автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Миф в художественной системе У. Блейка

Полный текст автореферата диссертации по теме "Миф в художественной системе У. Блейка"

Токарева Галина Альбертовна

МИФ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ У. БЛЕЙКА

10. 01. 03 - литература народов стран зарубежья (литература стран германской и романской языковых семей)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Воронеж 2005

Работа выполнена в Воронежском государственном университете

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Филюшкина Светлана Николаевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Соловьева Наталья Александровна

доктор филологических наук, профессор Потанина Наталья Леонидовна

доктор филологических наук, профессор Соколова Наталья Игоревна

Ведущая организация: Орловский государственный университет

^.щита состоится 43марть.2005 г. вдЦ, ЬЦ часов на заседании диссертационного совета Д 212.038.14 в Воронежском государственном университете (394006, г. Воронеж, пл. Ленина 10, ауд. 14).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета

Автореферат разослан «Д^ » $ 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

В. а. Свительский

fetf?* №6 %

hSZSS'

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В отношении поэтического наследия У. Блейка, классика английской поэзии, стоящего у истоков английского романтизма, в отечественном литературоведении сложилась парадоксальная ситуация. В то время, когда для англоязычного читателя Блейк давно уже «культовая фигура» (А. Мортон), «поэт всего человечества» (М. Смит), «один из величайших романтических поэтов» (Г. Блум), для русскоязычных исследователей он остается автором, чей статус в истории английской литературы вызывает дебаты. В силу этого творчество Блейка в отечественном литературоведении оказалось фрагментарно представленным в научных исследованиях; интересные и значительные стороны его поэтической индивидуальности оказались вне зоны литературоведческого внимания. Не переведенными на русский язык остаются крупнейшие его пророческие книги, ряд сатирических произведений, значительная часть прозы. Актуальность обращения к творчеству Блейка предопределена настоятельной потребностью представить поэзию Блейка как целостную художественную систему, уникальную по своей структуре и образной специфике. Назрела необходимость переоценить масштаб поэтического дарования поэта и под иным углом зрения рассмотреть его место в истории английской литературы. Аспект исследования, избранный в работе, - формы воплощения мифологического в творчестве Блейка, - также разрабатывался в русле одного из весьма актуальных и не менее спорных направлений в современной науке.

Немногочисленные научные публикации, посвященные поэту, появились в российской англистике на «юбилейной» волне (200-летие со дня рождения У. Блейка в 1957 году): работы A.A. Елистратовой (1957), монография искусствоведа Е.А Некрасовой (1962), диссертация Т.Н. Васильевой (1971). Однако все они носили в основном репрезентативный характер. Усиление интереса к творчеству Блейка в конце 1990-х годов еще не дало ощутимых научных результатов, хотя появился ряд новых исследований, открывающих определенные перспективы.

Обзор работ зарубежных литературоведов позволяет говорить о достаточной разработанности творчества Блейка в целом, но изучение мифопоэтического аспекта его поэзии до сих пор носит весьма односторонний характер. Из работ, затрагивающих эту проблему, необходимо назвать исследования К. Галлант, Т. Алтизера, Т. Фроша, Д. Вагенкнехта, большинство из этих ученых являются сторонниками фрейдистско-юнгианской методологии. В целом англоязычная критика, по нашему наблюдению, при всех ее достоинствах, тяготеет к некоторой иллюстративности, сознательно или в силу объективных обстоятельств отказывается от глубокого теоретического обоснования проблемы. Это, на наш взгляд, определяет причину слабого внимания исследователей к проблемам психологии творчества, которые имеют непосредственное отношение к мифопоэтическому аспекту творчества Блейка. Новизна нашей работы заключается в том, что мы стремимся всесторонне рассмотреть проблему мифологического у Блейка, учитывая при этом глубину разработки проблемы мифа в отечественной гуманигаристике В нашей диссертации предлагается целостная концепция мифологизма Блейка, начиная с теоретического обоснования

понятия, утоугсшш тормниологнчвского глоссария и рос. nv<fi04Ubh,\a

СИ Fr.« ' »U\

С. i"!en.,>£-jfjf

заканчивая

анализом различных форм ассимиляции литературы и мифа в творчестве Блейка

Объектом исследования в диссертации является поэтическое наследие У Блей-ка, рассматриваемое как специфическая художественная система. В работе лишь отчасти представлен современный поэту литературный контекст, но уделено существенное внимание культурно-исторической ретроспективе, отсылающей к философско-религиозным и поэтическим истокам поэзии Блейка, в первую очередь, к мифу. Такое перераспределение акцентов связано с феноменом мифологического сознания как явления вневременного, а также с высокой степенью интериоризиро-ванности творчества самого Блейка.

В качестве предмета исследования избран мифопоэтический аспект творчества Блейка, что предопределено рядом факторов: ярко выраженной мифотворческой тенденцией его поэзии, его установкой на визионерство как форму художественной реализации творческой личности; универсализмом его художественного мышления.

Теоретической основой диссертации стали работы ряда известных специалистов - философов, антропологов, культурологов и др., чьи труды дали возможность представить миф как междисциплинарный объект изучения: Дж. Фрезера, Э. Б. Тэйлора, М. Элиаде, Э. Кассирера, К. Леви-Строса, К. Юнга, А. Ф. Лосева, М. К. Мамардашвили. В разработке мифопоэтического аспекта творчества Блейка мы опирались на филологические и философские исследования А.Н. Веселовского, A.A. Потебни, О.М. Фрейденберг, М.М. Бахтина, Я.Э.Голосовкера, Е.М. Мелетин-ского, Ю.М. Лсггмана, В Н. Топорова и др. Религиозный характер поэзии Блейка вызвал необходимость глубокого изучения богословской и мистической литературы.

Методология работы сложилась на основе изучения работ западноевропейских специалистов в области мифопоэтического: Г. Слокховера, М. Бодкин, Н. Фрая, Р. Веймана, а также на основе ряда интересных публикаций современных отечественных исследователей. Характер методологии может быть назван комплексным. Мы не отказываемся от традиционного историко-литературного метода и универсального аналитического метода. «Тотальный символизм» Блейка предопределил обращение к методу герменевтическому. Однако системно-типологический метод может быть назван ключевым для нашей работы: именно он позволяет выявить базовые образы, мотивы и сюжеты поэзии Блейка, системная организация которых дает основание для использования собственно мифопоэтической методологии. Она реализуется через метод мифореконструкции и связанный с ним структурно-семиотический метод.

Цель работы - определить своеобразие мифологизма У. Блейка и исследовать различные формы функционирования мифа в его творчестве.

Эта цель реализуется в диссертации через осуществление ряда частных задач:

- выявить, в какой мере мифологизм является свойством, присущим поэтическому сознанию Блейка;

- определить связь мифологизма Блейка с его романтическими взглядами;

- рассмотреть различные формы реставрации мифа в творчестве Блейка;

представить мифопоэтику Блейка как единую систему.

Положения, выносимые на защиту:

1. Провидческая поэзия Блейка глубоко мифологична по своей природе. Сознательная установка на визионерство отражает общий для романтиков принцип целостного постижения явлений и целостного их продуцирования с помощью символов.

2. В христианизированном художественном сознании Блейка исподволь мощно проявляется энергия языческого мифа, спровоцированная как процессом романтической ремифологизации, так и влиянием на поэта эллинизированной философии гностицизма.

3. Метатекст блейковского творчества реконструирует универсальную мифологическую модель сознания, основанную на принципе изоморфизма: исходной структурой (мономифом), вариативно воплощенной в различных художественных текстах поэта, становится мистериальная триада «рождение - смерть - новое рождение».

4. Миф в художественном мире Блейка находит поддержку и в системе архети-пических опор, концептуально важных для мистериального цикла и наращивающих новые смыслы в произведениях Блейка; а также проявляется в создании собственной космогонии и теогонии.

5. Мифопоэтика Блейка формируется на основе реконструкции синкретизма символического образа и находит выражение в ослаблении внешней изобразительности текста; в экспрессивности символа, в укрупнении жанровых форм, в специфических формах художественного моделирования действительности.

Апробацию основные результаты диссертационного исследования получили на ежегодных межвузовских конференциях «Смысловое пространство текста» в г. Пе-тропавловске-Камчатском (1999, 2001, 2002, 2003, 2004); на научно-практической конференции «Россия-Восток-Запад. Проблемы межвультурной коммуникации» (Владивосток, 2002); межвузовской научно-практической конференции «Философские чтения» (Южно-Сахалинск, 2003); на научном форуме «Культурное пространство путешествий» (Санкт-Петербург, 2003); на Девятых Лафонтеновских чтениях, имеющих статус международной конференции (Санкт-Петербург, 2003г.); на XIII Международной конференции российских преподавателей английской литературы , (Москва, 2003); на межвузовской научной конференции «Актуальные проблемы романистики и германистики» (Смоленск, 2004) и др. Автору также довелось принять участие в обсуждении научных проблем на конференции «Любовь в литературе романтизма» в Оксфорде (Oxford Brookes University) в сентябре 2003 года. * Теоретическая значимость работы состоит в том, что диссертация позволяет

расширить представление специалистов о раннем этапе формирования романтизма в Англии и о специфике художественного мышления Блейка-романгика. Практическая значимость исследования заключается в том, что результаты предпринятого исследования могут быть включены в вузовский курс истории зарубежной литературы XIX века, что в значительной степени скорректирует представление литературоведов об истоках английского романтизма и будет способствовать прояснению дебатируемого феномена предромантизма. Автор рассчитывает, что его поэтические переводы Блейка, снабженные литературоведческим комментарием, будут способствовать популяризации блейковского творчества в целом. На основе данного диссертационного исследования на филологическом факуль-

5

тете Камчатского государственного педагогического университета разработан и апробирован спецкурс «Мифопоэтнческий аспект художественного произведения» для студентов-филологов: материалы диссертации были включены в переводовед-ческий спецкурс «Лирика английских поэтов» для студентов-филологов с дополнительной специальностью «английский язык».

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованной литературы, насчитывающего 440 наименований, и приложений В приложении содержатся поэтические переводы 53 стихотворений и четырех поэм Блейка (одна го них - «Тириэль» - переведена на русский язык впервые), сделанные автором диссертации.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении представлены материалы, связанные со степенью изученности обозначенной проблемы, определены цели, задачи, методология исследования, актуальность темы и новизна подходов к ней; сформулированы основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Феномен мифа и мифопоэтнческий аспект художественного произведения» миф рассматривается, прежде всего, как объект междисциплинарного научного исследования Необходимый обзор основных положений теории мифа призван вывести нас на принципиально важную проблему, связанную с гносеологическими возможностями мифа. Определяя миф как повествовательную структуру и одновременно как комплекс представлений древнего человека об окружающей действительности, мы обращаем особое внимание на познавательный потенциал мифа, как проблему особо актуальную в контексте изучения творчества Блейка-визионера Этот вопрос освещается во втором разделе главы.

В работах ряда исследователей (О.М. Фрейденберг, Я Э. Голосовкера, С С. Аве-ринцева) вопрос о мифологическом и немифологическом (научном, логическом, философском, дескриптивном) сознании становится вопросом о типах познания вообще. Актуальная для философии последнего времени проблема нерефлексивного типа познания действительности оказывается в центре внимания мифологов. Известно, что многие ученые отказывают мифу в способности познавать мир. Если миф не оперирует традиционной научной логикой, то нет основания говорить и об объяснительной его функции, считают авторитетные ученые (А.Ф. Лосев, О.М. Фрейденберг), поскольку познание предполагает умение осмыслять познанное и переводить его в категориальный регистр. Однако воображение, как утверждают другие исследователи (Я.Э. Голосовкер), также является своеобразным познавательным каналом. Мифологическое и научное мышление оказываются не взаимоисключающими, а сосуществующими явлениями, а, значит, и вневременными эпистемологическими феноменами.

Непреходящими свойствами мифомышления могут быть названы синкретизм мироощущения, в гносеологическом плане реализуемый как нерефлексивная форма познания, и символическая недосказанность, непроявленность мифа, которые создают вокруг него некую ауру чудесного, романтического, идеального. Именно из

этого качества проистекает универсализм мифомышления как мышления, ориентированного на «бесконечное стремление» (А. Лосев) к идеальному.

Третий раздел главы непосредственно связан с ключевыми для работы проблемами мифопоэтгаси. Здесь речь идет о литературных модификациях мифологических образов и сюжетов и принципах мифореконструкции в литературе. Сосуществование мифологии и литературы как «двух принципиально различных способов видения и описания мира»1 максимально расширяет границы понятия «мифологическое». В этом смысле приверженность писателя к идеалистическим взглядам автоматически делает его творчество мифогенным, а развитие творчества автора в русле романтической эстетики усиливает его мифологизм. Более широкий взгляд на литературный процесс приводит к необходимости учитывать и иные формы ассимиляции литературы и мифа, в частности бессознательную апелляцию к архетипам в литературе любой эпохи. Абсолютно естественно стремление исследователей опереться терминологически на эти две формы конвенции мифа и литературы. К сожалению, активно используемый в современном литературоведении термин «мифопо-этика» не безгрешен, поскольку в основе его лежит многозначный термин «поэтика». Ситуацию осложняет и использование термина «мифопоэтика» для обозначения определенной методологии.

С нашей точки зрения, термин «мифопоэтика» возник из намерения подчеркнуть различие между архаическим мифом, художественность которого бессознательна и потому выпадает из сферы внимания литературоведения; и мифом, органически внедрившимся в структуру литературного произведения, рассуждать о поэтике которого исследователь имеет полное право. Однако при определении границ мифопоэтической сферы необходимо учитывать содержательность формы литературного произведения, а, значит, и возможность включения в область мифопоэтики не только системы средств выражения индивидуального творческого сознания художника, но и форм поэтического воплощения бессознательного.

С момента утраты непосредственной веры в события, изложенные в мифе, все мифологические образы и сюжеты превращаются в явления эстетического порядка, и именно на этом рубеже заканчивает свое существование архаический миф, и появляется новое образование - «мифопоэзия». Этот термин был введен англоамериканской школой мифологической критики (Р. Фрай, М. Бодкин, Г. Слокховер) и получил широкое распространение в западноевропейском литературоведении. Отечественное литературоведение также предлагает целый ряд терминов для обозначения литературы, в которой проявляются «гены» мифа: «мифоцентрическое произведение», «мифогенная литература», «неомифологическая литература», «квазимифологическая литература». В ряде случаев исследователи прибегают и к другим терминам: «мифологизм», «мифотворчество», «вторичная мифологизация», «неомифологизм», «мифореставрация», «вторичная семиотизация». Но все эти определения лишь констатируют наличие разных форм проявления мифа в художественной литературе, оставляя за другими исследователями право экспериментиро-

1 Лотман Ю., Минц 3., Мелетинский Е. Литература и миф // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2 т. - М.: Олимп, 1997. - Т. 2. - С.59.

вать в области терминологии, обозначающей характер взаимодействия мифа и литературы.

Идея архетипов, почерпнутая у Юнга, где она представлена как психологический феномен, была абсолютизирована мифологической критикой, особенно той ее ветвью, которая получила название «архетипной» (М. Бодкин), и, несмотря на ее популярность (в 70-х-80-х годах на западе и в 90-х годах в России), продемонстрировала как методология некоторую свою односторонность.

В основу известной концепции Н. Фрая о пяти модусах литературы положена идея о мифе как структурном принципе творчества. Н. Фрай приходит к заключению, что литература и ее жанры подчиняются мифологическим структурам или "ассимилируются" мифом как его эпизоды. Рассмотрение мифа как трансисторического генератора литературы привело к тотальной ее мифологизации, что вызвало справедливые нарекания со стороны авторитетных отечественных специалистов, которые не приветствуют "мифоцентрический тоталитаризм"2 и редукционизм англоязычной школы, считая «растворение искусства в мифе»3 односторонним подходом к проблеме.

Для общего обозначения свойств литературного произведения, содержащего «гены» мифа, в работе в основном будет использоваться термин «мифологизм» Близок нам и термин С.М. Телегина - «мифореставрация», акцентирующий внимание на характере внедрения мифа в литературу. Реконструированное мифосознание является уже сознанием рефлексивного типа, и поэтому есть основания говорить об «искусственном синкретизме» (А. Козлов), о «реконструкции сознания» (Е. Меле-тинский), «манеризме» (И. Кондаков), «неосинкретизме» (С. Бройтман) и т.п. Характер же познавательного процесса может оставаться прежним, то есть сохранять в себе черты нерефлексивного познания, хотя бессознательное образотворчество в большинстве случаев искусственно провоцируется, становится эстетической задачей. Таким образом, реконструкция мифомышления есть, образно говоря, сознательное обращение к бессознательному, при этом активизируется то извечное начало человеческой психики, которое позволяет человеку мыслить «идеообразами», «видеопонятиями».

Результаты процесса ассимиляции мифа и литературы, с нашей точки зрения, исследует мифопоэтика. Мифопоэтикой также будем называть художественные установки и принципы отдельных авторов, реализуемые в поэтическом произведении и связанные с мифом (например, мифопоэтика У Блейка). Наибольшую же трудность представляет выбор термина (терминов) для дифференциации различных форм проявления мифологического начала в литературном произведении.

Наиболее дебатируемым в науке оказался термин «мифотворчество» Одни исследователи понимают его чрезвычайно широко, другие стремятся развести мифо-

2 Козлов A.C. Мифологическая критика // Современное зарубежное литературоведение: эн-цикл. справочник. - М.: Интрада. 1996. - с.226

3 Лотман Ю, Минц 3., Мелетинский Е. Литература и миф // Мифы народов мира Энциклопедия в 2 т. - М.: Олимп, 1997. - Т. 2. - С.59.

творчество различных эпох как сознательный и бессознательный акт; третьи делают акцент на индивидуальном и коллективном характере создания новых мифов; четвертые разграничивают литературное мифотворчество и мифоподобные явления, возникающие в коллективном сознании социума. Процесс функционирования мифологем в новых художественных текстах, как известно, сопряжен с наращиванием различных новых смыслов на архетипическую «решетку» (по Е. Мелетинскому, «префигурация»), причем по-прежнему вызывает сомнение ее состав, может ли он быть определен как некая устойчивая данность. Эти новые смыслы возникают в конкретных исторических и культурных условиях, и расширение значений осуществляется за счет факторов социально-исторического плана и одновременно за счет субъективизма авторской их рецепции. Применение определения «мифотворчество» по отношению к явлениям, возведенным в статус нового мифа, особенно условно, поскольку истинный миф творится сознанием коллективным. И все же литературоведение активно использует определение «мифотворчество» для обозначения продуктивного художественного освоения мифа индивидуальным творческим сознанием. Существуют и дополнительные факторы, способствующие сохранению этой терминологии, поскольку парадигма нового мифа формируется за счет мифологизации не только личностей (мифы-персонажи), событий (мифы-события); фетишизации бытовых явлений, но и за счет придания мифологического статуса литературным героям. В этом случае создание мифа, по меньшей мере, провоцируется художественной индивидуальностью.

Мы будем обозначать творческое освоение древних архетипов литературой как мифотворчество, что не исключает использование этого термина в терминологическом регистре других гуманитарных наук в несколько ином значении. «Вторая жизнь» вечных образов в литературе, не будучи уже мифотоворчеством в полном смысле слова, остается все же важным фактором, устанавливающим непрерывность человеческой культуры и значимость ее первооснов.

Наблюдения над различными этапами взаимодействия литературы и мифа (проблема стадиальности в мифопоэтике) показали, что этиология обозначенного процесса может быть исследована только комплексом современных гуманитарных наук, ибо взаимодействие давно перестало быть «чистым», происходит мифологизация самих художественных текстов, которые выступают по отношению к исходной мифологии уже как «вторая реальность», а, значит, предельно опосредуется характер взаимодействия мифа и литературы.

Самая выраженная форма мифологизации - создание автором собственной космогонии. Она не оставляет сомнения в условности приема, но тем значительней семантика этого приема. Кризисные эпохи, вызывавшие к жизни разрушительную энергию социальных преобразований, как правило, завершались уничтожением прежней номинационной системы. В искусстве каждый такой переворот порождал новые космогонические системы, и У. Блейк, в частности, был одним го немногих авторов, создавших собственный мифологический эпос. В создании новых космого-ний проявляется одна из важнейших функций мифа - терапевтическая.

Во второй главе «Миф и романтизм. Мифопоэтические основы творчества Блейка-романтика» обозначены основные направления в исследовании мифопо-

этики Блейка. Поскольку ярко выраженный интерес к мифу и его проявлениям в блейковском творчестве мы связываем в значительной степени с романтическими взглядами поэта, проблема эта рассматривается с учетом культурного контекста эпохи.

Особый статус романтизма в культурной истории человечества предопределен его «рубежным» характером. Эта «рубежность» в отличие от предыдущих переходных периодов в истории культуры ознаменована не только отталкиванием от предыдущей идейно-художественной парадигмы, но и радикальным обновлением принципов художественного мышления в целом

Отказ романтизма от нормативной поэтики создавал, по определению Л. Гинзбург, «индивидуальный контекст вместо контекста устойчивых стилей»4. Индивидуальность трактовалась как проявление персональной свободы духа; избранничество поэта связывалось с профетическим даром. Романтизм, сфокусировав свое внимание на личности творца, возвел в абсолют субъект творчества как таковой. Романтизм как мощнейший культурный сдвиг стал самым радикальным разворотом к пер-воистокам, основанным на почти интуитивном ощущении необходимости этого возврата. В отказе от гипертрофированного рационализма срабатывает инстинкт самосохранения искусства, которое в поисках защиты устремляется к поэзии архаического мифа.

Говоря о романтизме, следует помнить о необходимости разграничения романтизма как типа художественного сознания и как историко-литературного феномена. Романтический тип сознания, по мнению большинства авторитетных ученых, будучи надвременным явлением, выполняет роль инициативного начала, обеспечивающего общий процесс духовного развития. Важно подчеркнуть, что о романтизме как универсальном типе поэтического сознания заговорили сами романтики. О «романтизме не столько роде, сколько элементе поэзии»5 пишет Ф. Шлегель. Он называл романтической поэзию динамичную, становящуюся, соответственно причисляя к романтикам тех поэтов, которые отражали основные тенденции развития своей эпохи. Пафос романтизма заключается в апологии вечного становления и в неистребимой жажде идеального и чудесного. Обе эти черты романтизма как явления вневременного плана приводят к мифу. Трактовка романтиками художественного творчества как формы проявления бессознательного также сближает миф и романтизм.

Романтизму как культурно-историческому феномену тоже свойственен обостренный интерес к мифу. Своеобразие романтического историзма диктовало особое внимание к национальным культурам. Полнота проявления индивидуальности была поставлена романтиками в зависимость не только от конкретно-исторических условий ее существования, но и от культурного генофонда этноса, частью которого личность стала себя осознавать. Такое мироощущение способствовало формированию активного интереса к национальному фольклору, к его мифологическим корням. При этом к мифу романтизм шел двумя путями -- через религиозный мистицизм,

4 Гинзбург Л. Я. О лирике. - Москва: Интрада, 1997. - С.51

5 Шлегель Ф. Речь о мифологии // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. Дмитриева А.С.- М.: МГУ, 1980,- С.65

10

распространению которого способствовал кризис христианства; а также через науку, развитие которой спровоцировал этот же кризис. Так мифология признается гей-дельбергскими романтиками необходимым объектом внимания и исследования; богатства наивной народной поэзии, по их мнению, составляют неотъемлемую часть человеческой культуры. Такое восприятие мифологии было, безусловно, шагом вперед в развитии интереса к ней, но в этом случае по-прежнему миф оставался феноменом историческим, безвозвратно ушедшим в прошлое. Иенских романтиков в мифе привлекала его особая поэзия, непосредственность художественной реакции древних мифотворцев на явления действительности, на основе чего трактовка мифа постепенно приобретала новое, методологическое измерение. Восприятие мифа как ментальной категории активизировало религиозные начала романтического сознания.

Проблему религиозного сознания можно расценивать как абсолютный центр романтизма. С одной стороны, христианство, как и всякая религия, ограничивало свободную мысль и свободное чувство. И здесь в отношении к нему романтическая мысль смыкалась с религиозной философией мистицизма. Воцерковленному, фетишизированному Богу противопоставлялся Бог-единомышленник, свободно общающийся с человеком; сам процесс общения исключал преклонение и слепую веру в Бога и мыслился как акт откровения, непосредственного общения с высшей силой. С другой стороны, в христианстве романтиков привлекала патетика индивидуального подвига, воплощенная в образе Христа. Выраженный субъективизм романтического мироощущения предполагает рост значимости человеческого «я», соизмеримого с концентрацией всей божественной силы политеизма в едином Боге. Богочеловека и романтического героя сближает высокая степень духовности обоих, ситуация трагического выбора, неизбежно сопровождающая всякое коренное преобразование. Одной из форм преображения христианства для романтиков становится сближение христианства и язычества. Такое объединение оказалось в значительной мере и следствием реализации идеи универсализма как основы мировоззренческой системы романтизма.

В литературе английского романтизма У. Блейк оказался наиболее религиозно настроенным автором. Однако на рубеже ХУШ-ХГХ веков религиозное сознание англичан подвергается весьма существенному влиянию извне, в частности со стороны различных школ и религиозных учений мистического толка. Как это ни парадоксально, но Блейк в своих религиозных предпочтениях оказывается более близок не к национальной религиозной культуре, а к иным, внешним влияниям, в частности и к немецкому мистицизму, воплощением которого можно считать творчество Мейсте-ра Экхарта (1260 - 1327) и Я. Бёме (1575 - 1624). Существенное влияние оказала на Блейка и теологическая доктрина шведского философа-мистика Э. Сведенборга (1688-1772).

Формирование блейковского мифологизма протекает в этих условиях глубокой симпатии поэта к религиозному мистицизму. Путь поэзии к мифу пролегает через мистику. Популярность мистицизма в веках, его принципиальная неуничтожимость есть лучшее доказательство долгой и необходимой жизни мифа как первого метафизического опыта человечества, тесно связанного с магико-мистической практикой. В

сознании Блейка-романтика идея мистического откровения и идея реализации бессознательного в процессе художественного творчества совмещены. Художественный образ есть точка схождения мистического трансцендирования, поэтического мышления и мифотворчества.

Нераздельность и неслиянность Бога и человека в момент мистического откровения мыслится Блейком как объединение конечного и бесконечного, части и целого и обретения в части всей полноты божественного универсума. Идея одновременной имманентности и трансцендентности высшего сакрального объекта своеобразно трансформируется у Блейка в духе восточных мифологических представлений о внешнем сходстве проповедника и ученика в момент их духовного сближения: «Христа ты видишь горбоносым,/А мой, как я, чуть-чуть курносый».

Сила художника, создающего религиозный образ, определяет силу воздействия этого образа на человека. Но если религиозный образ создает каждое индивидуальное сознание, то вера субъекта имагинации в этот образ зависит от силы воображе- | тая этого индивидуума. И в этом смысле "каков взгляд, таков и предмет" (As man is so he sees) [CPP6, р.702]. Степень религиозной освященности образа, творимого поэтом, определена мощью его творческой фантазии. Поэтому художник несет ответственность за все, что создано его творческим воображением, утверждает Блейк («Тигр»).

Иисус трактуется Блейком как художник романтического плана: поэт, пророк и визионер. Он обладает живым воображением, он "действует импульсивно, а не по правилам" [СРР, р.43]. Эта тенденция к отождествлению духа христианской веры и поэтического творчества влечет за собой изменение поэтической лексики Блейка, увеличение доли христианской символики в образной системе поэта, проявляется в глобализации проблематики.

Радикализм романтической эпохи заключался в том, что новые идеи не просто входили в жизнь, но облекались в религиозные одежды, формировался культ исторических событий, вещей, личностей. Экстатическая эпоха создавала новые мифы. Парадокс романтической апологии мифа состоял в том, что миф в субъективистской интерпретации романтиков начал утрачивать свой главный компонет • он переставал быть порождением кочлективного бессознательного. Новый миф не порождался коллективным сознанием, а лишь поддерживался им. В формировании общественных представлений личность начинает играть определяющую роль, а новая мифология превращается в религию индивидуальной воли, утверждение личности в религиозном чувстве.

Мифологизм Блейка во многом отражает общие тенденции эпохи, но при этом он глубоко самобытен. Причины этого своеобразия следует искать, прежде всего, в специфической религиозности Блейка. В акте мистического откровения Блейк не замыкается в себе и не берет на себя роль единоличного творца новой религии. Блейковская непрерывная борьба с человеческой гордыней (selfhood) имеет непо-

6 В дальнейшем все текстовые сноски будут даваться по изданию: Blake W. The Complete Poetry & Prose of William Blake /[Ed. By D. ErdmanJ / W. Blake. - N.Y: Anchor books, 1988 (CPP).

средственное отношение к его идее Всечеловечества, символическим воплощением которого становится мифологический гигант Альбион. Мистицизм в этом смысле был для Блейка религиозно-поэтической формой, которая в наибольшей степени отвечала хилиастическим чаяниям каждого. При этом не только становилась актуальной идея социальной справедливости, но и осуществлялся символический процесс "собирания" мира в единое целое в духе древнего мифа о растерзанном и возродившемся из частей боге (Озирис, Дионис, Альбион). '

Блейк сознает, что для поступательного движения необходима энергия духа не одного человека, но всего человеческого сообщества. Сохраняя эту идею единства, Блейк создает почву для реставрации истинного мифа, порожденного из родовых глубин. В лоне художественного сознания Блейка мифологизм в его исходных родовых формах таким образом сохраняется в большей степени, чем у кого-либо из романтиков.

Близость Блейка к демократическим формам поэтического творчества, в первую очередь, к народно-религиозной литературной традиции, подсказывает ему круг образов и тем, которые обладают высокой степенью обобщения. Сознательная устремленность Блейка к образным универсалиям, несомненно, была инспирирована смыслоемкой образностью библейких пророчеств. Но, создавая мифологические сюжеты и образы, Блейк не создает мифа в полном смысле, даже несмотря на свою особую религиозность. Он лишь максимально приближается к древнему мифу, оставаясь в пределах рефлексивного сознания. Единственный путь не реконструкции, но слияния с архаическим мифом пролегал через символ, поскольку именно символ с его многомерностью и непостижимостью мог реконструировать формы нерефлексивного познания как основу художественного творчества.

Ключевая роль символа в религии откровения, проповедуемой романтиками, открывается через идею Бога как Логоса, что делает власть слова основополагающей для концепции мира и человека. Сотфовенность же истины обеспечивается неизреченностью слова, его символичностью. Слово произнесено и одновременно не разоблачено, поскольку остается в зоне иносказания. Интимное, сокровенное общение с Богом позволяло художнику осуществить божественное познание на совершенно ином, глубинном уровне, проникнуть в тайные тайных (bosom, по Блейку) бытия.

В «Вечносущем Евангелии» Блейка Иисус разговаривает притчами со слепцами. Слепота на символическом языке блейковского метатекста означает внешнюю ущербность, но одновременно и наличие внутреннего, духовного зрения. Христос открывает истину избранным, духовным провидцам, но не приподнимает завесы до конца - говорит притчами. Для Блейка это единственная форма общения с трансцендентным. Безусловно, склонность к символическому изображению действительности не является только следствием религиозности поэта. Влияние поэтической традиции библейского текста на Блейка, без сомнения, велико, но символ в качестве основного изобразительного инструмента оказывается и сознательным выбором Блейка-романтика. Художественные резервы символа, с точки зрения Блейка, компенсируют лаконичность выразительных средств языка и их немногочисленность. Общая для романтической поэтики тенденция перехода аллегории в многозначный символ особенно ярко выражена у Блейка.

Реконструктивный характер синкретизма нового символа не мешает ему оставаться на самом деле цельным образованием, поскольку нерефлексивный тип познания не является стадиальным феноменом. Конечно, как отмечает А. Н. Веселов-ский, «в бессознательное поэт погружается на время», но именно бессознательный характер поэтического творчества, взятый на вооружение романтиками, и позволяет говорить об имманентности мифа (а значит и символической образности) человеческому сознанию. Блейк редко пользуется термином «символ» и, как правило, употребляет его в самом общем смысле, как синоним иносказания. Однако в его словаре ряд понятий используется в значении «символ», что можно уловить только в достаточно широком контексте. Не удивляет, например, употребление в качестве такого субститута термина «миф» (соответственно «мифологическое» вместо «символического»).

Блейк сознавал, что всякий многозначный образ может содержать в себе не только разнообразные, но и прямо противоположные значения. Амбивалентность символического образа у Блейка указывает на высокую степень мифологизации его творчества. В самом феномене древнего символа мы наблюдаем функциональную антиномичность: он одновременно позволяет множить значения и универсализировать их. «Оксюморонность» символа у Блейка иллюстрируют его многочисленные образы и образные понятия: покрывало, сандалия, золото и драгоценности; детство, материнство, опыт, память; обращает на себя внимание поливалентность числовой символики (особенно числа «четыре»); двойничество и раздвоение образов-персонажей.

В поэзии Блейка изначальное мифологическое единство амбивалентного персонажа-медиатора, совмещение в нем противоположных качеств выражено очень ярко (Вала, Сатана, Уризен, Паламаброн, Женщина-Воля, Иерусалим и т. д.). Блейков-ская система образов могла бы послужить наглядной демонстрацией процесса размежевания исходного двучастного мифологического образа на две составляющие. Каждая из частей становится самостоятельным образом, отделившийся персонаж получает новое имя. Так мы наблюдаем отделение спектров от эманации, разделение на два контрастных образа Валы (Богиня-природа и Жена Сатаны), но самым ярким примером может служить так называемый «цикл Орка», на который впервые обратил внимание Н. Фрай. Принцип метаморфозы, лежащий в основе мифологического типа сознания, позволяет расценивать Орка и Уризена не как самодостаточные образы, а как стадии единого процесса. Иными словами, Орк-Уризен может быть представлен как один мифологический персонаж, амбивалентный по своей сути.

Реставрация мифологического принципа организации образа проявляется у Блейка и в особой экспрессивности символов. Плотская экспрессия образа в мифе при персонификации абстрактного понятия особенно заметна. Чувственность, эмоциональная напряженность образа в древних мифологиях связана с тем, что при неразвитости логического мышления эмоция была единственным способом зафиксировать понятие в сознании человека. Блейк использует экспрессивные символы достаточно часто: петух с кровавым гребнем, чудовищный Иджим, хозяин леса, Хела со змееподобными волосами, Тигр и др. Восстановлению эмоциональной выразитель-

носги образа способствует и принцип реализации метафоры. Так Вала (Природа) «перебирает каждый нерв» в теле страдающего человека («Странствие»). Отделение тела от духа Орка изображено как физическое отсечение фрагментов плоти ножом («Иерусалим). Дух Мильтона, путешествуя в межзвездном пространстве, «стирает ноги в кровь» («Мильтон»). Гипостазирование абстрактных понятий соседствует в мифе с субстантивацией духовных процессов. В пророческих книгах Блейка вдохновение также опредмечивается (Сатана пьет пророческий напиток из рук Элинит-рии); экстаз субстантивируется в образе огня («Мильтон»).

Отличительной чертой блейковского мифологизма оказывается и моделеобра-зующее зрение поэта. Отчетливость форм, порожденная специфическим зрением профессионального гравера и художника, влекла за собой не просто чувственную конкретность образа, но даже контурную очерченность целого ряда абстрактных понятий, представленных в виде моделей. «Пугающая симметрия», в которой сфокусированы и мифологическая эмоция образа, и рационалистический геометризм, ' отличали человеческое сознание и на заре его становления. Сосуществование глубоко рационализированного, геометрически оформленного и конкретно-чувственного, логически неразложимого начал в образах Блейка отражает специфику его «интеллектуальных видений». Одно из таких «видеопонятий» - вихрь, водоворот («vortex») - визуально оформленная идея духовной инициации личности.

Блейковский вихрь, увлекающий человека и «сворачивающий» ему вослед пространство его индивидуального существования, обрисован в сознании читателя как сужающийся конус. Но «вортекс» не только поглощает, но и «изрыгает» путника, то есть его форма может быть уподоблена силуэту песочных часов. Человек, живущий в границах мира Ульро, будет стремиться к точке максимального сужения; человек, живущий жизнью духа, устремлен прочь от этой точки в бесконечность. И «поглощающий зев» (Р. Фрош), и «широкое чрево природы» (Г Блум), с которыми сравнивают водоворот критики, - оба этих образа имеют выход на архетипы инициации. Многочисленные сюжеты мифов, когда герой находится в чреве кита, чудовища, дикого зверя, гигантской черепахи, завершаются, как правило, его изрыганием, то есть новым рождением. ' Художественное пространство Блейка организовано в некую особую систему, в

основе которой, с нашей точки зрения, также лежит мифологический принцип. Образы Блейка символичны. их бытие условно, а значит и связи, формирующиеся i внутри системы, не могут быть устойчивы и не подчиняются законам дискурсивного мышления. Система «плывет», текучесть ее компонентов не позволяет воспринимать ее как устойчивое образование. В то же время в этом живом движении и заключается особый тип системности, на который указывали известные ученые-мифологи (К. Леви-Строс, С. Аверинцев, Ю. Лотман, О. Фрейденберг): мифологическое сознание замыкает свою «кривую смысла» (Я. Голосовкер) через принцип взаимных отражений и повторений.

Художественная система Блейка в целом оказывается в непосредственной зависимости от обозначенного изоморфического принципа, позаимствованного у мифа. Необъяснимые с точки зрения привычной логики превращения героев (Орк, Энит-хармон), их бесконечные колебания между добром и злом (Уризен, Сатана), много-

функциональность героев (Лос, Орк), и наоборот, дублирование сходных по функциям персонажей (Паламаброн - Лос -Уртона), - всё это зеркально отразило систему отношений в древнем мифе, где законы логики оказывались вторичными, а кажущаяся бессистемность имела глубокий смысл.

В две последующие главы выделены особо важные черты блейковской поэтики, непосредственно связанные с его мифологизмом: визионерство и универсализм мышления В третьей главе «Визионерство Блейка и мифосознание» рассматриваются особенности его творческой манеры, связанной с профетизмом и визионерством, что имеет непосредственное отношение к основополагающему свойству ми-фосознания - нерефлексивному принципу познания явлений действительности и бессознательному их репродуцированию в образах.

На основе анализа классического для романтизма конфликта разума7 и воображения в главе раскрывается специфика этой антитезы в эстетике Блейка, формы ее художественного воплощения и многозначность сформулированного им понятия Поэтического Гения Этот конфликт персонифицирован в образе бога Уризена, одного из четырех Зоа (первоначал), и бога Лоса. Предоставляя искусству право создавать идеальную вселенную, Блейк показывает все возможности Поэтического Гения: его колоссальный творческий потенциал (Орк), его непостижимость и глубину (Уртона), его утонченность (Паламаброн), его экспрессивность и просветленность (Лос). Воображение, по Блейку, - экзистенциальная категория. Это сфера самой экзистенции, ее основное условие и залог существования человека в Вечности.

Романтическая интерпретация творческого воображения соотнесена в мировоззренческой системе Блейка с мифом. Мифотворчество древних эпох для Блейка -это одухотворение поэзией окружающего мира; материализм новой эпохи - это гибель поэзии и торжество религиозной догмы. Высокий дух поэзии, считает Блейк, заложен в каждом человеке, но распознан далеко не всеми. Процесс духовного роста человека - процесс самопостижения и постепенного пробуждения в человеке Поэтического Гения. Способность человека поэтически откликаться на события внешнего мира дана как априорная, реконструируемая путем платоновского анамнезиса. В пророческой книге "Бракосочетании Рая и Ада»" Блейк восторженно говорит о мифологической эпохе, когда Поэтический Гений творил свободно.

Само же понятие «миф» трактуется Блейком как древнее поэтическое творение, которое ставится им в один ряд с божественными видениями пророков. В древности пророком называли не просто визионера, но толкователя видений и проповедника новых идей. Понимание пророка как героической личности близко Блейку: все его творчество можно назвать величайшим подвижничеством. В то же время в "Маргиналиях" он недвусмысленно говорит о пророке, прежде всего, как о визионере: "Пророк - это провидец событий"8. Очевидно, Блейк не настаивал на разнице между

7 Следует обратить внимание на то. что Блейк, как и большинство романтиков, разграничивал понятия «разум» и «рассудок», хотя и пользовался для их обозначения одним словом reason

8 Блейк У. Видения Страшного суда / Под ред. В. Чухно.- М.: Эксмо-пресс, 2002. - С.193. В дальнейшем издание обозначается в тексте - В.Ч.

понятиями "пророк" (Prophet) и "провидец" (Seer). Но для поэта было важно то, что пророк - это предсказатель событий, а "не диктатор, по своей воле направляющий их ход" [В.Ч., с.193].

Вторая важная черта профетизма Блейка заключается в опровержении общепризнанной истины о том, что пророк - избранник Божий. Блейк полагает, что пророческий дар заложен в каждом человеке, как живет в каждом Поэтический Гений-"Каждый честный человек является пророком" [В.Ч., с. 192]. Пророческий дар связывается Блейком с духовностью, с развитием нравственного чувства, а они, в свою очередь, оказываются в зависимости от Воображения и поэтической одаренности.

Если визионерство и мифотворчество объединяет способ художественного познания и продуцирования этого знания, то миф и пророчество сближает общезначимость предмета высказывания. Это различные формы одного и того же ментального процесса - отбора социально значимых идей и закрепления представлений о них в сознании масс. Главное их отличие: миф формируется массовым сознанием, прорицательство — выраженная форма проявления индивидуальности. По мере отдаления от архаической эпохи можно наблюдать сближение этих понятий, поскольку мифотворчество (хотя в этом случае его уже следует называть как-то иначе) приобретает индивидуальный характер. Выбор предмета высказывания и в том и другом случае интуитивен. И миф, и пророчества обеспечивают динамику социального развития и мира в целом. Блейк мифичен уже потому, что он объявил себя визионером и пророком.

В отличие от классической интерпретации поэта-пророка как активного борца за социальную справедливость (эта тенденция особенно выражена в русской профети-ческой традиции), Блейк создает образ провидца и прорицателя, находящегося в оппозиции в первую очередь к церковной, а не к государственной власти. Образ современных служителей церкви в сознании Блейка связан с древними друидами, которых он обвиняет в принесении богам человеческих жертв. Для Блейка друиды -аналог современных ему клерикалов, которые столь же фанатичны в своей вере. На их алтарь так же приносятся и детские жизни ("Лондон", "Маленький трубочист"), и истинная любовь ("Сад любви", Заблудшая дочь", "Ангел"), и искренняя вера (" За? блудший сын").

Блейк всегда считал себя визионером и поэтому высоко оценивал путь художественного прозрения истины. Для него пробудить в себе Бога и осознать в себе ху-» дожника - акты равнозначные. Таким образом, проблема мистико-религиозного видения как выражения божественного откровения перерастает у Блейка в проблему видения как феномена художественного и сближается с его мифологизмом.

Визионерство толковалось романтиками как одна из наиболее приемлемых форм выражения невыразимого, и это способствовало романтическому обновлению известных уже жанровых структур видения и пророчества. При этом заявленная романтиками активность художника в процессе восприятия и мистического постижения божественной сущности, перевод этих религиозно-философских категорий на язык поэзии выдвинули на первый план конфликт божественного откровения и свободной воли поэта в самом акте творчества.

В письмах к друзьям Блейк часто говорит о том, что полностью находится во

власти божественной силы, которая буквально водит его пером. Намеренно умаляя роль поэта, якобы только передающего божественное видение, Блейк явно обращается к традиции библейских прорицателей, которые порой стремились даже остаться безымянными, ощущая себя слишком малой песчинкой перед лицом Бога. Следует понимать, что подобное утверждение остается для Блейка в значительной степени условностью, данью традиции и не может не войти в конфликт с намерением романтика самоутвердиться в качестве творческой индивидуальности. Высокая степень активности поэтического "я" Блейка в борьбе за свою творческую самостоятельность является несомненным отражением богоборческих идей, характерных для литературы романтизма.

Принципиальную важность доя Блейка имеет идея целостности, недискретности видения и его одномоментности. Эта одномоментность лишает визионера возможности детального аналитического разложения объекта художественного познания. Видение возникает в момент озарения, в котором явление предстает целиком и за счет этой цельности сохраняет высокую степень художественности. "Целое раньше части" - такой способ восприятия есть прямой путь к мифологизации художественного произведения. Целостность, гомогенность текстового пространства в поздних пророческих книгах Блейка подчинена законам мифологического мышления: картина неразложима в своей цельности и одновременно дискретна, представлена чередой "видеообразов".

По мере того, как романтики осознавали значимость свободной воли художника в поэтическом акте, понятия "видение" и "пророчество" все больше становились достоянием изобразительной сферы. Следует отметить, что трансформация названных жанровых образований исторически шла по пути их секуляризации и ремифо-логизации. Будучи произведением-проповедью, древнее пророчество отличалось жанровым синкретизмом. Особым признаком пророчества был его притчевый характер, который определял и тип образности. В пророчествах господствовала символика, поэтическая тайнопись пророческих книг сохраняла атмосферу сакрально-сти. Жанр видения получил особенно широкое распространение в эпоху средневековья, когда религия в результате усиления ее догматической власти над сознанием личности все чаще стала провозглашать экстатические формы общения с божественным, в частности, в форме видения. Однако уже в позднем средневековье жанр видения демонстрировал явную тенденцию к секуляризации его содержания. Слабая ориентированность Блейка на визионерскую культуру средневековья объясняется, прежде всего, теми расхождениями, которые наблюдаются между отмеченными тенденциями жанра и художественными намерениями самого Блейка. Поэт-романтик как раз стремится избежать секуляризации сюжета и сохранить религиозный характер видения, не выходя за рамки библейской стилистики.

Блейк фактически заимствует у жанра лишь идею провидчества, позволяющую представить мысль в зримых образах. Разрушение традиционной структуры средневекового жанра означало и ренессансный возврат к свободе и пластике античных форм, к синкретизму мифологических образов, к раскрепощению воображения. Сам принцип видения, использовавшийся средневековой литературой как средство переведения абстрактных идей и категорий в статус художественных образов, в этой

своей функции не удовлетворял Блейка-визионера. Его визуальные образы - реконструкция конкретно-чувственного мышления древних, способ придания единства миру, уставшему от разделенности знака и обозначаемого. Структурное различие видения и пророчества для Блейка не принципиально: пророчество трактуется Блей-ком как череда видений, о чем наглядно свидетельствует композиция "Бракосочетания Рая и Ада". Блейк свои произведения называл то пророчествами ("Америка", "Европа"), то видениями ("Видения дщерей Альбиона").

Четвертая глава «Мономиф инициации и его архетипические опоры» призвана дать наиболее полное представление об общей структуре творчества поэта, содержательных и художественных особенностях его ключевых произведений; художественный мир Блейка здесь рассматривается как система. В поэзии Блейка легко вычленяется некая смысловая ось всего творчества, соотносимая с инициационным сюжетом. Составляющие этой смысловой парадигмы варьируются, но постоянными остаются три компонента: нарушение исходной гармонии - преодоление - очищение и возрождение в новом качестве. Эта настойчиво повторяющаяся схема может быть вычленена не только на уровне сюжета, но и на уровне общей концепции, специфически воплощенной в системе образов, в логике художественных связей. Сюжет инициации образует изоморфы и, подобно образной системе, выстраивается в свою «кривую смысла» через серию редупликаций. Стихотворение «Сон» - адаптированный вариант исходного сюжета, для детского чтения. В ранних пророческих книгах - «Книге Тэль» и «Тириэле» представлен вариант несостоявшегося перехода (своеобразная антиинициация). И даже, казалось бы, в бессюжетном сборнике афоризмов «Изречения Невинности» в инициационную триаду выстраиваются смысловые блоки: поэт последовательно осмысляет себя в отношениях с природой, с обществом и с Богом, переживая собственную инициацию.

Изоморфизм образов и сюжетов у Блейка позволяет говорить о мономифе его творчества. На фундаменте этой изоморфической системы зиждется и доминирующий у Блейка тип образности - символический; и художественная интерпретация его философии истории, находящая опору в принципе мифологической цикличности; и идея метаморфозы, которая в рамках амбивалентного символического образа иллюстрирует движение по «кривой смысла» (Я. Голосовкер). Художественное сознание Блейка опирается на универсальный принцип моделирования, который восходит к самым древнейшим формам мифомышления.

Понятие «мономиф» широко используется современными исследователями, принадлежащими к направлению мифологической критики (К. Стил, У. Трой, Н. Фрай). Универсальные модели, предлагаемые различными авторами, в принципе сводимы к наиболее общему сюжету, в котором заключена парадигма космогенеза и антропогенеза. С нашей точки зрения, эта универсальная модель "перехода" (инициации) может быть определена через два обязательных компонента: рубеж и обновление. Возможность редукции всего многообразия мифологических сюжетов до мономифа заложена в самих свойствах мифологического сознания, для которого характерен принцип изоморфизма.

Высокая степень обобщения материала, стремление к символическому характеру изображения сделала проблему мономифа актуальной для исследователей творчест-

ва Блейка. Так универсальной основой блейковского творчества Н Фрай, Т. Алти-зер, Л. Дамрош и некоторые другие исследователи считают традиционный для всей эпохи христианства библейский миф о грехопадении. Во многом соглашаясь с ведущими западными исследователями, отметим все же, что первосюжетом блейковского творчества является не библейский миф о грехопадении, но его более ранний вариант - универсальный инициационный сюжет, связанный с обязательным переходом рубежа. Блейковский мономиф в силу приверженности поэта к различным гностическим учениям с их языческой этиологией, неизбежно должен выходить за пределы христианской доктрины и апеллировать к ранним формам сознания. Считая выраженным «первосюжетом» блейковского творчества не грехопадение, но всякое преображение, связанное со страданием и обновлением, мы можем увидеть, как на основе этой мифологемы создается многослойный символический образ, вбирающий в себя гносеологический, экзистенциальный, этический смыслы. В главе четвертой представлены самые существенные изоморфы блейковского мономифа инициации и прослеживается их смысловое и образное наполнение.

Рассмотрев генетические истоки обряда инициации, мы обращаемся к христианскому ее варианту, отмечая, что существенным отличием этого сюжета от исходного является акцент на волевом характере поступка человека на пути к инициацион-ному испытанию. Ветхозаветный сюжет делает побудительным мотивом инициации внешнюю силу (дьявол, искушающий Адама и Еву), а сам сюжет приобретает дидактический характер. Движение от первого этапа (рождение) до второго (смерть-обновление) уже представлено не только как часть природного цикла, ритмичного и предсказуемого в своем движении, но как ситуация нравственного выбора между покоем и движением, между счастьем и страданием. Сама смерть связывается уже не с материальной метаморфозой, но с духовным преображением и понимается метафорически как восхождение на более высокий этап духовного развития.

Духовная эволюция самого Блейка, отражая общие законы развития мира и человеческого сознания, представляет собой три классических этапа: Человек - природа (плоть, Эрос); человек - общество (государство); человек - Бог. На последнем этапе процесс интериоризируется, что свидетельствует о переходе понятия «инициация» (преображение) для Блейка в качественно новый статус.

В первом разделе главы представлен изоморф блейковского мифа, условно обозначенный нами как конфликт Эроса и Танатоса, то есть инициационная модель экзистенциального типа, в блейковском варианте актуализирующая религиозный кон- \ фликт плоти и духа. Концепция земного бытия сформирована у Блейка под сильным влиянием гностических идей. Глубокое убеждение гностиков в том, что душа ино-природна плоти вело к дуализму тела и души. Отношение Блейка к плотскому началу в человеке далеко не однозначно. У близких гностицизму неоплатоников он почерпнул идею падения первочеловека в материальный мир и разделения его на Спектр и Эманацию и соответственно на мужчину и женщину. Трагедия невечного, облеченного в плоть существа перед лицом времени с особой остротой проявляется в ранних произведениях поэта.

Среди ранних пророчеств Блейка выделяется поэма "Тириэль" (1789), мало исследованная, не переводившаяся еще на русский язык, но представляющая для нас

немалый интерес как произведение с ярко выраженной мифологической основой. Главный герой Тириэль - «властитель всей западной стороны», слепым старцем возвращается к порогу собственного дома; дух его угасает, а его плоть нуждается в обновлении с помощью новой жизненной энергии. У Блейка всякое отжившее явление, переходя в «уризеновскую» стадию, проявляет максимум жестокости по отношению к идущей навстречу ему молодости. Черты этого тирана-эгоиста мы, безусловно, находим и в Тириэле, на что указывает и этимология его имени. Мотив зрения-слепоты - ведущий в пророческой книге, но его интерпретация не исчерпывается традиционным противопоставлением физической зрячести, связанной с духовной слепотой, слепоте реальной, но сопряженной с провидческим даром (внешняя кажимость и внутренняя сущность). «Уризеновская» старость у Блейка всегда слепа. Это слепота деспотизма, не уступающего дорогу молодости. Подтверждение этому - «дряхлый старец», «слепой, беспомощный, в слезах», изгнанный из родного дома в «Странствии»; согбенный слепец (символическое изображение Лондона-Иерусалима), ведомый ребенком-поводырем на иллюстрации к «Лондону» («Песни Опыта»), Все отжившее у Блейка «слепнет», то есть перестает адекватно оценивать мир Прозрение означает одновременное превращение - теперь уже Уризена в нового, молодого Орка. Новый мир может подарить только новый взгляд («Иное время -взгляд иной» - «Странствие»), Прозрение - награда за преодоление страха смерти, переход в сферу духа. Тириэль же стремится к продолжению себя телесно. Далее мотив зрения-слепоты приобретает мифологическую глубину: ослепление справедливо связывается В. Проппом именно с инициацией. Белый цвет, прозрачность (или, наоборот, непрозрачность) неофита разводят миры реальный и метафизический по принципу несхождения, неузнавания субъектами одного мира субъектов мира альтернативного. Ситуацию взаимной невидимости мы наблюдаем и во время первого посещения Тириэлем долины Хара. Не узнает Тириэля и его брат Иджим. «Счастливой» слепотой страдают и обитатели блейковской Беулы - прародители Хар и Хева. Они видят райские кущи, обильные плоды, прекрасных птиц, но они не видят Тириэля, ощупывают его, как слепцы и не узнают в нем своего сына.

Отказ ограничить понимание основной коллизии поэмы областью психологии или социологии возвращает нас к исходному универсальному конфликту «человек -природа», свойственному языческому мифу. Извечный конфликт борьбы старого и молодого в мире конкретно-чувственных образов мифа приобретал очертания жестокого соперничества отца и сына. Традиционное в древних культурах умерщвление стариков предохраняло род (а ранее и природу вообще) от возможной «болезни», ослабления, угасания жизненных сил. Соперничество «отцов» и «детей» в древних мифологиях расценивалось как прямое отражение борьбы природных начал, и в данном случае «скрытое дионисийство» Блейка как нельзя нагляднее проявляет себя, оттесняя на периферию смысла возможную христианскую интерпретацию сюжета поэмы. В то же время библейский сюжет о грехопадении становится наиболее уместным изоморфом блейковского мономифа, переводящим бытийный конфликт в нравственно-философский регистр. Многослойность конфликта, связанная с символичностью сюжета и образов, как раз и не позволяет воспринимать поэму как архе-типическую схему и придает образу Тириэля «глубину и перспективу» (М. Бахтин).

Мифологический мотив поглощения материнской (отцовской) плоти детьми, ярко представленный в «Тириэле» («Могильные вы черви, что пируют на крови прародителей своих»), находит отражение и в «Изречениях Невинности», и в иллюстрациях к «Вратам Рая». В этом принципе самоуничтожения и заключается, по Блей-ку, вся героика приятия смерти, недоступная Тириэлю.

Изображению трагической участи человека, рожденного во плоти, посвящены и одни из самых выразительных страниц пророческой поэмы «Мильтон». Сыновья JIoca и дочери Энитхармон облекают в плоть новорожденные («влажные») человеческие души. Кузница, где куются тела смертных, находится в Боулахуле. Эта одна из мифических блейковских стран, предварение Голгонузы. Боулахула названа Блейком «чревом человеческим» (Bowlahoola is the Stomach in every individual man») [23; 67] . Ироническая, почти раблезианская в своих гротескных формах трактовка царства плоти (Боулахула - мир звуков, издаваемых плотью: мычанья глоток, стука сердец, бурчания желудка) не снижает трагического пафоса фрагмента ибо плоть предназначена к закланию - неизбежной смерти, и гул карнавальных барабанов заглушают вопли и стоны жертв [23;65]. «Плясками смерти» (dance of dearth - [23;62]) называет Блейк жизнь в Боулахуле. Этот образ напоминает читателю, что вся жизнь человека - только путь к своему земному пределу.

Антитеза плоти и духа, особенно актуальная для раннего творчества Блейка, составляет смысловую основу инициационной триады «рождение - смерть - новое рождение» в различных блейковских произведениях. Этот конфликт реализуется в его лирике как на уровне отдельных стихотворений, так и в общей концепции цикла "Песни Невинности и Опыта»; в его поэме «Странствие», в «Книге Тэль», в «Видениях дщерей Альбиона», в поздних пророческих книгах. Многие исследователи считают сексуальность основной метафорой блейковского творчества и справедливо полагают, что эта сексуальность есть форма реализации идеи романтической свободы. Мы считаем, что гипертрофированный эротизм поэзии Блейка есть закономерное следствие мифологизма поэта. Анализ конфликта поэмы «Тириэль» уже показал, что он носит онтологический характер и отражает зафиксированное мифом соперничество старого и молодого. Поскольку основополагающим в борьбе этих двух начал является фактор молодости, новизны и неистраченности плоти, то акцент на сексуальной, воспроизводящей функции человеческого тела неизбежен. Всякая ги-пертрофированность сексуальности является естественной формой проявления сопротивления молодости старости, формой борьбы Эроса и Танатоса.

Кроме того, в символической поэзии Блейка акцентированно представлена и мифология пола - древнейшие архетипы, представляющие основную дихотомию мира на этапе его зарождения. Обращает на себя внимание то, сексуальная тематика у Блейка в большинстве случаев имеет закодированный символический характер В какой бы форме Блейк ни обращался к проявлению чувственности, она всегда осмысляется философски, всегда вписывается в какую-то знаковую систему. Так оли-

При ссылке на крупные пророческие эпосы Блейка («Мильтон», «Иерусалим», «Четыре Зоа») постраничные ссылки заменены на указание номера листа и строки в соотвечствии с традицией англоязычного блейковедения. 22

цетворением сшты (в том числе и эротической) в мифологии Блейка является один из четырех Зоа - Тхармас. Это абсолютно эмблематическая фигура, и именно этот персонаж вводит чувственность в систему человеческих качеств. Эманацией Тхар-маса является Энион, сексуальный инстинкт. Чувственность также постоянно фигурирует у Блейка как одно из пяти чувств, пяти окон души и обозначена как осязание. В "Тириэле" пятое чувство персонифицировано как дочь Тириэля Хела (ад). Как показывает наблюдение, именно в сценах с отчетливой эротической окраской и проявляется наиболее высокая степень мифологизированное™ блейковских персонажей.

Говоря об эротических мотивах в лирике Блейка, следует учесть смысловое наполнение понятия «Эрос». Для Блейка Эрос - аналог творчества, символ радостной наполненности жизни, «аффект бытия». Сублимацию Эроса, подобно Платону, Блейк предлагает начинать с восхищения прекрасным телом, а завершает гимном творчеству прекрасного вообще. В Эросе нет ничего внеположенного Богу, напротив, это необходимое условие гармонического развития мира, это Божий замысел («Красота павлина - слава Божья»/«Похоть козла - щедрость Божья»/«Нагота женщины - творенье Божье»).

Момент рождения поэтому для Блейка лишен греховности и часто связывается с древним мифологическим мотивом рождения из цветка (иллюстрации к стихотворению «Дитя-радость», 11 лист «Бракосочетания Рая и Ада», стихотворение «Цветок» и др.). В блейковской трактовке архетипических образов Девы (женщины) и младенца также проступают их языческие корни. В зависимости младенца (а он всегда мужского пола) от матери Блейк находит не только признаки первоначальной слитности полов, но и их антагонизма, возникающего непосредственно при проявлении первых признаков самостоятельности ребенка. Ребенок с момента рождения ощущает свою несвободу (пеленание - первый акт закрепощения свободной воли), а мать превращается в страдательный субъект, испытывающий на себе агрессию со стороны новорожденного («Дитя-горе»). Образ коварного дитяти раскрывает еще один важный философский смысл: в каждом новом рождении заключен элемент пугающей неизвестности; и божественное, и демоническое в нем заложены в равной степени (ср. блейковский рисунок на 4 листе «Бракосочетания Рая и Ада»: «Ангел и Дьявол борются за душу младенца») В пророческой книге «Четыре Зоа» Блейк назовет ребенка Horrible Ghast & Deadly Nothing (Чудовищный страх и Мертвенное Ничто) [1; 4: 29-33] (курсив наш - Г. Т.). Ребенок - существо, находящееся в стадии перехода от смерти к жизни, от небытия к бытию. Трактовка женского начала как волевого, агрессивного (отголоски эпохи матриархата), а образа ребенка как таящего в себе угрозу - явно дохристианская. Этическая одноплановость древнего архетипа матери, сформировавшаяся в христианстве, Блейком разрушена, и образу возвращена его мифологическая амбивалентность. В отношениях матери и младенца реализуется древнейший конфликт, восходящий к этапу бессознательного соперничества старого и молодого.

Религиозная философия христианства всегда трактовала женское начало как плотское и греховное. Но в представлении христиан оно и всегда несло в себе возможности творческого роста (рождения) и потенциальной святости. У Блейка ипостасями амбивалентного образа Женщины-Воли в различных произведениях высту-

пают Тирза, Рахаб, Вала, Богиня-Природа, Жена Сатаны. Женщина-Природа с первых же строф поэмы «Странствие» выступает как жестокосердная старуха, распинающая человеческое дитя. Агрессивное поведение Женщины-Воли (особенно во время полового акта) - древнейшая мифологема, абсолютно лишенная этической окраски в силу своей знаковости. Агрессия для Блейка - знак, символизирующий изобилие и буйство рождающей природы. Агрессивность женского начала воплощена в блейковской мифологии в ярости женских мифологических персонажей: Энитхармон владеет напитком ярости; Леута - символ сдерживаемых нравственным законом сексуальных страстей. В пророческой книге "Мильтон" дочери Альбиона хлещут кнутами сыновей Лоса, заставляя их выковывать тела людей.

Сосредоточение энергетического потенциала в женских образах абсолютно показательно для блейковской идеи творящего Эроса. Женщина предстает как олицетворение плотского (но далеко не всегда греховного) начала, творческой силы любви. которая раскрепощает разум (мужчину) и компенсирует его неполноту. Полнота (плерома) мыслится Блейком в духе гностицизма и неоплатонизма как андрогинное существо. В соответствии с идеей "священного брака" "Иерусалим" Блейка завершается браком Альбиона и девы Иерусалим, что должно восстановить изначальный божественный гермафродитизм, то есть цельность мира.

Женщина-Воля (Природа) провоцирует это падение в плоть, которое является обязательным этапом блейковской инициации. В христианском варианте инициации пребывание во плоти есть падение духа в земной мир материи и утрата духовности. Наиболее интересным и наименее изученным аспектом этой проблемы в блейкове-дении является так называемое "свертывание" мира материи по мере утраты им духовности. На многих рисунках Блейка находим человека в позе эмбриона, словно находящегося во чреве матери. Эти странные скорченные персонажи Блейка представляются нам символическим изображением мира "твердой материи", в котором Вселенная фантастически сворачивается до размеров "красных кровяных шариков" [СРР, р.97] и превращается в сгусток бездуховного вещества (solid body). Падение человека в мир плоти влечет за собой и «свертывание» его собственного времени-пространства. «Съежившийся», лишенный пространственных хараюеристик мир представлен в космогонии Блейка через знакомый нам образ водоворота. Путник, не знающий Вечности (cold earth-wonderer), оказывается во власти этого вихря, и его вселенная сжимается до размеров твердого тела «Сжавшееся» время и пространство становятся у Блейка символом власти странника-провидца (поэта), прошедшего инициацию, над материальным миром: только обретшему себя в страдании духовидцу подчиняется земной, плотский мир «мир Времени и Пространства» [СРР, р.107; р. 110, р 115, р. 117]. «Эмбриональная» поза персонажей, однако, свидетельствует о возможности их нового рождения. Блейк не лишает мир плоти надежды на духовное воскресение, и потому религиозный аскетизм оказывается ему чужд. Путь любви к своему высшему воплощению - любви божественной, творческой - пролегает через мучения плоти: рождение, земное бытие-испытание, смерть. Но в блей-ковском мире страдания плоти и ее гибель - единственно возможный способ движения жизни и преодоления символического рубежа смерти.

В третьем разделе главы представлена блейковская художественная реализация

мифа о грехопадении в его социальном варианте. Социальный план блейковских произведений опознается через систему архетипических образов; ключевой антитезой в этой образной системе становится смысловая пара "сад" и "город". Семантический диапазон этих мифологем позволяет варьировать их отношения от антитезы до тождества. Именно эти два образа станут архетипическими опорами блейковско-го мономифа в его социальном воплощении: сад —» город —> город-сад.

Наряду с важными смыслами ключевого для блейковской поэзии понятия Experience (экзистенциональным и гносеологическим), в критике представлена и точка зрения, в соответствии с которой Experience понимается как опыт общественный (Д. Эрдман, А. Елистратова). В творчестве Блейка мы чувствуем явный интерес к социальным темам; сама эпоха богата историческими событиями и невольно будит общественное сознание художника. Своеобразие художественного мира Блейка, однако, состоит в том, что социальный план бытия для него является лишь одним из многих смыслов человеческого существования Его политический протест облечен в "бурные" романтические формы, при этом пропитан религиозной патетикой и исполнен стремления к экстатическому подвижничеству. Основные усилия Блейка-поэта направлены на избавление мира и человеческого сознания от "духовных оков" (mind-forg'd manacles).

Опыт у Блейка, как и понятие зла, не является категорией, имеющей конечное определение. Это сфера выбора и возможного движения, и в силу этого опыт не может быть определен однозначно и навсегда. Для Блейка есть опыт и опыт. Благой опыт, или истинный опыт, познается сердцем, приближает человека к высшему знанию, а значит приобщение к нему закономерно и приобретение такого опыта процесс органический. Но есть опыт навязанный, самоуверенный, эгоистичный. Блейк, признавая этот опыт горьким плодом, тем не менее, видит в грехопадении прародителей счастливую вину (felix culpa), так как только оступившийся человек может ощутить счастье искупления и подняться на новую ступень духовного развития, пройдя через очистительное страдание. Для выражения идеи неискупленного рая Блейк вводит понятие Беулы.

Беула - мир господства плоти: насыщения плоти, услаждения плоти, это мир потребления (consuming). Образ Беулы (долины Хара) в поэме «Тириэль» выдержан во всех его сказочно-мифологических деталях. Это заповедное пространство, плодоносный мир которого отделен от безводной пустыни; Мнефа (Память) стоит на страже в заповедный сад с луком и стрелами, подобно библейскому херувиму; сад окружен лесом, в котором обитает страшный, непобедимый Иджим-Смерть; жизнь внутри «ограды» безмятежна, впавшие в детство престарелые Хар и Хева проводят время за ловлей бабочек и птиц. Время не властно над обитателями блейковской Беулы. Но вечная жизнь, проведенная в клетке, лишена смысла.

Эдем как высшая ступень «опытной» Невинности уже традиционно представлен у Блейка образом сада. В интерпретации образа сада мифологическая и позднее литературная традиция идут в нескольких направлениях. Первая: сад - это отделенная от внешнего мира территория, сакральный характер которой приводит к идентификации его с миром неземным, миром смерти. Ограда в данном случае выполняет функцию не столько запретительно-охранительную, сколько разделительную. В

этом смысле образ сада у Блейка сближается с образом леса - запретной территорией инициационного перехода («Заблудившаяся девочка», «Найденная девочка», «Тириэль»).

Вторая, христианская интерпретация образа сада связана с идеей вечного блаженства, гармонии, красоты и изобилия. Эдем в представлении Блейка должен быть «садом любви», душевной гармонии и раскрепощения Эроса-творчества. Мир свободной любви, однако, разрушен, слова запрета начертаны на часовне, появившейся в центре сада (ср. древо познания с запретными плодами в центре Рая). Здесь речь идет уже не только об ограничении свободы любовного чувства, но и о запрете на свободу помыслов вообще. В сфере изображения Блейк остается в границах лапидарной библейской образности, в отличие от романтиков-современников, которые обилие изобразительных деталей порой возводят в романтический культ, а идею свободы часто выражают через создание образа «пейзажного» сада.

Еще один важный смысл блейковского сада - это «сад души» поэта («Древо яда»). "Человек при рождении подобен саду, где всё уже посажено и засеяно" [26, с.228], считает Блейк, и задача каждого человека - взрастить этот сад, чтобы он принес плод добра. Перенесение поля битвы Добра и Зла, холодного Разума и Творческого Воображения из сферы внешней во внутренний мир личности сразу превращают это последнее значение слова «сад» в наиболее актуальное для позднего творчества Блейка.

Вариативным по отношению к образу сада в поэзии Блейка выступает образ пасторального пространства, которое имеет свою специфику. Говоря о пасторальном модусе, мы имеем в виду, прежде всего объединение под эгидой этого термина разнообразных жанров буколического содержания. Хотя блейковский идеальный мир и отвечает основным характеристикам пасторальных жанров (тематическая конкретность, условность изображения, замкнутость и статичность), но он может быть назван пасторалью весьма условно. Прежде всего, принцип темпоральной неопределенности, реализующийся в пасторали, нарушен за счет циклической организации времени, свойственной мифу. Пастораль, как правило, останавливается в одной временной точке: вечная весна или вечное лето. У Блейка человек живет в согласии с круговым движением природы, при этом, как дерево, «наращивает» свои годовые круги и захватывает все новые временные пространства, движется по спирали. Отчетливый ритм жизни, сосредоточенность на хронологических опорах-антитезах-день-ночь; весна - осень (зима); детство - старость постоянно подпитывает идею вечного возвращения, но при этом сохраняется принцип поступательного движения. Блейковская пастораль необычна тем, что заселена преимущественно детьми и стариками. Это не идеализированный «мир вообще», но страна непреходящей радости, мир, в котором человек соприкасается с вечностью и бесконечно переживает новые рождения.

Особенностью блейковской пасторали является сосуществование христианского и языческого в блейковской идиллии. Христианское всегда, даже в позднем творчестве Блейка, содержит в себе колоссальный дионисийский заряд, готовый в любой момент выплеснуться в своих самых кощунственных, телесно-низовых формах. Божественное покрывало - лишь «завеса тонкой плоти над логовом страстей» («Книга

Тэль»).

В стихотворении «Ночь» представлена романтизированная модель пасторали, которая переносит действие из сферы реальной в онейрическую. За этим следует изменение и характера изображения. Буколический колорит приобретает мистические черты: контуры предметов в пространстве сна размываются, замедляется темп движения, трансформируется звук.

В целом пастораль в художественно мире Блейка не приобретает статуса жанра, а выполняет функцию оценочного модуса и способствует усилению блейковского мифологизма. Языческий миф о золотом веке теряет свою привлекательность для поэта, всё более и более сливаясь с христианско-философскими представлениями о неискупленном рае (Беула).

Образ сада в зрелом и позднем творчестве Блейка («Мильтон», «Иерусалим») сублимируется в абстрактную категорию, окончательно лишается изобразительных деталей, реконструирует знаковый характер мифологической образности.

Смысловой антитезой образа сада в мономифе инициации в блейковской поэзии становится образ города. Город - один из основных образов, мифологизированных эпохой формирования капиталистических отношений. Враждебность мегаполиса человеческой индивидуальности предопределена масштабом явления: чем больше и населенней человеческий муравейник, тем более он опасен для хрупкого внутреннего мира личности. Сходство города с мифологическим чудовищем проявляется в размере, цвете, агрессивности форм воздействия на человека. Черный цвет постоянно появляется как важный изобразительный мотив в произведениях Блейка: чернолицые трубочисты («Маленький трубочист»), траурные черные одежды священников («Сад любви»), чернота стен церкви, мрак глубокой ночи («Лондон»). В ряде стихотворений из цикла «Песни Невинности и Опыта» находят отражение социальные реалии эпохи: эксплуатация детского труда («Маленький трубочист» - «Песни Невинности»), кровавые последствия милитаристских амбиций правительства («Лондон»), равнодушие церкви к страданиям обездоленных («Маленький трубочист» - «Песни Опыта»), Однако символичность обеспечивает наличие глубинного слоя в блейковском тексте, «внешний» смысл которого прозрачен. Наиболее показательна символическая «зашифрованность» стихотворения «Лондон». Заключенные в гранит берега Темзы - те же оковы для реки, что и духовные оковы для человека. Глубоко иносказателен и образ "расчерченного"(сЬаПегес1) Лондона. Город, цивилизация вообще образно определены Блейком как творение Уризена, механистического Разума, как "мельница Сатаны", бессмысленное кружение в замкнутом пространстве, бесконечное блуждание в лабиринтах судьбы, олицетворением которых для Блейка становится сеть городских улиц. Образ Лондона дан как средоточие идеи воцерковленного Бога. Как бы ни строилось пространство города, в центре его - собор, церковь, обитель Бога. Для Блейка именно церковь является символом государственности и знаком деспотической власти. Образ блудницы в стихотворении, пожалуй, самый многозначный. Продажность оказывается универсальным состоянием общества. «Монстр и Блудница - вот кто нами сейчас правит, и власть их неограниченна, - писал в 1797 году Блейк [В.Ч., с. 184].

Как город-блудница изображен в Апокалипсисе Вавилон [Апокал. 17; 3-5]. Ат-

рибуты Вавилона-блудницы - порфира, украшенная золотом и драгоценными камнями. В библейском мифе образ золота все чаще становится символом внешнего, и потому аксиологически ложного атрибута. В эсхатологических мифах золото в день страшного суда превращается в прах, в черепки. Романтическая интенсификация мотива "проклятого золота" в блейковских произведениях («Странствие») особенно заметна при изображении городского контекста («Двери настежь, парижские бордели»). Город - средоточие богатств и мишурных ценностей. Жажда золота влечет за собой духовное ослепление. Город - языческий Молох, поглощающий человеческие жизни.

В поздних пророческих книгах образ Лондона окончательно мифологизируется и происходит его персонификация. Лондон становится фигурой, организующей очередную мистериальную структуру с обязательной инициацией. Образ блудницы помогает осуществить метонимический перенос: блудница Лондона-» Лондон-блудница и продолжить ассоциативный ряд уже на основе библейской образности: Лондон-блудница = Вавилон-блудница. Лондон-персонаж проходит свой цикл Орка ("Иерусалим").

Соседство определений город-блудница и город-лабиринт подчеркивает, что для Блейка одинаково преступным является утрата нравственного начала и утеря творческого воображения, обрекающего человека странствовать в лабиринтах разума и быть во власти "ограниченного зрения". Падение Лондона-Иерусалима в мир греха и рационализма символически изображено Блейком как воздвижение Лондона-камня на руинах разрушенного Иерусалима. Вечную сущность возрожденного Лондона Блейк увидит в образе Новой Иерусалим. Преображение Лондона не будет внешним, оно мыслится поэтом как освобождение от духовного рабства. Но образом, знаменующим это возрождение, станет образ сада, который прочно связан в христианизированном сознании Блейка-поэта с садом Эдема. Именно в таком саду является визионеру Блейку Ололон («Мильтон»), посланница Вечности, чтобы «насадить в душе райский сад» [«Мильтон» 1; 8]. Преображенный Лондон, это аналог Нового Иерусалима, Лондон четырехмерного зрения, альтернативным образом которого становится блейковский мифологический город Голгонуза. И Голгонуза, и Иерусалим - рукотворные города. Романтическая концепция мира и человека, утверждая спиритуальность свободы, тем не менее, не ждет этого совершенного царства свободного духа в дар, а стремится творить его своими руками («Построим град священный наш/На холмах Англии родной»).

Антитеза «сад-город» в символической образной системе Блейка не является прямым отражением конфликта «природа-культура», активизацию которого мы видим в романтической литературе в силу известных социально-экономических причин. Семантическая многоплановость названных образов позволяет формировать не только новые смысловые антиномии (сад-воображение / город- разум; сад-дух / город-тело), но и выстраивать новые антитезы внутри символического образа (сад/лес; город-блудница/город-Христова невеста).

В последнем разделе главы рассматривается процесс духовной инициации творческой личности в соотнесении с «трехактной драмой христианства». Все материалы биографии Блейка свидетельствуют о постоянных и напряженных духовных ис-

каниях поэта. Ступенями этого развития для Блейка становятся сначала увлечение сведенборгианством, затем этап социально-политического становления личности поэта, и, наконец, приход к идее духовного апокалипсиса, который поэт призван пережить вместе с миром. "Рай-обретенный-заново" - финал духовных исканий человечества; бесконечное стремление к нему порождено продуцирующей идеальностью мифа о золотом веке. Духовное же восхождение поэта завершается тогда, когда он приобретает качество поэта-пророка, ведущего мир за собой к "радостному дню", а значит, достижение этой высшей точки духовного напряжения знаменует не успокоение, но, напротив, начало пути по осуществлению высшего, мессианского предназначения творческой личности. * Не испытавший страдания поэт не может быть поэтом истинным - эту важную

философскую мысль подразумевает мистериальная основа сюжета пророческой поэмы «Мильтон». Преображение мотива страдания в романтическом контексте де-4 монстрирует префигурацию мифологемы страдания. Для романтика человек страдает не по мифологическим законам: «как все», «опять» или «как положено», но в своем страдании утверждается как личность. В романтической парадигме личностная инициация оказывается более значимой, чем инициация мира. Блейковский духовный странник (автобиографический персонаж Мильтон-Блейк) готов на любые испытания, но труднее всего, с точки зрения автора, поэту-пророку выносить непонимание и враждебность друзей и близких. Высшее мужество подвижника заключается в том, чтобы претерпеть хулы и порицания, вынести позор осмеяния и враждебность тех, ради которых пророк идет на лишения и смерть. Трудность странствия Мильтона усугубляется тем, что Лос и его эманация Энитхармон не понимают истинных целей поступка героя. Они полагают, что Мильтон возвращается на землю, чтобы освободить Сатану, и потому чинят поэту всевозможные препятствия.

Блейк признает за поэтом право на ошибку, поскольку поэтическая личность -эмоционально тонкая и восприимчивая натура. Это право освобождает образ блей-ковского поэта от статичности. При этом герой поэмы создает практически провокационную ситуацию: его "ошибка" - акт свободной воли, сознательное грехопаде-^ ние, которое должно стать для остальных наглядным опытом, трагически переживаемым субъектом инициации. В поэме разворачивается основной для блейковской поэзии внутренний конфликт, связанный с мотивом самоуничтожения (ве^атнЫНаНоп). Он имеет два смысловых воплощения. Первое - самоуничтожение экзистенциального характера, которое проявляется в добровольном принятии неизбежности смерти, в преодолении страха перед смертью. Второе - самоуничтожение как самоуничижение, подобному кеносису Христа. Это избавление от эгоистического чувства и преодоление гордыни. Для Блейка это акт самовоспитания. Он не связан с социальным смирением, подчинением чужой воле. Это глубоко сакральный процесс, протекающий в границах индивидуального сознания и оставляющий за личностью право на проявление социальной независимости. Все персонажи «Мильтона» проходят цепь метаморфоз, «состояний» на пути к духовному Иерусалиму. Дтя выражения этих идей Блейк намеренно избирает форму мифа, так как миф развернут к будущему идеалу и представляет этот идеал в возвышенных, поэтических формах. Сюжетная коллизия «Мильтона», как и образная система пророчества, дают

все основания утверждать, что перед нами еще один вариант блейковского мономифа инициации.

Последовательное рассмотрение ряда инициационных моделей, нашедших воплощение в различных произведениях Блейка, позволило представить творчество поэта как единое смысловое метапространство, в котором мифологема «перехода» имеет достаточно выраженную форму и воплощается в разнообразном художественном материале. Это постоянство закреплено целой серией образов и мотивов, сопровождающих каждый из этапов этой «трехактной драмы». Большинство из них традиционны, но некоторые (мельница, винный пресс, чертополох, и др.) являются сугубо блейковскими символами. Целый ряд архетипов получает новое смысловое наполнение (сад, дитя, слепота, звезды, покрывало и т. д.). что дает возможность с полным основанием говорить о мифотворчестве Блейка.

Особый характер религиозности У. Блейка продиктовал необходимость выделить материал, связанный с трактовкой евангельского мифа в творчестве Блейка в специальную главу «Евангельский миф в художественной интерпретации У. Блейка». Художественное воплощение библейского мифа несопоставимо с поэтическими префигурациями сюжетов и образов мифа языческого. Христианство и по сей день остается сферой сакрального для миллионов верующих. Блейк, будучи человеком глубоко религиозным, без сомнения, находил в библейском мифе не только вечные образы, которым он, как и многие поэты до и после него, дал вторую жизнь в собственной поэзии. Для Блейка в Библии многое было связано с буквальной верой. Эта вера, своеобразно трансформированная влиянием гностицизма и соединенная с романтическим мироощущением, создала уникальный феномен блейковской религиозное! и, в которой истовость христианина и языческая страстность соединилась с богоборчеством романтика.

Первое, что обращает на себя внимание при анализе блейковской оценки евангельских образов, это специфическое отношение поэта к феномену трехипостасно-сти Бога. Анализируя мировоззренческие основы творчества Блейка, литературоведы пришли к единодушному мнению о существенном влиянии на сознание художника философии гностицизма, «христианской ереси», максимально «мифологизированной и эллинизированной»9. Блейк заимствует у гностиков не только значительную часть их концепции, но впитывает и сам еретический дух гностицизма, его антидогматизм, его свободные поиски истины. В поэзии Блейка мы, прежде всего, сталкиваемся с гностической трактовкой принципа трехипостасности Бога, которая считалась и считается ортодоксами предельно еретической. Образ единосущного Бога распадается у Блейка на множество гипостазированных абстракций - эманаций божественного абсолюта, блуждающих в поисках своей половины - спектров. Как следствие этой множественности (безусловно, языческого наследия политеизма) в блейковской философии появляется разделение Бога-сына и Бога-отца, более того, -их противопоставление. Эта идея отразила глубокое внутреннее противоречие

9 Рассел Дж Б Сатана Восприятие зла в христианской традиции / Пер. с англ. - СТТб • Евразия 2001. -С 48.

христианства, ассимилировавшего некоторые языческие традиции и невольно впитавшего с ними идею языческого противостояния "отец (старое) - сын (новое)", уже чуждую христианству, переместившему основной онтологический конфликт из сферы природной в сферу социальную.

Блейк называет Иегову «Ничьим отцом» (МоЬос1а<1с1у) и отказывает этому Богу в праве быть нравственным ориентиром верующего человека, поскольку, в его представлении, Иегова является силой, ограничивающей творческое начало личности Христа. Бог-отец провоцирует грехопадение человека, искушая его жаждой познания и перекладывая свою вину на коварство Дьявола или преступное любопытство Евы («Ничей отец»).

Деспотический характер Бога-отца имеет глубокие мифологические корни. Антагонизм старого и нового, их неизбежное противостояние в мифологии является залогом бесконечного обновления и движения. Об актуальности этой проблемы для Блейка свидетельствует многократное обращение к теме «отцов и детей» (ср. «Ти-риэль»). Архетипический конфликт «отцов» и «детей» формирует смысловое пространство блейковского мономифа и позволяет воспринимать любое творческое преобразование как результат противостояния «опыта» и «невинности», старости и юности, отживших жизненных форм и новых идей. Узнаваемость мифологической пары «сын (новое) - отец (старое)» создавала конфликтную ситуацию внутри божественного триединства и придавала статической модели энергетический импульс, что импонировало Блейку с его идеей энергичного бытия.

Эволюция представлений Блейка о Боге-отце, без сомнения, отражает общий процесс ремифологизации сознания Блейка. Реставрация известных архетипов мифа и особенно создание собственной теологии и теогонии невольно возвращало Блейка к основному онтологическому конфликту язычества - сын против отца - и разрушительно воздействовала на христианские представления о трехипостасности Бога.

Во втором разделе главы основное внимание уделено образу Христа и кенотиче-ским мотивам в поэме «Вечносущее Евангелие». Неистовые ревнители христианской добродетели увидели в сошествии Христа на землю опасность разглашения божественной тайны. Сокрытие сущности, с точки зрения Блейка, предполагает нечестие, истинному Богочеловеку скрывать нечего, он безбоязненно сходит к людям. Расценивая кеносис Христа как добровольный акт самопожертвования, "самоуничтожения" на языке Блейка, поэт удерживает своего мятежного героя от неоправданного самовозвышения через сотворение чуда и оберегает его от стремления к славе.

Блейковское уважение к человеку проявляется и в утверждении его права выбора. Только свободная воля и осуществленный выбор вправе стать жертвоприношением. Обречение на жертву - одна из форм насилия, и такие жертвы истинному Богу не нужны, корыстная щедрость жертвоприношения подлежит безусловному осуждению. Противопоставление жертвоприношения самопожертвованию превращается в главную нравственную коллизию позднего творчества Блейка.

Блейк прекрасно сознавал диалектику евангельского сюжета. Высшая сила одной рукой обрекает на смерть, другой спасает. Более того, поэт саркастически оценивает это двуединство, видя в несходстве Бога-отца и Бога-сына коварное намерение церкви оправдать жестокость Иеговы милосердием Христа. «Сначала приходит

Всевышний и бьет человека по голове, а затем приходит Иисус Христос, неся с собою бальзам для исцеления пострадавшего" [В.Ч., с.288-289].

Блейк предостерегает и от культа Христа-жертвы. В пророческой книге "Мильтон" Блейк окончательно сформулирует свою доктрину самопожертвования: "Один умирает за другого в вечности" [9; 18]. Смерть Христа на Голгофе становится символом самого принципа существования мира: каждый в мире "живет не для себя" («Книга Тэль») Этот добровольный договор живущих лишает жертву Христа эксклюзивности. Он оказывается одним из многих, жертвующих собой. Кроме того, череда смертей и рождений как цепочка актов самопожертвования порождает героизм не исключительной ситуации, но целую серию "малых подвигов", что, с точки зрения Блейка, не умаляет мужества личности и величия отдельной жертвы. Каждая смерть - новая Голгофа. Все усилия Блейка направлены на то, чтобы пробудить в человеке духовные силы, способные воспитать в нем мужество самопожертвования. Спасение - дело не отдельного человека, но соборной души. «И как же в голову ему могло прийти,/Что он один сумеет мир спасти?» [Г.Т., с.227]. Христос лишь указывает путь к духовному просветлению, но пройти этот путь каждый должен сам.

В поэзии Блейка черты Христа явно просматриваются в образе Орка, одного из самых ярких персонажей его мифологического пантеона. Орка и Христа, помимо всего прочего, сближает мифологический мотив гибели божества в расцвете своих творческих сил. Дальше может последовать лишь его деградация. Распятие Христа -превентивная мера, гарантирующая невозможность перехода Бога в свою демоническую противоположность.

В Христе («Вечносущее Евангелие», «Бракосочетание Рая и Ада») Блейк видит сильную личность протестантского типа, что не выходит за границы романтической традиции. Однако, в Христе для Блейка гораздо более важна такая сторона его личности, как способность к творчеству. Борьба Христа и Бога-отца становится борьбой за сохранение в человеке Поэтического Гения, обеспечивающего его внутреннюю свободу. Рассматривая Христа как творца-мятежника, Блейк превращает Иисуса в творца нового типа: его предназначение заключается не в создании нового мира, но в придании динамики миру старому, уже созданному. Тем самым Христос спасает человека от догматической веры, заменяя ее верой свободной и идущей от сердца.

При попытке воплотить библейские образы и сюжеты в художественном тексте неизбежно возникает опасность десакрализации библейского мифа. Говоря о сакральном, будем учитывать, что в сферу сакрализации попадают религиозно-этические понятия как со знаком плюс, так и со знаком минус. Таким образом, в библейском мифе одинаково сакрализованы будут и христология и демонология. Профанное, находясь между этими двумя полюсами, оказывается противопоставленным и одному и другому.

В силу своей эксцессуальности романтизм становится периодом, порождающим максимальную профанацию нормативных ценностей. Романтик стремится к низвержению авторитетов, и десакрализация мифа - одна из форм этого низвержения. Она проявилась, в первую очередь, в богоборческих тенденциях. Однако развенчание Бога влекло за собой увенчание героя и новую сакрализацию. Святотатством можно счесть уже то, что блейковский Христос введен в художественный текст как

литературный персонаж, но одновременно происходит его новая сакрализация как романтического героя. Релятивность понятия «сакральное», позволяющая расценить процесс сакрализации как перманентный, вписывает его в общую философскую концепцию Блей га Каждый очередной и необходимый этап исчезновения прежнего сакрального и появления нового подчиняется общему закону бытия, требующего продолжения движения в силу скопления энергии в закрытом пространстве очередного витка.

С одной стороны, процесс десакрализации библейского мифа в творчестве Блей-ка выражает общую тираноборческую тенденцию романтизма (Бог-отец и Бог-сын как соперники, Дьявол как творческая личность и т. п.), с другой стороны, становится проявлением блейковской нетерпимости к осквернению идеального. Для Блейка романтизация Христа есть очищение веры, а не опровержение ее.

В поэме целый ряд фрагментов начинается с провокационных вопросов, профанирующих образ Христа («Уж так ли непорочен был Христос? А вдруг Христос в душе кичливым был? и т. п.), однако, на поверку эти выпады оказываются полемическим приемом, обращенным против идейных противников поэта, с этой же целью Блейк использует прием «двуголосого слова» (термин М. Бахтина).

Между тем, своеобразной формой десакрализации, развенчанием ложной святости церковнослужителей и разоблачением искусственно созданной церковью тайны является блейковская сатира на фанатиков от религии («Заблудший сын», «Вечно-сущее Евангелие»),

При остроте разворачивающегося в творчестве Блейка этического конфликта обязательным участником его становится не только Христос, но и Сатана. Библейский первоисточник не делает акцента на образе Дьявола, и враждебная Богу-творцу первоначальная стихия предстает то в образе аморфной бездны, то в ее персонифицированных воплощениях: Левиафане, драконе и т. п. Все эти зооморфные лики зла являются силами хаоса, противостоящего божественному космосу и не имеют прямого отношения к этическим категориям. Но уже в Откровении Иоанна Богослова совмещены две ипостаси Дьявола - языческая и христианская: «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый дьяволом и сатаною и обольщающий всю вселенную» [Апокалипсис 12; 12]. Понятие зла, укореняясь в сфере социальных отношений, в библейском мифе всё больше и больше конкретизируется и персонифицируется, обозначаются его функции. Блейк хорошо сознавал, что «зло» есть этическое производное от понятий «противник», «противоположное». В «Бракосочетании Рая и Ада» он пишет «Противоположности создают то, что верующие называют Добром и Злом» (курсив наш - Г.Т.)

В литературе романтизма образ Сатаны полностью освобождается от той однозначности, которая была ему придана в эпоху средневековья. Блейк писал: «Дьяволы различаются. Ангелы все на одно лицо»10. Однако, следуя романтической традиции в своей пророческой книге «Бракосочетание Рая и Ада», он достаточно сдержан

10 Uht. no: Damon S. F A Blake Dictionary The Ideas and Symbols of William Blake - Hanover. London: University Press of New England, 1988. - P. 103

и даже ортодоксален в изображении Сатаны в «Вечносущем Евангелии». В образной системе поэмы явное предпочтение отдано Христу, и Сатана оказывается почти маргинальным персонажем. Совершенно очевидно, что Сатана интересует Блейка не как конкретный персонаж, но как некое состояние, в которое впадают те или иные герои поэмы, один из этапов «цикла Орка». Носителями сатанинских черт в поэме выступают Кайафа, Пилат, Ньютон, Ф. Бэкон, Пристли. Апофеоз проявления сатанинского начала в «Вечносущем Евангелии» достигается в образе Обличителя грехов (гностического Бога Закона, блейковского Иеговы - Сатаны - Уризена): «И чем не Люцифер великий я?/А ты, Мораль, - родная дочь моя» [Г.Т., с.225].

Непостоянство персонажа перекликается с известным коварством и изменчивостью классического библейского Дьявола. Он протеистичен, но это его качество как раз и не позволяет забыть о том, он порожден благим началом, и возможный возврат к прежней ангелической ипостаси не так уж невероятен. Христианская теодицея о благом Боге, породившем Зло, могла возникнуть только на основе единого благого первоначала На иллюстрации Блейка к библейскому сюжету искушения Христа Сатаной в пустыне Сатана и Христос изображены почти близнецами. Внешнее сходство персонажей подчеркивает и их равновелихость. Противник может считаться достойным, если только победа над ним стоит герою значительных усилий. Блейк даже испытывает к своему моральному противнику некое странное чувство приязни, поскольку враг дает ему возможность проявить силу своего духа в противостоянии. «Я не могу любить своего врага, - пишет Блейк. - Но я могу любить его как противника, с которым мне бы хотелось сразиться и которого мне хотелось бы одолеть» [В.Ч.,с. 176]. По сути, Блейк образно реализует традиционное библейское понимание человеческой души как арены борьбы добра со злом.

Важная романтическая черта образа Сатаны - его огненная энергетика, экспрессивность его поведения. Она сближает блейковского Сатану и его знаменитого Тигра из одноименного стихотворения «Песен Опыта». Огонь, свет, красный или желтый цвет как составляющие цветообраза; гнев, ярость, буйство как определяющие характеристики поведения являются хорошо знакомой атрибутикой блейковских героев-творцов. Творящее зло - «толчковая» нога динамической модели мира романтиков, и в этом отношении Сатана из «Вечносущего Евангелия» - вполне классический персонаж. С его образом сопряжено обещание «кровавых жертв», Он «бушу-ет»(гоаг), «воет»(Ъо\у1), хватает огненные колеса колесницы Бога.

Идея творящего зла разворачивается в поэзии Блейка в соответствии с его диалектической концепцией развития мира. У Блейка состояние ярости противопоставлено статике и бездеятельности покоя, гасящего творческое воображение, для него "Энергия есть Вечное Блаженство".

Образы творящего зла в поэзии Блейка, протеистические, исполненные огненной энергии, провоцирующие эксцессуальные ситуации, воспроизводят психологический феномен «страшного веселья», проявляющийся в сознании кризисных эпох (мифологический исток этого явления - противник-трикстер). У Блейка это состояние передается, например, в стихотворении «Тигр» через всё убыстряющуюся, почти плясовую ритмику, через учащающиеся удары сердца-молота. «Новорожденный ужас» готовится к преображению, но результат этого преображения непредсказуем.

В заключении приведены основные выводы по теме диссертации, а также предложена перспективная альтернатива в изучении мифологизма Блейка, основанная на эволюционном принципе и понятии «биографического мифа».

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. У. Блейк в переводах Токаревой Г. А. - Сборник поэтических переводов. Вступительная статья и комментарии Г.А.Токаревой.-Москва: Спутник+, 2004. -105с.

2. Токарева Г. А. Лирические шедевры У. Блейка. Комментарии переводчика. Опьгг интерпретации / Г. А. Токарева. - Петропавловск-Камчатский: Изд-во КГПУ, 2002. - 226с.

3. Токарева Г.А. Пророческая поэзия У. Блейка. Комментарии переводчика. Опыт интерпретации /Г. А. Токарева. - Петропавловск-Камчатский, 2004. - 237с.

4 Токарева Г. А. Лирика английских поэтов: Учебно-методическое пособие / Г А. Токарева. - Петропавловск-Камчатский' Изд-во КГПУ, 2003. - 118с.

5. Токарева Г. А. У. Блейк «Смеющаяся песня»/ Г. А. Токарева // Анализ лирики' Учебно-методическое пособие. - Петропавловск-Камчатский: Изд-во КГПИ, 1998.-С. 31-39.

6. Токарева Г. А. Варианты переводческих прочтений стихотворения У. Блейка «Тигр» / Г А.Токарева // Смысловое пространство текста: Материалы межвузовской научно-теоретической конференции. - Выпуск 1 - Петропавловск-Камчатский: Изд-во КГПИ, 2001. - С.35-44.

7 Токарева Г А. Пути и распутья переводов: «Странствие» У Блейка / Г. А. Токарева // Литературная учеба. - 2001. - №6. - С. 31-39.

8. Токарева Г. А. Лондонские страницы лирики У. Блейка / Г. А. Токарева // Смысловое пространство текста: Материалы межвузовской научно-теоретической конференции. - Выпуск 2. - Петропавловск-Камчатский. Изд-во КГПУ, 2002. - С. 60-69.

9. Токарева Г А. Эрос и Танатос в лирике У. Блейка / Г. А.Токарева // Филологические науки. - 2002. - №3. - С. 20-29.

10. Токарева Г. А.«Прорицания Невинности» У. Блейка: вопросы теории и практики перевода / ГА. Токарева // Культурно-образовательная среда вуза: Материалы межвузовской научно-практической конференции. - Петропавловск-Камчатский: Изд-во КГПУ, 2002. - С. 179-186.

11. Токарева Г. А. Мотив «зрения-слепоты» в поэзии У. Блейка / Г. А. Токарева // Смысловое пространство текста. - Выпуск 3. - Петропавловск-Камчатский: Изд-во КГПУ, 2002. - С. 81-89.

12. Токарева Г. А. Система вопросов как путь аналитического прочтения текста (на материале английской лирики) / Г. А. Токарева // Качество образования в вузе' проблемы и пути их решения' Материалы межвузовской научно-практической конференции. - Петропавловск-Камчатский' Изд-во КГПУ, 2003. - С.303-309

13 Токарева Г А. Пасторальная палитра «Песен Невинности» У. Блейка /ГА Токарева // Филологические записки Вестник литературоведения и языкознания. -

Выпуск 19. - Воронеж: Изд-во ВГУ, 2003. - С.159-168.

14. Токарева Г. А. Образы сада и леса в мифосистеме У. Блейка / Г А Токарева // Вестник Воронежского государственного университета. - Серия 1, Гуманитарные науки. - 2003. - № 2. - С. 237-246.

15 Токарева Г. А Мифологема города в художественной философии У. Блейка: библейские истоки и социологическая интерпретация / Токарева Г. А. // Философские чтения: Материалы межвузовской научно-практической конференции. - Выпуск 3. - Южно-Сахалинск, 2003. - С. 35-38.

16. Токарева Г. А. Пол и плоть в поэзии У. Блейка: мифопоэтический аспект / Г. А Токарева // Вестник Камчатской региональной ассоциации «Учебно-научный центр». - Серия «Гуманитарные науки». - 2003. - №2. - С. 15-28.

17. Токарева Г. А. Божественное откровение и свободная воля художника в поэтической интерпретации У. Блейка / Г. А.Токарева // Материалы международной конференции преподавателей английского языка и литературы - Москва: Изд-во института литературы М. Горького, 2003. - С. 138-139.

18. Токарева Г. А. Переводоведческий аспект интерпретации структуры повествования в «Вечносущем Евангелии» У. Блейка / ГА. Токарева // Россия - Восток-Запад. Проблемы межкультурной коммуникации: Тезисы научно-практической конференции. - Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2003. - С. 56-57.

19. Токарева Г. А. Пророческая книга У. Блейка «Бракосочетания Рая и Ада» в вопросах и комментариях / ГА. Токарева // Изучение эпических произведений: сборник научно-методических статей. - Петропавловск-Камчатский- Изд-во КГТТУ,

2003. - С.98-106.

20. Токарева Г А. Путь в темноте: мотивы зрения-слепоты и странствия в художественной философии У. Блейка / Г. А. Токарева // Россия - Восток-Запад. Проблемы межкультурной коммуникации' Тезисы научно-практической конференции. - Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2003. - С. 57- 59.

21. Токарева Г. А. Путь в темноте: мотивы зрения-слепоты и странствия в художественной философии У. Блейка / Г. АТокарева // Россия - Восток-Запад. Проблемы межкультурной коммуникации: материалы научно-практической конференции. - С. 97-102 (www,dvgu.ru/rus/fesu/news/030416/conf. zip).

22. Токарева Г А. Еретическая полемика с образом Христа в поэме У. Блейка «Вечносущее Евангелие» / Г. А. Токарева // Человек в истории: Материалы научно-теоретической конференции - Выпуск 2. - Петропавловск-Камчатский, 2004. - С. 34-42.

23. Токарева Г А К вопросу о гносеологических возможностях мифа / Г. А Токарева // Смысловое пространство текста: Материалы межвузовской научно-теоретической конференции - Выпуск 4. - Петропавловск-Камчатский- Изд-во КГПУ, 2004. - С 229-234.

24. Токарева Г А «Бес в пеленах» (онтологический аспект образа ребенка в художественной философии У. Блейка») / Г. А Токарева // Филологические науки. -

2004,-№4.-С 33-42.

25. Токарева Г А. Кеносис Христа и романтическое сознание (по материалам творчества У. Блейка) / ГА. Токарева // Человек. - 2004. - №2 - С 88-97.

26 Токарева Г А Путем познанья и прозренья: о некоторых гносеологических аспектах «Странствия» У. Блейка / Г. А Токарева // Культурное пространство путешествий: материалы научного форума 8-10 апреля 2003г. - Санкт-Петербург: Изд-во СПбГУ, 2003. - С. 295-299.

27. Токарева Г. А «Ничей отец»: о трактовке идеи трехипостасности Бога в поэзии У. Блейка /ГА Токарева // Актуальные проблемы германистики и романистики. - Выпуск 8. - 2004. - Смоленск. - С.217-224.

28. Токарева Г. А Об интерпретации образа Сатаны в поэме У Блейка «Вечносу-щее Евангелие» / Г. А. Токарева // Вопросы филологических наук. - Москва. -2004.-№3(7).-С.38-42.

29. Токарева Г. А. Наказание Навуходоносора (природа и природное в художественной философии У. Блейка) / Г. А. Токарева // Культурно-языковые контакты: Сборник научн. трудов - Выпуск 6. - Владивосток' Изд-во ДВГУ, 2004. -С.410-417.

30 Токарева Г. А. Новый перевод как новое прочтение («Изречения Невинности» У. Блейка) / Г.А.Токарева // Литературная учеба. - 2004 - №.4. - С. 172-188.

31. Токарева Г. А. Мифопоэтический аспект художественного текста: проблема интерпретации / Г. А. Токарева // Вопросы современной филологии: Сборник научно-методических статей. - Петропавловск-Камчатский: Изд-во КГПУ, 2004. - С.26-35.

Четыре публикации (№ 9, 14, 24, 25) осуществлены в периодических изданиях, входящих в список Высшей аттестационной комиссии.

Токарева Галина Альбертовна

МИФ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ У. БЛЕЙКА

Директор издательства Рязанцев А.Е.

Ответственный за выпуск Рязанцев А.Е.

Технический редактор Абаимова Т. А.

Издательство Камчатского государственного педагогического университета 683032, Петропавловск-Камчатский, Пограничная, 4 тел. (4152) 11-13-22

Лицензия ЛР № 020387 от 12.02.97.

Подписано в печать 12.01.05. Бумага типографская. Гарнитура «Тайме». Тираж 450 экз. Усл. п.л. 0,95. Зак 138.

f к

(

Я

*

t

1

i

I t

i i

I >

i

С

t

i !

I

\

i

I Î

РНБ Русский фонд

2005-4 48355

f -

797

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Токарева, Галина Альбертовна

Введение.

Глава 1. Феномен мифа и мифопоэтический аспект художественного произведения.

1.1 .Миф как объект междисциплинарного научного исследования.

1.2. Мифомышление и гносеологические возможности мифа.

1.3.Литература и миф: проблема мифопоэтического.

Глава 2. Миф и романтизм. Мифопоэтические основы творчества У. Блейка-романтика.

2.1 .Религиозное сознание романтизма и миф.

2.2.Символ у романтиков и особенности блейковской символизации.

2.3. Экспрессия мифологического образа и ее отражение в романтической поэтике.

2.4. Моделеобразующее зрение Блейка и феномен его «системы».ЛОЗ

Глава 3. Визионерство Блейка и мифосознание.

3.1. Романтический конфликт "разум -воображение" в свете блейковского мифологизма.

3.2. Блейк-пророк и визионер.

3.3. Видение и пророчество: от феномена к жанру.

Глава 4. Мономиф У. Блейка и его архетипические опоры.

4.1. Философия истории Блейка и мономиф инициации.

4.2. Эрос и Танатос: экзистенциальный переход.

4.3. Невинность и Опыт: преодоление лабиринтов Ульро.

4.4. Духовный апокалипсис: рождение поэта-пророка.

Глава 5. Евангельский миф в художественной интерпретации Блейка.

5.1 .Языческая трансформация библейского принципа трехипостасности

Бога в художественной философии Блейка.

5.2.Кеносис Христа и романтическая десакрализация библейского мифа.

5.3.Специфика интерпретации образа Сатаны в поэзии Блейка.

Творящее зло.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Токарева, Галина Альбертовна

Поэзия У. Блейка, признанного классика английской литературы эпохи романтизма по ряду причин оказалась на периферии профессионального внимания отечественной англистики. Советское литературоведение не проявляло интереса к зарубежному писателю выраженной религиозной направленности с уклоном в философский мистицизм. Первые переводческие попытки К. Бальмонта и С. Маршака, предпринятые еще в досоветскую эпоху, были к тому времени уже забыты. Лишь в конце 1950-х годов, когда вся мировая культурная общественность праздновала двухсотлетие со дня рождения Блейка, отечественным энтузиастам и знатокам творчества Блейка удалось привлечь внимание к талантливому поэту и художнику. На этой «юбилейной» волне получили широкую известность переводы Блейка, сделанные С. Маршаком, который на протяжении всей своей жизни проявлял интерес к поэзии неординарного автора. Были опубликованы работы A.A. Елистрато-вой, посвященные Блейку (1957); вышло в свет интересное научное исследование искусствоведа Е.А. Некрасовой «Творчество У. Блейка»(1962), была защищена докторская диссертация Т.Н. Васильевой «Поэтическое творчество У. Блейка»(1971).

В 1975 году Е.А. Некрасова писала в своей монографии, посвященной романтическому искусству Англии: «Блейк вдруг вошел в число общепринятых и общепризнанных, как-то само собой разумеющихся мировых имен. То, над чем мы (С.Я. Маршак, я и еще несколько человек) бились десятилетиями, наконец, растолковано и объяснено» [188; с.46]. Но эйфория была преждевременной. Действительно, поэзия Блейка стала включаться в вузовские хрестоматии, появились новые переводы его произведений. Однако последним всплеском интереса к его творчеству можно считать 1982 год, когда вышло в свет билингвистическое издание с блестящей вступительной статьей и содержательными комментариями А. Зверева. Более десяти лет имя Блейка почти не появлялось на страницах печати; лишь в 1993 году были выпущены новые переводы С. Степанова с комментариями А. Глебовской. Однако серьезных литературоведческих работ не последовало, отечественное блей-коведение по-прежнему оставалось в пределах ранней лирики поэта: несколько кандидатских диссертаций было посвящено циклам «Песни Невинности и Опыта», наиболее значимая из них - работа Майсурадзе М.В. «Идея и образ человека в лирических циклах У. Блейка «Песни Опыта» и «Песни Невинности» [162].

Смелые попытки литературоведов 1950-60 годов дать общее представление о творчестве Блейка были лишь первым знакомством с художественной системой поэта, к тому же авторы вынуждены были интерпретировать его поэзию с учетом жестких идеологических требований эпохи. Их усилия не вдохновили новое поколение исследователей, и мало кто решался перешагнуть черту, отделяющую вполне традиционную и романтически окрашенную лирику Блейка от его тяжелой и сложной для восприятия эпики. За Блейком закрепилась слава «непереводимого» поэта. На данный момент остаются непереведенными крупные эпические полотна зрелого Блейка, ряд пророческих книг, созданных в так называемый «ламбетский» период, неизвестны русскому читателю замечательные сатирические произведения Блейка, а также его письма и ряд критических статей. В 2002 году были опубликованы «Маргиналии» Блейка, некоторые другие его прозаические и поэтические произведения в переводе В. Чухно. Следует отметить как положительный опыт обращение переводчика к не переводившейся ранее прозе Блейка, но, если этот перевод автору удался, то поэтические произведения в переводе В. Чухно трудно назвать удачными.

При некотором оживлении интереса к поэзии Блейка в 1990-х годах коренного перелома в отношении к Блейку в отечественной англистике не произошло: авторы учебников и учебных пособий не включают (или включают с оговорками) Блейка в перечень английских поэтов-романтиков. И это в то время, когда для англоязычного читателя Блейк давно уже «культовая фигура»[418; р.57], «поэт всего человечества» [397; р.9], один из шести корифеев романтизма [366; р. 150], «один из величайших романтических поэтов» [340; 7]. Все учебники и хрестоматии английских студентов и школьников по литературе XIX века открываются именем Блейка.

Актуальность обращения к творчеству У. Блейка предопределена настоятельной потребностью представить творчество Блейка как целостную художественную систему, уникальную по своей структуре и специфике. Назрела необходимость переоценить масштаб поэтического дарования этого своеобразного художника и под иным углом зрения рассмотреть его место в истории английской литературы. Аспект анализа, избранный нами, также разрабатывался в русле одного из весьма актуальных и не менее спорных направлений в современном литературоведении. Проблема мифа и его функционирования в литературе не имеет сегодня единого и непреложного толкования. В. Хализев отмечает: «Мы не располагаем концептуальными, тем более итоговыми работами, в которых прослеживалась бы эволюция мифологии от архаики до современности. Трансисторическая (универсальная) суть мифа поэтому остается не вполне проясненной» [286; с.7].

При определении новизны нашей работы мы будем исходить в основном из степени исследованности проблемы, заявленной в диссертации, в англоязычной критике, так как в отечественном блейковедении до последнего времени этот вопрос практически не рассматривался. Лишь в 2001 году вышла монография Е. Корниловой [133], посвященная мифопоэтическим проблемам творчества западноевропейских романтиков, в одной из глав которой Блейк трактуется как визионер. Очевидно, объем раздела не позволил автору представить мифопоэтику Блейка концептуально, кроме того, оценка творчества поэта достаточно субъективна. Вторая, гораздо более серьезная попытка была предпринята в диссертации О.М. Смирновой «Пророческие поэмы У. Блейка»[235], в которой рассматриваются две из многочисленных пророческих поэм У. Блейка («Бракосочетание Рая и Ада» и «Иерусалим») с точки зрения их мифологизма. Подход, избранный автором, достаточно тра-диционен: в работе исследуется миф о художнике-творце, формирующийся в поэтике романтизма, и эсхатологический миф поэмы «Иерусалим». Однако, несмотря на ограниченность материала, привлеченного к изучению, обращает на себя внимание оценка места творчества Блейка в литературном процессе. Пожалуй, впервые за многие годы Блейк трактуется как родоначальник английского романтизма. Эта намечающаяся переоценка поэзии оригинального художника весьма отрадна; она близка нашей точке зрения, но, к сожалению, это единственная работа, в которой сделан решительный шаг в направлении сложного аспекта творчества Блейка, позволяющего в значительной степени преодолеть неадекватность восприятия отечественными специалистами его поэзии.

Поэтические переводы произведений Блейка, сделанные нами (52 стихотворения и четыре поэмы, одна из которых — «Тириэль» - ранее на русский язык не переводилась), призваны служить целям популяризации творчества Блейка, но одновременно они должны быть расценены и как значимая часть нашей диссертации, поскольку, по определению известного переводчика Л. Гинзбурга, «перевод, несомненно, является формой литературоведческого исследования» [70;с.14].

В англоязычном литературоведении творчество Блейка разработано достаточно основательно. Но даже на родине у творческого наследия поэта была сложная судьба. В первой же критической публикации от 7 августа 1809 года в журнале «Экзаминер» он был назван «безумным и эксцентричным гением» [цит. по: 366; р. 147]. Критика XIX века серьезно обращалась к Блейку лишь дважды: это была первая подробная биография поэта, написанная Александром Гилкристом в 1861 году, и эмоциональный отклик А. Ч. Суинберна в 1868 году на вышедшие при содействии Д. Г. Россетти неизвестные ранее произведения Блейка (так называемый манускрипт Россетти).

Вплоть до начала XX века Блейк оставался для английской критики вдохновенным безумцем.

Новая эпоха в изучении поэзии Блейка уже на профессиональном уровне была открыта Д. Кинзом в 1921 году, когда им была издана вторая биография Блейка. В это же время выходит значимая для нас работа Ф. Да-мона «У. Блейк. Философия и символы» (1924). Однако фундаментальное исследование блейковской символики и образного мира его творчества было осуществлено Дамоном лишь в 1965 году. В этом сорокалетнем промежутке появляется немало работ, посвященных Блейку, но критики не торопятся сделать шаг за пределы ставшей уже хрестоматийной лирики Блейка, очевидно, потому, что «при чтении блейковского эпоса раздумье преобладает над чувством удовольствия» [352; р. XIV]. «Три путеводных звезды блейко-ведения», как определил их Морис Ивз [Ibid.], выходят последовательно в 1947 году (Н. Фрай «Пугающая симметрия»), в 1954 году (Д. Эрдман «Пророк против империи») и в 1965 году (Ф. Дамон, «Словарь Блейка. Идеи и символы Уильяма Блейка»). Таким образом, только во второй половине XX века Блейк был оценен как выдающийся мыслитель и своеобразный поэт, а поэзия его охарактеризована как пророческая и мифотворческая. Стенли Гарднер указывает на тенденцию критики 1930-х - 40-х годов изучать обособленно лирику и пророческие книги Блейка. «Эти два потока, - отмечает критик, - слились только в 1954 году» [366, р. 151] . Мы бы определили в качестве этой даты год выхода в свет монографии Н. Фрая «Пугающая симметрия» (Fearful Symmetry», 1947).

Исследование Н. Фрая - первая успешная попытка практически обосновать новую методологию. Несмотря на то, что знаменитая «Анатомия критики» будет создана Фраем позже (1957), в монографии, посвященной Блейку, просматриваются основные направления будущей работы. Стремление представить литературу как «перемещенную мифологию» обусловливает характер подходов ученого к блейковскому творчеству. Н. Фрай проводит систематизацию образов, мотивов и сюжетных структур в поэзии Блейка и обнаруживает их типологическое сходство, что позволяет ему заговорить о неких литературных матрицах, лежащих в основе любого литературного произведения. Рассматривая миф как структурный элемент литературы, Фрай обнаруживает в поэзии Блейка ряд универсалий, играющих роль смыслового моста между эпохами и тем самым обращает внимание критики на выраженный символизм поэзии Блейка. Видя в Библии «архетип всей западной куль-туры»[363, р.109], Фрай полагает, что свой "главный миф" [363, р.109] Блейк заимствует именно оттуда. По его мнению, это миф о грехопадении [363, р. 109]. Смысл истории в интерпретации Блейка Фрай также сводит к названному сюжетному архетипу [363, р. 111], и тем самым обосновывает блейков-ское стремление к универсализации образов и мотивов. Безусловным достоинством работы является существенное внимание автора к психологии творчества, что чрезвычайно актуально для понимания поэзии Блейка-визионера. «Вся гениальная поэзия, - пишет Н. Фрай, - есть нечто весьма самостоятельное по отношению к создателю» [363, р. 113]. Структура монографии не подразумевает возможности уделять специальное внимание проблеме блейков-ского мифологизма, однако показательно то, что большой раздел работы автор посвящает проблеме символа у Блейка (The Development of the Symbolism: p. 147-269). По собственному признанию H. Фрая, он «пытался взломать символический код Блейка» [279, с. 159], и эти попытки привели его к обоснованию принципов новой методологии. Исследование автором путей взаимодействия сознательного и бессознательного начал в процессе творчества поэта также намечает дальнейшую перспективу в плане изучения форм реконструкции мифосознания у Блейка. Н. Фраю удалось не только выделить основные проблемные узлы блейковского творчества, но и обозначить архе-типические основы его образности, при этом ученый очень хорошо сознает, что задача исследователя состоит не в том, чтобы обнаружить «вечные образы» в творчестве художника, но в том, чтобы выявить творческую индивидуальность поэта, использующего эти образы [363, р.426]. Работа Н. Фрая опередила свое время. По пути, намеченному исследователем, к сожалению, не рискнули пойти многие из его современников. Большинство блейковедов, обратившихся к мифологии Блейка, были гораздо более традиционны.

Известно, что неординарная фантазия Блейка-визионера создала оригинальную авторскую мифологию с собственной космогонией и теогонией. Именно это образование становится в первую очередь объектом изучения блейковедов. Огромные усилия филологов были затрачены на дешифровку блейковских имен собственных, на приведение в систему по степени родства и по функциональному предназначению его мифологических персонажей. Созданная Блейком мифология, будучи аналоговой системой, аккумулировала в себе структурные принципы различных древних мифологий, заимствовала из них образы богов и мифологических персонажей, получивших у Блейка другие имена и отчасти другие функции. Это давало основание к поискам многочисленных аналогий, что Э. Томпсон охарактеризовал не без иронии как «игру в «найди-начало»[426, р. 179]. Толчок к подобного рода интерпретации блейковской мифологии был дан, очевидно «словарной» методологией Ф. Дамона, чья монография 1924 года, будучи наиболее полным информационным источником, в какой-то степени детерминировала и исследовательские подходы к творчеству Блейка. В своем окончательном варианте «Словарь Блейка» содержал оформленные в алфавитном порядке сведения о всех богах блейковского пантеона, информацию историко-литературного характера, этимологические экскурсы и даже краткую интерпретацию блейковских произведений и ключевых концептов его творчества. Большую ценность для будущих исследователей мифопоэтики Блейка представляли статьи словаря, посвященные мистицизму [347, р.291], визионерству [347, р.436], профетизму [347, р.335] и некоторые другие. Будучи буквально кладезем информации, словарь Ф. Дамона тем не менее не обращался непосредственно к проблеме мифологического у Блейка по понятным причинам. Ф. Дамон во многом подготовил почву для восприятия поэзии Блейка как мифопоэтической, уделив максимум внимания блейковским символам. Однако Стенли Гарднер, например, справедливо упрекал Дамона в том, что тот применял «технику изоляции символа от контекста»[366, р. 153].

Собственная монография С. Гарднера «Infinity on the Anvil» (вышла в 1968), по его определению, была «фундаментальным комментарием поэзии как поэзии, без всяких уклонов в биографию, мистицизм, догматизм или фи-лософию»[366, р. 156]. Совершенно очевидно, что в таком дистиллированном варианте поэзия Блейка не давала оснований к анализу его мифотворчества. В 1967 появилось содержательное исследование Томаса Алтизера [326], отличающееся свежестью мысли и не потерявшее свою ценность и сегодня. В небольшой, но очень ёмкой работе автору удалось осветить все основные аспекты творчества Блейка. Особенно важны для нас его суждения, связанные с визионерством и профетизмом Блейка (главы «Восприятие и чувство», «Разум», «Религия»). Визионерство рассматривается им как перспективизм особого рода, по Т. Алтизеру, это «no-saying» [326, р.1], то есть несогласие. Визионерство обеспечивает динамику всякого развития. Алтизер обращает внимание на специфику блейковской «системы», предопределяя ее трактовку как системы, генетически восходящей к мифу. Он видит в особой религиозности Блейка влияние идей Восточной Церкви [326, р.64], в частности фундаментальной для православия идеи соборности, что также свидетельствует об ориентации Блейка на родовые формы сознания, порождающие миф.

В 1963 году выходит книга известного американского литературоведа Гарольда Блума «Апокалипсис Блейка (Исследование в духе поэтической дискуссии) «Blake's Apocalypse (A Study in Poetical Argument»)[338], которое отличается особой основательностью. Автор анализирует основные этапы творческого пути Блейка, при этом демонстрирует незаурядную эрудицию и глубокое знание предмета. Г. Блум уделяет много внимания символическим образам блейковских произведений, предлагая их обоснованную интерпретацию. Ранее материалы по творчеству Блейка, в виде отдельной главы, вошли в панорамное исследование Блума «Союз провидцев» (Visionary company -1961). Здесь акцент сделан на визионерстве поэта, и автор высказывает некоторые свои соображения по поводу мифологизма Блейка. Поэт, по Блуму, -творец и одновременно провидец, «способный заглянуть в бездну собственного «я» [340, р.7]. Это не столь оригинальное, сколько эмоциональное утверждение устанавливает непосредственную связь между визионерством и мифотворчеством Блейка, но в дальнейшем не раскрывается и, очевидно, считается аксиоматичным. Не уточняется и характер этой связи, Г. Блум называет мифом непосредственно сказочно-фантастическую реальность, созданную воображением поэта, а под мифотворчеством понимает создание такого «иномира» в процессе художественного творчества. «Создавать миф, -пишет Блум, - значит рассказывать историю, придуманную самим, говорить так, как никто до тебя еще не разговаривал с миром» [340, р.7]. Несмотря на многообещающее название монографии, проблема мифологического в ней практически не представлена.

Самыми «урожайными» в блейковедении были 1970-е и 1980-е годы. В это время выходят первая монография одного из самых известных ныне блейковедов - Мортона Пэли («Energy and the Imagination» - «Энергия и Воображение», 1970); исследование Р. Фроша «Пробуждение Альбиона» («The Awakening of Albion», 1973), многочисленные статьи тонкого и глубокого критика Кэтлин Рейн (в 1970 году выходит очередное издание произведений Блейка с содержательной вступительной статьей этого автора); появляется работа Р. Граймса «Святое воображение»(«ТЪе divine Imagination», 1972), важные для нас монографии Кристины Галлант «Блейк и Ассимиляция Хао-ca»(«Blake and the Assimilation of Chaos», 1978) и Д. Вагенкнехта «Блейков-ская Ночь» (Blake's Night, 1973), работа Джун К. Сингер «Несвятая Библия» («The Unholy Bible», 1970) и другие.

Мортон Пэли, обратившийся к феномену визионерства Блейка уже в своей первой монографии «Энергия и Воображение» (1970), неуклонно приближается к проблеме «Блейк и миф» и выходит на нее в своей фундаментальной работе 1983 года «Вечный город. Иерусалим Уильяма Блейка» («The Continuing city. William Blake's Jerusalem») [404]. Это одно из немногих значимых для нас исследований, где на деле реализуется мифопоэтический подход к творчеству Блейка. Он не обозначен в работе как проблема, но весь ход рассуждений автора, пути, которыми он идет к своим выводам, указывают на уже сформировавшееся отношение к Блейку как поэту с особым типом сознания. М. Пэли достаточно традиционен в интерпретации ключевых мифологем поэзии Блейка, но его анализ философии истории Блейка, данный в ми-фопоэтическом ключе, достоин внимания. Космогонический миф, создаваемый Блейком в незавершенной поэме «Четыре Зоа», назван Пэли «исходным мифом»[404, р. 178]. Он дает ключ к блейковскому пониманию исторического процесса как циклического, обеспеченного разделением-соединением двух мировых начал - мужского и женского. М. Пэли много внимания уделяет проблеме андрогинности, образу Женщины-Воли, выстраивая «цикл Орка» для женского варианта персонажа (невинная дева - грешница - святая мать всего человечества). Достоинством работы М. Пэли является активное привлечение живописных работ Блейка для интерпретации его образов и сюжетов. В первой монографии М. Пэли дан интересный, хотя и небесспорный анализ сложнейшей поэмы Блейка «Странствие», иллюстрирующей его философию истории.

Работа Дэвида Вагенкнехта «Блейковская ночь. Уильям Блейк и идея пасторали»[431] обращена к идиллическим мотивам в поэзии Блейка. Автор указывает на мифологические корни блейковской пасторали, соотносит ее с овидиевской традицией, дает анализ ряда стихотворений и ранних поэм Блейка сквозь призму мифа об Адонисе. Большое внимание в работе уделено архетипам цветка, леса, дикого зверя; при их трактовке эротический аспект образов представлен, с нашей точки зрения, излишне гипертрофированным. Онирические мотивы в лирике Блейка связываются с мистицизмом автора, и в их интерпретации ощущается значительный уклон в эзотерику. Так Ва-генкнехт указывает на «эзотерическую интерпретацию эротического опыта» в лирике поэта [465; 58]. В числе достоинств работы - детальное исследование иллюстраций, сделанных Блейком к циклу.

Среди публикаций 1970-х годов для нашей работы немаловажное значение имеет монография Кристины Галлант «Блейк и Ассимиляция Хаоса» (Blake and Assimilation of Chaos) [365]. Здесь мифу уделено специальное внимание. В этой содержательной работе анализируются различные аспекты блейковской мифопоэтики. Галант трактует Блейка как поэта-демиурга, кос-мизирующего Хаос, и главное предназначение Блейка-мифотворца видит в «одомашнивании Хаоса»[365, р.9]. Архетипические образы блейковской поэзии интерпретируются в фрейдистско-юнгианском ключе, и сексуальность объявляется блейковской «доминантной метафорой»[365, р.32]. Сама апелляция к юнгианско-фрейдистской методологии обнаруживает стремление исследователей к изучению универсальных образных моделей в творчестве Блейка. Такой подход к поэзии родоначальника английского романтизма абсолютно обоснован, поскольку универсализм является отличительной особенностью мышления Блейка. Он закономерно находит свое выражение в «тотальной символизации» и мифотворчестве поэта. Однако методологическая тенденциозность, безусловно, сужает границы видения исследовательницы. Автором сделан ряд интересных наблюдений над эволюцией блейков-ского мифологизма. По определению Галлант, в поэзии Блейка со временем «динамика мифа начинает преобладать над статикой»[365, р.42]. Речь идет о формировании в сознании поэта мифологической модели истории, которая повторяет принцип космогенеза. Вслед за своими предшественниками Галлант говорит о духовном апокалипсисе самого Блейка, который, по мнению автора, максимально полно воплощен в поздних крупных эпосах Блейка:

Четыре Зоа», «Мильтон», «Иерусалим». Эту тенденцию Галлант связывает не столько с влиянием внешних факторов на мировоззрение поэта, сколько с внутренней потребностью Блейка не допустить «пленения собственной вселенной и вовлечения ее в энтропический процесс»[365, р.47]. Галант высказывает весьма спорное предположение о природе блейковской сатиры в поздних пророческих поэмах, видя в саркастическом смехе поэта «сатиру, направленную на самого себя как мифотворца»[365. р. 14]. Особую ценность работе придает анализ эволюции блейковских поэтических средств: Галлант отмечает, что эта эволюция связана с выраженным стремлением художника «проникнуть в глубины бессознательного» [365, р.42].

Буквально вслед за К. Галлант издает свою монографию канадец Л.Д. Дамрош («Символ и истина в блейковском мифе», «Symbol and truth in Blake's myth») [348]. Рассмотрение мифа как культурологического феномена со ссылками на Э. Кассирера, К. Юнга, М. Элиаде и других, безусловно, расширяет научные горизонты работы, однако затемняет смысл термина «мифологизм», в целом иллюстрируя общий недостаток работы - отсутствие выверенной терминологии, что приводит к различным смысловым расхождениям. Дамрош рассматривает упорядочивающую, космогоническую, (в его терминологии, prescriptive) [348, р. 152] и терапевтическую функции мифа, подчеркивая актуальность обращения Блейка к мифу в кризисную эпоху. Автор подробно анализирует известный принцип блейковских состояний (states) и основной смысл блейковского мифа видит в преодолении состояния разделенности человека с миром. «Функция мифа, - пишет он, - заключается в том, чтобы объяснить это состояние разделения и предписать средство для излечения»[348. р. 153]. Совершенно справедливо Дамрош указывает на специфику взаимоотношений Блейка с библейским мифом, утверждая, что «в эпоху демифологизации христианства, Блейк ищет пути его ремифологиза-ции [348, р.73]. С нашей точки зрения, автор преувеличивает интеллектуализм блейковского мифа. «Мифологизм Блейка, - утверждает он, - рационализирован и не рассчитан на наивную веру»[348, р.71]. Значительная часть монографии посвящена сравнительному анализу блейковской мифологии и классических мифологий древности, что сдерживает движение авторской мысли в иных, более продуктивных направлениях.

В 1984 году выходит исследование У. Ричли «Альтернативная эстетика У. Блейка» [410], в котором наше внимание привлекло сравнение пути Д. Мильтона из одноименной пророческой книги Блейка с путешествием Одиссея. Оригинальная аналогия автора малопродуктивна: она выводит на «общие места» сюжетов названных произведений. Излишне говорить о том, что такие мотивы, как путешествие, испытание в пути, искушение как испытание являются сюжетными архетипами с древнейших времен и мало что прибавляют для понимания специфики блейковского метода.

Общую репрезентацию творчества Блейка находим в программной вступительной статье К. Рейн к изданию блейковской поэзии 1970 года. К. Рейн так же, как и К. Галлант и JI. Дамрош, - поклонница психоаналитических идей К. Юнга и представляет архетипическую ветвь мифокритики в блейковедении. Работы К. Рейн отличаются скрупулезностью исследования «первообразов» блейковской поэзии, за что Э. Томпсон комплиментарно назвал ее «Дианой среди охотников» за смыслами [426, р. 180]. Обосновывая «странность» мышления Блейка его гениальной прозорливостью, Рейн пишет: «Эти архетипические фигуры кажутся гораздо менее странными поколению, воспитанному Юнгом с его идеей «коллективного бессознательного». чем тем конкретно мыслящим умам XIX века, которые считали его вдохновенным безумцем»[389, р.14]. Забегая вперед, скажем, что в 1982 году К. Рейн выпустит новое исследование «Человеческое лицо Бога»[392], которое можно назвать биографическим, но это не будет исчерпывать его содержания. Структура книги оригинально повторяет библейскую книгу Иова, спроецированную на биографию Блейка. У К. Рейн оказалось много последователей, «сумасшествие» Блейка и его провидческий дар с позиций психоанализа обсуждались в многочисленных статьях, монографиях и даже докторских диссертациях (см. например, Friedlander Ed. R. Blake's "Milton" and Madness, 1973; Youngquist P. Madness and Blake's Myth, 1989). Но, как показывает практика, жесткое следование одной методологии всегда наносит ущерб исследуемому материалу, и преодоление методологической несвободы в изучении творчества Блейка стало осуществляться особенно настойчиво в 1990-е годы.

Среди новейших исследований по творчеству Блейка мы находим немало интересных работ, однако совершенно очевидно, что характер изучения мифопоэтического в произведениях Блейка изменился. Оригинальная авторская мысль ищет своего воплощения в новых методологиях, и в этом отношении показателен оригинальный сборник статей «Уильям Блейк» (1998) [391], вышедший под редакцией Д. Лукаса. Впрочем, Лукас выступает и как автор, предпринимая весьма основательный обзор различных направлений литературоведения, отдавших дань блейковской поэзии. Здесь представлены статьи авторов различных периодов и различных методологий, начиная от самых ранних и заканчивая новейшими экспериментальными работами в духе деконструктивизма, теории ответственности читателя или нового историзма. Не менее репрезентативны сборники, вышедшие в этом же, 1998 году [335;424]. Появление сразу трех изданий аналогичного типа свидетельствует о возросшем интересе к творчеству Блейка, характер же материалов говорит о том, что блейковедение переживает некий переходный период, когда формируется новая методологическая парадигма, выкристаллизовывается иная проблематика, подсказанная временем, заявляет о себе новое поколение исследователей.

В 1990-е годы выходит в свет и несколько крупных монографий, в числе которых работа Э. Томпсона «Свидетель против зверя» (Witness against the Beast) [426], посвященная этическим проблемам в творчестве Блейка. Не касаясь непосредственно проблемы мифа, Томпсон вычленяет ряд интересных аспектов образной системы поэта и размышляет о причинах мифологизации образа города в стихотворениях Блейка. В исследовании Дж. Вулфрея «Записки о Лондоне. След урбанистического текста в литературе от Блейка до Диккенса» (Writing London. The trace of the urban text from Blake to Dickens) [439] активно используется интертекстуальная методология. Автор вскользь говорит о «мифологической переделке лондонской картографии»[439, р.37], но его гораздо в большей степени интересует перекличка образов и смыслов в творчестве различных авторов XIX века, иными словами, «интертекстуальное поле европейской культуры» [439, р.38], чем возможные мифологиче-скиие реминисценции в поэзии Блейка.

Одновременно с разнообразными литературоведческими работами выходят в свет многочисленные исследования творчества Блейка-художника. Мы не обращаемся к их специальному анализу, но хотим привлечь внимание к работе, в которой представлен оригинальный симбиоз литературоведения и искусствоведения. Это иллюстрированный альбом «Мильтон. Поэма» под редакцией Д. Бидмана, в который входят развернутые комментарии и научные статьи известных специалистов по творчеству Блейка - Роберта Эссика и Джозефа Вискоми. Роберт Эссик, известный литературоведам по его монографии «Блейк и язык Адама» (1989), анализирует многочисленные символические образы блейковской поэзии, что побуждает его искать мифологические корни тех или иных символов и прослеживать процесс блейковского «символотворчества». Наблюдения Эссика позволяют увидеть, как однозначные аллегории трансформируются в символы с широким диапазоном значений, и персонаж предстает как «многоликое существо, которое может находиться в разных местах в одно и то же время» [357, р.9-10]. В совместных фрагментах работы Р.Эссика и Д. Вискоми много внимания уделено образам пространства в поэзии и живописи Блейка. Очевидная популярность интертекстуальной методологии в западноевропейском литературоведении находит отражение в поисках авторами многочисленных библейских и иных реминисценций в блейковских текстах. Говоря об «интертекстуальном эхе»[357, р. 13] в «Мильтоне», Р. Эссик все же в большей степени подразумевает опосредованные литературой заимствования из Библии или литературных текстов, нежели непосредственное обращение поэта к мифологическим прообразам. А ведь есть основания утверждать, что и мифопоэтическая методология есть одна из форм интертекстуального анализа.

Обзор работ зарубежных исследователей, связанных с мифопоэтиче-ским аспектом творчества Блейка, позволяет определить степень разработанности проблемы. Англоязычная критика, по нашему наблюдению, при всех ее достоинствах, тяготеет к некоторой иллюстративности, нередко отдает предпочтение комментированному анализу текста, сознательно или в силу объективных обстоятельств отказывается от глубокого теоретического обоснования проблем. В последнем мы видим причину слабого внимания блейко-ведов к проблемам психологии творчества, которые имеют непосредственное отношение к мифологизму Блейка-визионера.

Новизна нашей работы заключается в том, что мы стремимся всесторонне рассмотреть проблему мифологического у Блейка, учитывая при этом глубину разработки проблемы мифа в отечественной гуманитаристике. Использование в работе достижений российских ученых позволяет рассмотреть мифопоэтику Блейка под новым углом. При этом, в отличие от большинства работ, представленных в обзоре, в нашей диссертации предлагается целостная концепция мифологизма Блейка, начиная с теоретического обоснования понятия, уточнения терминологического глоссария и заканчивая анализом различных форм ассимиляции литературы и мифа в творчестве Блейка.

Объектом исследования в работе является поэтическое наследие У. Блейка, представленное как специфическая художественная система. Называя в качестве объекта изучения творчество Блейка, мы намеренно лишь отчасти представляем современный поэту литературный контекст. Гораздо большее внимание уделено культурно-исторической ретроспективе, отсылающей к философско-религиозным и фольклорным истокам поэзии Блейка, в свою очередь, опирающихся на миф. Такое перераспределение акцентов связано с высокой степенью интериоризированности творчества самого Блейка, которое развивалось практически вне литературного контекста эпохи, а также с тем, что мы оцениваем мифологическое сознание как явление вневременное.

В качестве предмета исследования избран мифопоэтический аспект творчества Блейка, что также предопределено рядом факторов: ярко выраженной мифотворческой тенденцией его поэзии, его установкой на визионерство как форму художественной реализации творческой личности; универсализмом художественного мышления Блейка.

Теоретической основой диссертации стали работы целого ряда западноевропейских и отечественных специалистов: философов, антропологов, культурологов и др., чьи труды дали возможность представить миф как междисциплинарный объект изучения: Дж. Фрезера, Э.Б. Тэйлора, М. Элиаде, Э. Кассирера, К. Леви-Строса, К. Юнга, А.Ф. Лосева, М.К. Мамардашвили, А. М. Пятигорского. В разработке мифопоэтического аспекта творчества Блейка мы опирались на филологические и философские исследования А.Н. Весе-ловского, A.A. Потебни, О. М. Фрейденберг, М. М. Бахтина, Я. Э. Голосов-кера, Е. М. Мелетинского, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова и др. Религиозный характер поэзии Блейка вызвал необходимость глубокого изучения богословской и мистической литературы.

Методологическая стратегия работы сложилась на основе изучения работ западноевропейских специалистов в области мифопоэтического: Г. Слокховера, М. Бодкин, Н. Фрая, Р. Веймана, а также на основе ряда интересных публикаций современных отечественных исследователей.

Методология данной работы может быть названа комплексной. Мы не отказываемся от традиционного историко-литературного метода и универсального аналитического метода. «Тотальный символизм» Блейка предопределил активность метода герменевтического. При этом системно-типологический метод может быть назван ключевым: именно он позволяет выявить базовые для работы образы, мотивы и сюжеты, системная организация которых дает основание для использования собственно мифопоэтиче-ской методологии. Она будет реализоваться через метод мифореконструкции и связанный с ним структурно-семиотический метод.

Мифопоэтика как методология по-прежнему находится в стадии становления и развития. Новое направление унаследовало от мифологической критики стремление к обнажению архетипических первооснов (сам термин архетип позаимствован у К. Юнга) и к разысканию генетических корней образов и сюжетов. Однако смысл ее не сводим к этим «раскопкам», в этом случае мифопоэтика была бы малопродуктивна и заслужила бы справедливые упреки в редукционизме. Смысл ее заключается как раз в исследовании форм и принципов функционирования этих констант в конкретной культурно-исторической среде и в отражающем ее индивидуальном художественном сознании. Одним из наиболее продуктивных направлений новой методологии для нас оказалось изучение форм мифологического сознания и характера их трансформации в литературе.

Цель работы - определить своеобразие мифологизма У. Блейка и исследовать различные формы проекции мифа в его творчество.

Целевые установки работы реализуются через осуществление ряда частных задач:

- Выявить, в какой мере мифологизм является свойством, присущим поэтическому сознанию Блейка;

- определить связь мифологизма Блейка с его романтическими взглядами;

- рассмотреть различные формы реставрации мифа в творчестве Блейка;

- представить мифопоэтику Блейка как единую систему;

Положения, выносимые на защиту:

1. Провидческая поэзия Блейка глубоко мифологична по своей природе. Сознательная установка на визионерство отражает общий для романтиков принцип целостного постижения явлений и целостного их продуцирования с помощью символов.

2. В художественном сознании Блейка, творчество которого предельно христианизировано, исподволь мощно проявляется энергия языческого мифа, спровоцированная как процессом романтической ремифологизации, так и влиянием на поэта эллинизированной философии гностицизма.

3. Метатекст блейковского творчества реконструирует универсальную мифологическую модель сознания, основанную на принципе изоморфизма: исходной структурой (мономифом), вариативно воплощенной в различных художественных текстах поэта, становится мистериальная триада «рождение -смерть - новое рождение».

4. Миф в художественном мире Блейка находит поддержку и в системе архе-типических опор, концептуально важных для мистериального цикла и наращивающих новые смыслы в произведениях Блейка; а также проявляется в создании собственной космогонии и теогонии.

5. Мифопоэтика Блейка формируется на основе реконструкции синкретизма символического образа; на основе укрупнения образов и ослабления внешней изобразительности текста; создания особого типа «органической» образности, идущей от специфической экспрессивности образов мифа.

Апробацию основные результаты диссертационного исследования получили на ежегодных межвузовских конференциях «Смысловое пространство текста» в г. Петропавловске-Камчатском (1999, 2001, 2002, 2003, 2004); на научно-практической конференции «Россия-Восток-Запад. Проблемы межкультурной коммуникации» (Владивосток, 2002); межвузовской научно-практической конференции «Философские чтения» (Южно-Сахалинск, 2003); на научном форуме «Культурное пространство путешествий» (Санкт-Петербург, 2003); на Девятых Лафонтеновских чтениях, имеющих статус международной конференции (Санкт-Петербург, 2003); на XIII Международной конференции российских преподавателей английской литературы (Москва, 2003); на межвузовской научной конференции «Актуальные проблемы романистики и германистики» (Смоленск, 2004) и др. Автору также довелось в качестве гостя принять участие в обсуждении научных проблем на конференции «Любовь в литературе романтизма» в Оксфорде (Oxford Brookes University) в сентябре 2003 года.

Практическая значимость работы состоит в том, что данное исследование поэтического наследия выдающегося английского поэта и художника У. Блейка будет способствовать формированию адекватной оценки его места в истории английской литературы у русскоязычного читателя. Работа призвана расширить представление специалистов о раннем этапе формирования романтизма в Англии и о специфике художественного мышления Блейка-романтика. Результаты научных изысканий, полученные в ходе работы над диссертацией, могут быть включены в вузовский курс истории зарубежной литературы XIX века, что в значительной степени будет способствовать прояснению дебатируемого феномена предромантизма. Автор рассчитывает, что его поэтические переводы Блейка, снабженные литературоведческим комментарием, внесут свой вклад в популяризацию блейковского творчества в целом.

На основе данного диссертационного исследования на филологическом факультете Камчатского государственного педагогического университета разработан спецкурс «Мифопоэтический аспект художественного произведения» для студентов-филологов; материалы диссертации были включены в переводоведческий спецкурс «Лирика английских поэтов» для студентов-филологов с дополнительной специальностью «английский язык». Практическое воплощение этот спецкурс обрел в методическом пособии с одноименным названием.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы и приложений. В приложении содержатся поэтические переводы стихотворений и поэм Блейка, сделанные автором диссертации.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Миф в художественной системе У. Блейка"

Заключение

Предпринятое исследование мифопоэтических основ творчества У. Блейка позволяет подвести общие итоги. Рассматривая мифологизм Блейка как существенную характеристику художественной системы поэта, мы стремились определить его специфику и проанализировать формы мифологизации и принципы функционирования мифа в творчестве Блейка. При этом мы обращали внимание на своеобразие авторского художественного мышления и выявили основные его свойства, сближающие его с мифосознанием.

Особенности восприятия мира и осознание своего места в нем предопределили характер блейковского мифологизма. Практически изолированный в своем времени, Блейк оказался прочно вписанным в контекст «большого времени» (Бахтин), стал необходимым звеном истории английской литературы и во многом лицом своей эпохи. Всякое явление, по Блейку, обретает смысл только как часть целого, целое же осознается как объединенное не только в пространстве, но и во времени. Воспитанное таким образом сознание имманентно мифично, оно вбирает в себя то, что сформировано «детской» эпохой человечества и оценивает его как исходную мыслительную модель. Азы знания о мире есть самые прочные основы всякого знания. Человечество либо опирается на эти основы, либо отталкивается от них. Поэтому законы «первосознания» всегда действенны и остаются точкой отсчета в любом историко-литературном контексте. Блейковское «мироздание в песчинке (world in a grain of sand)» — доказательство понимания им этого универсального закона. Художественно выраженная мысль Блейка вобрала в себя многие философские и культурологические смыслы. Универсализм мышления поэта, нашедший выражение в его художественной системе — изоморфизме сюжетов, тотальной символизации, глобальности и экспрессивности образов — составляют основу его мифологизма.

Блейку удалось нащупать сразу два пути к мифу: через указанные универсалии и через идею провидения, божественного откровения, позволяющего художнику творить бессознательно. Созданная Б лейком собственная мифология гораздо в меньшей степени отразила глубину мифологизации сознания поэта, поскольку во многом была сконструирована рационалистическим усилием. Истинную сущность мифологизма Блейка следует искать в специфике его образного мышления и в его «романтическом гностицизме».

Пространство блейковского мифа вобрало в себя различные традиции языческой и христианской эпохи. Как известно, сплав языческой и христианской мифологии, будучи сам по себе чрезвычайно сложным, отразился в литературе в не менее сложных, разнообразных, а порой и контрастных формах. Две тенденции в объединении языческой и христианской мифологии особенно ярко проявились в эпоху Возрождения: «оптимистическая» и «тра-гическая»[161, с. 61]. Вторая модель «непосредственно «втекала» в культуру барокко»[там же]. Несмотря на внешнее сходство блейковской модели с «иррациональным и дезорганизованным обликом мира» [там же], порожденным барочным сознанием, было бы слишком опрометчиво отнести блейковский мифологизм ко второму, трагическому типу. Вероятно неосознанно, на уровне генетической памяти, в поэзии Блейка активизируется языческий оптимизм, находящий воплощение в радостных, жизнеутверждающих мотивах «Песен Невинности», которые наполнены не столько чувством буколического умиротворения, сколько восторгом перед жизнетворчеством природы.

Внутреннее дионисийство» Блейка проявляется и в его отношении к плоти, что порождает сложный трагический узел противоречий, сплетенный из природного чувства наслаждения радостями плоти и христианского аскетизма, направленного на формирование жизни духа, побеждающего смерть. Эта дионисийская стихия периодически прорывается у Блейка в экспрессии символических образов, в карнавальности и эпатаже сатирических стихов («Маленький бродяжка», «Остров на Луне», «Клопшток Англию хулил как хотел»).

В духе романтизма Блейк свободно оперирует языческими и библейскими образами, сводя их в одном произведении («Бракосочетание Рая и Ада»), создавая собственную мифологию по образцу античных и восточных мифологий. В отношении Блейка к язычеству нашла отражение традиционная установка христианизированной литературы на изгнание языческих элементов как еретических. Но, декларируя это неприятие («Маргиналии», «Видение Страшного суда»), Блейк, вероятно, неосознанно, реставрирует в своей поэтике множество дохристианских мифологем. Причем в своих текстах Блейк возвращается к первичным, ранним мифологическим моделям, которые в неомифологических текстах обычно уже опосредованы позднейшими культурными напластованиями, что свидетельствует об активности генетической памяти художника.

Характер освоения мифа в поэзии Блейка специфичен. Наибольший интерес при изучении мифопоэтики Блейка вызывают формы, в которых выразилась реставрация системы древнего мифомышления. Это, прежде всего, так называемое, моделеобразующее зрение поэта. Его близость к мифу проявляется в ярко выраженном структурировании мира по принципу бинарных оппозиций, в создании специфической системы взаимоотношений сюжетов и персонажей. Позаимствованный у мифа принцип изоморфизма, «тиражирования» сюжета инициации в различных его формах, организация семантической парадигмы на основании «кривой смысла», амбивалентность символических образов и их внутренние метаморфозы убедительно доказали, что творчество Блейка порой невозможно анализировать исходя из традиционной методологии; требуется особый мифологический «ключ», чтобы понять специфику его художественной системы.

В то же время Блейк достаточно традиционен в своем мифотворчестве. Бессознательное использование древних архетипов и сознательное «надстраивание» архаических мифологем составляют фундамент образотворчест-ва Блейка. Глобальная символизация, своеобразный «поэтический шифр», разработанный Блейком, обнаруживают явную ориентацию на поэтику библейских текстов. Структура символического образа у Блейка существенно усложняется в силу его идеологической полемики с христианской ортодоксией (различные формы десакрализации библейского мифа), а также в связи с активным использованием поэтом герменевтического принципа, подсказанного романтической эстетикой. Тенденция превращения однозначной аллегории в полисемантический символ в творчестве Блейка отражает общие устремления романтической литературы.

Неосинкретизм» (термин С. Бройтмана) символического образа также характерен для романтической литературы в целом. В творчестве Блейка эта тенденция опирается на идею визионерства, усвоенную им как из ветхозаветных пророческих книг, так и из уже опосредующей их философии мистицизма, которая оказала существенное влияние на ранний романтизм в целом. Принцип нерефлексивного познания и бессознательного художественного продуцирования восстанавливал в правах синкретизм мифологического образа; имманентность такого типа восприятия человеческому сознанию была обоснована уже романтиками.

Тотальная символизация влекла за собой ослабление внешней изобразительности и усиливала экспрессию самого символа. Отдавая предпочтение символическому образу, Блейк избирает своей тактикой укрупнение жанровых форм, частичную схематизацию сюжетов и образов, что позволяет ему художественно формулировать самые общие онтологические и гносеологические законы. Стремление к «обнажению корней», пристрастие к константным образам и смысловым универсалиям также позволяют говорить о реставрации Блейком важнейших черт мифосознания.

Поскольку жесткое разграничение форм сознательного и бессознательного мифологизирования в творчестве любого автора представляется нам проблемой сложной, а обсуждение ее малопродуктивным, гораздо более целесообразно, с нашей точки зрения, обозначить характер формирования отношений с мифом в художественной системе Блейка стадиально.

В раннем творчестве Блейк тяготеет к воссозданию ярко выраженной мифологической картины мира. Основная ее характеристика - цельность. Основная эмоция — радость. В раннем творчестве у Блейка ощутим интерес к сказочно-мифологическим сюжетам («Заблудившаяся девочка», «Найденная девочка») и образам (Иджим, Зазель - «Тириэль»). Пейзажи ранней лирики воспроизводят пасторальные картины мифа о золотом веке («Пастух», «Книга Тэль»), а время замыкается в круг счастливой вечности («Звонкий луг»). Раннее творчество Блейка воспроизводит эмоцию мифа.

Зрелого художника привлекает неисчерпаемость символических образов мифа, их бесконечные перевоплощения во времени. Эпоха связей и обобщений в личной судьбе усиливает интерес к архетипическим основам поэзии, а синкретический характер символических образов отвечает интересам Блейка-визионера. Зрелое творчество Блейка отличает особое внимание к мифологической образности.

Поздний Блейк ищет в мифологии ответы на онтологические вопросы. Блейковская диалектическая концепция бытия мира и человека заставляет поэта обратиться к мифу как онтологическому инструменту. В позднем творчестве Блейка окончательно формируется его собственная космогония и теогония.

При достаточно условном выделении этапов блейковского мифологиз-ма можно вполне явственно увидеть в этой трехчастной структуре и собственный биографический миф Блейка, повторяющий «трехактную» схему инициации: человек и Природа (невинность) - человек и Общество (опыт) -человек и Бог (опытная невинность).

Сложный характер воплощения мифологического в творчестве Блейка и многообразие проявлений этого взаимодействия дает возможность постичь глубину и неисчерпаемость блейковских произведений. «Человек выпрямляет кривые пути. Гений идет кривыми», - утверждал Блейк [30, с.361], и нет оснований сглаживать острые углы блейковской личности и его мировоззрения, пытаясь вписать поэта в ту или иную систему. К мифу он тоже идет своим путем - сложным и нетривиальным. Но точка их схождения — точка соприкосновения равновеликих явлений - гения и бесконечности.

Список научной литературыТокарева, Галина Альбертовна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Абраме М.Г. Апокалипсис: тема и вариации / М. Г. Абраме // HJIO.- 2000.-№6(46). -С.5-31.

2. Аверинцев С.С. Символ / С.С. Аверинцев // Литературный энциклопедический словарь / под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. М. : Советская энциклопедия, 1987. - С.378-379.

3. Аверинцев С.С., Эпштейн М. Н. Мифы / С.С. Аверинцев, М.Н. Эпштейн// Литературный энциклопедический словарь / под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. М. : Советская энциклопедия, 1987. - С.222-225.

4. Аверинцев С.С. К истолкованию символики мифа об Эдипе / С.С. Аверинцев // Античность и современность. М. : Наука, 1972. - С.90-103.

5. Аверинцев С.С. Поэты / С.С. Аверинцев. М. : Языки русской культуры, 1996. -364с.

6. Аверинцев С.С. Рай / С.С. Аверинцев // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2 т. М. : Российская энциклопедия : Олимп, 1997.-Т.2. - С. 364.

7. Адорно Т. В. Эстетическая теория / Пер. с нем. / Т. В. Адорно. — М. : Республика, 2001. 527с.

8. Айзенштат М.П. Британский парламент и общество в 30-е-40е годы XIX века / М.П. Айзенштат. М. : ИВИ РАН, 1997. - 206с.

9. Ю.Акройд П. Блейк / Пер.с. англ. / П. Акройд. М. : ООО Издательский дом «София», 2004. - 672с.

10. И.Асмус В.Ф. Античная философия / В.Ф. Асмус. М. : Высшая школа, 1976. -543с.

11. Ауэрбах Э. Мимезис. Изображение действительности в западноевропейскойлитературе / Пер. с нем. / Э. Ауэрбах. М. : Прогресс, 1976. - 556с.

12. З.Афанасьева К. Уильям Блейк Песнь свободы: Пролог, или основание. "Тириэль" и "Книга Тэль": мытарства земной души / К. Афанасьева // Темница и свобода в художественном мире романтизма. М. : ИМЛИ РАН, 2002.-С. 189-223.

13. Н.Афанасьева К. Чума в "Америке" У. Блейка / К. Афанасьева // Темница и свобода в художественном мире романтизма. М. : ИМЛИ РАН, 2002. -С.223-234.

14. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов / А.К. Байбурин. -СПб. : Наука, 1993. 240с.

15. Байбурин А.К. Семиотический статус вещей и мифология / А.К. Байбурин // Материальная культура и мифология. Л. : Наука, 1981. - С.215-226.

16. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Пер. с фр. / Р. Барт. М. : Прогресс: Универс : Рея, 1994. - 616с.

17. Басин Е.Я. Творчество и эмпатия / Е.Я. Басин // Вопросы философии. -1987.-№2.-С.54-67.

18. Батай Ж. Теория религии. Литература и зло / Пер. с. Фр. / Ж. Батай. -Минск : Современный литератор, 2000. 353с.

19. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. М. : Искусство, 1979. - 424 с.

20. Белый А. Символизм как миропонимание. / А. Белый. М. : Республика, 1994. - 528 с.

21. Бёме Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождении / Пер. с нем. / Я. Беме. СПб. : Азбука, 2000. - 412с.

22. Бёме Я. Теософия / Пер.с нем. / Я. Беме. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. - 96с.

23. Бердяев Н. Избранные произведения / Н. Бердяев. Ростов-на-Дону : Феникс, 1997. - 544с.

24. Берковский Н. Романтизм в Германии / Н. Берковский. СПб. : Азбука-классика, 2001. - 512с.

25. Берковский Н. Статьи и лекции по зарубежной литературе / Н. Берковский. М. : Азбука-классика, 2002. - 480с.2 7. Библия.

26. Блейк У. «Муха», «Тигр», «Лондон», «Лилия». Переводы с английского. Вступление А. Зверева / У. Блейк // Иностранная литература. № 5. -1997.-С.193-211.

27. Блейк У. Видения Страшного суда / Под ред. В. Чухно. / Блейк У. М. : Эксмо-пресс, 2002. - 384 с.

28. Блейк У. Избранные стихи. / Сост. A.M. Зверев / На англ. и русск. яз / У. Блейк -М. : Прогресс.- 1982. 558с.

29. Блейк У. Песни Невинности и Опыта / Перевод с англ. С. Степанова / У. Блейк. СПб. : Северо-запад, 1993. - 272 с.

30. Блок А. А. О романтизме / А. А. Блок // СС в 6 т. М. : Правда, 1971. - Т. 5.-С. 473 -483.

31. Блок А. Из записных книжек и дневников / A.A. Блок // СС в 6 т. М. : Правда, 1971. - Т.6.- 398с.

32. Борхес Х.Л. Письмена Бога / Пер. с исп. / Х.Л. Борхес. М. : Республика, 1992. -510с.

33. Ботникова А. Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм / А.Б. Ботникова. Воронеж : Изд-во ВГУ, 2003. - 341с.

34. Бражников И.Л. Мифопоэтический аспект литературного произведения : дис. . канд. филол. наук / И. Л. Бражников. М., 1997. - 216с.

35. Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения /С.Н. Булгаков. М. : Республика, 1994.- 415с.

36. Бультман Р. Новый Завет и мифология. Проблема демифологизации новозаветного повествования / Р. Бультман // Вопросы философии. 1992. -№ 11.-С.86-114.

37. Вайман С.Т. Диалектика творческого процесса / С.Т. Вайман // Художественное творчество и психология. М. : Наука, 1991. - С.3-31.

38. Валлич Э.И. Законы о бедных в английской публицистике конца XVII в. и теория нищеты Ч. Холла / Э. И. Валлич. М. : Наука, 1990. - 153с.

39. Ванслов В.В. Эстетика романтизма / В.В. Ванслов. М.: Искусство, 1966. -404 с.

40. Васильева Т.Н. Лирика В. Блейка / Т.Н. Васильева // Ученые записки КГУ. -Т.36. 1959.

41. Васильева Т.Н. Поэтическое творчество У. Блейка : автореф. дис. . док. филол. наук. Л. : изд-во ЛГУ, 1971.- 40с.

42. Вейман Р. История литературы и мифология / Пер. с нем. / Р. Вейман. М. : Прогресс, 1975. - 344с.

43. Вергилий Публий Марон Буколики. Георгики. Энеида / Пер. с латинского / Вергилий. М.: Художественная литература, 1971. - 417 с.

44. Веселовский А.Н. Историческая поэтика /А.Н. Веселовский. М. : Высшая школа, 1989. - 406с.

45. Витковский Е. Возвращение рая / Е.Витковский // Люцифер. М. : ACT = Харьков : Фолио, 2000. - С. 5-10.

46. Волжин С. Учение Якова Бёме в историческом развитии философии / С. Волжин // Бёме Я. Теософия. СПб. : Санкт-петербургское философское общество, 2000. - C.I-XV.

47. Волкова Е.В. Пространство символа и символ пространства в работах Ю. Лотмана // Вопросы философии. 2002. - №11. - С. 149-165.

48. Вопросы романтического метода и стиля: Межвуз. тем. сб. Калинин : изд-во КалининГУ, 1978. - 172с.

49. Вопросы романтического миропонимания, метода, жанра и стиля: Межвуз. сб. науч. трудов. Калинин : Изд-во КалининГУ / Под ред. H.A. Гуляева., 1986.- 148с.

50. Вордсворт У. Предисловие к «Лирическим балладам» / У. Вордсворт // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева. М. : МГУ, 1980. - С.261-279

51. Вундт В. Миф и религия / Пер. с нем. / В. Вундт. СПб. : Брокгауз и Эфрон, 1913. -416с.

52. Выготский Л. С. Психология искусства / Л.С. Выготский. Ростов-на-Дону : Феникс, 1996. - 480с.

53. Высоцкая М.Д. Феномен авторской книги У. Блейка (на материале поэмы «Америка. Пророчество») / М.Д. Высоцкая // Проблемы развития зарубежного искусства. СПб., 1998. - С.62-65

54. Вышеславцев Б.П. Сердце в христианской и индийской мистике / Б.П. Вышеславцев //Вопросы философии. 1990. - №4. - С.62-87.

55. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса / Б.П. Вышеславцев. М. : Республика, 1994. - 368 с.

56. Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного / Г.Г. Гадамер. М. : Искусство, 1991.-367с.

57. Гайденко П.П. От онтологии к психологизму: понятие времени и длительности в XVII-XVIII вв. / П.П. Гайденко // Вопросы философии. 2001. -№7. - С. 77-90.

58. Ганин В.Н. Поэтика пасторали. Эволюция английской пасторальной поэзии XVI-XVII веков : дис. . док. филол. наук. М., 1998 - 427с.

59. Гаспаров М. Л. Афористика / М.Л. Гаспаров // Литературный энциклопедический словарь / под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. М. : Советская энциклопедия, 1987. - С.43

60. Гаспаров M.JI. Вергилий, или Поэт будущего / М.Л. Гаспаров // Избранные труды. Т.1: О поэтах.- М. : Языки русской культуры, 1997.- 0.111135.

61. Гаспаров М.Л. Поэзия и проза поэтика и риторика / М.Л. Гаспаров // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. - М. : Наследие, 1994. - С. 126-160.

62. Гачев Г.Д. Образы Индии (Опыт экзистенциальной культурологии) / Г.Д. Гачев М. : Наука, 1994.- 390с.

63. Гегель Г.В.Ф. Эстетика в 4 т. / Г.В.Ф. Гегель. М.: Искусство, 1971. - Т.З.-622с.

64. Герметизм, магия, натурфилософия в европейской культуре XVIII-XIX века / под. ред. И. Т. Касавина . М. : Канон+, 1999. - 864с.

65. Гилберт К.Э., Кун Г. История эстетики / К.Э. Гилберт, Г. Кун. СПб. : Ал-тейя, 2000. - 653с.

66. Гинзбург Л. В поисках святого Грааля / Л. Гинзбург // Поэтика перевода: сб. науч. ст. М. : Радуга, 1988. - С. 12-20

67. Гинзбург Л. Я. О лирике / Л.Я. Гинзбург. Москва : Интрада, 1997. - 416с.

68. Глебовская А. Предварение. Комментарии / А. Глебовская // У. Блейк «Песни Невинности и Опыта» / Пер. с англ. С. Степанова. СПб. : Северо-запад, 1993. - С.5-23; С.226-267.

69. Глубоковский H.H. Кеносис / H.H. Глубоковский // Христианство: Энциклопедический словарь в 3 т. М. : Изд-во «Большая российская энциклопедия», 1993.- т.З. - С.378-381.

70. Голан А. Миф и символ / А. Голан. М. : Русская литература, 1993.- 375 с.

71. Голосовкер Я. Э. Логика мифа / Я. Э. Голосовкер.- М. : Наука, 1987.- 217с.

72. Гореить И. Миф и художественное исследование. Развитие традиции романа-мифа в произведениях Ласло Бито / И. Гореить // Вопросы литературы. 2001,-№5. - С.176-186.

73. Григорьев A.A. Литературная критика / A.A. Григорьев. М. : Худ. литература, 1967. - 631 6. с.

74. Гримм Я. Немецкая мифология / Я. Гримм // Зарубежная эстетика и теория литературы. М. : изд-во МГУ, 1987,- С. 54-72.

75. Гуляев Н. А. Теория романтизма в эстетике Гегеля / H.A. Гуляев // Романтизм в русской и зарубежной литературе: сб. статей. Калинин: изд-во КалининГУ, 1979. - С.3-12.

76. Гусева Т.М. Семантика образа в «Песнях Неведения и Познания» В. Блей-ка: автореф. дис. . канд. филол. наук. М. : изд-во МГУ, 1997. - 18с.

77. Гучинская Н.О. Мистическое богословие Мастера Экхарта / Н.О. Гучин-ская // Мастер Экхарт Избранные проповеди и трактаты / пер. с нем. — СПб. : Церковь и культура, 2001. С.6-39.

78. Гюго В. Предисловие к сборнику «Новые оды» / В. Гюго // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / под ред. А.С.Дмитриева. М. : МГУ, 1980. - С.436-443.

79. Давыдов Ю. Интеллектуальный роман и философское мифотворчество / Ю. Давыдов //Вопросы литературы. 1977. - № 9. - С. 127-171.

80. Данте Алигьери Новая жизнь. Божественная комедия / Данте. М. : Художественная литература, 1967. - 686 с.

81. Дешан Э. Война в мирное время / Э. Дешан // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева. М. : МГУ, 1980.- С.417-420.

82. Джемс В. Многообразие религиозного опыта / В. Джемс. СПб. : Андреев и сыновья, 1992. - 418с.

83. Долин А. Пророк в своем отечестве / А. Долин. М. : Наследие, 2002.-320с.

84. Донских O.A. В поисках полноты освобождения (Блейк и Тютчев) / O.A. Донских // История и теория культуры в вузовском образовании. Новосибирск, 2003. - С. 98-103.

85. Дорошевич А. Миф в литературе XX века / А. Дорошевич // Вопросы литературы. 1970. - №2. - С.122-141.

86. Дремов А. Романтическая типизация / А. Дремов // Вопросы литературы . 1971.-№4.-С. 100-115.

87. Дубровина И. Романтика / И. Дубровина // Вопросы литературы. 1965. -№11. -С.3-16.

88. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада / И.М. Дьяконов. -М. : Наука, 1990. 247с.

89. Дьяконова Н.Я. Английский романтизм / Н.Я. Дьяконова. М. : Наука, 1978. -207с.

90. Дьяконова Н.Я Лондонские романтики и проблемы английского романтизма / Н.Я. Дьяконова. Л. : Изд-во ЛГУ, 1970. - 232с.

91. Евсюков В.В. Мифы о Вселенной / В.В. Евсюков. Новосибирск : Наука, 1988. - 177с.

92. Европейский романтизм: сб. научн. статей. — М. : Наука, 1973.- 512с.

93. Елистратова A.A. Блейк и его время / A.A. Елистратова // Иностранная литература. 1957. - №1. - С.34-42.

94. Елистратова A.A. Уильям Блейк / A.A. Елистратова. М. : Знание, 1957.32 с.

95. Еремина В. И. Ритуал и фольклор / В.И. Еремина. Ленинград : Наука, 1991. -207с.

96. Жирмунская H.A. От барокко к романтизму. Статьи о французской и немецкой литературах / H.A. Жирмунская. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2001. -464 с.

97. Жирмунская H.A. Предисловие / H.A. Жирмунская // Ф. де Ларошфуко, Блез Паскаль, Ж. де Лабрюйер. Суждения и афоризмы. М. : Политическая литература, 1990.- С. 5-24.

98. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика / В.М. Жирмунский. СПб. : Аксиома : Новатор, 1996. - 232с.

99. Жирмунский В. М. Поэтика русской поэзии / В.М. Жирмунский. СПб. : Азбука-классика, 2001. - С. 358-364.

100. Журавлева А.И. Новое мифотворчество и литературоцентристская эпоха русской культуры / А.И. Журавлева // Вестник МГУ. Серия 9. - 2001.-№6. - С.35-43.

101. Зверев A.M. Величие Блейка. Комментарии // У. Блейк Избранные стихи / Сост. A.M. Зверев. / на англ. и русск. яз. М. : Прогресс, 1982. -С.5-33; с.499-558.

102. Зерига Г. Христиане и язычники / пер. с англ. / Г. Зерига. М. : Фаир-пресс, 2002. - 304с.

103. Зыкова Е.П. Образ «огражденного сада»: природа, Бог и свобода в поэзии английских романтиков / Е.П. Зыкова // Темница и свобода в художественном мире романтизма. М. : ИМЛИ РАН, 2002. - С.88-110.

104. Зыкова Е.П. Пастораль в английской литературе XVIII века / Е.П. Зыкова. М. : ИМЛИ, 1999.- 256с.

105. Иванов Вяч. И. Родное и вселенское / Вяч. И. Мванов. М. : Республика, 1994.- 428 с.

106. Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания: сб. статей / Рос. АН Ин-т мир. лит-ры им. М. Горького / Под ред. П.А. Гринцер. М. : Наследие, 1994. - 509 с.

107. Йейтс У.Б. Видение: поэтическое, драматическое, магическое / пер. с англ. / У. Б. Йейтс. М. : Логос, 2000. - 768с.

108. Йейтс У.Б. Этот странный Уилл Блейк / У.Б. Йейтс // У. Блейк Видения Страшного суда / Под ред. В. Чухно. М. : Эксмо-пресс, 2002. - С. 323-366.

109. Кайуа Р. Миф и человек. Человек и сакральное / пер. с фр. / Р. Кайуа. -М. : ОГИ, 2003. 296с.

110. Кант И. Критика чистого разума / пер. с нем. / И. Кант. М. : Наука, 1999. -655с.

111. Карельский А. В. Метаморфозы Орфея. Беседы по истории западных литератур / A.B. Карельский. Выпуск 1.- М. : изд-во РГГУ, 1998. - 279 с.

112. Карташова И.В. Об эстетических и художественных открытиях раннего романтизма / И.В. Карташова // Романтизм. Вопросы эстетики и художественной практики. Тверь, 1992. - С.4-11.

113. Карташова И.В., Семенов JL Е. Национальные узы и мировое гражданство в эстетическом сознании романтизма / И.В. Карташова, JI.E. Семенов // Темница и свобода в художественном мире романтизма. М. : ИМЛИ РАН, 2002.- С.110-131.

114. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке / Э. Кассирер. М. : Гардари-ки, 1998. - 784с.

115. Кельтская мифология. Энциклопедия. М. : Эксмо, 2002. - 640 с.

116. Кемпбелл Дж. Герой с тысячами лиц / Дж Кемпбелл. Киев : Ваклер = М. : ACT : Рефл-бук, 1997. - 336 с.

117. Кереньи К. Пролегомены / К. Кереньи // Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. М. : ЗАО «Совершенство» = Киев : Порт-Рояль. - С.11-38

118. Кириллова И. Литературное воплощение образа Христа / И. Кириллова //Вопросы литературы. -1991.- №8. С.60-74.

119. Кислякова O.A. «Совершенный человек» в христианском и романтическом миропонимании / O.A. Кислякова // Романтизм в литературном движении: сб. науч. трудов. Тверь : Изд-во ТГУ, 1997. - С.23-33.

120. Ките Дж. Стихотворения / Д. Ките. Л. : Наука, 1986. - 392с.

121. Клаут X. История Лондона / пер. с англ. / X. Клаут. М.: Весь мир, 2002. - 160с.

122. Козлов A.C. Мифологическая критика / A.C. Козлов // Современное зарубежное литературоведение: энцикл. справочник. М. : Интрада, 1996. - С.225-235.

123. Козлов A.C. Мифопоэзия / A.C. Козлов // Современное зарубежное литературоведение: энцикл. справочник. М. : Интрада, 1996. -С.236 с.

124. Козлов A.C. Мономиф / A.C. Козлов // Современное зарубежное литературоведение: энцикл. справочник. М. : Интрада, 1996. -С.236-238.

125. Кольридж С. Из литературной биографии / С. Кольридж // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева. М. : МГУ, 1980. - С.379-394.

126. Кондаков И.В. Современное мифотворчество как эстетико-идеологическая проблема / И.В. Кондаков // Мир психологии. 1998. -№3. - С. 34-48.

127. Корзина H.A. Сад как мотив литературы немецкого романтизма / H.A. Корзина // Романтизм: эстетика и творчество. Тверь : Изд-во ТГУ, 1994. -С.35-46.

128. Корнилова E.H. Мифологическое сознание и мифопоэтика западноевропейского романтизма /E.H. Корнилова. М. : ИМЛИ РАН; Наследие, 2001. -447с.

129. Косарев А.Ф. Миропонимание язычников мифы, обряды, ритуалы / А.Ф. Косарев // Природа. - 1994. - №7. - С.79-89.

130. Кэйзин А. Вступительное слово к «Книге Иова в зримых образах» У. Блейка / А. Кейзин // Блейк У. Видения Страшного суда / под ред. В. Чухно. М. : Эксмо-пресс, 2002. - С. 135-140.

131. Кэмпбелл Дж. Мифический образ / Пер. с англ. / Дж. Кэмпбелл. М. : ACT, 2002. - 683с.

132. Кюнг Г. Великие христианские мыслители / пер. с нем. / Г. Кюнг. -СПб. : Алтейя, 2000. 442с.

133. Лепорский П.И. Богочеловек / П.И. Лепорский//Христианство. Энциклопедический словарь в 3 т. М. : Изд-во «Большая российская энциклопедия». - Т.З. - С.358-352.

134. Леви-Строс К. Структурная антропология / пер. с фр. / К. Леви-Строс. -М. : Наука, 1983. 536с.

135. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении / Пер. с фр. / Л. Леви-Брюль. М. : Педагогика-пресс, 1994. - 602с.

136. Литературные архетипы и универсалии. М. : Изд-во РГГУ / Под ред. Е. Мелетинского., 2001. - 434с.

137. Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. А. С. Дмитриева. М. : МГУ, 1980.- 639с.

138. Лифшиц М.М. Критические заметки к современной теории мифа / М.М. Лифшиц // Вопросы философии. 1973. - №8. - С. 143-153.

139. Лифшиц М.М. Мифология древняя и современная / М.М. Лифшиц. М. Искусство, 1980. - 582с.

140. Лихачев Д.С. Литература реальность - литература / Д.С. Лихачев- Л. : Советский писатель, 1984. - 272с.

141. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение / Д. С. Лихачев. СПб. : Алтейя, 1997. - 508с.

142. Лобковиц Н. Иоахим Флорский / Н. Лобковиц // Вопросы философии. -2002. -№3. С. 55-69.

143. Лобок А.М. Антропология мифа. Екатеринбург: - Банк.культ.информ.- 658с.

144. Ломинадзе С. После обморока / С. Ломинадзе // Вопросы литературы .- 1996. -№ 8.- С.6-10.

145. Лосев А. Ф. Мифология / А.Ф. Лосев // Философская энциклопедия. -М : Советская энциклопедия, 1964. Т.З.- С.458.

146. Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии / А.Ф. Лосев. -М. : Мысль, 1993,- 953 с.

147. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство / А.Ф. Лосев. М. : Искусство, 1995.- 320 с.

148. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А.Ф. Лосев. М. : Политиздат, 1991. - 525 с.

149. Лосев А.Ф. История античной эстетики в 2 т. / А.Ф. Лосев. М. : Ладо-мир, 1994. - 716 с. и 540 с.

150. Лосев А.Ф. Романтизм. Конспект лекций по эстетике Нового времени / А.Ф. Лосев // Литературная учеба. 1990. - № 6. - С. 139-144.

151. Лосский Н.О. Бог и мировое зло / Н.О. Лосский. М. : Республика, 1994.-442с.

152. Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция / Н.О. Лосский. М. : Республика, 1995. - 400с.

153. Лотман Ю. М. Успенский Б. А. Миф имя - культура / Ю.М. Лотман, Б. А. Успенский // Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб. : Искусство, 2000 . -С.525-543.

154. Лотман Ю.М. Символ ген сюжета / Ю.М. Лотман Семиосфера. -СПб. : Искусство, 2000. - С. 220-240.

155. Лотман Ю.М. Семиосфера / Ю.М. Лотман. СПб. : Искусство. - 704с.

156. Лотман Ю., Минц 3., Мелетинский Е. Литература и миф / Ю. Лотман и др. // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2 т. М. : Олимп, 1997. - Т. 2. -С.59-65.

157. Майсурадзе М.В. Идея и образ человека в лирических циклах У. Блей-ка «Песни Опыта» и «Песни Невинности»: автореф. дис. . канд. филол. наук / М.В. Майсурадзе. Тбилиси, 1990. - 23с.

158. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. / М.М. Маковский. М. : ВЛАДОС. - 1996.- 416 с.

159. Малиновский Б. Магия, наука и религия / Б. Малиновский. М. : Республика, 1992. - 304с.

160. Мамардашвили М.К. Пятигорский A.M. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. / М.К. Мамардашвили, A.M. Пятигорский. М. : Искусство, 1999. - 216с.

161. Мамардашвили М.К. Необходимость себя. / М. К Мамардашвили. М., 1996.-430с.

162. Мандзони А. Письмо о романтизме к маркизу Чезаре д'Адзельо / А. Мандзони // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева A.C. М. : МГУ, 1980. - С.520-533.

163. Марков В.А. Литература и миф: проблема архетипов (к постановке вопроса) / В.А. Марков // Тыняновский сборник. Четвертые тыняновские чтения. Рига, 1999. - С. 133-146.

164. Мастер Экхарт Избранные проповеди и трактаты / Пер. с нем./ Мастер Экхарт. СПб. : Церковь и культура, 2001. - 296с.

165. Махов А.Е. «Есть что-то, что не любит ограждений» (библейская доктрина и раннеромантический демонизм) / А.Е. Махов // Темница и свобода в художественном мире романтизма. М. : ИМЛИ РАН, 2002. - С.27-88.

166. Мацейна А. Агнец Божий / Пер. с литовского / А. Мацейна. СПб. : Алетейя. - 304с.

167. Медриш Д. Н. Структура художественного времени в фольклоре и литературе / Д.Н. Медриш // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л. : Наука, 1974. - С. 121-143.

168. Мелетинский Е. М. Миф и историческая поэтика фольклора / Е.М. Ме-летинский // Фольклор. Поэтическая система. М. : Наука, 1977.- С.23-41.

169. Мелетинский Е. М. О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов / Е. М. Мелетинский // Литературные архетипы и универсалии. М. : Изд-во РГГУ, 2001. - С.73-150.

170. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. / Е.М. Мелетинский. М. : Восточная литература РАН, 1995. - 408с.

171. Мень А. История религии / А. Мень. М. : СП Solvo, 1992. - Т.5. -431с.

172. Мильтон Д. Потерянный Рай. Возвращенный Рай / Д. Мильтон // Люцифер. Харьков : Фолио = М. : ACT, 2000. - 765с.

173. Милюгина Е.Г. О мифотворчестве романтиков / Е.Г. Милюгина // Романтизм в литературном движении: сб. науч. тр.- Тверь : ТГУ, 1997. -С.33-44.

174. Милюгина Е.Г. Дуализм эстетического сознания романтиков: опыт систематики дуалистических мотивов / Е.Г. Милюгина // Романтизм: вопросы эстетики и художественной практики. Тверь, 1992. - С. 125-131.

175. Миф пастораль - утопия : сб. научн. статей / Отв. ред. Ю. Г. Круглов. -М. :МГОПУ, 1998.- 140с.

176. Мифология Британских островов: энциклопедия. — М. : Эксмо = СПб. : Terra Fantastica, 2004. 640с.

177. Михайлов A.B. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры: Очерки из истории филологической науки. / A.B. Михайлов. -М. : Наука, 1989. 230 2.с.

178. Mo дина Г.И. Крыжко И. "Прорицания Неведения" У. Блейка в контексте его творчества электронный ресурс. / Г.И. Модина, И. Крыжко. -http: // koi.www.vladivostok.com/SpeakingInTongues/modina.html

179. Мортон A.JI. От Мэлори до Элиота. / A.JI. Мортон // От Мэлори до Элиота. М., 1970. - С.123-161.

180. Нагель Т. Мыслимость невозможного и проблема духа и тела // Вопросы философии. 2001. - №8. - С. 101-113.

181. Найдыш В.М. Философия мифологии. От античности до эпохи романтизма / В.М. Найдыш. М. : Гардарики, 2002. - 554с.

182. Налимов В.В. Спонтанность сознания / В.В. Налимов. М. : Прометей, 1989. -288с.

183. Некрасова Е.А. Романтизм в английском искусстве / Е.А. Некрасова. -М. : Искусство, 1975. 256с.

184. Некрасова Е.А. Творчество У. Блейка / Е.А. Некрасова. М. : изд-во МГУ, 1962. - 181 с.68. с.

185. Никола М.И. Жанр духовного паломничества в английской литературе XIV века (топика жанра и отдельные вариации) / М.И. Никола // Филологические науки. 1993. - №3. - С. 48-57.

186. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки // Фридрих Ницше и русская религиозная философия: Переводы, исследования, эссе философовсеребряного века" в 2т. / Ф. Ницше. М. : Алкиона = Минск : Присцельс, 1996.- т. 2.-С.51-177.

187. Новалис Фрагменты / Новалис // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. А. С. Дмитриева. М. : МГУ, 1980. -С.94-198.

188. Новичкова Т.А. Эпос и миф /Т.А. Новичкова. СПб. : Наука, 2001.-248с.

189. Новоселов М.А. Догмат и мистика в православии, католичестве и про-тестанстве / М.А. Новоселов. М. : Лепта-Пресс, 2003. - 384с.

190. Овсянников М. Ф. Эстетическая концепция Ф. Шеллинга и немецкий романтизм /М.Ф. Овсянников // Шеллинг Ф. Философия искусства. М. : Мысль, 1994.- С. 15-43.

191. Осанкина В.А. Библейско-евангельская традиция в эстетике и поэтике русского романтизма: автореф. дис. . докт. филол. наук / В.А. Осанкина. -Екатеринбург, 2001. 34 с.

192. Осипова Н.О. Мифопоэтика как сфера поэтики и литературного исследования / Н.О. Осанкина // РЖ Литературоведение / Социально-гуманитарные науки. Серия 7(отечественное и зарубежное литературоведение). - Т.З. - 2000. - С. 51-58.

193. Пахсарьян Н.Т. Миф пастораль - утопия: к вопросу о дифференциации и взаимодействии понятий / Н.Т. Пахсарьян // Миф — пастораль - утопия: сб. науч. трудов, М. : МГОПУ, 1998. - С. 12-24.

194. Пашинина Д.П. Неопределимость мифа и особенности организации мифопоэтической картины мира / Д.П. Пашинина // Вестник МГУ. Серия 7 (философия). - 2001. - № 6. - С.88-109.

195. Петрухин В. Я. Ритуал / В.Я. Петрухин // Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева.- М. : Советская энциклопедия, 1987. С.327-328.

196. Петрухин В. Я. Человек и животное в мифе и ритуале: мир природы в символах мира культуры / В.Я. Петрухин // Мифы, культы, обряды зарубежной Азии. М. : Наука, 1986. - С.5-25.

197. Пивоев В.М. Мифологическое сознание как способ освоения мира / В.М. Пивоев. Петрозаводск: Карелия, 1991. - 111с.

198. Пинский JIM. Ренессанс. Барокко. Просвещение / JI.M. Пинский. М. : Изд-во РГГУ, 2002. - 829с.

199. Платон Сочинения в 3 т. / Платон. М. : Мысль, 1970. - Т. 2.- 611с.

200. Плотин Избранные трактаты / Плотин. Минск : Харвест = М. : ACT, 2000. - 320с.

201. Попова М.К. Аллегория в английской литературе средних веков / М.К. Попова. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1993. - 111с.

202. Потебня А. А. Слово и миф / A.A. Потебня. М. : Правда, 1989. - 283 с.

203. Потебня A.A. Эстетика и поэтика / A.A. Потебня. М. : Искусство, 1976.-613с.

204. Приходько И.С. Мифопоэтика А. Блока / И.С. Приходько. Владимир, 1994. - 134с.

205. Проблемы эстетики и творчества романтиков: межвузовский тем. сборник. Калинин : Изд-во КпалининГУ, 1982. - 150с.

206. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки / В.Я. Пропп. Л. : Изд-во ЛГУ, 1986.- 365 с.

207. Пропп В. Я. Морфология сказки Исторические корни волшебной сказки / В.Я Пропп. М. : Лабиринт, 1998. - 512 с.

208. Пропп В. Я. Поэтика фольклора / В.Я. Пропп. М. : Лабиринт, 1998. -353с.

209. Просветительское движение в Англии / Под ред. Н.М. Мещеряковой. -М. : изд-во МГУ, 1991. 443с.

210. Психология религиозности и мистицизма / Сост. К. Сельченок. -Минск : Харвест = М. : ACT, 2001. 544с.

211. Пятигорский А. М. Мифологические размышления. Лекции по феноменологии мифа / A.M. Пятигорский. М. : Языки русской культуры, 1996.-280 с.

212. Ранк О. Миф о рождении героя / Пер с нем. / О. Ранк М. : Рефл-бук = Киев : Ваклер, 1997. - 226с.

213. Рассел Дж. Б. Князь Тьмы. Добро и зло в истории человечества / Пер. с англ. / Дж. Б. Рассел. СПб. : Евразия, 2002. - 448с.

214. Рассел. Дж. Б. Сатана. Восприятие зла в христианской традиции / Пер. с англ. / Дж. Б. Рассел. СПб. : Евразия 2001. - 320с.

215. Раушенбах Б.В. Логика троичности / Б.В. Раушенбах // Вопросы философии. 1993. - №3. - с.62-70.

216. Резчикова И. В. Лингвистический анализ символа «тигр» в стихотворении У. Блейка «Tiger» / И.В. Резчикова // Актуальные проблемы современной филологии : Языкознание. Киров, 2003. - т.2. - С.82-87.

217. Родосский A.B. Европейский романтизм и французская революция / A.B. Родосский // Вестник СПбГУ. Серия 2. - Выпуск 2. - 1999. - С.89-92.

218. Савельева М. Ю Лекции по мифологии культуры / М. Ю. Савельева. -Киев : Парапан, 2003. 247с.

219. Сайко Э.В. Культура мифа феномен культуры / Э.В. Сайко // Мир психологии. - 1998. - №3. - С.3-8.

220. Сапаров М. А. Об организации пространственно-временного континуума / М.А. Сапаров // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л. : Наука, 1974. - С.85-104.

221. Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде /Э. Сведенборг. СПб. : Амфора, 1999.- 558с.

222. Сведенборг Э. Мудрость Ангельская о Божественной Любви и Божественной Мудрости / Пер. с лат. /Э. Сведенборг. Львов : Инициатива = М. : ACT, 1999. -736с.

223. Светлов Э. (Мень А.) Вестники царства Божия. Библейские пророки от Амоса до Реставрации / Э. Светлов (А. Мень). Брюссель, 1986. - 647с.

224. Седых Э. В. Контраст в поэзии как один из типов выдвижения. На примере циклов стихотворений «Песни Неведения» и «Песни Познания» У. Б лейка: автореф. дис. . канд. фолол. Наук / Э.В. Седых. СПб. : Изд-во СПбГУ, 1997. - 18с.

225. Семенов JI.E. О природе романтической метаморфозы / JI.E. Семенов // Романтизм в литературном движении: сб. науч. трудов. Тверь : ТГУ, 1997.-С. 12-23.

226. Сенци М. Воображение и верность природе. Философские основы литературной критики Кольриджа / М. Сенци // Европейский романтизм. -М. : Наука, 1973. С. 128-179

227. Сердюков Ю. М. Нерефлексивные формы познания. / Ю.М. Сердюков. М. : Прометей, 1997. - 94 с.

228. Слюсарь A.A. О поэтике романтического произведения / A.A. Слюсарь // Романтизм. Вопросы эстетики и художественной практики. Тверь, 1992. -с.134-142.

229. Смирнов И. П. Место «мифопоэтического» подхода к литературному произведению среди других толкований текста / И.П. Смирнов // Миф -фольклор литература. - JI. : Наука, 1978. - С. 186-202.

230. Смирнова О.М. Пророческие поэмы У. Блейка : автореф. дис. . канд. филол. наук / О.М. Смирнова. СПб., 2003. - 20с.

231. Современное мифотворчество и искусство: тезисы докладов научной конференции / Под ред. В.М. Пивоева . Петрозаводск, 1991. - 144с.

232. Современное зарубежное литературоведение: энцикл. справочник, М. : Интрада, 1996. 320 с.

233. Соловьв B.C. Философия искусства и литературная критика /B.C. Соловьев. М. : Искусство, 1991.-701 с.

234. Соловьев B.C. Гностицизм / B.C. Соловьев // Христианство. Энциклопедический словарь в 3 т. М. : Изд-во «Большая российская энциклопедия», 1993.- т.1. - С.415-418.

235. Соловьева Н. А. Типы художественного сознания в XIX / H.A. Соловьева // История зарубежной литературы XIX века. М. : Высшая школа, 1999.- С.21-49.

236. Соловьева H.A. XIX век. Романтическое сознание эпохи / H.A. Соловьева//Вестник МГУ. Серия 9. - 2001. -№1. - С. 7-22.

237. Соловьева H.A. У истоков английского романтизма / H.A. Соловьева. -М. : Изд-во МГУ, 1988. 232с.

238. Солодовников Г.И. Судьба мифа в современной художественной культуре / Г.И. Солодовников // Современное мифотворчество и искусство: тезисы и доклады научн. конференции / Под ред. В. М. Пивоева. Петрозаводск, 1991. - С.21-24.

239. Спиноза Б. О Боге, человеке и его счастье / Б. Спиноза. Харьков : Фолио = Москва. : ACT, 2000. - 400с.

240. Стеблин-Каменский М.И. Миф / М. И. Стеблин-Каменский. М., J1. : Наука, 1976. - 103с.

241. Стендаль Расин и Шекспир / Стендаль // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. А. С. Дмитриева. М. : МГУ, 1980.- С.472-483.

242. Сурова Е.Э. Модификация позиции присутствия: путь к себе / Е.Э. Сурова // Культурное пространство путешествий: материалы научного форума 8-10 апреля 2003г.- СПб. : Изд-во СПбГУ, 2003. С. 13-17

243. Сухарев С. Два «Тигра». О переводческом стиле и личности переводчика / С. Сухарев // Мастерство перевода. М., 1997.- С.296-317.

244. Тейлор Э. Б. Миф и обряд в первобытной культуре / Э.Б. Тэйлор. -Смоленск : Русич, 2000. 624с.

245. Телегин С. М. Философия мифа. Введение в метод мифореставрации. -М., 1994. 164с.

246. Телегин С.М. Восстание мифа / С.М. Телегин. М. : Век, 1997. - 191с.

247. Телегин С.М. Миф и литература / С.М. Телегин // Миф литература -мифореставрация: сб. науч.статей / Под ред. С.М. Телегина. - М.; Рязань: Узорочье, 2000.-С.З-14.

248. Теоретическая поэтика в понятиях и определениях / Автор-составитель Н.Д. Тамарченко. М. : изд-во РГГУ, 2001. - 467с.

249. Тертерян И.А. Человек мифотворящий. / И.А. Тертерян. М. : Советский писатель, 1988. - 560с.

250. Тик JI. О скандинавских народных сказках / JI. Тик // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева. -М.: МГУ, 1980.-С.118-119.

251. Токарев С.А. Ранние формы религии / С.А. Токарев. М. : Политиздат, 1990.- 622 с.

252. Токарева Г.А. Лирические шедевры У. Блейка. Комментарии переводчика. Опыт интерпретации / Г.А. Токарева. Петропавловск-Камчатский, 2002. - 226 с.

253. Токарева Г.А. Пророческая поэзия У. Блейка. Комментарии переводчика. Опыт интерпретации / Г.А. Токарева. Петропавловск-Камчатский, 2004. - 238 с.

254. Толмачев В.М. От романтизма к романтизму / В.М. Толмачев. М. : Изд-во МГУ, 1997.-363 с.

255. Толочин И.В. Функционально-стилистический анализ повтора в поэзии У.Блейка: автореф. дис. . канд. филол. наук / И.В. Толочин. Ленинград, 1987.- 16с.

256. Топорков А.Л. Теория мифа в русской филологической науке XX века /

257. A.Л. Топорков М. : Индрик, 1997. - 456с.

258. Топоров В.Н. Поэт / В.Н. Топоров // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2 т. М. : Российская энциклопедия, Олимп, 1997. - Т.2. - С.327.

259. Топоров В.Н. О происхождении некоторых поэтических символов /

260. B.Н. Топоров // Ранние формы искусства. М. : Искусство, 1972. - С.77-103.

261. Топоров В.Н. К реконструкции мифа о мировом яйце / В.Н. Топоров // Теория знаковых систем. Выпуск V. - 1971. - С. 9-62.

262. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического / В.Н. Топоров. М. : Прогресс, 1995.- 624 с.

263. Топоров. В.Н. Об «эктропическом» пространстве поэзии (поэт и текст в их единстве) / В.Н. Топоров // От мифа к литературе: сб. научн. статей. -М : Изд-во РГГУ, 1993. С. 25-42.

264. Традиции и новаторство немецкого и английского романтизма конца XVIII начала XIX века: межвуз. сб. науч. трудов. Владимир : Изд-во ВГПИ, 1986.- 176с.

265. Трубецкой Е. Избранные произведения / Е.Трубецкой Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. - 511с.

266. Тэйлор Э. Б. Первобытная культура / Пер. с англ. / Э.Б. Тэйлор. М. : Политиздат, 1989. - 572 с.

267. Тэрнер В. Символ и ритуал / Пер с англ. / Б. Тэрнер М. : Наука, 1983. -273 с.

268. Угринович Д.М. Сущность первобытной мифологии и тенденции ее эволюции / Д.М. Угринович // Вопросы философии. 1980 - №10. - С. 136147.

269. Уильям Блейк в переводах С. Маршака Избранное / Уильям Блейк. -М. : Олма-пресс, 2000. 175 с.

270. Уланд Л. О романтическом / Л. Уланд // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. А.С. Дмитриева. М. : МГУ, 1980.- С.159-162.

271. Уоллер М. Лондон, 1700 год / Пер. с. англ. / М. Уоллер. Смоленск : Русич, 2003.-384с.

272. Ферпоссон Дж. Христианский символизм / Дж. Фергюссон. Кн. VIII. -М. : «Золотой век», 1998. - 332с.

273. Философский энциклопедический словарь. М. : Советская энциклопедия, 1989. - 816с.

274. Фихте И.Г. Сочинения: работы 1792-1801 / И.Г. Фихте / Под ред. П.П. Гайденко. М. : Ладомир, 1995. - 565с.

275. Фрай Н. Анатомия критики / Пер. с англ. / Н. Фрай // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX века. Трактаты, статьи, эссе / Под ред. Г.К. Косикова. М. : Изд-во МГУ, 1987. - С.232-264.

276. Фрай Н. Критика, религия, литература / Н. Фрай // Вопросы литературы. 1991. - №5 (сентябрь-октябрь). - С. 157-188.

277. Фрезер Дж. Фольклор в Ветхом Завете / Пер. с англ. /Дж. Фрезер. М. : Изд-во полит, лит., 1990. - 542с.

278. Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура / Пер. с нем. / 3. Фрейд. М. : Ренессанс, 1992. - 291с.

279. Фрейд 3. Психология бессознательного / Пер. с нем. / 3. Фрейд. М. : Просвещение, 1989. - 448 с.

280. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности / О.М. Фрейденберг. -М. : Наука, 1978. 605с.

281. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра / О.М. Фрейденберг. М. : Лабиринт, 1997. - 448 с.

282. Фрэзер Дж. Золотая ветвь: Исследования магии и религии / Пер с англ./ Дж. Фрезер М. : ACT, 1998. - 784 с.

283. Хализев В. Е. Мифология XIX — XX веков и литература / В.Е. Хализев // Вестник МГУ. Серия 9. - 2002. - №3. - С.7-21.

284. Хёйзинга И. Осень средневековья / И. Хёйзинга. М. : Айрис-пресс, 2002. - 544с.

285. Хренов Н. А. Миф в художественной картине мира / H.A. Хренов // Мир психологии. 1998. - № 3. - с.9-34.

286. Хюбнер К. Истина мифа / К.Хюбнер. М. : Республика, 1996. - 448с.

287. Цивьян T.B. Verg. Georg. IV. К мифологеме сада /Т.В. Цивьян // Текст: семантика и структура. М. : Наука,1983. - С. 116-148.

288. Чавчанидзе Д.JI. Искусство и правда жизни в концепции немецких романтиков / Д.Л. Чавчанидзе // Известия АН. Серия: литература и язык. -Т. 55.- 1996.-№5.-С. 19-31.

289. Черняк B.C. Мифологические истоки научной рациональности / B.C. Черняк// Вопросы философии. 1994. - №9. - С.37-52.

290. Чеснокова Т.Г. Шекспир и пасторальная традиция английского Возрождения: Пасторальные мотивы в комедиях У. Шекспира / Т.Г. Чеснокова. М. : МАКС Пресс, 2000. - 216с.

291. Чичерин Б.Н. Наука и религия / Б.Н. Чичерин. М. : Республика, 1999. -496с.

292. Шайтанов И.О. Классическая поэтика неклассической эпохи / И.О. Шайтанов // Вопросы литературы. 2002,- №4. - С.82-135.

293. Шатобриан Ф. Р. Предисловие к «Атала» / Ф.Р. Шатобриан // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева. М. : МГУ, 1980. - С.395-404.

294. Шатобриан Ф.Р. «Гений христианства» / Ф.Р. Шатобриан // Эстетика раннего французского романтизма. М. : Искусство, 1982. - С.94-220.

295. Шахнович М.И. Первобытная мифология и философия / М.И. Шахно-вич. Л. : Наука 1971. - 240с.

296. Шелли П.Б. Избранные произведения / П.Б.Шелли. М. : Рипол-классик, 1998. - 799с.

297. Шеллинг Ф. В. Философия искусства. / Пер. с нем. / Ф.В. Шеллинг. -М. : Мысль, 1999. 608с.

298. Шеллинг Ф. В. Сочинения в 2т. / Пер. с нем. / Ф.В. Шеллинг. М. : Мысль, 1989. - т. 2. - 636с.

299. Шлегель Ф. Речь о мифологии / Ф. Шлегель // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева. М. : МГУ, 1980.-С.62-65.

300. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. В 2т. / Ф. Шлегель. М. : Искусство, 1983. - Т. 1. - 447с.

301. Шлеермахер Ф. О религии / Ф. Шлеермахер // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. A.C. Дмитриева. М. : МГУ, 1980.-С. 138-149.

302. Штайнер Р. Мистика на заре духовной жизни Нового времени / Пер. с нем. / Р. Штайнер // Великие посвященные. Харьков : Фолио=М. : ACT, 2000. - С.565-663.

303. Штайнер Р. Мистерии древности и христианство / Р. Штайнер. М. : Духовное знаше. - СПб. : Интрбук, 1990. - 126с.

304. Шюре Э. Великие посвященные / Пер. с фр. / Э. Шюре // Великие посвященные. Харьков: Фолио = М. : ACT, 2000. - С. 6-447.

305. Экзегетика снов. Европейские хроники сновидений / Сост. В. Звиняц-ковский. М. : Эксмо, 2002. - 464с.

306. Элиаде М. Аспекты мифа / Пер. с фр. / М. Элиаде. М. : Академический проект, 2000. - 224с.

307. Элиаде М. Космос и история. / М. Элиаде. М. : Прогресс, 1987. - 312 с.

308. Элиаде М. Мифы современного мира / М. Элиаде // Психология религиозности и мистицизма / Сост. К. Сельченок. Минск : Харвест = М. : ACT, 2001.-С.8-63.

309. Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр. / М. Элиаде. М. : Изд-во МГУ, 1994. - 142с.

310. Эпштейн М. Афоризм / М. Эпштейн // Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева.- М. : Советская энциклопедия, 1987. с.43

311. Эстетика раннего французского романтизма. М. : Искусство, 1982. -480с.

312. Эткинд Е.Г. Русские поэты-переводчики от Тредиаковского до Пушкина. /Е.Г. Эткинд. Л. : Наука, 1973. - 248с.

313. Юнг К. Г. Об отношении психологии к поэтико-художественному творчеству / Пер. с нем. / К.Г. Юнг // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX века. Трактаты, статьи, эссе / Под ред. Г.К. Косикова. -М. : МГУ, 1987.- С.214-232.

314. Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть ахетипов / Пер. с англ. / К.Г. Юнг. Москва : Совершенство = Киев : Порт-Рояль, 1997. - 384с.

315. Юнг К. Г. Человек и его символы / Пер. с нем. / К.Г. Юнг. М. : Серебряные нити: ACT, 1997. - 368с.

316. Юнг К.Г. Психологические типы. /Пер. с нем / К.Г. Юнг. М.: ACT, 1996. -716с.

317. Якобсон Р. О стихотворном искусстве У. Блейка и других поэтов-художников / Р. Якобсон // Работы по поэтике. М. : Прогресс, 1988. -С.343-350.

318. Яковлева Г. В. Рецензия. На книгу: Блейк Стихи / Пер. с англ. / Г.В. Яковлева. М : Художественная литература, 1978 // Литературное обозрение.-1979. - №5. - С.75-76.

319. Ackroyd P. Blake / P. Ackroyd. London : Sinclair-Stevenson, 1995.

320. Adams H. Reading Blake's Lyrics: 'The Tiger' / H Adams // Texas Studies in Literature and Languages. №2. - 1960. - P. 18-37.

321. Adams H. Synecdoche and Method / H. Adams // Critical Paths: Blake and the Argument of Method/ / Ed. by Dan Miller, Mark Bracher, and Donald Ault., Durham : Duke University Press, 1987.

322. Adams H. William Blake: A Reading of the Shorter Poems / H. Adams. Seattle : University of Washington, 1963.

323. Altizer T.J. The new apocalypse: the radical Christian vision of William Blake / T.J. Altiser Michigan State University Press, 1967.

324. Bateson F. N. Notes on Blake's Poems / F. N. Bateson // William Blake: Songs of Innocence & Experience: a selection of critical essays / Ed. by M. Bottrall. -London : Macmillian, 1970.

325. Beer J. Blake's Visionary Universe / J. Beer. Manchester : Manchester University Press, 1969.

326. Behrendt S. C. Blake's Bible of Hell: Prophecy as Political Program / S.C. Behrend // Blake, Politics and History /Ed. by J.D. Salvo and J.A. Rosso. -London, New York, 1998. P. 37-52.

327. Behrendt S. C. Reading Blake / S.C. Behrendt. Basingstoke (Hants). - London : Macmillan, 1992.

328. Bentley, G. E., Jr. Blake, the Sacred, and the French Revolution: Eighteenth-Century Ideology and the Problem of Violence / G. E. Jr. Bentley // European Romantic Review. №3. - 1992. - P. 1-20.

329. Bentley, G. E., Jr. Blake records supplement / G. E. Jr. Bentley. Oxford : Clarendon Press, 1988.

330. Bentley, G. E., Jr. Blake Books: Annotated Catalogues of William Blake's Writings in Illuminated Printing, in Conventional Typography and in Manuscript / G. E. Jr. Bentley. Oxford : Clarendon Press, 1977.

331. Blake W. The Complete Poetry & Prose of William Blake /Ed. By D. Erdman. / W. Blake. N.Y: Anchor books, 1988.

332. Blake, Politics and History /Ed. by J.D. Salvo and J.A. Rosso. London, New York, 1998.

333. Blake: A Collection of Critical Essays / Ed. by Northrop Frye.- Englewood Cliffs : Prentice, 1966.

334. Blake's Sublime Allegory Essays on the Four Zoas, Milton and Jerusalem / Ed. by S. Current and A. Wittreich. Jr.. London=Visconsin : The University of Visconsin Press, 1973.

335. Bloom H. Blake's Apocalypse (A Study in Poetical Argument) / G. Bloom. -Cornell University Press : Ithaca, New York, 1963.

336. Bloom H. Commentary // The Complete Poetry & Prose of William/ G. Bloom. N.Y.: Anchor books, 1988.

337. Bloom H. The Visionary Company. A readings of English Romantic Poetry -N.Y.: Cornell University Press, 1971.

338. Bolt S.F. The Songs of Innocence / S.F. Bolt // Blake W. Songs of Innocence and Experience: a selection of critical essays / Ed. By M. Bottrall. London : Macmillian, 1970.

339. Bowra C.M. Songs of Innocence and Experience / C.M. Bowra // Songs of Innocence & Experience: a selection of critical essays / Ed. by M. Bottrall. -London : Macmillian, 1970.

340. Bowra C.M. The Romantic Imagination London / C.M. Bowra. Oxford : University Press, 1961.

341. Bronowski J. William Blake: A Man without a Mask / J. Bronowski. London : Seeker and Warburg, 1943.

342. Bronowski J. William Blake / J. Bronowski. Harmondsworth, Middlesex : Penguin Books, 1954.

343. Cooper A. M. Blake and Madness: The World Turned Inside Out / A.M. Cooper//ELH . № 57. - 1990. - P.585-642.

344. Damon S. F. A Blake Dictionary. The Ideas and Symbols of William Blake / S.F. Damon. Hanover, London : University Press of New England, 1988.

345. Damrosch L.J. Symbol and Truth in Blake's myth / L. J. Damrosch. Princeton : Princeton University Press : New Jersey, 1980.

346. De Luca V. A. Proper Names in the Structural Design of Blake's Myth-Making / V.A. De Luca // Blake Studies. №8. - 1978. - P. 5-22.

347. De Luca V. A. Words of Eternity: Blake and the Poetics of the Sublime / V. A. De Luca. Princeton : Princeton University Press, 1991.

348. Devis M. William Blake. A new kind of man / M. Devis. Berkeley and Los Angeles : University of California Press, 1977.

349. Eaves M. Foreword / M. Eaves // Damon S. F. A Blake Dictionary. The Ideas and Symbols of William Blake. Hanover, London : University Press of New England, 1988. - P. IX-XVI.

350. Erdman D.V. Infinite London / D.V. Erdman // Twentieth century interpretation of Songs of Innocence of W. Blake: a collection of critical essays / Ed. by Morton D. Paley. Englewood Cliffs : Prentice Hall, 1969. - P.49-57.

351. Erdman David V. Blake: Prophet Against Empire: A Poet's Interpretation of the History of His Own Times / D.V. Erdman. Princeton : Princeton University Press, 1977.

352. Erdman David V. The Illuminated Blake / D.V. Erdman. Garden City : Anchor Doubled ay, 1974.

353. Essick R. N. William Blake and the Language of Adam / R.N. Essick. -Oxford : Clarendon Press, 1989.

354. Essick R.N., Viscomi J. Introduction. Commentary / R.N. Essick, J. Viscomi // Blake W. Milton a Poem. Vol. 5. London : Tate Gallery Publication, 1998.

355. Ferber M. The Social Vision of William Blake / M. Ferber. — Princeton : Princeton University Press, 1985.

356. Friedlander Ed. R. Blake's "Milton" and Madness / Ed. R Friedlander. -http:// worldmall.com/erf/blake/blakemil.txt

357. Frosch T.R. The Awakening of Albion. The Revolution of the Body in the Poetry of W. Blake / T.R. Frosch. Ithaca and London: Cornell University Press, 1974.

358. Frye N. Blake's Introduction to Experience / N. Frye // Twentieth century interpretation of Songs of Innocence and of Experience: a collection of critical essays / Ed. by Morton D. Pally. Englewood Cliffs, Prentice-Hall, 1969. - P. 58-67.

359. Frye N. Fables of Identity / N. Frye. New-York.- 1963.

360. Frye N. Fearful Symmetry. A Study of William Blake / N. Frye Princeton, 1990.

361. Gallagher P. J. The Word Made Flesh: Blake's 'A Poison Tree' and the Book of Genesis / P.J. Gallagher // Studies in Romanticism. № 16. - 1977. - P. 3749.

362. Gallant Ch. Blake and the Assimilation of Chaos / Ch. Gallant. Princeton, New Jersy : Princeton University press, 1978.

363. Gardner S. Blake / S. Gardner. New-York : ARCO-Publishing Company, 1968.

364. Gardner S. Blake's 'Innocence' and 'Experience'. Retraced / S. Gardner. London : Athlone P., 1986.

365. Gardner S. Infinity on the Envil: A Critical of Blake's Poetry / S/ Gardner. -London : Basil Blackwell, 1954.

366. Gilchrist A. Life of William Blake / A. Gilchrist / Ed. by Ruthven Todd. London : J. M. Dent, 1945.

367. Gillham D. G. Blake's Contrary States /D.G. Gillham. Cambridge : Cambridge UP, 1966.

368. Gleckner R. F., and Greenberg M.L. Approaches to Teaching Blake's Songs of Innocence and of Experience / R.F. Gleckner, M.L. Greenberg. New York : Modern Language Association, 1989.

369. Gleckner R.F. Blake's religion of Imagination / R.F. Gleckner // The Journal of Aethetic and Art Criticism. Volume XIV. - № 3. - 1956. - P. 359-369.

370. Gleckner R.F. Point of view and context in Blake's songs / R.F. Gleckner// Songs of Innocence & Experience: a selection of critical essays / Ed. by M. Bottrall. London : Macmillian, 1970.

371. Goslee N.M. Uriel's Eye: Miltonic Stationing and statuarity in Blake, Keats and Shelly / N.M. Goslee. Alabama Press, 1985.

372. Grimes R.L. The Divine Imagination: William Blake's Major Prophetic Vision R.L. Grimes. New-Jersy : Scarecrow Press, Theological Library Assotia-tion, 1972.

373. Heppner Ch. Reading Blake's designs /Ch. Heppner. Cambridge University Press, 1995.

374. Hilton N. Blake and the Perception of Science / N. Hilton // Annals of Science.-№ 4. 1988. - P. 54-68.

375. Hilton N. Essential Articles for the Study of William Blake, 1970-1984 / N. Hilton. Hamden: Anchor Books, 1986.

376. Hirsch E. D. Innocence and Experience: An Introduction to Blake / E. D. Hirsch. New Haven: Yale UP, 1964.

377. Hobson C. Z. Blake and Homosexuality / C.Z. Hobson. New-York, 2000.

378. Hobson Cr. Z. The Myth of Blake's "Ore Cycle" / C.Z. Hobson // Blake Politics and History. London = New York, 1998. - P. 5-37

379. Hugstrum J.H. The Romantic Body Love and Sexuality in Keats, Wordswort, and Blake /J. H. Hugstrum. The University of Tennessee : Press Knox-wille, 1985.

380. Kazin A. An Introduction to William Blake / A. Kazin // http://www.multimedialibrary.com/Articles/Kazin/alfredblake.html

381. Keynes G. An Introduction and Commentary / J. Keynes // Blake W. The Marriage of Heaven and Hell. Oxford and New-York : Oxford University Press, 1975.

382. Keynes J. Blake Studies. Essays on his Life and Works / J. Keynes. Oxford : Clarendon Press, 1971.

383. Keynes J. A. Bibliography of William Blake / J. Keynes. New York : Grolier Club, 1921.

384. Knidht G.W. The Chapel of God / G.W. Knidht // William Blake: Essays in Honour of Sir Geoffrey Keynes / Ed. by Morton D. Paley and Michael Phillips. Oxford : Clarendon Press, 1973. - P. 157-161.

385. Langland E. Blake's Feminist Revision of Literary Tradition in 'The Sick Rose.'" Critical Paths / E. Langland // Blake and the Argument of Method /Ed. by Dan Miller, Mark Bracher and Donald Ault. Durham : Duke UP, 1987.

386. Larrissy Ed. William Blake. Rereading Literature / Ed. Larissy. Oxford: Blackwell, 1985.

387. Lincoln A. William Blake: Songs of Innocence and of Experience. Blake's Illuminated Books, vol. 2. / A. Lincoln. London: Tate Gallery Publications, for the William Blake Trust, 1991.

388. Lucas D. William Blake / D. Lucas. London=New-York, 1998.

389. Lucas F.L. Decline and Fall of Romantic Ideas / F.L. Lucas. Cambridge University Press, 1963.

390. Mankowits W. The Songs of Experience / W. Mankowits 11 William Blake: Songs of Innocence & Experience: a selection of critical essays / Ed. by M. Bottrall. London : Macmillian, 1970. - P. 123-136.

391. McGann J. J. William Blake Illuminates the Truth / J.J. McGann // Critical Studies. № 1. - 1989. - P. 43-60.

392. Mee J. Dangerous Enthusiasm: William Blake and the Culture of Radicalism in the 1790s / J. Mee. Oxford : Clarendon Press, 1992.

393. Mitchell W. J. Visible Language: Blake's Wond'rous Art of Writing / W. J. Mitchell // Romanticism and Contemporary Criticism / Ed. by Morris Eaves and Michael Fischer. Ithaca : Cornell University Press, 1986. - P.46-95.

394. Morton A.J. The Everlasting Gospel. A Study in the Sources of William Blake / A. J. Morton. London : Lowrence and Wishart, 1958.

395. Nurmi M.K. Blake's revision of "The Tiger" / M.K. Nurmi // William Blake: Songs of Innocence & Experience: a selection of critical essays / Ed. by M. Bottrall., London : Macmillian, 1970.

396. Ostriker A. Vision and Verse in William Blake / A. Ostriker. Madison : University of Wisconsin Press, 1965.

397. Otto P. Constructive Vision and Visionary Deconstruction: Los, Eternity, and the Productions of Time in the Later Poetry of William Blake / P/ Otto. Oxford : Clarendon Press, 1991.

398. Paley Morton D. Energy and the Imagination / M. D. Paley Oxford : Clarendon Press, 1970.

399. Paley Morton D. The Figure of Garment / M. D. Paley // Blake's Sublime Allegory Essays on the Four Zoas, Milton and Jerusalem / Ed. by S. Current and A. Wittreich. Jr. London=Visconsin : The University of Visconsin Press, 1973.

400. Paley D. Morton. Tiger of Wrath / M. D. Paley // Twentieth century interpretation of Songs of innocence and experience: a collection of critical essays / Ed. by Morton D. Paley. Englewood Cliffs : Prentice Hall, 1969. - P. 68-92

401. Paley D. Morton. The continuing city. William Blake's Jerusalem / M. D. Paley. Oxford : Clarendon Press, 1983.

402. Raine K. Introduction K. Rain //A Choice of Blake's verse selected / Ed. by K. Raine. London-Boston, 1970. - P. 5-19.

403. Raine K. Blake and Tradition, 2 vols. / K. Rain. Princeton: Princeton University Press, 1968.

404. Raine K. Golgonooza, City of Imagination: Last Studies in William Blake / K. Rain. Hudson : Lindisfarne Press, 1991.

405. Raine K. The Human Face of God / K. Rain. London : Thames and Hudson, 1982.

406. Reiger G. The Hem of Their Garments. The Bard's song in Milton / G. Reiger // Blake's Sublime Allegory Essays on the Four Zoas, Milton and Jerusalem / Ed. by S. Current and A. Wittreich. Jr.. London=Visconsin : The University of Visconsin Press, 1973.

407. Richly W. Blake's Altering Aesthetic / W. Richly. Columbia=London : University of Missouri Press, 1984.

408. Robert F. The Piper and the Bard / F. Robert. Detroit : Wayne State UP, 1959.

409. Romantisism and Ideology. Studies in English Writing 1765-1830 / Ed. by D. Aers, G. Cook, D. Punter. London=Boston= Henley, 1981.

410. Rothenberg M. A. Rethinking Blake's Textuality / M.A. Rothenberg. Co-lumbia=London : University of Missouri Press, 1993.

411. Sabri-Fabrizi G. R. The Heven and Hell of William Blake / G.R. Sabri-Fabrizi. London, 1973.

412. Singer J. K. The unholy Bible. A psychological interpretation of W. Blake / J.K. Singer. New-York : Harper L. Row, 1970.

413. Slockower H. Mythopoesis /H. Slockower. Detroit, 1970.

414. Schorer M. William Blake: The Politics of Vision / M. Shorer. New York : Henry Holt and Company, 1946.

415. Smith M. T. Striving with Blake's System / M.T. Smith // Blake, Politics and Histor / Ed. by J.D. Salvo and J.A. Rosso., London=New York, 1998. - P. 157-175.

416. Spector Sh. A. "Hebraic Etymologies of Proper Names in Blake's Myth" / Sh. Spector// Philological Quarterly. № 67. - 1988. - P.345-63.

417. Stevens D.J. William Blake in education: a poet of all times / D.J. Stevens // Changing English. Volume 7. - №1. - 2000. - P.55-65.

418. Tannenboum L. Biblical Tradition in Blake's Early Prophecies. The Great Code of Art / L. Tannenboum. Princeton=New-Jersey : University Press, 1982.

419. The Cambridge history of literary criticism. Vol. 1 / Ed. by G.A. Kennedy. - Cambridge : Cambridge University Press, 1993.

420. The Portable Blake / Ed. by A. Kazin. / W. Blake. USA, Penguin, 1977.

421. The Tiger the Lamb and the Terrible Desert (Songs of Innocence and Experience in its Times and Circumstances) / Ed. by S. Gardner., London : Cygnus Arts, 1998.

422. Thompson, E. P. London / E.P. Thompson//Interpreting Blake / Ed. Michael Phillips. Cambridge : Cambridge UP, 1978. - P. 5-31.

423. Thompson. E. P. Witness against the Beast / E.P. Tompson. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.

424. Thorpe CI. D. The Major English Romantic Poets. A Symposium in Reappri-sal / CI. D.Thrope. Carbondile, 1957.

425. Twentieth century interpretation of Songs of Innocence and Experience: a collection of critical essays / Ed. by Morton D. Paley. Englewood Cliffs, Prentice-Hall, 1969.

426. Viscomi J. Joseph of Romanticism: A Critical Companion / J. Viscomi / Ed. by Thomas Pfau and Robert F. Gleckner. Durham : Duke UP, 1998.

427. Viscomi J. Blake and the Idea of the Book / J. Viscomi. Princeton : Princeton University Press, 1993.

428. Wagenknecht, David. Blake's Night: William Blake and the Idea of Pastoral / D. Wagenknecht. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1973.

429. Watson J. R. English Poetry of the Romantic Period 1789-1830 / J.R. Watson. London-New-York : Longman, 1985.

430. Webster B. Blake's Prophetic Psychology / B. Webster. London : Macmil-lan Press, 1983.

431. William Blake: Essays in Honour of Sir Geoffrey Keynes / Ed. Morton D. Paley and Michael Phillips. Oxford : Clarendon Press, 1973.

432. William Blake: Songs of Innocence & Experience: a selection of critical essays / Ed. by M. Bottrall. London : Macmillian, 1970.

433. Willmott R. Commentaty / R. Willmott // Blake W. Songs of Innocence and of Experience. Oxford : Oxford University Press, 2000.

434. Witke J. William Blake's epic: Imagination Unbound / J. Witke. Lon-don=Sydney : Croom Helm, 1986.

435. Wittreich J.A. Jr. "The Lamb" / J.A. Jr. Wittreich // Nineteenth Century Accounts of William Blake. Gainesville : Scholars' Facsimiles and Reprints, 1970.

436. Wolfray. J. Writing London. The trace of the urban text from Blake to Dickens / J. Wolfray. London, 1998.

437. Youngquist P. Madness and Blake's Myth / P. Youngquist. London : Pennsylvania state University Press, 1989.