004, Будапешт, 2006), «2nd Lodz symposium on hnguistic pragmatics» (Лодзь, Университет Лодзи, 2004), XXXIII Межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2004), международном симпозиуме «The Typology of Argument Structure and Grammatical Relations» («LENCA-II», Казань, КГУ, 2004), Первой, Второй, Третьей и Четвертой «Конференциях по типологии и грамматике для молодых исследователей» (Санкт-Петербург, ИЛИ РАН, 2004-2007), семинаре «Work in progress» (Лейпциг, Институт эволюционной антропологии им Макса Планка, 2005), 4"' и 6th «Biennial meeting of the Association for hnguistic typology» (Санта-Барбара, 2001, Паданг, 2005), «Четвертой типологической школе, Международной школе по лингвистической типологии и антропологии» (Ереван, 2005), Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения проф А А Холодовича, «Проблемы типологии и общей лингвистики» (Санкт-Петербург, ИЛИ РАН, 2006), конференции молодых исследователей «Синтаксические структуры» (Москва, РГГУ, 2007), семинаре «Теоретическая семантика» (рук акад Ю Д Апресян, Москва, ИППИ РАН, 2007), Ежегодной научной конференции Петербургского лингвистического общества "Научные чтения - 2007" (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2007)

По теме диссертации опубликовано 34 работы общим объемом 14,2 п л

Структура и объем работы Диссертация включает 620 страниц машинописного текста и состоит из Введения, 3 глав, Заключения, списка использованной литературы (609 наименований) и 3 приложений, первое из которых содержит список сокращений, в частности, используемых при поморфемной нотации примеров

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована актуальность исследования, сформулированы цели и задачи исследования, раскрываются научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, обрисована теоретическая платформа исследования Работа мыслится как лежащая в русле функционально-типологического подхода, при этом она во многом опирается на традиции и достижения Ленинградской / Петербургской типологической школы в области изучения диатез глагола и синтаксической структуры предложения Избирается исследовательский путь от формы к функции, это значит, что исследуемые в работе антипассивные конструкции разноструктурных языков сначала выделяются на формальных (структурных) основаниях, а затем ставится вопрос о том, какие функции эти конструкции могут иметь в различных языках При этом под функциями языковой единицы понимаются в связи с теми целями, которые говорящие

ставят, используя соответствующую единицу при порождении речи, и с той ролью, которую единица может играть в процессе восприятия текста слушающим

Во Введении также описываются технические аспекты, связанные с представлением языкового материала в тексте диссертации, в частности, общие принципы поморфемной нотации

В первой главе содержится краткий обзор представленных в различных языках конструкций, которые на основании формальных признаков в той или иной мере претендуют на квалификацию как антипассивных, в ней подробно рассматривается вопрос о возможных подходах к определению антипассивной конструкции Эта глава исследования в какой-то мере представляет собой и эскиз возможной типологизации антипассивных конструкций по структурным признакам

Основой анализа является допущение того, что в большинстве языков можно выделить базовые переходную и непереходную структуры Базовые переходные конструкции по определению должны быть способны выражать двухместные ситуации с Агенсом и Пациенсом (например, Петя убил Васю), а базовые непереходные -одноместные ситуации (например, Коля бежит, Коля спит) При этом в большинстве языков базовые структуры служат не только для выражения обозначенных типов ситуаций, но и для кодирования ситуаций других типов, например, в русском языке при помощи базовой переходной структуры могут кодироваться ситуации с Экспериенцером и Стимулом (Петя увидел Васю), а при помощи базовой непереходной структуры -некоторые двухместные ситуации (Коля живет в Москве) Семантические и синтаксические позиции, обнаруживаемые в базовых структурах, в типологических исследованиях принято обозначать символами А (агенсоподобный участник базовой переходной структуры - не обязательно Агенс), Р (пациенсоподобный участник базовой переходной структуры - не обязательно Пациенс) и Э (центральный участник базовой непереходной структуры - не обязательно единственный)

Выделение названных единиц иногда наталкивается на определенные сложности (например, в языках с так называемой расщепленной непереходностью, а также в языках, характеризуемых сосуществованием нескольких переходных структур, в равной мере претендующих на статус базовых, например, в филиппинских) Вместе с тем практика типологических исследований показала, что, несмотря на подобные трудности, понятия А, Б и Р оказываются удобным инструментом описания

Термин «антипассив» обязан своим появлением изучению эргативных языков, т е языков, в которых позиции Э и Р обнаруживают ряд общих - морфологических, например, характер падежного маркирования или глагольного согласования, реже

синтаксических - свойств, отличающих их от позиции А Так, например, в чукотском языке, наряду с базовой переходной конструкцией, проиллюстрированной в (1), имеется и базовая непереходная конструкция следующего вида

(3) экык-0 вэтат-гъэ

сын-ABS работать-AOR 3SG

'Сын поработал'

Как видно по примерам (1) и (3), именные группы, соответствующие S- и Р-участникам, маркируются абсолютивным падежом, а соответствующие А-участникам, -эргативным падежом Конструкция же, представленная в примере (2), обладает следующими свойствами 1) будучи (в целом) синонимичной в плане пропозициональной семантики переходной конструкции из примера (1), она по целому ряду параметров является маркированной, т е небазовой («производной»), 2) в ней представлена форма той же глагольной лексемы, 3) пациенсоподобный участник факультативно выражается в косвенной позиции (в данном случае эта позиция маркируется дательным падежом), 4) агенсоподобный участник ведет себя как участник в позиции S (в чукотском языке это проявляется в том, что эта именная группа оформляется абсолютивным падежом и вызывает одноместное согласование на глаголе), 5) в ней имеется эксплицитный глагольный маркер, отражающий изменение диатезы (в данном случае - тко), т е показатель залога

Структуры, обладающие всеми пятью названными признаками, были обнаружены в довольно значительном числе «эргативных» языков - эскимосских, австралийских (преимущественно из семьи пама-ньюнга), некоторых нахско-дагестанских Если рассматривать соответствующее явление преимущественно в морфологической плоскости и помнить, что в эргативных языках немаркированный (исходный) падеж - это абсолютив (падеж участников с ролями S/P), в то время как в аккузативных языках таким падежом является номинатив (падеж участников с ролями S/A), то получится, что названные пять свойств дают картину преобразования диатезы, зеркального таким - наиболее привычным - пассивным конструкциям, в которых в позицию S продвигается пациентивный участник, а агентивный участник смещается на грамматическую периферию и становится факультативным В связи со сказанным за обсуждаемыми структурами и закрепилось обозначение «антипассивная конструкция» (введенное M Сильверстейном), а соответствующий залог стали называть антипассивом

Сложность, однако, заключается в том, что, если использовать названные свойства в качестве критериев антипассивной конструкции, то, во-первых, во многих случаях

применение отдельных критериев наталкивается на определенные трудности, а во-вторых, далеко не всегда конструкции, как будто бы похожие на антипассивные, удовлетворяют одновременно всем пяти этим критериям

Так, для выделения антипассивной конструкции очень важно понятие базовой переходной конструкции, однако, само ее выделение из числа имеющихся двухместных конструкций иногда проблематично Это относится, например, к персидскому языку - одному из многочисленных языков с так называемым дифференцированным маркированием объекта, в следующей паре примеров иллюстрируется тот факт, что в персидском (близкая картина наблюдается и во многих других языках) эксплицитный маркер появляется только на объектах с высоким референциальным статусом2

(4) ketäb-rä xänd-am book-POSTP read PST-1SG 'I read the book'

(5) ketäb xänd-am book read PST-1SG 'I read a/some books'

Считается, что в случае дифференцированного маркирования объекта речь идет лишь об изменении морфологического маркирования, а не о мене синтаксического статуса, т е что, например, в обоих приведенных предложениях существительное со значением 'книга' является прямым дополнением базовой переходной конструкции

Приходится при этом констатировать, что проблематика, связанная с синтаксическим статусом Р-участника в базовой переходной конструкции, т е прямого дополнения, разработана на данный момент гораздо хуже проблематики, касающейся первого синтаксического ранга - ранга подлежащего Поэтому разграничить те ситуации, когда меняется лишь морфологическое оформление прямого дополнения, и те ситуации, когда меняется сам синтаксический статус Р-участника, на практике оказывается довольно трудно Также не ясно, можно ли считать удовлетворяющими определению антипассива такие случаи понижения синтаксического статуса Р-участника, когда он инкорпорируется в состав глагольной словоформы (стоит заметить, что в эргативных языках инкорпорация объекта часто сопровождается другими проявлениями канонического антипассива) Некоторые исследователи склоняются к положительному

2 Примеры взяты из Lazard G Actancy —Berlin/New York Mouton de Gruyter, 1998 —P 168

10

ответу на этот вопрос3, в пользу такого решения имеются и эмпирические аргументы, например, в ряде языков майя канонические антипассивные конструкции и конструкции с инкорпорацией объекта имеют совпадающие морфологические маркеры на глаголе и демонстрируют другие общие черты Более того, диахронически инкорпорация объекта обычно восходит к переходным конструкциям с немаркированным объектом, в которых последний утрачивает свойства полноценной именной группы В настоящем исследовании принимается решение об исключении обоих названных явлений из числа антипассивных конструкций определение антипассивной конструкции строится так, чтобы в поле рассмотрения попадали преимущественно синтаксические (а не морфологические, как было бы в случае привлечения к обсуждению инкорпорации объекта) конструкции, при этом конструкции, отражающие именно изменение синтаксической структуры высказывания При этом следует признать, что в типологическом отношении непроходимой границы между немаркированным использованием объекта и инкорпорацией объекта, с одной стороны, и канонической антипассивной конструкцией, с другой стороны, не наблюдается

Многие исследователи включают в число признаков (критериев) антипассивной конструкции и то, что выражение Р-участника должно быть в такой конструкции принципиально возможным (в периферийной позиции) При таком, подходе «настоящие» антипассивные конструкции противопоставляются одноместным конструкциям, в которых Р-участник удаляется из числа потенциальных синтаксических актантов, эти последние - одноместные - конструкции обычно обозначаются как «абсолютивные», а соответствующая деривация трактуется как «объектный имперсонал»

Тем не менее, в данном исследовании одноместные конструкции с представленным А-участником и удаленным Р-участником (при удовлетворении всем другим критериям) трактуются как «одноместная» («абсолютивная») разновидность антипассива В пользу данного решения говорит некоторое количество эмпирических фактов 1) В большинстве языков с потенциально «полным» («двухместным») антипассивом соответствующие глаголы в текстах чаще всего употребляются одноместно 2) Диахронически антипассивные конструкции обычно восходят к одноместным конструкциям, в которых упоминание Р-участника грамматически невозможно (например, к рефлексивным), развитие двухместного антипассива на базе одноместного может становиться шагом на пути грамматикализации антипассива, протекающей обычно градуально Следовательно, проведение понятийной границы по этому признаку в типологическом

1 Полинская М С Диффузные глаголы в синтаксисе эргативных языков Автореферат дис канд филол наук —М , 1986

отношении разграничивало бы «по живому» сущностно очень близкие явления 3) Стремление противопоставить настоящие «антипассивные» конструкции «ненастоящим» по признаку принципиальной выразимости / невыразимости исходного Р-участника привело бы к нежелательным последствиям не только при межъязыковом сопоставлении, но и при анализе фактов некоторых отдельно взятых языков, например, таких, как бежтинский Здесь антипассивная форма, маркируемая показателем da образуется примерно от 60-70% переходных глаголов, при этом около половины антипассивных глаголов могут употребляться только абсолютивно, у оставшейся половины выражение пациентивного участника в позиции инструментального дополнения допустимо4 При названном выше подходе пришлось бы постулировать для бежтинского две различные лексически распределенные деривации - собственно антипассив (двухместный) и абсолютив (одноместный), идентичность морфологического маркера и семантическая однородность «двух» дериваций явно противоречат такому решению

Особые трудности связаны с применением критерия, согласно которому в антипассивной конструкции агентивный участник должен занимать позицию S, а не А Такая мена синтаксического статуса находит материальное выражение прежде всего в эргативных языках, см приводившиеся выше чукотские примеры Именно относительно таких языков можно говорить о том, что антипассивизация сопряжена не только с понижением статуса Р-участника, но и с изменением - по крайней мере морфологическим - статуса A-участника, который попадает в позицию абсолютива (что для некоторых языков можно трактовать как повышение, попадание в немаркированную позицию) В случае эргативного устройства падежной парадигмы A-участник в антипассивной конструкции обычно оформляется показателем немаркированного абсолютивного падежа, так обстоит дело в эскимосских, многих нахско-дагестанских, австралийских и др языках Однако выясняется, что два ключевых процесса, а именно 1) смещение Р-участника в косвенную позицию и 2) «продвижение» A-участника в позицию S, не строго связаны друг с другом даже в эргативных языках Так, фиксируются многочисленные случаи, когда 1) не сопровождается 2), как в примере (6) из австралийского языка варрунгу5

(6) ngatyu-ngku nga-nra-la ngumpirr-la pat-man-i

I-ERG AUX-1SG SBJ-3SG10 woman-DAT touch-do-PST 'I tried to touch the woman' (action attempted)

4 Данные Я Г Тестельца, см также обсуждение в Кибрик А Е Константы и переменные языка — СПб Але1ейя,2003 —С 612,HewittBG 'Anlipassive' and 'labile' constructions in North Caucasian //General linguistics —1982 — №3 — P 158-171

5 Tsunoda T Transitivity // Encyclopedia of language and linguistics / Ed by R E Asher — Oxford Pergamon, 1994 — Vol 9 — P 4676

С другой стороны, фиксируются и случаи когда и) не сопрождается 1), в таких случаях в эргативных языках можно говорить о биабсолютивной конструкции, иллюстрируемой следующим примером из арчинского языка

(7) Ьич1а хмШ Ъ=а-г-$1 с!=1

мать АВ8[И] хлеб АВ5[Ш] Ш=делать-1РРУ-СУВ П=быть РЯБ

'Мать хлеб печет'6

С учетом отсутствия типологически жесткой связи между двумя обсуждаемыми признаками более перспективным представляется такое понимание антипассива, которое опиралось бы на один из них Таким признаком - в согласии с одной из имеющихся традиций (Дж Хит, М Полинская) - здесь признается именно смещение Р-участника Следует заметить, что многие исследователи настаивали на том, что антипассив по определению возможен только «в эргативных языках», т е там где синтаксические статусы Б и А явно различаются (Э Коореман, Р Диксон) Однако принимаемое нами исключение из числа критериев антипассива морфологически выраженного перехода по модели А Б дает возможность, во-первых, ставить вопрос о существовании антипассивных конструкций в языках, в которых различие между А и Б не проявляется на уровне морфологического кодирования (прежде всего в аккузативных языках), а во-вторых, привлекать к обсуждению типологии антипассива такие языки, в которых фиксируются конструкции, подобные приведенной в примере (6), - стоит особо подчеркнуть, что во множестве языков такие структуры демонстрируют значительное структурное и функциональное сходство с каноническим антипассивом

Как представляется, принимаемое терминологическое решение открывает большие перспективы при изучении основного вопроса настоящего исследования - вопроса о связи между языковыми формами и языковыми функциями В работе рассматриваются такие конструкции, которые с точки зрения формы характеризуются одним общим признаком -понижением статуса Р-участника Можно сказать, что антипассив в принимаемом здесь понимании - это прежде всего «борьба» с исходным Р-актантом, независимо от того, что происходит с А-актантом

В первой главе рассматриваются и другие признаки антипассивной конструкции, иногда включаемые в ее определение (наличие эксплицитного глагольного маркера, неизменность лексического значения глагола, продуктивность) Разбираются некоторые сложные случаи, связанные с применением этих критериев, особое внимание уделяется

6 Кибрик, цит раб — С 352

тому, как потенциальные признаки / критерии антипассивных конструкций взаимодействуют друг с другом

Выясняется, что при типологическом рассмотрении разумно говорить не о четкой линии, которая отделяла бы антипассивные конструкции от всех прочих явлений, а скорее о своего роде «континууме залогов» - это продолжало бы идеи В Крофта, разработанные им на другом фрагменте типологического залогового пространства - в зоне между активными, инверсивными и пассивными залоговыми конструкциями

После подробного рассмотрения отмеченных трудностей в заключении первой главы предлагается рабочее определение антипассивной конструкции, позволяющее далее строить типологию этих конструкций в аспекте их функций, опираясь на некоторое формальное сходство выделенных морфосинтаксических явлений Это определение формулируется следующим образом антипассивной конструкцией называется такая маркированная, т е противопоставленная базовой, конструкция простого предложения, в которой семантически присутствующий в пропозиции Р-участник оказывается удален (опущен или смещен в косвенную позицию) из позиции, которую он занял бы в соотносительной базовой переходной конструкции При таком понимании антипассивной конструкции обнаруживается, что в языке может быть представлено более одной конструкции, удовлетворяющей определению антипассивной конструкции

Во второй главе содержится обзор функций «антипассивных конструкций», другими словами, рассматривается вопрос о том, чем может быть мотивирован выбор говорящего в пользу антипассивной, а не базовой переходной конструкции При обсуждении этой проблематики неоднократно указывалось на противопоставление таких употреблений антипассивной конструкции, которые служат семантико-прагматическим функциям, и других употреблений антипассива, которые, как утверждается, уже не мотивированы семантико-прагматическими факторами и служат лишь формально-синтаксическим целям (Э Коореман, Р Диксон) Если про употребления первого типа обычно говорится, что они факультативны, то употребления второго типа квалифицируются как облигаторные, что как будто бы свидетельствует об их большей грамматикализованности, именно такой сценарий развития, рассматриваемый в более широком контексте жизненнного цикла антипассивных конструкций, представляет собой основной сюжет этой главы

Несомненно, наиболее распространенным источником грамматикализации антипассива являются рефлексивные конструкции Такое развитие фиксируется во множестве языков Так, например, показатель рефлексива, имеющий общее происхождение в австралийских языках семьи пама-ньюнга (восстанавливаемая

протоформа этого показателя - *-DHirri-y), во многих из этих языков - при этом, по всей видимости, независимо - развивает антипассивные функции, как в следующих примерах из языков дьябугай (8), и дирбал (9)

(8) Ъата waqal-nda giba-yi-nj

man boomerang-LOC scrape-REFL-PST 'The man scraped the boomerang'7

(9) bayi у a {a cjaqgay-mari-fiu (bagum wudu-gu) there ABS man ABS eat-REFL-PRS/PST there DAT fruit-DAT 'Man eats (fruit)'8

К числу других регулярно, хотя и не столь часто, встречающихся грамматикализационных источников антипассивных конструкций, относятся показатели реципрока и глагольной множественности (некоторые австронезийские языки, одна из чукотских антипассивных конструкций), аппликатива (еще одна антипассивная конструкция из дирбала, маркируемая показателем -gay, юпикский эскимосский) Антипассивные конструкции также часто восходят к аналитическим конструкциям, в которых вершинный - этимологически непереходный - вспомогательный глагол сливается со смысловым глаголом, и в результате конструкция в целом (т е по сути аналитическая форма смыслового глагола) наследует аргументную структуру вспомогательного глагола, что и приводит к формированию непереходной структуры, чаще всего выражающей аспектуальные значения зоны имперфекта (хабитуапис, итератив, континуалис)

В связи со сказанным не вызывает удивления тот набор семантико-прагматических функций, который обычно фиксируется у антипассивных конструкций «антипассив, используемый по семантико-прагматическим причинам, обычно можно описать как конструкцию, отражающую определенные затруднения при установлении того эффекта на идентифицируемом Р-участнике, к которым приводит деятельность А-участника»9

Названные «затруднения» могут лежать в семантической плоскости Это характерно для ситуаций, когда Р-участник лишь частично вовлечен в действие или обладает низким референциальным статусом Последнее часто отражается и на

7 Hale K L Ergative, locative and instrumental case inflections Dja bugaj // Grammatical categories in Australian languages/Ed byRMWDixon — Canberra A1AS, 1976 — P 326

8 Dixon RMW The Dyirbal language of North Queensland —Cambridge CUP, 1972 — P 90

9 "The antipassive which is used for semantic/pragmatic reasons is best described as indicating a certain degree of difficulty with which an effect stemming from an activity by A on an identifiable O can be recognized" Cooreman A A functional typology of antipassives // Voice Form and function / Ed by B Fox, P J Hopper — Amsterdam Benjamins, 1994 —P 51

аспектуальной интерпретации антипассивные конструкции регулярно интерпретируются не как достижения / свершения, а как деятельность, хабитуальное занятие или интенция Так, следующий пример антипассивной конструкции из австралийского языка питта-питта (11) может быть проинтерпретирован как в терминах низкой вовлеченности Р, так и в аспектуальных терминах, что видно при его сопоставлении с базовой переходной -эргативной - конструкцией (10)10

(10) рф-уа Va'Ju та hit-PRS 1SG-ERG 2SGACC 'I'm hitting you'

(11) piti-h-ya rjarl'Ca in-ku hit-ANTI-PRS 1SG 2SG-DAT 'I feel like to hit you'

Однако в ряде случаев различия между антипассивной конструкцией и соответствующей переходной лежат скорее в прагматической плоскости Так, например, в чукотском языке использование переходной конструкции обычно имплицирует то, что изменение или сохранение состояния Р-участника прагматически релевантно для говорящего Антипассивная конструкция часто служит тому, чтобы снять эту импликацию, как в следующем показательном примере, заимствованном из статьи ИШ Козинского и его соавторов" Высказывание зафиксировано в тексте, в котором речь шла об огромной собаке, которая была привязана на поводок и ждала своего хозяина

(12) qsnwer ?3tt?-on me-nlep?et-g?i (gutilg-e) эпк?ат at last dog-ABS ANTI-tear-3SG AOR (tether-INS) and 'Finally it broke loose (lit broke the tether) and '

По поводу возможности употребления переходной конструкции в такой ситуации авторы цитируемой статьи отмечают, что в таком случае слушающий бы ожидал, что дальше речь пойдет именно о поводке, состояние которого изменилось (он был порван), ясно, что прагматически такое употребление было бы нежелательно в данном случае говорящему было важно зафиксировать внимание слушающего на А-участнике, на собаке, т е на том, что она вырвалась на свободу (порвав поводок)

10 Blake B J Pitta-Pitta // Handbook of Australian languages / Ed by R M W Dixon, B J Blake — Amsterdam John Benjamins, 1979 — Vol 1 — P 207

11 Kozmsky I § , Nedjalkov V P , Pohnskaja M S Antipassive in Chukchee oblique object, object incorporation, zero object // Passive and voice / Rd by M Shibatani — Amsterdam John Benjamins, 1988 — 651-706

Следует, по всей видимости, согласиться с теми исследователями, которые отмечают, что, несмотря на неизбежные различия между языками, семантико-прагматические функциональные предпосылки использования антипассива образуют единый пакет тесно связанных друг с другом факторов12 Можно заметить, что в этом смысле привычное употребление антипассива иконично - понижение семантико-прагматического статуса Р-участника находит отражение и в синтаксическом понижении статуса соответствующего актанта

Среди языков, в которых обнаруживаются более или менее грамматикализованные антипассивные конструкции, лишь для явного меньшинства может быть выдвинуто предположение, что использование антипассивной конструкции в определенных контекстах не мотивировано семантико-прагматическими факторами, а служит лишь удовлетворению формальных требований синтаксического контекста, т е имеет исключительно структурные функции Классическим примером языка, для которого предлагался анализ антипассива в терминах синтаксических функций, является австралийский язык дирбал, оригинальное описание которого принадлежит Р Диксону и данные которого впоследствии неоднократно попадали в поле зрения других исследователей Функция, описываемая многими исследователями как синтаксическая, проявляется здесь, например, в контексте сочинительного сокращения Утверждается, что в дирбале общий участник двух клауз, вступающих в отношения, близкие к сочинению, может быть опущен (во второй из них) только в том случае, если в обеих клаузах он находится в позиции синтаксического абсолютива, те имеет статус S или Р Как следствие, единственная возможность, позволяющая произвести сочинительное сокращение общего участника в полипредикативной конструкции, имеющей, например, значение 'мужчина пришел и ударил женщину', состоит в том, чтобы подвергнуть вторую клаузу антипассивизации - при этом агентивный участник «продвигается» в позицию S (а пациентивный участник, 'женщина', смещается в косвенную позицию)13

(13) bayi yaça banipu bagun cjugumbilgu balgal-qa-pu

there ABS man ABS come PRS/PST there DAT woman DAT hit-ANTI-PRS/PST 'Man came here and hit woman'

Предположение о наличии у антипассивной конструкции синтаксических функций делалось в литературе, помимо дирбала, и для некоторых других австралийских языков, для большей части разновидностей эскимосского, для ряда языков Нового Света (языки

12 Lazard G The antipassive in accusative language transitivity and markedness // Markedness in synchrony and diachrony / Ed byM Tomii —Berlin / New York Mouton de Gruyter, 1989 —P 314

13 Dixon, R M W Цит раб — С 130

майя, некоторые салишские языки) Чаще всего речь идет о синтаксической приоритетности позиции Э/Р в этих языках и о необходимости продвижения путем антипассивизации агентивного участника в эту позицию, для того чтобы сделать возможным действие так называемых «дальнейших» синтаксических операций

Поскольку вопрос о предполагаемых синтаксических функциях является принципиальным для настоящего исследования, данные всех этих языков подробно разбираются во второй главе диссертации При этом делается вывод о том, что так называемые синтаксические функции являются вторичными - и синхронно, и диахронически - по отношению к функциям, связанным с передачей антипассивной конструкцией определенного смысла, отличного от смысла соотносительной переходной структуры В пользу этого общего вывода говорят следующие факты

1 Даже для дирбала неверно то, что всегда, когда созданы предполагаемые синтаксические предпосылки для использования антипассива, соответствующая деривация, маркируемая показателем -дау, действительно применяется Это связано а) и с тем, что в позицию 8 агентивный участник может попасть и не в связи с антипассивной деривацией, маркируемого этим показателем, б) и с тем, что кореферентность по модели А = 8 на самом деле может сопровождаться опущением агентивного участника переходной клаузы (при этом переходная клауза получает особый показатель -(¡ига, что не приводит к изменению кодировки актантов), в) и с тем, что антипассивизацию можно считать обязательной только в том случае, когда говорящий сначала по дискурсивным причинам решает не называть агентивного участника ситуации14, и только потом «вынужденно» использует антипассивную конструкцию Однако ничего не говорит о том, что применение «правила антипассива» происходит именно таким образом

Далее, для дирбала неверно и то, что всегда, когда носителями используется антипассивная конструкция, это имеет какую-то синтаксическую мотивацию (например, в императивных контекстах выбор между эргативной и антипассивной конструкциями никак не связан с требованиями контекста) Косвенно в пользу важности несинтаксических (например, аспектуальных или дискурсивных) факторов при использовании антипассивных конструкций носителями дирбала говорят и данные, полученные А Шмидт15 при изучении следующего диахронического состояния этого языка выяснилось, что обследованные ею «молодые носители дирбала» замечательным

14 Как показывают текстовые подсчеты Э Коореман, соположение клауз с общим учасчником без его сокращения происходит в дирбале достаточно часто Cooreman A Ergativity in Dyirbal discourse // Linguistics — 1988 —Vol 26 —P 717-746

15 Schmidt A Young people's Dyirbal —Cambridge CUP, 1985 -252p

образом «вспомнили» именно те семантико-прагматические функции, которые типологически ассоциируются с этой конструкцией16

На основе аналогичных рассуждений для этого и других языков (например, эскимосских) вырисовывается следующий вывод для всех антипассивных конструкций обнаруживаются такие ситуации, когда их употребление не определяется структурными требованиями синтаксического контекста, а лежит в области семантико-прагматического моделирования ситуации говорящим

Наконец, следует отметить, что сама логика Р Диксона и его последователей строится на умозаключении следующего вида если языковое явление обязательно для определенного контекста, то и функция этого явления заключается в том, чтобы обеспечить грамматическую правильность высказывания Если понимать под функцией языковой единицы те цели, которые ставит говорящий, используя ее, то такое умозаключение само по себе ни из чего не следует Можно отметить в связи с этим, что обсуждая зеркальную проблему, касающуюся использования пассива,17 В Б Касевич справедливо, как представляется, отмечает, что «никто, кажется, еще не доказал ни, с одной стороны, функциональной иррелевантности такого рода синтаксической синонимии (если это синонимия), ни, с другой стороны, ее исключительной ориентированности на обеспечение включения высказывания в контекст»18

2 Для всех таких контекстов, которые, согласно имеющимся описаниям, жестко требуют антипассивизации в определенных языках, находятся и такие языки, в которых использование антипассива в соответствующем контексте является частотным / предпочтительным, но при этом не является обязательным Так, например, если антипассивизация является (почти) обязательной для контекста сочинительного сокращения в дирбале, то в чукотском та же самая закономерность проявляется в виде недограмматикализованной тенденции Рассмотрим пару ключевых примеров'9

(14) Ekke-te dthg-an winren-nin эпк?ат ekwet-gPl

son-ERG father-ABS help-AOR 3SG>3SG and leave-AOR3SG

'The son, helped the father, and 0, left / hej left'

16 Остается лишь сожалеть о том, что дирбал, материал которого оказал столь значительное влияние на все дальнейшее развитие грамматической теории эр! ативности, вскоре после исследования Р Диксона оказался на грани исчезновения, в связи с чем эмпирическое уточнение положений, содержащихся как в его классической грамматике, так и в обширной вторичной литературе, оказывается почти невозможным

17 Ведь в языках типа русского можно с легкостью обнаружить контексты, которые в принципе описываемы как контексты обязательной пассивизации, например, пассивизация необходима для сокращения участника в следующем предложении Петях начал буянить и 0, / он*и} был выведен из зала охранниками, ср Петя, начал буянить и его, / *01 вывели из зала охранники

18 Касевич В Б Труды по языкознанию — СПб СПбГУ, 2006 — С 470

19 Ко£1Шку е1 а1 Цит раб —С 691

(15) Ekak-0 wmret-gfi atbg-eta эпк?ат ekwet-gfi

son-ABS helped-AOR 3SG father-DAT and left

'The son, helped the father and 0, left / ™hej left'

Как следует из знаков приемлемости при референциальных индексах в переводах этих чукотских предложений, антипассивизация не полностью исключает (смещенный) косвенный объект - 'отца' в примере (15) - из числа потенциальных контролеров сочинительного сокращения, скорее, она помогает установить, что производный S-участник - 'сын' в примере (15) - является актуальным контролером этого сокращения Такого рода межъязыковые (а иногда и внутриязыковые) сопоставления позволяют понять, как из семантико-прагматических употреблений антипассивной конструкции, связанных с понижением дискурсивного статуса Р-участника, вытекают закономерности, описываемые многими исследователями как «синтаксические функции» антипассива

Итак, «синтаксизация» антипассива в определенных синтаксических контекстах обнаруживается во многих проанализированных языках Функции антипассивной конструкции, которые синхронно могут быть описаны как преимущественно синтаксические, развиваются из семантико-прагматических функций При этом часто соответствующие тенденции оказываются недограмматикализованными, те антипассивизация оказывается не полностью обязательной для определенного катализирующего синтаксического контекста (так, например, обстоит дело в целевых конструкциях в варрунгу здесь антипассивизация очень часто отмечается в случае кореферентности А-участника зависимой клаузы S-участнику главной, но все же не является на 100% обязательной20) Сказанное противоречит таким представлениям о функциях антипассивных конструкций, при которых синтаксические функции описываются как резко противопоставленные семантико-прагматическим

3 Если семантические условия использования антипассива наблюдаются в подавляющем большинстве синтаксических конструкций определенного типа, то возможно установление связи между самими этими конструкциями и антипассивизацией Так, например, подсчеты Б Блейка показали, что в австралийском языке калкатунгу в 75% случаев использования относительных оборотов в них наблюдаются те семантические условия, которые обусловили бы антипассивизацию и в независимом предложении, что и приводит к такому развитию, при котором антипассив обобщается до всех случаев А-

20 Tsunoda T Antipassives in Warrungu and other Australian languages // Passive and voice / Ed by M Shibatani — Amsterdam John Benjamins, 1988 —P 595-649

релятивизации21 Таким образом, механизмом развития, обрисованного в предыдущем пункте, является аналогия, генерализация

4 В свете сказанного неудивительно и то, что набор синтаксических контекстов, в которых использование антипассивных конструкций становится облигаторным, типологически сравнительно однороден (зависимые целевые клаузы, относительные обороты, в которых релятивизуется А-участник, каузативные конструкции, в которых каузируется переходная конструкция, реже - контекст сочинительного сокращения по модели Б = А) Все эти контексты устроены таким образом, что в них антипассивизация, обусловленная семантико-прагматическими факторами (прежде всего переносом внимания на А-участника, его особенно высокий топикальный статус по сравнению с низким дискурсивным статусом Р-участника), происходила бы с большой вероятностью и не в связи с синтаксическими требованиями контекста, что и создает предпосылки для дальнейшей генерализации Сказанное легко демонстрируется для, например, контекстов А-релятивизации, часто в языках мира с той или иной последовательностью сопровождающейся антипассивизацией (такова ситуация в дирбале, йидинь, калкатунгу, многих эскимосских идиомах, некоторых языках майя и др) в контексте А-релятивизации агентивный участник является обязательно дискурсивно выделенным, внимание говорящего концентрируется на его деятельности, а не на возможных последствиях этой деятельности для состояния Р-участника

5 Если в двух (и более) родственных языках обнаруживается ситуация частичного функционального расхождения антипассивных конструкций, то это расхождение может идти только по такому сценарию, при котором на основе общих или сходных для двух языков семантико-прагматических функций в каком-то одном из них развиваются синтаксизированные употребления, но не наоборот Сказанное подтверждается сопоставлением ряда австралийских языков, распространенных в Квинсленде (прежде всего, гуугу йимидир, где антипассив имеет только семантико-прагматические функции, и близкого ему языка йидинь, где антипассивная конструкция имеет уже и некоторые формально-синтаксические функции), а также и некоторых других групп родственных идиомов (например, чукотско-камчатских, эскимосских)

6 Против такого взгляда на природу антипассива, согласно которому его основная функция заключается в перераспределении синтаксических статусов актантов, не связанном с семантико-прагматическим моделированием внешней действительности, говорит и то, что в некоторых языках имеется несколько сосуществующих антипассивных

21 Blake B J The absolutive lis scope in English and Kalkatungu // Studies in transitivity / Ed by P J Hopper, S A Thompson —New York Academic Press, 1982 —P 91

конструкций, чаще всего имеющих схожие синтаксические проявления (чукотский, дирбап, языки майя, многие разновидности эксимосского), и особенно то, что обнаруживаются даже случаи наслоения антипассивных показателей друг на друга (так обстоит дело в салишском языке халкомелем) В синтаксическом отношении такая «двойная антипассивизация» была бы излишней или даже парадоксальной (если глагол интранзитивируется одним показателем, то получается, что следующий показатель появляется на уже непереходной основе), однако такая картина объясняется наличием у каждого из показателей собственного семантического потенциала

7 В языках майя имеется по крайней мере два типа конструкций, маркируемых глагольными показателями, которые обычно описываются как антипассивные (они возводятся к двум различным показателям общего предка языков майя) При этом при сопоставлении языков майя выясняется, что те «антипассивные» конструкции, которые наиболее жестко связаны с требованиями синтаксического контекста, в основном не характеризуются понижением Р-участника, те же конструкции, в которых такое понижение действительно происходит, не обладают признаками формально-синтаксического механизма Это говорит о том, что одним из возможных путей развития антипассивной по происхождению конструкции может быть такое ее расширение, когда она действительно начинает использоваться преимущественно как формально-синтаксический механизм Однако утратив семантико-прагматическую функцию, так или иначе связанную с маркированием низкого дискурсивного статуса Р-участника, бывшие антипассивные конструкции перестают отвечать принятому определению антипассива Сказанное еще раз ставит под сомнение то, что антипассивные конструкции хотя бы в каких-то языках ориентированы исключительно на обеспечение грамматичности высказывания

В языках мира фиксируются и другие случаи, когда генерализация антипассивной конструкции приводит к утрате ее конкуренции с «базовой» переходной структурой Такое развитие может приводить к смене строя языка (с эргативного на аккузативный), так, по всей видимости, например, обстоит дело в некоторых языках Западной Австралии22 Сказанное еще раз подтверждает мысль о тяготении антипассивных конструкций к иконическому устройству - маркированное по сравнению с базовой переходной структурой понижение синтаксического статуса Р-участника иконически отражает и его пониженный семантико-прагматический статус Утрата одного из этих

22 Hams A C Alignment typology and diachromc change // Linguistic typology 1987 systematic balance in language/Ed byWPLehmann — Amsterdam Benjamins, 1990 — P 80-82

свойств обычно в конечном счете приводит к утрате и другого свойства, таким образом, соответствующая конструкция теряет свойства антипассивной23

В третьей главе описываются антипассивные конструкции одного, отдельно взятого языка - русского Употребление термина «антипассив» применительно к русскому языку становится возможным в связи с принятым в настоящем исследовании пониманием соответствующей конструкции, как маркированной конструкции, в которой участник, претендующий на статус прямого дополнения, получает более низкий статус - опускается или смещается в периферийную позицию (при этом понятно, что в русском -аккузативном языке - это никак не отражается на статусе агентивного участника, поскольку различие между позициями Б и А внешне никак не проявляется)

Следует заметить, что в свете сказанного понятие антипассивной конструкции может быть применено (и иногда применяется) к целому ряду явлений русского синтаксиса, например, к конструкциям с генитивом объекта (не понимать простейших вещей, выпить чая и тд), к абсолютивным возвратным глаголам (собака кусается), к непереходным употреблениям таких глаголов, которые допускают оформление второго участника и винительным, и творительным падежом (швырять камнями, ср швырять камни)

Однако в настоящем исследовании внимание в основном уделяется другому грамматическому явлению, характерному для современной русской спонтанной речи и не получившему пока должного внимания в литературе Речь идет об употреблении глагольных форм, имеющих «возвратный постфикс» -ся/-сь, в высказываниях, подобных следующим

(16) Вы там сами завернетесь? (= Завернете покупку, в конкретной ситуации - кусок сыра?) {Продавщица обращается к покупательнице в магазине, выясняя таким образом, может ли она переключить свое внимание на следующего покупателя}

(17) Если хочешь ткнуться, то ткнись вон туда (= "Ткни" зарядное устройство мобильного телефона в ту розетку)

(18) Ты что, будешь ксериться' (= "Ксерить" свои бумаги)

23 Другим часто наблюдаемым «финалом» жизненного цикла антипассивных конструкций оказывается ею исчезновение через лексикализацию, так, во многих языках антипассивные по происхождению дериваты от глагола со значением 'пить' приобретают значение 'пить алкогольые напитки', от глаголов со значением 'видеть что-то' или 'слышать что-то' - значение 'думать о чем-то' Антипассив как продуктивный процесс, связанный с меной диатезы, оказывается весьма нестабильным в своем чистом виде Так и не став десемантизованным формально-синтаксическим механизмом, антипассивная конструкция часто начинает подвергаться лексической эрозии в узусе закрепляется идиоматическое прочтение конкретных антипассивных дериватов, которые в итоге денотативно отрываются от своих производящих глаголов

Базовые свойства этой конструкции можно выявить путем ее сопоставления с конструкциями, в которых используются соотносительные невозвратные глаголы Так, например, высказывание (16), по всей видимости, можно соотнести со следующим

(19) Вы там сами завернете свой кусок сыра?

При сопоставлении двух структур обнаруживаются следующие свойства исследуемой конструкции 1) Она является непереходной, маркированной и противопоставлена базовой переходной структуре 2) Подлежащие двух конструкций совпадают 3) Р-участник, занимающий позицию прямого дополнения в исходной конструкции, никак эксплицитно не выражен (и не может быть выражен') в производной конструкции, хотя он и присутствует в ее семантическом представлении

Все сказанное позволяет охарактеризовать анализируемую конструкцию как антипассивную возвратную конструкцию (АВК), а используемые в ней глаголы как антипассивные возвратные глаголы (АВГ)

Следует отметить, что правильная интерпретация высказывания (16) предполагает определенную предметную идентификацию объекта, над которым совершается действие В этом смысле высказывания (16) и (19) в целом являются синонимичными, с той, однако, разницей, что в возвратной конструкции «заворачиваемый объект» никак не характеризуется, в сконструированном же высказывании (19) в позицию прямого дополнения помещена условно выбранная именная группа свой кусок сыра, имеющая вполне конкретное значение Слушающий может правильно интерпретировать высказывание (16) лишь с опорой на конситуацию, в которой «подразумеваемый» объект оказывается восстановим, поэтому далее такие конструкции обозначаются как конситуативные АВК

Модель АВК значительно активизировалась в последнее время, в основном она фиксируется в сниженном регистре речи, возможно, именно поэтому она пока почти не попадала в поле рассмотрения лингвистов В проанализированном корпусе высказываний, «подслушанных» в спонтанной речи, представлено около 200 различных глагольных лексем, участвующих в образовании АВГ

Конситуативные АВГ близки по своим свойствам таким фиксируемым словарями и часто описываемым «посессивно-рефлексивным» глаголам, как нахмуриться, застегнуться, потратиться, изъясняться, печататься и тд Такие глаголы также удовлетворяют определению антипассивных, принятому в работе, однако принципиально отличаются от конситуативных АВГ в том, что их прочтения в соответствующих

значениях являются лексически закрепленными (далее такие глаголы обозначаются как лексические АВГ)

Основные различия между конситуативными и лексическими АВК сводятся к следующему

1) Каждый лексический АВГ предполагает определенный тип «подразумеваемого» объекта, который лексически закреплен за этим глаголом, например, тратиться значит 'тратить деньги, средства' (а не, например, время), бриться значит 'брить усы и бороду' (а не, например, голову или ноги) Конситуативные АВГ такой связи интерпретации объекта с глагольной лексемой не обнаруживают Например, глагол закрываться фиксируется в корпусе в таких контекстах, где подразумевается закрывание двери, банки, компьютерной программы, карт при игре в преферанс

2) Образование лексических АВГ ограничено лексически, иногда не вполне предсказуемым образом Например, в русском языке имеются глаголы причесаться и зажмуриться, но нет глаголов * всклокочиться (в значении 'всклокочить волосы') и *разинуться (в значении 'разинуть рот') Образование конситуативных АВГ почти не знает таких идиосинкратических ограничений (ограничения носят в основном дискурсивный характер, см ниже)

3) Набор участников, «подразумеваемых» в лексических АВК, в принципе ограничен, преимущественно это объекты, связанные с деятелем отношениями неотчуждаемой или квазинеотчуждаемой принадлежности (части тела, предметы одежды, транспортные средства, «явления духовного мира» - мысли, слова, внимание, - продукты творчества) Набор участников, которые могут остаться неназванными в конситуативных АВК, практически неограничен, семантика посессивности прослеживается здесь не столь последовательно, а иногда и вовсе отсутствует

(20) Ну что, попробуйте сейчас запуститься (= Запустить компьютерную программу)

(21) Я не всегда, но в большинстве случаев тоже повторяюсь (= Повторяю заявку предшествующего игрока)

4) Таким образом, лексический АВГ, образованный от переходного глагола V, означает примерно следующее "совершать действие, обозначаемое глаголом V, по отношению к объекту типа А", где А - это семантическая константа, идиосинкратически закрепленная за данным АВГ Значение же конситуативного АВГ, образованного от переходного глагола V, можно схематически представить в следующем виде "совершать действие, обозначаемое глаголом V, по отношению к X", где X - это семантическая

переменная, референциальная отнесенность которой устанавливается для конкретного употребления глагола с опорой на конситуацию Другими словами, конситуативные АВГ (» глаголы опущенного объекта) имеют тот же набор семантических валентностей, что и исходная переходная лексема, отличаясь от нее лишь набором синтаксических валентностей Лексические же АВГ отличаются от производящих переходных лексем вполне ощутимым семантическим приращением, связанным с семантической инкорпорацией значения объекта (и глаголы включенного объекта) Таким образом, по целому ряду параметров конситуативные АВГ оказываются гораздо ближе лексических АВГ к словоизменительному полюсу континуума от словоизменения к словообразованию Сопоставление русских лексических и конситуативных АВК интересно еще и тем, что позволяет проследить т vivo некоторые процессы, существенные для теоретического осмысления антипассивных конструкций Речь идет о том, что, с одной стороны, конситуативные АВК, по всей видимости, являют собой продукт метонимического расширения собственно-возвратной модели через посессивно-рефлексивные конструкции (действие, направленное «на себя» => на «свой» неотчуждаемый объект => на какой-то объект в пространстве деятеля, идентифицируемый преимущественно в силу того, что на него направлено действие), такое развитие соотносимо с понятием грамматикализации С другой стороны, некоторые конситуативные АВК, частотные в речи определенных языковых сообществ, подвергаются лексикализации, за ними закрепляется уже не конситуативное, а внеситуативное лексикализованное прочтение (например, на студенческом сленге глагол сдаваться приобретает значение 'сдавать экзамен или зачет') Глаголы, подобные русским лексическим АВГ, фиксируются во множестве языков, такого рода лексикализованные прочтения типичны для антипассивных образований Русские же конситуативные АВГ оказываются в типологическом отношении крайне нетривиальным явлением Дело в том, что употребление конситуативных АВК в речи связано с особыми дискурсивными условиями Для одноместных антипассивных конструкций типологически наиболее характерна семантика обобщенного или хабитуального объекта (что типично в русском языке для абсолютивных возвратных глаголов - явления, принципиально отличного от рассматриваемых АВК) При этом в конситуативных АВК опущенным может оказаться участник с любым референциальным статусом, в частности, и очень высоким Однако опускаемые участники обладают особым дискурсивным статусом Конситуативные АВК отражают своего рода компромисс между двумя другими возможными стратегиями 1) использованием обычной переходной конструкции, которая часто имеет ту импликатуру, что состояние участника, выраженного прямым дополнением, дискурсивно важно для говорящего,

именно в этой позиции часто вводятся новые участники, которые не упоминались до этого, но о которых речь еще будет идти в дальнейшем, и 2) использованием эллиптической конструкции с незаполненной позицией прямого дополнения, что характерно прежде всего для случаев, когда соответствующий участник уже является данным, например, из-за предшествующего упоминания в тексте В этом смысле конситуативные АВК характерны для случаев, когда подразумеваемый участник является доступным ('accessible') для слушающего (не являясь при этом данным), но прагматически оказывается нерелевантным Так, например, для говорящего, породившего высказывание (16), потенциальный Р-участник («покупка») находится вне фокуса внимания, его внимание сосредоточено на хронологическом распределении действий, ассоциирующихся с определенными культурно заданными фреймами (продавец и покупатель разделяют то общее знание о мире, что покупку обычно нужно завернуть)

Развитие антипассивных функций у медиального (в конечном счете рефлексивного по происхождению) показателя является широко засвидетельствованным в языках мира каналом грамматикализации Однако русские конситуативные АВК являются грамматикализационно очень молодым явлением, для таких явлений характерна ориентация скорее на дискурсивно-прагматическое, чем на собственно семантическое моделирование действительности Принципиально важно, однако, то, что говорящие по-русски способны осуществлять непосредственно в момент речи моделирование внешней действительности, оперируя такой принципиально важной грамматической категорией, как переходность При этом процесс выбора дискурсивно наиболее адекватной синтаксической структуры (переходной или непереходной) идет в какой-то степени независимо от подбора собственно лексических средств заполнения этой структуры Сказанное подтверждает тот тезис, что аргументные конструкции наделены самостоятельным статусом в грамматике (по крайней мере русского языка), а не являются простым результатом проецирования требований вершинного глагола

В заключении показывается, что стремление «развести по разным ведомствам» семантико-прагматические и формально-синтаксические свойства антипассивных конструкций, иногда навязываемое существующим аппаратом описания аргументных структур, наталкивается на значительные трудности при обращении к конкретным языковым данным Перспективным является только такой подход к анализу структур простого предложения, который одновременно учитывал бы и дискурсивную, и собственно синтаксическую, и лексическую стороны соответствующих явлений, - для

естественного языка характерно скорее постоянное динамическое взаимодействие названных аспектов, чем их сравнительно автономное существование

Основные положения и научные результаты диссертации отражены в следующих

публикациях

1 Сай С С Языковое разнообразие анализ концепции Дж Николе // Вторая зимняя типологическая школа Материалы международной школы-семинара молодых ученых по лингвистической типологии и антропологии—М РГГУ, 2000 —С 167-168

2 Сай С С Отношения синтаксической зависимости набросок типологического исследования // III Межвузовская научная конференция студентов-филологов Тезисы докладов, часть 2 —СПб СПбГУ, 2000 —С 27

3 Сай С С О порядке слов в русском атрибутивном словосочетании (по данным анализа разговорной речи) // Русская филология 12 — Тарту Tartu Uhkooli, 2001 — С 171-178

4 Roussakova М , Sat S , Bogomolova S , Guerassimov D , Tangisheva T , Zaxka N On the mental representation of Russian aspect relations // Morphology 2000 Selected papers from the 9th Morphology Meeting, Vienna, 24-28 February 2000 / Ed by S Bendjaballah et al — Amsterdam, Philadelphia John Benjamins, 2002 —P 305-312

5 Sai S Russian verb morphology Some theoretical considerations in comparison with speech errors data // Nordic and Baltic morphology Papers from A NorFA Course, Tartu, June 2000/Ed by Jussi Niemi & Janne Heikkinen —Joensuu Joensuun yliopistopaino, 2001 —P 88-98

6 Сай С С О самостоятельном выполнении русским прилагательным номинативной функции // IV межвузовская конференция студентов-филологов — СПб СПбГУ, 2001 — С 85-86

7 Sajus S Del gramatizavimo sintakseje zodzio tvarkos ivairavimo sinchroninis lr diachromms aspektai lietuviu kalboje // Studentu zinatmskas konferences "Aktuali baltistikas jautajumi" tezes —Riga Latvijas Umversitate, 2001 —27-28

8 Сай С С Вершинно-зависимостные отношения (данные русского языка в типологическом освещении)//Русская филология 13 —Тарту Tartu Uhkooli, 2002 —С 247-253

9 Сай С С О факторах, влияющих на варьирование порядка слов в литовском языке // Третья зимняя типологическая школа Международная школа по лингвистической

типологии и антропологии Московская область, 29 января - 6 февраля 2002 г Материалы лекций и семинаров —М РГГУ, 2002 —С 236-238

10 ГращенковПВ, Сай С С Категория прилагательного в русском языке в свете теории и типологии адъективных систем // Третья зимняя типологическая школа Международная школа по лингвистической типологии и антропологии Московская область, 29 января - 6 февраля 2002 г Материалы лекций и семинаров — М РГГУ, 2002 —С 134-136

11 Сай С С Синтаксическое отсутствие грамматикализация и идиоматизация // V межвузовская студенческая конференция филологов Тезисы — СПб СПбГУ, 2002 — С 93-94

12 Русакова М В , Сай С С О функциональной специфике русского прилагательного в связи с понятием «имя» // Индоевропейское языкознание и классическая филология - VI Материалы чтений, посвященных памяти профессора Иосифа Моисеевича Тройского, 2426 июня 2002 г /Отв ред НН Казанский —СПб Наука, 2002 — С 154-159

13 Сай С С Субстантивация и безглагольные высказывания общие закономерности// Русская филология 14 —Тарту Tartu Ulikooli, 2003 —С 270-275

14 Сай С С Об одном продуктивном типе актантной деривации в русской разговорной речи // Грамматические категории иерархии, связи, взаимодействие Материалы международной научной конференции Санкт-Петербург, 22-24 сентября 2003 г / Отв ред ВСХраковский —СПб Наука, 2003 —С 141-146

15 Сай С С Окказиональная транзитивация в русской речи // Русская филология 15 — Тарту Tartu Ulikooli, 2004 —С 277-284

16 Say S Gramraaticahzation of word order Evidence from Lithuanian//Up and down the cline The nature of grammaticalization / Ed by О Fischer, M Norde and H Pendon — Amsterdam, Philadelphia John Benjamins, 2004 —P 363-384

17 Say S Antipassive -sja verbs in Russian between inflection and word formation // llIh International Morphology Meeting Abstracts —Wien Universität Wien, 2004 —P 133-135

18 Say S The so-called 'backward control' and clausal complements of 'begin' type verbs in Adyghe // International Simposium [sic1] "The Typology of Argument Structure and Grammatical Relations" 11-14 May, 2004, Kazan Proceedings / Ed by В Comne, P Suihkonen, V Solovyev —Kazan Otechestvo, 2004 —110-112

19 Say S Non-anaphoric verbless sentences in Russian towards a constructional approach // ISAPL 2004 (7lh Congress of International Society of Applied Psycholinguistics) Challenging

tasks for psychohnguistics in the new century Book of abstracts — Cieszyn University of Silesia, 2004 — P 105-106

20 Сай С С Лексическая семантика глагола и антипассивная деривация // Первая Конференция по типологии и грамматике для молодых исследователей Тезисы докладов Санкт-Петербург, 24-25 сентября 2004 г / Под ред Д В Герасимова, С Ю Дмитренко, Н М Заики, С С Сая —СПб Наука, 2004 —С 86-90

21 Сай С С Об одной продуктивной модели каузативации в спонтанной русской речи // Русский язык исторические судьбы и современность II Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ им MB Ломоносова, филологический факультет, 18-21 марта 2004 г) Труды и материалы / Сост МЛ Ремнева, О В Дедова, А А Поликарпов — М МГУ, 2004 —С 324-325

22 Say S Antipassive in Russian and its pragmatic motivation // New developments in linguistic pragmatics Abstracts // Ed by В Lewandowska-Tomaszczyk & P Cap — Lodz Wydawmctwo Umwersitetu Lodzkiego, 2004 —P 27

23 Say S Antipassive Sja-Verbs in Russian Between Inflection and Derivation // Morphology and its demarcations / Ed by W U Dressier, D Kastovsky, О E Pfeiffer & F Rainer —Amsterdam, Philadelphia John Benjamins, 2005 —P 253-275

24 Say S The life cycle of antipassive construction // Association for Linguistic Typology 6lh Biennial Meeting Abstracts —Padang Umversitas Bung Hatta, 2005 —P 115-116

25 Say S Antipassives and A-relativization between syntax and discourse pragmatics // Четвертая типологическая школа Международная школа по лингвистической типологии и антропологии Ереван 21-28 сентября 2005 г Материалы лекций и семинаров —М РГГУ, 2005 — С 55-57

26 Сай С С Прагматическая мотивация депациентивных возвратных глаголов в русской разговорной речи // Вторая конференция по типологии и грамматике для молодых исследователей Материалы Санкт-Петербург, 3-5 ноября 2005 г / Ред А П Выдрин, Д В Герасимов, С Ю Дмитренко, С С Сай — СПб Наука, 2005 — С 113-118

27 Say S The pragmatic motivation of antipassive in Russian // Pragmatics today [= Lodz Studies in Language, 12]/Ed byP Cap —Frankfurt/Main Peter Lang, 2005 —P 421-440

28 Say S Source- and product-oriented schemas in the semantics of the Russian sja-verbs // 12lh International Morphology Meeting Budapest May 25-28, 2006 Abstracts — Budapest Research Institute for linguistics, 2006 —P 126-127

29 Say S The form-function mismatches in the Russian "relative" clauses // The grammar and pragmatics of complex sentences in languages spoken in Europe and North and Central Asia

International linguistic symposium Tomsk (Russia), 27-30 June, 2006 Book of abstracts / В Comne et al (eds ) —Томск Ветер, 2006 —P 156-157

30 Калашникова К В , Сай С С Системные отношения между классами русских рефлексивных глаголов в связи с их частотными характеристиками (по данным корпусного исследования) // Проблемы типологии и общей лингвистики Международная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения проф А А Холодовича Санкт— Петербург, 4-6 сентября 2006 г Материалы / Под ред В С Храковского, С Ю Дмитренко, H M Заики —СПб Нестор - История, 2006 —С 56-64

31 Сай С С Прагматически обусловленные возвратные конструкции «опущенного объекта» в русском языке // Вопросы языкознания — 2007, № 2 — С 75-91

32 Макарова А И , Сай С С Взаимодействие некоторых характеристик русских именных групп (статистический аспект) // Четвертая конференция по типологии и грамматике для молодых исследователей Материалы Санкт-Петербург, 1-3 ноября 2007 г / Под ред Д В Герасимова, С Ю Дмитренко, С С Сая — СПб Наука, 2007 — С 19-124

33 Сай С С К вопросу о семантической классификации русских возвратных глаголов // Известия Российского государственного педагогического университета им А И Герцена — 2008, № 29 (65)

34 Русакова M В , Сай С С Глагольная парадигма в индивидуальных системах носителей русского языка и проблема грамматического вида // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета Серия 9 Филология Востоковедение Журналистика — 2008, № 2

Подписано в печать 11 05 08 Печать офсетная Тираж 200 экз Отпечатано в Издательско-полиграфическом центре «Барс» СПб, В О , Кадетская линия, 11 Тел 326-03-51

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Сай, Сергей Сергеевич

Введение.

Глава 1. Антипассив как морфосинтаксический континуум.

Глава 2. Антипассив: взаимодействие прагматики, семантики и синтаксиса.

Глава 3. Антипассивные конструкции в русском языке.

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Сай, Сергей Сергеевич

I. Предисловие.3

И. Постановка задачи и теоретическая платформа.8

III. Представление материала.11

I. Предисловие

Диссертационное исследование посвящено типологии антипассивных конструкций в аспекте их структуры (синтаксической и морфологической) и функций (семантических, прагматических, синтаксических).

Понятие антипассивной конструкции было введено в аппарат типологических исследований в 70-е годы прошлого века в связи с обнаружением в ряде эргативных языков маркированных структур простого предложения, характеризуемых смещением в периферийную позицию пациентивного участника, что обычно сопровождается интранзитивацией синтаксической структуры. Примером антипассивной конструкции может служить чукотское предложение (1), что становится ясно, если сравнить его с соотносительной переходной конструкцией из того же языка (2):

1) Ейвал-0 кащ-оты пэнры-тко-гьэ

Сирота-ABS медведь-D AT наброситься-ANTI-AOR.3SG

Сирота набросился на медведя' [Недялков 1981: 23].

2) Ейвал-е кэщ-ын пэнры-нэн Сирота-ERG медведь-ABS Ha6p0CHTbCfl-A0R.3SG>3SG 'Сирота набросился на (« атаковал) медведя' [Недялков 1981: 23].

За последние 30 лет появилось множество работ, посвященных антипассивным конструкциям конкретных языков. Было обнаружено, что антипассивные конструкции демонстрируют значительное типологическое разнообразие, как в плане форм, так и в плане функций. По мере накопления эмпирического материала стали возникать и различные теоретические проблемы, многие из которых до сих пор не получили удовлетворительного решения. К числу таких проблем относится, например, вопрос о возможности антипассивных конструкций в языках аккузативного строя. Еще большие сложности связаны с установлением возможных функций антипассивных конструкций. С одной стороны, выяснилось, что в большинстве случаев использование антипассивных конструкций связано с понижением семантического и / или прагматического статуса пациентивного участника двухместной предикации. С другой стороны, однако, были обнаружены и такие языки, в которых функции антипассивных конструкций как будто бы не укладываются в рамки даже такой общей семантико-прагматической характеристики.

Можно заметить, что разработка теоретического аппарата, связанного с выделением антипассивных конструкций, подводит к мысли о том, что к построению типологии таких конструкций могут быть привлечены многие синтаксические явления, которые на предыдущих этапах развития лингвистики либо не замечались вовсе, либо описывались в рамках совершенно иных понятийных систем. Вместе с тем обобщающих исследований, посвященных типологии антипассивных конструкций, до сих пор очень немного, преимущественно они носят эскизный характер.

Таким образом, актуальность работы обусловлена необходимостью изучения возможных форм и функций антипассивных конструкций на обширном типологическом материале и нерешенностью вопроса о том, каким образом соотносятся друг с другом различные функции этих конструкций.

Новизна, работы определяется 1) привлечением данных языков, антипассивные конструкции которых ранее не рассматривались или лишь ограниченно рассматривались в работах по типологии антипассива, 2) систематическим описанием функционирования антипассивных конструкций различных языков в рамках функционально-типологического подхода, а также 3) использованием данных русского языка, в том числе и инновативных употреблений возвратных глаголов, которые до этого не подвергались систематическому анализу, с точки зрения современных представлений о типологических характеристиках антипассивных конструкций.

Целью работы является установление возможных отношений между формами и функциями антипассивных конструкций- в различных языках, а также выяснение того, каким образом сами функции антипассивных конструкций связаны друг с другом.

Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи. 1) На основе анализа морфосинтаксических фактов различных языков и учитывая современные типологические представления, предложить определение антипассивной конструкции. 2) Обрисовать грамматикализационный жизненный цикл антипассивных конструкций - от их возникновения на базе других конструкций до возможных путей их исчезновения. 3) Определить место различных возможных функций антипассивных конструкций в свете представлений о грамматикализационном развитии этих конструкций. 4) Предложить детальный анализ доселе малоизученных фактов одного отдельно взятого (русского) языка в свете современных представлений о типологии антипассивных конструкций.

В качестве методов при анализе разноструктурных языков были использованы функционально-типологический и сопоставительный метод, при анализе данных русского языка использовались методы анализа спонтанной, речи, обращение к интроспекции носителей русского языка; в отдельных случаях привлекались методы корпусного исследования, а также методы внутренней и внешней реконструкции.

Материалом работы явились данные, почерпнутые из грамматических описаний разноструктурных языков различной генетической принадлежности (чукотско-камчатских, нахско-дагестанских, эскимосско-алеутских, австронезийских, салишских, майя, пама-ньюнга и многих других), дневниковые записи спонтанной устной речи, сведения, почерпнутые из типологических баз данных.

На защиту выносятся следующие положения.

1. Различные признаки и критерии антипассивных конструкций, предлагавшиеся в литературе по этому вопросу, (смещение или удаление пациентивного участника; интранзитивация клаузы; противопоставленность базовой эргативной переходной структуре; наличие глагольного маркера антипассива; сохранность пропозициональной семантики при переходе от базовой переходной структуры к антипассивной; продуктивность деривации) оказываются логически и эмпирически относительно независмыми друг от друга.

2. Эмпирически обоснованным и удобным для типологического исследования оказывается такое определение антипассивной конструкции, при котором она понимается как маркированная (т.е. противопоставленная базовой) конструкция простого предложения, в которой семантически присутствующий в пропозиции пациентивный участник оказывается удален (опущен или смещен в косвенную позицию) из позиции, которую он занимает в соотносительной базовой переходной конструкции.

3. В ходе жизненного цикла антипассивные конструкции возникают на базе других структур (в частности, рефлексивных, полипредикативных, конструкций с семантикой обобщенного объекта и др.). На основе этих структур путем грамматикализации развиваются продуктивные антипассивнные конструкции, сосуществующие с базовыми переходными структурами, но отличающиеся от них пониженным семантическим и / или прагматическим статусом пациентивного участника (что иконически отражается и на уровне синтаксиса). Конец жизненного цикла антипассивных конструкций состоит в исчезновении через процессы лексикализации или генерализации.

4. Если определенная антипассивная конструкция того или иного языка в некоторых контекстах оказывается мотивирована только синтаксически (т.е. требованиями синтаксической правильности высказывания, а не стремлением выразить определенный смысл), то существуют и контексты, в которых та же самая конструкция используется в связи с определенной мотивацией, лежащей в сфере семантико-прагматического устройства высказывания. Синтаксические функции антипассивных конструкций являются вторичными (и диахронически, и синхронно) по отношению к семаптико-прагматическим.

5. Набор синтаксических контекстов, в которых использование антипассивных конструкций может становиться обязательным, типологически сравнительно однороден. Основной механизм такого развития лежит в дискурсивной плоскости и обычно связан с генерализацией семантико-прагматических закономерностей.

6. В неформальном регистре современного русского языка развивается такой тип употребления возвратных глаголов, который может быть охарактеризован как конситуативная антипассивная конструкция; ее употребление связано с референциальной доступностью, но прагматической иррелевантностыо пациентивного участника.

Теоретическая значимость работы заключается в выработке типологически обоснованного определения антипассивной конструкции, в установлении диапазона возможных форм и функций таких конструкций в различных языках, в установлении путей грамматикализационного развития антипассивных конструкций, в решении применительно к этим конструкциям вопроса о соотношении формальных и функциональных характеристик диатетических преобразований. Показывается несводимость отношений между конкурирующими конструкциями простого предложения к деривационным отношениям. На избранном фрагменте грамматических систем подтверждается ключевая идея об обусловленности формальных закономерностей языковых структур их функциональной нагрузкой.

Практическая значимость работы состоит в разработке аппарата, применимого в грамматических описаниях антипассивных конструкций разноструктурных языков, а также в создании описания фрагмента русской грамматики, который может быть использован в практических пособиях по русскому языку, как для носителей русского языка, так и для изучающих этот чзык как иностранный.

Апробация работы. Результаты исследования обсуждались в докладах на следующих конференциях и семинарах: Вторая и третья «зимняя типологическая школа» (Московская область, 2000, 2002), «Uniformity of Paradigm» (Berlin, Zentrum für allgemeine

Sprachwissenschaft, 2001), «Aktuali baltistikas jautäjumi» (Рига, Рижский университет, 2001), V межвузовская студенческая конференция филологов (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2002), Международная научная конференция молодых филологов (Тарту, Тартуский университет, 2003, 2004), «Syntactic Functions - Focus on the Periphery» (Хельсинки, Финляндия, университет Хельсинки, 2003), «Грамматические категории: иерархии, связи, взаимодействие» (Санкт-Петербург, ИЛИ РАН, 2003), «International Morphology Meeting» (Вена, Австрия, Венский университет, 2004; Будапешт, Венгрия, 2006), «2nd Lodz symposium on linguistic pragmatics» (Лодзь, Польша, Университет Лодзи, 2004), XXXIII Межвузовская научно-методическая конференция преподавателей и аспирантов (Санкг-Петербург, СПбГУ, 2004), "The Typology of Argument Structure and Grammatical Relations" («LENCA-II», Казань, КГУ, 2004), Первая, Вторая, Третья, Четвертая «Конференция по типологии и грамматике для молодых исследователей» (Санкт-Петербург, ИЛИ РАН, 2004, 2005, 2006, 2007), Семинар «Work in progress» (Лейпциг, Германия, Институт эволюционной антропологии им. Макса Планка, 2005), 4th & 6th «Biennial meeting of the Association for linguistic typology» (Санта-Барбара, США, 2001, Паданг, Индонезия, 2005), «Четвертая типологическая школа. Международная школа по лингвистической типологии и антропологии» (Ереван, Армения, 2005), «Проблемы типологии и общей лингвистики. Международная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения проф. А. А. Холодовича» (Санкт-Петербург, ИЛИ РАН, 2006), «Синтаксические структуры» (Москва, РГГУ, 2007), Семинар «Теоретическая семантика» (руководитель академик Ю.Д.Апресян, заседание 466, Москва, ИППИ РАН, 2007), Ежегодная научная конференция Петербургского лингвистического общества "Научные чтения - 2007" (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2007).

По теме работы опубликовано 34 работы общим объемом 14,6 п.л.

Структура и объем работы. Диссертация включает 620 страниц машинописного текста и состоит из Введения, 3 глав, Заключения, трех приложений, в число которых входит список сокращений, списка использованной литературы, насчитывающего 609 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "К типологии антипассивных конструкций: семантика, прагматика, синтаксис"

VI. выводы

VI. 1 АВГ в рамках континуума лексика — грамматика

Ключевым вопросом для адекватного анализа основного объекта рассмотрения этой Главы, обозначаемого здесь как АВГ, является вопрос о статусе этих глаголов на континууме лексикон - грамматика. Образование подобных возвратных глаголов преимущественно рассматривался в литературе как лексический процесс [Янко-Триницкая 1962: 173 и далее; Королев 1968: 20]. Это связано с тем, что в сферу рассмотрения обычно попадают только случаи узуального, лексически закрепленного, чаще всего -нормативного, словоупотребления. Узуальным употребление АВГ становится именно в

105 В некоторых случаях можно увидеть даже три различных деривационных пути, которые могут привести к одному и тому же результату. Так, для довольно часто фиксируемых высказываний типа мы закрываемся / мы открываемся (уже, в шесть вечера и т.п.), произносимых работниками магазинов, учреждений и т.д., наряду с обрисованными в основном тексте двумя путями возможен и третий, при котором сначала по декаузативной схеме образуется возвратная конструкция, в которой в позиции подлежащего оказывается название организации (магазин закрывается / открывается), а потом происходит метонимическая замена, при которой штат сотрудников того или иного заведения как бы идентифицируется с самим эти заведением.

106 Ср. близкое рассуждение о релевантности недеривационного подхода, ориентированного на сходство словообразовательных «продуктов» применительно к русским приставочным глаголам у М.А.Кронгауза [Кронгауз 2007].

107 Можно заметить, что увеличение интереса к рассмотрению «самих по себе» — вне их связи с предполагаемой «исходной» структурой - тех языковых явлений, которые раньше было принято считать лишь продуктом различных модификаций и операций, характерно для целого ряда современных направлений. В первую очередь следует вспомнить об «ориентированных на продукт» (product-oriented) схемах Дж.Байби [Bybee 1995; 2001: 126-129]. При помощи этих схем обобщаются сходства между морфологическими формами, выражающими определенную категорию, при этом никакое из значений категории не выводится из другого. тех случаях, когда имеются жесткие ограничения на характер включенного объекта (см. обсуждение лексических АВГ в разделе III. 1).

В разделе III я постарался показать, что, несмотря на наличие множества общих свойств, такие узуальные (лексические) АВГ принципиально отличаются от регулярно регистрируемых в современной (преимущественно устной) речи АВГ. Основным параметром различения этих двух (под)видов конструкций является характер причины синтаксической невыраженности участника ситуации, претендующего на статус прямого дополнения. Если использовать довольно схематичную классификацию возможных причин такой невыраженности, недавно предложенную Е.В.Падучевой [Падучева, 2004b: 427], то окажется, что в лексических АВГ участник оказывается инкорпорированным, ср. *он увидел ее глазами (пример Е.В.Падучевой) — невозможно, потому что увидеть уже значить 'воспринять глазами', - и *зажмурился глазами (пример лексического АВГ) -невозможно, потому что зажмуриться уже значить 'плотно закрыть глаза'. Что же касается конситуативных (или грамматических) АВГ, то здесь участник невыразим скорее потому, что он «идентифицируется только на уровне высказывания» [Падучева, 2004b: 427], хотя применительно к конситуативиым АВК было бы точнее сказать, что здесь участник опускается на уровне высказывания, поскольку, как было показано в разделе IV.3.3, не во всех случаях использования этой конструкции участник вообще идентифицируется в собственном смысле слова.

Далее, как было показано в разделе III, значение конситуативных (но не лексических) АВГ всегда полностью соотносимо со значением исходного переходного глагола, т.е. не содержит каких-то идиосинкратических, лексически закрепленных семантических добавок; при этом конситуативные АВГ представляют собой явление, продуктивность которого ограничивается только стилистической маркированностью, с одной стороны, и вскрытой в разделе IV прагматической природой, с другой, т.е. не демонстрируют собственно лексических ограничений на образование.

Все сказанное позволяет предположить, что конситуативные АВК следует трактовать не столько как конструкции с особыми возвратными лексемами, сколько как особые типы употреблений, конструкций (в терминологическом смысле), характеризующихся определенной прагматической нагрузкой. Таким образом, сам продуктивный процесс образования конситуативных АВГ (возвратных глаголов скорее «опущенного», чем «включенного» объекта) тяготеет скорее к грамматическому, чем к лексическому полюсу соответствующего континуума108. Однако это тяготение носит неустойчивый, динамический характер, поскольку одновременно с процессом грамматикализации наблюдаются многочисленные примеры лексикализаций отдельных АВГ, фиксация их значений. Как было показано в Главе 2, сочетание таких противонаправленных флуктуаций по грамматикализационной шкале типологически характерно для антипассивных образований.

VI. 2 «Возвратный» показатель —ся как медиальный маркер

Можно констатировать, что освоение русским возвратным показателем -ся той его функции, которая была подробна рассмотрена выше, - оформление глагола в АВК, -полностью вписывается в существующие представления о грамматикализации этимологически возвратных показателей в т.н. медиальные, т.е. в такие показатели, которые, помимо выражения собственного возвратного значения, могут «обслуживать» довольно широкий спектр функций, чаще всего, включающий декаузативное, автокаузативное, реципрокальное употребления, выражение значения совершения действия для себя, в своих интересах, во многих случаях маркирование страдательного залога и т.д. Такой путь развития является одним из наиболее стандартных путей («каналов») грамматикализации, засвидетельствованных в языках мира. Сам термин «медий» («медиальный залог», «медиальная конструкция») восходит к традиционной грамматике нескольких древних индоевропейских языков, он также часто применяется для описания явлений современных европейских языков, например, романских. Статус этого термина в типологическом языкознании носит несколько размытый характер, несмотря на наличие целого ряда работ, содержащих успешные попытки типологического осмысления соответствующего понятия (см., прежде всего [Кешшег 1993; Croft et al. 1987]). Использование именно этого обозначения не является привычным для русского постфикса -ся, обычно все же традиционно называемого «возвратным», несмотря на то, что соответствующие русские глаголы, безусловно, вписываются в представления о i медиальных показателях, что неоднократно отмечалось в литературе, см. хотя бы [Schenker 1988; Кешшег 1993].

103 Если признать предлагаемую здесь трактовку верной, то можно было бы предложить называть обсуждаемые здесь возвратные образования не антипассивными возвратными глаголами, а антипассивными (возвратными) формами. Однако для единообразия изложения и во избежание излишней путаницы я придерживаюсь традиционного термина возвратный глагол по отношению ко всем глагольным словоформам с постфиксом -ся, независимо от словоизменительной / словообразовательной их трактовки

В литературе неоднократно отмечалось, что "the development of middle markers from reflexive markers (.) seem[s] to constitute the most frequent diachronic source for middle markers" [Kemmer 1993: 151, см. также далее 151-195]. Такой сценарий диахронического развития, как и большинство процессов, укладывающихся в представления о грамматикализации, характеризуются «семантическим выхолащиванием», т.е. развитием от более конкретных значений к более абстрактным, ср.: "[s]uch a process [развитие возвратного показателя в медиальный] is clearly a case of bleaching, since for a transitive verb to be used reflexively is a particular way in which its two arguments are reduced to one, whereas a middle strategy covers other kinds of intransitivization109 as well" [Faltz 1977: 269].

Можно в связи с этим заметить, что те функции, которые характерны для русских лексических АВГ, полностью вписываются в представления о возможных функциях медиальных показателей: в большом количестве языков фиксируются конструкции, в которых этимологически возвратный показатель используются с многими глаголами как маркер семантической инкорпорации объекта, относящегося к «сфере» деятеля. Для этой типологически распространенной функции медия, кажется, нет полностью устоявшегося термина, хотя попытки ее терминологического выделения и предпринимались, ср.: «[о]пе of these [functions - S.S.] (for which an appropriate designation might be 'nucleonic middle') involves the expression of action in which the undergoer can be seen as, in some way, within the "sphere" (.) of the Subject. Thus the middle is used when the undergoer is the property of - or belongs to - the Subject ('wash one's hand', 'give one's vote'); when the undergoer moves into the sphere of the Subject. or out of the sphere)» [Klaiman 1988: 33-34].

Следует особо подчеркнуть, что типологически распространенной функцией медиального показателя является при этом именно употребление с определенными глагольными лексемами, при котором в семантику медиального глагола инкорпорируется значение определенного связанного с деятелем объекта, а не само по себе маркирование того факта, что объект действия является одновременно принадлежностью деятеля110;

100 Вообще говоря, медиальные показатели часто осваивают и такие функции, которые не обязательно требуют интранзитивизации; переходные медиальные конструкции особенно характерны для тех языков, где соответствующий показатель восходит не к только к той форме возвратного местоимения, которая использовалась в позиции прямого дополнения, но к другим формам этого местоимения, не блокирующим появления в клаузе лексически выраженного прямого дополнения (см. об этом также примечание 94). Можно также заметить, что и в русском языке, в котором показатель -ся восходит именно к форме винительного падежа возвратного местоимения, с некоторыми возвратными глаголами становятся допустимыми переходные употребления: бояться собаку, слушаться маму (см., впрочем, обсуждение в [Крысько 2006: 348-414], показывающее, что спорадически возвратные глаголы сочетались с формами винительного падежа уже и в древнерусскую эпоху).

110 Из сказанного, конечно, не следует, что в языках мира не фиксируется таких показателей, обязательной функцией которых является именно маркирование посессивных отношений между субъектом можно при этом вспомнить, что выше было показано, что и для русских лексических АВГ функция возвратного показателя не сводится к выражению посессивности как таковой и даже в принципе на заключается в выражении этого значения.

При этом и довольно широкий репертуар объектов, инкорпорируемых в значение русских АВГ, в целом является типологически предсказуемым. Действительно, в литературе отмечалось, что одним из распространенных контекстов употребления рефлексивных/медиальных показателей являются ситуации, когда действие направлено на часть тела субъекта или на его квазинеотчуждаемую принадлежность, например, на предмет одежды (см. хотя бы обсуждение в [Geniusienè 1987: 246-248]).

Однако и для конструкций с другими объектами «включенными» в значение русских лексических АВГ довольно-легко можно найти типологические параллели в языках, где возвратные показатели идут по пути* грамматикализационного развития в медиальные. Например, довольно большое число французских возвратных глаголов, напоминающих русские лексические АВГ, анализируется в статье А.Зриби-Херц, вчсоторой вскрывается метонимическая природа таких употреблений; как и во многих русских лексических АВГ, инкорпорируемыми объектами в таких конструкциях часто становятся «явления духовного мира»:

171) Pierre tie s'est pas encore prononcé sur ce point.

Пьер еще не высказал свое мнение [букв, не прознес себя, т.е. не высказался] по этому поводу'.

172) Pierre s'économise pour être en forme le jour de match.

Пьер экономит свои силы [букв, экономит себя], чтобы быть в форме в день матча', букв. 'Пьерэкономится, чтобы.' [Zribi-Hertz 1978].

Несколько менее регулярно, но все же наблюдается сходное явление и в немецком языке: и объектом. Например, подобный показатель из языка лакота кратко обсуждается в монографии Л.Фальца: "There [в языке лакота - С.С.] is a reflexivoid process, usually called the "possessive", which marks a transitive verb with a morpheme to indicate that the possessor of the object is coreferential with the subject" [Faltz 1977: 196]:

1) itowapi wa-pazo picture lSG-show

I show a/the picture' [Faitz 1977: 196].

2) itowapi wa-k-pazo picture 1 SG-POSS-show

1 show my picture' [Faltz 1977: 196].

173) Man sollte ihm die Gelegenheit geben, sich zu korrigirien.

Ему нужно было дать время исправить свои ошибки', букв, 'исправиться' (пример взят из [Бернацкая 1971], там же обсуждаются и другие подобные конструкции)111.

В довольно большом количестве языков медиальный показатель может приобретать смыкающееся со значением включенного объекта значение неопределенного объекта. Сказанное можно проиллюстрировать фактами татарского языка, где показатель -н-, регулярно используемый в пассивных и собственно возвратных конструкциях, лексикализуется при употреблении на ряде глаголов, что приводит к тому, что «на первый план выдвигается факт отнесенности действия к действующему лицу. Действие представляется в какой-то мере ограниченным сферой деятеля, хотя оно и направлено на внешний объект» [Зиннатуллина 1969: 177]. Можно заметить, что последнее характерно, как было показано выше, и для многих русских АВГ, некоторые татарские глаголы с показателем -н- оказываются буквально соответствующими русским АВГ при «поморфемном» переводе (.щыештыры-и-у и убира-тъ-ся, тара-н-у и причесыва-тъ-ся). Однако и в татарском языке это явление представляет собой лексический процесс, что проявляется — среди прочего - и в наличии некоторого количества идиосинкратически закрепленных образований (ср. укы-и-у — «читать что-то про себя, бормотать молитву» от ук-у - читать [Зиннатуллина 1969: 177]).

Подводя итог обсуждению развития медиальных функций у этимологически рефлексивных показателей, можно заметить, что русские лексические АВГ в целом довольно предсказуемым образом вписываются в наблюдения о возможных словарно закрепленных значениях у медиальных образований. Как представляется, несколько более необычными при сопоставлении с типологически распространенными функциями медиальных конструкций оказываются конситуативные ABK. Действительно, как было показано в разделах III. 2 и IV, использование русских конситуативных АВК в основном ориентировано на прагматическую структуру высказывания и представляет собой скорее грамматическое, чем лексическое, явление. Само по себе развитие такой функции вполне объяснимо с диахронической точки зрения: для обсуждаемых функций показателя -ся

111 В этой же работе [Бернацкая 1971] упоминается и возможность просторечного употребления глагола sich aufhängen (букв, 'повеситься') в значении 'повесить (пальто, предмет одежды)', впрочем, явно имеющего ненормативный характер и, как и его буквальный русский аналог (см. (24)), несомненно, связанного с языковой игрой. объединяющим фактором является значение «неразличения аргументов» или маркирование «низкой разработанности ситуации» ("low élaboration of events"), если использовать введенное в обиход С.Кеммер понятие: «relative élaboration of events [is] the degree to which the participants and component subevents in a particular verbal event are distinguished" [Kemmer 1993:121]. Действительно, ситуации, кодируемые при помощи

АВК, характеризуются некоторой непроясненностью актантных отношений, отклонением от прототипа переходной конструкции, для которого характерно участие в ситуации двух

110 четко противопоставляемых референциально участников .

Таким образом, по сравнению с обычными функциями медиальных конструкций русские конситуативные АВГ можно охарактеризовать как находящиеся на весьма далекой, поздней стадии грамматикализации: диахронически первичные более конкретные функции были обобщены до весьма абстрактного продуктивного дискурсивно-ориентированного механизма, сам показатель -ся приобрел при этом функцию устранения за рамки наблюдения одного из участников ситуации.

Сам по себе факт развития антипассивного показателя из этимологически рефлексивного (через фазу медиального) не является удивительным. Такого рода происхождение - скорее норма для показателей антипассива, чем исключение (см. подробнее раздел IV.3.1 Главы 2). Интересно здесь, однако, следующее: если рассматривать русские АВК в типологическом контексте антипассивных конструкций, то окажется, что они демонстрируют свойства очень молодой конструкции, находящейся на самых ранних этапах грамматикализации. Это проявляется в том, что использование конситуативных АВК отражает определенные дискурсивные условия, которые

113 невозможно сформулировать в собственно семантических терминах . Те же антипассивные конструкции других языков, которые в основном и описываются в типологической литературе, по большей части продвинуты на пути грамматикализации дальше, чем русские конситуативные АВК. Их использование обычно отражает

112 О релевантности понятия «низкой разработанности ситуации» для функций русских возвратных глаголов свидетельствуют, помимо АВК, и некоторые другие возможные употребления таких глаголов, например: они там кормятся (о матери, занимающейся кормлением ребенка), они там стригутся (о двух людях, один из которых стрижет другого), сейчас они будут химичиться («они» = это, с одной стороны, врачи, а с другой, дети, проходящие курс химиотерапии в центре по переливании крови; пример предоставлен Аней Леонтьевой) и т.д. Сказанное подтверждает правомочность остроумной формулировки, согласно которой в русском языке наблюдается своего рода тенденция «грамматикализации халтуры» (В.А.Плунгян, устное сообщение).

113 Неверным было бы и утверждение о том, что использование конситуативных АВК регулярно отражает свойства синтаксического контекста как такового; так, например, в разделе IV. 2 было показано, что АВК далеко не обязательно используется в случае незаполненности позиции прямого дополнения лексически переходного глагола и что выбор между конкурирующими конструкциями отражает подчас довольно тонкие прагматические нюансы. пониженную в том или ином аспекте Переходность ситуации и демонстрирует систематическую связь с пучком таких семантических условий, как, например, неспецифичность / генеричность объекта, его неполная вовлеченность в действие, хабитуальность ситуации, и т.п. (см. раздел II.2 Главы 2); во многих языках антипассивные конструкции становятся обязательными для соответствующих контекстов, чего (пока?) совершенно не наблюдается в русском языке.

Таким образом, материал русского языка оказывается очень интересным для рассмотрения вопросов грамматикализационного пути антипассивных конструкций: мы имеем здесь дело со случаем уже в общем-то состоявшейся грамматикализации антипассива на базе других, диахронически предшествующих, конструкций, при этом сама эта выкристаллизовывающаяся конструкция еще не демонстрирует признаков дальнейшего развития по пути грамматикализации, являясь на данный момент ориентированной исключительно на прагматическую составляющую высказывания.

VI. 3 Категория переходности / непереходности и моделирование внешней действительности

Как было сказано в разделе IV, конситуативные АВК используются в ситуации конфликта между семантически обусловленным лексическим выбором переходного глагола и прагматической нежелательностью переходной синтаксической структуры. Таким образом, обнаруживается, что говорящие по-русски способны осуществлять непосредственно в момент речи моделирование внешней действительности, подбирая при этом наиболее подходящую синтаксическую структуру; процесс выбора между переходной и непереходной (в синтаксическом плане) структурой конструкции идет в какой-то степени независимо от подбора собственно лексических средств заполнения этой структуры. Для того чтобы продемонстрировать справедливость последнего тезиса, можно сделать небольшой экскурс, посвященный другой конструкции, нередко регистрируемой в речи, порождение которой также, как представляется, отражает способность говорящих по-русски оперировать категорией переходности / непереходности как достаточно подвижной, не формально-синтаксической, а ориентированной на наиболее точное выражение необходимого смысла.

Экскурс: окказиональная конверсивная каузативация

Обсуждаемое в этом экскурсе явление окказиональной конверсивной каузативаиии (ОКК114) характерно для «небрежной» разговорной речи; речь идет об употреблениях, подобных слудующим:

174) Я его еще правда не закипела. (= Не довела до кипения).

175) Но ведь его еще нужно таять все равно. (= Нужно сделать так, чтобы масло растаяло).

176) Ты сначала Тему позавтракай, а потом иди в ванную. (= Сделай так, чтобы Тема позавтракал, «обеспечь» Теме завтрак).

177) Ты подгорела, ты и отмывай. (= Ты сделала так, что сковородка подгорела)115.

Некоторые из конструкций такого рода в какой-то степени закрепились в узусе и регулярно шуточно используются многими носителями языка:

178) Не он ушел, а его ушли116.

179) Я поступала дочку в институт.

Возможность подобного окказионального употребления иногда упоминается в лингвистической литературе, хотя обычно называется всего лишь два-три глагола, прежде всего как раз те, которые проиллюстрированы в (178) и (179) [Babby 1993: 356-357; Исаченко 2003/1960: 352]. Чуть более обширные списки глаголов, встречающихся в обсуждаемой конструкции, приводятся в [Черняк 1989: 26-27] и особенно в [Янко-Триницкая 1962: 77-78]: здесь упоминаются, например, такие встречаемые словосочетания как лопнуть стекло, погулять ребенка, загорать ноги, заснуть кого-то и т.д. В своей монографии Н.А.Янко-Триницкая отмечает, что единичные примеры таких конструкций фиксируются в текстах девятнадцатого века, приводя пример из перевода Одиссеи В.А.Жуковского:

180) Растаявши сало, начали мазать им лук женихи111. {Одиссея, 21: 183-184; про глагол растаять и в словаре В.И.Даля сообщается, что он «иногда» употребляется «вместо» «растопить или распустить в тепле»}.

Ключевые свойства ОКК заключаются в следующем: в позицию подлежащего вводится новый участник ситуации, осмысляемый говорящим как инициатор, каузатор определенного положения вещей; в позицию прямого дополнения попадает тот участник ситуации, который занимал бы позицию субъекта

114 Этот термин был мною предложен в [Сай 2004а], там же содержится и в целом воспроизводимое здесь обсуждение этой конструкции.

115 Не следует путать рассматриваемое здесь явление с обычно вполне нормативными так называемыми «контекстными каузативами» (термин введен в [Недялков 1971: 20]) - конструкциями типа сосед лечит сына (у врача), вы должны подписать эту бумагу у директора. Разделяя с ОКК значение непрямой каузации, контекстные каузативы резко отличаются от последних тем, что в них прямой объект совпадает с прямым же объектом переходного глагола в его обычном употреблении, а непосредственный исполнитель-агенс оказывается не выражен вовсе или выражен на периферии предложения — сочетанием с предлогом у. Конструкции с контекстными каузативами кратко упоминались выше в разделе III. 4, там же приводились отсылки к нескольким работам, в которых обсуждается это явление.

116 H.A. Янко-Триницкая со ссылкой на С.Карцевского [Karcevski 1927: 89] указывает на то, что эта конструкция была создана еще в дореволюционной Думе [Янко-Триницкая 1962: 77].

117 У Н.А.Янко-Триницкой этот пример сопровождается отсылкой к упоминанию у Ф.И.Буслаева [Буслаев 1881: 346]. этого глагола в его «нормальном», закрепленном в словаре употреблении118. При этом описываемое приращение актантной структуры конструкции никак не маркируется на глаголе. Другими словами, в каком-то смысле говорящий создает каузативный омоним исходного глагола.

Охарактеризованное таким образом явление ОКК имеет множество типологических параллелей: в литературе отмечалось, что каузативно-некаузативная омонимия является продуктивной и нормативной для многих языков мира159. Среди исследователей, однако, нет единства в терминологическом оформлении этого явления, прежде всего, потому, что оно не вполне однозначно вписывается в традиционное деление на аналитические, морфологические и лексические каузативы (см. об этом делении, например, [Comrie 1985: 331]), занимая положение между двумя последними. При всех обстоятельствах следует согласиться с В.П.Недялковым и Г.Г.Сильницким, отмечающими по поводу этой типологически распространенной модели каузативации (называемой ими синтагматическим подтипом конверсивной каузативации), что признак изменения аргументной структуры предложения, который в литературе иногда признается определяющим для этой модели, в действительности характерен для любой каузативации; специфика же языков, допускающих каузативно-некаузативную омонимию, в том, что в них могут отсутствовать другие формальные маркеры каузативации [Недялков, Сильницкий 1969: 21].

Переходя к обсуждению семантико-синтаксических особенностей ОКК в русском языке, можно отметить следующее: i) Ей подвергаются исключительно синтаксически непереходные глаголы. Единственное возможное исключение из этой закономерности в собранном мною миникорпусе зафиксировано в следующем высказывании:

181) Сережка, мы сейчас тебя еще будем есть, в смысле кормить. {Речь идет о том, что адресат этого высказывания голоден и надо организовать, т.е. «неконтактно каузировать» его питание, а не собственно накормить его}.

По поводу этого высказывания можно, однако, заметить, что, во-первых, по мнению нескольких опрошенных мною носителей, оно звучит менее естественно и еще менее допустимо, чем прочие высказывания с ОКК (об этом отчасти свидетельствует и уточнение, сделать которое счел необходимым говорящий), а во-вторых, что даже в этом высказывании глагол употреблен без исходного объекта, т.е. за основу взят глагол есть в абсолютивном, непереходном употреблении. ii) Для подавляющего большинства высказываний характерна семантика дистантной (indirect) фактитивной каузации (о разновидностях каузативного значений см. прежде всего [Недялков, Сильницкий 1969]). iii) В большинстве случаев использование этой конструкции связано с пониженной способностью контроля со стороны каузируемого, его неспособностью и/или нежеланием осуществить то или иное

118 Разумеется, участники ситуации, выражаемой при помощи ОКК, могут в принципе оказаться невыраженными, так сказать, «на общих основаниях», т.е. при соблюдении тех условий, которые необходимы для невыраженности участника в русском языке. Р1апример, в высказывании (177) не выражено прямое дополнение, соответствующий референт ('сковородка') восстанавливается из конситуации. При этом ясно, что здесь мы имеем дело именно с ОКК, а не с обычным непереходным употреблением глагола подгорать.

119 Например, чрезвычайно обширна литература, посвященная таким альтернациям переходности в английском, т.е. глаголам, подобным to break 'сломаться' и 'сломать', to walk 'идти, гулять' и 'прогуливать, водить гулять', см. хотя бы [Levin 1993]. действие самостоятельно. Поэтому каузируемыми участниками при ОКК обычно оказываются неодушевленные объекты, зачастую также дети и домашние животные: 182) Мне пора идти домой — еще ребенка нужно пообедать.

Семантика нежелательности действия для его непосредственного исполнителя или неспособности последнего контролировать это действие особенно ощущается в примерах, где позиция каузатора остается незаполненной и высказывание получает неопределенно-личный характер, см. высказывание (178), а также следующие примеры:

183) Ты уже вышел из Интернета? - Да, вышел; точнее, меня вышли. (= Автоматически прервалась связь).

184) Это ты рассказываешь о том, как ты в бассейн ходил? - Ну, не столько ходил, сколько меня ходили.

Интересно, что в обоих примерах (183)-(184) конструкции с ОКК противопоставляются самими говорящими нормативным непереходным конструкциям по признаку желания субъекта осуществить действие. Таким образом, специфическая семантика конструкций с ОКК особенно остро ощущается на фоне контекстной подготовки.

Зафиксирована и довольно обширная группа высказываний, сходных с обсуждавшимися выше, но отличающихся от них тем, что исходный глагол в них является возвратным. Во всех таких случаях в окказионально образованной переходной конструкции глагол утрачивает возвратную частицу, при этом образуемая форма часто оказывается морфологически аномальной, не существующей в русском языке:

185) Замаяли они его, конечно, там совсем. (= Сделали так, что он замаялся.)

186) Ты меня проснешь? (~ Разбудишь; точнее говоря, здесь выражается более обобщенное значение: 'любым способом сделаешь так, что я проснусь').

Более распространена, впрочем, ситуация, когда образованная форма, вообще говоря, возможна в русском языке, но используется она в таком значении, которое семантически соотносимо с возвратным глаголом, а не со словарным значением невозвратного:

187) Что это тебя так задумало? (= Что заставило тебя задуматься).

В связи с этим наблюдением уместно вернуться к примерам, где исходный глагол в конструкции с ОКК невозвратный. Удивительной особенностью этих примеров является то, что русский язык не предоставляет лексической модели, которая могла бы служить базой для аналогии при такого типа окказиональной конверсии; другими словами, для русского языка не характерно наличие Р-лабильных глаголов, т.е. таких глаголов, которые в непереходном значении описывали бы какое-то изменение состояния Пациенса, а в переходном - каузацию такого изменения, осуществляюемую Агенсом.120

120 Претендентами на попадание в число Р-лабильных глаголов кажутся глаголы типа двинуть, гнать, валить и т.д., если учесть, что, помимо обычного переходного употребления в значении каузации движения, они допускают использование в непереходной конструкции в значении контролируемого движения: мы повернули налево, по дороге мчит автомобиль, он двинул в институт, я сгоняю за пивом, вали отсюда и т.д. (как видно по примерам, многие глаголы этой группы имеют разговорную окраску).

Таким образом, порождая высказывания с ОКК невозвратных глаголов, говорящие осуществляют не столько лексический, сколько синтаксический процесс: они передают связанный с ролевой структурой компонент значения при помощи самой синтаксической структуры, опираясь на существующую корреляцию между позицией субъекта переходной конструкции и гиперролью Принципала (в этом случае -каузатора), с одной стороны, и между позицией прямого объекта и гиперролью Пациентива (в этом случае -каузируемого), с другой. При этом следует отметить, что зачастую говорящие оказываются в сложной ситуации: компактного нормативного способа передать необходимый смысл русская грамматика просто не предоставляет; сказанное верно, например, для следующих высказываний:

188) Ты ее уже пискнул? (Ее = машину). {Спрашивающий выясняет, поставил ли адресат машину на сигнализацию}. 189) Это меня как-то теряет. (~ 'Я из-за этого как-то теряюсь').

У использованных здесь глаголов отсутствуют лексические каузативные параллели. Далее, в русском языке нет сколько-нибудь продуктивного морфологического каузатива; также отсутствует грамматикализованный полузнаменательный глагол с обобщенным каузативным значением (типа англ. make, фр. faire / laisser, нем. lassen). Наконец, существующие полнозначные глаголы с каузативным значением в данных контекстах (как и почти во всех других) по разным причинам семантически неприемлемы, ср. *ты ее/ей заставил / попросил / разрешил / дал / позволил пискнуть. Другими словами, первично концептуализовав ситуацию при помощи того или иного глагола V, говорящий зачастую сталкивается с затрудненностью выражения значения 'сделать так, чтобы кто-то/что-то совершил V', не прибегая к сложной перифразе. В такой ситуации говорящие часто идут (сознательно или бессознательно — вопрос о нормативности, узуальности и игровом характере высказываний с ОКК здесь не обсуждается) на нарушение («подгонку») валентностных характеристик глагола, как бы разлагая необходимое значение на каузативную составляющую, передаваемую аргументной структурой, и лексическую составляющую, передаваемую глагольной словоформой.

Подводя итог сказанному, можно отметить, что в русском литературном языке есть только один (не считая аналитического пассива) продуктивный морфосинтаксический

Непереходные употребления такого типа неоднократно упоминались в литературе, см., например, [Падучева 2001: 72; Апресян 1974: 208; Янко-Триницкая 1962: 75; Летучий 2006Ь]). Даже если трактовать обсуждаемые глаголы как лабильные, едва ли можно считать, что они представляют собой закрепленную в языке модель, служащую образцом при образовании конструкций с ОКК, т.к. эти два процесса резко различаются по нескольким параметрам. 1) В подавляющем большинстве случаев обсуждаемые непереходные употребления глаголов движения являются экспрессивными и имеют метафорическую природу; значение непереходного члена пары семантически не полностью соотносимо со значением переходного глагола, хотя бы потому, что в непереходном употреблении обязательно присутствует компонент значения произвольности движения; каузируемый участник переходной конструкции систематически оказывается представителем иного таксономического класса, чем единственный участник, выражаемый в непереходной конструкции, ср. гнать (овец и т.п.) и гнать (неперех.) 'быстро ехать (на транспортном средстве)', валить (дерево, неодушевленный предмет) и валить (неперех.) 'уходить из какого-то места'. При ОКК значение переходной конструкции полностью соотносимо со словарно заданным значением исходного глагола, отличаясь от него лишь каузативным компонентом. 2) В парах типа двинуть (перех. / неперех.), гнать (перех. / неперех.) исходным является переходное употребление, в то время как в случае ОКК, наоборот, исходно непереходный глагол употребляется в переходной конструкции. процесс понижающей деривации - образование возвратных глаголов — и нет ни одного регулярного процесса повышающей деривации (о некоторых коррелятах такой ситуации, связанных с устройством глагольного лексикона языка, см. [Nichols 1993]). Это не мешает говорящим создавать ad hoc средства для выражения необходимых аргументно-ролевых структур; говорящие по-русски способны творчески манипулировать синтаксической структурой высказывания (в частности, синтаксической категорией переходности / непереходности) как мощным инструментом выражения смысла, языкового моделирования внешней действительности. Таким образом, само свойство переходности осмысляется как семантически наполненное и не сводится к субкатегоризационной словарно заданной характеристике глагольной лексемы.

Тот факт, что подробно рассмотренные выше антипассивные возвратные конструкции (как и кратко затронутые случаи окказиональной каузативной конверсии) представляют собой удачный материал для исследования процессов синтаксического моделирования действительности неслучаен. Для того чтобы это показать, я позволю себе кратко и несколько упрощенно пересказать некоторые идеи, которые были недавно высказаны М.В.Русаковой при изучении совсем иного синтаксического явления русского языка, а именно, процесса согласования [Русакова 2001]. В исследовании М.В.Русаковой было показано, что во многих случаях согласование может быть осуществлено при помощи нескольких механизмов, каждый из которых привел бы к правильному результату; так, например, чтобы осуществить согласование в высказывании маленькая девочка, говорящий может пойти по (по крайней мере)'одному из следующих путей: 1) оформить форму прилагательного красивый в женском роде и единственном числе, опираясь на тот факт, что речь идет об одном существе женского пола; 2) поставить прилагательное в нужную согласовательную форму, опираясь на тот факт, что девочка является словоформой существительного женского рода, стоящей в единственном числе; 3) • ориентироваться на соотношение самих окончаний существительного и прилагательного (-а для существительного, -ая для прилагательного). В случае словосочетания красивая девочка любой из этих трех (возможность существования и других путей здесь для простоты не обсуждается) путей привел бы говорящего к одному и тому же правильному результату. Именно поэтому у исследователя, фиксирующего такое высказывание в речи, нет оснований для того, чтобы определить, какой же механизм был действительно использован говорящим. Иначе, однако, устроены ситуации конфликта стратегий, т.е. случаи, когда использование разных стратегий привело бы к различным результатам. В таких случаях конечный результат, т.е. порожденное высказывание, может служить источником информации о том, какой же из путей был на самом деле использован говорящим. В работе М.В.Русаковой используется материал речевых ошибок, т.е. тех ситуаций, когда избранный говорящим путь привел к результату, не совпадающему с языковой нормой. Например, когда в речи фиксируется содержащее рассогласование по роду высказывание (190), можно утверждать, что говорящий не использовал механизмы, представленные выше под номерами 1 и 2, т.е., если условно ограничить обсуждение только тремя приведенными возможностями, можно сделать вывод о том, что говорящий пошел по пути, представленному под номером 3.

190) Лихчачев приходится ей родной дедушкой.

Более того, фиксируемые отклонения от нормы являются источником сведений о самом репертуаре возможных механизмов согласования, т.е. тот же самый список из трех возможных стратегий на самом деле задается не априорно, а является результатом анализа тех сбоев, которые однозначно указывают на применение именно какого-то определенного механизма. Ключевым логическим ходом в рассуждении М.В.Русаковой является заключение о том, что если какая-то стратегия согласования однозначно восстанавливается в каких-то высказываниях со сбоями, то такая стратегия, несомненно, должна использоваться говорящими по крайней мере в каких-то случаях порождения правильных высказываний: совершенно невозможно себе представить, что говорящие используют определенную стратегию только в тех случаях, когда она приводит к ошибке, хотя бы потому, что для того, чтобы это было так, говорящему было бы необходимо заранее определить место потенциальной ошибки, т.е. установить, что использование разных стратегий приведет в данном случае к разным результатам. В принципе можно заметить, что информативными в плане «восстановления» использованной говорящим стратегии могут быть не только высказывания со сбоями, но и многие закрепленные в языке «конфликтные» ситуации, например, породить высказывания в комнату вошла / вошли моя дочь и твоя сестра можно только опираясь на информацию о том, идет ли речь об одном или о двух референтах, но не на словарные признаки соответствующих лексем. Ситуации конфликта между разными стратегиями согласования могут быть существенными и для диахронического развития системы языка. Так, например, по наблюдениям А.А.Кибрика распад категории женского рода в русском говоре Аляски начинается, во-первых, с неодушевленных существительных, т.е. таких, для которых выбор рода не является семантически мотивированным, а во-вторых, с существительных третьего склонения, т.е. таких, в морфологической структуре которых отсутствует "иконическое" указание принадлежности к женскому роду [Кибрик 1998]. Совершенно очевидно, что такая перестройка могла произойти только в результате узуализации сбоев, происходящих в ситуации конфликта между различными стратегиями.

Возвращаясь теперь к обсуждению проблем аргументной структуры высказывания в русском языке, замечу, что в принципе можно представить себе различные стратегии, при помощи которых говорящий формирует аргументную структуру высказывания; условно говоря, выделяются по крайней мере две группы таких стратегий: ориентация на субкатегаризационные свойства глагольной лексемы и ориентация на ролевую структуру ситуации. При этом для многих ситуаций эти две стратегии будут оказываться сонаправленными и соответствующие высказывания будут оказываться неинформативными для выявления этих стратегий. Так, например, если фиксируется высказывание Петя разбил вазу, то довольно трудно сказать, потому ли аргументы этой клаузы получили свое оформление, что глагол разбить словарно задает определенное-соотношение семантических ролей и синтаксических валентностей, или потому, что нормальным способом кодирования Агентивно-Пациентивной ситуации в русском языке является переходная конструкция. Такая картина «нормальна» для типовых ситуаций, кодируемых конструкциями с наиболее устойчивыми валентностными структурами.

Явно существуют в русском языке и такие конструкции, аргументное оформление которых невозможно осуществить только с опорой на ролевую структуру ситуации, т.е. без обращения к валентностным свойствам глагольной лексемы. Например, такое обращение необходимо для порождения высказывания Петя импонирует Маше и близкого ему семантически, но диатетически зеркального Петя симпатизирует Маше (строго говоря, точнее будет сказать, что обращение к субкатегаризационным свойствам глагольной лексемы необходимо для порождения по крайней мере одной из этих конструкций)

Рассматривавшиеся в этой Главе АВК (так же, как и кратко затронутые случаи ОКК) замечательны в том отношении, что эти конструкции возникают в ситуации конфликта между субкатегаризационными (валентностными) свойствами лексемы, подобранной для выражения определенной внеязыковой ситуации, и ролевой структурой самой этой ситуации. Конситуативная, инновативная природа соответствующих высказываний однозначно указывает на то, что при их порождении говорящие регулярно опираются именно на стратегию синтаксического моделирования ролевой структуры ситуации, а не на стратегию проецирования словарно заданных валентностных свойств глагольной лексемы. Далее, используя тот же логический ход, который был применен в работе М.В.Русаковой к проблемам согласования, можно заметить, что совершенно невозможно себе представить, чтобы такая стратегия использовалась говорящими только в тех ситуациях, когда разные стратегии синтаксического моделирования высказывания дали бы разный результат. Таким образом, можно заключить, что на самом деле говорящие по-русски регулярно строят аргументную структуру высказывания как синтаксическую модель ролевой структуры ситуации. Другими словами, предложенный здесь анализ фактов русского синтаксиса подтверждает адекватность (не только описательную, но и объяснительную, ориентированную на человека говорящего и слушающего) положений, являющихся центральными для различных вариантов Грамматики Конструкций, прежде всего, предположения о том, что аргументная структура высказывания обладает своей ингерентной семантикой, не связанной напрямую с субкатегоризационными свойствами конкретных глагольных лексем (ср., например, [Goldberg 1995]).

Заключение

It is well for a syntaetician to remind himself every now and then that the primary role of a language is to convey meaning from speaker to hearer, and that syntactic devices exist essentially to expedite this semantic task" [Dixon 1977b: 385].

I. От формы к функции или от функции к форме?.527

II. Противопоставление двух типов функций антипассивных конструкций.530

II. 1 Аргумент 1. Частотность функций двух типов.531

II. 2 Аргумент 2. Существование семантико-прагматических функций у всех антипассивных конструкций.532

II. 3 Аргумент 3: Методология выявления формально-синтаксических функций антипассива.533

II. 4 Аргумент 4: Типы контекстов, в которых реализуются «формально-синтаксические» функции антипассива.536

II. 5 Аргумент 5. Не вполне облигаторное использование антипассива в определенных синтаксических контекстах.539

И. 6 Вывод.540

III. Грамматикализация и жизненный цикл антипассивных конструкций.541

III. 1 Морфологические «родственники» антипассива.541

III. 2 Аргументная структура антипассивных конструкций.542

III. 3 Грамматикализация антипассива и лексическая продуктивность.547

III. 4 Конец грамматикализационного пути антипассива.551

IV. Роль антипассивных конструкций в грамматике.553

I. От формы к функции или от функции к форме?

Представляется, что любое исследование, посвященное типологии грамматических явлений, может в принципе строиться по одной из двух моделей.

Первый путь заключается в том, чтобы дать функциональное определение исследуемому явлению, а далее изучать вопрос о том, какие формальные механизмы берут на себя соответствующие функции в конкретных языках. Этот путь хорошо зарекомендовал себя при изучении различных функционально-семантических полей -достаточно вспомнить плодотворно развивающуюся традицию, известную как Теория функциональной грамматики [Бондарко 1987, 1991, 1992 и др.]1, - при изучении многих семантически мотивированных грамматических категорий, в частности, глагольных.

Однако при исследовании синтаксических явлений чаще практикуется противоположный подход — изучаемому явлению дается формальное определение, а далее внимание сосредоточивается на том, какие функции выполняют изучаемые синтаксические конструкции в различных языках.

Такой методологический путь в каком-то смысле является вынужденным на современном этапе типологических исследований в области синтаксиса. Это связано с тем, что типолог, по крайней мере если он опирается на доступные описания конкретных языков, редко находит в существующих грамматиках описания синтаксических явлений, идущие от функции к форме. В имеющихся грамматиках конкретных языков очень редко можно встретить такие разделы, как, например, «поддержание референции», «способы выражения коммуникативных контрастов» и т.п. (ср., впрочем попытку построения грамматики английского языка, ориентированной на семантику [Dixon 1991]). Несопоставимо чаще можно увидеть разделы, посвященные явлениям, выделяемым на формальных основаниях: «согласование», «порядок слов», «сложное предложение» и т.п.

Сказанное отражается и в имеющейся номенклатуре синтаксических явлений. Очень заманчива перспектива работы, посвященной, например, типологии «конструкций, служащих маркированию низкого дискурсивного статуса пациентивного участника». Предполагаю, что если бы такое исследование было предпринято, то обнаружилось бы,

1 Ср. «при описании языкового материала используется подход от "семантики к ее формальному выражению" ("от функций к средствам") как основной» [Бондарко 1987: 5]. что в подавляющем большинстве языков какие-то средства, служащие этой функции, были бы найдены [Givón 1984: 108; Kittila 2002: 254]. Однако для такого рода исследования элементарно не просматривается достаточной базы — ни эмпирической, ни даже понятийной2.

Второй, более привычный, из названных выше путей - от формы к функции -использовался и в настоящей работе. Антипассивные конструкции определялись по формальным критериям, а именно как маркированная аргументная конструкция, сосуществующая с базовой переходной конструкцией, но отличающася от нее тем, что участник, выражаемый в позиции Р в переходной конструкции, получает более низкий синтаксический статус (вытесняется на периферию или опускается).

Несмотря на формальный характер принимаемого определения, предпринятая работа мыслилась в рамках функционально-типологического подхода. Этим обусловлено то, что при рассмотрении антипассивных конструкций в отдельных языках внимание в основном уделялось тому, каким функциям служат в этих языках антипассивные конструкции.

В соответствии с общепризнанной традицией делалось и предположение о том, что антипассив, так же, как и другие синтаксические явления, может теоретически иметь функции двух типов: связанные с передачей определенных смыслов (семантико-прагматические функции) и связанные с удовлетворением формальных требований на синтаксическую правильность высказывания (формально-синтаксические функции).

Стоит заметить, что при наличии двух возможных интерпретаций материала большинство лингвистов при прочих равных как будто предпочитают обобщения второго типа: если для какого-то явления возможно два типа объяснения, чаще всего препочитается объяснение, более ориентированное на формальную сторону синтаксических явлений. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно провести небольшой мыслительный металингвистический эксперимент. Представим себе гипотетический язык, в котором все существительные во множественном числе обозначают множество из нескольких объектов, а все существительные в единственном

2 Характерно в этом смысле, что при исследовании несинтаксических грамматических категорий давно закреплено противопоставление названий грамматических категорий и соответствующих функционально-семантических полей, время и темпоральность, вид и аспектуальность и т п В области же синтаксиса мы обладаем номенклатурой явлений, выделяемых по формальным признакам, а для соответствующих функциональных полей мы не имеем даже устоявшейся системы обозначении Например, анализ конструкций типа русского Машу убила Катя обычно выводится за рамки проблематики залога и залоговости, хотя многие исследователи отмечали близость функции таких структур функциям пассивных конструкций, см. об этом хотя бы [Шведова 2005: 266; Сошпе 1981а- 72]. числе обозначают единственный объект. Представим далее, что в этом языке атрибутивно употребленные прилагательные также облигаторно маркируются по категории числа. Думается, что в большинстве описаний такой гипотетической системы категория числа прилагательного описывалась бы как формально-синтаксическая.

То, что рассмотрение синтаксических явлений сквозь «формально-синтаксические очки» господствует в современной лингвистике, видно и по имеющейся терминологической практике. Так, например, к имеющемуся в лингвистике понятию семантического согласования синтаксисты апеллируют исключительно в тех случаях, когда формально-синтаксического анализа оказывается недостаточно для описания конкретного явления, например, для случаев типа моя мать и твоя сестра вошла в комнату. Случаи же типа твоя сестра воиша в комнату выводятся за рамки семантического согласования - поскольку в данном случае необходимая форма глагола в принципе выводима из синтаксических свойств источника согласования. То, что действующие семантические механизмы абсолютно идентичны для двух случаев, как будто бы остается незамеченным. Понятно, что если бы в лингвистике господствовал принцип о примате семантического объяснения, то понятие семантического согласования вообще было бы не нужно, а напротив, было бы необходимо понятие формального (или синтаксического) согласования для случаев типа большинство проголосовало «за» (приведенное рассуждение следует идеям, высказанным М.В.Русаковой в [Русакова 2001]; в этой же работе можно найти и построение психолингвистически реалистичного описания синтаксического явления согласования в русском языке).

Природа синтаксического, формально-грамматического «крена» в современной лингвистике понятна: это объясняется теоретическими установками многих грамматических концепций. Одна из основных установок заключается в стремлении к максимально экономному, структурно однородному описанию наблюдаемых явлений. Именно этот принцип лежит в основе современного этапа развития генеративной лингвистики - минимализма. В рамках минималистского подхода эксплицитно делается утверждение о том, что структура человеческого языка является оптимальным решением проблемы перекодировки смыслов в звуки (и обратно), и что, следовательно, из множества возможных «теорий языка» необходимо выбирать такую модель, которая постулирует наименьшее количество базовых принципов [Chomsky 1995].

В этом смысле идеологические установки настоящего исследования радикально отличаются от господствующих в генеративной грамматике (и де факто используемых во многих других подходах, в частности, во многом и в так называемой традиционной грамматике). Основным мерилом качества лингвистической теории, по моему глубокому убеждению, является антропоцентричность: максимальная изоморфность лингвистического описания имплицитным представлениям о грамматике, которыми оперируют носители языка, порождая и воспринимая речь. Разумеется, на данном этапе развития языкознания построение лингвистической теории, особенно типологически-ориентированной, с названной установкой может восприниматься лишь как отдаленная цель, хотя бы потому, что и описаний конкретных явлений отдельных языков, выполненных в рамках названного подхода, пока довольно мало.

Тем не менее, по возможности я следовал директиве, сформулированной Р. Диксоном и приведенной в качестве эпиграфа к Заключению. При таком взгляде на языковые факты следует априорно признать, что лингвистическое описание просто не может быть минималистичным; напротив, используя тот же метафорический ряд, следует признать используемый здесь подход «максималистичным» - насколько это возможно, антипассивные конструкции рассматривались и под семантико-прагматическим, и под формально-синтаксическим углом зрения, при этом допускалось, что полное описание функций антипассива в конкретном языке в принципе может одновременно апеллировать к обеим группам функций.

II. Противопоставление двух типов функций антипассивных конструкций

В рамках этой работы в поле зрения попадали преимущественно те языки, в которых имеется антипассивная конструкция, удовлетворяющая сформулированному в Главе I о формальному по своей сути - определению . Лейтмотивом большинства исследований по типологии антипассива является идея о том, что антипассивные конструкции в языках мира могут выполнять два типа функций - семантико-прагматические и формально-синтаксические, - и что па этом основании можно типологизировать сами конструкции. Эта идея намечена в рамках многофакторной типологии, кратко изложенной еще в основополагающей статье Хита [Heath 1976а], она же является центральной в статье Энн Коореман [Cooreman 1993], ее отражают и многие существующие описания антипассивных конструкций в конкретных языках.

3 Тем самым интересный вопрос о том, каким образом функции, сходные с функциями антипассивных конструкций, выражаются в языках, в которых данная конструкция отсутствует, в целом оставался за рамками рассмотрения.

В настоящем исследовании проблема соотношения этих двух типов функций также находилась в центре внимания. Основная линия исследования заключалась не в том, чтобы максимально разъединить эти две группы функций, а, напротив, в том, чтобы выяснить, как они взаимодействуют в грамматиках конкретных языков. Основная идея, отстаиваемая в настоящем исследовании, распадается на два тезиса:

1) Семантико-прагматические функции антипассива во всех языках являются центральными,

2) Предполагаемые синтаксические функции антипассива выводимы — в той или иной степени - из семантико-прагматических функций; это становится возможно, если антипассивные конструкции рассматривать в рамках того, что Эстен Даль называл "а wider perspective of the life cycles of grammatical constructions" [Dahl 2001: 91].

Обоснование этой центральной идеи ниже будет представлено в виде нескольких аргументов, выдвигаемых на основании проанализированных в работе фактов.

II. 1 Аргумент 1. Частотность функций двух типов

В абсолютно подавляющем большинстве языков с антипассивными конструкциями наблюдается ситуация, когда для этих конструкций в существующих описаниях постулируются исключительно семантико-прагматические функции. Это характерно, например, для языков, в целом демонстрирующих аккузативное устройство; подробному рассмотрению формирования такой системы в отдельно взятом языке - русском - была целиком посвящена Глава 3 настоящего исследования. Кажется, лишь для явного меньшинства языков вообще оказывается возможным такое описание, при котором у антипассива фиксируются формально-синтаксические функции, - в Главе 2 я постарался хотя бы кратко рассмотреть едва ли не все известные мне языки из этого меньшинства.

В принципе для типолога, не связанного обязательством исследования Универсальной грамматики, уже этого наблюдения было бы достаточно для того, чтобы подтвердить идею о примате семантико-прагматических функций антипассива. Действительно, в типологии вполне расспространен такой подход — и он кажется во многом оправданным, - когда выводы об общеязыковых закономерностях делаются не только на основе анализа фиксируемых (т.е. принципиально возможных) языковых систем, но и на основе количественного анализа представленных языковых типов (ср., например, целую серию исследований А.Е.Кибрика, посвященных типологии реляционных систем, - в этих исследованиях акцент делался не только на том, какие типы реляционных систем принципиально исчислимы и реально фиксируются, но и на том, какие из них наиболее распространены и почему; см. об этом хотя бы [Kibrik 1997] и ряд работ, опубликованных в сборнике [Кибрик 2003]).

В этом смысле наблюдение, свидетельствующее о том, что среди языковых систем, обладающих антипассивной конструкцией, наличие у этой конструкции формально-синтаксических функций (что связано и с понятием «синтаксической эргативности») является типологически маркированным, редким типом (ср. уже [Blake 1979а: 301]), само по себе является ценным эмпирическим обобщением, косвенно подтверждающим общий вывод настоящей работы.

II. 2 Аргумент 2. Существование семантико-прагматических функций у всех антипассивных конструкций

Несомненным недостатком представленной работы на фоне развивающейся практики типологических исследований является то, что в ней не использовалась никакая репрезентативная выборка языков, позволяющая делать квантитативные выводы о представленности различных явлений в языках мира. Частично этот недостаток, однако, компенсировался тем, что для более пристального анализа здесь были осознанно отобраны именно те языки, которые, согласно общепринятым суждениям, представляют наибольшие трудности для предлагаемых обобщений.

Рассмотрение таких «проблемных» языков (дирбала, эскимосского, йидинь, чукотского, языков майя) позволило сделать вывод о том, что даже в них антипассив не может быть охарактеризован как исключительно формально-граммагический механизм, не связанный ни с какими семантическими или прагматическими противопоставлениями. На основе проделанного анализа в разделе IV. 1 Главы 2 была выдвинута следующая «Сильная»4 гипотеза:

1) Даже если определенная антипассивная конструкция того или иного языка в некоторых контекстах (как будто) и оказывается мотивирована только синтаксически, то существуют и контексты, в которых та же самая конструкция используется в связи с определенной мотивацией, лежащей в сфере семантико-прагматического устройства высказывания.

4 Это утверждение является более «сильным» по сравнению с обобщением, сформулированным уже Энн Коореман, согласно которому «"[i]n fact, to my knowledge, there is no language which has a structural antipassive without there being one operating on semantic/pragmatic grounds" [Cooreman 1994 75] Как видим, утверждение Коореман допускает существование исключительно структурных (= формально-синтаксических) антипассивных конструкций - при наличии в том же языке другой, не формально-синтаксической, антипассивной конструкции.

Это утверждение доказывалось для всех языков, попавших в поле рассмотрения, в том числе и для дирбала (см. раздел V.l.8 в Главе 3) - классического примера языка, которому приписывалось исключительно формально-грамматическое употребление антипассивной конструкции.

IIa основании сделанного обобщения следует пересмотреть и основную обсуждаемую в работе дихотомию. Получается, что по признаку «формально-синтаксический vs. семантико-прагматический антипассив» невозможно классифицировать ни отдельные языки, ни даже отдельные конструкции. Осмысленно оказывается типологизировать только употребления конструкции. При этом по сути дела речь идет не о противопоставлении «с е манти к о - пра гм ати ч ее к ие vs. формально-синтаксические функции», а о противопоставлении «наличие vs. отсутствие формально-синтаксических функций», как видно по следующей таблице:

Список научной литературыСай, Сергей Сергеевич, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. — М.: Наука, 1974. 368 с.

2. Апресян Ю.Д. Синтаксические средства выражения посессивности // Категория притяжательности в славянских и балканских языках. М.: Наука, 1983. - С. 4-9.

3. Аркадьев П.М. Типология двухпадежных систем Дипломная работа. РГГУ. — 2004.

4. Аркадьев П.М., Летучий А.Б. Опущение актантов и его аспектуальные корреляты (преимущественно на материале адыгейского языка) Доклад, прочитанный на Рабочем совещании по отглагольной деривации. Институт востоковедения РАН. 29 апреля 2005 г..-2005.

5. Аркадьев П.М. Летучий А.Б. Деривации антипассивной зоны в адыгейском языке // Исследования по теории грамматики, IV. Отглагольная деривация. Под ред. С.Г. Татевосова, В.А. Плунгяна- (В печати).

6. Архипов A.B. Типология комитативных конструкций. Дис. . канд. филол. паук. М.. -2005.

7. Бернацкая A.A. Модель возвратных конструкций, соотносящихся с переходными с отношенем посессивности между субъектом и объектом // Вопросы немецкой филологии, 1. Челябинск, 1971. - С. 42-52.

8. Бондарко A.B. (отв. ред.). Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. — Л.: Наука, 1987. 348 с.

9. Бондарко A.B. (отв. ред.). Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость. — СПб.: Наука, 1991.-370 с.

10. Бондарко A.B. (отв. ред.). Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность / неопределенность. — JL: Наука, 1992. 304 с.

11. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. — М.: Типография Т.Рис, 1881. -670 с.

12. Бахтин Н.Б. Рефлексив в эскимосском языке // Залоговые конструкции в разноструктурных языках. Под ред. B.C. Храковского JL: Наука, 1981. - С. 266-272.

13. Бахтин Н.Б. Синтаксис языка азиатских эскимосов. Автореф. дис.д-ра филол. наук.1. СПб: ИЛИ РАН.- 1992.

14. Бахтин Н.Б. Синтаксис языка азиатских эскимосов. — СПб.: Издательство Европейского Дома, 1995.-360 с.

15. Бахтин Н.Б.- Морфология глагольного словоизменения в юпикских (эскимосских) языках. СПб.: Нестор, 2007. - 123 с.

16. Виноградов B.B. Русский язык. — Москва, Ленинград: Учпедгиз, 1947.

17. Володин А.П. Эргативная конструкция в ительменском языке // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Ред. В.М. Жирмунский Л.: Наука, 1967. -С. 240-245.

18. Володин А.П. К вопросу об эргативной конструкции предложения (на материале ительменского языка) // Вопросы языкознания 1974, № 1. - С. 14-22.

19. Володин А.П. Ительменский язык. — Л.: Наука, 1976.

20. Генюшене Э.Ш. Бенефактивные транзитивные рефлексивы в литовском языке // Проблемы теории грамматического залога. Ред. B.C. Храковский Л.: Наука, 1978. -С. 156-161.

21. Генюшене Э.Ш. Рефлексивные глаголы в балтийских языках и типология рефлексивов. — Вильнюс: Вильнюсский университет, 1983.

22. Генюшене Э.Ш. Синонимия и употребление транзитивных рефлексивов в литовском языке Рукопись. — 1991.

23. Генюшене Э.Ш., Недялков В.П. Типология рефлексивных конструкций // Теория функциональной грамматики. Персональность. Залоговость. Ред. A.B. Бондарко -СПб.: Наука, 1991. С. 241-276.

24. Главса 3. Некоторые замечания о рефлексивности // Проблемы теории грамматического залога. Ред. B.C. Храковский Л.: Наука, 1978. - С. 152-155.

25. Гловинская М.Я. Активные процессы в грамматике // Русский язык конца XX столетия (1985-1995). Ред. Е.А. Земская М.: Языки русской культуры, 1996. - С. 237-304.

26. Грамматика русского языка. Под ред. В.В. Виноградова, Е.С. Истриной, С.Г. Бархударова. Том I. Фонетика и морфология. М.: АН СССР, 1953. - 720 с.

27. Добрушина Е.Р., Пайяр Д. Приставочная парадигма русского глагола: семантические механизмы // Русские приставки: многозначность и семантическое единство. Ред. Е.Р.1 Добрушина, Е.А. Меллина, Д. Пайяр М.: Русские словари, 2001. - С. 11-254.

28. Емельянова Н.М. О соотношении эргативной и номинативной конструкций в эскимосском языке // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Отв. ред. В.М. Жирмунский -Л: Наука, 1967. С. 269-276.

29. Емельянова Н.М. Классы глаголов в эскимосском языке. — Ленинград: Наука, 1982.

30. Жукова А.Н. Грамматика корякского языка. Фонетика. Морфология. Дисс. д-ра филол. наук. — Ленинград, 1972. 321 с.

31. Зализняк A.A., Падучева Е.В. К типологии относительного предложения // Семиотика и информатика. Выпуск 35. М.: Языки русской культуры, 1997. - С. 59-107. Впервые опубликовано в: Семиотика и информатика. Выпуск 6. - С. 51-101.

32. Зарицкий Н.С. Формы и функции возвратных глаголов (на материале древнерусского языка). Киев: КГУ, 1961. - 132 с.

33. Земская Е.А. (ред.). Русская разговорная речь. — М.: Наука, 1973. 250 с.

34. Земская Е.А. (ред.). Русский язык конца XX столетия (1985-1995). — М.: Языки русской культуры, 1996.-480 с.

35. Зиннатуллина К.З. Залоги глагола в современном татарском литературном языке. — Казань: Татарское книжное издательство, 1969.

36. Инэнликэй П.И., Недялков В.П. Из наблюдений над эргативной конструкцией в чукотском языке // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Отв. ред. В.М. Жирмунский Л.: Наука, 1967. - С. 246-260.

37. Исаченко A.B. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким. Морфология. Часть вторая (Первое издание: Братислава, 1960) — Москва: Языки славянской культуры, 2003. 570 с.

38. Калашникова К.В. Деривационные классы русских рефлексивных глаголов и их частотность в тексте Дипломная работа. СПбГУ. — 2006.

39. Касевич В.Б. Труды по языкознанию. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006. -664 с.

40. Кибрик A.A. Некоторые фонетические и грамматические особенности русского диалекта деревни Нинилчик (Аляска) // Язык. Африка. Фульбе. Сборник научных статей в честь Антонины Ивановны Коваль. СПб., Европейский дом, 1998. - С. 36-52.

41. Кибрик A.A., Плунгян В.А. Функционализм // Фундаментальные направления современной американской лингвистики. Сборник обзоров. Ред. A.A. Кибрик, И.М. Кобозева, И .А. Секерина М. МГУ, 1997. - С. 276-339.

42. Кибрик А.Е. Внешний посессор как результат расщепления валентности // Слово в тексте и словаре: Сборник статей к семидесятилетию Ю.Д.Апресяна. Ред. Л.Л. Иомдин, Л.П. Крысин М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 434-446.

43. Кибрик А.Е. Константы и переменные языка. —СПб.: Алетейя, 2003. 720 с.

44. Кибрик А.Е., Кодзасов C.B., Муравьёва И.А. Язык и фольклор алюторцев. — М.: ИМЛИ, «Наследие», 2000. 464 с.

45. Кибрик А.Е., Тестелец Я.Г. Элементы цахурского языка в типологическом освещении. — М.: Наследие, 1999. 944 с.

46. Кинэн Э.Л., Комри Б. Иерархия доступности именных групп и универсальная грамматика // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 11. Современные синтаксические теории в американской лингвистике. Под ред. А.Е. Кибрика М.: Прогресс, 1982. - С. 111165.

47. Князев Ю.П. Первично-взаимные глаголы, реципрок и абсолютив // XI конференция молодых филологов. 21-22 апреля 1992 года. Ред. Е.С. Маслова, А.Ю. Русаков -СПб., 1992.

48. Князев Ю.П. Проблемы описания грамматической семантики Дис. . д-ра филол. наук. СПб.-2005.

49. Князев Ю.П., Недялков В.П. Рефлексивные конструкции в славянских языках // Рефлексивные глаголы в индоевропейских языках. Ред. В.П. Недялков Калинин: КГУ, 1985.-С. 29-39.

50. Ковалева М.Т. Возвратные глаголы в современном белорусском языке. АКД. Минск. -1967.

51. Королев Э.И. О классификации возвратных глаголов и записи их в словаре // Научно-техническая информация 1968а, Серия 2, № 3. - С. 19-22.

52. Королев Э.И. Количественные характеристики смысловых классов возвратных глаголов. Неопубликованная рукопись. — 1986b.

53. Крапивина К.А. Валентностно-актантные характеристики глаголов и образование относительных групп в русской разговорной речи Рукопись. 2005.

54. Крапивина К.А. Семантические отношения возвратных и невозвратных глаголов со значением выявления признака цвета Рукопись. Зачетная работа по лингвистическому просеминару студентки 2-ого курса отделения теории языкознания. СПб: СПбГУ. -2006.

55. Крапивина К.А. Относительные предложения в калмыцком языке Отчет по результатам работы в калмыцкой экспедиции. Рукопись. (Доступно на личной странице Ксении Крапивиной по адресу: http://www.iling.spb.ru/kalmvk\ 2007.

56. Кретов A.A. Особенности семантики возвратных глаголов включенного неодушевленного объекта в русском языке // Материалы по русско-славянскому языкознанию. Ред. В.И. Собинникова Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1978. - С. 162-168.

57. Крысько В.Б. Исторический синтаксис русского языка. Объект и переходность. — М.: Азбуковник, 2006. 486 с.

58. Летучий А.Б. Типология лабильных глаголов. Семантические и морфосинтаксические аспекты АКД. М.. 2006а.

59. Летучий А.Б. Лабильность в русском языке: случайность или закономерность // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии. Труды международной конференции «Диалог 2006». - М.: РГГУ, 2006b. - С. 343-347.

60. Мельчук И.А. Курс общей морфологии. Т. 2. — Москва, Вена: Языки русской культуры, 1998.-544 с.

61. Мельчук И.А., Холодович A.A. К теории грамматического залога // Народы Азии и Африки. 1970, №4.-С. 111-124.

62. Меновщиков Г.А. Грамматика языка азиатских эскимосов. Часть первая. Фонетика, морфология именных частей речи. — М., JL: АН СССР, 1962. 300 с.

63. Меновщиков Г.А. Язык сиреникских эскимосов (фонетика, морфология, тексты и словарь). — М., JL: Наука, 1964.

64. Меновщиков Г.А. Об основных конструкциях простого предложения в эскимосско-алеутских языках // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Отв. ред. В.М. Жирмунский JL: Наука, 1967а. - С. 261-268.

65. Меновщиков Г.А. Грамматика языка азиатских эскимосов. Часть вторая. Глагол, причастие, наречия, служебные слова. — JL: Наука, 19676. — 284 с.

66. Меновщиков Г.А. Язык науканских эскимосов. Л.: Наука, 1975. 512 с.

67. Меновщиков Г.А. Язык эскимосов Берингова пролива. — JL: Наука, 1980. — 330 с.

68. Меновщиков Г.А. и Н.Б. Бахтин. Эскимосский язык. — JL: Просвещение, 1983.

69. НедялковВ.П. Каузативные конструкции в немецком языке. Аналитический .каузатив. — Л.: Наука, 1971.- 178 с.

70. Недялков В.П. Прямое, косвенное и инкорпорированное дополнение в чукотском языке (К вопросу об «объектных залогах») Рукопись. 1981.

71. Недялков В.П., Сильницкий Г.Г. Типология морфологических и лексических каузативов // Типология каузативных конструкций: морфологический каузатив. Ред. A.A. Холодович Л.: Наука, 1969. - С. 20-50.

72. Норман Б.Ю. Возвратные глаголы-неологизмы в русском языке и синтаксические предпосылки их образования // 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе. Ред. B.C. Храковский, А.Л. Мальчуков, С.Ю. Дмитренко М.: Знак, 2004. - С. 394406.

73. Падучева E.B. Каузативный глагол и декаузатив в русском языке // Русский язык в научном освещении 2001, № 1. — Р. 52-79.

74. Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. — М.: Языки славянской культуры, 2004а. 608 с.

75. Падучева Е.В. Диатеза как метонимический сдвиг // 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе. Ред. B.C. Храковский, A.JI. Мальчуков, С.Ю. Дмитренко — М.: Знак, 2004b. С. 424-444.

76. Паперно Д.А. Недискурсивные грамматические категории: где они? // Четвертая типологическая школа. Международная школа по лингвистической типологии и антропологию Ереван, 21-28 сентября 2005 г. Материалы лекций и семинаров. М.: РГГУ, 2005.-С. 260-261.

77. Пете И. Глагольные словосочетания с названиями частей тела в русском языке // Studia slavica Academiae scientarum Hungariae 1968, Vol. 14. - C. 303-311.

78. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении (Репринт 7-го издания, М., 1956). — М.: Языки славянской культуры, 2001. 510 с.

79. Плунгян В.А. Общая морфология. Введение в проблематику. — М.: УРСС, 2003. 384 с.

80. Полинская М.С. Диффузные глаголы в синтаксисе эргативных языков АКД, М.. 1986а.

81. Полинская М.С. Диффузные глаголы в синтаксисе эргативных языков Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М. 1986b.

82. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. — М.: Русские словари, 2000. 416 с.

83. Рахилина Е.В. (сост.). Объектный генитив при отрицании в русском языке. — М.: «Пробел -2000», 2008.-176 с.

84. Ронаи Г. К вопросу об абсолютивном употреблении переходных глаголов // Studia Russica X. Ed. M. Péter-Budapest, 1986.-C. 179-187.

85. Русакова M.В. Именная словоформа флективного языка (согласование в русском атрибутивном словосочетании) Дис. канд. филол. наук. СПб.. 2001.

86. Сай С.С. Эллиптические конструкции: структура и функционирование (на материале русского языка) Дипломная работа. СПбГУ. -2002.

87. Сай С.С. Субстантивация и безглагольные высказывания: общие закономерности // Русская филология 14. Tartu: Tartu Ulikooli, 2003. - С. 270-275.

88. Сай С.С. Окказиональная транзитивация в русской речи // Русская филология 15. Tartu: Tartu Ulikooli, 2004а. - С. 277-284.

89. Сай С.С. Структура и семантика начинательных конструкций в адыгейском языкеV

90. Экспедиционный отчет. Рукопись. 2004с.

91. Сай С.С. Абхазо-адыгские языки // Сборник материалов к курсам, читаемых на восточном ( факультете СПбГУ. (В печати, а.).

92. Сай С.С. Два подхода к семантике русских рефлексивных глаголов // Сборник в честь 80-летия В.П. Недялкова. (В печати, Ь.).

93. Скорик П.Я. О категории залога в чукотском языке // Вопросы грамматики. — М.-Л., 1960. -С. 135-141.

94. Скорик П.Я. Эргативная конструкция предложения в чукотско-камчатских языках // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Отв. ред. В.М. Жирмунский Л.: Наука, 1967. - С. 224-234.

95. Скорик П.Я. Грамматика чукотского языка. Часть II. Глагол, наречие, служебные слова. — Л.: Наука, 1977.-375 с.

96. ТестелецЯ.Г. Антипассивизация в бежтинском языке (с. Тлядал) Экспедиционный отчет. 1980.

97. Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис. — М.: РГГУ, 2001. — 798 с.

98. Холодович A.A. Залог // Категория залога. Материалы конференции. Л., 1970. — С. 1 -26.

99. Холодович A.A. (ред.). Типология пассивных конструкций: диатезы и залоги. — Л.: Наука, 1974.-384 с.

100. Холодович A.A. Проблемы грамматической теории. — Л.: Наука, 1979. 304 с.

101. Храковский B.C. Конструкции пассивного залога (определение и исчисление) // Категория залога. Материалы конференции. Л., 1970.

102. Храковский B.C. Пассивные конструкции // Типология пассивных конструкций: диатезы и залоги. Ред. A.A. Холодович Л.: Наука, 1974. - С. 5-45.

103. Храковский B.C. Исчисление диатез // Диатезы и залоги. Тезисы конференции «Структурно-типологические методы в синтаксисе разносистемных языков» (21-23 октября 1975 года).-Л., 1975.-С. 34-51.

104. Храковский B.C. Залог и рефлексив // Проблемы теории грамматического залога. Ред. B.C. Храковский-Л.: Наука, 1978а.-С. 50-61.

105. Храковский B.C. (ред.). Проблемы теории грамматического залога. — Л.: Наука, 1978b. -288 с.

106. Храковский B.C. (ред.). Залоговые конструкции в разноструктурных языках. — Л.: Наука, 1981.-286 с.

107. Храковский B.C. Пассивные конструкции // Теория функциональной грамматики. Персональность. Залоговость. Ред. A.B. Бондарко СПб.: Наука, 1991. - С. 141-180.

108. Храковский B.C. Концепция диатез и залогов (исходные гипотезы испытание временем) // 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе. Ред. B.C. Храковский, А.Л. Мальчуков, С.Ю. Дмитренко - М.: Знак, 2004. - С. 505-519.

109. Цейтлин С.Н. Возвратные глаголы и детская речь // Проблемы теории грамматического залога. Ред. B.C. Храковский Л.: Наука, 1978. - С. 193-197.

110. Черняк В.Д. Каузативные глаголы и их лексико-еиетемные связи (на материале брянских говоров) // Диалектное слово в лексико-системном аспекте. Отв. ред. В.А. Козырев — Л.: ЛГПИ, 1989.-С. 24-35.

111. Чикобава А.С. Проблема эргативной конструкции в иберийско-кавказских языках (основные вопросы ее истории и описательного анализа) // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Отв. ред. В.М. Жирмунский Л.: Наука, 1967.-С. 10-32.

112. Шведова Н.Ю. (ред.). Русская грамматика. Т. 1-2. — М.: Наука, 1980:

113. Шведова Н.Ю. Русский язык. Избранные работы. — М.: Языки славянской культуры, 2005. 640 с.

114. Шелякин М.А. Русские возвратные глаголы в общей системе отношений залоговости // Теория функциональной грамматики. Персональность. Залоговость. Ред. А.В. Бондарко СПб.: Наука, 1991. - С. 312-326.

115. Шкуропацкая М.Г. Метонимические отношения в лексической системе русского языка // Филологические науки 2003, № 4. - С. 69-76.

116. Янко-Триницкая Н.А. Возвратные глаголы в современном русском языке. — М.: Издательство АН СССР, 1962. 248 с.

117. Ярцева В.Н. (ред.). Языки и диалекты мира. Проспект и словник. — М.: Наука, 1982.

118. ЯрцеваВ.Н. (ред.). Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1990. 686 с.

119. Adams de Liclan P. Marlett S. Antipasivo en Madija (Culina) // Revista Latinoamericana de estudios Etnolinguisticos 1991, Vol. 6. - P. 37-48.

120. Aissen J. Differential object,marking: Iconicity vs. economy // Natural Language and Linguistic Theory-2003, Vol. 21, No. 3. P. 435-483.

121. Albizu P., Eguren L. An optimality theoretic account for "Ergative Displacement" in Basque // Morphological analysis in comparison. Eds. W.U. Dressier, O.E. Pfeiffer, M.A. Poechtrager, J.R. Rennison Amsterdam: John Benjamins, 2000. - P. 1-23.

122. Aldridge E. Antipassive, Clefiting, and Specificity Paper presented at Penn Linguistics Colloquium, February 27-29, 2004. 2004a.

123. Aldridge E. Antipassive and Specificity in Tagalog Paper presented at the 11th Annual Meeting of the Austronesian Formal Linguistic Association (AFLA 11). Berlin, ZAS, 23-25, April 2004.-2004b.

124. Allen Sh.E.M. Acquisition of some mechanisms of alternation in Arctic Quebec Inuktitut Doctoral dissertation, McGill University. 1994.

125. Allen Sh.E.M. A discourse-pragmatic explanation for argument representation in child Inuktitut // Linguistics 2000, Vol. 38. - P. 483-521.

126. Anderson S.R. On the notion of subject in ergative languages // Subject and topic. Ed. Ch.N. Li -New York, San Francisco, London: Academic Press, 1976. P. 1-23.

127. Anderson S.R. On mechanisms by which languages become ergative // Mechanisms of syntactic change. Ed. Ch.N. Li Austin: University of Texas Press, 1977. - P. 317-363.

128. Anderson S.R. A-morphous morphology — Cambridge: Cambridge University Press, 1992.

129. Ard J. Subject-based and absolutive-based syntactic processes in Kamchadal // Lingua 1978, Vol. 45.-P. 193-231.

130. Arkadiev P. Differential argument marking in two-term case systems and its implications for the general theory of case marking // Differential subject marking. Eds. P. de Swart, H. de Hoop Dordrecht: Springer, 2008.-P. 151-171.

131. Austin P. A grammar of Diyari — Cambridge: Cambridge University Press, 1981.

132. Austin P. Transitivity and cognate objects in Australian languages // Studies in transitivity = Syntax and semantics, 15. Eds. Paul J. Hopper and Sandra A. Thompson New York: Academic Press, 1982. - P. 36-47.

133. Austin P. Texts in the Martharta languages, Western Australia — Tokyo: ILCAA, 1997.

134. Austin P. Verbs, voice and valence in Sasak // Working papers in Sasak, Vol. 2. Ed. Peter Austin Melbourne: The University of Melbourne, 2000. - P. 5-24.

135. Ayres G. The antipassive 'voice' in Ixil // International journal of American linguistics 1983, Vol. 49.-P. 20-45.

136. Babby L.H. A transformational analysis of transitive -sja verbs in Russian // Lingua 1975, Vol. 35.-P. 297-332.

137. Babby L.H. Hybrid causative construction: Benefactive causative & adversity passive // Causatives and transitivity. Eds. B. Comrie, M. Polinsky Amsterdam: John Benjamins, 1993.-P. 343-368.

138. Babby L.H. Brecht R.D. The syntax of voice in Russian // Language 1975, Vol. 51, № 2. - P. 342-367.

139. Baker M.C. Incorporation: a theory of grammatical function changing — Chicago: University of Chicago Press, 1988.

140. Baker M.C. The polysynthesis parameter — New York, Oxford: Oxford University Press, 1996.

141. Bani E., Klokeid T.J. Ergative switching in Kala Lagau Langgus // Languages of Cape York. Ed. P. Sutton Canberra: Australian Institute of aboriginal studies, 1976. - P. 269-283.

142. Beaudoin-Lietz Ch. Aspects of certain intransitivizing processes in Labrador Inuttut Unpublished M.A. thesis, Memorial University of Newfoundland., 1982.

143. Bell S.J. Advancements and ascensions in Cebuano // Studies in relational grammar, 1. Ed. D. Perlmutter Chicago: University of Chicago Press, 1983. - P. 143-218.

144. Bell S.J. Voice and foreground/background in Cebuano // Studies in Austronesian linguistics = Monographs in international studies, Southeast Asia series, 76. Ed. R. McGinn Athens, Ohio: Ohio University Press, 1988. - P. 427-440.

145. BenuaL. Yup'ik antipassive // Papers from the 31st regional meeting of the Chicago linguistic society, Vol. 1. Chicago: Chicago linguistic society, 1995. - P. 28-44.

146. Berge A.M.S. Topic and Discourse Structure in West Greenlandic Agreement Constructions Ph.D. dissertation, University of California: Berkeley. 1997.

147. Bergsland K. A grammatical outline of the Eskimo language of West Greenland MS, University of Oslo., 1955.

148. Berglsland K. Aleut grammar — Fairbanks: Alaska Native Language Center, 1997.

149. BhatD.N.S. Grammatical relations. The evidence against their necessity and universality — London & New York: Routledge, 1991.

150. Bittner M. On the semantics of the Greenlandic antipassive and related constructions // International Journal of American linguistics 1987, Vol. 53, No. 2. - P. 194-231.

151. Bittner M. Canonical and non-canonical argument expressions PhD dissertation. University of Texas, Austin. 1988.

152. Bittner M. Case, scope and binding — Dordrecht: Kluwer, 1994.

153. Bittner M. Hale K. Ergativity: Toward a Theory of a Heterogeneous Class // Linguistic Inquiry -1996, Vol. 27.-P. 531-604.

154. Blake B.J. Case Marking in Australian Languages — Canberra: Australian Institute of Aboriginal Studies, 1977.

155. Blake B.J. From semantic to syntactic Antipassive in Kalkatungu // Oceanic linguistics 1978a, Vol. 17.-P. 163-169.

156. Blake B.J. Australian case systems. Some typological and historical observations // Australian linguistic studies = Pacific linguistics, С54. Ed. S.A. Wurm Canberra: Australian National University, 1978b. - P. 323-394.

157. Blake B.J. Degrees of ergativity in Australia // Ergativity: towards a theory of grammatical relations. Ed. F. Plank-New York, London: Academic Press, 1979a. P. 291-306.

158. Blake B.J. Pitta-Pitta // Handbook of Australian languages, Vol. 1. Eds. R.M.W.Dixon, B.J. Blake Amsterdam: John Benjamins, 1979b. - P. 182-242.

159. Blake B.J. A Kalkatungu grammar = Pacific linguistics, B.57. — Canberra: Australian National University, 1979c.

160. Blake B.J. The absolutive: Its scope in English and Kalkatungu // Studies in transitivity = Syntax and semantics, 15. Eds. P.J. Hopper, S.A Thompson-New York: Academic Press, 1982.-P. 71-93.

161. Blank A. Pathways of lexicalization // Language typology and language universals, Vol. 1-2. Eds. M. Haspelmath, E. König, W. Oesterreicher, W. Raible Berlin: Mouton de Gruyter, 2001.-P. 1596-1608.

162. Bobaljik J.D., Branigan Ph. Eccentric Agreement and Multiple Case-Checking // Ergativity: emerging issues. Eds. A. Johns, D. Massam, J. Ndayiragije Dordrecht: Springer, 2006. -P. 47-77.

163. Bobaljik J.D. Wurmbrand S. Notes on Agreement in Itelmen // Linguistic Discovery 2002, Vol. 1. - P. Доступно в сети Интернет по адресу: http://iournals.dartmouth.edu/cgi-bin/WebObiects/Journals.woa/l/xmlpage/l/article/21?htmlAlvvays=ves

164. Bok-Bennema R. Case and agreement in Inuit — Berlin: Foris, 1991.

165. Bolinger D. Entailment and the meaning of structures // Glossa — 1968, Vol. 2. P. 119-127.

166. Booij G. Inherent verses contextual inflection and the split morphology hypothesis // Yearbook of morphology 1995. Eds. G. Booij, J. van Marie Dordrecht: Kluwer, 1996. - P. 1-16.

167. Bossong G. Ergativity in Basque// Linguistics 1984, Vol. 22. - P. 331-392.

168. Bossong G. Empirische Universalienforschung. Différentielle Objektmarkierung in den neuiranischen Sprachen — Tübingen: Narr, 1985.

169. Brainard Sh. Voice and ergativity in Karao // Voice and inversion. Ed. T. Givön Amsterdam: Benjamins, 1994. -P. 365-402.

170. Brecht R.D., Levine J.S. Conditions on voice marking in Russian // Issues in Russian morphosyntax. Eds. M.S. Flier, R.D. Brecht Columbus: Slavica Publishers, 1985. - P. 118-137.

171. Brettschneider G. Typological characteristics of Basque // Ergativity: towards a theory of grammatical relations. Ed. F. Plank New York, London: Academic Press, 1979. - P. 371384.

172. Bugaeva A. Grammar and folklore texts of the Chitoise dialect of Ainu (idiolect of Ito Oda) = Endangered languages of the Pacific Rim, A2-045. — Suita, Osaka: Osaka Gakuin University, 2004.

173. Bybee J. The Grammaticization of Zero. Asymmetries in Tense and Aspect Systems // Perspectives on grammaticalization. Ed. W. Pagliuca-Amsterdam: John Benjamins, 1994. -P. 235-254.

174. Bybee J. Regular morphology and the lexicon // Language and cognitive process -- 1995, Vol. 10.-P. 425-455.

175. Bybee J. Phonology and language use = Cambridge studies in linguistics, 94. — Cambridge: Cambridge University Press, 2001.

176. Campbell B. Jamamadi noun phrases // Porto Yelho workpapers. Ed. D.L. Fortune Brasilia: SIL, 1985.-P. 130-165.

177. Campbell L. The Pipil language of El Salvador Mouton Grammar library, 1. — Berlin, New York, Amsterdam: Mouton, 1985.

178. Campbell L. Valency-changing derivations in K'ich'e // Changing valency: case studies in transitivity. Eds. R.M.W. Dixon, A.Y. Aikhenvald Cambridge: Cambridge University Press, 2000.-P. 236-281.

179. Capell A. A new approach to Australian linguistics — Sydney: Oceanic linguistic monographs, 1956.

180. Cartier A. Les actantes dans les propositions relatives // Actances 1991, № 5. - P. 145-166.

181. Chang Y.-L. Tsai W.D. Actor-sensitivity and obligatory control in Kavalan and some other

182. Comrie B. The ergative, variations on a theme // Lingua 1973, Vol. 32. - P. 239-253. Comrie B. The syntax of action nominals: a cross-linguistic study // Lingua - 1976, Vol. 40. - P. 177-201.

183. Comrie B. In defence of spontaneous demotion // Grammatical relations = Syntax andsemantics, 8. Eds. P. Cole, J. Saddock-New York: Academic Press, 1977. P. 47-58. Comrie B. Ergativity // Syntactic typology. Studies in the phenomenology of language. Ed.

184. Comrie B. Language universals and linguistic typology — Chicago: University of Chicago Press, 1981a.

185. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988. - P. 9-23. Comrie B. Rethinking the typology of relative clauses // Language design - 1998, Vol. 1. - P. 59-86.

186. Comrie B. Valency-changing derivations in Tsez // Changing valency: case studies in transitivity. Eds. R.M.W. Dixon, A.Y. Aikhenvald Cambridge: CUP, 2000. - P. 360-374.

187. Comrie B. Thompson S.A. Lexical nominalization // Language typology and syntactic description. Vol. 3: Grammatical categories and the lexicon. Ed. T. Shopen — Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 349-398.

188. Cooreman A. Topicality, ergativity and transitivity in narrative discourse: Evidence from Chamorro // Studies in language 1982b, Vol. 6, № 3. - P. 343-374.

189. Cooreman A. Transitivity and discourse continuity in Chamorro naratives — Berlin, New York, Amsterdam: Mouton de Gruyter, 1987.

190. Cooreman A. Ergativity in Dyirbal discourse // Linguistics 1988a, Vol. 26. - P. 717-746.

191. Cooreman A. The antipassive in Chamorro: variations on the theme of transitivity // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988b. - 561-593.

192. Cooreman A. A functional typology of antipassives // Voice: form and function. Eds. B. Fox. P.J. Hopper Amsterdam: Benjamins, 1994. - P. 49-88.

193. Cooreman A., Fox B., Givon T. // Studies in language 1984, Vol. 8 - P. 1-34.

194. Corbett G. The use of the genitive or accusative for the direct object of negated verbs in Russian. A bibliography // Case in Slavic. Eds. R.D. Brecht, J.S. Levine Columbus, Ohio: Slavica, 1986.

195. Corbett G. Gender — Cambridge: Cambridge University Press, 1991.

196. Craig C. The properties of basic and derived subjects in Jacaltec' // Subject and topic. Ed. Ch.N. Li New York: Academic Press, 1976. - P. 99-123.

197. Craig C.G. The structure of Jacaltec — Austin: The University of Texas Press, 1977.

198. Craig C.G. The antipassive in Jacaltec // Papers in Mayan linguistics, Vol. 3. Ed. L. Martin -Columbia, Missouri:'Lucas Brothers, 1979.-P. 139-164.

199. Creider C. The syntax of relative clauses in Inuktitut // Inuit studies 1978, Vol. 2, № 1. - P. 95110.

200. Croft W. Syntactic categories and grammatical relations: the cognitive organization of information — Chicago: The University of Chicago Press, 1991.

201. Croft W. Event structure in argument linking // The projection of arguments: lexical and compositional factors. Eds. M. Butt, W. Geuder Stanford: CSLI publications, 1998. - P. 21-63.

202. Croft W. Radical construction grammar: syntactic theory in typological perspective — Oxford: Oxford University Press, 2001.

203. Crowley T. The Middle Clarence Dialects of Bandjalang — Canberra: Australian Institute of Aboriginal Studies, 1978.

204. Dahl Ô. Grammaticalisation and the life cycles of constructions // RASK, Internationalt tidsskrift for sprog og kommunikation 2001, Vol. 14. - P. 91-134 (also downloadable from www.ling.su.se/staff/oesten/papers/dlpapers.htm).

205. DatzM. Jacaltec syntactic structures and the demands of discourse Unpublished Ph.D. dissertation. University of Colorado. 1980.

206. Davies W.D. Antipassive: Choctaw evidence for a universal characterization // Studies in relational grammar 2. Eds. D. Perlmutter, C. Rosen Chicago, London: University of Chicago, 1984.-P. 331-376.

207. Davies W.D. Sam-Colop L.-E. K'iche' and the structure of antipassive // Language 1990, Vol. 66.-P. 522-549.

208. DayleyJ.P. Tzutujil Grammar = Publications in linguistics, 107. — Berkeley: University of California Press, 1985a.

209. Dayley J.P. Voice in Tzutujil // Grammar inside and outside the clause: some approaches to theory from the field. Eds. J. Nichols, A.C. Woodbury Cambridge, New York, New Rochelle, Melbourne & Sydney: Cambridge University Press, 1985b. - P. 192- 226.

210. De Guzman V.P. Ergative analysis for Philippine languages: an analysis // Studies in Austronesian linguistics = Monographs in International studies, Southeast Asia Series, 76. Ed. R. McGinn Athens, Ohio: Ohio University Press, 1988. - P. 323-345.

211. De Hoop H. Case configuration and noun phrase interpretation PhD thesis. Groningen., 1992.

212. De Reuse W.J. Noun incorporation // Concise encyclopedia of grammatical categories. Eds. K. Brown, J. Miller Oxford: Elsevier, 1999. - P. 252-258.

213. De RijkR.P.G. L'antipassif basque et l'hypothèse de Levin // Lapurdum 2002, Vol. VII. - P. 295-312.

214. De Wolf Ch.M. Voice in Austronesian languages of Philippine type: passive, ergative or neither // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani — Amsterdam: John Benjamins, 1988.-P. 143-193.

215. DeLancey S. An interpretation of split ergativity and related patterns // Language 1981, Vol. 57.-P. 626-657.

216. DeLancey S. Transitivity in grammar and cognition // Coherence and grounding in discourse Typological studies in language, 11. Ed. R.S. Tomlin Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1987.-P. 481-512.

217. Dench A.Ch. Yingkarta = Languages of the world / materials, 137. — München, Newcastle: Lincom Europa, 1998.

218. Dik S.C. Functional Grammar // Linguistic theory and grammatical description. Eds. F. Droste, J. Joseph Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1991. - P. 247-274.

219. Dixon R.M.W. The Dyirbal language of North Queensland — Cambridge: Cambridge University Press, 1972.

220. Dixon R.M.W. (ed.). Grammatical categories in Australian languages — New York: Humanities Press, 1976.

221. Dixon R.M.W. A grammar of Yidiji — Cambridge: Cambridge University Press, 1977a.

222. Dixon R.M.W. The syntactic development of Australian languages // Mechanisms of syntactic change. Ed. Ch N. Li Austin, London: University of Texas press, 1977b. - P. 365-415.

223. Dixon R.M.W. Ergativity // Language 1979a, Vol. 55, No 1. - P. 59-138.

224. Dixon R.M.W. Corrections and comments concerning Heath's 'Is Dyirbal ergative?' // Linguistics-1979b, Vol. 17.-P. 1003-1015.

225. Dixon R.M.W. The languages of Australia = Cambridge language surveys. — Cambridge: Cambridge University Press, 1980.

226. Dixon R.M.W. Grammatical reanalysis: an example of linguistic change from Warrgamay (North Queensland) // Australian journal of linguistics 1981a, Vol. 1. - P. 91-112.

227. Dixon R.M.W. Wargamay // Handbook of Australian languages, Vol. 2. Eds. R.M.W. Dixon, B.J. Blake Canberra: Australian National University Press, 1981b. - P. 1-144.

228. Dixon R.M.W. Nyawaygi // Handbook of Australian languages, Vol. 3. Eds. R.M.W. Dixon, B.J. Blake Canberra: Australian National University Press, 1983. - P. 430-525.

229. Dixon R.M.W. A new approach to English grammar, on semantic principles — Oxfoid: Clarendon Press, 1991.

230. Dixon R.M.W. Ergativity — Cambridge: Cambridge University Press, 1994.

231. Dixon R.M.W. Arawâ // The Amazonian languages. Eds. R.M.W. Dixon, A.Y. Aikhenvald -Cambridge: Cambridge University Press, 1999. P. 293-306.

232. Dixon R.M.W. A-constructions and O-constructions in Jarawara // International Journal of American Linguistics 2000, Vol. 66. - P. 22-56.

233. Dixon R.M.W., Aikhenvald A.Y. A typology of argument-determined constructions // Essays on language function and language type. Dedicated to T.Givôn. Eds. J. Bybee, J. Haiman, S.A. Thompson Amsterdam: John Benjamins, 1997. — P. 71-113.

234. Dixon R.M.W. Aikhenvald A.Y. (eds.). The Amazonian languages — Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

235. Dixon R.M.W. Aikhenvald A.Y. (eds.). Changing valency: case studies in transitivity — Cambridge: Cambridge University Press, 2000.

236. Dixon R.M.W., Aikhenvald A.Y. Introduction // Changing valency: case studies in transitivity. Eds. R.M.W. Dixon, A.Y. Aikhenvald Cambridge: Cambridge University Press, 2000. -P. 3-29.

237. Dorais L.-J. Tukilik. An Inuktitut grammar for all — Québec: Centre d'études nordiques de l'université Laval, 1988.

238. Dowty D. Comments on the paper by Bach and Partee // Papers from the parasession on pronouns and anaphora. Eds. K.J. Kreiman, A. Ojeda — Chicago: Chicago Linguistic Society, 1980.-P. 29-40.

239. Dowty D. Thematic proto-roles and argument selection // Language 1991, Vol. 67. - P. 547619.

240. Dressier W.U. Prototypical Differences between Inflection and Derivation // Zeitschrift fiir Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung 1989, Bd. 42. - P. 3-10.

241. Dryer M.S. What determines antipassive in Dyirbal? // Proceedings of the 7th Eastern States Conference on Linguistics (ESCOL 7). 1990. - P. 90-101.

242. Du Bois J.W. Beyond definiteness: The trace of identity in discourse // The pear stories: cognitive, cultural, and linguistic aspects of narrative production. Ed. W.L. Chafe — Norwood, NJ: Ablex, 1980. P. 203-274.

243. Du Bois J.W. The discourse basis for ergativity // Language 1987a, Vol. 63, No. 4. - P. 805855.

244. Du Bois J.W. Absolutive zero. Paradigm adaptivity in Sacapultec Maya // Lingua 1987b, Vol. 71.-P. 203-222.

245. Du Bois J.W. Argument structure: grammar in use // Preferred argument structure. Grammar as architecture for function. Eds. J.W. Du Bois, L.E. Kumpf, W.J. Ashby Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2003. - P. 11-60.

246. Du Bois J.W. Kumpf L.E. Ashby W.J. (eds.). Preferred argument structure. Grammar as architecture for function. Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2003.

247. Dunn M.J. A Grammar of Chukchi. Unpublished Australian National University Ph.D. dissertation, 1999.

248. Durie M. Preferred argument structure in an active language: arguments against the category 'intransitive subject' // Lingua 1988, Vol. 74. - P. 1-25.

249. Durie M. A case study of pragmatic linking // Text 1994, Vol. 14, № 4. - P. 495-529.

250. England N.C. Ergativity in Mamean (Mayan) languages // International journal of American linguistics 1983a, Vol. 49. - P. 1-19.

251. England N.C. A grammar of Mam, a Mayan language — Austin: University of Texas Press, 1983b.

252. England N.C. Mam voice // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988. - P. 525-545.

253. England N.C. Comparing Mam (Mayan) clause structures: subordination vs. main clauses // International journal of American linguistics 1989, Vol. 55, No. 3. - P. 283-308.

254. England N.C. Changes in basic word order in Mayan languages // International journal of American linguistics 1991, Vol. 57. No. 4. - P. 446-486.

255. Estival D., Myhill J. Formal and functional aspects of the development from passive to ergative systems // Passive and Voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani -Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1988. P. 441-491.

256. Faltz L. Reflexivization: a study in universal syntax Ph.D. dissertation. University of California, Berkeley. 1977.

257. Farkas D.F. De Swart H. The semantics of incorporation. From argument structure to discourse transparency — Stanford: CSLI, 2003.

258. Fici Giusti F. II passivo nelle lingue slave. Tipologia e semantica = Materiali linguistici, 11. — Pavia: Universita di Pavia, 1994.

259. Filip H. Aspect, Eventuality types and noun phrase semantics — New York: Garland, 1999.

260. Fillmore C.J. Topics in lexical semantics // Current issues in linguistic theory. Ed. R.W. Cole -Bloomington: Indiana University Press, 1977a. P. 76-138.

261. Fillmore Ch.J. The case for case reopened // Grammatical relations = Syntax and semantics, 8. Eds. P. Cole, J.M. Sadock New York, San Francisco, London: Academic Press, 1977b. -P. 59-81. Русский перевод в Новое в зарубежной лингвистике, Вып. X.

262. Лингвистическая семантика. Под ред. В.А. Звегинцева. М.: Прогресс, 1981. - С. 496-530.

263. Fillmore Ch. J. Syntactic intrusion and the notion of Grammatical construction // Proceedings of the of the 11th annual meeting of the Berkeley Linguistic Society. Eds. M. Niepokuj et al — Berkeley: Berkeley Linguistic Society, 1985. P. 73-86.

264. Fillmore Ch.J. Pragmatically controlled zero anaphora // Proceedings of the 12th annual meeting of the Berkeley Linguistics Society. Eds. V. Nikiforidou, M. VanClay, M. Niepokuj, D. Feder Berkeley: Berkeley Linguistic Society, 1986. - P. 95-107.

265. Fillmore Ch.J. The mechanisms of "Construction Grammar" // Proceedings of the of the 14th annual meeting of the Berkeley Linguistic Society. Eds. Sh.Axmaker et al Berkeley: Berkeley Linguistic Society, 1988. - P. 35-55.

266. Fillmore Ch.J. Kay P. O'Connor M. Regularity and idiomaticity in grammatical constructions: The case of LET ALONE// Language 1988, Vol. 64. - P. 501-518.

267. Fleck D.W. A grammar of Matses Ph.D. dissertation in linguistics. Rice Univeristy, Houston., -2003.

268. Fleck D.W. Antipassive in Matses // Studies in language 2006, Vol. 30, No. 3. - P. 541-573.

269. Foley W.A. The Papuan languages of New Guinea — Cambridge: Cambridge University Press, 1986.

270. Foley W.A., Van Valin R.D. On the viability of the notion of 'subject'in Universal Grammar // Proceedings of the 3rd annual meeting of the Berkeley Linguistic Society. Berkeley: University of California, 1977.

271. Foley W.A. Van Valin R.D. Functional syntax and universal grammar = Cambridge studies in linguistics, 38. Cambridge: Cambridge University Press, 1984.

272. Forrest L.B. De-transitive clauses in Bella Coola: Passive vs. inverse // Voice and inversion. Ed. T. Givon Amsterdam: Benjamins, 1994.-P. 147-168.

273. Fortescue M. West Greenlandic = Croom Helm descriptive grammars. — London: Croom Helm, 1984.

274. Fortescue M. The historical source and typological position of ergativity in Eskimo languages // Etudes/Inuit/Studies 1995, Vol. 19, № 2. - P. 61-75.

275. Fox B.A. Body part syntax: towards a universal characterization // Studies in language 1981, Vol. 5, No. 3.-P. 323-342.

276. Fox B.A. The noun phrase accessibility hypothesis reinterpreted: subject primacy or the absolutive hypothesis? // Language 1987, Vol. 63, No. 4. - P. 856-870.

277. Fox B.A. Thompson S.A. A discourse explanation of the grammar of relative clauses in English conversation // Language 1990, Vol. 66, No. 2. - P. 297-316.

278. Galand L. Exemples berbères de la variation d'actance // Actances 1985, Vol. 1. - P. 79-96.

279. Geniusiené E. The typology of reflexives — Berlin, New York, Amsterdam: Mouton de Gruyter, 1987.

280. Geniusiené E. Some typologically relevant properties of reciprocal markers and arrangement of subsequent chapters // Reciprocal constructions, Vol. I. Ed. V.P. Nedjalkov Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2007. - P. 435-451.

281. Georg S. Volodin A.P. Die itelmenische Sprache. Grammatik und Texte — Wiesbaden: Harrassowitz, 1999.

282. Gerdts D.B. Antipassives and causatives in Halkomelem // Proceedings of the 6th annual meeting of the Berkeley Linguistics Society. Eds. B.R. Caron, M.A.B. Hoffman, M. Silva et al -Berkeley: Berkeley linguistics society, 1980. P. 300-314.

283. Gerdts D.B. Object and absolutive in Halkomelem Salish — New York: Garland, 1988a.

284. Gerdts D.B. Mapping Halkomelem grammatical relations // Linguistics 1993, Vol. 31. - P. 591-622.

285. Gerdts D.B. Hukari Th.E. Multiple antipassives in Halkomelem Salish Paper presented at the 26th annual meeting of the Berkeley linguistics society. Berkeley, February, 18-21, 2000. -2000a.

286. GerritsenN. Russian reflexive verbs = Studies in Slavic and general linguistics, 15. — Amsterdam, Atlanta: Rodopi, 1990.

287. Givön T. From discourse to syntax: grammar as a processing strategy // Discourse and syntax = Syntax and semantics, 12. Ed. T. Givön New York, San Francisco, London: Academic Press, 1979a.-P. 81-112.

288. Givón Т. On understanding grammar — New York, San Francisco, London: Academic Press, 1979b.

289. Givón Т. Ute reference grammar — Ignacio: Ute Press, 1980a.

290. Givón Т. The drift away from ergativity: Diachronic potentials in Sherpa // Folia lingüistica histórica 1980b, Vol. I, № 1. - P. 41-60.

291. Givón T. Topic continuity in discourse: an introduction // Topic continuity in discourse: a quantitative cross-language study = Typological studies in language, 3. Ed. T. Givón -Amsterdam: Benjamins, 1983a.-P. 1-41.

292. Givón Т. (ed). Topic Continuity in Discourse: A Quantitative Cross-Language Study = Typological Studies in Language, 3. — Amsterdam: Benjamins, 1983b.

293. Givón Т. Syntax. A functional-typological introduction. Vol. I-II — Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1984/1990.

294. Givón Т. Bio-linguistics. The Santa Barbara lectures — Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2002.

295. Givón Т. Bommelyn L. The evolution of de-transitive voice in Tolowa Athabaskan // Studies in language 2000, Vol. 24, № 1. - P. 41 -76.

296. Gleason H.A. Contrastive analysis in discourse structure // Monograph series on language and linguistics, Vol. 17. Ed. C.I.J.M. Stuart Washington, D.C.: Georgetown University Press, 1968.-P. 75-96.

297. Goldberg A.E. The inherent semantics of argument structure: The case of the English ditransitive construction // Cognitive Linguistics 1992, Vol. 3, № 1. - P. 37-74.

298. Goldberg A.E. Constructions: a construction grammar approach to argument structure — Chicago: Chicago University Press, 1995.

299. Goldberg A.E. Patient aguments of causative verbs can be omitted: the role of information structure in argument distribution // Language Sciences 2001, Vol. 23. - P. 503-524.

300. Goldberg A.E. Surface generalizations: An alternative to alternations // Cognitive linguistics -2002, Vol. 14, № 4 P. 327-356.

301. Gordon R.G. (ed.). Ethnologue: languages of the world. 15th edition Online version: http://www.ethnologue.com/. — Dallas, Tex.: SIL International, 2005.

302. Guiraud-Weber M. Еще раз о русском генитиве отрицания: взгляд со стороны. Yet again on the Russian genitive of negation. Another Perspective // Russian Linguistics 2003, Vol. 27.-P. 363-384.

303. Haiman J. Iconic and economic motivation // Language 1983, Vol. 59. - P. 781-819.

304. Hale K.L. Preliminary remarks on Walbiri grammar: II Mimeo. — Massachusetts Institute of Technology, 1968.

305. Hale K.L. The passive and ergative in language change: the Australian case // Pacific linguistic studies in honour of Arthur Capell =Pacific linguistics, C13. Eds. S.A. Wurm, D. Laycock Canberra: Pacific linguistics, 1970. - P. 757-781.

306. Hale K.L. Person marking in Walbiri // A festschrift for Morris Halle. Eds. S. R. Anderson, P. Kiparsky New York: Jolt, Reinehart & Winston, 1973. - P. 308-344.

307. Hale K.L. Ergative, locative and instrumental case inflections: Dja:bugaj // Grammatical categories in Australian languages = Linguistic series, 22. Ed. R.M.W. Dixon Canberra: Australian Institute of Aboriginal studies, 1976. - P. 321-326.

308. Hale K.L. L'antipassif de focalisation du k'ichee' et la forme inversée du chukchi: une étude de l'accord excentrique // Recherches linguistiques de Vincennes 1998, No. 27. - P. 95-113.

309. Hale K.L., Keyser J. On argument structure and the lexical representation of syntactic relations // The view from building 20. Eds. K. Hale, J. Keyser Cambridge, MA: MIT Press, 1993. -P. 53-109.

310. Harris A.C. Alignment typology and diachronic change // Linguistic typology 1987. Systematic balance in language. Ed. W.P. Lehmann Amsterdam: Benjamins, 1990. - P. 67-90.

311. Harris A.C. Georgian syntax, a study in relational grammar— Cambridge: Cambridge University Press, 1981.

312. Haspelmath M. Transitivity alternations of the anticausative type = Arbeitspapir, 5. Köln: Institut für Sprachwissenschaft, 1987

313. Haspelmath M. The grammaticization of passive morphology // Studies in language 1990, Vol. 14, № l.-P. 25-72.

314. Haspelmath M. A grammar of Lezgian — Berlin: Mouton de Gruyter, 1993.

315. Haspelmath M. Does grammaticalisation need reanalysis? // Studies in language 1998, Vol. 22, No. 2.-P. 315-352.

316. Haspelmath M. Why is grammaticalization irreversible? // Linguistics 1999, Vol. 37. - P. 1043-1068.

317. Haspelmath M. Why can't we talk to each other? (Review of: Frederick J. Newmeyer. 1998. Language form and language function. Cambridge, MA. MIT Press) // Lingua 2000, Vol. 110.-P. 235-255.

318. Haspelmath M. Understanding Morphology— London: Arnold, 2002.

319. Haspelmath M, Dryer M.S., Gil D., Comrie B. (eds.). The world atlas of language structures. — Oxford: Oxford Univeristy Press, 2005.

320. Haude К. A Grammar of Movima. (Доступно для скачивания по адресу: http://webdoc.ubn.ru.n1/mono/h/liaude k/gramofmo.pdf) PhD. Nijmegen: Radboud Universiteit. 2006.

321. Haviland J. Guugu Yimidhirr // Handbook of Australian languages. Eds. R.M.W. Dixon, B.J. Blake Amsterdam: John Benjamins, 1979. - P. 27-180.

322. Heath J. Antipassivization: A functional typology // Proceedings of the 2nd annual meeting of the Berkeley Linguistic Society. Eds. H. Thompson, K. Whistler et al Berkeley: University of California, 1976a. - P. 202-211.

323. Heath J. 'Ergative/accusative' typologies in morphology and syntax // Grammatical categories in Australian languages. Ed. R.M.W. Dixon New York: Humanities Press, 1976b. - P. 599611.

324. Heath J. Is Dyirbal ergative? // Linguistics 1979, Vol. 17. - P. 401-463.

325. Heine B. Claudi U. Hunnemeyer F. Grammaticalization. a conceptual framework— Chicago, London: The University of Chicago Press, 1991.

326. Hewitt B.G. ' Antipassive' and 'labile' constructions in North Caucasian // General linguistics -1982, Vol. 22, No. 3. P. 158-171.

327. Hilbert V. gwWqvvulc'W?: Aunt Susie Sampson Peter Seattle: Lushootseed Press, 1995.

328. Hockett Ch.F. Two models of grammatical description // Word 1954, Vol. 10. - P. 210-231.

329. Hofling Ch.A. Itza Maya texts. With a grammatical overview — Salt Lake City: University of Utah Press, 1991.

330. Hofling Ch.A. Itzaj Maya grammar — Salt Lake City: University of Utah Press, 2000.

331. Hopper P. Discourse origins of ergativity Paper read at the 4lh International Congress of Historical Linguistics. State University of New York at Binghamton. 1979.

332. Hopper P.J., Thompson S.A. Transitivity in grammar and discourse // Language 1980, Vol. 56, №2.-P. 251-350.

333. Houston S.D., Robertson J.S., Stuart D. The language of Classic Maya inscriptions // Current 'anthropology-2000, Vol. 41, №3,-P. 321-356.

334. Hukari Th.E. Person in a Coast Salish language // International Journal of American linguistics -1976, Vol. 42.-P. 305-318.

335. Jacobs P. The inverse in Squamish // Voice and inversion. Ed. T. Givon Amsterdam: Benjamins, 1994.-P. 121-145.

336. Jacobsen W.H. Why does Washo lack a passive? // Ergativity: towards a theory of grammatical relations. Ed. Frans Plank London et al.: Academic Press, 1979. - P. 145-160.

337. Jacobson S.A. Yup'ik Eskimo dictionary — Fairbanks: Alaska Native Language Center, University of Alaska, 1984.

338. Jacobson S.A. A practical grammar of the Central Alaskan Yup'ik Eskimo language — Fairbanks: Alaska Native Language Center, University of Alaska, 1995.

339. Jake J. Why Dyirbal isn't ergative at all // Studies in the linguistic sciences. (Illinois) 1978a, Vol. 8, № l.-P. 97-110.

340. Jake J. Why Dyirbal isn't ergative at all // Papers from the 14th regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago: Chicago linguistic Society, 1978b. - P. 179-192.

341. Jelinek E. Empty categories and non-configurational languages // Natural language and linguistic theory 1984, Vol. 2. - P. 39-76.

342. Johns A. Grammatical relations and case assignment in Eskimo // Cahiers linguistiques d'Ottawa 1984, Vol. 12.-P. 49-87.

343. Johns A. Inter-referential predication in Eskimo // Proceedings of the 17th annual meeting of NELS, GLSA. Amherst: University of Massachusetts, 1987.

344. Johns A. Deriving ergativity // Linguistic Inquiry 1992, Vol. 23, № l.-P. 57-87.

345. Johns A. Ergative to accusative. Comparing evidence from Inuktitut // Grammatical relations in change = Studies in language companion serie, 56. Ed. J.T. Faarlund Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2001.

346. Johns A. Ergativity and Change in Inuktitut // Ergativity: emerging issues. Eds. A. Johns, D. Massam, J. Ndayiragije The Netherlands: Springer, 2006. - P. 293-311.

347. Johnson M.R. Ergativity in Inuktitut (Eskimo), in Montague Grammar and in Relational Grammar — Bloomington, IN: Indiana University Linguistics Club, 1980.

348. Kalmár I. The antipassive and grammatical relations in Eskimo // Ergativity. towards a theory of grammatical relations. Ed. F. Plank London et al.: Academic Press, 1979. - P. 117-143.

349. Kaplan R., Bresnan J. Lexical-Functional Grammar: a formal system for grammatical representation // The mental representation of grammatical relations. Ed. J. Bresnan -Cambridge, Mass.: MIT Press, 1982. P. 173-281.

350. Kappel Schmidt B. West Greenlandic antipassive and nominalization Paper presented at the 19th Scandinavian conference of linguistics, January 10 12, 2002, University of Troms©, Norway.-2002.

351. Karcevski S. Système de verbe russe — Paris, 1927.

352. Kathman D. Verb agreement and grammatical relations // Grammatical relations. Theoretical approaches to empirical questions. Eds. C.S. Burgess, K. Dziwirek, D. Gerdts Stanford: CSLI, 1995.-P. 153-170.

353. Kaufman T. Outline of comparative Mayan grammar, I: Morphology and particles MS, University of Pittsburg. 1986.

354. Kaufman T. Algunos rasgos estructurales de los idiomas mayances con referencia especial al K'iche' // Lecturas sobre la lingüística maya. Eds. N. England, S. Elliott Antigua: CIRMA, 1990.-P. 59-114.

355. KazeninK.I. On the lexical distribution of agent-preserving and object-preserving transitivity alternation //Nordic Journal of Linguistics 1994a, Vol. 17, № 2. - P. 141-154.

356. Kazenin K.I. Split syntactic ergativity: toward an implicational hierarchy // Sprachtypologie und Universalienforschung 1994b, Vol. 47, № 2. - P. 78-98.

357. KazeninK.I. On patient demotion in Lak // Typology of grammatical categories. Papersfhpresented to Vladimir Nedjalkov on the occasion of his 70 birthday. Eds. L. Kulikov, H. Vater-Tübingen: Niemeyer, 1998.-95-115.

358. Keenan E.L. Variation in universal grammar // Analyzing variation in language. Eds. R. Fasold, R. Shuy Washington, DC: Georgetown University Press, 1975. - P. 136-148.

359. KeenanE.L. Semantic correlates of the ergative / absolutive distinction // Linguistics 1984, Vol. 22, №2.-P. 251-299.

360. Keenan E.L. Comrie B. Noun Phrase Accessibility and Universal Grammar // Linguistic Inquiry 1977, Vol. 8, № 1. - P. 63-98. Русский перевод: Кинэн, Комри 1982.

361. Kemmer S. The middle voice: a typological and diachronical study Doctoral dissertation. Stanford University. 1988.

362. Kemmer S. The middle voice — Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1993.

363. Kibrik A.E. (ed.). Godoberi = LINCOM studies in Caucasian linguistics, 02. — Miinchen, Newcastle: LINCOM EUROPA, 1996.

364. Kibrik A.E. Beyond subject and object: toward a comprehensive relational typology // Linguistic typology 1997, Vol. 1, № 3. - P. 279-346.

365. Kiparsky P. Partitive case and aspect // The projection of arguments: lexical and compositional factors. Eds. M. Butt, W. Geuder Stanford: CSLI publications,, 1998. - P. 265-307.

366. Kittila S. Transitivity: towards a comprehensive typology = University of Turku: Publications in general linguistics, 5. — Turku: University of Turku, 2002a.

367. Kittila S. Remarks on the basic transitive sentence // Language sciences 2002b, Vol. 24. - P. 107-130.

368. Klaiman M.H. Affectedness and control: a typology of voice systems // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988.-P. 25-83.

369. Klaiman M.N. Grammatical voice — Cambridge: Cambridge Univeristy Press, 1991.

370. Kleinschmidt S. Grammatik der Groenlandischen Sprache — Berlin, 1851.

371. KleninE. Quantification, Partitivity, and the genitive of Negation in Russian // Classification of grammatical categories. Ed. B. Comrie Edmonton: Linguistic Research, 1978.

372. Klokeid T.J. Nominal inflection in Pama-Nyungan. a case-study in relational grammar // Valence, semantic case and grammatical relations. Ed. W. Abraham Amsterdam: John Benjamins, 1978.-P. 577-615.

373. Klokeid T.J. Arima E.A. Some generalizations about antipassives in Inuktitut // Inuit studies -1977, Vol. 1(2).-P. 85-95.

374. Koptjevskaja-Tamm M. Nominalizations — London, New York: Routledge, 1993.

375. Koptjevskaja-Tamm M. Romani Genitives in cross-linguistic perspective // Grammatical relations in Romani. The noun phrase = Current issues in linguistic theory, 211. Eds. V. Elsik, Y. Matras Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2000.

376. Koptjevskaja-Tamm M. Adnominal possession in the European languages: form and function // Sprachtypologie und Universalienforschung 2002, Vol. 55. - P. 141-172.

377. Koptjevskaja-Tamm M. Possessive noun phrases in the languages of Europe // Noun phrase structure in the languages of Europe = Empirical approaches to language tpology, Eurotyp, 20-7. Ed. F. Plank Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 2003a. - P. 621-722.

378. Koptjevskaja-Tamm M., Muravyova I.A. Alutor causatives, noun incorporation and the Mirror principle // Causatives and transitivity. Eds. B. Comrie, M. Polinsky Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1993. - P. 287-313.

379. Koptjevskaja-Tamm M., Walchli B. The Circum-Baltic languages: An areal-typological approach // The Circum-Baltic languages. Typology and contact. Vol. 2. Grammar and typology. Eds. Os. Dahl, M. Koptjevskaja-Tamm, 2001. P. 615-750.

380. Kozinsky I.S., Nedjalkov V.P., Polinskaja M.S. Antipassive in Chukchee: oblique object, object incorporation, zero object // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988.-P. 651-706.

381. Kraemer M. Wunderlich D. Transitivity alternations in Yucatec, and the correlation between aspect and argument roles // Linguistics 1999, Vol. 37, № 3. - P. 431-479.

382. Krifka M. Nominalreferenz und Zeitkonstitution. Zur Semantik von Massentermen, Individualtermen, Aspektklassen Doctoral Thesis, The University of Munich., 1986.

383. KroeberP.D. The Salish language family. Reconstructuring syntax — Lincoln and London: University of Nebraska Press, 1999.

384. Kroeger P. Phrase structure and grammatical relations in Tagalog — Stanford, California: CSLI Publications, 1993.

385. Kuipers A.H. The Squamish language. Grammar, texts, dictionary — The Hague: Mouton, 1967.

386. Kuipers A.H. The Shuswap Language. Grammar, texts, dictionary — The Hague, Paris: Mouton, 1974.

387. Kumaxov M. Vamling K. Kabardian non-finite forms wih arbitrary subject reference // Lund University Department of Linguistics Working Papers 1994, Vol. 42. - P. 75-83.

388. Kuno S. Subject, theme and the speaker's empathy a re-examination of relativization phenomena // Subject and topic. Ed. Ch.N. Li - New York, London: Academic Press, 1976.-P. 417-444.

389. Kurylowicz J. La construction ergative et le dévelopment 'stadial' du langage // Annali della scuola normale superiore de Pisa 1949, Vol. 18. - P. 84-92.

390. Ch.N. (ed.). Subject and topic — New York, San Francisco, London: Academic Press, 1976.

391. Mallinson G. Blake B.J. Language typology. Cross-linguistic studies in syntax = North Holland linguistic series, 46. — Amsterdam: North Holland, 1981.

392. Manning C.D. Ergativity. Argument structure and grammatical relations — Stanford: CSLI Publications, 1996.

393. Marantz A. On the nature of grammatical relations. Cambridge: MIT, 1984.

394. Mardirussian G. Noun incorporation in universal grammar // Papers from the 11th regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago: Chicago linguistic Society, 1975. - P. 383-389.

395. Massam D. Pseudo noun incorporation in Niuean // Natural language and linguistic theory -2001, Vol. 19.-P. 153-197.

396. Maxwell D. Strategies of relativization and NP accessability // Language 1979, Vol. 55. - P. 352-271.

397. McGregor W. A functional grammar of Gooniyandi — Amsterdam: John Benjamins, 1990.

398. McGregor W. Clause types in Gooniyandi // Language sciences 1992, Vol. 14, № 4. - P. 355384.

399. Meillet A. L'évolution des formes grammaticales // Scientia (Rivista di Scienza) 1912, Vol. 12 (26).-P. 6.

400. MennecierPh. Le tunumiisut, dialecte inuit de Groenland oriental. Description et analyse — Paris: Klincksieck, 1995.

401. Merlan F.C. A grammar of Wardaman: a language of the Northern Territory of Australia = Mouton Grammar Library, 11. — Berlin: Mouton de Gruyter, 1994.

402. Miner K.L. Noun stripping and loose incorporation in Zuni // International journal of American linguistics 1986, Vol. 52. - P. 242-254.

403. Mithun M. The evolution of noun incorporation // Language 1984, Vol. 64. - P. 847-894.

404. Mithun M. The implication of ergativity for a Philippine voice system // Voice: form and function. Eds. B. Fox, P. Hopper-Amsterdam: Benjamins, 1994. P. 247-277.

405. Mithun M. Valency-changing derivation in Central Alaskan Yup'ik // Changing valency: case studies in transitivity. Eds. R.M.W. Dixon, A.Y. Aikhenvald Cambridge: CUP, 2000. - P. 84-114.

406. Miyaoka O. Sketch of Central Alaskan Yupik, an Eskimoan Language // Handbook of North-American Indians. Volume 17: Languages. Ed. Y. Goddard — Washington: Smithsonian Institution, 1996.-P. 325-363.

407. Mondloch J.L. Basic Quiché grammar — Albany: State Universiy of New York, Institute for Mesoamerican studies, 1978.

408. Mondloch J.L. Voice in Quiche Maya Albany: NY. SUN Y dissertation. 1981.

409. Mora-Marin, D.F. The preferred argument structure of classic lowland Mayan texts // The linguistics of Maya writing. Ed. S. Wichmann Salt Lake City: The University of Utah Press, 2004.-P. 339-361.

410. Moravcsik E. On the Case Marking of Objects // Universals of human language. Vol. 4. Syntax. Ed. J.H. Greenberg Stanford: Stanford University Press, 1978. - P. 249-290.

411. Moravcsik E. On grammatical classes. The case of 'definite' objects in Hungarian // Working papers in linguistics (University of Hawaii) 1983, Vol. 15, № 1. - P. 75-107.

412. Mosel U. Towards a typology of valency // Partizipation. Das sprachliche Erfassen von Sachverhalten. Hrsg. H.Seiler, P. Waldfried Tübingen: Gunter Narr, 1991. - S. 240-251.

413. Munson L. To Qyool: a reference grammar of Western Mam MS. Ph.D. dissertation draft, University of California, San Diego. 1984.

414. Mustajoki A. Heino H. Case selection for the direct object in Russian negative clauses = Slavica Helsingiensia. — Helsinki, 1991.

415. Nasss Ä. Prototypical Transitivity = Typological studies in language, 72. — Amsterdam / Philadelphia: John Benjamins, 2007.

416. Nagai T. The Oblique Case in the Three-place Antipassive Construction in Upper Kobuk Inupiaq // Languages of the North Pacific Rim, Vol. 5. Ed. O. Miyaoka Osaka: Gakuin University, 1998.

417. Nedjalkov V.P. Degrees of ergativity in Chukchee // Ergativity: towards a theory of grammatical relations. Ed. F. Plank London et al.: Academic Press, 1979. - P. 241-262.

418. Nichols J. Ingush transitivization and detransitivization // Proceedings of the 8lh annual meeting of the Berkeley linguistics society. Eds. M. Macaulay, O.D. Gensler, C. Brugman et al -Berkeley: Berkeley linguistics society, 1982. P. 445-462.

419. Nichols J. The grammatical marking of theme in literary Russian // Issues in Russian morphosyntax. Eds. M.S. Flier, R.D. Brecht Columbus: Slavica, 1985. - P. 170-186.

420. Nichols J. Head-marking and dependent-marking grammar // Language 1986, Vol. 62, No. 1. -P. 56-119.

421. Nichols J. Linguistic diversity in space and time — Chicago: The University of Chicago Press, 1992.

422. Nichols J. Transitive and causative in the Slavic lexicon: Evidence from Russian // Causatives and transitivity. Eds.B. Comrie, M. Polinsky Amsterdam: Benjamins, 1993. - P. 69-86.

423. NowakE. Transforming the images. Ergativity and transitivity in Inuktikut (Eskimo) = Empirical approaches to language typology, 15. — Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 1996.

424. Ortiz de Urbina J. Parameters in the grammar of Basque — Dordrecht, 1989.

425. Palmer F.R. Grammatical roles and relations — Cambridge: Cambridge University Press, 1994.

426. Partee B.H. Quantificational Structures and Compositionality // Quantification in Natural Languages. Eds. E. Bach, E. Jelinek, A. Kratzer, B.H. Partee Dordrecht: Kluwer, 1995. -P. 541-602.

427. PatzE. A grammar of the Kuku Yalanji language of North Queensland. Ph.D. thesis. Canberra: Australian National University. 1982.

428. PatzE. Djabugaj // Handbook of Australian languages. Vol. 4. The aboriginal language of Melbourne and other grammatical sketches. Eds. R.M.W. Dixon, B.J. Blake Oxford: Oxford University Press, 1991. - P. 244-347.

429. Patz E. A grammar of the Kuku Yalanji language of north Queensland = Pacific linguistics, 527. — Canberra: Australian National University, 2002.

430. Payne Th.E. Role and reference related properties and ergativity in Yup'ik Eskimo and Tagalog // Studies in language 1982, Vol. 6, № 1. - P. 75-106.

431. Payne Th.E. The pragmatics of voice in a Philippine language: actor-focus and goal-focus in Cebuano narrative // Voice and inversion. Ed. T. Givon Amsterdam: Benjamins, 1994. -P. 317-364.

432. Payne Th.E. Describing morphosyntax: a guide for field linguists — Cambridge: Cambridge University Press, 1997.

433. Plank F. Ergativity, syntactic typology and universal grammar: some past and present viewpoints // Ergativity: towards a theory of grammatical relations. Ed. F. Plank London et al.: Academic Press, 1979. - P. 3-36.

434. Plank F. (éd.). Objects. Towards a theory of grammatical relations — London et al.: Academic Press, 1984.

435. Plank F. Inflection and Derivation // The encyclopedia of language and linguistics, Vol. 3. Ed.

436. PopjesJ., PopjesJ. Canela-Kxahô // Handbook of Amazonian languages. Vol. 1. Eds.

437. New York: Academic Press, 1981. P. 223-255. Quesada J.D. A note on Mayan "crazy" antipassivization // Theoretical Linguistics - 1997, Vol. 23.-P. 79-112.

438. Reed I. Miyaoka O. Jacobson S. Afcan P. Krauss M. Yup'ik Eskimo grammar Fairbanks:

439. Robertson J.S. A syntactic example of Kurylowicz's fourth law of analogy in Mayan // International journal of American linguistics 1975, Vol. 41.-P. 140-147.

440. Robertson J.S. A proposed revision in Mayan subgrouping // International journal of American linguistics 1977, Vol. 43, № 2. - P. 105-120.

441. Robertson J.S. The history of tense / aspect / mood / voice in the Mayan verbal complexes — Austin: University of Texas Press, 1997.

442. Rosch E. Human categorization // Studies in cross-cultural psychology. Vol. 1. Ed. N. Warren -New York: Academic Press, 1977. P. 1-49.

443. Rosch E. Lloyd B. (eds). Cognition and categorization — Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1978.

444. Ross J.R. Constraints on variables in syntax PhD thesis, MIT. 1967.

445. RudeN. Promotion and topicality of Nez Perce objects // Proceedings of the 8th annual meeting of the Berkeley linguistics society. Eds. M. Macaulay, O.D. Gensler, C. Brugman et al -Berkeley: Berkeley linguistics society, 1982. P. 463-483.

446. RudeN. Topicality, transitivity and the direct object in Nez Perce // International journal of American linguistics 1986, Vol. 52, № 2. - P. 124-153.

447. Rude N. Ergative, passive, and antipassive in Nez Perce: a discourse perspective // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988.-P. 547-560.

448. Sadler L., Spencer A. Morphology and Argument Structure // The handbook of morphology. Eds. A. Spencer, A.M. Zwicky Oxford: Blackwell, 1998. - P. 206-236.

449. Sadock J.M. Noun incorporation in Greenlandic: a case of syntactic word formation // Language 1980, Vol. 56.-P. 300-319.

450. Sadock J.M. Autolexical syntax: a proposal for the treatment of noun incorporation and similar phenomena //Natural language and linguistic theory 1985, Vol. 3. - P. 379-439.

451. Sakel J. A grammar of Moseten = Mouton Grammar Library, 33. — Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 2004.

452. Saltarelli M. Basque — London: Croom Helm, 1988.

453. Sam-Colop L.E. Antipassive and 2-3 retreat in K'ich'e Iowa City: University of Iowa. M.A. thesis. 1988.

454. Schachter P. The subject in Philippine languages: Actor, topic, actor-topic, or none of the above // Subject and topic. Ed. Ch.N. Li New York: Academic Press, 1976. - P. 491 -518.

455. Schachter P. Tagalog // The World's major languages. Ed. B. Comrie London: Croom Helm, 1987.-P. 936-958.

456. Schachter P. Otanes F.T. Tagalog reference grammar — Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1972.

457. Schenker A.M. On the reflexive verbs in Russian // International journal of Slavic linguistics and poetics 1986, Vol. 33. - P. 27-44.

458. Schenker A.M. Slavic reflexive and Indo-European middle: A typologial study // American contributions to the 10th International congress of Slavists. Ed. A.M. Schenker Columbus: Slavica, 1988.-P. 363-383.

459. Schieberl-Manga L. An explanation for ergative versus accusative languages: An examination of Inuktitut Unpusblished doctoral dissertation. University of Ottawa., 1996.

460. Schmidt A. Young people's Dyirbal. An example of language death from Australia — Cambridge: Cambridge University Press, 1985.

461. Schultz-Lorentzen C. A grammar of the West Greenland language // Meddelelser on Gronland: Kobenhavn- 1945, Bd. 129, No. 3.

462. Shibatani M. Passives and related constructions: a prototype analysis // Language 1985, Vol. 61, No. 4.-P. 821-848.

463. Shibatani M. (ed.). Passive and voice = Typological studies in language, 16. — Amsterdam: John Benjamins, 1988a.

464. Shibatani M. Introduction // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988b. - P. 1-8.

465. Shibatani M. Voice in Philippine languages // Passive and voice = Typological studies in language, 16. Ed. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988c. - P. 85-142.

466. Siegel L. Argument Structure and Antipassivization in Inuit // Papers from the UPenn/MIT Roundtable on argument structure and aspect = MIT working papers in linguistics, 32. Ed. H. Harley Cambridge, MA: MIT Press, 1997.

467. Sigurd B. A supplementary relativization hierarchy based on the complexity of the relative phrase // Studia lingüistica 1989, Vol. 43, № 1. - P. 33-46.

468. Silverstein M. Chinook Jargon: language contact and the problem of mutli-level generative systems, I // Language 1972, Vol. 48, No. 2. - P. 378-406.

469. Silverstein M. Hierarchy of features and ergativity // Grammatical categories in Australian languages. Ed. R.M.W. Dixon New York: Humanities Press, 1976. - P. 112-171.

470. Silverstein M. Deixis and deducibility in a Wasco-Wishram passive of evidence // Proceedings of the 4th annual meeting of the Berkeley Linguistics Society. — Berkeley: Berkeley Linguistic Society, 1978. P. 238-253.

471. Smith L. On the non-ergativity and intransitivity of relative clauses in Labrador Inuttut // The syntax of native American languages = Syntax and semantics, 16. Ed. E.-D. Cook, D.B. Gerdts. New York: Academic Press, 1984. P. 289-316.

472. Smith-Stark Th. The antipassive in Jilopequeño Pocomam MS. 1976.

473. Spencer A. Morphological theory: an introduction to word structure in generative grammar: Blackwell, 1991.

474. Spencer A. Agreement morphology in Chukotkan // Morphological analysis in comparison. Eds. W.U. Dressier, O.E. Pfeiffer, M.A. Poechtrager, J.R. Rennison Amsterdam: John Benjamins, 2000. - P. 191-222.

475. Spreng B. Verb Classes in Inuktitut and the Transitivity Hierarchy. Paper presented at the Workshop on Structure and Constituency in Languages of the Americas, WSCLA 6. -2001a.

476. Spreng B. Little v in Inuktitut: Antipassive revisited // Lingüistica Atlantica 2001b, Vol. 3. - P. 155-190.

477. Stump G.T. Inflection // The handbook of morphology. Eds. A. Spencer, A.M. Zwicky Oxford: Blackwell, 1998.-P. 13-43.

478. Sumbatova N.R. Mutalov R.O. A grammar of Icari Dargwa= Languages of the world -materials, 92. — Munich: Lincom, 2003.

479. TarpentM.-L. Ergative and accusative: a single representation of grammatical relations with evidence from Nisgha // Working papers of the linguistic circle of Victoria — 1982, Vol. 1 (2).-P. 50-106.

480. Tchekhoff C. Verbal aspect in an ergative construction: an example in Tongan // Oceanic linguistics 1973, Vol. 12, № 1-2. - P. 607-620.

481. Tchekhoff C. From Ergative to Accusative in Tongan: An example of synchronic diachronics // Ergativity: towards a theory of grammatical relations. Ed. F. Plank New York, London: Academic Press, 1979. - P. 407-418.

482. Tchekhoff C. Aspect, transitivity, 'antipassives' and some Australian languages // Relational typology = Trends in linguistics, 28. Ed. F. Plank Berlin, New York, Amsterdam: Mouton de Gruyter, 1985. - P. 359-390.

483. Terrill A. The development of antipassive constructions in Australian languages // Australian Journal of Linguistics 1997, Vol. 17, No. 1. - P. 71-88.

484. Thompson L.C. Control in Salish Grammar // Relational typology = Trends in linguistics, 28. Ed. F. Plank Berlin, New York, Amsterdam: Mouton de Gruyter, 1985. - P. 391-428.

485. Timberlake A. Hierarchies in the genitive of negation // Slavic and East European Journal -1975, Vol. 19.-P. 123-138.

486. Toops G. Russian contextual causatives // Slavic and East European Journal 1987, Vol. 31, No. 4.-P. 595-611.

487. Trask R.L. On the origins of ergativity // Ergativity: towards a theory of grammatical relations. Ed. F. Plank -New York, London: Academic Press, 1979. P. 385-405.

488. Traugott E. Grammaticalization and Lexicalization // Concise encyclopedia of grammatical categories. Eds. K. Brown, J. Miller, R.E. Asher Amsterdam: Elsevier, 1999. - P. 177186.

489. Tsunoda T. A Grammar of the Warungu Language, North Queensland MA Thesis. Melbourne: Monash University. .- 1974.

490. Tsunoda T. The Djaru language of Kimberley, Western Australia = Pacific linguistics, Series B: 78. — Canberra: The Australian National University, 1981.

491. Tsunoda T. Antipassives in Warrungu and other Australian languages // Passive and voice. Ed. M. Shibatani Amsterdam: John Benjamins, 1988. - P. 595-649.

492. Tsunoda T. Transitivity // Encyclopedia of language and linguistics. Vol. 9. Ed. R.E. Asher -Oxford: Pergamon Press, 1994. P. 4670-4677.

493. Underhill R. Case relations in modern Greenlandic // Proceedings of the 6th annual meeting of the Berkeley linguistics society. Eds. B.R. Carón, M.A.B. Hoffman, M. Silva et al -Berkeley: Berkeley linguistics society, 1980. P. 467-478.

494. Vajda E.J. Valence homonyms in English and other languages: a cross-linguistic perspective Paper presented at the 50th Conference of the International Linguistics Association, John Jay College of Criminal Justice, New York, April 15, 2005. 2005.

495. Valenzuela P.M. Basic verb types and argument structures in Shipibo-Conibo A master thesis presented to the department of linguistics and the Graduate School of the University of Oregon. 1997.

496. Van Valin R.D. On the distribution of passive and antipassive constructions in universal grammar // Lingua 1980, Vol. 50. - P. 303-327.

497. Van Valin R.D. Grammatical relations in ergative languages // Studies in language 1981, Vol. 5.-P. 361-394.

498. Walther G. Zum Reflexivverb: kosvenno-vozvratnoe znachenie // Beitragen zur konfrontierender Sprachwissenschañ. Eds. E. Eichler et al Halle/S: Max Niemeyer, 1976. - S. 58-67.

499. Watanabe H. A morphological description of Sliammon, Mainland Comox Salish. With a sketch of syntax. = ELPR Publications Series, A2-040; Endangered languages of the Pacific Rim. — Osaka: Osaka Gakuin University, 2003.

500. Wharram D. On the Interpretation of (Un)Certain Indefinites in Inuktitut and Related Languages Ph.D. dissertation, University of Connecticut. 2003.

501. Wichmann S. (ed.). The linguistics of Maya writing — Salt Lake City: The University of Utah Press, 2004.

502. Wichmann S. A Ch'ort'i morphological sketch MS. University of Copenhagen. 1999.

503. Woodbury A.C. Ergativity of grammatical processes: A study of Greenlandic Eskimo MA thesis, University of Chicago. 1975.

504. Woodbury A.C. Greenlandic Eskimo, ergativity, and relational grammar // Grammatical relations = Syntax and semantics, 8. Eds. P. Cole, J. Saddock New York: Academic Press, 1977.-P. 307-336.

505. Wright S.S. Givón T. The pragmatic of indefinite reference. Quantified text-based studies // Studies in language 1987, Vol. 11.-P. 1-33.

506. Zavala R. En kanjobal de San Miguel Acatán — México: Universidad Autónoma de México, 1992.