автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.06
диссертация на тему: Лесостепное Зауралье во II - начале I тыс. до н. э.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Матвеев, Александр Васильевич

Введение.

Глава 1. ЗАУРАЛЬЕ И АНДРОНОВСКАЯ ПРОБЛЕМА.

1. Начало изучения андроновского мира.

2. Первые периодизации.

3. Этапы или культуры?.

4. Новые открытия и парадигмы.

Глава 2. ВОПРОСЫ ФОРМИРОВАНИЯ АНДРОНОВСКОГО МИРА

1. Источники и подходы к их интерпретации.

2. Классификация протоандроновских древностей.

3. Зауралье на рубеже андроновской эпохи.

Глава 3. АЛАКУЛЬСКАЯ КУЛЬТУРА.

1. Опорные памятники и общая характеристика культуры.—

2. Происхождение и основные этапы развития.

3. Проблемы абсолютной хронологии.

4. Этнолингвистическая атрибуция алакульских групп.

Глава 4. ФЕДОРОВСКАЯ КУЛЬТУРА.

1. Опорные памятники и общая характеристика культуры.—

2. Происхождение и хронология.

3. Этнолингвистическая атрибуция федоровского населения

Глава 5. ЧЕРКАСКУЛЬСКАЯ КУЛЬТУРА.

1. Опорные памятники и общая характеристика культуры.

2. Происхождение и хронология.

3. Этнолингвистическая атрибуция и миграции черкаскульцев

Глава 6. РАСПАД АНДРОНОВСКОГО ЕДИНСТВА.

1. Межовская культура в Зауралье.

2. Бархатовская культура.

3. Историко-культурные процессы в конце эпохи бронзы.

Введение диссертации2000 год, автореферат по истории, Матвеев, Александр Васильевич

На рубеже двух столетий вполне уместно подводить итоги тому, что внес XX в. в ту или иную сферу научного знания. Для археологии Западной Сибири и сопредельных областей Центральной Евразии он стал не только периодом первоначального накопления материала, становления методики и методологии исследования памятников до-письменной эпохи, но и временем быстрого развития этой науки, сопровождавшегося совершенствованием ее теоретических основ, многими выдающимися открытиями.

Немало их было сделано и в ходе изучения бронзового века — периода, который в свете полученных на сегодняшний день данных предстает перед нами как время принципиальных социально-экономических и культурных перемен в жизни древнего населения Сибири, Урала и Казахстана. Благодаря самоотверженному труду нескольких поколений ученых эта территория давно перестала восприниматься как белое пятно на археологической карте Евразии, а к результатам исследования многих из существовавших здесь в эпоху бронзы культурных образований приковано внимание и отечественных, и зарубежных специалистов, причем не только археологов.

Не будет преувеличением, если мы скажем, что среди этих образований особый интерес всегда вызывал андроновский мир — огромное культурное единство, обладавшее мощным потенциалом производящего хозяйства, создавшее свой неповторимый декоративно-прикладной стиль и, несомненно, игравшее одну из ведущих ролей в истории Евразии на протяжении II — начала I тыс. до н.э. Проблемам истории и культуры этой общности и посвящена настоящая работа, призванная подвести некоторые итоги их изучения за последние десятилетия.

Актуальность темы названного исследования определяется рядом обстоятельств. Во-первых, тем, что андроновская проблема, несмотря на ее длительную разработку, остается едва ли не самой дискуссионной из связанных с изучением бронзового века глубинных областей Евразии. Это в полной мере касается вопросов формирования андроновского единства, интерпретации последнего как такового, реконструкции его структуры, определения хронологии андро-новских памятников, этнолингвистической атрибуции оставивших их групп и т.п. Во-вторых, тем, что эта тематика обеспечена представительным корпусом требующих обобщения источников, часть которых давно и прочно вошла в фонд отечественной науки, а часть еще нет, хотя не только позволяет оценить обоснованность высказанных концепций и гипотез, но заставляет внести в некоторые из них существенные коррективы или даже заменить их новыми положениями. В-третьих, андроновские комплексы всегда выступали своего рода точкой отсчета при интерпретации как примерно синхронных им памятников Сибири, Урала, Казахстана и других регионов, так и древностей, относящихся к иным периодам. Поэтому развитие андроноведе-ния как особого направления отечественной археологии вызывало и, несомненно, будет вызывать широкий резонанс в других ее течениях и отраслях. В-четвертых, изучение андроновского мира, представителей которого многие ученые не без оснований рассматривают как древних индоиранцев, принципиально важно для реконструкции этногенетиче-ских процессов не только в указанных выше областях, но и на значительно более широкой территории Евразии. И, наконец, в-пятых, исследование андроновского культурного феномена, его ареальной и диахронной структуры представляется весьма актуальным с точки зрения развития теоретических основ археологической науки

Цель работы сводится к построению историко-культурной модели становления, развития и распада зауральского андроновского культурного единства. Основными аспектами исследования являются: а) историко-генетический, связанный с изучением формирования андроновского сообщества; б) генеалогический, сводящийся к созданию схемы развития археологических культур Зауральского региона, которые есть основания соотносить с андроновским миром; в) хронологический, сопряженный с разработкой системы относительной и абсолютной хронологии андроновских древностей; г) культурологический, связанный с реконструкцией историко-культурных процессов, шедших в зауральской андроновской среде и интерпретацией андроновского культурного феномена; д) этнолингвистический, соотносимый с реконструкцией языковой принадлежности андроновских групп.

Задачи исследования предполагают: 1) аналитический обзор истории и современного состояния разработки андроновской проблематики; 2) обобщение и систематизацию источников, характеризующих андроновскую эпоху в Зауральском регионе, определение археологических комплексов, которые по уровню своей изученности и информативности могут считаться опорными для изучения данного периода; 3) комплексную характеристику разновременных культур зауральского андроновского населения; 4) верификацию и при необходимости корректировку гипотез об их происхождении; 5) уточнение их хронологии; 6) выработку критериев культур андроновского типа; 7) этнолингвистическую атрибуцию носителей последних; 8) изучение их взаимодействия с инокультурным окружением; 9) восстановление по возможности исторической обстановки в Зауралье на разных этапах андроновской эпохи; 10) типологическую атрибуцию андроновского культурного феномена.

Территориальные рамки исследования ограничены областью, лежащей между урало-казахстанскими степями на юге и западно-сибирской тайгой на севере, а также Уральским хребтом на западе и правобережьем Тобола на востоке. По современному административному делению в границы данной территории входят северная часть Челябинской, Курганская, а также южные районы Свердловской и Тюменской областей, лежащие в бассейнах рек Тобола и Исети. Рассматриваемая территория охватывает южную и северную зауральскую лесостепь со злаково-разнотравными лугами и березовыми колками, а также подзону мелколиственных березовых и осиновых лесов — своего рода южную кромку западно-сибирской тайги [Растительный покров ., 1985, с. 15—16].

Соотнести территориальные рамки исследования с охарактеризованной выше областью заставили нас несколько принципиально важных обстоятельств. Первое из них сводится к тому, что в границах лесостепного Зауралья сосредоточены памятники едва ли не всех типов, которые в настоящее время характеризуются исследователями как собственно андроновские. Второе связано с тем, что среди этих древностей особенно велика доля тех, которые рассматриваются современной наукой как эталонные при интерпретации андроновских комплексов названного и сопредельных с ним регионов. Третье подчеркивает, что Зауралье находится в стратегически выгодном положении для изучении андроновского мира — на стыке Урала, таежных и лесостепных районов Западной Сибири, а также степей Казахстана — и по этой причине открывает уникальные возможности для сопоставления полученных на его территории материалов с комплексами эпохи бронзы названных и более удаленных областей Центральной Евразии.

Эпизодические выходы автора за пределы обозначенной территории обусловлены тем, что реализация цели и задач настоящей работы немыслима ни без рассмотрения материалов зауральских памятников на достаточно широком историко-культурном фоне, ни без целенаправленного экскурса к памятникам тех областей, где протекало формирование андроновского сообщества.

Проблемы реконструкции палеогеографических условий, существовавших в Сибири и на Урале во II — начале I тыс. до н.э. обсуждаются специалистами давно, но говорить об их решении еще рано. По мнению H.A. Хотинского и его соавторов [Хотинский, 1977, 103— 106, 163—165; Хотинский, Волкова, Левина, 1979, с. 11—12; Хотинский, Немкова, Сурова, 1982, с. 150] суббореальная и субатлантическая фазы голоцена (последние 4500 лет) могут рассматриваться как относительно единый этап в развитии природы северной части Евразийского континента. В это время здесь отмечаются некоторое похолодание климата по сравнению с атлантическим периодом, деградация еловых и широколиственных лесов, активизация процесса заболачивания, которые, по мнению названных ученых не сопровождались значительным колебанием увлажненности, а также смещением границы между лесом и степью, установившейся на современном уровне, по их данным, еще в атлантическом периоде.

Многие археологи [Косарев, 1974, с. 24—27; 1979; Могильников, 1983; Молодин, Зах, 1979; Потемкина, 19796; и др.] придерживаются другой точки зрения, предполагающей существенную изменчивость увлажненности в суббореальном периоде, а также допускающей возможность смещения границ ландшафтно-растительных зон, в частности между лесом и лесостепью.

Эту гипотезу, а также мнение о том, что андроновская эпоха являлась особым этапом древнего прошлого Зауралья не только в историко-культурном, но и в палеогеографическом отношении, подтверждают и результаты нёдавно выполненных палинологических исследований, в ходе которых по сути дела впервые были проанализированы образцы, полученные в процессе раскопок разновременных андро-новских памятников рассматриваемого нами региона.

В палинологическом комплексе, соответствующем времени функционирования раннеалакульского кургана 15 Чистолебяжского могильника, находящегося в долине Тобола на границе Курганской и Тюменской областей [Матвеев, 1998, с. 77—78, табл. 10], преобладает пыльца травянистых растений, что свидетельствует о преимущественном развитии на данной территории в первой половине II тыс. до н.э. лугово-степных ландшафтов и наличии участков, занятых полынными группировками. Разреженные березово-ольховые леса занимали, видимо, пойменные пространства [Матвеев, Рябогина, Семочкина и др., 1999; Семочкина, Рябогина, 1999].

Сходная ситуация выявлена при анализе палинологического материала федоровского поселения Черемуховый куст, расположенного в Ялуторовском районе Тюменской области [Зах, 1995]. В период существования поселка климат был более засушливый, нежели современный, что способствовало широкому распространению на территории Среднего Притоболья степных ценозов с полынно-разнотравной растительностью. Березовые колки сохранялись в котловинах и поймах. О том, что функционирование селища пришлось на период слабой обводненности данного района, свидетельствуют также топография и стратиграфия памятника.

К андроновской эпохе относится, судя по всему, и одна из погребенных почв, которые были вскрыты палеогеографическим разрезом в окрестностях с. Лыбаево в Заводоуковском районе Тюменской области и не содержали археологических материалов. Эта почва сформировалась в пойме Тобола на речных наносах в период временного прекращения затопления данного участка. Палинологические комплексы нижней части рассматриваемого горизонта отражают засушливые климатические условия, на фоне которых развивались разнотравно-полынные степи. Верхняя часть почвы, которая имеет радиоуглеродную дату 3200±45 л.н. или 1250±45 г. до н.э. (СОАН-3844), соответствующую черкаскульскому периоду, содержит спорово-пыльцевые спектры разнотравно-злаковых степей, перемежавшихся с сосново-бере-зовыми участками. Повышение увлажненности, относящееся к последующему периоду, документируется палинологическими материалами вышележащих слоев, а также тем, что охарактеризованный горизонт погребенной почвы оказался перекрыт 20-сантиметровым слоем речного аллювия, связанного с новым этапом обводнения исследованного участка [Матвеев, Рябогина, Семочкина и др., 1999].

Приведенные материалы, которые следует рассматривать как первые характеризующие палеогеографические особенности андроновской эпохи в лесостепном Зауралье, свидетельствуют об аридиза-ции климата указанного района во II тыс. до н.э. и позволяют предполагать, что здесь в этот период доминировали степные ландшафты. Повышение увлажненности, увеличение площади лесных массивов, а также замещение сухих полынных степей луговыми — все эти процессы начались на данной территории, видимо, не ранее, чем в конце названного тысячелетия.

Хронологические рамки работы выбраны так, чтобы она охватила всю эпоху существования в Зауралье андроновского культурного единства — от периода формирования последнего до времени его распада. Вслед за большинством исследователей андроновского мира, в том числе К.В. Сальниковым, С.С. Черниковым, Е.Е. Кузьминой, Г.Б. Здановичем и многими другими, автор рассматривает период развития названной выше общности не как кратковременный эпизод бронзового века Сибири, Урала, Казахстана и сопредельных областей, продолжительность которого следует исчислять двумя-тремя столетиями и соотносить со временем существования какой-либо одной археологической культуры, а как значительно более длительную эпоху, выступающую особым этапом древней истории Центральной Евразии и включающую несколько относительно самостоятельных фаз или подпериодов. В работах Г.Б. Здановича [1984а, 1988] и Е.Е. Кузьминой [1985, 19866, 1994, 1999а; и др.] убедительно показано, что истоки андроновского единства восходят к периоду средней бронзы, когда в указанном регионе проживали группы, оставившие памятники петровского типа, и что просуществовало оно вплоть до самого конца бронзового века, покуда в степных областях развивалась культура алексеевско-саргаринских общин. Исследования автора, в ходе которых он счел возможным расширить круг древностей андроновского типа и углубить хронологию некоторых из них [Матвеев, 1995а, 19986], не поколебали, а укрепили выводы названных выше ученых. В настоящей работе, охватывающей период с конца III по начало I тыс. до н.э. общая продолжительность андроновской эпохи оценивается не менее чем в 1200 лет, которые могут быть разбиты на несколько самостоятельных этапов, соотносимых с процессами сложения, развития и распада андроновского мира.

Источниковый фонд работы составили археологические, палеоантропологические, палеозоологические и иные материалы ан-дроновских памятников лесостепного Зауралья, накопленные за более чем полувековой период их активного полевого изучения. Автором учтены все опубликованные и большая часть неизданных коллекций, полученных при раскопках, вся отчетная документация по ним, а также результаты радиоуглеродного датирования исследованных поселений и могильников. Вкладом соискателя в источниковую базу диссертации послужили материалы, полученные им за 20-летний период изучения древностей Тюменской и Курганской областей, на территории которых автором настоящей работы или при его участии проведены раскопки памятников всех рассматриваемых периодов и типов, кроме относящихся к новокумакской эпохе и межовской культуре.

Оценивая имеющийся корпус источников как вполне достаточный для широких и вместе с тем ответственных заключений, нельзя не охарактеризовать его специфику, недостатки и вытекающие из них особенности авторского подхода к анализируемым материалам. Затрудняют характеристику некоторых фаз андроновской эпохи такие объективные факторы как неравномерная изученность памятников различных этапов бронзового века, одни из которых представлены полностью или почти полностью раскопанными поселениями и могильниками, а другие — лишь слабо исследованными объектами; преобладание среди изученных поселений многослойных и нестратифи-цированных селищ, разделять материалы которых на хронологические группы их исследователям приходилось, руководствуясь почти не проверенными типологическими построениями; "старение" некоторых, даже изученных уже в советское время, археологических комплексов, которые сегодня интерпретировать не менее сложно, чем изначально плохо документированные материалы дореволюционных раскопок. К негативным фактором субъективного характера следует отнести ошибочную, но уже устоявшуюся в литературе культурную атрибуцию ряда комплексов, а также стремление части ученых расширить круг использованных ими памятников путем включения в опубликованные сводки объектов, обследованных лишь разведками. Все это заставило нас не только предпринять ревизию источникового фонда по зауральской андроновской тематике, но и при рассмотрении различных аспектов последней сделать ставку на материалы наиболее полно изученных поселений и могильников, которые допустимо характеризовать как опорные или эталонные комплексы.

Специфической чертой южной, лесостепной, части рассматриваемого региона является обилие андроновских поселений, а северной, подтаежной, — их преимущественно однослойный характер. Отмеченное обстоятельство позволяет считать, что по своей информативности последние памятники не только не уступают более южным, но в некоторых отношениях даже превосходят их [Матвеев, 19986, с. 377]. В значительной степени это связано с тем, что лесная часть Зауралья на протяжении всего II и начала I тыс. до н.э. была заселена носителями культур андроновского типа не так плотно, как более южные области. Поэтому северные андроновские общины, культура которых развивалась по тому же самому пути, что и культура более южных групп, оставили в изучаемом регионе относительно "чистые" памятники, материалы которых рисуют значительно более надежную и объективную картину эволюции культуры андроновского сообщества, чем результаты раскопок нестратифицированных поселений лесостепной и степной зон, зачастую содержащих разновременные и смешанные комплексы артефактов и иных находок.

Методология работы базируется на всеобщей теории познания и наиболее перспективных, по мнению автора, подходах к интерпретации археологического материала. В диссертации автор стремился последовательно реализовать принципы: 1) системного анализа, предполагающего подход к объектам исследования как к системам и изучение элементов последних во всей полноте их взаимосвязей [Гарден, 1983, с. 163—166; Генинг, 1989, с. 204—209; Косарев, 1991, с. 8—9; Массон, 1976, с. 15—17; Семенов, 1978]; 2) историзма, обеспечивающего взгляд на анализируемые явления в их развитии [Рыбаков. 1978]; 3) моделирования, сводящегося к тому, что построение и проверка моделей, воспроизводящих объекты изучения, выступают двумя сторонами одного из всеобщих методов познания; 4) абдуктивной разработки научных гипотез (Ч.С. Пирс, Н.Р. Хэнсон и др.), интегрирующей достоинства и снимающей основные недостатки индуктивного и гипотетико-дедуктивного методов [Рузавин, 1998]; 5) экологического подхода к изучению древнего прошлого [Косарев, 1986; 1991, с. 4—7].

Понятийный аппарат сочинения соответствует той трехчленной системе категорий, которая, с точки зрения автора, в наибольшей степени отвечает специфике археологического изучения до-письменного периода истории человечества.

Первый уровень или блок этой системы образуют понятия, связанные с непосредственно исследуемыми археологами объектами — памятниками древней истории и культуры. В данном ряду категорий источниковедческого плана наиболее общим является для нас понятие "андроновские древности (памятники, комплексы)", а более частными — понятия, отражающие хронологическое и территориальное разнообразие последних ("памятники такой-то культуры", "памятники такого-то типа" и т.д.).

Второй блок используемой нами понятийно-терминологической системы формируют категории, связанные с культурологической атрибуцией рассматриваемых в работе памятников. Традиционно в качестве едва ли не самого общего из этих понятий в нашей науке выступает категория "археологическая культура", проблеме интерпретации которой посвящена обширная литература (см., например: [Анико-вич, 1989; Артамонов, 1971; Брюсов, 1956; Ганжа, 1985; Генинг, 1985, 1987; Грязнов, 1969; Добжанский, 1987; Захарук, 1976, 1978, 1980; Ка-менецкий, 1970; Клейн, 1970; Клейн, Миняев, Пиотровский, 1970; Кна-бе, 1959; Кудрявцева, 1985, 1987; Массон, 1974; Монгайт, 1967; Смирнов, 1964, Третьяков, 1969; Фосс, 1949; Худяков, 1987] и др.). С точки зрения автора, единственно верным подходом к определению этого понятия является тот, который предполагает его трактовку через еще более широкую по содержанию категорию "культура", которую мы вслед за М. Херсковицем [Негвкоу^Б, 1955] характеризуем как искусственную, сотворенную человечеством и многообразную в своих конкретных формах часть окружающей среды. Разновидностью локальных культур, созданных относительно обособленными человеческими коллективами, допустимо считать и культуры археологические, существовавшие в древности и средневековье и изученные по материалам археологии. Разделяя мнение о том что современная наука не может, как и в начале века, обходиться одним понятием "археологическая культура", на месте которого "должна вырасти целая система взаимно координированных понятий" [Клейн, 1991, с. 155, 190], автор настоящей работы вводит в научный оборот более узкие по своему содержанию категории "гомогенная археологическая культура" и "гетерогенная археологическая культура", а также более широкое понятие "семья археологических культур".

Третий блок рассматриваемой системы понятий образуют категории, связанные с исторической интерпретацией археологических источников. Специфика этого блока состоит в том, что входящие в него понятия характеризуют не памятники и не культуры, а людей, которые оставили первые, а также являлись творцами и носителями вторых. При этом, разумеется, речь идет не о конкретных личностях, чьих имен и поступков археология дописьменного периода не фиксирует, а о группах, которые правомерно рассматривать как культурные общности. Последними мы называем совокупности людей, выступавшие носителями общих культурных традиций и обитавшие в едином культурном пространстве (поле). Из данного определения, не претендующего на полноту, но намечающего, на наш взгляд, более перспективный подход к интерпретации анализируемого понятия, чем тот, который заставляет многих исследователей до настоящего времени характеризовать культурные общности как нечто более крупное или аморфное, чем культуры, с необходимостью следует, что эти категории, несмотря на их известную сопряженность, относятся к разным сферам археологического исследования — культурологической и исторической. Не приходится сомневаться и в иерархичности типов культурных общностей, изучаемых археологией. Так, в данном исследовании мы оперируем и очень широкими в хронологическом и территориальном планах терминами "андроновский мир", "андроновцы", "андроновское сообщество", которые рассматриваются нами как синонимичные и применяются к носителям всех культур андроновского типа, и более узкими, причем разнотипными и относящимся к разным в таксономическом отношении уровням, такими как "алакульское население", "федоровские группы", "черкаскульские общины", "жители Синташтинско-го поселения" и т.д.

Методика исследования включает как традиционные для археологии приемы изучения источников, так и методы, заимствованные ею из арсенала естественных и точных наук. В ходе полевых исследований автором использовалась методика фронтально-стратиграфических раскопок, обеспечивающая более полное понимание контекста памятников [Матвеев, 1989 б—г, 19986, с. 34—36]. Ее применение позволило продвинуться вперед в изучении конструктивных особенностей раннеандроновских усыпальниц и специфики некоторых более поздних керамических комплексов. Широкое использование в работе нашли методы сравнительно-типологического и статистического (в том числе основанного на компьютерных технологиях) сопоставления керамики и инвентаря исследованных памятников. При реконструкции погребальной обрядности алакульских групп использованы палеоантропологические материалы (определения А.Н. Багашева [1998], В.А. Дремова и Г.В. Рыкушиной). Характеристика животноводства андроновского населения, морфологических особенностей разводившегося им скота, способов ритуального забоя последнего и разделки его туш основана на данных палеозоологии (определения Н.Е. Бобковской, В.П. Данильченко, П.А. Косинцева [1998], Н.Г. Смирнова и В.И. Цалкина). Применение палеокарпологического метода (О.М. Корона; см.: [Матвеев, Матвеева, Корона, 1998; Матвеев, 19996] позволило получить прямые свидетельства знакомства приисетских андроновских общин с земледелием. Хронологические построения автора базируются на соотнесении результатов транскультурной синхронизации зауральских древностей и комплексов сопредельных регионов с радиоуглеродными датировками изученных памятников (определения A.B. Орищенко [Матвеев, Орищенко, Зах и др., 1991] и Л.А. Орловой [Matveev, 1996]).

Научная новизна работы определяется рядом факторов. Во-первых, качественно новой источниковой базой исследования, в которую вошли как комплексы, открытые пионерами зауральской археологии и их научными преемниками, так и представительные материалы, полученные автором и его коллегами в последние десятилетия. Во-вторых, тем, что в диссертации дано обобщение не только уже введенных в научный оборот, но и новых результатов естественнонаучного изучения коллекций и образцов, собранных при раскопках. В-третьих, тем, что автор, опираясь на значительно более широкий круг данных, чем его предшественники, пришел при исследовании проблем истории и культуры андроновского населения Зауралья к ряду новых положений и гипотез. Так, в историографической главе диссертации им изложена собственная, уточняющая ранее предложенные, периодизация истории изучения андроновской проблемы. В разделе, посвященном формированию андроновского единства, предложены новые подходы к классификации предалакульских древностей, а также сделаны выводы о синхронном существовании на Южном Урале и в Северном Казахстане синташтинских и петровских общин; появлении тех и других за Уралом в результате миграций из Восточной Европы; обусловленности многих черт их культуры и социальной организации весьма специфичным условиям завоевания новых земель; необходимости удревнения рассматриваемого периода до последних веков III тыс. до н.э. В главе, характеризующей алакульскую культуру, по-новому — как результат консолидации петровских и синташтинских групп — представлен процесс формирования сообщества ее носителей; указано на несостоятельность существующей хронологической классификации зауральских алакульских памятников; намечена новая, более детальная их периодизация, предложено соотносить рамки алакульского периода в Зауралье с первой половиной II тыс. до н.э.; приведены дополнительные аргументы в пользу концепции индоиранской принадлежности алакульских общин. В разделе, посвященном федоровской культуре, приведены новые доказательства послеала-кульского возраста ее памятников и наличия прямой генетической преемственности между традициями алакульских и федоровских групп; продемонстрированы безуспешность попыток расчленить федоровские памятники на ранние и поздние, а также тождественность последних черкаскульским; новыми фактами обоснованы отнесение зауральских федоровских комплексов к середине II тыс. до н.э. и гипотеза индоиранской принадлежности оставивших их групп. В главе о чер-каскульской культуре показана беспочвенность концепции ее лесного происхождения; аргументированы тезисы о ее федоровской основе и послефедоровском возрасте; выдвинута гипотеза о существенных подвижках западно-сибирского населения в последней трети II тыс. до н.э., обусловивших сдвиг черкаскульского населения на запад; приведены факты в пользу индоиранской этнолингвистической атрибуции данной культурной общности. В заключительной главе работы на материалах межовской и бархатовской культур продемонстрирован процесс распада андроновского мира в начале I тыс. до н.э. В-четвертых, новизна настоящей работы, в которой определен круг, сформулированы критерии, разработана генеалогическая классификация и дана этнолингвистическая атрибуция зауральских культур андроновского типа, сводится к тому, что в ней изложена принципиально новая концепция бронзового века Зауральского региона. В-пятых, исследование вводит в научный оборот ряд новых для археологии понятий и терминов и на этом основании может рассматриваться как вносящее вклад в теоретические основы данной отрасли знания.

19

Практическая ценность исследования заключается в том, что его результаты могут быть востребованы при подготовке обобщающих работ по археологии Сибири и Урала, энциклопедий, учебников и научно-популярных книг, разработке учебных курсов. Материалы диссертации используются автором и его коллегами в ходе обучения студентов тюменских вузов, нашли отражение в экспозиции ряда музеев и серии опубликованных работ, рассчитанных на широкий круг читателей.

Апробация основных положений диссертации осуществлялась в докладах на международных, всероссийских и региональных конференциях, проводившихся в городах Барнауле, Екатеринбурге, Новосибирске, Омске, Тобольске, Томске, Тюмени, Уфе, Челябинске в 1983—1999 гг. Результаты исследования изложены в трех монографиях, двух научно-популярных книгах, а также более чем 30 других научных работах. Диссертация обсуждена и получила одобрение на совместном заседании лабораторий археологии, антропологии и этнографии, палеоэкологии человека Института проблем освоения Севера СО РАН, а также на заседании сектора археологии бронзового и раннего железного веков Института археологии и этнографии СО РАН.

Структура работы подчинена решению ее основных задач. Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения, списков литературы и сокращений, а также иллюстративного приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лесостепное Зауралье во II - начале I тыс. до н. э."

Результаты исследования Чистолебяжского могильника указывают на то, что рассматриваемые комплексы древнее классических алакульских. Наиболее показательны в этом плане результаты раскопок четко стратифицированного кургана 17, содержавшего захоронения трех хронологических групп и продемонстрировавшего постепенную смену преимущественно острореберной посуды сосудами с уступчиком. В пользу того, что острореберная и "воротничковая" керамика более характерна для начального этапа функционирования могильника, свидетельствует и его планиграфия. Курганы первой группы этого некрополя, в которых такая посуда преобладает, образуют довольно компактное скопление в северо-восточной части курганного поля, тогда как остальные усыпальницы окружают это скопление [Матвеев, 19986, с. 285—286]. Бесспорных свидетельств хронологического соотношения комплексов чистолебяжского и кулевчинского типов пока не имеется. Большая древность последних может быть допущена на основании их более архаичного облика. Исходя из сказанного немногочисленные пока, но своеобразные древности типа курганов первой группы Чистолебяжского могильника мы склонны относить к раннему этапу развития алакульской культуры в Зауралье.

Алакульский этап. Введен в периодизацию памятников алакуль-ской культуры нами [Матвеев, 1998а, 19986, с. 318—319] и представлен древностями, которые, с нашей точки зрения, целесообразно рассматривать как классические алакульские. На территории Зауралья памятники данного типа открыты и изучены повсеместно.

Из исследованных в Притоболье к числу собственно алакульских относятся курганы 8 и 13 Алакульского могильника [Сальников, 1952], алакульские погребения Царева Кургана [Сальников, 1962], захоронения первой группы некрополя Верхняя Алабуга [Потемкина, 1985, с. 163—183], могильники Раскатиха [Там же, с. 203—228], Камышное-1 [Там же, с. 228—235], Хрипуновский [Матвеев, 19986, с. 311], усыпальницы второй и третьей групп Чистолебяжского некрополя [Там же], курганы 3, 17 и 18 могильника Субботино [Потемкина, 1973; 1985, с. 235—251]. В эту же группу входят материалы Алексеевских могильника и жертвенного места в верхнем течении Тобола, сходство которых с находками из курганов на оз. Апакуль отмечалось неоднократно [Кривцова-Гракова, 1948, с. 129; Сальников, 1952, с. 68—70; Сорокин, 19626, с. 82, 83; и др.].

В более западных областях рассматриваемому периоду принадлежат курганы 1 и 2 могильника Кулевчи-6 [Виноградов, 1984, с. 136, 137, 139—141, 153, рис. 1], ряд усыпальниц некрополя Черняки-1 [Сто-колос, 1972, рис. 8, 1—4, 7; 9, 1, 3—7, 11; 11, 1, 10 и др.], селища Мир-ный-2 и Мирный-3 [Стефанов, 1996]. Видимо, к этому же времени следует относить погребения, изученные в могильнике Ильясский-1, хотя его керамика довольно специфична и по ряду признаков сближается со срубной [Любчанский, Иванова, 1996]. Определенное сходство с материалами последнего памятника обнаруживает серия сосудов из могильника Приплодный Лог [Малютина, 1984, рис. 4].

В Северном Казахстане к этому периоду относятся могильник Семипалатное [Зданович Г.Б., 1988, с. 100—109], ранние погребальные сооружения могильника Амангельды-1 [Там же, рис. 25, 27], часть материалов поселения Новоникольское-1 [Зданович Г.Б., 1973а, с. 27; 1973в, с. 120, 121, 124, рис. 3; 1988, с. 41, 112, рис. 8, табл. 2], селище Явленка-1 [Зданович Г.Б., 1973а, с. 27; 19736, с. 47, рис. 2], ранние захоронения могильника Куропаткино-2 [Бухонина, 1984].1

Среди гончарных изделий с перечисленных памятников резко преобладают емкости с уступчатой профилировкой, доля которых колеблется примерно от 60 до 90 % (рис. 79). Представлены в большинстве из этих выборок и острореберные сосуды, удельный вес которых, впрочем, невелик и составляет максимум 13—15 %. Значительно реже, чем в раннеалакульских комплексах, встречаются на классической алакульской посуде "воротнички". В ее орнаментике продолжают господствовать узкие горизонтальные зигзаги и заштрихованные равнобедренные треугольники, хотя материалы ряда исследованных памятников отражают более высокую частоту встречаемости разнообразных меандров и "косых" треугольников. Изменения в технике нанесения узоров сводятся к возрастанию роли гребенчатого штампа, хотя в количественном отношении выполненные им раппорты все же уступают наносившимся резным способом или гладким штампом.

1 Бытующее в литературе мнение о том, что в них доминирует посуда синкретичного алакульско-федоровского (амангельдинского) типа [Бухонина, 1984, с. 56; Кузьмина, 1994, с. 47], следует считать ошибочным. Никаких типично федоровских черт на керамике из рассматриваемых погребений нет, а наличие в ее орнаментике "косых" треугольников, сравнительно простых ступенчатых, зигзаго-вых, а также П- и Z-oбpaзныx меандров еще не может служить основанием для отнесения данного керамического комплекса к числу амангельдинских.

Преобладание в Зауралье памятников данного этапа, видимо, является следствием его большей продолжительности по сравнению с предыдущими. Не противоречит этому и то, что некоторые классические алакульские керамические серии отражают определенную эволюцию гончарства населения изучаемого района. Так, в наиболее поздних курганах Чистолебяжского могильника совсем не встречаются сосуды с ребром и "воротничками", значительно меньше емкостей со ступенчатым меандром и т.д. Учитывая тенденции изменчивости посуды на начальных этапах развития алакульской культуры, можно предполагать, что к ранней стадии классического периода относятся серии гончарных изделий, происходящие из захоронений первой группы могильника Верхняя Алабуга и курганов второй группы Чистолебяжского некрополя (рис. 80, 20—39), а к заключительной — коллекции, полученные при раскопках наиболее поздних чистолебяжских усыпальниц (рис. 80, 40—53) и Хрипуновского могильника (рис. 81). На том же основании логично допускать несколько большую древность захоронений, выявленных в раскопе 4 на площади могильника Раска-тиха, по сравнению с изученными в раскопах 1 и 2.

Камышинский этап. Выделен автором на материалах Притобо-лья и южно-уральского района [Матвеев, 1998а, 19986, с. 319—321]. Вопрос о наличии аналогичных комплексов в долине Ишима остается открытым.

В Притоболье к данному периоду относятся поселения Камыш-ное-1 [Потемкина, 1985, с. 103—124] , Ук-3 [Корякова, Стефанов, Сте-фанова, 1991], Убаган-2 [Потемкина, с. 124—127], ранний комплекс многослойного селища Язево-1 [Там же, с. 30—75], а также курган 2 некрополя Субботино [Потемкина, 1973; 1985, с. 30—75]. Аналогичная посуда присутствует на Алексеевском селище в степной части долины Тобола [Кривцова-Гракова, 1948, рис. 55, 2, 3, 5, 8; 57, 5, 6; 58, 2, 3].

В южно-уральском районе аналогичные материалы входят в состав коллекций, полученных Н.К. Минко и С.Н. Дурылиным при раскопках курганов у сел Исаково и Смолино [Сальников, 1967, рис. 47, 2, 5, 11\ 48, 11], представлены на поселении Ачликуль [Стоколос, 1972, с. 26, рис. 2], Ново-Буринском и Мало-Казахбаевском селищах [Сальников, 19596, с. 181, рис. 6, 8, 11\ 1967, с. 242, 244, рис. 32, 8—12], памятниках у с. Черняки [Стоколос, 1968а, с. 215, 216, рис. 1,4, 8; 1972, с. 34, 36, 38—40, 44, 46, 48, рис. 5; 6, 4; 8, 5, 9, 10; 9, 2, 9; 10, 4, 5; и др.], в ранних погребениях кургана 3 могильника Солнце-Талика [Виноградов, Костюков, Марков, 1994, 1996], на поселениях Мирный-4 [Чемякин 1974] и Чернореченское-1 [Стоколос, 1972, с. 30, 32, рис. 3], в могильнике у башни Тамерлана [Сальников, 1967, рис. 43, 12, 13], на Нижне-Спасском селище в верховьях р. Урал [Там же, рис. 31, 9, 10, 12, 13]. В последнем районе изучена так же серия погребальных комплексов, в материалах которых позднеалакульская керамика встречена вместе со срубной. К их числу относятся могильники Агаповка-2 [Там же, с. 261, 262, 265, 267, рис. 39], Спасское-1 [Стоколос, 1972 с. 48—53, рис. 13; 15; 16, 1—3], Спасское-3 [Там же, с. 53, 54, рис. 16, 5—7, 9,10]. Нельзя не упомянуть также о наличии типично позднеала-кульских черепков в срубном комплексе поселения Береговское-1 в Башкирии [Сальников, 1967, рис. 27, 10, 12].

Морфологическая специфика камышинских комплексов Зауралья состоит в том, что в них не представлены сосуды острореберной формы и лишь как исключение встречаются емкости с "воротничками", но зато довольно много гончарных изделий с плавной профилировкой, доля которых лишь немногим меньше, чем процент горшков с уступчиками. В орнаментации рассматриваемой посуды значительное место занимают узоры, нанесенные гребенчатым штампом и протащенной гребенкой. Не менее надежным индикатором принадлежности той или иной керамической серии к концу алакульской эпохи может считаться присутствие в декоре входящих в нее сосудов разнообразных вдавлений, в том числе ямочных и уголковых, не свойственных орнаментике предшествующих периодов. Геометрические мотивы, напротив, для позднеалакульской посуды не столь характерны, как для более древней (рис. 78, 75—91). Своеобразный облик многим керамическим сериям позднего этапа алакульской культуры придает наличие в их составе немногочисленных сосудов, декор которых перекликается с федоровским и свидетельствует о постепенном формировании в недрах алакульской эпохи основ федоровского орнаментального стиля.

Облик названных комплексов, а также некоторые стратиграфические данные (см. ниже) позволяют характеризовать камышенский период как поздний этап развития алакульской культуры в Зауралье.

Амангельдинская фаза. Памятники амангельдинского типа выделены Г.Б. Здановичем [1973а, с. 35, 36, 42] по результатам работ в Северном Казахстане как отражающие процесс взаимодействие ала-кульского и федоровского населения. Позднее они, как и приуральские кожумбердынекие, стали рассматриваться ученым в качестве переходных алакульско-федоровских и были отнесены им к кожумбердын-скому этапу развития андроновской общности [Зданович Г.Б., 19846, с. 20; 1988, с. 7, 153]. Соглашаясь с выделением за Уралом памятников, отражающих процесс формирования на алакульской основе федоровской культуры, мы считаем, что период их существования корректнее именовать амангельдинским. Одноименная фаза выделена нами [Матвеев, 1998а, 19986, с. 321—325] для всей территории Зауралья.

В северной части Казахстана рассматриваемому периоду принадлежат поздние захоронения могильника Амангельды-1 [Зданович Г.Б., 1988, с. 60—71], в районах, прилегающих к Южному Уралу — погребение 2 кургана 3 могильника Кулевчи-6 [Виноградов, 1984, рис. 2, 1, 3—5], захоронения 2 и 3 кургана 1 могильника Черняки-2 [Сто-колос, 1968а, с. 213, 214, рис. 2, 1, 3—5], поздние погребальные комплексы могильника Солнце-Талика [Виноградов, Костюков, Марков, 1994, 1996]. В лесостепном Притоболье серия амангельдинских захоронений была выявлена в процессе новых раскопок могильника Суб-ботино [Шилов, 1999]. Фрагменты амангельдинских сосудов найдены на Алексеевском селище в степной части долины Тобола [Кривцова-Гракова, 1948, рис. 55, 2, 3, 5, 8, 57, 5, 6; 58, 2, 3].

Посуда амангельдинского типа включает гончарные изделия как со слабо выраженными уступчиками, так и с плавной профилировкой, украшенные преимущественно гребенчатым штампом. Для их орнаментики очень характерны "косые" треугольники и разнообразные, в том числе усложненные, меандры, не менее типичные для посуды федоровских могильников (рис. 82, 1, 3—6).

Особенностью погребального обряда южно-уральских амангельдинских групп являлась частая кремация умерших, причем, судя по всему, преимущественно женщин. Истоки этой традиции отчетливо фиксируются в материалах более ранних памятников алакульской культуры, отражающих постепенное повышение роли огненных ритуалов в обрядовой практике алакульского населения [Матвеев, 1997]. Отмеченная тенденция, судя по всему, и обусловила доминирование обряда трупосожжения в южно-уральской федоровской среде.

Хронологическую позицию рассматриваемых комплексов удалось установить Н.Б. Виноградову и его коллегам при раскопках кургана 3 могильника Солнце-Талика (рис. 82, 2). Захоронения ранней хронологической группы этого погребального комплекса содержали ка-мышенскую посуду, а более поздняя могила — амангельдинскую [Виноградов, Костюков, Марков, 1996].

Переходный характер материалов амангельдинского типа сомнений не вызывает. Однако применять к ним какой либо из терминов, производных от названия Кожумбердынского могильника, представляется нам нецелесообразным, во-первых, потому, что и амангельдин-ские, и кожумбердынские материалы обладают ярко выраженным своеобразием, игнорировать которое невозможно, и, во-вторых, потому, что считать их абсолютно синхронными вряд ли правомерно. Памятники амангельдинского типа, очень немногочисленные и в Зауралье, и в Казахстане, логично рассматривать нё как относящиеся к особому этапу развития алакульской культуры, а как отражающие, видимо, не очень продолжительную фазу ее перерастания в культуру федоровскую. Аналогичным образом характеризовать кожумбердынские комплексы вряд ли корректно хотя бы потому, что территория их распространения не входила в ареал формирования и расселения федоровских групп, а сам кожумбердынский тип керамики, как показала Е.Е. Кузьмина [1964, 1965, 1994, с. 46], претерпел определенную эволюцию, и, значит, существовал в течение более или менее продолжительного отрезка времени. Больше оснований атрибутировать эти памятники как синхронные зауральским позднеалакульским, но оставленные обособленной андроновской группировкой, которая обитала на западной периферии алакульского мира, находилась в особом этнокультурном окружении и выработала своеобразные культурные стереотипы.

Обозначив основные вехи в развитии культуры алакульского населения Зауралья, хотелось бы подчеркнуть, что распространять изложенную периодизацию на памятники других районов или, тем более, всего ареала расселения алакульских групп, безусловно, нецелесообразно. Освоение многих из этих областей могло происходить за счет оттока населения из Зауралья и сопровождаться трансформацией его культуры на новой почве. На это прямо указывают выводы Е.Е. Кузьминой [1994, с. 46, 47], выделившей в маргинальных районах алакульской ойкумены серию весьма специфичных групп памятников. Особого подхода требует и решение такой задачи, как построение системы относительной хронологии срубно-алакульских древностей Южного Урала. Нельзя не отметить также, что при разработке периодизации алакульских комплексов Зауралья нам не удалось избавить данную схему от главного недостатка любой классификации — определенной условности. Впрочем, избежать ее трудно было уже потому, что развитие алакульской культуры в названном регионе, судя по всему, представляло собой непрерывную и плавную эволюцию, расчленить которую на отдельные стадии можно, лишь абстрагируясь от специфики этого процесса.

Включение в изложенную периодизацию кулевчинской фазы формирования алакульской культуры, уже само по себе указывает на то, что Южное Зауралье и прилегающие районы Казахстана допустимо рассматривать как прародину последней. Искать новые подходы к решению вопросов о том, какие процессы привели к ее образованию и какие компоненты приняли в них участие, заставляет прежде всего то обстоятельство, что предал акул ьское население урало-казахстанских степей в культурном отношении было не таким однородным, как это представлялось еще сравнительно недавно.

Указанный фактор пока не обратил на себя внимания исследователей, большинство из которых, как и прежде, придерживается мнения о петровской основе алакульской культуры, исключая тем самым возможность участия в ее формировании синташтинского компонента. Нам представляется, что данная точка зрения уязвима для критики и главным образом потому, что противопоставляет синташтинскую и петровско-алакульскую линии культурогенеза, а также игнорирует многочисленные синташтинско-алакульские параллели.

Они прослеживаются уже при сопоставлении синташтинской и алакульской посуды, причем особенно явно, если сравнивать синташ-тинские материалы не с классическими алакульскими, а с более древними — чистолебяжскими и кулевчинскими. Керамические комплексы обеих культур включают баночные, горшковидные и переходные между ними баночно-горшечные формы, среди последних из которых особенно много острореберных, но встречаются также плавно профилированные и с уступчиком. Особенностью значительной части синташ-тинских горшков можно считать наличие у них не четко выраженной шейки, а сравнительно низкой отогнутой наружу горловины. Однако такие же детали профилировки сочетаются с более развитыми в комплексах кулевчинского типа. Более характерны для продукции син-таштинских гончаров рельефные элементы декора: горизонтальные и вертикальные валики, сосцевидные налепы, довольно глубокие желобки, прямые или волнистые. Вместе с тем в качестве своего рода рудиментов желобчатые узоры отмечены и на посуде кулевчинских памятников. И на синташтинской, и на алакульской керамике известны "воротнички", которые особенно характерны для гончарных изделий кулевчинской фазы и чистолебяжского этапа.

Специфика орнаментальных композиций на синташтинской керамике в значительной степени определена ее морфологическими особенностями. Поскольку очень небольшая высота шеек многих горшков препятствовала размещению в этой зоне какого бы то ни было узора, основную орнаментальную нагрузку несли плечики и придонная часть гончарных изделий, что не свойственно большей части алакульской посуды, опять-таки кроме кулевчинской. Сближают рассматриваемые комплексы традиция украшения днищ сосудов, а также сходство орнаментики последних. И на синташтинской, и на разновременной алакульской керамике представлены узкие и широкие горизонтальные зигзаги (в том числе с вертикальными линиями-разделителями), треугольники и ромбы, реже встречаются простые меандры. Прототипом типично алакульского ступенчатого меандра можно считать заштрихованные ступенчатые пирамидки, которыми нередко украшали свои изделия синташтинские гончары.

Приведенные данные, особенно в контексте сделанного нами вывода о довольно быстрой эволюции гончарства в алакульской среде, вполне позволяют рассматривать керамику, с одной стороны, синташтинских, а с другой, чистолебяжских, собственно алакульских и более поздних памятников как разные элементы одного типологического ряда, связующим звеном между которыми являются кулевчин-ские керамические комплексы.

Нельзя не отметить и близость инвентаря сопоставляемых памятников. Артефакты, представленные в синташтинском и алакуль-ском вещевых комплексах, вполне можно рассматривать как единую, хотя и далеко не статичную совокупность. Одни из ее элементов, такие как бронзовые крючья, шилья, перстни, обоймы, скобы, предназначенные для ремонта посуды, подвески из зубов животных, конические или цилиндрические костяные трубочки, металлические и пасто-вые бусы, изделия из створок раковин, каменные орудия, связанные с металлургическим производством и металлообработкой, а также неко торые иные предметы, практически в неизменном виде бытовали на протяжении и синташтинского, и алакульского периодов. Другие категории изделий — бронзовые ножи, топоры, браслеты, каменные наконечники стрел, роговые и костяные псалии и т.д. — при существенном сходстве демонстрируют определенную эволюцию и образуют единые типологические ряды.

Специфику синташтинских памятников определяет и функциональное своеобразие наборов предметов, характерных для усыпальниц, исследованных на Южном Урале. В них, разумеется, встречаются женские украшения, изделия, использовавшиеся в быту и, видимо, в ритуальной сфере, но особую яркость придает этим погребальным комплексам отчетливо выраженный воинский характер их инвентаря. L

Его подчеркивает помещение в гробницы боевых колесниц, взнузданных лошадей и деталей их упряжи, а также оружия. Другой особенностью синташтинских захоронений является наличие в них многочисленных орудий труда, использовавшихся в процессе выплавки и обработки металла, а также кусочков медной руды и металлургического шлака. Вместе с тем совершенно ясно, что вооружение, детали конской сбруи и орудия производственного назначения, выработанные в синташтинской среде, в том же или несколько модернизированном виде функционировали и в алакульском обществе. Так, судя по находкам псалиев в могильниках Алакульском [Сальников, 1952, рис. 7, 2], Айдабуль [Акишев, 1959, рис. 8], Новоникольское [Зданович Г.Б., 1988, табл. 10Б, 5], Майтан [Ткачев A.A., 19916, с. 12], а также на поселениях Кулевчи-3 [Виноградов, Зданович, 1980, рис. на с. 138], Мирный-4

Чемякин, 1974, рис. 2, б], Тасты-Бутак [Андроновская культура, 1966, табл. XXXVIII, 22, 30], колесницы на конной тяге использовались и алакульскими группами. На большинстве алакульских поселений широко представлены каменные инструменты мастеров-металлообра-ботчиков. Тем не менее алакульские общины значительно реже, чем синташтинские, включали перечисленные выше категории предметов в состав могильного инвентаря, в котором стали явно доминировать женские украшения. Совершенно не характерно это только для захоронений кулевчинского периода, которые по этому признаку значич тельно ближе синташтинским гробницам, нежели алакульским.

Особую яркость синташтинской субкультуре новокумакской ассоциации придают весьма своеобразные планировка и архитектура укрепленных поселений, выстроенных в междуречье Урала и Тобола. Однако этот фактор абсолютно нейтрален с точки зрения изучения генезиса алакульской культуры, поскольку поселки алакульских общин (кроме, разумеется, кулевчинских) не имели фортификационных сооружений и, следовательно, подчинялись совершенно иным нормам пространственной организации. Думается, что наличие укреплений у примерно синхронных петровских и синташтинских поселков, а также их отсутствие у более поздних алакульских, как и отмеченная выше специфика инвентаря синташтинских и алакульских усыпальниц, отражает не столько этнокультурную специфику рассматриваемых групп, сколько эпохальное различие исторических условий, в которых находились эти общины на разных этапах освоения ими Урало-Казахстанского региона.

Та же круглоплановость, присущая погребальной архитектуре синташтинских общин и предполагавшая, что одни могилы (обычно одна или две) будут размещены в центре усыпальницы, а другие — вокруг них по периметру [Епимахов, 1995; Зданович Г.Б., Здано-вичД.Г., 1995, с. 54], полностью соответствует пространственной организации алакульских курганов. Сходство обрядов захоронения, практиковавшихся алакульскими и синташтинскими группами, прослеживается и по другим признакам. Члены тех и других общин обычно хоронили своих соплеменников в скорченном положении на боку, хотя в некоторых случаях придавали умершим позу лежащих на спине со слегка согнутыми в коленях ногами. Иногда погребению в земле подвергались не трупы, а кости людей, очищенные от мягких тканей. И для синташтинских, и для алакульских усыпальниц характерны одиночные, парные и коллективные гробницы, изредка с ярусным расположением останков умерших. Могилы, как правило, представляли собой подпрямоугольные ямы, внутри которых устанавливались бревенчатые домовины или собирались более сложные конструкции из плах и досок, подчас с перекрытием в несколько рядов и дополнительными опорными столбами. Типичной особенностью устройства погребаль ных камер и синташтинцев, и алакульцев являлось заполнение пространства между домовиной и земляными стенками могильной ямы сыпучим или разжиженным материковым грунтом. На перекрытии и тех, и других иногда разводили огонь. Во многом аналогичным было также устройство наземной части рассматриваемых усыпальниц. По краям этих погребальных сооружений часто фиксируются следы снятия дерна, использовавшегося для выстилания участков, где производились захоронения. Наконец, при исследовании и алакульских, и синташтинских некрополей получены свидетельства того, что насыпи входивших в их состав курганов образовывались в результате деформации и слияния нескольких земляных всхолмлений, первоначально перекрывавший разные погребения.

Не меньшей близостью отличаются обряды погребальных и поминальных жертвоприношений, которые производились членами рассматриваемых групп. И в синташтинских, и в алакульских усыпальницах представлены останки жертвенных животных одних и тех же видов — мелкого и крупного рогатого скота, а также лошадей. Спецификой ритуалов, совершавшихся синташтинскими общинами, можно считать эпизодическое умерщвление свиней и в целом более массовый забой скота в ходе церемоний. Достоверно судить о том, насколько часто синташтинцы убивали отданных на заклание животных тем же способом, каким это обычно делали алакульцы, — ударом тупого и тяжелого предмета по голове — довольно трудно.1 Однако пробоины, оставленные в черепах значительно более тонкими и острыми орудиями типа копья или топора, неоднократно фиксировались исследователями и синташтинских, и алакульских курганов. Сходным образом представители и тех, и других групп разделывали скотские туши, отчленяя головы и концы ног убитых животных, чтобы в качестве заупокойных даров принести их к могилам соплеменников. Эти части скелетов помещали в гробницу, на ее перекрытие или оставляли рядом с могильной ямой. В одинаковой степени характерны для синташтинских и алакульских погребальных комплексов ямы с костями забитого скота. На перекрытии некоторых синташтинских могил укладывали нерасчлененные туши коней. Аналогичные факты, правда, в меньшем количестве, отмечены и при исследовании алакульских курганов. Весьма специфичной чертой погребального обряда рассматриваемых

1 Можно только констатировать, что, по наблюдениям Л.Л. Гайдученко [1997, с. 45], точно таким же образом были убиты животные, кости которых обнаружены в 1991 г. при раскопках кургана 25 Большекараганского могильника и некрополя Степное. общин являлось захоронение останков собак. И в синташтинских, и в алакульских усыпальницах отмечены свидетельства жертвоприношения пищи в сосудах.

Подводя итоги сравнительного анализа синташтинских и алакульских древностей, можно констатировать, что синташтинский компонент не только принял участие в генезисе алакульской культуры, но и внес принципиально важный вклад в формирование ее отличительных особенностей.

Другой вопрос заключается в том, есть ли основания считать синташтинские группы единственной основой сложения алакульского населения. Ответ на него, с нашей точки зрения, может быть только отрицательным. Многочисленные петровско-алакульские параллели, отмеченные Г.Б. Здановичем и другими исследователями, позволяют отводить не менее важную роль в этом процессе общинам, оставившим на территории Северного Казахстана петровские памятники.

Сходство петровской и синташтинской субкультур, свидетельствующее о глубоком родстве их создателей, вполне очевидно. Многие черты погребальной обрядности, ритуалов жертвоприношения, а также инвентаря петровских племен можно рассматривать как общие для разных локальных групп новокумакской ассоциации. Более ярко культурная специфика северо-казахстанского населения проявляется в особенностях его гончарства, хотя ряд особенностей последнего тоже находит довольно точные соответствия в керамическом производстве южно-уральских общин.

В свете всего сказанного формирование алакульской культуры, с нашей точки зрения, следует рассматривать как результат консолидации синташтинской и петровской субкультур новокумакской ассоциации. Именно этот процесс и отражают, на наш взгляд, кулевчинские комплексы, которые в отличие от синташтинских и петровских распространены по всей степной полосе Урало-Иртышского междуречья и демонстрируют, с одной стороны, проявление различных культурных стереотипов предшествующего периода, а, с другой, — зарождение новых, собственно алакульских, культурных традиций.

Отсутствие кулевчинских памятников в Поволжье, скорее всего, указывает на то, что потаповские группы по каким-то причинам оказались выключены из названного процесса. Если в ходе дальнейших исследований подтвердится вывод И.Б. Васильева, П.Ф. Кузнецова и А.П. Семеновой об участии потаповских общин в сложении покровских племен, можно будет констатировать, что андроновское и срубное культурные образования, сходство которых отмечалось многими исследователями, действительно имели общие корни.

Предложенный вариант решения проблемы не исключает того, что в состав алакульского населения могли войти и представители ряда других групп, причем как родственных синташтинско-петровским, так и совершенно чуждых им по происхождению. Вполне очевидно, что отождествлять процессы сложения древних культур и формирования тех общностей, которые выступали их носителями, невозможно. Говоря о решающей роли петровских и синташтинских общин в генезисе алакульской культуры, мы имеем в виду лишь то, что именно их традиции определили облик и направление последующей эволюции данного образования. При этом, однако, остается более чем вероятным, что алакульские культурные стереотипы были восприняты и некоторыми из тех автохтонных зауральских групп, традиции которых оказались подавленными или полностью разрушенными на протяжении новокумакской эпохи.

3. Проблемы абсолютной хронологии

В литературе последних лет по поводу того, когда сформировалась и как долго существовала алакульская культура, высказываются разные точки зрения. Сторонником идеи о довольно длительном ее развитии — продолжительностью примерно 450—500 лет — выступает Т.М. Потемкина. По мнению этого исследователя, алакульская эпоха началась в Зауралье около середины или даже в начале XVII в. до н.э. и продолжалась до конца XIII в. до н.э. [Потемкина, 1985, с. 292, 341; 1995а, с. 20]. Значительно "короче" хронология алакульских памятников, которой придерживается Г.Б. Зданович: названные комплексы датированы им XV—XIV вв. до н.э. [Зданович Г.Б., 1988, с. 152, 153, табл. 9]. К сходному заключению пришла и Е.Е. Кузьмина, относящая алакульские древности к XV—XIII вв. до н.э. [Кузьмина, 1985, с. 29, 30; 1988, с. 14; 1994, с. 40, 109; и др.].

Сближают позиции названных ученых, во-первых, признание того, что алакульская эпоха закончилась в Урало-Казахстанском регионе только вместе с началом заключительной фазы бронзового века или незадолго до нее. Е.Е. Кузьмина и Т.М. Потемкина солидарны в том, что алакульские памятники должны рассматриваться как непосредственно предшествовавшие алексеевско-саргаринским, а Г.Б. Зданович помещает между ними федоровские. Согласиться с мнением Е.Е. Кузьминой и Т.М. Потемкиной о доживании алакульских групп в Зауралье до последней четверти II тыс. до н.э. трудно, поскольку оба этих исследователя синхронизируют алакульские поселения и могильники с федоровскими и, с нашей точки зрения, без достаточных на то оснований исключают из числа собственно андроновских черкаскуль-ские памятники, вследствие чего период, к которому они относятся, выпадает из разработанных ими периодизаций. Более корректна в этом отношении концепция Г.Б. Здановича, относящего федоровские комплексы к послеалакульскому периоду. Вместе с тем и она не оставляет места черкаскульским древностям в хронологии бронзового века Урало-Казахстанского региона.1 Приведенные соображения заставляют нас думать, что алакульская эпоха в истории Зауралья должна была закончиться ранее, чем в XIV или XIII вв. до н.э.

Сходны позиции названных исследователей еще и в том отношении, что при определении хронологии алакульского периода все они исходят из принципа датировки рассматриваемых памятников по аналогии с древностями сопредельных и более удаленных областей. Считать его несостоятельным или бесперспективным в научном отношении, конечно же, не приходится. На протяжении длительного периода альтернативы данному подходу не существовало, и метод синхронизации оставался единственным способом установления возраста древних культур, сменявших друг друга в глубинных районах Евразии. Нельзя не сказать и о том, что названный принцип многократно доказал свою жизнеспособность тем, что обеспечил успешное функционирование большинства региональных хронологических шкал. И все же тот факт, что последние периодически подвергаются корректировке, указывает на недостаточную точность данного метода. Его слабыми сторонами были и остаются ориентированность на использование не прямых, а косвенных свидетельств возраста изучаемых памятников и культурных образований, а также накопление ошибок при построении синхронистических цепочек из-за того, что некоторые их звенья неизбежно оказываются "плавающими".

1 Проблемы относительной и абсолютной хронологии федоровских и черкаскуль-ских памятников рассматриваются в следующих главах настоящей работы.

На роль альтернативного подхода к построению системы абсолютной хронологии древностей каменного и бронзового веков многих областей в последнее время начинает претендовать метод радиоуглеродного датирования, противостоящий рассмотренному выше в том смысле, что его использование позволяет оперировать прямыми данными о возрасте исследованных объектов. Однако его точность тоже оказывается весьма относительной из-за разброса дат, который в той или иной степени характерен для любой из полученных серий датировок, высокой энтропии результатов единичных анализов, а также дис-куссионности ряда других проблем его применения, в том числе связанных с калибровкой полученных определений.

Изложенные соображения убеждают нас в том, что в настоящее время говорить о приоритетности какого-либо одного из названных методов датировки вряд ли возможно и что только соотнесение результатов, полученных при использовании различных методик, способно привести к существенному прогрессу в изучении хронологии культур бронзового века Центральной Евразии.

Алакульские памятники Зауралья открывают широкие возможности для такого сопоставления, поскольку по их материалам к настоящему времени получено не менее 30 радиоуглеродных дат, образующих самую представительную серию из тех, что характеризуют абсолютный возраст алакульских древностей (табл. 4). Четыре датировки из числа рассматриваемых, лежащие в интервале XI в. до н.э. — XIV—XVI вв. н.э., несомненно являются чрезмерно омоложенными, семь других в общем соответствуют традиционной хронологии ала-кульской культуры, а 19 остальных, составляющих почти 2/3 анализируемой серии, указывают на начало II тыс. до н.э. или даже несколько более древний период.

Заключение

Проанализированные в настоящей работы материалы свидетельствуют о том, что андроновская эпоха началась в Зауралье в конце III или на рубеже III—II тыс. до н.э., а завершилась не позднее, чем в начале I тыс. до н.э., т.е. продолжалась около 1200 лет (рис. 142).

Указанный отрезок времени допустимо расчленять на несколько самостоятельных периодов: новокумакский (конец III — начало II тыс. до н.э.), соотносимый нами с процессами формирования андроновско-го сообщества и его культуры; алакульский (первая половина II тыс. до н.э.), федоровский (середина II тыс. до н.э.) и черкаскульский (последняя треть II тыс. до н.э.), которые правомерно рассматривать как основные этапы развития зауральской части андроновского мира; а также межовско-саргаринский (конец II — начало I тыс. до н.э.), демонстрирующий распад названного единства. Сложение андроновской общности шло, как следует из имеющихся материалов, в современных границах степной зоны Урало-Казахстанского региона, выступавшей своего рода плацдармом для освоения андроновцами новых, в том числе более северных, территорий.

Обращение к древностям новокумакского периода показало, что относящиеся к их числу памятники синташтинского и петровского типов, не только очень сходные между собой и с поволжскими потаповскими, но и отличающиеся друг от друга по ряду признаков, невозможно типологически атрибутировать в рамках существующей классификации древних культурных образований. Всю совокупность названных выше комплексов мы посчитали возможным отнести к памятникам особого, гетерогенного по своей природе, культурного формирования, которое получило в этой работе наименование новокумак-ской культурной ассоциации. В ее структуре на современном этапе исследования отчетливо выделяются три локальные субкультуры: потаповская, синташтинская и петровская, ареалы последних из которых могут быть соотнесены соответственно с южно-уральским и северо-ка-захстанским районами.

Причины, обусловившие своеобразный характер рассматриваемого культурного образования, как нам представляется, связаны с особенностями новокумакской эпохи, которую есть основания характеризовать как период освоения Зауральского региона новыми этническими группами — выходцами из Юго-Восточной Европы. Взаимодействие пришлых и местных племен, выступавших носителями в корне различных культурных стереотипов, судя по всему, протекало на фоне резкой конфронтации данных группировок и по этой причине носило очень неустойчивый характер. Завоевание пришельцами данной территории, которое привело к едва ли не полному обновлению ее этнокультурной карты и положило конец межплеменным столкновениям, не могло не способствовать консолидации, безусловно, родственных, но ранее в известной степени обособленных друг от друга синташтин-ской и петровской субкультур. Именно этот процесс, отразившийся в материалах памятников кулевчинского типа, и привел, с нашей точки зрения, к возникновению алакульской культуры, носителей которой можно считать древнейшей группой сформировавшегося андронов-ского населения.

Предложенная в настоящей работе модель сложения алакульской культуры не только не противоречит атрибуции синташтинских, петровских, а также алакульских общин как представителей индоиранской этнолингвистической общности, но и вполне соответствует концепции, локализующей прародину древних ариев на юге Восточной Европы и в сопредельных районах.

Сопоставление материалов алакульских памятников, изученных в Притоболье, на Южном Урале и в Северном Казахстане, показывает, что культура раннеандроновских групп была не только очень однородной в пространственном отношении, но и на протяжении длительного периода развивалась как единый организм. На основании типологического анализа керамики и имеющихся стратиграфических данных мы пришли к заключению о необходимости выделения нескольких стадий ее эволюции: кулевчинской фазы, соответствующей периоду сложения рассматриваемого культурного образования; раннего (чис-толебяжского), развитого (алакульского) и позднего (камышинского) этапов его развития, а также амангельдинской фазы, отражающей процесс трансформации алакульской культуры в федоровскую.

Ярко выраженная хронологическая дифференциация рассматриваемых комплексов и результаты определения абсолютного возраста алакульских некрополей Притоболья, по материалам которых получена наиболее представительная из имеющихся серия радиоуглеродных датировок раннеандроновских древностей, дают возможность считать, что период становления и развития алакульской культуры в Зауралье протекал в рамках первой половины II тыс. до н.э. На необходимость пересмотра традиционной хронологии алакульских комплексов указывают и радиокарбонные датировки ряда памятников но-вокумакской эпохи, свидетельствующие о том, что ее, возможно, следует соотносить не со второй и даже не с первой четвертями II тыс. до н.э., а с самым концом III тыс. до н.э. Не противоречат этому полученные в лесной части Зауралья свидетельства контактов алакульского населения с ташковскими группами, культуру которых большинство специалистов относит к раннему бронзовому веку.

Более поздний этап андроновской эпохи нашел отражение в материалах зауральских памятников федоровской культуры. Полное совпадение в границах рассматриваемого региона ареалов алакульских и федоровских древностей, наличие однослойных поселений того и другого типа у самой кромки западно-сибирской тайги, в подтаежном При-тоболье, опровергают тезисы о формировании федоровской культуры в тот же период, что и алакульской, но только в более северной зоне, и о наличии некоторого периода синхронного развития данных культур в разных областях. Ярко выраженная скотоводческая направленность экономики федоровских общин, высокая адаптированность к этому типу хозяйства жилых сооружений данных групп, породистость разводившихся ими домашних животных делают, с нашей точки зрения, совершенно безосновательными поиски прародины федоровского населения и в еще более северных областях. Отсутствие бесспорных археологических свидетельств одновременного освоения алакульскими и федоровскими общинами южных районов Зауралья заставляет нас не менее скептически относиться к гипотезе о сложении федоровской культуры к югу от алакульских земель. Следующий из всего сказанного вывод о последовательном существовании алакульских и федоровских групп на территории зауральской лесостепи подтверждается выделением на материалах этой зоны комплексов амангельдинского типа, которые имеют отчетливо выраженный переходный алакульско-федоровский облик и на основании имеющихся стратиграфических данных должны рассматриваться как следовавшие во времени за позднеалакульскими (камышинскими). Приведенные данные, а также многочисленные и системные алакульско-федоровских культурные параллели позволяют считать, что перерастание алакульской культуры в федоровскую происходило едва ли не во всех областях, которые были заселены алакульскими группами, и что лесостепная полоса Зауральского региона входила в ареал прародины федоровского населения.

Анализ предпринятых попыток создания периодизации федоровской культуры показывает, что парадоксальной особенностью всех предложенных схем является отнесение к позднему этапу ее развития не собственно федоровских, а черкаскульских памятников. Этот факт и высокая однородность федоровских керамических комплексов не позволяют пока разбить последние на те или иные хронологические группы. Скорее всего, по своей продолжительности рассматриваемый период значительно уступал алакульскому. Совпадение полученных в последнее время радиоуглеродных датировок зауральских и западносибирских федоровских памятников, а также несколько меньшая древность этих определений по сравнению с характеризующими возраст алакульских комплексов не только подтверждают сделанные выше историко-культурные заключения, но и позволяют относить существование федоровской культуры в Зауралье примерно к XV—XIV вв. до н.э.

Обобщение и систематизация материалов зауральских памятников постфедоровского периода дают основания считать что этот отрезок времени правильнее характеризовать не как единый этап древнего прошлого изучаемого региона, а как включающий в себя две вполне самостоятельные по своим особенностям и содержанию фазы.

К наиболее древней из них нами отнесены представленные в большинстве зауральских областей памятники черкаскульской культуры, которые до настоящего времени рассматриваются исследователями в качестве оставленных лесным по происхождению населением, не входившим в андроновскую общность. Подобный, совершенно неоправданный, с нашей точки зрения, подход к интерпретации черкаскульских древностей восходит, как показывает история их изучения к очень субъективному мнению К.В. Сальникова, который вопреки имевшимся материалам считал, что федоровские и черкаскульские группы обитали в разных поясах Зауралья. На современном этапе разработки черкаскульской проблемы становится совершенно ясно, что в границах изучаемого региона ареалы алакульской, федоровской и черкаскульской культур почти полностью совпадают, хотя носители каждой из них последовательно расширяли северные пределы своей ойкумены. Вместе с тем единичность и маргинальная специфика таежных черкаскульских памятников не позволяют говорить ни о прочном освоении оставившими их группами лесной полосы Западной Сибири, ни о проникновении последних в эту зону сколько-нибудь широким фронтом.

Результаты раскопок черкаскульских поселений и могильников в степной и лесостепной частях Зауральского региона, а также в лесах у восточного склона Урала не только дают возможность дополнить характеристику рассматриваемой культуры принципиально важными положениями о единстве домостроительных и погребальных традиций ее носителей, а также алакульских и федоровских групп; существенной вариабельности систем жизнеобеспечения черкаскульских общин, практиковавших на юге скотоводческо-земледельческое (без свиноводства), а на севере — производяще-присваивающее хозяйство; однотипной дифференциации черкаскульской и федоровской посуды на очень изящную, богато украшенную геометрическими узорами, меандрами, а также каннелюрами, и более простую в морфологическом отношении, с обедненными, преимущественно зигзаговыми раппортами, но и позволяют предложить новую концепцию данной культуры. Ее основными положениями являются, во-первых, тезис о формировании черкаскульских групп на зауральской федоровской основе, базирующийся на сходстве ареальных характеристик соответствующих археологических культур и системном характере федоровско-черкаскуль-ских культурных параллелей; и во-вторых, заключение о том, что черкаскульские древности следует соотносить не с алакульским и не с федоровским периодами, а с еще более поздним этапом андронов-ской эпохи, временные рамки которого на основании имеющихся радиоуглеродных датировок и иных материалов мы определяем XIII—XI вв. до н.э. Обозначенные подходы к интерпретации черкаскульских древностей позволяют рассматривать последние как памятники не андроноидной, а одной из андроновских культур Зауралья.

Особенностью указанного периода можно считать появление в Притоболье и на Нижней Исети пахомовских общин — носителей культуры андроноидного типа, сложившейся, судя по всему, в более восточных районах в результате синтеза традиций федоровского и лесного западно-сибирского населения. Проблема черкаскульско-па-хомовского взаимодействия по сути дела еще даже не обозначена в археологии Зауралья. Однако вполне вероятно, что именно оно обусловило отток черкаскульских групп на запад. Следствиями этого миграционного процесса допустимо считать проникновение данных общин в Приуралье, а также вытеснение некоторых из них в глухие горно-таежные районы Урала, которые в свете всего сказанного вряд ли могут претендовать на роль прародины черкаскульского населения.

Историко-культурная ситуация, сложившаяся в рассматриваемом регионе в последней трети II тыс. до н.э., обусловила формирование и сосуществование на данной территории в последующий период, относящийся к самому концу эпохи бронзы, нескольких археологических культур, причем, видимо, достаточно разнородных.

Вдоль склонов Уральского хребта в Среднем и отчасти Южном Зауралье в это время обитали восточные межовские группы, памятники которых изучены еще очень слабо. Не исключено, что члены этих общин являлись непосредственными потомками черкаскульского населения, не мигрировавшего в Восточную Европу и не слившегося с пахомовской группировкой в Азии, а ушедшего или вытесненного своими более сильными соседями в лесные массивы, лежащие у самой границы этих частей света. Каким было культурное окружение данных общин и насколько они были с ним интегрированы, — остается неизвестным. Имеющиеся материалы позволяют предполагать только, что существование восточного "крыла" межовской культуры продолжалось недолго — самое большее с конца XI — начала X вв. до н.э. по конец X — начало IX в. до н.э. и завершилось в период освоения Зауралья пришлыми с севера гамаюнскими группами.

В лесостепной части долины Тобола, а также по берегам Исети и Миасса в то же самое время проживали носители бархатовской культуры, выделенной сравнительно недавно, но изученной полнее. Памятниками ее восточного локального варианта, возможно, следует считать приишимские комплексы чупинского типа. По своему происхождению она, скорее всего, была двухкомпонентной — черкаскульско-пахомовской, хотя определить, какое из этих начал — андроновское или андроноидное — в ней превалировало, пока сложно. Ничего не известно и о взаимоотношениях бархатовских групп с межовскими. Обращает на себя внимание лишь то обстоятельство, что среди бархатовских поселков имелись не только неукрепленные, безраздельно господствовавшие на протяжении всего предшествовавшего периода, но и городища, пусть небольшие, но выгодно расположенные и хорошо укрепленные. Примечательно также, что последние сосредоточены на западной периферии бархатовского ареала, откуда, видимо, исходила наибольшая опасность для жителей Тоболо-Исетья. Впрочем, создавать ее могли и гамаюнские племена, гончарные изделия которых найдены на многих бархатовских памятниках. На том же основании можно синхронизировать последние с более южными алексеев-ско-саргаринскими, более северными сузгунскими и значительно более восточными ирменскими комплексами. Имеющиеся данные позволяют предполагать, что существование бархатовской культуры продолжалось с конца XI — начала X вв. до н.э. по конец IX — начало VIII в. до н.э., а ее непосредственной преемницей стала баитовская культура раннего железного века.

Заключения о смешанном составе бархатовского населения и системном отличии его культуры от более древних андроновских в совокупности с выводом о довольно быстрой ассимиляции межовских общин пришельцами с севера показывают, что на завершающем этапе бронзового века Зауралье перестало быть частью андроновского мира, хотя эта общность в начале I тыс. до н.э. — пока в восточных районах Западной Сибири и в урало-казахстанских степях продолжалось развитие позднебронзовых ирменской и алексеевско-саргарин-ской культур — еще существовала. Однако значительное сокращение андроновской ойкумены за счет зауральских областей ясно обозначило начавшийся распад данного единства, который довершило наступление железного века, сопровождавшееся перестройкой ранее выработанных культурных стереотипов, перемешиванием разноязычных людских масс в ходе многочисленных переселений и военных походов, а также формированием новых этнолингвистических общностей.

Изложенная модель становления, развития и упадка зауральского андроновского сообщества позволяет, как нам кажется, продвинуться вперед и в осмыслении того явления, которое мы условно определили понятием "андроновский культурный феномен" и которое на разных этапах его изучения понималось исследователями по-разному: и как огромная, но статичная археологическая культура, распадающаяся на несколько локальных вариантов (работы С.А. Теплоухова и М.П. Грязнова 20-х гг); и как культура, прошедшая в своем длительном однолинейном развитии несколько стадий (работы М.Н. Комаровой, O.A. Кривцовой-Граковой и К.В. Сальникова 40-х — 50-х гг.); и как искусственное объединение в одно целое нескольких самостоятельных археологических культур, полностью или частично синхронных и даже разноэтничных (работы В.Н. Чернецова, Э.А. Федоровой-Давыдовой, М.Ф. Косарева и B.C. Стоколоса 60-х — 70-х гг.); и, наконец, как культурная (или историко-культурная) общность, трактуемая исследователями отнюдь не однозначно (работы Г.Б. Здановича и Е.Е. Кузьминой 80-х — 90-х гг.).

Наиболее обстоятельно, причем не только в андроноведении, соотношение понятий "археологическая культура" и "археологическая культурная общность" проанализировано Е.Е. Кузьминой [1994, с. 52— 61]. Основное отличие "культур" от "общностей" она усматривает в том, что первые развивались во времени единообразно, тогда как для вторых типичным было отсутствие единой линии эволюции. Констатируя синхронность алакульских и федоровских памятников, а также продолжительное взаимодействие оставивших их групп, Е.Е. Кузьмина пришла к выводу о том, что совокупность андроновских древностей целесообразно соотносить именно с категорией "археологическая культурная общность" [Там же, с. 49]. Считать позицию автора изложенных взглядов непоследовательной, конечно же, не приходится. Однако, если признать, что алакульские, федоровские и прочие андроновские памятники относятся к разным периодам и что значительная часть комплексов, атрибутированных Е.Е. Кузьминой как синкретичные, отражает не взаимодействие различных традиций, а процесс постепенной трансформации культурных стандартов одного и того же длительно эволюционировавшего сообщества, то древности андроновской эпохи в точном соответствии с ее концепцией придется соотносить не с одной культурной общностью, а с несколькими разновременными археологическими культурами, к чему склоняется не только Г.Б. Зданович, но и автор настоящей работы.

Приведенные соображения убеждают нас в том, что на современном этапе изучения алакульской, федоровской, черкаскульской и родственных им культур определять их совокупность термином "культурная общность" было бы не совсем правильно. К тому же, по мнению автора, данное понятие может и должно использоваться лишь в системе категорий, характеризующих сообщество носителей названных культур, где оно не просто находит место, уготованное ему всей логикой познания этого культурного единства, а приобретает характер базового и наиболее общего по содержанию. В культурологическом же аспекте андроновской проблемы таксономически эквивалентным ему является предложенное нами понятие "семья археологических культур" [Матвеев, 1995а, 19986, с. 331—332]. Под ней мы понимаем диа-хронную и генеалогически организованную совокупность культурных образований, которые связаны между собой общностью происхождения и отношениями прямой преемственности, отражают устойчивое развитие ряда общих традиций и, несмотря на принадлежность к разным периодам, обнаруживают отчетливо выраженные схождения по различным признакам.

В содержательном плане данная категория близка понятиям "колонная секвенция" и "трассовая секвенция", предложенным Л.С. Клейном [1991, с. 394—395], но отнюдь не эквивалентна им. Первое из них, по определению автора "Археологической типологии", означает "ряд (здесь и далее выделено нами — A.M.) археологических культур, сменяющих друг друга на одной территории", а второе — "ряд археологических культур, преемственно связанных вне зависимости от их территориального взаимоналожения или соседства". Категория же, введенная в научный оборот нами, значительно шире и соответствует не линейному, а более сложному образованию, имеющему древовидную структуру. В большей степени соответствует данному понятию термин "семья языков", использующийся в лингвистике, поскольку оба они отражают результаты генеалогической классификации культурных явлений и охватывают всю их совокупность. И даже несмотря на то, что археологический эквивалент лингвистического понятия нуждается в углубленной проработке, его использование в исследовательской практике открывает перспективы для бо!пее объективной реконструкции древних культурогенетических и этнолингвистических процессов.

Примером и колонной, и одновременно трассовой секвенций, если использовать терминологию Л.С. Клейна, является серия культур зауральского андроновского населения, которым посвящена настоящая работа. Однако даже взятые в совокупности они не исчерпывают структуру андроновской семьи. К этому следует добавить, что гибридные андроноидные археологические культуры типа пахомовской, бар-хатовской и им подобных, хотя и входят в обе секвенции, с нашей точки зрения, не принадлежат к числу андроновских и должны рассматриваться в составе самостоятельных диахронных культурных образований бронзового века.

Особая значимость проанализированных материалов зауральских памятников алакульской, федоровской и черкаскульской культур определяется прежде всего тем обстоятельством, что изучение этого массива древностей позволяет по сути дела впервые сформулировать критерии культур андроновского типа. Таковыми признаками, на наш взгляд, следует считать: 1) ярко выраженную производящую направленность хозяйства населения; 2) доминирование в системе его жизнеобеспечения скотоводства, основанного на разведении крупного и мелкого рогатого скота, а также лошадей, но не знавшего свиноводства; 3) долговременный и стационарный характер основных поселений и большинства жилищ, представленных преимущественно каркасно-столбовыми полуземлянками; 4) наличие среди них больших домов, сочетавших функции дома и хлева; 5) выделение на площади поселков одного или нескольких участков для ссыпания золы из очагов; 6) захоронение умерших не в курганах предшествующих периодов, а в новых, относительно недолго функционировавших усыпальницах, наземная часть которых возводилась из дернины или представляла собой различного вида каменные оградки; 7) облицовка погребальных камер деревом, камнем или возведение в них комбинированных конструкций; 8) сосуществование обрядов ингумации и кремации усопших, а также помещения в могилы костей, лишенных мягких тканей; 9) особая роль огня и собаки в эсхатологических представлениях населения; 10) наличие в материалах оставленных им памятников посуды, богато украшенной геометрическими, зигзаговыми и меандровыми (или восходящими к последним) раппортами, серий каменных орудий, использовавшихся в металлургическом производстве и металлообработке, а также атрибутов игры, предполагавшей наличие четырехгранных вюрфелей, и, видимо, сходной с нардами.

Приведенный перечень, возможно, не является исчерпывающе полным, однако в информативном отношении представляется даже избыточным, что позволяет достаточно четко различать культуры ан-дроновского и иных, в том числе срубного, типов. К сказанному следует добавить, что непременным условием отнесения той или иной археологической культуры к андроновской семье является не только соответствие ее всем или почти всем перечисленным критериям, но и заключение о том, что она сформировалась на основе одной или нескольких более древних культур андроновского типа.

Вполне удовлетворяют этим требованиям и некоторые из тех культур бронзового века, которые остались за рамками настоящей работы по причине того, что развивались в сопредельных с Зауральем областях Казахстана и Западной Сибири. К их числу, с нашей точки зрения, допустимо относить алексеевско-саргаринскую, ирменскую, и, видимо, карасукскую культуры (рис. 143, 144).

Принципиально важно подчеркнуть, что значительная часть перечисленных выше особенностей культур андроновского типа выступает своего рода этнизирующими признаками, поскольку находит точные соответствия в культуре древних индоиранцев, какой ее рисуют данные лингвистики и дошедшие до нашего времени древнеарийские тексты. На этом основании более чем тысячелетнее развитие культур андроновской семьи в Зауралье, Западной Сибири и Казахстане допустимо соотносить с процессом дивергенции индоиранских языков.

Вполне определенно можно говорить и о том, что андроновскую эпоху нельзя рассматривать как эпизод в этнической и культурной истории Зауралья и сопредельных областей. Именно этот период стал временем, когда жители лесной зоны Урала и Западной Сибири познакомились со многими достижениями бурлящего на подступах к ней

321 арийского мира, выбросившего из своего ядра группы, в разное время ушедшие на завоевание далеких земель. На протяжении именно этих веков таежные охотники и рыболовы восприняли у своих южных соседей навыки коневодства, а также разведения других домашних животных, обогатили свою речь многими ранее неизвестными им терминами, восходящими к индоиранским диалектам, заимствовали многие элементы созданного в индоиранской среде декоративно-прикладного искусства. Есть многочисленные сведения и о влиянии местных традиций на культуры пришельцев. В эпических сказаниях жителей Индии и Ирана долго сохранялись воспоминания об их северной прародине, о жителях еще более далеких земель с холодной и долгой ночью, продолжающейся целое полугодие, о высокой и неподвижной Полярной звезде [Бонгард-Левин, Грантовский, 1983]. В разновременных могильниках зауральских андроновцев встречаются захоронения людей с более или менее ярко выраженными монголоидными признаками, свидетельствующими о том, что процессы смешения пришлого и автохтонного населения шли непрерывно. Это в конечном итоге и привело к тому, что со временем арийские языки растворились в таежных говорах, питавшихся недосягаемым и загадочным для степняков Севером.

Список научной литературыМатвеев, Александр Васильевич, диссертация по теме "Археология"

1. Абаев В.И. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских языковых контактов // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тыс. до н.э.). — М.: Наука, 1981. — С. 84—89.

2. Абдулганеев М.Т. Аварийные раскопки в лесостепном и предгорном Алтае // Проблемы охраны, изучения и использования культурного наследия Алтая: Тез. конф. — Барнаул: Алт. ун-т, 1995. — С. 72— 75.

3. Абрамова М.Б., Стефанов В.И. Памятники инберенского типа (о своеобразии перехода к железному веку в лесостепном Прииртышье) // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1981. — С. 92—97.

4. Абрамова М.Б., Стефанов В.И. Красноозерская культура на Иртыше // Археологические исследования в районах новостроек Сибири. — Новосибирск: Наука, 1985. — С. 103—130.

5. Аванесова H.A. Жаман-Узен-2 — атасуский могильник Центрального Казахстана // КСИА. — 1975. — Вып. 142. — С. 109—115.

6. Аванесова H.A. Проблемы истории андроновского культурного единства (по металлическим изделиям): Автореф. дис. . канд. ист. наук.—Л.: ЛГУ, 1979.—26 с.

7. Аванесова H.A. Культура пастушеских племен эпохи бронзы Азиатской части СССР (по металлическим изделиям). — Ташкент: Фан, 1991. — 201 с.

8. Авеста в русских переводах (1861—1996). — СПб.: "Журнал Нева", "Летний Сад", 1998. — 480 с.

9. Акишев К.А. Эпоха бронзы Центрального Казахстана: Автореф. дис. . канд. ист. наук. —Л.: Гос. Эрмитаж, 1953. — 18 с.

10. Акишев К.А. Отчет о работе Илийской археологической экспедиции 1954 г. // Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1956. — Т. 1. — С. 5—32.

11. Акишев К.А. Памятники старины Северного Казахстана // Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1959. — Т. 7. — С. 3—31.

12. Акишев К.А., Хабдулина М.К. Аркаим. Памятники его типа. Архитектурно-планировочные параллели и функции // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. Ill междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 19956. — С. 7—13.

13. Алексеев В.П. Палеодемография СССР // СА. — 1972. — №1. — С. 3—21.

14. Андроновская культура. Памятники западных областей. — САИ. — 1966. — Вып. ВЗ-2. — 65 с.

15. Аникович М.В. Археологическая культура: последствия определения понятия для процедуры археологического исследования // СА. — 1989. — № 4. — С. 115—126.

16. Антипина Е.Е. Костные остатки животных с поселения Горный (биологические и археологические аспекты исследования) // РА. — 1999. — № 1, —С. 103—116.

17. Арсланова Ф.Х. Памятники андроновской культуры из Восточно-Казахстанской области // СА. — 1973. — № 4. — С. 160—168.

18. Арсланова Ф.Х. Погребения эпохи бронзы Зевакинского могильника // Первобытная археология Сибири. —Л.: Наука, 1975. — С. 73—78.

19. Арсланова Ф.Х. Археологические находки в Казахстане // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983. — С. 119—125.

20. Артамонов М.И. Археологическая культура и этнос // Проблемы истории феодальной России. —Л.: Изд-во ЛГУ, 1971. — С. 16—32.

21. Археологическая карта Курганской области. — Курган, 1993. — 348 с.

22. Археологические памятники в зоне затопления Шульбинской ГЭС / Ахинжанов С.М., Ермолаева A.C., Максимова А.Г. и др. — Алма-Ата: Наука, 1987. — 280 с.

23. Археологическое наследие Тюменской области: Памятники лесостепи и подтаежной полосы / Матвеев A.B., Матвеева Н.П., Панфилов А.Н. и др. — Новосибирск: Наука, 1995. — 240 с.

24. Аскаров А. Памятники андроновской культуры в низовьях Зеравша-на // История материальной культуры Узбекистана. — Ташкент: Фан, 1962. — Вып. 3. — С. 28—41.

25. Аскаров А. Новые находки андроновской культуры в низовьях Зерав-шана // История материальной культуры Узбекистана. — Ташкент: Фан, 1965. — Вып. 6. — С. 53—60.

26. Атхарваведа: Избранное. — М.: Наука, 1989. —406 с.

27. Багашев А.Н. Палеоантропологические материалы из погребений Хрипуновского могильника // Матвеев A.B. Первые андроновцы в лесах Зауралья. — Новосибирск: Наука, 1998. — С. 397—404.

28. Батанина И.М., Иванова Н.О. Археологическая карта заповедника "Аркаим". История изучения археологических памятников // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. — Челябинск: "Каменный пояс", 1995. — С. 159—195.

29. Бернштам А.Н. Труды Семиреченской археологической экспедиции. Чуйская долина // МИА. — 1950. — №. 14. — 158 с.

30. Бернштам А.Н. Спорные вопросы истории кочевых народов Средней Азии в древности // КСИЭ. — 1957. — № 26. — С. 18—21.

31. Берс Е.М. Некоторые данные о древнейшей истории Среднего Зауралья // Вопросы истории Урала. — Свердловск, 1958. — С. 3—21.

32. Берс Е.М. Археологические памятники Свердловска и его окрестностей. — Свердловск: Урал. кн. изд-во, 1963. — 69 с.

33. Бирюков В.П. Природа и население Шадринского округа Уральской области. — Шадринск, 1926. — 113 с.

34. Бобров В.В. Некоторые аспекты смены археологических культур // Смены культур и миграции в Западной Сибири. — Томск: Томск, ун-т, 1987.— С. 80—83.

35. Бобров В.В. Новый тип андроноидных памятников в Ачинско-Минусин-ской лесостепи // Древние памятники Северной Азии и их охранные раскопки. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1988,— С. 5—23.

36. Бобров В.В. История археологического изучения эпохи бронзы в Обь-Чулымском междуречье // История археологических исследований Сибири. — Омск: Омск, ун-т, 1990а. — С. 91—105.

37. Бобров В.В. О взаимосвязи посуды и обряда погребения в андронов-ских памятниках Кузнецкой котловины // Древняя керамика Сибири: типология, технология, семантика. — Новосибирск: Наука, 19906.— С. 81—88.

38. Бобров В.В. Особенности погребального обряда ирменской культуры в Кузнецкой котловине // Древние погребения Обь-Иртышья. — Омск: Омск, ун-т, 1991. — С. 60—72.

39. Бобров В.В. Кузнецко-Салаирская горная область в эпоху бронзы: Дис. . д-ра ист. наук в форме науч. докл. — Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 1992.—41 с.

40. Бонгард-Левин Г.М., Гоантовский Э.А. От Скифии до Индии. Древниеарии: мифы и история. — М.: Мысль, 1983. — 206 с. Борзунов В.А. Зауралье на рубеже бронзового и железного веков. —

41. СПб.: "Журнал Нева", "Летний Сад", 1998. — С. 22—66. Брюсов А.Я. Археологические культуры и этнические общности // СА.1956. — № 26. — С. 5—27.

42. Бухонина Т.А. Могильник эпохи бронзы Куропаткино-2 на р. Чаглинка // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1984. — С. 44—58.

43. Вадецкая Э.Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. —Л.: Наука, 1986. — 180 с.

44. Варфоломеев В.В. Погребения эпохи поздней бронзы могильника Шо-индыколь // Вопросы археологии Центрального и Северного Казахстана. — Караганда: Караганд. ун-т, 1989. — С. 76—84.

45. Варфоломеев В.В. Сары-Арка в конце бронзовой эпохи: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — Алма-Ата: ИИАЭ АН КазССР, 1991. — 21 с.

46. Варфоломеев В.В., Евдокимов В.В., Усманова Э.Р. Экспедиция Карагандинского университета // АО 1986 г. — М.: Наука, 1988. — С. 480—482.

47. Васильев ЕЛ. Северотаежное Приобье в эпоху поздней бронзы (хронология и культурная принадлежность памятников) // Археология и этнография Приобья. — Томск: Томск, ун-т, 1982. — С. 3—14.

48. Васильев И.Б, Кузнецов П.Ф., Семенова А.П. Погребения знати эпохи бронзы в Среднем Поволжье // Археологические вести. — Санкт-Петербург: ИИМК РАН, 1992. — №1. — С. 52—63.

49. Васильев И.Б, Кузнецов П.Ф., Семенова А.П. Потаповский курганный могильник индоиранских племен на Волге. — Самара: Самарск. ун-т, 1994. —208 с.

50. Васильев И.Б, Кузнецов П.Ф., Семенова А.П. Памятники потаповского типа в лесостепном Поволжье (краткое изложение концепции) // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья (II тыс. до н.э.). — Самара: Самарск. пед. ун-т, 1995а. — С. 5—37.

51. Васильев И.Б., Кузнецов П.Ф., Семенова А.П. Проблема перехода от эпохи средней к эпохе поздней бронзы на Урале, Волге и Дону //

52. Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. Ill междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 19956. — С. 32—35.

53. Вереш П. Этнокультурное развитие угорских народов // Этнокультурная история населения Западной Сибири. — Томск: Томск, ун-т, 1978.— С. 102—113.

54. Викторов В.П., Борзунов В.А. Городище эпохи бронзы у с. Черноозе-рье на Иртыше // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1974.— Вып. 15. — С. 19—23.

55. Виноградов Н.Б. Кулевчи-lll — памятник петровского типа в Южном Зауралье // КСИА. — 1982. — Вып. 169. — С. 94—99.

56. Виноградов Н.Б. Южное Зауралье и Северный Казахстан в раннеала-кульский период (по памятникам петровского типа): Автореф. дис. . канд. ист. наук. — М.: ИА АН ССР, 1983. — 20 с.

57. Виноградов Н.Б. Кулевчи-VI — новый алакульский могильник в лесо-степях Южного Зауралья // СА. — 1984. — № 3. — С. 136—153.

58. Виноградов Н.Б., Зданович Г.Б. Первый памятник петровского типа на Южном Урале//АО 1978 г. — М.: Наука, 1979. — С. 161—162.

59. Виноградов Н.Б., Зданович Г.Б. Исследование Кулевчинского комплекса эпохи бронзы // АО 1979 г. — М.: Наука, 1980. — С. 137— 138.

60. Виноградов Н.Б., Костюков В.П., Марков С.В. Могильник Солнце-Талика и "федоровская проблема" бронзового века Южного Зауралья // Проблемы истории, филологии, культуры. — Вып. 1. — Магнитогорск: Магнит, пед. ин-т, 1994. — С. 26—31.

61. Виноградов Н.Б., Костюков В.П., Марков С.В. Могильник Солнце-Талика и проблема генезиса федоровской культуры бронзового века в Южном Зауралье // Новое в археологии Южного Урала. — Челябинск: Изд-во "Рифей", 1996.— С. 131—150.

62. Волошин B.C. Работы в Центральном Казахстане // АО 1974 г. — М.: Наука, 1974. — С. 482—483.

63. Гайдученко Л.Л. Археотафономия: сущность, реалии и перспективы развития // Проблемы взаимодействия природы и человека в Среднем Поволжье (методы, задачи, перспективы). — Самара, 1997. — С. 42—46.

64. Галкин В. Т. Сузгунская культура эпохи поздней бронзы в южнотаежном Тоболо-Иртышье: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — М.: ИА АН СССР, 1991, —21 с.

65. Гальченко A.B., Кирюшин Ю.Ф. К вопросу о типах хозяйства в эпоху поздней бронзы в лесостепном Верхнем Приобье // Скифская эпоха Алтая: Тез. науч. конф. — Барнаул: Алт. ун-т, 1986. — С. 97— 100.

66. Гамбург Б.З. Новые данные о культуре эпохи бронзы Ферганской долины // CA. — 1957. — № 3. — С. 130—135.

67. Гамбург Б.З., Горбунова Н.Г. Могильник эпохи бронзы в Ферганской долине (предварительное сообщение) // КСИИМК. — 1956. — Вып. 63. — С. 85—93.

68. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и пракультуры. — В 2-х ч. — Тбилиси: Изд-во Тбил. ун-та, 1984. — 1328 с.

69. Ганжа А.И. О понятии "археологическая культура" в советской археологии 40—60-х гг. // Археология и методы исторических реконструкций. — Киев: Наукова думка, 1985. — С. 83—84.

70. Ганцкая С.А., Грацианская H.H., Jlucmoea Н.М., Токарев С.А. Общая систематика народного жилища в странах Европы // Типы сельского жилища в странах зарубежной Европы. — М.: Наука, 1968. — С. 361—370.

71. Гарден Ж.-К. Теоретическая археология. — М.: Прогресс, 1983. — 296 с.

72. Генинг В.Ф. Хронологические комплексы XVI в. до н.э. (по материалам Синташтинского могильника) // Новейшие открытия советских археологов: Тез. докл. — Киев: ИА АН УССР, 1975. — Ч. 1. — С. 94— 95.

73. Генинг В.Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен // СА. — 1977. — № 4. — С. 53—73.

74. Гэнинг В.Ф. Заметки к построению теории археологической культуры // Археология и методы исторических реконструкций. — Киев: Наукова думка, 1985. — С. 50—74.

75. Генинг В.Ф. Структура археологического познания (проблемы социально-исторического исследования). — Киев: Наукова думка, 1989. — 296 с.

76. Генинг В.Ф., Евдокимов В.В. Старо-Маслянское поселение // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1969. — Вып. 8. — С. 57—64.

77. Генинг В.Ф., Ещенко Н.К. Могильник эпохи поздней бронзы Черноозе-рье-1 (предварительное сообщение) // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1973. — Вып. 5. — С. 53—64.

78. Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта. Археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей. — Челябинск: Южно-Урал. кн. изд-во, 1992. — 4.1. —408 с.

79. Генинг В.Ф., Совцова Н.И. О западносибирском компоненте в сложении ананьинской этнической общности // Уч. зап. Пермского гос. унта. — 1967. — № 148. — С. 57—71.

80. Генинг В.Ф., Стефанов В.И. Поселения Черноозерье-1, Большой Лог и некоторые проблемы бронзового века лесостепного Прииртышья // Памятники древней культуры Урала и Западной Сибири. — Екатеринбург: Урал, ун-т, 1993. —С. 67—111.

81. Генинг В.Ф., Стефанов В.И. Могильники андроноидной культурной общности Ишимской лесостепи // Древние погребения Обь-Ирты-шья. — Омск: Омск, ун-т, 1991. — С. 52—60.

82. Генинг В.Ф., Стефанова Н.К. Черноозерье-1 — могильник эпохи бронзы Среднего Прииртышья: Препринт. — Екатеринбург: Урал, ун-т, 1994,— 67 с.

83. Гиндин Л.А. Некоторые ареальные характеристики хеттского, I // Этимология, 1970. — М.: Наука, 1972. — С. 272—321.

84. Глушков И.Г., Захожая Т.М. Памятники атлымской культуры Нижнего Прииртышья // Материалы и исследования культурно-исторических проблем народов Сибири. — Томск: Томск, ун-т, 1996. — С. 47— 63.

85. Голдина Р.Д. Городище Кучум-Гора // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1969. — Вып. 8 — С. 138—158.

86. Горбунов B.C., Обыденное М.Ф. Жилища Ю кал и кул и веко го поселения // Поселения и жилища древних племен Южного Урала. — Уфа: Башк. ун-т, 1983. — С. 41—58.

87. Граков Б.Н. Работы в районе проектируемых южно-уральских гидроэлектростанций // Изв. ГАИМК. — 1935. — Вып. 110. — С. 91—119.

88. Гоантовский Э.А. Ранняя история иранских племен Передней Азии. — М.: Наука, 1970.— 396 с.

89. Гринцер П.А. Яма // Мифы народов мира. — М.: Рос. энциклопедия, 1994. — Т. 2. — С. 683.

90. Грязное М.П. Погребения бронзовой эпохи в Западном Казахстане // Казаки — Л., 1927,— Вып. 2. — С. 172—221.

91. Грязное М.П. Археологическое исследование территории одного древнего поселка // КСИИМК. — 1951. — Вып. 40. — С. 105—113.

92. Грязное М.П. Памятники карасукского этапа в Центральном Казахстане // СА. — 1952. — № 16. — С. 129—162.

93. Грязное М.П. История древних племен Верхней Оби по раскопкам близ с. Большая Речка // МИА. — 1956а. — № 48. — 228 с.

94. Грязное М.П. К вопросу о культурах эпохи поздней бронзы в Сибири // КСИИМК. — 19566. — Вып. 64. — С. 27—42.

95. Гоязнов М.П. Классификация, тип, культура // Теоретические основы советской археологии: Тез. докл. на теор. семинаре ЛОИА АН СССР. — Ленинград: АН СССР, 1969. — С. 18—22.

96. Грязное М.П., Комарова М.Н. Раскопки могильников в Западной Сибири//АО 1965 г. — М.: Наука, 1966.— С. 12—15.

97. Гультов С.Б. Некоторые результаты исследований памятников эпохи бронзы Ачинско-Мариинской лесостепи // Смены культур и миграции в Западной Сибири. —Томск: Томск, ун-т, 1987. — С. 85—87.

98. Гультов С. Б. Мариинская лесостепь и Назаровская котловина в эпоху бронзы // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири: Тез. докл. и сообщ. науч. конф. — Барнаул: Алт. ун-т, 1988. — С. 81—83.

99. Гультов С.Б. Андроновские погребения могильника Ашпыл // Южная Сибирь в древности. — СПб.: ИИМК РАН, 1995. — С. 31—38.

100. Дебец Г.Ф. Палеоантропология СССР // Тр. ИЭ АН СССР. Нов. сер. — М., 1948.—Т. 4.—392 с.

101. Днепров С.А, Коноркин В.М., Шорин А.Ф. Раскопки поселения Друж-ный-1 в Челябинской области // АО 1978 г. — М: Наука, 1979. — С. 169—170.

102. Добжанский В.Н. Локальный вариант — археологическая культура — культурно-историческая общность. Что дальше? // Археология Южной Сибири. — Новосибирск: Наука, 1987. — С. 116—122.

103. Дремов В.А. Население Верхнего Приобья в эпоху бронзы (антропологический очерк). — Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1997.— 264 с.

104. Дурылин С.Н. Раскопки под Челябинском // Зап. Урал, об-ва любителей естествознания. — Свердловск, 1927а. — Т. 40, вып. 2. — С. 105—122.

105. Дурылин С.Н. Челябинские курганы // Сборник материалов по изучению Челябинского округа. — Челябинск, 19276. — Кн. 1.

106. Дьяконов ИМ. История Мидии от древнейших времен до конца IV в. до н.э. — М.-Л.: Наука, 1956.

107. Евдокимов В. В. Новые раскопки Алексеевского поселения на р. Тоболе // СА. — 1975. — № 4. — С. 163—172.

108. Евдокимов В.В. Работы Карагандинского отряда // АО 1980 г. — М.: Наука, 1981. —С. 434.

109. Евдокимов В.В. Поселение эпохи бронзы Усть-Кенетай // Вопросы археологии и этнографии Центрального Казахстана. — Караганда: Караганд. ун-т, 1982. — С. 3—20.

110. Евдокимов В.В. Хронология и периодизация памятников эпохи бронзы Кустанайского Притоболья // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983. — С. 35—47.

111. Евдокимов В.В. Поселение Шукубай-2 // Бронзовый век Южного При-уралья. —Уфа: Башк. пед. ин-т, 1985. — С. 115—123.

112. Евдокимов В.В. Формально-типологический анализ украшений алакульских могильников Кустанайского Притоболья // Маргуланов-ские чтения: Тез. — Петропавловск: ИА АН Казахстана, 1992. — С. 69—70.

113. Евдокимов В.В. Формальные и сущностные аспекты периодизации эпохи бронзы Центрального и Северного Казахстана // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. III междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 1995. — С. 39-^3.

114. Евдокимов В.В., Корочкова О.Н. Поселение Пахомовская Пристань // Источники этнокультурной истории Западной Сибири. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1991. — С. 50—63.

115. Евдокимов В.В., Стефанов В.И. Поселение Прорва // Археология Прииртышья. — Омск: Омск, ун-т, 1980. — С. 41—51.

116. Евдокимов В.В., Усманова Э.Р. Знаковый статус украшений в погребальном обряде (по материалам могильников андроновской культурной общности из Центрального Казахстана) // Археология Вол-го-Уральских степей. — Челябинск: Челяб. ун-т, 1990. — С. 66—80.

117. Елькин М.Г. Памятники андроновской культуры на юге Кузбасса // Изв. лаб. археологических исследований. — Кемерово: Кемер. пед. инт, 1967. — Вып. 1. — С. 89—95.

118. Епимахов A.B. Раскопки в Варненском районе Челябинской области // АО 1993 г. — М.: Наука, 1994. — С. 129—130.

119. Епимахов A.B. Погребальные памятники синташтинского времени (архитектурно-планировочное решение) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. Ill междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 1995. — С. 43—47.

120. Епимахов A.B. Курганный могильник Солнце II — некрополь укрепленного поселения Устье эпохи средней бронзы // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала. — Челябинск: СПЛИАЦ "Аркаим", Чел. ун-т, 1996. — С. 22^2.

121. Ермолаева A.C., Тепловодская Т.М. Керамический комплекс из федоровских погребений Восточно-Казахстанского Прииртышья // Проблемы реконструкции хозяйства и технологий по данным археологии. — Петропавловск: ИА HAH PK, 1993. — С. 89—100.

122. Заднепровский Ю.А. Древнеземледельческая культура Ферганы // МИА. — 1962. — № 118. — 328 с.

123. Зайберт В.Ф. Новые памятники ранней бронзы на р. Ишим // КСИА. — 1973.— Вып. 134.— С. 106—113.

124. Зайберт В.Ф., Зданович Г.Б. Поселение эпохи бронзы Бишкуль-IV // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1974. — Вып. 15. — С. 71—75.

125. Зах В.А. Исследования Тюменского университета // АО 1984 г. — М.: Наука, 1986. — С. 177—178.

126. Зах В.А. Поселение Черемуховый Куст — памятник переходного времени от развитой к поздней бронзе // Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. — Омск: Омск, ун-т, 1987а. — Ч. 1, —С. 134—135.

127. Зах В.А. Работы Четвертого отряда Тюменской экспедиции // АО 1985 г. — М.: Наука, 19876. — С. 240—241.

128. Зах В.А. Черемуховый Куст: реконструкция андроновского поселка II Вторые исторические чтения памяти М.П. Грязнова. — Омск: Омск, ун-т, 1992.— С. 67—69.

129. Зах В.А. Поселок древних скотоводов на Тоболе. — Новосибирск: Наука, 1995. — 96 с.

130. Зах В.А. Эпоха бронзы Присалаирья (по материалам Изылинского археологического микрорайона). — Новосибирск: Наука, 1997. — 132 с.

131. Зах В.А., Зах Е.М. Городище раннего железного века Калачик-1 на Тоболе // Западная Сибирь — проблемы развития. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1994. — С. 32-44.

132. Зах В.А., Матвеев A.B., Матвеева Н.П. Исследования Тюменского университета //АО 1986 г. — М.: Наука, 1988. — С. 231—234.

133. Захарук Ю.Н. Археологическая культура: категория онтологическая или гносеологическая? // Восточная Европа в эпоху камня и бронзы. — М.: Наука, 1976. — С. 3—10.

134. Захарук Ю.Н. Парадокс археологической культуры // Проблемы советской археологии. — М.: Наука, 1978. — С. 49—54.

135. Захарук Ю.Н. Об одной концепции археологической культуры // Первобытная археология. Поиски и находки. — Киев: Наукова думка, 1980. — С. 256—259.

136. Зданович Г.Б. Новое поселение эпохи бронзы в северном Казахстане // По следам древних культур Казахстана. — Алма-Ата: Наука, 1970. — С. 147—153.

137. Зданович Г.Б. Керамика эпохи бронзы Северо-Казахстанской области // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1973а. — Вып. 12. — С. 21—43.

138. Зданович Г.Б. Поселение Явленка-1 — памятник эпохи бронзы Северного Казахстана // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 19736. — Вып. 7. — С. 40—52.

139. Зданович Г.Б. Стратиграфия поселения Новоникольское-1 // Археологические исследования в Казахстане. — Алма-Ата: Наука, 1973в. — С. 127—133.

140. Зданович Г.Б. Полевые исследования Северо-Казахстанской археологической экспедиции // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1974а. — Вып. 15. — С. 59—61.

141. Зданович Г.Б. Поселение эпохи бронзы Новоникольское-1 (раскопки 1970 г.) // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 19746. — Вып. 15. — С. 61— 68.

142. Зданович Г.Б. Периодизация и хронология памятников эпохи бронзы Петропавловского Приишимья: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — М.: ИА АН СССР, 1975.—27 с.

143. Зданович Г.Б. Некоторые материалы по архитектуре развитой бронзы Среднего Приишимья // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1976а. — Вып. 21, —С. 121—129.

144. Зданович Г.Б. Раннеалакульский погребальный комплекс у с. Кенес // Вопросы истории, языка и литературы. — Караганда: Караганд. ун-т, 19766. — Вып. 3. — С. 153—162.

145. Зданович Г.Б. Основные характеристики петровских комплексов Урало-Казахстанских степей (к вопросу о выделении петровской культуры) // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983. — С. 48—68.

146. Зданович Г.Б. К вопросу об андроновском культурно-историческом единстве // КСИА. — 1984а. — Вып. 177. — С. 29—37.

147. Зданович Г.Б. Относительная хронология памятников бронзового века урало-казахстанских степей // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 19846. — С. 3—23.

148. Зданович Г.Б. Щитковые псалии Среднего Приишимья // Энеолит и бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1985. — С. 110—119.

149. Зданович Г.Б. Щитковые псалии из Среднего Приишимья // КСИА. — 1986. — Вып. 185. — С. 60—65.

150. Зданович Г.Б. Бронзовый век урало-казахстанских степей. — Свердловск: Урал, ун-т, 1988.— 184 с.

151. Зданович Г.Б. Феномен протоцивилизации бронзового века урало-казахстанских степей, культурная и социально-экономическая обусловленность // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. — Алма-Ата: Наука, 19896. — С. 179—189.

152. Зданович Г.Б. Архитектура поселения Аркаим // Маргулановские чтения 1990: Сб. мат. конф. — М.: ИА АН Казахстана, 1992. — Ч. 1. — С. 79—84.

153. Зданович Г.Б. Аркаим: арии на Урале или несостоявшаяся цивилизация // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. — Челябинск: "Каменный пояс", 1995. — С. 21—42.

154. Зданович Г.Б. Аркаим — культурный комплекс эпохи средней бронзы Южного Зауралья // РА. — 1997. — № 2. — С. 47—62.

155. Зданович Г.Б. Южное Зауралье в эпоху средней бронзы // Комплексные общества Центральной Евразии в III—I тыс. до н.э.: Мат. меж-дунар. конф. — Челябинск: Чел. ун-т, 1999. — С. 42—43.

156. Зданович Г.Б., Батанина И.М. "Страна городов" — укрепленные поселения эпохи бронзы XVIII—XVII вв. до н.э. на Южном Урале // Ар-каим: Исследования. Поиски. Открытия. — Челябинск: "Каменный пояс", 1995.— С. 54—62.

157. Зданович Г.Б., Батанина И.М. Укрепленные центры "Страны городов" Южного Зауралья // Комплексные общества Центральной Евразии в III—I тыс. до н.э.: Мат. междунар. конф. — Челябинск: Чел. ун-т, 1999. — С. 210—211.

158. Зданович Г.Б., Гайдученко Л.Л. Заповедник "Аркаим" — перспективы исследования // Маргулановские чтения: Тез. — Петропавловск: ИА АН Казахстана, 1992. — С. 84—86.

159. Зданович Г.Б., Зданович С.Я. Могильник эпохи бронзы у с. Петровка // СА. — 1980,— № 3. — С. 183—193.

160. Зданович Д.Г. Могильник Большекараганский (Аркаим) и мир древних индоевропейцев урало-казахстанских степей // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. —Челябинск: "Каменный пояс", 1995а. — С. 43—53.

161. Зданович С.Я. Могильник эпохи бронзы Бурлук-1 // По следам древних культур Казахстана. —Алма-Ата: Наука, 1970. — С. 154—163.

162. Зданович С.Я. Курганы эпохи бронзы у совхоза им. Амангельды по раскопкам 1970 г. // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1974. — Вып. 15. — С. 68—71.

163. Зданович С.Я. Саргаринская культура — заключительный этап бронзового века в Северном Казахстане. Автореф. дис. . канд. ист. наук. — М.: МГУ, 1979.—20 с.

164. Зданович С.Я. Новые материалы к истории скотоводства в Зауралье и Северном Казахстане в эпоху финальной бронзы // Материалы по хозяйству и общественному строю племен Южного Урала. — Уфа: ИИЯЛ БФ АН СССР, 1981. — С. 44—56.

165. Зданович С.Я. Происхождение саргаринской культуры (к постановке вопроса) // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983. — С. 69—80.

166. Зырянов А.Н. Курганы у с. Замараевского Шадринского уезда Пермской губернии // Изв. Русского археологического об-ва. — СПб., 1863. — Т. 4. — С. 409—411.

167. Зырянов А.Н. Курганы и городища в Шадринском уезде Пермской губернии и находки в них // Зап. Урал, об-ва любителей естествознания. — Екатеринбург, 1883. —Т. 7, вып. 3. —С. 73—86.

168. Зяблин Л.П. Карасукский могильник Малые Копены-3. — М.: Наука, 1977.— 144 с.

169. Иванов В.А., Пшеничнюк А.Х. Городище финальной бронзы на р. Ми-асс // СА. — 1978,— № 4. — С. 255—260.

170. Игнатьев Р. Г. Городища и курганы Оренбургской губернии // Изв. Археологической комиссии. — 1903. — Вып. 5. — С. 96—122.

171. Кабанов Ю.Ф., Кожин П.М., Черных E.H. Андроновские находки на реке Алтынсу // Памятники древнейшей истории Евразии. — М.: Наука, 1975.— С. 230—240.

172. Каган М.С. Философия культуры. — Санкт-Петербург: Петрополис, 1996.—416 с.

173. Кадырбаев М.К. Акмола — памятник андроновской культуры // Культура древних скотоводов и земледельцев Казахстана. — Алма-Ата: Наука, 1969.— С. 91—106.

174. Кадырбаев М.К. Могильник Жиланды на р. Hype // В глубь веков. — Алма-Ата: Наука, 1974. — С. 25—35.

175. Кадырбаев М.К. Шестилетние работы на Атасу // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983.— С. 134—142.

176. Кадырбаев М.К, Курманкулов Ж.К. Культура древних скотоводов и металлургов Сары-Арки. —Алма-Ата: Гылым, 1992. — 247 с.

177. Казаков ЕЛ. Погребения эпохи бронзы могильника Такталачук // Древности Икско-Бельского междуречья. — Казань: КФ АН СССР, 1978. — С. 67—108.

178. Калиева С.С., Колбин Г.В., Логвин В.Н. Могильник у поселения Беста-мак // Маргулановские чтения: Тез. — Петропавловск: ИА АН Казахстана, 1992. — С. 57—59.

179. Каменецкий И.С. Археологическая культура — ее определение и интерпретация // CA. — 1970. — № 2. — С. 18—36.

180. Кастанье И.А. Древности Киргизской степи и Оренбургского края // Тр. Оренбург, учен, архивной комиссии. — Оренбург, 1910. — Вып. 22. — 332 с.

181. Кирюшин Ю.Ф. Новый могильник андроновской культуры у села Елу-нино // Древняя история Алтая. — Барнаул: Апт. ун-т, 1980. — С. 66—72.

182. Кирюшин Ю.Ф. Итоги и перспективы изучения памятников энеолита и бронзы Алтая // Проблемы древних культур Сибири. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1985. — С. 46—53.

183. Кирюшин Ю.Ф. Проблемы хронологии памятников энеолита и бронзы Южной Сибири // Проблемы хронологии и периодизации археологических памятников Южной Сибири: Тез. докл. Всесоюзн. науч. конф. — Барнаул: Алт. ун-т 1991. — С. 43—47.

184. Кирюшин Ю.Ф. Особенности погребального обряда и погребальной посуды андроновской культуры // "Моя избранница наука, наука без которой мне не жить .". — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1995а. — С. 58—75.

185. Кирюшин Ю.Ф. Энеолит и бронзовый век лесостепного и степного Алтая // История Алтая. — Ч. 1. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 19956.— С. 34—58.

186. Кирюшин Ю.Ф., Клюкин Г.А. Памятники неолита и бронзы Юго-Западного Алтая // Алтай в эпоху камня и раннего металла. — Барнаул: Алт. ун-т, 1985. — С. 73—117.

187. Кирюшин Ю.Ф., Кунгуров А.П. Андроновские находки на Верхнем Чу-мыше // Актуальные проблемы сибирской археологии: Тез. науч. конф. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1996. — С. 22—27.

188. Кирюшин Ю.Ф., Лузин С.Ю. Поселение Большой Лог-1 — новый памятник андроновской культуры Верхнего Приобья // Проблемы археологии и этнографии Южной Сибири. — Барнаул: Алт. ун-т, 1990. — С. 42—56.

189. Кирюшин Ю.Ф., Лузин С.Ю. Андроновский могильник Подтурино // Культура народов евразийских степей в древности. — Барнаул: Алт. ун-т, 1993. — С. 67—94.

190. Кирюшин Ю.Ф, Тишкин А.А. Новые находки с поселения Березовая Лука // Актуальные проблемы сибирской археологии: Тез. науч. конф. — Барнаул: Изд -во Алт. ун-та, 1996. — С. 46—49.

191. Кирюшин Ю.Ф., Шамшин А.Б. Итоги археологического изучения памятников энеолита и бронзового века лесостепного и степного Алтая // Алтайский сб. — Барнаул: Алт. краеведч. ассоциация, 1992.— Вып. 15.— С. 194—217.

192. Киселев C.B. Андроновские памятники близ с. Усть-Ерба в Хакасии // СЭ. — 1935. — № 4—5. — С. 206—209.

193. Киселев C.B. Древняя история Южной Сибири // M И А. — 1949. — № 9. — 364 с.

194. Киселев C.B. Некоторые вопросы истории первобытного общества // КСИА. — 1962. — Вып. 88. — С. 3—9.

195. Кисленко А.М. Могильник Чайка // Маргулановские чтения: Тез. —Петропавловск: Ин-т археологии АН Казахстана, 1992. — С. 55—57.

196. Клейн Л. С. Проблема определения археологической культуры // СА. — 1970. — № 2. — С. 37—51.

197. Клейн Л.С. Археологическая типология. — Л.: ЛФ ЦЭНДИСИ, 1991. — 448 с.

198. Клейн Л. С., Миняев С. С., Пиотровский Ю.Ю. и др. Дискуссия о понятии "археологическая культура" в проблемном археологическомсеминаре Ленинградского университета // СА. — 1970. — № 2. — С. 298—302.

199. Кнабе Г. С. Вопрос о соотношении археологической культуры и этноса в современной зарубежной литературе // СА. — 1959. — № 3. — С. 243—257.

200. Ковалева В. Т. Ташковская культура раннего бронзового века Нижнего Притоболья // Материальная культура древнего населения Урала и Западной Сибири. — Свердловск: Урал, ун-т, 1988. — С. 29—47.

201. Ковалева В.Т. Проблема этнической идентификации населения таш-ковской культуры // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. III междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 1995.—С. 69—72.

202. Ковалева В.Т. Взаимодействие культур и этносов по материалам археологии: Поселение Ташково II. — Екатеринбург: Урал, ун-т, 1997.— 131 с.

203. Ковалева В. Т., Чаиркина Н.М. Этнокультурные и этногенетические процессы в Среднем Зауралье в конце каменного — начале бронзового века: итоги и проблемы исследования // ВАУ. —■ Екатеринбург: Урал, ун-т, 1991. — С. 45—70.

204. Кожемяко П.Н. Погребения эпохи бронзы в Киргизии // Изв. АН КиргССР. — Фрунзе, 1960. — Т. 2, вып. 3. — С. 81—107.

205. Кожин П.М. Всесоюзное совещание по вопросам андроновской культуры//КСИА. — 1966. — Вып. 106.—С. 118—120.

206. Козинцев А.Г. Демография тагарских могильников // СЭ. — 1971. — № 6. — С. 148—152.

207. Комарова М.Н. Погребения Окунева улуса // СА. —1947. — № 9. — С. 47—60.

208. Комарова М.Н. Памятники андроновской культуры близ улуса Орак // АС. — Л.: Гос. Эрмитаж, 1961. — Вып. 3. — С. 32—73.

209. Комарова М.Н. Относительная хронология памятников андроновской культуры // АС. — Ленинград: Гос. Эрмитаж, 1962. — Вып. 5. — С. 50—75.

210. Комплекс археологических памятников у горы Тепсей на Енисее / Грязнов М.П., Завитухина М.П., Комарова М.Н. и др. — Новосибирск: Наука, 1979. — 167 с.

211. Корочкова О.Н. Предтаежное и южнотаежное Тоболо-Иртышье в эпоху поздней бронзы: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — Л.: ЛОИА АН СССР, 1987.—27 с.

212. Корочкова О.Н. О федоровской культуре II Проблемы культурогенеза и культурное наследие: Мат. к конф. — СПб.: ИИМК РАН, 1993. — Ч. 2: Археология и изучение культурных процессов и явлений. — С. 84—87.

213. Корочкова О.Н. К оценке специфики федоровских комплексов Зауралья // Комплексные общества Центральной Евразии в III—I тыс. до н.э.: Мат. междунар. конф. — Челябинск: Чел. ун-т, 1999. — С. 163—165.

214. Корочкова О.Н., Стефанов В.И. Поселение федоровской культуры // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983. — С. 143—151.

215. Корочкова О.Н., Стефанов В.И., Стефанова Н.К. Культуры бронзового века предтаежного Тоболо-Иртышья (по материалам работ УАЭ) // ВАУ. — Екатеринбург: Урал, ун-т, 1991. — С. 70—92.

216. Корякова Л.Н., Стефанов В.И. Городище Инберень IV на Иртыше // СА. — 1981. — № 2. — С. 178—195.

217. Корякова Л.Н., Стефанов В.И., Стефанова Н.К. Проблемы методики исследований древних памятников и культурно-хронологическая стратиграфия поселения Ук-Ш. Препринт. — Свердловск: УрО АН СССР, 1991. —72 с.

218. Косарев М.Ф. О культурах андроновского времени в Западной Сибири // СА. — 1965. — № 2. — С. 242—246.

219. Косарев М.Ф. Этнокультурные ареалы Западной Сибири в бронзовом веке // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1973. — Вып. 7. — С. 65—77.

220. Косарев М.Ф. Древние культуры Томско-Нарымского Приобья. — М.: Наука, 1974.—220 с.

221. Косарев М.Ф. Бронзовый век Западной Сибири: Автореф. дис. . д-ра ист. наук. — М.: ИА АН СССР, 1976. — 59 с.

222. Косарев М.Ф. Бронзовый век Западной Сибири. — М.: Наука, 1981. — 278 с.

223. Косарев М.Ф. Андроноидные культуры Зауралья и Западной Сибири // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983. —С. 3—7.

224. Косарев М.Ф. Западная Сибирь в древности. — М: Наука, 1984.— 248 с.

225. Косарев М.Ф. Экологические аспекты археологического исследования (по западно-сибирским материалам) // Палеоэкономика Сибири. — Новосибирск: Наука, 1986. — С. 3—11.

226. Косарев М.Ф. Древняя история Западной Сибири: человек и природная среда. — М.: Наука, 1991. — 302 с.

227. Косинская Л.Л. Поселение Ир II // Древние поселения Урала и Западной Сибири. — Свердловск: Урал, ун-т, 1984. — С. 45—55.

228. Косинцев П.А. Предварительное сообщение о фауне поселения Ку-левчи-3 // Использование методов естественных и точных наук при изучении древней истории Западной Сибири. — Барнаул: Алт. ун-т, 1983. — С. 57—58.

229. Косинцев П.А. Охота и скотоводство у населения лесостепного Зауралья в эпоху бронзы // Становление и развитие производящего хозяйства на Урале. — Свердловск: УрО АН СССР, 1989. — С. 8

230. Косинцев П.А. Жертвенные животные из алакульского могильника Ер-мак-4 // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. — Томск: Томск, ун-т, 1990.— С. 66—69.

231. Косинцев П.А. Костные останки животных из Чистолебяжского и Хри-пуновского могильников // Матвеев A.B. Первые андроновцы в лесах Зауралья. — Новосибирск: Наука, 1998. — С. 405—411.

232. Косинцев ПЛ., Бобковская Н.Е. Костные остатки с черкаскульского поселения Ольховка в Приисетье // ВААЭ. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1997.— Вып. 1, —С. 127—132.104.

233. Костюков В.П., Епимахов A.B., Нелин Д.В. Новый памятник средней бронзы в Южном Зауралье // Древние индоиранские культуры Вол-го-Уралья (II тыс. до н.э.). — Самара: Самарск. пед. ун-т, 1995. — С. 156—207.

234. Крашенинников С.П. Дневник путешествия в 1734—1736 гг. Дорожный журнал // С.П. Крашенинников в Сибири. Неопубликованные материалы. — М.-Л: Наука, 1966. — С. 49—87.

235. Кривцова-Гоакова O.A. Алексеевское поселение и могильник // Тр. ГИМ. — 1948. — Вып. 17. — С. 57—172.

236. Кривцова-Гракова O.A. Садчиковское поселение (раскопки 1948 г.) // МИА. — 1951. — № 21. — С. 152—181.

237. Крижевская Л.Я. Значение культурных связей для организации поселений и домостроительства эпохи ранней бронзы в Зауралье // Древняя и современная культура народов Западной Сибири. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1995. — С. 39—47.

238. Крутских H.A., Шорин А.Ф. Новые черкаскульские могильники в Южном Зауралье // Вопросы финно-угроведения: Тез. докл. на XVI Всесоюз. конф. финно-угроведов. — Сыктывкар: Коми филиал АН СССР, 1979.— С. 53.

239. Крутских H.A., Шорин А.Ф. Черкаскульские могильники в Челябинской области // CA. — 1984. — № 4. — С. 150—162.

240. Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. — М.: Наука, 1988. —272 с.

241. Кудрявцева ОМ. К вопросу об определении понятия "археологическая культура" в современной советской археологии // Археология и методы исторических реконструкций. — Киев: Наукова думка, 1985. — С. 84—91.

242. Кудрявцева О.М. К проблеме выделения археологических культур // Исторические чтения памяти М.П. Грязнова: Тез. докл. конф. — Омск: Омск, ун-т, 1987. — С. 49—52.

243. Кузьмина Е.Е. Результаты работ на Эмбе в 1958 г. // КСИА. — 1961. — Вып. 85. — С. 85—94.

244. Кузьмина Е.Е. Археологическое обследование памятников Еленовско-го микрорайона андроновской культуры // КСИА. — 1962. — Вып. 88. — С. 84—92.

245. Кузьмина Е.Е. Периодизация могильников Еленовского микрорайона андроновской культуры // Памятники каменного и бронзового веков Евразии. — М.: Наука, 1964. — С. 121—140.

246. Кузьмина Е.Е. Относительная хронология андроновских поселений Еленовского микрорайона // СА. — 1965. — № 4. — С. 40—51.

247. Кузьмина Е.Е. Андроновские памятники Уйско-Увельского региона // АО 1971 г. — М.: Наука, 1972. — С. 206—207.

248. Кузьмина Е.Е. Могильник Туктубаево и вопрос о хронологии памятников федоровского типа на Урале // Проблемы археологии Урала и Сибири. — М.: Наука, 1973. — С. 153—164.

249. Кузьмина Е.Е. О соотношении типов андроновских памятников Урала (по материалам Кинзерского могильника) // Памятники древнейшей истории Евразии. — М.: Наука, 1975. — С. 220—230.

250. Кузьмина Е.Е. Еще раз о дисковидных псалиях Евразийских степей // КСИА. — 1980. — Вып. 161. — С. 8—21.

251. Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических данных // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тыс. до н.э.). — М.: Наука, 1981а. — С. 101— 125.

252. Кузьмина Е.Е. Сложение скотоводческого хозяйства в степях Евразии и реконструкция социальной структуры общества древнейших пастушеских племен // Материалы по хозяйству и общественному строю племен Южного Урала. — Уфа: ИИЯЛ БФ АН СССР, 19816. — С. 23—43.

253. Кузьмина Е.Е. Классификация и периодизация памятников андроновской культурной общности // Инф. бюлл. Междунар. ассоциации по изучению культур Центральной Азии UNESCO. — М., 1985. — Вып. 9. — С. 24—45.

254. Кузьмина Е.Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. — Фрунзе: Илим, 19866. — 134 с.

255. Кузьмина Е.Е. О некоторых археологических аспектах проблемы происхождения индоиранцев // Переднеазиатский сб. — М.: Наука, 1986в. — Вып. 4. — С. 169—228.

256. Кузьмина Е.Е. Контакты племен евразийских степей с земледельческими народами юга Средней Азии // Проблемы археологии степной Евразии: Тез. докл. — Кемерово: Кем. ун-т, 1987. — Ч. 1.— С. 21—23.

257. Кузьмина Е.Е. Культурная и этническая атрибуция пастушеских племен Казахстана и Средней Азии эпохи бронзы // ВДИ. — 19886. — № 2. — С. 35—59.

258. Кузьмина Е.Е. Материальная культура племен андроновской общности и происхождение индоиранцев: Автореф. дис. . д-ра ист. наук. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1988в. — 34 с.

259. Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? Материальная культура племен андроновской общности и происхождение индоиранцев. — М: Рос. ин-т культурологии РАН и МК РФ, 1994. —464 с.

260. Кузьмина Е.Е. Евразийская степь: интенсивный или экстенсивный путь исторического развития? // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. Ill междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. унт, 1995.— С. 83—88.

261. Кузьмина Е.Е. Методика этнической атрибуции и хронология памятников бронзового века Центральной Евразии // Комплексные общества Центральной Евразии в III—I тыс. тыс. до н.э.: Мат. междунар. конф. — Челябинск: Чел. ун-т, 1999а. — С. 268—270.

262. Кузьмина Е.Е. Некоторые дискуссионные проблемы культуры степей Урала и сопредельных территорий в эпоху энеолита и бронзы // XIV Урал, археологического совещания: Тез. докл. — Челябинск: Изд-во "Рифей", 19996. — С. 88—89.

263. Кукушкин И.А. Андроновские могильники Кзылкентского ущелья // Вопросы археологии Центрального и Северного Казахстана. — Караганда: Караганд. ун-т, 1989. — С. 67—75.

264. Кукушкин И.А. Андроновские погребения Кентского ущелья // Маргу-лановские чтения 1990: Сб. мат. конф. — М.: ИА АН Казахстана, 1992. — Ч. 1,—С. 90—93.

265. Кунгурова Н.Ю., Удодов B.C. Орудия металлообработки эпохи бронзы // Социально-экономические структуры древнего населения Западной Сибири: Мат. Всерос. науч. конф. — Барнаул: Изд-во Алт. унта, 1997.— С. 76—79.

266. Курманкулов Ж.К. Стратиграфическое распределение керамических комплексов поселения Атасу // Проблемы археологии степной Евразии: Тез. докл. — Кемерово: Кем. ун-т, 1987. — Ч. 1. — С. 150— 151.

267. Кущ Г.А. Археологические исследования Восточно-Казахстанского ис-торико-краеведческого музея // Маргулановские чтения: Тез. — Петропавловск: ИААН Казахстана, 1992. — С. 77—78.

268. Пал Б.Б. Культура серой расписной керамики // Древние культуры Средней Азии и Индии. —Л.: Наука, 1984. — С. 101—126.

269. Лелеков Л.А. Проблема индоиранских аналогий к явлениям скифской культуры // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. — Кемерово: Кем. ун-т, 1980. — С. 118—125.

270. Лелеков Л.А. Насу // Мифы народов мира. — М.: Рос. энциклопедия, 1994.—Т. 2, —С. 203.

271. Логвин В.Н., Калиева С.С. Терсекские памятники Тургайского прогиба // Древние культуры Северного Прикаспия. — Куйбышев: Куй-быш. пед. ин-т, 1986. — С. 57—80.

272. Любчанский И. Э., Иванова Н.О. Могильник Ильясский-1 — новый погребальный комплекс срубно-алакульского времени // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала. — Челябинск: СПЛИАЦ "Аркаим", Чел. ун-т, 1996. — С. 89—105.

273. Максименков Г.А. Андроновская культура на Енисее. — Л.: Наука, 1978.— 192 с.

274. Максимова А.Г. Эпоха бронзы Восточного Казахстана // Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1959. — Т. 7. — С. 86—161.

275. Максимова А.Г. Могильник эпохи бронзы в урочище Каракудук // Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1961. — Т. 12. — С. 61—71.

276. Максимова А.Г. Могильник эпохи бронзы в урочище Тау-Тары // Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1962. — Т. 14. — С. 37—56.

277. Малютина Т.С. Могильник Приплодный Лог // бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1984. — С. 58—79.

278. Малютина Т.С. Поселения и жилища федоровской культуры Урало-Казахстанских степей. — Челябинск: Челяб. ун-т, 1990. — С. 100— 127.

279. Малютина Т.С. Стратиграфическая позиция материалов федоровской культуры на многослойных поселениях казахстанских степей // Древности восточно-европейской лесостепи. — Самара: Самарск. пед. ин-т, 1991. —С. 141—162.

280. Малютина Т.С. Федоровская культура урало-казахстанских степей: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — М.: ИА РАН, 1994.— 28 с.

281. Малютина Т.С., Зданович Г.Б. Куйсак — укрепленное поселение про-тогородской цивилизации Южного Зауралья // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. Ill междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 1995. — С. 100 —106.

282. Маргулан А.Х. Главнейшие памятники эпохи бронзы Центрального Казахстана // Вестн. АН КазССР. — Алма-Ата, 1956. — № 3. — С. 18—32.

283. Маргулан А.Х., Акишев К.А., Кадырбаев М.К., Оразбаев A.M. Древняя культура Центрального Казахстана. — Алма-Ата: Наука 1966. — 435 с.

284. Маркова Л.В. Типы сельского жилища Болгарии // Типы сельского жилища в странах зарубежной Европы. — М.: Наука, 1968. — С. 12— 68.

285. Мартынов А.И. Андроновская эпоха в Обь-Чулымском междуречье // Из истории Кузбасса. — Кемерово, 1964. — С. 227—245.

286. Мартынов А.И. Исследования Косогольского поселения // Проблемы археологических культур степей Евразии. — Кемерово: Кем. ун-т,1987.— С. 39—51.

287. Марьяшев А.Н., Карабаспакова K.M. Новые памятники эпохи бронзы Восточного Семиречья // Древние памятники Северной Азии и их охранные раскопки. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР,1988.—С. 24—39.

288. Массон В.М. Каменный век Средней Азии и понятие археологической культуры // История материальной культуры Узбекистана. — Ташкент: Фан, 1974. — С. 15—21.

289. Массон В.М. Экономика и социальный строй древних обществ. — Ленинград: Наука, 1976. — 192 с.

290. Матвеев A.B. Городище бронзового века на Уени // Вопросы археологии Приобья. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1979. — С. 91—105.

291. Матвеев A.B. О хозяйственно-функциональной планировке ирменских жилищ Быстровского поселения // Использование методов естественных и точных наук при изучении древней истории Западной Сибири. — Барнаул: Алт. ун-т, 1983.— С. 129—131.

292. Матвеев A.B. Ирменские поселения лесостепного Приобья: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1985. — 21 с.

293. Матвеев A.B. Некоторые итоги и проблемы изучения ирменской культуры // CA. — 1986а. — № 2. — С. 56—69.

294. Матвеев A.B. Работы Тюменской экспедиции // АО 1984 г. — М.: Наука, 19866. — С. 190—191.

295. Матвеев A.B. Некоторые вопросы теории и методики полевого исследования поселений эпохи бронзы и железа в западно-сибирской лесостепи // Западно-сибирская лесостепь на рубеже бронзового и железного веков. — Тюмень: Тюм. ун-т, 19896. — С. 4—26.

296. Матвеев A.B. Полевая учетная документация для фронтально-стратиграфического исследования поселений // Актуальные проблемы методики западно-сибирской археологии. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1989в. — С. 35—39.

297. Матвеев A.B. Фронтально-стратиграфический метод в полевой археологии // Актуальные проблемы методики западно-сибирской археологии. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1989г. — С. 30— 35.

298. Матвеев A.B. Хронология бархатовского комплекса Красногорского городища // Проблемы поздней бронзы и перехода к эпохе железа на Урале и сопредельных территориях: Тез. науч. конф. — Уфа, 1991. — С. 63—65.

299. Матвеев A.B. Ирменская культура в лесостепном Приобье. — Новосибирск: Новосиб. ун-т, 1993. — 181 с.

300. Матвеев A.B. Основные этапы развития андроновской семьи археологических культур на юго-западе Сибири // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. Ill междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 1995а. — С. 109—113.

301. Матвеев A.B. Первые следы взаимодействия алакульских и ташков-ских племен Притоболья // Древняя и современная культура народов Западной Сибири. — Тюмень: Тюм. ун-т, 19956. — С. 48—52.

302. Матвеев A.B. К вопросу о хронологии бархатовской культуры // Актуальные проблемы древней истории и археологии Южного Урала.

303. Уфа: Изд-во "Восточный ун-т", 1996. — С. 72—83.

304. Матвеев A.B. О некоторых особенностях раннеандроновских захоронений Притоболья со следами огня // ВААЭ. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1997.— Вып. 1, —С. 15—23.

305. Матвеев A.B. К проблеме периодизации алакульских древностей Зауральского региона // Сибирь в панораме тысячелетий: Мат. междунар. симпозиума — Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 1998а.1. Т. 1, —С. 354—358.

306. Матвеев A.B. Первые андроновцы в лесах Зауралья. — Новосибирск: Наука, 19986. —417 с.

307. Матвеев A.B. Ведийская игровая терминология и ее зауральские археологические параллели // XIV Урал, археологическое совещание: Тез. докл. — Челябинск: Изд-во "Рифей". 1999а. — С. 89—90.

308. Матвеев A.B. Новые данные о системе жизнеобеспечения черкаскульского населения Приисетья // ВААЭ. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 19996. — Вып. 2. — С. 121—123.

309. Матвеев A.B., Асташкина О.В., Никитина Н.Л. Исследование памятников андроновской эпохи на юге Западной Сибири // Археологические исследования в Сибири. — Барнаул: Алт. ун-т, 1989. — С. 43—44.

310. Матвеев A.B., Бурлина Т.В. Бархатовская керамика Красногорского городища // Древняя керамика Сибири: типология, технология, семантика. — Новосибирск: Наука, 1990. — С. 99—114.

311. Матвеев A.B., Горелов В.В. Городище Ефимово 1. Препринт. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1993. — 76 с.

312. Матвеев A.B., Матвеева Н.П. Исследования в междуречье Тобола и Исети // АО 1982 г. — М.: Наука, 1984. — С. 219—220.

313. Матвеев A.B., Матвеева Н.П. Новый памятник переходного периода от бронзового века к железному в Сургутском Приобье // Древняя и современная культура народов Западной Сибири. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1995. — С. 53—63.

314. Матвеев A.B., Матвеева Н.П., Зах Е.М. и др. Хрипуновский могильник: новые сведения о северных андроновцах // Западная Сибирь — проблемы развития. —Тюмень: ИПОС СО РАН, 1994. — С. 3—19.

315. Матвеев A.B., Матвеева Н.П., Крюкова Т.С. Новые памятники эпохи бронзы и раннего железного века в Ингальской долине (по итогам работ 1998 г.) // ВААЭ. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1999. — Вып. 2. — С. 126—135.

316. Матвеев A.B., Сидоров Е.А. Ирменские поселения Новосибирского Приобья // Западная Сибирь в древности и средневековье. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1985. —С. 29—54.

317. Матвеев A.B., Чикунова И.Ю. Поселение Ботники-1в на Нижней Исе-ти // ВААЭ. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1999. — Вып. 2. — С. 44— 50.

318. Матвеева Н.П. Работы Исетской экспедиции // АО 1983 г. — М.: Наука, 1985.— С. 224—225.

319. Матвеева Н.П. Ранний железный век Среднего Притоболья: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1987. — 21 с.

320. Матвеева Н.П. Начальный этап раннего железного века в тоболо-ишимской лесостепи // Западносибирская лесостепь на рубеже бронзового и железного веков. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1989. — С. 77—103.

321. Матвеева Н.П. Саргатская культура на Среднем Тоболе. — Новосибирск: Наука. 1993. — 175 с.

322. Матвеева Н.П. Охранные исследования в Красногорском археологическом микрорайоне II АО 1993 г. — М.: Наука, 1994. — С. 176— 177.

323. Матвеева Н.П., Матвеев A.B., Зах В.А. Археологические путешествия по Тюмени и ее окрестностям. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1994. — 190 с.

324. Матющенко В.И. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья (неолит и бронзовый век). Ч. 3: Андроновская культура на Верхней Оби. — Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1973.-118 с.

325. Матющенко В.И. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья (неолит и бронзовый век). Ч. 4: Еловско-ирменская культура. — Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1974. — 188 с.

326. Мергарт Г. Результаты археологических исследований в Приенисей-ском крае // Изв. Краснояр. отд. РГО. — 1923. — Т. 3, вып. 1. — С. 29—36.

327. Мерперт Н.Я. К вопросу о древнейших круглоплановых укрепленных поселениях Евразии // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. Ill междунар. конф. —Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 1995.— С. 116—119.

328. Могильников В.А. Исследования в Притоболье // АО 1979 г. — М.: Наука, 1980а. — С. 220—221.

329. Могильников В.А. Памятники андроновской культуры на Верхнем Алее // Древняя история Алтая. — Барнаул: Алт. ун-т, 19806. — С. 155—159.

330. Могильников В.А. Локализация поселений эпохи бронзы на Верхнем Алее // Использование методов естественных и точных наук при изучении древней истории Западной Сибири: Тез. докл. — Барнаул: Алт. ун-т, 1983. — С. 67—70.

331. Могильников В.А. Курганы Чистолебяжье // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1984. — С. 27—37.

332. Могильников В.А. Андроновские курганы Гилево-6 // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края: Мат. конф. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. — Вып. 3. — С. 104—108.

333. Могильников В.А. Курганы Корболиха-1 — памятник андроновской культуры в предгорьях Алтая // Древности Алтая. — Горно-Алтайск: Горно-Алт. ун-т, 1998. — С. 29—43.

334. Могильников В.А., Куйбышев A.B. Курганы Чистолебяжье — памятник эпохи бронзы предтаежного Притоболья // Проблемы археологии Евразии. — М.: Наука, 1991,— С. 106—142.

335. Молодин В.И. К вопросу о соотношении кротовской и андроновской культур // Новое в археологии Сибири и Дальнего Востока. — Новосибирск: Наука, 1979. — С. 75—79.

336. Молодин В.И. О связях ирменской культуры с бегазы-дандыбаевской культурой Казахстана // Сибирь в прошлом, настоящем и будущим: Тез. докл. и сообщ. Всесоюз. науч. конф. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1981, — Вып. 3. — С. 15—17.

337. Молодин В.И. Особенности погребального обряда детских захоронений андроновцев Барабинской лесостепи (по материалам могильника Преображенка-3) // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1984. — С. 37—44.

338. Молодин В.И. Бараба в эпоху бронзы. — Новосибирск: Наука, 1985. — 200 с.

339. Молодин В.И. Археологические исследования в Барабинской лесостепи // АО 1996 г. — М.: ИА РАН, 1997. — С. 341—342.

340. Молодин В.И., Нескорое A.B. О связях населения западно-сибирской лесостепи и Казахстана в эпоху поздней бронзы // Маргулановские чтения 1990: Сб. мат. конф. — М.: ИА АН Казахстана, 1992. — Ч. 1. — С. 93—97.

341. Молодин В.И., Новиков A.B. Археологические памятники Венгеровского района Новосибирской области. — Новосибирск, 1998. — 140 с.

342. Молодин В.И., Соболев В.И. Андроновские погребения памятника Преображенка-3 // Изв. СО АН СССР. Сер. обществ, наук. — 1975, — №1, — С. 113—119.

343. Молодин В.И., Чемякина М.А. Поселение Новочекино-3 — памятник эпохи поздней бронзы на севере Барабинской лесостепи // Археология и этнография Южной Сибири. — Барнаул: Алт. ун-т. 1984. — С. 40—62.

344. Нескорое A.B. Могильник Старый Сад // АО 1984 г. — М.: Наука. 1986.1. С. 196—197.

345. Алма-Ата, 1950. — Вып. 2. — С. 143—147.

346. Оболдуева Т.Г. Погребения эпохи бронзы в Ташкентской области //

347. КСИИМК. — 1955. — Вып. 59. — С. 145—149. Оборин В.А. Обсуждение докладов и сообщений по проблеме происхождение ананьинской культурной общности и ее локальных вариантов // Уч. зап. Пермского гос. ун-та. — 1967. — № 148. — С. 216—223.

348. Обыденное М.Ф. Культура населения Южного Урала в конце бронзового века: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — М.: ИА АН СССР, 1981, —18 с.

349. Обыденное М.Ф. Ареал межовской культуры позднего бронзового века и характеристика поселений на Южном Урале // Энеолит и бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1985. С. 120—141.

350. Обыденное М.Ф. Поздний бронзовый век Южного Урала: Учеб. пособие. — Уфа: Башк. ун-т, 1986. — 80 с.

351. Обыденное М.Ф. Межовская культура позднего бронзового века и ее юго-западные связи // Проблемы поздней бронзы и перехода к эпохе железа на Урале и сопредельных территориях: Тез. науч. конф. — Уфа. 1991. — С. 30—33.

352. Обыденное М.Ф. О некоторых общих элементах орнаментов бронзового века и обских угров // Материалы по археологии Южного Урала.

353. Уфа: Башк. ун-т, 1992а. — С. 79—87.

354. Обыденное М.Ф. Урал и Прикамье в позднем бронзовом веке: Автореф. дис. . д-ра ист. наук. — Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 19926.40 с.

355. Обыденное М.Ф. Вопросы угорского этно-культурогенеза по археологическим источникам //XIII Урал, археологическое совещание: Тез. докл. — Уфа: Изд-во "Восточный ун-т", 1996. — С. 56—60.

356. Обыденное М.Ф. У истоков уральских народов: экономика, культура, искусство, этногенез. —Уфа: Изд-во "Вост. ун-т", 1997. — 202 с.

357. Обыденное М.Ф., Шорин А.Ф. История изучения черкаскульской и ме-жовской культур Урала эпохи поздней бронзы: Препринт. — Екатеринбург: ИИАУрО РАН, 1994. — 51 с.

358. Обыденное М.Ф., Шорин А.Ф. Археологические культуры позднего бронзового века древних уральцев (черкаскульская и межовская культуры). — Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1995. — 196 с.

359. Обыденное М.Ф., Шорин А.Ф., Варов AM., Косинцее П.А. Хозяйство населения черкаскульской и межовской культур Урала эпохи поздней бронзы: Препринт. — Екатеринбург: УрО РАН, 1994. — 114 с.

360. Оразбаее A.M. Северный Казахстан в эпоху бронзы // Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1958. — Т. 5. — С. 216—294.

361. Оразбаее A.M. Памятники эпохи бронзы Центрального Казахстана // Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1959. — Т. 7. — С. 59—74.

362. Оразбаее A.M. Поселение Чаглинка (Шагалалы). Некоторые формы и типы жилищ // По следам древних культур Казахстана. — Алма-Ата: Наука, 1970. — С. 129—146.

363. Оразбаее A.M., Толеубаее А.Т. Новые андроновские памятники Семипалатинской области // Маргулановские чтения 1990: Сб. мат. конф. — М.: ИА АН Казахстана, 1992. — Ч. 1. — С. 104—109.

364. Оранский И.М. Введение в иранскую филологию. — М.: Наука, 1988.—392 с.

365. Орлова Л.А. Голоцен Барабы (стратиграфия и радиоуглеродная хронология)— Новосибирск: Наука, 1990. — 128 с.

366. Орлова Л.А. Радиоуглеродное датирование археологических памятников Сибири и Дальнего Востока // Методы естественных наук в археологических реконструкциях. — Ч. 2. — Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 1995. — С. 207—232.

367. Отчет о раскопках курганов в Челябинском уезде Оренбургской губернии учителя Сухомесовской школы Челябинской станицы Михаила Петровича Черноскутова в 1908 г. // Тр. Оренбург, учен, архивной комиссии. — 1911. — Т. 23. — С. 302—305.

368. Отчеты Археологической комиссии за 1911 г. — Пгр., 1914.

369. Отчеты Археологической комиссии за 1913—1915 гг. — Пгр., 1918.

370. Петрин В.Т., Нохрина Т.И., Шорин А.Ф. Археологические памятники Аргазинского водохранилища (эпохи камня и бронзы). — Новосибирск: Наука, 1993. — 212 с.

371. Подгаецкий Г.В. Краткий отчет о работах Орской экспедиции // СА. — 1937. — № 4. — С. 332—335.

372. Подгаецкий Г.В. Могильник эпохи бронзы близ г. Орска // МИА. — 1940. — №1, — С. 69—82.

373. Потемкина Т.М. К вопросу о соотношении федоровских и алакульских комплексов // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1973. — С. 53—64.

374. Потемкина Т.М. Керамические комплексы Алексеевского поселения на р. Тобол // СА. — 1975. — № 1. — С. 35—50.

375. Потемкина Т.М. Камышное-И — многослойное поселение эпохи бронзы на р. Тобол // КСИА. — 1976. — Вып. 147. — С. 97—106.

376. Потемкина Т.М. О соотношении алексеевских и замараевских комплексов в лесостепном Зауралье // СА. — 1979а. — № 2. — С. 19—30.

377. Потемкина Т.М. Топографическая и гидрографическая приуроченность поселений эпохи бронзы в Среднем Притоболье // Особенности естественно-географической среды и исторические процессы в Западной Сибири. — Томск: Изд-во Томск, ун-та, 19796. — С. 58—60.

378. Потемкина Т.М. О соотношении типов раннеалакульской керамики в Притоболье // КСИА. — 1982. — Вып. 169. — С. 44—53.

379. Потемкина Т.М. Алакульская культура // СА. — 1983а. — № 2. — С. 13—33.

380. Потемкина Т.М. О происхождении алакульской культуры в Притоболье // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 19836. — С. 8—21.

381. Потемкина Т.М. Бронзовый век лесостепного Притоболья. — М.: Наука, 1985. — 376 с.

382. Потемкина Т.М. Проблемы связей и смены культур населения Зауралья в эпоху бронзы (ранний и средний этапы) // РА. — 1995а. — №1. — С. 14—27.

383. Потемкина Т.М. Проблемы связей и смены культур населения Зауралья в эпоху бронзы (поздний и финальный этапы) // РА. —19956. — №2. — С. 14—27.

384. Потемкина Т.М., Ковалева В.Т. О некоторых актуальных проблемах эпохи неолита—ранней бронзы лесостепной и лесной зоны Урала. По материалам V полевого симпозиума (Тюмень, 1991 г.) // РА. — 1993. — № 1. — С. 250—260.

385. Растительный покров Западно-Сибирской равнины / Ильина И.С., Лапшина Е.И., Лавренко H.H. и др. — Новосибирск: Наука, 1985. — 251 с.

386. Рахимов С.А. Андроновская стоянка и могильник на р. Сыде (Красноярский край)// КСИА. — 1968. — Вып. 114. — С. 70—75.

387. Ригведа. Мандалы I—IV. — М.: Наука, 1989. — 768 с.

388. Рикман ЭЛ. Жилище племен Черняховской культуры Днестровско-Прутского междуречья // Древнее жилище племен Восточной Европы. — М.: Наука, 1975. — С. 50—87.

389. Рудь Н.М. Палеоантропологические материалы эпохи бронзы из могильника Такталачук // Об исторических памятниках по долинам Камы и Белой. — Казань: КФ АН СССР, 1981. — С. 71—93.

390. Рузавин Г.И. Роль и место абдукции в научном исследовании // Вопросы философии. — 1998. — № 1. — С. 50—57.

391. Рыбаков Б. А. Историзм археологии // КСИА. — 1978. — Вып. 152. — С. 5—7.

392. Рыков П.С. Работы в совхозе "Гигант" (Караганда) // Изв. ГАИМК. — 1935.— Вып. 110.— С. 40—68.

393. Савинов Д.Г., Бобров В.В. Титовский могильник (к вопросу о памятниках эпохи поздней бронзы на юге Западной Сибири) // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. — Новосибирск: Наука, 1978. — С. 47—62.

394. Савинов Д.Г, Бобров В.В. Титовский могильник эпохи поздней бронзы на реке Ине // Проблемы западно-сибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. — Новосибирск: Наука, 1981. — С. 122—135.

395. Савинов Д.Г., Бобров В.В. Курганы андроновской культуры могильника Юрман-1 в Западной Сибири // Археологические вести. — СПб.: ИИМК РАН, 1995а. — № 4. — С. 83—90.

396. Сальников К.В. Андроновский курганный могильник у с. Федоровки // МИА. — 1940. — № 1. — С. 58—67.

397. Сальников К.В. Замараевское селище // Первое Урал, археологическое совещание. — Молотов, 1948а. — С. 41—46.

398. Сальников К.В. К вопросу о стадиях в памятниках андроновской культуры // Первое Урал, археологическое совещание. — Молотов, 19486.— С. 21—26.

399. Сальников К.В. Бронзовый век Южного Зауралья (андроновская культура) // МИА. — 1951. — № 21. — С. 94—151.

400. Сальников К.В. Курганы на озере Алакуль // МИА. — 1952. — № 24. — С. 51—71.

401. Сальников К.В. Андроновские поселения Зауралья // СА. — 1954. — № 20. — С. 213—252.

402. Сальников К.В. Кипельское селище // СА. — 1957. №27. — С. 193— 208.

403. Сальников К.В. Некоторые сведения об эпохе бронзы в Южной Башкирии // Башкирский археологический сб. — Уфа, 1959а. — С. 30— 46.

404. Сальников К.В. Раскопки у с. Ново-Бурино (1948 г.). // СА. — 19596. — №29—30.— С. 172—185.

405. Сальников К.В. Опыт классификации керамики лесостепного Зауралья // СА. — 1961. — № 2. — С. 37—48.

406. Сальников К.В. Царев Курган на р. Тоболе // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1962. — Вып. 2. — С. 38—41.

407. Сальников К.В. Некоторые вопросы истории лесного Зауралья в эпоху бронзы // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1964. — Вып. 6. — С. 5— 23.

408. Сальников К.В. Очерки древней истории Южного Урала. — М.: Наука, 1967. —408 с.

409. Семенов СЛ. Системный подход и "Аналитическая археология" Д. Кларка // КСИА. — 1978. — Вып. 152. — С. 43^8.

410. Семочкина Т.Г., Рябогина Н.Е. Палинологическая характеристика разреза кургана 15 Чистолебяжского могильника // ВААЭ. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1999.— Вып. 2.— С. 115—120.

411. Сергеев А. С. Поселение Заводоуковское-10 — новый памятник барха-товской культуры лесостепного Притоболья // Проблемы бронзы и перехода к эпохе железа на Урале и сопредельных территориях. — Уфа: Башк. ун-т, 1991. — С. 55—58.

412. Сидоров ЕЛ. О земледелии ирменской культуры (по материалам лесостепного Приобья) // Палеоэкономика Сибири. — Новосибирск: Наука, 1986.— С. 54—65.

413. Синицын И.В. Археологические исследования в Западном Казахстане// Тр. ИИАЭ АН КазССР. — Алма-Ата, 1956. — Т. 1. — С. 87— 139.

414. Ситников С.М. Некоторые результаты исследования поселения Советский Путь-1 // Древние поселения Алтая. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1998. — С. 71—84.

415. Смирнов А.П. К вопросу об археологической культуре // СА. — 1964. — №4.— С. 3—17.

416. Смирнов К.Ф. Проблема происхождения ранних сарматов // СА. — 1957.— № 3. — С. 3—19.

417. Смирнов К.Ф. Археологические данные о древних всадниках Поволж-ско-Уральских степей // СА. — 1961. — № 1. — С. 46—72.

418. Смирнов К.Ф., Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических открытий. — М.: Наука, 1977. — 84 с.

419. Смирнов H. Г. Ландшафтная интерпретация новых данных по фауне андроновских памятников Зауралья // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1975. — Вып. 13. — С. 32—40.

420. Сорокин B.C. Археологические памятники северо-западной части Ак-тюбинской области // КСИИМК. — 1958. — Вып. 71. — С. 78—85.

421. Сорокин B.C. Жилища поселения Тасты-Бутак // КСИА. — 1962а. — Вып. 91. — С. 51—60.

422. Сорокин B.C. Могильник бронзовой эпохи Тасты-Бутак 1 в Западном Казахстане // МИА. — 19626. — № 120. — 207 с.

423. Сотникова C.B. Некоторые черты алакульской погребальной обрядности // Археология Западной Сибири: Тез. докл. Омск. обл. науч. конф. "История, краеведение и музееведение Западной Сибири". — Омск: Омск, ун-т, 19886. — С. 14—16.

424. Сотникова C.B. Погребальный обряд андроновского населения по материалам могильника Ермак-IV // Обряды народов Западной Сибири. — Томск: Томск, ун-т, 1990. — С. 17—25.

425. Старков В.Ф. Кокшарово-1 — многослойный памятник неолита и бронзы в Среднем Зауралье // СА.— 1970. — № 1. — С. 97—108.

426. Стефанов В.И. Исследование андроновских поселений в Тюменской области // АО 1979 г. — М.: Наука, 1980. — С. 234—235.

427. Стефанов В.И. Поселения алакульской культуры Южного Урала // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала. — Челябинск: СПЛИАЦ "Аркаим", Чел. ун-т, 1996. — С. 43—63.

428. Стефанов В.И., Днепров С.А., Корочкова О.Н. Курганы федоровского типа могильника Урефты-1 // СА. — 1983. — № 1. — С. 155—166.

429. Стефанов В.И., Корочкова О.Н. Поселения заключительного этапа бронзового века на р. Тобол // Древние поселения Урала и Западной Сибири — Свердловск: Урал, ун-т, 1984. — С. 79—90.

430. Стефанов В.И., Стефанова Н.К. О соотношении кротовских и андро-новских комплексов // Археология Волго-Уральских степей. — Челябинск: Челяб. ун-т, 1990. — С. 128—139.

431. Стефанова Н.К. Кротовская культура в Среднем Прииртышье // Материальная культура древнего населения Урала и Западной Сибири. — Свердловск: Урал, ун-т, 1988. — С. 53—75.

432. Стоколос B.C. Периодизация памятников эпохи бронзы в Южном Зауралье // V Урал, археологическое совещание: Тез. докл. и сообщ. — Сыктывкар, 1967. — С. 38—39.

433. Стоколос B.C. Памятник эпохи бронзы — могильник Черняки-il // Учен. зап. Перм. гос. ун-та. — 1968а. — № 191. — С. 210—220.

434. Стоколос B.C. Поселение эпохи бронзы Черняки II // Археология и этнография Башкирии. —Уфа, 19686.— Т. 3. — С. 32—37.

435. Стоколос B.C. О стратиграфии поселения Кипель // СА. — 1970. — № 3. — С. 193—198.

436. Стоколос B.C. Культура населения бронзового века Южного Зауралья (хронология и периодизация). — М.: Наука, 1972. — 168 с.

437. Стоколос B.C. Существовал ли новокумакский горизонт? // CA. — 1983. — № 2. — С. 257—264.

438. Стоянов В.Е. О могильниках зауральско-западносибирской лесостепи (ранний железный век) // ВАУ. — Свердловск: Урал. ун-т. 1973. — Вып. 12. —С. 44—57.

439. Татаринцева Н.С. Керамика поселения Вишневка-1 в лесостепном Приишимье // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1984. — С. 104—113.

440. Татаурова П.В., Полеводов A.B., Труфанов А.Я. Алексеевка XXI — памятник эпохи поздней бронзы предтаежного Прииртышья // Археологические микрорайоны Западной Сибири. — Омск. Омск, ун-т, 1997.— С. 162—191.

441. Теплоухов С.А. Следы доисторической жизни в Минусинском крае // Географический вестник. — Пб., 1922. — Т. 1, вып. 2/3. — С. 27— 29.

442. Теплоухов С.А. Отчетная выставка Этнографического отдела за 1923 г. — Пб.: Гос. Русский музей, 1924. — С. 10.

443. Теплоухов С.А. Палеоэтнологические исследования в Минусинском крае // Этнографические экспедиции 1924 и 1925 гг. — Л.: Гос. Русский музей, 1926. — С. 88—94.

444. Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае // Материалы по этнографии. —Л.: Гос. Русский музей, 1927. —Т. 3, вып. 2. — С. 57—112.

445. Теплоухов С.А. Андроновская культура // Сибирская советская энциклопедия. — Новосибирск, 1929а.— Т. 1. — С. 115.

446. Теплоухов С.А. Древнеметаллические культуры Минусинского края // Природа. — 19296. — № 6. — С. 539—552.

447. Теплоухов С.А. Опыт классификации бронзовых металлических культур Минусинского края // Материалы по этнографии. — Л.: Гос. Русский музей, 1929в. — Т. 4, вып. 2. — С. 41—62.

448. Ткачев A.A. Исследования Карагандинского музея // АО 1985 г. — М.: Наука, 1987а. — С. 582.

449. Ткачев A.A. Периодизация и хронология алакульских памятников Центрального Казахстана // Вопросы периодизации археологических памятников Центрального и Северного Казахстана. — Караганда: Караганд. ун-т, 19876. — С. 25—35.

450. Ткачев A.A. Культура населения Центрального Казахстана в эпоху развитой бронзы: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — М.: ИА АН СССР, 19916.— 26 с.

451. Ткачев A.A. К проблеме алакульско-федоровских контактов // Маргу-лановские чтения 1990: Сб. мат. конф. — М.: ИА АН Казахстана, 1992а. — Ч. 1, —С. 117—123.

452. Ткачев A.A. К проблеме миграций в андроновскую эпоху // Маргула-новские чтения: Тез. — Петропавловск: ИА АН Казахстана, 19926.— С. 51—53.

453. Ткачев A.A., Винокурова Е.И. Могильник эпохи бронзы Маринка // Археология и этнография Сибири и Дальнего Востока. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1994. — С. 53—55.

454. Ткачев A.A., Ткачева H.A. Березовский могильник//Археология и этнография Сибири и Дальнего Востока. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1994. — С. 51—53.

455. Ткачев A.A., Ткачева H.A. Итоги исследования археологических памятников Усть-Каменогорского микрорайона // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — Тюмень: ИПОС СО РАН, 1999. — Вып. 2. — С. 136—145.

456. Ткачев В.В. О соотношении синташтинских и петровских погребальных комплексов в степном Приуралье II Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Мат. III междунар. конф. — Ч. V, кн. 1. — Челябинск: Чел. ун-т, 1995. — С. 168—170.

457. Ткачев В.В. Раскопки в Восточном Оренбуржье // АО 1996 г. — М: ИА РАН, 1997. — С. 285—286.

458. Ткачев В.В. К проблеме происхождения петровской культуры // Археологические памятники Оренбуржья. — Оренбург: Оренбург, пед. ун-т, 1998. — Вып. 2. — С. 38—56.

459. Ткачева H.A. Памятники эпохи бронзы Верхнего Прииртышья: Авто-реф. дис. . канд. ист. наук. — Барнаул: Алт. ун-т, 1997. — 19 с.

460. Ткачева H.A., Брындина Ю.А. Поселение эпохи бронзы Барашки-1 // Археология и этнография Сибири и Дальнего Востока. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1994. — С. 55—57.

461. Третьяков П.Н. Археологические культуры и этнические общности // Теоретические основы советской археологии: Тез. докл. на теор. семинаре ЛОИА АН СССР. — Ленинград: АН СССР, 1969. — С. 28—33.

462. Троицкая Т.Н. Памятники андроновской культуры (по материалам Новосибирской археологической экспедиции) // Из истории Западной Сибири. — Новосибирск: Новосиб. пед. ин-т, 1969. — С. 3—20.

463. Троицкая Т.Н. О культурных связях населения Новосибирского Приобья в VII—VI вв. до н.э. // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. — Томск: Томск, ун-т, 1970. — С. 150—163.

464. Троицкая Т.Н. Лесостепное Притоболье в раннем железном веке: Ав-тореф. дис. . д-ра ист. наук. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1981,— 38 с.

465. Троицкая Т.Н. Завьяловская культура и ее место среди лесостепных культур Западной Сибири // Западная Сибирь в древности и средневековье. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1985. — С. 54—68.

466. Троицкая Т.Н., Молодин В.И., Соболев В.И. Археологическая карта Новосибирской области. — Новосибирск: Наука, 1980. — 184 с.

467. Троицкая Т.Н., Софейков О.В. Памятник Крохолевка-13 как исторический источник эпохи развитой и поздней бронзы // Проблемы археологии и этнографии Южной Сибири. — Барнаул: Алт. ун-т, 1990. — С. 63—72.

468. Труфанов А.Я. Жертвенное место Хутор-Бор-1 (о культурно-хронологическом своеобразии памятников эпохи поздней бронзы лесного Прииртышья) // Этнокультурные процессы в Западной Сибири. — Томск: Томск, ун-т, 1983. — С. 63—76.

469. Труфанов А.Я. Материалы к происхождению и развитию красноозер-ской культуры лесного Прииртышья // Проблемы этнической истории тюркских народов Сибири и сопредельных территории. — Омск: Омск, ун-т, 1984. — С. 57—77.

470. Уманский А.П. Новые памятники андроновской культуры на Алтае // Изв. лаб. археологических исследований. — Кемерово: Кем. пед. ин-т, 1967. — Вып. 1. — С. 96—100.

471. Уманский А.П. Андроновская могила на Елбане близ Нечунаево // Изучение памятников археологии Алтайского края: Мат. конф. — Барнаул, 1995. — Вып. 5, ч. 2. — С. 61—65.

472. Усманова Э.Р. К вопросу о биритулизме в погребальном обряде племен андроновской общности Сары-Арки // Вопросы периодизации археологических памятников Центрального и Северного Казахстана. — Караганда: Караганд. ун-т, 1987. — С. 43—48.

473. Усманова Э.Р. Знаковый код в погребальном обряде могильника Лиса-ковский // Хронология и культурная принадлежность памятниковкаменного и бронзового веков Южной Сибири: Тез. докл. и сообщ. науч. конф. — Барнаул: Алт. ун-т, 1988. — С. 83—84.

474. Усманова Э.Р. Дифференцированный подход к умершему в погребальном обряде (по материалам могильника Лисаковский) // Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. — Омск: Омск, ун-т, 1992а.—С. 87—89.

475. Усманова Э.Р. Дифференцированный подход к умершему в погребальном обряде (по материалам могильника Лисаковский) // Мар-гулановские чтения 1990: Сб. мат. конф. — М.: ИА АН Казахстана, 19926. — Ч. 1. — С. 97—104.

476. Усманова Э.Р., Варфоломеев В.В. Уйтас-Айдос — могильник эпохи бронзы // Вопросы археологии Казахстана. — Алматы, Москва, 1998. — Вып. 2. — С. 46—60.

477. Федорова-Давыдова ЭЛ. Андроновское погребение XV—XIII вв. до н.э. (к вопросу о периодизации андроновской культуры) // Тр. ГИМ. — 1960. — Вып. 37. — С. 56—59.

478. Федорова-Давыдова ЭЛ. Новые памятники эпохи неолита и бронзы в Оренбургской области // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1962. — Вып. 2.— С. 16—20

479. Федорова-Давыдова ЭЛ. К проблеме андроновской культуры // Проблемы археологии Урала и Сибири. — М.: Наука, 1973а. — С. 133—152.

480. Федорова-Давыдова ЭЛ. Обряд трупосожжения у срубно-алакульских племен Оренбуржья // Проблемы археологии Урала и Сибири. — М.: Наука, 19736. — С. 165—173.

481. Фомина В.И. Селище у Спасского моста // Археология и этнография Башкирии. — Уфа, 1964. — Т. 2. — С. 207—211.

482. Формозов A.A. Археологические памятники в районе Орска // КСИИМК,— 1951а. — Вып. 36. — С. 115—121.

483. Формозов A.A. К вопросу о происхождении андроновской культуры II КСИИМК. — 19516. — Вып. 39. — С. 3—18.

484. Фосс М.Е. О терминах "неолит", "бронза", "культура" // КСИА. — 1949. — Вып. 29. — С. 33—47.

485. Хабарова C.B. К вопросу об обряде сожжения в алакульской погребальной традиции (по материалам могильника Ермак-4) // Культур-ногенетические процессы в Западной Сибири: Тез. докл. — Томск: Томск, ун-т, 1993. — С. 47^9.

486. Хабарова C.B. Культурно-хронологическое соотношение алакульского и федоровского западного комплексов // Тобольский исторический сб. — Тобольск: Тоб. пед. ин-т, 1997. — Вып. 2, ч. 1. — С. 92—102.

487. Хабдулина М.К., Виноградов Н.Б., Зданович С.Я. Исследования на р. Берсуат // АО 1977 г. — М.: Наука, 1978. — С. 199—200.

488. Хлобыстин Л. П. Липовая Курья — поселение "андроноидной" культуры Южного Зауралья // КСИА. — 1968. — Вып. 114. — С. 76—83.

489. Хлобыстин Л.П. Поселение Липовая Курья в Южном Зауралье. — Л.: Наука, 1976. —64 с.

490. Хлобыстина М.Д. К вопросу о "биритуальных" обрядах в андроновских могильниках // Южная Сибирь в скифо-сарматскую эпоху. — Кемерово: Кем. ун-т, 1976. — С. 8—15.

491. Хлобыстина М.Д., Хлобыстин Л.П. Литейная форма из Южного Зауралья // СА. — 1967. — № 2. — С. 236—240.

492. Хлопин И.Н. Юго-западная Туркмения в эпоху поздней бронзы. По материалам Сумбарских могильников. — Л.: Наука, 1983. — 243 с.

493. Хлопин И.Н. Доска Неварташир (к истокам календаря) // Природа. — 1988. — № 6.— С. 72—79.

494. Хотинский H.A. Голоцен Северной Евразии. — М.: Наука, 1977. — 200 с.

495. Хотинский H.A., Волкова B.C., Левина Т.П. и др. Хронология, периодизация и палеогеография голоцена Западной Сибири // Особенности естественно-географической среды и исторические процессы в Западной Сибири. — Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1979. — С. 10—12.

496. Хотинский H.A., Немкова В.К., Сурова Т.Г. Главные этапы развития растительности и климата Урала в голоцене // Археологические исследования Севера Евразии. — Свердловск: Урал, ун-т, 1982. — С. 145—153.

497. Худяков Ю.С. Аксиологические аспекты выделения археологической культуры // Исторические чтения памяти М.П. Грязнова: Тез. докл. конф. — Омск: Омск, ун-т, 1987. — С. 40—42.

498. Чебакова Т.Н. Андроновские поселения верховьев р. Увельки // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1975а. — Вып. 13. — С. 92—108.

499. Чебакова Т.Н. Жилые сооружения поселений эпохи бронзы юга Челябинской области // Новейшие открытия советских археологов: Тез. докл. —Киев: ИА АН УССР, 19756, —Ч. 1, —С. 123—124.

500. Чемякин Ю.П. Поселение эпохи бронзы Мирный-IV // ИИС. — Томск: Томск, ун-т, 1974. — Вып. 15. — С. 50—55.

501. Чемякин Ю.П. Новое поселение андроновского времени в Южном Зауралье //АО 1975 г. — М.: Наука, 1976. — С. 206—207.

502. Чемякин Ю.П. Работы Нефтепроводного отряда в Челябинской области // АО 1977 г. — М.: Наука, 1978. — С. 201—202.

503. Чемякин Ю.П., Кокшаров С.Ф. Поселения начала I тыс. до н.э. на Барсовой Горе // Древние поселения Урала и Западной Сибири. — Свердловск: Урал, ун-т, 1984. — С. 115—130.

504. Чернецов В.Н. Древняя история Нижнего Приобья // МИА. — 1953. — № 35.— С. 7—71.

505. Чернецов В.Н. К вопросу о месте и времени формирования уральской (финно-угро-самоедской) общности // Congressus intepnationalis fenno-ugristarum Budapestini habitus. — Budapest, 1963. — P. 405— 411.

506. Черников С. С. Роль андроновской культуры в истории Средней Азии и Казахстана // КСИЭ. — 1957. —Вып. 26. — С. 28—33.

507. Черников С.С. Восточный Казахстан в эпоху бронзы // МИА. — 1960. — № 88.-272 с.

508. Черных E.H. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья. — М.: Наука, 1970.— 180 с.

509. Черных E.H., Кузьминых C.B., Лебедева ЕЮ. и др. Археологические памятники эпохи бронзы на Карталах (поселение Горный и другие) // РА. — 1999. — № 1. — С. 77—102.

510. Членова Н.Л. Хронология памятников карасукской эпохи. — М.: Наука, 1972.— 248 с.

511. Членова Н.Л. Андроновские и ирменское погребения могильника Змеевка (Северный Алтай) // КСИА. — 1976а. — Вып. 147. — С. 76— 83.

512. Членова Н.Л. Пути и распространение связей древних культур Поволжья и Приуралья в эпоху поздней бронзы // Проблемы археологии Поволжья и Приуралья (неолит и бронзовый век). — Куйбышев, 19766.— С. 78—80.

513. Членова Н.Л. О природе черкаскульской культуры // Тез. докл. 6-го Урал, археологическое совещание. — М.: ИА АН СССР, 1977. — С. 44—46.

514. Членова Н.Л. Археологические материалы к вопросу о контактах фин-но-угров с индо-иранцами // Вопросы финно-угроведения: Тез. докл. на XVI Всесоюз. конф. финно-угроведов. — Сыктывкар: Коми филиал АН СССР, 1979. — С. 48.

515. Членова Н.Л. Распространение и пути связей древних культур Восточной Европы, Казахстана, Сибири и Средней Азии в эпоху поздней бронзы // Средняя Азия и ее соседи в древности и средневековье. История и культура. — М.: Наука, 19816. — С. 22—32.

516. Членова Н.Л. Связи культур Западной Сибири с культурами Приуралья и Среднего Поволжья в конце эпохи бронзы и в начале железного века // Проблемы западно-сибирской археологии. Эпоха железа. — Новосибирск: Наука, 1981 в. — С. 4—42.

517. Членова Н.Л. Основы хронологии андроновских памятников федоровского типа // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск: Башк. ун-т, 1983. — С. 22—34.

518. Членова H.J1. Археологические материалы к вопросу об иранцах дос-кифской эпохи и индоиранцах // СА. — 1984. — № 1. — С. 88—103.

519. Шамшин А.Б. Эпоха поздней бронзы и переходное время в Барнауль-ско-Бийском Приобье (XII—VI вв. до н.э.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. — Кемерово: Кем. ун-т, 1988. — 16 с.

520. Шамшин А.Б., Брусник Н.Д. Новые материалы эпохи поздней бронзы из Кулунды // Охрана и использование археологических памятников Алтая: Тез. докл. и мат. конф. — Барнаул: Краевое отд. ВО-ОПИиК, Алт. ун-т, 1990. — С. 49—51.

521. Шамшин А.Б., Ченских O.A. Новый памятник андроновской культуры в Верхнем Приобье // Археология и этнография Сибири и Дальнего Востока. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1994. — С. 47—50.

522. Шевченко A.B. Об антропологических особенностях носителей черка-скульской культуры // Проблемы археологии Поволжья и Приура-лья (неолит и бронзовый век). — Куйбышев, 1976. — С. 84—86.

523. Шевченко A.B. Еще раз об антропологическом облике черкаскульцев // Тез. докл. 6-го Урал, археологического совещания. — М.: ИА АН СССР, 1977.— С. 35—37.

524. Шевченко A.B. Антропологическая характеристика населения черка-скульской культуры и вопросы его расогенеза // Современные проблемы и новые методы в антропологии. — Л.: Наука, 1980. — С. 163—183.

525. Шилов С.Н. Раскопки Субботинского могильника бронзового века //АО 1997 г. — М.: Эдиториал УРСС, 1999. — С. 239—240.

526. Шорин А.Ф. Черкаскульская керамика поселений Аргазинского водохранилища // ВАУ. — Свердловск: Урал, ун-т, 1981. — С. 84—87.

527. Шорин А.Ф. К вопросу об относительной хронологии черкаскульских памятников Южного Зауралья // Бронзовый век Южного Приура-лья. — Уфа: Башк. пед. ин-т, 1985. — С. 88—100.

528. Шорин А.Ф. Среднее Зауралье в эпоху развитой и поздней бронзы: Автореф. дис. . канд. ист. наук. — Новосибирск: ИИФиФ СО АН СССР, 1988. — 26 с.

529. Шорин А.Ф. Основания датировки древностей черкаскульского и ме-жовского типов // Проблемы хронологии и периодизации археологических памятников Южной Сибири: Тез. докл. Всесоюзн. науч. конф. — Барнаул: Апт. ун-т, 1991. — С. 85—86.

530. Шорин А.Ф. Миграции черкаскульцев: некоторые их причины и последствия // Материалы по археологии Южного Урала. — Уфа: Башк. ун-т, 1992. — С. 73—78.

531. Шорин А.Ф., Полушкин Н.А., Вохменцев М.П. Исследования поселения Алабуга-1 (хутор Андроник) // Археологические открытия Урала и Поволжья. — Сыктывкар: Коми НЦ УрО АН СССР, 1989. — С. 165—167.

532. Эпоха бронзы лесной полосы СССР. Археология СССР — М.: Наука, 1987.—472 с.

533. Юровская В.Т. Классификация и относительная хронология археологических памятников эпохи бронзы на Андреевском озере у г. Тюмени// ВАУ.— Свердловск: Урал, ун-т, 1973. — Вып. 12. — С. 3— 20.

534. Юровская В.Т., Сосновкин И.Н. Поселение эпохи бронзы на северном берегу озера Андреевского близ г. Тюмени // Вопросы истории Западной Сибири. — Тюмень: Тюм. ун-т, 1974. — Вып. 1. — С. 98— 111.

535. Heikel A. Antiquites de la Siberie Accidéntale. — Helsingfors, 1894. — 131 p.

536. Herskovits M. Cultural Anthropology. — N.-Y., 1955.

537. Matveev A. V. Radiocarbon chronology of archaeological cultures of Andro-novskaya community in Trans-Urals region // VII Nordic conference on the application of scientific methods in archaeology: Abstracts. — Sa-vonlinna, 1996. — P. 51—52.

538. Stuiver M., Pearson G.W. High-precision Decadal Calibration of the Radiocarbon Time Scale, AD 1950 — 2500 ВС // Radiocarbon. — 1986. — Vol. 28, № 2B. — P. 863—910.