автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.10
диссертация на тему: Образ Севера в картографии европейского средневековья

Введение диссертации2002 год, автореферат по истории, Чекин, Леонид Сергеевич

Актуальность темы

С 1960-х-1970-х п\ средневековые кар ты мира (таррае типсИ) привлекают внимание медиевистов как средоточие исторического, космологического и эсхатологического сознания в средние века. Было показано, что их географические данные служили основой для размышлений о мире в целом и прежде всего об отношении человека к Богу. Такой подход помог преодолеть прежние прогрессистские представления о развитии средневековой культуры, когда смысл эпохи средневековья, особенно раннего, виделся лишь в консервации элементов античной мысли.

Но акцент на символическом истолковании карт не способствовал изучению их фактической географической информации, которая априорно признавалась устаревшей и легендарной. В результате многие топонимические и икошлрафические детали европейского Севера на картах мира ранее не исследовались с источниковедческой точки зрения, и большинство существующих (зачастую противоречивых) толкований представляют собой случайные догадки и предположения. Хотя теоретически признавалось, что средневековые карты мира не сводимы к книжным нарративным источникам, попытки изучить специфические для картографии данные (прежде всего, изображение береговой линии) предпринимались лишь для отдельных позднссредневековых карт.

В эпоху средневековья северное и северо-восточное направления были приоритетными как для западных, так и византийских географов и картографов. В этих направлениях расширялись территории обеих империй, ----------------»в и

КНИГА ИМЕЕТ ился [ и достигнутому на сегодняшний день пониманию своеобразия средневековой науки и культуры (в контексте которых карта функционировала непривычным для нас образом); и во-вторых, детально разработанному источниковедению западноевропейского и византийского средневековья (в частности, накопленному топонимическому и этнонимическому материалу, с которым сопоставляются сведения карт).

Цель и задачи исследования

Основная цель работы - проанализировав средневековое картографическое изображение Севера и его отношение к географической реальности, описать начальный этап картографирования Европейской России, Скандинавского полуострова и Арктики. Для достижения этой цели необходимо решение следующих основных задач:

1. Описание карт в контексте средневековых рукописей, по возможности с использованием оригиналов или качественных репродукций. Уточнение датировок и атрибуции карг.

2. Систематизация и классификация средневековых карт мира.

3. Выявление символической и мифологической основы в представлениях христианского средневековья о Севере.

4. Детальное исследование фактического материала карт и его источников.

Научная новизна

Работа является первым обобщением материалов о севере Восточной Европы, Скандинавии и Арктике на средневековых картах. На основании оригиналов и репродукций изучено более двухсот карт, содержащих сведения о регионе, предложена классификация этих карт. Впервые выделены и проанализированы основные комплексы сведений на картах и определены их источники. В результате пересмотрено отношение карт мира к современной им географической реальности. Выявлена роль традиционной (основанной на античных и библейских представлениях) и легендарной географии в формировании образа Севера вплоть до эпохи Великих географических открытий. Показано, что карты мира были открыты нововведениям и содержат уникальные данные, не сохранившиеся в дошедших до нашего времени нарративных географических описаниях.

Практическое значение

Карты мира оказываются важным компонентом источниковой базы историко-научного и историко-культурного исследования, помогая интерпре тировать нарративные, изобразительные и археологические материалы. Результаты работы необходимы и для оценки средневековых карт как источника по истории российского Севера и прилегающих регионов. Новый подход к систематизации средневекового картографического материала может быть использован работниками библиотек и архивов при описании карт и каталогизации рукописей, а также преподавателями при подготовке университетских учебных курсов как по истории географической науки и картографии, так и по истории средневековой культуры.

Материал и методика

В работе проанализированы западноевропейские, а также восточнохристианские (византийские) карты УШ-ХУ вв., содержащие информацию о северном регионе. Основным средневековым картографическим жанром, где содержалась такая информация, были карты мира (шаррае типсН). Некоторые из этих карт широко известны и относятся к шедеврам средневековой культуры (например, Эбсторфская и Херефордская карты), другие карты лишь недавно обнаружены в средневековых рукописях, в том числе автором настоящей работы. Благодаря содействию фонда Александра фон Гумбольдта автору удалось ознакомиться с оригиналами средневековых карт в Баварской государственной библиотеке, Ватиканской библиотеке, Национальной библиотеке в Париже и в других западноевропейских архивах и библиотеках.

Большинство средневековых карт сохранилось в качестве иллюстраций к средневековым рукописям исторического и географического содержания, а также в составе собраний компутистических материалов, посвященных вычислению даты Пасхи. На начальном этапе исследования необходим анализ рукописного «конвоя» карты, с целью уточнения датировки, авторства и источников, а также и определения функции данной карты.

На следующем этапе исследования выясняется тип карты и характер содержащейся в ней космологической и географической информации. И только после предварительного исследования карты как цельного источника возможно перейти к вычленению комплекса сведений об интересующем нас регионе. Легенды многих из исследуемых карт ранее никогда не публиковались, прочтение их сопряжено с немалыми трудностями палеографического характера. Зачастую оказывается необходимо их транскрибировать и перевести, в основном с латинского, но также с греческого, древнеисландского и других языков.

История картографии в традиционном понимании - это, с одной стороны, история технических навыков картографирования, с другой -раздел истории географических открытий и исследований. Оба подхода используются в данной работе и определяют ее задачи, перечисленные выше. Следует также иметь в виду, что ассимиляция и интерпретация географического пространства является важнейшим элементом самосознания любой культуры, в том числе и культуры средневековой. Являясь средством коммуникации представлений о пространственных соотношениях объектов и явлений, карты выполняли различные, в том числе идеологические и религиозные функции. Поэтому средневековую каргу приходится рассматривать в возможно более широком историко-культурном контексте, выявляя воплотившиеся в ней тенденции науки, искусства, религии и идеологии.

Следующие основные выводы являются защищаемыми положениями данной диссертации:

1. Исследование западноевропейских и византийских карт позволяет как выявлять типологические параллели, так и ставить вопрос о взаимном влиянии географических традиций и о зарождении картографии в Древней Руси. Карты мира, содержащие информацию о Севере, основаны на одном или нескольких из структурных принципов средневековой картографии: схема Т; схема четырех «заливов» Мирового океана; противопоставление Севера и Юга. С конца XIII в. к этим принципам прибавляются «роза ветров» морской картографии и идеи «Руководства по географии» Клавдия Птолемея.

2. Разработанные к настоящему времени историко-научные, исторические и филологические методы позволяют правдоподобно, хотя бы и частично, реконструировать географическую картину мира христианского средневековья. Комплекс географических проблем, волновавших средневековых мыслителей, кардинальным образом отличается от тех, которые считают актуальными географы современные. Так, важнейшей задачей средневековой, в том числе и древнерусской, географии была демонстрация арены, на которой разворачивались события Библии.

3. Периферийные области севера и северо-востока были выделены как особо неблагоприятные и соотнесены с концом света. Направление, откуда следует ждать прихода эсхатологических народов гог и магог, представляли в этом плане особый интерес, мотивированный и практическими соображениями (организация христианской миссии «на краю земли» как выполнение евангельского завета и подготовка ко Второму пришествию).

4. В основе своей информация карт мира восходит к позднеримской географии. Однако картина Севера свидетельствует о том , что средневековые картографы уже в XI в., а возможно и ранее, не удовлетворялись переработкой древнего книжного знания, но обращались к опыту современников, даже когда этот опыт не укладывался в традиционную схему.

5. Унаследованные Средневековьем позднеантичные представления о Скифии заменяются раннесредневековыми данными о Хазарии и Древней Руси в результате сложного процесса взаимодействия новой и традиционной информации. К XII в. в результате торговых и церковных контактов картографы получили достоверные сведения о древнерусском peí ионе.

6. Уже в XI-XIÍI вв. целый ряд карт представляет Скандинавию в виде полуострова, порывая тем самым с античной традицией описания северных земель. Мореплаватели, купцы и другие скандинавы, в особенность норвежцы, участвовали в развитии изображения этого полуострова. Свое название, производное от античного «Скандия», он получил именно тогда, когда картографы решили связать новые данные с античным образом Севера.

7. Представление о «Гренландии» на позднесредневековых картах видоизменялось в соответствии с теоретическими воззрениями о северной границе обитаемого мира и о распределении воды и суши. В XV в. любое точечное соприкосновение мореплавателей и землепроходцев с дотоле не известными островами и полуостровами Северного ледовитого океана могло быть интерпретировано как новое открытие утраченной скандинавами Гренландии.

Апробация результатов работы и публикации автора

Начиная с 1983 г. результаты работ по данной тематике докладывались на семинарах и конференциях в Институте истории естествознания и техники и Институте российской истории РАН. на ежегодных чтениях памяти члена-корреспондента АН СССР В.Т. Пашуто, на Общемосковском семинарии исследователей русской культуры XI

XVIII вв. в Институте мировой литературы РАН, на Всесоюзных и Всероссийских конференциях по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии, на Международной конференции по истории картографии (Стокгольм и Уппсала, 1991), Конференции по европейской экспансии в доколумбовскую эпоху (Нью-Йорк, 1992), Всемирном конгрессе по исследованию Центральной и Восточной Европы (Варшава, 1995), Конвенции Американской ассоциации в поддержку славяноведения (Бока-Ратон, 1998), в публичных лекциях и докладах в учебных и исследовательских заведениях Германии (Кельнский и Мюнстерский университеты) и США (Корнельский, Чикагский, Северо-Западный и Бингемтонский университеты).

По теме диссертации опубликовано более 40 работ, в том числе книга о средневековой картографии, а также монографические статьи и главы в коллективных трудах. Около половины публикаций осуществлено в зарубежных изданиях на английском и немецком языках.

1. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ КАРТЫ МИРА И ПРОБЛЕМА ИХ КЛАССИФИКАЦИИ

Анализ фактической географической информации средневековых карг на основе всех доступных тогда источников был впервые произведен в конце

XIX в. штуттгартским священником и учителем Конрадом Миллером (18441933) (Miller, 1895, 1896, 1898). В отличие от современных исследователей, Миллер не придавал самостоятельного значения средневековым картам, а ставил своей целью реконструировать на их основе древнегреческие и древнеримские прототипы. За столетие, прошедшее после издания Миллера, карты мира перестали восприниматься лишь как поздние неверные копии несохранившихся древнеримских карт: само существование подобных карт в Древнем Риме (ранее V в. н.э.) ныне оказывается дискуссионным, а роль средневековья в развитии жанра - решающей. Карты мира оказываются и важным источником по истории представлений средневековой Европы о народах на севере и северо-востоке, на территории, которую, как и в античности, продолжали называть общим именем «Скифии».

После выхода в свет атласа Миллера к этим источникам обращались и специалисты по русской истории. Внимание отечественных историков к данным средневековых карт о Восточной Европе первым привлек Л. Нидерле (1900). Избранные легенды Эбсторфской карты (Х.11) были переведены в издании средневековых источников под редакцией Д.Н. Егорова (1913). Материалы отдельных карт но изданиям Миллера и Глорие расписаны в известных словниках «скифской» ономастики. Существуют также специальные обзоры карт по истории Прибалтики, Скандинавии, Гренландии. Данные западноевропейской картографии привлекались и для анализа скандинавских источников, в связи с чем западные карты, которые могли повлиять на развитие скандинавских географических представлений, были изданы Е.А. Мельниковой (Мельникова, 1986).

11а сегодняшний день обнаружено и введено в наук}1, в виде изданий, репродукций либо описаний, немалое количество средневековых карт. Эти карты нуждаются в систематизации и комплексной историко-научной оценке. Только на этом пути можно осознать их значение как источников по истории географических представлений о Севере.

От разных ареалов христианского мира дошло далеко не равноценное картографическое наследие. О восточнохристианской картографии известно сравнительно мало, и введенные в научный оборот византийские источники немногочисленны. Во-первых, это напольные мозаики в церквях, в основном второй пол. V - VI вв. (Ма^шге, 1987). Во-вторых, это греческие иллюстрации к Псалтырю, Восьмикнижию и «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова, сохранившиеся в списках с IX в. В-третьих, с конца

XIII в. появляются списки «Географии» Клавдия Птолемея с картами мира и наборами региональных карт. В-четвертых, известны греческие «зональные» карты в рукописях ХШ-ХУ1 вв., содержащих астрономические и астрологические материалы (№и§еЬаиег, 1975). Сохранилась одна средневековая армянская карта мира, вероятно, выполненная с учетом западно-европейского образца и датирующаяся, видимо, концом XIII или

XIV в. (РосЬвтоу, СЬек1п, 1991). Описана новгородская космологическая схема XIII в. (Чекин, 1999).

Первые картографические изображения земли, без топо- и этнонимической номенклатуры, в древнерусской и южнославянских культурах известны лишь в позднее средневековье (в Сербской Псалтыри конца XIV в., в переводах «Христианской топографии» с конца XV в.) Только от XVI в. сохранились первые памятники региональной карто1рафии Московского государства, хотя есть упоминания о картографических работах и в XV (Арциховский, 1944; Кусов, 1989,1993; Постников, 1989, 1996.). Так же XVI веком датируется первая славянская карта мира с географическими названиями - иллюстрация в так называемом Богишичевом сборнике, переписанном, по заключению Б. Ст. Ангелова, Висарионом Деборским. Карта предваряет космографические и географическе извлечения, которые атрибутируются болгарско-сербскому ученому XV в. Константину Костенечскому. По-видимому, Константин и нарисовал протограф этой карты, ориентируясь на предположительно греческие модели (Ангелов, 1967; Чолова, 1988). Судьба сборника, находившегося в 1952 г. в составе коллекции Б. Богишича в г. Цавтате (Югославия, ныне Хорватия), к сожалению, пока не известна. В нашем распоряжении остаются лишь факсимильные репродукции космологических иллюстраций, в том числе карты.

От «латинской» Европы карт и свидетельств о картах осталось несравнимо больше. Уже в эпоху раннего средневековья картографические жанры представлены региональной картографией, топографическими планами, рисоваными дорожниками-итинерариями. Но наиболее распространены были карты мира, среди которых мы находим и простейшие символические схемы, и детальные карты с береговой линией, условными обозначениями гор и рек, виньетками городов, изображениями диковинных людей и животных и обильной номенклатурой. Карты мира украшали списки излюбленных в средневековье авторов - Саллюстия, Лукана, Исидора Севильского. Большие карты выкладывались мозаикой на полу, вывешивались, и рисовались на стенах во дворцах и монастырях. Карты формировали представления об окружающем мире как у людей церковных, так и светских, книжных и не книжных.

Исследование как структуры, так и фактической информации западноевропейских и византийских карт позволяет выявлять типологические параллели, а также ставить вопрос о взаимном влиянии географических традиций и о зарождении картографии в Древней Руси и в православном славянском ареале.

Камнем преткновения для исследователей средневековых карт является классификация. Классификаций средневековых карт мира было предложено много. Часто за основу берется способ разделения мира, используемый данным картографом. Уже в самой ранней попытке классификации М. Эндрюса (Andrews, 1926), все многообразные типы карт были удачно сведены к двум основным. Первый тип карт показывает только известную древним географам землю (т.е. Азию, Европу и Северную Африку) и не ставит своей задачей показать место обитаемой земли на земном шаре. Эндрюс назвал эти карты «экуменическими», от термина ойкумена», который у древнегреческих географов буквально означал «обитаемая [земля]», но на деле мог, с одной стороны, включать пустынные земли, а с другой, исключать гипотетически обитаемые земли антиподов (Romm, 1992). Второй тип карт, названный Эндрюсом «картами полушария», показывает все восточное полушарие, т.е., помимо северо-восточной, также чисто гипотетическую для того времени юго-восточную четверть земного шара.

Часто, но далеко не всегда, на «картах полушария» Земля разделена на пять зон, т. е. пять тепловых поясов, соответствующих выделенным астрономами зонам небесного свода. В таких случаях северные и южные окраины Азии, Европы и Северной Африки оказываются технически в пределах «необитаемых» по причине холода или жары зон. Чтобы избежать противоречия, в применении к зональным картам понятие «ойкумена» лучше передавать словосочетанием «наша земля» или «известная земля» (известна она прежде всего в том смысле, что все ее отдаленные «концы» были достигнуты если не простыми смертными, то такими мифическими и полулегендарными героями, как Геркулес или Александр Македонский).

В целях настоящего исследования карты группируются по совокупности формальных и содержательных признаков, но ни форма карты, ни положение в ней обитаемого мира в число этих признаков не включаются. Рабочая классификация прежде всего должна служить оценке карт как источника по истории европейского Севера и Арктики. Структура и номенклатура оби таемого мира имеет в данном случае, конечно, большее значение, нежели идеи о месте обитаемого мира на земном шаре и в космосе, отраженные на картах.

Подойдя к классификации карт с таких позиций, мы прежде всего замечаем, что, обитаемая земля на обоих типах карт, выделенных Эндрюсом, может быть изображена следующими основными способами. Согласно одному способу членения обитаемой земли Азия, Европа и Африка окружены океаном и отделены друг от друга Танаисом (Доном), Нилом и Средиземным морем. Большинство таких карт ориентировано на восток. Верхнюю половину карты занимает Азия, левую нижнюю четверть Европа, и правую нижнюю четверть Африка. Границы между частями света образуют подобие буквы «Т»: вертикальный столбец - Средиземное море, перекладина - реки Танаис (слева) и Нил (справа). Характерное для карт Т соотношение размеров трех частей - Азия вдвое больше каждой из остальных двух частей света - было подкреплено авторитетом св. Августина (von den Brineken, 1992). Кроме термина «карта Т» для обозначения этого типа карт употребляются также эквивалентные ему «Т-О» или «О-Т», где букву «О» представляет кольцо Океана.

Не менее популярной была схема обитаемой земли, в которую врезаются заливы мирового Океана: Каспийское море (средневековые географы считали его заливом до путешествия Гильома де Рубрука в 1253— 1255 гг.), Персидский залив, Красное море и Средиземное море. Хотя схема Т более характерна для первого типа карт, выделенного Эндрюсом, а схема заливов - для второго, строгой корреляции между ними нет, а нередко обе схемы могли объединяться на одной карте.

Даже на самых схематичных картах Т показан Танаис (Дон), а на самых схематичных картах с четырьмя заливами показано Каспийское море. Танаис и Каспий являются важнейшими структурными элементами средневекового землеописания, и основой самых распространенных картографических схем. В принципе, большинство средневековых карт можно по содержанию свести к трем типам: карты, показывающие Танаис, карты, показывающие Каспий, и карты, показывающие оба географические объекта.

Особняком стоит тип карт, где в основе структуры -противопост авление северного и южного пределов известной земли, причем юг представлен эфиопами, а север - Рифейскими горами. Эти карты показывают земное полушарие, разделенное на пять зон и ориентированное на юг. Их проекция необычна для средневековой картографии. Впечатление такое, как будто иллюстратор рисовал реальный глобус, чуть повернув его так, чтобы обитаемая земля разместилась ровно в центре рисунка, а северный полярный регион оказался полностью в поле нашего зрения. Эти карты, самые ранние из которых относятся к IX в., представляют собой первое, хотя и весьма схематичное, изображение всей Арктики.

Иконографическая и текстовая нагрузка средневековых карт мира различна. Многие карты являются схематическими иллюстрациями тезисов о трехчастном членении обитаемой земли или зональном строении земного шара - по сути, это космологические знаки. На других картах топонимическая и этническая номенклатура более обширна, однако размер этих карт был предопределен размером книжного лис та (или разворота), что явилось причиной вынужденной ограниченности их информации.

На этом фоне уникальную ценность представляют Эбсторфская и Херефордская карты мира, во мног о раз превосходящие по величине все остальные карты раннего средневековья. Текстовой и иконографический материал Эбсторфской и Херефордской карт мира очень богат и разнообразен. Здесь представлены не только географические познания эпохи, но и факты из библейской, античной и средневековой истории и мифологии, а также зоологические, ботанические и минералогические сведения. Недаром эти карты называют «иллюстрированной энциклопедией» (Crone, 1948). Другие такие карты известны во фрагментах; о некоторых сохранились лишь сообщения современников. Сохранился целый ряд карт малого размера, сходных с Эбсторфской и Херефордской. Для них характерна детальная номенклатура и рисунок водных путей, который включает все или некоторые из следующих черт: загибающееся к востоку Черное море, раздвоенное Красное море и протянувшийся вдоль всего южного берега Африки Нил, который уходит под землю и вновь выходит на поверхность. Датировка самой ранней из этих карт недавно была уточнена (762-777 гг.) благодаря анализу связанных с ней в рукописи пасхальных таблиц (Chekin, 1999).

Наряду с классификацией карт по формальным признакам, исследователи классифицируют карты по контекстам, в которых они встречаются в рукописной традиции (Destombes, 1964), либо по нарративным источникам информации (Woodward, 1987). Большинство средневековых карт мира приложено в качестве иллюстраций к нарративным сочинениям, чаще всего их можно встретить в списках трех античных произведений -«Фарсалии» Лукана, «Югуртинской войны» Гая Саллюстия Криспа и «Комментария ко Сну Сципиона» Амвросия Феодосия Макробия, а также в книгах средневековых авторов - в «Этимологиях» и «Книге о природе вещей» Исидора Ссвильского, в «Комментарии к Апокалипсису» Беата из Лиебаны, в «Цветистой книге» Ламберта Сент-Омерского, в «Поэме об Александре» Готье Шатильонского, в «Великой хронике» Матфея Парижского. Только немногие сохранившиеся карты не связаны с конкретными списками нарративных памятников.

Классифицируя карты по контекстам, следует иметь в виду следующее. Карты, несомненно, занимают неслучайное место в данной рукописи и на данном листе, они играют свою особую роль как в в текстовой композиции, так и в общей иллюстративной программе рукописей (Gautier Dalché, 1994; Edson, 1997). Но связь с контекстом не жестка и не однозначна. В отличие от нарративных произведений, каждый список и вариант средневекового картографического произведения, в принципе, уникален: содержание карты расширялось и сужалось при простом переписывании рукописи. Форма, ориентация, цвета, номенклатура претерпевали более или менее существенные изменения. По своей природе карты более открыты дополнениям и инновациям, чем, например, тексты нарративных географических описаний. В принципе, каждый акт работы средневекового писца или художника-иллюминатора дает особый памятник картографии (Chekin, 1991).

Поэтому авторство карты не совпадает с авторством нарративного сочинения, к которому оно прилагается: исключением являются автографы Ламберта Сент-Омерского, Матфея Парижского и Джона Валлингфордского. Большинство карт мира остаются анонимными. Традиции рукописных иллюстраций могли быть основаны авторами нарративных текстов, но также писцами и художниками. Даже в случаях «Комментария» Макробия и «Христианской топографии» Козьмы, где авторы ссылаются на схемы или диаграммы, сопровождающие тексты, можно делать лишь самые общие выводы о конкретном содержании этих диаграмм. Далеко не ясно, например, были ли показаны очертания обитаемой земли с ее заливами на предполагаемом протографе «макробиевых» карт. В целом, атрибуция карты автору нарративного текста только на том основании, что данная карта украшает копию этого текста - метод очень ненадежный, в особенности если между текстом и самой ранней иллюстрированной рукописью прошло значительное время (в случае «карт св. Иеронима») или если карты, украшающие одно произведение, в значительной мере разнятся между собой (в случае карт из «Этимологий» Исидора Севильского).

В позднее средневековье в развитии западноевропейской картографии наступает новая эпоха, которая характеризуется появлением масштаба (итальянские и каталанские компасные карты, сохранившиеся с конца XIII в.) и карт с градусной сеткой (иллюстрации к спискам латинского перевода «Географии» Птолемея, выполненного Яковом Ангелом в 1406-1407 гг.) Эти новые картографические жанры оказали влияние и на эволюцию традиционных mappae mundi. Но и карты, избегнувшие этих новых влияний, все еще продолжали удовлетворять запросам многих читателей и зрителей. Самые ранние карты в инкунабулах, печатавшихся в городах Священной Римской Империи с 1472 г. - это символические круглые схемы, иллюстрирующие издания «Этимологий» Исидора Севильского. Структура первой подробной печатной карты, в книге Rudimentum noviciorum, впервые изданной в 1475 г. и неоднократно переиздававшейся, целиком основана на старых принципах, а номенклатура ее по большей части восходит к «Книге о свойствах вещей» ученого XIII в. Бартоломея Английского (von den Brincken, 1983; Campbell, 1987).

2. СИМВОЛИЧЕСКАЯ КАРТОГРАФИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

На прот яжении всего средневековья карта оставалась проводником естественно-научных (астрономических, космологических и физико-географических) идей. Ее прикладной характер очевиден из иллюстративной программы компутистических рукописей, т.е. сборников материалов, посвященных вычислению даты Пасхи, которые включают, наряду с другими хронологическими и астрономическими диаграммами, и карты мира. Карты иллюстрируют физико-географические теории в списках «Георгии» Вергилия, «Комментария ко Сну Сципиона» Макробия, произведений Гильома Коншского, псевдо-аристотелевского трактата, переведенного Герардом Кремонским с арабского языка, и других трудов.

Вместе с тем, карты мира раннего средневековья (и большинство карт мира средневековья позднего) не знают масштаба и не ставят своей задачей передать реальные соотношения расстояний между объектами. Взаимное расположение и размеры объектов нередко определяются их относительной ценностью.

Ясно, что функцию ориентации в пространстве рассматриваемые карты выполняли весьма приблизительно. В отдельных случаях карты могли создавать самое общее представление о предпринимаемом пути (Crone, 1965). Св. Колумбану в Брегенце в 611 г., явился в видении «ангел Господень и в виде небольшой окружности, как обычно пером на странице изображают круг обитаемых земель, показал мироздание». Ангел объяснил, что весь мир— пустыня, и нет большой разницы, где именно свершать свой подвиг. Видение это убедило святого отказаться от миссии среди не готовых еще к ней славян. Как доказывал A.A. Бьернбо (Bjornbo, 1909), средневековые карты рассматривал Адам Бременский, создавая свое описание Северной и Восточной Европы в 1070-х гг. Согласно Вильяму Мальмсберийскому, папа Урбан II, призывая к крестовому походу на Клермонском соборе 27 ноября 1095 г., в особенности скорбел о том, что сарацины владычествуют над Азией, которая, «как оценивали наши предки, равна двум остальным частям». Христиане остаются лишь в малой доле третьей части света, Европы, «ведь все то варварство, которое населяет дальние острова Ледовитого океана, живет по-зверски, и кто ж назовет их христианами?». И так эта христианская долька мала, продолжал Урбан, как бы медитируя над одной из наших карт, а тут еще сарацины тесня т, завоевав Испанию и Балеары.

В римской географии среди эквивалентов греческой ойкумене чаще встречается orbis terrarum, «круг земной». К совокупности значений прибавилось новое: земли, которые непосредственно или опосредованно подчиняются или должны подчиниться римской власти. С развитием имперской идеологии потенциальные границы римской власти расширялись почти до космических пределов (Nicolet, 1991). Император Abi уст демонстрировал и закреплял свою власть над миром с помощью целого ряда землеописательных проектов, в том числе «земного круга на обозрение городу» в римском портике. Новый, властный аспект был унаследован византийским понятием ойкумены, и его западноевропейскими эквивалентами. От латинского запада осталось несколько красноречивых свидетельств картографического воплощения этого аспекта (Kupfer, 1994). Римский папа Захария (741-752) ознаменовал возрождение имперских амбиций на западе изменениями в архитектурном комплексе Латеранского дворца, в который вошла и настенная карта мира, точнее - рисованное «описание круга земель». У Карла Великого были три серебряные стола с картографическими изображениями Константинополя, Рима и мира. Стол с картой мира достался преемнику его «всемирной» власти, императору Людовику Благочестивому. Карты сохраняли свою пропагандистскую функцию в центрах светской и духовной власти и позднее: арабский географ Идриси создал свою карту для Рожера Сицилийского, карта украшала покои Генриха III в Вестминстерском дворце.

Христианская Квропа также привнесла новое значение в понятие обитаемой земли: ойкумена - это территория, на которой разыгрывается драма спасения рода человеческого. Отсюда и дидактическая задача карт -«проповедь богословской картины мира», как удачно определил её A.B. Постников (1985). В скриптории аббатства Центула в середине IX в. был ряд настенных христологических росписей, о котором оставил поэтическое свидетельство монах Микон. Этот ряд включал изображение «мира, которому суждено погибнуть», разделенного на три части (Kupfer, 1994). Средневековый мир сосредоточен на Христе: уже сама схема Т интерпретируется как крест. Христологическое содержание западноевропейских карт особенно усиливается в XIII в., когда Христос изображается со схемой обитаемой земли в руке или же восседает над над ней на троне в окружении ангелов. В то же время сохраняет влияние античная теория микрокосма и макрокосма: мир и человек устроены по одним и тем же принципам. На схемах, получивших особенное распространение с двенадцатого века, все эти темы сливаются в новый образ обитаемого мира как тела Христова, который лег в основу концепции второй Псалтырной и Эбсторфской карт.

Помимо аллегорически-морализаторской функции как пособия при размышлении о величии Творца или о бренности человеческого мира, картография выполняла задачу дать материал для «буквального» понимания истории, т.е. показать арену действия исторических событий. Пространство средневековой карты - не синхронно, как пространство теперешних карт, в том числе и карт исторических, оно «всевременное». IIa средневековых картах соседствует изображение Адама в земном Раю и Страшного суда.

Большинство традиционных сведений на картах, относящихся к сфере деятельности человека (города, страны и народы) не отражают реальную ситуацию эпохи, однако являются в большей или меньшей степени верными для эпох предшествовавших. Нередко можно встретить сведения этого рода, не отвечающие даже в представлении картографа современной ему реальности. Пусть Фаросский маяк давно разрушен - все равно он будет отмечен на Эбсторфской карте. Пусть амазонки лишь когда-то в древности владели Фемискирскими полями - карта в списке сочинений Иеронима помещает их именно на Фемискирских полях. Ламберт Сент-Омерский нанес на свою карту рядом с Танаисом легенды «гунны» и «вандалы» - хотя позднеантичные авторитеты указывали, что эти народы оттуда ушли. Во всех перечисленных случаях главной причиной, побудившей оставить на карте традиционные и не отвечающие реальной ситуации сведения был именно «всевременной» характер средневекового описания Земли. Круг земной рассматривался как арена действия всемирной истории, «всемирная хроника» как бы проецировалась на картографическую плоскость (von den Brincken, 1968).

У интересующего нас региона было одно важное качество, отличающее его от других отдаленных областей. Для библейских пророков север - источник опасности и гибели. Христианское средневековье также выделяет север и северо-восток (латинский «аквилон») как особо неблагоприятные регионы (von den Brincken, 1992), "О аквилон, мать драконов, питомник скорпионов, рассадник змей, источник демонов." -восклицает автор популярной в Западной Европе «Космографии» Этик Истрийский (сер. VIII в.). У Каспийского моря, которое представлялось заливом Северного Океана, ждут приближения конца света ужасные народы гог и магог. Названия, относившиеся к царству мертвых в античной мифологии, средневековые географы локализуют именно на севере. На многих картах показана мифическая река ада Ахеронт, которая, согласно

Этику Истрийскому, «начинается рядом со входом в геенн}', течет от Тенистых гор в Каспий и кипит, когда впадает в море».

И реальная, сиюминутная угроза нередко исходила с севера и северо-востока. то в лице норманнов, то кочевых народов степи. Топографические маркеры, характеризовавшие север и северо-восток - Каспийское море, Кавказские горы, Меотийские болота - также приобретали эсхатологическую коннотацию. Для некоторых ученых гог и магог были синонимичны северным варварам вообще, скифам или гуннам. На картах Barbaria -альтернативное название Европейской Скифии. Оно вполне соответствует семантике скифского топонима и этнонима у античных авторов, для которых скифы воплощали дикость и варварство (Подосинов, 1984). Эти характеристики стали частью «скифского наследства», переданного этнографической литературой средневековья народам севера и северо-востока Европы (Бибиков, 1981).

Внимание к этим областям увеличивается с активизацией варваров и с подъемом миссионерской деятельности. Так было, например, в каролингской западной Европе, а примерно с середины IX в. и в Византии, когда главная цель и завершение земной истории - проповедь Евангелия по всей земле (Мат. 24.14) - казались близки и быстро осуществимы. Распространение христианства оказывается непосредственно связано с ожиданием Страшного Суда. Основные евангельские стихи, на которых основано такое понимание христианской миссии - предсказание о «конце», который придет, когда все народы услышат Евангелие (Матв. 24,14), и повеление апостолам свидетельствовать о Иисусе Христе до «конца Земли» (Деян. 1,8). Евангельские с тихи говорят именно о проповеди, а не обращении. Это важно, поскольку проповедь среди язычников приобретает в эсхатологическом плане гораздо большее значение чем, например, освобождение христианских земель из-под власти ислама.

Именно такое понимание апостольской миссии, подошедшей к ее пределам на краю Земли, характерно для латинской церкви второй половины девятого века (Chekin, 1997). Ксантенские анналы, писавшиеся в районе Нижнего Рейна, в статье 868 г. представляют крещение болгар как достойное исполнение миссии св. Петра, которая должна продолжаться вплоть до «конца мира». В той же связи Христиан из Ставло ок. 870 г., в комментарии к Матв. 24,14, извещает, что уже и народы гог и магог услышали евангельское слово.

Латинским аналогом крещению росов была миссия среди «свеонов» (считавшихся, как мы знаем из статьи Вертинских анналов 839 г. и, по-видимому, также из письма Людовика II Василию I 871 г., тем же самым народом). В «Житии Анскария» (между 865 и 876) Гамбургско-Бременский архиепископ Римберт передает видение своего предшественника, св. Ансгара, явившееся тому в 851/852 г. перед очередной поездкой в Швецию. Согласно этому видению, слова пророка Исайи (49,1-7) об островах, дальних народах и концах Земли относятся к «Свеонии» (вероятно, район озера Мелар) поскольку вся Свеония состоит из островов и поскольку там находится «северная оконечность мира».

Подобная эсхатологическая география в конечном итоге - это проявление имперской идеологии Каролингов. Вспомним историю христианской миссии после св. Патрика, кто, по-видимому, последний из раннехристианских миссионеров осознавал себя «работником одиннадцатого часа». При всех ее успехах и значении, миссия св. Колумбана и его последователей, ирландцев, а затем и англо-саксов, была дополнением к основной цели, каковой являлось аскетическое странствие ради Христа. Выше уже говорилось о знаменитом картографическом видении св. Колумбана в Брегенце в 611 г., согласно которому весь мир -пустыня, и нет большой разницы, где именно свершать свой подвиг. Но возрождение империи во времена Каролингов, и ее быстрое пространственное расширение создали основу для эсхатологического оптимизма, характерного для св. Ансгара и св. Римберта.

Как показал В. Онзорге (Ошейке, 1947), имперская идея у Каролингов развивалась в постоянном взаимодействии с близкой, хотя и не тождественной ей византийской идеей империи. С середины IX в. в Византии, после двух столетий иконоборческих споров и территориальных потерь, также начался период подъема и имперской экспансии. Возродилась и миссионерская деятельность, сразу же пересекшаяся, в Моравии и в Болгарии, с миссией латинской, что способствовало не только противоборству, но и взаимопроникновению идей и знаний.

В Окружном послании восточным патриархам 867 г. Фотий, подробно известив о положении с болгарской миссией, сообщает, что и рос, народ, семь лет до того осаждавший Константинополь, крестился и принял епископа. Сразу переходя к мысли о созыве собора и чуть переделывая библейские стихи (Пс. 18,5, Рим. ¡0,18), Фотий выражает уверенность в том. что евангельское слово достигнет краев ойкумены. Края, или «концы» ойкумены - образ, в котором сплавляются воедино пространственный и временной смыслы (von den Brincken, 1968, 1992). Крещение народа рос, вероятно, имело значение, аналогичное крещению свеонов: миссия на краю Земли укрепляла эсхатологические надежды, связанные с возрождением Западной и Восточной империй.

Подобные настроения встречаются и позднее. В «Житии Эадмунда» Аббона Флёрийского (ок. 945-1004) Гиперборейские горы оказываются локусом мирового зла. Оттуда вышли норманны, которые предстают у Аббона орудием дьявола, и оттуда выйдут народы, которые составят войско антихриста (Zettel, 1977). На приписываетой Аббону карте, хранящейся в Городской библиотеке Берлина, северу и северным горам уделено повышенное внимание.

С северо-восточным регаоном мирового зла также ассоциировались кочевники степной зоны. Исландская карта локализует «блуждающие» народы на северо-востоке от Киева, что имеет параллель в сообщении «Повести временных лет» о тюркских народах: «Ищьли бо суть си от пустыня Нитривьскыя межю встокомь и севером» (Чеюш, 2000).

Монгольский набег на Центральную Европу был воспринят как исполнение нагнетавшихся всю первую половину XIII века эсхатологических ожиданий. Матфей Парижский (ок. 1200-1259), монах, историк и картограф в Сент-Олбансе (Англия) наиболее известен благодаря «Великой хронике». Историческая концепция этого произведения сформировалась под влиянием вычислений Иоахима Флорского (ум. 1202 г.), который предсказывал пришествие Антихриста по истечении двадцати пяти полустолетий после Рождества Христова, в 1250 г. Нашествие монголо-гатар 1241-1242 гг. расценивалось как один из «знаков» близкого конца света, и в этом народе Матфей Парижский увидел гога и магога. Среди других знаков близящегося Страшного Суда было появление в Св. Земле хорезмшахов, захвативших Иерусалим и перерезавших крестоносцев в 1244 г., и активность странствующих монахов, которые, как казалось Матфею, завершили миссию Церкви, донеся слово Евангелия до краев земли. Готовясь к светопреставлению, Матфей, включивший в «Великую хронику» один из популярных текстов об Антихристе и Гоге и Магоге - пророчества Сивиллы, даже собирался завершить свой труд именно на 1250 г. Не удивительно, что гог и магог показаны и на картах Матфея Парижского.

Этим народам уделяли внимание многие современники Матфея, в том числе великий английский естествоиспытатель Роджер Бэкон, видевший основную задачу географической науки в том, чтобы определить, откуда они придут на погибель цивилизации. Гог и магог остаются на картах до конца средневековья как один из наиболее устойчивых мотивов легендарной географии, наряду с песьеглавцами-кинокефалами и царством пресвитера Иоанна.

3. ТРАДИЦИОННАЯ И НОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ НА КАРТАХ МИРА

Предполагается, что в античности и раннем средневековье карта играла вторичную, вспомогательную роль по отношению к нарративному географическому описанию (Подосинов, 1978). После «отсеивания» информации книжного происхождения собственно картографический остаток, конечно, остается - прежде всего береговая линия. Но материал для заполнения этой структурной основы часто брался из нарративного описания. Это доказывается, в частности, анализом техники средневековых картографов. Сравнивая Верчелльскую и Херефордскую карты, Дж. Кроун обратил внимание на то, что на первой из них под некоторыми символами, использовавшимися на карте для обозначения городов, оставлены свободные места для легенд. Следовательно, сперва на карту наносились знаки городов, а уже после подписывались названия. Кроун считает, что на картах этого типа названия в определенной последовательности (например, каждое четвертое) выписывались из нарративного источника, вероятно, итинерария, где вся масса городов могла сводится к нескольким путям - паломническим и торговым. Картина получалась весьма приблизительная. Этим и объясняются характерные ошибки Херефордской карты, когда город оказываться не на той стороне соответствующей реки и пр. (Crone, 1965).

Лишь с XII в. картографическому рисунку начинает придаваться не иллюстративное, но самостоятельное значение (Gautier Dalché. 1994). Первыми свидетельствами тому являются подробные описания карт, т.е. переводы картографического описания Земли в нарративное. Бодри Бургейский (1046-1130) в стихотворении, посвященном дочери Вильгельма Завоевателя Адели, графине Блуа (1065-1138) описывает карту мира на полу ее спальни. Эта, скорее всего, воображаемая карта сопоставима с картами-иллюстрациями к «Комментарию к Апокалипсису» Беата из Лиебаны, либо картами эбсторфско-херефордского типа. В недавно открытом трактате Гуго Сен-Викторского 1130-1135 гг. детально описывается большая карта мира эбсторфско-херефордского типа, уменьшенная копия которой дошла до нашего времени в мюнхенском списке «Этимологий» Исидора Севильского.

Главными источниками информации на картах служили географические разделы «История против язычников» Павла Орозия.

Этимологий» Исидора Севильского и других позднеантичных и раннесредневековых трудов. Для карт-иллюстраций нередко, хотя далеко не всегда, основным источником географических сведений оказывается произведение, к которому данная карта прилагается («Фарсалия» Лукана, «Югуртинская война» Саллюстия, «Комментарий ко сну Сципиона» Макробия). Лишь небольшая часть явно древних сведений карт не имеет аналогов в нарративной литературе Средневековья, и позволяет предположить, что перед нами - следы исчезнувших текстов поздней античности, или даже позднеримской картографии.

При анализе конкретного нарративного или картографического памятника непосредственный источник его традиционных сведений не всегда можно установить с достаточной степенью точности. Во-первых, позднеантичные авторитеты заимствовали целые фрагменты описания Земли у своих предшественников. Во-вторых, в средневековье появляются основанные на античной традиции новые авторитетные труды, в свою очередь служившие источниками для современников.

Так, на Эбсторфской карте можно примерно вычленить сведения Гервазия Тильберийского, Гонория Августодунского, Этика Истрийского, Исидора Севильского, Павла Орозия, Юлия Солина, Плиния Старшего и других авторов, тексты которых нередко сходны. И не всегда ясно, восходит данная конкретная легенда, например, к Плинию непосредственно, или через посредство Солина, либо к Плинию или Солину через посредство целой цепочки средневековых географов. Таким образом, географы и картографы имели в своем распоряжении обширную сумму сведений, заимствованных, непосредственно или опосредованно, у многих античных и средневековых авторитетов. Из этой суммы цитат и заимствований они и извлекали нужный им материал, организовывая его в новых географических сочинениях и на картах (Chek.ii), 1991).

Большинство переходящих из сочинения в сочинение и с карты на карту цитат и заимствований являются развернутыми определениями традиционных топонимов и этнонимов («у народа Кавказской Албании голубые зрачки, и они видят ночью лучше, чем днем»). На картах мира такие тексты могут появляться в сокращенном виде, либо в иконографической форме, однако чаще всего несложно их недвусмысленно реконструировать. По всей вероятности, отдельные топонимы или этнонимы на картах воспринимались как принадлежащие некоему конкретному фрагменту нарративного текста. Таким образом, традиционная информация может быть представлена как набор древних фрагментов текста, воспроизводимых знаков, которые, организуясь в различные комбинации, создают средневековые нарративные и картографические тексты.

Область на крайнем северо-востоке обитаемого мира в античности и средневековье определялась общим названием «Скифия». Как известно, исторические места расселения скифов - Причерноморье и Средняя Азия, но имя это было распространено на все земли вплоть до Северного океана, и от Германии до Кавказа, тем более, что реальных данных об этих землях у раннесредневековых картографов было мало. Напомним, что до середины XIII в. Каспий считался заливом Мирового океана.

Методы создания карт не позволяли последовательно осуществлять «привязку» географического объекта, определять его место с достаточной степенью точности (что, впрочем, и не являлось основной задачей картографов). Особенно это касается согласования сведений, полученных из разных источников. Приблизительность сообщений о том или ином отдаленном городе, реке, острове, о фактах естественной истории становится еще более приблизительной, когда перед картографом волей-неволей встает задача определить их положение среди других объектов. Важную роль в модификации картографических данных играло стремление художника, как заметил Дж. Райт, «к геометрическим линиям, изгибам, к симметрии», соображения, вызванные форматом листа, убеждение в особой значимости тех или иных объектов, и проч.

Странствуют» географические объекты и между регионами, то между соседними (Скифия и Индия), то между противоположными (Скифия и Египет), то в результате топомических сближений (так чудеса Герцинского леса переместились из Германии в Гирканию), то вследствие неопределенных указаний источника. Переходят из области в область чудовищные существа—собакоголовые, длинноухие, лошадоногие и другие паралюди. С одного народа на другой перемещаются стандартные характеристики - такие качества, как жестокость, кровожадность, глупость (невежественность), привычка к сырой и нечистой пище, в том числе к человеческому мясу. Другой распространенный тип стандартной характеристики - благородный варвар: бескорыстный, умеренный, миролюбивый, идеализировавшийся древними философами как противовес «развращенной» цивилизации (Куклина, 1985).

Вместе с тем, составители средневековых карт мира пользовались и новой информацией, основанной на практическом опыте современников и не находящей соответствий в нарративных источниках того же времени. Изображение Скандинавского полуострова на картах Эбсторфско

Херефордского типа указывает на практический опыт и устные сообщения скандинавских мореплавателей X или XI в. как на вероятный источник новой информации на картах мира, заставившей отказаться от античного взгляда на Скандинавию как на систему островов. Сведения о Хазарии на картах той же группы - еще более раннего происхождения (возможно, до 870-х гг.). В XII-XIII вв. даже на схематичных картах попадаются уникальные новые сведения: ареал скифской миссии св. Андрея, «Варяжские столпы» на Санкт-Эммерамской карте, древнерусские реалии на исландской карте, Русь и земля половцев на карте Джона Валлингфордского. На Эбсторфской же карге дается детальный рисунок восточноевропейских рек и городов, в том числе в Древней Руси и Прибалтике.

Часто новая информация не противоречит традиционной, а сплавляется с ней воедино. Форма нового топонима может видоизменяться под влиянием традиционного названия. Возможно это, в частности, и потому, что традиционные названия на картах характеризуются достаточно широкой вариативностью. Их неустойчивость и подвижность объясняется их семантической недостаточностью (Чекин, 1989).

При этом устаревшие традиционные сведения на картах нелегко отграничить от информации, где античной осталась только этнонимическая оболочка, а содержание в корне переменилось, т.е. от сведений, уже являющихся по суги новыми и актуальными. Так, этноним «вандалы» мог в определенных случаях указывать на вендов или поляков, этноним «рутены», стал в ХШ в. использоваться для обозначения Руси (Liman, 1987). Эти топонимы переосмысляются применительно к реалиям средневековья, сохраняя традиционную форму. Идентификация их непроста. Так, в традиционной картографической формуле, «Дакия, там же и Готия» на место Готии на Солийской и Херефордской картах стала Русь («Дакия, здесь же и Русь»). Была ли при этом переосмыслена «Дакия»? Попытки интерпретировать первый компонент формулы как «Дания» предлагались, хотя и без аргументации, но мы предпочитаем видеть здесь чисто литературную «Дакию». Можно, однако, предположить, что изначально легенда применялась в отношение острова Рюген, формы имени которого нередко совпадали с именем Руси (Chekin, 1991).

Подобная ситуация хорошо знакома исследователям византийской историографии и географии, где, по словам М.В. Бибикова (1981), «в каждом конкретном случае набор клише, стереотипов фактов, слов, образов не обусловливает непременную книжную основу сообщаемых данных, не исключает личное, непосредственное наблюдение». Даже «чисто» традиционный знак на средневековой карте не может указывать на то же самое содержание, что и его античный аналог. Определенные семантические изменения попросту неизбежны, они предрешены уже различием между культурами (Агейгеп, 1984). Иными словами, мы имеем дело не с древними текстами, но со средневековым прочтением древних текстов.

Итак, по мере усиления трансконтинентальных контактов и расширения географического кругозора античные и библейские общие места сохраняют свое значение на средневековых картах. Они влияют на характер и восприятие новой информации на протяжении всего Средневековья, не исчезают они окончательно и в новое время. Именно в хаотическом и угрожающем пространстве варварства, на краю земли среди дальних островов ледяного океана и знамений конца света на картах мира проступают очертания Хазарии, Древней Руси и сопредельных народов и государств.

Северное и северо-восточное направление остаются приоритетными для западноевропейских геадрафов на протяжении практически всего средневековья - сперва в связи с расширением сферы влияния каролингской и византийской империй, затем благодаря крепнущим международным связям. В позднее средневековье на первый план постепенно выходит восток, и только в самом конце эпохи средневековья - юг и запад.

4. ДРЕВНЯЯ РУСЬ НА СРЕДНЕВЕКОВЫХ КАРТАХ

Модернизация образа Скифии наиболее полно отражена на Эбсторфской карте мира конца XIII в. Она входит в группу генетически связанных между собой карт (Херефордская, Псалтырная, Солийская), для которых характерно детальное изображение береговой линии, насыщенная топонимика и богатая иконография. До своей гибели в 1943 г. Эбсторфская карта была самой большой и подробной средневековой картой мира. На ней представлено большинство сюжетов, характерных для средневекового образа Скифии, но при этом показаны и новые восточноевропейские реалии, среди которых можно выделить но крайней мере три хронологических пласта информации.

Из книжных источников знаний о северо-восточном регионе наиболее полно отразился Этик Истрийский, а из более близких ко времени создания карты - Адам Бременский, в том числе схолии (примечания) к его «Истории Гамбургской церкви». Среди сведений о Восточной Европе, не возводимых к известным источникам, в первую очередь выделяются данные о Хазарии (С11ект, 1989).

Карта дает детальные сведения о Самархе (БатагсЬа) - это город в скифской области Хазарии, он больше Вавилона, 100 миль в окружности, управляется двумя царями, язычником и христианином. Плохо читаемая легенда Верчельской карты эти сведения подтверждает частично (100 миль в окружности и присутствие христиан).

Сопоставление карт эбсторфско-херефордского типа показывает, что легенда о Самархе (или, по крайней мере, сам топоним), относится к достаточно древнему пласту информации и проникла в картографическую традицию не позднее начала XII в. При этом форма Херефордской карты (Затагсап), совпадающая с одной из форм имени «Самарканд» в книге Марко Поло, остается единственным таким совпадением и для традиции легенды о Самархе вовсе не характерна. Связи между Херефордской картой и Марко Поло нет никакой, однако именно это совпадение форм подсказало издателям Эбсторфской карты идею идентифицировать Самарху и Самарканд.

Идентификация Самархи и Самарканда затруднена тем, что ее непросто объяснить с точки зрения истории средневековых географических знаний. Дело в том, что сведений о Средней Азии отличных от античной традиции, до второй половины XII вв. в западной литературе не зафиксировано. Самарканд - средневековое название, отличное от античного «Мараканда», проникает в различных формах в западную литературу примерно с 1165 года, в контексте слухов о царстве «пресвитера Иоанна», который якобы собирался на помощь западному христианству в борьбе против ислама. Но сведения о Самархе появились уже на не дошедшей до нас карте эбсторфско-херефордской группы, которую в 1130-1135 гг. описал Гуго Сен-Викторский в открытом Готье Дальше трактате «Описание карты'мира». Вместе с тем, сведения о Хазарии в которой Эбсторфская карта локализует город Самарху, поступали в западноевропейскую географическую литературу в течение всего раннего средневековья. Действительно, сходные формы имени «Хазария», с начальным О, в латинской литературе нередки. В том числе форма Оагап употреблена в «Описании карты мира» Гуго Сен-Викторского. Встречаются эти формы уже с IX в., чаще в источниках итальянского происхождения (СЬект, 1997).

Какой же конкретно хазарский город мог скрываться под названием «Самарха»? Из известных нам названий «кандидатами» могли бы являться либо Семендер, старая столица Хазарии на Каспийском море, либо хазарская колония на Черном море, которую византийцы называли Таматарха, арабы - «еврейский С-м-куш», хазарский царь Иосиф - «С-м-к-р-ш», и который соответствует Тмуторокани восточнославянских источников. Обе гипотезы, к сожалению, мало надежны, поскольку включают допущение целого ряда фонетических и палеографических изменений (СЬект, 1989).

Помимо самого топонима, на Эбсторфской карте даны сведения о размерах Самархи и о системе управления в городе. При хазарской идентификации Самархи можно принимать в расчет размеры анонимных хазарских городов, которые даются в письме хазарского царя Иосифа. Размеры эти, несомненно, завышены (50X50, 8x8 и 3x3 парса). Издатель письма Коковцов, предполагал, что автором двигало желание представить свои города столь же значительными, как Рим и Константинополь, о размере которых на Востоке ходили фантастические слухи (13x13 и 12x12 фарсахов соответственно). Интересно, что размер второго из названных царем Иосифом г ородов примерно совпадает с фантастическим размером Самархи. Следовательно, данные о гигантских размерах Самархе по крайней мере не противоречат ее определению как хазарского города.

Наконец, Эбсторфская карта сообщает о том, что в Самархе одновременно правят два царя, христианин и язычник. Сообщение соответствует тому, что известно о политической и религиозной ситуации в Хазарии, которая характеризовалась как двоевластием кагана и бека, так и сосуществованием разных конфессий. Если в сообщении о Самархе действительно отразились хазарские реалии, то датировать его следует временем до принятия верховными правителями Хазарии иудаизма (что произошло до 870-х гг., см.: СЬект, 1997).

Другие пласты информации на Эбсторфской карте включают сведения о реках и городах Руси, проникшие в картографическую традицию не позднее последних десятилетий XII в., и, наконец, сведения XIII в. (после 1201 г.), связанные с завоеваниями крестоносцев в Прибалтике. Сведения о Днепре (Ьетатк) вероятно, особого происхождения, но могут относится как к «хазарскому», так и к «древнерусскому» пласту информации (Чекин, 1999). «Древнерусский» и «прибалтийский» пласт ранее не разграничивались. Появление на карте русских городов и прибалтийских названий обычно приписывалось одним и тем же факторам: пушной торговле, а также активности миссионеров и крестоносцев, которая отразилась прежде всего в картине Риги (Arbusow, 1943). Рига, форпост немецкого «натиска на восток», изображена по-иному чем города Руси: она выделяется как важнейший город Восточной Европы. Такая картина не могла возникнуть ранее 1201 г., когда ливонский епископ Альбрехт сделал Ригу своей резиденцией.

Иной источник данных карты о древнерусских городах предложил Армин Вольф. Немецкий исследователь спроецировал на карту генеалогическое древо брауншвейгекого герцога Оттона Дитяти и предположил, что подбор немецких и других европейских городов на карте в основном представляет места жительства родственников Отгона. Более того, этот подбор городов лучше всего соответствует семейной ситуации Оттона в 1239 г. Вольф объясняет появление Полоцка, единственного, по его мненшо, второразрядного города Руси наряду с тремя другими крупнейшими городами, тем, что там родилась бабушка Отгона Софья. Города Киев и Новгород ассоциируются в рамках гипотезы Вольфа с биографией прабабки Оттона Ингеборг. Функция же Смоленска, где предки Отгона невест не искали, остается неясной (Wolf, 1991).

Появление на Эбсторфской карте карте русских городов вряд ли имеет отношение к семейной истории Отгона Дитяти. Как заметила Т.Н. Джаксон, тот же подбор русских городов, что и на карте, дает скандинавское географическое сочинение, датированное, согласно Мельниковой, временем между 1170 и 1190 гг. (Глазырина и Джаксон, 1987). По мнению Джаксон, это совпадение между немецкой картой и скандинавским трактатом следует объяснять ростом внешней торговли древнерусских городов с конца XII в. в связи с увеличением феодальной раздробленности. Вместе с тем, отмеченный Е.А. Мельниковой (1986) общий интерес трактата к церковной географии Скандинавии позволяет предположить, что анонимный автор знал четыре города прежде всего благодаря наличию в них епископских кафедр (помимо древнерусских и скандинавских городов в трактате упоминаются только два города, Рим и Константинополь). Важно отметить, что между Русью и Скандинавией в первой половине XII в. существовали определенные церковные отношения, тогда как к концу века Русь все более воспринималась скандинавами как языческая и враждебная (Lind, 1990).

Сходство между двумя подборами городов тем более не случайно, что в обоих источниках города организованы попарно. Согласно древнескандинавскому тексту, «Гардарики находится на востоке Европы. Там Киев и Новгород, Полоцк и Смоленск». На Эбсторфской карте Киев находится на той же реке, что и Новгород, Полоцк на той же реке, что и Смоленск. Причем положение Полоцк и Смоленск переставлены: на карте Смоленск показан ближе к морю, тогда как в реальности он дальше. 'Гак что, если мы будем читать названия городов по рекам, от устьев к истокам, то последовательность будет точно та же, что и в древнескандинавском тексте.

Названия рек подтверждают, что информант автора Эбсторфской карты или ее источника был лучше знаком с побережьем Балтики, нежели с внутренними районами Восточной Европы. Река, на которой стоят Полоцк и Смоленск, названа Duna, Двина. Торговый путь из Смоленска в Висбю мог идти через Полоцк, с волоком между верховьями Днепра и бассейном Западной Двины (Усачев, 1961). Поэтому они и показаны на одной реке, названной «Двина» информантом. Киев и Новгород'стоят на реке, стекающей с небольшой горы близ устья Дуная и впадающей в Северный океан. Эта река названа Olchis qui et Wolkans. Скорее всего, имеется в виду Волхов. Первая форма. Olchis, совпадает с названием горной цепи у Каспийского моря у Этика Истрийского, вторая, вероятно, более точно отражает звучание реального гидронима.

Ошибочно расположив Киев и Смоленск на «не тех» реках, картограф тем не менее выказал верное знание торговых путей, проходящих через Восточную Европу, при этом смотрит он на торговые пути с северо-запада: побережье Балтики ему знакомо лучше, чем внутренние районы.

Вероятно, наличие в городах епископских кафедр также сыграло свою роль в их подборе. Исходя из этого соображения, датировать подбор городов на Эбсторфской карте следует временем после возникновения Смоленской епархии в 1136 г. Однако остается неясным, одновременно ли появились все детали картины Древней Руси в картографической традиции. Если река Vlca, упомянутая Гуго Сен-Викторским в 1130-1135 гг. идентична «Волхову» Эбсторфской карты, то, возможно, следует либо удревнить всю картину русских рек и городов, либо предположить, что создавалась она постепенно (Chekin, 1992).

В результате анализа т радиционной информации на картах мира удалось не только выявить ранее не замеченные данные, но и отвергнуть прежние случайные интерпретации, не базировавшиеся на рассмотрении всего комплекса картографического материала средневековья. Приведем лишь один показательный пример. Солийская карта, известная также как «карта Генриха Майпцского» (по устаревшей атрибуции) предваряет список «Образа мира» Гонория Августодунского, датирующийся кон. ХИ-нач. XIII в. (Harvey, 1997). На ней река Танаис-Дон непосредственно соединяет северный океан с Черным морем. Это привлекло внимание Ф. Дворника (Dvornik, 1968), который увидел здесь свидетельство о том, что картограф знал о существовании водного пути «из варяг в греки», соединяющего Балтийское и Черное моря. Описывая близкую Солийской Херефордскую карту, Дворник сделать такого же вывода не смог, так как здесь Северный океан отделен от истоков рек, впадающих в Черное море, горными цепями. Был ли у автора Солийской карты особый доступ к информации о балтийско-черноморском пути? Утвердительный ответ на этот вопрос вовсе не обязателен для того, чтобы удовлетворительно объяснить изображение Танаиса. В соответствии с античной традицией Танаис вместе с Меотийскими болотами и Понтом представлял границу Европы и Азии (terminus Asie et Eyrope, по словам самой карты). Основная функция этой водной системы - разграничительная, и не удивительно стремление соединить ее с Океаном, дабы разделить части света полностью.

Интересные сведения, возможно, имеющие отношение к древнерусскому региону, приводит карта типа Т, созданная между 1145 и 1152 г. в монастыре св. Эммерама в Регенсбурге. Карта сохранилась в составе рукописи, в которой гак же, как и в рукописи с Солийской картой, содержится «Образ мира» Гонория Августодунского - одна из наиболее значительных историко-естественнонаучных компиляций, в первой книге которой идет речь о космографии и географии. Следует отметить, что рукопись была, возможно написана еще при жизни самого Гонория. Непосредственной связи между картой и «Образом мира» нет. но вряд ли можно сомневаться, что интерес к географии в тамошних монастырях услилился вследствие пребывания Гонория в Регенсбурге.

На Санкт-Эммерамской карте обозначены четыре крайние точки обитаемой земли, в том числе «Варяжские столпы» на севере (Cades Varacis). Их можно с большой уверенностью с варягами, которые устойчиво ассоциировались с крайними северными пределами мира. Термин «варяг», греческое и славянское имя пришельцев из Скандинавии, появился в греческих источниках с X в. В эпоху крестовых походов он проникает в немецкую и итальянскую литературу. По свидетельству Гвидо Пизанского, завершившего свой труд в 1118г., термин «варяги» воспринимался тогда как синоним слову «норманны», то есть скандинавы вообще. На карте слово «норманны» использовано для обозначения

Нормандии, что и заставило Санкт-Эммерамского картографа прибегнуть к синониму. Вокализм «варангов» Гвидо ближе нашей карте, отсутствие же сонорного, скорее всего, объясняется палеографически (Chekin, 1999).

В позднее средневековье граница «обитаемого мира» отодвинулась далеко к северу и от Меотиды, и от Кавказа. Но модернизаторские явления в картографии позднего средневековья (компасные карты, градусная сетка в иллюстрациях к «1 еографии» Птолемея) сосуществовали со вполне традиционными картами как в рукописных, так и в первопечатных изданиях. Среди первопечатных карт, размноженных в небывалом ранее количестве копий - и иллюстрации к изданиям Исидора Севильского, и основанная на модернизированной птолемеевой географии карта к «Книге хроник» Шеделя, составленная Иеронимом Мюнцером.

Наиболее ярко момент перехода от средневековья к эпохе Великих географических открытий запечатлен на самом раннем сохранившемся до наших времен глобусе, созданном сотрудником Шеделя и Мюнцера, Мартином Бехаймом (1459-1507). Уроженец Нюрнберга, он подвизался при дворе Жуана с 1484 г., участвовал в морской экспедиции вдоль западного побережья Африки (об этом его подвиге, вероятно, приукрашенном самим Бехаймом, в историографии идут споры), а в 14911493 гг. оказался в родном городе. Глобус, изготовленный в 1492 г., наглядно показывает достижимость «Катая» и «островов Востока» для корабля, который дерзнет пересечь Атлантику. Легенды глобуса, в том числе восточноевропейские, заслуживают нового исследования и издания. Работа эта осложнена тем, в результате реставраций 1823 и 1847 гг. некоторые легенды были подновлены и испорчены.

На территории Восточной Европы на глобусе читаются как традиционые названия, восходящие к «птолемеевской» традиции, так и относительно новые легенды: reussen (Русь), di moscha (Москва), gros nogart gehert den herzog von moscha (Великий Новгород, принадлежит герцогу Московскому), klein nogart (Малый Новгород, по-видимому, Ивангород), smolenska (Смоленск). Термином «Тартария» на глобусе обозначается огромная территория, включающая Северное Причерноморье и Приазовье, Поволжье, Среднюю и Центральную Азию, Сибирь. Многие легенды заимствованы из книги Марко Поло, в том числе описание северной области Трамонтаны (от итальянского слова «север»). Население ее Бехайм определяет как «пермяков» (permiani).

Таковы были знания о Московии в Нюрнберге - одном из главных городов Священной Римской империи, недавно вступившей в дипломатические отношения с великим князем. Территория древней Скифии перестала быть далеким незнакомым Севером, наполнившись новыми реалиями.

5. СКАНДИНАВСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

В историографии предполагалось, что в средние века, как и в эпоху античности, северная Европа описывалась исключительно в виде системы островов (Simek, 1992). На деле целый ряд карт XI-XIII вв. представляют Скандинавию (часто именуемую «Норвегией») в виде полуострова, порывая тем самым с античной традицией описания северных земель. Скандинавский полуостров был за пределами непосредственного опыта создателей западноевропейских карт, тем не менее образ Скандинавии, явно противоречащий античным сведениям о севере Европы, предстает почти на всех картах эбсторфско-херефордского типа.

В течение первого века н.э., когда римские завоевания постепенно отодвигали границу известного мира все дальше на север, античные географы разрабатывали идею о группе островов, располагающихся в океане напротив германских и скифских берегов. Огромная историография вопроса накопила немало интерпретаций и идентификаций этих данных. Некоторые детали в описании северных островов соответствуют скандинавским реалиям. Таковы в «Естественной истории» Плиния Старшего названия островов Scadinavia (Scatinavia) и Scandiae (эти названия родственны хорониму Сконе, др.-исл. Skaney на юге современной Швеции, где составляющая еу означает «остров»). В трех днях плавания от Скифских берегов Плиний поместил, сославшись на Ксенофонта из Лампсака, огромный остров Балцию (Balcia). Балция входит в группу островов, к которой относятся также острова Оэоны, где обитатели питаются яйцами морских птиц, острова гиппоподов, у которых лошадиные ноги, и панотиев (фанезиев), которые закутывают тело целиком в свои огромные уши.

Само слово «остров» (insula), когда оно употреблялось в описании Севера, не означало лишь участок суши, со всех сторон окруженный водой, но уже в древнеримской географии включало коннотацию отдаленности и варварства. Эта коннотация присутствует и в Библии, в частности, в словах пророка Исайи (49.1-7) об островах, дальних народах

1 -I

J J и концах земли. В уже цитировавшемся Житии Анскария гамбургско-бременский архиепископ Римберт передает видение своего предшественника, св. Ансгара (Анскария), явившееся тому в 851/852 г. перед очередной поездкой на север, вероятно, в район совр. шведского озера Мелар. Согласно этому видению, слова пророка Исайи относятся как раз к землям «свеонов», куда собрался ехать Ансгар, поскольку эти земли состоят из островов и поскольку там находится «северная оконечность мира». Впрочем, надо заметить, что знакомство с «свеонской» топографией на крупномасштабном уровне могло только подтвердить островную гипотезу: ведь Бирка, предполагаемая цель путешествия св. Ансгара, находится на острове в оз. Мелар, а сложная береговая линия, вырезанная озерами и фьордами в прилегающих землях «свеонов» вполне может создать впечатление архипелага.

На мелкомасштабном уровне идея об острове с названием «Скандинавия» получила распространение благодаря историкам времен Великого переселения народов - Иордану, Павлу Диакону и другим. Вслед за «Гетикой» Иордана (сер. VI в.) эти историки развивали образ острова Скандзы как «родительницы народов» (vagina nationum), откуда появились готы и чуть ли не все другие германские племена и народы, распространившиеся по территории Западной Римской империи. В течение XI-XII вв. историки Нормандии развили этногенетическую легенду Иордана в своих рассуждениях о происхождении викингов и включили топоним Сканза в описание норманнского завоевания Невстрии. Появилась возможность отождествить Сканзу с реальными Норвегией и Данией, откуда и вышли завоеватели Невстрии, будущей Нормандии.

Несмотря на популярность островного образа Скандинавии-Сканзы в нарративной литературе раннего и высокого средневековья, только одна испанская карта, датирующаяся 1086 или 1124 г. и иллюстрирующая один из списков «Комментария к Апокалипсису» Беата из Лиебаны, показывает остров Scada. На фламандской карте XI-нач. XII в., иллюстрирующей сборник проповедей из монастыря Сен-Бертен, верхняя часть листа утрачена и сохранился лишь обрывок слова [Scanjdza. В том, что перед нами остров, убеждает легенда на полях, где, в частности, говорится: «Скандза — остров, где, как считается, в середине лета на протяжении сорока дней и ночей беспрерывно светло, а в зимнее время столько же дней и ночей нет дневного света».

В XV XVI вв. авторитет вновь открытого в Западной Европе Клавдия Птолемея оказал идее об островах Севера мощную поддержку. Данные Птолемея о Скандии иногда принимались безоговорочно (что, впрочем, можег свидетельствовать и об отсутствии интереса к северному региону у того или иного картографа), иногда комбинировались с новой информацией. Так, карта Андреаса Вальспергера 1448 г. и карта Цейца 1470 г. представляют Швецию в виде острова, а Норвегию как полуостров. Как предполагал Д. Дуранд (Durand, 1952), обе карты восходят к протографу ок. 1425 г., выполненному в монастыре Клостернойбург. Сама же Скандия могла идентифицироваться с каким-либо реальным островом. В XVI в. Паоло Джовио отождествил ее с Исландией, а на карте в книге Иоганна Хонтера (Honter, 1561) это имя дается как синоним Зеландии (Шеллана).

Параллельно с описанным процессом постепенно формировалась идея о полуостровном положении Скандинавии - в трудах Эйнхарда, сподвижника и биографа Карла Великого, в англо-саксонском переводе «Истории против язычников» Павла Орозия, в который король Альфред включил отчеты скандинавских мореходов Охтхере и Вульфстана. Ни Эйнхард, ни король Альфред не употребляли ни античного имени «Скандия», ни его вариантов.

В 1070-х гг. Адам Бременский описал Балтийское море, дополняя картину Эйнхарда как сведениями античных авторов, так и сообщениями современников. Как представлял себе Скандинавию и Балтийское море Адам, остается дискуссионным. Несомненно, его образ Балтики внутренне противоречив, вследствие его стараний соединить античные предст авления с данными очевидцев.

Более чем столетие спустя после Адама, Саксон Грамматик недвусмысленно указал, что Норвегия и Швеция присоединяются к континенту посредством узкого перешейка, который отделяет Белое море от Балтийского. Вероятно, Саксон в данном случае основывался на местной скандинавской традиции.

Ко второй половине XIII в. новые описания Скандинавского полуострова появились на Западе благодаря активности странствующих орденов, францисканцев и доминиканцев. Географический трактат, созданный анонимным миссионером, повествует о сухопутном соединении Эстонии со Швецией и Норвегией (Чекин, 1993). Две важнейшие энциклопедии XIII в., «О свойствах вещей» Бартоломея Английского (ок. 1248 г.) и «Великое сочинение» Роджера Бэкона (между 1266 и 1268 гг.) включают оригинальные главы о скандинавских странах.

Ни одно из этих описаний северных земель не содержит названий, сходных с древним именем «Скандия».

Итак, прослежены два параллельных процесса в географических представлениях о северной Европе раннего и высокого средневековья. В то время как в некоторых текстах разрабатывался античный образ острова Скандии (Скандзы), другие источники не используют ни островной гипотезы, ни самого имени Скандзы, а описывают Норвегию и Швецию как полуостров. Проблемы возникали при попытках свести оба процесса в один, т.е.согласовать старые и новые данные о севере.

Англо-саксонская карта второй четверти XI в. - самая ранняя из дошедших до нас карт, на которых предполагается изображение Скандинавского полуострова. К востоку от Британских и Оркнейских островов мы видим схематичный полуостров, в виде кружка на тонкой шейке, с легендой Neronorweci, означающей по-видимому, «Норвегия». Характерная форма «Норвегии», прикрепленной к континенту узким перешейком, встречается и позднее. В виде неровного чуть загнутого на восток овала тот же полуостров появляется с легендой Norwegi на английской Псалтырной карте, датируемой нач. 1260-х гг., после 1262. Чуть восточнее Норвежского полуострова Псалтырная карта показывает его дублет, названный Iperborea. Это название восходит к античному этнониму «гипербореи», обитатели крайнего севера.

Анонимные североевропейские острова с узким перешейком показаны также на фрайзингской североориентированной карте XI в. и на копии Сен-Викторской карты XII в. Узкий перешеек можно рассматривать как своего рода компромисс между полуостровной и островной гипотезами. О нем говорят и нарративные источники, в том числе уже цитированный выше Саксон Грамматик. Согласно Бартоломею Английскому, Норвегия (Norrvegia) окружена морем «почти со всех сторон» (fere undique).

Узкий перешеек показан с начала XIV в. на южноевропейских компасных картах и на картах мира, созданных в русле традиции компасных карт. Возможно, они основывали свое изображение Скандинавии на устных сообщениях либо нарративных лоциях скандинавских и ганзейских мореплавателей (Lang, 1955). Скандинавский полуостров продолжает показываться с длинным и узким перешейком в XV и XVI вв., на картах мира Клавдия Клавуса, Генрика Мартелла Германуса, Франческо Росселли, Грегория Рейша. Еще в 1525 г. итальянский географ Паоло Джовио вторит словам Саксона Грамматика: огромные королевства Норвегия и Швеция присоединяются к континенту неким перешейком».

Карта Европы Ламберта Сент-Омерского в автографе его «Цветущей книги», написанном в 1112-1121 гг., показывает, как и англосаксонская карта, круглый полуостров, но в данном случае полуостров снабжен двумя легендами, Scanzia и Norvuega. Здесь впервые в истории географических идей «норвежскому» полуострову было дано древнее название Скандинавии-Скандзы. В более поздних списках «Цветущей книги» карты Европы нет, но есть карта мира, в автографе уфаченная. На карте мира варианты легенды «Сканзия» нанесены на континенте, а полуостров, как и легенда «Норвегия», не показаны.

На Солийской карте кон. XII-нач. XIII в. близко друг к другу расположены два овальных полуострова. На западном полуострове нанесена легенда «Германский Залив» (Sinus Germanicus); он соединяется своеобразным «мостом» с Исландией (Island). На восточном полуострове легенда «Норейя» (Noreya); он соединен таким же перешейком-«мостом» с неким «Ганзмиром» (Ganzmir). Загадочное имя Ганзмир обычно понимается как искаженное «Скандза». Наш основной аргумент в пользу такого понимания - наличие обеих легенд, «Скандза» и «Норвегия», на карте Европы Ламберта Сент-Омерского.

Практически тот же рисунок береговой линии был нанесен ок. 1290 г. на самой большой из доныне сохранившихся карт, Херефордской карте мира. Как Солийская, так и Херефордская карты показывают Гиперборейский полуостров, знакомый нам по Псалтырной карте, но теперь он отнесен далеко на восток, на североазиатское побережье. В изображении Скандинавии на Солийской и Херефордской картах есть и своеобразные детали.

Близ Норвегии находится мыс кинокефалов, песьеглавцев, помещавшихся античными и средневековыми географами в наиболее недоступных областях мира. На севере песьеглавцы впервые были локализованы в контексте эсхатологических пророчеств псевдо-Мефодия Патарского, который перечислил их в войске апокалиптических гога и магога. В IX в. в связи с деятельностью миссии в Скандинавии встал вопрос об их крещении. Сохранился ответ Ратрамна из Корбье на соответствующий запрос (до 865 г.) преемника св. Ансгара, Гамбургско-Бременского архиепископа Римберта, в котором Ратрамн, на основе предоставленных Римбертом данных, признает человеческую сущность песьеглавцев и, следовательно, необходимость проповеди среди этого народа. Адаму Бременскому, возможно, была знакома переписка Римберта с Ратрамном о кинокефалах, но в своем описании кинокефалов Адам явно опирался и на новые источники: согласно ему, кинокефалов, оказывается, часто ловят на Руси. С известием Адама перекликается сообщение о мужчинах-песьеглавцах Плано Карпини, где усматривается роль русских информаторов (Chekin, 1992; Чекин, 2000).

На территории Норвегии на Херефордской карте изображены обезьяна и человек на лыжах. Выбор поедающей яблоко обезьяны как представителя норвежской фауны кажется на первый взгляд неожиданным. Но изображение скандинавской обезьяны перекликается с данными географов и картографов Возрождения, кот орые, вероятно под влиянием скандинавского фольклора, помещали к северу или северо-западу от лапландцев сказочных пигмеев (Bjornbo, Petersen, 1909). А пигмеи, как указал еще Альберт Великий - нечто среднее между обезьяной и человеком. Поэтому и Паоло Джовио писал в 1525 г., что скандинавские пигмеи «столь же близки обезьяне по росту и разуму, сколь они далеки в этих отношениях от нормального человека».

Сочетание обезьяны, поедающей яблоко, и смотрящего на нее норвежского лыжника, соответствует популярной композиции мужской фшуры с животными, например - изображение Адама, дающего имена животным в английском бестиарии конца XII в. в Российской национальной библиотеке, где поедающая яблоко обезьяна — напоминание о первородном грехе (Janson, 1952). С другой (южной) стороны от обезьяны изображен медведь, который, если принять во внимание английское происхождение карты, может являться первой фиксацией знаменитого стереотипа «русского медведя», обретшего широкое распространение в Англии времен Шекспира (Chekin, 1991).

Медведь также вводит северную обезьяну в различные литературные и изобразительные контексты. Оба наиболее антропоморфны из известных средневековью животных, и их сочетание нередко встречается в средневековом искусстве, где они, в частности, являются символами мужской и женской сексуальности. Исследователи этого мотива причину его возникновения видят в том, что и обезьяна, и медведь были основными цирковыми животными: средневековые дрессировщики постоянно их водили и выставляли, вместе и по отдельности (Даркевич, 1988). Характерно, что как обезьяна, так и медведь были компонентами нечистой диеты «турок из рода Гога и Магога», которых Этик Истрийский, один из источников карты, поместил на крайнем севере (Bevan, Phillott, 1969). Появление обезьяны на севере вполне мотивировано как литературной традицией, так и непосредственным изобразительным контекстом Херефордской карты.

Итак, почти все детали изображения и описания Скандинавии находят объяснение в предшествующей литературной и изобразительной традиции, восходящей по меньшей мере к XI в. (сведения Адама Бременского). Лишь более достоверная форма Скандинавского полуострова и наименование Фарерских островов (Fareie) на Херефордской карте могут свидетельствовать о новых влияниях.

Анализ изображения Скандинавии на Эбсторфской карте конца XIII в. осложняется, конечно, утратой оригинала в результате бомбардировки Ганновера в 1943 г. Две репродукции, сделанные с оригинала карты в конце XIX в. Э. Зоммербродтом (Sommerbrodt, 1891) и К. Миллером (Miller, 1896) существенно разнятся между собой, в особенности в передаче значительно поврежденного изображения Скандинавии. Сопоставительный анализ этих репродукций был впервые предпринят автором настоящей диссертации (Chekin, 1993).

В издании Зоммербродта показан фрагмент двух территорий с последними буквами легенд, которые обычно восстанавливаются как [mare Germanic]um и [Norjvegia. Миллер, попытавшись реконструировать утраченную часть, показал эти территории как два удлиненных острова. Но более вероятно, что Norvegia(?) и mare Germanicum(?) представляют собой тот же раздвоенный полуостров, который мы видели на Солийской и Херефордской картах.

Кроме того, на миллеровской репродукции показан остров с легендой Scandinavia insula и пятью нечитаемыми строками. С Норвегией (?) остров не соединяется. Напротив острова на континенте находятся Курляндия (Curlant, историческая область на западе совр. Латвии) и Земгалия (Semigallia, область в нижнем течении р. Немана). Согласно репродукции Зоммербродта на "острове" нет вовсе никакой легенды. Будь он остров или полуостров, этот объект нанесен с необычной для Эбсторфской карты небрежностью.

Если остров действительно носил имя Скандинавии, источником должна была, скорее всего, быть одна из схолий к труду Адама Бременского, так как карта содержит несколько цитат из этих схолий. Итак, возможно, что остров Скандинавия был показан на Эбсторфской карте. Но реконструкцию Норвегии и "Германского залива" как островов, предложенную Миллером, принять нельзя, так как она без необходимости противоречит свидетельствам Солийской, Херефордской и других карт того же типа.

Итак, начальная форма, приданная картографами Скандинавскому полуострову, с узким перешейком, присоединяющим его к континенту, претерпевает в источниках целую серию модификаций. На больших картах XIII в.- Эбсторфской и Херефордской - полуостров обрастает новыми этнографическими и топографическими деталями (изображения городов, лыжника и обезьяны). Основное название полуострова представляет собой варианты имени "Норвегия". Имена "Норвегия" и "Скандза" на карте Ламберта следует понимать как синонимы. Нарративная часть энциклопедии Ламберта подтверждает синонимичность Норвегии и Скандзы (хотя и не полуостровную гипотезу).

Эта синонимичность, возможно, связана со скандинавским заселением Нормандии (показанной как Normannia на копии Сен-Викторской карты и на Херефордской карте). Дело в том, что историографическая традиция как во Франции, так и в Норвегии подчеркивала роль норвежцев в начале нормандской истории, хотя на деле эта роль, по-видимому, значительно уступала датской. Определенные связи Нормандии с Норвегией существовали еще в начале XI в. (Kienast, 1968).

Полуострова Скандия в нарративных исторических или географических текстах того же времени не было. Саксон Грамматик и Бартоломей Английский говорили о перешейке, соединяющем Норвегию с континентом, но имени Скандия или его вариантов они не использовали. Другие нарративные тексты помнили об античном острове Скандия. Это не значит, что сведения о полуострове были недоступны авторам этих текстов - мифологические коннотации слова "остров" были для них важнее. Вероятно, разница между островом и полуостровом не всегда ощущалась как принципиальная: широкая семантика слова insula могла покрывать оба понятия (Gautier Dalchc, 1988). Для нас важно, что, даже если историки Нормандии и осознавали полуостровное положение Скандии, они никак не выявили это осознание в своих трудах.

Другими словами, создать карту полуостровной Скандии на основании только книжных упоминаний этого "острова" невозможно. Предполагаем, что мореплаватели, купцы и другие скандинавы, в особенность норвежцы, участвовали в развитии нового картографического образа полуостровной Норвегии, и что именно из

Нормандии этот образ распространился как в континентальной, так и в английской картографии. Когда же картографы решили связать новые данные с античным образом Севера, полуостров получил производное от "Скандии" дополнительное название

6. ОСТРОВА АРКТИКИ

Одним из принципиальных различий между географической картиной мира в скандинавском и западноевропейском Средневековье были границы обитаемого мира. Для западноевропейцев пограничьем обитаемого мира был Мировой океан. В Океане разбросаны острова, среди которых можно было плавать, хотя и с немалым риском. На островах была возможна жизнь, хотя бы и жизнь чудовищ, паралюдей и других сказочных существ. Как острова, так и их обитатели играли пограничную функцию - между землей и океаном, между структурой и хаосом, между человеческим и чудовищным.

Но для скандинавов то, что европейцы признавали Океаном, то есть Атлантика и моря Северного Ледовитого океана, оказалось внутренним морем. Границей же обитаемого мира служила полоса суши, примыкающая на востоке к Евразии. В древнескандинавских географических сочинениях эта суша описывается следующим образом: «От Бьярмаланда идут земли, не заселенные северными народами до самого Гренланда» (Мельникова, 1986). По ту сторону гигантской полосы суши на окраине мира, известной лишь пунктирно (Бьярмия на севере Восточной Европы, Гренландия, Маркланд, Винланд) находится внешний Океан. Этот океан принципиально отличен от Океана средневековых западноевропейцев и скорее сходен с архаическим Океаном Гомера. Это первобытный хаос, где мореплавание невозможно, достоверных сведений откуда нет. Западнее Гренландии внешний Океан соединяется с Атлантикой проливом, которому древнескандинавские географы дали характерное название «Гиннунгагап», мировая бездна скандинавской мифологии.

В восточнохристианской традиции параллель скандинавским воззрениям представляет карта мира Козьмы Индикоплова, где за Океаном во всех направлениях простирается «Земля по ту сторону Океана, где жили люди до Потопа», а с восточной стороны также и Земной Рай. В отличие от скандинавской географии, где земля по ту сторону Северного Ледовитого океана соединяется с ойкуменой в области

Бьярмаланда, у Козьмы сухопутного соединения внешней земли и ойкумены нет.

В рамках описанных мифологических и теоретических воззрений интерпретировались и результаты первых географических открытий в Арктике. У Адама упоминается безымянный остров, а в «Истории Норвегии» - неведомые земли, где живут сказочные великаны. Анонимное «Описание земель» второй половины XIII в. знает об острове на крайнем Севере с месторождением россыпного золота. И чудовищные существа, и сказочные богатства - характерные признаки пограничья между жизнью и смертью. Реальный опыт арктических мореходов, на который ссылаются упомянутые авторы, играл свою роль в оформлении этих представлений.

Василий Новгородский в Послании Феодору Тверскому о Рас (1347 г.), сообщает, как Моислава-новгородца и сына его Иякова долго носило по морю ветром, пока они не нашли высокие горы, где находился святой Рай. Согласно архиепископу Василию, и адские муки находятся на Дышучем море (т.е. в Северном ледовитом океане), только на западе: «Червь неусыпающий, и скрежет зубный, и река молненая Морг, и . вода входит в преисподняя и пакы исходит 3-жды днемь». В подтверждение он также ссылается на очевидцев, своих духовных детей-новгородцев.

Когда к западноевропейским ученым поступали скандинавские сведения о Гренландии, они по мере возможности приводили эти сведения в соответствие с западноевропейской картиной мира. Так, Адам Бременский называет многие северные области, в том числе Гренландию, островами, вписывая результаты скандинавского опыта в структуру эсхатологической географии западноевропейского средневековья. Подчеркнем, что островное положение Гренландии у Адама - результат его чисто теоретических предпосылок. К концу XV в. возобладало восходящее в своей основе к скандинавским первооткрывателям Гренландии представление о ней как о полуострове, протянувшемся от крайнего севера Евразии на запад.

Первое сохранившееся изображение Гренландии мы видим на карте Клавдия Клавуса 1427 г. Клавус был датчанин, и некоторые скандинавские сведения отразились на картах Севера, которыми он дополнил набор карт к Географии Птолемея. Гренландия у Клавуса поэтому присоединяется к Северной Европе. Таковой она оказалась и у его последователей, западноевропейских географов. Историки картографии вслед за A.A. Бьёрнбо выделяют два типа ранних изображений полуостровной Гренландии, отходящей от Европейского материка севернее либо северо-восточнее Скандинавии (Björnbo, 1912). На картах типа А, к которым относится и карта Клавуса 1427 г., Гренландия простирается далеко на запад, за Исландию, загибаясь к югу. На картах типа В Гренландский полуостров западнее Скандинавского не заходит. Ответственность за эту модификацию изображения Гренландии несет флорентийский картограф Доннус Николаус Германус. Его ранние карты (после 1466 г.) следовали типу А, а с 1468 г. Николаус Германус показывает Гренландию типа В. Появление типа В обусловлено желанием приблизить карту к традиционным представлениям о Севере. Ведь, как рассказывалось в предыдущем разделе, с самого начала картографирования Скандинавского полуострова к северо-востоку от него рисовался «дублетный» полуостров или несколько полуостровов.

Знания Клавуса о Гренландии (как и об Исландии, и о норвежском побережьи) были, впрочем, весьма ограничены. Труды Бьернбо, Петерсена и Нансена показали, что топонимика выдает свободный полет фантазии карто!рафа, а изображение гренландской береговой линии соответствует картине норвежского побережья на карте мира в морском атласе Медичи 1351 г. На младшей карте Клавуса, которую, по-видимому, скопировал Николай) "ерманус, в качестве топонимов в Исландии использованы названия букв рунического алфавита, в других местах -латинские и датские числительные. Так, впадающие в Балтийское море реки пронумерованы с юга на север: Двина названа fürst, Нарва - auenas, Нева - trodiena, далее трудноидентифицируемая «четвертая», fierdis (Bagrow, 1975). Хуже того, имена мысов и рек на Готланде и в Норвегии складываются в детскую считалку, а в Гренландии «названия» мысов и устьев рек, если их читать начиная с северо-востока, - в комическую песенку о некоем Спильдебеде с «Гренландской реки». В Италии, где была создана карта Клавуса, мистификации в «топонимике» Северной Европы и Гренландии разгаданы не были.

Сведения Клавуса отразились как на картах, так и в нарративных географических описаниях, в том числе в важнейших источниках по истории Восточной Европы. Сигизмунд Герберштейн, побывавший на Руси в качестве посла императора Максимилиана в 1517 г. и австрийского эрцгерцога Фердинанда в 1526 г., опубликовал в 1549 г. «Записки о Московии», где неоднократно упомянул область Энгронелант на крайнем севере. Она отделяется океаном от Швеции и Норвегии и присоединяется к континенту на востоке, за устьями Печоры и Оби. Путь в эту область преграждают высокие горы. В картографии название Энгронелант характерно для карт тина В, т. е. для традиции, заложенной Николаем Германусом. Происходит оно от гидронима на восточном побережьи Гренландии на карте Клавуса, Eyn Gronelandz аа («Гренландская река) (Björnbo; Petersen, 1909).

Итак, Гренландия вошла в европейскую картографию как легендарная, фантастическая территория, сведения о которой были основаны не на праетическом опыте мореплавателей, а на теоретических предпосылках скандинавской географии.

Связи европейцев с норманнскими колониями в Гренландии в позднее средневековье прервались. Однако ни папский престол, ни датско-норвежская корона не мирились с этой утратой. В XV в. активизировались связи Западной Европы с Московским государством, и новые сведения о русских открытиях в Арктике вызвали интерес как в плане поисков Северо-Восточного прохода в Китай, гак и с точки зрения судьбы норманнских колоний в Гренландии. Появились сообщения о завоевании русскими Гренландии.

Четырнадцатого июля 1493 г. врач из Нюрнберга Иероним Мюнцер обратился с письмом к португальскому королю Жуану II, призывая его найти морской путь через Атлантику в «Восточный Катай». К решению проблемы западного пути в Азию Мюнцер подключился поздновато: за три месяца до даты написания письма Христофор Колумб уже вернулся из своего первого путешествия через Атлантику. В письме упоминается и арктический остров Груланда, население которого подвластно великому князю Московскому. Смутные слухи о полярных открытиях русских знаменательно совпали по времени с началом освоения Западного полушария, с переходом от средневековой географии к географическим открытиям Нового времени.

Отождествление Груланды с поморским «Грумантом», Шпицбергеном, впервые предложенное П.А. Фрумкиным (1957), а вскоре независимо и в более развитом виде выдвинутое C.B. Обручевым (1964), принято в отечественной историко-географической литературе (Лебедев, Есаков, 1971; Магидович, Магидович, 1982). Обручев посвятил письму особую книгу, где были показаны важные пути его исследования: анализ круга общения Мюнцера и сопоставление форм гренландского топонима на старинных картах. Но потенциал письма полностью исчерпан не был. Другие возможности его прочтения выявляются при анализе текста первопечатных изданий письма и при сопоставлении данных о Груланде с другими сведениями об арктических открытиях в конце XV в.

Итак, в письме Мюнцер намечает перспективы, которые откроются перед Жуаном, если он пошлет экспедицию на поиски Катая. «О какая слава тебя увенчает, если ты добьешься того, чтобы обитаемый Восток стал известен твоему Западу, и какой прибыток тебе принесет торговля, так как ты обложишь данью острова Востока, и часто короли будут, благоговея, с легкостью отдаваться под твое владычество. Уже прославляют тебя как великого правителя и немцы, и итальянцы, и рутены, «аполонии»-скифы, и те, кто пребывает под сухою звездой арктического полюса, вместе с великим герцогом Московии. Ведь немного лет тому назад под сухостью этой звезды стал вновь известен большой остров Груланда, длина береговой линии которого 300 лиг. На нем находится огромное поселение людей из вышеупомянутого владения вышеупомянутого господина герцога. Но если ты осуществишь эту экспедицию, тебя будут славить как бога или второго Геркулеса.»

Среди народов, прославляющих Жуана, упоминаются немцы и итальянцы — подданные Священной Римской империи и рутены (восточные славяне, русские в широком смысле). Конечно, отсутствуют воюющие с Империей французы и соперничающие с Португалией испанцы. Понимание остальных этнонимов во многом зависит от того, какому из текстов, эворскому или мюнхенскому, мы отдадим предпочтение.

Толкователи письма, пользующиеся мюнхенским текстом (в том числе Обручев), видят здесь ряд: «аполонии», скифы, народы Арктики. Аполонии объясняются как искажение поляков, скифы - как архаизированное наименование татар. Но в эворском экземпляре выделенного нами курсивом союза и после слова «скифы» нет. Ряд получается далеко не столь однозначный. Вероятно, что именно скифы «пребывают под сухою звездой арктического полюса». «Аполонии» в таком случае могут толковаться как приложение к скифам, уточняющее их обозначение, напр., аполлоновы (так понял текст переводивший его по просьбе ФрумкинаВ. Шишмарев).

Северных скифов возможно идентифицировать с уже упоминавшимися «пермяками» на глобусе, созданном в 1492 г. ближайшим сотрудником Иеронима Мюнцера, рыцарем Мартином Бехаймом. На глобусе нанесена длинная легенда о «народе, который тартары называют пермяками» (permiani), населяющем область

Трамонтану «в горах и пустынях вокруг Полярной звезды». На лето пермяки переселяются в поисках пушнины еще дальше на север, «на гору под звездой, называемую Арктический полюс», зимой же уходят на юг, в сторону русских. В своей основе легенда восходит к книге Марко Поло, важнейшему источнику глобуса (Ravenstein, 1908). Есть на глобусе и полуостровная Гренландия (Groenland), которая, впрочем, не соответствует Груланде мюнцеровского письма ни орфографически, ни географически.

Исследователи письма Мюнцера не пытались сопоставить его с другим сообщением об открытии московитами арктического острова примерно в то же время. Это сообщение было введено в отечественную историографию знаменитым мореплавателем Федором Петровичем Литке, нашедшим его у голландского путешественника Николаса Витсена (Witsen, 1785). Витсен, однако, ссылается на более древнего автора, известного дубровникского историка славянства Мавро Орбина. В его опубликованной на итальянском языке книге «Мир славян» видим следующий текст: «Россияне из Биармии (как повествует Вагриец в книге 2), плавая по Северному Океану, примерно 107 лет тому назад нашли в этом море ранее неизвестный остров, обитаемый славянским народом. Каковой (как докладывал Филипп Каллимах папе Иннокентию VIII) подвержен и осужден вечному холоду и морозу. Назвали его Филоподия, по величине он превосходит остров Кипр; и на современных картах ему дается имя Новаземгля» (Orbini, 1601).

Орбин делает в данном случае три ссылки: па Вагрийца, на доклад Каллимаха и на «современные карты». Первая наиболее загадочна: поиски этого автора пока успехом не увенчались. Вторая - «барочная» ссылка, украшающая текст упоминанием известного автора, Каллимаха, который соответствующим образом охарактеризовал славян в своем сохранившемся до нашего времени докладе папе. Непосредс твенного отношения к главной теме, открытию острова, эта ссылка не имеет. Поэтому теряет силу принятая в нашей литературе (Лебедев, Есаков, 1971) датировка открытия острова сроком пребывания у власти Иннокентия VIII (1484—1492). Наконец, третья ссылка дана на «современные карты», которые показывают остров с названием «Новая Земля». Слово «современные», опущенное в переводе Витсена-Литке, свидетельствует о том, что идентификация острова с Новой Землей является недавней научной гипотезой, либо самого Мавро Орбина, либо загадочного Вагрийца, сверивших сообщение более чем вековой давности с новыми картами. В первоисточнике, однако, о Новой Земле речь явно не шла, назван же остров был Филоподией.

Приняв во внимание, что работал Орбин над текстом, по-видимому, в течение 1600 г., и отняв указанные в сообщении 107 лет придем ко вполне вероятному предположению, что дата, которую Орбин (или Вагриец) видел в первоисточнике, совпадает с годом, которым помечено письмо Мюнцера, 1493. Не идентична ли орбинова Филоподия Груландс португальского текста?

Кроме имени, характеристики, данные острову у Мюнцера и Орбина, сходятся. Во-первых, осгров огромен. Во-вторых, остров этот обитаемый. Именно вторая характеристика является особенно уязвимым местом гипотезы о тождестве Груланды и Шпицбергена. Обитают на острове, согласно Мюнцеру, многочисленные подданные московского князя, а согласно Орбину — славяне. Определение славянства в книге Орбина очень широко: ведь он выводит славян из Скандинавии и включает в их число и финнов, и норманнов. Несомненно, что финноугорское население русского Севера, Урала и Западной Сибири подпадает под эту категорию. Итак, сердцевина сообщений Мюнцера и Орбина сходна, что позволяет предположить общий первоисточник. В нем, несомненно, отразились реальные русские сообщения о результатах арктических экспедиций.

Перейдем к топониму Оги1аш1а мюнцеровского письма. Идентификация вновь открытой, причем населенной арктической земли с утраченной, но вовсе не забытой Гренландией (Как раз в 1492 г. папа Александр VI назначил очередного епископа Гренландии) была не менее естественна для географа конца XV в., чем идентификация открытых Колумбом трансатлантических островов с Индией. Ведь любая земля к северу от Норвегии и России в соответствии с геотрафическими представлениями того времени должна была считаться Гренландией. Форма имени с буквой и хорошо объясняются на немецкой основе, как калька скандинавского названия Гренландии «Зеленая земля» (буква п часто обозначалась диакритическим знаком над предшествующей гласной и могла легко отпасть при переписке). Подобная форма, Огип1апс1, дана на мюнцеровской карте Европы, созданной незадолго до письма и опубликованной в «Книге хроник» Шеделя. Сведения о «Гренландии» на карте Мюнцера иного происхождения, нежели в письме: на карте так назван не остров, но перешеек, соединяющий Скандинавию и Русь.

Пытаясь идентифицировать исторические реалии, скрывающиеся за подобными сообщениями, возможно усматривать и влияние сходного иноязычного топонима. Но вряд ли таким топонимом был Грумант - ведь поморское название Шпицбергена известно только с начала XVIII в. и, вероятно, заимствовано из голландского или датского языков. (Хотя археологическое исследование архипелага показало, что поморы промышляли на Шпицбергене по крайней мере со второй половины XVI в. [Старков, 1990; Черных, 1990], в дошедших до нашего времени собственно русских источниках ХУ1-ХУШ вв. об этих поездках не говорится). Скорее можно предположить, что русское название «Земля Югорская» («Югорланд») интерпретировалось как «Гренландия». Новгородские и московские походы в Югорскую землю неоднократно отмечаются летописями середины и второй половины XV в., когда представление о Югорской земле в XV в. связывается с нижним течением реки Обь (Лебедев, 1956). Именно в том регионе могла присоединяться к континенту «Гренландия» западноевропейских географов.

В картографии Нового времени облик Арктики менялся в зависимости от воззрений данного картографа на возможность СевероВосточного и Северо-Западного прохода, но практически береговая линия арктических территорий была полностью обследована лишь к началу XX в. В средневековье мы имеем дело лишь с «точечным» соприкосновением мореплавателей с арктическим миром.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Предлагаемые в докладе выводы основаны на анализе структурных особенностей и фактического материала более двухсот средневековых карт. Выделены четыре основные комплекса сведений о Севере, которые различаются по характеру использованных картографами источников и хронологически: во-первых, унаследованные средневековьем позднеантичные книжные представления о Скифии; во-вторых, раннссредневековые данные о Хазарии и Древней Руси; в-третьих, первые изображения Скандинавскою полуострова; в-четвертых, первые описания островов Северного Ледовитого океана.

Средневековую карту необходимо рассматривать в широком историко-культурном контексте, выявляя воплотившиеся в данной карте тенденции науки, искусства, религии и идеологии. Важнейшей задачей средневековой карты было показать арену, на которой разыгрывается драма спасения человеческого рода. Периферийные области севера и северо-востока были выделены как особо неблагоприятные и соотнесены с концом света. Они долго сохраняли функцию крайнего предела для христианской миссии.

Информация средневековых карт мира вплоть до эпохи Великих географических открытий в основном восходит к позднеримской географии. Однако картина Севера свидетельствует о том, что средневековые картографы не удовлетворялись переработкой древнего книжного знания, но обращались к опыту современников, даже когда этот опыт не укладывался в традиционную схему.

Понятие и границы «Севера» менялись на протяжении Средневековья. Позднеантичные представления о Скифии заменяются данными о Хазарии и Древней Руси в результате сложного процесса взаимодействия новой и традиционной информации. К XII в. в результате торговых и церковных контактов картографы получили достоверные сведения о древнерусском регионе, и области легендарных песьеглавцев, гиперборейцев и народов гог и магог сместились далее на север и северо-восток.

С XI в. появляются новые изображения Скандинавского полуострова, которые порывают с античной традицией описания северных земель и, более того, не зависят от каких-либо сохранившихся до нашего времени нарративных географических описаний. Мореплаватели, купцы и другие скандинавы, в особенности норвежцы, участвовали в развитии изображения этого полуострова. Все известные нарративные свидетельства о полуостровном положении Скандинавии датируются более поздним временем, чем первые из рассматриваемых карт.

Позднее средневековье ознаменовалось новыми сведениями о русских и скандинавских открытиях в арктическом регионе. В XV в. любое точечное соприкосновение мореплавателей и землепроходцев с дотоле не известными островами и полуостровами Северного ледовитого океана могло быть интерпретировано как новое открытие утраченной скандинавами Гренландии. Представление о «Гренландии» на позднесредневековых картах видоизменялось в соответствии с теоретическими воззрениями о северной границе обитаемого мира и о распределении воды и суши. Острова и полуострова Арктики, в том числе Гренландия, пока остаются на картах «мнимыми реальностями» мифического и теоретического происхождения.

Работы автора по теме диссертации

Книга:

1. Картография христианского средневековья VIII—XHI вв. Тексты, перевод, комментарий. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999.366 е., 29,9 п.л.

Статьи:

2. Elements of the Rational Method in Gervase of Tilbury's Cosmology and Geography // Centaurus. 1985. Vol. 28. P. 209-214.

3. Традиционные и новые сведения в западноевропейской географии XII—XIII вв. // Древнейшие государства на территории СССР, 1985 год. М.: Наука, 1986. С. 157-163.

4. Как представляли Землю тысячу лет тому назад // Знание—Сила. 1988. № 10. С. 48-49, 96, V-VII.

5. О литературе Гренландии, в связи с некоторыми традициями эскимосского фольклора //' Филологические науки. 1989. № 3. С. 65—69.

6. Samarcha, City of Khazaria // Central Asiatic Journal. 1989. Vol. 33. P. 8-35.

7. Об античных топонимах в средневековой литературе // Древнейшие государства на территории СССР, 1987 год. М.: Наука, 1989. С. 257—260.

8. The Role of Jews in Early Russian Civilization in the Light of a New Discovery and New Controversies // Russian History. 1990. Vol. 17. P. 379-394.

9. Lower Scythia in Western European Geographical Tradition at the Time of the Crusades // Harvard Ukrainian Studies. 1991. Vol. 15. P. 289-339.

10. Cities of Rus on the Ebstorf Map // Scando-Slavica. 1992. Vol. 38. P. 98-107.

11. The Godless Ishmaelites: The Image of the Steppe in Eleventh-Thirteenth-Century Rus // Russian History. 1992. Vol. 19. P. 9-28.

12. «Описание земель», анонимный географический трактат второй половины XIII в. // Средние века. 1993. Т. 56. С. 206-225.

13. Маррае Mundi and Scandinavia // Scandinavian Studies. 1993. Vol. 65. P. 487-520.

14. К анализу упоминаний о евреях в древнерусской литературе XI—XIII вв. // Славяноведение. 1994. № 3. С. 34-42.

15. Turks, Jews, and the Saints of the Kievan Caves Monastery // Jews and Slavs. Jerusalem: The Hebrew University, 1995. Vol. 3. P. 127-134.

16. Ilarion, Metropolitan of Kiev // The Modern Encyclopedia of East Slavic, Baltic and Eurasian Literatures, 1996. Vol. 10. P. 79-82.

17. Christian of Stavelot and the Conversion of Gog and Magog: A Study of the Ninth-Centuiy Reference to Judaism Among the Khazars // Russia Mediaevalis. 1997. Vol. 9.1. P. 13-34.

18. New Developments in the History of Russian Cartography // Portolan. Spring 1998. Vol. 41. P. 20-26.

19. Notes on Images of the Time of Troubles in The Devils and The Brothers Karamazov // Dostoevsky Studies. 1998. New Series. Vol. 2. P. 83—92.

20. Easter Tables and the Pseudo-Isidorean Vatican Map// Imago Mundi. 1999. Vol. 51. P. 13-23, pi. 1.

21. Древнейшая новгородская космологическая схема // Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В.Т. Пашуто / Под ред. Т.Н. Джаксон и Е.А. Мельниковой. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 258-261 и вклейка между с. 256 и 257.

22. Безбожные сыны Измайловы: Половцы и другие народы степи в древнерусской книжной культуре // Из истории русской культуры. Т. 1 (Древняя Русь). М.: «Языки русской культуры», 2000. С. 691-716.

23. Die «Warägischen Grenzpfähle» und andere Rätsel einer Regensburgischen Karte aus der Mitte des 12. Jahrhunderts // Bayern und Osteuropa: Aus der Geschichte der Beziehungen Bayerns, Frankens und Schwabens mit Rußland, der Ukraine und Weißrußland / Hrsg. v. Hermann Beyer-Thoma. Wiesbaden: Harrassowitz, 2000. S. 95-116.

24. Samarkand. Scythia // Trade, Travel, and Exploration in the Middle Ages: An Encyclopedia / Ed. John Block Friedman а.о. New York and London: Garland, 2000. P. 535, 543.

25. Подданные Московского князя на арктическом острове (1493 г.) // Норна у источника Судьбы: Сборник статей в честь Елены Александровны Мельниковой. М.: «Индрик», 2001. С. 420-428.

26. Первые карты Скандинавского полуострова // Древнейшие государства Восточной Европы. 1999 год. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2001. С. 44-85.

Тезисы:

27. Западноевропейская энциклопедия XII—XIII вв. как объект литерагуроведческого анализа // Западноевропейская средневековая словесность / Под ред. Л.Г. Андреева. М.: Изд-во Московского университета, 1985. С. 84—86,

28. Переводчики монгольского языка в XIII в. // Внешняя политика Древней Руси. М.: Институт истории СССР, 1988. С. 113-115.

29. Скандинавский полуостров на западноевропейских картах XII—XIII вв. // X Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. М.: Институт истории СССР, 1986. С. 134-135.

30. Маррае Mundi and Scandinavia (Tenth—Thirteenth centuries) // 14th International Conference on the History of Cartography (Uppsala; Stockholm, 1991). P. 52.

31. Diskussion über den Vortrag von U. Andennann // Raumerfassung und Raumbewußtsein im späteren Mittelalter. Protokoll Nr. 347 über die Arbeitstagung auf den Insel Reichenau. Konstanz: Konstanzer Arbeitskreis für mittelalterliche Geschichte, 1995. S. 84-85.

32. Св. Ансгар и св. Кирилл // XIII Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. М.: Институт истории, 1997. С. 107—108.

33. О географических терминах «Понизье», «Низ» и «Верх» в древнейших восточнославянских летописях // Язык. Культура. Взаимопонимание. Львов: Львовский государственный университет, 1997. С. 111—1! 5.

34. Края Земли в Окружном послании св. патриарха Фотия 867 г. // Восточная Европа в древности и средневековье. Чтения к 80-летию В.Т. Пашуто. М.: Институт российской истории, 1998. С. 125—128.

35. Земля по ту сторону Северного океана// Восточная Европа в древности и средневековье. XIV Чтения памяти В.Т. Пашуто. М.: Институт всеобщей истории, 2002. С. 232—235.

Рецензии:

36. Рецензия // Вопросы истории. 1986. № 5. С. 118—120 (Рец. на кн.: Е.А. Савельева. Олаус Магнус и его «История северных народов». Л.: Наука, 1983).

37. Рецензия // Вестник древней истории. 1990. № 3. С. 205—216 (рец. на кн.: The History of Cartography. Volume 1. Cartography in Prehistoric, Ancient, and Medieval Europe and the Mediterranean/ Ed. J. B. Harley and David Woodward. Chicago and London: The University of Chicago Press, 1987). (Совм. с А. В. Подосиновым).

38. Review // Imago mundi. 1991. Vol. 43. P. 112—23. (Extended review of: The History of Cartography. Volume 1). (Совм. с А. В. Подосиновым, расширенный перевод № 37).

39. Review // Slavic Review. 1992. Vol. 51. P. 387-388 (Review of: Sermons and Rhetoric of Kievan Rus / Transl. and with an introduction by Simon Franklin. Cambridge: Harvard University Press for the Ukrainian Research Institute of Harvard University, 1991).

40. Review //The Map Collector. 1992. Vol. 59. P. 50-51 (Review of: A.B. Постников. Развитие крупномасштабной картографии в России. М,: Наука, 1989).

41. Review ,7 Isis. 1994. Vol. 85. P. 311-312 (Review of: Rudolf Simek. Erde und Kosmos im Mittelalter: Das Weltbild vor Kolumbus. München: C.H. Beck, 1992).

42. Review // Scandinavian Studies. 1996. Vol. 68. P. 263-265 (Review of: Cultural Atlas of the Viking World / By Colleen Batey a.o., ed. by James Graham-Campbell. Abingdon; New York, 1994).

43. Review // Scandinavian Studies. 1999. Vol. 71. P. 113-115 (Review of: Mare Balticum: The Baltic—Two Thousand Years / By Ulla Ehrensvärd a.o. Helsinki: John Nurminen Foundation, 1995).