автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Ленинградский текст Сергея Довлатова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Ленинградский текст Сергея Довлатова"

На правах рукописи

ВЕЙСМАН Ирина Зиновьевна

Ленинградский текст Сергея Довлатова

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Саратов - 2005

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века факультета филологии и журналистики Саратовского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского

Научный руководитель -

Официальные оппоненты -

кандидат филологических наук, профессор

Людмила Ефимовна Герасимова

доктор филологических наук, профессор

Елена Генриховна Елина

кандидат филологических наук Светлана Анатольевна Куликова

Ведущая организация -

Самарский государственный педагогический университет

Защита состоится 30 сентября 2005 г. в часов на заседании

диссертационного совета Д 212. 243. 02 при Саратовском государственном университете им. Н.Г. Чернышевского по адресу: г. Саратов, ул. Университетская, 59.

Отзывы на автореферат можно направлять по адресу:

410026, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, СГУ, факультет филологии и журналистики

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского.

Автореферат разослан « августа 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор

Ю.Н. Борисов

В современной гуманитарной науке достойное место занимает тенденция к осмыслению русской культуры в ее эстетическом единстве. Поэтому все большее внимание уделяется анализу сквозных процессов, охватывающих весь XX век и более крупные периоды, которые дают возможность проследить внутреннюю логику и динамику развития искусства. Один из них - складывание «городских текстов» в русской литературе. Исследование внутренней структуры, познание механизмов и форм преемственности в рамках городских текстов получает статус серьезной филологической проблемы. Обращения к городским текстам представляются продуктивными как в теоретическом, так и в историко-литературном плане.

Не трудно заметить, что изначальный импульс и первооснову для исследования городских текстов составляют работы о Петербурге и в частности концепция В.Н. Топорова о петербургском тексте русской литературы.

В последние годы на первый план выходит проблема определения границ петербургского текста. Наряду с суждениями о завершенности петербургского текста (В.Н. Топоров, З.Г. Минц, П.Е. Бухаркин, X. Хельберг-Хирн и др.) ряд ученых полагает, что он открыт (М.В. Рождественская, М.Ф. Амусин и др.). Продолжение петербургского текста связывают с некоторыми произведениями, созданными в Ленинграде, начиная с середины 50-х годов XX века. Попытки терминологического определения нового этапа развития петербургского текста привели к появлению таких понятий как «ленинградская школа», «ленинградская проза» и возникшее относительно недавно - ленинградский текст русской литературы. Соединение типологического сопоставления с подробным анализом литературного материала - именно в таком подходе видится актуальность данной работы, посвященной творчеству одного из самых талантливых ленинградских прозаиков второй половины XX века.

Объектом исследования стали художественные произведения С. Довла-това (юношеские стихи, рассказы, «Компромисс», «Заповедник», «Ремесло», «Наши», «Чемодан», «Филиал»), а также эпистолярное наследие автора, интервью, публицистика.

Предметом исследования в работе является ленинградский текст С. Довлатова, мифы и субстраты его составляющие; особенности поэтики; формы преемственности, связывающие ленинградский текст Довлатова с петербургским текстом русской литературы.

Цель исследования состоит в том, чтобы проанализировать особенности ленинградского текста С. Довлатова, проследить динамику его трансформации, выявить пути вхождения в петербургский текст.

В соответствии с целью диссертационного исследования намечены следующие задачи:

• рассмотреть вопрос о петербургском тексте русской литературы как открытой самовоспроизводящейся системе; определить место в ней ленинградского текста;

• описать топографию довлатовского Ленинграда;

• произвести «реконструкцию» ленинградского текста С. Довлатова на материале ранних произведений, показать роль писателей, принадлежащих к литературной группе «Горожане», в его формировании;

• проследить эволюцию ленинградского текста С. Довлатова, показать основные черты его своеобразия.

Методология диссертационного исследования предполагает использование историко-литературного, историко-культурного, интертекстуального, структурно-семиотического, стилистического, коммуникативного методов анализа.

Принципиальное значение для данного исследования имеют труды Н.П. Анциферова, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, В.Н. Топорова, Р.Г. Тименчика.

Теоретическая значимость работы заключается в развитии представлений о городском тексте, положенном северной столице, о взаимосвязи петербургского и ленинградского текстов русской литературы.

В диссертационном исследовании на материале городского текста продемонстрированы некоторые сквозные процессы литературного развития; точки разрывов и внутренняя непрерывность как имманентные черты литературного процесса.

Результаты работы могут найти практическое применение при дальнейшем осмыслении особенностей городских текстов, в том числе петербургского и ленинградского, а также в ходе изучения творчества С. Довлатова. Положения диссертационного исследования могут быть использованы при чтении курсов по истории русской литературы XX века, литературы русского Зарубежья, в разработке спецкурсов по прозе Довлатова, по истории неподцензурной литературы 60-80-х годов, по ироническому дискурсу в литературе второй половины XX века.

Научная новизна работы заключается в развитии теоретических положений о ленинградском тексте русской литературы как о продолжении петербургского текста, в комплексном исследовании своеобразия ленинградского текста С. Довлатова.

Положения, выносимые на защиту:

1. Петербургский текст русской литературы является открытой самовоспроизводящейся системой, которая, претерпевая трансформации, не утрачивает своей концептуальной и эстетической целостности. Тяготение петербургского текста к открытости нашло реализацию в ленинградском тексте русской литературы, который может рассматриваться как «глава» петербургского текста или сепаратно по отношению к нему.

2. Ленинградский текст русской литературы в новых условиях сохраняет, проблематизируя, принципиальные особенности петербургского текста, отмеченные В.Н. Топоровым и другими учеными: присутствие субстратов природной, материально-культурной, духовной сфер, особое внимание к слову, поэтике текста. Актуализируются парадигма «двойного счета», ощущение альтернативности, осознание эстетики как политики. Ориентация на художественное наследие прошлого проявляется в воз-

вращении в литературу образов «маленького человека» и «человека из подполья», в остранении соотношения собственной жизни писателя и искусства.

3. Ленинградский текст Сергея Довлатова - один из своеобразных вариантов реализации персонального городского текста. Дуальная структура, лежащая в основе невского города, осмысляется как взаимодействие петербургского и ленинградского пластов культуры. Прямые суждения о прошлом города, судьбах литераторов, комментирование топонимических изменений, с одной стороны, а с другой - обращения к городской мифологии, интертекстуальные связи с петербургскими классиками позволяют запечатлеть контраст поколений и эпох, но при этом дать понимание их связи. Травестийно актуализируется ощущение амбивалентности и альтернативности, «двойного взгляда» и «двойного кода». Ироническое ост-ранение рождает чувство не только сквозной видимости прошлого, но и ценности его присутствия в настоящем, ведет к осознанию реального положения вещей, пониманию нормы.

4. Ключевой для ленинградского текста С. Довлатова становится фигура A.C. Пушкина. Вывести имя Пушкина из «автоматизма восприятия», освободить от советских напластований, «прожить» Пушкина, проследить ходы его мысли, стилистические приемы первостепенно важно для писателя. Интертекстульными приемами Довлатов выстраивает «пушкинскую» линию в литературе. Из всего многообразия «петербургских» текстов, писательских имен от Гоголя и Достоевского до Бродского взгляд Довлатова выбирает лишь те, которые соотносимы с пушкинским образцом.

5. Ленинградский текст Сергея Довлатова может быть прочитан и как попытка выражения собственного экзистенциального опыта. Институциональные для петербургского/ленинградского текста приемы: двойничест-во, интратекстуальность, игра, театрализация бытия - передают драму рефлексирующего сознания творческого человека 60-х.

Апробация научных результатов. Основные положения диссертационного исследования были изложены в докладах на XXXVIII Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс» (Новосибирск, 2000), на научной конференции «Саратовская филологическая школа на рубеже веков: итоги и перспективы» (Саратов, 2000), на конференции молодых ученых «Филология в системе современных гуманитарных наук» (Саратов, 2001), на конференции «Автор - текст - аудитория: филологические науки в социокультурном пространстве XXI века» (Саратов, 2001), на конференции молодых ученых «Филология и журналистика в начале XXI века», посвященной 100-летию со дня рождения Г.А. Гуковского (Саратов, 2002), на Всероссийской конференции молодых ученых «Филология и журналистика в начале XXI века», посвященной памяти профессора Л.И. Баранниковой (Саратов, 2003), на конференции молодых ученых «Филология и журналистика в XXI веке» (Саратов, 2004). По материалам диссертации опубликовано 6 статей.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, включающего 448 наименований, и приложения - карты довлатовского Ленинграда. Общий объем диссертации - 212 страниц.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность избранной темы, дается интегрирующий обзор исследований, посвященных городским текстам, рассматриваются историко-литературные подходы к изучению ленинградского текста С. Довлатова, определяются новизна, цели и задачи работы, формулируются основные положения, выносимые на защиту.

В главе первой «Ленинградский текст как глава петербургского текста русской литературы» прослеживается история научного оформления и про-блематизации понятия петербургский текст русской литературы, обосновывается правомерность рассмотрения ленинградского текста русской литературы как нового этапа петербургского текста.

Историко-культурологический обзор позволяет диссертанту заметить, что наблюдения писателей, художников, философов над особой природой Петербурга впервые получили статус научной проблемы в трудах краеведов И.М. Гревса, выступившего с идеей «гуманитарной экскурсии», и его ученика Н.П. Анциферова, основу исследовательского метода которого составляли «литературные прогулки». Анциферов, обозревая городскую топонимику, идет вслед за литературным произведением, движется в пространстве, заданном литературой. Анциферову, автору работ о Петербурге Пушкина, Гоголя, Некрасова, Достоевского, удается продемонстрировать последовательное формирование петербургских образов и мотивов, высокую степень общности «петербургских текстов», позволяющую рассматривать их как единство.

Автор диссертационного исследования полагает необходимым подчеркнуть, что основы для определения явления, которое позже получило название «петербургский текст русской литературы», в рамках филологической науки заложили пушкинисты, гоголеведы, исследователи Достоевского.

Диссертантом отмечается особая роль Б.В. Томашевского, который, работая над темой «Пушкин и Петербург», проследил эволюцию образа города в пушкинских текстах и пришел к мысли, что речь идет не просто о петербургской теме в русской литературе, а о важных особенностях поэтики произведений, линия которых протянулась от Пушкина к Достоевскому и литературе начала XX века; Г.П. Макогоненко, который одним из первых в рамках исследования темы Петербурга актуализировал понятие преемственности в изображении города, констатировал открытие этой темы Пушкиным, описал особое ее художественное воплощение в «Домике в Коломне», «Медном всаднике», «Пиковой даме»; П.Н. Беркова, который, проследив «литературную биографию» Петербурга с момента его возникновения до послевоенных лет, «нащупал» те поворотные точки в развитии петербургско-ленинградской литературы, которые в дальнейшем станут предметом пристального изучения исследователей; Л.К.

Долгополова, одним из первых поставившего вопрос о формировании петербургской мифологии и ее преобразовании в начале XX века.

Аналитический обзор отечественных литературоведческих исследований, посвященных изучению образа Петербурга в творчестве отдельных писателей и поэтов, позволяет автору работы сделать вывод о приоритетном внимании ученых к идейному, содержательному наполнению образ Петербурга (Л. Долгопо-лов, В. Орлов, В. Бирон и др,).

В трудах В.Н. Топорова, Ю.М. Лотмана и других ученых тартуской школы разработано понятие петербургский текст русской литературы, определены основные его составляющие: субстратные элементы, относящиеся к различным сферам жизни (природной, материально-культурной, исторической, аксеологи-ческой и др.), семиотическая вписанность города и положенного ему текста в «двойную» ситуацию, мифогенность, гипертрофированная знаковость, общность художественного языка его субтекстовых образований, атмосфера игры и повышенной театральности, соотнесенность с предтекстами. Для нашего исследования важной представляется мысль Топорова, что только синтез этих элементов создает неповторимый код петербургского текста. В.Н. Топоров выделяет ядро петербургского текста: от основателя традиции Пушкина до ее «завершителей» Ахматовой и Мандельштама.

При всей семантической и эстетической связности петербургского текста в нем можно выделить внутренние образования, особые группы текстов или отдельные произведения.

Диссертантом обращается внимание на то, что описываемый В.Н. Топоровым, З.Г. Минц, М.В. Безродным, A.A. Данилевским механизм взаимодействия текстов внутри петербургского сверхтскстового образования верен не только для произведений XIX века и символистского периода.

Аналитический обзор дает возможность сделать вывод, что дальнейшие исследования петербургского текста шли по направлению, намеченному Топоровым, Лотманом, Минц. Литературный материал, избираемый для анализа, по времени создания относится к хронологическим рамкам, установленным Топоровым: творчество А.Белого (Пекка Песонен, Мирослав Дрозда), Е.Замятина (Л. Григорьева, Н. Кольцова), М.Зощенко (Л. Григорьева, С. Фомичев), К.Вагинова (Г. Кнабе), группы «Серапионовы братья», В.Набокова (С.Даниэль, Б.Аверин), А.Ахматовой (В. Топоров, А. Кулагин) и др.

Сложившись в стройную концепцию в трудах тартуских ученых, петербургский текст русской литературы с течением времени стал утрачивать присущую ему строгость за счет расширения круга явлений, относимым к нему. Попытки рассмотрения петербургского текста на материале произведений других искусств, разнообразные опыты описания этой системы ведут к расшатыванию, метафоризации самого понятия петербургский текст русской литературы.

Проблема уточнения границ петербургского текста в рамках научного исследования обусловлена не только динамическим развитием литературы, но и теоретико-культурными предпосылками.

З.Г. Минц, A.A. Данилевский, М.В. Безродный, говоря о категории открытости-закрытости, отмечают, что петербургский текст тяготеет к закрытости, имеет границу, хотя признают существование возможного случайного проникновения текстов-имитаций, текстов со случайными прорывами в проблематику или образность петербургского текста.

В работе представлены суждения современных исследователей. Часть из них связывает конец бытования петербургского текста с окончанием петербургского периода русской истории (Б.Гройс, П.Бухаркин), с утратой экзистенциальной составляющей Петербурга. Их оппоненты (М. Кураев, А. Пессина-Лонго) утверждают незавершимость петербургского текста. Главным аргументом выступает сам город-прецедент, который "никогда не умирал, ни под каким именем" .

В настоящее время выходит много работ, актуализирующих вопрос о продолжении петербургского текста: энциклопедические издания, сборники, статьи о ленинградской "второй культуре" и самиздате, - несомненная ценность которых в воссоздании литературной ситуации Ленинграда, установлении преемственности на биографическом уровне.

В ряде исследований высказывается идея прямого вхождения в петербургский текст авторов 50-80-гг. Среди них значительное место занимают работы о поэзии И. Бродского (В. Куллэ, Л. Лосев, А. Ранчин, Н. Меднис, М. Ке-нонен), В. Кривулина (Б. Иванов, Уолкер Клинт и др.), Л. Аронзона, В. Эрля, хеленуктов (В. Шубинский, Т. Никольская, С. Савицкий).

Одним из фактов, говорящих в пользу того, что сами ленинградские авторы ощущали себя продолжателями традиций, является бытование в их среде понятия «ленинградская школа прозаиков». Л. Лосев, исследуя природу феномена С. Довлатова, приходит к мысли, что поколение Довлатова переняло эстафету у петроградских авторов.

Исследовательских работ обобщающего характера, раскрывающих проблему продолжения петербургского текста, мало. Это исследования А. Арьева, М. Амусина, М. Рождественской.

Диссертант предлагает свое обоснование понятия ленинградский текст русской литературы. Рассуждая о границах ленинградского текста, диссертант руководствуется идей Ю.М. Лотмана о многослойности культуры, где слои движутся с разными скоростями. Переход от петербургского текста к ленинградскому происходил не во всех слоях одновременно.

Нам представляется, что конец петербургского периода истории, ознаменованный переименованием города, не означал прекращения «петербургского» периода русской литературы. По духу и Ахматова, и Мандельштам, и Вагинов -петербуржцы. А их текст — петербургский (вплоть до 60-х годов у Ахматовой). В их культурном сознании Петербург так и останется городом «настоящего», а не прошедшего времени. Их мысль устроена так, что неизменно возвращается к Петербургу. Ток их историй - прямой. Тогда как поколение конца 50-х, 60-70-х корректно назвать ленинградским. Именно таким им достался город по праву

1 Кураев М Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург // Новый мир 1996. №10 С 162.

рождения. Они не знали другого города, но «не зная, помнили» (В. Вейдле). Их история движется в двух направлениях: динамика судьбы влечет в будущее, культурная память - туда, «где жили поэты» (А. Блок). Постепенно прорисовываются значимые моменты подготовки ленинградского текста. Некоторые черты ленинградского текста можно встретить в произведениях более ранних (в том числе у Ваганова, Хармса и др.)

О «блокадном тексте» в составе петербургского текста русской литературы необходимо говорить отдельно2. Он стоит особняком в рамках городского текста. В произведениях О. Берггольц встречаются имена и Петербурга и Ленинграда. Боль страданий и страх пережитого снимают оппозицию во имя спасения жизни, сохранения Города. Имя «Петербург - Ленинград» стало синонимом не только мужества и стойкости, но и мученичества. Общая беда на время даже притупила чувства, вызванные арестами, репрессиями после убийства Кирова. Идея, которую Топоров полагал конгениальной петербургскому тексту, здесь реализуется не в метафорическом, а в ужасающе прямом смысле.

При многослойности и диффузности, присущей ленинградскому тексту, его доминанта, на наш взгляд, приходится на период с конца 50-х до середины 80-х годов. Причины - и в событиях в политической, общественной жизни страны, которые влекли за собой серьезные изменения в писательских приоритетах, поиски соответствий с реалиями разных эпох, и в эстетическом стремлении нового поколения ленинградских поэтов и прозаиков к соединению с петербургской культурой, прежде всего в поздних изводах петербургского текста. Если писателями 20-30-х годов использовались разные формы «подключения» к ядру петербургского текста - от пародийного синтеза его элементов до резюмирования, смущения традиции (в эмиграции), то в начале обозначенного диссертантом периода особенно напряженными становятся поиски механизмов «подключения» к прерванной традиции.

Что касается возможности выделения официальной и неофициальной ветви в рамках ленинградского текста, то принципиально важной для понимания его сущности оказывается неофициальная. В официальной литературе речь, на наш взгляд, может идти о своеобразном раскрытии темы города или, если следовать топоровской терминологии, о пересечениях на формальном уровне (например, в произведениях Д. Гранина, В. Конецкого и др.). По нашему мнению, идея спасения в том глобальном, панхронном смысле, какой ей придавался во все времена существования петербургского текста, у этих авторов своего воплощения не получает.

Финал ленинградского текста, на наш взгляд, хронологически не совпадает с переименованием города в Санкт-Петербург в 1990 году. Серьезные изменения, захлестнувшие страну в середине 80-х, естественно сказались и на судьбе Ленинграда, сам факт переименования стал шагом на пути дальнейшего восстановления культурной преемственности. Но пока можно констатировать, что XXI век еще «донашивает» ленинградский текст.

1 См. Рождественская М.В. «Ленинградский текст» петербургского текста // Материалы XXXI всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов Вып 9. СПб.: Изд-во СПб Университета.

2002. С. 3-14.

Не претендуя на полноту и правоту «последней инстанции», диссертант предпринимает попытку определить основной круг авторов и произведений, составляющих ленинградский текст: произведения Иосифа Бродского, Дмитрия Бобышева, Владимира Уфлянда, Леонида Аронзона, Виктора Кривулина, Владимира Эрля, Елены Шварц, Сергея Вольфа, Андрея Битова, Рида Грачева, Генриха Шефа, Бориса Бахтина, Владимира Марамзина, Игоря Ефимова, Сергея Довлатова, Александра Кондратова и др.

С опорой на методологию, предложенную В.Н. Топоровым, в диссертационном исследовании сделана попытка установить основные черты ленинградского текста:

• субстрат природной сферы, в котором большое значение придается неизменным на протяжении трех столетий существования города климату, ландшафту, природным условиям;

- субстрат материально-культурной сферы: планировка, характер застройки центральной части практически не изменился за годы советской власти, но неустанная работа памяти и воображения провоцировала особого рода ностальгию, создающую разительный контраст прошлого и настоящего;

- субстрат духовной сферы: в Ленинграде, так же, как и в Петербурге, история творилась одновременно с мифологией. Среди составляющих данного субстрата необходимо выделить не только свидетельства, подлинные истории, но и мифы, предания о городе и его жителях. Наиболее интересными и показательными, на наш взгляд, являются: «коммунистический» миф Ленинграда, эсхатологические мифы, мифы, связанные с историческими деятелями эпохи (Лениным, Романовым и др.), мифы о выдающихся литераторах, художниках, ономастические мифы. Зачастую в основе ленинградских мифов лежат мифы петербургские, но иронически, пародийно трансформированные. Отличительной чертой субстрата духовной сферы ленинградского текста является появление мифа о «жителе города». Попытка рассмотрения особенностей ментальности ленинградцев говорит о саморефлектирующей природе культуры города;

- парадигма «двойного счета», идущая от самого основания города, в которую оказался вписан и Ленинград, реализуется на всех субстратных уровнях ленинградского текста, что порождает имманентное ощущение двойственности и альтернативности;

- эстетика как политика в ленинградском тексте; поиск ориентиров в художественном наследии прошлого (особая роль в эстетических и этических исканиях авторов ленинградского текста отводится A.C. Пушкину); про-блематизация соотношения «собственной жизни и искусства», выросшего из особого для «невского города» соотнесения текста с внетекстовой реальностью;

- возвращение в литературу традиционных персонажей петербургского текста - «маленького человека», «человека из подполья». Но теперь эти герои наделены всеми чертами «человека новой эпохи»;

- особая поэтика ленинградского текста: строгость формы; гипертрофированное внимание к слову как к «главному герою произведения».

Обозначая критерии отнесения произведения к ленинградскому тексту, можно сказать, что ни ленинградское происхождение авторов, ни упоминание ленинградских реалий на страницах произведений, ни присутствие какого-либо одного из компонентов не могут считаться достаточными основаниями. Только комплексное соединение субстратных элементов, традиционных мотивов позволяет рассматривать произведение в рамках данного сверхтекстового единства.

Идеи, мотивы, приемы, возникшие еще в XIX веке, включенные в орбиту достижений и потребностей современной литературы, прямо или опосредованно, «всерьез» или пародийно, скрыто или нарочито явно, удерживают петербургский-ленинградский текст от распада. Новые повороты старых тем, неожиданные ракурсы и решения, обогащенная языковая палитра, интерес к синтезу традиций и позволяют ему оставаться живой самовоспроизводящейся системой.

Создав свою мифологию, впитав ряд элементов западной культуры, включившись в текущий литературный процесс, ленинградский текст оказался неразрывно связанным с текстом петербургским. Причем именно ленинградский текст, сложившийся во второй половине XX века, вобравший в себя сложные разнообразные произведения искусства, дает возможность наглядно продемонстрировать те пути, по которым осуществляется литературная преемственность.

В главе второй «Зовут меня все так же. Национальность - ленинградец. По отчеству с Невы»: Ленинградский текст Сергея Довлатова исследуются особенности ленинградского текста Довлатова, в их эволюции открывающие глубинные черты эстетики писателя; рассматриваются субстратные уровни, составляющие ленинградский текст Довлатова; выявляются формы преемственности, связывающие его с петербургским текстом русской литературы.

В работе представлен анализ топографии довлатовского Ленинграда в биографическом аспекте. Знакомство с локусами, обладающими особой творческой аурой (Невский проспект, Университет, ЛИТО и др.), приобретает дополнительный смысл, если вспомнить мысль Лотмана о соотношении «дискурсивных и недискурсивных практик». Эстетизация повседневного поведения, претворение литературного быта в литературный факт, рождающие ассоциации с ситуацией в художественных кругах начала XX века, позволяли Довлатову и его современникам подчеркнуть свою культурную ориентацию, выработав систему многослойных соответствий в сферах творческой топографии и биографии.

В работе рассмотрены юношеские поэтические опыты Довлатова, его ранняя проза в контексте эстетических исканий писателей литературной группы «Горожане», которые оказали значительное влияние на его становление как творческой личности. Диссертантом отмечается, что незначительное присутствие ленинградских реалий компенсируется разнообразием приемов, являющихся характерными приметами поэтики ленинградского текста: присутствием элементов фантастики, гротеска, пародийности, театрализации, ритмизации прозы. Стоит сказать, что данные черты были ярко представлены в Ленинград-

ской прозе этого времени, в том числе и у писателей - «горожан». Довлатов впитывал и «примерял на себя» все то, что предлагала ленинградская литературная школа. Подобную концентрацию приемов ленинградского текста мы не встретим в зрелом творчестве прозаика. Ее, на наш взгляд, можно объяснить лишь сознательным экспериментом, проводимым Довлатовым, и как следствие - «естественным отбором». Кроме того, воспоминания друзей, да и сами тексты Довлатова дают основание полагать, что его знакомство с художественными достижениями первой половины века (обэриутов, А. Белого, В. Набокова и др.) происходило опосредованным путем - через произведения ленинградских авторов (в значительной степени В.Марамзина). Возможно, Довлатов бережнее других отнесся к опыту юности. Вдумчиво переработав все накопленное, он пришел к созданию особой, даже в рамках ленинградского текста, «довлатовской», манеры письма.

Анализ приводит автора диссертации к выводам о том, что юношеские стихи и ранняя проза явились первой попыткой пространственной самоидентификации писателя, этапом складывания, накопления, отбора тем и приемов, важных для формирования «сверхтекстового явления», называемого нами ленинградским текстом Сергея Довлатова.

Специфика ленинградского текста Довлатова обусловлена восприятием хронотопа Ленинграда: пространство, хранящее память о прошлом, и советское время.

Ленинград осмыслялся писателем не как обыкновенный мегаполис, а как город, сохранивший свою «душу». По Довлатову, Ленинград - не город-музей, не застывший миф, не окаменевшая цитата (как, например, в романе А. Битова «Пушкинский Дом»), Ленинград - развивающийся современный город, в котором прошлое сосуществует с настоящим. С Ленинградом у Довлатова, в первую очередь, связано ощущение «дома» (живет ли автобиографический герой в Ленинграде, Таллинне или Нью-Йорке).

Современный ему Ленинград видится Довлатову как многоуровневая структура, но эта многослойность существует лишь в его сознании, большинством же городское пространство воспринимается линейно. От писательского взора не ускользает соседство гранитных набережных, храмов и современных безликих зданий, контрастность исконных названий и новых, введенных советской властью.

Включая в свои произведения топонимы, связанные с литературным прошлым города, Довлатов пытается войти в петербургское писательское «сообщество», нащупать связующую нить времен, создать одновременно ощущение непрерывности и прерванности литературного процесса.

Образ города позволяет Довлатову актуализировать синхронный, так и панхронный аспекты городской культуры. Изображение Ленинграда не ограничивается вещно-объектным уровнем. Образ города осложнен элементами исторической и социальной конкретизации изображаемого, идущей от традиции XIX века, мифологическими вкраплениями - от старых петербургских преданий до советских и поколенческих мифов.

Ленинградский миф в довлатовском творчестве соткан из мифов предшествующих времен и мифов окружающей культуры. С. Довлатов обращается к мифу о возникновении города вопреки природе, в соответствии с которым сама жизнь Ленинграда при советской власти выглядит противоестественной; миф о гибели города, построенного «на костях», получает развитие в качестве идеи, предсказывающей крах советскому строю.

В творчестве Довлатова мы не найдем историософского или метафизического осмысления фигуры Петра I, заданного традицией русской литературы. Миф о Петре подвергается иронической, травестийной трансформации, он находится в двойном фокусе. С одной стороны, подчеркивается комизм его соприкосновения с советской культурной реальностью, снижается драматическая патетика (появление царя в очереди за пивом в «Чемодане»), с другой стороны, ироническое остранение дает возможность более глубокого осмысления истории.

Рядом ученых и литераторов было замечено, что ко второй половине XX века актуализировалось противопоставление Петра как демиурга и Ленина, мыслившегося основателем нового города: подключение к мифу о Петре происходит по ассоциативному принципу. Рассматривая трансформацию петровского и ленинского мифов в творчестве С. Довлатова, диссертант отмечает, что подспудное сопоставление этих фигур рождает явление «обратной зеркальности», и как следствие «внутреннюю антитетическую напряженность»3, которая составляет важное неотъемлемое свойство петербургского текста. Одной из составных частей мифа о Петре является миф о Медном всаднике, во всех трактовках которого подчеркивается его значительность и уникальность. Технология появления скульптур Ленина описывается Довлатовым в терминах не искусства, а заводского производства. Растиражированный Ленин - не более чем симулякр.

Довлатов констатирует десакрализацию советского ленинского мифа. Ленин неоднократно становится персонажем довлатовского театра, например, когда в «Шоферских перчатках» Ленин явлен двойником Деда Мороза на елке. Обнажая инвариантную основу своих героев, Довлатов подчеркивает, что их сходство лежит в плоскости несерьезного, почти ритуального, характера функционирования. Имя Ленина в литературном творчестве Довлатова выступает как «свернутый миф», порождающий целый спектр отсылок и ассоциаций.

Ленинградский миф рождается при его включении в основной миф 60-х, который связывался с хэмингуэевской эстетикой, распространившейся на все стороны жизни, начиная с внешности, моды, до литературных приоритетов. В творчестве Довлатова хэмингуэевский миф как составная часть мифа поколения интересным образом наложился на «ленинградскую» почву и вызвал в ней заложенные семиотические резервы: подтекст прочитывается как театральная поза (например, роль неоцененного интеллектуала или разочарованного влюбленного), возможность «доверить жизнь литературе» вступает во взаимодействие с литературоцентричностью ленинградского текста, характерная для питерцев

5 Топоров В Н Петербург и «петербургский текст» русской литературы (Введение в тему) // Петербург и петербургский текст русской литературы. СПб.- Искусство-СПб, 2003 С 23.

интрввертность совмещается со скрытой эмоциональностью, диктуемой хэмин-гуэевским кодексом. Хэмингуэй для Довлатова прочно связан со временем ленинградской юности, его невидимое присутствие в тексте - мета прошлого, которое не оставляет человека даже спустя годы. В главе прослеживается пространственно-временная перекодировка хэмингуэевского мифа в прозе Довлатова. Так, например, в «Филиале», где основное действие происходит в США, склонность к иллюзиям, излишняя доверчивость и романтичность, продиктованные хэмингуэевским мифом, увидены остраненным взглядом Довлатова -участника симпозиума в Америке. Надежда на то, что литература способна изменить жизнь, подорвана. Довлатов - писатель не позволяет себе открыто комиковать, иронизировать. Его состояние хорошо передается бахтинским выражением «стыд серьезности». Неоднократные перенесения из одного пространственно-временного локуса в другой, смена кодов - приемы, которыми пользуется Довлатов, чтобы развенчать юношеский миф. Он не низвергает кумира, он просто показывает, что ценности изменились: «На передний план выдвинулись какие-то странные вещи: выяснилось, что у меня есть семья,... что дети - это не капиталовложение,... а что это какие-то божьи создания, от которых ты зависишь, которые тебя критикуют и с которыми ты любой ценой должен сохранить нормальные человеческие отношения»4.

Анализ дает основание полагать, что в зрелом творчестве Довлатова «меты Хэмингуэя» из области сюжетной и мотивной перемещаются в сферу стиля (жесткость и одновременно впущенный в повествование лиризм, риторичность внутренних монологов и др.).

Литературная специфика мифа Довлатова (по сравнению с текстами Бито-ва, Бродского и др.) заключается в выстраивании связей с петербургским мифом по ассоциативному принципу : петербургский миф как культурный код, априори присутствующий в сознании читателя. Стоит заметить, что если отношения с петербургской традицией складываются при помощи приемов «обратного зеркала», двойного кодирования, травестии, то ощущение остраненности при непосредственном вхождении в хэмингуэевский миф создается благодаря временной и пространственной дистанцированности.

Одной из форм включения в петербургский текст становятся интертекстуальные связи, явленные в довлатовской прозе. В работе показано, что интертекстуальность представляет собой не только цитатные, аллюзионные отсылки к творчеству писателей-классиков (Пушкина, Достоевского, Гоголя, Некрасова, Блока и др.), но реализуется на фабульном, мотивном, композиционном уровне. Вырабатывая свои нравственные и эстетические принципы, Сергей Довлатов в качестве ориентиров выбирает творцов петербургского текста.

Определяющей фигурой в литературе для Довлатова является Пушкин. Довлатову важно вывести имя Пушкина из «автоматизма восприятия». Довлатов в карикатурном виде демонстрирует абсурдность бытования советского пушкинского мифа, разыгрывает его, обживает по законам театра. Довлатов-

4 Довлатов С Д Собр соч ВЗт СПб. Лимбус-пресс, 1995 Т 3 С. 352.

ский театр абсурда творится путем двойного нарушения конвенции ожидаемого и вследствие этого возникающего иронического модуса.

Пушкин на фоне всеобщей «липы» становится мерилом истинного, непреходящего в мире. Имя Пушкина выступает маркером изменившегося времени, нравов, поколенческого и политического разрыва.

Стремлением вернуть живого Пушкина можно объяснить многократную и разнообразную цитацию пушкинских текстов (на лексическом и сюжетном уровне) в неподходящем контекстном окружении или в искаженном виде (прием близкий к остранению).

Игровые ситуации служат разрушению стереотипа, поддерживают эффект остранения и акцентуации изображаемого. Этот театр игры в имена и роли дает возможность высказать то, что на самом деле в эти имена и роли не укладывается. Травестирование пушкинского петербургского текста помогает выявить суть советской жизни, ненормальной и дисгармоничной. Ленинградский текст Довлатова «очищает» Пушкина от фальши советских напластований.

Для Довлатова важно не только демифологизировать пушкинский миф, но, как пишет Генис, «примерить его на себя», «попытаться прожить Пушкина» (в «Заповеднике» это делал Алиханов), что точно ложится на восприятие собственной биографии писателями-шестидесятниками. Осмысляя свою жизнь в литературе, герой Довлатова Алиханов во многом повторяет ходы пушкинской мысли. Он находит у Пушкина подкрепление своей эстетической позиции: «Больше всего меня заинтересовало олимпийское равнодушие Пушкина... Его неизменное стремление к последней высшей объективности. Подобно луне, которая освещает дорогу и хищнику и жертве... Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе... Не монархист, не заговорщик, не христианин - он был только поэтом, гением и сочувствовал движению жизни в целом»5.

В диссертационной работе подчеркивается, что для Довлатова оказываются важными не сюжеты пушкинских произведений как таковые, а ходы его мысли и приемы стиля, что сам метод работы над словом - «писать коротко, изысканно и блистательно по форме» - Довлатов сознательно выбрал для себя во многом из стремления писать «по-пушкински». Довлатову видится в этом один из путей возвращения настоящей, подлинной жизни, нормы и гармонии. Таким образом, язык довлатовской прозы становится носителем его темы, эстетики.

Фиксируя диалогические отношения с произведениями других писателей - творцов петербургского текста, диссертант отмечает фрагментарный характер связей в отличие от цельности, присущей обращениям к Пушкину.

В главе показано, как старинные петербургские легенды о Гоголе, Достоевском, отсылки к их творчеству и судьбам, сплавляясь с историей семьи автора и включаясь в ряд рассуждений о принципах и индивидуальном стиле писателя, позволяют Довлатову подчеркнуть те устои, которые в его художественном сознании существовали в связи с петербургским текстом Пушкина: непри-

' Довлатов С.Д. Собр. соч : В 3 т. Т. 1. С. 361.

ятие морализаторства и утверждение исключительно эстетических ценностей.

Автор диссертации, отмечая редкость точных текстуальных совпадений с писателями 20-30-х годов (Зощенко, Добычин), доказывает (основываясь на работах И. Сермана, В, Эйдиновой, Б. Парамонова, Ю. Щеглова и др.), что именно приемы пушкинской прозы, взятые на вооружение писателями-творцами петербургского текста 20-30-х годов, а затем укорененные Довлатовым в своих произведениях, составляют то неуловимое, на первый взгляд, родство с петер-бургско-ленинградской литературой, на которое обращают внимание исследователи довлатовской прозы (Б. Парамонов, Ю. Власова, И. Сухих).

В главе отдельное внимание уделено обращением Довлатова к поэзии Серебряного века. Отсылки к стихотворениям Блока, Мандельштама, Гумилева единичны и рассчитаны на безошибочное узнавание. Строки поэтов Серебряного века появляются в довлатовских текстах в самые серьезные периоды жизни героев, в моменты перелома (эмиграция в «Чемодане», встреча с бывшей женой в «Филиале» и др.), когда недопустимо никакое снижение, ироническая ухмылка; цитаты аккомпанируют развитию сюжета, удерживают искренний, исповедальный тон повествования; по-новому раскрывают бытийные ценности, пушкинские константы (мотивы милости, прощения, предопределенности судьбы творца).

Ленинградский текст Довлатова отмечен прочными диалогическими отношениями с творчеством писателей-современников. Одной из форм установления диалога становится своеобразно работающий механизм претворения литературного быта в литературный факт, который сам автор в интервью Дж. Глэду назвал «псевдодокументапизмом» (мозаичная россыпь вариантов событий, всякий раз происходящих с разными персонажами, носящими имена реальных людей: партийных функционеров Ленинграда, чиновников от литературы, сотрудников журналов, писателей и поэтов). По мнению диссертанта, использование такой поэтики вызывает к жизни сквозной мотив петербургского текста - утверждение мнимости жизни, возможность балансировать на границе двух миров, - идущий от гоголевского «Невского проспекта».

С одной стороны, антитетический принцип, лежащий внутри этого мотива, позволяет заострить «конфликт» поверхностного и истинного, глубокого. С другой же стороны, мнимость, миражность становятся гранью фантастического в ленинградском тексте. Топоров видит в фантастичности «уход от грубой типичной петербургской действительности, от эмпирической реальности к высшей и подлинной реальности, аё геаНога»6.

Кроме того, Довлатов пользуется собственно интертекстуальными приемами. Диссертант приводит примеры как прямых, так и скрытых отсылок к стихотворениям А. Кушнера, Л. Виноградова, Г. Горбовского, почти всегда окрашенных иронией. Единственный современный поэт, пользующийся безоговорочным уважением Довлатова, - Бродский (что порой не снимает острой иронической подоплеки).

6 Топоров В.Н Петербург и «петербургский текст русской литературы». С. 89

Герой, поименованный И. Бродский, неизменно присутствует почти во всех довлатовских произведениях. Он восхищает своим свободолюбием, которое заключено не в словесной фронде, а в жизни вне советской власти; всепроникающей ироничностью. Но главное то, что Бродский является воплощением поэзии. В ответе на вопрос анкеты журнала «Иностранная литература» о Бродском Довлатов прямо указывает на его литературную генеалогию, отсылая читателя к своим же размышлениям о Пушкине в «Заповеднике»: «... художник созидательного, позитивного направления, не формалист или декадент, а неоклассик, равно далекий как от любой идеологии, так и от холодного новаторства, прямой потомок Пушкина в отечественной литературе, мастер, творчество которого есть пример высокой духовности и чистого эстетизма»7.

В рассказе «Жизнь коротка» встречаем интересный случай наложения прототипов, когда в образе писателя Левицкого соединены черты Бродского и Набокова. Несмотря на явную несхожесть этих фигур, Довлатов видит почву для сближения в их отношении к языку, в том, что они выволакивают «русскую литературу из провинциального болота». По Довлатову, именно Набоков и Бродский становятся продолжателями пушкинской линии в литературе, потому что не соблазнились общественно-политическим занятием, а остались художниками, служителями слова. Таким образом, эстетическое переживание, проходящее через все творчество Довлатова, нашло выражение в этом полигенетичном образе.

Интертекстуальными приемами Довлатов выстраивает «пушкинскую» линию в литературе. Из всего многообразия «петербургских» текстов, писательских имен взгляд Довлатова избирает лишь те, в которых он улавливает родство с пушкинским творчеством, судьбой. Довлатов высвечивает те грани писательского таланта, биографических коллизий у литераторов разных поколений (от Гоголя и Достоевского до Бродского), которые соотносятся с пушкинским образцом. Он формирует свой образ традиции в литературе, концепирует свое представление о непрерывности литературного процесса, осуществляет перевод эстетических проблем в этические.

Лениградский текст Сергея Довлатова становится своеобразным актом саморефлексии, попыткой диалога с самим собой, опытом осмысления художником 60-х своих взаимоотношений с социумом и культурой. В качестве способа раскрытия своего экзистенциального опыта Довлатов прибегает к различным формам интратекстуальности, деойничеству, игровой стихии. Интратек-стуальные переклички, явленные на лексическом, структурном, мотивном уровнях обостряют «двойную» ситуацию. Они делают невозможным восприятие «прямого слова», совпадающего с описываемым предметом или событием. Поэтика «автообращений» способствует разрушению стереотипического, мифологизированного, зашоренного (в том числе и советского) видения, поддерживает эффект иронического остранения. Таким образом, в ленинградском тексте Довлатова проблематизируется ощущение двойственности (оглядка, двойной фокус изображаемого), альтернативности.

7 Цит. по: Рогов О Фотографии на картоне // О Довлатове Тверь Другие берега, 2001. С 143

Говоря об интратекстуальных перекличках в системе образов, диссертант обращает особое внимание на проблему двойничества, решаемую Довлатовым на нескольких уровнях: пародийном, ассоциативном. Специально рассматривается случай двойничества центральных персонажей его книг. Помимо внешнего сходства Довлатова из «Компромисса», Алиханова из «Зоны», Алиханова из «Заповедника», Далматова из «Филиала», Григория Борисовича Кошица из рассказов «Игрушка», «Ариэль» объединяет то, что все они «живут в абсурде», а кроме того каждый из них воспринимает «слово» как способ выживания.

В ленинградском тексте Довлатова в рамках одного произведения происходят «встречи» двойников, таким образом автор как будто внутренне проигрывает варианты развития судьбы героев или, наоборот, предотвращает личное столкновение, лишь намеком продуцируя «другую» точку зрения. В рассказе «Встретились, поговорили» интересен случай «расслоения» образа двойника. Лиза Маковская - воплощение разухабистости, дерзости, в определенной степени нон-конформизма, внешне эпатажной жизни, ведущей к несчастливому финалу. Головкер - реализация довлатовской мечты о спокойной, благополучной жизни. Это две стороны довлатовского героя, которые в читательском сознании сливаются в единый характер. Их совмещение - в самом грубом, схематичном плане - дает образы Алиханова, Довлатова, Далматова.

Размышляя о довлатовских произведениях, созданных в эмиграции, диссертант приходит к выводу, что все они написаны на русском материале. Мотив памяти организует ленинградский текст нью-йоркца Довлатова: это печаль по ушедшей юности, по утраченным иллюзиям, по городу, с которым осталась только умозрительная связь. Америка кажется анти-Ленинградом, в повествование как будто вставлено зеркало, одновременно отражающее «тот» и «этот» мир по законам перевернутой противоположности. Взгляд из Нью-Йорка на ленинградское пространство образует зазеркалье, где настоящее и будущее отражаются в прошлом, а былое обусловливает грядущее. Оно позволяет видеть то, что в данный момент недоступно взору. Прошлое в этом случае становится объемным, оно включает в себя не только реальные ленинградские события, но и пласт петербургской культуры (данный в виде топонимов, коллизий истории, интертекстуальных вкраплений). Художественное пространство Петербурга-Ленинграда раздвигается настолько, что создастся иллюзия бесконечности. В ленинградском тексте Довлатова человеческая память смыкается с Памятью города, транслируя уникальную суть «невской» души.

Специфика ленинградского текста Довлатова связана и с многофункциональностью иронии Писатель иронизирует не только над яркими проявлениями советской жизни, но и над тем, что «является бесспорной ценностью собственного внутреннего мира, ирония открывает выход в широкое культурное пространство литературных перекличек, <...> становится средством сопоставить актуальную ситуацию современности с ситуацией»8 прошлого, ведет к осознанию реального положения вещей, пониманию нормы.

* Зубова Л Свобода языка - выход из времени II История ленинградской неподцензурной литературы-1950-1980-е годы. СПб • Деан, 2000 С. 163

В.Н. Топоров, размышляя о критериях распознания петербургских текстов, в качестве одного из них называет единую смысловую установку: «путь к нравственному спасению, духовному возрождению»9. На наш взгляд, такой «спасительной» идеей в ленинградском тексте Довлатова становится поиск нормы в противовес абсурду и безумию. Сам факт создания литературных произведений «вопреки» обстоятельствам становится средством преодоления абсурда, противостояния разрушению личности. Сохранение и передача информации и есть то нормальное течение жизни, которое по Довлатову определяет сущность культуры города на Неве.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования, намечаются его перспективы Возникнув как результат наблюдений поэтов, художников, представления об особой природе петербургской литературы стали оформляться научно сначала в трудах пушкинистов, гоголеведов, исследователей Достоевского, а затем в разработанной учеными Тартуской школы концепции петербургского текста русской литературы.

Понятие петербургского текста, имеющее серьезное значение для осмысления литературы, в настоящее время широко и не всегда отрефлектированно используется для описания произведений других искусств. Кроме того, концепция петербургского текста стала утрачивать присущую ей строгость за счет расширения круга собственно литературных явлений, включаемых в нее. Поэтому проблематизация границ петербургского текста представляется острой в историко-культурном и теоретико-литературном планах.

Полагаем, что ленинградский текст является главой петербургского текста, но При этом может рассматриваться сепаратно по отношению к нему. Анализ литературного материала убеждает, что при многослойности и диффузности, присущих ленинградскому тексту, доминанта его приходится на период с конца 50-х до середины 80-х годов.

Возникновение ленинградского текста (как продолжения петербургского), на наш взгляд, обусловлено временем его формирования и поколением писателей, эстетические стремления которых были направлены на поиск путей и механизмов, ведущих к соединению с петербургской культурой.

Ленинградский текст русской литературы с его референцией советской идеологии и жизни, элементами западной культуры, с собственной мифологией, дает возможность проследить те пути, по которым прямо или опосредованно, всерьез или пародийно, скрыто или нарочито явно осуществлялась литературная преемственность.

Ленинградский текст С. Довлатова, на наш взгляд, - один из своеобразных вариантов реализации персонального городского текста. Его исследование - это в той или иной мере опыт реконструкции, попытка распознать, расшифровать один из пластов творческого сознания автора, возможность увидеть целостность поэтики, стиля и мировоззрения писателя.

Изучение петербургского текста русской литературы (в том числе и ленинградского текста как одного из этапов его развития) убеждает в его значи-

' Топоров В.Н. Петербург и «петербургский текст» русской литературы С. 27.

тельном эвристическом потенциале. Литературоведческие исследования создают контекст для исследования «текстов искусства» (петербургского текста в живописи, петербургского текста в музыке) и шире - текста петербургской культуры.

Перспективным представляется научное описание персональных ленинградских текстов, что позволит обогатить и уточнить в диахронном и панхрон-ном плане само понятие ленинградский текст русской литературы. Осмысление границ петербургского текста русской литературы, стимулированное исследованиями литературы 20-30-х годов, «блокадного текста», прозы и поэзии 50-€0-х годов, актуализирует, на наш взгляд, проблему соотношения линейного и нелинейного развития отечественной литературы.

Бесспорно, внимания заслуживает фиксация изменений в культурном облике Петербурга и рассмотрение современного состояния петербургской литературы, поскольку вопрос о продолжении/ завершении петербургского текста русской литературы носит не только академический характер.

Осмысление города и положенного ему текста - та отрасль гуманитарного знания, которая напрямую влияет на формирование современной культурной реальности. Ее уровень определяется не только поиском новых форм, но и гораздо большей степени актуализацией Памяти города. Поэтому обращение к данной теме - повод задуматься о незыблемости вечных ценностей.

Основные положения диссертации отражены в следующих нубликаци-

1. Вейсман И.З. О художественном методе Сергея Довлатова // Материалы XXXVIII Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Новосибирск: Изд-во Но-восиб. ун-та, 2000. С. 35- 36.

2. Вейсман И.З. К вопросу об интертекстуальности в прозе С. Довлатова // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001. Вып. 4. С. 63- 64.

3. Вейсман И.З. К вопросу о ленинградском тексте С. Довлатова // Автор. Текст. Аудитория: Межвуз. сб. науч. трудов. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2002. С. 48-51.

4. Вейсман И.З. Сергей Довлатов и литературная группа «Горожане» // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2003. Вып. 6. С. 96 - 99.

5. Вейсман И.З. Ленинградский текст как «глава» петербургского текста русской литературы // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов: Изд-во Латанова В.П., 2004. Вып. 7. Ч. 1-П. С. 148 -152.

6. Вейсман И.З. Путь в литературу: заметки о ранней прозе С. Довлатова (к вопросу о ленинградском тексте в раннем творчестве С. Довлатова) // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов, 2005. Вып. 8. С. 124- 128.

Вейсман Ирина Зиновьевна Ленинградский текст Сергея Довлатова Автореферат

Подписано в печать 18.08.05 г. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать трафаретная. Объем 1,0 усл. печ. л. Тираж 100 экз. Заказ 68 Типография АВП «Саратовский источник»

Лид. ПД № 7-0014 от 29 мая 2000 г. г. Саратов, ул. Университетская, 42, оф.22 т. 52-05-93

*u9?g

РНБ Русский фонд

2006-4 11920

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Вейсман, Ирина Зиновьевна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. Ленинградский текст как

глава петербургского текста русской литературы

1.1. Научные предпосылки понятия петербургский текст русской литературы

1.2. Петербургский текст русской литературы: возникновение, развитие и проблематизация понятия

1.3. Ленинградский текст русской литературы как этап развития петербургского текста

ГЛАВА II. «Зовут меня все так же. Национальность - ленинградец. По

Отчеству - с Невы»: Ленинградский текст Сергея Довлатова

2.1. Топография довлатовского Ленинграда

2.2. Истоки ленинградского текста в юношеских стихах и ранней прозе С. Довлатова

2.3. Образ города в ленинградском тексте Довлатова

2.4. Функционирование мифов в ленинградском тексте Довлатова

2.5. Пушкинский пласт в ленинградском тексте Довлатова

2.6. Интертекстуальные связи с классическими петербургскими текстами и текстами начала XX века

2.7. Интертекстуальные связи с текстами современников

2.8. Интратекст у Довлатова

2.9. Ленинградский текст «нью-йоркца» Довлатова 161 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 171 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 176 ПРИЛОЖЕНИЕ: карта довлатовского Ленинграда

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Вейсман, Ирина Зиновьевна

В современной гуманитарной науке достойное место занимает тенденция к осмыслению русской культуры в ее эстетическом единстве. Поэтому все большее внимание уделяется анализу сквозных процессов, охватывающих весь XX век и более крупные периоды, которые дают возможность проследить внутреннюю логику и динамику развития искусства. Один из них - складывание «городских текстов» в русской литературе.

По мере освоения специфики «городских» текстов возникает необходимость в осмыслении истоков этого художественного явления.

Основываясь на идее «всеобщей текстуальности», К. Линч в книге «Образ города», М. Бютор в работе «Роман как исследование», а также ряд других ученых говорят о возможности прочитать город как текст, улавливая в структуре текста города сближение с привычным для читателя художественным текстом. Образ города - текста всегда индивидуален. Но в то же время типологически маркирован.

Ю. М. Лотман пишет о городах концентрического и эксцентрического типа: «Концентрическое положение города в семиотическом пространстве, как правило, связано с образом города на горе (или на горах). Такой город выступает как посредник между землей и небом, вокруг него концентрируются мифы генетического плана (в основании его, как правило, участвуют боги), он имеет начало, но не имеет конца - это «вечный город». Эксцентрический город расположен «на краю» культурного пространства: на берегу моря, в устье реки. Здесь актуализируется не антитеза «земля/небо», а оппозиция «естественное/искусственное». Это город, созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею, что дает двойную возможность интерпретации города: как победы разума над стихиями, с одной стороны, и как извращенности естественного порядка, с другой. Вокруг имени такого города будут концентрироваться эсхатологические мифы, предсказания гибели, идея обреченности и торжества стихий будет неотделима от этого цикла городской мифологии. Как правило, это потоп, погружение на дно моря»1.

В. Н. Топоров, исходя из мифопоэтических и аксиологических предпосылок, выделяет тексты «города-девы» и «города-блудницы». «Сознанию вчерашних скотоводов и земледельцев, - пишет В. Н. Топоров, -преподносятся два образа города, два полюса возможного развития этой идеи - город проклятый, падший и развращенный, город над бездной и город-бездна, ожидающий небесных кар, и город преображенный и прославленный, новый град, спустившийся с неба на землю» . Исходя из этой логики, архетипом города-блудницы становится Вавилон, а города-девы -Иерусалим.

Н. Е. Меднис отмечает, что «города всегда обладали некой ослабевающей или усиливающейся со временем метафизической аурой. Степенью выраженности этой ауры <.> во многом определяется способность или неспособность городов порождать связанные с ними сверхтексты. Именно наличие метафизического обеспечивает возможность перевода материальной данности в сферу семиотическую, в сферу символического означивания, и, следовательно, формирование особого языка описания, без чего немыслимо рождение текста»3.

В данном случае мы говорим уже не просто о городе как тексте, а о городском тексте, тексте исключительной сложности, когда он рассматривается не только как образ внеположенного, а приобретает силу вызывать изменения в нем. Текст такого типа наделен функцией смыслопорождения, синтезируя свое и чужое, текстовое и лежащее за рамками текста, тем самым генерируя чувства, идеи, философские концепции в сознании воспринимающих.

1 Лотман Ю. M. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Труды по знаковым системам. VIII. Тарту, 1984. С. 31.

2Топоров В. Н. Заметки по реконструкции текстов. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // Структура текста. М., 1980. С. 122.

3 Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе // kniga.websib.ru

В настоящее время городские тексты рассматриваются как сверхтекстовые единства4. Методологическую базу для исследования сверхтектов заложили В.Н. Топоров, А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов, ILA. Купина, Г.В. Битенская и др.

При всем типологическом разнообразии сверхтексты отмечены рядом общих признаков, выделенных Н.Е. Меднис5, которые, на наш взгляд, являются важными для дальнейшего исследования.

1. Каждый сверхтекст имеет свой образно и тематически обозначенный центр, фокусирующий объект, который в системе внетекстовые реалии-текст представлен как единый концепт сверхтекста. Рождение сверхтекста и его восприятие представляют собой род объектной фокализации с последовательным уточнением локальных координат, систематизированных и подвергающихся преобразованию на пути от реальности фактической к реальности художественной.

2. Сверхтекст, как всякое ядерное по своей структуре образование, предполагает наличие и знание читателем некоего не вовсе статичного, но относительно стабильного круга текстов. Структура центр-периферия позволяет соответствующим образом выстраивать его метаописание с опорой на ядерные субъекты.

3. Синхроничность, симультанность является необходимым условием восприятия сверхтекста в его текстовом качестве и столь же необходимым требованием при аналитическом описании.

4. Важным признаком сверхтекста является его смысловая цельность, рождающаяся в месте встречи текста и внеположенной реальности и выступающая в качестве цементирующего сверхтекст начала.

5. Необходимым условием возникновения сверхтекста становится обретение им языковой общности, иначе говоря, необходима общность художественного кода.

4 Помимо городских текстов к сверхтекстовым единствам относятся именные или персональные тексты, текстообразующими на сверхтекстовом уровне могут стать мотивы, предметы и т.д.

5 Меднис Н.Е. Сверхтексты в русской литературе // kniga.websib.ru

6. Границы сверхтекста и устойчивы и динамичны одновременно. У большинства из них более или менее ясно обнаруживается начало и порой совершенно не просматривается конец. Возникновение реальных сверхтекстов и потребность их исследования во многом определяются пульсацией сильных точек памяти культуры, пульсацией, настойчиво подталкивающей к художественной или научной рефлексии.Однако это качество сверхтекстов таит в себе опасность, ибо, в силу своей структурной суперсложности, . сверхтексты могут подвергаться семантической переакцентуации и быть спекулятивно истолкованными.

Один из создателей концепции петербургского текста русской литературы, В.Н. Топоров, назвал Петербург единственным городом, которому положен был особый текст.

Но в настоящее время отечественную науку охватила тотальная текстуализация пространства, появляются концепции городских текстов, порожденные иными топосами. В первую очередь, это московский текст русской литературы6, во многом построенный как антипод петербургского, пример альтернативной семантики. На данный момент пока не существует теоретической работы целостного, обобщающего характера о московском тексте. Написаны только статьи, затрагивающие отдельные его проблемы, обеспечивающие доступ к теме, определяющие корпус текстов, входящих в его состав («Мастер и Маргарита» Булгакова, «Москва» Белого, «Сивцев Вражек» Осоргина), посвященные отдельным городским локусам (арбатский миф) и др.

Мысль о том, что каждому городу положен особый текст, породила своего рода исследовательскую моду.

В качестве одной из удачных попыток интерпретации городского текста можно назвать работу Абашева «Пермь как текст». Корректность

6 Москва и «московский текст» русской культуры. М., 1998; Москва в русской и мировой литературе. М., 2000; Страда В. Москва - Петербург - Москва // Лотмановский сборник. М., 1995. Вып. 1; Репин А. О «московском мифе» в 20-30-е годы XX века // Ы1р:/1к. 1 september.ni/2003/46/6.km; Сухих И. Московский текст бродяги Гиляя (1926-1935, «Москва и москвичи» В. Гиляровского) // Звезда. 2004. № 4.; Шулова Я. «Петербург» прорастает в «Москве» // Нева. 2004. № 5. названия (не «Пермский текст русской литературы») подкреплена поставленной автором целью: изучить «еще не осмысленное место Перми в русской литературе и культуре», разгадать «формулу Перми», осмыслить семиотическую картину города и выявить черты поэтики художественных текстов, ей посвященных. Начало Пермского текста, которому посвящена вторая часть книги, видится автору у Епифания Премудрого, продолжение -в «Детстве Люверс» Пастернака, поэзии А. Решетова, В. Кальпиди. Идеи избранности пермской земли, с одной стороны, и отверженности, проклятости этого места7, с другой, определяют единство текста на уровне художественного языка и поэтики.

В 2003 году была защищена диссертация на тему «Крымский текст русской культуры и проблема мифологического контекста»8. Автор диссертационного исследования полагает крымский миф (миф Тавриды) южным полюсом петербургского литературного мифа, который стал важной составляющей крымского текста в процессе его рождения и генезиса (сюда относятся тексты Батюшкова, Пушкина, Брюсова, Волошина и др). Крымский текст, по его мнению, был задан одним из мотивов петербургского текста - мотивом пути из центра на периферию, на простор к свободе и спасению. Крым и стал тем спасительным локусом, а крымский текст -воплощением воли и освобождения. По схеме, предложенной в работах Топорова, изучаются Вятский9, Саратовский тексты10.

Кроме того, сейчас активно исследуется венецианский текст русской литературы11, долго полагавшийся частью итальянского текста, который, в свою очередь, рассматривался как составляющая петербургского текста; ведется изучение флорентийского текста. Сделаны первые попытки описания

7 Абашев В. Пермь как текст// Пермь, 2000. С. 396.

8 Лютый А. П. Крымский текст русской культуры и проблема мифологического контекста: Автореф. дисс. . канд. культуролог, наук. М., 2003.

9 Осипова Н. В. Вятский провинциальный текст в культурном контексте // 1Шр:/5Шс1паика.пагос1.ги

10 Фокина Т. П. Метафизика Саратова // www.comk.ru

11 Меднис Н. Е. Венеция в русской литературе. Новосибирск, 1999.; Лосев Л. Реальность зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского // Иностранная литература. 1996. № 5; Гаспаров М. Л., Ронен О. О «Веницейской жизни» О. Мандельштама// Звезда. 2002. № 2; Уварова И. П. Венецианский миф в культуре Петербурга // Анциферовские чтения. Л., 1989. палестинского текста» русской литературы12. Т. Венцлова выдвинул предположение о существовании «кенигсберского текста русской литературы», основу которого составил единственный российский город с «воспоминаниями о западноевропейской культурной традиции»13.

Исследование внутренней структуры, познание механизмов и форм преемственности в рамках городских текстов получает статус серьезной филологической проблемы. Обращения к городским текстам представляются продуктивными как в теоретическом, так и в историко-литературном плане.

Не трудно заметить, что изначальный импульс и первооснову этих исследований составляют работы о Петербурге и в частности концепция В. Н. Топорова о петербургском тексте русской литературы.

Несмотря на чрезвычайную популярность и востребованность исследований о петербургском тексте, ставших базой для иных концепций городских текстов, считаем, что их роль и возможности, предлагаемые для изучения собственно литературы «невского города», пока не исчерпаны до конца. Об этом свидетельствуют проводимые в России и за рубежом конференции, посвященные вопросам истории, культуры, искусства Петербурга14.

В последние годы на первый план выходит проблема определения границы петербургского текста. Наряду с попытками признать петербургский текст закрытой системой (сюда с известными оговорками

12 Хазан В. «Палестинский текст» русской литературы // Особенный еврейско-русский воздух. К проблематике и поэтике русско-еврейского литературного диалога в XX веке. М.-Иерусалим: Гешарим-Мосты культуры, 2001.

13 Венцлова Т. «Кенигсбергский текст» русской литературы и кенигсбергские стихи Иосифа Бродского // Вецлова Т. Статьи о Бродском. М.: Вакгиз; Новое издательство, 2005. С. 96-120.

14 «Петербург как феномен культуры» (Санкт-Петербург, 1994); «Петербург - окно в Европу» (Хельсинки, 1996); «Петербург в русской культуре» (Санкт-Петербург, 1997); «Санкт-Петербург - окно в Россию» (Париж, 1997); «Предназначение Санкт-Петербурга» (Санкт-Петербург, 1999); «Феномен Петербурга» (Санкт-Петербург, 1999, 2000); «Санкт-Петербург - окно в Европу» (Санкт-Петербург, 2000); «Образ Петербурга в мировой культуре» (Санкт-Петербург, 2003), ежегодные «Петербургские чтения» и др. В работе данных конференций многоаспектно освещались история, экономика, география, архитектура, градостроительство Петербурга. Кроме того, большое место уделялось вопросам рецепции города представителями разных государств, наций, культур. Обсуждение собственно литературной проблематики сводилось к констатации особой роли Петербурга для русской литературы, а также рассмотрению образа города в произведениях 19 - первой половины 20 веков. На одной из конференций Хелена Хельберг-Хирн зафиксировала основной тон дискуссии: «О современном Ленинграде на конференции не говорил никто». Имена авторов второй половины 20 века лишь упоминались в ходе обсуждения проблемы «петербургского феномена» в литературе. можно отнести суждения В.Н. Топорова, З.Г. Минц, П.Е. Бухаркина, X. Хельберг-Хирн и др.) ряд ученых полагает, что он открыт (М.В. Рождественская, М.Ф. Амусин и др.). Продолжение петербургского текста связывают с рядом произведений, созданных в Ленинграде, начиная с середины 50-х годов. Попытка терминологического определения нового этапа развития петербургского текста привела к появлению таких понятий как «ленинградская школа прозаиков», «ленинградская школа», «ленинградская проза» и возникшее относительно недавно - «ленинградский текст русской литературы». Хотя данные понятия напрямую не сопряжены с существующим разделением литературы на официальную и неподцензурную, но проводимые исследования показывают, что большинство произведений, связанных с ними, принадлежат именно ко «второй» культуре.

До настоящего времени процесс «возвращения» ленинградской неофициальной литературы не завершен: вводятся в научный оборот забытые писательские имена, публикуются ранее не издававшиеся тексты, уточняются фактические события, имеющие отношение ко времени создания этих произведений15. Поэтому научные работы, рассматривающие литературный материал 60-70-х годов, зачастую носят обзорный характер. Соответственно в такого рода исследованиях недостаточно полно учитываются особенности художественного мира каждого из писателей. Типологические сопоставления здесь необходимо соединить с подробным анализом литературного материала. Именно в таком подходе и видится актуальность данной работы, посвященной творчеству одного из самых талантливых ленинградских прозаиков второй половины XX века.

Имя Сергея Довлатова вошло в литературную жизнь России в конце 80-х годов. Популярность, которую снискали у читателя книги Довлатова за

15 Ярким тому подтверждением являются книги, энциклопедические издания, выходящие в последние годы: Савицкий С. Андеграунд: История и мифы ленинградской неофициальной литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2002; Самиздат Ленинграда. 1950-е - 1980-е. Литературная энциклопедия. М.: Новое литературное обозрение, 2003; Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1960-е. СПб.:Изд-во Ивана Лимбаха, 2002; Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1970-е. СПб., 2003; Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1980-е. СПб., 2004. полтора десятилетия, дает возможность критикам причислять его к классикам современной литературы.

На сегодняшний день помимо публикаций мемуарного характера16 в свет вышли две монографии, посвященные творчеству С. Довлатова: книга И. Сухих «Сергей Довлатов: время, место, судьба»17 и филологический роман А. Гениса «Довлатов и окрестности»18; выпущены специальные тематические (довлатовские) номера петербургских журналов («Звезда»19, «Петрополь»20, газета «Петербургский литератор»21), в которых можно встретить наряду с работами известных литературоведов (Л. Лосев, А. Арьев, К. Азадовский, И. Серман) образцы великолепной писательской критики (И. Бродский, В. Войнович, Е. Рейн, А. Битов, Ф. Искандер), опубликованы материалы первой международной конференции «Довлатовские чтения»22 и т.д. Творчество С. Довлатова активно обсуждается на страницах журналов, газет, осмысляется в диссертационных исследованиях.

Довлатов и Ленинград - тема, к которой обращаются почти все пишущие о Довлатове. Сам С. Довлатов, по воспоминаниям друзей, слыл легендой Ленинграда 60-х. Бродский замечал, что сама фигура Довлатова казалась ему неотъмлемой частью ленинградского пейзажа.

В ряде исследовательских работ, граничащих по жанру с мемуарами, предпринимаются попытки обозначить место писателя Довлатова в литературных кругах 60-70-х, среди неофициальных авторов, в молодежных литобъединениях. В. Попов заметил, что именно Довлатов «назначил нас (литераторов того времени - И.В.) поколением», сделав друзей героями

16 Пекуровская А. Когда случилось петь С.Д. и мне. СПб.: «Симпозиум», 2001; Соловьев В., Клепикова Е. Довлатов вверх ногами: трагедия веселого человека. М., 2001; Штерн Л. Довлатов, добрый мой приятель. СПб.: Азбука-классика, 2005 и др.

17 Сухих И.Н. Довлатов: время, место, судьба. СП6.РИЦ «Культ-информ-пресс», 1996.

18 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Вагриус, 1999.

Звезда. 1994.№3.208 с.

20 Петрополь. 1994. № 5.247 с.

21 Петербургский литератор. 1993. № 1 (7). 8 с.

22 Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения» (Городская культура Петербурга - Нью-Йорка 1970-1990-х годов). СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999. 320 с.

Подробнее см. Список литературы своих книг, обнаружил таким образом «порядок в хаосе дружеского общения» .

По свидетельству критиков, оказавшись в Америке, С. Довлатов не забывал о своем ленинградском прошлом. Пространственная удаленность позволила ему по-новому осмыслить культуру родного города. Теперь Ленинград виделся ему сквозь «магический кристалл» собственной юности. В. Курицын замечает: «. разница в интонации Довлатова, рассказывающего о Нью-Йорке и Ленинграде, есть. В «русских» кусках увеличивается, по-дурацки говоря, температура Печали. Получается такая ерническая инкарнация ностальгии. Печальные глаза смотрят из филиала в «центр»: там осталась молодость, и там что-то опять происходит уже автономно от обладателя взгляда»24.

Тема «Довлатов и Ленинград» обсуждается не только на биографическом уровне. По мнению Лауры Сальмон, в творчестве Довлатова

Ленинград является хронотопом именно потому, что представляет не только петербургское пространство, но и советское время»25. Учеными отмечается, что ленинградская топография в текстах С. Довлатова представлена ярко и многообразно. Упомянутая итальянская исследовательница пишет: «О чем бы ни говорил писатель, о чем бы он ни рассказывал, о герое или о встрече с

Иосифом Бродским, он предлагает городские координаты. Они не являются излишеством, не указывают на потребность в сухой топографической точности или на стандартную любовь к ленинградским достопримечательностям. Подобные детали, наоборот, соответствуют эстетической», «антинаучной» точности, представляют то «временное пространство» сознания, которое писатель, неизменно скупо, без лишнего

26 слова, раскрывает своему читателю» .

23 Попов В. Кровь - единственные чернила // Малоизвестный Довлатов. СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 440.

24 Курицын В. Вести из Филиала, или Дурацкая рецензия на прозу Сергея Довлатова // Литературное обозрение. 1990. № 12. С. 41-42.

25 Сальмон Лаура. Наименее советский город России: хронотоп довлатовских рассказов // Звезда. 2000. № 9. С. 152.

26 Там же.

В научной литературе подчеркивается и тот факт, что прозу Довлатова «населяют» персонажи, носящие имена реальных людей: ленинградских друзей-литераторов (А. Найман, И. Ефимов, и др.); родственников; маститых питерских писателей (Д. Гранин, К. Успенский), с которыми семья Довлатова была связана прочными нитями; преподавателей Ленинградского университета (В.А. Мануйлов, Г.П. Макогоненко и др.).

Виктор Топоров указывает на то, что многие их историй, которые описывает Довлатов или вкладывает в уста своих героев, - «часть общегородского или общелитературного фольклора», «легенды Сайгона»27, что ярко и основательно подтверждает А. Пекуровская в своей книге «Когда случилось петь С.Д. и мне».

Лаура Сальмон один из возможных ключей к пониманию довлатовского Ленинграда видит в особой природе питерского «юмора как противоречивого сочетания карнавализации и мудрости», с помощью которого Ленинград «с высоты своей исторической грандиозности и

28 эстетической силы раскрывает свою амбивалентность» .

В работах И. Сермана, И. Сухих, В. Топорова говорится о принадлежности Довлатова к особой петербургско-ленинградской литературной традиции (в основном в связи с вопросом о принципиальной установке С. Довлатова на эстетизм в текстах, о повышенном внимании к слову, о гипертрофированном чувстве формы). Л. Лосев видит в Довлатове продолжателя «петроградской литературной школы писательства29, последователя Житкова, Шварца, Добычина. А. Генис называет ту школу, к «которой Сергей принадлежал по праву рождения». «ленинградским барокко»30. Но целостного рассмотрения данная проблема удостоена не была.

Некоторыми исследователями (И. Сухих. А. Генисом, Е. Тудоровской и др.) фиксируются интертекстуальные связи текстов С. Довлатова с

27 Топоров В. Дом, который построил Джек (О прозе Довлатова) // Звезда. 1994. № 3. С. 175.

28 Сальмон Лаура. Наменее советский город России: хронотоп довлатовских рассказов. С. 155.

29 Лосев Л. Русский писатель Сергей Довлатов //Лосев Л. Собранное. Екатеринбург: У-Фактория, 2000. С. 597.

30 Генис А. Довлатов и окрестности. С. 230. произведениями A.C. Пушкина, H.A. Некрасова, A.A. Блока и других творцов петербургского текста (на уровне поэтики эпиграфов, фабульном, образном, стилевом), но характер этих обращений системного истолкования не получает.

Таким образом, в критических и исследовательских работах, посвященных произведениям С. Довлатова, отмечаются отдельные приметы, признаки того, что нами именуется Ленинградским текстом Сергея Довлатова.

На наш взгляд, исследование ленинградского текста в прозе С. Довлатова является продуктивным как для уточнения, выявления доминантных черт ленинградского текста русской литературы, так и для рассмотрения творчества С. Довлатова под новым углом зрения.

Объектом исследования стали художественные произведения С. Довлатова (юношеские стихи, рассказы, «Компромисс», «Заповедник», «Ремесло», «Наши», «Чемодан», «Филиал»), а также эпистолярное наследие автора, интервью, публицистика.

Предметом исследования в работе является ленинградский текст С. Довлатова, мифы и субстраты его составляющие; особенности поэтики; формы преемственности, связывающие ленинградский текст Довлатова с петербургским текстом русской литературы.

Цель исследования состоит в том, чтобы проанализировать особенности ленинградского текста С. Довлатова, проследить динамику его трансформации, выявить пути вхождения в петербургский текст.

В соответствии с целью и предметом диссертационного исследования намечены следующие задачи:

• рассмотреть вопрос о петербургском тексте русской литературы как об открытой самовоспроизводящейся системе; определить место в ней ленинградского текста;

• описать топографию довлатовского Ленинграда;

• произвести «реконструкцию» ленинградского текста С. Довлатова на материале ранних произведений, показать роль писателей, принадлежащих к литературной группе «Горожане», в его формировании;

• проследить эволюцию ленинградского текста С. Довлатова, показать основные черты его своеобразия.

Методология диссертационного исследования предполагает использование историко-литературного, историко-культурного, интертекстуального, структурно-семиотического, стилистического, коммуникативного методов анализа.

Принципиальное значение для данного исследования имеют труды Н.П. Анциферова, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, В.Н. Топорова, Р.Г. Тименчика.

Теоретическая значимость работы заключается в развитии представлений о городском тексте, положенном «северной» столице, о взаимосвязи петербургского и ленинградского текстов русской литературы.

В диссертационном исследовании на материале городского текста продемонстрированы некоторые сквозные процессы литературного развития; точки разрывов и внутренняя непрерывность как имманентные черты литературного процесса.

Результаты работы могут найти практическое применение при дальнейшем осмыслении особенностей городских текстов, в том числе петербургского и ленинградского, а также в ходе изучения творчества С. Довлатова. Положения диссертационного исследования могут быть использованы при чтении курсов по истории русской литературы XX века, литературы русского Зарубежья, в разработке спецкурсов по прозе Довлатова, по истории неподцензурной литературы 60-80-х годов, по ироническому дискурсу в литературе второй половины XX века.

Научная новизна работы заключается в развитии теоретических положений о ленинградском тексте русской литературы как о продолжении петербургского текста, в комплексном исследовании своеобразия ленинградского текста С. Довлатова.

Положения, выносимые на защиту:

1. Петербургский текст русской литературы является открытой самовоспроизводящейся системой, которая, претерпевая трансформации, не утрачивает своей концептуальной и эстетической целостности. Тяготение петербургского текста к открытости нашло реализацию в ленинградском тексте русской литературы, который может рассматриваться как «глава» петербургского текста или сепаратно по отношению к нему.

2. Ленинградский текст русской литературы в новых условиях сохраняет, проблематизируя, принципиальные особенности петербургского текста, отмеченные В.Н. Топоровым и другими учеными: присутствие субстратов природной, материально-культурной, духовной сфер, особое внимание к слову, поэтике текста. Актуализируются парадигма «двойного счета», ощущение альтернативности, осознание эстетики как политики. Ориентация на художественное наследие прошлого проявляется в возвращении в литературу образов «маленького человека» и «человека из подполья», в остранении соотношения собственной жизни писателя и искусства.

3. Ленинградский текст Сергея Довлатова - один из своеобразных вариантов реализации персонального городского текста. Дуальная структура, лежащая в основе «невского» города, осмысляется как взаимодействие петербургского и ленинградского пластов культуры. Прямые суждения о прошлом города, судьбах литераторов, комментирование топонимических изменений, с одной стороны, а с другой - обращения к городской мифологии, интертекстуальные связи с петербургскими классиками позволяют запечатлеть контраст поколений и эпох, но при этом дать понимание их связи. Травестийно актуализируется ощущение амбивалентности и альтернативности, «двойного взгляда» и «двойного кода». Ироническое остранение рождает чувство не только сквозной видимости прошлого, но и ценности его присутствия в настоящем, ведет к осознанию реального положения вещей, пониманию нормы.

4. Ключевой для ленинградского текста С. Довлатова становится фигура A.C. Пушкина. Вывести имя Пушкина из «автоматизма восприятия», освободить от советских напластований, «прожить» Пушкина, проследить ходы его мысли, стилистические приемы первостепенно важно для писателя. Интертекстульными приемами Довлатов выстраивает «пушкинскую» линию в литературе. Из всего многообразия «петербургских» текстов, писательских имен от Гоголя и Достоевского до Бродского взгляд Довлатова выбирает лишь те, которые соотносимы с пушкинским образцом.

5. Ленинградский текст Сергея Довлатова может быть прочитан и как попытка выражения собственного экзистенциального опыта. Институциональные для петербургского/ленинградского текста приемы: двойничество, интратекстуальность, игра, театрализация бытия — передают драму рефлексирующего сознания творческого человека 60-х.

Апробация научных результатов: Основные положения диссертационного исследования были изложены в докладах на XXXVIII Международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс» (Новосибирск, 2000), на научной конференции «Саратовская филологическая школа на рубеже веков: итоги и перспективы» (Саратов, 2000), на конференции молодых ученых «Филология в системе современных гуманитарных наук» (Саратов, 2001), на конференции «Автор-текст - аудитория: филологические науки в социокультурном пространстве XXI века» (Саратов, 2001), на конференции молодых ученых «Филология и журналистика в начале XXI века», посвященной 100-летию со дня рождения Г.А. Гуковского (Саратов, 2002), на Всероссийской конференции молодых ученых «Филология и журналистика в начале XXI века», посвященной памяти профессора Л.И. Баранниковой (Саратов, 2003), на конференции молодых ученых «Филология и журналистика в XXI веке» (Саратов, 2004). По материалам диссертации опубликовано 6 статей.

Структура работы: Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, включающего 448 наименований, и приложения - карты довлатовского Ленинграда. Общий объем диссертации составляет 212 страниц.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Ленинградский текст Сергея Довлатова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Интерес к литературному воплощению Петербурга не ослабевает уже на протяжении трех веков. Возникнув как результат наблюдений поэтов, художников, представления об особой природе петербургской литературы стали оформляться научно сначала в трудах пушкинистов, гоголеведов, исследователей Достоевского, а затем в разработанной учеными Тартуской школы концепции «петербургского текста русской литературы».

Понятие петербургского текста, получившее серьезное значение для осмысления литературы, в настоящее время широко и не всегда отрефлектированно используется для описания произведений других искусств. Кроме того, концепция петербургского текста стала утрачивать присущую ей строгость за счет расширения круга собственно литературных явлений, включаемых в нее. Поэтому проблематизация границ петербургского текста представляется острой в историко-культурном и теоретико-литературном планах.

В этом смысле идея ленинградского текста в качестве нового этапа развития петербургского текста кажется перспективной и плодотворной.

Полагаем, что ленинградский текст является главой петербургского текста, но при этом может рассматриваться сепаратно по отношению к нему. Обычно понятие ленинградского текста связывается с ленинградским периодом истории города. Однако анализ литературного материала убеждает, что при многослойности и диффузности, присущих ленинградскому тексту, доминанта его приходится на период с конца 50-х до середины 80-х годов XX века. Петербургский текст, обладающий энергией созидания новых эстетических явлений, только внешне обрывается в 20-30-е годы, по существу же писатели этих лет эксплуатируют пародийный синтез канонических элементов (в метрополии) и сгущение традиции (в эмиграции) как формы подключения к ядру петербургского текста.

Возникновение ленинградского текста (как продолжения петербургского), на наш взгляд, обусловлено временем его формирования и поколением писателей, эстетические стремления которых были направлены на поиск путей и механизмов соединения с петербургской культурой.

Ленинградский текст русской литературы с его референцией советской идеологии и жизни, элементами западной культуры, с собственной мифологией, дает возможность проследить те пути, по которым прямо или опосредованно, всерьез или пародийно, скрыто или нарочито явно осуществлялась литературная преемственность.

Ленинградский текст С. Довлатова, на наш взгляд, - один из своеобразных вариантов реализации персонального городского текста. Его исследование - это в той или иной мере опыт реконструкции, попытка распознать, расшифровать один из пластов творческого сознания автора. И в этом смысле серьезное значение приобретает «наше восприятие» довлатовских произведений, то, «как они отложились в нашей собственной культурной памяти и определили нашу интерпретирующую позицию»1.

Изучение ленинградского текста Довлатова дает возможность говорить об эволюционном характере его развития. Полагаем возможным рассматривать армейские стихи и раннюю прозу писателя как первую попытку художественного осмысления Ленинграда и его культуры, неоспоримо важную для формирования «сверхтекстового явления», называемого нами ленинградским текстом Сергея Довлатова.

Специфика ленинградского текста Довлатова обусловлена восприятием хронотопа Ленинграда: пространство, хранящее память о прошлом, и советское время. Современный Ленинград видится автору как многоуровневая структура, но эта многослойность существует лишь в его сознании, большинством же городское пространство воспринимается линейно. В ленинградском тексте Довлатова актуализируются как синхронный, так и панхронный аспекты городской культуры, что дает

1 Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996. С. 320. возможность исследования в двух направлениях: во-первых, рассматривать механизмы подключения к петербургскому тексту русской литературы (от явных интертекстуальных связей до едва уловимых ассоциаций, ожидающих «проницательного читателя»), во-вторых, изучать формы и пути вхождения в ленинградский текст современных культурных явлений.

Так, ленинградский миф в довлатовском творчестве соткан из мифов предшествующих времен и мифов окружающей культуры. Специфика ленинградского текста Довлатова заключается в выстраивании связей с петербургским мифом по ассоциативному принципу при помощи приемов «обратного зеркала», двойного кодирования, травестии (петербургский миф воспринят как культурный код, априори присутствующий в сознании читателя). Подспудное сопоставление петербургского и ленинградского приводит к нагнетанию внутренней антитетической напряженности, что является неотъемлемым свойством ленинградского (и петербургского) текста. Ощущение же остраненности при непосредственном вхождении в поколенческие мифы (одним из самых ярких среди которых является хэмингуэевский миф) создается благодаря временной и пространственной дистанцированности.

Обращаясь к довлатовским произведениям, читатель не устает поражаться мозаичной россыпи имен современных ленинградских авторов, довоенных писателей, классиков петербургского текста, значимых для городской культуры личностей, аллюзий, обрывков цитат. Создается ощущение случайности, спонтанности описываемого. Однако опыт исследования показывает, что «нерегулируемая» россыпь оказывается «сделанной», умышленной. Довлатов формирует свой образ традиции в литературе, концепирует свое представление о непрерывности литературного процесса, осуществляет перевод эстетических проблем в этические. Интертекстуальными приемами он выстраивает главную - «пушкинскую» -линию в своем ленинградском тексте. Критерием тщательного отбора имен, текстов становятся «пушкинские» черты в поэтике или судьбе литераторов разных поколений (от Гоголя, Достоевского до Набокова, Бродского).

Ленинградский текст Сергея Довлатова становится своеобразным актом саморефлексии, попыткой диалога с самим собой, опытом осмысления художником 60-х своих взаимоотношений с социумом и культурой. В качестве способов раскрытия своего экзистенциального опыта Довлатов прибегает к различным формам интратекстуальности, двойничеству, игровой стихии.

Специфика ленинградского текста Довлатова связана и с многофункциональностью иронии. Писатель иронизирует «не только над советскими идеологемами, но и над тем, что является бесспорной ценностью собственного внутреннего мира, ирония открывает выход в широкое культурное пространство литературных перекличек, . становится средством сопоставить актуальную ситуацию современности с ситуацией»2 прошлого, ведет к осознанию реального положения вещей, пониманию нормы.

Ирония в ленинградском тексте Довлатова создает особую нерасторжимую плотность времен: прошлого и настоящего. Однако сам факт создания литературных произведений Довлатовым, т.е. акт сохранения, накопления и трансляции культурной информации, открывает перспективу в будущее.

Реконструкция ленинградского текста С. Довлатова, на наш взгляд, -тот продуктивный ракурс исследования, который позволяет увидеть целостность поэтики, стиля и мировоззрения писателя. Кроме того, рассмотрение ленинградского текста дает возможность объединить различные аспекты изучения творчества Довлатова (вопрос о традициях и влияниях, проблема природы комического и др.), систематизировать многое из уже сделанного и уточнить направления дальнейших исследований.

2 Зубова Л. Свобода языка - выход из времени // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950 1980-е годы. СПб., 2000. С. 163.

Разработка этой темы не ограничивается рамками данной диссертации, а имеет богатые перспективы. Опыт изучения петербургского текста русской литературы (в том числе и ленинградского текста как одного из этапов его развития) убеждает в его значительном эвристическом потенциале. Литературоведческие исследования создают контекст для исследования «текстов искусства» (петербургского текста в живописи, петербургского текста в музыке) и шире - текста петербургской культуры.

Перспективным представляется научное описание персональных ленинградских текстов, что позволит обогатить и уточнить в диахронном и панхронном плане само понятие ленинградский текст русской литературы. Осмысление границ петербургского текста русской литературы, стимулированное исследованиями литературы 20-30-х годов, «блокадного текста», прозы и поэзии 50-80-х годов, актуализирует, на наш взгляд, проблему соотношения линейного и нелинейного развития отечественной литературы.

Бесспорно, внимания заслуживает фиксация изменений в культурном облике города и рассмотрение современного состояния «петербургского» текста (делаются попытки осмысления петербургского текста на примере рок-поэзии, поэзии А. Розенбаума и др., ставится вопрос о соотношении петербургского текста и постмодернизма), поскольку вопрос о продолжении/ завершении петербургского текста носит не только академический характер.

Осмысление города и положенного ему текста - та отрасль гуманитарного знания, которая напрямую влияет на формирование современной культурной реальности. Ее уровень определяется не только поиском новых форм, но в гораздо большей степени актуализацией Памяти города. Поэтому обращение к данной теме - повод задуматься о незыблемости вечных ценностей.

Список научной литературыВейсман, Ирина Зиновьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Довлатов С.Д. Собр. соч.: В Зт. СПб.: Лимбус-пресс, 1995.

2. Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996.

3. Тексты Сергея Довлатова // Сухих И. Довлатов: время, место, судьба. СПб.: РИД «Культ-информ-пресс», 1996. С. 281-371.

4. Волкова М., Довлатов С. «Там жили поэты.». СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1998.

5. Дар органического беззлобия: Беседа В. Ерофеева с С. Довлатовым // Огонек. 1990. № 24. С. 28-29.

6. Интервью С. Довлатова Дж. Глэду. // Глэд Дж. Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. М.: Книжная палата, 1991. С. 84-95.

7. Письма С. Довлатова к И. Меттеру // Меттер И. Избранное. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр «Блиц», 1999. С. 231-254.

8. Довлатов С. Эпистолярный роман с И.Ефимовым. М.: Захаров, 2001.

9. Довлатов С. Сквозь джунгли безумной жизни. Письма к родным и друзьям. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2003.

10. Довлатов С. Письма Т. Зибуновой // www.mysl.ru

11. Бахтин Б. Сержант и фрау // Эхо. 1978. № 3. С. 19-25.

12. Бахтин Б. У пивного ларька // Эхо. 1978. № 4. С. 4-7.

13. Бахтин Б. Гибель Джонстауна: Художественная проза. Л.: Сов. Писатель, 1986.

14. Бахтин Б. Так сложилась жизнь моя.: Повести и рассказы. Л.: Сов. писатель, 1990.

15. Бахтин Б. Алхимия//Сумерки. 1991. № 11. С. 101-105.

16. Бахтин Б. Этот спорный русский опыт (Главы из книги) // Звезда. 1998. №8. С. 108-142.

17. Бахтин Б. Дубленка // Метрополь. М.: Подкова: Деконт+, 1999. С. 165-222.

18. Бахтин Б. Необходимые объяснения с самим собой // Звезда. 2000. № U.C. 143-145.

19. Бахтин Б. Одна абсолютно счастливая деревня // Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1960-е. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002. С. 457-518.

20. Бахтин Б. Из китайского дневника (1966-1967) // Звезда. 2002. № 8. С. 194-217.

21. Губин В. Бездождье до сентября // Звезда. 1998. № 8. С. 22-76.

22. Губин В. Илларион и Карлик // Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1970-е. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2003. С.453-545.

23. Губин В. Питерские «шестидесятники» // Звезда. 2003. № 5. С. 230231.

24. Губин В. «Горожане» // Звезда. 2003. № 5. С. 231-238.

25. Ефимов И. Смотрите, кто пришел // Юность. 1965. № 1. С. 27-60.

26. Ефимов И. Телевизор задаром // Звезда. 1968. № 9. С. 28-46.

27. Ефимов И. Переписка // Звезда. 1972. № 9. С. 22-29.

28. Ефимов И. Миллион // Звезда. 1973. № 7. С. 50-68.

29. Ефимов И. По дороге с работы // Звезда. 1974. № 10. С. 26-48.

30. Ефимов И. Лаборантка // Юность. 1974. № 2. С. 22-50.

31. Ефимов И. Ефимизмы // Звезда. 1994. № 7. С. 192-197.

32. Ефимов И. Зрелища // Звезда. 1997. № 7. С. 4-93.

33. Марамзин В. Смешнее чем прежде: Цикл рассказов // Эхо. 1978. № 4. С. 67-87.

34. Марамзин В. Прочь от места катастрофы // Сумерки. 1991. № 11. С. 108-109.

35. Марамзин В. Возвращенец: Эссе // Звезда. 1999. № 5. С. 36-43.

36. Марамзин В. Уроки Набокова: Эссе // Звезда. 2000. № 7. С. 201-207.

37. Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1960-е. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2002.

38. Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1970-е. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2003.

39. Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1980-е. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2004.1.

40. Агеева Л. Довлатов: ранние окрестности // Вопросы литературы. 2003. № 5. С. 235-240.

41. Александрова Т. Русский писатель жил в этом доме // Молодежь Эстонии, www.moles.ee

42. Амусин М. Эпистолярный роман о дружбе и недружбе // Нева. 2003. № 9. С. 204-210.

43. Анастасьев Н. «Слова моя профессия»: О прозе С. Довлатова // Вопросы литературы. 1995. Вып. 1. С. 3-22.

44. Арпишкин Ю. Герой в поисках автора // Довлатов С. Чемодан. М.: Московский рабочий, 1991. С. 3.

45. Арьев А. Театрализованный реализм: О повести С. Довлатова «Филиал»//Звезда. 1989. № 10. С. 19-20.

46. Арьев А. Букет и венок: К пятой годовщине со дня смерти Сергея Довлатова // Общая газета. 1995. № 34. 24-30 августа. С. 10.

47. Арьев А. Наша маленькая жизнь // Довлатов С.Д. Собр. Соч.: В 3 т. СПб.: Лимбус-пресс, 1995. Т. 1. С. 5-25.

48. Арьев А. История рассказчика // Сухих И. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб.: РИЦ «Культ-информ-пресс», 1996. С. 5-10.

49. Арьев А. «В сплошных круговоротах тьмы и света.» // Волкова М., Довлатов С. «Там жили поэты.». СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда»,1998. С. 110-111.

50. Арьев А. Довлатов: творчество, личность, судьба // Русская мысль.1999. №4297. С. 14.

51. Арьев А. История рассказчика // О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Нью-Йорк Тверь: Другие берега, 2001. С. 33-54.

52. Арьев А. Высокое право писать // Довлатов С. Сквозь джунгли безумной жизни: Письма к родным и друзьям. СПб.: Изд-во журнала «Звезда». 2003. С. 5-8.

53. Арьев А., Толстой И. Сергей Довлатов по обе стороны океана // www.svoboda.org

54. Бобышев Д. Я здесь (человекотекст). М.: Вагриус, 2003.

55. Богданова Е. Семантические преобразования ключевых идеологем тоталитарного языка в прозе Довлатова // Пятые короленковские чтения: Материалы. 25-26 октября 1999. Глазов, 2000. С. 106-107.

56. Бондаренко В. Плебейская проза С. Довлатова // Наш современник. 1997. № 12. С. 257-270.

57. Бродский И. О Сереже Довлатове // О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Нью-Йорк Тверь: Другие берега, 2001. С. 64-71.

58. Будылин И. Пушкинский заповедник в художественной литературе // Русская мысль. 1993. № 3979. 14-20 мая. С. 11.

59. Вайль П. Хранитель алфавита // Литературная газета. 1990. № 37. 12 сентября.

60. Вайль П. Год без Довлатова // Независимая газета. 1991. 29 августа.

61. Вайль П., Генис А. Искусство автопортрета // Литературная газета. 1991. № 35. 4 сентября. С. 11.

62. Вайль П. Довлатов на Бродвее (Воспоминания о писателе) // Иностранная литература. 1995. № 6. С. 170-174.

63. Вайль П. Без Довлатова // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 451-464.

64. Вайль П. Формула любви // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения» (Городская культура Петербурга Нью-Йорка 1970-1990-х годов). СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999. С. 183-185.

65. Вайль П. Бродский о Довлатове // Звезда. 2000. № 8. С. 148-150.

66. Вайль П. Сергей Довлатов центральный персонаж книг Сергея Довлатова // www.svoboda.org

67. Витковская JL, Гриппа С. Когнитивно-автоинтертекстуальная стилистика сатиры Сергея Довлатова // Стилистика и культура речи. Пятигорск, 2001. С. 217-226.

68. Власова Ю. Жанровое своеобразие прозы С. Довлатова. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 2001.

69. Войнович В. О Сергее Довлатове // Бестселлер. 1993. № 1. С. 13.

70. Вознесенская О. Проза Сергея Довлатова: проблемы поэтики. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 2000.

71. Вольф С. Довлатову// Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 409-413.

72. Выгон Н. Проза С. Довлатова: к вопросу об эволюции героя в русской прозе 20 века // Научные труды Московского педагогического государственного университета имени Ленина. Серия гуманитарные науки. 1994. № 41. С. 18-27.

73. Генис А. На уровне простоты // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 465-473.

74. Генис А. Петербургские школьники о Сергее Довлатове (По материалам сочинений) // Звезда. 1998. № 5. С. 217-221.

75. Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Вагриус, 1999.

76. Горышин Г. Мы кое-что помним // Аврора. 1998. № 3-6. С. 20-23.

77. Губин В. Наедине со светом // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения» (Городская культура Петербурга Нью-Йорка 1970-1990-х годов). СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999. С. 138-149.

78. Гудман Уолтер. О книге Сергея Довлатова «Компромисс» // Звезда. 1994. №3. С. 200-201.

79. Дынников М. Призраку Сергея Довлатова в Питере некуда податься // www.smena.ru

80. Евсевьев В., Евсевьева Н. Не только Довлатов. СПб.: Невский курьер, 1998.

81. Елисеев Н. Человеческий голос (О творчестве Довлатова) // Новый мир. 1994. № 11. С. 212-225.

82. Елисеев Н. Другие истории // Новый мир. 1996. № 11. С. 232-235.

83. Ефимов И. Довлатов как зеркало А. Гениса // Звезда. 2000.№ 1. С. 214-219.

84. Зверев А. Записки случайного постояльца // Литературное обозрение. 1991. №4. С. 65-70.

85. Зернова Р. Дачные соседи: Воспоминания о С. Довлатове // Русская мысль. 1997. №4179-4180.

86. Иваницкая Е., Быков Д. Писали, не гуляли: эпистолярный роман одного эпистолярного романа // Дружба народов. 2001. № 4. С. 199206.

87. Иванова Н. Разгадке жизни равносилен // Московские новости. 1996. №2. 14-21 января. С. 37.

88. Камянов В. Свободен от постоя // Новый мир. 1992. № 2. С. 242-244.

89. Карабчиевский Ю. Памяти Сергея Довлатова // Литературная газета. 1990. № 35. 29 августа.

90. Каргашин И. Освобожденное слово (Поэтика прозы С. Довлатова) // О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Нью-Иорк-Тверь: Другие берега, 2001. С. 102-124.

91. Корягин В. Довлатов в ВОХРе // Откровение: Литературно-художественный альманах. Иваново, 1996. № 3. С. 263-276.

92. Кривулин В. Поэзия и анекдот // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996.С. 382-385.

93. Кронгауз М. Советский антисоветский юмор. О Довлатове // Московский лингвистический журнал. 1996. Т. 2. С. 227-239.

94. Курицын В. Вести из филиала, или Дурацкая рецензия на прозу С. Довлатова // Литературное обозрение. 1990. № 12. С. 41-42.

95. Курицын В. С. Довлатов. Человек человеку табула раса // Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М.: ОГИ, 2000. С. 235-239.

96. Липовецкий М. «И разбитое зеркало.»: Переписывание автобиографии у С. Довлатова // http://magazines.russ.ru/proiect/arss/ezheg/lipovec.html.

97. Лосев Л. Довлатов и окрестности // Знамя. 1999. № 11. С. 222223.

98. Лосев Л. Русский писатель Сергей Довлатов // Лосев Л. Собранное. Екатеринбург: У-Фактория, 2000. С. 592-602.

99. Лэрд С. Ненавязчивые истины (С. Довлатов «Иностранка», «Представление» и другие рассказы) // Звезда. 1994. № 3. С. 204-205.

100. Матвеева И. Культурный и образный мир языка писателя (на материале произведений Сергея Довлатова). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Орел, 2004.

101. Мильчин А. Довлатов и его герой. Письма и рассказы прототипа // Вопросы литературы. 2004. № 6. С. 216-226.

102. Найман А. Персонажи в поисках автора // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996.С. 405-408.

103. Найман А. Славный конец бесславных поколений. М.: Вагриус, 2001.

104. Неморова М. Лики уходящей эпохи: Сергей Довлатов // Проблемы современного филологического образования. М.; Ярославль, 2002. Вып. 2. С. 144-151.

105. Новохацкая Н. Триптих // О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Нью-Йорк Тверь: Другие берега, 2001. С. 198-200.

106. О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Нью-Йорк Тверь: Другие берега, 2001.

107. Орлова А., Шнеерсон М. Блеск и нищета «Нового Американца»// Вестник Online. 2002. № 11 (296), 29 мая; № 12 (297), 12 июня; № 13 (298), 26 июня; № 14 (299), 10 июля; № 15 (300), 24 июля.

108. Парамонов Б. Сергей Довлатов как явление демократической культуры // О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Нью-Йорк -Тверь: Другие берега, 2001. С. 134-138.

109. Пекуровская А. Когда случилось петь С.Д. и мне. СПб.: Симпозиум, 2001.

110. Петербургский литератор. 1993. № 1(7). 8 с.

111. Петров А. Довлатовские места // Курьер СВ. 1995. № 1. С. 28-29.

112. Петрополь. 1994. № 5. 247 с.

113. Подопригора М. Абсурд в творчестве Довлатова // Интеллигенция России: история и судьбы. Ставрополь, 1999. С. 86-89.

114. Попов В. Две любви: Аксенов и Довлатов // Всемирное слово. 1995. №9. С. 23-24.

115. Попов В. Победа неудачника Довлатова // Литературная газета. 1997. №43.

116. Попов В. Кровь единственные чернила // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 438-443.

117. Попов В. Писатель и его герой // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения» (Городская культура Петербурга Нью-Йорка 1970-1990-х годов). СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999.С. 123-126.

118. Пруссакова И. Вокруг да около Довлатова (О творчестве писателя) //Нева. 1995. № 1. С. 194-198.

119. Радзишевский В. Триумф без трагедии: Три дня на дружеской ноге с Сергеем Довлатовым // Литературная газета. 1998. № 18-19. 13 мая.

120. Ранчин А. Как сшиты «Шоферские перчатки»: некоторые наблюдения над поэтикой С. Довлатова // http://lit. 1 september.ru/articlef.php

121. Рейн Е. Что отдал-твое//Столица. 1993. № 1. С. 59-61.

122. Рейн Е. Мне не хватает Довлатова //Огонек. 1995. № 35. С. 69.

123. Рейн Е. Мне скучно без Довлатова // Рейн Е. Мне скучно без Довлатова. СПб.: Лимбус-пресс, 1997. С. 34-37.

124. Рейн Е. Не посягнем на тайну // Рейн Е. Мне скучно без Довлатова. СПб.: Лимбус-пресс, 1997. С. 182-188.

125. Рейн Е. Несколько слов вдогонку // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 397-404.

126. Ремизова М. Компромисс с абсурдом: Довлатов как идеальный объект для любви // Независимая газета. 1994. № 123. 2 июля. С. 7.

127. Рогов О. Фотография на картоне // О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Тверь Нью-Йорк: Другие берега, 2001. С. 139-147.

128. Рута С. Россия без слез (Сергей Довлатов «Наши») // Звезда. 1994. №3. С. 205-206.

129. Савич В. Американское открытие // Sunny Island Journal. Culture life.htm

130. Сальмон JI. Необычное в обыденном // Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 1999. № 4. С. 59-75.

131. Сальмон Лаура. Наименее советский город России: хронотоп довлатовских рассказов// Звезда. 2000. № 9. С. 151-155.

132. Сафронов Ю. Довлатов теперь тоже наше все // Новая газета. 2001. № 63 (706). 3-5 сентября. С. 9.

133. Семененко А. Л. Пейпс как зеркало советской действительности, или О методе С. Довлатова // Русская филология. Тарту, 1999. № 10. С. 137-142.

134. Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения» (Городскаякультура Петербурга Нью-Йорка 1970-1990-х годов). СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999.

135. Серман И. Гражданин двух миров // О Довлатове: статьи, рецензии, воспоминания. Тверь Нью-Йорк: Другие берега, 2001. С. 148-161.148. Слово. 1991. №9. 112 с.

136. Смирнов И. Творчество до творчества. Довлатов в поисках роли // Смирнов И. Свидетельства и догадки. Urbi: Литературный альманах. Вып. 22. Серия «Новые записные книжки». СПб.: «Журнал «Звезда», 1999. С. 65-66.

137. Смирнов-Охтин И. Сергей Довлатов — петербуржец // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996.С. 422-429.

138. Соловьев В., Клепикова Е. Довлатов вверх ногами: трагедия веселого человека. М.: Коллекция «Совершенно секретно», 2001.

139. Соснора В. Сергей // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 430-432.

140. Суранова М. Неизвестная любовь Сергея Довлатова // www.pseudology.org/Dovlatov/Podrugi/Menshikova.htm

141. Сухих И. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб.: РИЦ «Культ-информ-пресс», 1996.

142. Тамм А. Сергей Довлатов эпохи пяти углов // Вышгород: Литературно-художественныйобщественно-публицистический журнал. Таллинн Эстония, 1997. № 6. С. 99-110.

143. Толстой И. Сергей Довлатов глазами коллеги // Русская мысль. 1999. С. 229-242.

144. Топоров В. Дом, который построил Джек: О прозе Довлатова // Звезда. 1994. № 3. С. 174-176.

145. Топоров В. Тиражи и миражи: «Ты все толкуешь наобум» // СПб Ведомости. 2001. № 134 (2524), 26 июля

146. Трифонов Г. Письма из подвала//Нева. 1987. №4. С. 145-159.

147. Тудоровская Е. Путеводитель по «Заповеднику» // Звезда. 1994. №З.С. 193-199.

148. Хаит В. Рейн и Довлатов (психологический практикум) // www.dovlatov.km.ru

149. Халиф Л. ЦДЛ: Центральный дом литераторов. Екатеринбург: У-Фактория, 2001.

150. Цымбалистенко Н. Эволюция литературного героя от лишнего человека до «маргинала» // Вопросы Воронежского государственного университета. Серия 1. Гуманитарные науки. 1998. № 2. С. 82-94.

151. Цивьян Т. Вещи из «Чемодана» С. Довлатова и бывшая (?) советская модель мира// Russian literature. Amsterdam, 1995. Vol. 37. № 4. P. 647-658.

152. Чекалова С. «Лживая, безжалостная, неверная» «добрая, милая, славная» // Новый мир. 1997. № 4. С. 220-224.

153. Шкляринский А. Сто слепящих фотографий: Из воспоминаний о С. Довлатове // Литературное обозрение. 1998. № 5-6. С. 74-77.

154. Шлиппенбах Н. И явил нам Довлатов Петра. // Звезда. 2003. № 5. С. 197-206.

155. Штерн Л. Эта неаполитанская наружность // Малоизвестный Довлатов. СПб: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1996. С. 386-396.

156. Штерн Л. Довлатов, добрый мой приятель /Главы из книги // Звезда. 2004. № 8. С. 161-177.

157. Штерн Л. Довлатов, добрый мой приятель. СПб.: Азбука-классика, 2005.

158. Prokhorov A. The case for the implied author in the works of S. Dovlatov // Graduate essays of Slavic languages. Pittsburgh. 1996. № 9. P. 78-80.189 * * *

159. Амусин M. Горожане за границей (С. Довлатов, И. Ефимов,В. Марамзин) // Евреи в культуре русского зарубежья. Иерусалим, 1996. С. 106-121.

160. Виньковецкий Я. Быть живым (Памяти Б. Бахтина) // Сумерки. 1991. № 11. С. 83-99.

161. Гедройц С. Владимир Марамзин. Сын Отечества // Звезда. 2004. № 5. с. 235.175. «Горожане» (Интервью И. Вахтиной, А. Каврижина, В Уфлянда, А. Антонова) // Сумерки. 1991. № 11. С. 80-117.

162. Дар Д. Письма к В. Губину // Звезда. 2002. № 8. С. 136-151.

163. Ким Ю. Воспоминания. // Звезда. 1998. № 8. С. 104-107.

164. Литературные дела КГБ. Дела Суперфина, Эткинда, Хейфеца, Марамзина / Сост. В. Чалидзе. Нью-Йорк: Хроника-пресс, 1976. С. 73-139.

165. Лосев Л. Отсутствие писателя: К 70-летию Владимира Марамзина // Звезда. 2004. № 8. С. 138-144.

166. Марамзин В. Памяти Бориса Бахтина // Сумерки. 1991. № 11. С. 83-99.

167. Марамзин В. А вы куда, ребята? (Памяти В. Губина) // Звезда. 2003. № 5. С. 229-230.

168. Носов Н. Современный волюнтаризм // Звезда. 1993. № 2. С. 161164.

169. Панн Л. Две одиссеи И. Ефимова // Звезда. 1997. № 8. С. 145-153.

170. Юрьев О. Владимир Губин // members.aol.com/kamchran/gubin.htm1.I

171. Абашев В. Пермь как текст. Пермь, 2000.

172. Абашев В. Пермский текст в русской культуре и литературе XX века. Автореф. дисс. . докт. филол. наук. Екатеринбург, 2000.

173. Аверин Б. Финал петербургского текста // Материалы XXXI Всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 9. СПб.: Изд-во СПб университета, 2002. С. 3-9.

174. Амусин М. В Петербурге мы сойдемся снова (Ленинградская школа прозаиков и петербургский текст русской литературы) //Russian studies. 1996. № 2. С. 180-205.

175. Амусин М. В зазеркалье Петербургского текста // Нева. 2001. № 5. С. 184-189.

176. Андреева Е. Художники «газа-невской культуры». Л., 1990.

177. Анциферов Н. Душа Петербурга. М.: Книга, 1991.

178. Анциферов Н. «Непостижимый город.» . СПб: Лениздат, 1991.

179. Анциферов Н. Краеведный путь в исторической науке // Анциферовские чтения: Материалы и тезисы конференции. Л., 1989.

180. Арьев А. Петербургская пауза // magazines.russ.ru/project/arss/ezheg/arev.ht

181. Арьев А. Свидание после развода // Новый мир. 1996. № 1. С. 220-226.

182. Арьев А. За четверть века до начала сеанса // Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1960-е. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2002. С. 3-24.

183. Ахапкин Д. Четыре компонента поэзии Бродского // w\vw.niss.ru/krug/kniga/20030818 akhapkin.html

184. Ахметьев И., Кулаков В. Неофициальная ленинградская поэзия 50-70-х годов: Список литературы // Новое литературное обозрение. 1995. № 14. С. 312-314.

185. Берар Е. ОПОЯЗ и петербургская традиция литературной дружбы //Звезда. 2001.№З.С. 188-194.

186. Берг М. Несколько тезисов о своеобразии петербургского стиля // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско- Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 115-135.

187. Берков П. Петербург-Петроград-Ленинград и русская литература// Нева. 1957.№ 6. С. 202-205.

188. Берков П. Идея Петербурга-Ленинграда в русской литературе // Звезда. 1957№6.С. 177-182.

189. Бирон В. Петербург Достоевского. Л.: Товарищество «Свеча», 1991.

190. Бло Ж. Идеальный город// Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 11-19.

191. Бло Ж. Санкт-Петербург в истории // Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 13-19.

192. Бобышев Д. Интервью. // Русская мысль. 1981. 10 сентября.

193. Бродский И. Нобелевская лекция // Сочинения Иосифа Бродского. В 4 т. Т. 1. СПб.: Пушкинский фонд, 1992. С. 5-16.

194. Бродский И. Путеводитель по переименованному городу//

195. Бродский И. Меньше единицы: Избранные эссе. М.:Независимая газета,1999. С. 71-95.

196. Бродский И. Ленинград // Бродский И. Меньше единицы: Избранные эссе. М.:Независимая газета, 1999. С. 120-130.

197. Булычев Ю. Петербург и петербургская парадигма русской истории // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997.С. 7-11.

198. Бунатян Г., Чарная М. Петербург Серебряного века: Дома, события, люди. СПб.: Лениздат, 2002.

199. Буровский А. Санкт-Петербург как географический феномен// Звезда. 2001. №6. С. 221-230.

200. Бухаркин П. Судьбы Петербургского текста русской литературы // Мир русского слова. 2003. № 1. С. 87-94.

201. Быков Д. Хорошее место в поисках времени //Новый мир. 1999.№ 6. С. 216-220.

202. Бютор М. Город как текст// Бютор М. Роман как исследование. М.: Изд-во Моск. ун-та,2000. С. 157-164.

203. Вейдле В. Наследие России // Вейдле В. Умирание искусства. М.: Республика, 2001. С. 294-307.

204. Вейдле В. Петербургская поэтика// Вейдле В. Умирание искусства. М.: Республика, 2001. С. 308-320.

205. Венцлова Т. «Кенигсбергский текст» русской литературы и кенигсбергские стихи Иосифа Бродского // Венцлова Т. Статьи о Бродском. М.: Вакгиэ; Новое издательство, 2005. С. 96-120.

206. Вишневецкий И. О «Комедии города Петербурга» // Театр. 1991. № 11. С.58-62.

207. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Изд-во Независимая газета, 1998.

208. Волков С. История культуры Санкт-Петербурга с основания до наших дней. М.: Изд-во Независимая газета, 2001.

209. Габайдулина Л. Парадокс нерусского города // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 14-16.

210. Гамазина Е. Петербург Пушкина // Актуальные проблемы современного литературоведения. М., 2001. Вып. 5. С. 41-43.

211. Гаспаров М.Л. Петербургский цикл Б. Лившица. Поэтика загадки // Избранные труды. В 3 т. М.: Язык русской культуры, 1997. Т. 2. С. 145-160.

212. Гаспаров М.,. Ронен О. О «Веницейской жизни» О. Мандельштама // Звезда. 2002. № 2. С. 193-202.

213. Генис А. «Серапионы»: опыт модернизации русской прозы // Звезда. 1996. № 12. С. 201-209.

214. Генис А. И. Бродский в Нью-Йорке // Иностранная литература. 1997. № 5. С. 240-249.

215. Генис А. Ленинградская словесность и московская литература // Октябрь. 2003. № 8. С. 173-179.

216. Голынко-Вольфсон Д. Картина мира есть картина мира // НЛО. №57. С. 319-322.

217. Голынко-Вольфсон Д. Петербург: крах мифа и кризис иллюзий // http://www.mumidol.ru/gorod/wolfson.htm

218. Горбаневская Н. Окно в Россию // Русская мысль. 2001 .№ 4349.

219. Горинова С. Петербургская тема в творчестве Б. Пильняка // Петербургский текст: Из истории русской литературы 20-30-х годов XX века: Межвузовский сборник. СПб.: Изд-во СПб Университета, 1996. С. 114-130.

220. Государев А. Диалектика универсального и национального в культуре Петербурга // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 12-14.

221. Григорьева Л. Константы Петербургского текста в прозе 20-х годов // Петербургский текст: Из истории русской литературы 20-30-х годов XX века: Межвузовский сборник. СПб.: Изд-во СПб университета, 1996. С. 97-106.

222. Григорьева Л. О «петербургских пространствах» Михаила Зощенко // Материалы XXXI Всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 9. СПб.: Изд-во СПб Университета, 2002. С. 28-35.

223. Григорьев Н. Петербург: в поисках культурного смысла // Петербург как феномен культуры. Сборник статей. СПб.: Образование. 1994. С. 5-7.

224. Гревс И. К теории и практике «экскурсий» как научного изучения истории в университетах // Анциферовские чтения: Материалы и тезисы конференции. JL, 1989.

225. Гройс Б. Имена города // Гройс Б. Утопия и обмен. М.: Знак, 1993. С. 357-365.

226. Данилевский А. Домик на 5-ой Рождественской Ю.П. Анненкова и «Петербургский текст русской литературы» // Русская эмиграция: Литература. История. Кинолетопись: Материалы международной конференции. Таллинн, 2002. С. 44-70.

227. Данилов С. К «петербургскому тексту» русской живописи // Новый мир искусства. 2000. № 4.

228. Даниэль С. Петербургская тема в романе В. Набокова «Дар» // Блоковский сборник. Т. 13. Русская культура XX века. Метрополия и диаспора. Тарту, 1996. С. 197-205.

229. Дилакторская О. Петербургская повесть Достоевского. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999.

230. Долгополов Л. Миф о Петербурге и его преобразовании в начале века // Долгополов Л. К. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX-начала XX века. Л.: Сов. писатель. Ленинградское отделение, 1977. С. 150-194.

231. Долинин В., Северюхин Д. Преодоление немоты // Самиздат Ленинграда: Литературная энциклопедия. М.: Новое литературное обозрение, 2003. С. 7-51.

232. Дрозда М. Петербургский гротеск Андрея Белого // Umjetnost Rijce 1981 God XXV. Zagreb.

233. Жуков К. О пользе и вреде петербургской мифологии // Петербургский Час-Пик. 1999. 2-8 июня.

234. Завьялов С. Натюрморт с атрибутами петербургской поэзии // НЛО. 1998. № 32. С. 323-348.

235. Замятин В. Феноменология географических образов// НЛО. 2000. № б (46). С. 255-274.

236. Звягин Е. Петербургские арабески // Звезда. 2001. № 2. С. 215218.

237. Зубова Л. Свобода языка выход из времени // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950-1980-е годы. СПб.: Деан, 2000. С. 159-168.

238. Зуева Н. Феномен Петербурга // Санкт-Петербургский университет. 2000. № 1(3524). С. 14-18.

239. Иванов Б. В бытность Петербурга Ленинградом // НЛО. 1995. № 14. С. 188-199.

240. Иванов Б. Эволюция литературных движений в пятидесятые-восьмидесятые годы: Тезисы // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950-1980-е годы. СПб.: Деан, 2000. С. 17-28.

241. Иванов Б. Виктор Кривулин поэт российского Ренессанса (1944-2001) // Новое литературное обозрение. 2004. № 68. С. 270-285.

242. Иванов Вяч. К семиотическому изучению культурной истории большого города // Труды по знаковым системам. № 19. Тарту, 1986. С.15-25.

243. Иванова Н. Загадка и тайна в литературе «петербургского стиля» // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 96-103.

244. Иванова Н. 1Л р1сШга роез15 (Цвета Петрополя в поэтическом описании) // Феномен Петербурга: Труды Второй Международнойконференции. СПб.: Русско-Балтийский Информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 155-173.

245. История ленинградской неподцензурной литературы: Сборник статей. СПб.: Деан, 2000.

246. Исупов К. Душа Москвы и гений Петербурга // Петербург как феномен культуры. Сборник статей. СПб.: Образование, 1994. С. 3367.

247. Каганов Г. Санкт-Петербургские образы пространства М., 1995.

248. Каганов 3. Петербург в контексте барокко. СПб: Stella, 2001.

249. Кальчевский А. Феномен феномена Петербурга // Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 9-13.

250. Кнабе Г. Гротескный эпилог классической драмы: Античность в Ленинграде 20-х годов. М.: Изд-во РГТУ, 1996.

251. Колесникова Э. «Петербургский текст» русской культуры // www.mgimo.ru

252. Колобаева Л. Петербург А. Ремизова и «петербургский текст русской литературы» // www.ruthenia.ru/texts.html

253. Кольцова Н. Роман Замятина «Мы» и петербургский текст русской литературы // Вопросы литературы. 1999. № 2. С. 65-76.

254. Конечный А. Петербург «с того берега» (в мемуарах эмигрантов первой волны) // Блоковский сборник. Т. 13. Русская культура XX века. Метрополия и диаспора. Тарту, 1996. С. 128-146.

255. Костырко С. Что имеем, не храним// Новый мир. 1996.№10. С. 219.

256. Котельников В. «Звезда бессмыслицы» взошла над Петербургом (Творчество Чинарей и конец «петербурского периода») // Вопросы литературы. 2004. № 6. С. 115-138.

257. Кофанова В. Топос Петербурга в поэтическом тексте Ахматовой // Текст: Узоры ковра: Научно-методический семинар "Textus". Вып. 4. Ч. 2. СПб Ставрополь, 1999. С. 56-60.

258. Кривулин В. Петербургская неофициальная культура накануне и в период перестройки // Петербург окно в Европу. Studia Slavika Finlandensia. Tomus XIII. Helsinki, 1996. С. 145-153.

259. Крючков В. «Повесть Петербургская.» Б. Пильняка и «Петербургский текст русской литературы». Саратов: Научная книга, 2005.

260. Кузнецов П. Метафизика и практика Петербурга // Звезда. 2002. № 8. С. 232-235.

261. Кукулин И. Рождение постмодернистского героя по дороге из Санкт-Петербурга через Ленинград и дальше (проблема сюжета и жанра в повести Хармса «Старуха») // Вопросы литературы. 1997. № 4. С. 112-135.

262. Кулагин А. Образ Петербурга-Ленинграда в цикле А. Ахматовой «Реквием» //Коломенский альманах. Коломна, 2000. Вып. 4. С. 45-56.

263. Куликова Е. Петербургский текст в лирике В.Ф. Ходасевича («Тяжелая лира», «Европейская ночь»). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Новосибирск, 2000.

264. Куллэ В. Поэтический дневник И. Бродкого (1961) И Иосиф Бродский. Творчество, личность, судьба (Итоги трех конференций). СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 1998. С. 97-107.

265. Кумпан Е. Наши старики // История ленинградской неподцензурной литературы: Сборник статей. СПб.: Деан, 2000. С. 29-38.

266. Кураев М. Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург// Новый мир. 1996. № 10. С. 160-203.

267. Кураев М. Петербург-Ленинград: столкновение мифов // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 75-84.

268. Лелина В. И. Петербургский стиль как повседневная реальность // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 411-416.

269. Линч К. Образ города. М.: Стройиздат, 1982.

270. Литературный Ленинград в дни блокады. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1973.

271. Лихачев Д. Заметки к интеллектуальной топографии Петербурга первой четверти двадцатого века// Труды по знаковым системам. 18. Тарту, 1984. С. 72-77.

272. Лонго Айза П. Genius Loci и петербургский стиль // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Блтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 20-26.

273. Лосев Л. Реальность зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского // Иространная литература. 1996. № 5. С. 224-237.

274. Лосев Л. Вступление // Труды и дни. М.: Независимая газета, 1999. С. 13-18.

275. Лотман Ю., Успенский Б. Отзвуки концепции «Москва-третий Рим» в идеологии Петра Первого // Художественный язык средневековья. М.:Наука, 1982.

276. Лотман Ю. Символика Петербурга и проблемы семиотики города// Труды по знаковым системам. 18. Тарту, 1984. С. 30-45.

277. Лурье Л. Пять мифов Петербурга // www.gif.ru/texts/txt-lurie-5mifov/view

278. Лютый А. Крымский текст русской литературы и проблема мифологического контекста. Автореф. дисс. . канд. культуролог, наук. М., 2003.

279. Макаричева Н. Особенности художественного пространства в романе А. Белого «Петербург» (система двойников, смеховое раздвоение мира) // Пространство и время в художественном произведении. Оренбург, 2002. С. 80-86.

280. Макогоненко Г. Тема Петербурга у Пушкина и Гоголя. Проблемы преемственного развития // Нева. 1982. № 8. С. 150-159.

281. Меднис Н. Венеция в русской литературе. Новосибирск, 1999.

282. Меднис Н. Сверхтексты в русской литературе // kniga.website.ru

283. Минц 3., Безродный М., Данилевский А. «Петербургский текст» и русский символизм // Труды по знаковым системам. 18. Тарту, 1984. С. 78-92.

284. Минц 3. Функция реминисценций в поэтике А. Блока // Ученые записки ТГУ. Тарту, 1973. Вып. 368. С. 400-418.

285. Минц 3. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов// Ученые записки ТГУ. 1979. Вып. 459. С. 94-99.

286. Мораняк-Бомбурач Н. Пильняк и петербургские тексты // Пильняк Б. А. Исследования и материалы. Вып. 1. Коломна: Изд-во Коломенского пед. ин-та, 1991. С. 32-35.

287. Москва и «московский текст» русской литературы. М.: Издат. центр Рос. гуманитарного ун-та, 1998.

288. Москва в русской и мировой литературе. М., 2000.

289. Москва Петербург: pro et contra. Диалог культур в истории национального самосознания. СПб., 2000.

290. Московская Д. В поисках Слова: «странная» проза 20-30-х гг. (Добычин, Вагинов) // Вопросы литературы. 1999. № 6. С. 31-65.

291. Непомнящий В. Феномен Пушкина в свете очевидностей // Новый мир. 1998. № 6. С. 205-212.

292. Нечипоренко Ю. Густое эхо //Литературное обозрение. 1992. № 11/12. С. 92-93.

293. Ничипоров И. «Московский текст» в русской поэзии XX века: М. Цветаева и Б. Окуджава // Вестник Московского ун-та. Серия 9. Филология. 2003. № 3. С. 58-71.

294. Новикова М. Нужен ли Пушкин западно-европейской культуре? // Пушкин и мировая культура. СПб., Н. Новгород, Болдино, 1999. С. 261-267.

295. Образ Петербурга в мировой культуре: Материалы международной конференции. СПб.: Наука, 2003.

296. Оляндэр JI. Евгений Замятин и петербургский текст // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы. Кн. XII. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2004. С. 48-53.

297. Орлов В.Поэт и город: Блок и Петербург. JL: Лениздат, 1980

298. Осипова Н. Вятский провинциальный текст в культурном контексте // http:/studnauka.narod.ru

299. Паперно И. Пушкин в жизни человека Серебряного века // Cultural Mythologies of Russian Modernism. University of California Press, 1992.

300. Парамонов Б. Добычин и Берковский // www.svoboda.org/programs/RQ/2000/RQ.38.asp

301. Перемышлев Е. «В двойном освещении»: «Петербургский миф» в поэзии Н. Заболоцкого // Октябрь. 1995. № 2. С. 186-188.

302. Пессонен Пекка. Русский и / или европейский контекст в прозе Андрея Битова // Pesonen Pekka. Texts of life and art. Helsinki: Slavica Helsingiensia, 1997. P. 169-177.

303. Пессонен П. Андрей Белый и Петербург. Проблематика комизма // Pesonen Pekka. Texts of life and art. Helsinki: Slavica Helsingiensia, 1997. P. 82-90.

304. Петербург как феномен культуры. Сборник статей. СПб.: Образование, 1994.

305. Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997.

306. Петербург окно в Европу. Studia Slavika Finlandensia. Tomus XIII. Helsinki, 1996.

307. Петербургский текст: Из истории русской литературы 20-30-х годов XX века: Межвузовский сборник. СПб.: Изд-во СПб Университета, 1996.

308. Петербургские чтения по теории, истории и философии культуры. Метафизика Петербурга. Вып. 1. СПб: ФКИЦ «Эйдос», 1993.

309. Петрова М. Отражение Санкт-Петербурга в художественном тексте // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 26.

310. Поздние петербуржцы: Поэтическая антология / Сост. и вступ. заметка В. Топоров, при участии М. Максимова. СПб.: Евразия, 1995.

311. Попов В. «Таланты водятся стайками» // www.magazines.russ.ru

312. Попов В. Литературный Невский // Феномен Петербурга: Труды Второй Меджународной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 187-192.

313. Пустыгина Н. Цитатность в романе Андрея Белого «Петербург»// Ученые записки ТГУ. Вып. 512-513. Тарту, 1981. С. 24-35.

314. Пьяных М. «Медный всадник» Пушкина в восприятии русских писателей и философов трагического XX столетия // Нева. 2003. № 5. С. 160-171; №6. С. 164-187.

315. Ранчин А. «Я родился и вырос в Балтийских болотах, подле.»: поэзия И. Бродского и «Медный всадник» Пушкина// НЛО. 2000. №5(15). С. 166-180.

316. Раппопорт А. Сны и видения в «петербургских текстах» // http / www/ mumidol/ ru

317. Репин А. О «московском мифе» в 20-30-е годы XX века // http:/lit. 1 september.ru/2003/46/6.km;

318. Роговер Е. Образы и мотивы «Медного всадника» в русской прозе 20 века // Русская литература. 2001. № 2. С. 42-55.

319. Рождественская М. «Ленинградский текст» петербургского текста // Материалы XXXI всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 9. СПб.: Изд-во СПб Университета, 2002. С. 3-14.

320. Савицкий С. Полоса препятствий. Формирование ленинградской неофициальной литературы // Studia Russica Helsingensia et Tartuensia, VII (20). Helsinki, Tartu. 2000. C. 391-423.

321. Савицкий С. Андеграунд: история и мифы ленинградской неофициальной литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2002.

322. Сальмон Л. Петербург, или das Unheimliche: у истоков отрицательного мифа города // Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 20-34.

323. Санкт-Петербург — окно в Европу: Материалы круглого стола. СПб., 2001.

324. Северская О. Пушкин и его читатель (аллюзия и цитата как способы создания подтекста в поэзии 1990-х гг.) // Пушкин и мировая культура. СПб., Н. Новгород, Болдино, 1997. С. 270-289.

325. Серегина Л. Лингвопанорама мегаполиса в авторских матафорах Т. Толстой (на примере прозы 80-х годов) // Предложение и слово: парадигматический, текстовый и коммуникативный аспекты. Саратов: Изд-во Сарат. пед. ин-та, 2000. С. 211-215.

326. Синдаловский Н. Петербург в фольклоре. СПб.: Журнал «Нева», ИТД «Летний сад», 1999.

327. Скидан А. О пользе и вреде Петербурга для жизни // skidan/TTspb.cityl ine.ru

328. Смирнов А. Античный Петроград в поле культурных кодов: опыт реконструкции одного творческого задания // Вопросы литературы. 1999. №4. С. 44-62.

329. Смирнов И. Петербургская утопия // Анциферовские чтения. Л, 1989 С. 126-131.

330. Спивак Д. Культурология Петербурга // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 125-128.

331. Спиричева Н. Проблема пространства в мемуарных текстах (на примере повести Г. Иванова «Петербургские зимы») // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы: Материалы 13 международной конференции молодых ученых. СПб., 2002. С. 279280.

332. Степанов А. Семидесятые без семидесятников // Нева. 2004. № 2. С. 180-188.

333. Страда В. Москва-Петербург-Москва // Лотмановский сборник. М.: ИЦ-Гарант, 1995. Вып. 1. С. 507-512.

334. Сухих И. Три урока самиздата // История ленинградской неподцензурной литературы: Сборник статей. СПб., 2000. С. 154-158.

335. Сухих И. Московский текст бродяги Гиляя (1926-1935, «Москва и москвичи» В. Гиляровского) // Звезда. 2004. № 4. С. 222-233.

336. Тарасова И. Фрейм «Петербург» и его языковая реализация в поэзии Г. Иванова // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста. Волгоград, 2003. Ч. 1. С. 294-300.

337. Тверьянович К. Городское пространство и историческое прошлое в петербургском тексте Б. Лившица // Мир русского слова. 2003. № 1. С.52-60.

338. Тименчик Р. Д., Топоров В., Цивьян Т. Сны Блока и «петербургский текст» начала XX века // Тезисы I всесоюзной (III) конференции «Творчество А. А. Блока и русская культура XX века». Тарту, 1975. С. 129-135.

339. Тименчик Р. «Медный всадник» в литературном сознании начала 20 века // Проблема пушкиноведения. Рига, 1983.

340. Тименчик Р. «Поэтика Санкт-Петербурга» эпохи символизма/ постсимволизма // Труды по знаковым системам. 18. Тарту. 1984. С. 117-124.

341. Тименчик Р. Петербург в поэзии русской эмиграции // Октябрь. 2003. №8. С. 194-205.

342. Томашевский Б. Петербург в творчестве . Пушкина // Томашевский Б. Пушкинский Петербург. Д., 1949

343. Томашевский Б. Пушкин: материалы к биографии. M.-JL, 1961.

344. Топоров В. Двойное дно: Признания скандалиста. М.: Захаров; ACT, 1999.

345. Топоров В. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // Структура текста. М.: Наука, 1980.

346. Топоров В. Италия в Петербурге// Италия и славянский мир. М., 1990.

347. Топоров В. Аптекарский остров как городское урочище// Ноосфера и художественное творчество. М.: Наука, 1991.

348. Топоров В. «Господин Прохарчин». К анализу Петербургской повести // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издат. группа «Прогресс»-«Культура», 1995. С. 112-192.

349. Топоров В. Петербургские тексты и петербургские мифы// Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издат. группа «Прогресс»-«Культура», 1995. С. 368-399.

350. Топоров В. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство-СПБ, 2003. С. 7-118.

351. Уварова И. Венецианский миф в культуре Петербурга // Анциферовские чтения. Л., 1989. С. 135-145.

352. Урицкий А. Эстетика не сдается // НЛО. 2004. № 65. С. 329-335.

353. Уфлянд В. Могучая питерская хворь // Звезда. 1990. № 1. С. 179184.

354. Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000.

355. Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001.

356. Филаретова Е. Петербург реальный и «умышленный», созданный В. Набоковым // Нева. 2003. № 7. С. 232-239.

357. Филиппов Б. Ленинградский Петербург в русской поэзии и прозе. Л., 1974.

358. Фокина Т. Метафизика Саратова // www.comk.ru

359. Фомичев С. Пушкин и Зощенко (пушкинская традиция) // Литературная группа «Серапионовы братья»: истоки, поиски, международный контекст. М., 1995. С. 186-207.

360. Хазан В. «Палестинский текст» русской литературы // Особенный еврейско- русский воздух. К проблематике и поэтике русскоеврейского литературного диалога в XX веке. М.-Иерусалим: Гешарим- Мосты культуры, 2001.

361. Хейнонен Ю. СССР, или Случай Со Старухой Россией // xarrns.lipetsk.ru

362. Хренков Д. Анна Ахматова в Петербурге-Петрограде-Ленинграде. Л.: Лениздат, 1989.

363. Шадурский В. «Петербургский текст» в романе В. Набокова «Отчаяние» // Интертекст русской классики в прозе В. Набокова: учебное пособие. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2003. С. 15-25.

364. Шелепанова Т. В. Соловьев и традиции петербургской культуры // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 19-21.

365. Шелыганова Т. Образ Медного Всадника в поэзии конца XX века // Шр-М\Х. 1 september.ru/2001/40/Ш4014Ыт.

366. Шехтер Т. Неофициальное искусство Ленинграда: Очерк истории // Петербургские чтения. 1995. № 3. С. 111-153.

367. Шубинский В. Город мертвых и город бессмертных // Новый мир. 2000. №4. С. 145-156.

368. Шубинский В. Не на вчера, не на сегодня // Звезда. 1998. № 8. С. 150-151.

369. Шубинский В. Леонид Аронзон // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950-1980-е годы. СПб., 2000. С. 85-91.

370. Шулова Я. «Петербург» прорастает в «Москве» // Нева. 2004. № 5. С. 231-235.

371. Щеглов Ю. Заметки о прозе Л. Добычина («Город Энн») // Литературное обозрение. 1993. № 7-8. С. 25-36.

372. Щербакова Н. «Рим, человек, бумага» (Петербургский и Римский тексты в лирике И. Бродского) // Тезисы докладов студенческой конференции. СПб., 1998. С. 205-206.

373. Щученко В. К вопросу о петербургской и московской школах русского символизма // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 5-7.

374. Эдельштейн Ю. Мелодии Петербурга: А. Ахматова, О. Мандельштам, И. Бродский // Феномен Петербурга: Труды Второй Меджународной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 335-342.

375. Эйдинова В. Л. Добычин: стиль и структура повествования // http://proceedings.usu.ru/proceedings/JSf2l701/koi8/16.html

376. Эйхенбаум Б. Мой временник. Мой временник. Худ. проза и избранные статьи 20-30-х годов. СПб: ИНАПРЕСС, 2001.

377. Эстетическая выразительность города. М.: Наука, 1986.

378. Якобсон Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 140-147.

379. Hellberg-Hirn Е. Символика Петербурга: тема пространства // Окно в Европу. Studia Slavika Finlandensia. Tomus XIII. Helsinki, 1996. С. 68-88.

380. Hellberg-Hirn E. Из Ленинграда в Петербург // Studia Russica Hesingensia et Tartuensia, VII (20). Helsinki, Tartu. 2000. C. 72-88.

381. Holthusen I. Petersburg als literaturischer Mythos. Russland in Vers und Prosa Vortrage zur russischen Literatur des 19. und 20. Jahrhunderts (Slavistische Beitrage 69). München, 1973.

382. Kononen M. "Four ways of writing the city": St. PetersburgLeningrad as a metaphor of Joseph Brodsky. Helsinki, 2003.

383. Pessonen P. Semiotics of a city: The Myth of St. Petersburg in Andrey Bely's Novel "Petersburg" // Texts of life and art. Helsinki. Slavica Helsingiensia, 1997. Vol. 18. P. 129-145.

384. Tammi P. The St. Peterburg Text and It's Nabokovian Texture // Studia Slavika. Finlandensia 1992. IX.

385. Walker Clint В. The Spirit(s) of the Leningrad Underground: Viktor Krivulin's Communion with Russian Modernism // Slavic and East European Journal. 1999. 43(4). P. 674-698.1.

386. Алексеева Л. История инакомыслия в СССР: Новейший период. Вильнюс; М.: Весть, 1992.

387. Арнольд И. Проблемы интертекстуальности // Вестник СПб университета. Серия 2. 1991. Вып. 4. № 23.

388. Ахметова Г. «Возвращение к пройденному» (о композиционных особенностях русской прозы 20-30-х и 80-90-х годов XX века) // Филологические науки. 2003. № 1. С. 45-53.

389. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Издат. группа «Прогресс», «Универс», 1994.

390. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худ. лит-ра, 1975.

391. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое литературное обозрение, 2001.

392. Виноградов В. К морфологии натурального стиля. Опыт лингвистического анализа петербургской поэмы «Двойник» // Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. Избранные труды. М.: Наука, 1976. С. 106-120.

393. Выгон Н. Современная русская философско-юмористическая проза: проблемы генезиса и поэтики. Автореф. дис. . докт. филол. наук. М., 2000.

394. Гаспаров Б. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Аграф, 1996.

395. Жолковский А., Щеглов Ю. К понятиям «тема» и «поэтический мир» // Труды по знаковым системам. Тарту, 1975. Вып. 7. С. 143-167.

396. Зверев А. XX век как литературная эпоха // Вопросы литературы. 1992. №2. С. 3-56.

397. Зверев А. Блюзы четвертого поколения // Литературное обозрение. 1992. № 11/12. С. 9-17.

398. Зверев А. Смеющийся век // Вопросы литературы. 2000. № 4. С. 3-36.

399. Купина Н., Битенская Г. Сверхтекст и его разновидности // Человек. Текст. Культура. Екатеринбург, 1994.

400. Левин Ю. Зеркало как потенциальный семиотический объект // Труды по знаковым системам. Тарту, 1988. Вып. 22. С. 6-24.

401. Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: Новый учебник по литературе в 3-х книгах. М.: Эдитория УРСС, 2001.

402. Лихачев Д., Панченко А. Смеховой мир Древней руси. Л.: Наука, 1976.

403. Лихачев Д. Смех как мировоззрение // Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. СПб.: Алетейя, 2001. С. 342-379.

404. Лотман Ю. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь: Книга для учителя. М.: Просвещение, 1988. С. 251-293.

405. Лотман Ю. О Хлестакове // Лотман Ю. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М.: Просвещение, 1988. С. 293325.

406. Лотман Ю. Культура и взрыв. М.: Гнозис; Издат. группа «Прогресс», 1992.

407. Лотман Ю. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (ХУШ-начала XIX века). СПб.: Искусство-СПб, 1999.

408. Лотман Ю. К проблеме пространственной семиотики // Лотман Ю. Об искусстве. СПб.: Искусство-СПб, 2000. С. 442-445.

409. Лотман Ю. Текст в тексте // Лотман Ю. Об искусстве. СПб.: Искусство-СПб, 2000. С. 423-436.

410. Лотман Ю. Театр и театральность в строе культуры начала 19 века // Лотман Ю. Об искусстве. СПб.: Искусство-СПб, 2000. С. 617636.

411. Орлицкий Ю. Стиховое начало в прозе «третьей волны» // netrover.narod.ru/lit3wave/l4htm

412. Песонен П. Интертекстуальный смех в современной русской прозе // Studia Russica. Helsingiensia et Tartiensia. Tartu, 1995. № 4. С. 310-323.

413. Рымарь Н. Ирония и мимезис: К проблеме художественного языка XX века // http: // www.ssu.samara.ru/ scriptum/irony.rtf

414. Смирнова Н. Путь иронии в XX веке. От отрицания абсолютной серьезности к самоотрицанию // Вопросы философии. 2002. № 3. С. 52-59.

415. Тименчик Р. Текст в тексте у акмеистов // Ученые записки Тартуского государственного университета. Тарту: Изд-во Тартус. Ун-та, 1981. Вып. 567. С. 65-75. (Труды по знаковым системам. 14. Текст в тексте)

416. Третьякова Е. Современная ироническая проза: функции художественных заимствований. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Ташкент, 1991.

417. Трубецкова Е. «Текст в тексте» в русском романе 1930-х годов. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Саратов, 1999.

418. Успенский Б. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000.V

419. Агеносов В. Литература русского зарубежья (1917-1997). М., 1997.

420. Ванюков А. Литература русского зарубежья. Из истории русской литературы XX века: Учебное пособие. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999.

421. Казак В. Лексикон русской литературы XX века. М.: Культура, 1996.

422. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. М.: Сов. энциклопедия, 1962-1978.

423. Ланин Б. Проза русской эмиграции (Третья волна). М.: Новая школа, 1997.

424. Путеводитель по Пушкину. СПб.: Академический проект, 1997.

425. Руднев В. Словарь культуры XX века: ключевые понятия и тексты. М.: АГРАФ, 1997.

426. Русские писатели. XX век: Биобиблиографический словарь / Под ред. Н. Скатова. Ч. 1,2. М.: Просвещение, 1998.

427. Русские писатели 20 века: Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П. Николаев. М.:БРЭ; Рандеву, 2000.

428. Самиздат века. М.; Минск: Полифакт, 1997.

429. Самиздат Ленинграда. 1950-е 1980-е. Литературная энциклопедия. М.: Новое литературное обозрение, 2003.

430. Словарь литературоведческих терминов. М.: Просвещение, 1974.

431. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М.: Интрада, 1999.

432. ТЗ*44.44Л.«4 ¡vVCS-. l37.249A.273.29ci1. ПЛ. А«иЛГМ«1 САХЛР01ЛptJ».№raî3h!j1. KCiiï 7.':?mp»f;1. ПР1С6РАЛ1 ——ПЛ 11. ЛНСЦОВАО nn.бящсис<уссftmrpji'Li1. Г.ЦА'.»|«СТОВ