автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Методологический аспект исследования проблемы культурного синтеза в западноевропейском раннем средневековье

Полный текст автореферата диссертации по теме "Методологический аспект исследования проблемы культурного синтеза в западноевропейском раннем средневековье"

?ГБ ОД

На правах рук(5п?с$Я 2001

Метелев Алексей Витальевич

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРНОГО СИНТЕЗА В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОМ РАННЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Специальность 09.00.11 - социальная философия

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Барнаул-2001

Работа выполнена на кафедре философии исторического факультета Алтайского государственного университета

Научный руководитель:

доктор философских наук, профессор Ельчанинов В.А. Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор Семилет Т.А.; кандидат философских наук, доцент Пчелинцева Т.А.

Ведущая организация: Институт по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук при Новосибирском государственном университете

Защита состоится /т ноября 2001 г. в (¿У ч. на заседании диссертационного совета Д.212.005.02 в Алтайском государственном университете по адресу: 656099, г. Барнаул, ул. Димитрова, 66

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Алтайского государственного университета.

Автореферат разослан [О октября 2001 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета к.ф.н., доцент

Дегтярев С.И.

Общая характеристика работы

Актуальность исследования. Обращение к проблеме культурного синтеза в западноевропейском раннем средневековье вызвано рядом обстоятельств.

Прежде всего, оно связано с недостаточным вниманием к раннему средневековью, которое стало уже традицией в научной литературе, несмотря на то, что в данный период на основе синтеза романских и варварских элементов закладывались основы европейской социокультурной общности. Но если социальная структура и отношения являются относительно изученными, то культура этого периода, а также ее связь с социальными процессами, до сих пор исследованы недостаточно. В результате некоторые весьма важные проблемы, в том числе проблема раннесредневекового культурного синтеза, не получили должного освещения.

Вместе с тем, исследование западноевропейского раннего средневековья необходимо не только для заполнения лакун в системе знания. Особое значение оно приобретает в современных российских условиях в связи со ставшей сегодня вновь чрезвычайно актуальной проблемой определения типа культурного развития России. От того, как она будет решена, во многом зависит выбор направления развития и перспективы России, а также стратегия и тактика проводимых реформ. При этом для адекватного и объективного определения характера русской культуры в контексте ее взаимодействия с культурами Востока и Запада следует не только учитывать современное состояние этих культур и специфику их развития, но также обратить внимание на их истоки и особенности становления.

Наконец, в связи с тем, что в настоящее время наблюдается рост интенсивности различного рода межкультурных контактов, исследование становления западноевропейской культуры, происходившее на основе романо-германского синтеза культур, актуально и с точки зрения осмысления исторического опыта, который может быть полезен для выяснения как положительных и отрицательных сторон, так и самой возможности культурного взаимодействия подобного рода.

Состояние и степень разработанности проблемы. Несмотря на то, что специальные исследования, посвященные романо-германскому культурному синтезу, отсутствуют как в отечественной, так и в зарубежной научной литературе, нельзя неЧ>тметить ряд авторов, которые в своих работах в той или иной степени касаются данной темы.

Из отечественных ученых, прежде всего, необходимо упомянуть

представителей петербургской медиевистики начала XX в., сторонников синтетического подхода к изучению культуры - Л.П. Карсавина и П.М. Бицилли. Обращаясь к исследованию раннесредневековой культуры и указывая ее главные составляющие, Л.П. Карсавин основное внимание уделял трансформациям христианства, церкви и клира, анализировал особенности восприятия и интерпретации христианских идей различными социальными группами германского и романского населения. П.М. Бицилли рассматривал средневековую культуру с точки зрения форм и приемов мышления, а также особенностей миропонимания средневекового человека, определяющих некоторые черты литературы, изобразительного искусства и архитектуры. Однако в первую очередь обоих исследователей все же интересовали развитое и позднее средневековье.

Среди современных российских исследователей, обращавшихся к проблеме синтеза культур в раннем средневековье, следует, прежде всего, выделить В.И. Уколову, С.С. Аверинцсва и А.Я. Гуревича. В монографиях и статьях В.И. У кодовой и С.С. Аверинцева проблема генезиса средневековой культуры рассматривается с точки зрения роли в данном процессе античного наследия и отношения к нему христианской церкви; при этом, главное внимание уделяется творческой деятельности наиболее известных представителей "ученой элиты". Известный отечественный медиевист А.Я. Гуревич, напротив, делает акцент на изучении германской (скандинавской) и народной культуры ("культуры безмолвствующего большинства").

Для исследования социального аспекта романо-германского культурного синтеза значимыми представляются работы А.Р. Корсунского, Е.В. Гутновой, З.В. Удальцовой и Ю.Л. Бессмертного, посвященные социально-экономической и политической истории раннего средневековья.

В. отличие от российских исследователей, традиционно интересующихся преимущественно социально-экономической проблематикой, западные авторы - медиевисты склонны уделять большее внимание изучению социокультурных процессов.

С этой точки зрения особого внимания заслуживают исследования представителей "школы "Анналов"", прежде всего, работы М. Блока, Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби, Ж. Флори и М. Рихтера, отличающиеся привлечением широкого круга разнообразных источников, применением оригинальных методик исследования и разработкой своеобразных теоретических подходов к изучению культуры средних веков. Вместе с тем, как и российские авторы, западные исследователи проявляют интерес в основном к культуре Высокого средневековья. Что же касается рассмотрения синтеза культур раннего срсднсвскоьья, то оно чаще всею сводится лишь к выяснению особенностей культуры и ментальностей различных социальных групп, а также к указанию германского или

романского происхождения тех или иных элементов культуры. Исследованию самого процесса синтеза, а тем более его основам внимание почти не уделяется.

Помимо работ представителей "школы "Анналов"" определенную ценность представляют труды Р. Тарнаса и М. Вебера. Причем историко-социологические исследования явлений культуры, а также их трансформаций М. Вебера до сих пор представляют интерес не только в практическом, но и в методологическом плане.

Кроме уже указанных необходимо выделить ряд авторов, работы которых хотя и не касаются непосредственно поставленной проблемы, но вместе с тем представляются ценными в методологическом аспекте. Для рассмотрения социальной стороны романо-германского культурного синтеза привлекались социально-философские концепции К. Маркса, П. Сорокина и К.Х. Момджяна, а также культурно-исторические исследования М.М. Бахтина. Для исследования синтеза культур раннего средневековья с точки зрения их сущности использовались теоретические разработки Х.-Г. Гадамера, Ф. Ариеса, Г. Телленбаха, Ф. Грауса, К. Манхейма, Г.М. Андреевой и Ю.В. Бромлея.

Таким образом, проведенный обзор литературы показал, что по поводу поставленной проблемы сложилась следующая ситуация. Относительно неплохо разработан вопрос о том, что собой представляла культура развитого средневековья. Известны ее основные источники: романская (шире - античная) и варварская (преимущественно германская) культуры, а иногда наряду с ними говорят о христианстве (или в другом варианте - об иудейской составляющей). Однако сам процесс складывания из разнородных частей чего-то целого в данном случае представляется смутно. Остается не вполне понятным и то, каким образом и на каком основании могло произойти соединение римской культуры, достаточно развитой, имевшей многовековую историю и значительные достижения, с культурой варварских (в основном германских) народов, находившихся на сравнительно невысокой ступени развития, а также с христианской религией, которая имела иудейские корни. Притом, что между поселившимися в V в. в западно-римских провинциях варварами и местным населением первое время существовали очень сильные различия. Разными были: религия и верования; право и правосознание; язык; обычаи; быт и т.д. Все это становилось причиной этнического антагонизма и глубоких противоречий между германцами и римлянами.

Объектом исследования является, таким образом, социокультурная система раннесредневековой Западной Европы.

Предметом исследования служит романо-германский синтез культур в раннем средневековье.

Учитывая всю сложность указанной проблемы и не претендуя на ее исчерпывающее решение, представляется возможным сформулировать следующие задачи и цель исследования.

Цель н задачи исследования. Цель данной диссертационной работы сосшш в юм, чтобы развить поставленную проблему. Иными словами, следует обозначить основания ее рассмотрения, наметить оптимальный путь исследования, а также выяснить основы синтеза культур западноевропейского раннего средневековья, то есть определить те факторы, благодаря которым стало возможным соединение столь различных - германской и романской -культур.

Для достижения этой цели необходимо решение нескольких задач.

1. Выбрать подход и методологию, оптимальные для рассмотрения поставленной проблемы, а также определить "параметры" исследования, то есть, его масштаб, временные и локальные рамки.

2. Рассмотреть раннесредневековый синтез культур последовательно в двух основных аспектах - социальном и культурном, с тем, чтобы установить связь культурных явлений и процессов с социальными.

3. При исследовании социальной стороны культурного синтеза определить наиболее приемлемый вариант групповой дифференциации романской и германской общностей, а также реконструировать процесс взаимодействия романских и германских групп.

4. Рассматривая собственно культурную сторону романо-германского синтеза определить, что является сущностью, квинтэссенцией культуры выделенных социальных групп и на конкретном примере рассмотреть синтез культур с точки зрения сущностных элементов взаимодействующих субкультур.

Теоретико-методологическая основа и методы исследования.

Парадигмальной основой данной работы выступают концепции представителей деятельностного подхода к социокультурной реальности -Э.С. Маркаряна и М.С. Кагана. Для рассмотрения социальной и собственно культурной сторон романо-германского синтеза культур применяются - системная модель общества К.Х. Момджяна и теоретические модели социокультурных систем таких представителей "школы "Анналов"" как М. Блок, Ж. Ле Гофф и А .Я, Гуревич.

В исследовании используются: структурный, структурно-функциональный, сравнительно-исторический и герменевтический, а также общелогаческие методы.

Источниковая база. Основной корпус источников, ка которые опирается данное исследование, составили исторические произведения Григория Турского, Эйнгарда, Иордана, Агафия Миренейского,

Олимпиадора и Прокопия Кесарийского, философские трактаты А. Августина и Боэция, а также ряд позднеантичных и раннесредневековых хроник.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Оптимальной для эффективного исследования романо-германского синтеза культур является деятельностная парадигма культуры. Причем ряд ее основных концептуальных положений согласуются, а некоторые совпадают с методологическими принципами "школы "Анналов"". С этой точки зрения деятельностный подход может рассматриваться как метатеория или философское обоснование теоретических постулатов и эмпирических исследований представителей данного направления.

2. Основными субъектами романской, германской и романо-германской культур в раннем средневековье являлись большие социальные группы, занятые различными видами деятельности. В связи с чем, данные культуры можно дифференцировать на субкультуры в соответствии с групповой структурой раннесредневекового общества.

3. Сущностью, «ядром», квинтэссенцией культуры различных групп раннего средневековья являлась их ментальность, понимаемая в узком смысле и трактуемая как система надындивидуальных, устойчивых, преемственных и неосознанных предпосылок, образов и образцов мышления, то есть как совокупность основополагающих и базовых средств деятельности.

4. Романо-германский культурный синтез стал возможет? благодаря сходству менталыюстей германских и романских групп, занятых аналогичными или похожими видами деятельности. Это и было основой синтеза культур в западноевропейском раннем средневековье.

Научная новизна исследования заключается, во-первых, в соединении и согласовании социально-философской деятельностной парадигмы и методологии истории "школы "Анналов"", во-вторых, в применении этих концепций к малоизученной проблеме синтеза культур западноевропейского раннего средневековья и, в-третьих, в выявлении основ романо-германского культурного синтеза.

Достоверность и обоснованность результатов исследования

обеспечивается теоретико-методологической основой работы, применением философских и научных методов, а также большим количеством исследованных источников.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем синтезированы деятельностная парадигма и подход «школы «Анналов»» к изучению социокультурных систем, а также предложены основания и

схема рассмотрения взаимодействия культур. Кроме того, автором определено понятие «ментальность» и выявлены социокультурные основы синтеза культур. Изложенный в диссертационном исследовании материал представляет определенную ценность для расширения теоретического поля социальной философии и развития ее методологического инструментария, а также для становления новых подходов к изучению социокультурных систем и социокультурных взаимодействий.

Практическая ценность диссертации заключается в возможности использования ее основных положений в подготовке и чтении общих и специальных курсов по философии, социологии, истории и культурологии. Результаты исследования могут представлять интерес для философов, социологов, историков, культурологов и этнологов, изучающих трансформацию и взаимодействие культурных общностей.

Структура работы подчинена ее общим задачам и цели. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, ставится проблема, формулируются цель и задачи исследования. В трех главах основной части диссертационной работы последовательно решаются поставленные во введении задачи, то есть определяются методологические основания исследования, рассматриваются социальная, а затем собственно культурная стороны романо-германского синтеза культур. В заключении подводятся основные итоги работы, формулируются обобщающие выводы и намечаются перспективы дальнейшего исследования.

Апробация работы проводилась на теоретико-методологических аспирантских семинарах и заседаниях кафедры философии АГУ. Принципиальные идеи исследования были представлены на Первой научно-практической конференции молодых исследователей исторического факультета АГУ "Гуманитарные исследования на пороге нового тысячелетия" (г. Барнаул, январь 2001 г.). Ряд основных положений работы были . сформулированы в докладе на IV ежегодной сессии Всероссийского семинара молодых ученых "Дефиниции культуры" (г. Томск, октябрь 1998 г.) и публикациях по теме исследования.

Основное содержание исследования

Во введении обосновывается выбор темы, необходимость ее изучения и актуальность, анализируется степень разработанности проблемы, определяются объект и предмет исследования, его цель и задачи, теоретико-методологическая основа и методы, формулируются

положения выносимые на защиту, а также указываются научная новизна исследования, его теоретическая значимость и практическая ценность.

В псрво;: гл<<иС «Основания рассмотрения нроблс/пы синтеза культур в раннем средневековье» определяются методологические основания, оптимальные для исследования романо-германского культурного синтеза.

В первом параграфе «Синтез культур: недостаточность описания и неэффективность отраслевого анализа» сначала указываются мотивы применения термина «синтез» по отношению к становлению западноевропейской средневековой культуры и предлагается трактовать культурный синтез как взаимодействие культур, в ходе которого их элементы, испытывая взаимное влияние и трансформируясь, соединяются в качественно новую целостность. Затем, в данном разделе выясняется степень пригодности к освещению поставленной проблемы самых распространенных подходов - «описательного» и «отраслевого».

Преимущество «описания» заключается в том, что с его помощью можно выделить наиболее общие черты и тенденции генезиса культуры. Но в силу того, что культуры при этом рассматриваются как недифференцированные целостности, данный подход, во-первых, не позволяет проникнуть в сущность процесса становления единой культуры, а во-вторых, нередко приводит к тому, что ее описание выглядит непоследовательным и противоречивым. Поэтому, при решении поставленной задачи общую характеристику синтеза культур необходимо совмещать с анализом этого процесса.

Однако применение для исследования указанной проблемы «отраслевого» подхода, при котором выделяются такие сферы культуры как - религия, философия, искусство, право и т.п., являющиеся предметами отдельных наук, также не приносит сколько-нибудь значимого эффекта, так как в данном случае преимущественное внимание уделяется углубленному изучению каждой из культурных сфер, а не их взаимосвязям и взаимообусловленности. В результате культура расчленяется рядом обособленных дисциплин, а попытки синтеза различных сфер и аспектов культуры чаще всего сводятся лишь к "синтезу переплетчика". Сомнения в пригодности для этой цели отраслевого подхода связаны также с тем, что достаточно сложно разделить на отдельные сферы культуру германских народов, которой к началу синтеза все еще была свойственна синкретичность. Кроме того, такой подход направлен в основном на описание внешних проявлений купьтлты и почти не касается ее сущностных черт.

Таким образом, как "описательный", так и "отраслевой" подходы только в самых общих чертах и весьма приблизительно освещают процесс

генезиса западноевропейской средневековой культуры и не позволяют выявить причины и основания происходившего в то время культурного синтеза. А потому представляется возможным сделать вывод о низкой эффективности и непродуктивности или, во всяком случае, недостаточности этих подходов для изучения поставленной проблемы. Их основной недостаток, который обуславливает наличие всех указанных издержек, заключается в том, что, данные подходы в основном опираются на довольно узкое и спорное, хотя и не всегда явно выражаемое, понимание культуры как совокупности достижений наиболее выдающихся представителей интеллектуальной элиты. А это в свою очередь приводит к исследованию культурных процессов в отрыве от социальных, что вряд ли возможно признать правомерным. Поэтому дальнейшее исследование оказывается перед проблемой определения культуры.

Во втором параграфе «Определение культуры и соотношение культурного и социального» предпринимается попытка выбрать дефиницию культуры, оптимальную для изучения романо-германского культурного синтеза, а также выяснить, как соотносятся культурное и социальное. Кроме того, в данном разделе определяются: масштаб исследования, его временные и локальные рамки.

В силу многочисленности и разнообразия определений культуры предлагается воспользоваться, разработанной в отечественной научной литературе классификацией, согласно которой дефиниции культуры, объединяются в рамках нескольких подходов - производственного, аксиологического, информационного, семиотического, эвристического, гуманитарного и деятельностного.

Из всех указанных подходов к определению культуры, предпочтительнее, во всяком случае, для исследования поставленной проблемы, выглядит - деятельностный. В первую очередь, в тех его вариантах, которые разрабатывают М.С. Каган и Э.С. Маркарян. Данный подход выгодно отличается от других, не только в силу того, что предусматривает «охват» всех явлений культуры, не ограничиваясь рассмотрением какой-то одной ее стороны, но и потому, что понятие «деятельность» помогает выйти на сущностные характеристики культуры. Кроме того, такое понимание не допускает жесткого разграничения культуры и общества, а также изоляции культурных явлений и процессов от социальных, но напротив, предполагает их тесную взаимосвязь. Как показывает анализ работ М.С. Кагана и Э.С. Маркаряна, и тот и другой не склонны отождествлять культурное и социальное, предлагая достаточно убедительные и аргументированные варианты их различения. Оптимальной же представляется трактовка культуры Э.С. Маркаряна, который определяет ее как внебиологически выработанный, особый, присущий лишь человеку способ деятельности.

Постановка проблемы синтеза культур западноевропейского раннего средневековья предопределяет, во-первых, масштаб рассмотрения культуры, то есть обращение не к культуре человечества (общее) или личности (единичное), а преимущественно к групповой культуре (частное), в ее горизонтальном измерении, а, во-вторых, необходимость исследования культуры в определенных пространственно-временных рамках, как «исторически данной». Иными словами, поставленная проблема предполагает выяснение взаимоотношений различных общностей людей с точки зрения присущих им исторически выработанных способов деятельности. В силу широты и разнообразия конкретно-исторических данных, исследование проблемы формирования западноевропейской культуры предлагается осуществить на конкретном «франкском материале» сер. V - сер. X вв., то есть, ограничившись историческим периодом, в течение которого в основном и происходил франко-романский синтез.

Во второй главе «Социальный аспект романо-германского культурного синтеза» генезис западноевропейской культуры в раннем средневековье рассматривается с точки зрения ее основных субъектов.

В первой параграфе «Проблема групповой дифференциации общества» выясняется, какого рода социальные группы могут быть исследованы в качестве основных субъектов культуры, а также определяется основание их дифференциации.

Интерпретация культуры как внебиологического, присущего лишь человеку, способа деятельности, предполагает ее рассмотрение в тесной связи с обществом, которое выступает в данном случае субъектом культуры. В результате необходимым становится обращение не только, к культуре элиты, но и к культуре народных масс. Применительно к раннему средневековью это ведет к признанию того, что культура не ограничивается мнениями, идеями и творениями интеллектуалов из среды духовенства, имевшими возможность выразить свою точку зрения в письменных произведениях. Необходимо обратить ВЕШмание и на культуру необразованной части населения.

Однако, предложенная Ж. Ле Гоффом и М.М. Бахтиным, дифференциация средневековой культуры на «ученую» («официальную») и «народную» («неофициальную»), помимо ряда несомненных преимуществ и достоинств, имеет некоторые недостатки. В первую очередь к таковым следует отнести неясность понятия "народная культура", причина которой кроется в крайней неопределенности и аморфности значения слова "народ". Поэтому, несмотря на стремление исследовать культуру в тесной связи с обществом, дифференциаций культуры на «народную» и «ученую» не может быть признана оптимальной. Более приемлемым представляется рассмотрение генезиса

культуры в связи с формированием основных социальных групп средневекового общества.

Рассмотрев основные типы социальных групп, автор приходит к выводу о том, что для выяснения оснований, причин и особенностей синтеза культур в раннем средневековье необходимо выделение устойчивых макрогрупп. При этом оптимальной представляется их дифференциация на основе видов и форм общественной деятельности.

В процессе выделения конкретных видов деятельности предлагается опираться не на разделение ее на материальную и духовную, а использовать классификацию идеальных типов деятельности, определяющих основные сферы общественной жизни, предложенную К.Х. Момджяном. По его мнению, таких типов четыре: материальное производство, организационная (или регулятивная) деятельность, а также духовная и социальная деятельности.

При дифференциации такого рода определенная социальная группа может выступать субъектом одного или нескольких видов деятельности и соответственно будет являться монофункциональной или полифункциональной. В случае необходимости, данная классификация может быть дополнена внутригрупповым разделением по какому-либо признаку.

Во втором параграфе «Социальный аспект синтеза культур во Франкском государстве» на конкретно историческом материале исследуется социальная сторона раннесредпевекового культурного синтеза и предпринимается попытка выявить его основы. При этом выделяются основные субъекты взаимодействующих культур, то есть романские и германские социальные группы,. а также рассматривается процесс их слияния.

В период с сер. V в. по сер. X в. две социальные структуры -франкская и галло-римская, сосуществовавшие на территории Галлии (а позже Франкского государства), постепенно соединяются в одну. По выбранному основанию (виды деятельности) в составе франкского населения можно выделить следующие социальные группы: «воины», «воины-крестьяне» и «крестьяне». Галло-римское население в начале франко-романского взаимодействия было более дифференцировано, его основными социальными группами могут считаться: «светская знать», «католическое духовенство», «крестьяне», «торговцы» и «ремесленники».

Социокультурный синтез франков и галло-римлян, а также процесс становления единой групповой структуры франкского общества представляется возможным разделить на следующие этапы:

I - сер. V - VI вв. - начало взаимодействия франкской и галло-

римской структур;

II - VII - нач. VIII в. - интенсивное слияние франкских и галло-римских социальных групп;

III - нач. VIII - сер. X в. - окончательное формирование единой структуры франкского общества.

В результате, на третьем этапе складываются следующие группы: «служилая знать», «католическое духовенство», «крестьяне», «ремесленники» и «торговцы».

Анализ становления основных групп раннесредневекового франкского общества дает основания утверждать, что в данном случае имела место не ассимиляция одной структуры другою, а их синтез, так как сформировавшаяся социальная структура имела как галло-римские, так и франкские истоки, но вместе с тем отличалась от каждой из предшествующих. Возможно, эти различия не столь заметны, если при сравнении учитывается только степень значимости тех или иных групп, а также простой их перечень. Однако отличие сформировавшейся групповой структуры от франкской и галло-римской становится более показательным, если принять во внимание виды деятельности, характерные для социальных групп.

Рассмотрение социального аспекта синтеза культур во Франкском государстве позволяет прийти к выводу о том, что социальной основой романо-германского культурного синтеза было сходство субъектов одной культуры с субъектами другой в основных видах деятельности. В первую очередь это относится к видам деятельности, связанным с аграрным производством, которые являлись основными для обеих общностей. Причем, важную роль в исследуемом процессе сыграло «католическое духовенство», благодаря тому, что представители этой группы постепенно проникли почти во все сферы деятельности и заняли там довольно прочные позиции.

Вместе с тем, рассмотрение социального аспекта необходимо не само по себе. В соответствии с выделенными субъектами культуры может быть произведена ее дифференциация на соответствующие культурные слои или субкультуры.

В третьей главе «Собственно культурный аспект романо-германского синтеза культур» поставленная проблема исследуется с точки зрения способа деятельности (или, иначе, совокупности средств деятельности) основных социальных групп раннего средневековья.

В первом параграфе «Менталыюсть как квинтэссенция культуры и проблема ее определения» для того, чтобы систематизировать обширный эмпирический материал, а также рассмотреть взаимодействие

субкультур с точки зрения их сущности и в результате определить не только своеобразие культур основных германских и романских групп, но и основы их синтеза, предпринимается попытка выяснить, что является сущностью культуры макрогрупп, составляет ее относительно устойчивое "ядро" и стоит за многочисленными культурными явлениями и фактами, определяя вместе с тем их характер.

Учитывая широко распространенное в научной литературе мнение о том, что совокупностью наиболее устойчивых компонентов культуры, составляющих ее «каркас», являются традиции, автор рассматривает ряд дефиниций этого понятия. Проведенный анализ позволяет утверждать, что ни в широкой, ни в узкой интерпретации слово «традиции» не применимо для выражения сущности выделенных субкультур. Вместе с тем, традиции, понимаемые в широком смысле, действительно могут рассматриваться как некое основание или «каркас» культуры. Поэтому для того, чтобы выйти на ее фундаментальные, сущностные характеристики, прежде всего, необходимо обратиться к той сфере, которая охватывается понятием «традиции», взятом в широком значении. Иными словами, то, что составляет «ядро» или квинтэссенцию культуры должно отличаться, по крайней мере, надындивидуальностью, устойчивостью и преемственностью. Кроме того, по мнению автора, сущность культуры может характеризоваться такой чертой как неосознаваемость. А основными элементами культуры, относящимися к данной сфере, по-видимому, будут являться основополагающие предпосылки, представления, образы и образцы мышления.

V Понимаемая таким образом сущность или подоснова культуры - это как раз то, что нередко обозначается словом «ментальность» (или «менталитет»), которое в последние десятилетия достаточно прочно закрепилось не только в отечественном научном лексиконе, но и в обыденном языке. Однако трактуется оно далеко неоднозначно, определенного и устойчивого содержания не имеет, в связи с чем возникает необходимость уточнить содержание данного понятия.

Обращение к этимологии слова «ментальность», анализ его использования и определения российскими и европейскими исследователями, а также сопоставление его со сходными по значению терминами приводят к выводу о том, что понятие «ментальность» должно применяться в узком смысле и не смешиваться с близкими, но не тождественными ему понятиями, такими как «социальные представления», «мыслительные навыки», «стиль мышления», «социальная психология», «психический склад» и «социальный характер». Иначе говоря, оно должно иметь собственное особенное содержание.

Оптимальными в этом отношении на сегодняшний день представляются интерпретации менталыгости, предложенные Ф. Граусом и

Г.- Телленбахом. У этих авторов она представляет собой систему надындивидуальных, устойчивых, преемственных и неосознаваемых предпосылок, представлений, образов и образцов мышления, которые стоят за многочисленными культурными явлениями и фактами, но вместе с тем проявляются я особенностях мышления и поведения, а также накладывают свой отпечаток на опредмеченные продукты культуры и, таким образом, определяют своеобразие культуры той или иной социальной общности.

В контексте деятельностного подхода «ментальность» может трактоваться как совокупность базовых и основополагающих средств деятельности, которая является сущностью способа деятельности определенной социальной группы и обуславливает его особенности.

Во втором параграфе «Ментальный аспект франко-романского синтеза культур», опираясь на франкские конкретно исторические данные, автор рассматривает некоторые элементы менталыгости основных социальных групп раннего средневековья и пытается определить основы романо-германского культурного синтеза.

Выделение элементов ментальности раннего средневековья не только позволяет объяснить своеобразие ряда явлений культуры этого времени, относящихся к самым различным ее сферам, таким как: искусство, философия, теология, литература и т.д., но и дает возможность вскрыть единство этих феноменов. Однако это не означает того, что определенный элемент ментальности был свойственен только данной конкретной культуре. Специфичным для раннесредневековой культуры следует считать не каждый отдельный элемент ментальности, а ментальность как систему разнообразных элементов, различавшихся по «возрасту», происхождению и интенсивности, которые, несмотря на относительно тесную связь, не являлись жестко структурированными, а иногда могли даже противоречить друг другу.

Проведенное исследование дает основание полагать, что, ментальность определенной культурной общности (франкской, романской или франко-романской) не выступала как нечто единое, а скорее представляла собой совокупность менталыюстей основных социальных групп. Последние были заняты разными видами деятельности, а потому, несмотря на наличие сходного и общего, их средства деятельности, в том числе "ментальный инструментарий", отличались достаточно явным своеобразием. Прежде всего, это касается этических установок, представлений о богатстве и труде, а также восприятия пространства и времени. Но более показательной иллюстрацией своеобразия меитздьностей основных социальных групп раннего средневековья являются, пожалуй, даже не явно различающиеся элементы ментальностей, а те, которые на первый взгляд кажутся одинаковыми, но при ближайшем

рассмотрении выясняются их особенности для каждой из групп. Одним из таких элементов можно считать почти полное отсутствие познавательного и эстетического интереса к природе.

С другой стороны, имелось определенное сходство ментальностей галло-римских и франкских социальных групп, которые были заняты аналогичными или похожими видами деятельности. Ряд конкретно-исторических данных подтверждают эту мысль. Так, например, как франкским, так и галло-римским крестьянам было свойственно недифференцированное магическое отношение к природе, а также своеобразное "аграрное" восприятие времени, тесно связанное с природными циклами. Одинаково пренебрежительным было отношение к физическому труду у франкских воинов и галло-римской знати, а, кроме того, и те, и другие не воспринимали природу как самостоятельную ценность, рассматривая ее только как «фон» или «арену» для своих действий.

В результате, трудно не сделать вывод о том, что сходство ментальностей способствовало слиянию основных франкских и галло-римских групп, делало возможным формирование у них общих ментальностей и являлось основой синтеза двух культур.

В заключении подводятся итоги диссертационного исследования и делается следующий общий вывод. , • .,

Несмотря на многочисленные и достаточно очевидные различия культуры германских народов и романской культуры, между ними существовало некоторое сходство. Не являясь явным и заметным, оно, тем не менее, делало возможным романо-германский культурный синтез, который при наличии благоприятных условий становился реальностью. С этой точки зрения, сходство основных германских и романских групп в видах деятельности и связанное с ним сходство ментальностей этих групп следует рассматривать как основы синтеза исследуемых культур.

Возможно выделение двух основных направлений дальнейшего рассмотрения поставленной проблемы. Во-первых, - в сторону «расширения», то есть, помимо франко-романского, должны быть изучены и другие варианты романо-германского синтеза. Во-вторых, - в сторону «углубления», иными словами, необходимо более основательно и подробно исследовать и реконструировать ментальное™ раннесредневековых групп, их взаимосвязь, а также процесс формирования.

С этой точки зрения, проведенное исследование и сделанные выводы могут рассматриваться не только как определенный итог, но и как очерчивание проблемного поля и отправной момент для дальнейшей работы.

Вместе с тем, представляется допустимым полагать, что предложенная схема анализа обладает определенной универсальностью и может использоваться не только для исследования культурного синтеза в западноевропейском раннем средневековье, но и для изучения других вариантов культурных взаимодействий.

Библиографический список публикаций автора по теме диссертационного исследования

1. Некоторые проблемы социокультурного синтеза западноевропейского раннего средневековья (У-1Х вв.) (на примере Франкского государства) /У Дефиниции культуры: Сб. трудов участников Всероссийского семинара молодых ученых. Томск, 1999. Вып.4. С. 128-132.

2. К проблеме групповой дифференциации общества (на примере Франкского государства конца \МХ вв.) //' Горизонты философской рефлексии: Сб. науч. ст. Барнаул, 1999. С. 107-113.

3. Ментальность в этимологической и категориальной системах // Известия Алтайского государственного университета. 2000. №4(18). С.51-56.

4. К проблеме определения ментальности // Философские дескрипты: Сб. науч. ст. Барнаул, 2001. С.154-160.

5. Проблема синтеза культур западноевропейского раннего средневековья // Гуманитарные исследования на пороге нового тысячелетия: Сб. науч. трудов молодых ученых АГУ. Барнаул, 2001. С.177-180.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Метелев, Алексей Витальевич

Введение.

Глава 1. Основания рассмотрения проблемы синтеза культур в раннем средневековье.

1.1. Синтез культур: недостаточность описания и неэффективность отраслевого анализа.

1.2. Определение культуры и соотношение культурного и социального.

Глава 2. Социальный аспект романо-германского культурного синтеза.

2.1. Проблема групповой дифференциации общества.

2.2. Социальный аспект синтеза культур во Франкском государстве

Глава 3. Собственно культурный аспект романо-германского синтеза культур.

3.1. Ментальность как квинтэссенция культуры и проблема ее определения.

3.2. Ментальный аспект франко-романского синтеза культур.

Введение диссертации2001 год, автореферат по философии, Метелев, Алексей Витальевич

Актуальность исследования. Обращение к проблеме культурного синтеза в западноевропейском раннем средневековье вызвано рядом обстоятельств. Прежде всего, оно связано с недостаточным вниманием к раннему средневековью, которое стало уже традицией в научной литературе. Основными причинами этого являются следующие факторы:

• Во-первых, объективный, - относительно небольшое количество источников, относящихся к "темным векам". В данном аспекте "темные века" можно трактовать как малоизвестный период истории, о котором мы имеем очень немного сведений.

• Во-вторых, субъективный, - считается, что раннее средневековье -это время упадка и деградации культуры и образования. В этом случае "темные века" понимаются как мало просвещенные, века мрака, а потому не представляющие интереса.

Такое отношение к раннему средневековью (и к средневековью вообще) сформировалось из-за господства в культуре Нового времени идеи прогресса, который к тому же понимался как постоянное восхождение и потому средневековье, особенно раннее, представлялось аномалией, отступлением на этом пути.

Тем не менее, исследование раннего средневековья необходимо в связи с тем, что в данный период складывается относительно единая европейская культура и отличные от античных социальные отношения. Они формируются преимущественно на основе синтеза романских и варварских элементов. Но если социальная структура и отношения изучены основательно, то культура этого периода, а также ее связь с социальными процессами, до сих пор исследованы недостаточно.

Особенно это было характерно в недавнем прошлом для отечественной литературы, так как исходя из марксистского деления общества на базис и надстройку, культуру относили обычно к надстройке (что само по себе достаточно спорно), а достойным для исследования считали базис, то есть социально-экономические отношения и структуры, которые признавались определяющими в развитии общества. Но кроме недостаточного внимания к изучению культуры, в результате такого деления общества, она отграничивалась от социальных отношений и рассматривалась изолированно от них. Если же предпринимались попытки связать базис с надстройкой, то нередко они сводились к прямолинейному и упрощенному объяснению культурных явлений социально-экономическим развитием и экономическими процессами, которым в свою очередь отыскивались только экономические истолкования.

Все это не позволяло более основательно изучить существенные характеристики культуры, а также приводило к тому, что некоторые важные проблемы не получали должного освещения. К таковым можно отнести и синтез культур раннего средневековья.

Вместе с тем, исследование западноевропейского раннего средневековья необходимо не только в связи с его недостаточной изученностью, то есть с точки зрения заполнения лакун в системе знания. Особое значение оно приобретает в современных российских условиях в связи со ставшей сегодня вновь чрезвычайно актуальной проблемой определения типа культурного развития России. К настоящему времени по поводу данной проблемы сложились три концепции. Сторонники первой - абсолютизируют культурную близость России и Запада. Их оппоненты настаивают на том, что отечественная культура совершенно самобытна и не имеет ничего общего ни с восточным, ни с западным типом. Менее категоричны сторонники третьей концепции, согласно которой российская культура представляет собой специфический тип и соединяет в себе черты западной, восточной и даже южной культур. Между тем, от принятия той или иной точки зрения во многом зависит выбор направления развития и перспективы России, а также стратегия и тактика проводимых реформ. При этом для адекватного и объективного определения характера русской культуры в контексте ее взаимодействия с культурами Востока и Запада следует не только учитывать современное состояние этих культур и специфику их развития, но также обратить внимание на их истоки и особенности становления.

Кроме того, в связи с тем, что в настоящее время наблюдается рост интенсивности различного рода межкультурных контактов, исследование становления западноевропейской культуры, происходившее на основе романо-германского синтеза культур, актуально и с точки зрения осмысления исторического опыта, который может быть полезен для выяснения как положительных и отрицательных сторон, так и самой возможности культурного взаимодействия подобного рода.

Состояние и степень разработанности проблемы. Несмотря на то, что специальные исследования, посвященные романо-германскому культурному синтезу, отсутствуют в отечественной научной литературе, нельзя не отметить ряд авторов, которые в своих работах в той или иной степени касаются данной темы.

Прежде всего, необходимо упомянуть представителей петербургской медиевистики начала XX в., сторонников синтетического подхода к изучению культуры - Л.П. Карсавина и П.М. Бицилли.

Философ, историк, культуролог Л.П. Карсавин в своих работах не раз обращался к исследованию раннесредневековой культуры. При этом ее развитие он старался связать с социальными и экономическими процессами. Не обошел вниманием Л.П. Карсавин и проблему раннесредневекового синтеза. Однако, указывая основные составляющие средневековой культуры, автор, вероятно, в силу своей глубокой религиозности и религиозного характера большинства источников, рассматривал этот синтез с религиозно-метафизических позиций, уделяя основное внимание трансформациям христианства, церкви и клира, а также исследуя особенности восприятия и интерпретации христианских идей различными социальными группами германского и романского населения. n.M. Бицилли исследовал средневековую культуру с точки зрения форм и приемов мышления, а также особенностей миропонимания средневекового человека, определяющих некоторые черты литературы, изобразительного искусства и архитектуры. Однако основное внимание он уделял изучению развитого и позднего средневековья. Истоки же и процесс становления средневековой культуры его почти не интересовали. Поэтому его исследования интересны лишь с точки зрения итогов раннесредневекового синтеза. Следует также отметить, что П.М. Бицилли, связывал элементы духовной культуры с социальными процессами и вслед за Л.П. Карсавиным пытался найти проявления культуры в самых различных сферах жизни.

Среди современных российских исследователей, обращавшихся к проблеме синтеза культур в раннем средневековье, следует, прежде всего, выделить В.И. Уколову, С.С. Аверинцева и А.Я. Гуревича.

В.И. Уколова в своих монографиях и статьях рассматривает проблему генезиса средневековой культуры с точки зрения роли в данном процессе античного (или, во всяком случае, - римского) наследия и отношения к нему христианской церкви. Однако в основном автор обращается к первым векам раннего средневековья и исследует лишь духовную культуру на уровне так называемой "высокой культуры", уделяя главное внимание творческой деятельности наиболее известных представителей "ученой элиты", таких как -Боэций, Исидор Севильский и Кассиодор. Примерно в том же ключе рассматривает указанную проблему и С.С. Аверинцев.

Известный отечественный медиевист А.Я. Гуревич в своих работах также неоднократно касался проблемы синтеза культур в раннем средневековье. Выступая против механического и жесткого разделения культурного и социального, он склонен рассматривать синтез культур как социокультурный и вероятно потому, не отрицая объединяющей роли христианства (католичества), выделяет в качестве основных истоков формирующейся культуры романскую и германскую составляющие. Особое внимание А.Я. Гуревич уделяет народной культуре ("культуре безмолвствующего большинства"), а также скандинавской (германской) культуре.

Для исследования социального аспекта романо-германского культурного синтеза значимыми представляются работы А.Р. Корсунского, Е.В. Гут-новой, З.В. Удальцовой и Ю.Л. Бессмертного, посвященные социально-экономической и политической истории раннего средневековья.

Переходя к обзору европейской научной литературы, следует отметить, что в отличие от российских исследователей, традиционно интересующихся преимущественно социально-экономической проблематикой, западные авторы - медиевисты склонны уделять большее внимание изучению культурных процессов. Поэтому историко-культурологическая тематика более основательно проработана в европейской литературе.

С этой точки зрения особого внимания заслуживают исследования представителей "школы "Анналов"", и, прежде всего, работы М. Блока, Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби, Ж. Флори и М. Рихтера, отличающиеся привлечением широкого круга разнообразных источников, применением оригинальных методик исследования и разработкой своеобразных теоретических подходов к изучению культуры средних веков. Вместе с тем, как и российские авторы, западные исследователи проявляют интерес в основном к культуре Высокого средневековья. Что же касается рассмотрения синтеза культур раннего средневековья, то оно чаще всего сводится лишь к выяснению особенностей культуры и ментальностей различных социальных групп, а также к указанию германского или романского происхождения тех или иных элементов культуры. Исследованию самого процесса синтеза, а тем более его основам внимание почти не уделяется.

Так, один из основателей "школы "Анналов"" М. Блок рассматривал становление средневековой культуры с точки зрения "особенностей чувств и образа мыслей", религиозности и средств выражения представителей различных социальных групп. Причем трансформации культуры он тесно увязывал с социальными процессами и явлениями. Однако основное внимание автор уделял исследованию периода с IX по XIII вв., а его обраш(ение к первым векам средневековья носило лишь эпизодический характер.

Аспекты рассмотрения средневековой культуры, намеченные М. Блоком, более основательно разрабатываются современными исследователями сторонниками движения "Анналов". Например, М.Т. Клэнчи и М. Рихтер изучают особенности языка и обпдения, развитие устной речи и письменности, а также критерии и положение грамотности в культуре Средних веков. Ж. Дюби и Ж. Флори исследуют преимущественно так называемую "высокую культуру" средневековья, обращая особое внимание на ментальные феномены, а также формирование и эволюцию идеологии, этических норм и представлений служилой знати и клириков. Ж. Ле Гофф, рассматривая культуру Средних веков как противостояние и взаимодействие ученой и народной культур, обращается к ее ментальному аспекту и исследует в основном отношение представителей различных общественных групп к труду и времени.

Помимо работ представителей "школы "Анналов"" определенную ценность представляют труды Р. Тарнаса и М. Вебера. Исследование Р. Тарнаса значимо в том отношении, что в контексте изложения интеллектуальной и духовной эволюции западной культуры он рассматривает характер и процессы взаимодействия христианского и греко-римского мировоззрений в период поздней Античности, а также отмечает основные составляющие средневековой культуры. Не потеряли своего научного значения, ставшие сегодня уже классическими, труды М. Вебера, который не однократно обращался к западноевропейскому средневековью и в частности к его первым векам, изучая характер религиозности, особенности хозяйственной этики и жизненное поведение средневековых сословий и классов. Причем его историко-социологические исследования явлений культуры, а также их трансформаций до сих пор представляют интерес не только в практическом, но и в методологическом плане.

Кроме уже указанных необходимо выделить ряд авторов, работы которых хотя и не касаются непосредственно поставленной проблемы, но вместе с тем представляются ценными в методологическом аспекте. Для рассмотрения социальной стороны романо-германского культурного синтеза привлекались социально-философские концепции К. Маркса, П. Сорокина и К.Х. Момджяна, а также культурно-исторические исследования М.М. Бахтина. Для исследования синтеза культур раннего средневековья с точки зрения их сущности использовались теоретические разработки Х.-Г. Гадамера, Ф. Ариеса, Г. Телленбаха, Ф. Грауса, К. Манхейма, Г.М. Андреевой и Ю.В. Бромлея. Наконец, в основу настоящего исследования была положена дея-тельностная парадигма культуры Э.С. Маркаряна и М.С. Кагана.

Таким образом, проведенный обзор литературы показал, что по поводу поставленной проблемы сложилась следующая ситуация. Относительно неплохо разработан вопрос о том, что собой представляла культура развитого средневековья. Известны ее основные источники: романская (шире - античная) и варварская (преимущественно германская) культуры, а иногда наряду с ними говорят о христианстве (или в другом варианте - об иудейской составляющей). Однако сам процесс складывания из разнородных частей чего-то целого в данном случае представляется смутно. Остается не вполне понятным и то, каким образом и на каком основании могло произойти соединение римской культуры, достаточно развитой, имевшей многовековую историю и значительные достижения, с культурой варварских (в основном германских) народов, находившихся на сравнительно невысокой ступени развития, а также с христианской религией, которая имела иудейские корни.

Следует отметить, что между поселившимися в V в. в западно-римских провинциях варварами и местным населением первое время существовали очень сильные различия. Разными были: религия и верования; право и правосознание; язык; обычаи; быт и т.д. Все это становилось причиной этнического антагонизма и глубоких противоречий между германцами и римлянами [58. С.ЗОО].

Объектом исследования является, таким образом, социокультурная система раннесредневековой Западной Европы.

Предметом исследования служит романо-германский синтез культур в раннем средневековье.

Учитывая всю сложность указанной проблемы и не претендуя на ее исчерпывающее решение, представляется возможным сформулировать следующие задачи и цель исследования.

Цель и задачи исследования. Цель данной диссертационной работы состоит в том, чтобы развить поставленную проблему. Иными словами, следует обозначить основания ее рассмотрения, наметить оптимальный путь исследования, а также выяснить основы синтеза культур западноевропейского раннего средневековья, то есть определить те факторы, благодаря которым стало возможным соединение столь различных - германской и романской -культур.

Для достижения этой цели необходимо решение нескольких задач.

1. Выбрать подход и методологию, оптимальные для рассмотрения поставленной проблемы, а также определить "параметры" исследования, то есть, его масштаб, временные и локальные рамки.

2. Рассмотреть раннесредневековый синтез культур последовательно в двух основных аспектах - социальном и культурном, с тем, чтобы установить связь культурных явлений и процессов с социальными.

3. При исследовании социальной стороны культурного синтеза определить наиболее приемлемый вариант групповой дифференциации романской и германской обпдностей, а также реконструировать процесс взаимодействия романских и германских групп.

4. Рассматривая собственно культурную сторону романо-германского синтеза определить, что является сущностью, квинтэссенцией культуры выделенных социальных групп и на конкретном примере рассмотреть синтез культур с точки зрения сущностных элементов взаимодействующих субкультур.

Теоретико-методологическая основа и методы исследования. Пара-дигмальной основой данной работы выступают концепции представителей деятельностного подхода к социокультурной реальности - Э.С. Маркаряна и М.С. Кагана. Кроме того, для рассмотрения социальной и собственно культурной сторон романо-германского синтеза культур применяются - системная модель общества К.Х. Момджяна и теоретические модели социокультурных систем таких представителей "школы "Анналов"" как М. Блок, Ж. Ле Гофф и А.Я. Гуревич.

В исследовании используются следующие методы: структурный, структурно-функциональный, сравнительно-исторический и герменевтический, а также общелогические методы.

Источниковая база. Основной корпус источников, на которые опирается данное исследование, составили исторические произведения Григория Турского, Эйнгарда, Иордана, Агафия Миренейского, Олимпиадора и Про-копия Кесарийского, философские трактаты А. Августина и Боэция, а также ряд позднеантичных и раннесредневековых хроник.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Оптимальной для эффективного исследования романо-германского синтеза культур является деятельностная парадигма культуры. Причем ряд ее основных концептуальных положений согласуются, а некоторые совпадают с методологическими принципами "школы "Анналов"". С этой точки зрения деятельностный подход может рассматриваться как метатеория или философское обоснование теоретических постулатов и эмпирических исследований представителей данного направления.

2. Основными субъектами романской, германской и романо-германской культур в раннем средневековье являлись большие социальные группы занятые различными видами деятельности. В связи с чем, данные культуры можно дифференцировать на субкультуры в соответствии с групповой структурой раннесредневекового общества.

3. Сущностью, «ядром», квинтэссенцией культуры различных групп раннего средневековья являлась их ментальность, понимаемая в узком смысле и трактуемая как система надындивидуальных, устойчивых, преемственных и неосознанных предпосылок, образов и образцов мышления, то есть как совокупность основополагающих и базовых средств деятельности.

4. Романо-германский культурный синтез стал возможен благодаря сходству ментальностей германских и романских групп занятых аналогичными или похожими видами деятельности. Именно это и было основой синтеза культур в западноевропейском раннем средневековье.

Научная новизна исследования заключается, во-первых, в соединении и согласовании социально-философской деятельностной парадигмы и методологии истории "школы "Анналов"", во-вторых, в применении этих концепций к малоизученной проблеме синтеза культур западноевропейского раннего средневековья и, в-третьих, в выявлении основ романо-германского культурного синтеза.

Достоверность и обоснованность результатов исследования обеспечивается теоретико-методологической основой работы, применением философских и научных методов, а также большим количеством исследованных источников.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем синтезированы деятельностная парадигма и подход «школы «Анналов»» к изучению социокультурных систем, а также предложены основания и схема рассмотрения взаимодействия культур. Кроме того, автором определено понятие «ментальность» и выявлены социокультурные основы синтеза культур. Изложенный в диссертационном исследовании материал представляет определенную ценность для расширения теоретического поля социальной философии и развития ее методологического инструментария, а также для становления новых подходов к изучению социокультурных систем и социокультурных взаимодействий.

Практическая ценность диссертации заключается в возможности использования ее основных положений в подготовке и чтении общих и специальных курсов по философии, социологии, истории и культурологии. Кроме того, результаты исследования могут представлять интерес для философов. социологов, историков, культурологов и этнологов, изучающих трансформацию и взаимодействие культурных общностей.

Структура работы подчинена ее общим задачам и цели. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, ставится проблема, формулируются цель и задачи исследования. В трех главах основной части диссертационной работы последовательно решаются поставленные во введении задачи, то есть определяются методологические основания исследования, рассматриваются социальная, а затем собственно культурная стороны романо-германского синтеза культур. В заключении подводятся основные итоги работы, формулируются обобщающие выводы и намечаются перспективы дальнейшего исследования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Методологический аспект исследования проблемы культурного синтеза в западноевропейском раннем средневековье"

выводы. Несмотря на использование этого понятия в работах некоторых исследователей с начала XX в., в широкий научный оборот оно было введено с начала 60-х годов историками ментальностей и трактовалось достаточно широко (в настоягцее время подобная ситуация сложилась и в России). Однако с начала 80-х годов и до настояш;его времени в европейской науке усиливается позиция, согласно которой необходимо ограничить содержание «ментально-сти» и дать ей более четкое определение, чтобы сделать это понятие действенным инструментом научного познания. В противном случае «менталь-ность» может стать пустым и ненужным словом, либо будет синонимом одного из определившихся понятий.

С этой точки зрения наиболее приемлемыми из рассмотренных дефиниций, по-видимому, являются определения Ф. Грауса и Г. Телленбаха. Не подменяя "ментальность" иными понятиями эти исследователи указывают на ее собственное особенное содержание.

В связи с тем, что "ментальность", вследствие расширенного и неоднозначного толкования, часто подменяется другими понятиями, одним из способов уточнения его значения может быть отграничение от близких, а также нередко отождествляемых с ним терминов, таких как: "социальные представления", "мыслительные навыки", "стиль мышления", "социальная психология", "психический склад", а также "социальный характер".

Нри этом в качестве рабочего будет использовано определение "ментальности", данное Г. Телленбахом, которое считается в настояпдее время классическим, хотя подвергается постоянной критике за то, что и здесь понятие остается расплывчатым, с недостаточно уточненным содержанием. "Ментальность - это естественное, само собой разумеющееся, часто даже импульсивное поведение и реагирование, непроизвольный, мало подверженный воздействию сознания образ мышления. Это хорошо проявляется в идиомах, передаваемых из уст в уста пословицах, топосах, когда об их происхождении и точном значении не задумываются, и когда они естественно. почти непроизвольно, всплывают из подсознания" [Цит по: 115. С. 18.].

Ментальность" не следует смешивать с понятием "социальные представления", предложенным французской психологической школой (С. Московией). По мнению Андреевой Г.М. под "социальным представлением" ".понимается обыденное представление какой-либо группы о тех или иных социальных явлениях, то есть способ интерпретации и осмысления повседневной реальности. При помощи социальных представлений каждая группа строит определенный образ социального мира, его институтов, власти, законов, норм. Социальные представления - инструмент не индивидуального, а именно группового социального познания, поскольку "представление" вырабатывается на основе опыта деятельности группы, апеллируя к почерпнутым в этом опыте житейским соображениям" [6. С. 157].

Несмотря на некоторую схожесть этих понятий, содержание их различно. Так, "ментальность" относится к подсознанию, а "социальные представления" вполне сознательны, и, кроме того, имеют специфическую направленность - осознание социальных явлений и создание их образов. Относительно взаимосвязи этих терминов трудно согласиться с Г.М. Андреевой, которая считает, что: "типичный для нее (социальной группы - A.M.) набор социальных представлений и соответствующих им образцов поведения и определяют менталитет группы" [6. С. 158]. В данном случае "ментальность" понимается как синоним "социальных представлений". То есть, содержание понятия "ментальность" неоправданно сужается и искажается. Однако если исходить из данных выше определений, то взаимосвязь этих понятий должна выглядеть иначе: формирование и существование "социальных представлений" в значительной степени обусловлено ментальностью больших социальных групп.

Понятие "мыслительные навыки" в интерпретации К. Манхейма, по своему содержанию отчасти совпадает с "ментальностью", но некоторые различия, и весьма существенные, между ними существуют. По мнению К.

Манхейма: "определение "мыслительные навыки" описывает лишь то обстоятельство, что люди автоматически пользуются уже имеющимися образцами не только во внешнем поведении, но и в мышлении. Большинство наших интеллектуальных реакций имеет нетворческий характер и представляет собой повторение определенных тезисов, форма и содержание которых были переняты нами из культурной среды в раннем детстве и на более поздних стадиях нашего развития, и которые мы автоматически используем в соответствующих ситуациях. Они представляют собой, таким образом, результат условных рефлексов подобно другим привычкам" [133. С.512.

Но, как отмечает К. Манхейм: "если бы мышление развивалось исключительно через создание навыков, те же самые образцы распространялись бы вечно" [133. С.573]. И здесь с ним можно согласиться. Действительно, данный подход совершенно не предполагает того, что человеческое мышление изменяется в ходе исторического процесса, или, как минимум, не предусматривает объяснения этому.

В основе применения понятия "ментальность" лежит принципиально иная установка. Люди, даже принадлежащие к одной и той же культуре, но в разные исторические периоды, мыслят не одинаково [См. 53. С.354-357\ Кроме того, имеет значение и то, представителей каких социальных групп мы рассматриваем.

К. Манхейм, принимая существование образцов мышления, тоже предлагает учитывать не только динамичность общества, но и его дифференциро-ванность, которая обуславливает изменение форм мышления, и потому предлагает использовать понятие, выражающее это. Наиболее подходящей он считает применяемую в истории искусства категорию "стиль". Применительно к развитию мышления - "стиль мышления". Более того, он предлагает использовать концепцию развития искусства стилями и рассматривать историю мысли ".через анализ различных стилей мышления, их рождения и развития, слияния и упадка" [133. С.572]. Носителями стилей мышления являются различные социальные группы. А их изменения и взаимоотношения между ними - основа динамики в истории мышления.

На первый взгляд понятия "стиль мышления" и "ментальность" тождественны. В том и другом случае речь идет об автоматическом использовании людьми мыслительных образцов, которые меняются на протяжении истории и не одни и те же для разных социальных групп. Но отличия все же есть. "Ментальность" - это установки и стереотипы подсознания, эмоционально окрашенные, импульсивные и аффективные (то есть, иррациональные). А "стиль мышления" в трактовке К. Манхейма - это "мыслительные образцы", относящиеся к сфере сознания, которые в принципе могут быть подвергнуты рефлексии. То есть, это интеллектуальные "автоматизмы", которые в процессе познания выполняют "инструментальную" функцию. Определенный их набор и комбинирование определяют своеобразие "стиля мышления". т-ч и о

В отечественной научной традиции чаще всего подчеркивается социальная и историко-культурная обусловленность "стиля мышления", исследователи указывают его связь с методологией познания. А термин "стиль мышления" истолковывается как "стиль теоретического мышления" или "стиль научного мышления" и отождествляется с этими понятиями [См. 163.; 195. С.225-262]. "Стиль мышления" здесь рассматривается как однопорядковое с понятиями: парадигма, познавательная традиция, научно-исследовательская программа, научная картина мира.

Еще один близкий к "ментальности" термин "социальная (или общественная) психология" может быть определена как система специфических особенностей психической организации тех или иных социальных групп и эмоциональных отражений общественных условий [47. С. 196Л

Большинство отечественных исследователей (Андреева Г.М., Бромлей Ю.В., Горячева А.И., Диллигенский Г.Г. и др.) выделяют две основные составные части социальной психологии - это: "1) психический склад как наиболее устойчивое образование. и 2) эмоциональная сфера как более подвижное динамическое образование." [6. С. 154].

Очевидно, что содержание понятия "ментальность" уже, чем у термина "социальная психология". Если их соотнести, то можно сделать вывод, что "ментальность" также как "психический склад" и "эмоциональная сфера" является частью "социальной психологии". Однако выделяют ее, исходя из иных оснований. Прояснить этот момент, можно выяснив, что понимается под "психическим складом".

Понятие это трактуется неоднозначно. Но общее в его понимании есть. Многие исследователи согласны с тем, что "психический склад" это совокупность всех устойчивых свойств психики [29. С.79-81; 6. С. 154]. Нередко указывают также на его детерминированность культурой [29. С.90]. В "психический склад" обычно включают такие психологические образования как: социальный или национальный характер, специфическое сочетание преобладающих типов темперамента, прижизненно приобретенные способности, особенности восприятия, сравнительно устойчивые вкусы и динамические стереотипы [29. С.80-90; 6. С. 154].

Понятие "психический склад" лучше разработано и чаще применяется по отношению к такому виду больших социальных групп как этносы и нации. "Что же касается классов, то "психический склад" здесь обычно описывается как некий психический облик, проявляющийся в определенном способе поведения, на основании которого можно реконструировать те нормы, которыми руководствуется данная социальная группа" [6. С.61].

Сравнивая "ментальность" и "психический склад" можно отметить черты их сходства, это: обусловленность культурой, их влияние на определенный способ поведения, относительная устойчивость. Однако есть и различия.

Так "психический склад" включает в себя как элементы сознания, так и подсознания, а, кроме того, рассматривается отдельно от эмоциональной сферы, хотя они тесно взаимосвязаны. "Ментальность" же относится к подсознанию, и в этом понятии интеллектуальное и эмоциональное мыслятся вместе, нераздельно.

В социальной психологии в качестве одного из основных элементов "психического склада" выделяется "социальный характер". Хотя нередки случаи отождествления этих терминов, что свидетельствует о недостаточной их определенности. "Социальный характер" представляет собой основную наиболее устойчивую характеристику "психического склада", является его ядром [См. 47. С.214;.

Под "социальным характером" подразумевается совокупность морально-волевых качеств, присущих социальной группе, таких как: мужество, трудолюбие, аккуратность, целеустремленность и т.д. Своеобразие "характера" социальной общности определяется в первую очередь наиболее типичными доминирующими чертами. Как и в случае с "психологическим складом" поft ft нятие "социальный характер" чаще применяется по отношению к этносам нациям), как "этнический характер". Хотя мало кто отрицает специфичность характера различных классов входящих в подобную общность.

Очевидно, что в этом смысле "социальный характер" и "ментальность" значительно отличаются друг от друга. В одном случае имеется в виду - совокупность морально-волевых качеств, в другом - подсознательные образцы мышления. Хотя и то и другое обусловлено социокультурными факторами.

Итак, понятие "ментальность", в интерпретации Г. Телленбаха, имеет как черты сходства, так и различия с терминами: "социальные представления", "мыслительные навыки", "стиль мышления", "психический склад" и "социальный (этнический) характер", но не совпадает по своему содержанию ни с одним из них. Поэтому не следует смешивать "ментальность" с этими понятиями. В то же время, следует отметить, что "ментальность" может рассматриваться как одна из сфер "социальной психологии".

Таким образом, для того, чтобы выражать характерные особенности или квинтэссенцию культуры определенной социальной группы, понятие ментальность» должно быть взято в узком смысле и не смешиваться с близкими, но не тождественными ему понятиями. Иначе говоря, оно должно иметь собственное особенное содержание.

Оптимальными в этом отношении на сегодняшний день представляются интерпретации ментальности, предложенные Ф. Граусом и Г. Телленба-хом. У этих авторов она представляет собой систему надындивидуальных, устойчивых, преемственных и неосознаваемых предпосылок, представлений, образов и образцов мышления, которые стоят за многочисленными культурными явлениями и фактами, но вместе с тем проявляются в особенностях мышления и поведения, а также накладывают свой отпечаток на опредме-ченные продукты культуры и, таким образом, определяют своеобразие культуры той или иной социальной обп];ности.

В контексте деятельностного подхода ментальность может трактоваться как совокупность базовых и основополагающих средств деятельности, которая является сущностью способа деятельности определенной социальной группы и обуславливает его особенности.

3.2. Ментальный аспект франко-романского синтеза культур

Реконструировать ментальность той или иной культуры достаточно сложно. Чаще пока удается выделить только некоторые ее элементы и несколько реже установить их взаимосвязь. Ведь в данном случае приходится выяснять то, что самими представителями исследуемой культуры не осознавалось, считалось само собой разумеющимся, и вследствие этого не было явно выражено. Поэтому для выделения элементов ментальности приходится привлекать и анализировать разнообразные источники - от демографических до археологических, в том числе те, которые прежде считались не заслуживающими внимания. в этом смысле изучение ментальности западноевропейского раннего средневековья, в том числе ментальности франкского общества, представляется сложным вдвойне, так как круг источников, позволяющих судить о ней, весьма ограничен. Однако данную задачу нельзя считать невыполнимой, что подтверждают результаты тех исследований, которые были проведены в этом направлении. Среди них следует отметить в первую очередь ставшие уже классическими труды таких представителей школы "Анналов" как М. Блок и Ж. Ле Гофф, а также работы отечественных ученых - Л.П. Карсавина, n.M. Бицилли и А.Я. Гуревича. И хотя основные усилия исследователей обычно направлены на изучение ментальности "высокого" и позднего средневековья, тем не менее, в той или иной мере они обращаются также и к начальному периоду средних веков.

Выделение элементов ментальности раннего средневековья не только позволяет объяснить своеобразие ряда явлений культуры этого времени, относящихся к самым различным ее сферам, таким как: искусство, философия, теология, литература и т.д., но и дает возможность вскрыть единство этих феноменов. Подтверждением сказанному служит следующий пример.

Одним из элементов раннесредневековой ментальности может считаться особый способ видения и структурирования мира, или точнее своеобразное рассмотрение целого и части, а также их соотношения и взаимосвязи. Для него было характерно, с одной стороны, явно преобладающее стремление судить о целом, а, с другой, склонность определять целое по какой-либо части, прежде всего, той, которая единственно хорошо известна. Причем считалось, что часть может представлять целое, и в результате она нередко подменяла его или отождествлялась с ним. Поэтому характеристики, присущие отдельным частям, приписывались целому, и наоборот, определения целого переносились на части. Вместе с тем, последние, оказывались почти не зависимыми друг от друга, во всяком случае, их связи уделялось минималь-. ное внимание.

В раннесредневековом ремесленном творчестве такая своеобразная интерпретация соотношения целого и части находит проявление в известном уже с первых веков нашей эры германском "зверином стиле".

Как отмечает А.Я. Гуревич, части тела зверей, украшавших различные ремесленные изделия того времени, хотя и реалистичны, но даны без учета объективного соотношения их размеров и зависимости друг от друга. Это является результатом смешения большого с малым и целого с частью. Для изображения животного характерна непропорциональность тела и конечностей, при этом голова явно доминирует над всеми остальными членами зверя [57. С.77]. Очевидно, именно эта часть была призвана представлять животное в целом.

Привычку отождествлять целое и часть можно заметить также в сфере философской и теологической мысли, прежде всего, в античной по своему происхождению идее "макрокосма и микрокосма". Однако, по сравнению с предшествующей эпохой, когда человек уподоблялся целостному и гармоничному космосу, в христианской интерпретации раннего средневековья мир распадался, или точнее удваивался на мир небесный и мир земной, бога и творение. Столь же дуалистично трактовался и человек, в котором земное и небесное, временное и вечное представляли тело и душа. При этом, вслед за А. Августином, подчеркивалась греховность тела и земного мира, что влекло за собой их критику и проповедь аскетизма. Иными словами, и в этом случае, в части видели целое, а его в свою очередь наделяли характеристиками и особенностями части.

Еще одним примером выхода на поверхность указанного элемента ментальности может служить обряд, сопровождавший в раннем средневековье передачу земельного владения. Помимо составления в ряде случаев письменного документа, авторитет которого, кстати, в этот период был еще чрезвычайно невысок, заключение сделок подобного рода обычно сопровождалось публичным вручением куска дерна прежним владельцем новому. При этом считалось, что земельный участок передан "из рук в руки". Часть в данном случае, опять же представляла целое, которое в свою очередь уподоблялось части [57. С.77].

Таким образом, рассмотренный элемент ментальности находит свое выражение как в ремесленном изобразительном искусстве и обрядах, так и в философии и теологии, а, кроме того, может быть отслежен в других сферах культуры.

В этом отношении нельзя не согласиться с П.М. Бицилли, который утверждает, что в каждого эпоху проявляют себя ".одни и те же формы и приемы мышления, и эта общность и составляет внутреннее единство эпохи, то, что обуславливает ее неповторимое своеобразие" [23. С.1Г .

Однако это не означает того, что каждый отдельный элемент менталь-ности является абсолютно специфичным для данной конкретной культуры. Так, свойственный раннему средневековью, способ рассмотрения целого и части, как уже отмечалось, имел место и раньше - в античной культуре и культуре германцев начала первого тысячелетия. Кроме того, этот прием мышления применялся в период "высокого" средневековья, хотя возможно и не столь активно как прежде.

Поэтому специфичным для раннесредневековой культуры следует считать не каждый отдельный элемент ментальности, а ментальность как систему разнообразных элементов, различавшихся по возрасту, происхождению и интенсивности, которые, несмотря на относительно тесную связь, не являлись жестко структурированными и иногда могли даже противоречить друг другу.

Вместе с тем, даже в рамках определенной культуры, ментальность социальных групп не могла быть одинакова. Так как они были заняты разными видами деятельности, а это предполагает различие средств деятельности, в том числе тех, которые являются базовыми и, представляя собой квинтэссенцию культуры социальной группы, объединяются понятием ментальность.

Поэтому по отношению к культуре того или иного не гомогенного об-ш;ества правильнее вести речь не о ментальности, а скорее о ментальностях. В полной мере это применимо и к культуре раннесредневекового обш;ества.

Несмотря на некоторую степень общности, ментальные структуры основных социальных групп в этот период имели достаточно существенные различия. Прежде всего, это касается этических установок, представлений о богатстве и труде, а также восприятия пространства и времени.

Так, Ж. Ле Гофф и А.Я. Гуревич в своих работах достаточно убедительно показали, что в Средние века, и в частности в раннем средневековье, не существовало единого представления о времени. В результате анализа источников Ж. Ле Гофф выделяет следующие основные формы социального времени: аграрное (крестьянское), сеньориальное (военное) и церковное (религиозное). Причем, согласно его мнению, все они в той или иной мере были зависимы от природного времени, и хотя "наиболее очевидна эта связь в аграрном времени, но если присмотреться, то она столь же явна и в двух других его видах" [126. С. 171]. Соглашаясь с этой мыслью, А.Я. Гуревич в свою очередь делает вывод о том, что "социальное время различно не только для разных культур и обществ, - оно дифференцируется и в рамках каждой социально-культурной системы в зависимости от ее внутренней структуры. Социальное время неодинаково протекает в сознании отдельных классов и групп: они по-своему воспринимают его и переживают, ритм функционирования этих общественных групп различен" [57. С. 125]. К сказанному следует добавить, что социальные формы времени были тесно связаны с видами и формами деятельности, которые вели представители тех или иных социальных групп.

Но более показательной иллюстрацией своеобразия ментальностей основных социальных групп раннего средневековья являются, пожалуй, даже не явно различающиеся элементы ментальностей, а те, которые на первый взгляд кажутся одинаковыми, но при ближайшем рассмотрении выясняются их особенности для каждой из групп. Одним из таких элементов можно считать почти полное отсутствие познавательного и эстетического интереса к природе [См. 24. С. 146-147; 126. С.328-329; 57.].

Однако при более тщательном рассмотрении этой особенности ранне-средневековой ментальности, на основе франкских конкретно исторических данных, выясняются некоторые достаточно существенные различия в отношении к природе представителей католического духовенства, служилой знати, крестьян, торговцев и ремесленников.

В отличие от мыслителей античности, внимание которых приковывал целостный и гармоничный космос, а также красота и порядок природы, образованные люди раннего средневековья, каковыми были в основном клирики, рассматривали земной мир как греховный, как некую завесу, которая скрывала все истинное и прекрасное. "А поскольку призрачная пелена сама по себе не может представлять интереса, результатом такого взгляда было то, что наблюдением, как правило, пренебрегали ради толкования" [24. С. 146]. Истину же и красоту искали преимущественно в Боге и душе человека. К тому же и само понятие мир в христианской интерпретации стало означать в основном мир человеческий [57. С.63].

Возрождение интереса к изучению и объяснению природы, а также ее "реабилитация", хотя и не полная, начинаются только с XII в. Однако и в это время ряд представителей духовенства продолжали придерживаться прежних взглядов. В этом смысле показателен рассказ о Бернаре Клервосском, который, следуя в течение дня вдоль Женевского озера, не заметил его, так как был погружен в размышления о Боге [57. С. 64-66].

Такая индифферентность к природе представителей духовенства обычно объясняется как самим содержанием христианского учения, так и характером раннесредневековой религиозности, на формирование которой огромное влияние оказали труды Аврелия Августина - одного из авторитетнейших в это время отцов церкви. Однако помимо этого, слабый интерес клириков к природе, по-видимому, связан также и с тем, что они были заняты в основном такими видами деятельности как социальная, организационная и духовная, которые предполагали интеллектуальный труд и контакты с людьми.

Об отношении к природе служилой знати в первый период средневековья судить сложнее в силу скудости источниковой базы. Тем не менее, некоторое представление об этом можно получить, обратившись к наиболее ранним вариантам эпоса и поэзии. Хотя произведения этих жанров создавались не представителями служилой знати, тем не менее, в качестве косвенного источника по этому поводу использовать их, по-видимому, допустимо. Ведь их авторы - жонглеры и поэты периодически выступали перед знатью, старались ей угодить, а потому не могли не учитывать ее вкусы и интересы.

В источниках такого рода, природа не играет самостоятельной роли и не воспринимается как нечто самоценное. Чаще всего она упоминается лишь для указания места действия и выступает в качестве достаточно однородного фона к поступкам персонажей. Ее описания обычно лишены локальных особенностей, стереотипны и условны. Так в "Песне о Роланде" (X в.) "упоминания звезд, солнца, дня, зари - не более чем повторяющиеся трафареты. Луга, травы, деревья, скалы, ущелья упоминаются исключительно в связи с действиями героев рыцарского эпоса; грозные небесные явления (ливни, гром, вихрь, град, молнии, мрак) - знамения, предвещающие политические события, или выражение скорби природы по павшему в бою Роланду" [57. С.66].

А.Я. Гуревич отмечает, что условное, трафаретное изображение ландшафта в средневековых литературных произведениях ведет свое начало от античности [57. С.67-69]. Вместе с тем трудно не предположить здесь наличия германского наследия, учитывая то, что, во всяком случае, в первые столетия средневековья, подавляющее большинство служилой знати составляли франкские "воины" и их потомки.

Таким образом, природа это лишь «декорации» или «арена», на которой воин может проявить себя и свои способности в сражении, приключениях и на охоте. Причем ее восприятие обычно было эмоционально окрашено и по сравнению с городами, которые наделялись такими эпитетами как "благородный", "гордый", "высокомерный", природа явно проигрывала в глазах служилой знати и рассматривалась чаще всего как враждебная, источник опасности, беспокойства и тревоги [126. С.274].

Такое отношение к природе может расцениваться как симптом того, что представители данной группы, уже отделяя себя от природного окружения, еще не были способны дистанцироваться от него и противопоставить себя естественной среде. Природа не рассматривалась ими в качестве объекта, а это влекло за собой недифференцированное отношение к ней. Поэтому в данном случае не совсем верно вести речь об отсутствии познавательного и эстетического интереса к природному окружению. Эти аспекты восприятия природы не отсутствовали, а скорее не выделились, то есть не существовали как вполне обособленные и осознанные [57. С.68]. Вместе с тем, представители служилой знати, выполняя политические и административные функции, с течением времени все больше отделяли себя от природной среды, так как могли проявить индивидуальные качества во внешних действиях и в связи с этим получали возможность внутреннего саморазвития.

В отличие от знати, крестьяне, занятые материальным сельскохозяйственным производством, находились в большей зависимости от природы и были очень тесно связаны с ней. Более того, сельские жители раннего средневековья ".не воспринимали ее как "окружение", "среду", - они ощущали себя ее интегральной частью. Они были непосредственно включены в круговорот природных явлений" [58. С.293]. Поэтому крестьяне строили свои отношения с миром, исходя из установки согласно которой, находясь в единстве с природой и подвергаясь ее воздействию, человек, чтобы его деятельность была успешной, должен сам влиять на ход природных событий при помощи сверхъестественных средств, то есть использовать магию [58. С.293].

Подтверждения этому, по мнению А.Я. Гуревича, можно найти в частности в пенитенциалиях ("покаянных книгах") - своеобразных вопросниках для исповеди, созданных в помощь приходским священникам. Так, один из вопросов исповедника формулируется следующим образом; "Не обращался ли ты к искусству гадания или магии, начиная какое-нибудь дело, вместо того, чтобы призвать имя Божье?" [58. С.295]. А в некоторых пенитенциалиях содержатся достаточно детальные описания конкретных магических действий. Например, ".колдовская процедура "выманивания" дождя деревенскими детьми из речки". Крестьяне считали, что "поле не даст урожая без жертвоприношений, столь же обязательных, как пахота и посев, а домашние животные и птицы будут с приплодом, при условии, что хозяйка наворожит" [58. С.294]. Поэтому отнюдь не безосновательным выглядит то, что в ранне-средневековых источниках по отношению к крестьянам нередко применялся, не только термин rustic! (сельские жители), но и слово pagani (язычники) [124. С.79-84].

Находясь, в силу своей деятельности, в непосредственном, можно сказать - интимном контакте с природой, ощущая себя ее органической частью, крестьяне, конечно, проявляли значительно больший интерес к ней, чем служилая знать, или, тем более - духовенство. Но еще меньше, чем клирики и знать, сельские жители были способны к незаинтересованному эстетическому созерцанию природы или к чисто познавательному интересу к ней. Их непосредственное недифференцированное отношение к природе отнюдь не исключало наличия эстетических и познавательных моментов, но они присутствовали в нерасчленимом переплетении с практическими стремлениями, эмоциональными и даже этическими элементами - одно необходимо предполагало другое и не мыслилось без него.

Такое архаическое отношение к природе было характерно как для гермайского, так и для романского аграрного населения. Поэтому в магических обрядах, ритуалах и верованиях раннесредневековых крестьян очень сложно разграничить германские, романские или кельтские мотивы [58. С.295].

Переходя к характеристике отношения раннесредневековых ремесленников и торговцев к природе, следует отметить, что этот, как и другие элементы ментальности упомянутых групп, на сегодняшний день изучен не достаточно. Число исследований, касающихся культуры ремесленников и торговцев чрезвычайно невелико, даже по сравнению с работами, посвященными культуре крестьянства. Отчасти такая ситуация сложилась из-за того, что цивилизация Запада в первый период Средних веков носила преимущественно аграрный характер и в связи с неразвитостью городов, а вместе с ними -ремесла и торговли, группы ремесленников и торговцев не являлись столь социально значимыми, как например крестьяне, а кроме того были немногочисленны. Поэтому круг источников по данной теме весьма ограничен, а интерес исследователей к ней не велик. Тем не менее, представляется возможным выделить некоторые особенности отношения к природе, присущие представителям указанных групп.

В отличие от крестьян, зависимость ремесленников от природы и ее ритмов всегда была несколько слабее [57. С. 168]. Это объясняется тем, что, во-первых, в силу использования многочисленных и разнообразных орудий труда, механизмов и приспособлений, их отношения с природой были опосредованы. Во-вторых, многие ремесленные производственные циклы, во всяком случае, напрямую, не определялись сменой времен года. И наконец, в третьих, сама специфика ремесленной деятельности предполагала производство не природных продуктов [57. С. 128].

Правда, из-за аграрного характера общества, все указанные факторы на протяжении почти всего раннего средневековья существовали в несколько "смазанном" виде. Заметные изменения этой ситуации происходят только с VIII века. Тем не менее, даже по сравнению со служилой знатью, ремесленники (по крайней мере, ремесленная элита - кузнецы, ювелиры и т.п.) все более четко отделяют себя от природы и, по-видимому, с конца раннего средневековья начинают относиться к ней как к объекту.

Вместе с тем элементы магического отношения к природе не были чужды ремесленникам даже в период Высокого средневековья. Об этом свидетельствует содержание технологических трактатов и рецептурных сборников конца VIII - начала XIII вв., где ряд ремесленных рецептов, даже имея вполне рационально-практическую основу, выглядят как описание магических действий [См. 214. С.77-97].

Выяснить то, как в первый период Средних веков относились к природе торговцы еще сложнее, чем в случае с ремесленниками. Помимо уже указанных причин, небольшое количество источников по этому поводу вероятно связано с подозрительным и критическим отношением современников, прежде всего клириков, к занятиям торговцев. [См. 124. С.63-74] Тем не менее, некоторые замечания по этому поводу могут быть сделаны.

По мнению Ж. Ле Гоффа "подобно крестьянину, поначалу купец в своей профессиональной деятельности зависит от погодных условий, от чередования времен года и от природных катаклизмов" [124. С.41]. Хотя, конечно, не следует считать, что торговцы зависели от природы в той же степени, что и крестьяне. Но вместе с ростом городов и развитием торговой сети в последние века раннего средневековья ситуация постепенно изменяется. Сама специфика деятельности торговцев способствовала все большему расширению их кругозора и отграничению от природы, а, кроме того, стимулировала рациональное восприятие естественной среды, а также связанный с практическим отношением к ней познавательный интерес.

Очевидно, что пока информация об отношении к природе основных социальных групп франкского общества далеко не исчерпывающая. Поэтому необходимо ее расширение и уточнение, а также основательное и глубокое изучение данной проблемы.

Тем не менее, даже представленный анализ позволяет сделать вывод об определенном своеобразии в отношении к природе представителей различных групп, а, кроме того, не отрицая тезиса о слабом познавательном и эстетическом интересе к естественной среде в раннем средневековье, - представляется возможным уточнить его. Почти полное отсутствие интереса к природе было характерно для служилой знати и особенно для духовенства, что же касается крестьян, ремесленников и торговцев, то применительно к ним следует вести речь не о слабом интересе к природе, а скорее о недифференцированном отношении к ней. При этом у ремесленников и торговцев в последние века раннего средневековья эстетический и, прежде всего, познавательный интерес к окружающей среде становится все более четким.

Таким образом, несмотря на наличие сходного и общего, ментальности основных социальных групп раннесредневекового франкского общества отличались немалым своеобразием, тесно связанным с теми видами и формами деятельности, в которые были включены эти группы. Иными словами, различие видов деятельности предполагало и различие способов их ведения (то есть, совокупности средств деятельности), а значит и своеобразие "ментального инструментария".

Но тогда должно быть верным и обратное - сходство видов деятельности предполагало определенное сходство применяемых средств деятельности, и в том числе сходство ментальностей, даже с учетом различий в формах деятельности. Иными словами, франкские и романские социальные группы, занятые похожими или одними и теми же видами деятельности, имели сходные ментальности.

Ряд конкретно-исторических данных подтверждают эту мысль. Так, например, как франкским, так и галло-римским крестьянам было свойственно недифференцированное магическое отношение к природе, а также своеобразное "аграрное" восприятие времени, тесно связанное с природными циклами. Одинаково пренебрежительным было отношение к физическому труду у франкских воинов и галло-римской знати, а, кроме того, и те, и другие не воспринимали природу как самостоятельную ценность, рассматривая ее только как фон или арену для своих действий.

Таким образом, являясь квинтэссенцией культуры и проявляясь в самых разнообразных ее сферах, ментальность какой-либо культурной общности (франкской, романской или франко-романской) не выступала как нечто единое, а скорее представляла собой совокупность ментальностей основных социальных групп, которые были заняты разными видами деятельности, а потому их средства деятельности, в том числе "ментальный инструментарий", отличались достаточно явным своеобразием. С другой стороны, имелось определенное сходство ментальностей галло-римских и франкских социальных групп, которые вели аналогичные или похожие виды деятельности. В результате, трудно не сделать вывод о том, что данное сходство способствовало слиянию основных франкских и галло-римских групп, делало возможным формирование у них общих ментальностей и являлось основой синтеза двух культур.

Итак, рассмотрение германо-романского синтеза культур в собственно культурном аспекте, то есть с точки зрения средств деятельности основных социальных групп раннесредневекового общества, может быть проведено как исследование ментальностей этих групп. При этом под ментальностью понимается совокупность основополагающих и базовых средств деятельности. То есть данное понятие берется в узком смысле и применяется для выражения квинтэссенции или существа культуры. Анализ ментальностей основных формирующихся групп франкского общества дает основания полагать, что основой раннесредневекового синтеза культур являлось сходство ряда ментальных характеристик тех германских и романских социальных групп, которые были заняты сходными видами деятельности.

Заключение

Завершая проведенное исследование, необходимо отметить его основные результаты и обозначить пути дальнейшего изучения поставленной проблемы.

Наиболее перспективным для плодотворного изучения синтеза культур западноевропейского раннего средневековья представляется допустимым считать деятельностный подход. В отличие от весьма распространенных м м м ff описательного и отраслевого , данный подход, не ограничиваясь рассмотрением отдельных сторон культуры, позволяет охватить самые разнообразные культурные явления, а также предполагает их тесную связь с социальными процессами. Необходимость учета взаимосвязи культурного и социального обуславливает рассмотрение раннесредневекового культурного синтеза в двух основных аспектах - социальном (с точки зрения субъектов культуры) и собственно культурном (с точки зрения средств деятельности). При чем не изолированно, а так, что исследование культурной стороны опирается на результаты изучения социальной.

Рассмотрение романо-германского культурного синтеза с социальной точки зрения позволяет считать, что основными субъектами германской и романской культур были большие социальные группы, различающиеся по видам и формам общественной деятельности. Проведение групповой дифференциации по этому основанию на примере раннесредневекового Франкского общества, а также последующий анализ взаимодействия и слияния франкских и галло-римских социальных групп приводит к выводу о том, что социальной основой культурного синтеза было сходство данных групп, то есть субъектов взаимодействующих культур, в видах деятельности.

Кроме того, следует отметить, что формирование относительно единой групповой структуры, на основе прежних, - франкской и галло-римской. протекало не путем ассимиляции одной структуры другой, а в форме синтеза, в процессе которого происходила унификация видов и форм деятельности основных социальных групп. Важную роль в объединении франков и галло-римлян сыграло "католическое духовенство" благодаря тому, что представители данной группы постепенно проникали почти во все сферы деятельности.

При рассмотрении романо-германского синтеза в собственно культурном аспекте предлагается исходить из дифференциации культур в соответствии с групповой структурой раннесредневекового общества, а выделенные субкультуры исследовать не на уровне описания явлений, а с точки зрения их сущности. Анализ ряда определений понятий "традиции" и "ментальность", которые нередко используются для выражения наиболее характерных и устойчивых аспектов культуры, дает основания полагать, что сущностью, квинтэссенцией культуры является ментальность. При этом понятие «ментальность» берется в его узком смысле и может трактоваться как система надындивидуальных, устойчивых, преемственных и неосознаваемых предпосылок и образцов мышления, которые стоят за многочисленными культурными явлениями и фактами. В русле деятельностного подхода мен-тальность может также интерпретироваться как совокупность базовых и основополагающих средств деятельности, как сущность способа деятельности определенной социальной группы.

Рассмотрение некоторых элементов ментальностей основных социальных групп раннего средневековья, опирающееся на франкские конкретно-исторические данные, позволяет сделать вывод о том, что основой романо-германского синтеза культур было определенное сходство ментальностей романских и германских групп, занятых аналогичными или одними и теми же видами деятельности.

Таким образом, помимо многочисленных и достаточно очевидных различий культуры германских народов и романской культуры, между ними существовало некоторое сходство. Не являясь явным и заметным, оно, тем не менее, делало возможным романо-германский культурный синтез, который при наличии благоприятных условий становился реальностью. С этой точки зрения, сходство основных германских и романских социальных групп в видах деятельности и связанное с ним сходство ментальностей этих групп следует рассматривать как основы синтеза исследуемых культур.

Вместе с тем, подводя итоги проведенного исследования, нельзя не отметить, что предложенные выводы не могут оцениваться как окончательные и должны восприниматься скорее как гипотеза, которая требует дальнейшего уточнения и обоснования. Это связано с тем, что в работе романо-германский синтез изучался только на примере Франкского государства, а также с тем, что, в силу узости источниковой базы и не многочисленности исследований по данной тематике, были рассмотрены или упомянуты лишь некоторые элементы ментальностей основных социальных групп раннего средневековья.

Поэтому, говоря о дальнейших перспективах исследовательской работы, представляется возможным выделить два основных направления рассмотрения поставленной проблемы. Во-первых, - в сторону расширения, то есть, помимо франко-романского, следует изучить и другие варианты рома-но-германского синтеза. Во-вторых, - в сторону углубления, то есть необходимо более основательно и подробно исследовать и реконструировать мен-тальности раннесредневековых групп, их взаимосвязь, а также процесс формирования.

С этой точки зрения, проведенное исследование и сделанные выводы могут рассматриваться не только как определенный итог, но и как очерчивание проблемного поля и отправной момент для дальнейшей работы.

Вместе с тем, представляется допустимым полагать, что предложенная схема анализа обладает определенной универсальностью и может использоваться не только для исследования культурного синтеза в западноевропей

118

CROM раннем средневековье, но и для изучения других вариантов культурных взаимодействий.

Список научной литературыМетелев, Алексей Витальевич, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Августин А. Исповедь / Августин А. Исповедь; Абеляр П. История моих бедствий. М.: Республика, 1992. С.8-222.

2. Аверинцев С.С. Григорий Турский и «Повесть временных лет», или О несходстве сходного. // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С.6-12.

3. Аверинцев С.С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к Средневековью // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М.: Паука, 1976. С. 17-64.

4. Автономова П.С., Караулов Ю.Н., Муравьев Ю.А. Культура, история, память (О некоторых тенденциях новейшей французской историко-методологической мысли) //Вопросы философии, 1988, №3. С.71-87.

5. Агафий Миренейский. О царствовании Юстиниана. М.: Арктос-Вика-пресс, 1996. 256с.

6. Андреева Г.М. Социальная психология. Учебник для высших учебных заведений. М.: Аспект Пресс, 1996. 376с.

7. Аристотель Политика. Афинская полития. М.: Мысль, 1997. 458с.

8. Арутюнов С.А. Обычай, ритуал, традиция. // Советская этнография. 1981, №2. С.97-99.

9. Барбер Б. Структура социальной стратификации и тенденции социальной мобильности // Американская социология. Перспективы, проблемы, методы. М: Прогресс, 1972. С.235-247.

10. Барг М.А. Проблемы социальной истории. В освещении современной западной медиевистики. М.: Наука, 1973. 230с.

11. Барг М.А. Эпохи и идеи: Становление историзма. М.: Мысль, 1987. 348,2.с.

12. Барсегян И.А. О классификации форм культурной традиции. // Советская этнография. 1988. №6. С. 102-103.

13. Барулин B.C. Социальная жизнь общества. Вопросы методологии. М.: Изд-воМГУ, 1987. 186с.

14. Барулин B.C. Социальная философия. Ч.2: Учебник. М.: Изд-во МГУ, 1993 . 240с.

15. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренесанса. М.: Худож. Лит., 1990. 543с.

16. Белик А. А. Культурология. Антропологические теории культур. М.: Российский гос. гуманит. ун-т, 1998. 241с.

17. Бернштейн Б.М. Традиция и социокультурные структуры. // Советская этнография. 1981, №2. С. 107-109.

18. Бессмертный Ю.Л. «Анналы»: переломный этап? // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1991. С.7-24.

19. Бессмертный Ю.Л. К изучению матримониального поведения во Франции ХП-ХШ вв. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1989. С.98-113.

20. Бессонов Б.Н. Герменевтика. История и современность // Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. С.5-36.

21. Бибихин В.В. К онтологическому статусу языкового значения // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С.231-243.

22. Библер B.C. Культура. Диалог культур (Опыт определения) // Вопросыфилософии, 1989, №6. С.31-42.

23. Бицилли n.M. Элементы средневековой культуры. СПб.: Мифрил, 1995. XXVIII+244C.

24. Блок М. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1986. 256с.

25. Боровиков В.Д. Ценностные аспекты исторического сознания // Ценностные аспекты общественного сознания: Межвузовский сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1990. С.3-11.

26. Бородин Е.Т. Традиции средства развития способностей людей к простому воспроизводству общественной жизни // Советская этнография. 1981, №3. С.53-54.

27. Боэций «Утешение философией» и другие трактаты. М.: Наука, 1990. 415с.

28. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М.: Наука, 1981. 390с.

29. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. 280с.

30. Бряник Н.В. Культурно-исторический подход в гносеологии. // Эписте-мы: Материалы межвузовского семинара: Альманах. Екатеринбург: Банк культур, информации, 1998. С.4-11.

31. Будагов P.A. Несколько замечаний о традиции и новаторстве в стиле художественной литературы. // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С.37-40.

32. Буева А.П. Деятельность как объект социальной психологии // Методологические проблемы социальной психологии. М.: Наука, 1975. С.45-62.

33. Вебер М. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994. 704с.

34. Вжозек В. Историография как игра метафор: судьбы «новой исторической науки». М.: Наука, 1991. С.60-74.

35. Власова В.Б. Об их исторических типах традиционной ориентации. // Советская этнография. 1981, №2. С. 112-114.

36. Всемирная история. В 10 т. Т.2. М.: Госполитиздат, 1956. 899с.

37. Всемирная история: Закат Римской империи. Раннее средневековье. Мн.: Харвест; М.: ACT, 1999. 1048с.

38. Всеобпдая история с IV столетия до нашего времени. М.: Товарищество типографии А.И.Мамонтова, 1897. T.I. 820с.

39. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. 704с.

40. Гелнер Э. Две попытки уйти от истории. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1990. С. 147-166.

41. Гелльвальд История культуры: Происхождение новой культуры. Спб.: Тип. П.П. Сойкина, 1900. 349с.

42. Гиббон Э. История упадка и разрушения Великой Римской империи: Закат и падение Римской империи: В 7 т. М.: ТЕРРА, 1997.

43. Гизо Ф. История цивилизации в Европе от падения Римской империи до Французской революции. Спб.: Н. Тиблен, 1860. 379с.

44. Гизо Ф. История цивилизации во Франции. М.: Издание Солдатенкова К.Т., 1881. Т.3-4. 388с.

45. Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1990. С.132-146.

46. Горемыкина В.И. Возникновение и развитие первой антагонистической формации в Средневековой Европе: Автореф. дис. док. ист. наук. Ленинград, 1987. 33с.

47. Горячева А.И. О некоторых категориях социальной психологии (К вопросу о структуре общественной психологии) // Проблемы общественной психологии. М.: Мысль, 1965. С. 196-234.

48. Гохман В.М. География культурных традиций и ее место в их комплексном использовании. // Советская этнография. 1981, №2. С. 110-112.

49. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1993. 781,1.с.

50. Гумилев Л.Н. Из истории Евразии: Очерки. М.: Искусство, 1992. 79с.

51. Гумилев Л.Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М.: Экопрос, 1993. 576с.

52. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: Танаис ДИ ДИК, 1994. 544с.

53. Гуревич А.Я. Жак Ле Гофф и "новая историческая наука" во Франции. Послесловие. // Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Издательская группа Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. С.352-373.

54. Гуревич А.Я. Избранные труды. В 4-х т.т. Том 1. Древние германцы. Викинги. М. СПб.: Университетская книга, 1999. 360с. (Российские Пропилеи)

55. Гуревич А.Я. Изучение ментальностей: социальная история и поиски исторического синтеза. // Сов. этнография, 1988, № 6, С. 16-25.

56. Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология //Вопросы философии, 1988, №1. С.56-70.

57. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // Избранные труды. В 4-х т.т. Том 2. Средневековый мир. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С. 17-260. (Российские Пропилеи)

58. Гуревич А.Я. Культура безмолвствующего большинства // Избранныетруды, в 4-х т.т. Том 2. Средневековый мир. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С.263-547. (Российские Пропилеи)

59. Гуревич А.Я. Ментальность как пласт социальной целостности (ответ оппонентам). // Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». М.: Наука, 1993. С.49-50.

60. Гуревич А.Я. Популярное богословие и народная религиозность средних веков // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М.: Наука, 1976. С.65-91.

61. Гуревич А.Я. Пространственно-временной «континуум» «Песни о нибе-лунгах». // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С. 112-127.

62. Гуревич А.Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1989. С.114-135.

63. Гуревич А.Я. Средневековый купец. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1990. С.97-132.

64. Гутнова Е.В. Историография истории средних веков. М.: Высш. шк., 1985. 479с.

65. Давыдов Ю.Н. Культура природа - традиция. // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С.41-60.

66. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Книга, 1991. 574с.

67. Данилова Л.В. Традиция как специфический способ социального наследования. 1981, №3. С.48-50.

68. Даркевич В.П. Народная культура средневековья: пародия в литературе и искусстве IX XVI вв. М.: Наука, 1992. 288с., ил.

69. Даркевич В.П. Народная культура средневековья: светская праздничная жизнь в искусстве IX XVI вв. М.: Наука, 1988. 344с.

70. Демография западноевропейского средневековья в современной зарубежной историографии: Реф. сб. /АН СССР. ИНИОН. М., 1984. 259с.

71. Десев Л. Психология малых групп. Социальные иллюзии и проблемы. М.: Прогресс, 1979. 208с.

72. Дилигенский Г.Г. Некоторые методологические проблемы исследования больших социальных групп. // Методологические проблемы социальной психологии. М.: Наука, 1975. С. 196-205.

73. Динцельбахер П. Основные тенденции религиозного развития Германии в эпоху высокого средневековья. // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С. 143-165.

74. Добиаш-Рождественская O.A. Культура западноевропейского средневековья. М.: Наука, 1987. 351с.

75. Донцов А.И. О понятии "группа" в социальной психологии // Вестник Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1997. №4. С. 17-25.

76. Дубов И.Г. Феномен менталитета: психологический анализ // Вопросы психологии, 1993, № 5. С.20-29.

77. Дубровский И.В. К hospitalitas V века: техники гостеприимства в практике социального строительства // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С. 166-184.

78. Дьяченко М.И., Кандыбович Л.А. Краткий психологический словарь: Личность, образование, самообразование, профессия. Мн.: Хелтон, 1998. 399с.

79. Дюби Ж. Европа в Средние века. Смоленск: Полиграмма, 1994. 318с.

80. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1991. С.48-59.

81. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. 352с.

82. Ельчанинов В.А. История и социология. Барнаул: АГУ, 1992. 114с.

83. Ельчанинов В.А. Нравственные и эстетические оценки в историческом сознании //Ценностные аспекты общественного сознания: Межвузовский сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1990. С.33-40.

84. Ельчанинов В.А. О первоначальных этапах формирования исторического сознания // Аналитика сознания: Сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1998. С.54-59.

85. Ельчанинов В.А., Шайдуров В.Н. Еще раз о национальных особенностях исторического сознания // Аналитика сознания: Сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1998. С.59-65.

86. Ешич М.Б. Культура в системе общества. // Культура в общественной системе социализма. М.: Наука, 1984. С.8-55.

87. Зыков М.Б. Понятие «память» как концептуальная основа для организации междисциплинарного исследования понятия «культурная традиция» // Советская этнография. 1981, №3. С.46-47.

88. Идеология феодального общества в Западной Европе: проблемы культуры и социально-культурных представлений средневековья в современной зарубежной историографии: Реф. сб. М.: АН СССР ИНИОН, 1980. 300с.

89. Иегер О. Всеобщая история. СПб.: А.Ф. Маркс, 1894. Т. 1. 614с.

90. Из капитуляриев Карла Великого. Капитулярий о поместьях. / Приложения. // Левандовский А.П. Карл Великий. Через Империю к Европе. М.: Соратник, 1995. С.207-219.

91. Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Оейса. М.: Изд. вост. лит., 1960. 436с.

92. История Европы. Т. 2. Средневековая Европа. М.: Наука, 1992. 808с.

93. История и психология. Сб. ст./ Иод ред. Поршнева. М.: Наука, 1971. 384с.

94. История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М.: РГГУ, 1996. 255с.

95. История человечества: всемирная история. Спб.: Просвещение, 1902. Т.5. 612с.

96. Иолон П.Ф., Крымский СБ., Парахонский Б.А. Рациональность в науке и культуре. Киев: Наукова думка, 1989. 288с.

97. Каган М.С Человеческая деятельность (опыт системного анализа). М.: Издательство политической литературы, 1974. 328с.

98. Каган М.С. Системный подход и гуманитарное знание: Избранные статьи. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. 384с.

99. Каган М.С. Философия культуры. СПб, ТОО ТК "Петрополис", 1996. 416с.

100. Карсавин Л.П. Из истории духовной культуры падающей Римской империи. // Журнал министерства народного просвещения. Новая серия. Спб.: Сенатская типография, 1908. Ч.УШ. Февраль. С.285-336.

101. Карсавин Л.П. Культура средних веков. Киев: Символ & АкЬапё, 1995.208с.

102. Касавин И.Т. Знание и его социальное содержание: к современным дискуссиям на Западе // Вопросы философии, 1988, №3. С. 130-138.

103. Касавин И.Т. Познание в мире традиций. М.: Паука, 1990. 208с.

104. Кертман Л.Е. История культуры стран Европы и Америки (1870-1917). М.:Высш. шк., 1987.304с.

105. Кладов В.М. Социально-исторический опыт как ценность // Ценностные аспекты обпдественного сознания: Межвузовский сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1990. С.41-45.

106. Корпев В.В. "Нейтральная сфера" как детонатор ментальности традиционного обш;ества // Аналитика сознания: Сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1998. С.74-83.

107. Королев СИ. Элементы духовной культуры в этнической психологии //Методологические проблемы социальной психологии. М.: Наука, 1975. С.206-220.

108. Корсунский А.Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи, и возникновение германских королевств (до середины VI в.). М.: Изд-во МГУ, 1984. 256с.

109. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. Психологический очерк / Пер. с анг. канд. психол. наук Тульвисте П. М.: Прогресс, 1977. 262с.

110. Крапивенский СЭ. Социальная философия. Волгоград: Комитет по печати, 1995. 352с.

111. Крупник И.И. Традиция и «управление» динамикой культуры // Советская этнография. 1981, №3. С.51-52.

112. Кузина С А. Социально-психологические аспекты образа жизни: Автореф. дис. канд. филос. наук. М., 1986. 25с.

113. Кузьмин М.Н. К проблеме социокультурных предпосылок становления нового человека. //Культура в общественной системе социализма. М.: Наука, 1984. С.56-80.

114. Культура и общество в средние века: методология и методика зарубежных исследований: Реф. сб./АН СССР. ИНИОН. М., 1982. 263с.

115. Культура и общество в средние века: методология и методика зарубежных исследований: Реф. сб./АН СССР. ИНИОН. М., 1987. 221с.

116. Культура и общество в средние века в зарубежных исследованиях: Реф. сб./ АН СССР. ИНИОН. М., 1990. 275с.

117. Культурология. XX век. Энциклопедия. Т.1. СПб.: Университетская книга; ООО "Алетейя", 1998. 447с.

118. Культурология. XX век. Энциклопедия. Т.2. СПб.: Университетская книга; ООО "Алетейя", 1998. 447с.

119. Лебек С. Новая история средневековой Франции. Т.1: Происхождение франков V-IX века. М: Скарбей, 1993. 352с.

120. Левинсон К.А. Mentalitaten im metodiche und inhaltliche Problem. Sigmar-ingen. 1987: Реферат. // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М.: РГГУ, 1990. С.79-96.

121. Левинсон К.А. Europaische Mentalitatsgeschichte. Hauptthemen in Einzel-darstellungen. Stuttgart. 1993: Реферат. // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М.:РГГУ, 1990. С.97-118.

122. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: ТЕРРА Книжный клуб; Республика, 1999. 392с.: ил.

123. Ле Гофф Ж. Другое средневековье: Время, труд и культура Запада. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2000. 328с.

124. Ле Гофф Ж. С небес на землю (перемены в системе ценностных ориентации на христианском Западе ХП-ХШ вв.) // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1991. С.25-47.

125. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Издательская группа Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. 376с.

126. Ленин В.И. Великий почин // Поли. собр. соч. Т. 39. М.: Изд-во политической литературы, 1962. С.422-428.

127. Леонтьев А.Н. О социальной природе психики человека // Вопросы философии, 1961, № 1. С.26-40.

128. Леонтьев А.Н. Философия психологии: Из научного наследия. М.: Изд-во МГУ, 1994. 228с.

129. Литвинов М.В. Классовое и общечеловеческое в историческом сознании основы противоречий //Ценностные аспекты общественного сознания: Межвузовский сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1990. С.21-32.

130. Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. Т.1. Таллинн: Александра, 1992. 479с.

131. Лурье СВ. Историческая этнология. М.: Аспект-Пресс, 1997. 448с.

132. Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994. 700с.

133. Маркарян Э.С О значении междисциплинарного обсуждения проблем культурной традиции // Советская этнография. 1981, №3. С.59-71.

134. Маркарян Э.С. Очерки теории культуры. Ереван: Издательство АН Армянской ССР, 1969. 228с.

135. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука: (Логико методол.анализ). М.: Мысль, 1983. 284с.

136. Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции. // Советская этнография. 1981, №2. С.78-96.

137. Маркс К. К критике политической экономии. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.13. М.: Изд-во политической литературы, 1962. С. 1-167.

138. Маркс К. Письмо к И.Вейдемейеру // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 28. М.: Изд-во политической литературы, 1962. С.422-428.

139. Межуев В.М. Культура и история. (Проблема культуры в философско-исторической теории марксизма). М.: Политиздат, 1977. 199с.

140. Миллз Т.М. О социологии малых групп //Американская социология. Перспективы, проблемы, методы. М.: Прогресс, 1972. С.82-92.

141. Моль A.A. Социодинамика культуры. М.: Прогресс, 1973. 406с.

142. Момджян К.Х. Введение в социальную философию. М.: Высш. шк., КД "Университет", 1997. 448с.

143. Момджян К.Х. Категории исторического материализма: системность, развитие. М.: Изд-во МГУ, 1984. 256с.

144. Мудрагей Н.С. Средневековье и научная мысль //Вопросы философии, 1989, №12. С. 16-26.

145. Мурадян С. А. Гносеологический анализ проблемы стереотипа. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филос. наук, Ереван, 1977. 21с.

146. Мышление: процесс, деятельность, обш;ение. М.: Наука, 1982. 287с.

147. Нахов И.М. Традиции аллегоризма и «картина» Кебета Фиванского //Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С.61-78.

148. Немецко-русский (основной) словарь. М.: Рус. яз., 1993. 1040с.

149. Неронова В.Д. Поздняя Римская империя (III-VBB.). // История древнего мира. М.: Наука, 1989. Кн.З. С. 295-322.

150. Неусыхин А.И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального обш;ества в Западной Европе VI-VIII вв. М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1956. 420с.

151. Неусыхин А.И. Проблемы европейского феодализма. Избр. тр. М.: Наука, 1974. 538с.

152. Новиков М.Н. К вопросу о формировании этнических границ в ранне-средневековой западной Европе (на примере Швейцарии). // Советскаяэтнография. 1988, №5. С.94-101.

153. Новый французско-русский словарь. М.: Рус. яз., 1997. 1195с.

154. Оболенская СВ. «История повседневности» в современной историографии ФРГ. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1990. С. 182-198.

155. Образ жизни. Теоретические и методологические проблемы социально-психологического исследования. Киев: Наукова думка, 1980. 300с.

156. Олимпиадор. История. //ВВ, 1956. T.VIII. С.223-232.

157. Палссон Г. Историческая антропология взаимоотношений человека и ок-ружаюшей среды // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С.237-252.

158. Парахонский Б.А. Стиль мышления. Философские аспекты анализа стиля в сфере языка, культуры и познания. Киев: Наукова думка, 1982. 119с.

159. Парахонский Б.А. Язык культуры и генезис знания (ценностно-коммуникативный аспект). Киев: Наукова думка, 1988. 211с.

160. Першиц А.И. Проблемы теории традиции глазами этнографа // Советская этнография. 1981, №3. С.45-46.

161. Платон. Государство // Собр. соч.: В 4т. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С.79-420.

162. Полищук В.И. Культурология: Учебное пособие. М.: Гардарика, 1998. 446с.

163. Праздников Г.А. Традиция как диалог культур // Советская этнография. 1981,№З.С.54-56.

164. Пушкарев Л.Н. Что такое менталитет? Историографические заметки //Отечественная история. 1995, № 3. С. 158-166.

165. Рациональность в науке и культуре /П.Ф.Йолон, С.Б.Крымский, Б.А.Парахонский. Киев: Наук, думка, 1989. 288с.

166. Репина Л.П. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевистике. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1990. С. 167-181.

167. Рихтер М. Латынь ключ к пониманию мира раннего средневековья? // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1991. С. 125-136.

168. Рихтер М. Устная и письменная культура средневековья: сиамские близнецы? // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С.288-296.

169. Ронин В.К. Франки, вестготы, лангобарды в VI-VIII вв.: политические аспекты самосознания. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1989. С.60-76.

170. Российская социологическая энциклопедия. М.: Издательская группа НОРМА ИНФРА М, 1998. 672с.

171. Российская ментальность (материалы "круглого стола"). // Вопросы философии. 1994, № 1. С. 25-53.

172. Сарингулян К.С. О регулятивных аспектах культурной традиции. // Советская этнография. 1981, J422. С.99-102.

173. Сиротенко В.Т. История международных отношений в Европе во второй половине IV- начале VI вв. Пермь: Издательство ИГУ, 1975. 282с.

174. Скржинская Е.Ч. Иордан и его Getica. // Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica. М.: Изд. вост. лит., 1960. С.11-61.

175. Скржинская Е.Ч. История Олимпиадора. // ВВ, 1956. T.VIII. С.232-241.

176. Словарь античности. М.: Прогресс, 1989. 704с.

177. Современный философский словарь. Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск / "Панпринт", 1998. 1064с.

178. Соколов Э.В. Традиция и культурная преемственность // Советская этнография. 1981,№З.С.56-59.

179. Сорокин П.А. Система социологии. Т. 2. Социальная аналитика: Учение о строении сложных социальных агрегатов. М.: Наука, 1993. 688с.

180. Сорокин H.A. Социальная и культурная динамика: Исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и обш;ествен-ных отношений. СПб.: РХГИ, 2000. 1056с.

181. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Обп.;ества. М.: Политиздат, 1992. 543с.

182. Социологический энциклопедический словарь. М.: Издательская группа ИНФРА М-НОРМА, 1998. 488с.

183. Спиркин А.Г. Человек, культура, традиция. // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С.5-14.

184. Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». М.: Наука, 1993. 208с.

185. Суханов И.В. Обычаи, традиции и преемственность поколений. М.: Политиздат, 1976. 216с.

186. Тавадов Г.Т. Этнология: словарь справочник. М.: Соц.-полит. жури., 1998. 688с.

187. Тарнас Р. История западного мышления. М.: Крон-Пресс, 1995. 448с.

188. Тахо-Го ДИ A. A. А.Ф. Лосев как историк античной культуры // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С.259-277.

189. Тейс Л. Новая история средневековой Франции. Т.2: Наследие каролин-гов IX-X века. М.: Скарбей, 1993 . 272с.

190. Теория познания. В 4 т. Т.З. Познание как исторический процесс. М.:1. Мысль, 1993. 3971.с.

191. Тихая-Тищенко И.Г. Роль ценностных ориентации в формировании стиля мышления //Ценностные аспекты общественного сознания: Межвузовский сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1990. С.96-106.

192. Токарев С.А. Аксиологический подход к культурной традиции. // Советская этнография. 1981, №2. С. 104.

193. Трапп С. Динамика средневекового общества. (XIII Международный конгресс исторических наук). М.: Наука, 1970. 20с.

194. Турский Григорий. История франков. М.: Наука, 1987. 461с.

195. Удальцова З.В., Гутнова Е.В. Генезис феодализма в странах Европы. М., 1970, 24с. / XIII Международный конгресс исторических наук (Москва).

196. Уколова В.И. Античное наследие и культура раннего средневековья (конец V начало VII века). М.: Наука, 1989. 320с.

197. Уколова В.И. Методологические проблемы изучения генезиса западноевропейской средневековой культуры/ Методологические и философские проблемы истории. Новосибирск: Наука, 1983. С. 152-164.

198. Уколова В.И. Особенности культурной жизни Запада (IV-первая половина VIIB.) // Культура Византии. IV первая половина VIIB. М.: Наука, 1984. С.78-97.

199. Универсальное и специфическое в российской истории. "Круглый стол" ученых. // Общественные науки и современность. 1999. № 3. С. 87-99.

200. Февр Л. Бои за историю. Сретенск: МЦИФИ, 2000. 344с.

201. Федюкин В.Н. Некоторые ценностные аспекты предмета исторического сознания // Ценностные аспекты общественного сознания: Межвузовский сборник научных статей. Барнаул: АГУ, 1990. С.11-21.

202. Фесенкова Л.В. Тема смерти в русском менталитете и утопическое сознание // Идея смерти в российском менталитете. Спб.: РХГИ, 1999. С. 3047.

203. Филипов И.С. Вотчина в средиземноморской Франции VIII X вв.: Авто-реф. дис. канд. ист. наук. М., 1983. 22с.

204. Философский энциклопедический словарь. М.: ИНФРА, 1997. 576с.

205. Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1989. 815с.

206. Флиер А.Я. Культура как смысл истории. // Общественные науки и современность. 1999. № 6. С. 150-159.

207. Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. Спб: «Евразия», 1999. 320с.

208. Фюстель де-Куланж. История общественного строя древней Франции. СПб.: Тип. Альтшулера, 1904. Т.2. 717с.

209. Харитонович Д.Е. В единоборстве с василиском: опыт историко-культурной интерпретации средневековых ремесленных рецептов. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1989. С.77-97.

210. Хойруп Т. Модели жизни: Проблемы гносеологии, истории культур и теории государства. СПб: Всемирное слово, 1998. 303с.

211. Хоцей A.C. Теория общества. Философская проза. Казань: Изд-во "Матбугат йорты". 2000. Т.2. 832с.

212. XIV Международный конгресс исторических наук. Вып. VII. Проблемы феодализма. 4.1. Реф. сб. / АН СССР. ИНИОН. М., 1975. 264с.

213. XIV Международный конгресс исторических наук. Вып. VII. Проблемы феодализма. 4.2. Реф. сб. / АН СССР. ИНИОН. М., 1975. 231с.

214. Чистов К.В. Традиция, «традиционные общества» и проблема варьирования. // Советская этнография. 1981, №2. С. 105-107.

215. Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход //Американская социология. Перспективы, проблемы, методы. М.: Прогресс, 1972. С.341-359.

216. Шкуратов В.А. Историческая психология на перекрестках человекозна-ния. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1991. С. 103-114.

217. Шкуратов В.Н. Проблема синтеза культурологии и психологии в исторической психологии. Автореф. дис. док. филос. наук. Ростов-на-Дону, 1996. 56с.

218. Эйнгард Жизнь Карла Великого. / Приложения. // Левандовский А.П. Карл Великий. Через Империю к Европе. М.: Соратник, 1995. С. 187-206.

219. Эксле О.Г. Проблема возникновения монашества. // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревич. М.-СПб.: Университетская книга, 1999. С.358-375.

220. Ястребицкая А. Л. Повседневность и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике. //Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1991. С.84-102.

221. Aries F. L'histoir des mentalites. // La Nouvelle Histoire. P., 1978. P.167-190.

222. Boureau A. Propositions pour une histoire restrainte des mentalites // Annales ESC. 1989, №6. P.1491-1504.

223. Bouvier-Ajam M. Attila le Fleau de Dieu. P.: Tallandier, 1982. 486p.

224. Cassiodori Senatoris Chronica. // МОП. A A. В., 1905. T.XI. P.155-157.

225. Diesner H.-J. Das buccelariertum von Stilicho und Sarus bis auf Aetius 454/455. Klio, 1972. Bd.54. S.321-350.139231.232.233.234.235.236.237.238.239.

226. Duby G. Le chevalier, la femme et le pretre. Le manage dans la France feo-dale. P.: Hachette: Litterature generale, 1981. 314p.

227. Gourevitch A. L'individualite au moyen age. Le cas d'Opicinus de Canistris. // Annales ESC. 1993, №5. P.1263-1280.

228. Hydatii Lemici. Continvatio chronicorum hieronimianorum. // MGH. AA. B., 1905. T.XI. P.19-28.

229. Marcellini V.C. Comitis Chronicon. // MGH. AA. B., 1905. T.XI. P.74-87.

230. Max G.E. The Emperor Majorian's Secret Embassy to the Court of The Vandal Gauseric // Byzantine studies / Etudes Byzantines. 1982. P.58-63.

231. Mommsen Th. Aetius // Gesammelte Schriften. B., 1906. Bd.IV. S.531-560.

232. Oexle O.G. Les groupes sociaux du Moyen age et les debuts de la sociologie contemporaine. // Annales ESC. 1992, №3. P.751-765.

233. Stein E. Histoire du Bas-Empire. P., 1959. T.I. P.282-350.

234. Victoris Tonnennennsis episcopi chronica. // MGH. AA. B., 1905. T.XI. P.184-186.