Литературная позиция Е.А. Баратынского 1820 - первой половины 1830-х годов

Хитрова, Дарья Михайловна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Литературная позиция Е.А. Баратынского 1820 - первой половины 1830-х годов

Год: 2005
Автор научной работы: Хитрова, Дарья Михайловна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Москва
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

Диссертация по филологии на тему 'Литературная позиция Е.А. Баратынского 1820 - первой половины 1830-х годов'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Литературная позиция Е.А. Баратынского 1820 - первой половины 1830-х годов"

/Г'

н. с

На правах рукописи

Хитрова Дарья Михайловна

Литературная позиция Е.А. Баратынского 1820-первой половины 1830-х годов

Специальность 10. 01.01 - Русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва-2005

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, профессор Д.П. Бак Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор А. М. Песков кандидат филологических наук Е.Э. Лямина

Ведущая организация

Санкт-Петербургский государственный университет

Защита состоится 26 мая 2005 года, в_ ...СОВ на заседании диссертационного совета Д

212.198.04 в Российском государственном гуманитарном университете по адресу: 125627, Москва, Миусская пл., д. 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета

Автореферат разослан

2005 года

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук

В.Я. Малкина

Актуальность темы и степень исследованности вопроса. Поэзия пушкинской эпохи является в истории русской литературы одним из наиболее изученных участков, что нисколько не снижает интереса исследователей к данной проблематике. Специальное изучение творчества Баратынского также было начато давно и может считаться достаточно разработанным: стоит вспомнить хотя бы труды М.Л. Гофмана по составлению первого полного собрания сочинений поэта, комментарии Е.Н. Купреяновой и И.Н.Медведевой к первому изданию Баратынского в серии «Библиотека поэта», работы Л.Я. Гинзбург, Г. Хетсо, В.Э. Вацуро, И.Л. Альми, С.Г. Бочарова, А.М. Пескова, В.Ляпунова, И.А. Пилыцикова, Н.Н. Мазур и других ученых. Эстетические воззрения поэта также никогда не исчезали из фокуса исследовательского интереса; в 1981 г. была даже выпущена антология металитературных высказываний Баратынского, составленная Е.Н. Лебедевым.

Однако вопрос о позиции Баратынского в современной ему литературной полемике и отражения данной позиции в его творчестве полного освещения не получил. Косвенной причиной этой лакуны можно считать самую историю изучения Баратынского: возрождение интереса к его сочинениям после затянувшегося периода, когда отношение к поэту как второстепенному и устаревшему определялось преимущественно оценкой, данной двум его сборникам Белинским, началось с работ С.А. Андреевского, Ю.Н. Верховского, В.Я. Брюсова, для которых стихи Баратынского оказались не только предметом историко-литературного изучения, но и аргументом в текущих литературных баталиях - так, Ю.Н. Верховский пришел к выводу о «символизме», присущем, по его мнению, поэзии Баратынского. Тем самым с самого начала научного осмысления творчества Баратынского была задана искажающая оптика исследований, диктовавшая извлечение поэзии Баратынского как опередившей свой век из современной для нее литературной среды и последующее изучение его творчества вне связи с литературным процессом 1820-1840-х гг. и - как следствие - доминирование имманентного (или в раннесоветские годы -вульгарно-социологического) анализа. На недостаточное внимание к историко-

литературным реалиям соответствующей эпохи в изучении творчества Баратынского повлияла, конечно, и собственная литературная маска Баратынского - представителя «индивидуальной» поэзии, поэта «необщего выраженья», заставившая многих ученых искать истоки его поэтики и эстетической позиции в индивидуальном мировоззрении и личных душевных переживаниях. Работы, посвященные изучению творчества Баратынского в литературном контексте пушкинской эпохи, составили немногие исключения и не сумели восполнить пробела - так, в монографии Л. Г. Фризмана динамика литературной позиции Баратынского была описана как путь от романтизма к реализму, что на сегодняшнем этапе изучения литературы первой половины XIX в. не представляется убедительным. Баратынского также почти обошли вниманием формалисты; единственным исключением явилась газетная заметка Б.М. Эйхенбаума к 100-летию со дня смерти поэта.

Вопрос об источниках и значении эстетических взглядов Баратынского в его поэтической практике также далеко не был исчерпан исследователями; так, например, эстетика «легкой поэзии», столь важная, как мы пытаемся показать в диссертации, для Баратынского на протяжении всего его литературного пути, обыкновенно описывается лишь как основа раннего этапа его творчества. Этот период вообще до последнего времени почти не привлекал к себе внимания литературоведов; ранняя лирика (за исключением элегий) подчас трактовалась как не самый существенный для последующего творчества след «ученичества» молодого Баратынского, не отмеченный оригинальностью его поздних сочинений. Тем самым, разбивалась цельность литературного облика поэта: его творчество оказывалось разделенным на два почти не связанных между собой и неравных по длительности и художественной ценности этапа. В настоящей же диссертации ранняя лирика Баратынского описывается как полноценная часть его литературной биографии, в которой были заложены основы литературной позиции поэта в последующие периоды творчества.

Вышеописанные тенденции была преодолена только в 1960-70-ые гг. с появлением работ И.Л. Альми, С.Г. Бочарова, В.Э. Вацуро, Ю.В. Манна,

Г.Хетсо и других ученых, а в последующие годы в трудах нового поколения литературоведов: A.M. Пескова, ИАПилыцикова, Н.Н. Мазур и так далее. Однако задача последовательной и подробной реконструкции литературной позиции поэта в этих работах - в основном, в силу локального характера избранных исследователями тем - так и не была решена. Исключениями в этом ряду стоит признать лишь обширный труд Г. Хетсо, чей объем не всегда соответствует концептуальности подхода, а также статью В.Э. Вацуро «Баратынский» в многотомной «Истории русской литературы» и две вступительные статьи A.M. Пескова к вышедшим под его редактурой «Летописи жизни и творчества ЕАБоратынского» и 1 тому «Полного собрания сочинений и писем ЕА Боратынского», которые, сообщая читателю ясную и полновесную картину литературной биографии Баратынского, тем не менее, не могут отвечать - прежде всего в силу небольшого объема и необходимого следования чисто биографической канве жизни поэта - всем требованиям, предъявляемым к детальной реконструкции литературной позиции поэта.

При этом ввиду известного «пушкиноцентризма» изучения русской литературы рассматриваемого периода существенная часть ценных наблюдений и тезисов, имеющих отношение к нашей теме, были сделаны либо в работах, непосредственно посвященных творчеству Пушкина, либо в исследованиях более широкого контекста т.н. «пушкинской эпохи». Преимущественно речь идет об исследованиях тех, кого мы уже перечислили: В.Э.Вацуро, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотмана, а также Ю.Н. Тынянова, Б.В. Томашевского, М.И. Гиллельсона, в последнее время - О.А. Проскурина и других.

Источниками работы послужили для нас, в первую очередь, сочинения Баратынского (стихи, критические работы, письма и т.д.), а также многочисленные произведения описываемой и предшествующей ей литературных эпох, очерчивающие максимально полный контекст творчества поэта.

Предметом работы стала литературная позиция Баратынского, понимаемая в диссертации как система эстетических воззрений поэта, одновременно, находящих непосредственное применение в его поэтической практике и диктующих принципы литературного поведения. В результате исследований в диссертации сделан вывод о том, что в центре литературных поисков Баратынского оказывается вполне цельная эстетическая программа, сформировавшаяся еще в пору его поэтической молодости и ставшая стержневой для всего последующего творчества.

Цель и задачи исследования. Целью предпринятого исследования является реконструкция литературной позиции Баратынского на протяжении нескольких этапов его литературной биографии, ограничивающихся намеченным периодом - 1820-ми и первой половиной 1830-х годов. Для реализации этой цели были выдвинуты следующие задачи:

1. Выделение опорных пунктов литературной позиции Баратынского в указанные годы, анализ их отражения в его поэтическом творчестве и литературном поведении.

2. Установление источников эстетических взглядов Баратынского, определяющих для его литературной позиции.

3. Анализ литературной позиции поэта в диахронии, то есть рассмотрение транформаций, которым она подвергалась в различные этапы творческой биографии Баратынского и в различных литературных ситуациях.

В основе методологических принципов диссертационной работы лежит вполне традиционный подход к истории литературы, который сегодня можно назвать «контекстуальным». Творчество Баратынского рассматривается нами как часть системной истории литературы данного периода и исследуется в контексте литературного процесса своей эпохи и эстетических принципов, актуальных в это время. Образцом исследований такого рода послужили для нас прежде всего работы В.Э.Вацуро, объединяющие скрупулезный анализ отдельного поэтического текста с широким взглядом на литературный контекст

времени его написания, что, на наш взгляд, позволяет даже при рассмотрении локальных тем ближайшим образом приблизиться к системному построению истории литературы данного периода.

В своем понимании «литературной позиции» как системы, организующей творческую практику и литературно-бытовое поведение писателя и зиждящейся на его эстетических представлениях, мы опираемся прежде всего на работы Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова и Ю.М. Лотмана. Тынянов, в частности, формулирует в своих работах понятие «литературной личности» -«речевой установки литературы», по его выражению, «идущей оттуда в быт». Это понятие послужило основой для обоснованного Л.Я. Гинзбург и ставшего классическим концепта «лирического героя», первым прецедентом которого в русской литературе, по мнению исследовательницы, стоит считать литературный и биографический облик Лермонтова; единство «лирического героя» (а следовательно и «литературной личности») Баратынского Гинзбург отрицает, указывая на жанровую обусловленность избранного поэтом образа («<...> не только "финляндский изгнанник" ранних стихов Баратынского, но даже скорбный автор "Сумерек" воспринимались современниками в традиционном элегическом ряду»). Мы не станем оспаривать это утверждение, но обратим внимание на то, что здесь Гинзбург, вслед за Тыняновым, оперирует факторами читательской рецепции, а не литературных задач самого автора. Между тем, тенденция к выстраиванию литературной личности может сопутствовать творчеству литератора, даже если публика не воспринимает авторский миф в том виде, в котором он предлагается ей писателем. К тому же, во-первых, предлагаемая автором «литературная личность» как сумма сигналов к восприятию автора в том или ином литературно-биографическом ключе может быть адресована не широкой публике, но более узкому кругу читателей - чаще всего, сообществу литераторов вообще или небольшому кругу собеседников самого поэта, составляющих его литературную среду. Во-вторых, в том случае, с каким мы имеем дело, анализируя литературную позицию Баратынского, можно, вероятно, говорить о несостоявшейся рецепции: так,

гипотетический замысел Баратынского представить себя в качестве представителя «субъективных поэтов» и тем самым утвердить свое место в литературной иерархии, восстанавливаемый во 2 главе настоящей диссертации, за малыми исключениями не встретил понимания в литературной среде конца 1820-х гг.

Тем самым, опираясь прежде всего на понятие «литературной личности», введенное Тыняновым, мы пытаемся расширить сферу его действия: говоря о «литературной позиции», мы имеем в виду не тот авторский миф, который сложился в результате читательской рецепции, но совокупность собственных литературных установок автора, объединяющих его поэтическое творчество и литературно-бытовое поведение и в таком виде предлагаемых для рецепции читателю. Литературная позиция нуждается в реконструкции; генезис авторского мифа - в изучении, ибо сам он дан нам в непоследственном виде традиции читательского восприятия. «Литературная личность» как результат рецепции публикой, в основном, значительно упрощает, а подчас и совершенно искажает как литературный, так и биографический облик автора, влияя иногда не только на массовые представления о поэте, но и становясь основой научных изысканий; нечто подобное произошло и с Баратынским, чей авторский миф, основанный на категориях поэтической искренности и индивидуальности и восходящий преимущественно к эстетике «легкой поэзии» и элегической эстетике, побудил исследователей к описанию творчества Баратынского как следствия душевных движений поэта. Такая ситуация тем более настойчиво требует детальной реконструкции литературной позиции, не только снимающей аберрации традиции чтения, но также объясняющей причины и указывающей источники тех мотивов и тем, которые сформировали данный канон рецепции. Такой подход, как представляется, позволяет системно представить литературный облик поэта в современном ему контексте.

Положения, выносимые на защиту:

1. Литературная позиция Баратынского может и должна быть описана как допускающая трансформации, но в целом единая эстетическая система, находящая свое непосредственное отражение в поэтической продукции и влияющая на литературно-бытовые реалии биографии Баратынского.

2. Основой этой литературной системы явились эстетические принципы «легкой поэзии» и элегического жанра, ставшие базовыми не только для раннего этапа творчества Баратынского, но и сохранившие свое исключительное значение в сочинениях более позднего периода.

3. Важнейшим фактором ранней литературной позиции Баратынского оказывается литературная идеология, ассоциированная с эстетическими представлениями о «дружеском кружке» поэтов. Таким «дружеским кружком» стал для Баратынского т.н. «союз поэтов».

4. Едва ли не определяющей для литературной позиции поэта, начиная со второй половины 1820-х годов и во всяком случае до середины следующего десятилетия, оказалась эстетическая полемика с представителями круга «Московского вестника» (СП. Шевыревым, МЛ. Погодиным и т.д.).

Научная новизна исследования состоит в следующем:

1. В диссертационной работе впервые детально реконструируется литературная позиция Баратынского 1820-первой половины 1830-х годов как цельная эстетическая система.

2. К рассмотрению предлагается материал, ранее не привлекавшийся исследователями в качестве контекста, значимого для творчества Баратынского.

3. Около дюжины стихотворений Баратынского (среди них такие известные, как «Муза», «Мой дар убог...», «На смерть Гете», «Недоносок») получили в диссертационном сочинении новую историко-литературную интерпретацию.

Теоретическая и практическая значимость работы. Теоретическая значимость предпринятого исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы в исследованиях по теории культуры и истории русской литературы первой половины XIX века.

Практическая значимость результатов работы заключается в возможности их использования при разработке лекционных курсов по истории русской литературы, спецкурсов, посвященным поэзии первой половины XIX века, творчеству Баратынского.

Также в работе представлен обширный материал к стихам и письмам Баратынского. Таким образом, результаты настоящего исследования могут быть использованы при подготовке комментированного издания сочинений Баратынского.

Апробация результатов исследования. Изложенные в диссертации идеи нашли отражение в публикациях и докладах автора на:

- конференциях молодых филологов в Тарту в 2001,2002 гг.;

- конференциях молодых филологов в Таллинне в 2001,2002 гг.;

- XI и XII Тыняновских чтениях в 2002,2004 гг.;

- Ш Пушкинских чтениях в Тарту в 2003 г.;

- Ш Эткиндовских чтениях в 2004 г.;

- XII Лотмановских чтениях в 2004 г.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Диссертация состоит из введения, трех глав, в свою очередь разделенных на параграфы, заключения и списка использованной литературы.

Во Введении даны обоснование актуальности темы, анализ степени разработанности проблемы исследования, указаны источники работы, сформулированы предмет, цели, задачи исследования, положения, выносимые на защиту, теоретическая и практическая значимость работы, изложены методологические основы и структура диссертации, приведены сведения об апробации результатов.

Главы диссертации строятся по хронологическому принципу: в первой главе описаны узловые детали литературной позиции раннего Баратынского (первой половины 1820-х годов), вторая глава посвящена литературным взглядам поэта и их отражению в его творчестве конца того же десятилетия, а также участие Баратынского в эстетических полемиках этого времени, наконец, в третьей главе анализируется период начала 1830-х годов в литературной биографии Баратынского.

В первой главе диссертации («Литературная позиция раннего Баратынского и эстетическая программа «союза поэтов») предпринят анализ раннего этапа литературной биографии Баратынского. Рассматривая литературное поведение писателя как систему сознательных литературных актов, каждый из которых занимает свое место в общей стратегической схеме, нельзя обойти вниманием литературный дебют как одну из важнейших составляющих такой схемы. Обоснованию данной проблематики посвящен первый параграф главы («Общие замечания о тактике литературного дебюта»). Вступая на литературное поприще, автор имеет возможность сразу задать систему координат для восприятия своего имени и творчества. Любой факт здесь оказывается значимым. Это относится и к выбору собственно литературного инструментария: жанра, стиля, поэтического языка дебютных сочинений, - и к литературно-бытовым реалиям: журнала, в котором печатается

первое стихотворение, подписи под текстом, возможно, его посвящения или адресации. Каждая заполненная графа этой воображаемой анкеты служит своего рода сигналом читателю, способному определить желаемое для дебютанта место на литературной карте.

С таким статусом литературного дебюта связано внимание, которые мы уделяем истории первой публикации Баратынского, проанализированной во втором параграфе. По семейной легенде, первое опубликованное стихотворение Баратынского «Мадригал. Пожилой женщине и все еще прекрасной» было отдано в печать Дельвигом без ведома автора, который, согласно позднейшему свидетельству А.Л.Баратынской, «часто говорил о неприятном впечатлении полученном им, вступая в нежеланную известность». Дельвиг не в первый раз, по преданию, исполнял роль проводника нечаянной славы для великого поэта: в пушкинистике бытует версия, пущенная в ход В.Гаевским, что лицейское послание «К другу стихотворцу», напечатанное в «Вестнике Европы», было отослано издателю журнала В. Измайлову не Пушкиным, а Дельвигом (см. пушкинское послание «К Д<ельвигу>»). Литературный дебют осуществляется здесь чужими руками, руками «друга-стихотворца». Этот факт имеет принципиальное значение для поэтической культуры «союза поэтов»: понятие «дружеского кружка» выходит из сферы литературных мотивов и становится частью литературного поведения. Та же идеология «дружеского кружка» поэтов обусловливает и понимание литературной известности как «нежеланной» в отзыве Баратынского. В эстетике «легкой поэзии», столь важной для раннего Баратынского и всего «союза поэтов», мотив поэтической «безвестности» является едва ли не центральным (см., например, послание Баратынского «К***<Крылову>»). Для того, чтобы увидеть в подчеркивании факта неведомой для автора отсылки его «невинного творения» в печать следы влияния «легкой поэзии», достаточно рассмотреть послание «К Д<ельвигу>» Пушкина с его мотивом поэтического «уединенья» и семантикой города как враждебного истинному вдохновению, почерпнутых из сочинений Батюшкова, Жуковского и Вяземского.

Третий параграф первой главы («"Дружеский кружок" как литературное явление») посвящен анализу концепта «дружеского кружка» в поэтической системе раннего Баратынского. Специфика дружеского кружка «союза поэтов» хорошо видна при - даже самом беглом - сопоставлении с другими дружескими и литературными сообществами: прежде всего, «Арзамасом» и «Caserne» («Казарма») - кружком, объединившим двух французских элегиков Эвариста Парни и Антуана Бертена. Если «Арзамас» был литературным обществом, члены которого проводили заседания, составляли их протоколы и т.д., то «союз поэтов» не был ни литературным обществом, ни даже литературным кружком. Его специфика состояла в принципиально неофициальном статусе - дружеский поэтический кружок держался едва ли менее личными отношениями своих членов и до некоторой степени цельной программой поведения, чем единством серьезных литературных приоритетов. Иллюзию поэтического единообразия членов кружка во многом создали оппоненты - критики «Благонамеренного» и «Вестника Европы». Тем не менее некоторая цельная идеология кружка подлежит реконструкции в том случае, если мы обращаемся к текстам, репрезентирующим кружковую принадлежность. Симптомами такой репрезентации могут послужить, во-первых, непосредственные обращения участников кружка друг к другу (например, в посланиях), во-вторых, критика и пародии со стороны литературных противников, адресованные «союзу поэтов» в целом и подразумевающие, тем самым, его единство. Также мы можем использовать стихотворения, написанные поэтами совместно, например, гекзаметры Дельвига-Баратынского «Там, где Семеновский полк...». Краткий анализ этого текста, описывающего образ жизни молодых поэтов в Семеновских ротах (ср. «Caserne»), демонстрирует, как ироническое обыгрывание одновременно образа французской «Caserne» и помещенной в финал стихотворения цитаты из «Водопада» Державина, воспевающего победы русской армии, последовательно заменяет блестящий гвардейский и возвышенно-героический контекст на шутливое описание частной жизни поэтов. Симптоматичным здесь

является намек на военную службу: мотив отказа от военного поприща в пользу поэтического Баратынский в это время энергично использует в собственных стихотворениях (см. «К Дельвигу» 1819 г., «Брату при отъезде в армию» 1819 г., «Лагерь» 1821 г., «Лутковскому» 1823 г., «Д. Давыдову» 1825 г.); его трактовка отсылает к традиционному в легкой поэзии мотиву отказа от громкого воспевания побед ради радостей частной жизни. Канонизация частной сферы (как личных чувств, так и приватного быта) в поэзии являлась важнейшей установкой «союза поэтов», унаследованной еще от карамзинистов, но видоизмененной новым поколением. Ю.Н. Тынянов, на материале карамзинизма впервые предложивший анализ концепта «камерной поэзии», пришел к выводу о салонной культуре как основе этого явления. Представители «союза поэтов», чье поведение в салоне С.Д.Пономаревой никак нельзя было назвать образцовым, ориентируются, скорее, на другую модель - представление о дружеском кружке в том виде, как он был описан Жуковским и Батюшковым в их посланиях 1810-х гг., с его принципиальной замкнутостью и закрытостью от враждебно настроенного мира. Искренние чувства и духовная связь малого числа избранных друзей компенсируют эту враждебность. Соответственно, и поэзия приобретает черты разговора - но не салонного, в котором все возможные собеседники принципиально уравниваются как члены хорошего общества, а дружеского, частного, происходящего между двумя-тремя посвященными. В литературном плане такая идеология опиралась на эстетику «легкой поэзии», но не в салонном ее варианте, а в анакреонтическом или горацианском, построенном на этике ухода от большого «городского» мира в маленький «сельский», как, например, в «Моих Пенатах» Батюшкова. Мир за пределами дружеского кружка (в том числе и журнальный), в котором, например, нашумевшее именование «мой Гораций» (из послания Баратынского «К Дельвигу») может подвергнуться сомнению и насмешкам, здесь как будто игнорируется; в этом, собственно, и заключается осознанное поэтическое нахальство автора, его готовность к литературному скандалу.

В четвертом параграфе первой главы («Некоторые особенности стилистики раннего Баратынского») речь идет о стилистических новациях раннего Баратынского. Л.Я. Гинзбург в книге «О лирике» выдвинула гипотезу о «системе устойчивых стилей», организующей поэтику «школы гармонической точности»: «суть этой системы в том, что предрешенными в общих чертах оказывались основные, соотнесенные между собой элементы произведения; его лексика, семантические связи». Такой взгляд породил представление о лексической гомогенности поэзии 1810-1820-х годов, искажающий реальное многообразие стилистических вариаций, допускаемых поэтической системой «школы гармонической точности». Сказанное относится и к Баратынскому, чью раннюю лирику Гинзбург аттестует как «вполне каноническую» (по отношению к его литературным учителям - карамзинистам), хотя вряд ли совершенно традиционная стилистика могла доставить Баратынскому и другим представителям «союза поэтов» скандальные репутации среди критиков. Претензии последних к стихам молодых поэтов касались преимущественно сочетаний в одном поэтическом ряду слов разной стилистики и семантики. Такие "несовместные соединения слов" (по выражению М.А.Дмитриева), у Баратынского чаще всего встречаются в форме словосочетаний, объединяющих слова несходных значений (часто оксюморонных) и лексических окрасок (например, в "Финляндии", "Дориде", "К Дельвигу", "К Креницыну", "Зачем, о Делия..." и т.д.). Работа над словосочетаниями в ранней лирике предопределит многие черты стилистики Баратынского позднейших периодов.

Как видно, при внешней «предрешенности» элегической стилистики, равно, как и стилистического оформления «легкой поэзии», Баратынский и другие молодые поэты «новой школы» находили возможность для обновления и проблематизации устоявшихся форм (что легко прослеживается по выпадам противников). Тот же процесс можно наблюдать и на идейном уровне поэзии Баратынского. Так, например, за «вполне каноническими» мотивами «легкой поэзии» в послании «Богдановичу» 1824 г. скрыта актуальная литературная полемика. Контекстуальному анализу стихотворения посвящен пятый параграф

("Послание «Богдановичу» и литературная позиция раннего Баратынского "). Баратынский вкладывает в свой текст сразу несколько полемических смыслов. Наиболее очевидным является обыгрывание в тексте антиэлегических выступлений Кюхельбекера: иронически солидаризуясь с критиком, Баратынский формулирует обвинения против элегиков, реминисцирующие упреки в его адрес из лагеря "Благонамеренного". Тем самым, поэт демонстрирует сходство, весьма нелестное для Кюхельбекера, чьи взаимоотношения с "Благонамеренным" в ту пору были более чем натянутыми. Другим потенциальным адресатом стихотворения был Пушкин: Баратынский упоминает в тексте его послание к Овидию. Сюжетом полемики с Пушкиным явился вопрос о социальной роли поэта и достойнейшей формы его отношений с монархом: пушкинский Овидий, малодушный "нежный поэт", идет на унижение перед Августом; Баратынский же, как будто отвечая Пушкину (участь Баратынского часто соотносили с овидиевской), воспевает Богдановича - другого "нежного поэта", добившегося уважения при дворе, не приложив к этому никаких усилий (то есть действуя согласно эстетике "легкой поэзии", предполагающей презрение к славе, о чем говорилось во втором параграфе). Наконец, третий полемический тезис Баратынского в послании "Богдановичу" касается оппозиции "классиков" и "романтиков": иронически принимая на себя роль «классика», Баратынский противопоставляет Богдановича «романтикам» нового века. Пушкин негодовал по поводу наименования «классиком» И.И. Дмитриева: «и чем он классик? где его трагедии, поэмы дидактические или эпические?». Богданович, прославивший себя вовсе не трагедиями и эпическими поэмами, оборачивается столь же мнимым «классиком», как и Дмитриев, с которым он часто ассоциируется. Релятивируя оппозицию «классического» и «романтического», Баратынский противопоставляет «ясную веселость» легкого стихотворства литературной серьезности, объединяющей высокие классические жанры с унылыми элегиями новейших «романтических» поэтов.

Вторая глава настоящей диссертации «Литературная позиция Баратынского и эстетические споры конца 1820-х гг.» открывается «Общей характеристикой второй половины 1820-х годов в литературной биографии Баратынского». В этом параграфе кратко излагается суть перелома, произошедшего в середине 1820-х годов с поэтами генерации Пушкина и Баратынского: из литературной «золотой молодежи» они становятся, по выражению СП. Шевырева, «средним поколением»; их места в поэтической иерархии придирчиво ревизуются молодыми критиками «Московского вестника», почти в одночасье занявшими их бывшую нишу. В программном «Обозрении русской словесности за 1827 год» из всего «среднего поколения» Шевырев положительно аттестует только Пушкина; сочинения остальных получают более или менее язвительные отзывы - первой и наиболее вызывающей в этом ряду оказывается едкая рецензия на вышедшие в 1827 г. «Стихотворения Евгения Баратынского». Литературная позиция Баратынского в этих условиях подвергается модификациям: титул «русского Парни» больше не может обеспечивать серьезное место на литературной сцене. Однако, как будет показано во второй главе, кардинальных перемен в его поэтической доктрине не происходит. Баратынский черпает новые смыслы из старых воззрений, не изменяя уже устоявшимся эстетическим взглядам (основанным на «легкой поэзии» и элегической традиции), а лишь приноравливая их к иной литературной ситуации и находя новые обоснования для старых идей. В литературно-стратегических целях Баратынский обращается к творчеству двух поэтов, сохраняющих авторитет: Пушкина и Жуковского.

Во втором параграфе («Скрытая полемика с Пушкиным в стихотворении Баратынского "Бесенок"») предлагается подробный анализ стихотворения «Бесенок» 1828 г., ставшего для Баратынского одновременно и эстетической декларацией, и своего рода скрытым посланием Пушкину. Зачин стихотворения (в котором упоминается Громобой - главный герой первой части «Двенадцати спящих дев» Жуковского) прямо отсылает к отрывку из «Руслана и Людмилы», открывающему в поэме пародийный эпизод посещения Ратмиром замка с

двенадцатью девами. Контекстом данной аллюзии явилось состоявшееся в 1828 г. переиздание первой пушкинской поэмы. Пушкин исключил из текста некоторые фрагменты, вызывавшие своей неблагопристойностью возмущение критиков; в частности, сокращению подвергся и упомянутый эпизод. Начиная текст с реминисценции из него, Баратынский косвенно обращается к Пушкину с упреком в измене их общей литературной юности, выразившейся в пушкинской уступке как рецензентам предыдущего поколения (таким, как Воейков), так и новым критикам из круга «Московского вестника», ратовавшим за нравственность в литературе. Дружеское пародирование баллады Жуковского становится в этой перспективе своеобразным знаком «арзамасских» практик, отчасти усвоенных «союзом поэтов», и также должно было напомнить Пушкину начало 1820-х годов как время культивирования «новой школой» эротических мотивов (несмотря на шумное негодование критиков) и - столь необходимого сейчас Баратынскому - взаимного дружества.

Одновременно Баратынский вводит в «Бесенке» важнейшую для его поэтической системы и эстетических споров описываемой эпохи дихотомию «чудесного» и «действительного» в литературе. Анализу ее трактовок посвящен третий параграф второй главы («"Чудесное" и "действительное"у Баратынского и критиков "Московского вестника"»). Эта оппозиция в эстетике «московских романтиков» тесно связана с противопоставлением так называемых «субъективной» и «объективной» поэзии. Первая характеризовалась погружением автора в собственную душу и - как следствие - тематическим однообразием, индивидуализмом и неприятием внешнего мира (образцами поэзии такого рода служили Шиллер и Байрон), вторая описывалась через понятие универсальности и протеизма поэта, способного на полное и, следовательно, гармонизирующее описание «действительной жизни» (живым примером этого типа считался Гете; какое-то время схожими свойствами наделялся Пушкин). Приведенная оппозиция имела ценностный оттенок: появление универсального гения (такого, как Гете) рисовалось московским

критикам высшим шагом развития национальной литературы. Описание «жизни деятельной» (сюда же относили и историю) становится приоритетным в эстетической системе молодых москвичей. Вымыслу, сказке отводится, таким образом, подчиненное место; полемикой с такими литературными взглядами, по-видимому, стоит объяснять апологию сказочного и чудесного в «Бесенке»; косвенно она метит и в Пушкина, блокировавшегося какое-то время с москвичами и обратившегося актуальному жанру исторической трагедии. Сказка как литературный концепт противопоставляется здесь не только описанию действительности как эстетическому заданию (к исполнению которого московские критики настойчиво призывали Пушкина), но также науке и философии, пропагандировавшимся молодыми москвичами в качестве основы поэзии. Следы тех же споров обнаруживаются и в полемической отсылке к статье И.В. Киреевского «Нечто о характере поэзии Пушкина», содержащейся в стихотворении Баратынского «Чудный град порой сольется...» 1829 г., где также открыто декларируется предпочтение вымысла истине, в эстетической системе Баратынского восходящее к важнейшему в эстетике «легкой поэзии» понятию «поэтической мечты».

В четвертом параграфе («Следы полемики с кругом «Московского вестника» в поэтическом творчестве Баратынского второй половины 1820-х годов») анализируются эстетические декларации Баратынского указанного времени, историко-литературная интерепретация которых возможна только при учете литературных полемик, описанных в предыдущих параграфах. Важное место в лирике Баратынского второй половины 1820-х годов занимает стихотворение «Муза»; на фоне приводимого эстетического контекста знаменитый мотив "необщего выражения" из этого стихотворения может быть прочитан как метафора двух тесно связанных критических концептов -"однообразия" и "оригинальности". Их объединение в автодекларативном тексте указывает на значение категории «субъективной поэзии» для литературной позиции Баратынского описываемого периода. В своем литературном самоопределении Баратынский мог ориентироваться на

репутации «субъективных поэтов» - Шиллера и Байрона. Весомость этой аналогии придавал, в частности, тот факт, что устойчивое представление об однообразии и оригинальности поэтов этого типа совпадало с традиционными характеристиками элегии. Элегический жанр характеризовался прежде всего выражением в нем "чувствий самого стихотворца", чем и объяснялась иногда монотонность, в которой и теоретики жанра, и сами поэты видели один из важнейших признаков элегии; в этом смысле Баратынский, как было сказано в начале главы, нимало не отступал от своих прежних воззрений.

Со значением оригинальности в категории «субъективной поэзии» стоит, по-видимому, связать генезис двух стихотворений Баратынского, посвященных осуждению подражателей - «Подражателям» 1829 г. и «Не подражай: своеобразен гений...» 1828 г. Последнее было прямо адресовано к Мицкевичу, однако косвенно могло быть направлено и против Пушкина (в строчках «Доратов ли, Шекспиров ли двойник, / Досаден ты: не любят повторений» под «Доратовым двойником» угадывался адепт «легкой поэзии» Баратынский, а под «Шекспировым двойником» мог подразумеваться Пушкин - автор «Бориса Годунова»).

Примером «субъективного поэта» в русской литературе «московские романтики» считали Жуковского. Неудивительно поэтому, что еще один программный текст - «Мой дар убог... » - Баратынский строит на отсылках к поэтической системе Жуковского; так, мотив «бытия в стихах» связан не только с представлением о выражении в стихах собственных чувств поэта и поэтической оригинальности, но и непосредственно указывает на знаменитую строчку Жуковского «Жизнь и Поэзия - одно». «Сношенье души с душой» имплицитно задает мотив «невыразимого», канонизированный Жуковским в одноименном отрывке и чрезвычайно актуальный для него в те годы. Хорошо известно, что период с 1824 по 1828 год как раз и был временем поэтического молчания Жуковского.

Мотив «бытия» поэта в стихах, столь настойчиво разрабатываемый Баратынским в те годы, ассоциировался, как мы видели, не только с эстетикой

элегии, но и с описанием «субъективных» гениев - Шиллера, Байрона, Жуковского. Как кажется, этой параллелью и пытался воспользоваться Баратынский в литературно-стратегических целях. Литературная идеология «московских романтиков» давала ему возможность, почти не переставляя акценты в уже сложившемся кругу эстетических взглядов, определить себя как представителя «субъективного» типа поэтов, что должно было обеспечить Баратынскому весомое положение на литературной сцене.

Описанная в предыдущей главе система литературных взглядов Баратынского второй половины 1820-х гг. меняется на рубеже 1820-1830-х гг. с началом его литературной и личной дружбы с И.В. Киреевским. Анализу этих модификаций посвящен первый параграф {«Новое в литературной позиции Баратынского начала 1830-х годов») третьей главы («Первая половина 1830-х гг. в литературной судьбе Баратынского: константы и перемены»). Отпадение Баратынского от прежних союзников в пользу Киреевского и его круга наиболее ярко проявилось в событиях, последовавших за смертью Дельвига в 1831 г., когда Баратынский, пообещав сначала написать биографию покойного друга, в собиравшиеся Пушкиным в память издателя «Северные цветы на 1832 год» прислал, вместо жизнеописания Дельвига, только два коротких стихотворения. Одно из них Пушкин без объяснений не стал печатать; Баратынский гласно недоумевал, но должен был догадываться о причинах обиды: с точки зрения Пушкина такое поведение выглядело, вероятно, неуважением к памяти покойного и его оставшимся в живых друзьям (показательно, что с этого времени связь между Пушкиным и Баратынским заметно ослабела). Одновременно Баратынским становится деятельнейшим вкладчиком учрежденного Киреевским журнала «Европеец». Характерно, что в это время резко меняется и жанровый репертуар его сочинений: помимо стихов, он высылает Киреевскому прозаическую повесть «Перстень», «Антикритику» (ответ на критические замечания Надеждина о «Наложнице»), не дошедшую до нас драму, намеревается даже писать трагедию. Такое неожиданное расширение видового состава его творчества стоит, по-видимому, считать

результатом сближения с Киреевским. На смену литературной позиции второй половины 1820-х гг., построенной на скрытых, но оттого не менее нарочитых анахронизмах, приходит очевидное стремление к обновлению, к исполнению требований века, то есть к прозе и драме. Эти тенденции прослеживаются, в частности, в стихотворении «Бывало, отрок, звонким кликом...» и могут быть связаны с центральным тезисом литературной программы Киреевского, изложенной в его статье «Девятнадцатый век» - идее о "соответственности с текущею минутою" как важнейшей задаче современной литературы. Сближение литературной позиции Баратынского с той системой взглядов, которой он ранее чуждался, хорошо видно также по предисловию к его поэме «Наложница», в котором употреблено сравнение литературы с наукой, недопустимое для Баратынского 1820-х годов, и стихотворению «В дни безграничных увлечений... » с его нарочито шеллингианской идеологией.

Однако полное и безоговорочное принятие тех или иных литературных доктрин и авторитетов для Баратынского почти невозможно. Он всегда стремится к максимальной индивидуализации своей позиции и для этого уделяет больше интеллектуальных сил спору с союзниками, чем борьбе с противниками. Примирение и усвоение новых постулатов сопровождается подспудным спором с новыми союзниками и отстаиванием старых, устоявшихся литературных представлений, которые вскоре, после 1834 г., радикализовавшись и преобразовавшись, станут опять доминирующими в поэтической системе Баратынского. Так, ирония по адресу "московских романтиков" хорошо различима в стихотворении "Мадона" 1832 г., анализу которого посвящен второй параграф ("Ирония в стихотворении «Мадона»"). В этом тексте Баратынский сводит воедино темы искусства и веры. Такое сочетание было чрезвычайно близко "московским романтикам" (см. хотя бы совместный перевод книги Вакенродера "Об искусстве и художниках. Размышления отшельника, любителя изящного"). Однако ядром счастливой сюжетной развязки стихотворения Баратынский делает финансовый мотив -героиня стихотворения, обладающая ценной картиной, избавляется от нужды,

за плату пуская любителей живописи полюбоваться полотном. Таким образом, две наиболее возвышенные темы романтической поэзии (в том числе, и произведений участников бывшего круга «Московского вестника») - религия и искусство - последовательно пародируются и дискредитируются в «Мадоне» при помощи «денежной» темы.

Пример более сложного соотношения новых (воспринятых от Киреевского и его товарищей) эстетических представлений Баратынского с его же старыми литературными воззрениями второй половины 1820-х гг., разобранными в предыдущей главе, можно наблюдать в знаменитом стихотворении «На смерть Гете», написанном почти одновременно с «Мадоной» в первой половине 1832 года. Анализу этого текста посвящен третий параграф третьей главы ("«На смерть Гете»: полемический вариант концепции гения"). На первый взгляд, стихотворение Баратынского точно отражает восторженное отношение к Гете и концепцию гения, сложившуюся у «московских романтиков». Влияние ее на идейный строй текста можно проследить хотя бы по перечню основных мотивов: самопознания и познания природы, обращения к философии и всеотзывчивости гения. Вероятно, многие из них Баратынский мог почерпнуть из надгробного слова Веневитинову, инкорпорированного в «Обзор русской литературы на 1829 год» Киреевского. Однако две последние строфы текста резко отличаются от предыдущих; в первой из них появляется, в частности, мотив сомнения в загробной жизни, никак не согласующийся с представлениями московских критиков о религиозной природе искусства. Кроме того, в зачине и пуанте текста Баратынский допускает намек на смерть другого знаменитого поэта - Байрона, вводя, тем самым, в свое стихотворение литературно-полемический пласт, связанный с дихотомией «субъективных» и «объективных» поэтов. Описание самого Гете и его смерти дается в латентном сопоставлении с Байроном; изображение кончины Гете в подчеркнуто гармоническом ключе, связано с представлением о гармонизирующей действительность всеотзывчивостью гения и контрастирует с репутацией Байрона, не успевшевшего довершить

своего поприща. Универсальность немецкого поэта латентно трактуется в тексте Баратынского как равнодушие к миру («И в небе земное его не смутит»); оппозицией к нему может служить образ Байрона из надгробий Вяземского и Козлова (ср. у Козлова о сердце Байрона - «и в небе с земным не рассталось»). Богатый материал для сопоставлений предоставляет также метрический контекст стихотворения Баратынского. Так, размер «Песни о вещем Олеге» вводит в стихотворение Баратынского тему независимости поэта. Этой отсылкой Баратынский мог намекать на вызывавшее недоумение целой Европы социальное положение Гете - придворного поэта.

Периодом около 1834 г. датируется болезненный разрыв с Киреевским и его семьей. С окончанием личной дружбы совпадают и перемены в литературной жизни Баратынского. Несмотря на довольно прочные светские отношения с бывшим кругом «Московского вестника», попытка сотрудничества в новоучрежденном «Московском наблюдателе» оказывается неудачной (в журнале было опубликовано только четыре стихотворения). Союз старых друзей «осиротел» со смертью Дельвига: ни Пушкин, ни Плетнев, ни Вяземский не могли возместить утрату старого друга и разрыв с новым. Положение Баратынского этого времени можно, несколько драматизируя, назвать изоляцией. Судя по текстам, написанным после 1835 г., Баратынский остро переживал крушение литературных надежд и провал своих попыток «соответствовать веку», связывавшихся с Киреевским. Символичным в этом смысле становится выход в 1835 г. сборника стихотворений, как бы подводящего черту под законченным творческим периодом. После неудачной попытки двигаться с наравне с веком Баратынский прибегает к еще более смелой, чем раньше, архаизации своего литературного облика. В конце 1820-х гг. литературная маска «бодрого старика», обыгрывавшая тогда уже устаревшие анакреонтические мотивы, имела иронический характер; теперь, в середине 1830-х гг., Баратынский предельно серьезен и даже патетичен в своем отказе от современности (см., например, «Последний поэт», «Приметы», «Предрассудок» и т.д.). Старым мотивам он придает новую, острую и

трагичную, огласовку. Эта тенденция ярко выражена в стихотворении «Недоносок» 1835 г., подробному анализу которого посвящен четвертый параграф главы ("Эстетика «легкой поэзии» в «Недоноске»"). Историко-литературная интерпретация текста невозможна без уяснения прагматики его вызывающего заглавия. Эта загадка вполне разрешима: "недоносками" и "мертворожденными младенцами" называли в поэзии и критике неудачные сочинения; такое сравнение является логичным продолжением более общей метафоры "рождения" стихов. Примеры подобного словоупотребления можно найти в русской и французской литературе. Впрочем, обозначение «недоносок» имеет и свою концептуальную область употребления. Начиная с «Трактата о возвышенном» псевдо-Лонгина в переводе Буало, во французской критике «недоносок» («avorton») традиционно применяется к произведениям «легкой поэзии» или poesie fugitive (в работе приводятся примеры из Буало, Д'Аламбера, Ж.-Б. Руссо и - в рамках русской словесности - НА. Полевого). Краткая жизнь недоноска символизирует в такого рода текстах недолговечность «легкого» салонного стихотворства ("poesie fugitive" -буквально: «скоротечная, мимолетная поэзия»). Центральный образ стихотворения Баратынского обретает в этой перспективе характер автобиографической метафоры. На это указывает, кроме прочего, привычное для поэтических деклараций Баратынского самоуничижение («Как мне быть? Я мал и плох <...>»), свойственное «легкой поэзии» и составляющее главную тему стихотворения «Мой дар убог...». С устойчивыми элементами критического описания «poesie fugitive» и, в том числе, элегии связаны и другие темы «Недоноска». Так, например, промежуточное положение героя текста («меж землей и небесами») может опираться на характеристику элегии как «среднего жанра», главным условием которого является соблюдение "aurea mediocritas" - «золотой посредственности». Образ слабого и отзывчивого к человеческим страданиям героя отсылает к важнейшей для элегической традиции категории чувствительности, противопоставляемой одновременно холодности философов и спокойствию как базовой характеристике героя оды.

Однако последняя строфа стихотворения содержит еще один важнейший для текста мотив «бессмысленной вечности», вводящий в круг тем «Недоноска» религиозную проблематику (на это указывает и библейский подтекст образа «недоноска» из 1 Послания к Коринфянам). Те характеристики героя, которым мы уже нашли соответствия в элегических самоописаниях, ретроспективно получают новый - более общий - смысл, а его рисовка приобретает черты полемики и трагического сомнения во всемогуществе философического и религиозного оптимизма. В целом Баратынский как будто подводит в «Недоноске» итог своей литературной деятельности: «оживление недоноска» оказывается здесь метафорой его «легкой поэзии», не заслуживающей поэтического бессмертия.

В Заключении подведены краткие итоги исследования, даны общие выводы работы и намечены перспективы ее продолжения.

По теме диссертации автором опубликованы следующие работы:

1. Хитрова Д.М. Послание «Богдановичу» и литературная позиция раннего Баратынского // Лотмановский сборник. 3. - М.: О.Г.И., 2004. - С. 933947.

2. Хитрова Д.М. Литературная позиция Баратынского и эстетические споры конца 1820-х гг. // Пушкинские чтения в Тарту. 3. - Тарту, Tartu Olikooli Kirjastus, 2004.-С. 149-180.

Заказ № 343. Объем 1 пл. Тираж КНИжз.

Отпечатано в ООО «ПетроруШ». г. Москва, ул. Палиха-2а, тел. 25в-92-66 www.postator.ru |

19 МАЙ 2005 ' "

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Хитрова, Дарья Михайловна

Введение

Глава I. Литературная позиция раннего Баратынского и эстетическая программа «союза поэтов».

1.1. Общие замечания о тактике литературного дебюта.

1.2. История первой публикации Баратынского.

1.1. «Дружеский кружок» как литературное явление.

1.2. Некоторые особенности стилистики раннего Баратынского.

1.5. Послание «Богдановичу» и литературная позиция раннего Баратынского.

Глава И. Литературная позиция Баратынского и эстетические споры конца 1820-х гг.

2.1. Общая характеристика второй половины 1820-х годов в литературной биографии Баратынского.

2.2. Скрытая полемика с Пушкиным в стихотворении Баратынского «Бесенок».

2.3. «Чудесное» и «действительное» у Баратынского и критиков «Московского вестника».

2.4. Следы полемики с кругом «Московского вестника» в поэтическом творчестве Баратынского второй половины 1820-х годов.

Глава III. Первая половина 1830-х гг. в литературной судьбе Баратынского: константы и перемены.

3.1. Новое в литературной позиции Баратынского начала 1830-х годов.

3.2. Ирония в стихотворении «Мадона».

3.3. «На смерть Гете»: полемический вариант концепции гения.

3.4. Эстетика «легкой поэзии» в «Недоноске».

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Хитрова, Дарья Михайловна

Актуальность темы и степень исследованности вопроса. Поэзия пушкинской эпохи является в истории русской литературы одним из наиболее изученных участков, что нисколько не снижает интереса исследователей к данной проблематике. Специальное изучение творчества Баратынского также было начато давно и может считаться достаточно разработанным: стоит вспомнить хотя бы труды M.JI. Гофмана по составлению первого полного собрания сочинений поэта1, комментарии Е.Н. Купреяновой и И.Н.Медведевой к первому изданию Баратынского в серии «Библиотека поэта» , работы Л.Я. Гинзбург3, Г. Хетсо4, В.Э. Вацуро5, И.Л. Альми6, С.Г. Бочарова7, A.M. Пескова8, В.Ляпунова9, И. А. Пилыцикова10, Н.Н. Мазур11 и других ученых12.

1 См. Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений: в 2 тт. - СПб.: Разряд изящной словесности Имп. Акад. наук, 1914-1915.

2 См. [Купреянова Е.Н., Медведева И.Н.] Комментарии к стихотворениям // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: в 2 тт. — М.; Л.: Советский писатель, 1936. — Т. 2. — С. 227-304.

3 См. главу о Баратынском в: Гинзбург Л.Я. О лирике. - Л.: Советский писатель, 1974. — С. 74-92.

4 См. Хетсо Г. Евгений Баратынский. Жизнь и творчество. — Oslo; Bergen; Tromso, Universitetsforlaget, 1973. - 740 с.

5 См.: Вацуро В.Э. Поэзия пушкинского круга // История русской литературы: в 4 тт. - Т.2. — Л.: Наука, 1981. - С. 324-340; Вацуро В.Э. С.Д.П. Из истории литературного быта пушкинской поры. - М.: Книга, 1989. - 415 е.; Вацуро В.Э. Списки послания Е.А. Баратынского «Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры» // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1972 год. - Л.: Наука, 1974. - С.55-62; Вацуро В.Э. Из литературных отношений Баратынского // Вацуро В.Э. Пушкинская пора. - СПб.: Академический проект, 2000. - С. 333-354.

6 Большая часть работ И.Л. Альми, посвященных творчеству Баратынского, вошли в недавний сборник статей исследовательницы. См. Альми И.Л. О поэзии и прозе. - СПб.: Изд-во «Семантика-С» совм. с изд-вом «Скифия», 2002. - 528 с.

7 См.: Бочаров С.Г. «Обречен борьбе верховной.» // Бочаров С.Г. О художественных мирах. - М.: Советская Россия, 1985.- С. 69-123; Бочаров С.Г. Парадокс "бессмысленной вечности". От "Недоноска" к "Идиоту" // Парадоксы русской литературы: Сб ст. по ред. В.Марковича и В.Шмида. - СПб.: Инапресс, 2001. - С. 193-218.

8 Песков A.M. Боратынский. Истинная повесть. - М.: Книга, 1990. - 384 с.

9 См.: Liapunov, V. Poet in the Middest. Studies in the Poetry of E.A. Baratynskij. A Dissertation Presented to the Faculty of the Graduate School of Yale University in Candidacy for the Degree of Doctor of Philosophy. 1969. [Manuscript], - 188 p.; Liapunov, V. A Goethean Subtext of E.A. Baratynskij's "Nedonosok" // Slavic Poetics. Essays in honor of Kiril Taranovsky. - The Hague;

Эстетические воззрения поэта также никогда не исчезали из фокуса исследовательского интереса; в 1981 г. была даже выпущена антология металитературных высказываний Баратынского, составленная Е.Н.

Лебедевым .

Paris: Mouton, 1973. - Р.277-281; Liapunov, V. Boratynskii and Michelangelo // Elementa. -Eisingen, 1995. - Bd.2- Vol. 9. -№2. - P. 1-26.

10 См.: Пильщиков И.А. Финские элегии Баратынского: материалы для академического комментария // К 200-летию Боратынского. Сборник материалов международной научной конференции, состоявшейся 21-23 февраля 2000 г. (Москва - Мураново). - М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 69-91; Пильщиков И.А.Понятия «язык», «имя» и «смысл» в концептуальной системе поэтического мира Баратынского // Wiener Slawistischer Almanach. - 1992. — Bd. 29. — S. 5-30; Пильщиков И.А. «Я возвращуся к вам, поля моих отцов.»: Баратынский и Тибулл // Известия РАН. Сер. литературы и языка. - 1994. - Т.53. - №2. - С. 29-47; Пильщиков И.А. «Les Jardins» Делиля в переводе Воейкова и «Воспоминания» Баратынского // Лотмановский сборник. 1.-М.: О.Г.И., 1995. - С. 365-374.

11 См. Мазур Н.Н. «Недоносок» Баратынского // Поэтика. История литературы. Лингвистика. - М.: О.Г.И., 1999. - С. 140-168.

12 Можно указать также монографии П.П. Филипповича, И.М. Тойбина и Е.Н. Лебедева.См. Филиппович П.П. Жизнь и творчество Е.А. Боратынского. - Киев: тип. ун-та св. Владимира,

1917 - 220 е.; Тойбин И.М. Тревожное слово. О поэзии Е.А. Баратынского. — Воронеж, изд-во Воронежского ун-та, 1988. - 196 е.; Лебедев Е.Н. Тризна: Книга о Боратынском. - М.: Современник, 1985.-301 с.

1Ч

См. Боратынский Е.А. Разума великолепный пир: О литературе и искусстве. / Вступ. статья, составл. и примеч. Е.Н. Лебедева. - М.: Современник, 1981. - 224 с.

14 Белинский В.Г. О стихотворениях г. Баратынского // Белинский В.Г. Собрание сочинений: в 9 тт. - Т.1. - М.: Художественная литература, 1976. - С. 185-192; Белинский В.Г. <Стихотворения Е. Баратынского> // Белинский В.Г. Указ. соч. Т.5. С. 161-189.

15 См. Андреевский С.А. Поэзия Баратынского // Андреевский С.А. Литературные чтения. — СПб., в тип. А.С.Суворина, 1891. - С. 1-36; Верховский Ю.Н. О символизме Боратынского // Труды и дни. - 1912. - №3, май-июнь. - С. 1-9; Брюсов В.Я. Далекие и близкие. Статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней. - М., 1912. — С. 2-38. Статья С.А Андреевского во многом была направлена против рецензий Белинского; в защиту критика выступил С.А. Венгеров. См. Венгеров С.А. Примечания // Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: в 9 тт. - СПб. - Пг., 1900-1917. - Т. VII. - С. 626-637. Анализ отношения Брюсова только предметом историко-литературного изучения, но и аргументом в текущих литературных баталиях - неслучайно Ю.Н. Верховский пришел к выводу о «символизме», присущем, по его мнению, поэзии Баратынского16. Тем самым с самого начала научного осмысления творчества Баратынского была задана искажающая оптика исследований, диктовавшая извлечение поэзии Баратынского как опередившей свой век из современной для нее литературной среды и последующее изучение его творчества вне связи с литературным процессом 1820-1840-х гг. и — как следствие — доминирование имманентного

17 или в раннесоветские годы - вульгарно-социологического ) анализа. На недостаточное внимание к историко-литературным реалиям соответствующей эпохи в изучении творчества Баратынского повлияла, конечно, и собственная литературная маска Баратынского — представителя «индивидуальной» поэзии, поэта «необщего выраженья», заставившая многих ученых искать истоки его поэтики и эстетической позиции в индивидуальном мировоззрении и личных

1 & душевных переживаниях . Работы, посвященные изучению творчества Баратынского в литературном контексте пушкинской эпохи, составили немногие исключения и не сумели восполнить пробела - так, в монографии Л.Г. Фризмана динамика литературной позиции Баратынского была описана как путь от романтизма к реализму, что на сегодняшнем этапе изучения литературы первой половины XIX в. не представляется убедительным19. Баратынского также почти обошли вниманием формалисты; единственным к поэзии Баратынского см. в: Фризман Л.Г. В.Я. Брюсов - исследователь Е.А. Баратынского. // Русская литература. - 1967. - № 1. - С. 181 -184.

16 Это мнение было оспорено Г.О. Винокуром. См. Винокур Г.О. Баратынский и символисты II К 200-летию Боратынского. Сборник материалов международной научной конференции, состоявшейся 21-23 февраля 2000 г. (Москва - Мураново). - М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 2849.

17 См., например, статью Д.С. Мирского, несмотря на вульгарно-социологическую направленность, существенно недооцененную: Мирский Д.С., Баратынский // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: в 2 тт. - М.; Л.: Советский писатель, 1936. - Т.1. - С. V-XXXIII.

1Я

Такой взгляд свойствен даже проницательной работе И.М. Семенко. См. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. - М.: Художественная литература, 1970. - 295 с.

19 См. Фризман Л.Г. Творческий путь Баратынского. - М.: Наука, 1966. - 142 с. исключением явилась газетная заметка Б.М. Эйхенбаума к 100-летию со дня смерти поэта20.

Вопрос об источниках и значении эстетических взглядов Баратынского в его поэтической практике также далеко не был исчерпан исследователями; так, например, эстетика «легкой поэзии», столь важная, как мы пытаемся показать в диссертации, для Баратынского на протяжении всего его литературного пути, обыкновенно описывается лишь как основа раннего этапа его творчества. Этот период вообще до последнего времени почти не привлекал к себе внимания литературоведов; ранняя лирика (за исключением элегий) подчас трактовалась как не самый существенный для последующего творчества след «ученичества» молодого Баратынского, не отмеченный оригинальностью его поздних сочинений. Тем самым, разбивалась цельность литературного облика поэта: его творчество оказывалось разделенным на два не связанных между собой и неравных по длительности и художественной ценности этапа. В настоящей же диссертации ранняя лирика Баратынского описывается как полноценная часть его литературной биографии, в которой были заложены основы литературной позиции поэта в последующие периоды творчества.

Вышеописанные тенденции была преодолена только в 1960-70-ые гг. с

01 появлением работ И.Л. Альми, С.Г. Бочарова, В.Э. Вацуро, Ю.В. Манна , Г.Хетсо и других ученых, а в последующие годы в трудах нового поколения литературоведов: A.M. Пескова, И.А.Пилыцикова, Н.Н. Мазур и так далее. Однако задача последовательной и подробной реконструкции литературной позиции поэта в этих работах — в основном, в силу локального характера избранных исследователями тем - так и не была решена. Исключениями в этом ряду стоит признать лишь обширный труд Хетсо, чей объем не всегда соответствует концептуальности подхода, а также статью В.Э. Вацуро

АЛ

См. Эйхенбаум Б.М. Е.А. Баратынский. К 100-летию со дня смерти. // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. — JL: Советский писатель, 1969. - С. 319-320.

21 См. в монографии исследователя главу, посвященную поэмам Баратынского: Манн Ю.В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. - М., Аспект Пресс, 2001. - С. 174-205.

Баратынский» в многотомной «Истории русской литературы» и две вступительные статьи A.M. Пескова к вышедшим под его редактурой «Летописи жизни и творчества Е.А.Боратынского» и 1 тому «Полного собрания сочинений и писем Е.А. Боратынского» , которые, сообщая читателю ясную и полновесную картину литературной биографии Баратынского, тем не менее, не могут отвечать - прежде всего в силу небольшого объема и необходимого следования чисто биографической канве жизни поэта — всем требованиям, предъявляемым к детальной реконструкции литературной позиции поэта.

При этом ввиду известного «пушкиноцентризма» изучения русской литературы рассматриваемого периода существенная часть ценных наблюдений и тезисов, имеющих отношение к нашей теме, были сделаны либо в работах, непосредственно посвященных творчеству Пушкина, либо в исследованиях более широкого контекста т.н. «пушкинской эпохи». Преимущественно речь идет об исследованиях тех, кого мы уже перечислили: В.Э.Вацуро24, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотмана25, а также Ю.Н. Тынянова26, Б.В. Томашевского27, М.И. Гиллельсона28, в последнее время - О.А. Проскурина29 и других.

О "У

Вацуро В.Э. Е.А. Баратынский // История русской литературы: в 4 тт. - Т.2. - Л.: Наука, 1981. - С.380-392.

23 См.: Песков A.M. Взгляд на жизнь и сочинения Боратынского // Летопись жизни и творчества Е.А.Боратынского. - М.: Новое литературное обозрение, 1998. — С. 9-47; Песков A.M. Е.А. Боратынский. Очерк жизни и творчества // Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - Т.1. - С. 22-70.

24 См. работы, собранные в: Вацуро В.Э. Записки комментатора. - СПб.: Академический проект, 1994. - 347 е.; Вацуро В.Э. Пушкинская пора. - СПб.: Академический проект, 2000. -624 с.

25 См. работы Лотмана по пушкинистике, собранные в один том Б.Ф. Егоровым: Лотман Ю.М. Пушкин. - СПб.: СПб-Искусство, 1995. - 847 с.

26 См. работы, републикованные в: Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. — М.: Наука, 1969.-424 с.

27 Томашевский Б.В. Пушкин. Кн. 1. - М.; Л.: Издательство АН СССР, 1956. - 743 е.; Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. - Л.: Советский писатель, 1960. - 498 с. лл

См.: Гиллельсон М.И. Молодой Пушкин и арзамасское братство. - Л.: Наука, 1974. - 226 е.; Гиллельсон М.И. От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей. Л.: Наука, 1977.-200 с.

29 См.: Проскурин О.А. Поэзия Пушкина, или подвижный палимпсест. - М.: Новое литературное обозрение, 1999. - 462 е.; Проскурин О.А. Литературные скандалы пушкинской эпохи. - М.: О.Г.И., 2000. — 368 с.

Источниками работы послужили для нас, в первую очередь, сочинения Баратынского (стихи, две критических работы, письма и т.д.), а также многочисленные произведения описываемой и предшествующей ей литературных эпох, очерчивающие максимально полный контекст творчества поэта.

2. Установление источников эстетических взглядов Баратынского, определяющих для его литературной позиции.

См.: Эйхенбаум Б.М. Литературный быт // Эйхенбаум Б, М. «Мой временник». Художественная проза и избранные статьи 20-30-х годов. - СПб: Инапресс, 2001. — С.61-70; Эйхенбаум Б.М. Литература и писатель // Эйхенбаум Б. М. Указ. соч. С. 70-92; Эйхенбаум Б.М. Литературная домашность // Эйхенбаум Б. М. Указ. соч. С. 92-96.

31 СМ.: Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М.: Наука, 1977. - С. 255-269; Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Указ. соч. С. 270-281.

32 См., например: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина // Лотман Ю.М. Карамзин. — СПб.: Искусство - СПБ, 1997. - С. 10-310.

Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Указ. соч. С. 279. Курсив автора. традиционном элегическом ряду»34). Мы не станем оспаривать это утверждение, но обратим внимание на то, что здесь Гинзбург, вслед за Тыняновым, оперирует факторами читательской рецепции, а не литературных задач самих поэтов. Между тем, тенденция к выстраиванию литературной личности может сопутствовать творчеству литератора, даже если публика не воспринимает авторский миф в том виде, в котором он предлагается ей писателем. К тому же, во-первых, предлагаемая автором «литературная личность» как сумма сигналов к восприятию автора в том или ином литературно-биографическом ключе может быть адресована не широкой публике, но более узкому кругу читателей - чаще всего, сообществу литераторов вообще или небольшому кругу собеседников самого поэта, составляющих его литературную среду. Во-вторых, в том случае, с каким мы имеем дело, анализируя литературную позицию Баратынского, можно, вероятно, говорить о несостоявшейся рецепции: так, гипотетический замысел Баратынского представить себя в качестве представителя «субъективных поэтов» и тем самым утвердить свое место в литературной иерархии, восстанавливаемый во 2 главе настоящей диссертации, за малыми исключениями не встретил понимания в литературной среде конца 1820-х гг. ■■>;

34 Гинзбург Л .Я. Указ. соч. С. 90. не только на массовые представления о поэте, но и становясь основой научных изысканий; нечто подобное произошло и с Баратынским, чей авторский миф, основанный на категориях поэтической искренности и индивидуальности и восходящий преимущественно к эстетике «легкой поэзии» и элегической эстетике, побудил исследователей к описанию творчества Баратынского как следствия внутренних переживаний поэта. Такая ситуация тем более настойчиво требует детальной реконструкции литературной позиции, не только снимающей аберрации традиции чтения, но также объясняющей причины и указывающей источники тех мотивов и тем, которые сформировали данный канон рецепции. Такой подход, как представляется, позволяет системно представить литературный облик поэта в современном ему контексте.

Положения, выносимые на защиту

4. Едва ли не определяющей для литературной позиции поэта, начиная со второй половины 1820-х годов и во всяком случае до середины следующего десятилетия, оказалась эстетическая полемика с представителями круга «Московского вестника» (С.П. Шевыревым, М.П. Погодиным и т.д.).

Научная новизна исследования состоит в следующем:

3. Около дюжины стихотворений Баратынского (среди них такие известные, как «Муза», «Мой дар убог.», «На смерть Гете», «Недоносок») получили в диссертационном сочинении новую историко-литературную интерпретацию.

Также в работе представлен обширный материал к стихам и письмам Баратынского. Таким образом, результаты настоящей работы могут быть использованы при подготовке комментированного издания сочинений Баратынского.

- конференциях молодых филологов в Тарту в 2001, 2002 гг.;

- конференциях молодых филологов в Таллинне в 2001, 2002 гг.;

- XI и XII Тыняновских чтениях в 2002, 2004 гг.;

- III Пушкинских чтениях в Тарту в 2003 г.;

- III Эткиндовских чтениях в 2004 г.;

XII Лотмановских чтениях в 2004 г.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Литературная позиция Е.А. Баратынского 1820 - первой половины 1830-х годов"

Реконструкция литературной позиции поэта требует не только внимательного изучения его творчества, но и учета максимально широкого литературного и эстетического контекста, позволяющего отрефлектировать прагматику его литературного поведения.В настоящей диссертационной работе мы попытались предложить системный анализ литературной позиции Баратынского, подразумевающий определение его эстетических взглядов, проявляющихся и одновременно влияющих на поэзию и литературно-бытовые реалии его поэтической биографии.Подведем некоторые итоги нашего исследования.Хронологический принцип расположения глав в диссертационной работе позволил проследить модификации литературной позиции поэта в разные периоды его творчества. Анализируя в первой главе ранний этап литературной биографии Баратынского, мы установили, что важнейшими источниками его взглядов на литературу были эстетика «легкой поэзии» и - отчасти примыкающая к ней - элегическая эстетика. Оба этих литературных комплекса были восприняты Баратынским от его поэтических учителей (Жуковского, Батюшкова, Вяземского), однако уже в рамках литературной программы «союза поэтов» трансформированы как в идейном, так и в стилистическом отношении.Такая переработка основных поэтологических принципов сопровождает литературную биографию Баратынского вплоть до периода, которым мы ограничили хронологические рамки нашего исследования, то есть до середины 1830-х годов. Во второй половине предшествующего десятилетия (этому периоду посвящена вторая глава работы) даже насущная необходимость коренных перемен в литературных воззрениях и репутации поэта не заставила его изменить сформировавшейся еще в молодости эстетической системе.Категория «субъективной поэзии», которую Баратынский пытался использовать для актуального самоопределения, обеспечившего бы ему весомое положение на литературной сцене, была воспринята поэтом сквозь призму характеристик элегии, обогатив, но не переменив его поэтическую систему. Однако даже сознательно надетая Баратынским маска «литературного старовера» не сообщает его поэзии мотивной или стилистической стагнации.Эксперименты с поэтическим словом, начатые еще в ранний период творчества, интенсифицируются во второй половине 1820-х годов и продолжаются в 1830-

ые годы.Наиболее противоречивым стоит признать описанный в третьей главе период начала 1830-х годов, ознаменованный близкими дружескими отношениями Баратынского с И.В. Киреевским и его попытками актуализировать свою литературную позицию. Даже тогда, несмотря на открытую солидаризацию с некоторыми доселе неприемлемыми металитературными концепциями, Баратынский продолжает критически рефлектировать их постулаты с точки зрения собственных сложившихся еще в начале 1820-х годов литературных взглядов. Такая двупланная литературная позиция была проанализирована нами на примере стихотворений «Мадона» и «На смерть Гете». Затем болезненный разрыв с Киреевским возвращает Баратынского к старой поэтологической системе, подаваемой с этого времени в иной — трагической - огласовке. Такое сочетание станет определяющим для поэзии Баратынского последнего периода, суммированной в сборнике «Сумерки» 1842 г. Детальная реконструкция литературной позиции Баратынского со второй половины 1830-х годов вплоть до смерти в 1844 г. с привлечением широкого литературного контекста осталась за рамками нашего исследования и составляет перспективу дальнейшего изучения творчества Баратынского.

Список научной литературыХитрова, Дарья Михайловна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Северные Цветы на 1832 год. М.: Наука, 1980. - С. 273.

2. Этот стих восходит к строчке «Всезрящей мыслию над миром он носился» из «Надписи к портрету Гете» Жуковского.

3. Мотив равнодушной смерти станет ядром заключительных строф «Осени».

4. MB. 1827. - Ч. 6. - №21. - С. 92.

5. Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л.: Наука, 1979. - С. 464.

6. Вяземский П.А. Указ. соч. С. 186; курсив наш Д.Х.

7. См. Хетсо Г. Евгений Баратынский. Жизнь и творчество. Oslo; Bergen; Tromso, Universitetsforlaget, 1973.-С. 535-536.

8. Поэты 1820-1830-х годов. Л.: Советский писатель, 1972. - Т. 2. - С. 120.

9. Это было отмечено уже О.Сомовым в его «Обзоре российской словесности за 1828 г.». См. Северные цветы на 1829 год. СПб.: в тип. И.В. Сленина, 1828. - С. 65-66.

10. Пушкин А.С. Указ. соч. Т.2. С. 243.

11. Жуковский В.А. Стихотворения. JL: Советский писатель, 1956. - С. 401.

12. См. Немзер А. С. «Сии чудесные виденья.». Время и баллады В.А.Жуковского // Зорин А., Немзер А., Зубков Н. «Свой подвиг свершив.» -М.: Книга, 1987. С. 221-228.

13. См. Тынянов Ю.Н. Архаисты и Пушкин // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. -М.: Наука, 1969.-С. 73-85.

14. В этом контексте стоит упомянуть отсылку к пушкинскому «Пророку» в 4 строфе «На смерть Гете».

15. Русский архив,- 1867. №2.- С. 262.

16. Ср. с наблюдением Н. Мазур, сопоставляющей «Недоноска» с загадкой В.И.Майкова «Дым» ("Я ни воздух, ни вода») (Мазур Н.Н. «Недоносок» Баратынского // Поэтика. История литературы. Лингвистика. — М.: О.Г.И., 1999. С. 150).

17. О зашифрованном каламбуре в поэме «Бал» Баратынский говорит в письме к Дельвигу (см. Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. С. 179).

18. Письма И.И.Дмитриева к князю П.А.Вяземскому 1810-1836 годов (Из Остафьевского архива). СПб.: тип. М. Стасюлевича, 1898. - С. 25.

19. Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М.: Художественная литература, 1972. -С. 53.

20. Hugo, V. Cromwell, drame. Paris, 1828. - P. XLVII.

21. Boileau. Oeuvres completes. Paris, Edition de Ch. Lamure, 1857. - P. 437; ср. <Мартынов И.И.>. О высоком или величественном. Творение Дионисия Лонгина. — СПб.: в Императ. тип., 1803.-С. 102.

22. Rousseau J.B. Oeuvres poetiques. Paris, chez Lefevre, Libraire, 1824. - T.2. - P.l 1.

23. Кюхельбекер В.К. Указ. соч. С. 454.

24. Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе. М.: Наука, 1977. - С. 334.

25. См. Топоров В.Н. Указ. соч. С. 423 и далее.

26. Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. С. 191.

27. Et, en dernier lieu, il m'est apparu a moi aussi, comme a l'avorton.

28. Car je suis le moindre des apotres; je ne merite pas d'etre appele apotre,parce que j'ai persecute l'Eglise de Dieu. 8. А после всех явился и мне, как извергу.

29. О бытовании этой концепции в XVIII в. см. Лавджой А. Великая цепь бытия. — М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. С. 189-248.

30. Державин Г.Р. Указ. соч. С. 72.

31. Аналогичную рифму Н.Н.Мазур нашла у Батюшкова. См. Мазур Н.Н. Указ. соч. С. 152.

32. См. Урания на 1826 год. М.: Наука, 1998. - С. 172-180. 1См. Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. С. 164.

33. Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 216.

34. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. Т.2. С. 171.

35. Мнемозина.- 1824.-Ч. II.-С. 144.

36. Аллюзия указана в: Журавлева А.И. "Последний поэт" Баратынского // Проблемы теории и истории литературы. Сборник статей, посвященный памяти проф. А.Н. Соколова. — М.: изд-во МГУ, 1971. С. 132-142.

37. Батюшков К.Н. Сочинения: в 2 тт. — М.: Художественная литература, 1989.

38. Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе. М.: Наука, 1977. - 607 с.

39. Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Языки славянской культуры, 2002. — Т. 1-2.

40. Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений: в 2 тт. СПб.: Разряд изящной словесности Имп. Акад. наук, 1914-1915.

41. Баратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. -М.: Наука, 1983. 720 с.

42. Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. -М.: Правда, 1987.-480 с.

43. Е.А. Баратынский. Материалы к его биографии. Из Татевского архива Рачинских. Пг., Тип. Имп. Акад. наук, 1916. — 152 с.

44. Белинский В.Г. <Стихотворения Е. Баратынского> // Белинский В.Г. Собрание сочинений: в 9 тт. М.: Художественная литература, 1976. - Т.5. -С. 161-189.

45. Богданович И.Ф. Стихотворения и поэмы. JL: Советский писатель, 1957. — 257 с.

46. Вазари Дж. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих: в 5 тт.-Т.З. -М.: Астрель, 2001. — 735 с.

47. Вакенродер В.-Г. Фантазии об искусстве. — М.: Искусство, 1977. — 263 с.

48. Веневитинов Д.В. Стихотворения. Проза. М.: Наука, 1980. - 608 с.

49. Винкельман И.И. История искусства древности. Малые сочинения. СПб.: Алетейя, 2000. - 800 с.

50. Виньи, А. Избранное. М.: Искусство, 1987. - 603 с.

51. Вяземский П.А. Полное собрание сочинений: в 12 тт. СПб.: изд. гр. С.Д.Шереметева, 1878-96.

52. Вяземский П.А. Стихотворения. Д.: Советский писатель, 1986. — 544 с.

53. Давыдов Д.В. Стихотворения. JL: Советский писатель, 1984. - 240 с.

54. Декабристы: эстетика и критика. — М.: Искусство, 1991. — 491 с.

55. Дельвиг А.А. Сочинения. Д.: Художественная литература, 1986. — 472 с.

56. Державин Г.Р. Сочинения. СПб.: Академический проект, 2002. — 712 с.

57. Дмитриев И.И. Полное собрание стихотворений. Д.: Советский писатель, 1967.-502 с.

58. Глинка Ф.Н. Избранные произведения. Д.: Советский писатель, 1957. — 502 с.

59. Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики. М.: Искусство, 1981. — 448 с.

60. Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем: в 20 тт. Т. 1. - М.: Языки русской культуры, 1999. - 840 с.

61. Жуковский В.А. Стихотворения. Д.: Советский писатель, 1956. — 847 с.

62. Жуковский В.А. Эстетика и критика. М.: Искусство, 1985. - 418 с.

63. Измайлов В.В. Стихотворная речь о независимости ученого мужа. — М.: в Университетской типографии, 1806. — 12 с.

64. Карамзин Н.М. Полное собрание стихотворений. М.; Д.: Советский писатель, 1966. -424 с.

65. Карамзин Н.М. Сочинения: в 2 тт. Д.: Художественная литература, 1984.

66. Киреевский И.В. Эстетика и критика. М.: Искусство, 1979. - 439 с.

67. Козлов И.И. Полное собрание стихотворений. — JL: Советский писатель, 1960.-508 с.

68. Кюхельбекер В.К. Избранные произведения в двух томах. М.; — Л.: Советский писатель, 1967.

69. Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л.: Наука, 1979. - 790 с.

70. Мартынов И.И.. О высоком или величественном. Творение Дионисия Лонгина. СПб.: в Императорской Тип., 1803. - 230 с.

71. Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М.: Художественная литература, 1972. - 576 с.40.0стафьевский архив князей Вяземских. М.: Век, 1994. - Т. И1. — 744 с.

72. Остолопов Н.Ф. Ключ к сочинениям Державина. — СПб.: в тип. Ив. Глазунова, 1822. 95 с.

73. Письма И.И.Дмитриева к князю П.А.Вяземскому 1810-1836 годов (Из Остафьевского архива). СПб.: тип. М. Стасюлевича, 1898. - 147 с.

74. Полевой Н.А. Избранные произведения и письма. Л.: Художественная литература, 1986. - 584 с.

75. Поэты 1820-1830-х годов: в 2 тт. Л.: Советский писатель, 1972.

76. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 16 тт. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1939-1947.

77. Пушкин в прижизненной критике. 1820-1827. СПб.: Государственный Пушкинский Театральный Центр, 1996. - Т. 1-2.

78. Русская стихотворная пародия. — Л.: Советский писатель, 1960. — 854 с.

79. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: в 2 тт. М.: Искусство, 1974.

80. Северные цветы на 1828 год. СПб.: в тип. И.В. Оленина, 1827.

81. Северные цветы на 1829 год. СПб.: в тип. И.В. Сленина, 1828.

82. Северные Цветы на 1832 год. М.: Наука, 1980. - 400 с.

83. Собрание образцовых русских сочинений и переводов в стихах: в 6 тт. 2-е изд. СПб.: в тип. Ив. Глазунова, 1821-1822.

84. Собрание русских стихотворений: в 6 тт. — М.: в Университетской тип., 1810-1815.

85. Тургенев А.И. Хроника русского. Дневники (1825-1826 гг.). М.; JL: Наука, 1964.-624 с.

86. Урания на 1826 год. -М: Наука, 1998. 345 с.

87. Французская поэзия в переводах В.А. Жуковского. М.: Рудомино; Радуга, 2001.-256 с.

88. Французская элегия XVIII-XIX веков в переводах поэтов пушкинской поры. М.: Радуга, 1989. - 688 с.

89. Шевырев С.П. Стихотворения. JL: Советский писатель, 1939. - 240 с.

90. Шеллинг Ф.В.Й. Философия искусства. -М.: Мысль, 1966.-496 с.

91. Языков Н.М. Собрание стихотворений.- М.: . Советский писатель, 1948. — 450 с.

92. Шиллер Ф. Собрание сочинений: в 7 тт. — Т. 1. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955. — 780 с.г

93. Acanthologie, ou Dictionnaire Epigrammatique. — Paris, 1817. 526 с.

94. D'Alembert. Oeuvres philosophiques, historiques et litt6raires. T.3. - Paris: chez J.-F.Bastien, 1805.r

95. Boileau. Oeuvres completes. Paris: Edition de Ch. Lamure, 1857.

96. Herders Sammtliche Werke. Bd.l. - Berlin, 1877.

97. Hugo, V. Cromwell, drame. Paris, 1828.

98. Marmontel. Poetique fran?oise. -T. 2. Liege: chezRassompierre, 1777.

99. Альми И.Л. Сборник Е.А. Баратынского «Сумерки» как лирическое единство // Альми И.Л. О поэзии и прозе. СПб.: Изд-во «Семантика-С» совм. с изд-вом «Скифия», 2002. - С. 178-205.

100. Альми И.Л. Элегии Е.А.Баратынского 1819-1824 годов (К вопросу об эволюции жанра) // Альми И.Л. О поэзии и прозе. СПб.: Изд-во «Семантика-С» совм. с изд-вом «Скифия», 2002. - С. 133-155.

101. Андреев В.Е. Пушкин и Боратынский. Две «Мадоны» // Новые страницы боратыноведения. Тамбов: НМЦКА ТГУ им. Г.Р. Державина, 2003. — С. 91105.

102. Андреевский С.А. Поэзия Баратынского // Андреевский С.А. Литературные чтения. СПб.: тип. А. С. Суворина, 1891. - С. 1-36.

103. Бочаров С.Г. «Обречен борьбе верховной.» // Бочаров С.Г. О художественных мирах. М.: Советская Россия, 1985 - С. 69-123.

104. Бочаров С.Г. Парадокс "бессмысленной вечности". От "Недоноска" к "Идиоту" // Парадоксы русской литературы. СПб.: Инапресс, 2001. - С. 193-218.

105. Брюсов В.Я. Далекие и близкие. Статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней. М.: Скорпион, 1912. - 214 с.

106. Вацуро В.Э. Е.А. Баратынский // История русской литературы: в 4 тт.- Л.: Наука, 1981. -Т.2. — С.380-392.

107. Вацуро В.Э. Записки комментатора. СПб.: Академический проект, 1994. — 347 с.

108. Вацуро В.Э. «К вельможе» // Вацуро В.Э. Пушкинская пора. — СПб.: Академический проект, 2000. — С. 179-216.

109. Вацуро В.Э. К истории пушкинских изданий. (Письма О.М. Сомова к К.С. Сербиновичу) // Пушкин. Исследования и материалы. Т. 6. — JI.: Наука, 1969.-С. 284-297.

110. Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры. "Элегическая школа". — СПб.: Наука, 1994.-240 с.

111. Вацуро В.Э. Лицейское творчество Пушкина // Пушкин А.С. Стихотворения лицейских лет. 1813-1817. СПб.: Наука, 1994. - С. 383-403.

112. Вацуро В.Э. Поэзия пушкинского круга // История русской литературы: в 4 тт. Т.2. - Л.: Наука, 1981. - С.324-340.

113. Вацуро В.Э. Примечания // Поэты 1820-1830-х годов: в 2 тт. Л.: Советский писатель, 1972.-Т. 1.-С. 691-779.

114. Вацуро В.Э. Примечания // Дельвиг А.А. Сочинения. — Л.: Художественная литература, 1986. С. 378-426.

115. Вацуро В.Э. Пушкин и Аркадий Родзянка // Вацуро В.Э. Пушкинская пора. -СПб.: Академический проект, 2000. С.57-84.

116. Вацуро В.Э. С.Д.П. Из истории литературного быта пушкинской поры. — М.: Книга, 1989.-415 с.

117. Вацуро В.Э. «Северные цветы». История альманаха Дельвига-Пушкина. — М.: Книга, 1978.-288 с.

118. Вацуро В.Э. Списки послания Е.А. Баратынского «Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры» // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1972 год. Л.: Наука, 1974. - С. 55-62.

119. Вацуро В.Э. Французская элегия XVIII-XIX веков и русская лирика пушкинской поры // Французская элегия XVIII-XIX веков в переводах поэтов пушкинской поры. М.: Радуга, 1989. - С. 27-48.

120. Венгеров С.А. Примечания // Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: в 9 тт.-СПб.-Пг., 1900-1917.-Т. VII.-С. 626-637.

121. Верховский Ю.Н. О символизме Боратынского // Труды и дни. — 1912. — №3, май-июнь. — С. 1-9.

122. Виницкий И. Нечто о привидениях. Истории о русской литературной мифологии XIX века. М.: издание Московского Культурологического Лицея, 1998.-322 с.

123. Винокур Г.О. Баратынский и символисты // К 200-летию Боратынского. Сборник материалов международной научной конференции, состоявшейся 21 -23 февраля 2000 г. (Москва Мураново). - М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 2849.

124. Гаевский В.П. Пушкин в Лицее и лицейские его стихотворения // Современник. 1863. - №7. - Отд. 1. - С. 129-177.

125. Гельфонд М.М. Апофатическое описание музы в творчестве Пушкина и Боратынского // Новые страницы боратыноведения. Тамбов: НМЦКА ТГУ им. Г.Р. Державина, 2004. - С 240-246.

126. Гиллельсон М.И. Молодой Пушкин и арзамасское братство. — Л.: Наука, 1974.-226 с.

127. Гиллельсон М.И. От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей. -Л.: Наука, 1977.-200 с.

128. Гинзбург Л.Я. О лирике. Л.: Советский писатель, 1974. - 408 с.

129. Гинзбург Л.Я. Опыт философской лирики (Веневитинов) // Поэтика. Т.5. -Л.: Academia, 1929. - С. 72-104.

130. Гофман М. Поэзия Баратынского. Пг., Гос. тип., 1915. - 28 с.

131. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. JL: Наука, 1978. - 424 с.

132. Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. JL: Наука, 1982. - 558 с.

133. Журавлева А.И. "Последний поэт" Баратынского // Проблемы теории и истории литературы. Сборник статей, посвященный памяти проф. А.Н. Соколова. М.: изд-во МГУ, 1971. - С. 132-142.

134. Зорин А. "Вслед шествуя Анакреону." // Цветник. Русская легкая поэзия конца XVIII начала XIX века. - М.: Книга, 1987. - С. 5-53.

135. Иванов Вяч. Zwei russische Gedichte auf den Tod Goethes // Иванов Вяч. Собрание сочинений. Т. IV. - Брюссель: Б.и., 1987. - С. 158-166.

136. Иваск Ю. Боратынский. // Новый журнал. 1957. - Кн. 50. - С. 135-156.

137. Ивинский Д.П. Пушкин и Мицкевич: Материалы к истории литературных отношений. 1826-1829.-М.: Диалог МГУ, 1997.

138. Ивинский Д.П. Пушкин и салонная культура его времени // Ивинский Д.П. О Пушкине.-М.: Intrada, 2005. С. 237-265.

139. Киселева JI.H. Байроновский контекст замысла Жуковского об Агасфере // Новое литературное обозрение. 2000. - №42. - С. 245-254.

140. Кулагин А.В. Пушкинский замысел статьи о Баратынском // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 24. Л.: Наука, 1991. - С. 162-175.

141. Купреянова Е.Н., Медведева И.Н. Комментарии к стихотворениям // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: в 2 тт. — М.; Л.: Советский писатель, 1936. Т. 2. - С. 227-304.

142. Купреянова Е.Н. Баратынский тридцатых годов // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: в 2 тт. М.; Л.: Советский писатель, 1936. - Т.1. -С. LXXVIII-CXVI.

143. Лавджой А. Великая цепь бытия. — М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. -376 с.

144. Лебедев Е.Н. Тризна: Книга о Боратынском. М.: Современник, 1985. - 301 с.

145. Летопись жизни и творчества Е.А.Боратынского. — М.: Новое литературное обозрение, 1998. 496 с.

146. Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: в 4 тт. М.: Слово, 1999.

147. Лотман Ю.М. В мире гротеска и философии // Труды по русской и славянской филологии. IV (Новая серия). Тарту, Tartu Ulikooli Kirjastus, 2001.-С. 52-79.

148. Лотман Ю.М. Поэзия Карамзина // Карамзин Н.М. Полное собрание стихотворений. М.; — Л.: Советский писатель, 1966. — С. 5-52.

149. Лотман Ю.М. Пушкин. СПб.: СПб-Искусство, 1995. - 847 с.

150. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина // Лотман Ю.М. Карамзин. — СПб.: Искусство СПБ, 1997.-С. 10-310.

151. Мазур Н.Н. «Недоносок» Баратынского // Поэтика. История литературы. Лингвистика.-М.: О.Г.И., 1999.-С. 140-168.

152. Мазур Н.Н. Пушкин и «московские юноши»: вокруг проблемы гения // Пушкинская конференция в Стэнфорде. Материалы и исследования. — М.: О.Г.И., 2001.-С. 54-105.

153. Маймин Е.А. Д. Веневитинов. «Поэт и друг» // Поэтический строй русской лирики. Л.: Наука, 1973. - С. 96-107.

154. Манн Ю.В. «Он шел своею дорогой один и независим» (Поэмы Баратынского) // Манн Ю.В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М.: Аспект Пресс, 2001. - С. 174-205.

155. Манн Ю.В. Русская философская эстетика. М.: МАЛП, 1998. - 318 с.

156. Мануйлов В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю.Лермонтова. М.; — Л.: Наука, 1964.-198 с.

157. Медведева И.Н. Ранний Баратынский // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: в 2 тт. М.; Л.: Советский писатель, 1936. - Т.1. - С. XXXV-LXXVII.

158. Медовой М.И. «Вечно обязан Риму». Искания С.П. Шевырева (1829-1831) // Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. — 2000. — Т. III. -№3.- С. 102-237.

159. Мирский Д.С. Баратынский // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: в 2 тт. М.; Л.: Советский писатель, 1936. - Т.1. - С. V-XXXIII.

160. Мордовченко Н.И. Русская критика первой четверти XIX века. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959. 431 с.

161. Немзер А.С. «Сии чудесные виденья.». Время и баллады В.А.Жуковского // Зорин А., Немзер А., Зубков Н. «Свой подвиг свершив.» М.: Книга, 1987.-С. 155-264.

162. Панофский Э. «Et in Arcadia ego»: Пуссен и элегическая традиция // Новое литературное обозрение. -№33. 1998. - С. 30-50.

163. Песков A.M. Боратынский. Истинная повесть. — М.: Книга, 1990. 384 с.

164. Песков A.M. Е.А. Боратынский. Очерк жизни и творчества // Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Языки славянской культуры, 2002. Т. 1. - С. 22-70.

165. Песков A.M. Взгляд на жизнь и сочинения Боратынского // Летопись жизни и творчества Е.А.Боратынского. М.: Новое литературное обозрение, 1998. - С. 9-47.

166. Песков A.M. К истории происхождения мифа о всеотзывчивости Пушкина// Новое литературное обозрение. 2000. - № 42. - С. 230-238.

167. Песков A.M. Пушкин и Баратынский. Материалы к истории литературных отношений // Новые безделки. Сборник статей к 60-летию В.Э.Вацуро. — М.: Новое Литературное Обозрение, 1995-1996. С. 239-270.

168. Пигарев К.В. Е.А. Боратынский // Боратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М.: Гослитиздат, 1951. - С. 3-28.

169. Пильщиков И.А.Понятия «язык», «имя» и «смысл» в концептуальной системе поэтического мира Баратынского // Wiener Slawistischer Almanach. — 1992.-Bd. 29.-S. 5-30.

170. Пильщиков И.А. «Я возвращуся к вам, поля моих отцов.»: Баратынский и Тибулл // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 1994. - Т.53. - №2. - С. 29-47.

171. Пильщиков И.А. «Les Jardins» Делиля в переводе Воейкова и «Воспоминания» Баратынского // Лотмановский сборник. 1. М.: О.Г.И., 1995.-С. 365-374.

172. Потапова Г.Е. Пушкин, Гете и Николай Полевой // Русская литература. -1998.-№4.-С. 71-86.

173. Проскурин О.А. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М.: О.Г.И., 2000.-368 с.

174. Проскурин О.А. Поэзия Пушкина, или подвижный палимпсест. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. 462 с.

175. Ратников К.В. С.П. Шевырев и Е.А. Баратынский: Этапы литературного сближения // Ратников К.В. Степан Петрович Шевырев и русские литераторы XIX века. Челябинск: Изд-во «Околица», 2003. - 176 с.

176. Рогов К.Ю. Вариации «Московского текста»: к истории отношений Ф.И. Тютчева и М.П. Погодина // Тютчевский сборник. II. Тарту, Tartu Ulikooli Kirjastus, 1999. - С. 68-106.

177. Рогов К.Ю. Из истории учреждения «Московского Вестника» (к проблеме «Пушкин и Вяземский»: осень 1826 года) // Пушкинская конференция в Стэнфорде. Материалы и исследования. -М.: О.Г.И., 2001. С. 106-132.

178. Рогов К.Ю. К истории «московского романтизма»: кружок и общество С.Е. Раича // Лотмановский сборник. 2. М.: О.Г.И., 1997. - С. 523-576.

179. Рогов К.Ю. (Не)известная эпиграмма Пушкина. К творческой истории VII главы «Евгения Онегина» // Лотмановский сборник. 3. М.: О.Г.И. 2004. -С. 196-214.

180. Савинов С.В. Фаустов А.А. «Недоносок» Е.А. Боратынского как авторский миф // Венок Боратынскому: Материалы I и II Российских научных чтений «Е.А. Боратынский и русская культура» 21-23 июня 1990, 20-23 мая 1994. — Мичуринск: МГПИ, 1994.-С. 101-103.

181. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. — М.: Художественная литература, 1970.-295 с.

182. Сендерович С. Алетейя. Элегия Пушкина "Воспоминание" и проблемы ее поэтики. Wien, 1982. - 278 с.

183. Тоддес Е.А. Перечитывая Батюшкова // Батюшков К. Опыты в стихах. — М.: Книга, 1987.-С. 311-344.

184. Тойбин И.М. Тревожное слово. О поэзии Е.А. Баратынского. — Воронеж: изд-во Воронежского ун-та, 1988. — 196 с.

185. Томашевский Б.В. Пушкин. Кн. 1. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1956. -743 с.

186. Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. Л.: Советский писатель, 1960. - 498 с.

187. Топоров В.Н. «Младой певец» и быстротечное время (к истории одного образа в русской поэзии первой трети XIX века) // Russian Poetics. — Columbus, Ohio, 1983.

188. Тынянов Ю.Н. Архаисты и Пушкин // Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М.: Наука, 1969. - С. 23-121.

189. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С. 255-269.

190. Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С. 270-281.

191. Филиппович П.П. Жизнь и творчество Е.А. Боратынского. — Киев: тип. ун-та св. Владимира, 1917. 220 с.

192. Флейшман JI.C. Из истории элегии в пушкинскую эпоху // Пушкинский сборник. — Рига, изд-во Латвийского Государственного Университета им. П. Стучки, 1968.-С. 24-53.

193. Фомичев С.А. К творческой истории стихотворения А.С. Пушкина «Бесы»// Памяти Г.П. Макогоненко. СПб.: изд. Санкт-Петербургского Университета, 2000.

194. Фомичев С.А., Клейн Л.Д. Мансуров Александр Михайлович // Русские писатели. 1800-1917. -Т.З. -М.: Большая Российская энциклопедия, 1994.— С. 512.

195. Фрайман Т.Н. Творческая стратегия и поэтика В.А.Жуковского (1800-е -начало 1820-х годов). Тарту, Tartu Ulikooli Kirjastus, 2002.

196. Фризман Л.Г. В.Я. Брюсов — исследователь Е.А. Баратынского. // Русская литература. 1967.- №1.- С. 181-184.

197. Фризман Л.Г. Примечания // Баратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. — М.: Наука, 1983. С. 573-685.

198. Фризман Л.Г. Творческий путь Баратынского. — М.: Наука, 1966. — 142 с.

199. Хетсо Г. Евгений Баратынский. Жизнь и творчество. Oslo; Bergen; Tromso, Universitetsforlaget, 1973. 740 с.

200. Хитрова Д. Послание «Богдановичу» и литературная позиция раннего Баратынского // Лотмановский сборник. 3. М.: О.Г.И., 2004. - С. 933-947.

201. Эйхенбаум Б.М. Е.А. Баратынский. К 100-летию со дня смерти. // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969. - С. 319-320.

202. Эйхенбаум Б.М. Литературный быт // Эйхенбаум Б. М. «Мой временник». Художественная проза и избранные статьи 20-30-х годов. — СПб: Инапресс, 2001. С.61-70.

203. Barratt, G. Eighteenth-Century Neoclassical French Influences on E.A. Baratynsky and Pushkin // Comparative Literature Studies. 1969. - Vol. VI. -№4. P. 435-461.

204. Danilevskij R. Ju. Schiller in der russischen Literatur. 18. Jahrhundert erste Halfie 19. Jahrhundert. - Dresden: Dresden University Press, 1998.

205. Harvie, J.A. Schiller and Baratynsky: Truth and Eternity // Festschrift for E. W.Herd. / Ed. by A. Obermayer. Dunedin: Department of German, University ofOtago, 1980.-P. 86-101.

206. Liapunov, V. Boratynskii and Michelangelo // Elementa. Eisingen, 1995. — Bd.2 — Vol. 9. - №2. - P. 1-26.

207. Liapunov, V. A Goethean Subtext of E.A. Baratynskij's "Nedonosok" // Slavic Poetics. Essays in honor of Kiril Taranovsky. The Hague; Paris: Mouton, 1973. -P. 277-281.

208. Liapunov, V. Poet in the Middest. Studies in the Poetry of E.A. Baratynskij. A Dissertation Presented to the Faculty of the Graduate School of Yale University in Candidacy for the Degree of Doctor of Philosophy. 1969. Manuscript. — 188 p.

209. Otto, G. Ode, Ekloge und Elegie im 18. Jahrhundert. Zur Theorie und Praxis franzosischer Lyrik nach Boileau. Frankfurt/M., Peter Lang, 1973. - 291 S.

210. Pilshchikov I.A. Baratynsky's Russian-French Self-Translations: (On the Problem of Invariant Reconstruction) // Essays in Poetics. 1992. - Vol. 17. — №2.-P. 15-22.г

211. Potez, Н. L' Elegie en France avant le romantisme (de Parny a Lamartine), 1778-1820. Paris: CalmannLevy, Editeur, 1898.

212. Pratt, S. Russian Metaphysical Romanticism. The Poetry of Tiutchev and Boratynskii. Stanford, Stanford University Press, 1984. - 252 p.

213. Setchkareff, W. Zur philosophischen Lyrik Boratynskijs // Zeitschrift flir slavische Philologie. 1947. - Bd. XIX. - Hf.2. - P. 380-389.

214. Waszink, P. New Love or Old Flower? Kant and Schelling in Derzhavin's and Baratynsky's Poetry // Australian Slavonic and East-European Studies. — 1995. -Vol. 9.-N2.-P. 1-26.