автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Образ "норманна" в западноевропейском обществе IX - XII вв. становление и развитие историографической традиции

Полный текст автореферата диссертации по теме "Образ "норманна" в западноевропейском обществе IX - XII вв. становление и развитие историографической традиции"

На правах рукописи

□□3456482

ЯКУБ АЛЕКСЕЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ

ОБРАЗ «НОРМАННА» В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ 1Х-ХП ВВ. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ

Специальность 07.00.09 - Историография, источниковедение и методы исторического исследования

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Томск - 2008

Работа выполнена на кафедре истории и теории международных отношений ГОУ ВПО «Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского»

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор

Репина Лорина Петровна

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Кондратьев Сергей Витальевич

доктор исторических наук, профессор Мягков Г ерман Пантелеймонович

доктор исторических наук, доцент Николаева Ирина Юрьевна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Омский государственный

педагогический университет»

Защита диссертации состоится 26 декабря 2008 г. в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.267.03 при ГОУ ВПО «Томский государственный университет» (634050, г. Томск, пр. Ленина 36, ауд. 41).

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке ГОУ ВПО «Томский государственный университет» (г. Томск, пр. Ленина, 34а).

Автореферат разослан « 5" у> 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук, профессор O.A. Харусь

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Одним из образов, уже не одно столетие будоражащих мысли и чувства европейцев как на Западе, так и на Востоке, был образ средневековый скандинава-норманна, или викинга, разбойника и воина, грабителя и торговца, разрушителя и созидателя королевств и княжеств. Более того, этот образ не только стал частью исторической памяти разных европейских этносов, но и обрел характер неотъемлемого компонента их политической культуры.

Актуальность избранной нами темы исследования не исчерпывается только проблемой сохранения и актуализации в исторической памяти матрицы представлений о «норманнах» и их месте в историческом развитии европейской цивилизации. «Норманнская проблема», оставаясь в центре многочисленных дискуссий разного уровня на протяжении многих столетий, как нельзя лучше выступает связующим звеном между двумя подходами к изучению историографии как отрасли исторической науки, сформулированными в свое время М.А. Баргом1. Она позволяет соединить консерватизм и традицию изучения истории исторической науки как смены научных парадигм, кристаллизованных в виде отдельных исторических течений, направлений и школ, с новыми подходами в рамках современной интеллектуальной истории, где приоритетное место занимает анализ истории исторического познания, сознания и мышления. Кроме того, избранная нами тема исследования связана с возможностью пересмотра или, по крайней мере, нового прочтения сохраненного исторической памятью эмпирического материала.

Актуальность избранной нами темы связана с таким явлением средневековой истории, которое было результатом двух волн Великого переселения народов, как формирование совершенно новых этнических пространств, которые, по мнению В.П. Будановой, следует понимать как всю «совокупность племен и народов, связанных конкретным историческим явлением и его этническим образом в истории»2. Все это делает весьма актуальным взгляд на интересующую нас проблему через призму этнонимии как главного конструкта этнического пространства, ибо, во-первых, сам этноним может быть объектом исследования, так как этноним - это слово, а значит, подчиняется законам языка и может меняться вместе с его носителями; во-вторых, объектом изучения становится сам носитель этнонима, хотя не всегда одно и то же название могло обозначать одного и того же носителя, а сам этноним мог превратиться в собирательное понятие; в-третьих, этноним

1 Барг М.А. Эпохи и идеи. М., 1987. С. 6.

2 Буданова В.П. О некоторых перспективах исследования Великого переселения пародов // Средние века. М., 2000. Вып. 61. С. 145.

завоевателей мог быть перенесен на завоеванных; наконец, в-четвертых, содержание этнонима могло меняться и независимо от его владельца. При этом вовсе не обязательно, чтобы изменился сам этнический объект, достаточно было, чтобы иным стало представление у тех, кто использовал данный этноним3.

Этническое пространство априори предполагает существование некоей территории, которую оно покрывает, а поскольку данное пространство есть продукт сложного взаимодействия двух вступающих между собой в контакт цивилизаций, находящихся на разном уровне общественного развития, поэтому его формирование проходит определенный исторический путь. В итоге сама эта территория может претерпеть существенные перемены как в географическом, так и в этнополитическом смысле. В данном случае актуальным становится использование наработок, сделанных в отечественной историографии в последние десятилетия. Речь идет о концепции «контактной зоны», впервые сформулированной В.Д. Королюком на материале Юго-Восточной Европы применительно к периоду перехода от античности к средневековью, и ее дополненном и расширенном, за счет введения понятия «зона контактов», варианте Е.А. Мельниковой, использовавшей скандинавский материал4.

Прежде всего, подобные этнически-территориальные пространства представляли собой своеобразные «перекрестные поля», в пределах которых процессы этнополитического и этносоциального развития могли в итоге приобрести самые различные результаты - от ассимиляции одного этноса другим до процесса этнической амальгамизации, итогом которой становилось появление нового, синкретического общества.

Исходя из этого, история становления и развития герцогства Нормандия - это уникальный случай превращения «зоны контактов» в «контактную зону» в пределах Французского королевства. В данном случае именно анализ формирования и функционирования «исторической памяти» жителей этого княжества является ключевым моментом в нашем понимании места и роли «норманнов» и «нормандцев» в истории средневековой Европы, ибо, как указывает Л.П. Репина, «историческая память - не только один из главных каналов передачи опыта и сведений о прошлом, но и важ-

3 Буданова В.П. О некоторых перспективах... С. 151-152.

4 Короток В.Д. О так называемой «контактной зоне» в Юго-Восточной и Центральной Европе эпохи раннего средневековья // Юго-Восточная Европа в средние века. I. Кишинев, 1972; Мельникова Е.А. К типологии контактных зон и зон контактов: скандинавы в Западной и Восточной Европе // Восточная Европа в древности и средневековье. Контакты, зоны контактов и контактные зоны. XI Чтения памяти В.Т. Пашуто. М„ 1999.

нейшая составляющая самоидентификации индивида, социальной группы и общества в целом, ибо оживление разделяемых образов исторического прошлого является таким типом памяти, который имеет особенное значение для конструирования и интеграции социальных групп в настоящем. Зафиксированные коллективной памятью образы событий в форме различных культурных стереотипов, символов, мифов выступают как интерпретационные модели, позволяющие индивиду и социальной группе ориентироваться в мире и в конкретных ситуациях»5.

Историография. Анализ историографического осмысления интересующей нас проблемы порождает определенные трудности. Существует огромный пласт научных исследований, накопленных в различных национальных историографиях, от скандинавских стран до стран Западной и Восточной Европы.

Лидерами в изучении «норманнской проблемы» в зарубежной историографии с конца XIX века были французские медиевисты, главным образом представители так называемой «эрудитской» школы. И хотя в их работах интересующая нас проблема рассматривалась, как правило, косвенно, лишь постольку, поскольку она вписывалась в общую концепцию места и роли того или иного монарха, тем не менее, «нормашш» прочно заняли свое место на страницах их сочинений

Одним из наиболее активных исследователей «эрудитской» школы, обращавшихся к изучаемой нами проблеме, был Ф. Лот. Он впервые в серии своих статей и монографий попытался осмыслить мотивы поведения участников событий, связанных с взаимоотношениями между франкским обществом и скандинавскими пришельцами6.

Одновременно с этими исследованиями «эрудитов» во французской историографии в начале XX века стали появляться работы авторов, которые призывали к более осторожному отношению к основным источникам, на основе которых французские медиевисты реконструировали «норманнскую проблему», в одночасье превратившуюся в «проблему нормандскую». Главная роль среди них принадлежала А. Пранту, посвятившему все свои силы как историка и источниковеда обстоятельной критике главного источника по истории ранней Нормандии, сочинения Дудо Сен-Кантенского7.

5 Репина Л.П. Память и историописание... С. 23-24.

6 Lot F. Le grande invasion normande de 856-862 // Bibliothèque de l'Ecole des Chartes. 1908. T. LXIX. P. 5-62; Lot F. La Loire, l'Aquitaine et la Seine de 862 à 866. Robert le Fort // Bibliothèque de l'Ecole des Chartes. 1915. T. LXXVI. P. 473-510; Lot F. Les derniers Carolingiens: Lothaire, Louis V, Charles de Lorraine, 954-991. Paris, 1891.

7 Prentout H. Essai sur le origines et la formation du duché de Normandie. Caen, 1911; Prentout H. Etude critique sur Dudone de Saint-Quentin et son histoire des premiers ducs normands. Paris, 1916.

Стремление к созданию синтетической работы было присуще Л. Аль-фану, который опроверг распространенное мнение, о том, что скандинавские народы были чужды цивилизации и представляли собой диких и необузданных варваров. Л. Альфан впервые выделил и обосновал существование нескольких этапов проникновения «норманнов» в пределы Западной Европы8.

Одновременно с сохранением приверженности к традиционной позитивистской парадигме в межвоенный период во французской медиевистике можно обнаружить новые подходы к изучению истории в целом, и «норманнской проблемы» в частности. Первую группу исследователей составляли историки, которых можно отнести к критическому направлению европейской историографии. Ключевой фигурой среди них был Ш. Пти-Дю-тайи. Значение его основной работы, построенной на принципе компаративистского анализа истории Франции и Англии в средние века, заключается в том, что он впервые попытался связать воедино два сюжета - история Нормандии и история нормандского завоевания Англии. Более того, он одним из первых среди французских медиевистов попытался изучать проблему становления средневековой государственности через призму складывавшегося менталитета, коллективной психологии двух наций - французской и английской9.

К этой же категории исследователей принадлежал П. Андрэ-Житран-кур, чье сочинение имело весьма примечательное название и было посвящено истории становления и развития так называемой «Нормандской империи». Вводя в научный оборот это понятие, он во многом предвосхитил труды послевоенных историков, для которых данное понятие стало ключевым в построении собственных концепций «норманнской истории» от ее истоков на рубеже 1Х-Х вв. до расцвета и упадка на рубеже ХП-ХШ вв.10

Второй подход к изучению истории и, в частности, проблем раннефеодальной Франции, был связан с именем М. Блока, основателя знаменитой школы «Анналов». Хотя М. Блок специально «норманнской проблемой» не занимался, тем не менее, его общие замечания заставляли исследователей по-новому взглянуть на казалось бы хорошо известные вещи. Его отношение к вторжениям «норманнов» в пределы христианских земель носило весьма выдержанный характер. Он предлагал и не преуменьшать степень насилия, которым они сопровождались, но и не преувеличивать ее, особенно когда речь шла о долгосрочных последствиях и уроках эпохи на-

8 Альфан J1. Вавары. От Великого переселения народов до тюркских завоеваний XI века. СПб., 2003.

9 Пти-Дютайи 111. Феодальная монархия во Франции и Англии Х-ХШ веков. СПб., 2001.

10 Andrieu-Guitrancourt P. Histoire de l'Empire normand. Paris, 1932.

шествий. По его мненшо, все потрясения, которыми сопровождались эти вторжения, не имели исключительно негативный характер, ибо они изменили и порой весьма радикально те силовые линии, которые в итоге сформировали западную феодальную цивилизацию".

Одной из особенностей изучения «норманнской проблемы» на рубеже XIX-XX вв. был начавшийся процесс ее интернационализации. В частности, речь идет о немецком исследователе В. Фогеле, который с присущим немецким историкам стремлением к точности и аккуратности в работе с первоисточниками собрал воедино, систематизировал, подверг критическому анализу все доступные на начало XX века сведения и в итоге реконструировал собственную модель норманнских вторжений в различные части европейского континента и на Британские острова12.

Не менее значимую роль в историографии «норманнской проблемы» в этот период сыграл американский историк Ч. Хаскинс. Ему принадлежит первая попытка в историографии «норманнской проблемы» дать некие ответы на те вопросы, которые будут в центре внимания медиевистов во второй половине XX века: кто такие «норманны» и какова их роль в европейской истории сквозь призму того, как они понимали сами себя и как их понимали современники и потомки13. Работы Ч. Хаскинса фактически подвели всю мировую историографию «норманнской проблемы» к теме, которую другой видный специалист в этой области, английский историк Р. Дэвис, определил очень кратко, но очень емко: «норманны и их миф»14.

Для отечественной исторической науки конца XIX - первой половины XX века западные сюжеты «норманнской экспансии» в целом оставались малопривлекательными. Это не означало полного отсутствия интереса, но этот интерес проявлялся лишь в частных замечаниях и поверхностных оценках в работах некоторых медиевистов, для которых история ранней Нормандии никогда не была объектом специального интереса15. Лишь в середине 30-х гг. XX века можно наблюдать кратковременный всплеск интереса к истории возникновения и становления герцогства Нормандия, связанных с именем A.C. Бартенева. Ряд сделанных им выводов перекликался с некоторыми тезисами, ставшими к тому времени общепринятыми в зару-

11 Блок М. Феодальное общество. М., 2003.

12 Vogel W. Die Normannen und das fränkische Reich bis zur Gründung der Normandie (799-911). Heidelberg, 1906.

ь Haskins Ch.H. The Normans in European history. Boston, 1915; Haskins Ch.H. Norman Instituions. Cambridge (Mass.), 1918.

14 Davis R The Normans and their Myth. London, 1976.

15 Добиаш-Рождественская О А. Эпоха крестовых походов (Запад в крестоносном движении). Пг., 1918; Косминский Е.А. Лекции по истории средних веков. М., 1938.

бежной медиевистике, но некоторые сюжеты, в частности, проблемы социальной борьбы в ранненормандском обществе, были новацией, не характерной для его зарубежных коллег16.

В целом, изучение интересующей нас проблемы «норманны и их образ в исторической памяти» в медиевистике, как зарубежной, так и отечественной, к середине XX века в основном осуществлялось в рамках национальных историографий и носило зачаточный характер. Фактически можно говорить лишь о первых попытках некоторых исследователей оторваться от изучения более частных проблем, таких, как экспансия норманнов в западном направлении и их взаимоотношения с франкским миром, возникновение Нормандии как наиболее устойчивого политического образования со скандинавскими корнями в континентальной части Европы и, наконец, проблема нормандского завоевания Англии в связи с оценкой состояния Нормандии как матрицы для формирования нового англо-нормандского общества.

Во второй половине XX в. процесс интернационализации в изучении «норманнской проблемы» пошел быстрыми темпами. Толчком к этому послужили две международные конференции, специально посвященные комплексному изучению данной проблемы как феномена, не только имевшего весьма важные последствия для средневековой истории, но и сохраняющего свою актуальность в современном мире17.

Одним из важных моментов, связанных с новыми подходами к изучению «норманнской экспансии», стал призыв А. д'Энен по-новому взглянуть на устоявшиеся представления о норманнской экспансии в пределы Франкской империи. Основной акцент ставился на необходимости нового прочтения исторических, прежде всего, нарративных, источников, дабы получить ответ на вопрос, а были ли эти вторжения катастрофой для европейской цивилизации18.

Эти призывы совпали с формированием в изучении «норманнской проблемы» нескольких узловых тем, по которым во второй половине XX -начале XXI вв. в мировой историографии развернулись оживленные дискуссии. Первая тема была связана с изучением проблемы континуитета или цезуры между франкским обществом и скандинавским миром в пределах Нормандии. К настоящему времени сформировались два диаметрально

16 Бартенев А.С. Образование герцогства Нормандского П УЗ Саратовского гос. университета. 1939. Вып. 1 (XIV); Бартенев А.С. Из истории крестьянского восстания в Нормандии в конце X века // УЗ Ленинградского пед. ин-та. 1940. Т. 5. Вып. 1.

171 Normanni е la loro espansione in Europa nell'alto mediocvo 18-24 Aprile 1968. Settimani di studio del centro italiano di studi sull' alto medioevo, 16. Spoleto, 1969; Varangian problems. Scando-slavica supplement. I. Copenhagen, 1970.

18 D'Haenens A. Les invasions normands en Belgique au XI siècle: Le phénomène et sa répercussion dans l'historiographie. Louvain, 1967.

противоположных взгляда на данную проблему. Первую группу составляют исследователи (М. де Бойар, Ж. Ивер, Л. Мюссе, Д. Дуглас, Д. Бейтс, М. Бейль, Э. ван Хоутс, Э. Табюто, Дж. Феллоус-Йенсен), которые отстаивают точку зрения о том, что, несмотря на наличие скандинавских элементов в материальной, политической и духовной культуре ранней Нормандии, главным фактором развития этого княжества и населявшего его народа было сохранение как определяющих институтов более развитого франкского общества19.

Второй подход представлен исследованием раннего нормандского общества, предпринятого Э. Серл. Она активно развивает тезис о сохранении в полном объеме скандинавской природы нормандцев. По ее мнению, вторжения норманнов привели к полному разрушению старого каролингского общества, и новая Нормандия строилась исключительно на фундаменте скандинавских обычаев. Ключевым моментом в сохранешш скандинавской идентичности нормандцами она считает сохранение и укрепление скандинавской системы родства, которая пронизывала все нормандское общество сверху донизу20.

Вторая тема в современной историографии «норманнской проблемы» может быть обозначена как проблема ЫогтаппНав, что на русском языке может звучать как «норманность», а по сути дела сводится к проблеме самоидентификации норманнов в иноэтнической среде. Л. Бём выделила четыре основных признака Могтаппка$\ апологетический характер всех сочинений, в которых речь идет о деяниях норманнов в различных регионах Европы, и подчинение авторского замысла одной цели - защите перед современниками и потомками завоеваний как образа жизни «норманна»; проявление этнического самосознания, прежде всего как чувства гордости за свое нормандское отечество; свидетельство, по ее выражению, «империалистического плана», выражающегося в пан-норманнской экспансии в Европе; специфическая нормандская идея лидерства, оформленная в виде идеи «господства всадника»21.

19 De Bernard M. De la Neustrie carolingien à la Normandie feodale // The Bulletain of the Institute of Historical Research. 1955. Vol. XXVII. P. 1-17; Musset L. Naissanse de la Normandie (V-XI siècle) // Histoire de la Normandie. Ed. M. de Bouard. Toulouse, 1970. P. 96-129; Yver J. Les Premières Institutions du duché de Normandie // I Normanni et la loro espansione... P. 299-366; Douglas D. William the Conqueror. The Norman Impact upon England. London, 1964; Bates D. Normandy before 1066. London, 1982; Van Hauts E. Scandinavian influence in Norman literature of the eleventh century // Anglo-Norman Studies. The Proceedings of the Battle Conference. VI. Woodbridge, 1983. P. 107-121.

20 Searle E. Predatory Kinship and the Creation of Norman Power, 840-1066. Berkeley, 1988.

21 Boehm L. Nomen gentis Normannorum: Der Aufstieg der Normannen in Spiegel der normannischen Historiographie //1 Normanni et la loro espansione... P. 623-704.

Дискуссия по данной теме привела к формированию двух точек зрения на природу Normannitas. Первую отстаивал Р. Дэвис, считавший, что само это понятие, но, самое главное, его содержимое было всего лишь ис-торико-политическим мифом, созданным в XII в. знаменитым англо-нормандским хронистом Ордериком Виталисом, мифом, который отнюдь не соответствовал реалиям тогдашней Европы22.

Вторая точка зрения, пользующаяся большей популярностью среди современных исследователей, была сформулирована Г. Лоудом, который настаивал на том, что геополитическое пространство ЫогтаппНаБ обладало единством самосознания уже в XI в. и хранителями этого единства выступали именно нормандские хронисты того времени23. В середине 90-х гг. XX в. идеи Г. Лоуда были развиты К. Потгс, которая окончательно сформулировала идею о том, что формирование МогтаппИаз была главной задачей, которую ставили перед нормандскими хронистами их заказчики, сначала нормандские герцоги, а затеи англо-нормандские короли24.

Третью тему составили работы тех авторов, которые попытались вывести проблему Ыогтапп'йая за пределы только нормандского и английского обществ, расширить географию исследований «норманнской экспансии». Наибольший интерес среди историков был проявлен к сюжетам, связанным с «нормандским завоеванием» Италии. Результатом научных изысканий стало признание большинством из них того факта, что эта экспансия может рассматриваться как составная часть единого европейского феномена «норманна» и ЫоппаппНаз25.

Наконец, четвертая тема, являющаяся логическим продолжением первых трех, наиболее тесно связана с интересующей нас проблемой идентификации и самоидентификации норманнов в иноэтнической среде. Эта проблема была поставлена Э. ван Хоутс в работах 80-х гг. XX в., когда она приступила к изучению механизмов взаимного влияния различных культурных стратов, результатом чего, по ее мнению, стало появление в конце Х-Х1 вв. специфически нормандских литературных произведений. Её исследования дали старт для более взвешенного изучения вопросов нормандской историко-политической культуры Х1-ХИ вв. с точки зрения как осознания этой культуры самими её носителями, так и закрепления основных её

22 Davis R. The Normans and their Myth. London, 1976. P. 15-17.

23 Loud G.A. The Gens Normannorum - myth or reality? // Anglo-Norman Studies. The Proceeding of the Battle Conference. IV. Woodbridge, 1981. P. 104-116.

24 Potts C. Atque unum ex diversis gentibus populum effecit: historical tradition and the Norman identity // Anglo-Norman Studies. The Proceedings of the Battle Conference. XVIII. Woodbridge, 1995. P. 139-152.

25 Douglas D The Norman Achievement... Ch. 2-3;

характерных особенностей в исторической памяти последующих поколений26.

В работах рубежа ХХ-ХХ1 вв. зарубежные историки еще более углубили представления о том, как и с какой целью средневековые авторы создавали образ «норманна», который все более принимал универсальный характер, в силу чего «норманн» из Нормандии легко сравнивал и даже в какой-то степени отождествлял себя с «норманном» из Англии, Южной Италии, Византии и даже Африки. При этом для данных исследований характерно, что их авторы не стремились возвести в абсолют «норманнское» начало, но стремились выявить механизмы адаптации «норманнов», вырванных из привычной социально-политической среды обитания, к культурам их новых Отечеств.

Важное значение для понимания сложившейся ситуации в современной историографии «норманнской проблемы» под интересующим нас углом зрения имеет уже достаточно богатый опыт изучения проблемы «история и память» в рамках активно развивающейся интеллектуальной истории27. Общие теоретические и методологические представления о том, какую роль играла и продолжает играть историческая память в самом существовании человеческого общества в прошлом, настоящем и с перспективой для будущего, сформулированные как в работах зарубежных, так и отечественных авторов, становятся основой для формирования совершенно иных подходов в изучении, казалось бы, давно и хорошо известных исторических сюжетов, в том числе и в истории средневекового общества.

Это в полной мере относится к периоду, когда скандинавские воины, столкнувшись с более высокой или, точнее, иной культурой западного христианского мира, были вынуждены определять свое место в новой социально-политической и культурной действительности, которую они сами создали, начав процесс насильственной интервенции в чуждое для них геополитическое пространство. Сам процесс этой интервенции, сопровождавшийся разного рода контактами с другими этническими и социально-политическими компонентами данного пространства, приводил к появлению взаимной надобности понять друг друга и определить место каждого из этих компонентов, как старых, так и новых, в условиях развертывавшегося процесса амальгамизации конкурентных культур. Итогом этого стало появление совершенно нового «нормандского общества», в значительной степени

26 Van Houts Е. Scandinavian Influence in Norman literature of the eleventh century // Anglo-Norman Studies. The Proceedings of the Battle Conference. VI. Woodbridge, 1983. P. 107-121.

27 Репина JI.П. Что такое интеллектуальная история ? // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 1/99. М., 1999. С. 7-12 идр.

отличавшегося от своих родовых «норманнских» истоков, но и не принадлежавшего полностью автохтонному обществу позднекаролингской Европы. Однако это общество не могло и не желало существовать без памяти о своих истоках, а его особость, подчеркивающая отличие и от старых истоков, и от окружающего и современного ему мира, требовала превратить историческую память в один из ключевых инструментов собственной политической и социальной самоидентификации, использовав, по сути дела, единственный доступный и наиболее действенный способ - создание новых исторических текстов, задачей которых было разрушение стереотипа, сложившегося на основе иных текстов, иных носителей и хранителей иной исторической памяти, не приемлемой в конкретной ситуации современности.

В отечественной историографии, вслед за зарубежной, сложился определенный задел в изучении проблемы образа истории, исторического сознания и исторической памяти в средневековую эпоху. Однако интересующая нас проблема по-прежнему остается вне поля специального интереса, косвенно присутствуя лишь тогда, когда речь идет о нормандском завоевании Англии Вильгельмом Завоевателем и об истории Англо-нормандского' королевства при Анжуйской династии Плантагенетов28.

Таким образом, этот, отнюдь не претендующий на полноту анализ историографического наследия свидетельствует о том, что проблема формирования образа «норманна» в средневековой историографической традиции остается проблемой малоизученной. Некоторые подходы к ее изучению наметились как в зарубежной, так и в отечественной историографии, лишь на рубеже 80-90-х гг. XX в., сохраняя при этом один весьма существенный недостаток. Он заключается в том, что вопрос об идентификации и самоидентификации «норманнов» и роли в этом процессе исторических сочинений как формы хранения и способа трансляции исторической памяти поднимается и исследуется в современной медиевистике исключительно на основе памятников XI—XII вв. Все начинается с Дудо Сен-Кантенского и завершается, в лучшем случае, художественными памятниками, вышедшими из-под пера Baca и Бенуа де Сен-Мора. При этом весь предшествующий, огромный и не менее ценный пласт исторических сочинений, на страницах которых «норманны» фигурируют в самых разных объемах и качествах, оказывается исключенным из этого анализа. Фактически в рамках совре-

28 Метлицкая З.Ю. Битва при Гастингсе: история и легенда // Историческое знание и интеллектуальная культура. М., 2001. Т. 1; Горелов М.М. Датское и нормандское завоевания Англии. СПб., 2006; Крепенко Н.С. «Нормандское завоевание» в формировании «мест памяти» английской исторической мысли XVII в. // Михаил Абрамович Барг: Наследие ученого в современной исторической науке. М., 2006. С. 88-105.

менпой западной и частично отечественной «норманнистики» мы можем видеть образ зрелого «норманна», но вне пределов исторического анализа остается образ «норманна» детского, подросткового и юношеского периодов. Сложившаяся ситуация позволяет, таким образом, заметно расширить границы возможного изучения данной проблемы, определив объект и предмет нашего исследования следующим образом.

Объектом исследования является историческое наследие средневековых авторов каролингской и посткаролингской эпохи, в рамках которого идет процесс становления и оформления историографического образа «норманна» как структурного элемента исторической памяти в пределах этнически-территориального пространства Нормандии.

Предметом изучения является эволюция складывания представлений о «норманне» как объекте и субъекте этнополитического развития нормандского общества в условиях трансформации территории от «зоны контактов» в «контактную зону».

Исходя из этого, целью исследования является изучение процесса формирования историографического образа «норманна» путем анализа творческого наследия средневековых авторов в условиях трансформации каролингского и посткаролннгского обществ под воздействием внутри- и внешнеполитических факторов и выявление на этой основе политических предпосылок возникновения Нормандского княжества.

Достижение поставленной цели возможно при условии решения следующих задач:

- анализ формирования представлений о «норманне» у средневековых авторов каролингской и посткаролингской эпохи как неотъемлемом компоненте исторической памяти;

- выявление механизма и определение основных этапов данного процесса, определение их специфики применительно как к периоду до возникновения Нормандии, так и в условиях существования этого княжества;

- исследование взаимосвязи между процессом идентификации «норманна» со стороны представителей франкского общества и самоидентификацией «норманна» в иноэтнической среде в условиях изменения самой историографической традиции, сформированной средневековыми авторами;

- реконструкция на основании нового осмысления проблемы «норманна» в средневековой историографической традиции способов взаимоотношений между франкским и скандинавским обществами, приведших в итоге к возникновению новой геополитической единицы в пределах франкской этнополитической территории.

Хронологические рамки определяются целью и задачами исследования и охватывают период от рубежа УШ-1Х вв. до второй половины XII в.

Методологическая основа исследования определяется подходом к изучению истории и историографии и исторической науки, сформулированным в отечественной историографии. Основу его составляет мнение Е.А. Косминского о том, что историографию нельзя рассматривать вне зависимости от общего политико-философского состояния общественной жизни, ибо при таком отрыве их друг от друга историография как традиционный обзор работ тех или иных историков не дает ни достаточной полноты, ни достаточных выводов для практического осмысления интересующей историка проблемы29. Этот тезис в дальнейшем был развит и окончательно сформулирован М.А. Баргом, считавшим, что историю историографии и исторической науки необходимо изучать в том числе и с ее «невидимой», внутренней стороны, то есть «как процесс, обусловленный системными связями историографии с данным типом культуры, определяемым ее мировоззренческой сутью, которую в наиболее доступной историографии форме

30

выражает именно историческое сознание» .

В соответствии с этим подходом система методов исследования, примененных для достижения поставленной цели, отличается широтой спектра и междисциплинарным характером. Среди использованных нами методов можно назвать описательно-повествовательный, сравнительно-исторический, ретроспективный, метод терминологического анализа, а также биографический метод.

Источниковая база исследования формировалась в соответствии с определенными предметом, целью, задачами и хронологическими рамками. Принцип отбора источников опирался на степень интереса, который проявлял тот или иной анонимный или известный средневековый автор к проблеме взаимоотношений между франкским и скандинавским мирами в условиях расширявшихся между ними контактов в каролингскую и посткаролингскую эпохи.

Основную массу источникового корпуса составляют письменные источники, прежде всего нарративные памятники, систематизировать которые нам представляется удобным по их жанровым особенностям. Нарративные памятники в наибольшей степени показывают особый характер взаимодействия личности и общества, а дихотомия «свободы - несвободы творчества» создает великолепные возможности не только для реконструкции образа «норманна» как главного действующего лица исторической драмы, но и для понимания механизма функционирования самого пространства историографии, во временном континиуме которого этот образ рождался, раз-

29 Косминский Е.А. Историография средних веков. V в. - середина XIX в. Лекции. М„ 1963. С. 7-8.

30 БаргМ.А. Эпохи и идеи... С. 6.

вивался и жил, обретя в итоге значение самостоятельного сегмента исторической памяти.

Когда речь заходит о существовании какого-либо цельного исследования, зарубежного или отечественного, которое представляло бы собой последовательный и углубленный анализ источников, связанных с интересующей нас проблемой и под интересующим нас углом зрения, то в целом мы получим отрицательный ответ.

Основную группу источников составляют нарративные памятники, в первую очередь светские биографии первых каролингских императоров Карла Великого и Людовика Благочестивого, у которых есть вполне конкретные авторы. К ним относятся сочинение Эйнхарда «Жизнь Карла Великого», анонимного автора, известного как Астроном, трирского хорепископа Тегана, аристократа и воина Нитхарда, монаха Эрмольда Черного Все эти каролингские авторы в разной степени интересовались проблемой «норманнов», но так или иначе оставили свои весьма ценные суждения по этому вопросу, фактически приступив к созданию историографического образа «норманна» как отражения реальной ментальное™ тогдашнего общества.

Во вторую группу нарративных памятников входят анналы, весьма многочисленные как в меровингскую, так и в каролингскую эпохи. Все франкские анналы могут быть разделены на две большие группы. Первую составляют так называемые «малые анналы», которые характеризуются более примитивной формой изложения, малым кругозором авторов, обычно имеют дело с событиями УШЧХ вв. и весьма редко затрагивают последующие столетия. Их ценность заключается в том, что многие из этих анналов послужили своеобразным фундаментом для создания более поздних сочинений, аналогичных но форме, но с более насыщенным содержанием. Именно к этой группе относятся так называемые «большие анналы», которые охватывают собой историю всего IX века, последовательно сменяя друг друга. К ним относятся «Анналы королевства франков», «Сен-Бертенские анналы», «Ведастинские анналы» и «Хроника деяний норманнов во Фран-кии»32. К этой же группе относится авторское сочинение знаменитого

jl Эйнхард. Жизнь Карла Великого. Под ред.М.С.Петровой. М., 2005; Anonymi. Vita Hludowici imperatoris // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Ed. G.H. Pertz. Harmoverae, 1829. T. II; Теган. Деяния императора Людовика. СПб., 2003; Nithardi Historiarum libri IIII // MGH SS. T. II. S. 649-672; Ermoldi Nigelli carmina. In honorem Hludowici Caesarus Augusti libri IIII // MGH SS. T. II. S. 464-523.

32 Annales Regni Francorum inde ab A.741 usque ad A. 829, qui dicuntur Annalrs Laurissenses Maiores et Einhardi. Ed. G.H. Pertz, F. Kurze. Hannoverae, 1895; Annales de Saint-Bertin / Annales Bertiniam. Ed. F. Grat, J. Vielliard, S. Clèmencet. Paris, 1964; Annales Vedastini // MGH SS. T. I. S. 516-531; Chronicon de gestis Normannorum in Francia// MGH SS. 'Г. I. S. 532-536.

реймского каноника Флодоарда, оставившего потомкам весьма пространное историческое сочинение под названием «Анналы», в котором он запечатлел широкую панораму политической жизни в Западно-Франкском королевстве в первой половине X века33.

Отдельно следует упомянуть сочинение еще одного реймского историка Рихера, которое он назвал «История» и которое является практически единственным источником по политической истории Франции второй половины X века34.

Следующую группу источников составляют труды историков, которые являются создателями официальной историографии Нормандии. Это Дудо Сен-Кантенский35, Гильом Жюмьежский36, Ордерик Виталис37 и Роберт де Ториньи38. Их труды, созданные в период расцвета Нормандского княжества, когда один из его герцогов, Вильгельм Бастард, сумел в 1066 году овладеть короной Англосаксонского королевства и объединить обе территории в единое Англо-нормандское королевство, служили этому величию нормандского княжеского дома, создав в итоге образ «норманна», который диаметральным образом отличался от предшествовавших представлениях о них как варварах и грабителях.

Научная новизна диссертации:

1. В диссертации впервые в отечественной историографии предпринимается комплексное исследование средневекового исторического наследия каролингской и посткаролингской эпох с точки зрения формирования представлений о «норманнах» и их деяниях в условиях менявшихся геополитических и этно-территориальных элементов раннесредневекового западноевропейского общества.

2. Проблема, составляющая предмет диссертации, не получила до настоящего времени всестороннего освещения как в отечественной, так и в зарубежной медиевистике, поскольку изучение «норманнов» и их места в истории европейского средневекового общества сводилось, как правило, к

33 Les Annales de Flodoard. Ed. Ph. Lauer. Paris, 1906.

34 Richeri Historiarum libri IIII//MGH SS. T. III. Hannoverae, 1839.

35 De moribus et actis primorum Normannorum ducum, auctore Dudone Sancti Quintini decano. Ed. J. Lair. Caen, 1865; Dudo of St Quentin. History of the Normans. Ed. by E. Christiansen. Woodbridge, 1998.

'6 The Gesta Normannorum Ducum of William of Jumieges, Orderic Vitalis, and Robert of Torigni. Ed. by E. van Houts. Oxford, 1992-1995. Vol. I—IT.

37 The Ecclesiastical History of Orderic Vitalis. Ed. by M. Chibnall. Oxford, 1969. Vol. II.

38 Chronicles of the Reigns of Stephen, Henry II and Richard I. Vol. IV. The Chronicle of Robert of Torigni, abbot of the monastery of St. Michael-in-Peril-of-the-Sea. Ed. by R. Howlett. London, 1882.

изучению конкретной военной, экономической, этнической, культурной экспансии скандинавов, что в значительной степени создавала порой однобокую, а иногда и необъективную картину диалога между франкским и скандинавским мирами.

3. Впервые в научной литературе в диссертации осуществлено систематическое исследование всего корпуса средневековых источников, авторы которых в разной мере касались «норманнской проблемы», но совместными усилиями создавали тот образ «норманна», который длительное время, в разных своих ипостасях, сохранялся и ретранслировался исторической памятью поколений европейцев.

4. Доказано, что для того, чтобы зафиксировать образ «норманна» в исторической памяти последующих поколений, одних устных преданий было недостаточно, и что в этих условиях функцию ее сохранения и ретрансляции взяли на себя исторические тексты, однажды зафиксированные на пергамене и растиражированные переписчиками, которые имели ярко выраженную социально-политическую ангажированность.

5. Выявлено, что образ «норманна», формировавшийся в иноэтниче-ской среде в условиях столкновения и взаимодействия разных культур и мировоззрений, оказывался теснейшим образом связан с определенной территорией, в границах которой этот синтез осуществлялся. Изменение территории влекло за собой изменение, а иногда и качественную трансформацию самого образа «норманна».

6. Выделены четыре основных этапа трансформации образа «норманна» в исторических источниках, каждый из которых был связан с определенной группой исторических источников, фиксировавших данное изменение в прямой связи с общим изменением внутри- и внешнеполитической среды существования «норманнов» и как акторов международных отношений, и как историко-литературных героев.

Практическая значимость работы. Методологические подходы, основные положения и выводы диссертации могут использоваться в исследованиях по истории развития средневековой исторической мысли, а также по социально-политической истории и истории международных отношений в каролингскую и посткаролингскую эпохи. Они также могут быть использованы в исследованиях по историографии истории средних веков и методологии истории. Представленный материал может привлекаться для использования в учебно-образовательном процессе при подготовке лекционных курсов по истории средних веков, историографии средних веков, истории международных отношений в средние века, а также для дисциплин культурологического цикла.

Апробация результатов исследования. Основные выводы и результаты диссертации апробированы на заседаниях кафедры всеобщей истории

и кафедры истории и теории международных отношений исторического факультета Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского, в докладах на 6 международных и 4 региональных конференциях. По теме диссертации опубликовано 26 исследовательских работ. Ключевые идеи диссертации нашли отражение в монографии, статьях (в том числе в 8 статьях, опубликованных в ведущих российских рецензируемых журналах), докладах и тезисах.

Структура диссертации обусловлена ее целью и задачами. Диссертация состоит из введения, 3 глав, состоящих из разделов, заключения и списка использованной источников и литературы.

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении дано обоснование избранной темы, ее актуальности, научной новизны, определяется объект и предмет исследования, формулируется главная цель и конкретизируются основные задачи, обосновываются хронологические рамки исследования. Особое внимание уделено выявлению степени изученности проблемы, дается развернутый историографический анализ накопленного в зарубежной и отечественной медиевистике материала, обосновывается методология исследования и определяются основные методы анализа исторического наследия средневековой исторической мысли. Кроме того, дается предварительный краткий обзор корпуса источников, использованных для написания диссертации.

Первая глава «Историческая мысль эпохи Каролингов и се роль в идентификации «норманна» как самостоятельного сегмента политической культуры н исторической памяти» посвящена комплексному анализу источников каролингской эпохи, на основании анализа которых можно констатировать факт складывания негативного образа «норманна» в общественном сознании той эпохи, в чем немалую роль сыграли исторические сочинения тогдашних авторов.

В разделе 1.1 «Светские биографы каролингского общества о «норманнах» и их месте в политической истории ранней Империи» предпринимается анализ авторских сочинений Эйнхарда, Тегана, Астронома, Нитхар-да, Эрмольда Черного. Эти современники Карла Великого и Людовика Благочестивого оставили нам весьма подробные описания внешнеполитических деяний первых каролингских императоров, деяний, среди которых отношения со скандинавским миром занимали свою самостоятельную нишу. Обращение к этой группе источников оправдано еще и потому, что они были созданы приблизительно в одно и то же время, что открывает возможность реконструировать отношение как светских, так и духовных представителей к «норманнской проблеме» в виде чего-то цельного. Наконец,

при всем глубоком субъективизме, которым объективно страдали эти сочинения, их авторов нельзя нацело причислить к официальной, или, точнее, официозной историографии тогдашней эпохи, роль которой выполняла ан-налистика.

В целом, как свидетельствует анализ сочинений этих авторов, можно сделать следующие выводы. Единое пространство империи, сохранявшееся в первые четыре десятилетия IX в., формировало и относительно единое понимание проблемы «норманнов» авторами, которые жили и творили в разных частях огромного государства. Все они прямо или косвенно признавали, что отношения со скандинавским миром превращались в важную составную часть внешнеполитической деятельности Каролингов. Однако они не были склонны значительно преувеличивать роль и значение выходцев с Севера в политической жизни страны. Мы не найдем у них и представления о том, что скандинавы обладают какой-то особенной, в том числе этнической, Normannitas. Для них скандинавы прежде всего остаются данами, заселяющими территорию но другую сторону Эдера. Именно с их конунгами и складываются дипломатические и военные отношения первых Каролингов. При этом эти отношения имеют почти равноправный характер, что особенно подчеркивается использованием титула «гех», когда речь идет о датских лидерах, в отличие от титула «dux», использовавшегося для обозначения политического статуса государей в славянских землях и у бретонцев.

В итоге созданный ими образ «дана - норманна» выглядит вполне корректно. «Даны» отнюдь не кровожадные дикари, варвары, уничтожающие все на своем пути. Наоборот, они склонны к принятию христианской веры и даже к служению интересам франкских императоров. Лишь некоторые замечания, которые, однако, не слишком «ухудшают» такую благостную картину, свидетельствуют о том, что очень скоро мнение франкского общества начнет меняться в совершенно противоположную сторону. Но это изменение будет связано не только с изменениями внутри самого скандинавского общества, но и постепенным размыванием единого политико-территориального пространства империи Каролингов.

В разделе 1.2 «Анналистика как способ формирования образа «норманна» в исторической мысли раннего средневековья» анализируется содержание нескольких групп анналов каролингской и посткаролингской эпох. Первую группу анналов составляют так называемые «большие анналы», которые представляли собой официальные и полуофициальные исторические сочинения. В целом, прямая традиция этих анналов от X до начала XII века рисует нам примечательную картину складывания абсолютно самостоятельной версии историографического образа «норманна».

На первом этапе, связанном с «Анналами королевства франков», можно констатировать факт преобладания, так сказать «датского» и «коро-

левского» начала, в характеристике этого образа, что практически совпадает с аналогичными представлениями о «норманнах» в так называемой «авторской версии», представленной сочинениями Эйнхарда, Тегана, Астронома, Нитхарда.

На втором этапе, когда подобные авторские сочинения в каролингской историографии практически исчезают, в анналистике, представленной такими значимыми среди средневековых источников сочинениями, как «Сен-Бертенские анналы» и «Ведастинские анналы», начинается, с одной стороны, постепенное вытеснение понятия «даны» понятием «норманны», а с другой - образ «норманна» постепенно начинает утрачивать свое «королевское» начало, когда на смену межгосударственным отношениям приходят отношения франкских королей с так называемыми «морскими конунгами» и предводителями.

Историография тотчас же подметила это изменение, и на страницах анналов закрепляется фактически вне-этническое, обобщенное понятие «норманн». Но именно эта особенность позволяет позднекаролингским анналистам и их эпигонам в более поздние времена создать некий канонический отрицательный образ «норманна», надолго закрепившийся не только в средневековой историографии, но и вполне доживший до нашего времени.

Наконец, в посткаролингской анналистике, представленной «Хроникой деяний норманнов во Франкии», которую, вопреки ее названию, можно вполне отнести к этому жанру, мы вновь можем наблюдать стремление вернуться к «государственному» началу. Но теперь это начало уже не «королевское», а «герцогское», и связано оно с необходимостью легитимизации, в том числе и интеллектуальной, нормандского княжеского дома в обществе французских аристократических фамилий, восходящих своим происхождением к старинным каролингским корням. Образ «норманна» разворачивается на 180 градусов, и теперь задача профессиональных хронистов заключается не в описании того, кем были «норманны» до начала X в., а в создании концепции, отвечающей на вопросы, когда, как и кем они стали в XI-XII вв.

Весьма интересную группу средневековой анналистики представляют собой так называемые «малые анналы». Данное название, конечно, носит условный характер, поскольку и по объему, и по хронологическим рамкам изложения событий они могут отнюдь не уступать «большим, или королевским, анналам». Их главная особенность и отличие от последних заключается в том, что «малые анналы» носили исключительно узко региональный характер. Кругозор их авторов, как правило, не шел дальше стен конкретного монастыря и ближайшей от него округи. Но бесхитростное, зачастую весьма краткое изложение событий, связанных с данным аббатством, тем не менее, в едином временном континууме описываемых событий

служит весьма показательным и доказательным средством, дополняющим и подтверждающим более «государственное» видение «норманнской проблемы» общегосударственными анналами.

Фактически «малые, или местные, анналы» можно рассматривать как своеобразный второй эшелон в процессе формирования историографического образа «норманна» в 1Х-Х вв., авторы которых на удивление едины в своем изображении «норманнов» и описании их деяний, свидетельствуя об идентичности восприятия «норманна» и как реально действующего исторического субъекта, и как формировавшегося общеевропейского представления о нем в исторической литературе раннесредневекового общества. Для авторов «малых анналов» основные качества «норманна» носят исключительно отрицательный характер, и в формировании историко-политическо-го стереотипа «норманна» как участника политических событий тогдашней эпохи авторы «малых анналов» сыграли роль скорее отрицательную, нежели положительную.

Большую роль в формировании образа «норманна» в IX - начале X вв. сыграли источники также церковного происхождения, но имеющие, так сказать, «биографический характер». Речь идет о таком жанре церковной литературы, как gesta различных аббатов и епископов. В этих сочинениях скандинавы выступают исключительно как «норманны», «люди северных ветров». Их влияние на формирование негативного компонента в стереотипном представлении о выходцах с севера не требует какого-либо дополнительного анализа, ибо ссылки на некоторых из этих авторов приобрели хрестоматийный характер.

Особо следует указать на группу правовых документов, обычно определяемых одним обобщенным термином - капитулярии, которые практически сразу реагировали на события, связанные с потребностями как внутренней, так и внешней политики. Весьма примечательно, что при всей интенсивности отношений между каролингским обществом и скандинавским миром законоведы эпохи Карла Великого и Людовика Благочестивого ни разу не обратились к проблеме «норманнов». Их капитулярии молчат и о «данах», и о «норманнах». Ни те, ни другие, судя по всему, с точки зрения законоведов серьезной угрозы для империи не представляли. Такая молчаливость правовых источников еще раз подтверждает вывод о том, что степень жесткости «норманнской проблемы» для империи до середины 40-х гг. IX в.оставалась весьма незначительной и была раздута более поздними историками и особенно популяризаторами исторической науки.

Ситуация коренным образом изменилась после смерти Людовика Благочестивого и раздела империи между тремя его сыновьями. Она меняется и в реальной жизни, и в отображении этой жизни на страницах историко-литературных памятников, когда историографическая ситуация вступает

в свой второй этап формирования топоса «норманн» и наделения его специфическими чертами. Это обстоятельство коснулось и законотворческой деятельности, где мы впервые встречаем термин «норманн» на страницах официальных документов. С начала 60-х гг. IX в. данный термин приобретает монопольный характер, но одновременно меняется сама интонация использования данного топоса. Он все более и более ассоциируется для законодателя и в западной, и в восточной части бывшей единой империи с образом грабителей и убийц, чьи деяния требуют формирования системы защиты личности и имущества подданных королей. Тем самым политико-правовое пространство превращается в некую среду, которая подпитывает и поддерживает процесс формирования негативного образа «норманна» в историко-церковной литературе разных жанров, от анналов до gesta.

Таким образом, в течение DÍ-X вв. процесс складывания образа «норманна» прошел три этапа, от этапа «данов» и сдержанного, государственного подхода к «норманнской проблеме» через этап смешанного использования обоих понятий, что в реальной действительности было связано с изменением характера самих вторжений в пределы каролингских земель и сменой лидеров этих вторжений, до этапа монопольного использования понятия «норманн» при сложении основных характеристик этого образа, придававших ему черты некоей особости, специфичности, уникальности, в совокупности составлявших понятие Normannitas. Но у этой Normannitas была своя специфичность. Она заключалась в том, что на протяжении вышеназванных веков, а точнее, к началу истории первого «норманнского» княжества в низовьях Сены, свершился процесс формирования каролингского видения «норманнской проблемы» и роли «норманнов» в истории их государств.

Раздел 1.3 «Историография на переломе: от «норманнов» к Нормандии» посвящен анализу сочинений ведущих представителей Реймской школы историописания X века, Флодоарда и Рихера. Оба эти автора, обращаясь к современным им событиям, безусловно, не могли обойти молчанием те факты, которые касались роли «норманнов» в тогдашней политической жизни. При этом им приходилось считаться с уже существовавшим «герцогством» Нормандия, возникшим в низовьях Сены в начале X века. Поэтому их восприятие «норманнов» носило уже не только характер стереотипа, сложившегося в предшествующую эпоху, что по-прежнему чувствуется в их сочинениях, но и постепенно было вынуждено приспосабливаться к осознанию факта превращения «норманнов» и их вождей в неотъемлемую часть французского общества и французской политической элиты.

Творчество Флодоарда, и прежде всего его «Анналы», можно рассматривать как своеобразную грань, некое переходное состояние в процессе осмысления места и роли «норманнов» в европейской истории. На страницах его сочинений можно заметить постепенное смягчение образа «нор-

манна» по сравнению с представлениями авторов анналов. Все те эпитеты и дурные качества, которыми они наделяли «норманнов», в эпоху Флодоарда заметно утрачивают свою актуальность. «Норманн» как враг всего Отечества начинает постепенно замещаться образом «норманна» как врага или союзника определенного политического клана, участвующего в переделе власти и собственности на территории Западно-Франкского королевства.

Сочинение младшего современника Флодоарда Рихера, хотя и оставшееся, судя по всему, недоступным тогдашней читающей публике, а возможно, и не предназначенное для нее, тем не менее можно считать своеобразным завершением переходного периода в развитии историографического феномена «норманнской проблемы». Прежде всего, оно может рассматриваться как своеобразное предбытие официальных хроник уже собственно нормандского времени. Безусловно, «норманнская проблема» для Рихера уже не выглядела чересчур важной и актуальной, она была всего лишь одним, и отнюдь не первостепенным, сюжетом в его повествовании. Но, хотел он того или нет, сознательно или без всякого умысла, Рихер фактически предвосхитил структуру изложения и даже в какой-то мере целевые установки всех более поздних, официальных хроник, в которых описывалась история герцогства Нормандия с момента ее начала.

Именно Рихер на страницах своего сочинения выстроил логическую цепь: варвары, язычники, пираты, враги христианской веры, грабители и убийцы - Роллон, человек, перекинувший мостик между варварским Севером и христианским Западом - Вильгельм Длинный Меч, первый среди «норманнов» поистине христианский князь, претерпевший мученическую смерть от другого христианского князя - Ришар I, изящный молодой человек, сподвижник западно-франкского короля Людовика IV, оказавшийся выше клятвопреступлений и предательства, совершенных некими анонимными «норманнами». В силу этого Рихера, даже в большей степени, чем Флодоарда, можно считать предтечей пронормандской версии в историографии, целью которой в Х1-ХП вв. станет возвеличивание Нормандии и ее князей.

Но не только реймские историки внесли свою лепту в начало формирования пронорманнской историографической версии. В середине X в. неизвестным автором было создано первое сочинение о «норманнах», написанное исключительно с норманнских позиций. Речь идет о Р1апсШ5 (траурной поэме) на смерть нормандского «князя» Вильгельма Длинный Меч, в которой неизвестный автор задает основные целевые установки и моделирует каноны, согласно которым должны были изображаться в глазах современников и потомков нормандские князья. Эти каноны разителыю отличались от предшествующих, бытовавших как среди профессиональных историков, так и среди тогдашних обывателей. На смену «норманну-варвару»

должен был прийти «норманн-христианин», чья вера в Господа и следование Его заветам позволят изменить человеческую природу первых нормандских князей и даруют силы для создания сильного и процветающего кгажества.

В главе 2 «Становление официальной историографии Нормандии как условие самоидснтификации «норманна» в политической культуре посткаролингской эпохи» рассматривается творчество ведущих историков, заслуга которых состоит в формировании совершенно нового образа «норманна», который не только отвечал политическим амбициям герцогской семьи, но и свидетельствовал о формировании абсолютно нового понимания Могтаппйаэ их современниками.

Раздел 2.1 «Дудо Сен -Каитенский - первый историк Нормандии» посвящен исследованию творческого наследия первого официального историографа княжеской династии Роллонидов. В современной историографии высказывается мнение о том, что сочинение Дудо представляет собой стремление автора не столько передагь собственные чувства, сколько сформировать у читающей публики представление о норманнах как некой этнической группе, обладающей собственной, уникальной поппаппка5. Так, К. Поттс утверждает, что сочинение Дудо следует рассматривать как своеобразное преломление, через ученого, но ненормандского происхождения, клирика, конфликта нормандской идентичности: с одной стороны, боязни норманнов и их государей оказаться неспособными интегрироваться во франкский мир, а, с другой, страхом потерять свое своеобразие в процессе этой интеграции39. Это мнение К. Поттс вызывает весьма большой скепсис со стороны Э. Кристиансена, считавшего, что сочинение Дудо раскрывает прежде всего психологию и внутренний мир самого автора, а не какой-то эфемерный кризис нормандской идентичности40. Однако, по нашему мнению, и сам текст, и его последующая историческая и литературная судьба свидетельствуют в пользу мнения К. Поттс.

Для достижения поставленной перед собой цели прославления герцогской семьи Дудо использовал всю свою эрудицию, которая позволила ему создать внешне правдоподобную героическую версию событий от истоков экспансии норманнов до момента окончательного оформления герцогства Нормандия как неотъемлемого элемента французского политического сообщества рубежа Х-Х1 столетий, версию, в обосновании которой использовалась комбинация античных, раннехристианских, франкских и скандинавских элементов. Его идеализация первых нормандских князей

39 Potts K. Atque unum ex diversis gentibus // Anglo-Norman Studies. XVIII. Proceedings of the Battle Conference. Woodbridge, 1995.

40 Dudo, E. Christiansen. P. XXIX.

была одновременно и наивной, и убедительной, что фактически на 800 лет предопределило отношение потомков к сочинению Дудо. Его стиль и манера изложения событий ранней нормандской истории предопределили совершенно новый жанр нормандского историописания, обеспечив мифическую, тематическую и повествователыгую структуру для всех последующих нормандских историков, от Гильома Жюмьежского в середине XI века до стихотворных сочинений Baca и Бенуа де Сент-Мора в конце XII столетия.

Первая книга сочинения Дудо представляет собой весьма красочное подтверждение тех качеств, которые толкали норманнов совершать свои злодеяния на территории Франкии в IX - начале X веков и описание которых доминировали на страницах франкских исторических сочинений того времени, особенно анналов. Однако, для будущей нормандской историографии значение этой первой книги Дудо заключается в том, что, соединив троянский миф с реально существующими данами, он фактически заложил основы «датской версии» происхождения Нормандии и ее первого государя, Роллона, версии, которая в течение столетий стала принимать все более и более устойчивый характер. Дудо стремится сформировать у читателя такой образ первого кгазя Нормандии, который как в миниатюре повторяет общий замысел его работы: от варвара к христианину, от вождя к «герцогу», от разбойника и пирата к созидателю новой родины «данов».

В целом, Дудо выполнил поставленную перед ним задачу: норманны прошли свой круг земной от варваров-язычников до христиан, верных сынов и дочерей католической церкви. Теперь можно забыть о временах грабежей и насилий, связанных с именем «норманны». Один историографический стереотип начинает вытесняться другим, построенным на совершенно иных основаниях и преследующим совершенно иные цели, где главная заключалась в обеливании самой княжеской династии и ее ближайших сподвижников. «Норманн» начинает превращаться в «нормандца», «герцоги пиратов» в князей христианского королевства, а каролингское Руанское графство во французское герцогство Нормандия.

Определяющую роль в этом взгляде на природу «норманнской проблемы» для Дудо сыграла агиографическая литература. Он внес в создаваемый им историографический образ нормандского общества четыре основных положения, позаимствованных из духовной сферы.

Первое - это слияние мира светского, земного, с миром духовным, небесным, их единение в общину благочестивых, как живущих, так и вознесшихся на небо. В результате главные действующие герои Дудо, Роллон, Вильгельм и Ришар, наделяются им чертами, которые присущи святым католической церкви, таким как Квентин, Ламберт, Элигий и даже Герман.

Второе - это идея предопределения, вытекающая как раз из приобщенности нормандских князей к образу жизни святых. Следовательно, все их поступки есть ничто иное, как исполнение Божественной воли.

Третье - ключевым понятием, определяющим качество поступков нормандских властителей, становится понятие «добродетель». Они правят достойно, а, следовательно, добродетельно; их деяния обретают славу, а слава всегда равна добродетели; добродетель является той дорогой, которая приведет их на небеса; наконец, добродетель осеняет своим могуществом саму землю, которая ныне зовется Нормандией.

Четвертое - ликование, ибо добродетель заслуживает награды, которая должна быть дана не только на небе, но и на земле.

В целом, значение сочинения Дудо с точки зрения формирования норманнского историографического мифа заключается в том, что он первым среди профессиональных историков попытался кардинально изменить представления о норманнах, придать им, так сказать, цивилизованный характер. Сочинение Дудо стало подлинным началом официальной версии норманнской / нормандской истории, версии, которая вскоре начинает приобретать характер идеологического клише. Дудо создал историю, которая должна была сформировать идеологию, а идеология начинает диктовать свои условия истории. Период «зоны контактов» и в реальной политической практике, и в историографическом ее сопровождении закончился, наступило время «контактной зоны», в рамках которой главной задачей историков становится обоснование претензий нормандских князей на особую роль в истории не только Франции, но и всей Европы, от Средиземного моря до Северного и Балтийского морей.

Раздел 2.2 «Деяния нормандских герцогов» Гильома Жюмьежского -«живой» текст и реальная история нормандского княжеского дома» связан с именем историка, чье сочинение фактически завершило процесс оформления официальной версии образа «норманна». Если творчество Дудо Сен-Кантенского было связано с литературной традицией кафедральных школ Северной Франции и Лотарингии, то Гильом стал первым подлинно нормандским историком, воспитанным в духе литературных новаций, возникших на территории самого герцогства. Его жизнь и творчество неразрывно связаны с одним из наиболее знаменитых и пользовавшихся постоянным покровительством со стороны княжеской семьи аббатством - Жюмьеж.

Обратившись к ранней истории Нормандии, Гильом Жюмьежский предпринял попытку самостоятельного осмысления этого периода истории нормандского княжества. В качестве первоисточника он обратился к сочинению Дудо, которое стало для него не только хранилищем исторических фактов, но и литературной моделью для их изложения. У Дудо он позаимствовал идею структурировать свое сочинение по отдельным книгам, в кото-

рых излагаются деяния одного князя. Эти книги разбиты на отдельные главы, в каждой из которых, как правило, описывается какое-то одно событие, например, битва, осада замка или основание монастыря. Еще одной стилистической особенностью сочинения Гильома является его стремление придать каждой отдельной главе характер завершенного целого. Однако Гильома нельзя считать простым копиистом сочинения Дудо, который просто напросто сократил текст сен-кантенского каноника, переписал оставшуюся часть и добавил в нее некоторую толику новой информации. Вне всякого сомнения, Гильом Жюмьежский был оригинальным автором, оригинальным даже в той части своего сочинения, которая испытала на себе определенное влияние сочинения его предшественника. Труд Гильома был новым шагом в процессе становления официальной историографической версии истории Нормандии и ее правителей.

Прежде всего, Гильом Жюмьежский представляет читателям свою версию происхождения норманнов. Для этой цели он использует не только сочинение Дудо, но и более широко использует текст «Гетики» Иордана. Тем не менее, в первой части своего сочинения Гильом придерживался официальной версии, определявшей место и роль норманнов в истории франкских земель до принятия ими христианства при Роллоне как роль сугубо отрицательную, исполненную коварными язычниками. Каких-либо положительных качеств, которые могли бы быть присущи норманнам, он не называет, а его лексический запас, используемый для описания их деяний, практически не отличается от запаса анналистов, которые были современниками описываемым ими событий.

Однако, когда речь заходит о первых нормандских князьях, представления Гильома коренным образом меняются.. Задача, стоящая перед Гиль-омом, совершенно иная. Вместо изложения процесса превращения языческих вождей в христианских князей, что было главным для Дудо, теперь, когда нормандский герцог стал помазанником Божиим, королем Англии, языческое прошлое его предков должно быть забыто. А если избежать этого нельзя, то такое прошлое должно быть сведено к минимуму, а нехристианские деяния норманнов и их вождей не должны бросать тень на династию, добившуюся самых вершин политической власти в христианском мире.

Именно поэтому события, которые столь красочно описывает Дудо и которые связаны с душевными метаниями Роллона, официальный историограф нормандских герцогов просто исключает из своего повествования, значительно урезав в этой части использовавшееся в качестве основы сочинение сен-кантенского каноника. В результате, те деяния, которые Дудо приписывал Роллону, Гильом атрибутирует норманнам в целом, представляя их в качестве безликой массы.

Касаясь деяний Вильгельма Длинный Меч, Гильом впервые в своем сочинении дает портретную характеристику сына Роллона. Эта характеристика должна была прежде всего подчеркнуть незаурядность этого человека, ибо именно она в дальнейшем фактически превратила его в божьего человека и истинного страдальца за христианскую веру. С другой стороны, такая характеристика лишний раз подчеркивала «качество» нормандских герцогов из династии Роллонидов, для которых мудрое управление своими подданными было врожденным свойством характера.

Такая посылка фактически задает тон всего дальнейшего изложения материала, связанного с правлением Вильгельма. Вероятно, это было сделано Гильомом сознательно, чтобы окончательно отделить историю языческих норманнов и даже первого герцога Роллона, еще принадлежавшего к двум духовным мирам, от истории подлинно христианской, в которой новый герцог уже выступает в качестве жесткого оппонента этому языческому прошлому.

Таким образом, в общей концепции нормандской истории Гильома Жюмьежского роль Вильгельма Длинный Меч сохранена в том виде, как она уже была сформулирована Дудо Сен-Кантенским. Он, по сути дела, завершающее звено в эволюции нормандского правящего дома от языческой Скандинавии к христианской Нормандии и звено ключевое. Значимость Вильгельма заключается прежде всего в том, что своей трагической гибелью он не только окончательно ввел нормандских правителей в своеобразный клуб франкской аристократии, но и стал своеобразным символом, к которому должен стремиться каждый христианский монарх. Святость предка укрепляла, таким образом, притязания современника и заказчика сочинения Гильома Вильгельма Завоевателя на легитимность его собственных политических амбиций в Европе XI века.

Образ Ришара, внука Роллона, занимает свое собственное место в череде нормандских герцогов, описание жизни и деяний которых соответствует основной цели, поставленной перед Гильомом Жюмьежским его патроном. Он - Третий в процессе оформления образа нормандского правителя, его функциональная задача заключена в слиянии воедино мужественности его деда и набожности его отца. Именно через это слияние внук приобретает мудрость правителя, которая не просто ставит его потомков вровень с королевскими домами, но позволяет одному из них, Вильгельму II, самому увенчать свое чело одной из древнейших корон Европы, короной англосаксонских королей и положить начало новому, Англо-нормандскому королевству.

Раздел 2.3 «Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи: завершающий этап складывания образа «норманна» как части исторической памяти gens Normannorum» связан с именами авторов, поставивших последнюю точку

на долгом пути формирования представлений «норманнов» и о самих себе, и о своем месте в семье тогдашних народов и государств. Наибольшую лепту в решение этой сложной задачи внес нормандский монах Ордерик Вита-лис. Приступив к работе над текстом сочинения Гильома Жюмьежского, Ордерик внес ряд существенных корректив и дополнений во весь текст сочинения жюмьежского монаха, но при этом исключил некоторые пассажи и, самое главное, существенно изменил авторский стиль своего предшественника, придав ему большую изысканность. Однако все эти изменения не повлияли на структуру сочинения Гильома, которую Ордерик сохранил в неприкосновенности.

Однако, в отличие от Гильома, для Ордерика события, связанные с Роллоном уже не представляли особого значения в общей канве исторического процесса становления герцогства Нормандия. Те небольшие уточнения, которые он сделал в этой части «Гесты», не носили какого-либо принципиального значения и в целом не меняли сложившиеся исторические представления о той эпохе. Такая авторская позиция Ордерика лишь подтверждает факт того, что к началу XII века в нормандской историографии образ Роллона приобрел вполне устоявшийся, можно даже сказать канонический характер.

Что касается образа сына Роллона, Вильгельма Длинный Меч, то он вообще остается у Ордерика не затронутым никакими исправлениями и добавлениями. Вероятно, трагическая судьба второго нормандского герцога воспринималась и спустя сто семьдесят лет точно так же, как и во времена самого Гильома Жюмьежского в середине XI века, когда он описывал события середины X века, опираясь на текст знаменитого нормандского «РЬпйиэ» и сочинение Дудо. Лишь один момент свидетельствовал о некотором снижении жанра в описании первых нормандских герцогов. Так, если Гильом Жюмьежский, перечисляя качества характера Вильгельма Длинный Меч, использовал превосходную степень, то у Ордерика эти же качества предстают уже в более спокойных и сдержанных тонах.

Несколько большее внимание Ордерик уделил описанию правления внука Роллона герцога Ришара I, хотя и здесь основным источником для Ордерика остается текст Дудо, который он использует для внесения лишь некоторых уточнений в историю Ришара.

В целом, представления Ордерика о ранней истории Нормандии и ее герцогах в том виде, в котором он изложил ее, переписывая оригинальный текст «Гесты» Гильома Жюмьежского, мало чем отличались от первоисточника. Те немногие интерполяции, которые он внес в этот текст, практически не изменили уже устоявшегося историографического образа ранней нормандской истории, наоборот, они только дополняли его, особенно в части «датского происхождения» Роллонидов. Новым было лишь то, что Орде-

рик как автор и историк как бы стремится подчеркнуть свою нейтральность в изложении материала, смягчая восторженность Гильома в описании личных качеств нормандских герцогов и одновременно подчеркивая свою личную обособленность от излагаемых событий и даже самих этих герцогов.

Другой автор, Роберт де Ториньи, при работе над текстом Гильома Жюмьежского, судя по всему, использовал в качестве основы текст «Гесты» с теми исправлениями, которые были внесены в него Ордериком Вита-лисом. Он практически в целостности сохранил текст Ордерика, лишь дополнив его последней книгой, посвященной личности и деяниям короля Генриха I. Кроме того, Роберт был знаком с сочинением Дудо Сен-Кантенс-кого, откуда он использовал достаточно большие куски текста. Роберт не объясняет, почему у него вновь проснулся интерес к сочинению сен-кантенского каноника, поэтому можно согласиться с мнением Э. ван Хутс, которая объясняет это стремлением Роберта как можно полнее изложить события прошлого, не слишком задумываясь о подлинности его первоисточников. Но даже если это так, тем не менее, нельзя обвинять Роберта в преднамеренном искажении фактов начальной истории герцогства Нормандия, поскольку многие факты, вероятно, уже были искажены до него, особенно Дудо. Но, с другой стороны, столь же неправомерны были бы обвинения Роберта в его неразборчивости как профессионального историка. Наоборот, дополняя и исправляя текст Гильома Жюмьежского в интерпретации Ордерика Виталиса и совмещая его с текстом Дудо Сен-Кантенского, Роберт де Ториньи фактически завершает затянувшийся почти на два столетия процесс оформления канонической историографической версии ранней нормандской истории, имевшей, вне всякого сомнения, официальный характер.

Заслуга Роберта де Ториньи заключается в том, что он фактически вернул читателям Роллона как фигуру противоречивую, метущуюся от язычества к принятию истинной веры, но делающего это постепенно, шаг за шагом. Именно такое постепенное осознание истинных человеческих ценностей, по мнению Роберта, постепенно вылепливает из языческого вождя мудрого законодателя, правителя, воина, пекущегося прежде всего о благе своих подданных, причем не зависимо от их этнического происхождения и социального статуса. Такой образ Роллона, безусловно, отличался и от представлений о нем Гильома Жюмьежского, и даже Ордерика Виталиса. Но реабилитация Роллона, вероятно, была крайне важна для современников Роберта и прежде всего для короля Генриха I, последнего, как оказалось, прямого потомка Роллона по мужской линии. Мудрость и этническая толерантность Роллона оказались весьма созвучными той политике, которую декларировал и пытался проводить на практике англо-нормандский король, получивший уже от современников прозвище Боклерк.

Творчество Роберта де Ториньи можно рассматривать как своеобразное завершение долгого процесса становления историографического образа «норманна» и «Нормандии» в средневековой исторической литературе. Начав свою работу историка с редакции и интерполяций в текст сочинения своих предшественников, посвященного истории становления княжеского дома Роллонидов, который к его времени достиг апогея своей власти, получив корону Английского королевства, он завершил ее созданием одной из первых в западной средневековой исторической мысли «Всемирной хроники», где место и роль Роллонидов, особенно в начальный период существования этого княжеского дома было заметно сокращено. Тем не менее, подобная трансформация лишь укрепила сложившийся к концу XII века стереотип представлений о «норманнах» и «Нормандии» как имеющих датские корни. Но в то же время она факпгчески стала точкой отсчета в исчезновении со страниц всех последующих исторических сочинений, так или иначе затрагивавших эпоху «норманнов» и их столкновений с христианским миром, того накала страстей и взаимного неприятия с обеих сторон, которыми были проникнуты сочинения авторов раннесредневековой эпохи. Противостояние «мы - они», в котором главную роль играло противостояние «христианин - варвар», либо сильно сглаживается, либо вообще, как это в итоге и произошло у Роберта де Ториньи, исчезает.

Творчество Роберта де Ториньи, посвященное ранней истории «норманнов» и их потомков, явно засвидетельствовало факт угасания того накала страстей, ранее бушевавших вокруг их деяний, которые столь красочно излагали историки более ранних поколений. Читателю эпохи Роберта де Ториньи эти норманны представлялись седой историей, которую нужно знать, сведения из которой можно использовать и в современных политических интересах, но которые в целом потеряли свою актуальность в условиях новых политических реалий, когда Нормандское герцогство уже полностью утратило свою самостоятельную политическую роль.Все это, без сомнения, специфически сказалось даже на структуре самих сочинений Роберта де Ториньи. Если его первый исторический опыт, который представлял собой продолжение истории нормандских герцогов в рамках текста «Гесты», начатой Гильомом Жюмьежским и продолженным Ордериком Виталисом, и традиционно сохранял вид биографического жанра, где вся история распадается на последовательную смену деяний следующих друг за другом герцогов и первых англо-нормандских королей, то его попытка создать всемирную хронику, покинув поле «местной истории», фактически этот ранний биографический жанр историописания похоронила, аккумулировав в одном тексте деяния многих участников событий без какого-либо особого стремления предоставить кому-либо из них приоритетное значение в строительстве единого здания истории.

Глава 3 «Каролингская и посткаролингская историография «норманнской проблемы» и новый взгляд на политическую историю конца VIII - начала X века» представляет собой попытку соединить воедино каролингские источники с их версией места и роли «норманнов» с новым прочтением политической истории Франкской империи периода ее расцвета и начала заката.

Раздел 3.1 «Датский вопрос» во внешней политике Карла Великого» посвящен сюжетам, связанным с историей взаимоотношений первого франкского императора со скандинавским миром через призму источников, авторы которых лишь делали первые шаги по пути формирования представлений о «норманнах» во франкской среде.

Длительное царствование Карла Великого было тем периодом в истории Франкского государства, когда и ему самому, и жителям его обширной империи впервые пришлось столкнуться с так называемой «норманнской проблемой». Но это был лишь пролог того общеевропейского явления, за которым в исторической памяти европейских народов закрепилось понятие «эпоха викингов». Для Франкской империи на рубеже V1II-IX вв., однако, это означало всего лишь выявление наиболее уязвимых и одновременно привлекательных частей страны, а именно Фризии и ютландской сухопутной границы. Но масштабность фигуры императора Карла как политика и дипломата заключалась в том, что он сумел понять нараставшую скандинавскую угрозу и предпринял весьма энергичные меры для её предотвращения. Созданные им флот и система береговой охраны, а также активная политика сдерживания данов в Ютландии позволили ему предотвратить какое - либо более или менее широкомасштабное вторжение норманнов во Франкию. Заслугой Карла Великого также можно считать выработку основных способов и средств общения со скандинавским миром: от развития переговорного процесса и заключения мирных договоров до пресечения военными методами любых попыток вторжения норманнов на территорию империи.

Следует подчеркнуть тот факт, что взаимоотношения между Франкской империей и датскими конунгами не выходили за рамки существовавших в то время межгосударственных отношений. Более того, в отличие от взаимоотношений Карла Великого со славянским миром, они носили сугубо равноправный характер, о чем свидетельствует весьма показательный факт. Все договора между Карлом Великим и данами, заключавшиеся в период с 800 по 813 год, были исключительно договорами мира (pax), и именно как таковые фиксировались официальной каролингской историографией. Это резко контрастирует со способами урегулирования отношений со славянскими князьями в этом же полабо - прибалтийском регионе. С другой стороны, нападения данов на франкские территории мало чем отличались

от пограничных стычек и конфликтов, характерных для всех рубежей огромной империи. Ввиду этого, вряд ли можно согласиться с мнением, до сих пор бытующим в историографии «норманнской проблемы», в том числе и отечественной, что взаимоотношения империи и скандинавского мира в это время укладываются в понятие «эпоха викингов». Еще единая и относительно централизованная Франкская империя была вполне в состоянии сохранить целостность своей территории и противостоять любым попыткам вторжения извне, в том числе и со стороны скандинавских народов.

С другой стороны, нельзя преувеличивать активность норманнов на франкском направлении. Сами источники, прежде всего франкского происхождения, свидетельствуют о том, что основными участниками общения франкского и скандинавского миров были исключительно даны. Что же касается норвежцев, а тем более шведов, то они оставались вне сферы политического интереса франкской короны, хотя некая сумма представлений о них уже имелась, и именно они, особенно норвежцы, вполне могли выступать под обобщенным понятием «норманны». Безусловно, исключить единичные факты появления норвежских кораблей у побережья империи нельзя, но сейчас реальной угрозы империи они еще не представляли.

Более существенным для будущего общения империи со скандинавами было появление такой категории конунгов, в том числе и в датских землях, которые в силу внутренних политических неурядиц оказывались изгнанными с родины и фактически исключались из существовавшего тогда межгосударственного политико-правового пространства. Именно этн конунги, обладавшие весьма весомыми аргументами в виде военных кораблей и собственных дружин, потенциально превращались в ту категорию людей, для которых поиск новых территорий для поселения становился насущной задачей. Все это в дальнейшем должно было крайне усложнить и осложнить отношения между наследниками Карла Великого и скандинавским миром, поскольку перед первыми теперь вставала задача выстраивать свои отношения с норманнами одновременно на двух уровнях: публично-правовом, межгосударственном, и частно-правовом, межличностном.

В разделе 3.2 «Людовик Благочестивый и норманны: проблемы взаимоотношений» рассматривается место и роль «норманнов» в условиях втягивания империи в полосу затяжного внутриполитического кризиса, совпавшего с аналогичными процессами, протекавшими в датском обществе.

В целом, на протяжении всего периода правления императора Людовика Благочестивого его отношения с норманнским миром оставались весьма интенсивными и по сути дела представляли собой продолжение политики его отца, императора Карла Великого. Их суть сводилась к сохранению относительно добрососедских отношений со скандинавским миром и недопущению серьезных проблем на франко-датских рубежах. Хотя иногда это

не удавалось в полном объеме, и даны наносили чувствительные удары по франкским территориям, в целом политика Людовика может быть оценена как вполне результативная, причем эти отношения строились исключительно на государственном уровне. Поэтому вряд ли можно согласиться с бытующим до сих пор в историографии мнением и о слабости императора Людовика Благочестивого как дипломата и воина, и о его неспособности противостоять норманнским вторжениям, которые якобы с 820-х гг. начинают приобретать неконтролируемый характер. Наоборот, его отношения с датскими конунгами мало отличались от отношений с другими европейскими государями, и в этих отношениях можно увидеть обоюдный интерес обеих сторон. Норманнская экспансия и грабительские нападения викингов на территорию Франкской империи в первые четыре десятилетия IX века оказываются всего лишь мифом, созданным последующей историографией, мифом, который требует серьезной корректировки в наших представлениях об отношениях тогдашнего каролингского общества со скандинавскими народами.

Раздел 3.3. «От Франкской империи к Западно-Франкскому королевству: Карл Лысый и норманнская проблема» связан с анализом совершенно новой геополитической ситуации, сложившейся на территории прежде единой Империи.

В условиях все более нараставших тенденций к политической дезинтеграции «норманнская проблема» все более переходила в разряд государственной проблемы, требовавшей очень часто незамедлительного решения. В этом плане Карл Лысый проявил себя как незаурядный политик и дипломат. Именно в годы его правления западно-франкской монархии удалось выработать наиболее действенный, и, вероятно в тех условиях адекватный, способ противостояния норманнским нападениям. Это были так называемые «датские деньги», денежные и натуральные экстраординарные поборы, собиравшиеся к концу царствования Карла практически со всех подданных короля. Именно эти поборы, несмотря на крайне негативное отношение к ним франкского общества, и особенно духовенства, позволяли короне добиваться определенных передышек для консолидации усилий в организации обороны страны.

Вторым важным инструментом дипломатии Карла Лысого стало заключение так называемых «полевых миров» с вождями норманнских отрядов, которые постепенно начинали формировать в западной части христианского мира единое политико-правовое пространство.

Наконец, важным способом социализации норманнов во франкское общество при Карле Лысом становится христианизация части участников норманнской экспансии. При этом неофиты не только получали от короля -

императора богатые дары в виде движимого имущества, но и, возможно, в виде земельных пожалований.

Однако все это отнюдь не означало установление добрососедских отношений с людьми, которые появлялись с Севера и для которых открытый грабеж оставался главным способом получения богатства. Более того, именно в период правления Карла Лысого произошел качественно новый сдвиг в норманнской экспансии: норманны не только грабят аббатства, города и села, но и ищут возможность осесть на некоей территории, которая могла бы стать для них новой родиной. На политической карте Западно-Франкского королевства таких вероятных мест скандинавской колонизации к последней четверти IX века появляется три: устье Шельды, устье Сены и устье Луары. Три потенциальные «Нормандии», каждая из которых могла стать в дальнейшем знаменитым Нормандским княжеством. Однако их судьба связана уже с другой эпохой, эпохой начавшейся дисперсии политической власти на территории Западно-Франкского королевства, повлекшей за собой особый этап «княжеской истории» страны.

В разделе 3.4 «Норманнский фактор» во внутриполитической борьбе в Западно-Франкском королевстве в последней четверти IX века» рассматривается дальнейшее дробление как самой «норманнской проблемы» в условиях нараставших процессов распада теперь уже Западно-Франкского королевства, так и нарастание агрессивности со стороны историков того времени, придававших образу «норманна» все более одиозный, отрицательный характер.

Наступал новый, X век, в котором каждый из магнатов, как, в прочем, и сам король Карл Простоватый, должны были решать норманнскую проблему самостоятельно, учитывая тот факт, что сама эта проблема качественно менялась: на смену грабежам и разбоям, характерным для отношений между скандинавским миром и каролингским обществом с 40-х гг. IX века, приходит стремление норманнов прочно осесть на части каролингских территорий, начав планомерный процесс их колонизации.

В Заключении подводятся итоги исследования. Норманны, появившиеся на границах Франкской империи на рубеже УШ-1Х вв. и объединившие во второй половине XI века в единое целое две культуры, франкскую континентальную и островную англосаксонскую, оставили глубокий и неизгладимую память в истории средневековой европейской цивилизации.

Однако, для того, чтобы зафиксировать эту память, одних устных преданий было недостаточно, и функцию ее сохранения и донесения до последующих поколений берет на себя текст, однажды зафиксированный на пергамене и растиражированный переписчиками. Этот текст в тогдашнюю эпоху мог обрести по преимуществу характер текста исторического. Так инструментом исторической памяти становится исторический текст. Так начинает

формироваться историографический образ «норманна», который зачастую получает политическую ангажированность, а, значит, не всегда имеет истинный характер.

Но этот образ, формировавшийся в иноэтнической среде, в условиях столкновения и взаимодействия разных культур и мировоззрений, оказывается теснейшим образом связанным с некоей территорией, в границах которой этот синтез осуществлялся. Смена территории влекла за собой изменение, а иногда и качественную трансформацию самого образа «норманна». Этот процесс прошел несколько этапов, каждый из которых был связан с определенной группой исторических текстов, фиксировавших изменение этого образа в связи с общим изменением внутри- и внешнеполитической среды существования норманнов и как акторов международных отношений, и как историко-литературных героев.

Первый этап охватывал период первых контактов, имевших место между Франкской империей Карла Великого и Людовика Благочестивого. Для этого периода было характерно существование исторических и литературных сочинений самого разного жанра, но всех их объединяло одно - крайне спокойное и сдержанное отношение к «норманнской проблеме», которая не была столь болезненной для первых двух франкских императоров, как иногда было принято считать. Для официальной и полуофициальной каролингской историографии этого времени, представленной как анналами, так и авторскими сочинениями, была характерна одна объединяющая черта. Они знают и фиксируют отношения, достаточно интенсивные и весьма разные по своему характеру, не с абстрактными «норманнами», а с вполне конкретными «данами». Образ последних, сложившийся в историографии к концу первого этапа, был образом весьма сдержанным, не обладающим какими-либо крайними в своей отрицательности чертами и не выходящим за рамки тех представлений и мнений, которые существовали во франкском обществе по отношению к не-франкам, жившим по другую сторону границ империи. Что же касается понятия «норманн», то он встречается на страницах сочинений этого периода крайне редко и зачастую является результатом интерполяций и редакций более поздних переписчиков тех или иных рукописей.

Второй этап связан с политическими событиями, которые имели место в пределах Западно-Франкского королевства. Территория сузилась, а оба понятия становятся все более и более размытыми. Монополистами истории становятся анналы, но анналы, жестко привязанные к конкретной территории королевства, анналы, авторы которых, как правило, мало интересовались тем, что происходило в бывших частях некогда единого государства. Границы с датскими землями отодвигаются, и пограничные конфликты теряют для западно-франкских королей и их историографов всякую актуальность. В итоге можно наблюдать постепенное исчезновение со

страниц исторических сочинений самого понятия «даны». Но рядом наблюдается обратная картина: понятие «норманны» к рубежу 1Х-Х вв. обретает характер монополиста. Но этот монополист намного более агрессивен и неприятен для франкского общества, в том числе и в реальной политике. В результате, в течение непродолжительного времени на страницах анналов происходит сложение именно того образа «норманна», который мы можем достаточно легко обнаружить на страницах научной, научно-популярной и, особенно, художественной литературы нашего времени. Однако этот образ имел еще одну весьма специфическую особенность, которая как-то уходила на задний план. Для западно-франкской историографии «норманн» был не столько этнонимом, обозначавшим выходцев из норвежских земель, сколько понятием собирательным и универсальным, охватывающим всю совокупность скандинавов, прибывавших на территорию королевства уже не только из разных районов Скандинавии, но и с территорий, которые уже подвергались скандинавской колонизации.

Следующий этап исторического и историографического становления образа «норманна» связан с X веком, когда территория контактов суживается до еще более незначительных размеров. Однако это сужение не означало исчезновение понятия «норманн». Наоборот, появление в начале X века Нормандского княжества в пределах Западно-Франкского королевства означало дальнейшее развитие этого образа и самого понятия. Зона контактов начинает превращаться в контактную зону, которая объективно ставила вопрос о новой идентификации «норманнов», оказавшихся в ее пределах. Перед ними и их вождями встает жизненно важная необходимость зафиксировать свое право на самостоятельное существование во враждебном окружении. У них нет еще собственных официальных историографов, но некоторые авторы уже не могут обойти стороной факт изменения политической и этнической карты Франкии. Историография приобретает двойственный характер, присущий любой переходной эпохе. С одной стороны, образ «норманна» начинает утрачивать свою скандинавскую географию и идентифицироваться по преимуществу с территорией Нормандии. Становление первой нормандской княжеской династии приводит к частичной персонификации образа, что реализуется в развитии элементов биографического жанра историописания. С другой стороны, намять о «дурном качестве» образа «норманна» продолжает сохраняться, тиражироваться и укрепляться, обретая второе дыхание. Однако, именно этот этап стал тем подготовительным периодом, когда к герцогам Нормандии приходит осознание насущной необходимости приступить к качественной ломке сложившегося историко-политического образа.

Наступает четвертый этап, охватывающий период 10-70-х гг. XI века. Завершается превращение Нормандии в территорию, которую вполне

можно рассматривать как контактную зону, в рамках которой фактически завершается процесс микроэтногенеза, построенного на процессе амальга-мизации двух этнических компонентов: франкского и скандинавского. Нормандия обретает собственное этно-политическое лицо, и теперь требуется, чтобы это лицо не выглядело ужасным или уродливым. И вновь на помощь в решении этой проблемы приходят историки. Эти шесть десятилетий - период расцвета нормандской историографии, которая фактически обслуживает интересы правящей династии. Династия не может быть безличной, и историография приобретает биографический характер. Сама история воплощается в деяниях герцогов, а фиксируется на страницах «Гест», которые не просто реабилитируют образ «норманна», но придают ему героический характер, воплощением которого является Ыогтаппказ, сплачивающая в единое целое как' жителей самой Нормандии, так и тех, кто был вынужден покинуть ее в силу разных причин и осел на обширном пространстве Европы, от Византийской империи и Южной Италии до Британских островов.

Наконец, последний, завершающий этап в становлении образа «норманна» связан с периодом, когда Нормандия стала частью универсального Англо-нормандского королевства. Однако в этом единении Нормандия постепенно утрачивает какую-либо самостоятельность, а образ «норманна» начинает приобретать характер стереотипа. Скандинавское прошлое становится всего лишь элементом исторической памяти, причем элементом весьма искаженным как в результате объективных причин функционирования человеческой памяти, так и субъективных, после неоднократных препарирований предыдущими историками. Это прошлое утрачивает свою актуальность, ибо оно никак не связано с реальной внешнеполитической практикой королей как из нормандской династии, так и династии Плантагенетов. Образ «норманна» окончательно сливается с образом «нормандца», и более того, последний даже начинает поглощаться более универсальным образом «франка» новой генерации. Процесс селекции исторических фактов к 70-м гг. XII века завершается, историко-политический стереотип приобретает устойчивое, даже классическое, очертание, а жизнь образа «норманна» начинает смещаться в область сугубо литературных сочинений.

Однако история историографии образа «норманна» на этом не заканчивается. Он продолжает жить в последующие столетия, дожидаясь того часа, когда интерес к «норманнской проблеме» вновь выйдет за рамки чисто академического интереса.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Монография

1. Якуб A.B. Образ «норманна» в западноевропейском обществе IX-XII вв.: Становление и развитие историографической традиции. - Омск: Изд-во Омского ун-та, 2008. - 461 с.

Статьи, опубликованные в ведущих научных рецензируемых журналах, определенных ВАК

2. Якуб A.B. «Нормандское завоевание» как составная часть политической культуры английского общества в прошлом и настоящем // Личность. Культура. Общество. - Том VII. - Вып. 2(26). - 2005. - С. 285-294 (10 е.).

3. Якуб A.B. «Историческая родина» как базис формирования авторитета политического лидера в раннефеодальную эпоху: Роллон, первый «герцог» Нормандии // Личность. Культура. Общество. - Том VII. - Вып. 4(28). -2005.-С. 293-303 (11 е.).

4. Якуб A.B. Отечественная историография о роли герцогства Нор-манд™ в европейской истории X-XI вв. // Вестник Томского государственного университета. -2006. - Май. -X» 70(11). - С. 14-17 (4 е.).

5. Якуб A.B. Гильом Жюмьежский - историк ранней Нормандии // Вестник Томского государственного университета. - 2006. - Декабрь. -№ 124(11).-С. 154-158 (5 е.).

6. Якуб A.B. Теган Трирский о внешней политике Людовика Благочестивого // Вестник Томского государственного университета. - 2006. -Декабрь. - 124(11). - С. 165-170 (6 е.).

7. Якуб A.B. «Малые анналы» как способ формирования образа «норманна» в раннесредневековой западноевропейской мысли II Вестник Челябинского государственного университета. - 15(116). - История. - 2008. -Вып. 24.-С. 10-14(5 е.).

8. Якуб A.B. «Ведастинские анналы» как завершающий этап складывания образа «норманна» в каролингской анналистике // Вестник Челябинского государственного университета. - 18(119) - История. - 2008. -Вып. 25.-С.21-27 (7 е.).

9. Якуб A.B. К вопросу о формировании стереотипа «норманна» ( на материалах «Анналов королевства франков») // Диалог со временем. - 2008. - Вып. 24. - С. 380-388 (9 е.).

Тезисы докладов н статьи по проблематике диссертации

10. Якуб A.B. Нормандское завоевание Англии и проблема сциенти-зации исторической науки в современной английской немарксистской ме-

диевистике // Методологические и историографические вопросы исторической науки. - Томск: Изд-во Том. ун-та., 1992. - Вып. 20. - С. 32-40 (9 е.).

11. Якуб A.B. Проблема нормандского завоевания в английской исторической мысли XVII - начала XX вв. // Исторический ежегодник. - 1996. -Омск: Изд-во Омск, ун-та, 1996. - С. 74-81 (8 с.)

12. Якуб A.B. Англо-нормандский король XI-XII вв. в европейской исторической науке: новые подходы к изучению // Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории: Тезисы докладов и сообщений Третьей региональной научно-методической конференции. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 1997. -С. 12-13 (2 е.).

13. Якуб A.B. Отечественная историография англо-нормандской Англии и современность // Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории: Тезисы докладов и сообщений Третьей региональной научно-методической конференции. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 1997. - С. 27-28 (2 с.)

14. Якуб A.B. Нарративные памятники XII века как источник по истории Англо-нормандского в период правления короля Стефана Блуаского: общая характеристика // Омские исторические чтения. 2003. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 2003. - С. 198-208 (11 е.).

15. Якуб A.B. Евразия: политика сотрудничества и конфликты в период классического средневековья (XI-XV вв.) // Степной край Евразии: историко-культурные взаимодействия и современность: Международный Евразийский форум: Тезисы докладов и сообщений 3 научной конференции. Астана: Изд-во Евраз. ун-та, 2003. - С. 40-41 (2 е.).

16. Якуб A.B. «Нормандское завоевание» как тип политического стереотипа в английском обществе // Проблемы развития российской государственности. - М.; Омск: Изд-во «Вариант-Сибирь», 2003. - С. 298-311 (13 е.).

17. Якуб A.B. Отечественная историография о норманнском факторе в политической истории средневековой Европы // Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории: Материалы V региональной научно-методической конференции. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 2004. - С. 25-28 (4 е.).

18. Якуб A.B. Англосаксонская версия нормандского завоевания Англии 1066 года // Сотрудничество Казахстана и России - залог создания ЕврАзЭс: Материалы Международной научной конференции, посвященной 10-летию инициативы Президента Республики Казахстан H.A. Назарбаева о создании Евразийского союза и Году России в Казахстане. - Кокшетау: Изд-во Кокш. ун-та, 2004. - С. 132-134 (3 е.).

19. Якуб A.B. Роль нарративных памятников в формировании авторитета политического лидера в раннефеодальную эпоху // Степной край Евра-

зии. Историко-культурные взаимодействия и современность: Тезисы докладов и сообщений IV Международной научной конференции, посвященной 170-летию со дня рождения Г.Н. Потанина и Ч.Ч. Валиханова. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 2005. - С. 51-52 (2 е.).

20. Якуб A.B. «Датский вопрос» во внешней политике Карла Великого // Международные отношения: теория, история, практика. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 2005. - С. 44-62 (19 е.).

21. Якуб A.B. Политический стереотип как фактор стабильности общества // Материалы XXXII Международной конференции и дискуссионного научного клуба «Информационные технологии в науке, социологии, экономике и бизнесе». Осенняя сессия. Украина, Крым, Ялта-Гурзуф, 1-10 октября 2005 г.: Приложение к журналу «Открытое образование». - М., 2005. -С. 143-144 (2 е.).

22. Якуб A.B. Людовик Благочестивый и норманны: проблемы взаимоотношений П Исторический ежегодник. 2005. - Омск: Изд-во Омск, унта, 2006.-С. 40-57 (18 е.).

23. Якуб A.B. От Франкской империи к Западно-Франкскому королевству: Карл Лысый и норманнская проблема И Исторический ежегодник.

2006. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 2007. - С. 4-47 (44 е.).

24. Якуб A.B. «Контактная зона» как феномен взаимодействия этносов // Степной край Евразии. Историко-культурные взаимодействия и современность: Тезисы докладов и сообщений V Международной научной конференции. - Омск: Изд-во Омск, ун-та - Караганда: Изд-во Кар. ун-та,

2007.-С. 118-120(3 е.).

25. Якуб A.B. «Жизнь Карла Великого» Эйнхарда: прошлое и настоящее внешней политики франкских императоров // Мир историка: Историографический сборник. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 2007. - Вып. 3. -С. 64-73 (10 е.).

26. Якуб A.B. «Норманнский фактор» во внутриполитической борьбе в Западно-Франкском королевстве в последней четверти IX в. // Исторический ежегодник. 2007. - Омск: Изд-во Омск, ун-та, 2008. - С. 24-43 (20 е.).

ЖУБ АЛЕКСЕЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ

ОБРАЗ «НОРМАННА» В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ 1Х-ХП ВВ. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ

Специальность 07.00.09 - Историография, источниковедение и методы исторического исследования

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Подписано в печать 21.10.08. Формат бумаги 60x84 1/16. Печ. л. 2,75. Уч.-изд. л. 2,5. Тираж 150 экз. Заказ 362.

Издательство Омского государственного университета 644077, Омск-77, пр. Мира, 55а, госуниверситет

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Якуб, Алексей Валерьевич

Введение.

Глава 1. Историческая мысль эпохи Каролингов и ее роль в идентификации «норманна» как самостоятельного сегмента политической культуры и исторической памяти

1.1. Светские биографы каролингского общества о «норманнах» и их месте в политической истории ранней Империи.

1.2. Анналистика как способ формирования образа «норманна» в исторической мысли раннего средневековья.

1.3. Историография на переломе: от «норманнов» к Нормандии.

Глава 2. Становление официальной историографии Нормандии как условие самоидентификации «норманна» в политической культуре посткаролингской эпохи

2.1. Дудо Сен-Кантенский - первый историк Нормандии.

2.2. «Деяния нормандских герцогов» Гильома Жюмьежского -«живой» текст и реальная история нормандского княжеского дома. .260 Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи: завершающий этап складывания образа «норманна» как части исторической памяти gens Normannorum.

Глава 3. Каролингская и посткаролингская историография «норманнской проблемы» и новый взгляд на политическую историю конца VIII - начала X в.

3.1. «Датский вопрос» во внешней политике Карла Великого.

3.2. Людовик Благочестивый и норманны: проблемы взаимоотношений.

3.3. От Франкской империи к Западно-Франкскому королевству: Карл Лысый и норманнская проблема.

3.4. «Норманнский фактор» во внутриполитической борьбе в Западно-Франкском королевстве в последней четверти IX в.

Введение диссертации2008 год, автореферат по истории, Якуб, Алексей Валерьевич

Средние века по-прежнему остаются той эпохой в истории человечества, которая связана с современностью множеством нитей, создающих живую ткань огромного полотна человеческой цивилизации. Эта ткань действительно живая, поскольку многие проблемы и сюжеты человеческой истории, казалось бы, давным-давно исчезнувшие совсем или отодвинутые иными проблемами на второй или даже третий план, вновь приобретают актуальность и начинают звучать все более обостренно, заставляя исследователей искать объяснение подобному феномену1. Одной из таких проблем в современном глобализирующемся мире становится проблема массовых миграций населения, влекущая за собой необходимость взаимного приспособления разных этнических групп, волею объективных и субъективных причин сталкивающихся в пределах одного, достаточно давно освоенного геополитического пространства. Человеческая цивилизация повторяет уже неоднократно пройденное, вновь вспоминая уроки прошлого, зачастую отстоящего от современности на тысячелетия, уроки, ставящие в новых условиях проблемы поиска комплиментарности и толерантности в отношениях между этносами, проблемы этнической ассимиляции, амальгамизации или сохранения

Рассуждения на эту тему мы легко можем найти в трудах выдающегося отечественного медиевиста Д.М. Петрушевского. См.: Петрушевский Д.М. Очерки из истории средневекового общества и государства. 4-е изд. М., 1917. С. 31-33. В современную эпоху эта тема вновь обрела актуальность. См.: Гутнова Е.В. Средневековье: место в европейской цивилизации // Средние века. М., 1990. Вып. 53; Басовская Н.И. Рождение средневековья // Знание - сила. 1997. № 5; Галямичев А.Н. Место средневековья во всемирно-историческом процессе // История России и мировых цивилизаций. Саратов, 1999; Корнее В.В. Логика парадоксов: ценностные метаморфозы европейского средневековья и современная Россия // Европа. Тюмень, 2001. Вып. 1; Сванидзе A.A. Еще раз о средневековье // Мир Клио: Сборник статей в честь Лорины Петровны Репиной. М., 2007. Т. 1.С. 100-117. собственной идентичности.

Очень часто эти «новые старые проблемы» оказываются связанными с той исторической памятью, которую несут в себе данные этносы и которая является своеобразным маркером их самобытности. Прошлое и настоящее сливаются воедино, прошлое предстает в виде традиции, сконструированной на протяжении многих столетий, а настоящее, отталкиваясь от этого конструкта, стремится доказать его истинность, отыскивая всевозможные аргументы в ее пользу при помощи все более и более совершенных методов и методик работы с первичным историческим материалом.

В этом плане эпоха раннего средневековья создает весьма благодатную почву для подобного рода препарирования исторического материала2. Она позволяет, с одной стороны, выступать в качестве некоей воображаемой временной величины, сконструированной современной мыслью, при помощи которой, исходя из перспективы современности, этот период человеческой истории и может быть оценен. С другой стороны, сконструированный, воображаемый образ раннесредневековой эпохи монополизирует современность, которая падает ниц перед ним, не отдавая или не желая отдавать себе отчет в его истинности.

Одним из таких образов, уже не одно столетие будоражущих мысли и чувства европейцев как на Западе, так и на Востоке, был образ раннесредневекового скандинава-норманна, или викинга, разбойника и воина, грабителя и торговца, разрушителя и созидателя королевств и

О ценности опыта, накопленного европейским обществом в раннесредневековую эпоху, и его переосмыслении в эпоху настоящую, писал Ю.Л. Бессмертный. Бессмертный Ю.Л. Изучение раннего средневековья и современность // Вопросы истории. 1967. № 12. С. 83-95; Он же. Тенденции переосмысления прошлого в современной зарубежной историографии // Вопросы истории. 2000. № 9. княжеств3. Более того, этот образ не только стал частью исторической памяти разных европейских этносов, но и обрел характер неотъемлемого компонента их политической культуры, которая, по определению Г. Алмонда и Г. Пауэлла, представляет собой совокупность индивидуальных позиций и ориентации участников конкретной политической системы. Эта сфера по своей природе имеет субъективный характер, но именно она образует основание политических действий и придает им значение4. Среди этих ориентаций важное место занимают не только эмоциональные ориентации как некая совокупность чувств относительно политической системы, ее структур, ролей, функций и политических деятелей, их исполняющих, но и оценочные ориентации как набор суждений, мнений и представлений о политической системе, ее ролях, функциях, которые комбинируются из совокупности ценностных стандартов и критериев, информаций и эмоций.

Эти эмоционально-оценочные компоненты политической культуры, использующей исторические образы-конструкты, с особенной силой проявляются тогда, когда политическая культура начинает выполнять в обществе на определенном отрезке его развития функции идентификации, ориентации, адаптации и социализации и, наконец, о

Наиболее аккумулированную характеристику «норманну»-викингу дал А.Я. Гуревич. См.: Гуревич А.Я. Походы викингов. 2-е изд. М., 2005. С. 87-88: «Для лучшей ориентировки мы просто перечислим отдельные проявления экспансии скандинавов: пиратство в северных морях и сезонные нападения на другие страны разрозненных дружин с целью грабежа; нападения на другие страны объединенных (хотя бы на время) отрядов с целью захвата добычи и занятия территории для последующего ее заселения; походы больших армий, возглавляемых могучими хавдингами, а иногда и скандинавскими государями, с целью организованного выкачивания из завоевываемых стран добычи, дани и частичной их колонизации и даже с целью установления над этими странами или областями своего государственного верховенства; экспедиции, не носившие завоевательного характера и сопровождавшиеся заселением пустовавших до того земель (мирная колонизация); морская торговля, основание факторий и торговых станций; наемничество».

4 См.: Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. № 4. коммуникации5. Историчность политической культуры, в свою очередь, приводит к тому, что для каждого отрезка истории она имеет современный характер. Точно так же как историческое сознание, политическая культура как часть общественного сознания в целом отражает общественное бытие. Выступая в качестве двух сопряженных сфер общественного сознания, историческое сознание и политическая культура совместно формируют и сохраняют совокупность представлений, присущих обществу на определенном отрезке исторического пути в целом и составляющим его, общество, социальным группам в отдельности, об их прошлом.

Данные представления, по сути дела, выступают как своеобразное конкретное воплощение функции коммуникации, в рамках которой осуществляется взаимодействие политических субъектов и институтов на основе стереотипов, мифов и символов. Как фактически невозможно провести жесткую грань между историей и политикой, так нельзя провести аналогичную грань между историческим и политическим стереотипом. Оба они представляют собой упрощенное, схематическое, деформированное и ценностно-ориентированное представление о политических объектах в их исторической реальности. Оба они являются продуктами длительного развития. Оба они складываются постепенно, бок о бок с тем политическим объектом, интересы которого они должны обслуживать ради сохранения политической культуры общества, осознающего свои исторические корни. Именно эта историческая длительность обоих стереотипов и их взаимообусловленность и взаимодополняемость позволяют представлять их как единое целое, как своеобразный слоеный пирог, в котором каждая эпоха накладывает свой неповторимый отпечаток.

5 Политология / под ред. А.А. Василика. М., 2001. С. 364.

Но, возникнув для европейцев сразу после первых контактов со скандинавским, тоже европейским, но иным миром, проблема «норманна-викинга» быстро превратилась в проблему одновременно интеллектуальную и политическую. В интеллектуальную потому, что вынужденные партнеры скандинавов должны были сформировать свои представления об этом неизведанном для них мире и его представителях и оформить эти представления в виде ценностно-ориентированного образа, зафиксировав его как в устной традиции, так и в письменном виде. В политическую потому, что скандинавы очень быстро оказались интегрированными в международно-политические реалии раннесредневековой Европы, смешав воедино и без того зыбкую грань между внутренней и внешней политикой тогдашних государственных образований6.

Более того, данная проблема, постепенно трансформируясь в историко-политический стереотип, в котором наслаивались друг на друга национально-государственные амбиции и предпочтения разных субъектов историко-политического процесса, приобрела с течением времени своеобразный характер. С одной стороны, традиционные хронологические рамки экспансии скандинавов с рубежа УШ-1Х вв. до середины XI столетия сохраняли ее универсальный, общеевропейский характер как «норманнской проблемы», с которой сталкивалось все каролингское и посткаролингское общество в целом. С другой стороны, заключительный аккорд «норманнской экспансии», которым традиционно считается завоевание герцогом Нормандии Вильгельмом Бастардом Англосаксонского королевства, придал этой проблеме характер частный, но не менее значимый для будущего всей Европы,

6 См.: Басовская Н.И. Воображаемая линия горизонта (грань между внешней и внутренней политикой в средневековом обществе) // Проблемы истории и историографии рабочего движения. М., 1991. превратив ее в «проблему нормандского завоевания».

Следствием этого стало формирование двух абсолютно самостоятельных историко-политических стереотипов, двух образов «норманнов», каждый из которых претендует на собственный сегмент в исторической памяти как европейцев в целом, так и современных англичан и французов в частности.

В связи с этим проблема исторической памяти, столь активно исследуемая в современной исторической науке, сохраняет свою актуальность и в отношении интересующей нас проблемы, поскольку обращение ко многим, казалось бы, хорошо известным сюжетам, связанным с образами «норманна-викинга» и «нормандца-завоевателя», вызывает у исследователя много вопросов. Прежде всего, эпиграф, приведенный Л.П. Репиной в одной из своих работ, о том, «что история - настоящий свидетель прошлого, свет истины, живая память»7, как нельзя лучше отвечал духу средневекового историописания, когда для любого тогдашнего автора авторитет письменного, а иногда и устного слова, фиксировавшего какие-либо события, происходившие в прошлом, был незыблемым, когда предшествовавшая история воспринималась нацело, без каких-либо изъятий и скепсиса, как память, сохранить которую является достойной задачей любого сочинителя. Более того, автор должен был выступать в качестве простого регистратора этой памяти, не упускающего, насколько это возможно, всех фактов, достойных этой памяти. Именно такой подход к историописанию сложился, как известно, в анналистике.

Но по мере развития и усложнения самой общественно-политической жизни и возникновения новых жанров историописания,

Репина Л.П. Память и историописание // История и память. Историческая культура Европы до начала Нового времени. М., 2006. С. 19. призванных быть адекватными этим новым «вызовам памяти», средневековый автор переходит на следующую ступень, когда «история - не просто память человечества, а исправление этой памяти»8. Новые авторы, в целом не нарушая предшествовавшей традиции, все более и более делают эту память селективной. Причем в отличие от объективной селекции, которая была характерна для анналистов, связанных, как правило, с узким мирком собственного монастыря, эта селекция приобретает характер субъективной. Зачастую стоящие за спиной новых авторов заказчики, светские и духовные князья фактически вынуждают их препарировать имеющийся у них исходный материал, уже сложившуюся «историческую память» на предмет сохранения или изъятия той части «памяти», которая соответствует либо не соответствует интересам заказчика. Однако это отнюдь не означает, что процесс селекции носит завершающий характер. Новое поколение авторов, в свою очередь, подвергает селекции уже сложившуюся «селективную историческую память». Но в данном случае возможен разный результат. С одной стороны, селекция может продолжаться по пути дальнейшего сокращения первичного материала, память все более и более блекнет и сокращается в объемах. С другой стороны, «память возвращается», когда изменившиеся политические и социокультурные обстоятельства запускают механизм селекции в обратном направлении, и то, что, казалось бы, уже давным-давно было предано забвению или даже стерто из исторической памяти, реанимируется, возрождается и возвращается в эту самую память.

С течением времени, когда прошедшие события, запечатленные в исторической памяти, все более и более удаляются за линию горизонта объективных и субъективных потребностей субъекта памяти, приобретают расплывчатый образ, носитель памяти, тем не менее,

8 Там же. стремится сохранить некую матрицу воспоминаний по конкретной проблеме. В хаосе памяти начинают оформляться конкретные «узлы памяти», выстраивающиеся постепенно в подобие жесткой кристаллической решетки, спасающей эти сегменты памяти от их дальнейшей деконструкции. «Новая память» обретает форму. Однако вовсе не обязательно, что данная «новая память» адекватно и во всем объеме отражает исходный материал, тем более что он уже мог пройти не один виток селекции. Эта «новая память» конкретной проблемы, собственно, и приобретает характер историко-политического стереотипа, воспринимается потребителями как нечто априори данное, понятное, традиционное и не требующее дополнительных усилий в его изучении. Эта память становится «обывательской памятью», в современную эпоху усиленно подпитываемой средствами массовой информации, литературными и кинематографическими произведениями, а в последнее время Интернетом.

Именно такой путь, по нашему мнению, проделали за последнее тысячелетие обе проблемы, связанные с «норманнами»: и «норманнская проблема» как целое, и «нормандская проблема» как частное. Пройдя от ностальгических воспоминаний о прошлом через оформление историографической традиции, они превратились в виды историко-политических стереотипов, воспроизводимых на самых разных уровнях исторической памяти.

Однако актуальность избранной нами темы исследования не исчерпывается только проблемой сохранения и актуализации в исторической памяти матрицы представлений о «норманнах» и их месте в историческом развитии европейской цивилизации. «Норманнская проблема» в целом, оставаясь в центре многочисленных дискуссий разного уровня на протяжении многих столетий, имеет важное методологическое звучание, ибо, во-первых, она рельефно раскрывает активное влияние современности, нынешней и прошлой, на процесс исторического познания, во-вторых, позволяет сделать объектом исследования обратное влияние исторического познания на современность, и, в-третьих, ее изучение помогает углубить понимание сущностного содержания самого исторического сознания, присущего всему обществу или его отдельным социально-политическим стратам и группам. Эта проблема как нельзя лучше оказывается связующим звеном между двумя подходами к изучению историографии как отрасли исторической науки, сформулированными в свое время М.А. Баргом9. Она позволяет соединить консерватизм и традицию изучения истории исторической науки как смены научных парадигм, кристаллизованных в виде отдельных исторических течений, направлений и школ, с новыми подходами в рамках современной интеллектуальной истории, где приоритетное место занимает анализ истории исторического познания, сознания и мышления.

Наконец, актуальность избранной нами темы связана, на наш взгляд, с необходимостью пересмотра или, по крайней мере, новым прочтением сохраненного исторической памятью эмпирического материала. Знание о том, что этот материал в значительной своей части есть лишь память о прошлом, тот образ, который запечатлелся у переживших некие события участников и современников, а в дальнейшем подвергся определенной селекции и коррекции, в сочетании с действительно объективными по своей природе артефактами, должно помочь избавиться от до сих пор сохраняющегося во многом однобокого представления о механизме взаимоотношений между западноевропейским и скандинавским обществами, представления, сформированного определенной частью средневековых

9 Барг М.А. Эпохи и идеи. М., 1987. С. 6. авторов, обретшего характер традиции и трансформировавшегося в итоге в весьма конкретный историко-политический стереотип.

Переходя к вопросу о степени изученности интересующей нас проблемы, которую можно определить как «образ норманна в европейской историографии», представляется, на наш взгляд, необходимым сделать ряд упреждающих замечений. Прежде всего, начало «норманнской» экспансии и ее растущий географический охват от пространств Восточной Европы до берегов Средиземного моря уже давно как в зарубежной, так и отечественной историографии трактуется как вторая волна Великого переселения народов. Однако в отличие от первой волны, которая привела к падению античной цивилизации и началу становления варварской государственности в Европе и которая имеет огромную историографию, укладывающуюся в одно понятие «генезис и типология феодального общества», вторая волна столкновений между христианской и мусульманской Европой и Барбарикумом таким вниманием оказалась обделенной. Как правило, за исключением исследования JL Мюссе10, данная проблема не выходит за рамки изучения процессов становления ряда конкретных раннесредневековых европейских государств, в которых определенную, истинную или мнимую, роль сыграли некоторые из этносов, участвовавших в этом процессе.

Согласно В.П. Будановой, результатом системного взаимодействия Барбарикума и античной цивилизации стало формирование уникального этнического пространства, под которым «подразумевается вся совокупность племен и народов, связанных с конкретным историческим явлением и его этническим образом в

10 Musset L. Les Invasions: le second assaut contre l'Europe chrétienne. Paris, 1965. Рус. перевод: Мюссе Л. Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна.

СПб., 2001. истории»11. Вне всякого сомнения, мы имеем полное право использовать подобный термин, когда обращаемся к «норманнской проблеме» и пытаемся осмыслить ее через категорию «историческая память», поскольку этническое пространство состоит из двух компонентов: реальных участников данных событий, связанных с миграцией, адаптацией и ассимиляцией вступающих в контакты друг с другом этносов, и системы представлений об этих племенах и народах, некоем этническом образе, который первоначально создавался современниками событий, а затем ретранслировался в рамках исторической памяти национальными историографиями нового и новейшего времени. Все это делает весьма актуальным взгляд на интересующую нас проблему через призму этнонимии как главного конструкта этнического пространства, ибо, во-первых, сам этноним может быть объектом исследования, так как этноним - это слово, а значит, подчиняется законам языка и может меняться вместе с его носителями; во-вторых, объектом изучения становится сам носитель этнонима, хотя не всегда одно и то же название могло обозначать одного и того же носителя, а сам этноним мог превратиться в собирательное понятие; в-третьих, этноним завоевателей мог быть перенесен на завоеванных; наконец, в-четвертых, содержание этнонима могло меняться и независимо от его владельца. При этом вовсе не обязательно, чтобы изменился сам этнический объект, достаточно было, чтобы иным стало представление у тех, кто использовал данный этноним12.

Этническое пространство априори предполагает существование некоей территории, которую оно покрывает, а поскольку данное пространство есть продукт сложного взаимодействия двух вступающих

11 Буданова В.П. О некоторых перспективах исследования Великого переселения народов // Средние века. М., 2000. Вып. 61. С. 145; Она же. Варварский мир эпохи Великого переселения народов. М., 2000. С. 9.

12 Буданова В.П. О некоторых перспективах. С. 151-152. между собой в контакт цивилизаций, находящихся на разном уровне общественного развития, поэтому его формирование проходит определенный исторический путь. В итоге сама эта территория может претерпеть существенные перемены как в географическом, так и в этнополитическом смысле. И в этом случае весьма важным, по нашему мнению, является привлечение тех наработок, которые сделаны в отечественной историографии в последние десятилетия. Речь идет о концепции «контактной зоны», впервые сформулированной В. Д. Королюком на материале Юго-Восточной Европы применительно к периоду перехода от античности к средневековью, и ее дополненном и расширенном, за счет введения понятия «зона контактов», варианте Е.А. Мельниковой, которая как раз и обращается к скандинавскому материалу.

Прежде всего, подобные этнически-территориальные пространства представляли собой своеобразные «перекрестные поля», в пределах которых процессы этнополитического и этносоциального развития могли в итоге приобрести самые различные результаты - от ассимиляции одного этноса другим до процесса этнической амальгамизации, итогом которой становилось появление нового, синкретического общества. Именно В. Д. Королю к, используя эмпирический материал, территориально принадлежащий к стыку Юго-Восточной, Центральной и Восточной Европы, выделил эту часть Европейского континента в особую «контактную зону», для которой, по его мнению, были характерны особые социально-экономические, политические, культурные процессы, далеко не аналогичные или даже близкие процессам, одновременно протекавшим в соседних регионах синтезного или бессинтезного путей генезиса феодального общества.

Исследование В.Д. Королюком этих специфических этнически-территориальных пространств привело его к некоторым выводам, которые, по нашему мнению, можно принять в качестве основных признаков «контактной зоны»:

- наличие определенного континуитета между подосновой общественных отношений, существовавших на данной территории до момента появления нового этноса с последующим развитием синкретического общества в пределах этой же территории;

- определяющая роль этнической интеграции в процессе формирования «контактной зоны»;

- преобладание в ходе этнической интеграции пришлых, стоящих на более низкой ступени общественного и культурного развития элементов над автохтонным населением;

- необходимость точной локализации исходных пунктов этнических переселений с целью определения готовности переселявшихся этносов к процессам этнической интеграции с коренным населением;

- определение факта резкого нарушения в развитии материальной культуры как результата данной этнической интеграции.

Таким образом, по мнению В.Д. Королюка, главной особенностью любой «контактной зоны» должно быть, с одной стороны, сохранение общественной подосновы «коренного» общества, но серьезное нарушение или искажение процесса континуитета, способного возникать между «коренным» и «некоренным» обществами в момент их встречи - с другой13.

I 3

См.: Королюк В.Д. Особенности становления феодализма и формирования славянских раннефеодальных государств в Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европе // Советское славяноведение. 1970. № 5; Он же. О так называемой «контактной» зоне в Юго-Восточной и Центральной Европе периода раннего средневековья // Юго-Восточная Европа в средние века. I. Кишинев, 1972; Он же. Контактная зона в Юго-Восточной и Центральной Европе эпохи

Взгляды В.Д. Королюка получили дальнейшее развитие в трудах отечественных медиевистов уже на рубеже ХХ-ХХ1 вв., когда проблема «контактной зоны» во многом освободилась от тисков экономического монизма, характерного для традиционной советской историографии. Так, в рамках культурологического подхода И.И. Варьяш подчеркивала, что в условиях соприкосновения, а иногда и открытого столкновения две системы ярче проявляют присущие каждой в отдельности особенности. По ее мнению, «готовность того или иного общества к контакту, его формы, обстоятельства протекания, последствия, трансформация, возникновение или отсутствие синтезных явлений - все эти аспекты могут многое сказать о закономерностях общественного развития на том или ином этапе». С другой стороны, весьма важным, с ее точки зрения, является именно исследование самого механизма и конкретных результатов подобного культурного взаимодействия. Именно благодаря такому подходу открывается возможность проследить, что в новой системе является неизменной константой и несет основную нагрузку в качестве «строительного материала», а что легче и быстрее поддается ассимиляции и, соответственно, не может быть отнесено к основным признакам системы14.

Однако феномен культурного взаимодействия, осуществляемого в пределах формирующейся «контактной зоны», является лишь одним из факторов как ее образования, так и дальнейшего существования. Реальная политическая жизнь, безусловно, во все эпохи была намного более сложной и динамичной, а проблема «контактной зоны» раннего средневековья и проблемы ее этнической истории // Советское славяноведение. 1974. № 1; Он же. Основные проблемы формирования контактной зоны в Юго-Восточной Европе и бессинтезного региона в Восточной и Центральной Европе // Проблемы социально-экономических формаций. Историко-типологические исследования. М., 1975.

14 Варьяш И.И. Правовая история и взаимодействие культур: к вопросу о научных подходах // Восток - Запад: проблемы взаимодействия и трансформации культур. Саратов, 2001. С. 40-41. чрезвычайно легко инкорпорировалась в проблему изучения международных отношений в широком смысле этого слова. Объективное расширение предмета исследований влечет за собой необходимость несколько расширить наши представления о «перекрестных полях» как геополитической форме этнически-территориального пространства. Определенный сдвиг в этом отношении связан с исследованием Е.А. Мельниковой, которая, взяв за основу именно материал «норманнской экспансии», ввела в научный оборот новое понятие - «зона контактов». По ее мнению, взаимоотношения этносов при решении территориальной проблемы в рамках становления этнического пространства проходят два обязательных этапа: этап «зоны контактов» и собственно этап «контактной зоны». Однако смена одного этапа другим не является чем-то обязательным, ибо все зависит от степени развитости той территории, которая подвергается этническому давлению извне. Чем более уровень социально-экономического и политического развития, тем меньше шансов для трансформации «зоны контактов» в «контактную зону». Но если ситуация существует с точностью наоборот, то в таком случае можно говорить именно о «контактной зоне», в рамках которой, наряду с другими сферами общественной жизни, начинает развиваться тот диалог культур, о значении которого писала И.И. Варьяш15.

Таким образом, понятие «зона контактов», по нашему мнению, можно определить как некую переменную величину, результат развития которой имеет неопределенный характер и в которой развитие общества идет по пути сохранения континуитета автохтонных общественных структур с небольшими вкраплениями структур пришлого этноса.

15 Мельникова Е.А. К типологии контактных зон и зон контактов: скандинавы в Западной и Восточной Европе // Восточная Европа в древности и средневековье. Контакты, зоны контактов и контактные зоны. XI Чтения памяти В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 19-20.

Вместе с тем понятие «контактная зона» приобретает статус величины постоянной, где это постоянство и устойчивость замешаны на амальгаме общественных институтов автохтонного и пришлого этносов при сохранении некоторых компонентов континуитета.

Однако Е.В. Мельникова считает, что из четырех регионов Европы - французского, английского, ирландского и восточноевропейского - применительно лишь к двум, английскому и восточноевропейскому, можно говорить о перерастании «зоны контактов» в «контактную зону». При этом для нее главным критерием является появление новых государственных образований. Французский регион вместе с герцогством Нормандия, таким образом, исключается из этого процесса16. С подобным выводом трудно согласиться, и мы попытаемся доказать обратное: герцогство Нормандия - это уникальный случай превращения «зоны контактов» в «контактную зону» в пределах Французского королевства. В данном случае именно анализ формирования и функционирования «исторической памяти» жителей этого княжества является ключевым моментом в нашем понимании места и роли «норманнов» и «нормандцев» в истории средневековой Европы, ибо, как указывает Л.П. Репина, «историческая память - не только один из главных каналов передачи опыта и сведений о прошлом, но и важнейшая составляющая самоидентификации индивида, социальной группы и общества в целом, ибо оживление разделяемых образов исторического прошлого является таким типом памяти, который имеет особенное значение для конструирования и интеграции социальных групп в настоящем. Зафиксированные коллективной памятью образы событий в форме различных культурных стереотипов, символов, мифов выступают как интерпретационные модели, позволяющие индивиду и социальной группе ориентироваться в мире и

16 Там же. С. 21-22, 27. в конкретных ситуациях»17. Кроме того, именно «французский» материал дает возможность сопоставить изменение в интенсивности и характере контактов франков и «норманнов», используя изменение «уровней территории» - от макротерриториального уровня, представленного всей Империей Каролингов при Карле Великом и Людовике Благочестивом, до мезотерриториального уровня Западно-Франкского королевства от Карла Лысого до официальной передачи Роллону в 911 г. низовьев Сены и, далее, на микроуровне в пределах становления Нормандского княжества (Роллон, Вильгельм Длинный Меч и Ришар I) как продукта синтеза двух культур - скандинавской и франкской.

Анализ историографического осмысления интересующей нас проблемы порождает определенные трудности. Во-первых, существует огромный пласт научных исследований, накопленных в различных национальных историографиях, от скандинавских стран до стран Западной и Восточной Европы. Проблема экспансии викингов в ее различных направлениях и проявлениях, а также изучение материальной и духовной жизни скандинавов эпохи раннего средневековья всегда вызывала и продолжает вызывать интерес среди представителей самых разных течений, направлений и школ в исторической науке. Полученные исследователями результаты нередко приводили и до сих пор приводят к серьезным дискуссиям, которые иногда носят совсем не академический характер. Однако, как правило, в этих исследованиях две проблемы -«проблема норманнов» и «нормандская проблема» - зачастую сливаются в одно целое, причем процесс возникновения и ранняя история герцогства Нормандия рассматривается всего лишь как результат неких политических событий, вытекавших из отношений между франкским и скандинавским мирами. Вопрос о том, как

17 Репина Л.П. Указ. соч. С. 23-24. воспринимались «норманны» франками в период углублявшихся контактов между двумя мирами, а тем более как «норманны» самоидентифицировали себя в условиях инфильтрации в состав нового для них территориально-политического и культурного пространства, остается практически вне поля зрения подавляющего большинства исследователей.

Во-вторых, во многом схожая ситуация складывается тогда, когда речь идет об изучении того, как и какими историографическими средствами эти две проблемы фиксировались в историко-политической памяти как современников происходивших событий, так и их близких и отдаленных потомков.

Такая противоречивость историографического бытия интересующей нас проблемы позволяет, по нашему мнению, выборочно подойти к анализу историографического наследия, сосредоточившись на том багаже знаний, который был накоплен в двух национальных историографиях - французской и английской. Объяснение этому кроется в выборе территориального уровня исследуемой нами проблемы, поскольку территория Западно-Франкского королевства стала колыбелью будущей средневековой Франции, а последняя стала матерью для рождения Нормандского княжества. Может возникнуть вопрос, каким образом к интересующей нас проблеме в ее территориальных рамках относятся исследования английских авторов. Ответ весьма прост: ни один из английских исследователей, кто бы занимался историей нормандского завоевания Англии и последующего развития Англонормандского королевства, не обошел большим или меньшим вниманием истории ранней Нормандии.

В первой четверти XIX в. во Франции появились первые научные работы, в которых авторы предприняли попытки реконструировать историю морских экспедиций «норманнов» в ранее средневековье. Фактически таким первопроходцем стал Деппинг, который, опираясь на доступные для него исторические источники, прежде всего нарративного характера, попытался не просто перечислить основные направления экспансии «норманнов», но и проанализировать некоторые их результаты. В частности, подобному анализу были подвергнуты отношения между франками и «норманнами» как в пределах будущей Франции, так и в возникшей в низовьях Сены Нормандии. Однако в целом для этого исследования был присущ дух романтического направления, во многом определявшего лицо французской исторической

1 8 мысли той эпохи , что делало из «норманнов» не столько пиратов, сколько благородных воинов-скитальцев, открывателей новых земель и

19 создателей новых государств . К этой же группе исследовании можно отнести сочинение Лике, которое уже непосредственно посвящено истории возникновения и развития герцогства Нормандия. Эта первая попытка представить обобщенный образ нового княжества, возникшего на почве Западно-Франкского королевства, вполне отвечала уровню исторического знания своей эпохи, но в настоящее время, безусловно, может рассматриваться только как историографический факт20.

В середине XIX в. можно наблюдать спад интереса к провинциальной истории и к роли «норманнов» в возникновении одного из самых знаменитых французских средневековых княжеств. Определенный интерес к этой проблематике возрождается в 60-е гг.

1R

Следует учитывать определенный скепсис в отношении термина «романтическая историография» применительно к французской историографии первой трети XIX в., высказанный еще в середине XX в. Е.А. Косминским и поддержанный издателями его лекций по историографии. См.: Косминский Е.А. Историография средних веков. V в. - середина XIX в.: лекции / под ред. С.Д. Сказкина, Е.В. Гутновой, Я.А. Левицкого, Ю.М. Сапрыкина. М., 1963. С. 414-415, прим. 3031.

19 Depping G.B. Histoire des expeditions maritimes des Normands. 2 vols. Paris, 1826.

90 •

Licquet Th. Histoire de Normandie. 2 vols. Rouen, 1835. этого столетия и связан он в основном с деятельностью историков, принадлежавших к Школе хартий21. Однако нормандские сюжеты в основном продолжали рассматриваться в русле традиций, характерных для «романтической историографии», и прежде всего с точки зрения изучения политической истории. Именно в таком русле была написана одна из первых книг, посвященная истории Нормандии, в которой автор впервые попытался представить историю этой провинции в хронологических рамках, впоследствии ставших традиционными для подавляющего большинства подобных исследований. В качестве таковых ее автор, Лабютт, избрал начало правления Роллона, а завершающим аккордом в истории собственно независимой Нормандии стала для него смерть Вильгельма Завоевателя. Таким образом, история Нормандии, представленная через биографии ее герцогов, соединила в себе обе проблемы - «проблему норманнов» и «нормандскую

22 проблему» .

Конец 60-х гг. XIX в. для французской исторической науки был, как известно, связан с началом проникновения в труды историков, в том числе медиевистов, методологических принципов позитивизма. В 1868 г. была создана Практическая школа исторических исследований, с которой теснейшим образом оказались связанными значительное число историков, занимавшихся историей раннесредневековой Франции. Оживление интереса к средневековой Франции во многом было связано с необходимостью восстановления международного престижа страны после позорного поражения в Франко-прусской войне. Этот престиж был напрямую связан с личностями, которые, по мнению и историков, и обывателей, некогда создали великую страну, претендовавшую и

21 См.: Гутнова Е.В. Историография истории средних веков. 2-е изд. М., 1985.

С.159-160.

22 * *

Labutte. Histoire des ducs de Normandie jusqu'à la mort de Guillaume le Conquérant.

Paris, 1866. временами обладавшую гегемонией в Европе. Этими личностями являлись прежде всего французские короли, каждый из которых в свое время и в меру собственных возможностей по кирпичику создавали свою страну. Отсюда интерес к истории королей и собственной страны оформлялся по преимуществу в виде научных изысканий, имевших форму биографических исследований.

Однако это были биографии нового типа, ибо для авторов главным способом реконструкции прошлого становился ярко выраженный критический метод анализа имеющихся источников. Как одна из ветвей этого позитивистского взгляда на природу исторического познания стало формирование во французской медиевистике эмпирической «эрудитской» школы, во главе которой стоял один из первых французских позитивистов Габриэль Моно. Особенностью «эрудитов» было желание избегать широких обобщений, с одной стороны, и стремление к накоплению эмпирического материала - с другой, причем этот материал должен был подвергаться обработке при помощи критического метода23.

Среди последователей «эрудитской» школы, которые так или иначе затрагивали проблему взаимоотношения франкского общества со скандинавами, можно назвать целую группу медиевистов, посвятивших свои исследования истории последних Каролингов и первых Капетингов24. В их работах интересующая нас проблема рассматривалась, как правило, косвенно, лишь постольку, поскольку она вписывалась в общую концепцию места и роли того или иного монарха, принадлежавшего к какой-то из этих династий. С середины 80-х гг. XIX в. до начала XX в. были опубликованы исследования, посвященные

23 Гутнова Е.В. Указ. соч. С. 166-170.

24

Их исследования печатались в серии «Библиотека школы исследований. Серия историческая». истории правления ряда Западно-Франкских королей и королей новой Франции, а также истории более мелких королевств, возникших в результате бурных политических событий рубежа 1Х-Х вв., в которых «норманны» зачастую принимали самое активное участие25.

Однако для нашей проблематики наибольший интерес представляет научное наследие одного из крупнейших медиевистов того времени не только во Франции, но и за ее пределами Фердинанда Лота. Ф. Лот был учеником в Школе Хартий известного французского медиевиста, историка и источниковеда А. Жири. Как и другие «эрудиты», Ф. Лот все свое научное творчество основывал на желании показать роль личностей в истории, а также различных этнических групп в истории средневековой Европы. Он считал, что история формируется под влиянием многих причин, как объективных, не зависящих от воли и желаний людей, так и субъективных, прежде всего связанных с конкретными действиями людей. Исходя из этого, в исследованиях Ф. Лота можно найти неоднократные попытки осмыслить мотивы этих поступков, чтобы через подобное понимание объяснить результаты их деятельности26. Именно такой характер носят исследования, прямо посвященные проблемам взаимоотношения между франками и «норманнами», которые представлены серией статей, где Ф.

25 Pfister С. Etudes sur la règne de Robert le Pieux. Paris, 1885 (ВЕНЕ. Fase. 64); Favre E. Eudes, comte de Paris et roi de France. Paris, 1893 (ВЕНЕ. Fase. 99); Eckel A. Charles le Simple. Paris, 1899 (ВЕНЕ. Fase. 124); Lauer Ph. Le règne de Louis IV d'Outre-Mer. Paris, 1900 (ВЕНЕ. Fase. 127); Poupardin R. Le royaume de Provence sous les Carolingiens. Paris, 1901 (ВЕНЕ. Fase. 131); Poupardin R. Le royaume de Bourgogne (888-1038). Paris, 1907 (ВЕНЕ. Fase. 163). К этому же кругу исследований относятся следующие: Parisot R. Le royaume de Lorraine sous les Carolingiens (843-942). Paris, 1899; Lauer Ph. Robert I et Raoul de Bourgogne. Paris, 1910. О Г. Пфистере см.: Гутнова E.B. Указ. соч. С. 174-175.

26 О творчестве Ф. Лота см.: Вайнштейн О.Л. Историография средних веков в связи с развитием исторической мысли от начала средних веков до наших дней. M.; JL, 1940. С. 238; Гутнова Е.В. Указ. соч. С. 174-175; Карачинский А.Ю. Предисловие к русскому изданию. Фердинанд Лот (1866-1952) // Лот Ф. Последние Каролинги. СПб., 2001. С. 7-13.

Лот подвергает критическому разбору источники, позволяющие реконструировать события наиболее драматических десятилетий «норманнских» вторжений в пределы Западно-Франкского королевства27. Этих сюжетов Ф. Лот аналогично касался и в своих монографических работах. Единственное отличие от более поздних «норманнских» статей: в этом исследовании речь шла о событиях, в которых принимали участие не абстрактные «норманны», но вполне конкретные персонажи Роллон, Вильгельм Длинный Меч и Ришар I. Хотя Ф. Лот придерживался мнения о том, что ранняя история Нормандии выглядит крайне «темной» и обладает сомнительной достоверностью, а появление норманнов в низовьях Сены и само соглашение между Роллоном и королем Карлом Простоватым известно, в сущности, лишь по их последствиям, его мнение о роли и значении первых нормандских князей остается достаточно высоким28. Особенно это касается сына и внука Роллона, сама жизнь и деятельность которых, по мнению Ф. Лота, были настолько глубоко интегрированы в позднекаролингскую политическую среду, что исключить их из общей истории последних десятилетий существования Западно-Франкского королевства просто невозможно . Еще более подробно ситуацию, связанную с ролью герцога Нормандии Ришара в восхождении на трон Франции Гуго Капета, Ф. Лот рассмотрел в специальном монографическом исследовании, посвященном первому Капетингу30.

27

Lot F. Le grande invasion normande de 856-862 // Bibliothèque de l'Ecole des Chartes. 1908. T. LXIX. P. 5-62; Lot F. La Loire, l'Aquitaine et la Seine de 862 à 866. Robert le Fort // Bibliothèque de l'Ecole des Chartes. 1915. T. LXXVI. P. 473-510.

28 Lot F. Fideles ou vassaux? Paris, 1904. P. 177-178.

29

Lot F. Les derniers Carolingiens: Lothaire, Louis V,Charles de Lorraine, 954-991. Paris, 1891 (ВЕНЕ. Fase. 87); Лот Ф. Последние Каролинги. С. 22, 23, 24, 31, 35, 44, 48, 49, 57-59, 92, 141, 172, 174; Lot F., Halphen L. Le régne de Charles le Chauve. 1 partiè 840-851. Paris, 1909 (ВЕНЕ. Facs. 175).

30 Lot F. Etudes sur la règne de Hugues Capet et la fin du X siècle. Paris, 1903 (ВЕНЕ. Fase. 147).

Вне всякого сомнения, важным вкладом в историографическое осмысление прошлого и настоящего Нормандии стал специальный научный конгресс, проведенный в честь тысячелетия Нормандии. Сам факт проведения подобного рода мероприятия, безусловно, являлся свидетельством сохранения до начала XX в. некоей особости этого герцогства, ставшего впоследствии одной из наиболее развитых французских провинций, но не забывшего скандинавских корней своих предков и создателей31.

Одновременно с этим во французской историографии стали появляться работы авторов, которые призывали к более осторожному отношению к основным источникам, на основе которых французские авторы реконструировали «норманнскую проблему», в одночасье превратившуюся в «проблему нормандскую». Главная роль среди них принадлежит А. Пранту, посвятившему все свои силы в качестве историка и источниковеда обстоятельной критике главного источника по ранней истории Нормандии, сочинения Дудо Сен-Кантенского. Следует признать, что данная критика носила по большей части вполне конструктивный характер, что сохраняет определенную ценность исследований А. Пранту до наших дней32.

Вместе с тем в области локальных исследований «эрудитского» толка появляются первые работы, связанные с исследованием социально-экономических проблем раннесредневековой Франции. К таким исследованиям относится, в частности, монография Жюля Сьона, посвященная истории крестьянства Восточной Нормандии, то есть той части территории Нормандского герцогства, которая традиционно, в

31 Материалы конференции были опубликованы. См.: Congrès du millénaire de la Normandie. Rouen, 1912. 2 vols.

Prentout H. Essai sur le origines et la formation du duché de Normandie. Caen, 1911; Prentout J. Etude critique sur Dudon de Saint-Quentin et son histoire des premiers ducs normands. Paris, 1916. отличие от Западной Нормандии, тяготела к франкскому миру. Хотя она напрямую не связана с интересующей нас проблемой, тем не менее ее появление стало своеобразным знаком, свидетельствовавшим о том, что изучение «нормандской проблемы» постепенно начинало выходить за рамки сугубо политической, нарративной истории33.

Еще одной особенностью изучения истории ранней Нормандии французскими медиевистами на рубеже XIX-XX вв. было их обращение к проблемам, связанным с «конституционной» историей герцогства, в частности, к проблемам становления и развития княжеских институтов власти, сословий и сословных отношений, а также роли герцогов и герцогского двора в этих процессах34.

Не был забыт и столь популярный в исторической науке тех лет, как, впрочем, и в более поздние десятилетия, жанр политической биографии. Интерес был проявлен прежде всего к личности сына Роллона, Вильгельма Длинный Меч, чья политика в отношении католической церкви сделала из него почти святого, а трагическая гибель в результате клятвопреступления и предательства послужила основой для появления первого литературного сочинения, в котором неизвестный автор IX в. ставил этого нормандского князя в один ряд с мучениками за христианскую веру35.

Стремление к созданию синтетической работы, охватывающей не только большой временной отрезок, но и значительную территорию и при этом сохранявшую тонкость источниковедческого и историографического анализа, было присуще еще одному выдающемуся медиевисту первой половины XX в. JI. Альфану. Ученик Ф. Лота и А.

33 Sion J. Les paysans de la Normandie orientale. Paris, 1908.

34 Coville A. Les états de Normandie, leurs origines et leur development au XIV siecle. Paris, 1894. Ch.II; Valin L. Le duc de Normandie et sa cour. Paris, 1910.

35 Lair J. Etude sur la vie et la mort de Guillaume Longe-Epee, duc de Normandie. Paris, 1893.

Люшера, он попытался, и, по оценкам историков исторической науки, весьма удачно36, создать объемное полотно, посвященное изучению влияния великих переселений, сотрясавших территорию трех континентов - Европы, Азии и Африки, в период от IV до XI столетия, на развитие человеческой цивилизации в целом. Его исследование сочетало в себе не только строгость в изложении политических событий, но и стремление соединить их с анализом социальных, экономических, культурных факторов, оказывавших свое влияние на формирование новой картины мира.

Л. Альфан предлагал отказаться от поверхностного взгляда как на природу самого скандинавского общества, так и на те причины, которые подвигли данов, норвежцев и шведов отправиться в длительные и непредсказуемые по своим результатам морские экспедиции. Он опровергает распространенное мнение, бытовавшее прежде всего в научно-популярной и художественной литературе, о том, что скандинавские народы были чужды цивилизации и представляли собой диких и необузданных варваров. Их продвижение к берегам континентальной христианской Европы и Британских островов Л. Альфан предлагает рассматривать в несколько этапов, которые разнились между собой прежде всего по тем целям, которые ставили перед собой морские разбойники. Активное проникновение скандинавов в низовья Сены, процесс, который Л. Альфан первоначально определяет как оккупацию западно-франкских земель, начался, по его мнению, лишь в середине 80-х гг. IX в. Однако спустя десятилетие ввиду притока значительного числа скандинавов в этот регион, оккупация стала превращаться в колонизацию. Завершением этого процесса, по его мнению, стало заключение известного соглашения между Роллоном и

36 Карачинский А.Ю. Предисловие // Альфан Л. Варвары. От Великого переселения народов до тюркских завоеваний XI века. СПб., 2003. С. 5-6.

Карлом Простоватым и создание герцогства Нормандия: государство де-факто превратилось в государство де-юре37.

Одновременно с сохранением приверженности к традиционной позитивистской парадигме научного исследования в межвоенный период во французской медиевистике можно обнаружить две новые группы исследователей, которые сходились в одном, а именно в понимании назревшей необходимости писать историю по-новому, но расходились в понимании того, как это делать. Первую группу, вслед за Е.В. Гутновой, можно рассматривать как представителей критического направления в историографии38. Хотя эти историки не определяли лицо французской историографии, тем не менее их лидер Ш. Пти-Дютайи, посвятив себя компаративистскому изучению истории французской и английской средневековой государственности, внес значительный вклад в исследование как ранней истории Нормандии, так и нормандского завоевания Англии Вильгельмом Завоевателем. Он впервые во французской медиевистике попытался связать эти два сюжета воедино с тем, чтобы найти объяснение особого пути развития английской государственности после 1066 г. Более того, он одним из первых среди французских медиевистов попытался изучать проблему становления средневековой государственности через призму складывавшегося менталитета, коллективной психологии двух наций - французской и английской39.

Обращаясь к ранней истории Нормандии, Ш. Пти-Дютайи поддержал уже высказанный ранее Ф. Лотом тезис о крайней ее «темноте» и сомнительной достоверности. Он поддержал его представления о том, что появление норманнов в низовьях Сены и

37 Алъфан Л. Указ. соч. С. 223-225.

38 Гутнова Е.В. Указ. соч. С. 448^50.

39 Карачинский А.Ю. Предисловие к русскому изданию // Пти-Дютайи Ш.

Феодальная монархия во Франции и в Англии Х-ХШ веков. СПб., 2001. С. 5-7. договор в Сен-Клер-сюр-Эпт, заключенный между Роллоном и Карлом Простоватым, создали ситуацию, которая для истории и Нормандии, и всей Франции известна в основном лишь по ее результатам40.

В своем анализе ранней истории Нормандии Ш. Пти-Дютайи делает основной акцент на правлении герцога Вильгельма II Бастарда. Он выдвинул тезис о том, что прогресс герцогства был обеспечен благодаря складыванию прочной «политической феодальной системы», строительство которой завершил именно этот герцог. Ее итогом стали не только относительно сильная герцогская власть внутри княжества, но и превосходство Нормандии над иными французскими княжествами, а также возможность нормандских герцогов вести активную внешнюю политику.

Однако, подчеркивая силу герцогской власти, Ш. Пти-Дютайи призывал все же не преувеличивать могущество нормандских герцогов. Его взгляд на природу политической власти в Нормандии до 1066 г. более сдержан и взвешан. Он признает ее двойственный характер: рядом с укреплявшейся герцогской властью сохраняются довольно обширные привилегии крупных магнатов, которые по объемам своих властных полномочий продолжали соперничать с ней41.

Однако применительно к интересующей нас более частной проблеме Ш. Пти-Дютайи высказал ряд весьма интересных суждений, которые в дальнейшем будут во многом определять представления тех французских историков, чьи интересы будут связаны с историей норманнов и с ранней историей Нормандии. Именно он объяснял активную внешнюю экспансию выходцев с территории герцогства в XI в. не только значительным числом свободных воинов, готовых служить в любой точке христианского мира ради славы и выгоды, но и наличием

40 Пти-Дютайи Ш. Указ. соч. С. 52.

41 Там же. С. 53-54. особого духа, объединявшего их. Именно этот «дух» создавал единство всех княжеств, которые выходцы из Нормандии создавали в разных уголках Европы, от Англии до Италии, именно этот «дух» заставлял нормандцев постоянно сохранять и поддерживать связи в рамках этого, если так можно выразиться, «евронормандского пространства» ради передачи друг другу навыков и накопленного опыта в управлении завоеванными странами. Вывод Ш. Пти-Дютайи был однозначен и категоричен: «.норманны не ограничивались тем, что раздавали добрые удары мечом. Они размышляли: они уже обладали юридическим умом. Они являлись в эту эпоху народом, одаренным способностью господствовать»42.

К этой же категории исследователей принадлежит П. Андрэ-Житранкур, который практически одновременно с исследованием Ш. Пти-Дютайи выпустил работу, носившую весьма примечательное название. Его сочинение было посвящено истории становления и развития так называемой «Нормандской империи». Вводя это понятие в научный оборот, П. Андрэ-Житранкур во многом предвосхищал труды послевоенных историков, для которых данное понятие становилось ключевым в построении собственных концепций «норманнской истории» от ее истоков на рубеже IX-X вв. до расцвета и упадка на рубеже XII—XIII вв. Фактически это была одна из первых попыток не просто описать, как возникла «Норманнская империя», но ответить на вопрос, почему она возникла и какова ее роль в средневековой европейской истории43.

В целом, однако, исследования как классических позитивистов, так и сторонников критического направления, прежде всего Ш. Пти

42 Там же. С. 55. В определенной степени схожие идеи несколько ранее развивал в своих исследованиях А. Пранту. См.: Prentout H. Etude critique. P. 292-294, 367369.

43 Andrieu-Guitrancourt P. Histoire de l'Empire normand. Paris, 1932.

Дютайи и его сторонников, мало что изменили в рассмотрении интересующей нас проблемы, хотя все они, безусловно, сделали определенный шаг в сторону осознания медиевистами необходимости не просто изучать события политической истории, но пытаться объяснить эти события через призму психологии, индивидуальной и коллективной, соответствующей эпохи. В этом плане, несмотря на иные исходные методологические принципы, их взгляды были созвучны тем представлениям об истории и способах ее изучения, которые начинают складываться среди историков, в том числе среди медиевистов, которые станут основоположниками знаменитой школы «Анналов»44.

Одним из основателей этой знаменитой школы был, как известно, М. Блок. К интересующей нас проблеме этот знаменитый

44 Нет особой необходимости давать характеристику школе «Анналов» и эволюции представлений и подходов ее сторонников к изучению исторического прошлого. Современная историография, в том числе отечественная, этой проблемы настолько обширна, что простое перечисление работ заняло бы огромное пространство нашего исследования. Хотелось бы только подчеркнуть тот факт, что сама эта историография является продуктом своей эпохи, и те оценки, которые давались представителям школы «Анналов» отечественными историками, несли на себе явное влияние конкретной политической действительности. См., например: Соколова М.Н. Современная французская историография. Основные тенденции в объяснении исторического процесса. М., 1979; Афанасьев Ю.Н. Историзм против эклектики. Французская историческая школа «Анналов» в современной буржуазной историографии. М., 1980; Гуревич А.Я. «Новая историческая наука» во Франции: достижения и трудности (Критические заметки медиевиста) // История и историки. 1981. М., 1985. С. 99127; Он же. Загадка Школы «Анналов»: «Революция во французской исторической науке», или Об интеллектуальной ситуации современного историка // Мировое древо (Arbor mundi). M., 1993. Вып. 2. С. 168-178; Бессмертный Ю.Л. «Анналы»: переломный этап // Одиссей. 1991. М., 1991. Аналогичная ситуация обнаруживается и среди самих французских историков, когда они обращаются к анализу эволюции этого, как оказывается, достаточно широкого историографического течения исторической мысли XX в. См.: Jle Гофф Ж. Существовала ли французская историческая школа «Annales»? // Французский ежегодник. 1968. М., 1970; Он же. «Анналы» и «Новая историческая наука» // Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг школы «Анналов» / Отв. ред. Ю.Л. Бессмертный. М., 1993; Валлерстайн И. Что после «Анналов»? // Там же; Бернар Лепети и Жан-Ив Гренье о журнале «Анналы»: Ответы на вопросы Ю.Л. Бессмертного // Одиссей. 1994. М., 1994; Ревель Жак. История и социальные науки во Франции. На примере эволюции школы «Анналов» // Новая и новейшая история. 1998. № 5-6 и т. д. французский медиевист специально не обращался, хотя некоторые частные замечания, сделанные им в его обобщающих работах, имеются. Прежде всего, он выдвинул свое предположение о появлении слова «норманны» в лексическом запасе жителей романской Галлии. По его мнению, объяснение этому можно искать в двух версиях. Согласно первой о существовании «норманнов» галлы узнали от жителей приграничных областей, прежде всего от полабских германцев, первыми столкнувшихся с ними. Вторая версия носит аристократический характер, поскольку, по мнению М. Блока, этот термин использовали представители франкской аристократии и королевские чиновники, которые, хотя в большинстве своем и принадлежали к австразийцам, говорили на франкском диалекте. Вторая версия кажется ему предпочтительней, поскольку, проводя сравнение с аналогичной терминологической ситуацией применительно к Британским островам, М. Блок подчеркивает, что там местные жители «или старались как могли различать всевозможные северные народности, или называли их всех датчанами, с которыми чаще всего имели дело», ибо «норманны», о которых упоминают англосаксонские источники, скорее всего были норвежцами и их противопоставляли датчанам stricto sensu45. Однако М. Блок не предпринял никакой попытки дать объяснение дальнейшего распространения и закрепления понятия «норманны» в историческом сознании и историческом опыте каролингской и посткаролингской Европы и, что наиболее интересно для нас, выявить механизм этого процесса.

Его общее отношение к вторжениям «норманнов» носит весьма сдержанный характер. С точки зрения исторической перспективы эти набеги, по его мнению, представляются лишь небольшим эпизодом, хотя и необыкновенно кровопролитным. Их главный результат для

45 Блок М. Феодальное общество. М., 2003. С. 24, 442. европейской цивилизации заключается в том, что они стали одним из внешних факторов, повлиявших на процесс формирования на европейском континенте феодального общества46.

Анализируя экспансию «норманнов» М. Блок, фактически, выделял в ней два этапы, которые качественно отличались друг от друга. Первый этап был связан исключительно с набегами на приморские части континента и Британских островов, тогда как на втором этапе «норманны» начинают процесс колонизации интересующей их территории. В этой связи М. Блок делает одно весьма интересное замечание, которое в современной исторической науке, в том числе и во французской медиевистике, практически игнорируется. Речь идет о его утверждении, что все новые княжества, которые «норманны» создавали в разных частях Европы, были по своей природе «торгово-городскими: город - торг был центром и контролировал лежащие вокруг земли»47.

Рассматривая собственно процесс оседания «норманнов» на территории Франции, М. Блок констатирует факт отсутствия достоверной фактической базы для реконструкции этого процесса несмотря на то, что в распоряжении историков имеется сочинение Дудо Сен-Кантенского, посвященное истории поселения «норманнов» в низовьях Сены и правления трех первых нормандских князей. Его вывод настраивает историков на необходимость весьма осторожного обращения с подобного рода источниками, ибо они лишний раз подчеркивают, «до какой степени уязвима историческая память людей той эпохи (можно добавить, тем более последующих эпох. - А.Я.): достаточно нескольких поколений, чтобы часть фактов забылась полностью, а другая была сильно искажена. Словом, произведение Дудо дает неоценимый материал, позволяющий судить об образе мыслей

46 Блок М. Феодальное общество. М., 2003. С. 12, 24-25.

47 Там же. С. 29-30. определенной среды в определенную эпоху, сообщает немалое количество новых фактов, но ничего не сообщает об интересующем нас периоде - о возникновении нормандского герцогства»48.

Тем не менее сам М. Блок не оставлял надежд на воссоздание более или менее объективной картины процесса проникновения и интегрирования «норманнов» в европейское, в том числе во франкское, общество. В частности, когда речь шла непосредственно о самом герцогстве Нормандия, то факт его возникновения он видел в разумности обеих противоборствующих сторон: Роллона, потерпевшего поражение под Шартром и склонного искать компромисса с западно-франкским королем Карлом Простоватым, и Карла, надеявшегося путем земельных уступок лидеру «норманнов» обрести в его лице верного союзника и подданного, способного предотвратить рецидивы новых «норманнских» набегов на его королевство49.

В целом отношение М. Блока к вторжениям «норманнов» в пределы христианских земель носит весьма выдержанный характер. Он предлагает и не приуменьшать степень насилия, которым они сопровождались, но в то же время и не преувеличивать ее, особенно когда речь идет о долгосрочных последствиях и уроках эпохи нашествий. По его мнению, все потрясения, которыми сопровождались эти вторжения, не имели исключительно негативного характера, ибо они изменили и порой весьма радикально те силовые линии, которые в итоге сформировали западную феодальную цивилизацию50.

Наконец, хотелось бы остановиться еще на одном сюжете, который имеет, на наш взгляд, самое прямое отношение к интересующей нас проблеме. Речь идет о таком компоненте

48 Там же. С. 36-37.

49 Там же. С. 37-38.

50 Там же. С. 47-58. исторической памяти, как память о собственном происхождении и происхождении своих предков. В этом плане случай с Роллоном как основателем Нормандии представляется весьма примечательным. М. Блок подчеркивает полную неопределенность в этом вопросе, поскольку относительно его происхождения сама средневековая традиция уже знала две версии. Первая, которую можно назвать официальной, трактовала Роллона и его потомков как выходцев из датских земель, а исландская версия делала родиной Роллона территорию Норвегии. Уточнить приоритет какой-либо из версий могли бы, по мнению М. Блока, обращение к данным топонимики и изучение приемов земледельческой культуры, но на момент написания своей книги он не может использовать каких-либо твердых доказательств одной из версий ввиду отсутствия необходимых исторических изысканий в этих областях51.

Взгляд М. Блока на природу «норманнских» вторжений в целом и на ситуацию в ранней Нормандии в частности полностью вписывается в его представления о месте и роли в структуре исторического знания социальной, в самом широком смысле этого слова, истории. Если же конкретизировать тот небольшой материал, который имеет сопряжение с интересующей нас проблемой, то он прежде всего требует признать приоритет понимания всей сложности и неоднозначности этого феномена европейской истории и призывает отказаться трактовать его исключительно в традиционных формах политической или конституционной истории.

Период до начала Второй мировой войны при изучении проблем «норманнской экспансии» отличался несколькими, казалось бы, на первый взгляд несущественными моментами. Однако именно эти

51 Блок М. Феодальное общество. М., 2003. С. 58-59. моменты создавали предпосылки для будущего развития процесса интернационализации данной проблемы. Среди них, на наш взгляд, можно выделить следующие. Во-первых, развертывавшаяся в разных европейских странах деятельность по переводу наиболее ценных в научном плане сочинений различных историков, прежде всего скандинавских. Безусловно, лидерство в этом отношении захватила Франция и Германия, а наиболее популярной работой было сочинение знаменитого датского историка последней четверти XIX в. Й.

ГЛ

Стеенструпа . Во французском варианте перевод, правда, только первого тома и в частично сокращенном виде был осуществлен Э. де Борепером53. Перевод был настолько удачен, а интерес среди французских историков и читателей велик, что новое переиздание перевода было осуществлено спустя несколько десятилетий, в 60-е гг. XX в.54 На немецкий язык было переведено сочинение С. Мюллера, посвященное истории Дании, в котором значительная часть была уделена походам датских викингов, а также труд шведского историка О. Монтелиуса, охватывающий период по истории Швеции от истоков до XI в.55 Не осталось в стороне и наше Отечество, где в середине XIX в. на русский язык, правда с немецкого издания, было переведено сочинение шведского историка А. Стриннгольма, пользующееся популярностью до сих пор и в некоторых моментах еще не утратившее свою ценность как научное исследование56.

Кроме того, часть авторов, прежде всего скандинавских, писали и

52 SteenstrupJ. Normanneme. Kobenhavn, 1876-1882. 4 Bde.

53

Steenstrup J. Etudes preliminaries pour servir ä l'histoire des Normands et de leurs invasions. Paris, 1881.

54 Steenstrup J. Les invasions normandes en France. Paris, 1969.

55 Müller S. Nordische Altertumskunde nach Funden und Denkmäler aus Danemark und Schleswig. Strassburg, 1897-1898. 2 Bde.; Montelius O. Kulturgeschichte Schwedens von den ältesten Zeiten bis zum elften Jahrhundert nach Christus. Leipzig, 1906.

56 Стриннгольм А. Походы викингов: Пер. А. Шемякина. М., 1861 (новое переиздание осуществлялось уже в наши дни, в 2003 и 2006 гг.). издавали некоторые свои исследования на французском и английском языках, что делало их работы более доступными не только для широкой читающей публики, но и для специалистов, открывая возможности для

57 более плодотворного обсуждения «норманнской проблемы» .

Как одну из предпосылок можно также рассматривать появление исследователей, не принадлежавших ни к скандинавской, ни к французской историческим школам, но которые приступили к активному и весьма плодотворному изучению «норманнской проблемы». Прежде всего, следует назвать исследование В. Фогеля, который с присущим немецким историкам стремлением к точности и аккуратности в работе с первоисточниками собрал воедино, систематизировал, подверг критическому анализу все доступные на начало XX в. сведения, главным образом из нарративных памятников, и в итоге реконструировал собственную модель норманнских вторжений в различные части европейского континента и на Британские острова. Его исследование фактически задало тон многим будущим сочинениям аналогичной тематики прежде всего тем, что именно В. Фогель впервые определил некие границы, которые помещали «норманнские вторжения» в хронологический диапазон от первых контактов с империи Карла Великого с данами в конце VIII в. до возникновения нормандского княжества Роллона в 911 г. Ценность работы В. Фогеля не утрачена до сих пор, и ни один из современных авторов, когда он обращается к событиям этого периода времени в истории Европы, не отрицает исторической ценности проделанной В. Фогелем работы58.

57 Bugge A. Die Wikinger: Bilder ans der nordischen Vergawgenheit. Halle, 1906; Nordenstreng R. Die Züge der Wikinger. Leipzig, 1925; Paulsen P. Studien zur Wikingerkultur. Neumünster, 1923; Joranson E. The Danegeld in France. Rock-Island, 1923; Olrik A. Viking Civilisation. London, 1930; Shetelig H. Les origines des invasions des Normands. Bergen, s.a. со

Vogel W. Die Normannen und das fränkische Reich bis zur Gründung der Normandie (799-911). Heidelberg, 1906.

Не менее значимую роль в историографии «норманнской проблемы» сыграл американский историк Ч. Хаскинс. Он сделал изучение истории «норманнов» целью своей научной жизни и весьма преуспел на этом поприще. Его первое исследование, написанное в духе «критического направления» и традиций Ф.У Мэтланда, было посвящено проблемам изучения основных «норманнских» институтов с точки зрения их государственно-правового анализа. Однако ранняя история «норманнов» не вызывала у него значительного интереса, и он в основном ограничивался историей Нормандии от Роллона до момента утраты ею своего независимого статуса в 1204 г.59 Но именно Ч. Хаскинсу принадлежит первая попытка в историографии «норманнской проблемы» дать некие ответы на те вопросы, которые и в дальнейшем привлекали все новые и новые поколения историков: кто такие «норманны» и какова их роль в европейской истории, как они понимали сами себя и как их понимали современники и потомки60. Работы Ч. Хаскинса заложили основы для будущего, уже во второй половине XX в., обращения исследователей к проблеме, которую другой видный специалист в этой области, английский историк Р. Дэвис спустя пять десятилетий определит очень кратко, но очень емко: «норманны и их миф»61. Научные изыскания Ч. Хаскинса активно использовались в межвоенный период европейскими историками, а их ценность и научный потенциал в современную эпоху подтверждается тем, что его ученики и последователи создали в США специальное научное общество его памяти, издающее свой специализированный научный журнал, страницы которого отводятся для публикаций авторов, занимающихся «норманнской» проблематикой в самом широком смысле этого слова.

59 Haskins Ch.H. Norman Instituions. Cambridge (Mass.), 1918.

60 Haskins Ch.H. The Normans in Europen history. Boston, 1915.

61 Davis R. The Normans and their Myth. London, 1976.

Определенную активность в изучении «норманнской проблемы» в первой половине XX в. проявляли и английские историки. Это объясняется тем, что экспансия скандинавов на Британские острова была теснейшим образом связано с историей англосаксонских королевств и проблемой становления единого государства под эгидой уэссекской монархии. Но именно такая слишком «национальная» установка во многом сужала взгляды британских историков на понимание «норманнской проблемы» как проблемы общеевропейской62. Континентальные сюжеты, и в частности проблема Нормандии, рассматривались лишь косвенно, в основном под углом зрения другой проблемы, связанной уже не столько с «норманнами», сколько с «нормандцами».

Данная ситуация объяснялась тем, что дискуссия о месте и роли «нормандского завоевания 1066 года» во многом отталкивалась от оценки качества нормандского материала, привнесенного на английскую почву, и именно это качество влияло на весь последующий период строительства английского общества с его политическими,

63 социальными и культурными ценностями . Более того, сложившийся к середине XX в. в британском обществе историко-политический стереотип восприятия событий, связанных с «нормандским завоеванием Англии», во многом сам уже диктовал английским историкам их позицию в этом вопросе64.

Безусловно, продолжался процесс изучения собственной

62 Среди общих работ английских авторов того времени, посвященных исключительно сюжетам истории «норманнов»-викингов, можно назвать: Kendrick T.D. A history of the Vikings. London, 1930.

63 Более подробно см.: Якуб A.B. Проблема нормандского завоевания в английской исторической мысли XVII - начала XX вв. // Исторический ежегодник. 1996. Омск, 1996.

64 Более подробно см.: Якуб A.B. «Нормандское завоевание» как составная часть политической культуры английского общества в прошлом и настоящем // Личность. Культура. Общество. 2005. Т. VII. Вып. 2(26). С. 285-298. национальной истории эпохи викингов во всех трех историографиях: датской, норвежской и шведской. Объем проделанной историками первой половины XX в. работы был весьма впечатляющим, что существенно затрудняет наши возможности всестороннего анализа всех достижений и провалов скандинавских исследователей в изучении «эпохи викингов». Однако вместе с тем наличие такого значительного пласта научной и научно-популярной, а иногда и просто популярной литературы отнюдь не означает каких-либо серьезных прорывов в изучении «норманнской проблемы» с точки зрения интересующей нас проблемы идентификации «норманнов» в каролингской и посткаролингской среде, как и их самоидентификации в ино-этнической среде в условиях развертывавшихся процессов колонизации части западно-франкских территорий. Тем не менее накопленный в скандинавской историографии материал также создавал некоторые возможности для иного прочтения, казалось бы, совершенно традиционных с точки зрения историографии сюжетов.

Что же касается нашей отечественной исторической науки конца XIX - первой половины XX в., то для нее западные сюжеты «норманнской экспансии» довольно длительный период времени оставались малопривлекательной с точки зрения полноценного исторического анализа проблемой. Это, конечно, не означает, что интерес отсутствовал вовсе, и, хотя обращение некоторых отечественных исследователей к ним носило поверхностный характер, не исключает некоторых весьма ценных замечаний.

Так, O.A. Добиаш-Рождественская, анализируя состояние европейского общества кануна крестовых походов, особо подчеркивает роль в этом будущем феномене политической, социально-экономической и культурной жизни нормандских рыцарей, чьи скандинавские корни толкали их в продолжительные и опасные странствия, а разбросанность их семей от Нормандии и Англии до Италии и Испании объединяла их в нечто общее, служившее основой для этих самых авантюр65. Чуть позднее эта идея единого «норманнского» пространства, правда в завуалированной форме, была представлена ею, когда она рассматривала проблемы миграции на территории Европы, начиная от походов кимвров и тевтонов в пределы Римской империи и заканчия нашествиями норманнов в IX-X вв. Все вышеперечисленные походы выходцев из Нормандии в XI в. она предлагала рассматривать как частичное продолжение миграций «различных этнографических элементов»66.

Среди советских медиевистов первым, кто попытался систематизировать представления о «норманнах», был Е.А. Косминский. Рассматривая общие проблемы истории средневековой Европы, он выделил ряд причин, которые, по его мнению, предопределили характер и направления экспансии «норманнов». Е.А. Косминский также выявил эволюцию набегов и морских экспедиций «норманнов» от разбойничьих набегов к торговым предприятиям, а затем к колонизации и созданию собственных государств в пределах ряда существовавших тогда королевств и княжеств. Что же касается ранней истории Нормандии, то в данном случае Е.А. Косминский придерживался общепринятых взглядов на добровольный характер передачи королем Карлом Простоватым

65 «Одной из самых деятельных фигур движения явится воинственный и благочестивый сын далеко разбросавшейся по западному миру норманнской семьи. Бароны французской Нормандии или южной Италии XI в., боевые товарищи Завоевателя Англии или же вожди шаек, отправившихся в начале того же века за Пиренеи, - все они шли с французского нормандского севера, имели далекими предками скандинавских викингов и сохранили в крови воздух моря и страсть к безбрежным странствиям» (Добиаш-Рождественская O.A. Эпоха крестовых походов (Запад в крестоносном движении). Пг., 1918. С. 17-18.

66 Добиаш-Рождественская O.A. Западная Европа в средние века. Петербург, 1920. С. 14-15. территории в низовьях Сены под контроль Роллона и его сподвижников. Он отмечает также некоторые особенности в развитии Нормандии как феодального княжества по сравнению с соседними герцогствами и графствами. Эти особенности заключаются в наличии относительно сильной герцогской власти, опорой которой, по его мнению, является военная организация, своими корнями восходящая еще к скандинавской прародине жителей Нормандии, и в более жестких формах эксплуатации зависимого населения, о чем свидетельствовали более ранние, по сравнению с другими французскими землями, народные восстания67. В целом точка зрения Е.А. Косминского, в дальнейшем закрепленная в учебной литературе, приобретет характер классической и практически неоспоримой, не вызывающей каких-либо серьезных возражений.

Однако это не означало, что в отечественной историографии не было никаких попыток рассмотреть проблему «норманнов и Нормандии» как единого целого. Такая попытка была предпринята учеником O.A. Добиаш-Рождественской A.C. Бартеневым, который осенью 1937 г. защитил в Ленинградском университете кандидатскую диссертацию под названием «Образование Нормандского герцогства»68. Это была первая и единственная попытка в отечественной медиевистике комплексно проанализировать весь процесс становления этого феодального княжества в его политической, социально-экономической и

67 Косминский Е.А. Лекции по истории средних веков. М., 1938. С. 128-130, 149— 151.

68 Добиаш-Рождественская O.A. Выступление на защите кандидатской диссертации A.C. Бартенева «Образование Нормандского герцогства» (ЛГУ. 11.Х. 1937 г.) // Добиаш-Рождественская O.A. Культура западноевропейского средневековья. Научное наследие. М., 1987. С. 226-231, 329. В письме к Д.М. Петрушевсому O.A. Добиаш-Рождественская писала: «Мой "ближайший сын" A.C. Бартенев безмерно радует меня каждой новой главой своей книги "Образование Нормандского герцогства". Какая свежесть мысли, точное ее обоснование, изящество оформления» (Там же. С. 278 ). отчасти культурной составляющих69. Ряд выводов, сделанных А.С. Бартеневым, перекликался с некоторыми тезисами, которые уже стали к

70 этому времени общепринятыми в западной медиевистике , что позволяет включить его научное сочинение в общую панораму состояния дел в изучение «норманнской проблемы» в первой половине XX в.

Другая проблема, которая представляла собой частный интерес, но которая во второй половине XX в. приобретет вполне самостоятельный характер и одновременно будет рассматриваться как неотъемлемый компонент универсальной картины «норманнского мира», затрагивалась в исследованиях, связанных с изучением экспансии «норманнов» в иных, нежели Франция и Англия, регионах Европы. Таким объектом исследований прежде всего стало изучение «норманнского завоевания» Южной Италии и Сицилии, предпринятое Ф. Шаландоном. Это двухтомное сочинение, написанное на основе самого разного корпуса источников в манере, присущей выпускникам Школы Хартий, до сих пор остается одной из ключевых работ, к которой постоянно обращаются современные специалисты, занимающиеся схожей проблематикой71.

Таким образом, изучение интересующей нас проблемы «норманны и их образ в исторической памяти» в медиевистике, как зарубежной, так и отечественной, к середине XX в. в основном осуществлялось в рамках национальных историографий и носило

69 Содержание диссертации было частично опубликовано: Бартенев А.С. Образование герцогства Нормандского // УЗ Саратовского гос. университета. 1939. Вып. 1 (XIV); Он же. Из истории крестьянского восстания в Нормандии в конце X века//Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та. 1940. Т. 5. Вып. 1. С. 117-128.

70

В частности, с мыслью М. Блока о том, что возникновение Нормандии есть результат не силы, а слабости норманнов, вынужденно пошедших на компромисс с королем Карлом Простоватым.

71 Chalandon F. Histoire de la domination normande en Italie et en Sicile. Paris, 1907. 2 vols. зачаточный характер. Фактически мы можем говорить лишь о первых попытках некоторых исследователей оторваться от исследования более частных проблем, таких, как экспансия норманнов в западном направлении и их взаимоотношения с франкским миром, возникновение Нормандии как наиболее устойчивого политического образования со скандинавскими корнями в континентальной части Европы и, наконец, проблема нормандского завоевания Англии в связи с оценкой состояния Нормандии как матрицы для формирования нового англо-нормандского общества.

Во второй половине XX в. мы можем говорить об усилении процесса интернационализации в изучении «норманнской проблемы». С одной стороны, это было прямо связано со схожими процессами в развитии исторической науки, особенно в англоязычной научной среде с ее активной научной миграцией историков-медиевистов из одного университета в другой и с одного континента на другой. С другой стороны, научное сообщество все более приходило к пониманию того, что изучение такого феномена мировой истории, как «норманнская экспансия», уже невозможно только силами национальных историографий. Требовался постоянный диалог, и первые попытки такового были осуществлены в конце 60-х гг. XX в., когда состоялись две международные конференции, . посвященные комплексному изучению «норманнской проблемы» как феномена, не только имевшего весьма важные последствия для средневековой истории, но и сохраняющего свою актуальность в современном мире72.

Одним из важных моментов, связанных с новыми подходами к

72 Материалы этих конференций были опубликованы в специальных сборниках научных трудов их участников: I Normanni е la loro espansione in Europa nell'alto medioevo 18-24 Aprile 1968. Settimane di studio del centro italiano di studi sull' alto medioevo, 16. Spoleto, 1969; Varangian problems. Scando-slavica supplement I. Copenhagen, 1970. изучению «норманнской экспансии», заявленных на конференции в Сполето, стал призыв А. д'Энен по-новому взглянуть на, казалось, уже устоявшиеся представления о норманнской экспансии в пределы Франкской империи73. Основной акцент ставился на необходимости нового прочтения исторических, прежде всего нарративных, источников, дабы ответить на вопрос, а были ли эти вторжения катастрофой для европейской цивилизации74.

Эти призывы совпали с формированием в изучении «норманнской проблемы» нескольких узловых тем, по которым во второй половине XX - начале XXI в. в мировой историографии развернулись оживленные дискуссии. Первая тема была связана с изучением вопросов, которые традиционно относились к вопросам более раннего периода европейской истории, связанным с генезисом феодальных отношений. Речь идет о проблеме континуитета или цезуры между франкским обществом и скандинавским миром в пределах Нормандии. Дискуссия на эту тему была открыта французским медиевистом, специалистом по ранней истории Нормандского герцогства и нормандского завоевания Англии, патриархом норманнистики во Франции М. де Бойаром, который еще в середине 50-х гг. XX в. поставил перед исследователями вопрос о необходимости более вдумчивого рассмотрения проблемы возможного синтеза

75 франкских и норманнских элементов в нормандском обществе . Очень

73 D'Haenens A. Les invasions normands en Belgique au IX siècle: Le phénomène et sa répercussion dans l'historiographie. Louvain, 1967; Ibid. Les invasions normands dans l'Empire franc au IX siècle. Pour une rénovation de la problématique //1 Normanni et la loro espansione. P. 233-298.

74 D'Haenens A. Les invasions normandes, une catastrophe? Paris, 1970.

75 De Bouard M. De la Neustrie carolingien à la Normandie feodale // The Bulletain of the Institute of Historical Research. 1955. Vol. XXVII. P. 1-17. Весьма примечателен тот факт, что эта во многом программная статья была опубликована в английском научном издании. Несколько позднее М. де Бойар вернулся к этому вопросу в одной из первых послевоенных работ, посвященных истории Вильгельма скоро появляется еще одно весьма пространное исследование, посвященное проблемам строительства нормандской государственности в период IX-XI столетий, автор которого фактически ставит аналогичный вопрос применительно к сфере раннесредневекового

76 государства и права .

Но, несомненно, в 60 - середине 70-х гг. приоритет в исследовании проблемы «континуитета - цезуры» в период становления Нормандского герцогства принадлежал французским медиевистам. Именно в этот период сформировался первый подход к этой проблеме, авторами и стойкими защитниками которого были Жан Ивер и Люсьен Мюссе. Эти медиевисты отстаивали точку зрения о том, что, несмотря на наличие скандинавских элементов в материальной, политической и духовной культуре ранней Нормандии, главным фактором развития этого княжества и населявшего его народа было сохранение как определяющих институтов более развитого франкского общества. Норманны, поселившиеся в низовьях Сены, были всего лишь потребителями этой более высокой культуры, которая постепенно, с течением времени, адаптировала их к себе и создала из них людей, которые думали и говорили по-французски. Однако точка зрения Ж. Ивера и JI. Мюссе никогда не приобретала характера исключительно профранкской. Они признавали тот факт, что нормандское общество переживало несколько рецидивов возвращения к скандинавским истокам, особенно в моменты ослабления центральной герцогской власти, но все же считали, что Нормандия середины XI столетия была в

Завоевателя и нормандского завоевания Англии в 1066 г. См.: De Bouard M. Guilliaume le Conquérant. Paris, 1958.

76 Buisson L. Formen normannischer Staatsbildung (9. bis 11. Jahrhundert) // Studien zum mittelalterlichen Lehenswessen. Lindaw - Constance, 1960. S. 95-184. Еще одно свидетельство интернационализации исследовательского сообщества: французский автор публикует свое исследование на немецком языке в немецком издании. большей степени наследницей каролингской эпохи, нежели скандинавского мира периода викингов77.

Эти представления были поддержаны рядом английских историков, среди которых главная роль в изучении ранней истории Нормандии принадлежала крупнейшему специалисту в области средневековой Англии и Франции Д. Дугласу Д. Дуглас в ряде свои статей, специально посвященных ранней истории Нормандии и, в частности, личности первого нормандского князя Роллона, солидаризировался с мнением французских историков о существовании прямого континуитета между каролингской Нейстрией и норманнской Нормандией, континуитета, в котором скандинавский фактор играл всего лишь подчиненную роль78. Окончательно эта точка зрения была систематизирована Д. Дугласом в его знаменитой монографии, посвященной истории личности Вильгельма Завоевателя и его эпохе. Давая общее описание состояния дел в Нормандии X - первой половины XI в., Д. Дуглас подчеркивал, что, хотя скандинавский фактор сыграл свою роль в становлении Нормандии, не следует все же преувеличивать его значение и переоценивать роль скандинавов в становлении Нормандии. Он был твердо убежден в том, что в политическом и административном плане герцогство Нормандия стало полноправным преемником Нейстрии Каролингов. По его мнению,

77 Musset L. Problèmes militaires du monde Scandinave (VII-XII siècle) // Ordinamenti militari in Occidente nell' alto Medioevo. Spoleto, 1968. T. 1. P. 229-291; Ibid. Naissance de la Normandie (V-XI siècle) // Histoire de la Normandie. Ed. M. de Bouard. Toulouse, 1970. P. 96-129; Ibid. Les Invasions: Le Second Assaut contre l'Europe chrétienne (VII-XI siècles). Paris, 1971; Yver J. Les Premières Institutions du duché de Normandie //1 Normanni et la loro espansione. P. 299-366. Смотри также статью JI. Вернера схожей тематики в сборнике научных работ, посвященных памяти Ж. Ивера: Werner K.F. Quelques observations au sujet des débuts du «duché» de Normandie // Droit privé et institutions régionales: Etudes historiques offertes à Jean Yver. Ed. R.Aubreton et al. Paris, 1976. P. 691-709.

78 Douglas D.C. The earliest Norman counts // The English Historical Review. 1946. Vol. LXI. P. 129-156; Ibid. Some problems of early Norman chronology // The English Historical Review. 1950. Vol. LXV. P. 289-303. будущий Вильгельм Завоеватель стал обладателем провинции, в которой уживались две тенденции: скандинавская, которую олицетворяла сама династия и те права, которыми она обладала и которые во многом восходили к скандинавскому прошлому, и каролингская, основное содержание которой составляло стремление сохранить в качестве ключевых элементов для строительства новой государственности многие каролингские социально-политические институты79.

Взгляды Ж. Ивера, Л. Мюссе и Д. Дугласа были развиты и получили окончательное оформление в специальном монографическом исследовании Д. Бейтса, посвященном истории Нормандии от момента вторжения норманнов в пределы каролингской Франции до 1066 г., когда Вильгельм Завоеватель отправился в свою знаменитую экспедицию, завершившуюся захватом Англии. Д. Бейтс также полностью разделял мнение французских авторов о существовании фактического континуитета между каролингской эпохой и нормандским княжеством. Отметив серьезное воздействие, которое оказали скандинавы на историю Нормандии в начале XI в., он не считал эти события решающими в определении истинно скандинавского лица княжества. Для него они оставались фактом второстепенным, который не мог и не смог бы, в силу предшествующего развития социально-экономических и политических институтов нормандского общества, серьезно повлиять на сохранение и укрепление франкских институтов и общественных структур80. Эта точка зрения была в целом поддержана Э. Табюто, которая в своем исчерпывающем исследовании нормандских обычаев, связанных с регулированием способов распределения и перераспределения земельной собственности в средневековой

79 Douglas D.C. William the Conqueror. The Norman Impact upon England. London, 1964. Ch. 1; Ibid. The Norman Achievement. 1050-1100. Berkley, 1969. Ch. 2.

80 Bates D. Normandy before 1066. London, 1982. P. 15-25.

Нормандии, так же не нашла доказательств в пользу какого-либо скандинавского влияния в этой сфере правового регулирования поземельных отношений81.

Данная точка зрения была поддержана рядом исследователей, которые сделали объектом своего исследования область культурного наследия раннесредневековой Нормандии. Работы М. Бейль и Э. ван Хоутс заставили по-новому взглянуть на, казалось бы, уже устоявшиеся представления о значительном влиянии скандинавских мотивов в архитектуре, прикладном искусстве и литературе. Выдвинутые ими доказательства в пользу модели континуитета не устраняли скандинавский элемент из нормандского культурного наследия, ибо сам этот элемент, по их мнению, был интегрирован в культуру Нормандии не в момент зарождения и становления княжества, а много позднее. Он представлял собой некий комплекс скандинавских мотивов, перенесенных в Нормандию переселенцами из других областей скандинавской оккупации, и прежде всего из Денло в Англии, причем данные переселенцы сами уже были захвачены влиянием англосаксонской культуры, и более того, были жителями Денло в

82 третьем и четвертом поколении .

Подобная идея о такой форме проникновения скандинавских обычаев нашла свою поддержку у Л. Мюссе в его поздних работах. Так, анализируя такой важный элемент нормандского права, как право на изгнание, ullac, которым обладал нормандский герцог, JI. Мюссе о I

Tabuteau E.Z. Transfers of Property in Eleventh-Century Norman Law. Chapel Hill, 1988. P. 4-5.

82

Baylé M. Interlace patterns in Norman Romanesque sculpture: regional groups and their historical background // Anglo-Norman Studies: The Proceedings of the Battle Conference. V. Woodbridge, 1982. P. 1-20 (далее - ANS); Ibid. Réminiscenses anglo-scandinaves dans la sculpture de Normandie //ANS. XIII. Woodbridge, 1990. P. 35-48; Van Houts E.M.C. Scandinavian influence in Norman literature of the eleventh century // ANS. VI. Woodbridge, 1983. P. 107-121; The Norman in Europe. Ed. by E.van Houts. Manchester, 2000. P. 8-9. доказывал, что этот обычай, столь часто применяемый нормандскими герцогами в первой половине XI в., не был принесен в низовья Сены сподвижниками Роллона. По его мнению, эта правовая норма была введена в Нормандии в результате заимствования из правовых обычаев,

83 существовавших в X - начале XI вв. опять же в Денло . Своеобразным дополнительным аргументом в пользу возможности подобного обмена между потомками скандинавов, проживавших по разные стороны Ла-Манша, стало исследование, предпринятое Дж. Феллоус-Иенсеном, в котором автор достаточно убедительно нарисовал картину взаимных

84 обменов между Нормандией и английским Денло до 1066 г.

Однако в зарубежной медиевистике имеется иное мнение на природу взаимоотношений между франкским и скандинавским обществами, складывавшихся в ходе и результате норманнских вторжений во Франкию. Ее автором является Э. Серл, которая активно развивает тезис о сохранении в полном объеме скандинавской природы нормандцев. По ее мнению, вторжения норманнов привели к полному разрушению старого каролингского общества, и новая Нормандия строилась исключительно на фундаменте скандинавских обычаев. Ключевым моментом в сохранении скандинавской идентичности нормандцами вплоть до их экспедиции в Англию в 1066 г. Э. Серл считает сохранение и укрепление скандинавской системы родства, которая пронизывала все нормандское общество сверху донизу. Именно развитые родственные отношения, по мнению Э. Серл, позволили не только сохранить принесенные с собой обычаи, но и наполнить их новым содержанием и в итоге поставить на службу укрепления как оо

Musset L. Autour des modalités juridiques de l'expansion normande au XI siècle: le droit d'exil // Autour du pouvoir ducal normand, Xe - Xlle siècles. Ed. L. Musset et al. Caen, 1985. P. 58-59.

84

Fellows-Jensen G. Scandinavian personal names in foreign fields // Recueil d'études en hommage à Lucien Musset. Caen, 1990. P. 149-159. личной власти нормандских герцогов, так и нормандских баронов. Точка зрения Э. Серл не встретила какой-либо заметной поддержки среди медиевистов, занимающихся проблемами ранней истории Нормандии, однако это была первая попытка связать воедино изучение проблем этнополитической истории герцогства и тендерный анализ его социальной структуры85.

Интересной особенностью всех этих исследователей, как стоящих на позиции континуитета между франкским и нормандским обществами при сохранении некоторых элементов скандинавской культуры, так и отрицающих этот континуитет и настаивающих на исключительно скандинавской основе развития нормандских институтов, был тот факт, что в качестве конечной грани истории Нормандии бралась дата, 1066 г., когда нормандцы пересекли Ла-Манш и захватили Англию. Однако все французские авторы фактически игнорировали возможности рассмотрения истории Нормандии в контексте ее сравнительного анализа с английским материалом на предмет доказательства мнения об особой миссии Нормандии и ее герцогов в европейской средневековой истории.

Зато у английских специалистов по истории англосаксонской и англо-нормандской Англии мы можем наблюдать совершенно специфический подход к изучению ранней истории Нормандии. Для них этот сюжет прежде всего связан с необходимостью объяснить природу возникшего после 1066 г. Англо-нормандского королевства с точки зрения роли в его становлении двух изначальных компонентов: Англосаксонского королевства и Нормандии. В зависимости от своих предпочтений, прежде всего по отношению к первому86, роль or

Searle Е. Predatory Kinship and the Creation of Norman Power, 840-1066. Berkeley,

1988. P. 1-11,61-78, 237-249.

Более подробно см.: Якуб A.B. Английская медиевистика об англосаксонском

Нормандии для них выглядит диаметрально противоположной, а сама эта противоположность основывается на разной оценке «качества» самого нормандского княжества к моменту вторжения на Британские острова.

Те английские историки, которые придерживались мнения о сильной Англии кануна завоевания, стремились доказать превосходство англосаксонской цивилизации над нормандским обществом. На такой позиции стоял Р. Адам, который прямо заявлял, что «ныне существует мало оснований для того, чтобы рассматривать Нормандию как передовую страну в 1066 году»87. С этим мнением маститого английского медиевиста солидаризировались не менее известные специалисты в области средневековой конституционной истории Англии Г. Ричардсон и Дж. Сейлс, которые это негативное мнение о Нормандии и нормандцах возвели в абсолют. Для них жители континентального княжества варвары, ибо «норманны были неучены, без литературы, без писаного права, а цивилизация среди них была представлена только евреями из Руана и ломбардцами вкупе с лотарингцами среди высшего духовенства»88.

Однако среди английских медиевистов присутствовали и более взвешенные представления о роли Нормандии не только в истории Англии, но и в целом для европейской цивилизации. Среди таких историков, безусловно, следует выделить Г. Лойна и Д. Мэттью. Г. Лойн, хотя обращался к истории Нормандии лишь косвенно, тем не менее высказал ряд весьма примечательных замечаний. Так, признавая факт отставания развития Нормандии от англосаксонской Англии в конце X обществе накануне Нормандского завоевания // Проблемы экономического и политического развития Европы в средневековье. Кемерово, 1993.

87 Adam R.J. Conquest of England. The Coming of the Normans. London, 1964. P. 75.

88 Richardson H. G., Sayles G. O. Law and Legislation from Aethelberht to Magna Carta. Edinburgh, 1966. P. 30. первой половине XI в., он объяснял такое положение герцогства именно присутствием в его социально-политических институтах значительной доли скандинавских элементов. Однако при этом он отказывался говорить о Нормандии как об отсталом обществе и считал, что после завоевания Англии Вильгельм Завоеватель действовал в обеих направлениях, заимствуя некоторые достижения англосаксонской цивилизации для нужд нормандского общества и активно внедряя ключевые социально-политические институты своей родины в общественную жизнь завоеванной страны89.

Фактически с аналогичных позиций, хотя и более обстоятельно, подошел к проблеме Нормандии кануна завоевания Д. Мэттью. Он считал, что в Нормандии в первой половине XI в. власть герцога в управлении страной была серьезно ограничена со стороны как католической церкви, так и аристократии. Герцог не мог активно вмешиваться в право вассалов распоряжаться своими земельными комплексами, особенно когда речь шла об аллодиальных землях. Все действия герцога укладывались исключительно в рамки обычая, за исключением тех случаев, когда он брал на себя функции посредника. Осуществить конфискацию земельной собственности герцог мог только в особых случаях. Центральный аппарат, по мнению Д. Мэттью, хотя и складывался, но процесс этот шел чрезвычайно медленно и заметно уступал по своему качеству аналогичным или близким по своему содержанию государственным институтам англосаксонской Англии90.

Иная точка зрения на роль и значение Нормандии в тогдашней средневековой Европе принадлежала тем английским медиевистам, которые были последователями взглядов представителей английской

89 Loyn H.R. The Norman Conquest. 2nd ed. London, 1967. P. 39-40.

90 Matthew D.J.A. The Norman Conquest. New York, 1966. P. 49-57. национальной историографии XVI в.91, сторонников Стюартов, использовавших «нормандскую идею» в перипетиях парламентской борьбы и гражданской войны XVII в. , членов партии тори в XVIII-XIX вв., мнение которых приобрело законченный вид в творчестве Т. Карлейля, считавшего, что англосаксонская Англия к моменту вторжения в нее нормандского герцога находилась в состоянии деградации, а само вторжение стало спасением для английского народа, ибо нормандцы несли с собой все самые передовые идеи и институты своего времени93.

Наиболее последовательно идею превосходства Нормандии и континентальной цивилизации над англосаксонской Англией отстаивал один из ведущих специалистов в области англо-нормандской истории, основатель и бессменный председатель ежегодной конференции специалистов в этой области и редактор периодически издаваемого сборника, объединившего европейских и неевропейских медиевистов, интересующихся самыми разными аспектами истории Англии, Нормандии, Франции и иных континентальных княжеств и королевств через призму изучения «норманнской проблемы», Ричард Аллен Браун94.

91 См.: Robert Fabyan. The New Chroniclers of England and France. London, s.a. (reprinted 1811). P. 247-269; John Rastell. The Pastime of people, or the Chronicles of divers Realms. London, 1529 (reprinted 1811). P. 143-161; Richard Grafton. Chronicle, or History of England. London, 1568 (reprinted 1809). Vol. 2. P. 155-192; Edwards Hall's Chronicle. London, 1548 (reprinted 1809). P. 154 (упоминание о Нормандии как древней патримонии английских королей).

92 Более подробно см.: Кондратьев С.В. Идея права в предреволюционной Англии. Тюмень, 1996. Гл. Ill; Douglas D.C. The Norman Conquest and British Historians. Glasgow, 1946. P. 5-10, 15-16; Briggs A. Saxons, Normans and Victorians. Hastings, 1966. P. 5-6.

93

Карлейлъ Т. Прошлое и настоящее. М., 1994. Краткая историография сюжета содержится в исследовании М. Клэнчи. См.: Clanchy М.Т. England and its Rulers 1066-1272. Foreign Lordship and National Identity. London, 1983. P. 31-34.

94 Данная ежегодная конференция и издаваемый по результатам ее работы сборник научных трудов известны как: Anglo-Norman Studies. Proceedings of the Battle

В противовес слабой Англии P.A. Браун выдвигал сильную Нормандию. Признавая явную нехватку источников по истории ранней Нормандии, Браун, тем не менее, утверждал, что основными качественными характеристиками нормандского общества X - первой половины XI вв. были: экономическое процветание, церковное возрождение, формирование новой аристократии, укрепление личной власти герцогов и превосходство в области военного дела. Именно сочетание всех этих качеств, развитие которых достигло своего апогея именно к середине XI в., позволило, по мнению Брауна, Нормандии занять лидирующее положение в политической жизни и международных отношениях того времени, а ее герцогу осуществить успешное завоевание Англии95.

Таким образом, исследование проблемы становления Нормандии как новой родины скандинавов, переселившихся в низовья Сены, рассматриваемой как во французской, так и в английской историографии через дихотомию понятий «континуитет -дисконтинуитет», во-первых, остается проблемой дискуссионной, причем эта дискуссия лишь углубляется и противоположные мнения звучат все громче и настойчивее, во-вторых, она связывает воедино две, как оказалось, составные части данной проблемы, не только удаленные друг от друга на сто пятьдесят лет, но и разделенные территориально, и, наконец, в-третьих, ставит на повестку дня другую проблему, проблему осознания как самими норманнами, так и их потомками, самих себя, проблему существования или отсутствия единого «норманнского

Conference. P.A. Браун руководил этой конференцией и редактировал сборник с момента их основания в течение 11 лет, с 1977 по 1988 гг. См.: Holdsworth Chr. R. Allen Brown. An Address given at the Service of Thanksgiving for the Life of Allen Brown, held on Tuesday, 14 March 1989 in the Chapel of King's College London // Anglo-Norman Studies. XII. Proceedings of the Battle Conference. Ed. by M.Chibnall. Woodbridge, 1990. P. 1-5.

95 Brown R.A. The Normans and the Norman Conquest. London, 1969. P. 24, 34, 51-57. этноса» в пределах европейского континента.

В современной историографии эта проблема обозначена как проблема Normannitas, что на русском языке может звучать как «норманность», а по сути дела сводится к проблеме самоидентификации норманнов в иноэтнической среде. Вопрос о необходимости изучения данной проблемы был также поставлен еще в конце 60-х гг. XX в. на конференции в Сполето немецкой исследовательницей .Петицией Бём. В своей объемной статье, подвергнув анализу широкий корпус нарративных источников нормандского, английского и итальянского происхождения, она пришла к выводу, что эти источники позволяют выделить четыре основных признака Normannitas. К ним она отнесла следующие: апологетический характер всех сочинений, в которых идет речь о деяниях норманнов в различных регионах Европы, и подчинение авторского замысла одной цели - защите перед современниками и потомками завоеваний как образа жизни «норманна»; проявление этнического самосознания, прежде всего как чувства гордости за свою нормандское отечество; свидетельство, по ее выражению, «империалистического плана», выражающегося в пан-норманнской экспансии в Европе; специфическая нормандская идея лидерства, оформленная в виде идеи «господства всадника»96.

В последующие годы эти идеи JI. Бём получили свое развитие сразу в нескольких направлениях. В частности, один из крупнейших специалистов по истории ранней Нормандии и Англо-нормандского королевства при нормандской династии и династии Плантагенетов, Дж. Jle Патурель, выдвинул концепцию смены «империй», построенную, в том числе и на учете роли скандинавского фактора в этом процессе97.

96 Boehm L. Nomen gentis Normannorum: Der Aufstieg der Normannen in Spiegel der normannischen Historiographie //1 Normanni et la loro espansione. P. 623-704.

97 Le PatourelJ. The Norman Empire. Oxford, 1976.

Проблема изучения так называемого «норманнского империализма» получила свое дальнейшее развитие в статье Ф. Невьё, где автор подверг

98 сравнительному анализу его проявления в Англии и Италии . Наконец, мы можем найти идеи о том, что в европейской истории «норманны» были «избранным народом»99.

Однако не все медиевисты разделяли восхищение этой части французских и английских историков относительно миссии норманнов в европейской истории. Так, Р. Дэвис призывал более осторожно подходить к вопросу о единстве Normannitas, якобы существовавшего в средневековой Европе. Он отстаивал мнение о том, что само это понятие, но, самое главное, его содержимое было всего лишь историко-политическим мифом, созданным в XII в. знаменитым англонормандским хронистом Ордериком Виталисом, мифом, который отнюдь не соответствовал реалиям тогдашней Европы100.

Но эта точка зрения, хотя и пользовавшаяся определенной популярностью среди историков, подверглась сомнению со стороны Г. Лоуда, который настаивал на том, что геополитическое пространство Normannitas обладало единством самосознания уже в XI в. и хранителями этого единства выступали именно нормандские хронисты того времени. Более того, по мнению Г. Лоуда, в качестве модели и для литературного изложения, и для исторического обоснования ими были выбраны античные историко-литературные образцы. Историческая память прошлого становится основой для конструирования модели настоящего. Ключевой фигурой в этом процессе Г. Лоуд считал исторический труд Дудо Сен-Кантенского, который, как мы увидим

98

Neveux F. Quelques aspects de l'impérialisme normand au Xie siècle en Italie et en Angleterre // Les Normands en Méditerranée. Ed. P.Bouet, F.Neveux. Caen, 1994. P. 51-62.

99 Bouet P. Les Normands, le nouveau peuple élu // Ibidem. P. 239-252.

100 Davis R.H.C. The Normans and their Myth. London, 1976. P. 15-17. далее, специально обратился к античному наследию. Он использовал его для того, чтобы помочь новым властителям бывших каролингских земель обрести связь не со скандинавским миром, а с рафинированным культурным наследием древней античной цивилизации101. В середине 90-х гг. XX в. идеи Г. Лоуда были развиты Кассандрой Поттс, которая продолжила изучение творчества Дудо Сен-Кантенского под углом зрения его роли в формировании Normannitas. В частности, она окончательно сформулировала идею о том, что формирование Normannitas было главной задачей, которую ставили перед нормандскими хронистами их заказчики, сначала нормандские герцоги, а затем англо-нормандские короли. Но подобный вывод заставил К. Поттс сделать шаг в сторону признания исключительно литературного бытия категории Normannitas, а значит, и «норманнского этноса». Не Роллон создал «один народ из многих» (atque unum ex diversis gentibus populum effecit), как говорит анонимный автор «Чудес св. Вульфрана», написанных около 1053-1054 гг., а Дудо Сен-Кантенский создал «норманнов» как самостоятельный и самодостаточный «народ»102.

В целом интерес среди представителей различных национальных историографий, но прежде всего, конечно, среди французских и англоязычных авторов, к проблеме Normannitas потребовал дальнейшего расширения географии исследований «норманнской экспансии». Наибольший интерес среди историков был проявлен к сюжетам, связанным с «нормандским завоеванием» Италии. Результатом научных изысканий стало признание большинством из них того факта, что эта экспансия может рассматриваться как составная

101 Loud G.A. The Gens Normannorum - rnyth or reality? // Anglo-Norman Studies. IV. Proceeding of the Battle Conférence. Woodbridge, 1981. P. 104-116.

102 Potts C. Atque unum ex diversis gentibus populum effecit: historical tradition and the Norman identity // Anglo-Norman Studies. XVIII. Proceedings of the Battle Conférence. Woodbridge, 1995. P. 139-152; Ibid. Monastic Revival and Régional Identity in Early Normandy. Woodbridge, 1997. P. 1-13.

103

часть единого европейского феномена «норманна» и Normannitas . Доказательством этого, например, по мнению Г. Лоуда и Дж. Шепарда, был вполне очевидный и подтверждаемый многочисленными итальянскими и греческими письменными памятниками XI-XII вв. факт жесткого разделения «норманнов» и «франков». Каждый этнос запомнился самостоятельно, хотя в историю Южной Европы они вошли по отдельности104.

Наконец, четвертая группа проблем, впрочем, являющаяся логическим продолжением первых трех, оказывается наиболее близко связанной с интересующей нас проблемой идентификации и самоидентификации норманнов в иноэтнической среде. Надо сказать, что начало этой дискуссии было положено в 80-е гг. XX в. работами голландской исследовательницы Э. ван Хоутс. Одной из первых среди медиевистов она приступила к изучению механизмов взаимного влияния различных культурных стратов, результатом которого стало появление в конце X-XI вв. специфически нормандских литературных произведений. Поскольку Э. ван Хоутс придерживается взглядов Ж. Ивера и JI. Мюссе о роли скандинавского фактора в становлении нормандского геополитического пространства, она приходит к выводу о том, что хотя в области историко-литературной, по ее мнению, скандинавские корни сохранялись, однако в итоге более высокий каролингский культурный потенциал привел их к увяданию105.

103 Douglas D.C. The Norman Achievement. Ch. 2-3; Bartlett R. The Making of Europe. London, 1993. P. 24-60.

104 Loud G.A. How «Norman» was the Norman conquest of southern Italy? // Nottingham Medieval Studies. 1981. V. 25. P. 13-34; ShepardJ. The uses of the Franks in eleventh-centuiy Byzantium // Anglo-Norman Studies. XV. Proceedings of the Battle Conference. Woodbridge, 1992. P. 275-305.

105 Van Houts E.M. C. Scandinavian Influence in Norman literature of the eleventh century // Anglo-Norman Studies.VI. Proceedings of the Battle Conference. Woodbridge, 1983. P. 107-121; Ibid. Historiography and hagiography at Saint - Wandrill: the Inventio et miracula sancti Vulfranni // Anglo-Norman Studies. XII. Proceedings of the Battle

Тем не менее ее работы, по сути дела, дали старт для более взвешенного изучения проблем нормандской историко-политической культуры XI-XII вв. с точки зрения как осознания этой культуры самими ее носителями, так и закрепления основных ее характерных особенностей в исторической памяти последующих поколений. Именно этим проблемам была посвящена ее специальная монография, в которой она попыталась объяснить с точки зрения тендерного подхода природу и основные проявления исторической памяти в европейском средневековом обществе X-XII вв.106 Являясь одновременно крупным специалистом в области средневекового источниковедения, именно Э. ван Хоутс выступила в качестве переводчика, источниковеда и издателя ключевого средневекового нарративного памятника, связанного с эпохой становления нормандского самосознания, сочинения Гильома Жюмьежского с дополнениями к нему, сделанными Ордериком Виталисом и Робертом де Ториньи, посвященного истории нормандской княжеской и королевской династии и истории Нормандии и Англонормандского королевства107.

В 90-е гг. XX в. в аналогичном ключе разворачивались исследования среди медиевистов, которые работали по обе стороны Атлантического океана и продолжали изучение нормандской историографии XI-XII вв. Они еще более углубили наши представления

0 том, как и с какой целью создавали средневековые авторы образ «норманна», который все более принимал универсальный характер, в силу чего «норманн» из Нормандии легко сравнивал и даже в какой-то степени отождествлял себя с «норманном» из Англии, Южной Италии,

Conference. Woodbridge, 1989. P. 233-251; Ibid. Latin poetry and the Anglo-Norman court// Journal of Medieval History. 1989. 15. P. 39-82.

106 Van Houts E.M. C. Memory and Gender in Medieval Europe, 900-1200.

1 07

The Gesta Normannorum Ducum of William of Jumièges, Ordene Vitalis, and Robert of Torigni. Ed. by E.M.C. van Houts. Oxford, 1992-1995. Vol. I-II.

Византийской империи и даже Африки. При этом данные авторы не возводили в абсолют «норманнское» начало, а стремились выявить механизмы адаптации «норманнов», вырванных из привычной социально-политической среды обитания, к культурам их новых Отечеств108.

Важное значение для понимания сложившейся ситуации в современной историографии «норманнской проблемы» под интересующим нас углом зрения имеет уже достаточно богатый опыт изучения проблемы «история и память» в рамках активно развивающейся интеллектуальной истории109. Общие теоретические и методологические представления о том, какую роль играла и продолжает играть историческая память в самом существовании человеческого общества в прошлом, настоящем и с перспективой для будущего, сформулированные как в работах зарубежных, так и

108 См. работы самого разного жанра и проблематики: Abulafia D. The Norman kingdom of Africa and the Norman expeditions to Majorca and the Muslim Mediterranean // Anglo-Norman Studies. VII. Proceedings of the Battle Conference. Woodbridge, 1984. P. 26-49; Bliese J. The courage of the Normans - a comparative study of battle rhetoric // Nottingham Medieval Studies. 1991. 35. P. 1-26; Arnoux M. Classe agricole, pouvoir seigneurial et autorité ducale: L'Evolution de la Normandie féodale d'après le témoignage des chroniqueurs (X-XII siècles) // Le Moyen Age. 5 series. 1992. 6. P. 3560; Shopkow L. The Carolingian World of Dudo of Saint-Quentin // Journal of Medieval History. 1989. 15. P. 19-37; Ibid. History and Community: Norman Historical Writing in the Eleventh and Twelfth Centuries. Washington, 1997; Lifshitz F. The Norman Conquest of Pious Neustria: Historiographie Discourse and Saintly Relics 684-1090. Toronto, 1995; Wolf K.B. Making History: The Normans and their Historians in Eleventh - Century Italy. Philadelphia, 1995.

109 См.: Репина Л.П. Что такое интеллектуальная история? // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 1/99. М., 1999. С. 7-12; Она же. Интеллектуальная история сегодня: проблемы и перспективы // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 2. М., 2000. С. 5-7; Она же. Современная историческая культура и интеллектуальная история // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 6. М., 2001. С. 5-8; Она же. От истории идей к интеллектуальной истории (Аналитический обзор) // XX век: Методологические проблемы исторического познания: сборник обзоров и рефератов. М., 2001. Ч. 2; Лаптева М.П. Интеллектуальная история и ее смыслы // Мир Клио: сборник статей в честь Л.П. Репиной. М., 2007. Т. 1. С. 234-241. отечественных авторов110, становятся основой для формирования совершенно новых подходов в изучении, казалось бы, давно и хорошо известных исторических сюжетов, в том числе и в истории средневекового общества. Наиболее емко, на наш взгляд, эта возможность и одновременно необходимость сформулирована Л.П. Репиной, которая пишет: «Историческая память - одно из измерений индивидуальной и коллективной/социальной памяти, это память об историческом прошлом или, вернее, его символическая репрезентация. Историческая память - не только один из главных каналов передачи опыта и сведений о прошлом, но и важнейшая составляющая само идентификации индивида, социальной группы и общества в целом, ибо оживление разделяемых образов исторического прошлого является таким типом памяти, который имеет особенное значение для конституирования и интеграции социальных групп в настоящем. Зафиксированные коллективной памятью образы событий в форме различных культурных стереотипов, символов, мифов выступают как интерпретационные модели, позволяющие индивиду и социальной группе ориентироваться в мире и в конкретной ситуации»111.

Это в полной мере относится к периоду, когда скандинавские

110 См.: Halbwachs M. La mémoire collective. Paris, 1950; Idem. Les cadres sociaux de la mémoire. Paris, 1952; Nora P. Mémoire collective // La Nouvelle Histoire. Dir. Par R. Chartier, J. Le Goff, J. Revel. Paris, 1978; Irwin-Zarecka I. Frames of Rememberance: Social and Cultural Dynamics of Collective Memory. New Brunswick, 1993; Megill A. History, Memory, Identity II History of the Human Sciences. 1998. Vol. 11. № 3. P. 37-62; Assmann J. Das Kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in dem frühen Hochkulturen. München, 1992; Ассманн Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004; Нора П. Франция - Память. СПб., 2001; Эксле О.Г. Культурная память под воздействием историзма // Одиссей. 2001. М., 2001. С. 176-198; Люббе Г. Историческая идентичность // Вопросы философии. 1994. № 4. С. 108-113; Лоуэнталъ Д. Прошлое - чужая страна. СПб., 2004; Тош Дж. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. М., 2000; История и память. Историческая культура Европы до начала Нового времени / под ред. Л.П. Репиной. М., 2006.

111 Репина Л.П. Память и историописание // История и память. С. 23-24. воины, столкнувшиеся с более высокой или, точнее, иной культурой западного христианского мира, были вынуждены определять свое место в новой социально-политической и культурной действительности, которую они сами создали, начав процесс насильственной интервенции в чуждое для них геополитическое пространство. Сам процесс этой интервенции, сопровождавшийся разного рода контактами с другими этническими и социально-политическими компонентами данного пространства, приводил к появлению взаимной надобности понять друг друга и определить место каждого из этих компонентов, как старых, так и новых, в условиях развертывавшегося процесса амальгамизации конкурентных культур. Итогом этого стало появление совершенно нового «нормандского общества», в значительной степени отличавшегося от своих родовых «норманнских» истоков, но и не принадлежавшего полностью автохтонному обществу позднекаролингской Европы. Однако это новое общество не могло и не желало существовать без памяти о своих истоках, а его особость, подчеркивающая отличие и от старых истоков, и от окружающего и современного ему мира, требовала превратить историческую память в один из ключевых инструментов собственной политической и социальной самоидентификации, использовав, по сути дела, единственный доступный и наиболее действенный способ - создание новых исторических текстов, задачей которых было разрушение стереотипа, сложившегося на основе иных текстов, иных носителей и хранителей иной исторической памяти, не приемлемой в конкретной ситуации современности.

Ситуация в зарубежной медиевистике фактически нами была рассмотрена выше, когда речь шла об основных дискуссионных моментах в изучении «норманнской и нормандской проблем». Что касается отечественной историографии, то в данном случае мы можем констатировать следующее. Прежде всего, имеется определенный задел в изучении проблемы образа истории, исторического сознания и исторической памяти в средневековую эпоху в целом и применительно к истории скандинавского мира, каролингской эпохи, а затем средневековых Франции и Англии в частности112. Однако все эти исследования оставляют вне поля зрения интересующую нас проблематику, лишь косвенно обращаясь к ней, когда речь идет о нормандском завоевании Англии Вильгельмом Завоевателем и истории Англо-нормандского королевства при Анжуйской династии Плантагенетов113.

112 Гуревич А.Я. История и сага. М., 1972; Он же. «Эдда» и сага. М., 1979; Он же. Категории средневековой культуры. М., 1984; Он же. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Ехетр1а XIII в.). М., 1989; Он же. Средневековый мир: культура безмолствующего большинства. М., 1990; Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Л., 1984; Барг М.А. Историческое сознание как проблема историографии // Вопросы истории. 1982. № 12; Он же. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987; Мельникова Е.А. Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе. М., 1987; Неретина С.С. Слово и текст в средневековой культуре. История: миф, время, загадка. М., 1994; Бойцов М.А. Вперед к Геродоту! // Казус. 1999. М., 1999. С. 17-41; Бобкова М.С. Память о прошлом и западноевропейская историческая мысль // Историческое знание и интеллектуальная культура. М., 2001. Т. 1; Калмыкова Е.В. Исторические представления английских хронистов о происхождении своего народа в контексте формирования национального самосознания // Там же; Успенский Ф.Б. Имя и власть. Выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии. М., 2001; Лучицкая С.И. Образ Другого: проблематика исследования // Восток - Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур. Саратов, 2001; Карл Великий: реалии и мифы. М., 2001; Словарь средневековой культуры / под ред. А.Я. Гуревича. М., 2003; Сидоров А.И. Отзвук настоящего. Историческая мысль в эпоху каролингского возрождения. СПб., 2006; Петрова М.С. Репрезентация прошлого средневековым историком: Эйнхард и его сочинения // История и память. С. 242-276; Арнаутова Ю.А. Образ истории и историческое сознание в латинской историографии Х-ХШ веков // Там же. С. 277-307; Калмыкова Е.В. Представление о достоверном в Средневековой исторической традиции // Там же. С. 339-368; Бобкова М.С. Преемственность и новации в исторической культуре позднего Средневековья и начала Нового времени // Там же. С. 455-505 и др.

113 См.: Метлщкая З.Ю. Битва при Гатингсе: история и легенда // Историческое знание и интеллектуальная культура. М., 2001. Т. 1; Горелов М.М. Датское и нормандское завоевания Англии в исторической памяти современников // Там же; Он же. Нормандское завоевание в английском историописании ХГП-ХТУ веков //

Поскольку в центре нашего внимания находится проблема формирования и трансформации в исторической памяти образа «норманна» как результат становления «нормандской исторической мысли», постольку следует сказать несколько слов о том, насколько она вписывается в общий контекст развития основных подходов к изучению средневековых источников. В данном случае следует отметить несколько моментов. Во-первых, достаточно обстоятельный анализ развития этих подходов, начиная с XVI в. и до современности, в зарубежном источниковедении был сделан А.И. Сидоровым. Хотя предметом его исследования была каролингская историография, тем не менее вывод о том, что в нынешней ситуации в зарубежной историографии отношение к средневековым историческим сочинениям характеризуется значительной гетерогенностью и представляет собой комплекс взглядов и мнений, сформулированных в рамках истории идей, истории представлений и истории ментальностей, традиционных для французской и немецкой исторической мысли114, может быть полностью применен и к изучению сочинений более поздних авторов, в том числе нормандских авторов. Особенно ценным выглядит мысль о том, что прошлое, которое содержится в тексте любого исторического источника, есть величина переменная, которая все время подстраивается под нужды настоящего, то есть момента создания этого текста, и призвана либо объяснить, либо легитимизировать это настоящее115.

История и память. С. 369-387; Он же. Датское и нормандское завоевания Англии. СПб., 2006; Креленко Н.С. «Нормандское завоевание» в формировании «мест памяти» английской исторической мысли XVII в. // Михаил Абрамович Барг: Наследие ученого в современной исторической науке. М., 2006. С. 88-105.

1,4 Сидоров А.И. Отзвук настоящего. С. 8-21; См. исследования французских авторов: Lacroix В. L'historien au Moyen Age. Montréal; Paris, 1971; Le métier d'historien au Moyen Age. Etude sur l'historiographie médiévale / Sous la dir. В. Guenée. Paris, 1977; Guenée B. Histoire et culture historique dans l'Occident médiéval. Paris, 1980.

115 Lnnes M. Introduction: using the past, interpreting the present, influencing the future //

Вместе с тем часть английских авторов, предпринимавших попытки каким-то образом систематизировать свои представления относительно средневекового историописания, в первую очередь, конечно, английского и англо-нормандского, по сути дела, продолжает выступать в качестве хранителей лучших традиций классического, а фактически позитивистского взгляда на природу исторического источника и, следовательно, тех методик, при помощи которых современный исследователь должен извлекать из них информацию116.

Заключая наш историографический обзор, следует сказать несколько слов о дальнейшей судьбе изучения истории ранней Нормандии в отечественной медиевистике. К сожалению, следует констатировать тот факт, что после появления в конце 30 - начале 40-х гг. XX в. двух статей А.С. Бартенева, представлявших собой часть его диссертационного сочинения, отечественные историки обращались к этому сюжету истории раннесредневековой Франции крайне редко и весьма поверхностно. Прежде всего, стало аксиомой мнение о полной и быстрой ассимиляции скандинавов на территории Нормандии, которое выкристаллизировалось в мнение о том, что нормандцы, пришедшие вместе с Вильгельмом Завоевателем завоевывать Англию, хотя и помнили о своем скандинавском прошлом, сами уже были носителями

117 французского языка, обычаев и в целом континентальной культуры . Это мнение можно найти и работах последних лет, когда вывод о

The Uses of the Past in the Early Middle Ages. Cambridge, 2000. P. 1-8.

116 Bagley J.J. Historical Interpretation. Sources of English medieval history. 1066-1540. Baltimore, 1965; Partner N.F. Serious entertainments. The writing of history in 12th -century England. Chicago, 1977; Clanchy M.T. From memory to written record. England 1066-1307. London, 1979; The Writing of history in the Middle Ages. Essays presented to R.W. Southern. Oxford, 1981; Galbraith V.H. Kings and Chroniclers. Essays in English Medieval History. London, 1982; Gransden A. Legends, traditions and history in medieval England. London, 1992; Ibid. Historical writinf in England. London, 1997. Vol. 1.

117

Люблинская А.Д. Расцвет феодализма (X-XIII века) // История Франции. М., 1972. Т. 1.С. 70. результате взаимодействия двух первоначальных культур однозначен: «Интеграция скандинавов во Франции была, таким образом, однонаправленным и стремительным процессом, не оставившим следов

1 1 о ^ в местной культуре» . Что же касается внутренней истории ранней Нормандии, то некоторые усилия предпринимались в области изучения механизма освоения «норманнами» территориального пространства

119 своего княжества , в изучении проявлении социального недовольства политикой нормандских герцогов120, а также проблемы «знатности» в нормандском обществе121.

Таким образом, даже этот, безусловно, не претендующий на полноту анализ историографического наследия свидетельствует о том, что проблема формирования образа «норманна» в средневековой историографической традиции остается проблемой дискуссионной и малоизученной. Некоторые подходы к ее изучению наметились лишь на рубеже 80-90-х гг. XX в., сохраняя при этом, на наш взгляд, один весьма существенный недостаток. Он заключается в том, что вопрос об идентификации и самоидентификации «норманнов» и роли в этом процессе исторических сочинений как формы хранения и способа трансляции исторической памяти поднимается и исследуется в

118

Мельникова Е.А. К типологии контактных зон и зон контактов: скандинавы в Западной и Восточной Европе // Восточная Европа в древности и в средневековье. Контакты, зоны контактов и контактные зоны. XI Чтения памяти В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 22-23.

119 Гладков А.Л. Три замечания по поводу скандинавской колонизации Нормандии // Проблемы истории и культуры средневекового общества: тез. докл. XIX всерос. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых. СПб., 2000. С. 59-61; Он же. Норвежские поселения эпохи викингов во Франции (X в.) // Средневековое общество: социально-политический и культурный аспекты: тез. докл. XX всерос. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых. СПб., 2001. С. 38; Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005. С. 48-49.

120 Сидорова H.A. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. М., 1953. С. 22-24; Серовайский Я.Д. Борьба французских крестьян против феодального освоения лесов // Средние века. М., 1980. Вып. 43. С. 63-69. 7 ]

Савицкий Е.Е. Знатность в Нормандии начала XI века: ситуативные формы восприятия и социальная идентичность // Французский ежегодник. М., 2001. современной медиевистике, по преимуществу зарубежной, исключительно на основе памятников XI-XII вв. Все начинается с Дудо Сен-Кантенского и завершается, в лучшем случае, художественными памятниками, вышедшими из-под пера Baca и Бенуа де Сен-Мора. При этом весь предшествующий, огромный и не менее ценный пласт исторических сочинений, на страницах которых «норманны» фигурируют в самых разных объемах и качествах, оказывается исключенным из этого анализа. Фактически в рамках современной западной и частично отечественной «норманнистики» мы можем видеть образ зрелого «норманна», но вне пределов исторического анализа остается образ «норманна» детского, подросткового и юношеского периодов. Сложившаяся ситуация позволяет, на наш взгляд, заметно расширить границы возможного изучения данной проблемы, определив объект и предмет нашего исследования следующим образом.

Объектом исследования является историческое наследие средневековых авторов каролингской и посткаролингской эпохи, в рамках которого идет процесс становления и оформления историографического образа «норманна» как структурного элемента исторической памяти в пределах этнически-территориального пространства Нормандии.

Предметом изучения является эволюция складывания исторических представлений о «норманне» как объекте и субъекте этно-политического развития нормандского общества в условиях трансформации территории от «зоны контактов» в «контактную зону».

Исходя из этого, целью нашего исследования является изучение процесса формирования историографического образа «норманна» путем анализа творческого наследия средневековых авторов в условиях трансформации каролингского и посткаролингского обществ под воздействием внутри- и внешнеполитических факторов и выявление на этой основе политических предпосылок возникновения Нормандского княжества.

Достижение поставленной цели, на наш взгляд, возможно при условии решения следующих задач:

- анализ формирования представлений о «норманне» у средневековых авторов каролингской и посткаролингской эпохи как неотъемлемом компоненте исторической памяти;

- выявление механизма и определение основных этапов данного процесса, определение их специфики применительно как к периоду до возникновения Нормандии, так и в условиях существования этого княжества;

- исследование взаимосвязи между процессом идентификации «норманна» со стороны представителей франкского общества и самоидентификацией «норманна» в иноэтнической среде в условиях изменения самой историографической традиции, сформированной средневековыми авторами;

- реконструкция на основании нового осмысления проблемы «норманна» в средневековой историографической традиции способов взаимоотношений между франкским и скандинавскими обществами, приведших в итоге к возникновению новой геополитической единицы в пределах франкской этнополитической территории.

Хронологические рамки исследования охватывают период от рубежа УШ-1Х вв. до второй половины XII в. Такой достаточно широкий временной диапазон исследования объясняется, во-первых, длительностью самого процесса становления историографического образа «норманна», прежде чем он приобрел более или менее устойчивый характер в структуре исторической памяти, фактически превратившись в историко-культурный стереотип, а также тем, что авторы исторических сочинений на разных отрезках истории средневекового общества привносили собственное понимание места и роли «норманна» в политической жизни Франкии от эпохи империи Каролингов до начала политического возвышения Франции Капетингов. Во-вторых, каждая эпоха в жизни любого этноса является прямым продолжением и развитием всех предшествующих эпох и не создает свой мир произвольно, а делает это исключительно в неразрывной связи со всем историческим прошлым.

Верхняя граница исследования связана не только с формированием империи Каролингов, но и с первыми военно-политическими контактами франкских императоров со скандинавским миром, что сделало необходимым как для официальной, так и для неофициальной каролингской историографии так или иначе определить свое отношение к пришельцам с Севера, идентифицировать их этнически и заложить основы для формирования классических представлений о «норманне», ставших господствующими на многие столетия вперед. Нижняя граница исследования выбрана не только потому, что на вторую половину XII в. приходится творчество последнего нормандского историка, Роберта де Ториньи, специально уделившего значительное место описанию политических событий, имевших место в ранний период существования Нормандии, но и потому, что после 1154 г., когда Нормандия стала частью обширного государства, известного в современной историографии как «Анжуйская империя», историческое прошлое ранней Нормандии окончательно стало для королей из династии Плантагенетов всего лишь элементом исторической памяти части их подданных.

Методологическая основа исследования определяется подходом к изучению истории историографии и исторической науки, сформулированным в отечественной историографии. Основу его составляет мнение Е.А. Косминского о том, что историографию нельзя рассматривать вне зависимости от общего политико-философского состояния общественной жизни, ибо при таком отрыве их друг от друга историография как традиционный обзор работ тех или иных историков не дает ни достаточной полноты, ни достаточных выводов для практического осмысления интересующей историка проблемы122. Этот тезис в дальнейшем был развит и окончательно сформулирован М.А. Баргом, считавшим, что историю историографии и исторической науки необходимо изучать в том числе и с ее «невидимой», внутренней стороны, то есть «как процесс, обусловленный системными связями историографии с данным типом культуры, определяемым ее мировоззренческой сутью, которую в наиболее доступной

123 историографии форме выражает именно историческое сознание» .

В соответствии с этим подходом система методов исследования, примененных для достижения поставленной цели, отличается широтой спектра и междисциплинарным характером. Среди использованных нами методов можно выделить несколько124. Использование

122 Косминский Е.А. Историография средних веков. С. 7-8.

123 Барг М.А. Эпохи и идеи. М., 1987. С. 6.

124 Методологические проблемы истории, в том числе проблемы методов исторического познания, всегда оставались предметом серьезных размышлений и дискуссий в отечественной историографии: Ерофеев H.A. Что такое история. М., 1976; Ковалъченко ИД. Методы исторического исследования. М., 1987; Могилъницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М., 1989; Рябов В.В., Хаванов Е.И. История и общество. М., 1999; Брандт М.Ю., Ляшенко Л.М. Введение в историю. М., 1994; Биск И.Я. Введение в писательское мастерство историка. М., 1996; Копосов НЕ. Как думают историки. М., 2001; Румянцева М.Ф. Теория истории. М., 2002; Блосфелъд Е.Г. Введение в историю. Волгоград, 2003; Селунская Н.Б. Проблемы методологии истории. М., 2003; Бочаров A.B. Основные методы исторического исследования. Томск, 2006; Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. История исторического знания. М., 2004; Смоленский Н.И. Теория и методология истории. М., 2007. См. также развернутые рецензии на две последние работы: Корзун В.П., Рыженко В.Г. Поиск нового образа описательно-повествовательного метода позволяет выявить сущность излагаемых явлений, их особенности и качественное своеобразие. Вместе с тем этот метод позволяет обнаружить и объяснить то, что скрыто от поверхностного наблюдения и по своей природе уже не является только индивидуальным и неповторимым. Он позволяет избежать противостояния двух основных элементов исторического исследования - обобщения и описания, когда обобщение без описания -это схематизация, а описание без обобщения - это фактография.

Следующим методом, опирающимся на описательно-повествовательный метод, является сравнительно-исторический метод, необходимость применения которого обусловлена тем, что сама историческая действительность представляет собой единство общего, повторяющегося и индивидуального, неповторимого. Данный метод позволяет осуществлять сравнение как по горизонтали, когда речь идет о двух одномоментно существующих и вступающих в отношения между собой обществах, так и по вертикали, когда объектом сравнительного анализа становятся отдельные этапы эволюции исследуемого нами общественного феномена.

Определенную ценность в познании процесса становления образа «норманна» играет ретроспективный метод, поскольку этим методом активно пользовались некоторые исследуемые нами средневековые авторы. Этот метод позволяет не только взглянуть на исследуемую нами проблему, отталкиваясь от уже известного, конечного результата, но и еще более углубленно понять специфику историографии в современном интеллектуальном пространстве (Размышления над учебным пособием Л.П. Репиной, В.В. Зверевой, М.Ю. Парамоновой «История исторического знания») // Мир Клио: сборник статей в честь Лорины Петровны Репиной. М., 2007. Т. 2. С. 266-278; Могилъницкий Б.Г. О новом учебном пособии по теории и методологии истории // Новая и новейшая история. 2008. № 1. С. 215-220. основных этапов, из взаимодействия которых этот результат сложился.

Поскольку предметом нашего исследования являются средневековые тексты как своеобразные «остатки» прошлого, имеющего свою ярко выраженную специфику, в том числе лингвистическую, постольку одним из методов, использованных для анализа этих «остатков», является метод терминологического анализа. Именно этот метод позволяет решить ряд крайне важных проблем, которые возникают при работе со средневековыми источниками, особенно нарративного характера. Среди них проблема многозначности любого термина, который может описывать совершенно разные, отличающиеся друг от друга события и явления; проблема исторического характера самого термина, который меняется вместе с изменением самой среды, в которой он используется и для описания которой привлекается; проблема взаимозаменяемости терминов, когда появление нового термина совсем не обязательно означает исчезновение старого содержания, для описания которого использовался совершенно иной термин.

Наконец, следует упомянуть о биографическом методе, ибо сам образ «норманна» в своем развитии активно шел по пути персонификации и аристократизации, окончательно воплотившись в деяниях конкретных нормандских герцогов. Этот метод также активно использовался самими средневековыми нормандскими историками, фактически приступившими к созданию самостоятельного жанра биографий как способа хранения и трансляции исторической памяти. Но для нас важна не только эта сторона возможного использования биографического метода. Не менее актуальна возможность использования его для характеристики самих авторов, а также для характеристики человеческого фактора в целом в обоих его проявлениях

- индивидуальном и групповом.

Источниковая база исследования формировалась в соответствии с определенными предметом, целью, задачами и хронологическими рамками. Принцип отбора источников опирался на степень интереса, который проявлял тот или иной анонимный или известный средневековый автор к проблеме взаимоотношений между франкским и скандинавским мирами в условиях расширявшихся между ними контактов в каролингскую и посткаролингскую эпохи.

Основную массу источникового корпуса составляют письменные источники, прежде всего нарративные памятники, систематизировать которые нам представляется наиболее удобным по их жанровым особенностям125. Нарративные памятники в наибольшей степени показывают особый характер взаимодействия личности и общества, когда в тексте более или менее проявляется личностное начало, а сам рассказчик достаточно независим, поскольку его стесняют в основном лишь стереотипы мышления и литературные условности. Вместе с тем любой средневековый рассказчик или автор был всегда ангажирован политическими, социальными, культурными реалиями своей эпохи, вырваться за пределы которых он был просто не в состоянии. В связи с этим такая дихотомия «свободы - несвободы творчества» создает для нас великолепные возможности не только для реконструкции образа «норманна» как главного действующего лица исторической драмы, но и для понимания механизма функционирования самого пространства историографии, во временном континиуме которого этот образ

125

Об основных подходах к изучению природы исторического источника в целом и в медиевистике в частности см.: Ковалъченко И.Д. Исторический источник в свете учения об информации (К постановке проблемы) // История СССР. 1982. № 3. С. 129-148; Лебедева Г.Е., Якубский В.А. Некоторые вопросы классификации исторических источников // Личность - идея - текст в культуре средневековья и Возрождения. Иваново, 2001. С. 217-228. рождался, развивался и жил, обретя в итоге значение самостоятельного сегмента исторической памяти.

Когда речь заходит о существовании какого-либо цельного исследования, зарубежного или отечественного, которое представляло бы собой последовательный и углубленный анализ источников, связанных с интересующей нас проблемой, то мы получаем отрицательный ответ. Безусловно, и в зарубежной, и в отечественной обобщающей литературе по источниковедению средних веков мы найдем в разной степени углубленный или поверхностный обзор

126 основных источников, о которых речь пойдет ниже . Но некоторые из интересующих нас источников вообще не вошли в эти работы, оставшись вне пределов профессионального интереса источниковедов. Очень часто изучение того или иного памятника исторической мысли раннесредневековой Европы осуществлялось и до сих пор

126 Среди зарубежных исследований такого характера можно назвать следующие: Ampère J.-J. Histoire littéraire de la France sous Charlemagne et durant les X-e et Xl-e siècles. Paris, 1870; Monod G. Etudes critiques sur les sources de l'histoire carolingienne. Paris, 1898; Molinier A. Les sources de l'histoire de la France des origines aux guerres d'Italie. 6 Vol. Paris, 1901-1906; Thompson I. W. The History of Historical Writing. New York, 1942. 2 Vols; Barnes HE. A History of Historical Writing. N.Y., 1963; Smalley B. Historians in the Middle Ages. N.Y., 1974; Hay D. Annalists and Historians. Western Historiography from the Eight to the Eighteenth Century. London, 1977; Historiographie im frühen Mittelalter. Hg. A. Scharer, G. Scheibelreiter. Wien; München, 1994; Guenée В. Histoire et culture historique dans l'Occident medieval. Paris, 1980; Гене Б. История и историческая культура средневекового Запада. М., 2002. В отечественной медиевистике ситуация выглядит практически идентичной зарубежной. Последние обобщающие исследования в этой области выходили еще в 50-60-е гг. XX в.: Добиаш-Рождественская O.A. Источниковедение западного средневековья // Добиаш-Рождественская O.A. Культура западноевропейского средневековья. Научное наследие. М., 1987; Вайнштейн O.JI. Историография средних веков в связи с развитием исторической мысли от начала средних веков до наших дней. M.; JX, 1940. Гл. II; Люблинская АД. Источниковедение истории средних веков. JL, 1955; Она же. Источники в смежных с историей науках (по материалам зарубежной медиевистики) // Проблемы источниковедения западноевропейского средневековья. Л., 1979; Косминский Е.А. Историография средних веков. Лекция 2. Краткие обзоры источников по истории средних веков в учебниках для вузов вряд ли могут компенсировать имеющийся голод в современной отечественной медиевистике в этой области. осуществляется теми специалистами, которые ставили перед собой задачу публикации конкретного исторического сочинения, что заставляет их одновременно брать на себя функции как источниковедов, так и историографов.

Первую группу нарративных памятников составляют так называемые светские биографии первых каролингских императоров Карла Великого и Людовика Благочестивого. Эти биографии, за исключением одной, обладают вполне конкретными авторами. Все они имеют огромную историографию, особенно зарубежную, которая насчитывает не одну сотню работ, накопившихся за столетия изучения творчества этих авторов. Первое место, безусловно, занимает сочинение Эйнхарда «Жизнь Карла Великого». Мы не ставим нашей целью подробнейшее изучение историографических проблем и споров, которые порождены и существуют вокруг этого, да и не только этого сочинения каролингской эпохи. К последним прежде всего относятся сочинения анонимного автора, известного как Астроном, трирского хорепископа Тегана, аристократа и воина Нитхарда, монаха Эрмольда

197

Черного . Все эти каролингские авторы в разной степени интересовались проблемой «норманнов», но так или иначе оставили свои весьма ценные суждения по этому вопросу, фактически приступив к созданию историографического образа «норманна» как отражения

127

Перечислим только основные работы отечественных медиевистов последних десятилетий: Карл Великий: реалии и мифы / под ред. A.A. Сванидзе. М., 2001; Эйнхард. Жизнь Карла Великого / под ред. М.С. Петровой. М., 2005; Петрова М.С. Репрезентация прошлого средневековым историком (Эйнхард и его сочинения) // История и память. Гл. 6; Сидоров А.И. Отзвук настоящего. Гл. 2; Теган. Деяния императора Людовика / под ред. А.И. Сидорова. СПб., 2003; Сидоров А.И. Отзвук настоящего. С. 126-152; Карачинский А.Ю. Vita Hludovici Тегана Трирского // Вестник всеобщей истории. СПб., 1999. Вып. 2. С. 3-7; Аноним. Жизнь императора Людовика // Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 37-96; Ронин В.К. Светские биографии в каролингское время: «Астроном» как историк и писатель // Средние века. М., 1983. Вып. 46; Сидоров А.И. Отзвук настоящего.С. 99-125; Нитхард. История в четырех книгах // Историки эпохи Каролингов. С. 97-146; Сидоров А.И. Отзвук настоящего. С. 153-189. реальной ментальности тогдашнего общества.

Во вторую группу нарративных памятников входят анналы, весьма многочисленные как в меровингскую, так и в каролингскую эпохи. Все франкские анналы могут быть разделены на две большие группы. Первую составляют так называемые «малые анналы», которые характеризуются более примитивной формой изложения материала, обычно имеют дело с событиями УШ-1Х вв. и весьма редко затрагивают последующие столетия. По месту их происхождения «малые анналы» могут быть сгруппированы следующим образом: имеющие происхождение из региона Кёльн - Трир; связанные с округой города Мец; группирующиеся в регионе Мурбах, Эльзас и Швабия; и, наконец, из области вокруг Зальцбурга и из Баварии. К сожалению, особенностью этих анналов является то, что практически ни одно из этих сочинений не сохранилось в подлиннике. Все они представлены более поздними копиями, среди которых попадаются тексты, дошедшие до нас только в виде изданий, предпринятых в XVII в. антикварами. Такая специфическая форма сохранности создает дополнительные трудности при поиске ответа на главные для любого источника вопросы: когда в действительности были написаны эти анналы и кто был их автором. Другими словами, мы не обладаем информацией о том, насколько близко по времени находился человек, фиксировавший те или иные события, к самим этим событиям и, таким образом, насколько адекватно эти события воспроизводились. Однако полностью отрицать историческую ценность этих сочинений нельзя, поскольку они зачастую по-прежнему остаются единственными информаторами о событиях, имевших место в столь отдаленные от современности эпохи. Их ценность подтверждается также тем фактом, что многие из этих анналов послужили своеобразным фундаментом для создания более поздних сочинений, аналогичных по форме, но с более насыщенным содержанием. Именно к такой группе относятся так называемые «большие анналы», которые охватывают собой историю всего IX в., последовательно сменяя друг друга. К ним относятся «Анналы королевства франков», «Сен-Бертенские анналы», «Ведастинские анналы» и «Хроника деяний норманнов во Франкии». К этой же группе относится авторское сочинение знаменитого реймского каноника Флодоарда, оставившего потомкам весьма пространное историческое сочинение под названием «Анналы», в котором он запечатлел широкую панораму политической жизни в Западно-Франкском королевстве в

128 первой половине X в.

Отдельно следует упомянуть сочинение еще одного реймского историка Рихера, которое он назвал «История» и которое является практически главным источником по политической истории Франции второй половины X в. Именно Рихер оставил нам, пусть иногда приукрашенные и даже вымышленные, описания перипетий борьбы между династиями Каролингов и Капетингов, отношений с папским престолом и противостояния внешним врагам. Во многом именно реймская школа историописания, представленная Флодоардом и Рихером, вероятно, послужила образцом для подражания будущих средневековых авторов, среди которых был и первый официальный 1

См.: Mcguire M.R.P. Annals and Chronicles // New Catolic Encyclopedia. New York, 1967. Vol. 1. P. 551-556; Guenée В. Histories, annals, chroniques. Essai sur les genres historiques au Moyen Age //Annales. E.S.C.P. 1973. P. 997-1016; McCormick M. Les annals du haut Moyen Age (Typologie des sources du Moyen Age occidentale). Turnhout, 1975; McKitterick R. The Frankish Kingdoms under the Carolingians, 751— 987. London, 1983. P. 3-5; Ibid. Constructing the Past in the early Middle Ages: The Case of the Royal Frankish Annals // Transactions of the Royal Historical Society. 6th series. VII. 1997. P. 101-129; Jacobsen P.C. Flodoard von Reims. Sein Leben und seine Dichtung «De triumphis Christi». Leyde, Cologne, 1978; Nelson J.L. The «Annals of St. Bertin» // Charles the Bald. Court and Kingdom. Ed by M. Gibson, J.Nelson. Oxford, 1981. P. 15-36; Ведастинские анналы // Историки эпохи Каролингов. С. 161-188; Рихер Реймский. История. М., 1997; Флодоард. Анналы // Там же. С. 187-208; Тарасова А.В. Рихер Реймский и его «Четыре книги историй» // Там же. С. 213-271. хронист Нормандии Дудо Сен-Кантенский.

Сочинение Дудо Сен-Кантенского впервые было опубликовано Андре дю Шеном в начале XVII в. Он использовал для своего издания два манускрипта: один ныне хранится в Берлине и, вероятно, попал из Мон-Сен-Мишеля в Фекан, где и сохранился в монастырской библиотеке и где с ним ознакомился наш издатель, а второй был получен

129 дю Шеном от Франсуа д'Амбуаза и в настоящее время утерян . В XVIII в. маврист Бессен планировал новое, исправленное издание сочинения Дудо, однако оно не состоялось, хотя он привлекал к возможному изданию рукопись из Руана, которая первоначально хранилась в аббатстве Жюмьеж130.

В XIX в. интерес к сочинению сен-кантенского каноника заметно усилился. На это время приходится три попытки издать историю первых нормандских герцогов. Первая попытка принадлежит Георгу Вайцу в ходе его работы над изданием МопитеШа. Для четвертого тома этого издания, совместно с Л. Бетманном, был подготовлен отрывок из сочинения Дудо, охватывающий период с 936 по 966 гг. За основу немецкого издания Г. Вайц и Л. Бетманн взяли издание А. дю Шена, дополненное руанским манускриптом131.

Вторая попытка принадлежит французскому издателю Миню и связана с его латинской серией публикаций средневековых источников. Однако, в отличие от своих немецких коллег, пытавшихся использовать более широкий круг манускриптов, Минь пошел по пути репринтного воспроизведения издания дю Шена, без каких-либо дополнений и

129

Duchesne A. Histonae Normannorum Scriptores Antiqui. Paris, 1619. P. 51-160.

130 Dudo of St. Quentin. History of the Normans / Ed by E. Christiansen. Woodbridge, 1998. P. XXXV.

131 MGHSS. T. IV. S. 93-116. изменений132.

Третья попытка принадлежит Ж. Лэру. Этот нормандский автор, заручившись поддержкой со стороны «Общества антиквариев Нормандии», в 1865 г. опубликовал самую полную версию сочинения Дудо. Это издание представляет собой подлинно научное издание, в котором издатель попытался свести воедино данные практически всех известных к тому времени манускриптов и критически осмыслить сходство и выявить их разночтения. Издание Ж. Лэра окончательно закрепило за сочинением Дудо название, которое было дано ему не

133 самим автором, но первым издателем, А. дю Шеном .

Самой важной особенностью издания Ж. Лэра является обширное предисловие, написанное им самим. Цель этого предисловия - восстановить среди научных кругов и читающей публики значимость сочинения Дудо как исторического источника, источника, который, по мнению издателя, является наиболее правдивым в изложении фактов ранней истории нормандского герцогства. Объяснение этому следует искать не только в его роли профессионального историка, отстаивающего собственное видение содержания сочинения Дудо и его места в истории Нормандии. Не меньшую, если не большую, роль сыграло то, что сам Ж. Лэр был пылким нормандским патриотом, искренне верившим в то, что Дудо обладал пророческим даром, предвосхитившим будущие завоевания нормандцами Англии и Сицилии и литературную славу Мольера и Корнеля134.

Единственным полным переводом текста сочинения Дудо на европейские, в частности английский, языки ныне является издание, выполненное под редакцией Э. Кристиансена. В этом издании он

132 Patrología Latina. Paris, 1853. Т. CXLI. P. 607-758.

133

Dudo. De moribus et actis primorum Normanniae ducum. Ed. J. Lair. Caen, 1865.

134 Dudo, Christiansen. P. XXXVI. N. 84. впервые попытался дать лингвистический и исторический анализ текста сочинения Дудо, выдерживая при этом относительно нейтральную позицию, дистанцируясь от обеих крайностей, присущих историкам как прошлого, так и настоящего135.

Сочинение Гильома Жюмьежского «Деяния нормандских герцогов» стало предметом изучения среди историков-антикваров в XVI в. Первым среди них, кто обратился к изучению этого сочинения, стал Уильям Кэмден, который был собственником ряда манускриптов, содержавших как полный, так и частичный текст «Гесты». Однако основу всего этого рукописного наследия составляла «версия F», то есть текст «Гесты» с исправлениями и добавлениями, сделанными Робертом де Ториньи136. Именно эта версия легла в основу двух первых печатных публикаций «Гесты» Гильома Жюмьежского, которые предпринял У. Кэмден в начале XVII в.137

Спустя семнадцать лет во Франции А. дю Шен в уже упоминавшемся выше сборнике сочинений, посвященных истории Нормандии, также опубликовал сочинение Гильома Жюмьежского вместе с сочинениями Дудо Сен-Кантенского, Гильома де Пуатье и Ордерика

138

Виталиса . Дю Шен использовал для своего издания текст У. Кэмдена, который он дополнил некими, ныне не поддающимися идентификации рукописями из коллекции Ж.А. де Ту. Кроме того, ему была известна

135 См. сноску 130: Dudo, Е. Christiansen.

136 Согласно классификации Э. ван Хоутс это были рукописи F 7 (London, British Library, MS Cotton Vitellius A. VIII, манускрипт написан в аббатстве Ридинг, Англия, XII в.), F 11 (London, British Library, MS Cotton Nero D. VIII, манускрипт написан в Англии, точное место создания неизвестно, ориентировочная дата создания XII/XIII вв.) и, возможно, F 16 (Paris; Bibliothèque Nationale, MS latin 6002, манускрипт написан одной рукой в конце XVI или в начале XVII в., вероятно, копия F 7, мог принадлежать лично У. Кэмдену). См.: The Gesta Normannorum Ducum of William of Jumièges, Orderic Vitalis, and Robert of Torigni. Ed. by E.van Houts. Oxford, 1992. Vol. I. P. CXII-CXIII, CXVI (далее - GND).

137 GND. I. P. CXXVIII.

138 Duchesne A. Op. cit. P. 215-317. рукопись F Зш. Особенностью публикации дю Шена было его мнение, высказанное во введении к его сочинению и предвосхищающее наши знания о том, что книга VIII «Гесты» принадлежит не Гильому Жюмьежскому, а какому-то другому автору140. Этим автором, как известно, был Роберт де Ториньи. Данная публикация почти на три столетия приобрела фактически канонический характер, и все последующие историки и издатели отталкивались именно от нее в своих исследованиях нормандской истории.

В XVIII в. к изучению «Гесты» Гильома Жюмьежского обратились мавристы. Среди них наиболее активно с рукописями данного сочинения работали отец Бессен (1654-1716) и аббат Клод дю Мулине. Бессен провел обстоятельную сверку издания дю Шена с другими известными к тому времени рукописями «Гесты». Среди них были два манускрипта из аббатства Сент-Эвруль141, а также тексты,

142 хранившиеся в архивах аббатств Сен-Жермен-де-Пре и Сен-Виктор в Париже143. На основании сравнительного анализа Бессен подготовил собственную, хорошо аннотированную копию «Гесты» Гильома Жюмьежского, которая ныне хранится в муниципальной библиотеке Руана, но которая, к сожалению, так и не вышла отдельным изданием144.

Исследовательскую работу Бессена продолжил другой маврист, аббат Клод дю Мулине, который подробным образом описал свою работу

139 По Э. ван Хоутс: F 3 (Rouen, Bibliothèque Municipale, MS 1173 (Y. 11), манускрипт изготовлен в аббатстве Жюмьеж в конце XII в.). См.: GND. I. Р.СХ.

140 GND. I. P. CXXVIII.

141 По Э. ван Хоутс: Е 1 (Rouen, Bibliothèque Municipale, MS 1174 (Y. 14), изготовлен в Сент-Эвруль, около 1113 г.) и А 4 (Alençon; Bibliothèque Municipale, MS 20, изготовлен в Сент-Эвруль, XIII в., ныне утрачен). См.: GND. I. P.XCVII, CIII.

142 По Э. ван Хоутс: Е 4 (Paris, Bibliothèque Nationale, MS latin 12710, создан в Северной Франции, место создания неизвестно, XII или середина XIII вв.). См.: GND. I. P. CV.

143 По Э. ван Хоутс: С 2 (Paris, Bibliothèque Nationale, MS latin 15047, создан в аббатстве Сен-Виктор, Париж, рубеж XII-XIII вв.). См.: GND. I. P.XCIX.

144 GND. I. P. CXXVIII-CXXIX. с текстами «Гесты» Гильома Жюмьежского в письме, адресованном аббату де Верто и опубликованном в «Мерюор де Франс» в декабре 1723 г. В этом письме дю Мулине подробным образом описывал свой сравнительный анализ, который он провел между опубликованными текстами «Гесты» в сочинении дю Шена и уже упоминавшимся нами выше манускриптом, известным как рукопись С 2. По его мнению, проведенный анализ позволяет прийти к выводу о том, что данный манускрипт содержит первоначальный текст Гильома Жюмьежского, что длинный эпилог и развернутая версия книги VII 9(21) были написаны еще при жизни Вильгельма Завоевателя и что, наконец, некий интерпретатор первоначальной версии «Гесты» внес некие дополнения и интерполяции в первоначальный текст.

В целом источниковедческие штудии Бессена и дю Мулине стали основой для последующих публикаций извлечений из «Гесты» на страницах знаменитого «Recueil des historiens de la France»145.

XIX век ознаменовался более пристальным вниманием к «Геста» со стороны историков. Главным среди них был Леопольд Дели ль. Именно этот исследователь за свои долгие годы работы с этим памятником нормандской исторической мысли впервые попытался систематизировать и описать все имевшиеся в его распоряжении манускрипты Гильома Жюмьежского. Кроме того, именно JI. Делилю принадлежит приоритет в идентификации Ордерика Виталиса и Роберта де Ториньи как редакторов и интерполяторов основного текста «Гесты».

JI. Делиль предложил дифференцировать историю становления и существования текста «Гесты» Гильома Жюмьежского на четыре основных этапа. Первым этапом является некий автограф Гильома

145 Recueil des historiens des Gaules et de la France. Ed. M. Bouquet et al. T. VIII.

P. 254-269, T. X. P. 184-192; T. XI. P. 34-38.

Жюмьежского, который он создал до 1087 г. и который до наших дней не сохранился. Вторым этапом стала рукопись Гильома, дата появления которой датируется около 1087 г. и которая дополнена коротким эпилогом и краткой версией книги VII, 9(21), посвященной истории герцога Роберта Куртоза, сына Вильгельма Завоевателя. Третий этап развития текста связан с интерполяциями Ордерика Виталиса, и, наконец, четвертый - с интерполяциями и добавлениями Роберта де Ториньи146.

Одновременно с JI. Делилем и в тесном сотрудничестве с ним над текстами «Гесты» Гильома Жюмьежского работал другой знаменитый французский палеограф, историк и издатель нормандских текстов Ж. Лэр. В 1872 г. в письме к Э. Шателю он изложил свой план возможного издания сочинения Гильома, при этом Ж. Лэр полностью солидаризировался с мнением Л. Делиля относительно эволюции текста «Гесты». Однако этот план остался проектом, который во французской историографии так и не был реализован147.

В это же время интерес к сочинению Гильома Жюмьежского стали проявлять английские историки и палеографы. Так, например, один из крупнейших знатоков средневековых рукописей Т.Д. Харди в 60-е гг. XIX в. провел своеобразную ревизию всех известных ему манускриптов «Гесты», которые сохранились на территории Британских островов. Итогом стала публикация списка этих рукописей в его

148 знаменитом «Каталоге» . Кроме того, важным вкладом в изучение текстуальной структуры «Гесты» стали попытка Т. Харди определить

146 См.: Delisle L. Notice sur Orderic Vital // Orderici Vitalis Ecclesiasticae Historiae libri tredecim. Ed. A.Le Prévost. Paris, 1855. Vol. V. P. LXXIII-LXXVII; Ibid. Lettre à M.Jules Lair sur un exemplaire de Guillaume de Jumièges copié par Orderic Vital // Bibliothèque de l'Ecole des chartes. 1873. Vol. XXXIV. P. 267-282.

147 GND. I. P. CXXIX.

148

Descriptive Catalogue of Materials Relating to the History of Great Britain and Ireland / Ed. by T.D. Hardy. London, 1865. Vol. II. P. 10-21. авторство так называемой «версии В» сочинения Гильома и публикация знаменитой вставки, известной ныне под названием «De obitu Willelmi», посвященной последним дням жизни и завещанию Вильгельма Завоевателя149.

Однако все эти попытки изучить сущность и эволюцию текста «Гесты», предпринимавшиеся во Франции, а затем и в Англии, серьезного влияния на историографическую и источниковедческую судьбу сочинения Гильома Жюмьежского не оказали. Это проявилось, в частности, в том, что два издания этого сочинения, которые были предприняты во Франции (Ж.-П. Минь) и в Германии (Г. Вайтц), по-прежнему основывались на издании А. дю Шена150.

Новый этап в изучении сочинения Гильома Жюмьежского связан с именем Ж. Маркса, ученика Ф. Лота. Свои первые изыскания он связал с изучением места и роли «De obitu Willelmi», текст которого, подвергнутый скрупулезному историческому и филологическому анализу, он опубликовал в 1912 г.151 Спустя два года, в 1914 г., Ж. Маркс осуществил первое подлинно научное исследование и публикацию сочинения Гильома Жюмьежского, инициатором которого, как это было и с изданием сочинения Дудо Сен-Кантенского, стало «Общество по истории Нормандии»152. Его работа была важнейшим шагом вперед в изучении творчества Гильома Жюмьежского в целом. Именно Ж. Маркс завершил источниковедческий анализ всех имевшихся в его распоряжении 26 рукописей данного сочинения, позволивший ему в итоге отделить первоначальный текст, принадлежащий собственно руке Гильома, от дальнейших интерполяций и редакционных правок,

149 GND. I. P. CXXIX-CXXX.

150 См.: Patrología Latina. T. CXLIX. P. 777-914; MGH SS. T. XXVI. S. 6-11.

151 De obitu Willelmi. Ed. J. Marx // Revue historique. 1912. CXI. P. 289-291.

152

Guillaume de Jumièges. Gesta Normannorum Ducum. Ed. J. Marx. Rouen - Paris, 1914. предпринятых Ордериком Виталисом, Робертом де Ториньи и рядом других авторов, оставшихся анонимными. Именно Ж. Маркс предложил выделить шесть самостоятельных редакций сочинения Гильома, которые в дальнейшем в источниковедческих работах и новых публикациях выступают как «редакции от А до F».

Однако в своей интерпретации развития текста сочинения Гильома Жюмьежского Ж. Маркс придерживался мнения JI. Делиля. Согласно Марксу, оригинальный текст Гильома, написанный около 1070/1071 гг., не сохранился в виде какого-либо манускрипта. «Редакция А», по его мнению, является наиболее близкой к утраченному оригиналу, ибо она представляет собой текст, пересмотренный Гильомом Жюмьежским накануне 1087 г., когда он написал короткий эпилог и краткую версию книги VII, 9(21). «Редакция В» является аналогичной «редакции А», но с добавлением четырех исторических анекдотов, касавшихся личностей герцогов Ришара II и Роберта I, а также «De obitu Willelmi», которые принадлежали перу анонимного монаха из аббатства Сент-Этьен в Кане. «Редакция С», по мнению Ж. Маркса, принадлежит перу самого Гильома Жюмьежского, но составлена после 1087 г., когда он заметно расширил текст эпилога и книгу VII, 9(21), включив в нее сведения о герцоге Роберте Куртозе, сыне Вильгельма Завоевателя. «Редакцию D», как считал Ж. Маркс, трудно встроить в общую схему всех существующих редакций «Гесты». Что касается двух последних редакций, то «редакция Е» основана на тексте «редакции С» и представляет собой версию текста, отредактированную Ордериком Виталисом, тогда как «редакция F», в свою очередь, основана на «редакции Е» и вышла из-под пера Роберта де Ториньи153.

153 Ibid. Р. XII-XLIV.

Эти выводы оставались господствующими в зарубежном источниковедении вплоть до нового всплеска интереса к сочинению Гильома Жюмьежского, который мы можем наблюдать с начала 70-х гг. XX в. Так, Л. Энгельс предложил считать именно текст «редакции С» первоначальным текстом сочинения Гильома154. Эта точка зрения была поддержана одним из ведущих специалистов по истории нормандского завоевания Англии и его последствий как для английской, так и континентальной истории Р. Дэвисом. Окончательно это представление о возможной стемме рукописного наследия Гильома Жюмьежского было закреплено в серии научных публикаций Э. ван Хоутс, которая выступила в качестве современного издателя «Гесты» Гильома, предварив его развернутыми комментариями и снабдив всем богатством научной информации, наработанной историками к концу XX в.155

Сочинение Гильома Жюмьежского всегда вызывало большой интерес у читающей публики, в связи с чем некоторыми историками были предприняты попытки перевести его, полностью или частично, на ряд европейских языков. При этом в качестве основы для перевода брались наиболее качественные с точки зрения тогдашнего уровня развития исторической науки первоисточники. Так, для перевода на французский язык Ф. Гизо в начале XIX в. использовал текст А. дю Шена156. Перевод на датский язык, предпринятый Э. Альбректсеном, основывался на тексте издания Ж. Маркса157. Английские историки также использовали для своих переводов издания А. дю Шена и Ж.

154 Engels L.J. De obitu Willelmi ducis Normannorum regisque Anglorum: Texte, modèles, valeur et origine II Mélanges Christine Morhmann: Nouveau recueil offert par ses anciens élèves. Utrecht - Antwerp, 1973. P. 209-255.

155 Van Houts E. Introduction // GHD. I. P. XIX-CXXXI.

156 Collection des mémoires relatifs à l'histoire de France. Paris, 1826. Vol. XXIX. P. 1316.

157 To normanniske kroniker / Ed. E. Albrectsen. Odense, 1980. S. 19-115.

Маркса158.

В отечественной исторической науке сочинение Гильома Жюмьежского также вызывало определенный интерес среди историков. Этот интерес можно подразделить на два подхода. Первый подход заключался в попытке оригинального перевода на русский язык некоторых частей сочинения Гильома, в основном связанных с нормандским завоеванием Англии в 1066 г. Вильгельмом Завоевателем. Второй подход был связан с кратким источниковедческим анализом «Гесты».

Сочинения другого автора, внесшего свой вклад в формирование образа «норманна», Ордерика Виталиса, стали объектом пристального внимания со стороны профессиональных историков несколько позднее, нежели сочинения Дудо Сен-Кантенского и Гильома Жюмьежского. Первой попыткой источниковедческого анализа с целью последующей публикации основного сочинения Ордерика, «Церковной истории», стало издание, которое предпринял в первой половине XIX в. французский эрудит А. Ле Прево. Это издание сопровождалось достаточно обширной итоговой статьей и подробными комментариями, написанными Л. Делилем, которые отражали уровень знаний и о самом авторе, и об его эпохе, и о сохранившихся на тот момент ману скриптах159.

Данное издание фактически на сто с лишним лет оставалось единственным полным изданием основного труда Ордерика. Именно его использовали все авторы, как французские, так и иные, в том случае,

158

Stevenson J. The Church Historians of England. London, 1858. Vol. V(l); The English Historical Documents / Ed. by D. Douglas, G. Greenaway. London, 1953. Vol. II. P. 215-216, 279-280; Brown R.A. The Norman Conquest. Documents of Medieval History. V. London, 1984. P. 1-15.

159 Orderici Vitalis Ecclesiasticae Historiae Libri Tredecim / Ed. A. Le Prévost. Paris, 1838-1855. Vol. 1-5. когда объектом их интереса становилась история Англо-нормандского королевства во второй половине XI - начале XII в. Однако само накопление знаний за этот период поставило на повестку дня необходимость нового, исправленного и дополненного издания главного сочинения Ордерика. Эту миссию взяла на себя крупнейший специалист в области изучения творчества Ордерика и его эпохи М. Чибнэлл. Именно она в течение нескольких десятков лет, том за томом, подготавливала и издавала его сочинение, параллельно активно работая в области изучения английского и нормандского общества после нормандского завоевания. Для своей публикации М. Чибнэлл взяла рукопись, хранящуюся в Национальной библиотеке в Париже, которая, как установлено в результате проведенного сравнительного палеографического и кодикологического анализа, принадлежала перу самого Ордерика. Безусловно, Ордерик Виталис являлся прежде всего историком католической церкви и деяний ее прелатов, поэтому сюжеты, связанные с политической историей Нормандии и ее варварской предысторией, представлены у Ордерика весьма отрывочно и поверхностно. Исключение составляют только события, предшествовавшие и непосредственно связанные с вторжением армии Вильгельма Завоевателя в Англию в 1066 г.160 Тем не менее подобная краткость не снижает ценности сочинения Ордерика для исследования проблемы историографического становления образа «норманна» в средневековом историописании, поскольку лишний раз указывает на сохранение устойчивого интереса как среди авторов, так и среди заказчиков подобных сочинений к изучению истории нормандской княжеской династии, в одночасье овладевшей короной одного из старейших европейских государств.

160 The Ecclesiastical History of Orderic Vitalis. Ed. by M. Chibnall. Oxford, 1969-1980.

6 vols: Chibnall M. The World of Orderic Vitalis. Oxford, 1984. См. также: Wolter H.

Ordericus Vitalis. Wiesbaden, 1955.

Если исторические сочинения Дудо Сен-Кантенского, Гильома Жюмьежского или Ордерика Виталиса вызывали более или менее серьезное внимание со стороны историков и источниковедов, то трудам Роберта де Ториньи в этом плане повезло меньше. И это несмотря на то, что его сочинения, и прежде всего «Всеобщая история», были одними из наиболее популярных исторических сочинений XII и последующих веков. Интерес к сочинению Роберта де Ториньи вновь появился в XVI в. В последующие столетия мы можем видеть три подхода к изучению его творческого наследия, воплощенных в конкретных публикациях его исторического труда.

Первый подход связан с традицией, заложенной первым изданием сочинения Роберта в 1513 г., где оно оказывается теснейшим образом связанным с историческими трудами Сигиберта де Жамблу и Гальфрида Монмаутского, выступая в качестве их прямого продолжения161. В основе этого издания лежал манускрипт Avranches MS, N 159, который попал в этот город из скриптория Мон-Сен-Мишеля. Принято считать, что данный манускрипт является автографом самого Роберта де Ториньи162. Это издание послужило основой для пяти переизданий, которые выходили во Франции и германских землях вплоть до начала XVIII в.163 В целом для этих изданий было характерно большое количество фактических ошибок, которые тиражировались из одного в другое.

Второй подход вновь, как и с другими нормандскими авторами,

161 См.: «Sigeberti Gemblacensis coenobitae Chronicon. cum insertionibus ex historia Galfridi et additionibus Roberti abbatis Montis.». Цит. no: Hewlett R. Preface // Chronicles of the reigns of Stephen, Henry II and Richard I. Vol. IV. The Chronicle of Robert of Torigni, abbot of the monastery of St.Michael-in-Peril-of-the-Sea. Ed. by R. Howlett. London, 1882 (reprint 1964). P.LXV.

162 Ibid. P. LIX-LXII.

163 Издания 1566 г. (Франкфурт-на-Майне), 1583 г. (Париж), 1583 г. (Франкфурт), 1613 г. (Франкфурт или Ганновер?), 1726 г. (Ратисбонн). См.: Ibid. P. LXVI-LXVII. связан с именем Андре дю Шена, который включил часть сочинения Роберта в свой знаменитый компендиум, посвященный истории Нормандии. В качестве основы для публикации дю Шен выбрал манускрипт, известный как Paris MS. Fonds Latin 14,663. Эта рукопись хранилась в библиотеке аббатства Сен-Виктор в Париже164. Значение этого издания заключается прежде всего в том, что дю Шен впервые представил сочинение Роберта де Ториньи не как простое продолжение хроники Сигиберта де Жамблу, а совершенно самостоятельное сочинение, которое самым прямым образом связано с историей Нормандии165.

Третьим исследователем и издателем сочинения Роберта де Ториньи был младший современник дю Шена Люк д'Ашери, который в 1651 г. издал собственную версию этого исторического трактата. В качестве основы для своего издания д'Ашери не только воспользовался хорошо известным в его годы манускриптом из Авранша, но и привлек иные сохранившиеся версии труда Роберта, тем самым заметно расширив репрезентативность содержавшегося в них, как некое единое целое, материала. Вероятно, использовав уже складывавшуюся традицию четко разделять сочинения Сигеберта де Жамблу и Роберта де Ториньи как абсолютно самостоятельные, он, так же как и дю Шен, особо выделил на страницах своего компендиума сочинение нормандского монаха166.

Издание д'Ашери и его источниковедческие штудии стали основой для последующих переизданий в крупнейших французском и германском проектах публикаций средневековых источников. Во

164 Ibid. P. LXIV.

165 А. дю Шен дает совершенно недвусмысленное заглавие отрывку из сочинения Роберта: Chronica Normanniae. См.: Duchesne A. Op. cit. P. 977-1003; Howlett R. Op. cit. P. LXVII.

166 Howlett R. Op. cit. P. LXVII-LXVIII.

Франции труд д'Ашери был положен в основу текстов, опубликованных отцом Бриалем в знаменитом «Собрании историков Галлии и Франции»167. В Германии аналогичную работу провел Л. Бетманн, один из наиболее активных участников издательского проекта, известного как «Monumenta Germania Histórica», который заметно расширил число манускриптов, использованных им для реконструкции текста сочинения Роберта де Ториньи. При этом Л. Бетманн придерживался мнения, которое можно считать традиционным для германских историков, что

168 манускрипт из Авранша являлся автографом Роберта . В дальнейшем без всяких изменений и дополнений текст, опубликованный Л. Бетманном, был перепечатан Минем в его многотомном издании169.

Однако первым по-настоящему научным трудом Роберта де Ториньи стало издание, подготовленное крупнейшим французским источниковедом и публикатором средневековых сочинений Л. Делилем. Это издание, что весьма примечательно, было подготовлено по инициативе «Общества по изучению истории Нормандии» и включало все известные на тот период времени труды Роберта, в том числе и его интерполяции и добавления к «Гесте» Гильома Жюмьежского. Л. Делиль провел скрупулезнейший анализ всех известных к тому времени списков «Истории» Роберта, а также рукописей из различных других французских аббатств, в которых нашлись продолжатели труда Роберта, как в свое время он был продолжателем труда Сигеберта де Жамблу. Кроме того, Л. Делиль включил в свое издание две хроники, которые имели абсолютно самостоятельное значение, но которые, по его мнению, должны были дополнить картину политических событий, имевших место в то время как в самой Нормандии, так и за ее

167 Recueil des Historiáis.Vol. X. Р. 269; Vol. XI. Р. 165-169; Vol. XIII. Р. 283-326; Vol. XVIII. Р. 334-338.

168 MGH SS. Hanoverae, 1844. Т. VI. S. 476-535.

169 Patrología. Ed.Migne. Paris, 1854 (reprint 1880). Vol. 160. пределами170.

Наконец, последним было издание, осуществленное английским историком и источниковедом Р. Хаулеттом в конце XIX в., к которому он написал обширное и крайне подробное введение. Для него этот средневековый нормандский автор является историком, которого совершенно нельзя представлять как простого интерпретатора и продолжателя Сигеберта де Жамблу. Хотя первая часть сочинения Роберта действительно основывается на труде Сигеберта, однако, как установлено Р. Хаулеттом, количество иных первоисточников, которые Роберт использовал для написания этой части своего сочинения, настолько велико, что они в значительной мере просто-напросто перекрывают информационную базу, почерпнутую Робертом из сочинения Сигеберта. Что же касается основной части сочинения Роберта, над которой он работал вплоть до своей кончины в 1186 г., то она представляет собой абсолютно самостоятельное сочинение с ярко выраженной авторской позицией171.

Самое же интересное заключается в том, что после появления издания под редакцией Р. Хаулетта в зарубежной историографии в течение более столетия не предпринимались никакие попытки осуществить новое издание трудов Роберта де Ториньи. Осуществленное в 1964 г. переиздание этой редакции носило абсолютно репринтный характер, без какого-либо учета тех, надо сказать, крайне немногочисленных исследований, посвященных творческому наследию этого нормандского автора.

Таким образом, весь вышеперечисленный корпус исторических источников позволяет нам не только проследить процесс формирования

170 Chronique de Robert de Torigni. Ed. L. Delisle. Rouen, 1872-1873. Vol. 1-2. Речь идет о «Хронике аббатства Мон-Сен-Мишель» и «Continuatio Beccensis».

171 Hewlett R. Preface 11 The Chronicle of Robert of Torigni. P. VI-LXIX. образа «норманна» в континентальной историографии с самого его истока, но и выявить причины и механизмы его трансформации в период существования самостоятельного Нормандского княжества вплоть до окончательного его превращения в историко-политический стереотип, зафиксированный в исторической памяти потомков скандинавских поселенцев на территории Западно-Франкского королевства.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Образ "норманна" в западноевропейском обществе IX - XII вв. становление и развитие историографической традиции"

Заключение

Норманны, появившиеся на границах Франкской империи на рубеже УШ-1Х вв. и объединившие во второй половине XI в. в единое целое две культуры, франкскую континентальную и островную англосаксонскую, оставили глубокий и неизгладимый след в истории средневековой европейской цивилизации. Этот след обладал двумя качествами: реальной политики, в результате которой в X в. коренным образом изменилась политическая карта Европы и появилось княжество, которому было суждено сыграть очень заметную роль в истории не только Франции, но и многих иных княжеств и королевств. Второе качество было связано с тем, что сами норманны заставили франков попытаться понять их, сформировать некое универсальное представление о них, которое выражало собой аккумулированную память многих поколений.

Однако для того чтобы зафиксировать эту память, одних устных преданий было недостаточно, и функцию ее сохранения и донесения до последующих поколений берет на себя текст, однажды зафиксированный на пергамене и растиражированный переписчиками. Этот текст в тогдашнюю эпоху мог обрести по преимуществу характер текста исторического. Инструментом исторической памяти становится исторический текст. Так начинает формироваться историографический образ «норманна», который зачастую получает политическую ангажированность, а значит, не всегда имеет истинный характер.

Но этот образ, формировавшийся в иноэтнической среде в условиях столкновения и взаимодействия разных культур и мировоззрений, оказывается теснейшим образом связанным с некоей территорией, в границах которой этот синтез осуществлялся. Смена территории влекла за собой изменение, а иногда и качественную трансформацию самого образа «норманна». Этот процесс прошел несколько этапов, каждый из которых был связан с определенной группой исторических текстов, фиксировавших изменение этого образа в связи с общим изменением внутри- и внешнеполитической среды существования норманнов и как акторов международных отношений, и как историко-литературных героев.

Первый этап охватывал период начальных контактов, имевших место между Франкской империей Карла Великого и Людовика Благочестивого. Хронологически он завершается рубежом 30-40-х гг. IX в., когда империя погрузилась в полосу затяжного внутриполитического кризиса, приведшего ее в итоге к распаду. Для этого периода было характерно существование исторических и литературных сочинений самого разного жанра, но всех их объединяло одно - крайне спокойное и сдержанное отношение к «норманнской проблеме», которая не была столь болезненной для первых двух франкских императоров, как иногда было принято считать. Для официальной и полуофициальной каролингской историографии этого времени, представленной как анналами, так и авторскими сочинениями, была характерна одна объединяющая черта. Они знают и фиксируют отношения, достаточно интенсивные и весьма разные по своему характеру, не с абстрактными «норманнами», а с вполне конкретными «данами». Образ последних, сложившийся в историографии к концу первого этапа, был образом весьма сдержанным, не обладающим какими-либо крайними в своей отрицательности чертами и не выходящим за рамки тех представлений и мнений, которые существовали во франкском обществе по отношению к не-франкам, жившим по другую сторону границ империи. Что же касается понятия «норманн», то он встречается на страницах сочинений этого периода крайне редко и зачастую является результатом интерполяций и редакций более поздних переписчиков тех или иных рукописей.

Второй этап связан с политическими событиями, которые имели место в пределах Западно-Франкского королевства. Территория сузилась, а оба понятия становятся все более и более размытыми. Объяснение этого кроется в ряде моментов. Прежде всего, это резкое свертывание, прежде всего в количественном отношении, традиционных жанров историописания. Монополистами истории становятся анналы, но анналы, жестко привязанные к конкретной территории королевства, анналы, авторы которых, как правило, мало интересовались тем, что происходило в бывших частях некогда единого государства. Границы с датскими землями отодвигаются, и пограничные конфликты теряют для западно-франкских королей и их историографов всякую актуальность. В итоге можно наблюдать постепенное исчезновение со страниц исторических сочинений самого понятия «даны». Но рядом наблюдается обратная картина: понятие «норманны» к рубежу 1Х-Х вв. обретает характер монополиста. Но этот монополист намного более агрессивен и неприятен для франкского общества, в том числе и в реальной политике. В результате в течение непродолжительного времени на страницах анналов происходит сложение именно того образа «норманна», который мы можем достаточно легко обнаружить на страницах научной, научно-популярной и особенно художественной литературы нашего времени. Однако этот образ имел еще одну весьма специфическую особенность, которая как-то уходила на задний план. Для западно-франкской историографии «норманн» был не столько этнонимом, обозначавшим выходцев из норвежских земель, сколько понятием собирательным и универсальным, охватывающим всю совокупность скандинавов, прибывавших на территорию королевства уже не только из разных районов Скандинавии, но и с территорий, которые уже подвергались скандинавской колонизации.

Следующий этап исторического и историографического становления образа «норманна» связан с X в., когда территория контактов суживается до еще более незначительных размеров. Однако это сужение не означало исчезновение понятия «норманн». Наоборот, появление в начале X в. Нормандского княжества в пределах Западно-Франкского королевства означало дальнейшее развитие этого образа и самого понятия. Зона контактов начинает превращаться в контактную зону, которая объективно ставила вопрос о новой идентификации «норманнов», оказавшихся в ее пределах. Перед ними и их вождями встает жизненно важная необходимость зафиксировать свое право на самостоятельное существование во враждебном окружении. У них нет еще собственных официальных историографов, но некоторые авторы уже не могут обойти стороной факт изменения политической и этнической карты Франкии. Историография приобретает двойственный характер, присущий любой переходной эпохе. С одной стороны, образ «норманна» начинает утрачивать свою скандинавскую географию и идентифицироваться по преимуществу с территорией Нормандии. Становление первой нормандской княжеской династии приводит к частичной персонификации образа, что реализуется в развитии элементов биографического жанра историописания. С другой стороны, память о «дурном качестве» образа «норманна» продолжает сохраняться, тиражироваться и укрепляться, обретая второе дыхание. Однако именно этот этап стал тем подготовительным периодом, когда к герцогам Нормандии приходит осознание насущной необходимости приступить к качественной ломке сложившегося историко-политического образа.

Наступает четвертый этап, охватывающий период 10-70-х гг. XI в.

Заканчивается превращение Нормандии в территорию, которую вполне можно рассматривать как контактную зону, в рамках которой фактически завершается процесс микроэтногенеза, построенного на процессе амальгамизации двух этнических компонентов: франкского и скандинавского. Нормандия обретает собственное этно-политическое лицо, и теперь требуется, чтобы это лицо не выглядело ужасным или уродливым. И вновь на помощь в решении этой проблемы приходят историки. Эти шесть десятилетий - период расцвета нормандской историографии, которая фактически обслуживает интересы правящей династии. Династия не может быть безличной, и историография приобретает биографический характер. Сама история воплощается в деяниях герцогов, фиксируется на страницах «Гест», которые не просто реабилитируют образ «норманна», но придают ему героический характер, воплощением которого является Иогтаппказ, сплачивающая в единое целое как жителей самой Нормандии, так и тех, кто был вынужден покинуть ее в силу разных причин и осел на обширном пространстве Европы, от Византийской империи и Южной Италии до Британских островов.

Наконец, последний, завершающий этап в становлении образа «норманна» связан с периодом, когда Нормандия стала частью универсального Англо-нормандского королевства. Однако в этом единении Нормандия постепенно утрачивает какую-либо самостоятельность, а образ «норманна» начинает приобретать характер стереотипа. Скандинавское прошлое становится всего лишь элементом исторической памяти, причем элементом весьма искаженным в результате как объективных причин функционирования человеческой памяти, так и субъективных после неоднократных препарирований предыдущими историками. Это прошлое утрачивает свою актуальность, ибо оно никак не связано с реальной внешнеполитической практикой королей как из нормандской династии, так и династии Плантагенетов. Образ «норманна» окончательно сливается с образом «нормандца», и более того, последний даже начинает поглощаться более универсальным образом «франка» новой генерации. Процесс селекции исторических фактов к 70-м гг. XII в. завершается, историко-политический стереотип приобретает устойчивое, даже классическое очертание, а жизнь образа «норманна» начинает смещаться в область сугубо литературных сочинений.

Однако история историографии образа «норманна» на этом не заканчивается. Он продолжает жить в последующие столетия, дожидаясь того часа, когда интерес к «норманнской проблеме» вновь выйдет за рамки чисто академического интереса.

Список научной литературыЯкуб, Алексей Валерьевич, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. Аноним. Жизнь императора Людовика // Историки эпохи Каролингов. -М.: РОССПЭН, 1999. С.37-94.

2. Ведастинские анналы // Историки эпохи Каролингов. М.: РОССПЭН, 1999.-С.161-185.

3. Каролингская эпоха. Из истории Западной Европы в раннее средневековье. Сборник документов. / Под ред. А.А.Сванидзе, Г.П.Мягкова. Казань: КГУ, 2002. - 422 с.

4. Ксантенские анналы // Историки эпохи Каролингов. М.: РОССПЭН, 1999. - С.143-158.

5. Нитхард. История в четырех книгах // Историки эпохи Каролингов,- М.: РОССПЭН, 1999. С.97-140.

6. Рихар Реймский. История. -М.: РОССПЭН, 1997. 336 с.

7. Теган. Деяния императора Людовика / Под ред. А.И.Сидорова.1. СПб.:Алетейя, 2003.191 с

8. Флодоард. Анналы // Рихер Реймский. История. М.: РОССПЭН, 1997. - С. 187-208.

9. Эйнхард. Жизнь Карла Великого / Под ред. М.С.Петровой. М.: Институт философии, теологии и истории св.Фомы, 2005. - 304 с. The Anglo-Saxon Chronicle / Ed. by D.Whitelock. - New Brunswick: Rutgers University Press, 1961. - XXXII + 240 p.

10. Annales Alamannici. Continuatio Sangallensis tertia a.882-912 et 926 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1825. -T.I.-S.19-56.

11. Annales Besuenses a.l 1174 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. - Т.П. - S.248-249.

12. Annales Colonienses a.770-1028 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1825. T.I. - S.98.

13. Annales Laubacenses. Pars tertia a.887-926 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1825. T.I.- S.52. Annales Lemovicenses a.838-1060 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. - Т.П. - S.251.

14. Annales Leodienses // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1841,- T.IV. S. 14.

15. Annales Lobiensium fragmentum. 1. Fragmenta ab a.741-870 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. Т.П. - S. 194195.

16. Annales S.Maximini Trevirensis a.708-987 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. T.II. - S.213. Annales Sancti Maximini Trevirensis // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1841. - T.IV. - S.6.

17. Annales Tiliani a.778 -790 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1825. T.I. - S.220-223.

18. Annales Vedastini // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1825. T.I. S.516-531.

19. Annales Weingartenses // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum Hannoverae, 1825. T.I. - S.66.

20. Annales Wirziburgenses a.687-1101, 1480 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. T.II. - S.241-245. Annales Xantenses a.640-874 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. - T.II. - S.225-236.

21. Annalium Fuldensium pars quarta inde ab a.882 usque ad a. 887 auctore anonymo // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1825.-T.I.

22. Annalium Fuldensium pars quinta inde ab a.882 usque ad a. 901 auctore quodam Bawaro // Monumenta Germaninae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1825. T.I.

23. Capitularía Regum Francorum / Monumenta Germaniae Histórica. Ed.A.Boretius, V.Krauze. Hannoverae: Impensis Bibliopolii Hahniani, 1897.- T.I-IL- XI +415 S.; XXXV + 722 S.

24. Chronicon S.Martini Coloniensis a.756-1021 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. T.II. De obitu Willelmi. Ed. J.Marx // Revue historique. - 1912. - CXI. - P.289-291.

25. Dudo. De moribus et actis primorum Normanniae ducum / Ed. J.Lair. Caen: 1865.

26. Dudo of St Quentin. History of the Normans / Ed. by E.Christiansen. -Woodbridge: The Boydell Press, 1998. XXXVII + 260 p. The Ecclesiastical History of Orderic Vitalis / Ed. by M.Chibnall. - Oxford: Clarendon Press, 1969-1980. - 6 vols.

27. Edwards Hall's Chronicle. London: 1548 (reprinted 1809). - 868 p. Einhardi Vita Karoli Magni // Monumenta Germaniae Histórica. SRG / Ed. O.Holder-Egger. Hannoverae: Hahn, 1965.

28. Ermoldi Nigelli carmina. In honorem Hludowici Caesaris Augusti libri IUI // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum / Ed. G.H.Pertz. -Hannoverae, 1829. T.II.

29. The English Historical Documents / Ed. by D.Douglas, G.Greenaway. -London: Everyman Press, 1953. Vol.11.

30. Ex chronico Moissiacensi a.787-789, 804-813, 816 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. Т.П. - S.256-259. Fabyan Robert. The New Chroniclers of England and France. - London: s.a. (reprinted 1811). - XXI + 723 p.

31. Fauroux M. Recueil des actes des ducs de Normandie. Caen: Société d'Impressions CARON et C., 1961. - 560 p.

32. Folcuini. Gesta abbatum Lobiensium // Monumenta Germaniae Histórica.

33. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1841. T.IV. - S.60-63.

34. Fragmentum chronici Fontanellensis, a.841-859 // Monumenta Germaniae

35. Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1829. Т.Н. - S.301-304.

36. The Gesta Normannorum Ducum of William of Jumièges, Orderic Vitalis,and Robert of Torigni / Ed. by E.M.C. van Houts. Oxford: Clarendon

37. Press, 1992-1995,- Vol.I-II. CXXXIII + 156 p.; XV + 341 p.

38. Grafton Richard. Chronicle, or History of England. London: 1568reprinted 1809). -677 p.

39. Hincmarus. De ordini Palatii // Monumenta Germaniae Histórica. Legum sectio II. Capitularía regum Francorum / Ed. A.Boretius, V.Krauze. -Hannoverae, 1897. Т.П.

40. Nithard. Historiarum libri IIII // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Ed. G.H.Pertz. Hannoverae, 1829. Т.П.

41. Planctus // Lair J. Etude sur la vie et la mort de Guilliaume Longue-épéé, duc de Normandie. Paris, 1893. - P.61-70.

42. Planctus // Lauer Ph. La régne de Louis IV. Paris, 1900. - P.319-323.

43. The Planctus for William Longsword. Ed.by R.Helmerichs //http://www.ku.edu/carrie/Planctus/Planctus.

44. Rastell John. The Pastime of people, or the Chronicles of divers Realms. -London, 1529 (reprinted 1811). 299 p.

45. Reginones chronicon a.l 906 // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptores. Hannoverae, 1825. - T.I. - S.561-612.

46. Sigeberti Gemblacensis Chronographia // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. Hannoverae, 1844. T.VI. - S.268-474. Richeri. Historiarum libri IIII // Monumenta Germaniae Histórica. Seria Scriptorum. - Hannoverae, 1839. - T.III.1. Литература

47. Ассманн Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. Пер. с нем. -М.: 2004.

48. Афанасьев Ю.Н. Историзм против эклектики. Французская историческая школа «Анналов» в современной буржуазной историографии. М.: Мысль, 1980. - 277 с.

49. Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М.: Мысль, 1987. -348 с.

50. Бартенев А.С. Образование герцогства Нормандского // Ученые записки Саратовского гос. университета. 1939. - Вып. 1 (XIV). - С. 167-202

51. Бартенев A.C. Из истории крестьянского восстания в Нормандии в конце X века // Ученые записки Ленинградского педагогического института. 1940. - Т.5. - Вып.1. - С.117-128.

52. Бессмертный Ю.Л. «Анналы»: переломный этап ? // Одиссей. 1991. М.: Наука, 1991.-С.7-24.

53. Бессмертный Ю.Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти и о концепциях постмодернизма и микроистории // Одиссей. 1995. М.: Наука, 1995. - С.5-19.

54. Бессмертный Ю.Л. Как же писать историю? Методологические веяния во французской историографии 1994 1997 гг. // Новая и новейшая история. - 1998 - № 4 - С.29-42.

55. Блок М. Феодальное общество. М.: Изд Сабашниковых, 2003. - 504 с. Бобкова М.С. Память о прошлом и западноевропейская историческая мысль // Историческое знание и интеллектуальная культура. М., 2001. Т.1.

56. Бобкова М.С. Преемственность и новации в исторической культурепозднего Средневековья и начала Нового времени // История и память.

57. Историческая культура Европы до начала Нового времени / Под ред.

58. Л.П.Репиной. М.: Изд-во «Кругь», 2006. С.455-505.

59. Богодарова H.A. Городские мотивы в английской политической поэзии

60. XIX начала XV в. // Средние века. - М.: Наука, 1982. - Вып. 45. - С.81103.

61. Бойцов М.А. Вперед к Геродоту! // Казус. 1999. М.: РГГУ, 1999. С. 1741.

62. Буданова В.П. Варварский мир эпохи Великого переселения народов. -М.: Наука, 2000. 544 с.

63. Буданова В.П. О некоторых перспективах исследования Великого переселения народов // Средние века. М.: Наука, 2000. - Вып. 61. -С.139-153.

64. Вайнштейн О.Л. Историография средних веков в связи с развитием исторической мысли от начала средних веков до наших дней. М.-Л.: Соцэкгиз, 1940. - 375 с.

65. Валлерстайн И. Что после «Анналов»? // Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг школы «Анналов» / Отв. ред. Ю.Л.Бессмертный. М.:1993.

66. Гене Б. История и историческая культура средневекового Запада.- Пер.с франц. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 496 с.

67. Гладков А.Л. Три замечания по поводу скандинавской колонизации

68. Нормандии // Проблемы истории и культуры средневекового общества.

69. Тезисы докладов XIX всероссийской конференции студентов,аспирантов и молодых ученых. СПб.: 2000. - С.59-61.

70. Гладков А.Л. Норвежские поселения эпохи викингов во Франции (X в.)

71. Средневековое общество: социально-политический и культурныйаспекты. Тезисы докладов XX всероссийской конференции студентов,аспирантов и молодых ученых. СПб.: 2001. - С.38.

72. Горелов М.М. Датское и нормандское завоевания Англии висторической памяти современников // Историческое знание иинтеллектуальная культура. М.: 2001. - Т.1.

73. Горелов М.М. Войны Карла Великого: создание империи // Карл Великий: реалии и мифы / Под ред. А.А.Сванидзе. М.: ИВИ РАН, 2001. - С.25-44.

74. Горелов М.М. Нормандское завоевание в английском историописании XIII XIV веков // История и память. Историческая культура Европы до начала Нового времени / Под ред. Л.П.Репиной. - М.: Изд-во «Кругъ», 2006.

75. Горелов М.М. Датское и нормандское завоевания Англии. СПб.: Алетейя, 2006. - 176 с.

76. Гутнова Е.В. Историография истории средних веков. 2 изд.- М.: Высшая школа, 1985. - 479 с.

77. Гутнова Е.В. Средневековье: место в европейской цивилизации // Средние века. М.: Наука, 1990. - Вып. 53. - С.21-43. Джонс Г. Викинги. Потомки Одина и Тора. - Пер. с англ. - М.: Центрополиграф, 2004. - 445 с.

78. Добиаш-Рождественская O.A. Эпоха крестовых походов (Запад в крестоносном движении). Пг.: Изд-во «Огни», 1918. - 118 с.

79. Добиаш-Рождественская O.A. Западная Европа в средние века. -Петербург: Наука и школа, 1920. 100 с.

80. Добиаш-Рождественская O.A. Культура западноевропейского средневековья. Научное наследие. М.: Наука, 1987. - 350 с. Добиаш-Рождественская O.A. Крестом и мечом. Приключения Ричарда I Львиное Сердце. - М.:Наука, 1991. - 110 с.

81. Ерофеев H.A. Что такое история. М.: Наука, 1976. - 135 с.

82. История Дании с древнейших времен до начала XX века. М.: Наука,1996.

83. История Европы. Т.2. Средневековая Европа. М.: Наука, 1992. - 808 с.

84. История и память. Историческая культура Европы до начала Новоговремени / Под ред. Л.П.Репиной. М.: Кругъ, 2006. - 739 с.

85. История Франции. М.: Наука, 1972. - Т.1. - 359 с.

86. Калмыкова Е.В. Исторические представления английских хронистов опроисхождении своего народа в контексте формированиянационального самосознания // Историческое знание иинтеллектуальная культура. М., 2001. - Т.1.

87. Кан A.C. История скандинавских стран. 2-е изд. - М.: 1980.

88. Карачинский А.Ю. Vita Hludovici Тегана Трирского // Вестниквсеобщей истории. СПб.: 1999. Вып.2. С.3-7.

89. Карачинский А.Ю. Предисловие к русскому изданию. Фердинанд Лот (1866 1952) // Лот Ф. Последние Каролинги. - СПб.: Евразия, 2001,-С.7-18.

90. Карачинский А.Ю. Предисловие к русскому изданию // Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X XIII веков. - СПб.: Евразия, 2001.-С.5-7.

91. Карачинский А.Ю. Предисловие // Альфан JI. Варвары. От Великого переселения народовдо тюркских завоеваний XI века. СПб.: Евразия, 2003. - С.5-8. Карл Великий: реалии и мифы / Под ред.А.А.Сванидзе. - М.: ИВИ РАН, 2001.-231 с.

92. Карлейль Т. Теперь и прежде. Пер. с англ. - М.: Изд-во «Республика», 1994.-415 с.

93. Ковальченко И.Д. Исторический источник в свете учения об информации (К постановке проблемы) // История СССР. 1982. - № 3. -С.129-148.

94. Кондратьев C.B. Идея права в предреволюционной Англии. Тюмень: Изд. ТюмГУ, 1996. - 171 с.

95. Косминский Е.А. Историография средних веков. V в. середина XIX в. Лекции. - М.: МГУ, 1963. - 430 с.

96. Креленко Н.С. «Нормандское завоевание» в формировании «мест памяти» английской исторической мысли XVII в. // Михаил Абрамович Барг: Наследие ученого в современной исторической науке. М.: ИВИ РАН, 2006. - С.88-105.

97. Лаптева М.П. Интеллектуальная история и ее смыслы // Мир Клио. Сборник статей в честь Л.П.Репиной. М.: ИВИ РАН, 2007. - Т.1. -С.234-241.

98. Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. Историко-археологические очерки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. - 286 с. Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. - СПб.: Евразия, 2005. - 640 с.

99. Лебедева Г.Е., Якубский В.А. Некоторые вопросы классификации исторических источников // Личность идея - текст в культуре средневековья и Возрождения. - Иваново: Изд-во ИванГУ, 2001. -С.217-228.

100. Лебек С. Происхождение франков. V IX века. 1. Новая история средневековой Франции. - Пер. с франц. - М.: Скарабей, 1993. - 348 с. Левандовский А.П. Карл Великий. Через империю к Европе. - М.: Соратник, 1995.-272 с.

101. Левицкий А.Я. Города и городское ремесло в Англии в X XII вв. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960. - 299 с.

102. Ле Гофф Ж. Существовала ли французская историческая школа

103. Annales»? //Французский ежегодник. 1968. М.: Наука, 1970.

104. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. Пер. с франц. - М.:

105. Изд. группа «Прогресс». Прогресс Академия, 1992. - 376 с.

106. Ле Гофф Ж. «Анналы» и «Новая историческая наука» // Споры оглавном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокругшколы «Анналов» / Отв. ред. Ю.Л.Бессмертный. М.: 1993.

107. Лот Ф. Последние Каролинги. Пер. с франц. - СПб.: Евразия, 2001.320 с.

108. Лучицкая С.И. Образ Другого: проблематика исследования // Восток -Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур. Саратов: 2001.

109. Люббе Г. Историческая идентичность // Вопросы философии. 1994. -№ 4. - С.108-113.

110. Люблинская А.Д. Источниковедение истории средних веков. Л.: Изд.ЛГУ, 1955,- 373 с.

111. Мишин Д.Е. Викинги в мусульманской Испании // Восток (Опеш). -2003. -№5.-С.32-41.

112. Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М.: Высшая школа, 1989.

113. Могильницкий Б.Г. О новом учебном пособии по теории и методологии истории // Новая и новейшая история. 2008 - № 1. - С.215-220. Мюссе Л Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна. -Пер. с франц. - СПб.: Евразия, 2001. - 337 с.

114. Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X XIII веков. - СПб.: Евразия, 2001. - 448 с.

115. Пчелов Е.В. Предки Рорика Ютландского // Россия в IX XX веках. Проблемы истории, историографии и источниковедения. - М: 1999. -С.367-370.

116. Ревель Ж. История и социальные науки во Франции. На примере эволюции школы «Анналов» // Новая и новейшая история. 1998. - № 5. -С.77-101.

117. Репина Л.П. Что такое интеллектуальная история? // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 1/99. М.: ИВИ РАН, 1999.-С.7-12.

118. Репина Л.П. Интеллектуальная история сегодня: проблемы и перспективы // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 2. М.: УРСС, 2000. - С.5-7.

119. Репина Л.П. Современная историческая культура и интеллектуальная история // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории.6. -М: УРСС, 2001.-С.5-8.

120. Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. История исторического знания. М.: 2004.

121. Ронин В.К. Международно-правовые формы взаимоотношений славян и империи Карла Великого (союз и вассалитет) // Советское славяноведение. 1982. - №.6. - С.36 - 48.

122. Ронин В.К. Светские биографии в каролингское время: «Астроном» как историк и писатель // Средние века. М.: Наука, 1983. - Вып.46. - С.165-183.

123. Ронин В.К. О «власти» Карла Великого над славянами // Советское славяноведение,- 1984. № 1. - С.33-45.

124. Ронин B.K. Славянская политика Людовика Благочестивого: 814-829 гг. // Из истории языка и культуры стран Центральной и Юго-Восточной Европы,- М.: 1985. С.5-33.

125. Ронин В.К. Славянская политика Карла Великого в западноевропейской средневековой традиции // Средние века. М.: Наука, 1986. - Вып.49. -С.5-25.

126. Ронин В.К. Политическая организация славян Центральной Европы и их отношения с западными соседями в VII начале IX в. // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей.- М.:Наука, 1987. - С.83-96.

127. Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси.IX первая половина X в. - М.: Мысль, 1980. - 358 с.

128. Сванидзе A.A. Еще раз о средневековье // Мир Клио. Сборник статей в честь Лорины Петровны Репиной. М.: ИВИ РАН, 2007. - Т.1. - С.100-117.

129. Свешников A.B. Несчастный правитель великой империи: Современная российская историография об императоре Людовике Благочестивом // Социальные институты в истории. Ретроспекция и реальность. Омск: Изд-во ОмГУ, 2005. - С.57-69.

130. Серовайский Я.Д. Борьба французских крестьян против феодального освоения лесов // Средние века. М.: Наука, 1980. - Вып.43. - С.53-76. Сидоров А.И. Людовик Благочестивый // Вопросы истории. - 2000. - № 1.- С.146 - 151.

131. Сидоров А.И. Отзвук настоящего. Историческая мысль в эпоху каролингского возрождения. СПб.: Издат. Центр «Гуманитарная академия», 2006. - 352 с.

132. Смоленский Н.И. Проблемы логики общеисторического развития // Новая и новейшая история 2000 . - № 1 - С.З - 18. Смоленский Н.И. Теория и методология истории. - М.: ИЦ «Академия», 2007. - 271 с.

133. Тейс Л. Наследие Каролингов. IX X века. 2. Новая история средневековой Франции. - Пер. с франц. - М.: Скарабей, 1993. - 272 с. Уоллес-Хэдрилл Дж.-М. Варварский Запад. Раннее средневековье 400 -1000. - СПб.: Евразия, 2002.

134. Филиппов И.С. Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма. М.: Изд-во «Скрипторий 2000», 2000. - 800 с.

135. Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. Пер. с франц. -СПб.: Евразия, 1999. - 320 с.

136. Хачатурян H.A. Политическая и государственная история западного средневековья в контексте структурного анализа // Средние века. М.: Наука, 1991. - Вып.54. - С.5 - 22.

137. Хлевов A.A. Предвестники викингов. Северная Европа в I VIII вв. -СПб:Изд-во «Евразия», 2002. - 335 с.

138. Хэгерманн Д. Карл Великий. М.: Изд-во ACT. ЗАО НПП «Ермак», 2003.-684 с.

139. Херрманн Й. Славяне и норманны в ранней истории Балтийского региона // Славяне и скандинавы. М.: Изд-во «Прогресс», 1986. - С.8 -128.

140. Херрманн Й. Общество у германских и славянских племен и народностей между Рейном и Одером в VI XI вв. // Вопросы истории. -1987.-№9.-С.63-85.

141. Чайковская О.Г. Писатели-монахи и писатели рыцари (X в.) // Французский ежегодник. 1962. - М.: Изд-во АН СССР, 1963. - С.5-28. Шевеленко А.Я. К типологии генезиса феодализма // Вопросы истории. -1971. -№ 1.-С.97- 107.

142. Шевеленко А.Я. Начальные формы феодальной собственности в Бретани // Европа в средние века: экономика, политика, культура. М.: Наука, 1972. - С.32-46.

143. Шевеленко А.Я. Роль политического самосознания у бретонцев в становлении независимой Бретани // Феномены истории. М.: 1996. -С.74-80.

144. Шервуд Е.А. От англосаксов к англичанам. (К проблеме формирования английского народа). М.: Наука, 1988. - 240 с.

145. Эксле О.Г. Культурная память под воздействием историзма // Одиссей. 2001. М.: Наука, 2001. С.176-198.

146. Эмар M. Образование и научная работа в профессии историка: современные подходы // Исторические записки. 1(119). М., Издат. группа «Прогресс», 1995. - С.7 - 22.

147. Alby E. The Normans in their Histories: Propaganda, Myth and Subversion. -Woodbridge: Boydell Press, 2001. XI + 255 p.

148. Amory F. The Viking Hasting in Franco-Scandinavian legend // Saints, Scholars and Heroes: Studies in Medieval Culture in Honour of Charles W. Jones / Ed. by A.H.King, H.Herens. Minneapolis, 1979. Vol.11. - P.269-286.

149. Amory F. The dônsk tunga in early medieval Normandy: a note // American, Indian, and Indoeuropean Studies / Ed by K.Klar. The Hague, 1980. -P.277-289.

150. Andrieu-Guitrancourt P. Histoire de l'Empire normand. Paris, 1932. Anne E., Bouisset M. Histoire de la Normandie. - Chanteloup - les -Vignes : Bodin - Delalain, 1984. - 160 p.

151. Barnes H.E. History of Historical Writing. New York: Dover Publications, 1963 .-XV + 450p.

152. Bates D. Normandy before 1066. London, 1982.

153. Boshof E. Ludwig der Fromme. Darmstadt, 1996.

154. Buisson L. Formen normannischer Staatsbildung (9. bis 11. Jahrhundert) // Studien zum mittelalterlichen Lehenswessen. -Lindaw-Constance, 1960. -S.95-184.

155. Congrès du mllènaire de la Normandie. 2 vols. - Rouen, 1912.

156. Coupland S. Traiding Places : Quentovic and Dorestad reassessed // Early

157. Medieval Europe.- 2002. T. 11. - N 3. - P.209-232.

158. David C.W. Robert Curthose, Duke of Normandy. Cambridge, Mass., 1920. Davis R. The Normans and their Myth. - London: Thames and Hudson, 1976.- 144 p.

159. De Bouard M. De la Neustrie carolingien à la Normandie feodale // The Bulletain of the Institute of Historical Research. -1955. Vol. XXVII. - P.l-17.

160. De Bouard M. Guilliaume le Conquérant. Paris, 1958.

161. De Decker M. Les grandes heures de la Normandie. Paris : Libraire

162. Académique Perrin, 1988. 367 p.

163. Delisle L. Lettre à M.Jules Lair sur un exemplaire de Guillaume de Jumièges copié par Orderic Vital// Bibliothèque de l'Ecole des Chartes.- 1873. -Vol.XXXIV. P.267-282.

164. Depping G.B. Histoire des expeditions maritimes des Normands.- 2 vols. -Paris, 1826.

165. Douglas D. The Norman Conquest and British Historians. Glasgow: Jackson, Son & Company, 1946. - 40 p.

166. Douglas D. The earliest Norman counts // The English Historical Review. -1946. Vol.LXI. - P. 129-156.

167. Douglas D. Some problems of early Norman chronology // The English Historical Review. 1950,- Vol.LXV.- P.289-303.

168. Douglas D. William the Conqueror. The Norman Impact upon England. -London: Eyre & Spottiswoode, 1964. 476 p.

169. Douglas D. The Norman Achievement. 1050-1100. Berkeley : Universityof California Press, 1969.

170. Eckel A. Charles le Simple. Paris, 1899.

171. Fellows-Jensen G. Scandinavian personal names in foreign fields // Recueil d'études en hommage à Lucien Musset. Caen, 1990. - P.149-159 Galbraith V.H. Kings and Chroniclers. Essays in English Medieval History. -London, 1982.

172. Gransden A. Legends, traditions and history in medieval England. London, 1992.

173. Gransden A. Historical writing in England. London, 1997.- Vol.1. Guenée B. Histoire et culture historique dans l'Occident médiéval. - Paris : Aubier Montaigne, 1980.

174. Huisman G.C. Notes on the manuscript tradition of Dudo of St Quentin Gesta Normannorum // Anglo-Norman Studies. Proceedings of the Battle Conference.- VI 1983. - Woodbridge, 1984.

175. Hutton P.H. History as an art of memory. Hanover: University of Vermont, 1993.-XXV+ 229 p.

176. Jacobsen P.C. Flodoard von Reims. Sein Leben und seine Dichtung "Detriumphis Christi".- Leyden; Köln, 1978.

177. Joranson E. The Danegeld in France. Rock-Island, 1923.

178. Jumièges: Congrès scientifique du XIII centenarie. Rouen, 1955. - Vol.1-2.

179. Kelley D.R. Faces of History. Historical Inquiry from Herodotus to Herder.

180. New Haven: Yale University Press, 1998. XII + 340 p.1. chronique et l'histoire au Moyen Age: Colloque des 24 et 25 mai 1982.

181. Mabille E. Les invasions Normandes dans la Loire et le Peregrinations du Corps de Saint Martin // Bibliothèque de l'Ecole des Chartes. -1869. -T.XXX.

182. Matthew D.J.A. The Norman Conquest. New York: Schocken Books, 1966. -396 p.

183. McCormick M. Les annals du haut Moyen Age (Typologie des sources du Moyen Age occidentale). Turnhout, 1975.

184. Mcguire M.R.P. Annals and Chronicles // New Catolic Encyclopedia.- New York, 1967,- Vol. 1. P.551-556.

185. McKitterick R. The Frankish Kingdoms under the Carolingians, 751 987. -London: Longman, 1983. - XIV + 414 p.

186. McKitterick R. Constructing the Past in the early Middle Ages: the Case of the Royal Frankish Annals // Transactions of the Royal Historical Society. -6th series. VII. - 1997,- P.101-129.

187. Megill A. History, Memory, Identity // History of the Human Sciences. -1998,- Vol.11.-N3.-P.37-62.

188. Molinier A. Les sources de l'histoire de la France des origines aux guerres d'Italie.- Paris, 1901-1906. 6 vols.

189. Momigliano A. Essays in ancient and modem historiography. Middletown

190. Conn.): Wesleyan university press, 1977. X + 387 p.

191. Momigliano A. The classical foundations of modem historiography.

192. Berkeley: University of California Press, 1990. XIV + 162 p.

193. Monod G. Etudes critiques sur les sources de l'histoire carolingienne. Paris,1898.

194. Musset L. Problèmes militaries du monde Scandinave (VII XII siècle) // Ordinamenti militari in Occidente nell' alto Medioevo. - Spoleto, 1968. - T.l. - P.229-291.

195. Musset L. Naissanse de la Normandie (V-XI siècle) // Histoire de la Normandie / Ed. M. De Bouard. Toulouse, Privât, Editeur, 1970. - P.96-129.

196. Musset L. Autour des modalités juridiques de l'expansion normande au XI siècle: le droit d'exil // Autour du pouvoir ducal normand, X XII siècles / Ed. L.Musset et al. - Caen, 1985.

197. Nelson J.L. The "Annals of Saint-Bertin" // Charles the Bald. Court and Kingdom / Ed. by M.Jibson, J.Nelson. Oxford: Clarendon Press, 1981. -P.15-36.

198. Neveux F. Quelques aspects de l'impérialisme normand au Xie siècle en Italie et en Angleterre // Les Normands en Méditerranée / Ed. P.Bouet, F.Neveux. Caen, 1994. - P.51-62.

199. Nitschke A. Beobachtungen zur normannischen Erziehung // Archiv für Kulturgeschichte.- 1961,- T.XLIII. S.273 - 282.

200. Nora P. Mémoire collective // La Nouvelle Histoire / Dir. par R.Chartier, J. Le Goff, J.Revel.-Paris, 1978.

201. The Norman in Europe / Ed. by E. van Houts. Manchester : Manchester University Press ? 2000. - 309 p.

202. Parisot R. Le royaume de Lorraine sous les Carolingiens (843 942). - Paris, 1899.

203. Potts C. The Early Norman Charters // England in the Eleventh Century / Ed. by C.Hicks.-Stamford, 1992. P.25-40.

204. Prentout H. Essai sur le origines et la formation du duché de Normandie. -Caen, 1911.

205. Prentout H. Etude critique sur Dudon de Saint-Quentin et son histoire des premiers ducs normands.- Paris, 1916.

206. Richardson H.G., Sayles G.O. Law and Legislation from Aethelberht to Magna Carta.- Edinburgh: University Press, 1966.

207. Searle E. Fact and Pattern in Heroic History: Dudo of Saint-Quentin // Viator.- 1984.-Vol.15.

208. Searle E. Predatory Kinship and the Creation of Norman Power, 840 1066.- Berkeley: University of California Press, 1988. 287 p.

209. Shepard J. The uses of the Franks in eleventh-century Byzantium // Anglo-Norman Studies. Proceedings of the Battle Conference. -XV. -Woodbridge, 1992,-P. 275-305.

210. Shopkow L. The Carolingian World of Dudo Saint-Quentin // Journal of Medieval History.- 1989. Vol.XV/XVI. - P. 19-37.

211. Smalley B. Historians in the Middle Ages. New York: Scribner, 1974. -202 p.

212. Sot M. Un historien et son eglise au Xe siecle: Flodoard de Reims. Paris : Fayard, 1993.- 832 p.

213. Steenstrup J. Normannnerne.- Kobenhavn, 1876-1882,- 4 Bde.

214. Steenstrup J. Les invasions normandes en France. Paris : Editions Albin1. Michel, 1969,-340 p.

215. Thompson I.W., Holm B.J. A History of Historical Writing. Vol.1. From the earliest times to the end of the 17 th century. New York: Macmillan company, 1942. - XVI + 676 p.

216. Varangian problems. Scando-slavica supplement I. Copenhagen, 1970.

217. Version of history from antiquity to the Elightenment / Ed. by D.R.Kelley. -New Haven: Yale university press, 1991. XII + 515 p. Vogel W. Die Normannen und das fränkische Reich bis zur Gründung der Normandie (799 - 911). - Heidelberg, 1906.

218. Yver J. Les Premières Institutions du duché de Normandie //1 Normanni et la loro espansione in Europa nell' alto medioevo 18-24 Aprile 1968. Settimane di studio del centro italiano di studi sull' alto medioevo, 16. Spoleto, 1969. -P.299-366.