автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: "Облако Незнания" и Образы Невыразимого

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Коваль-Темиковский, Юрий Ярославович

Введение

Часть первая

Облако Незнания»: общие сведения о произведении

I Исторические сведения и точка зрения историзма

II Краткое изложение содержания сочинения

III Основные сведения о произведении, сочинителе и адресате

IV О понятии намерения

Часть вторая

К вопросу о традиционном символизме

I О «позитивной» и «негативной» теологии

II Символическая реализация: знание Незнания

III О теории четырех смыслов слова

IV Образ Сущего

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Коваль-Темиковский, Юрий Ярославович

Среди знаменательных произведений европейской духовной прозы позднего средневековья несколько особняком стоит трактат, озаглавленный «Облако Незнания» («The Cloud of Unknowing»), на который мы решили обратить внимание русского читателя. Это анонимное сочинение появляется во второй половине XIV века. Оригинал не сохранился, но на основании известных рукописей западные критики заключают, что оно было написано на севере Англии на диалекте северовосточных графств (northern East Midlands). Из семнадцати манускриптов шесть находятся в Британском музее. Большинство списков относится к XV веку: это -время наибольшего распространения трактата (сохранилось несколько переводов на латинский язык). «Облако Незнания» читают католики-бенедиктинцы, и в начале XVII века один из них, священник Августин Бейкер (Augustine Baker), пишет пространный комментарий, остававшийся единственной значительной работой по данному предмету в течение трех последующих столетий. Часть этого комментария была опубликована в 1871 году, когда трактат - вернее, его модернизированная версия - впервые напечатан священником Генри Коллинзом под названием «Божественное Облако Незнания»1. В 1912 году сочинение снова переведено на современный английский язык и новый комментарий предложен-уЭвелиной Андерхилл. Адресованный «всем любителям мистицизма» этот текст, действительно, привлек внимание широкой публики и многократно переиздавался в течение всего XX века. Наконец, тщательное исследование произведения с более филологической точки зрения было проведено английским критиком Филлис Ходжсон; в 1944 году рукопись, наиболее близкая к оригиналу {Harleian 674),1 Collins, Н. The Divine Cloud of Unknowing. -L.: T. Richardson; H. Richardson, 1871.

2 Underhill, E. A book of contemplation the which is called The cloud of unknowing, in the which a soul is oned with God. - L.: J. M. Watkins, 1912.издана в серии «Early English Text Society»3. В настоящий момент «Облако Незнания» изучается в университетах англоязычных стран в рамках курса английской литературы; сочинение переведено на французский, немецкий, испанский, итальянский, японский языки.

Современные работы, затрагивающие настоящий трактат, можно разделить на две основные группы: авторов, следующих за Э. Андерхилл, сочинение интересует прежде всего как случай христианского «мистицизма». Упомянем здесь достаточно объемные работы священника Д. Ноулза («Английские мистики»)4, Т. Колмана («Английские мистики XIV века»)5, В. Джонстона («Мистицизм "Облака незнания": современная интерпретация»)6, В. Менингера («Любовное искание Бога: созерцательная молитва и Облако незнания» ), П. Ренодена («Английские мистики: Ричард Ролл, Юлиания Норичская, "Облако незнания", Уолтер Хилтон»)8.

В другую группу можно объединить работы авторов, ориентирующихся, скорее, на издание, подготовленное Ф. Ходжсон: здесь на передний план выходит язык произведения - и зачастую «Облако Незнания» рассматривается как «литературный памятник». Отметим исследования английских литературоведов Р. Чемберса («О преемственности английской прозы»)9 и Дж. Барроу (в книге «Очерки по средневековой литературе»)10, Л. Хандли («Языковое и стилистическое сравнение "Облака незнания", "Откровений" Юлиании Норичской и "Петра Пахаря" Уильяма Ленгленда»)11, Б. Брайен («Образы "Облака незнания"»)12.

3 Hodgson, P. The cloud of unknowing and the Book of privy counselling. - L.: Oxford University Press, 1944. - Зд. и далее текст цит. по этому изданию.

4 Knowles, D. The English Mystics. - L., 1927.

5 Coleman, T. W. English Mystics of the Fourteenth Century. - L., 1938.

6 Johnston, W. The Mysticism of Cloud of unknowing: a modern interpretation. - N.Y.: Fordham University Press, 2000, 1967.I Men inger, W. The loving search for God: contemplative prayer and the Cloud of unknowing.-N.Y.: Continuum, 1994.

8 Renaudin, P. Mystiques anglais: Richard Rolle, Juliane de Norwich, «Le nuage de l'inconnaissance», Walter Hilton. - P.: Aubier, 1957.

9 Chambers, R. W. On the Continuity of English Prose. - Oxford, 1932.

10 Burrow J. A. Essays on medieval literature. -N.Y.: Clarendon Press, 1984.II Hundley, L. S. A linguistic and stylistic comparison of «The cloud of unknowing», Julian of Norwich's «Revelations» and William Langland's «Pier's the Plowman». - Dissertation, 1989.

Впрочем, некоторыми критиками (С. Кацем, Р. Лиз) предпринимались попытки рассмотреть, в связи с данным сочинением, «мистицизм и язык», «негативный язык школы мистической теологии Дионисия Ареопагита»13. Как правило, эти авторы руководствовались так называемыми «семиотическими» методами (упомянем также книгу Т. Парка «Самотность и "gostly menyng" у некоторых средневековых английских мистиков: семиотические подходы к созерцательному богословию»)14.

Мы, в свою очередь, также не станем рассматривать язык произведения в отдельности от его идейной стороны - и тем не менее наш подход будет коренным образом отличаться как от двух обозначенных выше, так и от семиотического. Это связано прежде всего с тем, что в настоящей работе, посвященной образам «Облака Незнания», мы будем придерживаться неконвенциональной теории символа и -стремясь адекватно представить точку зрения безымянного сочинителя -рассматривать духовный трактат с точки зрения традиционной герменевтики. Кроме того, по причинам, о которых речь пойдет ниже, мы не сможем ограничиться ни чисто теологической точкой зрения и христианской патрологией (не говоря о точке зрения «любителей мистицизма»), ни чисто лингвистической перспективой, но попробуем обозначить то поле, где филология, или словесность, соприкасается с символическим богословием.

Работа делится на четыре части, каждая из которых для удобства чтения разбита на четыре небольшие главы; сведения, проясняющие некоторые концептуальные моменты, но не имеющие прямого отношения к теме, помещены в приложениях. В первой части мы преследовали цель познакомить читателя с анонимным трактатом, оказавшимся в центре нашего внимания. Пересказ содержания «Облака Незнания» предваряют краткие исторические данные, касающиеся времени сочинения и некоторых тенденций, утверждающихся в это12 Brian, В. D. A study of imagery in "The Cloud of unknowing". - Lexington: University of Kentucky Press, 1962.

1 Katz S. T. Mysticism and Language. - N.Y.: Oxford University Press, 1992; Lees R. A. The negative language of the Dionysian school of mystical theology: an approach to the «Cloud of unknowing». - Salzburg: Universitat Salzburg, 1983.

14 Park, T. Selfhood and «gostly menyng» in some Middle English mystics: semiotic approaches to contemplative theologyio-N.Y.: E. Mellen Press, 2002.время в западном мире; мы также постарались с самого начала отличить несколько исследовательских перспектив и изложить основные причины, по которым точка зрения исторического литературоведения как такового оказывается в настоящем случае не только неудовлетворительной, но просто-напросто невозможной. В этой части читатель найдет сведения о предмете повествования, о языке и жанровых особенностях произведения, а также о сочинителе, его адресате и апти-адресате. В самом ее конце мы постарались прояснить понятие намерения, столь важное как для анонимного автора, так и для нас самих, для понимания и настоящего текста, и предложенного комментария.«Облако Незнания» - книга в высшей степени филологическая: книга о символической и словесной работе. Во второй части, имеющей более общий характер, мы постарались прояснить - преимущественно в контексте христианской традиции - понятия символа и символического. Заметим, что для утверждения интеллектуальной концепции символа (как и соответствующей концепции намерения) - что возможно только при обращении к традиционному символизму и в чем состоит одна из задач настоящего исследования - требуется проделать фундаментальную работу по дерационализации и депсихологизации соответствующего понятия. Рамки настоящего исследования не позволяют нам взять на себя такой труд; тем не менее, отличение и сопоставление «негативной» и «позитивной» богословских перспектив - каждая из которых находит свое выражение в рассматриваемом сочинении - поможет, по крайней мере, прочувствовать глубину традиционного символа (и традиционного ведения) в его непреходящей реальности; не случайно в заглавие настоящего эссе вынесено парадоксальное, по-видимому, словосочетание: «образы невыразимого». Во второй части мы начинаем работать с понятием «символической реализации» как родовым названием словесной, интеллектуальной, работы.

Основные принципы традиционной герменевтики и дальность ее действия достаточно ясно обнаруживает теория четырех смыслов традиционного слова, представленная в «Облаке Незнания», как и во многих других произведениях средневековой словесности. Как мы увидим, эта теория (а понятие теоретического также может превышать область рационального и индивидуального) лежит в самойоснове традиционного искусства, или иконографии, как вида символической реализации. В заключение второй части описывается, в общих чертах, мировоззрение сочинителя и смысл его повествования; поскольку речь идет о символичности человеческого сущего, теория четырех смыслов слова сближается здесь с адекватной теорией четырех образов человеческого жития: в центре нашего внимания оказывается та символическая работа (реализация), которую - по замыслу творца - должен проделать адресат «Облака Незнания» и которая находит выражение в образах, подробно рассматриваемых в третьей части.

Как мы увидим, эти символы, образы Невыразимого, совершенно традиционны: они встречаются в самых разных средневековых повествованиях (и в самых разнообразных искусствах), именно потому, что призваны выражать одни и те же принципы, принадлежащие к области метафизического, сверхприродного и сверхиндивидуального. Так, более-менее точные аналоги символическому ряду «Облака Незнания» мы найдем в «Романе о розе», произведениях Данте, и даже у нехристианских поэтов. Символический брак, символическая война, символическое путешествие. основные традиционные символы, далеко от того, чтобы быть результатом произвольной авторской фантазии, возвращают нас к предмету повествования: совершающейся в тайне символической реализации. Но прежде всего мы подробно рассмотрим центральный образ произведения: символизм облака как «третьей реальности» проясняет природу и назначение собственно символа. В этой части речь не может не идти о теофаничности истинного во-ображения, об отвечающем за символичность символа световом и словесном Прииципе, в отсутствие Которого образы невыразимого оказываются невозможными, о метафизической концепции куртуазности; между прочим, мы бросим взгляд и на теневые «образы», и на представления заблуждений в «Облаке Незнания».

Выразительным средствам и, шире, искусству сочинителя, посвящена последняя, четвертая, часть работы. И здесь от нас также потребуется с самого начала уточнить собственный смысл некоторых понятий (орнамента, декоративности, прочности и др.). Излишне говорить, что беседа о риторике произведения и мастерстве анонимного автора, с нашей точки зрения, может идаже должна вестись также в контексте символической реализации. Так, мы попробуем прояснить смысл существования некоторых словесных (в том числе «аллитеративных») техник, подробнее рассмотрим язык и ритмическую структуру «Облака Незнания». Возможно, для кого-то будет неожиданным, что и у «примитивного» наречия, и у как будто обыкновенной «мнемотехники» есть метафизическое измерение, открытое поэтам.

В заключении мы сделаем некоторые выводы, указав на те вещи, которые по каким-либо причинам не получили полного освещения в настоящей работе и заслуживают особенного внимания.

Цель настоящей работы - не просто познакомить некоторого современного читателя с неизвестным ему «мистическим» трактатом XIV века, имеющим вдобавок достаточно эффектное название; на наш взгляд, все соображения «экзотического» порядка должны быть абсолютно чужды подлинно филологическому рассмотрению; и мы полагаем, что адаптация «Облака Незнания» под «современного читателя», помимо того, что привела бы к недопустимым концептуальным упрощениям, просто-напросто невозможна, поскольку трактат предназначен совершенно иному читателю, имеющему совершенно отличный склад ума и ментальные склонности. Мы бы хотели, напротив, способствовать подготовке читателя, способного думать, к внимательной работе с духовным произведением, принадлежащим к определенной традиции; и наша цель - чтобы такой читатель хорошо отдавал себе отчет в существовании определенных предрассудков, свойственных современному сознанию и способных затруднить постижение традиционных текстов вообще, и данного сочинения в особенности. Вот, почему значительное место в настоящей работе, в целом, занимает устранение понятийных смешений и двусмысленностей, прояснение некоторых концепций, «размытых» за прошедшие столетия в современной западной философии и уточнение этимологии слов, собственный смысл которых «стерся» в современных западных языках. Поэтому, с другой стороны, мы вынуждены отказаться от большинства новейших понятий, с помощью которыхсовременная критика пытается анализировать и классифицировать средневековые тексты15.

Наверное, сказанного здесь достаточно, чтобы понять, почему настоящую работу нельзя назвать, строго говоря, «литературоведческой» и почему она не адресована «специалистам» в какой бы то ни было области (так же, как не адресована «широкому кругу читателей»). Тем не менее, рискнем предположить, что она будет небезынтересна филологам, интересующимся средневековыми сочинениями и английской словесностью XIV века, а также занимающимся «теорией литературы»; быть может, и некоторые искусствоведы, и те, кто не боится посвящать себя богословию, найдут в ней что-то полезное для себя.

13 В частности, нас совершенно не устраивают такие «готовые формы», как «мистицизм», «неоплатонизм», «негативная теология» (всегда приходится ставить вопрос: какой мистицизм, какой (нео)платонизм, в чем негативность некоторой теологии?), «литература».

Часть первая«Облако Незнания»: общие сведения о произведенииIИсторические сведения и точка зрения историзмаЭто небольшое сочинение написано на английском языке во второй половине XIV столетия: в то время, когда западный мир переживает кризис и западная христианская цивилизация как единое целое, основанное на определенных принципах и имеющее четкий уклад, по сути, перестает существовать; в то время, когда в Европе набирают силу те «измы», которые будут играть столь заметную роль в течение последующих шестисот лет и вплоть до настоящего времени: индивидуализм, национализм, капитализм.

Начало процессам, приведшим к распаду средневекового западного мира, было положено в первой четверти века, когда светская власть, стремясь к независимости от власти духовной, подчиняет ее себе и, таким образом, разрушает феодальную систему в самом ее основании. Обращаясь за поддержкой в этом к буржуазии, третьему сословию, она предуготовляет собственное падение. Уточняя время, в течение которого была пройдена «точка невозвращения», некоторые историки говорят о периоде cl314 по 1317 г.1.

Речь идет о правлении французского короля Филиппа IV, действия которого в духовной, социальной и экономической сфере (в особенности, уничтожение ордена рыцарей Иерусалимского храма, «централизация» власти, а, по сути, -построение государства на национальной основе, противозаконная денежная1 См., напр.: Mollat М. Genese medievale de la France moderne. — P.: Seuil, 1979.эмиссия) имели катастрофические последствия для всей западной цивилизации2. События разворачивались самым стремительным образом: в 1337 году развязана Столетняя война, с 1347 - на Западе повсеместно вспыхивают эпидемии чумы, происходят землетрясения, и один за другим следуют голодные годы; в 1357 году разыгрывается драма жакерии, в 1378 году происходит Великая схизма. «История четко показывает, что пренебрежение иерархическим порядком, основанным на превосходстве духовного над временным, имеет следствием одно и то же везде и во все времена, а именно социальную нестабильность», — справедливо замечает Р. Генон3. Наконец - как показывает У. Шекспир в начале «Генриха IV» - западными монархами на неопределенный срок откладывается завоевательный поход в Святую Землю. К концу XIV столетия западная цивилизация утрачивает все существенные контакты с собственным духовным и символическим центром и с остальными цивилизациями4 - и увязает во внутренних распрях.

Разрушительная волна скоро захлестнула Англию5, в особенности юго-восточные и центральные графства; здесь, как и во Франции, иерархический кризис ознаменован бесчисленными социальными потрясениями. Историками обычно отмечается страшный голод 1315-1317 годов, убийство Эдуарда II и государственный переворот 1327 года6; чума, пришедшая в страну в 1348 году и унесшая более трети населения7, не менее, чем столетняя война, способствовала запустению сельских областей; период кризиса отмечен многочисленными крестьянскими восстаниями, наиболее значительное из которых происходит в 13812 См, напр.: Guenon R. La Crise du monde moderne. — P.: Gallimard, 1946; Idem. Autorite spirituelle et pouvoir temporel. — P.: J. Vrin, 1929. Geay P. Hermes trahi. — P.: Dervy, 1996. — В некотором смысле, верно, что римская Церковь к тому моменту уже не была способна находиться во главе всего сообщества, обеспечивая его стабильность (как это хорошо видно из работ Данте, Лэнгленда, Чосера.). Однако этим, конечно, нельзя оправдать отказ признать приоритет духовной власти подчиненным сословием (субординация остается только по-видимому, например, в церемонии коронации).

3 Guenon R. Autorite spirituelle. — P. 46.

4 Такое огрубление перспективы, замыкание этой цивилизации на самой себе, с течением времени все более и более способствует ее потерянности и раздроблению.

5 О распрях на земле Италии красноречиво писал Данте (как известно, в конечном счете, власть во Флоренции захватывают банкиры Медичи).

6 История, в которой немаловажное значение имеет «французский след», и прежде всего - женитьба Эдуарда II на дочери Филиппа IV.

7 Крупные эпидемии чумы также вспыхивали в 1361, 1362, 1369 г.году. С другой стороны, здесь также растут города и укрепляется «средний класс»,функционирование которого - уже не регулируемое институтом гильдий приобретает характер индивидуального произвола и знаменует началокапитализма; впрочем, можно отметить более-менее глубокое нарушениенормальной социальной функции у каждого из четырех сословий, обратившись засвидетельством к знаменитым поэмам Джона Гауэра (Vox clamantis, 1377, • 8Confessio Amantis, 1386). Наконец, следует падение королевской династии Плантагенетов (1399 год), власть которой была в значительной мере ослаблена как внешними войнами9, так и внутренним противодействием «парламента»10.

Между прочим, истоки английской катастрофы может прояснить внимательное исследование «лоллардизма». В действительности, этим антиклерикальным, как будто «стихийным» и «крестьянским», движением руководило тайное общество, в котором ведущие позиции занимали представители королевского двора; лоллардизму покровительствовал отец будущего узурпатора Джон Гонт, и через него — крупнейшие лондонские финансисты; с другой стороны, движение пользовалось прикрытием официальных теологов. Как бы то ни было, приход к власти Генриха Гонта11 («лоллардизм» лишается своего политического8 Не менее показатльны прологи к «Видению» Уильяма Ленгленда (The Vision of William concerning Piers the Plowman, 1362) и «Кентерберийским рассказам» Джеффри Чосера (Canterbury Tales).

9 Помимо Столетней войны с Францией, можно упомянуть постоянные распри с Шотландией, войны в Ирландии и, особенно, войну в Испании (1367); в последнюю войну Англия была втянута при непосредственном участии оппозиции королевской власти.

10 Особо следует отметить 1310 и 1388 г. Принятое парламентом законодательство 1390 и 1393 г. имевшее выраженный антипапский характер, «рикошетом» ослабляло и ограничивало королевскую власть. Как известно, ключевой фигурой в деятельности парламента был Джон Гонт и его сторонники; впрочем, следует заметить, что финансовые магнаты были привлечены в парламент еще в начале XIV в. Эдуардом 1 и с тех пор играли там ведущую, пусть временами и не слишком заметную роль.

11 Обманом (в нарушение торжественно данной клятвы) захватившего, переправившего в Лондон, а затем - умертвившего короля Ричарда II (см., в частности: Myers A. R. England in the Late Middle Ages. - Harmondsworth, 1963. - P. 20). - Как и во Франции, английская аристократия, отказавшись признать Авторитет священства, в самом скором времени оказывается в полной зависимости от третьего сословия (вышеупомянутый английский историк с полным основанием пишет о революции 1399 г., «осуществленной магнатами»; Ibid. - Р. 99).raison d'etre, и теперь его стремятся упразднить), узаконил отклонение, положив начало совсем иной Англии12.

Говоря об умонастроениях, господствовавших в Западной Европе в данный период, можно сказать, что общая «лаицизация» мысли сопровождалась укреплением рационалистических и «конвенционалистских» идеологий. В случае с «лоллардизмом» мы можем говорить только о вырождении (популяризации и политизации) отдельного религиозного и мистического течения, кончившего отстаиванием интересов светской власти как своих собственных13. Однако XIV век отмечен, с другой стороны, деятельностью школы мыслителей, опрокинувших самые принципы христианского учения: речь идет о новом витке номинализма™. Некоторые французские ученые не без основания полагают, что работами следующих за Росцелином Г. Оккама и Ж. Буридана открывается новый исторический цикл, не имеющий ничего общего с предыдущей эпохой. Так, по словам П. Жея, можно провести аналогию «между этим периодом, предваряющим великие потрясения, и рождением в Греции в VI веке. профанной, порвавшей с мифом и древней религией, философии. Некоторым образом, номинализм воспроизводит этот разрыв, однако, на этот раз, имплицитно отвергая "миф" и метафизику христианства»15.

Напомним, что номиналистический переворот, к которому столь благосклонно относится большинство современных философов и «культурологов»16, состоит в низведении имени из области res universalis — в12 Вспоминается предсказание последствий узурпации, приписанное Шекспиром епископу Карлайлскому в IV акте «Ричарда II» (интересно, что Карлайл, город недалеко от Шотландии, нередко упоминается как символическая резиденция короля Артура): речь, опять же, идет об отклонении, кардинальном нарушении порядка, с чем связано упоминание Голгофы; действительно, правление Гонтов во многих отношениях сопоставимо с правлением Филиппа IV.

13 «Экстериоризация» движения, связанная с буквальным пониманием таинственного и приведшая к конфликту с Церковью произошла еще в первой половине XIV в., а, возможно, и раньше (не исключено, что смешение «эзотерического» и «экзотерического» уровней было заложено в самой его основе).

14 О революции пишет, к примеру, А. де Либера (см.: Libera A. de. La querelle des universeaux. — P.: Seuil, 1996).

15 Geay P. Op. cit.-P. 99.

16 И это понятно, поскольку номиналистические инновации лежат в основе практически всех современных «герменевтик».область индивидуального, человеческой психики. В филологической перспективе это означает «гуманизацию» языка: слова представляются результатом человеческого постановления, так что индивид произвольным образом назначает смысл; иначе говоря, имена не отражают внутреннюю сущность вещей, но (как полагал платонов Гермоген) имеют место post rem. В теологической перспективе это означает «ментализацию» сущего, которое, таким образом, не обладает нерушимой сущностью («чтойностью»), не укоренено в божественном Ведении и никоим образом не причастно Ему. Творение как божественный акт перестает быть связанным с актом именования; сущностная реальность вселенной и ее Автора оказывается, в этом свете, непознаваемой, бессловесной. Оккаму, слишком прямолинейно оперирующему аристотелевым принципом противоречия, кажется, что единственность Бога исключает множественность божественных Имен, так что он попросту отметает последние, — таким образом перекрывая пути к изучению божественных реальностей, или Бога в его соотнесенности с тварным миром. И человек, и универсум перестают рассматриваться как божественное зеркало, собирательный образ божественных Имен; словесность смешивается со «словотворчеством», богословие низводится до этики, вера упирается в агностицизм.

Кризис проявляется в религиозной области и в виде широкого распространения разнородных более или менее неортодоксальных и откровенно еретических движений, которые современные критики привычно обобщают как «мистицизм». При этом не учитывается, что мистицизм св. Бернара Клервосского или св. Хильдегарды Бингенской, несмотря на поверхностное сходство, по сути, не имеет ничего общего с учением, к примеру, «лоллардов»: различие - в характере самой тайны (и, следовательно, тайноведении). Впрочем, к середине XIV столетия в западном Христианстве действительно вырисовывается весьма своеобразный мистицизм как синоним более или менее беспорядочных индивидуальных исканий, в которых преобладает чувственный и «экстатический» элемент и в некоторых случаях имеет место выраженный агностицизм; такой «мистицизм» не имеет ничего общего с универсальностью метафизики: интеллектуальное познаниеи традиционный символизм (и то, и другое напрямую связано с учением о божественных Именах) уже, как правило, игнорируются.

В самом деле, можно говорить о деградации в рассматриваемый период на Западе действительного метафизического познания - либо в этот аффективный «мистицизм», либо в сухую «негативную теологию» официальных богословов (впрочем, две эти «крайности» связаны между собой). Кульминация первого -поэзия мистика XVI века Хуана де ла Круса (которую, по словам вышеупомянутого французского критика, вполне можно проиллюстрировать «Экстазом Св. Терезы» Бернини и живописью Эль-Греко); пример второго - во многом сходное непонимание и перетолкование учения Дионисия Ареопагита философом Варлаамом Калабрийцем. Заблуждение варлаамитов констатировали богословы восточной Церкви, где ничего подобного пи западному мистицизму, ни поздней схоластике, просто-напросто не было, по крайней мере, до конца XVII века. Добавим, что, по сути, именно это глубинное расхождение - рассмотренное на знаменательном Констанстинопольском соборе 1351 года17 - подлежит формальному и окончательному к тому времени расхождению Церквей.

Весьма показателен и небывалый всплеск колдовства в западном мире, непосредственно вызванный популяризацией низших магических практик; папские буллы 1318 - 1330 годов и многочисленные судебные процессы в городах Франции, в том числе Париже, знаменуют начало «охоты на ведьм» (с «Ренессансом» принявшей невиданный размах, пропорционально распространению колдовских практик). Общую тенденцию, напрямую связанную с непониманием и утратой руководящих принципов сверхиндивидуального порядка, можно охарактеризовать одним словом: эмпиризм. Таким образом, речь идет о стремительной деградации всего корпуса традиционных наук — по мере того, как номиналистические тенденции способствуют развитию «наук» экспериментальныхI Я(отметим для сравнения феномен «суфлерства» в алхимии) ; и хотя в течение XIV17 Константинопольский Собор 1351 г., объявленный «развертыванием» VI Вселенского собора, как известно, провозгласил учение св. Григория Паламы о нетварных энергиях исконной и неотъемлемой частью церковного Предания.

18 См. интересную в этом отношении работу: Paque R. Le Statut parisien des nominalistes. — P.: P. U. F., 1985. — Можно без преувеличения сказать, что выражениемвека и последующих столетий продолжают создаваться высокие образцы традиционного искусства, можно констатировать стремительное омирщение традиционных искусств: музыки (исчезают последние следы грегорианского «cantus firmus», светские мелодии еще глубже проникают в литургию), архитектуры (в костре Столетней войны догорает «пылающая» готика), искусства украшения манускриптов (с игнорированием образующего светового принципа, илл/олшнация вырождается в иллюстрацию; в изобразительном искусстве резко заявляют о себе натуралистические тенденции; орнамент понимается просто как драпировка). В эту эпоху на Западе традиционное образование и традиционную словесность заступают светские «культура» и «литература», смысл существования которых связан с обслуживанием третьего сословия. О поэтической традиции будет сказано несколько слов ниже; сейчас же требуется сделать, некоторым образом подытоживая вышесказанное, одно наблюдение.

Кажется, что приведенных фактов достаточно для понимания всей глубины кризиса средневековой западной цивилизации и для установления XIV века как поворотного в истории существования западного мира. Тем не менее, мы не раз имели возможность убедиться в том, что современные историографы (тем более, «культуроведы» и «литературоведы») испытывают трудности с установлением этой границы, а порой даже отказываются ее видеть! На наш взгляд, эти трудности нередко возникают по той причине, что установление конца средневековья связывается в их сознании с установлением начала так называемого «Ренессанса». И всякое затруднение должно исчезнуть с пониманием того, что как такового «Ренессанса», возрождения, просто-напросто не было, что это - выдумка, навязанная современному сознанию определенной историографической «традицией». Что, напротив, речь идет преимущественно об отрицании и забвении и что те пагубные «ренессансные» процессы, которые имели место и в XII, и в XIII веке, в XIV веке привели к падению традиционной цивилизации и кризису западного мира (в первую очередь, духовному кризису, но также и к чудовищной деформации общественной ментальности); что это резкое отклонение, как иноминализма является обыденная современная концепция реальности и вообще видение мира как собрания вещей, материальных форм, «голых» фактов (ср. англ. monitoring).\питавший его дух отрицания, в последующие столетия только усиливалось, в полной мере проявившись в «Реформации» и «Просвещении» и, видимо, приняло непоправимый характер. Что же касается истории отклонения, то в качестве его основных вех нами были указаны «реформы» Филиппа IV, начало Столетней войны, Великая схизма19.

Обращаясь теперь к западной поэтической традиции, интересующей нас здесь в первую очередь, отметим следующее: то, что протестантская историография и «литературная критика» (точка зрения которых, несомненно, доминирует в настоящий момент) приветствует как «формирование национальных литератур», по сути, было «овнешнением» и постепенной деградацией этой наднациональной традиции - на которой обозначенные выше тенденции не могли не сказаться самым пагубным образом. Среди основных черт западной поэтической традиции, конечно, имевшей и свою региональную специфику, можно также назвать (2) принципиальную анонимность (в противоположность последующей индивидуальной и «авторской» литературе)20; (3) преимущественно устный характер бытования (живое слово не имеет вид «литературного памятника» и может не фиксироваться на письме)21; (4) сакральный метафизический характер и возводящий апагогический потенциал, присущий поэтическому «деланию»; (5) синтетический, интегральный и интегрирующий характер: западная поэтическая19 Какое-то из этих событий можно признать поворотным: сыгравшим ту роль, которую в истории болезни играет криз. Таким образом, на обломках средневековой цивилизации, почти полностью преданной забвению, сформировалась цивилизация нетрадиционная, обращенная исключительно в сторону чувственного мира, цивилизация modern.

20 Заметим, что речь идет о такой Анонимности, которая отнюдь не требует от поэта держать свое имя в тайне; но только кто сказал в традиционной словесности не значит ровным счетом ничего по сравнению с тем, что сказано, и каким образом.

21 К примеру, многие дошедшие до нас «аллитерационные» поэмы относятся ко второй половине XIV в., то есть тому времени, когда древняя поэтическая традиция уже сходит на нет; так, можно предположить, что «возрождение» аллитерационной поэзии, о котором говорят современные критики - хотя очевидно, что поэзия этого рода бытовала и ранее, преимущественно устно и не нуждаясь в фиксации, - напротив, было ее «лебединой песней»: экстериоризацией по причине растущего непонимания смысла ее существования (как это подтверждает небезызвестное run, ram, rufj\. Чосера) и окаменением; так, в какой-то мере уже можно говорить о «стилизациях» и даже «течениях», но все же нет никакого основания рассматривать эту поэзию как индивидуальный авторский «феномен».традиция как область традиционной словесности зиждется на универсальных незыблемых принципах, наднациональных, надъязыковых и даже, во многом, надрелигиозных. Это касается и ее социального функционирования: поэтическая традиция поддерживается и поощряется аристократией (имеют место нормальные для традиционного искусства отношения покровитель - ремесленник), и в то же время питается «герметичными» сюжетами, мифами, или символами, верным хранителем которых выступает низшее сословие; «двухуровневая модель», разделяющая «знать» и «простой народ», будь то в религии («народная религия» -«религия аристократии»), поэзии («простой ремесленник» - «творец») или иных областях, пока что не имеет своего смысла существования24. Наконец, отметим, что в рассматриваемый период на фоне крушения феодальной системы и «централизации» власти, с укреплением среднего сословия и становлением специфически городской литературы, западная поэтическая традиция, естественно, укорененная на местах, начинает несколько уничижительно характеризоваться как провинциальная, хотя, по сути, в силу своего универсального и синтетического характера, она (6) в высшей степени центральна15. В Англии XIV века эта традиция как определенная норма географически отступает под натиском22 Так, высокие образцы поэзии могли создаваться одновременно и на латыни, основном языке западной цивилизации, и на местных диалектах (так как, по сути, все эти формы были только выражениями основного Языка христианской цивилизации, отвечающими тем или иным задачам); в качестве самых известных примеров приведем работы Данте или Д. Гауэра.

23 Очевидно, что в случае западной цивилизации поэтическую традицию вдохновляет, главным образом, Христианство, хотя, нельзя не учитывать региональные особенности (к примеру, для Испании - влияние Ислама и Иудаизма; для Англии и Франции - отголоски кельтской традиции). В то же время, мы полагаем, что, по своей сущности, она имеет надрелигиозный характер - именно в силу универсальности метафизических принципов и выражающих их символов, мифов, притч (в этом отношении, показательна серия произведений о короле Артуре). Поэтому в своей глубинной основе поэтическая традиция - ни западная, ни восточная.

24 Неприменимость этой модели (порожденной, очевидно, протестансткой ментальностью) для традиционной цивилизации показано английским критиком Питером Брауном (см., в частности: Brown P. The Rise and Function of the Holy Man in Late Antiquity // The Journal of Roman Studies. Vol. 61. - P. 80-101); впрочем, эту модель не следует смешивать с различениями по принципу «сакральное» - «профанное» (напр., courtoisie -villainie).

25 Или, еще точнее, центростремительна, тогда как городскую «литературу», тяготеющую к индивидуальному и внешнему, напротив, характеризуют центробежные, собственно провинциальные тенденции.новомодных и смешанных, «авторских», форм все дальше на северо-запад, и к XV веку ее очаги остаются в Шотландии. Онтологически же она повсеместно уходит вглубь - в некотором смысле зарывается в землю, сохраняясь отнюдь не в среднем, но в низшем сословии как «фольклор». Она не исчезает вовсе, но перестает быть нормой; отголоски этой традиции будут слышаться в той или иной степени в творчестве многих поздних западных сочинителей; и здесь можно отметить такую закономерность: чем «ученее» были эти люди - тем менее понимали заложенные в ней глубинные принципы и тем более искажали (в соответствии с новейшими «веяниями»: «философскими», «литературными» и прочими) то малое, что могли уловить. Не имея сейчас возможности развить все эти замечания, которые не являются чем-то новым, но все же требуют вдумчивого отношения, мы подробнее остановимся на некоторых из них в последней части, когда будем говорить об искусстве сочинителя рассматриваемого трактата.

Но можно сказать уже сейчас, что если средневековая поэтическая традиция как единое целое не получила должного освещения в современном литературоведении, то только вследствие абсолютной неприменимости точки зрения этого «ведения» к изучению этой традиции. Действительно, эта точка зрения (являющаяся, как было замечено, точкой зрения протестансткой историографии par excellence), в целом, напротив, сориентирована (1) на национальное (поиск «национальных особенностей» в ущерб универсальным принципам подлежащей традиционной формы, например, Христианства), (2) индивидуальное, понимающееся как «оригинальное» (отсюда, к примеру, -настоящая мания установления «авторства» и «авторского своеобразия», составление «психологических портретов» сочинителя и психологизация его творчества, вместо рассмотрения универсальных символов и принципов сочинения); (3) она имеет дело с документами и рассматривает произведения, в той или иной степени, как фиксированные памятники, своего рода «монады» (здесь «литературная критика» особенно сближается с официальной26 Что следует рассматривать, опять же, на фоне иерархического кризиса и нарушения гармоничного взаимодействия между сословиями в позднее средневековье и новейшее время.историографией) ; она по определению - (4) светская и профанная, так как в ее основе - протестантское допущение «свободной интерпретации»; и вполне естественно, что рассмотрение общественно-политических смыслов некоторого произведения, как правило, подменяет рассмотрение его осевого, символического илометафизического назначения ; она (5) аналитическая и дезинтегрирующая/(внимание уклоняется на детали, «особенности»: национальные, языковые и пр.); и она - таковая сама по себе, поскольку обладает лишь мнимым единством и, в общем, представляет собой мнения индивидов или общностей, испытывающих влияние тех или иных индивидуальных же философских систем, в то или иное время. В официальных научных кругах эта точка зрения до сих пор имеет претензию на центральность, хотя в последнее время доводится до абсурдного29: наконец, обнаруживается (6) ее подлинный центробежный характер, и в этом стремлении к полному рассеянию30 она не может не рассыпаться в самообличении и самопародии (правда, достичь полного предела в рассеянии в принципе невозможно).

Таким образом, даже на основании этих кратчайших характеристик нельзя не отметить радикальное расхождение по всем пунктам. И можно утверждать, что вышеозначенная точка зрения - присущая литературоведению как таковому -абсолютно неприменима к рассмотрению традиционной словесности по той простой причине, что она в высшей степени антитрадиционна31 и, в сущности, эфемерна: мы хотим сказать, что, сама по себе, это - точка зрения ничто. Впрочем, сопоставляя две перспективы, можно отметить, в схоластических терминах,27 Показательны высказывания в духе: «Англо-саксонская поэтическая традиция. в течение долгого времени была обречена на устное бытование»; «многие произведения [написанные в XIV в.] так и остались анонимными, хотя их создатели достигли высокого поэтического мастерства» {Бетаки В. Сэр Гавэйн и Зеленый Рыцарь. - М., 2003. - С. 108, С. 114).

28 То есть принципиальных особенностей того или иного слова, непосредственно относящихся к смыслу его бытия и по сравнению с которыми все остальное - простые акциденции.

29 К примеру, в новейшей критике «поиск авторского своеобразия» сужается до предела, сосредотачиваясь на области телесного!30 Так, забвение автора, произошедшее в «крайнем» литературоведении XX в. было только предельным выражением забвения Автора эпохой «Возрождения».

3 Будучи, как раз, порождением тех самых процессов, что привели к профанизации и глубочайшему кризису западного традиционного общества и западной словесности.деградацию от сущностной анонимности некоторого ведения, допускающей разнообразие взаимодополняющих точек зрения, — к субстанциальной безликости; от богословской оригинальности - к пространной «оригинальности» индивидуальных противоречивых мнений; от подлинной текстуальности, - к так называемой «интертекстуальности»32.

И, на наш взгляд, было бы, так сказать, полбеды, если бы последняя из отмеченных точек зрения не переносила все свои мнимые «достоинства» в, таким образом, совершенно незнакомую и чуждую ей область, то есть область традиционной словесности (но занималась тем, что ей по праву принадлежит, а именно профанной «литературой», какая имела место в поздней античности и появляется на волне «Ренессанса»), Однако ученое «литературоведение», прежде всего в своем анго-саксонском варианте, активно берется за рассмотрение, или, скорее, пародирование последней - именно потому, что не различает границ33. Мы не можем упрекать светских критиков и историографов за практически полное невежество в области традиционного символизма и метафизики, с чем связана абсолютизация исторической точки зрения и чему причиной, опять же, заведомо номиналистический подход к слову, к Имени34; за отождествление ментальности современного западного человека с совершенно иной ментальностью человека средневекового. Но мы должны сказать четко и ясно, что все вышеотмеченные расхождения - следствия главного и глубочайшего: расхождения перспективы чистой интеллектуальности и «перспективы» рациональности, заблуждающейся32 Как бы ни характеризовались основные этапы становления «изящной литературы» и «литературной критики», все они, в той или иной степени, выражают одну и ту же тенденцию, одно и то же отклонение; по сути, между традиционной словесностью, филологией, и «литературой», со всеми ее производными (сам термин распространяется в XVIII в.), нет никакой общей меры.

33 Вот, пример «нормализованного» смешения понятий: «Строгого различения между этими двумя терминами [литература и словесность] делать не следует, и почти всегда можно одинаково употреблять тот и другой. Если же все-таки доискиваться разницы в их значении, то первый будем относить к произведениям писанным, а другой - к устным». -Тем не менее, далее тот же автор пишет: «В известном смысле, всякий говорящий - тем самым ужо словесник, литератор» (Ю. Айхенвальд. Литература и словесность // Словарь литературных терминов. Т. 1.-М., 1925).

34 Более того: «реальное» в современных «литературоведческих» работах, как правило, выступает синонимом «чувственного», а под «реальностью» - имеется в виду только чувственная реальность!насчет дальности своего действия; как антиинтеллектуальная, последняя точка зрения просто не имеет под «собой» никакого основания.

Отмеченное расхождение будет так или иначе затронуто в настоящей работе уже вследствие того, что оказывается в центре нашего внимания, а именно религиозные и в той или иной степени «мистические» произведения XIV века, написанные прозой на английском языке. Все они интересны тем, что более или менее отражают противоречивые тенденции переходного времени, в которое написаны. Из этих сочинеиий современным критикам наиболее известны те, что принадлежат Юлиане Норической (Julian of Norwich, "f* 1416), а также не менее популярным в XIV-XV веках сочинителям: Уолтеру Хилтону (Walter Hilton, "f* 1395) и Ричарду Роллу (Richard Rolle, 11349)35. Что же касается анонимного «Облака"J с.

Незнания» то данное произведение, как мы сказали, стоит в этом ряду «несколько особняком»: во многих отношениях оно сопоставимо с работами европейских мастеров слова, принадлежавших к движениям «Друзей Бога»17(gottesfreunde) и «Сладкого нового стиля» (dolce stile nuovo), - которым не уступает ни по глубине, ни по выразительности. При внимательном прочтении несомненна также его близость континентальной прозе, появившейся одним или даже несколькими столетиями ранее («классическим» трудам представителей сен-викторской школы, св. Бернара, Уильяма Сен-Тьерри, св. Хильдегарды, Рамона Лулла). В этой связи, показательно, что возможным местом написания трактата, по предположению некоторых критиков, была Шотландия. Вместе с тем, в данном сочинении уже дают о себе знать номиналистические и собственно мистические тенденции. Добавим, что выделение указанных выше работ в отдельную группу35 См, в частности: Rolle R. Pricke of Conscience; Idem. Form of Perfect Living; Hilton W. Of Angels' Song; Idem. Scale of Perfection; Julian of Norwich. A Book of Showings. Здесь же стоит, пожалуй, упомянуть перевод Библии на английский язык Уиклифом и его сторонниками (1382 г.).

36 Уточняя время написания, скажем, что зарубежные критики помещают это сочинение между 50-ми и 90-ми г. XIV в. Это делается на основании следующих предпосылок: с одной стороны, в «Облаке Незнания» присутствуют аллюзии на теории Р. Ролла (скорее всего, именно этого автора имеет в виду анонимный сочинитель, порицая излишнюю эксцентричность некоторых «мистиков»); с другой стороны, У. Хилтон, во многих отношениях следующий за Роллом, похоже, полемизирует уже с автором «Облака Незнания» в своем позднем произведении «О песни ангелов» («Of Angels' Song»).как «английской религиозной прозы» весьма условно; большинство произведений того времени можно по праву охарактеризовать как религиозные, и практически все, в том числе нерифмованные, - отнести к поэзии в собственном смысле слова; так, рассматриваемый трактат имеет много общего с известными произведениями Р. Маннинга, У. Лэнгленда, Д. Гауэра, Д. Чосера и других поэтов XIV века.

Следует также сказать с самого начала, что «Облако Незнания» - одно из множества произведений средневековой словесности, написанных на тему созерцания (contemplatio), о чем свидетельствует его полное название: «Неге bygynnith a book of contemplacyon, the whiche is clepyd THE CLOWDE OF VNKNOWYNG, in the whiche a soule is onyd with God»). Таким образом, «предмет» повествования, хотя оно и ведется на «низком» языке, - весьма высок; достаточно вспомнить Аристотеля, согласно которому созерцание божественных вещейтосоставляет высшее благо человека Фому Аквинского, писавшего, что только акт созерцания, по сути, принадлежит человеку39, св. Григория Паламу, также утверждавшаго, что созерцание возвышается над всяким действием, образом жизни и размышлением40. Тематика настоящего произведения и позволит нам сделать констатации, закрепляющие вышеприведенные тезисы, которые кому-то могут показаться слишком резкими. Повторим, что наша работа не будет носить ни литературоведческого, ни строго теологического характера; она не будет экспериментальной, ни, тем более, догматической; но мы постараемся, чтобы она хоть в какой-то мере имела отношение к филологии в собственном смысле этого слова. Для лучшего понимания читателем того, о чем идет речь, мы решили37 Из которых наиболее известны М. Экхарт, И. Таулер, Д. Сузо, Ян ван Руйсбрек, Э. Стагель, М. и К. Эбнер. Большинство из них также творили на народном языке.

38 Аристотель. Никомахова этика. X, 10.

39 St. Thomas Aquinas. Summa Contra Gentiles. I, 3, 36. - Согласно емкому определению Аквината, созерцание в его сущности - простая интуиция истины.

40 Св. Григорий Палача. Триады в защиту священно-безмолвствующих. I, 3.поместить ниже пересказ рассматриваемого слова, сопроводив его, по необходимости, краткими комментариями.

Краткое изложение содержания сочиненияАнонимный английский трактат, служащий предметом настоящего рассмотрения, озаглавлен «Облако Незнания» (The Clowde of Unknowing). Прежде всего, обратим внимание на то, что его сочинитель - еще и первый переводчик на английский язык «Мистического Богословия» Дионисия Ареопагита (Deonise Hid Diuinite, ок. 1380) и именно из этой работы черпает основные идеи и символы1. С другой стороны, данная им интерпретация мистического богословия не вполне традиционна, что напрямую связано с теми тенденциями, о которых шла речь выше.

Книга состоит из пролога и семидесяти пяти глав. Она открывается молитвой {God, unto whom alle hertes ben open.), задающей тон всему повествованию : здесь первый раз говорится о «сердечном намерении» {the entent of туп heart), понятии, играющем ключевую роль в богословии неизвестного сочинителя.

Работа предназначена конкретному человеку, по отношению к которому сочинитель является наставником (подробнее об этом лице будет сказано чуть ниже).

В прологе говорится о том, каким образом адресат может распоряжаться данною книгою, какому читателю она предназначена и может быть передана, а какому — нет (образцом, очевидно, служит первая глава «Мистического Богословия»); также подчеркивается, что сочинение во избежание кривотолков следует читать полностью. Дважды затрагивается центральная для данной работы тема намерения.

1 Здесь и далее английский текст цит. по: Hodgson, P. "Deonise Hid Divinite" and Other Treatises on Contemplative Prayer Related to "The Cloud of Unknowing". - L., 1955.

2 Эта молитва встречается у Алкуина {Alcuin. Liber sacramentorum, Die Dominico, Missa de gratia S. Spiritus postulanda).

Сочинитель дает понять, что обращается только к тем людям, кто (на взгляд адресата) положили себе всецело {by an hole entent) «стать совершенными последователями Христа не только в деятельном житии, но и на вершине жития созерцательного». Различие между «деятельной» и «созерцательной» жизнью во Христе, проводящееся уже здесь, уточняется в дальнейшем. Книга не предназначена «мудрствующим лукаво», или «плотски», будь то люди ученые или неучи.

Первая глава начинается с обращения к адресату: «Духовный друг о Боге.»; затем повествователь различает четыре образа (или степени) человеческого и христианского жития {degrees and fourmes of Cristen mens leuyng): обычный или мирской (Comoun; in companie of thi wordely freendes), особый {Special), единичный (Synguler) и совершенный {Parfite). Замечается, что, в отличие от первых трех, имеющих начало и конец в настоящей жизни, четвертый образ жития начинается, по милости Божией, здесь (may bi grace be begonnen here) и не имеет конца.

С каждой последующей ступенью (по сути, речь в этой иерархии идет о степенях интеграции в Единое) увеличивается целостность (уединенность) субъекта. Речь идет об «устремлении сердца» познающего {desire of thin herte) как основной центростремительной анагогической силе и чуть ниже — о «сердечной любви», приписываемой уже собственно Богу.

Отмечается, что адресат не только, по Божией милости, поднялся на вторую ступень, но смог усвоить и третий, уникальный, образ жития {Synguler — также квалифицируется здесь как «уединенный», solitari). Сочинитель умалчивает, каким образом произошел переход на качественно иной уровень (видимо, подразумевается инициация в какой-то ее форме).

В самом конце первой главы замечается, что адресату предстоит научиться тому, как «вознести стопу любви» {lift up the fate of thi loue) и принять образ жития совершеннейший и «последний из всех». Сочинитель опирается на работу Ришара из парижского аббатства Сен-Виктор, в которой выделяются четыре «степени»любви (De quatuor gradibus violentae caritatis), вплоть до любви совершенной (третья ступень также характеризуется словом singularisf.

Таким образом, сочинитель «Облака Незнания» с самого начала выстраивает иерархию от низшего способа бытия к совершенному (которое есть непрерывное созерцание); центральную роль в достижении этой цели он традиционно отводит сердцу4 и «сердечному устремлению». Наконец, из первой главы становится ясно, что движущей способностью сочинитель видит идеальную сердечную любовь (а не интеллект, об этом подробнее см. гл. 4), или Бога, Который есть Любовь.

Речь и далее идет о «чистой и совершенной любви» (a loue that is chaste and parfite, гл. 50), которую воспели св. Бернар и «суровый» Данте («О amor sanctus et castus! О dulcis et suavis affectio! О pura et defaectata [sic] intentio voluntatis!»5). Именно этой, «рыцарской», традиции следует автор «Облака», таким же образом сближающий любовное движение и чистое намерение (naked intent unto God, гл. 3).

Во второй главе развивается тема духовного брака и стремления (desire). Подчеркивается, что Он — ревностный Любовник (gelous louer), не терпящий иных3 Неизвестный сочинитель имеет в виду и сочинение «Райская лестница» (или: «Монашеская лестница»), которое приписывалась бл. Августину (Scala Paradisi) и св. Бернару (как Scala Claustralium). В этом сочинении, предлагающем еще одно аллегорическое толкование лестницы Иакова, различаются четыре ступени, по роду деятельности христианина: чтение, или изучение божественного Писания (lectio), поучение (meditatio), молитва (oratio), созерцание (contemplatio).

Интересно, что на полях латинского перевода «Облака Незнания» картезианец Ричард Митли расшифровывает три нижние ступени таким образом: мирянин; монах или священник; отшельник или картезианец («communis status est Iaycorum, specialis clericorum, vel religiosorum, singularis solitariorum, scilicet, heremitarum anachoritarum vel precipue cartusiensium.»).

4 Как месту действия интеллектуальной интуиции, возводящей к сущностной стороне вещей, то есть созерцания (и, стало быть, как месту внутреннего чтения): такого мнения придерживался и Аристотель, и Фома Аквинский и другие богословы (по сути, речь идет об «общем месте» в христианской, западной и восточной, патрологии). «Сердечное», интеллектуальное и синтетическое познание качественно отличается от познания дискурсивного и аналитического (вместилищем которого, также символически, обычно представляется человеческий мозг). Образ сердца как «умного ока» (the ighe of the soule, goostly eye) возникает в четвертой и пятой главах.

5 St. Bernard. De Diligendo Deo. — L., 1915. — P. 100. Всевозможные степени любви описаны также в проповедях св. Бернара на «Песнь Песней» (в частности, см. проповедь XX), которыми, несомненно, руководствуется анонимный сочинитель.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Облако Незнания" и Образы Невыразимого"

Заключение

В заключение мы должны сказать еще несколько слов о целях настоящей работы. Теоретически, мы намеревались прояснить поле и дальность действия традиционного символизма (то есть, на наш взгляд, символизма в собственном смысле слова) и, в целом, способствовать утверждению понятия символа в интеллектуальной и бытовой области. Практически, это было легче сделать на примере некоторого произведения традиционной словесности. Так, мы попытались рассмотреть «Облако Незнания» как духовный трактат и в то же время как художественное произведение, поэму, и на примере этого рассмотрения показать, сколь тесным, поистине неразрывным, образом связаны в реальности апофатическое и символическое, катарсическое и миметическое, начала. Поэтому центральное место в настоящей работе отведено понятию «символической реализации», аспекту реализации метафизической.

Вместе с тем, мы намеревались обратить внимание читателей на всю средневековую словесность и, в особенности, западную поэтическую традицию как единое целое, отметив некорректность, в этом отношении, установившегося в современной филологии разделения на «литературные» и просто «языковые» «памятники» (помимо ложности - самой современной концепции «памятника») и некоторых других дихотомий. В частности, мы хотели привлечь внимание к средневековой духовной «прозе», написанной на английском языке: изучение работ безымянного сочинителя и других авторов (Р. Ролла, У. Хилтона, Ю. Норичской), по меньшей мере, дополнило бы нашу концепцию словесности в средневековой Англии и, несомненно, обогатило бы наше понимание средневековой западной цивилизации в ее внутренней динамике.

Наконец, защищая тезис о богословской природе искусства как такового, мы хотели показать, сколь важное значение имеет для него понятие ортодоксальности (следование некоторой традиционной доктрине, и в этой связи - «правое намерение» поэта, verace intendimiento). С этой целью, мы постарались обозначить дальность действия некоторых традиционных прикладных дисциплин и установить принципиальное отличие традиционных искусств - всегда и везде основанных на символизме - от «соответствующих» (а, в действительности, -противонаправленных, поскольку апеллирующих к вещам чувственного порядка) современных псевдоведений75. Тем не менее, мы не отрицаем в принципе ни одну из точек зрения, в том числе точку зрения исторического литературоведения, при условии, что эта точка зрения отвечает некоторой реальности: единственно, необходимо верно оценивать границы, в которых она может быть применена. Но мы полностью исключаем по вышеизложенным причинам любой «систематический» подход к чему бы то ни было.

Повторим, что мы старались рассматривать анонимный трактат как единое -и принципиально открытое - целое, как символ, избегая всяческих тенденций к структурированию текста по тому или иному шаблону, или «деконструированию» его внутренней сообразности под давлением той или иной идеологии; напомним, что не допускать разложения «Облака Незнания» на самостоятельные единицы просил своего читателя и анонимный сочинитель. Добавим, что западную христианскую цивилизацию, в недрах которой родилось это произведение и исторического существования которой мы не могли не коснуться в настоящей работе, мы также постигали, с самого начала и прежде всего, как традиционный символ.

К сожалению, на эту тему могло бы быть сказано гораздо больше того, что мы сказали, и, чтобы раскрыть все затронутые вопросы удовлетворительным образом, потребовалось бы, наверное, написать не один том. Впрочем, мы не ставили перед собой задачу подкрепить основные тезисы как можно большим количеством цитат из авторитетных источников или - что касается образов «Облака Незнания» - найти как можно больше параллелей этим символам в сочинениях других средневековых авторов. Теорию традиционного символизма, столь кратко изложенную в настоящей работе, мы знаем как истинную (и думается, что умножение ссылок на традиционные авторитеты только осложнило бы чтение),

73 Истинно богословскому в искусстве совершенно чужд научный «позитивизм» и эмпиризм, а равно романтический «спиритуализм», подлинной синтетичности -«синкретизм», эзотеричности - любое стремление к «эзотерике» и «экзотике». а, что касается нахождения параллелей символам «Облака Незнания» и вообще примеров символического изображения метафизической реализации, то мы с удовольствием оставляем эту работу другим авторам76.

Действительно: нашей главной задачей было обозначить возможное направление собственно филологического внимания, отметив центральную роль и в этом ведении традиционного символизма; и, шире, находить в Имени отправную точку для постижения принципиального. В этом отношении, то есть, что касается работы со словом, безымянный сочинитель «Облака Незнания» может быть, на наш взгляд, замечательным образцом для подражания.

Отмечая некоторые точки зрения как по тем или иным причинам не применимые для рассмотрения «Облака Незнания» и традиционного искусства вообще, мы вместе с тем постарались обозначить - всегда с опорой на фундаментальную теорию четырех словесных смыслов - множественность возможных перспектив; и мы попробовали показать, достаточно часто «переменяя» эти различные точки зрения, что все они, имея четкую организацию, прекрасно согласуются между собой и дополняют друг друга в универсальной иерархии и что иначе быть не может; единственно, от исследователя требуется умение ставить каждую на свое место (а это предполагает, в частности, правильное выполнение аналогической транспозиции при переходе от иерархически более высокой и обладающей большей универсальностью точки зрения, к нижестоящей, и наоборот). Мы сами - как заметили уже во введении - не могли ограничиться ни чисто филологической, ни теологической (в западиохристианском понимании теологии) перспективами. Наиболее универсальная точка зрения, гарантирующая сложное изучение сочинения, и единственная, позволяющая дать ответ на некоторые вопросы, связанные с символизмом Невыразимого, - точка зрения

76 И мы будем рады, если эта очень сложная и трудоемкая работа будет, по крайней мере, начата, поскольку она должна показать, насколько, в действительности, серьезны и глубоки традиционные тексты и, с другой стороны, насколько далеко отстоит от них внешнее литературоведение. чистой метафизики, столь четко обозначенная в работах Рене Генона; ее мы старались придерживаться прежде всего. Впрочем, в этом отношении не лишне еще раз отметить: тогда как метафизические принципы как таковые принадлежат к универсальному, неоформленному и невыразимому порядку, всякое возможное выражение индивидуально и, таким образом, с необходимостью дефектно.

Абсолютная недетерминированность и абсолютная непередаваемость метафизических истин, их абсолютная независимость от всякого рода терминологий вынуждает нас сделать еще два вывода: несомненно, пытаясь говорить о превосходящем всякое выражение, мы всегда должны оставлять место, собственно, для Невыразимого; и в этом случае символизм - несравненно более мощное подспорье, нежели простые языки; наконец, существенный недостаток настоящей работы - в том, что, говоря о символизме Невыразимого в «Облаке Незнания», мы часто забывали слишком простую вещь: все, что может быть сказано, прочитано, написано или услышано, оставляет вне себя все самое существенное.

Сокращения

PL - Patrologiae Latina, ed. J. Migne (1844-1855) // Patrologia Latina Database,

Copyright © 1995-2005 ProQuest Information and Learning Company.

PG - Patrologiae Graeca, ed. J. Migne (1857-1866).

Список научной литературыКоваль-Темиковский, Юрий Ярославович, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Иоанн Сипаит. Лествица // PG 88. Максим Исповедник. Тайноводство // PG 91.

2. Симеон Новый Богослов, преп. Из "Гимнов Божественной любви" // Символ. № 23.-М., 1990.

3. Тертуллиан. О плоти Христа // Тертуллиан. Избр. соч. М., 1994. Тертуллиан. О свидетельстве души // Тертуллиан. Избр. Соч. - М., 1994 Фома Аквинский. О сущем и сущности // Историко-философский ежегодник. -М„ 1988.

4. Фома Аквинский. Учение о душе. — СПб., 2004.

5. Boehme J. De Signatura Rerum, or 'The signature of all things'. L., 1651. Chaucer G. The Riverside Chaucer // Ed. Larry D. Benson. - Boston: Houghton Mifflin, 1987.

6. Comenius J. A. The Labyrinth of the World and the Paradise of the Heart. Ann Arbor, 1972.

7. Dante. Tutte le opere // Ed. Luigi Blasucci. Florence: Sansoni, 1981. Eckhart M. Pfeiffer. - Leipzig, 1857.

8. Eckhart. M. Sermons and Treatises // Trans. M. Walshe. Shaftesbury: Element, 1979.

9. Gower J. The Complete Works of John Gower // Ed. G. Macaulay. Grosse Pointe, 1968.1.ngland W. The Vision of Piers the Ploughman, and Richard the Redeles. // Ed.

10. W. Skeat. L.: Oxford University Press, 1886,1965.

11. Hull R. Blanquerna // Edicio Original. Mallorca, 1959-67.

12. Mechthild of Magdeburg. Selections. 'The Flowing Light of the Godhead' // Ed.by. E. Anderson. Cambridge: Brewer, 2003.

13. Hodgson P. Walter Hilton and 'The Cloud of Unknowing'. A Problem of Authorship Reconsidered // Modern Language Review. Vol. 50. - October 1955.

14. Holt B. P. The Wisdom of The Cloud of Unknowing'. Oxford: Lion, 1999. Hort G. Sense and Thought. - L., 1936.

15. Hundley L. S. A linguistic and stylistic comparison of «The cloud of unknowing», Julian of Norwich's «Revelations» and William Langland's «Pier's the Plowman». -Dissertation, 1989.

16. Johnston W. The Mysticism of Cloud of unknowing: a modern interpretation. -N.Y.: Fordham University Press, 2000, 1967.

17. Katz S. T. Mysticism and Language. N.Y.: Oxford University Press, 1992. Knowles D. The English Mystical Tradition. - L., 1961. Knowles D. The English Mystics. - L., 1927.

18. M'Intyre D. M. 'The Cloud of Unknowing' // Expositor. Vol. 7, № 22. -October 1907.

19. McCann Dom J. 'The Cloud of Unknowing' // Ampleforth Journal. Summer 1924.

20. Meninger W. The loving search for God: contemplative prayer and 'The Cloud of unknowing'.-N.Y.: Continuum, 1994.

21. Nieva C. S. This Transcending God: the teaching of the author of 'The Cloud of unknowing'. L.: Miltre Press, 1971.

22. Meyendorff J. Gregoire Palamas, Defense des saints hesychastes. Introduction,texte critique, traduction et notes. Louvain, 1973.

23. Mollat M. Genese irtedievale de la France moderne. — P.: Seuil, 1979.

24. Myers A. R. England in the Late Middle Ages. Harmondsworth, 1963.

25. Pantin W. A. The English Church in the Fourteenth Century. Cambridge, 1955.

26. Paque R. Le Statut parisien des nominalistes. — P.: P. U. F., 1985.

27. Аристотель. Метафизика. M., 2004.

28. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: Современное написание: В 4 т. М., 2002.