автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Культурно-религиозная парадигма в творчестве Осипа Мандельштама

Полный текст автореферата диссертации по теме "Культурно-религиозная парадигма в творчестве Осипа Мандельштама"

005052683

На правах рукописи

ПЕТРОВА НИНА ИВАНОВНА

КУЛЬТУРНО-РЕЛИГИОЗНАЯ ПАРАДИГМА В ТВОРЧЕСТВЕ ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА

Специальность: 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

0 4 ОНТ 2012

Москва- 2012

005052683

Работа выполнена на кафедре истории журналистики и литературы Института международного права и экономики имени A.C. Грибоедова

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Кихней Любовь Геннадьевна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, доцент Раскина Елена Юрьевна,

Московский гуманитарный институт им. Е.Р.Дашковой, доцент кафедры теории и практики журналистики

кандидат филологических наук Хлыстова Анна Владимировна,

Российский университет дружбы народов, доцент кафедры русской и зарубежной литературы

Ведущая организация: Тверской государственный университет

Защита состоится 19 октября 2012 года в 15-00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.203.23 при Российском университете дружбы народов по адресу: 117198, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, ауд. 436.

С диссертацией можно ознакомиться в Учебно-научном информационном центре (Научной библиотеке) Российского университета дружбы народов по адресу: 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6.

Автореферат диссертации размещен на сайте www.rudn.ni.

Автореферат разослан 18 сентября 2012 года

Учёный секретарь диссертационного совета /

кандидат филологических наук доцент А-Е- Базанова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Религиозно-мифологический аспект литературного произведения в последнее время вызывает пристальное внимание литературоведов, культурологов и философов. Религиозной интерпретации подвергаются классики русской литературы XIX века (A.C. Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Н.С.Лесков, Ф.И. Тютчев и др.), поэты Серебряного века (А. Блок, А. Белый, Вяч. Иванов, Д. Мережковский, С. Есенин, Н. Клюев, С. Клычков, М. Цветаева, А. Ахматова и др.).

В работах, посвященных исследованию творчества Осипа Мандельштама, вопросы религиозно-мифологического генезиса образной системы ставились в связи с реконструкцией философской картины мира (Н. Струве, С. Марголина, С. Аверинцев, М. Гаспаров, О. Ронен, Н. Лейдерман, Л. Кихней и др.) или же в контексте выявления интертекстуальных связей (К. Тарановский, А. Жолковский, И. Месс-Бейер, Л. Кацис и др.).

О проблеме религиозной веры у О. Мандельштама писали многие ученые. С. С. Аверинцев справедливо утверждает, что «для Мандельштама это самая сокровенная, неизрекаемая тема» (Аверинцев С.С. Конфессиональные типы христианства у раннего Мандельштама II Слово и судьба. О. Мандельштам. М., 1991. С. 287).

В мандельштамоведении обозначилась тенденция обосновывать принадлежность Мандельштама к определенной религии или религиозной конфессии. Поскольку религиозная вера во многом обусловливает морально-философские, аксиологические и культурно-эстетические параметры картины мира поэта, подобное стремление к однозначному истолкованию религиозной системы взглядов вполне понятно. Мандельштам объявляется либо иудеем, либо протестантом, либо католиком, либо ортодоксом.

Решение вопроса о национальной и религиозной самоидентификации Мандельштама до сих пор остается дискуссионным. Ряд ученых склоняется в пользу христианства (Н. Петрова, Й. Ужаревич). Они полагают, что хотя Мандельштам и колебался в выборе конфессий, но это не сказалось на его эстетическом выборе. Его эстетика «строго православна» (Н. Петрова). На этот выбор, по мнению Й. Ужаревича, повлияло знакомство Мандельштама с трудами русских православных философов, в частности, о. Павла Флоренского. Исследователь, отталкиваясь от воспоминаний Н.Я. Мандельштам о том, что трактат «Столп и утверждение истины» одно время был настольной книгой поэта, выдвигает и доказывает гипотезу о духовном влиянии Флоренского на Мандельштама и о приятии последним постулатов ортодоксального христианства.

Вместе с тем существует вполне обоснованное мнение о католической ориентации Мандельштама (К. Тарановский, В. Мусатов). Оно подкрепляется, в частности, отсылками к высказываниям самого поэта, например, к следующему фрагменту письма Вячеславу Иванову (от 13 (26) августа 1909 г.): «Разве вступая под своды Notre-Dame, человек не размышляет о правде католицизма и не становится католиком просто в силу своего нахождения под этими сводами?»

Между тем ряд ученых (JI. Кацис, Г. Амелин., В. Мордерер) выдвигают на первый план иудаистскую составляющую мироощущения Мандельштама. Так, Леонид Кацис считает, что «христианский слой в творчестве Осипа Мандельштама не только изучен достаточно хорошо, но и полностью заслонил собой все то нехристианское, что содержится в его стихах и прозе» (Кацис JI. Осип Мандельштам: Мускус иудейства. М., 2002. С. 13). Сам ученый предлагает принципиально новый подход к анализу творчества поэта - методами иудаики. И этот подход также понятен, поскольку Мандельштам был европейским, германо-ориентированным евреем первой трети XX в. со всеми сложностями и изгибами духовной, религиозной, культурной жизни этого важнейшего отрезка европейской культуры.

Наряду с вышеозначенной — «моноконфессиональной» — исследовательской трактовкой обозначилась и другая — «политеологичная» - интерпретация культурно-религиозных исканий Мандельштама. В данном аспекте заслуживает внимания точка зрения Никиты Струве, который в своей монографии «Осип Мандельштам» (London, 1988) глубоко анализирует комплекс философских и эстетических идей Мандельштама и приходит к выводу о влиянии как иудаистских, так и христианских постулатов на эстетику поэта.

Христианско-эллинскую трактовку эстетики Мандельштама находим у Ю. Иваска. Литературовед, отталкиваясь от манделынтамовского определения христианства как «эллинства, оплодотворенного смертью», своеобразие творческой позиции поэта видит в синтезе эллинизма и христианства (Иваск Ю. Христианская поэзия Мандельштама // Новый журнал. 1971. № 103. С.113).

Существует также и третья точка зрения относительно принадлежности Мандельштама к той или иной религии или конфессии. Наиболее четко ее выразил HJI. Лейдерман. По его мнению, не следует придавать большого значения конфессиональному аспекту религиозных исканий поэта. Для Мандельштама, полагает исследователь, конфессиональные различия не играли значительной роли, ибо для него конфессия - «это чаще всего некое эстетическое, празднично-обрядовое воплощение того общего чувства, которое характерно для всех религий — чувства интимного приобщения к чему-то надмирному, светозарному,

вечному» (Лейдерман НЛ. Русская литературная классика XX века. Екатеринбург, 1996. С. 129).

Обзор источников показывает, что при всем обостренном интересе исследователей (особенно в последние десятилетия) к жизни и творчеству Осипа Мандельштама, целостного, системного исследования, выявляющего закономерности преломления религиозного мироощущения в его творчестве, нет. Разброс исследовательских позиций, скрытая и открытая полемика относительно конфессиональной принадлежности Мандельштама говорят сами за себя.

Кроме того, остается нерешенным вопрос о взаимодействии религиозных представлений и творчества. В какой мере вероисповедание Мандельштама воздействовало на его творчество? Было ли оно только мировоззренческим феноменом, или «вживлялось» в художественное сознание?

Обнаружение религиозной атрибутики в стихах поэта не снимает вопроса, поскольку сами по себе религиозные (иудейские, католические, протестантские, православные, и даже буддистские) мотивы не являются доказательством религиозности автора, а могут представлять сферу его философско-культурологических интересов. Все вышесказанное и обусловливает актуальность настоящей диссертации.

Объектом исследования являются культурно-религиозные представления О. Мандельштама, эксплицированные в его творчестве.

Предмет нашей диссертации - поэтические произведения Мандельштама, а также его автобиографическая проза («Шум времени») и статьи, в которых он размышляет о проблемах религии и культуры («Утро акмеизма», «Скрябин и христианство», «Девятнадцатый век», «Слово и культура», «Петр Чаадаев», «О природе слова», «Пшеница человеческая»).

Цель диссертационной работы — выявить закономерности формирования, эволюции и отражения в поэтике культурно-религиозных представлений Осипа Мандельштама.

В работе поставлены следующие задачи:

1) вычленить основные религиозные модели, функционирующие в лирике и эссеистике О. Мандельштама в качестве культурных концептов;

2) проанализировать их в мифопоэтическом аспекте;

3) проследить особенности их мотивно-образного воплощения.

Трудность достижения означенной цели обусловлена недостаточной

разработанностью методологического алгоритма исследования подобных проблем. В связи с этим работы (например, следующих авторов: Н. Лосского, И. Есаулова, И. Виноградова, И. Юрьевой, В. Ильина, Н. Солнцевой, И. Гречаника), посвященные рассмотрению христианского миропонимания русских писателей и поэтов ХЗХ-ХХ веков, отражению библейских источников в литературе, представляют для нас методологический интерес.

Методологически значимой для нас стала концепция духовно-

5

религиозного постижения мира, сформированная А.Ф. Лосевым. Согласно Лосеву* духовно-интеллектуальное постижение мира (интеллигенция, в его терминологии) подразделяется на три этапа: а) познание или «теоретический разум», б) воля или «практический разум», в) чувство или «эстетический разум». В систему религиозного постижения мира, предложенную Лосевым, вписывается художественный мир Мандельштама, отразивший все три аспекта религиозного миропонимания: а) христианскую догматику и богословие, б) религиозную этику и обрядовость, в) мифологию.

В работе использовались системно-типологический, культурно-исторический, ритуально-мифологический, историко-литературный, интертекстуальный методы.

Положения, выносимые на защиту.

1. Религиозные категории в творчестве О. Мандельштама разворачиваются в культурологическом ракурсе, становясь смыслопорождающими моделями авторских мифов (космогонического и эсхатологического). Они определили «метасюжет» его творческого развития: от отталкивания от «хаоса иудейства» и тоски по мировой культуре-религии в раннем творчестве - через три конфессиональных стадии христианства в период «Камня» и «ТпБйа» - к экуменистической идее в позднем творчестве.

2. Авторский миф о хаосе и космосе является доминирующим в картине мира раннего Мандельштама. Иудаизм выступает в качестве основы первичной мифопоэтической модели культуры и авторского мифа о «родовом хаосе», в котором отражено представление о национально-религиозной стихии.

3. Выход из «родового хаоса» трактуется как приобщение к мировой религии (христианству в католическом и протестантском изводах) и европейской культуре. В период «Камня» (1911-1914/15) христианство для Мандельштама — это формотворческое начало, превращающее хаос в гармонию, неорганизованную природу — в культуру. Готика выступает как архитектонический механизм структурирования культуры, а Рим мыслится как культурно-религиозный универсум.

4. В период «Тт(.'|а» (1915/16-1921) складывается христианско-эллинская модель культуры. Греко-византийская культура выступает проводником догмата ортодоксального христианства — первозданной идеи воплощения слова-Логоса — второй ипостаси Троицы. Современная историческая ситуация оценивается в эсхатологическом ключе. Спасти Россию от апокалипсиса может только русская Церковь; а накормить «голодное государство» может только Слово.

5. В позднем творчестве поэта (1921/22-1937) складывается экуменистическая концепция христианства (а в начале 1930-х годов - и иудео-христианства). Христианская религиозная культура (помнящая о

б

своих иудаистских и эллинистических корнях) оценивается как высшая форма гуманистической культуры, которая в постреволюционную эпоху гонений уходит в «подполье». Отсюда главная задача художника -сохранение культуры, Слова-Логоса, даже ценой самопожертвования художника. Экуменистические установки становятся предпосылками, определяющими специфику интертекстуальной поэтики Мандельштама.

Научная новизна работы определяется самим аспектом рассмотрения одного из выдающихся российских поэтов XX века — в культурологической и мифолого-религиозной парадигме, что позволяет постичь механизм формирования культурных мифологем в его творчестве, объяснить ряд специфических особенностей поэтики, выявить религиозно-мифологические подтексты многих стихотворений Мандельштама.

Теоретическая и практическая значимость диссертации обусловлена тем, что ее выводы могут служить методологическим подспорьем при изучении религиозной культуры других авторов XX века, онтология и поэтика которых вписывается в религиозную парадигму. Основные положения и материалы исследования могут быть использованы в курсах и спецкурсах по истории русской литературы, культурологии, мифологии — как в вузовской, так и в школьной системе преподавания.

Цель и задачи, поставленные в диссертации, определяют и структуру работы, которая состоит из введения, 4-х глав, заключения и списка литературы.

При распределении материала по главам использовался хронологический принцип, согласно которому творчество Мандельштама было разделено на три больших периода, каждому из которых соответствует поэтический сборник или (в позднем творчестве) циклические комплексы стихов, отражающие эволюцию его религиозного мироощущения и поэтики.

Основные положения диссертации были апробированы на следующих международных и всероссийских конференциях: X Международном научном симпозиуме «Русский вектор в мировой литературе: Крымский контекст». 11-13 сентября 2011 (Саки - Евпатория, Украина, Автономная Республика Крым); Всероссийской научной конференции Печать и слово Санкт-Петербурга. 19020 апреля 2011 г. (Санкт-Петербург, Россия); IX Международной научной конференции «Художественный текст и культура» 20-22 октября 2011 г. (Владимир, Россия; межвузовской конференции молодых ученых «Массовые коммуникации и литература: взгляд из нового тысячелетия» 22 апреля 2011 г. (Москва, Россия); 1-х «Грибоедовских чтениях» (Всероссийской научной конференции молодых ученых) 23 апреля 2012 (Москва, Россия).

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается выбор темы диссертационного исследования, определяются его цели, задачи, разрабатывается методология исследования, формулируется его научная новизна, теоретическая и практическая значимость.

Первая глава диссертации («Культурно-религиозные искания раннего Мандельштама (конец 1900-х - рубеж 1900-х годов)») посвящена становлению философской картины мира Мандельштама, определению ее основных параметров, в соответствии с которыми формируются его религиозно-мифологические представления. Первый параграф - «Авторский миф о «родовом лоне» и его иудаистские истоки» — посвящен мироощущению и творчеству Мандельштама доакмеистического периода.

По сути дела, в начале своего творческого пути Мандельштам создает свою собственную мифопоэтическую картину мира, имеющую собственные координаты и развивающуюся по мифологическим законам. Как и всякая мифологическая модель, манделыдтамовская картина мира выстраивается поэтапно, от космологии и этиологии — к антропологии, и затем — к эсхатологии.

Космологическое объяснение окружающего мира начинается с разделения его на три основных составляющих - неба (верхней бездны), родового лона (нижней бездны) и среднего (земного) мира. Специфика мандельштамовской миромодели заключается именно в наличии этой третьей «составляющей» мира. Ей присуща смысловая амбивалентность: с одной стороны, она несет в себе значение пренатальной (предродовой) растворенности, «безличностности», а с другой стороны, является животворящим началом, как и всякое родовое лоно (ср. в стих. «Silentium»), Системно-понятийным эквивалентом «рождающего лона» в мандельштамовской модели мира является Мировое / генеалогическое древо, причем если в раннем творчестве в большей степени высвечивается «генеалогическая» семантика (что соответствует иудейской мифологической традиции), то в позднем - значение мировой оси.

Родовое лоно выступает в разных синкретически-смысловых ипостасях: как физически-пренатальная («первооснова жизни»), национальная («хаос иудейский») и до-речевая (ср.: «И, слово, в музыку вернись...») стихия. В «Шуме времени» (1925) Мандельштам ретроспективно эксплицирует биографическую подоплеку этого начала. В ассоциативное поле «хаоса иудейского» в автобиографической прозе поэта включается представление об отсутствии внутреннего строя и «.немоте». Категория же «немоты» в аспекте восприятия хаоса как национальной стихии маркируется сугубо негативно.

Средний мир (мир реального бытия, окружающая действительность)

в представлении юного Мандельштама имеет религиозно-мифологические параметры. Он находится в оппозиционных отношениях (основанных на критерии неявлснности / явленности) с «верхней бездной». В подобной же оппозиции средний мир находится к «нижней бездне», ибо средний мир - в противоположность бесформенности и иерасчлененности «родового лона» - это мир единичных вещей, имеющих форму, вес, обладающих запахом, вкусом, пространственно-временными координатами, что также усиленно акцентировалось Мандельштамом как неофитом зарождающегося акмеизма.

Выход из «родового лона» как приобщение к христианству и европейской культуре составляет содержание второго параграфа первой главы. Укоренение в среднем мире мыслится Мандельштамом как переход от хаоса к космосу, от иудейства - к христианству, от символизма - к акмеизму. Причем космогонический процесс подчиняется закону движения от «общего» к «единичному», от «центра» - к «периферии», от «общего, коллективного» — к «индивидуальному», от «биографии» — к «культуре».

Средний мир - это мир культурно-исторических феноменов, данных не в синкретическом слиянии и спутанности элементов, и не в бесплотности их идеальных сущностей, в их вещественности и отдельности их реального, временного, а значит - и исторического существования. Знаменательно, что метод художественного познания «мира явлений» для Мандельштама неотделим от христианства. Однако на рубеже 1900 - 1910-х годов христианство для него предстает в синкретическом единстве — без конфессионального разделения. Мир, в его трехмерной пространственной протяженности, мыслится Мандельштамом как «Богом данный дворец». Мандельштамовскому хронотопу, как и всякому мифологическому пространственно-временному континууму, присущи панхронизм и пантопия.

В стихотворениях 1910 года «В огромном омуте прозрачно и темно...» и «Из омута злого и вязкого...», содержащих намеки на еврейское происхождение его семьи, центральным образом является огромный, темный омут, а их доминирующей темой — существование на границе реальности и сна, бытия и небытия. «Тростинка» — персонификация лирического «я» Мандельштама — осознает свою обреченность на возвращение в «злой» и «вязкий» омут. Подобным же образом Мандельштам осмысляет и распятие Христа в стихотворении «Неумолимые слова...» (1910).

Конфликт между хаосом и строем, биографией и культурой разрешается в пользу последней. А культура в представлении поэта неотделима от христианства и гармонии космоса.

Итак, для Мандельштама, не получившего достояния русской и европейской культуры по естественному наследству, выбор культуры был

«актом личной воли» (M.JL Гаспаров). Приобщение к европейской культуре мыслилось в рамках христианства, ибо и христианство, и культуру объединяет начала единства, целостности, «личностности», столь ценимые Мандельштамом. И поэтому христианство, по верному замечанию M.JI. Гаспарова, «даст душе больше, чем «безличный мир иудейства».

Вторая глава («Культурно-христианская составляющая в творчестве Мандельштама первой половины 1910-х годов») посвящена художественно-философскому осмыслению христианства в творчестве Мандельштама раннеакмеистического периода (1911-1914). В первом параграфе - «Храмовая архитектура как механизм структурирования христианской культуры» — анализируется статья «Утро акмеизма» и рассматриваются стихи несобранного архитектурного цикла под углом зрения создания поэтом новой оригинальной концепции творчества, спроецированной на христианские постулаты.

Доказывается, что акмеизм в понимании Мандельштама есть составная часть христианской культуры, хранилище христианских ценностей, протест против их секуляризации. Отсюда и представление о цели творчества как подражания Творцу. Поэт-акмеист, согласно Мандельштаму, стремится достичь того, чего достиг Бог, создавая все сущее, - но работая с другим материалом (в данном случае - со словом), в другой сфере - искусства. Если поэт-символист приравнивает себя к Создателю, то поэт-акмеист подражает Ему.

Из этих рассуждений поэт выводит два важных эстетических принципа: во-первых, принцип тождества, во-вторых, принцип рукотворного строительства. Оба принципа манифестированы в «Утре акмеизма».

Строительство как главная созидательная задача поэта-акмеиста ориентировано на идею подражания Творцу. Строить, полагает Мандельштам, - значит «бороться с пустотой», подобно тому, как Господь построил наш мир, согласно отцам Церкви, «из ничего». Вот почему одной из основных тем в «Камне» оказывается архитектурная тема - причем чаще всего речь у него идет о культовых сооружениях — христианских соборах.

К наиболее важным стихотворениям «архитектурного» несобранного цикла относятся «Айя-София» (1912), «Notre Dame» (1912), «На площадь выбежав, свободен...» (1914). Они объединены не только общей темой, но и принципом ее осмысления. Во всех трех стихотворениях храм как феномен искусства воплощается в двух измерениях - как артефакт (прекрасный — как бы «божественный» эстетический образец) и как акт рукотворного творения - с этиологией, генезисом и анализом составляющих элементов.

ю

В финале стихотворения «Notre Dame» поэт выводит единый (тождественный) закон творчества, действующий в архитектуре и в поэзии. Творческий процесс мыслится им как преодоление сопротивления материала. Причем в подтексте стихотворения камень приравнивается к слову. Принцип тождества работает на уровне сопоставления двух реальностей, реальности действительности и реальности произведения.

Во втором параграфе прослежены протестантские мотивы в сборнике «Камень». Отмечено, что, несмотря на устойчивую тягу к католичеству, поэт предпочел креститься по методистскому обряду и сделана попытка дать объяснение такому выбору. Высказывается предположение, что Мандельштам остановил свой выбор на методистской церкви именно потому, что его вполне устраивало спокойное отношение к разномыслию и разночувствию прихожан методистской церкви, при котором требовалось лишь соблюдение наиболее общих правил вероисповедания. Мандельштам не соблюдал церковных ритуалов. Для него религиозная вера зиждется на понятии свободы. В протестантизме его привлекала именно эта сторона, поскольку реформаторы, как известно, настаивали на личном отношении человека и Бога, без посредничества священников.

В этом параграфе в центре внимания автора диссертации три стихотворения - «Лютеранин» (1912) и «Бах» (1913) и «"Здесь я стою - я не могу иначе"...» (1913), каждое из которых отражает особенности протестантства, аксиологически значимые для самоопределения Мандельштама как поэта-акмеиста.

Так, описывая лютеранский похоронный обряд, автор в финале стихотворения «Лютеранин» вдруг делает очень важный философско-эстетический вывод, значимый для самоидентификации себя и своих собратьев по перу как поэтов новой формации, отказавшихся от теургической миссии, которую культивировали символисты. Отсюда - в стихотворении вдруг появляется «мы» вместо «я»: «И думал я: витийствовать не надо. / Мы не пророки, даже не предтечи...».

Доказательство как императив акмеистического искусства связывалось Мандельштамом с музыкой Баха, шире - с протестантским церковным искусством, а еще шире — с лютеранским мироощущением. Об этом — стихотворение «Бах» и обоснование требования логического доказательства выстраиваемого художником тождества, изложенное в «Утре акмеизма» со ссылкой на музыку Баха. При этом доказательство - в интерпретации Мандельштама — является не только залогом художественной истины, но и формообразующим принципом, обусловливающим логику развертывания поэтической (музыкальной, архитектурной) композиции.

В третьем параграфе второй главы («Римско-католическая идея в «Камне») внимание сосредоточено на католических реалиях в книге

«Камень».

Образ Рима стал пластическим символом сразу двух магистральных мотивов: 1) Рим как колыбель мировой культуры и эталона классического искусства 2) Рим как средоточие католицизма, носитель религиозной веры в целом. В образе Вечного Города, «родине духа, воплощенного в церкви и архитектуре» (Мандельштам «Петр Чаадаев»), оба мотива слились.

В борьбе с «бесформенным хаосом» Мандельштам противопоставляет последнему римский авторитарный порядок, насажденный императорами и исполненный папами. Знаменательно, что контекст римско-католической темы включает отказ как от «хаоса иудейского», так и от русской «неорганизованной стихийности».

С «римской идеей» у Мандельштама связана и концепция сильной личности, способной противостоять разрушающей стихии хаоса (национального, социального, духовного). Эта концепция, осмысленная в историческом и метафизическом ключе, представлена в статье «Петр Чаадаев» (1914). Чаадаев, по мнению Мандельштама, сумел остаться русским именно потому, что совершил духовное паломничество в Рим (ср. стихотворение «Посох») и «возвратился» в Россию, обогащенный культурно-религиозными ценностями католического Рима, и, прежде всего, идеей единства. Мандельштам, благодаря Чаадаеву, смог обрести самоидентификацию по отношению к своему происхождению, к Европе и России. Итак, чтобы получить нравственное право - по отношению к самому себе - не стать, а быть русским, Мандельштам должен был «пройти через Рим».

Христианский Рим в несобранном «римском цикле» «Камня» предстает как некая «точка сборки» культуры и истории, универсальная духовная и природная парадигма («Поговорим о Риме - дивный град!..», «Пусть имена цветущих городов...», «Природа - тот же Рим...» и др.).

Симпатии к католицизму отразились и в стихотворном портрете-обобщении «Аббат» (1915). Однако, к периоду завершения «Камня» Мандельштам разочаровался в Риме. В 1915 году он пишет: «Все римское бесплодно, потому что почва Рима камениста, потому что Рим - это Эллада, лишенная благодати». Тем не менее, прощание с Римом от лица Овидия в стихотворении «С веселым ржанием пасутся табуны...» (1915) проникнуто чувством благодарности за приобщение к «римско-католической культуре как к некоему «вечно возвращающемуся» истоку.

В третьей главе вычленяется религиозно-культурный субстрат в творчестве Мандельштама второй половины 1910-х - первой половины 1920-х годов.

Первый параграф третьей главы («Христианско-эллинская концепция слова») посвящен творческим установкам Мандельштама, которые согласно концепции автора диссертации, связаны с православно-христианским движением имяславцев, возникшем на Афоне, и с влиянием

на Мандельштама трудов русских философов начала XX века, восприемников идей афонских старцев.

В акмеистический период Мандельштам усиленно занимался кругом вопросов, связанных с философией слова. В постановке и разрешении этих проблем Мандельштам ориентировались на религиозно-философские искания своего времени, в частности, - на православное движение имяславцев. Основным тезисом имяславия (или имябожия), зародившегося на Афоне в начале XX века, был следующий: «Энергия сущности Божией неотделима от самого Бога и есть сам Бог... Имя Божие есть сам Бог, но Бог сам - не имя» (А.Ф. Лосев). Официальная церковь осудила в 1913 году это течение как ересь, подвергнув его последователей высылке из монастырей. Идеи имяславия разделяли П. Флоренский, В. Эрн, С. Булгаков, А. Лосев, для каждого из которых эта религиозная драма послужила стимулом для разработки философии слова.

Стихотворение Мандельштама «И поныне на Афоне...» (1915) затрагивает реально-историческую сторону «дела» имябожцев, но основной его пафос - в утверждении животворящей энергии слова, его исцеляющей силы. Отсюда мотив Божьего имени и сакрализации Слова (ср.: «Божье имя, как большая птица, / Вылетело из моей груди...», «И поныне на Афоне / Древо чудное растет, / На крутом зеленом склоне / Имя Божие поет...»). Поэт уподобляется Богу, сотворившему мир из Слова (отсюда - концепция Слова-Логоса, проходящая через все творчество Мандельштама).

Тезис о сопричастности «бренного слова» «Божественному Логосу» - ключевой момент в мандельнггамовской философии слова. Поэт осмысляет собственное поэтическое творчество в христианской парадигме, определяя его как подражание или уподобление Богу, «свободное и радостное богообщение». В свете этой концепции акт творения-творчества оборачивается актом именования.

Согласно концепции Мандельштама, «голодное» время, пожирающее бытие в эпоху войн и революций, может накормить только Слово, понимаемое поэтом в сакральном контексте христианской мифологемы «Слова, ставшего плотию» (ср.: Иоанн 1:14). Так, в статье «Слово и культура» (1921) Мандельштам называет Слово «плотью и хлебом» и пишет, что Оно «разделяет участь хлеба и плоти: страдание». Таким образом, Мандельштам отождествляет слово со Второй Ипостасью Господа - Иисусом Христом. Эти мысли в 1920-1930-е годы кристаллизуются в концепцию художественного творчества как искупительной жертвы, а слова как «маленького акрополя», хранящего культурное и историческое бытие («Век», «Сохрани мою речь навсегда...». «Небо вечери в стену влюбилось...»).

Во втором параграфе третьей главы прослеживаются православные тенденции в лирике и эссеистике Мандельштама эпохи войн и

революций — на материале «Тт^а», ряда репрезентативных стихотворений, которые поэт в эту книгу не включил (возможно, по цензурным причинам), а также эссе «Слово и культура», «Пшеница человеческая». В ходе анализа стихотворений («Вот дароносица, как солнце золотое...», «В разноголосице девического хора...», «О, этот воздух, смутой пьяный...», «На розвальнях, уложенных соломой...», «Среди священников левитом молодым...», «Кто знает, может быть, не хватит мне свечи...», «Где ночь бросает якоря...», «Люблю под сводами седыя тишины...») доказывается, что одним из главных вопросов, волновавших Мандельштама в эти годы, был вопрос об историческом будущем России, которое, по убеждению поэта, неразрывно связано с судьбой Русской Православной церкви.

Синхроническое культурное пространство Европы и России в этих стихах представлено как своеобразная «христианская ойкумена» — средоточие христианского мира, единое ценностное пространство. По Мандельштаму, именно христианство способно спасти культурный космос современности, как когда-то оно спасло от уничтожения культурный космос античности. Симптоматично, что главенствующая роль в этом спасении принадлежит именно ортодоксальному христианству. Не случайно поворот к православию ознаменован стихотворением «Вот дароносица, как солнце золотое...» (1915), отражающим специфику православного богослужения (ср.: «Здесь должен прозвучать лишь греческий язык»),

В 1921-1922 году Мандельштам в стихотворении «Люблю под сводами седыя тишины...» возвеличивает Исаакиевский собор, вознося его над ранее воспетыми соборами «Софии и Петра»: «Не к вам влечется дух в годины тяжких бед...». Поэт вместе с тем говорит о сохранении и приумножении христианской веры в целом как залоге освобождения от «рабства» (безусловно, имея в виду «большевистский террор»): «Зане свободен раб, преодолевший страх, / И сохранилось свыше меры / В прохладных житницах, в глубоких закромах / Зерно глубокой, полной веры».

К метафоре «люди - зерно» Мандельштам обращается в статье «Пшеница человеческая» (1922), весьма важной в культурно-религиозном аспекте. Разрозненные народы («человеческая пшеница», «зерно») должны выпечься в «хлеб» единой европейской народности в «духовой печи» истории. При этом резко осуждаются идеи избранничества (как и в случае с иудаизмом): «Эра мессианизма окончательно и бесповоротно кончилась для европейских народов». Христианство, доказывает Мандельштам, определяется следующей триадой: цельность, личность, единство, убеждением в конечной победе личности над временем и смертью. Уничтожение христианства, которое принесла с собой революция, грозит уничтожением личности.

В третьем параграфе главы «Эсхатологический код творчества в свете религиозных представлений Мандельштама» доказывается, что механизм образного развертывания стихотворений эпохи исторических потрясения, подчиняется мифологической логике, имитирующей библейскую сюжетику эсхатологического мифа как ветхозаветного, так и новозаветного.

Парадигма «водных» образов «Тш^а», выступая в роли авторской мифологемы, сочетает несколько мифологических проекций, соотнесенных, в свою очередь, с переживанием поэтом ситуации эсхатологического потопа на берегу Невы, в Петербурге. Вода несет в себе символику всемирного (библейского) потопа. «Корабль времени» «идет ко дну» (ср. в «Сумерках свободы»); время исчезает («Времени больше нет!»), либо само оборачивается угрозой уничтожения бытия. Мандельштам опасается, что насущное бытие будет сметено стихией революции наподобие того, как оно было сметено во время Всемирного потопа.

Время в «ТпБЙа» предстает не линейно-направленным, а многослойным. Оно не соотносится с образной географией пространства: в одном пространственном отрезке могут быть несколько времен, и в одном временном отрезке — несколько пространств. Мандельштамовские представления о времени в эпоху, которую он воспринимает как конец христианской эры, сопоставимы, по мысли Л.Г. Кихней, с христианской теологической концепцией «эона», под которой имеется в виду мировая история, как бы предстающая в «единой синхронной картине», предшествующей ее «развертыванию во временном потоке». Вот почему религиозные и мифологические аллюзии в поэтике «ТИз^а» играют роль архетипических «аналогов современности». Современность, осмысляемая Мандельштамом как эпоха исторического рубежа и гибели культуры, «оказывается вписанной в историко-мифологический ряд событий (гибель Трои, падение Иерусалима, Московская смута и т.д.)» (Кихней Л. Осип Мандельштам: Бытие слова. М., 2000. С. 129).

В атмосферу XX века, полагает Мандельштам, проник дух совершенно чуждых христианству культур: «В жилах нашего столетия, — пишет он в эссе «Девятнадцатый век», - течет тяжелая кровь чрезвычайно отдаленных, монументальных культур, быть может, египетской и ассирийской». Отсюда и опасение, что новая социальная архитектура «раздавит человека, как Ассирия и Вавилон».

Из этой идеи вытекает экуменистическое стремление к объединению христианства, которое осмысляется поэтом как общеевропейское метанационалыюе объединение. «Всякая национальная идея, - полагает Мандельштам, - в современной Европе обречена на ничтожество, пока Европа не обретет себя как целое, не ощутит себя как нравственную личность».

Четвертая глава диссертации посвящена экуменистическим установкам позднего Мандельштама и интертекстуальным принципам его поэтики. Экуменистическая концепция христианства формируется у поэта в период гонений на христианство в России, официальной его отмены и ухода в подполье, (та же участь постигает и христианскую, гуманистическую культуру прошлого). В этой ситуации ни о каких конфессиональных различиях, считает Мандельштам, не может идти речи. Его не оставляли мысли о разломе времен и конце культуры ни в «Стихах 1921-1925 годов», ни в «Московских стихах», ни в «Воронежских тетрадях», поэтому он ставил перед собой сверхцель -«собирание» культурного наследия, которую он спроецировал как акмеистическую задачу (ср. его позднее определение «акмеизма» как «тоски по мировой культуре»).

Если экуменистические установки поэта в 1920-е годы кристаллизовались в идее православной соборности (в стихотворении «Люблю под сводами седыя тишины..,»), то в 1930-е годы идея религиозно-культурного синтеза стала включать в себя помимо христианства и иудаизм.

С одной стороны, Мандельштам 1930-х годов (особенно это касается периода «Воронежских тетрадей») как бы находится «внутри» христианского, евангельского мифа, о чем свидетельствует воплощение новозаветных аллюзий в стихах «Небо вечери в стену влюбилось...», «Я скажу это начерно, шопотом...», «Есть женщины, сырой земле родные...» и, прежде всего, в «Стихах о неизвестном солдате». Эти стихи свидетельствуют о том, что Мандельштам в конце своего творческого пути обрел христианскую веру, объединив соборную идею православия с экуменистическим пафосом приятия всех христианских конфессий.

Но с другой стороны, в творчестве поэта наряду с христианскими образами и мотивами реанимируются и иудаистская мотивика (программно заявленная, например, в «Четвертой прозе» или «Канцоне»).

Экуменизм для Мандельштама - это не только объединение, но и диалог; причем это диалог не только христианских конфессий, но и мировых религий; и не только религий (христианства и иудаизма), но и диалог культур.

В художественной практике позднего Мандельштама экуменистические установки претворились в специфические принципы интертекстуальной поэтики. Ее отличие от обычного интертекстуального письма в симультанном механизме смыслового развертывания. Его суть заключается в наложении друг на друга образных реалий и ситуаций, взятых из разных мифологических и литературных контекстов, имеющих общий архетипический знаменатель. В итоге лирические ситуация стихотворения оказываются некими закодированными матрицами, которые могут прочитываться по крайней мере в трех культурно-

религиозных координатах - а) ветхозаветных, б) новозаветных, в) современных.

Мандельштам по сути дела заимствовал библейский принцип «провиденциального» выстраивания лирических смыслов. Но поэт, конечно, не ограничивался только библейскими контекстами. В подобную мифопоэтическую селекцию он включает античную мифологию, фольклор, всемирную историю и шедевры мировой классики (музыки, живописи, литературы). Как показал наш анализ, именно таков принцип смыслового развертывания в стихотворениях «Среди священников левитом молодым...», «Сумерки свободы», «Век», «Небо вечери в стену влюбилось...», «Стихи о неизвестном солдате» и пр. Таким образом, ключевые образы поэта восходят сразу к нескольким источникам, имеющим один «провиденциальный» прототип.

В Заключении диссертации подводятся итоги исследования и излагаются основные выводы.

Основные положения диссертации отражены в публикациях:

1. Петрова Н.И. К вопросу о религиозно-культурной самоидентификацпи раннего Мандельштама // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А.Некрасова. Основной выпуск.

2011. № 3. - С.187 -190. (список ВАК)

2. Петрова Н.И., Кихней Л.Г. Своеобразие религиозного мироощущения Осипа Мандельштама периода «Tristia» (1915-1922) // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник. Выпуск 9. — Симферополь, Крымский архив, 2011. — С. 205 - 217. (список ВАК)

3. Петрова Н. И., Локша A.B. К понятиям хаос и космос в поэзии Осипа Мандельштама // Вестник Костромского государственного утшерситета им. Н.А.Некрасова. Основной выпуск.

2012. №2. - С. 171 - 175. (список ВАК)

4. Петрова Н. И. Авторский миф о «родовом лоне» в ранней лирике Осипа Мандельштама // Сборник научных трудов студентов аспирантов и соискателей. Выпуск 2011. - М.: ИМПЭ им. A.C. Грибоедова, 2011. -С. 206 - 210.

5. Петрова Н. И. К философско-поэтической картине мира раннего Осипа Мандельштама // Печать и слово Санкт-Петербурга (Петербургские чтения - 2011): в 2 ч. Ч. 2: Литературоведение: сб. науч. тр. - СПб.: СПГУТД, 2012. - С.222 - 226.

6. Петрова Н.И. Ветхозаветные подтексты в лирике Осипа Мандельштама // Сборник научных трудов студентов аспирантов и соискателей. Выпуск 2012 года. - М.: ИМПЭ им. A.C. Грибоедова, 2012. -С. 211-217.

Петрова Нина Ивановна (Россия) Культурно-религиозная парадигма в творчестве Осипа Мандельштама

В диссертации выявлены закономерности формирования и эволюции философско-религиозных представлений Осипа Мандельштама и их парадигматической экспликации в его творчестве. Доказывается, что религиозные категории в творчестве Мандельштама разворачиваются в культурологическом ракурсе, становясь смыслопорождающими моделями авторских мифов (космогонического и эсхатологического) и основой его интертекстуальной поэтики.

Nina I. Petrova (Russia) Cultural - religious paradigm in Mandelshtam's poetry

The author reveals the principles of formation and evolution of Mandelshtam's religious and philosophical views in their paradigmatic explication in his poetry. He proves that religious categories are lighted through culturological angle in Mandelshtam's poetry, becoming generative semantics models of the author's myths (cosmogonical and eschatological) and the base of Mandelshtam's intertextual poetic.

Подписано в печать:

07.09.2012

Заказ № 7561 Тираж - 100 экз. Печать трафаретная. Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш., 36 (499) 788-78-56 mvw.autoreferat.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Петрова, Нина Ивановна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Культурно-религиозные искания раннего Мандельштама (конец 1900-х - рубеж 1910-х годов).

1.1. Авторский миф о «родовом лоне» и его иудаистские истоки.

1.2. Выход из «родового лона» как приобщение к христианской культуре.

ГЛАВА 2. Культурно-христианская составляющая в творчестве Мандельштама первой половины 1910-х годов.

2.1. Храмовая архитектура как механизм структурирования христианской культуры.

2.2. Протестантские мотивы в сборнике «Камень».

2.3. Римско-католическая идея в «Камне».

ГЛАВА 3. Религиозно-культурный субстрат в творчестве Мандельштама второй половины 1910-х- первой половины 1920-х годов.

3.1. Христианско-эллинская концепция слова.

3.2. Православные тенденции в лирике и эссеистике Мандельштама эпохи войн и революций.

3.3. Эсхатологический код творчества в свете религиозных представлений Мандельштама.

ГЛАВА 4. Экуменистические установки позднего Мандельштама и интертекстуальные принципы поэтики.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Петрова, Нина Ивановна

Актуальность темы исследования. Мифолого-религиозный и культурологический аспект литературного произведения в последнее время вызывает пристальное внимание литературоведов, как теоретиков, так и историков литературы. Религиозно-мифологическому прочтению подвергаются классики русской литературы XIX века, такие как А.С.Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М.Достоевский, Н.С.Лесков, Ф.И. Тютчев и др. [см.: Мелетинский, 2001; Телегин, 1995; Бражников, 1997; Есаулов, 1995]; поэты Серебряного века - А. Блок, Вяч. Иванов, Д. Мережковский, М. Цветаева, А. Ахматова, С.Есенин, С. Клычков, Н. Клюев и др. [см.: Магомедова, 1997, Максимов, 1979; Осипова, 1995, Приходько, 1996; Федотова, 2005; Кихней, Фоменко, 2000; Солнцева, 1992].

В работах, посвященных исследованию творчества самого мифотворческого поэта XX века - Осипа Мандельштама - вопросы мифологического генезиса образной системы ставились в связи с реконструкцией философской картины мира (Н. Струве, С. Марголина, С. Аверинцев, М. Гаспаров, О. Ронен, Н. Лейдерман, Л. Кихней и др.) или же в контексте выявления интертекстуальных связей (К. Тарановский,

A. Жолковский, И. Месс-Бейер, Л. Кацис и др.).

Собственно проблемам мифопоэтики и осмыслению роли античности в творчестве Мандельштама посвящены работы В. Топорова, Е. Фарыно, Г. Фрейдина, А. Фаустова, Ф. Федорова, Д. Сегала, К. Мочульского, М. Гаспарова, Ю. Левина, С. Аверинцева, Р. Пшыбыльского, Н. Нильссона,

B. Терраса и др. В рассмотрении вопроса о роли античной мифологии в творчестве Мандельштама, исследователи опираются на следующий круг вопросов, связанных с а) степенью преемственности культурных традиций как основы творчества поэта; б) образной, сюжетной и мотивной структурой поэзии Мандельштама в сопоставлении с античной культурой; в) способами бытования (трансформацией, эволюцией) античных образов и рецепций в поэтической семантике Мандельштама1. Следует отметить, что античные рецепции оказываются наиболее изученными в ряду иных мифологических систем (например, библейской), нашедших отражение в творчестве Мандельштама.

0 проблеме религиозной веры у О. Мандельштама писали многие ученые. С.С. Аверинцев в статье «Конфессиональные типы христианства у раннего Мандельштама» указывает, что «для Мандельштама это самая сокровенная, неизрекаемая тема» [Аверинцев, 1991. С.287-298].

В манделыптамоведении обозначилась тенденция обосновать принадлежность Мандельштама к определенной религии или религиозной конфессии. Поскольку религиозная вера во многом обусловливает морально-философские, аксиологические и культурно-эстетические параметры картины мира поэта, подобное стремление к однозначному истолкованию религиозной системы взглядов вполне понятна. Мандельштам объявляется либо иудеем, либо протестантом, либо католиком, либо ортодоксом.

Решение вопроса о «национальной и религиозной самоидентификации Мандельштама в современной литературной критике склоняется в пользу христианства» [Петрова, 2001. С. 219]. Ср. у М.Ю. Лотмана: «Мандельштам колебался в выборе конфессий, но не в эстетическом выборе. Его эстетика строго православна» [Цит. по: Петрова, 2001. С. 219].

Философские переклички православного мыслителя - отца Павла Флоренского и Мандельштама привела Й. Ужаревича [Ужаревич, 1995] и К. Тарановского [Taranovsky, 1982] к мысли о православной ориентации Мандельштама. Оба исследователя, отталкиваясь от воспоминаний Н.Я. Мандельштам о том, что «Столп и утверждение истины» одно время

1 См. статьи: Р.Пшыбыльского «Рим Осипа Мандельштама» [Пшыбыльский, 1995]), С.Ошерова ("Tristia" Мандельштама и античная культура" [Ошеров, 1995]), В.Терраса ("Классические мотивы в поэзии Осипа Мандельштама" [Террас, 1995]), Левина Ю. ("Заметки о "крымско-эллинских" стихах Мандельштама" [Левин, 1995]) и др., опубликованные в сборнике "Мандельштам и античность" (М., 1995). была настольной книгой поэта, выдвигают и доказывают гипотезу о духовном влиянии Флоренского на Мандельштама и о приятии последним постулатов ортодоксального христианства.

Так, К. Тарановский полагает, что поворот Мандельштама от католицизма к православию произошел под влиянием идей религиозного философа. Й. Ужаревич находит ряд общих элементов в философских построениях обоих авторов (органические представления о мире, интерес к физиологическому началу, понимание слова), которые объясняет не только мировоззренческими корреспонденциями, но и типологическими сближениями, при этом подчеркивая, что Флоренский и Мандельштам принадлежали к одной религиозной конфессии.

Вместе с тем существует вполне обоснованное мнение о католической ориентации Мандельштама. Оно подкрепляется, в частности, отсылками к высказываниям самого поэта, например, к следующему: «Разве вступая под своды Notre-Dame, человек не размышляет о правде католицизма и не становится католиком просто в силу своего нахождения под этими сводами?» [Мандельштам, 1997. Т.4. С. 14].

Между тем Леонид Кацис считает, что «христианский слой в творчестве Осипа Мандельштама не только изучен достаточно хорошо, но и полностью заслонил собой все то нехристианское, что содержится в его стихах и прозе» [Кацис, 2002. С. 13], сам ученый предлагает принципиально новый подход к анализу творчества поэта - методами иудаики. И этот подход также понятен, поскольку Мандельштам был европейским, германоориентированным евреем первой трети XX в. со всеми сложностями и изгибами духовной, религиозной, культурной жизни этого важнейшего отрезка европейской культуры.

Однако отношение к еврейству у Мандельштама было сложным и противоречивым. С болезненной откровенностью в автобиографическом «Шуме времени» Мандельштам вспоминает о постоянном стыде ребенка из ассимилированной еврейской семьи за свое еврейство, за назойливое лицемерие в выполнении еврейского ритуала, за гипертрофию национальной памяти, за «хаос иудейский» («.не родина, не дом, не очаг, а именно хаос», от которого он «всегда бежал»2.

Факт крещения Мандельштама в методистской церкви3 также трактуется по-разному. Принято считать, что оно было уступкой обстоятельствам, связанным с невозможностью из-за процентной нормы для евреев поступить в университет. Действительно, 14 мая 1911 г. он крестился, а 10 сентября 1911 года зачислен на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Отчетливую связь между этими двумя событиями не преминул подчеркнуть в своих мемуарах Евгений Мандельштам: «.для поступления в университет надо было преодолеть одно препятствие: аттестат зрелости у брата был неважный. Он в свое время не придавал значения школьным отметкам, а это, при существовавшей тогда процентной норме для евреев, фактически лишало его возможности попасть в университет. Пришлось подумать о крещении. Оно снимало все ограничения, так как в царской России евреи подвергались гонениям прежде всего как иноверцы. Мать по этому поводу не слишком огорчалась, но для отца крещение Осипа было серьезным переживанием. Процедура перемены веры происходила просто и сводилась к перемене документов и уплате небольшой суммы» [Мандельштам Е., 1995. С.147].

Однако не все так просто: на рубеже 1910-х годов Мандельштам особенно напряженно размышляет над вопросами веры. Он посещает заседания Религиозно-философского общества и пишет стихи, в которых отразились его религиозные переживания.

Наряду с вышеозначенной («моноконфессиональной») исследовательской трактовкой обозначилась и другая - политеологичная

Мандельштам О. Сочинения: В 2т. / Сост. Нерлера П.М., Авершщева С.С. Комментарии А.Д. Михайлова, П.М. Нерлера. М. 1990. Т.2. С. 13. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте диссертации с указанием тома и страницы.

3 Осип Мандельштам был крещен в 1911 году протестантским пастором Н.И. Розеном по обряду методистской епископской церкви в Выборге. интерпретация культурно-религиозных исканий Мандельштама. В данном аспекте заслуживает внимания точка зрения Н. Струве, который в своей монографии «Осип Мандельштам» [Струве, 1988] глубоко анализирует комплекс философских и эстетических идей Мандельштама и приходит к выводу о влиянии иудео-христианских постулатов на эстетику поэта. Автор доказывает, что приятие Мандельштамом действительности в ее абсолютном бытии является поэтическим откликом на библейское «да будет». В этом, по мнению исследователя, антикантианском подходе Мандельштам приближается к древнехристианской формуле: «Все, что существует, в той мере, в какой оно существует, причастно к добру» [Струве, 1988. С. 123).

Христианско-эллинскую трактовку эстетики Мандельштама находим у Ю. Иваска [Иваск, 1971]. Литературовед, отталкиваясь от манделыптамовского определения христианства как «эллинства, оплодотворенного смертью», своеобразие творческой позиции поэта видит в синтезе эллинизма и христианства [Иваск, 1971. С.113].

Существует также и третья точка зрения относительно принадлежности Мандельштама к той или иной религии или конфессии. Наиболее четко ее выразил Н.Л. Лейдерман. По его мнению, не следует придавать большого значения конфессиональному аспекту религиозных исканий поэта. Для Мандельштама, полагает исследователь, конфессиональные различия не играли значительной роли, ибо для него конфессия - «это чаще всего некое эстетическое, празднично-обрядовое воплощение того общего чувства, которое характерно для всех религий - чувства интимного приобщения к чему-то надмирному, светозарному, вечному» [Лейдерман, 1996. С.129].

Обзор источников показывает, что при всем обостренном интересе исследователей - особенно в последние десятилетия - к жизни и творчеству Осипа Мандельштама, целостного, системного исследования, выявляющего закономерности преломления религиозного мироощущения в его творчестве, нет. Разброс исследовательских позиций, скрытая и открытая полемика относительно конфессиональной принадлежности Мандельштама говорят сами за себя.

Кроме того, остается нерешенным вопрос о взаимодействии религиозных представлений и творчества. В какой мере вероисповедание Мандельштама воздействовало на его творчество? Было ли оно только мировоззренческим феноменом, или «вживлялось» в художественное сознание?

Обнаружение религиозной атрибутики в стихах поэта не снимает вопроса, поскольку сами по себе религиозные (иудейские, католические, протестантские, православные, и даже буддистские) мотивы не являются доказательством религиозности автора, а могут представлять сферу его философско-культурологических интересов. Все вышесказанное и обусловливает актуальность настоящей диссертации.

Объектом исследования являются культурно-религиозные представления О. Мандельштама, эксплицированные в его творчестве. Предмет нашей диссертации - поэтические произведения Мандельштама, а также его автобиографическая проза «Шум времени» и статьи, в которых он размышляет о проблемах религии и культуры («Утро акмеизма», «Петр Чаадаев», «Скрябин и христианство», «Девятнадцатый век», «Слово и культура», «О природе слова», «Пшеница человеческая» и др.).

В работе использовались системно-типологический, культурно-исторический, ритуально-мифологический, историко-литературный, биографический методы.

Цель диссертационной работы - выявить закономерности формирования, эволюции и отражения в поэтике культурно-религиозных представлений Осипа Мандельштама.

В работе поставлены следующие задачи:

1. Вычленить основные религиозные идеи, концепты, конфессиональные модели, функционирующие в творчестве О. Мандельштама;

2. Проанализировать их в культурологическом и мифопоэтическом аспектах;

3. Проследить особенности их мотивно-образного воплощения.

Трудность достижения означенной цели обусловлена недостаточной разработанностью методологического алгоритма исследования подобных проблем. В связи с этим работы, посвященные рассмотрению христианского миропонимания русских писателей и поэтов Х1Х-ХХ веков, отражению библейских источников в литературе представляют для нас методологический интерес. В этом плане весьма ценными являются исследования И. Есаулова о категории «соборности» в русской литературе [Есаулов, 1995]; Н. Лосского «Достоевский и его христианское веропонимание» [Лосский (Н.О.), 1994. С.6-249]; И.А. Виноградова «Гоголь - художник и мыслитель: Христианские основы миросозерцания» [Виноградова, 2000]; И.Ю.Юрьевой «Пушкин и христианство» [Юрьева, 1999]; «Пушкинская эпоха и христианская культура». Вып. 1-9 (СПб., 19911996); «Религиозные и мифологические тенденции в русской литературе Х1Х-го века» (М., 1997); В. Ильина «Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы» [Ильин, 2009]; И.В. Гречаник «Религиозно-философские мотивы русской лирики рубежа XIX - XX столетий» [Гречаник, 2003].

Прежде чем обратиться к манделынтамовскому творчеству, определимся с понятием религиозной веры, важным для изучения нашей темы. Среди множества богословских и философских толкований феномена веры (в работах С.Булгакова, Н.Бердяева, В.Розанова, К.Ясперса, и др.) обращает на себя внимание обобщающая дефиниция С.С. Аверинцева, который определяет веру как «мировоззренческую позицию» и, в то же время, как «психологическую установку», во-первых, на «приятие определенных утверждений (догматов)» и «решимость придерживаться этих догматов» (несмотря на сомнения и соблазны); во-вторых, «личное доверие к богу как устроителю жизни», «спасителю», посылающему страдания как испытания верующему; в-третьих, «верность богу, на «служение» которому верующий отдает себя» [Аверинцев, 1983. С.77-78]. ^

Религиозная вера основывается на сакральных традициях и догматах, она объединяет людей в особое, связанное культом сообщество и неотделима от обряда и мифа. Религии присуща вера в реальную связь человека с трансценденцией. Алексей Федорович Лосев в работе «Диалектика мифа» логически и иерархически разграничил понятия религии, обряда и мифа. Обратимся и мы к его концепции, послужившей одной из методологических основ нашего исследования. <

По А.Ф. Лосеву, духовно-интеллектуальное постижение мира {интеллигенция, в его терминологии) подразделяется на три этапа: а) познание или «теоретический разум», Ь) воля или «практический разум», и с) чувство или «эстетический разум». Философ поясняет: «Ясно, что и религиозная сфера должна отразить на себе эти три этапа <. .>. И не трудно догадаться, что воплощенностью познания и науки в этой сфере будет не что иное, как богословие; воплощенностью же воли и поведения, нормированной деятельности и в этом смысле "морали" будет религиозное поведение и главным образом, - обряд». Воплощением же «чистого чувства» (аналогом которого, по Лосеву, является художественный образ) в религии становится миф [Лосев, 1990. С.572-573].

Мы полагаем, что художественный мир Мандельштама отражает все три аспекта религиозного миропонимания, выделенные Лосевым: а) христианскую догматику и богословие, б) этику и обрядовость и в) религиозную мифологию.

В то же время методологически значимыми для настоящей диссертации явились исследования Е.М. Мелетинского, ЯЗ. Голосовкера, С.С. Аверинцева, М.Н. Эпштейна, в которых рассматривается проблема художественного мифологизма. По мысли ЯЗ. Голосовкера, мифопоэтическое мышление подчиняется законам имагинативной логики, характерной также и для мышления мифологического [Голосовкер, 1987.

С.8-23]. Е.М. Мелетинский характеризует художественный мифологизм как «попытку сознательного совершенно неформального, нетрадиционного использования мифа (не формы, а его духа), порой приобретающего характер самостоятельного поэтического мифотворчества» [Мелетинский, 1976. С.112].

С.С. Аверинцев и М.Н. Эпштейн проблему функционирования мифа в литературе рассматривают с позиции определения в художественном произведении места мифологических структур (мифологем, мифо-синкретических структур, древних мифологических сюжетов, мотивов, персонажей, «архетипических констант бытия»), «пропущенных» через сознание создателя произведения [Аверинцев, Эпштейн, 1987. С.235].

Под религиозным мифологизмом в нашей работе понимается использование автором мифологических образов, сюжетов, схем, заимствованных из религиозных источников и лежащих в основе онтологической либо художественно-эстетической концепции и/или включенных в ткань художественного произведения в виде цитат, аллюзий, парафраз.

Здесь возникает проблема выявления реминисценций, интертекстуального анализа, позволяющего выявить мифологические прототипы и источники литературных образов. Сразу же отметим, что в случае Мандельштама следует вести речь не только о мифологических заимствованиях, но и о моделировании действительности по законам мифологического сознания.

В работе использовались системно-типологический, культурно-исторический, ритуально-мифологический, историко-литературный, интертекстуальный методы.

Положения, выносимые на защиту:

1. Религиозные категории в творчестве О. Мандельштама разворачиваются в культурологическом ракурсе, становясь смыслопорождающими моделями авторских мифов (космогонического и эсхатологического). Они определили «метасюжет» его творческого развития: от отталкивания от «хаоса иудейства» и тоски по мировой культуре-религии в раннем творчестве - через три конфессиональных стадии христианства в период «Камня» и «ТпБЙа» - к экуменистической идее в позднем творчестве.

2. Авторский миф о хаосе и космосе является доминирующим в картине мира раннего Мандельштама. Иудаизм выступает в качестве основы первичной мифопоэтической модели культуры и авторского мифа о «родовом хаосе», в котором отражено представление о национально-религиозной стихии.

3. Выход из «родового хаоса» трактуется как приобщение к мировой религии (христианству в католическом и протестантском изводах) и европейской культуре. В период «Камня» (1911-1914/15) христианство для Мандельштама - это формотворческое начало, превращающее хаос в гармонию, неорганизованную природу - в культуру. Готика выступает как архитектонический механизм структурирования культуры, а Рим мыслится как культурно-религиозный универсум.

4. В период «ТпБЙа» (1915/16-1921) складывается христианско-эллинская модель культуры. Греко-византийская культура выступает проводником догмата ортодоксального христианства - первозданной идеи воплощения слова-Логоса — второй ипостаси Троицы. Современная историческая ситуация оценивается в эсхатологическом ключе. Спасти Россию от апокалипсиса может только русская Церковь; а накормить «голодное государство» может только Слово.

5. В позднем творчестве поэта (1921/22-1937) складывается экуменистическая концепция христианства (а в начале 1930-х годов - и иудео-христианства). Христианская религиозная культура (помнящая о своих иудаистских и эллинистических корнях) оценивается как высшая форма гуманистической культуры, которая в постреволюционную эпоху гонений уходит в «подполье». Отсюда главная задача художника - сохранение культуры, Слова-Логоса, даже ценой самопожертвования художника.

Экуменистические установки становятся предпосылками, определяющими специфику интертекстуальной поэтики Мандельштама.

Научная новизна работы определяется самим аспектом рассмотрения одного из выдающихся российских поэтов XX века - в культурологической и мифолого-религиозной парадигме, что позволяет постичь механизм формирования культурных мифологем в его творчестве, объяснить ряд специфических особенностей поэтики, выявить религиозно-мифологические подтексты многих стихотворений Мандельштама.

Теоретическая и практическая значимость диссертации обусловлена тем, что ее выводы могут служить методологическим подспорьем при изучении мифопоэтики других авторов XX века, онтология и поэтика которых вписывается в религиозную парадигму.

Основные положения и материалы исследования могут быть использованы в курсах и спецкурсах по истории русской литературы, культурологии, мифологии — как в вузовской, так и в школьной системе преподавания.

Цель и задачи, поставленные в диссертации, определяют и структуру работы, которая состоит из Введения, 4-х глав, Заключения и списка ^ литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Культурно-религиозная парадигма в творчестве Осипа Мандельштама"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате проделанной работы мы пришли к выводу, что религиозные категории в творчестве О. Мандельштама выступают не столько как синоним веры (как у Ахматовой), сколько разворачиваются в философско-культурологическом ракурсе, становясь смыслопорождающими моделями авторских мифов.

Специфика христианских представлений в художественном сознании Мандельштама заключается в том, что Мандельштам не был апологетом христианской веры в прямом смысле этого слова, не был он христианским мистиком или проповедником. Не интересовали его богословские тонкости или различия конфессиональных обрядов. Он был, скорее христианским философом, и религиозные модели функционируют в его творчестве в качестве культурно-философских концептов.

Мы вычленили следующие составляющие религиозной парадигмы Мандельштама: христианство (католицизм, протестантство, православие) и иудаизм.

В авторском мифе (1908-1910) о «родовом хаосе» отражено представление о национально-религиозной стихии иудаизма. Молодой Мандельштам воспринимает свое еврейское происхождение как «хаос иудейский», потому что для него иудаизм воплощает в себе все основные черты мифологического хаоса: бесструктурность, безъязычие, деструктивность, обезличенность. Поэтому он отталкивается от иудаизма, стремясь обрести строй, логос, чувство личности, единство. Все эти начала, по его разумению, есть в христианстве, а точнее, в христианской культуре, к приобщению к которой он страстно стремится.

Таким образом, в раннем творчестве Мандельштама реализуется архаичная мифопоэтическая оппозиция «хаоса» и «космоса». В качестве космоса выступает христианство, привлекательное для Мандельштама своим строем и единством, чувством личности.

На первом этапе (1910/11 - 1914) приобщения к христианству (это и период формирования акмеистических установок) для Мандельштама важен культ архитектуры, причем архитектуры храмовой. Именно она становится для него символом христианской культуры. Готика служит архитектоническим механизмом структурирования религиозной культуры. В готике для Мандельштама наиболее значимы такие образы-понятия, как «камень», «организм» и «организация». Все они имеют свою мифопоэтическую трактовку в контексте авторского мифа строительства как подражания Богу. Камень отождествляется с телом (организмом) и словом, храм - с лирическим произведением, миром («Богом данным дворцом») и космосом (мирозданием).

Затем (а фактически почти одновременно) поэт вычленяет в христианской культуре конфессиональную специфику: сначала протестантскую (1911 - 1913), а следом и католическую (1913 - 1914/15), каждая из которых несет в себе то или иное ценностное начало.

Так, католический Рим выступает как «ценностный центр» европейской культуры, для Мандельштама эпохи «Камня» там — духовная отчизна. Рим как Вечный Город в период «Камня» становится для Мандельштама олицетворением культурно-религиозного единства, он воспринимается как противовес хаосу «иудейскому» и «российскому». Противостоять национальному хаосу может только сильная личность. Таковыми в оценке Мандельштама предстают Чаадаев (с ним связана «римская идея») и Мартин Лютер (носитель протестантского духа).

В период «ТЙБЙа» (1915/16 - 1921/22) Мандельштам обращается к греко-византийскому и русскому православию, к афонскому движению имяславцев и на этой основе формирует сугубо авторскую философию слова.

Если в статьях и эссе («Скрябин и христианство», «Слово и культура», «О природе слова») поэт обращается к общехристианской теме, то в стихотворениях, многие из которых он, видимо, по цензурным соображением не включил в сборники, он обращается к самым болевым точкам русской истории и государственности (теме «русской смуты», Октябрьскому перевороту) и Русской Церкви (созыв Поместного собора Всероссийской церкви (1917), декрет об изъятии церковных ценностей (1922)), выступая одновременно мастером «исторической живописи» и пророком.

Проводя прозрачную аналогию современной эпохи (когда преследуется и уничтожается и религия, и культура) с эпохой первохристиан, Мандельштам приходит к мысли, что русская культура становится катакомбной церковью. А Слово как носитель и едва ли не единственный хранитель культурного космоса отождествляется с божественным Логосом (как в ортодоксальном христианстве). В период преследования христианства хранителем культурного космоса провозглашается слово.

В позднем творчестве (1921/22 - 1925; 1930 - 1937) Мандельштам провозглашает принцип экуменизма и некоторым образом возвращается к иудаизму. Его понимание христианства как веселья и игры соответствует представлениям хасидизма. Мандельштам стремится не только к синтезу течений христианства, но и к соединению иудейского и христианского миров. Его модель культуры предстает как иудейско-христианско-эллинская. таким образом, он понимает экуменизм широко - как диалог религий и культур.

Но вместе с тем, христианство для Мандельштама - это формотворческое начало, превращающее хаос в гармонию, неорганизованную природу - в культуру. Определяя искусство - как «игру Бога с художником», Мандельштам разработал новую интертекстуальную поэтику, суть которой - семантическое наложение друг на друга (по принципу створок веера) разных смысловых планов - ветхозаветных (или античных), новозаветных и современных. При этом именно экуменистические установки становятся предпосылками, определяющими специфику его интертекстов. Поэтому превращение библейского (а также эллинистического, литературного) мифа в метаязык искусства привело к полифоническому эффекту стяжения мифа и литературы, религии и культуры.

Мандельштам провозглашал единство культур разных эпох, признавал варьирование, «игру» в качестве одного из основных способов усвоения традиции, сохранения в новом культурном контексте связи с предшествующей эпохой. Религиозно-культурные феномены играли для него парадигматическую роль - роль объединяющей и объясняющей модели всего сущего.

Список научной литературыПетрова, Нина Ивановна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Ахматова А. Сочинения: В 2 т. / Сост. и примеч. М.М.Кралина. М.: Правда, 1990.

2. Библия. Т. 1-2. М.: Духовное просвещение, 1990.

3. Блок А. Собрание сочинений: В 8 т. Т.З. М.; Л.: ГИХЛ, 1960.

4. Гумилев Н. Сочинения: В 3 т. М.: Художественная литература, 1991.

5. Литература Шумера и Вавилонии / Пер. А. Афанасьевой // Поэзия и проза Древнего востока. М., 1973. С.121-130.

6. Мандельштам Е.Э. Воспоминания // Новый мир. 1995. № 10. С.119-178.

7. Мандельштам H .Я. Воспоминания. М. : Московский рабочий,, 1989. 402 с.

8. Мандельштам Н.Я. Вторая книга: Воспоминания. М.: Московский рабочий, 2001. 560 с.

9. Мандельштам О. Камень / Сост. Л.Я. Гинзбург, А.Г. Мец, C.B. Василенко, Ю.Л. Фрейдин. Л.: Наука, 1990. 398 с.

10. Мандельштам О. Сочинения: В 2 т. / Сост. Нерлера П.М., Аверинцева. М.: Художественная литература, 1990.

11. Мандельштам О. Э. Слово и культура. М.: Советский писатель, 1987. 320 с.

12. Мандельштам О.Э. Собрание сочинений: В 4 т. Т.4. М., 1997.

13. Мандельштам О.Э. Полное собрание сочинений и писем: В 3 т. T.l. М.: Прогресс-Плеяда, 2009.

14. Мандельштам О.Э. Стихотворения. Проза / Сост. Ю.Л. Фрейдин; Предисл. и коммент. М.Л. Гаспарова. М., 2001.

15. О.М. Мандельштам в записях дневника и переписке С.П. Каблукова // Мандельштам О. Камень. Л.: Наука, 1990 (серия «Литературные Памятники»). С. 241-258.

16. Послание Патриарха Тихона. 19 января 1918 г. // Церковные ведомости. 1918. N 2. С. 11-12. / Электронный ресурс. Режим доступа: http://his95.narod.ru

17. Прот. Артемий Владимиров На Евангельское чтение о словах Господа: «Аз есмь Свет миру» / Электронный ресурс. Режим доступа: шлулу.Игат-ks.ru

18. Цветаева М. Собрание сочинений: В 7 т. Т.1. Стихотворения. М.: Эллис Лак, 1994.

19. Историко-литературные, теоретические, философские труды:

20. Аверинцев С.С. Вера // Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С.77-78.

21. Аверинцев С.С. Конфессиональные типы христианства у раннего Мандельштама// Слово и судьба. О. Мандельштам. Сб. науч. тр. М., 1991. С.287—298.

22. Аверинцев С.С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Мандельштам О.Э. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 5-63.

23. Аверинцев С.С. Поэты. М.: «Языки русской культуры», 1996. С. 189273.

24. Аксельрод И. Поэты крещеные евреи / Электронный ресурс. Режим доступа: www.ijc.ru

25. Амелин Г., Мордерер В. Миры и столкновения Осипа Мандельштама. М.; СПб., 2000. 520 с.

26. Антоний Булатович. Моя борьба с имяборцами на Святой горе. Пг., 1917. Переиздано: Афонский разгром. Спор о почитании Имени Божия и движение имяславцев 1910-20-х годов. СПб., 2006. С. 47-104.

27. Апостолос-Каппадона Д. Словарь христианского искусства. Пермь, 2000.

28. Беневич Г., Шуфрин А. Введение в поэзию О. Мандельштама // Патрология. Философия. Герменевтика: Тр. / Высш. религ. философ, шк. СПб. 1992. Вып. 1. С. 139-234.

29. Бидерманн Г. Энциклопедия символов. М., 1996. С. 100-104.

30. Бражников И.Л. Мифопоэтический аспект литературного произведения (исследование творчества А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова). Автореф. дисс. . к. филол. н., М., 1997. 18 с.

31. Булгаков С.Н. Философия Имени. СПб.: Наука, 2008. 447 с.

32. Видгоф Л. О «начальнике евреев» и «малиновой ласке». Несостоявшаяся гипотеза? // Сохрани мою речь. Вып. 3. Часть 1. Публикации. Статьи. М., 2000. С. 197-214.

33. Витт С. «Поэты» Марины Цветаевой: Попытка анализа и история одного посвящения // Russica Aboensia 2. День поэзии Марины Цветаевой: Сб. статей. Abo / Turku, 1997. S. 24-40.

34. Волькенау Н. О творчестве О. Мандельштама // Сохрани мою речь. Вып. 3. 4.2. Воспоминания Материалы к биографии. Современники. М., 2000. С.164-174.

35. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. 704 с.

36. Гаспаров М. Поэт и общество: Две готики и два Египта в поэзии О. Мандельштама// Сохрани мою речь. Вып. 3. Часть 1. Публикации. Статьи. М., 2000. С. 25-41.

37. Гаспаров М.Л. Осип Мандельштам: Три его поэтики // Гаспаров М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. СПб., 2001. С. 193-259.

38. Генис А. Метаболизм поэзии: Мандельштам и органическая эстетика // Он же. «Иван Петрович умер». М., 1999. / Электронный ресурс. Режим доступа: www.synnegoria.com

39. Горелик М. Иудаизм в истории: через века и страны // Энциклопедия для детей / Гл. ред. М.Д. Аксенова. М., 1997. Т. 6. Религии мира. Часть 1. С. 345-385.

40. Грякалова Н.Ю. Н.С.Гумилев и проблемы эстетического самоопределения акмеизма // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994. С. 103-123.

41. Демина А. С. Поэтическая философия творчества О. Э. Мандельштама: дис. . канд. филол. наук : 10.01.01 Н. Новгород, 2006. 217 с.

42. Есаулов И.А. Постсимволизм и соборность // Постсимволизм как явление культуры. Материалы международной конференции (10-11 марта 1995). М., 1995. С.3-11.

43. Есаулов И.А.Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского университета, 1995. 288 с.

44. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. С.7-244.

45. Жолковский А.К. Тоска по мировой культуре 1931 («Я пью за военные астры.») // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.413-428.

46. Иванов Вяч. Вс. Мандельштам и наше будущее // Мандельштам О.Э. Полное собрание сочинений и писем: В 3 т. Т.1. М.: Прогресс-Плеяда, 2009. С.3-40.

47. Иваск Ю. Дитя Европы // Мандельштам О.Э. Собр. соч.: В 4 т. М., 1991. Т.З. C.I-XXI.

48. Иваск Ю. Христианская поэзия Мандельштама // Новый журнал. 1971. №103.

49. Иоффе Д. Русская религиозная критика языка и проблема имяславия (о. Павел Флоренский, о. Сергий Булгаков, А.Ф. Лосев) // Критика и семиотика. 2007. Вып. 11. С. 109-172.

50. Казаркин А.П. Оппозиция «природа-культура» в творческом сознании О. Мандельштама // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвузовский сборник научных трудов. Кемерово, 1990. С.31-37.

51. Каменский З.А. Парадоксы Чаадаева // Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: В 2 т. М., 1991. Т. 1. С. 9-85.

52. Кантеров И.Я. Протестантизм // Основы религиоведения: Учеб. / Под ред. И.Н. Яблокова. М., 1994. С. 147-159.

53. Карабчиевский Ю. Улица Мандельштама // Юность. 1991. №1. С.65-69.

54. Кацис Л. К вопросу об источниках и подтекстах стихотворения О. Мандельштама «Среди священников левитом молодым.»: Иудейские подтексты и образы в творчестве О. Мандельштама // Сохрани мою речь. Вып. 3. Часть 1. Публикации. Статьи. М., 2000. С. 185-196.

55. Кацис Л. Осип Мандельштам: Мускус иудейства. М.; Иерусалим, 2002. 598 с.

56. Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994. С. 180-182.

57. Кихней J1. Осип Мандельштам: Бытие слова. М.: Диалог-МГУ, 2000. 146 с.

58. Кихней Л. Эоническое и Апокалиптическое время в поэтике акмеизма // Modernités russes № 10: Le temps dans la poétique acméiste. Lyon: Lyon III-CESAL, 2010. P.29-59.

59. Кихней Л.Г. Акмеизм: Миропонимание и поэтика. M.: МАКС-Пресс, 2001. 184 с.

60. Кихней Л.Г. Эсхатологический миф в позднем творчестве О.Мандельштама // Вестник МГУ. Сер. 9. 2005. № 6. С.108-123.

61. Кихней Л.Г., Меркель Е.В. Поэтика раннего О. Мандельштама. Пособие по спецкурсу. Якутск: ЯГУ им. Аммосова, 2001. 148 с.

62. Кихней Л.Г., Фоменко О.Е. «Так молюсь за Твоей литургией.» (религиозная вера и поэзия Анны Ахматовой). М., МАКС-Пресс, 2000. 185с.

63. Краткий музыкальный словарь / Электронный ресурс. Режим доступа: http://slovari.yandex.ru

64. Крылов А.В. Иудаизм // Основы религиоведения: Учеб. / Под ред. И.Н. Яблокова. М., 1994. С. 107-113.

65. Кузина Н.А. Два поэтических мира: О.Э. Мандельштам и Б.Л. Пастернак (1910-1920 годы): Дис. . канд. филол. наук. Смоленск, 1997. 22 с.

66. Кураев А. и др. Русская церковь в XX веке // Энциклопедия для детей / Гл. ред. М.Д. Аксенова. М., 1999. Т. 6. Религии мира. Ч. 2. С. 231-242.

67. Левин Ю. Заметки к «Разговору о Данте» О.Мандельштама // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1972. XV. P.l84-197.

68. Левин Ю. Заметки о «крымско-эллинских» стихах О.Мандельштама // Russian Literature. 1975. №10/11. Р.5-31.

69. Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: «Языки русской культуры», 1998. 824 с.

70. Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. 1974. №7/8. Р.47-82.

71. Левин Ю.М. Заметки о поэтике О.Мандельштама // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.350-371.

72. Левин Ю.М. О некоторых особенностях поэтики позднего Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990. С.411-415.

73. Левинтон Г.А. «На каменных отрогах Пиэрии» Мандельштама: Материалы к анализу // Russian Literature. 1977. Vol.5. № 2. P. 123-170; 1977. Vol.5. №3.P.201-237.

74. Левинтон Г.А. Гермес, Терпандр и Алеша Попович (Эпизод из отношений Гумилева и Мандельштама?) // Николай Гумилев: Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994. С.563-570.

75. Левинтон Г.К. К проблеме литературной цитации // Материалы 26 научной студенческой конференции. Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1971.

76. Лейдерман Н.Л. Русская литературная классика XX века. М., 1996. С.95-182.

77. Лейдерман Н.Л. Феномен Осипа Мандельштама // Лейдерман Н.Л. Русская литературная классика XX века: Монографические очерки. Екатеринбург, 1996. С.95-182.

78. Лекманов O.A. Осип Мандельштам. Жизнь поэта. Изд. 3-е, доп. и перераб. М.Молодая гвардия, 2009. 357 с.

79. Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М.: Мысль, 1993. 960 с.173

80. Лосев А.Ф. Имяславие // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.omolenko.com/biblio/losev.htm

81. Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. М.: Мысль, 1996. 975 с.

82. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993.641 с.

83. Лосев А.Ф. Философия имени // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С.11-194.

84. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной церкви. Догматическое богословие. М., 1991. С.8-250.

85. Лосский И.О. Достоевский и его христианское веропонимание. // Лосский И.О. Бог и мировое зло. М.,1994. С.6-249.

86. Лосский И.О. Мир как органическое целое // Лосский И.О. Избранное. М., 1991. С. 338-480.

87. Лотман М.Ю. Мандельштам и Пастернак. Таллин: Aleksandra, 1996. 175с.

88. Магомедова, Д.М. Автобиографический миф в творчестве А. Блока Текст. / Д.М. Магомедова. Тверь : Мартин, 1997. 272с.

89. Маковский С. Портреты современников. На Парнасе «Серебряного века» / Сост. Е.П.Домолгацкий. М.: Аграф, 2000. 256 с.

90. Максимов, Д.Е. О мифопоэтическом начале в лирике Блока (Предварительные замечания) / Д.Е. Максимов // Блоковский сборник III. -Тарту, 1979.215с.

91. Марголина С.М. Мировоззрение Осипа Мандельштама. Marburg, 1989.

92. Марголина С.М. О.Мандельштам и А.Белый: Полемика и преемственность // Russian Literature. 1991. Vol.30. №4. Р.431-454.

93. Махлин В.JI. Архитектоника культурно-исторического мышления О.Э.Мандельштама // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Межвуз. сб. научн. тр. Кемерово, 1990. С.4-14.

94. Мейлах М.Б. Лилия // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 55.

95. Мелетинский, Е.М. От мифа к литературе. М.: РГГУ, 2001. 170 с.

96. Месс-Бейеер И. Эзопов язык в поэзии Мандельштама тридцатых годов // Russian Literature. 1991. Vol.29. Р.243-394.

97. Мец А. Г. Осип Мандельштам и его время: анализ текстов. Изд. 2-е, исправ. и доп. СПб.: Интернет-издание, 2011.

98. Мец А.Г. О поэте (очерк биографии) // Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб.: Советский писатель, 1997. С.65-86.

99. Микушевич В. Двойная душа поэта в «Грифельной оде» Мандельштама// Сохрани мою речь. Вып. 3. Часть 1. Публикации. Статьи. М., 2000. С. 55-62.

100. Микушевич В. Ось (звукосимвол О.Мандельштама) // «Сохрани мою речь.»: Манделыптамовский сборник. М., 1991. С.69-74.

101. Микушевич В.Б. Принципы синхронии в позднем творчестве Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж., 1990. С.427-437.

102. Михайлов А.Д., Нерлер П.М. Комментарии // Мандельштам О. Сочинения: В 2 т. М.: Художественная литература, 1990. С.441-611.

103. Морозов A.A. Мандельштам // Русские писатели 1800-1917: Биографический словарь. М.,1994. Т.З. С.505-510.

104. Мусатов В.В. «Архитектура, демон которой сопровождал меня всю жизнь». (Об идейно-эстетической позиции О.Э.Мандельштама влитературном процессе 1910-х годов) // Творчество писателя и литературный процесс. Иваново, 1986. С. 155-170.

105. Мусатов В.В. К вопросу поэтического генезиса Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990. С.438-452.

106. Мусатов В.В. «Логизм вселенской идеи» (к проблеме творческого самоопределения раннего Мандельштама) // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.321-330.

107. Мусатов В.В. История русской литературы первой половины XX века (советский период). М., 2001 (Глава «ОЗ. Мандельштам»).

108. Мусатов В.В. К проблеме поэтического генезиса Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама. Воронеж, 1990. С.438-452.

109. Мусатов В.В. Лирика Осипа Мандельштама. К.: Ника-Центр, Эльга-Н. 2000. 560 с.

110. Мусатов В.В. О стихотворении Мандельштама «Среди священников левитом молодым.» // Манделыптамовские дни в Воронеже: Материалы. Воронеж, 1994. С. 60-62.

111. Немировский А.И. Обращение к античности // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990. С. 452-465.

112. Немировский А.И. Поговорим о Риме. // Мандельштам и античность: Сб. ст. под ред. O.A. Лекманова. М., 1995. С. 129-141.

113. Иванов B.B. Мандельштам и биология // Осип Мандельштам. К 100-летию со дня рождения: Поэтика и текстология. М., 1991. С.4-7.

114. Никитина Т.Ю. Мифопоэтика О. Мандельштама 1908-1925 годов: Дис. . канд. филол. наук. Тюмень, 2000. 20 с.

115. Осипова Н.О. Мифопоэтика лирики Цветаевой. Киров: Вятский гос. пед. ун-т, 1995. 117 с.

116. Ошеров С.А. «Tristia» Осипа Мандельштама и античная лирика // Античность в культуре и искусстве последующих веков: Материалы научн. конференции. М., 1984. С.337-353.

117. Павлович Н.В. Язык образов: Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М., 1995.

118. Паперно И. О природе поэтического слова. Богословские источники спора Мандельштама с символизмом // Литературное обозрение. 1991. №1. С.29-36.

119. Петрова H.A. «Камень» обертоны смысла // Время Дягилева: Универсалии серебряного века. Третьи Дягилевские чтения. Пермь, 1993. С.217-221.

120. Петрова H.A. Литература в неантропоцентрическую эпоху. Опыт О. Мандельштама. Пермь, 2001.

121. Померанц Г. Страстная односторонность и бесстрастие духа. М.; СПб: Университетская книга, 1998. 617 с.

122. Померанц Г.С. Слово Психея // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.398-408.

123. Постсимволизм как явление культуры. Материалы международной конференции (10-11 марта 1995). М., 1995.

124. Приходько И.С. Мифопоэтика Александра Блока. Науч. докл. по опубл. трудам. д. филол. н. Воронеж, 1996. 54 с.

125. Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. М.: Арктос, 1996.

126. Пшыбыльский Р. Рим Осипа Мандельштама // Мандельштам и античность: Сб. ст. под ред. O.A. Лекманова. М., 1995. С. 33-64.

127. Ранчин А. М. Византия и «Третий Рим» в поэзии Осипа Манднльштама (к интерпретации стихотворений «Айя-София» и «На розвальнях, уложенных соломой.») // Смерть и бессмертие поэта: Материалы научной конференции. М., 2001.

128. Раскина Е.Ю. Мотив «благочестивого творчества» («смиренного знания») в художественной программе акмеизма // Русская литература. 1999. № 3. С.168-175.

129. Рассадин С. Очень простой Мандельштам // Огонек. 1990. №28. С.3-25.

130. Ронен О. К сюжету «Стихов о неизвестном солдате» // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.418-436.

131. Ронен О. Лексический повтор, подтекст и смысл в поэтике Осипа Мандельштама // Slavic Poetics. Essays in Honor of Kiril Taranovsky. The Hague / Paris, 1973. P.367-385.

132. Ронен О. Осип Мандельштам // Литературное обозрение. 1991. №1. С.3-18.

133. Руднева Е.П. Образ «черного солнца» в поэтике Мандельштама //Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Кемерово, 1990. С.71-75.

134. Сарнов Б.М. Заложник вечности: Случай Мандельштама. М., 1990.

135. Сегал Д. История и поэтика у Мандельштама // Cahiers du monde russe et sovietique. 1992. Vol. XXXIII (4). P.447-495.

136. Солнцева H.M. Китежский павлин. Филологическая проза: документы факты, версии. М.: Скифы, 1992.

137. Спиркин А.Г. Философия: Учебник. М., 2000.

138. Струве Н. Осип Мандельштам. London, 1988.

139. Струве Н. Христианское мировоззрение Мандельштама // Столетие Мандельштама: Материалы симпозиума. Тенефлай, 1994.

140. Таборисская Е.М. Петербург в лирике Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. Воронеж, 1990.

141. Тарановский К. Очерки о поэзии Мандельштама // Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000. С. 13-208.

142. Телегин С.М. Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и Лескова. М., 1995.

143. Террас В. Осип Мандельштам и его философия слова // Slavic Poetics. Essays in Honour of Kiril Taranovsky. The Hague / Paris, 1973. P.455-460.

144. Террас В.И. Классические мотивы в поэзии Осипа Мандельштама // Мандельштам и античность / Сб. ст. под ред. O.A. Лекманова. М., 1995. С.12-31.

145. Тименчик Р.Д. «Камень» О.Мандельштама // Памятные книжные даты. М., 1988. С.185-187.

146. Тоддес Е.А. Статья «Пшеница человеческая» в творчестве Мандельштама начала 20-х годов // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С.184-213.

147. Топоров В.Н. Космос // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 9-10.

148. Топоров В.Н. Океан мировой // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 249-250.

149. Топоров В.Н. Растения // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 2000. Т. 2. С. 368-371.

150. Топоров В.Н. Хаос первобытный // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 581-582.

151. Ужаревич Й. Павел Флоренский и Осип Мандельштам // Постсимволизм как явление культуры. Материалы Международной конференции (10-11 марта 1995). М., 1995. С.28-38.

152. Фарыно Е. «Золотистого меда струя.» Мандельштама // Text and context: essays to honor A. Nilsson. Stockholm, 1987. C. 111-121.

153. Фарыно E. «Сеновал» Мандельштама // Text, Symbol, Weltmodell. Muenchen, 1984, 147-158./Paris, 1973. P.125-133.

154. Фатеева H.H. "Интертекстуальность и ее функции в художественном дискурсе" Известия АН. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. № 5. С.12-21.

155. Фаустов A.A. Миф как зрение и осязание: Введение в художественную онтологию Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж.» Третьи международные манделыитамовские чтения. Воронеж, 1995. С.234-240.

156. Федоров Ф.П. О центральных мифологемах раннего Мандельштама // О Мандельштаме. Даугавпилс, 1991. С. 4-16.

157. Федотова C.B. Мифопоэтика Вячеслава Иванова: теоретический аспект // Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов . Волгоград, 2005. С. 683-688.

158. Флоренский П.А. (о. Павел Флоренский). Имяславие как философская предпосылка // Он же. Собр. соч.: В 4 т. Т. 3(1). М.: Мысль, 2000.

159. Флоренский П.А. Т.1: Столп и утверждение истины. Ч.1. М.: Правда, 1990. 490 с.

160. Флоренский П.А. Т.2: У водоразделов мысли. М.: Правда, 1990. 447.

161. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.

162. Фрейдин Г. Осип Мандельштам: история и миф // Русская литература XX в.: Исследования американских ученых. СПб., 1993. С.303-334.

163. Фрейдин Г. Сидя на санях: Осип Мандельштам и харизматическая традиция русского модернизма //Вопросы литературы. 1991. №1. С.9-76.

164. Фрейдин Ю. Статус цитаты в произведениях О. Мандельштама.// Semantic analyses of literary texts. Amsterdam, 1990. C.195-200.

165. Хазан В.И. «И Это будет вечно начинаться.» (О стихотворении О.Мандельштама «К пустой земле невольно припадая.» // О Мандельштаме: Сборник научных докладов. Даугавпилс, 1991. С.36-41.

166. Хазан В.И. Хронотоп «смерти» в поэзии О.Мандельштама // О Мандельштаме: Сборник научных докладов. Даугавпилс, 1991. С.33-35.

167. Хайдеггер М. Исток художественного творения // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С.47-116.

168. Хейзинга Й. Homo Ludens. М.: Прогресс-Академия, 1992. 416 с.

169. Хлыстова A.B. Магия поэтики Осипа Мандельштама. Монография. М.: РУДН, 2009. 230 с.

170. Хлыстова A.B. Восьмистишия Мандельштама: стихи о познании // Мир литературы. К юбилею профессора A.C. Карпова: Сб. науч. Трудов. М.: РУДН, 2010. С.378-400.

171. Хлыстова A.B. Антиномия созидания и разрушения: О.Э. Мандельштам//Художественная конфликтология в русской и зарубежной литературе. Коллективная монография. М.: РУДН, 2011. С.361-376.

172. Чалмаев В.А. Блуждающие сны Осипа Мандельштама // Мандельштам О.Э. Избранные стихотворения. М., 2000. С. 5-50.

173. Черашняя Д.И. К эволюции пространственно-предметного мира в лирике О. Мандельштама. (Период «Камня») // Художественный опыт советской литературы: стилевые и жанровые процессы. Свердловск, 1990. С.15-22.

174. Шлотт В. Возрождение культуры из трагедии русской истории (К вопросу о влиянии Ницше на поэтику Осипа Мандельштама) // Сохрани мою речь. Вып. 3. Часть 1. Публикации. Статьи. М., 2000. С. 233-241.

175. Шмеман А. Евхаристия: Таинство Царства. Париж, 1984 / Электронный ресурс. Режим доступа: kiev-orthodox.org

176. Эткинд Е. «Рассудочная пропасть»: О мандельштамовской «Федре» // «Отдай меня, Воронеж.» Третьи международные мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995. С.43-59.

177. Эткинд Е.Г. Осип Мандельштам Трилогия о веке // Слово и судьба: Осип Мандельштам. Исследования и материалы. М., 1991. С.240-270.

178. Элиаде М. Избранные сочинения. Очерки сравнительного религиоведения / Перев. с англ. М.: Ладомир, 1999. 488 с.

179. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М.; REFL-book, Ваклер, 1996. 288с.

180. Эпштейн М. Хасид и талмудист: Сравнительный опыт о Пастернаке и Мандельштаме // Звезда. 2000. № 4. С. 82-96.

181. Эрн В. Борьба за Логос. Г. Сковорода. Жизнь и учение. М., 2000.

182. Юдин А. Экуменическое движение // Энциклопедия для детей / Гл. ред. М.Д. Аксенова. М., 1999. Т. 6. Религии мира. Часть 2. С. 431-441.

183. Якунин A.B. Концепция парадокса в художественном сознании О. Мандельштама. Дис. . канд. филол. наук. Владивосток, 2002.

184. Broyde S. Osip Mandelstam and his age. A commentary of the themes of war and revolution in the poetry 1913-1923. Harvard Slavic Monographs. 1. Cambridge (Mass.), 1975. 256 p.

185. Oraic D. Ll^HTaTHOCTb // Russian Literature XXIII (II). Amsterdam, 1988. P.l 13-132.

186. Ronen O. An approach to Mandelstam. Jerusalem, 1983.

187. Show H. Dictionary of Literary Terms. New York, 1972.

188. Taranovski K. Knjiga o Mandeljstamu. Belgrad, 1982.

189. Taranovsky K. The problem of context and subtext in the poetry of Osip Mandel'stam // Slavic Forum: Essays in Linguistics and Literature. The Hague / Paris, 1974. P. 149-169.

190. Terras V. The Time philosophy of Osip Mandelstam // Slavonic and East European Review, 47 (1969), 344-354.

191. Thomson R.D.B. Mandel'stam's «Kamen'«: The evolution of an image // Russian Literature. 1991. Vol.30. N4. P.501-534.

192. Toddes E. Mandelstam, Tjutcev // International Jornal of Slavic Linguistics and Poetics. 1974. N17. P.3-29.