автореферат диссертации по культурологии, специальность ВАК РФ 24.00.01
диссертация на тему: Ментальность советского общества через призму кинематографа

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Чернышева, Наталия Михайловна

Введение.

Глава 1.

МЕНТАЛЬНОСТЬ КАК КАТЕГОРИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО

ИССЛЕДОВАНИЯ.

§1. Ментальность общества: структура, функция, типология.

§2. Методология исследования ментальности.

§3. Некоторые особенности отечественного менталитета.

Глава 2.

КИНЕМАТОГРАФ КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ

МЕНТАЛЬНОСТИ.

§1. Кинематографическая реальность и ментальность.

§2. Кинематографическая репрезентация повседневности и ментальность.

§3. Коммуникационный кинематографический процесс.

Глава 3.

РЕКОНСТРУКЦИЯ МЕНТАЛЬНЫХ КООРДИНАТ СОВЕТСКОГО

ОБЩЕСТВА.

§1. Смерть.

§2. Для-себя-бытие: личность или индивидуальность.

§3. Повседневность.

§4. Рациональность.

§5. Ирония.

Введение диссертации2001 год, автореферат по культурологии, Чернышева, Наталия Михайловна

Современному российскому обществу, находящемуся в состоянии перманентной трансформации, на протяжении последних десяти лет неизменно приписывают кризис идентичности. В зависимости от собственной позиции граждане современной России пытаются идентифицировать себя либо с носителем дореволюционных норм и ценностей, либо с советским человеком, либо с представителем мультикультурного космополитического пространства. Идентичность общества проблематизирована во всех сферах его жизни, что проявляется в отсутствии экономической и политической стратегии, внешнеполитической доктрины, с более или менее определенными приоритетами, целями и задачами. Существует достаточно большое число маргинальных слоев, представители которых не могут найти свое место в складывающейся социальной структуре. И на первый взгляд создается впечатление, что в обществе не сложился консенсус относительно позитивных общезначимых ценностей, вокруг которых оно могло бы консолидироваться.

Однако отрицать наличия социокультурной идентичности в обществе нельзя, так как она представляет собой атрибут человеческого существования и одно из условий функционирования общества как социокультурной системы. Идентичность представляет собой одну из функций ментальности, она не результат волевого решения, а продукт сложного комплекса взаимодействий, так называемых внешних и внутренних факторов. Она, как и представления человека об окружающем мире, не появляется в один момент и не исчезает мгновенно.

Ментальность, включающая в себя и идентичность, и картину мира, формируется в процессе становления общества, фиксируется в его культуре, осваивается человеком в процессе социализации, посему не может быть механически приписана, так как это грозит реакцией отторжения. Не отрицая того факта, что в современном российском обществе активизировались процессы поиска самотождественности, следует иметь в виду, что его культура тесно связана с недавним прошлым и вопрос о социокультурной идентичности, о мировоззрении россиян начала XXI века не корректно рассматривать в отрыве от советского периода существования общества.

Это делает актуальным исследование культуры, и в частности ментально-сти, советского общества. Однако для современного российского общества характерно неоднозначное, противоречивое отношение к своему недавнему прошлому. В рассуждениях о нем большую часть занимают эмоциональные оценки, носящие подчас радикальный характер. Суждения по поводу прошлого по-лярны: от провозглашения полного разрыва с советским периодом развития до признания его эталонным вариантом развития страны.

За последние 10-15 лет исследователями советского общества было введено в научный оборот огромное количество, не использовавшихся или неизвестных ранее, фактов самого различного свойства. Они пополнили список аргументов в спорах оценочного характера, однако беспристрастного осмысления нового материала не последовало. Зачастую исследователи недавнего прошлого ограничивались заменой оценок тех или иных событий на противоположные, что выливалось в абсолютизацию антисоветских настроений или, наоборот, в оправдание репрессий. Очевидна недостаточность осмысления советского периода существования российского общества исключительно в рамках исторической, политической наук.

По этому поводу актуальным становится замечание Т.Шанина о присущем россиянам «экстремизме мышления»1, которому подвержено не только обыденное мышление, но и академические теории. Возникает потребность в интеллектуальном усилии для преодоления экстремизма, философском осмыслении советской культуры, ее мировоззренческих оснований, что позволит обрести позитивные знания о российском обществе и реализовать прогностический потенциал гуманитарных наук.

Актуальность исследования связана так же с распространением антропологической парадигмы в отечественных гуманитарных науках, для которой не менее важным, чем события политической или экономической жизни, чем объектное описание общества, является то, что М. Бахтин назвал кругозором: «личность имеет не только среду и окружение, но и собственный кругозор»2. Поэтому осмысление опыта человечества, исследование социокультурного «выражения коллективов, народов, эпох», требует учитывать «сложную диаЛ лектику внешнего и внутреннего» и сформулировать глобальную проблему гуманитарных наук как взаимоотношение кругозора и окружения.

Объект и предмет исследования.

Учитывая, что политические и экономические процессы, протекавшие в Советском Союзе, довольно часто становятся объектом разнообразных исследований, советское общество послевоенного периода будет рассмотрено с точки зрения присущих ему социокультурных координат. Поэтому объектом настоящей работы является ментальность советского общества, которая входит в сферу кругозора и относится к внутренним субъектным факторам культуры.

В качестве источника для реконструкции ментальности общества в XX веке можно привлечь новые, но достаточно быстро завоевавшие популярность, аудиовизуальные искусства и средства массовой коммуникации. Поэтому в качестве предмета исследования выбран кинематограф, а точнее кинематографический процесс периода детоталитаризации советского общества.

Современное состояние изученности проблемы.

Как видно из вышеозначенных объекта и предмета исследования, в данной работе затрагиваются три фундаментальных проблемы, которые рассматриваются в современных гуманитарных науках по преимуществу автономно. Первая проблема связана с исследованием ментальности, как в плоскости теоретического конструирования социокультурной категории научного исследования, так и применительно к реконструкции ментальных координат конкретных обществ. Вторая - с изучением социокультурных аспектов существования советского общества в послевоенный период, характеризующийся процессом детоталитаризации общества.

Третью проблему можно обозначить как включение исследований кинематографа в проблемное поле гуманитарных наук, в сферу интересов философии. Обращает на себя внимание эволюция взглядов на кинематограф от восприятия его как ярмарочного аттракциона до придания ему статуса носителя современной философии и, одновременно, выразителя массового мировоззрения, сознания человека XX века.

Тема ментальности в современном обществознании.

Появление понятия ментальность напрямую связано с утверждением антропологической парадигмы в общественных науках и бурным всплеском в развитии гуманитарных наук. В сфере гносеологии параллельно с рационалистическими направлениями, восходящими к эпохе Просвещения, все громче заявляют о себе философские течения, базирующиеся на иррациональных основаниях процесса познания окружающей действительности. Фигура человека, исследующего мир и свою собственную природу, теряет привычные очертания.

Вслед за открытием глубинных бессознательных пластов человеческой психики, после антропологических изысканий в области первобытного мышления и многочисленных междисциплинарных исследований гуманитарного направления, невозможно было ограничиться рассмотрением процессов общественного развития исключительно как внешних, объективных по отношению к человеку.

Реконструкция архаической, средневековой, новой истории выявила следующую особенность человеческой деятельности: человек живет в соответствии с той картиной мира, которая существует в его сознании и не всегда тождественна действительности. Вследствие этого помимо социально-экономических, политических причин в качестве системообразующего фактора развития общества следует учитывать категорию ментальности.

Вхождение в научный оборот понятия «ментальность» обусловлено изменением парадигм мышления, как в сфере научного знания, так и на обыденном уровне. Это связано с изменением культурно-цивилизационного ландшафта планеты на рубеже XIX-XX веков, благодаря чему человек становится объектом пристального изучения различных гуманитарных наук.

Опираясь на причины резкого роста интереса к антропологии, которые упомянул К.Леви-Строс в своей работе «Пути развития этнографии»4, можно обозначить спектр проблем, для решения которых впоследствии и была использована категория ментальности. Во-первых, к началу XX века практически все человеческие общества стали доступны изучению, но большинство из них не вписывались в европоцентристские трактовки развития человеческого общества. Осмысление этого факта приводит к разрыву с просвещенческой европоцен-тричной традицией мышления, и возникает потребность в новых парадигмах, которые позволили бы признать плюралистический характер развития человечества, с одной стороны, а с другой - предоставили бы универсальные категории и методы для исследования самых разных обществ.

В качестве второй причины он называет увеличение кросскультурных контактов, причем инициатором оных выступает теперь не только носитель европейской культуры, отягощенный бременем белого человека, но и те, кто ранее не принимались в расчет в качестве равноправных партнеров, а выступали лишь как ведомые по пути, проложенному европейцами. Возможность позитивного диалога в изменившихся условиях базируется на признании наличия собственных правил, которым подчиняется чужая культурная традиция.

В третьих, глобализация мирового пространства, бурный рост населения, усовершенствование средств коммуникации и передвижения делают мир теснее и позволяют рассматривать человечество как единство.

Отмеченные К.Леви-Стросом процессы не только привлекают внимание к антропологии, но и очерчивают круг проблем, которые можно сформулировать следующим образом: каким образом сочетаются универсальная природа человека и возможность ее проявления в виде разных культурных типов.

Если обратиться к философии, то на смену онтологическим системам приходят исследования, предметом изучения которых является гносеология: механизмы процесса познания и структура человеческого интеллекта. Параллельно с рационалистическими направлениями появляются философские течения, базирующиеся на иррациональных основаниях процесса познания окружающей действительности, что привлекает внимание к роли соответствующих пластов психики в жизни как отдельного человека, так и общества в целом. С другой стороны, философы посвящают свои работы экзистенциальным проблемам человеческого бытия, соотношению природного и иноприродного начал в человеке. Изыскания в сфере философии помимо самостоятельной эвристической ценности значимы тем, что провоцируют частные науки осваивать сферу междисциплинарных исследований, проблематизирующих фигуру человека.

На этом фоне в лексикон гуманитарных наук входит понятие ментальность. По сложившейся традиции первенство во включении данной категории в научный оборот приписывают исторической школе «Анналов», занимавшейся в основном исследованием европейского средневековья и функционировавшей в рамках антропологического понимания истории.

Ради восстановления справедливости в сфере авторских прав некоторые отечественные ученые вносят уточнения в это утверждение. Например, Е.Ю.Зубкова и А.И.Куприянов замечают: «задолго до появления «Анналов» историческое знание стало испытывать на себе воздействие импульсов, постепенно оформлявшихся в новую тенденцию, которая в обобщенном виде может быть определена как поворот к человеку, утверждение антропологического взгляда на историю»5 - и приводят в пример О.Тьерри, Ж.Мишле, Т.Карлейля, В.О.Ключевского, а В.М.Катаев6 напоминает, что впервые термин менталитет упоминает Л.Леви-Брюль в работе, посвященной архаическим обществам.

Не подвергая сомнению вышеупомянутые замечания, хотелось бы обратить внимание, что школа «Анналов» в лице М.Блока сама назвала своих предшественников по вопросу антропологического характера исторической науки: «великие наши наставники, такие как Мишле или Фюстель де Куланж, уже давно научили нас это понимать: предметом истории является человек. Скажем точнее - люди»7. Занимаясь, в первую очередь, практическими исследованиями средневековых обществ, школа «Анналов» не уделяла особого внимания дефиниции понятия ментальность, ограничиваясь наиболее общими характеристиками данной категории. Последствием этого стало заявление представителя третьего поколения школы Ж.Ревеля, что менталитет воплощает собою скорее форму восприятия историков, чем четко обозначенный предмет исследования8.

Представляется, что заслуга школы «Анналов» состоит в том, что человеческое измерение в истории получило свое категориальное обозначение и методологическую практику исследования, в виде реконструкции ментального инструментария эпохи. Без подобной операции даже простое описание какого-либо общества сталкивается с проблемой, так как отсутствует стержень, увязывающий между собой различные явления и события. Если же в качестве целей исследования значатся нахождение причинно-следственных связей в процессе развития общества, понимание эпохи, то в центре внимания оказывается человек, аккумулирующий особенности своей эпохи, и менталитет обретает статус системообразующего фактора общественного развития.

Историки школы «Анналов» изменяют отношения к источникам и вводят в оборот пласт исторических фактов неофициального характера, содержащих информацию о повседневном уровне человеческой жизни, произведения художественной культуры.

Рассматриваемая категория позволяет налаживать диалог между исследователем и обществом, в случае, если они разделены большим временным промежутком.

Говоря об использовании категории ментальность в общественных науках, следует отметить, что сущность понятия и функции корректируются в исследованиях в зависимости от объекта изучения. Для К.Леви-Строса помимо научных задач существует проблема преодоления эволюционистского стереотипа, в соответствии с которым архаические общества рассматриваются как примитивные по сравнению с технократическими обществами западной цивилизации. «Путешествие к мыслительным структурам туземцев, объективированным в фактах традиционной культуры»9, как расшифровывает метод структурно-семиотического моделирования А.Б.Островский, позволяет реабилитировать архаические народы, утвердить за ними статус иных, но не отсталых, продемонстрировать сложные смысловые конструкции, определяющие их жизнь.

Складывающаяся в Германии традиция изучения повседневной истории неминуемо приводит ученых к проблеме дефиниции понятия ментальность. Участвуя в дискуссии о наследии школы «Анналов», Г.-В.Гетц приводит ряд определений категории ментальности, предложенных немецкими учеными. Так, по Г.Телленбаху, ментальность - это «совокупность представлений, способов поведения и реакций, которые, скорее всего, бессознательны и неотрефлек-тированы», Ф.Селин определяет менталитет как «наполненные глубоким смыслом структуры коллективного объяснения действительности»10.

Более полную характеристику феномена, включающую предположения о его морфологии и функциях, дает Ф.Граус. Ментальность, по его мнению, представляет собой «действующие системы, зачастую противоречивые, но всегда структурированные, которые выступают как один из факторов, определяющих внутри сообществ действия, ощущения и мышления людей»11. Немецкие историки обозначают семантическое поле категории, где фигурируют коллективное, бессознательное, этические и познавательные коды, психологические реакции и базовые представления, а в качестве носителя ментальности выступает социальная группа.

В отечественном обществознании особая роль принадлежит трудам А.Я.Гуревича, посвященным историко-культурным исследованиям средневекового общества. Его метод изучения основан на постулате, что «невозможно ограничиться преимущественно «объективным», лучше сказать - «объектным», способом исследования и описания общества, при котором оно изучается так же, как изучаются физические объекты, то есть «снаружи», необходимо, кроме того, попытаться проникнуть в глубь человеческого сознания и мировосприятия, выявить его структуру и роль его в общем историческом движении»12. Синонимами ментальности в его работах выступают «картина мира», «модель мира», «общезначимая знаковая система», «привычки сознания людей». Картина мира формируется на основании универсальных категорий культуры, составляющих основной семантический инвентарь культуры. В качестве этих универсалий выступают определяющие категории человеческого сознания, такие как, время, пространство, изменение, причина, судьба и т.д.

Ментальность и культура - сопутствующие категории в исследованиях А.Я.Гуревича, однако их соотношение определяется по-разному. Например, в «Категориях средневековой культуры» вышеозначенные универсальные категории названы «предшествующими»13 человеческой деятельности по созданию артефактов культуры, а в дискуссии о наследии школы «Анналов» он пишет: «картина мира есть продукт культуры»14. Подобные расхождения не случайны. Например, обозревая новые направления в исторической антропологии в журнале «Одиссей», А.Я.Гуревич обозначает ментальность как производное от базисных явлений, то есть надстроечное, и спорит с Ф. Ариесом, который помещает коллективное бессознательное на границе биологического и культурного15. Следовательно, ментальность понимается как простое отражение материальных условий жизни в сознании и чувствах людей, что соответствует марксистской трактовке истории в которой, бытие определяет сознание. В этом случае изучение ментальности служит исключительно для того, чтобы проиллюстрировать расхождение между историческими событиями и их отражением в коллективном сознании, зафиксировать большую или меньшую степень трансформации исторических фактов в народной памяти.

Однако в дискуссии, посвященной настоящему и будущему исторической науки, А.Я. Гуревич называет коренные категории сознания пред-условием человеческой деятельности, и отмечает, что поведение людей определяется не столько «объективными условиями», сколько картиной мира, которая не есть

V и 16 Т4» верный слепок» с действительности . В данном случае подход диаметрально противоположный: для выяснения причин того или иного события привлекаются данные о ментальных установках, детерминирующих деятельность как отдельного человека, так и общества в целом.

Вероятно, увязывание процесса категоризации понятия ментальность с поиском супердетерминанты человеческого поведения является тупиковым путем, опрокидывающим дефиницию в «дурную бесконечность». Поэтому в noследующем рассуждении о менталитете, следует избегать трактовки ментальности в терминах первичности и вторичности.

Дискуссии о феномене ментальности ведутся не только историками и антропологами, потому что поднимаемые в процессе исследований различных обществ проблемы затрагивают и другие гуманитарные дисциплины, в частности психологию, социологию и т.д. Каждая наука определяет категорию ментальности в рамках своего лексико-категориального аппарата.

Интерес к ментальности проявляют и философы. Возьмем, к примеру, круглый стол с участием современных отечественных философов. Г.Д.Гачев уподобляет ментальность национальному космопсихологосу, лежащему в основе национальной целостности, «подобно тому, как каждое существо есть троичное единство: тело, душа, дух - так и национальная целостность есть единство национальной природы (Космос), национального характера (Психея) и скла

17 да мышления (Логос)» . Семантическое поле категории дополняется терминами «образный априоризм» и «рассудочный априоризм» (Г.Д.Гачев), «память народа» (И.К.Пантин), «феномен социокультурного барьера» (А.С.Панарин)18.

Исходя из опыта предшествующих исследований, затрагивавших проблему ментальности, можно говорить о наметившихся подходах к дефиниции понятия, однако этот процесс еще не завершен. Специфика ментальности как многоуровнего и многогранного феномена приводит к необходимости самостоятельной дефиниции понятия каждым исследователем, структурирующим его в соответствии с целями и задачами своей работы. При этом выстроенная категория должна находится в рамках семантического поля, сложившегося в с* течение полувековой дискуссии.

Ментальность предстает как контекст для протекания общественных, исторических процессов. Можно было бы присоединиться к спорам о месте исследований ментальных процессов в системе общественных наук: это самодостаточная научная дисциплина или подспорье для истории, социологии, антропологии, культурологии, философии. Метафорически этот спор можно изобразить как рассуждения о самостоятельности или подсобности работы грунтовщика. Для художника-портретиста грунтованный холст - это только исходный материал, а для грунтовщика - конечный продукт его труда, причем, применительно к авангардному искусству, грунтованный холст имеет право претендовать на роль самодостаточного произведения. В конце концов, вне зависимости от того, является ментальность предметом отдельной дисциплины или это только фрагмент фундаментального исследования, субстанциальное основание данного понятия от этого не изменится.

Реконструкция архаической и средневековой истории выявила следующую особенность человеческой деятельности: человек живет в соответствии с той картиной мира, которая существует в его сознании и не всегда тождественна действительности. Вследствие этого помимо социально-экономических, политических причин в качестве системообразующего фактора развития общества следует учитывать категорию ментальности.

Это касается не только отдаленных от современности исторических периодов. Как замечает К.Леви-Строс, «мы не знаем, и никогда не узнаем о первоначале верований и обычаев, корни которых уходят в далекое прошлое. Но о том, что относится к настоящему, можно определенно сказать, что социальные действия не совершаются каждым индивидом спонтанно, под действием непосредственных эмоций. Будучи членами общности, люди не действуют соответственно своим индивидуальным ощущениям: каждый человек ощущает и дей

19 ствует так как ему позволяется и предписывается» , и эти предписания связаны не только с социальными нормами, юридическими законами, но и ментальными установками, свойственными обществу и человеку.

Актуальность рассматриваемой категории определяется, таким образом, не темпоральной удаленностью исследователя от объекта изучения, а самой природой человека, особенностью функционирования общества. Поэтому проблемы развития современного общества следует рассматривать погруженными в ментальный эфир.

Введение понятия ментальность в категориальный аппарат гуманитарных наук связано с решением двух задач: дефиниция понятия и методы изучения феномена, чему посвящена первая глава настоящего исследования.

Социокультурный аспект существования советского общества.

Следующая фундаментальная проблема связана с изучением социокультурного аспекта советского общества. На рубеже 80 - 90-х годов XX века бурный всплеск интереса со стороны историков, политологов, социологов вызвали проблемы, связанные с функционированием советского общества. Общий настрой был связан с пересмотром сложившейся к тому времени официальной версии сущности советского общества, понимаемой в контексте реализации на практике социалистической идеи. В научный оборот вводились новые факты, применялись новые методы исследования, апробировались теории модернизации и тоталитаризма. Именно тогда выделились два основных полюса, представляющих интерес для исследователей.

Первый полюс можно назвать полюсом власти, он связан с написанием новой истории государства, переоценкой деятельности государственных мужей и органов власти, созданием новых трактовок политического и экономического развития страны.

Другой полюс связан с «исторической реабилитацией» тех, кто противостоял власти, тоталитарному и авторитарному устройству государства, и включением этого субъекта в общий исторический контекст. Объектом исследований, следовательно, становились различные диссидентские организации, система ГУЛАГА и т.д.

Рассмотрение советского общества с точки зрения противостояния власти и диссидентов исключает из числа субъектов социального действия большую часть советского общества, которая не вписывается ни во властные структуры, ни в категорию диссидентов. Поляризованная трактовка истории общества принципиально мало что меняет, по сравнению с автоисторией советского периода, просто одни фигуры умолчания заменяются другими, игнорировавшиеся ранее субъекты социокультурной деятельности «реабилитируются», зато другие подвергаются остракизму.

Можно предложить иную трактовку функционирования общества, предположив, что даже в самом конфликтном обществе наличествует некий компромиссный элемент, позволяющий ему преодолевать энтропийные процессы, грозящие разрушением этому обществу. Внимательное изучение послевоенного советского общества не позволяет охарактеризовать его как находящееся в состоянии гражданской войны. Следовательно, помимо двух предположительно враждебных слоев можно выделить некий нейтральный элемент, который отличается конформностью по отношению к сложившемуся status quo.

Если с этой точки зрения посмотреть на противостояние властных структур и диссидентов, то можно заметить, что оно идет в рамках одного социокультурного пространства, по правилам, признаваемым обеими сторонами, следовательно, имеются элементы, связывающие оппонентов, детерминирующие поведение и тех, и других.

Эти основания, структурирующие общество как некую сложную и противоречивую, но все же цельность, обнаруживаются при исследовании советского послевоенного общества в контексте антропологической парадигмы, которая обращает внимание на социокультурный аспект его существования.

Предваряя свое исследование «Реформы и модернизация в 1953-1964 годах» О.Лейбович пишет, «самооценка общества, независимо от того в какой мере она соответствует его реальному состоянию, есть неотъемлемая часть его культуры и, стало быть, один из факторов его развития. Трудно понять мотивы социального поведения больших общественных групп и отдельных исторических персонажей, не зная их мироощущения, заданного в том числе и представлениями общества о самом себе»20.

Внимание к социокультурным проблемам советского общества привело к изменению объекта и предмета исследования, введению в оборот новых понятий и методов работы с источниками, набор которых так же претерпел изменение.

А.Ахиезер в первом томе своей «Критики исторического опыта» предлагает один из вариантов теоретического обоснования социокультурного подхода. «Все тайны человеческой деятельности, следовательно, и деятельности, определяющей исторический процесс, запечатлены в содержании культуры», поэтому, пишет он, необходимо «рассмотреть культуру, как специфическую сферу реальности, имеющую первостепенное значение для понимания механизмов исторической деятельности - от воспроизводящей общество и государственность до формирующей повседневность»21.

В основе функционирования общества, по его мнению, лежит оппозиция «воспроизводство - энтропия», причем преодоление последней, и, соответственно, совместная воспроизводительная деятельность людей «возможна лишь при условии существования общего нравственного основания, нравственного идеала», посему, именно познание этого нравственного содержания, его механизма «позволяет вступить на путь реального знания мотивов, движущих сил, массовых действий, определяющих движение исторического процесса во всех

О") его формах» .

Пожалуй, увязывание общего основания с нравственностью, делает концепцию А.Ахиезера достаточно уязвимой. Ценности нравственности, которым он приписывает статус детерминирующего фактора, интерпретируются им прежде всего как самоценности, ценности собственного Я, которые «имеют свое основание в самих себе, в человеке, в его рефлексии как конечное самоценное самовыражение Я»23. Даже если не принимать во внимание, что категория «Я» как ценность не применима к достаточно большому числу культурно-исторических типов общества, и следовательно, общее основание для них необходимо связывать с каким-то иным критерием. Есть и другие опасности, сужающие сферу применения понятия нравственность в качестве инструмента исследования.

Дело в том, что это понятие неизбежно воспринимается в контексте позитивных этических коннотаций, вследствие чего, нравственность из инструмента исследования превращается в оценочный критерий. Если соотносить общее основание человеческой деятельности с нравственностью, то следовало оставить эту категорию «пустой», лишенной изначального смыслового содержания и в процессе диалога с культурой конкретного общества выяснить, что представляют собой нравственные основания, лежащие в основе воспроизводственной деятельности данного общества. Иначе получается, что исследователь приписывает свои представления о нравственности обществу, которое является объектом изучения, а это приводит к искажению образа культуры этого общества.

Социокультурный аспект учтен и в теории модернизации. Проблемы, связанные с российской модернизацией, рассмотрены О.Лейбовичем в контексте специфики отечественных модернизационных процессов, представляющих догоняющую модель. Они характеризуются переплетением элементов «современности (рациональность, индустриализм, универсальность, личностное начало) с элементами традиционными (приоритет общинности над частным началом)»24.

В контексте теории модернизации нельзя не упомянуть исследования, в которых советское общество рассматривается как тоталитарное, так как тоталитаризм связан с реакцией на модернизационные процессы. Особенно, это заметно, если тоталитаризм рассматривается не только как политический режим, но и с точки зрения наличия особого типа личности, который можно обозначить как тоталитарный. Этой проблеме посвящено исследование Л.Гозмана и А.Эткинда, которые рассматривают культ власти через призму тоталитарного сознания. Стабильность тоталитарного общества базируется на том, что психологически его правила и норма устраивают многих. Они отмечают такие черты тоталитарного сознания как инфантильность, мифологичность, благодарность за спокойствие, вера в простой мир, неприятие непознанного, бескомпромиссность25.

В этом случае, складывающаяся в тоталитарном обществе культура представляет собой не продукт одностороннего пресса и репрессий со стороны власти, но как результат общественного консенсуса. Когда за чувство безопасности и оптимистичное восприятие мира человек отказывается от свободы и частного пространства, как излишне беспокойных.

С этой точки зрения послевоенное советское общество связано с новым витком модернизации, с одной стороны, и детоталитаризацией общества с другой. Последний процесс и определяет границы периода, выбранного для настоящего исследования: с середины 50-х до середины 80-х годов XX века.

В исследованиях советского общества происходит смена объектов изучения. Учитывая, что в центре внимания Е.Зубковой находится социально-психологическая атмосфера как реально существующий фон, на котором происходит развитие общественной жизни, в качестве источниковой базы исследователь привлекает так называемые неофициальные источники. В своей книге «Общество и реформы: 1945-1964» (М.,1995) для реконструкции ожиданий, настроений, мыслей и чувств людей Е.Зубкова использует авторские интервью, неопубликованные воспоминания, особое внимание она обращает на произведения искусства, так как они возводятся в ранг визитных карточек эпохи.

Правда следует отметить, что автор делает акцент на книги и толстые журналы, следовательно, продолжается традиция литературоцентризма, когда именно литературный процесс наделяется статусом максимально репрезентативного по отношению к фиксации общественного сознания.

На введение в научный оборот неофициальных источников, связанных с так называемой историеи повседневности, делают ставку периодическии альманах Минувшее и Красная книга культуры (М., 1995).

Постановка новых проблем и привлечение новых источников заставляют выходить за рамки привычных жанров, нарушать правила принятые при работе с определенным материалом. Вот что пишет В.Паперный о своей монографии «Культура Два»: «формально эта работа носит искусствоведческий характер, поскольку основным объектом анализа служит архитектура, но при этом архитектура здесь растворена в культуре [.] изменения, происходящие в архитектуре, и изменения, происходящие в других искусствах, в экономике, в образе жизни, типах социальной организации, в газетной лексике и.т.п. подчиняются некоторым общим закономерностям»26. По его мнению, «не отдельные архитекторы, критики, чиновники и вожди своими усилиями поворачивали архитектуру (литературу, кино) в ту или иную сторону, а напротив, это движение в ту или иную сторону первично по отношению к усилиям отдельных людей»27.

Именно то, что совершает это движение, вовлекая в него отдельных людей, В.Паперный предлагает именовать культурой.

Безусловно, «культура один» и «культура два», как два типа культуры, поочередно сменяющие друг друга - это идеальные модели, построенные на основе распространенных у структуралистов бинарных оппозиций. Необходимо иметь в виду, что несмотря на то, что каждая из них казалось бы является полярной противоположностью другой: начало, движение, немота, противостоят финалу, неподвижности и слову, их следует воспринимать как вариации одного культурного типа. Против абсолютизации маятника Культура-1 - Культура-2 предостерегает и Вяч.Иванов, так как доминирование одной не свидетель

28 ствует о полном исчезновении другой .

Важным моментом в исследовании В.Паперного является попытка выйти за рамки искусствоведения в исследовании архитектурного материала, для того, чтобы выявить глубинные основания, лежащие в основе отечественной культуры.

Новое содержание рождает новую форму изложения на границе жанров: социокультурного исследования и литературного повествования рефлексивного характера. Наиболее ярким проявлением этого может служить монография П.Вайля и А.Гениса «60-е. Мир советского человека». В своей книге они обратились к проблеме существования «советской цивилизации» как особого социокультурного феномена, наиболее характерной моделью которого, в их понимании, были 60-е годы.

В качестве источниковой базы авторы избрали свидетельства масскульта, которые позволили им реконструировать нравы, стиль жизни, идеи, стиль эпохи. Еще одна особенность их работы состоит в том, что не пытаясь охарактеризовать все слои населения, они «ориентировались на достаточно широкий круг людей, в среде которых рождались, жили и умирали идеологические течения или, хотя бы, идеологическая мода», таковыми были признаны представители средней интеллигенции, которых П.Вайль и А.Генис условно определили как подписчики «толстых журналов» . В данном случае понятие идеологические течения и идеологическая мода трактуются явно шире, чем исходящий от власти набор лозунгов, и важно отметить, что авторы не отделяют интеллигенцию от официоза, а признают ее роль в процессе формирования советского мировоззрения.

Вероятно, достаточно свободный способ подачи материала окрашенный в ироничные тона, повлиял на восприятие этой книги. О.Седакова обвинила авторов в высокомерии и усомнилась в значимости самого объекта, выбранного для исследования: «трудно представить, какого, собственно, углубления требует предмет книги - мир советского человека 60-х годов. Он так нагляден, что с малейшей дистанции кажется удивительным, каким образом участники этих

Л А событий могли играть эту игру всерьез: что с ними всеми произошло» . Она считает необходимым выделить наряду с про- и антисоветскими гражданами людей внережимных, которые существовали до самых последних лет развитого социализма, когда только и можно говорить о том, что общность советских людей сформировалась.

Следовательно, до начала 80-х годов, по ее мнению, не возможно говорить о советском обществе, как реально существовавшем феномене. По сравнению с антогонистической трактовкой советского общества здесь добавляется третий социокультурный слой, который никак не относится ни к диссидентам, ни к режиму, находится вне их противостояния, недосягаем для власти и живет своим автономным миром. С одной стороны, в этом суждении есть здравое зерно, так как признается, что отнюдь не все общество было втянуто в процесс противостояния режиму. Однако принципиально это не меняет картину, потому что режим и власть трактуются как нечто внешнее по отношению к этой части общества.

Если работа П.Вайля и А.Гениса описывает стиль жизни достаточно широкого круга представителей интеллигенции, то В.Балакин в своей монографии поднимает вопросы, связанные с социокультурными проблемами отечественной науки. Поэтому в задачи его исследования входит не только раскрытие тенденций в развитии научной мысли, но и в мировосприятии ученых, эволюция профессиональных этических норм в научной среде31.

Зачастую даже необходимость применения социокультурного подхода, при изучении истории общества или его современного состояния, обращение к неофициальным источникам, к повседневности обосновывается теоретической установкой о противостоянии власти и общества, государства и повседневности. Учитывая устойчивость подобных представлений, следует обратить на них внимание в контексте особенностей отечественного менталитета.

Однако в академических исследованиях подобные трактовки понятия власть и взаимоотношений власти и общества выглядят сомнительными, поэтому в заключение обзора литературы, отражающей социокультурный аспект жизни советского общества, необходимо остановиться на понятии власти. Гораздо глубже проникнуть в сущность тех процессов, которые происходят в обществе, позволяет дефиниция власти, принадлежащая перу М.Фуко. В частности он утверждает, что «власть - это не некий институт или структура, не какая-то определенная сила, которой некто наделен: это имя, которое дают сложной стратегической ситуации в данном обществе»32. Следовательно, можно говорить о вездесущности власти, о том, что она исходит отовсюду, «власть, -продолжает М.Фуко, - приходит снизу; это значит, что в основании отношений власти в качестве всеобщей матрицы не существует никакой бинарной и глобальной оппозиции между господствующими и теми, над кем господствуют»33.

Утверждение, что власть интегрирована в обществе, принципиально для работы, в которой исследуется ментальность. Институты власти, технологии господства, принятые в обществе, базируются на ментальных установках, которые в одинаковой степени присущи как господствующим, так и подчиненным. Причем последние, даже если они выражают недовольство действиями конкретных представителей политической элиты, не подвергают сомнению технологии господства, тот тип властных институтов, который укоренился в обществе. Так же следует иметь в виду, что отношения власти связаны не только с политической жизнью общества, они проникают во все сферы, в том числе, и в частную, приватную, семейную и т.п.

Эволюция представлений о кинематографе.

Предмет исследования данной работы не предполагает анализировать весь спектр литературы по вопросам теории и истории кинематографа. Интерес представляют лишь те из них, которые позволяют осветить вопросы, связанные с взаимоотношением «второй реальности» и процессами мировосприятия, общественным кругозором.

Кинематограф появился на рубеже XIX/XX веков как некий курьез, любопытное изобретение становящейся техногенной цивилизации. Интересную характеристику дал ему Ж.П.Сартр: «Но пусть кто-нибудь из моих сверстников, назовет день своего первого знакомства с кинематографом. Мы не заметили, как вступили в новый век, век, не имеющий традиций, которому суждено было перещеголять своими дурными манерами все минувшие эпохи, и новое искусство, искусство простонародья, предвосхищало этот век варварства. Родившееся «на дне», зачисленное начальством в разряд ярмарочных увеселений, оно держалось простецки, шокируя солидных граждан; это было развлечение для женщин и детей. Мы с матерью его обожали, но никогда об этом не говорили - кто станет говорить о хлебе, когда в нем нет нехватки? Мы осознали существование кинематографа лишь тогда, когда он уже давным-давно стал нашей насущной потребностью»34. Клеймо аттракциона для масс a priori вызывало ассоциации с вульгарностью и поверхностностью применительно к движущимся картинкам на экране. Но постепенно идет изменение статуса кинематографа и, в первую очередь, это связано с зачислением его в разряд «серьезных искусств».

Должно было пройти время, пока в рамках самой киноиндустрии возникли претензии деятелей кино на то, чтобы именовать свои творения киноискусством. Должно было пройти время, пока в киноиндустрию потянулись люди, почувствовавшие интерес к кинематографу как к носителю новых возможностей в сфере творчества. Показательной является позиция, высказанная В.Э. Мейерхольдом: «Первая моя задача - расследовать способности кинематографии, которые глубоко скрыты и не исследованы. К существующему кинематографу я отношусь отрицательно. То, что я видел до сих пор, только глубоко меня возмущало. К кинематографии у меня есть особенные теоретические подходы, о которых сейчас говорить преждевременно»35.

Можно сказать, что кинематографу повезло со временем рождения, так как начало XX века ознаменовалось, с одной стороны, поисками новых средств художественной выразительности, а с другой - тенденцией к теоретическому осмыслению собственного творчества в среде художников. Не остался в стороне и кинематограф, поэтому первыми, кто всерьез занялся исследованием кино, стали, пожалуй, сами кинематографисты. Из отечественных режиссеров наибольшую известность в качестве теоретиков кино приобрели С.Эйзенштейн, Л.Кулешов, В.Пудовкин36 их интерес, в первую очередь, был сосредоточен на вопросах специфики кино как синтетического искусства, проблемах и возможностях монтажа, спецэффектов и т.д. В дальнейшем традиция, в соответствии с которой режиссер выражал свои взгляды на кинематограф не только в фильмах, но и в теоретических трудах, была продолжена Ф.Трюффо, Л.Бунюэлем, Ф.Феллини, Дж. фон Штернбергом М.Роммом А.Тарковским, А.Михалковым-Кончаловским37.

Для настоящего исследования важен тот факт, что все они признают в качестве основной задачи в процессе режиссуры создание кинематографической реальности, в которой, отразится их видение окружающего мира, их личный опыт. Структурирование экранной реальности связано не только с идеями, лежащими в основе сюжета, но и с конструированием предметного мира.

Интерес к кинематографу со стороны критиков приводит к становлению киноведения, как одного из направлений в искусствознании. Благодаря усилиям Р.Арнхейма, Э.Линдгрена, Л.Деллюка Б.Балаша, В.Шкловского, С.Фрейлиха изменяется статус кинематографа, и он неоспоримо вводится в ранг искусства38. В исследованиях этих авторов наряду с анализом особенностей киноискусства подспудно возникают вопросы об особенностях человеческого восприятия и соотношении кинематографической реальности с тем миром, в котором живет человек.

Особое внимание этим вопросам уделяет Р.Арнхейм, в частности, его рассуждения об ограничениях, свойственных киноизображению не только позволяют ему называть кино искусством, но и сделать вывод о коренном различии между видимым миром и его воспроизведением в кино.

Однако не все теоретики кино разделяют его точку зрения, иных взглядов придерживаются З.Кракауэр и А.Базен39, которые приписывают кинематографу имманентный реализм, позволяющий отображать на экране мир, очищенный от человеческого влияния и всяческих условностей. Учитывая, что труды Р.Арнхейма, А.Базена и З.Кракауэра тесно связаны с целями и задачами настоящего исследования их взгляды будут более подробно рассмотрены во второй главе.

Постепенно кинематографом заинтересовались исследователи, занимающиеся проблемами функционирования общества. М.Ферро в своей программной статье «Кино и история»40 определяет кино как продукт культуры, связанный как с обществом его производящим, так и с обществом его потребляющим. Поэтому кинематограф рассматривается им как один из способов коммуникации, между разными слоями общества. По мнению М.Ферро, именно этот коммуникативный потенциал привлек внимание к кинематографу как средству массовой манипуляции, агитации и пропаганды: «как только руководители общества осознали, какое влияние кино может оказывать на публику и какую роль оно может играть, они предприняли попытки его приручить, поставить его себе на службу - безразлично где, на Востоке или на Западе»41. И, следовательно, кино определяется им как одно из средств коммуникации между властью и обществом. Не последнюю роль кинематограф играет и в отношениях между обществом и интеллигенцией. Это позволяет использовать кинематограф в качестве источника для исследования широкого спектра проблем, связанных с социокультурными коммуникациями.

Интерес к кинематографу в контексте теории коммуникации проявляют сторонники применения структурно-системного анализа к экранному материалу. Среди них Р.Якобсон, Ж.Митри, В.Сальтини, У. Эко, К.Метц, С.Уорт, режиссер П.П.Пазолини42. Несмотря на существующие между ними расхождения по некоторым вопросам, К.Разлогов43 выделяет несколько общих постулатов для исследователей, придерживающихся концепции структурного экрана.

Кинематограф рассматривается ими не только как один из видов искусства, но как явление общественной жизни. В процессе анализа системы киноязыка, из которого складывается кинематографический текст, обнаруживается особенность этого текста состоящая в том, что экранный звукозрительный ряд является семиотически и коммуникативно автономным и, одновременно, воспроизводит предметный мир, элементы которого сами по себе семантически значимы.

Ю. Лотман, посвятивший проблемам кинематографа небольшое исследование, так же отмечает эту специфику кинотекста, определенную «диалектическим противоречием между двумя основными видами знаков [иконическими и условными - Н.Ч.], характеризующими коммуникации в человеческом обществе»44. Кинематограф связан с культурным и художественным опытом коллектива, следовательно, различия в опыте приводят к созданию специфической кинореальности и, наоборот, обуславливают особенности восприятия.

Следовательно, основным вопросом структурно-системного анализа является проблема структурирования реальности на экране, система знаков и кодов, используемая режиссером, а так же особенности восприятия этой кинореальности зрителем, в зависимости от его принадлежности к той или иной культурной традиции.

В настоящее время рамки изучения кинематографа вновь расширяются, исследователи не ограничиваются изучением кинематографа только как «седьмого искусства», представленного «десятой музой» или средства массовой коммуникации или манипуляции.

Эта тенденция обозначена Ж.Делезом - «поскольку философия после своей смерти разлита по всему пространству культуры, то почему бы не найти ее в кино»45, ведь «кино (когда оно достигло полноты владения своими художественными средствами), - вторит ему В.Божович, - более чем любое другое искусство, оказалось способно предметно выразить все многообразие взаимодействий человека и вселенной, космизм бытия, остро прочувствованный в нашем столетии»46. Поэтому В.Божович предлагает отнестись к кинематографу как к объективированному сознанию и подсознанию человечества XX столетия.

Именно в этом ключе и разворачивает свою философию кино Ж.Делез. Вообще следует отметить, что подобное пристальное внимание к кино со стороны философов явление достаточно редкое, и по справедливому замечанию М.Рыклина долгое время двухтомник Ж.Делеза был единственной книгой на отдельной полке, в отдельной комнате, отведенной для философского осмысления феномена кинематографа47. Характерно, что и философы не спешили приписать этой работе статус полноценного философского исследования. С 1983 года, когда было написано это исследование, ситуация не очень изменилась, и работ о кинематографе в свете философии насчитываются единицы.

А ведь к рубежу XX/XIX веков уже привычными стали исследования междисциплинарного или интегрального характера, причудливым образом сочетающие в себе, казалось бы, несовместимые объекты и предметы, методологии и техники. Они отражают как интеграционные процессы, характеризующие современное состояние гуманитарных наук, так и тенденции к специализации, дроблению предметов гуманитарного анализа. "Кино" Ж.Делеза вполне органично вписывается в эти тенденции формирования гуманитарного знания.

Оно тяготеет не к исследованию междисциплинарного характера на стыке философии и киноведения, как кажется на первый взгляд, а представляет собой интегральное исследование, в котором кино вводится в сферу философии, и в нем обнаруживаются философские основания. Это полноценная философия и полноценная теория кино: в монографии осуществляется попытка создать философию, основываясь на кинематографических образах, и одновременно исследовать кинематограф в рамках философского дискурса.

Ж.Делез утверждает, что «кино не в меньшей степени составляет часть истории искусства и мысли - истории, протекающей в своеобразных, автономных формах, которые сумели открыть и, несмотря ни на что, реализовать эти л о великие - Н.Ч.] режиссеры» . По мнению французского философа, кинорежиссеры вместо понятий мыслят с помощью образов-в-движении и образов-во-времени, поэтому труд Ж.Делеза состоит из двух частей: «Кино 1. Образ-в-движении» и «Кино 2. Образ-во-времени»49 и посвящен кинематографической образности, ее воздействию на восприятие и мышление современного человека.

В качестве одной из форм, отражающих специфику мышления режиссера, выступает монтаж, и что особо значимо для настоящего исследования, выделяя четыре главные тенденции монтажа, французский философ увязывает их с национальными кинематографическими школами. Так, американской кинематографической традиции свойственен эмпирицистский, органический монтаж, советской - диалектический, французская школа характеризуется количественно-психическим, а немецкая - интенсивно-духовным монтажом. Учитывая, что «единственной общей чертой монтажа, - по мнению Ж.Делеза, - является то, что он Приводит кинематографическое изображение в соотношение с целым, то есть со временем, понятым в качестве Открытого»50, можно предположить, что различие в монтаже отражает своеобразие опосредованных образов времени, свойственных указанным национально-культурным традициям.

Исследования образа-действия и образа-эмоции приводят Ж.Делеза к выводу, что репрезентация пространства в фильмах разных национальных школ также имеет свои отличия. Это подтверждает тезис, на котором базируется настоящая работа: кинематограф может быть использован в качестве источника по изучению ментальных установок общества.

Другой вариант включения кинематографа в проблемное поле философии предлагает О.Аронсон в своем исследовании «Кант и кино»51. Он задается вопросом о том, в какой степени и как меняется представление современного человека об искусстве, языке, свободе, когда он сталкивается со сферой кинематографического выражения. Как видно из названия работы, для ответа на поставленный вопрос О.Аронсон апробирует термины и положения классической немецкой философии, связанные с проблемами эстетики, на материале кинематографа. Он соотносит механическое и творческое начало в кинематографе, и их значение для воспринимающего субъекта, отмечает особую роль принципа сообщающегося удовольствия.

Представляет интерес трактовка гения, предложенная О.Аронсоном, применительно к кино. Кинематографический гений не связан с индивидуальностью режиссера, его отличает открытие того, что принадлежит самой материи выражения, является необходимой составной частью бытия-с-другим.

Очевидно, что О.Аронсон также воспринимает кинематограф как одну из возможных форм мышления, которая оказывает значительное воздействие на представление человека о мире и самом себе. Исходя из этого, исследование кинематографа не следует ограничивать анализом признанных шедевров, потому что всю полноту мышления, фиксируемого кинематографическими средствами, может выразить только штамп.

Кино» Ж.Делеза, комментарии М.Рыклина и О.Аронсона52 к этой работе, самостоятельное исследование О.Аронсона, а так же наследие Р.Арнхейма, З.Кракауэра, А.Базена, сторонников системно-структуралистского анализа и других теоретиков кино заставляют обратить серьезное внимание на претензии ввести кинематограф в сферу философии.

Кинематограф не просто связан с культурой общества, его создающего и потребляющего, не только является средством коммуникации и манипуляции, он позволяет зафиксировать взгляд человека на окружающий его мир, отношение человека к этому миру, он провоцирует режиссера структурировать реальность, исходя их своих представлений о себе и мире. Причем эта «вторая реальность» находится в тесной связи с реальностью первой, в которой живет человек. Кинематограф осознается как возможность интеллектуальной визуализации сущности, как синтез вербального и инвербального мышления репрезентированного на экране.

Следовательно, исследования кинематографического материала тяготеют к выходу за рамки искусствоведения и теории кино, и все чаще попадают в сферу теории культуры, философии.

Если обратиться к проблеме изучения ментальных установок, привычек сознания при помощи кинематографа, то имеется лишь небольшое количество работ, затрагивающих эту тему. Причем все они представляют собой небольшие статьи, эссе, и скорее обозначают проблемное поле подобных исследований, намечают подходы для решения возникающих вопросов.

В качестве опыта исследования кинематографа для выявления ментальных стереотипов может быть представлена статья У.Эко «Касабланка» или воскрешение богов»53, в которой автор пытается ответить на вопрос: почему достаточно скромное с искусствоведческой точки зрения кинопроизведение в течение нескольких десятилетий сохраняет статус культового. Для ответа на вопрос У.Эко производит деконструкцию сюжета и персонажей, раскладывая их на архетипы, клише и исторические мифы. В результате он приходит к выводу, что именно диалог этих элементов создает «гомеровские глубины» и «что-то говорит вместо режиссера»54.

Дополняя рассуждения У.Эко необходимо заметить, что «Касабланка» является культовым фильмом далеко не во всем мире, а в определенных странах. Следовательно, выявленные в фильме архетипы и клише можно сопоставить с конкретными ментальными установками, свойственными данным обществам. Можно предположить, что степень их соответствия будет достаточно высока.

В статье Н.Самутиной55 предпринята попытка выявить в процессе анализа основные особенности, смысловые характеристики и эмоциональные коннотации, присущие образу Европы, в складывающемся европейском сообществе. Автора интересует вопрос, что лежит в основе позитивного и негативного толкования образа Европы в работах европейских режиссеров.

Интересный опыт диагностирования современного российского общества предпринимает Н.Сиривля, интерпретируя кинематографический материал в терминах гештальттеории56.

Если обратиться к исследованиям советского кинематографа, в центре внимания которых находятся вопросы, связанные с особенностями мировоззрения, нравов и норм советского общества, реконструкцией его ментальных координат, то они, в большинстве своем, имеют одну специфическую черту. Они представляют собой синтез научного исследования и ностальгических воспоминаний, в них сочетается киноведческий, культурологический дискурс и рефлективное начало. Причем, чем ближе изучаемый период времени к современности, тем больше доминанта мемуарного дискурса в исследовании.

Наиболее «чистыми» оказываются исследования кинематографа тоталитарного периода. Методологической основой анализа кино 30 - 40-х годов часто становятся концепция Фрейда, или, разработанная Юнгом система архетипов. Такой подход реализуется в статьях В.Михалковича, В.Матизена, Х.Гюнтера57.

Имеются статьи, посвященные отдельным проблемам, сферам человеческого бытия в репрезентации советского кинематографа 30-40-х годов58. Так Е.Добренко предлагает, как представляется не бесспорную, интерпретацию пространства, З.Абдуллаева обращается к проблеме любви, а П.Вайль - мещанства, Д.Быков рассматривает место труда в жизни советского человека, как оно явлено в так называемых производственных фильмах, Ю.Богомолов - проблему природы.

Особый интерес представляют исследования, посвященные кинематографу того периода, который находится в центре внимания настоящей работы.

Например, исследования, связанные изучением оттепели, это монография Л.Аннинского «Шестидесятники и мы» (М.,1991) со значительной долей мемуарной составляющей, и сборник «Кинематограф оттепели» (М.,1996), в котором собраны статьи киноведов и культурологов: В.Трояновского, И.Изволовой, Е.Марголита, А.Шемякина. Общей темой этих работ является осмысление духовного опыта шестидесятых годов. Авторы пытаются проследить эволюцию послесталинского общества, отраженную в советском кинематографе, изменение сюжетов, эволюцию героев, особенности стилистики фильмов.

Эпохе 70-х посвящен «Роман с застоем» М.Брашинского59. Это эссе рассматривает период застоя через призму сегодняшнего всплеска интереса к 70-м годам, поэтому основная задача, которую ставит перед собой автор: сравнить советские и американские 70-е в жизни и в кино и выяснить, что в них привлекает сегодняшних режиссеров. То есть, это исследование 70-х, как образа в современном сознании, сложившегося на материалах кино 70-х годов, и нашедшего выражение в фильмах рубежа XX/XXI веков.

Период 50-70-х годов стал объектом рефлексий И.Шиловой60. Ее мемуары не ограничиваются воспроизведением личных переживаний и описанием своей профессиональной деятельности на ниве кинематографа. Не в меньшей степени ее занимает проблема изменения сознания советских людей и его взаимоотношения с параллельной экранной реальностью. И.Шилова отмечает терапевтическую функцию кинематографа дарующего «возвышающий обман» в период мировоззренческих сдвигов, к которым она причисляет период после смерти Сталина, а в 60-е предлагающего утешительную версию большого мира. Особенно важным представляется констатация ею того факта, что «зрительская реакция на фильмы, исполненные боли, чувства и мыслей, проникнутые проповедническим пафосом, требующие отзыва, оказалась более чем прохладной»61. Зритель в большинстве своем отторгает те фильмы, которые сейчас считаются прорывом, событием в советском киноискусстве.

Это позволяет критически отнестись к позиции В.Фомина, противопос

62 тавлявшего режиссеров, зрителеи и власть , которая, по его мнению, не позволяла режиссерам снимать то, что они хотели, а зрителям смотреть это. Не отрицая репрессий по отношению к кинематографистам, необходимо учитывать, что цензурные функции выполнялись не только чиновниками, но и зрителями, которые отторгали произведения, слишком расходящиеся с их представлением о том, какой должна быть кинореальность. В этом и проявляется процесс кинематографической коммуникации между зрителем и режиссером. Поэтому в том случае, когда речь идет не о создании истории кино, а о реконструкции ментальных координат, нельзя выводить чиновников за рамки общества, а так же переоценивать готовность зрителей воспринимать сложные киноленты.

Осмыслению своего зрительского опыта посвящен сборник статей

63

М.Туровской . Ее рефлексии связаны с такими лентами как Пять вечеров

Н.Михалков), Осенний марафон (Г.Данелия), Начало (Г.Панфилов), Зеркало (А.Тарковский), Странная эюенщина (Ю.Райзман), Крылья (Л.Шепитько), Родня (Н.Михалков).

Интерес современных исследователей кино сосредоточен в основном на тех фильмах, в которых режиссеры затрагивают философские вопросы человеческого бытия.

В качестве одного из признанных философов экрана можно привести в пример А.Тарковского. Неслучайно, что именно к его фигуре приковано внимание значительного числа исследователей. И.Шилова пишет о его Зеркале «все явленное экраном, есть овеществленный акт сознания, есть опыт его кинематографической материализации»64. Однако, предложенная им концепция бытия поднимала вопросы, связанные с предельными основаниями человеческого бытия, поэтому представляла интерес скорее для философов, искусствоведов, чем для массового зрителя.

Интерес к творчеству А.Тарковского проявляли не только отечественные исследователи М.Туровская65, В.Петрушенко, О.Мусиенко, И.Евлампиев66, но и

67

Ж.П.Сартр . Для настоящего исследования имеет значение не столько творчество самого А.Тарковского, сколько кинематографическая адаптация его фильмов, совершенная советскими режиссерами, которые тиражировали его визуальные образы, превращая в штампы, и таким образом транслировали его воззрения на срединный уровень культуры.

Из работ, анализирующих творчество других режиссеров, можно выделить сборники, посвященные И.Авербаху68 и Л.Шепитько69, в которых фигуры режиссеров рассматриваются в контексте духовных процессов 60-70-х годов.

Из кинематографических событий 80-х годов наибольшее внимание привлекает картина Москва слезам не верит (В.Меньшов). По мнению А.Королевой

70 и Е.Стишовой , эта картина представляет собой средоточие основных стереотипов, бытовавших в советском обществе в начале 80-х годов. Однако оба критика тяготеют к изложению своего сегодняшнего впечатление от фильма, а не реконструируют восприятие этого фильма 20 лет назад.

О 80-х годах есть исследование Э.Хортона, представляющее собой достаточно редкий пример кросскультурного исследования, связанного с сопоставлением определенного явления в различных культурных традициях и его репрезентации на экране . Э.Хортон сравнивает «смешное» в советском и американском кинематографе. Примечательно, что, рассуждая об особенностях советблаженненького». ности поднятой в настоящей работе пробующим образом. Три проблемных поля, цовании, рассматриваются, по преимуще-ментальности предоставляют достаточно ятия и примеров применения различных s исследованиях ментальности современ-ом изучения. едования советского общества, хоть и не тяготеют к изучению кругозора совет-т на территорию, сопредельную с рабо-ь. дставляют на данный момент, пожалуй, зкое поле, однако в среде кинематогра-емление выйти за пределы традицион-эрии и теории кино.

1ть вывод, что тема изучения ментальности совете^„^юа находится в стадии постановки проблем, то же относится и к исследованию ментальности и кинематографа в рамках решения единой задачи.

Цели и задачи исследования.

Исходя из состояния изученности проблемы целью данной работы является реконструкция ментальных координат и критериев идентичности советского общества через призму кинематографа.

Для достижения этой цели предстоит решить следующие задачи:

-у? уггУрУ*

Включить кинематограф в проблемное поле философии, как специфический социокультурный феномен, репрезентирующий мышление человека в образах и визуализирующий процесс структурирования реальности;

Структурировать представления о кинематографической репрезентации ментальности советского общества;

Уточнить дефиницию ментальности, ее структуру и функции;

Уточнить понятийный аппарат, связанный с категорией ментальности;

Ввести понятие коммуникативный кинематографический процесс;

Апробировать технику исследования кинематографа для извлечения ментального содержания социокультурных координат, основанную на теории диа-логичности культуры М.Бахтина, герменевтических методах изучения культуры.

Методология.

С точки зрения методологии настоящая работа опирается на постулаты структурного функционализма, как одной из парадигм в русле культурной и социальной антропологии. Основные положения данной парадигмы разработаны Э.Маркаряном, Б.Малиновским, А.Рэдклиф-Брауном , а обобщенное методологическое описание данной парадигмы представлено Э.А. Орловой73. Культура в рамках данной парадигмы определяется как образ жизни людей, как система, выполняющая единую адаптивно-негэнтропийную функцию, как «содержание социальной деятельности людей»74. Познавательное направление структурного функционализма связывается с установлением фундаментальной соотнесенности всех отдельных условий и процессов совместной жизни и деятельности людей с состоянием социальной и культурной системы как целого. Поэтому значимыми являются понятия «взаимозависимость членов общества», «конформность к ожиданиям других», «социальная солидарность».

В этом контексте следует отметить тот факт, что структурный функционализм учитывает существование тех, кто признает свои системные обязанности, но не выполняет их должным образом. Однако игнорирование ими своих обязанностей, между тем не означает, что отрицаются сами правила, так как отказники» не покидают систему даже в случае наказания, чем признают эти правила.

Функциональный подход связан с изучением устойчивых форм, которые позволяют индивидам осваивать социальную жизнь, приспосабливаться к ней и поддерживать ее. Учитывая, что обществу свойственно стремление к построению стройной картины мира, позволяющей адаптироваться к окружающей среде, категория ментальности может быть рассмотрена как одна из базовых, лежащих в основе целостности социокультурной системы.

У структурного функционализма есть еще одна особенность, отмеченная Э.А.Орловой, он ограничивается рассмотрением только тех целей и объектов желания, которые находятся вне индивида, выделены и санкционированы в обществе как существующие и значимые, то есть имеется концептуальный зазор между социокультурными ролями и функциями, выполняемыми индивидами и их личным автономным существованием.

В рамках настоящего исследования ментальность представляет собой элемент культурной системы, который позволяет обществу не только существовать как целостность, но и осознавать себя таковым, позволяет взаимодействовать как с природным, так и с социальным окружением. Ментальность может быть соотнесена со знанием, но трактуемым не как наука, а в качестве компетенции, если воспользоваться определением Ж.-Ф. Лиотара: член общества обладает различными видами компетенций, то есть знанием75. В основе целостности социокультурной системы лежит консенсус, относительно того, какими компетенциями должен обладать человек в ней живущий. Что позволяет отличить того, кто знает (своего), от того, кто не знает (чужого), позволяет адекватно, «правильно», с точки зрения данного культурного типа, реагировать на происходящее. Ментальность в самом общем виде представляет собой систему этих компетенций или социокультурных координат, связанных с различными сферами жизнедеятельности человека, и позволяет ориентироваться, структурировать хаос в космос, идентифицировать себя каждому члену общества.

Ментальность не гарантирует инвариантного поведения в заданной ситуации, потому что помимо интериоризированных социальных норм, предписанных правил социального действия нельзя не учитывать личного кругозора, складывающегося на основе личного опыта индивида. Между ментальностью, как социокультурным кругозором, и личным кругозором человека существуют диалектические взаимоотношения.

Ментальность не является единственной универсальной детерминантой человека. Особенно если рассматривать ее исключительно в социокультурном аспекте, не принимая во внимание психофизические структуры, выходящие за рамки предмета исследования.

Если говорить о технике исследования, то она базируется на представлении о диалогическом устройстве культуры, которое разворачивается М.Бахтиным и В.Библером , и на опыте герменевтики, занимающейся интерпретацией различных видов источников. Использование в качестве источников для реконструкции ментальности не только кинофильма, но и зрительских рефлексий по поводу увиденного, позволяет воссоздать требуемую цепочку: автор - адресат - исследователь гуманитарий. В качестве автора выступает режиссер, манифестирущий себя в кинематографическом тексте. Адресат же перестает быть идеальной конструкцией, являющейся плодом размышлений исследователя, а обретает свой собственный голос. Привлечение реакции зрителя облегчает проникновение в кинотекст, но предотвращает опасность тотального отождествления исследователя с адресатом и повышает степень остранения. В данном случае исследователь ведет диалог с диалогом, что позволяет избежать экстраполяции норм и ценностей исследователя, на смыслы, свойственные советской ментальности.

Цели и задачи исследования определили следующую структуру работы. Первая глава посвящена дефиниции понятия ментальность, анализу структуры ментального феномена и его функций, обзору методов исследования ментальности. Так лее в ней анализируются особенности отечественного менталитета, отмечаемые в дореволюционный и постсоветский периоды.

Во второй главе в центре внимания оказывается кинематограф в его новоприобретенном статусе носителя современной философии. Формулируется понятие кинематографического процесса, который позволяет раскрыть механизм структурирования экранной реальности и предлагается техника извлечения ментального содержания, зафиксированного в этом процессе.

Третья непосредственно связана с анализом кинематографического материала, в процессе которого осуществляется реконструкция социокультурных координат, составляющих ментальность советского общества периода детота-литаризации.

1 Окно Теодора Шанина в Россию // Мир за неделю.2000.№11.С.Ю

2 Бахтин М. К философским основам гуманитарных наук // Бахтин М. Автор и герой. - Спб., 2000. С.228

3 Бахтин М. К философским основам гуманитарных наук // Бахтин М. Автор и герой. С.228

4 Леви-Строс К. Пути развития этнографии // Первобытное мышление. М.,1994. С.30

5 Зубкова Е.Ю., Куприянов А.И. Ментальное измерение истории: поиски метода //Вопросы истории. 1995. №7. С. 153

6 См.Катаев В.М. Бессознательное и менталитет: сущность, структура и взаимодействие. Пермь, 1999.

7 Блок А. Апология истории. М.,1986. С. 17

8 Цит. по Филд Д. История менталитета в зарубежной исторической науке // Менталитет и аграрное развитие России (XIX- XX вв). М.,1996. С.19-20

9 Островский А.Б. Этнологический структурализм Клода Леви-Строса // Леаи-Строс К. Первобытное мышление. М.,1994. С. 11

10 Гетц Г.В. Изучение ментальности: взгляд из Германии // Споры о главном. М., 1993. С.59

11 Там же. С.59

12 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.Д972. С.25

13 Там же. С. 16

14 Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу // Споры о главном. М.,1993. С.26

15 Гуревич А.Я. Смерть как проблема исторической антропологии // Одиссей. М., 1989. С. 125

16 Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу // Споры о главном. М.,1993. С.26

17 Российская ментальность И Вопросы философии. 1994. №1. С.26

18 Там же. С.26-53

19 Леви- Строе К. Тотемизм сегодня // Первобытное мышление. С.85

20 Лейбович О.Л. Реформы и модернизация в 1953 - 1964 гг. Пермь, 1993С.48

21 Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск. 1997. T.l. С.54

22 Там же, С.60

23 Там же, С.60

24 Лейбович О.Л. Модернизация в России (к методологии изучения современной отечественной истории). -Пермь, 1996. С. 123

25 Гозман Л. Эткинд А. Культ власти: структура тоталитарного сознания // Осмыслить культ Сталина. М.,1989

26 Паперный В. Культура Два. -М., 1996. С. 17

27 Там же. С. 17

28 Иванов Вяч. О книге Владимира Паперного «Культура Два» // Паперный В. Культура Два. С.5-8

29 Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. Michigan, 1988. C.V

30 Седакова О. Шум и молчание 60-х // Искусство кино. 1997. №6. С.51

31 Балакин В. Отечественная наука в 50-е - серед. 70-х гг. ХХв. Челябинск, 1997

32 Фуко М. Воля к знанию // Воля к истине. М., 1996. С. 193

33 Там же, С. 193

34 Сартр Ж.-П. Слова//Тошнота. М.,1994. С. 235

35 Цит. по Садуль Ж. Всеобщая история кино. М., 1961. T.3., С.173

36 Эйзенштейн С.М. Избранные произведения в 6-ти томах. Т.5. М.,1968; Пудовкин В.И. Избранные статьи. М.,1955; Кулешов Л.В. Статьи. Материалы. М.,1979

37 Бергман И. Статьи. Рецензии. Сценарии. Интервью. М.,1969; Бергман о Бергмане. М.,1989; Бунюэль Л. Бунюэль о Бунюэле. М.,1989; Трюффо Ф. Переписка // ИК. 1996. №12; Трюффо Ф. Трюффо о Трюффо. М.,1987; Феллини Ф. Делать фильм. М.,1984;Шаброль К. Запрещенные игры //ИК. 1996. №6; Штернберг Дж. фон Давным-давно. // Киносценарий. 1999. №5. С.4-8; Михалков-Кончаловский А. Парабола замысла. М.,1977;Ромм

М. Избранные произведения в 3-х тт. М.,1980; Тарковский А. Интервью, размышления, письма // Мир и фильмы А.Тарковского.М.,1991.

38Арнхейм Р. Кино как искусство. М.,1960; Ливдгрен Э. Искусство кино / Введение в киноведение. М.,1965; Деллюк JL Искусство кино// Киноведческие записки. 2000. №46. С.252-260; Балаш Б. Кино. Становление и сущность нового искусства М.,1968; Шкловский В.Б. За 60 лет: Работы о кино. М.,1985; Фрейлих С. Теория киноМ., 1992

39 Базен А. Что такое кино? М.,1972; Кракауэр 3. Природа фильма. Реабилитация физической реальности М.,1974

40 Вопросы истории. 1993. №2. С.47-58

41 Ферро М. Кино и история // Вопросы истории. 1993. №2. С.49

42 Якобсон Р. Конец кино?; Митри Ж. Визуальные структуры и семиология фильма; Пазолини П.П. Поэтическое кино; Сальтини В. О мнимой иррациональности кинематографического языка; Эко У. О членениях кинематографического кода; Метц К. Проблемы денотации в художественном фильме; Уорт С. Разработка семиотики кино. Все в Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб.статей. - М., 1985

43 Разлогов К. «Язык кино» и строение фильма //Строение фильма. М., 1985. С.5-25

44 Лотман Ю. Семиотика кино и проблемы киноэстетики. Таллин, 1973. С. 15

45 ИК 1997. №4. С. 134

46 Божович В. У последней черты // На грани тысячелетий. М,, 1994. С.234

47 Рыклин М. Жиль Делез: кино в свете философии // ИК. 1997. №4. С. 134

48 Делез Ж.Кино 1.0браз-в-движении//ИК. 1997.№4. С. 138

49 Фрагменты «Кино 1. Образ-в-движении» опубликованы в ИК. 1997. №№ 4,6. «Кино. Главы из книги» опубликованы в Киноведческих записках. 2000. №46

50 Делез Ж. «Кино 1. Образ-в-движении» //ИК. 1997.№6. С.154

51 Аронсон О. Кант и кино // ИК. 2000. №2,4-5

52 Рыклин М. Жиль Делез: кино в свете философии // ИК. 1997. №4. С. 132-136; Аронсон О. Возвращение философии. Логика кино по Жилю Делезу // Киноведческие записки. 2000. №46.С.62-68

53 Киноведческие записки. №45. М.,2000. С.53-56

54 Там же, С.56

55 Самутина Н. Эта музыка слишком красива // ИК. 1999. №9

56 Сиривля H. Вторые станут первыми // ИК. 1998. №8

57 Михалкович В. Отче наш, советский. // ИК. 1996. №4. С.109-112; Матизен В. Арифметика идеомифа //Искусство кино. 1996. №4. С.141-142; Гюнтер X. Большая семья //ИК. 1996. №4. С.103-108

58 Добренко Е. До самых до окраин //ИК. 1996. №4. С.97-102; Абдуллаева 3. Любовь //ИК. 1996. №4. С. 135-140; Вайль П. Кубанские казаки в поисках радости // ИК. 1996. №4. С. 127-130; Быков Д. Блуд труда // ИК. 1996. №4. С.121-126; Богомолов Ю. Сказание о земле Сибирской // ИК. 1999. №7. С.60-65

59 ИК. 1999. №8. С.89-103

60 Шилова И. . и мое кино: 50-е, 60-е, 70-е. М.,1993

61 Там же. С. 133

62 Фомин В. Эстетика Госкино, или социалистический реализм в действии // Погружение в трясину. М.,1991; Фомин В. Кино и власть. Советское кино: 1965-1985. М., 1996

63 Туровская М. Памяти текущего мгновения. М.,1987

64 Шилова И. . и мое кино: 50-е, 60-е, 70-е. С. 144-145

65 Туровская М. Семь с половиной или фильмы А.Тарковского. М.,1991

66 Мусиенко О. Тарковский и идеи «философии существования»; Петрушенко В. предельные основания бытия человека в фильмах А.Тарковского // Обе в Мир и фильмы А. Тарковского. М.,1991; Евлампиев И.И. Андрей Тарковский и новая философия человека // Вопросы философии. 1996. №12

67 Письмо Ж.-П. Сартра редактору газеты Унита Марио Аликате от 9 октября 1963 года //Советская культура. 1989. 28 октября. С.8

68 Илья Авербах. Л., 1987

69 Лариса / Воспоминания, выступления, интервью, киносценарии, статьи. М.,1987

70 Королева А. Однажды в СССР // Ж. 1996. №2. С.50-53; Стишова Е. Про это // ИК. 2000. №9. С.27-31

71 Хортон Э. Смешное на экране: американская комедия и советская сатира в 80-е годы // На перекрестках кино. М„ 1993

72 Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М„1983; Радклиф-Браун А. Методы этнологии и социальной антропологии // Антология исследований культуры. Т.1. Интерпретация культуры. Спб.,1997.

73 Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию М.,1994. С.28-63

74 Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию М.,1994. С. 19

75 Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М., Спб., 1998. С.53

76 Бахтин М. Автор и герой. Спб., 2000. Библер В. Диалог. Сознание. Культура // Одиссей - 1989. М.Д989. С.21-59

Список научной литературыЧернышева, Наталия Михайловна, диссертация по теме "Теория и история культуры"

1. Абдуллаева 3. Любовь //Искусство кино (ИК). 1996. №4. С. 135-140

2. Аннинский Л.А. Шестидесятники и мы. М.: Всесоюзное творч.-произв. объединение Киноцентр, 1991. 238с.

3. Ануфриев Е.А., Лесная Л.В. Российский менталитет как социально-политический и духовный феномен // Социально-политический журнал. 1997. №3-4

4. Арнхейм Р. Кино как искусство. М.:Изд-во ин. лит-ра, 1960. 206 с.

5. Аронсон О. Возвращение философии. Логика кино по Жилю Делезу // Киноведческие записки. 2000. №46.С.62-68

6. Аронсон О. Кант и кино // ИК. 2000. №2. С.96-99; №4. С.75-79; №5. С.95-99

7. Аронсон О. ЛексИКа //ИК. 2000. №7. С. 100

8. Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск: Сиб. Хронограф, 1997. Т.1.-805 с.

9. Базен А. Что такое кино? М.: Искусство, 1972. 384 с.

10. Балакин B.C. Отечественная наука в 50-е серед. 70-х гг. XX в. Челябинск: Изд. ЧГТУ, 1997. - 204 с.

11. Балаш Б. Кино. Становление и сущность нового искусства М.: Прогресс, 1968.- 328 с.

12. Бахтин М. К философским основам гуманитарных наук // Бахтин М. Автор и герой. Спб.: Азбука. 2000. 336 с.

13. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Медиум,- 323 с.

14. Бергман И. Статьи. Рецензии. Сценарии. Интервью. М.: Искусство, 1969. 295с.

15. Бердяев Н. «О вечнобабьем» в русской душе // Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства М.: Искусство, 1994. Т.2. С.290-301

16. Бердяев Н. Русский духовный ренессанс начала XX века и журнал «Путь»// Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства. М.: Искусство. 1994. Т.2. С.301-322

17. Бердяев И. Смысл творчества // Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства. М., Искусство. 1994. T.l. С.37-342

18. Библер B.C. Диалог. Сознание. Культура. // Одиссей 1989. М.: Наука, 1989. С.21-59

19. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М.: Наука, 1986. 254 с.

20. Богомолов Ю. Сказание о земле Сибирской // ИК. 1999. №7. С.60-65

21. Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 1999. 222 с.

22. Божович В. У последней черты //На грани тысячелетий: Мир и человек в искусстве XX века. М.: Наука, 1994. 272 с.

23. Бойм С. В поисках потерянной повседневности //ИК. 1996. №2. С.80-87

24. Большаков В.П. Ценность времени в русской культуре // Вестник Новгородского университета. Сер. Гуманитарные науки, 1995. №2. С.3-8

25. Брашинский М. Роман с застоем //ИК. 1999. №8. С.82-103

26. Бунюэль JI. Бунюэль о Бунюэле. М.: Радуга, 1989. 380 с.

27. Бутенко А.П., Колесниченко Ю.В. Менталитет россиян и евразийство: их сущность и общественно-политический смысл // СоцИс. 1996. №5. С.92-102

28. Быков Д. Блуд труда // ИК. 1996. №4. С. 121-126

29. Бюрократия, авторитаризм и будущее демократии в России //Вопросы философии. 1993. №2. С.3-32.

30. Вайль П. Кубанские казаки в поисках радости // ИК. 1996. №4. С. 127-130

31. Вайль П. Оперная страсть. Висконти в Милане // ИК. 1999.№3. С. 101-111

32. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. Ardis, AnnArbor, Michigan, 1988.

33. Вжозек В. Ментальность: макрокосм в микрокосме? // Споры о главном. М.Наука, 1993. С.44-45

34. Виноградов И., Новиков В. Советская культура нонсенс? // ИК. 1996. №5. С.44-51

35. Выжлецов Г.П. Аксиология культуры. Спб.: С-петерб. унив-т, 1996. 150 с.

36. Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет в двух томах. М.: Мысль, 1973. Т.2. С.7-212

37. Генис А.А. Вавилонская башня. М.: Независимая газета, 1997. 254 с.

38. Гетц Г.В. Изучение ментальности: взгляд из Германии // Споры о главном. М.: Наука, 1993. С.58-63

39. Гозман Л.Я., Эткинд A.M. Культ власти. Структура тоталитарного сознания // Осмыслить культ Сталина. М.: Прогресс, 1989. 650 с.

40. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1972. 320 с.

41. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М.: Искусство, 1989. 366 с.

42. Гуревич А.Я. Ментальность как пласт социальной целостности.// Споры о главном. М.: Наука, 1993. С.49-50

43. Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу // Споры о главном. М.: Наука, 1993. С.20-29

44. Гуревич А.Я. Смерть как проблема исторической антропологии // Одиссей. 1989. М.: Наука, 1989. С. 114-135

45. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.: Искусство, 1990. 395 с.

46. Гюнтер X. Большая семья // ИК. 1996. №4. С. 103-108

47. Делез Ж. Диалоги//ИК. 1997. №4. С. 137

48. Делез Ж. Кино 1. Образ-в-движении//ИК 1997. №4. С. 138-147; №6. С. 142-156

49. Делез Ж. Кино. Главы из книги //Киноведческие записки. 2000. № 46. С.68-103

50. Делез Ж. Логика смысла. М.: Academia, 1995. 300 с.

51. Деллюк Л. Искусство кино // Киноведческие записки. 2000. №46. С.252-260

52. Добренко Е. До самых до окраин //ИК. 1996. №4. С.97-102

53. Дэвис Т. Кино это вечное настоящее // ИК. 1999. №3. С.75

54. Евлампиев И.И. Андрей Тарковский и новая философия человека // Вопросы философии. 1996. №12

55. Ерофеев В. Все и вся будет плыть по течению // ИК. 1999. №4. С.5-11

56. Жабский М.И. Вестернизация кинематографа: опыт и уроки истории // СоцИс. 1996. №2. С.25-35

57. Ибрагимбеков Р. Стишова Е. Актуальные диалоги //ИК. 1999. №2. С. 7-12

58. Иванов Вяч. О книге Владимира Паперного «Культура Два» // Паперный В. Культура Два. М., НЛО, 1996. С.5-8

59. Изволова И. Другое пространство // Кинематограф оттепели. М.: Материк, 1996. С. 77-91

60. Илья Авербах. М.: Всесоюз. бюро пропаганды киноискусства, 1987. 198 с.

61. Индивидуальность и личность в истории (дискуссия) // Одиссей. М.: Наука, 1990. С. 10-33

62. Ионин Л.Г. Социология культуры. М.: Логос, 1998. 280 с.

63. Камю А. Миф о Сизифе. Мн.: Попурри, 1998. 544 с.

64. Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994 591 с.

65. Капра Ф. Дао физики: исследование параллелей между современной физикой и мистицизмом востока. Спб.: ОРИС: ЯНА-ПРИНТ. 1994. 302 с.

66. Катаев В.М. Бессознательное и менталитет: сущность, структура и взаимодействие /Автореф. на соиск. . канд. фил. наук. Пермь, 1999.N

67. Кинематограф оттепели. М.: Материк, 1996. 262 с.

68. Кино как средство массовой коммуникации // ИК 1996. №10. С. 12-21

69. Кино: энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987. 640 с.

70. Ковалев О. Сельянов С. Русская идея // ИК. 1996. №4.С.52-60

71. Королева А. Однажды в СССР // ИК. 1996. №2. С.50-53

72. Кракауэр 3. Природа фильма. Реабилитация физической реальности. М.: Искусство, 1974. 423с.

73. Красная книга культуры. М.: Искусство, 1995. 423 с.

74. Кроненберг Д. Язык это баланс, а фильм - это сюрприз //Искусство кино. 1999. №10. С.93-97

75. Кулешов Л. Статьи и материалы. М.: Искусство, 1979. 239 с.

76. Культурология XX в. Антология. М.: ЮристЪ, 1995. 703 с.

77. Л'Эрбье М. Дух кинематографа // Киноведческие записки. 2000. №46. С.260-264

78. Лариса: кн. о Л.Шепитько / Воспоминания, выступления, интервью, киносценарии, статьи. М.: Искусство, 1987. 289 с.

79. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.'Прогресс-Академия, 1992. -376 с.

80. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: Педагогика-Пресс, 1999. -605 с.

81. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. 384 с.

82. Лейбович О. Модернизация в России. Пермь: ЗУУНЦ, 1996. 157 с.

83. Лейбович О. Реформа и модернизация в 1953-1964 гг. Пермь: ПГУ, ЗУУНЦ, 1993.- 182 с.

84. ЛексИКа // ИК. 2000. №7. С. 99-101

85. Линдгрен Э. Искусство кино / Введение в киноведение. М.: Изд-во ин. лит-ра, 1956. 192 с.

86. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: Ин-т эксп-ой соц-ии; Спб.: Алетейя. 1998. 160 с.

87. Лотман Ю. Семиотика кино и проблемы киноэстетики. Таллин: Ээсти Раамат, 1973. 138 с.

88. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек-Текст-Семиосфера-История М.: Языки русской культуры, 1996. 448 с.

89. Лотман Ю.М. Статьи по семиотике и типологии культуры // Избранные статьи. Т.1. Таллинн: Александра, 1992. 479 с.

90. Мамардашвали М. Необходимость себя. М.: Лабиринт, 1996.

91. Манцов И. По ту сторону принципа удовольствия //ИК. 1991. №11. С.91-98

92. Марголит Е. Диалог поколений; Пейзаж с героем // Кинематограф оттепели. М.: Материк, 1996. С.99-132

93. Маритен Ж. Символ веры //Маритен Ж. Философ в мире. М.: Высшая школа, 1994.- 190 с.

94. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М.: Мысль, 1983 284 с.

95. Матизен В. Арифметика идеомифа //ИК. 1996. №4. С. 141-142

96. Медведев А. Только о кино //ИК. 1999.№2, 5, 7-8, 10-11

97. Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв): Материалы международной конференции. М.: РОССПЭН, 1996. 439 с.

98. Ментальная репрезентация: структура и динамика. М.: ИП РАН, 1998. 320 с.

99. Мерло-Понти М. Око и дух. М.: Искусство, 1992. 63 с.

100. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. Спб., Ювента: Наука. 1999.- 606 с.

101. Метц К. Проблемы денотации в художественном фильме // Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб.статей. М., Искусство, 1985. С. 102-133

102. Мир и фильмы Андрея Тарковского (Размышления, исследования, воспоминания, письма). М.: Искусство, 1991. -397 с.

103. Митри Ж. Визуальные структуры и семиология фильма //Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб.статей. М.: Искусство, 1985. С. 33-44

104. Михалкович В. Отче наш, советский. // ИК. 1996. №4. С. 109-112

105. Молева Н.М. Когда отшумела оттепель. М.: Изд-во МПИ, 1991. 165с.

106. Москвина Т. Русский культурный бунт 90-х, безобидный и безобразный // ИК. 2000. №6. С.37-39

107. Мусиенко О. Тарковский и идеи «философии существования» // Мир и фильмы Андрея Тарковского. М.: Искусство, 1991. С.268-273

108. Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1989-1996

109. Окно Теодора Шанина в Россию // Мир за неделю.2000.№11.С. 10

110. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию М.: Изд-во МГИК. 1994.-214 с.

111. Островский А.Б. Этнологический структурализм К.Леви-Строса // Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С.5-20

112. Пазолини П.П. Поэтическое кино // Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб.статей. -М.: Искусство, 1985. С. 45-66

113. Паперный В. Культура Два. М., НЛО, 1996. 384 с.

114. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М.: Языки русской культуры, 1998. 376 с.

115. Петрушенко В. Предельные основания бытия человека в фильмах А.Тарковского // Мир и фильмы А. Тарковского. М.: Искусство, 1991. С.263-267

116. Письмо Ж.-П.Сартра редактору газеты Унита Марио Аликате от 9 октября 1963 года //Советская культура. 1989. 28 октября. С.8

117. Попович М.В. Мировоззрение древних славян. Киев: Наук, думка, 1985. 167 с.

118. Пудовкин В. И. Избранные статьи. М.: Искусство, 1955. 464 с.

119. Радклиф-Браун А. Методы этнологии и социальной антропологии //Антология исследований культуры. Т.1. Интерпретация культуры. Спб.: Университет, 1997 -728 с.

120. Разлогов К.Э. «Язык кино» и строение фильма // Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана./Сб.статей. М.:Искусство,1985.С.5-25

121. Рамен П. О так называемом "чистом фильме" //Киноведческие записки. 2000. №46. С.266-269

122. Ревель Ж. История ментальностей: опыт.обзора // Споры о главном. М.: Наука, 1993. С.51-58

123. Ренуар Ж. Стараюсь избегать внешней правды // ИК. 1997. №6. С. 136-141

124. Рожанский М. Ментальность: Опыт словаря нового мышления. М., 1989.

125. Розанов В.В. Последние листья. 1916. «12.Х.1916». Опубликовано в Интернет// http://orel.rsl.ru/nettext/history/rosanov/posllictja16

126. Ромер Э. "Сумма" Андре Базена //Искусство кино. 1996. №12. С.88-89

127. Ромм М.И. Избранные произведения в 3-х тт. Т. 1. Теория. Критика. Публицистика. М.: Искусство, 1980. -575 с.

128. Российская ментальность. Круглый стол // Вопросы философии. 1994. №1. С.25-54

129. Российская модернизация: проблемы и перспективы //Вопросы философии. 1993. №7. С.3-39

130. Россия и Запад: взаимодействие культур//Вопросы философии. 1992. №6.С.З-49

131. Русский вопрос // ИК. 1996. №4. С.29-43 •

132. Рыклин М. Жиль Делез: кино в свете философии // ИК. 1997. №4. С. 132-136

133. Садуль Ж. Всеобщая история кино. М.: Искусство, 1961. Т.З. 626 с.

134. Сальтини В. О мнимой иррациональности кинематографического языка // Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб. статей. -М.: Искусство, 1985. С.67-78

135. Самутина Н. Эта музыка слишком красива // ИК. 1999. №9

136. Сартр Ж.-П. Слова // Тошнота. М.: Республика, 1994. 496 с.

137. Седакова О. Шум и молчание 60-х // ИК. 1997. №6. С.51-54

138. Секреты и обманы российского кинохита //ИК. 1999. №3. С. 16-21

139. Сиривля Н. Вторые станут первыми // ИК. 1998. №8. С.69-75

140. Советское прошлое: Поиски понимания. Круглый стол // Отечественная история. 2000. .№4. С.90-120; №5. С.85-104

141. Споры о главном: Дискуссия о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы анналов. М.: Наука, 1993. 207 с.

142. Стеллинг Й. Кино бегство от жизни // ИК. 2000. №7.С.57-62

143. Стишова Е. Про это // ИК. 2000. №9. С.27-31

144. Трояновский В. Духовный опыт и киноэволюция // Кинематограф оттепели. М.: 1996. С.3-75

145. Трюффо Ф. Переписка // ИК. 1996. №12. С.75-84

146. Трюффо Ф. Трюффо о Трюффо. М.: Радуга, 1987. 452 с.

147. Туровская М. Памяти текущего мгновения. М.: Сов. Писатель. 1987. 368 с.

148. Туровская М. Семь с половиной или фильмы А.Тарковского. М.: Искусство, 1991.-253 с.

149. Туровский М.Б. Философские основания культурологии М., 1997

150. Уорт С. Разработка семиотики кино //Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб.статей. -М., Искусство, 1985. С. 164-175

151. Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 1.Семиотика истории, семиотика культуры М.: Гнозис, 1994. 430 с.

152. Феллини Ф. Делать фильм. М.: Искусство, 1984, 287 с.

153. Ферро М. Кино и история // Вопросы истории. 1993. №2. С.47-58

154. Филд Д. История менталитета в зарубежной исторической науке // Менталитет и аграрное развитие России (XIX- XX вв). М.: РОССПЭН, 1996. С.8-20

155. Филиппов С. Скотч и повествовательные структуры // Киноведческие записки. 2000. №46. С.241-248

156. Финн П. Эпиграфы // ИК. 1999. №7. С.81-84

157. Фомин В. Кино и власть. Советское кино: 1965-1985. М.: Материк. 1996. -371с.

158. Фомин В. Эстетика Госкино, или социалистический реализм в действии // Погружение в трясину (Анатомия застоя). М.: Прогресс, 1991. 704 с.

159. Фрезер Дж. Золотая ветвь. М.: Политиздат, 1983. 703 с.

160. Фрейлих С.И. Теория кино: от Эйзенштейна до Тарковского. М.: Искусство, 1992.-251 с.

161. Фуко М. Воля к знанию //Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., Магистериум М Касталь.С. 180-268

162. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М.: Гнозис, 1993. 464 с.

163. Хвостова К.В. Контент-анализ в исследованиях по истории культуры // Одиссей 1989. М.: Наука, 1989. С.136-143

164. Хортон Э. Смешное на экране: американская комедия и советская сатира в 80-е годы // На перекрестках кино. М.: НИИ Киноискуства. 1993. С.68-81

165. Черносвитов П.Ю. Герои нашего времени, или об особенностях национальной ментальности//Человек. 1999.№6. С. 108-114

166. Шаброль К. Запрещенные игры // ИК. 1996. №6. С. 110-125

167. Шемякин А. Чужая родня // Кинематограф оттепели. М.: Материк, 1996. С. 238-261

168. Шилова И. . .и мое кино: 50-е, 60-е, 70-е. М.:Киноведческие записки. 1993. -176 с.

169. Шкловский В. Б. За 60 лет: Работы о кино. М.: Искусство, 1985. 573 с.

170. Штернберг Дж. фон Давным-давно. // Киносценарий. 1999. №5. С.4-8

171. Эйзенштейн С.М. Избранные произведения в 6-ти томах.Т.5. М.: Искусство, 1968. 599 с.

172. Эко У. «Касабланка» или воскрешение богов // Киноведческие записки. 2000. №45. С.53-56

173. Эко У. О членении кинематографического кода // Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб.статей. М.: Искусство, 1985. С.79-102

174. Юнг К.Г. Душа и миф: Шесть архетипов. Киев: Гос-ая библиотека Украины,1996. 384 с.

175. Якобсон Р. Конец кино? // Строение фильма./ Некоторые проблемы анализа произведений экрана. /Сб.статей. ~М.: Искусство, 1985. С.25-32

176. Bordwell D, Thompson К. Film Art: An Introduction. N.-Y.: McGraw Hill, Inc. 1990. - 425 p.о 33од'- 7 -о2