Многомерность прозы Н.В. Гоголя

Кацадзе, Кристина Георгиевна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Многомерность прозы Н.В. Гоголя

Год: 2011
Автор научной работы: Кацадзе, Кристина Георгиевна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Иваново
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

450 руб.

Диссертация по филологии на тему 'Многомерность прозы Н.В. Гоголя'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Многомерность прозы Н.В. Гоголя"

На правах рукописи Кацадзе Кристина Георгиевна

МНОГОМЕРНОСТЬ ПРОЗЫ Н. В. ГОГОЛЯ: ВНЕФАБУЛЬНЫЕ ПЕРСОНАЖИ И ИРРЕАЛЬНЫЕ СИЛЫ

Специальность 10.01. 01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

4846764

1 9 МАЙ 2011

Иваново-2011

4846764

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Ивановский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор

Капустин Николай Веналъевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Холодова Зинаида Яковлевна ГОУ ВПО «Ивановский государственный университет»

кандидат филологических наук Высоцкая Юлия Владимировна ГОУ ВПО «Шуйский государственный педагогический университет»

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Костромской государственный педагогический университет им. Н. А. Некрасова»

Защита состоится 9 июня 2011 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.062.04 при Ивановском государственном университете по адресу: 153025, г. Иваново, ул. Ермака, 39, ауд. 459.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ивановского государственного университета. Автореферат разослан_мая 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Тюленева Е.М.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Многомерность гоголевского текста создается разными способами, но одним из самых важных представляются упоминания, рассыпанные по текстам автора. Особое место в творчестве Н. В. Гоголя принадлежит упоминаниям персонажей, не принимающих непосредственного участия в действии, а также упоминаниям сакральных (божественных) и инфернальных сил.

Не являющиеся действующими «здесь и сейчас» лица, обозначающие собственным явлением «параллельные миры», получают различные определения. В. В. Набоков их называл «второстепенными», Е. А. Смирнова предлагает определение «вторичные персонажи, или персонажи второго порядка», Л. А. Софронова использует обозначение «фоновые». По аналогии с драмой их называют «внесценическими» (Л. В. Чернец). Но по отношению к повествовательному творчеству определение «внефабульные» кажется предпочтительным. Оно и использовано в работе с опорой на определение фабулы в исследованиях Б. В. Томашевского, В. Кайзера и В. В. Кожинова.

Актуальность темы определяется недостаточной изученностью проблемы функционирования системы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил в произведениях Гоголя. Внефабульные персонажи и ирреальные силы, упоминания которых возникают в речи повествователя (рассказчика) или героев, все еще остаются без должного внимания, отчего многие системные связи в тексте, как правило, уходят из поля зрения исследователей. Между тем внефабульные персонажи, не являющиеся «лицами», действующими «здесь и сейчас», а также многочисленные упоминания ирреальных сил не только расширяют пространственно-временные границы того или иного произведения, но и оказываются важнейшим смыслообразующим и сюжетообразующим фактором,

раскрывающим специфику творческого метода Гоголя, его взгляда на мир. Таким образом, изучение места и роли данных упоминаний предоставляет возможность более точно и объемно описать структуру художественных текстов писателя, неочевидные законы их организации, специфику авторской концепции жизни.

Творчество Гоголя открывает большие возможности для прояснения многих из обозначенных аспектов, поскольку его произведения насыщены упоминаниями персонажей и сил, не являющимися участниками непосредственного фабульного действия. При этом важно подчеркнуть, что данные персонажи составляют разные типологические группы, что позволяет, с одной стороны, говорить о их различной функциональной нагрузке, а с другой, заставляет прояснять их специфику у Гоголя.

Проблематика предложенного исследования подразумевает обращение к феномену неконвенционального слова, характеризующегося тождеством означаемого, означающего и называемого предмета. Изучение такого типа слова призвано прояснить как феномен «магического реализма» Гоголя, так и заострить внимание на необходимости его дальнейшего изучения в словесной культуре Нового времени. Система упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил может быть представлена как новый инструмент постижения глубин художественного пространства писателя, смысловой полноты его произведений.

Степень разработанности проблемы. Отдельных типов внефабульных персонажей так или иначе касаются практически все гоголеведы. Целую группу обобщенных персонажей составляют известные гоголевские развернутые метафоры и сравнения «Мертвых душ». Они были замечены еще первым рецензентом К. П. Масальским, правда, он видел в них исключительно недостаток поэмы. Иначе их оценивали другие современники (К. С. Аксаков, С. П. Шевырев, В. Г. Белинский) и

позднейшие исследователи (А. Белый, И. Е. Мандельштам и др.). Позже о включении всевозможных «отступлений» (в том числе фантастического, мифического или религиозного характера) в единый пласт «действительной жизни» гоголевских произведений писал Г. А. Гуковский. Не обойдены вниманием исследователей внефабульные рассказчики «Вечеров на хуторе близ Диканыш», персонажи, которые появляются в эпиграфах, снах, галлюцинациях (Ю. В. Манн, В. Ш. Кривонос). Упоминания ирреальных сил, возникающие в речи повествователя, рассказчика или героев, также отчасти затрагивались исследователями (А. Терц, К. В. Мочульский).

Можно сказать в итоге, что в работах о Гоголе накоплено достаточно большое число наблюдений над тем, что названо в диссертации «внефабульными персонажами» и ирреальными силами. Но все это лишь часть гораздо более разветвленной системы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил. В полной мере она еще не выявлена и не описана. Сделанное исследователями касается либо общих положений, фиксирующих ее наличие, либо относительно частных аспектов, замкнутых на отдельное произведение или на отдельного персонажа. При этом основное внимание уделяется, как правило, «Мертвым душам» (без соотнесения с тем, что было создано Гоголем раньше).

В этой связи целью работы является определение специфических способов создания емкости, многоплановости гоголевской прозы через функционирование в ней системы упоминаний: внефабульных персонажей и ирреальных сил.

Соответственно ставятся задачи:

- собрать в полном объеме упоминания внефабульных персонажей и ирреальных сил в повествовательном творчестве Гоголя;

- найти основания деления внефабульных персонажей на различные типы и выделить основные типы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил в прозе Гоголя;

- выявить закрепленные за ними функции;

- рассмотреть соотношение внефабульных и фабульных персонажей в прозаических произведениях Гоголя;

- показать диалектику устойчивого и изменчивого (с акцентом на устойчивость) в системе упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил в творчестве Гоголя.

Предметом исследования являются отношения внефабульных персонажей и ирреальных сил прозы Гоголя с прочими составляющими текстов. Объектом выступает вся совокупность упоминаемых в речи повествователя (рассказчика) или героев внефабульных персонажей и ирреальных сил в прозе Гоголя. Материал составляет вся художественная проза Гоголя: от «Вечеров» до второго тома «Мертвых душ».

Методология исследования основана на теоретико-литературных и историко-литературных работах российских и зарубежных исследователей (Б. В. Томашевского. В. В. Кожинова, В. Кайзера, Ю. М. Лотмана, Е. Фарыно, Л.В.Чернец, Ю.В.Манна, В.Ш.Кривоноса и др.), посвященных структуре художественного произведения, соотношению терминов «фабула» и «сюжет», изучению онтологического статуса слова, характеристике художественного мира Гоголя. Собственно в исследовании использовались преимущественно историко-генетический, типологический, мифопоэтиче-ский и системный методы изучения художественных произведений.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Многочисленные упоминания внефабульных персонажей и ирреальных сил - один из важнейших способов создания многомерности художественной прозы Гоголя.

2. Главными функциями упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил являются характеризующая и сю-жетообразующая. Они могут высвечивать явные или до поры скрытые качества героя, ситуации, пространства, инициировать сюжетную динамику отдельного эпизода или всего про-

изведения в целом, а выступая в форме альтернативного именования персонажа, корректировать и даже кардинально изменять сюжетное движение.

3. Функционирование в текстах ирреальных сил, инициируемое упоминанием их имен, определяется сознанием взывающего к ним персонажа: разный сюжетный результат дают искренняя просьба о помощи, проклятие или бездумное смешение Бога с чертом.

4. Обобщенные (собирательные) внефабульные персонажи задают нормы поведения, однако заданные модели зачастую развенчиваются как индивидуализированными внефа-бульными персонажами, так и фабульными героями.

5. Система упоминаний персонажей и ирреальных сил обладает выраженной устойчивостью: раскрывающиеся через нее темы творчества, власти, дружбы и пр. выявляют важные и неизменные законы существования человека в гоголевском мире, где существуют сакральные и инфернальные силы, позиция по отношению к которым, как правило, зависит от человека.

Научная воввзна проведенного исследования состоит в следующем:

1. Впервые система внефабульных персонажей и ирреальных сил рассматривается на полном корпусе художественной прозы Гоголя.

2. Всё разнообразие упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил впервые анализируется в системном и типологическом планах.

3. Впервые продемонстрировано переплетение функций различных упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил.

4. Введенный материал корректирует отдельные сложившиеся представления о художественном мире Гоголя.

5. Впервые через функционирование системы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил раскрываются некоторые особенности мировоззрения писателя.

Теоретическая значимость исследования состоит в разработке недостаточно проясненных принципов анализа художественного текста через функционирование в нем системы упоминаний внефабульных персонажей.

Практическая ценность исследования заключается в том, что его материалы могут быть применены при подготовке вузовских курсов по истории русской литературы XIX в., в спецкурсах, посвященных творчеству Гоголя. Выводы диссертации также могут быть использованы при дальнейшем изучении наследия Гоголя и других писателей в аспекте функционирования в их произведениях системы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил.

Соответствие содержания диссертации паспорту специальности, по которой она рекомендуется к защите. Диссертация соответствует специальности 10.01.01 «Русская литература». Диссертационное исследование выполнено в соответствии со следующими пунктами паспорта специальностей ВАК: пункт 3 - история русской литературы XIX века (18001890-е годы); пункт 8 - творческая лаборатория писателя, индивидуально-психологические особенности личности и ее преломления в художественном творчестве; пункт 19 - взаимодействие литературы с другими видами искусства.

Апробация работы. Концепция работы и ее основные положения апробированы на Международных научных конференциях: «Ломоносов». Секция «Филология» (Москва; МГУ; 2009, 2010); межвузовских научных конференциях: Медведевские чтения: научно-методическая конференция «Содержание и новые технологии литературного образования в школе и вузе» (Иваново; ИвГУ; 2010), «Молодая наука в классическом университете» (Иваново; ИвГУ; 2008, 2009, 2010). Главы диссертации и работа в целом обсуждались на

заседаниях кафедры русской словесности и культурологии Ивановского государственного университета. Основные положения диссертации отражены в одиннадцати научных публикациях.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

Список литературы включает 254 наименование. Общий объем работы - 201 страница.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы диссертационного исследования, его актуальность, определяются цель, задачи и методологическая основа, дается история вопроса и раскрывается степень его разработанности. Здесь же решается одна из первых задач исследования.

Выясняется, что все выявленные в художественной прозе Гоголя упоминания внефабульных персонажей и ирреальных сил могут быть разделены на типы на разных основаниях:

по способам включения в текст упоминания внефабульных персонажей и ирреальных сил можно разделить на те, которые возникают 1) в речи основного субъекта повествования (повествователя или рассказчика) и 2) в речи героев произведения. В первом случае формами такого включения могут быть: упоминания тех или иных лиц по ходу изложения рассказываемой истории; эпиграфы к произведениям или их частям; предыстории; авторские (или лирические) отступления и др. Во втором случае формами их включенности в текст являются, прежде всего, диалоги героев (то есть внешняя речь), а также их внутренняя речь (внутренние монологи, несобственно-прямая речь), нередко реализующаяся во снах, воспоминаниях, галлюцинациях и т.д.;

по степени полноты и характеру обрисовки находящиеся за чертой основного действия персонажи могут быть разделены на тех, кто только упоминается, и тех, кто обрисован достаточно обстоятельно (вплоть до портретных характеристик, действий, разговоров и т.п.). Среди них могут быть как ни на кого не похожие характеры, так и типы, которые являются носителями общечеловеческих, национальных или социально-профессиональных качеств;

по отношению к персонажам основного действия они могут быть непосредственно не связаны с ними, но могут быть и тесно соотнесены, превращены в своеобразных двойников (или антиподов).

Эти возможные аспекты анализа материала учитываются, но основную структуру исследования определяет разграничение по отношению к воссоздаваемой писателем реальности. На этом основании их можно разделить на три группы: тех, кто принадлежит к сфере социума; относящихся к миру культуры; принадлежащих ирреальному миру. Эта классификация стала структурообразующей, прежде всего, на основании ее наглядности. Кроме того, взаимоотношения с миром у Гоголя держатся как раз на этих трех уровнях, и, соответственно, темы, объекты, события произведений должным образом преломляются в пространствах социальном, творческом и ирреальном.

Первая глава «Внефабульные персонажи из сферы социума» содержит шесть параграфов:

£ 1 «Носители обобщенных человеческих качеств, "свои" и "чужие" во внефабульном пространстве Гоголя» обосновывает то, что обобщенные персонажи внефабульного плана вводят в текст законы существования описываемого пространства, попутно характеризуя его: например, «добрых людей» «Вечеров» постепенно вытесняют «хорошие люди для общения» «Мертвых душ». Фабульные герои затем проверя-

ются на исполнение этих законов, и, соответственно, на пригодность к описываемому миру. В «Мертвых душах» находит развитие заявившая о себе в «Вечерах» и наиболее полно и ярко проявившая себя в петербургских повестях линия: люди - не то, за что их принимают, между формулой-обобщением и сутью реального человека существует зазор, несоответствие. Фиксирующее обобщающее понятие слово и реальная сущность расходятся, а если и совпадают (как, например, упоминание об аристократической «сестре» Коробочки), то только до известных пределов.

Причины расхождения кроются в принципиальной многогранности человека, неожиданности проявлений человеческой сути в разных случаях, на разных жизненных этапах. Не соответствуя конкретике, обобщение создает характерную для Гоголя омонимию понятий, многозначную двусмысленность.

Соответствия же между формулой, характеризующей предельно обобщенный тип, и конкретикой (истиной), в мире Гоголя возникают чаще в тех случаях, когда речь идет о негативных явлениях. Можно сказать, что Гоголь показывает человеческую природу в ее греховности.

Несоответствие распространяется и на категорию «"свои" и "чужие"». Стереотипы, раскрывающиеся в устах персонажей, зачастую не соответствуют поведению внефа-бульных героев и оценке повествователя.

Таким образом, обобщенное представление о человеке в гоголевском творчестве, как правило, осложняется: гоголевский конкретный человек оказывается сложнее предельно ти-пологизирующих «моделей», особенно в тех случаях, когда эта модель фиксирует идеальные или, как минимум, положительные качества.

В §2 «Внефабульные персонажи, представляющие профессии и сословия, мирскую и церковную иерархию» раскрывается важность для писателя профессиональных и сословных категорий. Примечательно, что в его художественном

мире даже время предстает в образе «неумолимого парикмахера», делающего волосы седыми. Пословицы и поговорки с упоминанием профессий напрямую воплощаются в тексте. Определение рассказчика/сочинителя через профессию указывает на его особое место в мире: например, в случае с пасечником Рудым Паньком демонстрирует отгороженность от прочих, роль посредника между природным и человеческим миром. Через отношение к той или иной профессии, которая в принципе для самого Гоголя не является определителем человеческих качеств или какого-либо ущербного положения в мире, характеризуются фабульные герои. Нередко это показатель нетерпимости людей одной профессии или сословия к другим.

Один из гоголевских законов состоит в том, что чин поглощает человека, что особенно ярко проявляется в мире петербургских повестей. В соответствии с реалиями русской жизни главными сословиями, привлекавшими внимание Гоголя, оказываются дворянство и крестьянство. Причем в «Мертвых душах» взаимоотношения барин-слуга возводятся к вечной российской сцене «дворовый крепостной человек» и «барин», укрупняющей фабульную ситуацию переводом во вне-фабульный план. Если оставить сейчас в стороне предполагаемый замысел «возродить» Чичикова и Плюшкина, то реальным сословием, выражающим гоголевские надежды, оказывается крестьянство. Крестьяне главный предмет поэмы, от них зависит продвижение сюжета (от взлета до падения героя), через отношение к ним характеризуется Чичиков (причем в диапазоне от низости - до размаха души).

Особую семантическую нагрузку в прозе писателя несет образ власти. У Гоголя положительно повлиять на судьбу героев и изменить к лучшему пространство вокруг себя способны властители относительно высокого чина, поскольку они обладают «санкциями» свыше. Та же закономерность применима и к власти церковной, однако большей способностью творить

добро обладают внефабульные лица, отказавшиеся от мирского практически полностью. В то же время восприимчивость к исходящим от них посылам зависит только от самих нуждающихся в помощи героев.

ф 3 «Внефабульные родственники» доказывает, что тема родства - одна из центральных в творчестве Гоголя. Отцы и дети, а также внуки, кумовья, сваты и пр., появляющиеся уже в Предисловии к «Вечерам», проецируют ее как на семью, так и на род. Важность категории родства постулируется обладающими родовым сознанием героями, рассказчиками, а также повествователями. Даже при утрате родственных связей оно сохраняет влияние на жизненный путь гоголевских фабульных персонажей, что подчеркивает аксиологическую значимость родственных связей для самого автора.

Герои Гоголя демонстрируют значимость родства, в частности, через устойчивые элементы и именования с использованием слов из семейного лексикона. Утрата родства ведет к беззащитности перед нечистым, что выражается в устойчивых речевых конструкциях, именованиях. Значимость родства в мире Гоголя оттеняется судьбой сирот. Гоголевские герои следуют фольклорным обрядовым представлениям, в соответствии с которыми сирота воспринимался как лицо ущербное.

Упоминание черта и упоминание «прямых» родственников в некоторых случаях становятся равнозначными. Родственные отношения с представителями «пограничной профессии» связывают героев и рассказчика с потусторонним миром, обнажают проницаемость границ и естественность этой проницаемости. Обретенное родство меняет отношения породнившихся, выявляя то качество, которое до того было скрыто.

Но в гоголевском мире родственные связи проблематичны не только по той причине, что в числе «родственников» оказываются существа инфернальные. Они проблематичны и в том случае, если речь идет о взаимоотношениях людей (хотя нередко и люди оказываются носителями инфернальных качеств).

Зачастую в мире Гоголя герои пренебрежительно относятся к родству по крови и побратимству. Профанация родственных связей ведет к трагическому финалу жизненного пути персонажа или к весьма невыгодному для него разоблачению. Причем в последнем случае, связанном чаще всего с легкомысленно даваемыми именованиями, разоблачаются и именующий, и именуемый.

Преодоление потенциально опасной ситуации сиротства (полусиротства) может происходить за счет силы характера героя. Кроме того, взамен профанируемого родства Гоголь представляет родство иного рода, создающее такие отношения между людьми, которые в глазах автора обладают большей ценностью, чем родство кровное: братство по духу («Соро-чинская ярмарка», «Ночь перед Рождеством), по вере («Тарас Бульба», «Шинель»), по убеждениям (второй том «Мертвых душ»).

$ 4 «Внефабульные образы женщин» посвящен развитию мысли, полемичной по отношению к сложившемуся представлению об исключительной инфернальности женской природы в мире Гоголя: женщины, появляющиеся во внефа-бульном гоголевском пространстве, наделяются не только отрицательными качествами. При этом в сравнении с женщинами основного действия с женщиной из внефабульного пространства у Гоголя связано больше представлений о светлом и даже мироустроительном (в Предисловии к «Вечерам») начале, способном оказывать благотворное преображающее действие (во втором томе «Мертвых душ»).

$ 5 «Внефабульные персонажи, связанные с процессом творчества» демонстрирует, что хронотоп, к которому оказывается причастен повествователь или рассказчик, значительно расширяется, что особенно заметно в «Мертвых душах», о чем многократно писалось. Но расширение пространства и времени наблюдается и в других гоголевских произведениях, причем в этих случаях, как и в «Мертвых душах», Го-

голь поднимает тему творчества, особенностей его восприятия.

Соотнесенность рассказчика, повествователя с образом ребенка, юноши высвечивает природу творчества, что особенно отчетливо проявляется в «Вечерах»: оно способно менять человека, в частности, его возраст (мотив возрождается в «Мертвых душах»).

Хуторские рассказчики выполняют сразу несколько функций: демонстрацию неповторимого пространства украинского космоса (его правил, координат), создание иллюзии достоверности изображаемого, обозначение основных тем последующего повествования и выведение их за рамки конкретной истории. С помощью рассказчиков заявлена проблема страшного как такового в прошлом и страшного как смешного в настоящем, то есть задаются координаты зла практически для всего творчества писателя.

Петербургские повести рождают повествователя совсем иного толка - писателя. Нелогичное обобщение, последующие ошибки в идентификации писателей обесценивают творения выдуманных повествователей нового времени. Их слово утрачивает силу.

Взаимоотношения повествователя с героями и читателями обозначены как ведомость его то героями (за Чичиковым он «тащится», дамы и Ноздрев ему мешают говорить, о чем он хочет), то читателями (называет явления «в угоду» им). Но важно отметить, что изначально постулируется и свобода. В «Вечерах» это свобода от «книжного», «мудреного» слова (его носитель - «гороховый панич»). В «Шинели» это свобода не проявлять интереса к определенным подробностям биографии героев (например, наследников Башмачкина). В «Носе» повествователь вовсе отказывается от объяснений. В «Мертвых душах» утверждается «ведомость» собственной природой таланта, зависимость от собственных недугов («заболев собственным несовершенством») в конечном итоге утверждается

как призвание, как свобода творчества и отстаивается в полемике с «закадровыми» читательскими мнениями. Читатель, оказывающийся в гоголевском творчестве всегда во внефа-бульном пространстве, выступает как мощнейший катализатор для утверждения Гоголем своей мировоззренческой и эстетической позиции. Этому служит и «перевертывание» литературы и жизни. Через упоминания «светских» писателей и их героев в речи повествователя (Лидины, Гремины и пр.) или через упоминания героев романтических историй характеризуется не только зависимость провинциальной жизни от литературы. Происходит отделение авторского видения человека и жизни от взгляда создателей тех литературных поделок, на которые ориентирована провинция.

При помощи соотнесения фигуры рассказчика или повествователя с названными внефабульными образами (особенно важна фигура читателя) Гоголь, начиная с «Вечеров», размышляет об особом статусе писателя, отстаивает свои творческие принципы, приоткрывает дверь в свою творческую лабораторию, формирует новые представления о сути писательского труда.

§6 «Альтернативные именования персонажей: вне-фабульные фантомы» показывает, что у Гоголя действуют особые законы: именование как бы отделяется от того, кому дано, и начинает жить самостоятельной жизнью, порой влияя на судьбу именуемого. Нередко наблюдается и то, что другие фабульные персонажи ориентируются на потенциальное поведение именно фантома, а не героя в его истинном облике. В этом случае могут возникать неожиданные сюжетные перипетии, а также раскрываться качества как именуемого, так и тех, кто дает эти альтернативные именования.

Альтернативные именования заставляют фабульных героев изменять свою сюжетную судьбу, примеряя иную сущность. Через именования обретается новая ипостась (или высвечивается до этого остающееся в тени качество характера).

В мире Гоголя это связано с особым статусом слова, превращающим называемое в реальность (основа «магического реализма» Гоголя).

Вторая глава «Внефабульные персонажи культурно-исторического типа» состоит из двух параграфов:

$ 1 «Персонажи "реального мира"» разделен на три раздела, первый из которых носит название «Государи». В нем доказывается, что вместе с внефабульными образами государей (как русских, так и иностранных) на страницы гоголевских произведений входит тема власти, отношение к которой автора имеет оттенок двусмысленной иронии, а в некоторых случаях не лишено и открытого негативизма, хотя не исчерпывается ни тем, ни другим («Записки сумасшедшего», «Рим»). Один из наиболее интересовавших Гоголя аспектов -мифотворчество его героев, создающих свои представления о государях, далеко не во всем совпадающие с авторскими. Как правило, оно дается в комическом свете и в различных, определяемых мировосприятием разных людей версиях.

Второй раздел называется «Герои прошлого». В нем показано, что появление реальных исторических личностей (почти все они так или иначе связаны с героикой прошлого) на страницах разных произведений Гоголя подчинено, в сущности, одному художественному заданию: созданию контраста между прошлым и настоящим. Этот принцип выдерживается на протяжении всего творческого пути, хотя резкость контраста в «Мертвых душах» может осложняться другими художественными установками, сложностью и прихотливостью ассоциаций Гоголя, подразумевающих еще не до конца разгаданный символический план.

Третий раздел озаглавлен «Писатели и живописцы». В нем постулируется, что упоминания имен писателей, художников в первую очередь выразительно характеризуют героев гоголевских произведений, причем преимущественно служат их иронической обрисовке. Примечательно, что Гоголь, веря-

щий в силу художественного слова, в его преобразующую мощь, на страницах своих произведений чаще всего показывает обратное - то, как далеки от мира искусства самые разные люди: не искусство влияет на них, а они подчиняют искусство своим жизненным установкам. В случае с художником (Пис-карев из «Невского проспекта») это оборачивается трагедией, но в других ситуациях никаких трагедий не происходит: опошление искусства - закономерный итог «цивилизации» и массового восприятия. Наконец, через упоминания писателей, поэтов, художников Гоголь формирует свои представления о высоком месте искусства в мире, что дополняет представление о его эстетической концепции, получившей выражение в статьях и письмах.

Воссоздаваемое Гоголем расхождение двух уровней восприятия искусства - уровня большинства (исключение в «Риме») и уровня авторских представлений о нем, оказывающееся, по сути, контрастным, проявляет еще одно противоречие, еще одну сторону трагического мировоззрения Гоголя. Основа этого противоречия, который не мог не осознавать писатель, -расхождение между представлением о высокой миссии искусства и его профанированном восприятии подавляющим большинством, на очищение души и преобразование которого оно направлено.

§2 «Персонажи "сотворенного мира"» содержит два раздела:

Главный тезис первого раздела «Мир изобразительного искусства и ремесла (иконы, картины, предметы обихода)»: сакральные изображения на иконах в прозе Гоголя могут соотноситься с воздействием тех произведений искусства, которые направлены на благое (хотя в том и в другом случае важна личность воспринимающего, его воля и выбор). Они довольно резко противостоят тем изображениям, которые связаны с миром цивилизации и свидетельствуют о духовном падении человека.

Во втором разделе «Библейские персонажи, герои художественной литературы и фольклора» доказывается, что упоминаемые в текстах Гоголя библейские имена, имена героев художественных произведений, фольклора - одно из средств, демонстрирующих причастность гоголевских героев к некогда уже существовавшему, что, с одной стороны, подчеркивает универсальность законов бытия, а с другой - их вечное видоизменение в зависимости от времени, личных качеств и приоритетов того или иного человека.

Третья глава «Ирреальные силы» содержит два параграфа:

В § 1 «Божественные силы» главной является мысль о соучастии Бога и человека, которая довольно устойчива у Гоголя. Но при этом личное действие или качество гоголевского человека актуализируется через Бога. Петрусю мог принести спасение долго длящийся божий день. Рассказчики в «Вечерах» и «Миргороде», «Петербургских повестях», повествователь в «Мертвых душах» практически всегда находятся под защитой божественных сил, также как и честные по отношению к себе и миру герои. Под удар попадают те, кто лишились божественного покровительства из-за легкомысленного отношения к имени Бога, произносящие его всуе или целенаправленно использующие божественные образы в корыстных целях. Бог для героев Гоголя неодинаков, и произнесение его имени постулирует как их силу, так и слабость. В мире Гоголя есть персонажи, которые связаны со светлой, божественной сферой бытия, к этой сфере причастно сознание рассказчиков и повествователя. Но многие из героев Гоголя, безусловно, профанируют имя Бога. Тем не менее план авторского сознания, гоголевская аксиология держится все-таки не на утверждении мысли о всемогуществе инфернальных сил, а на подразумеваемой или прямо утверждаемой идее божественной основы миропорядка, хотя зачастую и искаженной человеком

§2 «Инфернальные силы» раскрывает, что различные устойчивые выражения с использованием имени черта демонстрируют и настоящее, и будущее слова, находящегося под воздействием нечистого в данный момент и подчиненного ему в дальнейшем (поскольку послано черту). Неконвенциональное восприятие Гоголем слова создает базу, «оживляющую» фразеологию, дающую слову реальную сюжетную субстанцию, распространяющуюся на него самого и на его производные. Черт выступает как активный деятель, перемещаясь из фразеологической конструкции в фабульную реальность, то есть двигает сюжет, внешне оставаясь «за кадром», но, по сути, оказываясь «здесь и сейчас». Черт, обитающий внутри героев («дьявол в ней сидит»), активизируется в пограничных ситуациях и преображает героев в двойников, именем которых они названы.

В Заключении подводятся итоги исследования, которые сводятся к следующему:

Создание емкости произведения, его неоднозначной многоплановости за счет упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил достигается выполнением ими, прежде всего, характеризующей и сюжетообразующей функций (на уровне сюжета в целом или отдельных сюжетных ситуаций). Попутно с их помощью поднимаются важные для автора темы и даются их решения, отражающие идейно-содержательную составляющую произведения, открывающие авторский взгляд на мир.

Фабульное действие подкреплено основой внефабульного. Обобщенные герои дают законы существования. Так, структу-

ра, например, лирического отступления или реплика-обобщение предполагают перенесение действия в умозрительную сферу «моделей». В данном случае фабульные и внефа-бульные герои меняются местами и, если так можно выразиться, «служебную» функцию берут на себе как раз фабульные лица. Но тип и фабульный герой никогда не совпадают полностью, более того в гоголевской прозе присутствует тенденция к развенчанию стереотипов, бытующих в описываемой среде: сирота не всегда подвержен инфернальным влияниям, женщина далеко не всегда ведьма, а чужие могут оказаться благороднее и честнее своих.

Образ человека у Гоголя постоянно подчеркивает его двойную природу: причастность и к инфернальному, и к сакральному. Гоголь удивительно един. Разбирая через внефа-бульные образы и ирреальные силы различные темы (власти, взаимоотношения сословий, творчества, соотношения времен, религиозные проблемы), нельзя не заметить, что расстановка мировоззренческих акцентов остается постоянной. При переработке произведений корректируются аспекты иного плана: преимущественная тематика (или ее больший охват), степень объяснения событий характером персонажа и т.д. Эволюция происходит не столько в плане утраты «золотого века» и перехода к «царству нечистого» (хотя герои и автор иногда такое движение постулируют, когда речь идет об утрате прежней героики), сколько от страстей сильного человека более

ранних произведений («Вечера») к играм мелкого беса в более поздних.

Имя Бога в идиоматических конструкциях в устах рассказчика, повествователя явно доминирует над именем нечистого не столько по частотности употребления, сколько через осознание автором его силы. Но уже на раннем этапе творчества у Гоголя можно наблюдать сомнения в божественном покровительстве творческому акту - отсюда постоянные оговорки и ссылки на Бога, действия от его имени. Черти же замещают героев, выступают предвестниками бед или своих земных наместников. Черт занимает сильные позиции в произведениях Гоголя. Тем не менее, в мире Гоголя существует высший авторитет: искреннее обращение к Богу никогда не остается не услышанным.

Таким образом, внефабульные персонажи и ирреальные силы не только выполняют поэтологические задачи (расширяя хронотоп, определяя сюжетное движение, выполняя характеристическую функцию), но и высвечивают основы мировоззрения писателя.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Кацадзе К. Г. Два «Портрета»: изменение гоголевского мира сквозь призму внефабульного пространства // Личность. Культура. Общество. Международный журнал социальных и гуманитарных наук. М., 2009. Т.Х1. Вып. 3 (№50). С. 480-485. (0,4 н.л.).

2. Кацадзе К. Г. Внефабульные персонажи и внефа-бульное пространство в прозе Н. В. Гоголя // Личность. Культура. Общество. Международный журнал социальных и гуманитарных наук. М., 2010. Т.ХП. Вып. 4 (№5960). С. 338-341. (0,25 пл.).

3. КацадзеК. Г. Система внефабульных персонажей в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя // Молодая наука в классическом университете: Материалы докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых. (21-25 апреля 2008 г.) в 8 ч.: 4.6. Русская словесность: текст и контекст. Иваново, 2008. С. 41-42. (0,13 п.л.).

4. Кацадзе К. Г. Системы внефабульных персонажей в двух редакциях повести Н. В. Гоголя «Портрет»: отличия в составе, стилистическом окружении, функциях // Молодая наука в классическом университете: Материалы докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых. (20-24 апреля 2009 г.) в 8 ч.: 4.6. Русская словесность: текст и контекст. Иваново, 2009. С. 48-49. (0,13 п.л.).

5. Кацадзе К. Г. Внефабульные персонажи в прозе Н. В. Гоголя: роль в развитии основного действия // Сборник трудов II Межвузовской научной конференции студентов, аспирантов, молодых ученых (22 мая 2009 г.). Москва - Шуя, 2009. С. 174-176. (0,2 пл.).

6. Кацадзе К Г. Типология внефабульных персонажей в прозе Н. В. Гоголя // Материалы XVI Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология» М., 2009. С.453-454. (0,13 пл.).

7. Кацадзе К. Г. Внефабульных персонажи в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифорови-чем» Н. В. Гоголя // Молодая наука в классическом университете: Материалы докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых. Иваново, 20-30 апреля 2010: В 8 ч. Иваново: Иван. гос. ун-т, 2009. 4.6. Русская словесность: текст и контекст. Иваново, С. 75-76 (0,13 п.л.).

8. Кацадзе К. Г. Внефабульное пространство «Страшной мести» Н.В. Гоголя: два отвергнутых помощника // Материалы XVI Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология» М., 2010 (электронный вариант). (0,13 пл.).

9. Кацадзе К. Г. Проявления «речевого черта» в прозе Н. В. Гоголя: представители государственной и военной власти // Вестник молодых ученых Ивановского государственного университета Вып.10. Иваново, 2010. С.151-154. (0,25 п.л.).

10. Кацадзе К. Г. Внефабульные персонажи культурно-исторического плана в художественной прозе Н. В. Гоголя: представители государственной и военной власти // Компе-тентностный подход в преподавании русской словесности: сборник научно-методических статей Иваново, 2010. С. 42-51. (0,6 п.л.).

11. Кацадзе К. Г. Духовные лица во внефабульном пространстве художественной прозы Н. В. Гоголя // Религиозные традиции Европы и современность: изучение и преподавание в российских и зарубежных университетах: сборник научных и научно-методических статей. Иваново, 2011. С.107-115. (0,6 пл.).

Кацадзе Кристина Георгиевна

МНОГОМЕРНОСТЬ ПРОЗЫ Н. В. ГОГОЛЯ: ВНЕФАБУЛЬНЫЕ ПЕРСОНАЖИ И ИРРЕАЛЬНЫЕ СИЛЫ Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 03.05.2011 г. Формат 60 * 84 '/us- Бумага писчая. Печать плоская. Усл. печ. л. 1,4. Уч.-изд. л. 1,0. Тираж 100 экз.

Издательство «Ивановский государственный университет» И 153025 Иваново, ул. Ермака, 39 @ (4932) 93-43-41 E-mail: publisher@ivanovo.acju

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кацадзе, Кристина Георгиевна

ВВЕДЕНИЕ.3

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ВНЕФАБУЛЬНЫЕ ПЕРСОНАЖИ ИЗ СФЕРЫ СОЦИУМА.21

§ 1. Носители обобщенных человеческих качеств, «свои» и чужие» во внефабульном пространстве Гоголя.22

§ 2. Внефабульные персонажи, представляющие профессии и сословия, мирскую и церковную иерархию.34

§ 3. Внефабульные родственники.45

§ 4. Внефабульные образы женщин.55

§ 5. Внефабульные персонажи, связанные с процессом творчества.60

§ 6. Альтернативные именования персонажей: внефабульные фантомы.66

ГЛАВА ВТОРАЯ " ВНЕФАБУЛЬНЫЕ ПЕРСОНАЖИ

КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ТИПА.78

§ 1. Персонажи «реального мира».82

1.1. Государи.83

1.2. Герои прошлого.90

1.3. Писатели и живописцы.98

§ 2. Персонажи «сотворенного мира».108

2.1. Мир изобразительного искусства и ремесла иконы, картины, предметы обихода).108

2.2. Библейские персонажи, герои художественной литературы и фольклора.119

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ИРРЕАЛЬНЫЕ СИЛЫ.134

§ 1. Божественные силы.136

§ 2. Инфернальные силы.152

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Кацадзе, Кристина Георгиевна

Многомерность гоголевского текста, определенная В. В. Набоковым даже в цифровом выражении («проза Гоголя по меньшей мере четырехмерна»1), создается разными способами, но одним из самых важных представляются упоминания, рассыпанные по текстам автора. Только упоминаться (а не характеризоваться сколько-нибудь подробно), естественно, может бытовой предмет, явление природы, историческое событие, лицо и пр. Особое место в творчестве Гоголя принадлежит упоминаниям героев, не принимающих непосредственного участия в действии, а также упоминаниям сакральных (божественных) и инфернальных сил.

Не являющиеся действующими «здесь и сейчас» лица, обозначающие собственным явлением «параллельные миры», по-разному определялись литературоведами. Нередко им дается определение «внесценические» (по отношению не только к драматургии, но и к произведениям эпическим, повествовательным). Так их называет, например, Л. В. Чернец2. Истоки такого определения, конечно, находятся в теории драмы. По М. Пфистеру, «мультимедийность» драмы обеспечивает сочетание в ней видимого и слышимого зрителями, что и позволяет вывести часть персонажей со сцены3. Как объясняет Ирен де Ионг, появление таких персонажей первоначально было вызвано тем, что число главных актеров древнегреческой драмы было ограничено тремя, а второстепенных - пятью лицами. Кроме них, однако, были и другие персонажи, которые, принадлежа драматическому повествованию, не появлялись на сцене. Эти внесценические (off-stage) персонажи, как их можно назвать, остаются невидимы и «существуют для нас», аудитории, исключительно благодаря тому факту, что о них говорят другие персонажи. Кроме того, канон драмы запрещал «убивать» героя,

1 Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 127-128.

2 Чернец Л. В. О «внесценическом» времени и пространстве // Филология и человек. Барнаул, 2009. №1. С. 68-76.

3 Pfister М. The Theory and Analysis of Drama. Cambridge, 1988. P. 164-165. принадлежащего к трем главным лицам, и о его смерти должен был рассказать посланец. Как заключает автор, эти рассказы превращают внесценических героев в «фокальных» (термин из теории нарратологии. — К. К.), а подробный, продолжительный и детальный рассказ фиксирует внимание зрителей на их судьбе даже более, чем если бы они были показаны на сцене4. О размытости пределов сцены пишет Ш. Леви: «Бок о бок с драмой и театром как таковым вырос их призрачный двойник — мир за cifeHoií. Все, что намеренно или подсознательно недосказано или не показано, играет тем не менее огромную роль в любой пьесе и постановке, особенно современных <.> Внесценическое пространство, чей огромный потенциал еще не раскрыт, получило лишь незначительное одобрение критики. Внесценическое пространство следует рассматривать как звено между драматическим искусством и театром; это и техника исполнения и "содержание", средство и послание одновременно»5.

К проблеме изображения внесценических персонажей обращен ряд работ, посвященных творчеству отдельных писателей (обычно драматургов). О таких персонажах в комедиях Сумарокова и Фонвизина пишет В. Е. Калганова, определяя сумароковскую комедию «Тресотиниус» (1750) как «точку, от которой идёт отсчёт истории внесценических персонажей в русской, комедиографической традиции»6. С. А. Фомичев среди основных новаций Грибоедова называет как раз появление в тексте внесценических персонажей: «и в догрибоедовской комедии можно обнаружить упоминаемых по ходу действия лиц, подчас довольно колоритных и запоминающихся. Однако только Грибоедов ввел их в таком неисчислимом множестве, создавая неослабевающее на всем протяжении пьесы впечатление присутствия где-то рядом "тьмы и тьмы" знакомых незнакомцев, и тем

4 De Jong. Irene J. F. Three Off-Stage Characters in Euripides: Mnemosyne, Fourth Series, Vol. 43, Fasc. 1/2 (1990). PP. 1-21.

5 Леви Ш. За пределами чеховской сцены (Сценическое представление пустоты) // Чеховиана. Полет «Чайки». М., 2001. С. 244.

6 Калганова В. Е. Внесценические персонажи в русских комедиях второй половины XVIII века (А. П. Сумароков, Д. И. Фонвизин) // Другой XVIII век. Материалы третьей научной конференции по проблемам литературы и культуры. М., 2002. http://www.philology.ru/literature2/kalganova-02.htm. самым как бы раздвинул стены фамусовского особняка, вынес действие на площадь, укрупняя основной конфликт пьесы» . Работы по чеховскому наследию перемещают основное внимание с внефабульных героев на внефабульные явления и пространство их существования. М. Б. Бычкова в статье «Семантика внесценического компонента в пьесах Чехова и Вампилова (Пожар в "Трех сестрах" и в "Старшем сыне")» рассматривает «упоминаемые» в произведениях пожары (образы пожаров и огней), которые, по ее мнению, имеют огромное значение для понимания пьес8. Е. Н. Стрельцова подробнее останавливается на значении внесценических событий для истолкования характеров действующих героев и мотивировок их поступков9.

Персонажи-упоминания из гоголевской прозы в каком-то смысле имеют законное право называться «внесценическими»: «Художественное зрение Гоголя воспиталось под впечатлением театрального и изобразительного искусств. Давно уже отмечалось, что определенные части повествования Гоголя представляют собой словесные описания театрализованных эпизодов»10. JI. В. Чернец, как уже было замечено, подводит под это определение и подобных героев в эпической традиции11. Однако, рассуждая логически, все упоминания под такое обозначение подвести невозможно, поскольку они как минимум включают в себя экфрасис (по понятным причинам формально «на сцене» присутствующий). Ю. М. Лотман с его теорией «подвижных и неподвижных персонажей»12 близок к определению персонажей-упоминаний как «внесюжетных», поскольку они тяготеют к персонажам «условия и обстоятельства действия»13, находящимся «внутри отведенного им пространства» а «движение сюжета, событие - это

7 Фомичев С. А. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума»: Комментарий. М., 1983. С. 35.

8 Бычкова М. Б. Семантика внесценического компонента в пьесах Чехова и Вампилова (Пожар в «Трех сестрах» и в «Старшем сыне») // Чеховиана. «Три сестры» - 100 лет М., 2002. С. 142.

9 Стрельцова Е. И. Опыт реконструкции внесценической родословной, или «демонизм» Соленого // Чеховиана. «Три сестры» - 100 лет М., 2002. С. 158.

10 Лотман Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988. С. 259.

11 Чернец Л. Указ. соч.

12 Лотман Ю. М. Структура художественного текста М., 1970. С. 286.

13 Там же. С. 294. пересечение той запрещающей границы, которую утверждает бессюжетная структура»14. Однако вопрос об их внесюжетном положении остается открытым, ведь движущийся герой как бы отталкивается от этих персонажей, что делает их роль для сюжета значимой. В предлагаемую Е. Фарыно систему персонажей включаются те, которые «даются только как изображения, но сами в мире произведения не появляются. Это "персонажи-изображения"», а также персонажи, которые «лишь упоминаются, но не выводятся в тексте ни как присутствующие объекты, ни даже как изображения. Это "отсутствующие персонажи" <.> их отсутствие заметно и этим самым — значимо»15.

В итоге, по отношению к прозе предпочтительнее использовать термин «внефабульные персонажи». Внефабульные персонажи объединяют в себе и «персонажей-изображений», и «отсутствующих персонажей». Разумеется, это требует четкого разграничения понятий «фабула» и «сюжет» (и их соотношения с системой персонажей).

В современных исследованиях понятие «сюжет» незаметно вырастает (как бы между прочим) из понятия «фабула», но тем не менее понимание сюжета как совокупности событий, воссоздаваемых в произведении, восходит к отечественному литературоведению XIX в. (работа

A. Н. Веселовского «Поэтика сюжетов»). Об этом же пишут Л. В. Чернец и И. Н. Исакова, настаивая на том, что к XIX в. обращено и современное < понимание термина16. Изменившие в 1920-е годы терминологию

B. Б. Шкловский и другие представители формальной школы почему-то остаются вне актуального литературоведения. Плеяда ученых РГГУ постарались собрать попытки размежевать понятия «сюжет» и «фабула» по трем основаниям: событие (цепь событий), действие (цепь действий) и событие (действие): «Исходя из различных трактовок последовательности событий или действий, можно выделить следующие способы различать

14 Там же. С. 288.

15 Фарыно Е. Введение в литературоведение. СПб., 2004. С. 106.

16 Чернец Л. В., Исакова И. Н. Введение в литературоведение. М., 2006. С. 218. фабулу и сюжет: Фабула: в жизни (источник — биографический опыт автора, традиция) или "как в жизни" ("естественная" последовательность). Сюжет: ряд событий в произведении ("нарушенная" последовательность)»17.

Взаимоотношения этих понятий (история и современная ситуация) подробно

1 8 разобраны в учебном пособии А. И. Николаева .

Наша работа опирается на определение Б. В. Томашевского: «фабулой является совокупность мотивов в их логической причинно-следственной связи, сюжетом - совокупность тех же мотивов в той же последовательности и связи, в котором они даны в произведении»19. К нему близка и позиция В. Кайзера, его обозначение фабулы как «схемы действия»20, дополненное противопоставлением фабульных (внешних) событий и внутренних «движений» В. В. Кожиновым: «мы называем сюжетом действие произведения в его полноте, реальную цепь изображенных движений, а фабулой — систему основных событий, которая может быть пересказана»21. Таким образом, герои из сознания присутствующих в основном действии персонажей (воспоминания, рассказы, сны, параллели и пр.) в фабулу не включаются, как и герои эпиграфов или изображения персонажей из предметного мира произведения (в частности, на картинах). Внефабульные персонажи - фабульные герои так называемого «второго сюжета» (в котором Чичиков действительный фальшивомонетчик, Наполеон или антихрист), который в итоге важен наравне с первым (который они, в том числе создавая возможность второго, двигают!). И в этом Гоголь близок Пушкину, в творчестве которого категория «возможность», как писал С. Г. Бочаров, имеет статус также особой реальности, наряду с той реальностью, которая

22 осуществляется» .

17 Теория литературы: В 2 т./ Под ред. Н. Д. Тамарчено. T.l: Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. И. Бройтман. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М., 2004. С. 188.

18 Николаев А. И. Литературоведение. Часть 1. М., 2008. С. 96-99.

19 Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 2002. С. 182-183.

20 Kayser W. Das sprachliche Kunstwerk / Пер. M. И. Бента (рукопись). С. 197-198.

21 Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. Кн. 1. М., 1964. С. 422.

22 Бочаров С. Г. О возможном сюжете: «Евгений Онегин» // Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 22.

Обосновав определение «внефабульные», требуется остановиться на вроде бы ясном термине «персонажи». Его место в данной работе в зависимости от объекта описания и контекста могут занимать определения «герои» и даже «образы». Безусловно, в теории литературы эти понятия не равнозначны, однако у разных исследователей их определения значительно варьируются и зачастую не покрывают всех возможных видов этого «явления» . Гоголевский мир с его постоянными метаморфозами, сужением и расширением любой его составляющей создает дополнительные сложности, но тем самым позволяет объединить определения «персонаж», «герой» и в некоторых случаях «образ», дать им обозначение некой «субстантивированной сущности».

Читая Гоголя, нельзя не заметить, как часто в речи повествователя, рассказчиков и героев встречаются упоминания ирреальных сил: Бога и черта. Обойти их вниманием в работе, посвященной роли упоминаний у Гоголя, невозможно. Формально это тоже внефабульные элементы (но их следует различать с чертом как действующим лицом в некоторых произведениях Гоголя, например, в «Ночи перед Рождеством»), но законы гоголевского мира не позволяют их так называть. Ирреальные силы у Гоголя имманентны изображаемому миру, они не вне его, а в нем, присутствуют «здесь и сейчас»: вечный план всегда отражает план бытовой, сиюминутный и, наоборот, план бытовой повседневной жизни подразумевает связь с ирреальным. Кроме того, и наше внутреннее чувство сопротивляется тому, чтобы применять по отношению к Богу какой бы то ни было литературоведческий термин. По этим причинам упоминания сакральных и инфернальных сил выводятся в данной работе за пределы понятия «внефабульные персонажи» и рассматриваются в отдельной главе.

По отношению к Гоголю понятие внефабульности актуально вдвойне. Внефабульные персонажи и упоминаемые повествователем или героями

23 См., например, разнообразие определений в кн.: Теоретическая поэтика: понятия и определения: Хрестоматия для студентов / Авт.-сост. Н. Д. Тамарченко. М., 2002. ирреальные силы у него становятся наравне с фабульными, поскольку изображением всегда является не отдельное событие, а жизнь вообще. Используя термин «второстепенные», о их громадной роли в гоголевском творчестве писал В. В. Набоков: «У Гоголя особая манера заставлять "второстепенных" персонажей выскакивать при каждом повороте пьесы (романа или рассказа), чтобы на миг блеснуть своим жизнеподобием (как полковник П*** пехотного полка в сне Шпоньки или ряд созданий в «Мертвых душах»)»24. Е. А. Смирнова, придерживаясь именования «вторичные персонажи, или персонажи второго порядка», также подчеркивала их громадную значимость, возводя их генезис к «Горе от ума»

Грибоедова (хотя в данном случае Гоголь, вероятнее всего опирался не только на опыт Грибоедова, но на всю предшествующую традицию: установить конкретные «опоры» в данном случае вряд ли возможно). Н. М. Могилевская в статье «Внесценические персонажи в драматургии Н. В. Гоголя», подытоживая наблюдения В. В. Набокова, выделяет две составляющие понятийного ряда «внесценического персонажа Гоголя» — «фон и участие в развитии действия пьесы» , а затем говорит путях их воплощения: «Способы и варианты "подачи" внесценического персонажа в пьесах Гоголя не имеют традиций в русской комедиографии, да и в драматургии в целом (это не вполне точно, ср. с мнением Е. А. Смирновой. -К. К.) Основная причина в том, что писатель создает свой особый мир, подчиняя его логике и правилам, самим для себя определенным. В этом мире нет места случайности, все включено в общий круговорот той "пошлости жизни", когда жизнь заменена суетой, будь то приезд ревизора или сватовство»27. В свою очередь вопрос о роли гоголевских персонажей, выходящих за пределы основного действия, называя их «фоновыми» (что также не вполне точно, поскольку к «фоновым» относятся и

24 Набоков В. В. Указ. соч. С. 60.

25 Смирнова Е. А. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л., 1987. С. 82.

26 Могилевская Н. M. Концепт внесценического персонажа в драматургии Н. В. Гоголя // Н. В. Гоголь и театр: Третьи Гоголевские чтения: Сб. докл. М., 2004. С. 54.

27 Там же. С. 54-55. второстепенные» персонажи фабульного действия) привлекает внимание Л. А. Софроновой .

А. Белый утверждает ничтожность фабулы у Гоголя: «сюжет-то и дан в сумме всех отвлечений; то, от чего мелочи отвлекают, чистая фабула, -элементарная плоскость заемного анекдота»29, «меж сюжетом и фабулой Гоголя отношения обратной пропорциональности; со зрелостью сюжета оскудевает фабула, которая в первой фазе вертлява, узорочна, напоминая ломаную; она бедна, напоминая круг или точку — во второй; она - прямая в "МД". Сюжет "МД" значительнее начальных сюжетов, ярких узором. Сюжет - энергия потенциальная; фабула - кинетическая» . Д. И. Чижевский также замечает отсутствие в фабульной среде сюжетных зацепок: «Если оставить в стороне биографию Чичикова, также отнюдь не преследующую только цели мотивировки, то все совершается у Гоголя или без мотивировки или с псевдомотивировкой»31. Частности только доказывают сказанное: «Сила галлюцинации в "Мертвых душах" родственна магии и — пожалуй - имеет даже неблагодатный характер. Что-то есть в ней общее с вызыванием духов»32.

Система персонажей у Гоголя подчиняется этой особенности его творчества. Галерея упоминаемых рассказчиков в «Вечерах» наиболее исследованная из групп внефабульных персонажей. Тот же А. Белый в связи с повествованием о жизни этих рассказчиков вводил понятие «фабула второго порядка»: «вводная фраза повтором себя вводит в фабулу, так сказать, фабулу второго порядка; фабула над фабулой, или — рассказчик-дед, или словечко его: "тетка моего покойного деда" в "ВНИК"»33. О взаимоотношениях автора, издателя и рассказчиков Г. А. Гуковский пишет: «Гоголь усвоил для "Вечеров" трехступенную композицию авторского

28 Софронова Л. А. Мифопоэтика раннего Гоголя. СПб., 2010. С. 66.

29 Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1934. С. 44.

30 Там же. С. 77.

31 Чижевский Д. И. Неизвестный Гоголь // Н. В. Гоголь: Pro et contra. СПб., 2009. Т. 1. С. 765.

32 Зайцев Б. Жизнь с Гоголем // Н. В. Гоголь: Pro et contra. СПб., 2009. Т.1. С. 679.

33 Белый А. Указ. соч. С. 245. образа, данную "Повестями Белкина" и известную еще ранее, - например, у Вальтера Скотта»34. Повествователи сменяют друг друга и, хотя Д. Чавдарова, споря с Е. Врублевским, говорит о невыявленном противоречии при стилистическом анализе мировоззрений рассказчиков в «Вечерах»35, сами их образы, описанные Паньком, весьма различны.

Обобщенные (собирательные) внефабульные персонажи зачастую появляются в часто разбираемых гоголевских «лирических отступлениях». Гоголевская проза организована так, что именно через обобщенные внефабульные образы создается непосредственная связь с читателями, способными найти себя скорее в них, нежели в фабульных героях. Именно для них, читателей, звучат авторские предупреждения. Известные гоголевские развернутые метафоры и сравнения «Мертвых душ», замеченные еще первым рецензентом К. П. Масальским (правда, видевшим в них исключительно недостаток поэмы), оцененные иначе другими современниками (К. С. Аксаков, С. П. Шевырев, В. Г. Белинский) и позднейшими исследователями (А. Белый, И. Е. Мандельштам и др.) рождают целую группу обобщенных персонажей. Метафоры и сравнения у Гоголя, как и метафоры и сравнения вообще, «относя <предмет> к классу, которому он не принадлежит»36, наиболее ярко выполняют функцию, которой подчинены все внефабульные персонажи: «являются переключением и совмещением разных пластов бытия. Словом сопрягается то, что разобщено в мире. Движение слова куда интенсивнее, активнее, живее, чем движение описываемого им мира»37. Л. Н. Рыньков подчеркивает нарастающую к концу творчества многофункциональность метафор у Гоголя38.

34 Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М.,Л., 1959. С. 41.

35 Чавдарова Д. К проблеме повествования в цикле повестей Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» // Болг. русистика. София, 1989. Т. 16, N 1. С. 27-37.

36 Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека М., 1999. С. 348.

37 Виролайнен М. Н. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности. СПб. 2003. С. 319.

38 Рыньков Л. Н. Функции метафор в языке Н.В. Гоголя И Русский язык в школе. 1979, №2. С. 44-48.

О включении всевозможных «отступлений» (в том числе фантастического, мифического или религиозного характера) в единый пласт «действительной жизни» в гоголевских произведений убедительно писал Г. А. Гуковский, который считал, что: «столкновение тональностей у Гоголя вовсе не соотнесено со столкновением различия в степени и характере реальности. <.> реальность Тараса Бульбы и Янкеля — одна и та же, как одинакова реальность и похождений Пирогова и духовной драмы Пискарева. С другой стороны, и "реальность" носа, молящегося в Казанском соборе в мундире статского советника, и "реальность" самого его обладателя, майора

39 л

Ковалева, — тоже равна» . Охват пространства и времени в «Мертвых душах» также обеспечивают просвечивающие сквозь текст упоминания (включающие характеристики национального характера, оценки настоящего, прогнозы и т.д.): «Чаще всего временной аспект художественной структуры "Мертвых душ" представляют как простую линейную последовательность. Это не совсем верно. Своеобразие художественной (или художественно-исторической) мысли Гоголя, непосредственно отраженное в архитектонике поэмы, состоит в едином охвате национальной субстанции, так что различные моменты исторического времени предстают как бы спрессованными вместе»40.

Прошлое (героев или историческое) — тоже пространство обитания внефабульных персонажей. Обычно отношение писателя к нему понимают в том смысле, что прошлое противостоит настоящему (хотя это далеко не всегда именно так). Но внефабульные персонажи могут быть и обитателями настоящего-постоянного: «Гоголь, создавая образ многослойного времени, детализирует обыденное время, настойчиво повторяя одни и те же его отрезки, таким образом создавая рамки повседневной жизни человека»41.

Эпиграфы также расположены вне основного действия. И об этом тоже уже немало сказано. Они привносят в произведение диалог с текстом самого

39 Гуковский г. А. Реализм Гоголя. М.,Л., 1959. С. 258.

40 Смирнова Е. А. Указ. соч. С. 24-25.

41 Там же. С. 249, 271. автора. Свернутый смысл произведения (или главы) помещается в контекст и выявляет «дополнительную точку зрения на предмет изображения, поясняя его смысл, указывая на традицию, к которой примыкает произведение»42. В «Вечерах» эпиграфы к главам по функции близки к описанию существования рассказчиков — они включают повествование в малороссийский контекст и предвосхищают события более детально. Параллелизм героев эпиграфа и фабульных героев рождает определенные взаимоотношения между персонажами основного действия: герои эпиграфа к главе «Сорочинской ярмарки» Роман и «пан Хоме» находятся на одинаковых (или близких) ступенях социальной лестницы, а Грицько равняется с цыганом по бесстрашию и силе духа. Эпиграфы к «Миргороду» с контрастностью стилей писавших располагает само повествование где-то между ними. Замечено, что соприкосновение авторов «создает целый ряд дополнительных значений: тут и ироническое сопоставление <. .> с содержанием, а содержания — с тоном и синтаксисом самой записи, и выделение двух точек зрения на понятие достопримечательности, и многое другое»43. Это соприкосновение даже проясняет образ сопротивляющегося объяснениям Миргорода44.

Эпиграфы и их герои являются связующим звеном повестей в «Вечерах». Так, реплика-эпиграф к «Майской ночи» «так или иначе касается двух предыдущих повестей»45. В. Я. Звиняцковский даже уточняет: «Из обобщения сюжетов первых двух повестей и рождается "правило", сообщаемое нам в "эпиграфе" к третьей»46. Таким образом, происходит фиксация, закрепление за внефабульными героями или ирреальными силами функции носителей постоянного способа существования. По мнению того же исследователя, «рецептивная установка поэмы Гоголя — это установка на

42 Мурзак И. И. Внесюжетные элементы // Введение в литературоведение. М., 2009. С. 226.

43 Лотман Ю. М. Указ. соч. 1988. С. 267.

44 Есаулов И. А. Эпиграфы Н.В. Гоголя к сборнику «Миргород» // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. Кемерово, 1987. С. 89.

45 Звиняцковский В. Я. Побеждающий страх смехом: опыт реставрации собственного мифа Николая Гоголя. Киев, 2010. С. 91.

45 Там же. С. 93. систематизацию не только реминисценций, но и автореминисценций»47, причем внефабульные герои способны связывать не только цикл повестей, но и подытоживать все творчество, повторно являясь в главном произведении автора (речь в данном случае о «Мертвых душах»).

Внефабульные персонажи и ирреальные силы часто явлены во сне. Но сон у Гоголя повсеместен, даже когда он убран как элемент текста. Так, «Нос» полностью выведен из пространства сна: «Гоголь <.> хотел первоначально объявить все сном, но ему нужен был сон, от которого нет л о спасения в пробуждении — сон наяву» . Слухи также создают пространство обитания внефабульных персонажей, «достраивая семантическое поле» произведений Гоголя, как заметил Ю. В. Манн49. Они могут подытоживать события, определять развитие мифологической линии сюжета — уточняет JI. А. Софронова50.

Внефабульные персонажи, возникающие посредствам употребления в речи устойчивых выражений, также отчасти затрагивались исследователями. Метафоры включены в большую общность персонажей речевого характера, которые нельзя обойти вниманием, поскольку зачастую «язык Гоголя — язык заклинаний. Может быть, никто из писателей не верил так в магическое, во всемогущее действие слова, как верил в него Гоголь. Он верил, что словами можно пронять и переродить любого человека; считал, что его слово облечено особой силой, данной ему свыше. В слове — спасение от пороков и грехов»51. Метафора и изобразительные планы героев в текстах Гоголя равноправны. Например, они соединены общим смыслом пустого существования: действительного (определяемого автором через метафору) и планируемого (обозначенного героями в своих стремлениях). А взаимное расширение смысла (герой через типы и типы через героя) — характерно для произведения в целом.

47 Там же. С. 230.

48 Ульянов Н. Арабеск или Апокалипсис // Н. В. Гоголь: Pro et contra. СПб., 2009. T.l. С. 775.

49 Манн Ю. В. Творчество Гоголя. Смысл и форма. СПб., 2007. С. 57.

50 Софронова Л. А. Указ. соч. 2010. С. 35.

51 Воронский А. К. Гоголь. М., 2009. С. 424.

Творчество Гоголя названо А. Терцем (который говорил о воздействии чертыханий на сюжет гоголевских произведений52) «магическим реализмом», а К. В. Мочульским «мистическим реализмом» (анализ «Выбранных мест»): «если же не принять мистического реализма Гоголя, то уж дальше идти за ним нельзя. Тут основа всего его мировоззрения. Дьявол наводит сон на людей, околдовывает их скукой, пошлостью, тоской»53. Внефабульные персонажи и ирреальные силы часто являются принадлежностью гоголевской фразеологии, но у Гоголя как писателя «мистического реализма» слово по отношению к предмету (в том числе человеку) рассматривается как его неотъемлемая часть, оно неконвенционально, «поэтому, например, произнесение ритуального имени может вызвать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале - это обидеть, прогневить высшие силы или навредить им»54. Простое произнесение имени может оказывать влияние на продвижение сюжета. Процесс оживления фразеологии в творчестве Гоголя у Л. А. Софроновой описан так: Гоголь «ассоциативные представления выводит из стихии языка и переводит в акциональный план, как бы вновь раскрывая их "природную связь с физиолого-психическими процессами"»55.

Именование отражает статус героя (соответствующий изображаемой действительности или нет), смена которого «чревата различными сюжетными последствиями»56. Названный иначе (пусть, может быть, несправедливо, неоправданно) герой меняется и превращается в своего внефабульного «двойника», оставляя свое прежнее лицо во внефабульном по отношению к настоящему повествования прошлом. «Соотношение вербального и сюжетного рядов повестей свидетельствует о том, что слово для Гоголя равноценно событию и даже превышает его по значимости»57.

52 Терц А. В тени Гоголя // Терц А. (Синявский). Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1992. С. 323.

53 Мочульский К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 37-38.

54 Мечковская Н. Б. Язык и религия. М., 1998. С. 42.

55 Софронова Л. А. Указ. соч. С. 138.

56 Кривонос В. Ш. Повести Гоголя: Пространство смысла. Самара. 2006. С. 167.

57 Софронова Л. А. Указ. соч. С. 8.

Самое интересное, что подобные метаморфозы — отличительная черта всей описываемой Гоголем действительности: от чертовых шуток в украинском локусе «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода» до петербургских метаморфоз и сатанинской изменчивости в «Мертвых душах». Это дает основания включить в исследование то, что может быть названо альтернативными именованиями — именованиями, относящимися к герою основного действия, но обретающего в таком случае другую, внефабульную ипостась, возвращающую его в фабульное пространство уже в ином качестве.

Таким образом, в работах о Гоголе накоплено достаточно большое число наблюдений над тем, что мы называем «внефабульными персонажами» и ирреальными силами. Но все это лишь часть гораздо более разветвленной системы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил. В полной мере она еще не выявлена и не описана. Сделанное исследователями касается либо общих положений, фиксирующих ее наличие, либо относительно частных аспектов, замкнутых на отдельное произведение, на отдельного персонажа. При этом основное внимание уделяется, как правило, «Мертвым душам» (без соотнесения с тем, что было создано Гоголем раньше).

Итак, актуальность проблемы функционирования системы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил в произведениях Гоголя определяется недостаточной изученностью этой важнейшей составляющей его художественного мира. Внефабульные персонажи и ирреальные силы, упоминания которых возникают в речи повествователя (рассказчика) или героев, все еще остаются без должного внимания, отчего многие системные связи в тексте, как правило, уходят из поля зрения исследователей. Между тем наличие внефабульных персонажей, не являющихся «лицами», действующими «здесь и сейчас», а также многочисленные упоминания ирреальных сил не только расширяют пространственно-временные границы того или иного произведения, но и оказываются важнейшим смыслообразующим и сюжетообразующим фактором, раскрывающим специфику творческого метода Гоголя, его взгляда на мир. Таким образом, изучение места и роли данных упоминаний предоставляет возможность более точно и объемно описать структуру художественного текстов писателя, неочевидные законы их организации, специфику авторской концепции жизни.

Творчество Гоголя открывает большие возможности для прояснения многих из обозначенных аспектов, поскольку его произведения насыщены упоминаниями персонажей и сил, не являющимися участниками непосредственного фабульного действия. При этом важно подчеркнуть, что данные персонажи составляют разные типологические группы, позволяющие, с одной стороны, говорить о их различной функциональной нагрузке, а с другой, заставляющие прояснять их специфику у Гоголя.

Соответственно ставятся задачи:

1. собрать в полном объеме все упоминания внефабульных персонажей и ирреальных сил в повествовательном творчестве Гоголя;

2. найти основания деления внефабульных персонажей на различные группы и выделить основные типы упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил в прозе Гоголя;

3. выявить закрепленные за ними функции;

4. рассмотреть соотношение внефабульных и фабульных персонажей в прозаических произведениях Гоголя;

5. показать диалектику устойчивого и изменчивого (с акцентом на устойчивость) в системе упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил в творчестве Гоголя.

Методология исследования основана на теоретико-литературных и историко-литературных работах российских и зарубежных исследователей (Б. В. Томашевского. В. В. Кожинова, В. Кайзера, Ю. М. Лотмана, Е. Фарыно, Л. В. Чернец, Ю. В. Манна, В. Ш. Кривоноса и др.), посвященных структуре художественного произведения, соотношению терминов «фабула» и «сюжет», изучению онтологического статуса слова, характеристике художественного мира Гоголя. Собственно в исследовании использовались принципы преимущественно историко-генетического, типологического, мифопоэтического и системного подходов к изучению художественных произведений.

Материал составляет вся художественная проза Гоголя: от «Вечеров» до второго тома «Мертвых душ». В работе не будут разбираться прямо неназванные субъектом речи интертекстовые параллели (например, Вий со св. Касьян — Велес — Иуда ) или историческая семантика имен персонажей (Иван - Адам59), тогда как проговоренные в произведении ссылки на персонажей или прямые именования, рождающие внефабульных «двойников» героев, безусловно, найдут отражение в тексте работы (Адам, которому якобы изначально принадлежала тетушкина бричка, или Иуда Петро, такое же обозначение Янкеля и пр.). Таким образом, материал, наработанный в этом ракурсе гоголеведами Е. И. Аненнковой, Ю. А. Барабашем, С. А. Гончаровым, А. И. Иваницким, В. Ш. Кривоносом и

58 Шевергина В. В. Персонажи несказочной прозы в повести Н. В. Гоголя «Вий» // Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. М., 2004. С. 267-273.

59 Гончарове. А. Тайна «Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки» // Гоголевский сборник. СПб., 1994. С. 62-96. др. будет использоваться лишь отчасти. Не будут рассматриваться и так называемые «голоса» писателей, реминисценции из произведений предшественников Гоголя. Этот особый аспект гоголевской интертекстуальности — предмет специальной работы. Если же имена других писателей или их персонажей и будут включены в исследование, то только в том случае, когда они непосредственно названы, упомянуты в речи гоголевского повествователя (рассказчика) или героя (а не подаются через реминисценции или аллюзии). Сопоставительный контекст (сравнение произведений Гоголя с произведениями его современников в интересующем нас плане), за небольшими исключениями, остался за пределами исследованиями, что вызвано, с одной стороны, громадным «гоголевским» материалом, а с другой — последовательностью исследовательских задач (сопоставление Гоголя с его современниками, предшественниками или писателями будущих поколений - задача не одного исследования).

Предметом исследования являются отношения внефабульных персонажей и ирреальных сил прозы Гоголя с прочими составляющими текстов, открывающие специфику мировоззрения писателя и его художественного метода. Объектом выступает вся совокупность упоминаемых в речи повествователя (рассказчика) или героев внефабульных персонажей и ирреальных сил в прозе Гоголя.

На разных основаниях объект исследования может быть структурирован по-разному:

По способам включения в текст упоминания внефабульных персонажей и ирреальных сил можно разделить на тех, которые возникают 1) в речи основного субъекта повествования (повествователя или рассказчика) и 2) в речи героев произведения. В первом случае формами такого включения могут быть: упоминания тех или иных лиц по ходу изложения рассказываемой истории; эпиграфы к произведениям или их частям; предыстории; авторские (или лирические) отступления и др. Во втором случае формами их включенности в текст являются, прежде всего, диалоги героев (то есть внешняя речь), а также их внутренняя речь (внутренние монологи, несобственно-прямая речь), нередко реализующаяся во снах, воспоминаниях, галлюцинациях и т.д.

По степени полноты и характеру обрисовки находящиеся за чертой основного действия персонажи могут быть разделены на тех, кто только упоминается, и тех, кто обрисован достаточно обстоятельно (вплоть до портретных характеристик, действий, разговоров и т.п.). Среди них могут быть как ни на кого не похожие характеры, так и типы, которые являются носителями общечеловеческих, национальных или социально-профессиональных качеств.

По отношению к персонажам основного действия они могут быть непосредственно не связаны с ними, но могут быть и тесно соотнесены, превращены в своеобразных двойников (или антиподов).

Эти возможные аспекты анализа материала учитываются, но основную структуру исследования будет определять разграничение по отношению к воссоздаваемой писателем реальности. На этом основании их можно разделить на три группы:

- тех, кто принадлежит к сфере социума: индивидуальные персонажи или персонажи обобщенного характера (здесь, в частности, с новыми акцентами рассматривается большинство из знаменитых гоголевских типов, названных Г. А. Гуковским в классической работе «Реализм Гоголя» основой метода писателя, его реализма);

- относящихся к миру культуры: персонажи «реального мира» (исторический деятель, художник, писатель и т.д., действительно существовавшие в культуре) или персонажи «сотворенного мира» (герои библейских или художественных текстов, фольклорные персонажи и т.д.);

- принадлежащих ирреальному миру: высшие божественные силы, а также существа демонического/демонологического плана, которые позволяют приоткрыть тайну природы гоголевского творчества, определяемую как продукт крайней религиозности, нарастающей в течение жизни (В. А. Воропаев, И. А. Виноградов и др.), или как результат мистицизма, колдовства, гностицизма (А. Белый, В. В. Розанов, А. Терц, М. Я. Вайскопф и др.).

Эта классификация стала структурообразующей, прежде всего, на основании ее наглядности. Кроме того, взаимоотношения с миром у Гоголя держатся как раз на этих трех уровнях, и, соответственно, темы, объекты, события произведений должным образом преломляются в пространствах социальном, творческом и сакральном, дублируя, споря, преобразуя друг друга.

Особенность творчества Гоголя по сравнению с пушкинским «приматом индивидуальной истории над притчей» А. X. Гольденберг определяет как «сдвиг индивидуальной истории в сторону притчи»60. Индивидуализированные внефабульные персонажи такому принципу построения текста весьма содействуют. Но монолитность текста усиливает настоящий сплав из обобщенных и индивидуализированных образов. Иллюстрация правила — одна из функций таких персонажей - здесь представлена в чистом виде. Поэтому материал и внутри глав объединен по тематике, а не по формальным, теоретическим различиям.

60 Гольденберг А. X. Архетипы в поэтике Н. В. Гоголя. Волгоград, 2007.С. 118.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Многомерность прозы Н.В. Гоголя"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На страницах художественной прозы Гоголя встречается громадное количество упоминаний внефабульных персонажей и ирреальных сил, значительно расширяющих масштаб изображаемого мира и тем самым способствующим созданию емкости произведения, его смысловой насыщенности, неоднозначности. Если внефабульные персонажи из сферы социума, истории, культуры в первую очередь способствуют полноте человеческих измерений жизни, то упоминания ирреальных сил задают метафизические координаты бытия, хотя такое разделение не стоит абсолютизировать: в гоголевском мире одно неотделимо от другого, через быт здесь просвечивает бытие, а «физическое» неотделимо от метафизического.

Фабульное действие подкреплено основой внефабульного. Обобщенные герои дают законы существования. Так, структура, например, лирического отступления или реплика-обобщение предполагают перенесение действия в умозрительную сферу «моделей». В данном случае фабульные и внефабульные герои меняются местами и, если так можно выразиться, «служебную» функцию берут на себе как раз фабульные лица. Но тип и фабульный герой никогда не совпадают полностью, более того в гоголевской прозе присутствует тенденция к развенчанию стереотипов, бытующих в описываемой среде: сирота не всегда подвержен инфернальным влияниям, женщина далеко не всегда ведьма, а чужие могут оказать благороднее и честнее своих. Кроме того, в отличие от обобщенных, индивидуализированные персонажи из внефабульной среды часто выступают в функции перелома того или иного правила-стереотипа в пользу героя, а фабульные в зависимости от изначальных качеств выбирают один из предложенных путей.

Характеризующая функция распространяется на героев и на определенное художественное пространство. Фабульные персонажи могут оцениваться по контрасту, сходству с упоминаемыми внефабульными персонажами и ирреальными силами, а могут и вовсе ими вытесняться. Сознательное использование исследуемых упоминаний в своих целях часто приводит фабульных героев к искомому результату, но только достойная цель делает этот результат постоянным. Ирреальные силы тоже подчинены этому правилу: их способность помогать или карать активизируется в зависимости от проявления в определенной ситуации моральных качеств героя.

Внефабульные персонажи коррелируют с героями основного действия, уже в «Вечерах» так обнаруживаются параллели между социальным злом и злом бытийным. Заданные внефабульными персонажами «сценарии поведения» проявятся в «Вие», «Портрете», «Риме», однако возможность изменить судьбу герою все-таки будет предоставлена (и в этом ситуация похожа на преодоление судьбы песенных героев в «Вечерах»). Опасность, исходящая со стороны родственника (Вакула — сын ведьмы), преодолеваются волей героя и его опорой на Божье имя. Но если заданные внефабульной средой обстоятельства герой способен преодолеть, то свойства своего характер - нет. Творчество Гоголя - застывший мир, который полон, но недвижим (или движим на месте). Таким образом, внефабульные персонажи в зависимости от типа по характеру включения в текст и по отношению к персонажам основного действия по-разному соотносятся с фабульными событиями. Личность ставится выше обстоятельств. Защита или опасность со стороны родственника преодолеваются волей героя.

Альтернативное именование способно высветить как отдельные черты характера, так и скрытую основу личности, ее стремления, и даже предопределить ход дельнейшего действия. В связи с появлением разбираемых упоминаний (любого типа) в сюжет могут вноситься корректировки, но они способны быть и причиной всего действия (от якобы больной тетушки в «Шпоньке» — до идеи обретения мертвых душ).

Социальная эволюция от «добрых людей» до «хороших людей для общения» демонстрирует измельчание жизни. От более ранних к более поздним произведениям Гоголя усиливается тема обесценивания слова. Через внефабульные персонажи и ирреальные силы показана проблематичность родственных отношений в мире (и супружеских, и наследственных, кровно-родовых) при сохранении ценности родства как категории в «Вечерах», постепенном ослабевании в «Миргороде» и разрушении в дальнейшем творчестве. Но параллельно идет и другая линия — полноценная замена кровного родства побратимством, товариществом и, наконец, идеальным наставничеством, которое во втором томе «Мертвых душ» расценивается выше, чем кровные связи (идеальный наставник Тентетникова).

Но образ человека у Гоголя вообще постоянно подчеркивает его двойную природу: причастность и к инфернальному, и к сакральному. Гоголь вообще удивительно един. Разбирая через внефабульные образы и ирреальные силы различные темы (власти, взаимоотношения сословий, творчества, соотношения времен, религиозные проблемы), нельзя не заметить, что расстановка мировоззренческих акцентов остается постоянной. При переработке произведений корректируются аспекты иного плана: преимущественная тематика (или ее больший охват), степень объяснения событий характером персонажа и т.д. Эволюция происходит не от столько в плане утраты «золотого века» и перехода к «царству нечистого» (хотя герои и автор иногда такое движение постулируют, когда речь идет об утрате прежней героики), сколько от страстей сильного человека более ранних произведений («Вечера») к играм мелкого беса в более поздних.

Упоминания имен писателей, художников выразительно характеризуют героев гоголевских произведений, эти имена упоминающих. Здесь очень важно отметить, что Гоголь, верящий в силу художественного слова, в его преобразующую мощь, на страницах своих произведений чаще всего показывает, как далеки от мира искусства самые разные люди: не искусство влияет на них, а они подчиняют искусство своим жизненным установкам. В случае с художником (Пискарев из «Невского проспекта») это оборачивается трагедией, но в других случаях никаких трагедий не происходит: опошление искусства - закономерный итог «цивилизации» и массового восприятия. Вместе с тем через упоминания писателей, поэтов, художников Гоголь формирует свои представления о высоком месте искусства в мире. Воссоздаваемое Гоголем расхождение двух уровней восприятия искусства -уровня большинства (исключение в «Риме») и уровня авторских представлений о нем, оказывающееся, по сути, контрастным, проявляет еще одно противоречие, еще одну сторону трагического мировоззрения Гоголя.

Что касается воздействия инфернальных сил, то излишняя восприимчивость к ним, слепота во всех отношениях позволяют проникать инфернальному в душу и господствовать там до полного ее разрушения. Но, как правило, внешние воздействия могут оказать влияние только при наличии черты характера, чувствительной к этому влиянию.

Имя Бога в идиоматических конструкциях в устах рассказчика, повествователя явно доминирует над именем нечистого не столько по частности употребления, сколько через осознание автором его силы. Но уже на раннем этапе творчества у Гоголя можно наблюдать сомнения в божественном покровительстве творческому акту - отсюда постоянные оговорки и ссылки на Бога, действия от его имени. Авторство (писательство, рассказывание) во внефабульном пространстве оценивается со всех сторон: кто может вести повествование, какими качествами должен обладить, как себя может и должен подавать, какие возможны варианты в этом отношении, на какой стороне по отношению к сущностной оппозиции (добро и зло) должен находиться повествователь. Герои эпиграфов (и персонажи цитируемого текста, и сами их авторы) не только предвосхищают, объясняют и спорят с действием, но и способны выражать целостную картину отношения автора к своему писательскому труду в принципе.

Благословленные Богом (через рассказчика, повествователя) события зачастую идут вразрез с небогоугодными стремлениями фабульного персонажа, хотя черт остается действенной силой всегда. Черти замещают героев, выступают предвестниками бед или своих земных наместников. Только личность с искренним, не профанируемым именем Бога на устах застрахована от его негативных воздействий (рассказчик в «Вечерах», Вакула, повествователь в «Мертвых душах», Муразов). В других случаях человек попадает в его ловушку. Черт занимает сильные позиции в произведениях Гоголя. Тем не менее в мире Гоголя существует высший авторитет: искреннее обращение к Богу никогда не остается не услышанным. Выбор остается за человеком.

Таким образом, внефабульные персонажи и ирреальные силы не только выполняют поэтологические задачи (по расширению хронотопа произведения, корректировке сюжета и разнообразных характеристических моментов), но высвечивают мировоззренческие основы писателя.

Список научной литературыКацадзе, Кристина Георгиевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем // Н.В. Гоголь в воспоминаниях современников. М., 1952.

2. Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года // Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1989.

3. Вересаев В. В. Гоголь в жизни. М., 1990.

4. Гиппиус В. В. Гоголь. М., 1999.

5. Теоретическая и методологическая литература

6. De Jong. Irene J. F. Three Off-Stage Characters in Euripides: Mnemosyne, Fourth Series, Vol. 43, Fasc. 1/2 (1990).

7. Pfister M. The Theory and Analysis of Drama. Cambridge 1988.

8. Арутюнова H. Д. Язык и мир человека М., 1999.

9. Болотникова Н. С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. Томск, 1992.

10. Большакова А. Теории читателя и литературно-теоретическая мысль XX века // Теоретико-литературные итоги XX века. М., 2003.

11. Гак В. Г. Повторная номинация, ее структурно-образующие и стилистические функции в тексте // Языковые преобразования. М., 1998. С. 7-98.

12. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. М., 1994.

13. Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л. 1979.

14. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. М., 1999.

15. Гореликова М. И. Номинации персонажей в авторской речи // Гореликова М. И., Магомедова Д. М. Лингвистический анализ художественного текста. М., 1989. С. 54-98.

16. Дымарский М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст. М., 2001.

17. КожиновВ.В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. Кн. 1. М., 1964.

18. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М., 1994.

19. Мечковская Н. Б. Язык и религия. М., 1998.

20. Мурзак И. И. Внесюжетные элементы // Введение в литературоведение. М., 2009.

21. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970.

22. Потебня А. А. Слово и миф. М., 1989.

23. Теоретическая поэтика: понятия и определения: Хрестоматия для студентов / Авт.-сост. Н. Д. Тамарченко. М., 2002.

24. Теория литературы: В 2 т./ Под ред. Н. Д. Тамарчено. Т.1: Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. И. Бройтман. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М., 2004.

25. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 2002.

26. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

27. Тюпа В. И. Литературное произведение: Проблемы теории и анализа. М, 1997.

28. Фарыно Е. Введение в литературоведение. СПб., 2004.

29. Хализев В. Е. Теория литературы. М., 2000.

30. Чернец Л. В., Исакова И. Н. Персонаж // Введение в литературоведение: учебное пособие для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению и специальности «Филология» / под ред. Л. В. Чернец. М., 2006.

31. Критическая и научная литература

32. Brodianski Nina. Gogol and his characters // The Slavonic and East European Review, Vol. 31, No. 76 (Dec., 1952), pp. 36-57.

33. Lesiow M. Стилистическая роль антропонимов в «украинских» повестях Н. Гоголя // Актуальные проблемы лингвистики и терминоведения. Екатеринбург, 2007. С. 138-142.

34. Анненкова Е. И. Путеводитель по поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души». М., 2011.

35. АристовН. Иноземное влияние в России, изображенное Гоголем в его сочинениях // Н. В. Гоголь и православие. М., 2004. С. 357-420.

36. АрхиповаЮ. В. «Шинель» Н. В. Гоголя как апокалиптическая повесть // Новые идеи в философии природы и научном познании. Екатеринбург, 2004. Вып. 13. С. 324-333.

37. БарабашЮ. Я. Уроки этнографии. Возвращаясь к давним спорам // Н. В. Гоголь и народная культура. Седьмые гоголевские чтения. М. 2008.С. 29-42.

38. Белобородова Н. Функция экфрасиса в повести Н. В. Гоголя «Портрет» // Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении. Новосибирск, 2004. Т. 2. С. 51-57.

39. Белозерова А. В. Платон и Гоголь: мифолегема «Русь» в поэме «Мертвые души» // Вестн. Моск. гос. обл. ун-та. Сер.: Философские науки. М., 2007. N 1. С. 30-36.

40. Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1934.

41. Белявская Л. Н. Испытание чертом: Символическое прочтение гоголевских текстов // Синергия культуры: Тр. всерос. конф. Саратов, 2002. С. 326-329.

42. Березняк Н. Концепция двоемирия в повести Н. В. Гоголя «Портрет» // Филология, журналистика, культурология в парадигме современного научного знания. Ставрополь, 2004. Ч. 1. С. 134-136.

43. Бердяев Н. А. Духи русской революции // Из глубины: Сборник статей о русской революции. М., 1990.

44. Боровиков Д. С. Титулярные «сочинители»: (О пишущих героях «петербургских» повестей Н. В. Гоголя) // Филологические этюды. -Саратов, 2003. Вып. 6. С. 33-36.

45. Бочаров С. Г. О возможном сюжете: «Евгений Онегин» // Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М. 1999.

46. Бочаров С. Г. Филологические сюжеты. М., 2007.

47. Бузина Т. Искупление Гоголя «Страшная месть» и «Мастер и Маргарита» // Слово. Грамматика. Речь. М., 2004. Вып. 6. С. 212-216.

48. Бухаркин П. Е. Об одной евангельской параллели к «Шинели» Н.В.Гоголя: (К проблеме внетекстовых факторов смыслообразования в повествовательной прозе) // Концепция и смысл. СПб., 1996. С. 197-211.

49. Бычкова М. Б. Семантика внесценического компонента в пьесах Чехова и Вампилова (Пожар в «Трех сестрах» и в «Старшем сыне») // Чеховиана. «Три сестры» 100 лет М., 2002.С. 136-142.

50. Вайман С. Кого же увозит в «пропадающую даль» гоголевская «птица тройка»? // Лит. учеба. М., 1986. N 2. С. 227-229.

51. ВайскопфМ. Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. М., 2002.

52. Вайскопф М. Я. Птица тройка и колесница души: Работы 1978-2003 гг. М.: Новое лит. обозрение, 2003.

53. Васильев В. К. К семантике образа и жизнеописания Чичикова // Н. В. Гоголь и русская литература. К 200-летию со дня рождения великого писателя. Девятые Гоголевские чтения. М., 2010. С. 222-230.

54. Вахтел Э. Б. Еще раз о гоголевской тройке: (Откуда прикатила бричка Чичикова) //Изв. АН. Сер. лит. и яз. М., 1998. Т. 57, N 6. С. 32-38.

55. Ветловская В. Е. Житийные источники гоголевской «Шинели» // Рус. лит. СПб., 1999. N 1. С. 18-35.

56. Ветчинкина Ю. В. Трансформация пространства героя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя // Вторые Ознобишинские чтения. Инза; Самара, 2006. Т.1. С. 90-94.

57. Виноградская Н. Повторы как элемент структуры диалога в «Женитьбе» Гоголя // Гоголь как явление мировой литературы. М., 2003.

58. Виролайнен М. Н. Мир и стиль («Старосветские помещики» Гоголя) // Виролайнен М. Н. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности. СПб. 2003.

59. Виролайнен М. Н. Гоголь как явление мировой литературы. М., 2003.

60. Воронский А. К. Гоголь. М., 2009.

61. Воропаев В. А. Гоголевская «Повесть о капитане Копейкине»: фольклорные источники и смысл // Н. В. Гоголь и народная культура: Седьмые гоголевские чтения. М., 2008.

62. Воропаев В. А. Н. В. Гоголь: Жизнь и творчество. М., 2002.

63. Воропаев В. А. Николай Гоголь. Опыт духовной биографии М., 2008.

64. Воропаев В. А. Пословицы и притчи в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя // Рус. речь. М., 2002. N 2. С. 96-102.

65. Воропаев В. А., Виноградов И. А. Комментарий // Гоголь Н. В. Собрание сочинений: В 9 т. Т.1 Вечера на хуторе близ Диканьки, Т.2 Миргород. М., 1994; Т.З Повести, Т.4 Комедии М., 1994.

66. Гаджиева Л. И. На границе сказочного и исторического (об одном эпизоде в повести Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством») // Нарубежах эпох: стиль жизни и парадигмы культуры. М., 2005. Вып. 2. С. 102-112.

67. Гетман Л. И. Греки у Пушкина и Гоголя // Гоголь и Пушкин: Четвертые Гоголевские чтения. М., 2005. С. 133-138.

68. Гладилин М. С. Народные картинки в произведениях Н. В. Гоголя // Н. В. Гоголь и народная культура. Седьмые гоголевские чтения. М. 2008. С. 99-108.

69. Глазырина Ю. А. Пространственный хронотоп как эстетический актуализатор мифопоэтической доминанты // Теория языкознания и русистика: наследие Б. Н. Головина. Н. Новгород, 2001. С. 66-69.

70. Гоголева О. И. «Открытость — замкнутость» как тип художественного пространства в повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба»: (К постановке проблемы пространственно-временной организации цикла «Миргород») // Третьи Майминские чтения. Псков, 2000. С. 50-54.

71. Гольденберг А. X. Архетипы в поэтике Н.В. Гоголя. Волгоград, 2007.

72. Гольденберг А. X. О чем поет шарманка Ноздрева // Девятые I Гоголевские чтения. М., 2010. С. 187-196.

73. Гольденберг А. X. Архетип гостя в поэтике Гоголя // Н. В. Гоголь и его творческое наследие. Десятые Юбилейные Гоголевские чтения. М. 2010.

74. Гольденберг А. X.; Гончаров С. А. Легендарно-мифологическая традиция в «Мертвых душах» // Русская литература и культура нового времени. СПб., 1994. С. 21-48.

75. Гольденберг А. X. Эволюция творчества Н.В. Гоголя в контексте традиций народной культуры // Филологический сборник. Волгоград, 2002. С. 178-190.

76. Гончаров С. А. Неопределенность текста/смысла и определенность интерпретации: (Тайна «Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки») // Культура и текст. 2005. Барнаул, 2005. Т. 3. С. 3-35.

77. Гончаров С. А. Тайна «Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки» // Гоголевский сборник. СПб., 1994. С. 62-96.

78. Грекова Е. В. Лица и роли // Россия и мир: вчера, сегодня, завтра: Проблемы образования и коммуникации. М., 2004. С. 216-223.

79. Грекова Е. В. Социально-бытовые и христианские начала в повести Н. В. Гоголя «Шинель»: (К вопросу о трехверсионном считывании текста) // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. С. 233-239.

80. Грунина Л. П. Лирическое отступление как актуализатор диалогичности художественного текста // Этногерменевтика: фрагменты языковой картины мира. Кемерово, 1999. С. 29-32.

81. Губарев И. М. Образ идеального художника в повести Н. В. Гоголя «Портрет» (вторая редакция) // Вопр. рус. лит. Львов, 1978. Вып. 2. С. 34-42.

82. ГубузнаиИ. «Романтический» герой у Гоголя и Пушкина // Acta

83. Univ. Szegediensis de Attila Jozsef nominatae. Sect, historiae litterarum. \ Diss. Slavicae . Szeged, 1997. N22. С. 145-150.

84. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М., Л., 1959.

85. Гуминский В. М. Чичиков и Наполеон // Литература, культура и фольклор славянских народов: XIII Междунар. съезд славистов (Любляна, авг. 2003). М., 2002. С. 159-172.

86. Гуревич П. Ю. Пластификация в раннем творчестве Гоголя («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Страшный кабан», «Гетьман») // Филол. науки. М., 2001. N 4. С. 23-31.

87. Давыдов А. П. Душа Гоголя. Опыт социокультурного анализа. М., 2008.

88. Денисов В. Д. На перепутье: между Диканькой и Миргородом // Н. В. Гоголь и русская литература. К 200-летию со дня рождения великого писателя. Девятые Гоголевские чтения. М., 2010. С. 89-96.

89. Джулиани Р. Рим в жизни и творчестве Гоголя, или Потрянный рай. М, 2009.

90. Дилакторская О. Г. Бытовые аллюзии и их роль в фантастике повести Н. В. Гоголя «Портрет» // Проблемы жанра и стиля художественного произведения. Владивосток, 1988. Вып. 4. С. 129-137.

91. Дмитриева Е. Е. Разговорно-экспрессивные конструкции в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя // Лингв, исслед. М., 1990. -Системные отношения в синхронии и диахронии. С. 62-68.

92. Дмитриева Е. Е. Речевая характеристика образа автора и образов персонажей в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя // Петербургские чтения. СПб., 2003. С. 120-125.

93. Дмитриева Е. Е. Эмоционально-оценочная предметная лексика со значением лица в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя // Лингвистические исследования. 1987. М., 1987. С. 85-91.

94. Дмитриевская В. А.; Задорожная Т. М. Использование антропонимов в построении художественного образа: (На примере произведений Н. В. Гоголя «Мертвые души» и М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита») // Ab ovo. Майкоп, 2000. N 1. С. 180-189.

95. Дубровский А. В. Н. В. Гоголь и «мнимый Пушкин» (К вопросу об авторстве стихотворения «Первая ночь») // Н. В. Гоголь и народная культура. Седьмые гоголевские чтения. М. 2008. С. 336-345.

96. Дунаев А. Гоголь как духовный писатель: Опыт нового прочтения «Петербургских повестей» // Искусствознание. М., 1998. N 1. С. 391-427.

97. Дунаев М. М. Православие и русская литература. В 6 частях. М., 1996.

98. Ермилова Г. Г. От Гоголя до Набокова: Статьи о русской литературе. Иваново, 2007.

99. Есаулов И. А. Изображение апостасий в прозе Н. В. Гоголя: (Некоторые наблюдения) // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. С. 261-266.

100. Есаулов И. А. Эпиграфы Н.В. Гоголя к сборнику «Миргород» // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. Кемерово, 1987. С. 88-90.

101. Есаулов И. А. Эстетический анализ литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя): Учеб. пособие по спецкурсу / Кемер. гос. ун-т. Кемерово, 1991.

102. ЕсинА. Б. Люди, вещи, события в «Мертвых душах» Гоголя // Педагогика. М., 1994. N 2. С. 50-56.

103. Ерофеев В. В. «Французский элемент» в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. М., 1988. Т. 47, N 1. С. 26-42.

104. Жернакова Надежда «Портрет» Гоголя в двух редакциях // Записки русской академической группы в США. New York, 1984. Т. XVII. С. 223-236.

105. Заманова И. Ф. Двоемирие как композиционный прием в сборнике Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» // Русское литературоведение в новом тысячелетии. М., 2003. Т. 1. С. 132-136.

106. Заманова И. Ф. Пространство и время в художественном мире повести Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством» // Писатель и литературный процесс. СПб.; Белгород, 1998. С. 89-100.

107. Заманова И. Ф., Бардыкова Н. В. Сюжетно-композиционная роль образов подставных авторов в «Повестях Белкина» А. С. Пушкина и «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя // К Пушкину сквозь время и пространство. Белгород, 2000. С. 50-53.

108. Звиняцковский В. Я. Побеждающий страх смехом: опыт реставрации собственного мифа Николая Гоголя. Киев, 2010.

109. Золотусский И. П. Гоголь. М., 1979.

110. Зотов С. Н. Зеркальность как выражение мифологического всеединства мира в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя // Фольклор: традиции и современность. Таганрог, 2005. С. 109-115.

111. Иванникова Н. В. Ренессансный подтекст гоголевского «Портрета» // Сборник научных трудов кафедры итальянского языка факультета иностранных языков и регионоведения МГУ. М., 2005. Вып. 1. С. 99-107.

112. ИзотоваE. В. Тема войны 1812 года в первом томе «Мертвых душ» Н.В. Гоголя // Филологические этюды. Саратов, 2007. Вып. 10, ч. 1-2. С. 26-31.

113. Изотова Е. В. Французские мотивы в «Миргороде» Н. В. Гоголя // Филологические этюды. Саратов, 2006. Вып. 9, ч. 1-2. С. 118-122.

114. КардашЕ. В. Мотив «двойничества» поколений в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» : «метафорическая» и буквальная реализация // Пушкин и его современники . СПб., 2005. Вып. 4(43). С. 499-507.

115. КарташоваИ. В. Гоголь и Вакенродер // В. Г. Вакенродер и русская литература первой трети XIX века. Тверь, 1995. С. 71-93.

116. Касьянов А. В. О некоторых особенностях использования фразеологизмов в произведениях Н. В. Гоголя: Ученые записки // Вопросы русской фразеологии. М., 1966, №11.

117. Климова М. Н. Древнерусские параллели к повести Н. В. Гоголя «Страшная месть» // История русской духовной культуры в рукописном наследии XVI-XX вв. Новосибирск, 1998. С. 69-78.

118. Кобозева И. М. Тема речевого этикета в бессмертной поэме Н. В. Гоголя // Моск. лингв, журн. М., 2003. Т. 7, N 2. С. 125-150.

119. Ковач А. Повесть Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего» и проблема персонального повествования: Мир, текст, сюжет, память // Studia slavica. Bp., 1987. Т. 33, fase. 1/4. С. 183-206.

120. Ковач А. Поприщин, Софи и Меджи: (К семантической реконструкции «Записок сумасшедшего») // Гоголевский сборник. СПб., 1993. С. 100-122.

121. Кожинов В. Поэма Гоголя // Лит. в шк. М., 1995. N 2. С. 28-35.

122. Козлова А. В. Жестянщик Шиллер и сапожник Гофман и их масонская родословная // Литература и диалог культур. Хабаровск, 2006. С. 62-73.

123. Кондаурова И. А. Феномен молвы в сюжете поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» // Филологические этюды. Саратов, 1998. Вып. 1.С. 58-61.

124. Кондратенко В. В. «Миргород» Н. В. Гоголя: единство художественного пространства // Филологические этюды. Саратов,2003. Вып. 6. С. 25-30.

125. Константинова Н. В. «Мании» раздвоенного сознания: (От гоголевского Поприщина к героям Ф. М. Достоевского) // Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении. Новосибирск,2004. Т. 2. С. 69-75.

126. Копелиович Д. Об особенностях художественного пространства в повести Н.В. Гоголя «Нос» // Graduate essays on Slavic lang. a. lit. -Pittsburgh, 1997. Vol. 10. C. 38-44.

127. Крейцер А. В. Творчество и судьба Гоголя: на пути к преображению // Творчество Н.В. Гоголя: истоки, поэтика, контекст. СПб., 1997. С. 43-47.

128. Кривонос В. Ш. Гоголь: Проблемы творчества и интерпретации. Самара, 2009.

129. Кривонос В. Ш. «Женщина влюблена в чорта»: («Дамская» тема в «Петербургских повестях» Гоголя) // Кормановские чтения. Ижевск, 1998. Вып. 3. С. 131-141.

130. Кривонос В. Ш. К проблеме пространства у Гоголя: петербургская окраина // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз. М., 2000. Т. 59, N 2. С. 15-22.

131. Кривонос В. Ш. Повести Гоголя: Пространство смысла. .Самара, 2006.

132. Кривонос В. Ш. Проблема читателя в творчестве Гоголя. Воронеж, 1981.

133. Кривонос В. Ш. Сон Тараса в структуре повести «Тарас Бульба» // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз. М., 2002. Т. 61, N 4. С. 10-18.

134. Кривонос В. Ш. Сны и видения в «Петербургских повестях» Гоголя // Филол. зап. Воронеж, 2007. Вып. 26.

135. КузовкинаТ. Гоголь и Теньер: (К вопросу о том, как изображать низкую действительность) // Лотмановский сборник. М., 2004. 3. С. 295-304.

136. Кулакова Т. А. О семантике «услужения» в художественной структуре «Вечеров на хуторе близ Диканьки» // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2004. Вып. 4. С. 226-230.

137. Купчихина И. К. Герой «Шинели» Н. Гоголя: между реальностью и текстом//Филол. зап. Воронеж, 1998. Вып. 10. С. 193-198.

138. Лазарева А. Н. Религия в жизни и творчестве Гоголя // Философия Н. В. Гоголя: Сборник научных статей / Выпуск III. М.: МГПУ, 2009.

139. Леви Ш. За пределами чеховской сцены (Сценическое представление пустоты) //Чеховиана. Полет «Чайки». М., 2001. С. 243-248.

140. ЛепахинВ. Живопись и иконопись в повести Гоголя «Портрет» // Acta Univ. Szegediensis de Attila Jozsef nominatae. Sect, historiae litterarum. Diss. Slavicae. Szeged, 1997. N 22. С. 49-84.

141. Лепахин В. Икона в жизни и творчестве Гоголя: «Тарас Бульба», «Страшная месть», «Вий», «Ночь перед Рождеством» // Евангельский текст в русской литературе XVII XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск, 2001. Вып.З. С. 198-213.

142. ЛившицЕ. И. Архетипический сюжет романа Ч. Р. Метьюрина «Мельмот Скиталец» и повести Н. В. Гоголя «Портрет» // Вестн. молодых ученых. Гуманит. науки. СПб., 1998. N 3. С. 19-23.

143. ЛившицЕ. Гоголь и готическая традиция: (Еще раз об английском контексте «Портрета») // Рус. филология. Тарту, 1998. N 9. С. 86-93.

144. ЛобыцынаМ. В. Своеобразие русской фантастической повести 1820 -1830-х гг: (Н. В. Гоголь и В.Ф.Одоевский). Автореф.дис. . канд. филол. наук / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького АН СССР. М., 1991.

145. Лотман Ю. М. Из наблюдений над структурными принципами раннего творчества Гоголя // Труды по русской и славянской филологии. XV. Литературоведение. Тарту, 1970.

146. Лотман Ю. М Маска в художественном мире Гоголя и маски Анатолия Каплана // Тр. по знаковым системам. Тарту, 2002. Т. 30.2. С. 695-705.

147. Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя; Статьи и заметки, 1960—1990; «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб. 1995.

148. Лотман Ю. М. Риторика // Лотман Ю. М. Об искусстве. СПб., 2005.

149. Лотман Ю. М. Русская литература и культура Просвещения. М., 1999.

150. ЛотманЮ. М. Художественное пространство в прозе Гоголя// Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 251-292.

151. Макурина А. Г. Эволюция демонологического образа в повести Н. В. Гоголя «Нос» // Вестн. СНО. Волгоград, 2006. N 22. С. 130-132.

152. Манн Ю. В. В поисках живой души: «Мертвые души». Писатель — критика читатель. М., 1984.

153. Манн Ю. В. Галерея «наставников-пиитов» в «Мертвых душах»: Из комментариев к поэме Гоголя // Vittorio : Междунар. науч. сб., посвящ. 75-летию Витторио Страды. М., 2005. С. 472-480.

154. Манн Ю. В. Комментарий // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: В 23 т. T.I. М. 2000; T.IIL М. 2009.

155. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М., 1996.

156. Манн Ю. В. Постигая Гоголя. М., 2005.

157. Манн Ю.В. Русская литература XIX века. Эпоха романтизма. М. 2007.

158. Марченко Т. В. Еще раз о птице-тройке: (По поводу статьи Эндрю Б. Вахтела) // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз. М., 2000. Т. 59, N 2. С. 31-36.

159. Мережковский Д. С. Гоголь и черт (Исследование) // Мережковский Д. С. В тихом омуте: Статьи исследования разных лет. М. 1991.

160. Мильдон В. И. Заклинание и молитва. Об одном из архаических источников поэтики Гоголя // Н. В. Гоголь и народная культура. Седьмые гоголевские чтения. М. 2008. С. 109-114.

161. Могилевская H. М. Концепт внесценического персонажа в драматургии Н. В. Гоголя // Н. В. Гоголь и театр: Третьи Гоголевские чтения: Сб. докл. М., 2004.

162. Моторин А. В. Художественное воплощение темы политической власти в творчестве Н. В. Гоголя // Филологические науки. М. 1988. №4. С. 13-16.

163. МочульскийК. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М. 1995.

164. Музалевский M. Е. К вопросу о цикличности пространства-времени в «Мертвых душах» // Филологические этюды: Сборник науч. ст. молодых ученых. Саратов, 2000. Вып. 3. С. 105-108.

165. Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников. М., 1952.

166. Н. В. Гоголь: Pro et contra. СПб., 2009. T.l.

167. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 1996.

168. Наумова Н. Г. Языковые средства, отражающие коммуникативные тактики Чичикова // Семантика. Функционирование. Текст. Киров, 2006. С. 20-25.

169. Некрасов А. С. Повторная номинация как средство создания символа в структуре художественного текста: На материале повести Н.В .Гоголя «Невский проспект» // Проблемы русского языка и методики его преподавания. Балашов, 2004. Вып.2. С. 49-52.

170. Нечипоренко Ю. Д. «Рыжие» или «смешные» люди на Украине: от Гоголя до наших дней // Логический анализ языка: Яз. механизмы комизма. М., 2007. С. 597-602.

171. Никишаева В. П. К вопросу о категории времени в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Текст: варианты и интерпретации. Бийск, 2000. Вып. 5. С. 91-96.

172. Никишаева В. П. О некоторых факторах формирования образа времени в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» // Культура. Образование. Духовность. Бийск, 1999. Ч. 2. С. 161-167.

173. Никишаева В. П. Птица-тройка и Павел Иванович Чичиков: (Люди и животные в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души») // Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении. Новосибирск, 2002. Т. 1. С. 227-232.

174. Николаева П. В. О неконвенциональном слове в творчестве Н. В. Гоголя // Филол. Науки. М., 2007. N 4. С. 29-36.

175. Николаева П. В. Проблема действенности слова в художественном мире Н. В. Гоголя. Дис. . канд. филол. наук. Иваново, 2008.

176. Новак О. С. Художественное пространство в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя // Историко-литературный сборник. Тверь, 1999. С. 54-62.

177. Новиков Л. А. Художественное слово Гоголя (Стилистический анализ «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем») // Русский язык в школе. 1984, №1. С. 48-55.

178. Новицкая О. В. Россия и русские в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души». М., 1999.

179. Образцова В. В. Выражение временных отношений в повести Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством» // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2, История, языкознание, литературоведение. СПб., 1995. Вып. 3. С. 51-58.

180. Овечкин С. В. Откуда у Гоголя взялся черт и что с ним потом стало // Н. В. Гоголь и народная культура. Седьмые гоголевские чтения. М., 2008. С. 346-354.

181. Овечкин С. «Шурин» Башмачкина: К проблеме функционирования интертекстуальной парадигматики при редукции повествовательности //Рус. текст. СПб., 2001. N 6. С. 117-130.

182. Пантелеев И. В. Повесть Н. В. Гоголя «Портрет» в свете православного вероучения // Святоотеческие традиции в русской литературе. Омск, 2005. Ч. 2. С. 89-91.

183. Петрова Н. В. Гомеровское видение мира и «Мертвые души» Н. В. Гоголя // Классическая филология на современном этапе. М., 1996. С. 213-226.

184. Пивоваров А. Б. Мотив «приобретения одежды» в христианской традиции и повести Н. В. Гоголя «Шинель» // Духовно-нравственные основы российской культуры и образования. Новосибирск, 2006. С. 160-170.

185. Попова Т. М. Семейное начало в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина и «Тарасе Бульбе» Н. В. Гоголя // Лит. в шк. М., 1998. N 1. С. 22-27.

186. Прозоров В. В. Смысл заглавия поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» // Науч.докл.высш.шк. Филол.науки. М., 1987. N 1. С. 23-27.

187. Промышляева С. В. Художественное пространство «Вечеров на хуторе близ Диканьки» в аспекте барочной поэтики // Малые жанры: теория и история. Иваново, 2003. С. 32-40.

188. Проскурина В. Ю. Второй «Портрет» Гоголя // Новые безделки. М., 1995/1996. С. 223-236.

189. Райку JI. Гоголь, или Фантастика банального // Райку JI. Литература и жизнь народа: Литературно-художественная критика в ССР. М., 1981.

190. Рассовская Л. П. Кощунственные произведения Пушкина и Гоголя: («Гавриилиада» и «Нос») // Вестн. Самар. гос. ун-та. Гуманит. сер. Самара, 2004. Спец. вып. С. 32-44.

191. Радковская Э. В. Антропонимическое поле ранних повестей Н.В. Гоголя: (На материале сб. «Вечера на хуторе близ Диканьки») // Актуальные вопросы русской ономастики. Киев, 1988. С. 129-133.

192. Раскольников Ф. А. Анализ языка Гоголя: (Повесть «Старосветские помещики») //Рус. яз. за рубежом. М., 1993. N 5/6. С. 121-124.

193. Растягаев А. В. Житийные мотивы в биографии Чичикова // Вестн. Волж. ун-та. Сер.: Филология. Тольятти, 2006. Вып. 6. С. 239-244.

194. Рачин Е. И. Духовный свет Н. В. Гоголя // Философия Н. В. Гоголя: Сборник научных статей / Выпуск III. М., 2009.

195. Рогалев А. Ф. Подтекст именования персонажей в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Лит. в шк. М., 2005. N 4. С. 21-24.

196. Розанов В. В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990.

197. Рыньков Л. Н. Функции метафор в языке Н. В. Гоголя // Русский язык в школе. 1979, №2. С. 44-48.

198. Рябий И. Г. Иван Федорович Шпонька Христов воин: пародия или поэзия // Этнокультурные процессы в Сибири, роль русского этноса: история и современность. Ханты-Мансийск, 2005. С. 346-360.

199. Сазонова Л. И. Литературная родословная гоголевской птицы-тройки // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз. М., 2000. Т. 59, N 2. С. 23-30.

200. Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003.

201. Сивкова А. В. Демонические образы повести Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством»: структура и семантическое функционирование //

202. Языкознание: современные подходы к традиционной проблематике. Калининград, 2001. С. 135-147.

203. Сивкова А. В. К вопросу о «несходстве» текстов раннего и позднего Гоголя: Словесная репрезентация мотива дороги // Функционирование лексических единиц и грамматических категорий в русском языке. Калининград, 2004. С. 113-119.

204. Сивкова А. В. Семантический параллелизм в структуре «демонических» образов у Гоголя: чубарый конь в «Мертвых душах» и черт в «Ночи перед Рождеством» — «одно и то же лицо» // Структура текста и семантика языковых единиц. Калининград, 2003. С. 107-119.

205. Силина Л. А. О значении антиномии гармония и хаос в гоголевской поэтике: попытка интерпретации // Художественный текст: варианты интерпретации. Бийск, 2006. Ч. 2. С. 187-193.

206. Силина Л. А. Типология повествовательных форм в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя: Автореф. дис. . канд. наук; Филологические науки : 10.01.01 / Елец. гос. ун-т им. И. А. Бунина. Елец, 2001.

207. Слюсарь А. А. О жанровых особенностях «Записок сумасшедшего» Н. Гоголя // Вопр. рус. лит. Львов, 1987. Вып. 1. С. 68-76.

208. Смирнова Е. А. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л., 1987.

209. Соколянский М. Г. Об историзме «Мертвых душ» // Изв. АН. Сер. лит. и яз. М., 1998. Т. 57, N 6. С. 24-31.

210. Софронова Л. А. Мифопоэтика раннего Гоголя. СПб., 2010.

211. Стрельцова Е. И. Опыт реконструкции внесценической родословной, или «Демонизм» Соленого // Чеховиана. «Три сестры» 100 лет. М., 2002. С. 158-174.

212. СурковЕ. А. Архаические жанровые формы в повестях Пушкина и Гоголя: («Станционный смотритель» и «Шинель») // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. -Кемерово, 1987. С. 48-59.

213. Сусыкин А. А. Символика изображения в повести Н.В. Гоголя «Записки сумасшедшего» // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер.: Лингвистика. М., 2003. N 5. С. 207-212.

214. Таборисская Е. М. Оживающий портрет как сюжет «петербургского текста» // Печать и слово Санкт-Петербурга: Петерб. чтения 2004. СПб., 2005. С. 97-106.

215. Тамарченко Н. Д. Автор, герой и повествование (к соотношению «эпопейного» и «романного» у Гоголя) // Поэтика русской литературы. М., 2002.

216. Тамарченко Н. Д. О типологическом сходстве жанровых структур романов Лермонтова и Гоголя // Внутренняя организация художественного произведения. Махачкала, 1987. С. 8-23.

217. Терц А. В. тени Гоголя // Терц А. Собрание сочинений в двух томах. Т. 2 М. 1992.

218. ТикошиЛ. «Испанская тема» в «Записках сумасшедшего» Н. В. Гоголя // Разноуровневые единицы языка и их функционирование в тексте. СПб., 1992. С. 140-149.

219. Тихомирова О. А. «Говорящие» имена главных персонажей поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» // Филол. зап. Воронеж, 2004. Вып. 22. С. 126-134.

220. ТихоновС. Е. Н. В. Гоголь и речевое воздействие (П.И. Чичиков и эффективность общения) // Рус. словесность. М., 2005. N5.0. 62-66.

221. Трофимова И. В. «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя: особенности сюжетосложения и символика цикла. Автореферат диссертации. СПб. 2004.

222. Трофимова И. Повесть Н. В. Гоголя «Иван Федорович Шпонька и его тетушка»: Феномен главного героя // Рус. слово. СПб., 2004. N5. С. 189-191.

223. Удодов Б. Т. Художественная антропология «Мертвых душ» // Филол. зап. Воронеж, 2002. Вып. 18. С. 5-26.

224. УльяновН. Арабеск или апокалипсис? // Петерб. журн. СПб., 1993. N. 1/2. С. 105-116.

225. Успенский Б. А. Время в гоголевском «Носе»: («Нос» глазами этнографа) // Успенский Б. А. Историко-филологические очерки. М., 2004. С. 49-68.

226. Фаустова Т. С. Текстовые особенности функционирования фразеологических единиц с компонентом душа (на материале поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души») // Вестн. Тамбов, ун-та. Сер.: Гуманит. науки. Тамбов, 2007. Вып. 4 (48). С. 52-57.

227. Фаустова Т. С. Языковое воплощение авторской идеи в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»: (На материале лирического отступления начала VII главы) // Экология культуры и языка: проблемы и перспективы. Архангельск, 2006. С. 67-69.

228. Фомичев С. А. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума»: Комментарий. М. 1983.

229. Фомичев С. А. Литературный источник песни бандуриста в повести Гоголя «Страшная месть» // Рус. речь. М., 1995. N 6. С. 9-10.

230. ФранкС. Л. Страсти, пафос и бафос у Гоголя // Логос. М., 1999. Вып. 2. С. 80-88.

231. Фролова Е. А. Номинация персонажей в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» (Функционально-стилистический аспект). М.1993.

232. Ходырев В. В. Метатекстовая организация персонажа в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» // Аспирантский сборник НГПУ. 2006. Новосибирск, 2006. 4.1. С. 201-205.

233. Хомук Н. В.; Янушкевич А. С. Отзвуки притчи о блудном сыне в Петербургских повестях Н. В. Гоголя // «Вечные» сюжеты русской литературы («блудный сын» и другие). Новосибирск, 1996. С. 68-78.

234. ЦурканА. Роль мотива воспоминаний в «Мертвых душах»: К проблеме гоголевского психологизма // Поэтика русской литературы. М., 2006. С. 207-219.

235. Чавдарова Д. К проблеме повествования в цикле повестей Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» // Болг. русистика. София, 1989. Г. 16, N 1. С. 27-37.

236. Черниговская М. С. «Негативная антропология» и ее художественное воплощение в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя // Вестн. Бурят, ун-та. Сер. 6, Филология. Улан-Удэ, 2006. Вып. 11. С. 169-179.

237. Чичварина О. А. Об особенностях функционирования слов с субъективно-оценочным значением в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» // Язык художественной литературы как феномен национального самосознания. Орехово-Зуево, 2005. С. 332-342.

238. Шама И. Н. Символика женских портретов в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя: оригинал и перевод // Университетское переводоведение. СПб., 2004. Вып. 5.

239. Шарбенко Т. В. Трансформация концепта «ярмарка» в «столичных» повестях Н. Гоголя и М. Булгакова («Невский проспект» и «Собачье сердце») // Н. В. Гоголь и народная культура. Седьмые гоголевские чтения. М., 2008. С. 281-292.

240. Шведова С. О. Между Шехерезадой и Семирамидой: (Еще раз о Петербурге в «Повести о капитане Копейкине») // Печать и слово Санкт-Петербурга: Петерб. чтения 2004. СПб., 2005. С. 75-80.

241. Шевергина В. В. Персонажи несказочной прозы в повести Н. В. Гоголя «Вий» // Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. М., 2004. С. 267-273.

242. Шульц С. А. Культурно-мифологическая семантика образа пасичника Рудого Паньки в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и в «Миргороде» // Studia litteraria Polono-Slavica. W-wa, 2000. 5.C. 147-161.

243. Шумихин С. В. Пудель-казначей // Новое лит. обозрение. М., 1993. N3. С. 208-209.

244. Эволюция философского мировоззрения Н. В. Гоголя: монография / JI. Н. Белявская, JI. Н. Мосолова, К. Е. Ям. Астрахань, 2009.

245. Яковлев В. В. Эволюция героя и авторская позиция в повести Н.В. Гоголя «Записки сумасшедшего» // Современные проблемы метода, жанра и поэтики русской литературы. Петрозаводск, 1991. С. 89-94.

246. Якубова Р. X. Традиции балаганного искусства в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя // Фольклор народов России: Фольклор. Миф. Литература: Межвуз. науч. сб.: (К 90-летию Л. Г. Барага). Уфа, 2001. С. 260-270.

247. Янчевская А. Ю. Картина и икона в двух редакциях повести «Портрет» Н. В. Гоголя // Проблемы романтизма в русской и зарубежной литературе. Тверь, 1996. С. 82-85.

248. Справочно-библиографическая литература

249. Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб., 1995.

250. Мелерович А. М., Мокиенко В. М. Фразеологизмы в русской речи. Словарь. М., 1997.

251. Михельсон М. И. Русская мысль и речь: Свое и чужое: Опыт русской фразеологии: Сборник образных слов и иносказаний: В. 2 т. Т.1. М.,

252. Произведения Н. В. Гоголя и литература о нем: Библиографический указатель (1992 2001) / Сост. В. П. Викулова, Н. Ф. Савченкова; Отв. ред. В. П. Викулова. М., 2004.

253. Русский демонологический словарь. СПб., 1995.1994.