автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Образ рассказчика в современной дневниковой прозе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Образ рассказчика в современной дневниковой прозе"

На правах рукописи

Анциферова Надежда Борисовна

ОБРАЗ РАССКАЗЧИКА В СОВРЕМЕННОЙ ДНЕВНИКОВОЙ ПРОЗЕ: ЯЗЫКОВОЙ АСПЕКТ (НА МАТЕРИАЛЕ ДНЕВНИКОВ С. ЕСИНА, В. ГУСЕВА, Т. ДОРОНИНОЙ)

Специальность 10.02.01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

МАЙ 2910

Улан-Удэ • 2010

004602159

Работа выполнена в научно-исследовательской лаборатории «Интерпретация текста» ГОУ ВПО «Забайкальский государственный гуманитарно-педагогический университет им. Н.Г. Чернышевского»

Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент

Ахметова Галия Дуфаровна

Официальные оппоненты: доктор филологический наук, профессор

Бухасва Октябрина Доржиевна

кандидат филологических наук, доцент Аюпова Светлана Будимировна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Красноярский

государственный педагогический университет им. В.П. Астафьева»

Защита состоится «21» мая 2010 г. в 13.00 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.022.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Бурятском государственном университете по адресу: 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а, конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Бурятского государственного университета по адресу: 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а.

Электронная версия автореферата размещена на сайте www.bsu.ru ГОУ ВПО «Бурятский государственный университет».

Fax: (3012)-21-05-88

E-mail: dissovetbsu@bsu.ru

Автореферат разослан «-/¿Р» апреля 2010 г.

Учёный секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук, С/9 ____

доцент ¿¿/Е.В. Корпусова

Общая характеристика работы

Реферируемая работа посвящена проблеме языковой организации образа рассказчика в дневниковой прозе С. Есииа, В. Гусева, Т. Дорониной.

Отличительными особенностями современной филологической парадигмы являются антропо- и текстоцентризм. Это детерминировало достаточно быстрое развитие одного из направлений филологии - стилистики текста, предметом изучения которой выступает целый текст как структурно-семантическое единство, как языковая реальность и феномен употребления языка [Горшков 2007: 210], как «частица непрерывно движущегося потока человеческого опыта» [Гаспаров 1993: 275]. Теоретическая потребность в новых подходах к интерпретации текста в языковом аспекте без механического разъятия содержания и формы возникла после появления крайних структуралистских концепций Ж. Деррида (теория деконструкции) и Р. Барта.

Анализ языковой композиции произведений словесности в рамках такого комплексного подхода позволяет выявить наиболее перспективные пути исследования целого текста, а также идиолекта писателя, что и обусловливает актуальность работы. Актуальность определяется еще и тем, что анализ языкового выражения образа рассказчика как ключевого компонента языковой структуры дневникового текста правомерно считать определенным этапом интерпретации.

Достаточно значимым нам представляется следующий фактор, влияющий на раскрытие темы.

В конце 90-х годов XX века, в силу культурно-исторических преобразований в стране, в русской литературе наряду с господствующим постмодернизмом начинает набирать силу «новый реализм» (см. также понятия «постреализм», «неореализм»). Изменяется не только герой, но и отношение к нему автора, который перестает быть наставником, учителем, вставая на одну горизонталь как со своими персонажами, так и с читателем. Характерной чертой литературы последнего десятилетия становится присутствие в ней активного личностного начала и даже собственно автора, при этом происходит ослабление сюжета и усиление документальности, потому дневники и автобиографии, распространившиеся в России с середины XIX века и призванные запечатлеть и материализовать в слове человеческую память, вновь (возрастание интереса к мемуарам и дневникам отмечалось в прозе конца 50-70-х гг. XX в.) обретают популярность. Однако интимность, исповедальность и приватность дневника сменяются публицистичностью, установкой на массовое прочтение и открытостью. Автокоммуникация как доминанта жанра проявляется на качественно ином уровне. Мы считаем возможным говорить о смещении канала коммуникации «Я - Я» в сторону линии «Я - Он» и соответствующей модификации языковой композиции дневниковых текстов.

Модификация языковой композиции современной прозы стала возможна и в силу того, что стилистка художественного течения «новый реализм» оказалась абсолютно открытой для происходящих в системе русского литературного языка процессов, которые, проявившись в языковом материале целых текстов, усилили динамику языковой композиции и определили своеобразие языковой экспликации текстообразующих категорий «образ автора» и «образ рассказчика», что обусловило выбор объекта и предмета исследования.

Объект исследования - образ рассказчика в составе языковой композиции современной дневниковой прозы.

Предмет исследования - языковая структура образа рассказчика как текстообразующей категории в дневниковой прозе С. Есина, В.Гусева, Т. Дорониной.

Цель работы - анализ языковой структуры образа рассказчика (на материале современной дневниковой прозы) в аспекте стилистики текста, в том числе - с позиции адресованности. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1) определить в аспекте стилистики текста сущность категории «образ рассказчика» и типы ее соотношения с категорией «образ автора», а также обозначить способы языкового выражения образа рассказчика;

2) рассмотреть способы языкового выражения категории адресованности в дискурсе рассказчика на материале дневников С. Есина и В. Гусева;

3) проанализировать специфику языкового выражения образа рассказчика в дневниках С. Есина;

4) выявить и проанализировать особенности языковой организации литературной личности рассказчика в дневниковой прозе В. Гусева;

5) охарактеризовать языковую структуру и соотношение составляющих образ рассказчика «я-повествующего» и «я-повествуемого» в «Дневнике актрисы» Т. Дорониной, в частности, - в аспекте временной организации образов.

Основываясь на дефинициях дневника как одной из форм бытования современной литературы, под дневниковой прозой мы понимаем ориентированный на документальность и автобиографичность жанр литературного творчества, в котором автор выступает одновременно субъектом и объектом интеллектуально и духовно значимого перволичного повествования, состоящего из датированных записей.

Методологической основой исследования явились труды М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, В.М. Жирмунского, Ю.М. Лотмана, В.В. Одинцова, A.A. Потебни, Б.В. Томашевского, Б.А. Успенского, В.Б. Шкловского, Д.Н. Шмелева, Л.В. Щербы, Г.Д. Ахметовой, A.A. Во-рожбитовой, Б.М. Гаспарова, А.И. Горшкова, Ю.Н. Караулова, М.Н. Кожиной, М.Ю. Михеева, Е.В. Падучевой, В.Т. Садченко, Н.И. Форманов-ской и др. Работы данных ученых посвящены детальному изучению языка

с позиции его употребления и соотнесенности с действительностью, проблемам интерпретации текста как структурно-семантического единства, анализу построения и функционирования словесного художественного образа, а также вопросам идиостиля конкретных авторов.

В диссертационном исследовании использованы следующие .методы: общенаучный метод наблюдения за особенностями языкового выражения образа рассказчика как организующего начала целого текста; общефилологические методы - контекстологический анализ для вычленения и классификации словесных рядов в составе языковой структуры образа рассказчика; компонентный анализ при разложении словесных рядов на составляющие их значение разноуровневые языковые единицы; челночный метод при распределении языковых единиц по ярусам с последующим перераспределением в словесные ряды, организующие образ рассказчика.

Материалом исследования послужили дневники С. Есина и В. Гусева, «Дневник актрисы» Т. Дорониной. Общий объем проанализированных дневников писателей Литинститута составляет 3624 с. (дневники С. Есина

- 2548 е., дневники В. Гусева - 1076 е.). В рамках диссертационного исследования представлен анализ наиболее показательных (в связи с поставленными нами задачами) контекстов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Образ рассказчика, создаваемый движением и взаимодействием определенного спектра словесных рядов, является организующим центром динамически развивающейся языковой композиции современной дневниковой прозы.

2. Своеобразие языковой структуры образа рассказчика в дневниковой прозе С. Есина и В. Гусева обусловлено модификацией доминанты жанра: в силу открытости дневника автокоммуникация проявляется на качественно ином уровне, занимая промежуточное положение между позициями «Я

- Я» и «Я - Он». В речевой сфере рассказчика адресованность становится одной из ключевых категорий. Стилистический анализ данной категории позволяет реконструировать авторскую языковую картину мира и определить своеобразие идиостиля писателя.

3. Организующим центром языковой композиции современной дневниковой прозы писателей Литинститута является неявный рассказчик, что определяет выбор спектра словесных рядов и характер отношений между ними в составе языковой структуры данного образа.

4. Сосуществование в рамках «Дневника актрисы» Т. Дорониной текущих дневниковых и ретроспективных записей обусловливает двухкомпо-ненгность образа рассказчика, представленного взаимодействием двух речевых сфер.

5. Активные языковые процессы, происходящие в современной прозе, находят отражение в языковой структуре дневникового рассказчика.

Научная новизна работы определена, во-первых, выбором материала исследования (дневниковая проза С. Есина, В. Гусева, Т. Дорониной), который ранее не становился предметом филологических исследований, во-вторых, спецификой подхода к анализу языковой структуры образа рассказчика - впервые исследование данной категории на обозначенном материале представлено в аспекте стилистики текста.

Теоретическая значимость исследования обусловлена тем, что научные выводы, представленные в работе, могут явиться основой дальнейшего фундаментального изучения проблемы организации языкового материала в произведениях новейшей литературы, в частности, - в дневниковой прозе.

Практическая значимость заключается в возможности использования (и использовании) результатов исследования в преподавании вузовских дисциплин «Стилистика» и «Филологический анализ текста», а также при разработке элективных курсов (вузовский компонент), знакомящих студентов с особенностями и спецификой языковых процессов, характерных для литературы на современном этапе ее развития.

Структура работы: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка и перечня источников.

Апробация работы: 1) Международная научно-практическая конференция «Русский язык в современном Китае» (Китай, г. Хайлар, Хулунь-буирский институт русского языка, 20-23 апреля 2009 г.); 2) Международная научная конференция «Русское слово: восприятие и интерпретация» (Пермь, ПГИИК, 19-21 марта 2009 г.); 3) Международная научная конференция «Интеграционные процессы в коммуникативном пространстве регионов» (г. Волгоград, 12-15 апреля 2010 г.); 4) Международная научная конференция «Континуальность и дискретность в языке и речи» (Краснодар, Кубанский гос. университет, 2007); 2) 5) II Международная научная конференция «Континуальность и дискретность в языке и речи» (памяти доктора филологических наук, профессора А.Г. Лыкова) (г. Краснодар, Кубанский государственный университет, 14-18 октября 2009 г.); 6) 1-я Международная научная конференция «Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (Чита, ЗабГГПУ, 29-30 октября 2007 г.); 7) II Международная конференция «Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (г. Чита, ЗабГГПУ им. Н.Г. Чернышевского, 30-31 октября); 8) Российская научно-практическая конференция «Лингводидактические инновации: опыт и перспективы разработки и внедрения» (Чита, ЗабГГПУ, 9-10 октября 2007 г.).

Автором работы проведены лекционно-практические занятия по дисциплинам «Стилистика и литературное редактирование», «Стилистика русского языка и культура речи», «Филологический анализ текста», на которых были внедрены материалы и основные результаты диссертацион-

ного исследования. Также разработаны и прочитаны курсы по выбору «Образ автора и образ рассказчика как текстообразующие категории» и «Языковые процессы в современной прозе».

Диссертация обсуждалась на расширенном заседании НИЛ «Интерпретация текста» и НИИ Филологии и межкультурной коммуникации Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Чернышевского (г. Чита) с участием кафедры русского языка и методики его преподавания, кафедры русского языка как иностранного, кафедры литературы.

Основное содержание работы

В первой главе «Образ рассказчика как организующее начало языковой композиции текста» представлено обобщение теоретических исследований, посвященных определению сущности и способов языкового выражения образа рассказчика. Особое внимание уделено самостоятельной разработке категории адресованное™, отражение которой в дискурсе рассказчика обусловлено установкой современной дневниковой прозы на массовое прочтение.

В первом параграфе «Образ рассказчика в аспекте стилистики текста: сущность категории, способы выражения, соотношение с образом автора» дана антология разработки вопроса о языковой структуре образа рассказчика. Отмечается, что рассмотрение проблемы в аспекте стилистики текста невозможно без опоры на труды литературоведческой направленности, в частности, - на философско-эстетическую теорию диалога М.М. Бахтина, для которого рассказчик - «частично изображенный автор», входящий в текст как часть «чистого автора», это тот «возможный другой», сознание и «ценностный контекст» которого «организуют поступок, мысль и чувство там, где они приобщены в своей ценности к миру других» [Бахтин 1986: 142]. Определена специфика понимания образа рассказчика и его функций представителями русской школы формализма (Б.В. Томашевский, Ю.М. Тынянов, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум).

Начало интерпретации образа рассказчика в аспекте стилистики текста было положено в трудах В.В. Виноградова, рассматривавшего данную тек-сгообразующую категорию в связи с разработкой понятия «образ автора». Ученый определяет рассказчика как «речевое порождение писателя», форму его литературного «актерства», «артистизма» [Виноградов 1971: 191].

Далее в параграфе представлено понимание образа рассказчика, изложенное в трудах O.A. Нечаевой, В.В. Одинцова, А.И. Горшкова, Т.В. Губернской, Е.С. Даниловой, М.Н. Кожиной, Н.Д. Тамарченко и др.

Способы выражения рассказчика в аспекте стилистики текста обобщены А.И. Горшковым [Горшков 2001: 200]: 1) местоимения и формы глаголов первого лица; 2) в случае повествования от третьего лица - характерологические языковые средства, отступающие от литературной нормы (ot

диалектных и разговорных элементов разных языковых уровней до книжных); 3) точка видения (и/или их мена) - некая условная точка в пространстве и времени, с которой автор или рассказчик наблюдают все изображаемое (ср.: «точка зрения» - у М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, М.Б. Жирмунского, Б.О. Кормана, М.Ю. Лотмана, Б.А. Успенского, В.Б. Шкловского, Л.В. Татару, В.И. Тюпы, В Шмида и др.)

Вопрос о точке видения и/или мене точек видения как способе выражения образа рассказчика тесно связан с еще одной проблемой стилистики текста - соотношением образа автора и образа рассказчика. Исследователями отмечается, что спектр данного соотношения достаточно широк, но можно говорить о двух главных аспектах: степень близости/отдаленности и многообразие «ликов», в которых является передающий повествование рассказчику автор.

Достаточно велика ошибка отождествления рассказчика и автора в дневниковой прозе: тексты подписаны создателями, повествование наполнено автобиографическими и документальными фактами, представлены фотографии из личных архивов и т.п. Возникает ощущение первичности речевого жанра (по Бахтину - самоотчет-исповедь), но необходимо помнить, что факт в художественном творчестве обязательно преодолевается. В данных текстах представлен рассказчик, который может быть обозначен как неявный (понятие введено Г.А. Ахметовой) [Ахметова 2002: 21-23].

Содержание второго параграфа «Языковое выражение адресован-ности в дискурсе рассказчика (на материале дневников С. Есина и В. Гусева)» определено подходом к дневнику как к определенному звену в предложенной P.O. Якобсоном и скорректированной М.Ю. Лотманом для случаев передачи информации по словесному каналу модели коммуникации, при этом в дискурсе рассказчика одной из ведущих категорий становится адресованность. Проблема языковой выраженности диалога между автором (а в нашем случае - получившим от него повествование рассказчиком) и читателем, а также вопрос адресованное™ текста рассматривались в трудах многих отечественных ученых, однако языковое выражение адресованности в дискурсе дневникового рассказчика имеет, на наш взгляд, две существенные особенности. Во-первых, изучение дневника как речевого акта в аспекте стилистики текста предполагает осуществление не только операции анализа (разложение на локутивный, иллокутивный и перлокутивный уровни), но и операции синтеза, которая позволит исследовать текст в единстве содержания и формы. Во-вторых, поскольку доминанта жанра модифицируется, занимая промежуточное положение между линиями «Я - Я» и «Я - Он», то объем информации, передаваемой адресантом (рассказчиком) адресату (читателю), не является константным, происходит приращение смысла.

В дневниках С. Есина представлена преимущественно имплицитная адресованность: наиболее часто в дискурсе рассказчика встречаются во-

просительные конструкции и вводно-модальные компоненты, выполняющие различные функции.

«Гусинский под НТВ взял у Газпрома около 100 миллионов долларов. Чего они так расщедрились? Вечером Верховный суд заявил, что президент не имеет права вмешиваться ни в какие дела и разборки акционеров» [Есин 2006: 70]. Задаваемый рассказчиком вопрос имеет оттенок автоадре-сованности, ответ на него может быть получен только за пределами текста, однако при этом создастся иллюзия речевой ситуации, в которой существует возможность обращения с этим вопросом к собеседнику.

«За столом говорили еще раз о передачи РГГУ человеку Ходорковского. Чего они хотят, какой цивилизации? И какое у них твердое понимание, что нашу русскую цивилизацию они переделают! Никогда. Западу вообще никогда не понять феномена русской жизни, этого зигзага от беспробудного пьянства к сумрачной и рефлексирующей духовности» [Есин 2006: 700]. Используемый рассказчиком в данном композиционном отрезке вопросно-ответный ход моделирует ситуацию диалога, однако достаточно слабая выраженность иллокутивного аспекта позволяет говорить о том, что фрагмент можно трансформировать в утвердительное высказывание. Рассказчик побуждает адресата не к ответному речевому действию, а к определенной мыслительной операции - сопоставлению двух (рассказчик - читатель) идеологических и общественно-политических позиций.

Парцеллированная вопросительная конструкция может носить совмещенный характер: с одной стороны, - направленность внутрь, автоадресованность (употребление личного местоимения первого лица); с другой, - обращенность вовне, к потенциальному читателю, который приглашается к совместному размышлению (особенности синтаксиса: парцелляция, «телеграфный стиль»). Так не уверенный в своих ощущениях рассказчик создает модель доверительной беседы, обращается к апперцепционной базе адресата.

Вводно-модальные компоненты включают читателя в желаемую рассказчиком модальную сферу, отражают нежелание быть категоричным.

Особое значение в дискурсе рассказчика имеют метатекстовые включения: непосредственная реакция адресата не наблюдаема и, следовательно, неподконтрольна, однако необходимость корректировать восприятие текста читателем остается.

«Надо бы написать о той беспрецедентной предвыборной компании, которая развернулась на телевидении» [Есин 2006: 819]. Выраженность адресованное™ усиливается через употребление актуализирующего категорию ретроспекции указательного местоимения «та»: предполагается, что адресат осведомлен о данной ситуации, находится в равных позициях с рассказчиком.

В единичных случаях используемые в речевой сфере рассказчика сигналы адресованное™ носят яркий эксплицитный характер. Представленная в следующем примере прямая социально-ориентирующая номинация «опыт-

ный читатель» выполняет две функции: во-первых, позволяет говорить о наличии в тексте двух уровней адресованное™ (потенциальный и идеальный читатель), во-вторых, выражает отношение адресанта к адресатам. «С удовольствием перепечатываю эту цитату и опытный читатель поймет почему. Опытный читатель знает, например, Залыгина, я тоже знаю, потому что отчасти дружил со старым мэтром, но ни разу у него не печатался, даже как бы наоборот, в его редакторство на страницах "Н.М." была напечатана на меня достаточно гнусная инвектива. Но это мне не мешает помнить, что Залыгин был не только знаменитым автором многих прочитанных всей страной произведений, но чуть ли не единственным в свое время противником того самого нового закона о печати, который разрушил и толстые журналы и столько бед принес стране. Теперь про С. Чупринина: не я его брал в институт, хотя первую большую статью в "Л.Г." напечатал обо мне именно он» [Есин 2006: 396]. Кроме того, в данном композиционном отрезке средствами адресованности являются указательное местоимение «того» (осведомленность адресата об излагающемся факте) и метатекстовое высказывание «теперь про С. Чупринина».

В дневниках В. Гусева категория адресованности выражается на качественно ином уровне, что объясняется, на наш взгляд, двумя причинами. Во-первых, в речевой сфере рассказчика находят отражение активные процессы, происходящие в современном русском языке и в современной прозе. Во-вторых, для дискурса рассказчика характерен рефлективно-аналитический метода подачи материала, события внутренней и внешней жизни изображаются не динамически, а методом стоп-кадра. Это обусловливает резкое увеличение ассоциативных контекстов и приводит к утрате логических и причинно-следственных связей. Возникает необходимость поддерживать интерес читателя, перераспределять его внимание, расставляя смысловые доминанты, обозначая переход от одной мысли к другой. С этой целью в дискурс рассказчика включается «сквозное» средство адресованности - графический словесный ряд (термин Г.Д. Ахмето-вой), представленный достаточно разнообразно: изменением типографского шрифта (курсив, заглавные буквы, разрядка и т.п.), знаком *, виртуальным произношением, несоблюдением орфографических норм. Сюда же, на наш взгляд, примыкает нетрадиционная пунктуация. Высокая информационная плотность дневникового повествования обусловливает взаимодействие графического словесного ряда с другими, собственно языковыми средствами адресованности, в первую очередь, - с прямыми обращениями:

1) 'Слушаю по радио собрание избирателей. Нет, не могу. Рабы.подлейшие, да когда же вас научат, наконец.

* Рабы не строят коммунизмов [Гусев 2004: 12].

2) * «Они хотят... вернуть». - Да никто ничего не собирается вернуть, лгунишка ты эдакий. «Коммунизм» не восстановим etc. etc. Да тебя-то просят уйти [Гусев 1995:155].

3) * - Американцы, вы единодушны вокруг Буша? Тем хуже [Гусев 2003: 22]

4) * Власть, не издавай указов, о которых ты знаешь, что они не будут выполнены [Гусев 2004: 358].

5) * Друг мужчина, не взваливай на себя такую безнадегу, как женщина, которая выходит за тебя замуж с отчаяния.

Она опомнится, а спасибо не скажет [Гусев 2004: 315].

Обращения «американцы» и «власть», используемые в речевой сфере рассказчика для номинации субъекта, в данных контекстах по функции близки риторическим (ответная реакция невозможна и не предполагается), однако могут рассматриваться как средства адресованное™, поскольку вовлекают читателя в сферу субъективной авторской оценки. Распространенные обращения «рабы подлейшие», «друг мужчина» и «лгунишка ты эдакий», являющиеся характеристиками, часто используемыми в раскованном бытовом разговоре, не только делегируют негативное отношение автора (через речевую сферу рассказчика), но и усиливают диалогичность текста, актуализируют направленность дневниковых записей вовне (для массового прочтения).

В дискурсе рассказчика, представленного в дневниках В. Гусева, широко используются непрямо эксплицированные средства адресованности, помогающие моделировать ситуацию диалога, указывающие на осведомленность адресата, активизирующие внимание читателя.

«... "Правители" после провала рубля и после японского тупика чего-то снова затеяли.

* Их манера все делать без спросу.

* Один из главных мотивов моей поэзии-прозы - мотив генетической усталости. - Этого не понять ни тем, ни другим.

* Почему-то я чуть не всю жизнь был уверен, что выражение «из огня да в полымя» означает "из огня в воду".

* Кажется, на этом свете лишь В.И. Гусеву ничего не надо» [Гусев 1995: 114]. В данном композиционном отрезке средствами адресованности выступают указательное местоимение те и определительное местоимение другие - их ретроспективное использование предполагает, что ситуация уже известна адресату. Еще один показатель адресованности - условность грамматического лица: спонтанный переход от Я к В.И. Гусев воссоздает модель бытового диалога, когда один из собеседников для создания экспрессии или самоиронии называет себя в третьем лице. Выделенные курсивом чего-то (вместо требуемого управляющим глаголом «что-то») и без спросу (в сочетании с «манера») носят разговорный характер, что позволяет рассматривать их как средства выражения адресованности не только в силу графического отличия от основного текста: так создается иллюзия бытовой беседы-обсуждения (дома, на улице, в общественном транспорте) последних новостей.

Как характерные непрямо эксплицированные средства адресованное™ могут быть рассмотрены словесные приемы субъективации повествования:

«* Искусство занимает какую-то жалкую оборонительную позицию: мол, что же делать, все-таки я живу. Тогда как оно должно занимать наступательную позицию: оно важней науки, оно отвечает главному в человеке. И пошлая критика, у которой это должно было быть внутренним пафосом, только еще более роняет авторитет искусства» [Гусев 2004: 8]. В данном композиционном отрезке не моделируется ситуация диалога: через реплику невыделенной прямой речи «искусства» выражается позиция рассказчика. Метатекстовый оператор «мол» и прием олицетворения усиливают пессимистичность субъективной авторской позиции, вложенной в дискурс рассказчика.

Имплицитным средством адресованное™ выступают фигуры умолчания, выполняющие в дискурсе рассказчика две основные функции: указания на общность апперцепционной базы адресанта и адресата, объединение их позиций (социально-политических, житейских и даже философских) и увеличения дистанции между читателем и рассказчиком, оставляющим для себя в художественной реальности неприкосновенное личное пространство для рефлексий, воспоминаний, умозаключений, ассоциаций - так моделируется обыденное течение жизни. Особое место среди имплицитных средств выражения адресованное™ занимает межгекстовый словесный ряд:

«* (Иисус Христос как богочеловек - "троянский конь" в Духе. Тут слабость христианства. И Магомет и Будда - не боги... Мережковский может сколько угодно объяснять разницу между богочеловеком и челове-кобогом, но логика жизни есть логика жизни: если есть богочеловек, то возможен и человекобог. - Что и произошло: не раз. "Ложные мессии". -Да откуда знать, что они ложные? Выходит, что дело лишь в степени... Где замешан человек в роли бога или бог в виде человека, там так и будет. Диктаторы - отсюда.

Или Бог, или не Бог (не сам Бог). Богочеловек, человекобог - все человек замешан, с его двойственностью; все "троянский конь"» [Гусев 1995: 23]. В данном композиционном отрезке, с одной стороны, прослеживается межгекстовая связь с древнегреческой мифологией: хитроумная уловка греков, благодаря которой они взяли Трою. Учитывая, что данная запись сделана в 1962 году - эпоху «преодоления культа личности и его последствий» (см. знаменитый доклад Н.С. Хрущева, сделанный в 1956 году, и постановление ЦК КПСС), то межгекстовая отсылка выводит на еще одну мысль: «бойтесь данайцев, дары приносящих». Значит можно говорить об аллегоричности высказывания. Другая отсылка - роману Ф.М. Достоевского «Бесы» (глава «Великий Инквизитор») и знаменитой философской работе Ф. Нлцше «Так говорил Заратустра» (идея сверхчеловека). Таким образом, межтекстовый словесный ряд позволяет достигнуть значительного погружения адресата в текст.

Вторая глава «Языковая структура образа рассказчика в современной дневниковой прозе» посвящена анализу образа рассказчика в каждом из выбранных для исследования дневников.

В первом параграфе «Языковая структура образа рассказчика в дневниковой прозе С. Есина» представлен анализ языковой организации соответствующего образа через описание составляющих его словесных рядов.

Переплетение, взаимопроникновение и наложение друг на друга в одном целом тексте основных типов дневникового жанра - семейно-бытового, путевого, общественно-политического и служебного - предполагают качественно иной уровень организации языкового материала, что детерминирует модификацию языковой структуры рассказчика как образа, организующего все повествование. Спектр словесных рядов, динамически развивающихся в дискурсе рассказчика, и варианты их отношений ограничены по сравнению с языковой структурой аналогичного образа в собственно художественных произведениях. Сквозным для речевой сферы рассказчика является повседневно-разговорный (и его виды - разговорно-бытовой, просторечно-разговорный) словесный ряд, который, в зависимости от того, к какому сегменту действительности обращается автор, соотносится с другими словесными рядами, при этом, как правило, происходит взаимодействие словесных рядов или их наложение друг на друга.

«<...> Сегодня утром, опять по рассказам, в пятнистую омоновскую форму переодели каких-то бомжей и послали их, якобы от лица сторонников Лебедя, бить тех, кто "за Зубова". В гостинице, где живут и враждующие стороны, и средства массовой информации, говорят, только что сменили охрану. Вместо покладистых местных мальчиков, которые понимали, что им потом жить с теми же людьми, поставили специально выписанных московских громил. Но это тоже по рассказам. Я просто всего этого не наблюдаю» [Есин 2006: 62]. В данном композиционном отрезке повседневно-разговорный (выделен полужирным курсивом) и публицистический (от лица сторонников Лебедя - в гостинице, где живут и враждующие стороны, и средства массовой информации - поставили специально выписанных московских громил) словесные ряды, в свою очередь, пронизаны предметно-собьггийным словесным рядом (сегодня утром переодели каких-то бомжей - послали их бить тех, кто «за Зубова» — в гостинице только что сменили охрану - вместо покладистых местных мальчиков поставили специально выписанных московских громил).

Взаимодействие повседневно-разговорного и общественно-публицистического словесных рядов и их наложение друг на друга может быть осложнено: «Уже три дня пресса занята арестом в Нью-Йорке, в аэропорту Павла Бородина. Я его хорошо помню по встрече в Кремле. Арест -это инициатива швейцарской прокуратуры. Обвинения все те же. Наша прокуратура закрыла дело о взятках, которые не доказаны, но не доказано, что их и не было. Надеюсь, что их не было. Все наши политики

здесь стоят на ушах. Я полагаю, что многие просто боятся выезжать за рубеж. Время было такое, когда государство растаскивалось. Выедешь куда-нибудь, где не карманный прокурор, а тут тебя и загребут» [Есин 2006: 12]. Повседневно-разговорный (выделен полужирным курсивом) и общественно-публицистический (пресса - арестом в Нью-Йорке, в аэропорту Павла Бородина - арест - это инициатива швейцарской прокуратуры — прокуратура закрыла дело о взятках, которые не доказаны -не доказано - политики - я полагаю - боятся выезжать за рубеж - государство - прокурор) пронизаны образно-ироническим словесным рядом, который представлен имеющим просторечную окраску фразеологизмом «стоять на ушах» и атрибутивным словосочетанием «карманный прокурор» (образность возникает за счет нарушения лексической сочетаемости -одушевленное существительное, называющее лицо по профессии, сочетается с относительным прилагательным).

Иногда профессионально-служебный дискурс рассказчика по степени образности сближается с художественным: автор включает в речевую сферу рассказчика емкие, точные и неожиданные метафоры и сравнения.

«Вот что значит немножко отдохнул. Сегодня работалось, как никогда. Хроническая усталость живет во мне, как таракан за газовой плитой, и никакой отравой ее не выведешь. С утра продиктовал Е.Я. письма Лужкову, Селезневу, Зюганову. Я называю этот прием "выманивание из норки". Прямая цель всех этих писем чрезвычайно простая -пригласить на встречу со студентами. А дальше как Бог пошлет. Письма получились так хороши, что в который раз думаю, не пора ли мне их с определенными комментариями издать» [Есин 2006: 273]. Метафора-олицетворение (хроническая усталость живет во мне, как таракан за газовой плитой, и никакой отравой ее не выведешь) является результатом грамматического сдвига: абстрактное существительное используется в функции одушевленного конкретного, при этом сочетается с глаголом физического действия (не выведешь). Своеобразие данной метафоры, а также метафорического сравнения заключается в том, что в повествовании они представлены в рамках повседневно-разговорного словесного ряда (выделен полужирным курсивом), взаимодействующего с книжно-романным (чрезвычайно проста, как Бог пошлет, получились так хороши), для которого использование тропов характерно в большей степени.

Семейно-бытовая хроника, обладающая также высокой степенью плотности языкового материала, оказывается для читателя не менее интересной, чем общественно-политические и профессионально-служебные записи: при обращении автора к подобным сегментам действительности повествование не «скатывается» на уровень беспредметного, бесцельного монолога - дискурс рассказчика по-прежнему остается диалогичным и динамичным. Достигается это несколькими способами. Во-первых, в речевой сфере рассказчика достаточно часто встречается наложение друг на друга

предметно-логического, разговорно-бытового словесных радов и ряда прямых наименований. Так создается не только эффект документальности, фактографичное™, но и иллюзия присутствия, нахождения внутри ситуации. Во-вторых, в семейно-бытовом дискурсе рассказчика может усиливаться художественно-изобразительное начало.

«В теплице стаял снег, и под ним немного пожухлая, но все равно зеленая и почти свежая оказалась петрушка. Ее-то и накрошу в харчо, приготовленное B.C.. Как ни странно за ночь в тепле после бани я ожил, хотя ночью два раза просыпался и пил валидол. Может быть это оттого, что резко поднималось давление. Утром уже морозец. Замечательная стоит погода, так жалко уезжать» [Есин 2009: 258]. В данном композиционном отрезке описание и повествование «прошиты» глаголами в форме совершенного вида (стаял, оказалась, накрошу, ожил, просыпался, поднималось), что создает четкость движения впечатлений, однако необходимо отметить, что использование совершенного вида не характерно для описательных контекстов. Художественно-изобразительный словесный ряд (в теплице стаял снег, и под ним немного пожухлая, но все равно зеленая и почти свежая оказалась петрушка - за ночь в тепле после бани я ожил - утром уже морозец - замечательная стоит погода, так жалко уезжать) представлен также на морфемном (мороз-ец) и синтаксическом уровнях (несвойственное данному повествованию нанизывание обстоятельств - за ночь в тепле после бани). Взаимодействие и наложение художественно-изобразительного и повседневно-разговорного (выделен полужирным курсивом) рядов позволяет передать последовательность переключения внимания к «частностям», «мелочам» и создает в дискурсе рассказчика нетропеическую образность.

Второй параграф «Языковая организация образа рассказчика в дневниках В. Гусева» посвящен анализу языковой структуры литературной личности рассказчика, психолингвистическим ядром-инвариантом которой является личность языковая, дополненная риторским и собственно литературным компонентами [Ворожбитова 2005: 299].

Высокая информационная плотность текста приводит к интенсивному взаимодействию словесных рядов в дискурсе рассказчика, что определяет дихотомичность его JIJI: с одной стороны - исповедальность, изобразительность, художественность, с другой - дистанцированность, «сухой» телеграфный стиль, подчеркнутая публицистичность и репортажность. При этом в структуре дневникового повествования происходит постоянное взаимодействие, взаимопроникновение двух обозначенных сфер, а также их наложение друг на друга.

«... В общем миша стал именно пешкой.

... Земля всем, кто хочет.

... Запад нам поможет.

И Миша и Хасбулатов требуют широкой крови. Намеками.

... Решительное сокращение далее военных расходов. На 50 млрд.....»

[Гусев 2003: 137].

На первый взгляд, перед нами лента новостей, механически перечисленные заголовки репортажей, однако при детальном анализе становится очевидным, что в нескольких фразах представлена вся сложность панорамы российской действительности 1991-го года. Можно выделить три ассоциативных ряда, каждый из которых организован определенной реминисценцией: 1) «Земля всем, кто хочет» - отсылка к известному «Декрету II Всероссийского съезда Советов о земле» (1917 г.); 2) «Запад нам поможет» - аллюзия к знаменитой фразе Остапа Бендера «заграница нам поможет» из социальной сатиры И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок»; 3) эпитет «широкая» лексически не сочетается с вещественным существительным «кровь», но актуализирует в долговременной памяти фольклорное «река широкая» и выводит читателя на метафору «реки крови» (кровавые реки), что, в свою очередь, отсылает к «Откровению Иоанна Богослова» из «Нового Завета». Последняя реминисценция в дискурсе литературной личности рассказчика создается не в религиозном ключе - она мотивирована потребностью показать масштабность и необратимость происходящих в стране деструктивных событий. Обозначенный трехкомпонент-ный межгекстовый словесный ряд взаимодействует с общественно-публицистическим (стал пешкой, сокращение военных расходов), и повседневно-разговорным (миша, намеками). Отметим, что фамильярное шиша» в контексте выступает как языковое средство экспликации исповедального начала: так вербализуется «внутренний негатив автора» (термин, используемый при изучении языка фрустрации). Общественно-публицистический словесный ряд проявляется и на синтаксическом уровне: в предложении «И Миша и Хасбулатов требуют широкой крови. Намеками» парцелляция выполняет функцию актуального членения, усиливая семантическую противоположность базовой части и парцеллята. Следовательно, ЛЛ рассказчика представлена поэтическим идеоречециклом и предполагает наличие идеального адресата, для которого характерна презумпция равенства энциклопедических, культурных и литературных знаний, а также знаний прецедентных текстов.

Особое место в структуре ЛЛ рассказчика занимают метафизические концепты. Ключевым является концепт «Истина», реализуемый через оппозицию «истина - ложь» и ее синонимические варианты «истина -фальшь», «свобода - зависимость», «знание - псевдознание».

Риторский статус ЛЛ рассказчика актуализируется в дискурсах, носящих характер публицистического эссе с характерными для него фактотрафично-сгью актуальностью, номинативной оперативностью. Публицистическое начало усиливается в дискурсах, посвященных анализу состояния науки, культуры, общества. При чтении подобных композиционных отрезков может возникнуть впечатление, что образы автора и рассказчика сливаются друг с дру-

гом и не дифференцируются, но дистанция по-прежнему существует: рассказчик проявляет себя на вербально-семантическом уровне через использование разговорно-просторечного словесного ряда. Однако в публицистических частях дневникового повествования можно наблюдать противоположную тенденцию: рассказчик дистанцируется от автора через прием остраннения.

Особую роль в структуре и функционировании языковой композиции образа рассказчика играют прецедентные тексты как один из аспектов прагматикона ядра-инварианта и художественно-эстетического слоя ЛЛ. В дневниковом дискурсе такие тексты существуют в рамках все того же концепта «Истина» и вводятся в дневниковое повествование двумя способами. Первый - семиотический, рассчитанный на эрудированного читателя и представляющий собою включение в дискурс рассказчика намеков, отсылок, признаков. Например: «* Мертвых бьют еще охотнее, чем живых. Особенно только что добровольно ушедших из э/сизни. Такие это......люди» [Гусев 2003: 193]. Здесь представлена аллюзия на знаменитое латинское изречение «О мертвых или хорошо, или никак», при этом смысл фразы, встречающейся в дискурсе рассказчика, диаметрально противоположен значению древнего афоризма. Думается, этот факт можно рассматривать как способ выражения авторского видения окружающей действительности, в которой «минус» и «плюс» поменялись местами.

Вторым способом введения прецедентных текстов в речевую сферу рассказчика является полифункциональная языковая игра с формой и содержанием. Так, наиболее «изощренными» приемами языковой игры являются перепев (парафраз) и цитация, выполняющие психотерапевтическую и обучающую функции: «* Патриотическое движение? Болтовня и ссоры между собой. А Васька...» [Гусев 2004: 290]. Легко узнаваемая цитата из басни И. А. Крылова «Кот и повар» вводится в дискурс рассказчика в форме фигуры умолчания для приращения смысла: в социально-политической обстановке 1993 года важна и актуальна остающаяся в со-держательно-подгекстовом слое мораль данной басни: «<..,> Чтоб там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить».

Еще одним приемом языковой игры выступает «каламбур-семья» [Санников 2005: 11], при использовании которого большее внимание уделяется формальной стороне, однако было бы ошибочным заявлять, что такой каламбур выполняет исключительно развлекательную функцию, поскольку результатом игры с формой по-прежнему остается приращение смыла. Лексико-семантическая замена в прецедентном тесте приводит к его трансформации, но при этом он остается узнаваемым для читателя, например: «* - Пью, следовательно, существую» [Гусев 2004: 337]. Древний афоризм «мыслю, следовательно, существую» стал одним из основных положений рационалистической теории Р. Декарта, что позволяет в данном контексте рассматривать изречение как мировоззренческую позицию, обернувшуюся трагедией для целой нации.

В третьем параграфе «Соотношение "я-повествунодего" и "я-повеетвуемого" в "Дневнике актрисы" Т. Дорониной» исследуются характер и динамика взаимодействия речевых сфер двухкомпонентного образа рассказчика.

Мемуарное начало «Дневника актрисы» обусловливает установку на ретроспекцию, которая определяет нарративный характер восстановления своего «Я»» и влияет на структуру образа рассказчика, предстающего в двух ипостасях, двух ликах, каждый из которых обладает своей речевой сферой. Подобное субъектное расслоение по отношению к ситуации говорения позволяет выделить «я-повествующее», максимально близкое автору, и «я-повествуемое», по степени художественности и функционально сходное с персонажем.

«11. 11. 84

Как долго мы ждали тогда Васю.

Мама с Галей ушли в Данилов, мама - устраиваться на работу, Галя -в школу. Я осталась с Лизаветой. Лизавета встает, когда на улице еще темно, хозяйство у нее маленькое - один огород, но она привыкла вставать рано. Я лежу на печке вместе с кошкой и тремя котятами. Эта кошка окотилась летом, когда мы спали в холодном чулане, окотилась прямо на сенном матраце, на котором спали мы: мама, Галя, я. Нюра не отдала котят топить. То, что кошка окотилась рядом с нами, показалось Нюре хорошим знаком. И вот теперь три живых котенка, кошка и я спим на печке и ждем, когда Лизавета принесет от соседей парного молока. Лизавета не спешит. <... > Потом за мной пришла мама. Она устроилась на комбинат - шить солдатские шинели. <„. > Помимо работы на комбинате, мама ходила подрабатывать - убирать капусту. Галя тоже ходила. Потом они обе простудились и ноги у той и у другой покрылись какими-то струпьями. Фельдшер Михаил Петрович сказал, что это от какого-то обмена веществ» [Доронина 2005: 37-38].

В данном примере между я-повествующим и я-повествуемым присутствует значительная дистанция: запись датирована 1984 годом, при этом в дискурсе взрослого рассказчика (выделено полужирным курсивом) дано косвенное указание на время - период Отечественной войны (семья ждет отца с фронта). Дискурс рассказчика-девочки маркирован: 1) тавтологическими повторами (выделены подчеркиванием), характерными для ребенка, у которого еще не выработались навыки развернутой связной речи; 2) номинацией Лизавета (родная бабушка), поскольку детям младшего возраста свойственно называть'близких родственников только по имени; 3) использованием слов с неопределенной семантикой (какими-то, какого-то), указывающих на незнание девочкой сущности описываемых явлений; 4) характерным синтаксическим строем: простые предложения с последовательным присоединением, сложные предложений с придаточными причины отражают специфику детского сознания - быстрое переключение вни-

мания и стремление объяснить, понять происходящее вокруг. Переключение речевых сфер происходит через слово «Вася», которое, присутствуя в графически выделенном дискурсе я-повествукяцего, одновременно включено в мемуарный контекст я-повествуемого, поскольку подобная номинация родного отца есть языковая экспликация точки видения рассказчика-девочки. Обозначенные особенности в сочетании с пассивностью «взрослого» рассказчика, создают впечатление объективированного повествования от третьего лица, однако присутствие в тексте перволичных форм глаголов и местоимений сохраняет днсвниковость письма.

В последующих мемуарных записях, посвященных «театральной жизни», (начиная с обучения в школе-студии МХАТ) спектр словесных рядов, организующих речевую сферу я-повествуемого, практически совпадает с набором словесных рядов, представленных в дискурсе я-повествующего.

«23.12.84.

<...> Я перебирала сегодня свои «ежедневники», и мне казалось, что нелепая и неумелая моя жизнь упрекает меня за неразумность, за вечное детство, за лень, за отсутствие терпимости, за гордыню. Дневники - письменное свидетельство моих недостатков и моей слабости. <...> Но зачем ещё эта мука воспоминаний? Больно так, будто все, что было со мной двадцать, тридцать лет назад, происходило вчера. И сегодня мне больно писать о последнем курсе в студии.

У меня хватило сил - «потом» да и «тогда» - сделать вид, что я ничего не знаю, ничего не понимаю. Но остался «счет» в сердце, и боль от несправедливости, и остался рассказ Вершилова, и его дрожащие руки, и слезы его, которые он так старался скрыть. <... > На меня были заявки из Александринки, из театра Охлопкова. Но это было слишком близко. Распределили меня в Волгоградский областной драматический театр со ставкой 69рублей» [Доронина 2005: 128-129].

В данном композиционном отрезке речевые сферы обоих рассказчиков пронизаны книжно-романным словесным рядом (нелепая и неумелая моя жизнь упрекает меня за неразумность, за вечное детство, за лень, за отсутствие терпимости, за гордыню - но зачем еще эта мука воспоминаний? Больно так, будто все, что было со мной двадцать, тридцать лет назад, происходило вчера - у меня хватило сил - «потом» да и «тогда» - сделать вид - но остался «счет» в сердце, и боль от несправедливости - и слезы его, которые он так старался скрыть), плотность которого на протяжении всего композиционного отрезка остается достаточно высокой.

В заключительных записях образы я-повествуемого, на протяжении динамического развития текста «росшего» и «тянувшегося» к «взрослому» рассказчику, и собственно я-повествующего становятся тождественными, уже не дифференцируются графически, происходит слияние двух речевых сфер:

«30.11.97.

«Напишите о "сегодня". Трудно. Трудно писать. И я не понимаю - почему "сегодня" не порождает поэтов, почему пет настоящих пьес, почему оскудела проза. Не пишут. Слишком больно. Душе больно. Она полна только болью — наша душа. За землю, на которой мы живем, за людей, которые живут в муке, за стариков, которых толпами гонят в огромную общую могилу, за детей, которых продают, калечат, убивают, бросают в мусорные баки. Статистика, опубликованная в печати, должна бы привести в чувство наших правителей. Но азарт, с которым рвут на части нашу кроткую и безответную Родину, не имеет аналогов в истории человечества. Безумие разрушения. Сыновья раздирают тело своей матери. Оставлены далеко позади татарские набеги, вражьи нашествия, гражданские войны. Статистика потерь "тогда" и "сейчас" несопоставима. Нарушены все нравственные принципы, законы совести, законы естества. Все противоестественно, как на картинах Босха. Потеря лиц. Чудовища в пророческом "сне Татьяны" у Пушкина явили свои, скрывавшиеся доныне, уродства и хохочут, глядя на лик Богородицы. с... >» [Доронина 2005: 272].

Для данного композиционного отрезка характерно интенсивное взаимодействие ораторско-публицистического (за землю, на которой мы живем - за стариков, которых толпами гонят в огромную общую могилу, за детей, которых продают, калечат, убивают, бросают в мусорные баки - статистика, опубликованная в печати, должна бы привести в чувство наших правителей. Но азарт, с которым рвут на части нашу кроткую и безответную Родину, не имеет аналогов в истории человечества - статистика потерь "тогда" и "сейчас" несопоставима. Нарушены все нравственные принципы, законы совести, законы естества) и книжно-патетического (выделен полужирным курсивом) словесных рядов, которые чередуются и накладываются друг на друга не только на лексико-фразеологическом, но и на грамматическом уровне. Так, транспозиция наречия «сегодня», с одной стороны, может быть рассмотрена как средство создания образности; с другой стороны, частая субстантивация характерна для публицистических текстов. Парцеллированные конструкции, неполные предложения, телеграфный стиль письма служат одновременно для создания эффекта взволнованной речи и для перераспределения внимания адресата (читателя), что актуально для дискурса современных СМИ.

В рамках мемуарной литературы феномен образной, эмоциональной и предметно-логической памяти автора, эксплицируемый в дискурсе рассказчика, повествователя или персонажа, непосредственно связан с категорией времени. Наличие двух рассказчиков обусловливает существование в дневнике двух временных регистров, которые постоянно переключаются и сливаются в заключительных записях.

В заключении подводятся итоги исследования и формулируются выводы, обосновывающие правомерность выдвинутых положений.

Организующим центром языковой композиции дневниковой прозы С. Есина, В. Гусева и Т. Дорониной является образ рассказчика, поскольку динамическое развертывание движущих повествование словесных рядов представлено в речевой сфере именно этого образа.

Своеобразие языковой структуры образа рассказчика в дневниковой прозе С. Есина и В. Гусева обусловлено модификацией доминанты жанра: в силу открытости дневника автокоммуникация проявляется на качественно ином уровне, занимая промежуточное положение между позициями «Я - Я» и «Я - Он». При словесном раскрытии темы этот факт определяет выбор спектра словесных рядов и характер отношений между ними. Фак-тографичность, автобиографичность и публицистичность повествования в дневниках писателей Литинститута задаются движением в составе языковой структуры рассказчика взаимопроникающих, взаимоналагающихся, сталкивающихся и параллельно развивающихся разновидностей публицистического, разговорного, предметно-событийного и книжного словесных рядов. Заполнение речевой сферы рассказчика таким конгломератом словесных рядов приводит к расширению анализируемого образа до пределов образа автора и создает опасность их отождествления, но поскольку всякое «я» в творческом акте преодолевается, то образ, организующий языковую композицию дневников писателей Литинститута, может быть определен как неявный рассказчик.

Речевая сфера рассказчика-хроникера, организующего повествование в дневниках С. Есина, характеризуется сквозным движением повседневно-разговорного, разговорно-бытового, просторечно-разговорного, общественно-публицистического, ораторско-публицистического, книжно-романного, книжно-патетического, книжно-славянского, книжно-изобразительного и книжно-философского словесных рядов, наиболее частотные отношения между которыми - взаимопроникновение, переключение, наложение друг на друга. Подобный набор словесных рядов показателен для дискурса современных СМИ, однако повествование удерживается в рамках дневникового жанра, поскольку, в зависимости от выбора описываемого сегмента действительности, набор словесных рядов, их плотность, виды и интенсивность отношений между ними расширяются. В речевую сферу рассказчика вводятся предметно-событийный, образно-иронический, эмоционально-образный, художественно-экспрессивный, официально-деловой словесные ряды и ряд прямых наименований, между которыми возможно параллельное развертывание, механическое переключение, перетекание одного ряда в другой, что, в свою очередь, в некоторых композиционных отрезках сближает образ дневникового рассказчика с аналогичным образом собственно художественных текстов по степени изобразительности. Следовательно, радиус образа рассказчика в составе

языковой композиции дневниковой проз С. Есина, способен расширяться за счет введения в его языковую структуру таких видов словесных рядов, которые характерны для фикциональных произведений словесности.

Дискурс литературной личности рассказчика, выступающей организующим центром в дневниках В. Гусева, также пронизан сквозным движением и взаимодействием вариантов разговорного и публицистического словесных рядов, но очерченность повествования рамками концепта «Истина» обусловливает введение ораторско-патетического ряда, что позволяет сделать открытыми не только репортажно-публицистические, но и исповедально-художественные контексты. Значительное место в языковой структуре образа рассказчика занимают прецедентные тексты (подаваемые в рамках межтекстового словесного рада), что, как и в дневниках С. Есина, приводит к увеличению радиуса образа, но не за счет расширения количественного состава речевой сферы, а через прорастание, погружение в языковую картину текста как диссипативной системы.

Рассмотрение дневника в качестве определенного звена процесса коммуникации делает категорию адресованности одной из ключевых.

Для речевой сферы рассказчика, представленного в дневниках С. Есина, характерны непрямо эксплицитные средства адресованности. Речевая ситуация выдержанной в авторской модальности доверительной беседы, побуждающей адресата к размышлениям и рефлексиям, моделируется через использование вопросительных конструкций и вводно-модальных компонентов. Метатекстовый словесный ряд, усиливающий документальность и фактографичность повествования, а также создающий ощущение первичности жанра, позволяет корректировать процесс восприятия дневникового текста. Если потребность в акцентировании внимания читателя резко возрастает, в речевую сферу рассказчика вводятся прямые обращения.

Высокая плотность дневникового повествования у В. Гусева делает необходимым наличие сквозного средства адресованности - графического словесного ряда представленного в тексте разнообразно. Кроме того, авторское отношение к событиям и участвующим в них людям делегируется в прямых обращениях. К соразмышлению и соощущениям читатель приглашается посредством введения в речевую сферу рассказчика несобственно-прямой речи, осложненной условностью грамматического лица. Степень погруженности адресата в текст изменяется с помощью включения в дискурс рассказчика межгекстового словесного ряда.

Языковая структура образа рассказчика в «Дневнике актрисы». Т. Дорониной обусловлена одновременной экспликацией памяти как индивидуальной когнитивной структуры и как культурно-исторического феномена, что отражается в тексте через расслоение повествования на два временных регистра, каждый из которых организован соответствующим образом рассказчика. Записи, ориентированные на ретроспективное изложение, представлены качественно изменяющейся в процессе словесного раскрытия

темы речевой сферой я-повествуемого, по функции и динамике развития сходного с персонажем, проходящим трудный путь становления, самореализации. Композиционные отрезки с установкой на относительную синхронность протекания событий и их письменной фиксации скреплены максимально приближенным к автору образом я-повествующсго, изменение языковой структуры которого незначительно. Передача повествования от одного рассказчика к другому происходит через мену точек видения, сопровождающуюся качественным изменением спектра словесных рядов и переключением временных регистров.

Соотношение я-повествуемого и я-повествующего динамично: если в начале «Дневника актрисы» образы дистанцированы, то в завершающих записях они уже не дифференцируются как на уровне набора словесных рядов, так и в аспекте временной организации. Дискурс рассказчика-ребенка четко отграничен от дискурса «взрослого» рассказчика характерными лексико-грамматическими особенностями, однако по мерс «роста» я-повествуемого его речевая сфера заполняется общими с я-повесгвующим книжно-романным, книжно-патетическим и ораторско-публицистическим словесными рядами, взаимодействующими друг с другом и разворачивающимися параллельно с разреженным повседневно-разговорным словесным рядом.

Научный интерес был мотивирован еще и тем, что в ткани современного дневникового повествования и, соответственно, в речевой сфере стержневого компонента (образа рассказчика) отражаются ключевые языковые процессы, происходящие в русской прозе рубежа ХХ-ХХ1 вв.

Наиболее показательны в этом аспекте дневники В. Гусева. Так, в языковую структуру образа рассказчика как сквозное средство адресованности включается разнообразно представленный графический словесный ряд. Значительно место в организации образа занимает межгекстовый словесный ряд, одним из способов введения которого (наряду с аллюзией, отсылкой-иронией) является полифункциональная языковая игра с формой и содержанием (парафраз, цитация, каламбур) - так в языковой структуре рассказчика одновременно находят отражение два активных процесса, протекающие в современной филологической парадигме: нарастание игровых тенденций и усиление роли межгекстовых связей. Модифицированный словесный прием субъективации повествования представлен в дневниках С. Есина и В. Гусева условностью грамматического лица, выражающейся в речевой сфере рассказчика через мену точек видения, которая эксплицируется в динамике характера словесных рядов и отношений между ними.

В «Дневнике актрисы» Т. Дорониной представлена креолизация текста: мемуарные композиционные отрезки отграничены от записей, соотнесенных с осью реального времени, - выделены курсивом, что говорит об их априорной ориентированности во вне и, соответственно, об открытости текста.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора.

Статьи, опубликованные в рецензируемых научных изданиях, включенных в реестр ВАК МОиН РФ:

1. Анциферова Н.Б. Языковая структура образа рассказчика в современной дневниковой прозе (на материале дневников С. Есина, В. Гусева, Т. Дорониной) / Н.Б. Анциферова // Вестник Челябинского государственного педагогического университета - 2008. - № 3. - 298 с. - С. 192-205. - 0,7 п.л.

2. Анциферова Н.Б. Образ рассказчика как организующее начало языковой композиции целого текста (на материале дневников С. Есина, В. Гусева, Т. Дорониной) / Н.Б. Анциферова // Вестник Читинского государственного университета. - 2010. - № 1 (58). - С. 77-82. - 0, 7 п.л.

Публикации в журналах, сборниках научных трудов и материалов конференций:

3. Анциферова Н.Б. Языковая организация образа рассказчика как отражение когнитивных структур сознания автора (на материале дневников В. Гусева) / Н.Б. Анциферова; отв. ред. М.В. Пименова // Изменяющийся славянский мир: новое в лингвистике: сб. ст. - Севастополь: Рибэст, 2009.

- 498 с. - Вып. 3. - С. 352-362. [Серия «Славянский мир»] - 0, 8 п.л.

4. Анциферова Н.Б. Анализ образа рассказчика в дневниковой прозе как важная составляющая воспитания рефлексивной и интеллектуальной культуры учащихся (тезисы) /Н.Б. Анциферова // Педагог: наука, технология, практика. - № 1-2. - 2006. - 162 с. - С. 46-49. - 0, 3 п.л.

5. Анциферова Н.Б. О некоторых аспектах мотивационного и художественно-эстетического компонентов литературной личности рассказчика в дневниковой прозе В. Гусева / Н.Б. Анциферова // Концептуальные проблемы литературы: типология и синкретизм жанров: сб. науч. тр. - Ростов н/Д: ИПО ПИ ЮФУ, 2007. - 272 с. - С. 11-17. - 0,4 п.л.

6. Анциферова Н.Б. Языковое выражение адресованности в дискурсе рассказчика (на материале дневников С. Есина) / Н.Б. Анциферова // Русское слово: восприятие и интерпретации: сб. материалов междунар. науч,-практ. конф. (19-21 марта 2009 г., г. Пермь): в 2 т. - Пермь: Перм. гос. ин-т искусства и культуры, 2009. - Т. 1. - 351 с. - С. 79-85. - 0,4 п.л.

7. Анциферова Н.Б. Временная организация дискурса рассказчика в современной дневниковой прозе / Н.Б. Анциферова // Континуальность и дискретность в языке и речи: материалы междунар. науч. конф. - Краснодар: Изд-во Кубанского гос. ун-та, Просвещение-Юг, 2007. - 320 с. - С. 150-152.

- 0,4 п.л.

8. Анциферова Н.Б. Прецедентные тексты в структуре языковой личности рассказчика (на материале дневников В. Гусева) / Н.Б. Анциферова // Континуальность и дискретность в языке и речи: материалы II Междунар. науч. конф. - Краснодар: КубГУ, 2009. - 224 с. - С. 125-126. - 0, 3 п.л.

9. Анциферова Н.Б. Образ рассказчика в аспекте стилистики текста (на материале современной дневниковой прозы) / Н.Б. Анциферова; под ред. проф. О.В. Загоровской // Современные проблемы лингвистики и методи-

ки преподавания русского языка в вузе и школе: сб. науч. тр. - Воронеж: Научная книга, 2009. - Вып. 6. - 316 с. - С. 207-214. - 0,4 п. л.

10. Анциферова Н.Б. Языковая структура образа рассказчика в дневниках Сергея Есина: аспект стилистики текста / Н.Б. Анциферова // Гуманитарный вектор. - 2009. - № 2. - 0,72 п.л.

11. Анциферова Н.Б. О словесном ряде как элементе языковой структуры образа рассказчика (на материале дневников С. Есина) / Н.Б. Анциферова // Ученые записки Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Чернышевского. - Серия «Филология, история, востоковедение». - 2009. - № 3 (26). - С. 183-185. - 0,4 п.л.

12. Анциферова Н.Б. Словесный ряд как элемент языковой структуры образа рассказчика (на материале дневников С. Есина) / Н.Б. Анциферова // Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты: материалы II Междунар. науч. конф. (Чита, ЗабГГПУ, 30-31 октября 2009 г.) / ЗабГГПУ [и др.]. - Чита, 2009. - 442 с. - С. 8-11. -0, 4 п.л.

13. Анциферова Н.Б. Образ рассказчика в аспекте стилистики текста: сущность категории, соотношение с образом автора / Н.Б. Анциферова; Забайкал. гос. гум.-пед. ун-т // Филологическое образование и современный мир: сб. материалов науч.-практ. конф. аспирантов, магистрантов, студентов и школьников. - Чита, 2009. - 276 с. - С. 7-10. - 0, 4 п.л.

14. Анциферова Н.Б. Временной континуум рассказчика в «Дневнике актрисы» Т. Дорониной: языковой аспект / Н.Б. Анциферова; Забайкальский гос. гум.-пед. ун-т // Молодая наука Забайкалья - 2007: аспирантский сборник. - Чита, 2007. - 320 с. - С. 217-221. - 0, 4 п.л.

Подписано в печать 14.04.10. Формат 60x84 1/16. Усд. п.л. 1,51. Тираж 100. Заказ 730.

Издательство Бурятского госуниверситета 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24а

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Анциферова, Надежда Борисовна

Введение.

Глава I. Образ рассказчика как организующее начало языковой композиции целого текста.

§ 1. Образ рассказчика в аспекте стилистики текста: сущность категории, способы выражения, соотношение с образом автора.

§ 2. Языковое выражение адресованности в дискурсе рассказчика на материале дневников В. Гусева и С. Есина).

Выводы по первой главе.

Глава II. Языковая структура образа рассказчика в современной дневниковой прозе.

§ 1. Языковая структура образа рассказчика в дневниковой прозе С. Есина.

§ 2. Языковая организация литературной личности рассказчика в дневниках В. Гусева.

§ 3. Соотношение «я-повествующего» и я-повествуемого» в «Дневнике актрисы» Т. Дорониной.

Выводы по второй главе.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Анциферова, Надежда Борисовна

Отличительными особенностями современной филологической парадигмы являются антропо- и текстоцентризм, что обусловило достаточно быстрое развитие одного из направлений филологии — стилистики текста, предметом изучения которой выступает целый текст как открытое структурно-семантическое единство [Стилистический энциклопедический словарь. 2006: 429], как языковая реальность и феномен употребления языка [Горшков 2007: 210], как «частица непрерывно движущегося потока человеческого опыта» [Гаспаров 1993: 275].

Современная стилистика текста не является монолитной и включает в себя три направления [Кожина 2008: 58]: 1) находящееся на стыке с лингвистикой (грамматикой) изучение стилистических функций единиц текста (СФЕ, ССЦ, прозаическая строфа и др.) и их связи в композиции целого текста;

2) исследование воздействия экстралингвистических факторов на выбор языковых средств и принципы организации различных групп текстов;

3) изучение построения конкретного текста в единстве содержания и формы

Становление и развитие последнего направления достаточно значимы: теоретическая потребность в новых подходах к интерпретации текста в языковом аспекте без механического разъятия содержания и формы возникла после появления структуралистских концепций Ж. Деррида (теория деконструкции) и Р. Барта (см. противопоставление понятий «произведение» и «текст»). В.А. Кухаренко отмечает: «<.> признавая правомерность и возможность ряда интерпретаций одного произведения, не следует впадать в крайность и делать вывод о полном произволе интерпретатора» [Кухаренко 1988: 8]. «Ткань текста создает сама материя языка» [Васильева 2008: 94]. Истолкование целого текста как универсальной формы коммуникации и феномена культуры предполагает «восстановление первоначального ритмоощущения творца» [Шалыгина 2007] через анализ языкового выражения им созданного. Своеобразное определение цели такой рациональной интерпретации дает Б.А. Успенский: «Если монтаж — опять-таки в общем смысле этого слова <.> — может мыслиться применительно к порождению [здесь и далее курсив наш — Н.А.] (синтезу) художественного текста, то под структурой художественного текста имеется в виду результат обратного процесса - его анализа» [Успенский 2000: 16].

В.Б. Касевич, устанавливая соотношение между общей теорией коммуникации и лингвистикой как теорией языка, приходит к выводу о функциональности такого соотношения. При этом под теорией языка исследователь понимает конгломерат, слагающийся «из теории языковой системы, теории речевой деятельности как функционирования системы и теории текста как продукта такого функционирования». Интерпретация в рамках описываемого подхода такова: «<.> если исходить из функций, то теория языка - лингвистика — изучает языковые средства, процесс их использования и продукт этого процесса, а теория коммуникации - цель использования языковых и неязыковых средств, а также достигаемый соответствующими процессами результат». Таким образом, В.Б. Касевич, оперируя терминологией общего языкознания и теории коммуникации, говорит, в сущности, о перспективности третьего направления стилистики текста, интегрирующего данные из различных сфер не только филологии, но и гуманитарного знания вообще.

Анализ языковой композиции произведений словесности в рамках такого комплексного подхода позволяет выявить наиболее перспективные пути исследования целого текста, а также идиолекта писателя, что и обусловливает актуальность работы. Актуальность определяется еще и тем, что анализ языкового выражения образа рассказчика как ключевого компонента языковой структуры дневникового текста правомерно считать определенным этапом интерпретации.

Достаточно значимым нам представляется следующий фактор, влияющий на раскрытие темы.

В конце 90-х годов XX века, в силу культурно-исторических преобразований в стране, в русской литературе наряду с господствующим постмодернизмом начинает набирать силу «новый реализм» (понятие предложено С.М. Казначеевым на конференции Московской писательской организации в марте 1997 года; см. также понятия «постреализм», «неореализм»). Интересна, на наш взгляд, мысль В.М. Жирмунского о природе подобных явлений: «Эволюция стиля как системы художественно-выразительных средств или приёмов тесно связана с изменением общего художественного задания, эстетических навыков и вкусов, но также — всего мироощущения эпохи» [Жирмунский 2003: 55].

Изменяется не только герой, но и отношение к нему автора, который перестает быть наставником, учителем, вставая на одну горизонталь как со своими персонажами, так и с читателем. Это обусловило характерную черту литературы последнего десятилетия — присутствие в ней активного личностного начала и даже собственно автора, при этом происходит ослабление сюжета и усиление документальности (например, в жанре non-fiction документальность является ведущим принципом организации повествования). С. Есин отмечает: «Современный читатель серьёзной литературы давно понял вторичность сюжета для собственных переживаний. <.> Следовательно, задача современного романиста и повествователя заключается в том, чтобы выдуманный мир как можно плотнее прилегал к настоящему, существующему. Написать роман так, чтобы было неясно, кто же его пишет — автор, один из героев или издатель» [Есин 2005: 152].

Обозначенной выше тенденцией объясняется ещё одна особенность современного литературного процесса: дневники и автобиографии, распространившиеся в России с середины XIX века и призванные запечатлеть и материализовать в слове человеческую память, вновь (возрастание интереса к мемуарам и дневникам отмечалось в прозе конца 50-70-х гг. XX в. [Языковые процессы. 1977]) обретают популярность. Например, в 2001 году Научно-исследовательским информационным центром МГУ М.В. Ломоносова создан сайт Universitas personarum, на котором размещаются эго-тексты — дневники, записные книжки, воспоминания и т.п. - писателей, учёных, художников, литераторов. Подобная письменная форма выражения искренности может быть рассмотрена как знаковый показатель открытости текста. «Дневниковость <.> даёт возможность естественно объединить слои внешней жизни и духа. Канонические жанры <.> с этим не справляются. «Дневник» заявляет собою предельную степень откровенности автора о себе и о жизни. Но откровенность должна быть не суетная, мелкая, бытовая, а мыслительно, духовно общезначимая» [Новый реализм 2006: 116]. Созвучную мысль находим у М.М. Бахтина: «Поступок художественного творчества <.> имеет дело только с предметными значимостями, на которые направлена художественная деятельность, а если художник и стремится вложить свою индивидуальность в своё творчество, то эта индивидуальность не дана ему как определяющий его акт, но задана в предмете, есть ценность, ещё предстоящая к осуществлению в нём, она не носитель акта, а его предмет, и только в предмете она входит в мотивационный контекст творчества» [Бахтин 1986: 130].

Интимность, исповедальность и приватность дневника сменяются публицистичностью, установкой на массовое прочтение и открытостью, поэтому автокоммуникация как доминанта жанра проявляется на качественно ином уровне. Так, по мнению Т.Г. Кучиной, в литературе XX-XXI вв. вопрос об аутентичности прочтения собственной жизни и понимания собственного «я» уже не задается [Кучина 2007: 18]. Мы считаем возможным говорить о смещении канала коммуникации «Я - Я» в сторону линии «Я. — Он» и, соответственно, модификации языковой композиции дневниковых текстов. Последняя понимается нами как система динамического развёртывания словесных рядов (термин введён В.В. Виноградовым в 20-е гг. XX века) в сложном единстве целого [Виноградов 1971: 49]. В.В. Виноградов и его последователи используют определение «словесный» в широком смысле (ср.: классическая словесность первой половины XIX в. есть совокупность наук о языке и литературе), а потому организующие языковую композицию словесные ряды (ср.: «словесные массы» у В.М. Жирмунского, «словесная материя» у В.В. Кожинова) слагаются, в свою очередь, не только из слов, но и словосочетаний, различных синтаксических моделей, тропов, фигур, разных форм и типов речи. При этом определяющим признаком слова (в составе словесного ряда) «может быть не значение или стилистическая окраска, а морфологическая форма или словообразовательные, звуковые особенности» [Горшков 2008: 147]. В словесный ряд разноуровневые языковые единицы объединяются на основе каких-либо общих признаков [Горшков 2008: 149], например:

- денотативная сфера: предметно-событийный, ряд прямых наименований и их разновидности;

- принадлежность к определённой сфере употребления: разговорный, публицистический, художественный, научный, официально-деловой словесные ряды и их разновидности;

- связанность с предметно-логической или эмоционально-экспрессивной стороной текста, включённость в приём построения текста (ср.: «контекстно-вариативное членение» у И.Р. Гальперина, «регистры речи» у Г.А. Золотовой, «конструктивная схема» у В.В. Одинцова): образно-иронический, предметно-логический, метафорический, межтекстовый, метатекстовый и их разновидности.

В ходе динамического развёртывания языковой композиции конкретного текста словесные ряды модифицируются, варьируются, вступают в сложные отношения друг с другом, однако остаются очерчены границами определённых образов. Специфика функционирования словесных рядов в рамках конкретного произведения словесности обусловлена идиостилем автора.

Понятие «словесный ряд» в настоящее время активно используется не только в рамках научных (в том числе диссертационных) исследований (Г.Д. Ахметова, Н.Н. Глухоедова, Н.М. Годенко, А.И. Горшков, А.В. Иванова, М.В. Иванова, Л.Ю. Папян, Ю.М. Папян, Э.Н. Поляков, С.Ю. Феофилактова, А.А. Чувакин и др.), но и в практике школьного обучения филологическим дисциплинам. В качестве рабочего определения мы выбираем дефиницию, предложенную А.И. Горшковым: словесный ряд - «представленная в тексте последовательность (не обязательно непрерывная) языковых единиц разных ярусов, объединённых композиционной ролью и соотнесённостью с определённой сферой языкового употребления или с определённым приёмом построения текста» [Горшков 2008: 158].

Г.Д. Ахметова классифицирует словесные ряды по составу слагающих их единиц: низшие (словесно-звуковой, ритмико-интонационный, графический), средние (лексико-фразеологический, грамматический и т.д.) и высшие (межтекстовый, смысловой). Виды низших и средних словесных рядов выделяются в соответствии с занимаемым составляющими их единицами языковым ярусом [Ахметова 2002: 80-81]. Высшие словесные ряды пронизывают и вбирают в себя низшие и средние, но качественно отличаются от них: так, межтекстовый словесный ряд — это отсылки к другому тексту (от слова до ССЦ); графический словесный ряд (см., например, [Ахметова 2006], [Ахметова 2003], [Вишневецкая 2007], [Максимов 2005], [Романов 2006]) формально представлен разрядкой, курсивом, изменением размера шрифта, подчёркиванием, смайликами и т.п. На наш взгляд, к графическому словесному ряду примыкает так называемое виртуальное произношение — закреплённые графически явления фонетической изобразительности звучащей (чаще всего разговорной) речи. Данный термин введён Г.Д. Ахметовой, выделившей также три разновидности вербализации данного феномена [Ахметова 2008: 42-49]: 1) графическое отражение реальных особенностей произношения; 2) графическое отражение гипертрофированного произношения; 3) «игра звуками», основанная на фонетическом слухе и создающая экспрессивность общения, заменяющая разговорные интонации и невербальные средства общения. Первые две разновидности виртуального произношения исследованы и систематизированы, но лишь со звуковой стороны, с позиции звучащей речи. Так, В.П. Москвин, анализируя приёмы контрастного акцентирования в художественных текстах, даёт их классификацию, однако характеризует лишь произносительный аспект явлений, не давая определения феномена в целом.

В докторской диссертации В.Т. Садченко «система невербальных графических знаков, используемых в художественном тексте», определяется как «семиотическая система» [Садченко 2009: 8]. При этом отмечается, что «средства вторичного семиозиса характеризуются полевой организацией» [там же: 8], значит, в нашем понимании, объединяются в графический словесный ряд.

Содержанию понятия «графический словесный ряд» близка сущность стилистического приёма «графой» [Энциклопедический словарь-справочник. 2005: 106-109], заключающегося в значимом отклонении от графического стандарта и/или орфографической нормы с целью конденсации нескольких смыслов в одном языковом знаке.

Словесный ряд необходимо отличать от семантического поля (подобное отождествление встречается, например, у Т.А. Карпинец, Н.А. Николиной, JI.A. Новикова, М.Я. Полякова), являющегося категорией лингвистики текста, занимающейся вопросами структуры языка. Показательна, на наш взгляд, мысль Ю.М. Папяна: «<.> Постулируя наличие общего (интегрального) семантического признака, категория поля ведёт только к поиску значения, позволяющего объединить языковые средства вокруг инварианта, и не может помочь понять текст в динамике, для которой больше важны смысловые и экспрессивные различия, чем схождения; а динамика развёртывания языковых единиц - одно из главных, если не главное, свойство текста» [Папян 2008: 38].

Следует также обозначить разницу между словесными рядами и композиционными отрезками: первые динамичны, «отражают глубинное деление текста» [Ахметова 2002: 64]; вторые линейны, статичны.

В.Г. Костомаров отмечает, что текст соткан из конструктивно-стилевых векторов, представляющих собою «отвлечённые стилевые установки, задающие не определённые наборы средств выражения и приёмы их конструирования, но специфичные направления их выбора из общего источника, становящегося на глазах всё более однородным в функциональном плане» [Костомаров 2005: 62]. Исследователь пишет: «Континуум стилевых явлений может исчисляться <.> векторными полями — разными связями внеязыковой и языковой действительности; сама же стилистика текстов может изображаться как многомерное векторное пространство, совокупность всех векторных полей» [там же: 67]. Таким образом, вводя в научный обиход новую терминологию, В.Г. Костомаров говорит о явлении, обозначенном ещё В.В. Виноградовым: взаимодействие словесных рядов (конструктивно-стилевых векторов) обеспечивает связь композиционных отрезков (векторных полей) и обусловливает динамику языковой композиции (векторного пространства).

Модификация языковой композиции современной прозы стала возможна и в силу того, что стилистка нового реализма как художественного течения оказалась абсолютно открытой для происходящих в системе русского литературного языка процессов (словообразовательная активность, стилистическое переосмысление и перераспределение лексики, переходные явления в грамматике, экономия языковых усилий путем парцелляции и усиления роли вставных конструкций, усиление синтаксической компрессии и редукции и т. д. [Валгина 2001]). В свою очередь, внутри произведений словесности как диссипативных систем возросла активность «собственно текстовых» языковых процессов [Ахметова 2006]: 1) модификация приёмов субъективации, проявляющаяся, например, в .свободном переходе от одного грамматического лица к другому (условность грамматического лица); 2) усиление роли межтекстовых связей; 3) феномен публицистической прозы; 4) уход в метафору; 5) «взрыв» в авторском словообразовании; 6) грамматические сдвиги (например, образование наречий от относительных прилагательных, расширение грамматических границ притяжательных прилагательных, смешение категорий одушевлённости-неодушевлённости, невыделенная прямая речь и т. д.); 7) усиление графической изобразительности (креолизация); 8) виртуальное произношение.

Названные процессы, проявившиеся в языковом материале целых текстов, усилили динамику языковой композиции, что отразилось в своеобразии языковой экспликации текстообразующих категорий «образ автора» и «образ рассказчика». О возможности подобных модификаций писал В.В. Виноградов: «<.> в стилевые и композиционные формы литературно-художественных жанров включаются разнообразные по своему стилистическому характеру социально-речевые средства, и тогда соотношение между литературными жанрами и стилями языка делается новым, необычным. И всё это сказывается и отражается в структуре образа автора» [Виноградов 1971: 107]. Разумеется, данная мысль о модификации языкового выражения может быть отнесена и к образу рассказчика как одному из ликов автора, что обусловливает выбор объекта и предмета исследования.

Объект исследования — образ рассказчика в составе языковой композиции современной дневниковой прозы.

Предмет исследования — языковая структура образа рассказчика как текстообразующей категории в дневниковой прозе С. Есина, В.Гусева, Т. Дорониной.

Цель работы — анализ языковой структуры образа рассказчика (на материале современной дневниковой прозы) в аспекте стилистики текста, в том числе - с позиции адресованности. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1) определить в аспекте стилистики текста сущность категории «образ рассказчика» и типы её соотношения с категорией «образ автора», а также обозначить способы языкового выражения образа рассказчика;

2) рассмотреть способы языкового выражения категории адресованности в дискурсе рассказчика на материале дневников С. Есина и В. Гусева;

3) проанализировать специфику языкового выражения образа рассказчика в дневниках С. Есина;

4) проанализировать языковую организацию литературной личности рассказчика в дневниковой прозе В. Гусева;

5) охарактеризовать языковую структуру и соотношение составляющих образ рассказчика «я-повествующего» и «я-повествуемого» в «Дневнике актрисы» Т. Дорониной, в частности, - в аспекте временной организации образов.

Отметим, что понятия «языковая структура образа» и «языковая организация образа» в рамках данного исследования выступают в качестве синонимичных.

Также представляется необходимым введение рабочего определения дневниковой прозы. Основываясь на дефинициях дневника как одной из форм бытования современной литературы (см. [Боброва 2006], [Боброва 2007], [Кобрин 2003], [Михеев 2007], [Орлова 2004], [Отшельник], [Чернец 1980]), под дневниковой прозой мы будем понимать ориентированный на документальность и автобиографичность жанр литературного творчества, в котором автор выступает одновременно субъектом и объектом интеллектуально и духовно значимого перволичного повествования, состоящего из датированных записей.

Методологической основой исследования явились труды М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, В.М. Жирмунского, Ю.М. Лотмана, В.В. Одинцова, А.А. Потебни, Б.В. Томашевского, Б.А. Успенского, В.Б. Шкловского, Д.Н. Шмелёва, Л.В. Щербы, Г.Д. Ахметовой,

А.А. Ворожбитовой, Б.М. Гаспарова, А.И. Горшкова, Ю.Н. Караулова, М.Н. Кожиной, М.Ю. Михеева, Е.В. Падучевой, В.Т. Садченко, Н.И. Формановской и др. Работы данных учёных посвящены детальному изучению языка с позиции его употребления и соотнесённости с действительностью, проблемам интерпретации текста как структурно-семантического единства, анализу построения и функционирования словесного художественного образа, а также вопросам идиостиля конкретных авторов.

В работе использованы следующие методы: общенаучный метод наблюдения за особенностями языкового выражения образа рассказчика как организующего начала целого текста; общефилологические методы — контекстологический анализ для вычленения и классификации словесных рядов в составе языковой структуры образа рассказчика; компонентный анализ при разложении словесных рядов на составляющие их значение разноуровневые языковые единицы; челночный метод [Бабайцева 2000] при распределении языковых единиц по ярусам с последующим перераспределением в словесные ряды, организующие образ рассказчика.

Материалом исследования послужили дневники С. Есина и В. Гусева, «Дневник актрисы» Т. Дорониной.

Сергей Николаевич Есин, окончивший филологический факультет МГУ и несколько лет работавший в Литературном фонде РСФСР, начал писать и публиковаться в 60-е годы (повесть «Живём только два раза», рассказ «При свете маленького прожектора»), получил признание после выхода романа «Имитатор» (1985 г.). С 1987 года работает в Литературном институте им. A.M. Горького, с 1992 г. по 2006 г. — в должности ректора. В настоящее время является секретарём Союза писателей России, заведует кафедрой литературного мастерства писателя. Появление жанра дневника в своём творчестве С. Есин объясняет несколькими причинами: во-первых, «некое обращение к живым, тайная мысль, что после смерти эти строчки могут оказаться востребованными» [Есин 2004: 195]; во-вторых, «организация своего внутреннего духовного начала и своего быта» [там же: 196]; в-третьих, дневник - это «наклёвушки сюжетов», некое «упражнение», к которому писатель «прибегает, когда возникает пауза в его основной работе» [там же: 198]. Так, вышедшая в 2009 году книга С. Есина «Твербуль, или Логово вымысла» представляет собою синкретизм эстетически завершённой художественной реальности (собственно романа) и дневниковых записей (документальное эмпирическое начало), обращение к которым необходимо для понимания содержательной структуры целого теста.

Владимир Иванович Гусев, окончивший филологический факультет Воронежского университета, работал консультантом Союза писателей СССР. Начал печататься с 1955 года, с 1970 года преподает в Литературном институте им. A.M. Горького. В. Гусев - автор более 1500 публикаций в периодических изданиях, а также нескольких десятков романов и сборников рассказов (полная библиография трудов представлена в издании «Координаты: Книга о В.И. Гусеве»). В настоящее время заведует кафедрой теории и литературной критики, является председателем правления Московской городской организации Союза писателей. К жанру дневника В. Гусев обращается ещё в 60-х, но ведущие позиции эта форма занимает в его творчестве лишь в 90-е годы. «Это не дневник-хроника, а скорее дневник души, хотя и хроника присутствует; это не дневник в собственном смысле, хотя все записи подлинны, а некое произведение, в котором отсутствует сугубо личное и присутствует личное - общезначимое на взгляд автора» [Гусев 1995: 3]. В марте 2009 года состоялся творческий вечер В. Гусева в ЦДЛ, на котором он ещё раз обозначил специфику своих дневников: «Мои "Дневники" - это особый художественный жанр, который я воспринимаю как высшую форму художественной и философской свободы» [Силкан 2009].

Дневники С. Есина и В. Гусева правомерно рассматривать как эго-документы, как «своеобразную лабораторию будущих образов и сюжетов» [Литература и документ. 2009: 206]. Рассказчик в данных текстах максимально близок автору, а потому анализ языковой структуры образа рассказчика позволяет раскрыть ряд особенностей модели художественного сознания писателя (см., например, [Антипова 2008: 291]).

Дневник актрисы» Т. Дорониной (неписателя) выбран нами в качестве материала исследования потому, что степень художественного вымысла в нём значительно выше, чем в дневниковой прозе писателей Литинститута (определение предложено Ю.И. Минераловым [Минералов 2004: 95]). Здесь «дневники и воспоминания, объединяясь, не только дополняют текст информативно, но и заметно усиливают художественную значимость друг друга» [Литература и документ. 2009: 206]. Кроме того, объединение в одном тексте «текущих» дневниковых записей и ретроспективного повествования обусловливает специфику языковой структуры образа рассказчика, представленного у Т. Дорониной в двух ипостасях (см. подробнее гл. II § 3). Однако основная задача сопоставления языковых структур рассказчиков, организующих повествование в дневниках писателей Литинститута, с аналогичным образом в «Дневнике актрисы» - выявление некоего «фиксированного» спектра словесных рядов и характерологических отношений между ними, показательных для языковой организации рассказчика в дневнике как вторичном жанре. Созвучная мысль (только в отношении «образа автора») положена в основу диссертационного исследования Г.В. Кукуевой: «Речевая структура образа автора в её типологическом осмыслении используется для выявления и описания производных синкретических типов и подтипов текстов. Своеобразие авторского "лика", пластичность текстов служат ведущими факторами формирования целостности лингвопоэтической типологии» [Кукуева 2009: 7].

Отметим, что вопрос о различии дневников «литераторов» и «нелитераторов» освещался М.Ю. Михеевым в рамках Международной научной конференции «Лингвистика и поэтика в начале третьего тысячелетия» (Институт русского языка им. В.В. Виноградова, 24-28 мая 2007 г.).

Общий объем проанализированных дневников писателей Литинститута составляет 3624 с. (дневники С. Есина - 2548 е., дневники В. Гусева — 1076 е.). В рамках диссертационного исследования представлен анализ наиболее показательных (в связи с поставленными нами задачами) контекстов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Образ рассказчика, создаваемый движением и взаимодействием определённого спектра словесных рядов, является организующим центром динамически развивающейся языковой композиции современной дневниковой прозы.

2. Своеобразие языковой структуры образа рассказчика в дневниковой прозе С. Есина и В. Гусева обусловлено модификацией доминанты жанра: в силу открытости дневника автокоммуникация проявляется на качественно ином уровне, занимая промежуточное положение между позициями «Я - Я» и «Я -Он». В речевой сфере рассказчика адресованность становится одной из ключевых категорий. Стилистический анализ данной категории позволяет реконструировать авторскую языковую картину мира и определить своеобразие идиостиля писателя.

3. Организующим центром языковой композиции современной дневниковой прозы писателей Литинститута является неявный рассказчик, что определяет выбор спектра словесных рядов и характер отношений между ними в составе языковой структуры данного образа.

4. Сосуществование в рамках «Дневника актрисы» Т. Дорониной текущих дневниковых и ретроспективных записей обусловливает двухкомпонентность образа рассказчика, представленного взаимодействием двух речевых сфер.

5. Активные языковые процессы, происходящие в современной прозе, находят отражение в языковой структуре дневникового рассказчика.

Научная новизна работы определена, во-первых, выбором материала исследования (дневниковая проза С. Есина, В. Гусева, Т. Дорониной), который ранее не становился предметом филологических исследований, во-вторых, спецификой подхода к анализу языковой структуры образа рассказчика -впервые исследование данной категории на обозначенном материале представлено в аспекте стилистики текста.

Теоретическая значимость исследования обусловлена тем, что научные выводы, представленные в работе, могут явиться основой дальнейшего фундаментального изучения проблемы организации языкового материала в произведениях новейшей литературы, в частности, — в дневниковой прозе.

Практическая значимость заключается в возможности использования (и использовании) результатов исследования в преподавании вузовских дисциплин «Стилистика» и «Филологический анализ текста», а также при разработке элективных курсов (вузовский компонент), знакомящих студентов с особенностями и спецификой языковых процессов, характерных для литературы на современном этапе её развития.

Структура работы: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка и перечня источников.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Образ рассказчика в современной дневниковой прозе"

Результаты исследования, представленные в работе, могут явиться основой дальнейшего фундаментального изучения проблемы языковой организации образа рассказчика как структурного компонента языковой композиции текста на материале не только современной дневниковой прозы, но и произведений новейшей литературы в целом.

Заключение

Организующим центром языковой композиции дневниковой прозы С. Есина, В. Гусева и Т. Дорониной является рассказчик, поскольку динамическое развёртывание движущих повествование словесных рядов представлено в речевой сфере именно этого образа.

Несмотря на то, что языковые структуры образов рассказчиков у С. Есина и В. Гусева и в дневниковых записях Т. Дорониной стилистически не маркированы, говорить о прямом появлении автора в тексте не правомерно. Поскольку речевые сферы данных рассказчиков в целом соответствуют литературным нормам, то наиболее целесообразным и эффективным способом интерпретации образа становится качественный и количественный анализ динамически развёртывающихся в рамках образа словесных рядов.

Своеобразие языковой структуры образа рассказчика в дневниковой прозе С. Есина и В. Гусева обусловлено модификацией доминанты жанра: в силу открытости дневника автокоммуникация проявляется на качественно ином уровне, занимая промежуточное положение между позициями «Я — Я» и «Я — Он». При словесном раскрытии темы этот факт определяет выбор спектра словесных рядов и характер отношений между ними. Фактографичность, автобиографичность и публицистичность повествования в дневниках писателей Литинститута задаются движением в составе языковой структуры рассказчика взаимопроникающих, взаимоналагающихся, сталкивающихся и параллельно развивающихся разновидностей публицистического, разговорного, предметно-событийного и книжного словесных рядов. Заполнение речевой сферы рассказчика таким конгломератом словесных рядов приводит к расширению анализируемого образа и создает опасность его отождествления с автором-личностью, но поскольку всякое «я» в творческом акте преодолевается, то образ, организующий языковую композицию дневников писателей Литинститута, может быть определен только как неявный рассказчик. Так, несмотря на то, что в дневниковом повествовании В. Гусева в ряде публицистических дискурсов образ рассказчика и автор-личность максимально близки, рассказчик всё лее проявляет себя на вербально-семантическом уровне через использование просторечно-бранного словесного ряда.

Речевая сфера рассказчика-хроникёра, организующего повествование в дневниках С. Есина, характеризуется сквозным движением повседневно-разговорного, разговорно-бытового, просторечно-разговорного, общественно-публицистического, ораторско-публицистического, книжно-романного, книжно-патетического, книжно-славянского, книжно-изобразительного и книжно-философского словесных рядов, наиболее частотные отношения между которыми — взаимопроникновение, переключение, наложение друг на друга. Подобный набор словесных рядов показателен для дискурса современных СМИ (см.: установка на массовое прочтение), однако повествование удерживается в рамках дневникового жанра, поскольку, в зависимости от выбора описываемого сегмента действительности, набор словесных рядов, их плотность, виды и интенсивность отношений между ними расширяются. В речевую сферу рассказчика вводятся предметно-событийный, образно-иронический, эмоционально-образный, художественно-экспрессивный, официально-деловой словесные ряды и ряд прямых наименований, между которыми возможно параллельное развёртывание, механическое переключение, перетекание одного ряда в другой, что, в свою очередь, в некоторых композиционных отрезках сближает образа дневникового рассказчика с аналогичным образом собственно художественных текстов по степени изобразительности. Следовательно, радиус образа рассказчика в составе языковой композиции дневниковой прозы С. Есина, способен расширяться за счёт введения в его языковую структуру таких видов словесных рядов, которые характерны для фикциональных произведений словесности.

Дискурс литературной личности рассказчика, выступающей организующим центром в дневниках В. Гусева, также пронизан сквозным движением и взаимодействием вариантов разговорного и публицистического словесных рядов, но очерченность повествования рамками концепта «Истина» обусловливает введение ораторско-патетического ряда, что позволяет сделать открытыми не только репортажно-публицистические, но и исповедально-художественные контексты. Значительное место в языковой структуре образа рассказчика занимают прецедентные тексты (подаваемые в рамках межтекстового словесного ряда), что, как и в дневниках С. Есина, приводит к увеличению радиуса образа, но не за счёт расширения количественного состава речевой сферы, а через прорастание, погружение в языковую картину текста как диссипативной системы.

Рассмотрение дневника в качестве определенного звена процесса коммуникации делает категорию адресованности одной из ключевых.

Для речевой сферы рассказчика, представленного в дневниках С. Есина, характерны непрямо эксплицитные средства адресованности. Речевая ситуация выдержанной в авторской модальности доверительной беседы, побуждающей адресата к размышлениям и рефлексиям, моделируется через использование вопросительных конструкций и вводно-модальных компонентов. Метатекстовый словесный ряд, усиливающий документальность и фактографичность повествования, а также создающий ощущение первичности жанра, позволяет корректировать процесс восприятия дневникового текста. Если потребность в акцентировании внимания читателя резко возрастает, в речевую сферу рассказчика вводятся прямые обращения.

Высокая плотность дневникового повествования у В. Гусева делает необходимым наличие сквозного средства адресованности — графического словесного ряда представленного в тексте разнообразно. Кроме того, авторское отношение к событиям и участвующим в них людям делегируется в прямых обращениях. К соразмышлению и соощущениям читатель приглашается посредством введения в речевую сферу рассказчика несобственно-прямой речи, осложнённой условностью грамматического лица. Степень погруженности адресата в текст изменяется с помощью включения в дискурс рассказчика межтекстового словесного ряда.

Языковая структура образа рассказчика в «Дневнике актрисы» Т. Дорониной обусловлена одновременной экспликацией памяти как индивидуальной когнитивной структуры и как культурно-исторического феномена, что отражается в тексте через расслоение повествования на два временных регистра, каждый из которых организован соответствующим образом рассказчика. Записи, ориентированные на ретроспективное изложение, представлены качественно изменяющейся в процессе словесного раскрытия темы речевой сферой я-повествуемого, по функции и динамике развития сходного с персонажем, проходящим трудный путь становления, самореализации. Композиционные отрезки с установкой на относительную синхронность протекания событий и их письменной фиксации скреплены максимально приближенным к автору образом я-повествующего, изменение языковой структуры которого незначительно.

Передача повествования от одного рассказчика к другому происходит через мену точек видения, сопровождающуюся качественным изменением спектра словесных рядов и переключением временных регистров.

Соотношение я-повествуемого и я-повествующего динамично: если в начале «Дневника актрисы» образы дистанцированы, то в завершающих записях они уже не дифференцируются как на уровне набора словесных рядов, так и в аспекте временной организации. Дискурс рассказчика-ребёнка четко отграничен от дискурса «взрослого» рассказчика характерными лексико-грамматическими особенностями (разговорная лексика, тавтология, номинация близких родственников неполными именами, слова с неопределённой семантикой, последовательная связь простых предложений, сложноподчинённые предложения с придаточными причины), однако по мере «роста» я-повествуемого его речевая сфера заполняется общими с я-повествуюгцим книжно-романным, книжно-патетическим и ораторско публицистическим словесными рядами, взаимодействующими друг с другом и разворачивающимися параллельно с разрежённым повседневно-разговорным словесным рядом.

Научный интерес был мотивирован ещё и тем, что в ткани современного дневникового повествования и, соответственно, в речевой сфере стержневого компонента (образа рассказчика), на вербальном и невербальном уровнях мобильно отражаются ключевые языковые процессы, происходящие в русской прозе рубежа XX-XXI вв.

Наиболее показательны в этом аспекте дневники В. Гусева. Так, в языковую структуру образа рассказчика как сквозное средство адресованности включается уже упоминавшийся выше графический словесный ряд, представленный изменением типографского шрифта, специальным значками, нарушением орфографических и пунктуационных норм, виртуальным произношением. Значительное место в организации образа занимает межтекстовый словесный ряд, одним из способов введения которого (наряду с аллюзией, отсылкой-иронией) является полифункциональная языковая игра с формой и содержанием (парафраз, цитация, каламбур) — так в языковой структуре рассказчика одновременно находят отражение два активных процесса, протекающие в современной филологической парадигме: нарастание игровых тенденций и усиление роли межтекстовых связей. Это приводит к резкому увеличению ассоциативных контекстов и утрате логических и причинно-следственных отношений, что порождает необходимость поддерживать интерес читателя, перераспределять его внимание, расставлять смысловые доминанты.

Модифицированный словесный приём субъективации повествования представлен в дневниках С. Есина и В. Гусева условностью грамматического лица, выражающейся в речевой сфере рассказчика через мену точек видения, которая эксплицируется в динамике характера словесных рядов и отношений между ними.

В «Дневнике актрисы» Т. Дорониной представлена креолизация текста: мемуарные композиционные отрезки отграничены от записей, соотнесенных с осью реального времени, - выделены курсивом, что говорит об их априорной ориентированности во вне и, соответственно, об открытости текста.

Исследование языковой структуры образа рассказчика в составе языковой композиции дневников С. Есина, В. Гусева и «Дневника актрисы» Т. Дорониной в аспекте стилистики текста проведено впервые, что потребовало одновременного использования данных разных отраслей лингвистики (когнитивной, коммуникативной, психолингвистики), стилистики (практической, функциональной, экспрессивной), литературоведения, а также гуманитарного знания в целом.

Список научной литературыАнциферова, Надежда Борисовна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Азнабаева, JLA. Принцип экспликации отношений в конвенциональном речевом поведении адресата / JI.A. Азнабаева // Филологические науки. -2002. -№3.-С. 42-48.

2. Азнаурова, Т.Н. Стратегии коммуникативного поведения в профессионально значимых ситуациях межкультурного общения (лингвистический и дидактический аспекты) : автореф. дис. . докт. пед. наук / Т.Н. Азнаурова. М.: МГПУ, 1997.-41 с.

3. Апресян, В.Ю. Метафора в семантическом представлении эмоций / В.Ю. Апресян, Ю.Д. Апресян // Вопросы языкознания. 1993. - № 3. - С. 27-35.

4. Апресян, Ю.Д. Избранные труды. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской культуры, 1995 - Т. 2. — 767 с.

5. Арнольд, И.В. Объективность, субъективность и предвзятость в интерпретации художественного текста / И.В. Арнольд // Семантика. Стилистика. Интертекстуальность: Сб. статей / Научный редактор П.Е. Бухаркин. СПб.: СПбГУ, 1999. - С. 341 - 350.

6. Арнольд, И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность : сб. статей. — СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 1999. 443 с.

7. Арутюнова, Н.Д. Фактор адресата / Н.Д. Арутюнова // Известия АН СССР. -Серия лит. и языка. Т. 40. - 1981. - № 4. - С. 356-364.

8. Ахметова, Г.Д. К вопросу о речевой структуре повествования в «Кара-Бугазе» К.Г. Паустовского (на материале главы «Черный остров») / Г.Д. Ахметова // Стилистика художественной литературы: сборник / отв. редактор А.Н. Кожин. М.: Наука, 1982. - С. 117-128.

9. Ахметова, Г.Д. Курсив в повести B.C. Маканина «Где сходилось небо с холмами» / Г.Д. Ахметова // Русская речь. — 2006. № 5. — С. 41-44.

10. Ахметова, Г.Д. О живом литературном тексте / Г.Д. Ахметова // Гуманитарный вектор. 2007. -№ 1 (12). - С. 64-75.

11. Ахметова, Г.Д. Языковая композиция художественного текста (проблемы теоретической феноменолизации, структурной модификации и эволюции на материале русской прозы 80-90-х годов XX в.): монография / Г.Д. Ахметова. М.; Чита: Изд-во ЗабГПУ, 2002. - 264 с.

12. Ахметова, Г.Д. Языковые процессы в русской прозе (конец XX — начало XXI вв.) / Г.Д. Ахметова. Scientific articles. Humanities 2006. 14 International symposium. September 7-9, Sunny Beach, Bulgaria. - Opole, 2006. -C. 39-56.

13. Ахметова, Г.Д. Языковые процессы в современной русской прозе: (на рубеже XX XXI вв.): монография / Г.Д. Ахметова. — Новосибирск: Наука, 2008. - 168 с.

14. Бабайцева, В.В. Явления переходности в грамматике русского языка : монография / В.В. Бабайцева. — М.: Дрофа, 2000. 640 с.

15. Барт, Р. Нулевая степень письма / Р. Барт // Семиотика: Пер. с фр. Т.К. Косикова. М.: Радуга, 1983. - С. 306-349. - Электронный ресурс. -[Режим доступа]: http://philologos.narod.ru/barthes/degrezero.htm

16. Барт, Р. От произведения к тексту / Р. Барт // Избранные работы. Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. - С. 413-423.

17. Басинский, П.В. Писатель против словесности (О «дневниках» С. Есина) / П. Басинский // Литературная газета. 2002. - № 46. — С. 7.

18. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / Сост. С.Г. Бочаров; примеч. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. — 2-е изд. — М.: Искусство, 1986. — 445 с.

19. Бахтиозина, М.Г. Языковые особенности отражения временных планов в собственно авторской речевой партии литературно-художественного текста / М.Г. Бахтиозина // Вестник Московского Университета. Серия 19. Филология. - 2007. - № 4. - С. 37-43.

20. Беглова, Е.И. Семантико-прагматический материал некодифицированного слова в публицистике постсоветской эпохи : автореф. дис. . докт. филол. наук / Е.И. Беглова. М.: МГОУ, 2007. - 48 с.

21. Белоглазова, Е.В. Лингвистические аспекты адресованности англоязычной детской литературы : автореф. дис. . канд. филол. наук / Е.В. Белоглазова. СПб.: РГПУ им. А.И. Герцена, 2001. - 16 с.

22. Бердяев, Н.А. Самопознание (опыт философской автобиографии) / Н.А. Бердяев. — М.: Междунар. Отношения, 1990. 336 с.

23. Боброва, О.Б. Дневник К.И. Чуковского в историко-литературном контексте : автореф. дис. . канд. филол. наук / О.Б. Боброва. Волгоград: ВГПУ,2007. 24 с.

24. Болотнова, Н.С. Филологический анализ текста: учебное пособие для студентов и аспирантов филологических факультетов вузов, преподавателей русского языка и литературы / Н.С. Болотнова. Москва: Флинта. - 520 с.

25. Бондарева, Л.М. Структура и функции субъекта речевой деятельности в текстах мемуарного типа (на материале современного немецкого языка) : дис. . канд. филол. наук: 10.02.04 / Бондарева Людмила Михайловна. — СПб., 1994.- 190 с.

26. Бударагина, Е.И. Средства создания образа адресата в художественном тексте : дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Бударагина Елена Ивановна. -М., 2006. 174 с.

27. Валгина, Н.С. Активные процессы в современном русском языке : учеб. пособие для вузов / Н.С. Валгина. М.: Логос, 2001. - 303 с.

28. Валгина, Н.С. Стилистические функции знаков препинания в поэзии М. Цветаевой Текст . / Н.С. Валгина // Русская речь. 1978. - № 6. - С. 58-66.

29. Ванников, Ю.В. Синтаксис речи и синтаксические особенности русской речи / Ю.В. Ванников. М.: Русский язык, 1978. - 296 с.

30. Васильева, Г.М. «Образотворение» в «Фаусте» И.В. Гете (подстрочник и литературный перевод) / Г.М. Васильева // Актуальные проблемы литературы и культуры. — Ереван: Лингва, 2008. — С. 94-112.

31. Вежбицкая, А. Дескрипция или цитация / А. Вежбицкая // Новое в зарубежной лингвистике / Пер. с англ. С.А. Крылова НЗЛ. Вып. 13. -Логика и лингвистика (Проблемы референции). - М.: Радуга, 1982. - С. 237262.

32. Виноградов, В.В. О теории художественной речи / В.В. Виноградов. М.: Высшая школа, 1971. 240 с.

33. Виноградов, В.В. О языке художественной прозы. Избранные труды / В.В. Виноградов. М.: Наука, 1980. - 360 с.

34. Виноградов, В.В. Стилистика, теория поэтической речи, поэтика / В.В. Виноградов. М.: Издательство Академии наук СССР, 1963. - 256 с.

35. Винокур, Г.О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика / Г.О. Винокур. М.: Наука, 1990. - 452 с.

36. Вишневецкая, В.В. Лингвистические особенности художественного мира произведений приключенческого жанра (на материале творчества Т.М. Рида) : автореф. дис. . канд. филол. наук / В.В. Вишневецкая. — Краснодар: КубГУ, 2007. 26 с.

37. Вольская, Н.Н. Языковая игра в автобиографической прозе М. Цветаевой / Н.Н. Вольская // Русская речь. 2006. - № 4. - С. 30-33.

38. Воркачев, С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании / С.Г. Воркачев // Филологические науки. 2001. - № 1. — С. 64- 71.

39. Воробьева, О.П. Лингвистические аспекты адресованности: (Одноязычная и межъязыковая коммуникация): дис. . доктора филол. наук: 10.02.19 / Воробьева Ольга Петровна. М., 1993. 382 е., ил.

40. Ворожбитова, А.А. Теория текста: Антропоцентрическое направление : учеб. пособие / А.А. Ворожбитова. Изд. 2-е, испр. и доп. - М.: Высшая школа, 2005.-367 с.

41. Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / И.Р. Гальперин. Изд. 4-е, стереотипное. - М.: КомКнига, 2006. - 144 с.

42. Гаспаров, Б.М. Структура текста и культурный контекст / Б.М. Гаспаров // Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. М.: наука, 1993.-С. 275-303.

43. Гаспаров, Б.М. Язык, Память. Образ: Лингвистика языкового существования : монография / Б.М. Гаспаров. М.: Новое литературное обозрение, 1996. -352 с.

44. Глухоедова, Н.Н. Языковая композиция художественного текста: структурные компоненты (на материале романа Руслана Киреева «Апология»): автореф. дис. . канд. филол. наук / Н.Н. Глухоедова. Чита: ЗабГГПУ, 2009. - 24 с.

45. Годенко, Н.М. Образ рассказчика в рассказе Э. Кочергина «Реприза дядюшки Хасана» из цикла «Питерские былички» / Н.М Годенко // Российский колокол. 2006. - № 3. - С. 154-158.

46. Гончарова, Е.А. Пути лингвистического выражения категорий автор -персонаж в художественном тексте / Е.А. Гончарова. — Томск: Изд-во Томского государственного университета, 1984. 150 с.

47. Горшков, А.И. Русская стилистика : учеб. пособие / А.И. Горшков. — М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство ACT», 2001. — 367 с.

48. Горшков, А.И. Русская стилистика и стилистический анализ произведений словесности / А.И. Горшков. — М.: Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, 2008. 544 с.

49. Горшков, А.И. Стилистика — это стилистика / А.И. Горшков // Вестник Литературного института им. A.M. Горького. 2007. - № 1. - С. 206-211.

50. Горшков, А.И. Язык и словесность / А.И. Горшков // Вестник Литературного института им. A.M. Горького. 2005. - Вып. 2. - С. 37-49.

51. Губернская, Т.В. Языковое воплощение категории повествователя в раннем русском романе (на материале прозы М.Ю. Лермонтова): автореф. дис. . канд. филол. наук / Т.В. Губернская. СПб.: РГПИ им. А.И. Герцена, 2002. -22 с.

52. Гулак, А.Т. О формах повествования в рассказе А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» / А.Т. Гулак, В.Ю. Юровский // Русская речь. — 2006. -№ 1.-С. 39-48.

53. Гусев, В. И. Искусство прозы. Статьи о главном / В.И. Гусев. М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 1999. - 160 с.

54. Гусев, В.И. «О щенках я не писал» / В.И. Гусев // Литературная газета. -2006.-№20.-С. 15.

55. Гусев, В.И. Атмосфера. Статьи и дневники метрические из газеты «Московский литератор» 2003-2006 гг. / В.И. Гусев. Рязань: Издательство «Старт», 2007. - 236 с.

56. Давлетьярова, Е.Т. Особенности синтаксиса предложения в прозе русского постмодернизма (на материале произведений С. Соколова, Т. Толстой, В.

57. Сорокина) : автореф. дис. . канд. филол. наук / Е.Т. Давлетьярова. СПб.: СПбГУ, 2007.-25 с.

58. Данилова, Е.С. Поэтика повествования в романах В.В. Набокова: прагма-семиотический аспект: дис. . канд. филол. наук: 10.02.01 / Данилова Елизавета Сергеевна. Саратов, 2003. - 195 с.

59. Дымарский, М.Я Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX XX вв.) / М.Я. Дымарский. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Едиториал УРСС, 2001. - 328 с.

60. Егоров, О.Г. Литературный дневник XIX века. История и теория жанра: дис. . д-ра филол. наук: 10.01.01 / Егоров Олег Георгиевич. М., 2003. - 360 с.

61. Еремина, Л.И. Графические средства в художественной системе Льва Толстого / Л.И. Еремина // Вопросы языкознания. 1978. - № 5. - С. 25-35.

62. Еремина, Л.И.О языке художественной прозы Н.В. Гоголя (Искусство повествования) / Л.И. Еремина. М.: Наука, 1987. - 176 с.

63. Есин С.Н. Власть слова. Филологические тетради / С.Н. Есин. — М.: Издательский дом «Литературная газета», 2004. 368 с.

64. Есин, С.Н. Писатель в теории литературы: проблема самоидентификации: научная монография / С.Н. Есин / Отв. ред. Вл. А. Луков. М.: Лит. ин-т им. A.M. Горького, 2005. - 326 с.

65. Звягина, М.Ю. Типы авторских жанровых определений в русской прозе конца XX века / Звягина М.Ю. // Вопросы лингвистики и литературоведения. 2008. - № 2. - С. 53-60.76.3елепукин, P.O. Парцелляция в прозе Виктории Токаревой / P.O. Зелепукин

66. Русская речь. 2007. - № 2. - С. 36-39. 77. Золотова, Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса / Г.А.

67. Золотова. — Изд. 4-е, испр. М.: КомКнига, 2006. — 368 с. 78.3олотова, Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка / Г.А. Золотова. - Изд. 2-е, испр. - М.: КомКнига, 2005. — 352 с.

68. Иванова, А.В. Субъективация повествования (на материале прозы В. Маканина): автореф. дис. . канд. филол. наук / А.В. Иванова. Чита: ЗабГГПУ, 2008-24 с.

69. Иванова, М.В. Организация словесных рядов в стиле «плетения словес» / М.В. Иванова // // Вестник Литературного института им. A.M. Горького. -2003. -№ 1-2.-С. 120-128.

70. Иванова, М.В. Образ автора как интрига древнерусской словесности / М.В. Иванова // Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского института. — М., 2002. — С. 305-309.

71. Иванова, М.В. Ряд предметный и ряд словесный в «Житии Михаила Клопского» / М.В. Иванова // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. - 1997. - № 5. - С. 30-38.

72. Казанцева, В.Г. Беллетризованная биография: проблема определения жанра и история жанра / В.Г. Казанцева // Вопросы филологии. 2007. - № 3 (27). - С. 64-69.

73. Казначеев, С.М. Проблема нового реализма: регенерация метода / С.М. Казначеев // Филологические науки. — 2008. — № 1. — С. 24-34.

74. Кайда, Л.Г. Стилистика текста: от теории композиции — к декодированию : учеб. пособие / Л.Г. Кайда. 2-е изд., испр. - М.: Флинта: Наука, 2005. - 208 с.

75. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность / Ю.Н. Караулов. — М.: Наука, 1987.-264 с.

76. Карпинец, Т.А. Концепт как способ смысловой организации художественного текста: монография / Т.А. Карпинец. Кемерово: КРИПКиПРО, 2004. - 154 с.

77. Касевич, В.Б. Теория коммуникации и теория языка / В.Б. Касевич // Говорящий и слушающий: Языковая личность, текст, проблемы обучения. -СПб., 2001. Электронный ресурс. - [Режим доступа]: http://www.russcomm.rU/rcabiblio/k/kasevich.shtml.

78. Кобрин, К. Похвала дневнику Текст . / К. Кобрин // Новое литературное обозрение. 2003. - № 3. - С. 288-295.

79. Ковтунова, И.И. Структура художественного текста и новая информация / И.И. Ковтунова // Синтаксис текста / Отв. редактор Г.А. Золотова. — М, 1979. — (http://philologos.narod.ru/ling/kovtunova.htm).

80. Кожина, М.Н. Стилистика русского языка : учебник / М.Н. Кожина, JI.P. Дускаева, В.А. Салимовский. М.: Флинта: Наука, 2008. - 464 с.

81. Колшанский, Г.В. Соотношение объективных и субъективных факторов в языке / Г.В. Колшанский. Изд. 2-е, стереотипное. - М.: КомКнига, 2005. -232 с.

82. Колядина, A.M. Специфика дневниковой формы повествования в прозе М. Пришвина : дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Колядина Анна Михайловна. Самара, 2006. - 215 с.

83. Координаты: Книга о В.И. Гусеве / Отв. Гусев В.И. М.: «Новый ключ», 2007. - 224 с.

84. Коптева, Н.В. Приёмы создания образа в рассказе Н.С. Лескова «Тупейный художник» / Н.В Коптева // Русская речь. — 2006. — № 1. — С. 14-17.

85. Корман, Б.О. Избранные труды по теории и истории литературы / Предисл. и сост. В.И. Чулкова / Б.О. Корман. — Ижевск: Изд-во Удмуртского ун-та, 1992. — 236 с.

86. Корман, Б.О. Изучение текста художественного произведения / Б.О. Корман. —М.: Просвещёние. 1972. 112 с.

87. Костомаров, В.Г. Наш язык в действии: Очерки современной русской стилистики. М.: Гардарики, 2005. — 287 е.: ил.

88. Костомаров, В.Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа / В.Г. Костомаров. Изд. 3-е, испр. и доп. - СПб.: Златоуст, 1999. - 320 с.

89. Кронгауз, М. Русский язык на грани нервного срыва / М. Кронгауз. — М.: Знак: Языки славянских культур, 2008. 232 с.

90. Кукуева, Г.В. Лингвопоэтическая типология текстов малой прозы (на материале рассказов В.М. Шукшина) / Г.В. Кукуева: автореф. дис. . док. филол. наук / Г.В. Кукуева. Барнаул: Алтайский государственный университет, 2009. — 31 с.

91. Кухаренко, В.А. Интерпретация текста : монография / В.А. Кухаренко. -М.: Просвещение, 1988.- 192 с.

92. Кучина, Т.Г. Поэтика русской прозы конца XX начала XXI в.: перволичные повествовательные формы: автореф. дис. . докт. филол. наук / Т.Г. Кучина. - Ярославль: ЯГПУ им. К.Д. Ушинского, 2008. - 43 с.

93. Кучина, Т.Г. «Я»-повествователь как «ненадежный читатель» автобиографического претекста в русской прозе конца XX начала XXI вв. / Т.Г. Кучина // Филологический науки. — 2007. — №2. - С. 14-21.

94. Лисоченко, О.В. Риторика для журналистов: прецедентность в языке и речи: учеб. пособие / О.В. Лисоченко. Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. - 318 с.

95. Литература и документ: теоретическое осмысление темы. Материалы круглого стола // Литературная учеба. 2009. - № 1. - С. 198-211.

96. Лихачёв, Д.С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. — 3-е изд. М.: Наука, 1979. - 360 с.

97. Лотман, Ю.М. Автокоммуникация: «Я» и «Другой» как адресаты (О двух моделях коммуникации в системе культуры) / Ю.М. Лотман // Семиосфера.- СПб.: Искусство-Петербург, 2000. С. 159-165.

98. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста : Ю.М. Лотман // Об искусстве. СПб.: Искусство — Петербург, 1998. - С. 14-285.

99. Лукин, В.А. Концепт истины и слова истина в русском языке (опыт концептуального анализа рационального и иррационального в языке) / В. А. Лукин // Вопросы языкознания. — 1993. № 4. - С. 63-84.

100. Максимов, В.И. Графические игры / В.И. Максимов // Русская речь. -2005.-№ 5.-С. 66-68.

101. Маслова, В.А. Лингвокультурология : учеб. пособие / В.А. Маслова. 2-е изд., стереотипное. — М.: Академия, 2004. — 208 с.

102. Мезенин, С.М. Образность как лингвистическая категория / С.М. Мезенин // Вопросы языкознания. 1983. - № 6. - С. 48-57.

103. Минералов, Ю.И. История русской литературы: 90-е годы XX века : учеб. пособие для студентов высш. учеб. заведений / Ю.И. Минералов. М.: ВЛАДОС, 2004.-224 с.

104. Михайлюк, Т.М. Тактические и стратегические проявления специфики адресованности научного текста / Т.М. Михайлюк. Электронный ресурс.- Режим доступа.: http://www.psu.ru/pub/filolog 1/1 9.rtf

105. Михеев, М.Ю. Дневник как эго-текст (Россия, XIX-XX) / М.Ю. Михеев. -М.: Водолей-Publishers, 2007. 263 с.

106. Михеев, М.Ю. Фактографическая проза, или пред-текст / М.Ю. Михеев. — Электронный ресурс. — [Режим доступа]: http://vivovoco.rsl.rU/W/PAPERS/MEN/PROZA.HTM.

107. Мороховский, А.Н. К проблеме текста и его категорий / А.Н. Мороховский // Текст и его категориальные признаки : сб. науч. трудов. -Киев: КГПИИЯ, 1989. С. 3-8.

108. Москальская, О.И. Грамматика текста (пособие по грамматике немецкого языка для ин-тов и фак. иностр. яз.): учеб. пособие / О.И. Москальская. М.: Высшая школа, 1981. - 183 с.

109. Москвин, В.П. О приёмах смыслового акцентирования / В.П. Москвин // Русская речь. 2006. - № 2. - С. 30-42.

110. Москвин, В.П. Стилистика русского языка. Теоретический курс / В.П. Москвин. — Изд. 4-е, перераб. и доп. Ростов-на-Дону: Феникс, 2006. - 630 с.

111. Муравьева, Н.В. Язык конфликта: монография / Н.В. Муравьева. М.: Издательство МЭИ, 2002. - 264 с.

112. Мусагитова, Г.Н. Способы эксплицирования картины мира автора в прозаическом тексте: деятельностный аспект (на материале творчества Ю.К. Олеши): дис. . канд. филол. наук: 10.02.01 / Мусагитова Галия Нильевна. -Омск, 2005.-235 с.

113. Мякшева, О.В. Пространство в языке и речи. Специфика газетных текстов / О.В. Мякшева // Вестник Московского Университета. Серия 9. Филология. - 2007. - № 5. - С. 97-107.

114. Нечаева, О.А. Функционально-смысловые типы речи (описание, повествование, рассуждение) : учеб. пособие для вузов / О.А Нечаева. — Улан-Удэ: Бурят. Кн. Изд-во, 1974. 261 с.

115. Николина, Н.А. Категория времени в художественной речи: монография / Н.А. Николина. М.: Прометей, 2004. - 276 с.

116. Николина, Н.А. Филологический анализ текста: учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений / Н.А. Николина. — М.: Академия, 2003. — 256 с.

117. Новиков, В.И. Книга о пародии : монография / В.И. Новиков. М.: Советский писатель, 1989. - 540 с.

118. Новиков, JI.A. Художественный текст и его анализ: учеб. пособие / Л.А. Новиков. М.: Русский язык, 1988. - 300 с.

119. Новикова, Е.Г. Языковые особенности организации текстов классического и сетевого дневников: дис. . канд. филол. наук: 10.02.01 / Новикова Елена Геннадьевна. Ставрополь, 2005. — 255 с.

120. Новый реализм . Материалы писательских конференций и дискуссии последних лет / Сост. В.И. Гусев и С.М. Казначеев. М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2006. — 184 с.

121. Нюбина, Л.М. Метафоры времени метафоры судьбы (Об автобиографии Г. Грасса «Луковица памяти») / Л.М. Нюбина // Известия Российской академии наук. - Серия литературы и языка. - 2008. - Том 67. -№ 1.-38-48.

122. Огрызко, В. Не верьте подхалимам / В. Огрызко // Литературная Россия. -2006.-№ 19.-С. 14.

123. Одинцов, В.В. Грамматические формы в художественной прозе / В.В. Одинцов // Стилистика художественной литературы: сборник / отв. редактор А.Н. Кожин. -М.: Наука, 1982. С. 76-85.

124. Одинцов, В.В. Стилистика текста / В.В. Одинцов. — Изд. 3-е, стереотипное. М.: КомКнига, 2006. - 264 с.

125. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. М.: Азбуковник, 1999. - 944 с.

126. Орлова, Н.А. Речевой жанр мемуары и его реализация в текстах носителей разных типов речевой культуры : дис. . канд. филол. наук: 10.02.01 / Орлова Наталья Александровна. Омск, 2004. - 212 с.

127. Отшельник, В. Реальный личный дневник / В. Отшельник. — (http^/www.dnevnikovedenie.ru/opredelenie dnevnika.html).

128. Падучева, Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью : монография / Е.В. Падучева. М.: Наука, 1985. — 272 с.

129. Падучева, Е.В. Глаголы создания образа: лексическое значение и семантическая деривация / Е.В. Падучева // Вопросы языкознания. — 2003. — № 6. С. 30-46.

130. Падучева, Е.В. Говорящий как наблюдатель: об одной возможности применения лингвистики в поэтике /Е.В. Падучева // Известия РАН. — Серия Лит. яз. 1993. - Том 52. - № 3. - С. 33-44.

131. Пантелеева, Е.М. Стилистика художественного текста: учебное пособие / Е.М. Пантелеева. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1985. - 168 с.

132. Папян, Л.Ю. Словесная композиция романа А.Г. Малышкина «Люди из Захолустья» : автореф. дис. . канд. филол. наук / Л.Ю. Папян. — М.: Литературный институт им. A.M. Горького, 2010 — 22 с.

133. Папян, Ю.М. Отбор структура - текст / Ю.М. Папян // Вестник Литературного института им. A.M. Горького. — 2007. - № 1. — С. 212-219.

134. Папян, Ю.М. Семантическое поле и словесный ряд (к проблеме категорий стилистики текста) / Ю.М. Папян // Вестник Литературного института им. A.M. Горького. 2008. - № 2. - С. 37-45.

135. Плеханова, Т.Ф. Текст как диалог / Т.Ф. Плеханова. — Электронный ресурс. [Режим доступа]: http://vs^ww.psvinst.ru/librarv.php?part=:article&id=l 143.

136. Поляков, М.Я. Вопросы поэтики и художественной семантики: монография / М.Я. Поляков. М.: Советский писатель, 1986. - 480 с.

137. Потебня, А.А. Мысль и язык / А.А. Потебня // Слово и миф. М.: Правда, 1989. - С. 17-200.

138. Потебня, А.А. Теоретическая поэтика: учеб. пособие для студ. / А.А. Потебня. — 2-е изд., испр. СПБ.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Издательский центр «Академия», 2003. — 384 с.

139. Рахимкулова, Г.Ф. Языковая игра в прозе Владимира Набокова (к проблеме игрового стиля): дис. . докт. филол. наук / 10.02.01, 10.02.19. -Ростов-на-Дону, 2004. 332 с.

140. Реферовская, Е.А. Коммуникативная структура текста / Е.А. Реферовская. Ленинград: Наука, 1989. - 168 с.

141. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира: монография / Б.А. Серебренников и др.; отв. редактор Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1988.-216 с.

142. Романов, Д.А. «Что я видел во сне.» (Стилистика рассказа Д.Н. Толстого) / Д.А. Романов // Русская речь. 2006. - № 5. - С. 20-33.

143. Романова, Н.Л. Языковые средства выражения адресованности в научном и художественном текстах (на материале немецкого языка): автореф. дис. . канд. филол. наук / Н.Л. Романова. СПб.: РГПУ им. А.И. Герцена, 1997. -22 с.

144. Садченко, В.Т. Вторичный семиозис в художественном тексте: автореф. дис. док. филол. наук / В.Т. Садченко. Владивосток: ДВГУ, 2009. - 39 с.

145. Санников, В.З. Об истории и современном состоянии русской языковой игры / В.З. Санников // Вопросы языкознания. 2005. - № 4. - С. 3-20.

146. Силкан, Д. Чествование краткости и свободы / Д. Силкан // Литературная Россия on-line. — 2009. — № 10. -(http://www.litrossia.m/2009/10/03908.html).

147. Сковородников, А.П. Экспрессивные синтаксические конструкции современного русского литературного языка / А.П. Сковородников. -Томск: изд-во Томского ун-та, 1981. — 256 с.

148. Словарь современного русского литературного языка: В 20 т. / АН СССР. Институт русского языка; Гл. ред. К.С. Горбачёвич. 2-е изд., перераб. и доп. - Т. 1-6. - М.: Русский язык, 1991-1994.

149. Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах: Материалы II Междунар. Науч. Конф., Челябинск, 5-6 дек. 2003 г. / Отв. ред. Л.А. Нефедова. — Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2003. 538 с.

150. Случайная закономерность. Сергей Есин — Марк Авербух: Межконтинентальные разговоры . — М.: Тера Книжный клуб, 2009. — 304 с.

151. Сметанина, С.И. Медиа-текст в системе культуры (динамические процессы в языке и стиле журналистики конца XX века): монография / С.И. Сметанина. СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2002 г. - 383 с.

152. Солганик, Г.Я. Стилистический словарь публицистики: около 6000 слов и выражений / Г.Я. Солганик. М.: Русские словари, 1999. - 650 с.

153. Степанов, Г.В. Язык. Литература. Поэтика: монография / Г.В. Степанов. -М.: Наука, 1988.-382 с.

154. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной; члены ред. Колл.: Е.А. Баженова, М.П. Котюрова, А.П. Сковородников. 2-е изд., испр. И доп. -М.: Флинта: Наука, 2006. - 696 с.

155. Тамарченко, Н.Д. Теория литературных родов и жанров. Эпика / Н.Д. Тамарченко. Тверь: Твер. гос. ун-т , 2001. - 72 с.

156. Тамарченко, Н.Д. Эпос и драма как «формы времени»: К проблеме рода и жанра в поэтике Гегеля / Н.Д. Тамарченко // Известия РАН. — Серия лит. и яз.- 1994. -№ 1.-С. 3-14.

157. Татару, JI.B. Пространственная точка зрения и структура повествовательного текста: лингво-когнтивный аспект / JI.B. Татару // Филологические науки. 2008. - № 1. - С. 35-45.

158. Татару, JI.B. Точка зрения и ритм композиции нарративного текста (на материале произведений Дж. Джойса и В. Вулф): автореф. дис. . док. филол. наук / JI.B. Татару. Саратов: СГУ им. Н.Г. Чернышевского, 2009. -45 с.

159. Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика / Б.В. Томашевский. -М.: Аспект Пресс, 1997. Электронный ресурс. - [Режим доступа]: http://reader.boom.ru/tomash/poetika.htm.

160. Тураева, З.Я. Лингвистика текста: Текст: Структура и семантика / З.Я. Тураева. — Изд. 2-е, доп. М.: КомКнига. - 144 с.

161. Тынянов, Ю.Н. Литературный факт / Ю.Н. Тынянов // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. - Электронный ресурс. -[Режим доступа]: http://www.philology.ru/literaturel/tynyanov-77e.htm.

162. Тюпа, В.И. Художественный дискурс: (Введение в теорию литературы) /

163. B.И. Тюпа. — Тверь: Твер. гос. ун-т , 2002. — 80 с.

164. Успенский, Б.А. Поэтика композиции: монография / Б.А. Успенский. — СПб.: Азбука, 2000. 348 с.

165. Формановская, Н.И. Коммуникативно-прагматические аспекты единиц общения / Н.И. Формановская. — М.: Институт русского языка им. А.С. Пушкина, 1998. 259 с.

166. Феофилактова, С.Ю. Метафора в поэтическом тексте О. Мандельштама (на материале сборника «Камень») : автореф. дис. . канд: филол. наук /

167. C.Ю. Феофилактова. М.: Литературный институт им. A.M. Горького, 2008 -26 с.

168. Формановская, Н.И. Речевое действие и деятель / Н.И. Формановская // Русская речь. 2008. - № 3. - С. 40-46.

169. Хализев, В.Е. Теория литературы : учебник / В.Е. Хализев. 4-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа, 2005. - 405 с.

170. Халикова, Н.В. Категория образности художественного прозаического текста: дис. . д-ра филол. наук: 10.02.01 / Халикова Наталья Владимировна. -М., 2004.-411 с.

171. Харченко, В.К. Феномен прозы позднего Есина : монография / В.К. Харченко. М.: Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, 2007. — 248 с.

172. Харченко, В.К. Язык фрустрации: М. Лермонтов, М. Горький, О. Уайльд, С. Есин: монография / В.К. Харченко, Е.Ю. Коренева. М.: Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, 2007. — 215 с.

173. Чаплыгина, И.Д. Развитие теории Ты-категории: некоторые итоги и перспективы / И.Д. Чаплыгина // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Русская филология». — М.: Изд-во МГОУ. -2007.- №. 1.- С. 147-149.

174. Чаплыгина, И.Д. Средства адресованности: Ты-категория в современном русском языке: дис. . доктора филол. наук: 10.02.01 / Чаплыгина Ирина Дмитриевна. М., 2002. - 412 с.

175. Чернец, Л.В. Вопросы литературных жанров в работах М.М. Бахтина / Л.В. Чернец // Филологические науки. 1980. - № 6. — С. 13-21.

176. Шалыгина, О.В. Телеология поэтической прозы (А.П. Чехов — А. Белый -Б.Л. Пастернак): электронная монография / О.В. Шалыгина. — М./ 1

177. Издательский дом «Садовое кольцо», 2007. Режим доступа.: http://shalygina.chekhoviana.ru/aboutme.htm

178. Шейгал, Е.И. Игровой дискурс: игра как коммуникативное событие / Е.И. Шейгал, Ю.М. Иванова // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. - 2008. - Том 67. - № 1. — С. 3-20.

179. Шелякин, М.А. Язык и человек: К проблеме мотивированности языковой системы: учеб. пособие / М.А. Шелякин. М.: Флинта: Наука, 2005. — 296 с.

180. Шкловский, В.Б. О теории прозы: монография / В.Б. Шкловский. М.: Советский писатель, 1983. - 384 с. — Электронный ресурс. - [Режим доступа]: http://philologos.narod.ru/shklovsky/prosel983.htm

181. Шмелёв, Д.Н. Русский язык в его функциональных разновидностях: к постановке проблемы / Д.Н. Шмелев. — М.: Наука, 1977. 168 с.

182. Шмелёва, Т.В. Диалогичность модуса / Т.В. Шмелева // Вестник МГУ. -Сер. 9. Филология. 1995. - №5. - С. 147-156.

183. Шмид, В. Нарратология: монография / В. Шмид. М.: Языки славянской культуры, 2003. - 312 с.

184. Щерба, JI.B. Языковая система и речевая деятельность: сборник трудов / Л.В. Щерба. Л.: Наука, 1974. - 424 с. ,

185. ХЦурова, В.В. «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского: типология, жанр, антропология: дис. . канд. филол. наук: 10.01.10 / Щурова Валерия Вячеславовна. Воронеж, 2005. - 167 с.

186. Эйхенбаум, Б.М. Как сделана «шинель» Гоголя / Б.М. Эйхенбаум // Б. Эйхенбаум. О прозе. Л., 1969. - С. 306-326. - Электронный ресурс. -[Режим доступа]: http://philologos.narod.ru/eichenbaum/eichenshinel.htm.

187. Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / Под ред. А.П. Сковородникова. — М.: Флинта; Наука, 2005. 480 с.

188. Эпштейн, М. Знак пробела: о будущем гуманитарных наук / М. Эпштейн.

189. М.: Новое литературное обозрение, 2004. — 864 с.

190. Языковые процессы современной русской художественной литературы: Проза / Отв. ред. А.И. Горшков, А.Д. Григорьева. — М.: Наука, 1977. 336 с.

191. Якобсон, P.O. Лингвистика и поэтика / P.O. Якобсон // Структурализм: «За» и «Против». Сборник статей. — М.: Прогресс, 1975. — С. 173-230.

192. Chamberlin, G.J. Color: Its Measurement, Computation and Application / G.J. Chamberlin, D.G. Chamberlin. London: Heyden., 1980. -136 p.

193. Friedman, N. Point of View in Fiction. The Development of a Critical Concept / N. Friedman // Publications of the Modem Language Association of America. — 1995.-Vol. 70.-p. 1160-1184.

194. Jacobson, R. Linguistics and Communication Theory / R. Jacobson // Proceeding of Symposia in Applied Mathematics. — 1961. Vol. 21. :1. ИСТОЧНИКИ

195. Гусев, В.И. Дневник 91 /В.И. Гусев. — М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2003. — 224 с.

196. Гусев, В.И. Дневник — 92 / В.И. Гусев. — М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 1995. — 208 с.

197. Гусев, В.И. Начала и концы (дневник — 62-64, дневник 93) / В.И. Гусев.- М.: Советский писатель, 2004. 408 с.

198. Доронина, Т.В. Дневник актрисы / Т.В. Доронина. М.: Молодая гвардия, 2005. -3351. е.: ил.

199. Есин, С.Н. Далекое как близкое. Дневник ректора / С.Н. Есин. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006. 848 е.: ил.

200. Есин, С.Н. Дневники / С.Н. Есин. М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2006. - 456 с.

201. Есин, С.Н. На рубеже веков. Дневник ректора / С.Н. Есин. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. 638 е.: ил.

202. Есин, С.Н. Твербуль, или Логово вымысла: Роман места, Дневник ректора: 2005 / С.Н. Есин; вступ. ст. П.В. Басинского; худ. оформ. Ю.В. Христича. М.: Дрофа, 2009. - 783 с.